Когда я скончался, было пять часов утра - время, мягко говоря, не
очень удобное. Я лежал в палате один и неожиданно почувствовал, что
вот-вот воспарю. А хорошо бы, - подумал я, - избавиться, наконец, от боли,
которую стоически терпел последний месяц. Мое желание тут же исполнилось,
и я воспарил.
Я взлетел под потолок и обнаружил с удивлением, что тело мое за мной
не последовало - оно продолжало лежать на кровати и глядело на меня как
вратарь на мяч. Не хочешь парить, и не надо, - с пренебрежением подумал я
и услышал чьи-то громкие голоса, которые звали меня куда-то в даль
светлую.
Я хотел было нажать на кнопку возле кровати, чтобы врачи пришли и
унесли это, не нужное мне больше, тело, но обнаружил, что способен только
хотеть, не умея даже плюнуть на лысину главного врача.
Ну и ладно, - подумал я, отправляясь в путь по длинному темному
туннелю, в конце которого, на расстоянии, по-моему, километров трехсот,
горел яркий фонарь. В туннеле было прохладно, кто-то что-то зачем-то
кому-то пел, а слов было не разобрать, и скоро мне стало скучно. Я летел и
думал о том, какое занятие придумать себе в этой новой для меня
послежизни. Будучи в материальном теле, я занимался политикой. Смею вас
уверить, я был неплохим политиком. Да вы меня наверняка знаете - я ведь
был членом кнессета от партии Труда во время каденции 2012-2016 годов.
Именно я, а не Дуду Шахор, которому молва приписала этот поступок,
предложил в свое время проверять олим из России на генетическую чистоту. И
я полагаю, что был прав, потому что...
Нет, меня каждый раз заносит, когда речь заходит об этом законе. Я
ведь не о нем хотел рассказать. Так вот, я летел в туннеле и думал, что
нужно будет сразу по прибытии на место ознакомиться с политическими
приоритетами и выбрать ту партию, линия которой окажется наиболее
подходящей. В конце концов, если где-то собрались хотя бы три человека,
они непременно создадут партию. Даже если эти люди - покойники. И даже,
если они вообще уже не люди, а нематериальные души.
С такой мыслью я и вылетел из темной трубы на яркий свет, где был
встречен родителями, которых сразу и не узнал, потому что был занят своими
мыслями.
- Ах, Арон, - сказала мама. - Вот мы и опять вместе. Теперь уж
навсегда.
Но моих стариков мгновенно оттеснил в сторону здоровенный детина,
контуры которого слабо мерцали.
- Имя, - сказал детина, - и причина смерти. И быстро, у меня еще
много заказов.
- Арон Бухмейстер, - сказал я, - член кнессета.
- Член кнессета, - объявил детина, - это не болезнь, и от этого не
умирают. Не зли меня, а то останешься незарегистрированным.
- И что? - спросил я. - Тогда я не смогу найти здесь работу?
Детина смерил меня с ног до головы пренебрежительным взглядом и
сказал:
- Ты еще и работать здесь собрался? Ну-ка, быстрее, а то я запишу
тебя по графе "легочная чума".
- Арончик, - сказал отец, - ты все такой же, все споришь. Пусть он
тебя зарегистрирует, он же на работе.
- Обширный инфаркт миокарда, - сказал я, - полученный из-за того, что
этот осел Моше Вакнин внес законопроект о налогообложении членов кнессета.
- Инфаркт, - пожал плечами детина. - И я еще тут с ним время теряю.
Восьмой уровень.
- А нельзя ли, - льстиво начала мама, - чтобы мы вместе влачили... На
третьем.
- Нет, - сказал детина и растаял, будто его и не было.
- Ну вот, - вздохнул отец, - опять расстаемся. Ты вот что, сынок, как
прибудешь к себе на восьмой, сразу подавай прошение о воссоединении душ.
Или нас к тебе, или тебя к нам...
- Непременно, - сказал я, думая о том, что воссоединение с дорогими
родителями станет последним делом, которым я займусь на этом свете.
