И З
Я П О Н И И
B L O W U P
Илья Давидович Кобот с одной стороны не любил соседей -
Максима и Федора, даже писал на них заявления, что Федор по
ночам кричит, что водят собутыльников, писают в коридоре и
на кухне. Но с другой стороны, говорят, что бывают соседи и
похуже этих... Федор, такой горемычный, не нахамит, а Мак-
сим, хоть и строгий будто командир, да все спит больше.
Как-то вечером Кобот сидел у них в гостях, пил чай -
надо же иногда посмотреть, как люди живут. Да вот тоже выб-
рал, на кого смотреть! С самого начала лучше было уйти, с
самого начала ругань у них пошла - то Максим Федора изругал,
зачем вермута купил, когда в магазине портвейн есть, потом
опять изругал, зачем Федор с пивом балуется - у бутылки
крышку открывает и снова пришпандоривает.
Еще в тот вечер Федор во все фразы вставлял какое-то
мерзкое слово, которому его научил ученик Василий, - слово
"пантеизм"; ну например: "Что, нальем еще пантеизму?" - про
вермут, или: "Пантейшно я нынче пивка купил!" Кобот специ-
ально вышел посмотреть - в энциклопедическом словаре этого
слова - нету!
Вот так посидели, молчали в основном, и вдруг дверь от-
крывается - и на пороге стоит милиционер.
Причем кто ему дверь открыл входную? Илья Давидович
очень, конечно, напугался, но все-таки ясно, что не за ним
же пришли, за Федором вернее всего. Максим и так был злой, а
тут аж черный весь стал - тоже на Федора подумал: "Ну, жопа,
доорался по ночам!" Сам Федор как-то не сориентировался:
"Это чего, чего он тута?..."
Милиционер обвел всех мрачным взглядом, особо задержал-
ся на Федоре и спросил:
-- Который тут Кобот?
Сердце у Ильи Давидовича больно застучало, а всего му-
чительнее было стеснение перед Максимом и Федором, которые,
пьянь политурная, еще и смотрят с сочувствием.
-- Я... Кобот...
-- Ну, здраствуй, Кобот, - после паузы сказал милицио-
нер, снимая фуражку.
-- Здрасьте...
Илья встал и вытянул руки по швам. Максим взял со стола
пару бутылок вермута и поставил на пол. Милиционер перевел
испытывающий взгляд с Кобота на Максима:
-- А вы тоже здесь проживаете?
-- Здеся, - спокойно ответил Федор. - Пантейшно.
-- Ну, здравствуйте и вы. Сосед я вам новый буду. Пужа-
тый Александр Степанович.
От внезапности этой сцены и проклятого бушующего сердца
с Кобота лил пот, ноги дрожали. Он дугой пошел к двери, не
замечая удивленного взгляда милиционера.
-- Что он, больной, что ли? - спросил Пужатый.
-- Ж#па, - не сразу ответил Максим и выпил полстакана
вермута.
Новый жилец быстро почувствовал себя в квартире по-с-
войски, точнее, в первый же день. На утро, когда Кобот ста-
вил чайник, в коридоре послышался задорный свист, и на кухню
в одной майке вышел Пужатый.
24
-- Здорово! - громко сказал он.
-- Доброе утро, - ответил Илья Давидович. Эту фразу он
заранее приготовил, чтобы сказать милиционеру - знал, что
очень растерялся после вчерашнего, не сразу сообразит, что
сказать.
-- Ты чего вчера отвалил-то? Испугался, что ли?
Кобот покраснел, не зная, как ответить.
-- Чего ты все время мнешься?
Илья молча мыкался с газом, но зажечь никак не получа-
лось. Пужатый зажег газ на своей конфорке, поставил чайник
и, сев на табурет, стал следить за Коботом.
-- Ты где работаешь?
-- В Механобре работаю... - подумав, ответил Илья.
-- Как, как? Что такое?
-- Так называется...
Последовала тягостная пауза. Кобот, с такой натугой
включивший газ, выключил его и пошел к себе в комнату. Вой-
дя, он, так же как и вчера, долго и быстро ходил туда-сюда,
ни о чем не думая.
Вечером, возвращаясь с работы и уже подойдя к дому,
Илья Давидович увидел в дверях Пужатого, безотчетно, неосоз-
нанно повернулся и, сВежившись, прошел мимо дома.
-- Эй, Кобот! - окликнул его Пужатый.
Кобот, пометавшись на месте, подошел.
-- Ты чего это от меня шарахаешься?
-- Да нет, я... Мне надо было...
-- Темнишь все? Я же видел - ты к дверям шел.
Было уже темно, и это придавало сцене зловещий оттенок.
-- Ну, шел, да вот в магазин решил зайти, - с надрывом
сказал Кобот.
Пужатый молчал. Лицо его было в тени. На пуговицах об-
мундирования светились колючие звезды. Илья немного помолчал
за компанию и отошел за дом, где и промыкался с полчаса для
отвода глаз.
Вечером перед сном Илья Давидович, чуть заглянув на
кухню, отшатнулся и замер за дверью. Красный распаренный Пу-
жатый со стаканом в руке шептал Федору:
-- Этот Кобот, я смотрю, тот еще корефан. Еще утром за-
метил: что за ядрен батон морду воротит! Боится чего-то.
Сейчас вот в магазин за вермутом иду, гляжу мать честная!
Кобот! Увидел меня - и шмыг в сторону, воротником прикрыва-
ется. Ну ладно, думаю, видать, за тобой водится. Да еще и
спрашиваю: "Ты где работаешь-то?" А он мне говорит: "В Хре-
нобре"! Ну ладно, думаю, гусь ты хорош...
-- В Механобре! В Механобре я работаю! - забывшись,
пролепетал Илья за дверью.
Это был сильный и неожиданный эффект. Даже Федор с ис-
пугом глянул на дверь, а Пужатый вскочил и, выбежав с кухни,
наткнулся на вытаращившего глаза Илью Давидовича. Они неко-
торое время стояли молча, почти вплотную, блестя глазами и
взволнованно дыша.
-- Ага... - сказал Пужатый, поправляя майку. Илья, ша-
таясь, побежал к себе в комнату.
-- Идиоты! Что за идиотизм! - бормотал он. - Фу! Как
все... Фу! Идиотизм абсолютный! - он подошел к зеркалу и
25
напряженно глянул в него. Зеркало мудро и матово светилось
вокруг искаженного отчаянием лица. Илья, не в силах чем-либо
заняться, долго стоял у зеркала, то так, то сяк выворачивая
голову и скаля зубы. Это бессмысленное занятие давало ка-
кой-то выход напряженности, невесть за что свалившейся.
Сухо и зловеще тикал будильник.
Дверь без стука отворилась, и в комнату вошел Пужатый,
уже в форме и в сапогах. Не спрашивая разрешения, он сел за
стол, вынул папиросу и, разминая ее, стал оглядывать скром-
ную, но благообразную комнатку. Илья Давидович, как пойман-
ный за руку вор, понурившись, стоял у зеркала.
-- Кобот, что вы, собственно, скрываете? - медленно
произнес Пужатый.
