Перевод с английского С. Соколовой и А. Соколова.
OCR: Игорь Корнеев
Примечание: В тексте использованы форматирующие операторы LaTeX'а:
\textit{...} - курсив;
\footnote{...} - сноска;
Все это началось 18 сентября, когда шеф послал за мной и объявил, что
переводит меня в Саксмир на восточное побережье. Конечно, он весьма сожалел
об этом, но только у меня оказалась необходимая техническая квалификация для
работы, которую там вели. Никаких подробностей он не знал. Там собралась
довольно странная компания, и при малейшей попытке сунуть нос в их дела, все
они тут же прятались за своей колючей проволокой. Несколько лет назад в
Саксмире работала экспериментальная радиолокационная станция, но опыты были
завершены, и теперь исследования носили совершенно иной характер: что-то
связанное с акустическими колебаниями и частотой звука.
- Буду с вами совершенно откровенен, - заявил мой шеф, снимая очки в
роговой оправе и с извиняющимся видом покачивая ими. - Дело в том, что
Джеймс Маклин - мой старинный друг. Мы вместе учились в Кембридже и
частенько виделись в те годы, да и потом, после окончания университета тоже.
Но пути наши разошлись. Он занялся какими-то сомнительными исследованиями,
зря потратил кучу правительственных денег, и его репутация от этого,
конечно, не стала лучше. Но, думаю, сейчас все забыто. Он снова обосновался
в Саксмире с отобранной им командой специалистов и правительственной
субсидией. Им не хватает инженера- электронщика, а это ведь по вашей части.
Маклин послал мне прямо "SOS", умоляя прислать специалиста, за которого я
мог бы поручиться. Короче, ему нужен парень, умеющий держать язык за зубами.
Вы окажете мне одолжение, если поедете.
Коль скоро он ставил вопрос таким образом, мне оставалось только
принять его предложение. И все-таки было ужасно досадно. Никогда бы мне не
пришло в голову пожелать такого - оставить компанию "Ассошиэйтид Электроник
Лимитид" с ее уникальными возможностями для исследований и ехать, Бог знает
куда, на восточное побережье, чтобы работать там на человека, который уже
однажды замарал свою репутацию и, как знать, не запятнает ли себя снова.
- И когда вы хотите, чтобы я отправился? - спросил я.
Шеф выглядел совсем смущенным:
- Как только сможете. Например, послезавтра. Не возражаете? Мне, право,
очень неудобно, Сондерс, но если все будет нормально, к Рождеству вы
вернетесь обратно. Я заявил Маклину, что уступаю вас только на один проект.
Речи не может быть о долговременном переводе - вы слишком нужны здесь.
Вот какую он бросил мне кость. Так по-начальственному похлопал меня по
плечу. Уж я-то знал, что АЭЛ преспокойно забудет обо мне на следующие три
месяца. Но у меня был еще вопрос.
- Так что же это за тип?
- Маклин? - шеф все еще не надевал очки (так он всегда давал мне
понять, что разговор окончен). - Я бы назвал его энтузиастом, своего рода
фанатиком. О, с ним не соскучитесь. Помню, в Кембридже он пристрастился
наблюдать за птицами - у него была какая-то особенная теория об их
миграциях, но к нам он с ней не привязывался. Позже он чуть не забросил
физику из-за неврологии. Наверное, девушка, на которой он собирался
жениться, склоняла его к этому. А потом произошла трагедия - она умерла
через год после свадьбы, - шеф надел очки: он сказал все. А если у него и
оставалось еще что-нибудь, это уж, конечно, не относилось к делу. Когда я
выходил из комнаты, он обронил мне вслед:
- Об этом помалкивайте. Я имею в виду жену. Его сотрудники там,
возможно, ничего и не знают.
Лишь только когда я распрощался с АЭЛ и покинул свое уютное жилище,
когда поезд тронулся с вокзала Ливерпуль-стрит\footnote{Вокзал и
пересадочный узел метро в Лондоне.}, я полностью осознал, в какой оказался
передряге. На меня свалилась работа, которая мне вовсе была не нужна, да еще
в компании совсем незнакомых людей. И все это, чтобы только угодить
начальнику, который, судя по всему, имел веские причины прийти на помощь
старому приятелю. Я угрюмо глядел в вагонное окно, и настроение мое
портилось с каждой минутой. Я вспомнил выражение лица коллеги, которому
сдавал в компании дела, когда объявил, что еду в Саксмир.
- В эту дыру? - удивился он. - Вы шутите! Там ведь годами не вели
никаких серьезных исследований. Министерство отдало Саксмир на откуп
каким-то ненормальным. Видимо, наверху рассчитывали, что те без посторонней
помощи взлетят там на воздух.
Я осторожно навел справки в других местах и получил тот же ответ. Один
знакомый посоветовал мне по телефону захватить с собой клюшки для гольфа и
побольше книжонок:
- Там и не пахнет никакой организацией. Маклин работает с горсткой
ребят, которые смотрят на него как на мессию. И если ты не впишешься в их
порядки, он просто не будет тебя замечать. Не даст работы, будешь только
штаны просиживать.
- Прекрасно. Это меня устраивает, - солгал я. - Мне хочется отдохнуть,
- и бросил трубку, злясь на весь мир.
К поездке я отнесся так же легкомысленно, как и ко всей этой истории -
не сверился как следует с расписанием, и в результате новая неприятность:
пришлось вылезать из экспресса в Ипсвиче и минут сорок ждать поезда до
Тирлволла, ближайшей от Саксмира железнодорожной станции. Накрапывал дождь,
когда я наконец вышел к пустой, продуваемой ветром платформе. Носильщик
принял мой багаж и сообщил, что обычно подъезжающее к этому поезду такси
взяли минут пять назад.
- Напротив "Трех петухов" есть гараж, - прибавил он. - Может быть, он
еще открыт, и кто-нибудь подбросит вас до Саксмира.
Я прошел мимо касс со своими чемоданами, кляня себя за то, что ничего
не продумал заранее. Выйдя из вокзала, я остановился размышляя, не
воспользоваться ли сомнительным гостеприимством "Трех петухов". Было уже
около семи, и я в любом случае был не прочь промочить горло, даже если не
смогу достать машину. В это время в привокзальный двор свернул допотопный
"Моррис" и резко затормозил напротив меня. Водитель выскочил из кабины и
устремился к чемоданам.
- Вы, надо полагать, Сондерс? - улыбаясь, спросил он. Водитель был
молод, не старше девятнадцати лет, с копной светлых волос.
- Верно, - ответил я. - Я тут как раз гадал, где бы, черт побери, взять
такси.
- А вы бы его не нашли. В дождливые вечера янки здесь все подчищают.
Расхватывают все, что может двигаться, чтобы выбраться из Тирлволла. Ну что
же вы, влезайте!
Я совсем забыл, что в Тирлволле располагалась американская база, и
сейчас про себя отметил, что в свободное время "Трех петухов" придется
обходить стороной: американских солдат в увольнении я никак не мог считать
своей излюбленной компанией.
- Вас не слишком беспокоит грохот? - извинился водитель. Мы кружили по
городу, а под задним сидением бренчало так, словно там бились друг о друга
пустые канистры. - Все хочу их закрепить, но никак не найду времени. Между
прочим, моя фамилия Райан. Кен Райан. Но все зовут меня Кен. Мы здесь не
любим фамилий.
Я не ответил. Мое имя Стивен еще, пожалуй, никто не сокращал до Стива.
Настроение у меня совсем испортилось, и я закурил сигарету. Дома Тирлволла
остались позади, и мы ехали полями, засеянными турнепсом. Внезапно дорога
превратилась в песчаную колею, проложенную через пустошь. Мы выскочили на
нее так, что я чуть не пробил головой крышу. Водитель снова извинился:
- Можно было бы подъехать с главного входа, но так намного короче. Не
беспокойтесь, рессоры притерпелись к этой дороге.
Колея забралась на холм. Впереди в бесконечность уходили акры и акры
пустоши - топь, поросшая тростником, обрамленная слева песчаными дюнами, за
которыми вдали виднелась полоска моря. Болото кое-где пересекали канавы и по
их сторонам тянулись угрюмые заросли камыша, склонившегося под дождем и
ветром. Канавы расширялись, образовывая лужи и маленькие озерца, по берегам
которых рос все тот же тростник.
Появилось что-то вроде покрытия: дорога была присыпана шлаком и
щебенкой. Внезапно она нырнула вниз, в самую середину раскинувшейся под нами
пустоши и запетляла, будто лента, среди болот. Вдали на фоне неба показалась
квадратная башня, серая и приземистая. Когда мы подъехали ближе, я различил
над ней скрученную спираль того, что когда-то было радаром, нависшую над
равниной, подобно раковине гигантской устрицы. Это и был Саксмир. Даже в
кошмарах я не мог бы себе представить более унылого места.
Так как я молчал, мой спутник, видимо, почувствовал, насколько я
подавлен, и обратился ко мне.
- В этом освещении все кажется немного мрачным, - заметил он. - Но это
из-за дождя. А вообще погода здесь сносная, хотя ветер иногда и досаждает.
Но зато бывают потрясающие закаты.
Я хмыкнул. Но он, не почувствовав иронии, принял мой смешок за
одобрение:
- Если вы интересуетесь птицами, вы попали туда, куда надо. По весне
шилоклювки высиживают здесь птенцов, а прошлым мартом я слышал, как кричит
выпь.
Я подавил ехидное замечание, готовое было сорваться с языка - такими
наивными показались мне его слова. Сообщив, что равнодушен ко всему, что
разгуливает в шерсти или летает в перьях, я все же выразил удивление, что в
таком гиблом месте кто-то еще имеет охоту высиживать птенцов. Мой сарказм
пропал даром, и он ответил совершенно серьезно:
- Вы будете просто поражены, - и подрулил "Моррис" к воротам в высоком
заборе из колючей проволоки. - Сейчас открою, - он выбрался из машины, и я
понял, что теперь-то мы уж в самом Саксмире.
Территория была со всех сторон обнесена однообразным забором десяти
футов вышиной, что придавало ей вид концентрационного лагеря. Это приятное
впечатление еще усилилось, когда из болота слева появилась овчарка и,
помахивая хвостом, остановилась, разглядывая, как юный Кен возился с
воротами.
- А где автоматчики? - спросил я, когда он вновь плюхнулся на сиденье.
- Или проводник этой собачки наблюдает за нами из какого-нибудь скрытого в
болоте дота?
На этот раз он соблаговолил рассмеяться.
- Здесь нет охраны и нет проводников, - проговорил он, когда мы
проезжали ворота. - Цербер кроток, как агнец. Я, правда, не ожидал встретить
его здесь, но ведь Мак может заставить его делать все, что угодно.
Кен снова вылез из машины и закрыл ворота. Собака смотрела в сторону
болот, не обращая на нас внимания. Внезапно, навострив уши, она нырнула в
камыши и понеслась к башне по узкой грязной тропинке.
- Он будет дома раньше нас, - сказал Кен, отпуская сцепление.
Машина свернула направо и покатила по широкой асфальтовой дороге.
Болото кончилось, сменившись кустарником и валунами. Дождь прекратился. В
облаках появились просветы, и приземистая черная башня четко выделялась на
фоне медного неба. "Это что же, - гадал я, - предвестье одного из знаменитых
закатов?" Но если так, что-то не видно коллег, спешащих полюбоваться им.
На дороге и вокруг нас не было никого. Машина миновала развилку и
свернула налево к заброшенному радару и башне, которые стояли в окружении
навесов и бетонных строений. Место стало еще больше походить на
Дахау\footnote{Первый концентрационный лагерь в фашистской Германии. Создан
в 1933 г. на окраине города Дахау близ Мюнхена.}.
