-----------------------------------------------------------------------
     Чейз Дж.X. Собрание сочинений. Т. 15. Ловушка мертвеца:
     Детектив. романы: - Мн.: Эридан, 1994. - 447 с.
     Перевод А.Горский, 1993.
     OCR & SpellCheck: Zmiy ([email protected]), 17 ноября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     В  этом  томе  собрания  сочинений  читатель  познакомится  с  романами
Дж.Х.Чейза, которые были написаны в начале его творческой деятельности.










     До встречи с Риммой Маршалл я месяца четыре бренчал на пианино  в  баре
Расти.
     Она появилась в нашем заведении  однажды  вечером;  по  железной  крыше
стучал дождь, издалека доносились раскаты грома.
     Посетителей в баре почти не было  -  только  двое  забулдыг.  Расти  за
стойкой от нечего делать протирал стаканы. Негр Сэм,  официант,  забрался  в
кабинку в противоположном углу  помещения  и  старательно  изучал  программу
скачек. Я, как всегда, сидел у пианино.
     Помню, в ту минуту я играл ноктюрн Шопена. Я сидел  спиной  к  двери  и
поэтому не видел и не слышал, как вошла Римма.
     Позднее Расти рассказывал мне, что было примерно без  двадцати  девять,
когда распахнулась  дверь  и  девушка  словно  вынырнула  из-под  проливного
дождя. Оставляя на полу мокрые следы, она проскользнула в одну из кабинок.
     Обычно Расти, едва завидев в  своем  заведении  женщину  без  спутника,
немедленно выставлял ее за порог. Но в тот вечер, то ли потому, что бар  все
равно пустовал, то ли потому, что дождь лил как из ведра, он лишь  покосился
на посетительницу.
     Заказав кока-колу, она закурила, облокотилась на стол  и  отсутствующим
взглядом уставилась на двух пьяниц у стойки.
     События начали разворачиваться минут десять спустя.
     Снова с шумом распахнулась дверь, и в  бар  вошел  человек.  Он  сделал
несколько неуверенных шагов, словно ступал  по  палубе  судна,  застигнутого
сильной качкой, и внезапно остановился.
     Римма вдруг пронзительно закричала.
     Дикий вопль заставил меня резко обернуться.
     Никогда не забуду своего первого впечатления при  взгляде  на  девушку.
Римме было лет восемнадцать. Ее волосы  отливали  полированным  серебром,  а
большие, широко расставленные глаза  казались  темно-голубыми.  На  ней  был
вишневый  свитер,  плотно  облегавший  грудь,  и  узкие  черные  брюки.  Она
показалась мне какой-то неряшливой, неопрятной, по  всему  было  видно,  что
жилось ей нелегко. На стуле рядом с ней лежал  заношенный  и  продранный  на
рукаве дешевенький плащ.
     Девушку, пожалуй, можно было  бы  назвать  хорошенькой,  как  и  многих
других  девушек  ее  возраста  из  тех,  что  толпами  бродят  по  тротуарам
Голливуда в надежде, что двери  киностудий  когда-нибудь  распахнутся  перед
ними. Но в тот момент ужас, написанный на ее лице, делал  ее  отталкивающей.
Широко  открытый  рот,  из  которого  несся   беспрерывный   крик,   казался
безобразной дырой. Она жалась к стене, словно животное, пытающееся  укрыться
в своей норе; обезумев от страха, в тщетных поисках  спасения,  она  скребла
ногтями деревянную обшивку стены, и этот звук действовал  еще  тяжелее,  чем
ее крик.
     Только  что  вошедший  человек  показался  мне  порождением  кошмара  -
невысокий, худой, лет  двадцати  четырех,  с  тонкими  чертами  белого,  как
полотно, заострившегося лица. Его черные, свисавшие прядями  волосы  намокли
от дождя и казались приклеенными к голове. Особенно  страшными  были  глаза.
При виде этих глаз с расширенными до предела зрачками у меня даже  мелькнула
мысль, что я вижу перед собой  слепого.  Но  это  было  не  так.  Это  были,
безусловно,  глаза  наркомана.  Человек  смотрел  на  кричавшую  девушку,  и
выражение его лица напугало меня.
     Несколько секунд он стоял неподвижно, не сводя с Риммы  глаз,  затем  с
его тонких порочных губ сорвался долгий свистящий звук.
     Расти, оба пьяницы и я уставились на него. Он  опустил  руку  в  задний
карман брюк и достал нож. Блеснуло длинное лезвие.
     - Эй, эй! - заорал Расти. - Брось сейчас же  нож!  -  Но  сам  даже  не
вышел из-за стойки. Посеревший от страха Сэм нырнул под стол.
     Что может быть страшнее наркомана с ножом? Но я  не  мог  сидеть  сложа
руки и наблюдать, как он набросится на девушку.
     Ударом ноги я оттолкнул стул и бросился к незнакомцу.
     Я ударил его в то мгновение, когда сверкнул занесенный над Риммой  нож.
Я постарался вложить в удар всю свою силу, но бил в  сущности  наугад.  Удар
пришелся где-то за ухом, и, хотя заставил человека покачнуться, все же  чуть
запоздал.
     Лезвие ножа скользнуло по руке девушки. Я  увидел,  как  начал  темнеть
рукав ее свитера, она привалилась к стенке и соскользнула под стол.
     Второй  удар  я  нанес  ему,  когда  он  добрался  до  стола,   которым
отгородилась от него Римма.  На  этот  раз  я  целился  в  подбородок  и  не
промахнулся. Человек дернулся и растянулся на полу.
     Ошеломленный, он лежал на полу, не выпуская из руки окровавленный  нож,
и я поспешил наступить ему на кисть. Постепенно его пальцы  разжались,  и  я
швырнул нож в дальний угол комнаты.
     С шипением, похожим на змеиное, человек вскочил на ноги  и  кинулся  на
меня.
     Я снова ударил его, на этот раз с  такой  силой,  что  заныла  рука,  а
незнакомец,  словно  подкошенный,  пролетел  через  всю  комнату,  опрокинул
уставленный стаканами стол и распластался у стены. Тут он и остался  лежать,
задрав подбородок и с шумом переводя дыхание.
     Вытаскивая из кабины столик, я слышал, как Расти  вызывал  по  телефону
полицию.
     Римма  сидела  в  неловкой  позе,  сбоку  от  нее  виднелась  кровь,  с
побелевшего лица девушки на меня пристально смотрели большие глаза.
     - Что, сильно он вас полоснул? - спросил я, опускаясь рядом  с  ней  на
корточки.
     - Нет, - покачала она головой.
     Ее голос звучал поразительно спокойно, с лица исчезло выражение  ужаса.
Она смотрела на наркомана, который все еще без сознания лежал у  стены.  Она
смотрела на него так, как вы смотрели бы на паука с мохнатыми  ногами,  если
бы внезапно обнаружили его в своей кровати.
     - Не думайте о нем, - сказал я. - Несколько часов он будет тихоней.  Вы
можете стоять?
     - У вас идет кровь...
     - Обо мне не беспокойтесь.
     Я протянул ей руку и почувствовал, как холодны пальцы девушки.  С  моей
помощью она поднялась на ноги и оперлась на меня.
     В помещение вбежали двое полицейских.
     Они посмотрели на мое окровавленное лицо, на прижавшуюся ко мне  Римму,
на мокрый от крови  рукав  ее  свитера,  и  один  из  них,  подняв  дубинку,
направился ко мне.
     - Эй! - поспешно крикнул я. - Вам нужен вон тот, на полу.
     Полицейский остановился, взглянул на распростертого на полу  наркомана,
потом снова перевел взгляд на меня.
     - Ладно, ладно, - заговорил второй полицейский,  -  не  торопись,  Том.
Давай сперва разберемся.
     Римма глубоко вздохнула и потеряла сознание. Я  едва  успел  подхватить
ее и осторожно положить на стол. Я и сам чувствовал себя настолько  неважно,
что вынужден был опуститься возле нее на колени.
     - Что вы стоите? - крикнул я полицейским. - Она же изойдет кровью!
     Полицейский, тот, что выглядел более флегматичным, подошел к девушке  и
перочинным ножом распорол рукав ее свитера. Он осмотрел длинный  и  глубокий
порез  на  руке  Риммы,  достал  из  кармана  пакет  первой  помощи,  быстро
остановил кровотечение и перевязал рану.
     К тому времени  второй  полицейский  уже  успел  обо  всем  расспросить
Расти. Подойдя к наркоману, он ткнул его носком башмака.
     Неизвестный внезапно вскочил на ноги, схватил со стойки графин с  водой
и изо всей силы ударил полицейского по голове: графин разлетелся  вдребезги,
а полицейский упал.
     Наркоман обвел взглядом комнату. Его глаза отыскали  очнувшуюся  Римму.
Он выставил перед собой зазубренное горлышко разбитого  графина  и  бросился
на девушку.
     Если бы не хладнокровие второго блюстителя порядка, то нам пришлось  бы
плохо. Полицейский спокойно пропустил наркомана перед  собой  и  ударил  его
дубинкой  по  голове.  Неизвестный  упал,  горлышко  графина  откатилось   в
сторону, а в следующую секунду щелкнули наручники.
     Я помог Римме встать и усадил ее на стул, подальше от того  места,  где
лежал наркоман. Она вся дрожала,  и  я  понял,  что  только  сейчас  до  нее
начинает доходить смысл всего, что  произошло.  Одной  рукой  я  поддерживал
девушку, и другой - прижимал носовой платок к своему расцарапанному лицу.
     Минут через пять прибыли "Скорая помощь" и полицейская  машина.  В  бар
вошли двое санитаров в белых халатах. Они привязали наркомана к  носилкам  и
унесли его, но один из них тут же вернулся и занялся моим лицом.
     Пока санитары делали свое дело, краснолицый верзила  в  штатском  -  он
назвался сержантом Хеммондом - допросил Расти, а затем подошел к Римме.
     Она сидела, безучастно уставившись в  пол,  и  тихонько  раскачивалась,
баюкая раненую руку.
     - Ну, девица, рассказывай, -  обратился  к  ней  Хеммонд.  -  Как  твоя
фамилия?
     Девушка ответила, что ее зовут Риммой Маршалл.
     - Где живешь?
     - Отель "Саймондс". - Она назвала третьеразрядную гостиницу в  портовом
районе.
     - Занятие?
     Римма быстро взглянула на полицейского и тут же отвела взгляд.
     - Статистка в киностудии "Пасифик", -  с  мрачным  выражением  ответила
она.
     - Кто этот тип?
     - Он называет себя Уилбором. Я знаю его только под этим именем.
     - Почему он бросился на тебя с ножом?
     Девушка заколебалась, но все же ответила:
     - Я когда-то с ним жила, а потом ушла.
     - Почему?
     Девушка удивленно посмотрела на Хеммонда.
     - Вы же его видели! Вы бы согласились с ним жить?
     - Ну, не знаю, не  знаю.  -  Хеммонд  нахмурился  и  сдвинул  шляпу  на
затылок. - Что ж, ладно. Завтра тебе надо будет явиться в суд.
     Девушка, покачиваясь, встала.
     - Это все?
     - Угу. - Хеммонд повернулся к стоявшему в дверях полицейскому. -  Джек,
отвези ее в отель "Саймондс".
     - А вы порасспросите-ка детективов в Нью-Йорке об Уилборе,  -  внезапно
сказала Римма. - Они разыскивают его.
     Хеммонд сощурился и пристально посмотрел на девушку.
     - Это за какие же делишки?
     - Не знаю. Знаю только, что разыскивают.
     Хеммонд помолчал, потом пожал плечами и, махнув тому  же  полицейскому,
повторил:
     - Отвези ее в гостиницу.
     В сопровождении полицейского Римма ушла. Я провожал ее  взглядом.  Меня
несколько удивило, что она даже не посмотрела на меня. Ведь  я  же  спас  ей
жизнь.
     Хеммонд жестом велел мне сесть.
     - Фамилия?
     - Джефф Гордон.
     Я носил другую фамилию, но в Голливуде был известен как Гордон.
     - Адрес?
     Я назвал меблированные комнаты,  расположенные  сразу  же  позади  бара
Расти.
     - Ну, выкладывай, что тут произошло.
     Я рассказал.
     - По-твоему, он хотел ее убить?
     - По-моему, хотел.
     - Ну, что ж,  порядок,  -  произнес  Хеммонд,  шумно  отдуваясь.  -  Ты
потребуешься нам завтра  в  суде  ровно  в  одиннадцать.  -  Он  внимательно
посмотрел на меня. - И позаботься-ка о своем лице... А  раньше  ты  встречал
эту девицу?
     - Нет.
     - Не понимаю, как такая интересная девушка могла жить с  таким  гнусным
типом. - Он сделал гримасу, кивком головы подозвал второго  полицейского,  и
они ушли.




     Все, что  я  вам  рассказываю,  произошло  незадолго  до  конца  второй
мировой войны. А за три года до этого я еще старательно "грыз гранит  науки"
в университете своего  родного  родительского  города  Голланд-Сити,  мечтая
стать  инженером-строителем.  До  получения  диплома  оставались   считанные
месяцы, когда в 1944 году военная обстановка осложнилась, я  больше  не  мог
сопротивляться желанию уйти добровольцем в армию. Отец чуть не сошел  с  ума
от ярости, узнав о моем решении. Он убеждал меня сначала защитить диплом,  а
уже потом думать об армии, однако  сама  мысль  о  том,  что  я  должен  еще
торчать в университете в то время, как люди умирают в окопах, была для  меня
просто невыносима.
     Уже через несколько  месяцев  я  в  числе  первых  американских  солдат
высадился на  одном  из  японских  островов.  Заметив  под  раскачивающимися
пальмами вражеские орудия,  я  бросился  к  ним,  но  в  лицо  мне  врезался
раскаленный осколок шрапнели. Так кончилась для меня война.
     Шесть месяцев я валялся на госпитальных койках, а  тем  временем  врачи
переделывали мою физиономию.
     В общем-то они неплохо с этим справились, но все же правое веко на  всю
жизнь оказалось у меня слегка опущенным,  а  вдоль  правой  челюсти,  словно
серебряная ниточка, обозначился тоненький шов. Врачи говорили, что  устранят
и эти дефекты, если я соглашусь пробыть в госпитале еще месяца  три,  однако
я уже достаточно  намучился.  Я  постарался  побыстрее  выписаться  и  уехал
домой.
     Отец служил управляющим местного отделения  банка.  Деньги  у  него  не
водились, но он согласился помогать мне, лишь бы я  закончил  университет  и
стал инженером.
     Я и в самом деле собирался сделать отцу приятное, однако пребывание  на
фронте и особенно в госпиталях  выбило  меня  из  колеи.  Я  обнаружил,  что
потерял всякий интерес к наукам и не в состоянии ни на чем  сосредоточиться.
Помучившись неделю, я ушел из университета и откровенно рассказал  обо  всем
отцу. Он понял мое состояние и только спросил:
     - Что же ты собираешься делать?
     Этого я и сам не знал. Однако мне было ясно: в университет я  вернуться
не смогу, во всяком случае некоторое время.
     - Ну, хорошо, Джефф, - сказал отец. - Ты  еще  молод,  почему  бы  тебе
куда-нибудь не поехать и не познакомиться с жизнью?  Сотни  две  долларов  я
для тебя наскребу. Отдохни, а потом возвращайся и берись за дело.
     Деньги я взял. Не скажу, что  без  угрызений  совести,  -  отцу  жилось
нелегко.  Но  иного  выхода  у  меня  не  было,  так  отвратительно  я  себя
чувствовал, так необходимо мне было поскорее сменить обстановку.
     И вот я оказался в Лос-Анджелесе,  питая  смутную  надежду,  что  найду
какую-нибудь работу в кино. Увы, очень скоро мне пришлось расстаться с  этой
надеждой.
     Впрочем, я не чувствовал себя слишком уж  обескураженным,  не  очень-то
меня тянуло работать. Целый месяц я без  дела  околачивался  около  порта  и
много пил. Мне приходилось часто встречаться с теми, кто был  освобожден  от
призыва в армию. Совесть мучила этих людей, и они не  скупились  на  выпивку
для бывших фронтовиков. Однако любителей послушать  болтовню  о  героических
делах на фронте становилось все меньше и меньше, а вместе с тем таяли и  мои
деньги, мне все чаще приходилось задумываться, на  что  поесть  в  следующий
раз.
     По установившейся привычке я каждый вечер заходил в бар  некоего  Расти
Макгована. Из окон бара открывался вид на бухту, где покачивались на  якорях
плавучие притоны азартных игр. Расти  постарался  придать  своему  заведению
подобие пароходной каюты: окна в виде иллюминаторов,  многочисленные  медные
украшения  -   их   каждодневная   чистка   доводила   официанта   Сэма   до
умопомрачения.
     В чине старшего  сержанта  Расти  участвовал  в  войне  с  Японией.  Он
понимал мое состояние и благоволил ко мне. Хоть он и прошел  огонь,  воду  и
медные трубы, это  не  помешало  ему  остаться  хорошим  человеком,  который
сделал для меня все, что можно. Узнав,  что  я  не  могу  найти  подходящего
занятия, он как бы вскользь заметил, что собирается приобрести  пианино,  да
вот не знает, найдет ли тапера.
     Расти попал, что называется, в точку: единственное, что я  умел  делать
более или менее сносно,  это  играть  на  пианино.  Разумеется,  я  не  стал
отговаривать Расти, и вскоре пианино было куплено.
     За тридцать долларов в неделю я играл в баре с восьми часов  вечера  до
двенадцати часов ночи,  что  вполне  меня  устраивало,  поскольку  позволяло
платить за комнату, сигареты и еду. Что касается выпивки, то Расти не  жалел
ее для меня.
     Такова была обстановка, или, лучше сказать, фон, в тот  момент,  когда,
вынырнув из-под завесы дождя, на  сцене  появилась  Римма.  Мне  исполнилось
двадцать три года, и никому на свете не было до меня дела.  Появление  Риммы
доставило мне кучу неприятностей. Тогда я еще не знал  об  этом,  но  вскоре
убедился.
     На следующее утро, в  начале  одиннадцатого,  миссис  Майлред,  хозяйка
меблирашек, где я снимал комнату, крикнула из своей конторки при входе,  что
меня зовут к телефону.
     Я как раз орудовал бритвой вокруг царапин на своей физиономии; за  ночь
они распухли и побагровели. Ругнувшись, я вытер с  лица  мыло,  спустился  к
телефону и взял трубку.
     Говорил сержант Хеммонд.
     - Гордон, ты нам не  потребуешься,  -  сказал  он.  -  Мы  не  намерены
возбуждать дело против Уилбора.
     Я удивился.
     - Не намерены?
     - Да. На свою беду  повстречал  он  эту  девицу  в  серебряном  парике.
Двадцать лет тюрьмы она ему обеспечила.
     - Как так?
     - А так.  Мы  сообщили  в  полицию  Нью-Йорка,  что  задержали  некоего
Уилбора, а там обрадовались,  как,  наверно,  обрадовалась  бы  мать,  когда
узнала, что нашелся давным-давно потерявшийся сынок. Материалов  на  Уилбора
в нью-йоркской полиции столько, что двадцать лет ему гарантированы.
     Я присвистнул.
     - Основательно!
     - Еще бы. - Хеммонд  помолчал,  и  до  меня  донеслось  его  медленное,
тяжелое дыхание. - Она спрашивала твой адрес.
     - Да? Ну, я не делаю из него секрета. Вы ей сказали?
     - Нет, хотя она уверяла, что хочет поблагодарить тебя. Знаешь,  Гордон,
послушайся моего совета: держись от нее  подальше.  По-моему,  она  способна
отравить жизнь кому угодно.
     Мне не понравились его слова, я не любил, когда меня пытались поучать.
     - Разберусь как-нибудь и без посторонней помощи.
     - Что ж, желаю успеха, - и Хеммонд повесил трубку.
     В тот же вечер, часов около девяти, Римма пришла в  бар.  На  ней  была
серая  юбка  и  черный  свитер,  на  фоне  которого  ее  серебристые  волосы
выглядели  довольно  эффектно.  В  баре  было  людно,   и   Расти,   занятый
посетителями, не заметил ее прихода.
     Римма села за столик поблизости от меня. Я играл этюд Шопена  -  скорее
для собственного удовольствия, поскольку все равно меня никто не слушал.
     - Хэлло! - сказал я. - Как рука?
     - Ничего. - Она открыла потрепанную сумочку и достала пачку сигарет.  -
Спасибо за вчерашнее. Вы вели себя геройски.
     - Пустяки.  Мне  нравится  вести  себя  геройски.  -  Я  снял  руки   с
клавиатуры и повернулся к девушке. -  Уилбор,  как  я  слыхал,  выбывает  на
двадцать лет.
     - Туда ему и дорога! - Римма сделала гримаску. - Надеюсь, теперь-то  мы
расстанемся с ним навсегда. Он ткнул ножом  двух  полицейских  в  Нью-Йорке.
Ему еще повезло, что они выжили. Он большой мастер на такие дела.
     - Что верно, то верно.
     Подошел официант Сэм и вопросительно посмотрел на нее.
     - Закажите что-нибудь, - посоветовал я. - Иначе вас выгонят отсюда.
     Она удивленно подняла брови.
     - Это должна сделать я?
     - Для себя. Если вы не в состоянии что-нибудь заказать, вам лучше  сюда
не приходить.
     Римма велела Сэму принести бутылку кока-колы.
     Я начал наигрывать мелодию песенки "Тело и душа".
     С того дня, как осколок шрапнели врезался мне в физиономию,  я  утратил
всякий интерес не только  к  своей  работе,  но  и  к  женщинам.  В  прежние
времена, как и другие студенты, я не прочь был  поволочиться  за  девушками.
Но шесть месяцев, проведенных в  хирургических  палатах,  отняли  у  меня  и
желание, и способность.
     Внезапно  я   услышал,   как   Римма   тихонько   подпевает   под   мой
аккомпанемент, а еще через пять-шесть тактов почувствовал,  как  у  меня  по
спине побежали мурашки.
     Она обладала необыкновенным, хотя и не вполне поставленным голосом.  Он
был чист, как звонок серебряного колокольчика. До  сих  пор  мне  доводилось
слышать только хриплые, завывающие голоса  эстрадных  певичек,  да  и  то  в
грамзаписи.
     Я играл и  слушал  Римму.  Но  тут  Сэм  принес  кока-колу,  и  девушка
замолчала.  Дождавшись,  когда  Сэм  уйдет,  я  повернулся   и   внимательно
посмотрел на Римму.
     - Кто вас учил петь?
     - Петь? Никто. Вы считаете, что это значит петь?
     - По-моему, да. Представляю, как зазвучит ваш голос, если вы запоете  в
полную силу!
     - Вы хотите сказать - громко?
     - Именно.
     Она опустила голову.
     - Могу и громко.
     - Так спойте! Спойте "Тело и душа", и как можно громче, черт побери!
     Девушка удивленно взглянула на меня.
     - Меня же мигом вышвырнут!
     - А вы пойте, да погромче. Если получится хорошо - беру  все  на  себя.
Если плохо - пусть вас вышвырнут, я и пальцем не шевельну.
     Я снова заиграл мелодию песенки.
     То, что я услышал, потрясло меня. Я сам  велел  Римме  петь  как  можно
громче, готовился услышать  нечто  особенное,  и  все  же  серебряный  голос
необыкновенного звучания захватил меня врасплох,  он  прорезал  многоголосый
шум бара, как бритва, распарывающая шелк.
     Уже  после  первых  трех  тактов  шум  утих,  даже  пьяницы   перестали
бормотать и уставились на девушку. Расти с  выпученными  глазами  наклонился
над стойкой, и пальцы  его  толстенных,  словно  окорока,  ручищ  сжались  в
кулаки. Девушке даже не понадобилось вставать. Она  лишь  слегка  откинулась
назад и чуть напрягла грудь. Песня  лилась  свободно,  как  вода  из  крана.
Звуки заполняли комнату, зачаровывали и увлекали.  Одним  словом,  это  было
великолепно.
     Римма пропела куплет и припев под мой  аккомпанемент,  потом  я  знаком
велел ей остановиться. Последние ноты мелодии некоторое время еще звучали  в
баре, заставляя тонким звоном отзываться стаканы на полках.
     Я сидел неподвижно, положив руки на клавиши, и ждал.
     Все  шло,  как  я  и  предполагал.  Все  были  ошеломлены.   Никто   не
аплодировал, не кричал. Никто даже не взглянул на Римму. Расти со  смущенным
выражением схватил стакан и принялся ожесточенно его  протирать.  Постепенно
снова послышались разговоры, но теперь приглушенные, сдержанные.  Посетители
никак не могли прийти в себя.
     Я взглянул на Римму и она, не спуская с меня глаз, сморщила нос. Я  уже
начал привыкать к ее гримасам и понял, что на сей раз это означало:  "Ну,  и
что ж? Думаешь, меня это трогает?"
     - Бисер перед свиньями, - заметил я. - С вашим голосом вы можете  стать
крупнейшей сенсацией, заработать целое состояние.
     - Ой ли? - Римма  передернула  плечами.  -  Лучше  скажите,  где  снять
комнату подешевле. Я почти без денег.
     - Вам ли беспокоиться о деньгах? - Я засмеялся. - Да у вас не голос,  а
чистейшее золото!
     - Ну, не все сразу. Пока мне нужна комната и подешевле.
     - Переезжайте в мой пансион. Дешевле и гнуснее  меблирашек  не  сыщешь.
Лексон-авеню, 25. Отсюда первый поворот направо.
     Римма загасила сигарету и поднялась.
     - Спасибо. Сейчас же пойду договариваться.
     Она вышла, чуть покачивая бедрами и высоко держа серебристую голову.
     Пьяные посетители провожали ее взглядами, пока она не закрыла за  собой
дверь.
     Только после того, как Сэм толкнул меня локтем, я  сообразил,  что  она
ушла, не заплатив за кока-колу.
     Пришлось платить  мне.  Выкладывая  деньги,  я  утешал  себя  тем,  что
послушал чудесное пение Риммы.







     Я вернулся домой  вскоре  после  полуночи.  Не  успел  я  открыть  свою
комнату, как дверь напротив распахнулась и выглянула Римма.
     - Вот видите, переехала, - сказала она. - Вы серьезно говорили  о  моем
голосе?
     Я вошел в  комнату,  оставив  дверь  открытой,  зажег  свет  и  сел  на
кровать.
     - Совершенно серьезно. С таким голосом вы можете разбогатеть.
     - Здесь, в Лос-Анджелесе, голодают  тысячи  певцов  и  певиц,  -  Римма
пересекла  коридор  и  прислонилась  к  косяку  двери.  -  Нечего  и  думать
конкурировать с ними. По-моему, легче заработать на жизнь,  если  устроиться
статисткой на киносъемку.
     После пережитого на фронте меня ничто не интересовало и  не  волновало,
но голос Риммы вызвал во мне настоящий энтузиазм.
     Я уже разговаривал о девушке с Расти и сказал, что она могла бы петь  в
баре, но он и слышать не хотел  о  Римме.  Правда,  он  тоже  восхищался  ее
голосом, однако категорически заявил, что ни одна женщина никогда  не  будет
петь в его заведении. Рано или поздно, заявил Расти, это приведет к  большим
неприятностям, а их у него и сейчас предостаточно.
     - У меня есть один знакомый, - сказал я Римме. - Он,  возможно,  сможет
что-нибудь сделать для вас. Завтра я с ним переговорю. Он  владелец  ночного
клуба на Десятой улице. Ничего особенного, но для начала годится.
     - Что ж, благодарю...
     В ответе Риммы звучало столько равнодушия, что я  раздраженно  взглянул
на нее.
     - Вы не хотите стать профессиональной певицей?
     - Я готова стать кем угодно, лишь бы заработать себе на хлеб.
     - Вот и хорошо. Завтра же я поговорю с ним.
     Я сбросил башмаки, намекая Римме, что ей пора уходить, но она  все  еще
неподвижно стояла в дверях, не спуская с меня больших темно-голубых глаз.
     - Я  хочу  завалиться  спать,  -  сказал  я.  -  Завтра  встретимся,  я
переговорю с этим человеком.
     - Спасибо.  -  Она  не  шевельнулась.  -  Большое  спасибо.   -   Римма
помолчала. - Мне очень неприятно просить, но не могли  бы  вы  одолжить  мне
пять долларов? Я совсем на мели.
     Я снял пиджак и швырнул его на стул.
     - И я тоже. Перебиваюсь кое-как уже полгода. Не надо ломать голову.  Со
временем вы привыкнете.
     - Да, но я целый день ничего не ела.
     Я начал развязывать галстук.
     - Извините. Я тоже без денег, и поделиться с  вами  мне  просто  нечем.
Отправляйтесь-ка лучше спать. Когда человек спит, он забывает о голоде.
     Римма внезапно повернулась и встала ко мне так, чтобы я видел ее  грудь
сбоку. Лицо ее совершенно ничего не выражало.
     - Мне нужны деньги,  -  заявила  она.  -  Если  вы  одолжите  мне  пять
долларов, я проведу с вами ночь. Деньги я потом верну.
     Я повесил пиджак в гардероб и, стоя к девушке спиной, крикнул:
     - Довольно! Я уже сказал тебе: романы заводить я не намерен. Убирайся!
     Я слышал, как хлопнула  дверь  моей  комнаты,  и  поморщился.  Повернув
ключ, я умылся в жестяном тазу на туалетном  столике,  заменил  пластырь  на
лице и улегся в кровать.
     Римма не выходила у меня из  головы.  Впервые  за  последние  месяцы  я
думал о женщине. Почему она до  сих  пор  не  стала  певицей?  Почему  с  ее
голосом, внешностью и постоянной готовностью переспать с кем угодно  она  до
сих пор не сделала карьеры? Возможно, мой знакомый, владелец  ночного  клуба
"Голубая роза" Уилли Флойд, заинтересуется ею.
     Лежа в темноте, я размышлял, смогу  ли  что-нибудь  заработать  в  роли
антрепренера  Риммы.  Под  умелым   руководством   она   вскоре   могла   бы
зарабатывать  большие  деньги  и   даже   составить   состояние,   если   бы
какая-нибудь фирма согласилась выпустить  пластинку  с  записью  ее  голоса.
Десять  процентов  с  гонорара  Риммы  помогут  мне  осуществить  любые  мои
желания.
     Внезапно из ее комнаты донеслось чиханье. Я вспомнил, как она  промокла
в тот вечер, когда появилась в баре Расти.  Не  хватало  только,  чтобы  она
простудилась и потеряла голос.
     Засыпая, я услышал, как она все еще продолжает чихать.
     На следующее утро я вышел из своей комнаты  вскоре  после  одиннадцати.
Римма стояла в дверях напротив и поджидала меня. Я поздоровался.
     - Ну и расчихалась же ты вчера! Простудилась?
     - Нет.
     В ярких лучах солнца,  светившего  в  окно  коридора,  Римма  выглядела
ужасно. Слезившиеся глаза запали, нос  покраснел,  побледневшее  и  покрытое
красными пятнами лицо заострилось.
     - Я сейчас иду к  Уилли  Флойду,  -  сказал  я.  -  Может,  тебе  лучше
полежать? Вид у тебя  отвратительный.  Если  Уилли  увидит  тебя  такой,  то
нечего и рассчитывать на успех.
     - Со мной все в порядке. - Девушка устало провела рукой по лицу.  -  Не
одолжишь ли мне полдоллара на кофе?
     - Бог ты мой! Я же сказал, что у меня у самого ничего нет.
     Ее лицо у меня на глазах начало как-то  раскисать  и  стало  еще  более
отталкивающим.
     - Но я же два дня ничего не ела! Не знаю, что мне  и  делать.  Ну,  дай
хоть немного... Ну хоть что-нибудь...
     - Я на мели, как и ты!  -  крикнул  я,  теряя  самообладание.  -  Я  же
пытаюсь устроить тебя на работу! Что же тебе еще нужно?
     - Я голодаю.  -  Римма  бессильно  прислонилась  к  косяку  и  заломила
руки. - Пожалуйста, одолжи мне что-нибудь.
     - Черт возьми! Ну, хорошо.  Я  дам  тебе  полдоллара,  только,  чур,  с
возвратом.
     Мне внезапно пришло в голову, что уж если я хочу, чтобы  она  произвела
впечатление на Флойда,  получила  у  него  работу  и  дала  мне  возможность
зарабатывать мои десять процентов, то я должен позаботиться о ней.
     Вернувшись к себе, я открыл ящик туалетного столика и достал  монету  в
полдоллара. Ящик содержал в  себе  всю  мою  недельную  получку  -  тридцать
долларов. Доставая деньги, я загородил собой ящик, тут  же  задвинул  его  и
закрыл на замок.
     От меня не укрылось, как дрожала рука девушки, когда она брала монету.
     - Спасибо, я верну. Честное слово!
     - Надеюсь. Я  и  сам  еле-еле  свожу  концы  с  концами  и  не  намерен
заниматься благотворительностью.
     Я вышел из комнаты и, повернув ключ в двери, положил его в карман.
     - Я буду ждать у себя, - сказала Римма. - Только выпью в кафе  напротив
чашечку кофе и сразу же вернусь.
     - Приведи себя в порядок. Если Уилли захочет увидеть тебя  сегодня  же,
надо, чтобы ты выглядела не так, как сейчас. А петь-то ты  сможешь  сегодня,
ты уверена?
     Она кивнула.
     - Сколько угодно и когда угодно.
     - В таком случае, пока. - Я спустился по лестнице и вышел на солнце.
     Уилли я застал в его кабинете. Он пересчитывал кучу  двадцатидолларовых
банкнот и для ускорения процесса время от времени слюнявил грязный палец.
     Он закончил подсчет,  спрятал  деньги  в  ящик  стола  и  вопросительно
взглянул на меня.
     - Ну, Джефф, чем мы недовольны? - поинтересовался он. - Чего мы хотим?
     - Я нашел девушку с чудесным голосом. Ты обалдеешь, Уилли.  Именно  то,
что ты искал.
     Его розовое одутловатое лицо выражало лишь скуку.
     - А я и не ищу дамочек с чудесными голосами.  Их  тут  -  сколько  твоя
душа пожелает... На пяток дюжина... Когда ты перейдешь в мой клуб?  Пора  бы
уже поумнеть, Джефф. Живешь, не знаю как.
     - Обо мне не беспокойся. Живу неплохо, Уилли. Но  ты  должен  послушать
девушку. Ты будешь платить ей гроши, а она вызовет сенсацию. У  нее  сносная
внешность и голос, какой твоим паршивым посетителям и не снился.
     Уилли  достал  из  кармана  сигару,  откусил  кончик   и   выплюнул   в
противоположный угол комнаты.
     - Вот уж не думал, что ты интересуешься бабами.
     - А я и не интересуюсь. Речь идет о деле.  Я  выступаю  в  качестве  ее
антрепренера. Разреши привести ее сюда вечером.  Тебя  не  убудет.  Послушай
ее, а потом мы обсудим деловую сторону.
     Уилли пожал жирными плечами.
     - Значит, до вечера.
     Я почти не сомневался, что Уилли, прослушав Римму, сразу  же  пригласит
ее. Возможно, он  согласится  платить  девушке  долларов  семьдесят  пять  в
неделю. Тогда на мою долю придется семь с половиной долларов. Да тридцать  у
Расти. Не сомневался я и в том, что после первых выступлений Риммы  в  клубе
Уилли о ней заговорят, и тогда я смогу устроить ее в  какой-нибудь  шикарный
ночной клуб, где ей станут платить куда больше.
     От этих мыслей у меня чуть не закружилась  голова.  Я  уже  представлял
себя знаменитым антрепренером,  роскошный  кабинет,  переговоры  с  крупными
звездами, выгодные контракты.
     От Уилли я поехал прямо домой, считая, что сейчас самое время  сообщить
Римме о своем решении. Уилли я не представлю ее до  тех  пор,  пока  она  не
заключит  со  мной  соответствующий  договор.  Не  хватало  еще,  чтобы   ее
перехватил какой-нибудь другой жучок!
     Прыгая сразу через несколько ступенек, я взбежал по лестнице  и  влетел
в комнату Риммы.
     Служанка Кэрри, представлявшая в своем лице весь  технический  персонал
в меблированных комнатах, меняла  на  кровати  белье.  Риммы  в  комнате  не
оказалось.
     Кэрри уставилась на меня. Это была рослая, полная женщина,  содержавшая
вечно пьяного бездельника мужа.
     У нас с Кэрри сложились хорошие отношения.  Часто,  когда  она  убирала
мою комнату, мы делились  своими  горестями  и  неприятностями.  И  того,  и
другого у нее было гораздо больше, чем у меня,  и  все  же  она  никогда  не
теряла жизнерадостности и постоянно уговаривала меня вернуться домой.
     - А где мисс Маршалл? - спросил я, останавливаясь в дверях.
     - Уехала полчаса назад.
     - Уехала? Совсем?
     - Да, совсем.
     Меня охватило жесточайшее разочарование.
     - Она ничего  не  поручала  мне  передать?  Может,  она  сказала,  куда
уезжает?
     - Нет, не сказала и никаких поручений не оставляла.
     - А за комнату заплатила?
     Кэрри  ухмыльнулась,  обнажив  большие  желтые  зубы.   Ее   позабавило
предположение, что из меблирашек миссис Майлред можно уехать, не заплатив.
     - Конечно, заплатила.
     - Сколько?
     - Два доллара.
     Я медленно и глубоко вздохнул. Похоже, что меня надули  на  полдоллара.
Видимо, деньги у Риммы все же были. Она просто-напросто  придумала  всю  эту
историю с голоданием, а я и уши развесил.
     Я подошел к своей комнате, вставил ключ в замочную скважину  и  пытался
открыть замок, но ключ не повернулся.  Тогда  я  нажал  на  ручку,  и  дверь
распахнулась. Она оказалась не на замке, хотя я  хорошо  помнил,  что  запер
ее, отправляясь к Уилли.
     Беспокойство овладело мной, когда я направлялся к  туалетному  столику.
И действительно,  его  ящик  оказался  открытым,  а  тридцать  долларов,  на
которые мне предстояло жить целую неделю, исчезли.
     Римма бессовестно обманула меня.