-- Я, Степ... Александр Степанович, совершенно не могу
понять, что... За что вы меня... Вот так спрашиваете...
-- Ах, так значит, я виноват, да? Я вас преследую? Это
я, выходит, виноват? Ведь так у вас получается?
-- Нет... Но вы там Федору говорили... Ну, там...
-- Ну, ну, я вас слушаю.
Илья Давидович молчал.
-- Ну, я слушаю вас.
-- Вы говорили, что я воротником прикрывался...
-- Хватит ерунду пороть! Кстати, если уж вы хотите об-
судить именно тот случай: после нашей встречи я был в мага-
зине. Вы и сейчас будете утверждать, что направились именно
туда?
Илья молчал.
-- Вы, Кобот, видимо, обеспокоены моим вселением в
квартиру, да? Да или нет?
В буфете тонко пискнули фужеры. Страшно тикали часы.
-- Может, хватит в мочанку играть?! - закричал Пужатый,
с силой всаживая папиросу в стол.
Илья Давидович дернулся, как от электрического удара, и
отбежал к окну. Пужатый, откинув стул, поднялся и вышел из
комнаты.
Кобот, широко открыв глаза, смотрел в пространство. Оч-
нувшись, он опрометью кинулся в коридор, надел пальто и вы-
бежал на улицу.
На улице все казалось кошмаром, дул долгий ветер из
всех переулков, прохожие, как солдаты, ходили от одной оста-
новки автобуса к другой, фонари, машины... Спрятаться было
негде.
Домой Илья решил вернуться только вечером.
Не раздеваясь, на цыпочках он прошел в свою комнату,
разделся там и, совершив несколько кругов по комнате, высу-
нул голову в коридор. На кухне ожесточенно стукались стаканы
и гремел голос Пужатого:
-- Да ведь враг он! Враг! Вражина натуральный! Что ты
будешь делать? Я вижу, что враг, а прищучить не могу... Но
погоди - увидишь ты Александра Пужатого! Он у меня не уйдет,
не уйдет, сам себя выдаст!...
На следующий день Илья Давидович смалодушничал, не по-
шел домой совсем. Впервые за долгое время он ночевал не до-
ма. Попросился к приятелю, то есть к сослуживцу. Там было
вроде и хорошо, поиграли в карты, поговорили о работе, а все
26
равно тяжело на непривычном месте, да и неудобно. Потом
вместе поехали на работу, там как-то забываешься, очищаешь-
ся, все нерабочее время кажется коротким и малозначительным.
После работы для окончательной разрядки Илья еще сходил в
кино на "Версию полковника Зорина" и совсем спокойный отпра-
вился домой. Сколько можно, в конце-то концов, пугаться это-
го идиота милиционера! Нужно спокойно и насмешливо дать ему
понять, какого дурака он валяет, еще лучше осадить бы его
как следует, поставить на место... Нет, ну его к черту, не
стоит.
Кобот вошел в квартиру, разделся (даже почистил пальто
щеткой), не таясь, прошел к себе в комнату, где хладнокровно
сел за стол с книгой "Заметки по истории современности".
Почти тотчас же в комнату вошел Пужатый и расположился нап-
ротив Ильи. Илья Давидович оторвал глаза от книги, холодно
посмотрел на Пужатого и снова погрузился в чтение. Милицио-
нер забарабанил пальцами по столу, едко глядя на читающего
Кобота.
-- Книжечку читаем?
Илья продолжал смотреть в книгу.
-- А ну положить книгу! Смотреть на меня! - как никогда
страшно закричал Пужатый, с силой хлопнув ладонью по столу.
Все затрещало, книга упала на пол.
Коботу уже некуда было смотреть, и он со страданием
взглянул на Пужатого. Тот сидел весь красный и тяжело дышал.
-- Александр Степанович, я думаю, пора, наконец... -
начал Илья.
-- Кобот, что вы делали сегодня ночью? - перебил его
Пужатый.
-- Я... Что?... Спал... Ночевал...
-- Где? Адрес?
-- Да причем тут... На работе... То есть у сослужив-
ца...
-- Интересная у вас работа, я замечаю... Адрес, я спра-
шиваю!
Илья Давидович понял, что лучше не выламываться, а спо-
койно отвечать на вопросы, чтобы Пужатый перебесился, понял,
что неправ и отстал. Однако адреса сослуживца действительно
невозможно было вспомнить теперь, в таком лихорадочном сос-
тоянии.
-- Не помню точно сейчас. Я завтра могу показать, я
завтра спросить могу.
-- Значит, где были ночью, не помним? Или, может быть,
не хотим вспомнить?
Жилы на шее Пужатого надулись и мерцали. Он встал, оки-
нул комнату внимательным взглядом и, хлопнув дверью, вышел.
Илья застонал, вскочил, стал метаться, подбежал к двери -
однако не совсем, чтобы не было вида, что он подслушивает, -
замер. Через некоторое время раздался звонок - пришел Васи-
лий, принес вермуту, плясал, напевал что-то восточное. Федор
внушительно выговаривал ему, что портвейн пантейшнее верму-
та. Неожиданно раздался властный голос Пужатого:
-- Ну шуметь! Передвигаться осторожно! В квартире - Ко-
бот!
Поздно вечером, когда все уже утихли, Илья на цыпочках
пошел по коридору в туалет, с опаской прислушиваясь на каж-
дом шагу. Нащупав дверь, он медленно, чтобы не скрипела, от-
27
крыл ее, вошел и стал тихо-тихо закрывать. Раздался грохот,
в коридоре вспыхнул свет. Пужатый схватил уже почти закрытую
дверь и рванул на себя с пронзительным криком:
-- Стой, гад! Теперь не уйдешь!
Илья до крови вцепился в ручку, однако дверь неотврати-
мо распахивалась. Кобот затравленно вскрикнул и закрыл голо-
ву руками.
Пужатый с полминуты постоял в дверях, грозный, как па-
мятник, и, ничего не сказав, быстро прошел в свою комнату,
оставив после себя тяжелый запах винного перегара.
Часа через три, когда Кобот уже стал задремывать на ди-
ване, куда он прилег, не раздеваясь, в коридоре послышался
резкий не приглушенный стук сапог. Прямо в ушах заскрипело
страшное шуршание и потом голос из громкоговорителя:
-- Внимание, Кобот! Вы окружены! Всякое сопротивление
бесполезно! Выходите и сдавайтесь!
Илья до боли вытаращил глаза и вцепился зубами в руку,
больно укусив ее.
-- Повторяю, Кобот! Всякое сопротивление бесполезно!
Выходите и сдавайтесь!
Снова напряженное, выжидающее шуршание. Хлопнула дверь,
и потом голос Максима:
-- А вот ты поори у меня, говно! Хватит, один засранец
по ночам орет, еще второй нашелся!
-- Всем оставаться в помещениях! - ответил Пужатый в
громкоговоритель.
-- Я тебе, жопа, покажу помещение!
В коридоре некоторое время ходили, зажигали и тушили
свет - Кобот был почти в беспамятстве. Он рванул на груди
рубаху и откинулся на спинку, тяжело дыша.
