Предисловие: Юрий Пухначев. Лоцман книжных морей
---------------------------------------------------------------
"Наука и Жизнь", No 2, 1989
---------------------------------------------------------------
Человек, которому посвящены эти строки, представляет ту
область деятельности, без которой не мыслит своей работы ни
один ученый, -- но именно поэтому, в силу своего повседневного
присутствия, она парадоксальным образом перестает замечаться и
осознаваться. Мы роемся в ящике библиотечного каталога и по
кратким аннотациям да карточках быстро выбираем нужные нам
книги. Кто составляет эти аннотации? Не найдя какую-то из
нужных книг, мы обращаемся за справкой к библиотечному
работнику и через назначенное время получаем ответ. Кто вел
потребованный нами поиск, занимающий порою несколько дней? Над
такими вопросами многие и не задумываются...
Николай Васильевич Здобнов, чей столетний юбилей отмечался
в прошлом году, был одним из виднейших советских библиографов.
В 1941 году он был арестован и год спустя умер в тюрьме. Его
жизнь принадлежит прошлому. Но удивительно современно звучат
сегодня строки его давних статей, его мысли и предложения.
Когда в конце 20-х годов в нашу страну стали поступать
первые механосчетные машины, H. В. Здобнов выступил с проектом
создания на их основе единого справочно-библиографического
аппарата по всей товарной книжной продукции СССР в целом. Живи
он сейчас, он был бы, вероятно, одним из поборников
компьютеризации.
В 1929 году Николай Васильевич публикует статью "Экономика
книги". Для него нет сомнений в том, сколь актуальна поднятая
им тема, и в то же время он ясно сознает, как много у книги
свойств, мешающих рассматривать ее как товар. Отсутствие
объективных качественных признаков ("Книга. изготовленная с
материальной стороны самым доброкачественным образом, ...может
никуда не годиться и не иметь никакой рыночной ценности").
Неустойчивость ценности этого товара ("Одна и та же книга в
разное время, в различных общественно-политических условиях
может представлять собою или высшую драгоценность, или явную
макулатуру"). Скоропреходящий характер этой ценности, с точки
зрения читателя ("Индивидуальному потребителю обычно книга
становится лишней, ненужной тотчас же после первого прочтения
ее"). Чрезвычайная многоликость книжного товара, колоссальность
его номенклатуры ("Ткань известной плотности или известного
рисунка может быть заменена тканью Другой плотности и другого
рисунка. Но ни одну книгу не может заменить вполне Другая
книга"). Далеко не все вопросы, затронутые в статье, получили в
ней приемлемую сегодня трактовку, но поучительна четкость
видения темы. Стой сейчас у руководства нашим книжным делом
такие люди, как H. В, Здобнов, быть может, мы избежали бы
многих проблем книжного дефицита, книжного черного рынка.
Он имел обыкновение садиться за рабочий стол в девять
утра, а заканчивался его рабочий день в час ночи. Аннотации,
указатели, каталоги, подбор материалов, разыскания книг...
сколько такой работы прошло через его руки! Работы, казалось
бы, скучной, сухой. "А мне не скучно! -- отмахивался он от
соболезнующих слов. -- Я чувствую себя в библиографии, как
географ, открывающий неведомые страны".
В начале 30-х годов, когда началась интенсивная разведка
природных богатств и изучение производительных сил восточной
части страны, под руководством Н. В. Здобнова выходят
фундаментальные книги "Библиография Дальневосточного края",
"Библиография Бурят-Монголии". Вместе с более ранними его
трудами "Материалы для сибирского словаря писателей",
"Указатель библиографических пособий по Уралу" они означали
создание нового направления исследований, названного краевой
библиографией.
Продумывая учебный план подготовки будущих библиографов,
Николай Васильевич задумал оригинальное учебное пособие, суть
которого в том, чтобы в нескольких параллельных колонках
расположить по годам библиографические работы по различным
отраслям знания. Так возникла книга "Синхронистические таблицы
русской библиографии 1700 -- 1928". Ценители утверждают, что
для библиографа этот прием оказался столь же плодотворным, как
для химика -- таблица Менделеева.
Может быть, именно эта черта его деятельности особенно
созвучна нашему времени -- стремление поставить свою работу на
прочную научную основу. А ведь многие из его современников и
даже коллег отказывались признать библиографию наукой. Ярким,
убедительным ответом на такие суждения служит статья H. В.
Здобнова "Библиография как историческая дисциплина" (1937 г.),
выдержки из которой публикуются ниже.
Стоит добавить, что сама библиография имеет свою историю
-- и первым трудом, посвященным разработке этой темы на
отечественном материале, по праву считается книга H. В.
Здобнова "История русской библиографии (до начала XX века)".
