---------------------------------------------------------------
     Frederick Forsyth "The Fist of got"
     London Bantam press, 1994
     Пер. с англ. А. Андреева.-- М.: Мир, 1995.
     ОСR Владимир Афанасьев
---------------------------------------------------------------

     Посвящается  вдовам  и  сиротам  офицеров и  солдат полка  специального
назначения британских ВВС.
     А также Сэнди, без чьей постоянной поддержки эта книга вряд  ли увидела
бы свет.
     Моя искренняя благодарность тем, кому известно, что и как на самом деле
происходило  в  Персидском заливе, и от кого я  услышал об  этом. Вы узнаете
себя...





     США
     Джордж Буш, президент.
     Джеймс Бейкер, государственный секретарь.
     Брент Скаукрофт, председатель Совета национальной безопасности.
     Колин Пауэлл, председатель объединенного комитета начальников штабов.
     Норман Шварцкопф, командующий вооруженными силами коалиции в Персидском
заливе.
     Чарлз  ("Чак")  Хорнер,  командующий  авиацией  коалиции  в  Персидском
заливе.
     Билл   Стюарт,  заместитель  директора  Центрального  разведывательного
управления, ЦРУ, по оперативной работе.
     Уильям  Уэбстер,  директор  Центрального  разведывательного  управления
(ЦРУ).
     Дон Уолкер, пилот истребителя ВВС США.
     Стив Тернер, командир эскадрильи ВВС США.
     Рэнди Робертc, ведомый Дона Уолкера.
     Джим Генри, другой ведомый Дона Уолкера.
     Гарри  Синклэр,  глава  лондонского бюро Центрального разведывательного
управления (ЦРУ).
     Сол Натансон, банкир и филантроп.
     "Папаша" Ломакc, физик-ядерщик, пенсионер.
     Великобритания
     Миссис Маргарет Тэтчер, премьер-министр.
     Джон Мейджор, преемник Маргарет Тэтчер на посту премьер-министра.
     Сэр  Питер  де  ла  Бильер, генерал-лейтенант, командующий вооруженными
силами Британской армии в Персидском заливе.
     Сэр  Колин  Макколл, шеф Британской  секретной разведывательной  службы
Интеллидженс сервис.
     Сэр Пол Спрус, председатель комитета "Медуза".
     Дж.  П.Ловат,  бригадир, командующий  войсками специального  назначения
Британской армии.
     Брюс  Крейг,  полковник,  командир 22-го  полка специального назначения
ВВС.
     Майкл Мартин, майор, офицер полка специального назначения ВВС.
     "Спарки" Лоу, майор, офицер полка специального назначения ВВС.
     Терри Мартин, доктор, ученый-арабист.
     Стив Лэнг, руководитель  оперативной службы Среднево-сточной  инспекции
Интеллидженс сервис.
     Саймон Паксман, руководитель сектора Ирака в Интеллидженс сервис.
     Стюарт Харрис, британский бизнесмен в Багдаде.
     Джулиан Грей, руководитель бюро Интеллидженс сервис в Эр-Рияде.
     Брайант, доктор, бактериолог в комитете "Медуза".
     Райнхарт,  доктор,  специалист  по  отравляющим  веществам  в  комитете
"Медуза".
     Хипуэлл, доктор, специалист по ядерному оружию в комитете "Медуза".
     Шон Пламмер, руководитель арабской  секции Управления правительственной
связи.
     Филип Керзон, подполковник ВВС, командир 608-й эскадрильи.
     Лофти Харрисон, майор ВВС, летчик 608-й эскадрильи.
     Сид Блэр, лейтенант ВВС, штурман Лофти Харрисона.
     Питер Джонс, лейтенант ВВС, летчик 608-й эскадрильи.
     Ники Тайн, лейтенант ВВС, штурман Питера Джонса.
     Питер Стивенсон, сержант полка специального назначения ВВС.
     Бен Истман, капрал полка специального назначения ВВС.
     Кевин Норт, капрал полка специального назначения ВВС.
     Израиль
     Якоб ("Коби") Дрор, глава Моссада.
     Сэми Гершон, глава боевого отдела Моссада.
     Давид Шарон, руководитель секции Ирака в Моссаде.
     Бенъямин Нетаньяху, заместитель министра иностранных дел.
     Ицхак Шамир, премьер-министр.
     Гидеон ("Гиди") Барзилаи, инспектор операции "Иисус" в Вене.
     Моше Хадари, профессор, арабист университета Тель-Авива.
     Ави Херцог, он же Карим Азиз, агент Моссада в Вене.
     Австрия
     Вольфганг Гемютлих, вице-президент банка "Винклер".
     Эдит Харденберг, личный секретарь Вольфганга Гемютлиха.
     Кувейт
     Ахмед Аль Калифа, кувейтский торговец.
     Абу Фуад, руководитель движения кувейтского сопротивления.
     Асрар Кабанди, героиня кувейтского сопротивления.
     Ирак
     Саддам Хуссейн, президент.
     Иззат Ибрагим, вице-президент.
     Хуссейн  Камиль, племянник Саддама  Хуссейна,  министр промышленности и
военной техники.
     Таха Рамадан, премьер-министр.
     Садун Хаммади, заместитель премьер-министра.
     Тарик Азиз, министр иностранных дел.
     Али Хассан Маджид, губернатор оккупированного Кувейта.
     Саади Тумах Аббас, генерал, командующий Республиканской гвардией.
     Али Мусули, генерал, командующий инженерными войсками.
     Абдуллах Кадири, генерал, командующий бронетанковыми войсками.
     Амер Саади, заместитель Хуссейна Камиля.
     Хассан Рахмани, шеф отдела контрразведки.
     Исмаил  Убаиди,  доктор,  шеф разведывательных  операций  за  пределами
Ирака.
     Омар Хатиб, шеф секретной полиции (Амн-аль-Амма).
     Осман Бадри, полковник инженерных войск.
     Абделькарим Бадри, полковник ВВС Ирака, летчик-истребитель.
     Джаафар Джаафар, доктор, руководитель работ по ядерному вооружению.
     Сабаави,  полковник,   руководитель  секретной  полиции  на  территории
оккупированного Кувейта.
     Салах Сиддики, доктор, инженер-ядерщик.



     Человек, которому оставалось жить десять минут, смеялся. Его рассмешила
история,  только  что  рассказанная  его  личным  помощником  Моник  Жамине.
Холодным сырым вечером 22 марта 1990  года она отвозила своего шефа с работы
домой.
     История  касалась  женщины,  работавшей вместе с  Жамине и  ее шефом  в
штаб-квартире  Корпорации космических  исследований на улице де  Сталь.  Все
считали  ее грозой мужчин, отчаянной соблазнительницей, а теперь выяснилось,
что  она  лесбиянка.  Анекдотическая история  пришлась по  вкусу не  слишком
утонченному мужскому чувству юмора.
     Без   десяти  семь  Моник   и   ее  шеф  вышли  из  здания  корпорации,
располагавшемся в брюссельском пригороде Юккле. Моник села за руль "рено-21"
типа  "универсал".  Несколькими месяцами раньше она  продала  "фольксваген",
принадлежавший ее шефу; тот водил машину  так неосторожно, что Моник всерьез
опасалась, как бы он не угробил и себя и автомобиль.
     От здания корпорации до его  квартиры было всего минут десять езды. Шеф
жил в центральном из трех  корпусов  комплекса Шеридре, что на улице Франсуа
Фоли. По пути они решили заглянуть в булочную. В магазин вошли  и Моник и ее
шеф; он купил булку своего  любимого развесного хлеба. Ветер швырял  капли в
лицо;  они  наклонили  головы  и  не  обратили  внимания  на то,  что  рядом
остановился и неотступно преследовавший их автомобиль.
     В этом  не  было  ничего  удивительного. Ни Моник, ни  ее  шеф не  были
искушены  в  тайной слежке. Уже несколько недель двое  смуглолицых  мужчин в
автомобиле  без номерных знаков следовали за их машиной по пятам, никогда не
теряя  ее из  виду, но и  никогда  не  приближаясь  вплотную. Преследователи
только  наблюдали,  а шеф их не замечал. Другие  все видели, а  он ничего не
подозревал.
     Он вышел из булочной -- дверь располагалась прямо напротив кладбища, --
бросил булку на  заднее сиденье,  потом устроился в  машине сам. Было десять
минут  восьмого, когда Моник  остановила  машину перед массивной  стеклянной
дверью  подъезда.  Дом  стоял  немного  в  стороне, метрах  в  пятнадцати от
тротуара. Моник  предложила было  шефу  проводить  его  до квартиры,  но  он
отказался.  Она поняла, что шеф  ждет свою подругу Элен  и  не хочет,  чтобы
Моник столкнулась  с  ней.  Он тщетно  доказывал  своим сотрудницам, которые
обожали своего  шефа и прощали ему понятную человеческую слабость,  что Элен
-- всего лишь приятельница, помогавшая скоротать вечера, пока  он работает в
Брюсселе, а его жена живет в Канаде.
     Он выбрался из машины.  Как  всегда, воротник  его  подвязанного поясом
плаща  был поднят. Он взял на  плечо  большую  черную  матерчатую  сумку,  с
которой  не  расставался почти  никогда.  В  сумке  было  больше  пятнадцати
килограммов документов, научных статей, проектов, расчетов, других бумаг. Он
не доверял  сейфам и  почему-то  полагал, что на его  плече  все  детали его
последних проектов будут в большей безопасности.
     Когда  Моник  увидела  своего шефа  в  последний  раз,  тот стоял перед
стеклянной  дверью,  роясь в карманах  в поисках ключей. На его плече висела
сумка, локтем другой руки он прижимал пакет с только  что  купленной булкой.
Моник  проводила  его взглядом, а  когда  за  ним автоматически захлопнулась
стеклянная дверь, она уехала.
     Ученый жил  на  седьмом этаже девятиэтажного  дома. У задней его  стены
располагались два  лифта,  вокруг  их  шахт  вилась лестница,  а  каждую  ее
площадку  отделяла дверь  пожарного выхода. Ученый вошел в кабину и поднялся
на седьмой этаж. Как только он ступил в холл, у самого пола зажглась неяркая
подсветка. Поигрывая ключами, слегка согнувшись под тяжестью сумки и все еще
прижимая   локтем  пакет  с  булкой,  он  прошел  по   коридору,  устланному
красно-коричневым  ковром,  повернул  налево,  потом еще  раз налево  и  уже
собрался  вставить  ключ в замочную  скважину,  чтобы  отпереть дверь  своей
квартиры.
     Убийца ждал,  спрятавшись с другой стороны  за  шахтой  лифта,  уступом
выходившей в  тускло  освещенный холл. Он бесшумно покинул укрытие.  В  руке
убийца держал  "беретту" калибра 7,65 миллиметра  с глушителем. Оружие  было
завернуто в  пластиковый  пакет, чтобы  выброшенные гильзы не разлетались по
ковру.
     Пяти пуль,  выпущенных с расстояния меньше  метра  в голову и шею, было
более чем достаточно. Выстрелы бросили ученого -- высокого, плотного мужчину
-- лицом на дверь, потом  его тело медленно соскользнуло на ковер. Убийца не
стал проверять пульс,  да в  этом  и не  было  нужды.  Он  практиковался  на
заключенных  и знал, что  дело сделано. Он легко сбежал по  лестнице, прошел
черным  ходом, пересек окаймленный деревьями  двор  и сел  в поджидавший его
автомобиль. Через час он был  на территории посольства своего государства, а
на следующий день покинул Бельгию.
     Элен  пришла  пятью  минутами  позже.  Первой  мыслью  ее  было, что  у
любовника случился сердечный приступ. Растерявшись, она  открыла квартиру  и
вызвала "скорую  помощь". Лишь после  этого Элен вспомнила, что  лечивший ее
друга врач живет в  том же корпусе, и позвонила ему. "Скорая помощь" прибыла
первой.
     Один из санитаров попытался  приподнять тяжелое  тело, все еще лежавшее
лицом вниз, и отдернул руку -- она была в крови.  Почти сразу санитар и врач
констатировали, что ученый мертв. На этаже было еще три квартиры, но из всех
жильцов оказалась  дома лишь пожилая дама,  которая  наслаждалась  концертом
классической музыки  и  за  толстой  деревянной  дверью  ничего не  слышала.
Обитатели  жилого  комплекса Шеридре общительностью  и  разговорчивостью  не
отличались.
     Убитым оказался доктор Джералд Винсент Булл, капризный гений, известный
всему миру конструктор оружия,  который до своего  появления  в Брюсселе был
главным оружейником у Саддама Хуссейна.
     После  убийства доктора Джерри Булла  по всей  Европе  стало  твориться
что-то странное. В Брюсселе представитель бельгийской контрразведки признал,
что последние  месяцы  за  Буллом  почти неотрывно следовал  автомобиль  без
номерных знаков, в котором постоянно находились двое смуглых мужчин, по виду
-- уроженцев восточного Средиземноморья.
     Одиннадцатого  апреля   в   доках  Мидлсборо   британские   таможенники
обнаружили подготовленные к отправке  восемь  огромных стальных  труб. Трубы
были изготовлены  из  высококачественной  стали и подвергнуты  обработке  по
высшему  классу точности.  С помощью гигантских фланцев, крепившихся мощными
болтами  и гайками, восемь  труб  можно  было  собрать в одну. Таможенники с
торжеством  объявили,   что  эти  трубы   предназначались   вовсе   не   для
нефтехимического  завода,  как  утверждалось  в  экспортных  сертификатах  и
транспортных накладных, а представляли собой основные детали ствола огромной
пушки,  сконструированной  Джерри  Буллом  по заказу Саддама  Хуссейна.  Так
родилась история  о суперпушке,  которая постепенно обрастала все  новыми  и
новыми  подробностями;  попутно  вскрывались  все  новые   и   новые  случаи
двурушничества,  незаконной  деятельности  секретных  служб  многих   стран,
глупости  чиновников  (таких  случаев  было особенно  много),  политического
крючкотворства.
     Не  прошло  и двух  недель, как по всей  Европе стали  всплывать другие
детали  суперпушки. 23 апреля  турецкие  официальные  лица  заявили, что они
задержали венгерский грузовик, перевозивший  в  Ирак десятиметровую стальную
трубу,  которая, по общему мнению, предназначалась для ее сборки.  В  тот же
день  греческие  власти  остановили  другой грузовик  с  какими-то  стальным
деталями и  на  несколько недель посадили незадачливого британского водителя
-- за соучастие в перевозке контрабандных товаров.
     В мае итальянские службы безопасности перехватили стальные детали общей
массой семьдесят пять тонн, изготовленные компанией "Сосьета делла  Фучине",
а  сверх того конфисковали  еще  пятнадцать тонн на заводе той  же  компании
недалеко от Рима. Последние  были  сделаны  из титанового сплава  и,  как  и
другие детали, обнаруженные на одном из  складов в Брешии, Северная  Италия,
должны были стать затворным механизмом суперпушки.
     Потом пришла  очередь немцев. Во Франкфурте  и в Бремерхафене они нашли
странные  изделия,  произведенные  на заводах компании "Маннесманн" и,  если
верить  оценкам  экспертов, также являвшиеся  деталями  суперпушки,  которая
теперь приобрела мировую известность.
     Надо  признать,  что  Джерри  Булл  очень  умно  разместил   заказы  на
изготовление  частей  своего  детища. Трубы,  из которых предстояло  собрать
ствол, были сделаны в Англии двумя компаниями:  "Уолтер Сомерз" в Бирмингеме
и   "Шеффилд  Форджмастерс".   Но  самое  главное   заключалось  в   другом:
перехваченные  в апреле 1990 года восемь труб были последними  из пятидесяти
двух аналогичных секций.  Этого количества секций  как раз  хватало  на  то,
чтобы собрать два ствола  длиной по  сто пятьдесят  шесть метров невиданного
метрового  калибра. Такая  пушка  могла бы выстрелить  снарядом  размером  с
цилиндрическую телефонную будку.
     Крепежные  детали  были  заказаны  в Греции, трубы,  насосы  и  клапаны
откатного устройства -- в Швейцарии и Италии, детали затворного механизма --
в  Австрии  и  Германии, метательный  заряд -- в Бельгии. В общей  сложности
подрядчиками  оказались десятки  компаний  из  семи  стран,  и  ни  один  из
подрядчиков не знал, что именно он взялся изготовить.
     Средства массовой информации  упивались скандальными новостями.  От них
старались не  отстать ликующие таможенники и  британское правосудие, которое
поспешило предъявить обвинения ничего не подозревавшим подрядчикам. Никто не
понял,  что лошадь  уже понесла.  Перехваченные  детали предназначались  для
второй, третьей и четвертой суперпушек.
     Что  же касается  убийства Джерри  Булла,  то в газетах  на  этот  счет
появилось несколько самых невероятных гипотез. Само собой разумеется, прежде
всего обвинили ЦРУ, руководствуясь  популярным  лозунгом:  "ЦРУ  виновато во
всем". Это была очередная нелепость. Хотя в прошлом в определенных ситуациях
Лэнгли  действительно санкционировало  физическое  устранение отдельных лиц,
основным  занятием  ЦРУ  всегда   была  вербовка  скомпрометировавших   себя
чиновников, предателей и двойных агентов. Россказни о том, что фойе в Лэнгли
битком набито  трупами бывших агентов, убитых  их  же коллегами  по  приказу
людоеда-директора, разместившегося на  верхнем этаже того  же  здания, очень
занимательны, но чрезвычайно далеки от истины.
     Кроме того, Джерри Булл никогда  не имел ни малейшего  отношения к миру
тайных операций. Он был  известным ученым и  предпринимателем, конструктором
артиллерийского  вооружения, как обычных видов,  так и  выходящих  за  рамки
этого понятия, гражданином США, долгие годы работавшим на американскую армию
и  детально   обсуждавшим   свои  идеи  и  планы  с  друзьями   в  армейском
обмундировании.  Если взять за правило "ликвидировать" каждого американского
конструктора   оружия  и  предпринимателя,  который   работал   на   военную
промышленность  страны,  не  считавшейся (по крайней мере в то время) врагом
США,  то придется перестрелять  около пятисот весьма уважаемых джентльменов,
рассеянных по Северной и Южной Америке и по всей Европе.
     Наконец,  по меньшей мере последние десять лет Лэнгли не  дают свободно
вздохнуть бесчисленные чиновники разных наблюдательных советов и контрольных
комиссий. Без письменного приказа ни один офицер разведки не решится  отдать
распоряжение о "ликвидации", а  если речь идет  о таком человеке, как Джерри
Булл, то приказ должен быть подписан самим директором ЦРУ.
     В то  время директором ЦРУ был Уилльям Уэбстер, ранее работавший судьей
в Канзасе. Получить у Уилльяма Уэбстера подпись  под приказом о "ликвидации"
было  бы  не проще,  чем сбежать из  Марионской тюрьмы,  вырыв подземный ход
тупой чайной ложкой.
     Но безусловным лидером  в списке  претендентов на звание убийцы  Джерри
Булла был,  разумеется, израильский Моссад.  Эту  организацию  называли  все
средства массовой информации, большинство друзей и родственников Булла. Булл
работал  на  Ирак, а Ирак  был врагом  Израиля --  все совершенно  ясно, как
дважды два четыре.  Беда в том, что  в мире теней и кривых зеркал то, что на
первый взгляд кажется двойкой, может быть равно двум, а может  и  отличаться
от двух, а если эту то ли двойку, то ли нет умножить на другую то ли двойку,
то ли нет, то в принципе не исключено, что получится четыре, но скорее всего
результат будет иным.
     Из разведывательных  служб всех  ведущих  стран  мира Моссад  --  самая
малочисленная,  самая  безжалостная   и  самая  фанатичная.   Не  приходится
сомневаться, что в прошлом Моссад организовал не одно политическое убийство.
Для  этой цели были  созданы специальные команды  кидонов (на иврите "кидон"
означает  "штык").  Кидоны   подчинялись  боевому   отделу,  или  Комемиуту,
тщательно законспирированной  организации, ударной бригаде  Моссада. Но даже
Моссад подчиняется определенным правилам, хотя сам же их и устанавливает.
     Политические убийства  можно подразделить  на  две категории.  Убийства
первой категории вызываются "оперативными соображениями", то есть возникшими
в  ходе  выполнения  операции непредвиденными  обстоятельствами, угрожающими
жизни  друзей. Для  устранения этих обстоятельств  приходится убирать с пути
того  или  иного  человека,  убирать  быстро  и  надежно.  В  таких  случаях
руководитель  операции   или  наблюдающий   "каца"  имеет  право   приказать
ликвидировать  противника,  грозящего   сорвать  операцию;   разрешение   от
тель-авивских боссов он получает задним числом.
     К другой категории относятся убийства тех, кто уже внесен в список лиц,
подлежащих  уничтожению.  Этот список  существует в  двух  экземплярах: один
хранится в личном  сейфе премьер-министра, другой -- в  сейфе главы Моссада.
При вступлении  в должность каждый  премьер-министр должен  просмотреть этот
список,   в  котором  может  быть  от   тридцати  до  восьмидесяти  фамилий.
Премьер-министр имеет право поставить свою подпись рядом с каждой фамилией и
тем  самым  дать  добро  Моссаду  на  убийство  этих  лиц  при  определенных
обстоятельствах   и   в   определенное   время.  В  альтернативном  варианте
премьер-министр  может  настаивать  на  консультациях  перед   каждой  новой
операцией. В  любом случае он должен подписать приказ о приведении приговора
в исполнение.
     Тех, чьи фамилии внесены  в  список, в самом грубом  приближении  можно
подразделить на три  группы. В первую группу входят немногие из оставшихся в
живых  лиц, занимавших  высокое  положение в  нацистской иерархии.  Впрочем,
таких практически не осталось. Несколько десятилетий  назад Израиль потратил
немало  сил и средств на похищение Адольфа Эйхмана лишь для  того, чтобы суд
над ним превратить в показательный процесс невиданного масштаба. Однако в те
же годы Моссад ликвидировал других нацистов без какой бы то ни было огласки.
Вторая  группа  --  это  почти исключительно  ныне  действующие  террористы,
главным образом  арабы, как Ахмед Джибрил или Абу Нидал, которые уже пролили
еврейскую кровь  или намеревались сделать  это. Здесь попадалось и несколько
неарабских фамилий.
     Третью  группу  составляют  лица, выполняющие по заказу  врагов Израиля
такую работу, которая, если ее удастся довести до  конца, представит большую
угрозу для безопасности Израиля и его народа.
     Словом,  в список вносят  имена тех,  кто  уже  обагрил или  собирается
обагрить свои руки еврейской кровью.
     Если  Моссад  запрашивает  разрешение  на  ликвидацию  того  или  иного
человека,  то премьер-министр сначала передает запрос судебному следователю,
настолько  засекреченному, что о  его существовании слышали  лишь  несколько
израильских  юристов  и   никто   другой.  Следователь   созывает  "судебное
заседание",  на  котором  присутствуют прокурор,  зачитывающий обвинительное
заключение, и защитник. Если запрос Моссада признается оправданным,  то дело
передается премьер-министру на  подпись. Остальное  делают -- если  могут --
кидоны.
     Гипотеза о  том, что  Булла убил Моссад,  была всем хороша,  однако при
более  детальном  рассмотрении она  не  выдерживала  никакой  критики.  Булл
действительно работал на  Саддама Хуссейна, участвуя в модернизации обычного
артиллерийского вооружения (для которого Израиль был недосягаем), разработке
ракет (которые,  возможно, в будущем  смогут поражать  цели и  на территории
Израиля)  и  гигантской  пушки  (которую  израильтяне  вообще  не  принимали
всерьез). Но таким  был  не  один Булл, на  Саддама Хуссейна работали  сотни
европейцев. В создании иракской  промышленности боевых  отравляющих веществ,
которыми  Ирак уже  не раз угрожал Израилю, участвовали с полдюжины немецких
компаний. Немцы и  бразильцы работали над  ракетой в  Сааде-16,  а  французы
фактически были вдохновителями работ по созданию иракского  ядерного оружия;
они же поставляли необходимые для этого материалы и оборудование.
     Нет   сомнений,   что   сам   Булл,   его   идеи,   его   проекты,  его
предпринимательская деятельность и достигнутые  им  результаты  представляли
большой  интерес  для  Израиля.  После  убийства  Булла предметом  множества
спекуляций стал тот факт, что в последние месяцы  жизни его квартиру  не раз
тайком вскрывали в отсутствие хозяина. Таинственные взломщики никогда ничего
не  брали,  но  всегда оставляли  следы  посещения: сдвинутые  с  места  или
переставленные   бокалы,   открытое  окно,  перемотанную  или   вынутую   из
видеомагнитофона  кассету.  Булл не  раз  задумывался,  не являются  ли  эти
таинственные посещения своеобразным предупреждением  и  не стоит ли за  всем
этим Моссад? Однако даже если эти догадки были верны, то суть предупреждения
оставалась совершенно непонятной.
     В  конце концов  журналисты  пришли к единому мнению,  что  смуглолицые
иностранцы со своеобразным акцентом, следовавшие за Буллом по пятам по всему
Брюсселю и его пригородам,  были  израильскими  профессиональными  убийцами,
выжидавшими  удобный  момент для приведения приговора в  исполнение.  Однако
агенты Моссада предпочитают оставаться невидимками и уж тем более никогда не
действуют, как Панчо-Вилла[1]. Конечно, они есть и в Брюсселе, но
их не видел и не видит никто:  ни сам Булл, ни его друзья  или родственники,
ни  бельгийская полиция. Они могут внешне не отличаться от бельгийцев или от
американцев --  как им  будет выгодно в конкретный момент. К тому  же именно
они намекнули бельгийцам, что за Буллом следят другие.
     Больше  того, Джерри Булл был фантастически  неосмотрителен. Достаточно
было  просто  усомниться в его компетентности, чтобы выведать у него все что
угодно. Прежде он работал на Израиль, любил эту страну и ее жителей, у  него
было  множество  друзей  в израильской армии, в разговорах  с которыми  Булл
никак не мог держать рот  на замке. Стоило ему сказать, например, что-нибудь
вроде: "Джерри, держу пари, тебе никогда  не удастся запустить эти ракеты  в
Сааде-16", -- как Булл  разражался трехчасовым монологом, в  котором во всех
деталях  объяснял,  что он делает, насколько успешно продвигается работа над
проектом, какие трудности ему встретились, как он намеревается их преодолеть
и  многое-многое  другое. Для  служб безопасности он был настоящим  кладезем
информации.  Даже за неделю до  гибели он  в  своем  кабинете развлекал двух
израильских  генералов,   между   делом  выложив   им  всю  самую  последнюю
информацию.   Разумеется,   эта   информация   была   записана   на   пленку
магнитофонами, спрятанными в портфелях генералов. Зачем же израильтянам было
уничтожать этот рог изобилия ценнейших сведений?
     Наконец, имея дело с учеными или  промышленниками (но, разумеется, не с
террористами),  Моссад  строго  придерживался правила давать приговоренным к
смерти   последнее   словесное    предупреждение   --   вполне    конкретное
предупреждение,   а  не  затевать  непонятную  игру  со  взломом   квартиры,
перестановкой  бокалов и  перемоткой видеоленты. Это правило  было соблюдено
даже в  случае  с доктором  Яхья Эль  Мешадом, египетским физиком-ядерщиком,
который  принимал  участие в создании  первого иракского ядерного реактора и
который был  убит в  своем  номере парижского отеля "Меридьен"  13 июня 1980
года. К нему в номер пришел каца и на хорошем арабском языке объяснил, какая
судьба ему уготована, если он не прекратит работать на  Ирак. Физик поступил
необдуманно:  он не  пустил незнакомца дальше  порога и послал его  к черту.
После такого разговора с кидоном ни одна страховая компания не взялась бы за
страховку  жизни египтянина. Два  часа  спустя  Мешал  был мертв.  Но все же
Моссад дал ему последний шанс. Через год весь построенный французами ядерный
комплекс в Осираке был уничтожен израильскими ВВС.
     Булл,  уроженец  Канады  и  гражданин США,  ничем не напоминал  гордого
египетского физика. Он был умным собеседником, общительным человеком, к тому
же   обладал  завидным   талантом   поглощать   огромные  количества  виски.
Израильтяне  всегда  могли  разговаривать  с ним как с  другом;  обычно  они
старались не упускать  такой возможности. Проще всего было бы послать к нему
одного из приятелей, который без  обиняков  выложил бы ему, что если  он  не
прекратит делать  то-то и то-то, то к нему наведаются ребята, которые шутить
не любят: мы ничего не имеем против тебя лично, Джерри, просто так нужно.
     Булл не стремился посмертно получить медаль конгресса США. Больше того,
он не раз говорил и израильтянам, и своему близкому другу Джорджу Вонгу, что
ему надоел Ирак, что он  хочет  разорвать  все  контракты с Багдадом. С меня
достаточно,  говорил  он.  Однако  связям   Булла  с  Ираком  было   суждено
завершиться совсем по-другому.
     Джералд Винсент  Булл  родился в 1928 году в городе Норт-Бей (провинция
Онтарио).  Уже  в  школе  он выделялся  незаурядным  умом  и  фантастическим
честолюбием. В шестнадцать лет  он закончил  школу, но  из-за возраста  смог
поступить только на инженерный  факультет  Торонтского  университета.  Здесь
Булл доказал,  что он не просто умен, а невероятно талантлив. В двадцать два
года он  стал  самым  молодым  доктором философии в области  техники.  Булла
увлекла аэронавтика, а в  еще  большей мере  баллистика --  наука о  законах
движения снарядов  и  ракет. Баллистика  стала  первым шагом на пути Булла к
артиллерии.
     После Торонтского университета Булл перешел  на работу в Канадское бюро
по  разработке  новых  видов  вооружений, располагавшееся тогда в  крохотном
городке  Валкартье, недалеко от Квебека.  В начале пятидесятых годов человек
стал  не  только  смотреть  на небо, но впервые  попытался заглянуть гораздо
дальше  -- в космическое пространство. У всех  на слуху было слово "ракеты".
Именно в то время Булл доказал, что он не просто блестящий инженер и ученый,
а  во всех отношениях неординарная личность,  обладающая изобретательностью,
чрезвычайно развитой фантазией и богатейшим  воображением. В Канадском  бюро
Булл проработал десять лет;  там  он впервые  взялся за  разработку проекта,
который стал целью всей его жизни.
     Как  и  все  гениальное, мысль Булла на  первый  взгляд  казалась очень
простой. В конце  пятидесятых годов он  обратил внимание на то,  что во всех
американских ракетах -- а  тогда разрабатывалось множество  различных  типов
этого внешне очень впечатляющего вида оружия -- девять десятых приходится на
первую  ступень.  На вершине гигантского  цилиндра пристраивались  вторая  и
третья  ступени,  а над ними  размещалась совсем крохотная пуговка полезного
груза.
     Гигантская  первая ступень должна  была преодолеть первые сто пятьдесят
километров  высоты,  где  плотность  атмосферы  и  сила  притяжения  планеты
максимальны. Выше стопятидесятикилометровой отметки для  выведения  спутника
на орбиту,  удаленную от поверхности Земли на четыреста--пятьсот километров,
требовалась  намного  меньшая мощность.  При каждом запуске  вся  огромная и
чрезвычайно  дорогая  первая  ступень  ракеты  уничтожалась:  или  полностью
сгорала в атмосфере, или ее остатки навсегда исчезали в пучине океана.
     А  что  если,  рассуждал  Булл,  попытаться  забросить  на  высоту  150
километров  вторую  и  третью  ступени  ракеты  вместе  с  полезным  грузом,
выстрелив  ими  из  гигантской  пушки?  Он  доказывал тем,  кто распоряжался
финансированием проектов, что это не только возможно теоретически, но должно
быть проще и дешевле -- ведь пушку можно использовать неоднократно.
     Это была первая  серьезная  схватка  Булла с политиками и  чиновниками.
Булл  проиграл, главным  образом из-за  своих  личных качеств. Он  ненавидел
чиновников и не умел скрыть свою ненависть, а те платили ему той же монетой.
     В  1961  году Буллу  повезло. Университет  Макгилла  увидел  в его идее
богатые возможности  для  рекламы своей  деятельности, а американская  армия
поддержала Булла по другой причине: армейские генералы, эти ангелы-хранители
американской  артиллерии, не хотели уступать военно-воздушным силам, которые
стремились забрать под свой контроль все ракеты  и артиллерийские средства с
дальностью  полета  снарядов более ста  километров. При финансовой поддержке
армии и университета Буллу удалось создать  небольшой испытательный центр на
острове Барбадос. Генералы предоставили в его распоряжение списанное морское
орудие  калибра шестнадцать дюймов  --  самого большого в мире -- с запасным
стволом, небольшую систему  радарного  слежения,  подъемный кран и несколько
грузовиков. Университет взялся изготовить  необходимые металлические детали.
Все это напоминало попытку  выиграть чемпионат мира по автогонкам, пользуясь
услугами  захолустной  авторемонтной  мастерской,  но  каким-то  чудом  Булл
выиграл  эти  гонки.  В  те годы  этот тридцатитрехлетний  ученый, пугливый,
застенчивый, неопрятный,  но невероятно изобретательный,  делал открытие  за
открытием.
     Свои  работы  на  Барбадосе  Булл  назвал  "Высотным  исследовательским
проектом".  Вскоре списанное морское орудие было успешно установлено, и Булл
начал работу над снарядами. В честь  фантастической  птицы, изображенной  на
гербе университета Макгилла, он назвал их "Мартлет".
     Булл хотел запустить спутник на околоземную орбиту быстрее и с меньшими
затратами, чем это делалось с помощью ракет. Разумеется, он понимал, что его
проект  не годится для запуска человека в космос, ибо  человеческое существо
ни при  каких условиях  не выдержит нагрузок, возникающих в момент выстрела.
Но Булл справедливо  полагал, что в будущем девяносто процентов исследований
и  других работ  в космосе  будет выполняться машинами, а  не людьми.  В  те
времена, когда президентом  США был Кеннеди,  американцы,  раздраженные тем,
что первым в космосе побывал русский, одну за другой запускали ракеты с мыса
Канаверал: сначала с мышами, собаками и  обезьянами, а потом и с людьми. Эти
полеты широко рекламировались и преподносились прессой как высшие достижения
человеческого разума, но в конце концов оказались практически бесполезными.
     Тем временем на Барбадосе Булл чуть  ли не в  одиночку упрямо продолжал
возиться со своей единственной пушкой. В 1964 году  снаряд  "Мартлет" достиг
высоты 92 километра. Потом Булл удлинил ствол своей пушки еще на шестнадцать
метров  (что  обошлось  в четырнадцать  тысяч  долларов).  Модернизированный
тридцатишестиметровый ствол тогда был самым длинным в мире. Из этого  ствола
Булл выстрелил ста  восемьюдесятью килограммами полезного груза, и этот груз
достиг магической высоты -- 150 километров.
     Булл  решал  проблемы  по мере их  возникновения.  Одной из важнейших и
труднейших  проблем  оказался подбор метательного  заряда. В  обычной  пушке
заряд  переходит  из  твердого состояния в  газообразное  за  тысячные  доли
секунды;  немногим  больше  длится  и  импульс,   который  сообщают  снаряду
расширяющиеся газы, поскольку расширяться и в конечном счете выйти из ствола
они  могут  только  одним путем:  толкая перед  собой снаряд. В сверхдлинной
пушке  Булла  такой  заряд  просто  разорвал  бы  ствол;  здесь  требовалась
совершенно  другая,  постепенно  выгорающая смесь. Буллу был  нужен "порох",
который  с  ускорением  выталкивал бы "Мартлет"  все  то  время, что  снаряд
движется вдоль ствола. Булл разработал и такое взрывчатое вещество.
     Булл  также  понимал,  что   ни  один  прибор  не  выдержит  ускорение,
превышающее  земную  силу  тяготения  в  десять  тысяч  раз, а именно  такое
ускорение давало  найденное  им  медленно  выгорающее  взрывчатое  вещество.
Поэтому он разработал специальную систему амортизаторов, снижавшую ускорение
снаряда до 200g. Третьей  проблемой  был откат пушки. Сила отдачи возрастает
пропорционально  массе ствола,  снаряда  и  величине полезной  нагрузки  и у
огромной   пушки  Булла  была   бы   гигантской.   Буллу  пришлось  заняться
конструированием  сложной  системы  из  множества  пружин  и  гидравлических
устройств, которая должна была ослабить силу отдачи до приемлемых величин.
     В 1966 году старые недруги Булла из чиновничьего аппарата  министерства
обороны Канады  вынудили министра прекратить  финансирование работ. Напрасно
Булл  протестовал,  доказывая, что  он  может вывести  на  орбиту  спутник с
приборами, потратив  на это во много  раз  меньше  средств,  чем при запуске
ракетой с мыса Канаверал.  Чтобы защитить свои интересы, генералы  перевезли
испытательный центр Булла с острова Барбадос в городок Юма в штате Аризона.
     Отсюда в ноябре того же года Булл  запустил полезный груз на высоту 180
километров;  этот  рекорд  продержался  двадцать  пять  лет.  Однако  уже  в
следующем  году канадцы -- и  правительственные  организации, и  университет
Макгилла  -- полностью отказались от дальнейшего финансирования работ,  а их
примеру вскоре  последовало и правительство США. "Высотный исследовательский
проект" был закрыт, а Булл купил себе участок земли в Хайуотере,  на границе
штата Вермонт и Канады, где занимался главным образом консультациями.
     История  с  "Высотным  исследовательским   проектом"  имела  любопытные
последствия.  В  1990 году  стоимость выведения на орбиту одного  килограмма
полезного  груза  на  челночных  кораблях типа  "Шаттл",  стартующих  с мыса
Канаверал,  составляла десять тысяч долларов.  Примерно  в это  же время (то
есть незадолго до смерти Булла) по расчетам Булла  получалось, что с помощью
его сверхпушки  такую  же  работу  можно было выполнить  всего  за  шестьсот
долларов. В 1988 году в Национальной лаборатории  Лоуренса (штат Калифорния)
началась работа  над новым  проектом. Конечной целью проекта также  являлось
создание гигантской  пушки,  но  на  первом  этапе предполагалось  построить
орудие калибром  всего лишь четыре дюйма с длиной ствола пятьдесят метров. В
конце    концов,    затратив   сотни   миллионов   долларов,   планировалось
сконструировать  гораздо большую пушку, способную  запускать полезный груз в
космос.  Эти  работы   получили  название  "Сверхвысотный  исследовательский
проект".
     Джерри Булл  прожил  в  Хайуотере,  на границе  двух  государств, около
десяти  лет.  Он бросил мечты  о сверхпушке,  способной выводить  спутники в
космос,  и применил  свои  богатейшие познания в  другой области, а именно в
обычной артиллерии, что, кстати, приносило гораздо больший доход.
     Булла заинтересовала  проблема  дальнобойности  артиллерии. В то  время
основой  артиллерийского  вооружения  едва  ли  не  всех  армий  мира   была
универсальная  155-миллиметровая  полевая  гаубица.  Булл понимал,  что  при
обмене  артиллерийскими ударами  всегда  выиграет  тот, чьи орудия  обладают
большей дальнобойностью: он сможет  безнаказанно  стереть противника с  лица
земли. Булл  решил  увеличить  дальнобойность  155-миллиметрового  орудия  и
одновременно повысить точность стрельбы. Он начал  с боеприпасов. Эту задачу
не  раз пытались решить и до  Булла, но все попытки  оказались безуспешными.
Булл за четыре года добился поразительных результатов.
     По сравнению с принятым  на  вооружение в НАТО снарядом  на контрольных
стрельбах из  стандартной 155-миллиметровой  гаубицы  снаряд Булла  улетел в
полтора раза дальше, точнее  попадал в  цель и взрывался примерно с такой же
силой, однако давал при этом 4700 осколков, а не 1350, как натовский снаряд.
Руководство   НАТО  не  заинтересовалось   снарядом  Булла.  К  счастью,  не
заинтересовался им и Советский Союз.
     Не сломленный  Булл продолжал  упорно  работать  и  скоро  создал новый
снаряд  полного  калибра,  обеспечивавший  еще  большую  дальнобойность.   И
опять-таки  генералы  НАТО   не  проявили  к  нему  ни  малейшего  интереса,
предпочитая  иметь  дело  со  своими традиционными  поставщиками и их  менее
дальнобойными снарядами.
     Но если  великие державы не принимали Булла  всерьез, то  другие страны
придерживались  иного  мнения. На консультации к Буллу в  Хайуотер зачастили
военные эксперты со всего света, в том числе из Израиля (тесная дружба Булла
с которыми завязалась  еще  на Барбадосе), Египта,  Венесуэлы, Чили и Ирана.
Кроме того, Булл консультировал  специалистов по артиллерийскому  вооружению
из Великобритании, Голландии,  Италии, Канады  и  США, которые в отличие  от
чиновников Пентагона с благоговением следили за его успехами.
     В 1972  году Буллу без  особых торжеств было предоставлено  гражданство
США, и  уже  через год он начал работы над самой 155-миллиметровой гаубицей.
За два года  он  добился поразительных успехов. В частности, Булл установил,
что для достижения наилучших результатов стрельбы длина ствола любого орудия
должна  быть  равна  сорока  пяти калибрам.  Булл  усовершенствовал  обычную
полевую гаубицу, назвав модернизированный  вариант  GС-45 (от Gun Calibre --
калибр орудия). Новая гаубица, тем более оснащенная дальнобойными снарядами,
намного превосходила все,  имевшееся  в  арсеналах  армий  коммунистического
блока. Но если Булл рассчитывал на выгодные контракты, то ему снова пришлось
испытать  горечь разочарования.  Опять-таки  Пентагон уступил  мощному лобби
военнопромышленников  и  предпочел  их  новое  детище  --  ракетные снаряды,
которые  при равных технических характеристиках  стоили в восемь раз  дороже
снарядов Булла.
     В  конце  концов Булл  впал в немилость  и  американских  властей, хотя
начиналась  эта  история  вполне невинно. При молчаливом  поощрении ЦРУ  его
пригласили помочь усовершенствовать артиллерию и боеприпасы Южно-Африканской
Республики,  которая в то время сражалась в Анголе с  кубинцами, получавшими
широчайшую поддержку Москвы.
     Политическая наивность Булла иной раз просто поражала. Он поехал в ЮАР,
нашел южноафриканцев очень милыми людьми, с  которыми  приятно работать. Его
ни в коей мере не беспокоило то обстоятельство, что из-за политики апартеида
Южно-Африканская Республика была изгнана из всех  международных организаций.
Булл помог своим новым друзьям  модернизировать артиллерию, конечно, на базе
своего  детища  --  завоевывавшей  все  большую  популярность  дальнобойной,
длинноствольной гаубицы  GС-45. Позднее южноафриканцы  наладили  собственное
производство орудий Булла, и именно эти орудия нанесли советской  артиллерии
сокрушительный удар, заставив отступить кубинцев и русских.
     Булл возвратился в Америку,  но продолжал продавать свои  снаряды.  Тем
временем  в США вступил в  должность новый президент, Джимми Картер, который
провозгласил своим кредо политическую благопристойность. Булл был арестован.
Ему предъявили  обвинение в нелегальной торговле оружием. ЦРУ бросило Булла,
словно  обжигающую  руки  горячую  картофелину. Его  убедили  ни  о  чем  не
рассказывать и признать себя  виновным. Ему обещали, что суд будет чистейшей
формальностью: его лишь пожурят за нарушение международных соглашений.
     Шестнадцатого июня 1980 года американский судья  огласил  приговор: год
тюремного заключения, из них шесть месяцев  условно,  и  штраф в размере ста
пяти тысяч долларов.  Булл и в самом деле отсидел четыре месяца и семнадцать
дней  в  Алленвудской  тюрьме, в  штате  Пенсильвания.  Но  для  Булла самым
страшным было не тюремное заключение.
     Больше всего Булла потрясли обрушившийся на его голову позор и чувство,
что его предали. Как могли американцы так поступить, спрашивал себя Булл. Он
помогал  Америке всем,  чем  мог, принял  американское  гражданство, уступил
просьбам   ЦРУ  в  1976  году.  Пока  Булл  сидел  в  тюрьме,  его  компания
обанкротилась и была ликвидирована. Булл стал нищим.
     Выйдя из  тюрьмы, Булл  навсегда  покинул США и  Канаду и эмигрировал в
Брюссель.  Он  начал все  сначала  и  поселился в однокомнатной  квартирке с
крохотной кухней в многоквартирном доме без  лифта. Позднее друзья говорили,
что после суда  Булл стал совершенно другим человеком. Он никогда не простил
предательства ни ЦРУ,  ни Америке и тем не менее годами добивался пересмотра
решения суда и оправдания.
     В Брюсселе Булл снова активно  занялся консультациями  и  вскоре принял
предложение, сделанное ему незадолго  до суда: потрудиться над модернизацией
артиллерии КНР. В начале и середине восьмидесятых годов Булл работал главным
образом на Пекин; под его руководством китайская артиллерия была обновлена в
соответствии с  принципами, заложенными в конструкции гаубицы GС-45.  Теперь
эта  гаубица  поставляется   во  все  страны  мира   австрийской   компанией
"Вест-Альпине", которая выкупила патенты у Булла, заплатив ему единовременно
два миллиона долларов. Если бы не полное отсутствие таланта предпринимателя,
Булл давно стал бы мультимиллионером.
     Пока Булл отсутствовал,  произошли  кое-какие  события. Южно-африканцы,
взяв  за  основу GС-45  Булла,  значительно  усовершенствовали  ее и создали
буксируемую   гаубицу  G-5   и  самоходную   артиллерийскую  установку  G-6,
дальнобойность  которых  при  стрельбе  снарядами  Булла   достигала  сорока
километров, то есть  столько  же, сколько  и у  гаубицы Булла. ЮАР продавала
свои гаубицы всему миру, а Булл не получил ни пенса,  так как выплаты такого
рода не были оговорены в контракте.
     Среди покупателей южноафриканских орудий был  и некий Саддам Хуссейн из
Багдада.  Именно эти орудия  помогли иракской  армии  разогнать бесчисленные
толпы иранских  фанатиков,  а  затем  нанести им сокрушительное поражение  в
болотах у Фао, положив тем самым конец восьмилетней ирано-иракской войне. Но
Саддам Хуссейн внес свои усовершенствования, особенно в сражении при Фао. Он
начинил снаряды отравляющими веществами.
     Потом  Булл работал  на Испанию  и  Югославию.  В  частности,  он помог
югославской армии  превратить устаревшие 130-миллиметровые пушки  советского
производства    в    современные   155-миллиметровые   орудия,    стреляющие
дальнобойными снарядами. Сам Булл не дожил до тех дней,  когда после развала
Югославии его орудия, унаследованные  сербами, в жестокой  гражданской войне
разрушали города хорватов и мусульман. В 1987 году он узнал, что Америка все
же намерена создать сверхпушку, способную запускать полезный  груз в космос,
но только без участия Джерри Булла.
     Зимой того же года ему неожиданно позвонили  из иракского посольства  в
Бонне. Не будет ли угодно доктору Буллу посетить Багдад в качестве почетного
гостя Ирака?
     Булл  не знал, что  в середине восьмидесятых годов Ирак стал свидетелем
так называемой  "Операции изоляции"  --  широкомасштабных  действий  США  по
перекрытию всех  каналов, так или иначе связанных с поступлениями вооружения
в  Иран.  Эта  операция явилась  ответом  на  варварскую  резню,  устроенную
фанатиками  из  организации  "Хезболла"  в  бейрутских казармах американских
моряков. Террористам открыто помогал Иран.
     "Изоляция" была на  руку Ираку, воевавшему в то время  с Ираном. Тем не
менее реакцию иракских властей можно  было сформулировать примерно следующим
образом:  "Если  американцы  так поступают с  Ираном  сегодня, то завтра они
могут  сделать   то  же  самое  и  с  Ираком".  С  этого   момента  иракское
правительство   решило   импортировать  не  вооружение,  а   технологию  его
производства   --  разумеется,  в  тех  случаях,  когда  это  представлялось
возможным. Булл был одним из талантливейших конструкторов оружия, поэтому он
и привлек внимание Ирака.
     Вербовка  Булла  была  поручена   Амеру  Саади,   второму   человеку  в
Министерстве  промышленности  и  военной  техники,  которое  обычно называли
сокращенно МПВТ. Булл прибыл  в  Багдад  в  январе 1988  года, и Амер Саади,
великолепный  дипломат  и  неплохой  инженер,   владевший  помимо  арабского
французским и немецким языками, отлично разыграл спектакль.
     Ирак,  сказал  Саади, нуждается в помощи Булла, чтобы воплотить в жизнь
свою  давнишнюю  мечту: запускать мирные спутники  в  космос.  Для этого  им
пришлось конструировать ракету, которая смогла бы  выводить полезный груз на
околоземную  орбиту.  Египетские и  бразильские  консультанты  предложили  в
качестве первой ступени  использовать конструкцию из пяти ракет типа "скад";
девятьсот таких ракет Ирак уже купил у Советского Союза. Но все оказалось не
так  просто, возникло множество технических  проблем.  Ирану  был  необходим
доступ к суперкомпьютеру. Не может ли доктор Булл помочь им?
     Булл обожал проблемы, решение технических головоломок было смыслом всей
его жизни.  Доступа к суперкомпьютеру у него,  к сожалению,  не было, но его
голова работала не хуже самой лучшей вычислительной машины. Кроме того, если
Ирак  действительно  хочет  стать первым  арабским  государством,  пробившим
дорогу в космос, то есть и другой путь... между прочим, более дешевый, более
простой, особенно  если приходится начинать  с самого начала. Саади попросил
рассказать подробнее. Булл рассказал.
     Всего за  три  миллиона  долларов,  объяснил  Булл,  он может построить
гигантскую пушку,  которая  заменит множество ракет.  А  вся программа будет
рассчитана на  пять лет. Он сможет опередить американскую команду. Это будет
триумфом  арабского  мира.  Доктор  Саади  не  сводил  с  Булла восхищенного
взгляда.  Он  обязательно  доведет  предложение Булла до сведения  иракского
правительства и будет настоятельно рекомендовать принять его. А тем временем
не сочтет ли доктор Булл возможным взглянуть на иракскую артиллерию?
     К  концу  недельного  визита  Булл  согласился  помочь  делать из  пяти
"скадов" одну  первую  ступень  межконтинентальной или  космической  ракеты,
разработать  два новых артиллерийских орудия для иракской армии и официально
предложил  Ираку  заключить  контракт  на   создание  суперпушки,  способной
запустить полезный груз на орбиту.
     В  истории   с   Южно-Африканской   Республикой   Буллу   удавалось  не
задумываться   о   политике   правительства,  которому  он  служил.   Друзья
предупреждали его,  что  Саддам  Хуссейн  не  зря  считается  самым кровавым
диктатором, если не  во  всем мире, то уж во всяком  случае на  всем Среднем
Востоке.  Но,  с другой стороны,  в 1988 году тысячи  вполне респектабельных
компаний  и  десятки  правительств совершенно  открыто устанавливали деловые
связи с не скупившимся на затраты Ираком.
     Для Булла  величайшим  искушением  была  его  суперпушка,  его  любимое
детище,  мечта всей его жизни. Наконец-то  нашелся  денежный мешок,  богатый
спонсор, готовый  помочь Буллу воплотить его мечту в реальность. Тогда  Булл
присоединится к пантеону великих ученых.
     В марте 1988  года Амер Саади направил одного  из дипломатов в Брюссель
для  переговоров с  Буллом.  Булл сказал,  что он  уже  добился определенных
успехов  в  решении технических  проблем,  возникших  при разработке  первой
ступени иракской ракеты, и будет рад передать техническую документацию после
подписания  Иракской  стороной контракта  с его компанией, которая и на этот
раз носила  название "Корпорация  космических исследований".  Договоренность
была достигнута. Иракская сторона понимала, что названная Буллом сумма в три
миллиона долларов за разработку суперпушки просто смешна; они повысили сумму
до десяти миллионов, но просили ускорить работы.
     Если  Булл  начинал  работать,  то он  работал  поразительно  быстро  и
продуктивно.  Уже  через  месяц  он сколотил команду  из  лучших независимых
ученых и инженеров. Иракскую бригаду, работавшую над сооружением суперпушки,
возглавил  британский инженер-конструктор  Кристофер Каули. Булл назвал  эту
программу  проектом  "Вавилон", а  работы по  созданию  космической  ракеты,
проводившиеся на севере Ирака, -- проектом "Птица".
     К маю были  готовы технические условия и детальная спецификация проекта
"Вавилон".  Булл  вознамерился  создать невероятную машину.  Ствол метрового
калибра  длиной 156  метров  и массой  1665 тонн будет  вдвое с лишним  выше
колонны  адмирала  Нельсона в Лондоне,  такой  же  высоты,  что  и  монумент
Вашингтону. Казенная часть будет весить 182 тонны, два  буферных цилиндра --
по 7 тонн, четыре цилиндра механизма отката -- по 60 тонн каждый.
     Сталь должна быть высокопрочной, выдерживающей внутреннее давление 5000
атмосфер и обладающей прочностью на растяжение не менее 1250 мегапаскалей.
     В  Багдаде Булл объяснил, что сначала  ему придется  построить прототип
суперпушки калибром всего лишь  350 миллиметров и массой 113 тонн. С помощью
этого  "мини-Вавилона" Булл смог бы испытать  носовые конусы, которые  потом
могут  пригодиться  и  для  проекта "Птица".  Иракскому правительству  очень
понравилась эта  мысль; они хотели  научиться изготавливать и носовые конусы
ракет.
     Возможно,  в  то  время  Джерри  Булл  не  понял истинных  причин  того
ненасытного  аппетита,  который проявило иракское  правительство,  услышав о
носовых  конусах  ракет.  Не  исключено,  что  он,  подталкиваемый  неуемным
желанием  увидеть,  наконец, наяву мечту  всей своей жизни,  просто закрывал
глаза на то, что могло бы ему помешать. На самом деле сложные носовые конусы
необходимы  для  предохранения  спускаемого  аппарата от  сгорания  при  его
вхождении из космоса в атмосферу, а космические  спутники не возвращаются на
Землю, они навсегда остаются на орбите.
     В  конце мая 1988 года  Кристофер  Каули уже  размещал первые заказы на
заводах компании  "Уолтер  Сомерз"  в Бирмингеме. Эти заказы предусматривали
изготовление  секций ствола "мини-Вавилона".  Что  касается  секций  стволов
четырех настоящих суперпушек, то их очередь подойдет позднее. По всей Европе
были заключены договоры на изготовление других странных стальных деталей.
     Темпы работ Булла поражали воображение.  За два месяца  он покрыл такое
расстояние,  на которое  правительственным чиновникам  понадобилось  бы  два
года. К концу  1988 года  он  закончил разработку двух  новых орудий  --  не
неуклюжих  буксируемых  орудий,  которые  поставляла   ЮАР,   а  маневренных
самоходных артиллерийских установок.
     Модернизированные  Буллом  орудия   могли  сокрушить  артиллерию   всех
граничащих с  Ираком государств --  Ирана,  Турции,  Иордании  и  Саудовской
Аравии, которые закупали вооружение у НАТО и США.
     Буллу удалось также решить проблему связывания  воедино пяти "скадов" и
таким образом создать работоспособную первую ступень будущей ракеты, которую
хозяева  назвали "Аль-Абейд",  что значит "правоверный". Булл обнаружил, что
иракские  и бразильские инженеры работали  с  негодной базой  данных, причем
источником  ошибки была неисправность в  аэродинамической трубе. Булл сделал
новые расчеты, передал их  бразильцам и предоставил им возможность  работать
дальше.
     В  мае 1989 года  в Багдаде  состоялась  большая  выставка новых  видов
вооружения,     которая    привлекла    внимание     большинства     крупных
военнопромышленных  предприятий  со всего света,  прессы,  правительственных
наблюдателей и сотрудников секретных  служб  множества  государств.  Большой
интерес  вызвали  модели  двух гигантских пушек,  выполненные  в натуральную
величину. В  декабре  успешно  прошли испытания ракеты "Аль-Абейд",  которые
спровоцировали  настоящий  переполох  в   средствах  массовой  информации  и
серьезно поколебали позиции западных экспертов-аналитиков.
     Под неусыпным оком множества видеокамер иракского телевидения  огромная
трехступенчатая ракета с оглушительным ревом поднялась над базой космических
исследований  Аль-Анбар и  исчезла в небе.  Три  дня  спустя  Вашингтон  был
вынужден признать, что, по-видимому, иракская ракета и в самом деле способна
вывести спутник на околоземную орбиту.
     Эксперты-аналитики в  своих рассуждениях  пошли дальше  и  между прочим
отметили,  что  если  ракета  способна  запустить  спутник,   то   ее  можно
использовать  и в качестве  средства доставки ядерного  оружия в любую точку
земного  шара. Неожиданно  для себя  западные  службы безопасности  потеряли
уверенность в том, что Саддам Хуссейн не представляет опасности, что пройдут
годы и годы, прежде чем он сможет реально угрожать развитым странам.
     Службы  безопасности   трех   стран  --   Центральное  разведывательное
управление, ЦРУ, в  Америке, Секретная разведывательная служба, Интеллидженс
сервис, в Великобритании и Моссад в Израиле -- пришли к единодушному мнению,
что  обе суперпушки  являются занимательными игрушками и  не  более  того, а
реальную  угрозу представляет лишь  ракета  "Аль-Абейд". Трудно было сделать
более  далекие  от  истины  выводы.  На самом деле  ракета  "Аль-Абейд" была
неработоспособной.
     Что и как произошло на самом деле, Булл знал лучше других. Он рассказал
израильтянам, что испытания  ракеты  завершились провалом. Она  поднялась до
высоты двенадцать  километров  и  скрылась  из виду. Затем первая ступень не
захотела  отделяться,  а третьей ступени не существовало вовсе.  Ракета была
бутафорской. Булл знал это  совершенно точно, потому что в феврале  ему было
поручено поехать в Пекин и  постараться убедить китайских чиновников продать
Ираку третью ступень.
     Булл прилетел в Пекин,  но китайцы наотрез отказались  продавать детали
ракет. В  КНР Булл  встретил  своего старого друга Джорджа Вонга  и довольно
долго беседовал  с  ним. После  этого в отношении  Булла к  Ираку  наметился
резкий перелом.  Что-то напугало  Джерри Булла до  смерти,  и источником его
страхов были не израильтяне. Несколько раз он  пытался  досрочно расторгнуть
контракты с  Ираком. В настроении Булла  произошел  какой-то  сдвиг, который
заставил  его  порвать  все  связи  с  иракским   правительством.  Это  было
правильное решение, только пришло оно к Буллу слишком поздно.
     Пятнадцатого  февраля 1990  года президент Саддам  Хуссейн созвал своих
ближайших советников. Местом  совещания  он выбрал  свой дворец  в Сарсенге,
одном из самых высоких мест Курдистанских гор.
     Хуссейну нравился Сарсенг.  Дворец  стоял  на  вершине высокого  холма.
Через пуленепробиваемые  стекла  открывался  великолепный  вид  на  сельские
районы Курдистана. Холодными  зимами курдские  крестьяне теснились  в  своих
жалких хибарках. Отсюда было недалеко и  до  города Халабжа,  до сих  пор не
оправившегося от потрясения. В 1988 году Саддам приказал  покарать семьдесят
тысяч жителей городка за то, что они якобы помогали иранцам.
     Когда его артиллерия замолчала, пять тысяч "курдских собак" были убиты,
а  еще  семь  тысяч изувечены  на всю  жизнь. На Хуссейна  особенно  большое
впечатление произвели результаты  обстрела снарядами,  начиненными синильной
кислотой.  Он  щедро  вознаградил  немецкие  компании,   помогавшие  освоить
производство  не только  этого газа, но и нервно-паралитических  отравляющих
веществ  --  табуна и зарина. Немцы честно  заработали свои деньги; табун  и
зарин не так уж  сильно отличались  от  циклона  В,  который  столь  успешно
применялся  ими  для  уничтожения  евреев несколько  десятилетий  назад.  Не
исключено, что отравляющие вещества скоро снова потребуются для той же цели.
     Утром  этого дня Саддам  Хуссейн стоял перед окнами  своей гардеробной,
уставившись  в  одну  точку.  Вот уже  шестнадцать лет он обладал  огромной,
практически   неограниченной   властью.   Да,  ему   приходилось  наказывать
непокорных. Но и достижения были велики.
     На   развалинах   Ниневии  и  Вавилона  родился  новый   Ашурбанипал  и
Навуходоносор в одном  лице.  Те, кто покорились,  легко усвоили эту истину.
Другие никак  не могли или не хотели понять  очевидного;  большей частью они
давно мертвы. А нужно учить еще многих других. Но и они научатся, непременно
научатся.
     Хуссейн  прислушивался к шуму вертолетов охраны, доносившемуся с юга, а
тем временем личный  камердинер президента суетился, тщательно  расправляя в
V-образном  вырезе  его  военной  куртки  зеленый  шейный  платок.  Хуссейну
нравилось  прикрывать  шею: так  меньше  бросался  в глаза  слишком  тяжелый
подбородок. Когда с платком наконец было покончено,  Хуссейн повязал поясной
ремень  с кобурой,  в  которой  лежало  его  личное  оружие  -- позолоченный
пистолет "беретта" иракского  производства. На заседаниях кабинета министров
он уже прибегал к помощи "беретты" как последнего аргумента. Возможно, такое
желание  возникнет  у  него и на этот  раз.  Он  всегда носил  с собой  свой
пистолет.
     В дверь постучался лакей. Он сообщил,  что  все вызванные им  советники
ждут  его  в конференц-зале. Хуссейн вошел в длинный зал с огромными окнами,
из которых  открывался вид на  заснеженные холмы. Все дружно встали.  Лишь в
Сарсенге  Хуссейна  на время  покидал страх перед покушением.  Он  знал, что
дворец окружен тремя кольцами специальной президентской охраны Амн-аль-Хасс,
которой командовал его родной сын Кусай,  а потому никто не сможет подойти к
огромным окнам. На крыше дворца были установлены французские зенитные ракеты
"кроталь", а в небе над плоскогорьем кружили истребители.
     Хуссейн уселся  в  кресло,  скорее напоминавшее трон. Кресло  стояло  в
центре Т-образного  стола,  посреди более короткой его части, По обе стороны
от Хуссейна  сидели два его  самых  верных помощника.  Хуссейн  требовал  от
подчиненных  только  одного  --  преданности. Полнейшей,  рабской,  собачьей
преданности.  Жизнь  научила его, что преданных людей можно подразделять  на
три категории:  на  первом месте были  члены его  семьи, на втором --  более
отдаленные  родственники, а на третьем -- другие соплеменники. У арабов есть
такая поговорка: "Я и мой  брат -- против нашего  двоюродного брата; я и мой
двоюродный брат -- против  всего мира". Хуссейн считал  эту поговорку вполне
справедливой. Так уж устроена жизнь.
     Саддам Хуссейн вышел из  трущоб крохотного  городка  Тикрита, в котором
жили  люди  племени  аль-тикрити. И теперь  все правительственные учреждения
Ирака были забиты родственниками  и  соплеменниками  Хуссейна. Им  прощались
невежество, любые жестокости, любые  ошибки, любые злоупотребления -- до тех
пор, пока  они оставались преданными Саддаму. Его второй сын, психопат Юдай,
до смерти забил слугу и был прощен.
     По правую руку Хуссейна сидел Иззат Ибрахим,  его первый заместитель, а
справа от него --  Хуссейн Камиль, министр промышленности и военной техники,
тот человек, который отвечал за обеспечение Ирака оружием. Слева от Хуссейна
расположились  премьер-министр  Таха Рамадан  и  вице-примьер Садун Хаммади,
истовый мусульманин-шиит. Саддам  Хуссейн был суннитом, но к другим религиям
--  и  только к  религиям!  -- относился  терпимо. Мусульманские  обряды  он
соблюдал  лишь в тех случаях, когда  это было необходимо или  выгодно, а  во
всем остальном религия  его  мало интересовала. Его  министр иностранных дел
Тарик Азиз был  христианином.  Ну и что? Он все  равно выполнял  все приказы
Хуссейна.
     За  длинной  частью  стола  ближе  всего  к  Саддаму  сидели  генералы,
командовавшие   республиканской  армией,  пехотой,  бронетанковыми  частями,
артиллерией  и  инженерными войсками. За ним расположились четыре  эксперта;
чтобы выслушать их доклады, Хуссейн и собрал это совещание.
     Места  справа  заняли  доктор Амер Саади, хороший инженер и заместитель
Хуссейна Камиля,  племянника  президента,  а также  бригадный генерал Хассан
Рахмани, возглавлявший  отдел контразведки  Мухабарата. Напротив  них сидели
Исмаил   Убаиди,   руководивший   иностранным   отделом,  точнее   секретной
разведывательной службой  Мухабарата, и бригадный генерал  Омар  Хатиб,  шеф
секретной  полиции, или Амн-аль-Амма,  от одного упоминания которой холодело
сердце любого иракца.
     Трое  руководителей  секретных  служб  четко делили  свои  обязанности.
Доктор  Убаиди   организовывал  шпионаж  за  рубежом,   Рахмани   вылавливал
забравшихся в  Ирак иностранных  шпионов,  а  Хатиб  наводил  порядок  среди
иракцев, подавляя любую попытку  создать  оппозицию внутри страны с  помощью
широко   разветвленной  сети   доносчиков   и  информаторов.  Работу  Хатибу
существенно облегчал  безмерный ужас, который порождали слухи о судьбе  тех,
кого он арестовывал и бросал в тюрьму Абу-Граиб (к западу от Багдада) или  в
свой  собственный  следственный   изолятор,   располагавшийся   в   подвалах
штаб-квартиры Амн-аль-Амма и в шутку называвшийся "гимнастическим залом".
     Саддаму  Хуссейну  не  раз  жаловались  на  жестокость  шефа  секретной
полиции,  но президент лишь усмехался и отмахивался от жалобщиков. Говорили,
что  он  сам  дал  Хатибу  прозвище  "Аль  Муазиб", что  значит  "мучитель".
Разумеется, Хатиб был  из племени аль-тикрити и останется верным  президенту
до конца.
     Некоторые  диктаторы  предпочитают  вовлекать  в обсуждение  щекотливых
проблем  как  можно меньше людей.  Саддам  придерживался  иного  мнения;  он
считал, что если предстоит  грязная  работа, то в ней должны принять участие
все.  Тогда никто не может сказать, что он ничего  не  знал, что его руки не
обагрены кровью. Президент как бы  лишний  раз  напоминал своему  окружению:
если погибну я, то вместе со мной погибнете и все вы.
     Когда  все  заняли  свои  места,  президент  кивнул  племяннику,  и тот
предоставил слово доктору Саади. Саали прочел доклад,  не  поднимая  головы.
Только сумасшедший станет смотреть Саддаму в глаза. Президент утверждал, что
может  заглянуть в душу человека,  и многие этому верили. Смотреть  в  глаза
Саддаму  Хуссейну  могло  означать  непокорность, вызов,  а  если  президент
заподозрил неладное, то непокорный обычно умирал в страшных муках.
     Когда  доктор  Саади  закончил  доклад,  Саддам  какое-то  время  молча
размышлял.
     -- Этот человек, канадец, многое знает?
     -- Не все, но, я думаю, достаточно, чтобы оправдать наш план, сайиди.
     Саади   воспользовался   арабским   обращением,   примерно   отвечающим
английскому "сэр", но более почтительным и даже подобострастным. Допускалось
и равноценное обращение "сайид раис" или "мистер президент".
     -- Когда?
     -- Скоро. Если дело уже не сделано, сайиди.
     -- И он все рассказывал израильтянам?
     --  Постоянно, сайид раис, --  ответил  доктор Убаиди. --  Он давнишний
друг  евреев,  часто  ездил  в  Тель-Авив  и  читал   лекции  по  баллистике
офицерам-артиллеристам   израильского   штаба.  У  него  там  много  друзей,
возможно,  среди  них  есть и люди из Моссада,  хотя он сам  мог этого  и не
знать.
     -- Мы сможем закончить работы без него? -- спросил Саддам Хуссейн.
     На этот раз с ответом президенту поспешил его племянник Хуссейн Камиль:
     --  Он очень странный  человек.  Он не  расстается с большой полотняной
сумкой,  в  которой  носит  все  самые важные  бумаги. Я  дал указание нашим
контрразведчикам заглянуть в эту сумку и скопировать бумаги.
     --  Указание  было  выполнено?  --  спросил президент,  глядя  на  шефа
контрразведки Хассана Рахмани.
     -- Немедленно, сайид раис. Примерно месяц назад, когда он был здесь. Он
много пьет.  В виски добавили снотворное, и  он  заснул крепко и надолго. Мы
взяли   его  сумку  и   сфотографировали  каждый  листок.  Кроме  того,   мы
прослушивали  все  его   разговоры  на  профессиональные   темы.   Фотокопии
документов и расшифровки разговоров были  переданы  нашему товарищу, доктору
Саади.
     Президент снова повернулся к инженеру:
     -- Итак, я еще раз спрашиваю, вы сможете закончить работы без него?
     -- Да, сайид раис, уверен, мы сможем. Кое-какие из его расчетов понятны
лишь ему самому, но еще месяц назад я посадил наших лучших математиков за их
расшифровку. Они разберутся. Остальное сделают инженеры.
     Хуссейн Камиль бросил  на  своего заместителя  предостерегающий взгляд.
Теперь, друг мой, тебе лучше не отступать от своих слов.
     -- Где он сейчас? -- спросил президент.
     -- Он улетел в Китай,  сайиди, -- ответил  шеф разведки Убаи-ди.  -- Он
пытается купить третью ступень для ракеты "Аль-Абейд". Увы, у него ничего не
получится. Он должен вернуться в Брюссель в середине марта.
     -- Там есть наши люди? Надежные люди?
     -- Есть, сайиди. В  Брюсселе  я  не  спускаю  с  него  глаз  уже десять
месяцев. Именно так мы узнали, что  в  своем офисе он принимает  израильские
делегации. Есть у нас и ключи от его квартиры.
     -- Тогда это нужно сделать. Когда он вернется.
     --  Сделаем  безотлагательно,  сайид   раис,  --  ответил  Убаиди,  уже
вспоминая  своих четырех агентов, которые  ведут  круглосуточное наблюдение.
Один из них не раз  выполнял такую работу. Абдельрахман Мойеддин. Надо будет
поручить ему.
     Трех шефов служб безопасности и доктора Саади отпустили. Остальные пока
остались. После долгой паузы Саддам Хуссейн обратился к племяннику:
     -- И еще один вопрос. Когда все будет готово?
     -- Меня заверили, к концу года, Абу Кусаи.
     Будучи  довольно   близким  родственником  президента,  в  узком  кругу
оставшихся Камиль мог обращаться к нему  чуть более  фамильярно.  Абу  Кусаи
значит "отец Кусаи". К тому же не мешало лишний раз  напомнить, кто является
членом семьи президента, а кто нет. Президент ворчливо сказал:
     --  Нужно будет особенно  тщательно подобрать  место. Совершенно  новое
место, неприступную  крепость. Любой существующий объект не подойдет, как бы
засекречен он ни был. Новое,  тайное место, о котором  не будет знать никто.
Никто,  кроме  ничтожной  кучки  посвященных, а  в  нее войдут даже  не  все
присутствующие. Это будет военный объект, не гражданская стройка. Вы сможете
обеспечить выполнение этих условий?
     Генерал Али  Мусули,  командующий  инженерными войсками, выпрямился  и,
уставившись в грудь президенту, отчеканил:
     -- Почту за честь, сайид раис.
     --Поручите руководство объектом лучшему, самому лучшему офицеру.
     -- Есть  такой человек, сайиди.  Полковник. В  военном строительстве  и
маскировке лучше его не найти. Русский инструктор Степанов сказал, что более
способного ученика у него не было.
     -- Тогда приведите его  ко мне. Не  сюда, через два дня в Багдад. Я сам
дам ему задание. Этот полковник, он хороший баасист? Предан партии и мне?
     -- Беззаветно предан, сайиди. Он с радостью отдаст жизнь за вас.
     -- Полагаю, что  так поступил бы любой из вас.  --  Президент помолчал,
потом вполголоса добавил: -- Будем надеяться, что до этого не дойдет.
     Последняя фраза  у всех отбила  охоту продолжать обсуждение. К счастью,
тема была исчерпана.
     Доктор  Джерри Булл  вернулся  в  Брюссельиз Китая 17  марта,  вернулся
измотанным  и  подавленным.  Коллеги  решили,  что  депрессия  шефа  вызвана
провалом его миссии, но дело было не только в этом.
     Больше двух лет назад, еще во время первой  поездки  в Багдад, Булл дал
себя убедить -- прежде всего потому,  что сам хотел  верить в это, --  что и
ракеты, и  суперпушка  нужны иракскому правительству для выведения на орбиту
небольших спутников  с приборами. Булл полагал,  что успех  Ирака  обернется
огромным благом и для него лично, и для всего арабского мира, который сможет
по  праву гордиться своими  достижениями. Больше  того, позднее  все расходы
могут   окупиться,   если   Ирак   станет   запускать   спутники   связи   и
метеорологические спутники для других стран.
     Насколько  Булл  понимал  планы  иракского  правительства,  оно  хотело
установить суперпушку  так,  чтобы  выпущенный  из нее снаряд со  спутником,
пролетев  в  юго-восточном  направлении над  территорией  Ирака,  Саудовской
Аравии  и над  южной  частью  Индийского  океана, в  конце концов  вышел  на
околоземную орбиту. С учетом таких планов он ее и конструировал.
     Вместе с тем  Буллу пришлось согласиться  с коллегами,  уверявшими его,
что  западные страны  смотрят на  суперпушку с иной точки зрения,  считая ее
исключительно  военным  объектом.  Этим  объяснялись  и  разные  уловки  при
размещении заказов на изготовление секций ствола и других деталей пушки.
     Только  он,  Джералд Винсент Булл, знал истину, и эта истина была очень
проста: суперпушку нельзя использовать как артиллерийское орудие, стреляющее
обычными снарядами, как бы мощны они ни были.
     Во-первых,  суперпушку с  ее  стопятидесятиметровым стволом  невозможно
установить без  жестких  опор. Даже  если, как и предлагал Булл, расположить
пушку  на  склоне горы с  сорокапятиградусным  уклоном, то  и в этом  случае
каждая вторая из двадцати шести секций ствола должна иметь жесткую опору или
цапфу.  Без таких опор ствол согнется, как вареная макаронина, и лопнет  под
собственной тяжестью.
     Следовательно,  ни   уменьшить,  ни  увеличить   угол  наклона   ствола
суперпушки,  ни  изменить его  направление  будет невозможно. Значит,  пушка
сможет стрелять  по крайне  ограниченному числу  целей. Для  изменения  угла
наклона или направления ствола пушку придется демонтировать, а на это  уйдут
недели. Даже для того,  чтобы прочистить канал ствола  и перезарядить пушку,
потребуется дня два.
     Кроме того, слишком частые выстрелы быстро выведут из строя чрезвычайно
дорогой  ствол.  Наконец,  суперпушку "Вавилон"  невозможно замаскировать  и
надежно защитить от поражения.
     Каждый выстрел будет  сопровождаться выбросом из  ствола  языка пламени
длиной  девяносто метров, который сразу зарегистрируют  все спутники и любой
самолет. Через несколько секунд после выстрела американцы будут знать точные
координаты суперпушки.  К тому  же ударную  волну почувствует любой  хороший
сейсмограф, будь он  хоть  в  Калифорнии.  Поэтому  Булл  повторял всем, кто
соглашался его слушать: "Суперпушку нельзя использовать как оружие".
     Однако  проработав два года с иракскими инженерами, Булл понял, что для
Саддама Хуссейна наука -- это только средство разработки новых  видов оружия
(а  стало быть, укрепления его личной  власти)  и  ничего сверх  того. Тогда
почему же Хуссейн так щедро  финансировал проект "Вавилон"? Из суперпушки он
успеет  выстрелить один-единственный раз, выведя на  орбиту один спутник или
выпустив один снаряд; после ответного удара истребителей-бомбардировщиков от
пушки останутся тонны металлолома.
     Ответ на этот вопрос  Булл нашел в Китае, в беседах с милейшим Джорджем
Вонгом. Это была последняя проблема, которую удалось решить Буллу при жизни.



     По главной автомагистрали Объединенных Арабских Эмиратов  на отрезке от
Катара   до  Абу-Даби  мчался  большой   "чарджер".  В  кабине   кондиционер
обеспечивал приятную прохладу,  а кассета  с  записями  в стиле  "кантри"  и
"вестерн" ласкала слух водителя родными мелодиями.
     После  Рувейса  автомагистраль  вела  по безжизненной равнине. Стева  в
просветах между дюнами изредка  мелькало  море, а с правой стороны на  сотни
миль вплоть  до  Дофара и Индийского  океана тянулись унылые  пески  великой
пустыни.
     Сидевшая рядом с мужем Мейбел Уолкер не сводила восторженного взгляда с
желто-коричневой  пустыни  в  мареве раскаленного  воздуха, нагретого лучами
полуденного солнца. Ее муж Рей  больше  следил  за дорогой.  Проработав  всю
жизнь нефтяником, он часто видел  пустыни.  "Все они одинаковы", -- ворчливо
отзывался он, когда его жена в очередной раз восторженно вскрикивала, увидев
что-то необычное или услышав новый для нее звук.
     Для Мейбел Уолкер все здесь  было в новинку, и  она искренне радовалась
каждой минуте двухнедельного путешествия по странам Персидского залива, хотя
перед отъездом из Оклахомы запаслась таким количеством лекарств,  что  могла
бы открыть в пустыне аптеку.
     Путешествие Уолкеров началось на севере Кувейта.  На предоставленном им
компанией вездеходе,  миновав Хафджи и  Эль-Хобар,  они  проехали на юг,  на
территорию Саудовской Аравии, пересекли дорогу, ведущую в Бахрейн, повернули
и  через  Катар направились в Объединенные  Арабские  Эмираты.  При  удобном
случае Рей Уолкер кратко "инспектировал" очередной  офис своей  компании  --
официально инспекция  и  была  целью  их путешествия  -- а  Мейбел,  взяв  в
качестве гида  кого-нибудь  из служащих местного отделения компании, изучала
здешние достопримечательности. Прогуливаясь по узким улочкам в сопровождении
только одного европейца, она всерьез считала себя  очень смелой женщиной, не
понимая, что подвергалась  бы  куда  большей опасности в любом из пятидесяти
больших американских городов, чем в странах Персидского залива.
     Мейбел была очарована всем увиденным в  этом ее первом и, скорее всего,
последнем  путешествии за  пределы США.  Ее приводили  в восторг  минареты и
дворцы,  она  восхищалась  изобилием  изделий  из чистого  золота  в  лавках
ювелиров,   с  благоговением  и  страхом   смотрела  на  бесконечные  потоки
смуглолицых людей  в пестрых одеждах, от которых в старых кварталах рябило в
глазах.
     Мейбел фотографировала все подряд, чтобы по возвращении домой в женском
клубе можно было не  только рассказать, где она была. но и показать, что она
видела.   Мейбел  очень   серьезно  отнеслась  к  предупреждению  катарского
представителя  компании,  который  сказал, что ни в коем  случае не  следует
фотографировать  бедуина  без его  разрешения,  так как  многие  из  жителей
пустыни  еще верили, что вместе с фотографией от  человека уходит  часть его
души.
     Мейбел часто напоминала себе, что ей очень повезло в  жизни, что у  нее
есть все, о чем только может мечтать  женщина.  После двухлетнего знакомства
она, едва  успев закончить среднюю школу. вышла замуж за хорошего, надежного
человека,  который работают  в  местной  нефтяной  компании  и  по  мере  ее
расширения постепенно поднимался  по служебной лестнице, пока не  стал одним
из вице-президентов.
     У  них  был прекрасный дом на окраине Талсы и летний  домик  в Северной
Каролине,  на острове  Хаттерас,  как  раз  в том  месте,  где залив Палмико
соединяется с Атлантическим океаном. Они счастливо  прожили  вместе тридцать
лет, у них был  хороший сын. А  теперь еще и это двухнедельное турне за счет
компании  по странам Персидского  залива, своеобразному  миру  со всеми  его
экзотическими достопримечательностями и звуками, обычаями и запахами.
     -- Хорошая дорога, --  заметила Мейбел, когда их автомобиль поднялся на
высокую  точку,   откуда  была   хорошо  видна  уходящая  вдаль  бесконечная
асфальтовая полоса. Над ней поднималось марево раскаленного воздуха. Если  в
кабине  было  не  выше двадцати  двух  градусов,  то  в пустыне  температура
достигла почти сорока.
     --  Чего ей  не быть хорошей, -- проворчал в  ответ Рэй, -- это  мы  ее
строили.
     -- Компания?
     -- Нет. Дядя Сэм, черт его побери.
     У Рея Уолкера давно  вошло  в привычку добавлять  "черт  его  побери" к
любому, даже самому  короткому  предложению.  Муж и жена  на какое-то  время
замолчали, а  тем временем  магнитофон голосом  Тэмми  Уайнетта  убеждал  ее
хранить верность своему мужу, хотя она и без того всегда была ему верна и уж
наверняка останется такой после его ухода на пенсию.
     Разменяв седьмой десяток,  Рей Уолкер оставлял  работу с  очень хорошей
пенсией и толстой пачкой прибыльных акций, а благодарная компания предложила
ему еще и первоклассное двухнедельное, полностью оплаченное турне по странам
Персидского  залива,  якобы  для того,  чтобы "проинспектировать"  множество
филиалов компании, разбросанных  по берегу залива. Рей  тоже  впервые был  в
этих краях, но восточные достопримечательности не приводили его  в  восторг;
впрочем, ему было довольно  и того, что от путешествия  большое удовольствие
получала жена.
     Честно  говоря,  Рею  не  терпелось поскорее покончить со  всеми  этими
Абу-Даби и Дубаями и удобно устроиться в салоне первого класса пассажирского
лайнера,  направляющегося через Лондон  прямо в США. На борту самолета можно
будет, наконец, заказать хорошую порцию холодного "Будвейзера" и при этом не
прятаться  в тесном  офисе  компании.  Возможно, ислам кому-то действительно
нравится, размышлял Рей. но что это за странная религия,  если она запрещает
человеку выпить стакан  холодного пива  в жаркий  день,  если даже  в лучших
отелях Кувейта, Саудовской Аравии и  Катара тебе говорят, что  у  них нет ни
капли спиртного.
     Рей Уолкер  был  одет  так,  как,  по его  мнению, и  должен  одеваться
нефтепромышленник в пустыне: джинсы, высокие ботинки,  широкий пояс, рубашка
и стетсоновская шляпа. Последняя  была, строго говоря,  не  обязательна, так
как на самом  деле Рей  был  не  геологоразведчиком, а химиком и  отвечал за
контроль качества продукции.
     Он  бросил  взгляд на  счетчик  спидометра;  до  поворота  на  Абу-Даби
оставалось восемьдесят миль.
     -- Я остановлюсь и отолью, -- пробормотал Рей.
     -- Ладно, только будь поосторожней, -- предупредила мужа Мейбел. -- Там
полно скорпионов.
     --  На два фута  они не прыгают, -- сказал Рей и расхохотался: уж очень
ему  понравилась  собственная  шутка.  Надо  бы  не  забыть рассказать  дома
приятелям, что здесь водятся прыгающие скорпионы, которые так и норовят тебя
ужалить за это самое место.
     -- Рей, ты ужасный человек, -- сказала Мейбел и тоже рассмеялась.
     Уолкер свернул к краю безлюдной дороги, выключил двигатель и  распахнул
дверцу. В кабину, как из топки гигантской печи, ворвался раскаленный воздух.
Рей спрыгнул и поспешно захлопнул дверцу, чтобы сохранить остатки прохлады.
     Он отошел  к ближайшей дюне, а оставшаяся в машине Мейбел, всматриваясь
куда-то через лобовое стекло, пробормотала:
     -- Боже мой, ты только посмотри!
     Она достала свой "Пентакс", открыла дверцу и спрыгнула на дорогу.
     --  Рей,  как   ты  думаешь,  он   не  будет  возражать,   если  я  его
сфотографирую?
     В этот момент Рей, поглощенный своим делом, одним из самых приятных для
мужчин среднего возраста, смотрел в противоположную сторону.
     -- Минутку, дорогая, сейчас подойду. Кто это он?
     На другой стороне дороги,  напротив ее мужа, стоял бедуин. Очевидно, он
вышел из-за дюны. Мейбел  могла поклясться, что минуту назад там  никого  не
было.  Она  стояла  у  крыла автомобиля и в нерешительности вертела  в руках
фотоаппарат. Рей,  застегивая молнию на джинсах,  повернулся и  тоже  увидел
бедуина.
     -- Не знаю,  -- сказал он.  --  Думаю, не будет. Но  не подходи слишком
близко, может, у него блохи. Я включу зажигание, а  ты быстро щелкни и, если
ему не понравится, сразу беги к машине. Только быстро.
     Рей   взобрался  в  кресло  водителя  и  включил  двигатель.  Заработал
кондиционер, и Рей сразу почувствовал себя лучше.
     Мейбел сделала несколько шагов вперед и подняла фотоаппарат.
     -- Могу  я  вас  сфотографировать? --  спросила  она.  --  Фотоаппарат?
Сделать снимок? Чик-чик? Для моего альбома?
     Бедуин  стоял совершенно неподвижно и молча смотрел  на  Мейбел. С  его
плеч  до  самого песка  свисал  длинный халат,  джеллаба,  когда-то белый, а
теперь  весь в  грязных пятнах и пыли.  Скрученное из  двух  черных  шнурков
кольцо удерживало на его голове  грязный красно-белый платок -- куфию.  Один
из концов длинной  куфии  был закреплен с  другой  стороны у виска так,  что
полотно  закрывало все лицо  бедуина чуть ниже  переносицы, и  Мейбел видела
лишь  опаленную  солнцем пустыни  узкую  полоску  лба  и внимательные темные
глаза. Она давно решила по возвращении домой сделать фотоальбом, у  нее было
готово  множество  фотографий,  но  среди  них  не  было  ни  одного  снимка
настоящего бедуина на фоне бескрайней пустыни.
     Мейбел   поднесла   фотоаппарат   к  глазам.   Она  прищурилась,  через
видоискатель  устанавливая  в  центре рамки  будущего  снимка  фигуру жителя
пустынь и одновременно прикидывая, успеет  ли  добежать до автомобиля,  если
бедуин вдруг бросится на нее, потом нажала на спуск.
     -- Большое спасибо, -- сказала Мейбел.
     Пока что бедуин стоял, как изваяние. Широко улыбаясь, Мейбел попятилась
к автомобилю. Она вспомнила, что "Ридерз дайджест" настоятельно рекомендовал
американцам  при встрече с  человеком,  не понимающим английского, постоянно
улыбаться.
     -- Дорогая, садись в машину, -- крикнул Рей.
     --  Все в порядке,  мне  кажется, он ничего не имеет против, -- сказала
Мейбел, открывая дверцу.
     Пока  Мейбел  фотографировала  бедуина,  лента  в  кассете  магнитофона
кончилась и автоматически включился радиоприемник. Рей Уолкер  протянул руку
и втащил жену в машину. Взвизгнули тормоза, и автомобиль рванулся вперед.
     Бедуин глазами проводил путешественников, пожал плечами и направился за
песчаную дюну, где он замаскировал  свой "лендровер". Через несколько секунд
он тоже ехал в сторону Абу-Даби.
     -- К чему такая спешка? -- недовольно проворчала Мейбел Уолкер. -- Он и
не собирался нападать на меня.
     --  Не в  этом дело,  дорогая, -- объяснил Рей.  Теперь это был  совсем
другой человек; он плотно сжал  губы,  внимательно следил за дорогой и, судя
по всему, был готов немедленно разобраться с любым международным конфликтом.
--  Нам  нужно  как можно быстрей добраться до  Абу-Даби и  первым же рейсом
возвращаться домой.  Насколько я понял, сегодня утром Ирак напал  на Кувейт,
черт его побери. Иракские войска могут появиться здесь в любую минуту.
     Это было 2 августа 1990 года в десять часов утра по местному времени.
     Двенадцатью  часами  раньше  недалеко  от небольшого  аэродрома  Сафван
полковник Осман Бадри в напряженном ожидании стоял у танка Т-72. Эти тяжелые
машины составляли  главную  ударную  силу  иракской  армии.  Конечно,  тогда
полковник не мог знать, что именно здесь, у Сафвана, не только  начнется, но
и закончится война за Кувейт.
     Рядом с летным полем, на котором была лишь взлетно-посадочная  полоса и
ни одного здания, с севера на юг протянулась широкая автомагистраль. На этой
автомагистрали,  по  которой  полковник  приехал сюда три  дня  назад,  чуть
севернее Сафвана  была развилка.  Повернув на запад,  можно было  попасть  в
Басру, а если ехать  по шоссе,  ведущему на северо-восток, то в конце концов
окажешься в Багдаде.
     В южном  направлении,  всего в  пяти  милях  от аэродрома  располагался
кувейтский пограничный пост. Если  с того  места, где стоял полковник Бадри,
смотреть на юг, то можно было увидеть тусклые огни Джахры, а за  ними, через
залив, отблеск огней столицы, Эль-Кувейта.
     Полковник Бадри был возбужден.  Пришел звездный  час и для его  страны.
Настало время  наказать  кувейтских  подонков  за все  то зло,  которое  они
причинили  великому   Ираку,  за   необъявленную  экономическую   войну,  за
нанесенный ими финансовый ущерб, за их высокомерие и самонадеянность.
     Разве  не Ирак долгих восемь  лет в кровавой битве сдерживал орды диких
персов,  которые  иначе  захватили бы  все  северное  побережье  Персидского
залива; тогда роскошной  жизни кувейтцев пришел бы конец. Так что же, теперь
Ирак  должен  молча смотреть,  как Кувейт выкачивает  львиную долю нефти  из
месторождения Румайялах,  которые они разрабатывают совместно? И почему Ирак
должен терпеливо жить в нищете  лишь из-за того, что  Кувейт выбрасывает  на
рынок  все  больше и  больше нефти и сбивает цену?  Разве Ирак может покорно
сносить издевательства,  когда  собаки  Аль  Сабаха  настаивают  на  выплате
ничтожного займа  в пятнадцать миллиардов долларов, взятого  Ираком во время
войны?
     Нет,  раис, как всегда, прав. Если заглянуть в  историю, то ведь Кувейт
испокон  веков был  девятнадцатой провинцией Ирака,  был до тех  пор, пока в
1913 году проклятые  англичане не  провели эту  чертову линию в  песках и не
создали  это  богатейшее  в мире  государство.  Теперь,  этой  же  ночью,  в
ближайшие   часы,  Кувейт  будет  возвращен  Ираку,  и  Осман   Бадри  будет
участвовать в этом историческом событии.
     Как армейский инженер Осман Бадри не будет в первых рядах, но он пойдет
вслед   за   передовыми   частями   вместе   со   своими   мостостроителями,
бульдозеристами,  саперами,  дорожниками. Он откроет путь иракским  войскам,
если кувейтцы попытаются заблокировать дороги. Правда, разведка с воздуха не
обнаружила  никаких препятствий. Ни земляных  работ, ни бетонных ловушек, ни
противотанковых траншей, ни песчаных террас.  Но на всякий случай инженерные
части под командованием Османа Бадри будут наготове, чтобы при необходимости
расчистить  путь  для  танков   и  механизированной  пехоты  Республиканской
гвардии.
     В  нескольких  ярдах  от  того места, где стоял  полковник Бадри,  была
разбита командная  палатка, в которой теснились старшие офицеры. Склонившись
над картами и внося последние уточнения в планы вторжения  в Кувейт, они уже
несколько часов ждали последнего приказа. Приказ "Вперед!" должен был отдать
сам раис из Багдада.
     Полковник Бадри уже разговаривал со своим непосредственным начальником,
генералом Али Мусули, который командовал всеми инженерными войсками иракской
армии. Полковник  был  искренне  предан генералу,  в частности за  то, что в
феврале тот рекомендовал его  для выполнения "специального задания". Сегодня
Бадри успел  доложить генералу,  что его  части полностью  укомплектованы  и
готовы двинуться вперед.
     Во время беседы  Мусули  представил полковника Бадри  проходившему мимо
генералу Абдуллаху Кадири, командующему бронетанковыми войсками. Потом Бадри
заметил и командующего элитными войсками. Республиканской гвардией, генерала
Саади  Тумаха  Аббаса,  когда  тот входил  в  палатку.  Полковник Бадри  был
преданным сыном партии и искренним почитателем Саддама Хуссейна, поэтому его
покоробило, когда Кадири, тоже увидев Аббаса, как бы между прочим вполголоса
проворчал:  "Интриган".  Разве Тумах Аббас  не  пользовался  доверием самого
Саддама Хуссейна и разве он не был награжден за победу в жестоком сражении у
Фао, которое  решило исход войны с Ираном?  Полковник  Бадри отмахивался  от
доходивших  до него нелепых слухов о том, что на самом  деле сражение у  Фао
было   выиграно  благодаря   генералу   Махеру  Рашиду,   теперь   бесследно
исчезнувшему.
     В темноте  то и дело сновали офицеры гвардейских дивизий "Таваккулна" и
"Медина". Мыслями полковник Бадри снова  вернулся в ту  памятную февральскую
ночь,  когда  генерал Мусули приказал  ему передать почти  готовый объект  в
Эль-Кубаи другому  офицеру и  явиться  в Багдад,  в генеральный штаб. Мусули
сказал, что, вероятно, полковника ждет другое назначение.
     -- Тебя хочет видеть сам президент, --  неожиданно сказал Мусули. -- Он
пришлет за  тобой. Иди  в офицерскую казарму  и  будь готов выехать  в любое
время дня и ночи.
     Бадри  не на шутку встревожился. Что  он сделал?  Может,  что-то не так
сказал?  Да нет,  он не мог  даже подумать ничего плохого о  президенте, это
просто немыслимо. А если был ложный  донос? Нет, в таком случае президент не
посылает  за тем,  кого  оговорили, его просто забирает  команда головорезов
бригадира  Хатиба  и  увозит, чтобы дать ему хороший  урок. Заметив  на лице
полковника  растерянность,  Мусули  расхохотался,  обнажив  белые  зубы  под
пушистыми черными  усами. Подражая Саддаму Хуссейну,  многие высшие  офицеры
отпустили такие усы.
     -- Не бойся, он приготовил для тебя задание, особое задание.
     Мусули оказался прав.  Не прошло и суток, как Бадри вызвали в вестибюль
офицерских казарм. Его уже ждал длинный черный штабной автомобиль, в котором
сидели двое из Амн-аль-Хасса, частей специальной президентской охраны. Бадри
доставили прямо в президентский дворец, где ему предстояла  самая волнующая,
самая важная, незабываемая встреча.
     Дворец  располагался  на  углу улиц Кинди и  Четырнадцатого июля, возле
моста, который тоже назвали мостом Четырнадцатого  июля в память  первого из
двух июльских переворотов 1968 года, приведших баасистскую партию к власти и
положивших  конец  периоду  правления  генералов.  Бадри  провели  в комнату
ожидания  и продержали там часа два. Дважды  его тщательно  обыскали и  лишь
после этого допустили в приемный зал.
     Когда  остановились  сопровождавшие Бадри охранники,  тотчас  по стойке
"смирно" встал и он, дрожащей рукой отдал честь, секунды через три  сорвал с
головы  свой  форменный берет и сунул его под левую руку. После  этого Бадри
стал весь внимание.
     -- Значит, ты и есть тот самый гений маскировки?
     Полковника Бадри предупреждали,  что нельзя смотреть раису в глаза,  но
иначе Бадри  не мог, ведь президент обращался  к нему лично. Впрочем, в  тот
день  Саддам Хуссейн  был  в хорошем настроении. Глаза  стоявшего  перед ним
молодого  офицера  светились  любовью  и восхищением.  Хорошо,  его можно не
опасаться.  Сдержанно,  не повышая  голоса,  президент  объяснил  полковнику
задачу.  Бадри  распирало  от гордости  и  благодарности  за  оказанное  ему
доверие.
     Потом в течение шести месяцев он работал как вол, стараясь сдать объект
в назначенные очень жесткие сроки. Работы  были закончены на  несколько дней
раньше  запланированного.  Раис, как  и  обещал,  предоставил  Бадри  полную
свободу  действий. В его распоряжении было все и  вся. Если  выяснялось, что
для работ нужно больше бетона или стали, чем предполагалось, достаточно было
позвонить по  личному  номеру Камилю, и племянник президента тотчас  выделял
все  необходимое  из  фондов  своего министерства.  Если  Бадри  требовалась
дополнительная рабочая  сила, вскоре  привозили еще  сотни рабочих -- всегда
только завербованных  корейцев или  вьетнамцев. Они  работали на  совесть, а
жили  все лето в жалком барачном городке,  что  был построен  неподалеку  от
объекта в долине. Потом их всех увезли, куда именно, Бадри понятия не имел.
     Если не считать этих рабочих, то по дороге на объект не приезжал никто.
Единственная  дорога,  потом  тоже уничтоженная,  предназначалась только для
грузовиков, доставлявших сталь и  другие  материалы, и для бетономешалок. За
исключением водителей грузовиков,  все сюда  прибывали только  на вертолетах
советского производства, да и то  с завязанными  глазами. Перед отправкой  с
объекта  всем посетителям снова завязывали  глаза. Это  правило  соблюдалось
даже в отношении самых высокопоставленных начальников.
     Место для  объекта  выбирал сам  Бадри. Он не один день провел в кабине
вертолета,  тщательно  осматривая горы.  В конце  концов  он  остановился на
местечке  Джебаль-аль-Хамрин,  к   северу  от  Киффи,  где  вдоль  дороги  в
Сулейманию холмы Хамрина постепенно переходили в высокие горы.
     Полковник  Бадри  работал  по  двадцать  часов  в  сутки, спал  на  чем
придется,  угрозами, похвалами, лестью и подкупами добивался от  подчиненных
поразительной  разворотливости  и  закончил работы  в  конце июля.  К  этому
времени были  тщательно ликвидированы все следы  работ, убраны все кирпичи и
куски бетона, любая железка, которая могла  бы,  сверкнув  на солнце, выдать
себя, была стерта каждая царапина на скалах.
     Для охраны  объекта  построили  три деревни,  куда завезли коз и  овец.
Наконец, стерли и единственную  дорогу; двигаясь  задним  ходом, землеройная
машина сбросила гравий и булыжник покрытия дороги в долину. Истерзанная гора
и  окружавшие ее три долины приобрели такой же или почти такой же вид, какой
они имели до начала работ.
     Вот  так он,  полковник  инженерных войск Осман  Бадри, потомок великих
строителей,  когда-то   воздвигнувших  Ниневию  и  Тир,  ученик  знаменитого
русского военного строителя  Степанова, большой  мастер маскировки,  то есть
искусства  сделать  так,  чтобы что-то  выглядело  ничем или совсем  другим,
построил  для Саддама Хуссейна крепость Каала. Никто  не мог  ее  увидеть  и
никто не знал, где она находится.
     Прежде  чем приступить  к маскировке объекта,  Бадри долго смотрел, как
монтажники  и  ученые  собирали  устрашающую пушку, ствол которой, казалось,
уходит прямо к звездам.  Когда все было  готово, монтажники  тоже  уехали, и
возле пушки  остался лишь гарнизон  объекта.  Всему гарнизону  предстояло не
только  нести вахту,  но и жить здесь.  Никто из них не выйдет из подземного
убежища.  Человек  сможет  попасть  сюда  или  выбраться  отсюда  только  на
вертолете,  да и тот  не будет приземляться,  а лишь зависнет  ненадолго над
крохотной лужайкой в стороне от горы. Немногочисленным посетителям по дороге
на объект или с  объекта всегда будут завязывать  глаза.  Экипажи вертолетов
будут  жить на базе  иракских ВВС, на которой  нет  телефонов  и  не  бывает
посетителей. По распоряжению Бадри  рабочие разбросали семена трав, посадили
кустарники, а потом и рабочие и инженеры покинули крепость.
     Бадри, конечно, этого не знал, но рабочих увезли сначала на грузовиках,
потом пересадили в автобусы с зачерненными стеклами.  Далеко от крепости,  в
узком глубоком  ущелье,  автобусы  с тремя  тысячами корейцев  и  вьетнамцев
остановили,  из них вышли охранники, а через несколько минут взрывы  срезали
горный  склон,  который скатился на автобусы и похоронил их навсегда.  Потом
другая команда расстреляла охранников, ведь они тоже видели Каалу.
     Воспоминания   Бадри   прервали  возбужденные  голоса,   донесшиеся  из
командной палатки.  Скоро  тысячи  и тысячи  томившихся  в  ожидании  солдат
узнали, что наконец получен приказ о наступлении.
     Полковник побежал к  своему грузовику, вспрыгнул в пассажирское кресло,
а  водитель  тем  временем уже включил двигатель.  Впрочем, спешить  им было
некуда:  все  равно пришлось  сначала пропускать машины  двух  бронетанковых
дивизий,  которые  должны были выполнять роль ударной силы.  С оглушительным
ревом  изготовленные  в СССР танки Т-72 покидали  летное поле и  выходили на
шоссе, ведущее в Кувейт.
     Позднее   Осман    Бадри   рассказывал   своему   брату   Абделькариму,
летчику-истребителю, полковнику ВВС Ирака, что вторжение напоминало охоту на
куропаток, а не серьезную  войну. Беспомощный полицейский пост возле границы
был  смят и уничтожен  в мгновение ока. К  двум часам утра танковая  колонна
перешла границу и покатилась на юг. Если кувейтцы надеялись, что  эта армия,
четвертая  по  численности в  мире,  остановится у  Мутлы и будет  потрясать
оружием до  тех  пор, пока  Кувейт  не  уступит  требованиям раиса,  то  они
ошибались.  Если  западные   правительства  полагали,  что  иракская   армия
удовлетворится  захватом   островов  Варбах  и  Бубиян,   обеспечивающих  им
долгожданный  выход в Персидский залив, то они тоже заблуждались. Полученный
из Багдада приказ гласил: захватить весь Кувейт.
     Перед  рассветом к северу от  Эль-Кувейта, возле небольшого кувейтского
городка нефтяников Джахры, завязалось танковое сражение. На  север рванулась
единственная кувейтская  танковая бригада,  которую за  неделю до  вторжения
отвели подальше от границы, чтобы не провоцировать Ирак.
     Схватка была неравной, хотя кувейтцы, эти  жалкие торговцы  и  нефтяные
спекулянты, сражались на удивление  отчаянно  и умело. Они задержали ударные
части  Республиканской  гвардии   на   целый  час,   дав  возможность  своим
истребителям, "миражам" и "скайрэям",  подняться  в воздух с аэродрома возле
Ахмади.  Но  у  них не  было ни  малейшего шанса.  Огромные  советские  Т-72
буквально  крошили  уступавшие   им   по   размерам  танки  Т-55  китайского
производства,  стоявшие на вооружении кувейтской  армии.  За  двадцать минут
оборонявшиеся потеряли двадцать машин. Вскоре немногие оставшиеся кувейтские
танки были вынуждены отступить.
     Осман Бадри следил  за сражением  издалека. Конечно, тогда  он  не  мог
знать, что  придет день, когда те же самые огромные Т-72  дивизий "Медина" и
"Таваккулна", которые сейчас, стреляя на ходу, ловко маневрировали  в клубах
пыли и дыма, будут в свою очередь  разгромлены британскими  и  американскими
"челленджерами"  и "абрамсами".  Тем временем на  востоке над иранским небом
появилась тонкая розовая полоска.
     К рассвету передовые отряды иракской армии ворвались на северо-западные
окраины  Эль-Кувейта. Теперь  единая  танковая  колонна  разделилась,  чтобы
перекрыть все четыре  автомагистрали,  ведущие к столице: шоссе из Абу-Даби,
которое тянулось вдоль  залива, шоссе из Эль-Джахры, которое проходило между
пригородами  Гранада и Андалуз, а также располагавшиеся южнее пятую и шестую
кольцевые дороги. Выполнив эту задачу, танки четырьмя колоннами  направились
в центральный Кувейт,
     Полковнику Бадри было практически  нечего делать. Здесь не оказалось ни
траншей, которые  должны были бы зарывать его саперы,  ни  преград,  которые
пришлось бы взрывать динамитом, ни бетонных надолбов, которые нужно  было бы
сдвигать  бульдозерами.  Только один раз  полковнику пришлось  спасать  свою
жизнь.
     Бадри ехал в грузовике через Сулайбикхат, совсем рядом  (хотя полковник
и  не знал этого)  с христианским кладбищем, когда откуда-то  появился почти
невидимый на фоне  яркого  восходящего солнца "скайрэй" и четырьмя  ракетами
класса "воздух--земля" поразил шедший перед машиной Бадри танк. Тяжелый танк
подбросило,  он  потерял  гусеницу  и  загорелся.  Танкисты в  панике  стали
вылезать из  люка. Потом "скайрэй" развернулся  и вторым заходом  ринулся на
шедшие за  танком грузовики. Очередь из крупнокалиберного пулемета разорвала
асфальтовое покрытие  перед носом машины Бадри. Полковник распахнул дверцу и
бросился на землю, а растерявшийся водитель что-то отчаянно крикнул и  резко
крутанул баранку. Грузовик занесло в кювет, и он перевернулся.
     Никто  не пострадал, но  Бадри был  взбешен. Наглая  кувейтская собака!
Пришлось пересесть в другой грузовик.
     Весь  день   танки,  артиллерия  и  мотопехота  двух  иракских  дивизий
расползались по  улицам большого  города.  Время от времени то здесь, то там
возникала  перестрелка.  В Министерстве  обороны кучка  кувейтских  офицеров
забаррикадировала  все  входы  и  пыталась  отразить  атаки  тем  стрелковым
оружием, которое нашлось в здании министерства.
     Иракский офицер,  взывая  к  голосу  разума обороняющихся, сказал,  что
никто  из них не  останется в  живых,  если он  откроет огонь  из  танкового
орудия.  Несколько   кувейтцев  вступили  в  переговоры,   обсуждая  условия
капитуляции, а тем  временем другие  переодевались в  гражданское  тряпье  и
скрывались через черный  ход. Один  из  ушедших  тайком офицеров вскоре стал
руководителем движения кувейтского сопротивления.
     Упорнее  других сражались охранявшие резиденцию  эмира Аль Сабаха, хотя
сам  эмир  и его семья давно  бежали в  Саудовскую Аравию. В конце концов  и
резиденция была взята.
     Солнце уже стало клониться к закату, когда  полковник Осман Бадри, стоя
спиной к морю возле самой северной  точки Эль-Кувейта,  на улице Персидского
залива, смотрел на фасад  резиденции эмира,  дворца Дасман. Иракские солдаты
уже ворвались во дворец, и  время от времени  оттуда появлялся  то  один, то
другой  офицер.  Победители, переступая  через  тела,  которыми  были усеяны
лестница  и  лужайка,  выносили  только  что  сорванные  со  стен  бесценные
произведения искусства и бросали награбленное добро в грузовики.
     Полковник и  сам  был бы не  прочь прихватить  что-нибудь  из коллекций
эмира, чтобы отправить  своему отцу в Кадисиях красивый и ценный подарок, но
что-то удержало  его.  Конечно,  это  "что-то" было  отрыжкой  той проклятой
английской школы  в  Багдаде, в  которой он проучился  столько лет, -- и все
лишь из-за  того, что  его отец дружил с англичанином Мартином и восторгался
всем английским.
     --  Мародерство  -- это воровство,  а воровать  запрещают и  Библия,  и
Коран. Так что, мальчики, никогда не берите чужого.
     Осман  Бадри  и  сегодня помнил  каждое слово мистера Хартли, директора
частной приготовительной школы. В этой школе,  надзор за которой осуществлял
Британский совет, учились дети и англичан и иракцев.
     Потом Осман вступил в партию арабского социалистического  возрождения и
стал  часто  спорить  с отцом,  доказывая тому,  что  англичане  всегда были
империалистическими   агрессорами,   которые   ради   собственных   прибылей
столетиями держали арабов в цепях.
     Отец же, которому  сейчас уже за семьдесят (большая  разница в возрасте
объяснялась  тем, что и Осман и его брат родились во втором браке), всегда в
ответ улыбался и говорил:
     --  Конечно, они иностранцы и не  почитают Коран, но, сынок,  они очень
обходительны,  и  у  них  есть принципы. А какие  принципы  у твоего мистера
Саддама Хуссейна, скажи?
     Старику было  невозможно  доказать, что  баасистская партия  необходима
стране и что вождь этой партии приведет Ирак к славе  и процветанию. В конце
концов Осман сам прекратил эти споры, опасаясь, как бы нелестные отзывы отца
о раисе не услышали  соседи; тогда им  не миновать больших неприятностей. Но
все их разногласия ограничивались политикой; в остальном Осман горячо  любил
отца.
     Только из-за этого английского  учителя,  которого Осман Бадри не видел
уже  двадцать  пять  лет,  он  теперь  стоял  в стороне  и не  участвовал  в
разграблении  дворца  Дасман, хотя это было  в традициях всех его предков, а
принципы англичан -- это просто глупость.
     Зато за годы  учебы в частной  приготовительной школе он научился бегло
говорить  по-английски,  что оказалось очень полезным,  потому что только на
этом языке  он  мог  объясняться с полковником Степановым, а Степанов долгое
время, пока  не  кончилась  холодная  война и  ему  не пришлось  вернуться в
Москву,  был старшим  офицером инженерных войск  в группе  советских военных
советников.
     Осману  Бадри  было  тридцать шесть лет, и,  судя  по всему,  1990  год
оказывался самым счастливым  во всей его жизни. Позднее он говорил  старшему
брату:
     -- Я просто стоял спиной к  Персидскому заливу, лицом к дворцу Дасман и
думал: "Милостью  пророка  мы совершили это. Наконец-то мы  взяли Кувейт.  И
всего за один день". Через день все было кончено.
     История распорядилась так, что полковник Осман  Бадри  ошибся. Тот день
был не концом, а лишь началом войны за Кувейт.
     Пока Рей Уолкер, говоря его собственными словами, "тряс своей задницей"
по  всему аэропорту  Абу-Даби  и стучал кулаком  по прилавкам билетных касс,
доказывая, что американская  конституция гарантирует ему право  получить два
билета на ближайший рейс, для некоторых из его соотечественников подходила к
концу бессонная ночь.
     В семи  часовых  поясах от Абу-Даби,  в Вашингтоне,  Совет национальной
безопасности работал  всю ночь.  Раньше в подобных  случаях все члены совета
собирались в зале  совещаний  в полуподвальном этаже Белого  дома. Теперь же
благодаря  успехам  науки и  техники  они могли,  находясь в  разных местах,
совещаться  с  помощью   системы  специальной   видеосвязи,  защищенной   от
подслушивания.
     Вечером предыдущего  дня, когда в Вашингтоне было еще  первое  августа,
пришли  сообщения  о  перестрелке возле  северной  границы  Кувейта.  Ничего
неожиданного  в  этом  не было.  Уже не первый день большие разведывательные
спутники  КН-11[2]  приносили  известия  о  концентрации иракских
вооруженных  сил  к  северу  от  Персидского  залива.  В сущности,  спутники
говорили намного больше. чем знал посол США в  Кувейте.  Неясными оставались
намерения Саддама Хуссейна. Что задумал  диктатор -- очередную  демонстрацию
силы или прямую агрессию?
     В  штаб-квартиру  ЦРУ   в  Лэнгли   полетели  отчаянные   запросы,   но
разведывательное управление ничем не  смогло помочь и предпочло отделываться
анализом вероятных  сценариев,  сделанным  на  базе  фотографий из  космоса,
которые  в  изобилии  поставляло Национальное  управление  реконгцировки,  и
политических    обзоров,   давно    известных    отделу   Среднего   Востока
Государственного департамента.
     --  Это  может  сделать  любой  дурак,  --  проворчал  Брент Скаукрофт,
председатель  Совета  национальной  безопасности.  --   Неужели  в  иракском
правительстве нет ни одного нашего агента?
     Ему ответили, что "к  сожалению, нет". К этой проблеме придется снова и
снова возвращаться еще не один месяц.
     Ответ на вопрос  о  ближайших намерениях Саддама  Хуссейна был  получен
около  десяти часов вечера, когда  президент Джордж  Буш отправился  спать и
перестал отвечать на звонки Скаукрофта.
     В Персидском  заливе уже наступил  рассвет,  а иракские  танки, миновав
Джахру, входили в северо-западные пригороды столицы Кувейта.
     Как вспоминали позднее участники совещания, та  ночь  была  на редкость
богата  событиями. В США в совещании по  системе видеосвязи  приняло участие
восемь человек, представлявших Совет национальной безопасности, Министерство
финансов, Государственный департамент, ЦРУ, Объединенный комитет начальников
штабов и Министерство обороны. В результате родилось множество распоряжений,
из которых большая часть была выполнена немедленно. Аналогичные распоряжения
издал и инструктивный  комитет КОБРА  британского кабинета министров, спешно
собравшийся в Лондоне, который отделяют от Вашингтона пять часовых поясов, а
от Персидского залива -- только два.
     И  американское и британское правительства распорядились заморозить все
иракские финансовые  активы,  размещенные за  пределами  Ирака.  С  согласия
кувейтских  послов  в  Вашингтоне  и  Лондоне  такая  же участь  постигла  и
кувейтские активы,  чтобы ими не смогло воспользоваться посаженное  Багдадом
новое  марионеточное  правительство  Кувейта.  В результате  были заморожены
многие миллиарды нефтедолларов.
     Президента Буша  разбудили 2  августа  в  4  часа  45 минут,  чтобы  он
подписал  подготовленные  документы.  В  Лондоне миссис Маргарет Тэтчер  уже
давно была на ногах и звонила во  все колокола. Она  поставила  свою подпись
раньше Буша и тотчас отправилась в аэропорт, чтобы лететь в США.
     Другим  важным  шагом  был  срочный созыв  Совета  Безопасности  ООН  в
Нью-Йорке.  В  4  часа  30 минут  была  принята  резолюция  за  номером 660,
осуждающая агрессию Ирака и призывающая его немедленно вывести свои войска с
территории Кувейта.
     Ближе к рассвету совещание по системе видеосвязи завершилось, и все его
участники  получили  двухчасовую  передышку,  достаточную  для  того,  чтобы
заехать  домой, принять душ,  побриться, переодеться  и к восьми часам  утра
прибыть в Белый дом  на заседание Совета  национальной безопасности в полном
составе, которое проходило под председательством самого президента Буша.
     Помимо тех, кто работали всю ночь, на  заседание явились  Ричард Чейни,
представлявший Министерство обороны, Николас Брейди от Министерства финансов
и министр  юстиции Ричард  Торнбург.  Поскольку и  государственный секретарь
Джеймс  Бейкер  и его  заместитель  Лоренс  Иглбургер  были  в  отъезде,  то
Государственный департамент по-прежнему представлял Боб Киммитт.
     Из  Флориды  прилетел  председатель Объединенного комитета  начальников
штабов  Колин  Пауэлл.  Он вошел  в зал  заседаний  вместе  с  возглавлявшим
центральное командование  Норманом  Шварцкопфом, высоким, плотным  мужчиной,
который вскоре станет национальным героем.
     Джордж  Буш покинул заседание  в 9 часов 15 минут,  когда Рей и  Мейбел
Уолкеры, слава Богу,  уже  сидели в креслах пассажирского лайнера, летевшего
северо-западным курсом где-то над Саудовской Аравией.  Впереди чету Уолкеров
ждали  дом и  безопасность.  Президент же через южный подъезд  покинул Белый
дом, сел в вертолет,  стоявший на  лужайке, и  направился  на базу  ВВС  США
Эндрюс; там он  пересел на самолет ВВС-1, который  взял курс на Аспен,  штат
Колорадо.  В Аспене  президент должен  был выступить  с  речью,  посвященной
нуждам обороны США. Тема оказалась как нельзя более кстати, однако и рабочий
день президента обещал быть более насыщенным, чем предполагалось.
     В  воздухе   президент  долго   разговаривал  по   телефону   с  главой
хашимитского  королевства   Иордании  Хусейном  ибн  Талалом.  Монарх  этого
небольшого  государства, постоянно находившегося  в тени своих более могучих
соседей, совещался в Каире с президентом Египта Хосни Мубараком.
     Король  Хусейн отчаянно старался уговорить президента США дать арабским
государствам несколько дней, чтобы  те попытались  разрешить конфликт мирным
путем.  Он предложил провести  четырехстороннюю  конференцию с участием  его
самого,  президента  Мубарека,  Саддама Хуссейна  и  его  величества  короля
Саудовской Аравии Фахда. Последний должен был выполнять функции председателя
конференции.  Король  Хусейн  выразил  уверенность   в  том,  что  участники
конференции  смогли  бы  убедить  иракского диктатора  добровольно  уйти  из
Кувейта. Но  для этого потребуется три, может быть, четыре  дня,  в  течение
которых все  участвующие  в  конференции  правительства воздержались  бы  от
публичного осуждения агрессии Ирака.
     Президент Буш сказал Хусейну:
     -- Считайте, вы меня убедили. Я предоставляю вам отсрочку.
     Несчастный  президент  тогда  еще  не  успел  поговорить  с  лондонской
Железной Леди, которая ждала его в Аспене. Они встретились вечером.
     Очень скоро у Железной Леди сложилось впечатление, что  ее добрый  друг
снова  склоняется  к тому,  чтобы проявить  нерешительность.  Два  часа  она
убеждала и  убеждала президента, пока тот не забыл о своем  обещании  королю
Иордании.
     -- Джордж, мы не можем, ни при каких обстоятельствах не можем позволить
ему уйти безнаказанно.
     Джордж  Буш ничего  не мог противопоставить  гневно  сверкавшим голубым
глазам и холодному, решительному голосу, заглушавшему жужжание кондиционера,
и в конце концов был вынужден согласиться, что в намерения Америки не входит
потворствовать агрессору. Позднее друзьям президента показалось, что Джорджа
Буша  тревожил не  столько Саддам Хуссейн  со всеми его  танками и  пушками,
сколько эта непоколебимая женщина.
     Третьего августа состоялась конфиденциальная  беседа между официальными
представителями правительств США и  Египта. Президенту Мубараку напомнили, в
какой   мере   его  вооруженные  силы   зависят  от  поставок  американского
вооружения, сколько  Египет задолжал  Всемирному банку и какие суммы получил
от  США  в  качестве  помощи.  Четвертого августа  египетское  правительство
выступило  с  официальным  заявлением,  в  котором  резко  осудило  агрессию
Саддама.
     К  глубокому разочарованию  --  но  не  удивлению  --  короля  Иордании
иракский диктатор  тотчас  отказался  лететь  в  Джидду на  конференцию,  на
которой ему пришлось бы сидеть рядом  с Хосни Мубараком и подчиняться королю
Фахду.
     Для короля Саудовской Аравии оскорбительно прямое заявление египетского
правительства  явилось  тяжелым ударом, ведь  Восток  всегда гордился  своим
утонченным  этикетом.  Король  Фахд,  за  неизменно  учтивой и  невозмутимой
внешностью которого скрывался острый ум политика, был недоволен.
     Но то  был лишь один из двух факторов, сорвавших конференцию в  Джидде.
Вторым  оказались  показанные   саудовскому  монарху  фотографии,  сделанные
американскими спутниками.  Фотографии  убедительно показывали, что  иракская
армия не собирается останавливать наступление и что боевые колонны агрессора
движутся на юг Кувейта, неумолимо приближаясь к границам Саудовской Аравии.
     Осмелится ли иракский  диктатор развить  военный  успех и вторгнуться в
Саудовскую  Аравию?  Ответ  на  этот  вопрос  давали простые  арифметические
расчеты. Саудовская Аравия обладала крупнейшими запасами нефти. Второе место
в мире занимал Кувейт, которому при существующих темпах добычи своих запасов
хватило бы на сто с лишним лет. Третье место  принадлежало Ираку. С захватом
Кувейта  иракской  армией ситуация резко  менялась.  Кроме  того,  девяносто
процентов  разрабатываемых  и  резервных  месторождений  Саудовской   Аравии
располагалось  в  треугольнике, который начинался у портовых городов Дарран,
Эль-Хобар,  Дам-мам,  Джубаил  и тянулся  в  глубь  страны.  Республиканская
гвардия  неуклонно приближалась к этому треугольнику, а фотографии говорили,
что на территорию  Кувейта вторгаются все  новые  и  новые дивизии  иракской
армии.
     К счастью,  его  величество  так и  не  догадался, что  фотографии были
немного откорректированы. На самом деле иракские дивизии, подошедшие к южной
границе Кувейта, уже начали  окапываться, однако  на фотографиях изображения
бульдозеров были тщательно замазаны.
     Шестого августа королевство Саудовская Аравия  официально  обратилось к
США с просьбой ввести американские войска для его защиты.
     В тот же день  на  Средний  Восток  были  направлены  первые эскадрильи
истребителей-бомбардировщиков. Началась операция "Щит в пустыне".
     Утром  4  августа   бригадир  Хассан  Рахмани   выпрыгнул  из  штабного
автомобиля, взбежал по  ступенькам  отеля "Хилтон"  и,  распахнув стеклянные
двери,  прошел  в  вестибюль.  Командование  иракских  сил  безопасности   в
оккупированном  Кувейте  сразу  же  выбрало  отель  для   размещения   своей
штаб-квартиры. Рахманн находил забавным, что "Хилтон" располагался бок о бок
с американским посольством.  Оба здания фасадами выходили  на  пляж; из окон
того  и другого открывался  изумительный вид на сверкавшие в солнечных лучах
голубые воды Персидского залива.
     Какое-то  время американским дипломатам  придется  ограничиваться  этим
видом;  по  предложению   бригадира  здание   посольства   было   немедленно
блокировано солдатами Республиканской гвардии.  Пока что осаду никто снимать
не собирался. Правда, даже  иракская служба безопасности  не могла запретить
иностранным дипломатам  поддерживать  радиосвязь со своими правительствами с
суверенной территории посольств. Больше того,  Рахмани понимал, что у  Ирака
нет суперкомпьютеров, необходимых для разгадывания сложных шифров,  которыми
пользуются англичане и американцы.
     Тем не менее в силах руководителя отдела  контрразведки Мухабарата было
сделать  так,  чтобы  американцы,  если и смогли  о  чем-то  сообщить своему
правительству, так разве что о прекрасном виде из окон посольства.
     Конечно,  не исключалась  возможность получения американцами информации
от их друзей националистов, которых в Кувейте оставалось еще  предостаточно.
Значит, прежде всего нужно было отрезать внешние телефонные линии посольства
или установить  на них подслушивающую  аппаратуру. Последний вариант казался
более выгодным, но, к сожалению, большинство квалифицированных  специалистов
бригадира остались в Багдаде. Там им тоже хватало работы.
     Хассан Рахмани повернул к  номерам, зарезервированным  за  сотрудниками
контрразведки,  снял   форменную   куртку,  бросил  ее  ординарцу,  который,
обливаясь потом,  только  что  внес два тяжелых  чемодана  с документами,  и
подошел к окну,  выходившему  на бассейн отеля. Неплохо бы попозже поплавать
там, подумал Рахмани, но потом заметил двух солдат, которые набирали воду во
фляжки  прямо  из  бассейна,  и еще двоих, которые мочились  туда же. Хассан
Рахмани вздохнул.
     В свои тридцать семь лет бригадир Рахмани был статен, аккуратен, всегда
гладко  выбрит. Ему  не  было  нужды  отращивать усы  в  подражание  Саддаму
Хуссейну. Он знал  себе цену, потому что на своем месте был незаменим. Между
прочим, это место он занял не по протекции, а только в силу своих высочайших
профессиональных  качеств. Рахмани считал себя  единственным интеллигентным,
образованным  человеком  в  толпе  кретинов,  поднявшихся  наверх  на гребне
политической волны.
     Почему ты служишь этому режиму, часто спрашивали его зарубежные друзья.
Такие вопросы иностранцы чаще всего задавали, когда Рахмани поил их  в  баре
отеля  "Рашид" или в еще более укромном уголке. Рахмани дозволялось общаться
с иностранцами,  такова  была специфика его  работы.  Впрочем, сам он всегда
оставался трезвым.  Он не был религиозным фанатиком и в принципе не возражал
против  спиртных  напитков,  но  себе  всегда  заказывал  джин  с   тоником,
предварительно предупредив бармена, чтобы тот наливал ему чистый тоник.
     Так  вот, в ответ на подобные вопросы Рахмани улыбался, пожимал плечами
и говорил:
     --  Я -- гражданин Ирака и  горжусь этим. Вы хотели бы, чтобы я  служил
другому правительству?
     Конечно,  сам  Рахмани   отлично   знал,  почему  он   служит   режиму,
руководителей которого большей частью тайно презирал. Если бы он был склонен
к эмоциям --  а сам Рахмани часто говорил, что они  ему совершенно чужды, --
то он бы признался, что одной из истинных причин является искренняя любовь к
стране  и ее народу,  обычным простым  людям, интересы  которых  баасистская
партия уже давно не представляла.
     Но  основная  причина  заключалась  в другом. Рахмани хотел преуспеть в
жизни.  Для  человека его поколения в  Ираке  существовало  немного путей  к
успеху. Он мог  бы стать противником диктаторского режима, уехать за границу
и   там  влачить  жалкое  существование,  постоянно  скрываясь   от  наемных
профессиональных  убийц  и  зарабатывая  крохи  переводами  с  арабского  на
английский или наоборот.
     Он мог остаться в Ираке; тогда перед  ним открывались  три  пути. Можно
было опять-таки стать противником режима и распрощаться с жизнью в одной  из
пыточных камер этого зверя Омара Хатиба,  которого он ненавидел всей  душой,
отлично  зная,  что  Хатиб  питает  к нему  такие  же  чувства.  Можно  было
попытаться стать независимым бизнесменом, что казалось весьма проблематичным
в стране, где систематически попирались все законы экономики. Рахмани выбрал
третью  возможность:  используя  свой  незаурядный  ум  и  проявляя  должную
находчивость, улыбаться идиотам и занять высокое положение в их рядах.
     С точки зрения самого Рахмани, в этом не было ничего предосудительного.
Служил   же  Рейнхард   Гелен  сначала  Гитлеру,  потом  американцам,  потом
правительству ФРГ. Служил же Маркус Вольф восточногерманским коммунистам, не
веря  ни  одному  их   слову.   Вольф  был  игроком,  он  жил  своей  игрой,
хитросплетениями шпионажа  и контрразведки. Для Рахмани игральным столом был
Ирак. Он знал сколько угодно  других профессиональных  разведчиков,  которые
поняли бы его.
     Хассан Рахмани  отошел от  окна  и сел за  стол, чтобы  записать  самые
неотложные вопросы. Если в будущем  Кувейт должен стать хотя бы сравнительно
надежной  и  безопасной  девятнадцатой  провинцией Ирака,  то  нужно  срочно
провернуть чертову тьму дел.
     Главная  трудность  заключалась в том, что  Рахмани  не знал  намерений
Саддама Хуссейна и  сомневался, знает ли  сам президент, чего он хочет и как
долго он намерен оккупировать  Кувейт. Если иракские войска скоро уйдут,  то
не имело смысла затевать гигантскую контрразведывательную операцию, затыкать
все возможные источники утечки информации, все лазейки для шпионов.
     По мнению Рахмани,  Саддам  Хуссейн мог бы выйти сухим  из воды, но для
этого  нужно будет умело вести переговоры, ловко маневрировать, говорить то,
что хотят услышать другие. Первым этапом должна стать назначенная на  завтра
конференция в Джидде. Там следовало бы, не  скупясь на лесть в адрес  короля
Фахда,   заверить,   что  Ираку   ничего  не  нужно,   кроме   справедливого
распределения запасов нефти, выхода к Персидскому заливу и решения вопроса о
невыплаченном долге. Если все эти требования Ирака  будут удовлетворены,  то
иракская  армия   тотчас  вернется  домой.  Предоставив  возможность  арабам
разрешить конфликт самим и любой ценой не допуская к участию  в  конференции
американцев  и  англичан,  Саддам Хуссейн  сможет  спать  спокойно,  не  без
оснований полагаясь на традиционную любовь арабов к бесконечным переговорам.
     Западным странам  уже через несколько недель эта история надоест, и они
решат,  что в конфликте должны разбираться сами арабы  --  два  короля и два
президента.   Англичане  и  американцы   останутся   довольны,  если  к  ним
по-прежнему  будет течь  рекой арабская  нефть,  чтобы  отравлять их  города
удушающим  смогом.  Если к  тому  же  в Кувейте  не слишком зверствовать, то
средства  массовой  информации скоро  оставят кувейтскую тему, всеми забытый
Аль Сабах будет  мирно доживать свои дни в изгнании где-нибудь  в Саудовской
Аравии,  кувейтцы  привыкнут  к  новому  правительству,  а  конференция  под
лозунгом "руки  прочь от  Кувейта"  может  пережевывать одно и то же еще лет
десять, пока проблема не решится сама собой.
     В принципе такой сценарий вполне реален, нужно лишь выбрать правильную,
выгодную позицию, вроде позиции  Гитлера перед началом второй мировой войны:
я всего лишь ищу пути  удовлетворения моих  справедливых требований, это мое
самое последнее территориальное притязание. Король Фахд попался бы на  такую
удочку,  ведь никто не испытывает особых симпатий к кувейтцам, не говоря уже
о сибаритствующем семействе Аль Сабаха. Король Фахд и король Хуссейн в конце
концов плюнут на них, как Чемберлен плюнул на чехов в 1938 году.
     Беда в том, что Саддам Хуссейн,  бесспорно, чертовски  умный и коварный
бандит  (иначе он не  дожил  бы до этих  дней),  был никудышным дипломатом и
стратегом. Не сегодня, так завтра, рассуждал  Хассан Рахмани, раис  допустит
серьезную  ошибку,  например,  захватит саудовские нефтяные месторождения  и
поставит западные  страны  перед свершившимся фактом. Тогда Западу ничего не
останется,  как уничтожить  нефтяные  скважины  и  тем  самым  на  поколение
расстаться с мечтами о собственном процветании.
     Запад   --   это  значит   Америка   плюс  всегда   поддерживающая   ее
Великобритания. Словом, англосаксы, а англосаксов Рахмани  знал хорошо. Пять
лет в частной приготовительной школе мистера Хартли не прошли даром. Рахмани
в совершенстве владел английским, понимал западный  образ мыслей и  научился
остерегаться англосаксонской привычки без предупреждения наносить сильнейший
удар в челюсть.
     Рахмани потер подбородок в том месте, где много лет  назад он заработал
такой  удар,  и  громко рассмеялся.  Его адъютант,  сидевший в  другом  углу
комнаты, от неожиданности вздрогнул. Майк Мартин, сукин сын, где ты сейчас?
     Хассан   Рахмани,  умный,   способный,   образованный,   свободный   от
национальных предрассудков, утонченная натура, выходец из привилегированного
сословия,  служивший теперь режиму  плебеев, сел за решение задачи. Это была
непростая  задача.  В августе  1990  года  из 1,8  миллиона  жителей Кувейта
коренных кувейтцев было лишь шестьсот тысяч. Кроме них здесь  жило  примерно
столько же палестинцев; одни из них останутся верны старому Кувейту,  другие
перейдут  на   сторону   Ирака,   потому  что  Саддама  Хуссейна  поддержала
Организация освобождения Палестины, а третьи -- и таких будет большинство --
покорно склонят головы и будут стараться выжить и  при новом  режиме. Помимо
кувейтцев  и  палестинцев  здесь  было  еще примерно триста  тысяч  египтян;
конечно, многие из них работали на Каир, а теперь Каир не особенно отличался
от  Вашингтона  или Лондона.  Еще  примерно двести  пятьдесят  тысяч человек
приехали из Пакистана, Индии, Бангладеш  и с  Филиппин;  это главным образом
чернорабочие  и домашняя прислуга -- в  Ираке все  были уверены,  что,  если
кувейтца укусит комар, он не  сумеет почесать собственную задницу, не позвав
слугу-иностранца.
     И   наконец,   пятьдесят   тысяч  граждан  первого   сорта:   англичан,
американцев,  французов,  немцев,  испанцев,  шведов,   датчан  --  всех  не
перечесть.  А  перед Рахмани была  поставлена  задача  подавить  иностранный
шпионаж...  Он с тоской  вспомнил те старые добрые времена, когда  шпионские
сведения  передавались  через  нарочных или по  телефону. Шефу контрразведки
ничего не стоило закрыть границы и обрезать все телефонные кабели. Теперь же
любой  дурак,  в распоряжении которого есть спутник, может нажать  несколько
кнопок  на  переговорном устройстве сотовой  радиосвязи или  на компьютерном
модеме  и  говорить с  Калифорнией.  Засечь  такого  шпиона или  перехватить
секретное  сообщение  можно  только  с  помощью самых современных  приборов,
которых у Рахмани не было.
     Хассан  Рахмани  понимал,  что  не в  его  силах  предотвратить  утечку
информации  или помешать беженцам пересекать границу.  Не мог  он помешать и
американским   спутникам,   которые,   как    он    подозревал,   были   уже
перепрограммированы  так, что теперь каждые  несколько минут  пролетали  над
Кувейтом и Ираком. (В этом он был прав.)
     Бессмысленно пытаться  совершить невозможное,  даже  если тебе придется
делать вид, что ты все  выполнил  и добился полного  успеха.  Сначала  нужно
будет заняться более реальными делами: воспрепятствовать саботажу, нападению
на иракских солдат, порче их имущества, созданию формирований сопротивления.
И конечно же,  Рахмани нужно будет перерезать все каналы  поступления помощи
сопротивлению извне,  в какой бы  форме  эта помощь  ни приходила --  в виде
живой силы, "ноу-хау" или оружия.
     В этой  работе  Рахмани  будут  мешать  соперники  из  Амн-аль-Амма  --
секретной полиции, которые расположились двумя этажами ниже в том же здании.
Этим утром Рахмани стало  известно, что  главой секретной полиции в  Кувейте
Хатиб  назначил этого тупого головореза  Сабаави, который  по  пристрастию к
зверствам  и  пыткам  не  уступал самому  шефу.  Если кувейтцы  из  движения
сопротивления  попадут  в их лапы, они  научатся кричать так же  громко, как
иракские  диссиденты в Багдаде. Значит, сделал вывод  полковник  Рахмани, он
будет заниматься в основном иностранцами.
     Незадолго до полудня того же  дня доктор Терри Мартин закончил лекцию в
Школе востоковедения и африканистики -- факультете Лондонского университета,
располагавшемся  неподалеку  от  Гауэн-стрит, и  направился в профессорскую.
Перед дверью он  столкнулся с Мейбл, секретарем всех трех (включая  Мартина)
старших лекторов-арабистов.
     -- О, доктор Мартин, у меня для вас сообщение.
     Она порылась в своем кейсе,  поставив его на колено, прикрытое твидовой
юбкой, и наконец извлекла листок бумаги.
     -- Вам  звонил вот этот джентльмен.  Он сказал, что  у него  неотложное
дело и просил при первой возможности связаться с ним.
     В  профессорской  Терри  бросил  конспект  лекций  на  толстый  том  --
монографию  о  халифате  Абассидов  --  и направился  к  висевшему на  стене
телефону-автомату.  После  второго  гудка отозвался  четкий  женский  голос,
повторивший  номер телефона.  Женщина  не  назвала учреждение или  компанию,
только номер.
     -- Могу я поговорить с мистером Стивеном Лэнгом? -- спросил Мартин.
     -- Простите, кто его спрашивает?
     -- Э-э, доктор Мартин. Терри Мартин. Он звонил мне.
     -- Ах да, конечно. Доктор Мартин, будьте добры, не кладите трубку.
     Мартин  нахмурился. Эта  женщина, очевидно, знала  о звонке, знала  его
фамилию. А он никак не мог вспомнить, кто  такой  этот Стивен Лэнг. В трубке
раздался мужской голос.
     -- Это Стивен Лэнг.  Как хорошо, что  вы так быстро позвонили. Конечно,
вы меня не  помните, но когда-то мы  встречались в Институте  стратегических
исследований. Сразу  после вашей  блестящей  лекции  о  механизмах  и  путях
проникновения вооружения  в Ирак. Я  хотел спросить,  какие  у вас  планы на
обеденный перерыв?
     Кем бы этот Лэнг ни был, он настолько умело -- скромно и  в то же время
настойчиво -- вел разговор, что ему было трудно отказать.
     -- Сегодня? Сейчас?
     --  Если только  вы уже не договорились о  другой  встрече. Так  что вы
собирались делать?
     -- Я собирался перекусить парой бутербродов в столовой.
     --  Я хотел бы вам предложить  на ленч вполне приличный морской язык  у
Скотта. Вы, конечно, знаете этот ресторан. На Маунт-стрит.
     Мартин  действительно знал  этот один из лучших и самых дорогих  рыбных
ресторанов  в  Лондоне.  До него  минут двадцать  на такси. Сейчас  половина
первого.  Мартин очень  любил хорошую  рыбу,  но  для его  преподавательской
зарплаты ресторан Скотта был недоступен. Интересно, Лэнг это понимает?
     -- Вы из Института стратегических исследований?
     -- Я все объясню за ленчем. Скажем, в час. Буду очень рад встретиться с
вами, -- сказал Лэнг и положил трубку.
     Когда Мартин вошел в ресторан, к нему тотчас направился метрдотель.
     -- Доктор Мартин? Мистер Лэнг за своим столиком. Я провожу вас.
     Столик  оказался  в самом укромном  уголке ресторана. Здесь  можно было
говорить,  не  боясь, что тебя подслушают.  Приветствуя Мартина, Лэнг встал.
Это  оказался  худой, даже костлявый  мужчина в  темном  костюме  и  строгом
галстуке. У него  были изрядно поредевшие седые волосы. Лэнг предложил гостю
сесть и, подняв бровь, вопросительно кивнул в сторону бутылки с великолепным
мерсо, охлаждавшейся в ведерке со льдом. Мартин ничего не имел против.
     -- Мистер Лэнг, вы ведь не из института, не так ли?
     Вопрос Мартина ни  в  коей мере не  обескуражил Лэнга. Он выждал,  пока
официант не разлил  по бокалам  хрустально-чистое холодное вино  и не  ушел,
оставив каждому по папке с меню, потом поднял свой  бокал и предложил выпить
за здоровье гостя.
     -- Нет, я из Сенчери-хауса. Это вас смущает?
     Руководство   Британской   секретной   разведывательной   службы,   или
Интеллидженс сервис, размещалось в Сенчери-хаусе -- довольно ветхом здании к
югу от Темзы, между Элефант-энд-Касл и Олд-Кент-роуд. Здание было далеко  не
новым,  не слишком приспособленным к такого  рода  учреждениям  и  настолько
запутанным  внутри,  что от посетителя можно было не требовать  специального
пропуска: уже через несколько секунд он непременно заблудится, а кончит тем,
что станет отчаянно звать на помощь.
     -- Нет, просто интересно, -- ответил Мартин.
     --  В  сущности,  заинтересованная  сторона -- это мы. Я в  восторге от
ваших работ. Стараюсь следить за ними, но у меня не хватает знаний.
     --  В это  трудно поверить, --  сказал  Мартин, хотя в глубине души был
польщен. Любому ученому приятно, когда восхищаются его работами.
     -- Это действительно  так, -- настаивал Лэнг. -- Вам тоже морской язык?
Отлично.  Надеюсь, мне  удалось  прочесть  все  ваши  работы,  которые  были
переданы в институт, коллегам из Комплексных исследований и в  Чатам,  Ну и,
конечно, те две статьи в "Сервайвал".
     Хотя доктору Мартину было лишь тридцать  пять,  последние пять  лет его
все  чаще приглашали в  качестве  лектора в  такие учреждения,  как Институт
стратегических   исследований,   Институт   комплексных   исследований,  или
Чатам-хаус, --  совсем новую службу,  занимавшуюся  изучением  международных
отношений.   Журнал   "Сервайвал"   издавался    Институтом   стратегических
исследований;   двадцать   пять   экземпляров  каждого   выпуска   регулярно
направлялись на Кинг-Чарлз-стрит, в Министерство иностранных дел и  по делам
Содружества, откуда пять экземпляров затем попадали в Сенчери-хаус.
     Интерес этих правительственных  организаций к Терри Мартину  был связан
не с его научными  работами по истории средневековой Месопотамии, а скорее с
его хобби. Несколько лет назад Мартин  всерьез заинтересовался  вооруженными
силами  средневосточных  государств.  Он  стал  регулярно  посещать выставки
военной техники, завел знакомства с теми, кто производил вооружение,  и с их
арабскими клиентами, в среде которых благодаря своему безупречному арабскому
языку он  также установил множество полезных контактов. Через десять  лет он
стал ходячей  энциклопедией,  а  к его  мнению  стали прислушиваться  лучшие
специалисты. В этом смысле его  вполне можно  было сравнить  с  американским
писателем Томом Клэнси, который по  праву считается  крупнейшим специалистом
по военной технике НАТО и стран развалившегося Варшавского Договора.
     Официант   принес   две   порции  морского  языка,  и   собеседники   с
удовольствием занялись изысканным блюдом.
     Двумя месяцами раньше Лэнг, который тогда был руководителем оперативной
службы инспекции  Среднего Востока  в Сенчери-хаусе, запросил  у  коллег  из
научного  отдела  характеристику  Терри   Мартина.  Материалы,  которые  ему
принесли, произвели на Лэнга большое впечатление.
     Терри  Мартин  родился в Багдаде, там  же учился в начальной  школе,  а
завершил образование  в Англии. Он закончил частную школу "Хейлибури",  сдав
на  отлично  три экзамена на повышенном уровне  -- по английскому, истории и
французскому. Ему прочили большие успехи в филологии и дали рекомендацию для
поступления в Оксфорд или Кембридж.
     Но  мальчик,  с  детства  свободно  владевший  арабским  языком,  хотел
серьезно  заняться арабистикой  и  весной 1973 года прошел собеседование для
поступления  в Школу востоковедения  и африканистики в Лондоне.  Его приняли
сразу, и осенью того же года он начал изучать историю Среднего Востока.
     Через три года Мартин  получил  диплом с отличием и еще на три года был
оставлен    в     аспирантуре     по     специальности     "история    Ирака
восьмого--пятнадцатого  веков";  особое   внимание  Мартин  уделял  халифату
Абассидов  (750--1258  годы).  В   1979  году  он  получил  степень  доктора
философии, потом взял годичный отпуск для научной работы. Мартин был в Ираке
в  1980  году,  когда войска Саддама  Хуссейна вторглись  в  Иран,  развязав
восьмилетнюю  войну. Тогда у него впервые пробудился  интерес к  вооруженным
силам стран Среднего Востока.
     По  возвращении из  отпуска,  когда  ему было всего двадцать шесть лет,
Мартину предложили весьма почетное  место  лектора в Школе  востоковедения и
африканистики,  которая  считалась одной  из лучших,  а значит, и  одной  из
труднейших  школ арабистики. В знак  признания его  научных заслуг  Мартин в
тридцать четыре года получил место преподавателя по истории Среднего Востока
--  верный  признак  того,  что  к  сорока  годам  его  будет  ждать  звание
профессора.
     Все  это  Лэнг узнал из представленных ему материалов. Еще  больше  его
интересовала  второе  пристрастие  Мартина  --  кладезь знаний  об арсеналах
Среднего  Востока.  В  годы  холодной  войны  вооружение  этих   стран  было
второстепенной проблемой, но теперь...
     -- Речь идет о Кувейте, -- сказал наконец Лэнг.
     Остатки рыбы были унесены, от десерта оба отказались. "Мерсо" оказалось
превосходным, а  Лэнг  ловко разливал его так,  что  львиная  доля досталась
Мартину. Теперь на столе как бы сам  по себе появился марочный портвейн двух
сортов.
     --  Можете себе представить, сколько самых нелепых  слухов появилось за
несколько последних дней.
     Лэнг явно приукрашивал ситуацию. Железная Леди  вернулась из Колорадо в
том настроении, какое в ее свите называли настроением Боудикки,  определенно
имея в виду ту жену вождя одного из  племен восточных бриттов, которая имела
обыкновение  отсекать  ноги попадавшимся на  ее  пути  римлянам-завоевателям
мечами, что торчали из колес ее колесницы. Говорили, что министр иностранных
дел Дуглас Херд  подумывает,  не обзавестись  ли ему стальным  шлемом, а  на
обитателей Сенчери-хауса дождем  сыпались требования немедленно дать  ответы
на все вопросы.
     --  Суть дела  в  следующем:  мы  хотели  бы  послать  в Кувейт  нашего
человека, чтобы точно знать, что там происходит.
     -- На оккупированную Ираком территорию? -- уточнил Мартин,
     -- Боюсь, именно так, поскольку Саддам оккупировал весь Кувейт.
     -- А причем здесь я?
     --  Позвольте быть  с  вами  совершенно искренним, --  сказал  Лэнг,  в
намерения которого могло входить что угодно, только не полная откровенность.
--  Нам  действительно  очень  нужно  знать,  что происходит в  Кувейте.  Об
иракской  армии -- ее численность, степень боеготовности, ее  вооружение.  О
наших соотечественниках -- как они справляются с трудностями, не угрожает ли
им серьезная опасность, нет ли какого-либо пути эвакуировать их  из Кувейта.
Нам  нужен человек, который считался  бы там своим.  Информация такого  рода
жизненно  необходима. Значит... этот человек должен говорить по-арабски, как
житель  Аравии, Кувейта или Ирака. Далее,  поскольку вы провели значительную
часть жизни -- во всяком случае намного больше меня -- среди арабоязычных...
     -- Но ведь у нас  в Великобритании живут, должно быть, сотни кувейтцев,
которые  могли  бы безопасно  снова  проникнуть в свою страну,  -- предложил
Мартин.
     Лэнг неторопливо всосал воздух,  пытаясь  освободиться от застрявшего в
зубах кусочка рыбы.
     -- Признаться, --  пробормотал он, -- мы бы  предпочли,  чтобы это  был
кто-то из наших.
     -- Британец? Который мог бы сойти за араба даже в арабской стране?
     -- Вот именно. Впрочем, сомнительно, чтобы нам удалось найти подходящую
кандидатуру.
     Должно быть,  во всем было виновато  вино или портвейн. Терри Мартин не
привык к ленчам с мерсо и портвейном.
     --  Я  знаю такого  человека.  Это мой брат Майк.  Он майор  в  войсках
специального назначения. Его не отличишь от араба.
     Если бы  Мартин мог перевести время  на несколько  секунд назад, он  бы
обязательно прикусил язык. Но слово не воробей, вылетит --  не  поймаешь,  и
теперь было уже поздно.
     Лэнг  умел   не  демонстрировать  радостное  возбуждение.  Он  отбросил
зубочистку вместе с изрядно надоевшим кусочком рыбы.
     -- Не отличишь? -- пробормотал он. -- Даже сейчас?