     Следующая неделя выдалась для  меня  довольно  трудной.  Правда,  Расти
дважды в день кормил меня в кредит, но на сигареты денег  не  давал.  Миссис
Майлред, после того, как я пообещал ей выплатить двойную сумму за  следующую
неделю, согласилась подождать плату за  комнату.  Кое-как  я  перебился  эти
семь дней, и все это время Римма не выходила у  меня  из  головы.  Я  обещал
себе, что если когда-нибудь вновь  увижу  ее,  она  навсегда  запомнит  нашу
встречу. Некоторое время еще мучило сожаление, что  мне  так  и  не  удалось
стать ее антрепренером, но недели через две я уже не  вспоминал  о  Римме  и
повел прежнюю никчемную жизнь.
     Однажды, примерно через месяц после описанных событий,  Расти  попросил
меня съездить в Голливуд за неоновой вывеской для бара. Он  добавил,  что  я
могу  воспользоваться  его  машиной,  а  за  хлопоты  обещал  заплатить  два
доллара.
     Делать мне все равно было нечего, и я согласился.  Получив  вывеску,  я
положил ее на заднее  сиденье  старенького  "олдсмобиля"  и  решил  проехать
через район киностудий.
     У входа в "Парамаунт" я увидел Римму. Она о чем-то спорила с  вахтером.
Я с первого взгляда узнал ее по ее серебристой голове.
     На ней был черный, плотно облегавший фигуру комбинезон, красная  блузка
и такие же красные туфельки, вроде балетных. Как  и  всегда,  она  выглядела
замызганной и неряшливой.
     Поставив машину на свободное место между "бьюиком"  и  "кадиллаком",  я
направился к Римме.
     Вахтер тем временем скрылся в своей каморке и с силой захлопнул  дверь.
Римма повернулась и пошла в мою сторону. Меня она узнала, когда мы  чуть  не
столкнулись. Девушка остановилась как вкопанная и  уставилась  на  меня.  Ее
лицо покрылось густым румянцем. Она исподтишка посмотрела  по  сторонам,  но
бежать было некуда, и она решила действовать нагло.
     - Привет, - сказал я.
     - Привет.
     - Наконец-то мы встретились.
     Я подошел еще ближе, готовый схватить ее, если она вздумает улизнуть.
     - Ты должна мне тридцать долларов, - сказал я и улыбнулся.
     - Ты, кажется, шутишь? - Темно-голубые  глаза  Риммы  смотрели  куда-то
мимо меня. - Какие тридцать долларов?
     - Тридцать долларов. Те, что ты украла у  меня.  Давай-ка  деньги,  или
нам придется прогуляться в участок.
     - Ничего я у тебя не крала! Я должна тебе полдоллара, и все.
     Я схватил ее за тонкую руку.
     - Пошли. И не вздумай устраивать сцену. Я ведь  сильнее  тебя.  Идем  в
участок, и пусть полицейские разберутся, что к чему.
     Римма сделала попытку вырваться,  но,  признав  свое  бессилие,  пожала
плечами и покорно пошла за мной. Я толкнул ее в машину и сел рядом.
     - Это твоя машина? - с внезапным  интересом  спросила  Римма,  когда  я
заводил мотор.
     - Нет, крошка, не моя. Я по-прежнему без средств и по-прежнему  намерен
заставить тебя вернуть деньги. Как ты жила все это время?
     - Неважно. Сижу на мели.
     - Ну, что ж. А теперь посидишь немного  в  тюрьме,  может,  это  пойдет
тебе на пользу. По крайней мере, бесплатное питание.
     - Ты не отправишь меня в тюрьму!
     - Конечно, если ты вернешь мне деньги.
     - Извини, пожалуйста, - Римма выставила грудь,  повернулась  ко  мне  и
положила свою руку на мою. - Мне  тогда  до  зарезу  нужны  были  деньги.  Я
верну. Клянусь тебе!
     - Не клянись. Просто верни, и дело с концом.
     - Но у меня нет сейчас ни цента.
     - Дай-ка сумочку.
     Она прижала к себе потрепанную маленькую сумочку.
     - Нет!
     Я повернул машину к тротуару и резко затормозил.
     - Ты слышала? Дай сумочку, или я отвезу тебя  в  ближайший  полицейский
участок.
     Римма сверкнула глазами.
     - Оставь меня в покое. Нет у меня денег. Я их истратила.
     - Знаешь, крошка, мне  это  совсем-совсем  безразлично.  Дай  мне  твою
сумку, иначе будешь разговаривать с полицейскими.
     - Ты пожалеешь об этом! Я говорю серьезно. Я не скоро забываю.
     - А меня не интересует, скоро или не скоро. Дай сюда!
     Римма бросила мне на колени потрепанную сумку.
     Я открыл ее. В ней оказалось  пять  долларов  и  восемь  центов,  пачка
сигарет, ключ от комнаты и грязный носовой платок.
     Я взял деньги, положил их в карман и швырнул сумку обратно.
     - Вот уж чего я тебе никогда не забуду, - тихо заметила Римма.
     - И чудесно. Во всяком случае,  это  тебе  наука  на  будущее.  Где  ты
живешь?
     Римма с мрачным выражением лица  назвала  адрес  пансиона  недалеко  от
того места, где мы находились.
     - Вот туда мы и поедем.
     Следуя сердитым, отрывочным указаниям девушки, я привез ее к еще  более
грязному и запущенному дому, чем мой. Из машины мы вышли вместе.
     - Придется тебе перебраться в  мой  пансион,  крошка,  -  заявил  я.  -
Будешь  петь,  зарабатывать  деньги  и   вернешь   мне   украденное.   Твоим
антрепренером буду я, и тебе придется платить мне десять процентов  со  всех
заработков. Мы составим письменный договор,  но  прежде  всего  ты  соберешь
свои вещи, и я увезу тебя из этой дыры.
     - Ничего я пением не заработаю.
     - Это уж моя  забота.  Ты  сделаешь  то,  что  я  тебе  велю,  а  иначе
отправишься в тюрьму. Давай решай, да побыстрее!
     - Ты можешь  оставить  меня  в  покое?  Я  же  говорю,  что  ничего  не
заработаю пением.
     - Ты поедешь со мной, или предпочитаешь отправиться в тюрьму?
     Римма молча смотрела на меня. В ее глазах я  видел  ненависть,  но  это
меня не беспокоило. Она  была  в  моих  руках  и  могла  ненавидеть  сколько
угодно. Так или иначе, но ей придется вернуть деньги.
     - Хорошо, я еду с тобой, - сказала она наконец.
     Сборы не заняли у  Риммы  много  времени.  Мне  пришлось  расстаться  с
четырьмя ее же долларами, чтобы уплатить за квартиру, потом я  привез  ее  в
свой пансион.
     Римма поселилась в той же комнате, что и прежде. Пока она  раскладывала
вещи, я написал договор, составленный в громких,  но  юридически  совершенно
несостоятельных выражениях. Я именовался антрепренером и  получал  право  на
десять процентов от всех заработков девушки. С этим документом я  отправился
к Римме.
     - Распишись вот здесь, - потребовал я, показывая на бумагу.
     - И не подумаю, - мрачно ответила Римма.
     - Тогда отправляемся в участок.
     В  глазах  Риммы  снова  вспыхнула  ненависть.  Помедлив,  она   нехотя
поставила свою подпись.
     - Так-то лучше, - сказал я, пряча документ в карман. - Сегодня  вечером
мы пойдем в "Голубую розу".  Ты  будешь  петь,  как  еще  не  пела  никогда,
получишь ангажемент на семьдесят пять долларов в неделю.  Из  этих  денег  я
возьму десять процентов плюс свои тридцать долларов. В  дальнейшем,  крошка,
тебе сначала придется отработать все то, что я потрачу на тебя, а  уж  потом
ты будешь зарабатывать и на себя.
     - А я говорю, что не смогу зарабатывать пением, вот увидишь.
     - А я спрашиваю: почему? С таким голосом будешь грести деньги лопатой.
     Римма закурила и жадно втянула дым. Я заметил,  что  она  как-то  сразу
раскисла и обмякла, словно у нее вынули позвоночник.
     - Хорошо. Я сделаю по-твоему.
     - А что ты наденешь?
     С явным усилием она поднялась  со  стула  и  открыла  гардероб.  У  нее
оказалось только одно платье, да и то не из блестящих. Впрочем, я знал,  что
в "Голубой розе" предпочитают не слишком  яркое  освещение;  платье  сойдет,
тем более, что другого не было.
     - Мне бы поесть, - сказала Римма, вновь тяжело  опускаясь  на  стул.  -
Весь день я ничего не ела.
     - У тебя одно на уме. Поешь, когда получишь работу. Что  ты  сделала  с
деньгами, которые украла у меня?
     Римма молча смотрела на меня некоторое время.
     - Прожила. На что-то же я должна была жить!
     - Разве ты нигде не работаешь?
     - Иногда.
     - Что ты намерена спеть сегодня? Пожалуй, "Тело  и  душа"  лучше  всего
подойдет для начала. А на бис?
     - Ты уверен, что мне придется петь на бис? - спросила  Римма  с  кислым
выражением.
     Я с трудом удерживал себя, чтобы не ударить ее.
     - Мы исполним старые мелодии. Ты знаешь "Не могу забыть того парня"?
     - Знаю.
     "Ну и чудесно. Все обалдеют,  когда  услышат  эту  песню  в  исполнении
певицы с голосом, похожим на серебряный колокольчик".
     - Ну и чудесно! - повторил я вслух  и  взглянул  на  часы.  Было  около
четверти восьмого. - Я скоро вернусь, а ты  переодевайся.  Встретимся  через
час.
     Я подошел к двери и вынул ключ.
     - Вот что, крошка. Чтобы тебя не соблазняла мысль  о  бегстве,  я  тебя
закрою.
     - Я и так никуда не убегу.
     - Вот об этом я и забочусь.
     Я вышел из комнаты и закрыл дверь на ключ.
     Вручив Расти неоновую вывеску, я предупредил его, что  сегодня  вечером
не приду в бар.
     Расти как-то чересчур уж пристально посмотрел на меня.
     - Знаешь, Джефф, - сказал он, смущенно почесывая затылок,  -  пора  нам
поговорить с тобой. Мои постоянные  посетители  не  очень-то  разбираются  в
твоих музыкальных способностях. Я не могу платить тебе тридцать  долларов  в
неделю. Пора бы тебе взяться за ум и отправиться домой. Все-таки  ты  ведешь
здесь бесполезную жизнь. Одним  словом,  я  больше  не  могу  держать  тебя.
Приобретаю радиолу-автомат. Ты работаешь последнюю неделю.
     Я широко улыбнулся.
     - Ну что ж, Расти, договорились. Я знаю, ты хочешь мне добра, но  домой
я не поеду. Когда  ты  увидишь  меня  в  следующий  раз,  я  буду  ездить  в
"кадиллаке".
     Потеря тридцати долларов в неделю меня не беспокоила. Я не  сомневался,
что Римма вскоре начнет зарабатывать большие деньги.
     Позвонив  Уилли  Флойду,  я  сообщил,  что  привезу  Римму  примерно  в
половине десятого. Он согласился, хотя и без  особого  энтузиазма.  Потом  я
вернулся в наш пансион и по пути  в  свою  комнату  заглянул  к  Римме.  Она
спала.
     Времени до половины десятого оставалось еще много, и я не  стал  будить
девушку. Я прошел к себе, побрился, надел чистую  сорочку,  потом  вынул  из
шкафа смокинг, почистил его и погладил. Вообще-то  смокинг  выглядел  далеко
не блестяще, но другого у меня не было, а о  покупке  нового  я  не  смел  и
мечтать.
     Без четверти девять я снова зашел к Римме и разбудил ее.
     - Ну, звезда, вставай. В твоем распоряжении всего полчаса.
     Римма выглядела довольно апатичной. От меня не укрылось, что ей  стоило
немалых усилий подняться.
     Может, она в самом деле была голодна. Во всяком случае,  я  понял,  что
она не сможет петь в таком состоянии.
     - Вот что. Я пошлю Кэрри за бутербродами, а ты пока одевайся.
     - Как хочешь.
     Равнодушие Риммы обеспокоило меня. Она начала переодеваться, и я  ушел.
Кэрри я нашел внизу, на крыльце.
     По моей просьбе она сходила в лавку за бутербродами. С кульком в  руках
я поднялся в комнату Риммы.
     Девушка  уже  переоделась  и  теперь  сидела  перед  засиженным  мухами
зеркалом. Я положил кулек ей на колени, но она с гримасой его отбросила.
     - Я ничего не хочу.
     - Черт возьми...
     Я схватил Римму за руки, заставил встать и с силой встряхнул ее.
     - Да приди же ты в себя, слышишь? Ты будешь сегодня петь! Другой  такой
возможности не представится. Ешь этот проклятый  бутерброд  -  ты  же  вечно
жалуешься на голод! Ешь, говорю!
     Римма вынула  из  кулька  бутерброд  и,  отщипывая  маленькие  кусочки,
принялась есть, но почти сразу же перестала.
     - Меня стошнит, если я съем еще хоть капельку.
     Бутерброд пришлось доедать мне.
     - Просто противно смотреть на тебя, -  заметил  я  с  набитым  ртом.  -
Иногда я вообще жалею, что познакомился с тобой. Ну, что ж, пошли. Я  обещал
Уилли приехать в половине десятого.
     Все еще продолжая жевать, я немножко отступил и оглядел Римму.  Бледная
как полотно, с синяками  под  глазами,  девушка  казалась  выходцем  с  того
света. И все же было в ней что-то пикантное и зазывающее.
     Мы спустились по ступенькам и вышли на улицу.
     Вечер выдался душный, но когда Римма случайно прикоснулась  ко  мне,  я
почувствовал, что она вся дрожит.
     - Что с тобой? - резко спросил я. - Ты мерзнешь?
     - Нет. Ничего.
     Вдруг она громко чихнула.
     - Перестань! - крикнул я. - Тебе же надо сейчас петь.
     Она, без сомнения, действовала мне на нервы, но я сдерживался, думая  о
ее голосе. Каково будет, если она расчихается перед Уилли Флойдом?
     Мы сели в трамвай и доехали до Десятой улицы. Вагон был  переполнен,  и
Римму прижали ко мне.  Время  от  времени  я  чувствовал,  как  ее  начинает
трясти. Это серьезно беспокоило меня.
     - Ты здорова? Ты сможешь петь, правда?
     - Я здорова. Отстань.
     В клубе "Голубая роза",  как  всегда,  собрались  видавшие  виды  почти
преуспевающие и почти честные  бизнесмены,  почти  красивые  девицы  легкого
поведения, время от времени получавшие крошечные роли в кино,  и  гангстеры,
устроившие себе выходной вечер.
     Подталкивая перед собой Римму, я довел ее до кабинета  Уилли,  постучал
и, открыв дверь, втолкнул девушку в комнату.
     Уилли сидел, положив ноги на стол, и чистил ногти. Он взглянул  на  нас
и нахмурился.
     - Хэлло, Уилли, - сказал я. - Вот и мы. Познакомься с Риммой Маршалл.
     Уилли еще раз внимательно осмотрел нас и кивнул. Взгляд  его  маленьких
глаз задержался на Римме, и он поморщился.
     - Когда мы начнем? - спросил я.
     Уилли пожал плечами.
     - Мне безразлично. Хоть сейчас. - Он снял ноги со стола. -  Ты  уверен,
она действительно хорошо поет? Что-то не похоже, если судить по ее виду.
     - Я не напрашивалась сюда! - с внезапной вспышкой  негодования  заявила
Римма.
     - Замолчи! - прикрикнул я. - Не лезь не в свои дела.  Цыплят  по  осени
считают, - снова обратился я к Уилли. - Это замечание обойдется тебе  в  сто
долларов в неделю.
     Уилли рассмеялся.
     - Да ну? Она действительно  должна  оказаться  чудом,  чтобы  заставить
меня расстаться с такими деньгами. Что ж, пойдем послушаем.
     Мы вышли в ресторан и постояли в  полумраке,  пока  не  умолк  оркестр.
Потом Уилли поднялся на  сцену,  велел  музыкантам  отдохнуть  и  объявил  о
предстоящем выступлении Риммы.
     Его объявление было кратким.  Он  сказал  только,  что  одна  маленькая
девочка хочет спеть одну-две песенки. Потом он махнул нам,  и  мы  предстали
перед публикой.
     - Как можно громче! - шепнул я Римме, усаживаясь за пианино.
     Болтовня в ресторане  не  смолкла,  в  зале  не  раздалось  ни  единого
хлопка.
     Меня это не  обеспокоило,  я  знал,  что  как  только  Римма  запоет  и
послышится ее серебристый голос, все немедленно онемеют.
     Уилли, хмурясь, стоял около меня и не спускал глаз с  Риммы.  Его  явно
что-то тревожило.
     Стоя около пианино, девушка равнодушно  смотрела  в  наполненный  дымом
мрак. Она казалась совершенно спокойной.
     Я начал играть.
     Первые пять или семь тактов Римма спела  как  профессиональная  певица.
Ее чистый, звенящий голос наполнил зал, тон и ритм его  были  идеальными.  Я
внимательно следил за девушкой. И вдруг с  ней  что-то  произошло.  Ее  лицо
начало вытягиваться, она сбилась с такта,  голос  изменился.  Она  перестала
петь и расчихалась. Поминутно содрогаясь, она наклонилась вперед  и  закрыла
лицо руками.
     В зале стояла могильная тишина,  нарушаемая  лишь  ее  чиханьем,  потом
послышался гул голосов.
     Я перестал играть.
     - Уведи эту наркоманку! - донесся  до  меня  крик  Уилли.  -  За  каким
чертом ты привел ее ко мне? Уведи ее сейчас же, слышишь?!







     Римма лежала на кровати, уткнувшись  в  подушку,  и  время  от  времени
чихала. Ее трясло.
     Я молча стоял у нее в ногах.
     "Так мне и надо! - мысленно корил я себя. - Все симптомы  были  налицо,
а мне и в голову не  приходило,  что  она  наркоманка,  хотя  я  должен  был
догадаться еще  в  тот  вечер,  когда  она  расчихалась  и  долго  не  могла
остановиться".
     Уилли Флойд пришел в ярость. Прежде чем выгнать нас,  он  сказал,  что,
если я когда-нибудь осмелюсь показать нос  в  его  клубе,  он  велит  своему
вышибале как следует вздуть меня. И он не шутил.
     Я с трудом довел Римму до дому. Она настолько  расклеилась,  что  я  не
решился войти с ней в трамвай.  По  временам  мне  приходилось  почти  нести
девушку. Кое-как я дотащил ее переулками до пансиона.
     Постепенно она стала успокаиваться.
     Наблюдая за Риммой, я чувствовал себя довольно-таки  неважно.  Потерять
работу у Расти, поссориться с Уилли Флойдом и вдобавок посадить себе на  шею
наркоманку!
     Следовало бы побросать  свои  вещи  в  чемодан  и  бежать.  Я  так  бы,
наверное, и поступил, но в ушах у меня начинал  звучать  удивительный  голос
Риммы, и я снова принимался думать о больших деньгах, которые она  могла  бы
зарабатывать, о заключенном с ней контракте и о своей доле гонорара.
     Внезапно Римма повернулась и взглянула на меня.
     - Я же предупреждала, - сказала она задыхаясь. - А  теперь  убирайся  и
оставь меня в покое!
     - Да,  ты  предупреждала,  -  согласился  я,  облокачиваясь  на  спинку
кровати и не сводя с нее глаз. - Но ты так и не сказала, что с тобой.  Давно
ты употребляешь эту гадость?
     - Три года. Теперь я не могу без  этого  жить.  -  Римма  села,  вынула
носовой платок и протерла глаза.
     - Три года? Сколько же тебе лет?
     - Восемнадцать. Да тебе-то что?
     - Значит, ты употребляешь наркотики с пятнадцати лет? - ужаснулся я.
     - Замолчи!
     - Это Уилбор снабжал тебя ими?
     - Ну, а если и он? - Римма высморкалась. - Ты хочешь, чтобы я пела?  Ты
хочешь, чтобы я  произвела  сенсацию?  Тогда  дай  мне  денег.  У  меня  все
получится чудесно, когда я сделаю укол. Ты еще не слышал, как я  могу  петь!
Дай мне денег, и больше мне ничего не надо.
     Я присел на край кровати.
     - Не говори глупостей. Денег у меня нет, а если бы и  были,  я  бы  все
равно не дал. С таким  голосом,  как  у  тебя,  ты  можешь  прославиться,  я
уверен. Мы тебя вылечим, а потом,  когда  ты  отвыкнешь  от  наркотика,  все
будет в порядке, и у тебя появятся деньги, много денег.
     - Старо. Ничего не получится. Лучше  дай-ка  мне  сейчас  немного,  ну,
хоть пять долларов. Я знаю тут одного человечка...
     - Ты отправишься в больницу.
     Римма насмешливо посмотрела на меня.
     - В больницу? Больницы переполнены такими, как я,  и  врачи  ничего  не
могут сделать с ними. Я уже побывала в больнице. Дай мне  пять  долларов!  Я
буду петь для тебя. Я буду прямо-таки потрясающей. Всего пять долларов!
     Больше я не мог слушать. Меня мутило от одного ее  взгляда.  Я  был  по
горло сыт событиями этого вечера и направился к двери.
     - Куда ты?
     - Спать. Продолжим завтра. На сегодня с меня хватит.
     Я ушел в свою комнату и закрыл за собой дверь.
     Мне долго не удавалось заснуть,  и  вскоре  после  двух  часов  ночи  я
услышал, как ее дверь открылась, и Римма на цыпочках прошла по коридору.  Но
в ту минуту я был бы,  пожалуй,  рад,  если  бы  она  собрала  свои  вещи  и
сбежала.
     На следующее утро я встал часов в десять, оделся, подошел к ее  комнате
и приоткрыл дверь.
     Римма спала. Судя по мягкому, спокойному выражению ее лица, она все  же
достала где-то наркотик. Ее серебристые волосы рассыпались по  подушке,  она
даже казалась хорошенькой. Видимо, ей удалось найти какого-нибудь  простака,
а вместе с ним и денег.
     Я закрыл дверь, спустился по лестнице и, оказавшись на залитой  солнцем
улице, зашагал к бару.
     Увидев меня, Расти удивился.
     - Я хочу с тобой переговорить, - сказал я. - По-серьезному, Расти.
     - Ну, так говори.
     - Эта девушка может петь. У нее не голос, а целое состояние.  У  нас  с
ней договор. Возможно, я  получаю  шанс  выбиться  в  люди.  Честное  слово,
Расти, девушка может зарабатывать большие деньги.
     Бармен озадаченно посмотрел на меня.
     - Хорошо, но что же ей мешает?  Если  она  может  зарабатывать  большие
деньги, то почему она не зарабатывает?
     - Потому, что она наркоманка.
     На лице Расти появилась гримаса отвращения.
     - Вот оно что!
     - Я должен ее вылечить. Что мне делать?
     - Что делать, говоришь? Хорошо, отвечу, если спрашиваешь.  -  Он  ткнул
мне в грудь пальцем, размером с банан. -  Отделайся  от  нее,  и  как  можно
скорее. С наркоманией, Джефф, ничего сделать нельзя. Уж  я-то  знаю,  можешь
мне поверить. Шарлатаны утверждают, что они  излечивают  наркоманов.  Но  на
сколько? На месяц-другой, от силы на три. А потом продавцы наркотиков  снова
находят их, и все начинается сначала. Послушай, сынок, ты мне  нравишься,  и
я хочу помочь тебе. Ты не глупый парень, и получил образование.  Не  путайся
с этой дрянью! О такой девчонке не стоит беспокоиться. Она может петь  -  ну
и пусть. Отделайся от нее. Кроме неприятностей, ничего тебя не ждет.
     Как было бы хорошо, если бы я послушался Расти! Он говорил  правду,  но
тогда его доводы не подействовали на меня. Я не сомневался, что голос  Риммы
принесет мне состояние. Надо только вылечить  ее,  и  она  начнет  загребать
деньги. В этом меня никто не мог разубедить.
     - Кому мне ее показать, Расти? Ты знаешь, может быть, кого-нибудь,  кто
мог бы ее вылечить?
     - Вылечить? Никто не сможет ее вылечить! Что с тобой? Ты сошел с ума?
     - У  тебя  большой  жизненный  опыт,  Расти.  Ты,  конечно,  что-нибудь
слышал. Кто по-настоящему излечивает этих наркоманов? Должен же  быть  такой
человек. Ведь среди киноартистов много наркоманов, кто-то же их  вылечивает.
Кто же?
     Расти нахмурился и поскреб затылок.
     - Конечно. Но артисты - люди с  деньгами.  Лечение  стоит  денег.  Есть
здесь один человек, но, судя по тому, что я слышал, он запросит кучу денег.
     - Хорошо, хорошо! Может, я займу у кого-нибудь. Я должен во что  бы  то
ни стало вылечить ее. Кто этот человек?
     - Доктор Клинци. Он совсем из другого  общества,  но  именно  тот,  кто
тебе нужен. Клинци вылечил Мону Гайсинг и Фрэнки Леддера, -  добавил  Расти,
называя фамилии двух крупнейших звезд киностудии  "Пасифик".  -  Они  курили
марихуану, но он их вылечил.
     - Где его найти?
     - Адрес есть в телефонном  справочнике...  Послушай,  Джефф,  не  ставь
себя в глупое положение. Этот тип потребует кучу денег.
     - Сколько бы ни потребовал, лишь бы вылечил.  Я  уговорю  его  вылечить
Римму в счет ее будущих заработков. Она будет получать  огромные  деньги.  Я
это чувствую. Иначе и быть не может с таким голосом, как у нее.
     - Да... Ты и вправду сошел, видно, с ума.
     - Пусть будет по-твоему.
     Я выписал из телефонного справочника адрес доктора Клинци.  Он  жил  на
бульваре Беверли-глин.
     Расставшись с Расти, я сел в трамвай, вернулся в меблированные  комнаты
и зашел к Римме. Она сидела на кровати в черной пижаме. Сочетание черного  с
волосами   серебряного   цвета   и   темно-голубыми   глазами   делало    ее
привлекательной.
     - Я хочу есть.
     - Я высеку эти слова на твоем  надгробии.  Однако  речь  сейчас  не  об
этом... Кто тебе дал денег на укол вчера вечером?
     Римма отвела глаза в сторону.
     - Не понимаю, о чем ты. Я очень голодна. Ты можешь дать мне...
     - Замолчи!  Ты  согласна  пройти  курс  лечения,   если   мне   удастся
договориться с врачом?
     Лицо Риммы помрачнело.
     - Мне уже поздно лечиться. Я знаю. Бесполезно говорить о врачах.
     - Есть  человек,  который  может  тебя  вылечить.   Если   мы   с   ним
договоримся, ты согласишься пройти курс лечения?
     - Кто это?
     - Доктор Клинци. Он лечит  всех  знаменитых  киноартистов.  Может,  мне
удастся уговорить его.
     - Держи карман шире. Проще всего дать мне денег. Много не  надо,  всего
каких-нибудь...
     Я с силой встряхнул ее. Мне едва не стало дурно, когда она  дохнула  на
меня.
     - Ты согласишься лечиться у него, если мы с ним договоримся? -  крикнул
я.
     Римма вырвалась у меня из рук.
     - Как хочешь.
     - Ладно. Я переговорю с ним. Никуда  не  выходи  из  комнаты.  Я  скажу
Кэрри, чтобы она принесла тебе чашку кофе и что-нибудь поесть.
     Подойдя к лестничной площадке, я окликнул Кэрри и попросил ее  принести
Римме шницель и кофе, потом зашел к себе и надел свой лучший костюм.  Костюм
был неважный, местами лоснился, но когда я причесался,  начистил  ботинки  и
вообще привел себя в порядок, вид у меня стал вполне приличный.
     Затем я снова зашел к Римме. Она сидела на кровати,  отпивая  кофе,  и,
увидев меня, по привычке сморщила нос.
     - О! Ты здорово выглядишь!
     - Неважно, как я выгляжу. Давай, пой. Все, что угодно.
     Римма уставилась на меня.
     - Все, что угодно?
     - Да. Пой.
     Римма запела "Дым ест тебе глаза".
     Она пела без всякого усилия. И снова при звуках  ее  чистого,  сильного
голоса я чувствовал озноб.
     Я стоял и молча слушал, а когда она исполнила припев, остановил ее.
     - Хорошо, хорошо, - сказал я с бьющимся сердцем. - Никуда не  уходи.  Я
скоро вернусь.
     Прыгая сразу через несколько ступенек, я сбежал по лестнице.




     Особняк  доктора  Клинци  стоял  посреди   большого   красивого   сада,
обнесенного высокой стеной с острыми железными шипами.
     Я пошел по длинной аллее. Мне потребовалось три-четыре  минуты  быстрой
ходьбы, прежде чем я увидел дом,  показавшийся  мне  голливудским  вариантом
дворца Медичи во Флоренции.
     Около пятидесяти ступенек вели к  большой  террасе.  В  окнах  верхнего
этажа виднелись решетки.
     И  от  самого  особняка,  и  от  сада  веяло  какой-то  холодностью   и
отчужденностью. Казалось, даже розы и бегонии источают не аромат, а уныние.
     Недалеко от аллеи, под тенью вязов сидели в креслах-колясках  несколько
человек, рядом  хлопотали  три  или  четыре  сиделки  в  ослепительно  белых
халатах.
     Я поднялся по ступенькам парадного и позвонил.
     Через несколько секунд дверь открыл  какой-то  серый  человек:  у  него
были серые волосы, серые  глаза,  серый  костюм  и  медлительные  старческие
манеры.
     Я назвал себя.
     Он молча провел меня по сверкающему паркету в  небольшую  комнату,  где
за  письменным  столом   сидела   и   что-то   писала   карандашом   изящная
блондинка-медсестра.
     - Мистер Гордон, - доложил серый человек.
     Стоя позади, он с такой силой пододвинул стул,  что  мне  волей-неволей
пришлось сесть. Уходя, он осторожно, словно она  была  из  хрупкого  стекла,
прикрыл за собой дверь.
     Медсестра отложила в  сторону  карандаш  и,  печально  улыбаясь  одними
глазами, мягко спросила:
     - Да, мистер Гордон? Чем мы можем вам помочь?
     - Я хочу переговорить с доктором Клинци об одном пациенте.
     Медсестра взглянула на мой костюм.
     - А кто ваш пациент, мистер Гордон?
     - Я все расскажу доктору Клинци.
     - Боюсь, доктор сейчас занят.  Вы  можете  довериться  мне.  Решение  о
приеме зависит от меня.
     - Очень мило с вашей стороны, но в данном случае речь  идет  об  особом
случае. Я хочу поговорить лично с доктором Клинци.
     - Что за особый случай, мистер Гордон?
     Чувствовалось, что  мое  объяснение  никакого  впечатления  на  нее  не
произвело. В ее глазах уже не было печали, они выражали просто скуку.
     - Я антрепренер, а мой клиент -  певица,  и  стоит  очень  дорого.  Мне
придется  обратиться  еще  куда-нибудь,  если  я   не   смогу   переговорить
непосредственно с доктором Клинци.
     Кажется, мои слова произвели впечатление. Медсестра задумалась.
     - Если  вы  минуточку  подождете,  мистер  Гордон,   -   сказала   она,
поднимаясь, - я выясню...
     Она вышла из комнаты, но  почти  тут  же  вернулась  и  остановилась  в
открытых дверях.
     - Прошу вас.
     Я прошел в огромную комнату, заставленную  современной  мебелью.  Здесь
же стоял операционный стол, а за письменным столом у окна  сидел  человек  в
белом халате.
     - Мистер Гордон?
     Он произнес  мою  фамилию  так,  словно  мое  посещение  доставило  ему
необыкновенную радость.
     Человек поднялся. Это был мужчина лет  тридцати,  небольшого  роста.  У
него были светлые курчавые волосы, серо-голубые глаза и  мягкие,  вкрадчивые
манеры.
     - Да, правильно. Доктор Клинци?
     - Конечно. - Он жестом показал на стул.  -  Чем  могу  служить,  мистер
Гордон?
     Я сел и подождал, пока уйдет сестра.
     - У меня есть певица, которая вот уже  три  года  принимает  морфий,  -
начал я. - Мне нужно ее вылечить. Во сколько это обойдется?
     Взгляд его серо-голубых глаз не был обнадеживающим.
     - Мы  берем  пять  тысяч  долларов  за  курс  лечения,  мистер  Гордон,
гарантируя  положительный  исход.  У  нас  есть  все  основания  для   такой
гарантии.
     Я глубоко вздохнул.
     - За такие деньги вполне естественно ожидать положительного исхода.
     Он   печально   улыбнулся.    В    этом    заведении,    видимо,    все
специализировались на чисто печальных улыбках.
     - Вам, мистер Гордон, возможно, сумма покажется значительной,  но  наши
пациенты принадлежат к высшим слоям общества.
     - Сколько времени длится лечение?
     - Все зависит от пациента. Примерно недель пять, а если мы  имеем  дело
с очень трудным случаем - недель восемь, не больше.
     - И результат гарантирован?
     - Разумеется.
     Я знал, что не найдется  сумасшедшего,  который  одолжил  бы  мне  пять
тысяч долларов. У меня не было никакой возможности раздобыть такую сумму.
     Я решил испытать, не клюнет ли он на мою приманку.
     - Видите ли, доктор, это несколько  больше  того,  что  я  в  состоянии
заплатить. Девушка обладает изумительным голосом. Если я смогу вылечить  ее,
она будет зарабатывать огромные деньги. А что, если вы согласитесь войти  со
мной в пай и получать процентов двадцать со  всех  ее  гонораров  впредь  до
выплаты пяти тысяч долларов? Затем вы получите еще  три  тысячи  в  качестве
процентов.
     Едва договорив,  я  понял,  что  допустил  ошибку.  Лицо  Клинци  стало
равнодушным, в глазах появилось отсутствующее выражение.
     - Мы  не  занимаемся  такими  делами,  мистер  Гордон.  Моя   лечебница
переполнена. Плату за лечение мы  всегда  принимаем  только  наличными:  три
тысячи при поступлении больного и две - перед выходом из больницы.
     - Но тут же совершенно особый случай...
     Его  палец  с  наманикюренным  ногтем  потянулся  к  кнопке  звонка  на
письменном столе.
     - Извините, но таковы наши условия.
     Он с удовольствием нажал кнопку.
     - Но если  я  все  же  достану  денег,  вы  действительно  гарантируете
результаты?
     - Результаты лечения? Конечно.
     Он  уже  стоял.  Открылась  дверь,  вплыла  медсестра.  Оба  они  опять
печально улыбнулись мне.
     - Если  ваша  клиентка,  мистер  Гордон,  все  же   захочет   лечиться,
пожалуйста, поскорее известите нас. Желающих много, и не исключено, что  нам
будет трудно или даже невозможно принять ее.
     - Спасибо. Буду иметь в виду.
     Доктор  Клинци  подал  мне  холодную  белую   руку,   словно   оказывал
величайшую милость, а затем медсестра проводила меня до двери.
     По дороге в меблированные комнаты я обдумывал все сказанное доктором  и
впервые в жизни пожалел, что не располагаю хотя бы некоторой  суммой  денег.
Но была ли у меня хоть тень надежды раздобыть где-нибудь нужные пять  тысяч?
Если бы я с помощью чуда достал их и  заплатил  за  лечение  Риммы,  она,  а
вместе с ней и я вскоре оказались бы на вершине славы.
     Размышляя, я медленно шел  по  улице,  пока  не  поравнялся  с  большим
магазином патефонов и  радиоприемников.  Я  остановился  у  витрины  и  стал
рассматривать яркие конверты с долгоиграющими пластинками, представляя,  как
выглядела бы Римма на одном из  них.  В  глаза  мне  бросилось  висевшее  за
стеклом объявление: "Запишите свой голос на ленту! Трехминутная запись  -  2
доллара 50 центов. Носите свой голос в кармане, чтобы удивлять друзей!"
     У меня тут же возникла идея.
     Если  записать  голос  Риммы  на  пленку,  можно  будет  не   опасаться
повторения  того,  что  случилось  в  "Голубой  розе".  Мне  останется  лишь
прокручивать ленту, и, может, кто-нибудь все  же  заинтересуется  и  одолжит
мне деньги для лечения Риммы.
     Я поспешно направился в пансион.
     Римму я застал  уже  одетой.  Она  сидела  у  окна  и  курила.  Девушка
повернулась ко мне и ожидающе взглянула на меня.
     - Доктор Клинци утверждает, что он может излечить  тебя,  -  сказал  я,
усаживаясь на кровать. - Но нужны деньги. Пять тысяч.
     Римма сморщила нос, пожала плечами и снова уставилась в окно.
     - Ничего невозможного нет, - продолжал я. - У меня появилась  идея.  Мы
запишем твой голос на ленту.  Не  исключено,  что  кто-нибудь  из  тех,  кто
выпускает пластинки, послушав твой голос, даст денег. Пошли.
     - Ты совсем сошел с ума. Никто тебе таких денег не даст.
     - Предоставь это решать мне. Пошли.  Мы  исполним  "Некоторые  дни",  -
сказал я по пути в магазин. - Ты знаешь эту вещь?
     Римма ответила, что знает.
     - Петь надо как можно громче и быстрее.
     Продавец  магазина,  проведший  нас  в  студию  звукозаписи,   выглядел
неприветливым и скучающим. Он, несомненно, видел в  нас  чету  бездельников,
которые от нечего делать решили выбросить на  ветер  два  доллара  пятьдесят
центов и только зря отнимали у него время.
     - Мы вначале прорепетируем, -  заметил  я,  усаживаясь  за  пианино.  -
Громко и быстро.
     Продавец включил звукозаписывающий аппарат.
     - Никаких репетиций. У нас не полагается, - ответил продавец. - Я  буду
регулировать исполнение в процессе записи.
     - Нет, вначале мы прорепетируем. Вам, может быть, это и безразлично,  а
нам нет.
     Я заиграл мелодию в несколько более быстром темпе,  чем  обычно.  Римма
запела. Я  взглянул  на  продавца.  Голос  девушки,  видимо,  ошеломил  его:
раскрыв рот, он словно в оцепенении смотрел на нас.
     Никогда еще Римма не пела так хорошо. Это действительно было пение!
     После первого куплета я остановил девушку.
     - Боже милосердный! - приглушенным шепотом  воскликнул  продавец.  -  В
жизни не слышал ничего подобного!
     Римма молча скользнула по нему равнодушным взглядом.
     - Ну, а сейчас начнем записывать. Запись звука включена?
     - Давайте, - ответил продавец. - Включу, как только вы начнете.
     На этот раз Римма пела еще лучше, если это вообще было возможно.
     Когда  Римма  кончила,  продавец  предложил  прослушать  запись   через
стереофонический проигрыватель.
     Слушали мы сидя.
     При  правильной  регулировке  проигрывателя  и   применении   фильтров,
устраняющих  шипение   радиоламп,   голос   девушки   звучал   громче,   чем
естественный,  и  производил  потрясающее  впечатление.  Мне  не  доводилось
слушать ничего более поразительного.
     - Ну и ну! - воскликнул продавец, выключая аппарат. - Вот  это  да!  Эл
Ширли должен обязательно это прослушать. Он с ума сойдет.
     - Эл Ширли? Кто это? - спросил я.
     - Ширли?  -  удивился  продавец.  -  Владелец  фирмы  по   производству
пластинок. "Калифорнийская компания звукозаписи". Он открыл Джой  Миллер.  В
прошлом году она напела пять  пластинок.  Знаете,  сколько  она  заработала?
Полмиллиона! И разрешите добавить, что она полное ничтожество  по  сравнению
с этой девочкой. Можете мне поверить. Я много лет торгую пластинками  и  еще
не слышал ничего похожего. Поговорите с Ширли. Он ухватится  за  нее  обеими
руками.
     Я поблагодарил продавца и хотел заплатить  ему  два  доллара  пятьдесят
центов, но он отмахнулся.
     - Оставьте! Я получил и хороший урок, и  удовольствие.  Переговорите  с
Ширли. Буду рад, если она его заинтересует. - Он пожал  мне  руку.  -  Желаю
удачи. Впрочем, ничего иного и быть не может.
     Возвращаясь с Риммой по набережной в меблированные  комнаты,  я  сильно
волновался. Если она и в самом деле пела лучше Джой  Миллер,  -  а  продавец
знал, что говорил,  -  значит,  она  сможет  зарабатывать  огромные  деньги.
Предположим, за первый же год полмиллиончика! Десять  процентов  этой  суммы
должны выглядеть совсем неплохо.
     Я  искоса  взглянул  на  Римму.  Засунув   руки   глубоко   в   карманы
комбинезона, она шла рядом со мной, безучастная ко всему на свете.
     - Сегодня же переговорю с Ширли, - сказал я. - Может,  он  одолжит  мне
пять тысяч на твое лечение. Слышала, что сказал этот деятель в магазине?  Ты
можешь высоко взлететь.
     - Я хочу есть, - мрачно заявила Римма. - Могу я что-нибудь поесть?
     - Ты слушаешь меня или не слушаешь? - Я остановился  и  резко  повернул
ее к себе. - Ты можешь заработать  своим  голосом  целое  состояние.  Только
сначала надо вылечиться.
     - Напрасно ты морочишь себе голову, - ответила Римма,  вырываясь.  -  Я
уже лечилась. Все бесполезно... Как же насчет еды?
     - Доктор Клинци вылечит тебя. А  Ширли,  прослушав  запись,  может,  не
откажется одолжить денег.
     - Может, может... Может, у меня вырастут крылья, и я  улечу.  Никто  не
одолжит нам столько денег.
     В тот же день, взяв у Расти  машину,  я  поехал  в  Голливуд.  Лента  с
записью лежала у меня в кармане,  и  я  опять  сильно  волновался.  Было  бы
неосторожно открывать Ширли, что Римма наркоманка. Он,  конечно,  и  слышать
ничего не  захочет,  когда  узнает  тайну  девушки.  Мне  предстояло  как-то
убедить его расстаться с пятью тысячами долларов, но как именно, я  себе  не
представлял. Все зависело от того,  какое  впечатление  произведет  на  него
запись.  Если  он  ухватится  за  нее,   тогда   я   смогу   заставить   его
раскошелиться.
     Фирма    Ширли     находилась     почти     рядом     с     киностудией
"Метро-Голдвин-Мейер".  Это  было  двухэтажное  здание,   расположенное   на
участке примерно в четверть гектара. Пройти на территорию фирмы  можно  было
только через проходную у ворот, где дежурили два свирепых на вид вахтера.
     Только здесь, убедившись, с каким солидным предприятием  мне  предстоит
иметь дело, я понял всю трудность своей задачи. Все тут было  поставлено  на
широкую ногу. У меня внезапно пропала всякая вера в собственные силы.
     Едва я вошел в проходную, как один из вахтеров направился  ко  мне.  Он
окинул меня критическим взглядом и, решив, что церемониться  нечего,  резким
тоном спросил, зачем я пожаловал. Я ответил, что  хотел  бы  переговорить  с
мистером Ширли. Нечто вроде растерянности промелькнуло в  глазах  охранника,
но в следующую секунду он рассердился.
     - Вас таких двадцать миллионов. Вы договаривались о приеме?
     - Нет.
     - В таком случае и не надейтесь.
     Наступил момент, когда не оставалось ничего иного, как идти ва-банк.
     - Да? Ну и чудесно. При первой же встрече с ним я обязательно  упомяну,
какая у него образцовая охрана. Он как-то приглашал меня заглянуть,  если  я
окажусь рядом, но коль скоро вы этого  не  хотите,  то  разбирайтесь  с  ним
сами.
     Охранник смутился.
     - Он в самом деле вас приглашал?
     - А почему бы и нет? Они с моим отцом учились вместе в университете.
     Агрессивное выражение совсем исчезло с лица охранника.
     - Как вы назвали себя?
     - Джефф Гордон.
     - Подождите минуточку.
     Он скрылся в помещении,  позвонил  куда-то  по  телефону,  потом  снова
вышел и жестом пригласил меня пройти.
     - Обратитесь к мисс Уиссин.
     Это уже был шаг вперед.
     С пересохшим ртом  и  отчаянно  бьющимся  сердцем  я  миновал  аллею  и
оказался  во  внушительном  вестибюле.  В  сопровождении  мальчика  в  форме
небесно-голубого цвета с пуговицами, сверкающими, как бриллианты,  я  прошел
по коридору, в который с  обеих  сторон  выходили  отполированные  двери  из
красного дерева, и остановился перед  одной  из  них,  с  медной  табличкой,
гласившей: "Мистер Гарри Найт и мисс Генриетта Уиссин".
     Мальчик открыл дверь и знаком предложил мне войти.
     Я оказался в большой с темно-серыми стенами комнате; в  мягких  креслах
сидели какие-то люди  -  человек  пятнадцать.  При  виде  их  мне  почему-то
вспомнилось выражение: стадо заблудших овец.
     Впрочем, я не успел как следует рассмотреть присутствующих, потому  что
обнаружил,  что  меня  внимательно  разглядывают  чьи-то   изумрудно-зеленые
глаза, твердые, словно стекло, и такие же  равнодушные.  Глаза  принадлежали
рыжеволосой девушке  лет  двадцати  четырех,  с  красивой  фигурой  и  очень
холодным выражением лица.
     - Я вас слушаю.
     - К мистеру Ширли, пожалуйста.
     Девица пригладила волосы и  вновь  взглянула  на  меня  так,  словно  я
только что сбежал из зверинца.
     - Мистер Ширли не принимает посетителей, а мистер Найт сейчас занят.  -
Ленивым взмахом руки она показала на стадо заблудших.  -  Если  вы  сообщите
мне вашу фамилию и причины вашего посещения,  я,  возможно,  смогу  записать
вас на прием в конце недели.
     Я понимал, что ложь, на которую клюнул вахтер, на нее  не  подействует.
Эта особа была хитра и обучена никому  и  ничему  не  верить.  Если  мне  не
удастся обмануть ее, то моя песенка спета.
     - В конце недели? - небрежно бросил я. - Слишком поздно. Если  Найт  не
примет меня сейчас же, ему не избежать убытков, а  это  вряд  ли  понравится
мистеру Ширли.
     Слабовато, но ничего сильнее я придумать не мог.
     По крайней мере, все в комнате стали прислушиваться,  подавшись  вперед
и вытянув шеи, как собаки, учуявшие добычу.
     Но если мои слова и произвели на них впечатление, то  мисс  Уиссин  они
оставили совершенно равнодушной, она лишь небрежно и скучающе улыбнулась.
     - Возможно,  вы  не  откажетесь  написать   нам?   Если   мистер   Найт
заинтересуется, он даст вам знать.
     Позади девушки открылась дверь, и из нее выглянул лысеющий толстяк  лет
сорока  в  желтовато-коричневом  костюме  в  полоску.  Он   окинул   комнату
враждебным взглядом.
     - Следующий!  -  Именно  таким  тоном  медицинская  сестра  в  кабинете
зубного врача вызывает очередного страдальца.
     В то же мгновение я оказался рядом с ним. Уголком глаза я заметил,  что
высокий юноша с бакенбардами, как у Элвиса Пресли,  судорожно  сжав  гитару,
извлек ее из кресла. Но он опоздал.
     Наступая на толстяка, широко и обаятельно улыбаясь, я  оттеснил  его  в
кабинет.
     - Здравствуйте, дорогой мистер Найт, - сказал я. - У  меня  есть  нечто
такое, что доставит вам истинное наслаждение. Не сомневаюсь,  что  вы  сразу
же захотите обрадовать и мистера Ширли.
     К этому времени я уже оказался в кабинете и ногой захлопнул дверь.
     На письменном столе Найта стоял магнитофон. Обойдя вокруг  толстяка,  я
вставил ленту в аппарат и приготовился его включить.
     - Сейчас вы будете себя  благодарить  за  проявленное  благоразумие,  -
тараторил  я.  -  Конечно,  на  таком  аппарате  вы  не   получите   полного
представления, но вы подпрыгнете до потолка, если воспроизведете  запись  на
стереофоническом проигрывателе.
     Найт, с лица которого не сходило выражение  крайнего  изумления,  молча
наблюдал за мной.
     Я включил магнитофон, и из динамика полился голос Риммы.
     Не спуская глаз  с  Найта,  я  заметил,  как  после  первых  же  тактов
напряглось его лицо.
     Он прослушал всю запись и только тогда сказал:
     - Кто это?
     - Моя клиентка. Вы согласны, чтобы ее послушал мистер Ширли?
     Найт осмотрел меня с головы до ног.
     - А вы кто?
     - Моя фамилия Джефф Гордон. Я тороплюсь. Или мистер Ширли,  или  "Радио
корпорейшн оф Америка".  Выбирайте.  Я  пришел  к  вам  потому,  что  "Радио
корпорейшн" дальше от меня.
     Однако этот стреляный воробей не попался на удочку.  Он  ухмыльнулся  и
уселся за письменный стол.
     - Не надо горячиться, мистер Гордон. Я же  не  сказал,  что  она  плохо
поет. Нет, она поет хорошо, но я  слышал  певиц  и  получше.  Возможно,  она
заинтересует нас. Приводите ее в конце недели, послушаем.
     - Это невозможно. Кроме того, я уже заключил с ней договор.
     - Дело ваше. Приводите ее, когда найдете нужным.
     - Советую заключить с ней договор сейчас же. Если  не  хотите,  то  мне
придется обратиться в "Радио корпорейшн".
     - Я не сказал, что не хотим, однако нам надо послушать ее.
     - Извините, но  ничего  не  выйдет.  -  Я  пытался  разговаривать,  как
опытный, прожженный делец, но понимал, что это получается у меня из рук  вон
плохо. - Дело в том, что она не  вполне  хорошо  себя  чувствует,  ей  нужно
войти в форму. Если она вас не интересует, то скажите, и я уйду.
     В дальнем углу комнаты распахнулась дверь, и  из  нее  не  спеша  вышел
маленький седой человек.
     Найт торопливо встал.
     - Я сию минуту, мистер Ширли...
     Сам мистер Ширли!.. Я воспринял его появление,  как  сигнал.  Решив  не
упускать предоставившейся возможности,  я  моментально  включил  магнитофон,
несколько усилив громкость звучания.
     Голос Риммы наполнил комнату.
     Найт бросился к аппарату, но Ширли жестом  остановил  его.  Он  слушал,
склонив голову набок, время от  времени  переводя  взгляд  маленьких  черных
глаз с меня на Найта и с Найта на аппарат.
     - Замечательно! - воскликнул он, как  только  кончилась  лента.  -  Кто
она?
     - А никто. Ее имя ничего вам не скажет. Мне нужен ваш контракт с ней.
     - Вы его получите. Пусть она придет завтра утром.
     Он направился было к выходу, но я бросился к нему.
     - Мистер Ширли...
     Он остановился и взглянул на меня через плечо.
     - Девушка не вполне здорова,  -  заговорил  я,  изо  всех  сил  пытаясь
скрыть свое отчаяние. - На лечение нужны  пять  тысяч  долларов.  Потом  она
будет петь еще лучше, я уверяю  вас.  Она  может  произвести  самую  большую
сенсацию в нынешнем сезоне, но  ее  нужно  поставить  на  ноги.  Разве  даже
сейчас  ее  голос  не  заслуживает  того,  чтобы  рискнуть  пятью   тысячами
долларов?
     Ширли уставился на меня, и я заметил, каким равнодушным становится  его
взгляд.
     - А что с ней?
     - Ничего такого, что не мог бы вылечить хороший врач.
     - Вы сказали, что это обойдется в пять тысяч долларов?
     - Ей нужно пройти специальный курс лечения, - ответил я, чувствуя,  как
у меня по лицу струится пот.
     - У доктора Клинци?
     Не было смысла лгать человеку, которого все равно не обманешь.
     - Да.
     - В таком случае ваша клиентка меня не интересует. Она  могла  бы  меня
заинтересовать, если бы была здорова и готова начать  работу  немедленно.  Я
заключил бы с  вами  очень  выгодный  для  обеих  сторон  контракт.  Но  мне
совершенно безразличны люди, которые, прежде чем запеть, должны  лечиться  у
доктора Клинци.
     Он вышел из кабинета и захлопнул за собой дверь.
     Я вынул пленку из магнитофона, положил  ее  в  коробочку  и  опустил  в
карман.
     - Вот так-то, - смущенно заметил Найт. - Плохи  ваши  дела.  Старик  до
смерти боится наркоманок. У него дочь наркоманка.
     - Но он заинтересуется, если моя клиентка вылечится?
     - Безусловно. Но он  обязательно  захочет  получить  доказательства.  -
Найт распахнул дверь и вежливо выпроводил меня.