Она выдержала несколько изданий, первое из которых (факт
поистине поразительный!) вышло в 1944 году с именем опального
автора на титульной странице -- вычеркнуть его из истории
советского книжного дела оказалось невозможным...
Н.Здобнов. Библиография как историческая наука
Что такое библиография? Наука, искусство, ремесло? Если
наука, то какая именно?
Я никогда не сомневался в том, что библиография была
когда-то наукой и может стать наукой. Это звучит парадоксально.
Библиография в давние времена была наукой, потому что ее
состояние соответствовало тогдашним научным требованиям, -- она
была на таком же (приблизительно) уровне развития, на каком
были и другие науки. Почти до середины XIX века все
общественные науки были еще в младенческом состоянии. И даже
естественные науки еще только начинали определяться.
Описательный метод, который преобладал тогда в естествознании,
является лучшим мерилом уровня, на котором стояли естественные
науки. Шло накопление фактического материала -- и почти
исключительно накопление. Теоретические обобщения были только в
форме слабых опытов.
Библиография была на таком же уровне, Она накопляла
фактический материал, описывала его в соответствии с
установившимися требованиями (время от времени варьируя их), и
это почти всех удовлетворяло.
А потому библиография считалась наукой, как и
додарвиновская зоология.
Во 2-й половине XIX в. все науки сделали громадный шаг
вперед. Описательный метод уже перестал удовлетворять
повышенным требованиям усложнившейся жизни. Нужны были
обобщения накопленного материала, выводы, выяснение
закономерностей изучаемых явлений. Без этого тормозилось
дальнейшее развитие самих наук и было неизбежно отставание их
от жизни. К понятию "наука" стали относиться строже.
Библиография осталась на прежнем уровне, не двигаясь
вперед. Она продолжала ограничиваться описательным методом, идя
по прямой линии традиционного накопления фактического
материала.
На этом же уровне она остается и до настоящего времени.
Она отстала. И уже не является наукой в современном смысле
этого слова.
Но библиография может выйти из застойного состояния, она
может двинуться вперед и стать полноправной наукой. Для этого
нужно историческое осознание библиографии и на этой основе
теоретическое осознание существа и методов библиографии, а
также пересмотр ее методов.
Наряду с этим не следует поддаваться гипнотизирующим нас
заклинаниям со стороны некоторых представителей общепризнанных
наук. Следует дать трезвый отчета требованиях, которые
предъявляются к науке.
Нельзя отрицать некоторой доли истины в следующих словах
Л. С. Берга: "Некоторые склонны считать наукой только тот
предмет, которым они сами занимаются. Для многих
естествоиспытателей занятие филологией или римским правом есть
пустое и никчемное дело... Но и среди натуралистов нет единства
взглядов на их науку: физики и химики смотрят свысока. на
биологов, биологи-анатомы и физиологи упрекают в узости
систематиков. От почтенных натуралистов неоднократно доводилось
слышать, что география не наука, в доказательство чего
приводились разного рода аргументы".
Библиография как наука находится в процессе становления.
Но библиография, бесспорно, относится к научному знанию.
Научное знание и наука, как известно, не синонимы, что
нередко забывается.
Систематика растений -- научное знание, но не наука, --
отдел ботаники.
Пушкиноведение -- научное знание, но не наука.
Каковы признаки научного знания в библиографии?
Во-первых, научные цели и задачи, Во-вторых, объект,
которым является книга, произведение печати.
Заслуживает ли этот объект научного изучения?
Если объектом научного знания могут быть пауки, мухи и
всякие мошки, то непонятно, почему книга -- величайшее орудие
культуры и классовой борьбы -- не может быть объектом научного
знания?
В-третьих, библиография пользуется научными методами. Если
взять только одну каталогизацию, в которой преобладают
технические моменты, то и она требует определенной системы
научных методов, хотя бы и примитивного свойства. Но в
отдельных случаях каталогизация (например, нелегальной
революционной литературы) обусловлена серьезным исследованием.
Аннотация -- уже результат более или менее углубленного
исследования книги. Никто не сомневается, что рефераты и
рецензии -- по существу научная работа. А хорошую аннотацию
написать сплошь и рядом труднее, чем реферат и рецензию. Если
же на практике аннотации сплошь и рядом никуда не годятся, то
это вопрос качества работы, а не существа дела. Аннотирование
требует знания соответствующего вопроса, знания литературы
вопроса, а нередко и многого другого.
Систематика -- сложнейший научный процесс, на вершинах
своих смыкающийся с философией. Правда, нередко систематика в
библиографии уподобляется тасованию колоды карт, но это опять
же вопрос качества работы, а не существа дела.
Но одним из важнейших и основных отделов
библиографического знания является разыскание материала, если
оно производится не механическим способом. Оно требует обширной
эрудиции и определенного метода ассоциирования разного рода
явлений и обобщения.