     Стив  Лэнг вернулся в  Сенчери-хаус  на  такси.  Сверх всяких  ожиданий
настроение  у  него было приподнятое. Он пригласил этого ученого-арабиста на
ленч,  намереваясь завербовать его  для  выполнения другого дела, -- об этом
еще  нужно будет подумать  --  и  заговорил о  Кувейте  только  в силу своей
обычной практики ведения переговоров.
     Годы работы  научили  его начинать  переговоры со специалистом с такого
вопроса,  на который тот  наверняка не сможет ответить, или с такой просьбы,
которую тот заведомо не сможет выполнить. После этого  можно было переходить
к сути дела,  ради которого и затевались переговоры. Теоретики говорили, что
в таком  случае  специалист, ошарашенный первой просьбой, охотнее согласится
на выполнение второй -- хотя бы из чувства собственного достоинства.
     Неожиданное сообщение доктора Мартина  могло  решить проблему,  которая
днем  раньше обсуждалась на совещании  руководства Сенчери-хауса.  Вчера все
пришли к  единодушному  выводу о  том, что  это  безнадежная  затея. Но если
молодой  доктор  Мартин окажется  прав...  Брат, который  говорит по-арабски
лучше  его...  И  к тому  же уже служит в  полку  специального назначения, а
следовательно,  знает  о   тайных   операциях  не  понаслышке...  Интересно,
чрезвычайно интересно.
     В  Сенчери-хаусе  Лэнг  сразу  направился  к  своему  непосредственному
начальнику, руководителю инспекции Среднего Востока. После примерно часового
совещания  они  вдвоем  поднялись  к   одному   из  двух  заместителей  шефа
Интеллидженс сервис.
     Британская секретная разведывательная служба, или Интеллидженс  сервис,
которую  чаще  --  и  неправильно  -- называют  МI6,  даже  в наши  дни  так
называемой "открытой" политики  правительства остается теневой организацией,
тщательно  охраняющей  свои  тайны. Лишь несколько  лет назад  правительство
Великобритании  официально  признало,  что  такая организация  действительно
существует, и только  в 1991 году оно назвало имя босса Интеллидженс сервис.
Большинство  сотрудников   Сенчери-хауса  сочло   этот  шаг   неразумным   и
недальновидным,  поскольку   с  того  дня  этот  несчастный  будет  вынужден
появляться только в сопровождении телохранителей, которых придется содержать
за счет налогоплательщиков. Таковы издержки политической корректности.
     Штат  Интеллидженс  сервис  не  указан ни в  одном из  справочников,  а
сотрудники  этой  организации   числятся  служащими  различных  министерств,
главным  образом Министерства  иностранных дел, под чьим крылом и существует
весь Сенчери-хаус. Сведения  о  бюджете  Интеллидженс сервис не обнародуются
никогда, а реальные расходы скрыты в отчетах десятка разных министерств.
     Даже    расположение    ее   штаб-квартиры   долгие   годы    считалось
государственной  тайной,  пока не выяснилось,  что любой лондонский таксист,
если его  попросить  подвезти к  Сенчери-хаусу, обычно отвечает: "А, папаша,
вам нужен шпионский дом?" Тогда пришлось признать, что то, о чем знает любой
водитель, могло дойти и до ушей КГБ.
     Хотя  Интеллидженс сервис  далеко  не  так  знаменита,  малочисленна  и
финансируется не столь щедро,  как ЦРУ, она завоевала солидную репутацию как
среди  друзей,  так и  в  стане врагов  благодаря  высокому  качеству  своей
"продукции" (собранной секретной информации). Среди спецслужб ведущих держав
лишь израильский Моссад еще меньше по численности и еще более окутан пеленой
секретности.
     Руководителя Интеллидженс сервис совершенно официально называют шефом и
никогда  -  несмотря  на  бесконечные  искажения  в  прессе   -  генеральным
директором. Вот в родственной  организации, службе безопасности М15, которая
занимается  контрразведкой  на территории Великобритании,  там действительно
есть генеральный директор.
     Между  собой  сотрудники   Сенчери-хауса  называют  шефа  "Си";   можно
подумать,  что это сокращенное  до первой буквы слово "Chief",  но на  самом
деле это не так. Первым шефом Интеллидженс сервис был сэр Мансфилд Каммингз,
и "Си" осталось от фамилии этого давно умершего почтенного джентльмена.
     Шефу подчиняются  два заместителя,  а им  - пять  помощников. Последние
руководят  пятью главными отделами: оперативным (который  собирает секретную
информацию),  аналитическим (который  преобразует  эту  информацию  в нечто,
имеющее хотя бы минимальный  смысл), техническим (он отвечает за  подготовку
фальшивых документов,  минифотокамер,  средств  тайнописи,  сверхминиатюрных
средств  связи  и  всех прочих  бумаг  и  железок, без которых  безнаказанно
заниматься любой  нелегальной деятельностью в недружественной стране было бы
просто немыслимо), административным (который занимается зарплатой, пенсиями,
штатными расписаниями, бюджетом, юридическими проблемами  и  прочей подобной
ерундой)  и контрразведки (который  с помощью множества запретов  и проверок
пытается  не  допустить проникновения врагов в Сенчери-хаус). В  оперативном
отделе есть несколько инспекций, разделивших между собой весь земной шар  на
Западное полушарие, советский блок, Средний Восток  и Австралазию.  Здесь же
существует  крохотный офис  внешних  связей, в  обязанности которого  входит
щекотливая задача обеспечения сотрудничества с "дружественными" службами.
     На самом  деле разделение  функций  и  обязанностей  соблюдалось не так
строго (в Великобритании ничто не соблюдается слишком строго), но сотрудники
Сенчери-хауса,  хоть  и  с  грехом  пополам,  все  же как-то  разбирались  в
структуре своей организации.
     В  августе  1990 года  всеобщее внимание привлекала инспекция  Среднего
Востока  и особенно отделение  Ирака,  на которые накинулись,  словно шумная
толпа непрошеных болельщиков на любимую команду,  все  чиновники  и политики
Вестминстера и Уайтхолла.
     Заместитель шефа внимательно  выслушал  начальника  инспекции  Среднего
Востока и руководителя его оперативной  службы, несколько раз кивнув по ходу
их рассказа. Из этого, подумал он, может получиться что-то любопытное.
     Нельзя сказать, чтобы  из Кувейта  не  поступало  никакой информации. В
первые сорок  восемь  часов после  начала вторжения,  пока  иракские  службы
безопасности еще  не отключили международные линии телефонной связи, во всех
британских компаниях, имевших  филиалы в Кувейте, не  отходили от телефонов,
телексов  и  факсов. Кувейтские  дипломаты все  уши  прожужжали  сотрудникам
Министерства  иностранных   дел,  рассказывая  первые  истории  о  зверствах
оккупантов и требуя немедленного освобождения своей страны.
     Беда была в том, что из бездны информации нельзя было выбрать ни слова,
которое шеф  мог бы представить  кабинету министров как абсолютно  надежное.
Как язвительно заметил  шесть часов  назад  министр  иностранных дел,  после
вторжения иракских войск Кувейт превратился в гигантскую муравьиную кучу.
     Даже  сотрудники  посольства Великобритании, запертые  в стенах  своего
здания на берегу залива, почти в  тени остроконечных кувейтских башен, могли
лишь,  руководствуясь  далеко  не  полным  списком, попытаться  связаться по
телефону с находившимися в Кувейте соотечественниками, чтобы узнать, живы ли
они. Самые ценные сведения, которые удавалось узнать у насмерть перепуганных
бизнесменов  и инженеров, сводились к  тому,  время  от времени  они слышали
звуки стрельбы.  Сенчери-хаус реагировал на  такие  сообщения  кратко:  "Нам
нужно то, чего мы не знаем!"
     И  вот теперь  вроде  бы появилась возможность  послать в Кувейт своего
человека,  к  тому   же  обученного  технике  секретных  операций,  умеющего
проникать в глубокий тыл противника, такого, который может сойти за араба...
Это может  быть очень  интересно.  С  его  помощью можно  было бы не  только
получить самую надежную информацию,  не  только совершенно точно узнать, что
за  чертовщина  там  творится.  С этим  человеком  появлялся  реальный  шанс
показать политикам, что Сенчери-хаус не  сидит  сложа  руки; Уильям Уэбстер,
узнав про их  удачу, подавится послеобеденной мятной конфеткой прямо в своем
ЦРУ.
     У  заместителя  шефа   Интеллидженс  сервис  не  было  особых  сомнений
относительно  мнения миссис  Маргарет Тетчер  о  частях  особого  назначения
британских ВВС. Каждый знал, что после того, как они выкурили террористов из
иранского посольства в Лондоне, премьер-министр  весь  вечер пила виски в их
казармах у Олбани-роуд и слушала  бесчисленные рассказы о безрассудно смелых
операциях.
     - Думаю, - сказал, наконец, заместитель  шефа,  - что сначала мне лучше
перекинуться парой слов с командованием войск особого назначения.
     Формально  полк специального назначения британских ВВС не имел никакого
отношения к Интеллидженс сервис, да и подчинялись они  разным министерствам.
Действующий  22-й полк (в отличие от запасного 23-го) размещался в казармах,
которые  чаще  называли "деревней  Стирлинга",  недалеко  от главного города
графства  Херефордшир,  что  на  западе  Англии. Командир  полка  подчинялся
командующему войсками особого назначения, чей штаб занимал комплекс зданий в
западном Лондоне. Кабинет командующего располагался на верхнем этаже некогда
роскошного,  а  теперь   вечно  укутанного  строительными  лесами  здания  с
колоннами. Скромность казенной  обстановки в  запутанном лабиринте крохотных
каморок штаба лишь подчеркивала важность разрабатывавшихся здесь операций.
     Командующий войсками специального  назначения  подчиняется командующему
военными  операциями  (генералу),  тот - начальнику генерального штаба  (еще
более высокому генералу),  а генеральный  штаб входит  в состав Министерства
обороны.
     В название этой  воинской части слово "специальный" попало не случайно.
Войска специального назначения  были созданы в 1941 году Дэйвидом Стирлингом
в пустынях Западной Африки, и с тех пор их задачей было выполнение секретных
операций. Они  проникали в тыл противника  для наблюдения за передислокацией
его  воинских  частей  или для  организации актов  саботажа,  беспорядков  и
ликвидации  высших чинов противника; они освобождали  заложников, уничтожали
террористов,   охраняли   высших  мира  сего,   то  есть  выполняли  функции
телохранителей;  наконец, они работали в  качестве  преподавателей в учебных
центрах за рубежом.
     Как  члены  любой   элитной  группировки  офицеры   и   солдаты   полка
специального   назначения   редко  появлялись   в   обществе,   отказывались
фотографироваться  и общались  главным  образом  друг с другом, поскольку не
могли обсуждать свои дела и заботы с посторонними.
     Образ  жизни  сотрудников  Интеллидженс  сервис  немногим  отличался от
образа жизни офицеров  полка  специального назначения. К тому  же  в прошлом
разведчиком не раз доводилось сотрудничать  с  военными, проводя  совместные
операции  или "заимствуя"  на  время  специалиста  для  выполнения  какой-то
конкретной задачи, поэтому многие сотрудники этих двух секретных организаций
знали друг друга если не лично, то по крайней мере в лицо. На личные связи и
рассчитывал заместитель шефа Интеллидженс сервис, когда вечером того же дня,
вскоре после заката  (предварительно согласовав свой визит  с сэром Колином)
он взял бокал с  виски, предложенный  ему  бригадиром Дж.  П. Ловатом в  его
секретной лондонской штаб-квартире.
     Ничего   не   подозревавший   предмет   их   разговора  в  этот  момент
сосредоточенно всматривался в карту в  своей казарме, от которой до  Лондона
были тысячи и тысячи миль. Вот уже восемь недель майор Мартин и  одиннадцать
находившихся в его  подчинении инструкторов жили в строениях, отведенных для
подразделения личной охраны шейха Абу-Даби Зайед бин Султана.
     Такую задачу офицеры  полка выполняли  далеко не в первый раз. По всему
западному берегу Персидского залива, от Омана  на юге до Бахрейна на севере,
тянется цепочка эмиратов, султанатов  и  других суверенных монархий, в жизни
которых  уже не  одно  столетие ту или иную  роль  играли  британцы.  Прежде
Объединенные Арабские Эмираты называли Договорным Оманом, потому что однажды
Великобритания подписала с местными правителями договор, согласно которому в
обмен  на  торговые  привилегии королевские  ВМС  обязались защищать  их  от
обнаглевших  пиратов.  Продолжением  этих  договорных   обязательств   стало
обучение  роскошных  подразделений  телохранителей  для арабских  правителей
бригадами  инструкторов  полка  специального  назначения. Конечно,  обучение
проходит  не  бесплатно,  но  все  деньги забирает  британское  Министерство
обороны.
     В  столовой на большом столе была расстелена огромная карта Персидского
залива и большей  части Среднего Востока. Над картой склонились майор Мартин
и несколько его подчиненных. В  свои  тридцать  семь  лет майор был не самым
старшим  в группе инструкторов:  двум из его  сержантов перевалило за сорок.
Впрочем,  со  стороны  любого  двадцатилетнего юнца  было бы непростительной
глупостью  задирать нос перед этими крепкими, жилистыми, выносливыми и очень
опытными солдатами, всегда пребывавшими в отличной форме.
     - Что-нибудь интересное для нас, босс? - спросил один из сержантов.
     Как и во всех небольших воинских частях, в полку обычно обращались друг
к  другу  на  ты  и по  именам,  но  офицеров  солдаты  и сержанты  называли
"боссами".
     -  Не знаю,  - ответил  Мартин. -  Саддам Хуссейн нагло залез в Кувейт.
Неизвестно,  уйдет  ли он оттуда добром. Если не уйдет, то санкционирует  ли
ООН создание  сил, способных  вышвырнуть  его из  Кувейта? Если ответ  будет
положительным, то, думаю, там найдется дело и для нас.
     - Хорошо бы, - удовлетворенно сказал сержант.
     Шестеро других молча кивнули. С их точки зрения, они здесь засиделись и
уж слишком давно не были в настоящих, щекочущих нервы операциях.
     В  полку главными  считались четыре дисциплины,  и каждый солдат должен
был в совершенстве владеть  одной из  них.  Здесь были воздушные десантники,
специализировавшиеся  в  затяжных  прыжках  с  большой  высоты,  альпинисты,
которые лучше всего  чувствовали  себя на  голых отвесных  скалах  и  горных
вершинах,  мотопехота,  которая  на   своих  бронированных  "лендроверах"  с
удлиненной рамой предпочитала действовать на равнинах, и морские десантники,
искушенные  в  плавании  на каноэ  или  бесшумных  надувных  средствах  и  в
подводных работах.
     В группе Мартина было четыре (включая его самого) воздушных десантника,
четыре пехотинца, обучавших местных солдат основам ведения молниеносных атак
и контратак  в условиях пустыни, и четыре инструктора-подводника, потому что
Абу-Даби имеет выход к Персидскому заливу.
     Помимо своей основной  специальности солдаты полка  должны были  хорошо
владеть и  другими дисциплинами, чтобы при необходимости  заменить товарища.
Кроме того, любой из них должен  был знать многое другое: основы радиосвязи,
оказание первой помощи, иностранные языки.
     Основное боевое подразделение полка состояло  всего из четырех человек.
В случае  если один из них будет убит,  оставшиеся трое должны его функции -
будь то  работа с радиостанцией или  перевязка  раненых -  тут же  разделить
между собой.
     Они гордятся тем, что по  образовательному  уровню  намного превосходят
все  другие рода войск. Поскольку им приходится  ездить по  всему свету,  то
знание иностранных языков для солдата полка всегда было обязательным. Каждый
солдат кроме английского должен  владеть еще по меньшей мере одним языком. В
течение многих лет излюбленным  иностранным  языком  был русский,  но  потом
холодная война  кончилась, и  он вышел  из моды.  Долгие  годы подразделения
полка  сражались на Борнео; там было трудно обойтись  без малайского. Теперь
полк  все  чаще принимает  участие  в  тайных  операциях  в Колумбии  против
кокаиновых королей из картелей Медельин и Кали, поэтому все более популярным
становится испанский. Кое-кто учит французский - просто на всякий случай.
     Поскольку  полк  не один год  помогал султану  Омана Кабузу бороться  с
коммунистами, проникавшими  на  территорию  султаната  из  Южного Йемена,  и
направлял   инструкторов  едва  ли  не   во  все   государства   Аравийского
полуострова,  то  многие   из  офицеров   и  солдат  полка  сносно  говорили
по-арабски. К их числу относился и сержант, который рвался в бой. Правда, он
вынужден был  признать, что  до  майора  Мартина  ему  далеко: "Босс  просто
потрясающ. В арабском с ним никто не сравнится. Он даже похож на араба".
     Майор Майк Мартин выпрямился, смуглой ладонью поправил черные как смоль
волосы.
     - Пора спать,
     Пошел одиннадцатый час.  Как обычно, на следующее  утро они  встанут до
рассвета. Этот день, как и любой другой, начнется с десятимильного пробега с
полной боевой выкладкой, а кросс  лучше  закончить пораньше, пока солнце еще
не  слишком припекает. Для абу-дабийских учеников это было настоящей пыткой,
но шейх приказал выполнять все распоряжения странных  английских солдат. Раз
они сказали, что это пойдет на пользу его телохранителям, значит, так оно  и
будет.  К  тому же  шейх  щедро платил за обучение  и за  свои деньги  хотел
получить товар высшего качества.
     Майор Мартин отправился в свою квартиру. Он заснул почти сразу, крепким
глубоким сном.  Сержант  был прав: Мартин действительно был  очень  похож на
араба. Солдаты поговаривали, что их босс получил смугло-оливковый цвет кожи,
темные глаза и густые черные волосы  в наследство от какого-нибудь предка из
Средиземноморья. Мартин не говорил ни да ни нет, но солдаты ошибались.
     Дедушкой  Майка  и  Терри Мартинов по  материнской линии был англичанин
Теренс Грейнджер, работавший на чайных плантациях возле Дарджилинга в Индии.
В  детстве  они часто  рассматривали  его  фотографии: высокий,  розовощекий
мужчина со светлыми усами, с трубкой в зубах и с ружьем в руке поставил ногу
на   убитого  тигра.  Самый  настоящий  сахиб,  типичный  англичанин  времен
британского владычества.
     В 1928  году Теренс Грейнджер совершил нечто немыслимое.  Он влюбился в
индийскую девушку  и настоял на  браке с ней. Неважно, что она была  добра и
красива,  такие  браки  считались просто  невозможными.  Руководство  чайной
компании не выгнало Грейнджера, иначе скандал стал бы всеобщим достоянием, а
наказало  его  "внутренней  ссылкой" (так они  это называли)  на заброшенную
плантацию в далекой провинции Ассам.
     Если  начальство  Грейнджера  хотело  ссылкой  наказать  его,  то   оно
просчиталось. Грейнджеру и  его  молодой  жене,  до  замужества мисс  Индире
Бохзе, очень понравилась  эта  дикая, изрезанная глубокими  ущельями страна,
где бродили непуганные тигры, а склоны  холмов зеленели чайными кустами.  Им
нравились  люди,  нравился климат.  Здесь  в 1930 году у них  родилась  дочь
Сузан, здесь же она и росла в кругу индийских сверстниц.
     В 1943 году  японская  армия оккупировала  Бирму  и вплотную  подошла к
границам Индии. Грейнджер по возрасту не подлежал мобилизации, но он настоял
на своем и после непродолжительной подготовки в Дели, получив звание майора,
был  направлен в  Ассамский  полк.  Тогда  все  британские  новобранцы сразу
получали  звание  майора:  считалось,  что  британец  не  может  подчиняться
индийцу. Индийцы же в лучшем случае могли рассчитывать на звание  лейтенанта
или капитана.
     В 1945 году при форсировании реки Иравади  Теренс Грейнджер погиб.  Его
тело так и не нашли; как и тела многих других бойцов, оно навсегда исчезло в
топких  джунглях,  ставших свидетелями  одной из  самых  жестоких рукопашных
схваток войны.
     Вдова  Грейнджера,  которой  компания  выплачивала  небольшую   пенсию,
вернулась к обычаям своего народа. Через два года пришла  новая беда. В 1947
году англичане, предоставив Индии  независимость,  уходили  навсегда.  Индия
тотчас   разделилась  на   два   государства:  Али   Джиннах   стал   главой
мусульманского Пакистана на севере, а Джавахарлал Неру - новой Индии на юге,
которую  населяли  главным  образом индуисты. За разделом страны последовали
потоки беженцев: мусульмане бежали на  север, индуисты -  на юг. Переселение
сопровождалось  жестокими  стычками,  в   которых  погибло  больше  миллиона
человек.  Стремясь обезопасить  дочь,  миссис  Грейнджер  отправила  ее  для
завершения  образования  к  младшему брату ее  покойного мужа,  талантливому
архитектору,  в город Хазлмер, графство Суррей. Шесть месяцев  спустя миссис
Грейнджер погибла во время одного из мятежей.
     Итак,  в семнадцать  лет  Сузан Грейнджер  оказалась  в Великобритании,
стране  своих  предков,  которую  она  никогда прежде  не  видела.  Год  она
проучилась в женской гимназии возле Хазлмера, потом два года стажировалась в
качестве  медсестры в городской  больнице Фарнема, а затем  еще год работала
секретарем у фарнемского юриста.
     В двадцать один год  - моложе  туда не  принимали  - Сузан  поступила в
школу стюардесс Британской корпорации международных авиалиний, размещавшуюся
в  реконструированном  монастыре  святой  Марии, что  в  Хестоне, на окраине
Лондона.  Ее навыки медсестры  оказались  решающим аргументом, а внешность и
скромность лишь помогли поступлению в школу.
     В двадцать один год она была настоящей красавицей с пышными каштановыми
волосами,  миндалевидными глазами и особым оттенком  кожи - как у жительницы
Европы  с  вечным  золотистым  загаром.  По  окончании  школы  она  получила
назначение на рейс номер 01 Лондон - Индия;  очевидно, при этом немалую роль
сыграло ее безупречное знание хинди.
     В те годы это был очень длинный рейс, который выполняли четырехмоторные
"Аргонавты". Самолет  делал посадки в Риме, Каире, Басре, Бахрейне, Карачи и
Бомбее,  а  затем  следовал  дальше  в  Дели,  Калькутту,  Коломбо,  Рангун,
Сингапур,  Гонконг  и,  наконец,  в Токио. Разумеется, одному  экипажу  было
просто не под силу вести самолет по всему маршруту, и в Басре, на юге Ирака,
обычно происходила полная смена экипажа.
     Именно в Басре  в 1951 году, в баре  "Порт-клуба" Сузан познакомилась с
застенчивым  молодым  служащим нефтяной компании  "Ирак петролеум  компани",
которая тогда принадлежала англичанам и  управлялась ими. Его звали  Найджел
Мартин. Он пригласил Сузан на  ужин. Сузан  не раз  предупреждали, чтобы она
остерегалась  отчаянных  бабников,  которых  будет  уйма  среди  пассажиров,
летчиков  и  случайных  знакомых,  встретившихся на  отдыхе во  время  смены
экипажа.   Но  Найджел  казался  очень  порядочным  парнем,  и  она  приняла
приглашение. После ужина он  проводил ее до здания британской  авиакомпании,
где жили стюардессы, и на прощанье  протянул руку. Сузан так  удивилась, что
ответила ему крепким рукопожатием.
     Потом  она долго не могла  заснуть  - то  ли от  ужасной жары, то ли от
мыслей о Найджеле Мартине и о том, что было бы, если бы она его поцеловала.
     Когда Сузан  оказалась  в Басре  в следующий  раз, она  снова встретила
Мартина. Лишь после того, как они стали мужем и женой, Мартин признался, что
он с первого взгляда влюбился в нее без памяти и специально узнавал у Алекса
Рейда,  служащего  местного филиала британской  авиакомпании,  когда  должна
прилететь  Сузан.  Осенью 1951 года они играли  в теннис, плавали в бассейне
"Порт-клуба",  ходили  по   базарам  Басры.  По  предложению  Мартина  Сузан
уволилась и приехала в Багдад, где постоянно жил Мартин.
     Очень скоро Сузан поняла, что именно в таком городе она и мечтала жить.
Здесь  все  напоминало  ей о родной Индии:  толпы  людей  в  ярких,  пестрых
одеждах, городские пейзажи и специфические запахи на улицах,  шашлычники  на
набережной Тигра, тысячи крохотных лавчонок, торговавших травами и специями,
золотом и драгоценными камнями.  Когда  Мартин сделал ей  предложение, Сузан
тотчас ответила "да".
     Венчание состоялось в 1952 году в соборе святого Георгия - англиканской
церкви  возле улицы Хайфы. Хотя в Багдаде  у Сузан не было ни родственников,
ни  подруг,  поздравить новобрачных  пришло  множество соотечественников  из
"Ирак петролеум компани" и посольства Великобритании.
     Тогда  жизнь  в  Багдаде  была  легкой  и  приятной.  На   троне  сидел
несовершеннолетний   король  Фейсал,   страной   управлял   Нури-ас-Саид,  а
иностранное  влияние  было  практически  только  британским.  Отчасти  такое
положение  обусловливалось  огромным  вкладом  "Ирак  петролеум  компани"  в
экономику страны, а отчасти - тем  обстоятельством, что большинство офицеров
иракской армии прошли подготовку в Великобритании.  Однако  главной причиной
был   тот  факт,  что  весь  правящий  класс  с  младенчества   воспитывался
английскими нянями в накрахмаленных передниках, а детские  впечатления очень
живучи.
     В 1953 году у Мартинов родился сын  Майкл, а через два  года -  второй,
которого назвали Терри. Посторонний никогда бы не поверил, что Майкл и Терри
- родные братья,  уж слишком они были непохожи. У  Майкла дали  о себе знать
гены  Индиры Бохзе:  он  был  черноволосым, темноглазым, смуглым  сорванцом.
Шутники из британской колонии говорили, что он подозрительно похож на араба.
Невысокий же,  упитанный,  розовощекий  и  рыжеволосый  Терри, напротив, был
копией своего отца.
     В три часа утра Мартина разбудил ординарец.
     - Для вас сообщение, сайиди.
     Сообщение  было  предельно  простым  и  лаконичным, но  на  нем  стояла
пометка, свидетельствовавшая об особой срочности,  и  шифр означал, что  оно
отправлено лично  командующим войсками  специального  назначения.  Ответа не
требовалось. Просто майору Мартину предписывалось  с первым рейсом вернуться
в Лондон.
     Мартин передал  командование группой  инструкторов своему заместителю -
капитану  полка, который впервые  отправился за рубеж с  подобной миссией, а
сам переоделся в гражданское и поспешил в аэропорт.
     Лайнер должен был  вылететь в Лондон в  два  часа пятьдесят пять минут.
Больше  сотни пассажиров  давно  расселись по местам.  Одни  из  них  быстро
заснули,  другие  недовольно  ворчали.  Наконец  стюардесса  бодрым  голосом
объявила, что "технические проблемы",  вызвавшие задержку вылета  на полтора
часа, скоро будут решены.
     К самолету снова подогнали трап, и на  борту появился сухопарый мужчина
в джинсах, высоких ботинках, спортивной рубашке и  военной куртке с дорожной
сумкой  на  плече. Те, кто еще не спал, сердито оглядывали нового пассажира.
Того усадили  на  свободное место  в  клубном  классе.  Мужчина  устроился в
кресле,  через  несколько минут после  взлета откинул  спинку и почти тотчас
заснул.
     Сидевший рядом с  ним бизнесмен, который сначала основательно поужинал,
запив обильную пищу большим количеством запрещенных спиртных напитков, потом
ждал два часа в  аэропорту и еще  два часа на борту самолета, положил в  рот
очередную таблетку антацида и бросил на спящего соседа недовольный взгляд.
     - Чертов араб, - проворчал он, безуспешно пытаясь заснуть.
     В страны Персидского залива рассвет пришел через  два часа после вылета
самолета, но реактивный лайнер британской авиакомпании летел на северо-запад
и  приземлился  в  аэропорту Хитроу  почти в  десять  часов утра по местному
времени.  Из зала таможенного досмотра Майкл Мартин вышел одним из  первых -
ему  нечего было сдавать в багаж.  Его никто не встречал; Мартин  и не  ждал
торжественного приема. Он хорошо знал, куда ему следует ехать, и взял такси.
     В Вашингтоне появились лишь  первые признаки приближения рассвета:  еще
не вышедшее из-за  горизонта солнце  уже  окрасило  в  розовые тона  вершины
далеких холмов  в округе Джорджес, где река  Патуксент  текла к Чесапикскому
заливу.  На  седьмом  и  верхнем  этажах   большого  продолговатого  здания,
входящего в комплекс штаб-квартиры ЦРУ, которую чаше называют просто Лэнгли,
еще горел свет.
     Судья   Уильям   Уэбстер,   директор   Центрального   разведывательного
управления,  кончиками  пальцев  потер  уставшие  глаза,  встал  и подошел к
высоким венецианским окнам. Рощица серебристых берез, постоянно, если только
деревья не сбрасывали листву,  заслонявшая  вид на Потомак, казалась черной.
Не   пройдет   и  часа,  как   восходящее  солнце  снова  окрасит  березы  в
светло-зеленый цвет. Прошла еще  одна  бессонная  ночь. С момента  вторжения
иракских войск  в  Кувейт  директору удавалось лишь  ненадолго вздремнуть  в
коротких  перерывах  между бесконечными  звонками  от  президента, из Совета
национальной  безопасности,  Государственного  департамента и,  кажется,  от
всех, кто только знал номер его телефона.
     За  его спиной  сидели  не  менее  уставшие  Билл  Стюарт,  заместитель
директора  ЦРУ по  оперативной работе,  и  Чип  Барбер, руководитель  отдела
Среднего Востока.
     - Так что же? - спросил Уэбстер, как будто  на задававшийся в сотый раз
вопрос вдруг мог найтись ответ.
     Но  ответа  по-прежнему  не  было.  И  президент,  и Совет национальной
безопасности, и  Государственный департамент,  все  требовали  самой свежей,
сверхсекретной информации от агентов, которые должны были бы сидеть в сердце
Багдада,  в  самом  узком  кругу  ближайших  советников  Саддама   Хуссейна.
Собирается ли он надолго оставаться в Кувейте? Не выведет ли он свои войска,
испугавшись  одних лишь  резолюций  ООН, которые  потоком лились  из  Совета
Безопасности?  Не  сдастся  ли  он перед угрозой  эмбарго на экспорт нефти и
блокады  всей  его внешней торговли?  Что он  думает?  Что затевает? В конце
концов, где он спрятался, черт бы его побрал?
     А ЦРУ ничего не знало. Конечно, у них в Багдаде был агент, но несколько
недель назад ему было  приказано приостановить всю работу. Разумеется,  этот
сукин сын Рахмани, который возглавлял иракскую контрразведку,  знал человека
ЦРУ. Теперь  стало  совершенно ясно,  что иракцы  неделями и  даже  месяцами
вместо  ценной  информации скармливали  ему собачью чушь.  Очевидно,  лучшие
"источники информации" работали на Рахмани и рассказывали агенту  ЦРУ всякие
сказки.
     Разумеется, у  ЦРУ  были фотографии, целое море  фотографий, в  котором
недолго  и   утонуть.  Спутники   КН-11   и  КН-12  каждые  несколько  минут
регистрировали все, что происходило в Ираке, а аналитики сутками  сидели над
снимками, гадая, что могло бы  означать  то или  иное пятнышко: то ли  завод
отравляющих  веществ, то ли предприятие, производящее ядерное оружие, то ли,
как заявляли сами иракцы, велосипедную фабрику.
     Прекрасно. Аналитики из Национального управления реконгцировки (которое
работало  и  на ЦРУ  и на  американские ВВС) и ученые  мужи из Национального
центра фотографической интерпретации  сейчас активно лепят картинку, которая
когда-нибудь станет более или менее полной. Вот здесь у них командный пункт,
отсюда  они  запускают  ракеты   типа  "земля-воздух",  а  вот  это  -  база
истребительной    авиации.    Хорошо,    фотографии   выглядят    достаточно
убедительными. Возможно, в один прекрасный день все это придется разбомбить,
чтобы там камня на камне не осталось. А  какой еще информацией обладает ЦРУ?
О замаскированных объектах, о том, что спрятано под землей?
     Теперь  годы пренебрежительного отношения к Ираку приносили свои плоды.
За  спиной  директора ЦРУ  сидели  старые  шпионы,  сделавшие  карьеру  в те
времена, когда на берлинской стене еще не успел толком просохнуть бетон. Они
прошли долгий путь и начинали  в те годы, когда  вышедшие  сегодня  из  моды
классические   методы  сбора  информации   еще   не  уступили  место  всяким
электронным штучкам.
     Так  вот,  эти  старики  говорили  директору,   что   ни   фотоаппараты
Национального  разведывательного  управления,  ни подслушивающие  устройства
Агентства национальной безопасности не могут выведать планы, не могут узнать
намерения, не могут прочесть мысли какого-нибудь диктатора.
     Действительно,  Национальное  управление  реконгцировки  делало  тысячи
фотографий, приборы Агентства национальной безопасности слушали и записывали
каждое слово, сказанное по телефону или переданное по радио в Ирак, из Ирака
или внутри страны. И тем не менее ответов у директора ЦРУ не было.
     В  свое время  правительство  и  обитатели  Капитолийского  холма  были
настолько  очарованы  и  загипнотизированы  электронными  устройствами,  что
потратили миллиарды долларов на разработку  и выведение на орбиту едва ли не
всех хитроумнейших  достижений  человеческого  разума.  Теперь  те  же  люди
требуют  ответов на вопросы, на которые, судя по всему,  электронные штучки,
как бы хитры они ни были, ответить в принципе не могут.
     А еще  старики говорили  директору  ЦРУ, что электронная разведка может
помогать людям собирать разведывательные данные старыми методами и дополнять
эти данные, но никак не способна заменить  их. Это была приятная новость, но
к решению проблемы она не приближала.
     А проблема  заключалась в том, что Белый  дом требовал ответов на такие
вопросы,  на  которые  достаточно  уверенно  мог   ответить  только   хорошо
информированный  источник,  шпион, предатель, двойной агент, кто  угодно, но
обязательно  занимающий  очень  высокое  положение в  багдадской иерархии. А
такого агента у ЦРУ не было.
     - Вы давали запрос в Сенчери-хаус?
     - Да, директор. Они в таком же положении, как и мы.
     - Через два дня я буду в Тель-Авиве, - сказал Чип Барбер, - и встречусь
с Якобом Дрором. Не следует ли посоветоваться с ним?
     Директор ЦРУ кивнул.  Генерал Якоб ("Коби") Дрор был  главой Моссада, а
из всех "дружественных" разведывательных служб Моссад  труднее других шел на
контакты. К тому же  директор до  сих  пор  не  забыл  нашумевшую историю  с
Джонатаном  Поллардом,  который  работал по заданию Моссада в ущерб  США  на
американской  территории. Тоже  мне  друзья!  Уэбстеру страшно  не  хотелось
просить Дрора об одолжении.
     -  Надавите на него, Чип. У нас своих забот по горло. Если у  него есть
человек  в  Багдаде,  то он нам нужен. Просто позарез  необходим. А сейчас я
съезжу в Белый дом, поговорю еще раз со Скаукрофтом.
     На этой невеселой ноте совещание закончилось.
     В  лондонской   штаб-квартире   войск  специального  назначения  четыре
человека, ждавшие к утру пятого августа  майора Мартина, работали почти  всю
ночь.
     Командующий  войсками специального  назначения  бригадир  Ловат большей
частью разговаривал по телефону и позволил себе вздремнуть в своем кресле от
двух до четырех  часов  утра. Подобно большинству боевых офицеров,  он давно
выработал привычку  мгновенно  засыпать  в  любой  обстановке,  если  только
позволяла ситуация. Никогда нельзя сказать заранее, сколько времени пройдет,
пока  представится  следующий  случай перезарядить  свои аккумуляторы. Перед
рассветом он принял душ, побрился и был готов работать с полной отдачей весь
только начинавшийся день.
     Лишь благодаря полночному (по лондонскому времени) звонку Ловата одному
из  высших  чинов  британской авиакомпании был  задержан  вылет  лайнера  из
аэропорта Абу-Даби. В Великобритании, если нужно что-то сделать быстро и без
лишней  бумажной волокиты, звонок "приятелю", занимающему достаточно высокое
положение,   может   оказаться   чрезвычайно  полезным.  Этот   руководитель
британской авиакомпании, поднятый среди ночи с постели,  не стал спрашивать,
почему  он должен задерживать вылет самолета, стоявшего в трех  тысячах миль
от  Лондона,  пока до него не  доберется  еще  один пассажир. Он хорошо знал
Ловата, потому что они оба были  членами клуба войск специального назначения
в  Херберт-кресент, в общих чертах представлял себе, чем Ловат занимается, и
поэтому выполнил его просьбу, не задавая лишних вопросов.
     Во  время  завтрака  дежурный  сержант  связался с Хитроу и  узнал, что
самолет  из Абу-Даби в  пути  наверстал  треть  полуторачасовой  задержки  и
приземлится около десяти часов. Значит, майор  должен появиться  чуть раньше
одиннадцати.
     В Олдершот, где в казармах Браунинга размещался штаб парашютного полка,
за личным делом  майора Мартина был срочно направлен вестовой  на мотоцикле.
Дежурный  офицер  полка  раскопал  папку в архивах вскоре после  полуночи. В
личном  деле   были   отражены  все   последние   девятнадцать   лет   жизни
профессионального солдата  Майкла Мартина,  начиная  с того  дня,  когда  он
восемнадцатилетним  мальчишкой  впервые  появился  в полку;  белыми  пятнами
оставались лишь  два  довольно долгих периода, на которые он был переведен в
полк специального назначения.
     Папку, в которой содержались сведения об  этих двух периодах, привез из
Херефорда командир  22-го полка войск специального назначения полковник Брюс
Крейг, тоже, как и бригадир Ловат, шотландец. Полковник  был в пути всю ночь
и появился в штаб-квартире незадолго до рассвета.
     - Доброе утро, Джей-Пи. Из-за чего такая спешка?
     Полковник  и бригадир хорошо  знали друг друга. Десять лет назад Дж. П.
Ловат,  которого чаще  называли Джей-Пи,  командовал группой войск, отбившей
иранское посольство у террористов, а Крейг тогда  был одним из подчинявшихся
ему офицеров. Они прошли бок о бок долгий путь.
     - Сенчери-хаус хочет послать человека в Кувейт, - сказал Ловат.
     По  его  мнению,  сказанного было вполне  достаточно.  К длинным  речам
бригадир относился неодобрительно.
     - Кого-то из наших? Мартина? - Полковник  бросил на стол привезенную им
папку.
     - Похоже, что так. Я отозвал его из Абу-Даби.
     - Черт бы их побрал! И ты намерен согласиться?
     Майкл  Мартин был одним из офицеров Крейга;  они тоже немало  прошагали
рядом. Полковнику  не нравилось, когда  служба  безопасности  "воровала" его
офицеров. Ловат пожал плечами.
     - Возможно, придется согласиться. Если он им подойдет.  Когда  парни из
Сенчери чего-то захотят, они могут надавить сверху, с очень большой высоты.
     Крейг проворчал что-то  нечленораздельное и взял  предложенную дежурным
сержантом чашку крепкого черного  кофе.  Он тепло поздоровался  с сержантом,
назвав  того  по имени, Сидом,  -  они вместе сражались в Дофаре. Когда дело
доходило до политики,  полковник  представлял себе расстановку  сил.  Может,
Сенчери-хаус и в самом деле обычно действовал достаточно  деликатно, но если
уж они хотели нажать  на тайные пружины, то могли добраться до самого верха.
С  другой стороны,  и полковник  и  бригадир хорошо  знали  миссис  Маргарет
Тэтчер;  оба  были  ее искренними почитателями  и  понимали, что она, как  и
Уинстон  Черчилль, склонна к "безотлагательным  акциям".  Если  Сенчери-хаус
захочет, то через премьер-министра наверняка добьется своего. Полку придется
подчиниться,   хотя   контроль   над   ходом  операции  будет   осуществлять
Сенчери-хаус, и лишь для вида операция будет называться "совместной".
     Вслед  за полковником  прибыли два сотрудника Интелидженс сервис:  Стив
Лэнг и его  подчиненный Саймон Паксман, руководивший отделением Ирака. После
официального представления гостей усадили в приемной, предложили  им  кофе и
вручили  две папки  с личными делами Мартина.  Лэнг  и Паксман  углубились в
изучение  жизни  Майкла  Мартина,  начиная с  восемнадцатилетнего  возраста.
Предыдущим вечером  Паксман провел  четыре часа  с младшим братом  и  узнают
много интересного  о  семье  Мартинов и  о  воспитании  братьев в  Багдаде и
"Хейлибури".
     Летом 1971 года, заканчивая школу, Майкл Мартин  отправил  заявление  о
приеме  в  парашютные   войска.  В  сентябре   ему  предложили   явиться  на
собеседование в  Олдершотский  учебный центр, располагавшийся  неподалеку от
того места,  где на  постаменте стояла  старая  "дакота". Когда-то из  этого
самолета прыгали британские десантники, пытавшиеся захватить мост через Рейн
у Арнема.
     В школе Майка считали (парашютисты всегда наводили справки о кандидатах
в их полк) средним учеником, но  великолепным атлетом. Такая  характеристика
вполне устраивала командование полка.  Мальчик был  принят и в том же месяце
приступил к занятиям  по  общей подготовке. Начались нелегкие  двадцать  две
учебные недели, и лишь  те, кто вытерпели все до конца, в апреле  1972  года
стали полноправными солдатами.
     Четыре  первых  недели  отводились  на   строевую  подготовку,   основы
обращения с  оружием, основы  боевых  действий  и  физическую  подготовку. В
течение следующих двух недель к этим дисциплинам добавлялись оказание первой
помощи, основы радиосвязи и знакомство с мерами защиты от  оружия  массового
поражения (ядерного, бактериологического и химического).
     На  седьмой неделе основное внимание уделялось  физической  подготовке,
которая день ото дня становилась все тяжелей и тяжелей, но все же и это были
лишь цветочки по  сравнению с  восьмой и  девятой неделями,  когда во  время
длиннейших  марш-бросков  на  уэлльских  холмах  Брекон  молодые,  сильные и
крепкие мужчины умирали от переохлаждения и истощения.
     На десятой неделе курсанты оказались  возле Хайда, в графстве Кент, где
обучались  стрельбе. Мартин, которому только  что исполнилось  девятнадцать,
зарекомендовал себя настоящим снайпером.  Одиннадцатая  и двенадцатая недели
назывались  "испытательными".  Их  курсанты  проводили в сельской  местности
возле  Олдершо-та довольно своеобразно: в дождь, в  град, в зимнюю  стужу, в
любую погоду с бревнами в руках они бегали вверх-вниз по песчаным холмам.
     - Испытательная  неделя? - переворачивая страницу, пробормотал Паксман,
- А как же тогда называть все остальные, черт бы их побрал?
     По   завершении  последней  испытательной   недели  курсанты   получали
долгожданные  красные  береты и накидки парашютистов, а следующие три недели
снова  проводили  на  Бреконских  холмах,  упражняясь  в  искусстве обороны,
патрулирования и в "настоящей" стрельбе. В те дни (в конце января 1972 года)
Бреконы  были унылым, холодным, суровым краем.  Промокшие  до нитки курсанты
спали, не разжигая костров.
     Недели с шестнадцатой по девятнадцатую были посвящены  обучению прыжкам
с парашютом. Занятия  проводились на базе британских ВВС  в Абннгдоне. Здесь
не  выдержали испытаний еще несколько человек.  В конце девятнадцатой недели
состоялся  "парад  крыльев",   когда   оставшиеся  курсанты  получили  право
приколоть эмблему парашютистов в виде крыльев. В личном деле не упоминалось,
что в тот вечер в старом "Клубе-101" было выпито море пива.
     Еще две недели посвящались  обучению специальных  боевых действий  (эти
занятия   назывались  "последнее   препятствие")   и  оттачиванию  искусства
маршировки на плацу. На двадцать второй нелеле состоялся выпускной парад, во
время  которого  гордым  родителям после полугодовой  разлуки  впервые  было
разрешено увидеть своих прыщеватых отпрысков.
     Рядовой Майкл Мартин  давно был взят на заметку  как ПКО, что  означало
"потенциальный  кандидат  в  офицеры", и в мае 1972 года он был направлен  в
Королевскую  военную  академию,  что  в  городе  Сандхерст.  Там  он  прошел
стандартный  одногодичный  курс  обучения,   только   что  введенный  взамен
двухлетнего.
     В  результате изменения  сроков  обучения весенний выпускной парад 1973
года оказался  самым  многочисленным.  Академия  выпускала сразу 490 младших
офицеров,  проучившихся один или два года. Парад принимал сэр Майкл  Карвер,
позднее  ставший  фельдмаршалом  лордом  Карвером, начальником  генерального
штаба.
     Свежеиспеченный лейтенант  Мартин  сразу был направлен  в  Хайд, где он
принял  командование взводом. Сначала взвод проходил подготовку, а затем был
отправлен  на  двенадцать недель  в Северную Ирландию, точнее на  скучнейший
контрольный пункт,  который  назывался Флакс-Милл и  должен был  держать под
присмотром  группу  ирландских  республиканцев,  осевших  в  Ардойне,  возле
Белфаста.  То  лето  выдалось  сравнительно   спокойным,  потому  что  после
кровавого    воскресенья   в   январе   1972   года   активисты   Ирландской
республиканской армии шарахались от парашютистов, как от чумы.
     Мартин был приписан к третьему батальону и после Белфаста возвратился в
Олдершотский учебный центр, где ему поручили командование взводом курсантов.
Мартин провел новобранцев через те же круги ада, которые недавно прошел сам.
Летом  1973 года он вернулся в  третий  батальон,  который к тому  времени в
составе контингента британских войск на Рейне перебазировался в Оснабрюк.
     В  Оснабрюке было не  лучше, чем  в Северной Ирландии, Третий  батальон
квартировал  в  Квебекских казармах  - отвратительных  старых постройках,  в
которых ранее  размешался  лагерь для перемещенных  лиц.  Парашютистам здесь
приходилось  служить "пингвинами", то  есть по  меньшей  мере  треть времени
выполнять   обязанности  обычной  пехоты.  Все  парашютисты  без  исключения
ненавидели эту службу.  Дисциплина  была хуже некуда, часто  возникали драки
между парашютистами и  пехотинцами, а Мартину приходилось наказывать солдат,
которым он в  глубине  души  симпатизировал. Он застрял в Оснабрюке почти на
год, а  в  ноябре 1977 года  подал рапорт  о переводе в  войска специального
назначения.
     В  войсках  специального  назначения  было  много  бывших парашютистов,
возможно, потому что и те и другие проходили примерно одинаковую подготовку,
хотя  "спецназовцы"  утверждали,  что  их  учебные  занятия труднее.  Бумаги
Мартина поступили в  штаб  полка в Херефорде;  там  обратили внимание на его
знание арабского языка и летом 1978 года пригласили на отборочные занятия.
     В полку говорили,  что сначала  они  отбирают  физически  очень  хорошо
подготовленных людей и только потом начинают работать с ними всерьез. Вместе
с   другими   кандидатами   из  числа  парашютистов,  морских   десантников,
пехотинцев,  танкистов,  артиллеристов   и  даже  военных  инженеров  Мартин
приступил  к "начальным"  шестинедельным отборочным занятиям. Занятия особой
сложностью не отличались, потому что в  их основу было положено одно простое
правило. В первый же день инструктор с улыбкой объяснил им:
     - На этих занятиях мы не собираемся вас тренировать. Мы дадим вам такую
нагрузку, чтобы вы сдохли. Кто останется в живых, будет учиться дальше.
     У  инструкторов слова  не расходились с  делом.  Только один из  десяти
кандидатов успешно прошел начальные занятия. Зато инструкторы избавили  себя
от  пустых  хлопот  впоследствии.   Мартин   прошел  испытания.  Потом  была
дополнительная подготовка в Англии  и тренировка в джунглях Белиза. Еще один
месяц в  Англии был отведен  на выработку сопротивляемости на допросах.  Под
"сопротивляемостью" подразумевалось умение молчать, когда к  тебе применяют,
крайне неприятные  методы допроса. Хорошим  в этих  занятиях  было, пожалуй,
только  то,  что  в  любой момент  и  полк и  доброволец  могли  потребовать
возвращения "допрашиваемого" в свое подразделение.
     - Они  с ума сошли,  - сказал Паксман, бросив  папку на стол  и наливая
очередную чашку кофе. - Все они просто свихнулись.
     Лэнг ответил  неопределенным  мычанием.  Он уже  углубился  в  изучение
второй папки, а для планировавшегося задания наибольший  интерес представлял
опыт работы Мартина в арабских странах.
     В первый раз Мартин провел в полку специального назначения три года; он
получил звание  капитана  и был назначен командиром  взвода. Мартин  выразил
желание  служить  в батальоне А,  специализировавшемся  в затяжных  прыжках;
всего в полку было  четыре  батальона -А, В,  С и G. Такой выбор  был вполне
естественным  для  человека, который, будучи  в парашютных войсках, служил в
"Красных дьяволах" - образцовой роте, выполнявшей высотные затяжные прыжки с
парашютом.
     Если  у парашютистов  арабский язык Мартина так  и не пригодился,  то в
полку специального назначения ему быстро нашлось применение. В  течение трех
лет,  с 1979 по 1981-й, он служил в западном Дофаре в войсках султана Омана,
обучал охрану  особо важных персон в двух арабских эмиратах,  инструктировал
национальную гвардию Саудовской Аравии  в Эр-Рияде  и  читал  лекции  личным
телохранителям шейха Исы  в Бахрейне. В папке  полка  эти  этапы пути майора
Мартина  сопровождались комментариями, в  которых, в  частности, отмечалось,
что в нем вновь пробудилась привитая в детстве тяга к арабской культуре, что
в арабском языке ему не было равных в полку, что, если ему нужно было что-то
обдумать,  он  долго  гулял  в  пустыне,  не  обращая  внимания  на  жару  и
надоедливых насекомых.
     Документы говорили, что после трехлетней службы в войсках  специального
назначения, зимой  1981  года, Мартин  вернулся в парашютный  полк. Для него
приятной  неожиданностью оказалось известие о том, что в январе-феврале 1982
года планировалось участие парашютистов в операции "Надежное копье" в Омане.
На два  месяца  Мартин  вернулся в  Джебель-Акдар, а в марте взял  отпуск. В
апреле его  срочно  отозвали из  отпуска: Аргентина  напала  на Фолклендские
острова.
     Первый батальон  парашютного полка остался в Великобритании, а второй и
третий  отправились  в  Южную  Америку. Парашютисты  плыли  на  пассажирском
лайнере "Канберра", спешно переоборудованном в военный транспорт. "Канберра"
пришвартовалась в Сан-Карлос-Уотере. Второй батальон вытеснил аргентинцев из
Гуз-Грина,  за что его командир, полковник  Джонс,  посмертно  получил крест
ордена  Виктории, а  третий  батальон в  дождь  и  снег  тащился  через весь
Западный Фолкленд к городу Порт-Стэнли.
     -  Я  думал, они  называют это "топать",  -  сказал Лэнг сержанту Сиду,
который наливал в его чашку кофе.
     Сержант поджал губы. Эти чертовы штатские.
     - Десантники говорят "топать", сэр.  Парашютисты и  спецназовцы говорят
"тащиться".
     Как  бы  то  ни  было,  и  то  и  другое  слово  означало марш-бросок в
отвратительнейшую погоду со стадвадцатифунтовой выкладкой.
     Третий  батальон   расквартировался  на  одинокой  ферме,  называвшейся
"Эстанасия-хаус", и  приготовился  к  решающему броску на  Порт-Стэнли.  Для
этого сначала  нужно было взять  хорошо  укрепленную  высоту  Лонгдон.  В ту
кошмарную  ночь с одиннадцатого  на двенадцатое июля капитан Майк Мартин был
ранен.
     Ночная  атака  на  аргентинские  позиции  начиналась  в  полной тишине,
которая, однако, была нарушена очень скоро. Капрал Милн наступил на мину,  и
взрывом ему  оторвало  ногу. Тотчас аргентинские пулеметы открыли  шквальный
огонь, и  на склоне высоты  стало  светло, как днем. Парашютистам нужно было
или отступать,  или  идти на  пулеметы и  брать Лонгдон.  Они взяли  высоту,
потеряв двадцать три человека убитыми и более сорока ранеными.
     В числе последних  оказался и  Майк Мартин.  Ему прострелило ногу, и он
разразился потоком отборных арабских ругательств.
     Большую  часть  дня ему пришлось  провести  на  склоне  холма. где  он,
стараясь  не  потерять  сознание,  держал пол  прицелом восемь  дрожавших от
холода и страха пленных  аргентинских солдат.  К концу дня его  доставили на
хорошо оборудованный перевязочный пункт в  заливе Эйджекс, немного подлатали
и вертолетом переправили  на военно-медицинский корабль  "Уганда".  Там  его
соседом  оказался  аргентинский лейтенант. Пока  корабль плыл до Монтевидео,
они подружились и до последнего времени переписывались.
     В   уругвайской  столице  аргентинцы   сошли   на  берег,  а  способных
передвигаться самостоятельно британцев отправили домой обычным  пассажирским
рейсом.  Командование  полка  на  три  недели  направило  Мартина   в  центр
реабилитации "Хедли-Корт" в городе Ледерхед.
     Там Мартин встретил медсестру  Сузан,  которая после непродолжительного
ухаживания   стала  его  женой.  Возможно,  ей  вскружил  голову  окружавший
парашютистов  романтический  ореол,   но  она  определенно  не  учла  других
обстоятельств. Молодожены поселились возле Чобхема, откуда Сузан было удобно
добираться до госпиталя в  Ледерхеде, а Мартину  - до  Олдершота. Через  три
года,  в течение  которых  Сузан видела  мужа  в  общей сложности  четыре  с
половиной месяца, она с  полным основанием поставила его  перед выбором: или
парашютные войска и твои проклятые пустыни, или я. Майк хорошенько подумал и
выбрал пустыни.
     Сузан  поступила   разумно.   Осенью  1982  года  Мартин  готовился   к
вступительным экзаменам  в штабной колледж,  открывавший перед ним  дорогу к
высоким званиям  и почетным должностям, возможно,  даже  в  министерстве.  В
феврале 1983 года Мартин с треском провалился на экзаменах.
     -  Он  это сделал  нарочно,  - заметил  Паксман, - Тут  есть примечание
командира полка; он говорит, что если бы Мартин захотел, он бы запросто сдал
экзамен.
     - Знаю, - сказал Лэнг. - Я прочел. Этот парень... неординарен.
     Летом  1983  года  Мартин  был  назначен  офицером  штаба  при  главном
командовании сухопутными силами султана Омана в  Мускате. Когда  истек  срок
первого  двухлетнего  контракта, Мартин  продлил  его  еще  на два года.  Он
по-прежнему носил  значок парашютиста, но  фактически  командовал Мускатским
северным  пограничным  полком.  В 1986  году, находясь в Омане,  он  получил
звание майора.
     Офицеры,  уже  служившие  в войсках специального назначения, могли туда
вернуться,  но только по  персональному  приглашению. Не  успел Мартин зимой
1987  года  приземлиться  в  Англии  и  заняться   несложным  бракоразводным
процессом, как получил приглашение из Херефорда.  В январе 1988 года он стал
командиром  батальона  и  в  этой должности служил  сначала в составе группы
северных войск в Норвегии, потом у султана Брунея, потом шесть месяцев снова
в  Англии в составе службы безопасности пехотных  войск  в Херефорде. В нюне
1990 года во главе бригады инструкторов Мартин был направлен в Абу-Даби.
     Сержант Сил, постучавшись, приоткрыл дверь и просунул голову в щель:
     -  Бригадир спрашивает, не  хотите  ли вы присоединиться к нему,  Майор
Мартин должен вот-вот прибыть.
     Вошел Мартин. Лэнг сразу отметил обожженное солнцем лицо, черные волосы
и темные глаза майора и бросил выразительный взгляд на Паксмана. Внешность у
него подходящая; пока  один-ноль в нашу  пользу. Теперь предстояло выяснить,
во-первых,   согласится   ли  Мартин  на   опасное  задание  и,   во-вторых,
действительно ли он говорит по-арабски так, как им сказали.
     Джей-Пи встал из-за стола и схватил руку Мартина своей медвежьей лапой.
     - Рад вас видеть, Майк.
     -  Благодарю  вас,  сэр,  -  ответил  Мартин,  отвечая  на  рукопожатие
полковника Крейга.
     -  Разрешите представить этих двух  джентльменов, - сказал бригадир.  -
Мистер Лэнг и мистер Паксман приехали из Сенчери-хауса. У них есть... э-э...
что-то вроде предложения. Прошу вас, джентльмены. Вы хотели бы  поговорить с
майором наедине?
     - Нет-нет, - поспешно  возразил  Лэнг.  -  Шеф  надеется,  что если  мы
договоримся, это обязательно будет совместная операция.
     Упомянуть сэра Колина - это неплохой  ход,  подумал Джей-Пи. Видно, они
считают,  что  никогда  не  мешает  лишний  раз  показать,  какие  силы  при
необходимости они могут подключить.
     Все сели.  Говорил  главным  образом  Лэнг.  Он  подробно  объяснил всю
политическую подоплеку,  подчеркнув, что в  настоящее  время  им  совершенно
неизвестно, уберется ли Саддам Хуссейн  из Кувейта  добром или его  придется
вышвырнуть силой, а если он уберется сам, то  когда это будет. К  сожалению,
результаты политического анализа  говорили  о том, что скорее  всего  Саддам
сначала  оберет Кувейт  до нитки, а потом  будет требовать таких уступок, на
которые  ООН никак не сможет согласиться. В любом случае речь шла  о  многих
месяцах.
     Великобритании необходимо знать, что происходит в самом Кувейте - нужны
не  слухи  и домыслы, не жуткие рассказы, которые  в погоне за  сенсацией  в
изобилии сочиняются в  средствах  массовой информации,  а абсолютно надежная
информация, в частности, о гражданах Великобритании, которые теперь не могут
выехать из Кувейта, об  оккупационных войсках и о том, сможет  ли кувейтское
сопротивление связать значительную часть армии Саддама, если в  конце концов
против диктатора  придется применить силу, или же все  иракские войска будут
на линии фронта.
     Мартин внимательно слушал,  кивал, задал несколько уточняющих вопросов,
но большую часть времени молчал. Два старших офицера смотрели в окно. Вскоре
после полудня Лэнг подвел итог:
     - Вот так обстоят  дела, майор. Я не надеюсь получить ответ немедленно,
но сейчас время - немаловажный фактор.
     - Вы не будете возражать, если мы обменяемся мнениями с нашим коллегой?
- спросил Джей-Пи.
     - Нисколько.  Давайте сделаем так. Мы  с Симоном вернемся в наш офис. У
вас  есть  номер моего служебного  телефона. Я был бы вам очень признателен,
если бы вы сообщили о своем решении во второй половине дня.
     Сержант Сид проводил  гостей до  улицы, где они  сели  в  такси, а  сам
вернулся в свое убежище, располагавшееся под самой крышей и  отгороженное от
внешнего мира строительными лесами.
     Джей-Пи подошел  к небольшому холодильнику и  достал три банки с пивом.
Все трое одновременно откупорили пиво и отпили по глотку.
     - Слушайте, Майк, теперь вы знаете суть дела и чего от вас хотят.  Если
вы сочтете это сумасбродной затеей, мы вас поймем.
     -  Согласен,  - сказал  Крейг.  - Если вы откажетесь, в полку вам никто
слова не скажет. Это их затея, не наша.
     - Но если вы согласитесь, - добавил Джей-Пи,  -  если  вы, так сказать,
хлопнете  нашей  дверью,  то  придется остаться с  ними  до конца  операции.
Конечно,  мы будем  принимать  какое-то участие;  наверно,  без нас  они  не
обойдутся, но подчиняться вы будете им. Руководить операцией будут тоже они.
А когда все благополучно закончится, вернетесь к нам - как будто из отпуска.
     Мартин знал,  как это бывает. Он слышал о том, что иногда офицеры полка
работали на Сенчери-хаус. В таком случае человек  на время просто переставал
существовать  для  полка. Когда  он возвращался,  все  говорили: "Рад  снова
видеть тебя", - и никто не  задавал лишних вопросов, никто не спрашивал, где
он был и что делал.
     - Пожалуй, я соглашусь, - сказал Мартин.
     Полковник Крейг встал.  Ему  было  пора  возвращаться в  Хере-форд.  Он
протянул Мартину руку.
     - Удачи, Майк.
     -  Да,  кстати,  -  вспомнил  бригадир,  - вы  приглашены  на ленч. Тут
недалеко, на этой же улице. Все оплачивает Сенчери-хаус.
     Он вручил Мартину карточку-приглашение  и тоже попрощался.  Майк Мартин
спустился по лестнице и  вышел  на улицу.  Приглашение  говорило, что мистер
Вафик  Аль-Хоури приглашает  майора  Мартина  на ленч  в небольшой ресторан,
располагавшийся   всего  в   четырехстах   ярдах   от  штаб-квартиры   войск
специального назначения.
     Третьей (помимо  М15  и М16)  важнейшей составной  частью  Интеллидженс
сервис было Управление правительственной связи (или  УПС), располагавшееся в
тщательно охраняемом комплексе зданий недалеко от тихого городка  Челтенем в
Глостершире.
     УПС  представляет  собой  британский  вариант  американского  Агентства
национальной безопасности, с которым оно поддерживает очень тесные  связи. И
та и другая  организации - это  прежде  всего  гигантские  уши. при  желании
способные  подслушать практически  любую  радиопередачу  и любой  телефонный
разговор в любой точке земного шара.
     Результатом  сотрудничества   Агентства   национальной  безопасности  и
Управления правительственной связи  явилось создание (не считая разбросанных
по  всему  свету   станций  подслушивания)  ряда  филиалов,   в  том   числе
американских  на территории  Великобритании и особенно  крупного британского
филиала на Кипре, точнее, на британской суверенной территории Акротири.
     Станция  в  Акротири,  будучи территориально  ближе  других к  Среднему
Востоку, контролирует этот регион, но всю полученную информацию передаем для
дальнейшего изучения  в Челтенем. Изучением  занимается множество экспертов,
среди  которых  есть  и  несколько арабов,  несмотря  на свое  происхождение
получивших доступ к  совершенно секретной  работе. Одним из таких  экспертов
был  мистер  Аль-Хоури, бывший иорданский  дипломат,  который  давно  осел в
Великобритании, натурализовался и женился на англичанке.
     Хотя  в арабском  отделе  Управления  правительственной  связи работало
много британцев,  избравших своей специальностью  арабский  язык, часто лишь
старшему аналитику Аль-Хоури удавалось уловить скрытый смысл в записанной на
пленку  речи какого-нибудь лидера  арабского мира.  Теперь  же  Аль-Хоури по
просьбе из Сенчери-хауса ждал Майка Мартина в ресторане.
     Обильный  ленч растянулся  на  два  часа,  в течение которых  Мартин  и
Аль-Хоури говорили только по-арабски.  Потом Мартин вернулся в штаб-квартиру
войск  специального назначения.  Он  понимал, что ему предстоит многочасовой
инструктаж, после  которого он  будет готов  отправиться  в Эр-Рияд с  новым
паспортом, в котором будут уже проставлены все визы и чужая фамилия.
     Мистер Аль-Хоури задержался в ресторане и подошел к телефону, висевшему
на стене возле мужского туалета.
     -  Все  в  порядке, Стив. Его арабский  идеален.  В сущности, я не могу
припомнить, чтобы слышал что-то подобное.  У него не  классический арабский,
это даже лучше с вашей точки зрения. Уличный  язык  со  всякими проклятьями,
слэнгом, немного сдобренный жаргоном... нет, совершенно никакого  акцента...
да, он  вполне сойдет...  где угодно, на всем  Среднем  Востоке. Не за  что,
старик. Был рад тебе помочь.
     Через  полчаса  Аль-Хоури  уже сидел  в  своем  автомобиле  и  ехал  по
автомагистрали  М4,  возвращаясь  в  Челтенем.  Тем  временем  Майкл  Мартин
позвонил в Школу востоковедения и африканистики,  ту,  что размещалась возле
Гауэр-стрит.  Тот,  кому  он звонил, снял трубку сам,  потому что  во второй
половине дня у него не было лекций, и он мог заняться любимой наукой,
     - Привет, братишка, это я.
     Майку  не  было  нужды представляться. Еще с тех пор,  когда они вместе
учились  в  багдадской приготовительной школе,  он  всегда  называл младшего
брата "братишкой". На другом конце линии раздался удивленный возглас:
     - Майк? Где ты, черт тебя побери?
     - В Лондоне, в телефонной будке.
     - Я думал, ты где-то возле Персидского залива.
     - Прилетел утром. Скорее всего, вечером опять улечу.
     - Слушай, Майк, не соглашайся. Это я во всем  виноват... Мне бы держать
язык за зубами, а я, идиот...
     Старший брат басовито рассмеялся:
     -  А я-то  думал, почему  эти  типы  вдруг  так заинтересовались  мной.
Пригласили тебя на ленч, да?
     -  Да, но  мы  говорили  о  чем-то другом.  А  потом у меня  неожиданно
сорвалось  с  языка...  Слушай,  ты  не  обязан  соглашаться.  Скажи, что  я
ошибся...
     - Слишком поздно. Я уже согласился.
     -  О Боже...  -  Младший  брат,  заваленный  трудами  по  средневековой
Месопотамии, был готов расплакаться. - Майк, умоляю, будь осторожней. Я буду
за тебя молиться.
     Майк  на секунду  задумался.  Да,  Терри  всегда был немного  склонен к
религии. Наверно, он и в самом деле будет молиться.
     - Хорошо, братишка. Встретимся, когда я вернусь.
     Майкл повесил трубку. Рыжеволосый ученый, всю жизнь восхищавшийся своим
братом-героем, обхватил голову руками.
     Когда в  тот же день,  точно по расписанию, в двадцать часов сорок пять
минут,  самолет британской авиакомпании  поднялся из аэропорта Хитроу и взял
курс на Саудовскую Аравию, на его борту находился и  Майкл Мартин. В кармане
у него лежал паспорт на чужое имя с визой. В эр-риядском аэропорту незадолго
до рассвета  его  встретит  руководитель бюро  Сенчери-хауса при  посольстве
Великобритании в Саудовской Аравии.