Кен проехал мимо башни и главного корпуса и повернул по узкой дорожке в
сторону моря. В конце ее виднелись неказистые типовые домики.
- Ну вот мы и дома, - сказал он. - Что я вам говорил - Цербер нас
обставил.
Собака мелькнула на тропинке слева и скрылась за домиками.
- Как умудрились ее так натаскать? - спросил я. - Особый свист?
- Не совсем, - ответил мой спутник.
Я вылез из машины и достал с заднего сиденья чемоданы.
- Здесь спальные корпуса? - я огляделся вокруг.
Домики казались достаточно прочными, по крайней мере, ветро- и
водонепроницаемыми.
- Здесь все, - ответил Кен. - Мы здесь спим, едим и работаем.
Не обращая внимания на мой удивленный взгляд, он пошел вперед. Мы
вступили в небольшой вестибюль, из которого коридор расходился вправо и
влево. Стены вестибюля и коридоров были уныло-серыми, пол покрыт линолеумом.
Казалось, мы попали в хирургическое отделение сельской больницы после
окончания приема.
- Мы ужинаем в восемь, - сообщил Кен. - Еще уйма времени. Вы, наверное,
хотите посмотреть комнату и принять ванну?
О ванне я как-то не думал, но мне очень хотелось выпить. Я последовал
за ним по левому коридору. Он открыл дверь, включил свет, пересек комнату и
раздвинул шторы.
- Прошу прощения за все это. Но у Януса есть слабость: он всегда,
прежде чем заняться ужином, готовит на ночь наши спальни. Зимой ли, летом ли
он задергивает шторы и снимает покрывала с кроватей в шесть тридцать.
Страшный педант и приверженец заведенного порядка.
Я осмотрелся. Тот, кто проектировал эту комнату, видимо, всю жизнь
работал в больнице. Здесь было только самое необходимое: кровать,
умывальник, комод, шкаф и один стул. Окно находилось со стороны фасада.
Одеяла на кровати сложены на больничный манер, скорее даже, как принято в
военном госпитале.
- Все O.K.? - осведомился Кен. Он выглядел озадаченным. Видимо, его
смутило выражение моего лица.
- Чудесно, - ответил я. - А как насчет того, чтобы выпить?
Я вновь последовал за ним по коридору через вестибюль и двустворчатую
дверь в дальнем конце. Тут я различил слабые удары шарика для пинг-понга и
вновь сдержался, чтобы не сказать что-нибудь легкомысленное. В комнате, куда
мы вошли, никого не было. Спортсмены, наверное, упражнялись этажом выше.
Здесь стояли кресла, один-два столика, электрокамин и в дальнем конце - бар,
где тут же обосновался мой юный спутник. С нехорошим предчувствием я заметил
два огромных кофейника.
- Кофе или коку? - спросил Кен. - А может быть, что-нибудь
прохладительное? Рекомендую апельсиновый сок и немного содовой.
- Я предпочел бы виски, - ответил я.
Кен обескураженно поглядел на меня с видом ошарашенного хозяина, у
которого гость в разгар зимы вдруг попросил свежей земляники.
- Очень сожалею, - пробормотал он, - мы здесь не прикасаемся к
спиртному. Так хочет Мак. Но, конечно, вы могли взять все с собой и пить в
комнате. Какой же я идиот, что не предупредил вас. Мы бы остановились в
Тирлволле и прихватили вам бутылку из "Трех петухов".
Он был так искренне расстроен, что я сдержал поток чувств, готовых
вот-вот вырваться наружу, и согласился на сок. Он успокоился и плеснул в
высокий стакан тошнотворной жидкости, ловко приправив ее содовой.
Я горел желанием узнать хоть что-нибудь не только о нем, послушнике, но
и об остальных в этом заведении. Кто они тут -
бенедиктинцы\footnote{\emph{Бенедиктинцы} - члены католического монашеского
ордена, основанного около 530 г. Бенедиктом Нурсийским в Италии. Являются
опорой современного Ватикана.} или францисканцы\footnote{\emph{Францисканцы}
- члены первого нищенствующего ордена, основанного в Италии в 1207--09 гг.
Франциском Ассизским. Наряду с доминиканцами ведали инквизицией.}? И в
котором часу их собирает колокол к вечерне?
- Простите меня за неосведомленность, - начал я, - но мой инструктаж в
АЭЛ был весьма кратким. Я не знаю о Саксмире самого главного: что вы тут
делаете.
- О, не беспокойтесь, - ответил Кен. - Мак вам все объяснит, - он налил
сок и в свой стакан. - Будем! - сказал он, но я проигнорировал его тост,
продолжая прислушиваться к раздававшемуся в отдалении стуку шарика.
- Так вы сказали, - снова начал я, - что работаете в этом же здании,
где мы сейчас находимся?
- Да, это так.
- Но где же тогда все сотрудники? - настаивал я.
- Сотрудники? - он повторил вопрос, словно эхо, и нахмурился. - Здесь
нет никаких сотрудников. Только Мак, Робби, Янус, его ведь тоже можно
считать за сотрудника, и я. А теперь, конечно, и вы.
Я опустил стакан и уставился на него. Что он, смеялся надо мной? Нет,
выглядел он совершенно серьезным. Он поставил свой стакан с соком и смотрел
на меня из-за стойки бара, словно виночерпий, наблюдающий, как боги
распивают амброзию.
- Здесь все отлично, - сказал он. - Мы великолепная компания.
Я в этом не сомневался. Кока, пинг-понг, крики выпи по вечерам. Да по
сравнению с этой компанией спортсменов члены "Женского
института"\footnote{\emph{"Женский институт"} - организация, объединяющая в
Англии женщин, живущих в сельской местности. В ее рамках действуют различные
кружки.} выглядели бы просто злобными троллями. Что-то гаденькое заставило
меня зевнуть, чтобы сбить спесь с этого юнца.
- Ну, а каково ваше положение среди сослуживцев?
Ганимед\footnote{\emph{Ганимед} - в греческой мифологии троянский юноша,
из-за необыкновенной красоты похищенный Зевсом. На Олимпе стал любимцем
Зевса и виночерпием богов.} при профессоре Зевсе?
К моему изумлению, он рассмеялся. В дальней комнате стихли звуки
шарика, и Кен, насторожившись, поставил на стол еще два стакана и наполнил
их соком.
- Как мило, что вы догадались. В общем-то в этом суть... забрать меня с
земли на сомнительное небо. А если серьезно, я у Мака - морская свинка.
Вместе с дочерью Януса и собакой Цербером.
В это время открылась дверь и в комнату вошли двое мужчин.
Интуитивно я узнал Маклина. Он был человеком лет пятидесяти, угловатым,
высоким, с блеклыми светло-голубыми глазами, которые напомнили мне глаза и
пьяниц, и преступников, и пилотов-истребителей - в этих людях я всегда
находил много общего. Светловатые волосы спадали с высокого лба, выступающий
подбородок вполне соответствовал крупному носу. На нем были мешковатые
вельветовые брюки и тяжелый свитер с высоким воротом.
Его спутник был невысок, желтоват лицом и носил очки. Шорты и
вельветовая рубашка делали его похожим на бойскаута, а выступившие под
мышками пятна пота обаяния не придавали.
Маклин направился ко мне и протянул руку. Его широкая гостеприимная
улыбка говорила о том, что я уже принят в их маленькое братство.
- Рад вас видеть! - воскликнул он. - Надеюсь, Кен хорошо позаботился о
вас. Какая мерзкая погода для первого свидания с Саксмиром. Но завтра все
будет гораздо лучше, правда, Робби?
Его голос, его манеры напомнили мне старомодного хозяина, будто я
приехал поздно вечером в загородный дом поохотиться. Он положил мне руку на
плечо и пригласил к бару.
- Кен, налей-ка всем апельсинового сока, - попросил он и, повернувшись
ко мне, добавил: - Из АЭЛ мы слышали о вас потрясающие вещи. Я им так
благодарен, Джону прежде всего. И, конечно, вам тоже. Мы сделаем все
возможное, чтобы вам запомнился этот визит. Робби, Кен, я хочу, чтобы вы
выпили за Стивена - ведь вас так зовут? А можем мы вас называть Стивом? И за
успех наших общих усилий!
Я вымучил улыбку и почувствовал, что она застыла на лице.
Робби-бойскаут прищурился на меня из-за стекол очков.
- За ваше здоровье! Крепкое здоровье! - сказал он. - Я здесь -
доверенный слуга. Я здесь делаю все: создаю гремучие газы, меряю Кену
температуру, дрессирую собаку. В случае нужды всегда посылают за мной.
Я рассмеялся, но вдруг осознал, что этот фальцет, голос шута из
мьюзик-холла, был его собственным, а не спародированным к случаю.
Мы пересекли коридор и попали в комнату напротив, такую же простую и
голую, как та, что мы только что покинули. В ней был стол, накрытый на
четверых. Мрачный малый с длинным лицом и коротко остриженными волосами
стоял у буфета.
- Познакомьтесь с Янусом, - обратился ко мне Мак. - Не знаю, как вас
кормили в АЭЛ. Здесь за тем, чтобы мы не голодали, присматривает он.
Я удостоил слугу благожелательным кивком, он ответил неопределенным
ворчанием, и я усомнился, что он охотно отправится выполнять мое поручение в
"Три петуха". Я уже ожидал, что Маклин прочитает молитву, что, пожалуй, было
бы в его характере, но этого не случилось. Янус поставил перед ним огромную
старомодную супницу, и мой новый шеф принялся черпать оттуда дымящееся
шафранового цвета варево. Оно было поразительно вкусным. Дуврская камбала,
которую подали следом, оказалась еще лучше, суфле из сыра - удивительно
нежным. Вся трапеза заняла минут пятьдесят, и к концу ее я был уже готов
примириться с новыми товарищами.
Кен обменивался шуточками с Робби, а Маклин рассуждал о скалолазании на
Крите, о красоте летящих фламинго в Камарге\footnote{\emph{Камарг} -
природный резерват во Франции в дельте Роны.}, об особенностях композиции
Пьеро делла Франческа\footnote{\emph{Пьеро делла Франческа} (ок. 1420--1492)
- итальянский живописец, представитель Раннего Возрождения.} "Бичевание
Христа". Кен первым попросил разрешение выйти из-за стола. Маклин кивнул:
- Не зачитывайся допоздна, а то Робби выключит тебе свет. Не позже
половины десятого.
Юноша улыбнулся и пожелал нам спокойной ночи. Я поинтересовался, уж не
собирается ли он назавтра бежать с собакой кросс вокруг болот.
- Нет, - резко ответил Маклин. - Но ему нужно выспаться. Ну что ж,
пошли. "Давай в шары сыграем..."\footnote{У. Шекспир. "Антоний и Клеопатра".
Акт II, сцена 5.}
Мы снова оказались в так называемом баре. Я уже настроился провести с
полчаса в бильярдной и был не против позабавиться с кием, но оказалось, что
в дальней комнате стоял лишь стол для пинг-понга и висела доска для метания
дротиков. Заметив мое удивление, Робби загудел на ухо:
- Из Шекспира. Цитата. Нильская змейка\footnote{Клеопатра.}. Мак хотел
сказать, что собирается проинструктировать вас.