     Когда я наконец попал домой, Риммы в ее комнате не оказалось.  Я  пошел
к себе и бросился на кровать.  И  надо  заметить,  что  такого  подавленного
состояния я  не  испытывал  уже  много  лет.  После  студии  "Калифорнийской
компании звукозаписи" я побывал  в  тот  же  день  в  "Радио  корпорейшн  оф
Америка". Служащие фирмы пришли  в  восторг  от  голоса  Риммы,  но  едва  я
заговорил о задатке в пять тысяч долларов,  меня  молниеносно  выставили  за
дверь.
     Отсутствие Риммы усиливало мое и без  того  отвратительное  настроение.
Она знала, что я пошел на встречу с  мистером  Ширли,  и  тем  не  менее  не
захотела дождаться и узнать, как  обстоят  дела.  На  основании  длительного
опыта она знала, что все мои попытки пристроить ее кончаются ничем. Вот  что
особенно меня угнетало.
     Передо мной встал вопрос: что делать дальше? Ни работы, ни денег  -  их
едва-едва хватит, чтобы дотянуть до конца недели. Мне даже не  на  что  было
купить билет на  дорогу  домой.  А  возвращаться  приходилось,  как  это  ни
претило мне. Предстояло еще выклянчить  у  Расти  денег  на  железнодорожный
билет, а потом уговорить отца вернуть долг.
     От разочарования и подавленности мне хотелось биться головой о стенку.
     Пять тысяч долларов!
     Я надеялся, что Римма произвела бы сенсацию, если  бы  мне  удалось  ее
вылечить.  За  год  она  заработала  бы,  наверно,  полмиллиона.  Моя   доля
составила бы тысяч пятьдесят. Это  куда  лучше,  чем  возвращаться  домой  и
признаваться отцу в крахе всех своих надежд.
     Погруженный  в  эти  размышления,  я  провалялся  в  кровати  до  самой
темноты, а когда совсем  уже  решил  подняться  и  отправиться  к  Расти  за
деньгами, услышал на лестнице шаги Риммы.
     Я стал ждать.
     Вскоре она не спеша вошла в мою комнату, остановилась в  ногах  кровати
и уставилась на меня.
     - Хэлло, - сказала она.
     Я промолчал.
     - Поесть бы. Как насчет денег?
     - Тебя не интересует, что мне сказал Ширли?
     Римма зевнула и потерла глаза.
     - Ширли?
     - Да. Хозяин "Калифорнийской  компании  звукозаписи".  Сегодня  днем  я
разговаривал с ним о тебе.
     Римма равнодушно пожала плечами.
     - Ничего я не хочу  знать,  все  они  говорят  одно  и  то  же.  Пойдем
куда-нибудь поедим.
     - А он сказал, что если ты вылечишься, то заработаешь целое состояние.
     - Ну и что? А деньги на лечение у тебя есть?
     Я встал, подошел к висевшему на столе  зеркалу  и  стал  причесываться,
опасаясь, что ударю Римму, если не займу чем-нибудь руки.
     - Денег у меня нет, и в кафе  мы  не  пойдем.  Убирайся!  Мне  противно
смотреть на тебя.
     Римма  присела  на  краешек  кровати,  запустила  руку  под  блузку   и
почесалась.
     - А у меня есть деньги! Сегодня  я  угощаю  тебя  ужином.  Я  не  такая
жадная, как ты. Мы закажем телятину со спагетти.
     Я повернулся и посмотрел на нее.
     - У тебя есть деньги? Откуда?
     - Получила в киностудии "Пасифик". Мне позвонили оттуда сразу же  после
твоего ухода. Я три часа работала статисткой на массовых съемках.
     - Спорю, что лжешь! Тебя отблагодарил в  темном  переулке  какой-нибудь
старик.
     Римма хихикнула.
     - Нет, я участвовала в массовых съемках. Могу сообщить еще  кое-что.  Я
знаю,  где  мы  можем  достать  пять  тысяч  долларов,  о  которых  ты   так
беспокоишься.
     Я отложил расческу и снова взглянул на Римму.
     - О чем ты говоришь, черт возьми?!
     Римма принялась рассматривать свои руки. Они были  грязные,  с  трауром
под ногтями.
     - Всего только о пяти тысячах на лечение.
     - Ну и что?
     - Я знаю, где их можно достать.
     Я глубоко перевел дыхание.
     - Бывают минуты, когда мне хочется поколотить тебя, - сказал я. - И  ты
доведешь меня до этого.
     Римма снова хихикнула.
     - И все же я знаю, где достать деньги.
     - Превосходно. Где же?
     - Ларри Ловенштейн мне сказал.
     Я засунул руки глубоко в карманы брюк.
     - Перестань говорить загадками. Кто этот Ларри Ловенштейн?
     - Мой приятель. - Римма откинулась на кровати и оперлась на локти.  Вид
у нее был ничуть не соблазнительней, чем у  тарелки  остывшего  супа.  -  Он
работает в отделе кадров киностудии и  сообщил  мне,  что  в  кассе  у  него
иногда хранится по десяти и даже  больше  тысяч  долларов  для  расплаты  со
статистами. Замок в кассе - сущий пустяк.
     Я закурил, чувствуя, как у меня затряслись руки.
     - Какое мне дело до того, сколько денег в кассе киностудии?
     - Я думала, мы тихонько проберемся туда и хапнем денежки.
     - Нечего сказать, блестящая идея! А ты подумала, как отнесется к  этому
киностудия? Может, тебе приходилось слышать, что бывает за "хапнем"?
     Римма по обыкновению наморщила нос и передернула плечами.
     - Просто у меня мелькнула такая мысль. Но если тебя не  устраивает,  то
давай забудем.
     - Спасибо за добрый совет. Я так и сделаю.
     - Пожалуйста. Поступай, как знаешь. Я-то думала, что  ты  очень  хочешь
достать деньги!
     - Очень. Только не таким путем.
     Римма встала.
     - Пойдем куда-нибудь поедим.
     - Отправляйся одна. Мне нужно кое-что сделать.
     Римма медленно подошла к двери.
     - А то пойдем?  Я  не  скупая,  угощу.  Или,  может,  тебе  гордыня  не
позволяет поесть за мой счет?
     - Моя гордыня тут ни при чем. У меня есть более важное дело,  мне  надо
переговорить с Расти и одолжить у него денег на билет домой. Я уезжаю.
     На лице Риммы промелькнуло удивление.
     - Это почему же?
     - Потому что я без работы.  Питаться  воздухом  я  еще  не  научился  и
поэтому возвращаюсь домой.
     - Ты можешь получить работу в киностудии "Пасифик". Завтра там  большие
массовые съемки, им нужны статисты.
     - Да? Как же это сделать?
     - Я тебе помогу. Завтра отправимся туда вместе. Тебе  дадут  работу.  А
сейчас пойдем поедим. Я просто умираю от голода.
     Я согласился, потому что был голоден и потому, что у  меня  не  хватало
сил продолжать спор.
     Мы  пришли  в  маленький  итальянский  ресторан  и  заказали  спагетти,
оказавшиеся  очень  вкусными,  и  телятину  в  масле,   нарезанную   тонкими
ломтиками.
     - Ширли действительно сказал, что я  умею  петь?  -  спросила  Римма  в
середине обеда.
     - Сказал. По его словам, он заключит с тобой контракт,  как  только  ты
вылечишься.
     Она отставила тарелку и закурила.
     - Взять деньги в киностудии - проще простого.
     - Ни ради тебя, ни ради кого другого я на это не пойду.
     - Я думала, что ты в самом деле хочешь помочь мне вылечиться.
     - Довольно! Мне  осточертело  говорить  о  твоем  лечении,  и  сама  ты
осточертела.
     Кто-то опустил монету в радиолу-автомат. Джой Миллер запела  "Некоторые
дни". Мы оба внимательно слушали. Миллер пела слишком громко,  в  ее  голосе
слышался какой-то металлический оттенок, к тому  же  она  часто  фальшивила.
Пленка со звукозаписью, лежавшая у  меня  в  кармане,  не  шла  ни  в  какое
сравнение с этой пластинкой.
     - Полмиллиона в год! - задумчиво проговорила Римма. - А ведь  певица-то
она совсем неважная, правда?
     - Правда-то правда, и все же гораздо лучше тебя, хотя  бы  уже  потому,
что ей не нужно лечиться. Пошли. Я хочу спать.
     Мы  возвратились  в  пансион,  и  Римма  остановилась  на  пороге  моей
комнаты.
     - Если хочешь, можешь ночевать у меня. Я в настроении.
     - Чего не могу сказать о себе, - ответил я  и  захлопнул  дверь  у  нее
перед носом.
     Я  лежал  в  темноте  и  думал  над  словами  Риммы:  "Взять  деньги  в
киностудии проще простого..." Надо забыть об этом, твердил я себе.  Да,  мне
приходится трудно, но я еще не настолько пал. И все же мысль  о  деньгах  не
выходила у  меня  из  головы.  Если  бы  только  мне  удалось  помочь  Римме
вылечиться...
     Размышляя так, я незаметно уснул.
     На следующий  день,  около  восьми  утра,  мы  на  автобусе  поехали  в
Голливуд. Через главные ворота  киностудии  "Пасифик"  двигался  непрерывный
поток людей, и мы замешались в толпе.
     - Время у нас еще есть, - сказала Римма. - Съемка  начнется  не  раньше
десяти. Пойдем, я попрошу Ларри устроить тебя на работу.
     Я последовал за ней.
     В стороне от главного здания находилось  несколько  низких  одноэтажных
домиков. Около одного из них  стоял  высокий  худой  человек  в  вельветовых
брюках и в голубой рубашке.
     Я возненавидел  его  с  первого  взгляда.  Плохо  выбритый,  с  бледным
одутловатым лицом и близко посаженными,  бегающими  глазками,  он  напоминал
сутенера, ищущего заработка.
     Человек глумливо бросил Римме:
     - Хэлло, милашка! Пришла поработать? - Он посмотрел на меня.  -  А  это
что за фрукт?
     - Мой приятель. Ларри, ты не сможешь его пристроить статистом?
     - А почему бы и нет? Чем вас больше, тем веселее. Как зовут?
     - Джефф Гордон, - ответила Римма за меня.
     - Хорошо, я его беру. - Ларри обратился ко мне: - Отправляйся в  студию
номер три, дружище. Прямо по аллее, затем второй поворот направо.
     - Иди пока один, - сказала Римма. - Мне нужно переговорить с Ларри.
     Ловенштейн подмигнул мне:
     - Все они хотят переговорить минуточку со мной!
     Я  пошел  по  аллее,  но  на  полпути  оглянулся.  Римма  и  Ловенштейн
направлялись в контору. Он обнял ее за плечи и, склонившись над ней,  что-то
говорил. Я остановился.
     Через несколько минут Римма вышла из конторы и присоединилась ко мне.
     - Я  взглянула  на  двери.  Ничего  хитрого.  Замок  ящика  стола,  где
хранятся деньги, посложнее, но я сумею его открыть, если хватит времени.
     Я промолчал.
     - Мы успеем все обделать за сегодняшнюю ночь,  -  продолжала  Римма.  -
Здесь ведь легко "заблудиться". Кстати,  я  знаю  тут  местечко,  где  можно
пересидеть до утра. Видишь, все очень просто.
     Мои колебания были недолгими.  Я  говорил  себе,  что,  если  не  пойду
сейчас  на  риск,  мне  придется  вернуться  домой  и  вести  жалкую   жизнь
неудачника. Если же я вылечу девушку, то мы оба будем обеспечены.
     В ту минуту я думал только о  том,  какие  возможности  откроют  передо
мной десять процентов с полмиллиона долларов.
     - Хорошо, - сказал я. - Если ты решилась, я с тобой.




     Мы лежали бок о бок в темноте под большой сценой в  студии  номер  три.
Уже несколько часов мы провели в этом положении, прислушиваясь к топоту  ног
над нами, крикам рабочих, готовивших декорации  к  завтрашней  съемке,  и  к
брани чем-то недовольного режиссера.
     С утра и до темноты я и  Римма  работали  под  жаркими  лучами  юпитера
вместе с другими статистами - толпой никому не нужных людей, цеплявшихся  за
Голливуд в надежде, что когда-нибудь кто-нибудь их заметит и они  засверкают
в созвездии других кинозвезд. Пока же они трудились в поте  лица  своего,  и
мы, ненавидя их, делали то же самое.
     Одну сцену мы повторяли бессчетное количество раз  с  одиннадцати  утра
до семи вечера, и,  должен  признаться,  такого  трудного  дня  у  меня  еще
никогда не было.
     В конце концов режиссер объявил перерыв.
     - Ну, хорошо, ребята! - крикнул  он  в  микрофон.  -  Приходите  завтра
ровно в девять в той же одежде, что и сегодня.
     Римма взяла меня за руку.
     - Держись ко мне поближе и пошевеливайся, когда я дам тебе знать.
     Мы тащились в самом конце вереницы усталых, покрытых  потом  статистов.
У меня колотилось сердце, но я не позволял себе задумываться  над  тем,  что
мне предстояло сделать.
     - Сюда! - шепнула Римма и подтолкнула меня.
     Мы незаметно свернули в  аллею,  ведущую  к  боковому  входу  в  третью
студию, и без всяких осложнений пробрались под сцену.  Первые  три  часа  мы
лежали тихо, как мыши, опасаясь, что кто-нибудь нас обнаружит,  но  часам  к
десяти рабочие разошлись, и мы остались одни.
     Нам очень хотелось курить, и мы  достали  по  сигарете.  Слабый  огонек
спички отразился в глазах Риммы, и она, взглянув на меня, сморщила нос.
     - Все обойдется как нельзя лучше. Через полчаса мы сможем приступить.
     Именно в эту минуту я почувствовал страх.
     Должно быть, я совсем сошел с ума, позволив впутать себя в это  грязное
дело. Если нас поймают...
     - Какие у тебя отношения с Ловенштейном? - спросил я.
     Римма зашевелилась, и мне показалось, что я задел ее за живое.
     - Никаких.
     - Так я и поверил! Где ты  могла  познакомиться  с  этой  скотиной?  Он
точная копия твоего дружка Уилбора.
     - Тебе с твоим изуродованным лицом лучше бы  помалкивать.  Кого  ты  из
себя корчишь?
     Я изо всех сил ущипнул ее за ногу.
     - Не смей говорить обо мне!
     - А ты не смей обзывать моих друзей.
     Тут я понял, кто такой Ловенштейн.
     - Теперь я знаю: он снабжает тебя наркотиком.
     - Ну, если и снабжает? Должна же я его где-то добывать?
     - Кажется, я совсем выжил из ума. И зачем только связался я с тобой!
     - Ты ненавидишь меня?
     - Ненависть тут ни при чем.
     - Да, ты не первый, кто не захотел лечь со мной в постель,  -  обиженно
ответила она.
     - Девушки и женщины меня сейчас не интересуют.
     - Ты в таком же отчаянном положении, как и  я,  только  не  даешь  себе
отчета.
     - Да замолчи же ты наконец, - чуть не крикнул  я,  окончательно  выходя
из себя.
     - Теперь и я кое-что тебе скажу, - как ни в чем  не  бывало  продолжала
Римма. - Я тоже ненавижу тебя. Понимаю, ты  человек  хороший  и  хочешь  мне
добра, и все равно ненавижу. Никогда не забуду, как ты  грозился  обратиться
в полицию. Берегись, Джефф! Я с тобой расплачусь за все, если даже мы  будем
работать вместе.
     - Если ты только выкинешь какой-нибудь  номер,  -  сердито  ответил  я,
поворачивая голову в ее сторону, - я тебя вздую. Да, да! Тебе нужна  хорошая
взбучка.
     Римма хихикнула.
     - Сколько времени? - спросила она.
     Я посмотрел на светящиеся стрелки часов.
     - Половина одиннадцатого.
     - Пора.
     У меня снова екнуло сердце.
     - А охранники тут есть?
     - Охранники? Зачем они тут?
     Римма поползла вперед, и я последовал за ней.  Через  несколько  секунд
мы оказались около выхода из студии и прислушались.
     Вокруг царила мертвая тишина.
     - Я пойду первая, - шепнула Римма. - Держись поближе.
     Мы выбрались в темноту душной ночи. Светили  звезды,  но  луна  еще  не
взошла. Я заметил, что Римма остановилась и  стала  вглядываться  в  том  же
направлении, что и я.
     - Трусишь? - спросила она, приближаясь ко мне.  Чувство  отвращения  от
ее  близости  охватило  меня,  но  отступить  я  не  мог,  за  моей   спиной
возвышалась стена студии. - А я ни капельки. Меня не пугает такая работа.  А
вот ты трусишь.
     - Ну, хорошо, трушу, - ответил я, отталкивая ее. - Теперь ты довольна?
     - А бояться нечего. Никто не может причинить  человеку  столько  вреда,
сколько он причиняет себе сам.
     - Да ты совсем спятила! Это еще что за разговор?
     - Пошли за монетой. Мигом все обделаем.
     Римма нырнула в темноту, и я последовал за ней.
     Мы остановились у  двери  отдела  кадров,  и  я  услышал,  как  девушка
расстегнула застежку-"молнию" у сумочки,  которую  весь  день  носила  через
плечо.
     Стоя почти вплотную к Римме, я чувствовал, как кровь стучит  у  меня  в
висках и как меня все больше и больше охватывает ужас. Затем я услышал,  как
она стала открывать замок. Видимо, Римма  и  в  самом  деле  была  настоящим
специалистом, потому что замок сразу щелкнул и открылся.
     В контору мы вошли вместе и некоторое время стояли у двери, привыкая  к
темноте. Минуту спустя при слабом свете звезд, проникавшем через  незакрытое
шторами окно, мы различили у противоположной стены комнаты контуры стола.
     Римма подошла к нему и опустилась на колени.
     - Посторожи, - бросила она. - Я мигом.
     Меня начала бить дрожь.
     - Я передумал. Давай уйдем отсюда.
     - Перестань хныкать! - зашипела Римма. - Зато я не передумала.
     В комнате на мгновение посветлело. Римма включила фонарик  и  направила
луч света на замок. Потом она  уселась  на  пол  и  начала  что-то  тихонько
напевать.
     Я ждал, прислушиваясь к звуку собственного сердца и к легкому  скрежету
металла о металл.
     - Сложная штучка, - проговорила наконец Римма. - Но ничего, справлюсь.
     Однако  она  проявила  излишнюю  самоуверенность.  Минута  тянулась  за
минутой, а она все еще возилась с  замком,  и  металлический  скрежет  начал
действовать мне на нервы.
     - Ну что, не ладится? - спросил я, подходя к ней. - Давай лучше уйдем.
     - Замолчи!
     Я снова повернулся к окну, и сердце у меня упало.
     В свете звезд я увидел очертания головы и плеч человека, смотревшего  в
окно.
     Не знаю, разглядел ли он меня,  -  в  конторе  было  темно,  -  но  мне
казалось, что человек смотрит прямо мне в  глаза.  Я  заметил,  что  у  него
широкие плечи, и что он носит плоскую фуражку с козырьком,  -  при  виде  ее
мне стало совсем страшно.
     - Там кто-то есть! - прошептал я.
     - Я открыла замок! - воскликнула Римма.
     - Ты слышишь? Кто-то смотрит в окно.
     - Прячься! Чего же ты стоишь?
     Я беспомощно огляделся по сторонам  и  бросился  было  в  дальний  угол
комнаты, но дверь распахнулась и кто-то включил свет. Холодный и  яркий,  он
подействовал на меня, как удар по голове.
     - Одно движение, и я стреляю!
     Этот  суровый,  решительный,  спокойный  голос  принадлежал  охраннику.
Высокий и широкоплечий, он стоял на пороге и целился в меня из револьвера.
     - Что ты здесь делаешь?
     Я медленно поднял трясущиеся руки, испытывая  отвратительное  ощущение,
что он вот-вот выстрелит.
     - Я...
     - Не опускать руки!
     Охранник пока не замечал скорчившуюся за столом Римму. Я  хотел  теперь
только одного: выбраться из конторы прежде, чем он обнаружит ее.
     Не знаю, как, но мне удалось немного овладеть собой.
     - Я заблудился и хотел переночевать здесь.
     - Да ну?  В  таком  случае  тебе  придется  переночевать  в  еще  более
безопасном месте. Не  опускай  руки  и  медленно  подойди  сюда...  Стой!  -
крикнул он, едва  я  сделал  первый  шаг.  Он  пристально  смотрел  на  ящик
письменного стола. - Ты что, пытался сломать замок?
     - Нет... говорю же вам...
     - Встань лицом к стене. Живо.
     Я повернулся.
     Наступило молчание, показавшееся мне  бесконечным.  Некоторое  время  я
слышал только удары своего сердца, потом раздался оглушительный выстрел.  Он
прозвучал, как удар грома, и заставил меня  съежиться.  В  первую  минуту  я
подумал, что охранник обнаружил Римму и застрелил ее, и осторожно  посмотрел
через плечо.
     Он стоял, согнувшись, у стола. Щегольская фуражка свалилась  с  головы.
Руками  в  перчатках  с  широкими  раструбами  он  держался  за  живот.  Его
револьвер валялся  на  полу.  Перчатки  постепенно  окрашивались  кровью.  В
следующее мгновение прогремел еще один выстрел. Судя  по  вспышке,  стреляли
из-за стола.
     Охранник глухо застонал, стал медленно клониться и упал.
     Я все так же неподвижно стоял у стены с поднятыми руками и  не  спускал
глаз с охранника, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.
     Из-за стола поднялась Римма.  В  руке  у  нее  был  револьвер.  Девушка
взглянула на охранника, и ничто не изменилось в ее лице.
     - Денег я не нашла, - сердито бросила она. - Ящик пустой.
     До меня вряд ли дошел смысл ее слов. Я  смотрел  на  тоненькую  струйку
крови, змеившуюся по начищенному до блеска паркету.
     - Бежим!
     Нотка  тревоги,  прозвучавшая  в   голосе   Риммы,   вернула   меня   к
действительности.
     - Ты же убила его!
     - Да, иначе он убил  бы  меня.  -  Римма  остановила  на  мне  холодный
взгляд. - Пошевеливайся, болван. Выстрелы могли услышать.
     Она направилась к двери, но я схватил ее за руку и  рывком  повернул  к
себе.
     - Откуда у тебя револьвер?
     Римма вырвалась.
     - Говорят тебе, пойдем! Сюда вот-вот придут.
     Ее ничего не выражающий взгляд пугал меня.
     Где-то вдалеке завыла сирена, и я похолодел от этого звука.
     - Пошли!
     Мы выбежали в темноту.
     Во всех зданиях студии зажигали огни, слышались возбужденные голоса.
     Римма схватила меня за руку, толкнула в темную  аллею,  и  мы  побежали
под завывание сирены.
     - Сюда!
     Она втащила меня в неосвещенный проем двери  и,  на  мгновение  включив
фонарик, увлекла за огромный деревянный ящик.
     Мы услышали, как кто-то тяжело пробежал мимо. Затем  послышались  крики
людей и пронзительный свист.
     - Идем!
     Если бы не Римма, мне бы никогда не выбраться с территории  киностудии.
Ни на одну секунду она не теряла  самообладания  и  вела  меня  по  каким-то
темным аллеям с такой  уверенностью,  словно  знала,  где  нас  подстерегает
опасность, а где опасности нет.
     По мере того, как  мы  пробегали  мимо  бесчисленных  зданий  студии  и
огромных съемочных павильонов, свистки  и  крики  становились  все  глуше  и
глуше, и мы, наконец, остановились, задыхаясь, в тени здания.
     По-прежнему выла сирена, но другие звуки сюда уже не доносились.
     - Нам нужно выбраться до появления фараонов, - шепнула Римма.
     - Ты убила его!
     - Помолчи-ка лучше... В конце этой аллеи  мы  можем  перебраться  через
стену.
     Я последовал за девушкой, и вскоре  мы  подбежали  к  стене  высотой  в
десять футов. Здесь мы остановились и взглянули наверх.
     - Ну-ка, помоги мне!
     Обеими руками я взял ее за ногу и поднял на  стену.  Римма  уселась  на
гребне стены, перегнулась и некоторое время всматривалась в темноту.
     - Все в порядке. Ты сможешь забраться сам?
     Я  разбежался,  ухватился  в  прыжке  за  гребень   стены   и   кое-как
вскарабкался на нее. В следующую минуту мы спрыгнули уже  вниз  и  оказались
на немощеной дороге, шедшей вдоль территории студии.
     Отсюда мы  бегом  направились  к  шоссе,  по  обочине  которого  стояло
несколько  машин,  принадлежавших  посетителям   расположенного   поблизости
ночного клуба.
     - Минут через пять подойдет автобус, - сказала Римма.
     Издалека донеслось завывание полицейской сирены.
     Римма потянула меня к стоявшему на шоссе "форду".
     - Живо!
     Мы проскользнули в машину. Едва Римма захлопнула дверцу, как  мимо  нас
промчались два полицейских автомобиля; они  направлялись  к  главному  входу
киностудии.
     - Подождем  здесь,  -  шепнула  Римма.  -  Сейчас  должны  пройти   еще
несколько машин с полицейскими. Нельзя, чтобы нас заметили.
     Это было резонно, и все же мне хотелось сломя голову бежать отсюда.
     - Каков тип, этот Ларри! - негодующе продолжала Римма. - Я должна  была
знать, что он  обязательно  все  перепутает.  Видимо,  перед  концом  работы
деньги сдаются в банк или закрываются в сейф.
     - Да, но ты понимаешь, что убила человека?! Нас теперь  могут  посадить
на электрический стул. Ты сумасшедшая! И зачем я спутался с тобой!
     - Но я же действовала  в  порядке  самозащиты!  -  возмущенно  ответила
Римма. - У меня не было иного выхода.
     - При чем тут самозащита? Ты застрелила  его  совершенно  хладнокровно.
Выстрелила в него дважды.
     - Я оказалась бы круглой идиоткой, если бы позволила  застрелить  себя.
Он держал в руке револьвер. Это была самозащита.
     - Это было самое настоящее убийство!
     - Заткнись!
     - Мы расстаемся. Видеть тебя больше не могу!
     - Жалкий  трус!  Деньги  тебе  нужны  так  же,  как  и  мне.  Ты  хотел
заработать на мне. А сейчас, как только положение немножко осложнилось...
     - По-твоему, убийство - это "небольшое" осложнение?
     - Хватит. Перестань.
     Я сидел неподвижно, крепко  вцепившись  в  рулевое  колесо,  до  смерти
перепуганный, и твердил себе, что, если мне удастся  благополучно  выбраться
отсюда, я уеду домой, начну учиться и  больше  никогда  в  жизни  не  сделаю
ничего дурного.
     Снова послышались  завывания  сирены.  Мимо  нас  промчалась  еще  одна
машина, набитая полицейскими в штатском, а вслед за  ней  -  карета  "Скорой
помощи".
     - Процессия закончилась, - усмехнулась Римма. - Пошли.
     Я  выбрался  вслед  за  ней  из  машины,  и  мы  быстро  направились  к
остановке. Через две-три минуты подошел очередной автобус.
     Мы сели на заднее сиденье. Никто не  обращал  на  нас  внимания.  Римма
курила и смотрела в окно. Автобус  свернул  с  шоссе  на  набережную.  Римма
начала чихать.







     В ту ночь я спал  всего  часа  три  или  четыре.  Перед  моими  глазами
неотступно стоял убитый охранник и Римма с  дымящимся  револьвером  в  руке.
Часов в семь утра я проснулся окончательно и, уставившись в потолок,  снова,
в который раз, стал перебирать в памяти недавние  события.  Сказать,  что  я
чувствовал себя отвратительно, - значит, почти ничего не сказать.
     Я  валялся  в  кровати  и  обдумывал,  как  мне  поступить.   Следовало
немедленно убираться из города,  оставаться  здесь  дальше  было  опасно.  Я
решил повидать Расти, занять у него денег на билет и утром  же  уехать.  Мой
поезд уходил часов в одиннадцать.
     Внезапно дверь распахнулась, и в комнате появилась Римма. На  ней  была
все та же красная кофточка и плотно облегавший  фигуру  комбинезон.  Бледное
лицо, неестественно поблескивающие глаза. На наркотик, конечно,  она  деньги
раздобыла.
     Римма остановилась в ногах кровати и взглянула на меня.
     - Что тебе? - спросил я. - Убирайся!
     - Я иду в студию. А ты?
     - Ты с ума сошла! Ни за что.
     Римма сморщила нос и смерила меня презрительным взглядом.
     - А я не могу отказаться от работы в студии.  Если  не  приду  сегодня,
меня больше никогда не возьмут. Что же ты намерен делать?
     - Уезжаю. Между прочим, вчера ты  убила  человека.  Или  для  тебя  это
такой пустяк, что можно и не вспоминать о нем?
     Римма улыбнулась.
     - А говорят, это твоих рук дело.
     Меня словно подбросило на кровати.
     - Моих?! Ты думаешь, что говоришь?
     - Не волнуйся. Никто никого не убивал. Он жив.
     Я сбросил с себя простыню и сел.
     - Откуда ты знаешь?
     - Из газеты.
     - Где она?
     - Лежала на полу около одной из комнат.
     - Что же ты стоишь? Принеси.
     - Ее уже кто-то взял.
     Я готов был задушить ее.
     - И там говорится, что он жив?
     Римма со скучающим видом кивнула.
     Трясущейся рукой я взял сигарету и  закурил.  От  нахлынувшего  чувства
облегчения я чуть не задохнулся.
     - Откуда ты взяла, будто это я его убил?
     - Он сообщил полицейским твои приметы, и они ищут  человека  со  шрамом
на лице.
     - Не морочь мне голову. Стреляла в него ты!
     - Он меня не видел. Он видел тебя.
     - Он знает, что я в него не стрелял. Я стоял лицом к стене, когда ты  в
него выстрелила. Он должен это помнить.
     Римма равнодушно пожала плечами.
     - Я знаю только, что полиция разыскивает человека со  шрамом  на  лице.
Остерегайся.
     Мне с трудом удавалось сдерживать себя.
     - Достань газету! Слышишь? Сейчас же достань мне газету!
     - Не ори! Или ты хочешь, чтобы тебя слышали все, кому  не  лень?  Я  не
могу опаздывать в студию. А тебе лучше побыть здесь  и  не  показываться  на
улице.
     Я схватил ее за руку.
     - Где ты взяла револьвер?
     - Уилбор дал. Пусти! - Римма с силой вырвала руку. - Не будь  слюнтяем.
Мне доводилось попадать в переделки почище этой. Посидишь в  укрытии  денька
два, потом уедешь. А пока и не пытайся.
     - Как только полицейские  заподозрят  меня,  они  первым  делом  явятся
сюда.
     - Хватит хныкать! - презрение, звучавшее в ее голосе,  бесило  меня.  -
Ну и трус же ты! Говорю тебе: не распускай слюней, и все  будет  в  порядке.
До чего же ты мне надоел!
     Я схватил Римму за горло, прижал к стене  и  несколько  раз  ударил  по
лицу. Я понимал, что поступаю гадко, но не мог сдержаться. Потом я  выпустил
девушку и, тяжело дыша, отступил на шаг в сторону.
     - Да, я боюсь. Боюсь, потому что еще сохранил какую-то порядочность.  А
ты?  Ни  чести,  ни  совести.  Совершенно  развращенная  тварь.  Совершенно!
Слышишь? Убирайся!
     Римма стояла, прислонившись к двери. На  лице  у  нее  пламенели  следы
моих ударов, глаза горели ненавистью.
     - Я тебе никогда этого не забуду, подлец,  -  сказала  она.  -  У  меня
много причин помнить тебя. Наступит время, и я с тобой рассчитаюсь  за  все,
за все! Полицейский, надеюсь, умрет, и я еще порадуюсь, когда  тебя  посадят
на электрический стул.
     Я распахнул дверь комнаты:
     - Вон!
     Римма ушла, и я с силой захлопнул дверь.
     Некоторое время я стоял неподвижно, пытаясь успокоиться. Потом  подошел
к зеркалу и взглянул на свое  бледное,  искаженное  страхом  лицо.  Вот  он,
тоненький шрам по краю  челюсти...  Если  полицейский  сообщил  эту  примету
своим коллегам - моя песенка спета.
     Чувство панического страха все сильнее охватывало меня.  Теперь  я  уже
думал только о том, чтобы побыстрее выбраться отсюда, уехать  домой.  Вместе
с тем я понимал, что если полиция уже разыскивает меня, то  появляться  днем
в городе - чистое безумие. На лестнице послышались  тяжелые  шаги  Кэрри.  Я
открыл дверь.
     - Кэрри, сделай,  пожалуйста,  одолжение.  Я  сегодня  не  хочу  никуда
выходить. Ты не добудешь мне газету?
     Кэрри бросила на меня быстрый, удивленный взгляд.
     - У меня много работы, мистер Джефф. И я не могу разгуливать.
     - Это  очень  важно.  Возьми  у  кого-нибудь  на  несколько  минут,   -
продолжал  настаивать  я,  стараясь  говорить  как  можно  естественнее.   -
Пожалуйста, Кэрри, прошу тебя.
     - Попробую. Вы что, заболели?
     - Да вроде. Постарайся достать газету.
     Кэрри кивнула и ушла.
     Я снова лег  на  кровать,  закурил  и  стал  ждать.  Прошло  не  меньше
получаса, прежде чем  я  услышал,  как  Кэрри  поднимается  по  лестнице.  Я
соскочил с кровати и подбежал к лестнице.
     Кэрри сунула мне газету и подала чашку кофе.
     - Большое спасибо, Кэрри.
     - Мэм все читала и читала...
     - Хорошо, хорошо. Спасибо.
     Я захлопнул дверь, поставил кофе и стал нетерпеливо  пробегать  глазами
газету.
     В заметке на последней странице  сообщалось,  что  охранник  киностудии
"Пасифик" обнаружил в одном из зданий  грабителя,  и  тот  стрелял  в  него.
Сейчас пострадавший находится в государственной  больнице  в  Лос-Анджелесе.
Перед тем, как охранник потерял сознание,  он  сообщил  полицейским  приметы
грабителя.  Полиция  уже  разыскивает  человека  со  шрамом  на   лице.   Не
исключено, что охранник умрет.
     Это было все, но большего и не требовалось.
     У меня подкосились ноги, и я без сил присел на кровать.
     Спустя некоторое время я встал и оделся.  Скорее  всего,  мне  придется
бежать, и нужно было подготовиться. Сложив  вещи  в  чемодан,  я  пересчитал
деньги и обнаружил, что у меня всего лишь десять долларов пятьдесят центов.
     Потом я уселся у окна и стал наблюдать.
     Вскоре после полудня в дальнем  конце  улицы  остановилась  полицейская
машина, и из нее вышли четверо в штатском. У меня перехватило дыхание.
     На нашей улице находилось  четыре  пансиона.  Детективы  наметили  себе
каждый по пансиону и разошлись.  Наш  пансион  облюбовал  высокий  детина  в
сдвинутой на затылок шляпе с плоской тульей и загнутыми краями.  В  зубах  у
него торчал окурок потухшей сигареты.
     Я видел, как он поднялся на крыльцо, и слышал, как прозвенел звонок.
     Я отошел от окна, проскользнул на лестничную  площадку  и  посмотрел  в
холл, куда тремя пролетами спускалась лестница.
     Через холл прошла Кэрри, и тут же послышался звук открываемой двери.
     - Я из полиции, - отрывисто и резко бросил детектив. -  Мы  разыскиваем
молодого человека со шрамом на лице. Живет здесь такой?
     Я так крепко вцепился в перила лестницы, что лак  на  них  стал  липким
под моими пальцами.
     - Со шрамом? - недоуменно, как мне показалось,  переспросила  Кэрри.  -
Нет, сэр. У нас тут нет никого со шрамом.
     Мысленно благословляя Кэрри, я в изнеможении прислонился к перилам.
     - Ты уверена?
     - Да, сэр, уверена. Я знала бы, если  бы  тут  проживал  кто-нибудь  со
шрамом. Нет у нас такого человека.
     - Этот человек - убийца.
     - Никого у нас нет со шрамом, сэр.
     "Этот человек - убийца..." Значит, охранник все же умер.
     Я вернулся в свою комнату и бросился на  постель.  Меня  бросало  то  в
жар, то в холод. Казалось, время остановилось.
     Не знаю, сколько я пролежал в таком состоянии.  Потом  в  дверь  кто-то
нерешительно постучал.
     - Можно.
     Кэрри открыла дверь и уставилась на меня. Ее  полное  морщинистое  лицо
выражало озабоченность.
     - Приходил полицейский...
     - Я слышал. Зайди, Кэрри, и закрой дверь.
     Кэрри вошла в комнату и прикрыла дверь.
     Я сел на кровать.
     - Спасибо. Правда, я никого не убивал, но все равно  ты  избавила  меня
от большой неприятности.
     Я встал, подошел к туалетному столику и взял бумажник.
     - Полицейский мог доставить мне массу хлопот, -  продолжал  я,  вынимая
пятидолларовую бумажку. - Вот, Кэрри, возьми.
     Кэрри от денег отказалась.
     - Не нужно, мистер Джефф. Я обманула  сыщика,  потому  что  мы  с  вами
друзья.
     Внезапно меня охватило такое волнение, что я чуть не расплакался.
     - Значит, у вас  большая  неприятность?  -  спросила  Кэрри,  испытующе
глядя на меня.
     - Да, но к убийству я никакого отношения не имею. Я не способен убить.
     - Я знаю. Не волнуйтесь. Хотите чашку кофе?
     - Спасибо, ничего не хочу.
     - Не нужно волноваться. Позже я принесу вам  газету.  -  Кэрри  открыла
дверь, но остановилась и, кивком показав на комнату Риммы, сказала: - Ушла.
     - Она говорила мне, что уйдет.
     - Скатертью дорога. Вы не волнуйтесь, - повторила Кэрри.
     Вскоре после пяти она вновь заглянула  ко  мне  и  бросила  на  кровать
вечернюю газету.  Бледная  и  встревоженная,  Кэрри  долго  с  беспокойством
смотрела на меня, прежде чем уйти.
     Как только за ней закрылась дверь, я схватил газету.
     Охранник  скончался,  не  приходя  в   сознание.   Полиция   продолжает
разыскивать молодого человека со шрамом. Его арест  ожидается  с  минуты  на
минуту.
     Как только стемнеет,  надо  немедленно  бежать,  твердил  я  себе.  Мне
стоило больших трудов удержаться и не покинуть эту мышеловку сейчас  же,  но
я понимал, как опасно появляться на улице средь бела дня.
     Побыв  некоторое  время  в  комнате,  я   спустился   в   холл   и   из
телефона-автомата позвонил Расти. Я  с  удовольствием  услышал  его  резкий,
грубый голос.
     - Расти, у меня большие неприятности. Ты не смог  бы  заехать  ко  мне,
когда стемнеет?
     - А кто же, по-твоему, останется за меня в  баре?  -  ворчливо  спросил
он.
     Признаться, об этом я не подумал.
     - Тогда, пожалуй, мне самому придется приехать к тебе.
     - Говоришь, большие неприятности?
     - Хуже быть не может.
     Расти, видимо, уловил нотки панического страха в моем голосе.
     - Ну, ладно, - успокаивающе сказал  он.  -  Я  оставлю  за  себя  Сэма.
Значит, когда стемнеет?
     - Не раньше.
     - Договорились.
     Я вернулся к себе и стал ждать. Ожидание показалось мне бесконечным,  и
я основательно изнервничался к тому времени. Когда солнце село за бухтой,  в
дешевых барах и плавучих игорных домах зажглись огни. И все  же  наступающая
ночь несколько поубавила мои страхи.
     Вскоре после девяти из-за угла вынырнул старенький "олдсмобиль"  Расти.
Я спустился к парадной двери и держал ее открытой, пока он не вошел.
     Мы молча поднялись по лестнице. Закрыв за  Расти  дверь  комнаты,  я  с
облегчением вздохнул.
     - Спасибо, что пришел.
     Расти сидел на кровати. Его полное, до синевы  выбритое  лицо  покрывал
пот, во взгляде читалась озабоченность.
     - Так что за неприятность? Из-за этой особы?
     - Да.
     Я подал  ему  газету  и  указал  на  заметку.  Расти,  поджав  губы,  с
безразличным видом прочел ее, потом перевел взгляд на меня.
     - Черт возьми! - воскликнул он. - Но ты-то тут при чем?
     - Я-то ни при чем, а вот она... На меня, должно  быть,  нашло  какое-то
затмение. Мне нужны были пять тысяч долларов на  ее  лечение.  Она  сказала,
что мы можем найти деньги в кабинете начальника  отдела  кадров  киностудии.
Клянусь тебе, Расти, я не убивал!
     Расти положил газету, вытащил смятую пачку сигарет  и,  вытряхнув  одну
из них на ладонь огромной ручищи, закурил.
     - Так. Значит, влип. А ведь я предупреждал. Не я ли говорил, что  ты  с
ней хватишь горя?
     - Говорил.
     - Ну и что же? Что ты намерен делать?
     - Хочу убраться отсюда. Хочу уехать домой.
     - Первый раз за все время слышу от тебя умные слова. -  Расти  запустил
руку во внутренний карман пиджака и достал потрепанный бумажник. - Вот.  Как
только услышал твой сигнал о бедствии, так сразу же очистил свою кассу.
     Расти протянул мне пять двадцатидолларовых бумажек.
     - Что ты, Расти! Мне столько не нужно.
     - Бери и не разговаривай.
     - Мне нужны деньги только на обратный билет домой. Больше я не возьму.
     Расти поднялся и затолкал деньги в мой бумажник.
     - Тебе лучше  не  появляться  на  вокзале  в  Лос-Анджелесе.  Возможно,
полицейские уже установили там наблюдение. Я отвезу тебя во Фриско.  Там  ты
сядешь на поезд.
     - Да, но если по дороге нас остановят полицейские  и  задержат  меня  с
тобой...
     - Это уже моя забота. Пошли.
     Расти вышел из комнаты и начал спускаться по лестнице. Я шел за  ним  с
чемоданом в руке.
     В вестибюле мы встретили Кэрри.
     - Я еду домой, Кэрри.
     Расти вышел на улицу, оставив  нас  вдвоем.  Я  протянул  старушке  две
пятидолларовые бумажки.
     - Будь добра, возьми.
     Кэрри взяла одну из них.
     - Плата за комнату, мистер  Джефф.  Остальное  вам  самому  пригодится.
Счастливого пути.
     - Я не виноват, Кэрри. Что бы обо мне ни говорили, я не виноват.
     Кэрри устало улыбнулась и похлопала меня по плечу.
     - Желаю вам успеха, мистер Джефф.
     Я вышел в темноту, сел в "олдсмобиль" и захлопнул дверцу.  Машина,  как
подстегнутая, рванулась вперед.




     Минут десять мы ехали молча, потом я сказал:
     - Странно, Расти, но сейчас я только и думаю о  том,  как  бы  поскорее
попасть домой.  Я  получил  хороший  урок.  Если  мне  удастся  благополучно
выпутаться из этого дела, я возобновлю  учение.  С  жизнью,  которую  я  вел
последнее время, покончено раз и навсегда.
     - Давно пора, - проворчал Расти.
     - Ты слышал, как она поет? У нее редчайший голос. Если  бы  только  она
не была наркоманкой...
     - Если бы она не была наркоманкой, ты бы никогда с ней  не  встретился.
Так уж устроена жизнь. Если ты когда-нибудь увидишь ее снова, бросай  все  и
беги, куда глаза глядят.
     - Так и сделаю. Только я надеюсь, что больше никогда ее не увижу.
     В Сан-Франциско мы приехали часа  в  три  ночи.  Расти  пошел  узнавать
время отхода поезда, а я ждал в машине около вокзала.
     Вскоре он вернулся, и я сразу заметил, что он чем-то обеспокоен.
     - Поезд в Голланд-Сити отправляется сразу же  после  восьми.  В  восемь
десять. В кассе сидят двое полицейских. Возможно, они ждут кого-то  другого,
но факт остается фактом. Однако ты можешь от  них  улизнуть.  Я  купил  тебе
билет. Держи.
     - Спасибо, Расти. Деньги я тебе верну. Ты настоящий друг.
     - Поезжай домой и устраивайся на работу. Деньги можешь  не  возвращать.
Не вздумай и носа показывать в Лос-Анджелесе. Расплатишься  со  мной,  когда
устроишься на работу и займешься настоящим делом.
     Время шло медленно. Несколько  часов  мы  сидели  в  машине,  курили  и
дремали.
     - Ну, а теперь выпьем по чашечке кофе и  отправляйся,  -  сказал  Расти
вскоре после семи часов.
     Мы взяли в киоске кофе и пончиков.
     Наступило время расставаться. Я крепко пожал Расти руку.
     - Еще раз спасибо.
     - Ладно, ладно. Сообщи, как у тебя пойдут дела.
     Он хлопнул меня по плечу и быстро вернулся к машине.
     Я вошел в вокзал, поминутно обтирая лицо носовым платком, чтобы  скрыть
шрам.