     Дон Уолкер  затормозил,  и его "корвет-стингрей"  выпуска 1963 года, на
мгновение остановившись возле главного въезда на базу ВВС США Симор Джонсон,
пропустил два фургона и потом легко вырвался на шоссе.
     Было    жарко.   Августовское    солнце   так    раскалило    небольшой
северо-каролинский городок  Гоулдзборо,  что  казалось,  не  асфальт впереди
мерцает, а  бегущая вода.  В такую жару особенно приятно  ехать с  откинутым
верхом,  когда  ветер, пусть даже и теплый,  треплет короткие светлые волосы
водителя.
     Уолкер  умело  вывел  старый  спортивный  автомобиль,  которому уделял,
пожалуй, даже слишком много внимания, через весь сонный город на семидесятую
автомагистраль,   потом   повернул   на   тринадцатое  шоссе,   ведущее   на
северо-восток.
     Тем жарким летом 1990 года летчику-истребителю Дону Уолкеру исполнилось
двадцать девять лет. Он еще  не успел жениться. Только что Уолкер узнал, что
его отправляют на войну. Ну, может,  не совсем так, - война там то ли будет,
то ли нет, еще неизвестно. Насколько Дон понимал, это зависело от  какого-то
странного араба, которого звали Саддам Хуссейн.
     Утром того  же  дня  командир  авиакрыла полковник  (вскоре  он  станет
генералом)  Хэл Хорнбург  объявил,  что  через три  дня,  9  августа,  336-я
эскадрилья   "ракетчиков"  Девятой  воздушной  армии  тактических  ВВС   США
отправляется в Персидский залив. Приказ поступил от командования тактической
авиацией, которое  располагалось на базе Лэнгли в Хамптоне,  штат Вирджиния.
Значит,  началось!  Радостному возбуждению летчиков не  было  предела.  Да и
какой же смысл  было тратить годы на учебные полеты, если ни разу не удастся
пострелять в плохих дяденек?
     За  три  оставшихся  дня нужно  было  переделать массу  дел, а уж  Дону
Уолкеру,  отвечавшему за вооружение  эскадрильи,  тем  более.  И все  же Дон
упросил подполковника  Стива Тернера, своего непосредственного начальника по
вооружению,   предоставить   ему  отпуск  на  двадцать  четыре  часа,  чтобы
попрощаться  со своими  стариками.  Тернер  в  конце  концов  согласился, но
предупредил, что если на "иглах" F-15E его эскадрильи не хватит  хоть самого
крохотного   винтика,   то   он  собственноручно  выпорет   Уолкера.   Потом
подполковник  улыбнулся  и  добавил,  что  если  Уолкер  хочет  вернуться  к
рассвету, то ему лучше поторопиться.
     В  девять  утра Уолкер  уже  промчался через  Сноу-Хилл  и  Грин-вилл и
повернул к  цепи  островов,  располагавшейся  к  востоку  от  узкого  залива
Палмико.  Ему  повезло, что родители  оказались не  в Талсе, нечего  было  и
думать  о том, чтобы за день добраться до  Оклахомы и обратно.  К счастью, в
августе они всегда  брали отпуск и  проводили  его  в своем летнем домике на
берегу океана возле Хаттераса, то есть в пяти часах езды от базы ВВС.
     Дон Уолкер знал, что  он лихой  пилот,  и  это доставляло ему  огромное
удовольствие.  Что  может  быть  лучше,  если  в  двадцать   девять  лет  ты
занимаешься делом, которое любишь больше всего на свете, и знаешь, что в нем
ты  овладел вершинами  мастерства.  Уолкеру  нравилась база  ВВС,  нравились
товарищи, а свои самолеты за их  мощь и маневренность он просто обожал. Да и
разве  можно было  не  влюбиться  в скоростной многоцелевой  самолет  F-15E,
"игл"[3],  тот   самый,   который   компания   "Макдоннел-Дуглас"
разработала на базе превосходного истребителя F-15C специально для поражения
наземных целей с воздуха? Уолкер был убежден,  что лучшего самолета во  всех
американских ВВС не найти, и плевать на то, что  говорят те,  кто летает  на
"фэлконах"[4]. С его "иглом"  мог  сравниться  разве только F-18,
"хорнет"[5],  американских  ВМС,  по  крайней  мере  так говорили
другие, но на "хорнете" Уолкер не летал, и "игл" его вполне устраивал.
     В  Бетеле Дон  Уолкер  повернул на восток и поехал по шоссе, ведущему к
Коламбии и Уэйлбоуну; там шоссе  наконец выходило на цепь островов. Слева от
Уолкера  остался  Китти-Хок;  он  повернул  на  юг,  к  Хаттерасу, где шоссе
кончалось  и  со  всех  сторон  было только  море. Здесь  еще мальчишкой Дон
прекрасно проводил каникулы;  вдвоем с  дедушкой  они до рассвета выходили в
море и ловили пеламиду. Потом дед захворал и уже не мог рыбачить.
     Может быть, подумал Дон,  теперь, когда  отец ушел  на пенсию и ему  не
нужно каждый  день  ходить на работу в  Талсе, они  с матерью станут  больше
времени проводить в летнем домике и он сможет чаще  их навещать. Дон  Уолкер
был настолько молод, что ему и в голову не приходило, что если там, куда его
направляют, идет война, то он может и не вернуться.
     В  восемнадцать  лет Дон Уолкер  закончил  талсинскую  среднюю  школу с
хорошими оценками и с единственной целью в жизни - научиться летать. Сколько
Дон  помнил  себя,  он  всегда  хотел  летать.  Четыре   года  он  учился  в
Университете штата Оклахома и в июне 1983 года окончил факультет авиационной
техники.  Одновременно  он занимался в  учебной  группе  офицеров  запаса  и
поэтому осенью того же года был принят в ВВС США.
     Дон  проходил  летную  подготовку на базе  Уильямс  возле Финикса (штат
Аризона), где летал на учебных  Т-33 и  Т-38. Одиннадцать месяцев спустя, на
параде  авиационного крыла  выяснилось, что  он закончил  курсы  с отличием,
четвертым  из сорока  курсантов. К  его  неописуемому  восторгу пять  лучших
курсантов  направлялись в школу  летчиков-истребителей  на базу ВВС Холломэн
возле Аламогордо  (штат Нью-Мексико). Остальные  будут учиться швырять бомбы
или перевозить всякое барахло, высокомерно, как и полагается юноше, которому
суждено стать летчиком-истребителем, рассуждал Дон.
     В  учебном центре резерва  в  Хоумстеде (штат  Флорида)  Уолкер наконец
расстался  с Т-38  и  пересел  на  F-4, "фантом",  большую,  мощную  машину,
настоящий истребитель.
     Девять месяцев тренировочных полетов в Хоумстеде промелькнули быстро, и
эскадрилья Уолкера получила назначение в Южную Корею, на военную  базу возле
города Осан, где  около  года Уолкер летал  на "фантомах". Он  стал отличным
летчиком;  это понимал  не только он сам,  но,  очевидно,  и  его командиры,
потому что  после  службы  в Осане  Уолкера направили  в школу  авиационного
вооружения  истребителей,  располагавшуюся  на базе  ВВС  Мак-Коннелл  возле
канзасского города Вичита.
     Об учебных программах в школе вооружения истребителей поговаривали, что
сложнее  их  нигде в ВВС США не сыскать.  Эта школа  выпускала птиц высокого
полета, перед  которыми открывалось блестящее  будущее.  Сложность новейшего
вооружения могла повергнуть в благоговейный  трепет кого  угодно. Выпускники
школы  должны  были  отлично понимать, для чего нужны каждый винтик и каждая
микросхема  в   умопомрачительно  сложном  вооружении,   всю  мощь  которого
современный истребитель  был готов обрушить на противника, находись тот хоть
в воздухе, хоть на земле. Уолкер и  эту школу окончил с отличием, после чего
любая эскадрилья американских ВВС была бы рада принять его в свою компанию.
     В  этом смысле  больше  других  повезло  336-й  эскадрилье, стоявшей  в
Гоулдзборо, куда Уолкера  направили летом  1987 года. Около года он летал на
"фантомах",  а потом четыре  месяца на  базе  ВВС  Льюк  в Финиксе  осваивал
самолеты  "игл",  которыми  тогда  переоснащалась  его  эскадрилья.  К  тому
времени, когда Саддам Хуссейн вторгся в Кувейт, Уолкер летал на "иглах"  уже
больше года.
     За несколько минут до полудня  "корвет-стингрей" повернул к островам. В
нескольких милях к  северу от поворота, в  Китти-Хоке, стоял монумент. Здесь
братья  Орвилл  и Уилбер  Райт  пролетели несколько ярдов на  своей странной
летающей  этажерке, собранной  из фанеры и стальных струн,  и доказали,  что
человек может летать на аппаратах тяжелее воздуха, поднимаемых в  небо силой
мотора. Если бы только они знали...
     Через Нэгс-Хед  Уолкер  еле тащился  вслед за  длинной вереницей  жилых
автофургонов  и   автомобилей  с  прицепами.   Понемногу   дачи  на  колесах
рассеялись, а возле мыса Хаттерас, где остров  вытягивался длинной полоской,
дорога  совсем  опустела.  Был  уже  почти  час  дня, когда  Уолкер по аллее
подъехал  к  деревянному сборному домику  родителей. Отец  сидел  на веранде
лицом к спокойному синему морю.
     Рей  Уолкер первым увидел  сына  и  радостно вскрикнул. Мейбел на кухне
готовила обед;  она вышла на крик мужа и  бросилась в объятия Дона.  Дедушка
сидел в кресле-качалке и смотрел на море. Дон подошел к нему и поздоровался:
     - Привет, дедушка. Это я. Дон.
     Старик поднял голову, кивнул  и улыбнулся, но тут же снова повернулся к
морю.
     -  Дедушка здорово сдал, - сказал Рей.  - Иногда он  узнает нас, иногда
нет. Ладно, садись и  выкладывай все новости. Эй, Мейбел,  как насчет  пива?
Тут двое парней умирают от жажды.
     За пивом Дон рассказал родителям, что через три  дня он отправляется  в
Персидский  залив.  Мейбел всплеснула руками  и в ужасе  зажала рот,  а Рей,
подумав, торжественно произнес:
     - Что ж, полагаю, для того тебя и учили.
     Дон отпил глоток и не в первый  раз подивился,  почему родители  всегда
волнуются больше, чем  он сам. Теперь дедушка тоже смотрел на внука; судя по
его старческому взгляду, он наконец узнал его.
     - Дон собирается на войну, дедушка! - крикнул Рей.
     Глаза старика  оживились еще  больше.  Почти всю жизнь он был  моряком.
Много-много лет назад, едва окончив школу, он был зачислен в ВМС США. В 1941
году он, поцеловав на  прощанье  жену, оставил ее  с  новорожденной  дочерью
Мейбел  у  родителей  в  Талсе  и  отправился  на  тихоокеанский  фронт.   В
Коррегидоре  он  был  недалеко от  Макартура и слышал, как  тот  сказал:  "Я
вернусь", -  а когда генерал  действительно  вернулся,  он  стоял от  него в
двадцати ярдах.
     За  это время  он принимал участие в десятке сражений  возле  крошечных
Марианских островов и пережил  ад Иводзимы. На его  теле до сих пор остались
шрамы  от  семнадцати боевых ранений, а мундир старика  украшали "Серебряная
звезда", две "Бронзовых звезды" и семь медалей "Пурпурное сердце".
     Он  несколько  раз  отказывался  от  офицерского  звания;  его   вполне
устраивала  должность старшины,  потому что он знал, в  чьих руках находится
реальная власть на корабле. В корейском порту Инчоне ему пришлось расстаться
с морем, а когда на закате военной службы его направили инструктором на базу
Парис-Айленд,  никто  не мог сравниться  с ним по числу орденских планок  на
мундире.  После  двух  отсрочек  его  все  же уволили  в  запас; на проводах
присутствовали  четыре  генерала - больше,  чем при  выходе  на пенсию иного
адмирала.
     Старик знаком подозвал внука. Дон вышел из-за стола и наклонился, чтобы
лучше слышать дедушку.
     - Ты с этими японцами поосторожней, внучок, - прошептал старик, - не то
они тебя сразу сцапают.
     Дон положил руку на исхудавшие плечи деда.
     - Не волнуйся, дедушка, я буду от них далеко.
     Старик удовлетворенно кивнул. Ему было  восемьдесят лет. В конце концов
непобедимого старшину одолели  не  японцы и  не  корейцы,  а  старый  мистер
Альцгеймер[6]. Теперь большую часть времени он  дремал, вероятно,
предаваясь приятным воспоминаниям, а дочь и ее муж присматривали за ним.
     После обеда  родители рассказали Дону о  своей поездке  по  Аравийскому
полуострову, из которой они  вернулись четыре дня назад. Мейбел достала свои
снимки; их только что принесли из фотолаборатории.
     Дон  сел  поближе к  матери, а  та  с удовольствием  перебирала  стопку
фотографий,  называя дворцы, мечети, пляжи и базары  множества увиденных  ею
эмиратов и султанатов.
     - Когда окажешься там, будь  поосторожней, - наставляла она сына. - Это
такие  люди, с  ними  нужно ухо  держать  востро.  Опасный народ. Ты  только
посмотри на его глаза.
     Дон Уолкер бросил  взгляд на фотографию, которую держала  в  руке мать.
Между  двумя  песчаными дюнами  стоял  бедуин,  а за  его  спиной начиналась
бескрайняя пустыня. Поднятый конец куфии закрывал почти все его  лицо.  Лишь
темные глаза настороженно смотрели в объектив.
     - Мама, не волнуйся, конечно, я буду очень внимателен, - пообещал Дон.
     Ответ сына вроде бы успокоил Мейбел.
     В пять часов Дон  сказал, что ему  пора  возвращаться на базу. Родители
проводили его до машины, Мейбел прижала сына к груди и еще раз напомнила про
осторожность, а Рей обнял  его и  сказал, что они могут гордиться сыном. Дон
сел в машину, задним ходом выехал на дорогу и оглянулся.
     На веранде появился дедушка. Опираясь на две  палки, он  вышел из  дома
сам,  без посторонней помощи,  медленно переложил  обе  палки  в левую руку,
превозмогая боль,  выпрямил спину и расправил  плечи. Потом он поднял  руку,
распрямил кисть  и ладонью вниз приложил ее к козырьку  бейсбольной шапочки.
Старый солдат отдавал честь внуку, который уходил на очередную войну.
     Дон,  сидя   в  машине,  помахал  в  ответ  рукой  и  нажал  на  педаль
акселератора. Машина  резко рванулась с места.  Это была  последняя  встреча
Дона с дедом. В конце октября старик умер во сне.
     К тому времени  в Лондоне уже стемнело.  Терри Мартин работал допоздна.
Летом   студенты  разъезжались  на   каникулы,  но  при   школе  открывались
специализированные летние  курсы, на которых он тоже  читал лекции, а к этим
лекциям нужно  было готовиться. Но главная  причина была  в другом: вечерами
Мартин загружал себя работой сверх всякой меры, чтобы хоть немного отвлечься
от страха за брата.
     Он знал, куда улетел его  брат,  и в его воображении невольно возникали
картины   неисчислимых  опасностей,   которые  подстерегали   каждого,   кто
попытается   нелегально   пробраться  в  Кувейт,  оккупированный   иракскими
войсками.
     В десять вечера, когда  Дон Уолкер уже уехал из  Хаттераса  и мчался на
север,  Терри Мартин  вышел из школы, тепло  попрощался  со старым сторожем,
который закрыл  за ним дверь, и пошел по Гауер-стрит  и Сейнт-Мартин-лейн по
направлению к Трафальгарской площади.  Может быть, подумал Терри, яркие огни
центральных кварталов поднимут настроение. Был теплый, приятный вечер.
     Двери собора святого  Мартина были  открыты,  оттуда  доносилось пение.
Терри  вошел  в  собор,  сел на  свободную  скамейку возле  дверей  и  решил
послушать  хор,  который  репетировал  церковные  гимны.  Но  чистые  голоса
хористов лишь еще больше расстроили его. Терри вспомнил детство, которое они
с Майком провели в Багдаде.
     Найджел и Сузан  Мартин жили  в прекрасном  старом двухэтажном  доме  в
Саадуне, фешенебельном квартале в той части города, которую называли Рисафа.
Майкл родился в  1953 году, а Терри -  двумя годами позднее,  в 55-м. Первые
воспоминания Терри относились к тому времени, когда Майка собирали в детский
сад мисс Сэйуэлл. Тогда Терри было два года. Ходить в детский сад можно было
только  в  одежде,  принятой  для английского ребенка,  то есть в рубашке  и
шортах, в  туфлях  и  носках. Майк  отчаянно сопротивлялся;  ему  ужасно  не
хотелось  расставаться  с  привычной арабской одеждой  - широкой  и  длинной
хлопчатобумажной рубашкой, не стеснявшей движений и на удивление прохладной.
     В пятидесятые  годы  жизнь  британской колонии в Багдаде была  легка  и
изящна. Здесь  были клубы  "Мансур"  и "Альвия" с плавательными  бассейнами,
теннисными кортами и  площадками для сквоша;  в  этих клубах чиновники "Ирак
петролеум компани" и сотрудники посольства играли, плавали,  просто отдыхали
и пили прохладительные напитки в баре.
     Терри помнил их  няню  Фатиму, полную добрую девушку  из далекой горной
деревни,  которая  откладывала деньги на приданое, чтобы,  вернувшись домой,
выйти замуж за хорошего, стройного молодого человека. Терри запомнилось, как
они с  Фатимой играли на лужайке,  а  потом шли в детский сад мисс  Сэйуэлл,
чтобы забрать Майка.
     В три года мальчики одинаково легко говорили по-английски и по-арабски,
научившись второму языку у Фатимы, садовника и повара. Майку языки  давались
особенно  легко.  Их  отец   был  ревностным  почитателем  древней  арабской
культуры, и в доме Мартинов часто собирались их иракские друзья.
     Арабы вообще очень любят детей и в общении с ними проявляют куда больше
терпения и выдержки, чем европейцы, поэтому иракским друзьям отца доставляло
огромное удовольствие смотреть, как темноглазый, черноволосый Майк бегает по
лужайке в белой  рубашке и что-то кричит  по-арабски.  В таких  случаях  они
говорили:
     - Слушай, Найджел, он больше похож на одного из нас.
     По  уик-эндам  семья  Мартинов  выезжала  за   город   и  наблюдала  за
королевской охотой "харитхией"; это было нечто вроде традиционной английской
охоты на лисиц  с собаками, перенесенной на Средний Восток, с  той разницей,
что  здесь   под  руководством  муниципального   архитектора  Филипа  Херста
охотились не на лисиц, а на шакалов. А после охоты всех охотников и зрителей
угощали бараниной  с  овощами. А еще  они устраивали великолепные пикники на
острове  Свиней,  чуть  ниже Багдада, посреди  медлительного Тигра,  который
разрезал город пополам.
     Через два года и Терри пошел в детский сад мисс Сэйуэлл, но он оказался
таким  способным,   что  в  приготовительную  школу  мистера  Хартли  братья
поступили одновременно.
     Терри было шесть лет, а Майку - восемь, когда они впервые вошли в школу
в Тасисии, где учились дети не только англичан, но и иракской аристократии.
     К  тому времени  в стране уже произошел один государственный переворот.
Несовершеннолетний король  и Нури-ас-Саид были зверски убиты, и  всю  власть
захватил  неокоммунист  генерал  Кассем.  Конечно,  Терри и  Майк  ничего не
понимали,  но   их  родители,  как  и  вся  английская  колония  в  Багдаде,
беспокоились  все больше  и  больше.  Прокоммунистически настроенный  Кассем
устроил  настоящую  охоту за  членами  националистической  партии  арабского
социалистического возрождения,  а те в  свою  очередь  не раз пытались убить
генерала. Одна из групп заговорщиков  намеревалась расстрелять диктатора  из
автоматов, но заговор не удался. Заводилой в этой группе был молодой человек
по имени Саддам Хуссейн.
     В приготовительной школе Терри сразу окружили иракские мальчишки.
     - Он червяк, - сказал один из них.
     Терри заплакал.
     - Я не червяк, - всхлипывал он.
     - Нет,  червяк, -  возразил  самый рослый из иракских  мальчишек.  - Ты
жирный и белый, и волосы у тебя смешные. Ты похож на червяка.
     - Червяк, червяк, червяк! - нараспев подхватили другие.
     Разумеется, все говорили по-арабски. Тем временем появился Майк.
     - Не называй моего брата червяком, - предупредил он.
     - Твоего брата? Он на тебя не похож. Зато похож на червяка.
     Сжатый кулак  как оружие или последний аргумент в споре  чужд  арабской
культуре.  В сущности, он чужд обычаям и  культурам народов почти всех стран
мира,  за  исключением  некоторых дальневосточных  регионов. Даже к  югу  от
Сахары сжатый кулак  по традиции никогда не  считался оружием. Правда, когда
чернокожих африканцев и их потомков научили сжимать  руку в кулак и наносить
им  удары,  то  в искусстве  бокса  они намного  превзошли  своих  учителей.
Нанесение ударов  противнику  сжатой  в кулак рукой  было давней  традицией,
пожалуй, лишь у жителей западного Средиземноморья и особенно у англосаксов.
     Удар  справа  Майка  Мартина  был  направлен  точно в  челюсть  рослому
обидчику Терри и оказался настолько неожиданным, что тот  потерял равновесие
и упал. Иракский мальчик скорее удивился, чем испугался. Правда, после этого
инцидента никто не называл Терри червяком.
     Удивительно, но впоследствии Майк  и тот иракский мальчик стали лучшими
друзьями.  Все  годы,  проведенные   в  приготовительной  школе,  они   были
неразлучны.  Высокого  мальчика  звали   Хассан   Рахмани.  Третьим   членом
постоянной компании  Майка  стал  Абделькарим  Бадри, младший  брат которого
Осман  был  ровесником  Терри,  поэтому  Осман  и  Терри  тоже  подружились.
Бадри-старший  также  стал часто бывать  в доме Мартинов, что пришлось очень
кстати,  потому что  он  был  врачом и Мартины  в его  лице обрели семейного
доктора.
     Именно он  помогал Майку и Терри  быстрее оправиться от обычных детских
недугов вроде кори, свинки или ветрянки.
     Терри помнил, что старший из братьев Бадри очень  увлекался поэзией. Он
всегда сидел,  уткнувшись  в  сборник английских поэтов, а  на  конкурсах по
художественному чтению  неизменно  опережал даже сверстников-англичан. У его
младшего брата Османа проявилась склонность к точным наукам. Он говорил, что
обязательно  станет  инженером  или  архитектором  и  будет  строить  разные
красивые вещи. Интересно, где они теперь, подумал Терри, сидя в соборе в тот
теплый вечер 1990 года.
     Пока  мальчики учились  в школе,  ситуация  в  Ираке  снова изменилась.
Убийца короля Кассем продержался у  власти около четырех лет. Потом пришел и
его  черед:  армия,  обеспокоенная  заигрыванием  генерала  с  коммунистами,
безжалостно  расправилась  с ним.  Следующие  одиннадцать  месяцев  армия  и
баасистская партия делили власть; в это время баасисты  жестоко мстили своим
недавним притеснителям коммунистам.
     Вскоре армия оттеснила баасистов от власти, снова загнав их в подполье.
Генералы безраздельно правили страной вплоть до 1968 года.
     В 1966 году  Майка, которому исполнилось  тринадцать лет, отправили для
завершения  образования   в  английскую  закрытую   частную  школу,  которая
называлась "Хейлибури". Через два года вслед за ним должен был отправиться и
Терри.  Мартины переехали  в Англию задолго до начала  школьных  занятий,  в
конце  июня 1968 года, чтобы всей семьей  провести лето. Оказалось, что  они
уехали  из   Ирака  вовремя:   в  результате  двух   очередных  переворотов,
четырнадцатого и тридцатого июля, правительство генералов было свергнуто и к
власти   пришла  баасистская   партия.  Президентом  Ирака   стал   Бакр,  а
вице-президентом - Саддам Хуссейн.
     Найджел Мартин предвидел надвигавшиеся изменения и был го-тов к ним. Он
уволился  из "Ирак  петролеум компани" и  устроился  на работу  в британскую
нефтяную  компанию  "Бирма  ойл".  Семья  Мартинов  поселилась  на   окраине
Хертфорда, откуда было недалеко до Лондона и нового места работы Найджела.
     В Англии Мартин-старший стал страстным  любителем гольфа.  По уик-эндам
он  играл  с  коллегой  по  компании  "Бирма-ойл",  неким  мистером  Денисом
Тэтчером,  жена  которого  очень  увлекалась  политикой,  а сыновья  Мартина
подносили игрокам клюшки.
     Терри нравилась школа "Хейлибури",  директором которой тогда был мистер
Билл Стюарт. Мальчики жили в одном пансионе,  где  старшим  воспитателем был
Ричард Роудз-Джеймс. Само собой разумеется, Терри и здесь проявил склонность
к наукам, а Майк - к спорту. Как и в приготовительной школе мистера Хартли в
Багдаде, Майк защищал своего  низкорослого, толстенького  младшего брата,  а
тот отвечал ему искренним восхищением.
     Не имея ни малейшего желания поступать  в  университет, Майк задолго до
окончания  школы  объявил, что  его  привлекает  армейская  карьера.  Мистер
Роудз-Джеймс был только рад согласиться с таким выбором.
     Репетиция  хора кончилась, и Терри Мартин вышел  из полутемного собора.
Он  пересек  Трафальгарскую  площадь  и  сел  в  автобус,  направлявшийся  в
Бейсуотер, где  они с Хилари снимали квартиру.  Когда  автобус  проезжал  по
Парк-лейн,  Мартин  вспомнил  матч  по  регби  против  "Тонбриджа",  который
завершил пятилетнее пребывание Майка в "Хейлибури".
     "Тонбридж" всегда был неудобным противником, а в том году они играли на
своем поле, на стадионе "Террас". Майк был защитником, до финального свистка
оставалось пять минут, а "Хейлибури" проигрывал два  очка. Терри стоял рядом
с боковой линией и как верный пес не сводил глаз со старшего брата.
     После схватки овальный  мяч попал в руки полузащитнику "Хейлибури". Тот
удачно  увернулся от  игрока  команды  противника,  обошел его и  бросил мяч
ближайшему нападающему.  За их  спинами уже начал разбегаться  Майк.  Только
Терри заметил,  как он  взял старт.  Майк набрал полную скорость,  промчался
через свою  трехчетвертную линию,  перехватил мяч, посланный  нападающему, с
мячом пробился  через  защиту "Тонбриджа"  и ринулся к боковой линии.  Терри
прыгал  и орал, как сумасшедший. Он отдал бы  все свои зачеты, все  отличные
оценки за то, чтобы в это мгновение быть на поле рядом с братом. Конечно, он
понимал,  что на своих  коротких незагорелых ногах, как крыжовник  колючками
украшенных рыжими  волосами, не  пробежит  и  десяти  ярдов,  как нападающие
"Тонбриджа" пригвоздят его к земле.
     Потом,  когда на пути Майка встал защитник "Тонбриджа", на  стадионе на
мгновение  наступила  тишина. Два восемнадцатилетних школьника столкнулись с
такой силой, что оставалось только удивляться, почему они не переломали себе
все кости. Тонбриджец отлетел в сторону и широко открытым ртом ловил воздух,
а Майк Мартин приземлил мяч и заработал для своей команды желанные три очка.
     Когда  команды покидали поле,  Терри стоял  у  самого  каната,  который
ограничивал проход для регбистов, и широко улыбался.  Майк на ходу взъерошил
его волосы.
     - Мы победили, братишка.
     И вот теперь из-за его непростительной  глупости, из-за того, что он не
сумел удержать  язык за зубами, его брата посылают  в оккупированный Кувейт.
От страха за Майка, от собственного бессилия Терри был готов расплакаться.
     Он вышел из автобуса и направился через Чепстоу-гарденс. Сегодня должен
вернуться  Хилари; он  работал биржевым маклером  и три  дня  был в отъезде.
Терри очень хотелось, чтобы его товарищ оказался дома,  ему  было необходимо
выговориться.  Он  открыл  дверь,  крикнул  "Хилари!"   и  испытал  огромное
облегчение, когда тот отозвался из гостиной.
     Терри на одном дыхании  выложил все, покаялся в собственной глупости, а
потом рядом с добрым, надежным другом постепенно успокоился.
     Два дня Майк Мартин провел с шефом бюро Интеллидженс сервис в Эр-Рияде.
Теперь бюро получило подкрепление в виде двух специалистов из Сенчери-хауса.
     Обычно  саудовское  бюро  Интеллидженс  сервис  работало  с  территории
посольства    Великобритании.   Поскольку    Саудовская   Аравия   считалась
дружественным государством,  оно  никогда  не  рассматривалось как "трудный"
аванпост, требовавший  большого числа сотрудников и сложного оборудования. В
течение  десяти дней, прошедших после захвата  Кувейта  иракскими  войсками,
ситуация резко изменилась.
     Только что созданная коалиция западных и арабских государств решительно
протестовала  против  продолжавшейся  оккупации  Кувейта  Ираком.  Уже  были
назначены два главнокомандующих вооруженными силами  коалиции. Одним из  них
стал американский генерал  Норман Шварцкопф,  а  другим  - принц  Халед  бин
Султан   бин   Абдулазиз,  сорокачетырехлетний   профессиональный   военный,
обучавшийся  в  Сандхерсте и  в Соединенных Штатах, племянник короля  и  сын
министра обороны принца Султана.
     В ответ на просьбу британской стороны неизменно учтивый принц Халед  на
удивление быстро нашел на окраине города большую обособленную виллу, которую
могло арендовать посольство Великобритании.
     Лондонские техники уже устанавливали на вилле приемники, передатчики и.
конечно,  обязательные в таких случаях шифровальные машины. На время кризиса
в  Персидском  заливе  вилла  должна  была стать  штаб-квартирой  британских
спецслужб. Где-то на другом конце города американцы обустраивали аналогичную
штаб-квартиру  для ЦРУ, которое не скрывало своего  намерения  участвовать в
событиях самым активным образом. К тому времени между руководством армии США
и  гражданскими  сотрудниками  ЦРУ  еще  не  успела  установиться   взаимная
неприязнь.
     Пока Мартин остановился в доме шефа саудовского бюро Джулиана Грея. Оба
понимали,  что  будет лучше,  если  Мартина не  увидит  никто из сотрудников
посольства.  Хозяйка дома, очаровательная миссис  Грей,  работала  вместе  с
мужем, поэтому ей и в голову не приходило спрашивать у Мартина, кто он такой
и что  делает  в  Саудовской Аравии. Прислуге  из местных Мартин  не  сказал
по-арабски ни  слова; когда  ему  предлагали кофе, он с улыбкой брал чашку и
отделывался коротким английским "благодарю".
     На  второй  день вечером  Грей в последний раз  инструктировал Мартина.
Казалось,  они  предусмотрели  все,  по  крайней мере все,  что  можно  было
предусмотреть из Эр-Рияда.
     - Завтра утром вы летите в  Дарран. Это будет обычный пассажирский рейс
саудовской  авиакомпании.  Теперь  до Хавджи они не летают. Но в Хавджи есть
наш  агент. Он вас встретит и проведет на север.  Между прочим,  кажется, он
тоже из вашего полка. Спарки Лоу - знаете такого?
     - Знаю, - ответил Мартин.
     - У  него  будет  все, что  вы  заказывали. Кстати, он  нашел  молодого
кувейтского летчика; возможно, вам будет полезно с ним побеседовать. От  нас
Лоу  получит  всю  информацию, которой  мы располагаем: последние результаты
аэрофотосъемки,  фотографии  с  американских  спутников;  там  будут  снимки
приграничных районов и мест скопления иракских войск, в которых вам лучше не
появляться. Наконец, вот картинки, которые только что прибыли из Лондона.
     Грей разложил на обеденном столе глянцевые фотографии.
     - Кажется, Саддам пока еще  не назначил  иракского генерал-губернатора.
Он все пытается сколотить правительство из  кувейтских квислингов, Но у него
ничего не получается. Даже кувейтская оппозиция не хочет с ним сотрудничать.
Но, судя по всему, в Кувейте уже во всю орудует секретная полиция. Вот  это,
вероятно, шеф Амн-аль-Амма в Кувейте, некто Сабаави, настоящий сукин сын. Он
подчиняется непосредственно главе Амн-аль-Амма, Омару Хатибу. Вот он.
     Мартин разглядывал фотографию:  мрачное грубое лицо, глаза  и складки у
рта выдавали жестокость и крестьянскую хитрость.
     - Судя по слухам, он на редкость жесток и  кровожаден.  Таков  же и его
ставленник в  Кувейте, Сабаави. Хатибу примерно сорок пять  лет, он родом из
Тикрита,  соплеменник  и давнишний  прихвостень самого  Саддама  Хуссейна. О
Сабаави нам известно немногое. но он себя еще покажет.
     Грей взял другую фотографию.
     - Кроме  Амн-аль-Амма,  Багдад  направил  в Кувейт команду и  из отдела
контразведки Мухабарата, очевидно, для того, чтобы бороться с иностранцами и
противостоять  попыткам  проникновения  извне  на оккупированную  территорию
шпионов  и  диверсантов.  Boт шеф  контрразведки;  имеет  репутацию умного и
хитрого человека. которого на мякине не проведешь. Возможно, его нужно будет
остерегаться в первую очередь.
     Было  восьмое  августа.  Над  домом  Грея  с  ревом пронесся  очередной
транспортный  самолет  С-5,  "гэлакси"[7].   Американская  машина
материально-технического обеспечения армии была уже за пущена; люди, оружие,
боеприпасы,   оборудование,    приборы,   бесконечной   рекой    текли    во
взбудораженное,  ничего  не  понимающее мусульманское  королевство, все  еще
жившее по законам тысячелетней давности.
     Майк Мартин склонился  над снимком. С фотографии на него смотрел Хассан
Рахмани.
     Опять позвонил Стив Лэнг.
     - У меня нет желания с вами беседовать, - ответил Терри Мартин.
     -  Думаю,  нам  все же  следует поговорить.  Послушайте, вас  беспокоит
судьба брата, не так ли?
     - Очень беспокоит.
     - У вас не должно быть причин для волнений.  Ваш брат - человек с очень
сильным  характером,  способный  постоять  за  себя  в  любой  ситуации.  Не
сомневайтесь, он сам согласился. Мы предоставили ему полное право отказаться
от нашего предложения.
     - Мне нужно было держать язык за зубами.
     - Доктор Мартин, попытайтесь  взглянуть  на это с  другой стороны. Если
случится  худшее,  нам  придется послать в район Персидского  залива  тысячи
людей.  Все   они  будут  чьими-то  братьями,  мужьями,  сыновьями,  отцами,
любимыми. Если кто-то из нас может  сделать  так, чтобы свести наши потери в
будущих боях к минимуму, разве мы не обязаны использовать такую возможность?
     - Хорошо. Что вы хотите?
     - О, всего лишь еще один ленч. За ленчем проще разговаривать с глазу на
глаз. Вы знаете отель "Монткалм"? Скажем, в час вас устроит?
     Несколькими часами  раньше,  утром того же  дня  Лэнг мимоходом заметил
Саймону Паксману:
     - Умный парень, но уж слишком эмоциональный.
     - Боже мой, - откликнулся Паксман тоном энтомолога, которому только что
показали любопытное насекомое неизвестного науке вида, случайно обнаруженное
под скалой.
     Профессиональный  шпион и ученый встретились в тихом отдельном кабинете
- об этом побеспокоился мистер Коста. Когда  был подан копченый лосось, Лэнг
приступил к делу.
     - Дело  в том,  что возможно, нас ожидает война в Персидском заливе. Не
сегодня,  конечно;  потребуется определенное  время, чтобы  сконцентрировать
необходимые  силы.  Но  американцы  закусили   удила.  Они  полны  решимости
вышвырнуть Саддама Хуссейна и его прихвостней из Кувейта, а наша милая  леди
с Даунинг-стрит во всем их поддерживает.
     - А если Саддам уйдет сам? - предположил Мартин.
     - Что ж, великолепно, тогда отпадет необходимость в военных  действиях,
-  ответил  Лэнг, хотя  в глубине души не  был  уверен,  что  такой  вариант
развития событий будет наилучшим  выходом. Слухи о  мирном  исходе конфликта
серьезно  тревожили  Лэнга; в сущности,  они и явились причиной того, что он
настоял на  ленче с Мартином. - Но в противном  случае мы,  выполняя решение
ООН, начнем войну и вышвырнем Саддама.
     - Мы?
     - Разумеется, главным образом американцы. Мы тоже пошлем наши  войска -
наземные,  морские,  воздушные.  В  Персидском  заливе  уже  находятся  наши
корабли,    мы    направили    несколько    эскадрилий     истребителей    и
истребителей-бомбардировщиков.  Вот  так  обстоят дела. Миссис  Т  настроена
очень  решительно, она  не  хочет,  чтобы  кто-то увидел в  наших  действиях
слабость.  Пока что операция называется "Щит  в  пустыне";  прежде  всего мы
должны отбить у этого сукина сына всякую охоту двинуть свои армии  дальше на
юг и  захватить Саудовскую Аравию.  Но  на самом  деле все  может  оказаться
сложнее. Вы слышали об оружии массового поражения?
     - Конечно.
     - Вся проблема  в  нем  - в ядерном,  химическом  и  бактериологическом
оружии.  Уже  года  два  Сенчери-хаус  пытается  растолковать нашим  ведущим
политикам особенности международной ситуации  нынешнего  дня. В прошлом году
шеф представил им доклад "Разведка в девяностые годы". Доклад предупреждает,
что   после   окончания   холодной   войны   главной   опасностью   является
распространение оружия массового поражения, и в дальнейшем  такая  опасность
будет  лишь возрастать. Если  в  руки  новоявленных  диктаторов, не  имеющих
определенных моральных и политических  устоев, попадет серьезное современное
оружие,  то  они  вполне могут  пустить его  в  ход.  Политики на  все  лады
расхваливали  доклад, но  палец о  палец не  ударили,  чтобы  сделать что-то
конкретное. Теперь, конечно, все со страху наложили в штаны.
     - Знаете, у Саддама  Хуссейна  много такого  оружия,  - заметил  доктор
Мартин.
     -  В  том-то все и дело, дорогой  мой.  По нашим оценкам, за  последнее
десятилетие  Саддам  потратил на вооружение  пятьдесят миллиардов  долларов.
Поэтому он  и стал  банкротом: он должен пятнадцать миллиардов Кувейту,  еще
пятнадцать -  Саудовской Аравии; и  это только  по  займам,  выданным  ему в
период  ирано-иракской  войны.  Он  вторгся  в  Кувейт, потому  что кувейтцы
отказались списать его долги  и  подарить ему  еще  тридцать  миллиардов для
того, чтобы вывести экономику Ирака из кризиса.
     А самое главное,  что  треть  этих  пятидесяти миллиардов,  невероятная
сумма  в  семнадцать  миллиардов долларов, была потрачена  на закупку оружия
массового поражения или на приобретение оборудования для его изготовления.
     - И западные страны наконец проснулись?
     - В полном смысле этого слова. Теперь все забегали, засуетились. Лэнгли
приказано обшарить  всю планету, обращая особое  внимание на страны, которые
когда-либо что-либо  продавали Ираку,  и проверить лицензии  на экспорт.  Мы
заняты тем же.
     - Если все станут помогать друг другу, а вероятно,  так оно и будет, то
скоро все выяснится, - заметил Мартин, принимаясь за крылышко ската.
     - Это не так просто, - сказал Лэнг. - Конечно, сейчас сделано еще очень
немногое, но уже сегодня ясно, что племянник Саддама Камиль создал чертовски
эффективный механизм закупок. Сотни мелких фиктивных компаний, рассеянных по
всей Европе, Северной, Центральной и Южной Америке, покупают всякие штучки и
детальки,  которые  на   первый  взгляд  кажутся  вполне   безобидными.  Они
подделывают  документы на  экспорт, под видом  одного вывозят  другое, врут,
указывая  назначение и третьи страны в качестве покупателей. Но если все эти
невинные  штучки и  детальки собрать, то получится нечто действительно очень
страшное.
     - Известно, что  у Саддама Хуссейна есть отравляющие вещества, - сказал
Мартин. - Он испытывал  их на курдах и  иранцах при Фао.  Фосген,  горчичный
газ. Но  я слышал,  что у  него  есть  и нервно-паралитические вещества. Без
запаха, без цвета. Смертельные и очень короткоживущие.
     - Дорогой мой, я знал, с кем мне следует посоветоваться. Вы - настоящий
кладезь информации.
     Разумеется,  Лэнгу давно было известно об отравляющих веществах Саддама
Хуссейна, но сам он весьма искусно владел другим страшным оружием - лестью.
     - Потом он экспериментировал с возбудителями  сибирской язвы  и,  может
быть, легочной  чумы.  Но,  понимаете,  с  такими  штуками  нельзя работать,
располагая лишь резиновыми перчатками и  парой кастрюль. Для этого требуется
специальное  химическое   и  микробиологическое   оборудование.  Его   легко
обнаружить, просмотрев экспортные лицензии.
     Лэнг кивнул и удрученно вздохнул.
     - Да, в принципе должно быть легко. Но наши аналитики уже столкнулись с
двумя   проблемами.  Во-первых,  некоторые   компании.  особенно   немецкие,
умышленно  сбивают  нас  с  толку.  А  вторая  проблема  -  это  возможность
многопрофильного   использования.  Предположим,   кто-то  отправляет  партию
пестицида  или,  точнее.  того, что  отправитель  называет  пестицидом.  Для
страны, пытающейся поднять свое сельское хозяйство,  не  может  быть  ничего
более естественного.  Другая компания  из  другой  страны  отправляет другой
химикат и тоже называет  его пестицидом.  Потом какой-нибудь смышленый химик
смешивает эти два пестицида, и - на тебе! - получилось отравляющее вещество.
А поставщики уверяют: мы ничего не знали.
     - Ключом к решению второй  проблемы может быть химическое оборудование,
- заметил Мартин. -  Это очень  сложные машины. Такую дрянь нельзя смешивать
лопатой в  корыте. Найдите тех, кто поставлял готовые заводы, и  тех, кто их
монтировал. Возможно, они будут с возмущением все отрицать,  но они не могли
не знать, что делают и для каких целей.
     - Готовые заводы? - переспросил Лэнг.
     - Ну  да, заводы,  построенные и  смонтированные иностранной  компанией
"под ключ".  Новому  владельцу  остается  только  повернуть  ключ,  войти  и
запустить завод. Но все это не может иметь  отношения к  нашему ленчу. У вас
наверняка есть химики и физики. Я же  лишь краем уха слышал  о таких  вещах,
просто потому что мне это казалось интересным. Так при чем здесь я?
     Лэнг  задумчиво  помешивал  кофе. Сейчас  ему  нужно  было  быть  очень
осторожным.
     -  Да,  конечно,  у нас есть и  химики и физики.  Разные ученые  мужи и
специалисты. И, без  сомнения, они дадут какие-то ответы. Потом мы переведем
эти  ответы на понятный простому смертному  английский язык.  Мы  работаем в
тесном сотрудничестве  с Вашингтоном. Американцы делают то же самое, а потом
мы сравним результаты наших анализов.
     Мы  получим ответы на какие-то  вопросы, но не на все. Нам кажется, что
от вас мы могли бы узнать  нечто  иное. Именно поэтому я и пригласил  вас на
этот ленч. Для вас, очевидно, не секрет, что наша  правящая верхушка большей
частью до сих  пор придерживается мнения, будто бы  арабы не могут собрать и
детский велосипед, не говоря уже о том, чтобы изобрести его?
     Лэнг  намеренно  задел Мартина  за живое.  Теперь должна была оправдать
себя  психологическая  характеристика  доктора  Терри Мартина, сделанная  по
заказу Лэнга. Ученый вспыхнул, но быстро взял себя в руки.
     - Я  действительно  выхожу из  себя,  -  сказал  Мартин,  -  когда  мои
соотечественники  утверждают,  что  арабские  народы   -  это  просто  толпы
погонщиков  верблюдов,  которым  почему-то  нравится  наматывать  на  голову
кухонное  полотенце. Да, я своими  ушами слышал  буквально  такие слова.  На
самом же деле арабы строили прекрасные дворцы, мечети, портовые  сооружения,
дороги и системы орошения, когда наши предки еще бегали в  медвежьих шкурах.
Мы  жили  во мраке  средневековья,  а у них  уже  были  поразительно  мудрые
правители и законодатели.
     Мартин подался вперед и ткнул кофейной ложечкой в сторону Лэнга.
     - Уверяю  вас, среди иракцев есть великолепные ученые, а как  строители
они вообще не имеют себе равных. Лучших инженеров-строителей вы не найдете в
радиусе тысячи миль от Багдада, в том  числе и в Израиле.  Многие  учились в
Советском Союзе или на Западе; но они не только впитывают, как  губка,  наши
знания, а и привносят очень много своего...
     Мартин помедлил, и Лэнг не преминул этим воспользоваться:
     -  Доктор Мартин, я совершенно  с вами согласен.  Я  лишь год работаю в
инспекции Среднего Востока Сенчери-хауса, но  и я пришел к таким же выводам.
Я имею в виду способности иракского народа. Но случилось так, что ими правит
человек,  уже доказавший свое  пристрастие  к  геноциду. Что, если  все  эти
деньги  и весь талант будут направлены на истребление  десятков и даже сотен
тысяч  людей?  Чего   хочет   Саддам?  Процветания  народа  Ирака   или  его
уничтожения?
     Мартин вздохнул.
     - Вы правы. Саддам - это аномальное явление. Когда-то, очень  давно, он
был  нормальным  человеком, но  теперь  это типичный параноик.  Он превратил
национализм  прежней  баасистской   партии  в  национал-социализм.   Саддама
вдохновляют идеи Адольфа Гитлера. Так что вы хотите от меня?
     Лэнг какое-то время помолчал. Сейчас можно легко, очень легко  навсегда
потерять этого человека.
     -  Джордж Буш и Миссис Т  решили, что наши  страны создадут комитет для
всестороннего  изучения   и  анализа  оружия  массового  поражения,  которым
располагает Саддам Хуссейн. Агенты и аналитики будут поставлять все  новые и
новые факты  - по мере их  появления, - а ученые объяснят нам, что эти факты
значат. Что  у Саддама есть? Сколько? Что  нам  потребуется,  чтобы защитить
себя, если дело  дойдет до войны? Противогазы? Космические скафандры? Шприцы
с антидотом? Пока что мы  не знаем,  чем  располагает  Саддам  и  что  может
понадобиться нам...
     - Но я в этом ничего не понимаю, - перебил Лэнга Мартин.
     - Конечно, но  вы  знаете, точнее понимаете, то, что недоступно  вашему
пониманию. Я имею в виду  арабский склад ума, мышление Саддама. Пустит ли он
в ход то оружие, какое у него  есть, будет ли упрямо держаться за Кувейт или
уйдет,  какие мотивы могут заставить его уйти,  или он в  любом случае будет
сражаться до конца? Наши специалисты просто не могут взять в  толк  арабскую
концепцию мученичества.
     Мартин рассмеялся.
     - Президент Буш, - сказал он, - и все его окружение будут действовать в
соответствии с принципами, заложенными в них с младенчества.  А эти принципы
основаны на иудейско-христианском учении о морали и  греко-римском понятии о
логике. А Саддам будет руководствоваться собственным представлением о себе.
     - Как об арабе и мусульманине?
     - Вовсе нет. Ислам не имеет к этому никакого отношения. Саддаму плевать
на хадисы, образные поучения пророка. Если потребуется, он будет молиться на
телевизор. Нет,  чтобы понять Саддама, нужно  обратиться ко времени расцвета
Ниневии и Ассирии. Если Саддам  увидит, что  может выиграть войну, ему будет
все равно, сколько человек заплатят за это своими жизнями.
     - Он не может выиграть у Америки. Никто не победит США.
     - Вы  неправы.  Вы вкладываете  в слово "выиграть" тот  же смысл, что и
любой англичанин  или американец. Так  же  рассуждают Буш,  Скаукрофт  и все
остальные.  Саддам  понимает  поражение  и  победу по-другому.  Предположим,
конференция в Джидде состоялась, король  Фахд заплатил Саддаму и тот ушел из
Кувейта. Для Саддама  такой исход означал бы почетную победу. Он выигрывает.
Но Америка этого не допустит.
     - Ни в коем случае.
     -  Но  если Саддам уйдет, испугавшись угроз,  он  проиграет, Именно так
поймет  это весь арабский  мир. Он  проиграет и,  скорее всего,  будет убит.
Поэтому он не уйдет.
     - А если против него будет работать вся американская военная машина? От
его армии ничего не останется, - сказал Лэнг.
     - Это не имеет значения. У него есть свой бункер. Умирать будут простые
иракцы, а это неважно. Но если Саддам  сумеет нанести Америке ответный удар,
он  выиграет.  Если он сможет причинить Америке  серьезный, очень  серьезный
ущерб, он будет покрыт славой. Живой или мертвый. Он выиграет.
     - Черт побери, - вздохнул Лэнг. - Это так сложно.
     - Не очень. Просто нужно иметь в виду, что учение о морали претерпевает
качественный скачок,  когда вы пересекаете Иордан.  Разрешите  спросить  еще
раз: что вы от меня хотите?
     - Как я уже  сказал, создается особый комитет. Он попытается дать нашим
боссам  какие-то  рекомендации  относительно   иракского   оружия  массового
поражения. Что касается  пушек,  танков, самолетов  -  это не  проблема. Ими
займутся  министерства  обороны стран коалиции.  Все это просто  железки, их
можно уничтожить с воздуха.
     В сущности, будут созданы два комитета  - один в Вашингтоне  и второй в
Лондоне. В их комитете будут британские наблюдатели, в нашем - американские.
В  наш   комитет  включаются  представители  Министерства  иностранных  дел,
Олдермастона,  Портон-Дауна.  Сенчери-хаузу выделено два места. Я  направляю
Саймона  Паксма-на. Я  бы с удовольствием сидел рядом с ним и следил за тем,
чтобы  при  интерпретации  данных  мы  не  проглядели  какой-нибудь  типично
арабский  аспект. Но в этом вы  сильнее  меня -  вот поэтому вы и можете нам
помочь.
     - Благодарю за лестную оценку, хотя, мне кажется, я ничем не смогу быть
полезен. Как он называется, этот комитет? Когда он собирается?
     - Ах, да.  Вам позвонит Саймон,  сообщит,  где  и  когда. А  название у
комитета уже есть. "Медуза".
     К  концу  дня  10 августа  над базой  ВВС  США  Симор-Джонсон сгущались
особенно мирные, теплые северокаролинские сумерки, предвещавшие такой вечер,
который располагает к неторопливой беседе, особенно если  перед вами бутылка
ромового пунша в ведерке со льдом и хороший бифштекс на рашпере.
     Офицеры 334-й тактической истребительной авиаэскадрильи, которые еще не
успели пересесть на F-15E, и 335-й эскадрильи "лидеров", которые  отправятся
в зону Персидского залива в декабре, пока находились в роли зрителей. Вместе
с 336-й  эскадрильей  они  составляли  четвертое тактическое  истребительное
авиакрыло 9-й воздушной армии. Очередь 336-й эскадрильи уже настала.
     Наконец  подходили  к  концу  два дня бешеной  активности. За это время
нужно  было  подготовить самолеты,  спланировать  маршрут, выбрать  скорость
полета,  затолкать в специальный  контейнер секретные инструкции и компьютер
эскадрильи  с  записанными  в  его  памяти тактическими  данными  и  наконец
отправить этот контейнер на транспортном самолете. Перебазировать эскадрилью
боевых самолетов куда сложней, чем  сдвинуть с места дом;  эту задачу  можно
сравнить разве что с перемещением небольшого города.
     На летном  поле припали к бетону  двадцать четыре "игла".  Пока что эти
устрашающие хищные птицы молчали в ожидании того  момента, когда  крохотные,
похожие на паучков существа того же вида, что и те, которые конструировали и
строили  их, вскарабкаются  в кабины  и, нажав несколько  кнопок, высвободят
страшную силу, таящуюся в двигателях.
     Истребители были подготовлены к долгому перелету через половину земного
шара: из США на Аравийский полуостров. Топливные баки каждого "игла" вмещали
тринадцать тысяч фунтов авиационного топлива. Вдоль бортов  истребителя, как
намертво  приваренные, сидели два дополнительных бака  такой формы,  которая
максимально   снижала   лобовое   сопротивление   фюзеляжа   в   полете.   В
дополнительных баках содержалось по  три тысячи фунтов горючего. Кроме того,
под  фюзеляжем  каждого  истребителя висело по  три длинных, торпедообразных
подвесных наружных  бака, а  один такой  бак  вмещал  четыре  тысячи  фунтов
топлива. Одного  горючего  "игл" поднимал примерно  тринадцать  с  половиной
тонн;  во   время   второй   мировой   войны   такой  взлетный   вес   имели
бомбардировщики. А "игл" был истребителем.
     Личные вещи  членов экипажа были упакованы в резервуарах под  крыльями,
которые раньше использовались для напалма. Теперь эти резервуары нашли более
мирное  применение  как хранилища  сорочек,  носков, шорт, мыла,  бритвенных
принадлежностей, военной формы, талисманов и  журналов "только  для мужчин".
Насколько летчики знали, им предстояло жить очень далеко  от ближайшего бара
для холостяков.
     Огромные воздушные бензозаправщики  КС-10,  которые будут подкармливать
истребители на всем их пути  через Атлантику и дальше  до самого Аравийского
полуострова, уже поднялись в воздух и  ждали "иглов" над  океаном. Каждый из
четырех КС-10 заполнит горючим баки шести истребителей.
     Позднее  воздушный  караван  "старлифтеров"[8]  и  "гэлакси"
доставит   остальное  хозяйство,  целую  небольшую  армию   авиамехаников  и
слесарей,   специалистов   по   электронике  и   вспомогательный   персонал,
артиллерийскую технику  и запасные части, мощные  подъемники  и  передвижные
мастерские, инструменты и испытательные  стенды. Никто  не рассчитывал найти
что-то на месте;  придется перевозить  через полмира  все, что требуется для
того, чтобы две  дюжины самых  мудреных в мире истребителей-бомбардировщиков
были полностью готовы к боевым вылетам.
     Каждый "игл"  представлял собой сложнейшую  мешанину  из черных ящиков,
алюминия, композитных материалов на основе углеродного волокна, компьютеров,
гидравлики  -  всего на  сорок  четыре  миллиона  долларов,  -  объединенную
вдохновенным трудом конструкторов в одной машине.  Хотя принципы конструкции
таких  самолетов  были заложены  тридцать лет назад,  "игл" являлся новейшим
истребителем, впитавшим в себя все последние достижения науки и техники.
     На  проводах  эскадрильи присутствовала и делегация городских  властей,
которую возглавлял  мэр  Гоулдзборо мистер  Хэл  К.  Плонк.  Этот  уважаемый
государственный служащий был  любимцем двадцатитысячного населения городка и
ничего не имел против прозвища, присвоенного ему благодарными  земляками. За
умение развеселить чопорных  официальных гостей  из  Вашингтона своим  южным
выговором,  непосредственностью и неистощимым запасом анекдотов и  прибауток
мэра  чаще называли  Керпланком, что примерно означает  "шлепок". Доподлинно
известно,  что некоторые  столичные  гости, с  час прохохотав  до колик  над
шутками  мэра,  срочно  уезжали  в Вашингтон  на  поиски  врача. Само  собой
разумеется, что на каждых очередных  выборах мэр получал  все большее  число
голосов.
     Делегация городских  властей, стоявшая  рядом  с  командиром  авиакрыла
Хэлом Хорнбургом,  с гордостью смотрела, как  тягачи  вытаскивали  "иглы" из
ангаров, как  садился экипаж - пилот устраивался  на переднем сиденье, а его
напарник, отвечавший за вооружение истребителя,  - на заднем. Вокруг каждого
самолета суетился с предстартовыми проверками наземный обслуживающий экипаж.
     - Я  вам  не  рассказывал, - любезным  тоном  обратился мэр к стоявшему
рядом  с  ним  очень  высокому  чину  из  ВВС,  -  анекдот  про  генерала  и
проститутку?
     В этот момент  Дон Уолкер включил двигатели, и рев двух турбореактивных
машин "Пратт энд Уитни" заглушил рассказ о печальной истории, происшедшей  с
женщиной легкого поведения, которая имела несчастье попасть в руки генерала.
Эти двигатели умеют превращать ископаемое топливо  в страшный  шум,  тепло и
двадцать четыре тысячи фунтов силы тяги.
     Все  двадцать четыре "игла" 336-й эскадрильи один  за  другим запускали
двигатели  и  примерно  милю  медленно катились к  концу  взлетно-посадочной
полосы. Под  их  крыльями трепетали на ветру небольшие  красные флажки.  Они
отмечали  то место, где в нишах  крыльев были застопорены ракеты "стингер" и
"сайдуиндер". Стопоры  будут сняты только перед взлетом самолета. Хотя полет
до Саудовской Аравии должен был пройти вполне мирно, было бы непростительной
глупостью поднимать "игл" в небо без каких бы то ни было средств защиты.
     Вдоль всей взлетно-посадочной  полосы до самой  точки отрыва  от  земли
стояла  вооруженная охрана и  полиция ВВС. Кто-то в  их рядах отдавал честь,
кто-то махал  рукой. Перед  самой  взлетно-посадочной  полосой "иглы"  снова
остановились. Здесь их в последний раз атаковал рой обслуживающего наземного
персонала. Они проверили колеса, по очереди каждый двигатель - нет ли утечки
или незакрепленных  деталей,  словом,  все, что  могло бы отказать во  время
длительного перелета. Наконец, были сняты и стопоры с ракет.
     Самолеты  терпеливо  ждали. Каждая машина длиной шестьдесят три  фута и
высотой восемнадцать  футов  весила  сорок тысяч фунтов  без горючего, а  ее
максимальный взлетный вес, к которому все  "иглы" были сейчас очень  близки,
составлял восемьдесят одну тысячу фунтов. Такой тяжелой машине нужен длинный
разбег.
     Наконец  "иглы"  выкатились  на взлетно-посадочную полосу, развернулись
носом против легкого ветра и  один за другим помчались по бетонной полосе, с
каждой  секундой набирая скорость.  Пилоты включили  форсаж, и из  хвостовых
сопел  вырвались  тридцатиметровые  языки  пламени. Командование  авиакрыла,
провожая своих питомцев  в  далекий  рейс, для  защиты  от оглушающего  рева
надело специальные шлемы. Теперь они встретятся лишь в Саудовской Аравии.
     Пробежав милю  по бетонной полосе  и набрав скорость в  сто восемьдесят
пять узлов, истребители отрывались от земли. Пилоты убирали шасси, поднимали
закрылки,  выключали форсаж  и переходили на обычный  режим полета. Двадцать
четыре "игла", задрав носы к небу, поднимались со скоростью пять тысяч футов
в минуту и скоро исчезли в сумеречном небе.
     Достигнув   двадцатипятитысячефутовой    высоты,    они    перешли   на
горизонтальный полет и  через час  увидели  габаритные  и навигационные огни
первого  воздушного заправщика КС-10. Наступило  время заполнить  баки.  Два
двигателя  истребителя  отличались  ужасающей  прожорливостью.  В  форсажном
режиме они сжигали по  сорок тысяч  фунтов горючего в  час; именно  по  этой
причине  форсаж,  или  "дожигание",   использовался  только  при  взлете,  в
воздушном бою или когда ситуация требовала поскорее  убраться  с места. Но и
без  форсажа  истребители нуждались  в  дозаправке каждые  полтора часа. Без
КС-10,  своих "небесных  бензоколонок",  они  никогда  не  добрались  бы  до
Саудовской Аравии.
     Теперь  эскадрилья  летела развернутым  строем, каждый ведомый почти на
одной линии со своим ведущим, на  расстоянии около  мили от него. Дон Уолкер
повернул  голову и убедился,  что его  ведомый  находится там, где и  должен
быть.  Они  летели  на восток,  и над Атлантическим  океаном уже  сгустилась
ночная  темнота,  но  радар  показывал,  а  навигационные огни  подтверждали
положение каждого самолета.
     В хвостовой  части воздушного заправщика, который летел впереди Уолкера
и чуть выше него, оператор открыл панель, закрывавшую иллюминатор, и  увидел
целое  море огней.  В ожидании  первого  потребителя вытянулась  заправочная
штанга.
     Каждая  группа из  шести  "иглов"  уже  нашла  своего заправщика. Скоро
подошла и очередь Уолкера. Он  слегка нажал на рычаг управления двигателями,
и  его  "игл"  нырнул под брюхо КС-10 так, чтобы до него дотянулась  штанга.
Оператор заправщика подвел  штангу  к штуцеру на переднем ребре левого крыла
истребителя.  Когда стрела  и штуцер "состыковались", потекло топливо  - две
тысячи фунтов горючего в минуту. Ненасытный "игл" пил и пил.
     Наполнив  топливные баки, истребитель Уолкера  скользнул  в  сторону, и
место  под  брюхом  заправщика  занял  его ведомый. Тем временем три  других
заправщика поили своих жаждущих могучих птиц.
     Потом эскадрилья  снова  полетела  на  восток.  Для  летчиков эта  ночь
оказалась очень короткой, потому что они летели навстречу восходящему солнцу
с постоянной  скоростью 350 узлов, или примерно 500 миль в час, относительно
поверхности  планеты.  Через  шесть  часов  полета  снова наступил  рассвет.
Эскадрилья миновала побережье  Испании. Дальше  ее маршрут пролегал к северу
от африканского побережья, в  стороне от воздушного  пространства Ливии.  На
подлете к  Египту, поддерживавшему  коалицию, 336-я эскадрилья  повернула на
юго-восток   и  пересекла  Красное  море.   Здесь  летчики  впервые  увидели
гигантскую плиту из песка и камня, которую называют Аравийской пустыней.
     Через пятнадцать часов полета сорок восемь уставших молодых американцев
приземлились в саудовском городе Дахране. Не успели они размять одеревенелые
суставы, как им пришлось снова подниматься в воздух и лететь до их  конечной
цели назначения - оманской авиабазы Тумраит в султанате Мускат и Оман.
     Здесь  в  течение четырех  месяцев, до середины декабря,  им предстояло
жить  в условиях, о которых они потом будут вспоминать  с  сожалением. Когда
прибудет  все  хозяйство  эскадрильи, здесь,  в семистах  милях  от  опасной
иракской  границы они  будут совершать  тренировочные  полеты  над  оманской
территорией,  купаться  в голубых  водах  Индийского океана и гадать,  какую
судьбу им уготовили Господь Бог и генерал Норман Шварцкопф.
     В  декабре  эскадрилья  будет  передислоцирована в Саудовскую Аравию, и
один из ее пилотов - хотя он никогда не узнает об этом - изменит ход войны.



     Дахранский аэропорт задыхался.  Прилетевшему из Эр-Рияда  Майку Мартину
показалось, что вся восточная Саудовская Аравия срочно решила  переселяться.
В отличие от  Эр-Рияда,  Янбо, Таифа и других западных городов  королевства,
Дахран, расположенный в центре цепи нефтяных месторождений, которые принесли
Саудовской  Аравии  ее сказочные  богатства,  давно привык  к американцам  и
европейцам.
     Даже  на  улицах   оживленного  портового  города  Джидды  нельзя  было
встретить  столько англосаксонских лиц, но во вторую  неделю  августа Дахран
буквально кишел иностранцами.
     Одни любыми способами пытались выбраться отсюда. Они или  добирались на
автомобилях до Бахрейна  в надежде, что там им удастся сесть на самолет, или
-  это  были  главным  образом жены  и семьи  нефтяников -  терпеливо  ждали
самолета на Эр-Рияд, чтобы оттуда ближайшим рейсом улететь домой.
     Другие,  наоборот,  прилетали  в Дахран. Из Америки лился  нескончаемый
поток  оружия,  боеприпасов  и  другого   воинского  имущества.  Гражданский
самолет,  на котором летел Мартин,  при посадке  едва втиснулся между  двумя
огромными С-5 "гэлакси". Транспортные самолеты из Великобритании, Германии и
США  приземлялись  один  за  другим,  превращая северо-восточную  Саудовскую
Аравию в один гигантский военный лагерь.
     Пока  до  операции  "Буря в  пустыне",  призванной  освободить  Кувейт,
оставалось целых пять месяцев. Сейчас осуществлялась только операция "Щит  в
пустыне",  которая должна была остановить иракскую  армию - а на границе и в
Кувейте  скопилось   уже  четырнадцать  иракских  дивизий  -   и  лишить  ее
возможности продвигаться дальше на юг.
     На несведущего  наблюдателя царившая в  дахранском  аэропорту  суматоха
могла  произвести  большое впечатление, но от более внимательного взгляда не
укрылся бы  тот  факт,  что  пока  "щит"  был  не  прочнее  бумажной  ширмы.
Американские танки и артиллерия еще не  прибыли: первые морские транспортные
суда только  что  отошли  от берегов США, а все "гэлакси",  "старлифтеры"  и
"геркулесы" могли перенести  по воздуху лишь ничтожную долю того,  что будет
доставлено морем.
     Базировавшиеся  в  Дахране  американские  "иглы",  стоявшие в  Бахрейне
"хорнеты" и только что прилетевшие  и еще не успевшие  остыть после перелета
из Германии  британские "торнадо" - все вместе взятые могли бы  выполнить от
силы  полдесятка  боевых  вылетов.  На  большее  у них просто  не хватило бы
боезапаса.
     Наступление  танковых  армий такими силами не  остановишь.  Несмотря на
впечатляющее   скопление   военной  техники   возле   некоторых  аэродромов,
северо-восточная Саудовская Аравия по сути дела была еще беззащитной.
     Все  с той  же  спортивной сумкой на плече Мартин с трудом  протиснулся
сквозь плотную толпу в зале для прибывающих пассажиров и за барьером заметил
знакомое лицо.
     На  первых   отборочных  занятиях  в  войска   специального  назначения
инструктор  недаром  сказал, что  их будут  не тренировать,  а  дадут  такую
нагрузку,  что  они  сдохнут.  Теперь  Мартин  мог   признаться,  что  тогда
инструкторы почти  достигли  своей  цели.  Однажды под холодным  дождем,  со
стофунтовым рюкзаком на плечах он прошагал тридцать миль по Бреконам, одному
из самых трудных  маршрутов во всей Великобритании. Как и у всех других, его
тело уже давно оставило позади все возможные границы усталости и  истощения;
Мартин не чувствовал ничего, кроме  тупой боли,  и лишь воля  позволяла  ему
как-то переставлять ноги.
     И  тогда он увидел грузовик, роскошнейший грузовик, стоявший на обочине
дороги.  Это  значило  конец  марш-броска  и  конец  испытанию  человеческих
возможностей. Еще сто ярдов,  восемьдесят, пятьдесят - и все мучения позади;
одеревеневшие ноги никак не могли одолеть последние несколько ярдов.
     Инструктор из  кузова грузовика бесстрастно  наблюдал  за промокшим  до
костей курсантом, который с  искаженным  от  боли  лицом,  спотыкаясь,  брел
последние метры. Когда Мартин  поднял руку и не  дотянулся  до заднего борта
лишь дюймов на десять, мужчина постучал по крыше кабины водителя, и грузовик
укатил  вперед.  Он проехал  не сто ярдов, а еще десять миль.  В кузове того
грузовика сидел Спарки Лоу.
     - Привет, Майк. Рад тебя видеть.
     Должно быть, Лоу обладал потрясающей забывчивостью.
     - Привет, Спарки. Как дела?
     - Раз ты спрашиваешь, значит, хуже некуда.
     Спарки  вывел свой джип неопределенной марки с автомобильной стоянки, а
через тридцать минут они были  уже за  Дахраном  и направлялись на север. До
Хафджи было двести миль, три часа езды. После того как справа от них остался
портовый  город  Джубаил,  дорога  стала совсем  пустынной.  Ни  у  кого  не
возникало  желания ехать в Хафджи, небольшой поселок нефтяников на границе с
Кувейтом, теперь почти обезлюдевший.
     - Беженцы еще идут? - спросил Мартин.
     - Идут, - кивнул Спарки, - но теперь буквально единицы.
     Основной поток  схлынул. По  автомагистрали границу  переходят  главным
образом  женщины и  дети;  все  с документами.  Иракские  власти  их  охотно
пропускают, зачем они  им сдались? Умный ход. Если бы Кувейтом  правил я, то
тоже  постарался бы  отделаться  от  экспатриантов. К  нам  переходят иногда
индийцы; на них иракцы,  похоже, не обращают  внимания.  С их стороны это не
очень  умно.  Индийцы  хорошо  информированы,  я  даже  завербовал  парочку,
уговорил их вернуться и передать сообщения нашим людям.
     - У вас есть все, что я просил?
     - Да. Судя по всему.  Грей потрудился как следует. Твое добро  привезли
вчера на грузовике с саудовским  номерным знаком. Я все перенес в  свободную
спальню. Вечером мы обедаем с тем молодым кувейтским  летчиком,  о котором я
рассказывал. Он говорит,  что в Кувейте  у  него  есть связи, надежные люди,
которые могут оказаться полезными.
     Мартин недовольно поморщился.
     - Он не должен видеть мое лицо. Его могут сбить.
     Спарки задумался.
     - Ты прав.
     Спарки Лоу  реквизировал  совсем неплохую  виллу,  подумал  Мартин. Она
принадлежала американскому  нефтепромышленнику  из  компании "Арамко".  Всех
своих сотрудников компания эвакуировала в Дахран.
     Мартин  понимал,  что  спрашивать  у   Спарки,  что  он  здесь  делает,
бесполезно. Очевидно, его тоже  "позаимствовал" Сенчери-хаус. Судя  по тому,
что  рассказывал  Спарки,  в  его  задачу  входило  перехватывать  беженцев,
направляющихся на юг, и опрашивать наиболее разговорчивых и информированных.
     Хафджи  обезлюдел.  Здесь  не   осталось  почти  никого,  кроме  солдат
саудовской национальной гвардии, которые строили оборонительные сооружения в
самом  городе  и  вокруг  него.  Впрочем,  кое-где  по  городу  еще  бродили
безутешные арабы, а на местном базаре  у одного лавочника, который никак  не
мог  поверить,  что  ему  подвернулся  настоящий  покупатель,  Мартин  купил
необходимую одежду.
     В середине августа Хафджи еще снабжался электроэнергией, а это значило,
что  пока  работали  кондиционеры,  насос,  качавший  воду  из   колодца,  и
подогреватель  воды. Можно было  принять ванну, но Мартин не  мог  позволить
себе такую роскошь.
     Уже  три дня он  не мылся,  не брился  и  не чистил зубы. Его хозяйка в
Эр-Рияде, миссис Грей,  конечно, обратила  внимание  на  то, что  от Мартина
исходит все более неприятный  запах, но она была  слишком хорошо  воспитана,
чтобы сделать ему замечание.  Теперь, вместо  того чтобы пользоваться зубной
щеткой,  Мартин  после еды ковырял в зубах  деревянной щепочкой.  Спарки Лоу
тоже делал вид,  что ничего не замечает, но по другой причине: он  знал, что
Мартину нужно выглядеть настоящим арабом.
     Кувейтский  офицер,  капитан  ВВС  Аль   Халифа,  оказался  симпатичным
двадцатишестилетним парнем; он  был в  ярости от  того,  что иракская  армия
сделала  с его страной, и не  скрывал своих симпатий к  свергнутой  династии
эмира  Аль  Сабаха,  расположившейся теперь в  роскошном  таифском  отеле  в
качестве гостей короля Саудовской Аравии Фахда.
     Аль Халифу сбил с толку второй гость хозяина.  Пригласивший его на обед
Спарки был типичным британским офицером,  разве  что  в  гражданской одежде.
Второй  же гость казался обычным арабом в  утратившем  свою прежнюю  белизну
тхобе  и в  пятнистой куфие, один конец которой закрывал почти все его лицо.
Лоу представил их друг другу.
     - Вы в самом деле британец? - удивленно спросил молодой капитан.
     Ему объяснили, почему Мартин одет таким  образом и по  какой причине он
не хочет открывать лицо. Капитан Аль Халифа кивнул.
     - Примите мои извинения, майор. Конечно, я понимаю.
     Рассказанная  кувейтским  капитаном  история  была   предельно  проста.
Вечером  1 августа ему позвонили и приказали  явиться на  базу  Ахмади,  где
располагалась его авиационная часть.  Всю  ночь он  и  его товарищи  слушали
радио,  сообщавшее  о  вторжении  в  их  страну  с севера.  К  рассвету  его
эскадрилья "скайрэев" была заправлена, снабжена боезапасом  и подготовлена к
боевому вылету. Американские  "скайрэи"[9], которые  никак нельзя
было назвать  современными истребителями,  все же могли оказаться  полезными
при  борьбе  с  наземными  целями.  Конечно,  "скайрэи"  не  шли  ни в какое
сравнение  с  иракскими  МиГ-23, -25  и  -29 или  с  купленными у  французов
"миражами", но, к счастью, во время  своего единственного боевого вылета Аль
Халифа не встретил ни одного самолета иракских ВВС.
     Вскоре после рассвета в северных  пригородах столицы капитан нашел свою
цель.
     - Один танк я подбил ракетами, - возбужденно рассказывал  он. - Я точно
знаю, я сам видел,  как он загорелся. А потом у меня остался только пулемет,
и я бросился на грузовики, которые шли за танком. Один я подбил, он скатился
в  кювет и перевернулся. А  потом  у меня  замолчал и  пулемет, и  я полетел
назад. Над Ахмади нам  с земли  приказали  следовать дальше на  юг, пересечь
границу и спасти самолеты. У меня едва хватило горючего, чтобы  добраться до
Дахрана.
     Знаете,    мы    спасли    больше    шестидесяти    наших    самолетов.
"Скайхоков"[10], "миражей"  и  британских  учебных "хоков".  Плюс
вертолеты: "газели", "пумы" и  "суперпумы". Теперь я буду сражаться отсюда и
вернусь, когда наша страна будет освобождена. Как вы думаете, когда начнется
наступление?
     Спарки Лоу  осторожно  улыбнулся.  Уверенность  этого молодого человека
проистекала от его блаженного неведения.
     - Боюсь,  не  сейчас. Придется набраться  терпения. Нужно  как  следует
подготовиться. Расскажите нам об отце.
     Оказалось, что отец капитана был чрезвычайно богатым торговцем,  другом
королевской семьи и обладал немалой властью.
     - Он не станет поддерживать агрессора? - спросил Лоу.
     Молодой Аль Халифа был оскорблен.
     - Никогда и ни за что, - с жаром заявил он. - Он сделает все, что в его
силах, чтобы  помочь освобождению страны.  -  Капитан повернулся  к Мартину,
точнее,  к его  внимательным темным глазам над пестрой тряпкой: - Вы увидите
моего отца? Вы можете на него положиться.
     - Возможно, - ответил Мартин.
     - Вы не передадите ему письмо?
     За несколько минут он  исписал листок и вручил его  Мартину. Когда  Аль
Халифа возвращался в Дахран, Мартин сжег листок в  пепельнице.  В Эль-Кувейт
он не мог брать с собой ничего, что могло бы его скомпрометировать.
     На следующее утро Мартин и Лоу уложили доставленное Греем "имущество" в
багажник и на заднее сиденье, и джип  направился сначала на юг, до Манифаха,
а потом свернул на шоссе Таплайн, которое тянулось почти параллельно границе
с  Ираком и  дальше  пересекало всю Саудовскую Аравию.  Шоссе получило  свое
название  от наименования компании "Трансарабиан пайплайн" и было  сооружено
для  обслуживания  гигантского   нефтепровода,  по  которому  миллионы  тонн
саудовской нефти текли на запад.
     Позднее шоссе Таплайн стало главной транспортной артерией, по которой с
юга, готовясь к вторжению в Кувейт и Ирак, подтягивалась к  границе огромная
сухопутная армада, включавшая четыреста тысяч  американских, семьдесят тысяч
британских и десять тысяч французских солдат, а также двухсоттысячную  армию
Саудовской  Аравии и других арабских стран.  Но в тот день, кроме джипа Лоу,
на шоссе не было ни одной машины.
     Через несколько миль Лоу снова повернул на север, к кувейтской границе,
но  уже  в глубине  полуострова.  Недалеко  от грязной  пустынной  деревушки
Хаматийят (находившейся  еще на территории Саудовской Аравии) граница  ближе
всего подходила к столице - Эль-Кувейту.
     Кроме того, американские аэрофотоснимки, которые Грею удалось раздобыть
в Эр-Рияде, показали, что иракские войска  концентрируются  возле  границы с
Саудовской Аравией лишь  недалеко от берега. В  глубине полуострова иракские
форпосты встречались  все  реже и  реже. Саддам Хуссейн  сколачивал  ударный
кулак  на  узком  фронте  шириной сорок  миль  между  Нуваисибом  на  берегу
Персидского залива и пограничным постом Эль-Вафра.
     Деревня Хаматийят располагалась в ста милях от берега, в том месте, где
граница изгибалась петлей, сокращая расстояние до Эль-Кувейта.
     На  небольшой  ферме  рядом  с  деревней Мартина  уже  ждали заказанные
верблюды. Это были  стройная самка  в расцвете сил  и ее  отпрыск, маленький
верблюжонок  с кремовой шерстью, бархатной мордочкой  и печальными  глазами,
еще сосунок. Когда он вырастет, то станет таким же своенравным, как и другие
представители  его рода, но пока это было очень покладистое создание. Мартин
и Лоу рассматривали животных в загоне, не выходя из джипа.
     - Зачем тебе верблюжонок? - спросил Лоу.
     - Для  легенды.  Если кто-то поинтересуется, я  веду  его на продажу на
верблюжьи фермы возле Сулайбии. Там дают больше.
     Мартин выбрался из джипа  и медленно, шаркая сандалиями,  побрел будить
владельца  верблюдов, который  дремал  в  тени  своей развалюхи.  Не  меньше
получаса Мартин и продавец, сидя на корточках  в пыли, торговались. Продавцу
и  в голову  не  пришло,  что  этот  покупатель  с обожженной солнцем кожей,
многодневной щетиной на лице  и  пожелтевшими зубами,  в  грязной, пропахшей
потом  одежде мог  быть не бедуином, приехавшим специально для  того,  чтобы
купить двух верблюдов.
     Наконец покупатель и продавец сторговались, и Мартин отсчитал деньги из
свернутой  в  рулончик пачки  саудовских  динаров, которые он  взял у  Лоу и
какое-то  время носил  под мышкой,  пока  купюры основательно не засалились.
Потом  он повел верблюдов в пустыню и  остановился лишь примерно через милю,
когда и  он и  животные  были надежно  скрыты  от  любопытных глаз песчаными
дюнами. К Мартину подъехал Лоу.
     Он  ждал в нескольких  сотнях ярдов от загона и внимательно наблюдал за
торгом. Лоу хорошо  знал  Аравийский полуостров, но  никогда  не  работал  с
Мартином и  сейчас  был  потрясен. Этот майор  не разыгрывал из  себя араба;
стоило  ему  выйти  из джипа,  как  он  тут  же  моментально  превратился  в
настоящего бедуина. Не только его внешний вид, но и каждое движение выдавали
в нем жителя пустыни.
     Лоу этого не  знал, но за день до их поездки в Хаматийят два английских
инженера,  решив сбежать из оккупированного Кувейта,  переоделись в длинные,
от шеи до пят, белые кувейтские тхобы и укрыли головы гутрами. Не прошли они
и полпути до  автомобиля, стоявшего в пятидесяти футах  от их дома,  как  из
соседней жалкой хижины их окликнул ребенок: "Хоть ты и оделся арабом, а  все
равно   ходишь  как  англичанин".  Инженеры  решили  не  искушать  судьбу  и
вернулись.
     Обливаясь потом  под  палящим солнцем, но  зато  скрытые от посторонних
взглядов,  внимание которых  непременно привлекли бы  двое  мужчин,  занятых
перетаскиванием тяжестей в самое жаркое время суток, Мартин  и Лоу перенесли
"имущество"  из  джипа  в  корзины, укрепленные  на  боках  верблюдицы.  Она
опустилась на колени, но  тем  не менее не изъявляла желания нести  поклажу,
огрызалась и плевалась в сторону нагружавших ее людей.
     Одну     корзину     загрузили     сорока     пятифунтовыми     блоками
семтекса-Н[11].  Каждый блок был аккуратно  упакован  в ткань,  а
сверху  Мартин  набросал  мешочки с  зернами  кофе  -  на тот  случай,  если
какой-нибудь  любопытный  иракский солдат решит  проверить поклажу. В другую
корзину  уложили  автоматы,  боеприпасы, обычные  детонаторы,  детонаторы  с
таймерами,  гранаты, а также  небольшой,  но мощный  передатчик со  складной
спутниковой антенной и  запасными никель-кадмиевыми аккумуляторами. И в  эту
корзину Мартин набросал сверху мешочки с кофе.
     Когда все было перенесено, Лоу спросил:
     - Я могу еще чем-нибудь помочь?
     - Нет,  спасибо, все в порядке.  Я  останусь здесь до заката. Тебе  нет
смысла ждать.
     Лоу протянул руку:
     - Прошу прощения за Бреконы.
     Мартин ответил крепким рукопожатием.
     - Ерунда. Я выжил.
     Лоу издал короткий смешок.
     -  Да,  этим  мы всю  жизнь и  занимаемся.  Все стараемся  выжить, черт
побери. Удачи тебе, Майк.
     Лоу  уехал.  Верблюдица  покосилась  на  удалявшийся  джип,  рыгнула  и
принялась жевать  жвачку. Верблюжонок хотел было  дотянуться до  сосков,  но
потерпел неудачу и улегся рядом с матерью.
     Мартин прислонился к седлу, укрыл лицо куфией и задумался. Что ждет его
в  ближайшие  дни?  Пустыни  он не боялся, а  вот  в  суете  оккупированного
Эль-Кувейта  его  могла  подстерегать  беда.  Насколько  строг  там   режим,
насколько  часто  встречаются  посты  на  дорогах,  насколько  придирчивы  и
сообразительны  стоящие  на  этих  постах  солдаты?  Сенчери-хаус  предлагал
снабдить   его   фальшивыми  документами,   но  Мартин   наотрез  отказался.
Оккупационные власти могли ввести новые удостоверения личности.
     Мартин не сомневался, что в арабских странах лучше выбранной им легенды
быть не может. Бедуины столетиями кочуют  по пустыне, ни у кого не спрашивая
разрешения. Они  не оказывают сопротивления  армиям агрессоров,  потому  что
кого  только  они  здесь  не  видели:  сарацинов  и  турок,  крестоносцев  и
тамплиеров, немцев и  французов, англичан  и египтян, израильтян и  иранцев.
Они пережили всех, потому что всегда стояли в стороне от политики и войн.
     Многие  правительства  пытались приручить  или покорить бедуинов, и все
потерпели неудачу.  Король Саудовской  Аравии Фахд провозгласил, что  каждый
гражданин  его  страны  должен иметь  свой  дом,  и  построил  для  бедуинов
прекрасный поселок Эскан, в котором были все блага цивилизации: плавательный
бассейн, ванные, туалеты, проточная вода. Некоторые бедуины заинтересовались
и приехали в Эскан.
     Они пили воду из бассейна (уж очень  он был  похож на озеро  в оазисе),
испражнялись  во дворах, играли с водопроводными  кранами, а потом  покинули
поселок, вежливо объяснив монарху, что привыкли спать под звездами. Во время
кризиса   в  Персидском  заливе   американцы  навели  в   Эскане  порядок  и
использовали его для своих целей.
     Мартин  понимал, что  настоящей проблемой  для него  был рост. До шести
футов  ему не  хватало  лишь дюйма,  а почти все бедуины были  намного ниже.
Столетия болезней и хронического недоедания не могли не сказаться на среднем
росте. В пустыне вода -  роскошь, поэтому ее  расходуют только для  утоления
жажды  человека, коз  и  верблюдов. Именно по этой причине Мартин  несколько
дней не мылся. Он хорошо знал,  что в пустыне лишь европейцы могут позволить
себе употреблять на это воду.
     У  Мартина не было никаких  документов,  но это обстоятельство  его  не
беспокоило. Многие правительства пытались  выдать бедуинам паспорта.  Обычно
кочевники искренне радовались новым  документам, ведь это была такая хорошая
туалетная  бумага,  куда  лучше, чем  горсть  песка.  Требовать  от  бедуина
документы - пустая трата времени;  это  хорошо понимали как полицейские  или
солдаты, так и  сами кочевники. С точки зрения властей, самое главное было в
том, что бедуины никогда не  причиняли хлопот.  Ни одному бедуину и в голову
никогда  не придет  поддерживать кувейтское сопротивление. Мартин  надеялся,
что иракские власти это тоже понимают.
     Он подремал до заката, потом взобрался в седло. Подчиняясь крикам "хат,
хат, хат", верблюдица  поднялась и  покормила  верблюжонка.  Мартин привязал
его, и малыш пошел  вслед на матерью.  На первый взгляд неторопливая иноходь
корабля  пустыни  может  показаться  очень  медленной, но  эти животные,  не
останавливаясь,  преодолевают огромные расстояния. Еще  в  загоне верблюдицу
Мартина хорошо накормили  и напоили; теперь она сможет идти без устали много
дней.
     Мартин пересек  границу,  когда было почти восемь часов вечера. К этому
времени  он ушел далеко на северо-запад от полицейского поста Рукаифах,  где
проходила дорога, соединяющая Кувейт  и Саудовскую Аравию. Безлунной ночью в
пустыне светили  лишь  звезды.  Справа от Мартина, на самом горизонте,  были
видны от-блески; там находился  кувейтский нефтепромысловый  район  Манагиш.
Наверно,  там  стоял и  иракский патруль,  но  пустыня  перед Мартином  была
безлюдна.
     Судя  по карте,  до верблюжьей  фермы, на  которой  Мартин  намеревался
оставить своих верблюдов до тех пор, пока они не понадобятся ему снова, было
пятьдесят километров, или  тридцать пять  миль. Ферма  находилась к  югу  от
Сулайбии,  пригородного  района  Эль-Кувейта.  Но  прежде  чем появляться на
ферме,  Мартину  нужно было  надежно спрятать  свое  "имущество" в пустыне и
отметить место тайника.
     Если не будет непредвиденных задержек, ему удастся  спрятать груз еще в
темноте, до рассвета,  который наступит через  девять часов.  Еще через  час
Мартин должен появиться на верблюжьей ферме.
     Когда нефтяные промыслы Манагиша остались  позади, Мартин, сверившись с
ручным компасом, направился напрямую к  цели. Иракские солдаты, рассудил он,
могут разместить патрули на всех шоссе и даже проселочных дорогах, но только
не в безжизненной пустыне. Ни один беженец не пройдет через пустыню, никакой
враг не станет и пытаться проникнуть в Кувейт по пескам.
     Мартин надеялся, что от верблюжьей фермы до центра города,  то есть еще
примерно  двадцать миль, после рассвета он легко доберется в  кузове  любого
попутного грузовика.
     Высоко над головой Мартина, в ночном небе безмолвно парил спутник КН-11
Национального   управления   реконгцировки   США.   Предыдущим    поколениям
американских  спутников-шпионов   приходилось  накапливать  снимки  и  через
определенные  промежутки  времени  сбрасывать  капсулы  с  пленкой,  которые
подбирали и обрабатывали уже на Земле.
     Спутники  типа  КН-11,  сложные  сооружения  длиной  64 фута  и  массой
тридцать   тысяч  фунтов,  намного  умней.  Они   автоматически  преобразуют
изображения участков  поверхности  планеты  в  электронные импульсы и  потом
передают   их-но   не  вниз,  на  Землю,  а   вверх,   на   другой  спутник,
располагающийся на более высокой орбите.
     Второй  спутник обращается вокруг Земли  по геостационарной орбите. Это
значит, что он летит  в космосе с такой скоростью и по такой траектории, что
постоянно  находится  над  одной  и той  же точкой  поверхности  планеты.  В
сущности, такой спутник как бы висит над Землей.
     Получив  закодированную  информацию от  КН-11,  геостационарный спутник
передает ее  или  сразу на  территорию США,  или, если кривизна  поверхности
планеты  не  позволяет  этого, на  другой  геостационарный спутник,  который
занимает более удобную  позицию и может посылать  сигналы своим американским
хозяевам.  Таким  образом,  Национальное управление  реконгцировки  получает
фотоинформацию "в реальном масштабе времени", то есть через несколько секунд
после того, как были сделаны снимки.
     В  военных  конфликтах спутники  КН-11 дают огромные преимущества.  Они
могут,  например,  зарегистрировать  колонну  вражеских  войск  на  марше  и
передать  эту  информацию  так  быстро,  что  у  генералов останется  вполне
достаточно времени, чтобы организовать воздушный налет и разгромить колонну.
Несчастные     солдаты     так    и     не     узнают,     каким     образом
истребители-бомбардировщики  нашли  их  грузовики.  К тому  же  КН-11  могут
работать днем и ночью, в пасмурную погоду и в туман.
     Спутники КН-11  называли всевидящими. Увы, это  был самообман. Спутник,
пролетавший  над территорией  сначала  Саудовской  Аравии,  потом Кувейта  и
Ирака, не  заметил одинокого бедуина, забредшего  в запретную зону, а если и
заметил, то не придал этому значения. В Ираке спутник видел множество зданий
и сооружений, целые созвездия промышленных  поселений  вокруг  Эль-Хиллаха и
Тармии,  Эль-Атеера и ТУвайты, но не смог разглядеть,  что  делается  в этих
зданиях  и поселениях.  Он не  видел огромные реакторы,  в которых  получали
отравляющие  вещества или  гексафторид урана.  Последнее вещество отправляли
потом на другие предприятия, где  изотопы  урана  разделяли  методом газовой
диффузии.
     Спутник полетел дальше  на север,  отмечая аэродромы,  автомагистрали и
мосты.  Он увидел даже автомобильную свалку в Эль-Кубаи, но  не нашел в  ней
ничего заслуживающего  внимания. К  западу и  северу  от  Багдада  он  видел
промышленные  центры  Эль-Каим,  Джазира и Эль-Ширкат, не  поняв, что  в них
готовится оружие массового поражения. Он пролетел  над Джебаль-аль-Хамрином,
но  не заметил Каалу, построенную  инженером Османом  Бадри. Он видел только
еще одну гору  среди множества таких же  гор, еще  две-три горные  деревушки
среди  сотен  других  горных   деревень.  А  потом  под  спутником  проплыла
территория Курдистана и ТУрции.
     Майк  Мартин  медленно  продвигался к  Эль-Кувейту.  Ночью,  в  грязной
одежде, которую он надевал последний раз две недели назад, Мартин стал почти
невидимкой. Он улыбнулся, вспомнив, как,  возвращаясь на своем  "лендровере"
после   прогулки  по   пустыне  возле  Абу-Даби,  неожиданно   столкнулся  с
толстушкой-американкой,  которая  пыталась  объяснить  ему,  что фотоаппарат
всего лишь делает "чик-чик".
     Было  решено,  что   комитет  "Медуза"  соберется   на  организационное
совещание  в  Уайтхолле,  в   комнате,   располагавшейся   под   помещениями
секретариата кабинета министров. Основным доводом в пользу такого выбора был
тот  факт,  что все здание кабинета  министров  было  "чистым", так как  его
регулярно  проверяли  на  наличие  подслушивающих  устройств.  Все  выражали
надежду, что теперь,  когда русские стали  такими  хорошими, они  наконец-то
вообще откажутся от этой всем надоевшей игры.
     Восьмерых членов  комитета  провели в  кабинет  на  третьем  подвальном
этаже.  Терри  Мартин  слышал о том, что  под внешне самым  обычным зданием,
стоявшим  напротив  Сенотафа  - памятника погибшим в  двух  мировых  войнах,
находятся настоящие лабиринты подземных камер-бомбоубежищ,  в которых  можно
не  опасаться  подслушивания.  В  них  совершенно открыто  обсуждались самые
щекотливые проблемы государственной важности.
     На  совещании председательствовал сэр  Пол  Спрус,  опытный  чиновник с
изысканными манерами, занимавший должность помощника непременного  секретаря
кабинета  министров. Он представился сам и  представил  членов комитета друг
другу. От американского посольства (а следовательно, и от правительства США)
присутствовали помощник военного атташе и Гарри Синклэр,  толковый сотрудник
Лэнгли, который возглавлял лондонское бюро ЦРУ в течение последних трех лет.
     Высокий,   худощавый   Синклэр   предпочитал   твидовые   пиджаки,  был
завсегдатаем лондонской оперы и на  редкость хорошо ладил своими британскими
коллегами.
     Синклэр   кивнул  и  подмигнул  Саймону  Паксману.  Они  несколько  раз
встречались на  заседаниях объединенного комитета  безопасности,  на которые
ЦРУ постоянно посылало своего представителя.
     В лондонском  комитете "Медуза" задача Синклэра сводилась к тому, чтобы
отмечать  все  интересные  выводы,  которые должны  были сделать  британские
специалисты,  и   передавать  эту   информацию  в  Вашингтон,   где  работал
аналогичный, но значительно более широкий  по составу американский  комитет.
Затем все данные  будут сопоставляться  и сравниваться, чтобы в конце концов
можно было  достаточно  надежно оценить, способен ли  Ирак нанести  ощутимый
урон вооруженным силам коалиции.
     Помимо профессиональных разведчиков в комитете оказались два ученых  из
олдермастонского (графство Беркшир) Центра по изучению вооружения; некоторым
нравилось добавлять к названию центра слово "атомного",  но тут уж ничего не
поделаешь, в Олдермастоне, кроме ядерного оружия, действительно ничем больше
не занимались. Просмотрев всю информацию, полученную из США, Европы и откуда
только  можно,  плюс  все  аэрофотоснимки  предполагаемых  иракских  ядерных
центров,  эти  ученые  должны  были  выяснить,  стремится ли  Ирак  овладеть
технологией производства  собственных атомных бомб и, если это  так, то  как
далеко он продвинулся.
     В состав комитета было  введено еще двое ученых из Портон-Дауна, один -
химик, а другой - биолог, специализирующийся в бактериологии.
     В прессе левого  толка часто появлялись обвинительные статьи, в которых
утверждалось,   что   в    Портон-Дауне   по   заказу   британских   военных
разрабатывается  химическое и бактериологическое  оружие. На  самом  же деле
целью всех исследований был поиск антидотов против любых отравляющих веществ
и  микробных  токсинов,  которые  могли  бы   быть  применены  против  войск
Великобритании и ее  союзников. К сожалению, невозможно  искать противоядие,
не изучив сначала свойства самого яда, поэтому ученые в Портон-Дауне имели в
своем  распоряжении  многочисленные  крайне  неприятные  вещества,  которые,
разумеется, приходилось тщательно охранять.  Но в тот день,  13 сентября, не
менее неприятные  вещества были и у Саддама Хуссейна. Разница между Саддамом
и  британским  правительством  заключалась  в  том,  что  Великобритания  не
собиралась применять отравляющие  вещества против  иракской армии, тогда как
мистер Хуссейн, по общему мнению, был не столь щепетилен.
     Изучив  списки  химикатов,  закупленных  Ираком  в  течение  нескольких
последних  лет, ученые мужи  из  Портон-Дауна  должны  были  решить,  какими
отравляющими  веществами  располагает  теперь Саддам,  в  каком  количестве,
насколько эти вещества опасны и  могут  ли  они быть применены  в  войне. Им
предстояло также просмотреть аэрофотоснимки ряда иракских фабрик и заводов и
попытаться  обнаружить на  них какие-либо сооружения определенных размеров и
форм,  например,  системы  обеззараживания  или  воздухоочистители,  которые
свидетельствовали бы  о  том, что  на этих фабриках  и заводах  производятся
отравляющие вещества.
     - Теперь,  джентльмены, - начал сэр Пол, обращаясь  к четырем ученым, -
основная работа ложится на ваши плечи. Мы будем вас  поддерживать и помогать
- в меру наших возможностей.
     Здесь у  меня два  тома  документов  и  сведений, которые  нам  удалось
получить  от наших соотечественников, находящихся  за  рубежом,  сотрудников
посольств, торговых представительств и... э-э... секретных агентов. Вся  эта
информация  относится к  периоду  до начала кризиса. Здесь вы найдете первые
результаты  анализа  экспортных  лицензий,  выданных иракским  покупателям в
течение  последнего  десятилетия. Нет  нужды  объяснять, что копии  лицензий
получены нами  от правительств,  которые сами изъявили  готовность оказывать
нам всяческую поддержку.
     Мы забросили  сеть  настолько  широко,  насколько  это  было  возможно.
Собрали   сведения   об   экспорте   химикатов,   строительных   материалов,
лабораторного   оборудования,  сложной  техники  и  аппаратуры  специального
назначения - почти  всего,  разве что кроме зонтиков, шерсти  для  вязания и
занимательных детских игрушек.
     Некоторые из  этих товаров -  в  сущности,  даже  большая  их  часть  -
окажутся   совершенно   безобидными,   такими,   какие  и   должно  покупать
развивающееся   арабское  государство,  имеющее  в  виду   их  использование
исключительно  в  мирных  целях.  Я  заранее  приношу свои  извинения,  если
изучение  этих  материалов окажется  пустой  тратой времени.  Вместе с тем я
хотел  бы попросить вас  обратить пристальное внимание не только на  то, что
совершенно  однозначно  предназначено  для   производства  оружия  массового
поражения,  но и на товары двойного назначения, то есть такие, которые могут
быть использованы в иных целях, не отраженных в лицензии.
     Полагаю,  наши американские  коллеги тоже  неплохо поработали. Сэр  Пол
передал  по  комплекту  документов  ученым  из Портон-Дауна и  Олдермастона.
Представитель ЦРУ добавил к ним еще более объемные папки. Ошарашенные ученые
испуганно таращились на горы бумаг.
     -  Мы, я  имею в  виду  нас и наших  американских коллег,  старались не
повторяться,  - объяснил сэр Пол,  - но,  увы, возможно, некоторые документы
попадутся  и в  наших  и  в  американских  папках.  Я  еще раз приношу  свои
извинения. Прошу вас, мистер Синклэр.
     В  отличие  от  чиновника  Уайтхолла, который своим  многословием почти
усыпил ученых, руководитель лондонского бюро ЦРУ был  краток и сразу перешел
к делу:
     - Джентльмены, суть проблемы в том, что, возможно, нам придется драться
с этими ублюдками.
     Это уже было  похоже  на  дело.  Синклэр говорил так,  как,  по  мнению
британцев, и должен изъясняться американец: без обиняков, не боясь  называть
вещи  своими именами. Четверо ученых приободрились  и  слушали его с большим
вниманием.
     - Если дойдет до войны, то сначала мы ударим с воздуха. Как и британцы,
мы  хотим,  чтобы число жертв с  нашей  стороны было минимальным. Значит, мы
ударим  по  их пехоте, танкам, пушкам и  самолетам.  Нашими  целями будут их
ракетные установки, линии связи, командные пункты. Но  если Саддам прибегнет
к оружию  массового поражения, мы понесем ужасные потери - и  вы тоже. Чтобы
такого не произошло, нам нужно знать две вещи.
     Во-первых,  что  есть  у  Саддама?  Если  мы  это  узнаем, тогда  будем
запасаться противогазами,  защитными комбинезонами,  антидотами.  Во-вторых,
где он, черт бы его побрал, все это запрятал? Если мы найдем ответ и на этот
вопрос, мы разбомбим заводы  и склады - уничтожим  все, прежде чем он успеет
пустить   эту  мерзость   в  ход.  Так  что  смотрите  фотографии,  смотрите
внимательней, если  потребуется, берите лупу, ищите  заводы, А мы  продолжим
поиск  и  опрос  подрядчиков, которые  их  строили, и инженеров, которые  их
начиняли   оборудованием  и  машинами.  Они  должны  рассказать   нам  много
интересного.  Но иракцы могли что-то переделать, что-то передвинуть  с места
на место. Так что, господа аналитики, последнее слово остается за вами.
     Вы можете  спасти много жизней,  поэтому  проявите максимум  внимания и
сметки. Найдите  оружие массового поражения,  а мы его  разбомбим к чертовой
матери.
     До ученых, наконец,  дошло.  Теперь  они представляли себе, что от  них
требуется и для чего. Сэр Пол был слегка шокирован.
     -  М-м, да,  разумеется,  мы чрезвычайно благодарны мистеру Синклэру за
его... э-э... объяснения. Я бы предложил собраться следующий раз, когда наши
коллеги в Олдермастоне и Портон-Дауне найдут что-то интересное.
     Саймон Паксман  и Терри Мартин вместе покинули  Уайтхолл и, наслаждаясь
мягким  августовским  солнцем,  вышли  на  площадь  Парламента. Как  обычно,
площадь  была  забита  автобусами с  туристами.  Возле  мраморного  Уинстона
Черчилля, который сверху вниз недовольно взирал  на  суету нахальных простых
смертных, нашлась свободная скамейка.
     - Вы слышали последние новости из Багдада? - спросил Паксман.
     - Да, конечно.
     Только  что  Саддам Хуссейн предложил  компромиссное решение конфликта:
его войска уйдут из  Кувейта, если израильтяне  оставят западный берег  реки
Иордан, а Сирия выведет свои войска  из Ливана. Типичный  "линкидж" - одно к
другому не имело никакого отношения. Организация Объединенных Наций отвергла
предложение  Саддама  без обсуждения. Совет Безопасности продолжал извергать
поток  резолюций,  направленных  на  изоляцию  Ирака:   прекращение  внешней
торговли и воздушного сообщения, запрет на экспорт из Ирака нефти и поставку
в  Ирак сырья,  отмена  конвертируемости  иракской валюты.  А  тем  временем
оккупанты продолжали систематически грабить и разрушать Кувейт.
     - Полагаете, это серьезно?
     - Нет, обычная трескотня. Этого  следовало ожидать.  Игра  на  публику.
Палестинцам это,  конечно, понравится, но тем дело  и кончится. Это  не план
игры.
     - А есть ли у него конкретный план игры? - спросил Паксман. - Если так,
то никто не может уловить его сути. Американцы считают Саддама сумасшедшим.
     - Знаю. Вчера вечером я слышал выступление Буша по телевидению.
     - Саддам в самом деле ненормальный?
     - Как лиса.
     - Тогда  почему он не двинет свои  войска дальше на  юг,  на саудовские
нефтепромыслы?  Пока  что  это  вполне реальная  задача.  Американцы  только
начинают собирать силы, мы  тоже. Там всего несколько эскадрилий самолетов и
пара  авианосцев в заливе.  Но на земле  у  нас нет  ничего.  Одной авиацией
Саддама  не  остановишь.  Этот американский  генерал,  которого  только  что
назначили...
     - Шварцкопф, - сказал Мартин. - Норман Шварцкопф.
     - Да, я его и  имел в  виду. Он говорит, что ему нужно  не  меньше двух
месяцев, чтобы  сколотить  армию,  способную остановить  иракские  войска  и
вышибить их из Кувейта. Так почему же Саддам не развивает успех?
     - Потому что это значило бы напасть на братское арабское государство, с
которым  Саддам еще не поссорился. Такой поступок постыден, он несовместим с
арабскими обычаями. Напав на Саудовскую  Аравию, Саддам оттолкнул бы от себя
всех арабов.  А он  хочет править арабским  миром, хочет,  чтобы  арабы  его
восхваляли, а не проклинали.
     - Но он же захватил Кувейт, - возразил Паксман.
     - Это совсем другое дело. Саддам во всеуслышание заявляет, что он всего
лишь исправил несправедливость  империалистов, потому что исторически Кувейт
всегда был  частью Ирака. Точно так же Неру оправдывал захват португальского
Гоа.
     -  Перестаньте,  Терри.  Саддам   оккупировал  Кувейт,  потому  что  он
обанкротился. Это общеизвестно.
     - Да, в этом истинная причина. А пропагандистская машина кричит, что он
возвратил Ираку его  исконную территорию. Послушайте, все так делают.  Индия
захватила Гоа,  Китай  -  Тибет,  Индонезия  -  Восточный  Тимор.  Аргентина
попыталась проделать такой  же  трюк с Фолклендскими островами. И каждый раз
агрессор всего лишь возвращал принадлежащие ему по праву территории. Знаете,
толпа очень любит такие лозунги.
     - Тогда почему же от Саддама уже отвернулись его братья-арабы?
     -  Потому  что они считают,  что ему  не  удастся  уйти безнаказанно, -
ответил Мартин.
     - Они правы. Саддам не уйдет безнаказанно.
     -  Но наказывать  его будет  Америка, а не арабские страны. Если Саддам
хочет  завоевать уважение арабского мира,  он должен опозорить Америку, а не
своего арабского соседа. Вы были в Багдаде?
     - Был, но очень давно, - признался Паксман.
     - Город буквально напичкан портретами Саддама. Его изображают как воина
пустыни - на белом коне с занесенным мечом. Разумеется, все это блеф. Саддам
- обычный подлый бандит, предпочитающий наносить удар в  спину. Но  он  себя
считает героем.
     Паксман встал.
     - Все это  голая теория,  Терри. Но в  любом случае  спасибо за  ценные
мысли. К сожалению,  мне  нужны только факты. Как  бы  то  ни было, пока  не
видно, как он сможет унизить Америку. В  распоряжении янки  вся боевая мощь,
самая передовая техника. Дайте время, они соберут мощный кулак и уничтожат и
армию и авиацию Саддама.
     Терри Мартин прищурился: заходящее солнце светило ему прямо в глаза.
     - Все  дело в людских  потерях, Саймон. Америка способна  на многое, но
она не может позволить себе потерять много своих солдат. А Саддам может. Ему
наплевать на человеческую жизнь.
     - Но пока что там мало американцев.
     - Вот именно.
     "Роллс-ройс",  в  котором  ехал  Ахмед Аль  Халифа,  мягко  подкатил  к
парадному подъезду  комплекса  административных  зданий и плавно затормозил.
Рядом с  подъездом висела табличка,  которая на арабском и английском языках
извещала, что здесь размещается  управление  торговой  компании "Аль  Халифа
трейдинг корпорейшн лимитед".
     Водитель  "роллс-ройса",  полушофер-полутелохранитель,  вышел первым  и
обогнул машину, торопясь открыть дверцу хозяину.
     Возможно, было и в самом деле глупо щеголять "роллсом" в оккупированном
городе,   но  кувейтский  миллионер   пропустил   мимо   ушей  все   просьбы
воспользоваться  на этот раз  более  скромным "вольво",  чтобы лишний раз не
раздражать иракских солдат на контрольных постах.
     - Пусть все они сгниют в аду, - проворчал он за завтраком.
     Но поездка  от  фешенебельного пригорода Андалус,  где в большом  саду,
отгороженном от внешнего  мира высокой стеной, стоял его  роскошный дом,  до
Шамии, где находилось управление его компании, прошла без приключений.
     На   десятый    день    оккупации    из   Эль-Кувейта   были   выведены
дисциплинированные   профессиональные   солдаты   иракской   Республиканской
гвардии, и их  место заняла  народная армия  - всякий сброд,  призванный  на
военную службу. Если первых Аль Халифа ненавидел, то вторых презирал.
     В первые же дни оккупации гвардейцы ограбили весь город, но они грабили
планомерно. Аль Халифа  сам  видел, как они выносили  из национального банка
золотые слитки - весь государственный золотой запас на сумму пять миллиардов
долларов. Но  то  был грабеж  не  для личного обогащения.  Слитки  тщательно
упаковали, погрузили на машины и отправили в Багдад.
     Из  ювелирных  лавок  туда же было  вывезено еще  на миллиард  долларов
золотых изделий.
     Контрольные  посты гвардейцев,  которых  было легко  узнать  по  черным
беретам  и  выправке,  работали  четко  и профессионально. Потом  они  вдруг
потребовались южнее, на границе Кувейта с Саудовской Аравией.
     Их место заняли  солдаты  народной  армии - неряшливые, небритые парни,
понятия не имевшие о воинской  дисциплине, а потому  более непредсказуемые в
своих  действиях и более опасные, Достаточно сказать, что после их появления
убийство кувейтца, отказавшегося отдать свои часы или свой автомобиль, стало
почти обычным делом.
     В  середине августа  установилась  необычно  жаркая  погода. В  поисках
укрытия от  испепеляющего  солнца  иракские солдаты  разбирали  мостовые, из
брусчатки строили себе небольшие хижины прямо на тех улицах, которые им было
приказано патрулировать, и прятались в этих хижинах весь день. Лишь вечерами
и рано  по утрам они выползали  из своих убежищ и пытались показать, что они
тоже солдаты. Тогда они  не  давали  покоя местным  жителям,  под  предлогом
поиска контрабанды останавливали каждую машину,  забирая съестное и все, что
там было мало-мальски ценного.
     Обычно  мистер Аль Халифа появлялся  в своем кабинете к семи  утра,  но
теперь он взял  за правило задерживаться дома до  десяти  часов. В это время
солнце уже пекло немилосердно, и он без  помех  проезжал мимо каменных нор с
укрывшимися   в  них  солдатами   народной  армии.  Два  грязных  солдата  с
непокрытыми головами даже неуклюже попытались отдать честь, очевидно, решив,
что в "роллс-ройсе" может ездить только их очень важный соотечественник.
     Аль Халифа понимал,  что  все это лишь до поры  до  времени.  Рано  или
поздно какой-нибудь головорез, угрожая оружием, отнимет  "роллс". Ну и  что?
Когда оккупантов вышвырнут в их поганый Ирак - а Аль Халифа был  уверен, что
вышвырнут, только не знал,  когда и  каким образом,  -  он купит себе другую
машину.
     В  своем  ослепительно белом  тхобе и  легкой  хлопчатобумажной  гутре,
которую  удерживали  на голове  два спускавшихся на лицо черных шнурка,  Аль
Халифа  ступил  на тротуар. Телохранитель  закрыл  за  ним дверцу  машины  и
направился  к месту водителя, чтобы  отогнать "роллс-ройс"  на автомобильную
стоянку компании.
     - Молю о милосердии, сайиди. Подайте тому, кто не ел три дня.
     Сначала  Аль  Халифа  не обратил  внимания  на  человека, сидевшего  на
корточках прямо на тротуаре неподалеку от подъезда. Казалось, пригревшись на
солнце, он заснул. В этом не было ничего необычного: в любом средневосточном
городе  полно  бродяг  и нищих. И вдруг  этот  человек, оказавшийся  грязным
бедуином, уже стоял рядом с протянутой рукой.
     Телохранитель поспешил на помощь  хозяину и собрался обрушить на голову
попрошайки поток проклятий, но Ахмед Аль Халифа предостерегающе поднял руку.
Он исповедывал  мусульманскую религию и старался следовать заповедям святого
Корана,  а одна из заповедей  гласила,  что  правоверный мусульманин  должен
подавать просящему щедрую милостыню.
     - Отгоните машину  на стоянку, - приказал он телохранителю, из бокового
кармана извлек бумажник и достал из него банкноту в десять динар.
     Бедуин  взял  бумажку  обеими  руками.  Этот  жест   означал,  что  дар
благодетеля настолько весом, что его можно удержать лишь двумя руками.
     - Шукран, сайиди, шукран, - и, не меняя тона,  бедуин  добавил: - Когда
будете в  своем офисе, пошлите  за мной. У меня есть вести с юга, от  вашего
сына.
     Сначала торговец решил, что  ему послышалось. Бедуин шаркающей походкой
удалялся,  на ходу  пряча  в  карман банкноту.  Аль  Халифа  вошел в здание,
механически кивнул швейцару  и как в тумане  добрался до своего  кабинета на
верхнем  этаже. Устроившись  за  рабочим столом, он с минуту  подумал, потом
нажал кнопку связи с секретарем.
     - На улице рядом с подъездом стоит бедуин. Мне нужно с ним  поговорить.
Распорядитесь, чтобы его проводили наверх.
     Если секретарша Аль Халифы и подумала, что ее хозяин сошел с ума, то не
подала вида. Когда через пять минут она открыла  дверь в прохладный кабинет,
лишь  ее  сморщенный  нос  свидетельствовал,  какого  мнения она  о  запахе,
исходившем от необычного посетителя.
     Секретарша вышла, и торговец жестом предложил гостю кресло.
     - Вы сказали, что видели  моего сына? - переспросил он. Пока Аль Халифа
не мог отделаться от  мысли, что  бедуин  пришел  всего  лишь  еще  за одной
банкнотой большего номинала.
     - Да, сайиди Аль Халифа. Два дня назад я видел его в Хафджи.
     У кувейтского торговца  тревожно екнуло сердце. Вот уже  две  недели он
ничего  не  знал о судьбе сына. Лишь окольными путями ему  удалось выяснить,
что тем злосчастным утром его единственный сын поднялся с  аэродрома  Ахмади
и... все.  Кого бы  он  ни расспрашивал,  никто не мог  сказать ему, что  же
произошло потом. В тот день, 2 августа, все были растеряны.
     - Вы принесли от него письмо?
     - Да, сайиди.
     Аль Халифа протянул руку.
     - Дайте его мне. Пожалуйста. Я щедро заплачу.
     - Письмо в  моей  голове. Я не мог нести с собой  бумаги. Поэтому я его
запомнил.
     - Хорошо. Расскажите, что хотел передать мне сын.
     Майк  Мартин  наизусть,  слово  в  слово, повторил  страничку,  которую
исписал пилот "скайхока".
     - Дорогой  отец, несмотря  на его  необычный внешний  вид, перед  тобой
сидит британский офицер...
     Аль  Халифа, не вставая,  вздрогнул и уставился на Мартина, не в  силах
поверить своим глазам и ушам.
     - Он  нелегально проник  в Кувейт. Теперь,  когда это вам известно, его
жизнь - в ваших руках. Умоляю вас верить ему, а он должен верить вам, потому
что он будет просить вашей помощи.
     Я жив, здоров и нахожусь на базе саудовских ВВС в Дахране. Мне  удалось
сделать  лишь  один  боевой  вылет  против иракцев,  я  уничтожил их танк  и
грузовик.   Теперь  я   буду   летать   в  составе   саудовских  королевских
военно-воздушных сил до освобождения нашей страны.
     Каждый день я молю Аллаха, чтобы скорее наступил тот час, когда я смогу
вернуться и снова обнять вас. Ваш преданный сын Халед.
     Мартин  замолчал.  Ахмед  Аль Халифа встал, подошел к окну и, несколько
раз  глубоко  вздохнув, долго смотрел на улицу. Потом он взял себя  в руки и
вернулся к своему столу.
     - Благодарю вас. Благодарю вас. В чем вы нуждаетесь?
     -  Оккупация Кувейта  продлится не несколько часов и даже не  несколько
дней.  Потребуются месяцы, если  только Саддама Хуссейна не удастся  убедить
вывести...
     - Американцы придут не скоро?
     -  Американцам, британцам,  французам  и  всем другим  членам  коалиции
потребуется время, чтобы собрать  силы. У Саддама  четвертая  по численности
армия в мире, больше миллиона солдат. Отчасти это сброд, но среди них есть и
хорошие  части.  С  такими  оккупационными  войсками горстка американцев  не
справится.
     - Да, это так. Я понимаю.
     - Между тем  очевидно, что иракцам  не удастся  использовать на границе
тех  солдат,  те  танки и  те  пушки,  которые  будут заняты  на  территории
оккупированного Кувейта.
     - Вы говорите о сопротивлении, вооруженном сопротивлении, ответе ударом
на удар, -  сказал Аль  Халифа.  -  Некоторые отчаянные головы пытались. Они
стреляли в иракских солдат. Их изрешетили пулями, как последних собак.
     - Да,  могу  себе  представить.  Они  были  храбрецами,  но  неопытными
храбрецами.  Между  тем,  известно   множество  способов  борьбы.  Не  нужно
стремиться убить  сотню иракцев или быть убитым самому. Главное в том, чтобы
держать  иракские оккупационные войска в постоянном напряжении, сделать так,
чтобы они всегда боялись,  чтобы  ни один офицер  и шагу не  мог ступить без
охраны, чтобы ни один солдат не мог спать спокойно ни минуты.
     -  Послушайте, мистер Англичанин,  я понимаю ваши добрые намерения, но,
как  мне  кажется,  вы привыкли к  таким  делам и  достигли в  них  высокого
мастерства.  Я же ничего в этом не понимаю. Иракцы - жестокий и дикий народ.
Мы знаем их давно. Если мы последуем вашему совету, будут репрессии.
     - Это вроде изнасилования, мистер Аль Халифа.
     - Изнасилования?
     -  Когда  женщину пытаются  изнасиловать,  она может сопротивляться или
уступить. Если она уступит, то ее изнасилуют, вероятно, изобьют и, возможно,
убьют. Если она будет сопротивляться, то ее изнасилуют, наверняка изобьют и,
возможно, убьют.
     -  Кувейт  - женщина,  Ирак  -  насильник.  Это  я уже знаю. Так  зачем
отвечать ударом на удар, к чему сопротивляться?
     -  Потому  что  жизнь  не кончается  сегодняшним  днем.  Завтра  каждый
кувейтец  посмотрит  в  зеркало.  Ваш  сын, например, увидит в  зеркале лицо
воина.
     Ахмед  Аль  Халифа долго  смотрел  на  смуглого,  давно  не  брившегося
англичанина, потом сказал:
     - Так  же, как и его отец.  Да  простит Аллах мой народ. Что вам нужно?
Деньги?
     - Нет, спасибо. Деньги у меня есть.
     Действительно,  у Мартина было  десять  тысяч кувейтских  динаров.  Эти
деньги  взяли  у  кувейтского посла в Лондоне,  а  тот снял  их  со  счета в
кувейтском банке, что на углу Бейкер- и Джордж-стрит.
     - Мне нужны дома, в которых можно было бы остановиться. Шесть домов...
     - Нет проблем. В столице оставлены тысячи квартир.
     - Нет,  мне  нужны изолированные  виллы.  В многоквартирных домах  есть
соседи, а бедняга, взявшийся присматривать за оставленной  хозяевами виллой,
ни у кого не вызовет подозрений.
     - Хорошо, я найду виллы.
     -  Мне также потребуются  документы.  Настоящие, кувейтские. Всего  три
удостоверения   личности.    Одно    на   кувейтского    врача,    одно   на
бухгалтера-индийца и одно на торговца овощами.
     - Хорошо. У  меня  есть  друзья  в  Министерстве внутренних дел. Думаю,
типография, где печатают удостоверения личности, пока еще в их распоряжении.
А как быть с фотографиями?
     - Для роли зеленщика  возьмите  любого старика с улицы.  Заплатите ему.
Что до врача и бухгалтера, выберите пару знакомых из вашей компании, которые
были бы  чуть похожи на  меня, только  без бороды. Фотографии  в  документах
никогда не отличались высоким качеством.
     И последнее - автомобили.  Мне  нужны три машины.  Одна белая с кузовом
"универсал", один джип с приводом на четыре колеса и один побитый пикап. Все
в закрывающихся гаражах, все с новыми номерными знаками.
     - Хорошо,  все будет сделано.  Как  вам передать  документы и ключи  от
гаражей и домов?
     - Вы знаете христианское кладбище?
     Аль Халифа нахмурился.
     - Я слышал о нем, но никогда там не был. Почему вы спрашиваете?
     -   Оно  находится   рядом  с   главным  мусульманским   кладбищем,   в
Сулайбикхате, по  дороге  в Эль-Джахру. Там есть  почти  незаметные ворота с
крохотной табличкой: "Для христиан". На  кладбище похоронены главным образом
ливанцы и сирийцы, есть  несколько могил  филиппинцев и  китайцев. В дальнем
правом углу похоронен матрос Шептон. Мраморный памятник не укреплен. Под ним
я выкопал ямку. Все  оставьте  там.  Если захотите  мне  что-либо  сообщить,
положите туда и письмо. Раз в неделю смотрите, нет ли сообщения от меня.
     Аль Халифа изумленно покачал головой.
     - Никогда не думал, что мне придется заниматься такими делами.
     Майк Мартин растворился в людском потоке, который тек по узким  улочкам
и аллеям района Внейд-аль-Кар. Через  пять дней на могиле матроса Шептона он
обнаружил три  удостоверения  личности,  три  набора  ключей  от  гаражей  с
указанием  их  расположения,  три  набора  ключей  от  автомобилей  и  шесть
комплектов ключей от вилл с адресами на брелоках.
     Два   дня   спустя  иракский   грузовик,   возвращавшийся  в   город  с
нефтепромыслов Умм-Гудаира, на что-то наехал и взорвался.
     Руководитель средневосточного  отдела ЦРУ  Чип Барбер  был в Тель-Авиве
уже вторые сутки, когда в предоставленном ему американским посольством офисе
зазвонил телефон. Барбера разыскивал глава местного бюро ЦРУ.
     - Чип,  все  в порядке. Он вернулся. Я договорился о  встрече на четыре
часа.  Ты  как раз  успеешь на последний  рейс  из аэропорта  Бен-Гуриона до
Штатов. Парни сказали, что они поедут мимо офиса и подбросят нас.
     Глава  бюро  находился  вне  территории  посольства  и поэтому  говорил
обиняками   и   общими  фразами  на   тот   случай,  если  телефонная  линия
прослушивалась. Разумеется, так  оно и было,  но слушали их  разговор только
израильтяне, которые так и так были в курсе дела.
     "Он" - это был генерал Якоб (или "Коби")  Дрор,  руководитель  Моссада,
под "офисом" подразумевалось  американское посольство, а под "парнями" - два
сотрудника  генерала  Дрора.  Они  подъехали  к  посольству  на  неприметном
автомобиле  в десять минут  четвертого. Барбер  немного удивился:  пятьдесят
минут - это слишком много; за  это время  от комплекса  зданий американского
посольства до штаб-квартиры Моссада, которая располагалась в высотном здании
"Хадар Дафна" на бульваре короля Саула, можно без труда добраться и пешком.
     Оказалось,  что  встреча  состоится не  там. Машина выехала из  города,
помчалась  на  север  и,  миновав  военный  аэродром  Сде  Дов,  выехала  на
приморское шоссе, которое вело к Хайфе.
     Сразу  за  Герцлия  находился  большой  курорт,  который чаще  называли
"Кантри-клабом". Здесь в многоквартирных домах  с гостиничным  обслуживанием
изредка  отдыхали израильтяне,  а большей частью - пожилые евреи, приехавшие
из-за рубежа.  Курорт  славился своими  минеральными  источниками  и обилием
оздоровительных  процедур.  Счастливые отдыхающие редко обращали внимание на
возвышавшийся над курортом холм.
     Если  они  все же  поднимали головы,  то на  самой вершине холма видели
роскошное  здание,  из  которого  открывался  великолепный  вид  на  море  и
возделанные поля и сады. Если отдыхающие  интересовались  роскошным зданием,
им объясняли, что это летняя резиденция премьер-министра.
     В  какой-то мере  такое  объяснение соответствовало  истине, потому что
премьер-министр Израиля был одним из немногих,  кому был открыт доступ в это
здание. На  холме  располагалась  школа  Моссада,  которую  сами  моссадовцы
называли "Мидраша".
     Якоб Дрор принял  двух  американцев в своем кабинете  на  верхнем этаже
здания  -   просторной,  светлой  комнате,  в  которой  мощные  кондиционеры
обеспечивали  приятную   прохладу.  Невысокий,  коренастый   генерал   носил
форменную  рубашку  израильской  армии  с  короткими  рукавами   и  отложным
воротником  и, как настоящий  израильский генерал,  выкуривал  по  три пачки
сигарет в день.
     Кондиционеры немного  успокоили Барбера, иначе он непременно задохнулся
бы в табачном дыму.
     Руководитель израильских шпионов поднялся из-за стола и вразвалку пошел
навстречу гостям.
     - Чип, дружище, я так рад вас видеть! Как ваши дела?
     Дрор обнял  высокого американца.  Он  говорил преувеличенно громко, как
плохой  еврейский актер на характерных ролях, изображая из себя добродушного
грубияна. Но все это было игрой. Несколько лет назад, когда Дрор был кацой -
старшим оперативной группы,  он не раз доказывал, что является очень умным и
опасным противником.
     Чип  Барбер  тепло  ответил  на приветствие.  Можно  было подумать, что
встретились два закадычных приятеля, хотя отношения между ЦРУ  и Моссадом не
раз омрачались далеко не дружественными эпизодами. Из памяти Барбера  еще не
стерлась история с Джонатаном Поллардом, сотрудником управления разведки ВМС
США, которого  американский суд приговорил к длительному сроку заключения за
шпионаж в пользу  Израиля. Никто не  сомневался,  что  эта  операция  против
Америки была спланирована милейшим Коби Дрором.
     Через десять минут они перешли к делу, то есть к иракской проблеме.
     - Чип,  если вас  интересует мое мнение,  то  я  думаю, вы  все делаете
совершенно правильно, -  сказал  Дрор,  наливая гостю  вторую  чашку  такого
крепкого  кофе, что  Барбер  уже  смирился  с  мыслью о том, что  в  течение
нескольких ближайших дней ему не удастся заснуть.
     В громадной стеклянной пепельнице  Дрор погасил третью сигарету. Барбер
пытался по возможности не вдыхать дым, но скоро был вынужден сдаться.
     - Если нам  придется начать военные действия, -  сказал  Барбер, - если
Саддам сам не уйдет из Кувейта и мы будем  вынуждены перейти  к наступлению,
то прежде всего мы нанесем воздушные удары.
     - Конечно.
     -  И будем охотиться  за его оружием массового поражения. Это и в ваших
интересах, Коби. Вот здесь нам и потребуется ваша помощь.
     -  Чип,  мы  никогда  не  упускали  из  виду  иракское оружие массового
поражения. Черт возьми, мы же годами твердили об  опасности. Как вы думаете,
для  кого  предназначены все эти иракские отравляющие вещества,  бактерии  и
чумные бомбы? Для нас. Мы  говорили, мы предостерегали, но  никто не захотел
нас  услышать.  Девять  лет назад мы разбомбили ядерный  комплекс Саддама  в
Осираке, отбросили его ядерную программу на десять лет назад. И что же? Весь
мир нас осудил. И Америка тоже.
     - Это же только для вида, все это понимают.
     - Ладно, Чип, пусть так. А теперь? Теперь речь идет о жизни американцев
- и это уже не для вида. Теперь могут погибнуть самые настоящие американцы.
     - Коби, вы становитесь параноиком.
     - Чушь собачья.  Слушайте,  мы ничего  не  будем иметь против,  если вы
разнесете вдребезги все заводы отравляющих веществ, все чумные лаборатории и
все ядерные центры Саддама. Нас это  вполне устроит. И мы даже готовы смирно
стоять в стороне, потому что теперь дядя Сэм обзавелся арабскими союзниками.
Так  кто  же  жалуется? Во  всяком случае не  Израиль. Мы передали  вам  всю
секретную информацию по программам вооружения Ирака. Все, что у нас было. Мы
ничего не утаили.
     -  Коби,  нам  нужно  больше. Согласен, в  последние  годы мы несколько
пренебрежительно относились к Ираку. Тогда  мы  были заняты холодной войной.
Но теперь Ирак встал на  повестке дня,  а  информации у нас не  хватает. Нам
нужны сведения, не базарная болтовня, а самая настоящая надежная информация,
поступающая из самого верхнего  эшелона багдадской власти. Поэтому  я  прямо
спрашиваю: есть ли у вас  агент, занимающий достаточно высокое  положение  в
иракской  иерархии?  У  нас  есть  ряд вопросов, и нам нужно получить на них
ответы. Мы заплатим, мы знаем правила.
     - Чип - с расстановкой сказал наконец Дрор, - даю вам слово  Если бы  у
нас был агент в багдадском правительстве, я бы вам сказал. Я бы  передал вам
всю информацию. Поверьте, у меня нет такого агента.
     Позднее    генералу     Дрору    пришлось    объяснять    разгневанному
премьер-министру  Ицхаку  Шамиру,  что   в  тот   момент  он   не  обманывал
американцев.  Но  все  же  упомянуть  о  существовании  Иерихона,   наверно,
следовало.