Под утро Илья Давидович забылся тяжелым неспокойным
сном. Часто просыпаясь, он тут же забывал кошмарные сновиде-
ния, так как действительность казалась еще хуже, гаже и не-
понятнее. От малейшего шороха он просыпался, и, вытягивая
шею, сонно таращился во все стороны.
Когда в комнате стало светать, когда невнятные кубы ме-
бели стали оформляться, хотя непонятно во что, дверь резко
разпахнулась, и из проема послышался голос Пужатого:
-- Ни с места! При малейшем движении стреляю! Руки
вверх!
Черная фигура вынырнула из темноты и метнулась к выклю-
чателю. Кобот пружиной распрямился, одним движением снял
предохранитель и нажал курок.
Бахнул выстрел, и черная фигура шлепнулась на пол.
Забегали в коридоре. Максим включил свет. Перевернули
на спину Пужатого. Прямо против сердца на синей форме расп-
лывалось страшное пятно крови. Кобот забился в угол дивана,
поминутно разглядывая руки и шаря под собой.
Все, как обалделые, смотрели на грузный нелепый труп.
ЭПИЛОГ
Непостижимая гибель Пужатого поразила всех обитателей
квартиры. Кобот целыми днями приставал к Максиму и Федору,
верят ли они, что это не он убил Пужатого. Хотелось верить,
28
хотя вроде больше некому. Но не мог же убить Кобот, сроду не
державший в руках никакого оружия, да и вообще...
Илью не забрали. Почему - неизвестно. Не забрали - и
все... Замяли.
Петр, ученик Максими, совсем, кажется, решил, что его
разыгрывают. Он назвал Илью Давидовича "наш Ринальдо Риналь-
дини" и сочинил про него стишки:
Кобот бренчит кандалами -
Ведут по этапу его.
Он утром, не мывшись, в пижаме
Соседа убил своего.
Про вольную жизнь вспоминая,
Идет он, судьбину кляня.
Идет он в слезах и хромает.
Идет, кандалами звеня.
Недолго Петр так веселился - прослушав стишок, Максим
всадил ему затрещину и сказал:
-- И ты доиграться хочешь, ж$па?
ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ЯПОНИИ окончание
Максим и Федор, опершись друг о друга, сидели на не-
большой поляне, покрытой густым слоем аллюминиевых пробок;
пробки покрывали это волшебное место слоем толщиной в нес-
колько сантиметров и драгоценно сверкали золотым и серебря-
ным светом.
На опушке поляны застыли брызги и волны разноцветных
осколков. Жаль уходить, да скоро поезд.
Федор давно перестал ориентироваться - куда ехать, в
какую сторону, зачем, но Максим все-таки настаивал на возв-
ращении. Впрочем, можно было и не думать о нем, о возвраще-
нии - оно медленно совершалось само собой; то удавалось под-
Вехать на попутной машине, то спьяну засыпали в каком-нибудь
товарном поезде - и он неизменно подвозил в нужную сторону,
в сторону Европы.
Возвращение неторопливое и бессознательное - как если
бы Максим и Федор стояли, прислонившись к какой-то преграде,
и преграда медленно, преодолевая инерцию покоя, отодвига-
лась.
. .
-- Максим, ты говорил поезд какой-то? - спросил Федор.
Максим чуть приподнял голову и снова уронил ее.
Федор не нуждался в поезде; он не испытывал ни отча-
янья, ни нетерпения, не предугадывал будущего и не боялся
его. Но раз Максим говорил про поезд...
-- Эй, парень, как тебя, помоги Максима до поезда до-
вести, - обратился Федор к парню, лежащему напротив - слу-
чайному собутыльнику.
Тот поднял мутные, невидящие глаза и без всякого выра-
жения посмотрел на Федора:
-- Ты чего рылом щелкаешь?
-- Да вот Максима надо довести.
-- Куда?
-- В поезд.
-- Билет надо. Билет у тебя есть?
-- Максим говорил - у тебя билет, ты покупал. Помнишь?
Парень вывернул карманы: - Какой билет, балда? Где би-
лет?
Из кармана, однако, выпало два билета.
Федор подобрал билеты, засунул Максиму в карман, поднял
последнего под мышки и поволок к длинному перону, просвечи-
вающему сквозь кусты.
Парень побрел следом, но, пройдя несколько шагов, опус-
тился на колени и замер.
Федор, задыхаясь, и почти теряя сознание, выбрался на
рельсы, чудом - видно кто-нибудь помог - запихнул Максима в
тамбур, и упал рядом, словно боец, переползший с раненым то-
варищем через бруствер в безопасный окоп.
Кто-то его тормошил, что-то спрашивал и предлагал - Фе-
дор безмолвствовал и не двигался.
52
. .
Когда он проснулся, Максима рядом не было.
Поезд шел быстро, двери тамбура хлопали и трещали.
Федор встал. С ужасом глядя в черноту за окном, он нес-
мело прошел в вагон. Оттуда пахнуло безнадежным удушьем.
Максима там не было, вообще там никого не было, кроме женщи-
ны в сальном халате и страшных блестящих чулках. Она с нена-
вистью и любопытством рассматривала Федора.
Федор захлопнул дверь. Постоял в нетерпении, морщась от
сквозняка; затем открыл входную дверь и выпрыгнул из поезда.
Его тело упруго оттолкнулось от насыпи и отлетело в
кусты ольхи.
. .
Оклемавшись, когда шум поезда уже затих, Федор встал и
неловко пошел по каменистой насыпи к мокрым бликам шпал и
фонарю.
Уже светало, но щелкающие под ботинками камни были не
видны, ноги разВезжались и тонули в скользком крошеве.
Пройдя метров сто, Федор сошел с насыпи и, раздвигая
руками мокрые кусты, чуть не плача, побрел в направлении,
перпендикулярном железной дороге.
Лес сочился предрассветной тяжестью; тихо.
Могло даже показаться, что все кончится плохо.
(разговор)
(Комната Петра, ученика Максима. Большой стол, шкаф,
наполненный книгами - ничего книги, но отвратительно затре-
паны, а многие с библиотечными штампами. Полуразобранный
магнитофон. Всякие вещи. Под кроватью вместо одной из ножек
лежит стопка журналов и книг, а ножка валяется тут же, ря-
дом. В комнате отностительно чисто, на столе стоят три бу-
тылки портвейна, хлеб - видно, что Петр ждет гостей.
Петр с книгой сидит за столом. Смотрит на часы, затем
берет со стола бутылку, открывает, наливает полстакана, мед-
ленно пьет. Слышен звонок.
Петр быстро допивает налитое, наливает еще столько же и
тоже выпивает, очевидно, для храбрости. Слышно, что в кори-
доре открывается входная дверь.)
ПЕТР (поперхнувшись, кричит): Это ко мне!
(Убегает, возвращается с гостями. Это Василий, ученик
Федора; Алексей Житой, крепкий парень; Мотин, непризанный
художник; Вовик, весь слабый, только челюсти крепкие от час-
того стыдливого сжимания; Самойлов).