     За одиннадцать лет многое может произойти.
     Оглядываясь сейчас назад, должен сказать,  что  эти  годы  были  самыми
яркими и волнующими в моей жизни.
     Единственным событием, омрачившим мое  существование  спустя  два  года
после того, как я окончил университет,  явилась  смерть  отца.  Он  умер  от
инфаркта за своим рабочим столом в банке. Именно так он и хотел бы  умереть,
если бы ему представилась возможность выбора. Отец оставил  мне  пять  тысяч
долларов и дом,  который  я  вскоре  продал.  Располагая  этим  капиталом  и
дипломом инженера, я открыл совместно с Джеком Осборном строительную фирму.
     В  свое  время  мы  служили  с  Джеком  в  одной  воинской   части   на
Филиппинских островах, вместе высаживались на Окинаве. Коренастый толстяк  с
рыжеватыми редеющими волосами и кирпично-красным лицом,  Джек  был  на  пять
лет старше меня и получил диплом инженера еще до призыва на военную службу.
     До чего же неуемный человек! Проработав часов двадцать подряд и  соснув
часа четыре, он с прежней энергией брался за дело. Просто  счастье,  что  он
приехал в Голланд-Сити навестить меня как раз  в  то  время,  когда  я  стал
обладателем наследства.
     Прежде чем заглянуть ко  мне,  Джек  провел  в  Голланд-Сити  три  дня,
потолкался среди людей, осмотрелся, прозондировал почву и пришел  к  выводу,
что  в  нашем  городе  инженер-строитель  может  обеспечить  себе  приличное
существование.
     Потом он примчался ко мне,  протянул  жесткую,  грубую  руку  и  широко
ухмыльнулся.
     - Джефф, - сказал он, - я  облазил  сей  благословенный  град  вдоль  и
поперек и решил обосноваться тут. Как насчет того,  чтобы  совместно  начать
какое-нибудь дельце?
     Так возникла фирма "Осборн и Холлидей".
     Моя настоящая фамилия Холлидей. В  Лос-Анджелесе  я  жил  под  фамилией
Гордон - девичьей фамилией матери, поскольку, будучи не  очень  уверенным  в
себе, боялся, что влипну  в  какую-нибудь  историю  и  скомпрометирую  отца.
Инстинктивная и нередко себя оправдывающая осторожность!
     Целых три года я и Джек торчали в комнатушке, называя ее не иначе,  как
"наша контора", надеялись и ждали. Если  бы  не  маленькие  сбережения,  нам
пришлось бы жить впроголодь, но все  же  мы  кое-как  перебивались.  Снимали
комнату в дешевом пансионе, сами  готовили  себе  еду,  сами  печатали  свои
бумаги на машинке, сами убирали контору.
     И вот, совершенно неожиданно,  мы  получили  предложение  построить  на
набережной многоквартирный дом. Несмотря на  отчаянный  натиск  конкурентов,
нам удалось заполучить подряд, правда, пришлось  потратиться  и  до  предела
урезать все наши расходы. Особых барышей  подряд  нам  не  принес,  зато  мы
доказали кому следует, на что мы способны.
     Постепенно наша фирма начала получать  и  другие  заказы,  но  тоже  не
очень-то выгодные. Прошло еще два года, пока нам  удалось  более  или  менее
твердо встать на ноги. Трудное это было время. Мы боролись, стиснув зубы,  и
в конце концов все же выстояли.
     Совместная работа с Джеком у нас ладилась. Он носился  по  городу,  вел
переговоры и прочее, а я занимался делами в  самой  конторе.  Пришло  время,
когда у нас появилась возможность взять помощника -  им  стала  некая  Клара
Коллинс, тощая старая дева в годах. Она считала нас несолидными  и  даже  не
совсем нормальными людьми,  но  выполняла  свои  обязанности  старательно  и
добросовестно, так что расходы на ее содержание более чем окупались.
     Лишь на седьмом году существования наша  фирма  начала  получать  много
частных заказов на строительство  домов,  дач,  бензозаправочных  станций  и
даже  небольшого  кинотеатра,  однако  в  муниципальное  строительство   нам
проникнуть не удавалось, хотя именно здесь нас ожидал бы хороший заработок.
     Я решил поближе сойтись с мэром нашего города Генри Мэттисоном.  Я  уже
не раз  с  ним  встречался  и  пришел  к  выводу,  что  нам  нетрудно  будет
подружиться. Его сын погиб на  Филиппинах.  Узнав,  что  мы  с  Джеком  тоже
немало там пережили, Мэттисон почувствовал к нам  расположение,  хотя  и  не
такое, чтобы добиваться для нас каких-нибудь подрядов.
     Время от времени к нам в руки попадали проекты различных  муниципальных
строений, мы составляли сметы и отсылали  в  муниципалитет.  На  том  все  и
кончалось. Все подряды доставались трем фирмам, подвизавшимся в  городе  уже
лет по двадцать.
     Пытаясь  найти  какой-то  путь  для  сближения  с  мэром,  я   случайно
познакомился с Саритой Флеминг.
     Сарита заведовала городской библиотекой  в  Голланд-Сити.  Ее  родители
жили в Нью-Йорке. У нее был диплом  о  литературном  образовании,  и  она  с
радостью приняла предложение  стать  заведующей  библиотекой,  поскольку  не
могла ужиться с матерью. В  поисках  каких-нибудь  сведений  о  Мэттисоне  я
забрел в библиотеку, где вот уже два года работала Сарита.
     Я объяснил девушке цель своего прихода,  и  оказалось,  что  она  может
помочь мне, как никто другой. Она многое знала о мэре. По словам Сариты,  он
был  заядлым  охотником,  не  менее   заядлым   кинооператором-любителем   и
увлекался классической музыкой. Я ничего не понимал ни в охоте на  уток,  ни
в кинокамере, зато неплохо разбирался в  музыке.  Как  рассказывала  Сарита,
мэр особенно любил фортепианные произведения Шопена.
     Моя новая знакомая упомянула, что у нее есть четыре билета  на  концерт
из произведений этого композитора с участием Стефана Ашкенази  -  одного  из
наиболее талантливых исполнителей Шопена  во  всем  мире.  Она  продавала  в
библиотеке билеты и  на  всякий  случай  оставила  себе  несколько.  Девушка
знала, что у Мэттисона билета нет, и  посоветовала  мне  пригласить  его  на
концерт.
     Предложение показалось мне  настолько  дельным,  что  я  только  теперь
внимательно посмотрел на  Сариту.  Моя  собеседница  была  высокой  стройной
девушкой в  простом,  ладно  сидевшем  сером  костюме.  Милые  карие  глаза,
каштановые волосы, разделенные  пробором  и  зачесанные  назад,  шелковистым
потоком сбегали на плечи.
     Я бы не назвал ее очень красивой, но  было  в  ней  что-то  такое,  что
заставило меня встрепенуться. Вот та  единственная  женщина,  подумал  я,  с
которой мне бы никогда не стало скучно, и  которая  могла  бы  сделать  меня
счастливым. Мысль об этом молнией промелькнула у меня в голове, и в  тот  же
момент я понял, что если  забрезжившее  мне  счастье  не  погаснет,  то  эта
девушка скоро станет моей женой.
     Я спросил у Сариты, не согласится ли  она  стать  четвертым  участником
нашей компании: Мэттисон с женой, она и я. Сарита согласилась.
     Джек, узнав о моих планах, пришел в восторг.
     - Слава Богу! - воскликнул он. - Слава Богу, что мой  партнер  оказался
не таким уж некультурным человеком! Тащи  старика  на  Шопена  и  постарайся
произвести на него впечатление. Может, он подбросит нам какой-нибудь  заказ,
если увидит, что ваши вкусы сходятся.
     Я позвонил Мэттисону, и  он  охотно  принял  мое  предложение  побывать
вместе с женой на шопеновском концерте.
     Однако  получилось  так,  что  наибольшее  впечатление   на   Мэттисона
произвела не музыка прославленного композитора, и, тем более, не  я  сам,  а
Сарита. Она сразу завоевала расположение мэра и его жены.
     Вечер прошел очень мило.
     - Пора  бы  вам,  молодой  человек,  почаще  наведываться   к   нам   в
муниципалитет,  -  заметил  Мэттисон,  пожимая  мне  руку  на  прощание.   -
Загляните-ка завтра. Я хочу познакомить вас с Мэрилом Уэббом.
     Уэбб заведовал  плановым  отделом  муниципалитета.  Именно  он  выдавал
заказы - без него вы не могли сделать и шагу. До сих пор я с ним ни разу  не
встречался.
     Провожая Сариту домой, я чувствовал себя на седьмом  небе.  Именно  ей,
одной  ей,  я  был  обязан  успехом  сегодняшнего  вечера,   и,   в   порыве
благодарности, тут же пригласил ее пообедать со мной  в  один  из  ближайших
вечеров. Она не возражала.
     Утром на следующий день я побывал в  муниципалитете  и  познакомился  с
Уэббом.  Это  был  высокий,  худой,  сутулый  человек  лет  шестидесяти.  Он
разговаривал со мной довольно небрежным тоном, поинтересовался моим и  Джека
образованием, расспросил о наших прежних делах и все такое  прочее.  Особого
интереса  к  моей  особе  он  не  проявил,  но  пообещал  поставить  нас   в
известность, если появится что-нибудь подходящее, с его точки зрения.
     Такой  прием  несколько  поубавил  мой  пыл:  я-то  надеялся  сразу  же
получить какой-нибудь заказ.
     Однако Джек ничуть не удивился.
     - Держись за Мэттисона. Уэббом командует он, и  никто  другой.  Держись
за Мэттисона, и рано или поздно мы урвем кусок пирога.
     После того вечера сам я стал часто встречаться с Саритой.  Почти  через
день мы бывали где-нибудь вместе, и через две недели я понял, что влюблен  в
нее и хочу на ней жениться.
     К тому времени я уже не мог жаловаться на свой  заработок.  Не  так  уж
много, но для жизни с женой  хватило  бы.  Я  не  видел  причин  откладывать
женитьбу, если, конечно, Сарита согласится связать свою  судьбу  с  моей,  и
сделал предложение.
     Сарита без колебаний приняла его.
     Джек, выслушав меня, откинулся в кресле с довольным видом и улыбнулся.
     - Молодец! Очень рад. Одному из  нас  уже  давно  пора  стать  солидным
человеком. А какая девушка! Прямо скажу: если бы ты не опередил меня,  я  бы
сам попытал  счастья.  Прекрасная  девушка,  Джефф!  Я  не  шучу.  Настоящее
сокровище. Поверь мне, я знаю толк в людях.
     Вы ошибаетесь, если думаете, что все эти годы я не вспоминал Римму  или
убитого охранника. По ночам меня иногда мучили кошмары,  и  я  просыпался  с
ощущением, что Римма была здесь, в комнате, и смотрела  на  меня.  Но  время
шло, события той ночи все дальше уходили в прошлое, и  мне  стало  казаться,
что прошлое никогда о себе не напомнит.
     Я много передумал, прежде чем попросить Сариту стать моей  женой,  и  в
конце концов решил, что могу пойти на риск. Под фамилией Гордон  меня  никто
не знает. После Лос-Анджелеса  я  возмужал,  изменился  внешне,  хотя  и  не
избавился от  шрама  на  подбородке  и  чуть  приопущенного  века.  Мне  так
хотелось верить, что Римма и все связанное с ней осталось в  далеком-далеком
прошлом!
     В конце года мы поженились. В числе свадебных  подарков  фигурировал  и
подряд  на  строительство  нового  крыла  городской  больницы.  Дельце  было
выгодное и принесло хороший заработок. Главную  роль  тут  сыграл,  конечно,
Мэттисон.
     После выполнения этого заказа  Джек  получил  возможность  переехать  в
трехкомнатную мансарду,  а  мы  с  Саритой  в  четырехкомнатную  квартиру  в
респектабельном районе города. Оба  мы  с  Джеком  смогли  приобрести  более
приличные машины и чаще принимать гостей.
     Казалось,  наконец-то  мы  выходим  в  люди,  наконец-то  жизнь   стала
улыбаться нам.
     Однажды утром раздался телефонный звонок. Звонил Мэттисон.
     - Джефф, приезжай-ка сейчас же ко мне, - сказал он. -  Брось  все.  Мне
нужно кое-что обсудить с тобой.
     Такая срочность  крайне  меня  удивила,  но  все  же  я  отложил  дела,
предупредил Клару, что ухожу на неопределенное время,  наказал  ей  передать
Джеку, где меня  можно  найти  (он  находился  на  стройке),  и  помчался  в
муниципалитет.
     В кабинете Мэттисона, кроме него самого, сидел Уэбб.
     - Ну-ка, парень, садись! - Мэттисон показал на стул.  -  Ты  что-нибудь
слышал о проекте постройки моста?
     - Разумеется.
     - Сегодня  вопрос  решен  окончательно.  Мы  получили   соответствующие
ассигнования и можем хоть сейчас начинать строительство.
     Об этом подряде мечтали не  только  местные  инженеры-строители,  но  и
многие из других городов. Речь шла о постройке моста,  который  соединил  бы
деловую часть Голланд-Сити  с  противоположным  берегом  реки  и  тем  самым
уменьшил бы поток  транспорта  и  пешеходов  в  центре  города.  Подряд  был
солидным,  даже  ориентировочная  стоимость  работ  составляла  почти  шесть
миллионов долларов.
     Сердце у меня заколотилось. Мэттисон не стал бы  меня  вызывать  только
ради  того,  чтобы  сообщить  такую  новость.  Я  ждал,  посматривая  то  на
Мэттисона, то на Уэбба.
     Мэттисон взглянул на меня и широко улыбнулся.
     - Как ты считаешь, сможете вы с Осборном построить этот мост?
     - Сможем!
     - Я уже говорил с Уэббом. Конечно, вопрос о том,  кому  отдать  подряд,
еще не решен и окончательно будет решаться комитетом,  но  если  ваша  смета
окажется подходящей и вы сумеете убедить наших твердолобов, что в  состоянии
построить мост в течение года, они, надеюсь, согласятся  с  моим  мнением  и
передадут заказ вам.  Правда,  возражений  не  избежать,  однако  я  немного
помогу вам, заранее просмотрю проект сметы и подскажу, как  привести  его  в
соответствие с ассигнованиями, а уж тогда подряд наверняка ваш.
     Следующие тридцать дней я работал так, что почти не виделся с  Саритой.
Мы с Джеком корпели у себя в  конторе  с  восьми  утра  до  трех  ночи.  Нам
представлялась возможность  прочно  встать  на  ноги,  и  мы  не  хотели  ее
упустить. Работы  оказалось  так  много,  что  мне  пришлось  обратиться  за
помощью к Сарите; она приходила в контору и печатала  на  машинке,  а  Клара
уселась за счетную машину. Так мы и трудились вчетвером.
     К концу месяца проект сметы и план работ были готовы.  Я  отправился  к
Мэттисону и передал ему документы. Он пообещал своевременно  поставить  меня
в известность о результатах, на том наш разговор и закончился.
     Прошло три месяца мучительного  ожидания,  прежде  чем  он  позвонил  и
пригласил меня зайти в муниципалитет.
     - Все в порядке, парень! - Мэттисон пожал мне руку. - Подряд  ваш.  Это
вовсе не значит, что мне удалось легко убедить кое-кого из членов  комитета,
однако ваша смета оказалась самой подходящей, да к тому  же  почти  половина
членов комитета с самого начала была на  вашей  стороне.  Можете  немедленно
приступать к работе.  Переговорите  с  Уэббом.  Завтра  состоится  еще  одно
заседание, и я хочу, чтобы вы с Осборном на нем присутствовали.
     Все это произошло ровно через десять  лет  одиннадцать  месяцев  и  две
недели после того, как я в последний раз видел Римму.




     Признаться, я и не представлял, насколько это знаменательное событие  -
строительство моста стоимостью в шесть миллионов долларов,  пока  в  контору
не примчался заведующий пресс-бюро муниципалитета Джо Криди и не открыл  нам
глаза.
     Разумеется, мы соответствующим образом отметили получение  подряда,  но
это было, так сказать, наше внутреннее празднование. В нем участвовали  лишь
я с Саритой, Джек и Клара. Мы устроили себе шикарный  ужин  с  шампанским  в
лучшем ресторане Голланд-Сити. Я считал, что всякие празднования на  этом  и
закончились и надо браться за дело, однако Криди  придерживался  иной  точки
зрения.
     Криди был крупным, широкоплечим человеком  с  грубыми  чертами  лица  и
мягкими манерами. Мы сидели за своими письменными столами, а  он  расхаживал
по конторе из угла в угол и говорил.
     - В субботу муниципалитет устраивает банкет, - сообщил  он.  -  Вы  оба
будете почетными гостями. Один из вас должен выступить с речью.
     Джек расплылся в улыбке и большим пальцем показал на меня.
     - Это по твоей части, Джефф: я не мастер произносить речи.
     - Речь я напишу заранее, -  вмешался  Криди.  -  Ее  нужно  обязательно
произнести, а кто из вас  выступит  в  качестве  оратора  -  мне  совершенно
безразлично. В воскресенье, в три  часа  дня,  вам  предстоит  выступить  по
телевидению, со студией уже достигнута договоренность. Я заеду сюда за  вами
и отвезу вас.
     - По телевидению? -  переспросил  я  и  на  мгновение  ощутил  какое-то
тревожное чувство. - Зачем это еще?
     Криди терпеливо улыбнулся.
     - Муниципалитет   намерен   израсходовать   на   строительство    шесть
миллионов, и публика имеет право посмотреть на двух молодцов, которые  будут
тратить эти денежки. Ничего сложного. Я буду задавать вам обычные  шаблонные
вопросы, а вы так же шаблонно отвечать.  Телезрителям  будет  показан  макет
моста, и вы объясните, как собираетесь его строить.
     Теперь уже я определенно почувствовал серьезное  беспокойство.  В  моем
сознании  все  более  отчетливо  стали  возникать  картины  прошлого.  Но  я
старался внушить себе, что, собственно, нет никаких  оснований  для  паники,
программы  телевидения  транслируются  лишь  в  пределах  нашего  штата,   а
Лос-Анджелес далеко.
     - Да, вот еще что, - продолжал Криди.  -  Я  пытаюсь  уговорить  журнал
"Лайф" поместить статью о строительстве моста, и  там,  видимо,  согласятся.
Представляете, как будет здорово, если в журнале "Лайф" появится материал  о
нашем городе!
     Мое беспокойство переросло в дикий страх. Журнал "Лайф"  расходится  по
всему миру! Нужно сделать все, чтобы моя  фотография  не  появилась  на  его
страницах.
     - Похоже, Джефф, что мы с  тобой  станем  знаменитостями!  -  с  крайне
довольным видом сказал Джек. - Пора, давно пора. Мы заслужили  такую  честь,
ты-то знаешь, сколько нам пришлось поработать.
     Криди вынул записную книжку.
     - Вы и так уже знаменитости. Давайте-ка побеседуем, мне  нужно  заранее
подготовиться к интервью с вами  по  телевидению.  Некоторые  биографические
данные: где родились,  кто  родители,  где  проходили  военную  службу,  чем
занимались после войны, и планы и все такое прочее.
     Джек рассказывал Криди о себе, а я тем временем лихорадочно  обдумывал,
как мне скрыть лос-анджелесский период моей жизни. Наступила моя очередь,  и
все шло  довольно  гладко,  пока  речь  не  зашла  о  возвращении  домой  из
госпиталя.
     - Вы вернулись в университет, а потом внезапно бросили занятия,  да?  -
переспросил Криди.
     - Да. - Я опасался запутаться в  собственной  лжи  и  потому  осторожно
выбирал слова. - Видите ли, я не мог заставить  себя  по-настоящему  взяться
за учение, и, промучившись месяца три,  ушел  из  университета  и  некоторое
время просто бездельничал.
     - Да? - с явным интересом спросил Криди. - Где же вы были потом?
     - Везде. Шатался по белу свету и бездельничал.
     Криди внимательно посмотрел на меня.
     - На какие же средства вы существовали?
     - На заработки от случайной работы.
     Теперь заинтересовался и Джек.
     - Ты никогда мне не говорил об этом, - сказал он. -  Я  думал,  ты  все
время работал по строительству.
     - Да нет, примерно с год я просто-напросто лодырничал.
     - А  знаете,  ведь  это  совсем  неплохо  для  колорита!  -  воскликнул
Криди. - Где же вы побывали? И что это за случайная работа?
     Разговор становился опасным.
     - Предпочел бы не вдаваться в такие детали,  -  сказал  я.  -  Если  не
возражаете, то давайте поговорим о чем-нибудь другом.
     Криди некоторое время не сводил  с  меня  пристального  взгляда,  потом
пожал плечами.
     - Пожалуйста. Как вы  намерены  истратить  свой  гонорар  за  постройку
моста?
     Я вздохнул с облегчением.
     - Наверно, куплю дом, а может, построю сам.
     Криди закрыл блокнот.
     - Ну, что ж. Пожалуй, пока все. Не забудьте про банкет в субботу.
     После его ухода мы вновь погрузились в работу. Дел навалилось  столько,
что лишь по пути домой я смог подумать об этой неожиданной рекламе.
     И меня вновь охватило беспокойство. Римма уже не казалась  мне  далеким
прошлым, нет, она снова могла вернуться в  мою  жизнь,  в  мое  настоящее  и
будущее.
     Предположим, Римма увидит мою фотографию в газетах и  узнает.  Как  она
поступит? Все зависит от того, в каком состоянии  окажется  девушка.  Может,
она вылечилась и ведет тихую, нормальную жизнь. Может, ее уже нет  в  живых.
Я настойчиво уговаривал себя  не  беспокоиться.  Она  была  частью  далекого
прошлого и, если мне хоть немного повезет, там, в прошлом, и останется.
     Сарита уже приготовила обед и поджидала меня. Она  сидела  у  пылающего
камина, на столе стоял графин с сухим мартини, и эта обстановка,  говорившая
о  присутствии  любящей,   заботливой   женщины,   подействовала   на   меня
успокаивающе.
     Я крепко обнял Сариту, она прижалась ко мне щекой, и я ощутил  глубокую
радость при мысли, что эта женщина моя.
     - Ты выглядишь таким усталым, Джефф. Ну, как дела?
     - Бурлят.  Работы  по  горло.  -  Я  поцеловал  Сариту  и  опустился  в
кресло. - До чего же хорошо дома! В субботу вечером банкет в нашу  честь,  а
в воскресенье мы с Джеком выступаем по телевидению.
     Сарита налила две рюмки вина.
     - Кажется, я вышла замуж за знаменитость.
     - Пожалуй. И благодарить за это нужно только тебя. - Я  поднял  в  знак
приветствия рюмку. - Подряд на мост - твоих рук дело.
     - Моих? Нет, Шопена.
     После ужина мы снова перешли  к  камину.  Я  сел  в  кресло,  а  Сарита
устроилась на полу, положив голову мне на колени.
     - Пройдет  еще  немного  времени,  -  сказал   я,   -   и   мы   станем
состоятельными людьми. Криди интересовался,  что  я  намереваюсь  сделать  с
деньгами. Я ответил, что, может, построю дом. Ты как на это смотришь?
     - Вряд ли в этом есть необходимость, Джефф. Я уже видела  домик  -  как
раз то, что нам нужно.
     - Видела? Где же?
     - Маленький коттеджик мистера Тирелла на Саймеон-хилл. В  прошлом  году
они с женой приглашали меня к себе на ужин. О, Джефф! Домик небольшой, но  в
нем есть все, что нужно.
     - Но почему ты думаешь, что он продается?
     - Вчера  я  встретила  мистера  Тирелла,  и  он   сказал,   что   врачи
порекомендовали ему переехать в Майами, его жена нуждается  в  более  теплом
климате. Конечно, решать должен ты, но, прошу тебя,  осмотри  прежде  домик.
Он тебе понравится, я уверена.
     - Если понравился тебе, значит, понравится и мне. Я уверен. Сколько  же
просят за него?
     - Завтра позвоню и спрошу.
     Я оказался не единственным человеком в нашей фирме,  размышлявшим,  как
истратить деньги.
     На следующее утро, когда я пришел  в  контору,  Джек  сообщил,  что  он
заказал себе дорогую автомашину.
     - Фасонить так фасонить! - воскликнул он. - Да и  зачем  тогда  деньги,
если их не тратить?.. Кстати, мне уже давно  пора  обновить  мебель.  Ты  не
можешь попросить Сариту оказать мне такую любезность?  У  меня  нет  времени
позаботиться о самом себе.
     - Приходи сегодня вечером ужинать и сам уговаривай жену. Мы  собираемся
купить у Тирелла коттедж  на  Саймеон-хилл.  Сарита  сейчас  наводит  нужные
справки.
     Джек ухмыльнулся.
     - Ну,  вот  мы  и  переходим  в  класс  собственников,   дружище!   Мне
нравится. - Он собрал разбросанные бумаги и затолкал их в портфель. -  Дела,
дела призывают. До вечера.
     Утро я провел за уточнением сметы и  в  разговорах  с  субподрядчиками.
Несколько позже, когда я наскоро закусывал бутербродами,  в  кабинет  влетел
Криди в сопровождении каких-то двух людей. У одного из них  был  фотоаппарат
"Роллейфлес" и лампа-вспышка. При виде фотоаппарата я снова забеспокоился.
     - Это ребята из журнала "Лайф", - объявил Криди. -  Я  уже  сообщил  им
все нужные данные. Им осталось только сфотографировать вас, так  сказать,  в
рабочей обстановке, за письменным столом. Где Осборн?
     Я ответил, что Джека в конторе нет.
     Пока я разговаривал с Криди, фотокорреспондент навел на  меня  аппарат,
и в комнате сверкнула вспышка его лампы.
     - Послушайте, я вовсе не хочу, чтобы моя фотография появилась  в  вашем
журнале, - запротестовал я. - Мне...
     - Уж больно он у нас робок! - смеясь, перебил меня Криди. - Не  верьте,
ничего он не возражает. Какой сумасшедший станет возражать против  появления
его фотографии в журнале "Лайф"?
     Снова несколько раз сверкнули вспышки лампы. Я понял  свое  бессилие  и
попытался  лишь  прикрыть  шрам  на  лице,  но  привлек  внимание  человека,
явившегося вместе с фотокорреспондентом.
     - Получили на войне, мистер Холлидей?
     - Да.
     - Отлично. Мы сфотографируем вас со шрамом. Повернитесь немного влево.
     - Я не хочу использовать свой шрам для  саморекламы,  -  резко  ответил
я. - Извините, мне очень некогда.
     Криди удивленно взглянул на меня и нахмурился, но  я  сделал  вид,  что
ничего не заметил.
     Пришедшие  обменялись  взглядами,  и  фотокорреспондент  направился   к
двери, а его спутник спросил у меня:
     - Если не ошибаюсь,  мистер  Холлидей,  вы  некоторое  время  лежали  в
клинике пластической хирургии в Голланд-Сити?
     - Лежал.
     - Помучились, наверно?
     - Не больше, чем другие.
     Он сочувственно улыбнулся.
     - Говорят, вы играете на пианино?
     - Когда есть время.
     Я совсем забыл о фотокорреспонденте и машинально отвел руку от лица.  В
ту же секунду сверкнула вспышка, и я понял, что  фотокорреспондент  обо  мне
не забыл. Он сфотографировал меня и тут же смылся.  Его  коллега  пожал  мне
руку, сказал, что больше ему ничего не требуется, и ушел вместе с Криди.
     Этот визит на весь день испортил мне настроение. Из головы не  выходила
мысль о фотоснимках, которые появятся в журнале "Лайф". Я  усиленно  пытался
представить себе, кто из моих  знакомых  в  Лос-Анджелесе  узнает  в  Джеффе
Холлидее Джеффа Гордона.
     Как бы то ни было, но к тому времени, когда мы с Джеком  пришли  к  нам
ужинать, мне отчасти удалось забыть неприятное происшествие.
     Сариту  мы  застали  взволнованной.  Она   разговаривала   с   мистером
Тиреллом, и тот сказал,  что  уезжает  через  два  месяца  и  готов  продать
коттедж, если он нам нравится. Они  договорились,  что  сегодня  вечером  мы
заедем осмотреть наше будущее приобретение.
     За ужином Джек рассказал Сарите о своем намерении  обновить  обстановку
квартиры, и Сарита обещала помочь ему.
     Затем мы все втроем поехали на Саймеон-хилл. Домик, окруженный  большим
садом и расположенный на самой вершине  холма,  откуда  открывался  чудесный
вид на реку,  понравился  мне  с  первого  взгляда.  Но  в  глубине  души  я
почувствовал  все  нарастающую  тревогу  и,  возможно,  поэтому  не  выразил
особого восторга.
     В доме все было так, как описывала Сарита, - все, что нам  требовалось:
три  спальни,  большая  гостиная,  кабинет,  кухня  со  всеми   современными
удобствами, вделанный в стену бар на террасе и  большой  кирпичный  очаг,  в
котором можно было зажарить целого барана.
     Мистер Тирелл запросил вполне божескую цену - тридцать тысяч долларов.
     - Вот это да! - воскликнул Джек. - Как раз то, что вам  нужно.  Лучшего
и не найдете.
     Джек был прав,  но  какое-то  предчувствие  заставляло  меня  соблюдать
осторожность. Я попросил мистера Тирелла дать мне время  на  размышление,  и
он согласился ждать неделю.
     После ухода Джека, когда  мы  уже  собирались  ложиться  спать,  Сарита
спросила, понравился ли мне коттедж.
     - Безусловно. Но я не хочу спешить. А что, если ты побываешь  завтра  в
посредническом агентстве Херкоурта и узнаешь - не смогут ли  они  предложить
нам что-нибудь в том же роде? Не мешает ознакомиться с  ценами,  прежде  чем
дать Тиреллу окончательное согласие. У нас же впереди целая неделя.
     Следующие два дня прошли почти незаметно. Я с головой ушел  в  дела,  а
Сарита занималась поисками подходящего дома. Ничего заслуживающего  внимания
она не нашла, и я понимал, с каким недоумением она отнеслась к моей  просьбе
поискать что-нибудь другое. Домик Тирелла ей очень понравился, и она  просто
не верила в возможность найти что-то лучшее.
     А потом Сарита принесла домой  очередной  журнал  "Лайф".  В  нем  была
помещена довольно большая фотография:  мой  кабинет  в  конторе,  письменный
стол и я, сидящий за столом. На снимке можно было без  труда  рассмотреть  и
мой шрам, и мое приопущенное веко. В  подписи  под  фотографией  говорилось:
"Ветеран  войны  Джефф  Холлидей  после  возведения  в  Голланд-Сити   моста
стоимостью в шесть миллионов долларов намерен построить себе домик.  Хороший
пианист-любитель,   он   после   шестнадцатичасового   трудового    дня    с
удовольствием отдыхает над ноктюрнами Шопена".
     И снова - уже в который раз - меня охватила тревога:  любой,  кто  знал
когда-то Джеффа  Гордона,  пробежав  глазами  заметку  и  едва  взглянув  на
фотографию, сразу узнал бы меня.
     Вечером на следующий день состоялся банкет.  Он  был  для  меня  тяжким
испытанием, но я благополучно прошел через него.
     Мэттисон наговорил нам с Джеком  массу  комплиментов.  Муниципалитет-де
полностью верит в нас, он, Мэттисон, давно к нам присматривается  и  уверен,
что мы далеко пойдем, построим прекрасный мост, и прочее, и прочее.
     Слушая, как разливается Мэттисон, я  искоса  взглянул  на  Сариту.  Она
сидела очень довольная, с повлажневшими глазами. Мы улыбнулись  друг  другу.
Это был один из счастливейших моментов в моей жизни.
     Выступление по телевидению предполагалось в воскресенье.
     Сарита в студию не поехала. "Предпочитаю, - сказала она,  -  посмотреть
твое выступление дома, по телевизору".
     Наше интервью прошло без сучка и задоринки.  Предложение  Криди  насчет
модели  моста  оказалось  удачным.   Мы   просто   и   доходчиво   объяснили
телезрителям, как намерены строить мост  и  почему  налогоплательщикам  есть
резон, как говорится, тряхнуть мошной.
     - Не секрет, - обратился к нам Криди в ходе  интервью,  -  что  гонорар
составляет сто двадцать тысяч долларов. Как вы намерены распорядиться  этими
деньгами?
     - Куплю себе автомобиль, после того, как налоговые органы заберут  себе
большую часть гонорара, - ответил Джек.
     Криди перевел взгляд на меня.
     - А вы, мистер Холлидей, насколько я понимаю,  собираетесь  обзавестись
собственным домом, не так ли?
     - Так.
     - Сами будете его строить?
     - Еще не решил.
     - Ему хватит работы и с мостом, какой уж тут дом, - пошутил  Джек.  Все
рассмеялись, и на этом интервью кончилось.
     Как  только  телеоператор  выключил  камеру,   Криди   открыл   бутылку
шампанского, и мы ее распили. Мне очень хотелось  поскорее  увидеть  Сариту,
но уходить было неудобно.
     - Ну, что ж, ребята,  -  заметил  Криди,  -  по-моему,  закладка  моста
состоялась. Остается только построить его.
     Мы пожали ему руку.
     Ко мне подошел один из рабочих студии.
     - Вас просят к телефону, мистер Холлидей.
     - Супруга,  готов  поспорить!  -  заметил  Джек.  -  Ждет  не  дождется
минутки,  чтобы  сказать  ему,  каким  красавцем  он  выглядел   на   экране
телевизора. Я подожду тебя внизу, Джефф. - Криди и он вышли из студии.
     Я заколебался,  но,  заметив,  с  каким  недоумением  смотрит  на  меня
рабочий, подошел к телефону и взял трубку.
     Я уже инстинктивно чувствовал, кто звонит, и, конечно, оказался прав.
     - Алло, - сказала Римма. - Я видела твое выступление. Поздравляю.
     Мне показалось, что на меня обрушился потолок.
     А вокруг сновали люди, следовало  соблюдать  в  разговоре  максимальную
осторожность, и я взял себя в руки.
     - Спасибо.
     - Значит, ты теперь богатый человек?
     - Сейчас я не могу разговаривать.
     - Знаю.  Буду  ждать  тебя  в  десять  вечера  в  вестибюле   гостиницы
"Келлоуэй-отель". Не придешь - пожалеешь.
     Римма положила трубку. То же самое, словно во сне, сделал и я.
     Потом я вынул носовой платок и вытер лоб. Меня трясло, я был,  наверно,
бледен, как полотно.
     - Что-нибудь случилось, мистер Холлидей?
     - Нет, нет, все в порядке.
     - Это, скорее всего, от юпитеров, они, как солнце. На вас лица нет.
     - На свежем воздухе все пройдет.
     - Вас проводить?
     - Благодарю. Сейчас мне станет лучше. Это от духоты.
     Я вышел из студии и спустился в вестибюль,  где  меня  ожидали  Джек  и
Криди.







     Я едва отыскал "Келлоуэй-отель". Он оказался одним из тех  сомнительных
заведений с почасовой  сдачей  номеров,  что  в  изобилии  разбросаны  вдоль
набережной в Ист-сайде и  регулярно  прикрываются  полицией,  чтобы  так  же
регулярно возникать вновь - с "новой администрацией".
     После того, как я завез Криди в ресторан, где  его  поджидала  жена,  а
Джека - к нему на квартиру, было уже поздно ехать домой, чтобы  затем  снова
пересекать весь город и в десять часов встретиться с Риммой.
     Я позвонил Сарите и сказал ей, что  заеду  в  контору,  так  как  Криди
нужны некоторые цифровые данные для  статьи,  которую  он  сейчас  пишет.  Я
добавил, что где-нибудь перекушу вместе с Криди и  не  знаю,  когда  вернусь
домой. Мне казалась омерзительной эта ложь, но иного выхода у меня не  было,
я не мог сказать жене правду.
     В  вестибюль  гостиницы  "Келлоуэй-отель"  я  вошел  в   самом   начале
одиннадцатого.
     За конторкой  дежурного  администратора  сидел  старик-негр.  У  дверей
торчала пропылившаяся пальма, здесь же стояли пять бамбуковых стульев -  они
выглядели  так,  словно  на  них  никто  никогда  не  садился.  Все   дышало
убожеством и запустением.
     Я остановился и осмотрелся.
     В углу, в единственном кожаном кресле,  сидела  плохо  одетая  женщина.
Она не сводила  с  меня  глаз,  из  уголка  густо  накрашенных  губ  свисала
сигарета.
     Это была Римма, но я не сразу узнал ее.  Коротко  подстриженные  волосы
были  уже  не  серебристого,  а  кирпично-красного  оттенка.  На   ней   был
поношенный черный костюм и застиранная и вылинявшая зеленая блузка.
     Чувствуя на себе пристальный взгляд старика-негра, я пересек  вестибюль
и подошел к Римме. Мы смотрели друг на  друга.  Ее  отекшее  лицо  покрывала
нездоровая  бледность,  она  выглядела  старше  своих  тридцати  лет.  Пятна
дешевых румян если и  могли  кого-то  обмануть,  так,  вероятно,  только  ее
самое. Выражение глаз - равнодушных, выцветших глаз уличной женщины  -  было
мрачным, они напоминали  камешки,  брошенные  в  черно-синие  чернила.  Я  с
содроганием отметил про себя,  как  сильно  она  изменилась  за  это  время.
Разговаривая с ней по телефону,  я  мысленно  представлял  ее  такой,  какой
видел в последний раз.
     Я заметил, что ее глаза быстро пробежали по  моему  костюму,  ботинкам,
потом остановились на лице.
     - Хэлло, Джефф! Давненько мы не виделись.
     - Давай-ка лучше пойдем куда-нибудь, где можно поговорить, -  сказал  я
внезапно охрипшим голосом.
     Римма удивленно подняла брови.
     - Я не хочу тебя ставить  в  неудобное  положение,  ты  теперь  большой
человек. Если твои богатые дружки встретят тебя в моем  обществе,  они  черт
знает что подумают.
     - Да, но тут невозможно разговаривать. Пойдем посидим в машине.
     Римма отрицательно покачала головой.
     - Будем говорить здесь. Не обращай внимания  на  Джо.  Он  глухой,  как
столб. Ты не закажешь мне что-нибудь выпить?
     - Можешь заказывать себе все, что твоей душе угодно.
     Она  встала,  подошла  к  конторке   администратора   (негр,   хмурясь,
отодвинулся от нее) и нажала кнопку звонка.
     Откуда-то появился рослый полный итальянец с жирными  черными  волосами
и густой щетиной на подбородке. На нем была грязная  ковбойка  и  еще  более
грязные фланелевые брюки.
     - Тонни, бутылку виски, два стакана и графин содовой,  -  распорядилась
Римма. - Да поживее.
     Итальянец мрачно взглянул на Римму.
     - А кто будет платить?
     Римма кивком указала на меня.
     - Он... Поторапливайся.
     Черные, налитые кровью глаза  итальянца  на  мгновение  задержались  на
мне. Он кивнул и скрылся в глубине холла.
     Я пододвинул к креслу Риммы бамбуковый стул и  сел  так,  чтобы  видеть
вход в вестибюль.
     Римма вернулась на свое место. Пока она шла,  я  успел  заметить  и  ее
порванные чулки, и донельзя изношенные, чудом державшиеся на ногах туфли.
     - Ну, прямо-таки как старые добрые времена,  правда?  -  заметила  она,
усаживаясь. - Только ты теперь женатый человек.  -  Римма  вынула  сигареты,
снова закурила и выпустила дым через нос. - Ты  не  потерял  времени  даром,
особенно если учесть, что мог бы все эти годы торчать за тюремной  решеткой,
а то и гнить в земле где-нибудь в уголке тюремного двора.
     Итальянец принес виски. Я уплатил, и он,  бросив  на  меня  пристальный
взгляд, снова исчез на кухне.
     Римма  трясущейся  рукой  налила  себе  почти  полный  стакан  виски  и
пододвинула  бутылку  мне.  Я  даже  не  притронулся  к  ней.  Римма   жадно
проглотила половину того, что было в стакане, и лишь после  этого  разбавила
оставшееся в стакане виски содовой водой.
     - А тебе, видно, и говорить-то не о чем, да? - спросила она,  не  сводя
с меня глаз. - Как ты жил все эти годы? Вспоминал хоть иногда обо мне?
     - Вспоминал.
     - Задумывался, как я живу, что со мной?
     Я промолчал.
     - У тебя сохранилась пленка с записью моего голоса?
     От пленки я отделался еще в Лос-Анджелесе, до возвращения домой,  желая
уничтожить все, что могло напомнить мне Римму.
     - Нет, она где-то затерялась, - безучастно ответил я.
     - Жаль. Хорошая была пленка. - Римма отхлебнула виски. - Ей  цены  нет.
А я-то надеялась, что она у тебя, и я смогу ее продать.
     Дело шло к развязке. Я ждал.
     Римма пожала плечами.
     - Ну, раз уж ты потерял пленку, а деньги у  тебя  теперь  водятся,  ты,
конечно, не откажешься заплатить мне за нее.
     - И не подумаю.
     Римма допила виски и снова наполнила стакан.
     - Так. Значит, ты  женился.  Выходит,  изменил  свою  точку  зрения  на
женщин? А я думала, что женщины тебя вообще не интересуют.
     - Знаешь, Римма, давай прекратим этот  бессмысленный  разговор.  Каждый
из нас живет, как ему нравится. Ты упустила возможность жить иначе, а  я  не
упустил.
     Римма подняла голову и взглянула мне прямо в глаза.
     - Твоя жена знает, что ты убил человека? - спросила она.
     - Никого я не убивал, - твердо ответил я. - И не впутывай мою жену.
     - Хорошо, хорошо. Если ты так уверен, что никого не  убивал,  то,  надо
думать, не станешь возражать, если я отправлюсь к фараонам и скажу  им,  что
ты убийца.
     - Послушай, Римма, ты же отлично знаешь, что  охранника  застрелила  ты
сама. Неужели поверят тебе, а не мне? Давай прекратим этот разговор.
     - Я глазам своим от  радости  не  поверила,  когда  увидела  в  журнале
"Лайф" твою фотографию. Кстати, какой у тебя роскошный кабинет! Так  вот.  Я
едва-едва  успела  попасть  вовремя  в  Голланд-Сити,  чтобы  не  пропустить
телепередачу. Выходит, ты отхватишь шестьдесят  тысяч  долларов  чистоганом?
Уйма денег. Сколько ты отвалишь мне?
     - Ни цента. Ясно?
     Римма рассмеялась.
     - Ясно, что отвалишь. В виде компенсации за утерянную пленку.  По  моим
подсчетам она стоит шестьдесят тысяч долларов, а может, и больше.
     - Если ты попытаешься меня шантажировать, я сообщу о тебе в полицию.
     Она допила виски и некоторое время вертела  в  пальцах  пустой  стакан,
посматривая на меня равнодушными глазами.
     - Вот  что,  Джефф.  Я  ведь  сохранила  тот   револьвер.   Полиция   в
Лос-Анджелесе знает твои приметы. Она разыскивает по подозрению  в  убийстве
человека с полуопущенным веком и шрамом на подбородке. Мне  остается  только
зайти в ближайший участок и заявить, что ты и я - вот те двое, с кем  жаждет
познакомиться полиция. А если к тому же я преподнесу полицейским  револьвер,
можешь уже сейчас собираться в камеру для смертников.  Нет  ничего  легче  и
проще.
     - Ну, как сказать. Если даже полиция поверит тебе, а  не  мне,  ты  все
равно окажешься сообщницей и тоже отправишься в тюрьму. Не забывай об этом.
     Римма откинула голову и снова засмеялась резким, неприятным смехом.
     - Какой  же  ты  наивный!  Ты  думаешь,  тюрьма  меня  пугает?  Взгляни
получше. Что я теряю?  Я  -  конченый  человек.  Если  я  и  могла  когда-то
привлечь чье-нибудь внимание, так это было и быльем поросло.  Голос?  Сейчас
я не могу спеть и одной ноты. Я наркоманка, вечно нуждающаяся в  деньгах  на
укол. Что же  мне  страшиться  тюрьмы?  Да  мне  там  будет  лучше,  чем  на
свободе! -  Она  наклонилась  ко  мне,  и  на  ее  лице  внезапно  появилось
отвратительное, жестокое выражение. - А вот тебе в тюрьму никак  не  хочется
идти. Ты же потеряешь все, все! Ведь ты же хочешь  построить  мост,  не  так
ли? Ты по-прежнему хочешь баловаться в постели со  своей  женушкой,  не  так
ли? Ты хочешь упрочить свое положение в жизни, не так ли? У тебя  -  все.  У
меня - ничего. Откажешься выполнить мое требование, Джефф, мы  оба  сядем  в
тюрьму. Это не пустая угроза. Не думай, что я пытаюсь тебя запугать.  Что  в
мире лучше денег? Мне они нужны, и я их  добуду.  Деньги  дашь  ты,  или  мы
отправляемся в тюрьму.
     Я не сводил с нее глаз. Она говорила правду. Терять ей  нечего.  Она  в
полном смысле слова находилась на дне. В тюрьме ей  и  в  самом  деле  будет
лучше.
     Мне оставалось лишь попытаться запугать ее, хоть я и понимал,  что  это
бесполезно.
     - Тебя тоже осудят, и не меньше, чем на десять лет. Каково  будет  тебе
просидеть десять лет в тюрьме без наркотиков?
     Римма усмехнулась мне в лицо.
     - А каково тебе будет в камере лет двадцать  без  твоей  очаровательной
женушки? Говорю тебе, меня тюрьма  нисколько  не  пугает.  Может,  меня  там
вылечат. Как, по-твоему, я жила все эти  годы?  Где,  по-твоему,  ухитрялась
добывать деньги на наркотики? Продавала себя. Представь на минуту,  что  это
значит. Представь, что твоя  милая  жена  каждую  ночь  проводит  с  разными
людьми, подцепленными на улице. И ты хочешь запугать меня  тюрьмой?  Да  она
будет  мне  лучше  дома  родного!  Ну,  ладно.  Или  денежки  на  стол,  или
отправляемся в полицию.
     Я смотрел на отталкивающее,  искаженное  отчаянием  и  решимостью  лицо
Риммы и понимал, что она прижала меня к стенке. Полиция имела все  основания
интересоваться мною. Возможно, обвинение в убийстве доказать не удастся,  но
за решетку я все равно попаду. При мысли об этом  мой  страх  превратился  в
ярость, и я с трудом сдерживал  себя.  Моя  жизнь  была  такой  напряженной,
прежде чем я завоевал свое место под солнцем. До  телефонного  звонка  Риммы
будущее казалось мне светлым и радостным. Теперь я был в ее руках.
     - Ну, что ж. Я дам тебе денег. Пять тысяч  долларов.  Это  все,  что  я
могу дать. Можешь считать себя счастливицей.
     - Э, нет, дорогой Джефф! Мне нужно свести с тобой  кое-какие  счеты.  Я
ведь не забыла, как ты обращался со мной. - Она провела  рукой  по  лицу.  -
Еще ни один мерзавец безнаказанно не бил меня. Условия диктую я.  Потерянная
пленка  обойдется  тебе  в  шестьдесят  тысяч  долларов.  Десять  тысяч   ты
выплатишь мне на этой неделе, десять тысяч - первого числа будущего  месяца,
тридцать тысяч - через месяц после этого и  последние  десять  тысяч  -  еще
через месяц.
     Я с трудом удержался, чтобы не броситься на нее.
     - Нет, нет и нет!
     - Да ну? Как хочешь. Только сначала подумай  хорошенько,  Джефф.  Я  не
запугиваю тебя. Или ты платишь, или тюрьма. Другого  выбора  нет.  Поступай,
как находишь нужным.
     Я лихорадочно размышлял. Выбора нет... Она права. Но на  этом  дело  не
кончится: истратив шестьдесят тысяч,  она  потребует  еще.  Она  будет  меня
шантажировать, пока смерть не уберет ее с моего пути. Да,  это  так:  только
смерть Риммы позволит мне зажить тихо и спокойно.
     Мысль поднять на нее руку не привела меня в ужас. Я не испытывал к  ней
ни малейшей жалости.  Она  стала  развращенным,  грязным  животным,  которое
просто  необходимо  уничтожить,  как  уничтожают  отвратительное  и  опасное
насекомое.
     Я достал портсигар, вынул сигарету и закурил. Руки  у  меня  совсем  не
дрожали.
     - Кажется, твоя взяла. Так и быть. Я достану десять  тысяч  долларов  и
завтра передам их тебе. Встретимся в это же время на улице, вот  тут,  около
гостиницы, и ты получишь свои деньги.
     От улыбки Риммы у меня дрогнуло сердце.
     - Я догадываюсь, Джефф, о твоих планах, но я все предусмотрела. У  меня
же  было  сколько  угодно  времени  для  размышлений,  пока  ты  зарабатывал
денежки. Я вообразила себя на твоем месте и задала вопрос: как бы  поступила
я, если  бы  попала  в  такое  положение?  -  Римма  помолчала,  неторопливо
выпустила струю дыма и продолжала: - Прежде всего, разумеется, я  попыталась
бы найти какой-нибудь выход. А выход только один. - Она  подалась  вперед  и
уставилась на меня. - Та же самая мысль пришла в голову и  тебе,  не  правда
ли? Единственный выход - моя смерть, и ты уже обдумываешь, как меня убить.
     Я сидел, не шевелясь и не сводя с нее глаз. Кровь отхлынула  у  меня  с
лица, и я чувствовал бесконечную усталость.
     - На этот случай я приняла соответствующие меры,  -  продолжала  Римма.
Она открыла потрепанную сумочку, достала какой-то клочок бумаги  и  швырнула
мне. - Свои чеки  ты  будешь  посылать  по  этому  адресу.  Отделение  банка
"Пасифик  и  Юнион"  в  Лос-Анджелесе.  Его  управляющий  получил  от   меня
распоряжение перечислять твои переводы на счет другого  банка.  Все  сделано
так, что мне не будет грозить никакой опасности с твоей стороны. Ты  никогда
не сможешь узнать, где находится мой банк и где  я  живу.  Отбрось  надежду,
что тебе удастся меня  уничтожить:  после  сегодняшней  встречи  мы  никогда
больше не увидимся.
     И снова я едва удержался, чтобы не схватить ее за горло.
     - Действительно, ты все предусмотрела.
     - А как же? - Римма протянула руку.  -  Давай-ка  бумажник.  Мне  нужны
деньги.
     - Как бы не так.
     Римма усмехнулась.
     - Помнишь, как много лет назад ты чуть не силой отобрал у меня сумку  и
взял оттуда все, до цента? Давай бумажник, или мы отправимся в участок.
     Наши взгляды встретились, а потом... потом я медленно  достал  бумажник
и бросил ей на колени.
     Утром в тот день я заезжал в банк, и в общей сложности у  меня  было  с
собой долларов двести. Римма очистила бумажник и  швырнула  его  на  столик.
Потом она встала, положила деньги в сумочку,  прошла  по  холлу  к  конторке
дежурного администратора и нажала на кнопку звонка.
     Откуда-то  из  внутренних  помещений  появился  все   тот   же   полный
итальянец, и Римма о чем-то заговорила с ним. Я сидел слишком  далеко  и  не
слышал слов. Она дала ему денег, он кивнул и ушел.
     Римма вернулась к нашему столику.
     - Сейчас я  уйду.  Ты  никогда  меня  не  увидишь,  если,  конечно,  не
придумаешь чего-нибудь сверхъестественного.  Повторяю:  на  этой  неделе  ты
пошлешь чек на десять тысяч долларов в банк в Лос-Анджелесе.  Первого  числа
отправишь еще один чек на такую же сумму. В следующем месяце -  на  тридцать
тысяч, а еще через месяц - на остальные десять. Понял?
     - Понял, - ответил я,  но  в  действительности  понял  только  то,  что
должен обязательно проследить за ней. Если я не сделаю этого сейчас, то  она
исчезнет, как брошенный в воду камень. - Понял. Только  не  думай,  что  все
это так просто.
     - Что ты имеешь в виду?
     Из двери, ведущей в глубь гостиницы, вышел итальянец, с которым  только
что разговаривала Римма, - на этот раз в сопровождении двух типов,  судя  по
всему, гангстеров. Все втроем пересекли вестибюль и встали около  выхода  на
улицу.
     Я поднялся из-за столика.
     - Я попросила этих ребят подержать тебя здесь, пока я  не  скроюсь.  На
твоем месте я бы не рискнула с ними шутить. Они не понимают шуток.
     Оба гангстера, стоявшие рядом с итальянцем, были здоровенными  молодыми
парнями. Один - блондин, с копной курчавых волос, другой  -  бывший  боксер,
если судить по свирепому, изуродованному лицу.
     - Ну, пока, - обратилась ко мне Римма. - Не забудь о  нашей  полюбовной
договоренности, в противном случае мы встретимся там, где тебе  не  очень-то
понравится.
     Она  взяла  потрепанный  чемоданчик,  стоявший  позади  ее  кресла,   и
направилась к выходу. Я продолжал стоять, словно прикованный к  месту.  Трое
у выхода не спускали с меня глаз.
     Римма вышла из гостиницы, и я видел, как она быстро сбежала  с  крыльца
и скрылась в темноте.
     Прошло еще несколько минут.
     - Послушай, Беттлер, - заговорил блондин, - а  что,  если  нам  немного
разукрасить ему морду, а? Ну, вздуть его самую малость.
     - А почему бы и нет? - фыркнув, отозвался другой.  -  Я  не  разминался
уже несколько недель.
     - Ни в коем случае! - резко  оборвал  их  итальянец.  -  Продержим  его
минут пять, потом выпустим.
     Блондин сплюнул.
     - Тебе виднее.
     Все четверо мы  постояли  еще  некоторое  время,  как  мне  показалось,
гораздо больше пяти минут.
     - Ну, хватит, - сказал наконец итальянец. - Пошли.
     Они не спеша зашагали к  той  же  двери,  из  которой  появились,  и  я
остался наедине со стариком-негром. Он  долго  смотрел  на  меня,  почесывая
затылок.
     - А вы, господин хороший, должно быть, родились в  сорочке,  -  заметил
он. - Этим молодчикам свернуть кому-нибудь голову - все равно, что плюнуть.
     Я вышел в темноту ночи и направился к машине.