Представим себе хороший, особенно хронологический
указатель метеорологической литературы.
Год за годом он фиксирует нарастание количества книг и
статей. В каталогизационных записях сменяются авторы,
появляются новые темы, новые термины, новые страны, районы и
географические пункты, Выясняется последовательность и
преемственность изучения. Каждая книга и статья фиксирует
определенный шаг вперед, а в порядке исключения в некоторых
случаях застой или даже шаг назад. Все это -- материал для
истории развития метеорологий.
Если же мы имеем такой же указатель, но с аннотациями,
написанными специалистом, то еще шире развертывается картина
развития метеорологии, как науки.
Если кроме обычных адресных сведений, необходимых для
научно-производственных целей специалисту, мы добавим в
каталогизационных записях издателей, типографии, тиражи, мы
увидим центры издания метеорологической литературы, узнаем
учреждения и лица, оказавшие содействие ее опубликованию,
увидим также степень распространения этой литературы, ее
читаемость и потребность в ней.
Библиография метеорологической литературы, таким образом,
не только дает материал для изучения физических явлений в
атмосфере, но и для истории культуры.
До истории культуры узкому специалисту-метеорологу мало
дела; ему даже мало дела и до истории его науки (известно, как
еще недавно наблюдалось пренебрежительное отношение со стороны
некоторых специалистов), но это не столь важно: независимо от
этого явления остается незыблемым положение, что никакая наука
успешно не может развиваться без изучения своей истории.
Капитальная "Puschkiniana" А. Г. Фомина в моих глазах --
история пушкинской литературы, история изучения и популяризации
Пушкина. Только в этой истории особый стиль, именно стиль
библиографический.
Окинем взглядом специальные библиографии всех наук, и мы
увидим, как развивалась литература каждой науки и всех наук
вместе взятых, мы увидим, как развивалась каждая отдельная
наука и наука в целом. Мы увидим, какими путями научные знания
шли в массы и можем увидеть, как воспринимали их массы,
делегируя в научные ряды все более и более широкие круги своих
представителей. Этот полезный вопрос освещает биобиблиография.
В данном отношении весьма поучителен двухтомный труд А. П.
Богданова "Русская зоологическая наука за 25 лет", изданный в
80-х и 90-х годах. Этот труд А. П. Богданова представляет собой
биобиблиографический словарь русских зоологов. Таким образом
один из крупнейших натуралистов мыслил библиографию своей науки
как историю этой науки.
Назову еще пример. В последние годы Академия наук СССР
издает обширный многотомный труд академика В. А. Обручева
"История геологии Сибири". Этот труд значительно отличается от
названного труда А. П. Богданова. Списки литературы занимают в
нем очень небольшое место в конце каждого тома. Но вчитайтесь в
текст данной книги и вы увидите, что эта история геологии
Сибири неотделима от библиографии литературы по геологии
Сибири.
Лучшей иллюстрацией моей мысли является классический труд
П. П. Пекарского "Наука и литература при Петре Великом" (Т. 1
-- II, Спб., 1862). Этот труд всецело исторический. Сам автор
рассматривает свой труд, как историю просвещения в Петровскую
эпоху. А ведь половину этого труда занимает библиография
литературы, изданной в эту эпоху. Я подчеркиваю -- не
библиография литературы о Петровской эпохе, а библиография
книг, изданных в эту эпоху. Библиография не только по
общественным вопросам, а по всем отраслям знания -- по
математике, физике, технике и т.д.
Вся эта литература в глазах Пекарского (и всех читателей)
является историческими документами Петровской эпохи,
культурно-историческими памятниками.
Одна библиография не является всей историей какой-либо
науки и всех наук, -- она часть истории наук и науки в целом.
Она не исчерпывает всей истории просвещения, -- но она
часть истории просвещения.
Какая именно часть? История печати, история книги, но
история, оборванная на самом существенном моменте.
История литературы изучает историю идей -- это верно. Ее
интересуют носители идей -- общественные классы и их
представители. Библиография это не изучает. Она лишь использует
наблюдения и выводы истории литературы, политической истории и
т.д. Библиография изучает книгу как источник и как
пропагандиста идей.
Ошибка библиографов заключается в том, что (они) хотят во
что бы то ни стало обособиться и мыслить библиографию вне
других наук, как науку над науками, а дают большей частью
посредственные, ремесленного типа справочники.
Застой в библиографии происходит от того, что ее мыслят
преимущественно в форме указателей, как сумму справочников по
литературе. Это приводит к техницизму, к ремесленности,
регистратуре.
Из библиографии выжимается самое существо ее, душится
живое дыхание. Книга превращается в мертвую вещь.