Он слегка подтолкнул меня вперед и скрылся. Я последовал за Маком. Мы
прошли еще через одну дверь - на этот раз звуконепроницаемую - и очутились в
холодной атмосфере то ли лаборатории, то ли клинической палаты, хорошо
оборудованной и строгой. Здесь был даже операционный стол под потолочным
светильником и за стеклянной панелью - медицинские склянки.
- Хозяйство Робби, - прокомментировал Маклин. - Он может здесь все:
вырастить новый вирус или вырезать вам гланды.
Я не ответил. У меня совершенно не возникло желания предложить себя
бойскауту в качестве подопытного кролика для его сомнительных упражнений во
врачевании. Мы перешли в соседнюю комнату.
- Здесь вы почувствуете себя как дома, - заметил Мак и включил свет.
Это была лаборатория для ведения исследований по электронике. Мы
подошли к установке, которая показалась мне схожей с той, что мы собрали
несколько лет назад для Главного почтового управления. Она представляла
собой компьютер, воспроизводящий человеческую речь, правда, с ограниченным
запасом слов и несовершенным голосом. В игрушке Мака были какие-то
усовершенствования, и я начал приглядываться, чтобы понять, в чем тут дело.
- Правда, хороша? - спросил Маклин, словно гордый отец, демонстрирующий
новорожденного. - Я назвал ее "Харон-1".
Мы всегда давали имена своим изобретениям.
"Гермес"\footnote{\emph{Гермес} - в греческой мифологии сын Зевса, вестник
олимпийских богов, покровитель пастухов и путников, бог торговли.} мне
казался удачным именем для крылатого вестника, разработанного нами для
Главного почтового управления. Харон, если я правильно помнил, был
легендарным перевозчиком душ умерших через подземную реку Стикс. Наверняка
здесь проявился своеобразный юмор Маклина.
- И что же он умеет делать? - поинтересовался я осторожно.
- У него несколько назначений. Я объясню их позже. Вам же в первую
очередь надо будет заняться механизмом голоса.
Мак начинал так же, как и мы в АЭЛ, но получил совсем иные результаты.
Голос его машины был чистым, без заиканий.
- Компьютер мне нужен для экспериментов в области гипноза. В программу
предстоит ввести серию вопросов, но построить их так, чтобы ответы,
поступающие в машину, могли изменять содержание последующих вопросов. Что вы
на это скажете?
- Фантастика! - ответил я. - Здорово вы всех обставили!
Я был действительно поражен и гадал, как это ему удалось уйти так
далеко вперед, сохраняя при этом все в секрете. А мы-то в АЭЛ считали себя
самыми передовыми.
- Да, - продолжал Мак, - ваши специалисты вряд ли смогли бы здесь
что-нибудь усовершенствовать. "Харон-1" - многоцелевая машина, но особенно
она полезна для медицины. Не буду вдаваться в детали. Скажу только, что с ее
помощью я собираюсь провести эксперимент, о котором Министерство не имеет ни
малейшего представления.
Он улыбнулся. Ну вот, подумал я, мы и подошли к опытам сомнительного
характера, о которых предупреждал меня шеф. Я не ответил, и Маклин перешел к
другой установке.
- А вот это, - сказал он, - действительно интересует правительство и
особенно ребят из военного ведомства. Звуковую волну контролировать трудно.
Самолет, проходящий звуковой барьер, может разбить все окна без разбора, а
не какое- нибудь конкретное одно. Обычной звуковой волной невозможно
поразить определенную цель. Но это может "Харон-2".
Он прошел в кабинет, достал стеклянную колбу и установил ее на рабочий
стол у стены. Затем включил установку - колба разлетелась на куски.
- Весьма точно, не правда ли? - заметил он. - И очень продуктивно, если
вы хотите уничтожить на расстоянии заданные объекты. Но меня звуковой взрыв
не интересует, хотя он может вызвать огромный интерес у определенных служб.
Я занимаюсь этим только потому, что разрабатываю новые методы передачи звука
на расстояние и особенно - высокочастотного обмена информацией между живыми
существами, в том числе, между людьми и животными. Кстати, заметьте, я не
посвящаю в это свое начальство, которое предоставило мне субсидию, - он
положил пальцы на щиток управления. - Сейчас вы ничего не почувствуете. Этой
волной я контролирую Цербера, а люди к такой частоте невосприимчивы. Собака
где-то на улице.
Мы помолчали, и через несколько минут я услышал, как Цербер скребется у
дальней двери. Маклин впустил его в комнату.
- Молодец! Хороший мальчик. Ложись, - улыбаясь, он повернулся ко мне. -
Цербер был рядом, за домом, но мы можем подать ему команду и на большем
расстоянии. В случае опасности это будет весьма полезным. - Мак взглянул на
часы. - Надеюсь, миссис Я. простит меня, - пробормотал он. - В конце концов,
еще только четверть десятого, а я так люблю похвалиться, - его улыбка
школьника вдруг сделалась такой заразительной.
- Что вы собираетесь делать? - спросил я.
- Поднять ее маленькую дочь с постели, если та уже спит, и попросить ее
подойти к телефону.
Мы подождали две-три минуты, и телефон зазвонил. Мак прошел через
комнату и взял трубку:
- Але! Извините, миссис Я. Просто эксперимент. Сожалею, если разбудил
ее. Да, да, дайте ей трубку. Але, Ники! Нет, все в порядке. Можешь снова
ложиться в кровать. Спокойной ночи, - он повесил трубку и наклонился, чтобы
потрепать по шее вскочившего на ноги Цербера. - Детей и собак особенно легко
обучать. Шестое чувство, которое взаимодействует с этими сигналами, у них
сильно развито. Для девочки своя частота вызова, для Цербера - своя. А то,
что Ники страдает запоздалым развитием, делает ее незаменимой для
исследований.
Он похлопал ладонью свой ящик чудес, как только что трепал ею собаку,
посмотрел на меня и улыбнулся:
- Ну что, есть вопросы?
- Конечно. Прежде всего, что является объектом исследований? Вы хотите
доказать, что высокочастотные сигналы способны не только разрушать, но и
контролировать в мозгу человека и животных механизм приема информации?
Я старался сохранить хладнокровие, хотя давалось мне это с трудом. Если
здешние исследователи вели такие эксперименты, не удивительно, что в Лондоне
от них отмахивались, как от ненормальных.
Маклин задумчиво взглянул на меня:
- С помощью "Харона-2" я могу доказать именно это. Но не это является
моей задачей. Возможно, в Министерстве будут разочарованы, но я ставлю перед
собой другие, куда более дальние цели, - он положил мне руку на плечо. - Ну
что же, оставим на сегодня "Харонов". Выйдем подышать воздухом.
Мы прошли в ту дверь, куда скреблась собака. За ней был еще один
коридор и выход в задней части здания. Маклин открыл дверь, и я последовал
за ним. Дождь прекратился. Воздух был свежий и прозрачный, небо сверкало
звездами. Вдали, за линией песчаных дюн, я расслышал рев моря, накатывающего
волны на гальку. Маклин глубоко вздохнул и посмотрел в ту сторону. Я закурил
и ждал, что он скажет.
- Вы когда-нибудь сталкивались с полтергейстом? - спросил он.
- Это с тем, что стучит по ночам? Нет, не приходилось, - я предложил
ему сигарету, но он покачал головой.
- То, что вы недавно видели - колба, разлетающаяся на куски, - явление
того же порядка. Освобожденная сила электрического поля. У миссис Я. давно
были проблемы с рассыпающимися на глазах вещами. Задолго до того, как я
усовершенствовал "Харона". Летающие блюдца и прочее в их домике на берегу.
Я недоверчиво глядел на него:
- Вы говорите о девочке?
- Да, - он заложил руки в карманы и начал вышагивать взад и вперед. -
Конечно, она и не подозревает об этом, как и ее родители. Это лишь взрыв
психической энергии, которой у нее в избытке из-за того, что мозг
недоразвит. К тому же, она единственная выжила из двух близнецов, и ее
энергия как бы удвоилась.
Это уж было слишком, и я рассмеялся. Он резко повернулся и посмотрел
мне в лицо:
- У вас есть лучшее объяснение?
- Нет, - начал я, - но...
- Конечно, - прервал он меня, - и ни у кого нет. Зарегистрированы
сотни, тысячи случаев этого, так называемого, феномена. И каждый раз
засвидетельствовано, что всегда рядом с аномалиями находится какой-нибудь
ребенок или некто другой с нестандартной психикой, - он снова начал
вышагивать, я рядом с ним, и след в след за нами собака.
- Ну и что? - спросил я.
- А вот что, - начал Маклин. - Внутри каждого из нас есть нетронутый
источник энергии, которая ждет освобождения. Назовем ее, если угодно, Шестой
Силой. Она действует так же, как и высокочастотный импульс, вырабатываемый
"Хароном". В этом и заключается объяснение телепатии, ясновидения и прочих
тайн, связанных с психикой. Энергия, которую нам удается получить в
электронном устройстве, по существу, та же, что заключена в дочери Януса.
Разница лишь в том, что первой мы можем управлять, а второй - нет.
Я понимал суть его теории, но не представлял, куда заведет нас
дискуссия. Бог мой, жизнь и так очень сложна, чтобы пытаться еще тревожить
силы подсознания, дремлющие в человеке, особенно если для этого вначале
придется объединить психические возможности животного и слабоумного ребенка.
- Хорошо, - начал я, - допустим, вы научитесь управлять этой, как вы
называете, Шестой Силой. Не только в дочери Януса, - в животных, в сотнях
недоразвитых детей, наконец, во всем человечестве. Вы заставите людей
усилием воли бить стаканы, запускать в полет блюдца, обмениваться
информацией при помощи телепатии, заниматься другими фокусами. Но не
увеличит ли это наши проблемы настолько, что мы вновь скатимся к хаосу, из
которого все как-будто бы и вышли.
На этот раз рассмеялся Маклин. Мы подошли к самому краю высокого
склона. Перед нами расстилались песчаные дюны; каменистое побережье,
казалось, уходило в бесконечность, тоскливое и безликое, как и болото позади
нас. Волны набегали с монотонным шумом, облизывали перекатывающуюся гальку,
отступали и разбивались о берег снова.
- Так и будет, - сказал он, - но я желаю не этого. Я уверен, что в свое
время человек сумеет правильно использовать Шестую Силу. Я хочу, чтобы она
служила ему тогда, когда тело, заключающее энергию, уже мертво.
Я бросил сигарету и глядел, как она мерцала в темноте, прежде чем
превратилась в мокрый окурок.
- Не понимаю, что вы хотите сказать.
Он наблюдал за мной, следил, как я реагирую на его слова. А я никак не
мог решить, нормальный он или нет. Но в нем было нечто привлекательное: то
как он стоял здесь, рассуждая, сгорбившись, похожий на переросшего
школьника, в мешковатых брюках и старом свитере с высоким воротом.
- Я говорю совершенно серьезно. Энергия - в человеке, но в момент
смерти она покидает тело. Подумайте об ужасных потерях, которые мы понесли
за столетия - сила ускользает после смерти, хотя она могла бы служить на
благо человечества. Согласно одной из древнейших теорий, душа вылетает из
тела через нос или рот. В это верили греки, и сейчас еще в это верят в
Африке. Мы с вами не признаем бессмертия души и понимаем, что наш разум
погибает вместе с нашим телом. Но не искра жизненной силы. Жизненная сила
продолжает существовать в виде неподвластной энергии. Пока никем не
обузданной. Она вокруг нас, над нами, в то время, как мы с вами здесь
говорим.
Он вновь запрокинул голову и уставился в звездное небо, а я подумал, до
какой же степени он должен быть одинок, чтобы пуститься в тщетные поиски
недостижимого. Потом я вспомнил, что жена его умерла, и решил, что бегство в
теорию не излечит его от тоски.