     Если  бы Майк Мартин  не заметил парня,  тот  день стал бы  последним в
жизни кувейтского юноши.  На своем побитом, ржавом и  грязном  пикапе Мартин
вез  арбузы,  которые  он  купил  на  одной  из ферм возле Джахры. У обочины
дороги, над кучей булыжника то появлялась, то исчезала голова в белой куфие.
От  глаз Мартина не укрылся и мелькнувший на мгновение ружейный ствол. Потом
и голова, и оружие скрылись за булыжником.
     Для Мартина пикап оказался  идеальной  машиной.  Он  попросил  разбитый
пикап,  справедливо полагая, что рано или поздно  -  скорее рано -  иракские
солдаты   начнут   конфисковывать   хорошие   автомобили   для   собственных
надобностей.
     Мартин бросил взгляд в зеркало заднего обзора, притормозил  и свернул с
шоссе. Сзади приближался грузовик, битком набитый солдатами народной армии.
     Кувейтский  юноша поводил стволом винтовки, стараясь  поймать мчавшийся
грузовик в прорезь прицела.  В этот момент сильная  рука  зажала  ему рот, а
другая вырвала винтовку.
     - Не думаю, что ты горишь желанием умереть именно сегодня, не так ли? -
проворчал кто-то в ухо юноше.
     Грузовик  проехал, а  вместе  с  ним  улетучился и  шанс  выстрелить из
засады. Юноша и без того был напуган, а теперь просто дрожал от страха.
     Когда  грузовик  скрылся  из  виду,  хватка  незнакомца ослабла.  Юноша
высвободился  и перевернулся на спину. Над ним склонился высокий, бородатый,
серьезный бедуин.
     - Кто вы? - пробормотал юноша.
     - Тот, кто не станет  убивать  одного иракского солдата, когда в том же
грузовике едут еще двадцать. Где ты спрятал машину?
     - Вон там, - показал юноша.
     Ему  было  лет  двадцать, но  он изо всех сил старался казаться старше.
"Машиной" оказался мотороллер, стоявший ярдах в двадцати под деревом. Бедуин
вздохнул. Он положил на  землю винтовку, старый "ли-энфилд"  303-го калибра,
который мальчик, должно быть,  откопал в антикварной  лавке,  и повел его  к
пикапу.
     Мартин  задним  ходом  подъехал  к  куче  булыжника,  поднял винтовку и
спрятал ее под арбузами,  потом подогнал пикап к мотороллеру и бросил его на
арбузы. Несколько спелых плодов треснули.
     - Залезай, - сказал он.
     Мартин остановил пикап в безлюдном месте недалеко от Шувайхских ворот.
     - Как ты думаешь, что ты делаешь? - спросил бедуин.
     Юноша  смотрел  невидящим  взглядом  через  ветровое  стекло,  усеянное
пятнами  разбившихся  насекомых.  У  него  навернулись слезы  на глаза, губы
дрожали.
     - Они  изнасиловали мою сестру. Она  работала медсестрой... в госпитале
"Аль-Адан". Их было четверо. Они погубили ее.
     Бедуин серьезно кивнул.
     - Это только начало, - сказал он. - Значит, ты хочешь убивать иракцев?
     - Да, сколько смогу. Пока не убьют меня самого.
     - Это дело нехитрое. Сложнее сделать так, чтобы  тебя не убили. Если ты
не возражаешь,  думаю,  лучше  сначала я научу  тебя воевать.  Иначе  ты  не
протянешь и дня.
     Юноша всхлипнул.
     - Бедуины не воюют, - возразил он.
     - Ты никогда  не слышал об "Арабском легионе"? - Юноша  молчал. - А еще
раньше были принц Фейсал и арабское восстание? Все они бедуины. Ты  один или
у вас собралась компания?
     Юноша  оказался  студентом.  До  оккупации  он  учился  на  юридическом
факультете Кувейтского университета.
     - Нас пятеро. Мы все хотим одного и того же. Я решил пойти первым.
     - Запомни адрес, - сказал бедуин.
     Он  продиктовал  адрес одной из  вилл на боковой улочке в районе Ярмук.
Юноша  два раза  ошибался,  но на третий повторил  адрес  без ошибки. Мартин
заставил его повторить название улочки и номер дома еще двадцать раз.
     -  Завтра  в  семь  вечера.  Будет  уже  темно.  Но  комендантский  час
начинается  в  десять.  Подъезжайте  по  одному.  Машины  оставляйте ярдах в
двухстах, не ближе, дальше идите пешком. Входите в дом один за другим, через
двухминутные интервалы. Дверь и ворота будут открыты.
     Мартин проводил  глазами уехавшего  на  мотороллере юношу. Совсем сырой
материал, подумал он, но пока ничего лучшего у меня нет.
     Молодые кувейтцы приехали во время. Мартин лежал на плоской крыше дома,
стоявшего напротив виллы, и наблюдал за ними. Все были явно возбуждены, даже
взвинчены, вели  себя крайне неуверенно, постоянно  оглядывались, исчезали в
подворотнях,  потом  появлялись  снова.  Насмотрелись  фильмов  про шпионов,
подумал Мартин. Когда  собрались  все,  он выждал еще десять минут. Иракских
солдат не  было видно. Мартин соскользнул  с  крыши, пересек улицу и вошел в
дом с  черного  хода.  Заговорщики  в напряженном ожидании  сидели в большой
гостиной;  они включили  свет, забыв  опустить  шторы. Пять смуглых юношей и
одна девушка.
     Все  следили  за входной дверью, а Мартин появился с другой стороны, из
коридора, который  вел на кухню.  Казалось, он  вырос из-под земли.  Молодые
заговорщики  успели лишь  мельком  увидеть  его  лицо:  прежде  всего Мартин
выключил свет.
     - Опустите шторы, - спокойно сказал он.
     Шторами занялась девушка. Это  была женская работа. Потом Мартин  снова
включил свет.
     - Никто не должен видеть вас вместе, - сказал он. -  Поэтому никогда не
включайте свет, не опустив прежде шторы.
     Мартин условно разделил шесть имевшихся в его распоряжении домов на две
группы. В четырех из них он жил, каждый день  без какой-либо  системы  меняя
адрес.  Уходя  из дома, он обязательно оставлял  неприметный  знак:  как  бы
ненароком  попавший  в  дверной  косяк  опавший  лист,  пустую  жестянку  на
ступенях.  Если  что-то пропадет или будет сдвинуто с места,  значит, в этом
доме в его отсутствие  кто-то побывал.  В  двух  других  домах Мартин хранил
половину "имущества", которое он перевез из тайника в пустыне. Для встреч со
студентами  он выбрал  тот дом, которым можно  было пожертвовать без особого
ущерба; отныне он ни разу не останется в нем на ночь.
     Из молодых  кувейтцев четверо  были студентами, а один работал в банке.
Прежде всего Мартин предложил им кратко рассказать о себе.
     -  Теперь  вам  потребуются  новые  имена.  -  Мартин  сам дал  каждому
подпольную кличку. - Не говорите о них никому - ни друзьям, ни родителям, ни
братьям,  никому.  Если  вас  назовут  этим  именем,  вы  будете  знать, что
сообщение поступило от одного из нас.
     - А как обращаться к вам? -  спросила девушка, которая только что стала
Раной.
     - Называйте меня бедуином, - ответил Мартин. - Так будет лучше всего. А
теперь повтори этот адрес.
     Молодой человек, к которому обратился Мартин,  задумался,  потом извлек
из кармана листок бумаги. Мартин забрал листок.
     -  Никаких  бумаг.  Все  храните  только в  памяти. В  народной  армии,
возможно, одни болваны, но  про секретную полицию этого не скажешь. Если при
обыске у тебя найдут эту записку, как ты объяснишь, что это за адрес?
     Мартин заставил трех студентов, записавших адрес, сжечь бумажки.
     - Насколько хорошо вы знаете город?
     - Довольно  хорошо,  -  ответил  за  всех  старший,  двадцатипятилетний
банковский клерк.
     -  Но не  так, как  нужно. Завтра  же  купите карты города. Выучите  их
наизусть, как перед  самым важным экзаменом. Запомните каждую улицу и аллею,
каждую  площадь,  каждый  сквер,  каждый  бульвар  и  переулок,  все  важные
административные  здания, все мечети и  дворики. Вам известно, что  сейчас в
Эль-Кувейте стали исчезать таблички с названиями улиц?
     Все  кивнули.  Через пятнадцать  дней после  вторжения  иракских  войск
кувейтцы, оправившись  от шока, включились в пассивное сопротивление, что-то
вроде   кампании   гражданского   неповиновения.  Эта   кампания   никем  не
организовывалась,  она родилась как бы сама  собой.  Одним из  проявлений ее
деятельности стало уничтожение табличек с названиями улиц. Эль-Кувейт всегда
был очень запутанным  городом, а без указателей он  превращался  в настоящий
лабиринт.
     Теперь  иракские патрули стали все чаще и  чаще теряться. Для секретной
полиции поиск жилища  подозреваемого  по  известному  адресу  превращался  в
кошмар.  По  ночам  на  главных  перекрестках  все   указатели  срывали  или
поворачивали в обратную сторону.
     Последние два часа занятий Мартин посвятил основам безопасности.
     - Куда бы вы ни направлялись - на  задание или на явку, - у вас  всегда
должна быть  наготове  легенда,  которую можно было бы проверить. Никогда не
держите при  себе  никаких  компрометирующих  бумаг. С  иракскими  солдатами
всегда разговаривайте вежливо, даже почтительно. На слово не верьте никому.
     Отныне  каждый из вас - это  два человека.  Один  - это  тот,  кого все
знают, обычный  студент  или  клерк.  Он вежлив, внимателен, законопослушен,
безвреден, безопасен. Такой не бросится в глаза иракцам, потому что ничем им
не угрожает. Он не станет оскорблять их страну, их  государственный флаг или
их вождя. Амн-аль-Амм никогда не обратит на  него внимания. Он будет жить на
свободе. И лишь в  особых случаях,  в  момент выполнения задания, появляется
другой  человек.  Он научится  быть  умным, коварным,  опасным противником и
потому тоже останется в живых.
     Мартин рассказал  об основных  правилах, которые отныне все они  должны
будут соблюдать при встречах на явочных квартирах:
     - Подъезжайте заранее, машину оставьте за  квартал.  Уйдите  в тенистый
уголок  и  понаблюдайте  минут  двадцать.   Осмотрите   все  соседние  дома.
Проверьте, не покажется ли чья-то голова на крыше; не исключено, что там вас
будет  ждать  засада.  Прислушайтесь, не  шуршат  ли  неподалеку  солдатские
ботинки  по  гравию,  не  донесется  ли до  вас  звон  металла  по  металлу.
Посмотрите, не горит ли где огонек сигареты.
     Пока  еще  можно было добраться  домой  до комендантского  часа, Мартин
объявил первое занятие законченным. Молодые люди не скрывали разочарования.
     - А как же оккупанты? Когда мы начнем их уничтожать?
     - Когда научитесь, как это делается.
     - Неужели мы ничего не можем сделать сейчас?
     - Когда иракским  солдатам  нужно  перебазироваться с  одной  улицы  на
другую, что они делают? Шагают по городу?
     -  Нет, ездят  на  грузовиках,  пикапах,  джипах,  украденных  легковых
автомобилях, - ответил студент-юрист.
     -  Правильно. А у любого  автомобиля  есть бензобак, - сказал бедуин, -
который очень  легко открывается. Бросьте в бак сахар, кусочков двадцать. Он
растворится  в  бензине, пройдет  через карбюратор,  а  в горячем  двигателе
превратится  в твердую карамель. Двигатель выйдет из  строя. Смотрите, чтобы
вас не  поймали. Работайте парами и в  темное  время  суток. Один наблюдает,
другой бросает сахар. На это нужно секунд десять.
     Возьмите квадратную дощечку, примерно четыре на четыре  дюйма, пробейте
ее четырьмя большими острыми стальными гвоздями. Бросьте ее на землю острыми
концами вверх и толкните ногой под колесо стоящего автомобиля.
     В Эль-Кувейте  много  крыс,  поэтому есть и лавки,  в  которых  продают
крысиный яд. Возьмите белый  яд на  основе  стрихнина, а у  булочника купите
тесто. Наденьте  резиновые перчатки,  замесите яд  в тесто,  потом  перчатки
сожгите. Когда дома никого не будет, испеките хлеб.
     Студенты слушали, затаив дыхание.
     - А потом нужно будет отдать его иракцам?
     - Нет, достаточно  везти хлеб в открытых корзинах  на мотороллере или в
кузове  пикапа.  Первый  же  патруль,  который  остановит   вас  на  дороге,
обязательно украдет хлеб. Встретимся здесь же через шесть дней.
     Уже  через  четыре  дня  стали  подозрительно  часто  ломаться иракские
автомобили.  Одни  из  них  отбуксировали  в  мастерские,  другие  -   шесть
грузовиков  и  четыре джипа - просто бросили. Механики  быстро докопались до
причины, но, конечно,  не  могли сказать, кто и когда вывел машины из строя.
Одновременно стали лопаться  шины;  дощечки с  гвоздями солдаты  передали  в
полицию  безопасности.  Полицейские, вне себя от злости,  избили  нескольких
первых попавшихся кувейтцев.
     Потом в госпитали стало поступать все больше солдат с резкими болями  в
желудке;  все  они  мучились  от  жестокой рвоты.  Армейские  интенданты  не
утруждали себя, чтобы обеспечить своих солдат, и те  на  дорожных постах и в
самодельных каменных норах  на  улицах жили впроголодь; они никак  не  могли
отравиться  солдатской пищей. Поэтому  было решено, что причиной заболеваний
является отравление грязной водой.
     Несколькими  днями  позже  в  госпитале  "Амири"  в  Дасмане кувейтский
лаборант взял на  анализ пробу рвоты  у  одного  из  иракских солдат.  Он  в
замешательстве подошел к руководителю отдела:
     -  Профессор, этот солдат  отравился крысиным  ядом. Но он говорит, что
три дня ничего не ел, кроме хлеба и фруктов.
     Профессор был озадачен.
     - Иракский хлеб?
     -  Нет,  хлеб им  не  доставляли  уже  несколько  дней. Он  взял его  у
проезжавшего мимо мальчишки - подмастерья кувейтского булочника.
     - Где ваши пробы?
     - В лаборатории, на полке. Я решил сначала сообщить вам.
     - Правильно. Вы все сделали правильно. Уничтожьте пробы. И вы ничего не
видели, понятно?
     Профессор  вернулся в кабинет,  недоуменно  покачивая головой. Крысиный
яд, кто, черт возьми, до этого додумался?
     Комитет "Медуза" собрался в очередной  раз  30 августа.  Бактериолог из
Портон-Дауна  пришел к  выводу, что он  сделал все, что от него зависело,  и
готов  доложить  комитету о состоянии иракского  бактериологического  оружия
или, точнее, о том, каким это состояние ему представляется.
     - Боюсь, мы ищем то, что  найти в  принципе невозможно, - заявил доктор
Брайант. -  Основная  трудность  заключается  в том, что  бактериологические
исследования можно  проводить на достаточно  высоком  научном уровне в любом
ветеринарном или  криминалистическом центре  с использованием  оборудования,
имеющегося  в каждой химической лаборатории и,  следовательно, не требующего
специального разрешения на продажу в другие страны.
     Видите  ли,  в  подавляющем  большинстве   случаев  такие  исследования
проводятся ради блага человечества, для борьбы с заболеваниями, а не  для их
распространения. Поэтому, если развивающаяся нация хочет изучать бильгарцию,
бери-бери,  желтую  лихорадку, малярию, холеру,  тиф или  гепатит,  то такое
желание  не  вызовет  ни  малейших  подозрений.  Все  это болезни  человека.
Известны  и  специфические  заболевания  животных, изучать  которые с полным
основанием могут все ветеринарные колледжи.
     -   Значит,   выяснить,   располагает  ли  сегодня   Ирак   бомбами   с
бактериологической  начинкой  или нет,  практически  невозможно?  -  уточнил
представитель ЦРУ Синклэр.
     - Практически невозможно, - подтвердил Брайант. - У нас есть документы,
свидетельствующие  о том, что еще в  1974  году, когда  Саддам Хуссейн,  так
сказать, еще не взошел на трон...
     - Он был вице-президентом  и уже тогда обладал всей реальной властью, -
перебил его Мартин.
     - Да... впрочем, как бы то ни было, - смутился Брайант, - Ирак подписал
контракт с парижским институтом Мерье,  согласно которому французы обязались
построить бактериологический исследовательский центр. Предполагалось, что он
будет предназначен для изучения болезней животных. Возможно, так оно и было.
     - А что вы можете  сказать относительно слухов  об использовании против
людей культур возбудителей сибирской язвы?
     -  Что ж, в принципе это возможно. Сибирская  язва  - особенно  опасное
заболевание.  Она  поражает  главным  образом  крупный рогатый скот и других
домашних животных,  но ею могут заразиться и люди,  если  они имеют  дело  с
инфицированными  животными  или  употребляют в  пищу  их  мясо. Возможно, вы
помните,   во  время  второй  мировой  войны  британские   правительственные
организации  экспериментировали  с  сибирской  язвой  на одном из Гебридских
островов, на Гриньяре. Этот остров до сих пор не обеззаражен.
     - Крепкая штука, а? Откуда Хуссейн достает эту дрянь?
     - Вот  в этом-то  все  и  дело, мистер Синклэр.  Едва  ли вы  пойдете в
какую-то известную европейскую или  американскую лабораторию  и скажете: "Не
продадите ли вы мне парочку этих симпатичных культур сибирской  язвы? Видите
ли,  мне очень  хочется заразить  ею людей".  Беда в  том, что  в этом и нет
нужды.  Зараженный  скот есть во всех странах третьего мира. Надо  только не
прозевать  вспышку  очередной эпидемии и купить  две-три зараженных туши.  В
документах все будет чисто.
     -  Итак,  у  Саддама  Хуссейна  могут быть культуры  возбудителей этого
заболевания, подготовленные для использования в бомбах или снарядах, но есть
они на самом деле или нет, мы не знаем. Я правильно вас понял? - резюмировал
сэр Пол Спрус, нацелив ручку с золотым пером на свой блокнот.
     - Примерно так, - ответил  Брайант. -  Но это лишь одна сторона медали,
пессимистическая.  Другая  же  выглядит  намного  лучше.  Честно  говоря,  я
сомневаюсь, чтобы такое  оружие остановило наступающую  армию. Полагаю,  что
если  на  вас  собирается  наступать  чья-то  армия  и  если  вы  достаточно
безжалостны, вы сделаете все, чтобы она не смогла выйти из окопов.
     - В общих чертах вы правы, - подтвердил Синклэр.
     -  Так вот, в такой  ситуации  сибирская  язва вам не поможет.  Если вы
бросите бомбы на  позиции противника и перед ними, то  культурой возбудителя
болезни  будет пропитана вся почва. Следовательно, будет заражено и все, что
растет на  этой почве -  трава,  фрукты, овощи. Любые животные, пасущиеся на
этой  траве,  также  станут носителями  инфекции.  Заболеют  все, кто  будет
употреблять  в  пищу мясо этих животных, пить их  молоко  или выделывать  их
шкуры. Но пустыня - далеко не самый лучший субстрат для таких культур. Могут
наши  солдаты  питаться  заранее  расфасованными продуктами  и  пить  только
привезенную в бутылках воду?
     - Да, они уже так и делают, - ответил Синклэр.
     - Тогда  биологическое оружие окажется неэффективным, если только  наши
солдаты  не  будут  вдыхать  взвешенные  в  воздухе  споры.  Чтобы  заразить
человека,  споры  должны  попасть в  его организм через пищеварительный  или
дыхательный тракт.  Если мы готовимся к газовой атаке, значит, солдаты будут
обеспечены противогазами?
     -   Да,   сэр,  мы  планируем   обеспечить   всех   солдат   средствами
индивидуальной защиты.
     - Мы тоже, - добавил сэр Пол.
     - Тогда я вообще не понимаю, зачем Саддаму нужна сибирская язва, сказал
Брайант. - Она не остановит наступающую армию; в этом смысле она куда  менее
эффективна,  чем  отравляющие вещества.  Даже  тех  немногих,  что заразятся
болезнью,  можно  будет  вылечить  мощными  антибиотиками.  Видите  ли,  это
заболевание,  как  и  большинство других, имеет  определенный  инкубационный
период.  Солдаты  могут выиграть  войну,  а потом  заболеть.  По  сути дела,
сибирская язва - это оружие террористов,  а не армии. Если вы бросите ампулу
с  концентрированной культурой  возбудителя в источник воды, питающий город,
вы сможете спровоцировать катастрофическую эпидемию, с которой  не справятся
медицинские  и  санитарные службы. Но  если  вы хотите  остановить  армию  в
пустыне,  я  бы  рекомендовал   вам  один  из  нервно-паралитических  газов.
Действует быстро и не оставляет никаких следов.
     - Итак, если у Саддама есть лаборатория биологического оружия, то вы не
можете сказать, где она может размещаться? - спросил сэр Пол Спрус.
     -  Честно  говоря,  я  бы  на  всякий  случай   проверил  все  западные
ветеринарные  институты  и  колледжи.  Посмотрел  бы,  не  ездил  ли  кто из
сотрудников и преподавателей в Ирак  в течение последних десяти лет. Опросил
бы  тех,  кто  был в Ираке, не видели ли  они  там предприятий, в  посещении
которых им было категорически отказано,  и  не оснащены ли  эти  предприятия
системами строгого карантина. Если такие  найдутся, то, должно быть,  это  и
есть заводы по производству биологического оружия, - сказал Брайант.
     Синклэр и Полфри торопливо записывали. Еще работа для проверяющих.
     - Если же  из  этого  ничего  не выйдет,  - заключил  Брайант,  - можно
попытаться разыскать живого свидетеля.  Иракского  ученого, который уехал из
страны и обосновался на западе. Бактериологи обычно держатся  друг за друга,
живут своим обособленным миром, как в деревне. Обычно мы знаем, что делается
в наших  собственных странах, даже  при  диктаторских режимах,  как в Ираке.
Если у Саддама есть интересующие нас предприятия, то, возможно, такой ученый
слышал, где они расположены.
     - Что ж,  мы, безусловно,  очень вам  признательны, - сказал поднимаясь
сэр Пол. - Нашим правительственным детективам прибавилось работы, не так ли,
мистер  Синклэр? Я  слышал, что приблизительно через две  недели  наш другой
коллега из Портон-Дауна, доктор Райнхарт, сможет представить нам свои выводы
относительно  иракских отравляющих  веществ. Разумеется, джентльмены, я буду
поддерживать с вами связь. Благодарю вас за участие в работе комитета.
     Лежа  на  песке, все шестеро  смотрели, как над дюнами загорается заря.
Накануне  вечером  они  пришли в  дом бедуина в полной  уверенности,  что им
предстоит   очередная  лекция.  Они  и   думать  не   могли,   что  придется
отсутствовать всю ночь.
     Разумеется,  они  не  взяли с  собой  никакой теплой одежды,  а  ночи в
пустыне, даже в конце августа, очень холодные. Теперь  они ежились от холода
и гадали, как лучше объяснить свое отсутствие обезумевшим  от  неизвестности
родителям.  Не  успели до  комендантского  часа? Тогда  почему не позвонили?
Телефон не работал... пожалуй, это лучше всего.
     Трое из  пяти молодых заговорщиков засомневались,  правильный  ли выбор
они, в конце  концов,  сделали, но возвращаться домой  в  любом  случае было
слишком поздно. Бедуин не спрашивал, он просто сказал, что  им  пора хотя бы
понаблюдать  за активными действиями, и повел их к большому джипу, стоявшему
через две улицы от его  дома. Они успели выехать из города до комендантского
часа. Потом бедуин  повел машину в южном направлении по бездорожью - ровной,
твердой поверхности. В пустыне им не встретилось ни души.
     Примерно через двадцать миль джип выехал на узкую  дорогу, которая, как
догадались  юноши,  соединяла  нефтяное  месторождение Манагиш  на  западе с
прибрежной  автомагистралью  на  востоке.   Конечно,  они  знали,  что   все
нефтепромыслы  охраняются  иракскими  войсками,  а главные магистрали  кишат
заставами  и  подвижными  постами.  Где-то  южнее, на  границе  с Саудовской
Аравией, окапывались  шестнадцать  дивизий народной  армии и Республиканской
гвардии;  они должны  были  противостоять американской  армии, силы  которой
нарастали с каждым часом. Молодые заговорщики чувствовали себя неспокойно.
     Трое молодых людей  лежали  на песке рядом  с бедуином  и  наблюдали за
дорогой. Постепенно  становилось  все светлей. Дорога была  настолько узкой,
что  встречные  машины могли разминуться, лишь  свернув  на покрытую гравием
обочину.
     Половину ширины  дороги перекрывала  доска с  острыми гвоздями.  Бедуин
достал ее из машины, тщательно уложил на дороге и прикрыл старой мешковиной,
а потом  приказал  своим молодым  помощникам  насыпать  сверху песку. Теперь
ловушка ничем не отличалась от обычной песчаной полосы, нанесенной ветром из
пустыни.
     Два других молодых подпольщика,  банковский клерк и студент-юрист, были
наблюдателями. Они лежали  на песчаных  дюнах возле дороги  в  ста  ярдах  к
западу и востоку от того места, где притаился бедуин. Он  объяснил, что если
покажется большой  иракский  грузовик  или несколько  машин,  то они  должны
подать определенный сигнал.
     В начале седьмого студент-юрист махнул рукой.  Сигнал означал: "Слишком
много,  не  справиться". Бедуин  потянул за леску, которую он не выпускал из
рук, и доска легко соскользнула с дороги. Через тридцать секунд проехали два
грузовика,  битком  набитые иракскими солдатами.  Бедуин  подбежал к дороге,
снова уложил доску с гвоздями, мешковину и забросал ловушку песком.
     Через  несколько  секунд махнул  рукой молодой  клерк. Он подал  другой
сигнал. Со стороны  автомагистрали приближался  штабной легковой автомобиль,
направлявшийся к нефтепромыслам.
     Водителю  и в  голову не  пришло объезжать  песчаный  нанос, но  машина
наехала на гвозди лишь одним  передним колесом.  Впрочем, и  этого оказалось
достаточно. Покрышка лопнула, мешковина намоталась  на колесо, и  автомобиль
резко занесло.  Водитель все  же  справился  с  управлением, успел  сбросить
скорость, и машина остановилась,  одной стороной  угодив в  кювет. На той же
стороне находилась и лопнувшая шина, поэтому машина опасно накренилась.
     Распахнулись дверцы автомобиля. Из  передней выпрыгнул водитель,  а  из
задней появились два офицера, майор и младший лейтенант. Офицеры кричали  на
водителя, тот пожимал плечами и скулил,  показывая на колесо. Нечего  было и
думать о том, чтобы при таком сумасшедшем крене поднять машину домкратом.
     Бедуин  шепнул  своим ошеломленным  ученикам: "Оставайтесь  на  месте",
поднялся  и,   не  торопясь,  направился  к  дороге.  С  его  правого  плеча
свешивалось  обычное  для  жителей  пустыни  одеяло  из  верблюжьей  шерсти,
прикрывавшее правую руку. Бедуин, обращаясь к майору, широко улыбнулся:
     - Салам алейкум,  сайиди майор.  Вижу,  вам  не повезло.  Может быть, я
смогу помочь. Мои люди недалеко.
     Майор  потянулся  было к кобуре, но  тут  же  успокоился.  Он  сверкнул
глазами и кивнул.
     - Алейкум салам, бедуин.  Этот сукин сын, это верблюжье отродье не смог
удержать мой автомобиль на дороге.
     - Надо вытащить его из кювета, сайиди. У меня много братьев.
     Когда бедуина  отделяло  от  офицеров не больше восьми футов, он поднял
правую руку.  В  свое  время,  когда  обсуждался вопрос  об  оружии,  Мартин
заказывал  немецкие  "Хеклер  унд Кох" МР-5  или израильские  "мини-узи".  В
Саудовской Аравии об израильском оружии не могло быть и речи; не нашлось там
и  МР-5.  В конце концов Мартин  остановил  свой выбор  на советском  АК-47,
точнее на его варианте с откидным прикладом, который изготавливали на заводе
"Омнипол"  в Чехословакии.  Приклад Мартин сразу  снял,  а пули калибра 7,62
миллиметра затупил. Нет  смысла  делать такую  дыру в человеке,  чтобы  пули
вылетали с другой стороны.
     Мартин  стрелял  так,  как   учили  стрелять  в  войсках   специального
назначения:  короткая  -  всего  два  выстрела  -  очередь,  пауза, еще  два
выстрела, пауза... Майор был убит моментально: пуля, выпущенная с расстояния
восемь футов, попала ему в сердце. Мартин чуть сместил автомат вправо, и две
пули  пробили грудь  младшему  лейтенанту;  тот  упал  на водителя, который,
осмотрев колесо, как раз начал подниматься. Третью пару пуль Мартин направил
в грудь так и не успевшему выпрямиться водителю.
     Грохот  выстрелов  многократно  повторило отражавшееся от песчаных  дюн
эхо,  но  пустыня  и  дорога  были безлюдны.  Мартин  знаком  подозвал  трех
оторопевших от страха студентов, все еще прятавшихся за дюнами.
     -  Перенесите тела в машину, водителя усадите за баранку, офицеров - на
заднее сиденье, - приказал он юношам, а девушке дал короткую острозаточенную
отвертку: - Проколи бензобак в трех местах.
     Он  оглянулся   на   наблюдателей.  Те  знаками  сообщили,  что  дорога
по-прежнему  пуста. Тогда Мартин  приказал  девушке достать  носовой платок,
завязать в него камень и смочить бензином. Когда трех убитых иракцев усадили
в машину,  он поджег  платок и бросил  его  в лужу бензина,  струившегося из
бака. - Теперь уходим.
     Упрашивать никого не пришлось. Молодые подпольщики помчались по дюнам к
укрытому  в песках джипу. Лишь бедуин не  забыл про  доску с гвоздями. Когда
он, подхватив  доску, направился  вслед за  своими учениками к машине, пламя
подобралось к бензобаку, и большой огненный шар поглотил штабной автомобиль.
     Почти  весь  обратный  путь  в  город  перепуганные молодые подпольщики
молчали.  Двое сидели  вместе с  Мартином  на  переднем  сиденье, трое  - на
заднем.
     - Ну как? - спросил Мартин. - Вы все видели?
     - Да, бедуин.
     - И что вы думаете?
     Все долго молчали.
     - Это было так... так быстро, - отозвалась наконец Рана.
     - А мне показалось, что прошла целая вечность, - признался клерк.
     -  Все было  сделано  быстро и безжалостно, - сказал Мартин.  - Как  вы
думаете, сколько времени мы были на дороге?
     - Полчаса?
     - Шесть минут. Вы были шокированы?
     - Да, бедуин.
     -  Это хорошо. Только психопата не шокирует первое убийство. Был  такой
американский генерал Паттон. Никогда не слышали?
     - Нет, бедуин.
     -  Он сказал, что  его задача  не  в том, чтобы заставить  своих солдат
умирать  за родину, а в том, чтобы другие несчастные сукины дети погибали за
свою родину. Поняли?
     Философию  Джорджа Паттона  не  просто  изложить на  арабском языке, но
смысл изречения генерала был более или менее понятен.
     - Если ты идешь в бой, то рано или поздно наступает такой момент, после
которого прятаться, маскироваться уже бессмысленно.  Тогда  ты стоишь  перед
выбором: или убьешь  ты,  или убьют тебя. Пусть  каждый  из вас сделает свой
выбор сейчас. Вы можете вернуться к своим занятиям, а можете идти в бой.
     Несколько минут все размышляли. Первой заговорила Рана:
     - Я пойду в бой - если вы научите меня, бедуин.
     После этого юношам пришлось присоединиться к Ране.
     - Отлично. Но сначала я научу вас, как уничтожать, разрушать, убивать и
при этом самому оставаться  в  живых. Встретимся через два дня, на рассвете,
сразу после  комендантского часа. С собой  прихватите учебники,  и  ты тоже,
банкир.  Если  вас  остановят,  ведите  себя  естественно:  вы  -  студенты,
направляетесь на занятия. Вам даже не нужно ничего сочинять, вы в самом деле
пойдете на занятия, только предметы у  нас будут другие. Здесь вам  придется
сойти. В город добирайтесь каждый своим путем.
     Мартин выехал на гудронированное шоссе и довез своих учеников до шестой
кольцевой дороги.  Там  он показал им стоянку,  где  обычно  останавливались
грузовики; до города их подбросит любой водитель.  Расставшись с  учениками,
Мартин вернулся в пустыню, извлек из тайника радиопередатчик, отъехал на три
мили  от  тайника,  развернул  спутниковую  антенну  и  передал  шифрованное
сообщение, которое приняли в одном из зданий в Эр-Рияде.
     Через  час  следующий  дорожный  патруль  обнаружил  сгоревший  штабной
автомобиль. Тела  были  доставлены в ближайший  госпиталь  "Аль  Адан" возле
прибрежного городка Финтас.
     Патологоанатом,   производивший  вскрытие   под  надзором  недовольного
полковника  секретной полиции, конечно, заметил пулевые ранения  - крохотные
булавочные уколы на обуглившейся человеческой плоти. У  него тоже были дети,
в  том  числе  и  дочери. Он знал молодую  медсестру,  которую  изнасиловали
иракские солдаты.
     Патологоанатом  прикрыл  простыней  третье  тело  и   начал   стягивать
перчатки.
     - Боюсь, они умерли от асфиксии. Вероятно, автомобиль потерпел аварию и
загорелся, - сказал он. - Да будет милосерден к ним Аллах.
     Полковник пробормотал что-то нечленораздельное и ушел.
     На третьем занятии бедуин отвез своих учеников еще дальше в пустыню,  к
западу  от Эль-Кувейта  и  к  югу  от  Джахры,  где можно было  не опасаться
неожиданных встреч. Бедуин расстелил на  песке верблюжье  одеяло, и все, как
на пикнике, расположились вокруг него. Бедуин высыпал из ранца кучу странных
устройств и стал объяснять их назначение.
     - Пластическое взрывчатое вещество.  Легко принимает любую форму, очень
устойчиво.
     Когда  Мартин стал руками разминать  взрывчатку, словно  пластилин  или
глину,  лица  ребят побледнели.  Один из них, отец  которого владел табачной
лавкой, по просьбе бедуина принес несколько старых коробок из-под сигар.
     -  Вот это,  -  сказал  бедуин, - детонатор  с таймером. Если повернуть
винт-барашек  на таймере, то лопается  ампула  с  кислотой. Кислота начинает
разъедать медную мембрану.  Процесс занимает шестьдесят секунд.  После этого
гремучая   ртуть   детонирует,  и   взрывается   основной   заряд.  Смотрите
внимательно.
     Последнее  предупреждение  было  излишним:  все пятеро  и  без  того не
сводили  глаз  с  рук Мартина.  Он  взял  кусок  семтекса  величиной с пачку
сигарет, уложил его в небольшую сигарную коробку и в центре податливой массы
утопил детонатор.
     -  Теперь поворачиваете  барашек. Вам остается только закрыть коробку и
натянуть  на нее резинку... вот так...  чтобы она случайно не открылась. Все
это нужно делать в  самый последний момент. Мартин положил  коробку  в центр
одеяла.
     - Но шестьдесят секунд - это намного больше,  чем вам может показаться.
У вас  будет достаточно времени,  чтобы подойти  к  иракскому грузовику  или
пикапу, или к иракской лодке, бросить коробку и уйти. Именно уйти, ни в коем
случае не  убежать.  Бегущий человек  всегда  вызывает подозрение. Вы вполне
успеете  завернуть за ближайший угол. Продолжайте спокойно идти, не  бежать,
даже после того как вы услышите взрыв.
     Мартин бросил взгляд на свои часы. Тридцать секунд.
     - Бедуин... - начал клерк.
     - Что?
     - Это же не настоящая бомба, правда?
     - Какая?
     - Та, которую вы только что сделали. Это муляж, верно?
     Сорок пять секунд. Мартин нагнулся и поднял коробку.
     - Нет, самая настоящая. Я просто хотел показать  вам, как долго тянутся
шестьдесят секунд. С этими штуками никогда не паникуйте. Паника погубит вас.
Всегда сохраняйте спокойствие и самообладание.
     Резким движением Мартин бросил  коробку за дюну. Бомба взорвалась, едва
успев долететь до песка. Взрывной волной ребят  качнуло. Потом на их  головы
посыпался поднятый взрывом тонкий песок.
     Высоко   в  небе,  на  американском   самолете   АВАКС[12]*,
контролировавшем  север  региона  Персидского  залива,  один из инфракрасных
сенсоров зафиксировал взрыв. Оператор обратил внимание офицера, и тот бросил
взгляд  на  экран.  Светящаяся  точка,  отвечавшая источнику  тепла,  быстро
угасала.
     - Интенсивность?
     - Думаю, примерно соответствует разрыву снаряда танкового орудия, сэр.
     -  Хорошо. Зарегистрируйте  взрыв.  Никаких действий  предпринимать  не
будем.
     -  К  концу дня  вы  научитесь сами делать  такие  штуки.  Детонаторы с
таймерами будете хранить и носить вот так, - сказал бедуин.
     Он  взял   алюминиевый  цилиндрический  футляр  для   сигары,  завернул
детонатор в вату, опустил в футляр и завинтил на нем крышечку.
     - Пластическую взрывчатку будете носить таким образом.
     Мартин взял оберточную бумагу от туалетного мыла, слепил заряд примерно
из четырех унций взрывчатого вещества так, что  тот по форме стал напоминать
кусок мыла, завернул его в яркую бумагу и заклеил липкой лентой.
     -  Сигарные коробки  найдете сами. Выбирайте не большие,  гаванские,  а
маленькие  -  из-под манильских сигар. В коробке всегда оставляйте  одну-две
сигары -  на тот случай,  если вас  остановят и обыщут. Если  вдруг иракский
солдат захочет  отнять у вас  сигару, коробку или "мыло", отдавайте все  без
возражений.
     Мартин заставил молодых подпольщиков  тренироваться под палящими лучами
солнца до тех пор, пока они не научились срывать обертку с  "мыла", готовить
коробку, делать бомбу и скреплять ее резинкой за тридцать секунд.
     - Это можно проделать на заднем сиденье автомобиля,  в  туалете  любого
кафе, в  подъезде дома,  а в  темное время - просто укрывшись  за деревом, -
объяснял  он. -  Сначала выберите  цель, убедитесь, что  с  той ее  стороны,
которая меньше пострадает при  взрыве, нет  солдат, потом поверните барашек,
закройте  коробку,  натяните на нее резинку, бросьте бомбу и уходите. С того
момента, как вы повернули барашек, начинайте медленно считать до пятидесяти.
Если  при счете "пятьдесят" вам еще не удалось расстаться с бомбой, бросайте
ее как можно дальше от себя. И еще одно: почти всегда вы  будете проделывать
все это в темноте, поэтому сейчас мы займемся специальной подготовкой.
     Молодые подпольщики завязали  друг  другу глаза и  попытались повторить
все операции наощупь. Сначала они теряли то одно, то другое, но к концу  дня
научились  делать  бомбы  вслепую.  Когда  стало  темнеть,  Мартин  разделил
содержимое  своего рюкзака: каждому досталось по шесть детонаторов и столько
взрывчатки,  сколько  хватит   на  изготовление  шести  кусков  "мыла".  Сын
табачника  согласился обеспечивать  всех  коробками и  сигарными  футлярами.
Вату, оберточную бумагу  и  резинки каждый сможет достать сам.  Потом Мартин
отвез подпольщиков в город.
     В сентябре в штаб-квартиру Амн-аль-Амма в  отеле "Хилтон" потоком стали
поступать донесения об участившихся случаях  нападения на иракских солдат  и
повреждения армейского имущества. Чувствуя свое  бессилие, полковник Сабаави
все чаще выходил из себя.
     Предполагалось, что все будет совсем не  так. Его уверяли, что кувейтцы
-  трусливый  народ,  который   не  причинит  никаких  беспокойств.  Чуточку
багдадских приемов, и они станут делать все, что им прикажут.  На самом деле
события принимали несколько иной оборот.
     Фактически образовалось  сразу  несколько центров  сопротивления -  как
правило,  довольно сумбурного, - действия которых не были скоординированы. В
шиитском   районе   Румайтия   иракские   солдаты    просто   исчезали.    У
мусульман-шиитов  были  свои  причины  ненавидеть  иракцев:  ведь  во  время
ирано-иракской  войны армия  Саддама истребила  сотни тысяч  их единоверцев.
Если иракский  солдат забредал  в лабиринт  улочек Румайтии, ему  перерезали
горло, а тело бросали в канализацию, не оставляя никаких следов.
     Среди  суннитов центрами сопротивления стали мечети, в которые иракские
солдаты редко отваживались заглядывать. Здесь кувейтцы передавали друг другу
сообщения, распределяли оружие, планировали диверсии.
     Наиболее   организованным   было  сопротивление,   которое   возглавили
представители кувейтской аристократии - образованные,  богатые и влиятельные
люди.  Мистер  Аль  Халифа  распоряжался финансовыми средствами  этой  ветви
сопротивления.   На  эти   средства   закупалось  продовольствие,   чтобы  в
оккупированной  стране  не  разразился  голод, а  в контейнерах, прибывавших
из-за рубежа, под  продовольственными  товарами  часто находились  и  другие
грузы.
     В этой ветви движения было шесть групп, пять из них  занимались той или
иной формой пассивного  сопротивления. Первая группа, члены которой работали
главным  образом  в   Министерстве   внутренних  дел,  обеспечивала  каждого
участника  сопротивления  надежными  документами.  Вторая  группа  постоянно
передавала  в эр-риядскую штаб-квартиру вооруженных сил коалиции сведения об
оккупационных войсках, особенно об их численности и вооруженности, береговых
укреплениях и центрах развертывания ракет. Третья обеспечивала бесперебойную
работу  систем водоснабжения и  электрических сетей,  следила за готовностью
пожарных  команд  и  учреждений   здравоохранения.  Когда   уже  потерпевшие
сокрушительное  поражение  иракские   войска  стали  открывать  вентили   на
нефтепроводах,  намереваясь отравить весь Персидский  залив, нефтяники точно
указали американским истребителям-бомбардировщикам,  куда следует направлять
ракеты, чтобы прервать поток нефти.
     Четвертая   группа   состояла  из   нескольких  комитетов   гражданской
солидарности,  действовавших   на   территории  всей   страны.   Часто   они
устанавливали контакты с европейцами и гражданами других стран первого мира.
В это  время европейцы и американцы обычно  прятались  в своих квартирах,  и
кувейтцы предупреждали их об облавах и других опасностях.
     Пятая  группа   доставила  из  Саудовской  Аравии  систему  спутниковой
телефонной  связи,  спрятав  ее в фальшивом бензобаке  джипа.  В отличие  от
средств связи  Мартина  эта система  передавала  нешифрованные сообщения, но
участники  кувейтского  сопротивления  постоянно  меняли  место  передачи  и
успешно связывались  с  Эр-Риядом всегда,  когда  им  было что  передать,  а
иракская  служба  безопасности так  и не  смогла  их засечь.  Кроме того, за
несколько месяцев оккупации  один пожилой  радиолюбитель  передал около семи
тысяч  сообщений  другому  радиолюбителю  в  Колорадо,  а  оттуда  сообщения
поступали в государственный департамент.
     Наконец, шестая  группа оказывала активное сопротивление оккупантам. Ею
руководил  кувейтский  подполковник,  один  из тех,  кому удалось бежать  из
здания министерства обороны в первый день войны.  Все звали его Абу Фуад, то
есть отец Фуада; у него и в самом деле был сын Фуад.
     В  конце  концов  Саддам  Хуссейн  отказался  от  попыток  сформировать
марионеточное правительство и назначил  своего  родного  брата  Али  Хассана
Маджида генерал-губернатором Кувейта.
     Сопротивление  было далеко не игрой. В Кувейте  началась  небольшая, но
чрезвычайно грязная  война.  В ответ на  движение сопротивления  Амн-аль-Амм
создал  два  центра  дознания:  в спортивном комплексе Катма  и на  стадионе
Кадисиях. Здесь широко применялись методы, изобретенные шефом Амн-аль-Амма в
тюрьме  Абу  Граиб, расположенной недалеко от  Багдада. За  время  оккупации
погибло  пятьсот кувейтцев; из  них  двести пятьдесят  были казнены - обычно
после долгих, жестоких пыток.
     Пятнадцатого  сентября   шеф   иракской  контрразведки  Хассан  Рахмани
ненадолго прибыл из Багдада  в  Кувейт  и  расположился  в  отеле  "Хилтон".
Знакомство  с  докладами  и  рапортами,  подготовленными  его  сотрудниками,
которые работали  в Кувейте  с  первого  дня  оккупации,  произвело на  него
тяжелое впечатление.
     Случаи  нападения на немногочисленные группы иракских  солдат -  хижины
охранников,  отдельные автомобили,  заставы и  посты на дорогах, особенно на
удаленных  от  центра города,  -  постоянно  учащались. Но это была  главным
образом забота Амн-аль-Амма; борьба с  движением сопротивления была поручена
секретной полиции. Рахмани не  без  оснований полагал, что этот  неотесанный
мясник Хатиб уже скормил собакам не один десяток кувейтцев.
     У  Рахмани  не  оставалось времени  на  пытки,  к  которым  питал такое
пристрастие  его  давний  соперник по иракской  службе безопасности. Рахмани
предпочитал  полагаться  на тщательное расследование, дедукцию,  ловкость  и
коварство,  хотя он соглашался, что раису  удавалось так долго  оставаться у
власти только благодаря жестокому  террору. При всем своем уме и образовании
Рахмани  приходилось  признавать, что  его пугает  этот уличный бандит, этот
коварный психопат из тикритских трущоб.
     Он  пытался  убедить президента поручить ему  руководство  всей службой
безопасности в оккупированном Кувейте, но в ответ услышал твердое "нет". Как
объяснил  ему  потом  министр  иностранных  дел  Тарик  Азиз,  это  было  не
сиюминутное  решение, а принципиальная позиция. Рахмани  отвечал  за  защиту
государства  от  иностранного  шпионажа  и  саботажа, а  раис  ни при  каких
условиях  не  хотел  считать  Кувейт  иностранной  территорией.  Кувейт  был
девятнадцатой  провинцией  Ирака.  Следовательно,  обеспечивать  повиновение
кувейтцев должен был Омар Хатиб.
     Впрочем,  тем  утром, просматривая рапорты  в  отеле  "Хилтон", Рахмани
почувствовал скорее облегчение от того, что раис  отказал ему. Для  иракской
армии жизнь в Кувейте  превратилась в  кошмар.  К тому  же,  как  Рахмани  и
предполагал, Саддам Хуссейн делал один неверный ход за другим.
     Захват европейцев и американцев в качестве заложников и попытка создать
из них  что-то  вроде живого  щита окончились  настоящей катастрофой и  лишь
ухудшили положение Саддама. Он упустил возможность продвинуться дальше на юг
и захватить нефтяные месторождения Саудовской Аравии. А теперь  там  слишком
много американцев. Вместе с тем улетучился и последний шанс заставить короля
Фахда сесть за стол переговоров.
     Все  попытки ассимилировать  Кувейт провалились, а самое  большее через
месяц  Саудовская  Аравия станет  совершенно недоступной, потому что  на  ее
северной границе будет создан мощный щит американской армии.
     Рахмани был уверен,  что без позора Саддаму Хуссейну не удастся ни уйти
из Кувейта по своей воле, ни удержаться в Кувейте под напором сил  коалиции;
в последнем случае позор будет еще большим.  Тем не менее раис излучал такую
уверенность,  словно  был убежден в  грядущей победе.  На что  надеется этот
болван? Что с небес снизойдет сам Аллах и сокрушит армию врагов ислама?
     Рахмани поднялся  из-за  стола и  подошел к окну. Он любил  размышлять,
шагая по кабинету, это помогало мыслить более последовательно. Он выглянул в
окно.  Плавательный  бассейн  с   некогда  изумрудно-чистой  морской   водой
превратился в гигантскую мусорную яму.
     Что-то  в  стопке рапортов,  лежавших на столе, смущало Рахмани. Он еще
раз бегло просмотрел листки. Действительно, странно. Чаще на иракских солдат
нападали  с  ружьями и  пистолетами, иногда подкладывали  самодельные  мины,
изготовленные из обычного тринитротолуола. Но в остальных случаях совершенно
определенно использовалось пластическое взрывчатое вещество, и таких случаев
не один, не  два,  они  повторялись  регулярно. В  Кувейте  никогда  не было
пластических  взрывчатых  веществ,  а уж  тем  более семтекса-Н. Так  кто же
подкладывал семтекс и где они его брали?
     Потом вот эти рапорты о шифрованных радиопередачах. Кто-то вел передачи
из  пустыни, постоянно меняя  место, выходя  на связь  в разное время суток,
всегда  на  неожиданной длине  волны; десять-пятнадцать  минут  он передавал
что-то совершенно непонятное и потом замолкал.
     А  вот  несколько  сообщений о таинственном  бедуине, который,  похоже,
бродил, где хотел, неожиданно  появлялся, так же  неожиданно  исчезал, потом
появлялся снова - и  всегда его появлению сопутствовали диверсии. Два тяжело
раненных солдата перед  смертью успели  сообщить,  что они видели  высокого,
уверенного в себе бедуина в красно-белой клетчатой куфие, один конец которой
закрывал почти все его лицо.
     Два кувейтца  под  пыткой  рассказали легенду  о бедуине-невидимке,  но
уверяли, что сами его никогда не видели. Еще более жестокими пытками мясники
Сабаави  пытались  выбить  у  них признание в  том,  что  они знают бедуина.
Идиоты.  Конечно, они признаются - сочинят  что угодно,  лишь  бы прекратить
мучения.
     Чем  больше  Хассан  Рахмани   размышлял,  тем  больше  он  приходил  к
убеждению,  что  в  этих  случаях  работал  опытный  диверсант-профессионал,
проникший  в  Кувейт из-за рубежа,  а иностранные диверсанты - это уже сфера
деятельности Рахмани. Он  не мог поверить в сказки о  бедуине, который умеет
пользоваться    пластической    взрывчаткой    и   передавать    шифрованные
радиосообщения  (если  допустить,  что и то  и  другое  -  дело  рук  одного
человека). Должно  быть,  бедуин научил  нескольких  кувейтцев  подбрасывать
мины, но во многих диверсиях участвовал и сам.
     Невозможно арестовать всех бедуинов, бродящих по городу и  по  пустыне,
хотя Амн-аль-Амм, наверно, так бы  и постарался сделать.  Потом  они  годами
вырывали бы ногти у арестованных, но так ничего бы и не узнали.
     Насколько  Рахмани  себе  представлял,  существовало три  пути  решения
проблемы.  Можно  попытаться  схватить  бедуина  во   время  одного  из  его
террористических актов; в этом случае остается только рассчитывать на удачу,
которая,  скорее  всего, не придет  никогда.  Можно схватить  одного  из его
кувейтских помощников и выследить бедуина в  его логове. А можно поймать его
в пустыне во время очередного сеанса радиосвязи.
     Рахмани решил  остановиться на  последнем варианте. Он направит сюда из
Ирака две-три лучших бригады радиопеленгаторов, разместит их в разных точках
и  методом  триангуляции  попытается  обнаружить  радиопередатчик.  Еще  ему
потребуется армейский вертолет и подразделение  особого назначения,  которое
постоянно должно быть в состоянии полной боевой готовности. По возвращении в
Багдад нужно будет немедленно заняться организацией поимки бедуина.
     В тот  день в Кувейте таинственным бедуином заинтересовался  не  только
Хассан Рахмани. В нескольких милях от отеля "Хилтон",  на  загородной вилле,
молодой  статный кувейтец с  усами, в белом хлопчатобумажном  тхобе,  удобно
устроившись в кресле, слушал друга, который принес ему интересные новости,
     - Я ехал на своем автомобиле  и остановился перед светофором. Рассеянно
посматривая по сторонам, на другой стороне улицы возле перекрестка я заметил
иракский  военный грузовик.  Он  стоял возле тротуара, а  несколько  солдат,
опершись на капот, жевали  или курили. Потом из кафе  вышел молодой человек,
наш, кувейтец;  в руке  он  держал  что-то  вроде  крохотной  коробочки. Эта
коробочка была действительно очень маленькой. Мне и в голову ничего не могло
придти, пока этот молодой человек не бросил коробочку под грузовик. Потом он
завернул за угол и скрылся. Загорелся зеленый свет, но я решил остаться.
     Через пять секунд грузовик взорвался. Не просто взорвался, его разнесло
вдребезги.  Солдатам  оторвало  ноги.  Никогда  не  видел,  чтобы  крохотная
коробочка оказалась такой  мощной  бомбой. Я развернулся  и поспешил уехать,
пока не прибыли молодчики из Амн-аль-Амма.
     - Пластическая взрывчатка, - вслух размышлял офицер. - Я бы  все  отдал
за  нее. Должно быть, это был  кто-то  из людей  бедуина. Так  что же это за
сукин сын? Я бы очень хотел с ним встретиться.
     - Самое главное в том, что я узнал молодого человека.
     -  Что?  -  полковник  подался  вперед;   его  лицо  выражало  живейшую
заинтересованность.
     - Иначе я  не  стал бы тратить  столько времени на свой  рассказ. Зачем
пересказывать  то, что тебе и  так уже известно. Абу Фуад, я узнал того, кто
подбросил бомбу. Я уже много лет покупаю сигареты у его отца.
     Тремя  днями   позже  в  Лондоне  вновь  собрался   комитет   "Медуза".
Докладывавший на  этот раз доктор  Райнхарт выглядел очень усталым.  Хотя на
время  работы в  комитете он  был  освобожден от всех других  обязанностей в
Портон-Дауне, за считанные дни разобраться в горе документов, переданных ему
на первом заседании комитета, и бесконечном потоке дополнительной информации
было чрезвычайно сложно.
     - Очевидно, моя работа  еще не закончена,  - сказал он, - но уже сейчас
вырисовывается довольно четкая картина.
     Во-первых,  мы точно  знаем,  что  Саддам Хуссейн  располагает большими
мощностями  по  производству отравляющих  веществ. По моим оценкам,  Ирак  в
состоянии производить более тысячи тонн таких веществ в год.
     Во  время ирано-иракской войны  несколько иранских  солдат,  пораженных
отравляющими веществами, проходили курс лечения в Великобритании, и  мне еще
тогда удалось обследовать их. Уже в те годы мы выяснили, что Ирак применял в
войне против иранцев фосген и иприт.
     Еще печальнее тот не вызывающий у меня  ни малейшего сомнения факт, что
Ирак  располагает  теперь  значительными  запасами намного  более  токсичных
отравляющих  веществ,   а  именно  нервно-паралитических  агентов;  немецкие
химики, открывшие эти  агенты, назвали их  табуном  и  зарином.  Если  бы  в
ирано-иракской  войне  применялись такие  вещества -  а  я полагаю,  что они
действительно применялись, - то лечить пораженных такими ядами солдат нам бы
в любом случае не пришлось, потому что все они были бы мертвы.
     -Доктор  Райнхарт, насколько опасны эти... э-э... агенты? - спросил сэр
Пол Спрус.
     - Сэр Пол, вы женаты?
     Неожиданный вопрос застал британского аристократа врасплох.
     - Э-э, да, собственно говоря, женат.
     - Леди Спрус пользуется духами во флаконах с пульверизатором?
     - Да, кажется, я замечал что-то подобное.
     -  Вы  никогда не  обращали  внимания,  насколько тонко  распыляет духи
пульверизатор? Насколько малы капельки?
     - Да,  в  самом  деле.  И  признаться,  я этому очень  рад,  потому что
представляю себе, сколько эти духи стоят.
     Шутка получилась удачной. Во всяком случае сэру Полу она понравилась.
     - Так вот, две такие капельки табуна или зарина, попав на кожу, убивают
человека, - объяснил химик из Портон-Дауна.
     На этот раз никто не улыбнулся.
     -  Ирак заинтересовался  отравляющими веществами нервно-паралитического
действия  еще  в  1976 году. Тогда иракские специалисты начали переговоры  с
британской компанией  Ай-си-ай, объяснив,  что они хотели бы построить завод
по производству четырех инсектицидов. Руководство компании, ознакомившись со
спецификацией оборудования, отказалось от  контракта. Дело в том, что в  эту
спецификацию  были включены коррозионно-устойчивые реакторы, трубы и насосы,
поэтому британские химики решили, что конечной целью Ирака было производство
не  пестицидов,  а  нервно-паралитических  отравляющих  веществ.  Сделка  не
состоялась.
     - Слава Богу, - заметил сэр Пол и что-то отметил в своем блокноте.
     -  Но  отказали им  не все, - продолжал  доктор  Райнхарт. - В качестве
оправдания всегда приводился  один и тот же довод: Ираку  нужны  гербициды и
пестициды, а они, естественно, являются ядами.
     - Не может ли быть, что Ирак, и в самом деле, хотел всего лишь наладить
производство  химикатов для подъема своего сельского  хозяйства?  -  спросил
Паксман.
     - Исключено, - ответил  Райнхарт. - Химику нетрудно в этом разобраться,
если  он  знает,  сколько  и каких химикатов заказано. В  1981  году  иракцы
заключили  договор  с  одной  немецкой  фирмой  о  строительстве химического
предприятия  с очень необычной  планировкой. Предприятие предназначалось для
производства  пентахлорида  фосфора,  исходного  вещества  в синтезе  многих
фосфор-органических  веществ, в том числе и нервно-паралитических газов.  Ни
одна университетская или исследовательская  лаборатория не работает с такими
токсичными веществами.  Немецкие  химики должны  были сообразить,  для  чего
Ираку потребовалось такое предприятие.
     В других разрешениях  на  экспорт  фигурирует  тиодигликоль.  Если  его
смешать  с  соляной  кислотой,  получится  иприт.  В  небольших  количествах
тиодигликоль  используется также как компонент красящей пасты для  шариковых
авторучек.
     - Сколько они его купили? - поинтересовался Синклэр.
     - Пятьсот тонн.
     - Для шариковых ручек многовато, - сделал вывод Паксман.
     -  Это  было в начале 1983 года, - продолжал Райнхарт. - Летом того  же
года был  запущен  большой  завод  по  производству  отравляющих  веществ  в
Самарре.  На заводе получали  иприт;  его  еще  называют горчичным газом.  В
декабре иракские войска уже начали его испытывать на иранцах.
     Когда иранцы  предприняли  первые массированные атаки,  Саддам приказал
полить  их  желтым дождем  -  смесью  иприта  и  табуна.  К 1985  году  Ирак
усовершенствовал  свое  оружие:  смесь синильной кислоты,  иприта,  табуна и
зарина обеспечивала поражение до шестидесяти процентов пехоты противника.
     -  Доктор   Райнхарт,  не  могли   бы  вы  подробнее  остановиться   на
нервно-паралитических отравляющих  веществах? - попросил Синклэр. - Судя  по
всему, эти штуки действительно смертельно опасны.
     -  Да, это так, - ответил Райнхарт. -  Начиная с 1984 года иракцы стали
искать  любую  возможность  закупить оксихлорид  фосфора,  который  является
важнейшим исходным веществом в производстве табуна, а также триметилфосфит и
фторид калия - из них получают зарин.  Что касается оксихлорида фосфора, они
пытались купить двести пятьдесят тонн этого вещества у голландской компании.
Если из этого количества химиката изготовить гербицид, то его хватит  на то,
чтобы уничтожить всю растительность на всем Среднем Востоке - от деревьев до
последней травинки. Голландцы, как и Ай-си-ай,  отказались от сделки, но тем
временем  иракцы закупили два  химиката,  тогда  еще  не внесенных в перечни
запрещенных: диметиламин и изопропанол, которые используются в  производстве
табуна и зарина соответственно.
     -  Если  эти химикаты не были занесены в  перечни запрещенных товаров в
Европе,  то  почему   иракцы  не  могли  их  использовать  для  производства
пестицидов? - спросил сэр Пол.
     -  Не  могли,  -  объяснил  Райнхарт,  -  об  этом  говорит  количество
закупавшихся  химикатов,  оборудование химических  производств  и планировка
заводов.  Любому химику-исследователю или  технологу сразу становится  ясно,
что все эти закупки имели своей целью производство отравляющих веществ.
     -  Доктор  Райнхарт, вам известно, кто был главным  поставщиком Ирака в
течение последних лет? - спросил сэр Пол.
     - Да,  конечно.  Сначала свой вклад внесли Советский  Союз и  Восточная
Германия, обеспечившие главным  образом подготовку специалистов, а небольшие
количества различных  незапрещенных  химикатов  были  закуплены  примерно  в
восьми  странах. Но восемьдесят процентов заводов, технической документации,
оборудования,    машин,    специальных    систем    управления,   химикатов,
технологических процессов и ноу-хау поступили из Западной Германии.
     -  Надо заметить, -  протянул Синклэр, - что  мы долгие  годы  пытались
заявлять протесты боннскому правительству. А оно всегда их отклоняло. Доктор
Райнхарт, не могли бы вы указать заводы по производству отравляющих  веществ
на тех фотографиях, которые мы вам передали?
     - Да, разумеется. Что представляют собой некоторые из этих предприятий,
можно   понять   даже   невооруженным   глазом;  назначение  других  удается
установить, воспользовавшись лупой.
     Райнхарт бросил на стол пять больших аэрофотоснимков.
     - Я не  знаю, как это  называется по-арабски, но  по числовому  коду вы
поймете, где находится то или иное предприятие, не так ли?
     - Да, вы только укажите нам заводы, - сказал Синклэр.
     - Вот здесь целый  комплекс из семнадцати зданий...  тут  один  большой
завод...  видите воздухоочиститель? Потом еще вот это... и  этот комплекс из
восьми сооружений... и вот это.
     Синклэр достал  из  портфеля  листок,  пробежал  его  взглядом  и хмуро
кивнул.
     - Как мы и предполагали. Эль-Каим, Фаллуджах,  Эль-Хиллах, Салман Пак и
Самарра. Доктор  Райнхарт, я вам  очень  признателен. Наши специалисты в США
пришли  к таким  же  выводам.  Все  эти  заводы  будут  включены в  перечень
первоочередных целей для нашей авиации.
     После заседания  Синклэр,  Саймон  Паксман  и  Терри Мартин направились
пешком до Пиккадилли и зашли выпить кофе у Ришу.
     - Не знаю, как для вас,  -  сказал Синклэр, помешивая ложечкой кофе  со
взбитыми сливками,  -  но для нас самое страшное  -  угроза  газовой  атаки.
Генерал Шварцкопф уже разработал  сценарий, который сам назвал  "кошмарным".
Массированная газовая атака,  дождь отравляющих веществ  над  расположениями
всех  наших  войск. Если  дойдет дело до  атаки, то  они  будут наступать  в
противогазах и  защитных комбинезонах, закупоренные с  головы  до пят. Слава
Богу, этот газ недолго живет. Он обезвреживается, как только соприкасается с
песком пустыни. Терри, вас что-то смущает?
     - Я думаю об этом  дожде отравляющих веществ, - сказал Мартин. - Как вы
полагаете, каким образом Саддам может организовать его?
     Синклэр пожал плечами.
     -  Думаю,  он  планирует  массированный  артиллерийский  обстрел  наших
позиций. Во всяком случае так он делал в войне с иранцами.
     -  Разве   вы  не  собираетесь   уничтожить  иракскую  артиллерию?   Ее
дальнобойность не превышает тридцати километров. Пушки Саддама должны стоять
где-то рядом, в пустыне.
     - Конечно,  - ответил американец.  - Наша техника  позволяет обнаружить
каждый  танк и каждую пушку, даже тщательно замаскированные и спрятанные под
землей.
     - Но если  артиллерия Саддама будет  уничтожена, как  тогда  он  сможет
организовать газовую атаку?
     - Ну, например, с помощью истребителей-бомбардировщиков.
     - Но к тому времени,  когда  двинутся вперед наземные части, вы их тоже
уничтожите,  - возразил Мартин.  - У Саддама не останется ни  одной  машины,
способной подняться в воздух.
     -  Что ж,  у  него останутся "скады",  другие ракеты,  еще  что-нибудь.
Наверняка он попытается пустить в ход ракеты. А  мы будем их уничтожать одну
за другой. Прошу прощения, коллеги, я должен вас покинуть.
     Когда Синклэр ушел, Паксман спросил:
     - Чего вы добиваетесь, Терри?
     Терри Мартин вздохнул.
     -  О, я сам точно  не знаю. Меня  беспокоит одно обстоятельство: все, о
чем мы говорили, конечно,  известно Саддаму и его советникам.  Они не станут
недооценивать мощь  авиации США. Саймон,  вы можете достать все речи Саддама
за последние шесть месяцев? На арабском, обязательно на арабском языке.
     - Думаю, смогу. Они должны  быть в  Управлении  правительственной связи
или в арабском отделе Би-би-си. Вам нужен текст или магнитофонные записи?
     - Если можно, записи,
     Три дня Мартин слушал  гортанную речь, уверенные разглагольствования из
Багдада.  Он снова и снова прокручивал  записи;  его неотступно преследовала
тревожная  мысль:  голос  иракского  деспота  звучит  совсем  не  как  голос
человека, попавшего в безвыходное положение. Саддам или не осознавал глубины
той пропасти,  в которую катился Ирак, или знал то, о  чем  не имели понятия
его противники.
     Двадцать  первого сентября  Саддам  Хуссейн  произнес  еще  одну  речь.
Скорее, это была  даже  не  речь,  а  официальное  заявление  Революционного
командного совета, составленное на особом языке. Саддам  заявил, что Ирак ни
при каких условиях не выведет  свои войска из Кувейта  и  что любая  попытка
выбить  его войска силой приведет лишь  к  грандиозной  битве, "матери  всех
сражений".
     Слова Хуссейна, переведенные дословно, подхватили все средства массовой
информации, они явно пришлись по вкусу журналистам и репортерам.
     Мартин  еще  раз внимательно просмотрел текст речи и  позвонил  Саймону
Паксману.
     - Я вспоминал местные диалекты, распространенные  в верховьях Тигра,  -
сказал он.
     - Боже милосердный, ну и пристрастия у вас, - отозвался Паксман.
     - Так вот, в своей речи Саддам использовал оборот "мать всех сражений".

     - Да, и что?
     -  У  нас это  слово  перевели как "сражение".  А на  диалекте  племени
аль-тикрити, откуда вышел Саддам, оно  обозначает также "людские потери" или
"кровавая баня".
     Паксман с минуту помолчал, потом сказал:
     - Пусть вас это не беспокоит.
     Но Терри Мартин не мог успокоиться.



     Сын владельца табачной лавки  не на  шутку перепугался.  Не  меньше был
напуган и его отец.
     - Умоляю, расскажи им все, что ты знаешь, - просил он сына. Двое мужчин
представились табачнику членам  комитета кувейтского сопротивления. Они вели
себя  очень учтиво, однако настаивали на том, чтобы сын табачника был с ними
предельно откровенен и правдив.
     Владелец  табачной лавки понимал, что двое мужчин  назвались не  своими
именами, но у него хватило ума сообразить, что гости являются влиятельными и
могущественными представителями кувейтской нации. Однако известие о том, что
его родной  сын тоже участвует в  активном сопротивлении, было для лавочника
полнейшей неожиданностью.
     Больше того, как  он только что узнал, его сын не связан с  официальным
движением  кувейтского  сопротивления.  Оказывается,  он  бросил  бомбу  под
иракский грузовик по приказу какого-то странного бандита, о котором табачник
никогда и не слышал. От таких известий любого отца мог хватить удар.
     Все четверо сидели в гостиной уютного дома табачника в Кейфане. Один из
гостей объяснил,  что они ничего не имеют против бедуина, а только хотели бы
установить с ним контакт, чтобы сотрудничать в дальнейшем.
     Тогда сын  табачника  рассказал им все, с того самого дня, когда бедуин
остановил  его  друга, который  собрался  стрелять  в  проезжавший  иракский
грузовик. Гости  слушали  внимательно, лишь  время от  времени один из  них,
желая  что-либо  уточнить,  задавал  вопросы. Другой,  в  темных  очках,  не
произнес ни слова; это был Абу Фуад.
     Спрашивавший  кувейтец  особенно заинтересовался домом, где подпольщики
встречались с бедуином. Сын табачника сообщил адрес, однако добавил:
     - Думаю,  идти туда  нет смысла.  Бедуин  очень осторожен. Один  из нас
как-то хотел поговорить  с  ним и  пошел,  не  договорившись.  Дом  оказался
заперт.  Мы  думаем,  он живет не  там.  Так  он  все  равно узнал,  что  мы
приходили, и сказал,  чтобы мы так никогда не  делали,  иначе он  порвет все
связи и мы больше его никогда не увидим.
     Абу Фуад молча кивнул в знак  одобрения. Из  всех четверых он  один был
профессиональным  солдатом,  а  судя  по тому, что  рассказал сын табачника,
бедуин тоже был профессионалом высокого класса.
     - Когда вы увидите бедуина в следующий раз? - спросил он.
     Возможно, через сына табачника удастся передать записку, приглашение на
переговоры.
     -  Теперь он  сам  связывается с кем-нибудь  из  нас,  а  тот  приводит
остальных. Может пройти несколько дней, пока бедуин даст знать о себе.
     Гости ушли. Теперь они располагали описанием двух автомобилей  бедуина:
видавшего  виды  пикапа,  на  котором  бедуин,  очевидно,  ездил  под  видом
зеленщика,  поставляющего  овощи и фрукты,  на  городской  базар, и  мощного
вездехода, предназначенного для поездок по пустыне.
     Абу  Фуад  попросил  друга,  что  работал  в  Министерстве  транспорта,
проверить,  кому  принадлежат  автомобили.   Оба  номерных  знака  оказались
фиктивными.  Можно   было  попытаться  разыскать  бедуина  по  удостоверению
личности; теперь без документов  невозможно  миновать вездесущие проверочные
посты и заставы на дорогах.
     Через одного из  членов комитета движения сопротивления  Абу Фуад нашел
надежного человека в Министерстве  внутренних дел. На  этот раз ему повезло.
Человек вспомнил,  что шесть недель  назад он выдал фальшивое  удостоверение
личности  на  имя какого-то  зеленщика  из  Джахры.  Его  попросил  об  этом
миллионер Ахмел Аль Халифа.
     Абу  Фуад  был  заинтригован и окрылен.  В  движении  сопротивления Аль
Халифа  был  очень уважаемым и  влиятельным участником, но всегда считалось,
что   он  занимается  только  финансовыми  вопросами  и  не   вмешивается  в
планирование  боевых  операций.  Тогда  почему  же  он помогал таинственному
бедуину, сеявшему смерть среди иракских солдат?
     К югу  от саудовско-кувейтской  границы американская  армия  непрерывно
наращивала силы.  Генерал Норман Шварцкопф уже  давно  обосновался в  строго
охраняемом лабиринте комнат, на третьем подвальном этаже здания Министерства
военно-воздушных сил Саудовской Аравии, которое находилось на  старом шоссе,
ведущем к эрриядскому аэропорту. В последнюю неделю сентября генерал наконец
решил,  что  он  накопил достаточно сил,  чтобы  объявить Саудовскую  Аравию
надежно защищенной от иракского вторжения.
     Генерал  Чарлз ("Чак")  Хорнер создал  надежный  щит в  воздухе.  Возле
границы  круглосуточно  патрулировала хорошо оснащенная армада из скоростных
истребителей, истребителей-бомбардировщиков, воздушных  заправщиков, тяжелых
бомбардировщиков и охотников за танками - "тандерболтов"[13]. Эта
армада  была готова в любой момент уничтожить иракскую армию в воздухе  и на
земле, если Саддам осмелится двинуться дальше на юг.
     Радары  непрестанно  прощупывали   каждый  квадратный  дюйм  территории
Кувейта  и Ирака,  приборы отмечали  движение  каждой машины по  дорогам,  в
пустыне или  в воздухе, они  могли  перехватить  любую радиопередачу и точно
указать любой источник тепла.
     Норман  Шварцкопф  понимал,  что и наземных  войск  -  механизированной
пехоты,  легких  и тяжелых танков,  артиллерии -  у него теперь  достаточно,
чтобы встретить, остановить, окружить и ликвидировать любую колонну иракской
армии.
     В последнюю неделю сентября в обстановке такой секретности, что об этом
не сообщалось даже союзникам США  по коалиции,  был разработан план перехода
от  оборонительной тактики к наступательным действиям. Детальная  разработка
плана атаки на иракские позиции осуществлялась, несмотря на то что  мандатом
ООН предусматривалось только обеспечение безопасности  Саудовской  Аравии  и
других государств Персидского залива и ничего больше.
     Но и у генерала Шварцкопфа были свои проблемы.  Одна из них заключалась
в том, что на кувейтском фронте  численность иракских танков,  артиллерии  и
пехоты  за  последние  шесть недель  удвоилась,  другая  -  в  том,  что для
освобождения  Кувейта  требовалась  вдвое  большая  армия,  чем  для  защиты
Саудовской Аравии.
     Норман  Шварцкопф  совершенно  серьезно  воспринимал  афоризм   Джорджа
Паттона,  который  гласил,  что потеря  одного  своего солдата или летчика -
неважно, американец ли он, британец, француз или араб, - это слишком высокая
плата за военный успех. Поэтому до начала наступления  Шварцкопф намеревался
удвоить численность армии коалиции и обеспечить  такой воздушный удар, после
которого было  бы выведено из строя не меньше половины иракских  вооруженных
сил, располагавшихся к северу от саудовско-кувейтской границы.
     А для  этого  требовалось, во-первых, время, за  которое  можно было бы
обеспечить доставку дополнительных  пушек, танков, самолетов, другой военной
техники,  людей,  провианта,  складов,  и,  во-вторых,  очень  много  денег.
Удивленным кабинетным  наполеонам с Капитолийского холма  Шварцкопф  сказал,
что если они хотят победить, то ему нужно все, что он требует.
     На самом деле  послание Шварцкопфа  политикам  передал,  предварительно
несколько  смягчив   тон,  менее  прямолинейный  председатель  объединенного
комитета начальников  штабов  генерал Колин Пауэлл. Политики любят играть  в
военные игры, но терпеть не могут, когда к ним обращаются на языке солдат.
     Как бы то ни  было, пока планы освобождения  Кувейта разрабатывались  в
глубокой  тайне.  Впоследствии  оказалось,  что  все было  сделано  вовремя.
Предложенные ООН  планы  мирного урегулирования  конфликта трещали  по  всем
швам;  29 ноября  лопнуло терпение и у членов этой уважаемой  организации, и
они дали добро на  применение любых санкций вплоть  до военных, если Ирак не
выведет свои  войска  из Кувейта до  16  января.  Начни Шварцкопф разработку
наступательных  операций в  конце  ноября, он  никак не  смог  бы  закончить
подготовку армии коалиции в срок.
     Ахмед   Аль   Халифа   оказался  в  крайне  затруднительном  положении.
Разумеется, он  знал,  кто такой Абу  Фуад и чем он занимается. Больше того,
Аль  Халифа  охотно выполнил  бы его  просьбу,  но  он дал  бедуину слово, а
нарушать свое слово торговец не умел.
     Даже своим друзьям кувейтцам и товарищам по движению  сопротивления Аль
Халифа не признался, что на самом деле никакого таинственного бедуина нет, а
есть британский офицер. Впрочем, в конце концов торговец согласился передать
бедуину записку, точнее,  не передать, а оставить  в  условленном месте, где
рано или поздно бедуин ее обнаружит.
     На следующее  утро  Аль Халифа оставил  на  христианском  кладбище, под
мраморным  памятником  британскому  матросу  Шептону,   письмо,  в   котором
настоятельно рекомендовал бедуину согласиться на встречу с Абу Фуадом.
     Майк Мартин свернул за угол и слишком поздно заметил иракский патруль -
пятерых  солдат  во  главе  с сержантом.  Солдаты были  удивлены неожиданной
встрече с бедуином не меньше самого Мартина.
     Несколько минут назад Мартин  поставил свой  пикап  в  гараж  и  пешком
направился на виллу, где намеревался провести эту ночь. Он очень  устал; это
был один из  тех крайне редких моментов, когда его внимание притупилось.  Он
увидел иракских солдат,  понял, что те  тоже  заметили его, и  выругался про
себя. В его работе потеря бдительности даже на мгновение могла стоить жизни.
     Комендантский час давно наступил.  Майкл Мартин далеко не  в первый раз
шел по  городу, когда законопослушные горожане уже заперлись в своих домах и
по улицам рыскали лишь иракские патрули. Он взял за  правило  выбирать плохо
освещенные  боковые улочки, темные  аллеи и совсем неосвещавшиеся пустыри, а
иракские солдаты предпочитали не  удалиться от главных улиц и  перекрестков.
Поэтому  до  сих  пор  Мартин  и  солдаты оккупационной армии не мешали друг
другу.
     Но  после   возвращения  Хассана   Рахмани  в  Багдад  и  его  довольно
язвительного доклада о  беспомощности  народной  армии  в Кувейте  произошли
кое-какие  изменения.  На  улицах стали  появляться зеленые  береты иракских
частей специального назначения.
     Зеленые  береты  тоже   не   шли  ни   в  какое  сравнение  с   элитной
Республиканской гвардией,  но  были  не  в  пример  дисциплинированнее  того
мобилизованного сброда, который  называли народной  армией. На  перекрестке,
где  никогда  не  было ни одного  иракского  солдата, сейчас стояли  шестеро
"зеленобереточников".
     У  Мартина хватило времени лишь на то, чтобы тяжело опереться на палку,
которую он всегда носил с собой, и, ссутулившись, принять старческую осанку.
Это  была  самая выгодная  поза, ибо  арабские обычаи предписывали оказывать
старикам если не почтение, то хотя бы сострадание.
     - Эй, ты! - крикнул сержант. - Иди сюда.
     На одинокого  старика  в клетчатой  куфие  нацелились четыре  карабина.
Старик помедлил, потом заковылял к солдатам.
     - Что ты здесь делаешь в такой поздний час, бедуин?
     -  Старый человек  хочет  добраться  домой  до  комендантского  часа, -
захныкал старик.
     - Дурень, комендантский час давно наступил. Два часа назад.
     Старик удрученно покачал головой.
     - Я не знал, сайиди, у меня нет часов.
     На  Среднем Востоке часы  -  это не  необходимость, а  предмет роскоши,
символ  преуспеяния. В Кувейте иракские солдаты быстро  обзавелись часами  -
они их просто  отбирали. А слово "бедуин" происходит от арабского бидун, что
значит "без".
     Сержант хмыкнул. Объяснение казалось резонным.
     - Документы, - сказал он.
     Старик свободной рукой похлопал по своей грязной одежде.
     - Кажется, я их потерял, - умоляющим тоном сказал он.
     - Обыскать! - приказал сержант.
     Один из  солдат  сделал шаг  вперед.  Мартину  показалось,  что  ручная
граната, привязанная к его  правому  бедру, вдруг  выросла  до  размеров тех
арбузов, которые он развозил на своем пикапе.
     -  Только не хватай меня  за  яйца,  -  вдруг раздраженно сказал старый
бедуин.
     Солдат в  нерешительности  остановился. Другой  патрульный,  прячась за
спинами товарищей, хихикнул. Сержант пытался сохранить строгий вид:
     - Зухаир, что ж ты? Обыщи его.
     Молодой солдат Зухаир  замешкался, понимая, что товарищи будут смеяться
над ним.
     - Только моей жене  позволено трогать меня  за это  место,  - продолжал
бедуин.
     Теперь  захохотали  и  опустили  карабины уже  двое  солдат.  Остальные
последовали их примеру. Зухаир никак не мог решить, что ему делать.
     - Правда, и  она ничего от этого не получает. Я уже давно  не занимаюсь
такими делами, - закончил старик.
     Это  было уже  слишком.  Патрульные захохотали во  все  горло,  и  даже
сержант позволил себе ухмыльнуться.
     - Ладно, старик. Иди своей дорогой. И больше не шляйся по ночам.
     Прихрамывая и  на ходу  копаясь в своей грязной одежде, бедуин дошел до
угла  и обернулся.  По  булыжной  мостовой  покатилась  граната  с  неуклюже
торчащей в  сторону  ручкой взрывателя.  Граната остановилась как раз  у ног
Зухаира. Все  шестеро недоуменно  уставились на нее.  И тут  она взорвалась.
Солдаты были убиты на месте. Подходил к концу сентябрь.
     Поздним  вечером  того  же   дня  в   далеком  Тель-Авиве,   точнее,  в
штаб-квартире Моссада, что в здании "Хадар Дафна", генерал Якоб  (Коби) Дрор
после работы разоткровенничался  за бутылкой пива со своим  старым другом  и
коллегой Шломо Гершоном, которого обычно называли Сэми.
     Сэми   Гершон   возглавлял  Комениут  -   оперативный   отдел  Моссада,
занимавшийся, в частности, вербовкой "нелегальных" агентов и  работой с ними
- опасным занятием, при котором  и агенты и связные постоянно  ходят  как по
лезвию  бритвы. Он  был одним  из двух  сотрудников Моссада,  в  присутствии
которых  их  шеф  солгал Чипу Барберу. Разговор снова  вернулся  к  проблеме
отношений между Моссадом и ЦРУ.
     -  Ты  не думаешь, что  лучше  было  бы все  рассказать  американцам? -
спросил Сэми.
     Дрор повертел в руках бутылку с пивом, отпил глоток.
     -  Пошли они... -  проворчал он.  -  Пусть  сами вербуют своих чертовых
агентов.
     Дрор вспомнил,  как весной 1967 года он,  тогда  еще  совсем мальчишка,
прятался  в пустыне  под своим  танком  в ожидании приказа,  а тем  временем
четыре арабских  государства готовились раз и навсегда разрешить все споры с
Израилем. Дрор помнил и то, как той весной весь мир ограничивался дружескими
упреками в адрес арабов.
     Экипажем  его танка командовал двадцатилетний офицер. Танк Дрора входил
в  состав  той  ударной  группы,  которая  под  командованием  Исраэля  Таля
пробилась через  перевал  Милта  и  отбросила египетскую  армию  к  Суэцкому
каналу.
     Дрор не забыл и реакцию западных средств массовой  информации.  Сначала
газетчики ломали  себе  руки,  предчувствуя уничтожение его страны,  а когда
Израиль за шесть дней разгромил  армии четырех стран на суше и в воздухе, те
же писаки обвинили Израиль в проведении тактики устрашения.
     За  те  шесть  дней  сформировалось  мировоззрение  Коби Дрора, которое
свелось  к  формуле: "Пошли они все к  черту!". Он  был настоящий сабра,  он
родился и  вырос в  Израиле  и потому  не обладал  ни широтой  взглядов,  ни
родословной таких людей, как Давид Бен-Гурион.
     Политические  симпатии Коби Дрора были на стороне крайне  правой партии
Ликуд, которую возглавляли Менахем Бегин, выходец из движения Иркун, и Ицхак
Шамир, ранее входивший в группу "Шторм".
     Однажды  Коби  Дрор  присутствовал  на  занятиях  новобранцев  Моссада.
Преподаватель, один  из его сотрудников, употребил выражение  "дружественные
разведывательные управления". Сидевший  на задних рядах Коби  Дрор  встал  и
прервал лектора:
     - В природе не существует такого понятия, как друг Израиля, - сказал он
новобранцам,  -  за  исключением, быть может, еврейской диаспоры. Все страны
делятся на две  категории:  на  наших  врагов и  нейтральные государства,  у
которых надо брать все, ничего не давая взамен. Встретитесь с "нейтралами" -
улыбайтесь  им,  похлопывайте  их  по  плечу,  пейте  с  ними,  льстите  им,
благодарите их за ценные сведения, но не давайте им никакой информации.
     -  Что ж, Коби, будем  надеяться, что они никогда не  узнают,  - сказал
Гершон.
     - Как они могут узнать? В курсе дела только восемь человек. И все они -
наши сотрудники,
     Должно  быть,  всему  виной  было  пиво.  Коби  Дрор  забыл  о  девятом
посвященном.
     Весной 1988  года британский бизнесмен Стюарт Харрис принимал участие в
багдадской   промышленной   ярмарке.    Харрис   был   торговым   директором
ноттингемской     компании,     которая     изготавливала     и    продавала
дорожно-строительные   машины.    Организатором   ярмарки   было    иракское
министерство транспорта. Как почти все европейцы и американцы, Харрис  жил в
отеле  "Рашид"  на  улице  Яфа.  Этот  отель  был  построен  специально  для
иностранцев   и   находился  под  тщательным   наблюдением  иракской  службы
безопасности.
     На третий  день работы ярмарки Харрис, вернувшись  в отель,  обнаружил,
что  в  его отсутствие под дверь  кто-то  просунул конверт, на  котором  был
указан только номер его комнаты.
     Внутри  оказался единственный небольшой  листок и  второй самый обычный
конверт,  в каких  отправляют  письма авиапочтой. На втором конверте не было
написано ни слова, а на листке по-английски печатными буквами было выведено:
ПО  ВОЗВРАЩЕНИИ В  ЛОНДОН ПЕРЕДАЙТЕ ЭТОТ  ПАКЕТ  В  НЕРАСПЕЧАТАННОМ  ВИДЕ  В
ИЗРАИЛЬСКОЕ ПОСОЛЬСТВО.
     Больше   никаких  пояснений  нигде  не  было.  Стюарт  Харрис  насмерть
перепугался.  Он  хорошо представлял  себе,  что  такое Ирак и его кошмарная
секретная  полиция. Что бы ни  было в том конверте, этого вполне достаточно,
чтобы его арестовали, пытали, даже убили.
     К  чести  Харриса,  он   сохранил  спокойствие  и  способность   здраво
рассуждать. Почему,  например, письмо  подбросили именно ему? В Багдаде было
несколько десятков британских бизнесменов. Так почему же выбор пал именно на
Стюарта Харриса?  Не могли же иракцы  знать, что по происхождению  он еврей,
что  его  отец, Самюэль  Горовиц,  эмигрнрова-л  в  Англию  в  1935 году  из
Германии?
     Харрис  так никогда  и не узнал,  что двумя днями  раньше  в  ресторане
ярмарки его имя упоминалось в беседе двух сотрудников иракского Министерства
транспорта. Один из них рассказывал другому о своей поездке на ноттингемские
заводы в августе прошлого года; тогда Харрис радушно принимал его первые два
дня,  потом  исчез  и  снова  появился  лишь  через  день.  Иракский   гость
поинтересовался,  не  заболел  ли  его хозяин.  В  ответ  английский коллега
Харриса лишь рассмеялся и объяснил, что тот взял выходной на йом кипур.
     Иракские  чиновники тут  же  забыли о  своем  разговоре, но сидевший за
соседним  столиком  другой  иракец все  слышал и  счел необходимым  доложить
своему начальнику. Тот вроде бы не  обратил внимания на рапорт подчиненного,
но  чуть позже задумался и  просмотрел имевшиеся  у него сведения о  мистере
Стюарте Харрисе из Ноттингема, в частности, узнал номер его комнаты в  отеле
"Рашид".
     Харрис  стал думать,  что  же ему  делать. Предположим,  рассуждал  он,
анонимный отправитель письма каким-то образом узнал, что он  - еврей. Даже в
этом случае он никак  не  мог знать другого. Благодаря совершенно случайному
стечению обстоятельств письмо попало не просто к еврею, а к сайану.
     Израильский институт разведки и специальных операций был создан  в 1951
году по приказу  самого Бен-Гуриона. Вне стен института  его обычно называли
"Моссад", что на иврите и значит "институт", но сотрудники Моссада, говоря о
своей  штаб-квартире,  всегда  ограничивались  безликим  словом  "офис".  По
сравнению  с  другими ведущими разведывательными управлениями мира  Моссад -
совсем крохотная организация,  особенно если судить по  численности  штатных
сотрудников.  В штаб-квартире  ЦРУ  в Лэнгли (штат Вирджиния) работают около
двадцати  пяти  тысяч  специалистов;   в  это  число  не   входят  работники
многочисленных  филиалов.  В  период  расцвета  КГБ  в  его  Первом  главном
управлении,  выполнявшем  примерно те  же функции, что  и  ЦРУ  или  Моссад,
числилось около  пятнадцати тысяч оперативных работников,  в  том  числе  не
менее трех тысяч - в штаб-квартире управления в Ясеневе.
     Моссад  в любое время насчитывал от 1200 до 1500 постоянных сотрудников
и меньше сорока руководителей оперативных групп.
     Тот факт, что Моссаду все же  удавалось существовать с ничтожным числом
сотрудников и на тощем бюджете и не просто существовать, а приносить весомые
плоды, объясняется двумя причинами. Одна из них заключается в умении Моссада
при необходимости  проникать в любые еврейские общины -  чудом сохранившиеся
чуть  ли   не  во  всех   странах   мира  удивительные  сообщества,  которые
сконцентрировали  в  себе  поразительно  талантливый  и трудолюбивый  народ,
обычно говорящий на языке той страны, где находится община.
     Другая   причина   успехов  Моссада   кроется  в  наличии   сайанима  -
международной   сети  помощников;  на  иврите  слово   "сайан"   и  означает
"помощник".  Сайанами  могут   быть  только  чистокровные  евреи.   Сохраняя
лояльность  по  отношению к той стране,  гражданами  которой  они  являются,
сайаны в то же время испытывают симпатии и к государству Израиль.
     Только в  Лондоне  насчитывается около  двух  тысяч сайанов,  а по всей
Великобритании их  рассеяно  еще  тысяч пять.  В США  сайанов  раз в  десять
больше.  Они  никогда не принимают непосредственного  участия в операциях, а
лишь  оказывают  те или  иные услуги. Сайан всегда  должен  быть уверен, что
операция,  осуществлению  которой он  помогает,  не  направлена  против  той
страны, где он родился или живет.  Преданность Израилю не должна  вступать в
противоречие  с  патриотизмом гражданина другой страны. Как бы то  ни  было,
благодаря  помощи сайанов  расходы  на проведение операций  удается  заметно
снизить - иногда на порядок.
     Предположим,  что  в  Лондон  прибывает  оперативная группа  Моссада  с
заданием  осуществить  акцию  против  подпольной  палестинской  организации.
Группе нужен автомобиль. Тогда сайана, занимающегося торговлей автомобилями,
просят  оставить  в определенном месте  подержанный автомобиль  с  настоящим
номерным знаком, а ключи от него положить  под коврик. По окончании операции
автомобиль   возвращают  владельцу.  Сайан  никогда  не  узнает,  для   чего
потребовался этот  автомобиль,  а  в  его  отчетах будет указано, что машину
отдали на время потенциальному покупателю.
     Если  той  же группе  Моссада  потребуется надежная "крыша", то  сайан,
имеющий в своем распоряжении недвижимость, сдаст в аренду пустующий магазин,
в то время как  другой  сайан, связанный с кондитерской фабрикой, привезет в
магазин конфеты и  шоколад. Если  Моссаду понадобится  тайник  для  передачи
информации, то сайан, торгующий недвижимостью, подыщет пустующий офис.
     Однажды  Стюарт Харрис  проводил  отпуск на израильском курорте  Эйлат.
Как-то  раз в  баре он  разговорился с приятным  молодым  израильтянином,  в
совершенстве  владевшим  английским  языком. На  следующий день израильтянин
привел  своего  друга, мужчину  средних  лет, который  незаметно  выведал  у
Харриса, какие  чувства  тот  питает по отношению к  государству  Израиль. К
концу отпуска Харрис согласился, что если когда-нибудь  он сможет чем-нибудь
помочь...
     Отпуск  закончился,  и  Харрис   уехал  домой,  где,  как  ему  и  было
рекомендовано, вел  такой же образ жизни, что и  до  поездки  в Израиль. Два
года он напрасно ждал  какого-то  особого задания; за  все это время к  нему
лишь  изредка  заходил  дружески  поболтать  один  и  тот  же  гость.  Каца,
выполняющий обязанности  резидента,  должен  регулярно  заниматься  и  такой
скучной работой, как проверять готовность сайанов.
     И вот теперь сайан Стюарт Харрис сидел в своем номере багдадского отеля
и гадал,  что  ему следует предпринять.  Его все больше  охватывала  паника.
Письмо вполне могло  быть провокацией: тогда  его задержат  в  аэропорту при
попытке вывезти тайком  секретную информацию. А что, если подбросить конверт
в багаж другому англичанину? Нет, на такое Харрис был просто не способен. Да
и как потом получить письмо в Лондоне?
     Немного успокоившись, Харрис наконец  разработал план действий и дальше
поступал уже в  строгом  соответствии с ним. Он сжег  в пепельнице  наружный
конверт  и  записку, пепел  измельчил  и  спустил  в унитаз.  На  внутреннем
конверте  Харрис  тщательно  ликвидировал  собственные  отпечатки пальцев  и
положил его под запасное одеяло, которое лежало на полке над гардеробом.
     Если теперь в его номер придут с обыском, он поклянется, что никогда не
забирался  на  верхнюю полку, потому что  лишнее одеяло было ему совсем ни к
чему, а что касается письма, то,  должно  быть,  его оставил  тот, кто жил в
этом номере до него.
     В большом  магазине Харрис купил конверт из прочной  манильской бумаги,
самоклеющуюся этикетку и  липкую ленту, а на почте - столько марок,  сколько
требуется  для пересылки толстого журнала из Багдада в Лондон. С  ярмарки он
принес рекламный журнал,  прославлявший красоты  и добродетели Ирака, и даже
проштемпелевал конверт эмблемой ярмарки.
     В  последний день пребывания  в Багдаде, за  полчаса до  того,  как  он
вместе с  двумя  другими  британцами должен  был выехать в  аэропорт, Харрис
заперся в  своем  номере. Он  спрятал  письмо  между  страницами  рекламного
журнала,  а журнал опустил в конверт, потом наклеил на него марки и этикетку
с адресом своего дяди, который жил в  Лонг-Итоне. Харрис  заранее узнал, что
из  почтового  ящика,  висевшего  в  холле  отеля,  в  очередной  раз  вынут
корреспонденцию лишь через  четыре часа. Даже  если  эти болваны вскроют его
конверт,  рассуждал  Харрис,  к  тому времени он  сам  будет  уже где-то над
Альпами, на борту британского авиалайнера.
     Говорят,  что  везет   дуракам  или  отчаянным  храбрецам.  Холл  отеля
действительно постоянно находился под наблюдением секретной полиции, которая
следила,  чтобы  никто   из   соотечественников  ничего   не  смог  передать
отъезжавшим иностранцам. Харрис нес конверт под пиджаком, прижимая его левой
рукой к телу.  Сидевший  в  углу  переодетый полицейский обратил внимание на
англичанина, но в  тот момент, когда Харрис опускал конверт в почтовый ящик,
их с  полицейским  разделила  тележка,  доверху  нагруженная  багажом. Когда
тележка проехала, Харрис уже сдавал администратору ключи от номера.
     Конверт  доставили в дом дяди неделю  спустя.  Дядя  уехал в  отпуск, а
перед отъездом  на  случай  пожара  или  ограбления отдал  ключи племяннику.
Харрис беспрепятственно проник в дом и забрал конверт. Потом он отправился в
посольство Израиля  в  Лондоне  и попросил встречи  с опекавшим  его  кацой.
Харриса проводили в какую-то комнату и попросили подождать.
     Вскоре туда  вошел мужчина средних  лет,  спросил у Харриса  его имя  и
поинтересовался, почему тот хочет  видеть "Нормана".  Харрис  все  объяснил,
извлек  из кармана  конверт  и  положил  его  на стол.  Израильский дипломат
побледнел, снова попросил Харриса подождать и вышел.
     Здание израильского  посольства  на Палас-грин  может привлечь внимание
любителя архитектуры  своими  классическими линиями,  но ни один  архитектор
никогда бы не догадался, что под этим зданием скрывается надежно укрепленное
и оснащенное самой современной аппаратурой лондонское  бюро  Моссада. Именно
из  этой подземной крепости был срочно вызван молодой человек. А Харрис  все
ждал и ждал.
     Конечно,  он не мог  знать,  что стал предметом тщательнейшего изучения
через полупрозрачное поляризационное зеркало. Пока  он сидел за  столом,  на
котором  по-прежнему  лежал  нетронутый  конверт,  его  сфотографировали,  а
фотографию сличили со  снимком Стюарта Харриса  из Ноттингема, хранившимся в
его  досье. Молодой  каца  убедился,  что в посольство проник  сайан,  а  не
палестинский террорист, и лишь после этого вошел в комнату.
     Каца  улыбнулся, сказал,  что  его  зовут  Рафи,  и предложил  Хар-рису
рассказать все  с самого начала, с  той самой встречи в Эйлате. Харрис так и
сделал. Разумеется, Рафи все знал о вербовке Харриса в Эйлате (он только что
просмотрел его  досье), и рассказ Харриса  был нужен ему лишь для  проверки.
Когда рассказчик дошел  до событий  в Багдаде, каца заинтересовался всерьез.
Сначала он почти  не  прерывал  Харриса,  давая  ему  возможность  полностью
выговориться. Потом  засыпал его  вопросами;  вопросы часто повторялись, так
что в конце концов Харрису  пришлось пересказать несколько раз все, что было
в Багдаде. Рафи не  делал  никаких  заметок,  вся  их  беседа  записывалась.
Наконец он подошел к укрепленному на стене телефону и недолго переговорил на
иврите со старшим по званию коллегой, сидевшим за стеной.
     Потом Рафи, не скупясь  на похвалы,  долго  благодарил Харриса, отметил
его  мужество  и хладнокровие,  настоятельно просил никому  и  ни  при каких
обстоятельствах  не  говорить  ни  слова о  всем происшедшем  и пожелал  ему
счастливого возвращения домой. Затем Харриса проводили до выхода.
     Письмо забрал мужчина в шлеме, пуленепробиваемом жилете и в  перчатках.
Конверт сфотографировали  и  просмотрели  в рентгеновских лучах. Израильское
посольство   уже  потеряло  одного   сотрудника,  погибшего   при   вскрытии
письма-бомбы, и больше не хотело рисковать.
     Наконец  конверт вскрыли.  В нем оказалось два листка тонкой прозрачной
бумаги, исписанных  арабской вязью. Рафи не знал  ни  слова по-арабски, а уж
тем более не мог прочесть рукописный текст. Во всем лондонском  бюро Моссада
не нашлось  человека, который смог  бы  разобраться в  ажурной вязи арабских
букв. Рафи отослал в  Тель-Авив подробное,  надежно зашифрованное сообщение,
после чего составил еще более  детальный отчет по специальной форме, которую
в Моссаде называли НАКА. Вечером  того же дня письмо и отчет были отправлены
с дипкурьером, который вылетел самолетом израильской авиакомпании  из Хитроу
в Тель-Авив.
     В  аэропорту Бен-Гуриона  дипкурьера прямо  у трапа  самолета  встретил
мотоциклист  связи  с  вооруженным  эскортом.  Мотоциклист доставил холщовый
мешок  с  диппочтой в  большое  здание  на  бульваре короля Саула,  а  после
завтрака  мешок уже лежал на столе руководителя  иракской  инспекции,  очень
способного молодого офицера Давида Шарона.
     Шарон хорошо владел  арабским языком,  и  то,  что он  прочел  на  двух
листках папиросной бумаги,  произвело на него примерно такое же впечатление,
как первый прыжок с парашютом на тренировочных занятиях над пустыней Негев.
     Не  вызывая секретаря  и  не прибегая к  помощи  компьютера, Шарон  сам
напечатал дословный перевод письма на иврите, потом с оригиналом,  переводом
и отчетом Рафи  направился к  своему непосредственному начальнику, директору
средневосточного отдела Моссада.
     В  письме  сообщалось, что  его автор  занимает  очень  высокий  пост в
иракской иерархии и является членом многих правительственных  советов. Далее
автор говорил,  что он готов  работать на Израиль  за деньги - и  только  за
деньги.
     Там были еще  кое-какие детали и номер абонементного почтового ящика на
центральном багдадском почтамте для ответа.
     Вечером того же дня в личном кабинете Коби Дрора состоялось  совещание.
Помимо генерала Дрора на совещании присутствовали Сэми  Гершон, руководитель
оперативного отдела  Моссада,  и Эйтан Хадар, шеф средневосточного отдела  и
непосредственный начальник  Шарона.  Вызвали на  совещание и  самого  Давида
Шарона.
     Гершон с самого начала был настроен скептически.
     - Это фальшивка,  - убежденно  сказал  он. -  В  жизни  не  видел такой
наглой, неуклюжей,  совершенно откровенной ловушки. Коби, я не  пошлю своего
человека проверять эту  фальшивку.  Это  значит -  отправить  его на  верную
гибель. Я бы не послал в Багдад даже отера.
     Отером в  Моссаде называют  араба, которого  израильтяне  посылают  для
установления предварительных контактов с другим арабом. Отер - это посредник
самого  низкого  уровня, которым -  в отличие от настоящего  кацы - можно  и
пожертвовать.
     Все склонялись к тому же мнению, что и Гершон.  Письмо казалось нелепой
попыткой  заманить достаточно высокопоставленного кацу  в Багдад, арестовать
его,  подвергнуть пыткам,  а потом показательному  суду  и публичной  казни.
Наконец Дрор повернулся к Давиду Шарону.
     - Давид, ты тоже имеешь право высказать свое мнение. Что ты думаешь?
     Шарон с сожалением покачал головой.
     - Мне  кажется,  Сэми почти наверняка  прав. Посылать в Багдад старшего
офицера было бы безумием.
     Эйтан Хадар бросил на Шарона предупреждающий взгляд. Как обычно, отделы
Моссада соперничали  друг  с  другом.  Не было  нужды заранее отдавать лавры
победителя Гершону.
     - С  вероятностью девяносто девять процентов - это ловушка, - продолжал
Шарон.
     - Только девяносто девять?  - поддразнил его Дрор.  - А как нам  быть с
оставшимся одним процентом, мой юный друг?
     -  У меня нет серьезных  предложений, просто мне в голову пришла глупая
мысль. В принципе не исключена вероятность  - как бы мала она ни была, - что
мы неожиданно приобрели нового Пеньковского.
     Воцарилась  мертвая тишина.  Фамилия  Пеньковского прозвучала  открытым
вызовом.  Гершон  звучно  выдохнул.  Коби  Дрор уставился  на шефа  иракской
инспекции. Шарон внимательно разглядывал свои ногти.
     Чтобы  завербовать  агента,  занимающего  значительный  пост  в  высших
эшелонах власти враждебного государства, существует только четыре пути.
     Первый  путь, самый длительный и трудоемкий,  заключается  в подготовке
агента из числа своих соотечественников. В этом случае вполне  очевидно, что
его  нужно  обучить  настолько тщательно,  чтобы  он  ничем  не отличался от
граждан  той  страны,  в которой  ему  предстоит работать.  Практически  это
возможно,  только если  кандидат  в агенты  родился  и  воспитывался в  этой
стране. Тогда  в принципе не исключено, что агенту  удастся постепенно снова
прижиться - при  условии,  что  для объяснения  его долгого отсутствия будет
найдена достаточно правдоподобная легенда. Но  даже  при идеальном  стечении
обстоятельств ему  придется  ждать долгие  годы,  иногда до десяти лет, пока
перед ним не откроются двери кабинетов, в которых имеется доступ к секретным
документам.
     Тем не менее в свое  время Израиль  достиг больших успехов в подготовке
именно таких  агентов. Причина этого очевидна: после создания Израиля в  это
молодое  государство эмигрировали евреи едва ли  не  из  каждой страны мира.
Среди них без труда можно было  найти евреев, которые вполне  могли сойти за
марокканцев,  алжирцев, ливийцев,  египтян, сирийцев,  иракцев  и  йеменцев.
Кроме  того,  тысячи  евреев прибывали из  России,  Польши, Западной Европы,
Северной и Южной Америки.
     Из  таких  агентов наиболее  успешно  работал некий  Или Коуэн, который
родился и  долгое время жил в Сирии. Однажды он снова оказался в Дамаске как
гражданин  Сирии,  долгое время  находившийся  за  рубежом.  Коуэн  жил  под
сирийской  фамилией  и  устраивал роскошные вечера, на которые  приглашались
многие высокопоставленные чиновники - как гражданские, так и военные.  Гости
свободно обсуждали с бесконечно  щедрым хозяином самые разные проблемы. Все,
что  рассказали Коуэну  сирийские чиновники,  включая военные  планы  Сирии,
оказалось  в   Тель-Авиве  как  раз  к  началу  шестидневной  войны.  Коуэна
разоблачили,  пытали и публично  повесили на  площади Революции  в  Дамаске.
Таких агентов очень немного, а их работа чрезвычайно опасна.
     Проходили годы. Те, кто приехал в  Израиль в процессе становления этого
государства,  постарели, их дети  не  знали арабского  языка  и не  имели ни
малейших шансов стать шпионами  калибра Коуэна. Поэтому  к  1990 году Моссад
располагал  куда  меньшим  числом  блестящих  арабистов,  чем можно было  бы
предположить.
     Была и другая причина ослабления израильской шпионской  сети в арабских
странах.  Сейчас  проникнуть  в секреты любого арабского государства гораздо
легче,  находясь  в Европе  или  Америке. Если арабы  покупают  американский
истребитель,  то все детали  сделки  и  характеристики  приобретения гораздо
проще  и   к   тому  же  почти  без  риска  можно  узнать  в  Америке.  Если
высокопоставленный араб по каким-то причинам  кажется подходящим  кандидатом
для вербовки, то почему бы не попытаться  его завербовать во время посещения
им злачных мест в  Европе? По  всем  этим  причинам  к 1990 году подавляющее
число  своих  операций Моссад  проводил в  относительно безопасных  Европе и
Америке, а не в арабских странах, где шпионаж связан с большим риском.
     Королем  по части  внедрения агентов был, однако, Маркус Вольф, который
долгие годы возглавлял  восточногерманскую разведку. У Вольфа  было огромное
преимущество: жителя ГДР практически невозможно отличить от гражданина ФРГ.
     За  годы  работы  в разведке  "Миша" Вольф внедрил  в западногерманские
правительственные структуры  многие десятки своих  агентов, одна из  которых
стала    личным    секретарем   самого   канцлера   Вилли   Брандта.   Вольф
специализировался на чопорных  старых девах, работавших секретарями у высших
чиновников ФРГ. Со  временем  такие секретари  становились незаменимыми  для
своих  хозяев;  тогда  они могли  скопировать  любой  проходивший  через них
документ, с тем чтобы копия позднее оказалась в Восточном Берлине.
     При втором пути  внедрения шпионов разведывательное управление выбирает
среди  своих  соотечественников  человека,  который  играет  роль гражданина
третьей страны. В том государстве, куда направлен агент, все знают, что он -
иностранец,  но в  то же время убеждены, что он "свой иностранец", поскольку
представляет дружественную державу.
     Такой путь внедрения был блестяще  использован Моссадом в случае агента
Вольфганга Лотца. Лотц родился в Германии, в городе Мангейме,  в 1921  году.
Этот высокий - ростом шесть футов - голубоглазый блондин, не прошедший обряд
обрезания,  ничем  не  походил  на  еврея.  Он  эмигрировал  в  Израиль  еще
мальчишкой здесь воспитывался и учился, принял еврейское имя Зеев Гур Ариех,
боролся  с подпольщиками  и  террористами  и стал майором израильской армии.
Потом его забрал к себе Моссад.
     Сначала  его  послали  на   два  года   в  Германию,   чтобы  он   смог
совершенствовать  родной  немецкий   язык  и  на  деньги   Моссала  добиться
"процветания".  Затем  Лотц и его молодая жена-немка  эмигрировали в Египет,
где Вольфганг открыл школу верховой езды.
     Школа  пользовалась большим  успехом. Офицерам египетского генерального
штаба нравилось проводить здесь свободное время, они с доверием относились к
немцу, не скрывавшему  своих правых,  антисемитских  взглядов  и к  тому  же
подававшему  гостям  шампанское. Офицеры  откровенничали  с  Лотцем,  а  тот
передавал все их разговоры в Тель-Авив. В конце концов Лотца арестовали, но,
к счастью, не  повесили, а после  шестидневной  войны обменяли на египетских
военнопленных.
     Еще   более   знаменитым  шпионом  был   другой  немец,   представитель
предыдущего поколения. Перед началом второй мировой войны  Рихард  Зорге был
корреспондентом  нескольких  ведущих  германских газет  в Токио.  Он  хорошо
говорил  по-японски и установил множество контактов  с членами правительства
Хидеки Тойо.  Это  правительство  симпатизировало  Гитлеру  и  считало Зорге
верным нацистом; разумеется, сам Зорге говорил, что он таковым и является.
     Токийским чиновникам  и  в  голову  не приходило,  что  Зорге  не  имел
никакого  отношения к  германской  нацистской партии.  На  самом деле он был
немецким коммунистом  и  работал  на  Москву. Годами  он  посылал  в  Москву
информацию  о  военных планах  правительства Тойо. Его  последнее  сообщение
оказалось поистине бесценным. В 1941 году армия Гитлера стояла на  подступах
к   Москве.   С   востока   Советскому  Союзу   угрожала   японская   армия,
сосредоточившая  большие  силы  на своих  маньчжурских  базах.  Сталину было
жизненно  необходимо  знать,  собирается ли Япония  напасть на  СССР.  Зорге
удалось получить  ответ: японская армия  не намеревалась  переходить границу
Советского  Союза.  Получив  эту  информацию, Сталин смог  передислоцировать
сорокатысячную армию  с  Дальнего  Востока  на московский  фронт. Эта  армия
помогла  задержать  немцев на несколько  недель,  а затем  наступила зима, и
Москва была спасена.
     Зорге  спас Москву,  но  не  себя.  Его  разоблачили  и в конце  концов
повесили. Но переданная им информация, возможно, изменила ход истории.
     Третий  путь  внедрения  агента   в   высшие  эшелоны  власти   другого
государства используется чаще всего. Он заключается в вербовке человека, уже
занимающего  достаточно высокий  пост.  Вербовка может оказаться  мучительно
долгим процессом, но иногда ее удается осуществить поразительно  быстро. Для
этой цели "искатели  талантов" постоянно присматриваются  к дипломатическому
корпусу  в поисках  потенциальных  кандидатов: высокопоставленных чиновников
"второй  стороны", которые  кажутся  разочаровавшимися,  неудовлетворенными,
обиженными, ожесточившимися  или представляются подходящими  для вербовки по
какой-либо иной причине.
     Аналогичному  изучению  подвергаются  и  иностранные  делегации. Обычно
"искатель талантов" только смотрит, нет ли среди  членов делегации человека,
который  в  принципе  мог   бы  отколоться  от  своих  соотечественников,  с
удовольствием вспомнить доброе старое  время и в  конце концов изменить свои
патриотические  привязанности. Если  такой  кандидат  обнаружен, то за  дело
принимается  вербовщик. Работа последнего обычно начинается  со "случайного"
знакомства,  которое со временем  перерастает  в более  сердечные  и  теплые
отношения. В конце  концов "друг" просит оказать  ему  небольшую услугу; как
правило, ему требуется незначительная, почти ничего не значащая информация.
     После  этого ловушка  захлопывается, и для  новоиспеченного агента  все
пути отступления оказываются отрезанными. Чем более  жесток  режим на родине
только что завербованного агента, тем менее вероятно, что он решится во всем
признаться властям и отдаться на несуществующую милость режима.
     Человеком, согласившимся  работать в  пользу другого государства, могут
двигать различные мотивы.  К  измене его могут подтолкнуть  денежные  долги,
неудачная  семейная  жизнь, отказ  в  продвижении  по  службе, отвращение  к
режиму, царящему в его стране, или  просто страсть к деньгам и приключениям.
Вербовщик  может   воспользоваться  человеческими  слабостями,  чаще   всего
сексуальной распущенностью  или  склонностью  к  гомосексуализму,  а  иногда
бывает достаточно лишь обещаний и лести.
     Очень  многие  граждане СССР  стали  иностранными  агентами  совершенно
сознательно, повинуясь "голосу совести"; достаточно упомянуть Пеньковского и
Гордиевского.  Но  большинством  шпионов  руководит  невероятное  тщеславие,
глубокая  убежденность  в том,  что  только  они понимают,  что  в этом мире
правильно, а что нет.
     Самый странный из  путей вербовки  агентов называется "появлением". Как
следует из  названия, потенциальный агент  просто неожиданно появляется сам,
без какого бы то ни было предупреждения, и предлагает свои услуги.
     К  таким  случаям то  разведывательное управление, которому  предлагает
свои услуги потенциальный  агент,  всегда относится крайне  скептически:  уж
слишком  велика  вероятность  того,  что это  всего лишь  "подсадная  утка",
направленная второй стороной.  Когда в 1960 году высокий русский стал искать
связи  с  американцами,   заявив,  что  он  является   полковником  Главного
разведывательного управления Министерства обороны  СССР  и хочет работать на
Запад, ему попросту отказали.
     Ошеломленный отказом русский решил попытать счастья с британцами, и  те
предоставили ему возможность проявить себя.  Олег Пеньковский оказался одним
из самых поразительных  агентов за всю  историю международного  шпионажа. За
свою   недолгую,   всего  тридцатимесячную,   карьеру   шпиона  он   передал
англоамериканской оперативной  группе,  которая "вела"  его,  более  пяти  с
половиной тысяч документов -  и все они относились к категориям "секретно" и
"совершенно  секретно". Во  время  кубинского кризиса, разразившегося  из-за
размещения  русских  ракет  на  этом  острове,  никто  не  догадывался,  что
президент Кеннеди отлично знал все карты, которыми приходилось играть Никите
Хрущеву; Кеннеди  был  в  положении  игрока в  покер,  когда за  спиной  его
противника   находится  большое  зеркало.   Роль   этого   зеркала  выполнял
Пеньковский.
     Пеньковский  пошел  на отчаянный риск,  отказавшись  выехать на  Запад,
когда  это  было   еще   возможно.   После   кубинского   кризиса  советская
контрразведка разоблачила его. Пеньковского судили и расстреляли.
     Тем,  кто в тот вечер  принимал участие  в  совещании  в кабинете  Коби
Дрора, не  было нужды рассказывать об Олеге Пеньковском. В  мире разведчиков
он стал  легендой.  Когда  Шарон как бы невзначай  обронил это имя, в мыслях
каждого  невольно   сверкнула  мечта,   казавшаяся  совершенно  несбыточной.
Настоящий, из крови и плоти, бесценнейший предатель в самом Багдаде? Реально
ли это? Может ли такое быть на самом деле?
     Коби Дрор одарил Шарона долгим, испытующим взглядом.
     - Что ты хочешь сказать, молодой человек?
     - Я  просто подумал, - преувеличенно  скромно ответил Шарон, -  а  если
составить письмо... просто письмо... не заставляя никого рисковать... задать
несколько  вопросов,  трудных вопросов,  на  которые мы  хотели бы  получить
ответы... интересно, что он скажет?
     Дрор бросил взгляд на Гершона, в обязанности  которого входила работа с
"нелегальными"  агентами. Гершон  только  пожал  плечами, как  бы говоря:  я
занимаюсь людьми, какое мне дело до каких-то писем?
     -  Хорошо,  Давид.  Мы напишем ему ответное письмо. Мы зададим  ему ряд
вопросов. Потом посмотрим. Эйтан, ты займешься этим вместе с Давидом. Прежде
чем отправлять письмо, покажите его мне.
     Эйтан Хадар и Давид Шарон вместе вышли из кабинета.
     - Надеюсь,  ты отдаешь себе отчет, какую чертовщину затеял, - проворчал
шеф средневосточного отдела, обращаясь к своему подчиненному.
     Ответное письмо составлялось  необычайно тщательно.  Над  ним  работали
несколько  экспертов  Моссада.  Наконец  был  подготовлен  проект  ответа на
иврите. Перевод на арабский будет сделан в последнюю очередь.
     Сначала  Давид представился, разумеется  только по  имени, поблагодарил
автора за его предложение и заверил, что послание благополучно прибыло к тем
людям, с которыми автор и хотел установить контакт.
     Далее  в  ответе  говорилось: автор  не  может  не  понимать,  что  как
содержание  его  послания,  так  и  способ  пересылки  вызвали  удивление  и
серьезные сомнения. Поскольку автор послания, очевидно, не глупец, он должен
также  знать,   что  "моему  народу"  потребуются  кое-какие  доказательства
искренности его намерений.
     Затем Давид  заверил автора, что как только  такие доказательства будут
получены, перевод запрошенной им суммы не заставит  ждать, но в любом случае
представленная автором информация должна оправдывать те финансовые  затраты,
которые готов  понести "мой народ". В связи с этим автору предлагалось найти
ответы на вопросы, изложенные на отдельном листе.
     К этому сводилась суть ответного письма, на самом деле оно было намного
длиннее и изощреннее. В заключение Шарон дал автору адрес для ответа.
     Это был адрес пустующего дома в Риме, который по срочному требованию из
Тель-Авива подыскало римское бюро Моссада.  Теперь сотрудники  римского бюро
будут следить за пустым домом. Если  там появятся иракские секретные агенты,
их сразу обнаружат, и все дело будет закрыто.
     Лишь  после  долгих  обсуждений  был  составлен  перечень  из  двадцати
вопросов.  Ответы  на  восемь  из  них  уже  были  известны Моссаду,  причем
считалось, что Ирак об этом ничего не знает. Поэтому попытка провести Моссад
не удастся.
     Восемь других вопросов касались  событий, которые  должны  были  вскоре
произойти; после  этого можно будет проверить правильность ответов. Наконец,
на четыре оставшихся вопроса израильтяне и  в  самом деле  очень  хотели  бы
получить  ответы,  в особенности  на  вопрос относительно  намерений  самого
Саддама Хуссейна.
     - Что ж, посмотрим, как высоко летает эта чертова птичка, - сказал Коби
Дрор, просмотрев перечень вопросов.
     Наконец  профессор  арабского  факультета  Тель-авивского  университета
перевел письмо на цветистый, образный арабский язык.  Шарон  подписал его на
том же языке, воспользовавшись арабским вариантом собственного имени - Дауд.
     В тексте письма содержалось еще одно предложение. Давид говорил, что он
хотел  бы дать автору имя и,  если тот не будет возражать, нельзя ли  впредь
называть его Иерихоном?
     Письмо  было  отправлено  из  единственной арабской  страны, с  которой
Израиль поддерживал дипломатические отношения, - из Египта.
     После того как письмо ушло,  Шарон занялся другими, более прозаическими
делами. Чем  больше он  ждал, чем  больше  размышлял, тем  более сумасшедшей
казалась  ему  вся эта затея.  Невероятно  опасно пользоваться  абонементным
почтовым  ящиком  в  стране,  где  контрразведкой  руководит  ловкий  Хассан
Рахмани.  Еще опаснее  передавать  совершенно секретную информацию "открытым
текстом", а  в  первом письме не  было даже  намека  на то, что Иерихон хоть
что-то  понимает  в  шифровке  сообщений  и средствах  тайнописи. В будущем,
конечно,  исключалось и  использование обычной почты - если у этой:  истории
имеется будущее, в чем Шарон все больше и больше сомневался.
     Но  история получила свое  продолжение.  Четыре  недели спустя  в  Риме
получили ответ  Иерихона. Нераспечатанный конверт во взрывобезопасном  ящике
доставили  в  Тель-Авив.  Были приняты  все  мыслимые меры предосторожности.
Конверт  мог  быть начинен взрывчаткой  или  пропитан  смертельно  ядовитыми
веществами. Наконец ученые объявили, что конверт "чист", и его вскрыли.
     Ко  всеобщему удивлению, ответы Иерихона оказались поразительно  точны.
На  все восемь  известных  Израилю "контрольных"  вопросов  Иерихон  ответил
абсолютно  правильно.  Ответы на  восемь вопросов другой группы относительно
передислокации войсковых частей, перестановок в багдадской иерархии, поездок
высокопоставленных  иракских  чиновников  за  рубеж  можно  будет  проверить
позднее,  когда  эти  события  совершатся  -  если  они  совершатся  вообще.
Тель-Авив не знал и никак не мог проверить  правильность  ответов  на четыре
заключительных вопроса, но все они казались вполне правдоподобными.
     Давид Шарон тут  же написал ответное письмо. Даже  будучи перехваченным
иракской контрразведкой, оно не вызвало бы ни малейших  подозрений.  Дорогой
дядюшка,  спасибо за  письмо,  которое  я только  что  получил.  Это  просто
чудесно,  что у вас все хорошо и вы здоровы. Ответы на некоторые из заданных
вами  вопросов потребуют времени, но, если  все будет  благополучно, я скоро
вам снова напишу. Любящий вас племянник Дауд.
     Постепенно в Моссаде все  больше и больше склонялись к тому мнению, что
Иерихон и в самом деле намерен работать на Израиль. В таком случае следовало
срочно предпринять какие-то меры.  Одно дело  - обмен: парой писем, и совсем
другое - постоянная связь с глубоко законспирированным агентом в стране, где
властвует жестокая диктатура.
     Связь посредством посланий, написанных  "открытым текстом" в дальнейшем
исключалась,  точно  так же как и пересылка  писем почтой через абонементный
ящик. Такая связь кратчайшим путем вела к провалу.
     Необходимо  было  направить  в Багдад искушенного  в оперативной работе
офицера,  который жил  бы  там  и  "вел"  Иерихона,  используя  все  обычные
средства:  тайнопись,  коды,  тайники  для передачи сообщений  и  безопасные
способы пересылки информации из Багдада в Израиль.
     -  Я в  этом  не  участвую,  - повторил  Гершон. - Я  не  стану надолго
посылать  в  Багдад  старшего кацу с "темной" миссией.  Или вы обеспечиваете
дипломатическую "крышу", или никто из моих людей в Багдад не поедет.
     -  Хорошо, Сэми, - успокоил  его  Дрор,  -  пусть будет дипломатическая
"крыша". Посмотрим, что у нас есть.
     Дипломатический паспорт дает неоспоримые преимущества. "Темного" агента
могут арестовать,  подвергнуть  пыткам,  повесить -  сделать с  ним  все что
угодно. Аккредитованный  дипломат  застрахован от таких неприятностей даже в
Багдаде:  если  его  уличат в  шпионаже, то  объявят "персоной  нон грата" и
вышлют из страны. Так поступают всегда.
     Тем  летом  несколько основных отделов Моссада, особенно аналитический,
работали с большой перегрузкой.  Гершон  уже сказал Дрору, что ни в одном из
багдадских посольств у  него нет ни одного агента, и настраивался на то, что
из  этой  затеи  в любом случае ничего  не  выйдет.  Начался  срочный  поиск
подходящего дипломата.
     В Моссаде просмотрели перечень посольств всех  государств в Багдаде. Из
столиц  этих стран доставили списки всех  сотрудников. Подходящего кандидата
не находилось: никто из иностранных дипломатов никогда ни  дня не работал на
Моссад, ни в одном из посольств не было даже ни одного сайана.
     Потом   у  какого-то   мелкого   служащего   Моссада  появилась  мысль:
Организация  Объединенных  Наций.  Эта всемирная  организация  с  1980  года
располагала в  Багдаде единственным агентством: экономической комиссией  ООН
для Западной Азии.
     Моссад   не   испытывал   недостатка  в  агентах   внутри  нью-йоркской
штаб-квартиры ООН,  и достать  список  сотрудников комиссии  не представляло
труда.  Таким образом сотрудники Дрора  в  конце  концов  вышли  на молодого
чилийского  дипломата, иудея по вероисповеданию, Альфонсо  Бенса Монкаду. Он
не  обучался  агентурной работе,  но  был  сайаном  и, возможно,  согласится
оказать помощь Израилю.
     Прогнозы Иерихона  оправдывались один за  другим. Проверка  показывала,
что передислоцировались  именно те  дивизии,  какие  он  упоминал,  получали
повышение или смещались со своих должностей именно  те  чиновники, о которых
он говорил.
     - Или все это  спектакль,  устроенный самим Саддамом,  или  Иерихон  на
самом деле готов продать всю свою страну с  потрохами, -  сделал вывод  Коби
Дрор.
     Давид Шарон послал третье письмо, тоже на первый взгляд самое невинное.
Для  перевода  второго  и  третьего  писем  Шарона  профессор арабистики  не
понадобился.  В  третьем  письме говорилось  о  заказе багдадского  клиента,
выразившего  желание купить очень хрупкие изделия из  стекла  и  фарфора. Вы
понимаете,  говорил  Шарон, что  придется немного подождать,  пока не  будет
подобран способ транспортировки ценного груза, гарантирующий  его доставку в
целости и сохранности.
     В Сантьяго был срочно направлен  каца, уже давно обосновавшийся в Южной
Америке и хорошо говоривший по-испански. Он убедил родителей сеньора Монкады
попросить  сына срочно  взять отпуск по семейным обстоятельствам и вернуться
домой, поскольку его мать серьезно заболела. Отец  сам звонил сыну в Багдад.
Обеспокоенный  сын  тотчас  же обратился с  просьбой к руководству комиссией
ООН. Ему предоставили отпуск на три недели, и он сразу вылетел в Чили.
     В Сантьяго его встретила не больная мать,  а целая бригада инструкторов
Моссада,   умолявших   Монкаду   согласиться  на   их  предложение.  Монкада
посовещался с родителями и ответил  согласием. Никто из них никогда не был в
Израиле, но если эта страна нуждалась в их помощи, они не могли отказать.
     Другой сайан из Сантьяго, не задавая лишних  вопросов, предоставил свою
летнюю  загородную виллу. Вилла  стояла на берегу  океана в саду, окруженном
высоким забором. Бригада инструкторов приступила к делу.
     Чтобы подготовить кацу к работе с глубоко законспирированным агентом на
территории противника, обычно требуется не  меньше двух лет.  В распоряжении
инструкторов было  всего  три недели.  Они работали  по шестнадцать часов  в
сутки,  обучая  тридцатилетнего  чилийца  тайнописи  и  основам  шифрования,
пользованию  микрокамерами  и  искусству  уменьшения  обычных фотографий  до
микрофотоснимков. Они выводили чилийца на улицы и учили обнаруживать слежку,
предупреждая,  что от  слежки можно уходить  лишь в исключительных  случаях,
когда  при   тебе  находятся  безусловно   компрометирующие  материалы.  Они
говорили,  что при малейшем подозрении, даже если ему только показалось, что
за ним следует  "хвост", нужно немедленно отказаться от встречи или передачи
материалов и попытаться сделать это позднее.
     Они  показали  ему,  как  пользоваться  самовозгорающимися препаратами,
спрятанными  в фальшивой авторучке, чтобы  за  несколько  секунд  уничтожить
компрометирующие материалы, укрывшись в общественном туалете или даже просто
завернув за угол.
     Они вывозили его в город и  учили обнаруживать преследующий автомобиль.
При  этом  один  из   инструкторов  выполнял  роль   учителя,  а   другие  -
преследователей.  Ежедневно занятия велись  до  тех  пор, пока у  чилийца не
начинало звенеть  в  ушах, не  переставали  что-либо  различать  глаза  и не
оставалось лишь одно-единственное желание - спать.
     Они рассказывали ему о шпионских тайниках - укромных уголках, в которых
можно  оставить  письмо для агента или забрать переданное им сообщение.  Они
показали, как сделать тайник  из небольшой ниши за плохо укрепленным в стене
кирпичом,  под надгробной  плитой,  в трещине ствола старого дерева  или под
каменной плитой тротуара.
     Через  три  недели  Альфонсо  Бенс  Монкада   попрощался   с   готовыми
расплакаться родителями  и  через  Лондон снова  вылетел  в Багдад. Проводив
чилийца,  старший  инструктор  откинулся  на  спинку  кресла, устало  провел
ладонью по лбу и сказал:
     - Если этот  бедняга останется в  живых и даже не попадет за решетку, я
совершу паломничество в Мекку.
     Инструкторы рассмеялись:  все знали, что их руководитель  - правоверный
иудей.  Никто  из  них понятия  не  имел,  что  предстоит делать  Монкаде по
возвращении в Багдад. Им и не нужно было этого знать. Впрочем, пока этого не
знал и сам Монкада.
     Во  время  короткой  остановки в лондонском  аэропорту  Хитроу  Монкаду
привезли в  отель "Пента". Там его ждали Сэми Гершон  и Давид Шарон.  От них
Монкада впервые услышал о сути своего задания.
     - Даже не пытайтесь узнать, кто он такой, - предупредил Монкаду Гершон.
- Это будет наша забота. Подготовьте тайники, следите за  ними, обслуживайте
их - и все.  Мы  передадим вам перечень вопросов, на которые нам хотелось бы
получить ответы. Все будет  написано  по-арабски,  вы  ничего не поймете. Мы
думаем,  что  Иерихон  скорее  всего  вообще  не  говорит  по-английски.  Не
пытайтесь переводить  наши  письма.  Просто  оставляйте  их  в  тайнике  для
передачи  Иерихону и делайте соответствующую отметку мелом,  чтобы  он знал,
куда  ему  следует  наведаться  за  письмом.  Когда  увидите  его   отметку,
направляйтесь к тайнику и заберите ответ.
     В  спальне  гостиничного  номера Альфонсо Бенсу Монкаде  вручили  новый
багаж.  Там  был  фотоаппарат,  внешне  казавшийся   обычным   туристическим
"Пентаксом",  но  снабженный  специальной  кассетой для  микросъемки  на сто
кадров, а  также на первый взгляд самый обычный алюминиевый штатив,  который
позволял  устанавливать  аппарат   на  определенном  расстоянии  от  бумаги.
Фотоаппарат был заранее настроен на такое расстояние.
     В наборе туалетных  принадлежностей под  видом лосьона,  применяющегося
после  бритья,  имелись  самовозгорающиеся  препараты  и  невидимые  чернила
нескольких  типов.  В  бюваре  была  специальная  бумага  для  тайнописи.  В
заключение  ему  рассказали  о  способах  связи  с  Моссадом,  которые  были
отработаны во время обучения Монкады в Чили.
     Он будет посылать письма о шахматных партиях - Монкада  и  в самом деле
был  большим любителем  шахмат -  своему  знакомому  по  переписке угандийцу
Джастину Бокомо, который работал в  генеральном  секретариате  штаб-квартиры
ООН в  Нью-Йорке. Его письмо всегда будет отправляться  из Багдада  только с
дипломатической почтой, направляемой в Нью-Йорк. Ответы Монкада также  будет
получать от мистера Бокомо из Нью-Йорка.
     Бенс Монкада, разумеется, этого не знал, но в Нью-Йорке и в самом  деле
жил угандиец по фамилии Бокомо. Впрочем, важнее то, что в почтовом офисе ООН
работал агент Моссада, которому было поручено перехватывать письма Монкады.
     Письма от  Бокомо будут написаны только на одной  стороне листа,  а  на
другой после  специальной обработки появится перечень вопросов, интересующих
Моссад. Этот перечень нужно  будет сфотографировать (так, чтобы  этого никто
не  видел)  и  фотокопию  передать  Иерихону  через  один  из  обусловленных
тайников.  Ответ  Иерихона, вероятно, будет  написан  замысловатой  арабской
вязью.  Каждую страницу  ответа  нужно будет сфотографировать десять раз (на
случай возможных дефектов), а пленку отправить Бокомо.
     Оказавшийся снова в  Багдаде молодой чилиец был перепуган до смерти, но
тем  не   менее  подготовил  шесть  тайников,  большей  частью  за  непрочно
держащимися  кирпичами в  старых стенах и  полуразрушенных зданиях  или  под
плитами мостовых  в пустынных переулках, а один - под каменным  подоконником
бесхозного магазина.
     Монкада  ждал,  что  его  вот-вот  схватит  кошмарный  Амн-аль-Амм,  но
встречал   лишь   мирных   жителей   Багдада,  столь  же   обходительных   и
гостеприимных, как и  прежде. Никто не  обращал внимания на  любознательного
иностранного  туриста,  бродившего  по  узким  улочкам и  переулкам  Старого
города, Армянского  квартала,  по базару  в Касре, где  торговали фруктами и
овощами,  по  старым  кладбищам  - везде, где  можно  было  надеяться  найти
полуразрушенные старые  стены и расшатанные плиты мостовых,  заглядывать под
которые не придет в голову никому и никогда.
     Монкада тщательно описал  расположение шести  тайников, три из  которых
предназначались  для  передачи писем Иерихону, а три других - для  получения
ответов от него. Кроме того, Монкада нашел шесть  мест - на стенах, воротах,
ставнях,  -  где  начерченный  мелом  неприметный условный  знак  даст знать
Иерихону,  что в определенном тайнике его ждет письмо, или сообщит  Монкаде,
что в другом тайнике лежит готовый ответ Иерихона.
     Каждая меловая  отметка соответствовала определенному  тайнику. Монкада
описал  расположение тайников  и  меловых  отметок  настолько подробно,  что
Иерихон без труда найдет их только по этому описанию.
     Монкада  постоянно  проверял,  не  тянется  ли  за  ним пешком  или  на
автомобиле  "хвост".  Лишь однажды  он обнаружил  наблюдение,  но  настолько
открытое и ленивое, что даже он  понял: Амн-али-Амм  по  очереди  следит  за
всеми  дипломатами, просто  на всякий случай. На следующий день  "хвоста" не
оказалась, и Монкада снова принялся за работу.
     Когда  все  было готово,  чилиец  напечатал  на  пишущей  машинке,  где
расположены  тайники  и места для меловых  отметок, ленту тут  же уничтожил,
сфотографировал напечатанное,  сжег машинописный экземпляр, а пленку отослал
мистеру Бокомо. Небольшой пакет попал  сначала в почтовый офис здания ООН на
Ист-Ривер в Нью-Йорке, а оттуда - к Давиду Шарону в Тель-Авив.
     Самый  большой  риск  был  связан  с  передачей  всей  этой  информации
Иерихону.  Для  этого существовал только  один путь  -  через тот  проклятый
абонементный   почтовый  ящик  в  Багдаде.  Шарон  написал   "дядюшке",  что
необходимые  документы  будут положены в абонементный ящик  ровно в  полдень
через четырнадцать дней, то есть 18 августа 1988 года, и должны быть забраны
не позднее чем через час.
     Переведенное на арабский язык письмо Иерихону  было у Монкады  уже к 16
августа. За пять  минут до  полудня  18 августа он вошел  в здание почтамта.
Здесь ему показали  абонементный  ящик,  в который он  и  опустил объемистый
пакет. Никто его не остановил и не арестовал. Час спустя Иерихон вскрыл ящик
и достал пакет. Его тоже не остановили и не арестовали.
     После  установления  надежной   системы   связи  обмен  письмами  резко
ускорился. Иерихон настаивал  на том, что он сам будет "оценивать" стоимость
ответа на каждый интересующий Тель-Авив вопрос, причем ответ будет отправлен
лишь  после перевода  соответствующей  суммы  на депозитный  счет. Он назвал
номер счета в никому не известном венском банке "Винклер", который находился
в переулке Балльгассе, неподалеку от Францисканерплатц.
     Тель-Авив  согласился  -  и   немедленно  проверил  банк.  Он  оказался
небольшим и абсолютно  неприступным учреждением, окруженным  плотной завесой
тайны. Впрочем, в  банке  имелся указанный  Иерихоном  счет;  действительно,
первые  двадцать  тысяч долларов банк принял, а не  возвратил с недоуменными
вопросами в финансовое учреждение, из которого была переведена эта сумма.
     Моссад  поинтересовался,   не   хочет  ли  Иерихон   ради   собственной
безопасности  назвать свое  настоящее имя, поскольку только в  этом  случае,
если  что-то пойдет  не  так, западные друзья смогли бы оказать ему  помощь.
Иерихон  не  только категорически  отказался,  но заявил,  что, если  Моссад
попытается  наблюдать  за  тайниками  либо  установить с ним  личный контакт
каким-либо  иным  путем или  на его счет  перестанут  поступать  деньги,  он
немедленно разорвет все связи.
     Моссад был вынужден согласиться, но в то же время попытался действовать
окольными  путями. Для начала был составлен психопортрет Иерихона, тщательно
изучен  его  почерк; полученные  данные  сравнили  со  сведениями  обо  всех
высокопоставленных  иракских чиновниках. В  конце концов аналитики пришли  к
заключению,  что  Иерихон  -  мужчина  средних  лет,  умеренно образованный,
вероятно, плохо  или неуверенно  говорит по-английски и занимает военную или
полувоенную должность.
     -  Под  это  описание  подходит  добрая  половина проклятого  иракского
верховного командования, полсотни высших  чинов в баасистской партии  и  еще
чертова тьма людей, - проворчал Коби Дрор.
     Альфонсо Вене Монкада "вел" Иерихона  два года, и все это время  Моссад
получал ценнейшую информацию из области  политики, обычного вооружения и его
закупки, военных успехов, перестановок в  высших эшелонах власти, дислокации
ракет, производства  отравляющих веществ, бактериологического оружия  и даже
относительно  двух неудавшихся попыток свергнуть  Саддама Хуссейна.  Иерихон
затруднялся ответить лишь на вопросы о ядерном вооружении Ирака. Разумеется,
Тель-Авив запрашивал такие сведения, но Иерихон отвечал, что  вся информация
об  иракской  атомной бомбе хранится  в  строжайшей  тайне  и  известна лишь
иракскому  Роберту  Оппенгеймеру - доктору  Джаафару  Джаафару. Оказывать на
него  слишком сильное давление  - значило наверняка  "засветиться", добавлял
Иерихон.
     Осенью 1989 года он сообщил  в Тель-Авив, что тень подозрения пала и на
Джерри  Булла  и что в  Брюсселе за  ученым уже ведет постоянное  наблюдение
специальная  группа  Мухабарата.  Моссад,  который к  тому  времени сам стал
использовать Булла в качестве источника  ценной информации, в том числе и об
иракской военной программе, как  мог, пытался его  предупредить. Конечно,  и
речи  не шло о том,  чтобы рассказать Буллу все,  что было известно Моссаду;
это было бы равносильно признанию, что на самой  вершине багдадской иерархии
у Тель-Авива есть  свой  агент,  а такого  не может себе  позволить ни  одна
разведка мира.
     Поэтому  каца, руководивший  довольно многочисленным брюссельским  бюро
Моссада, дал указание своим людям несколько  раз, осенью и зимой 1989  года,
проникнуть в квартиру Булла,  оставив  недвусмысленные  намеки: перемотанную
ленту  в видеомагнитофоне, переставленные с места на место бокалы,  открытое
окно во дворик, даже локон длинных женских волос на подушке.
     Булл обратил внимание на  непрошеные вторжения, но, очевидно, не придал
им слишком большого значения. Когда Иерихон сообщил о  решении ликвидировать
Булла, было слишком поздно. Операция уже была проведена.
     Благодаря  информации  Иерихона  израильтяне  имели практически  полное
представление об Ираке в момент подготовки к вторжению в Кувейт в 1990 году.
Переданные им сведения об иракском оружии массового  поражения подтвердили и
дополнили информацию, полученную ранее от Джонатана Полларда, который к тому
времени уже был приговорен к пожизненному заключению.
     Израиль ждал  той или  иной  реакции  США, полагая, что американцы тоже
должны знать  то,  что  известно  Израилю. Но  США и  Западная  Европа будто
онемели, поэтому  молчал  и Тель-Авив, а  тем временем  Ирак  наращивал мощь
своего химического, ядерного и бактериологического оружия.
     К августу 1990 года на счет Иерихона в венском банке Моссад перевел два
миллиона долларов.  Иерихон обходился недешево, но в Тель-Авиве считали, что
деньги  потрачены  не  зря.  Потом  иракская  армия  вторглась в  Кувейт,  и
случилось  непредвиденное. Организация  Объединенных Наций, приняв 2 августа
резолюцию,  призывающую Ирак  немедленно вывести  свои  войска  из  Кувейта,
решила, что она не может далее  содержать свою комиссию в Багдаде, поскольку
это выглядит как поддержка режима  Саддама.  Через  пять  дней экономическая
комиссия  ООН  для  Западной  Азии  была неожиданно  расформирована,  а  все
дипломаты отозваны.
     Бенс Монкада успел сделать лишь одно важное дело.  В тайнике он оставил
письмо, в  котором  сообщал  Иерихону, что его высылают из  страны и связь с
Тель-Авивом прекращается. Однако, писал дальше Монкада, он  может вернуться,
поэтому Иерихону реко-мендовалось время от  времени  заглядывать  туда,  где
Монкада  ставил свои  меловые отметки.  Потом  чилийский  дипломат уехал,  в
Лондоне его тщательно опросили; Давид Шарон выжал из чилийца все сведения до
последней мелочи.
     Итак  Коби Дрор  мог,  не  моргнув глазом, солгать Чипу  Барберу. В тот
момент  у него действительно не было связи  с багдадским  агентом. К тому же
Дрору ужасно  не  хотелось  признаваться, что он  так  и не сумел узнать имя
иракского предателя и даже умудрился потерять  с ним  связь. И  все  же, как
справедливо  заметил Сэми Гершон если американцы  узнают...  Может быть, и в
самом деле лучше было бы рассказать им об Иерихоне, подумал Коби Дрор.