     Проезжая по городу, я мучительно размышлял.
     Казалось, ловушка захлопнулась раз и навсегда. Мне никогда не  отыскать
Римму. Из безопасного далека она будет продолжать шантажировать  меня.  Если
даже я отдам ей весь гонорар за постройку моста, дело  этим  не  закончится.
Коттедж Тирелла ускользал, как мираж в пустыне.
     Да, но что я скажу Сарите?
     Мысль о жене придала мне твердости. Я  притормозил  машину,  свернул  к
тротуару и остановился.
     "Ты не уступишь без борьбы, - сказал я самому себе. -  Не  может  быть,
чтобы не было какого-нибудь выхода!"
     В течение нескольких минут я  сидел,  рассматривая  в  ветровое  стекло
поток двигавшихся мимо машин и  пытаясь  взять  себя  в  руки.  Мне  удалось
несколько успокоиться, мысли мои потекли более ровно.
     Римма дала мне адрес банка в Лос-Анджелесе.  Значит  ли  это,  что  она
приезжала в Голланд-Сити именно из Лос-Анджелеса, или  она  просто  пыталась
запутать следы?
     Найти ее во что бы то ни стало - вот в чем  заключалось  мое  спасение.
Найти и заставить замолчать.
     Я завел мотор, быстро  доехал  до  гостиницы  "Ритц-Плаза"  и  зашел  в
расположенное здесь туристское бюро.
     Сидевшая за конторкой девица любезно мне улыбнулась.
     - Да, сэр?
     - Можно ли улететь сегодня вечером в Лос-Анджелес?
     - Нет, сэр. Первый самолет отправится только  завтра  утром,  в  десять
двадцать пять.
     - А поездом?
     Девица взяла расписание, перебросила несколько страниц и кивнула.
     - Есть поезд в одиннадцать сорок  вечера.  Если  поспешите,  то  можете
успеть на него.
     Я поблагодарил, вернулся к машине и помчался на вокзал. Было уже  около
одиннадцати тридцати. В справочном бюро мне сообщили,  что  лос-анджелесский
поезд останавливается у платформы номер три.
     Стараясь держаться как можно незаметнее и внимательно  осматриваясь  по
сторонам, я прошел на третью платформу и занял пост  недалеко  от  входа,  у
газетного киоска. Поезд  еще  не  пришел,  и  среди  тех,  кто  толкался  на
платформе, Риммы не было. Так я простоял в своем укрытии до прихода  поезда.
После десятиминутной стоянки состав отошел от платформы.  Я  не  сомневался,
что среди тех, кто сел в поезд, Риммы не было.
     Итак, первая попытка напасть на ее след  закончилась  ничем.  Повторять
ее завтра не имело смысла: я не мог  быть  одновременно  в  аэропорту  и  на
вокзале. Мне начала казаться безнадежной моя затея найти Римму.
     Я сел в машину и поехал домой. Выходя из лифта, взглянул на часы.  Было
пять минут первого. Если мне хоть  немного  повезет,  то  Сарита  будет  уже
спать.  Мне  не  хотелось  разговаривать  с   ней,   таким   подавленным   и
раздраженным я чувствовал себя.
     Но сегодня счастье, видимо, окончательно отвернулось  от  меня:  открыв
дверь, я увидел, что в гостиной горит свет.
     - Джефф?
     Я еще не успел снять плащ, как Сарита оказалась около меня.
     - Добрый вечер, родная. Я думал, что ты уже спишь.
     - Я ждала тебя и уже начала думать,  что  ты  сегодня  не  приедешь.  -
Какие-то нотки в голосе жены заставили меня внимательно  взглянуть  на  нее:
она была явно чем-то взволнована. - Хочешь есть?
     Я не ужинал, но одна мысль о еде вызывала у меня отвращение.
     - Спасибо, не хочется. Ты чем-то обеспокоена?
     Сарита взяла меня под руку и повела в гостиную.
     - Часа два назад звонил мистер  Тирелл.  Он  просит  завтра  же  решить
вопрос о коттедже. Кто-то предложил ему на  десять  тысяч  долларов  больше,
чем он запросил с нас. Но он  очень  милый  и  порядочный  человек  и  хочет
продать свой домик именно нам. Единственная  его  просьба  -  не  затягивать
ответ.
     Я отошел от Сариты и сел.
     Не успел я оправиться от первого неожиданного удара, как мое  положение
осложнилось еще больше.
     - Но он же обещал нам неделю на размышление.
     - Правильно,  дорогой,  обещал,  -   согласилась   Сарита,   усаживаясь
напротив меня. - Но до того, как  получил  более  выгодное  предложение.  Не
может же он терять десять  тысяч  только  потому,  что  мы  будем  тянуть  с
ответом еще два дня. Да и зачем тянуть? Все равно же мы купим этот домик.  И
его цена сходная, и в продаже ничего лучшего нет.
     - Видишь, Сарита... - я старался на нее не смотреть. -  Видишь  ли,  мы
не купим у Тирелла коттедж. Человек не каждый день покупает себе  крышу  над
головой. Я намерен прожить в Голланд-Сити всю свою жизнь.  Что  и  говорить,
домик Тирелла очень мил, но, по-моему, год-другой мы можем  обойтись  и  вот
этой квартирой. Ну, а позже построим свой дом. К  тому  времени,  кстати,  и
мое финансовое положение упрочится. Если  ничего  не  стрясется,  мы  станем
обеспеченными людьми и  сможем  построить  что-нибудь  даже  лучше  коттеджа
Тирелла. Разве сравнишь купленный  дом,  каким  бы  хорошим  он  ни  был,  с
построенным по собственному плану, в собственном вкусе? Вот закончу мост,  и
составлю проект. Вместе с тобой составим. Построим то, что нам нужно.
     Сарита помрачнела.
     - Джефф, дорогой! Но ведь коттедж продается за  бесценок.  Зачем  целый
год торчать в этой унылой квартире, если мы можем купить домик  Тирелла,  не
спеша построить жилье по вкусу, а коттедж с выгодой перепродать?
     - Так-то оно так. - Я едва сдерживал себя. - Но все же  лучше  выждать.
И давай не будем больше об этом говорить.
     - Джефф, прошу тебя! - Я страдал, видя, как расстроена  Сарита.  -  Мне
очень нравится дом Тирелла. Прошу тебя, измени свое решение! Если  мы  купим
коттедж, нам не придется платить квартирную плату, и мы сэкономим  на  этом.
Более разумного вложения средств и не придумаешь. Наконец, я не хочу жить  в
этой квартире еще год!
     - Извини, но я остаюсь при своем мнении. Прекратим разговор. Я устал  и
хочу спать.
     - Джефф, Джефф! У нас  же  есть  деньги.  Коттедж  Тирелла  нас  вполне
устраивает, что же  тебе  еще  нужно?  Теперь  мы  обязаны  часто  принимать
гостей, а где? Твое положение обязывает тебя обзавестись домом.
     - Довольно, Сарита. Я знаю, что делаю.
     Она молча смотрела на меня.
     - Что ж, раз ты так настроен... Я вижу, наш разговор  действительно  ни
к чему не приведет. Значит, ты считаешь, что мы  должны  пока  жить  в  этой
квартире?
     - Да. Пока не построим свой дом.
     - Тогда давай хотя бы купим новую мебель, получше обставим квартиру.
     - Об этом поговорим потом. А сейчас давай  ложиться  спать.  Скоро  час
ночи.
     - Хорошо, Джефф. Но мистер Тирелл ждет ответа.
     Мои нервы не выдержали.
     - Черт возьми! Ну, так дай ему ответ! Скажи, что мы передумали.
     Хлопнув дверью, я ушел в спальню.
     Злой и расстроенный, я слышал, как Сарита разговаривает по телефону.  Я
уже принимал душ, когда она пришла в спальню.  Наспех  окатившись  водой,  я
надел пижаму, вышел из ванной, лег в постель и  закурил.  Сарита  тотчас  же
прошла в ванную и закрыла за  собой  дверь.  Раньше  она  никогда  этого  не
делала.
     Внезапно мне захотелось узнать,  сколько,  собственно,  денег  лежит  у
меня в банке. Я поднялся, прошел в гостиную, разыскал среди бумаг  последнюю
справку о состоянии текущего счета и убедился, что весь мой капитал  состоит
из двух тысяч долларов наличными и десяти тысяч в  облигациях.  Первая  доля
моего гонорара за постройку моста должна была поступить только через  восемь
дней.
     В последнее время, когда решался вопрос с подрядом,  мы  с  Саритой  не
очень бережно относились к моим скромным сбережениям. Нам обоим  нужно  было
приодеться, а к тому же я вздумал подарить жене бриллиантовую брошь.  И  вот
теперь, по милости Риммы, мне предстояло расстаться с облигациями и жить  до
получения гонорара на две тысячи долларов, что было бы терпимо, если  бы  не
куча неоплаченных счетов.
     Я вернулся в спальню. Сарита уже лежала в своей кровати. Я тоже  улегся
и выключил свет.
     - Спокойной ночи, дорогая.
     - Спокойной ночи, - сухо ответила Сарита.
     - Прости, но поверь, я знаю, что делаю. Со временем ты все  поймешь,  а
пока, прошу тебя, не расстраивайся.
     - Я не хочу больше говорить на эту тему. Спокойной ночи.
     Наступило молчание.
     Удрученный  и  подавленный,  я  лежал  и  смотрел  в  темноту,  пытаясь
хладнокровно обдумать план дальнейших  действий.  Нужно  было  спасать  свое
будущее. Свое и Сариты. Три задачи вставали  передо  мной:  отыскать  Римму,
завладеть револьвером и отделаться от него, заставить Римму молчать.
     Но как найти Римму?
     Завтра я должен был послать в банк в Лос-Анджелесе чек на десять  тысяч
долларов. Только через этот банк можно  напасть  на  след  Риммы.  Нечего  и
надеяться, что служащие банка согласятся  сообщить  мне  ее  адрес.  А  если
пустить  в  ход  какую-нибудь   хитрость?   Но   какую?   Где-то   в   делах
лос-анджелесского банка должен храниться адрес  того  банка,  через  который
Римма намеревалась получать деньги, и ее распоряжение. Если бы  мне  удалось
взглянуть на этот документ!
     Поразмыслив, я признался самому себе,  что  не  в  состоянии  придумать
сейчас приемлемый план действий. Одно было мне ясно:  сначала  надо  узнать,
что представляет собой банк в  Лос-Анджелесе,  а  это  означало,  что  нужно
побывать в нем.
     При мысли о предстоящей поездке,  о  том,  сколько  накопилось  у  меня
разных  дел,  сколько  назначено  деловых  встреч,  во  мне  с  новой  силой
вспыхнула злоба, и я осыпал Римму проклятиями. Но время не ждало.  Мне  надо
было действовать немедленно.
     Самолет улетал в Лос-Анджелес завтра, в  10.25  утра.  Наиболее  важные
встречи возьмет на себя Джек.  Я  представлял,  что  придется  мне  от  него
выслушать, но мне нельзя терять ни секунды. Возможно, именно в  Лос-Анджелес
и отправилась Римма, и я найду ее там, хотя,  откровенно  говоря,  шансы  на
это равнялись почти нулю. Пусть она получит свои первые десять тысяч.  Потом
у меня будет трехнедельная передышка, и за это время мне, возможно,  удастся
отыскать Римму.







     Еще не было восьми, когда я пришел в  контору.  Настроение  у  меня  не
улучшалось. Во время завтрака Сарита почти не разговаривала со мной.  Ни  я,
ни она уже не упоминали о  коттедже,  но  он  разъединил  нас,  как  высокая
стена.
     Взглянув на свой письменный стол, заваленный срочными бумагами, я  лишь
горестно  вздохнул.  До  поры  до  времени  Джеку  придется   одному   нести
непосильную ношу, и причина всему - моя вынужденная поездка в  Лос-Анджелес.
Вот и в это время, в это утро, Джек чуть свет умчался на стройку.
     Я поработал около часу, пытаясь разделаться хотя  бы  с  некоторыми  из
наиболее важных бумаг, когда дверь распахнулась и в контору влетел Джек.
     - Привет! - крикнул  он.  -  Четыре  бульдозера  приступили  к  работе,
начали расчищать строительную площадку.  Я  дал  бульдозеристам  задание,  а
сейчас  хочу  повидаться  с  Купером  по  поводу  бетономешалок.  Почта  уже
поступала?
     - Пока нет. - После некоторого колебания я вдруг выпалил:  -  Послушай,
Джек, мне нужно взять два выходных дня.
     Джек рылся в бумагах и что-то бормотал под  нос.  Видимо,  до  него  не
сразу дошел смысл моих слов. Лишь спустя некоторое время он поднял голову  и
ошеломленно уставился на меня.
     - Что... что ты сказал?
     Я с небрежным видом откинулся на спинку стула.
     - Мне нужно два выходных дня. Покомандуй тут один.
     Джек смотрел на меня, как на сумасшедшего.
     - Да ты что? Ты думаешь, о чем говоришь? Бросать  сейчас  дела...  Нет,
я, конечно, ослышался. У тебя  же  назначены  на  сегодня  встречи  с  Коби,
Максом  Стоуном,  Кромби,  Каузинсом.  Сегодня  нужно  закончить  смету   на
стальные фермы. Ну, можно ли так просто отмахнуться от всего?
     - Извини, Джек, но меня вынуждают обстоятельства. Срочное личное дело.
     Всегда приветливое лицо Джека внезапно посуровело,  на  щеках  выступил
румянец.
     - Мне плевать на срочность! Мы строим мост и  должны  закончить  его  в
срок. К черту личные дела! Ты останешься и будешь работать, как и я.
     - Нет, Джек. Я должен уехать.
     Не спуская с меня  взгляда,  Джек  провел  ладонью  по  своей  лысеющей
макушке. Румянец медленно сошел с его лица.
     - В чем, собственно, дело?
     - Личные неприятности, - безжизненно ответил я.  -  Крайне  важное  для
нас с Саритой дело.
     Джек, хмурясь, переложил на столе бумаги.
     - Извини, Джефф, -  сказал  он,  -  я  погорячился.  Поверь,  Джефф,  я
искренне  тебе  сочувствую.  Но  давай  говорить  откровенно.  Мы  с   тобой
совладельцы фирмы,  в  которую  вложили  все  свои  сбережения.  Наша  фирма
получила самый крупный заказ, какой только в состоянии  дать  муниципалитет.
Если мы его не выполним, то  наша  песенка  спета.  Не  строй  на  сей  счет
никаких иллюзий. Я не знаю, в чем заключаются твои неприятности, но  я  хочу
напомнить, что этот заказ важен  не  только  для  моего,  но  и  для  твоего
будущего. Если назначенные на сегодня  встречи  не  состоятся,  мы  потеряем
целых пять рабочих дней. Вдруг Мэттисону придет  в  голову  позвонить  тебе?
Представляю, какой разразится  скандал,  когда  выяснится,  что  ты  куда-то
исчез. Я вынужден, Джефф, говорить так резко потому,  что  в  ближайшие  два
месяца ни ты, ни я не можем позволить себе  роскошь  потерять  и  минуту.  -
Джек передернул плечами. - А  теперь  решай.  Если  ты  отлучишься,  стройка
будет закончена на пять дней позже установленного срока.  Следовательно,  мы
не выполним контракт, и больше нам  не  видать  таких  подрядов,  как  своих
ушей. Мне это абсолютно ясно, и никакие твои доводы не изменят положения.
     Доводы... У меня их и не было, я ничего не мог  возразить  Джеку.  Меня
охватила  ярость,  я  догадывался,  что  Римма  явно  рассчитывала  на   мою
занятость, на то, что я не смогу броситься за ней  в  погоню  и  она  успеет
скрыться.
     Я долго колебался, но в конце концов уступил. Нужно прежде  всего  было
подумать о мосте. Конечно,  всякое  промедление  осложняло  поиски  Риммы  и
грозило мне потерей еще десяти тысяч долларов, но выбора не оставалось.
     - Ну, хорошо, давай забудем о нашем разговоре. Извини, что я вообще  об
этом заговорил.
     - Дело не в извинениях. Ты не должен никуда отлучаться, Джефф,  или  мы
с тобой конченые люди. Ну, а сейчас... что у тебя за неприятности?  Ведь  мы
же, надеюсь, друзья? Ведь  я  не  слепой,  я  сразу  заметил,  что  с  тобой
произошло что-то нехорошее. Друзья должны делиться и хорошим и  плохим,  вот
и поделись со мной.
     Я с трудом удержался, чтобы не рассказать ему все.
     - Видишь ли, дело такое, что только я сам могу им заняться,  -  ответил
я, избегая смотреть на Джека. - И все же спасибо тебе.
     - Как знаешь, -  пожал  плечами  Джек,  и  по  его  тону  я,  к  своему
огорчению, понял, что он обиделся. -  Настаивать  не  стану.  Но  если  тебе
потребуется помощь - денежная или какая другая, - всегда к твоим услугам.
     - Еще раз спасибо, Джек.
     Мы  смущенно  посмотрели  друг  на  друга,  потом  Джек  спохватился  и
принялся торопливо собирать бумаги.
     - Ну, хорошо, мне нужно бежать. Меня уже ждут!
     Как только за Джеком закрылась дверь, я вынул чековую книжку и  выписал
на имя Риммы Маршалл  чек  на  десять  тысяч  долларов.  Вложив  документ  в
конверт, написал адрес банка  в  Лос-Анджелесе  и  положил  его  на  поднос,
вместе  с  другими  исходящими  бумагами.  Потом  позвонил  в  свой  банк  и
распорядился продать облигации.
     Я оказался в ловушке, но был полон решимости найти Римму еще  до  того,
как придется платить ей очередную сумму. Если  я  основательно  возьмусь  за
работу и откажусь от  отдыха,  мне,  возможно,  удастся  выкроить  несколько
свободных дней в течение тех  трех  недель,  что  оставались  до  следующего
назначенного ею срока.
     И я действительно с головой ушел в дела. В следующие  две  недели  вряд
ли кто-нибудь работал усерднее меня. В половине шестого утра я уже сидел  за
письменным столом и до глубокой ночи корпел над бумагами. За все  это  время
мы с Саритой не обменялись и дюжиной слов. Из дому я уходил, когда  она  еще
не вставала, а приходил, когда она уже спала. Субподрядчики чуть не  плакали
от меня, а бедная Клара превратилась в худого, как щепка, робота  с  глубоко
запавшими глазами. В конце концов не выдержал даже Джек.
     - Черт побери! - вспылил он на двенадцатый день. - Ну, куда ты  гонишь?
Ведь не на следующей же неделе нам сдавать  этот  проклятый  мост!  Нет  уж,
Джефф, давай полегче, иначе люди совсем из сил выбьются.
     - Ну и пусть. У меня все дела в ажуре, и, начиная с завтрашнего дня,  я
беру три дня выходных.  К  моему  возвращению  ты  догонишь  меня.  Надеюсь,
теперь-то ты не станешь возражать, если я уеду на три дня?
     В знак капитуляции Джек поднял руки.
     - Безусловно. Честное слово, ты их заслужил. Можешь  ехать,  куда  тебе
нужно, и запомни еще раз: если ты оказался в  трудном  положении,  -  а  это
так, я же вижу, - можешь полностью располагать мною.
     - Большое спасибо, Джек. Но... попытаюсь справиться сам.
     В тот  вечер,  впервые  за  последние  две  недели,  я  вернулся  домой
сравнительно рано - в одиннадцать часов. Сарита собиралась  ложиться  спать.
Теперь она уже не так остро переживала историю с  коттеджем,  и  между  нами
установились  прежние  отношения.  Сарита  явно  тревожилась,  видя,  как  я
изнуряю себя работой.
     Самочувствие  у  меня  оставалось  скверным,  но  мысль  о   том,   что
наконец-то я отправлюсь на поиски Риммы, придавала мне сил.
     - Завтра рано утром я уезжаю по  делам  в  Нью-Йорк.  Пробуду  там  дня
три-четыре. Хочу разузнать, нельзя ли приобрести по сходной  цене  некоторые
материалы для моста.
     Сарита подошла ко мне и обняла.
     - Джефф, ты убиваешь себя. Ну, зачем же работать так  много?  -  Она  с
беспокойством посмотрела на меня своими карими глазами.
     - Зато потом станет легче. Мне и правда пришлось трудно, но  надо  было
разделаться перед поездкой с некоторыми неотложными делами.
     - Дорогой, а мне нельзя поехать с тобой? Я уж, кажется,  забыла,  какой
он, Нью-Йорк, и мне бы очень  хотелось  побывать  там.  Вечера,  после  всех
твоих деловых встреч, мы проводили бы вместе, а днем, пока ты будешь  занят,
я походила бы по магазинам.
     Вот о чем я не подумал: о том, что Сарита захочет поехать  со  мной.  А
ведь этого следовало ожидать. В течение нескольких мучительно  долгих  минут
я беспомощно смотрел на жену, не в силах придумать какой-нибудь  благовидный
предлог, чтобы отказать ей. Вероятно, мой взгляд сказал ей все,  потому  что
Сарита вдруг помрачнела и притихла.
     Она отвернулась и стала машинально поправлять подушки на софе.
     - Извини, пожалуйста, - заговорила она. - Какая же я! Ведь я буду  тебе
только обузой.
     Я медленно перевел дыхание. Как ненавидел я себя за  то,  что  причинял
ей такую боль.
     - К сожалению, Сарита, я буду занят  в  Нью-Йорке  и  днем  и  вечером.
Извини меня, но, по-моему, тебе лучше остаться  дома.  Вот  уж  в  следующую
поездку...
     - Да, да, разумеется. - Сарита  прошлась  по  комнате.  -  Ну,  что  ж,
пожалуй, пора ложиться спать.
     Мы уже лежали в темноте в своих кроватях, когда она заговорила снова.
     - Джефф, а как мы поступим с нашими деньгами?
     "Отдадим Римме, - подумал  я.  -  Если  только  я  не  найду  ее  и  не
обезврежу". Разумеется, вслух я этого не сказал.
     - Построим дом, - ответил я без всякой уверенности. - Ну, а  до  этого,
как только немного разгружусь, начнем развлекаться.
     - Джек купил новую машину. Да на ремонт  квартиры  и  новую  обстановку
истратил двенадцать тысяч. А что мы сделали на свою долю гонорара?
     - Джек нам не указ.  Он  холостяк,  ему  нечего  беспокоиться  о  своем
будущем. У меня другая забота: обеспечить тебя на тот случай, если  со  мной
что-нибудь произойдет.
     - Выходит, прежде чем истратить хотя бы несколько центов  из  гонорара,
мне надо ждать твоей смерти или пока мы оба не состаримся?
     - Ну, знаешь... - Даже мне самому мой тон показался излишне резким.
     - Извини,  я  ведь  только  спрашиваю.  Мне  просто  странно,  что   ты
получаешь шестьдесят тысяч долларов, а мы живем, как и раньше: носим  ту  же
одежду, нигде не бываем, и я даже  не  могу  поехать  с  тобой  в  Нью-Йорк.
Наверное, я говорю глупости, но мне непонятно, почему ты  работаешь  день  и
ночь, а все остается по-прежнему.
     Кровь ударила мне в голову.
     - Перестань сейчас же! Я строю мост и не получил еще  этих  денег.  Вот
когда получу, тогда и поговорим, как их истратить.
     - Прости, я не хотела  тебя  сердить,  -  после  долгой  паузы  холодно
сказала Сарита.
     Наступило молчание. Каждый из нас знал, что другой не спит и  долго  не
сможет уснуть, затаив обиду и боль.
     Между нами незримо  стояла  Римма,  разъединяя  нас  и  угрожая  нашему
счастью.
     Я должен найти ее. Я должен отделаться от нее.




     В Лос-Анджелес поезд пришел во втором часу дня, и  я  прямо  с  вокзала
поехал на такси в отделение банка "Пасифик и Юнион".
     В течение последних двух  недель  каждую  свободную  минуту  (хотя  они
выдавались редко) я ломал голову над тем, как  узнать  адрес  другого  банка
Риммы. В "Пасифик и Юнион" адрес, несомненно,  есть,  но  как  добраться  до
него?
     Расплатившись  с  шофером,  я  окинул  взглядом  здание   банка   и   с
удовольствием отметил, что это  весьма  солидное  заведение.  Мне  почему-то
казалось, что раз  это  отделение  банка,  то  работает  в  нем  всего  лишь
несколько служащих, и они легко могут запомнить каждого  посетителя,  в  том
числе и меня. И вот я увидел огромное здание,  швейцара  у  подъезда  и  два
непрерывных встречных потока людей в дверях.
     Присоединившись к одному из них, я  через  минуту  оказался  в  большом
холле - приемной. По обеим сторонам находились окошечки  кассиров,  и  около
каждого толпились клиенты. Над кассами вокруг холла шла галерея,  где  целый
штат клерков обслуживал счетные машины и множительные  аппараты.  В  дальнем
конце  холла  за  стеклянными  перегородками  были  видны  кабинеты  старших
служащих.
     Я  подошел  к  одному  из  окошек,  где   стояла   небольшая   очередь,
пробормотав извинение, взял с высокого прилавка бланк  приходного  ордера  и
достал из бумажника деньги. Вверху ордера я крупными  буквами  написал:  "На
счет Риты Мархал", а внизу приписал "Внесено Джоном Гамильтоном".
     Выждав, когда подошла моя очередь, я протянул  в  окошечко  заполненный
мною ордер и деньги. Кассир взял бланк и уже поднял  было  резиновый  штамп,
но остановился и с недоумением посмотрел на  меня.  Я  стоял,  прислонившись
спиной к прилавку, и с равнодушным видом смотрел в сторону.
     - Тут что-то не так, сэр, - произнес кассир.
     - А именно?
     Кассир заколебался и снова перевел взгляд на ордер.
     - Не откажите в любезности минуточку подождать.
     Все получилось так, как я надеялся. Кассир взял ордер и вдоль  длинного
белого барьера быстро направился к лестнице, ведущей на галерею. Я  наблюдал
за ним. Он поднялся  на  галерею,  прошел  к  девушке,  сидевшей  у  большой
машины, и что-то сказал. Девушка повернулась к висевшей на стене таблице.  Я
видел, как она провела по ней  пальцем,  словно  отыскивая  чью-то  фамилию,
потом снова повернулась к  машине,  нажала  несколько  клавишей  и  передала
кассиру выданную машиной карточку.
     Сердце у меня бешено заколотилось.
     Я    уже     сообразил,     что     девушка     работает     оператором
электронно-вычислительной  машины,  располагающей   информацией   о   каждом
клиенте банка. Все данные о нем машина печатала на карточке,  которую  можно
было получить, если нажимать в определенном порядке занумерованные  клавиши.
Комбинация цифр соответствовала личному номеру клиента.
     Кассир внимательно сравнил  карточку  с  приходным  ордером,  отдал  ее
девушке и поспешно вернулся ко мне.
     - Сэр, здесь какое-то недоразумение, - заявил он. - У нас нет счета  на
это имя. Вы уверены, что правильно написали фамилию?
     Я нетерпеливо пожал плечами.
     - Не стану утверждать категорически. Это  карточный  долг.  Я  играл  с
мисс Мархал в бридж и проиграл. Чековой книжки у меня с собой не  оказалось,
и я обещал ей уплатить проигрыш через ваш банк. Возможно, у  нее  здесь  нет
своего счета, но вы распоряжаетесь деньгами, поступающими на ее имя?
     Во взгляде кассира по-прежнему читалось удивление.
     - Правильно, сэр, если только речь идет о нашем клиенте. Но ее  имя  не
Мархал. Может быть, Римма Маршалл?
     - Возможно,  возможно,  -  небрежно  ответил  я.  -   Надо,   очевидно,
проверить, но у меня нет ее адреса. Вы не дадите его мне?
     - Адресуйте  письмо  на  банк,  а  мы  с  удовольствием  перешлем   его
дальше, - не моргнув глазом, отозвался кассир.
     Я не сомневался, что он так и ответит, но все же был разочарован.
     - Что ж, придется так и сделать. Благодарю вас.
     - Пожалуйста, сэр.
     Я кивнул, положил деньги обратно в бумажник и ушел.
     Так я сделал первый ход  и  теперь  точно  знал,  где  находится  адрес
Риммы. Предстояло его заполучить.
     Такси доставило меня в один из тихих районов Лос-Анджелеса, где я  снял
в недорогой гостинице номер, и я сейчас же  позвонил  в  "Пасифик  и  Юнион"
управляющему. Назвавшись Эдвардом Мастерсом,  я  попросил  принять  меня  на
следующий день, часов в десять утра.
     Мы условились встретиться в 10.15.
     Меня  бесило,   что   весь   день,   до   следующего   утра,   придется
бездействовать, но и проявлять торопливость  было  опасно.  Одиннадцать  лет
назад полиция Лос-Анджелеса объявила розыск человека с  полуопущенным  веком
и шрамом на подбородке. Кто может поручиться, что не  найдется  какой-нибудь
сверхбдительный ветеран-полицейский и не опознает меня даже  сейчас,  спустя
столько лет? Вот почему всю оставшуюся часть дня  я  провел  в  гостинице  и
рано лег спать.
     На следующее утро я приехал в банк за минуту до  назначенного  времени,
и меня немедленно  провели  в  кабинет  управляющего.  Это  оказался  полный
пожилой человек с вкрадчивыми манерами. Он с обворожительной  улыбкой  долго
тряс мне руку, но в то же время всем своим видом давал  понять,  что  крайне
занят и будет благодарен, если я без лишних слов перейду к делу.
     Я назвался представителем  фирмы  строительных  подрядчиков  с  главной
конторой в Нью-Йорке  и  сообщил,  что  мы  намереваемся  создать  филиал  в
Лос-Анджелесе и открыть в отделении "Пасифик и Юнион"  текущий  счет.  Фирма
довольно солидная, разглагольствовал  я.  Десять  руководящих  работников  и
свыше двухсот служащих. Не окажется ли господин управляющий  столь  любезным
и не поможет ли мне подыскать соответствующее помещение?
     Мои слова произвели на управляющего впечатление. Он тут же  назвал  мне
одно из агентств, которое, по его словам, сможет предложить как раз то,  что
нужно. Как бы мимоходом я упомянул, что для начала операций  фирма  намерена
перевести  из  нашего  нью-йоркского  банка  миллиона  два  долларов,   что,
разумеется, еще больше расположило ко мне  управляющего.  Банк,  заявил  он,
окажет фирме любое содействие - стоит мне только сказать, в чем  именно  оно
должно выразиться.
     - Видите ли... Собственно, пока  нам  ничего  не  нужно...  Хотя,  нет,
позвольте.  Мне  нужна  одна  справочка.  Я  заметил,  тут  у   вас   вполне
современное конторское оборудование. Вот  если  бы  установить  такое  же  в
нашей конторе. К кому, по вашему мнению, следует обратиться?
     - Ну конечно же, к фирме "Чендлер и Керрингтон"!
     - А знаете, ведь  наши  операции  несколько  напоминают  банковские,  -
продолжал я, осторожно подходя к тому главному, ради чего и пришел.  -  Наши
клиенты  разбросаны  по  всей  стране,  а  мы  должны  поддерживать  с  ними
постоянный контакт и хранить записи всех деловых переговоров и  вообще  всех
операций. Я видел у вас электронно-вычислительную машину,  она  меня  крайне
заинтересовала. Вы довольны ее работой?
     Мне повезло. Видимо, машина представляла предмет его особой гордости.
     - Что вы!  Более,  чем  довольны.  Конечно,  это  дорогая  вещь,  но  в
конечном итоге она себя полностью окупает.
     - Я видел ее только мельком, когда шел к вам.
     - Дело поправимое, мистер  Мастерс.  Хотите,  я  покажу  вам,  как  она
работает?
     - С удовольствием, но беспокоить  вас...  -  Я  старался  говорить  как
можно более небрежным тоном.
     - Какое там беспокойство! Наоборот. - Он нажал кнопку. - Сейчас  мистер
Флемминг покажет вам машину.
     - Как только мы найдем подходящее помещение,  я  сейчас  же  свяжусь  с
вами. Нам очень приятно ваше содействие.
     На пороге кабинета вырос  и  застыл  в  ожидании  клерк  -  вышколенный
серьезный молодой человек.
     - Флемминг, это мистер  Мастерс.  Он  открывает  у  нас  текущий  счет.
Мистера  Мастерса  заинтересовала  наша  электронно-вычислительная   машина.
Покажите ему, как она работает.
     - Слушаю, сэр. - Молодой человек поклонился мне. - С удовольствием.
     Я встал и почувствовал, как у меня подгибаются ноги. Пока  мне  удалось
осилить лишь половину пути к поставленной цели, оставалось еще  столько  же.
Пожав управляющему руку и поблагодарив его  за  помощь,  я  вышел  вслед  за
Флеммингом из кабинета. Мы поднялись  на  галерею  и  остановились  рядом  с
машиной.
     Сидевшая перед ней девушка повернулась на своем стуле  и  вопросительно
взглянула на меня.
     Флемминг познакомил нас и принялся объяснять принцип действия машины.
     - У нас свыше трех с половиной тысяч клиентов, каждый из них  обозначен
номером. Список фамилий с указанием присвоенных  номеров  вы  можете  видеть
вот здесь.
     Он показал на висевшую на стене огромную таблицу. Я  подошел  к  ней  и
принялся быстро, но внимательно пробегать ее глазами. Среди  других  фамилий
я нашел то, что искал: "Римма Маршалл, 2997". Этот  номер  я  запомнил  так,
как ничего и никогда в жизни не запоминал.
     - Установив номер клиента,  -  продолжал  между  тем  Флемминг,  -  нам
остается лишь нажать  клавиши  в  соответствующей  комбинации,  составляющей
этот номер, и карточка с записями немедленно появится вот на этом подносе.
     Девушка-оператор,  слушавшая  наш  разговор,  взглянула   на   меня   и
снисходительно улыбнулась.
     - Машина работает безошибочно, - сказала она.
     - Да? И вы можете это доказать? - спросил я все с той же улыбкой.
     - Хорошо, - вновь заговорил Флемминг. - Возьмем первый номер из  нашего
списка. Итак, Р.Айткен, номер 0001. Мисс Лейкер, дайте мне карточку  мистера
Айткена.
     Девушка повернулась к машине и нажала несколько клавиш. Почти в  то  же
мгновение на поднос выпала карточка.
     - Вот и все! - воскликнул Флемминг, расплываясь в широкой улыбке.
     Я протянул руку.
     - Вы знаете, я большой скептик. А вдруг эта карточка не имеет  никакого
отношения к мистеру Айткену?
     Флемминг с торжествующим видом вручил мне карточку.
     Я сразу увидел  в  ее  верхней  части  фамилию  "Айткен",  напечатанную
крупными буквами.
     - Поразительно! Видимо, придется купить такую  же  игрушку...  А  можно
мне попробовать?
     - Конечно, мистер Мастерс.
     Я склонился над клавишами и быстро набрал номер  2997.  Сердце  у  меня
колотилось так отчаянно,  что  я  боялся,  как  бы  девушка  и  Флемминг  не
услышали его стук.
     Машина  загудела,  в   металлическом   контейнере   быстро   замелькали
карточки. Я стоял в ожидании, пока на поднос не выпала белая карточка.
     Флемминг и девушка улыбнулись.
     - Выбранный вами  номер  принадлежит  мисс  Римме  Маршалл,  -  объявил
Флемминг. - Можете проверить сами.
     Я взял карточку и прочитал:

     "Римма Маршалл. Счет. Санта-Барбара. Кредитовать 10000 дол.".

     - Превосходный аппарат, - заметил  я,  стараясь  говорить  спокойно.  -
Именно то, что мне нужно. Спасибо.
     Спустя полчаса арендованная машина мчала меня в Санта-Барбару.
     Я уговаривал себя не впадать в излишний оптимизм.  Район  моих  поисков
значительно сузился, не  оставалось  сомнений,  что  Римма  живет  где-то  в
окрестностях Санта-Барбары, однако мне еще предстояло найти  ее,  а  времени
было в обрез.
     В Санта-Барбару я  приехал  около  половины  шестого  и  у  первого  же
регулировщика движения узнал,  где  находится  отделение  банка  "Пасифик  и
Юнион". Оно занимало  довольно  маленькое  помещение  и  уже  было  закрыто.
Оставив машину, я обошел вокруг здания.
     Напротив  банка  была  гостиница,  и  я  решил,   что   удобнее   всего
остановиться  в  ней.  Это  было  довольно  жалкое   заведение   -   видимо,
излюбленная обитель коммивояжеров.
     Полная женщина, сидевшая за  конторкой  администратора,  приветствовала
меня  унылой  улыбкой  и   передала   ручку,   молча   приглашая   заполнить
регистрационную карточку.
     Я спросил, может ли она предоставить мне комнату  с  окнами  на  улицу.
Женщина ответила утвердительно, но сказала, что на моем бы  месте  предпочла
одну из комнат, выходящих во двор, чтобы не мешал уличный шум.
     Я ответил, что шум меня не беспокоит, после чего она вручила  мне  ключ
и объяснила, как найти  комнату.  Обед,  добавила  она,  начинается  с  семи
часов.
     Номер оказался  чистым,  довольно  просто  обставленным  и  в  общем-то
неуютным, однако это не имело значения. Взгляд,  брошенный  в  окно,  убедил
меня, что банк находится как раз напротив.
     Я пододвинул стул к окну и принялся рассматривать решетку,  закрывавшую
вход в банк.
     Когда же Римма придет сюда?
     Я понимал, что здесь мне  не  удастся  повторить  трюк,  проделанный  в
Лос-Анджелесе, и получить более подробные  сведения  о  Римме.  К  тому  же,
стоит ей только заподозрить, что  я  напал  на  ее  след,  как  она  тут  же
исчезнет, и мне  придется  начинать  все  сызнова.  Возможно,  если  я  буду
дежурить у  окна,  мне  повезет,  и  я  увижу  ее?  Тогда  мне  можно  будет
проследить за ней и узнать, где она живет. Появляться же на  улице  было  бы
чистейшим безумием: Римма может увидеть меня, и тогда все мои планы  лопнут,
как мыльный пузырь.
     На следующее утро во время завтрака я  сообщил  женщине-администратору,
что у меня много работы и что я намерен  целый  день  заниматься  у  себя  в
номере.
     Женщина заверила, что меня никто беспокоить не будет.
     Я вернулся в номер и уселся у окна.
     Банк открывался в девять часов. Местное  отделение  "Пасифик  и  Юнион"
явно не могло похвалиться широким размахом операций: в течение  первых  двух
часов в нем побывало всего лишь пять  человек.  Правда,  чуть  позже  приток
клиентов усилился, но ненамного.
     Я сидел и наблюдал. Весь день  меня  не  оставляла  надежда,  но  когда
двери  банка  закрылись  последний  раз,  я  почувствовал  такое  уныние   и
безысходность, что готов был наложить на себя руки.
     На следующее утро мне надо было уезжать, а это означало, что я  лишился
всякой надежды отыскать Римму до уплаты второго взноса.
     Я уже готов был  отказаться  от  всяких  попыток  придумать  что-нибудь
подходящее, как вдруг меня  осенило:  а  что,  если  поручить  поиски  Риммы
какому-нибудь детективу? Эта мысль так взволновала меня, что я чуть было  не
помчался в вестибюль, чтобы найти в справочной книге адрес  соответствующего
агентства, но в последний момент сообразил, что все  это  глупости.  Ведь  я
намеревался устранить Римму. И когда я  это  сделаю,  напав  на  ее  след  с
помощью детективов, они сообщат в полицию, опишут  мои  приметы,  и  полиция
пойдет по моему следу.
     Нет, свои счеты с Риммой я должен  свести  без  чьей-либо  помощи.  Вот
тогда-то, валяясь в кровати, я впервые подумал, что найти Римму  -  это  еще
полдела: не менее важно выполнить задуманное так, чтобы остаться вне  всяких
подозрений. Одна трудность порождала другую.
     Утром на следующий  день  я  вылетел  в  Голланд-Сити  и  вскоре  после
одиннадцати пришел в контору.
     Джек разговаривал с кем-то по  телефону,  но,  увидев  меня,  торопливо
сказал:
     - Я вам позвоню. Да, да, минут через десять... - и положил трубку.
     Он взглянул на меня, и я сразу  понял,  что  стряслась  какая-то  беда.
Джек был бледен и удручен.
     - Ты уже был дома, Джефф?
     - Нет. Только что с самолета.
     Я поставил на пол саквояж и бросил плащ на стул.
     - Я пытался найти тебя, - хрипло произнес Джек. -  И  где  только  тебя
черти носят?
     - В чем дело? Говори.
     Джек помолчал, потом медленно встал со стула и сказал:
     - Сарита...
     Я похолодел.
     - Что?! Что ты хочешь сказать?
     - Плохо, Джефф. Авария... Я искал тебя всюду...
     - Она... жива?
     - Жива, но в очень  тяжелом  состоянии.  Пьяный  шофер  налетел  на  ее
машину. Боюсь, Джефф, что она...
     - Когда это случилось?
     - Утром в день твоего отъезда. Она отправилась за покупками, и вот...
     - Джек, я хочу знать правду! Она безнадежна?
     Он обошел вокруг стола и положил руку мне на плечо:
     - Врачи делают все от них зависящее. Нам остается только ждать.
     - Где она?
     - В городской больнице... Но...
     Я выбежал из кабинета мимо бледной, как полотно,  Клары  и  бросился  к
лифту.