- Боюсь, что вам потребуется вся жизнь, чтобы доказать это, - заметил
я.
- Нет, - ответил он, - самое большее - пара месяцев. Видите ли,
"Харон-3", который я вам еще не показал, имеет накопитель и способен
улавливать и аккумулировать энергию - Шестую Силу, если она становится
свободной, - он помолчал и испытующе посмотрел на меня. Я ждал, когда он
снова заговорит.
- Монтажные работы завершены, и мы готовы к грандиозному эксперименту.
"Харон-1" и "Харон-3" будут работать в связке. Но мне нужен помощник, хорошо
владеющий и той, и другой установкой, чтобы управлять ими, когда наступит
нужный момент. Буду с вами совершенно откровенен: ваш предшественник в
Саксмире отказался от сотрудничества. Да-да, у вас был предшественник. Я
просил вашего шефа в АЭЛ не говорить вам об этом. Предпочитаю рассказать все
сам. Он отказался по личным мотивам, и я отношусь к этому с уважением.
Я глядел на Маклина, не отрываясь. Мне не казалось странным, что тот
парень отказался сотрудничать, я только не мог взять в толк, каким образом
это было связано с этикой.
- Он был католик, - объяснил Маклин, - верил в бессмертную душу и ее
переход в чистилище. Он не мог смириться с моей идеей поимки жизненной силы,
не мог понять, как можно заставлять ее работать здесь, на Земле. А это, как
я вам говорил, и является моей целью.
Он повернулся и пошел прочь от моря тем же путем, каким мы пришли сюда.
В низкой веренице домиков свет был уже погашен. В одном из них мне
предстояло провести следующие восемь недель: спать, питаться, работать. За
домами смутно вырисовывались очертания бывшей радиолокационной станции -
памятника человеческому разуму.
- В АЭЛ мне сказали, что в этом вопросе вы не будете столь щепетильны,
- вновь начал Маклин. - Мы здесь в Саксмире тоже любим порассуждать о себе
как о людях избранных. Юный Кен говорит, что, в конце концов, это то же
самое, как если бы вы вознамерились отдать медикам для экспериментов глаза
или почки. Каждый решает сам, и медицина здесь не при чем.
Мне внезапно вспомнился юноша за стойкой бара, разливающий апельсиновый
сок. Ведь он назвал себя тогда подопытной свинкой.
- А какова роль Кена во всем этом деле? - спросил я.
Маклин остановился и посмотрел на меня в упор:
- У мальчика лейкемия. Робби дает ему самое большое - три месяца. Он не
будет страдать. У него потрясающий характер, и он всем сердцем верит в
эксперимент. Конечно, опыт может провалиться. Но даже если мы и потерпим
неудачу, мы ничего не теряем - Кен все равно обречен. Ну, а если опыт
пройдет успешно... - он замолчал, как будто у него перехватило дыхание от
порыва внезапного чувства, - ...если все пройдет успешно, вы понимаете, что
это будет означать? Мы можем, наконец, противостоять невыносимой бессмыслице
смерти.
Когда я проснулся, стоял ослепительный день. Из окна виднелась
асфальтовая дорога, старая радарная башня возвышалась, словно часовой, над
пустыми бетонными навесами. Дальше к болоту были раскиданы груды ржавого
металла. В этот миг решение пришло в голову само собой.
Я побрился, принял ванну и отправился завтракать, намереваясь быть со
всеми любезным, а потом, сразу же после еды, попросить Маклина уделить мне
несколько минут. Затем я вскочу в первый подходящий поезд и, если повезет, к
часу уже буду в Лондоне. Неприятностей в АЭЛ я не опасался: всю эту историю
шефу придется взять на себя.
В столовой оказался только Робби, который яростно сражался с полной
тарелкой маринованной сельди. Я поздоровался с ним и принялся за бекон.
Оглядев комнату в надежде обнаружить утренние газеты, и не найдя их, я
понял, что придется беседовать.
- Чудесное утро, - заметил я.
Робби отозвался не сразу. Он был слишком увлечен сельдью, которую
разделывал с изяществом знатока. Затем его фальцет донесся до меня через
стол:
- Так вы собираетесь увильнуть?
Вопрос застал меня врасплох, и мне не понравились насмешливые нотки в
его голосе.
- Я инженер-электронщик, - ответил я, - и меня вовсе не интересуют
исследования в области психики.
- Коллеги Листера\footnote{\emph{Листер} Джозеф (1827--1912) -
английский хирург. Ввел (1867) в хирургическую практику антисептику.} были
тоже равнодушны к открытию антисептики, - возразил Робби. - И какими же они
потом выглядели дураками! - он запихнул в рот половину селедки и начал
жевать, глядя на меня из- за стекол очков.
- Так вы верите во всю эту чепуху с Шестой Силой? - спросил я.
- А вы - нет? - он явно уклонялся от ответа.
- Ну что ж, я готов принять все, что Маклин проделал со звуком. Он
научился воспроизводить человеческий голос, что нам не удалось в АЭЛ. Он
разработал систему, благодаря которой животные воспринимают высокочастотные
колебания. Они и, кажется, еще один ненормальный ребенок. За первое я его
высоко ценю, но сильно сомневаюсь в целесообразности всей этой возни с
высокочастотной информацией. Что же до его третьего проекта - улавливания
жизненной силы, или как он ее там называет... Если кто-нибудь сболтнет об
этом в Министерстве, ваш босс может загреметь в каталажку.
Я вернулся к бекону, чувствуя, что поставил Робби на место. Он покончил
с сельдью и принялся за тосты с мармеладом.
- Вы когда-нибудь наблюдали, как умирает человек? - спросил он
внезапно.
- Как будто нет.
- Я врач, и это часть моей работы, - продолжал он. - В больницах, в
домах, в лагерях беженцев после войны я видел сотни смертей. Не доставляет
удовольствия, знаете ли. А здесь в Саксмире мне предстоит наблюдать не
только последние часы, - последние недели жизни милого смелого мальчика. И
мне бы очень пригодилась чья-нибудь помощь.
Я поднялся и отнес тарелку к буфету. Потом вернулся к столу и налил
себе кофе.
- Извините, - произнес я.
Он пододвинул мне поднос с тостами, но я покачал головой. Я всегда ем
немного на завтрак, а сегодня у меня и вовсе пропал аппетит. Снаружи по
асфальту послышались шаги, и кто-то заглянул в комнату. Это был Кен.
- Хэллоу! - поприветствовал он меня, улыбаясь. - Посмотрите, какое
чудесное утро. Если вы не нужны Маку в аппаратной, я могу показать вам
окрестности. Мы пойдем к домикам береговой охраны и дальше к саксмирскому
утесу, - мое колебание он принял за согласие. - Здорово! Робби нечего и
спрашивать. Он запрется в лаборатории до полудня и будет корпеть над пробами
моей крови.
Голова исчезла, и я услышал, как Кен зовет Януса через окно кухни. Мы с
Робби не сказали ни слова. Хруст пережевываемых тостов становился
невыносимым, и я поднялся из-за стола.
- Где можно найти Маклина? - спросил я Робби.
- В аппаратной, - ответил тот, продолжая жевать.
Лучше было покончить со всем этим сразу. Я прошел тем же путем, каким
меня провели накануне: через двустворчатую дверь в лабораторию. Операционный
стол под потолочным светильником сегодня вызывал совсем иные чувства, и я
старался не смотреть в его сторону. Войдя в аппаратную, я заметил Мака,
склонившегося у "Харона-1". Кивком он пригласил меня подойти:
- В процессоре небольшая неполадка, - сообщил он. - Я заметил ее еще
вечером. Уверен, вы с ней легко справитесь.
В этот момент следовало извиниться и сказать, что я не собираюсь
заниматься его делами и тотчас же уезжаю в Лондон. Но я этого не сделал. Я
подошел к компьютеру и остался стоять, выслушивая его объяснения электронной
схемы. Профессиональная гордость, профессиональная ревность усиливали
желание понять, почему его машина превосходит ту, что мы создали в АЭЛ. Это
значило для меня слишком много.
- Вон халат на стене, - сказал Маклин. - Надевайте, и мы попробуем
устранить неисправность.
В этот момент я проиграл, вернее был побежден. Я оставался равнодушен к
его бредовым теориям и предстоящим опытам с жизнью и смертью. Но меня
захватила безупречная красота и мощь "Харона-1". Может быть, красота - не
слишком подходящее слово для электронной системы, но я эти машины
воспринимаю именно так. В них - моя любовь, моя душа. С самого детства я
принимал участие в их создании, и это стало делом всей моей жизни. Меня
никогда не волновало, для чего предназначены аппараты, которые я
разрабатываю и совершенствую. Моя задача состояла в том, чтобы они как можно
лучше выполняли функции, для которых были задуманы. До приезда в Саксмир я и
не занимался ничем другим, делал только то, на что был способен, и делал
неплохо.
"Харон-1" пробудил во мне нечто иное - сознание собственной силы.
Стоило мне прикоснуться к клавишам управления, как у меня осталось лишь одно
желание - разобраться в работе узлов компьютера, а потом понять всю систему
в целом. Внезапно это стало для меня самым главным. К полудню я установил
неполадку, кстати, небольшую, и исправил ее. Маклин уже стал для меня Маком,
и я перестал раздражаться, когда меня называли Стивом. Да и все их бредовое
предприятие уже не нервировало меня. Так незаметно я стал одним из их
команды.
Робби вовсе не выразил удивления, когда я появился к обеду. Он даже не
намекнул на наш утренний разговор. Потом, с разрешения Мака, мы пошли
прогуляться с Кеном. Смерть совершенно не вязалась с этим неугомонным
юношей, и я постарался выкинуть из головы печальные мысли. Может быть, и
Робби, и Мак ошибаются. Слава Богу, это было не моей заботой.
Кен шел через дюны к морю, смеясь и болтая, и, казалось, совсем не
уставал. Солнце сверкало над головой, воздух был свеж и прозрачен. И даже
береговая линия, вчера такая угрюмая, днем таила очарование. Крупная галька
сменилась песком, и он скрипел под ногами. Цербер, увязавшийся за нами,
бежал впереди. Мы швыряли палки, и он доставал их из бесцветного, почти
безжизненного, моря, беззлобно и нежно плескавшегося у ног. Мы ни словом не
обмолвились о Саксмире и здешних проблемах. Кен потчевал меня байками об
американской базе в Тирлволле, где он, судя по всему, состоял в наземной
службе, прежде чем Мак устроил его перевод сюда десять месяцев назад.
Цербер, точно щенок, требующий лаем еще поиграть с ним, внезапно застыл и,
навострив уши, повернул голову по ветру. Затем понесся туда, откуда мы
только что пришли, и его гибкое, черное с рыжими подпалинами тело вскоре
слилось с темными валунами и песчаными дюнами.
- Сигнал от "Харона", - заметил Кен.
Накануне, когда я наблюдал, как Мак управляет компьютером, и потом
услышал скребущегося в дверь пса, это не показалось мне таким уж
сверхъестественным. Но сегодня на пустом берегу в трех милях от дома
внезапное бегство собаки выглядело жутковато.
- Здорово, да? - спросил Кен.
Я кивнул, но настроение мое испортилось, гулять расхотелось. Может
быть, я испытал бы другие чувства, будь я один. Но сейчас, когда рядом со
мной стоял этот мальчик, я как бы очутился лицом к лицу с тем, что
предстояло мне в ближайшие месяцы - с проектом, который задумал Мак.