Черные трубы тут, видимо, использовались как лифты. Я так решил,
потому что именно по такой трубе отправился в путь на свой восьмой
уровень. На этот раз свет в конце туннеля был не таким ярким и, к тому же,
мерцал. А музыкальное сопровождение больше напоминало знакомые выкрики с
места депутата Хаима Кугеля от партии Мапай. Мне даже показалось, что я
различил его знаменитое "Чтоб ты так голосовал, как я неправ!" Но это,
естественно, был сугубо акустический эффект, ибо Хаим был здоров как бык и
выпады в свой адрес воспринимал с восторгом, поскольку это давало ему
повод разразиться в адрес оппонента воинственной речью.
Когда я вылетел из трубы на пресловутом восьмом уровне, то оказался
висящим без всякой опоры в бездонной пустоте. Не было черноты неба, чего я
боялся больше всего. Все кругом светилось слабым розоватым сиянием, и в
этом рассеянном свете я не сразу разглядел две души, которые ожидали моего
прибытия. В одной душе я сразу признал великого Бен-Гуриона, а вторая
показалась мне личностью не очень приятной наружности, но с богатым
внутренним миром, который просвечивал сквозь полупрозрачную душевную
оболочку.
- Дизраэли, - сказала эта душа, а Бен-Гурион добавил:
- Это хорошо, Арон, что ты помер. А то у нас в еврейском лобби был
явный недобор. Теперь мы сможем провести, наконец, свой законопроект об
индексации.
И я почувствовал, что возрождаюсь к новой жизни!
На восьмом уровне обитали политики всех времен и народов. Сразу после
прибытия меня познакомили с каждым - здесь, в духовном мире, это оказалось
нетрудно, и я мгновенно запомнил имена ста тринадцати миллионов шестисот
пятидесяти тысяч душ. Я удивился тому, что за время существования
человечества на планете было столько профессиональных политиков, но
Бен-Гурион сказал, что на самом деле их было даже больше, но многих сейчас
нет, поскольку они находятся в командировках на земле.
- Как это? - спросил я, тут же начав рассчитывать, как смогу
использовать свое влияние в кнессете, если и меня пошлют в командировку.
- Очередное воплощение, - объяснил Бен-Гурион. - И не радуйся, Арон,
воплощения выбирает модулятор случайных чисел, и тебе может достаться
какая-нибудь дама с гнусным характером, и будешь ты в ней мучиться
девяносто лет, потому что такие создания живут долго и нудно.
- Послушай, - сказал я, задав, наконец, вопрос, который мучил меня с
момента прибытия. - Где мы - в раю или в аду?
- Да считай как хочешь, - отмахнулся Бен-Гурион, - какое это имеет
значение? Если желаешь, чтобы жизнь твоя была раем, дружи со всеми и всем
потакай. А если будешь постоянно спорить и наживать себе врагов, то можешь
считать, что попал в ад.
- А какая здесь политическая система?
- Демократия, - поморщился Бен-Гурион.
- А еврейская община есть? - продолжал допытываться я. - Я понимаю,
что здесь не может быть Израиля, потому что нет Иордана и не было Второго
храма. Но евреи-то за тысячи лет прибыли сюда в больших количествах!
- Это да, - с гордостью за свой народ сказал Бен-Гурион. - У нас тут
восемнадцать еврейских общин сефардского направления, четырнадцать -
ашкеназийского, восемь общин евреев времен Первого храма, одиннадцать -
Второго, и есть еще тридцать четыре общины евреев, которые вообще
отказываются причислять себя к каким бы то ни было известным политическим
и историческим течениям. Не мне тебе говорить, что на два еврея приходится
три мнения, а с нашими древними предками было и того хуже - там на каждого
еврея приходилось по меньшей мере восемь мнений, и далеко не каждый из них
вообще понимает, какого мнения он придерживается в данный момент. Из-за
этого-то нас и бьют.
- Как? - поразился я. - Бьют евреев даже здесь?
- Ну, фигурально, конечно, выражаясь, - сказал Бен-Гурион. - Могут,
например, не дать слова. Или отнять энергетический канал связи с землей.
Да мало ли...
Я хотел было спросить об энергетическом канале, но нас прервали души
раби Акивы, Рамбама и Голды Меир. Я узнал всех троих, но вовсе не потому,
что они были похожи внешне на свои изображения, висящие в коридорах
кнессета. Скажу честно, я никогда особенно не был силен ни в философии
Рамбама, ни в поучениях раби Акивы, а сионистские идеи неустрашимой Голды
не отличал от сионистских идей печальной памяти Оры Намир. И мне стало не
по себе - я боялся, что эти великие души сочтут меня недостойным их
внимания.