     Первого октября Майк Мартин заглянул в тайник на могиле матроса Шептона
на кладбище в Сулайбикхате и обнаружил там письмо от Ахмеда Аль Халифы.
     Мартин не слишком удивился. Если  Абу Фуад слышал о нем,  то и до  него
тоже доходили слухи о расширяющемся  движении кувейтского сопротивления  и о
его выдающемся руководителе.  Вероятно, рано или  поздно  их  встреча должна
была состояться.
     За последние шесть недель положение  иракской оккупационной армии резко
изменилось.  Вторжение в Кувейт оказалось легкой прогулкой,  да и первые дни
оккупации  вселили в иракских солдат уверенность в том, что  их пребывание в
Кувейте  будет  просто  приятным  времяпрепровождением,   не  более  сложным
занятием, чем завоевание страны.
     Мародерство  было  очень   прибыльным   делом   и   всегда   оставалось
безнаказанным,   случайное   убийство   кувейтца   лишь  вносило   в   жизнь
разнообразие, а  для развлечения здесь было достаточно женщин. Так вели себя
все завоеватели со времен Вавилона.
     В конце концов, Кувейт был всего лишь  жирной курицей, которую осталось
только ощипать. Но  через шесть недель курица стала царапаться  и клеваться.
Больше ста солдат и восемь офицеров были убиты или пропали без вести, причем
далеко не  все исчезновения можно было  объяснить  дезертирством.  Оккупанты
впервые узнали, что такое страх.
     Теперь  офицеры боялись ездить  в  легковых  автомобилях  без  охраны и
требовали в качестве сопровождения  по меньшей мере грузовик, битком набитый
солдатами.  Штаб  и  командные пункты  приходилось  охранять  круглосуточно;
иногда иракские офицеры,  чтобы разбудить часового,  разряжали  пистолет над
его головой.
     Ночью наступал "комендантский час" и для самих оккупантов; сравнительно
безопасно по ночам могли перемещаться  лишь более  или менее  многочисленные
группы солдат. Когда сгущались сумерки, патрульные боялись выходить из своих
редутов. И все же мины взрывались, автомобили загорались или останавливались
с заклинившим двигателем,  откуда-то летели  гранаты, а  иракские солдаты  с
перерезанным горлом исчезали в канализации или оказывались в помойных ямах.
     Эскалация  активного   сопротивления  заставила  иракское  командование
заменить  народную  армию  на  части  особого   назначения,  которые   умели
сражаться, а в случае  наступления американцев  должны были принять на  себя
первый удар. Перефразируя известное  выражение Черчилля, можно сказать,  что
первые числа октября стали  для иракской оккупационной армии если не началом
конца, то концом начала.
     Мартин  прочел письмо Аль  Халифы  тут  же, у могилы Шептона,  но сразу
ответить не мог. Он положил ответ в тайник лишь на следующий день.
     Мартин дал согласие на  встречу с Абу  Фуадом, но на своих условиях. Он
назначил  свидание  на семь тридцать - когда уже темно, но до комендантского
часа,  который  наступал в десять  часов вечера, еще  достаточно времени. Он
точно указал место,  где Абу Фуад должен будет припарковать свой автомобиль,
и  небольшую  рощицу, где  они встретятся. Эта рощица располагалась в районе
Абрак Хейтан,  недалеко от  шоссе, которое вело к  аэропорту - теперь  давно
закрытому и наполовину разрушенному.
     Мартин  выбрал место, где  преобладали традиционные каменные кувейтские
домики с плоскими крышами. На одной из таких крыш он будет лежать уже за два
часа  до назначенного  времени;  с этого  наблюдательного поста можно  будет
увидеть, не следит ли кто-нибудь за кувейтским офицером,  а  если следит, то
кто именно - его собственные телохранители или иракская служба безопасности.
На  территории  противника  британский  офицер  был  всегда  готов  к  любым
неожиданностям; он не мог зря рисковать.
     Мартину  ничего  не  было  известно  о   том,  как  Абу  Фуад  понимает
безопасность в подпольной работе. Пришлось допустить, что умение кувейтского
офицера  скрывать  следы и  уходить  от  слежки  далеко  от совершенства,  и
полагаться лишь на собственные меры безопасности. Мартин назначил встречу на
7 октября и оставил записку под мраморной плитой. Ахмед Аль Халифа извлек ее
из тайника 4 октября.
     На очередном  заседании комитета "Медуза" выступал доктор Джон Хипуэлл.
Он ничем не  напоминал физика-ядерщика,  а тем  более одного из  тех ученых,
которые  все  дни проводят в  тщательно охраняемом олдермастонском центре по
изучению   ядерного   вооружения,   разрабатывая   конструкцию   плутониевых
боеголовок для ракет "трайдент".
     Незнакомый  с  Хипуэллом  человек  скорее  всего   принял  бы  его   за
грубовато-добродушного фермера  из центральных графств, самое место которому
возле  загона  для  жирных овец на  местном базаре, а не в лаборатории,  где
чистым золотом плакируются смертельно опасные плутониевые диски.
     Хотя стояла еще по-летнему теплая  погода,  Хипуэлл, как, впрочем,  и в
августе,  был в клетчатой рубашке,  шерстяном галстуке  и твидовом  пиджаке.
Своими толстыми красными пальцами он набил дешевым табаком вересковую трубку
и, не дожидаясь приглашения, начал доклад. Сэр Пол недовольно сморщил острый
нос и жестом попросил немного увеличить мощность кондиционера.
     Хипуэлл исчез в облаке голубоватого дыма и начал:
     -  Так вот,  джентльмены, сначала сообщу вам приятную новость. У нашего
общего друга  мистера Саддама  Хуссейна нет атомной бомбы. Нет ее сейчас, не
предвидится и в ближайшем будущем.
     Последовала минутная пауза, во время которой ученый муж из Олдермастона
усердно  разжигал свой небольшой индивидуальный костер. Что ж, подумал Терри
Мартин, если ты каждый день рискуешь схватить смертельную дозу радиации, то,
наверно, не так уж важно, куришь ты изредка трубку  или нет. Доктор  Хипуэлл
заглянул в свои заметки.
     - Ирак  стремился  обзавестись  собственным ядерным  оружием  давно,  с
середины  семидесятых  годов, когда вся  реальная власть  оказалась в  руках
Саддама Хуссейна. Атомная бомба стала, судя по всему, его навязчивой идеей.
     В  те  годы  Ирак  купил  во Франции  полностью  оборудованный  ядерный
реактор;  тогда продажа  реакторов  не запрещалась действовавшим договором о
нераспространении ядерного вооружения от 1968 года.
     Хипуэлл  довольно попыхтел  трубкой и еще раз утрамбовал тлеющий табак.
Горячий пепел посыпался на его бумаги.
     -  Прошу  прощения, - воспользовался  паузой  сэр  Пол, -  этот реактор
предназначался для выработки электроэнергии?
     - Именно так все  и  говорили, - согласился Хипуэлл.  - Разумеется, это
сплошная  чепуха, и французы  это отлично  понимали. По  запасам  нефти Ирак
занимает третье место в мире; он мог бы построить тепловую электростанцию за
ничтожную  долю  той  суммы, которую он  выложил  за  реактор.  Нет,  Саддам
намеревался запустить реактор на низкосортном уране, который называют желтым
кеком  или  карамелью;  располагая теплоэнергетическим реактором,  он мог бы
убедить третьи страны  продавать  ему  уран. Но, отработав в реакторе,  уран
превращается в плутоний.
     Все  сидевшие  за  столом  дружно  закивали.  Всем  было известно,  что
британский реактор в Селлафилде не только  питает  систему электроснабжения,
но и дает  в качестве отхода плутоний, которым доктор Хипуэлл потом начиняет
свои боеголовки.
     - Тогда  за дело взялись  израильтяне,  -  продолжал Хипуэлл. - Сначала
одна из диверсионных групп взорвала огромную турбину прямо  в Тулоне, еще до
ее  отправки  в Ирак. Диверсия задержала работы на два года.  Потом, в  1981
году,  когда  любимые  детища Саддама Осирак-1 и  Осирак-2  были практически
готовы,  налетели израильские истребители-бомбардировщики и разнесли реактор
к чертовой матери. Второй  реактор Саддаму купить так и  не удалось, и через
некоторое времи он прекратил попытки его приобрести.
     - Почему,  черт возьми,  он  сдался? - спросил Гарри  Синклэр с другого
конца стола.
     - Потому что изменил стратегию, - широко улыбаясь, будто ему удалось за
полчаса   разгадать  весь  кроссворд  из  "Таймс",  ответил  Хипуэлл.  -  До
определенного момента Саддам хотел  создать плутониевую бомбу, а потом решил
переключиться  на урановую.  Между  прочим, не без некоторого успеха.  Но не
полного. Тем не менее...
     - Я не понял, - прервал докладчика сэр Пол Спрус. - Какая разница между
плутониевой и урановой атомными бомбами?
     - Урановая проще, - пояснил физик.  - Видите ли... цепная реакция может
быть осуществлена с различными  радиоактивными веществами, но если вам нужна
самая простая и в то же  время достаточно эффективная бомба, то  лучше всего
начать  с урана. Вот такая простейшая атомная бомба на  основе урана  и была
целью Саддама с 1982  года. Такой бомбы у него еще  нет, но он не прекращает
попыток и когда-нибудь добьется успеха.
     Сияя,  будто ему только  что удалось  раскрыть  все  тайны  мироздания,
доктор Хипуэлл  сел. Как и большинство других членов комитета, сэр Пол Спрус
все еще недоумевал:
     - Если Саддам смог купить уран для  разбомбленного реактора, то  почему
он не может сделать из него бомбу?
     Доктор Хипуэлл как будто только и ждал этого вопроса.
     -  Уран урану рознь,  дорогой мой. Интересная  штука,  этот уран. Очень
редкий  элемент.  Из  тысячи  тонн  урановой руды  извлекают  кусочек  урана
размером сигарную коробку. Желтый кек. Это так называемый естественный уран,
главным образом  один его изотоп, уран-238. На таком уране  можно  Запустить
промышленный реактор, но бомбу  из него не  сделаешь. Для этого нужен  более
легкий изотоп, уран-235.
     - А откуда его берут? - спросил Паксман.
     -  Оттуда  же, из этого желтого кека. В  том  куске естественного урана
размером  с  сигарную коробу содержится  и  уран-235, только его там  совсем
мало, всего  щепотка. Вся  чертовщина заключается  в  том,  как его извлечь.
Разделение изотопов  -  дьявольски  трудная,  сложная,  дорогая и  медленная
операция.
     - Но  вы сами сказали,  что Ирак  все  же добьется  успеха,  -  заметил
Синклэр.
     - Добьется, но пока  еще не добися, - сказал Хипуэлл. - Известен только
один рациональный способ  выделения урана-235 необходимой степени чистоты, а
она  должна быть не  ниже  девяноста трех  процентов.  Много лет назад  наши
парни,  работавшие над Манхэттенским проектом, пробовали несколько  методов.
Они экспериментировали, понимаете? Эрнест  Лоуренс изучал один метод, Роберт
Оппенгеймер  - другой. В  те  годы использовали оба метода  и в конце концов
накопили столько урана-235, что его хватило на "Малыша".
     После  войны  был  изобретен метод  центрифугирования.  Его  постепенно
совершенствовали,  и теперь только  он  и  применяется. Суть его  в том, что
исходную смесь загружают  в центрифугу,  которая  вращается  так быстро, что
операцию  приходится выполнять в вакууме,  иначе подшипники  расплавились бы
моментально.
     Тяжелые  изотопы,  те,  что  нам  не нужны,  понемногу  перемещаются  к
наружной  стенке центрифуги,  и  их  отбрасывают. То, что остается, содержит
чуть больше  урана-235,  чем исходная смесь. Но  и  в остатке  его еще очень
мало. Приходится повторять операцию снова и снова, крутить центрифуги тысячи
часов - и в результате мы получаем крохотную пластиночку, размером не больше
почтовой марки, годного для бомбы урана.
     - Так все же, Саддам умеет все это делать  или нет?  - пытался добиться
своего сэр Пол.
     -  Угу.  Занимается  этим уже  примерно  год.  Эти центрифуги...  чтобы
ускорить процесс, мы  соединяем их  одну  с другой.  Получается  то,  что мы
называем каскадом. Но для одного каскада нужны тысячи центрифуг.
     - Если иракцы  занялись этим  еще в 1982 голу,  почему у них до сих пор
нет бомбы? - спросил Терри Мартин.
     - Центрифугу для диффузионного разделения газообразных соединений урана
в скобяной лавке не купишь, - объяснил Хипуэлл. - Иракцы пытались уговорить,
чтобы  им   продали   готовые   центрифуги,  но  получили   отказ.  Об  этом
свидетельствуют документы. С 1985 года они покупают разные детали и собирают
машины у себя. Они приобрели  примерно пятьсот тонн  уранового желтого кека,
из  них  половину  - в Португалии. Что до  оборудования,  то  оно  поступало
главным образом из Западной Германии...
     - Я всегда  полагал, что  Германия  подписала  весь пакет международных
соглашений, препятствующих распространению ядерного вооружения и средств его
производства, - запротестовал Паксман.
     - Может, и подписала, я в  политике не разбираюсь,  - сказал Хипуэлл. -
Но иракцы закупили много всякого добра. Чтобы построить завод для разделения
изотопов урана,  нужны точнейшие  металлообрабатывающие  станки, специальная
сверхпрочная  мартенситно-стареющая  сталь,  коррозийно-стойкие  резервуары,
особая запорная арматура, высокотемпературные печи (их называют  "черепами",
потому что такая печь и  в самом деле похожа на череп), потом  еще вакуумные
насосы, специальные мембраны - все это очень сложные штуки.  Многое из  того
плюс ноу-хау поступило в Ирак из Германии.
     - Можете ли вы сказать, - захотел уточнить Гарри Синклэр, - располагает
сейчас Саддам действующими центрифугами для разделения изотопов или нет?
     - Да,  у него есть  один каскад. Он работает уже примерно  год. А скоро
будет запущен и второй.
     - Вы знаете, где все это расположено?
     - Завод по сборке центрифуг находится  в местечке Таджи -  вот здесь. -
Хипуэлл  передал  американцу крупный аэрофотоснимок,  на котором кружком был
обведен комплекс  промышленных  зданий. - Что касается  работающего каскада,
то,  вероятно,   он   находится  под   землей  неподалеку   от  разрушенного
французского  реактора в  Тувайте. Я имею в виду тот реактор, который иракцы
называли Осираком. Не  знаю, удастся ли  обнаружить  каскад с самолета  - он
наверняка под землей и тщательно замаскирован.
     - А новый каскад?
     - Понятия не имею, - ответил Хипуэлл. - Он может быть где угодно.
     -  Скорее всего где-то в  другом  месте, - предположил Терри  Мартин. -
После того как израильтяне одним  ударом  разбомбили  весь  комплекс Осирак,
иракцы не рискуют: они стараются дублировать важные объекты и располагать их
подальше один от другого.
     Синклэр хмыкнул.
     - Почему вы  так  уверены, - спросил сэр Пол,  - что у Саддама Хуссейна
еще нет бомбы?
     - Это  очень просто,  - ответил физик.  -  Весь  вопрос  во времени.  У
Саддама было мало времени. Для простейшей, но достаточно эффективной атомной
бомбы  нужно от  тридцати до тридцати  пяти килограммов  чистого  урана-235.
Допустим, год назад Саддам начал с нуля. Допустим также, что каскад исправно
функционирует все двадцать четыре часа в сутки - а это совершенно исключено.
Учтем, что одна операция центрифугирования длится по меньшей мере двенадцать
часов.
     Чтобы  получить девяностотрехпроцентный  уран-235,  нужна  тысяча таких
операций, то есть пятьсот дней непрерывной работы центрифуги. При этом мы не
учитываем  время,  затрачиваемое  на чистку, осмотр, обслуживание и  текущий
ремонт оборудования. Даже если весь год у Саддама работала тысяча центрифуг,
ему потребуется еще пять лет. Если в  следующем году будет  пущен  в ход еще
один каскад, срок сократится до трех лет.
     - Следовательно, раньше  1993 года Саддам никак не сможет получить свои
тридцать пять килограммов? - перебил Хипуэлла Синклэр.
     - Не сможет.
     -   И  последний   вопрос.   Предположим,  Саддам  получил  необходимое
количество урана. Как долог путь от урана до атомной бомбы?
     -  Совсем  недолог.  Несколько  недель. Видите ли,  если  страна решила
сделать  собственную  бомбу,  то  работы  по  разделению  изотопов  урана  и
конструированию бомбы, конечно  же,  будут  развиваться параллельно. Сделать
бомбу нетрудно - если ты знаешь, что делаешь. А Джаафар знает, не только как
ее сделать, но и как взорвать. Черт возьми, мы сами учили его в Харуэлле.
     Но самое  главное в том, что фактор  времени  не позволит Саддаму иметь
чистый  уран  в достаточном  количестве.  Сейчас у  него  не  больше  десяти
килограммов. Ему нужно еще минимум три года.
     Доктора   Хипуэлла  поблагодарили  за  многонедельный   труд.  На  этом
совещание закончилось.
     Синклэр вернулся в посольство, подробнейшим образом переписал сделанные
им на  совещании заметки, зашифровал сообщение надежным кодом и  отправил  в
Америку.  Там  все  это  сопоставили   с  выводами  американского  комитета,
сделанными  на   основе  анализа  специалистов  из  лабораторий   в  Сандии,
Лос-Аламос,  а главным образом из Ливерморской лаборатории Лоуренса, где уже
в течение нескольких лет работал секретный отдел  Z,  который  по  поручению
Государственного   департамента   и  Пентагона  следил  за  распространением
ядерного оружия по всему миру.
     Тогда Синклэр  не  мог этого знать, но выводы британских и американских
ученых на удивление совпали.
     Терри  Мартин и  Саймон Паксман вместе  покинули совещание  и пошли  по
Уайтхоллу, наслаждаясь ласковыми лучами октябрьского солнца.
     -  Теперь можно  вздохнуть с облегчением,  - сказал Паксман. -  Старина
Хипуэлл совершенно уверен  в  своих выводах.  По-видимому,  американцы с ним
согласны.  Значит, пока что этому сукину  сыну до  атомной  бомбы  - как  до
звезд. Что ж, одним кошмаром меньше.
     Они расстались на углу. Паксман направился к мосту через Темзу  и затем
в  Сенчери-хаус,  а  Мартин  пересек   Трафальгарскую  площадь  и  пошел  по
Сейнт-Мартин-лейн в сторону Гауэр-стрит.
     Одно дело - выяснить, каким оружием массового поражения располагает или
может располагать Ирак, и  совсем другое -  найти, где это оружие хранится и
производится. Вся поверхность Ирака снова и  снова прочесывалась  с воздуха.
Высоко в небе беспрерывной чередой один за другим скользили спутники КН-11 и
КН-12,  днем  и  ночью фотографируя  все,  что  располагалось  под  ними  на
территории Ирака.
     К  началу  октября  в  небе  над  Ираком  появился  новый  американский
разведывательный самолет "аврора"; он был настолько засекречен, что о нем не
знали даже на Капитолийском холме. Разведчик этот летал на границе космоса и
земной атмосферы, развивая скорость почти  пять тысяч миль  в  час (в восемь
раз быстрее звука!), и управлял собственным файерболом  - вследствие эффекта
скоростного напора, - поэтому его  не  видели  иракские  радары  и не  могли
настичь  ракеты-перехватчики.  "Аврору",  пришедшую  на  смену  легендарному
"блэкберду" SR-71, не могла обнаружить даже военная техника умирающего СССР.
     Как ни странно, но  осенью  1990 года, когда постепенно стали списывать
"блэкберды",  в  иракском небе  кружили  куда более  старые,  но  еще  очень
полезные   разведывательные  самолеты   U-2.   Названные   "драконихами"   и
разработанные  почти сорок лет назад,  U-2  еще летали и  еще делали хорошие
аэрофотоснимки. В 1960 году  такой самолет, пилотируемый Гари Пауэр-сом, был
сбит в  центре России, над  Свердловском, а  летом  1962 года U-2 обнаружили
первые советские ракеты, устанавливавшиеся на Кубе. Почти в то же время Олег
Пеньковский сообщил, что эти ракеты представляют  собой наступательное, а не
оборонительное  оружие; тем  самым  он  помог разоблачить неуклюжие протесты
Хрущева, но одновременно положил начало и собственному разоблачению.
     К  1990  году U-2  из  "наблюдателей"  превратились  в  "слушателей"  и
получили новое обозначение TR-1, хотя изредка они по-прежнему использовались
и для аэрофотосъемки.
     Вся информация, полученная с  помощью ученых и  инженеров, аналитиков и
интерпретаторов,  наблюдателей  и  летчиков,  разведчиков  и обследователей,
помогала  воссоздать достоверную картину  Ирака, каким  он  был осенью  1990
года. Картина могла повергнуть в ужас кого угодно.
     Поступавшая из тысяч источников информация в конце концов оказывалась в
одной тщательно  охраняемой  комнате, которую  называли "черной дырой".  Эта
комната располагалась  на третьем подвальном этаже  под зданием Министерства
ВВС Саудовской Аравии, недалеко от того места, где совещались высшие военные
чины,  обсуждая свои пока  не одобренные (Организацией  Объединенных  Наций)
планы вторжения в Ирак.
     В   "черной   дыре"  британские   и  американские   штабные  работники,
представлявшие все три рода войск и весь диапазон -  от рядового до генерала
- воинских званий, отмечали цели, подлежащие уничтожению. В конце концов они
вручили  генералу  Чаку  Хорнеру  карту  воздушной  войны.  В  окончательном
варианте  на  нее   было   нанесено  семьсот  целей,  из  которых   шестьсот
представляли  собой  военные  объекты;  тут были  командные  пункты,  мосты,
аэродромы, оружейные  склады,  в том  числе  полевые, ракетные  установки  и
центры  сосредоточения  войск.  Оставшиеся  сто  целей  -  исследовательские
центры, сборочные предприятия, химические лаборатории, склады - были так или
иначе связаны с производством оружия массового поражения.
     На карте  было  отмечено  предприятие в Талжи,  на  котором  собирались
центрифуги  для разделения изотопов урана, а также тот район Тувайты, где по
ориентировочным  оценкам  под  землей  должен был  располагаться  работающий
каскад центрифуг.
     Но на карту не попали  ни завод по розливу воды в Тармие, ни Эль-Кубаи.
Об этих объектах  никаких сведений  не было.  Копия подробного  отчета Гарри
Синклэра, поступившего  из Лондона, была присоединена к  другим  документам,
созданным в  разных  уголках США  и  в других странах.  Наконец резюме  всех
детальнейших отчетов и докладов было направлено в очень небольшую и в высшей
степени    засекреченную    организацию,   своеобразный    мозговой    центр
Государственного департамента, о существовании которой знали немногие даже в
Вашингтоне.  Группа  политической  разведки  и  анализа  (так  называли  эту
организацию) изучала международные проблемы и  представляла доклады, которые
предназначались  отнюдь  не для  всеобщего ознакомления. Группа  подчинялась
только  государственному секретарю,  которым в  то время был  мистер  Джеймс
Бейкер.
     Двумя  днями позднее  Майк Мартин лежал на плоской  крыше,  откуда  был
хорошо виден тот уголок района Абрак Хейтан, в котором он назначил встречу с
Абу Фуадом.
     Почти  точно  в  назначенное  время  на шоссе короля  Фейсала  появился
одинокий автомобиль,  который скоро  свернул на  боковую улочку.  Автомобиль
медленно пробирался в темноте, постепенно удаляясь от ярко освещенного шоссе
и от случайных встречных машин.
     Мартин видел, что автомобиль остановился именно в том месте, которое он
указал в своем  письме  Аль Халифе.  Из него вышли  два человека,  мужчина и
женщина.  Они  осмотрелись,  убедились,  что  со стороны  шоссе за  ними  не
последовала  никакая  другая машина,  и  медленно  направились  к  небольшой
рощице.
     Абу Фуад  должен  был  ждать полчаса. Если  бедуин не появится  к  тому
времени, значит, встреча сорвалась,  и ему нужно возвращаться. На самом деле
мужчина  и женщина прождали сорок  минут  и лишь после  этого, расстроенные,
вернулись к своему автомобилю.
     -  Должно быть,  его  задержали, - сказал Абу  Фуад, обращаясь  к своей
спутнице. -  Может  быть,  иракский патруль. Кто знает? В  любом  случае это
плохо. Придется все начинать сначала.
     - Мне  кажется,  довериться  бедуину  -  это  сумасшествие,  -  сказала
женщина. - Ты понятия не имеешь, кто он такой.
     Они разговаривали вполголоса. Абу Фуад осмотрелся, чтобы убедиться, что
за сорок минут на улочке не появились иракские солдаты.
     -  Он  работает умело, как настоящий профессионал, и  всегда добивается
успеха. Большего мне знать и не нужно. Я охотно стал бы с ним сотрудничать -
конечно, если он сам этого захочет.
     - Что ж, в таком случае я ничего не имею против.
     Вдруг женщина вскрикнула. Абу Фуад, уже устроившийся на месте водителя,
вздрогнул.
     - Не поворачивайтесь.  Давайте просто  поговорим,  -  раздался голос  с
заднего сиденья.
     В зеркале заднего обзора Абу Фуад увидел нечеткий силуэт куфии бедуина.
Только  теперь  он уловил исходивший от того запах человека,  который  ведет
нелегкий образ жизни. Абу Фуад облегченно выдохнул.
     - Вы ходите совсем бесшумно, бедуин.
     - Мне  нет нужды шуметь, Абу Фуад. Шум лишь привлечет внимание иракцев.
А я этого не люблю, если только не приготовился к встрече заранее.
     Абу Фуад улыбнулся, сверкнув зубами под щеточкой черных усов.
     -  Что ж, теперь мы нашли друг друга. Давайте поговорим. Между  прочим,
зачем нужно было прятаться в автомобиле?
     - Если  бы  эта  встреча  оказалась ловушкой,  то  ваши  первые  слова,
произнесенные в автомобиле, были бы другими.
     - Я бы сам себя разоблачил.
     - Конечно.
     - И что тогда?
     - Тогда вы были бы уже мертвы.
     - Понятно.
     - Кто ваша спутница? Я ничего не говорил о сопровождении.
     -  Вы  определили  условия  встречи,  мне  тоже  пришлось   рискнуть  и
довериться вам. Она надежный человек. Ей можно доверять. Асрар Кабанди.
     - Хорошо. Здравствуйте, мисс Кабанди. О чем вы хотели говорить?
     - Об оружии, бедуин. Автоматы Калашникова, современные ручные  гранаты,
семтекс-Н. С таким оружием мои люди могли бы сделать намного больше.
     - Ваших людей хватают, как слепых  котят, Абу Фуад. Целый полк иракской
пехоты под командой Амн-аль-Амма окружил десять ваших парней в одном здании.
Всех убили. Все были зелеными юнцами.
     Абу  Фуад  промолчал. Бедуин  напомнил ему  об  одном из самых  тяжелых
поражений.
     - Девять, -  сказал он наконец. - Десятый притворился  убитым  и  потом
уполз.  Он  ранен,  сейчас поправляется.  Мы смотрим  за  ним. Он нам  все и
рассказал.
     - Что рассказал?
     - Что их предали. Если бы он погиб, мы никогда не узнали бы об измене.
     - Ах, предательство. Обычная проблема в любом движении сопротивления. А
кто предатель?
     - Разумеется, мы знаем его. Мы считали, что можем доверять ему.
     - Так он в самом деле предатель?
     - Вероятно, да.
     - Только вероятно?
     Абу Фуад вздохнул.
     -  Наш  боец, оставшийся  в живых,  клянется, что о месте встречи знали
только  одиннадцать  человек.  Но  ведь  информация  могла   просочиться   к
оккупантам и каким-то другим путем. Или за кем-то из них следили...
     -  Тогда   надо   проверить  вашего  подозреваемого.   Если  подозрения
подтвердятся, его следует наказать.  Мисс Кабанди, будьте добры, оставьте на
несколько минут нас вдвоем.
     Женщина  бросила  взгляд  на  Абу  Фуала.  Тот  кивнул.  Она  вышла  из
автомобиля  и направилась  к  рощице.  Бедуин  подробно,  во  всех  деталях,
рассказал, что нужно сделать Абу Фуаду.
     - Я не уйду из дома до семи часов, - сказал он в заключение, -  поэтому
ни при каких обстоятельствах не звоните раньше половины восьмого. Понятно?
     Бедуин неслышно выскользнул из машины и  исчез в темноте  среди стоящих
на отшибе домов. Абу Фуад посадил мисс Кабанди  и вывел автомобиль на шоссе.
Они направились домой.
     Бедуин никогда больше не видел Асрар Кабанди. Незадолго до освобождения
Кувейта ее схватил Амн-аль-Амм. Девушку жестоко пытали, ее изнасиловал взвод
солдат, потом ее расстреляли и обезглавили. Она не сказала ни слова.
     Терри Мартин позвонил Саймону Паксману. У того дел было  по горло, и он
предпочел бы, чтобы его не отвлекали, но ему  нравился беспокойный профессор
арабистики, и он решил ответить на звонок.
     - Я понимаю, что отрываю вас от серьезных дел. Я хотел только спросить,
нет ли у вас знакомств в Управлении правительственной связи?
     - Есть, конечно,  -  ответил  Паксман.  - Главным  образом  в  арабском
отделе. Если уж на то пошло, то я хорошо знаю директора отдела.
     - Не могли бы вы позвонить ему и попросить принять меня?
     - Что ж, думаю, это возможно. Что у вас на уме?
     -  Это  касается  материалов,  поступивших за последние дни  из  Ирака.
Разумеется,  я  изучил  все  речи  Саддама,  прослушал  все  их  официальные
заявления  относительно заложников,  этого  человеческого  щита,  и видел по
телевидению их отвратительные попытки оправдать свои действия. Но я хотел бы
проверить,  нет ли  у  них  чего-то  еще, каких-нибудь  материалов,  которые
случайно просмотрела цензура Министерства пропаганды.
     - Что  ж,  Управление  правительственной  связи  этим  и  занимается, -
согласился  Паксман. -  Не вижу никаких препятствий. Раз вы являетесь членом
комитета "Медуза", значит, у вас есть  допуск к любым материалам.  Я позвоню
ему.
     Предварительно  договорившись по  телефону,  в тот же день  после обеда
Терри Мартин  поехал  в  Глостершир и остановился  у тщательно  охранявшихся
ворот,  за  которыми  располагался комплекс  зданий и  антенн.  Это  и  было
Управление правительственной  связи,  одна из  трех  - наряду  с М15 и М16 -
основных ветвей британской службы безопасности.
     Директором  арабского  отдела  был  некто  Шон Пламмер.  В этом  отделе
работал и тот самый мистер Аль-Хоури, который три месяца назад в ресторане в
Челси проверял,  насколько  хорошо  владеет  арабским  языком  Майк  Мартин.
Впрочем, об этом не знали ни Терри Мартин, ни сам Пламмер.
     Несмотря на занятость, директор арабского отдела согласился встретиться
с  Мартином,  потому  что, будучи арабистом, слышал много хорошего о молодом
ученом из Школы востоковедения и африканистики и был в восторге от его работ
по халифату Абассидов.
     - Итак, чем могу быть полезен? - спросил Пламмер.
     Перед  ними  стояли  стаканы с  мятным чаем  -  роскошным  напитком  по
сравнению  с  тем кофе, который  подавали в управлении. Мартин объяснил, что
последнее время он тщательно изучал все радиоперехваты из Ирака и был смущен
их поразительной скудостью. Пламмер засиял.
     -  Конечно,  вы  правы.  Как вам  хорошо известно, наши арабские друзья
всегда  болтали  в  эфире  как  сороки.  Однако  последние  два  года  число
перехватываемых  нами  радиопередач  резко  сократилось.  Следовательно, или
изменился характер всей нации, или...
     - Подземные кабели, - догадался Мартин.
     - Вот  именно. Судя по всему, Саддам и его ребята проложили под  землей
сорок пять  тысяч  миль волоконно-оптических кабелей связи. Вот по ним они и
переговариваются.  Разве   я   могу  в  таких  условиях  по-прежнему  давать
лондонским  мыслителям сведения о  погоде в Багдаде  и о том, что сдавала на
этой неделе мамаша Хуссейна в ее чертову прачечную?
     Пламмер  явно прибедняется, подумал  Мартин. Его  отдел давал  сведения
далеко не только о погоде в Багдаде.
     - Разумеется, кое-что мы слышим: разную болтовню министров, гражданских
чиновников,  генералов, даже как  сплетничают командиры танков на саудовской
границе. Но действительно серьезные, совершенно секретные переговоры ведутся
не через эфир. И так уже два года. Что вы хотели посмотреть?
     Следующие   четыре   часа  Мартин  посвятил   просмотру   перехваченных
сообщений.  Радио-  и  телепередачи  были  слишком банальны; Мартин  искал в
телефонных  разговорах   случайно   оброненную   фразу,  ошибку,   ненароком
проскочившее замечание. В конце концов он закрыл папку.
     - Не могли бы вы просто обращать внимание на все необычное, на все, что
на первый взгляд кажется бессмысленным? - попросил он.
     Майк   Мартин  стал  подумывать,  не  написать   ли  ему   когда-нибудь
путеводитель для туристов  по  плоским крышам Эль-Кувейта.  Если  посчитать,
сколько  времени он  провел на них,  получится  внушительная  величина.  Что
поделаешь,  в этом  городе лучших  выжидательных  позиций  и  наблюдательных
пунктов не было.
     Только на этой крыше он провел почти два дня, наблюдая за  домом, адрес
которого он дал Абу Фуаду. Это была одна  из шести вилл, сданных ему Ахмедом
Аль-Халифой; на ней он больше никогда не появится.
     Минуло лишь два  дня после встречи Мартина с  Абу Фуадом. Скорее  всего
ничего не произойдет  до вечера 9 октября,  но  все же Мартин предпочитал не
сводить  глаз с  дома ни  днем ни ночью.  Все это  время  он довольствовался
хлебом и фруктами,
     Если иракские солдаты появятся 9 октября до  половины восьмого, значит,
его предал  сам  Абу Фуад. Мартин бросил взгляд на  часы.  Семь тридцать. Он
поручил кувейтскому полковнику позвонить именно в это время.
     Действительно, на другом конце города Абу Фуад поднял телефонную трубку
и набрал номер. Тот, кому он звонил, отозвался после третьего сигнала.
     - Салах?
     - Да. Кто говорит?
     - Мы никогда не встречались, но я слышал о вас много хорошего - о вашей
преданности нашему общему делу, о вашей храбрости. Меня обычно  называют Абу
Фуадом.
     Собеседник Абу Фуада охнул от изумления.
     -  Салах,  мне  нужна  ваша  помощь.  Мы  -  я  имею  в  виду  движение
сопротивления - можем рассчитывать на вас?
     - О, конечно, Абу Фуад. Только скажите, что вам нужно.
     - Не мне лично, а одному нашему другу. Он ранен и плохо себя чувствует.
Я знаю,  что вы фармацевт.  Вам  нужно  срочно  доставить  ему  медикаменты:
антибиотики, обезболивающие средства, бинты. Вы слышали о человеке, которого
называют бедуином?
     - Да, конечно. Уж не хотите ли вы сказать, что знаете его?
     - Это неважно, но мы  работаем вместе уже  несколько  недель.  Он очень
помог нам.
     - Я прямо сейчас спущусь в аптеку, подберу все, что может потребоваться
раненому, и тотчас же привезу. Как мне его найти?
     -  Он скрывается в одном из домов  в  районе Шувайх. Он не в  состоянии
передвигаться. Берите ручку и бумагу.
     Абу Фуад продиктовал адрес,  который  дал  ему  Мартин.  Собеседник Абу
Фуада записал.
     - Я сейчас же поеду туда, Абу Фуад. Можете на меня положиться, - сказал
Салах.
     - Вы - добрый человек и будете вознаграждены.
     Абу  Фуад  положил  трубку.  Если  ничего не произойдет, бедуин  обещал
позвонить на рассвете. Тогда с фармацевта Салаха будут сняты все подозрения.
     Еще  не было половины девятого, когда Майк Мартин сначала увидел и лишь
потом услышал  приближающийся первый грузовик.  Машина катилась по инерции с
выключенным  двигателем  -  чтобы  производить  возможно  меньше  шума.  Она
миновала перекресток  и, проехав еще несколько ярдов, остановилась. Грузовик
скрылся из виду, но Мартин удовлетворенно кивнул.
     Через несколько минут тоже бесшумно подкатил второй  грузовик. С каждой
машины беззвучно спрыгнули  по двадцать солдат.  Зеленые  береты знали  свое
дело. Солдаты построились в колонну и осторожно двинулись  по улице. Впереди
колонны шли офицер и кто-то в гражданском; в сумерках белый халат проводника
было  видно  особенно хорошо. Когда все таблички с названиями улиц  сорваны,
без знающего человека нужную  улицу не найдешь. Впрочем, номера на домах еще
сохранились.
     Мужчина в гражданском остановился возле дома Мартина, проверил табличку
с  номером  и  жестом  показал  на  дом.  Капитан торопливым  шепотом  отдал
приказания  сержанту; тот во главе  пятнадцати солдат направился в переулок,
чтобы не дать никому уйти черным ходом.
     Капитан  подергал  ручку   стальной   садовой  калитки.  Калитка  легко
открылась. Капитан, а за ним и солдаты проникли в сад.
     Из сада было хорошо  видно, что  на  втором  этаже виллы  горит неяркий
свет. Большую часть первого этажа занимал  гараж. Он оказался  пустым. Возле
парадной  двери  дома   капитан   решил,   что   пора  отбросить   все  меры
предосторожности. Он подергал за ручку. Дверь была заперта, и капитан кивнул
стоявшему  за  его спиной  солдату. Тот выпустил короткую очередь в замок, и
дверь распахнулась.
     С капитаном во  главе зеленые береты  ворвались в дом. Одни бросились в
темные комнаты первого  этажа, а  капитан  с  другими солдатами поспешили  в
спальню хозяина дома.
     Уже с лестничной площадки через распахнутую дверь капитан увидел тускло
освещенную спальню.  В  ней  стояло  кресло,  над высокой  спинкой которого,
повернутой к двери, возвышалась клетчатая куфия. Капитан  не стал  стрелять.
Полковник  Сабаави  из  Амн-аль-Амма несколько раз напоминал,  что  этот,  в
клетчатой куфие, нужен ему живым. Капитан ринулся к креслу и не заметил, как
коленом задел тонкую нейлоновую леску.
     Он слышал, как  с заднего хода в дом ворвались сержант и его пятнадцать
солдат, как остальные, громко топая, поднимались по лестнице. В кресле лежал
набитый подушками грязный белый халат, на подушках возвышался большой арбуз,
завернутый в куфию.  Лицо  капитана исказила  злобная гримаса;  в  последние
секунды жизни он успел бросить фармацевту,  который, стоя в дверях  спальни,
дрожал от страха, отборные ругательства.
     Пять фунтов семтекса-Н - это вроде бы совсем немного, да и внешне такое
количество взрывчатки не производит большого  впечатления.  Соседние дома, в
которых жили главным  образом  кувейтцы, были сложены  из камня и  бетона, и
только  это обстоятельство  спасло  их  от серьезных разрушений. Но  дом,  в
котором находились  иракские солдаты, вообще  перестал существовать. Обломки
черепицы с его крыши разлетелись на сотни ярдов.
     Бедуин  не   стал   смотреть   на  дело  своих  рук.  Сначала  раздался
приглушенный грохот взрыва  -  будто рядом хлопнула дверь, - секунду  стояла
тишина, потом  с шумом рухнули стены. Тем временем бедуин шаркающей походкой
брел по своим делам уже в двух кварталах от взорванного дома.
     На следующий день  произошли три  события, и все три -  с  наступлением
темноты. В центре города бедуин вторично встретился  с Абу Фуадом.  На  этот
раз кувейтец пришел один.  Встреча состоялась  в  тени  глубокого сводчатого
подъезда,  всего  лишь  в  двухстах  ярдах  от  отеля  "Шератон", в  котором
поселились десятки высших иракских офицеров.
     - Вы слышали, Абу Фуад?
     -  Конечно.  Весь город только  об этом и  говорит. Они потеряли больше
двадцати  человек.  Остальные  ранены. - Абу  Фуад  вздохнул. - Опять  будут
репрессии, иракцы станут хватать всех подряд.
     - Вы хотите остановиться?
     - Нет. Прекратить борьбу мы не можем. Но  сколько еще придется страдать
нашему народу?
     - Американцы и британцы придут. Обязательно придут.
     -  Да будет  Аллах милостив,  пусть скорей свершится наше освобождение.
Салах был с ними?
     -Он их и привел. Там был только  один гражданский. Вы никому больше  не
говорили?
     - Нет,  только ему. Значит,  это был  он.  На его совести жизнь  девяти
молодых парней. Он сгниет в аду.
     - Да будет так. Что еще вам нужно от меня?
     - Я не  спрашиваю, кто вы и откуда пришли. Я профессиональный военный и
понимаю,  что  вы  не  можете  быть  простым  бедуином,  обычным  погонщиком
верблюдов, явившимся  из пустыни.  У вас  есть  запасы  взрывчатых  веществ,
автоматы, гранаты, боеприпасы.  Со всем этим мои люди тоже смогли бы сделать
многое.
     - Что вы предлагаете?
     -  Присоединяйтесь  к  нам  и  принесите  свое  оружие.  Или  и  дальше
действуйте в  одиночку, но поделитесь  оружием. Я не  собираюсь  угрожать, я
только прошу. Но если вы хотите помочь нашему движению,  то это самый прямой
и самый простой путь.
     Майк  Мартин  с  минуту  помолчал.  За  восемь  недель,  проведенных  в
оккупированном  Кувейте,  он  израсходовал  примерно  половину  боеприпасов;
остаток частично был  зарыт в  пустыне, а частично хранился на двух  виллах,
которые он использовал  как  склады. Из  оставшихся  четырех домов  один был
взорван,  другим, в  котором он встречался с учениками,  пользоваться  стало
опасно. Он мог бы отдать все свои запасы и попросить Эр-Рияд  ночью сбросить
на парашютах еще - это рискованно, но  в принципе возможно, если только  его
сообщения в  Саудовскую Аравию не перехватываются, а так это или нет, Мартин
не знал.  Другой вариант - еще  раз  перейти  границу и  вернуться с полными
корзинами.  Теперь  даже  это  непросто;  теперь  на  границе  сосредоточено
шестнадцать иракских дивизий, в три раза больше, чем  было два месяца назад,
когда он переходил границу в первый раз.
     Очевидно, наступило время снова связаться с Эр-Риядом и запросить новые
инструкции. Пока же разумно отдать Абу Фуаду почти все, что у него осталось.
За южной границей оружия больше чем  достаточно; надо только продумать,  как
его переправить.
     - Куда все это доставить?
     - В Шувайхе  у  нас  есть  склад.  Там хранят рыбу.  Абсолютно надежное
место. Владелец склада - наш человек.
     - Через шесть дней, - сказал Мартин.
     Они  договорились,  где и когда  надежный помощник  Абу Фуада  встретит
бедуина и  покажет ему дорогу к складу. Мартин объяснил, на каком автомобиле
он подъедет и как будет выглядеть.
     Вечером  того же дня,  только  двумя  часами позднее  из-за разницы  во
времени, Терри Мартин сидел в тихом ресторане,  расположенном неподалеку  от
его  квартиры,  и  в  одной  руке задумчиво  покачивал бокал с вином.  Через
несколько минут появился тот, кого он ждал, - пожилой, седой мужчина в очках
и с галстуком-бабочкой в горошек. Мужчина вопросительно осмотрелся.
     - Моше, я здесь!
     Израильтянин поспешил к столику, за которым сидел Терри Мартин, и шумно
приветствовал его.
     - Терри, дорогой мой, как твои дела?
     - Уже  лучше - после того как увидел тебя. Раз ты оказался в Лондоне, я
просто не мог допустить, чтобы мы с тобой не поболтали хотя бы за обедом.
     По  возрасту  израильтянин  годился  доктору  Мартину  в  отцы,  но  их
связывала давняя  дружба,  скрепленная  общими  научными  склонностями.  Оба
интересовались  древними  цивилизациями  Среднего  Востока,  их   культурой,
искусством и языками.
     Профессор  Моше  Хадари  прожил долгую жизнь  в науке.  Еще  юношей  он
участвовал  в  раскопках едва ли не в каждом уголке Святой  земли. Тогда его
руководителем был  Иигал Ядин,  профессор  археологии и армейский генерал  в
одном лице. Больше  всего Моше Хадари сожалел о том, что ему, израильтянину,
закрыт доступ почти во все страны Среднего  Востока, даже  для учебы. Тем не
менее в своей области он стал одним из  самых известных ученых, а  поскольку
эта  область  очень   узка,  то  Мартин  и  Хадари  непременно  должны  были
встретиться на каком-нибудь семинаре или симпозиуме,  что и случилось десять
лет назад.
     Обед  был  хорош, а  разговор шел главным  образом  на  тему  последних
научных результатов,  крохотных новых  свидетельств того, какой была жизнь в
королевствах Среднего Востока десять веков назад.
     Терри  Мартин понимал,  что закон о неразглашении государственной тайны
лишает  его возможности  обсуждать что-либо, выполнявшееся  им  по поручению
Сенчери-хауса.  Тем  не менее за  кофе  как  бы сам  собой зашел разговор  о
кризисе в Персидском заливе и вероятности войны.
     -  Терри,  ты  думаешь,  Саддам  сам  уберется  из Кувейта?  -  спросил
профессор.
     Мартин покачал головой.
     - Нет, этого он сделать не  может, если только ему не предоставят четко
обозначенный путь, если Запад не пойдет на какие-то уступки, которыми он мог
бы оправдать свое отступление. Если Саддам ничего не получит взамен, его дни
будут сочтены.
     Хадари вздохнул.
     - Столько напрасных  усилий, столько потерь,  - сказал  он.  - Всю свою
жизнь я вижу  одни  потери. Эти сумасшедшие  деньги - их  хватило бы  на то,
чтобы весь Средний Восток  превратить  в рай на земле. А сколько загубленных
талантов,  молодых жизней. И ради чего? Терри, если начнется война, британцы
будут сражаться вместе с американцами?
     - Конечно. Мы уже отправили седьмую танковую бригаду; кажется, скоро за
ней последует и четвертая, итого, будет  дивизия. Это не считая истребителей
и военных кораблей. Так что  не беспокойся. В этом военном конфликте Израиль
не только может, но и должен сидеть сложа руки.
     -  Да, знаю, - мрачно  отозвался израильтянин. -  Но  за  это  придется
заплатить жизнями многих молодых парней.
     Мартин подался вперед и похлопал друга по руке.
     -  Слушай, Моше, Саддама необходимо остановить.  Это все равно пришлось
бы сделать, рано или поздно. Израильтянам лучше других должно быть известно,
насколько далеко он продвинулся в производстве оружия массового поражения. В
известном  смысле  мы  только  сейчас  начинаем  понимать,  каковы  истинные
масштабы военных приготовлений Ирака.
     - Разумеется, мои соотечественники вам помогают. Ведь главный противник
Саддама - это мы.
     -  Да, Израиль -  его  главный противник,  - согласился Мартин. -  Наша
основная  трудность  в том, что  мы  лишены  информации.  У  нас нет  своего
человека на достаточно высоком  уровне в багдадской иерархии. Ни у нас, ни у
американцев, ни даже у ваших разведчиков.
     Через двадцать минут обед закончился. Терри  Мартин проводил профессора
Хадари до такси, и тот вернулся в свой отель.
     По приказу Хассана  Рахмани, полученному из Багдада,  около  полуночи в
Эль-Кувейте были включены три радиопеленгатора.
     Это   были  параболические  антенны,  предназначенные  для  обнаружения
источника  излучения  радиоволн  и  определения его компасного пеленга. Один
радиопеленгатор  был стационарным; его установили на крыше высокого здания в
районе  Ардия,   на  южной  окраине   Эль-Кувейта.   Эта  антенна  постоянно
прощупывала пустыню.
     Два   других  радиопеленгатора   были  передвижными;  их  антенны  были
установлены  на  крышах  больших  фургонов.  В  каждом фургоне  имелся  свой
генератор электроэнергии. Здесь  за  приборными щитами  сидели  техники; они
днем и ночью прочесывали  эфир в поисках таинственного передатчика, который,
как им сказали, скорее всего  будет работать в пустыне, где-то между городом
и саудовской границей.
     Один   из  фургонов   стоял   возле  Эль-Джахры,  далеко  на  запад  от
стационарного радиопеленгатора  в  Ардие,  а третий  пеленгатор  остановился
вблизи побережья, на территории госпиталя "Аль Адан", в котором в первые дни
оккупации  иракские  солдаты  изнасиловали  сестру  студента-юриста.  Третий
пеленгатор  должен  был лишь  уточнить данные,  полученные  двумя первыми; в
результате  положение  передатчика  можно  было  определить  с точностью  до
нескольких сотен ярдов.
     На аэродроме Ахмади, откуда когда-то поднялся на своем "скайхоке" Халед
Аль  Халифа,  круглосуточно  дежурил  военный  вертолет  "хайнд"  советского
производства. Рахмани удалось  выпросить у  командования  иракских ВВС  этот
вертолет   вместе   с   экипажем.   Радиопеленгаторы   принадлежали   службе
контрразведки  Рахмани; он  отобрал лучших специалистов  и  прямо из Багдада
направил их в Кувейт.
     Профессор Хадари  провел бессонную  ночь.  То, что  рассказал  ему  его
английский друг, не давало  покоя старому  ученому.  Он  всегда считал  себя
преданным  своему народу,  истинным патриотом Израиля.  Хадари происходил из
семьи сефардов,  которые  эмигрировали в Израиль  в начале столетия вместе с
такими выдающимися личностями, как  Бен  Йехуда и Давид Бен-Гурион. Сам Моше
Хадари родился недалеко от Яффы, когда Яффа была еще шумным портом, и учился
в арабской начальной школе.
     Моше  Хадари вырастил двух сыновей.  Один из них  погиб, нарвавшись  на
какую-то случайную  засаду  в  Южном  Ливане. У Моше  было  пять внуков. Кто
осмелится сказать, что он не любит свою страну?
     Но то,  что  происходило сейчас,  не нравилось старому профессору. Если
начнется война, могут погибнуть  многие,  как погиб  когда-то  его сын Зеев.
Пусть это будут не израильтяне, а британцы, американцы и французы. Сейчас не
то время, чтобы люди  гибли из-за капризов Коби Дрора, из-за его старых обид
и мелкого шовинизма.
     Хадари  встал  рано,  рассчитался,  уложил  вещи  и  заказал  такси  до
аэропорта. Уже уходя  из  отеля,  он  было  замешкался в холле,  у  вереницы
телефонов, но потом передумал.
     На  полпути до  аэропорта  он  сказал  водителю,  чтобы  тот свернул  с
автомагистрали М4 и  остановился  у  ближайшей телефонной будки. Недовольный
таксист проворчал, что на это уйдет уйма времени и вообще это не так просто,
но в  конце концов остановился возле перекрестка в Чизике. Хадари повезло. В
квартире на Бейзуотер к телефону подошел Хилари.
     - Подождите минутку, - сказал он. - Мартин только что вышел.
     Через минуту трубку взял Терри Мартин.
     - Это Моше. Терри, у меня очень мало времени. Скажи  своим людям, что у
Моссада есть агент в багдадской верхушке. Посоветуй им поинтересоваться, что
случилось с Иерихоном. До свиданья, дружище.
     - Моше, подожди, ты уверен? Откуда ты знаешь?
     - Это неважно. Я тебе ничего не говорил. До свиданья.
     Пожилой  ученый  повесил трубку,  сел в  такси  и поехал  в Хитроу. Его
трясло  от собственной смелости, от важности своего поступка. Конечно, он не
мог   признаться   Терри   Мартину,   что   это  он,  профессор   арабистики
Тель-авивского университета, переводил первое письмо Иерихону.
     Звонок Терри Мартина  застал  Саймона Паксмана в Сенчери-хаусе в начале
одиннадцатого.
     - Ленч? Извините, не могу.  Сегодня у  меня кошмарный день. Может быть,
завтра? - предложил Паксман.
     - Это слишком поздно. У меня неотложное дело, Саймон.
     Паксман  вздохнул. Ну конечно, в гениальной голове этого зануды-ученого
родилась какая-нибудь новая интерпретация  одной фразы из передававшейся  по
иракскому  телевидению  речи,  и эта интерпретация  должна была изменить ход
истории.
     -  Все  равно с ленчем ничего  не выйдет. У нас здесь важное совещание.
Могу  предложить выпить по  кружке пива. Например,  в "Хоул-ин-зе-Уолл", это
паб под мостом Ватерлоо, отсюда совсем недалеко. Скажем, в двенадцать часов.
Могу уделить полчаса, не больше, Терри.
     - Этого больше чем достаточно. Увидимся, - согласился Мартин.
     В начале первого Паксман и Мартин сидели  в пабе, над которым громыхали
поезда, направляющиеся на юг-в Кент, Суссекс и  Гемпшир. Мартин,  не называя
имени, пересказал все, что утром сообщил ему по телефону Моше Хадари.
     - Черт побери, - прошептал Паксман (соседний столик тоже  был занят). -
Кто вам это сообщил?
     - Не могу сказать.
     - Это ваш долг.
     - Послушайте, он  и  так  многим рискует. Я  дал ему слово.  Он ученый,
профессор. Это все, что я могу сказать.
     Паксман задумался. Ученый, который хорошо знает Терри Мартина. Конечно,
тоже арабист. Возможно,  внештатный  сотрудник Моссада. Как  бы то ни  было,
информацию следовало  передать в  Сенчери-хаус, и без  промедлений.  Паксман
поблагодарил  Мартина,  оставил  недопитый  бокал  и  поспешил  вернуться  в
обшарпанное здание, которое называли Сенчери-хаусом.
     Стив Лэнг  был на месте; он тоже ждал совещания.  Паксман  отвел его  в
сторону и рассказал новость. Лэнг тотчас же доложил самому шефу.
     Сэр Колин, который  никогда не  был склонен  к преувеличениям  в оценке
людей, назвал генерала Коби Дрора "невероятным занудой", отказался от ленча,
распорядился,  чтобы  ему  в  кабинет  принесли   что-нибудь  перекусить,  и
отправился  на  верхний этаж.  Оказавшись в  своем  кабинете,  он  по  самой
надежной линии связи позвонил лично директору ЦРУ судье Уилльяму Уэбстеру.
     В  Вашингтоне было только  восемь тридцать,  но судья привык вставать с
петухами и сам ответил на звонок. Он задал британскому коллеге пару вопросов
об   источнике  информации,  посетовал  на  отсутствие  таких  сведений,  но
согласился, что это дело нельзя оставлять без последствий.
     Мистер  Уэбстер   посвятил  в  суть  проблемы  своего  заместителя   по
оперативной работе  Билла  Стюарта, который  разразился  гневной тирадой,  а
потом в течение получаса  совещался с Чипом  Барбером, шефом отдела Среднего
Востока. Варбер был разозлен  еще больше: ведь в светлом кабинете на вершине
холма возле  курортного местечка Герцлия  генерал Дрор сидел  напротив него,
смотрел ему в глаза и нагло врал.
     Стюарт  и  Барбер  разработали  план  действий  и  представили  его  на
одобрение директору ЦРУ.
     Во  второй  половине дня Уилльям  Уэбстер  довольно долго  совещался  с
Брентом Скоукрофтом, председателем Совета национальной  безопасности,  а тот
изложил суть дела президенту Бушу. Уэбстера  спросили, что  ему требуется, и
предоставили полную свободу действий.
     Директору  ЦРУ была  нужна  помощь государственного  секретаря  Джеймса
Бейкера; тот немедленно дал  согласие. Вечером  того  же дня государственный
департамент  отправил  срочный запрос  в  Тель-Авив.  Благодаря  разнице  во
времени тот,  кому  предназначался запрос, получил его  уже через  три часа,
когда в Тель-Авиве было утро.
     Заместителем  министра  иностранных  дел  Израиля  тогда  был  Бенъямин
Нетанъяху,  стройный,  элегантный,  седоволосый  дипломат,  брат   Джонатана
Нетанъяху   -  единственного  израильтянина,   погибшего   во  время  штурма
угандийского  аэропорта  в   Энтеббе,  в  результате   которого  израильские
коммандос   освободили  пассажиров  французского  авиалайнера,  захваченного
палестинскими и немецкими террористами.
     Бенъямин  Нетанъяху  был  сабра в  третьем поколении и  какое-то  время
учился в  Америке. Благодаря безупречному знанию английского  языка,  умению
четко  формулировать  свои  мысли  и  преданности  националистическим  идеям
Нетанъяху  был включен в состав правительства Ицхака Шамира, сформированного
партией  Ликуд,  и часто  не без успеха представлял Израиль  перед западными
средствами массовой информации во время брифингов и интервью.
     Два   дня   спустя,   четырнадцатого   октября,   Нетанъяху   прибыл  в
вашингтонский  аэропорт  Даллеса.  Его   немного  беспокоила   настойчивость
государственного департамента США, пригласившего его для срочного обсуждения
каких-то важных вопросов.
     Еще больше Нетанъяху растревожила никчемная двухчасовая беседа  с глазу
на  глаз  с заместителем  государственного  секретаря Лоренсом  Иглбургером,
которая свелась к бесконечному обмену мнениями о развитии событий на Среднем
Востоке после второго августа. Нетанъяху закончил бессмысленные переговоры в
полнейшем расстройстве, а поздно вечером уже должен был вылетать в Израиль.
     Когда   Нетанъяху  уже  был   готов  покинуть  здание  государственного
департамента,  секретарь вручил  ему дорогую визитную  карточку. На карточке
после  каллиграфически  выведенной  фамилии  владельца  от  руки  было четко
приписано:   "Нетанъяху   просили  не  улетать  из  Вашингтона,  не   нанеся
кратковременный визит домой владельцу визитной карточки, чтобы обсудить одну
проблему, что  не терпит  отлагательства  и важно "как для наших двух стран,
так и для всего нашего народа"".
     Нетанъяху  была   знакома   подпись,  он  знал   владельца  карточки  и
представлял  себе, какой властью и каким  богатством тот  обладает.  Лимузин
могущественного человека уже стоял  у подъезда. Израильский  дипломат быстро
принял решение, приказал своему секретарю возвращаться в посольство, забрать
его  и  свой  багаж  и через два часа заехать за  ним по указанному адресу в
Джорджтаун.  Оттуда они  поедут  прямо  в аэропорт.  Потом  Нетанъяху  сел в
лимузин.
     Он никогда прежде не был в этом доме, но все оказалось  примерно таким,
как  он себе и  представлял. Роскошное здание располагалось в  фешенебельном
районе   на   Эм-стрит,  меньше   чем   в  трехстах   ярдах  от   территории
Джорджтаунского университета.  Его проводили в богато отделанную библиотеку;
Нетанъяху  поразило,  с  каким  вкусом  были здесь подобраны редкие книги  и
картины. Через несколько  минут в библиотеке  появился хозяин;  он  поспешил
навстречу гостю, шагая по персидскому ковру.
     - Дорогой Биби, мне чрезвычайно приятно, что вы нашли для меня время.
     Сол Натансон был банкиром и финансистом и заработал огромное состояние,
не  прибегая к мошенничеству и надувательству, непременным приемам дельцов с
Уолл-стрита в те времена, когда там заправляли Боуски и Милкен. Об  истинных
размерах его состояния  ходили разные слухи, но точных цифр не знал никто, а
сам  Натансон  был слишком хорошо воспитан, чтобы хвастать своим богатством.
Как  бы то  ни было, в его доме на стенах висели не копии, а подлинники  Ван
Дейка  и Брейгеля,  а о  его  благотворительных взносах,  в  том  числе и  о
пожертвованиях государству Израиль, ходили легенды.
     Как и  израильский дипломат,  Натансон  был седовлас и  элегантен, но в
отличие от своего чуть более молодого гостя шил костюмы в  Лондоне, у Савила
Роу, и носил шелковые сорочки от Салки.
     Натансон  усадил гостя  в  одно  из двух  одинаковых  кожаных  кресел с
невысокими спинками,  стоявших рядом  с настоящим  камином. Англичанин-слуга
принес бутылку и два бокала на серебряном подносе.
     - Думаю, друг мой, это скрасит нашу беседу.
     Слуга  наполнил   бокалы  красным  вином.  Израильтянин  отпил  глоток.
Натансон вопросительно поднял брови.
     - Действительно, вино превосходное, - сказал Нетанъяху.
     Трудно  удержаться,  чтобы не  выпить  залпом бокал Шато-Мутон Ротшильд
61-го года. Слуга поставил  поднос так, чтобы до него можно  было дотянуться
рукой, и удалился.
     Сол Натансон  был слишком умен, чтобы сразу брать быка за рога. Сначала
разговор касался лишь самых общих тем,  потом незаметно перешел на положение
на Среднем Востоке.
     - Видите ли, - сказал Натансон, - дело явно идет к войне.
     - В этом я нисколько не сомневаюсь, - согласился Нетанъяху.
     -  Но  прежде  чем  она  завершится,  могут  погибнуть  многие  молодые
американцы,  отличные парни,  которые  ничем не  заслужили  такой участи. Мы
должны  сделать  все от  нас зависящее, чтобы  свести  число наших потерь  к
минимуму, ведь так? Еще вина?
     - Совершенно с вами согласен.
     Куда клонит  Натансон?  Израильский дипломат был вынужден признать, что
пока он не имел об этом ни малейшего представления.
     - Саддам, - продолжал Натансон, глядя на пламя в камине, - представляет
собой серьезную угрозу. Его нужно остановить. Очевидно, Израиль подвергается
большей опасности, чем любое другое соседнее государство.
     - Мы  это  твердили годами.  Но  когда мы  разбомбили  ядерный  реактор
Саддама, Америка нас прокляла.
     Натансон небрежно махнул рукой.
     - Это люди Картера. Чепуха, разумеется, всего лишь косметическая чепуха
для отвода глаз. Мы  с вами  это  знаем, нас не проведешь. Мой  сын служит в
зоне Персидского залива.
     - Я не знал. Искренне желаю ему вернуться живым и здоровым.
     Натансон был тронут.
     - Благодарю вас, Биби, благодарю. Об  этом я молю Бога каждый день. Мой
первенец, мой единственный сын. Я просто  думаю...  что  в наше  время... мы
должны сотрудничать самым тесным образом.
     - Это бесспорно. - У израильтянина возникло тревожное предчувствие, что
вот-вот последует неприятное сообщение.
     - Чтобы свести наши  потери  к минимуму, понимаете. Только поэтому я  и
прошу вашей помощи, Беньямин, чтобы свести наши потери  к  минимуму. Ведь мы
по одну сторону от линии фронта, не так  ли? Я - американец и в  то же время
еврей.
     Очевидно, порядок, в котором он  произнес эти  слова, имел определенный
смысл.
     - А я - израильтянин и еврей, - пробормотал Нетанъяху.
     Надо   думать,  он   тоже  вкладывал  особый  смысл  в  порядок   слов.
Американского финансиста это не обескуражило.
     - Вот  именно.  Но  вы  получили  образование в  этой  стране и  потому
понимаете, как..  э-э,  как  бы  это  поточнее  сформулировать?..  насколько
эмоциональной   иногда  может  быть  Америка.  Разрешите  мне  говорить  без
обиняков?
     Наконец-то, с облегчением вздохнул израильтянин.
     - Если бы кто-либо  сделал что-то, что могло бы сократить наши потери -
хотя  бы  совсем немного, -  то  я и мои  соотечественники были бы  безмерно
признательны этому человеку, кем бы он ни был.
     Очевидно, Натансон не договаривал,  но Нетанъяху был опытным дипломатом
и понял, что имел в виду американец. Если будет сделано что-то, что увеличит
потери американцев, или не будет сделано что-то, что могло бы  предотвратить
лишние  человеческие  жертвы, то американцы запомнят это надолго, и их месть
может выразиться в крайне неприятных для Израиля формах.
     - Чего вы хотите от меня? - спросил Нетанъяху.
     Сол  Натансон  отпил глоток вина  и, не сводя глаз с тлеющих головешек,
сказал:
     -  Нам  известно,  что в  Багдаде есть  некто,  известный  под  кличкой
Иерихон...
     Когда  Натансон  закончил  рассказ,  озабоченный  заместитель  министра
поспешил в аэропорт Даллеса на самолет, направлявшийся домой, в Израиль.