- Хотите вернуться? - слова юноши напомнили об утреннем разговоре с
Робби, хотя Кен вкладывал в свой вопрос совсем иной смысл.
- Как вы, - ответил я безразлично.
Он круто повернул налево, и мы принялись взбираться, скользя и сползая
назад, на высокий косогор над морем. Я задохнулся, когда мы достигли
вершины. Кен же выглядел совсем неуставшим. Улыбаясь, он протянул мне руку,
чтобы помочь сделать последний рывок. Вокруг нас расстилались заросли
вереска, ветер подул в лицо сильнее, чем у моря внизу. В четверти мили на
фоне неба застыли в ряд белые домики береговой охраны, их окна пылали в
лучах заходящего солнца.
- Зайдем, засвидетельствуем свое почтение миссис Я., - предложил Кен.
Нехотя я согласился - я ненавидел внезапные визиты к людям, да и
хозяйство Янусов меня не очень-то интересовало. Когда мы подошли ближе, я
заметил, что обитаемым был лишь один коттедж, другие оказались заброшенными,
в них, видимо, не жили годами, а в двух были даже выбиты стекла. Неухоженные
садики у домов заросли сорняками. Сторожевые вышки пьяно покосились к сырой
земле и тянули за собой из гниющих столбов мотки колючей проволоки. К
калитке единственного обитаемого коттеджа прислонилась девочка. Темные
прямые волосы обрамляли ее худое лицо, глаза были тусклыми, у нее не хватало
переднего зуба.
- Здравствуй, Ники, - позвал Кен.
Девочка вытаращилась на меня, потом, оторвавшись от калитки, угрюмо
указала на меня пальцем и спросила:
- А это кто?
- Его зовут Стив, - ответил Кен.
- Мне не нравятся его ботинки, - пробормотал ребенок.
Кен засмеялся и открыл калитку. Девочка попыталась забраться к нему на
руки, но он мягко отстранил ее и, пройдя по дорожке к полуоткрытой двери,
окликнул:
- Вы здесь, миссис Я.?
Появилась женщина, бледная и темноволосая, как дочь. Тревожное
выражение на ее лице сменилось улыбкой, когда она узнала Кена. Извинившись
за беспорядок, она пригласила нас в дом. Я был представлен Стивом, и мы
бессмысленно толкались в комнате, где по всему полу были разбросаны детские
игрушки.
- Чай мы только что пили, - запротестовал Кен в ответ на предложение
миссис Я. Женщина настаивала: у нее как раз закипел чайник, и она побежала
за ним в соседнюю с комнатой кухню. Через минуту она вновь появилась с
блюдцами, чашками и большим коричневым чайником. Пришлось проглотить
содержимое чашки под бдительным взором хозяйки, в то время как девочка
жалась к Кену, косо поглядывая на мои вполне безобидные брезентовые туфли.
Мой юный спутник был на высоте. Он любезничал с миссис Янус, старался
развеселить хмурую Ники, я же молча сидел и гадал, почему вставленное в
рамку и повешенное на почетном месте над камином изображение девочки
казалось настолько милее ребенка в жизни.
- Здесь так холодно зимой, - поддерживала беседу миссис Янус, печально
глядя на меня. - Просто сковывающий холод. Я всегда говорила, что
предпочитаю мороз здешней сырости.
Я согласился и тут же покачал головой в ответ на предложение подлить
горячего чаю. В этот миг девочка вся напряглась и застыла с закрытыми
глазами. Я было подумал, что сейчас с ней случится припадок, но она спокойно
объявила:
- Мак зовет меня.
Миссис Янус, пробормотав извинения, вышла в прихожую, и я услышал, как
она крутит диск телефона. Кен оставался неподвижным, глядя на ребенка, а я
почувствовал легкую дурноту. Слова миссис Янус доносились из прихожей, потом
она позвала:
- Ники, иди сюда! Мак хочет поговорить с тобой.
Девочка оживилась и, смеясь, бросилась из комнаты. Вернулась миссис
Янус и улыбнулась Кену:
- Мак что-то хочет сказать и вам.
Юноша тут же встал и пошел к телефону. Оставшись наедине с хозяйкой, я
судорожно размышлял, что бы такое ей сказать. В отчаянии я кивнул на
карточку над камином:
- Какая чудесная фотография Ники. Снимали несколько лет назад?
К моему ужасу, глаза женщины наполнились слезами.
- Это не Ники. Это ее близняшка - наша Пенни. Мы потеряли ее, когда им
обеим только что исполнилось пять лет.
Я стал неловко извиняться, но был прерван приходом девочки. Она уже не
обращала внимания на мои брезентовые туфли. Подойдя ко мне, она положила
руку на колено и объявила:
- Цербер уже дома. Мак хочет, чтобы и вы с Кеном возвращались.
- Спасибо, - ответил я.
По дороге обратно, пока мы шли сквозь заросли вереска и срезали путь
через болото, я поинтересовался у Кена, всегда ли сигналы "Харона"
воздействуют так, как я только что наблюдал - всегда ли они пробуждают
спящее сознание ребенка.
- Да, - ответил он. - Но мы не знаем, почему. Робби думает, что
ультракороткие волны вообще имеют целебные свойства, но Мак с этим не
согласен. Он считает, что сигналы устанавливают связь между Ники и тем, что
он называет Шестой Силой, а у девочки она стала вдвое интенсивнее после
смерти сестры-близнеца.
Кен рассуждал об этих невероятных теориях, как о самых обыкновенных
вещах.
- Так вы полагаете, - спросил я, - что когда девочка принимает сигнал,
ее сестра как бы воскресает?
Юноша рассмеялся. Он шел так быстро, что я едва поспевал за ним.
- Вампирчики и привиденьица, - хмыкнул он. - Бог мой, конечно же, нет.
От бедной Пенни не осталось ничего, кроме энергии, которая все еще как-то
привязана к ее живой сестре. Вот почему Ники - такая ценная морская свинка,
- он посмотрел на меня и улыбнулся. - Когда я уйду, Мак хочет перехватить и
мою энергию. Не спрашивайте как, - я не знаю. Но я не против - пусть
попробует.
Мы продолжали шагать. Прокисший запах стоялой воды поднимался из болот
вокруг нас. Ветер усиливался и клонил тростник к земле. Впереди на фоне
багровеющего неба неясно чернела башня Саксмира.
В следующие несколько дней к моему большому удовольствию мне поручили
заниматься блоком воспроизведения речи: загружать записями с пленок и потом
программировать. Мы часто выполняли такую работу и в АЭЛ, но у этой машины
словарный запас оказался намного обширнее. Сначала мы записали позывные
"Говорит ``Харон''", потом последовала серия цифр и, наконец, программа
вопросов. Большинство из них оказались совсем простыми: "Хорошо ли вы себя
чувствуете?", "Не беспокоит ли вас что-нибудь?" Далее последовали
утверждения: "Сейчас вы не с нами. Вы в Тирлволле два года назад". И,
наконец - команда: "Расскажите, что вы сейчас видите". Мне досталась наладка
системы речи, а с программированием возился Мак. Многие вопросы казались мне
нелепыми, и я гадал, какой смысл вкладывал в них мой новый шеф.
В пятницу Мак распорядился, чтобы я подготовил "Харона" к следующему
утру, а Робби и Кен были вызваны к 11 часам. Мак сам решил управлять
машиной, мне же поручил вести наблюдение. Я думал, что насмотрелся в
Саксмире достаточно, и полагал, что отнесусь спокойно к предстоящему опыту.
Но вышло совсем не так. Я расположился с приборами в лаборатории, Кен занял
место на операционном столе.
- Все в порядке, - подмигнул он мне. - Робби не собирается меня
вскрывать.
Над его головой установили микрофон и провода протянули к "Харону-1".
Желтый сигнал "Ждите команды" горел на стене. Внезапно он сменился красным,
и я увидел, как Кен закрыл глаза. Затем послышался голос компьютера:
"Говорит ``Харон'', говорит ``Харон''. Один, два, три... Один, два, три...
Как вы себя чувствуете?"
Кен ответил: "Нормально", - но я заметил, что в его голосе не было
обычной живости: он казался невыразительнее и глуше обычного. Я взглянул на
Робби, и тот передал мне листок, на котором было написано: "Он под
гипнозом".
Только тут я осознал значение блока воспроизведения речи и понял,
почему Мак так настойчиво его совершенствовал. Кена ввел в гипнотическое
состояние электронный голос компьютера. Вопросы, которые задавала ему машина
не были случайными - отбор был проведен специально для него. Эффект этого
опыта оказался куда более ошарашивающим, чем фокус с собакой и малолетним
ребенком, которые повиновались сигналу на расстоянии. Так вот что имел в
виду Кен, когда говорил о "своей работе".
- Вас что-нибудь беспокоит? - спросил электронный голос.
Последовала долгая пауза, прежде чем я услышал ответ. Кен казался
встревоженным, почти раздраженным:
- Оно надвигается. Я хочу, чтобы все произошло быстро. Если бы это уже
случилось, если бы все было позади, я бы не ныл.
Я присутствовал как бы на исповеди и теперь ясно понимал, почему мой
предшественник отказался работать в Саксмире. Робби пристально следил за
мной - эксперимент был поставлен не только для того, чтобы выяснить, как Кен
ведет себя под гипнозом (без сомнения, это уже было проверено десятки раз).
Скорее, они затеяли опыт, чтобы испытать мои нервы. Пытка продолжалась.
Многое из того, что говорил тогда Кен, было больно выслушивать, и мне совсем
не хочется пересказывать его бессвязные речи. Очевидно, он жил в страшном
напряжении, которое не замечали окружающие и, вероятно, не сознавал сам.
С сегодняшней программой я еще не был знаком. Наконец сеанс подошел к
концу и машина произнесла:
- Все будет хорошо, Кен. Ты не один. Мы все время будем с тобой. Идет?
Легкая улыбка мелькнула на юношеском лице:
- Идет.
Потом вновь последовала серия чисел, проговоренных, правда, гораздо
быстрее, и наконец машина подала команду:
- Просыпайся, Кен.
Юноша напрягся, открыл глаза и приподнялся. Сначала он посмотрел на
Робби, потом на меня и ухмыльнулся:
- Ну как, справился старина "Харон"?
- На сто процентов, - ответил я наигранно дружелюбным тоном.
Кен соскользнул со стола: на сегодня его работа была закончена. Я
присоединился к Маку у пульта управления.
- Спасибо, Стив, - сказал тот. - Теперь вы понимаете значение
"Харона-1"? Электронный голос и хорошо спланированная программа - все это не
позволит нашим чувствам помешать работе, когда наступит решающий момент. Вот
почему мы так настойчиво приучаем Кена к машине. У него хорошая ответная
реакция, но все проходит гораздо лучше, если в эксперименте участвует
ребенок.
- Ребенок? - не понял я.
- Да, - ответил он. - Ники - важная составляющая эксперимента. Ее тоже
приучили к голосу. Когда они вместе, они стрекочут, как два веселых сверчка,
а потом, конечно, все забывают, - он помолчал, испытующе глядя на меня, как
только что смотрел Робби. - В конце концов у Кена неизбежно наступит кома, и
тогда только с помощью девочки мы сможем поддерживать с ним связь. А теперь
берите машину и поезжайте в Тирлволл за выпивкой, - он повернулся и вышел,
непробиваемый, невозмутимый, - благожелательный хищник.