Но все получилось очень просто и мило. Беседовали мы о последних
событиях в Израиле и о моем законопроекте.
- Я не думаю, - сказал Рамбам, - что генетически можно отличить
российского еврея от марокканского. Я тут имел возможность провести ряд
исследований...
- Как? - воскликнул я, неучтиво прервав собеседника, - здесь есть
лаборатории?
- Моя лаборатория - мысль, - укоризненно произнес Рамбам. - Для
мысленного эксперимента нужно лишь знание и желание... Так вот, твой
законопроект, по-моему, попросту проявление расизма.
- Но почему? - осмелился возразить я. - С алией ведь приехали столько
неевреев! Нужно было избавить Израиль от засилья гоев!
- Послушай, - вмешался раби Акива, - я тебе расскажу притчу. Пришел
ко мне как-то набожный еврей и сказал, что грешен, потому что чувствует
себя не мужчиной, а женщиной. А в Торе сказано, что... Ну, ты знаешь. И
что же ему делать? Быть мужчиной он не хочет, стать на самом деле женщиной
не может, и даже удавиться не имеет права, поскольку и это - грех.
Послушай, сказал я ему, ступай на девяносто пятый уровень, где обитают
души аборигенов с беты Козерога. Они вовсе бесполые, и если ты там
назовешь себя женщиной, тебе поверят, и ты будешь женщиной, не нарушая
никаких заповедей...
- Из чего следует, - подхватила Голда, - что неважно, кто ты есть на
самом деле, а важно, кем ты желаешь быть.
- Не совсем так, - мягко сказал раби Акива.
- И даже совсем не так, - резко возразил Бен-Гурион.
- Короче говоря, - завершил спор Маймонид, - если новый оле из России
или Узбекистана называет себя евреем, значит, он еврей, что бы там ни было
написано в его теуде.
- И вообще, - вмешался Дизраэли, слушавший наш разговор с иронической
улыбкой на том месте своей пространственно-временной структуры, где у
обычного человека располагаются губы, - и вообще, если уж говорить о
генетике, то евреями следует признать всех без исключения жителей Европы,
большей части Азии и даже Африки. Поскольку за две с лишним тысячи лет
галута было вполне достаточно перекрестных браков и внебрачных связей -
уверяю вас, в жилах даже самого господина Геббельса была хотя бы капля
еврейской крови.
- Только не предлагайте эту идею нашему кнессету! - воскликнул я. -
Не дай Бог им услышать такое!
И только упомянув это имя всуе, я подумал, что нахожусь теперь во
владениях, коими, по идее, управляет Он, и почему же тогда я, никогда не
веривший в Создателя Вселенной, не испытываю мрачных неудобств и
бесконечных мук?
Видимо, мои мысли не остались скрытыми от собеседников, потому что
Рамбам сказал:
- Он слишком занят, чтобы заниматься тобой лично. В настоящий момент,
к примеру, Он занят сотворением очередной Вселенной с порядковым номером
сто тринадцать миллиардов и не знаю уж сколько миллионов. На каждую у него
уходит по шесть дней, а на седьмой Он отдыхает, и ты можешь записаться к
Нему на аудиенцию, но, боюсь, твоя очередь дойдет лет этак... не могу
сказать сколько, поскольку не знаю чисел больше ста миллиардов.
Честно говоря, я испытал облегчение, поскольку совершенно не
представлял, что сказать Ему при встрече.
Я всегда думал, что сто политиков в одном месте - это кошмар. Сто
двадцать - просто конец света. Если бы в кнессете было меньше депутатов,
возможно, судьба Израиля сложилась бы иначе.
Но миллионы политиков сразу... Да еще из разных времен... Я
прогуливался, скажем, с Макиавелли, и он запросто склонял меня к мысли о
том, что Израиль как государство не имеет права на существование. И
система его умозаключений была столь совершенна, что, даже понимая ее
вздорность, я не мог возразить ни слова. А потом к нам подходил (или,
точнее сказать, подлетал?) Наполеон Первый, и мне становилось ясно, что
Израиль должен был быть создан еще в конце восемнадцатого века, ибо тогда
у Франции появился бы могучий союзник в борьбе с арабами и прочими
египтянами, а поход на Александрию закончился бы куда успешнее.