     Контрольный пост, на который натолкнулся Майк Мартин, находился на углу
улицы Мохаммед-ибн-Кассема и четвертой  кольцевой дороги. Когда Майк заметил
его, он с трудом удержался от желания развернуться и помчаться назад. Но  на
подходах к  контрольному посту и с той  и с  другой стороны стояли  иракские
солдаты  -  очевидно,  именно  на  случай,  если  кто-то попытается уйти  от
проверки. Было бы безумием надеяться, что  при  медленном развороте  удастся
ускользнуть от иракской пули. Выхода не было: пришлось пристроиться  в хвост
длинной вереницы автомобилей, ожидавших проверки.
     В  Эль-Кувейте Мартин всегда старался избегать главных автомагистралей,
на которых вероятность столкнуться с патрулями и контрольными  постами  была
наибольшей, но пересечь любую  из шести кольцевых дорог можно было только на
главных транспортных развязках.
     Кроме  того,  Мартин всегда  предпочитал ездить около  полудня, надеясь
затеряться в  плотных  потоках  автомобилей или избежать встречи с иракскими
солдатами, которые в середине дня укрывались от жары в тени.
     Однако в пятнадцатых числах октября стало прохладней, а между солдатами
частей  специального  назначения  и  никчемными вояками  из  народной  армии
оказалась большая  разница. Поэтому теперь Мартину ничего не оставалось, как
ждать, сидя за рулем своего белого "вольво" с кузовом "универсал".
     Было  еще совсем темно,  когда  он  свернул  с  автомагистрали  на  юг,
углубился в пустыню и вырыл  из тайника остатки взрывчатых веществ, оружия и
боеприпасов  - всего,  что он обещал  Абу  Фуаду.  До  рассвета Мартин успел
добраться  до своего гаража на задворках района Фирдоус и  перенес весь груз
из джипа в "вольво".
     Он даже успел после работы часа два подремать прямо в гараже за рулем -
до того момента, пока, по его оценкам, солнце не поднялось достаточно высоко
и  не  нагрело  воздух  так,  что  иракские  солдаты уже должны  были искать
спасения в  тени.  Потом  Мартин вывел "вольво" из гаража и поставил на  его
место джип, понимая, что иначе столь ценная машина мигом будет конфискована.
     Наконец  он  переоделся, сменив  засаленный  грязный халат  бедуина  на
чистые белые одежды кувейтского врача.
     Вереница   автомобилей   медленно   продвигалась   к  группе   иракских
пехотинцев,  столпившихся возле  залитых бетоном бочек.  Иногда солдаты лишь
мельком  просматривали документы  водителя и  знаком разрешали  проезжать. В
других  случаях они  приказывали свернуть на обочину  для более  тщательного
досмотра;  как  правило, это  касалось тех  автомобилей,  которые перевозили
какой-либо груз.
     Мартин не мог не думать о двух больших деревянных чемоданах, стоявших в
багажном отделении его машины. В чемоданах было столько  "добра", что, узнай
о  нем иракские солдаты, они его немедленно арестуют и  передадут на милость
Амн-аль-Амма.
     Наконец  пропустили автомобиль, стоявший в  веренице  перед "вольво", и
Мартин  подъехал  к бочкам.  Командовавший  отделением  сержант даже не стал
спрашивать документы. Увидев в багажном  отделении большие чемоданы, от  тут
же знаком приказал  свернуть  на обочину и  что-то  крикнул стоявшим  там  в
ожидании солдатам.
     Со  стороны  водителя, возле бокового  стекла, которое  Мартин  заранее
опустил, появился солдат в  грязно-оливковой  форме. Солдат наклонился,  и в
открытое окошко заглянула его давно не бритая физиономия.
     - Выходи, - приказал солдат.
     Мартин вылез  из машины  и выпрямился.  Он  вежливо  улыбался.  Подошел
неприветливый  сержант с лицом, изъеденным  оспой. Солдат обогнул  машину  и
через стекло в задней дверце уставился на чемоданы.
     - Документы, - приказал сержант.
     Он тщательно изучил удостоверение личности, сравнив нечеткую фотографию
под пластиковой пленкой с лицом стоявшего перед  ним Мартина. Если сержант и
заметил некоторое несходство между смотревшим на него человеком  и складским
клерком  из  торговой  компании  Аль Халифы  на снимке, то не  придал  этому
значения. Удостоверение  личности  было выдано  год назад, а  за год мужчина
вполне мог отпустить небольшую черную бороду.
     - Вы врач?
     - Да, сержант. Я работаю в госпитале.
     - Где?
     - На шоссе в Эль-Джахру.
     - Куда вы направляетесь?
     - В Дасман, в госпиталь "Амири".
     Сержант определенно  получил не слишком  глубокое образование;  по  его
понятиям любой  врач  -  это человек  необычайной учености и очень  высокого
положения. Он что-то проворчал и подошел к "вольво" сзади.
     - Откройте, - приказал он.
     Мартин открыл дверь багажного отделения, и  та нависла над их головами.
Сержант показал на два чемодана.
     - Что в них?
     -  Образцы,   сержант.  Они  нужны  для  исследовательской  лаборатории
"Амири".
     - Откройте.
     Из кармана  Мартин достал связку латунных  ключиков.  Дорожные чемоданы
были большими, с двумя медными замками  каждый. Мартин купил их в кувейтском
магазине.
     - Вам известно, что это не  простые чемоданы, а рефрижераторы? - как бы
между прочим Спросил Мартин, поигрывая ключами.
     - Рефрижераторы? - непонятное слово озадачило сержанта.
     -  Вот  именно,  сержант.  Внутри чемоданов холод. Культуры  полагается
хранить при постоянной  низкой температуре.  Только так  можно гарантировать
отсутствие  активности.  Если  я  открою чемоданы,  боюсь,  холодный  воздух
улетучится, и культуры станут очень активными. Лучше отойдите в сторону.
     Услышав  "отойдите  в  сторону",  сержант  нахмурился,  сорвал  с плеча
карабин и направил  его на Мартина, решив, что в чемоданах не иначе какое-то
особое оружие.
     - Ты что? - прорычал он.
     Мартин пожал плечами и извиняющимся тоном пояснил:
     -  Сожалею, но  я ничего не могу поделать. Микробы просто  ускользнут в
воздух.
     -  Микробы?  Какие  микробы?  -  Сержант  был  смущен  и  разозлен  как
собственной необразованностью,  так  и  непривычно учтивыми  манерами  этого
врача.
     - Разве я не сказал, где я работаю? - снисходительно спросил Мартин.
     - Да, в каком-то госпитале.
     -  Правильно. В  инфекционном госпитале. А в этих  чемоданах -  образцы
оспы и холеры для анализа.
     Теперь  сержант  отступил  на два  шага без лишних напоминаний. Он стал
рябым не случайно - ребенком едва не умер от оспы.
     - Поскорее уберите это дерьмо, черт вас возьми.
     Мартин  еще раз  извинился, закрыл дверцу багажного отделения,  сел  за
руль и уехал. Через час ему показали дорогу к рыбному складу в Шувайхе,  где
он и оставил свой груз для Абу Фуада.
     Государственный департамент США,
     Вашингтон, федеральный округ
     Колумбия, 20520
     Меморандум для: Джеймса Бейкера, государственного секретаря
     От: группы политической разведки и анализа
     Тема: уничтожение военной машины Ирака
     Дата: 16 октября 1990 года
     Степень секретности: только лично
     За десять недель, прошедших после вторжения иракской армии в Кувейтский
эмират как нами, так и нашими британскими союзниками было  предпринято самое
тщательное изучение мощности, технической оснащенности  и степени готовности
военной машины,  находящейся  в  настоящее время в  распоряжении  президента
Саддама Хуссейна.
     Не  вызывает  сомнения  тот  факт,  что наши  критики, воспользовавшись
понятными  преимуществами  оценок задним числом, скажут, что подобный анализ
должен был  быть проделан еще  задолго до оккупации  Кувейта. Как бы  то  ни
было, недавно нам были представлены выводы  экспертных групп, которые рисуют
весьма тревожную картину.
     Одни лишь  обычные  вооруженные силы Ирака  насчитывают миллион  двести
пятьдесят  тысяч  солдат,   огромное   количество  танков,   пушек.   ракет,
современных самолетов и вертолетов. В сравнении с любым другим  государством
Среднего   Востока  такая  армия  обеспечивает  Ираку   подавляющее  военное
превосходство.
     Два  года  назад   было   принято  считать,  что  если   в   результате
ирано-иракской  войны иранская военная  машина  ослабла в такой степени, что
уже не  может реально угрожать соседним государствам, то и ущерб, нанесенный
Ираном иракской военной машине, имеет приблизительно такие же последствия.
     Теперь нам стало  ясно, что в результате строжайших запретов на продажу
вооружения Ирану, введенных нами и нашими союзниками, ситуация в этой стране
практически   не  изменилась.   Напротив,   в  Ираке   последние   два  года
осуществлялась невиданная по своим масштабам программа перевооружения.
     Как  Вы,   господин  государственный   секретарь,  безусловно  помните,
политика западных держав в зоне Персидского  залива,  как и на  всем Среднем
Востоке, издавна  основывалась  на  концепции  баланса сил: стабильность,  а
следовательно,  и status quo могут быть сохранены лишь в том случае, если ни
одному государству в этом регионе не будет  позволено накопить такую военную
силу,  чтобы оно  могло  угрожать независимости  всех  соседних государств и
таким путем установить свое господство в регионе.
     Теперь стало очевидным, что,  даже если мы будем учитывать лишь обычное
вооружение,  нам придется констатировать, что Ирак уже набрал  такую военную
силу и уже стремится диктовать свою волю другим странам региона.
     В  рамках  темы  настоящего меморандума еще  большую  тревогу  вызывает
другой  аспект  военных  приготовлений  Ирака:  создание поистине  ужасающих
запасов оружия массового поражения плюс непрекращающееся его производство, а
также  разработка  систем доставки такого  оружия  -  как  среднего  радиуса
действия, так и, возможно, межконтинентальных.
     Очевидно,   что   если  иракские  запасы  оружия  массового  поражения,
производящие такое оружие предприятия  и  средства  его  доставки  не  будут
уничтожены   до   основания,  то   в   ближайшее   время  мы   столкнемся  с
катастрофическими последствиями.
     Согласно  представленным  комитету  "Медуза"  результатам  анализов,  с
которыми  полностью  согласуются  выводы наших британских коллег, в  течение
ближайших трех лет Ирак  будет обладать собственной атомной бомбой  и сможет
сбросить ее на любой объект в радиусе двух тысяч километров от Багдада.
     При  этом  следует  учесть,  что  Ирак  обладает  также  тысячами  тонн
опаснейших  отравляющих  веществ  и  богатым  арсеналом  бактериологического
оружия,  в  том числе возбудителями сибирской язвы,  гуляремии и,  возможно,
бубонной и легочной чумы.
     Если бы в Ираке господствовал  разумный и  гуманный режим,  то и в этом
случае   перспективы  были  бы  весьма   туманными.  К  сожалению.  ситуация
осложняется тем обстоятельством, что  Ираком единолично  управляет президент
Саддам Хуссейн,  который  обладает всеми бесспорными  симптомами  по меньшей
мере двух психических заболеваний: мании величия и паранойи.
     В  отсутствие  превентивных мер  через три  года Ирак, опираясь лишь на
угрозу  военного  конфликта,  будет диктовать  свою  волю  всем  странам  на
огромной территории, простирающейся от северных  берегов Турции до Аденского
залива на юге, от  прибрежных  районов Хайфы  на  западе до гор Кандахара на
востоке.
     В  свете  изложенных  выше  фактов  вся  политика  Запада  должна  быть
радикально  изменена.  Ее  первоочередной  целью  должно  стать  уничтожение
иракской военной машины и особенно оружия массового  поражения. Освобождение
Кувейта  теперь становится не самоцелью, а  лишь оправданием  новой политики
Запада.
     Достижению  этой  новой   цели  может  помешать   только  односторонний
добровольный  вывод Ираком своих войск с территории оккупированного Кувейта.
Мы должны приложить все усилия, чтобы этого не случилось.
     Итак,  отныне  политика  США,  осуществляемая  в тесном союзе с  нашими
британскими друзьями, должна быть направлена на достижение следующих четырех
целей:
     а)  Насколько  это   в  наших  силах,   подбрасывать  Саддаму  Хуссейну
провокационные  аргументы  и  доводы,  имеющие  своей  целью  заставить  его
отказаться от вывода войск из Кувейта.
     б) Отвергать любые  компромиссные предложения,  которые Саддам  Хуссейн
мог  бы  выдвинуть в качестве платы за вывод  иракских войск из Кувейта, что
лишило бы нас  удобного повода для вторжения  в  Ирак и разрушения  иракской
военной машины.
     в)  Потребовать   от  Организации  Объединенных  Наций  незамедлительно
принять неоднократно  обсуждавшуюся резолюцию No  678  Совета  Безопасности,
которая санкционирует начало воздушной войны силами коалиции, как только они
будут к этому готовы.
     г) Делать  вид, что США приветствуют  любой мирный план, который мог бы
помочь Ираку  выйти  из  его  сегодняшнего  затруднительного  положения  без
потерь,  и в то  же  время фактически  проваливать  все  такие планы. В этом
отношении наибольшую опасность представляют генеральный секретарь ООН, Париж
и Москва,  которые в  любой  момент  могут  предложить какой-нибудь  наивный
проект, способный помешать сделать то, что должно  быть сделано. Разумеется,
общественное мнение должно быть уверено в обратном.
     С уважением,
     группа политической разведки и анализа.
     - Ицхак, нам придется им помочь.
     Премьер-министр Израиля в своем  большом вращающемся кресле за огромным
письменным  столом,  как  всегда,  казался  карликом.  Заместитель  министра
иностранных дел застал его в хорошо укрепленном личном  кабинете под зданием
кнессета в Иерусалиме. До  двух десантников,  вооруженных автоматами  "узи",
которые стояли по другую сторону тяжелой, обитой стальными листами двери, не
долетало ни звука.
     Ицхак Шамир нахмурился. Его короткие ноги висели, не доставая до ковра,
хотя под столом стояла специальная подставка. Седая шевелюра и изборожденное
морщинами  сварливое  лицо  делали  его  еще  больше  похожим  на  какого-то
северного тролля.
     Высокий, элегантный, сдержанный  заместитель министра  ничем не походил
на  низкорослого, неряшливого, вспыльчивого  премьер-министра. Тем  не менее
они  отлично  находили  общий  язык,  поскольку   придерживались   одинаково
бескомпромиссной позиции по отношению к палестинцам. Это была одна из причин
того,  что родившийся в России премьер-министр,  не колеблясь,  продвигал по
службе дипломата-сабру.
     Бенъямин  Нетанъяху  убедительно  изложил  свою точку  зрения.  Израиль
нуждался  в  помощи  Америки,  в  ее  доброжелательности,  которая  когда-то
автоматически обеспечивалась могучим еврейским лобби, но теперь находила все
больше  противников  как на Капитолийском  холме, так и в средствах массовой
информации,  в  ее  финансовой  помощи, ее оружии, ее  праве вето  в  Совете
Безопасности. На карту было поставлено слишком многое, чтобы всем этим можно
было  рисковать из-за какого-то  агента,  который якобы  сидит  в Багдаде  и
работает на Коби Дрора.
     -  Отдайте американцам  этого  Иерихона, кем  бы он ни был, - настаивал
Нетанъяху. - Если он поможет им уничтожить  Саддама Хуссейна - тем лучше для
нас.
     Премьер-министр  что-то  проворчал,  кивнул  и  потянулся  к  микрофону
интеркома.
     - Найдите генерала  Дрора и скажите, что мне  нужно видеть его здесь, в
моем  кабинете,  -  сказал  он  секретарю.  -  Нет,  не  когда  освободится.
Немедленно.
     Четыре часа спустя Коби Дрор вышел из кабинета премьер-министра. Он был
взбешен.  Когда   его  автомобиль   спускался  с  Иерусалимского   холма  по
направлению к широкой автомагистрали, которая вела к Тель-Авиву, генерал был
вынужден  признать, что  не помнит другого случая, когда он был бы настолько
зол.
     Если твой премьер-министр говорит тебе,  что ты неправ,  это плохо само
по себе. Но  если он  еще добавляет,  что ты упрямый  осел  и глупая  старая
задница, - это уже слишком.
     Обычно  генералу  Дрору доставляло  удовольствие смотреть  на  сосновые
рощи,  где во  время осады  Иерусалима - тогда эта автомагистраль  была  еще
грязной,  разбитой  проселочной дорогой  -  вместе  с другими  израильтянами
сражался его отец. Но сегодня даже сосны не радовали генерала.
     Оказавшись снова в своем кабинете, Дрор  вызвал Сэми Гершона  и сообщил
ему новость.
     - Как эти чертовы янки разузнали  о Иерихоне?! - выкрикнул Коби Дрор. -
Кто проболтался?!
     - Из сотрудников офиса никто, - убежденно сказал Гершон. - А  что, если
это тот профессор? Мне сообщили, что он только что вернулся из Лондона.
     - Проклятый предатель! - зарычал Дрор. - Я сгною его!
     - Вероятно,  британцы его напоили, -  предположил Гершон, -  вот  он  и
расхвастался. Оставь его, Коби. Сделанного не поправишь. Так что мы решим?
     - Расскажем им все  об Иерихоне, - огрызнулся Дрор. - Только  без меня.
Пошли  Шарона. Пусть он и рассказывает.  Совещание  будет в Лондоне,  где  и
произошла утечка информации.
     Гершон обдумал предложение Дрора и ухмыльнулся.
     - Что ты нашел смешного? - спросил Дрор.
     - Да вообще  вся  ситуация анекдотична. Мы потеряли связь с  Иерихоном.
Пусть они попытаются ее восстановить. Мы до сих пор не знаем, кто этот сукин
сын. Пусть сами докапываются. Если им повезет, они сделают большое дело.
     Дрор помолчал, потом на его лице тоже заиграла лукавая улыбка.
     - Шарон полетит завтра, - сказал он. -  А  мы тем временем начнем новую
операцию. Я давно ее обдумываю. Мы назовем ее операцией "Иисус".
     - Почему? - не понял Гершон.
     - Ты забыл, что Иисус Навин сделал с Иерихоном?
     Лондонское  совещание  считалось  настолько  важным, что  на него из-за
океана  прибыл сам  заместитель  директора  ЦРУ  по  оперативной работе Билл
Стюарт  в  сопровождении  шефа  отдела  Среднего Востока  Чипа  Барбера. Они
остановились на  одной из конспиративных квартир ЦРУ, расположенной недалеко
от  комплекса зданий  посольства на Гроувнор-сквер,  где за  обедом  провели
предварительное  совещание  с заместителем директора Сенчери-хауса и  Стивом
Лэнгом.  Заместитель директора присутствовал лишь для  протокола, как  лицо,
равное Стюарту по рангу. Позднее, при  слушании сообщения Давида Шарона, его
заменил Саймон Паксман, руководивший иракской инспекцией.
     Давид Шарон прилетел  из Тель-Авива под чужой фамилией. В аэропорту его
встречал  каца  из  числа сотрудников  израильского  посольства. О  прибытии
Шарона Сенчери-хаус  заранее  информировал британскую  службу  контрразведки
М15,  которой никогда не нравились игры иностранных  агентов, пусть даже  из
дружественных стран, если  эти игры проводились прямо у пункта  пограничного
контроля  Великобритании.   Каца  успел  лишь  поздороваться  с  только  что
прибывшим тель-авивским рейсом "мистером Элияху", как инициативу перехватили
контрразведчики.  Они   тепло  приветствовали   мистера   Шарона   на  земле
Великобритании  и  выразили готовность сделать все от  них  зависящее, чтобы
пребывание гостя в Лондоне было не только полезным, но и приятным.
     Минуя переполненный  зал  и общий выход для пассажиров, контрразведчики
провели разгневанных израильтян  к автомобилю и без помех отвезли их в центр
Лондона.  С  подобной  задачей  лучше  не  справился   бы   и   целый  отряд
телохранителей.
     Опрос Давида Шарона  начался на следующее утро и продолжался  весь день
до  позднего  вечера.  Для  этой  цели   британцы  выбрали   одну  из  своих
конспиративных   квартир   в   Саут-Кензингтоне,   хорошо    защищенную   от
подслушивания и до отказа напичканную электроникой.
     Квартира  была  (и осталась до сегодняшнего дня) большой и  просторной.
Столовая  служила местом  совещаний,  а  в  одной  из спален устроились  два
техника  с целой  батареей  магнитофонов, которые записывали  каждое  слово.
Присланная Сенчери-хаусом  аккуратная  молодая особа хозяйничала  на кухне и
беспрерывно обеспечивала шестерых мужчин, сидевших  вокруг обеденного стола,
подносами с кофе и бутербродами.
     Внизу, в холле здания, двое очень крепких на вид мужчин весь день якобы
ремонтировали безотказно работавший  лифт, а  на  самом деле  следили, чтобы
выше первого этажа не поднимался никто, кроме известных им обитателей дома.
     За обеденным столом сидели Давид Шарон, каца из израильского посольства
(в любом случае  он был  "объявленным" агентом),  два  американца  из  ЦРУ -
Стюарт и Барбер - и два сотрудника Сенчери-хауса - Лэнг и Паксман.
     По просьбе  американской  стороны  Шарон  обрисовал  картину  с  самого
начала. Он рассказал, каким образом появился Иерихон.
     - Наемник? Сам  предложивший свои услуги наемник? - усомнился Стюарт. -
Вы нас не разыгрываете?
     - Мне приказано быть с вами совершенно  откровенным,  - сказал Шарон. -
Именно так все и произошло.
     Американцы ничего не имели против наемников, напротив, в них они видели
определенные   преимущества.   Предавая   свою   страну,    человек    может
руководствоваться различными мотивами, но  с точки зрения стороны, вербующей
предателя,  деньги  неизменно были  простейшим стимулом,  который доставляет
наименьшие хлопоты. С наемником всегда все просто  и ясно. У него  не бывает
мучительных  запоздалых  раскаяний  или  угрызений  совести,   его  не  надо
успокаивать, нет  нужды  и  льстить  его болезненному самолюбию.  В разведке
наемник  -  это что-то  вроде  проститутки.  Никаких утомительных обедов при
свечах,  никакой  ласковой  пустой  болтовни.  Пачки долларов  на  туалетном
столике вполне достаточно.
     Шарон подробно рассказал об отчаянных попытках  найти человека, который
мог бы  достаточно  долго  жить  в  Багдаде под  прикрытием дипломатического
паспорта,  как за  отсутствием лучшей кандидатуры в  конце концов остановили
выбор  на Альфонсо  Бенсе Монкаде, как  того  в Сантьяго спешно обучили азам
агентурной  работы  и  снова отправили  в Багдад, где  он  "вел"  Иерихона в
течение двух лет.
     - Подождите, - перебил Шарона Стюарт. - Вы уверяете,  что этот дилетант
вел Иерихона целых два года? Семьдесят раз  забирал сообщения из тайников, и
ему все сошло с рук?
     - Да. Даю слово, - подтвердил Шарон.
     Лэнг пожал плечами.
     -  Иногда новичкам  везет. Я бы не советовал  пытаться провернуть нечто
подобное в Восточном Берлине или в Москве.
     - Согласен, - сказал Стюарт. - И за ним  ни разу не было слежки? Он так
и не вызвал подозрений?
     - Нет, -  ответил Шарон. - Время  от  времени  он замечал  "хвост",  но
слежка  всегда была крайне неуклюжей. Обычно за  ним следили на пути от  его
дома  до  здания  экономической  комиссии,  или наоборот.  Лишь один раз  он
заметил "хвост", когда шел  к тайнику, и перенес изъятие сообщения на другое
время.
     - Предположим,  - сказал  Лэнг,  - что профессионалы-разведчики  все же
выследили его, когда он направлялся к тайнику. Предположим также, что ребята
Рахмани из службы контрразведки обнаружили  тайник, выловили самого Иерихона
и вынудили его пойти на сотрудничество.
     -  Тогда ценность  информации резко упала бы,  - возразил Шарон.  -  Но
главное  не в  этом.  Иерихон нанес Ираку большой ущерб. Рахмани  ни  в коем
случае  не  позволил  бы,  чтобы  эта  история  получила  свое  развитие. Мы
обязательно  стали  бы  свидетелями  показательного  процесса  и  публичного
повешения, а Монкаду в лучшем случае выслали бы из страны.
     Кроме того, похоже,  что за Монкадой следили люди из Амн-аль-Амма, хотя
иностранцами вроде бы должен заниматься только Рахмани.  Как бы то  ни было,
слежка была  совершенно непрофессиональной. Монкада легко ее  обнаружил.  Вы
знаете, что Амн-аль-Амм всегда старается отнять хлеб у контрразведчиков...
     Слушатели  кивнули.  В  соперничестве  между  разными   отделами  служб
безопасности ничего нового не было. Такое случалось и в их странах.
     Когда в  своем рассказе  Шарон  дошел до неожиданного отзыва Монкады из
Ирака, Билл Стюарт не удержался и прервал его:
     - Вы  хотите сказать,  что  Иерихон  сейчас не имеет  связи? Что он  не
работает?.. Что вы отпустили его, не оставив агента для связи?
     - Именно  так,  - терпеливо  подтвердил  Шарон.  Он  повернулся к  Чипу
Барберу. - Когда генерал Дрор сказал вам, что у него нет действующего агента
в Багдаде,  он вас не обманул. В Моссаде убеждены, что Иерихон  как активный
агент прекратил свое существование.
     Барбер бросил на молодого кацу выразительный взгляд, как бы говоря:  не
морочь мне голову, твое оправдание шито белыми нитками.
     -  Нам нужно  восстановить  связь, - вкрадчиво сказал  Лэнг. -  Как это
сделать?
     Шарон объяснил, где располагаются шесть тайников. За два  года работы с
Иерихоном Монкада  сменил два из них: в  одном случае бульдозер снес тайник,
ровняя   строительную   площадку,  в   другом   -  брошенный   магазин   был
отремонтирован  и  занят  новым  владельцем.  Шарон  передал  американцам  и
англичанам последние  сведения, которые  сообщил  Монкада  сразу  после  его
высылки из Ирака.
     Шарон описал  расположение  всех  шести  тайников  и мест  для  меловых
отметок с точностью до дюйма.
     -  Может,  нам  удастся  найти  подходящего  дипломата,  чтобы  тот  на
каком-нибудь  официальном приеме подошел к Иерихону и объяснил, что контакты
возобновляются, а ставки  возрастают, - предложил Барбер. - И плюнуть на все
эти игры с тайниками под кирпичами и плитами мостовых.
     - Нет,  - возразил Шарон. - Или тайники, или вы вообще не сможете с ним
связаться.
     - Почему? - спросил Стюарт.
     - Вы  не  поверите, но, клянусь, это  правда.  Нам  так  и  не  удалось
выяснить, кто он такой.
     Несколько минут все четверо западных агентов молча смотрели на Шарона.
     -  Вы  так и  не  узнали,  кто  скрывается  под  кличкой  Иерихон? -  с
расстановкой переспросил Стюарт.
     - Вот именно. Мы пытались, мы просили назвать  свое настоящее  имя ради
его  же  безопасности.  Он  категорически  отказался,  угрожая  прервать все
контакты, если  мы  будем  настаивать.  Мы  изучили  его  почерк,  составили
психопортрет. Мы тщательно проанализировали сферу доступной ему информации и
сопоставили ее  с теми сведениями,  которые он  не может получить.  В  конце
концов мы пришли к выводу, что Иерихоном может быть любой из тридцати-сорока
человек. Все они входят в состав ближайшего окружения Саддама Хуссейна,  все
-  члены  Революционного командного совета,  высшего  командования  Иракской
армии или верхушки баасистской партии.
     Сузить  круг кандидатур мы так и не смогли. Дважды  в наших запросах мы
как  бы  невзначай  оставляли английский  технический  термин. Оба  раза  он
потребовал  уточнений.  Вероятно,  он  совсем  или  почти  совсем  не  знает
английского. Но это может быть лишь уловкой. Не исключено, что на самом деле
он  великолепно владеет английским языком;  если бы  мы были в этом уверены,
круг подозреваемых  сократился  бы  до двух-трех  человек. Между прочим,  он
всегда пишет от руки и только по-арабски.
     Объяснения Шарона убедили Стюарта.
     -  Очень  похоже на "Таинственную  глотку",  -  проворчал  он, вспомнив
тайного  осведомителя,  передавшего  информацию  об  уотергейтском   деле  в
"Вашингтон пост".
     -  Но Вудуард и Бернстейн, конечно, выяснили, кто был той "Таинственной
глоткой"? - предположил Паксман.
     -  Они  так  говорят,  но я сомневаюсь, - ответил Стюарт. -  Думаю, тот
парень предпочел оставаться в тени, как и Иерихон.
     Когда  вконец   измученного   Давида  Шарона  отпустили  в  израильское
посольство, уже давно  стемнело. Если он что-то  и утаил, то выжать  из него
что-либо новое было  невозможно. Впрочем, Стив  Лэнг был уверен, что на этот
раз  Моссад раскололся до  конца.  Билл Стюарт рассказал ему, какое давление
было оказано на Израиль из Вашингтона.
     Четверым  британским  и  американским  разведчикам  до  смерти  надоели
бутерброды и кофе, и они отправились в ресторан,  располагавшийся в полумиле
от  конспиративной квартиры.  После  двенадцати часов  напряженной работы  и
бутербродов Билла Стюарта мучила застарелая язва, и теперь он лениво ковырял
вилкой копченую лососину.
     - Стив, этот Иерихон - сукин сын, самый настоящий сверхосторожный сукин
сын.  Теперь нам  придется повторить  всю  работу  Моссада:  пытаться  найти
аккредитованного дипломата,  уже искушенного  в таких делах, и заставить его
работать на нас. Если нужно будет, заплатить ему. Лэнгли готово потратить на
это уйму денег. Когда начнется война, информация Иерихона может спасти много
человеческих жизней.
     - Итак,  что  мы  имеем? -  рассуждал Барбер.  - Половина  посольств  в
Багдаде уже  закрыта. Те,  что  остались, наверняка  находятся под неусыпным
наблюдением. Ирландское, швейцарское, шведское, финское?
     - Нейтральные  государства не  согласятся  играть  по нашим правилам, -
возразил Лэнг. - И я  сомневаюсь,  чтобы они держали за свой счет в  Багдаде
агента-профессионала.   Забудьте   о  посольствах  стран  третьего  мира   -
связываться с ними,  - значит начинать с  самого начала вербовку  и обучение
агента.
     -  Стив,  у нас  нет времени.  Это нужно  делать  срочно. Мы  не  можем
повторять все шаги израильтян. Три  недели -  это сумасшествие. В свое время
из  этого могло что-то получиться, но теперь  Ирак  ступил на  тропу  войны.
Теперь там все должно  быть во сто крат сложнее. Если мы начнем  с нуля,  на
подготовку дипломата уйдет минимум три месяца.
     Стюарт кивнул в знак согласия.
     -  Если из этой затеи ничего не  получится, выберем кого-нибудь из тех,
кто вполне законно ездит в Ирак. Некоторые бизнесмены еще летают в Ирак и из
Ирака, особенно немцы. Можно было  бы  подыскать  не  вызывающего подозрений
немца или японца.
     - Беда в том, что все они приезжают в Ирак ненадолго. А нам в идеальном
варианте был  бы  нужен агент,  который  смог  бы опекать  этого Иерихона  в
течение... ну...  четырех месяцев.  А как  насчет журналистов?  -  предложил
Лэнг.
     Паксман покачал головой.
     - Я разговаривал с вернувшимися из Ирака журналистами. За ними  ведется
круглосуточное наблюдение. Иностранному корреспонденту не удастся шнырять по
безлюдным переулкам; от него ни днем ни ночью  ни на шаг  не отстает няня из
Амн-аль-Амма.  Кроме  того,  не  забывайте,  что  мы  обсуждаем  нелегальную
операцию. Если  наш агент  не  будет  аккредитованным дипломатом,  он  может
попасть в лапы Омару Хатибу. Хотите порассуждать о том, что потом случится с
таким агентом?
     Все четверо были наслышаны о репутации  шефа Амн-аль-Амма  Омара Хатиба
по прозвищу Аль Муазиб, что значит мучитель.
     - Иногда приходится идти на риск, - заметил Барбер.
     - Я говорю не о риске, а о  приемлемости нашего предложения. - возразил
Паксман.  - Какой  бизнесмен или репортер согласится,  зная,  что его ждет в
случае провала? Я бы предпочел оказаться в КГБ, только не в Амн-аль-Амме.
     Билл Стюарт расстроенно бросил вилку и заказал второй стакан молока.
     - Значит, так. Найти подготовленного агента, который мог бы играть роль
иракца, невозможно.
     Паксман бросил  взгляд на Стива Лэнга; тот  немного  подумал и медленно
кивнул.
     - У нас есть такой человек, - сказал Паксман.
     -  Свой араб? Они есть и в Моссаде, есть и у нас, - возразил  Стюарт, -
но  не  такого  уровня. Простые посыльные, мальчики на  побегушках.  Слишком
велик риск, слишком высоки ставки.
     - Нет, британец, майор войск специального  назначения. Стюарт замер, не
донеся стакан  с  молоком  до  рта.  Барбер отложил  вилку и нож  и перестал
жевать.
     - Говорить  по-арабски  - одно дело, но  сделать  так, чтобы тебя сочли
иракцем в самом Ираке, - совсем другое, - заметил Стюарт.
     -  Он  смугл, черноволос, с темно-карими глазами, но при всем при том -
стопроцентный  британец. Он  родился  и вырос  в  Ираке. Его не  отличишь от
иракца.
     -  И  он прошел полный курс  по осуществлению  нелегальных  операций? -
изумился Барбер. - Черт возьми, где же он?
     - Видите ли, сейчас он в Кувейте, - ответил Лэнг.
     - Проклятье. Вы хотите сказать, что он там застрял и лег на дно?
     - Нет, судя по всему, он передвигается совершенно свободно.
     - Если он может уйти, то какого черта он там делает?
     - В сущности, истребляет иракских солдат.
     Стюарт поразмышлял и понимающе кивнул.
     - Крепкий парень, -  пробормотал он. - Вы можете его отозвать? Мы бы не
против его позаимствовать.
     - Думаю,  сможем,  как  только он выйдет на  связь.  Правда, руководить
операцией в таком случае следовало бы нам. Будем делиться информацией.
     Стюарт кивнул еще раз.
     - Думаю, вы  правы. Вы вывели  нас на Иерихона. Решено.  С судьей я все
согласую.
     Паксман встал и вытер губы.
     - Думаю, мне лучше поторопиться сообщить в Эр-Рияд.
     Майк  Мартин привык сам  распоряжаться своей судьбой, но в октябре 1990
года ему просто повезло, и лишь потому он остался жив.
     Он  должен  был  выйти на связь с  арендованным Сенчери-хаусом домом на
окраине  Эр-Рияда ночью 19 октября, тогда же, когда четыре ведущих чиновника
ЦРУ и Интеллидженс сервис обедали в Саут-Кензингтоне.
     Если бы  Мартину удалось  сделать  задуманное, то благодаря двухчасовой
разнице во  времени  он  закончил бы  передачу до того,  как Саймон  Паксман
вернулся в Сенчери-хаус и передал в Эр-Рияд приказ о возвращении Мартина.
     Что еще хуже, ему пришлось бы  пробыть в эфире пять, а то и все  десять
минут, чтобы детально обсудить с Эр-Риядом, каким образом доставить в Кувейт
дополнительное оружие и взрывчатку.
     Но судьба  распорядилась  так,  что  Мартин,  оказавшись  незадолго  до
полуночи в том  гараже,  где он  оставил свой джип, обнаружил, что  у машины
спущена шина.
     Проклиная все на свете, он целый час провозился с домкратом и  гаечными
ключами,  пытаясь  открутить гайки,  которые грязь  и  песок  пустыни  будто
приварили к болтам. Без четверти час он выехал из гаража и уже через полмили
заметил, что даже запасное колесо понемногу спускает.
     Ничего не  оставалось, как вернуться в  гараж,  отказавшись от  попытки
связаться той же ночью с Эр-Риядом.
     Два дня ушло на починку колес, и лишь поздним вечером 21 октября Мартин
оказался в пустыне, далеко к югу от Эль-Кувейта. Он повернул тарелку антенны
в  направлении саудовской  столицы, находившейся на расстоянии многих  сотен
миль  от него,  и  несколько  раз нажал  на  кнопку "передача"; ряд коротких
условных сигналов должен  был  засвидетельствовать, что именно  он  вызывает
Эр-Рияд и скоро выйдет в эфир.
     В распоряжении Майка Мартина была очень простая радиостанция с  десятью
фиксированными   частотами,   каждая   из   которых    предназначалась   для
определенного  дня месяца. В тот день,  21  октября,  Мартин  воспользовался
первой  частотой.  Назвавшись,  он  переключался  на  режим приема  и  через
несколько  секунд  услышал  низкий  голос: "Скалистые горы.  Черный медведь,
слышу вас хорошо".
     Эр-Рияд  и Мартин обменялись кодами, соответствующими дате и частоте, -
на  тот  случай,  если  на  той  же  частоте  кто-то  попытался  бы передать
дезинформацию.
     Потом Мартин передал в эфир несколько предложений.
     Намного севернее, на окраинах Эль-Кувейта, внимание  молодого иракского
техника привлек мерцающий сигнал  на приборном щите.  Щит был  установлен  в
реквизированной   квартире   на  верхнем  этаже   жилого   здания.  Один  из
радиолокаторов зарегистрировал  передачу  и теперь  автоматически  следил за
источником радиоволн.
     - Капитан! - возбужденно крикнул техник.
     К  приборному щиту подошел офицер отдела  радиоразведки  службы Хассана
Рахмани. Сигнал  все еще мерцал, и техник осторожно крутил регулятор, точнее
оценивая радиопеленг.
     - Кто-то только что вышел в эфир.
     - Где?
     - В пустыне, господин капитан.
     Техник,   надев   наушники,  старался   уловить   смысл  радиопередачи,
одновременно фиксируя направление на ее источник.
     - Передача зашифрована, господин капитан.
     - Точно, это он. Шеф был прав. Какой радиопеленг?
     Капитан уже протянул руку к телефонной трубке, чтобы объявить тревогу в
двух других бригадах, дежуривших в фургонах возле Эль-Джафры и на побережье,
рядом с госпиталем "Аль-Адан".
     - Компасный пеленг 202 градуса.
     Двести два  градуса  означало юго-западное  направление, где вплоть  до
самой границы с Саудовской Аравией не было ничего, кроме песков.
     - Частота? - отрывисто спросил капитан.
     Техник сообщил редко использующуюся частоту в длинноволновом диапазоне.
Тем временем уже отозвалась бригада из Эль-Джахры.
     -  Лейтенант, - бросил  капитан через плечо,  - свяжитесь с  базой  ВВС
Ахмади. Скажите, чтобы поднимали в воздух вертолет, мы засекли цель.
     В  пустыне  Мартин  закончил  передачу  и  перешел на прием.  Ответ  из
Эр-Рияда оказался  совсем  не  таким,  какой  он  ожидал. Мартин был в эфире
только пятнадцать секунд.
     -  Скалистые горы -  Черному медведю. Возвращайтесь в пещеру. Повторяю,
срочно возвращайтесь в пещеру. Передачу закончил, связь прерываю.
     Иракский  капитан сообщил частоту двум другим бригадам.  В Эль-Джахре и
возле госпиталя техники настраивали на эту частоту свои пеленгаторы,  и  над
их   головами   медленно  качались  из   стороны  в  сторону  четырехфутовые
параболические  антенны.  Одна из  них  прочесывала территорию  от  иракской
границы на севере до саудовской на юге, другая прощупывала эфир от побережья
на востоке до иракской пустыни на западе.
     Три радиопеленгатора  могли определить положение цели и  расстояние  до
нее  с  точностью  до  ста  ярдов.  После  этого  оставалось  лишь  передать
полученные  данные  десяти солдатам, сидевшим в ожидании  на борту вертолета
"хайнд".
     - Еще передает? - спросил капитан.
     Техник не сводил  взгляда с круглого экрана, по окружности размеченного
делениями   компасного   румба.   Центр   круга   соответствовал   положению
наблюдателя.  Еще  несколько  секунд назад на  экране блестела  яркая линия,
идущая от  центра  круга к пеленгу двести два. Теперь экран был пуст.  Линия
появится снова лишь тогда, когда заработает таинственный передатчик.
     - Никак нет, он ушел из эфира. Наверно, слушает ответ.
     - Вернется, никуда не денется, - заметил капитан.
     Но он ошибался. Получив неожиданный приказ из  Эр-Рияда, Черный медведь
нахмурился, отключил источник питания, закрыл передатчик и сложил антенну.
     Иракцы  следили за той  частотой всю ночь. Лишь на рассвете на взлетной
площадке аэродрома Ахмади вертолет  выключил двигатели, и уставшие  солдаты,
разминая затекшие мышцы, спустились на землю.
     Саймон Паксман спал на диване в своем кабинете, когда зазвонил телефон.
Его вызывал  шифровальщик  из отдела  связи, располагавшегося  в  подвальном
этаже.
     - Я спущусь, - ответил Паксман.
     Только  что  было дешифровано  очень  короткое  сообщение  из Эр-Рияда.
Мартин вышел на связь, и ему передали приказ.
     Вернувшись   в   кабинет,   Паксман   набрал  номер   квартиры  ЦРУ  на
Гроувнор-сквер, где ждал новостей Чип Барбер.
     -  Он возвращается, - сообщил  Паксман. -  Пока неизвестно,  когда  ему
удастся  перейти границу. Стив сказал,  что мне  тоже нужно быть  там. Вы со
мной полетите?
     - Конечно,  -  ответил  Барбер. -  Заместитель директора возвращается в
Лэнгли утренним  рейсом,  но я отправляюсь с вами,  Мне нужно увидеть  этого
парня.
     22  октября  британское  Министерство  иностранных  дел   обратилось  в
посольство Саудовской  Аравии с  просьбой  об  аккредитации  в  Эр-Рияде  на
непродолжительный  срок  одного младшего  дипломата. О том  же  попросило  и
посольство США.  С аккредитацией проблем  не возникло.  В  паспортах, где не
значилось  ни  имени  Барбера,  ни  имени  Паксмана,  без  промедлений  были
проштемпелеваны  визы. Оба  разведчика  успели  на  рейс, отправлявшийся  из
Хитроу   в  20.45  и  незадолго   до  рассвета  прибывавший   в  эр-риядский
международный аэропорт короля Абдулазиза.
     Чипа Барбера в аэропорту ждал лимузин американского посольства,  тотчас
же  доставивший  его  в  комплекс зданий миссии  США,  где  располагалось  и
невероятно разросшееся  местное  бюро ЦРУ.  Что касается Паксмана, то  он на
неприметной небольшой машине  прямо  из аэропорта  отправился  на виллу, где
устроил свою штаб-квартиру британский Сенчери-хаус. Прямо с порога  Паксману
сообщили,  что  Майк  Мартин,  очевидно, еще  не  перешел границу; во всяком
случае от него не было никаких вестей.
     С точки зрения самого Мартина, приказ из Эр-Рияда о возвращении на базу
было куда проще отдать, чем  выполнить. 22 октября задолго до рассвета Майкл
вернулся из пустыни и весь день посвятил завершающим делам.
     Под надгробием  матроса  Шептона  на  христианском  кладбище он оставил
письмо мистеру Аль  Халифе,  в  котором сообщал,  что, к  сожалению,  должен
срочно  покинуть Кувейт. В  другой записке, адресованной Абу Фуаду, подробно
объяснялось,  где и каким образом забрать остатки  оружия и  взрывчатки, все
еще хранившиеся на двух из его вилл.
     Ближе  к вечеру на  своем побитом пикапе Мартин направился на верблюжью
ферму возле  Сулайбии, где кончались  самые дальние пригороды Эль-Кувейта  и
начиналась пустыня.
     Его  верблюды  все  еще  содержались на ферме  и даже оказались в очень
хорошей  форме.  Верблюжонок  заметно  подрос  и обещал  скоро  стать ценным
животным, поэтому Мартин отдал его владельцу  фермы в качестве платы за уход
за его верблюдами.
     Еще не начало смеркаться, а Мартин уже  ехал  верхом  на юго-юго-запал,
когда же надвинулась холодная  ночь,  он был  уже один  в безлюдной пустыне,
далеко от последних обитаемых мест.
     Путь  до тайника, в котором он хранил  радиостанцию,  занял четыре часа
вместо обычного часа.  Отметкой  Мартину служил выпотрошенный и проржавевший
остов автомобиля,  который, очевидно, давным-давно сломался и был оставлен в
пустыне.
     Мартин  спрятал  радиостанцию  под  кипами газет, которыми  он заполнил
корзины. Этот груз был намного легче того  запаса  оружия и боеприпасов, что
он вез в Кувейт девять недель назад.
     Если верблюдица  и была благодарна  хозяину, то внешне  этого никак  не
проявляла, по-прежнему недовольно урчала и плевалась  за  то, что  ее лишили
удобного загона на ферме. Тем  не менее она ни на минуту не замедляла своего
бега вразвалку.
     Однако  октябрьское   путешествие  Мартина  по  пустыне  отличалось  от
августовского. По  мере приближения к южной границе  Кувейта он встречал все
больше и больше признаков присутствия бесчисленных иракских дивизий, которые
продвигались дальше на запад, к иракской границе.
     Обычно он  издалека замечал сияние факелов над нефтяными вышками, там и
тут рассеянными по пустыне, и, зная,  что их скорее всего охраняют  иракские
солдаты, уходил подальше в пески.
     Иногда  до него доносился запах дыма костров; тогда он успевал свернуть
и обойти  военный лагерь  стороной.  Однажды  Мартин едва  не натолкнулся на
танковый батальон, укрывшийся за подковообразной  песчаной стеной и стоявший
лицом к южной границе, к  американским и саудовским войскам.  Мартин вовремя
услышал  клацанье  металла,  резко  дернул  правой уздечкой и  скрылся среди
песчаных дюн.
     Когда  он  переходил границу  в  августе, к  югу от  Эль-Кувейта стояли
только  две  дивизии  иракской  Республиканской гвардии,  да и  те  занимали
позиции восточнее, только к югу от столицы.
     Теперь  же  к  тем  двум  присоединилась  дивизия  Хаммурапи,  а  чтобы
сохранить равенство сил по отношению к растущей день ото дня армии коалиции,
Саддам Хуссейн  приказал  передислоцировать в  южный Кувейт  еще одиннадцать
дивизий, главным образом части регулярной армии.
     Четырнадцать  дивизий - это  очень много, даже в бескрайней пустыне.  К
счастью для Мартина, иракские солдаты,  кажется,  чувствовали себя  в полной
безопасности, не выставляли часовых и  храпели под своими машинами. Впрочем,
даже  спокойно спящая огромная иракская армия заставляла Мартина отклоняться
все дальше и дальше на запал.
     Кратчайший,  всего пятидесятикилометровый путь  от  саудовской  деревни
Хаматийят  до  кувейтской  верблюжьей  фермы   исключался.  Мартин  поневоле
приближался    к    иракской   границе,   отмеченной   глубокой   расщелиной
Вади-эль-Батин, но ему совсем не хотелось ее пересекать.
     Рассвет застал его к западу от нефтяного  месторождения Манагиш, но все
еще  севернее  полицейского  поста  Аль-Муфрад,  находившегося на  одном  из
пограничных разъездов еще до оккупации Кувейта.
     Местность понемногу становилась более  холмистой, и Мартин нашел группу
скал,  среди которых  можно  было  переждать день. Когда  взошло  солнце, он
стреножил верблюдицу;  та, недовольно обнюхав голые камни и песок, не  нашла
себе  на  завтрак  даже  любимых  колючек.  Мартин  завернулся в  одеяло  из
верблюжьей шерсти и заснул.
     Вскоре после полудня его разбудил совсем близкий лязг танковых гусениц.
Мартин сообразил, что он устроился совсем рядом с  главной  автомагистралью,
которая  начинается   в  Кувейте   у  Эль-Джахры,   тянется  в  юго-западном
направлении и  пересекает границу  с  Саудовской  Аравией возле  таможенного
поста Эль-Салми. Зашло солнце,  но Мартин ждал почти до  полуночи. Теперь он
знал, что граница находится не больше, чем в двенадцати милях к югу.
     Начав последний  ночной переход около полуночи, Мартин  сумел незаметно
проскользнуть между  иракскими патрулями  примерно  в три  часа  утра, когда
внимание человека притупляется в наибольшей мере, а часовых тянет подремать.
     В лунном  свете Мартину было хорошо видно,  как сбоку от  него  остался
полицейский  пост Каимат Субах,  а  еще  через две  мили  исчезли  последние
сомнения  в  том,  что  он  уже  пересек  границу. На  всякий  случай  он не
остановился и  продолжал путь до  тех пор, пока не вышел  к рокадной дороге,
которая тянулась с  востока  на  запад между поселками Хаматийят и  Ар-Руги.
Здесь он остановился и собрал антенну радиопередатчика.
     Поскольку иракские  войска окопались в  нескольких  милях  к северу  от
кувейтско-саудовской границы,  а  план  генерала  Шварцкопфа  предусматривал
создание "Щита в  пустыне" к югу от этой  границы -  чтобы в случае иракской
агрессии не оставалось сомнений в том, что иракцы действительно вторглись на
территорию Саудовской  Аравии, - то  Мартин  оказался  на  довольно  широкой
полосе ничейной земли. Позже через  эту полосу стремительным потоком ринутся
вооруженные силы США и Саудовской Аравии, направляясь на север, в Кувейт. Но
в предрассветные часы 24 октября здесь не было никого, кроме Мартина.
     Саймона   Паксмана  разбудил  один   из  младших  сотрудников   бригады
Сенчери-хауса, расположившейся на вилле.
     - Саймон, Черный медведь вышел на связь. Он перешел границу.
     Паксман  вскочил  и в  пижаме  помчался  в  комнату  радиосвязи.  Перед
огромным приборным  щитом, протянувшимся вдоль  всей стены  комнаты, которая
когда-то  была  уютной  спальней,  во  вращающемся  кресле  сидел  оператор.
Поскольку уже наступило 24 октября, коды были изменены.
     -  Тело  Христово  вызывает  Техасского  рейнджера.  Где  вы? Повторяю,
сообщите, пожалуйста, ваши координаты.
     Из  громкоговорителя приборного  щита раздался  странный  металлический
голос; впрочем, слышимость была отличной.
     - К югу от Каимат Субаха, на дороге, соединяющей Хаматийят и Ар-Руги.
     Оператор повернулся  и бросил вопросительный  взгляд на  Паксмана.  Тот
нажал кнопку "передача" и сказал:
     - Рейнджер,  оставайтесь  на  месте. К вам подойдет такси.  Подтвердите
прием.
     - Понял вас, - ответил голос  из громкоговорителя. - Буду ждать  черный
лимузин.
     На самом деле через  два часа над  рокадной дорогой появился не  черный
лимузин,  а  американский  вертолет "блэкхок".  Рядом с  пилотом у  открытой
дверцы сидел привязанный  ремнями офицер; в бинокль он внимательно следил за
пыльной полосой, которую почему-то называли дорогой. С  высоты двухсот футов
офицер  заметил  верблюда  и  стоявшего рядом мужчину и уже  готов был  дать
команду лететь дальше, как вдруг мужчина махнул рукой.
     Пока  не  снижаясь,  "блэкхок"  завис  в  воздухе,  и офицер  попытался
рассмотреть  бедуина.  С  точки  зрения  пилота,  они  находились  в опасной
близости  от  границы.  Но бедуин  стоял именно в том месте,  которое указал
офицер разведки, а, кроме бедуина, нигде не было ни души.
     Чип Барбер  договорился с командованием американской части, стоявшей на
военном аэродроме Эр-Рияда, чтобы те выделили вертолет и забрали британского
офицера, который должен был перейти кувейтскую границу.  Для этого "блэкхок"
имел  достаточную  дальность   полета.  Но  экипажу  никто   не   говорил  о
бедуине-кочевнике с верблюдом.
     Пока  летчики  наблюдали с высоты двухсот футов за бедуином, тот уложил
на  песке  несколько камней и отошел в  сторону. Офицер  направил бинокль на
камни; оказалось, бедуин выложил английское "ПРИВЕТ".
     Офицер сказал в микрофон, обращаясь к пилоту:
     - Должно быть, это наш человек. Берем его на борт.
     Пилот кивнул. Вертолет  спустился  по спирали и завис в футе  от земли,
ярдах в двадцати от мужчины и его верблюда.
     Мартин уже снял  с верблюдицы  корзины и тяжелое седло и  положил  их у
обочины дороги. Радиостанция и  его личное оружие, особенно любимый в частях
специального  назначения тридцатизарядный "браунинг" калибра  9 миллиметров,
уже лежали в сумке, которая висела на плече Мартина.
     Спускавшийся  вертолет напугал  верблюдицу, и она  галопом  потрусила в
пустыню.  Несмотря на  скверный характер, она хорошо  послужила  Мартину.  В
пустыне она  не пропадет и без человека, ведь тут ее дом. Она  будет бродить
по пескам,  найдет  себе пропитание  и  воду;  потом ее увидит  какой-нибудь
бедуин, заметит, что на ней нет клейма  владельца, и с удовольствием возьмет
с собой.
     Мартин  нырнул  под  вращающиеся  лопасти  и побежал к открытой дверце.
Офицер, стараясь перекрыть рев двигателей, крикнул:
     - Сэр, назовите вашу фамилию!
     - Майор Мартин.
     Из  дверцы  протянулась   рука,  помогая   Мартину  подняться  на  борт
вертолета.
     - Добро пожаловать, майор.
     Из-за  шума  никакой  разговор  был   невозможен.  Офицер  дал  Мартину
противошумные наушники, и вертолет взял курс на Эр-Рияд.
     На подходе  к городу пилот изменил курс и направил вертолет к отдельной
вилле на окраине. Рядом с виллой на  пустыре кто-то выложил  ярко-оранжевыми
диванными подушками большую букву  Н. "Блэкхок" повис в трех футах от земли,
из него выпрыгнул мужчина в арабской одежде, повернулся, чтобы поблагодарить
летчиков,  и  зашагал  к  вилле.  Вертолет улетел, и  двое  рабочих  собрали
подушки.
     Мартин прошел через  сводчатые  ворота в стене и оказался в  вымощенном
плитами дворе.  Из двери дома навстречу ему вышли двое мужчин. Одного из них
Мартин  узнал:  много  недель  назад  он  видел  его в  штаб-квартире  войск
специального назначения в западном Лондоне.
     - Саймон Паксман, -  представился знакомый Мартину,  протягивая руку. -
Чертовски рад, что вы благополучно вернулись. - Он кивнул  в  сторону своего
старшего спутника. - Это Чип Барбер, наш коллега из Лэнгли.
     Барбер  пожал  руку  Майкла  и  удовлетворенно  осмотрел его:  грязный,
некогда белый  халат  от подбородка до пят,  на одном плече висит  полосатое
одеяло,  два  черных шнурка  удерживают  на голове куфию в  красную и  белую
клетку,  многодневная  черная щетина на  суровом,  исхудавшем  лице,  темные
глаза.
     -  Рад познакомиться с вами, майор.  Наслышан о вас, -  сказал Барбер и
сморщил нос. - Думаю, вам не помешает горячая ванна, а?
     - О, конечно, я сейчас же распоряжусь. - спохватился Паксман.
     Мартин  кивнул, сказал: "Благодарю" и вошел в прохладную виллу. Паксман
и Барбер последовали за  ним.  Барбер  старался не  слишком  демонстрировать
приподнятое настроение.
     Черт побери, подумал  он. теперь я склонен поверить, что этот сукин сын
способен на многое.
     Чтобы смыть  с Мартина многонедельную грязь  и пот, в  мраморной  ванне
виллы,  предоставленной  британцам принцем Хале-дом  бин  Султаном, пришлось
трижды менять воду.  Потом  Мартин сидел, обернув вокруг талии полотенце,  а
специально вызванный  парикмахер мучился с его спутанными волосами. Наконец,
воспользовавшись  туалетными  принадлежностями   Саймона   Паксмана,  Мартин
побрился.
     Его куфию, одеяло,  халат и  сандалии  унесли в сад, где слуга-саудовец
все  это  сжег.  Два  часа  спустя Мартин в легких  хлопчатобумажных  брюках
Паксмана и рубашке  с короткими рукавами сидел за обеденным столом, созерцая
обед из пяти блюд.
     -  Ну, а теперь скажите,  пожалуйста, - спросил Мартин,  -  почему  мне
приказали убираться из Кувейта?
     Ему ответил Чип Барбер:
     -  Хороший  вопрос,  майор.  Чертовски хороший вопрос.  Заслуживает  не
худшего ответа. Я прав? Дело в том, что мы хотели бы направить вас в Багдад.
На следующей неделе. Вам салат или рыбу?



     И  в  Лэнгли,  и  в  Сенчери-хаусе спешили.  Хотя об этом  предпочитали
молчать  и  в  то  время  и  позднее, но  в  Эр-Рияде  к  концу  октября ЦРУ
сконцентрировало очень большие силы и развернуло активнейшую деятельность.
     Присутствие  ЦРУ  уже  давно ощущалось  в  среде высших военных  чинов,
зарывшихся  в  лабиринте  штабных помещений  под  зданием  министерства  ВВС
Саудовской Аравии в  миле от  эр-риядского бюро управления.  Среди  военных,
особенно  генералов  авиации,   преобладало  убеждение,  что   при  разумном
использовании   имевшегося  в  их   распоряжении   поразительного  комплекса
технических  средств они могут выяснить  все необходимое об обороне Ирака  и
даже о приготовлениях Саддама.
     А  технические  средства  сбора  информации  и  в самом  деле  поражали
воображение. Помимо спутников, с которых лился нескончаемый поток фотографий
земли Саддама Хуссейна, помимо разведывательных  самолетов  "аврора"  и U-2,
собиравших такую  же  информацию,  но с меньшей высоты, были задействованы и
другие  невероятно сложные  системы и устройства,  предназначенные для сбора
разведывательных данных с воздуха.
     Над  Средним Востоком  неподвижно  висели геостационарные спутники; они
прослушивали небо над территорией Ирака и ловили  каждое слово,  сказанное в
"открытом" эфире. Увы, они не могли перехватить те слова, которые говорились
на совещаниях  по планированию военных  операций,  передававшиеся по  сорока
пяти тысячам миль подземных волоконно-оптических систем связи.
     Среди  средств  воздушной  разведки  королем  была  система  воздушного
предупреждения  и контроля АВАКС.  Она  представляла  собой  огромный  купол
радара,   установленный  на  "спине"  авиалайнера  "Боинг-707".  Самолеты  с
системой АВАКС,  сменяя друг друга,  медленно кружили  над северным регионом
Персидского  залива  все двадцать  четыре часа в сутки и могли за  считанные
секунды  информировать  Эр-Рияд о появлении над иракской территорией  любого
летательного  аппарата.  Если  в воздух  поднимались  иракские  самолеты,  в
Эр-Рияде тотчас же становилось известно их число курс, скорость и высота.
     Самолеты системы  АВАКС  дополняли другие воздушные разведчики, тоже на
базе одного из  вариантов "Боинга-707", модели Е8-А. Их  называли Джей-СТАР;
они выполняли ту же  задачу, что  и  АВАКСы, только  следили  за движущимися
целями  не в воздухе, а на земле. Джей-СТАР  были оснащены большими радарами
бокового обзора типа "Норден", которые просматривали иракскую территорию, не
нарушая воздушное  пространство Ирака, и могли обнаружить едва ли  не  любой
движущийся металлический предмет.
     Эти  и  многие  другие  чудеса  техники, на которые Вашингтон  потратил
миллиарды  и миллиарды  долларов, убедили  генералов в том,  что  они  могут
слышать каждое произнесенное в Ираке слово и видеть каждую движущуюся  цель,
а значит,  и  своевременно  ее уничтожить. Больше  того, эти чудеса  техники
давали информацию не только днем, но и ночью, не только в ясную погоду, но и
в туман  или  дождь. Теперь противник уже  не  сможет укрываться под листвой
тропических  деревьев,  оставаясь   незамеченным.  От  внимания  вездесущего
воздушного ока не ускользнет ничто.
     Специалисты  из  Лэнгли были настроены  более скептично  и  не скрывали
своих  сомнений.  Генералов  лишь раздражала  позиция  ЦРУ. Эти  гражданские
всегда во всем  сомневаются. Перед армией была поставлена трудная задача, но
она была готова ее выполнить, и холодный душ был генералам совсем ни к чему.
     У  британцев  все  обстояло  несколько  иначе.   Операция,  развернутая
Интеллидженс сервис в районе Персидского залива, не шла ни в какое сравнение
с крупномасштабной деятельностью  ЦРУ, но  все  же по британским меркам была
довольно значительной и  выполнялась в обычной манере Сенчери-хауса: скрытно
и без лишней шумихи.
     Кроме  того, Великобритания  назначила  командующим  всеми  британскими
вооруженными  силами в  районе  Персидского  залива  и заместителем генерала
Шварцкопфа нетипичного солдата с необычной биографией.
     Норман Шварцкопф был крупным, солидным  мужчиной, человеком незаурядной
отваги, прирожденным солдатом. Генерала не зря прозвали "бушующим  Норманом"
или "медведем":  его  обычное  добродушие  могло  в любую  минуту  смениться
вспышкой  гнева,   впрочем,  всегда   непродолжительной.   В  таких  случаях
окружающие говорили, что генерал  "взорвался".  Его британский  коллега  был
полной противоположностью ему.
     Генерал-лейтенант  Питер де  ла  Бильер  прибыл  в Саудовскую Аравию  и
принял командование британскими  войсками в  первых числах  октября. Он  был
невысоким,   худым,  жилистым,  молчаливым  мужчиной  с  обманчиво   робкими
манерами. Большой, шумный американец и худой, застенчивый британец на первый
взгляд казались  странной парой, но  на самом деле они великолепно  ладили и
без труда  находили общий язык,  так как  давно знали друг друга и понимали,
что скрывается за внешностью коллеги.
     У сэра Питера, которого в армии называли Пи-Би, было больше наград, чем
у  любого другого офицера британской армии, однако сам генерал никогда и  ни
при  каких обстоятельствах  не говорил  о  своих  орденах  и  медалях.  Лишь
товарищи генерала по различным кампаниям изредка за кружкой  пива вполголоса
обсуждали, за что именно генералу  на мундир  навесили все эти "побрякушки".
Одно  время  сэр Питер командовал  также войсками специального назначения  и
потому хорошо знал район Персидского залива, арабский язык и операции в тылу
противника, что в сложившейся ситуации было чрезвычайно полезным.
     Поскольку командующий британскими войсками и прежде работал со службами
безопасности,   он   внимательнее   прислушивался  к  сомнениям  сотрудников
Сьнчери-хауса, чем американские генералы к голосу гражданских разведчиков из
ЦРУ.
     Британские  войска  специального  назначения уже давно  обосновались  в
Саудовской Аравии, устроившись отдельным лагерем в углу большой военной базы
на окраине Эр-Рияда. Как бывший командир этих солдат, генерал Пи-Би понимал,
что  бессмысленно  растрачивать их  незаурядные  способности для  выполнения
рядовых  задач,  с которыми  справятся десантники или  пехота. Солдаты войск
специального назначения предназначались  для  выполнения операций в глубоком
тылу противника и по освобождению заложников.
     Одно время  обсуждалась возможность  их  использования для освобождения
британцев, которых  Саддам хотел  использовать  в качестве "живого щита", но
вскоре  заложники  были  рассеяны  по  всему  Ираку,  и эти  планы  пришлось
оставить.
     В последнюю неделю октября на вилле в пригороде Эр-Рияда сотрудники ЦРУ
и  Сенчери-хауса разработали операцию, которая была как  раз по зубам частям
специального назначения с  их неординарными  возможностями  и способностями.
Разработка была  представлена командиру  эр-риядского отряда, и тот принялся
за детальное планирование операции.
     Всю вторую половину первого дня пребывания Майка  Мартина на вилле  ему
рассказывали,   как   англо-американским   союзникам   стало   известно    о
существовании  в  Багдаде  ренегата  по  кличке  Иерихон. Пока  за  Мартином
сохранялось  право отказаться от операции и вернуться в  полк. Весь вечер он
размышлял, а потом сказал:
     - Я согласен.  Но  у меня есть  свои условия,  и я пойду  только в  том
случае, если эти условия будут выполнены.
     Все пришли к  единому  мнению,  что  самая  сложная  проблема  -  найти
надежную "крышу". Речь  шла  не о молниеносной операции, когда за счет одной
лишь быстроты можно  перехитрить контрразведку  противника. В  Ираке  нельзя
было рассчитывать и на тайную помощь местного населения,  какую Мартин нашел
в  Кувейте.  Не мог Мартин  и  бродить  по пустыне вокруг  Багдада в обличье
кочевника-бедуина.
     К  тому  времени весь Ирак превратился  в  гигантский  военный  лагерь.
Армейские патрули  регулярно прочесывали даже совершенно незаселенные - если
верить карте  - районы. Сам Багдад буквально кишел нарядами военной полиции,
которые вылавливали дезертиров, и патрулями Амн-аль-Амма - они хватали всех,
кто казался им подозрительными.
     О том, что Амн-аль-Амм держит страну в страхе, знали все собравшиеся на
вилле.  Сообщения  бизнесменов  и  журналистов,  британских  и  американских
дипломатов (еще до того, как  их выслали из страны) красноречиво говорили  о
том, что граждане Ирака трепещут при одном упоминании о вездесущей секретной
полиции.  Если  Мартину  удастся  проникнуть  в Багдад, он должен будет  там
остаться  на  несколько  месяцев.  Работать  с  таким агентом, как  Иерихон,
нелегко. Прежде всего  нужно  будет  через тайники сообщить ему, что затишье
кончилось,  снова  начинается  работа.  Но  тайники  могут  находиться   под
наблюдением.  Не  исключено,  что  Иерихона схватили  и  заставили  во  всем
признаться.
     Больше того, Мартину нужно где-то жить, понадобится какое-то место, где
можно  было  бы  принимать  и  передавать сообщения. Ему придется рыскать по
всему городу, извлекая из тайников  письма  Иерихона и  оставляя там задания
для  него  - конечно, при  условии,  что  удастся  возобновить прежний поток
информации, хотя и предназначенной теперь для других хозяев.
     Наконец  - и это хуже  всего - в  Багдаде не может быть дипломатической
"крыши", того надежного щита,  который спас бы  Мартина от  ужасов  иракской
тюрьмы в  случае провала и ареста. Для такого человека в Абу  Граибе  всегда
найдется следственная камера.
     - Какие... э-э... условия вы  имеете в виду? -  спросил Паксман,  когда
Мартин выдвинул свои требования.
     - Если я  сам  не могу иметь  дипломатический статус, то мне нужно быть
каким-то образом связанным хотя бы с домашним хозяйством дипломата.
     - Это не так просто, старина. Все посольства находятся под надзором.
     - Я сказал не посольство, а домашнее хозяйство дипломата.
     - Вы хотите стать кем-то вроде шофера? - уточнил Барбер.
     -  Нет.  Шофер  постоянно  на  виду.  Он  должен  всегда  оставаться за
баранкой.  Шофер возит дипломата, и  потому за  ним  следят,  как и за самим
дипломатом.
     - Тогда кем же?
     - Если только в  Багдаде  все не перевернулось  вверх  дном, то  многие
высокопоставленные работники посольств живут не в здании миссии, а дипломаты
достаточно высокого уровня имеют в своем распоряжении отдельный особняк. Как
правило,  он  стоит в  саду, окруженном высокой  стеной. Так вот,  раньше на
таких  виллах всегда  нанимали садовника,  который заодно выполнял  и всякие
мелкие поручения.
     - Садовника?  -  удивленно  воскликнул Барбер.  - Избави Бог,  ведь  он
неквалифицированный рабочий. Его сразу же схватят и мобилизуют в армию.
     - Нет. Садовник не только смотрит за садом, он выполняет все  поручения
вне виллы. На  велосипеде он ездит на рыбный рынок за рыбой,  на базар  - за
фруктами  и  овощами, хлебом  и маслом.  Он  живет в какой-нибудь  лачужке в
глубине сада.
     - К чему вы клоните, Майк? - спросил Паксман.
     - Я клоню к тому, что такой человек незаметен. Он настолько обычен, что
на него  никто не  обращает  внимания. Если его остановят,  то удостоверение
личности у него всегда в полном порядке, а еще он не расстается с письмом на
бланке  посольства,  в   котором   на   арабском   языке  разъясняется,  что
предъявитель сего работает на дипломата, освобожден от воинской повинности и
что властей просят не  препятствовать  ему  заниматься  своими  делами. Если
только он  не будет уличен  в  чем-то противозаконном, любой задержавший его
полицейский  рискует долго и  нудно  оправдываться,  отвечая на  официальную
жалобу посольства.
     Профессиональные разведчики обдумали предложение Мартина.
     -  Что ж,  этот план может  сработать,  -  признал  Барбер.  -  Обычный
незаметный человек. Саймон, как вы думаете?
     - Видите ли, - возразил Паксман, - тогда  мы должны посвятить в  детали
операции и дипломата.
     - Лишь  отчасти. - сказал Мартин.  - Нужно только сделать так, чтобы он
получил  от своего  правительства  недвусмысленный  приказ принять на работу
такого-то человека (тот сам подойдет к нему), а затем закрыть на все глаза и
как  ни  в чем  ни  бывало заниматься  своими  делами.  Что  дипломат  будет
подозревать, это его личное дело. Если он не хочет лишиться теплого местечка
и сломать свою  карьеру, то будет молчать. Но лишь в том случае, если приказ
будет отдан очень высокопоставленным чиновником.
     - Британское посольство исключается, - сказал Паксман. - Иракцы из кожи
вон вылезут, лишь бы причинить неприятность нашим людям.
     - Нам тоже, - сказал Барбер. - Что вы предлагаете, Майк?
     Когда Мартин объяснил, Паксман и Барбер сначала не поверили своим ушам.
     - Должно быть, вы шутите, - сказал американец.
     - Нет, я говорю совершенно серьезно, - возразил Мартин.
     - Черт побери, Майк, тогда нам нужно будет обращаться  с просьбой...  к
премьер-министру.
     - И президенту, - добавил Барбер.
     - Что ж, почему  бы и нет? Мы же теперь  стали вроде  бы  друзьями.  Но
главное  в  другом:  если информация  Иерихона  спасет жизнь многим солдатам
коалиции, разве телефонный разговор - это слишком большая плата?
     Чип  Барбер  бросил  взгляд  на  часы.  В  Вашингтоне время  отстает от
средневосточного на семь  часов, значит, в  Лэнгли  заканчивается  обеденный
перерыв. В Лондоне  сейчас лишь  на два часа меньше, но  старших чиновников,
возможно, еще удастся застать на рабочих местах.
     Барбер помчался в американское посольство и  послал срочное шифрованное
сообщение заместителю директора ЦРУ по оперативной работе Биллу Стюарту. Тот
прочел его и тут же пошел  к директору  Уилльяму Уэбстеру, который,  в  свою
очередь, позвонил в Белый дом и попросил президента принять его.
     Саймону Паксману  повезло.  Он  связался по линии секретной  телефонной
связи с  Сенчери-хаусом и  застал Стива Лэнга на рабочем месте. Тот выслушал
Паксмана и немедленно позвонил шефу домой.
     Сэр Колин поразмышлял и связался с  секретарем кабинета министров сэром
Робином Батлером.
     В  Британии  существует  неписаное  правило:   если  шеф  Сенчери-хауса
полагает,  что  сложилась  чрезвычайная  ситуация,  он  имеет право  просить
премьер-министра  принять  его,  и   эта   просьба  всегда  удовлетворяется.
Общеизвестно  также, что Маргарет Тэтчер никогда не отказывала руководителям
служб безопасности  и войск специального назначения. Она согласилась принять
шефа Интеллидженс сервис в своем кабинете  на Даунинг-стрит, 10 на следующий
день, в восемь часов утра.
     Как обычно, миссис Тэтчер была  на  своем  рабочем месте до рассвета  и
почти закончила разборку неотложных  дел,  когда  пришел шеф  Сенчери-хауса.
Удивленно  нахмурившись,  она  выслушала его  необычную просьбу, потребовала
кое-каких уточнений,  потом подумала и в своей обычной манере тут же приняла
решение.
     -  Я  посоветуюсь  с  президентом  Бушем, как только он встанет,  и  мы
посмотрим,  что сможем сделать. Этот... э-э...  человек...  он действительно
намерен взяться за такое опасное дело?
     - Он сам предложил этот план.
     - Это один из ваших людей, сэр Колин?
     - Нет, он майор войск специального назначения.
     Тэтчер заметно повеселела.
     - Незаурядная личность.
     - Я тоже так думаю, мадам.
     - Когда все закончится, я хотела бы встретиться с ним.
     - Уверен, это можно будет устроить, мадам.
     Когда   шеф  Сенчери-хауса   ушел,   помощники  миссис  Тетчер  вызвали
Вашингтон, где была еще глубокая  ночь,  и договорились  о прямой телефонной
связи  на  восемь  часов  утра  по  вашингтонскому,  то  есть на  час дня по
лондонскому времени. Ленч премьер-министра был перенесен на тридцать минут.
     Если британский премьер-министр пускала в ход все свое умение убеждать,
то президент Буш, как и  его предшественник Роналд Рейган, никогда не мог ей
отказать.
     - Хорошо,  Маргарет, - сказал  президент, выслушав пятиминутный монолог
Тэтчер. - Я позвоню.
     - Он может сказать "нет", - подчеркнула миссис Тутчер, - но не  должен.
В конце концов, мы сделали для него чертовски много.
     - Да, чертовски много, - согласился президент.
     Президент США  и премьер-министр Великобритании позвонили одному и тому
же  человеку  с  перерывом  в  час.  Тот   был  удивлен,  но  согласился  на
конфиденциальную встречу с их представителями, как только те прибудут.
     Вечером того же дня Билл  Стюарт вылетел  из Вашингтона,  а  Стив  Лэнг
успел на последний рейс из Хитроу.
     Возможно, Майк Мартин не представлял, каких огромных усилий потребовало
выполнение его  требований;  во всяком случае,  глядя на него,  нельзя  было
сказать, чтобы  он переживал.  26 и 27  октября  он  только  отдыхал,  ел  и
отсыпался. Он перестал бриться, снова отращивая  короткую черную щетину. Тем
временем подготовительная работа проводилась в самых разных уголках планеты.
     В  Тель-Авиве  руководитель  местного  бюро Сенчери-хауса  нанес  визит
генералу Коби Дрору и обратился к нему с просьбой.
     -  Вы в  самом  деле  собираетесь снова заварить  эту кашу?  -  деланно
удивился Дрор.
     -  Коби,  я  знаю  одно:  мне приказано  попросить вас  выполнить  нашу
просьбу.
     - Черт возьми, нелегального агента? Но вы же не можете не понимать, что
его обязательно сцапают?
     - Коби, вы можете выполнить нашу просьбу?
     - Конечно, можем.
     - Через двадцать четыре часа?
     Коби Дрор опять принялся валять дурака:
     -  Ради  вас,  мой  милый  мальчик,  я  охотно  отдам  правую  руку. Но
послушайте, то, что  вы собираетесь делать, - безумие. -  Дрор встал,  вышел
из-за стола и обнял  англичанина  за  плечи.  -  Знаете,  мы нарушили добрую
половину собственных  правил,  нам  просто  повезло.  Обычно  мы  никогда не
рекомендуем нашим людям иметь дело с тайниками. Любой тайник может оказаться
ловушкой. Для нас тайники работают только  в одну сторону: от кацы к шпиону.
С Иерихоном мы нарушили это правило. Монкада получал информацию таким путем,
потому что другого пути не  существовало. И ему повезло, ему чертовски везло
все два  года.  Но у него был  дипломатический паспорт. А вы  собираетесь...
Этого?
     Генерал  Дрор  повертел в  руках небольшую фотографию похожего на араба
мужчины с унылым выражением лица, хохолком черных волос  и заметной щетиной.
Эту  фотографию англичанин только что получил из Эр-Рияда; столицы Израиля и
Саудовской Аравии не  были связаны регулярным  воздушным сообщением, поэтому
фотографию доставил двухмоторный  личный  реактивный  самолет  связи  HS-125
генерала де  ла Бильера. Самолет  приземлился на военном аэродроме  Сде Дов,
где израильтяне усердно фотографировали его темно-каштановые опознавательные
знаки.
     Дрор пожал плечами.
     -  Хорошо.  Завтра  утром  все  будет  готово.  Клянусь жизнью.  Моссад
располагает не только просторными  помещениями для  болтовни,  но и одной из
самых совершенных  в мире  технических  служб. Кроме главного  компьютера, в
памяти которого хранятся  все  необходимые  данные  о почти  двух  миллионах
человек,   кроме  одного  из  лучших  центров  по  изготовлению  отмычек   и
взламыванию  сейфов, в  полуподвальном  и  подвальном  этажах  штаб-квартиры
Моссада есть  несколько  комнат,  где  тщательно  поддерживается  постоянная
температура.
     В  этих  комнатах хранятся  "бумаги",  но  не  просто старые бумаги,  а
особые. Здесь можно  найти оригиналы  паспортов из любой страны  и множество
других  документов:  удостоверения личности,  водительские  права,  карточки
социального страхования и тому подобное.
     Здесь   находятся  и  бланки  документов,  незаполненные  удостоверения
личности;   воспользовавшись  для   сравнения  оригиналами   и  потрудившись
час-другой,  каллиграф  может изготовить поддельные  документы превосходного
качества на любое имя.
     Те,  кто  работал  в  этих  комнатах, не  ограничивались  изготовлением
фальшивых документов. Здесь можно печатать банкноты, практически неотличимые
от  настоящих. В  недалеком прошлом Моссад и в самом деле напечатал огромное
количество   поддельных  денег,  которые  использовались  или   для  подрыва
экономики соседних, но враждебных Израилю государств, или для финансирования
нелегальных операций Моссада, о которых ничего не знали и не хотели знать ни
премьер-министр, ни члены кнессета.
     Лишь преодолев немалые душевные муки, ЦРУ  и Интеллидженс сервис решили
обратиться за помощью в Моссад. Что ж поделаешь, ни американцы, ни англичане
не могли изготовить такое удостоверение личности сорокапятилетнего иракского
рабочего,  которое наверняка выдержало  бы любую  проверку в  Ираке. В  свое
время никто не подумал о том, что неплохо иметь хотя бы один оригинал такого
документа, чтобы при необходимости его можно было скопировать.
     К  счастью,  два  года  назад Сайерет Маткал,  разведывательная группа,
специализирующаяся на тайном переходе границ и настолько засекреченная,  что
даже  ее  название запрещено  упоминать  в  израильских  средствах  массовой
информации,  проникла в Ирак и забросила туда арабского отера, которому было
поручено  установить ряд  контактов  на очень  низком  уровне.  На  иракской
территории, в безлюдном месте, группа застала врасплох двух простых рабочих,
связала их и забрала удостоверения личности.
     Как и обещал Коби Дрор,  его "фальшивомонетчики" работали всю ночь  и к
рассвету  изготовили  иракское  удостоверение  личности,  слегка  помятое  и
умеренно грязное, каким и должен  быть документ, если  владелец носит его  в
кармане не  один год. Удостоверение  было "выдано" на имя Махмуда Аль-Хоури,
сорока  пяти лет,  родившегося  в  горной деревне  к  северу  от  Багдада  и
работающего в столице разнорабочим.
     Конечно,  те,  кто подделывал документ, не могли знать, что Мартин взял
фамилию  того  самого мистера Аль-Хоури,  который  в  первых  числах августа
экзаменовал его по арабскому языку в одном из ресторанов Челси. Они не могли
знать  и того, что  местом  рождения Мартин  назвал родную деревню садовника
отца. Давным-давно, в Багдаде, укрывшись  в  тени деревьев, старый  садовник
рассказывал английскому мальчишке о том месте, где он родился и вырос, какие
там мечеть и кофейня и какие поля люцерны и плантации дынь окружают деревню.
"Фальшивомонетчики" не знали многого.
     Утром Коби Дрор вручил  удостоверение личности шефу тель-авивского бюро
Сенчери-хауса.
     - За документ я ручаюсь, он его не подведет. Но я вас уверяю, вот он...
-  коротким  толстым пальцем  Дрор ткнул в фотографию, -  этот ваш обученный
араб, самое большое через неделю или попадется, или предаст вас.
     Англичанину ничего не оставалось, как лишь  пожать плечами.  Даже он не
знал, что на грязной фотографии был изображен совсем не араб. Этого ему и не
нужно было знать,  почему его и не сочли нужным поставить в  известность. Он
сделал лишь то, что ему было приказано: отдал  документ  экипажу самолета де
ла Бильера, который доставил его в Эр-Рияд.
     Одежда  тоже   была  уже  готова:  простой  халат  иракского  рабочего,
блекло-коричневая куфия и прочные парусиновые туфли на веревочной подметке.
     Не  зная, что  делает и  для чего, корзинщик сплел из ивовой лозы самую
необычную корзину.  Он  был  бедным  саудовским  ремесленником,  а  странный
неверный обещал заплатить очень хорошо, поэтому корзинщик работал с охотой.
     На  окраине Эр-Рияда,  на территории секретной военной базы, шла работа
по  переоборудованию  двух  автомобилей.  Их  доставили  на "геркулесе"  ВВС
Великобритании  с главной базы  войск специального назначения  на Аравийском
полуострове, которая находилась в Омане.  Теперь автомобили  приспосабливали
для долгого путешествия по бездорожью.
     С двух "лендроверов"  с  удлиненной  рамой  сняли все  лишнее,  включая
броневую защиту  и вооружение; теперь машины выиграли в скорости и дальности
пробега. В каждой машине, как обычно, будет экипаж из четырех человек. Кроме
того, один  "лендровер" повезет пассажира, а  другой -  мотоцикл  с широкими
шинами  для езды по пересеченной местности  и  с дополнительными  баками для
горючего.
     Американская армия тоже  откликнулась на просьбу; на этот раз ее помощь
выразилась  в  виде  двух  больших грузовых вертолетов типа  "чинук" с двумя
винтами. Им было приказано стоять наготове.
     Михаил Сергеевич Горбачев, как обычно, сидел за своим рабочим столом на
последнем, седьмом этаже здания ЦК на  Новой площади, когда зазвонил телефон
внутренней связи. Секретарь объявил, что из Лондона и Вашингтона прибыли два
эмиссара.
     Горбачев был  крайне заинтригован.  Всего  двадцать четыре  часа  назад
президент США и  премьер-министр  Великобритании попросили его принять своих
личных эмиссаров. Не политиков, не дипломатов, в  сущности, просто курьеров.
Какое  сообщение,  недоумевал  Горбачев,  нельзя  в наше время  передать  по
дипломатическим каналам? Почему они  не могли воспользоваться линией  прямой
телефонной связи, которая в принципе не  поддается подслушиванию; правда,  к
ней все же имели доступ переводчики и техники.
     Поскольку любознательность  была  одной  из  наиболее  ярких  черт  его
характера, Горбачеву не терпелось найти разгадку.
     Через   десять  минут  в  кабинет  генерального  секретаря  ЦК  КПСС  и
президента СССР вошли два посетителя.  Кабинет был длинным и узким; одну его
стену занимал ряд окон, выходящих на Новую  площадь. За  спиной  президента,
который пересел за длинный стол для совещаний, была лишь глухая стена.
     В  отличие  от своих предшественников Андропова и Черненко,  отдававших
предпочтение мрачному, тяжелому стилю,  более  молодому  Горбачеву нравилась
живая,  легкая обстановка.  Столы  были  отделаны светлым  буком,  возле них
стояли удобные стулья с прямыми спинками. Окна закрывали легкие шторы.
     Вошли гости.  Горбачев  жестом  приказал  секретарям выйти, встал из-за
стола и пошел навстречу гостям.
     - Рад вас  видеть, господа, - сказал он по-русски. - Кто-нибудь  из вас
говорит по-русски?
     Один  из  посетителей - скорее  всего, англичанин,  решил  Горбачев,  -
ответил, тщательно подбирая слова:
     - Было бы целесообразно пригласить переводчика, господин президент.
     - Виталий, -  обратился Горбачев  к одному  из уходивших  секретарей, -
пришли сюда Евгения.
     Пока языковый барьер не был преодолен, Горбачев лишь улыбался и жестами
приглашал гостей садиться. Впрочем, уже через несколько  секунд появился его
личный переводчик, который занял место рядом с президентом.
     -  Разрешите  представиться,  сэр.   Я  -  Уильям  Стюарт,  заместитель
директора  Центрального разведывательного управления  США, ответственный  за
оперативную работу, - сказал американец.
     Улыбка сошла с лица Горбачева, он нахмурился.
     - А я  - Стивен  Лэнг,  руководитель средневосточного отдела британской
службы безопасности.
     Недоумение  Горбачева  только  усилилось.   Шпионы,  чекисты,  что   за
чертовщина?
     -  Наши организации,  - объяснил  Стюарт,  - через  свои  правительства
обратились к вам с просьбой принять нас. Сэр, дело в том, что Средний Восток
идет  к  войне...  Это  общеизвестно. Чтобы  избавить мир от  опасностей еще
одного военного конфликта, нам необходимо  знать,  что сейчас  обсуждается в
высших  иракских  государственных  сферах.  Мы  уверены, что частные  беседы
иракских руководителей радикально отличаются от их публичных заявлений.
     - В этом нет ничего нового, - сухо заметил Горбачев.
     - Абсолютно ничего, сэр. Но иракский режим в высшей мере непредсказуем.
И опасен - для всех нас. Если бы мы знали, что в настоящее время обсуждается
в  кабинете Саддама  Хуссейна, мы  смогли  бы более эффективно разрабатывать
стратегию предотвращения войны, - сказал Лэнг.
     - Но это задача дипломатов, - заметил Горбачев.
     - Да, в  обычной ситуации это так, господин президент. Но  иногда  даже
дипломатия является слишком открытым, слишком публичным каналом, по которому
невозможно  передать  самые сокровенные мысли. Вы  помните  историю  Рихарда
Зорге?
     Горбачев кивнул. О Зорге знал каждый русский. Его портрет печатали даже
на почтовых марках.  Ему  посмертно было  присвоено звание Героя  Советского
Союза.
     - В свое  время, - продолжал Лэнг, - переданное Зорге  сообщение о том,
что Япония  не собирается  нападать на СССР, оказалось  жизненно  важным для
вашей страны. Но эта информация не могла быть получена через посольство.
     Господин  президент, суть дела в  следующем. У  нас есть все  основания
полагать, что в  Багдаде есть человек,  занимающий  очень высокое положение,
который готов информировать Запад о решениях, принимаемых на самых секретных
совещаниях у  Саддама Хуссейна. Располагая такой информацией,  мы сами могли
бы выбирать между войной и добровольным уходом иракских войск из Кувейта.
     Горбачев кивнул. Он тоже не причислял Саддама Хуссейна к своим друзьям.
Когда-то Ирак был послушным сателлитом СССР, но с годами все более склонялся
к  независимой политике,  а в последнее  время  непредсказуемый лидер  Ирака
беспричинно обвинял Советский Союз во всех грехах.
     Кроме  того,  президент СССР  понимал,  что,  если  он  хочет  провести
намеченные им реформы, ему потребуется финансовая и экономическая поддержка,
а следовательно, и расположение Запада.  Эра холодной войны закончилась, это
было  очевидным.  Именно  по   этим  причинам  СССР  проголосовал  в  Совете
Безопасности за осуждение иракского вторжения в Кувейт.
     -  Что  ж,  господа, устанавливайте  контакт  с этим  агентом. Если  вы
получите информацию, которая поможет державам коалиции смягчить ситуацию, мы
будем вам лишь благодарны. Советский Союз тоже не хочет стать свидетелем еще
одной войны на Среднем Востоке.
     -  Сэр, мы хотели бы установить контакт, - сказал Стюарт, - но пока это
невозможно.  Агент отказывается назвать  свое  имя, и его  можно  понять. Он
рискует очень  многим. Нам  придется отказаться от дипломатических  каналов.
Агент  совершенно недвусмысленно  заявил, что он  будет  использовать только
тайные средства связи.
     - Хорошо, так чего же вы хотите от меня?
     Англичанин и американец вздохнули.
     - Мы хотим забросить в Багдад нашего человека, который выполнял бы роль
связного между агентом и нами, - сказал Барбер.
     - Связного?
     - Да, господин президент, связного. Играющего роль иракца.
     Горбачев не сводил с гостей пристального взгляда.
     - У вас есть такой человек?
     - Есть,  сэр. Но ему нужно где-то пристроиться, где-то жить. В каком-то
спокойном, незаметном  месте, совершенно легально -  а между делом он  будет
передавать  наши запросы агенту и забирать  его ответы. Мы просим, чтобы ему
была  предоставлена  возможность  выдать  себя  за  иракца,  работающего  по
хозяйству у одного из высших сотрудников посольства СССР.
     Подперев подбородок пальцами, Горбачев задумался. Конечно, он знал, что
такое  нелегальные  операции. Его собственный КГБ провел их далеко  не одну.
Теперь его просили помочь старым  соперникам  КГБ  и предоставить  советское
посольство  как  "крышу"  для  их  человека. Предложение казалось  настолько
нелепым, что Горбачев едва не расхохотался.
     -   Если   вашего   связного   схватят,  то   наше   посольство   будет
скомпрометировано.
     - Нет, сэр, ваше посольство будет нагло одурачено традиционными врагами
СССР - западными разведслужбами. В это Саддам поверит, - возразил Лэнг.
     Горбачев снова  задумался. Он не забыл,  что в  этом  вопросе  проявили
личную заинтересованность президент  США и  премьер-министр  Великобритании.
Очевидно, они считали  проблему достаточно важной. Горбачев же считал крайне
важным расположение двух западных руководителей. Наконец он кивнул.
     - Хорошо. Я дам Крючкову указание оказать вам полное содействие.
     В то время Крючков был председателем КГБ. Десятью месяцами позже, когда
Горбачев будет проводить  отпуск на  Черном море, Крючков вместе с министром
обороны  Дмитрием  Язовым  и  некоторыми  другими  советскими руководителями
попытается совершить государственный переворот и свергнуть президента.
     Американец и англичанин неловко заерзали.
     - Мы просим прощения, господин президент, - сказал Лэнг, - но нельзя ли
сделать  так,  чтобы в  эту  операцию  были посвящены только вы, ваш министр
иностранных дел и никто другой?
     Министром иностранных дел СССР в то  время был преданный друг Горбачева
Эдуард Шеварднадзе.
     - Шеварднадзе и никто другой? - переспросил президент.
     - Да, сэр, если это возможно.
     - Что ж, пусть будет так. Распоряжения  будут отданы только по  каналам
Министерства иностранных дел.
     Когда  руководители  западных  разведслужб   ушли,   Горбачев   надолго
задумался. Они хотят, чтобы об операции не знал никто, кроме него и Эдуарда.
Не Крючков. Уж не знают ли они  что-то такое, размышлял президент,  о чем он
даже не подозревает?
     Всего в  операции участвовало одиннадцать агентов Моссада:  две бригады
по пять человек в каждой и руководитель операции, которого Коби Дрор  выбрал
сам, освободив  от  скучной обязанности  читать  лекции  новобранцам в школе
Моссада возле Герцлии.
     Одна  из  бригад  была  из  отдела  Ярид,  занимавшегося  безопасностью
операций и наблюдением, другая - из отдела Невиот, который специализировался
на взломах, нелегальном проникновении в квартиры и учреждения, подслушивании
- словом, во  всем,  что  было  так  или  иначе  связано  с  неодушевленными
объектами или устройствами.
     Восемь  из  десяти агентов  хорошо  или  сносно  говорили по-немецки, а
руководитель операции владел этим языком в совершенстве. Остальные двое были
простыми  техниками.  Группа,  которой  было  поручено  выполнение  операции
"Иисус", прибыла в Вену из различных городов Европы в течение трех дней; все
имели идеальные паспорта и легенды.
     Как  и при  выполнении операции "Иерихон",  Коби Дрор нарушил несколько
правил Моссада, но никто  из  его  подчиненных не стал  возражать.  Операция
"Иисус"  была  отнесена к  категории "айн  эфес", то есть  "беспроигрышных";
поскольку  соответствующая отметка была сделана самим  боссом, это  значило,
что операции придается статус первостепенной.
     Обычно бригады  из  отделов  Ярид и  Невиот включали от семи  до девяти
человек, но в данном  случае было решено несколько сократить их численность,
поскольку считалось, что операция направлена против гражданских, нейтральных
лиц, ничего не понимающих в агентурной работе.
     Руководитель бюро Моссада в Вене выделил три конспиративных квартиры  и
трех боделей, которые должны были содержать их в  чистоте и снабжать агентов
провизией.
     Обычно бодель - это молодой  израильтянин, чаще всего студент, взятый в
качестве мальчика  на побегушках после тщательной проверки его происхождения
и биографии. В обязанности боделя входит выполнение мелких поручений, работа
по  дому;  кроме того, он не должен задавать  лишних  вопросов.  За  это ему
разрешают бесплатно жить на конспиративной квартире Моссада, что немаловажно
для вечно нуждающегося студента в столице чужого государства. Когда квартиру
на  время  занимают  "боевики",  бодель  обычно   выезжает,  но  иногда  его
оставляют, чтобы он занимался уборкой, бегал по магазинам и в прачечную.
     Конечно, Вена -  не самая главная из европейских  столиц, но в шпионаже
она всегда  играла очень  большую роль. Чтобы понять причины такой необычной
ситуации, надо  вернуться в 1945  год, когда вторая столица  третьего  рейха
была оккупирована победившими  союзниками  и  разделена на четыре  сектора -
французский, британский, американский и советский.
     В отличие от Берлина, Вена  вскоре  вновь  приобрела  свободу,  и  даже
русские вывели из  Австрии  свои  войска, но  за свободу пришлось  заплатить
обещанием сохранять полный нейтралитет. С  1948 года, когда блокада  Берлина
послужила стимулом  для развертывания холодной  войны, Вена  стала настоящем
раем  для  шпионов.  Удобный   нейтралитет,  практически  полное  отсутствие
собственной службы  контрразведки,  близость границ Венгрии и  Чехословакии,
открытая  западная  граница, стремление  Австрии поддерживать добрососедские
отношения с восточноевропейскими странами  - все это  делало Вену  идеальным
местом для активной работы разведслужб как Запала, так и Востока.
     Моссад понял преимущества Вены вскоре после своего создания в 1951 году
и  развернул настолько  многогранную  деятельность,  что шеф  венского  бюро
Моссада стал более влиятельным лицом, чем сам посол.
     Такая  активность  Моссада  оказалась  более  чем   оправданной,  когда
выяснилось, что изящная  и привлекательная столица бывшей  Австро-Венгерской
империи  стала  центром  сверхсекретных  финансовых  операций,  излюбленными
воротами в Европу  для палестинских и  других  террористов, а также вместила
три независимых учреждения ООН.
     Службы   контрразведки  и   внутренней  безопасности   Австрии,  верной
принципам  нейтралитета,  было  настолько  легко  обмануть,  что  в  Моссаде
офицеров  этих  служб,  руководствовавшихся  самыми   лучшими  побуждениями,
называли не слишком благозвучным словом "фертсалах", что означает "старпер".
     Назначенный  Коби  Дрором  руководитель  операции  был надежным  кацой,
имевшим  богатый  опыт работы  в Европе,  в том  числе в  Берлине,  Париже и
Брюсселе.
     В свое время Гидеон Барзилаи служил также в  одном из отрядов,  которым
было поручено приведение в исполнение приговоров, вынесенных заочно арабским
террористам, повинным  в массовом убийстве израильских спортсменов на летних
олимпийских играх 1972  года в Мюнхене. К счастью  для себя и своей карьеры,
он не был причастен к одной из самых больших неудач в истории Моссада, когда
в норвежском городе Лиллихаммере кидоны расстреляли безвинного марокканского
официанта, приняв его за Али Хассана Саламеха, организатора бойни в Мюнхене.
     Теперь Гидеон ("Гиди") Барзилаи стал Эвальдом Штрауссом, представителем
франкфуртской    компании,     которая    выпускает    санитарно-техническое
оборудование. Его документы не  могли  вызвать ни малейших подозрений, а его
портфель   был  набит  рекламными  проспектами,  книгами  заказов  и  пачкой
корреспонденции на бланках компании.
     Даже  звонок  в  офис  компании  лишь  подтвердил бы  легенду Барзилаи,
поскольку  телефон,  номер  которого  указывался  на  бланках компании,  был
установлен во франкфуртском учреждении, укомплектованном людьми Моссада.
     Все  бумаги Гиди, как и  других членов его группы,  были изготовлены  в
другом отделе Моссада, одном  из тех,  которые составляют обширнейшую службу
поддержки  и  обеспечения  оперативных  групп. В том же полуподвальном этаже
тель-авивской   штаб-квартиры   Моссада,   где   работали   специалисты   по
изготовлению  фальшивых документов  и банкнот, в других  комнатах  хранились
детальнейшие  сведения  о  поразительном  множестве  компаний,  как  реально
существующих,  так и фиктивных. Здесь было такое изобилие  документов, актов
ревизии,   свидетельств   о   регистрации   и  бланков,   что   любой  каца,
отправляющийся  на  зарубежную операцию,  мог  быть  снабжен полным  набором
бумаг, в подлинности которых невозможно усомниться.
     Устроившись  на конспиративной квартире, Барзилаи очень долго совещался
с шефом местного бюро Моссада.  Он решил  начать выполнение своей  миссии со
сравнительно  простой  задачи: собрать  максимум сведений  о старом  частном
банке   "Винклер",  находившемся  рядом   с  Францисканерплатц  и  ревностно
охранявшем тайны своих клиентов.
     В  тот же  уик-энд с  военной  базы  на окраине  Эр-Рияда поднялись два
американских вертолета "чинук". Они направились на  север, к шоссе  Таплайн,
что  протянулось   вдоль  саудовско-иракской  границы  от  Хафджи  до  самой
Иордании.
     В грузовых  отсеках вертолетов стояло  по  "лендроверу";  с машин  было
снято  все, что можно  снять, зато в них поместили дополнительные канистры с
горючим.  Каждую машину  сопровождали четыре человека из войск  специального
назначения;  они с трудом втиснулись в узкое пространство за  спинами членов
экипажа.
     Расстояние до  конечного пункта назначения вертолетов намного превышало
их  обычную дальность полета,  но  на  шоссе  Таплайн их  ждали  два больших
бензозаправщика, пригнанных из Даммана, с берега Персидского залива.
     Изнемогающие от жажды "чинуки" приземлились прямо на шоссе, и за работу
взялись экипажи бензозаправщиков. Скоро топливные баки вертолетов были снова
полны  до  отказа. Вертолеты поднялись  в  воздух  и полетели  над дорогой в
сторону Иордании,  стараясь  держаться  ближе  к земле,  чтобы их не засекли
иракские радары, находившиеся по другую сторону границы.
     Миновав саудовский город  Баданах,  "чинуки" приземлились  недалеко  от
того места, где сходятся границы Саудовской  Аравии, Ирака и Иордании. Здесь
их  ждали  два  других  бензозаправщика. На  этот  раз  из  вертолетов  были
выгружены "лендроверы" и пассажиры.
     Если американские летчики и знали, куда собрались молчаливые англичане,
то они не подали виду, а  если  не знали, то и не  задавали лишних вопросов.
Офицеры,  отвечавшие за погрузочно-разгрузочные  работы,  спустили по трапам
окрашенные  в  цвета  пустыни машины  на дорогу,  обменялись  с  англичанами
рукопожатиями  и  сказали: "Удачи, ребята". Потом они заправили вертолеты  и
отправились в обратный путь. Бензозаправщики последовали за ними.
     Восемь  бойцов  войск  специального  назначения   проводили   вертолеты
взглядом, сели в "лендроверы" и поехали по шоссе в другом направлении, ближе
к Иордании. В пятидесяти милях к северо-западу от Баданаха они остановились.
     Командовавший этой группой капитан проверил координаты. В былые времена
в  западной  части  Ливийской  пустыни это  можно  было  сделать  только  по
положению солнца, луны  и звезд. Наука и техника 1990 года позволяли сделать
это проще и точнее.
     Капитан  держал  в руке  прибор  размерами не больше  книги  карманного
формата. Прибор назывался системой глобального ориентирования или САТНАВ или
"Магеллан".  Несмотря  на  крохотные  размеры,  САТНАВ  мог  определить свое
положение в любой точке земного шара с точностью до десяти футов.
     Ручной САТНАВ капитана мог работать в двух режимах: Q  и Р. В режиме  Р
погрешность оценки координат не превышала квадрата размером десять на десять
ярдов, но для этого над линией горизонта одновременно должны были находиться
четыре  американских  спутника  типа  НАВСТАР.  В  режиме  Q   прибору  было
достаточно двух  НАВСТАРов, но тогда погрешность  увеличивалась  до квадрата
размерами сто на сто ярдов.
     В тот день можно  было привязаться только к двум спутникам,  но и этого
было  вполне достаточно. В этом диком месте, кроме песка и  камней,  не было
ничего  и  никого  не  то  что  в  ста  ярдах,  а  даже  в десяти  милях  от
"лендроверов" -  до  Баданаха  на  западе  и иорданской границы на  востоке.
Капитан убедился, что они находятся в условленном месте, выключил  САТНАВ  и
заполз под  маскировочные  сети, натянутые  между двумя  автомобилями  -  не
столько  для  маскировки,  сколько  для  того,  чтобы  укрыться  от  палящих
солнечных лучей. Термометр показывал, что  воздух пустыни раскалился до 130°
по Фаренгейту - почти до 55° по Цельсию.
     Через час с юга показался британский вертолет "газель". На транспортном
самолете британских ВВС "геркулес" майор Майк Мартин добрался из Эр-Рияда до
саудовского  города  Эль-Джавф;  ближе  к  границе гражданских аэропортов не
было.  "Геркулес" доставил "газель" со снятыми лопастями, пилота и  наземный
обслуживающий экипаж вертолета, а также запас топлива, чтобы "газель" смогла
долететь от Эль-Джавфа до шоссе Таплайн и обратно.
     На  тот  случай,  если  даже  этот  безлюдный район  будет  прочесывать
иракский радар, вертолет  летел,  прижимаясь к  пескам.  Пилот  сразу увидел
сигнальную  ракету;  ее  выпустил  капитан,  когда  услышал  шум  двигателей
"газели".
     Вертолет приземлился на шоссе в пятидесяти ярдах от "лендроверов", и из
него вышел Мартин. На плече у него висела сумка,  а в  левой  руке он держал
плетеную корзину,  содержимое  которой  заставило пилота  задуматься, уж  не
приказали   ли  пилотам  королевских  ВВС  выполнять  задание  какого-нибудь
отделения союза фермеров. В корзине Мартина находились две живые курицы.
     В остальном же Майк  Мартин мало  отличался  от дожидавшихся его восьми
солдат из  войск специального  назначения;  даже одет он был почти  так  же;
высокие  ботинки,  свободные  брюки  из  прочной  хлопчатобумажной  материи,
рубашка, свитер и  маскировочная военная  куртка. Вокруг шеи  Мартин повязал
клетчатую куфию, которой в случае пыльной бури можно прикрыть лицо от песка,
а его голову прикрывал вязаный шерстяной подшлемник, на который были подняты
большие защитные очки.
     Пилот удивлялся, как в такой экипировке удается не задохнуться от жары,
но ведь ему никогда не приходилось испытывать на себе холод ночной пустыни.
     Солдаты вытащили из багажного отделения "газели" пластиковые  канистры,
которыми  небольшой  разведывательный вертолет  был  заполнен до максимально
допустимого взлетного веса, и перелили бензин  в  топливные  баки.  Заправив
вертолет, пилот попрощался, поднялся в  воздух и взял курс на юг, сначала до
Эль-Джавфа, а потом и до Эр-Рияла - в цивилизованные места, подальше от этих
сумасшедших, что остались в пустыне.
     Лишь  когда вертолет скрылся  за горизонтом,  оставшиеся  почувствовали
себя   достаточно   непринужденно.   Хотя   экипажи    "лендроверов"    были
укомплектованы бойцами батальона D, моторизованной пехоты, а Мартин входил в
состав батальона А, специализировавшегося в затяжных прыжках с парашютом, он
хорошо знал шестерых  однополчан  из восьми. После  обычных  приветствий они
занялись  тем, чем  занимаются  все британские  солдаты, если у них выдалась
свободная минута, - приготовили крепкий чай.
     Для перехода иракской границы капитан выбрал это  дикое и  унылое место
по двум  причинам.  Во-первых, чем неприютней  местность, тем  меньше шансов
случайно натолкнуться на иракский патруль, а задача капитана состояла  не  в
том,   чтобы   уйти   от  иракцев,   воспользовавшись  мощными   двигателями
"лендроверов", а в том, чтобы их не увидела ни одна живая душа.
     Во-вторых,  капитану  было  приказано доставить "пассажира"  как  можно
ближе  к  длинной иракской  автомагистрали, которая,  начинаясь  у  Багдада,
тянется  далеко  на запад  через  обширные  пустынные равнины  к  иорданской
границе и пересекает ее у местечка Рувейшид.
     Благодаря телевидению  этот  крохотный иракский аванпост стал  известен
всему миру в первые же  дни после захвата  Кувейта, потому что  именно здесь
толпы  несчастных  беженцев   -   филиппинцев,   бенгальцев,  палестинцев  и
представителей других народов - хотели перейти границу, чтобы избежать хаоса
оккупации.
     В этом  далеком северо-западном уголке Саудовской  Аравии расстояние от
границы  до багдадской  автомагистрали  было наименьшим.  Капитан  знал, что
восточнее, прямо  на юг от Багдада,  до самой  границы с  Саудовской Аравией
тянется равнина;  по пустыне, большей частью ровной, как стол, можно было бы
быстро  домчаться до  ближайшего  шоссе,  которое  ведет  к  Багдаду. Но там
опасность быть замеченными или встретить армейский патруль резко возрастала.
Здесь  же,  на  запале иракской  пустыни, преобладала  холмистая  местность,
изрезанная   оврагами   и  ущельями,  по  которым  в  сезон  дождей  несутся
стремительные  потоки  и  которые  представляют серьезную  преграду  даже  в
засушливое   время  года.  В  этой  неприютной   стороне  иракских  патрулей
практически не было.
     Для  перехода  границы был  выбран участок  в пятидесяти  километрах  к
северу от того  места,  где стояли  "лендроверы",  а  от  границы  до  шоссе
Багдад-Рувейшид  оставалось  всего  сто  километров.  Впрочем,  по  расчетам
капитана,  чтобы  доставить  "пассажира"  туда, откуда до шоссе можно  будет
дойти пешком, им потребуются две ночи, а следующий день им придется провести
под маскировочной сетью.
     "Лендроверы"  отправились в путь  в  четыре часа пополудни,  когда  еще
неистовствовало солнце и стояла такая жара, что солдатам казалось, будто они
въехали в распахнутую дверь огромной  печи. В шесть часов начало смеркаться,
и температура воздуха стала резко падать.  В семь  было уже совсем  темно  и
холодно. Пот давно высох, и солдаты  радовались  теплым  свитерам, по поводу
когорых недоумевал пилот вертолета.
     В  первом  "лендровере"  рядом  с   водителем  сидел  штурман,  который
постоянно  проверял координаты автомобилей и корректировал их курс.  Еще  на
базе  штурман  и  капитан  не  один  час  просидели  над   крупномасштабными
сверхчеткими фотографиями,  снятыми  борта  U-2 и  любезно  предоставленными
британцам  их  американскими коллегами с  базы  Таиф. Эти  фотографии давали
больше информации, чем любая карта.
     Водители не включали фар, а штурман, подсвечивая себе фонариком, следил
за курсом  и корректировал его всякий раз, когда ущелье или лощина вынуждали
отклоняться на несколько миль к западу или востоку.
     Каждый час "лендроверы" останавливались, и капитан уточнял их положение
с  помощью  прибора  САТНАВ.  Штурман  заранее  на   нес  на  аэрофотоснимки
координатную сетку с точностью до  секунды, поэтому  цифровые данные САТНАВа
позволяли совершенно точно указать положение автомобилей на фотографиях.
     Отряд  продвигался  медленно,  потому  что  перед  каждым  естественным
препятствием  машины  останавливались,  вперед  выбегал  один  из  солдат  и
всматривался вдаль, чтобы убедиться, что на другой стороне оврага или ущелья
их не подстерегает неприятный сюрприз.
     За  час  до рассвета  британцы  нашли пересохшее  вади[14] с
достаточно  крутыми  склонами,  осторожно  спустили  на дно  "лендроверы"  и
накрыли их  камуфляжной сетью. Один из  солдат поднялся на ближайший высокий
холм, внимательно осмотрел лагерь  сверху и  распорядился кое-что поправить.
Теперь, чтобы их  заметить, пилоту  разведывательного  самолета пришлось  бы
врезаться в склон глубокого уэда.
     Днем британцы ели,  пили  и спали, всегда оставляя двоих часовых на тот
случай, если вблизи покажется  пастух или  другой одинокий путник. Несколько
раз они слышали, как высоко в небе пролетали иракские реактивные самолеты, а
однажды на соседнем холме заблеяли козы. Но вскоре козы, с которыми вроде бы
не  было  пастуха, ушли в  противоположную  от лагеря сторону. После  заката
британцы продолжили путь.
     Незадолго  до  четырех  часов  утра  вдали  показались  огни.  Это  был
небольшой иракский  городишко Ар-Рутба, стоящий на багдадском  шоссе. САТНАВ
подтвердил, что  отряд вышел  точно в назначенное место и теперь находился к
югу от городка, в пяти милях от шоссе.
     Четверо  солдат  осмотрели  окрестности,  и  один  из них  нашел  уэд с
податливым  песчаным дном.  Они  сняли  с "лендроверов" лопаты  (обычно  ими
разгребали песчаные заносы), вырыли яму  и опустили в нее кроссовый мотоцикл
с широкими шинами  и канистры  с горючим; при  необходимости горючего должно
было хватить до границы. Для защиты от песка и  влаги - сезон дождей был еще
впереди  -  и   мотоцикл  и  канистры  предварительно  упаковали  в  прочные
полиэтиленовые мешки.
     Наконец,  чтобы  тайник  не  размыло водой,  сверху сложили пирамиду из
камней.
     Штурман поднялся  на холм, возвышавшийся над узлом,  и определил точный
азимут  от  тайника  до мачты  радиостанции в Ар-Рутбе;  горевшие  на  матче
красные предупредительные огни были видны издалека.
     Пока солдаты работали,  Майк  Мартин разделся догола и  достал из сумки
халат, головной убор и сандалии Махмуда Аль-Хоури, иракского разнорабочего и
садовника. В  матерчатой дорожной сумке лежал завтрак Махмуда - хлеб, сыр  и
маслины, в  кармане  халата - потертый бумажник с удостоверением личности  и
фотографии  его  старых  родителей,  а  также  помятая  жестяная коробочка с
небольшой суммой денег  и перочинным ножом.  Мартин был  готов отправиться в
путь в любую минуту, а его товарищам не меньше часа нужно было еще потратить
на  то, чтобы  отъехать  подальше от тайника  и отыскать удобное  место, где
можно было бы переждать день.
     - Ни пуха, ни пера, - сказал капитан.
     - Хорошей охоты, босс, - пожелал штурман.
     -  Во всяком случае у тебя будут свежие яйца на завтрак, -  позавидовал
третий однополчанин.
     Остальные  негромко  рассмеялись.  В   частях  специального  назначения
никогда  не желают друг другу удачи. Майк Мартин на прощанье помахал рукой и
зашагал напрямик к шоссе. Через несколько минут уехали и "лендроверы", и уэд
опять опустел.
     Шеф венского бюро Моссада имел на примете сайана, который сам занимался
банковским  делом:  он  был ведущим администратором  в  одном  из крупнейших
австрийских  клиринговых  банков. Его  попросили  подготовить возможно более
полный доклад  о банке "Винклер". Сайану сказали, что  некоторые израильские
компании  установили  с  этим  банком  деловые  связи  и  потому  хотели  бы
удостовериться  в  его надежности,  а также  ознакомиться с  его историей  и
финансовым  состоянием.  Ведь в наши  дни  стало  так  много  мошенников,  с
сожалением добавил шеф венского бюро.
     Сайан принял  объяснение шефа бюро Моссада  за  чистую монету и  сделал
все, что мог. Он потрудился на славу, особенно если учесть, что прежде всего
он  узнал,  что  банк  "Винклер"  работает  в   режиме  почти   маниакальной
секретности.
     Банк был основан  без малого сто лет тому назад отцом  его сегодняшнего
единственного    владельца   и   президента.    Сыну    основателя    банка,
Винклеру-младшему, в  1990  году самому исполнился девяносто один год; между
собой  венские  банкиры  называли  его  "Der  Alte",  "Старик".  Несмотря на
преклонный  возраст,   он  отказывался  оставить   пост  президента  и   был
единственным владельцем  контрольного пакета акций. Герр Винклер был вдовцом
и не  имел детей, а значит, и очевидных наследников, поэтому вопрос о том, к
кому перейдет контрольный  пакет акций  банка, мог  проясниться  лишь тогда,
когда будет зачитана последняя воля Винклера.
     Всей текущей работой банка руководили три вице-президента. Примерно раз
в месяц они совещались со Стариком у него дома; создавалось впечатление, что
во  время этих совещаний Винклера  больше всего  беспокоило,  чтобы  в банке
поддерживались установленные им строжайшие правила.
     Тремя вице-президентами были Кесслер, Гемютлих и Блай. Разумеется, банк
"Винклер"  не был  клиринговым, он не  имел дела с  текущими  или расчетными
счетами  и не выпускал  чековых книжек.  Банк  выполнял функции депозитария,
вкладывая капитал клиентов  в  абсолютно надежные,  гарантированные  фонды и
инвестиции, главным образом на европейском рынке.
     Проценты от таких инвестиций были сравнительно невелики; банк "Винклер"
никогда  не входил в "десятку лучших" по прибыльности,  да он  к  этому и не
стремился.  Клиенты   банка  не  требовали   быстрого   роста  капитала  или
сумасшедших  процентов. Им были нужны надежность и  полная анонимность. Банк
Винклера не только гарантировал, но и обеспечивал и то и другое.
     Старый Винклер добивался выполнения своих гарантий, опираясь на жесткие
правила (в том числе на полную тайну личности владельца номерного вклада), а
также на неприятие всего того, что он называл "новомодной чепухой".
     Именно в силу отвращения  Винклера к  современным хитроумным  штучкам в
банке   запрещалось  использование  компьютеров   для  хранения   щекотливой
информации или управления  счетами, вообще не было факсов и  даже количество
телефонных аппаратов было сведено к  минимуму. Разумеется, в банке принимали
по телефону распоряжения клиентов или какую-либо  иную  информацию, но  сами
сотрудники банка  по  своей  инициативе никогда не  пользовались  телефонной
связью для  деловых целей. Если это только  представлялось  возможным, здесь
предпочитали личные  контакты  с  клиентами  в  здании банка  или  старинное
средство связи:  письма  на  дорогих  фирменных  бланках  кремового  цвета с
водяными знаками.
     В  Вене все письма  и отчеты в запечатанных сургучом конвертах разносил
курьер банка,  и лишь при  отправке  писем  в  другие  города или  за  рубеж
корреспонденцию приходилось доверять обычной почте.
     Что касается счетов, владельцами которых являлись зарубежные клиенты (а
сайана просили  узнать в первую очередь именно о  таких клиентах), никто  не
имел ни малейшего представления, какие суммы хранятся на этих  счетах, но по
слухам банк ворочал депозитами в сотни миллионов долларов. Если это было так
на  самом деле и  если  учесть,  что изредка  анонимные клиенты умирали, так
никому  и  не сообщив  о счете, то,  надо полагать, дела  у банка "Винклер",
слава Богу, шли совсем неплохо.
     Прочитав  отчет  сайана,  Гиди  Барзилаи  замысловато  выругался вслух.
Возможно, старина Винклер понятия не  имел о  новейших методах подслушивания
телефонных разговоров и  считывания  информации с чужих  компьютеров, но  он
нутром чувствовал, где его может подстерегать опасность.
     Когда   Ирак   закупал  оборудование  и   технологии  для   собственной
промышленности отравляющих веществ, каждая покупка  из Германии оплачивалась
через  один из трех швейцарских банков. Моссаду было известно, что ЦРУ давно
имело доступ к компьютерам всех трех банков - в свое время американцы искали
там отмытые  деньги  королей  наркобизнеса  - и что именно  полученная таким
путем  информация  позволяла  Вашингтону заявлять германскому  правительству
протест  за протестом, обвиняя ФРГ в экспорте запрещенных  товаров.  Не вина
ЦРУ  в  том,  что  канцлер  Коль  высокомерно  отвергал  все  эти  протесты;
полученные американцами сведения были предельно точны.
     Если  Гиди  Барзилаи  собирался  проникнуть  в банк данных центрального
компьютера  "Винклера", то он  ошибался:  никакого компьютера там  вообще не
было.  Оставалась  надежда  на  то,  что  удастся  установить подслушивающие
устройства в кабинетах  банка, перехватывать  корреспонденцию,  прослушивать
телефонные разговоры, однако, судя по полученным от сайана сведениям, такими
приемами проблему решить не удастся.
     Многие банковские счета для  их защиты  снабжаются  специальным кодовым
словом, позволяющим производить  операции, снимать и  переводить деньги.  Но
обычно владелец счета  упоминает  кодовое слово  в  телефонном  разговоре, в
факсе  или,  на  худой  конец,  в  письме. Похоже,  что  стиль  работы банка
"Винклер"  предусматривал куда более сложную систему удостоверения  личности
зарубежного  клиента,  особенно  если  тот,  как  Иерихон,  владел  солидным
номерным счетом. Для этого  клиент должен  или  явиться  лично и представить
документы, бесспорно  доказывающие,  что  он  -  владелец  этого счета,  или
прислать поручение, составленное по особой форме и написанное в особом стиле
с разными кодовыми словами и символами в заранее оговоренных местах письма.
     Очевидно,  при  зачислении  денег  на  счет  банк "Винклер"  был  менее
придирчив  и принимал платежи от кого угодно и когда угодно.  Это  в Моссаде
хорошо  знали уже  хотя  бы потому,  что  израильтяне  платили Иерихону  его
тридцать сребренников, переводя деньги из разных банков и не обладая никакой
информацией, кроме номера счета получателя.  Не приходилось сомневаться, что
убедить "Винклер" перевести деньги из банка будет намного труднее.
     Каким-то непостижимым образом  старина  Винклер, который большую  часть
своей жизни  провел в домашнем халате, слушая церковную  музыку,  догадался,
что методы нелегального  перехвата информации будут разрабатываться быстрее,
чем способы ее законной передачи. Черт возьми, и будь проклят этот старик!
     Сайан смог выяснить еще лишь одну деталь: каждым крупным счетом, таким,
как  у  Иерихона, занимается лично  один  из  трех вице-президентов  банка и
больше  никто. Старик тщательно  подбирал  служащих: все три вице-президента
пользовались репутацией упрямых, неразговорчивых людей, совершенно  лишенных
чувства  юмора.  К  тому  же  Винклер неплохо оплачивал их  работу.  Словом,
вице-президенты  были  недоступны.  Израильтяне, добавлял  сайан,  могут  не
беспокоиться: банк "Винклер" абсолютно надежен. В этом он ошибался. Шла лишь
первая неделя ноября, а Гиди Барзилаи уже был сыт по горло этим банком.
     Через час  после  рассвета на дороге появился автобус. В  трех милях от
Ар-Рутбы его ждал, сидя на  большом камне,  единственный  пассажир.  Завидев
автобус, он встал и поднял  руку. Водитель остановил  машину, пассажир отдал
ему две засаленные банкноты по динару каждая, устроился  на заднем  сиденье,
на колени поставил корзину с курами и быстро заснул.
     В центре города расположился полицейский патруль. Подпрыгнув  на старых
рессорах, автобус остановился.  Одни пассажиры  вышли, направляясь на работу
или  на  базар, другие  садились в автобус.  Полицейские тщательно проверяли
документы  входящих,  но лишь  мельком  взглянули  сквозь  грязные стекла на
нескольких пассажиров, оставшихся в автобусе, и совсем не  обратили внимания
на  крестьянина  с его курами.  Они  высматривали  подозрительных личностей,
потенциальных террористов.
     Еще через час автобус  повернул  и покатил на восток. Он покачивался из
стороны  в  сторону,  подпрыгивал  на выбоинах  неровной  дороги  и  изредка
сворачивал  на  еще более  ухабистую  обочину, пропуская  очередную  колонну
армейских  грузовиков,  в кузовах  которых мрачные,  небритые солдаты угрюмо
глядели на тучи пыли, вздымавшейся из-под колес их машин.
     Прикинувшись спящим, Майкл Мартин прислушивался к болтовне  пассажиров,
стараясь уловить  непривычное слово  или  намек  на  акцент,  который он мог
забыть.  В  этом районе Ирака арабский язык  заметно отличался от  того,  на
каком говорили в Кувейте. Если ты хочешь, чтобы в Багдаде тебя  принимали за
безобидного необразованного феллаха, то провинциальный акцент и обороты речи
простолюдина  могли оказаться полезными. Ничто  не  обезоруживает городского
полицейского так быстро, как простая деревенская речь.
     Куры переносили  поездку  куда хуже, чем их хозяин, хотя он  насыпал  в
корзину зерна,  достав  его прямо из кармана,  и поделился водой  из фляжки,
которая теперь вместе со  всей  его  нехитрой поклажей тряслась в  багажнике
автобуса, прикрытом от песка и пыли лишь сеткой. При каждом  толчке автобуса
куры кудахтали или гадили на соломенную подстилку.
     Лишь  очень  внимательный взгляд обнаружил бы, что снаружи корзина была
на четыре дюйма выше, чем  внутри. Необычно  толстое дно скрывала соломенная
подстилка:  она  казалась очень глубокой, а на самом  деле была  лишь в дюйм
толщиной. Внутри полости,  устроенной в  квадратном  дне корзины  и  имевшей
размеры двадцать на двадцать дюймов, находились предметы,  которые наверняка
удивили бы и заинтересовали полицейских в Ар-Рутбе.
     Одним из  этих  предметов  была  разборная  спутниковая  параболическая
антенна,  которая  в  сложенном виде  представляла собой  толстый  стержень,
походивший на  складной зонтик.  Здесь же  находилась радиостанция, но более
мощная, чем  та, которой Мартин  пользовался  в Кувейте. В Ираке  не удастся
выходить  на  связь,   свободно  разъезжая  по   пустыне.   О   сколь-нибудь
продолжительных сеансах связи не могло быть и  речи, поэтому, кроме антенны,
радиостанции и перезаряжаемых  серебряно-кадмиевых аккумуляторов,  в корзине
был спрятан еще и магнитофон, но не обычный, а особый.
     Когда человек изобретает принципиально новый прибор, его первые образцы
обычно  бывают  громоздкими,  неуклюжими  и  неудобными  в  работе.  По мере
совершенствования  прибора  он  видоизменяется  в   двух  направлениях:  его
"начинка"  делается все сложней и сложней,  а работать с ним становится  все
проще и проще.
     Если  судить  по  современным меркам,  то радиостанции, заброшенные  во
время  второй  мировой  войны во  Францию  для  нужд сотрудников  британских
спецслужб,  были настоящими  монстрами.  Каждая такая радиостанция  с трудом
умещалась в  большом чемодане, требовала  наружной антенны длиной по меньшей
мере  в несколько ярдов, которую нужно  было  протянуть вверх по водосточной
трубе, имела неуклюжие переключатели  размером  с электрическую  лампочку  и
могла передавать сообщения только сигналами  азбуки  Морзе.  Выходя в  эфир,
радист  передавал сообщение часами,  так  что  немцы имели вполне достаточно
времени,  чтобы  с  помощью  триангуляции  определить  положение  радиста  и
схватить его.
     Магнитофон  Мартина  был прост  в  обращении,  но  умел  делать кое-что
полезное.  Чтобы  передать десятиминутное сообщение, его нужно было  сначала
медленно и отчетливо продиктовать в микрофон. Кремниевый чип тут же шифровал
сообщение так, что, даже если иракцы перехватят его, скорее  всего не поймут
ни слова. Шифрованное сообщение записывалось  на пленку. Потом ее нужно было
перемотать   и  нажать   на   кнопку  вторичной  записи;  повторная   запись
производилась   в  двести  раз  быстрее,  и  все  сообщение  укладывалось  в
трехсекундный   пакетный  сигнал,  передачу  которого  уловить   практически
невозможно.
     Если  радиостанцию,  спутниковую  антенну,  аккумуляторы  и  магнитофон
соединить в одну систему, то она передаст именно  такой  мгновенный пакетный
сигнал.  В  Эр-Рияде сообщение  примут, дешифруют,  замедлив  предварительно
скорость движения пленки, и, наконец, воспроизведут в первоначальном виде.
     Мартин вышел на остановке Рамадн и  пересел на  другой автобус, маршрут
которого проходил  мимо озера  Хабоаниях  и  старого лагеря королевских ВВС,
теперь  переоборудованного  в  современную  базу  иракских  истребителей. На
окраине Багдада автобус остановили для проверки документов.
     Пассажиры  по  одному  подходили  к  столу,  за  которым  сидел сержант
полиции.  Мартин  покорно стоял в общей очереди,  прижимая к  себе  плетеную
корзину с курами. Когда подошла его очередь, он поставил корзину  на землю и
протянул свое удостоверение личности. Сержант мельком взглянул  на документ.
Он изнемогал от жары и жажды, а день тянулся  ужасно медленно. Сержант ткнул
пальцем в строку, на которой указывалось место рождения владельца документа.
     - Это где?
     - Это маленькая деревня на север  от Баджи. Нас все знают, потому что у
нас очень хорошие дыни, бей.
     Сержант   скривил   рот   в  ухмылке.   "Бей"   было  старинной  формой
почтительного  обращения,  бывшей  в  ходу во  времена  Оттоманской империи.
Сейчас это  слово услышишь очень  редко,  да и то только от людей  из самого
захолустья. Он  махнул рукой -  проходи! Мартин поднял корзину и поплелся  к
автобусу.
     Незадолго  до семи  часов  вечера  автобус  остановился, и майор  Майкл
Мартин вышел на главном багдадском автовокзале в районе Кадхимия.