ЖИТОЙ: Смотри, он уже начал! Мужики, давай, давай по штраф-
ной!
(Достает из своего портфеля две бутылки портвейна, более де-
шевого, нежели стоящий на столе.)
ВАСИЛИЙ: Погоди, дай закусь какую-нибудь сделаем. Я не жрал
с утра.
ЖИТОЙ: Ой, вот до чего я это не люблю, когда начинают туда--
сюда... Вовик, колбаса у тебя есть?
(Вовик достает из сумки с надписью "Демис Руссос" колбасу и
две бутылки вермута, разумеется не итальянского.)
ПЕТР: А какого ты ляда вермут покупаешь, когда в магазине
портвейн есть?
ВОВИК: Не хватило на два портвейна.
ПЕТР: Я этой травиловкой себе желудок испортил.
(Петр раскладывает колбасу, хлеб, приносит с кухни вареную
картошку. Василий достает из шкафа стопари. Все садятся,
один Самойлов стоит, засунув руки в карманы и с ироническим
видом смотрит на центр стола. Житой разливает портвейн. Все
со словами "ну, ладно", "ну, давай" выпивают и закусывают;
Самойлов вертит в руках стопарь, несмешливо разглядывает
его).
ВАСИЛИЙ: Садись, что ты стоишь, как Медный Всадник.
(Самойлов садится, снисходительно улыбаясь).
ЖИТОЙ: Давайте сразу, еще по одной, чтобы почувствовать.
(Разливает. Почти все выпивают. Василий пьет залпом, как это
обычно делает Федор, Петр же, напротив, отопьет, поставит и
снова отопьет, как Максим).
ВАСИЛИЙ (Мотину): Чего ты? Не напрягайся, расслабься.
МОТИН: Да ну на фиг... Я после работы этой вообще ничего де-
лать не могу. А удивляются, что мы пьем... Мало еще пьем!
ЖИТОЙ: Верно!
(Разливает еще по одной).
ВАСИЛИЙ: То, что мы пьем - есть выражение философского бе-
шенства.
САМОЙЛОВ: Потому и пьем, что пока пьяные - похмелье не так
мучает.
МОТИН: Я после этой работы вымотан совершенно, куда там еще
30
картины писать - уже год не могу. Возьму кисть в руку, а
краски выдавливать неохота, такая тоска берет - что я за
час, измотанный нарисую?
ВОВИК: А в воскресенье?
МОТИН (в сильном раздражении): А восстанавливать рабочую си-
лу надо в воскресенье? Впереди неделю пахать, как Карло! А в
квартире убраться? А с сыном погулять - надо? В магазин -
надо?
ПЕТР: Каждый живет так, как того за...
МОТИН (перебивает): Вон Андрей Белый пишет, что мол, Блок,
хотя и не был с ним в приятельских отношениях, прислал тыся-
чу рублей, и он мог полгода без нужды заниматься антропосо-
фией. Антропософией, а? Вот, гады, жили! (Залпом выпивает).
Да избавьте меня на полгода от этой каторги, я вам такую ан-
тропософию покажу!...
ЖИТОЙ: А вон эти ваши, как их... Максим с Федором - вроде не
работают, а, Петр?
ПЕТР: Не работают.
МОТИН (зло): Как так?
ПЕТР: Да вот так... Как-то.
ВОВИК: Давно?
ПЕТР: Не знаю даже... Василий, ты не знаешь?
(Василий мотает головой).
САМОЙЛОВ: А чем они занимаются?
МОТИН: Да ничем! Пьют! Какого лешего вы с ними возитесь - не
понимаю. Алкаши натуральные.
ЖИТОЙ: Это все ладно, а вот давайте выпьем!
(Разливает).
МОТИН: Это что за колбаса?
ВОВИК: Докторская.
ВАСИЛИЙ: Нет, с Максимом и Федором не так просто...
МОТИН (перебивает): Да ладно... Видел я ваших Максима и Фе-
дора, хватит. Алканавты натуральные.
ЖИТОЙ: Слушайте, а что там, я слышал, убили кого-то?
(В это время Самойлов включает магнитофон. Слышен плохо за-
писанный "Караван" Эллингтона.)
МОТИН: Выруби.
САМОЙЛОВ: А может, поставим чего-нибудь? Петр, у тебя битлы
есть?
ПЕТР: Нет, сейчас нет. Пусть это будет, убавь звук.
САМОЙЛОВ: А что это?
ЖИТОЙ (Вовику): Ты будешь допивать или нет? Видишь, все тебя
ждем!
ПЕТР: Эллингтон.
ЖИТОЙ: Ну, я вермут открываю. Вы как?
ВАСИЛИЙ: Давай.
САМОЙЛОВ: Нет, не надо Эллингтона.
ВАСИЛИЙ: Оставь Эллингтона, говорю!
(Житой разливает).
ВОВИК: Так кого убили-то?
ПЕТР (взглянув на Василия): Сосед там у них был, у Максима с
Федором, милиционер. Его и убили.
ЖИТОЙ: Кто?
ПЕТР: Неизвестно.
ЖИТОЙ: Как? Не нашли? Его где убили?
ПЕТР (с неохотой): Да там убили, дома.
ЖИТОЙ: Во дали! А кто там еще живет в квартире?
ПЕТР: Да один там... Кобот.
ЖИТОЙ: Может, он и убил? Где там этого милиционера убили?
31
Чем?
ПЕТР: Застрелили... В комнате этого самого Кобота.
ЖИТОЙ: А Кобота забрали?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Тут надо выпить.
(Разливает).
ВАСИЛИЙ: Да нет, так просто не рассказать. Мы с Петром этого
милиционера и не знали, я так видал пару раз на кухне. Ну
ясно, что это такой человек, считающий себя вправе судить
другого. Такие как раз приманка для дьявола - не он убьет,
так его убьют. Просто рано или поздно нужно быть заранее го-
товым... Как стихийное бедствие. То есть не в том дело, что
он просто подвернулся...
САМОЙЛОВ: Да, кто убил-то?
ВАСИЛИЙ: В том-то и дело, что вроде, Кобот, а вроде и нет.
Просто Кобот на какое-то время полностью подчинился от стра-
ха силам зла, стал их совершенным проводником.
ЖИТОЙ: Не понял.
ВАСИЛИЙ: Ну, так было, что милиционер в чем-то подозревал
Кобота - допытывал, допытывал...
ЖИТОЙ: И Кобот его, значит...
ВАСИЛИЙ: Нет. Как бы это обВяснить... Ну вот знаешь, если
человеку каждый день говорить, что он свинья, то он действи-
тельно станет свиньей. Просто сам в это поверит. Есть такой
догмат в ламаизме, что мир - не реальность, а совокупность
представлений о мире, то есть если все люди закроют глаза и
представять себе небо не голубым, а, например, красным, -
оно действительно станет красным.
(Самойлов иронически всех оглядывает, подняв одну бровь выше
другой. Житой мается.)
МОТИН: Слушайте, а может быть хватит, а?