В Тирлволл я не поехал, а направился через дюны к морю. В этот день оно
было неспокойным. Пенящиеся серые волны образовывали глубокие впадины,
прежде чем с ревом разбиться о камни. В нескольких милях от меня, на берегу,
курсанты американского летного корпуса разучивали сигналы на горне, и
пронзительные диссонирующие звуки долетали ко мне по ветру. Внезапно, без
всякой причины, в голове возникла полузабытая строка из американского
спиричуэла, которая повторялась и повторялась вновь:
Он целый мир сжимал в своей руке...
Он целый мир сжимал в своей руке...
Опыты ставили каждые три дня с различными программами. Мы с Маком
попеременно управляли машиной, и скоро я к ним привык: необычайные
эксперименты превратились для меня в повседневную работу. Они проходили не
так тяжело, когда в них участвовала Ники. Отец привозил ее и оставлял с нами
в лаборатории. К этому времени Кен уже был под гипнозом. Девочку усаживали
рядом на стул и закрепляли над головой микрофон. Ей объясняли, что Кен
уснул, и "Харон" подавал сигнал. Следовала серия чисел, и девочка засыпала.
Я обнаружил, что программа, рассчитанная на двоих, была совершенно иной.
Прежде всего машина внушала Кену, что он перенесся в прошлое и стал
ровесником Ники.
- Тебе семь лет, - давал установку компьютер. - Твоя подруга Ники
пришла поиграть с тобой.
В то же время и девочка получала сходную команду:
- Кен хочет поиграть с тобой. Он твой ровесник.
Оба принимались без умолку болтать - "Харон" не перебивал - и результат
бывал просто фантастическим. Видимо, этот трюк шлифовали не один месяц,
потому что Кен и Ники успели сдружиться в "своем времени": откровенничали,
играли в воображаемые игры, рассказывали небылицы. Угрюмая и заторможенная в
жизни, под гипнозом Ники становилась живой и веселой.
После сеансов пленку с записью эксперимента тщательно анализировали:
нужно было понять, как складываются отношения между юношей и ребенком по ту
сторону сознания, чтобы подготовить для них новые программы. В реальном мире
Кен не проявлял к Нике особого интереса, просто относился к ней как к
несчастному ребенку, неинтересной, полунормальной дочке Януса. Похоже, он
даже не догадывался об их дружбе в "своем времени". С девочкой все обстояло
сложнее: и наяву ее интуитивно тянуло к Кену, и она бы постоянно висла на
нем, если бы ей только позволили.
Я поинтересовался у Робби, как Янус относится ко всем этим
экспериментам.
- Он все для Мака сделает, - ответил врач. - К тому же родители Ники
верят, что наши опыты могут ей помочь. Ведь вторая-то близняшка была у них
вполне нормальной.
- А о Кене они догадываются?
- Что он при смерти? Мы говорили им, но вряд ли они поверили. Да и кто
бы поверил, глядя на мальчика.
Мы стояли в баре, наблюдая через открытую дверь, как Кен и Мак играют в
пинг- понг.
В начале декабря у нас была просто паника: из Министерства поступил
запрос о ходе исследований, и нам сообщили, что в Саксмир собираются
направить эксперта для оценки результатов работ. Мы посовещались и решили
послать в Лондон гонца. Ехать выпало мне. Я должен был убедить чиновников,
что время для подведения итогов еще не пришло. Тогда я уже был полностью на
стороне Мака и готов был поддержать любые его замыслы. Мне удалось уломать
начальство повременить с визитом, но все же пришлось пообещать показать
кое-что интересное к Рождеству. Конечно, их больше всего интересовал
"Харон-2" с его возможностями направленного звукового удара, а об истинных
планах Мака они и не подозревали.
Когда, воодушевленный успехом, я вышел на платформе в Тирлволле совсем
в ином настроении, чем три месяца назад, "Моррис" уже ждал меня у вокзала.
Но Кена за рулем не оказалось - за мной приехал Янус. Неразговорчивый малый
едва отвечал на мои расспросы и все время пожимал плечами:
- Кен простудился. Робби уложил его в постель из предосторожности, -
все же сообщил он.
В Саксмире я тут же бросился к мальчику. Я сразу заметил, что у него
жар, но он был в своем обычном настроении и шумно бунтовал против Робби.
- Что за чушь, - возмущался он. - Я просто промочил ноги: гонялся по
болоту за птицей.
Я присел рядом, шутливо рассказал о своем визите в Министерство, а
потом пошел отчитываться к Маку.
- У Кена температура, - сразу объявил он. - Робби сделал анализ: кровь
у мальчика не очень. Может быть, начинается.
Внезапный озноб прошел у меня по спине. Я сообщил шефу о результатах
поездки, и он коротко кивнул:
- Что бы ни случилось, чиновники нам здесь сейчас не нужны.
Робби я нашел в лаборатории. Он возился у микроскопа, просматривал
снимки и, только закончив дела, обратил на меня внимание:
- Что-то уж слишком рано, но через двое суток все прояснится. У него
инфекция в правом легком, а при лейкемии это может оказаться смертельным.
Идите-идите, развлекайте Кена.
Я притащил в спальню мальчика проигрыватель, и мы прокрутили с дюжину
пластинок. Он был оживлен, потом задремал, а я сидел у его кровати и думал,
что же тут можно поделать. У меня пересохло во рту, в горле стоял комок, все
кричало во мне: "Не допусти!"
Разговор за ужином не клеился, и мы еле вымучивали темы. Мак вспомнил
свои студенческие дни в Кембридже, а Робби рассказал, как он последний раз
играл за команду Гая\footnote{\emph{Гай} (сокращенно) - больница Гая в
Лондоне. Основана в 1721 г. книготорговцем Т. Гаем.} в регби. Я, кажется,
вовсе молчал. Вечером я заскочил к Кену пожелать спокойной ночи, но мальчик
уже спал. Янус дежурил у его кровати. В своей комнате я попытался читать, но
не мог сосредоточиться. На море сгустился туман, и на маяке каждые несколько
минут бухал колокол, будто в мире не осталось никаких других звуков.
Следующим утром Мак заглянул ко мне без четверти восемь.
- Кену хуже, - сообщил он. - Робби собирается попробовать переливание
крови, Янус будет ассистировать: ведь в прошлом он фельдшер.
- А мне что делать? - спросил я.
- Помогите подготовить к работе "Харон-1" и "Харон-3". Если Кену не
станет лучше, может быть, я приму решение начать первую фазу эксперимента
"Стикс". Я уже предупредил миссис Я., что может понадобиться девочка.
Одеваясь, я убеждал себя, что наступает важный момент, к которому мы
готовились два с половиной месяца. Но на душе от этого легче не становилось.
Я наскоро проглотил кофе и поспешил в аппаратную. Дверь в лабораторию была
закрыта - там переливали Кену кровь. Мы с Маком занялись машинами, проверили
каждую систему, чтобы не было срыва, когда придется с ними работать.
Программы, магнитные записи, микрофоны - все было в порядке. Оставалось
только ждать, что скажет Робби. Он появился около половины первого.
- Небольшое улучшение, - бросил он.
Кена перенесли в его комнату. Янус оставался с ним, а мы отправились
что-нибудь перекусить. На этот раз мы не искали тем для разговора: в этом не
было необходимости - все были озабочены предстоящей работой. После утренних
занятий с компьютером я почувствовал себя увереннее и принял приглашение
Мака сыграть после обеда в пинг-понг. Еще вчера я бы пришел в ужас, если бы
кто-нибудь мне сказал, что в такой ситуации я буду способен махать ракеткой,
но сегодня я воспринял это как должное. Выглянув из окна между партиями, я
заметил во дворе Нику, прогуливающуюся с миссис Янус. Девочка показалась мне
необычайно странной и совершенно потерянной: она собирала щепки и камешки и
складывала их в старую кукольную коляску, которую толкала перед собой.
Девочка находилась здесь с десяти утра.
В половине четвертого появился Робби. По его лицу я сразу понял, что
новости у него плохие. Он покачал головой, когда Мак предложил еще одно
переливание крови:
- Только потеряем время.
- Он в сознании? - спросил Мак.
- Почти, - отозвался Робби. - Я приведу его в сознание, когда вы будете
готовы.
Мы с Маком вернулись в аппаратную. На второй стадии эксперимента
операционный стол предполагалось перенести сюда и установить между тремя
"Харонами", подключив к кислородной установке, расположенной неподалеку.
Микрофоны были изготовлены к работе. Тренируясь, мы проделывали это десятки
раз, но сегодня на две минуты побили свой лучший рекорд.
- Отлично! - одобрил Мак.
Мне пришло в голову, что он ждал этого часа месяцы, может быть, годы.
Мак включил сигнал, извещающий о нашей готовности, и менее чем через четыре
минуты появились Робби и Янус с Кеном на каталке. Они переложили его на
стол, и я с трудом узнал мальчика: его глаза, всегда такие лучистые,
казались совершенно мертвыми на осунувшемся лице. Он, видимо, не понимал,
что с ним происходит. Мак быстро установил датчики у висков, на груди, шее и
соединил их проводами с "Хароном-3". Потом он склонился над юношей.
- Все в порядке, - сказал он. - Ты в лаборатории. Сейчас мы сделаем
несколько анализов. Расслабься, и все будет хорошо.
Кен поднял на него глаза и улыбнулся. Мы понимали, что это последний
проблеск его сознания, - он говорил нам "прощайте". Мак подал мне сигнал, и
я включил "Харон-1". Голос машины был чистым и правильным: "Вызывает
``Харон''... Вызывает ``Харон''..." Кен закрыл глаза: он был под гипнозом.
Робби дежурил рядом и следил за пульсом. Я пустил программу - она значилась
под индексом "X" и отличалась от всех других.
- Как ты себя чувствуешь, Кен?
Даже через микрофон, установленный у самых губ, слова мальчика были
едва различимы:
- Вы прекрасно знаете, как я себя чувствую.
- Где ты, Кен?
- Я в аппаратной. Робби выключил отопление. Теперь я понимаю, что вы
задумали. Вы хотите заморозить меня, как тушу в лавке мясника. Скажите
Робби, чтобы он включил отопление, - последовала долгая пауза, но наконец
Кен заговорил снова: - Я у входа в туннель. Это похоже на туннель, как будто
смотришь в обратный окуляр телескопа: все фигурки такие маленькие... Скажите
Робби, пусть включит отопление.
Мак внес коррективы в работу компьютера, и машина долго работала, не
произнося ни слова, затем вновь включился усилитель и зазвучал электронный
голос.
- Тебе пять лет, Кен. Скажи, как ты себя чувствуешь?
Он долго не отвечал. Потом к моему испугу, хотя я и должен был этого
ожидать, - захныкал:
- Мне плохо. Мне не хочется играть.
Мак нажал кнопку сигнала. Открылась дверь, и Янус втолкнул в аппаратную
дочь, снова прикрыв дверь за собой. Мак тут же включил на "Хароне" ее
позывные, и Ники моментально заснула, не заметив лежащего на столе Кена. Она
села на стул и закрыла глаза.
- Ники, скажи Кену, что ты здесь.
Я заметил, как девочка вцепилась в подлокотники.
- Кен болен, - сказала она. - Он плачет. Он не хочет играть.
Голос "Харона" безжалостно настаивал:
- Поговори с Кеном, Ники.
- Кен не хочет разговаривать. Он будет молиться.
Голос Кена, усиленный микрофоном, едва раздавался в динамиках. Он
неразборчиво выговаривал слова:
Добрый Иисус, ты меня прости,
В свой чертог меня, несчастного, впусти.
Я буду очень рад
Увидеть твой цветущий сад...