     От автостанции на севере  города до виллы первого  секретаря советского
посольства в районе  Мансур путь был  не близок,  но  прогулка  по вечернему
Багдаду доставила Мартину большое удовольствие.
     Во-первых,   после   двенадцати   часов   мучений  в  далеко  не  самых
комфортабельных  автобусах,  в которых ему пришлось преодолеть двести  сорок
миль  от  Ар-Рутбы  до  столицы,  неспешная прогулка была настоящим отдыхом.
Во-вторых, эта  прогулка позволила ему  снова ощутить  особый дух  города, в
котором  он  не  был  с  того  самого  дня,  когда  робким  тринадцатилетним
школьником улетел  на авиалайнере в Лондон, а это  было двадцать четыре года
назад.
     Многое  изменилось за эти годы. Тот  Багдад, который помнил Мартин, был
типичным арабским городом,  намного меньшим сегодняшней столицы Ирака. Тогда
город  в  основном  жался  к  центральным  районам Шайх  Омар  и  Саадун  на
северо-западном берегу Тигра, в Рисафе, и к району Аалам на  противоположном
берегу, в Кархе. В старом городе с его узкими улочками, базарами, мечетями и
четко  вырисовывавшимися  на  фоне  неба  минаретами,  которые  должны  были
постоянно напоминать людям о необходимости служения Аллаху,  и протекала вся
городская жизнь.
     Двадцать лет торговли нефтью принесли немалую прибыль. Теперь  на месте
бывших   пустырей  были   проложены  длинные,   широкие   автомагистрали   с
разделительной полосой,  дорожными развязками  "клеверный лист",  объездами,
эстакадами.  В городе  стало  намного больше  автомобилей, а  в ночное  небо
упирались  не минареты, а небоскребы  - мамона  бросал вызов  своему вечному
противнику.
     Мартин  прошел всю улицу  Рабиа,  с  трудом  узнавая  район. Он  помнил
бескрайние  просторы вокруг клуба  "Мансур",  куда  в  свободные  вечера  по
уик-эндам отец  привозил всю  семью. Район остался  пригородным,  но  рощи и
лужайки уступили место улицам и виллам тех, кто мог себе позволить  жить  на
широкую ногу.
     Он  прошел в  нескольких сотнях ярдов от старой  приготовительной школы
мистера Хартли, где учился, а на переменах играл со своими друзьями Хассаном
Рахмани и Абделькаримом Бадри, но в темноте не узнал улицу.
     Мартину известно было,  чем теперь занимается Хассан, но вот уже  почти
четверть  века  он  не  слышал ни  слова  о  двух  сыновьях  доктора  Бадри.
Интересно, задумался Мартин, стал  ли в  конце концов  инженером  младший из
братьев, Осман, которого  с  детства тянуло к точным наукам?  А Абделькарим,
получавший  призы  за  чтение  английской  поэзии, стал  ли  он  поэтом  или
писателем?
     Если бы  Мартин  шагал так, как  привыкли  шагать  солдаты  спецназа, с
перекатом  с пятки  на носок, расправив плечи и  покачивая  корпусом  в такт
ритму ходьбы, он  добрался бы до цели вдвое быстрей. Но  в таком случае ему,
как  и тем  двум инженерам в  Кувейте,  могли бы напомнить,  что  "хоть ты и
оделся арабом, а все равно ходишь, как англичанин".
     К  тому же на ногах  Мартина были  не походные  сапоги на  шнуровке,  а
парусиновые тапочки на веревочной подметке, обычная обувь  бедного иракского
феллаха,  поэтому  Мартин  шел  шаркающей походкой, ссутулившись  и  опустив
голову.
     В   Эр-Рияде  ему  показали  план  сегодняшнего  Багдада   и  множество
аэрофотоснимков,  сделанных с  большой  высоты,  но увеличенных так,  что  с
помощью  лупы можно  было  заглянуть в  окруженные  стенами  сады,  отметить
плавательные  бассейны  и автомобили  тех,  кто облечен  властью  и  наделен
богатством.
     Мартин выучил свой  путь наизусь.  Он свернул  налево, на улицу Иордан,
миновал  площадь  Ярмук и сразу повернул  направо,  на  обсаженный деревьями
проспект, на котором жил советский дипломат.
     В  шестидесятые  годы, во  времена  правления Кассема  и  сменивших его
генералов, миссии СССР находились в самых престижных и фешенебельных районах
Багдада.   Тогда   Советский  Союз  делал  вид,  что  поддерживает  арабский
национализм,   потому  что   это  движение   имело   вроде  бы  антизападную
направленность;  на   самом  деле  СССР  пытался  обратить  арабский  мир  в
коммунистическую  веру.  В  те  годы советское посольство  купило  несколько
больших  резиденций вне территории  посольства, которое уже  никак не  могло
вместить  непомерно  разросшийся  штат.  В   качестве  особой  льготы   этим
резиденциям и окружающим их садам был  дан статус советской территории. Даже
Саддам Хуссейн не  осмеливался  отменить эту  привилегию, тем более  что  до
середины  восьмидесятых годов Москва  была основным поставщиком вооружения в
Ирак,  а  шесть  тысяч  советских  военных  советников  обучали  летчиков  и
танкистов Саддама на русских машинах.
     Мартин  легко нашел  виллу по небольшой бронзовой табличке, извещавшей,
что эта резиденция является собственностью посольства  СССР.  Он потянул  за
цепочку у калитки и стал терпеливо ждать ответа.
     Через  несколько  минут  калитку открыл  толстый,  коротко  остриженный
русский в белом кителе слуги.
     - Чего тебе? - спросил он по-русски.
     Мартин  ответил   по-арабски,  заискивающим  тоном  просителя,  который
обращается к хозяину. Русский нахмурился. Мартин порылся в кармане халата  и
извлек удостоверение  личности.  С  точки  зрения русского, в  этом уже  был
какой-то смысл; в его стране без  паспорта тоже нельзя было сделать ни шагу.
Он взял документ, по-арабски сказал "подожди" и закрыл калитку.
     Через  пять минут  он  вернулся, кивком головы показал  арабу в грязном
халате,  чтобы тот  прошел в  передний  двор,  и  проводил  его до лестницы,
которая  вела к парадному входу  в дом. Они остановились у нижней ступеньки,
когда дверь распахнулась и на пороге появился мужчина.
     -  Ты  свободен, я сам с ним договорюсь, - обращаясь к слуге, сказал он
по-русски.
     Тот бросил напоследок недовольный взгляд на грязного араба и скрылся  в
доме.
     Первый  секретарь  посольства СССР Юрий  Куликов  был  профессиональным
дипломатом; полученное им из  Москвы распоряжение он считал  возмутительным,
но приказ есть  приказ, его  нужно было выполнять.  Очевидно, Мартин оторвал
его от ужина, потому  что дипломат,  спускаясь  по лестнице, на ходу вытирал
салфеткой губы.
     -  Значит, приехал, - сказал  он по-русски. -  Теперь  слушай. Если нам
приказали  играть в эти игры, ничего не поделаешь. Но я не хочу ничего знать
и вообще не имею к этому никакого отношения. Понятно?
     Мартин  не  знал по-русски  ни  слова, поэтому  лишь  беспомощно  пожал
плечами и по-арабски сказал:
     - Прошу прощения, бей?
     Куликов воспринял слова Мартина как неслыханную наглость. Только теперь
Мартин  понял  всю нелепость  ситуации:  советский  дипломат, очевидно,  был
уверен, что  незваный новый  работник был его соотечественником,  присланным
этими несчастными ублюдками с Лубянки.
     - Ладно,  если хочешь,  будем говорить по-арабски, - раздраженно сказал
Куликов. Он знал арабский  язык  и говорил на нем  довольно хорошо, хотя и с
жестким  русским акцентом.  Будь  я проклят,  если не сделаю так,  что этому
чертовому  кагэбешнику  никак  не  удастся  меня  подставить,  подумал он  и
продолжил по-арабски: - Вот твое удостоверение личности. Вот письмо, которое
мне  приказано для тебя подготовить. Ты будешь  жить в лачуге в дальнем углу
сада,  ухаживать за растениями  и покупать  в городе все,  что прикажет шеф.
Больше я ничего не знаю  и знать не  хочу. Если тебя  схватят,  я взял  тебя
только  потому,  что  поверил  в  твои  честные  намерения.   Теперь  можешь
заниматься своими  делами и убери к  чертовой матери этих проклятых кур. Мне
только не хватало, чтобы у меня по саду бегали куры.
     Ну  и дела, раздраженно думал Куликов, возвращаясь к прерванному ужину.
Если этому болвану не  повезет  и его схватят, то Амн-аль-Амм быстро узнает,
что он русский. Тогда скорее Тигр замерзнет, чем кто-то поверит, что Куликов
взял его  на работу, не  зная, что  он агент  КГБ. Куликов  был очень зол на
Москву.
     Новое жилище Майка Мартина стояло у дальней стены большого, в  четверть
акра,  сада.  Жилище оказалось  однокомнатной лачугой,  в  которой  не  было
ничего,  кроме  раскладушки,  стола и  двух стульев.  К  одной из  стен было
прибито несколько крючков, а в углу висела полка с рукомойником.
     При более  детальном  обследовании Мартин обнаружил неподалеку засыпную
уборную, а в стене  сада - водопроводный кран, разумеется, только с холодной
водой.   Очевидно,  здесь  придется   довольствоваться  самыми  примитивными
гигиеническими  процедурами. Вероятно,  пищу  Мартину будут  выносить из той
двери в задней стене лома, что ведет  на  кухню. Мартин вздохнул.  Вилла  на
окраине Эр-Рияда осталась где-то очень далеко.
     В  лачуге он  нашел свечи  и  спички.  При  тусклом  свете свечи Мартин
завесил окна  одеялами и перочинным ножом принялся  ковырять растрескавшийся
известковый раствор, скреплявший грубые глиняные плиты пола.
     Через час  работы Мартин оторвал  четыре плиты, а потом еще час ковырял
землю совком, который нашел неподалеку, в сарае для  садового  инвентаря.  В
результате получилась ямка, в которой уместились радиостанция, аккумуляторы,
магнитофон и  антенна спутниковой  связи. Смесь земли с  собственной слюной,
втертая в щели между плитами, помогла скрыть последние следы раскопок.
     Незадолго  до полуночи  Мартин  тем  же  ножом  вырезал  фальшивое  дно
корзины,  уложил солому на  настоящее дно так, чтобы ничто  не напоминало  о
четырехдюймовом  тайнике.  Тем  временем  куры  обследовали   пол  лачуги  в
напрасной надежде найти пшеничные зерна, однако им пришлось довольствоваться
несколькими жучками.
     Мартин  доел  остатки  маслин и сыра,  поделился  со  своими спутницами
последним куском хлеба пита и водой, которую он налил из крана в стене.
     Потом он снова водворил кур в корзину. Если те и заметили, что  корзина
стала на четыре дюйма глубже, то протестовать не стали. День для них выдался
трудным, и они быстро заснули.
     Наконец  Мартин помочился  в  темноте  на розы  Куликова,  задул свечи,
накрылся одеялом и тоже заснул.
     Биологические  часы  разбудили  его в четыре часа  утра.  Он  извлек из
тайника   пластиковые   мешки   с   радиостанцией   и  прочими  электронными
устройствами,  продиктовал  на  пленку   короткое  сообщение  для  Эр-Рияда,
переписал его на двухсоткратной скорости, соединил магнитофон с передатчиком
и антенной  спутниковой  связи, которая в рабочем состоянии занимала чуть ли
не все свободное пространство комнатки и была направлена на открытую дверь.
     В 4 часа 45 минут он передал пакетный сигнал на оговоренной на тот день
длине волны, разобрал приборы и снова спрятал их в тайнике под полом.
     В   Эр-Рияде   стояла  еще  темная   ночь,  когда  такая  же   антенна,
установленная на  крыше  резиденции  Сенчери-хауса,  уловила длившийся всего
одну секунду сигнал и передала его вниз,  в центр связи. "Окно" для передачи
сообщений было установлено на период от четырех тридцати до пяти часов утра,
поэтому дежурные радисты не спали.
     Два постоянно работавших  в период "окна" магнитофона записали пакетный
сигнал  из Багдада, и  на  приборной  доске,  привлекая  внимание  техников,
вспыхнул  световой сигнал.  Те замедлили скорость  переданного  сообщения  в
двести  раз и дешифровали  радиограмму. В  наушниках зазвучал  голос  майора
Мартина. Один  из  техников застенографировал  сообщение, тут же перепечатал
его и вышел из центра связи.
     Руководителя  саудовского   бюро  Джулиана  Грея   разбудили   в   пять
пятнадцать.
     - Сэр, это Черный медведь. Он на месте.
     Раскрасневшись  от  волнения.  Грей  прочел  сообщение  и  пошел будить
Саймона Паксмана. Шеф иракской инспекции Сенчери-хауса теперь был приписан к
Эр-Рияду,  а  его обязанности в  Лондоне временно  исполнял  заместитель.  У
Паксмана  сон  тоже  как  рукой сняло;  он  быстро  пробежал  глазами  текст
радиограммы.
     - Черт возьми, пока все идет отлично.
     - Проблемы могут возникнуть, - охладил его энтузиазм Грей,  - когда  он
попытается установить связь с Иерихоном.
     Слова Грея  отрезвили Паксмана. С Иерихоном не  связывались  полных три
месяца. За это время его могли разоблачить и арестовать, он мог передумать и
отказаться работать впредь, его могли отправить из  Багдада куда угодно:  он
мог  быть, например, генералом и теперь  командовать войсками в Кувейте.  За
три месяца могло случиться все. Паксман встал.
     - Надо сообщить в Лондон. Как насчет кофе?
     - Я скажу Мохаммеду, чтобы он приготовил, - ответил Грей.
     В половине  шестого,  когда Майк  Мартин  поливал цветочные клумбы, дом
начал просыпаться. Из  окна  его заметила полногрудая русская кухарка; когда
вода закипела, она подозвала Мартина к кухонному окну.
     -  Как  тебя зовут? - спросила она, потом подумала и вспомнила арабское
слово: - Имя?
     - Махмуд, - ответил Мартин.
     - Что ж, Махмуд, вот возьми, попей.
     В  знак  благодарности Мартин несколько раз кивнул головой, пробормотал
"шукран" и  принял горячую  чашку  двумя  руками. На  этот раз он  не играл:
натуральный кофе был превосходным, а после чая еще  на территории Саудовской
Аравии Мартин не пил ничего горячего.
     Завтрак  был  в семь. Мартин  жадно  проглотил миску вареной чечевицы с
питой. Судя по всему, хозяйство первого секретаря Куликова вели тот слуга, с
которым  Мартин  встретился  накануне  вечером, и его  жена-кухарка. Похоже,
Куликов жил один. Около восьми утра  Мартин познакомился с шофером Куликова,
иракцем, который  немного  говорил  по-русски  и мог  оказаться  полезным  в
качестве   переводчика,   если  возникнет  потребность   перевести  одну-две
несложные фразы.
     Мартин  решил  не   сближаться  с  шофером,  который  вполне  мог  быть
"подсадной  уткой",  внедренной в  посольство  секретной  полицией  или даже
людьми из контрразведки Рахмани.  Впрочем, сразу же  выяснилось,  что  здесь
Мартину  можно не опасаться неприятностей:  шофер, неважно, шпик он или нет,
оказался  снобом  и смотрел  на  нового садовника с нескрываемым презрением.
Правда, он  согласился  объяснить кухарке, что  Мартину  придется  на  время
отлучиться, так как хозяин приказал ему избавиться от кур.
     Оказавшись  на улице,  Мартин прежде всего направился на автовокзал, по
пути он выпустил своих кур на первом же небольшом пустыре.
     Как и в большинстве других арабских  городов, багдадский автовокзал был
не только местом, откуда отправляются автобусы в провинцию, но и излюбленным
базарчиком городской и сельской бедноты, где можно было продать и купить все
что угодно. Вдоль южной  стены вокзала расположился нужный  Мартину блошиный
рынок. Основательно поторговавшись,  Мартин купил здесь  разболтанный старый
велосипед, который при езде сначала жалобно стонал, но несколько успокоился,
получив изрядную порцию смазочного масла.
     Мартин понимал,  что  он не может ездить  в  автомобиле; для  скромного
садовника даже мотоцикл был бы непомерной роскошью. Он помнил, как слуга его
отца, покупая продукты на день,  объезжал городские базары на велосипеде,  а
судя по тому, что Мартин увидел сейчас, эта несложная машина  так и осталась
основным средством передвижения для рабочего или крестьянина.
     Немного поработав перочинным  ножом,  Мартин превратил клетку для кур в
открытую квадратную  корзину и  двумя прочными резиновыми  лентами,  точнее,
купленными в ближайшем гараже ремнями  вентилятора, укрепил  ее на багажнике
велосипеда.
     Потом Мартин - уже на велосипеде - вернулся в центр города и в магазине
канцелярских  принадлежностей на улице Шурджа, как раз напротив католической
церкви  святого  Иосифа,  где  на богослужение  собирались христиане-халдеи,
купил четыре цветных мелка.
     Он хорошо помнил этот район, который называли Аджид-аль-Насара, то есть
площадь  Христиан.   И  сейчас   улицы  Шурджа   и  Банковская  были  забиты
автомобилями, припаркованными большей  частью там, где  висел  знак "стоянка
запрещена", а иностранцы шныряли по лавкам, торговавшим травами и специями.
     Когда Мартин  учился в приготовительной школе, в городе было только три
моста  через Тигр:  железнодорожный  на севере,  Новый мост в  центре и мост
короля  Фейсала  на юге. Теперь  в  Багдаде  было  девять мостов.  Несколько
месяцев спустя, уже на  четвертый  день после  начала воздушной войны, их не
осталось ни  одного, потому что в  "Черной дыре" все  они  были отмечены как
военные объекты и в назначенное время разбомблены. Но тогда, в первую неделю
ноября,  по всем  девяти  мостам беспрерывно текли  автомобильные  и людские
потоки.
     Еще Мартину бросилось в глаза, что Багдад  кишит патрулями Амн-аль-Амма
- секретной полиции, хотя большинство полицейских не делали никакого секрета
из своей работы. Они стояли на перекрестках или сидели в автомобилях. Мартин
видел, как  полиция  дважды  останавливала иностранцев и дважды  -  иракцев,
проверяя документы  и у тех, и у  других. Если  иностранцы отвечали покорным
раздражением, то иракцы не скрывали страха.
     На первый взгляд казалось, что город жил такой же  жизнью, какую Мартин
помнил  с детства,  и  горожане  не  утратили  своего добродушия,  но  чутье
подсказывало ему, что под внешним спокойствием  багдадцев скрывается глубоко
укоренившийся страх,  который  активно  насаждал тиран,  живший  в  огромном
дворце возле моста Тамуз, возведенном ниже по реке.
     В то утро Мартину лишь однажды  намеком дали понять, что думают  многие
иракцы о своей жизни. Он был еще на другом берегу Тигра, на базаре в  Касре,
где продавали фрукты и овощи, и торговался со  старым лавочником, уговаривая
того немного уступить за фрукты. Если русские  собираются кормить его одними
бобами и  хлебом, то не помешает дополнить рацион  более  витаминизированной
пищей.
     Неподалеку четверо  полицейских остановили какого-то молодого человека,
бесцеремонно его  обыскали, а потом  отпустили. Старый лавочник откашлялся и
зло  сплюнул  в  пыль,  едва  ли  не  на  собственные  баклажаны,  сложенные
аккуратной горкой.
     - Вот вернутся бени Наджи и прогонят этих мерзавцев, - пробормотал он.
     -  Поосторожней,  отец, ты говоришь не подумав, - шепнул Мартин, пробуя
на спелость персики.
     Старик уставился на Мартина.
     - Откуда ты, брат?
     - Издалека. Из северной деревни, за Баджи.
     - Если хочешь послушать совет старика, уезжай домой. Я  многое повидал.
Скоро бени Наджи спустятся с неба, да, и бени кальб тоже.
     Старик снова  плюнул, и на этот раз  баклажанам повезло  меньше.  Купив
персики и лимоны, Мартин уехал. Он возвратился  на  виллу  первого секретаря
советского посольства к полудню.  Куликов давно отправился в посольство, его
шофер  тоже, и хотя  кухарка за что-то упрекнула  Мартина,  тот не  понял ни
слова и занялся садом.
     Встреча  со старым лавочником произвела на Мартина большое впечатление.
Значит,  размышлял  Мартин,  некоторые  иракцы  уверены,   что  англичане  и
американцы вернутся в Ирак, и ничего не имеют против. Слова "и прогонит этих
мерзавцев" могли относиться только к секретной полиции, а следовательно, и к
Саддаму Хуссейну.
     На багдадских улицах  британцев издавна называют бени Haджи. Кем именно
был  этот Наджи, за давностью лет все забыли, но по общему убеждению это был
мудрый и  святой  человек. Во времена Британской империи  присланные  в  эти
места молодые  британские офицеры часто  навещали Наджи, сидели у его  ног и
слушали мудрые речи. Он  относился  к ним, как к своим детям, хотя они  были
христианами, а  значит, неверными. Поэтому люди стали называть их "сыновьями
Наджи".
     Американцев  называли  бени  эль  кальб.   "Кальб"  по-арабски   значит
"собака", а у арабов, увы, собака не относится к числу почитаемых существ.
     Гидеон Барзилан  увидел  в  отчете  сайана о  банке "Винклер" лишь одно
утешение: стало ясно, в каком направлении нужно действовать дальше.
     Прежде  всего  предстояло  выяснить, какой  из  трех  вице-президентов,
Кесслер, Гемютлих или Блай, работает со счетом иракского ренегата Иерихона.
     Проще всего  было  навести  справки  по телефону,  но, прочитав  доклад
сайана,  Барзилаи понял,  что  никто  из вице-президентов не скажет  ему  ни
слова.
     Из бронированного подземного бюро Моссада, располагавшегося под зданием
израильского посольства в Вене,  Барзилаи отправил в Тель-Авив зашифрованный
запрос. Как только там подготовили нужный документ, его отправили в Вену.
     Это  было отлично  сфабрикованное письмо.  Его напечатали  на настоящем
бланке,  украденном  в одном из старейших и надежнейших  лондонских банков -
"Куттс-ов-зе-Странд", банке ее величества королевы Великобритании.
     Даже подпись  на письме была идеальной  копией настоящей подписи одного
из руководителей зарубежного отделения банка "Куттс".  Ни на конверте, ни на
бланке не было указано, кому именно направляется письмо, которое  начиналось
с обращения "Уважаемые господа..."
     Содержание письма было простым и  конкретным. Один  из богатых клиентов
банка "Куттс"  собирается перевести значительную сумму на счет клиента банка
"Винклер";  далее указывался  номер счета.  Только что клиент банка  "Куттс"
предупредил их,  что в силу независящих от него  обстоятельств перевод будет
совершен  на несколько дней позднее  согласованной даты.  Если клиент  банка
"Винклер" заинтересуется причинами задержки перевода, то банк "Куттс" был бы
чрезвычайно признателен, если бы господа из  банка "Винклер" заверили своего
клиента, что  соответствующая  банковская операция совершается  в  настоящее
время  и  вся  сумма  поступит  на  его счет незамедлительно. Наконец,  банк
"Куттс"   был  бы  чрезвычайно  благодарен,  если  бы  "Винклер"  подтвердил
получение настоящего письма.
     Барзилаи решил сыграть  на  том, что все  банки  - а уж тем более  банк
Винклера - любят получать  деньги. По расчетам израильтянина старый  венский
банк  должен был  ответить  лондонским банкирам  письмом.  Барзилаи оказался
прав.
     Присланный из  Тель-Авива конверт идеально соответствовал банковскому и
был проштемпелеван британской  печатью - очевидно,  в почтовом отделении  на
Трафальгарской площади  двумя днями раньше.  Он  был адресован  управляющему
зарубежными счетами банка "Винклер". Разумеется, такой должности в  банке не
было,  поскольку  все   зарубежные   счета   были   поделены   между   тремя
вице-президентами.
     Глухой ночью конверт  бросили в почтовый  ящик  банка.  К тому  времени
бригада наблюдателей из отдела Ярид уже неделю следила за  банком, отмечая и
фотографируя  режим  и все  детали его распорядка:  когда  он закрывается  и
открывается, когда доставляют почту, когда курьер начинает разносить письма,
где  и за  каким  столом в холле первого этажа сидит секретарь, а  где место
охранника (тот обычно сидел напротив секретаря за столом поменьше).
     Банк  "Винклер"  занимал   далеко   не   современное  здание.  Переулок
Баллгассе, как и весь  район вокруг Францисканерплатц, располагался в старой
части  города,  чуть в  стороне  от Зингерштрассе. Должно  быть, раньше  это
солидное   и  надежное  здание  принадлежало  семье  какого-нибудь  богатого
торговца.  В  банк  вела  тяжелая  деревянная  дверь,  украшенная  небольшой
латунной табличкой.  Судя по  планировке аналогичного здания (его  тщательно
обследовала команда наблюдателей,  которая проникла туда под видом  клиентов
располагавшейся там бухгалтерской  конторы), в  банке было пять этажей, а на
каждом этаже - шесть кабинетов.
     Среди других существенных деталей бригада из отдела Ярид  выяснила, что
каждый день, незадолго до окончания рабочего дня, исходящую  корреспонденцию
относили  в  почтовый  ящик на  площади. Отправка корреспонденции  входила в
обязанности  охранника, который по возвращении выполнял и функции швейцара -
держал дверь  открытой, пока все сотрудники банка  не покинут  здание. После
этого  охранник впускал ночного  сторожа  и затем уходил сам.  Ночной сторож
запирал деревянную  дверь  изнутри, щелкая  таким  количеством  засовов, что
дверь выдержала бы и таранный удар бронированного автомобиля.
     Еще до того как письмо из  Лондона от банка "Куттс" было брошено в щель
на  двери банка  Винклера,  шеф технической службы и руководитель бригады из
отдела  Невиот  изучил почтовый  ящик  на  Францисканерплатц  и  раздраженно
фыркнул. Это была  несерьезная работа.  В его бригаде  имелся  первоклассный
взломщик,  который  открыл и  закрыл ящик меньше чем за  три  минуты. Вскрыв
почтовый ящик  в первый  раз, взломщик  понял,  что  будет  совсем  нетрудно
изготовить и ключ  к нему.  После небольшой подгонки ключ  стал  открывать и
закрывать не хуже, чем ключ настоящего почтальона.
     Наблюдатели установили также, что охранник банка всегда опускает письма
за  двадцать-тридцать минут до того, как ровно  в шесть подъезжает  почтовый
автомобиль и забирает почту.
     В  тот  день, когда  было брошено письмо  от банка "Куттс",  бригады из
отделов Ярид и Невиот работали  вместе. Как  только  охранник направился  по
аллее  назад к банку, взломщик открыл почтовый ящик. Наверху кучки конвертов
лежали  двадцать  два  письма, отправленные  в  тот  день банком  "Винклер".
Израильтянам потребовалось  лишь тридцать секунд на  то, чтобы найти письмо,
адресованное лондонскому банку "Куттс", положить всю другую  корреспонденцию
на прежнее место и закрыть почтовый ящик.
     Все пять членов бригады из отдела Ярид  заняли свои места на площади на
тот  случай,  если  кто-то  попытается помешать "почтальону",  чья форменная
одежда,  спешно купленная в магазине подержанных  вещей, почти не отличалась
от настоящей формы работников венской почты.
     Впрочем,  эти  предосторожности  оказались  излишними;  добропорядочным
жителям Вены и в голову  не  могло  прийти,  что агенты со Среднего  Востока
средь  бела  дня станут нарушать неприкосновенность почтового  ящика.  В тот
момент на  площади  было  всего два  австрийца,  и никто из  них  не обратил
внимания на  операцию,  которая на  первый взгляд казалась вполне  обычной и
совершенно законной выемкой писем. Через двадцать  минут появился  настоящий
служащий  почты, который привычно выполнил свою работу, но к тому времени те
двое австрийцев давно ушли, и на площади были уже другие прохожие.
     Барзилаи вскрыл конверт с ответом банку "Куттс". Как он и надеялся, это
было  короткое, но благожелательное письмо, подтверждающее получение запроса
из  Лондона  и  написанное  на  вполне  приличном  английском.  Письмо  было
подписано Вольфгангом Гемютлихом. Теперь шеф команды Моссада знал точно, кто
распоряжается счетом Иерихона. Оставалось только "расколоть" герра Гемютлиха
или  добраться  до  его  деловых  бумаг.  Барзилаи не  знал,  что  для  него
неприятности только начинаются.
     Уже  давно  стемнело, когда Майк Мартин  вышел из сада  русской виллы в
Мансуре.  Он  решил, что неразумно  лишний  раз беспокоить русских, открывая
парадный вход. В задней  стене была совсем крохотная калиточка, запиравшаяся
на ржавый замок; Мартину даже дали ключ от этого замка. Он выкатил велосипед
в переулок, закрыл калитку и поехал в город.
     Мартин понимал, что его ждет тяжелая ночь. Высланный из Ирака чилийский
дипломат Монкада очень подробно описал опрашивавшим его сотрудникам Моссада,
где  находятся три тайника, предназначенных для передачи сообщений Иерихону,
и где нужно ставить  мелом условные знаки, чтобы  дать тому  знать,  что его
ждет письмо. Мартин  полагал,  что у  него нет другого  выхода,  как  только
оставить одинаковые письма во всех трех тайниках.
     Он заранее написал письма  на тонкой бумаге, каждое сложил и упаковал в
квадратный  пластиковый пакетик, а все три пакетика приклеил липкой лентой к
внутренней стороне бедра. Кусочки мела лежали у него в кармане.
     Первым  пунктом было кладбище  "Альвазия"  на  другом  берегу Тигра,  в
районе Рисафа.  Это место он знал давно и к тому же еще в Эр-Рияде тщательно
изучил фотографии. Но  одно  дело  -  наизусть выучить  описание места,  где
находится тайник, и совсем другое - найти шатающийся кирпич в темноте,
     Десять минут Мартин ощупывал стену, пока не наткнулся на нужный кирпич.
Он находился именно там, где сказал Монкада. Мартин вытащил кирпич, уложил в
нишу пластиковый пакетик и поставил кирпич на прежнее место.
     Второй  тайник тоже  был  устроен  в  старой  рушащейся стене,  которая
находилась  возле  руин   древней   крепости  в  районе  Аадхамийя,  где  от
крепостного  рва  остался  лишь  затхлый  пруд.  Недалеко от  крепости стоял
мавзолей Аладхама; его соединяла  с  крепостью  стена, такая  же  древняя  и
разваленная, как и сама крепость. Мартин нашел стену и растущее рядом с  ней
дерево, рукой  дотянулся  до  верхнего ряда кирпичей и отсчитал  десятый ряд
сверху. Десятый кирпич шатался, как старый зуб. Мартин уложил второй пакетик
и поставил кирпич на место. Несколько раз он проверял, нет ли за ним слежки,
но вокруг  не было ни души: ни у  кого  не возникало желания гулять ночью  в
этом безлюдном месте.
     Третий и последний тайник находился на другом кладбище, на  этот раз на
давно заброшенном британском  в районе Вазирая,  возле турецкого посольства.
Как и в  Кувейте, тайник был устроен на могиле,  но не в нише  под мраморным
надгробием,  а  внутри  небольшой урны,  вкопанной  в  изголовье заброшенной
могилы.
     -  Прости,  - пробормотал  Мартин, обращаясь к тому неведомому  солдату
Британской империи, который уже много лет покоился под  урной. - Продолжай в
том же духе, у тебя хорошо получается.
     Монкада  работал в  комплексе зданий  ООН,  располагавшемся  далеко  от
центра  города,  на  шоссе, которое  вело  к аэропорту Матар Садам,  но  для
меловых  отметок  разумно  выбрал места неподалеку от широких дорог Мансура,
где их можно было  увидеть, проезжая  мимо на автомобиле.  Монкада и Иерихон
условились, что  если  кто-либо из  них  заметит начерченный  мелом условный
знак, то он запомнит, к какому  тайнику тот относится, и тут же  сотрет знак
влажной тряпкой. Тот, кто поставил отметку, через день-другой, проходя мимо,
увидит,  что  отметка  стерта,  и  таким  образом  узнает, что его сообщение
получено, а тайник, скорее всего, уже навестили и письмо забрали.
     Так два  агента связывались друг с другом  в течение двух лет и ни разу
не встретились.
     В отличие  от Монкады, у Мартина  не было  автомобиля, и весь неблизкий
путь ему приходилось преодолевать,  работая педалями. Первую  отметку в виде
креста святого Андрея, или буквы "X", он начертил голубым мелком на каменном
столбе ворот пустующего дома.
     Второй  условный  знак  Мартин  нанес  белым  мелком  на  ржаво-красную
стальную дверь гаража в задней  стене дома  в Ярмуке.  Этот  знак имел форму
лотарингского  креста.  Наконец, третью  отметку  -  исламский  полумесяц  с
горизонтальной чертой  посредине - Мартин  начертил красным мелком на стене,
огораживавшей здание союза арабских журналистов, на окраине района Мутанаби.
     У  иракских  журналистов  чрезмерная  любознательность  не  поощряется,
поэтому  лишнее  меловое  пятно на стене их  штаб-квартиры едва  ли  вызовет
сенсацию.
     Мартину было  известно, что Монкада предупредил  Иерихона о возможности
своего возвращения,  но  он не мог  знать, ездит ли еще  Иерихон по  городу,
выискивая условные меловые знаки из окошка своего автомобиля. Теперь Мартину
ничего  не оставалось,  как  только набраться терпения, ждать  и каждый день
проверять, не исчезла ли его меловая отметка.
     Седьмого ноября он  заметил, что  кто-то стер условный знак, который он
начертил белым  мелом.  Впрочем,  не  исключалось, что  владелец  гаража  по
собственной инициативе решил слегка почистить ржавую стальную дверь.
     Мартин поехал дальше. Оказалось, что исчезли также голубая  отметка  на
столбе у ворот и красная на стене дома журналистов.
     Той же ночью он  обследовал три тайника, предназначавшихся для передачи
сообщений от Иерихона связному.
     Один  из них  находился  за  шатающимся кирпичом  в  дальнем углу стены
вокруг  овощного  базара  неподалеку  от  улицы  Саадун.  Там  Мартина  ждал
сложенный листок  папиросной бумаги. Такой  же  листок Мартин  обнаружил  во
втором тайнике под расшатанным каменным подоконником ветхого дома в одном из
уголков лабиринта грязных улочек,  которые  составляли  торговый квартал  на
северном берегу реки  возле моста Шухада. Из  третьего и последнего тайника,
под  одной  из  расшатанных  плит,  которыми  был  вымощен заброшенный  двор
недалеко от Абу  Наваса,  Мартин  извлек третий квадратик  плотно  сложенной
тонкой бумаги.
     Липкой  лентой  Мартин приклеил  бумажки  к  левому бедру и  покатил на
велосипеде домой, в Мансур.
     При свете неровно  горевшей свечи Мартин прочел все три сообщения.  Они
оказались одинаковыми. Иерихон жив, здоров,  у  него все в порядке. Он готов
возобновить   работу  на   западные  державы;  насколько  он  понял,  теперь
получателями  информации  будут  британцы  и американцы.  Но  работать стало
неизмеримо сложнее  и  опаснее; соответственно  должна возрасти и  плата  за
информацию. Иерихон ждал согласия на свои требования и перечень интересующих
Запад вопросов.
     Мартин сжег все  три письма Иерихона, а пепел истолок в порошок. Он уже
знал ответы на оба вопроса. Лэнгли  готово было платить щедро, очень  щедро,
лишь бы информация была надежной и ценной. Что же касается перечня вопросов,
то  их  Мартин знал  наизусть. Запад  интересовало  настроение  Саддама, его
стратегическая  концепция, а также  расположение главных командных пунктов и
центров по производству оружия массового поражения.
     Перед рассветом Мартин сообщил в Эр-Рияд: ИЕРИХОН СНОВА В ИГРЕ.
     Десятого  ноября, вернувшись  в  свой  крохотный, заваленный книгами  и
рукописями  кабинет в  Школе  востоковедения и  африканистики,  доктор Терри
Мартин обнаружил на столе квадратную записку.
     Ему звонил  мистер Пламмер; он  сказал, что  доктору  Мартину  известен
номер его телефона и  он догадается,  о  чем мистер Пламмер хотел бы  с  ним
поговорить.  Краткость записки  свидетельствовала  о том, что мисс Уэрдзуорт
была  обижена.  Она  относилась   к  "своим"  ученым,  как  к  малым  детям,
нуждающимся  в постоянной опеке,  и считала  само  собой  разумеющимся,  что
должна  быть  в  курсе  всех  их  дел;  поэтому  мисс Уэрдзуорт  не одобряла
поведение тех, кто отказывался сообщить, по какому вопросу он звонит.
     Давно начался осенний семестр, и  Терри Мартин, которому пришлось взять
на себя целую армию студентов-первокурсников, почти  забыл о своем разговоре
с директором арабского отдела Управления правительственной связи.
     Мартин набрал номер  телефона Пламмера, но  оказалось, что тот  ушел на
обед,  а потом  у Мартина до четырех часов  были лекции. Лишь в пять  часов,
когда Мартин уже собрался домой, ему удалось застать Пламмера в Глостершире.
     - Ах, да, - сказал Пламмер. - Помните, вы просили сообщать вам обо всем
необычном, о том, что на первый взгляд кажется бессмысленным? Так вот, вчера
наш  филиал  на  Кипре  перехватил  странный  разговор,  который,  возможно,
покажется вам интересным. Если хотите, можете послушать.
     - Здесь, в Лондоне? - спросил Мартин.
     - Нет, боюсь,  в  Лондоне это невозможно. Конечно, перехват  записан на
пленку, но, честно  говоря, вам  нужно было бы послушать  воспроизведение  у
нас, с тем усилением, которое могут дать наши машины. На обычном магнитофоне
вы  никогда не добьетесь такого качества. Разговор здорово заглушен, поэтому
даже мои арабисты не могут в нем как следует разобраться.
     Всю  рабочую неделю и  Мартин  и Пламмер были  заняты.  В  конце концов
Мартин согласился приехать в Глостершир в  воскресенье,  и Пламмер пригласил
его на ленч во "вполне приличный маленький паб примерно в миле от офиса".
     В ярко освещенном пабе никто не обратил внимания на Мартина и Пламмера,
никто  не поднял  удивленно  брови  при  появлении  двух мужчин  в  твидовых
пиджаках.  Они  заказали себе  обычный воскресный ленч:  жареную говядину  и
йоркширский пудинг.
     -Мы  не знаем, кто говорит и с кем, - объяснил Пламмер, - но совершенно
очевидно,  что оба собеседника занимают очень высокое положение. По каким-то
причинам первый иракец  воспользовался открытой линией телефонной связи. Как
выяснилось   из  разговора,  он  только  что  вернулся  из  командировки   в
штаб-квартиру иракских войск в Кувейте. Возможно,  он говорил из автомобиля.
Нам известно,  что разговор велся не по сети армейской связи; значит, второй
человек, тот, кому  звонили, скорее  всего  не военный.  Возможно,  какой-то
высший чиновник.
     Официантка принесла мясо  с жареным картофелем и пастернаком, и Пламмер
замолчал. Когда  они снова остались одни в своем уютном угловом кабинете, он
продолжил:
     - Судя по всему, первый иракец выражал свое мнение по поводу  сообщений
иракских ВВС о  том,  что американские и британские  истребители все чаще  и
чаще крутятся у  иракских границ, провоцируя противовоздушную оборону Ирака,
а в последнюю минуту улетают.
     Мартин  кивнул. Он  слышал о  такой  тактике. Ее  целью  было держать в
постоянном  напряжении  иракскую  противовоздушную  оборону  и  вынуждать ее
реагировать на ложные атаки. Таким образом иракцы "засвечивали" свои  радары
и ракетные установки  типа  "земля-воздух",  и их  тут же  засекали  АВАКСы,
круглосуточно кружившие над заливом.
     - Первый  упомянул о  "бени эль кальбах", то есть  о "собачьих детях" -
так  они  называют  американцев,  а второй  больше  слушал, в  ответ  только
посмеивался  и  вскользь  заметил,  что  Ирак не  должен  отвечать  на такие
провокации, потому что они направлены только на то, чтобы выявить их систему
обороны.
     Потом  первый  сказал что-то  такое, чего  мы  не можем понять.  В этот
момент усилились помехи, электростатические  или какие другие. Большую часть
разговора мы  смогли  очистить  от помех,  но эти слова первый иракец скорее
пробормотал, чем сказал.
     Как бы то ни было, второго иракца это чрезвычайно разозлило; он сказал,
чтобы его собеседник заткнулся, и бросил трубку. Больше того, второй иракец,
который, как мы считаем,  говорил из  Багдада, первым  прервал связь. Мне бы
хотелось, чтобы вы сами послушали две последних фразы.
     После ленча Пламмер отвез Мартина на уже знакомый ему комплекс зданий и
антенн,   где   был   обычный   рабочий  день.   В   расписании   Управления
правительственной связи  выходных  не  предусмотрено.  В  звуконепроницаемой
комнате, напомнившей Мартину студию звукозаписи, один из техников по просьбе
Пламмера  включил  таинственную запись.  Все  трое молча  слушали  гортанную
арабскую речь.
     Телефонный разговор  начался точно так,  как  рассказал Пламмер.  Потом
первый  иракец, тот,  по  чьей  инициативе и  началась  эта беседа,  похоже,
разволновался. У него сорвался голос:
     - Теперь уже ждать недолго, рафик. Скоро у нас...
     Из-за  сильных помех разобрать  последние слова было невозможно, но  на
багдадского собеседника они подействовали, как удар грома. Он прервал:
     - Заткнись, ибн аль-гахба.
     Потом  он бросил трубку,  будто  только  теперь с ужасом  осознал,  что
телефонная линия может прослушиваться.
     Техник прокрутил пленку три раза, каждый раз немного меняя скорость.
     - Что вы можете сказать? - спросил Пламмер.
     - Что ж, оба они - члены  партии,  - ответил Мартин. - Только партийные
боссы называют друг друга "рафик" - товарищ.
     -  Правильно.  Значит,  мы  записали  болтовню двух  иракских шишек  об
усилении американской армии и о провокациях ВВС США возле границы.
     - Потом первый иракец разволновался, возможно, даже рассердился, но его
тон был скорее торжествующим. И эти слова "теперь уже ждать недолго"...
     - Говорят о каких-то предстоящих переменах? - уточнил Пламмер.
     - Похоже, что так, - согласился Мартин.
     - А  потом  сплошные  помехи. Но, Терри, обратите  внимание на  реакцию
второго  иракца. Он не только швырнул телефонную  трубку,  он назвал  своего
товарища по партии "сыном потаскухи". Довольно крепкое выражение, а?
     - Очень крепкое. Такое  ругательство может сойти с  рук только старшему
по званию, - сказал Мартин. - Что, черт возьми, могло вызвать такую реакцию?
     - Только слова, которые мы не понимаем из-за помех. Послушаем еще раз.
     Техник снова воспроизвел запись последней фразы.
     - Что-то связанное с Аллахом? - предположил Пламмер. - Скоро мы будем с
Аллахом? Будем в руках Аллаха?
     -  Мне кажется, там было сказано: "...скоро у  нас  будет...  что-то...
что-то... Аллах".
     - Хорошо, Терри. Согласен. Может, "скоро нам поможет Аллах"?
     - Тогда  почему эти  слова вывели  из себя  второго иракца?  - возразил
Мартин. - В оправдании собственных неприглядных делишек волей всевышнего нет
ничего нового. И  ничего оскорбительного. Не знаю. Вы не могли бы дать мне с
собой копию записи разговора?
     - Конечно.
     - Вы запрашивали о перехвате наших американских собратьев?
     Покрутившись в  странном мире спецслужб  всего несколько недель,  Терри
Мартин  уже  усвоил  принятый  здесь  специфический  язык.  Для  сотрудников
британских служб  безопасности  британские  сослуживцы  были  "друзьями",  а
американские коллеги - "собратьями".
     -  Разумеется.  Их спутники  передали  на  Форт-Мид  перехват  того  же
разговора. Они тоже ничего не поняли. Честно говоря,  они не думают, что это
что-то важное. Считайте, они уже сдали запись в архив.
     Домой Терри Мартин поехал с небольшой  кассетой в  кармане. К  немалому
неудовольствию  Хилари  он  весь вечер снова и  снова  прокручивал  короткую
запись на их кассетном магнитофоне.  Когда у Хилари кончилось терпение и  он
запротестовал,  Терри  заметил,  что  иногда  Хилари сам  часами  отыскивает
единственное неразгаданное слово кроссворда  в "Таймсе".  Подобное сравнение
вывело Хилари из себя.
     - По крайней мере я всегда нахожу ответ на следующее утро, - огрызнулся
он, перевернулся на другой бок и заснул.
     Терри  Мартин не нашел ответа ни на следующее утро, ни  через  день. Он
прослушивал запись в перерывах  между лекциями и в любое другое время,  если
только у него выдавалась свободная минута, перебирая все возможные  варианты
заглушенных помехами  слов.  Но любой вариант казался бессмысленным.  Почему
второго собеседника вывело из себя безобиднейшее упоминание об Аллахе?
     Лишь  через  пять дней  Мартин  понял  смысл  двух  гортанных и  одного
шипящего звука в искаженной фразе.
     Мартин  тотчас   попытался  связаться  с  Саймоном  Паксманом,  но   из
Сенчери-хауса  ответили,  что Паксмана нет и не  известно,  когда он  будет.
Мартин   попросил   соединить   его   со   Стивеном  Лэнгом,   однако   шефа
средневосточного отдела тоже не оказалось на месте.
     Конечно,  Мартин  не  мог  знать,  что  Паксман  надолго  задержался  в
эр-риядской штаб-квартире Сенчери-хауса, а Лэнг отправился туда же на важное
совещание с Чипом Барбером из ЦРУ.
     Человек, которого в Моссаде называли "наводчиком", прилетел  в  Вену из
Тель-Авива через Лондон  и Франкфурт. Его никто не встречал; он взял такси и
из  аэропорта  Швехат  направился  в  отель  "Шератон",  где  для  него  был
зарезервирован номер.
     Наводчик  был  румяным  общительным  мужчиной,  типичным   американским
юристом  из  Нью-Йорка,  и  имел при  себе  соответствующие  документы.  Его
английский с американским акцентом  был  безупречен - оно и  не удивительно,
если  учесть, что  он провел  в  США  не  один  год; кроме того,  он  сносно
объяснялся по-немецки.
     Не прошло и нескольких часов, как ему удалось убедить секретариат отеля
составить и отпечатать на бланке юридической конторы любезное письмо  на имя
некоего Вольфганга Гемютлиха, вице-президента банка "Винклер".
     Бланк  был подлинным, а  если бы  кому-то вздумалось проверить личность
юриста,  то по  телефону  ему бы  ответили, что подписавший письмо Гемютлиху
действительно   является  одним  из  ведущих  компаньонов  самой  престижной
нью-йоркской  юридической конторы, но в настоящее время  находится в отпуске
(это агенты  Моссада  предварительно выяснили в Нью-Йорке). Другое дело, что
ведущий  компаньон  нью-йоркской  конторы и  прибывший  в  Вену  общительный
мужчина были  не  одним и тем же лицом, но выяснить это было бы  несравненно
труднее.
     Как и задумывал  наводчик, письмо было составлено  в извиняющемся тоне,
но  имело  своей  целью  заинтриговать  адресата.  Автор  письма представлял
интересы  богатого и  высокопоставленного клиента,  который  теперь  пожелал
вложить   значительную  долю  своего   состояния  в  европейские  финансовые
структуры.
     Именно сам клиент  настаивал на том, чтобы переговоры по этому  вопросу
велись  с банком  "Винклер",  точнее, лично с  уважаемым герром  Гемютлихом.
Очевидно,  клиент  получил  убедительные рекомендации  от кого-то  из  своих
друзей.
     Конечно, автору письма следовало  бы заранее договориться о встрече, но
поскольку  и сам клиент,  и юридическая контора уделяют чрезвычайно  большое
внимание сохранению планируемых финансовых операций в глубочайшей тайне, они
предпочли бы  не обсуждать деловые вопросы в телефонных разговорах и факсах.
Поэтому автор письма  воспользовался своим  визитом  в Европу,  чтобы  лично
заехать в Вену.
     К сожалению, расписание его деловых встреч  позволяет ему задержаться в
Вене  лишь  на три дня, но  если бы герр Гемютлих любезно согласился уделить
ему несколько минут, он был бы очень рад заехать в банк.
     Поздним вечером американец сам  опустил письмо в почтовый ящик банка, а
уже к полудню следующего дня курьер банка  доставил ответ в отель "Шератон".
Герр Гемютлих  будет рад встретиться с  американским  юристом  на  следующий
день, в десять часов утра.
     С  того  момента, когда  наводчик переступил  порог банка, его глаза не
упускали ничего.  Он не  делал записей,  но замечал и  запоминал все детали.
Секретарь  проверил документы посетителя, по телефону  еще раз убедился, что
того ждут, а затем охранник проводил его наверх до простой деревянной двери.
Охранник постучал. Ни на секунду наводчик не оставался без присмотра.
     Услышав "Войдите!",  охранник  открыл  дверь,  пропустив  американского
гостя, плотно прикрыл ее за ним, а потом вернулся в холл, к своему столику.
     Герр  Гемютлих  встал,  обменялся  с  посетителем рукопожатием,  жестом
пригласил его сесть в кресло напротив и снова уселся за свой стол.
     В немецком языке слово  "гемютлих"  означает "уютный" или "добродушный,
приятный". Трудно  было отыскать  более неподходящую  фамилию для невероятно
тощего  человека.  Герр  Гемютлих  поразительно походил  на обтянутый  кожей
скелет.  Ему  было  лет  шестьдесят  с  небольшим. В  сером  костюме,  сером
галстуке, с серым лицом лысеющий Гемютлих, казалось,  излучал серость. В его
бесцветных глазах не было и намека  на юмор, а тонкая полоска растянутых губ
могла напоминать что угодно, только не приветливую улыбку.
     Кабинет  был столь же  аскетичен,  как  и его  хозяин:  большой  резной
письменный  стол,  на  котором  царил  идеальный  порядок,  обшитые  темными
панелями стены, а  на  них  вместо  картин  - дипломы по банковскому делу  в
рамочках.
     Вольфганг  Гемютлих  стал  банкиром  не  для  того,  чтобы  веселиться.
Очевидно, он неодобрительно относился к  веселью в  любых  его  проявлениях.
Банк  - это дело  серьезное; банковские  операции  -  это сама жизнь. Больше
всего  на свете  герр Гемютлих порицал расточительность.  Деньги  нужны  для
того,  чтобы их  хранить - лучше  всего  в  банке "Винклер". Снятие со счета
любой суммы действовало на герра Гемютлиха, как  приступ язвенной болезни, а
перевод  значительного  вклада  из  банка  "Винклер"  мог  вывести   его  из
равновесия на целую неделю.
     Наводчик  хорошо знал свое дело: все замечать и все запоминать.  Первая
задача  - описать внешность  герра Гемютлиха, чтобы бригада  из  отдела Ярид
могла узнать его на улице, - была уже выполнена. Теперь наводчик высматривал
сейф, в котором могли бы храниться сведения о счете Иерихона, а также тайные
замки,  дверные засовы, охранную сигнализацию;  словом, наводчик должен  был
подготовить почву для последующего взлома кабинета.
     Избегая называть сумму, которую его клиент хотел бы перевести в Европу,
но в то же  время намекая, что эта  сумма огромна, наводчик  старался свести
разговор  к  обсуждению  степени  надежности  вкладов  в  банке "Винклер"  и
гарантий  их анонимности. Герр Гемютлих  охотно  разъяснил, что  у  Винклера
сведения  о номерных счетах абсолютно недостижимы для  посторонних,  а тайна
личности владельца счета охраняется с маниакальной строгостью.
     Во  время  разговора их прервали лишь однажды. Вдруг  открылась боковая
дверь,  и в  кабинет  вошла  женщина  неопределенного  возраста  -  такая же
бесцветная, как и ее шеф. Гемютлих недовольно поморщился.
     - Вы сказали, что это срочно, герр Гемютлих. Иначе бы... - пробормотала
она.
     Рассмотрев ее поближе, наводчик понял, что женщина далеко не так стара,
как ему показалось на  первый взгляд. Должно быть, ей  было  лет  сорок.  Ее
старили  гладко  зачесанные назад волосы,  собранные  на  затылке  в  пучок,
твидовый костюм, фильдекосовые чулки и туфли без каблуков.
     -  Да, да,  -  сказал Гемютлих и  протянул руку  за письмами.  -  Прошу
прощения, - добавил он, обращаясь к гостю.
     Выяснив,  что Гемютлих говорит по-английски с трудом, собеседники сразу
перешли на  немецкий. Наводчик оказался любезнее хозяина: он встал и отвесил
женщине легкий поклон.
     - Здравствуйте, фрейлейн, - сказал он.
     Женщина,  казалось, была польщена. Гости  Гемютлиха  обычно не вставали
при появлении  секретаря.  Как  бы  то  ни  было, жест наводчика  не остался
незамеченным, и даже герр Гемютлих был вынужден прокашлявшись пробормотать:
     - Ах да, э-э... мой личный секретарь, фрейлейн Харденберг.
     Наводчик запомнил и это имя.
     В заключение Гемютлих еще раз  заверил гостя, что тот  может предложить
своему  клиенту   самые  благоприятные   условия  размещения  вклада.  Потом
наводчика проводили, повторив в обратном порядке ту же процедуру. Сначала  в
двери появился вызванный снизу охранник. Наводчик попрощался и последовал за
сопровождающим.
     Вдвоем  они подошли к небольшому лифту, который стал медленно, с лязгом
спускаться по  обрешеченной шахте. Наводчик спросил охранника, нельзя ли ему
зайти в туалет. Охранник нахмурился, как  будто  в  банке "Винклер" подобная
естественная надобность человека была  чем-то из ряда вон выходящим, но  все
же остановил лифт на втором этаже и  показал на деревянную дверь без надписи
рядом с лифтом.
     Очевидно,  туалет  был  предназначен для служащих банка  мужского пола:
один  писсуар, одна  кабинка, раковина, рулон  бумажного полотенца и стенной
шкаф. Наводчик открыл кран, чтобы охранник слышал шум бегущей воды, и быстро
осмотрел  комнатку.  Зарешеченное,  наглухо закрытое  окно, к которому  были
приклеены провода охранной сигнализации - можно, но  трудно.  Автоматический
вентилятор. В шкафчике - швабры,  тазы, чистящие средства и пылесос. Значит,
кто-то занимался уборкой. Но когда? По вечерам или в выходные  дни? Принимая
во внимание собственный опыт, наводчик был  готов поклясться,  что в  личных
кабинетах даже  уборщик  работает только  под присмотром.  Понятно,  что при
необходимости  было  бы  нетрудно "побеспокоиться"  об охраннике или  ночном
стороже, но, к сожалению, это исключалось. Коби Дрор недвусмысленно приказал
не оставлять никаких следов.
     Когда  наводчик вышел из туалета,  охранник все еще  ждал его у  двери.
Заметив, что в конце коридора начинается широкая мраморная лестница, ведущая
в холл первого этажа, наводчик  улыбнулся  и жестом показал на лестницу, как
бы говоря, что он предпочитает пройтись, а не спускаться на лифте еще на три
метра.
     Охранник поспешил за  гостем,  проводил его до холла и затем  до двери.
Наводчик  услышал,  как за его  спиной  звякнул  огромный  бронзовый замок с
автоматической  блокировкой.  Интересно,  подумал  наводчик,  как  выпускает
женщина-секретарь  клиента или курьера, когда охранник  находится на верхних
этажах?
     Потом он два часа рассказывал Гиди  Барзилаи о царящих в банке порядках
- в той мере, в какой  он успел с  ними ознакомиться.  Рассказ  наводчика не
слишком обнадеживал.  Шеф бригады  отдела Невиот сидел,  огорченно покачивая
головой.
     Проникнуть в  банк  можно, сказал он.  Это не проблема. Найдем охранную
сигнализацию и  отключим ее.  Но как  при этом не оставить следов, вот в чем
загвоздка.  Там  есть  ночной сторож, который  наверняка  время  от  времени
обходит здание.  И потом, что им нужно будет искать? Сейф? Где? Какого типа?
Старой  или новой конструкции? Открывается  он ключом или комбинацией  цифр,
или  тем  и  другим? На  это потребуются  часы.  А  тогда придется успокоить
ночного сторожа. Но это значит оставить следы. А Дрор запретил.
     Наводчик улетал из Вены в Тель-Авив на следующий день. Накануне вечером
он  показал на  фотографиях  Вольфганга  Гемютлиха,  а  на  всякий случай  и
фрейлейн Харденберг.  Когда  он ушел,  Барзилаи  и шеф бригады отдела Невиот
опять долго совещались.
     - Честно  говоря,  Гиди,  мне нужна дополнительная  информация. Слишком
многого я еще не знаю.  Он  должен  хранить те бумаги, которые  вам нужны, в
сейфе. Где этот сейф? В полу? В кабинете секретаря? В специальном подвальном
хранилище? Нам нужно знать, что находится в банке и где.
     Барзилаи проворчал что-то нечленораздельное. Давным-давно, когда он был
еще  курсантом,  один инструктор говорил им: в  природе не  существует такой
вещи, как человек без  слабостей. Найдите слабое место, надавите на него,  и
человек пойдет  на  сотрудничество.  Со следующего утра обе бригады  Моссада
начали тщательное наблюдение за Вольфгангом Гемютлихом.
     Но  желчный   австриец   как  будто   вознамерился  доказать  неправоту
израильского инструктора.
     Стив  Лэнг  и  Чип Барбер столкнулись с большой проблемой.  К  середине
ноября  Иерихон  передал  первые ответы  на вопросы,  оставленные для него в
одном  из   багдадских  тайников.  Он  запросил  очень  высокую   плату,  но
американское правительство беспрекословно  перевело деньги  на  его  счет  в
венском банке,
     Если  переданная Иерихоном информация была верна -а у союзников не было
оснований подозревать обратное, - то он приносил чрезвычайно большую пользу.
Пока он  ответил лишь  на  часть  вопросов, но подтвердил  некоторые  другие
догадки британцев и американцев.
     Самое   главное,  Иерихон   совершенно   точно  указал   местоположение
семнадцати объектов, так  или  иначе связанных  с производством и  хранением
оружия  массового поражения.  О существовании  восьми из них союзники  давно
подозревали;  Иерихон уточнил координаты двух таких  объектов. Существование
остальных девяти явилось для союзников настоящим откровением; самыми важными
сведениями  были точные  координаты  подземной  лаборатории,  в которой  был
установлен каскад  центрифуг для выделения урана-235 -  начинки для  атомных
бомб.
     Ни Лэнг, ни Барбер не знали, как передать эту информацию военным, утаив
от них тот факт, что сведения были ими получены от агента, занимающего очень
высокое место в багдадской иерархии.
     Нельзя  сказать,  чтобы  мастера  шпионских  дел  не доверяли  военным;
напротив, они  были уверены, что британские и американские генералы по праву
носят  звезды  на  погонах. Но  в  мире  спецслужб  существует очень  старое
правило, которое выдержало длительную  проверку  временем:  любая  секретная
информация  должна быть  известна только абсолютному минимуму посвященных. О
том,  чего он не знает,  человек не может проболтаться  даже  неумышленно. А
если  некто  в гражданском  вдруг  ниоткуда приносит  список новых целей, то
сколько  генералов,  бригадиров  и полковников задумаются: откуда же  взялся
этот список?
     На третьей  неделе  ноября в подвальных этажах  под зданием саудовского
министерства ВВС Барбер и Лэнг  встретились  с генералом Бастером Глоссоном,
заместителем  командующего  военно-воздушными  силами   коалиции  в   районе
Персидского залива генерала Чака Хорнера.
     Конечно,  у бригадного генерала Глоссона было имя, но все называли  его
только  Бастером. Именно  он планировал и продолжал разрабатывать неизбежную
тотальную  воздушную  атаку  на  Ирак, которая  будет  -  это  знали  все  -
предшествовать наступлению наземных частей.
     Лондон  и Вашингтон давно  пришли к  единому мнению, что  независимо от
борьбы  за освобождение Кувейта военная машина Саддама  Хуссейна должна быть
уничтожена.  В  первую очередь  это  касалось  объектов,  где  производилось
химическое, бактериологическое и ядерное оружие.
     План  воздушной  войны,  которому   было  присвоено  секретное  кодовое
наименование "Мгновенная гроза",  был в общих чертах готов задолго до  того,
как "Щит в  пустыне"  разрушил  последние  надежды Ирака  успешно напасть на
Саудовскую Аравию.  Архитектором  операции "Мгновенная  гроза"  был  генерал
Бастер Глоссон.
     Шестнадцатого  ноября  ООН  и   рассеянные  по   всему   свету   разные
дипломатические  ведомства  еще  пытались  изобрести  некий  "мирный  план",
который  позволил бы  разрешить  кризис  в  Персидском  заливе  без  единого
выстрела, без единой сброшенной бомбы,  без единой  запущенной  ракеты.  Три
человека, собравшиеся в тот день в подземелье, хорошо знали, что любой  план
мирного вывода иракских войск нереален по многим причинам.
     Барбер был лаконичен и конкретен:
     - Как вам, Бастер, хорошо известно, мы и наши британские коллеги уже не
один   месяц   пытаемся   возможно  точнее  и   возможно  полнее  обнаружить
саддамовские предприятия по производству оружия массового поражения и  места
хранения такого оружия.
     Американский генерал осторожно кивнул. У него в коридоре висела  карта,
в которую он уже воткнул больше булавок,  чем  иголок у  дикобраза,  а  ведь
каждая   булавка  отмечала  цель  бомбового  удара.  Что  еще   нужно   этим
гражданским?
     - Итак,  мы  начали  с экспортных лицензий, выявили те  страны, которые
экспортировали  в  Ирак военные технологии,  и конкретные  компании  в  этих
странах, которые  выполняли иракские заказы. Затем отыскали  ученых, которые
начиняли предприятия оборудованием и приборами. К сожалению,  многих из  них
доставляли  на объекты в  автобусах с зачерненными окнами или они безвыездно
жили на объектах и, в сущности, так и не узнали, где же именно работали.
     Наконец,  Бастер,  мы  опросили  строителей  и  монтажников,  тех,  кто
непосредственно создавали большинство саддамовских фабрик смерти. И эта наша
работа принесла определенные плоды. Мы напали на настоящую золотую жилу.
     Барбер  передал  генералу  список  новых  целей.  Глоссон  с  интересом
просмотрел  его.  В  списке  не  были  указаны  точные  координаты объектов,
необходимые при  разработке детального плана воздушной войны, но по описанию
будет нетрудно обнаружить цели на уже имевшихся аэрофотоснимках.
     Глоссон  что-то  удивленно  пробормотал. Некоторые  из перечисленных  в
списке объектов были  ему уже знакомы, другие  пока что были под вопросом и,
очевидно, теперь подтверждались,  третьи оказались настоящим откровением. Он
поднял голову.
     - Этой информации можно верить?
     -  Вполне, - ответил  англичанин. - Мы убеждены,  что строители - очень
надежный  источник  информации,  возможно,   лучший   из  тех,  которыми  мы
располагаем, потому что строитель,  а тем более монтажник, всегда знает, что
именно он сооружает. К тому же они ничего не скрывают, не то что чиновники.
     Глоссон встал.
     - Хорошо. Вы намерены и дальше удивлять меня такими новостями?
     -  Бастер, мы  просто  будем  продолжать  копаться в  Европе, -  сказал
Барбер. -  Как только  всплывут  новые,  достаточно надежные  факты,  мы вам
сообщим. Знаете, чертову прорву военных объектов иракцы  строили под землей,
где-нибудь в пустыне. Я имею в виду только крупные объекты.
     -  Сообщите мне, где они  копали  свои ямы, и мы их снова  закопаем,  -
сказал генерал.
     Позднее Глоссон показал список Чаку Хорнеру. Внешне всегда мрачноватый,
немного неряшливый командующий ВВС  коалиции был заметно  ниже Глоссона, а в
искусстве дипломатии не многим отличался от раненого носорога, но он души не
чаял в своих летчиках и  специалистах, и те  отвечали ему столь же искренней
преданностью.
     Все знали,  что  если  Чак  Хорнер  сочтет  это  необходимым, то  будет
отстаивать  интересы  своих  подчиненных  перед  кем  угодно:  подрядчиками,
чиновниками,  политиками - вплоть  до  Белого  дома, и при  этом  не  станет
выбирать выражений. Хорнер всегда называл вещи своими именами.
     Во время визита в Бахрейн, Абу-Даби и Дубаи, где тоже располагались его
летчики,  он  избегал  злачных  мест,  всех  этих  роскошных   "Хилтонов"  и
"Шератонов", предпочитая грубую солдатскую пищу, общество экипажей самолетов
и сон на жесткой койке в палатке.
     Те, кто служит  в армии, не склонны к лицемерию; они быстро разбираются
в людях, подразделяя их на тех, кто  им нравится, и тех, кого они презирают.
За Чаком Хорнером  американские  летчики  полетели  бы куда  угодно  даже на
допотопных  "этажерках".  Генерал Хорнер  просмотрел список,  подготовленный
Барбером и  Лэнгом, и удивленно хмыкнул.  Из перечисленных в списке объектов
два находились в безжизненной пустыне; если верить карте, там не было никого
и ничего, кроме песка.
     - Где они это достали? - спросил он Глоссона.
     -  Опрашивали  строителей  и  монтажников,  которые  работали  на  этих
объектах. По крайней мере так они сказали, - ответил Глоссон.
     - Чушь собачья, - проворчал генерал. - Эти педерасты зацепили кого-то в
Багдаде. Бастер, никому ни слова о списке. Никому. Сам нанеси все новые цели
на карту. - Хорнер помолчал, потом добавил: - Интересно, кто этот сукин сын?
     Стив Лэнг вернулся в Лондон 18 ноября. Великобритания была  в смятении:
консервативное правительство оказалось  в  кризисе  после того, как какой-то
рядовой  член  парламента,  отыскав в уставе  партии  всеми забытую  статью,
попытался столкнуть миссис Маргарет Тэтчер с поста премьер-министра.
     Лэнг сразу обратил внимание на записку от  Терри Мартина и, несмотря на
усталость, позвонил ему в школу. Не устояв  перед  напором молодого ученого,
Лэнг  согласился  ненадолго встретиться  с ним в  баре при  условии, что тот
задержит  Лэнга  ровно  настолько, насколько это необходимо,  и  ни  минутой
больше, после чего Лэнг поедет в свой загородный дом.
     Они устроились  за столиком в  углу  тихого  бара  в Уэст-Энде.  Мартин
извлек из портфеля кассетный  магнитофон и  пленку, рассказал, как несколько
недель назад он в первый раз встретился с Шоном  Пламмером и  о чем шла речь
во время их второй встречи на прошлой неделе.
     - Вы не хотите прослушать запись? - спросил Мартин.
     -  Видите  ли,   если  в  ней   не  разобрались  ребята  из  Управления
правительственной связи, то я и подавно ни черта не пойму, - ответил Лэнг. -
Послушайте,  у  Шона   Пламмера  в  штате  есть  настоящие  арабы,  например
Аль-Хоури. Уж если они...
     Тем  не  менее  из  уважения  к  Мартину  Лэнг  прослушал перехваченный
разговор.
     - Вы  слышите? - взволнованно спросил Мартин. - Звук "к" после "будет"?
Этот  иракский  босс совсем не призывает Аллаха помочь Ираку. Он  произносит
название.  Именно поэтому его собеседник вышел из себя.  Понятно, что никому
не дозволено произносить  кодовое название по  открытой линии  связи. Должно
быть, оно известно очень узкому кругу лиц.
     - Но что же именно он сказал? - спросил несколько сбитый с толку Лэнг.
     Мартин тупо уставился на Лэнга. Неужели тот ничего не понимает?
     - Он  сказал, что наращивание американской  военной мощи ровным  счетом
ничего не значит, потому что "скоро у нас будет Кубт ут Аллах".
     Лэнг по-прежнему недоумевал.
     - Это определенно какое-то оружие, - настаивал  Мартин. - У Ирака скоро
будет что-то такое, что остановит американцев.
     - Прошу прощения за мой  никудышный арабский, - сказал Лэнг,  - но  что
значит "Кубт ут Аллах"?
     - О, - объяснил Мартин, - это значит "Кулак Аллаха".



     Двенадцать лет  Маргарет Тэтчер стояла у  власти, три  раза  подряд она
выигрывала всеобщие  выборы и  оставила пост премьер-министра 20 ноября 1990
года,  хотя официально объявила о  своем уходе в отставку лишь  двумя  днями
позднее.
     В   лондонском  высшем   свете   любители   почесать  языки   приписали
политическую смерть миссис Тэтчер ее чрезмерно жесткой позиции в Европейском
сообществе. Разумеется, эта версия  была сплошной  ерундой: британцы никогда
не осудят своего лидера за то, что тот доставил неприятности иностранцам.
     Не  прошло  и тридцати  месяцев,  как  ушло  в отставку  и  итальянское
правительство,  по  инициативе  которого  Тэтчер  оказалась  в  изоляции  на
конференции  в  Риме, а  некоторые из  членов этого правительства угодили за
решетку по обвинению в коррупции, достигшей такого масштаба, что эта во всех
других отношениях прекрасная страна стала практически неуправляемой.
     Французское правительство было отстранено  от  власти,  когда не смогло
предотвратить  резню,  подобной  которой   французы  не  видели   со  времен
Варфоломеевской ночи. Германский канцлер столкнулся с экономическим  спадом,
безработицей,  неонацизмом  и  результатами  анализа  общественного  мнения,
которые  показали, что немцы не имеют ни малейшего  желания расставаться  со
своей  любимой и всесильной немецкой маркой и менять  ее на  какой-то медный
жетон, отштампованный для них в Брюсселе мосье Делором.
     На  самом  деле  падение миссис  Тэтчер  было  вызвано  четырьмя  тесно
взаимосвязанными  причинами. Во-первых,  когда тот  рядовой  член парламента
вспомнил какое-то довольно  двусмысленное положение  устава партии и настоял
на  официальных  перевыборах  миссис  Тетчер  внутри  парламентской  фракции
консерваторов,  она  назначила в состав  избирательной  комиссии  невероятно
некомпетентных людей.
     Во-вторых,  она  поддалась на уговоры и в решающий  момент, 18  ноября,
улетела  на совещание  в  Париж. Если  бы  тогда  она  осталась  в коридорах
Вестминстера,  у  всех на виду,  если  бы она  могла  требовать,  увещевать,
льстить, уговаривать колеблющихся, намечать на блага, которые ждут ее верных
союзников,  и на страшные кары, которые обрушатся на головы изменников, если
бы...
     В голосовании все  решала позиция крохотной группы депутатов парламента
- всего около пятидесяти человек, - которые боялись  потерять  свои места на
следующих  выборах  в  случае  победы  миссис Тэтчер.  У  половины  из  этих
депутатов сдали  нервы. Между прочим, позднее их все равно не переизбрали  в
парламент.
     Ключом  к  позиции  этих пятидесяти парламентариев был  подушный налог,
введенный недавно  для  повышения  доходов  местных органов  самоуправления.
Почти все  британцы считали этот налог бесцельным и несправедливым. В те дни
достаточно  было намекнуть,  что правительство учтет критические замечания и
пересмотрит неравноправные условия налогообложения, и миссис Тэтчер осталась
бы на посту премьер-министра после первого же тура голосования.
     Тогда  не потребовалось бы повторного  голосования,  а  соперник миссис
Тэтчер был  бы вынужден навсегда уйти с политической сцены. 20 ноября Тэтчер
нужно было набрать две трети голосов; после первого тура ей не хватило всего
четырех, и повторное голосование стало неизбежным.
     В  течение  нескольких  часов  то,  что   поначалу   казалось  случайно
скатившимися  по   склону   холма  двумя-тремя  камешками,   превратилось  в
неудержимую  лавину. Маргарет Тэтчер проконсультировалась со своим кабинетом
министров; министры сказали,  что  в  следующем туре она проиграет, и Тэтчер
подала в отставку.
     Чтобы перехитрить  соперника, свою кандидатуру на высший пост  выставил
министр финансов Джон Мейджор. Он набрал абсолютное большинство и выиграл.
     Для  солдат  в  районе  Персидского  залива -  как  британских,  так  и
американских - весть об отставке Маргарет Тэтчер была как гром средь  ясного
неба.  Расквартированные в Омане  американские летчики-истребители,  которые
теперь  каждый  день   встречались  с  британцами   с  соседней  базы  войск
специального назначения, спрашивали, что все это значит, но британцы в ответ
лишь недоуменно пожимали плечами.
     Вдоль  саудовско-иракской  границы растянулись позиции седьмой танковой
бригады "Пустынные  крысы". Наступала зима,  и  спать под  "челленджерами" в
пустыне  становилось  все  холодней.  Офицеры   и  солдаты  бригады  слушали
транзисторные приемники и громко ругались.
     Майку  Мартину  об отставке Тэтчер  сообщил  чванливый  иракский  шофер
хозяина. Мартин обмозговал новость, пожал плечами и спросил:
     - Кто она такая?
     - Дурак, - огрызнулся шофер. - Она  - вождь бени Наджи. Теперь мы точно
победим.
     Шофер вернулся к  автомобилю  и  снова стал  слушать  багдадское радио.
Через  несколько  минут  из  дома  выбежал  Куликов  и  поехал  в  советское
посольство.
     Той ночью Мартин отправил в Эр-Рияд длинный пакетный сигнал,  в котором
содержались все последние  ответы Иерихона; кроме того, Мартин запрашивал  у
эр-риядской штаб-квартиры  новое  задание  и  инструкции. На  всякий  случай
загораживая телом  дверной  проем  от  непрошенных  гостей  -  ведь  антенна
спутниковой связи была  направлена на  юг, то  есть  к двери, -  Мартин ждал
ответа.  В  половине  первого  ночи  неяркий  мерцающий  огонек  на  корпусе
радиостанции подсказал ему, что ответ получен.
     Мартин разобрал антенну,  убрал ее, радиостанцию и аккумуляторы в  яму,
замедлил записанный сигнал и прослушал инструкции из Эр-Рияда.
     Там  был  перечень  новых  вопросов  для  Иерихона  и согласие  на  его
последнее  требование об очередном повышении оплаты. Эр-Рияд сообщал, что на
венский счет Иерихона уже переведена запрошенная им сумма. За неполный месяц
ренегат  из  Революционного  командного  совета  заработал  больше  миллиона
долларов.
     Далее  следовали  еще  две  инструкции  для  Мартина.  Во-первых,   ему
приказывалось передать Иерихону  письмо  с  предложением  попытаться  как-то
убедить багдадских стратегов,  что изменения в правительстве Великобритании,
скорее всего, приведут к тому, что государства коалиции откажутся от попытки
освободить Кувейт силой, если раис проявит достаточную твердость.
     Теперь  уж никто и никогда не  узнает, достигла  ли  эта  дезинформация
цели, однако не прошло и недели, как  Саддам Хуссейн заявил, что Тэтчер была
вынуждена уйти,  потому что британский  народ не согласен с  ее непримиримой
позицией по отношению к Хуссейну.
     Наконец, в том же  сообщении Майку  Мартину было  предписано спросить у
Иерихона, не  слышал ли  он об  оружии или военной системе,  носящей кодовое
наименование "Кулак Аллаха".
     Большую  часть  ночи Мартин  провел при  свечах,  переводя  на арабский
задание  для Иерихона. Письмо  с  трудом уместилось на двух листах тончайшей
бумаги.  Не  прошло и суток,  как письмо уже  лежало в тайнике за шатающимся
кирпичом в стене рядом с усыпальницей имама Аладхама в Аадхамийе.
     Через  неделю  из  другого  тайника  Мартин извлек  ответы.  Он  прочел
арабскую вязь Иерихона и перевел все сообщения на английский. С точки зрения
солдата, сообщение было интересным.
     На  границе британским и американским войскам противостояли три дивизии
Республиканской гвардии: Таваккулна, Медина и присоединившаяся к ним позднее
дивизия Хаммурапи. На вооружении всех трех дивизий состояли танки советского
производства Т54/55 Т62 и Т72.
     Недавно  командующий  бронетанковыми  войсками  генерал Абдуллах Кадири
инспектировал передовые  части и к своему ужасу обнаружил, что с большинства
машин танкисты  сняли аккумуляторы и  приспособили их в  качестве источников
питания  для  мощных  вентиляторов,  электрических  плит,  радиоприемников и
кассетных  магнитофонов. Теперь  появились серьезные  сомнения  в том, что в
случае начала  военных действий удастся завести хотя бы один танк. Несколько
солдат и офицеров расстреляли на месте, а двух высших офицеров разжаловали и
отправили домой.
     Брат  Саддама  Али Хассан  Маджид,  который  стал  теперь  губернатором
Кувейта,  сообщал,  что  жизнь оккупационной  армии  превратилась  в кошмар.
Нападения  на  иракских  солдат  не  прекращались,  а  случаев  дезертирства
становилось все больше и больше. Несмотря на  аресты, допросы с пристрастием
и  многочисленные  казни,  ни  малейших  признаков  ослабления  в   движении
сопротивления  заметно  не  было. Не  помогли ни  личное  участие полковника
Сабаави, ни два визита его босса Омара Хатиба.
     Больше  того, диверсанты  из  движения сопротивления  каким-то  образом
обзавелись  семтексом, пластиковым  взрывчатым веществом,  которое  по своей
мощности намного превосходит обычный динамит.
     Иерихон   назвал   координаты  еще  двух  важных   командных   пунктов,
сооруженных в подземных пещерах и невидимых с воздуха.
     В  непосредственном окружении Саддама  Хуссейна преобладало мнение, что
падение  Маргарет  Тэтчер будет  иметь очень важные  последствия  для Ирака.
Саддам дважды  подтвердил, что он категорически  отказывается даже обсуждать
вопрос о выводе иракских войск из Кувейта.
     Наконец,  Иерихон сообщал,  что он  никогда не  слышал  о  чем-либо под
кодовым  названием "Кулак  Аллаха",  но  впредь  будет иметь в виду эти  два
слова.  Лично  он  сомневается, чтобы  у  Саддама  было  оружие  или военная
система, не известные союзникам.
     Мартин  записал все  сообщение на  магнитную пленку,  ускорил запись  и
передал  пакетный  сигнал.  В  Эр-Рияде  давно  с  нетерпением  ждали  этого
сообщения, а радисты зарегистрировали время его приема: 23 часа 55 минут, 30
ноября 1990 года.
     Лейла Аль-Хилла  не торопилась выходить из ванной. Отворив  двери,  она
оперлась руками о косяк и на мгновение замерла в дверном проеме.
     В комнате  царил  полумрак, и на фоне  освещенной ванной пышный  силуэт
Лейлы  в  полупрозрачном  пеньюаре  вырисовывался  весьма соблазнительно.  И
неудивительно:  черный, кружевной  парижский пеньюар, купленный в бейрутской
модной лавке, обошелся ей в целое состояние.
     Лежавший на  постели  крупный  мужчина  голодным взглядом уставился  на
женщину и, проведя обложенным языком  по толстой нижней губе, оскалил зубы в
ухмылке.
     Прежде чем приступить к обслуживанию клиента, Лейла любила поволынить в
ванной.  Нужно  было  помыться  и  настроиться, подкрасить  глаза,  провести
помадой по губам, надушиться - разными духами разные части тела.
     Для тридцати  лет у нее было совсем неплохое тело: без лишнего жира, но
округлых форм, с полными бедрами и пышной грудью. Такие женщины нравились ее
клиентам.
     Лейла  опустила  руки  и,  покачивая бедрами,  направилась  к  кровати.
Высокие  каблуки  добавляли ей четыре дюйма к росту,  делая  ее походку  еще
более вихляющей.
     Но  лежавший  на  спине  голый мужчина,  словно  обезьяна  заросший  от
подбородка до щиколоток густой черной шерстью, уже закрыл глаза.
     Ну не спи же, дубина, подумала  Лейла, сегодня ты мне очень нужен.  Она
села  на  краешек  кровати,  острыми  крашеными  ногтями  пробежала  по телу
мужчины: сначала  от волосатого  живота  до  груди, больно ущипнула  его  за
соски, потом от груди до паха.
     Она наклонилась и поцеловала мужчину  в  губы,  пытаясь кончиком  языка
разжать его  зубы,  но тот вяло  ответил  на  поцелуй. Лейла уловила сильный
запах арака.
     Опять  напился,  подумала   она.  И   почему  этот  болван   не   может
остановиться? Впрочем, ежедневная бутылка  арака имела  и свои преимущества.
Ладно, пора приниматься за работу.
     Лейла Аль-Хилла была высокой профессионалкой, говорили даже, что лучшей
на всем Среднем Востоке, и знала себе цену. Во всяком случае она  была одной
из самых высокооплачиваемых проституток.
     Много-много  лет назад, еще  совсем  ребенком, она  обучалась  в  одной
весьма конфиденциальной ливанской школе, где девушек постарше  учили приемам
марокканских  проституток, индийских танцовщиц и  изощренных  куртизанок  из
Фукутоми-то. Дети наблюдали и учились.
     Пятнадцать  лет,  прожитых  в  качестве  независимой   профессиональной
проститутки, научили Лейлу, что высшее искусство в ее деле заключается вовсе
не  в  умении   изображать  ненасытную  похоть.  Такое  годится  только  для
порнографических фильмов и журналов.
     Ее талант  заключался  в умении льстить, говорить комплименты, хвалить,
доставлять  удовольствие,  а  больше  всего  в том,  чтобы  возбуждать своих
бесчисленных  клиентов, которые, как правило,  уже потеряли силы и  утратили
вкус.
     Лейла еще провела рукой от груди до паха, потрогала пенис мужчины и про
себя вздохнула. Мягкий, как пастила. Видно, этим вечером ей придется немного
помочь  генералу  Абдуллаху  Кадири,  командующему  бронетанковыми  войсками
Иракской республики.
     Из-под  кровати она  вытащила  небольшую  сумочку  из  мягкой  ткани  и
высыпала ее содержимое на простыню.
     Намазав  пальцы  густым,  жирным  желе,  она  смазала среднего  размера
вибратор,  подняла ногу генерала  и  умело  сунула устройство  ему в  задний
проход.
     Генерал  Кадири  что-то  проворчал,  открыл  глаза,  бросил  взгляд  на
обнаженную  женщину,  склонившуюся  над  его  членом,  и  снова  усмехнулся,
сверкнув зубами под щеткой черных усов.
     Лейла нажала  на диск  в основании вибратора,  и настойчивая  пульсация
разбудила  нижнюю часть  тела генерала.  Женщина почувствовала,  как  под ее
рукой  стала  понемногу  набухать  мягкая  плоть. Из  флакончика с трубкой в
пробке она налила себе в рот полглотка безвкусного, бесцветного парафинового
масла, наклонилась и взяла в рот оживший пенис генерала.
     Скоро  мягкое  парафиновое  масло  и  быстрая работа искусного  острого
язычка Лейлы сделали свое дело.  Целых десять минут, пока  у нее не заболели
челюсти, она ласкала генерала и наконец убедилась, что лучшей эрекции у того
все равно не добиться.
     Потом Лейла выпрямилась, быстро, пока не пошли насмарку все  ее усилия,
перебросила ногу через генерала,  вложила его пенис  в себя  и устроилась на
его бедрах. Конечно, ей встречались мужчины покрепче, но и этот сойдет - для
ее целей.
     Лейла подалась вперед и опустила груди на лицо генерала.
     - Ах, мой большой, сильный, черный медведь,  - ворковала она. - Ты, как
всегда, великолепен.
     Генерал улыбнулся  Лейле.  Она  начала  ритмичные  движения, не слишком
быстро,  поднимаясь, пока головка  не оказывалась почти снаружи,  и медленно
опускаясь,  пока в ней самой не оказывалось  все, что  было у генерала,  при
этом  она  пускала  в ход хорошо тренированные  и умелые  вагинальные мышцы,
которые хватали, сжимали, потом отпускали, снова хватали и сжимали.
     Лейла хорошо знала эффект двойного возбуждения.  Генерал Кадири сначала
засопел, потом  застонал, ощущение  пульсации глубоко  в области сфинктера и
близость женщины,  все быстрей и быстрей поднимающейся и опускающейся по его
половому члену, вырывали из его глотки короткие, грубые крики.
     - Да,  да, это так  прекрасно, дорогой  мой,  давай, давай, - задыхаясь
бормотала Лейла в лицо генералу.
     Наконец  генерал испытал оргазм. Лейла выпрямилась, изогнулась как бы в
неожиданном порыве,  удовлетворенно вскрикнула, искусно имитируя собственное
удовлетворение.
     Генерал сразу  обмяк, а Лейла  моментально - пока он снова не  заснул -
сползла  с него, убрала  вибратор  и отшвырнула  его в сторону.  Не  хватало
только,  чтобы после всех ее усилий  он  захрапел. Ей  предстояла еще другая
работа.
     Она  легла  рядом с  генералом,  укрыла  его  и  себя одной  простыней,
оперлась  на локоть и, прижавшись  сбоку грудью к его лицу, принялась другой
рукой гладить его по голове и щекам.
     - Мой бедный медведь, - мурлыкала она, - ты очень устал, да? Ты слишком
много  работаешь, мой  великолепный любовник. Тебя заставляют  слишком много
работать. Что там было сегодня,  а?  Совет  ставит новые задачи, а решать их
всегда  приходится  тебе  одному. А?  Расскажи  Лейле, ты  же знаешь,  твоей
маленькой Лейле можно говорить все.
     И генерал Кадири рассказал.
     Чуть позже, когда  уставший от  арака и секса  генерал  крепко заснул и
захрапел,  Лейла  потихоньку  ускользнула в  ванную и заперлась  там. Потом,
усевшись  на  унитаз  и положив на колени поднос, она мелкой  арабской вязью
записала все, что рассказал ей генерал-
     Еще  позднее,  уже  утром  следующего  дня,  она  передала скатанные  в
рулончик тонкие листки, которые спрятала на случай проверки в  выпотрошенный
тампон, тому, кто щедро ей платил.
     Она  понимала,  что  это очень  опасно,  но трудно  было устоять  перед
соблазном  двойной  оплаты  за   одну  работу.  Лейла  мечтала  когда-нибудь
разбогатеть, разбогатеть  настолько,  чтобы  можно было навсегда  уехать  из
Ирака и где-нибудь, например в Танжере, открыть собственную школу, где у нее
будут  прекрасные  девочки,  с которыми  она  будет  спать,  и  марокканские
мальчики-слуги, которых  она станет  стегать плетью,  когда  у  нее появится
такое желание.
     Если система внутренней безопасности в банке  "Винклер"  подорвала веру
Гиди Барзилаи  в  собственные  силы, то  две недели  слежки  за  Вольфгангом
Гемютлихом  едва  не свели его  с ума.  Этот  австрийский банкир  был просто
несносен.
     После  того  как наводчик опознал Гемютлиха на фотографиях, за банкиром
тут же установили наблюдение и  для начала проводили его  от  банка до дома.
Оказалось, что  банкир  живет  за  парком  Пратер.  На следующий  день  герр
Гемютлих,  как  обычно,  отправился  на  работу, а  бригада  из  отдела Ярид
наблюдала за его домом, дожидаясь,  когда фрау Гемютлих уйдет  за покупками.
Входившая в состав бригады девушка пошла за  ней, чтобы при необходимости по
радио  предупредить своих коллег о  возвращении хозяйки  дома. Впрочем, жена
банкира отсутствовала два часа, что было более чем достаточно.
     Для бригады из отдела Невиот войти в дом не было проблемой. В гостиной,
спальне и  в телефонном аппарате были установлены подслушивающие устройства.
Весь дом  быстро и  профессионально  обыскали, не оставляя следов, но ничего
интересного не нашли. Там были обычные документы: паспорта,  свидетельства о
рождении  и  о браке, купчая на дом, даже выписки  из банковского счета. Все
документы  сфотографировали, но  и  беглого  взгляда на  личный  счет  герра
Гемютлиха  было  достаточно, чтобы убедиться,  что  никаких  следов растраты
денег  банка  "Винклер"  здесь нет  и в  помине; не исключалась  даже  такая
кошмарная возможность, что герр  Гемютлих -  действительно абсолютно честный
человек.
     В ящиках гардероба и в тумбочках спальни не было ни малейшего намека на
какие-либо эксцентричные привычки хозяев -  самый удобный повод для  шантажа
респектабельных представителей среднего  класса. Шеф бригады  отдела Невиот,
видевший, как фрау Гемютлих уходила из дома, не был удивлен.
     Если личный  секретарь  герра Гемютлиха  напоминала серую мышь, то  его
жена  походила  на  скомканную  и  выброшенную  за  ненадобностью банковскую
квитанцию.
     К тому  времени,  когда девушка из бригады Ярид пробормотала по  радио,
что  жена  банкира  направляется  домой,  эксперты  из  бригады  Невиот  уже
закончили работу и покинули дом Гемютлихов. Парадную дверь закрыл мужчина  в
форме служащего  телефонной компании, а остальные вышли  через черный  ход и
сад.
     С  этого момента бригада Невиот, укрывшись в автофургоне, который стоял
чуть дальше  на той же улице, записывала на магнитную  ленту  каждое  слово,
произнесенное в доме Гемютлихов.
     Через две недели отчаявшийся  шеф бригады Невиот сообщил Барзилаи,  что
они  не  записали  и  одной  кассеты.  В  первый  вечер  супруги  произнесли
восемнадцать слов.  Она  сказала:  "Вот твой  ужин,  Вольфганг".  Ответа  не
последовало.  Она  спросила, можно ли ей купить новые  занавески, и получила
отказ. Потом он сказал: "Завтра рано вставать, я ложусь спать".
     - Он говорит  это каждый вечер; у меня такое впечатление, что одну и ту
же фразу он произносит по меньшей мере последние тридцать лет, - пожаловался
шеф бригады.
     - А как насчет секса? - спросил Барзилаи.
     - Гиди,  ты  шутишь.  Они  даже не  говорят  на  эту тему, где  уж  тут
трахаться.
     Все  другие  попытки  найти  какой-то  изъян  в характере или поведении
Вольфганга  Гемютлиха оказались  такими  же безрезультатными.  Он не играл в
карты,  не  увлекался мальчиками,  ни  с кем  не общался, не ходил  в ночные
клубы, у него не было любовницы, он не шастал в квартал с красными фонарями.
Лишь  однажды  он  вышел  из  дома  в  необычное  время, и  бригада  Моссада
воспрянула духом.
     После ужина, когда  уже стемнело, герр  Гемютлих,  облаченный в  темное
пальто и шляпу, пешком  пошел  по темным пригородным улочкам. Примерно через
пять кварталов он остановился возле какого-то частного дома.
     Гемютлих  постучал.  Ему  пришлось  немного  подождать;  наконец  гостя
впустили и  закрыли  за ним дверь. Тут же за плотными  шторами первого этажа
зажегся свет.  Прежде чем дверь закрылась, один из  израильских наблюдателей
успел заметить мрачного вида женщину в белой нейлоновой блузке.
     Может,  там эротические  бани?  Массирующий душ,  сауна, в которой  две
здоровенные  девки  охаживают клиента березовыми  вениками?  Проведенная  на
следующее  утро  проверка  показала,  что  женщина  в  блузке  была  пожилой
педикюршей, которая изредка работала на  дому. Вольфгангу Гемютлиху  удаляли
старые мозоли.
     Первого декабря Гиди Барзилаи получил  подтверждение из Тель-Авива,  от
самого   Коби  Дрора.  Барзилаи  напоминали,  что  его  операция   не  может
продолжаться  вечно. Организация Объединенных Наций уже  предъявила  Саддаму
ультиматум, установив крайний срок вывода  иракских  войск  из Кувейта  - 16
января. Потом будет война. Давай, работай, не спи.
     - Гиди, мы можем следить за этим сукиным сыном, пока геенна огненная не
замерзнет, -  сказали шефы двух  бригад своему начальнику. - В его жизни нет
ничего,  за что можно было бы  зацепиться.  Мы  отказываемся понимать  этого
ублюдка.  Он  не  делает  ничего,  решительно  ничего,  что  можно  было  бы
использовать против него.
     Барзилаи нужно было принимать решение. Конечно, можно похитить его жену
и потом пригрозить  мужу,  что ему лучше пойти  на  сотрудничество, иначе...
Беда в том, что этот обтянутый кожей скелет  скорее плюнет на свою жену, чем
украдет бумажную  салфетку в  ресторане.  Или,  что  еще  хуже,  обратится в
полицию.
     Можно  похитить самого герра Гемютлиха и поработать с ним.  Но рано или
поздно он  вернется  в банк, а оказавшись там, заорет  благим матом и тут же
закроет  счет  Иерихона.  А Коби Дрор  приказал действовать  наверняка и  не
оставлять следов.
     - Переключаемся на секретаршу, -  решил Барзилаи.  - Личные  секретарши
часто знают не меньше своего босса.
     И обе бригады Моссада переключили внимание на не менее скучную  и серую
фрейлейн Эдит Харденберг.
     На  нее  потребовалось  даже  меньше  времени,  всего  десять дней.  Ее
"проводили" до дома, небольшой квартиры в солидном старом здании  неподалеку
от Траутенплатц,  в далеком 19-м  округе,  северозападном пригороде  столицы
Гринцинге.
     Она жила одна, без любовника, без друга,  даже без  кошки. Просмотр  ее
бумаг показал,  что у нее есть небольшой счет в  банке и мать-пенсионерка  в
Зальцбурге;  как  засвидетельствовала  арендная  книга,  даже  эту  квартиру
когда-то  снимала  ее  мать,  но  семь  лет  назад  она вернулась  в  родной
Зальцбург, и квартира перешла к дочери.
     У Эдит был небольшой автомобиль, который она обычно  оставляла на улице
рядом  с  домом,  а  на  работу  большей частью  добиралась на  общественном
транспорте - очевидно, из-за трудностей с парковкой в центре города.
     Чеки показали, что Эдит получала нищенскую зарплату - "подлые ублюдки!"
- взорвался сыщик из бригады Невиот, увидев сумму. Согласно  свидетельству о
рождении,   ей  исполнилось  тридцать  девять  лет  -  "а  выглядит  на  все
пятьдесят", заметил сыщик.
     В квартире не было фотографий мужчин, лишь один снимок матери, второй -
Эдит с  матерью на отдыхе  на берегу какого-то озера и третий - очевидно, ее
покойного отца в форме чиновника таможенной службы.
     Если в ее жизни и был какой-то мужчина, то разве только Моцарт.
     - Она с ума сходит по опере, вот и все, - доложил Барзилаи шеф  бригады
отдела Невиот, когда после тщательного обследования квартиры Эдит моссадовцы
ушли,  не  оставив  никаких следов. - У нее большая коллекция  долгоиграющих
пластинок  -  проигрывателем компакт-дисков  она  еще  не обзавелась - и все
записи опер. На эту ерунду она тратит чуть ли не все  свои деньги.  Книги об
опере,  о  композиторах, певцах,  дирижерах.  Афишы зимнего  сезона  венской
оперы, хотя до того, чтобы купить билет в оперу, ей как до звезд...
     - Значит, у нее нет мужчины, так? - размышлял Барзилаи.
     -  Может, она влюбится в Паваротти, если тебе удастся того завербовать.
Если нет, то забудь об этом варианте.
     Но Барзилаи  не забыл. Он  вспомнил одну давнишнюю историю, случившуюся
когда-то в  Лондоне.  В той истории  главным действующим лицом была такая же
служащая  из министерства обороны,  типичная  старая  дева; а потом  русские
пустили  в  ход  того  потрясающего  молодого  югослава...  даже судья  явно
симпатизировал подсудимой.
     В  тот же вечер Барзилаи послал  в Тель-Авив обстоятельное  шифрованное
сообщение.
     К  середине декабря темпы, с какими наращивалась мощь  армии  коалиции,
достигли максимума. В  район к югу от кувейтской границы непрерывным потоком
текли люди и сталь.
     Триста  тысяч мужчин  и  женщин из тридцати  государств расположились в
саудовской  пустыне в несколько  эшелонов,  протянувшихся больше чем  на сто
миль на запад от побережья.
     В  портах Джубаила, Даммама,  Бахрейна,  Дохи, Абу-Даби и Дубаи одно за
другим круглосуточно разгружались суда, которые везли пушки и танки, топливо
и военное имущество,  продовольствие и постельные принадлежности, боеприпасы
и запасные части.
     Из  грузовых  портов на  запад по  шоссе Таплайн  тянулись  бесконечные
колонны  автомобилей.  Они  разгружались  там,  где  создавались  гигантские
материально-технические базы, чтобы во время наступления снабжать армию всем
необходимым.
     Летчик  из  Табука рассказывал однополчанам, как он, возвращаясь на  юг
после  очередной  ложной  атаки  на  иракскую  границу,   встретил   колонну
грузовиков.  Чтобы   пролететь  ее  от  первой   машины  до  последней,  ему
понадобилось шесть  минут при скорости пятьсот  миль в  час; значит, колонна
растянулась на пятьдесят  миль, а машины двигались чуть ли не впритык друг к
другу!
     На  складе горючего базы "Альфа" бочки  стояли  в три этажа на поддонах
размером шесть на шесть футов; поддоны  ставили рядами так, чтобы между ними
только-только  мог проехать вильчатый погрузчик. Склад занимал площадь сорок
на сорок километров.
     И это было только горючее. А  ведь на  базе  "Альфа" имелись еще склады
снарядов,  ракет,  минометов,  ящиков  с  пулеметными  лентами,  бронебойных
противотанковых  снарядов,  гранат.  На  других  складах  хранились  вода  и
продовольствие, машины и запасные части, танковые аккумуляторы и передвижные
мастерские.
     По приказу генерала Шварцкопфа в те дни позиции, которые занимала армия
коалиции, располагались  только к югу  от  кувейтской границы. В  Багдаде не
могли знать, что перед наступлением американский генерал собирался направить
дополнительные  силы  через  Вади-эль-Батин  еще на  сто  миль на  запад,  в
пустыню,  чтобы  те,  минуя  Кувейт,  вторглись  на   территорию  Ирака   и,
продвигаясь на север,  а затем  на  восток, зажали бы части  Республиканской
гвардии в тиски и уничтожили их.
     Тринадцатого  декабря   336-я   тактическая  эскадрилья  ВВС  США  была
передислоцирована с оманской базы в Тумраите на  базу  Эль-Харц в Саудовской
Аравии. Решение о передислокации было принято 1 декабря.
     Аэродром   Эль-Харц    был    совершенно    "голым";    здесь   имелись
взлетно-посадочные полосы и подъездные пути, но больше не было ровным счетом
ничего. Ни диспетчерской вышки, ни ангаров,  ни мастерских, никакого жилья -
просто расчищенная площадка с бетонными полосами посреди пустыни.
     И   все  же  это  был   настоящий   аэродром.   Проявив   поразительную
дальновидность, правительство  Саудовской Аравии уже давно выделило средства
для  строительства  и  соорудило  столько  авиабаз,  что  на  них  могло  бы
разместиться в пять раз больше самолетов, чем было во всех ВВС страны.
     После 1  декабря  на аэродроме  появились  американские  строители.  За
тридцать дней  они построили палаточный город, способный вместить пять тысяч
человек и пять эскадрилий истребителей.
     Среди строителей главную  роль  играли специалисты по  монтажу тяжелого
оборудования.  Им помогали сорок огромных  генераторов,  принадлежащих  ВВС.
Оборудование и  строительные детали были доставлены частично на  трейлерах с
низкой  платформой,  но  большей  частью   по  воздуху.  Монтажники  собрали
полусферические ангары, мастерские, склады горючего и боеприпасов, помещения
для предполетной подготовки и  инструктажа, командный  пункт, конференц-зал,
диспетчерскую вышку, палаточные склады и гаражи.
     Для пилотов и наземных обслуживающих команд были сооружены  разделенные
дорогами  ряды палаток, отхожие места, кухни, бани, столовые и  водонапорная
башня, которую караваны автоцистерн будут постоянно наполнять  из ближайшего
источника.
     Эль-Харц расположен в пятидесяти милях  к  юго-востоку  от Эр-Рияда, то
есть всего  лишь в трех  милях  от самой дальней  точки, куда могли долететь
иракские ракеты типа "скад". Здесь в течение трех месяцев будут базироваться
пять    авиаподразделений:   две   эскадрильи    ("рокетиры"    и    "чифы")
истребителей-бомбардировщиков F-15E, одна из  которых, 335-я с  базы  Сеймур
Джонсон, прибыла из США прямо в Эль-Харц, одна эскадрилья истребителей F-15C
"иглов", и две - истребителей-перехватчиков F-16, "фэлконов".
     В  палаточном  городке  одну  улицу  выделили  для  женского  персонала
авиакрыла.  Среди 250 женщин  были  юристы, командиры наземных обслуживающих
экипажей,  водители грузовиков, работники канцелярий, медицинские  сестры  и
два офицера разведки.
     Экипажи истребителей прилетели из Тумраита на своих машинах, наземные и
другие  службы  были  доставлены  транспортными  самолетами.  Передислокация
авиакрыла заняла два  дня. Когда прибыли летчики, строители и монтажники еще
работали; они оставались там до Рождества.
     Дону Уолкеру  нравилось в  Тумраите. Летчики  жили здесь в великолепных
современных квартирах, а не слишком  строгие законы Омана дозволяли иметь на
базе запасы спиртных напитков.
     Там   Дон  впервые  встретился   с  британцами  из  войск  специального
назначения, у  которых поблизости  была  постоянная учебная  база, и другими
"офицерами  связи",  служившими  в  оманской   армии  султана  Кабуза.  Дону
запомнилось    несколько    вечеринок.    В    Тумраите    представительницы
противоположного пола чрезвычайно легко соглашались на свидания, а полеты на
"иглах", имитирующие атаку на иракские рубежи, были отличным развлечением.
     После  поездки с солдатами полка  специального назначения  по пустыне в
легких  машинах  разведки  Уолкер,   обращаясь  к  только  что  назначенному
командиром эскадрильи подполковнику Стиву Тернеру, заметил:
     - Эти ребята настоящие психи.
     В  Эль-Харце  все  оказалось  по-другому.  В   Саудовской  Аравии,  где
находились святые города  Мекка  и  Медина, соблюдался строжайший запрет  на
спиртные напитки, а женщинам категорически запрещалось открывать любую часть
тела ниже подбородка, не считая кистей рук и ступней.
     Генерал Шварцкопф в своем приказе  номер один  запретил любые  спиртные
налитки  во  всех  частях  вооруженных сил коалиции,  находившихся  под  его
командованием. Этот приказ особенно строго соблюдался в Эль-Харце.
     В то же  время американские грузчики,  работавшие в порту Даммама, были
озадачены невероятным количеством  шампуней, предназначенных для  британских
ВВС.  Они перегружали с кораблей  на грузовики или  транспортные "геркулесы"
несметное количество коробок с этими средствами.
     Американцы  недоумевали:  неужели  британские  летчики  собираются   по
несколько  раз в день мыть голову в стране, где вода ценилась превыше всего?
Эту загадку им так и не удалось решить до конца войны.
     В другом конце полуострова, на  авиационной базе возле Табука,  которую
британские "торнадо" делили  с американскими "фэлконами", пилоты из США были
еще больше заинтригованы  священнодействием британцев, которые,  устроившись
после заката  под  тентами,  наливали в стаканы немного шампуня и разбавляли
его водой из бутылок.
     В Эль-Харце таких проблем не возникало. Да и жить  здесь приходилось не
так роскошно,  как  в  Тумраите. Отдельная  палатка  была  лишь  у командира
авиакрыла, все остальные, от полковника и ниже,  размещались - в зависимости
от ранга - по двое, четверо, по шестеро, восемь или даже  двенадцать человек
в палатке.
     Хуже того, улица, на которой  жил женский персонал авиакрыла, оказалась
вне  пределов досягаемости. Эта проблема тем более  раздражала пилотов,  что
американки,  верные  своим  обычаям  и  свободные   от  надзора  "мутавы"  -
саудовской  религиозной  полиции,  регулярно  загорали  в  одних  бикини  за
невысокими загородками, которые они воздвигли вокруг своих палаток.
     В конце концов находчивые пилоты реквизировали  все грузовики с высоким
кузовом. Настоящий  патриот  попадал  из своей палатки на взлетно-посадочную
полосу, только стоя на цыпочках в кузове  такого  грузовика и делая огромный
крюк,  чтобы  проехать по улице женского  персонала  и  убедиться,  что  его
дорогие соотечественницы сохраняют отличную форму.
     Впрочем,  для  большинства  летчиков  дальше  подобного служения своему
гражданскому долгу дело не заходило.
     Изменить  настроение   пилотов  была   и  другая  причина.  Организация
Объединенных Наций потребовала от Саддама  Хуссейна вывода иракских войск из
Кувейта   до   16   января.   Багдад   по-прежнему  отделывался  вызывающими
декларациями. Впервые стало очевидным,  что  дело  идет к  настоящей  войне.
Тренировочные полеты стали насущной необходимостью.
     По каким-то причинам 15 декабря в Вене было очень  тепло, не по-зимнему
ярко светило  солнце. В  обеденный перерыв  фрейлейн Харденберг, как обычно,
покинула  здание банка и  неожиданно для  самой  себя  решила  не  ходить  в
привычное кафе, а  вместо ленча  купить  несколько  бутербродов  в городском
парке, в нескольких кварталах от Балгассе.
     Здесь  она обычно проводила обеденные перерывы летом и в начале осени и
для этого брала бутерброды из дома. А 15 декабря она не запаслась ничем.
     Тем не менее,  бросив  взгляд  на голубое небо над  Францисканер-платц,
фрейлейн Харденберг,  одетая в опрятное твидовое  пальто,  решила,  что если
природа дарит ей, хотя бы на один день, частичку Altweibersommer  - венского
бабьего  лета, грешно не воспользоваться такой возможностью и не  посидеть в
парке.
     У фрейлейн Харденберг была особая причина любить этот небольшой парк за
Рингом.  В  одном  из его  уголков  размещался салон  Хюбнера -  ресторан со
стеклянными  стенами,  напоминавший  ей  небольшую  консерваторию.  Здесь  в
обеденное время маленький оркестр играл мелодии Штрауса - самого венского из
композиторов.
     Те, кому обед в ресторане был не  по карману, могли сидеть  в парке  по
соседству и бесплатно  наслаждаться музыкой. К тому  же  в центре парка  под
каменным сводом стояло изваяние самого великого Иоганна.
     Эдит  Харденберг купила бутерброды в ближайшем баре, села  на свободную
скамейку,  согретую солнечными лучами,  и  лениво  жевала,  прислушиваясь  к
мелодиям вальса.
     - Прошу прощения, - произнес по-немецки незнакомый низкий голос.
     Фрейлейн  Харденберг вздрогнула. Больше  всего на свете  она терпеть не
могла,  когда  к  ней обращались незнакомцы.  Она недовольно  покосилась  на
нахала, осмелившегося нарушить ее уединение.
     Это  был  темноволосый  молодой  мужчина  с  добрыми   карими  глазами.
По-немецки он говорил с акцентом. Эдит уже была готова проявить свою обычную
твердость  и  снова  отвернуться,  но в  этот момент заметила,  что  молодой
человек  держит  в руке иллюстрированную брошюру и  показывает  на  какое-то
слово.  Эдит   машинально   бросила  взгляд   на  брошюру.   Это   оказалась
иллюстрированная программка к опере "Волшебная флейта".
     - Пожалуйста, вот это слово, оно не немецкое, нет?
     Пальцем он  показывал  на слово  "либретто". Конечно,  ей следовало  не
отвечать,   просто  встать  и  уйти.  Она  начала  заворачивать  недоеденные
бутерброды.
     - Нет, - коротко ответила фрейлейн Харденберг. - Итальянское.
     - Ах так,  - извиняющимся тоном отозвался молодой человек.  -  Я изучаю
немецкий, но совершенно не знаю итальянского. Это значит музыка, да?
     - Нет, - ответила Эдит. - Это значит текст, слова.
     - Спасибо, - искренне сказал молодой человек. - Трудно понимать венскую
оперу, но мне она очень нравится.
     Пальцы   Эдит  сначала  замедлили  движения,  потом   совсем  перестали
заворачивать оставшиеся бутерброды.
     -  Знаете, действие  оперы  происходит  в Египте,  -  объяснил  молодой
человек.
     Ну не глупо ли рассказывать это ей, которая наизусть знала каждое слово
из "Die Zauberflote".
     - Да, в Египте, - подтвердила она.
     Дело уже зашло слишком далеко, подумала фрейлейн Харденберг. Кем  бы он
ни был, этот юноша, он ужасно нахален. Она чуть  было не разговорилась. Сама
мысль о чем-либо подобном была ей противна.
     -  Так  же, как  и в  "Аиде", - заметил молодой  человек, возвращаясь к
изучению  своей программки. -  Мне  нравится Верди,  но, кажется,  я все  же
предпочитаю Моцарта.
     Бутерброды были уже завернуты, Эдит осталось только встать  и уйти. Она
повернулась к  молодому  человеку, а тот именно в этот момент поднял глаза и
улыбнулся  очень застенчивой, почти  умоляющей улыбкой.  На  Эдит с собачьей
преданностью смотрели  карие  глаза  с  такими ресницами,  за которые  любая
фотомодель отдала бы полжизни.
     - Тут  не  о  чем  говорить,  - сказала  она. - Моцарт  -  король  всех
композиторов.
     Молодой человек улыбнулся чуть шире, сверкнув ровными белыми зубами.
     - Когда-то он жил в Вене. Может быть, сидел здесь, вот на этой скамейке
и сочинял музыку.
     - Этого  не  могло  быть, - возразила Эдит.  - Тогда  этой скамейки  не
существовало.
     Она  встала  и  отвернулась.  Молодой  человек  тоже  встал  и  отвесил
по-венски короткий поклон.
     -  Прошу  прощения  за то,  что  помешал вам,  фрейлейн.  Но  я  весьма
благодарен вам за помощь.
     Эдит Харденберг  пошла  из парка, снова к своему рабочему  столу, чтобы
закончить  ленч там.  Она  была ужасно сердита на себя.  Сейчас разговоры  с
незнакомыми молодыми  людьми в  парке, а  дальше что? С другой стороны,  это
всего лишь  студент-иностранец, который  искренне  хочет узнать  побольше  о
венской опере. Ничего плохого  в этом нет. Но  хорошенького понемножку. Эдит
прошла мимо  афишы.  Ну  конечно,  через  три  дня  в  венской  опере  будет
"Волшебная  флейта".  Кто  знает,  может быть,  посещение  оперы  входило  в
программу обучения молодого человека.
     Несмотря   на   страстную   увлеченность  классической   музыкой,  Эдит
Харденберг ни  разу не  была  в  венском Opernhaus. Конечно,  она заходила в
здание днем,  когда  оно было  открыто  для  всех,  но билет в партер всегда
оставался для нее несбыточной мечтой.
     Дело  было даже не только в непомерно высокой цене. Абонементы  в оперу
передаются из поколения в поколение, они доступны лишь очень богатым. Иногда
билеты можно было достать по  знакомству, а нужных  знакомств у Эдит тоже не
было.  Впрочем, даже  обычный  разовый  билет был  ей не по  средствам.  Она
вздохнула и вернулась на рабочее место.
     Теплая  погода продержалась  всего лишь день,  потом  снова похолодало,
небо затянули серые тучи. Эдит стала обедать в своем обычном кафе, всегда за
одним и  тем  же столиком.  Она была очень аккуратной женщиной, а во  многом
даже рабой собственных привычек.
     На  третий  день после визита  в  парк она в  обычное  время, минута  в
минуту,  села за свой столик и краешком глаза заметила, что  соседний столик
тоже  занят. Там лежали два-три учебника - ей и в голову не пришло  прочесть
названия, - а рядом стоял недопитый стакан воды.
     Не успела  Эдит заказать свое обычное дежурное блюдо, как  к  соседнему
столику вернулся владелец учебников. Он сел, потом осмотрелся и, узнав Эдит,
издал возглас удивления.
     - О, здравствуйте, мы снова встретились, - сказал он.
     Эдит недовольно сжала  губы. Подошла  официантка  и поставила  на  стол
заказанное блюдо. Эдит оказалась в ловушке. А  молодой  человек никак не мог
угомониться.
     - Вы знаете, я закончил с программой. Надеюсь, теперь я понял все.
     Эдит кивнула и осторожно принялась за еду.
     - Отлично. Вы здесь учитесь?
     Зачем  она задала этот вопрос? Что за  бес вселился  в нее?  Но  кругом
стоял  обычный ресторанный гомон.  Что тебя тревожит,  Эдит? Что  плохого  в
вежливом разговоре, хотя бы и с иностранным студентом? Интересно, что сказал
бы repp Гемютлих? Он, конечно, не одобрил бы.
     Смуглый молодой человек радостно улыбнулся.
     -  Да.  Я  изучаю  технику.  В  техническом  университете. Когда получу
диплом, я вернусь домой и буду помогать развитию моей страны. Простите, я не
представился, меня зовут Карим.
     - Фрейлейн  Харденберг, -  строго  сказала Эдит. - Откуда вы  приехали,
герр Карим?
     - Из Иордании.
     О Боже милосердный, только араба ей и не хватало. Что ж,  в техническом
университете, что в двух кварталах  отсюда, за Кертнер-рингом, должно  быть,
много арабов. Большей частью  это были ужасные  люди, уличные торговцы,  они
продавали ковры и газеты в открытых кафе и  не хотели уходить, даже когда их
прогоняли. Этот  молодой человек казался вполне респектабельным. Может быть,
из хорошей семьи.  Но все же... араб. Эдит закончила ленч и жестом попросила
счет. Пора оставить этого молодого человека, хоть и исключительно вежливого.
Для араба.
     - И все же, - с сожалением сказал Карим, - думаю, я не смогу пойти.
     Эдит  принесли  счет. Немного  покопавшись  в  кошельке,  она  извлекла
несколько шиллингов.
     - Пойти куда?
     -  В оперу. На "Волшебную флейту".  У  меня  не  хватит храбрости.  Там
столько людей. Не будешь знать, куда пойти, когда аплодировать.
     Эдит покровительственно улыбнулась.
     - О,  думаю, вы не пойдете в любом случае,  молодой человек, потому что
не достанете билета.
     Карим удивленно поднял брови.
     - Нет, нет, дело совсем не в этом.
     Он сунул  руку в  карман и  положил  на стол два бумажных листка. На ее
стол. Рядом с ее счетом. Второй ряд партера. В нескольких  метрах от певцов.
Недалеко от центрального прохода.
     -  У  меня есть  друг  в  Организации Объединенных Наций. Понимаете, им
выделяют какое-то количество билетов. Но ему они не  нужны, поэтому он отдал
билеты мне.
     Отдал. Не продал, а просто отдал. Бесценные билеты - и просто отдал.
     - Не согласились бы  вы, - умоляющим тоном  сказал  молодой человек,  -
взять меня с собой? Пожалуйста.
     Просьба была сформулирована безукоризненно. Получалось, что  она должна
сделать ему одолжение.
     Эдит представила  себя в  том огромном,  сводчатом, позолоченном раю  в
стиле  рококо;  вместе  с божественными  звуками оркестра,  голосами  басов,
баритонов,  теноров  и  сопрано  ее  душа  возносится  к  плафонам  высокого
потолка...
     - Ни в коем случае, - ответила она.
     - О,  прошу прощения, фрейлейн, я оскорбил вас. Он взял билеты со стола
и начал их рвать.
     - Нет.  -  Ее рука  сама собой легла на руку  молодого человека,  когда
бесценные билеты уже были надорваны на дюйм. - Не надо этого делать.
     Щеки Эдит заалели.
     - Но мне они не нужны...
     - Что ж, я думаю...
     Лицо молодого человека засветилось счастьем.
     - Значит, вы покажете мне вашу оперу, да?
     Показать  ему оперу.  Это  совсем другое  дело.  Это же не свидание. Не
такое свидание, на которое обычно ходят те, кто...  принимает приглашения. А
она  будет  кем-то  вроде  гида,  только  и  всего.  Венское  гостеприимство
обязывает показать  иностранному  студенту  одно  из чудес  столицы Австрии.
Ничего предосудительного в этом нет...
     Как  и  было условлено, они встретились  на ведущих в оперу ступенях  в
семь пятнадцать. Она приехала из Гринцинга на автомобиле и легко нашла место
для  парковки. Они  влились  в медленно продвигавшуюся толпу; все  оживленно
переговаривались в предвкушении чудесного зрелища.
     Если бы Эдит Харденберг, старая дева, последние двадцать лет не знавшая
любви, попыталась представить  себе рай, то в ее воображении  он оказался бы
поразительно похожим на венскую  оперу  в  тот декабрьский вечер, когда  она
сидела  в  нескольких  метрах  от  сцены  и  могла позволить себе  полностью
отдаться музыке. Если бы ей  было суждено знать ощущение  опьянения,  она бы
поняла, что  ближе всего  к  такому состоянию  была  в  тот вечер, когда  ее
опьянили прекрасные голоса и музыка.
     В первом  акте, когда  перед ней пел и выделывал курбеты  Папагено, она
почувствовала, как на  ее руку легла сухая молодая ладонь. Инстинкт приказал
Эдит резко отдернуть руку.  Когда то же повторилось во втором  акте, она  не
стала протестовать и почувствовала,  как  вместе с музыкой  в  нее вливается
тепло другого человека.
     Когда спектакль закончился, Эдит  все еще была пьяна музыкой. Иначе она
ни в коем случае не пошла бы с молодым человеком в любимый ресторан Зигмунда
Фрейда,  кафе  Ландтманна,  которое недавно  было  отреставрировано  и вновь
приобрело блеск девяностых годов прошлого века. В кафе их проводил к столику
не кто-нибудь, а лично непревзойденнейший метрдотель Роберт. Так поздно Эдит
никогда не ужинала.
     Потом  Карим  проводил  ее  до  автомобиля.  Эдит  успокоилась,  к  ней
вернулось обычное самообладание.
     - Я очень хотел бы, чтобы вы мне показали настоящую Вену, - тихо сказал
Карим,  -  вашу  Вену,  Вену  прекрасных музеев и  концертных залов. Иначе я
никогда  не пойму культуру  и искусство Австрии,  не пойму так,  как мог  бы
понять, если бы вы были моим гидом.
     - Что вы говорите, Карим?
     Они стояли рядом  с  ее автомобилем. Нет, она определенно не собиралась
подвозить его домой, где бы ни был его дом, а малейший намек на то,  что  он
мог бы  поехать к  ней, сразу показал  бы, что он такой же подлец, как и все
остальные.
     - Что я хотел бы снова увидеть вас.
     - Почему?
     Если он скажет, что я красива, я его ударю, подумала Эдит.
     - Потому что вы очень добры, - ответил он.
     - Ах так.
     Эдит  покраснела;  хорошо,  что  на  улице было темно. Карим  больше не
сказал ни слова, тихонько  наклонился и  поцеловал ее в щеку. Потом он ушел,
большими шагами пересекая площадь. Эдит поехала домой одна.
     Той ночью Эдит Харденберг спала неспокойно. Ей снилось далекое прошлое.
То  жаркое  лето  1970 года,  когда  ей  было девятнадцать, когда  она  была
девушкой  и  когда  ее  любил  Хорст.  Тот самый  Хорст,  который  лишил  ее
девственности и заставил  полюбить его.  Тот самый Хорст, который зимой того
же года ушел, не попрощавшись, не объяснив ничего, не написав ни слова.
     Сначала Эдит подумала, что  произошло  какое-то несчастье,  и обзвонила
все  больницы. Потом  она  решила,  что Хорсту  пришлось срочно уехать  - он
работал разъездным торговым агентом - и он скоро позвонит сам.
     Позднее  она  узнала, что  он женился на  девушке  из Граца,  с которой
встречался уже давно, как только судьба заносила его в тот город.
     Эдит проплакала  до весны. Потом она  собрала все, что  напоминало ей о
Хорсте, все, что  было  так или иначе  связано с  ним, и  сожгла. Она сожгла
подарки и фотографии, которые они снимали, гуляя в  парке замка Лаксенбург и
катаясь  на  лодке  по озерам,  но прежде всего  она сожгла фотографию  того
дерева, под которым она впервые отдалась ему и стала его собственностью.
     В ее жизни больше не было мужчин. Они всегда обманывают женщин, а потом
бросают их, говорила  ее мать, и она  была права.  Эдит поклялась,  что в ее
жизни больше не будет ни одного мужчины.
     Той  ночью, за неделю до  Рождества,  беспокойные сны оставили  ее лишь
незадолго до рассвета. Эдит заснула, прижимая к своей тощей груди программку
"Волшебной  флейты". Во  сне у  нее немного разгладились  морщинки в уголках
глаз и у плотно сжатых губ. Она улыбалась. Конечно, ничего плохого в этом не
было.