ВАСИЛИЙ: Сейчас. Так вот Пужатый был до того уверен, что Ко-
бот - преступник, так его замотал, что Кобот совсем запутал-
ся и поверил.
ЖИТОЙ: И кокнул?
ВАСИЛИЙ: Да нет же! Не совсем... Просто Пужатый выдумал,
создал беса, который его же и убил.
САМОЙЛОВ: У попа была собака,
Поп ее любил.
Она сВела кусок мяса,
Поп ее убил.
(Василий с тоской дергает плечами. Пьет)
ВОВИК: А это тоже Эллингтон?
(Петр кивает).
ВАСИЛИЙ: Кобот не убивал! Он, может, вообще спал в это вре-
мя; но каждая злая мысль - это бес, который...
ПЕТР (перебивает): Не в том дело, Василий. Я сначала совсем
не поверил, что Пужатого убили, тем более, что Кобот убил,
написал стишок...
ВАСИЛИЙ: Ну?
ПЕТР: А Максим мне сказал - я точно запомнил - "И ты доиг-
раться хочешь?"
ЖИТОЙ: А пока выпьем! (разливает).
ПЕТР: Понимаешь, что он этим хотел сказать? Что такой чело-
век, как Кобот, именно простой, без всякого отличия человек,
мещанин - к такому-то как раз лучше не подступать, с таким
шутки плохи, у такого неведомые ресурсы. Именно такие, неза-
метные и определяют твою судьбу - не ты ли, Мотин, жаловал-
ся?
32
МОТИН: Слушай, хватит...
ПЕТР: Максим так и сказал - мол, оставь его, доиграешься.
САМОЙЛОВ: Я не понимаю, что это ты так ссылаешься на этого
Максима, будто на учителя?
МОТИН: Как дети малые - что Петр, что Василий! Носятся, как
с писаной торбой, с этими алкашами, носятся...
ПЕТР: Но они действительно нам что-то... Кое-чему научили...
САМОЙЛОВ: Чему?
ПЕТР: Так конкретно трудно сказать. Ну, ты читал о дзене?
МОТИН: Знаю, я ж тебе "Введение в дзен-буддизм" давал!
ПЕТР: А ты находишь, что Максим и Федор часто себя ведут как
бы...
МОТИН: По дзену?
(Все, даже не слыхавшие о дзен-буддизме, смеются. Василий
улыбается).
ПЕТР: А что?
ЖИТОЙ: А то, что нам пора выпить!
(Разливает).
МОТИН: (Самойлову): Сделай погромче. Или это тоже Эллингтон?
ПЕТР: Да. Нет, не делай громче, погоди. Я такой случай расс-
кажу. У дома, где Максим с Федором живут, лежит пень, такой
круглый, и Федор, проходя мимо, каждый раз говорил: - Во!
Калабаха! Я однажды ему - Что ты всякий раз это говоришь? Я
давно знаю, что это калабаха. И тогда Максим - он с нами
шел, показывает мне кулак и говорит: - А это видел?
(Все смеются).
МОТИН: Все?
ПЕТР: Да, все.
(Всеобщий смех).
МОТИН: (разводит руками с уважительной гримасой): Да, это не
для слабонервных...
ПЕТР: А чего ржать?
(Смех, было утихший, усиливается).
ПЕТР: Эх!...
ЖИТОЙ: Ну, я так скажу; год не пей, а тут сам Бог велел!
(разливает).
ПЕТР: Так что по-вашему хотел сказать Максим этой фразой?
Перестаньте ржать, дослушайте! Он хотел сказать, что хотя я
много раз, к примеру, видел кулак Максима, он может явиться
совсем в другом качестве, да каждый раз и является. Так и
каждый предмет в мире, каждое явление, сколь бы ни было оно
привычно, должно приковывать наше внимание неослабно; ведь
все может измениться, все меняется - а мы в плену догматиз-
ма. Это внимание ко всему и выражал Федор, так неотвязчиво
на первый взгляд обращающий внимание на калабаху. Он вновь и
вновь постигал ее.
(Пауза).
САМОЙЛОВ: Это, что называется, высосано из пальца.
ВОВИК: Нет, это все, конечно, интересно, но вряд ли Максим
это имел ввиду, когда показывал кулак.
ВАСИЛИЙ: Каждому свое. То есть, каждый понимает, как ему да-
но.
МОТИН (зло): Ой! Ой! Ой!
ПЕТР: Да, но не в этом дело. Что значит, не имел в виду?
Максим и Федор, конечно, все делают интуитивно...
МОТИН: Прошу, хватит!
ВОВИК: Нет, дай досказать-то!
ПЕТР: ...но они тоже все-таки понимают, что делают. Вот дру-
гой случай. Я заметил, однажды, что Федор, отстояв очередь у
33
ларька, пиво не берет, а отходит.
ЖИТОЙ (пораженный): Зачем?
ПЕТР: Вот я и спросил: зачем? Тем более, что потом Федор
снова встает в очередь. И тогда Федор мне ответил: "Чтобы
творение осталось в вечности, не нужно доводить его до кон-
ца."
(Ухмылки).
САМОЙЛОВ: Ну, это вообще идиотизм.
ЖИТОЙ: Я что-то не врубился. Давайте выпьем! (разливает).
ПЕТР: Ну, эту фразу - чтобы творение осталось в вечности, не
нужно доводить до конца - я ему сам когда-то говорил. Извес-
тный принцип, восточный. В Китае, например, когда, строили
даже императорский дворец, один угол оставляли не достроен-
ным. Так и здесь. Федор, прямо говоря, человек не очень ум-
ный, не слишком большой - где ему исполнить этот принцип?
Только так, на таком уровне. Он дает понять, что и в мелочах
необходимы высокие принципы. Это самое трудное... Конечно,
здесь оно выглядит юмористически, но этим тем более очевид-
но. Можно сказать, что он совсем неправильно этот принцип
применил - одно дело не довести творение до конца, прервать
где-то вблизи совершенства, а другое дело вообще его не на-
чать, остановиться на подготовительном этапе, - стоянии в
очереди. Этим он просто иронизирует надо мной, говорит, что
не за всякий принцип и не всегда следует хвататься.
А еще это было сделано затем, чтобы посмотреть, как на
это будут реагировать такие ослы, как вы, которые только
ржать и умеют!
САМОЙЛОВ: Ну, брось, брось, чего ты разозлился...
МОТИН: А какого хрена выколпачиваться-то весь вечер? Может,
хватит?
ВОВИК: Да что вы... Ладно...
ЖИТОЙ: Ребята, бросьте! Вовик, ты допьешь когда-нибудь?!
ВАСИЛИЙ: Вовик, тебе уже хватит, по-моему.
МОТИН: Эй, Самойлов! Пленка кончилась давно! Ставь на другую
сторону.
САМОЙЛОВ: А что там?
ПЕТР: Эллингтон.
САМОЙЛОВ: А другое что-нибудь есть?
ВАСИЛИЙ: Да оставь Эллингтона, фиг с ним! (Мотину). Ну, как
у тебя с работой?
МОТИН: Пошел ты в задницу со своей работой.