А было еще так. Беседую я, допустим, с министром Громыко, и он мне
доказывает, что Сталин был, безусловно, прав, когда хотел сослать всех
евреев на Дальний Восток. Потому что, кто же еще мог поднять культуру и
науку в этой области Советского Союза? Я говорю, что для евреев это была
бы погибель, на что Громыко возражает мягко, что история требует жертв, и
кто же должен жертвовать во имя будущего, как не евреи, которые жертвовали
всегда, пусть и не всегда по своей воле... И тут Громыко вдруг понижает
голос, а мгновение спустя и вовсе переходит на мыслепередачу. И говорит
такое:
- А вообще-то, Арон, Сталин, конечно, большая сволочь. И евреи до
места не доехали бы. Вблизи от Байкала всех бы в расход пустили. Это я
тебе по секрету говорю, только ты, когда Иосифа встретишь, меня не
выдавай. И Бен-Гуриону с Вейцманом ничего об этом не говори, славные люди,
обидятся...
А как-то подваливает ко мне Лейба Троцкий и представляется:
- Политическая проститутка. Давайте поговорим о том, стоило ли
отдаваться коммунистической партии или было бы лучше пофлиртовать с
Бундом?
Нет, господа, как же меняются люди, лишаясь своего материального
тела!
Могут ли политики обходиться без парламента? Нет, конечно. Самое
интересное, что в парламент тут избирали по безальтернативным спискам.
Безальтернативным в том смысле, что избирали всех без исключения.
Я прошел, придумав сам для себя партию "Движение за чистоту облачного
слоя". Жорж Помпиду и Авраам Линкольн убеждали меня поменять название,
потому что есть уже партия "Правые - за чистоту облачного слоя". Но я
остался при своем, доказав великим политикам, что имел в виду совсем даже
иной облачный слой, нежели мои политические противники.
Но до чего же это скучное дело - политика, - если не можешь во время
заседания вскочить и сдернуть докладчика с трибуны или врезать по уху
представителю оппозиции!..
Какое-то время спустя (часов здесь никто не наблюдал, и потому,
наверное, все были счастливы) я отправился с Ульяновым встречать
приходящих.
Ульянов почему-то очень не любил, когда его называли Ленин -
утверждал, что это гойская кличка, а сам он, еврей по крови и Бонк по
фамилии, никогда не любил гоев и революцию в России сделал исключительно
для того, чтобы им было плохо.
- Это аморально, - возмутился я, впервые услышав такое объяснение. -
Там же были миллионы евреев!
На что раби Акива, с которым мы успели подружиться, дал ответ:
- Не слушай ты этого потомка Хама. Я сам слышал, как он недавно, на
митинге политиков "Восьмой уровень - за экологическую чистоту!" утверждал,
что революция - это его идея фикс, и он, будучи исконно русским, хотел
сделать революцию в государстве евреев, чтоб им было плохо. Но поскольку в
то время еще не было Израиля, ему пришлось удовольствоваться Россией,
поскольку там евреев было больше даже, чем в Америке...
- Фу! - сказал я, и с Ульяновым предпочитал не разговаривать.
Но дежурные пары отбирает генератор случайных чисел, и, в конце
концов, получилось, что встречать приходящих отправились мы с Владимиром
Ильичом.
Жерло туннеля было хотя и не материальным, но все же и не
исключительно астральным созданием. Ведь новая душа, вылетев из тела (это
я помнил по себе), еще не успевала освоиться в астральном мире,
материальное было ей ближе духовного, и это было учтено Им при
конструировании переходного блока. В результате наши возвращались с
дежурства с простуженными душами и вынуждены были лечиться настоями из
философского камня. Теперь это предстояло и мне, а присутствие Ленина
настроения не улучшало.
И кто, вы думаете, вылетел из туннеля первым? Вот игра случая - это
оказался Ариэль Бен-Шалом, депутат кнессета от Ликуда.
- Вот так встреча, - сказал я.
- Это ты, Арон! - воскликнул Ариэль. - Не думал встретить тебя здесь!
- А кого ты рассчитывал встретить? - обиделся я.
- Да кого-нибудь из праведников, а не такого закоренелого безбожника,
как ты!
- Послушай, - перебил я его, - кто сейчас премьер-министр? Все еще
Бродецки?