Я отнюдь не отрицаю в библиографии форму указателей и
справочное значение библиографии, но я думаю, что библиография
не ограничивается этим значением, а форма указателей не
исключает возможности движения библиографии вперед.
Моя мысль сводится к тому, что, во-первых, библиографы
слишком склонны к механической обработке материала, и,
во-вторых, как правило, не доводят свою работу до конца:
разыскали материал, описали его внешние признаки, даже неплохо
иной раз. аннотировали, систематизировали, составили
превосходные вспомогательные указатели и таким образом дали
хороший справочник -- и делу конец.
А мне кажется, что именно дальше и начинается самая
интересная научная работа: обобщения и выводы.
Мы похожи на тех ботаников, которые ограничивают свою
работу собиранием и описанием гербариев. Если бы только к этому
сводилась роль ботаника, она не была бы наукой, Это
кардинальный вопрос. В. И. Ленин в своей рецензии на 2-й том
"Среди книг" Рубакина писал:
"...дать разумный "обзор русских книжных богатств" и
"справочное пособие" для самообразования и библиотек нельзя
иначе, как в связи с историей идей", Приведем пример.
Библиограф разыскивает, описывает и систематизирует
литературу 60-х годов, Это -- первая стадия его работы.
Далее он делает статистические подсчеты в самых
разнообразных разрезах. Например, он узнает, что в 60-е годы
сильно возрастает процент социально-экономической и
естественноисторической литературы и падает процент религиозной
литературы.
Затем библиограф изучает состав учтенной литературы по
отдельным категориям; например, кроме тематики, идеологическая
направленность, читательская установка, тиражи, цены,
оформление.
Наконец, все это приводит в связь с
общественно-политическим и научным движением 60-х годов и дает
широкую и яркую картину истории печати 60-х годов.
Библиографию отдельных наук я рассматриваю как часть
истории соответствующих наук. А история отдельных наук -- тоже
история; она входит как в историю соответствующих наук, так и в
историю науки в целом, которая, в свою очередь, входит в состав
истории культуры.
Таким образом, библиография специальная относится к
соответствующим наукам, но поскольку входит в их историческую
часть, она является частью истории культуры; именно частью,
изучающей историю печати (а если угодно, то и письменности) как
средства пропаганды. Тем самым определяется место и
универсальной библиографии и библиографии в целом.
Мне возразят, что такая история печати в целом будет
простой компиляцией, сделанной притом не специалистом.
Но ведь компиляции получаются нередко и у специалистов.
Дело в знаниях и в таланте. Ни один зоолог не может быть
специалистом по всем отраслям зоологии, именно: по орнитологии,
ихтиологии, энтомологии, паукам, гадам и т.д. и тем не менее
известны многочисленные общезоологические труды далеко не
компилятивного характера. Это во-первых. А во-вторых, ошибочно
думать, что если одному лицу не по силам охватить весь круг
своей научной дисциплины, то и научной дисциплины не может
существовать. Никакая наука не создается одним лицом. Каждая
наука создается и развивается широким коллективом. И
библиография не может быть исключением. Итак, библиография
имеет: 1) свой объект -- книгу, печатные произведения как
материализованную идеологию; как средство пропаганды идей;
2) свой метод, существование которого никем не отрицается;
3) свои обобщения и выводы, которых пока почти никто не
делает, но которые должны делаться.
Следовательно, библиография может стать научной
дисциплиной. Правда, библиография не может устанавливать
каких-либо законов, но и география, и история литературы и
другие науки также никаких законов не устанавливают.
Наука -- система знаний, И это не чуждо библиографии,
которая может и должна стать системой знаний о произведениях
печати как идеологических памятниках, коллективном
пропагандисте и коллективном организаторе. Имея дело с
культурно-историческим памятником, пользуясь историческим
методом, библиография входит в состав истории культуры и может
занять свое место в ряду исторических дисциплин.
Один библиограф 50-х годов сравнивал библиографа с
чичероне, который в "могильном склепе указывает, какой где спит
покойник". Но я ничуть не хочу уподоблять книгу покойнику, а
библиографа чичероне могильного склепа. Задачи библиографа --
воскресить покойников, помочь народным массам освоить
культурное наследство, как задача историка воскрешать,
приводить в связь и обобщать факты гражданской истории.
Это не значит, что я призываю библиографов к обработке
только литературы, отошедшей в историю. История отнюдь не
исключает современности.
Каждый истекший день есть уже история. И каждый текущий
день завтра становится историей. Книга отражает только
пройденный день. Но каждый пройденный день является шагом в
будущее. Граней нет; и нет надобности строить их искусственно.
Исторический метод гарантирует более углубленную, а
следовательно, более эффективную обработку материала.
Популярность: 1, Last-modified: Sat, 20 Dec 1997 10:14:11 GmT