ВОВИК: Нет, а интересно это Федор...
ЖИТОЙ: Петр! Ты куда стопку дел? А, дай-ка, вон она у магни-
тофона.
(Самойлов ставит пленку на другую сторону и увеличивает
громкость. Все вынуждены говорить повышенными голосами).
ПЕТР (как бы про себя): Вы не понимаете простой вещи. Как
Шестов отлично сказал про это: человечество помешалось на
идее разумного понимания. Вот Максим и Федор... Ну, между
нами, люди глупые...
МОТИН (саркастически): Да, не может быть!
ПЕТР: ...и ничуть не более необыкновенные, чем мы. Но как ни
странно они выбрались из этого мира невыносимой обыденщи-
ны... Как бы с черного хода. И вот...
ВАСИЛИЙ: Петр, ты заткнись, пока не поздно.
САМОЙЛОВ: Вовик, передай там колбасу, если осталась.
ЖИТОЙ: Ну и колбаса сегодня. Я прямо не знаю, что такое. Ел
бы да ел!
ВАСИЛИЙ: Сам ты, Петр, хоть и лотофаг, помешался на идее ра-
34
зумного понимания. Хреновый дзен-буддизм получается, его так
размусолить можно.
ПЕТР: А ты попробуй обВясни про Максима!
ВАСИЛИЙ: Ты, видно, просто пьян. А Максим и Федор - неизвес-
тные герои, необВяснимые.
ЖИТОЙ: Мать честная! Да мы же еще портвейн не допили!!! Ва-
силий, у тебя еще бутылка оставалась!
ВАСИЛИЙ: Точно! Возьми там, в полиэтиленовом мешке.
САМОЙЛОВ: Петр, куда бы Вовика девать?
ПЕТР: Вон у меня под кроватью спальный мешок. Положи его у
окна.
МОТИН: Еще бы тут не отрубиться, когда весь вечер тебе мозги
дрочат про этих Максима и Федора. Я удивляюсь, как это мы
все не отрубились. Если бы хоть путем рассказать мог, а то
танки какие-то, коаны. А что такое "Моногатари"?
ЖИТОЙ: Эх, ребята! Давайте выпьем, наконец, спокойно! (раз-
ливает).
САМОЙЛОВ: Во, тихо! Это Маккартни?
ПЕТР: Да, вроде.
САМОЙЛОВ: Тихо! Давай послушаем.
(Прослушивают пленку до конца, притоптывая ногами. Самойлов
подпевает).
МОТИН: Давай еще чего-нибудь... Таня Иванова у тебя есть?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Эх, жаль! Вот под нее пить, я вам скажу...
ВАСИЛИЙ: Под нее только водку.
ЖИТОЙ: Так, сейчас сколько? Эх, зараза - десятый час! Ладно.
Все равно портвейн кончился - надо сложиться и в ресторан!
(Все кроме спящего Вовика и Самойлова, выгребают последние
деньги, Житой бежит в ресторан. Мотин ставит на магнитофон
новую пленку наобум).
МОТИН: Это что такое?
ПЕТР: Эллингтон.
МОТИН: Ты что его маринуешь, что ли?
(Пауза. Некоторое время в ожидании Житого приходится слушать
Эллингтона. У всех добрый, расслабленный вид).
ВАСИЛИЙ (Мотину): Ну, нарисовал что-нибудь?
МОТИН: Да так... Времени нет...
ВАСИЛИЙ: А у кого оно есть? Все равно ждать нечего. Тысячи
от Блока не будет.
МОТИН (серьезно): Я жду, когда вырастет сын.
ВАСИЛИЙ: А... Сколько ему сейчас?
МОТИН: Года два.
ВАСИЛИЙ: Года два! Ты что, не знаешь точно?
МОТИН: Два года! Ничего я не жду!
ВАСИЛИЙ: Невозможно, чтобы атеист ничего не ждал. Все мы
ждем, когда кончится это проклятое настоящее и начнется но-
вое. Были в школе - ждали когда кончим. В институте тоже
ждали, мечтали, как бы поскорее отучиться. Теперь ждем, ког-
да сын вырастет, а и того пуще - когда на пенсию выйдем. И
самые счастливые - все торопят будущее. Не ужасно ли? Ско-
рее, скорее пережить это, а потом другое, а потом - потом
ведь смерть по-вашему?
Будто пловец изо всех сил плывет, плывет как можно быс-
трее, не обращая ни на что внимания, плывет к цели. А плывет
он - что сам прекрасно знает - к водовороту. И этому пловцу
предлагается быть оптимистом.
ПЕТР: Но спасительное недумание о смерти.
ВАСИЛИЙ: От чего спасительное? Еще спасительнее тогда сума-
35
шествие. Чего мы опять из пустого в порожнее переливать бу-
дем? Слышал я - "жизнь - самоцель", "лучше и умнее жизни ни-
чего не придумаешь!" Чего же вы все ждете?
ПЕТР: Чего это Житого долго нет?
МОТИН: Господи! Как мне все надоело!
(Пауза. Мотин задремывает).
ПЕТР: Го Си писал: в те дни, когда мой отец брался за кисть,
он непременно садился у светлого окна за чистый стол, зажи-
гал благовония, брал лучшую кисть и превосходную тушь, мыл
руки, чистил тушечницу. Словно встречал большого гостя. Дух
его был чист, мысли сосредоточены. Потом начинал работать.
Или художник Возрождения - он два дня постился, потом
только после долгой молитвы, прогнав всех из дома, подождав,
когда пыль осядет, брался за кисть.
Вот Мотину хочется только так.
Между прочим про Го Си мне рассказал Максим. Ну, знаешь, в
какой обстановке: в их засранной комнате, в руке никогда не
мытый стакан с такой же травиловкой, которую мы сейчас пьем.
Для чего нужна была эта древняя чистота? Чтобы внешне
не отвлекало. А мы, может, достигли сосредоточенности? Что и
внешне не важно? У Ахматовой вспомнил что-то такое: "Когда б
вы знали, из какой-же грязи стихи растут, не ведая стыда..."
(Василий не выдержав, смеется).
ПЕТР: Ты чего?
ВАСИЛИЙ: Достиг он! (смеется).
ПЕТР: А чего?
ВАСИЛИЙ: Ничего. Ты все верно говоришь, Петр, дай я тебя по-
целую. Ты фаустовский человек, Петр, фаустовский. Что-то я
про Фауста хотел... Да! Это Максим тебе рассказал про Го Си?
ПЕТР: Ну?
ВАСИЛИЙ: А откуда он знает? Откуда ему знать?
ПЕТР: Знает и все тут.
(Пауза).
САМОЙЛОВ: Петр, я полежу на кровати до Житого?
ПЕТР: Давай.
ВАСИЛИЙ (неожиданно пьяно): Хочешь, Петр, я тебе скажу, кто
Пужатого убил.
ПЕТР: Не ты ли уж?
ВАСИЛИЙ: Я? Да нет, не я. Максим убил.
ПЕТР (смеясь): А ты, брат Карамазов, научил убить?