- Скинули! - захохотал Ариэль Бен-Шалом. - Теперь у власти Ликуд, а
премьером стал Борис Финкель. И мы не далее как вчера заново аннексировали
Голаны, а на территорию государства Палестина направили новых поселенцев.
- Но ведь будет война! - ужаснулся я.
- И пусть! ЦАХАЛ силен как никогда, и мы нападем превентивно.
Я хотел было схватиться за голову, но вспомнил, что голова есть
пережиток материального мира. Вот вам преемственность в политике! Вот вам
мирный процесс!
- Надеюсь, - сказал я, - тебя убили депутаты от оппозиции.
- Нет, - с гордостью сказал Ариэль, - меня убил палестинский
террорист. Я стал очередной жертвой интифады.
И тут подал голос Ленин, который все это время внимательно изучал
пространственно-временную структуру новоприбывшего.
- А вы уверены, батенька, что вас действительно убили? - вкрадчиво
спросил он. - Не кажется ли вам, что ваше тело сейчас все еще лежит на
столе в операционной, и что клиническая смерть, в состоянии которой вы
пребываете, вот-вот завершится? Извините, господин ликудовец, но придется
вам поворачивать оглобли и пожить еще какое-то время, пока до вас не
доберется - с большим успехом - другой террорист.
Не нужно было быть телепатом, чтобы увидеть - возвращаться в тело
Ариэлю вовсе не хотелось. Он наверняка воображал, что здесь покажет себя
наилучшим образом и добьется того, чего не добился на том свете. Это был
шанс, которым я не преминул воспользоваться.
- Послушай, Арик, - сказал я. - Давай меняться. Ты остаешься здесь
вместо меня, а я отправляюсь вниз, в твое тело. Идет?
- В моем теле - представитель оппозиции? Ни за что!
- Обещаю, что буду голосовать за Ликуд.
- Когда это можно было верить твоим словам, Арон Бухмейстер? -
презрительно сказал Ариэль.
- Если вы собираетесь меняться, - сказал Ленин, - то быстрее. Сердце
вот-вот начнет биться.
И тогда, воспользовавшись неосведомленностью Ариэля Бен-Шалома, я
бросился в туннель. Как вы понимаете, двигаться мне пришлось в полной
темноте - свет остался за спиной. Я услышал возмущенный вопль Ариэля и
хохот Ленина. Ничего, разберутся.
Туннель постепенно расширился, и я вывалился из него прямо на
операционный стол. Тело было не мое, чувствовал я себя в нем непривычно, я
даже не сразу разместился, и потому, когда сердце начало сокращаться, мне
пришлось устроить небольшой приступ конвульсий, чтобы расположиться
поудобнее.
- Живой! - воскликнул врач.
По капельнице в мою вену пошел какой-то раствор, и я моментально
уснул.
Организм Ариэля Бен-Шалома (мой организм!) оказался очень крепким.
Вернувшись к жизни, он начал так быстро набирать силы, что уже через три
дня ко мне допустили жену, и я едва не назвал ее Сарой, хотя и знал, что
жену Ариэля звали Нурит. А еще через неделю меня выписали и, лежа в
спальне на вилле Бен-Шалома (никак не могу привыкнуть к тому, что теперь
это имя - мое!), я воображал, что произойдет к кнессете, когда я займу
свое место. Я им покажу, как денонсировать договоры о мире! Я им покажу,
как посылать еврейских поселенцев на территорию независимого палестинского
государства! Я им покажу, как проваливать законопроекты об индексации
зарплаты членов кнессета! В кнессете еще со времен Рабина, а то и раньше,
ни одна партийная коалиция не имела преимущества больше, чем в один голос.
Теперь этот голос был мой, и я не собирался отдавать его политическим
противникам. Зря я, что ли, вернулся на тот свет? Или - на этот?
Единственное, что меня смущает - как быть с законопроектом некоего
Арона Бухмейстера о генетическом обследовании олим из России? Неужели раби
Акива прав, и все люди, в той или иной степени, евреи? Только эта дилемма
и смущает меня в моем новом теле.
Нет, есть еще одно. Приходится спать с Нурит Бен-Шалом, а эту женщину
я всегда терпеть не мог. Ну да ладно, зато правое правительство я свалю.
Вот только... Когда я умру, на том конце туннеля меня наверняка будет
ждать взбешенный Бен-Шалом.
Популярность: 1, Last-modified: Mon, 23 Mar 1998 05:41:18 GmT