     Доктор Вейнборг был высоким  сутулым  человеком  с  крючковатым  носом,
чувственным ртом и черными глазами  еврея,  хорошо  понимающего,  что  такое
страдания.
     Я назвал медицинской сестре  свое  имя,  и  она  сразу  повела  меня  в
кабинет доктора. И вот я сидел перед  ним  и  вслушивался  в  его  гортанный
голос.
     - Это вопрос времени, мистер  Холлидей,  я  сделал  все  возможное,  во
всяком случае - все самое неотложное. Жаль, вас не было, когда вашу  супругу
доставили в больницу. Почти двенадцать часов она  находилась  в  сознании  и
все время спрашивала о вас. Потом она впала в  беспамятство  и  все  еще  не
пришла в себя. Давайте обсудим  вот  какой  вопрос.  У  вашей  жены  тяжелое
ранение   головы,    затронут    мозг.    Я    знаю    отличного    хирурга,
специализирующегося на подобных операциях -  очень  опасных  и  трудных.  Но
пока ему сопутствовал успех. Обычный гонорар доктора  Гудиера  -  я  имею  в
виду этого специалиста - три тысячи  долларов.  Разумеется,  не  избежать  и
других расходов, так что общая сумма составит примерно пять  тысяч,  причем,
без всякой гарантии на успех.
     - Договаривайтесь с Гудиером. Расходы значения не имеют.
     Вейнборг снял трубку телефона  и  позвонил  хирургу  на  квартиру.  Ему
пришлось в течение нескольких минут объяснять  секретарше  врача,  насколько
необходимо экстренное вмешательство Гудиера.
     Я  со  страхом  прислушивался,  как  он  описывал  характер  полученных
Саритой повреждений, хотя и не все понял.
     В конце концов, секретарша обещала позвонить несколько позже.
     - Не волнуйтесь, мистер Холлидей, - положив трубку,  обратился  ко  мне
Вейнборг. - Доктор Гудиер никогда не отказывается в подобных случаях.
     - Можно мне повидать ее?
     - Не вижу смысла. Она без сознания.
     - И все же мне хотелось бы.
     Некоторое время он внимательно смотрел на меня, потом кивнул.
     - Что ж, пойдемте.
     Сарита неподвижно лежала на  кровати,  прикрытая  простыней  до  самого
подбородка. Голова у нее была забинтована. Она показалась  мне  маленькой  и
до того бледной, что ее можно было принять за труп.
     Около кровати сидела медицинская сестра. При нашем появлении она  молча
поднялась, взглянула на Вейнборга и покачала головой.
     Это были самые тяжелые минуты моей жизни.  Я  стоял  в  ногах  кровати,
смотрел на Сариту и чувствовал, как где-то в  глубине  души  у  меня  растет
убеждение, что она никогда вновь не заговорит со мной, никогда  не  взглянет
на меня, никогда не обнимет.
     Дома, едва успев войти в квартиру,  я  услышал  настойчивый  телефонный
звонок. Говорил мэр Мэттисон.
     - Джефф? Я искал тебя. Джек сказал, что ты был у жены. Как она?
     - Все  так  же.  Пригласили  опытного  специалиста.   Очевидно,   будет
оперировать.
     - Мы с Элен все время думаем о тебе. Чем бы мы могли тебе помочь?
     Я сухо поблагодарил и ответил, что мне ничем нельзя помочь. Сейчас  все
зависит от этой знаменитости Гудиера.
     - Джефф,  тебе  потребуются  деньги.  Я  уже  переговорил   с   членами
комитета, они согласились выплатить тебе половину гонорара. Завтра у тебя  в
банке будет тридцать тысяч долларов. Мы обязаны спасти Сариту.  Нашу  милую,
очаровательную...
     Я не выдержал.
     - Благодарю, - буркнул я и бросил трубку на рычаг.
     Закурив, я тут же сунул сигарету в пепельницу.
     Деньги... До уплаты Римме второго взноса  -  десяти  тысяч  долларов  -
оставалось десять дней, а еще через месяц мне предстояло выплатить  тридцать
тысяч. Но на этом Римма, конечно, не остановится. Но не платить Римме  я  не
мог. Ей ничего не стоит сообщить обо мне в полицию, и  я  окажусь  в  тюрьме
как раз в то время, когда Сарита так во мне нуждается.
     Я бродил взад  и  вперед  по  комнате  и  мучительно  размышлял.  Снова
поехать в Санта-Барбару? Но нельзя же оставлять Сариту в таком состоянии.
     В конце концов я решил написать Римме и попросить  ее  об  отсрочке.  Я
сообщил, что с  женой  произошло  несчастье,  что  лечение  требует  больших
расходов, и потому я пока не могу платить ей, но позже...
     Видимо, я действительно был слишком расстроен, если думал, будто  Римма
способна на проявление жалости. Но как бы то ни было, я разыскал дворника  и
попросил его как можно скорее отправить письмо.
     Часов в восемь вечера мне позвонили из больницы и сообщили, что  доктор
Гудиер уже там и просит меня сейчас же приехать.
     Гудиер, маленький, полный и лысый человечек с резкими манерами,  заявил
мне, что намерен оперировать немедленно.
     Следующие три часа были долгими и  страшными.  Часов  в  десять  пришел
Джек. Мы молча сидели в приемной, некоторое время спустя  появился  Мэттисон
с женой. Проходя мимо меня, миссис Мэттисон ободряюще дотронулась  до  моего
плеча.
     В двенадцать тридцать  пять  из  операционной  вышла  сестра  и  кивком
пригласила меня следовать за собой. Мы прошли в  кабинет  Вейнборга.  Доктор
Гудиер, выглядевший постаревшим и утомленным, сидел на  краешке  письменного
стола и курил. Вейнборг стоял у окна.
     - Ну-с,  мистер  Холлидей,  -  заговорил  Гудиер,  -  операция   прошла
успешно. Теперь только бы избежать послеоперационных осложнений.  Во  всяком
случае, могу сказать, что ваша жена будет жить.
     Что-то в его тоне и во всей гнетущей  атмосфере  комнаты  помешало  мне
выразить свою радость.
     - Продолжайте.
     Мой хриплый голос мне самому показался чужим.
     - Будет жить, - тихо повторил Гудиер.  -  Но...  но  повреждение  мозга
оказалось  слишком  тяжелым.  Сожалею,  но  ваша  жена  навсегда   останется
инвалидом... - Он помолчал. - В лучшем случае  она  сможет  передвигаться  в
кресле-каталке. По всей вероятности, она с трудом сможет говорить, а  память
у нее будет нарушена.
     Он взглянул на меня, и я прочел в его глазах печаль и признание  своего
поражения.
     - И вы считаете операцию  успешной?  -  спросил  я.  -  Она  не  сможет
ходить, почти не сможет говорить,  не  сможет  узнавать  меня.  Это  и  есть
успех?
     - Доктор Гудиер чудом спас ей жизнь, - проговорил Вейнборг.
     - Жизнь?! Это вы называете жизнью? Не лучше ли ей было умереть?
     Я выбежал из кабинета и быстро пошел по коридору.
     Джек стоял у порога приемной. Он схватил меня за руку, но я вырвался  и
бросился в темноту, ничего не слыша и не замечая.




     Все следующие три дня я жил в какой-то пустоте. Я  сидел  дома  и  ждал
телефонного звонка.
     Сарита все еще не приходила в себя  и  временами  находилась  на  грани
смерти.
     Я был один в квартире, часами просиживал в кресле, почти ничего  не  ел
и непрерывно курил. Иногда  заглядывал  Джек,  но,  побыв  несколько  минут,
исчезал, чувствуя мое нежелание видеть  людей.  Никто  мне  не  звонил,  все
знали, что я жду звонка из больницы.
     На третьи сутки, часов в девять вечера, телефон, наконец,  зазвонил.  Я
схватил трубку.
     - Да?
     - Мне с тобой нужно поговорить.
     Это была Римма. Я сразу узнал ее голос. Сердце у меня упало.
     - Где ты?
     - В баре гостиницы "Астер". Я жду. Когда ты сможешь приехать?
     - Сейчас же. - Я положил трубку,  но  тут  же  позвонил  в  больницу  и
сообщил дежурной сестре, что она сможет найти  меня  в  баре  "Астер-отеля",
если я понадоблюсь.
     На улице моросил дождь.
     Гостиница "Астер"  считалась  лучшей  в  нашем  городе.  Следовательно,
Римма уже начала менять  свой  образ  жизни,  используя  мои  деньги.  Я  не
сомневался,  что  она  примчалась  за  очередным  взносом.   Она,   конечно,
догадывалась, что я прикован к месту, что меня в любую минуту могут  вызвать
в больницу, и потому решилась пойти на риск новой встречи.
     Я вошел в бар "Астер", почти пустой в это время. У стойки  стояло  трое
мужчин. Они пили виски и вполголоса разговаривали между собой.  За  столиком
в углу две женщины средних лет оживленно болтали за бокалами шампанского.  В
другом  углу  сидел  молодой  парень  атлетического  сложения.  На  нем  был
спортивный пиджак кремового цвета, красно-белое кашне,  завязанное  у  горла
большим  узлом,   узенькие   брюки   бутылочно-зеленого   цвета   и   модные
темно-коричневые ботинки.  Он  выглядел  как  внезапно  разбогатевший  шофер
грузовой машины и явно  чувствовал  себя  не  в  своей  тарелке.  В  большой
смуглой руке он держал стакан виски, а с  его  лица,  еще  тонкого,  но  уже
отмеченного   печатью   грубой   чувственности,   не    сходило    выражение
растерянности.
     Я отвел от него взгляд и осмотрелся.  Римма  сидела  в  центре  бара  в
окружении незанятых столиков и стульев. Поверх зеленого  платья  она  надела
черный жакет, ее волосы были выкрашены в ультрамодный  серо-соболиный  цвет.
Она  выглядела  как  картинка  и  казалась  холодной   и   твердой,   словно
отполированный гранит.
     Несомненно, она не находила нужным экономить мои деньги.
     Я подошел к Римме, придвинул к ее столику стул и сел. Сидевший  в  углу
рослый тип в спортивном пиджаке чуть  повернулся  и  уставился  на  меня.  Я
сразу сообразил, что это ее телохранитель.
     - Привет, - проговорила Римма. Открыв  сумочку  из  крокодиловой  кожи,
она вынула мое письмо и небрежно бросила на столик. - Это еще что такое?
     Я скомкал письмо и сунул его в карман.
     - Ты получила первые десять тысяч.  Пока  с  тебя  довольно,  некоторое
время я не смогу давать тебе ни цента. Деньги нужны на лечение жены.
     Римма достала из сумочки  плоский  золотой  портсигар,  взяла  из  него
сигарету и щелкнула золотой зажигалкой "Данхилл".
     - Похоже, ты совсем забыл наш последний разговор. Насколько я  понимаю,
ты хочешь быть поближе к жене, и тебе вовсе не улыбается мысль  оказаться  в
тюрьме. А ведь придется.
     - Пойми, сейчас  мне  нужен  буквально  каждый  доллар.  Ты  что-нибудь
получишь от меня в конце месяца.
     Римма рассмеялась.
     - Не слишком умно придумано, Джефф. Ты даешь мне чек  на  десять  тысяч
сейчас же, а первого числа следующего месяца еще на тридцать тысяч. Вот  мои
условия.
     Я уставился на Римму. Должно быть, мой взгляд был красноречивее  всяких
слов, потому что она вдруг хихикнула.
     - Знаю, знаю! Ты бы хотел убить меня, не так  ли?  Но  оставь  это.  Не
такая уж  я  дурочка.  Взгляни:  видишь  вон  того  разодетого  здоровенного
детину? Влюблен в меня, не задает никаких вопросов  и  выполняет  любое  мое
желание. Глуп и слеп, как бык, но силен, он силен. Не отходит от меня ни  на
шаг, и расправится с тобой одним мизинцем. Нет, убить  ты  меня  не  убьешь,
даже если и отыщешь. Да ты и не отыщешь. Так что выбрось это из головы.
     - Ты просто не хочешь войти в мое  положение.  -  Я  старался  говорить
хладнокровно. - Моя жена попала в  серьезную  аварию  и  находится  в  очень
тяжелом состоянии. Мне предстоит масса непредвиденных расходов, и я прошу  у
тебя лишь отсрочки. Сейчас я не могу дать тебе денег, иначе мне нечем  будет
оплачивать счета врачей.
     - Не можешь? - Римма откинулась на стуле и подняла брови. - Ну  что  ж,
тогда пойдем в полицию.
     Всматриваясь в искаженное злобой лицо  Риммы,  я  понял,  что  она,  не
задумываясь, осуществит свою угрозу, и самое большее через  несколько  часов
я окажусь в тюрьме. Она загнала меня в угол.
     Я выписал чек и через стол протянул ей.
     - Вот, возьми, - сказал я и сам удивился тому, как  спокойно  прозвучал
мой голос. - А сейчас хочу предупредить. Ты  права,  я  действительно  решил
убить тебя. Рано или поздно ты окажешься в моих руках, и все будет кончено.
     Римма снова захихикала.
     - Рассуждаешь, как в кинофильме.  Запомни-ка  лучше  вот  что:  первого
числа следующего месяца мне нужны тридцать  тысяч.  Если  ты  не  переведешь
деньги, я больше не стану к тебе обращаться, а сразу пойду в полицию.
     Я встал и уголком глаза заметил, что приятель Риммы тоже поднялся.
     - Не пеняй только потом, что я не  предупреждал  тебя,  -  произнес  я,
повернулся и направился через бар к ряду  кабинок  с  телефонами-автоматами.
Позвонив в больницу, я сообщил дежурной сестре, что еду домой.
     - Одну минуточку, мистер Холлидей...
     Какая-то нотка в голосе дежурной заставила меня настроиться  на  худшее
и насторожиться. Вполголоса переговорив с кем-то, она  снова  обратилась  ко
мне:
     - Мистер  Холлидей,  доктор  Вейнборг  просит  вас  приехать.   Никаких
оснований для беспокойства нет, но он хочет вас видеть как можно скорее.
     - Хорошо, я сейчас приеду.
     Я вышел из бара, остановил проезжавшее такси и  назвал  водителю  адрес
больницы. Когда такси уже трогалось с места, я увидел  Римму  и  ее  дружка,
направляющихся к месту стоянки машин. Она смотрела на него и  улыбалась.  Он
тоже не спускал с нее жадного взгляда.
     В больнице меня сразу же провели в кабинет доктора Вейнборга. Он  вышел
из-за стола и подал мне руку.
     - Видите  ли,  -  доктор  начал  говорить,  -  мистер  Холлидей,  я  не
удовлетворен  течением  болезни  вашей  супруги.  Пора  бы   уже   наступить
улучшению, но улучшения пока не наблюдается, хотя  в  подобных  случаях  оно
обычно наступает дня через три-четыре.  Поймите  меня  правильно:  состояние
вашей жены не ухудшилось, но и не улучшилось.
     Во рту у меня пересохло, я лишь молча смотрел на врача.
     - Я разговаривал с Гудиером, он советует показать вашу супругу  доктору
Циммерману. Доктор Циммерман - самый известный специалист по  нервам  мозга.
Он...
     - Кто же тогда Гудиер?
     - Доктор Гудиер - блестящий хирург, - терпеливо разъяснил  Вейнборг.  -
Он не занимается послеоперационными больными. В сложных случаях  ими  обычно
занимается доктор Циммерман.
     - Иными словами, исправляет ошибки коллег.
     Вейнборг нахмурился.
     - Я, конечно, понимаю ваше состояние, но вы несправедливы.
     - Возможно. - Чувствуя страшную усталость, я обессиленно  опустился  на
стул. - Ну хорошо, давайте пригласим доктора Циммермана.
     - Не  так-то  это  просто,  мистер  Холлидей.  Доктор  Циммерман  лечит
больных только в своем санатории на Голланд-хейтс.  Боюсь,  что  стоить  это
будет дорого, но я уверен, что в санатории ваша  супруга  быстро  пойдет  на
поправку.
     - Значит, здесь, в больнице, она вряд ли поправится?
     - К сожалению. Доктор Циммерман...
     - Во сколько это обойдется?
     - Поговорите с доктором Циммерманом. Лечащим врачом будет он сам.
     Я беспомощно развел руками.
     - Ну, хорошо. Пусть он посмотрит ее, а потом я переговорю с ним.
     На следующий день утром я встретился с  Циммерманом.  Это  был  человек
средних лет с  худым  лицом,  острыми  внимательными  глазами  и  спокойными
уверенными манерами. Он мне сразу понравился.
     - Я обследовал  вашу  жену,  мистер  Холлидей,  -  сообщил  он.  -  Ее,
безусловно, необходимо поместить в мой санаторий. Я  уверен,  что  смогу  ее
вылечить. Операция прошла успешно, но вызвала некоторые  осложнения.  Месяца
через три-четыре, когда миссис  Холлидей  окрепнет,  я  проконсультируюсь  с
доктором  Гудиером  и,  видимо,  порекомендую  сделать  еще  одну  операцию.
Полагаю, что вдвоем мы сможем вернуть ей способность двигаться  и  сохранить
память. Но, повторяю, необходимо немедленно поместить ее в санаторий.
     - Во сколько это обойдется?
     - Триста долларов в неделю за  отдельную  палату.  Кроме  того,  оплата
сиделки. Всего, вероятно, долларов триста семьдесят в неделю.
     - А вторичная операция?
     - Точно не скажу, мистер Холлидей, но полагаю, тысячи три-четыре.
     Я находился в таком состоянии, что на меня уже ничего не действовало.
     - Пусть  так,  -  кивнул  я  и,  помолчав,  спросил:  -  Обстоятельства
вынуждают меня  дня  на  три-четыре  уехать  из  города.  Когда,  по-вашему,
состояние жены позволит мне отлучиться?
     - Сейчас  пока  преждевременно  об  этом  говорить,  -  чуть  удивленно
ответил Циммерман. - Полагаю, что  ваша  жена  будет  вне  опасности  недели
через две, не раньше.
     Я возвратился в  нашу  контору  и  засел  за  работу,  надеясь  создать
кое-какой  задел  к  тому  времени,  когда  состояние  Сариты  позволит  мне
отправиться на розыски Риммы. Джек  подыскал  мне  помощника.  Некоего  Теда
Уэстона. Он оказался надежным, трудолюбивым работником.
     Мой банковский счет быстро таял, но я не жалел об этом,  я  уже  верил,
что Циммерман поставит Сариту на ноги.
     Однажды Циммерман позвонил мне.
     - Вы, кажется, собирались поехать по делам, мистер  Холлидей?  Полагаю,
что теперь я могу вас отпустить. Вашей жене  стало  определенно  лучше.  Она
еще не пришла в  себя,  но  заметно  окрепла,  так  что,  думаю,  вы  можете
спокойно отправляться. Но было бы желательно знать, на всякий случай, где  и
как вас найти.
     Я  пообещал  поставить  его  в  известность  и,  поговорив  с  ним  еще
несколько минут, повесил трубку.
     Некоторое время я сидел, уставившись  прямо  перед  собой  и  испытывая
радость при мысли о том, что наконец-то  после  этих  ужасных,  показавшихся
мне бесконечными недель я могу  отправиться  на  розыски  Риммы.  До  уплаты
следующих тридцати тысяч в моем  распоряжении  оставалось  тринадцать  дней.
Тринадцать дней, которые должны были решить все.
     Утром я вылетел в Санта-Барбару.







     Полная женщина в  гостинице,  расположенной  напротив  отделения  банка
"Пасифик и Юнион", сразу меня узнала.
     - Рада вас видеть, мистер Мастерс, - сказала она, печально  улыбаясь  в
знак приветствия. - Ваш  номер  свободен,  можете  снова  занять  его,  если
хотите.
     Я согласился. Мы поговорили о погоде, потом я,  как  бы  между  прочим,
упомянул, что у меня масса дел и что все эти  три  дня  мне  придется  почти
безвыходно просидеть в номере. Захватив саквояж, я поднялся к себе.
     Было двадцать минут второго. Я предусмотрительно запасся  бутербродами,
а также полбутылкой виски и теперь, разложив  свои  запасы  на  подоконнике,
занял наблюдательную позицию у окна.
     Это были, очевидно, часы пик в работе  банка.  Однако  среди  тех,  кто
входил и выходил из помещения, Риммы не было. Впрочем, я понимал,  что  могу
рассчитывать лишь на случай. Возможно, она приходила сюда раз  в  неделю,  а
возможно, и раз в месяц, но иного способа увидеть ее у меня не было.
     После  закрытия  банка  я  спустился  в   вестибюль,   позвонил   через
междугородную в санаторий  доктора  Циммермана  и  сообщил  дежурной  сестре
номер телефона гостиницы. Если меня не окажется, пояснил  я,  то  пусть  она
попросит к телефону моего приятеля Мастерса -  он  немедленно  передаст  мне
все, что она найдет нужным сообщить.
     Вечер выдался холодный и ветреный, вот-вот должен был  начаться  дождь.
Я надел плащ, поднял воротник, надвинул на глаза шляпу и вышел на  улицу.  Я
предпринял рискованный шаг, но  мне  была  невыносима  мысль  провести  весь
вечер в этой унылой дыре в полном одиночестве.
     Едва я отошел от гостиницы, как зарядил дождь. Я завернул  в  кинотеатр
и заставил себя посмотреть скучнейший ковбойский фильм.
     Следующий день прошел точно так же. До  закрытия  банка  я  просидел  у
окна, а вечер провел в кино.
     В  тот  вечер,  возвращаясь  в   гостиницу,   я   почувствовал   острое
беспокойство. А что, если и эта моя поездка окажется неудачной?  Время  шло.
В моем распоряжении оставалось одиннадцать дней. Не окажутся ли  они  такими
же безрезультатными, как первые дни?
     Я лег и пытался уснуть, но сон не шел. Около часу ночи,  чувствуя  себя
не в силах оставаться в своей  клетушке,  я  встал,  оделся  и  спустился  в
полуосвещенный вестибюль. Ночной сторож,  старый  негр,  сонно  взглянул  на
меня, и когда я  сказал,  что  хочу  прогуляться,  с  недовольным  ворчанием
выпустил меня на улицу.
     Несколько  кафе-баров  и  дансингов  еще   не   успели   закрыться,   и
красно-синий  свет  неоновых  вывесок   причудливо   отражался   на   мокрых
тротуарах.
     Засунув руки глубоко в  карманы  плаща  и  чувствуя,  как  успокаивающе
действует холодный дождь с ветром, я направился к морю.
     Улица вывела меня к одному из  многочисленных  ресторанов,  построенных
на сваях близ самого берега и  специализирующихся  на  блюдах  из  продуктов
моря. Около ресторана длинной линией выстроились  машины,  доносились  звуки
танцевальной музыки.
     Я уже намеревался пойти дальше,  когда  из  ресторана  выскочил  рослый
человек и, нагнув от дождя голову,  по  деревянным  мосткам  побежал  в  мою
сторону. В свете уличного фонаря мне  бросился  в  глаза  спортивный  пиджак
кремового цвета и бутылочно-зеленые брюки.
     Это был приятель Риммы.
     Быстро повернувшись к нему спиной, я достал из кармана пачку сигарет  и
сделал вид, что пытаюсь закурить на ветру. Исподволь я наблюдал за  ним.  Он
подбежал к машине "понтиак", открыл ее и начал рыться в ящике для  перчаток,
не переставая вполголоса ругаться. Наконец он, видимо, нашел то, что  искал,
повернулся и снова побежал по пирсу и скрылся в ресторане.
     Некоторое  время  я  смотрел  ему  вслед,  потом  не  спеша  подошел  к
"понтиаку".  Машина  выпуска  1957  года,  не  в  очень  хорошем  состоянии.
Оглянувшись  по  сторонам  и  убедившись,  что  поблизости  никого  нет,   я
торопливо  схватил   ярлык   с   фамилией   владельца,   висевший,   как   и
предписывалось правилами, на рулевом колесе, и взглянул на него.
     "Эд Вассари, - прочитал я при свете зажигалки. -  "Бунгало".  Восточный
берег. Санта-Барбара".
     Я  отошел  от   машины   и   направился   в   кафе,   находившееся   на
противоположной  от  ресторана   стороне   набережной.   Его   единственными
посетителями оказались четверо подростков,  сидевших  в  углу  за  бутылками
кока-колы. Я выбрал столик у окна, откуда мне хорошо был виден "понтиак",  и
заказал усталой официантке чашку кофе.
     Один он здесь, этот человек, или вместе с  Риммой?  Не  с  ним  ли  она
живет по адресу, указанному на ярлыке?
     Я сидел, покуривая и помешивая кофе, и не спускал  глаз  с  "понтиака".
Дождь усилился, подхваченные порывами ветра капли забарабанили в стекло.
     В это мгновение я увидел их.
     Они выбежали из  ресторана.  Вассари  держал  над  Риммой  зонтик.  Они
нырнули в "понтиак" и исчезли в темноте.
     Так и не дотронувшись до кофе, я расплатился с официанткой и  вышел  на
набережную. Не сказал бы, что я совсем не  волновался,  но  прежде  всего  я
испытывал твердую решимость не тратить больше времени понапрасну.
     Еще по дороге  к  морю  я  заметил  ночной  гараж  и  теперь  торопливо
направился к нему и  взял  напрокат  "студебеккер".  Пока  один  из  рабочих
заправлял машину бензином, я небрежно спросил,  как  проехать  на  Восточный
берег.
     - Отсюда направо, - ответил рабочий. - А затем все  время  вдоль  моря.
Мили три, не больше.
     Восточный берег оказался  полоской  побережья  протяженностью  примерно
около мили; вдоль дороги стояло три или четыре десятка  деревянных  домиков.
Большинство из них было погружено в темноту, лишь кое-где  за  сеткой  дождя
тускло светилось окно.
     Я медленно ехал по дороге, всматриваясь в каждый  домик.  Один  из  них
привлек мое внимание. Не знаю, что тут  сыграло  роль  -  инстинкт  или  тот
факт, что коттедж стоял как-то уединенно,  но  я  сразу  заключил,  что  это
именно то, что я ищу.
     Я выключил фары и вышел  из  машины.  Поток  дождевых  капель,  гонимых
сильным ветром с моря, обрушился на меня, но я ничего не  замечал.  Рядом  с
домиком  стоял  "понтиак".  Внимательно  осмотревшись  вокруг,  я  приоткрыл
ворота и проскользнул во двор. С  сильно  бьющимся  сердцем  я  подкрался  к
освещенному окну. Передо мной открылась большая, не без  вкуса  обставленная
комната.  Несколько  удобных,  хотя   и   пообтрепавшихся   мягких   кресел,
современные яркие эстампы на стенах, телевизор в одном  углу  и  портативный
бар со множеством бутылок в другом. Все это  я  охватил  одним  взглядом,  а
потом увидел Римму.
     Она сидела в низком мягком кресле; во рту у  нее  торчала  сигарета,  в
руке она держала стакан с  вином.  Зеленый  халат  не  закрывал  ее  длинных
стройных ног. Посматривая в потолок, Римма нервно покачивала ногой.
     Дверь распахнулась, и на пороге  показался  Вассари.  Он  был  в  одних
пижамных брюках; его широкая грудь заросла густыми черными волосами,  а  под
загорелой кожей, когда он вытирал полотенцем затылок, перекатывались  мощные
мускулы.
     Вассари что-то сказал Римме, и она зло взглянула на него. Потом  допила
вино, поставила стакан на  пол,  потянулась  и  вышла  из  комнаты.  Вассари
выключил свет, и я отпрянул от окна.
     Почти тут же зажегся свет в другом окне, задернутом шторой.
     Я ждал.
     Через несколько минут свет погас, и  весь  дом  погрузился  в  темноту.
По-прежнему соблюдая осторожность,  я  вернулся  к  машине,  завел  мотор  и
направился к гостинице.
     На обратном пути я много размышлял. Да, я нашел Римму. Но  передо  мной
вставали новые трудности. Знал ли Вассари,  что  она  меня  шантажирует?  Не
произойдет ли так, что, когда я отделаюсь от Риммы, мне придется иметь  дело
с Вассари?
     В ту темную дождливую ночь  я  впервые  осознал  весь  ужас  того,  что
задумал. Я собирался убить человека. В мыслях все  выглядело  просто:  найти
Римму и заставить ее замолчать. Но сейчас, когда пришло  время  действовать,
одна мысль о задуманном бросала меня в жар.
     Но  иного  пути  не  было.  Сначала  надо  отделаться  от   Вассари   -
сторожевого пса Риммы, а уж потом заняться ею. Два дня придется  понаблюдать
за "Бунгало", узнать, чем они  занимаются,  как  живут,  остается  ли  Римма
одна.
     В ту ночь я почти не спал. Меня душили  кошмары,  в  которых  я  словно
воочию видел, как свершаю то, к чему меня неумолимо толкали обстоятельства.




     На следующее утро, около  половины  восьмого,  я  снова  отправился  на
Восточный  берег.  Мне  казалось,  что  можно  будет   без   особого   риска
приблизиться к "Бунгало", вряд ли его обитатели пробуждались так рано.
     Я быстро проехал мимо  коттеджа.  Шторы  на  окнах  были  еще  опущены,
"понтиак"  по-прежнему  стоял  на  подъездной  дорожке.  Под  яркими  лучами
утреннего солнца "Бунгало" показалось мне  жалким  и  унылым;  типичный  для
приморских городов домик. Очевидно,  владелец  ежегодно  сдавал  его  внаем,
никогда не приезжал сюда и не хотел тратить ни доллара, чтобы подновить  его
хотя бы снаружи.
     Проехав еще несколько  сот  ярдов  по  прибрежной  полосе,  я  поставил
машину за кустами и пошел обратно. Ярдах в ста  от  домика  проходила  гряда
дюн. Отсюда я мог спокойно наблюдать, оставаясь  незамеченным.  У  меня  был
сильный полевой бинокль, который я одолжил у хозяйки гостиницы.  Более  часа
наблюдал я за "Бунгало", но не заметил никаких признаков жизни.
     Около девяти часов утра у коттеджа остановилась старенькая  машина.  Из
нее вышла женщина и направилась к дому. В бинокль  я  мог  рассмотреть  даже
пятна пудры у нее на лице, там, где она положила их слишком  густо.  Женщина
запустила два пальца в отверстие почтового  ящика,  извлекла  привязанный  к
бечевке ключ, открыла дверь и вошла  в  коттедж.  Это  была,  как  я  решил,
приходящая прислуга. Что ж, мое терпение было вознаграждено. Теперь я  знал,
как попасть в "Бунгало".
     Вскоре после половины двенадцатого открылась передняя дверь и  появился
Вассари. Некоторое время  он  стоял  на  пороге  и  вдыхал  свежий  утренний
воздух, потом подошел к "понтиаку", проверил масло и воду и снова скрылся  в
домике.
     Римму я увидел только в полдень. Она подошла к  двери  и  взглянула  на
небо. Я навел на нее бинокль и вздрогнул. Необыкновенно близко  перед  собой
я увидел ее лицо - бледное, с синяками под глазами  и  густыми  румянами  на
щеках; не лицо, а грубо размалеванная маска. Римма  выглядела  мрачной.  Она
села в "понтиак" и со злобой захлопнула дверцу.
     Затем из дома снова вышел Вассари с купальными халатами и  полотенцами.
Следом за ним на пороге показалась служанка. Вассари  что-то  сказал  ей,  и
она  кивнула.  Вассари  сел  в  "понтиак",  машина  тронулась  с   места   и
направилась к западной части города, где находились фешенебельные  купальные
клубы.
     Я продолжал наблюдать.  Вскоре  из  "Бунгало"  вышла  прислуга.  Закрыв
дверь на замок и опустив ключ в отверстие почтового ящика, она села  в  свою
машину и уехала.
     Я ни секунды  не  колебался.  Было  бы  непростительно  упустить  такую
возможность. Кто  знает,  не  в  коттедже  ли  хранит  Римма  револьвер,  из
которого убила охранника. Доказательств моей мнимой  виновности  значительно
бы поубавилось, если бы он оказался у меня.
     Прежде чем выйти из своего убежища, я  внимательно  осмотрел  дорогу  и
берег.  Они  были  пустынны.  Я  выбрался  из-за  песчаной  гряды  и  быстро
направился к "Бунгало". На мой звонок (маленькая  хитрость:  и  без  того  я
знал, что в доме никого нет) никто не ответил. Подождав несколько  минут,  я
достал ключ и открыл дверь.  В  домике  царила  глубокая  тишина.  Откуда-то
доносились лишь деловитое тиканье часов да звуки капающей из крана воды.
     Я прошел по коридору и  открыл  одну  из  дверей.  Очевидно,  это  была
комната Вассари. На спинке стула висели брюки, на туалетном  столике  лежала
электрическая бритва. В  соседней  комнате  стояли  двухспальная  кровать  и
трельяж,  заставленный  косметическими  принадлежностями.  За  дверью  висел
зеленый шелковый халат.
     Именно эту комнату я и искал. Оставив дверь полуоткрытой, я  подошел  к
комоду и принялся быстро осматривать содержимое ящиков, стараясь  укладывать
вещи так, как они лежали.
     Получив от меня деньги,  Римма,  видимо,  развернулась  вовсю  -  ящики
буквально ломились от нейлонового белья, шарфов, носовых  платков,  чулок  и
прочего. Однако револьвера в комоде я не нашел.
     Затем я занялся гардеробом. В нем висело на плечиках не  меньше  дюжины
платьев, внизу  стояло  несколько  пар  обуви.  На  верхней  полке  я  нашел
картонную коробку, перевязанную  бечевкой.  Открыв  ее,  я  обнаружил  пачку
писем и фотографии Риммы, снятые, очевидно,  в  различных  киностудиях.  Мое
внимание привлекло письмо, лежавшее сверху.  Оно  было  отправлено  три  дня
назад и гласило:

                                 "234 Кастл-армс, Эшби-авеню, Сан-Франциско.
     Дорогая Римма!
     Вчера вечером я случайно встретила Уилбора. Он освобожден  под  честное
слово и разыскивает тебя. Как и прежде, он не может жить  без  наркотиков  и
очень опасен. Грозится убить тебя. Я сказала ему, что  ты  теперь  живешь  в
Нью-Йорке. Он пока еще здесь, но, надеюсь, скоро уедет  в  Нью-Йорк,  о  чем
обязательно напишу тебе. Пока же соблюдай  осторожность  и  не  появляйся  в
наших краях. Когда  я  вижу  Уилбора,  меня  мороз  по  коже  пробирает.  Он
действительно хочет разделаться с тобой.
     Тороплюсь поскорее отправить письмо.
                                                                      Клэр".

     Я  совершенно  забыл  о  существовании  Уилбора,  и  это  письмо  сразу
напомнило мне бар Расти. Опасен? Слишком мягко сказано. Я  представил  себе,
как  он  приближается  к  сжавшейся  от  страха  Римме  с  раскрытым  ножом,
напоминая готовую метнуться на свою жертву гремучую змею.
     Итак, Уилбор вышел из тюрьмы и теперь разыскивает Римму. Возможно,  это
и есть решение моей проблемы. Я записал адрес Клэр, положил  письмо  обратно
в коробку и поставил ее на место.
     Занятый мыслями о неожиданном  повороте  событий,  я  продолжал  поиски
револьвера.
     Нашел я  его  совершенно  случайно.  Нетерпеливо  отодвинув  в  сторону
несколько висевших в гардеробе платьев, чтобы посмотреть,  что  за  ними,  я
ощутил под рукой что-то твердое. Это был  револьвер.  Он  висел  на  бечевке
внутри одного из платьев Риммы.
     Положив оружие в задний  карман  брюк,  я  закрыл  шкаф  и  осмотрелся,
проверяя, не оставил ли каких-нибудь следов  своего  пребывания  в  комнате.
Убедившись, что все в порядке, я направился к двери  и  уже  протянул  руку,
чтобы открыть ее, когда услышал шум подъезжающей машины.
     С забившимся сердцем я прокрался к окну и увидел Римму. Она вылезла  из
"понтиака" и побежала к входной двери, на ходу  доставая  из  сумочки  ключ.
Неслышно ступая, я вышел из спальни, постоял секунду в коридоре и  юркнул  в
комнату Вассари.
     Минуту спустя в спальню вбежала Римма. А еще через  несколько  минут  в
гостиной послышались тяжелые шаги  Вассари.  Вскоре  к  нему  присоединилась
Римма.
     - Послушай, крошка, - недовольно проговорил он, - когда ты  перестанешь
употреблять эту дрянь? Стоит нам куда-нибудь поехать, как тебе тут же  нужно
мчаться обратно домой и делать этот проклятый укол.
     - Заткнись! - грубо оборвала Римма. - Не  забудь,  я  здесь  хозяйка  и
делаю то, что считаю нужным.
     - Да, да, черт возьми, но почему ты не носишь наркотик  с  собой,  если
не можешь вытерпеть? Опять испортила нам целый день.
     - Ты слышал, что я сказала? Заткнись.
     - Слышал. И не первый раз. Уже начинает надоедать.
     Римма рассмеялась.
     - Да ты, оказывается, шутник! И что же ты намерен предпринять?
     Наступило долгое молчание, потом Вассари спросил:
     - А что это за фрукт, от которого  ты  берешь  деньги?  Он  определенно
вызывает у меня беспокойство. В каких ты с ним отношениях?
     - Ни в каких. Он выплачивает мне долг. И перестань расспрашивать.
     - За что же он тебе должен, крошка?
     - Знаешь что, дорогой? Если ты не  прекратишь  свои  расспросы,  можешь
убираться. Слышишь?
     - Минуточку. - В голосе Вассари появились жесткие нотки.  -  У  меня  и
без того достаточно неприятностей. Говорю тебе, этот тип меня беспокоит.  Не
иначе, ты шантажируешь его, и это мне не нравится.
     - Да что  ты  говоришь?  -  насмешливо  осведомилась  Римма.  -  Ну,  а
воровать  тебе  нравится?  А  оглушить  какого-нибудь  старика  в   укромном
местечке и отобрать у него бумажник тебе нравится?
     - Замолчи! За это мне дадут год, не больше,  если  сцапают.  А  вот  за
шантаж... Черт побери! За шантаж ты получишь самое меньшее десятку.
     - Затвердил - шантаж, шантаж... Я же сказала, он выплачивает мне долг.
     - Если бы я знал, что ты его шантажируешь, я бы ушел от тебя.
     - Ты? Ушел бы? Не смеши меня, Эд! Лучше подумай о  себе.  Кто  помешает
мне позвонить в полицию и сообщить, где тебя можно найти? Никуда ты от  меня
не уйдешь.
     Снова наступило молчание. Слышалось лишь равнодушное тиканье часов.
     - После укола ты всегда  начинаешь  говорить  какие-то  дикие  вещи,  -
примирительно заговорил Вассари после паузы. - Извини, пожалуйста.  Если  ты
утверждаешь... Но ведь ты не будешь заниматься шантажом, правда, крошка?
     - Никаких диких вещей я не говорю! - резко ответила Римма. - Если  тебе
не нравится, как я живу, можешь  убираться.  Я-то  проживу  и  одна,  а  вот
сможешь ли ты прожить без меня...
     - Не дает мне покоя  этот  парень,  -  все  больше  угасая,  проговорил
Вассари. - За что он задолжал тебе столько денег?
     - Ты перестанешь, наконец? Или замолчи, или уходи.
     - Никуда я не уйду. Я же люблю тебя. Если ты обещаешь  мне  не  навлечь
на нас неприятностей... Что ж, поступай, как знаешь.
     - Никаких неприятностей не будет. Иди сюда и поцелуй меня.
     - Ты уверена? Этот парень не...
     - Иди сюда и поцелуй меня!
     Я тихонько проскользнул в коридор, пересек кухню и через дверь  веранды
вышел  на  улицу.  Через  несколько  минут  я  снова   оказался   на   своем
наблюдательном пункте за дюной.
     Итак, этот день оказался удачным. Револьвер лежал у меня в  кармане.  Я
установил, что Вассари не осведомлен о том, что Римма шантажирует  меня,  и,
следовательно, вообще ничего обо  мне  не  знает.  Я  установил  также,  что
Уилбор вышел из тюрьмы и хочет найти Римму.
     Правда, впереди еще оставалось  немало  трудностей.  Не  испугается  ли
Римма, обнаружив исчезновение револьвера, и  не  постарается  ли  как  можно
скорее куда-нибудь исчезнуть? А если, скорее всего, и не обнаружит  пропажи,
то сколько времени она вообще намерена  проживать  в  "Бунгало"?  Успеет  ли
Уилбор напасть на ее след?
     Я вернулся в гостиницу, позвонил в местное агентство по сдаче  внаем  и
продаже имущества и выразил желание  арендовать  летний  дом  под  названием
"Бунгало",  расположенный  на  Восточном  берегу.  Представитель   агентства
ответил, что дом этот недавно сдан сроком на  шесть  месяцев.  Мне  осталось
только поблагодарить и повесить трубку.
     Потом я позвонил в санаторий и  справился  о  Сарите.  Дежурная  сестра
ответила, что Сарита поправляется, основания для беспокойства нет.  Сообщив,
что дела требуют моего присутствия в Сан-Франциско, я сказал, что  сразу  же
дам знать, как меня найти в случае необходимости. Расплатившись в  гостинице
и возвратив "студебеккер" в гараж, я поездом уехал в Сан-Франциско. Здесь  я
попросил водителя такси отвезти меня в одну из  гостиниц  около  Эшни-авеню.
Водитель ответил, что на самой Эшни-авеню есть три  гостиницы,  и  лично  он
порекомендовал бы отель "Рузвельта". А я попросил его туда и отвезти меня.
     Зарегистрировавшись в гостинице  и  распорядившись  отнести  саквояж  в
номер, я вышел на улицу и медленно  прошелся  около  "Кастл-армс".  Это  был
большой многоквартирный дом, видевший на своем веку лучшие  времена.  Сейчас
же замысловатые  металлические  украшения  на  дверях  покрылись  ржавчиной,
краска, покрывавшая фасад, облупилась.
     Неторопливо прохаживаясь перед домом, я заметил швейцара, вышедшего  из
главного  подъезда  подышать  свежим  воздухом.  Маленький,  давно  небритый
человечек, в потрепанной форме, он явно принадлежал к числу  людей,  которые
охотно возьмут доллар, не вдаваясь в расспросы.
     Я бродил по улицам еще с  полчаса,  пока  не  нашел  маленькую  частную
типографию, выполнявшую  срочные  заказы,  и  попросил  напечатать  визитные
карточки следующего содержания:



                     Страховой и финансовый инспектор.
                       Сити-Эйдженси, Сан-Франциско.