Мы замолчали. Ни Кен, ни Ники не произносили ни слова. Я застыл у
пульта управления, готовый по кивку Мака внести поправки в программу. Вдруг
девочка забила ногами по полу:
- Не пойду за Кеном в туннель! Там очень темно!
Робби, наблюдавший за больным, поднял глаза:
- Он в коме.
Мак подал мне знак снова включить "Харон-1".
- Иди за Кеном, Ники, - раздался голос.
Девочка не хотела.
- Там темно, - на ее глаза навернулись слезы. Она сгорбилась на стуле,
стала извиваться, будто пыталась проползти куда-то. - Я не хочу туда. Он
слишком длинный, и Кен не будет меня ждать.
Ребенок задрожал. Я взглянул на Мака, тот взглядом спрашивал Робби.
- Он не выйдет из комы. Это может продолжаться часами.
Мак распорядился подключить кислород. Робби укрепил маску на лице Кена,
а шеф перешел к "Харону-3". Засветился экран монитора.
- Беру управление на себя, - кивнул мне Маклин.
Девочка плакала, но машина не давала ей передышки.
- Оставайся с Кеном, - вновь прозвучала команда. - Рассказывай обо
всем, что там происходит.
Я надеялся, что Мак знает, что делает. А если в кому впадет ребенок?
Сможет ли он вернуть девочку к жизни? Ссутулившись, она сидела, такая же
неподвижная, как и Кен, и, казалось, такая же безжизненная. Робби велел
укутать ее одеялом и следить за пульсом: удары сердца были слабые, но
ровные. Прошел час, но ничего не случилось. Только мерцал экран, на котором
постепенно затухали импульсы сознания Кена, передаваемые в машину датчиками.
Ребенок молчал.
Долго, очень долго мы ждали, прежде чем, шевельнувшись, девочка
изогнулась на стуле, сложив руки на груди и подтянув к себе колени. Голова
свесилась на грудь. Я гадал, уж не молится ли она по-детски, как Кен. И
вдруг меня осенило: это же была поза плода перед родами. Всякие черты
исчезли с лица Ники. Она казалась сморщенной и старой.
- Начинается, - процедил Робби.
Мак поманил меня к пульту, а Робби, склонившись над Кеном, сжимал
пальцами его запястье. Сигналы на экране стали прерывистыми и едва
различимыми. Внезапно они вспыхнули с новой силой, и в тот же миг Робби
произнес:
- Все. Он умер.
Синусоида сигнала оставалась неизменной. Мак отсоединил датчики и
вернулся к экрану: монитор показывал ровные всполохи, точно биение пульса.
- Получилось! - воскликнул Мак. - Боже мой, получилось!
Мы втроем стояли у экрана и наблюдали сигнал. Его характер нисколько не
менялся, и, казалось, в уверенном движении линий билась сама жизнь.
Не знаю, сколько времени мы простояли у машины: несколько минут или
часов. Но вдруг Робби повернулся и спросил:
- А что с ребенком?
Мы совсем забыли о Ники, забыли и о застывшем безжизненном теле,
которое только что было Кеном. Девочка лежала в необычной скрюченной позе,
склонив голову к коленям. Я направился к пульту "Харона-1", чтобы включить
электронный голос, но Мак сделал мне знак оставаться на месте.
- Прежде чем мы ее разбудим, попробуем задать ей несколько вопросов.
Он подал сигнал очень слабо, чтобы сразу не разбудить ребенка. Голос
тут же повторил последнюю команду:
- Оставайся с Кеном. Рассказывай нам обо всем.
Сначала ответа не было. Потом странным неуклюжим движением девочка
распрямилась, ее руки свесились точно плети. Она начала раскачиваться взад и
вперед, будто следуя ритму синусоиды на экране. Наконец она заговорила, и ее
голос был пронзительным и высоким.
- Он просит, чтобы вы его отпустили, вот что он хочет. Дайте уйти...
Дайте уйти... Дайте уйти... - не переставая качаться, она стала судорожно
хватать воздух ртом, забила руками.
- Мак, буди ее, - потребовал Робби.
Ритм сигнала на экране изменился, стал быстрее. Девочка начала
задыхаться. Не дожидаясь команды Мака, я включил голос машины:
- Говорит "Харон". Говорит "Харон". Просыпайся, Ники.
Девочка задрожала, краска сошла с ее лица, дыхание стало нормальным.
Она открыла глаза и оглядела нас, как всегда безразлично, потом принялась
ковырять в носу.
- Хочу в туалет, - сказала она угрюмо.
Робби вывел ее из комнаты. Частота сигнала, сбившаяся в то время, когда
Ники кричала, снова стала размеренной.
- Почему сигнал изменяет ритм? - спросил я.
- Если бы вы не запаниковали и не разбудили Ники, мы, может быть, и
узнали бы это, - голос Мака был грубым, совсем необычным.
- Мак, - возразил я, - ребенок мог задохнуться.
- Нет, не думаю, - ответил он и посмотрел на меня. - Вы заметили, ее
движения как бы передавали потрясение при родах? Вы полагаете, она
задыхалась? Нет, это больше было похоже на попытку первого вздоха ребенка,
борющегося за жизнь. Кен в коме шел от этого мира назад - обратным путем, и
до последнего момента Ники была с ним.
Я уже понял, что под гипнозом человек способен на многое, но сейчас его
слова меня не убедили:
- Мак, но Ники закричала уже после того, как Кен скончался, - ведь
тогда на экране "Харона-3" появился новый сигнал. В этот миг Кен был уже
мертв и не мог в своем подсознании никуда идти, даже, как вы говорите,
обратно к точке собственного рождения.
Маклин задумался и долго молчал.
- Я просто ничего не могу понять, - наконец ответил он. - Нам надо
снова усыпить девочку.
- Нет, - запротестовал Робби, как раз входивший в аппаратную, - хватит
с ребенка. Я отослал ее домой и велел миссис Янус уложить девочку в постель.
Я впервые ощутил властные нотки в его голосе. Врач огляделся, бросил
взгляд на экран, потом на неподвижное тело на столе:
- А не хватит ли с нас со всех? По-моему, достаточно. Мак, вы доказали
свою теорию, и я выпью с вами за это, но только завтра, а не сегодня.
Он был на пределе, как и мы - ведь целый день мы почти ничего не ели.
Вернулся Янус и принялся готовить ужин. Он выслушал наш рассказ о смерти
Кена, как обычно спокойно, и сообщил, что Ники заснула, как только ее
уложили в кровать.
Что ж... работа была закончена. Напряжение дня давало себя знать, я
почувствовал, что совершенно вымотался, сознание оцепенело. Я мечтал только
об одном - лечь и уснуть, как Ники.
Но я не сразу потащился в спальню. Нечто, что было сильнее моей
болезненной усталости, заставило меня заглянуть в аппаратную. Там все
оставалось по- прежнему: тело Кена лежало на столе, а на экране монитора
светилась ровная синусоида сигнала. Я постоял минуту, потом склонился над
пультом и перемотал пленку, чтобы снова услышать голос ребенка. Перед
глазами возникла ее раскачивающаяся голова, руки, бившие по воздуху, будто в
порыве вырваться на свободу. Я включил магнитофон.
- Он просит, чтобы вы его отпустили, - говорил пронзительный голос. -
Вот что он хочет. Дайте уйти... Дайте уйти... Дайте уйти... - пленка
зарегистрировала судорожный вздох и снова: - Дайте уйти... Дайте уйти...
Дайте уйти...
Слова не имели смысла, и я выключил магнитофон. Ведь сигнал был только
энергией, которую нам удалось уловить в момент смерти Кена. Кто же в таком
случае передавал нам через девочку эту просьбу? Кто же хотел, чтобы мы
освободили Кена? Если только... Я поднял глаза. В дверях стоял Мак и смотрел
на меня. Рядом была собака.
- Цербер очень беспокоен. Он все время мечется по комнате и не дает
уснуть.
- Мак, я снова прослушал запись. Здесь что-то не так.
Маклин подошел ко мне и встал рядом.
- Не так? Что вы имеете в виду? Посмотрите на экран: запись не влияет
на сигнал - он постоянный. Эксперимент удался на сто процентов, мы добились,
чего хотели. Энергия - там.
- Знаю, что она там, - ответил я. - Но все ли это?
Я снова включил магнитофон, и мы вместе слушали судорожное дыхание
ребенка и чье-то требование:
- Дайте уйти... Дайте уйти...
- Мак, - начал я, - когда Ники это выкрикивала, Кен был уже мертв.
Между ними не могло быть никакого контакта.
- Ну и...
- Девочка никак не могла ощутить себя Кеном. А ведь она от его имени
требовала: "Дайте уйти!" Только если...
- Что если?
- Если не случилось невероятное... То, чего никак не должно быть. Все
становится на свои места, если то, что мы видим на экране, является
сущностью самого Кена.
Изможденный Мак вытаращился на меня, не веря в то, что услышал. Мы
снова взглянули на дисплей и по мере того, как осознавали смысл
пульсирующего на экране сигнала, в нас нарастал беспредельный ужас.
- Мак, что же нам теперь делать? - спросил я.
Миссис Янус позвонила утром и сообщила, что Ники проснулась среди ночи
и повела себя очень странно. Она раскачивалась, бросалась взад и вперед.
Мать попыталась успокоить девочку, старалась уговорить ее лечь, но не
смогла. Нет, никакой температуры у нее не было, и сейчас ее не лихорадит.
Только эти странные движения... Ники не прикоснулась к завтраку и совсем не
разговаривает. Может быть, Мак пошлет сигнал, и это поможет ей?
На звонок жены ответил Янус. Мы были в столовой, когда он пришел
передать нам их разговор. Робби вскочил, побежал к телефону, но тут же
вернулся.
- Это я виноват! - закричал он. - Я виноват в том, что произошло вчера.
Я не должен был этого разрешать.
- Вы знали, чем мы рискуем, - ответил Мак. - Мы все с самого начала
знали, каков тут риск. Вы же сами уверяли меня, что опыт не принесет ребенку
вреда.
- Я ошибался, - в отчаянии признался врач. - О, нет, не по поводу
эксперимента. Бог свидетель, вы добились чего хотели. И бедняге Кену это не
повредило. Но я не должен был втягивать в это дело ребенка.
- Без нее мы бы ничего не добились, - ответил Мак.
Робби выскочил из комнаты, и мы услышали, как он заводит машину. Мак и
я прошли в аппаратную. Оказывается, здесь до нас побывали Робби и Янус: тело
Кена исчезло со стола. Мы демонтировали оборудование и привели комнату в
обычный порядок. Остался включенным только "Харон-3" с его блоком
накопления. Со вчерашнего вечера он работал всю ночь, отмечая на экране
размеренные взлеты и падения сигнала. Я поймал себя на том, что украдкой
поглядываю на дисплей, неосознанно надеясь, что сигнал пропадет.
Зазвонил телефон, и я поднял трубку. Говорил Робби:
- Мне кажется, надо забрать ребенка, - сразу же начал он. - Это похоже
на ступор. Сделается девочка буйной или нет, все равно миссис Я. с ней не
справится. Спросите Мака, можно ли мне отвезти ее в психиатрическую палату
Гая.
Я объяснил положение Маку и передал трубку.
- Послушайте, Робби, - сказал он, - я хочу рискнуть усыпить Ники еще
раз. Может быть, это поможет, а может, и нет.
Начался спор. По отчаянной мимике Мака я понял, что Робби не сдается и,
конечно, он был прав. Уже вчерашний эксперимент мог необратимо повлиять на
сознание ребенка. Но я не мог представить себе, как Робби объяснит состояние
девочки, если повезет ее в больницу.