ВАСИЛИЙ: Вот почему Кобота не забрали? Ведь очевидно, что
надо забрать. Почему?
ПЕТР: Ну почему?
ВАСИЛИЙ: А ты что, не замечал за Максимом ничего странного?
Я еще в самом начале заметил, когда Кобот только вселился.
Помню, заходит он раз, про уборку что-то говорит, что давай-
те графики вывешивать, кто когда пол моет, а потом спрашива-
ет Максима: "А ты где работаешь?" Максим, вижу, рассердился,
говорит ему: "А ты где работаешь?" "В МЕХАНОБРЕ". "Ну так и
сиди в своем МЕХАНОБРЕ".
ПЕТР: Ну и правильно ответил.
ВАСИЛИЙ: Все правильно, дзен дзеном, а я думаю - действи-
тельно, где это он так работает, что деньги есть каждый день
пить?
ПЕТР: Ой, да сколько можно про это? При чем здесь Кобот?
ВАСИЛИЙ: Кобот ни при чем, а вот откуда они с Федором могли
в Японию поехать? Или вот такую вещь возьми: сколько лет Фе-
дору? Лет сорок от силы. Ну, положим, родился он до войны,
да хоть в двадцатых годах. Так как же он мог быть связан с
36
подпольщиками еще до революции?!!!
ПЕТР: Василий, ты что? Ты все так прямо, оказывается, и по-
нимаешь?
ВАСИЛИЙ: Ладно, положим - это ладно... Но в Японии они точно
были. Ну не перебивай меня, мне самому разобраться надо.
Короче я вскоре... Ну не вскоре, а сейчас вот... Дога-
дался, что с Максимом в явной форме произошло то, что со
многими из нас происходит незаметно. Максим уступил свою ду-
шу дьяволу.
Не знаю, когда и почему, скорее всего быстро и необду-
манно, как все важное в нашей жизни - бац! Бац! - посмотрим,
что получится? Как вчера пил, так и сегодня пьет.
ПЕТР: Да откуда, почему...
ВАСИЛИЙ: По кочану! Не перебивай, посил. А может он вообще
не понял, что получает, а что отдает? Проснулся на утро,
дьявол ждет приказаний: "Что тебе, Максим, угодно?" - "Да
вроде ничего не угодно. А нет, закурить хочу." - "На, пожа-
луйста, закури. Может, пивку?" - "А что и пивку можешь дос-
тать? Ну, сбегай." Вот, так может, за папиросу и кружку пива
Максим отдал душу. Впрочем, бывает, что и очень умные люди
отдают ее, ради красного словца.
Ну, конечно, дьявола так не устраивает, получается, что
и сделки никакой не было. Ведь зло и потеря души - когда
дьявол может действовать через человека. Понятно? Сам факт
договора ерунда, главное - дела, свершенные человеком,
вследствие этого договора, понял? Дьявол готов и без догово-
ра помогать, лишь бы помогать - человек и так потерял душу.
ПЕТР: Зло есть наказание самого себя.
МОТИН (приподнимая голову со стола): Все в мире грязь, дерь-
мо и блевотина, только живопись вечна.
(Опускает голову на стол).
ВАСИЛИЙ: А? Да. Так вот, задача дьявола - дать Максиму поня-
тие о пути зла.
ПЕТР: Это все хорошо, но откуда, почему?
ЖИТОЙ (появляясь в дверях, поет): А потому что водочка...
Как трудно пьются первые сто грамм!
(Петр и Василий с криками приветствия вскакивают. Самойлов с
теплой улыбкой поднимается с кровати).
САМОЙЛОВ (с чувством): Эх, ребята!
ПЕТР: Ты одну купил?
ЖИТОЙ: Одну и еще одну вермута!
(Петр, Василий и Житой берутся за руки и пляшут, возбужденно
вскрикивая и мыча. По магнитофону в это время звучит фор-
тепьянная вещь Эллингтона "Через стекло").
ЖИТОЙ: Эй, Мотин, хватит кемарить, вставай!
МОТИН (не поднимая головы): Я ничего... Хорошо, сейчас, токо
пусть голова полежит...
ЖИТОЙ (хорошим, благославляющим голосом): Ну, ребята, ладно,
я разливаю. (Разливает). Уплочено! Налито!
(Все кроме Мотина, выпивают со словами "хорошо пошла", "нор-
мально", "воды дай").
САМОЙЛОВ: Петр, а почему у тебя баб нет?
ПЕТР: Где нет?
САМОЙЛОВ: Ну вот пьем сейчас и раньше, а все баб ни одной
нет.
ПЕТР (заунывно и скорбно): Хватит потому что...
ЖИТОЙ: Зря. С бабами веселее. А, хрен, с ними, нам больше
достанется. (Разливает). Нет, все-таки Эллингтон ничего.
САМОЙЛОВ: А гитара есть?
37
ПЕТР: Нет, нету!
САМОЙЛОВ: Жаль... А у соседей есть?
ПЕТР: Нет.
ЖИТОЙ: Ну, ребята, нормально выпили сегодня. Еще бы по фуфы-
рю - и не стыдно людям в глаза будет взглянуть.
САМОЙЛОВ: Сходим за гитарой?
ЖИТОЙ: Куда?
САМОЙЛОВ: У меня парнишка знакомый рядом, может, у него
есть.
ЖИТОЙ: Ты чего? Мы пойдем, а они тут все допьют?
ВАСИЛИЙ: Зачем тебе гитара?
САМОЙЛОВ: Лешка, давай сбегаем тут рядом.
ЖИТОЙ: А! Хрен с тобой! Давай-ка на дорожку! (Пьет). Смотри-
те, без нас не очень!
ПЕТР: Хорошо Самойлов ведет себя сегодня, без выпендрона.
ВАСИЛИЙ: Да, это надо зарубку сделать.
ПЕТР: Слушай, а чего ты там плел насчет Максима? Что он душу
дьяволу продал? Притчу какую-нибудь хотел рассказать или так
с пьяну?
ВАСИЛИЙ: Почему с пьяну? А, так вот я остановился, что зада-
ча дьявола - дать Максиму понятие о зле. Это и нетрудно, мир
во зле лежит, а у Максима еще и дьявол в помощниках.
ПЕТР: Он у всех в помощниках.
ВАСИЛИЙ: Ну, вот дьявол Максима и подначивает - чего не
пользуешься? Давай, развивайся; хочешь, знание книг всех в
тебя вложу, хочешь, поедем путешествовать - по опыту все уз-
наешь. Ведь бесу для начала нужно, чтобы Максим поумнел,
чтобы было чем искушать; а во-вторых, как митрополит Антоний
говорит: зверям закона не дано, да он с них и не спрашивает.
А вот со знающих, вот с них по знанию и спросится. Незнание
закона освобождает от ответственности.
ПЕТР: Ну не думаю. Колесо санс...
ВАСИЛИЙ: Прошу, не перебивай. Сыт я твоим колесом сансары.