     Клерк пообещал выполнить заказ в течение получаса,  а  я  тем  временем
зашел в ближайшее кафе посмотреть вечернюю газету и выпить кофе.
     Около девяти часов вечера я входил в холл "Кастл-армс". Ни за  столиком
швейцара, ни у лифта никого не оказалось, но небольшая стрелка,  указывающая
на  лестницу  в  подвальный  этаж,  подсказывала  мне,  где  я  смогу  найти
швейцара.
     Я спустился и постучал. Дверь мне открыл тот самый  маленький  человек,
которого я уже видел несколько часов  назад.  Он  настороженно  взглянул  на
меня.
     Я сунул ему свою визитную карточку.
     - Могу я купить несколько минут вашего внимания?
     Он взял карточку, бегло взглянул на нее и вернул мне.
     - Что, что?
     - Мне нужна кое-какая информация. Могу я купить ее у вас?
     Говоря это, я повертел в руке пятидолларовую бумажку  и  спрятал  ее  в
бумажник. Настороженность, написанная  на  лице  швейцара,  таяла  с  каждой
секундой, пока не сменилась выражением полнейшей доброжелательности.
     - Заходите, заходите! - заторопился он. - Что бы вы хотели узнать?
     Я вошел в комнатушку,  заменявшую  ему  контору.  Человечек  уселся  на
единственный стул, а я опустился на пустой деревянный  ящик,  предварительно
убрав с него ведро.
     - Кое-какие сведения об одной из ваших жиличек. Она  живет  в  квартире
номер двести тридцать четыре.
     - Вы имеете в виду Клэр Саймс?
     - Вот именно. Кто она? На какие средства существует?
     - Саймс танцует в "Гэйтсби-клуб", на бульваре Мак-Артура. У нас  с  ней
одни неприятности. Наркоманка,  готов  биться  об  заклад.  И  вообще  псих.
Управляющий домами предупредил ее, что, если она не изменит свое  поведение,
он вышвырнет ее из нашего дома.
     - Следовательно, человек она не платежеспособный?
     - Уж куда там? - Швейцар пожал плечами. - Если  собираетесь  поговорить
с ней, то будьте осторожны. Тяжелый человек.
     - Все ясно. Если так, я не хочу иметь с ней ничего общего.
     Поблагодарив швейцара и распрощавшись, я ушел.  В  гостинице  я  быстро
переменил костюм и на такси поехал в "Гэйтсби-клуб".
     Ничего особенного это  заведение  собой  не  представляло.  Такой  клуб
можно найти в  любом  большом  городе.  Обычно  он  находится  где-нибудь  в
подвале, а роль швейцара и одновременно  вышибалы  выполняет  в  нем  бывший
боксер. Здесь всегда царит полумрак,  а  в  вестибюле  оборудован  небольшой
бар, около которого постоянно толкутся девицы с пышными бюстами и  каменными
лицами, ждущие приглашения выпить рюмку вина и готовые переспать с  вами  за
рюмку вина или за три доллара, если не удастся содрать побольше.
     Я заплатил пять  долларов  за  вход,  расписался  в  книге  регистрации
гостей как Мастерс и  зашел  в  ресторан,  который  меня  интересовал.  Ужин
оказался скверным, ревю - и того хуже.  Наконец  на  возвышении,  заменявшем
сцену, появилась Клэр Саймс -  крупная,  полная  блондинка  с  феноменальным
бюстом. Вся соль ее номера заключалась в том, что она  медленно  раздевалась
под взглядами зрителей.
     Вскоре после полуночи, когда я уже  почти  решил,  что  напрасно  трачу
время, в дверях произошла какая-то суматоха и  в  ресторан  вошел  небольшой
черноволосый человек. На нем был  поношенный  смокинг  и  очки  в  массивной
роговой оправе. Он остановился в дверях, пощелкивая пальцами в такт  музыке.
При одном взгляде на него становилось не по себе.
     Мне не нужно было смотреть на него дважды.
     Это был Уилбор.







     Вглядываясь в холодное, порочное лицо Уилбора, я  вспомнил  его  первое
появление в баре Расти, выражение  животного  ужаса  на  лице  Риммы,  снова
услышал ее нечеловеческий вопль. И заколебался.  Начиная  розыски  Риммы,  я
отдавал себе отчет, что мне  придется  устранить  ее,  но  упорно  не  хотел
думать о том, каким образом сделаю это. Потом, напав на ее  след,  я  понял,
что не смогу поднять на нее руку, даже если застану  в  "Бунгало"  ее  одну.
Поэтому-то я и стал искать Уилбора. Я знал, что он,  не  задумываясь,  убьет
ее, и смерть ее будет мучительной и ужасной. Сообщив ему, где  найти  Римму,
я подпишу ей смертный приговор.
     Но если я этого не сделаю, то она будет  шантажировать  меня  до  конца
моих дней или пока не умрет сама.
     "Нет ничего лучше денег", - сказала она однажды. В этом заключалась  ее
философия. Она не испытывала ни малейшей жалости ни ко  мне,  ни  к  Сарите.
Почему же я должен щадить ее?
     Я взял себя в руки. Надо довести дело до конца.
     Но прежде чем сообщить Уилбору о  Римме,  предстояло  убрать  с  дороги
Вассари. Правда, Уилбор мог бы расправиться,  и  весьма  просто,  и  с  этим
медведем,  если  бы  тот  попытался  защитить  Римму.  Однако  я  не   хотел
испытывать угрызения совести еще и за  Вассари,  человека,  не  причинившего
мне никакого вреда.
     Прежде всего надо продумать, как  установить  контакт  с  Уилбором,  не
встречаясь с ним.  Самое  лучшее,  пожалуй,  сообщить  ему  адрес  Риммы  по
телефону, не называя себя. Что же касается Вассари... Судя по  подслушанному
разговору между ним  и  Риммой,  полиция  проявляет  к  Вассари  несомненный
интерес.  Можно  позвонить  по  телефону  и  опять-таки,  не  называя  себя,
предупредить, что  полиция  напала  на  его  след.  Он,  видимо,  попытается
скрыться. Но не последует ли за ним и Римма?
     Все получалось сложно и запутанно, но ничего проще и лучше придумать  я
не мог. Да и время подходило к концу.  До  уплаты  тридцати  тысяч  долларов
оставалось всего лишь девять дней.
     Продолжая размышлять, я не спускал глаз с Уилбора и девушки, с  которой
он  только  что  танцевал.  Уилбор  наклонился  над  столом   и   вполголоса
уговаривал ее. В конце  концов  она  с  досадой  пожала  плечами,  встала  и
скрылась  в  гардеробной.  Уилбор  подошел  к  бару,  выпил  рюмку  виски  и
направился к выходу.
     Я получил свою шляпу и плащ, когда  на  пороге  гардеробной  показалась
девушка. На ней был плащ из пластмассы, надетый поверх вечернего платья.
     Она вышла в темноту улицы, я последовал за ней и  остановился  на  краю
тротуара,  словно  поджидая  такси.  Неподалеку  виднелась  фигура  Уилбора.
Девушка подошла к нему, и они быстро зашагали по одной из боковых улочек.
     Стараясь держаться в тени, я  последовал  за  ними.  Парочка  дошла  до
большого многоквартирного дома, поднялась на крыльцо и скрылась за дверью.
     Разумеется,  я  не  знал,  как  долго  намеревается  Уилбор  пробыть  у
девушки, но на всякий случай вошел в полуосвещенный подъезд дома напротив  и
стал ждать.
     Не прошло и получаса, как дверь распахнулась и появился Уилбор.  Он  не
спеша спустился с крыльца и так же не спеша последовал по тротуару. Я  пошел
за ним. Мне почти не приходилось прятаться. Уилбор ни разу не оглянулся.  Он
шел, то насвистывая, то принимаясь выделывать какие-то замысловатые па.
     Так мы добрались до одной из дешевых гостиниц  близ  набережной.  Через
стеклянную входную дверь я видел, как Уилбор снял с доски  ключ  и  поднялся
по крутой лестнице на второй этаж.
     Висевшая  над  дверью  вывеска  свидетельствовала,  что  это  заведение
именуется гостиницей "Андерсон".
     Вернувшись на главную улицу, я взял такси и поехал к себе.  Уилбор  мог
остановиться в гостинице "Андерсон"  только  на  ночь.  Следовательно,  надо
было действовать немедленно. Иначе он мог уехать,  скрыться.  И  вновь  меня
охватили сомнения, и вновь лишь мысль о Сарите - о больной Сарите,  о  нашем
будущем - помогла мне действовать решительно.
     Я зашел в кабину телефона-автомата, установленного в холле,  отыскал  в
справочной книге номер телефона гостиницы "Андерсон" и позвонил.
     - Слушаю? - послышался сонный женский голос.
     У меня перехватило дыхание, я с трудом  удержался,  чтобы  не  повесить
трубку.
     - У вас остановился маленький человек в очках? -  спросил  я,  стараясь
говорить как можно резче.
     - Ну и что? - уже с некоторым интересом спросила  телефонистка.  -  Кто
это говорит?
     - Его приятель. Позовите его к телефону, сестренка, да поживее.
     - Почему вы не называете его фамилию, раз он ваш приятель?
     - Прекратите разговоры и позовите его к телефону.
     - Хорошо, подождите минутку, - ответила она поскучневшим голосом.
     Ждать пришлось долго. Я стоял в душной кабине, крепко  прижимая  к  уху
трубку и прислушиваясь.
     Минут через  пять  я  услышал  какие-то  звуки,  потом  сердитый  голос
женщины:
     - Откуда мне знать, кто спрашивает? Я  же  раз  десять  сказала:  -  Не
знаю, не знаю и не знаю!  Сами  и  узнавайте.  -  Тут  женщина  пронзительно
взвизгнула. - Негодяй! Не смейте прикасаться ко мне своими грязными лапами.
     Наконец трубку взяли.
     - Ну, кто это?
     Я представил себе Уилбора - как  он  стоит  с  выражением  ожидания  на
бледном, жестком лице и с поблескивающими за стеклами очков глазами.
     - Уилбор?
     - Допустим. Кто это?
     - Вчера вечером я видел Римму Маршалл, - медленно и отчетливо  произнес
я.
     До меня донеслось быстрое, свистящее дыхание.
     - Кто говорит?
     - Не имеет значения. Вы хотите знать, где она?
     - Да. Где?
     - Через два дня, в пятницу утром, вы получите  ее  адрес  и  деньги  на
проезд. Никуда не отлучайтесь до этого времени.
     - Черт возьми, но кто вы такой? Вы что, ее дружок?
     - Разве ее дружок поступил бы так? - спросил я и повесил трубку.




     На следующий день, рано утром я позвонил из своего номера  в  санаторий
доктора Циммермана. Дежурная сестра ответила, что  доктор  хочет  поговорить
со мной, и попросила подождать. Вскоре я услышал в трубке его бодрый голос.
     - Хорошие  новости,   мистер   Холлидей!   Состояние   вашей   супруги,
безусловно, улучшилось. Она пришла в сознание и, по-моему, денька через  два
вы сможете ее повидать. Давайте теперь думать о  повторной  операции.  Когда
вы возвращаетесь?
     - Видимо, я приеду в пятницу. Я позвоню вам, как только приеду. Так  вы
полагаете, что худшее уже позади?
     - Уверен. Если вы приедете  в  санаторий  в  субботу  утром,  возможно,
сможете повидать жену.
     Известие о том, что Сарите стало значительно лучше, словно помогло  мне
сбросить с плеч огромную тяжесть. И вместе с тем вновь  начала  слабеть  моя
решимость избавиться от Риммы.
     В субботу, по всей вероятности, я увижу Сариту. Стоя у  ее  кровати,  я
уже буду знать, что убил человека. Что мне придется испытать,  когда  Сарита
посмотрит  мне  в  глаза  и  все  прочитает  в  моем  взгляде?  По   какому,
собственно, праву я намеревался отнять  у  человека  жизнь?  Только  во  имя
того, чтобы спастись самому? Но как же я смогу жить потом - жить, зная,  что
по моей вине погиб человек?
     Хорошо. Предположим, я окажусь смелым и откажусь платить Римме  деньги.
Что тогда? Она, конечно, сообщит обо мне в полицию, и тогда  меня  арестуют.
А Сарита? Что станет с ней, когда  меня  не  будет  около  нее?  Да,  у  нее
останутся деньги, но сможет  ли  она,  калека,  беспомощное  существо,  жить
одна?
     Пытаясь отвлечься от этих мрачных мыслей,  я  спустился  в  ресторан  и
попросил официантку принести кофе и тост. Ожидая  заказанное,  я  безучастно
посматривал по сторонам. В ресторане, кроме меня, завтракало  еще  несколько
человек - судя по всему, бизнесменов,  всецело  поглощенных  едой  и  своими
бумагами.
     Но вот я заметил, что один  из  посетителей  -  он  устроился  в  самом
дальнем углу ресторана - рассматривает меня весьма заинтересованно. Это  был
человек примерно моего возраста, с круглым полным  лицом,  показавшимся  мне
знакомым. Заметив, что я смотрю на него, он решительно  встал  и,  улыбаясь,
подошел ко мне. Лишь теперь я его узнал. Мы вместе учились в университете  и
жили в одной комнате. Биль Стовелл.
     - Бог мой! - воскликнул он. - Да вы же Джефф Холлидей, правда?
     Я встал и  пожал  ему  руку.  Он  поинтересовался,  каким  ветром  меня
занесло в  Сан-Франциско,  и  я  ответил,  что  приехал  по  делам.  Стовелл
сообщил, что видел "Лайф" и читал о постройке моста.
     - Да, Джефф, тебе повезло! Каждый инженер в штате с радостью  ухватился
бы за такой заказ!
     В свою очередь я спросил, чем занимается он сам.
     - Работаю  в  фирме  "Фрезер  и  Грант",  поставка  стали.  Да,  Джефф,
вероятно, мы могли бы помочь вам. Вам же понадобится сталь, а  цены  у  нас,
можно сказать, - мечта потребителя!
     У меня мелькнула мысль, что если я решусь осуществить  план  устранения
Риммы, и нити следствия приведут  ко  мне,  то  смогу  вполне  правдоподобно
объяснить причины моего приезда в Сан-Франциско. Вот почему  я  сказал,  что
очень интересуюсь ценами и хотел бы знать их.
     - Может,  ты  снова  заглянешь  сюда  в   половине   одиннадцатого?   -
обрадованно сказал Биль. - Я познакомлю тебя с представителем  нашей  фирмы.
Согласен? - Он вручил мне свою визитную карточку.
     Я согласился и большую часть дня провел со специалистом из  фирмы,  где
работал Стовелл. Цены на сталь оказались примерно на два процента ниже  тех,
что назначили наши поставщики. Я пообещал переговорить с Джеком  и  сообщить
наше решение.
     Вскоре после пяти я вернулся в гостиницу и поднялся  к  себе  в  номер.
Принял душ, сменил костюм, потом сел за письменный стол и  на  листе  бумаги
большими печатными буквами написал фамилию и адрес Риммы.  Вложил  листок  и
три десятидолларовых бумажки в конверт и написал на нем имя Уилбора и  адрес
гостиницы "Андерсон".
     По моей просьбе швейцар, дежуривший в вестибюле, навел  соответствующие
справки и сообщил,  что  ближайший  поезд  в  Голланд-Сити  отходит  в  8.20
вечера.
     Я купил у швейцара марку, наклеил на конверт и, с трудом заставив  себя
подойти к почтовому ящику, опустил письмо. Потом прошел в бар и выпил  рюмку
вина. Уилбор получит письмо на следующий день, часов в восемь утра.  Что  он
предпримет? Если он действительно намерен убить Римму,  то  уже  в  половине
третьего в тот же день будет в Санта-Барбаре.
     Однако Уилбор - наркоман. Трудно предугадать его поступки,  ему  ничего
не стоит потратить деньги на наркотик, послать ко всем чертям  Санта-Барбару
и остаться в Сан-Франциско.
     Впрочем, я лишь заставлял себя так думать, чтобы  приглушить  угрызения
совести. Я расплатился за номер и, ожидая, пока  мне  принесут  из  кладовой
саквояж, зашел в кабину телефона-автомата, позвонил  в  справочную  и  узнал
номер телефона "Бунгало" по адресу: Восточный берег, Санта-Барбара.
     В Голланд-Сити я приехал вскоре после полуночи. Открыв  дверь  квартиры
и войдя в пустую, молчаливую гостиную, я почувствовал, как  мною  овладевает
уныние. Я долго стоял  на  пороге,  ожидая  -  и  понимая  тщетность  своего
ожидания, - что вот сейчас навстречу  мне  выйдет  Сарита.  Обводя  взглядом
знакомую мебель, неподвижные часы на камине,  покрытый  пылью  телевизор,  я
почувствовал себя страшно одиноким.
     Пройдя в  спальню,  я  разделся,  принял  душ  и  надел  пижаму.  Потом
вернулся в гостиную,  налил  стакан  виски,  слегка  разбавил  его  содовой,
уселся около телефона и закурил сигарету.
     Спустя некоторое время, допив вино и притушив  окурок,  я  взглянул  на
часы. Без двадцати два ночи. Я мысленно перенесся  в  маленький  домишко  на
Восточном берегу в  Санта-Барбаре.  Римма  и  Вассари,  наверно,  собирались
ложиться спать, а может, уже легли.
     Пора было приступать к выполнению второй  части  плана.  Я  проверил  в
записной книжке  номер  телефона  "Бунгало",  позвонил  на  междугородную  и
назвал  номер,  предупредив,   что   буду   ждать   соединения.   Неподвижно
уставившись в потолок, я  прислушивался  к  гудению  проводов  и  невнятному
бормотанию голосов, доносившихся откуда-то из неведомого далека.
     Спустя некоторое время в аппарате  что-то  щелкнуло  и  сердитый  голос
Риммы произнес:
     - Ист шесть тысяч шестьсот восемьдесят четыре. Кто это?
     При звуке этого знакомого голоса у меня сжалось сердце.
     - Эд там? - грубо спросил я.
     - Кто говорит?
     Слышимость была настолько хорошей,  что  до  меня  доносилось  быстрое,
неровное дыхание Риммы.
     - Его приятель, а кто именно - неважно. Я хочу с ним поговорить.
     - Вы не будете с ним говорить, пока не назоветесь, - ответила Римма,  и
в ее голосе прозвучало беспокойство.
     До меня донеслись звуки какой-то возни, потом Римма воскликнула:
     - Да не будь же таким болваном, Эд!
     - Замолчи! - огрызнулся Вассари. - Я сам разберусь, в чем  тут  дело...
Кто говорит? - отрывисто спросил он в трубку.
     - Приятель, - отчетливо произнес я. -  Тебе  нужно  смываться,  Эд,  да
поживее. Сегодня утром ты ухитрился  попасть  на  глаза  фараонам.  Они  уже
знают, где ты живешь, и вот-вот нагрянут к тебе.
     Я слышал, как он взволнованно задышал и начал было  что-то  спрашивать,
но я повесил трубку.
     Некоторое время я продолжал неподвижно сидеть, глядя прямо перед  собой
невидящими глазами и не снимая руки с трубки телефона. Наконец  я  поднялся,
выключил свет и пошел в спальню. Пустая кровать рядом с моей  напомнила  мне
о Сарите.
     Я лег, но свет выключать не стал. Темнота обладает свойством  усиливать
муки совести.







     На следующий день, вскоре после  часов  шести,  я  поехал  на  стройку.
Рабочий день уже начался, и я накоротке переговорил  с  десятником.  За  мое
отсутствие работы под руководством  Джека  заметно  продвинулись.  На  обоих
берегах ясно обозначились расчищенные  участки,  в  дно  было  забито  много
свай.
     Осматривая строительную площадку, я увидел  черно-белую  машину  Джека,
быстро спускавшуюся по склону холма. Через несколько  минут  он  остановился
около меня и с широкой улыбкой на добродушном лице подошел ко мне.
     - Привет, Джефф! Рад тебя видеть. Все в порядке?
     Мы обменялись рукопожатиями.
     - Разумеется. Кстати, у меня для тебя  есть  сюрприз.  Всю  нужную  нам
сталь мы можем получить по цене на два процента ниже  той,  которую  нам  до
сих пор предлагали.
     Джек удивленно посмотрел на меня.
     - Ты  хочешь  сказать,  что  в  отъезде  занимался  делами?  А   мне-то
казалось, что тебя сорвали с места какие-то сугубо личные проблемы.
     - Я всегда занимаюсь делами. Ну, так что ты скажешь? Ведь  мы  получаем
возможность сэкономить тысяч двадцать пять.
     - Уж куда лучше! Расскажи-ка подробнее.
     Минут двадцать мы разговаривали о делах, потом Джек заметил:
     - Надо  обязательно  поговорить  с  заказчиком.  Новость  превосходная.
Послушай, я сейчас проверну кое-какие неотложные дела и вернусь  в  контору.
Там и встретимся.
     Мы направились к его машине.
     - Ну, а как Сарита? - поинтересовался он.
     - Все  идет  хорошо.  Завтра  встречусь  с  Циммерманом.  Циммерман,  -
пояснил я, - предлагает повторную операцию.
     Джек сочувственно выслушал меня, но  я  видел,  что  он  весь  поглощен
мостом, и совсем не обижался на друга.
     - Ну что ж, рад, очень рад, Джефф. Я, пожалуй...
     - Да, да! Встретимся давай в конторе. Как Уэстон?
     - Хороший работник. Но ты вернулся вовремя. Ему  нужно  помогать,  а  у
меня не хватает времени.
     - Ну, я займусь этим.
     - Вот и чудесно. В таком случае, часов до одиннадцати. - Джек  подозвал
десятника и ушел с ним.
     Возвращаясь на машине в контору, я взглянул на часы,  вмонтированные  в
щиток с приборами. Было семь  часов  сорок  пять  минут  утра.  Минут  через
пятнадцать Уилбор получит мое письмо.  Что  он  предпримет?  Ладони  у  меня
внезапно вспотели.
     Клару и Теда я застал уже в конторе. Клара тут  же  передала  мне  кипу
писем, счетов и документов.
     Я уселся за стол и принялся за работу.
     Часов в десять, когда я  устроил  себе  маленький  перерыв  и  закурил,
мысль об Уилборе снова пришла мне в голову. Поезд отходил в Санта-Барбару  в
10.10 утра. Уехал ли он? Я не мог преодолеть желания узнать это.
     Собрав несколько записей, подготовленных для Джека, я положил  их  Теду
на стол.
     - Будь другом, отвези их Джеку. Они ему нужны. Я пока побуду здесь.
     - Пожалуйста, мистер Холлидей.
     Симпатичный  молодой  человек,  трудолюбивый  и  добросовестный.  Я   с
завистью смотрел на  него,  пока  он  собирал  со  стола  свои  бумаги.  Как
хотелось мне быть в свое время таким же, как  он!  Если  Теду  хоть  немного
повезет, он не получит в  физиономию  раскаленный  кусок  шрапнели,  ему  не
придется месяцами  валяться  на  госпитальной  койке,  выслушивать  стоны  и
проклятия тех, кому нельзя сотворить новое  лицо,  не  придется  возиться  с
наркоманкой,  обладающей  серебристыми  волосами  и  бесценным   голосом   и
способной, не дрогнув, убить человека. Он не станет жертвой  отвратительного
шантажа и никогда не замыслит сам убийства...
     Как  только  Уэстон  вышел,  я  позвонил  на  междугородную  станцию  и
попросил соединить меня  с  гостиницей  "Андерсон"  в  Сан-Франциско.  Ждать
пришлось минут десять, не больше, но они показались мне бесконечными.
     - Ну? В чем дело? Что нужно? - равнодушно спросила та же самая  девушка
в гостинице.
     - Я хочу поговорить с Уилбором.
     - Ничего не выйдет. Он выписался.
     У меня внезапно пересохло в горле.
     - Вы хотите сказать, что он уехал?
     - А что же еще я хочу сказать?
     - Вы не знаете, куда?
     - Не знаю и знать не хочу, - девушка повесила трубку.
     Я вынул из кармана носовой платок и вытер лицо и руки.
     Итак, Уилбор уехал. Но куда? В Санта-Барбару? Если да,  то  он  приедет
туда не раньше двух часов дня,  и  я  еще  успею  предупредить  Римму.  Надо
только  поднять  трубку...  Я  уже  протянул  руку  к  телефону,  но   дверь
распахнулась: в комнату вошли Джек, Уэстон и два  субподрядчика.  Здороваясь
с ними, я взглянул на часы. Было пятнадцать минут двенадцатого.  Я  еще  мог
позвонить Римме в перерыве.
     Совещание   затянулось,   и   Джек   предложил   закончить   обсуждение
бесчисленных вопросов за ленчем.
     - Вы пока идите без меня, - сказал я. - Мне нужно позвонить, а потом  я
присоединюсь к вам.
     Но я не сразу позвонил Римме. Я сидел в одиночестве, курил сигарету  за
сигаретой и думал. Услышав об Уилборе, Римма, конечно, немедленно  скроется,
и мне, вероятно, уже никогда не удастся найти ее. И  она  по-прежнему  будет
меня шантажировать, и угроза тюрьмы постоянно будет  висеть  надо  мной.  Но
тут я снова вспомнил бар Расти и все, что произошло в нем  в  тот  дождливый
черный вечер, снял телефонную трубку  и  назвал  телефонистке  междугородной
станции номер Риммы. В трубке долго звучали протяжные монотонные гудки.
     - Номер не отвечает,  -  послышался,  наконец,  голос  телефонистки.  -
Возможно, никого нет дома.
     - Позвоните еще раз, пожалуйста.
     Снова последовало длительное ожидание, затем телефонистка сказала:
     - Извините, но ваш номер не отвечает.
     Я поблагодарил ее и положил трубку.
     Видимо, произошло то, что  и  следовало  ожидать.  Вассари  скрылся,  а
вместе с ним скрылась и Римма.




     И  все  же  еще  трижды,  пользуясь  отлучками  Уэстона,  я  звонил   в
"Бунгало", и каждый раз безрезультатно. Теперь у меня  почти  не  оставалось
сомнений, что мой чудовищный план устранить Римму чужими руками  не  удался.
Я испытывал одновременно и  радость,  и  вместе  с  тем  готовился  к  новым
неприятностям.
     Через шесть дней я должен перевести Римме тридцать тысяч  долларов,  но
не переведу ни цента. Римма обратится  в  полицию.  Следовательно,  мне  уже
сейчас нужно подумать, как обеспечить будущее Сариты. Я  позвонил  Мэттисону
и спросил, не смогу ли я заехать к нему. Он любезно пригласил меня к  обеду,
но я под благовидным предлогом отказался:  для  этого  у  меня  было  совсем
неподходящее настроение.
     Чета Мэттисон встретила меня  приветливо.  Я  сообщил  им,  что  Сарите
предстоит перенести еще одну операцию.
     - А как у тебя с деньгами, Джефф? Операция обойдется дорого.
     - Не в деньгах дело. Деньги пока есть. Дело в  том,  что  Сарита  будет
нуждаться в постоянной заботе и внимании. Ей не  на  кого  надеяться,  кроме
меня. Если со мной что-нибудь случится, то она останется совсем одна.
     - Не совсем так, - возразил Мэттисон. - Она для нас как  дочь.  Если  с
тобой что-нибудь произойдет, то она перейдет жить к  нам...  Но,  постой,  к
чему ты затеял этот разговор?
     - А вот я прекрасно его понимаю, - вмешалась Элен  Мэттисон.  -  Всякое
может случиться, и  мне  понятна  озабоченность  Джеффа.  -  Она  улыбнулась
мне: - Не беспокойся, Джефф, мы обещаем тебе позаботиться о ней.
     Возвращаясь домой,  я  впервые  с  того  дня,  как  Римма  начала  меня
шантажировать, почувствовал на душе какую-то легкость.
     На следующее утро я приехал в санаторий,  и  доктор  Циммерман  сообщил
мне, что Сарита продолжает поправляться.
     - Не  будем  строить  иллюзий,  мистер  Холлидей,  но   есть   какая-то
вероятность - повторяю, какая-то, - что мы вернем нашей больной  способность
двигаться.
     Он проводил меня к Сарите. Как и в  прошлый  раз,  она  показалась  мне
очень бледной и маленькой. Она была в  сознании  и  узнала  меня,  но  из-за
крайней слабости говорить не могла.
     Мне разрешили минуты две постоять возле нее. Я  смотрел  на  жену  и  с
болью в сердце сознавал, что нет для меня на свете ничего дороже ее.
     Все воскресенье и понедельник  мы  с  Джеком  провели  на  строительной
площадке. Рабочие наткнулись на плывуны, и  нам  с  большим  трудом  удалось
справиться с ними  только  во  вторник  к  вечеру.  В  среду  и  четверг  мы
трудились в конторе - накопилось много канцелярской работы. Каждый  вечер  я
ездил в санаторий, чтобы обменяться с Саритой улыбками. Она  по-прежнему  не
могла разговаривать, хотя и узнавала меня.
     В пятницу часов в десять утра (в тот день я должен был перевести  Римме
деньги) мне позвонил Циммерман. В санаторий приехал  Гудиер,  и  они  только
что осмотрели Сариту.
     - Тянуть нет смысла, мистер Холлидей. Завтра операция.
     Вечером я, по обыкновению, приехал навестить Сариту,  к  моей  радости,
она впервые смогла произнести несколько слов.
     - Завтра тебя полностью отремонтируют, любимая, - пошутил  я.  -  Скоро
ты поправишься совсем.
     - Да, Джефф... Я так хочу домой.
     На обратном пути мне пришло в голову, что теперь-то  Римма  уже  знает,
что я не перевел ей деньги. Скорее всего, она переждет день-другой, а  потом
начнет действовать. Впрочем, в те минуты меня заботило  совсем  другое,  мне
было не до Риммы.
     Операция началась на следующий день в одиннадцать утра  и  продолжалась
четыре часа. Мы с Элен Мэттисон молча сидели в приемной.  Время  от  времени
она ободряюще улыбалась мне и тихонько гладила по руке.
     Вскоре после двух часов в  приемную  вошла  няня  и  сказала,  что  мне
звонят  из  конторы.  Операция,  добавила  она,  заканчивается,  все  станет
известно примерно через полчаса.
     Телефон находился в конце коридора. Звонила Клара.
     - Пожалуйста,  извините,  мистер  Холлидей,  но  тут  пришел  инспектор
уголовной полиции сержант Кэйри. Он хочет видеть вас.
     Вряд ли нужно описывать, что я почувствовал, выслушав это известие.
     - Пусть он подождет, - собравшись  с  силами,  ответил  я.  -  Операция
закончится через полчаса. Я не смогу приехать в  контору  раньше  пяти.  Что
ему нужно?
     Я хорошо знал, что ему нужно. Значит, Римма уже побывала в полиции.
     - Подождите, пожалуйста, у телефона, мистер Холлидей. Я  сейчас  спрошу
у него...
     В голосе Клары звучала растерянность.
     Прошло несколько минут, затем чей-то мужской голос сказал:
     - Говорит инспектор Кэйри из полиции города  Санта-Барбара.  Мне  нужно
как можно скорее увидеться с вами.
     - В чем, собственно, дело?
     - Это не телефонный разговор.
     - Тогда вам придется подождать  до  пяти,  -  сухо  ответил  и  повесил
трубку.
     В коридоре появился Циммерман. Он улыбался.
     - Доктор  Гудиер  сейчас  выйдет.  Хорошие  новости,  мистер  Холлидей!
Операция, по нашему мнению, прошла успешно. Если  не  произойдет  ничего  из
ряда вон выходящего, через несколько месяцев ваша жена снова будет ходить.
     Еще с полчаса Циммерман и Гудиер  обсуждали  всякого  рода  медицинские
детали, а я, слушая врачей и обращаясь к  ним  с  кое-какими  вопросами,  не
переставал думать о визите  сержанта  Кэйри.  По  словам  Гудиера,  я  смогу
увидеть Сариту только дня через два, не раньше.  Через  два  дня...  За  это
время, по всей вероятности, я окажусь в тюрьме!
     Из санатория мы ехали вместе с Элен.
     - Вчера вы с мужем говорили, что, если со мной что-нибудь случится,  вы
позаботитесь о Сарите, - угрюмо произнес я. - Надеюсь, это не просто слова?
     - Джефф! Как ты можешь...
     - Я влип в одну историю, - перебил я,  глядя  в  сторону.  -  Не  стану
вдаваться в подробности, но не исключено, что меня на некоторое  время,  так
сказать, изымут из обращения. Не оставляйте Сариту.
     - А почему ты не хочешь вдаваться в  детали,  Джефф?  -  тихо  спросила
Элен. - Ты же знаешь, как  мы  с  мужем  относимся  к  вам  обоим.  Если  мы
чем-нибудь можем помочь...
     - Только тем, что не оставите Сариту одну.
     - Ну, хорошо. О Сарите не беспокойся.
     Я высадил ее у муниципалитета - она хотела как  можно  скорее  сообщить
мужу новости о Сарите. На  прощание  она  взглянула  на  меня  из-за  стекла
автомобиля и улыбнулась.
     - Не тревожься. Мы сделаем все, что в наших силах.
     Через десять минут я входил в контору.
     Клара, усердно стучавшая на машинке, замерла и вопросительно  взглянула
на меня.
     - Новости обнадеживающие, - сообщил я,  сбрасывая  плащ.  -  По  мнению
докторов, Сарита сможет ходить.  Потребуется  какое-то  время,  но  врачи  в
общем-то уверены.
     - Я так рада, мистер Холлидей!
     - Где этот полицейский?
     - В вашем кабинете. Мистеру Уэстону пришлось  выехать  на  строительную
площадку.
     Я пересек канцелярию, повернул ручку двери кабинета и  вошел.  В  одном
из  кожаных  кресел,  приобретенных  нами  для  особо   почетных   клиентов,
развалясь, сидел  высокий,  плотный  человек.  У  него  было  типичное  лицо
полицейского: красное, полное, обветренное, с маленькими  колючими  глазками
и похожим на отверстие крысоловки  ртом.  Солидный  живот,  мощные  плечи  и
редкие, начавшие седеть волосы.
     - Мистер Холлидей? - Он тяжело поднялся.
     - Правильно, - ответил я,  закрывая  за  собой  дверь.  Немалых  усилий
стоило мне казаться спокойным.
     - Сержант  Кэйри,  инспектор  уголовной  полиции  из  Санта-Барбары,  -
представился он.
     Я обошел письменный стол и сел.
     - Извините, что заставил вас  ждать.  Прошу  садиться.  Чем  моя  особа
заинтересовала уголовную полицию Санта-Барбары?
     Полицейский снова опустился в кресло. Маленькие  зеленоватые  глазки  в
упор смотрели на меня.
     - Довольно заурядное дело. Надеюсь, вы сможете помочь расследованию.
     Начало  оказалось  столь  неожиданным,  что   я   на   какое-то   время
растерялся. А я-то думал, что он сейчас предъявит ордер на мой арест!
     - Разумеется. Чем именно?
     - Мы разыскиваем  человека  по  имени  Джинкс  Мендон.  Вам  что-нибудь
говорит это имя?
     Я испытывал все большее облегчение.
     - Джинкс Мендон? Абсолютно ничего.
     Маленькие глазки по-прежнему изучали меня.
     - И вы никогда не слышали о нем?
     - Никогда.
     Кэйри вытащил пачку  жевательной  резинки,  сорвал  обертку  и  засунул
веризу в рот.  Его  движения  были  медленными,  неторопливыми.  Бумажку  он
скатал в маленький шарик и бросил в пепельницу. Все это время он не  спускал
с меня пристального взгляда.
     - Назовите ваш домашний адрес, мистер Холлидей.
     Я  назвал  улицу  и  номер  дома,  удивляясь  тому,   зачем   ему   это
понадобилось.
     - Но в чем все-таки дело? - поинтересовался я.
     - Мендон  разыскивается  по  подозрению  в  вооруженном  ограблении.  -
Массивные скулы Кэйри пришли в движение, трудясь над резинкой.  -  Вчера  на
вокзале в Санта-Барбаре мы наткнулись на брошенный  автомобиль.  На  рулевом
колесе   обнаружены   отпечатки   пальцев   Мендона.   Машина   похищена   в
Лос-Анджелесе. В ящике для перчаток мы нашли клочок бумаги с вашим именем  и
адресом.
     Я чуть не вздрогнул. Может, Джинкс Мендон и Эд  Вассари  -  одно  лицо?
Пытаясь скрыть замешательство, я открыл коробку с сигарами и закурил.
     - С моим именем и  адресом?  -  переспросил  я  с  небрежным  видом.  -
Странно.
     - Действительно, странно, - не без иронии заметил  Кэйри.  -  В  машине
разыскиваемого преступника, в отделении для перчаток  вдруг  оказались  ваше
имя и адрес. Как вы это объясните?
     Я уже успел взять себя в руки.
     - А никак. Я никогда не слышал об этом человеке.
     - Но, возможно, видели его?
     Он  достал  из  кармана  конверт,  вынул  из  него   средних   размеров
глянцевитую фотографию и небрежно бросил мне через стол.
     Я сразу же узнал Вассари.
     - Нет, - ответил я. - Этот человек мне неизвестен.
     Кэйри наклонился над столом, взял фотографию, вложил  ее  в  конверт  и
сунул в карман.
     - Тогда почему у него в машине оказались ваше имя и адрес?
     - Не понимаю. Может, меня знает владелец машины? Кто он?
     - Не знает он вас. Мы уже справлялись у него.
     - В таком случае, я ничем не могу вам помочь, инспектор.
     Кэйри скрестил толстые ноги, продолжая медленно и ритмично жевать.
     - Вы строите мост, так? - неожиданно  спросил  он.  -  Вашу  фотографию
опубликовал "Лайф"?
     - Ну и что же?
     - Не мог ли Мендон взять ваше имя из журнала?  Там  не  указывался  ваш
адрес?
     - Нет.
     Кэйри зашевелился в кресле и нахмурился.
     - Загадка. Не люблю загадок. Они только портят рапорт. Стало  быть,  вы
не имеете понятия, как у Мендона оказались ваше имя и адрес?
     - Ни малейшего.
     Некоторое время инспектор  раздумчиво  двигал  челюстями,  затем  пожал
плечами и поднялся.
     - Какое-то объяснение все  же  должно  существовать,  мистер  Холлидей!
Подумайте. Может, что-нибудь припомните.  Позвоните  мне  тогда.  Нам  нужен
этот тип, и мы его найдем. Между ним  и  вами  должна  быть  какая-то  точка
соприкосновения, только вы забыли о ней.
     - Совершенно исключено, - ответил я и тоже встал.
     - Что ж, спасибо хотя бы за то, что вы  не  пожалели  для  меня  своего
времени. - Он направился к двери, но остановился. - Настоящую  громадину  вы
тут сооружаете.
     - Да.
     - Это верно, что мост обойдется в шесть миллионов долларов?
     - Да.
     Он вновь уставился на меня своими колючими глазками.
     - Большущее дело. Если только вам удастся довести его до конца.
     Он кивнул и ушел.
     Лишь когда за ним без стука закрылась дверь, я  почувствовал,  что  мои
нервы напряжены до предела.







     Следующие два дня мне пришлось много поработать, хотя я все  время  жил
в  решительном  ожидании  звонка  Риммы   или   появления   полицейских   из
Лос-Анджелеса.  Единственным  утешением  для  меня  в  эти  мучительные  дни
служило постепенно улучшавшееся состояние Сариты.
     Утром  в  четверг,  когда  мы  с  Уэстоном  собирались  отправиться  на
строительную площадку, Клара  доложила,  что  меня  хочет  видеть  инспектор
Кэйри. Я сказал Уэстону, чтобы он ехал один, пообещав присоединиться к  нему
попозже, и попросил Клару пригласить  Кэйри  в  кабинет.  Он  еще  не  успел
закрыть за собой дверь, как я сказал ему:
     - На этот раз я не могу уделить  вам  много  времени,  инспектор,  меня
ожидают на строительной площадке. Что у вас?
     Но Кэйри был, видимо, не из тех, кто ценит чужое время. Он  расселся  в
мягком кресле, сдвинул на затылок шляпу, достал пачку жевательной резинки  и
начал ее разворачивать.
     - Я все о том  же  типе,  о  Мендоне.  Как  нам  удалось  выяснить,  он
скрывается под другим  именем  -  Эд  Вассари.  А  это  имя  вам  что-нибудь
говорит, мистер Холлидей?
     Я покачал головой.
     - Ровным счетом ничего.
     - Но он, по всей вероятности, знал вас. Нам удалось установить, где  он
скрывался: в маленьком коттедже в  Санта-Барбаре.  Мы  нашли  там  экземпляр
газеты  "Лайф"  с  вашей  фотографией.  Она   отчеркнута   карандашом.   Это
обстоятельство, а также тот факт, что ваше  имя  и  адрес  оказались  в  его
машине, дают основания предполагать, что  либо  он  знал  вас,  либо  кто-то
интересуется вами. И тогда напрашивается вопрос: почему?  -  Кэйри  перестал
жевать и уставился на меня. - Что вы скажете?
     - Удивлен не меньше вас.
     - И продолжаете утверждать,  что  никогда  не  видели  этого  человека?
Хотите еще разок взглянуть на фото?
     - Не нужно. Я уже говорил вам: никогда не видел.
     Кэйри почесал за ухом.
     - Ну, чем не загадка? Не люблю загадок, мистер Холлидей.
     Я промолчал.
     - А о женщине, называющей себя Римма Маршалл, вы когда-нибудь слышали?
     "Вот оно!" - промелькнуло у меня в голове. Я ждал этого вопроса  и  все
же похолодел.
     - Нет, не слышал. Кто она?
     - Любовница Мендона. Они вместе жили в коттедже.
     Кэйри надолго замолчал, уставившись в потолок.
     - Я  уже  говорил  вам,  инспектор,  что  очень   занят,   -   прерывая
затянувшуюся паузу, раздраженно заметил я. - Что еще требуется от меня?
     Кэйри повернул голову и посмотрел мне прямо в глаза.
     - Эта женщина убита.
     На секунду я почти потерял сознание. Я знал, что изменился в лице.
     - Убита? - я с трудом заставил себя говорить. - Кто убита?
     Кэйри сверлил меня холодным, изучающим взглядом.
     - Римма  Маршалл.  Вчера  мы  разыскали  женщину,  которая  производила
уборку в коттедже. Подумать только! Бандит  Мендон  держал  служанку...  Она
узнала его по фото, рассказала о Римме Маршалл и дала  адрес  коттеджа,  где
скрывался Мендон. Мы побывали там. Мендон, конечно, смылся,  но  женщину  мы
застали. Мертвую. - Кэйри передвинул во  рту  жвачку.  -  Несколько  ножевых
ран. На столе лежал "Лайф" с вашей фотографией, обведенной карандашом.
     Я сидел не шевелясь,  до  боли  сжав  в  кулаки  укрытые  столом  руки.
Значит, Уилбор нашел Римму. Значит, я все-таки стал ее косвенным убийцей.
     - Сенсационное дело, - продолжал Кэйри. - Нас  интересует,  не  она  ли
оставила  в  машине  бумажку  с  вашим  именем  и  адресом.  Возможно,   она
когда-нибудь вас знала?
     - Нет.
     Он достал из кармана конверт, извлек из него фотографию и подал мне.
     - Посмотрите.
     Я взглянул на снимок и тут  же  отвернулся.  На  нем  была  запечатлена
Римма - мертвая Римма.
     - Так-таки не узнаете?
     - Нет! Я ее не знаю! Я не  знаю  Мендона!  Вам  понятно?  -  Мой  голос
срывался на крик. - Ничем не могу вам помочь. А теперь уходите и  дайте  мне
возможность работать.
     Однако Кэйри словно и не слышал меня, он  лишь  поудобнее  устроился  в
кресле.
     - Речь идет об  убийстве,  мистер  Холлидей.  Прямо  скажем  -  вам  не
повезло, в какой-то мере вы оказались причастны к  делу...  Вы  когда-нибудь
бывали в Санта-Барбаре?
     Я хотел ответить отрицательно, но вовремя спохватился.  Ведь  меня  мог
видеть там кто-нибудь из знакомых, и тогда  ложь  только  бы  осложнила  мое
положение.
     - Был. Что из этого следует?
     Кэйри насторожился.
     - Если нетрудно ответить, когда именно?
     - Недели две назад.
     - Точнее.
     - Двадцать первого мая и пятнадцатого июня.
     Видимо, мой ответ несколько его разочаровал.
     - Правильно. И останавливались в гостинице "Шоа-отель".
     Я промолчал, мысленно похвалив себя за предусмотрительность.
     - Вы не объясните, мистер Холлидей, почему человек с  таким  положением
предпочел такую дыру, как "Шоа-отель"? Какие-нибудь особые причины?
     - Мне   совершенно   безразлично,   где   останавливаться.    Гостиница
"Шоа-отель" первой попалась мне на глаза.
     - Зачем вы ездили в Санта-Барбару?
     - Послушайте, что означают эти расспросы? Какое вам дело до  того,  где
я останавливался и почему?
     - Речь,  повторяю,  идет   об   убийстве.   Вопросы   задаю   я,   ваша
обязанность - отвечать на них.
     Я пожал плечами.
     - Мне предстояло подготовить массу цифрового материала. Здесь меня  все
время отвлекали телефонные звонки и визиты субподрядчиков. Именно поэтому  я
и решил на время укрыться в Санта-Барбаре. Перемена климата всегда полезна.
     Кэйри потер свой мясистый нос.
     - Почему вы зарегистрировались там под фамилией Мастерс?
     На этот  вопрос  у  меня  уже  был  готов  ответ,  сейчас  я  соображал
несколько быстрее инспектора.
     - Видите ли, когда ваша фотография  появляется  в  таком  журнале,  как
"Лайф", вам обеспечена определенная известность. Я не хотел,  чтобы  ко  мне
приставали журналисты, и поэтому остановился  в  гостинице  под  вымышленным
именем.
     Кэйри не спускал с меня взгляда.
     - И по этой причине вы целыми днями не выходили из номера?
     - Я работал.
     - Когда вы вернулись?
     - Сначала я поехал по делам в Сан-Франциско.
     Кэйри вынул записную книжку.
     - Где вы останавливались?
     Я назвал ему гостиницу.
     - Из  Сан-Франциско  я  выехал  в  четверг   вечером   и   вернулся   в
Голланд-Сити  в  полночь.  Это  может  подтвердить  билетный  контролер   на
вокзале - он хорошо меня знает, и водитель такси Соул Уайт,  который  привез
меня домой.
     Кэйри что-то записал в свою книжку и встал.
     - Хорошо, мистер Холлидей. Пожалуй, теперь все. Пожалуй,  больше  я  не
стану вас беспокоить. Я лишь хотел уточнить  некоторые  неясности.  В  конце
концов, мы ведь знаем, кто ее убил.
     Я изумленно взглянул на него.
     - Знаете, кто ее убил? Кто же?
     - Джинкс Мендон. Кто же еще, по-вашему?
     - Это мог сделать кто угодно. - Я заметил, что мой голос внезапно  стал
хриплым. - Почему вы считаете убийцей Мендона?
     - Мендон - уголовник, рецидивист. Уборщица утверждает,  что  он  и  его
возлюбленная вечно ссорились. И вот он неожиданно  исчезает,  а  ее  находят
мертвой. Кто же еще мог  ее  убить?  Мы  его,  конечно,  схватим.  Небольшой
допрос с пристрастием, и он расколется. А потом - электрический стул.
     - Сомнительные доказательства.
     - Да? - Инспектор равнодушно пожал  плечами.  -  Ничего  сомнительного.
Уверен, что присяжные найдут его виновным.
     Он попрощался и направился к двери.