Мак махнул мне рукой, требуя сменить его у телефона.
- Скажите Робби, чтобы не отключался, - бросил он.
Я был подчиненным Мака и не мог остановить его. Он подошел к
передатчику "Харона-2" и включил питание - машина послала сигнал. Я взял
трубку, передал Робби, что хотел от него Мак, и остался ждать. Потом я
услышал, как Робби кричал миссис Янус: "Что у вас там происходит?" - и
различил звук падающей на другом конце линии телефонной трубки. Несколько
мгновений я слышал лишь отдаленные голоса, но наконец разобрал мольбы миссис
Янус:
- Ну, пожалуйста, дайте попробовать, - упрашивала она Робби.
Мак повернулся к "Харону-1" и что-то подрегулировал. Затем он приказал
мне поднести телефон как можно ближе к нему и потянулся за трубкой.
- Это ты, Ники?
Я стоял рядом и ловил шелест из трубки.
- Да, Мак, - голос девочки казался смущенным, даже напуганным.
- Скажи, Ники, что с тобой?
Девочка захныкала:
- Я не знаю. Где-то тикают часы. Мне это не нравится.
- Где эти часы, Ники?
Она не отвечала, и Мак повторил вопрос. Я слышал, как возражал Робби.
Должно быть, он стоял где-то рядом у телефона.
- Они везде, - наконец ответила Ники. - Они у меня в голове. Пенни их
тоже не любит.
Пенни? Кто такая Пенни? И тут я вспомнил - это ее близняшка, ее умершая
сестра.
- А почему Пенни не любит эти часы?
Робби был прав - все это становилось невыносимым. Мы не должны были
подвергать ребенка такому испытанию. Я покачал головой, но Мак, не обращая
внимания, снова задал вопрос. Я услышал, как Ники заплакала.
- Пенни... Кен... - рыдала она, - Пенни... Кен...
Мак тотчас же включил "Харона-2". Программа воспроизводила вчерашнюю
последовательность команд.
- Оставайся с Кеном. Рассказывай обо всем, что там происходит, -
требовала машина.
Девочка пронзительно закричала и, наверное, упала, потому что я
расслышал возгласы Робби и миссис Янус и грохот падающего аппарата. Мы
взглянули на экран: ритм сигнала участился, стал судорожным. На том конце
провода Робби перехватил телефонную трубку:
- Мак, вы убьете ее, - взмолился он. - Ради Бога...
- Что с ней? - перебил его Мак.
- То же, что и вчера. Качается взад и вперед. Задыхается. Подождите.
Он снова бросил трубку, и Мак повернулся к пульту управления. Всполохи
на экране стали ровнее. После долгой паузы Робби заговорил:
- Девочка хочет вам что-то сказать.
Последовало молчание. И наконец мы услышали детский невыразительный
монотонный голос:
- Дайте им уйти.
- Ты хорошо себя чувствуешь? - спросил Мак.
- Дайте им уйти, - повторила Ники.
Мак неторопливо повесил трубку. Мы следили, как сигналы постепенно
приобретают свою нормальную частоту.
- Так что же это доказывает? - поинтересовался я.
Внезапно Маклин показался мне старым и безмерно усталым, а в его глазах
я различил выражение, которого раньше не замечал: он был обескуражен, сбит с
толку, не мог поверить в происходящее, как если бы его мозг, руки, тело
протестовали против зреющей в голове мысли.
- Может быть, это доказывает, что вы были правы, - ответил он. - Может
быть, это доказывает, что разум все же продолжает существовать, когда
физическая жизнь подходит к концу. В таком случае, нам удалось прорваться
туда, по ту сторону смерти.
Эта мысль поразила нас настолько, что, онемевшие, мы застыли. Первым
оправился Мак. Он подошел к "Харону-3" и уставился в картинку на экране.
- Темп изменялся, когда девочка говорила, - заметил он. - Но сама Ники
не способна вызвать колебания частоты сигнала. Это была Шестая Сила Кена и
ее умершей близняшки. Ники служит передатчиком чужой энергии - она одна и
никто другой. Вы понимаете?.. - Он прервался на полуслове, круто повернулся
и посмотрел мне в лицо. В нем снова поднималось возбуждение. - Ники -
единственная связь. Нужно привезти ее сюда, снова запрограммировать "Харона"
и спрашивать еще и еще. Если и вправду мы сможем контролировать сознание и
энергию...
- Мак, - перебил я его, - неужели вы хотите убить ребенка или еще хуже
- на всю жизнь упечь ее в сумасшедший дом?
В отчаянии он снова взглянул на экран.
- Я должен знать, Стив, - сказал он. - Я должен это выяснить. Если
сознание сохраняется, после того как погибает тело, если Шестая Сила
торжествует над материей, значит не один-единственный человек на Земле
победил смерть, а все человечество от начала века. Тогда бессмертие
становится реальностью, и смысл жизни людей будет другим навсегда.
"Да, - подумал я, - будет другим навсегда. Сначала религия и наука
будут дружно идти бок о бок. Но иллюзии неизбежно пройдут. И ученый, и
священник поймут, что, обещая человеку вечность по ту сторону существования,
они сделают хрупкой, уязвимой саму жизнь на Земле. Почему бы нам не
уничтожить тогда калек, больных и обездоленных? Да и к чему влачить эту
жизнь на планете, если главное где-то там, впереди?.."
- Мак, - сказал я, - вы слышали, о чем просила девочка? Дайте им уйти.
Телефон снова зазвонил. Но это был не Робби. Нас вызывал Янус по
второму аппарату из прихожей. Он извинился за беспокойство и сообщил, что
два джентльмена прибыли в Саксмир из Министерства. Он уже говорил им, что мы
заняты работой, но они настаивают, утверждают, что дело срочное и им
необходимо немедленно встретиться с мистером Маклином.
Я прошел в бар. Там стояли два человека, с одним из которых я уже
встречался в Лондоне. Мой знакомый выразил сожаление, что побеспокоил нас.
Оказывается, инженер, который отказался до меня работать в Саксмире, побывал
у них в Министерстве и признал, что опыты, проводимые здесь Маклином,
представляются ему весьма сомнительными. Он предположил, что Министерство
располагает не всеми данными об экспериментах на побережье. Именно поэтому
они хотели бы немедленно встретиться с мистером Маклином.
- Он скоро придет, - заверил я их. - А пока, если вас что-нибудь
интересует, я могу ответить на ваши вопросы.
Они переглянулись. Второй чиновник заговорил:
- Ваша работа связана с вибрацией. Со взрывным эффектом звуковой волны.
Ведь так вы утверждали в Лондоне?
- Да, это так. И мы добились некоторых успехов. Но как я вас
предупреждал, многое еще следует доработать.
- Мы здесь, - заявил он, - чтобы вы нам продемонстрировали, чего
удалось добиться.
- Сожалею, - ответил я, - но после моего возвращения из Лондона работы
были приостановлены. Мы потеряли сотрудника и некоторое время не вели
экспериментов и связанных с ними исследований. Молодой Кен Райан умер вчера
от лейкемии.
Они снова обменялись быстрыми взглядами.
- Мы слышали, что он был нездоров, - сказал первый чиновник. - Ваш
предшественник сообщил нам об этом. Более того, он дал нам понять, что
опыты, о которых не было извещено Министерство, как-то были связаны с его
болезнью.
- Вас ввели в заблуждение, - возразил я. - Опыты не имели ничего общего
с болезнью Райана. Скоро вернется доктор. Расспросите его о медицинской
стороне дела.
- Нам необходимо видеть Маклина, - настаивал второй чиновник. - И
осмотреть электронное оборудование.
Я возвратился в аппаратную. Что бы я ни говорил, теперь чиновники не
отступят. Маклин стоял у "Харона-2" и возился с пультом управления. Я бросил
взгляд на расположенный рядом "Харон-3": экран все еще светился, но сигнал
исчез. Не вымолвив ни слова, я просто глядел на Мака.
- Да, - сказал он. - Я разобрал схему, рассоединил блоки. Силы там
больше нет.
Внезапное чувство облегчения сменилось состраданием. Состраданием к
человеку, чей многомесячный, может быть, многолетний труд пропал в одно
мгновение, был уничтожен собственными руками.
- Это не конец, - успокоил меня Маклин, когда мы встретились взглядами.
- Это только начало. Пройдена первая часть пути. "Харон-3" нам больше не
нужен, и обо всем, что здесь случилось, будем знать лишь мы трое - Робби
тоже разделит наше знание. Мы стояли на пороге открытия, в которое ни один
человек никогда бы не поверил. Но только на пороге. Ведь, быть может, оба мы
ошибались, и все, что нам говорил ребенок вчера вечером и снова сегодня
утром, было чудовищным заблуждением его спящего разума. Я этого не знаю,
просто не знаю. Но Ники просила освободить Кена и Пенни, и я разобрал схему.
Они теперь свободны и ушли от нас. Куда? Каково их предназначение? Об этом
мы никогда не узнаем. Но даю слово - и это касается не только вас, Стив, но
и Робби, если он захочет присоединиться к нам, - я готов работать всю жизнь,
чтобы выяснить это.
Я напомнил ему, что в баре ожидают чиновники из Министерства, но он
только пожал плечами:
- Я скажу им, что все наши эксперименты провалились, и мы сворачиваем
работу. Впредь, Стив, нам предстоит надеяться только на себя. Странно, но
сегодня я чувствую себя гораздо ближе к Кену, чем когда бы то ни было. Не
только к нему - ко всем, кто ушел до нас, - он замолчал и отвернулся. - С
девочкой все будет в порядке, - он снова заговорил. - Идите к ней и пришлите
мне Робби. А я займусь этими ищейками из Министерства.
Я выскользнул через заднюю дверь и пошел напрямик по болоту к домику на
побережье. За мной выскочил Цербер. Сегодня он не метался, не был беспокоен,
как накануне. Он носился опрометью, то и дело поглядывая, иду ли я за ним.
Все чувства, казалось, угасли во мне: я не сожалел о случившемся, не
думал о будущем. Мак сам порвал единственную цепь доказательств
существования того невероятного, к чему мы только приблизились. Несколько
коротких часов с вечера до рассвета мы мечтали обнаружить ответ на вопрос о
смысле смерти - о чем лишь грезит каждый ученый. Мы овладели энергией, она
подарила нам озарение и перед нами замаячили призраки неоткрытых миров.
Но теперь... теперь я сомневался. Быть может, наши чувства обманули
нас, и мы были сбиты с толку видом страдающего, напутанного полунормального
ребенка? Ответа мы не найдем, и никто другой нам не даст ответа.
Болото расступилось по сторонам, и я выбрался на поросший кустарником
холм и пошел к домику Янусов. Бежавшая впереди собака залаяла. Справа вдали
на кромке обрыва вырисовывались силуэты американских курсантов, которые
вновь упражнялись с горном. Хриплые диссонирующие звуки разрывали воздух -
на этот раз они разучивали побудку.
Я увидел, как из дома Янусов вышли Робби и Ники. Девочка бросилась
навстречу собаке, но, услышав звуки горна, застыла и подняла руки к небу.
Темп сигнала участился и, изогнувшись, пританцовывая и смеясь, Ники стала
раскачиваться ему в такт, подбежала к краю обрыва - руки над головой, а у ее
ног скакал лающий пес. Курсанты смотрели на нее и тоже смеялись. И в целом
мире не осталось ничего, кроме смеха ребенка, собачьего лая и пронзительных
сигналов горна.
Популярность: 1, Last-modified: Fri, 07 Sep 2001 05:30:52 GmT