Конечно, не совсем так. Но где ж ты увидишь, чтобы человек
за кружку пива от Бога ушел? А Максиму, собственно, ничего
не надо, - не подкопаться - ни сокровищ, ни власти, ни сук-
кубов там обольстительных. Чист, как киник, и знает, что ни-
чего не знает, а то что пьет - чего там... Что ж, говорит,
можно и путешествовать. Отправились Максим с бесом в путе-
шествие. Поехали аж на другой конец света, видели там... Ви-
дели там индейцев настоящих: круглый год в туристских палат-
ках живут и не работают. Были в Майнце, где Майн впадает в
Рейн, видели пожар и как человек из окна на простыню прыгал.
Были в Голштинии, были в Паннонии, ничего особенного не ви-
дели. Были в Ирландии, видели мужика с бородой и грудями до
пупа. А в Амстердаме видели магазин, где бутылочного пива
одного 80 сортов, не считая баночного. Были в Саваттхи и
Джеттаване, видели как электростанция разрушилась. Были на
Сандвичевых островах, видели такую рыбу зеленую, что как
посмотришь, так и блеванешь. Были в Орехово-Зуево, там у
ларька длинная очередь. Один мужик, чтобы очередь не пропус-
тить, прямо в очереди мочился несколько раз. Из всего путе-
шествия этот мужик Максиму больше всего понравился, решил
взять его с собой. Это Федор.
ПЕТР: А! А я думал ты кончишь тем, что Федор - это Мефисто-
фель и есть.
ВАСИЛИЙ: Были потом в Приене ионическом, видели памятник Би-
анту с надписью: "В славных полях Прионской земли рожденный,
почиет здесь, под этой плитой; светоч ионян - Биант". Над-
38
пись была, правда, на древнегреческом, и Максим не смог ее
прочитать. Тут он впервые пожалел, что не умный. Были в Фи-
вах, видели мудрого мужа, который на вопрос, чему научила
его философия, отвечал: "Жевать бобы и не знавать забот".
Максим не понял, ну и снова захотел стать умным.
И говорит дьяволу: хочу стать умным. А дьяволу того и
надо. Раз - и стал Максим умным, как... Как два Платона.
Долго сидел Максим такой умный и ничего не говорил. Открывал
было рот, чтобы сказать что-то, но снова его закрывал.
(Петр разливает с нетерпением).
ВАСИЛИЙ: И был его ум так велик, что сам мог понять свою
ущербность. Ведь один ум - что с него? Разве философом де-
латься, или математиком, или вождем народным. Ну и что?
ПЕТР: Как, ну и что?
ВАСИЛИЙ: Ты же сам говорил - помешались на самоочевидности
разума?
ПЕТР (раздраженно): Видел я, куда ты клонишь... Если бы ты,
западник, не был пьян, вспомнил бы, что Фауста Мефистофель
этим и искушал:
Лишь презирай свой ум да знанья луч,
Все высшее, чем человек могуч...
Тогда ты мой без дальних слов!
ВАСИЛИЙ: Вот расскажу тебе такой случай. Был я на конферен-
ции по Достоевскому - хорошо, здорово, все докладчики - уче-
ники Лотмана да Бахтина. Кончилась конференция, начались об-
суждения... Выходит старичок какой-то, аж трясется от волне-
ния. Он вовсе не готовился выступать, он вообще говорить не
умеет "как по написанному"; просто очень любит Достоевского.
Этот старичок очень рад и взволнован, что услышал столько
мудрых речей, ну и хочет поблагодарить, как умеет, этих муд-
рецов, да все не складно говорит, волнуется очень. И вот эти
мудрые люди, наизусть Достоевского знающие (ты учти - именно
Достоевского!), начинают над ним ржать! Куда, мол, со свиным
рылом в калашный ряд! А? Вот тебе и ум. Что бы тут сказал
Федор Михайлович?
(Петр разливает).
ВАСИЛИЙ: Эти докладчики очень умные, прямо страх, какие ум-
ные! Да не ущербен ли ум один?
Ну ладно, вот и Максим почувствовал Это. Слушай, ты мне
вермута в водку налил! А что Максиму делать? Что еще попро-
сить? Пискнул было в отчаяньи, что чего там мелочиться, -
раз путь Бога теперь недоступен - делай меня антихристом.
Бес ему: нечего, нечего, много таких желающих, - а сам-то
рад, думает - дело в шляпе.
Тут Максим очнулся, головой встряхнул, опомнился, да не
совсем. Ну тогда, говорит, хочу благодати Божьей.
Бес на него только шары выкатил. Опомнился Максим, за-
совестился, улыбнулся горько. Как ему с бесом бороться?
Бог-то простит...
ЖИТОЙ (входя): Да они уже вермут открыли! Самойлов, давай--
ка!
(Житой разливает, Самойлов с мудрым видом настраивает гита-
ру).
ПЕТР: Ты нам-то налей.
ЖИТОЙ: Да налью, не ссы! (разливает). Мотин, ты так до утра
и проспишь?
ВАСИЛИЙ: Пусть спит, у него действительно работа хреновая.
ПЕТР (Василию): И чем дело кончилось?
ВАСИЛИЙ (после паузы): Да ладно... Как-то не знаю уже. Ну
39
победил Максим, остался, правда, без ума, да и из Японии
своим ходом добирались.
ЖИТОЙ: Кого победил?
ВАСИЛИЙ: Да нет, я так...
ПЕТР (строго): При чем здесь Кобот? И работа?
ВАСИЛИЙ: Непричем, успокойся.
ПЕТР: А помнишь, как Максим: и ты доиграться хочешь? И с
дьяволом со своим этим вечно... Такую байку меньше всего к
Максиму можно отнести. Да ты уж пьян, вижу!
ЖИТОЙ: Нормально выпили!
(Самойлов с сосредоточенным видом играет отрывки разных ме-
лодий. Он играет очень быстро и чуть трясется.)
САМОЙЛОВ (хлопнув себя по колену): Эх, Лешка, наливай, пое-
хали!
ЖИТОЙ: А! Чего там! Давай! (разливает).
САМОЙЛОВ: Ну, начинайте, что хотите, а я продолжу. Любую
песню.
(Небольшая пауза).
ВАСИЛИЙ:
Гул затих, я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку.
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.
САМОЙЛОВ (подхватывает):
А в это время -
На столе стояли три графина.
Один - с карболовой водой.
Другой - с настоем гуталина.
А третий - и вовсе был пустой!
(замешательство, смех).
ЖИТОЙ:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны
Выплывают расписные
Стеньки Разина челны.
САМОЙЛОВ и ЖИТОЙ (хором):
А на столе стояли три графина.
Один - с карболовой водой.
Другой - с настоем гуталина.
А третий - и вовсе был пустой!
(общий смех).
ПЕТР (с поганой ухмылкой):
Земную жизнь пройдя до половины,
Я очутился в сумрачном лесу,
Утратив правый путь во тьме долины.
ВСЕ (хором, с ликованьем):
А на столе стояли три графина.
Один - с карболовой водой.
Другой - с настоем гуталина.
А третий - и вовсе был пустой!
Популярность: 1, Last-modified: Tue, 16 Apr 1996 08:44:16 GmT