     Итак, Римма мертва. Но я не испытывал облегчения. Совсем нет.  Меня  ни
на минуту не оставляло сознание собственной вины.  Вместе  с  Риммой  умерло
мое прошлое. Мне теперь ничего не нужно было предпринимать,  чтобы  избежать
ареста, только помалкивать.
     Но так ли это? Предположим, полиция арестует Вассари. Предположим,  его
посадят на электрический стул за убийство, которого  он  не  совершал.  Я-то
знал, что не Вассари убил Римму. Ее убил Уилбор, и я мог  это  доказать,  но
после этого должен все рассказать полиции, после чего меня отдадут  под  суд
за убийство охранника киностудии.
     Выходит, этому кошмару не будет конца?
     Я внимательно следил за сообщениями газет о деле Вассари.  Вначале  они
занимали чуть ли не  все  первые  полосы,  потом  сократились  до  маленьких
заметок  и  перекочевали  на  последние   страницы.   Газеты   информировали
читателей,   что   полиция   продолжает   разыскивать   Вассари,   но   пока
безрезультатно.
     Дни шли  за  днями,  и  постепенно  я  начал  успокаиваться.  Возможно,
Вассари  бежал  из  страны,  возможно,  его  никогда  не  найдут.  Иногда  я
задумывался, что произошло  с  Уилбором.  Порой  мне  хотелось  позвонить  в
гостиницу "Андерсон" в Сан-Франциско и узнать, не вернулся ли он, но  каждый
раз что-то удерживало меня.
     Сарита поправлялась. Каждый вечер я бывал в санатории и рассказывал  ей
о строительстве моста, о том, чем я занимался и как живу без нее.
     Циммерман теперь уже без  всяких  отговорок  уверял,  что  со  временем
Сарита начнет ходить. Он считал, что недели  через  две  я  смогу  взять  ее
домой, хотя ей и  потребуется  постоянная  сиделка.  Дома,  по  его  мнению,
Сарита поправится быстрее, чем в санатории.
     Однажды  вечером,  вернувшись  из  санатория,  я  заметил  около   дома
высокого, полного человека. Он стоял, прислонившись к стене,  словно  ожидая
кого-то. Я сразу узнал сержанта Кэйри. После нашей последней встречи  прошло
три недели, и я надеялся, что мы больше не увидимся. И вот он появился.
     Я вышел из машины и не спеша направился к нему.
     - Привет, инспектор. Сколько лет, сколько зим. Что вы тут делаете?
     - Поджидаю вас.
     - Зачем? Что вам еще нужно от меня? - сам  того  не  желая,  я  повысил
голос.
     - Не на улице же нам разговаривать, мистер Холлидей! Пройдемте в дом.
     Мы поднялись по лестнице, и я впустил его в квартиру.
     - Говорят, ваша жена находится в очень  тяжелом  состоянии?  -  спросил
Кэйри, когда мы вошли в гостиную. - Надеюсь, теперь ей лучше?
     Я швырнул шляпу и плащ на стул,  подошел  к  камину  и  пс  вернулся  к
Кэйри.
     - Теперь ей лучше.
     Кэйри выбрал самое большое и самое  удобное  кресло  и  сел.  Шляпу  он
положил на  пол  рядом  с  собой.  Затем  последов  процедура  развертывания
жевательной резинки.
     - Во время нашей последней встречи, мистер Холлидей,  -  заговорил  он,
глядя куда-то в сторону, - вы утверждали, что  не  знаете  Римму  Маршалл  и
никогда не слышали о ней.
     Я засунул поглубже в карманы брюк сжатые в кулаки руки.
     - Да, утверждал.
     Кэйри поднял на меня глаза.
     - У меня есть все основания считать, мистер Холлидей, что вы солгали.
     - Что это за основания?
     - Фото Маршалл было  опубликовано  в  газетах,  и  некий  Джо  Массини,
владелец гостиницы "Кэллоуэй-отель", явился в полицию  и  сообщил  некоторые
сведения о  пострадавшей.  Он  близко  знал  Маршалл.  По  его  словам,  она
встречалась в гостинице с каким-то человеком с полуопущенным веком и  шрамом
на подбородке. Она, видимо, опасалась этого человека и, уходя из  гостиницы,
просила Массини задержать его на  некоторое  время  и  дать  ей  возможность
скрыться. Этот человек вы, мистер Холлидей.
     Я промолчал.
     Медленно двигая челюстями, Кэйри долго смотрел на меня.
     - В отделении банка в  Санта-Барбаре  у  Маршалл  оказался  свой  счет.
Вчера я его проверил. За  последние  шесть  недель  с  вашего  счета  дважды
переведено ей по десять тысяч долларов.  Вы  все  еще  утверждаете,  что  не
знали Римму Маршалл?
     Я пододвинул стул и уселся на него.
     - Нет. Теперь не утверждаю.
     - За что вы платили ей деньги?
     - Она меня шантажировала.
     - Я так и думал. Причины?
     - К чему вам это? Я не убивал Римму, и вы это знаете.
     - Да, вы ее не убивали, хотя предлог был. Вы не могли ее убить,  потому
что в момент убийства находились здесь. Я проверил.
     Я снова промолчал, не в силах произнести ни слова.
     - Вы избавили бы меня от  лишних  хлопот,  мистер  Холлидей,  когда  бы
сказали мне правду во время нашей первой беседы. Вы ездили в  Санта-Барбару,
чтобы встретиться с ней?
     - Чтобы разыскать ее. Собирался попросить отсрочку следующего  платежа.
Операция жены требовала больших расходов. Но  из-за  отсутствия  времени  не
смог ее найти. Я дважды пытался, и оба раза безрезультатно.
     - И что же дальше? В конце концов вы уплатили ей?
     - Не успел. Ее убили.
     - Счастливый финал для вас, не правда ли?  Однако  почему  же  она  вас
все-таки шантажировала?
     Вот об этом мне меньше всего хотелось ему рассказывать.
     - Обычная история...  Мы  встретились,  вступили  в  связь.  Потом  она
узнала, что я женат, пригрозила рассказать все жене...
     Кэйри по привычке потер кончик мясистого носа.
     - Уж больно жирный куш она хотела сорвать с вас в таком случае.
     - Пользовалась моим безвыходным положением. Жена  находилась  в  крайне
тяжелом положении. Всякое потрясение могло оказаться для нее роковым.
     - Мистер Холлидей, вы понимаете, какую тяжкую ответственность берет  на
себя человек, если дает ложные показания  во  время  следствия  по  делу  об
убийстве?
     - Понимаю.
     - Если бы вы сразу признались в своем знакомстве с этой женщиной,  мне,
вероятно, не пришлось бы делать столько ненужной работы.
     - Ну, знаете... Кому приятно признаваться в такой связи.
     - Так-то оно так... - Он поскреб полную  щеку.  -  Пожалуй,  все  ясно.
Можете не беспокоиться. Я не стану упоминать вас в своем рапорте.
     Наступила моя очередь уставиться на него.
     - Не станете упоминать в рапорте?!
     - Разумеется. - Кэйри вытянул длинные ноги. - Ну,  побаловался  человек
с бабенкой. Так что же, доставлять ему неприятности из-за такого пустяка?  -
Полное лицо Кэйри расплылось в улыбке, похожей скорее на злобную ухмылку.  -
Мне важно, что вы не имеете никакого отношения к ее смерти, в чем  я  теперь
абсолютно  убежден.  -  Ухмылка  на  его  лице  стала  еще  шире.  -  А   вы
счастливчик, мистер Холлидей! Ведь в конце этого месяца я ухожу в  отставку.
Так сказать,  на  подножный  корм.  Иначе  я  не  проявил  бы  к  вам  такую
снисходительность. Кстати, взгляните на меня, можно  ли  поверить,  что  мне
скоро стукнет шестьдесят?
     Что-то в нем определенно мне не нравилось. Не знаю почему, но с  каждой
минутой он становился все неприятнее.
     - Вы правы, инспектор, поверить трудно. Ну что ж, большое вам спасибо.
     - В таких  делах,  когда  речь  идет  о  шантаже,  мы  действуем  очень
деликатно, - он снова заулыбался. - А таких дел у нас великое множество.  Вы
и не  представляете,  сколько  идиотов  наживают  себе  неприятности,  когда
путаются со шлюхами. Вам повезло, мистер Холлидей,  что  Мендон  заткнул  ей
рот.
     - Она шантажистка, ее мог убить каждый, у кого она вымогала деньги.
     - Ее убил Мендон. И не спорьте со мной.
     Я чуть было не рассказал ему об Уилборе, но удержался. Достаточно  было
упомянуть о нем, чтобы всплыла  история  ограбления  киностудии  и  убийства
охранника, и все было бы кончено.
     - Еще раз благодарю, инспектор.
     Кэйри грузно поднялся.
     - Все в порядке, мистер Холлидей! На этом поставим точку.  Но  если  уж
вы так признательны, небольшое пожертвование в полицейский  спортивный  фонд
было  бы  вполне  уместным...  Нет,  нет,  мистер  Холлидей,  я  ничего   не
предлагаю, я просто размышляю вслух.
     - Понимаю. - Я вынул бумажник. - Сумма?
     - На ваше усмотрение. - Маленькие глазки Кэйри  загорелись.  -  Скажем,
сотняжку, а?
     Я вручил ему двадцать пятидолларовых бумажек.
     - Квитанцию пришлю. Ребята останутся довольны. - Деньги исчезли у  него
в кармане. - Спасибо, мистер Холлидей.
     Но я не был совсем уж идиотом.
     - Зачем же квитанцию? Можно и без квитанции.
     Физиономия Кэйри снова расплылась в улыбке.
     - Как угодно, мистер Холлидей. Всего доброго.
     Я посмотрел ему вслед.
     Мне повезло и, пожалуй, даже чересчур.  Ну,  а  что,  если  полицейские
все-таки найдут Вассари?







     На другой день, когда я работал в конторе,  Клара  доложила,  что  меня
хочет видеть мистер Тирелл.
     Я не сразу сообразил, о ком идет речь. И лишь  после  некоторых  усилий
вспомнил, что так зовут владельца  коттеджа  из  Саймеон-хилл,  того  самого
домика, о котором так мечтала Сарита.
     Отодвинув в сторону бумаги, я попросил Клару пригласить его.
     - Мистер Холлидей, - заговорил Тирелл, пожимая мне руку,  -  я  слышал,
что  на  будущей  неделе  Сарита  выписывается  из  больницы.  У  меня  есть
предложение, возможно, оно вас заинтересует.
     Я предложил ему сесть.
     - Слушаю вас, мистер Тирелл.
     - Мне не удалось продать дом, покупатель нашел что-то поближе  к  месту
своей работы, а в конце недели мы с женой уезжаем  в  Майами.  Сарите  очень
нравился наш коттедж. Если хотите, то можете арендовать его у меня за  самую
невысокую плату, ну, предположим, за  двадцать  долларов  в  неделю.  Позже,
возможно, вы захотите его купить, но это уже  ваше  дело.  Признаюсь,  мы  с
женой просто неравнодушны к  вашей  Сарите.  Уверены,  что  ей  будет  очень
приятно приехать из больницы прямо в наш коттедж. Что вы скажете?
     Я не верил своим ушам. Вскочив со стула, я  принялся  энергично  трясти
Тиреллу руку.
     - Но это же превосходно! Не знаю, как и благодарить вас. Разумеется,  я
принимаю ваше предложение. И знаете, что я сделаю? Я немедленно  выпишу  вам
чек на десять тысяч долларов, а потом,  когда  расплачусь  с  врачами  и  за
операцию, вы получите остальное. По рукам?
     Так я стал владельцем коттеджа.
     Сарите я ничего заранее не  сообщил,  мне  хотелось  увидеть  ее  лицо,
когда санитарная машина остановится у дома Тирелла.
     Элен Мэттисон помогла  мне  перебраться  в  новое  жилище.  До  приезда
Сариты оставалось полных шесть дней, в течение которых  надо  было  привести
дом в полный порядок. Я допоздна засиживался на  работе,  а  ночью  трудился
над оборудованием коттеджа; но что бы я ни делал, мысль  о  Вассари  нет-нет
да и приходила мне в голову. Каждое утро я внимательно просматривал  газеты,
но в последние дни они перестали писать о деле Риммы Маршалл.
     Из санатория Сариту вынесли на носилках. Вместе с ней вышла  санитарка,
которой  предстояло  некоторое  время  жить  с  нами.  Сарита   взволнованно
улыбалась.
     - Наконец-то, - сказал я, как только машина тронулась,  и  взял  Сариту
за  руку.  -  Теперь,  дорогая,  ты  обязательно  поправишься.  Ты  даже  не
представляешь себе, с каким нетерпением я ждал вот этой минуты.
     - Я быстро поправлюсь, Джефф, - проговорила Сарита, слабо  пожимая  мне
руку. - И снова постараюсь сделать  тебя  счастливым.  -  Она  посмотрела  в
окно. - Как приятно опять видеть улицы, людей... Послушай,  Джефф,  куда  мы
едем? Это не та дорога.
     - Нет, милая, та самая. В наш новый дом: догадываешься?
     И  вот  тогда-то  я  был  вознагражден  за  все.  Не  берусь  описывать
выражение глаз Сариты, когда машина начала подниматься на Саймеон-хилл.
     - Джефф, любимый! - срывающимся слабым голосом воскликнула она, и  все,
что мне пришлось пережить за последнее время, исчезло из моей памяти.
     Следующие несколько дней  были  самыми  счастливыми  в  моей  жизни.  В
контору я не ходил и работал дома, связываясь в нужных случаях  по  телефону
с Уэстоном и Кларой.
     Кровать  мы  поставили  в  гостиной,  чтобы  Сарита  могла  все   время
проводить со  мной.  Пока  я  работал,  она  читала  или  вязала.  Иногда  я
откладывал дела в сторону, и мы болтали.
     С  каждым  днем  Сарита  чувствовала  себя  лучше,  и   вскоре   доктор
Циммерман, навестивший жену, разрешил мне перенести ее в кресло-коляску.
     - Ну, теперь меня ничто не удержит, - заявила Сарита. -  Такое  событие
нельзя не отпраздновать. Давай устроим обед и пригласим Мэттисонов и Джека.
     Мы устроили настоящий банкет - с индейкой и шампанским.
     После обеда Сарита по настоянию сиделки  прилегла  отдохнуть,  а  когда
ушла и чета Мэттисон, мы с Джеком решили  выкурить  по  сигаре  на  террасе,
выходившей на реку.
     Оба мы чувствовали себя превосходно, поговорили о  том,  о  сем,  потом
Джек, лениво поднимаясь со стула, заметил:
     - Наконец-то полицейские поймали  убийцу  из  Санта-Барбары.  А  я  уже
думал, что так это дело и кончится ничем.
     Меня словно ударило под сердце кулаком в железной перчатке.  Прошло  не
меньше минуты, пока я пришел в себя и мог спросить:
     - О чем ты говоришь?
     Позевывая и потягиваясь под лучами  горячего  солнца,  Джек  равнодушно
пояснил:
     - Да о том типе, что пристукнул какую-то  потаскушку  в  Санта-Барбаре.
Полицейские застали его в ночном клубе в  Нью-Йорке.  Началась  перестрелка,
он был ранен и, говорят, не выживет. Я услышал это в  машине,  по  радио,  в
последних известиях, когда ехал к вам.
     - Вот оно что! - заметил  я,  сам  не  узнавая  своего  голоса.  -  Ну,
пожалуй, пора и за работу. Очень рад, Джек, что ты навестил нас.
     - Спасибо за обед. - Он положил руку мне на плечо. - Я очень  рад,  что
Сарита выкарабкалась.  Совершенно  чудесный  она  человек,  тебе  дьявольски
повезло.
     Я  долго  смотрел  вслед  черно-белой  машине  Джека,  спускавшейся   с
Саймеон-хилла. "Тебе дьявольски повезло".
     Я все еще не мог унять дрожь. Выходит, Вассари все  же  схватили.  "Был
ранен и, говорят, не выживет..." Вот тогда мне повезет, даже слишком.
     Мне не терпелось узнать  подробности.  Я  сказал  сиделке,  что  должен
съездить в город. Остановившись у первого же киоска, я купил газету,  но  об
аресте  Вассари  в  ней  ничего  не  сообщалось.  Очевидно,  соответствующие
материалы появятся только в ночном выпуске.
     Я приехал  в  контору  в  состоянии  полнейшего  смятения.  Выживет  ли
Вассари? Если выживет, то его будут судить за убийство,  которое  -  я  знал
это - он не совершал. Я не мог сосредоточиться  на  работе,  а  в  беседе  с
субподрядчиком вел себя так странно, что он в недоумении посмотрел на меня.
     Позже со строительной площадки  вернулся  Уэстон.  Он  принес  с  собой
вечернюю газету и небрежно бросил ее на  письменный  стол.  Как  только  мой
клиент ушел, я повернулся к Уэстону и спросил:
     - Тед, могу я воспользоваться вашей газетой?
     - Конечно, мистер Холлидей.
     На  первой  полосе  была  помещена  фотография  Вассари  и  хорошенькой
брюнетки лет восемнадцати на вид. Вассари обнимал девушку и, глядя  на  нее,
улыбался. Подпись гласила: "Джинкс Мендон в день ареста женится  на  певичке
из ночного клуба". Далее шло краткое изложение событий.
     "В клубе "Корнет-клуб" Вассари  праздновал  свою  женитьбу  на  Паулине
Терри. Случайно оказавшийся здесь детектив опознал его. Когда он  подошел  к
столику, за которым  вместе  с  женой  ужинал  Вассари,  последний  выхватил
револьвер, но детектив успел выстрелить  первым.  Тяжело  раненного  Вассари
срочно доставили в больницу, и сейчас врачи отчаянно борются за его жизнь".
     Работа совершенно не шла мне на ум. Я сказал Уэстону, что поеду  домой,
но не смог этого сделать, зашел в ближайший бар и выпил одну за  другой  две
порции виски.
     "Врачи отчаянно борются за его жизнь..."
     Какая ирония! Борются за его жизнь, чтобы  отправить  на  электрический
стул.
     Но что же мне предпринять? Если Вассари выживет,  я  должен  явиться  в
полицию. Теперь у меня не было оснований избегать заслуженной  кары.  Сарита
уже не беспомощна, она скоро снова начнет ходить.
     Но, может, Вассари не выживет? И тут  же  передо  мной  вставал  другой
вопрос: а если выживет?




     Я прожил трудную, мучительную  неделю.  Газеты  скоро  поняли,  что  за
столь энергичными попытками врачей спасти Вассари кроется  нечто  необычное.
Сообщения о состоянии  его  здоровья  печатались  ежедневно.  "Гангстер  при
смерти",  -  гласили   заголовки   сегодня.   "Состояние   Джинкса   Мендона
улучшилось", - кричали они назавтра. На шестой день  мне  бросился  в  глаза
заголовок: "Операция для спасения гангстера.  Один  шанс  из  ста  тысяч  на
успех".
     В газетах сообщалось,  что  последней  попыткой  спасти  жизнь  Мендона
явится операция,  которую  взялся  сделать  один  из  известнейших  хирургов
Нью-Йорка. Сам хирург,  отвечая  на  вопросы  журналистов,  подтвердил,  что
шансы  Мендона  выжить  действительно  очень  невелики.  Операция  предстоит
настолько  сложная  и  необычная,  что,   несомненно,   привлечет   внимание
специалистов со всего мира. Я как раз  читал  эту  заметку,  когда  до  меня
донеслись слова Сариты:
     - Джефф! Я уже дважды к тебе обращаюсь. В чем дело?
     - Прости, дорогая, я читал. Что ты говоришь?
     Мне было трудно заставить себя посмотреть в ее недоумевающие глаза.
     - Произошло что-нибудь нехорошее, Джефф?
     Мы только что позавтракали, и она сидела  за  столом  напротив  меня  в
кресле-коляске. Кроме  нас  в  комнате  никого  не  было.  Сарита  выглядела
неплохо и уже порывалась начать ходить.
     - Нехорошее? Что ты! Ничего нехорошего не произошло.
     Карие глаза Сариты внимательно изучали мое лицо.
     - Правда? В последние  дни  ты  так  нервничаешь,  Джефф,  и  это  меня
беспокоит.
     - Прости, родная. Мост! Все мост  виноват.  Столько  всяких  проблем  -
голова идет кругом. - Я встал из-за стола. - Мне  пора  в  контору.  Вернусь
часов в семь.
     Еще накануне мы  с  Джеком  договорились  встретиться  на  строительной
площадке. В тот день мне предстояло поставить первую ферму.
     В ожидании этого момента Джек взглянул на меня и сказал:
     - Что-то тебя угнетает, Джефф. Вид у тебя отвратительный.
     - Мост совершенно выбивает меня из колеи.
     - И напрасно. Все идет как по маслу!
     "Надо следить за собой, - с тревогой подумал я.  -  Постоянное  нервное
напряжение рано или поздно подведет меня".
     Спустя два дня грянул гром.
     Газеты сообщили, что сделанная Мендону  операция  прошла  успешно,  его
жизнь находится вне опасности. Через неделю преступника  самолетом  доставят
в Санта-Барбару (в тюрьму), и через некоторое время, нужное для того,  чтобы
он окреп, состоится суд. То, чего я ждал и боялся, произошло. Вассари  выжил
и теперь, если я не скажу правду, будет казнен.
     Сарита сидела за книгой. Меня подмывало открыться  ей  во  всем,  но  в
последнее мгновение инстинкт подсказал мне, что этого не стоит делать.
     Больше я не должен медлить. Надо завтра  же  поехать  в  Санта-Барбару,
рассказать все Кэйри, и пусть он немедленно начнет разыскивать Уилбора.
     - Забыл предупредить тебя,  Сарита,  -  сказал  я  небрежным  тоном.  -
Завтра мне придется дня на два выехать в Сан-Франциско. Нужно встретиться  с
поставщиком стали.
     Сарита удивленно посмотрела на меня.
     - Завтра? Поезжай, Джефф, только что-то слишком уж неожиданно.
     - Мы не удовлетворены  темпами  поступления  стали.  Джек  просил  меня
повидаться с представителями фирмы.
     Как только Сарита легла спать, я позвонил Джеку домой.
     - Хочу завтра поехать в Сан-Франциско и поговорить со Стовеллом.  Сталь
поступает плохо.
     - Вот как? - весьма удивился Джек.  -  А  мне-то  казалось,  что  фирма
отлично  выполняет  соглашение.  Во  всяком  случае,  никаких   перебоев   с
поставкой стали я не наблюдал.
     - Мне все равно нужно поговорить со Стовеллом.
     - Пожалуйста. - В  голосе  Джека  слышалась  все  та  же  недоумевающая
нотка. - Поступай, как находишь нужным.
     На следующий день после четырех часов  дня  я  появился  в  полицейском
управлении Санта-Барбары.
     Дежурный - долговязый, раскормленный сержант - сидел за столом  и  грыз
кончик пера. Бросив на меня равнодушный взгляд, он  спросил  меня,  что  мне
нужно.
     - Вызовите, пожалуйста, инспектора Кэйри.
     Дежурный вытащил перо изо  рта,  с  подозрением  посмотрел  на  меня  и
спросил:
     - Что ему сказать?
     - Скажите, что его хочет видеть Джефф Холлидей.
     Он протянул свою ручищу к телефону, но затем,  решив,  видимо,  что  не
стоит себя утруждать, показал на коридор:
     - Третья дверь налево.
     Я прошел по коридору, остановился около третьей двери и постучал.
     - Войдите! - рявкнул Кэйри.
     Инспектор сидел, развалившись на стуле, и читал  газету.  Увидев  меня,
он отбросил газету и так откинулся на стуле, что тот затрещал. Глазки  Кэйри
расширились.
     - Ну  и  ну!  Мистер  Холлидей!  Вот   сюрприз!   Приветствую   вас   в
Санта-Барбаре.
     Я сел лицом к нему.
     - Вам повезло, мистер Холлидей, что вы застали меня здесь, -  продолжал
Кэйри, вынимая пачку жевательной резинки. - Рад сообщить вам, что сегодня  я
работаю в последний день. Я прослужил в полиции тридцать пять лет и,  думаю,
заслужил отдых. Не скажу, правда, что меня ждет сладкая жизнь. Какая уж  тут
сладкая жизнь на паршивую пенсию, которую мне обещают? Ну, ладно. Как мост?
     - Нормально.
     - Как жена?
     - Поправляется.
     Кэйри положил в рот плитку резинки и заработал челюстями.
     - Отлично. - Он оперся жирной спиной на спинку  стула.  -  Вас  привело
сюда какое-нибудь дело, мистер Холлидей?
     - Да. Я пришел сказать, что Мендон не убивал Римму Маршалл.
     Маленькие глазки Кэйри расширились.
     - На каком основании вы утверждаете это, мистер Холлидей?
     - Ее убил человек, называющий себя  Уилбором.  Он  наркоман  и  недавно
освобожден из тюрьмы под честное слово.
     - Почему вы думаете, что именно он убил Римму Маршалл?
     Я глубоко вздохнул.
     - Я это знаю. По ее показаниям его осудили на двадцать лет тюрьмы.  Как
только  его  выпустили  на  свободу,  он  стал   разыскивать   свою   бывшую
сожительницу, чтобы убить ее, но не нашел. Тогда я сообщил ему ее  адрес.  А
несколько раньше по телефону предупредил Вассари, что полиция напала на  его
след. Когда Уилбор появился в "Бунгало", Вассари уже исчез.
     Кэйри взял карандаш и принялся постукивать  им  по  столу.  Его  полное
лицо ничего не выражало.
     - Вообще-то интересно, но не совсем понятно. Откуда вы знали Уилбора?
     - Это длинная история. Может, лучше начать с самого начала?
     Кэйри долго не сводил с меня взгляда.
     - Как хотите, - сказал он наконец. - Мне некуда торопиться.
     - Я хочу дать компрометирующие меня показания. Не  следует  ли  позвать
кого-нибудь  и  запротоколировать  их,  чтобы  не  тратить  потом  время  на
повторение?
     Кэйри нахмурился и почесал подбородок.
     - Вы серьезно намерены сделать такое заявление?
     - Да.
     - Дело ваше.
     Он выдвинул ящик стола, достал  портативный  магнитофон,  поставил  его
рядом со мной и нажал кнопку.
     - Начинайте, мистер Холлидей.
     Я заговорил в маленький микрофон и рассказал, как впервые встретился  с
Риммой Маршалл и спас ее от руки Уилбора, как она сообщила о нем в  полицию,
после чего он был осужден на двадцать лет тюремного заключения. Рассказал  о
ее необыкновенном голосе и о моей попытке стать ее антрепренером, и  о  том,
как хотел вылечить ее, и как мы  проникли  на  киностудию  "Пасифик",  чтобы
добыть денег на ее лечение.
     Кэйри молчал. Тяжело дыша, он уставился на  покрытый  пылью  письменный
стол и лишь время от времени посматривал  на  медленно  вращающиеся  кассеты
магнитофона. Только когда я перешел к  обстоятельствам  убийства  охранника,
он взглянул на меня, но тут же снова отвел глаза.
     Далее я рассказал, как вернулся в родной город, закончил университет  и
взял в партнеры Джека Осборна, и о получении заказа на  постройку  моста,  о
появлении моего фото в  журнале  "Лайф"  и  о  том,  как  Римма  приехала  в
Голланд-Сити и начала меня шантажировать. Упомянул я и о  несчастном  случае
с Саритой, и о том, как нуждался в деньгах, чтобы спасти ее.
     - Вот почему я решил убить Римму Маршалл. Однако вскоре понял,  что  не
в состоянии этого сделать. Мне  удалось  найти  в  "Бунгало"  револьвер,  из
которого Римма застрелила охранника киностудии. - Я вынул из кармана  оружие
и положил его на стол. - Вот он.
     Кэйри наклонился над столом, взглянул на револьвер, что-то  промычал  и
вновь откинулся на спинку стула.
     - Разыскивая в "Бунгало" револьвер, я наткнулся на коробку с  письмами.
Одно из них было послано некоей Клэр Саймс...
     - Знаю, знаю, - прервал меня Кэйри. - Я тоже нашел его и прочитал.
     Я удивленно посмотрел на полицейского.
     - Почему в таком случае вы не начали поиски Уилбора?
     - Продолжайте показания, мистер Холлидей. Что вы сделали, когда  прочли
письмо?
     - Приехал в Сан-Франциско, отыскал Уилбора и послал ему адрес  Риммы  с
тридцатью  долларами  на  поездку  в  Санта-Барбару.  Уилбор,  как  я  потом
проверил, действительно исчез из  Сан-Франциско.  Это  было  в  день  смерти
Риммы. Он приехал в Санта-Барбару и убил ее.
     Кэйри протянул толстый палец и остановил  магнитофон.  Затем  он  вынул
объемистую папку и начал быстро перебирать ее содержимое.  Отыскав  какое-то
письмо, он протянул его мне.
     - Не та ли это записка, которую вы ему писали?
     Я сразу узнал свой почерк и сердце у меня упало.
     - Как оно оказалось у вас?
     - Найдено в гостинице "Андерсон"  в  Сан-Франциско.  Уилбор  так  и  не
получил его.
     Я почувствовал, как пол уходит у меня из-под ног.
     - Не получил? Вздор! Получил и убил Римму Маршалл. Не  понимаю,  о  чем
вы толкуете.
     - Не получил, - твердо повторил Кэйри. - Письмо доставили  в  гостиницу
утром  семнадцатого,  а  Уилбор  был  арестован  ночью,  шестнадцатого.  Его
арестовали за торговлю наркотиками и отправили в тюрьму отбывать  оставшийся
срок заключения. Он сидит в тюрьме. - Кэйри снова взял  отложенный  карандаш
и принялся постукивать им  по  столу.  -  Обнаружив  письмо  Клэр  Саймс,  я
немедленно связался с полицией Сан-Франциско, и  мне  сообщили,  что  Уилбор
уже арестован. Утром на  следующий  день  администрация  гостиницы  передала
ваше письмо местной полиции, а та передала  его  нам.  Мы  не  стали  ничего
предпринимать, поскольку Уилбор не только не  убивал  Маршалл,  но  даже  не
получил письма с ее адресом.
     Я  молча  смотрел  на  Кэйри,  не  в  силах  заставить  себя   поверить
услышанному.
     - Так кто же тогда убил ее? - хрипло спросил я.
     - Фома неверующий  -  вот  вы  кто,  -  со  скучающим  видом  отозвался
Кэйри. - Я  же  говорил  вам:  ее  убил  Джинкс  Мендон.  У  нас  достаточно
оснований, чтобы посадить его на  электрический  стул,  что  мы  и  сделаем.
Мендон обманывал Римму Маршалл. В Санта-Барбаре он встретил певичку  Паулину
Терри и влюбился в нее. Римма каким-то образом узнала об этом и  пригрозила,
что выдаст его полиции, если он не прекратит свои шашни с  Терри.  Мендон  и
так уже готовился смыться, а тут еще ваш звонок. Вполне удобный предлог  для
бегства. Но Маршалл не сомневалась, что он просто-напросто хочет  отделаться
от нее, и бросилась на него с ножом. Произошла схватка, и Мендон ее убил.  У
нас есть нож, которым было совершено преступление, есть  испачканный  кровью
костюм Мендона. Наконец, у нас есть его собственное признание.
     Я не сводил глаз с Кэйри, слишком ошеломленный, чтобы  что-то  сказать.
Мы оба долго молчали. Кэйри рассеянно постукивал карандашом по столу.
     - Похоже, мистер Холлидей, - произнес  он  после  паузы,  -  что  своим
рассказом вы поставили себя в крайне невыгодное положение, а?
     - Я ни секунды не сомневался, что  Римму  Маршалл  убил  Уилбор,  и  не
хотел пострадавшим за это видеть Мендона.
     Кэйри  нажал   кнопку,   с   помощью   которой   перематывалась   лента
магнитофона.
     - А почему, собственно, вас должна беспокоить судьба  такого  мерзавца,
как Мендон?
     Он снял с магнитофона ленту, спокойно положил ее на стол.
     - Ни один человек, если он не хочет оказаться  подлецом  в  собственных
глазах, не мог бы на моем месте поступить иначе, - ответил я.
     - Ну, ну... Обвинить вас в умышленном убийстве,  пожалуй,  не  удастся,
но лет пятнадцать тюрьмы вам обеспечено. Как отнесется к  этому  ваша  жена?
Она  не  возражала  против  того,  чтобы  вы  пришли  сюда  и  сознались   в
преступлении, за которое полагается пятнадцать лет тюрьмы?
     - Она ничего не знает.
     - А когда узнает, это явится для нее непоправимым ударом. Да?
     Я  нетерпеливо  пошевелился  на   стуле.   Садистская   ухмылка   Кэйри
раздражала меня.
     - Вас это не касается.
     Кэйри наклонился, взял со  стола  револьвер,  осмотрел  его  и  положил
обратно.
     - А кто будет достраивать мост, когда вас упрячут за решетку?
     - Найдут кого-нибудь. Незаменимых людей нет.
     - Что верно, то верно. - Стул под Кэйри заскрипел. - Вот и вместо  меня
с сегодняшнего вечера будет работать другой. Я и домой-то  не  успею  дойти,
как все здешние умники забудут о моем существовании... Ну,  а  как  же  ваша
жена? Останется, бедняжка, одна-одинешенька?
     - Вам-то что, в конце концов? Что  сделано,  то  сделано,  и  я  должен
расплачиваться. А вы поступайте, как положено в таких случаях.
     Кэйри закрыл лежавшую перед ним папку, положил ее в стол и взглянул  на
часы.
     - Подождите  минуток  пять,  мистер  Холлидей.  -  Он  взял  со   стола
револьвер и кассету с лентой, с трудом  протиснулся  мимо  меня  к  двери  и
вышел.
     Я ждал.
     Пятнадцать лет!
     Я думал о Сарите и проклинал себя за то, что не сказал ей  правду.  Это
были самые мрачные и самые длинные полчаса во всей моей жизни.
     Когда дверь распахнулась и на  пороге  вновь  появился  Кэйри,  стрелки
часов на стене показывали половину шестого. Он курил сигару и усмехался.
     - Пришлось попотеть, мистер Холлидей? Наверное,  представляли  себя  за
решеткой, а?
     Я промолчал.
     - А я тут прощался с ребятами.  В  пять  часов  сдал  свой  полицейский
значок, и теперь меня уже нет,  я  в  отставке.  За  вас  возьмется  сержант
уголовной полиции Карноу. Между прочим, другого такого  мерзавца  и  сыскать
невозможно. - Кэйри вынул из кармана кассету  с  пленкой.  -  Подпрыгнет  от
радости, когда услышит ваши похождения в вашем же собственном  изложении.  -
Кэйри не сводил с меня испытующего взгляда. - Но мыто с вами  можем  сделать
так, что он ничего не услышит.
     Я с изумлением посмотрел на него.
     - То есть?
     Гнусная улыбка Кэйри стала еще шире.
     - Небольшая сделка, мистер Холлидей. В сущности, что лучше денег?  Если
хотите, я могу продать вам эту ленту. И точка. Вы сможете вернуться к  своей
женушке и к мосту, и вам не о чем будет беспокоиться.
     "Что лучше денег?"
     Кэйри употребил те же самые слова, что и Римма. Выходит,  все  начнется
сначала? Мне внезапно захотелось наклониться над столом  и  ударить  его  по
лицу, но вместо этого я спросил:
     - Сколько?
     Физиономия Кэйри расплылась в улыбке.
     - Она хотела содрать с вас еще сорок  тысяч,  если  я  не  ошибаюсь?  Я
согласен на двадцать.
     - А потом? Сколько вы потребуете потом? - спросил я, не спуская с  него
глаз.
     - Меня устроят двадцать тысяч. За это вы получите обратно  револьвер  и
ленту. Справедливо?
     - Да, устроят, пока вы их не истратите. Потом явитесь ко мне и  начнете
жаловаться, как не повезло вам в жизни.
     - Ну уж, дружище, придется вам рискнуть. А впрочем,  выбирайте.  Можете
отправляться в тюрьму.
     - Ну, хорошо, по рукам.
     - Отлично. Деньги мне нужны наличными.  Вы  отдаете  деньги,  я  вам  -
револьвер и кассету с пленкой. Когда вы сможете набрать нужную сумму?
     - Послезавтра.  Придется  реализовать  облигации  займов.  Заходите   в
четверг утром в контору.
     Кэйри хитро подмигнул.
     - Нет, уж, дружище, только не  в  контору.  Я  позвоню  вам  в  четверг
утром, и мы договоримся, где встретиться.
     - Ясно.
     Я встал  и,  не  взглянув  на  Кэйри,  вышел.  На  поезд,  уходивший  в
Голланд-Сити в шесть вечера, я поспел в последнюю минуту. Я смотрел  в  окно
и размышлял. Мне не удалось бы отделаться от  Риммы,  потому  что  ей  нечем
было  рисковать.  Иное  дело  Кэйри.  Он  рисковал  многим.  Конечно,   надо
соблюдать осторожность, но я не сомневался, что сумею  перехитрить  его.  Во
всяком случае, он не получит от меня ни цента. Уж скорее я  соглашусь  нести
ответственность  за  преступление,  которого  не  совершал,  чем  всю  жизнь
подвергаться шантажу со стороны этого жирного, продажного полицейского.
     В четверг утром я сказал Кларе,  что  мне  должен  позвонить  инспектор
Кэйри.
     - Не соединяйте его со мной. Скажите, что меня нет в конторе, и  вы  не
знаете, когда я вернусь. Спросите его, что он хочет мне передать.
     Вскоре после одиннадцати Клара сообщила, что Кэйри звонил.
     - Он будет ждать вас в час дня в "Теверенс-армс".
     "Теверенс-армс"  -  небольшой  придорожный  ресторан  -   находился   в
нескольких милях от  Голланд-Сити.  Я  приехал  туда  около  часу  дня  и  с
объемистым портфелем в руках под мышкой вошел в ресторан.
     Кэйри сидел в углу. На столике перед ним стоял стакан виски с  содовой.
В ресторанчике, в стороне от Кэйри, закусывало еще двое посетителей.
     Направляясь к полицейскому, я заметил, что он внимательно посмотрел  на
мой портфель.
     - Хэлло, дружище! - поздоровался он.  -  Присаживайтесь.  Какую  отраву
вам заказать?
     - Никакой. - Я сел на скамью рядом с Кэйри и  поставил  портфель  между
нами.
     - Вижу, вижу! Денежки привезли?
     - Нет.
     Усмешка исчезла с его лица, выражение глаз внезапно стало жестким.
     - Что  значит  "нет"?  -  со  злобой  спросил  он.  -  Ты  что,  хочешь
отправиться в тюрьму?
     - Облигации удалось продать только сегодня утром, а деньги я  не  успел
положить из банка  в  свой  портфель.  Если  хотите,  можем  сейчас  поехать
вместе. Мне выдадут деньги, и я вручу их вам.
     На лице Кэйри выступили пятна.
     - Что еще за чертовщина? Ты пытаешься надуть меня? Попробуй  только!  И
пикнуть не успеешь, как окажешься за решеткой.
     - Не так-то просто, инспектор, пересчитать двадцать тысяч  долларов,  -
спокойно ответил  я.  -  Вы  же  сами,  надеюсь,  заинтересованы,  чтобы  не
произошло ошибки. Но если вам так не терпится,  я  сейчас  же  отправлюсь  в
банк и привезу деньги сюда. Кроме того, у  меня  и  в  мыслях  не  было  вас
обманывать.
     Во взгляде Кэйри все еще читалось подозрение.
     - Не такой я дурак, чтобы вместе с тобой  появляться  в  банке.  Возьми
деньги в двадцатидолларовых купюрах. Я сам  пересчитаю.  Отправляйся  сейчас
же.
     - А что получу я?
     - Как и договаривались: револьвер и ленту.
     - Вы вернете мне  кассету  с  лентой,  на  которой  записаны  те  самые
показания, что я дал в вашем кабинете  -  о  моей  причастности  к  убийству
охранника в киностудии "Пасифик"?
     - Ты что-то разговорился... Именно это ты и получишь.
     - А где гарантия, что вы не станете меня шантажировать и дальше?
     Я подумал, что Кэйри вот-вот ударит меня.
     - Не смей,  мерзавец,  употреблять  это  слово  в  разговоре  со  мной.
Радуйся, что можешь отделаться так  легко.  Я  мог  бы  потребовать  с  тебя
тридцать тысяч. Избавиться от пятнадцати лет тюрьмы за двадцать тысяч...  Уж
куда дешевле!
     - Ждите меня через час. - Я взял портфель,  вышел  из  ресторана  и  на
машине вернулся в Голланд-Сити.
     Клары в конторе не было - был обеденный перерыв. Тед  Уэстон  собирался
уходить.
     - Вы со мной, мистер Холлидей? - спросил он, увидев меня.
     На ленч мы обычно ходили вместе.
     - Нет, я уже поел. Мне нужно кое-что сделать, а потом  я  должен  снова
уехать.
     После ухода Уэстона  я  открыл  портфель,  вынул  из  него  две  пустые
коробки из-под сигар и сверток газет и выбросил в корзину для мусора.
     Закуривая сигарету, я даже несколько удивился своему  спокойствию.  Мне
представилось, как Кэйри сидит один в "Теверенс-армс" и поджидает меня.
     "Что ж, посиди, - подумал  я.  -  Ты  заставил  меня  пережить  ужасные
полчаса, прежде чем начать шантажировать. Теперь наступил твой черед". Я  не
сомневался в том, что Кэйри в моих руках.  Да,  мы  оба  рисковали  потерять
все. Но я уже смирился с этой мыслью, а для него эта перспектива  будет  как
гром среди ясного неба.
     В два часа я вышел из конторы и снова приехал в "Теверенс-армс".
     Кэйри все еще сидел там. Его полной  фигуре  явно  было  неуютно,  лицо
покрывал пот, маленькие глазки  злобно  посверкивали.  Я  с  удовлетворением
подумал, что сейчас он переживал и мучился так же, как переживал  и  мучился
я в его кабинете.
     Обнаружив,  что  я  пришел  с  пустыми  руками,  Кэйри  побагровел.   В
ресторане  теперь  собралось  человек  двадцать,  но  все  они  сидели  чуть
поодаль.
     Пока я шел к нему, Кэйри злобно наблюдал за мной и шевелил губами.
     Я пододвинул стул и сел.
     - Где деньги? - еле сдерживая себя, спросил он.
     - Я передумал. Ни шиша вы не получите, можете меня арестовать.
     Кэйри сжал красные кулачищи.
     - Хорошо, мразь. Ты дорого поплатишься за  это.  Я  добьюсь,  что  тебя
упекут на пятнадцать лет.
     - За компанию с вами, -  ответил  я,  не  сводя  с  Кэйри  пристального
взгляда. - Судьи рассматривают шантаж так же, как причастность к убийству.
     - Да ну? Кому ты пытаешься морочить голову? Уж я-то знаю,  кому  сперва
поверят - тебе или мне. Пытаешься запугать меня, негодяй? Либо  плати,  либо
садись в тюрьму.
     - Я все думал, почему за тридцать пять лет вашей службы в  полиции  вам
удалось дослужиться только до инспектора. Теперь  я  знаю.  Потому,  что  вы
дурак. Не с вашим умом шантажировать кого-либо. Хотите знать,  почему?  Я  с
удовольствием  объясню.  Я  дал  вам  показания  до  того,  как  вы  ушли  в
отставку, - дежурный подтвердит, что я пришел к вам в четыре пятнадцать.  От
вас я ушел один, вы еще оставались у себя. Если я  не  давал  показания,  то
чем я занимался у вас, если не разговаривал  с  вами?  Почему  вы  сразу  не
арестовали меня? Почему перед последним уходом со службы вы не передали  мои
показания полицейскому, который  принял  от  вас  дела?  Что  вы  делаете  в
Голланд-Сити и какие разговоры вы тут ведете со мной? - Я жестом  указал  на
бармена.  -  Он  подтвердит,  что  мы  здесь  встречались  и  разговаривали.
Подумайте над всем этим  и  добавьте  еще  одно  обстоятельство.  Кассета  с
пленкой есть не только у вас. Вы помните  портфель,  с  которым  я  приходил
сюда?  Помните,  что  он  стоял  между  нами?  В  портфеле  был  портативный
магнитофон. Сейчас у меня есть превосходная запись нашего с вами  разговора.
Отсюда я сразу же поехал в свой банк, передал служащим магнитофон  и  пленку
и попросил позаботиться о них. Если  воспроизвести  записанное  на  судебном
заседании, вы сейчас же окажетесь  вместе  со  мной  на  скамье  подсудимых,
получите лет пятнадцать, а уж пенсии, конечно,  вам  не  видать,  как  своих
ушей.
     - Вы лжете! - хрипло сказал Кэйри. - Никакого  магнитофона  в  портфеле
не было. Тебе не удастся взять меня на пушку.
     Я встал.
     - Возможно. Но где у вас доказательства? Попробуйте меня арестовать,  а
потом посмотрим, что из этого выйдет. Лишайтесь  своей  пенсии  и  получайте
пятнадцать лет тюрьмы. Мне-то что? Если меня арестуют, то  готов  поспорить,
что через день-другой и вы окажетесь в тюрьме.  Я  поручил  банку  в  случае
моего ареста  передать  прокурору  Лос-Анджелеса  пленку  с  записью  и  мое
заявление о вашей попытке шантажировать меня. Вот я и загнал  вас  в  тупик,
продажная вы душа и мелкий жулик! Теперь попробуйте что-нибудь предпринять.
     Я вышел из ресторана и направился к машине.
     На безоблачном небе ярко светило солнце.
     Я сел в машину и помчался в Голланд-Сити - к своему  любимому  делу,  к
своей Сарите.

Популярность: 2, Last-modified: Tue, 18 Nov 2003 05:42:40 GmT