     Большой серый "мерседес" попал в транспортную пробку. Водитель, яростно
колотя по клаксону, с трудом пробивался сквозь толчею автомобилей, фургонов,
тележек,  лотков. Между улицами  Кулафа и  Рашид  такая  неразбериха  царила
постоянно.
     Это  был старый  Багдад, в  котором купцы, торговцы тканями, золотом  и
пряностями, лоточники и продавцы самых экзотических товаров занимались своим
привычным делом все десять последних столетий.
     "Мерседес"  повернул  на  Банковскую  улицу,  с  обеих  сторон  забитую
припаркованными автомобилями, и наконец уперся в улицу Шурджа. Нечего было и
думать о том, чтобы проехать  дальше через плотную  толпу торговцев специями
на уличном базаре.
     -  Дальше  мне не  проехать, - сказал водитель, повернувшись  к заднему
сиденью.
     Лейла Аль-Хилла кивнула и дождалась,  когда ей откроют дверцу.  Рядом с
водителем  сидел Кемаль,  здоровенный личный  телохранитель генерала Кадири,
неуклюжий сержант танковых войск, уже  не один год служивший хозяину.  Лейла
ненавидела Кемаля.
     Сержант помедлил, открыл свою дверцу, на тротуаре медленно выпрямился и
распахнул  заднюю дверцу  машины. Он  понимал,  что  Лейла  снова  намеренно
унижает  его  - он  прочел  это  в ее  глазах. Она вышла из  "мерседеса", не
удостоив сержанта взглядом, даже не сказав "спасибо".
     Она  ненавидела  телохранителя  прежде  всего  за то,  что тот  повсюду
следовал за ней. Конечно, такова  была его работа,  так приказал ему Кадири,
но от этого отвращение Лейлы к  сержанту не  уменьшалось. Трезвый Кадири был
отличным профессиональным  солдатом, что  не  мешало ему  безумно  ревновать
Лейлу ко всем подряд; поэтому он распорядился, чтобы в городе она никогда не
оставалась одна.
     Другой причиной ненависти Лейлы  к  телохранителю были полные плотского
вожделения взгляды, которые тот бросал на нее.  Разумеется, Лейла с ее давно
сложившимися  извращенными принципами  ничего  не имела  против того,  чтобы
мужчины желали  ее  тела, и, если плата  была достаточно высока, готова была
удовлетворить  их  самые  эксцентричные желания.  Но  Кемаль  нанес ей самое
жестокое оскорбление: он был всего лишь бедным сержантом. Лейла не понимала,
как он, без гроша в кармане, может вынашивать подобные мысли. Тем не менее в
его  глазах  она  определенно читала и презрение и  животное  желание.  Если
Кемаль был уверен, что генерал Кадири не видит, он не считал нужным скрывать
свои чувства.
     Кемаль знал, что Лейла ненавидит его, и поэтому ему доставляло особенно
большое удовольствие оскорблять ее  похотливыми взглядами, в то  же время не
произнося ни одного оскорбительного слова.
     Лейла  как-то  пожаловалась Кадири  на  наглость его  телохранителя, но
генерал  только  рассмеялся. Его  взбесило  бы  одно подозрение, что  другой
мужчина осмелился возжелать Лейлу, однако  Кемалю прощалось  многое,  потому
что  Кемаль спас генерала в сражении с иранцами  в болотах  Фао. Генерал был
уверен, что, если понадобится, Кемаль отдаст и жизнь за своего хозяина.
     Телохранитель захлопнул дверцу "мерседеса" и зашагал рядом с  Лейлой по
улице Шурья.
     Этот  район называли  Аджид-аль-Насара,  площадью Христиан.  На  другом
берегу реки возвышался собор  святого  Георгия, построенный для своих  служб
британскими  протестантами.  Но  в  Ираке  существовали  и  три  собственные
христианские секты, которые охватывали около семи процентов населения.
     Крупнейшей  из  этих  сект  является  ассирийская  или сирийская, собор
которой  находится на  площади  Христиан, рядом  с  улицей Шурджа. В миле от
него, в другом лабиринте  узких улочек  и  переулков, который существует уже
сотни  лет и называется Камн-аль-Арман, то есть  старым армянским кварталом,
стоит армянская церковь.
     Бок о бок  с сирийским собором был  воздвигнут храм самой малочисленной
секты  христиан-халдеев, собор святого  Иосифа. Если обряды сирийской  секты
напоминают обряды греческой  православной  церкви, то халдейская вера  - это
ветвь католической религии.
     В то  время самым известным  из  иракских христиан-халдеев был  министр
иностранных дел Тарик Азиз, хотя  его собачья преданность Саддаму Хуссейну и
верность политике геноцида скорее  свидетельствовала о том, что мистер  Азиз
своеобразно  трактовал  учение  Христа.  Лейла  Аль-Хилла  тоже  родилась  в
халдейской семье и теперь не без выгоды использовала христианский храм.
     Странная  пара  дошла  до  кованых  железных  ворот; мощеный булыжником
дворик  отделял  ворота  от  сводчатого  входа  в  халдейский  храм.  Кемаль
остановился.  Мусульманин  не  мог  войти   в   эти  ворота.  Лейла  кивнула
телохранителю и прошла  во дворик. Кемаль видел, как в  лавке у входа в храм
она  купила маленькую свечку, натянула на голову  черный  кружевной платок и
исчезла в насыщенной испарениями ладана темноте церкви.
     Телохранитель пожал  плечами,  неторопливо отошел на несколько  метров,
купил  банку кока-колы и нашел место, где можно  было  присесть, не теряя из
виду входа  в храм. Он удивлялся,  почему  хозяин допускал  такую  глупость.
Генерал обещал  Кемалю,  что, как  только эта  проститутка  ему надоест,  он
отдаст  ее своему телохранителю,  а  потом  выгонит. В предвкушении приятной
перспективы  Кемаль довольно  хмыкнул,  и по его подбородку побежала струйка
кока-колы.
     Оказавшись  в храме, Лейла  остановилась, зажгла свою свечу от одной из
сотен  других,  что  горели возле  входа,  потом смиренно  опустила голову и
направилась  к  исповедальням  на другом  конце  нефа.  Не  обратив  на  нее
внимания, мимо прошел священник в черной рясе.
     Лейла  всегда выбирала одну и  ту же  исповедальню. Она вошла в  нее  в
точно назначенное время, обогнав какую-то  женщину в черном  платье, которая
тоже искала священника, чтобы поведать ему  о своих  грехах - вероятно, куда
менее тяжких,  чем  грехи той молодой женщины, что едва ли не оттолкнула ее,
торопясь первой занять место в исповедальне.
     Лейла прикрыла за собой дверь,  повернулась  и села на  место  кающейся
грешницы. Справа от нее была резная решетка. Из-за решетки донесся шорох. Он
должен быть там; в назначенное время он всегда был на месте.
     Интересно, кто он такой, недоумевала Лейла.  Почему он так щедро платит
за ту информацию, которую  она ему приносит?  Не иностранец,  для  этого его
арабский был слишком хорош; он говорил, как человек, родившийся и выросший в
Багдаде. А платил он хорошо, очень хорошо.
     - Лейла? - услышала она низкий голос.
     Лейла  всегда  должна была  приходить позже  него и  уходить первой. Он
предупредил, чтобы она  не  болталась у двери  храма  в надежде увидеть его.
Впрочем, это было невозможно в любом случае, ведь Кемаль следил за каждым ее
шагом.  Если  этот олух заметит что-то подозрительное, то  сразу  же доложит
хозяину. Тогда за ее жизнь никто не даст и ломаного медяка.
     - Пожалуйста, назовитесь.
     - Отец, я согрешила в плотских утехах и не заслуживаю отпущения грехов.
     Эту фразу придумал он; действительно, кто еще скажет подобное?
     - Что ты принесла?
     Она сунула руку  между  ног, оттянула панталоны  и  вытащила  фальшивый
тампон,  которыми он снабдил ее несколько дней назад. Открыв тампон с одного
конца, она извлекла рулончик бумаги не толще карандаша и передала его  через
решетку.
     - Подожди.
     Шелестя  тончайшей  бумагой,  он опытным взглядом пробежал се записку -
подробный рассказ  о спорах  на  состоявшемся  день назад заседании  совета,
проходившем под председательством самого  Саддама Хуссейна, и о принятых там
решениях. На этом совещании был и генерал Абдуллах Кадири.
     - Хорошо, Лейла, очень хорошо.
     Сегодня он заплатил  швейцарскими  франками, банкнотами  очень крупного
достоинства, просунув их через решетку. Она спрятала их там же, где  хранила
отданное ему  сообщение; большинство мусульман-мужчин считали  это  место  в
определенные периоды жизни  женщины нечистым. Найти там деньги  может только
врач или кошмарный Амн-аль-Амм.
     - Сколько мне еще работать? - спросила она через решетку,
     -  Теперь  недолго.  Приближается  война.  К  концу  войны  раис  будет
свергнут.  Власть  возьмут другие, в том числе и я. Тогда, Лейла, ты  будешь
вознаграждена по  заслугам.  Будь  спокойна,  делай  свое  дело  и  наберись
терпения.
     Лейла улыбнулась. Вознаграждена по заслугам. Это значит - деньги, много
денег, достаточно,  чтобы уехать  далеко-далеко и жить  в богатстве до конца
своих дней.
     - Теперь иди.
     Лейла встала и вышла  из исповедальни. Пожилая женщина в черном  платье
нашла другого священника. Лейла пересекла неф и вышла во дворик. Эта скотина
Кемаль  сидел  за  стальными  воротами, сжимая  в огромном  кулаке  банку  и
обливаясь потом  на солнцепеке. Хорошо, пусть  попотеет.  Он бы еще  не  так
вспотел, если бы узнал...
     Не  оглянувшись  на  телохранителя, Лейла  повернула на улицу Шурджа  и
прямо  через  базарную  толчею  направилась   к  ждавшему  ее   "мерседесу".
Взбешенный  Кемаль  поковылял за ней.  Лейле и в  голову не пришло  обратить
внимание  на бедного  феллаха, толкавшего перед собой велосипед  с  открытой
корзиной на  багажнике, а тот не заметил Лейлу. Феллах отправился на  рынок,
чтобы выполнить  поручение кухарки, служившей в  том  же  доме, что и  он, а
кухарка наказала ему купить мускатных орехов, кориандра и шафрана.
     Оставшись  один,  мужчина  в  черной рясе  священника-халдея  выждал  в
исповедальне несколько минут, когда его агент уже наверняка  должен был быть
на улице. Чрезвычайно маловероятно, чтобы она узнала его, но в  этой опасной
игре нельзя было пренебрегать даже самой малостью.
     Мужчина   говорил  с   Лейлой   вполне   серьезно.  Война   неотвратимо
приближалась.  Даже  отставка лондонской  Железной  леди ничего не  изменит.
Американцы закусили удила и не собирались отступать.
     Если только тот идиот, что сидит во дворце  на  берегу реки возле моста
Тамуз, все не испортит, решив вывести  свою армию  из  Кувейта. К счастью, в
него, кажется,  вселился  бес  самоуничтожения.  Американцы  легко  выиграют
войну,  потом  придут в  Багдад  и доведут  дело  до конца. Не  могут же они
освободить Кувейт и  на этом остановиться?  Трудно  представить, чтобы такая
могучая нация была настолько глупа.
     Когда  они  придут,  им  нужно  будет  создавать  новое  правительство.
Американцы, естественно,  предпочтут иметь дело  с  тем,  кто хорошо говорит
по-английски, кто понимает  их  образ жизни, ход их мыслей и их  менталитет,
кто будет говорить то, что им понравится. Они наверняка остановят свой выбор
на таком человеке.
     Тогда пригодится и его  образование, и его  космополитизм, которые  так
мешали ему в  Багдаде. Сейчас его не допускали на совещания  самого высокого
уровня, не посвящали в секретнейшие решения раиса -  и все  лишь потому, что
он не  был  ни  полуграмотным выходцем из племени  аль-тикрити, ни давнишним
фанатиком баасистской партии, ни сводным братом Саддама.
     Вот  Кадири  родился в  Тикрити,  и ему  раис  доверял.  Тупой  генерал
танковых  войск с повадками верблюда перед случкой; зато когда-то он играл с
Саддамом и  сверстниками из  его  клана  в пыльных тикритских  переулках - и
этого   было  достаточно.  Это  ничтожество  Кадири  присутствовал  на  всех
важнейших  совещаниях,  знал все  секреты. Мужчине в исповедальне тоже нужно
было знать эти секреты, чтобы самому готовить почву для грядущих перемен.
     Мужчина убедился, что Лейла ушла, встал и вышел из  исповедальни. Он не
стал  пересекать весь  неф,  а  через боковую дверцу проскользнул в ризницу,
кивнул  настоящему священнику, облачавшемуся к службе, и через заднюю  дверь
вышел из храма.
     Феллах с  велосипедом оказался лишь в двадцати футах от двери. Именно в
этот момент  он случайно  поднял  голову, заметил священника в черной рясе и
едва успел отвернуться. Священник  тоже обратил внимание на феллаха, который
поправлял  соскочившую велосипедную цепь, но не узнал его и быстро зашагал к
переулку, где его ждал небольшой неприметный автомобиль.
     У феллаха, отправившегося на базар за специями, пот струился по лицу, а
сердце  бешено колотилось. Близко,  слишком близко, черт  побери. Он  всегда
старался  избегать района вблизи штаб-квартиры Мухабарата в  Мансуре,  чтобы
случайно  не столкнуться  с этим  человеком. Но, черт побери, что  он делает
здесь, в христианском квартале, да еще в рясе священника-христианина?
     Боже мой, сколько же лет прошло с той поры, когда они играли на лужайке
перед школой мистера Хартли  в Тасисии, когда он  ударил мальчика за то, что
тот обидел его брата, когда  в классе  они  читали английских поэтов,  в чем
никогда  не было равных Абдель-кариму Бадри. Давно,  очень давно он не видел
своего  старого друга Хассана Рахмани, теперь  шефа контрразведки республики
Ирак.
     Приближалось Рождество,  и в  пустынях  севера Саудовской Аравии триста
тысяч американцев  и  европейцев,  готовясь  к  своему  празднику  в  сердце
исламского  мира,  не  могли  не  вспомнить  о  доме.  Но  даже  несмотря на
приближение  торжеств  по  случаю  Рождества  Христова  накопление  сил  для
крупнейшей   -  после  десанта  в   Нормандии  -   наступательной   операции
продолжалось.
     Пока все  силы коалиции  располагались  на тех же позициях,  к  югу  от
кувейтской границы. Ничто не говорило о том, что  в решающий момент половина
этой армии устремится дальше на запад.
     Портовые  города  принимали  новые  и  новые  пополнения. К  британской
Седьмой танковой  бригаде  присоединилась  Четвертая;  вместе они образовали
Первую танковую дивизию. Численность французской армии достигла десяти тысяч
человек; сюда прибыли даже части Иностранного легиона.
     Американцы уже отправили или готовили  к отправке Первую моторизованную
дивизию,  Второй и  Третий  танковые полки,  Первую  дивизию  моторизованной
пехоты, Первую  и Третью танковые дивизии, две дивизии  морских  пехотинцев,
Восемьдесят  вторую   воздушно-десантную  и  Сто  первую  воздушно-штурмовую
дивизии.
     Ближе  к   границе  расположились  -  в   соответствии   с  пожеланиями
правительства Саудовской Аравии - саудовские войска специального назначения,
которых поддерживали египетские и  сирийские  дивизии, а также части  других
сравнительно небольших арабских государств.
     Север Персидского  залива буквально кишел кораблями военно-морских  сил
стран  коалиции. В самом  заливе и по  другую сторону  Саудовской  Аравии, в
Красном  море,  расположились  пять  американских  авианосцев  с   кораблями
сопровождения: "Эйзенхауэр", "Индепенденс", "Джон  Ф. Кеннеди",  "Мидуэй"  и
"Саратога". К ним  вскоре должны были присоединиться "Америка", "Рейнджер" и
"Теодор Рузвельт".
     Суммарная мощь авиации, сосредоточенной только на этих авианосцах, всех
этих  "томкэтов",  "хорнэтов",  "интрудеров",  "проулеров",  "эвенджеров"  и
"хокайев", буквально поражала воображение.
     В Персидском заливе уже стоял линейный  корабль "Висконсин", а в январе
в тот же район должен был войти линкор "Миссури".
     Каждый мало-мальски пригодный аэродром во всех государствах Персидского
залива   и  в  Саудовской   Аравии   был  до  отказа  забит   истребителями,
бомбардировщиками, бензозаправщиками, транспортными  самолетами,  самолетами
системы  раннего  обнаружения, которые уже круглосуточно дежурили в воздухе,
пока,  правда,  не  вторгаясь  в иракское  воздушное пространство -  если не
считать самолетов-шпионов, остававшихся невидимыми для иракских радаров.
     Иногда  на  одном  аэродроме  располагались эскадрильи  американских  и
британских  ВВС. Обычно в таких случаях между летчиками складывались добрые,
дружеские отношения, чему помогало отсутствие языкового барьера, но время от
времени все  же возникали недоразумения.  Особенно много разговоров было  об
одном из таких случаев, связанном с секретной британской базой, которая была
известна только под кодовым названием ММЧП.
     Во  время  одного  из  первых  тренировочных полетов  диспетчер спросил
пилота  британского  "торнадо", не  достиг  ли  тот заданной точки поворота.
Пилот ответил, что нет, не достиг, самолет все еще находится над ММЧП.
     С тех пор американские пилоты  не раз  слышали о таинственном ММЧП и до
дыр  протерли свои карты, отыскивая  его. Американцы никак  не могли взять в
толк, почему на их картах не обозначено место, над которым так много времени
проводили британские пилоты.
     Потом появилась  гипотеза,  что  на  самом  деле американцы  просто  не
расслышали  британских  летчиков,  а  те  говорили  не  ММЧП,  а  ВГКХ,  что
расшифровывается как военный  городок  короля  Халеда,  одна  из  крупнейших
военных  баз  Саудовской Аравии.  Эта гипотеза  не  подтвердилась, и  поиски
истины  продолжались. В  конце концов американцы были вынуждены сдаться. Где
бы  ни находился  этот  неуловимый  ММЧП,  его  просто  не  было  на картах,
присланных американским летчикам из Эр-Рияда.
     Позже пилоты "торнадо" сами раскрыли секрет.  ММЧП расшифровывалось как
"мили и мили чертовой пустыни".
     Солдатам наземных  войск приходилось  жить в сердце этого ММЧП.  Многие
спали под своими танками,  самоходными орудиями  или бронемашинами; для  них
жизнь в пустыне была несладкой и, что того хуже, скучной.
     Конечно, и здесь были  свои развлечения, главное из которых заключалось
в  визитах в располагавшиеся по  соседству другие части.  У американцев были
отличные раскладушки, на которые с завистью посматривали британцы. Случилось
так, что американцам выдавали  отвратительные пищевые концентраты, вероятно,
разработанные  гражданскими сотрудниками Пентагона, которые скорее поумирали
бы с голода, чем стали их есть три раза в день.
     Эти  пакеты назывались MRE, что  расшифровывалось  как "Meals Ready  to
Eat", то есть "готовые к употреблению блюда". Американские солдаты находили,
что эти блюда не  только не готовы, но и вообще непригодны к употреблению, и
расшифровывали  MRE как "Meals Rejected by Ethiopians",  "блюда,  которые не
станут есть  и  эфиопы".  Британцам в этом  отношении повезло:  они питались
намного  лучше.  Верные  принципам  капиталистической   экономики,   солдаты
коалиции быстро научились обменивать американские раскладушки на  британские
пайки.
     Американцев  озадачила и другая новость,  долетевшая  до них с  позиций
британских  войск.  Оказалось, что лондонское министерство обороны  заказало
для   солдат,   находящихся   в   зоне   Персидского   залива,   полмиллиона
презервативов. Учитывая  безлюдность  унылой  аравийской  пустыни,  подобный
заказ мог свидетельствовать только  об одном: британцам было известно  нечто
такое, о чем американские солдаты не имели ни малейшего представления.
     Эта загадка была разрешена за день до начала наземных  боевых действий.
Американцы все сто дней без конца чистили огнестрельное оружие от вездесущих
песка и пыли, которые  моментально снова осаждались на смазанную поверхность
стволов.  Британцы перед наступлением  просто сорвали с оружия презервативы,
под которыми оказались сверкающие чистотой и свежей смазкой стволы.
     Другим  важным событием, происшедшим как раз  перед Рождеством,  явился
допуск французских генералов к участию в разработке стратегии союзников.
     В первые недели подготовки  операции сущим несчастьем для объединенного
командования   сил   коалиции  оказался  министр  обороны  Франции  Жан-Пьер
Шевенман,  который, как выяснилось,  питал  искренние  симпатии  к  Ираку  и
приказал  командующему французским контингентом в районе  Персидского залива
сообщать в Париж обо всех решениях штаба союзников.
     Когда об  этом стало известно генералу Шварцкопфу и  сэру Питеру  де ла
Бильеру, они чуть не расхохотались. Дело в том, что мосье Шевенман был также
председателем  французско-иракского   общества   дружбы.   Хотя  французским
контингентом  командовал  отличный  профессиональный  солдат, генерал Мишель
Рокежоффр,  французских  офицеров  пришлось  исключить  из  всех советов  по
военному планированию.
     Ближе к  концу года  министром обороны  Франции был назначен Пьер Жокс,
который тотчас отменил приказ своего предшественника. С этого дня американцы
и британцы могли снова полностью доверять генералу Рокежоффру.
     За два дня до Рождества Майк Мартин  получил от Иерихона ответ  на один
из  вопросов, поставленных  неделей  раньше.  Иерихон  подтвердил то,  о чем
говорил  и  прежде.  Оказалось,  что  в  последние  дни  состоялось   важное
совещание, в котором  приняли  участие  только  члены  Совета революционного
командования и высшие военачальники.
     На совещании был поднят вопрос о возможности  вывода иракских войск  из
Кувейта. Разумеется, никто не выдвигал такого предложения -  для этого нужно
было  быть  круглым  дураком.  Все  слишком  хорошо  помнили, как  во  время
ирано-иракской войны на одном из  совещаний обсуждалось предложение иранской
стороны  о мире  в  обмен на отвод  иракских войск  с  захваченной  иранской
территории. Саддам попросил присутствующих высказаться.
     Министр  здравоохранения  сказал,  что  подобный  шаг,  если,  конечно,
рассматривать его как  тактический  ход,  как временное отступление,  мог бы
принести  свои плоды.  Саддам  пригласил министра  в отдельный кабинет, где,
вытащив пистолет, разрядил его в неудачливого оратора, а потом как  ни в чем
не бывало вернулся и продолжил совещание.
     На  этот  раз  обсуждение  проблемы  Кувейта  началось  с  единодушного
осуждения всех попыток  ООН хотя бы заикнуться о возможности ухода  Ирака из
Кувейта.  Все  ждали,  что тон  обсуждению  задаст Саддам,  но  тот, вопреки
обыкновению, молчал  и даже не занял свое  место во  главе стола,  откуда он
обычно   немигающим  взглядом,  как  кобра,  смотрел  на  своих  соратников,
выискивая малейший намек на предательство.
     Естественно, в  отсутствие руководящих указаний раиса обсуждение быстро
сошло на нет. Только тогда заговорил Саддам. Он говорил очень тихо и в такие
моменты был наиболее опасен.
     Если, сказал  Саддам, кто-то допустит,  чтобы в  его  голове хотя бы на
мгновение мелькнула  мысль о  подобном катастрофическом унижении Ирака перед
лицом американцев,  то такой  человек, очевидно,  всю свою оставшуюся  жизнь
будет играть роль американского наемника. Для такого человека нет  места  за
этим столом.
     Теперь  все  стало  ясно. Присутствующие из кожи  вон  лезли,  стараясь
доказать, что подобная мысль никогда, ни при каких обстоятельствах не придет
в голову никому из них.
     Тогда иракский диктатор сказал еще одну фразу. Только если Ирак  сможет
выиграть войну и все увидят, что он способен победить, только в этом  случае
можно будет говорить о выводе войск из девятнадцатой провинции Ирака.
     Все сидевшие за столом  глубокомысленно закивали, хотя  никто не понял,
что хотел сказать раис.
     Той же ночью Майк Мартин передал подробный отчет о совещании в Эр-Рияд.
     Чип Барбер и Саймон Паксман долгие  часы  ломали головы над  сообщением
Мартина. В конце концов они решили ненадолго  отдохнуть от Саудовской Аравии
и  на несколько  дней улететь  домой,  поручив  работу  с Майком Мартином  и
Иерихоном Джулиану Грею с британской стороны и  шефу  местного бюро ЦРУ -  с
американской. До установленного ООН последнего срока вывода иракских войск и
начала  воздушной войны  армией Чака Хорнера оставалось двадцать четыре дня.
Барбер и Паксман хотели хотя  бы  пару  дней побыть  дома;  ценное последнее
сообщение Иерихона давало им  такой шанс, потому что его  можно было взять с
собой для более детального изучения.
     -  Как вы  думаете, что Саддам имел  в виду, когда  говорил "если  Ирак
сможет  выиграть  войну и все увидят, что  он способен победить"? -  спросил
Барбер.
     -  Понятия не  имею, -  ответил Паксман.  -  Нам  придется обратиться к
специалистам. Они разбираются лучше нас, вот пусть и ломают головы.
     - Нам придется сделать то же самое.  Полагаю,  несколько дней здесь  не
будет никого,  кроме  постоянного  персонала. Я передам  сообщение  Иерихона
Биллу  Стюарту;  надо  думать,  у  него  найдется  пара   эрудитов,  которые
попытаются растолковать его. Потом можно будет  передать  его директору и  в
Государственный департамент.
     - Есть  у  меня на примете еще один эрудит; я  бы  хотел, чтобы он тоже
бросил взгляд на сообщение, - сказал Паксман.
     Закончив на этой ноте,  Барбер и Паксман отправились в аэропорт,  чтобы
успеть на ближайшие рейсы домой.
     В  канун  Рождества доктору Терри Мартину показали сообщение Иерихона и
попросили  попытаться разгадать,  что  именно  имел в  виду  Саддам Хуссейн,
говоря о победе над Америкой в обмен  на его уход из Кувейта, или это просто
бессмыслица.
     - Между прочим, - сказал Мартин  Паксману, - я знаю, что это не в ваших
правилах, но если возможно, успокойте меня. Я работаю на вас - окажите мне в
ответ  одну небольшую услугу.  Как дела у моего брата Майка?  Он  все еще  в
Кувейте? Он жив?
     Паксман несколько секунд молча смотрел на арабиста.
     - Могу только  сказать, что он уже не  в Кувейте, - ответил он. - И что
он делает больше, чем все мы вместе взятые.
     Терри Мартин облегченно вздохнул.
     - На лучший рождественский подарок я не мог и надеяться. Благодарю вас,
Саймон. -  Он поднял голову и шутливо погрозил Паксману пальцем: - Да, и еще
одно, не вздумайте посылать его в Багдад.
     Паксман работал в спецслужбах пятнадцать лет. Ни жестом, ни тоном он не
выдал удивления. Наверно, этот арабист просто пошутил.
     - В самом деле? И почему же?
     В  этот  момент  Мартин  допивал  не  первый бокал  вина  и не  заметил
настороженности, мелькнувшей на мгновение в глазах Паксмана.
     - Дорогой мой Саймон, Багдад - это  единственный город  в мире, где ему
заказано  появляться. Помните те  записи радиоперехватов, которые давал  мне
Шон Пламмер? Некоторые голоса на записях узнали. А я вспомнил одно  из имен.
Мне просто чертовски повезло, но я уверен, что не ошибаюсь.
     - Действительно? - спокойно уточнил Паксман. - Расскажите подробнее.
     -  Конечно, это  было  очень давно, но  я  уверен, что  это именно  тот
человек.  Догадайтесь,  кто?  Ни  за  что  не  догадаетесь.  Он  теперь  шеф
контрразведки в Багдаде, саддамовский охотник за шпионами номер один.
     -  Хассан Рахмани, -  пробормотал Паксман. Терри  Мартину не  стоило бы
пить, даже перед Рождеством, подумал  он, этот ученый слишком быстро пьянеет
и много болтает.
     - Он  самый. Понимаете, они  учились в  одной школе. В приготовительной
школе доброго старого мистера Хартли. Майк и Хассан  были лучшими  друзьями.
Понимаете? Поэтому ему никак нельзя появляться в Багдаде.
     Мартин и Паксман  вышли  из бара.  Паксман проводил взглядом коренастую
фигуру удалявшегося Мартина.
     - О, черт! - сказал он. - Тысяча, миллион чертей!
     Этот  арабист  только  что испортил  Рождество  ему,  и  теперь Паксман
собирался испортить праздник Стиву Лэнгу.
     В канун  Рождества Эдит Харденберг уехала к матери в Зальцбург; так она
делала уже много лет.
     Молодой иорданский  студент  Карим встретился с  Гиди  Барзилаи на  его
конспиративной квартире, где руководитель операции "Иисус" поил свободных от
дежурств членов бригад Ярид  и  Невиот. В  этот день свободными  от дежурств
были почти все подчиненные Гиан; лишь  один неудачник отправился в Зальцбург
вслед за фрейлейн Харденберг  на тот случай, если ей вдруг взбредет в голову
раньше срока вернуться в столицу.
     На самом  деле  Карим  был  совсем  не  Каримом,  а  Ави Херцогом.  Ему
исполнилось двадцать девять, а в Моссад он был переведен несколько лет назад
из  подразделения  504  -  отдела  разведывательного управления  израильской
армии, специализировавшегося на нелегальных переходах через границы.  Там он
научился хорошо говорить по-арабски. Из-за приятной внешности и умения - при
желании -  казаться робким и застенчивым Моссал уже дважды использовал его в
качестве приманки.
     -  Ну, как  идут  дела, красавчик?  - спросил  Гиди,  налив  каждому по
бокалу.
     - Медленно, - ответил Ави.
     - Не затягивай. Не забывай, старику нужен результат.
     -  Очень  крепкий  орешек,  - пожаловался Ави.  - Ее интересуют  только
интеллектуальные беседы, во всяком случае пока.
     Как настоящий студент из Аммама, Ави  поселился в  небольшой  квартирке
вместе с другим мнимым арабским студентом, а  на  самом  деле членом бригады
отдела  Невиот, специалистом  по  подслушивающим устройствам,  который  тоже
говорил по-арабски. Это было сделано на тот случай, если Эдит Харденберг или
кому-либо еще вдруг вздумается посмотреть, где, как и с кем он живет.
     Квартирка выдержала  бы любую  проверку: в  ней повсюду были разбросаны
учебники  по инженерным наукам, а также иорданские газеты и журналы.  Больше
того, и Ави и его сосед по квартире были на самом деле формально зачислены в
технический университет - а вдруг кто-то захочет проверить списки студентов.
     - Интеллектуальные беседы? Пошли их к черту, бери ее сразу за  задницу,
- посоветовал сосед Ави.
     -  В том-то  и беда, что  не  могу, -  сказал Ави,  а когда  смех утих,
добавил: - Между прочим, я собираюсь просить доплату за опасность.
     -  Почему? - не понял Гиди. - Ты боишься, что она тебе кое-что откусит,
когда ты сбросишь джинсы?
     - Нет. Все эти картинные галереи, концерты, оперы, бенефисы... Я сдохну
от тоски, прежде чем пройду весь этот ад.
     - Это уж твое дело, куда  тебе  ходить, цыпленочек. Тебя  сюда прислали
лишь потому,  что в офисе уверены,  будто бы у тебя  есть что-то такое, чего
нет ни у одного из нас.
     - Ага, - отозвалась девушка из бригады Ярид, - длиной девять дюймов.
     -  Хватит об  этом, Яэль. Если тебе  здесь не нравится, можешь  в любое
время снова взяться за регулирование движения на улице Хаяркон.
     Спиртное  лилось рекой, смех и  веселая болтовня на иврите продолжались
еще долго.  В тот же вечер Яэль убедилась, что ее  догадка была верна. Отряд
Моссада неплохо провел Рождество в Вене.
     - Так что вы думаете, Терри?
     Стив  Лэнг и  Саймон  Паксман  пригласили  Терри  Мартина  на  одну  из
конспиративных  квартир   Сенчери-хауса  в  Кенсингтоне.  Здесь  можно  было
разговаривать  совершенно  свободно,  не  то что ресторане.  До  Нового года
оставалось два дня.
     -  Потрясающе, - сказал  доктор Мартин. -  Просто потрясающе. А  это не
фальшивка? Саддам действительно все это говорил?
     - Почему вы спрашиваете?
     -  Прошу  прощения, что я  вмешиваюсь в  ваши секреты, но  виге ли, это
какой-то странный телефонный  разговор.  У меня создалось такое впечатление,
будто  человек просто  рассказывает  кому-то  о том совещании, на котором он
присутствовал... Его собеседник вообще не произносит ни слова.
     Разумеется,  не могло  быть  и  речи о  том, чтобы  посвятить  Терри  в
механизм получения сообщения.
     -  Собеседник   отделывался  несущественными  замечаниями,  -  спокойно
объяснил  Лэнг, - а главным образом хмыкал и выражал интерес. Мы решили, что
включать эти междометия в отчет нецелесообразно.
     - Но Саддам употреблял именно эти слова?
     - Во всяком случае мы так поняли.
     -  Потрясающе.  Я  впервые читаю  его  слова,  не  предназначенные  для
публикации или широкой аудитории.
     Мартин держал в руке не рукописное сообщение Иерихона - тот листок  был
уничтожен его  родным  братом сразу  же  после  того,  как тот слово в слово
записал его  содержание  на магнитофонную ленту.  Это был  перепечатанный на
машинке текст на  арабском языке, который получили в  Эр-Рияде  незадолго до
Рождества.   Мартину  вручили   также   перевод  сообщения  на   английский,
выполненный в Сенчери-хаусе.
     -  Меня  интересует последняя  фраза, - сказал Паксман, который вечером
того же дня должен был снова лететь  в Эр-Рияд. - Та самая, в которой Саддам
заявляет: "если Ирак сможет  выиграть войну  и  все увидят,  что он способен
победить"... Эта фраза вам о чем-нибудь говорит?
     -  Конечно. Видите  ли,  вы все еще понимаете  слово "выиграть"  в  том
смысле, в  каком оно  употребляется  в европейских языках.  Я бы перевел это
слово как "добиться успеха".
     -  Хорошо,  пусть  будет  так.   Тогда,  Терри,  каким  образом  Саддам
собирается добиться успеха в борьбе с Америкой и коалицией? - спросил Лэнг.
     -  Унизив Америку. Я вам уже говорил, что он  должен сделать так, чтобы
американцы в глазах арабов остались в дураках.
     - Значит ли это, что он  уйдет из Кувейта в  течение ближайших двадцати
дней? Терри, нам действительно необходимо это знать.
     - Ну как вы не понимаете? Саддам оккупировал Кувейт, потому что не были
выполнены  четыре его требования,  - объяснил  Мартин. - Он  требовал, чтобы
ему, во-первых,  были переданы острова  Варба и  Бубиян  и  таким образом он
получил бы выход  к морю; во-вторых, чтобы ему была выплачена компенсация за
ту нефть,  которую, как он  утверждает, Кувейт  украл  у  него  из совместно
разрабатываемого месторождения; в-третьих, чтобы прекратили перепроизводство
нефти в  Кувейте;  в-четвертых, чтобы  списали  пятнадцатимиллиардный  долг,
полученный им  во  время  войны с  Ираном. Если  Саддам  все это получит, он
сможет с  почетом уйти из  Кувейта,  оставив  Америку с носом. Для  него это
будет победой.
     -  Вы  полагаете,  Саддам  надеется,  что  его  требования  могут  быть
удовлетворены?
     Мартин пожал плечами,
     - Он думает, что почву из-под ног  коалиции могут выбить миротворцы  из
ООН, Он  считает, что время  работает  на него  и  если  ему удастся  как-то
сохранить существующее положение на неопределенно долгое время, то решимость
ООН постепенно сойдет на нет. Возможно, он прав.
     - Саддам просто выжил из ума, - бросил Лэнг. - Уже установлен последний
срок. 16 января, осталось меньше двадцати дней. Он будет сокрушен.
     -  Если  только,  - возразил  Паксман,  - в последний  момент  один  из
постоянных  членов  Совета  Безопасности  не  выдвинет  новый  план  мирного
урегулирования конфликта и не предложит отодвинуть этот срок.
     Лэнг помрачнел.
     - Париж или Москва, или французы и русские вместе, - догадался он.
     - Как вы думаете, Саддам считает, что если дело все же дойдет до войны,
то он сможет выиграть? Прошу прощения, "добиться успеха"?
     - Да, - ответил Терри Мартин.  - Но тут речь  идет о том, о  чем я  уже
говорил вам раньше, -  о  потерях  американцев. Не забывайте,  что Саддам  -
типичный   уличный  бандит.  Его   сторонников   вы   сможете   найти  не  в
дипломатических  кругах  Каира и Эр-Рияда, а в переулках и на  базарах,  где
день и ночь толпятся палестинцы и другие арабы, которые ненавидят Америку за
то,  что  она поддерживает  Израиль. Миллионы  этих  арабов  воздадут  хвалу
любому,  кто заставит  американцев  харкать  кровью и обливаться  слезами  -
какими бы жертвами за это ни пришлось заплатить.
     -  Но  Саддам не способен  причинить ощутимый урон Америке, - настаивал
Лэнг.
     - Он полагает, что вполне в состоянии, - возразил Мартин. - Поймите, он
достаточно  умен,  чтобы  сообразить,  что  Америка не  может  и  не  должна
проигрывать  в  глазах самих американцев. Это  просто недопустимо. Вспомните
Вьетнам. Вернувшихся домой вьетнамских ветеранов забрасывали тухлыми яйцами.
Для американцев потери, понесенные от презираемого ими противника, - это уже
одна из  форм  поражения.  Совершенно  неприемлемого поражения.  Саддам  где
угодно и когда угодно может  потерять пятьдесят тысяч  человек.  Ему  на это
наплевать. А дяде Сэму не наплевать. Если Америка понесет  такие потери, она
будет  потрясена  до  основания.  Покатятся  головы, будут разрушены  тысячи
судеб,  падет правительство.  Потоки взаимных упреков  и  самоуничижения  не
прекратятся и через поколение.
     - Саддам не  в состоянии  нанести такой урон  Америке,  - оставался при
своем Лэнг.
     - А он думает, что в состоянии, - возразил Мартин.
     - Он рассчитывает на отравляющие вещества, - пробормотал Паксман.
     - Может быть. Кстати,  вы так  и не  выяснили,  что  значит та  фраза в
перехваченном телефонном разговоре?
     Лэнг бросил взгляд на Паксмана. Опять Иерихон. Об Иерихоне упоминать ни
в коем случае нельзя.
     -  Нет. Кого  бы мы ни спрашивали,  никто  не слышал  ничего подобного.
Никто не смог предложить разумного объяснения.
     - Стив, возможно, это очень важно. Это что-то другое... не газы.
     - Терри, - терпеливо начал  объяснять  Лэнг, -  не  пройдет и  двадцати
дней, как американцы  вместе с нами, французами,  итальянцами, саудовцами  и
остальными обрушат на Саддама такой  бомбовый удар, какого мир еще не видел.
За три недели будет сброшено  больше бомб,  чем за всю вторую мировую войну.
Генералы  в Эр-Рияде сейчас порядком  заняты.  Мы  не можем  пойти к  ним  и
сказать:  "Эй,  ребята,  остановите  всю свою машину, потому  что  мы  не  в
состоянии  понять,  что  значит   одна  коротенькая  фраза  в  перехваченном
телефонном разговоре".  Будем смотреть правде в  лицо:  какой-то  багдадский
чиновник в экзальтации сказал, что Аллах будет на их стороне, вот и все.
     - В  этом нет ничего удивительного, Терри, - поддержал коллегу Паксман.
- Сколько существует мир, развязавший войну всегда объявлял,  что Бог на его
стороне. Больше в той фразе ничего нет.
     -  Но его собеседник  сказал,  чтобы тот заткнулся и положил  трубку, -
напомнил Мартин.
     - Значит, он был занят и раздражен.
     - И назвал его сыном потаскухи.
     - Значит, он не питает к нему симпатий.
     - Возможно.
     - Терри,  пожалуйста, забудьте об  этом разговоре. Это были всего  лишь
слова.  Речь  шла об отравляющих  веществах. Саддам рассчитывает на них.  Со
всеми другими вашими выводами мы полностью согласны.
     Мартин ушел  первым,  Паксман  и Лэнг - двадцатью  минутами позже.  Они
плотно  застегнулись,  подняли  воротники  пальто  и  зашагали  по тротуару,
высматривая свободное такси.
     -  Знаете, -  сказал  Лэнг, -  Мартин  -  очень умный  парень,  мне  он
нравится. Но он ужасно суетлив и беспокоен. Вы слышали о его личной жизни?
     Мимо  проехало свободное такси, но  с погашенным огоньком. Время обеда,
ничего не поделаешь. Лэнг выругался.
     - Да, конечно, "ящик" все проверил.
     "Ящиком" или "ящиком  500" называли службу безопасности М15.  Когда-то,
очень  давно,  официальным   адресом   М15   действительно   был  лондонский
абонементный почтовый ящик 500.
     - Тогда вы в курсе дела.
     -  Стив,  я  не  думаю,  что  одно  имеет  отношение  к  другому.  Лэнг
остановился и повернулся к своему подчиненному:
     -  Саймон,  поверьте  мне. У него просто не все дома,  и он  только зря
тратит наше время. Послушайтесь совета, бросьте этого профессора.
     - Это будут газы, отравляющие вещества, мистер президент.
     Прошло  лишь  три  дня  после  встречи  Нового  года, но  в Белом  доме
праздника давно не  ощущалось,  а  сотрудники  аппарата  президента  большей
частью работали теперь без выходных.
     В  тишине овального кабинета  за большим столом спиной к высоким  узким
окнам из  пятидюймового зеленоватого  пуленепробиваемого стекла  под  гербом
Соединенных Штатов Америки сидел Джордж Буш.
     Напротив Буша расположился генерал Брент Скоукрофт, советник президента
по национальной безопасности.
     Президент взглядом  показал на  представленные ему  результаты  анализа
оперативных данных.
     - Вы согласны с выводами? - спросил он.
     - Да, сэр. Материалы, которые  только что поступили из Лондона, говорят
о том,  что британцы пришли к таким  же выводам. Саддам Хуссейн не уйдет  из
Кувейта, если не найдет способа спасти свое лицо.  А мы побеспокоимся о том,
чтобы он не нашел такого способа.
     Что   же   касается  всего   остального,  он   будет  рассчитывать   на
массированную газовую атаку на наземные силы коалиции  непосредственно перед
наступлением или во время их перехода через границу.
     После Джона Ф. Кеннеди Джордж Буш был  первым американским президентом,
который не понаслышке знал,  что такое война.  Он не раз видел тела убитых в
бою американцев, но мысль об извивающихся  в предсмертных  судорогах молодых
солдатах, последние  минуты жизни которых  будут  в буквальном  смысле слова
отравлены  ядовитым  газом,  разрывающим  легкие  или  парализующим  нервную
систему, была особенно отвратительна, просто невыносима.
     - Как он собирается пускать эти газы? - спросил Буш.
     -  Мы  полагаем,  что  он  может  воспользоваться  четырьмя  способами,
господин президент. Самый простой - это сбрасывание начиненных газами бомб с
истребителей  и бомбардировщиков. Колин Пауэлл  только  что  разговаривал  с
Чаком Хорнером, который сейчас находится в Эр-Рияде. Генерал Хорнер говорит,
что ему нужно  тридцать пять дней  непрерывных воздушных налетов на Ирак. На
двадцатый  день  ни  один  иракский самолет  не  сможет достичь  границы.  К
тридцатому дню ни один  иракский самолет не оторвется от земли больше чем на
шестьдесят  секунд. Он говорит,  что отвечает  за свои  слова, сэр,  и может
поклясться погонами.
     - А другие способы?
     -  У Саддама  есть  несколько  многоствольных  ракетных  установок.  Не
исключено, что он использует и их.
     Иракские  многоствольные  ракетные  установки  советского  производства
представляли собой  усовершенствованный  вариант старых "Катюш", с  огромным
успехом  применявшихся  Красной  Армией  во  второй  мировой  войне.  Ракеты
запускались из прямоугольного блока стволов, установленного на грузовике или
на стационарной платформе. Дальнобойность  таких  устаревших ракет достигала
ста километров.
     - Конечно,  господин  президент, из-за  малого радиуса  поражения такие
ракеты Саддам  сможет запустить только с территории Кувейта  или из иракской
пустыни на западе. Мы уверены, что наши Джей-СТАРы обнаружат все установки и
они  будут  обезврежены.  Иракцы  могут маскировать их как угодно, но металл
выдаст себя в любом случае.
     Что же  касается  других способов, то  у  Ирака имеются большие  запасы
начиненных отравляющими веществами снарядов для артиллерии  и танков. В этом
случае   дальнобойность  не  превысит  тридцати  семи  километров,  то  есть
девятнадцати  миль.  Нам известно, что  снаряды уже  доставлены в  передовые
части, но  при такой малой  дальнобойности все орудия будут  располагаться в
пустыне, без какой-либо маскировки. Наши  летчики уверены, что они обнаружат
и уничтожат их. Этими снарядами занимаются уже сейчас.
     - А предупредительные меры?
     -  Они принимаются, господин президент.  На случай атаки  возбудителями
сибирской   язвы  проводится  всеобщая  вакцинация.  Британцы  тоже   делают
прививки. Производство вакцины против сибирской язвы мы увеличиваем с каждым
часом. Кроме того, все будут иметь газовые маски  и противогазы. Если Саддам
попытается...
     Президент встал, повернулся и поднял голову.  С  герба на  него смотрел
орел, сжимавший в когтях пучок стрел.
     Двадцать  лет назад он видел эти  ужасные наглухо  застегнутые  мешки с
телами погибших, прибывавшие из  Вьетнама;  он знал, что  еще  больше  таких
мешков хранится сейчас в контейнерах без надписей под саудовским солнцем.
     Какие  меры ни  принимай, все  равно у  кого-то  останется незащищенной
кожа, кто-то не успеет вовремя натянуть противогаз.
     В следующем году ему снова  предстоит борьба за  президентский пост. Но
дело не в этом. Независимо от того,  выиграет  он избирательную кампанию или
проиграет, у него не было ни малейшего  желания прославиться тем, что в пору
своего президентства он обрек на гибель десятки тысяч солдат -и не за девять
лет, как во Вьетнаме, а за несколько недель или даже дней.
     - Брент...
     - Да, господин президент?
     - Джеймс Бейкер должен скоро встретиться с Тариком Азизом.
     - Через шесть дней в Женеве.
     - Попросите его, пожалуйста, зайти ко мне.
     В первую неделю  января Эдит  Харденберг  снова стала радоваться жизни,
действительно  радоваться  жизни  -  впервые  за  много  лет. Разве  это  не
прекрасно: открывать  для  своего молодого  друга чудеса  культуры  любимого
города, рассказывать о них.  На Новый год сотрудникам  банка "Винклер"  были
предоставлены  четырехдневные   каникулы;   после  каникул   на   культурные
мероприятия оставались лишь вечера, когда можно было сходить в театр или  на
концерт, и уик-энды, когда были открыты все музеи и картинные галереи.
     Полдня  Эдит   и  Карим   провели  в  музее   "Югендштиль",  восхищаясь
современным искусством, а еще полдня - в музее "Зецессьон", где  размещалась
постоянная выставка работ Климта.
     Молодой иорданец был в восторге, он засыпал Эдит  Харденберг вопросами,
а  она,  поддавшись его  энтузиазму,  с  горящими глазами  объяснила, что  в
"Кюнстлерхаусе"  есть  еще  одна  изумительная  выставка,  на   которую  они
обязательно должны сходить в следующий уик-энд.
     После выставки Климта Карим пригласил ее пообедать  в "Ротиссери Зирк".
Эдит пыталась протестовать  против такого расточительства,  но молодой  друг
объяснил  ей,  что его отец, очень известный хирург в Аммане, щедро помогает
сыну.
     Удивительно,  но  Эдит  даже разрешила  налить себе  бокал  вина  и  не
заметила, как Карим  снова наполнил его.  Она  оживилась,  заговорила  более
непринужденно, а на ее всегда бледных щеках появился легкий румянец.
     Когда подали  кофе,  Карим  наклонился и  накрыл своей ладонью ее руку.
Эдит была в смятении, она поспешно оглянулась по сторонам  - а  вдруг кто-то
заметил такое бесстыдство. Но никому  не было  до них дела. Она  убрала свою
руку, но медленно, нерешительно.
     К   концу   недели  они  посетили   все   четыре  запланированные  Эдит
сокровищницы культуры. После проведенного в "Мюзикферайне" вечера, когда они
шли по темной, холодной улице к ее автомобилю, он  снова взял ее за руку. На
этот  раз  Эдит  не  возражала,  чувствуя,  как  сквозь  ткань  перчатки  ей
передается его тепло.
     - Вы слишком любезны, уделяя  мне столько времени,  -  серьезным  тоном
сказал Карим. - Уверен, все это вам неинтересно.
     -  О  нет, что  вы, совсем  наоборот,  - горячо  возразила Эдит. -  Мне
нравится   смотреть   и  слушать  все  прекрасное.  Я  рада,  что  вам  тоже
понравилось. Скоро вы станете знатоком европейского искусства.
     Когда  они  оказались перед автомобилем, Карим улыбнулся  Эдит,  своими
поразительно  горячими руками  прикоснулся к ее замерзшему на холодном ветру
лицу и осторожно поцеловал в губы.
     - Спасибо, Эдит.
     Потом Эдит уехала.  Она вела машину привычной дорогой, но  почему-то  у
нее дрожали руки, и она едва не врезалась в трамвай.
     Девятого января  в Женеве государственный  секретарь США  Джеймс Бейкер
встретился с  иракским министром  иностранных  дел  Тариком Азизом.  Встреча
оказалась недолгой,  а беседа  проходила в далеко не  дружественном тоне. На
встрече присутствовал  переводчик,  хотя  Тарик  Азиз  владел  английским  в
достаточной мере, чтобы хорошо понять американца, который говорил медленно и
четко. Суть его сообщения была проста:
     - Я  уполномочен  информировать вас и президента  Хуссейна,  что если в
ходе   конфликтов,   которые  могут   возникнуть   между  нашими   странами,
правительство   Ирака   решится   использовать   запрещенные   международным
сообществом боевые  отравляющие вещества, то моя страна прибегнет к ядерному
оружию. Короче говоря, мы сбросим ядерную бомбу на Багдад.
     Коренастый седой  иракец отлично понял,  что сказал Бейкер, но долго не
мог  поверить  своим  ушам.  Во-первых, ни  один  здравомыслящий  человек не
осмелится  передать  раису такую  ничем  не  прикрытую  угрозу. Саддам,  как
древние вавилонские цари, имел обыкновение вымещать  свою  злобу на том, кто
принес недобрую весть.
     Во-вторых,  он  не  был  уверен, что американец говорит  серьезно. Ведь
радиоактивные осадки, эти неизбежные последствия ядерного взрыва, выпадут не
только на Багдад? Будет опустошена половина Среднего Востока, не так ли?
     Тарик Азиз полетел  в Багдад в смятении. В Женеве он так и не  узнал по
меньшей мере трех вещей.
     Во-первых,  что  современное так называемое тактическое ядерное оружие,
как небо от земли, отличается от бомбы, сброшенной на Хиросиму в  1945 году.
Новые бомбы недаром называли "чистыми":  хотя их тепловой эффект и  взрывная
мощь  остались  на  прежнем  уровне, выбрасываемые при взрыве  радиоактивные
осадки имеют чрезвычайно малое время жизни.
     Во-вторых,  что в  трюме  линейного корабля  "Висконсин",  стоявшего  в
Персидском заливе и поддерживаемого линкором "Миссури", были установлены три
сверхпрочных контейнера из стали и железобетона. Даже если корабль пойдет ко
дну, то эти контейнеры не разрушатся и за десять тысяч лет. В них лежали три
крылатых  ракеты типа  "томагавк";  американцы надеялись, что их не придется
пускать в ход никогда.
     В-третьих, что государственный секретарь США совсем не шутил.
     Темной южной ночью генерал Питер де ла Бильер прогуливался по  пустыне.
Его  сопровождали  лишь поскрипывание  песка  под  ботинками  и  собственные
беспокойные мысли.
     Вкусы  профессионального  солдата,   участника  многих  сражений,  были
предельно аскетичны. Ему не доставляла удовольствия роскошь больших городов,
он  чувствовал  себя  легко и  непринужденно  лишь  в военных лагерях  и  на
позициях  своих войск, в компании таких же  солдат,  как  и он  сам. Подобно
многим   его   предшественникам,  ему  нравилась  аравийская  пустыня  с  ее
бескрайними  просторами,  испепеляющей   жарой,  а  больше  всего  -  с   ее
благословенной тишиной.
     Вечером он приехал на передовые позиции; такую роскошь он позволял себе
всякий раз, как  только  представлялась  возможность. Потом генерал  ушел из
лагеря  святого Патрика,  и за  его спиной  остались укрытые  маскировочными
сетями танки "челленджер", которые напоминали прильнувших  к земле животных,
терпеливо  ждущих своего  часа,  и расположившиеся  под  машинами  танкисты,
которые готовили ужин.
     Будучи близким другом генерала Шварцкопфа и непременным участником всех
самых секретных совещаний, генерал  де ла  Бильер знал, что война неизбежна.
Оставалось меньше  недели до  назначенного  ООН дня, а пока не было видно ни
малейшего намека на то, что Саддам Хуссейн собирается уйти из Кувейта.
     Той  звездной ночью в аравийской пустыне британскому генералу не давала
покоя мысль о том, что он не может  понять мотиваций багдадского тирана. Как
истинный  солдат,  де  ла  Бильер всегда  пытался  понять своего врага,  его
тактику, его стратегические  замыслы,  проникнуть  в ход его  мыслей, в  его
намерения.
     К самому багдадскому  диктатору  генерал  не испытывал никаких  чувств,
кроме презрения. Его возмущали практикуемые  Саддамом бесчисленные убийства,
пытки, настоящий геноцид; подобным  фактам не  было конца. Саддам никогда не
был  солдатом,  немногим  талантливым  иракским военачальникам  он не  давал
никакой свободы действий, а лучших из них расстрелял.
     Но главное было в другом: Саддам Хуссейн, очевидно, единолично принимал
все самые важные политические и военные решения, и все  эти решения казались
абсолютно бессмысленными.
     Для вторжения  в Кувейт  он выбрал  неудачное  время, а  для оправдания
своей  агрессии нашел неудачный повод.  Потом Саддам сам упустил возможность
убедить своих соседей-арабов, что он готов к дипломатическим  путям  решения
кризиса, что он способен прислушиваться  к голосу разума  и что кризис может
быть преодолен посредством переговоров между одними лишь арабскими странами.
Не упусти Саддам такую возможность, он вполне мог бы рассчитывать на то, что
арабская  нефть и дальше будет  течь  рекой,  а конференция  арабских  стран
затянется на годы, и Запад постепенно утратит к ней всякий интерес.
     Лишь собственная глупость Саддама не позволила ему изолировать Запад от
решения кувейтской проблемы, а после того как стали  общеизвестны жестокости
оккупационных  войск  в   Кувейте,   после  попытки   использовать  западных
заложников  в  качестве  человеческого  щита  сам  Ирак  оказался  в  полной
изоляции.
     В первые дни войны богатейшие нефтяные  месторождения на северо-востоке
Саудовской Аравии были практически  беззащитны, но Саддам не решился перейти
кувейтско-саудовскую   границу.  При  разумной  стратегии  гигантская  армия
Саддама  могла  бы дойти даже До  Эр-Рияда;  тогда он  мог бы диктовать свои
условия. Он этого не сделал, а тем временем был воздвигнут "Щит  в пустыне".
Саддам же терпел одно моральное поражение за другим.
     Возможно,  Саддам был  ловким  бандитом, но  в  вопросах политической и
военной стратегии он оставался полным профаном.  Неужели, размышлял генерал,
человек может быть настолько глуп, настолько недальновиден?
     Даже перед лицом нависшей над Ираком угрозы воздушного удара невиданной
силы  каждый его шаг, и  политический  и военный,  был ошибкой. Может, он не
представлял,  какой  силы  удар  обрушится  с  небес  на  Ирак?   Может,  он
действительно не понимал, что авиация коалиции за пять недель нанесет  такой
ущерб его армии, какой не удастся восполнить и за десять лет?
     Генерал остановился и повернулся лицом к  северу.  Ночь была безлунной,
но  в  пустыне  звезды  светят так  ярко, что  даже в  их свете хорошо видны
очертания  предметов. За ровной полосой  песка начинался  лабиринт  песчаных
стен, противотанковых  рвов, минных полей, проволочных  заграждений, канав -
всего  того, что составляло передовую  линию  обороны иракской  армии, через
которую американские саперы скоро проложат проходы для "челленджеров".
     И  все  же  у багдадского тирана  был один козырь,  о  котором  знал  и
которого боялся британский  генерал. Саддам мог в последний  момент  уйти из
Кувейта.
     Время  работало не  на  союзников,  а  на  Ирак.  Пятнадцатого марта  у
мусульман начинался  рамазан.  В течение  месяца  от восхода  солнца до  его
заката  правоверный мусульманин  не может осквернять свои уста ни пищей,  ни
водой.  Есть и пить разрешено только пО ночам. Мусульманская армия  во время
рамазана практически небоеспособна.
     После  15 апреля пустыня превратится в ад, где  даже в тени температура
будет  подниматься до пятидесяти пяти градусов. Тогда станут особенно слышны
голоса тех, кто уже сегодня требует возвращения американских солдат домой; к
лету будет невозможно противостоять протестам  в США  и неудобствам жизни  в
раскаленной пустыне. Союзникам  придется вывести свои войска, а  ввести их в
Саудовскую Аравию  еще  раз будет неизмеримо труднее. Антииракскую  коалицию
можно создать только один раз.
     Следовательно, к 15 марта война должна быть закончена. Наземные военные
действия  планировалось  завершить  за  двадцать  дней.  Значит, они  должны
начаться - если  они вообще начнутся -  не  позднее 23 февраля. Но  до этого
Чаку  Хорнеру нужно  тридцать  пять дней  на воздушную войну, чтобы подавить
иракскую  систему  обороны: все  эти орудия,  машины,  ракеты, сооружения  и
воинские  части.  Семнадцатое  января  -   последняя  реальная  дата  начала
воздушной войны.
     Но предположим, что Саддам сам уйдет из Кувейта, что будет тогда? Тогда
он оставит полумиллионную армию союзников в дураках,  она окажется не у дел,
ей некуда будет идти - только вернуться домой. Однако, судя по всему, Саддам
тверд в своем решении: он не выведет свои дивизии.
     Что на  уме у этого параноика,  в  который раз спрашивал  себя генерал.
Может быть,  он  ждет, что на него  снизойдет чудесное  откровение,  которое
поможет ему сокрушить врагов и отпраздновать победу?
     С  той стороны,  где  находился лагерь танкистов,  до  генерала донесся
крик. Он  обернулся.  Его  звал  ужинать Артур Динаро, командир  ирландского
полка  королевских   гусар.  Когда   наступит  тот  день,  танк  веселого  и
гостеприимного,  высокого   и  сильного  Артура  Динаро  первым   пойдет  по
проложенному саперами пути.
     Генерал  улыбнулся и  повернул  назад. Будет  приятно,  сидя на  песке,
поболтать с  танкистами, черпая из котелка  тушеную фасоль, при свете костра
слушать  вялый  гнусавый выговор  ланкаширцев, раскатистый  картавый  акцент
гемпширцев, мягкий ирландский говорок, посмеяться над шутками и розыгрышами,
над  грубым  языком тех,  кто привык говорить  без обиняков,  но с  изрядной
толикой английского юмора.
     Боже, покарай  того  параноика, что сидит в своем дворце  на севере. На
что он, черт его возьми, надеется?



     Британский генерал нашел бы ответ  на свой недоуменный вопрос, если  бы
проник  на секретный завод,  построенный  на восьмидесятифутовой  глубине  в
центре  иракской  пустыни, и увидел бы  там устройство,  которое лежало  под
лампами дневного света на обитой войлоком тележке.
     Инженер  в последний  раз провел  полировальной  пастой  по и  без того
идеально  гладкой поверхности устройства и поспешно отошел в сторону.  Дверь
распахнулась, и в комнату вошли  пятеро мужчин. Два вооруженных охранника из
Амн-аль-Хасса, личной охраны президента, тут же закрыли за ними дверь.
     Четверо посетителей почтительно  смотрели на того, кто  стоял в центре.
Он был  в  своей обычной военной форме, начищенных до блеска черных ботинках
из телячьей  кожи; с зеленым  хлопчатобумажным  шейным платком, прикрывавшим
грудь под курткой. На его поясном ремне висел неизменный пистолет.
     Один из четырех был его  личным  телохранителем. Он не отходил от босса
ни на  шаг  даже здесь,  где в  поисках  сокрытого  оружия  всех посетителей
обыскивали пять раз. Между раисом  и  телохранителем  стоял Хуссейн  Камиль,
министр промышленности и военной  техники.  Как и во  многих других случаях,
Камиль отбил этот объект у министерства обороны.
     По другую руку президента стоял руководитель  иракского  проекта доктор
Джаафар  Джаафар,  которого   часто  называли  гением,   иракским   Робертом
Оппенгеймером.  Позицию  рядом с  Джаафаром и на полшага сзади  него занимал
доктор Салах Сиддики. Джаафар был физиком, а Сиддики - инженером.
     В  ярком  свете  флуоресцентных  ламп  их дитя  длиной  четырнадцать  и
диаметром чуть больше трех футов отливало тусклым стальным блеском.
     Четыре   фута   в   хвостовой   части   устройства   занимало   сложное
противоударное  приспособление, которое  будет сброшено, как  только  снаряд
вылетит из  ствола. Но даже оставшиеся десять  футов представляли собой лишь
оболочку, изготовленную  из восьми  одинаковых секций. Сразу после  выстрела
крохотные  заряды сбросят  и  эту  оболочку, а  к цели полетит более изящный
снаряд диаметром два фута.
     Оболочка  нужна  была  лишь  для  того,  чтобы  двадцатичетырехдюймовым
снарядом можно было выстрелить из  пушки калибром тридцать девять  дюймов, а
также   для    предохранения    четырех   жестко    закрепленных   хвостовых
стабилизаторов.
     Ирак  не  располагал телеметрическими  приборами,  с  помощью  которых,
подавая сигналы с  земли, можно было  бы управлять стабилизаторами в полете,
но и закрепленные стабилизаторы были не только полезны, но и необходимы: они
придавали снаряду  устойчивость в  полете,  предотвращали  его кувыркание  и
беспорядочное рысканье.
     Острый, как  игла, носовой конус снаряда был изготовлен из сверхпрочной
стали. Ему тоже предназначалась недолгая жизнь.
     Когда  ракета  на заключительной стадии  полета  снова входит  в земную
атмосферу,  то  из-за трения  о все более  и  более плотные  слои  атмосферы
носовой конус  раскаляется  до  температуры  плавления металла.  Без  такого
теплового щита спускаемая капсула просто сгорела бы вместе с космонавтами.
     Аналогичная задача  возлагалась  и на конус  на носу  того  устройства,
которое рассматривали пятеро иракцев. Острый стальной носовой конус облегчит
полет  снаряда  по  восходящей  траектории,  но   не  выдержит  вхождения  в
атмосферу. Если бы эта деталь осталась на снаряде, то плавящийся металл стал
бы  гнуться и  коробиться,  снаряд  отклонился  бы от  заданной  траектории,
повернулся боком к направлению полета и в конце концов сгорел бы, не долетев
до земли.
     Стальной носовой конус будет сброшен в самой высокой  точке траектории,
а под ним окажется другой конус, изготовленный из углеродного волокна, более
короткий и не такой острый.
     В  свое  время доктор Джералд Булл, выполняя поручение Багдада, пытался
перекупить британскую компанию "Лир Фэн", размещавшуюся в Северной Ирландии.
Это  была  обанкротившаяся авиастроительная компания; она  пыталась  строить
роскошные реактивные самолеты, в которых многие детали предполагалось делать
из  углеродного волокна.  Доктора Булла и  Багдад интересовали не  роскошные
самолеты, а углеродное волокно, точнее намоточные станки, имевшиеся  в  "Лир
Фэн".
     Углеродное волокно  обладает  чрезвычайно  высокой  жаростойкостью,  но
технология  его  изготовления  очень  сложна.  Сначала  из  углерода  делают
своеобразную "шерсть",  из которой затем прядут нити. Эти нити  в  несколько
слоев накладывают на матрицу, а потом ее помещают в  оболочку, чтобы придать
изделию нужную форму.
     Без  углеродного  волокна невозможно  изготовить  ракету, а  технология
производства  ракет  засекречена,  поэтому  экспорт  машин  для изготовления
углеродного  волокна  всегда   строго   контролировался.   Когда  британские
спецслужбы узнали, для кого предназначается оборудование компании "Лир Фэр",
они проконсультировались с Вашингтоном и аннулировали сделку. С тех пор было
принято  считать,  что  Ирак  не умеет  производить изделия  из  углеродного
волокна.
     К  сожалению,  эксперты ошиблись.  Ирак  попытался  найти  и нашел-таки
другой  путь.  Они  убедили  одну  из  американских  компаний,  поставляющую
кондиционеры  и изоляционные  материалы,  продать  подставной иракской фирме
станки   для  прядения   асбестового   волокна.  Потом   эти   станки   были
модернизированы иракскими  инженерами, и на них стали изготовлять углеродное
волокно.
     Между  противоударным  механизмом в  хвосте  снаряда и носовым  конусом
размещалось детище доктора Сиддики - небольшая, сравнительно примитивная, но
самая  настоящая  атомная  бомба,  в  которой  цепную  реакцию  должны  были
инициировать радиоактивные литий и полоний, испускающие поток нейтронов.
     В  центре бомбы находилось то, что являлось настоящим триумфом иракской
военной техники: сфера и пустотелый цилиндр, изготовленные  под руководством
доктора Джаафара. Вместе сфера и цилиндр весили  тридцать пять килограммов и
были сделаны из чистого урана-235.
     Под  густыми  черными  усами  губы  президента  медленно  расплылись  в
довольной улыбке. Он подошел ближе и пальцем провел по полированной стали.
     - Она сработает? Она действительно сработает? - шепотом спросил он.
     - Да, сайиди раис, - ответил физик.
     Саддам несколько раз кивнул головой в черном берете.
     - Друзья, вас нужно поздравить.
     Ниже   снаряда,  на   деревянной   подставке,  была  укреплена  простая
металлическая табличка. На ней было написано: "КУБТ УТ АЛЛАХ".
     Тарик Азиз долго  и  безуспешно размышлял, как передать президенту суть
угрозы американцев, столь безапелляционно высказанной ему в  Женеве, и стоит
ли это делать вообще.
     Они знали  друг  друга двадцать лет.  Все  эти годы министр с  собачьей
преданностью служил  своему  хозяину;  он  всегда принимал  сторону Саддама,
когда внутри верхушки баасистской партии еще  шла борьба  за власть,  всегда
придерживался  того  мнения,   что  благодаря  своей   звериной  хитрости  и
жестокости  в  конце  концов  победит  этот  выходец из  Тикрита,  и  всегда
оказывался прав.
     Саддам  Хуссейн и  Тарик Азиз вдвоем  карабкались к вершине  власти, но
один всегда оставался  в тени другого. Седовласому, коренастому Азизу слепым
повиновением Хуссейну удалось компенсировать свой главный недостаток: высшее
образование и умение разговаривать на двух европейских языках.
     Пытками и  казнями непосредственно занимались другие, а Тарик Азиз, как
и все, кто состояли  при дворе  Саддама Хуссейна, лишь  смотрел со стороны и
все одобрял,  в том  числе и  многочисленные  чистки, в ходе  которых  сотни
офицеров иракской армии  и  некогда преданных партийцев  были  разжалованы и
казнены, причем  вынесению смертного приговора  часто предшествовали  долгие
мучительные пытки в Абу Граибе.
     На  глазах Тарика Азиза снимали со всех постов и расстреливали отличных
генералов только за то, что те пытались заступиться за своих подчиненных. Он
понимал, что настоящие заговорщики умирали в таких  муках,  какие он  боялся
себе даже представить.
     На   его  памяти  воинственное  племя  аль-джубури,  которое  никто  не
осмеливался оскорбить, потому что выходцы из него занимали  едва ли  не  все
высшие посты в  армии, было  разоружено и  уничтожено, а оставшиеся  в живых
были вынуждены смириться и подчиниться.  Тарик  Азиз хранил молчание,  когда
Али Хассан Маджид, сводный брат  Саддама Хуссейна, в ту пору занимавший пост
министра внутренних дел, организовал истребление курдов не только в Халабже,
но  и  в  пятидесяти  других  городах  и  деревнях,  стертых  с  лица  земли
артиллерией, авиацией и отравляющими веществами.
     Как и все другие приближенные  раиса, Тарик Азиз понимал,  что теперь у
него  нет выбора. Если  что-то  случится с  его хозяином, то  навсегда будет
покончено и с ним. Однако в отличие от  большинства других, Азиз был слишком
умен, чтобы верить в популярность режима Саддама. Он боялся не столько армии
коалиции,  сколько мести  народа  Ирака, которая  не замедлит обрушиться  на
него, как только падет режим, защищающий Азиза и ему подобных.
     Одиннадцатого января, ожидая вызова для отчета о переговорах в  Женеве,
Тарик Азиз решал одну проблему: как сформулировать угрозу американцев, чтобы
обратить  неизбежный гнев раиса не  на себя. Он понимал:  раис  вполне может
заподозрить,  что   это  он,  именно  он,  министр  иностранных  дел,  подал
американцам  мысль о такой  угрозе. Параноик руководствуется  не логикой,  а
только  звериным инстинктом,  который  может  подсказывать иногда верные,  а
иногда неверные решения. Подозрений раиса было вполне достаточно, чтобы были
казнены не только многие невинные люди, но и их семьи.
     Два часа  спустя Тарик Азиз, возвращаясь к своей машине, облегченно и в
то же время недоумевающе улыбался.
     Все прошло на удивление  гладко. Оказалось, что президент  настроен  на
редкость добродушно. Он  одобрительно  выслушал  взволнованный доклад Тарика
Азиза о переговорах в Женеве, об  одобрении и поддержке позиции Ирака всеми,
с  кем бы министр ни обсуждал эту проблему, о том, что на Западе,  очевидно,
растут антиамериканские настроения.
     Саддам понимающе кивал,  когда Тарик Азиз  свалил всю вину за кризис на
американских  поджигателей  войны и даже  когда,  увлекшись  своими гневными
обличениями,  министр  упомянул,  что  сказал  ему  Джеймс  Бейкер.  Вопреки
ожиданию вспышки гнева раиса не последовало.
     Все   сидевшие  за   столом   совещаний  кипели   гневом  и   искренним
негодованием, а Саддам Хуссейн продолжал кивать и улыбаться.
     Покидая  дворец,  министр  смеялся,  потому  что  в конце  концов  раис
поздравил его с успешным выполнением миссии  в Европе. Казалось, для Саддама
не  имел никакого значения тот  факт,  что по  всем принятым дипломатическим
меркам миссия закончилась  полным  провалом: Азиз везде  и  во  всем получал
только   отказы,  даже   хозяева   принимали  его  с  подчеркнуто   холодной
вежливостью, а  все  его  попытки поколебать  решимость  коалиции  выступить
против Ирака закончились ничем.
     Недоумение  Тарика  Азиза вызвала фраза,  вскользь брошенная  раисом  в
самом конце аудиенции. Это была как бы ремарка в  сторону, предназначавшаяся
для   ушей  лишь   одного  Азиза.  Провожая  министра  до  двери,  президент
пробормотал:
     - Рафик, дорогой мой друг, не  беспокойся. Скоро  у  меня  будет  готов
особый  сюрприз для американцев. Не  сейчас, пока еще рано.  Но если  только
бени кальб попытаются перейти границу, я отвечу не газами, а кулаком Аллаха.
     Тарик  Азиз послушно кивнул, хотя не  имел ни малейшего  представления,
что же хотел  сказать  раис. Как  и другие приближенные Саддама,  он получил
ответ через двадцать четыре часа.
     Утром  12  января  Совет  революционного  командования  в последний раз
собрался в президентском  дворце  на  углу  улиц 14-го  июля и Кинди.  Через
неделю дворец был разбомблен до основания, но к тому  времени хозяина дворца
там уже не было и в помине.
     Как  обычно, о  совещании  его участникам  сообщили  в  самый последний
момент.  Какое бы  высокое место ни занимал  человек  в багдадской иерархии,
каким бы  доверием ни пользовался,  никто - за исключением крохотной группки
близких родственников, нескольких друзей и личных  телохранителей - не знал,
где будет находиться раис в такое-то время любого дня.
     Если после семи серьезных заговоров и  покушений Саддам Хуссейн остался
жив,  то  это  случилось  лишь  потому,  что  он  с  настойчивостью  маньяка
обеспечивал  собственную безопасность, которую  не доверил ни контрразведке,
ни секретной полиции  и  уж  тем более ни  армии - даже ее  отборным частям,
Республиканской гвардии.
     Задачу   охраны   президента   выполнял   Амн-аль-Хасс.   Все   солдаты
Амн-аль-Хасса  были  очень  молоды,  большинство   только-только   вышли  из
подросткового  возраста,  но  они  были фанатично преданы Саддаму  Хуссейну.
Командовал Амн-аль-Хассом родной сын раиса Кусай.
     Ни одному  заговорщику никогда не  удалось бы  даже узнать,  когда,  по
какой улице и в каком автомобиле поедет раис. Его визиты на военные базы или
промышленные предприятия  всегда  были неожиданностью не  только  для тех, к
кому приезжал президент, но и для его ближайшего окружения.
     Даже в Багдаде президент Ирака никогда не задерживался на одном  месте.
Иногда несколько  дней  он  проводил в президентском  дворце, а  потом вдруг
исчезал в  своем  бункере, который  находился глубоко  под  землей за отелем
"Рашил".
     Каждое поданное Саддаму блюдо  сначала  должен  был попробовать старший
сын  шеф-повара.  Напитки  подавались  к  столу  только   в  нераспечатанных
бутылках.
     Утром  того  дня  за  час до  начала  совещания  специальные  посыльные
доставили  каждому члену Совета революционного  командования повестки. Таким
образом ни у кого не оставалось времени для подготовки покушения.
     Лимузины  въезжали  в   дворцовые   ворота  и,  высалив  своих  хозяев,
отправлялись  на специальную  стоянку.  Каждый  из  приглашенных должен  был
пройти под аркой детектора металлических предметов;  проносить  на совещания
личное оружие категорически запрещалось.
     Все тридцать три члена совета собрались за Т-образным  столом в большом
кабинете для  заседаний.  Восемь  из них сидели во  главе стола,  по  четыре
человека с  каждой стороны трона. Остальные  устроились вдоль длинного стола
лицом друг к другу.
     Из присутствовавших одиннадцать были родственниками президента; все они
плюс восемь других членов совета были родом из Тикрита  или ближайших к нему
поселков, все являлись ветеранами баасистской партии.
     Из тридцати трех членов совета десять были  членами кабинета министров,
девять  -  генералами  сухопутных  войск  или  авиации.  Бывший  командующий
Республиканской гвардией Саади  Тумах Аббас  только утром получил повышение:
он стал министром обороны и теперь,  сияя  от  счастья, занял место во главе
стола. Его предшественником был курд  Абд аль-Джаббер Шеншалл, который давно
заслужил славу безжалостного палача собственного народа.
     Армию  представляли генералы Мустафа  Ради,  командующий пехотой, Фарук
Ридха,  командующий  артиллерией,   Али  Мусули,   руководивший  инженерными
частями, и Абдуллах Кадири, командующий бронетанковыми войсками.
     В дальнем конце стола сидели руководители спецслужб безопасности доктор
Убаиди, шеф Мухабарата,  Хассан  Рахмани, руководитель контрразведки, и Омар
Хатиб, шеф секретной полиции.
     Вошел раис. Все дружно поднялись и зааплодировали. Президент улыбнулся,
занял  свое  место,  жестом позволил  сесть  остальным и начал  читать  свое
заявление. Совет собирался не для  обсуждений, а для того, чтобы внимательно
слушать хозяина.
     Когда раис дошел до сути  заявления, лишь его племянник  Хуссейн Камиль
не  удивился.  Сорок минут  Саддам  разглагольствовал о бесконечных успехах,
достигнутых  под  его  руководством,  и  лишь  потом сообщил  членам  совета
новость.  Первоначальной  реакцией  пораженных присутствующих  было гробовое
молчание.
     Все знали, что Ирак долгие годы шел  к этой цели,  но то, что буквально
накануне войны цель была наконец  достигнута, казалось невероятным. Уже одна
весть об этом достижении могла внушить страх и ужас всему миру и  повергнуть
в трепет  даже могучую Америку. Божественное провидение.  Только  теперь Бог
был не на небесах, он сидел рядом с членами совета и спокойно улыбался.
     Заранее знавший обо всем  Хуссейн Камиль первым встал и  зааплодировал.
Его  примеру поторопились  последовать  и  другие;  каждый боялся  подняться
последним или  хлопать в  ладоши не  так громко, как другие.  Потом возникла
обычная проблема: никто не хотел первым прекращать аплодисменты.
     Вернувшись спустя два часа в свой кабинет, Хассан Рахмани, образованный
и масштабно мыслящий шеф контрразведки, очистил стол от всех бумаг, приказал
никого к нему  не  впускать и подать  чашку крепкого черного кофе. Ему нужно
было тщательно обдумать новую ситуацию.
     Новость потрясла его - как и всех участников совещания. В мгновение ока
баланс сил на Среднем Востоке изменился, и пока никто об этом не знал. Раис,
подняв  руки,  с  поразительной  скромностью   призвал  прекратить   овацию,
продолжил совещание,  а потом заставил  каждого из присутствующих поклясться
хранить молчание.
     Это  Рахмани мог понять.  Однако  несмотря на охватившую всех радостную
эйфорию, которая не миновала и его, он уже предвидел серьезные осложнения.
     Ни  одно устройство  такого типа не стоит и грязного динара,  если твои
друзья -  а еще лучше, твои враги - не  знают, что  оно у тебя есть.  Лишь в
этом  случае потенциальные  недруги  приползут  к  тебе  на коленях и  будут
клясться в вечной дружбе.
     Иногда государство, разработавшее  собственное ядерное  оружие,  просто
сообщало  об  успешных  испытаниях  и предоставляло другим  странам  сделать
выводы самим. В  иных случаях правительство лишь  намекало на то, что у него
есть атомная  бомба,  но не  приводило никаких подтверждений; так поступили,
например, Израиль и Южно-Африканская Республика. Тогда всему миру и особенно
соседним  государствам  оставалось  лишь   догадываться   о  том,  насколько
обоснованы эти намеки. Иногда второй вариант давал  даже  лучшие результаты,
ведь человеческая фантазия не знает границ.
     Впрочем,  Рахмани  был  убежден,  что  в  случае  с Ираком такие уловки
окажутся бесполезными.  Если  даже то, что он  услышал  на  совещании,  было
правдой, - а Рахмани не был уверен, что совещание не являлось лишь очередным
спектаклем,  призванным спровоцировать утечку информации  и оправдать  новую
волну  расправ  и  казней,  -  то  за  пределами  Ирака никто  не поверит  в
реальность атомной бомбы Хуссейна.
     Ирак мог  запугать страны коалиции только одним способом: доказать, что
он действительно располагает ядерным оружием. Судя по всему,  сейчас раис не
собирался  этого  делать.  Впрочем,  в  любом случае  на  этом  пути  стояло
множество препятствий.
     Испытания  на  территории  Ирака  исключались,  это  было бы  настоящим
безумием. Несколькими месяцами раньше можно было бы отправить  корабль на юг
Индийского  океана, оставить его там и на  нем взорвать  бомбу. Теперь такая
возможность  тоже исключалась,  потому  что все  порты  Ирака  были  надежно
блокированы.  Конечно,   всегда  можно  пригласить   комиссию   из  венского
Международного агентства  по  атомной энергии  и  доказать им, что  иракская
атомная бомба - не плод горячечного бреда.  В конце концов, последние десять
лет эксперты из МАГАТЭ приезжали в Ирак чуть ли не каждый год; до сих пор их
постоянно обманывали. Если они собственными глазами увидят бомбу, если они с
помощью своих приборов убедятся, что это настоящее ядерное оружие, им ничего
не останется, как проглотить обиду, раскаяться в своем легковерии и признать
правду.
     Тем не менее, Рахмани только что слышал, что раис запретил обращаться в
МАГАТЭ. Почему? Потому что это была ложь? Или потому что раис задумал что-то
другое? И что самое главное, какая роль во всем этом отводилась ему, Хассану
Рахмани?
     Долгие месяцы Рахмани  рассчитывал  на то,  что  Саддам  Хуссейн  слепо
ввяжется  в  войну,  в  которой не сможет  победить;  теперь эта  цель почти
достигнута. Но Рахмани надеялся и на то,  что поражение Ирака в конце концов
приведет к падению  режима раиса и к созданию такого правительства,  которое
будут поддерживать американцы и в котором найдется очень высокое место и для
него, Рахмани. Теперь все изменилось. Рахмани понял, что  ему  нужно  время,
чтобы  все тщательно обдумать, чтобы найти  способ, как лучше всего  сыграть
этой поразительной новой картой.
     В   тот   же  день   вечером,  как   только   стемнело,  на  стене   за
халдейско-христианским  храмом   святого   Иосифа  появился  условный  знак.
Нанесенный мелом, он напоминал опрокинутую цифру восемь.
     Теперь багдадцы  жили в постоянном  страхе. Иракское радио не замолкало
ни на минуту, извергая потоки пропаганды, которую многие иракцы принимали за
чистую  монету.  Но  немало  иракцев  тайком  слушали  и  передачи Би-би-си,
подготовленные в Лондоне  и транслировавшиеся на арабском языке с Кипра; они
понимали, что бени Наджи говорят правду. Приближалась война.
     В городе ходили слухи, что американцы  начнут с массированной "ковровой
бомбардировки"  Багдада,  которая  приведет  к  бесчисленным  жертвам  среди
мирного населения. Источником таких слухов был президентский дворец.
     Правители  Ирака не только распускали слухи о готовящемся  американцами
массированном  бомбовом  ударе,  но  и действительно не  стали бы  возражать
против  такого  начала войны. Хуссейн  и  его  окружение  рассчитывали,  что
массовые  жертвы  среди  гражданского  населения  Ирака  вызовут  энергичные
протесты во  всем мире и в конце концов под  давлением  общественного мнения
американцы  будут  вынуждены  уйти.  Именно  по  этой   причине  иностранным
корреспондентам  еще дозволялось жить в  отеле  "Рашид"; их даже уговаривали
остаться там до начала военных действий. Были подготовлены специальные гиды,
в  обязанности   которых  входило  помогать  иностранным  телеоператорам   в
мгновение  ока добираться до ужасающих  сцен геноцида -  как только  таковые
появятся в Багдаде.
     Дальновидные  расчеты  иракских   политиков  почему-то  не  разделялись
жителями Багдада. Многие уже покинули  насиженные места: иностранные рабочие
и специалисты  бежали  к  иорданской  границе  и  там  пополняли и без  того
переполненные лагеря беженцев из Кувейта, существовавшие уже пять месяцев, а
иракцы искали спасения в деревнях.
     Не говоря уж об иракцах, никто из миллионов американцев и европейцев, в
те дни не  сводивших глаз  с  телевизионных экранов,  не  имел  ни малейшего
представления об  истинном  уровне  военной  техники,  которой  распоряжался
обосновавшийся  в  Эр-Рияде  мрачноватый  Чак  Хорнер.  Тогда никто  не  мог
предвидеть,  что  подавляющее большинство целей  для  бомбовых  ударов будет
выбрано из богатейшего ассортимента спутниковых аэрофотоснимков и уничтожено
бомбами с  лазерным  наведением  на цель, которые чрезвычайно редко поражают
то, на что они не были направлены.
     Жители  Багдада,  до которых  на базарах и рынках доходила-таки правда,
передававшаяся  Би-би-си,  твердо знали  одно:  если считать  от полуночи 12
января, то ровно через четыре дня  истечет  последний срок  вывода  иракских
войск из Кувейта.  После  этого  налетят  американские  самолеты. Город  жил
тревожным ожиданием
     На  своем  стареньком велосипеде  Майк  Мартин медленно выехал  с улицы
Шурджа и  обогнул  церковь. Он  заметил  меловую  отметку  на  стене  и,  не
останавливаясь, покатил  дальше.  В конце переулка  он слез  с  велосипеда и
несколько минут поправлял цепь,  время от времени  осматриваясь, не дадут ли
знать о себе те, кто, возможно. преследует его.
     Никого. Из  подъездов не  доносилось шуршания ботинок переминавшихся  с
ноги  на ногу агентов  секретной  полиции, над  крышами  не  появилась ничья
голова. Мартин медленно покатил назад, на ходу  мокрой тряпкой стер условный
знак и уехал.
     Опрокинутая цифра восемь означала, что сообщение ждет его за шатающимся
кирпичом в старой стене недалеко от улицы Абу Навас.  Эта  стена стояла чуть
ниже по течению Тигра, меньше чем в полумиле от церкви.
     Здесь,  на набережной  Тигра, он  когда-то  играл  с Хассаном Рахмани и
Абделькаримом Бадри. Здесь  над горячими угольями верблюжьей колючки уличные
торговцы готовили  из  самых нежных частей речного сазана вкуснейшее блюдо и
предлагали его прохожим.
     Теперь лавки и чайные были наглухо закрыты, а по набережной гуляли лишь
несколько  человек.  Тишина была наруку Мартину.  В самом начале  улицы  Абу
Навас он заметил патруль секретной полиции в гражданской одежде; полицейские
не  обратили  внимания  на феллаха, неторопливо  катившего на  велосипеде по
поручению своего  хозяина.  Появление патруля  даже обрадовало Мартина. Хотя
полицейские из Амн-аль-Амма славились своей топорной работой, но если бы они
захотели устроить засаду у тайника, даже  они  не стали бы стоять у  всех на
виду  посреди улицы.  Они  попытались  бы сделать  что-то хоть немного более
скрытное.
     Письмо  оказалось  на  месте.  Через секунду кирпич  занял свое прежнее
место,  а сложенный в несколько  раз листок бумаги - в поясе трусов Мартина.
Еще через несколько минут по мосту  Ахрар Майк пересек Тигр, миновал Рисафу,
потом Карг и благополучно приехал на виллу советского дипломата в Мансуре.
     За  девять недель жизнь на вилле вошла  в свою колею. Русская кухарка и
ее муж хорошо  относились к Мартину, а  он даже научился кое-как изъясняться
на  их языке. Каждый  день Мартин отправлялся в город за свежими продуктами,
по  дороге  осматривая все места  для меловых  отметок  и  при необходимости
заглядывая в тайники. Он передал  Иерихону, которого так ни разу и не видел,
четырнадцать писем и получил от него пятнадцать сообщений.
     Восемь раз его останавливал патруль секретной  полиции,  но  каждый раз
полицейские,  увидев  перед собой безропотного нищего феллаха с его видавшим
виды  велосипедом,  с  корзиной, полной  овощей,  фруктов,  кофе,  специй  и
бакалейных  товаров,  и прочитав официальное письмо дипломатической  миссии,
тут же отпускали его.
     Мартин,  конечно,  не знал о  составлявшихся  в  Эр-Рияде  и  постоянно
уточнявшихся  стратегических планах союзников. Его задача заключалась в том,
чтобы  прослушать  запись  очередной  передачи  из  Эр-Рияда,  перевести все
вопросы Иерихону на арабский, положить записку  в тайник,  а  потом прочесть
ответы Иерихона и передать их по радио Саймону Паксману.
     Будучи   профессиональным   солдатом,   Мартин   догадывался,  что  для
командования  вооруженными силами коалиции, готовившегося  к наступлению  на
Ирак,  политическая  и  военная  информация  Иерихона  должна быть  поистине
бесценной.
     Ночи в  Багдаде стали холодными,  и  для  обогрева  своей лачуги Мартин
обзавелся   парафиновой  печкой,  а  вместо  свечей  он  пользовался  теперь
керосиновой лампой.  Из  купленной им  на рынке  мешковины он сделал плотные
занавески на все окна. О приближении нежданного гостя Мартин  всегда узнавал
по хрусту гравия под ногами.
     Вернувшись  в  свою  теплую  хижину,  Мартин  закрыл  дверь  на  засов,
убедился, что  занавески  прикрывают  каждый  квадратный  дюйм  окон,  зажег
керосиновую  лампу и прочел только что взятое из тайника сообщение Иерихона.
Оно  было  короче  обычного, но его  содержание  потрясло Мартина.  Он  даже
усомнился,  правильно ли все понял, и перечитал еще раз, потом  пробормотал:
"Боже праведный", приподнял несколько каменных плит пола и извлек из тайника
магнитофон.
     Во  избежание недоразумений он медленно  и четко продиктовал  сообщение
Иерихона дважды по-арабски и дважды по-английски  и ускорил запись, сократив
пятиминутную передачу до полуторасекундного пакетного сигнала.
     Майк Мартин передал сообщение Иерихона в двадцать минут первого.
     Саймон Паксман  знал,  что  этой  ночью "окно" для передачи из  Багдада
открыто  от  пятнадцати до тридцати  минут первого, поэтому  он не торопился
ложиться спать. Сообщение было принято, когда Саймон коротал время,  играя с
одним из радистов в карты. Из комнаты связи выбежал второй радист.
     - Саймон, вам лучше послушать самому... и поскорей, - сказал он.
     Хотя  бригада  Сенчери-хауса  в Эр-Рияде насчитывала несколько десятков
человек, связь с Иерихоном  считалась настолько важной и секретной, что в ее
детали были  посвящены только  Паксман, шеф местного бюро Джулиан Грей и два
радиста.  Три  комнаты, в  которых  работали эти четверо, по сути дела  были
изолированы от всех других помещений виллы.
     В комнате  связи, которая  прежде была обычной спальней, Саймон Паксман
внимательно прислушивался к знакомому голосу,  звучавшему с пленки  большого
магнитофона. Мартин сначала  дважды слово  в слово прочел сообщение Иерихона
по-арабски, потом тоже дважды - в своем переводе на английский.
     Паксман почувствовал, как у него по спине пробежал холодок. Получалось,
что они в  чем-то  просчитались, и очень серьезно просчитались. По их данным
того, что он услышал, никак не могло быть. Два радиста молча стояли рядом.
     - Это он? - требовательно спросил Паксман, как только магнитофон умолк.
Первой мыслью было, что Мартина схватили и  сообщение на самом деле  передал
иракский агент, выдающий себя за Мартина.
     - Он, я проверил по осциллографу. Я совершенно уверен, что это он.
     Голос каждого человека имеет характерные тон и ритм, в нем специфически
чередуются  высокие  и низкие звуки, понижение  и повышение  громкости.  Эти
характеристики можно  записать и изобразить на  экране осциллографа  в  виде
сложного графика, напоминающего электрокардиограмму.
     Голос одного человека всегда будет отличаться от голоса другого, как бы
тот ни  старался подражать  первому. Перед  отправной  в Багдад голос  Майка
Мартина несколько раз  записали  на  таком  приборе, а  потом  после  каждой
передачи  из Багдада сравнивали с оригиналом, учитывая  эффекты замедления и
ускорения записи,  возможные искажения в  процессе  магнитофонной записи или
передачи по каналам спутниковой связи.
     И на  этот раз голос из Багдада  сравнили с записанным голосом Мартина.
Сомнений не было: это говорил Мартин и никто другой.
     Потом у Паксмана мелькнула мысль, что Мартина могли схватить  и пытками
заставить работать на иракцев; тогда  это  сообщение могло быть передано под
контролем иракских  спецслужб.  Паксман тут же отверг такое  объяснение  как
чрезвычайно маловероятное.
     Во-первых,  они  заранее  договорились  об условных  знаках  -  словах,
паузах,  колебаниях, покашливании, - которые предупредили бы тех, кто принял
сообщение  в Эр-Рияде, что Мартин передал его не по своей  воле.  Во-вторых,
предыдущее сообщение Мартина было получено всего лишь три дня назад.
     Спору  нет,  иракская  секретная  полиция  не любит  миндальничать,  но
оперативностью  она не отличалась никогда.  А Мартина не так просто сломить.
Если бы  его так быстро "сломали"  и  заставили  работать на Ирак,  то после
пыток  он  был  бы  уже  развалиной, в  нем бы едва  теплилась жизнь,  а это
сказалось бы на его голосе.
     Следовательно, у Мартина было все в порядке, а переданное им  сообщение
он  действительно только  что  получил от  Иерихона.  И  все  равно  в  этом
уравнении оставалось  слишком много неизвестных. Иерихон мог сказать правду,
но мог ошибаться или даже лгать.
     - Позовите Джулиана, - приказал Паксман одному из радистов.
     Пока  радист  будил шефа саудовского  бюро Сенчери-хауса, который  спал
наверху, Паксман  по линии спецсвязи позвонил  своему  американскому коллеге
Чипу Барберу.
     - Чип, приезжайте сюда. И лучше поторопитесь, - сказал он.
     С  Барбера  сон  как  рукой сняло. Что-то  в тоне  английского  коллеги
подсказало ему, что сейчас не время для ленивых сонных пререканий.
     - Какие-нибудь сложности, старина?
     - Похоже, что так, - согласился Паксман.
     Барбер  натянул свитер  и брюки прямо на  пижаму  и уже через  тридцать
минут, в  час  ночи,  был  на другом конце города,  в местной  штаб-квартире
Сенчери-хауса.  К тому времени у Паксмана  был  уже отпечатан на двух языках
текст сообщения. Оба радиста, проработавшие на Среднем Востоке не один год и
хорошо знавшие арабский, подтвердили, что перевод Мартина точен.
     -  Он  шутит, должно  быть,  -  пробормотал  Барбер,  прослушав  запись
сообщения.
     Паксман показал результаты своих проверок подлинности голоса Мартина.
     - Послушайте, Саймон, пока что Иерихон всего лишь сообщает, будто бы он
слышал, как сегодня утром - простите, вчера  утром  -  Саддам сказал, что  у
него есть атомная бомба. Но ведь  не  исключено,  что Саддам врал.  Для него
соврать ничего не стоит,
     Впрочем,  такие проблемы решались не  в  Эр-Рияде. Местные  бюро  ЦРУ и
Интеллидженс  сервис могли передавать своим генералам полученную от Иерихона
тактическую  и  даже  стратегическую   информацию  военного  характера,   но
политические вопросы решались в Вашингтоне и Лондоне.  Барбер  бросил взгляд
на часы. В Вашингтоне было семь вечера.
     -  Сейчас там  готовят  коктейли, - сказал он.-Я  бы порекомендовал  им
что-нибудь покрепче. Я незамедлительно передам сообщение в Лэнгли.
     - А  в Лондоне подходит время для какао и бисквитов, - заметил Паксман.
- Я сообщу в Сенчери-хаус. Пусть там разбираются.
     Барбер  уехал.  Он отправил  Биллу Стюарту надежно  зашифрованную копию
сообщения Иерихона, указав наивысшую - "космическую" -  категорию срочности.
Это  значило, что где бы  ни находился  в  тот момент Стюарт,  шифровальщики
разыщут его и вызовут к линии спецсвязи.
     Паксман  отправил такое же  послание Стиву Лэнгу. Того разбудили  среди
ночи,  ему пришлось  оставить  свою  теплую  постель  и в промозглую  погоду
мчаться в Лондон.
     После этого Паксману оставалось сделать  еще одно дело. На четыре  часа
утра  было  предусмотрено  "окно" для передачи инструкций  Мартину.  Паксман
дождался  нужного  времени  и  отправил  в  Багдад  короткое,  но совершенно
недвусмысленное  указание.  В  нем Мартину  приказывалось впредь  до особого
уведомления  не появляться  вблизи ни  одного из  шести тайников.  Просто на
всякий случай.
     В ухаживании  за  фрейлейн  Эдит  Харденберг иорданский  студент  Карим
медленно,  но верно шел к своей цели.  Теперь, когда  они гуляли  по  улицам
старой Вены, а под  их ногами потрескивал лед на замерзших лужицах, она даже
позволяла ему держать себя за руку. Фрейлейн Харденберг призналась себе, что
ей приятно, когда ее держит за руку молодой мужчина.
     На второй неделе  января она купила билеты  в "Бургтеатер" (заплатил за
билеты  Карим).  В  тот  вечер  ставили  пьесу  Гриллпарцера  "Гигус  и  его
перстень".
     Фрейлейн Харденберг заранее с восторгом объяснила Кариму, что это пьеса
о старом короле, у  которого  было несколько сыновей, и что трон  должен был
унаследовать тот,  кому король  завещает  свой  перстень.  Карим  следил  за
действием как завороженный и лишь время от времени заглядывал в текст пьесы.
     В антракте  Эдит  с  удовольствием перевела  Кариму непонятные  места в
тексте. Позднее Ави Херцог  признался Барзилаи,  что смотреть этот спектакль
было не многим интереснее, чем следить, как сохнет краска на стене.
     - Ты - типичный  обыватель,  - сказал  Барзилаи. -  У  тебя  совершенно
отсутствует тяга к культуре.
     -  Я  здесь не  для  того, чтобы повышать  свой  культурный  уровень, -
проворчал Ави.
     - Тогда работай.
     В воскресенье Эдит как благочестивая католичка пошла на  утреннюю мессу
в  церковь Вотивкирхе.  Карим объяснил ей, что  он, будучи мусульманином, не
может сопровождать ее и подождет в кафе по другую сторону сквера.
     Позднее, за  кофе,  который Карим  намеренно  сдобрил  изрядной порцией
шнапса, отчего постоянно бледные щеки  Эдит  слегка порозовели, он рассказал
ей, что между исламом и христианством гораздо больше сходства, чем различий:
и мусульмане  и христиане  поклоняются  одному истинному  Богу,  и у тех и у
других есть патриархи и  пророки, святые книги и моральные заповеди. Эдит со
страхом слушала Карима,  но в то же время была поражена.  Она боялась,  что,
слушая  его  крамольные речи,  подвергает опасности  свою  бессмертную душу,
однако  с  удивлением  узнала,  что  ошибалась,  считая,   будто  мусульмане
поклоняются идолам.
     -Я бы не прочь пообедать, - сказал Карим три дня спустя.
     - Да,  разумеется, но вы  слишком много  тратите на меня,  -  возразила
Эдит. Она с удивлением обнаружила, что ей нравится смотреть  на молодое лицо
Карима, в его добрые карие глаза. В то же время она постоянно предостерегала
себя, что при их разнице в возрасте - целых десять лет! - просто смешно даже
думать о чем-либо, кроме платонической дружбы.
     -Но не в ресторане.
     - Тогда где же?
     - Эдит, а вы сами не можете приготовить обед?  Вы ведь умеете готовить?
Настоящий венский обед?
     При одной мысли  об  этом  Эдит покраснела.  Если  только она  одна  не
отправлялась на  концерт,  то  каждый вечер в крохотном  отгороженном уголке
своей квартирки, служившем  и кухней и  столовой, она готовила себе скромный
ужин. Да, конечно, подумала Эдит, я умела готовить. Но это было так давно.
     С  другой стороны, возразила  она  себе.  Карим столько раз  водил ее в
дорогие  рестораны...  к  тому  же   он  исключительно  хорошо  воспитан   и
обходителен. Конечно,  нет ничего плохого в том,  чтобы приготовить обед для
Карима.
     Сказать,  что  полученное в ночь с  12 на 13 января сообщение  Иерихона
вызвало  в  спецслужбах  Лондона  и  Вашингтона оцепенение,  значило бы явно
недооценить ситуацию. Скорее в руководстве этих служб царила более или менее
контролируемая паника.
     Большое неудобство  вызывал тот факт, что  даже  существование Иерихона
было известно только очень узкому кругу посвященных, а о деталях операции не
знал практически никто, кроме  непосредственных участников. Принцип сведения
числа осведомленных о любой операции  к минимуму может показаться чрезмерной
осторожностью  или  даже  навязчивой  идеей, но его целесообразность не  раз
подтверждалась на практике.
     Все  спецслужбы  чувствуют свой  долг перед работающим на них  агентом,
даже  если по  своим человеческим качествам этот  агент - настоящий подонок.
Ведь он подвергает себя немалому риску.
     Тот  факт, что Иерихон был типичным наемником и работал за деньги, а не
ради  высоких  идеалов,  не  играл никакой  роли,как  и  тот  факт,  что  он
откровенно  предавал  свою  страну  и свое  правительство, не имел  никакого
отношения к  делу. В любом случае правительство  Ирака ни у кого не вызывало
симпатий; один негодяй предавал кучку других, только и всего.
     Как бы то ни было, но Иерихон, безусловно, был очень ценным агентом,  а
в  ходе предстоящих  боевых  действий  полученная  от него  информация могла
спасти  жизнь  многим  солдатам  союзников.  Поэтому  и  в  английских  и  в
американских  службах  безопасности  о  его  существовании была  осведомлена
крохотная группа лиц, а среди членов  правительств,  политических  деятелей,
гражданских  чиновников  и  генералов  никто  и  не  подозревал  о  каком-то
Иерихоне.
     По  этой причине информацию  Иерихона  приходилось  маскировать  самыми
разными  способами.  Чтобы  скрыть  истинный  источник  потока  секретнейших
сведений, было придумано несколько более или менее правдоподобных историй.
     Рассказывали,  например, что  сведения военного  характера  получены от
нескольких  иракских офицеров, которые служили в Кувейте и якобы перешли  на
сторону коалиции. В  этих  рассказах  упоминался  некий таинственный  майор,
который выдал  очень много полезных  сведений  в  ходе допросов  в одном  из
секретных  центров спецслужб  союзников,  располагавшемся  где-то на Среднем
Востоке, но только не в Саудовской Аравии.
     Появление  информации об иракском оружии массового  поражения объяснили
тщательным опросом европейских инженеров, работавших в Ираке в период с 1985
по 1990 год, а также некоего молодого  иракского ученого,  который  учился в
лондонском  Импириал-колледже,  влюбился  в  англичанку и  решил остаться  в
Великобритании.
     Что касается сведений политического характера,  то согласно официальной
версии они  были получены  путем опроса  беженцев  из  Ирака,  от подпольных
радиостанций, действовавших  в оккупированном Кувейте,  а также в результате
блестящей   работы  отделов   внешней   разведки,  занимавшихся   перехватом
радиопередач и наблюдением с воздуха.
     Но  как можно  было объяснить,  что спецслужбам  стали  известны  слова
Саддама (какими  бы нелепыми  они ни  казались),  произнесенные  на закрытом
заседании в его личном дворце, при этом не признавшись, что у союзников есть
агент в высших эшелонах багдадской иерархии?
     А  подобное  признание  грозило  большими неприятностями.  Во-первых, в
результате  катастрофически повысилась  бы  вероятность  утечки  информации.
Однажды  попав  в министерство,  парламент или  конгресс,  любая  информация
неизменно  просачивалась  наружу-Источниками  утечки  могут  быть  документы
кабинета  министров, меморандумы международных организаций,  переписка между
министерствами и ведомствами.
     С   точки  зрения  сотрудников  служб  безопасности,  самыми  активными
болтунами были политические  деятели. О  неуловимых шпионах они рассказывали
своим  женам, подругам, приятелям, парикмахерам,  водителям  и барменам. Они
обменивались друг  с другом конфиденциальной информацией даже  в  ресторане,
когда над их столиком в выжидающей позе склонялся официант.
     Во-вторых, и в США и в Великобритании было немало настолько оперативных
репортеров газет и  других средств массовой  информации,  что по сравнению с
ними следователи Скотланд-ярда и  ФБР казались  неповоротливыми динозаврами.
Объяснить  таким репортерам источники  информации, не упомянув  об Иерихоне,
было бы очень не просто.
     Наконец,  и  в  Лондоне  и в  Вашингтоне  еще  учились  сотни  иракских
студентов. Многие из них наверняка являлись агентами шефа Мухабарата доктора
Исмаила  Убаиди и были  готовы  в любой момент сообщить  обо  всем,  что они
видели или слышали.
     Конечно,   никто   не  назовет  имени  Иерихона,  это  было  совершенно
исключено.  Однако, чтобы  поднять на ноги всю службу контрразведки Рахмани,
вполне достаточно даже  намека на  то,  что из Багдада поступила информация,
которая  не  должна  была  попасть  к  союзникам.  Иракские  контрразведчики
работали бы круглыми сутками, чтобы  найти источник утечки информации. Тогда
в лучшем случае  Иерихон в целях самозащиты замолчит навсегда,  а в худшем -
будет разоблачен и схвачен.
     До  начала воздушной войны оставались считанные дни. Спецслужбы  США  и
Великобритании снова собрали  своих экспертов по ядерной физике и  попросили
их  заново оценить  всю  выданную им ранее  информацию.  Не упустили ли  они
чего-то,  не может  ли  все  же  Ирак  обладать  большими  производственными
мощностями по разделению изотопов урана, чем они думали раньше?
     В Великобритании снова вызвали на консультации специалистов из Харуэлла
и Олдермастона, в Америке - из  Сандии,  Ливермора  и  Лос-Аламоса. Особенно
жесткому давлению подверглись сотрудники отдела Z из лаборатории Лоуренса  в
Ливерморе,   в    задачу   которых   входило   осуществление   контроля   за
распространением ядерного оружия в странах третьего мира.
     Ученые  мужи  довольно  раздраженным  тоном  подтвердили,  что  они  не
ошиблись.  Даже  если  взять  наихудший  вариант,  сказали  они,  даже  если
предположить,  что  у  Саддама  есть не один,  а  два каскада центрифуг  для
разделения изотопов методом диффузии и что  оба каскада работают уже не год,
а два  года,  то  и  в этом случае у  Ирака  может  быть  лишь половина того
количества  урана-235,  какое  необходимо  для  создания  одной-единственной
атомной бомбы средней мощности.
     В ЦРУ и Интеллидженс сервис было рассмотрено несколько сценариев.
     Саддам  мог  быть  введен  в  заблуждение  своими  подчиненными.  Такая
ситуация  маловероятна.  За  наглый  обман  раиса  виновные  поплатились  бы
жизнями.
     Саддам  мог  заявить,  что у  него есть  атомная бомба, но при  этом он
солгал. Такой  вариант представлялся весьма возможным. Саддам мог  пойти  на
такой шаг, например, для того, чтобы поднять моральный дух колеблющихся  или
запуганных сторонников. Но тогда почему он сообщил эту новость только узкому
кругу закоренелых фанатиков, которые не колебались и не собирались предавать
своего хозяина? Пропаганда предназначена для подъема духа всего народа и для
запугивания врагов. На этот вопрос ответа не было.
     Возможно, Саддам  вообще не говорил ничего  подобного. Тогда  сообщение
было чистейшей ложью, а лгал  Иернхон, скорее всего, из жадности, потому что
он чувствовал приближение войны,  с началом которой источник  его обогащения
иссякнет. Он сам оценил свою информацию в миллион долларов.
     Иерихон мог  лгать еще и  потому,  что  его  разоблачили и  он во  всем
признался.  Такой вариант  развития событий  тоже  вполне  возможен.  В этом
случае британский связной в Багдаде оказывается в крайне опасном положении.
     В  этот  момент руководство операцией  взяло на  себя  ЦРУ.  Как фирма,
полностью оплачивающая операцию, оно имело на то полное право.
     - Стив,  я изложу только самую суть, -  говорил Билл Стюарт вечером  14
января, когда он  позвонил  Стиву Лэнгу по  линии  спецсвязи.  - Или Саддама
ввели  в заблуждение,  или он врет.  Возможно  также,  что Иерихона ввели  в
заблуждение или он врет. В любом случае за  такое вранье дядя Сэм не намерен
переводить миллион зеленых на счет в венском банке.
     -  Билл,  а  не может  ли  быть,  что  правильным окажется  все-таки не
рассматривавшийся вами сценарий?
     - Какой?
     - Что Саддам действительно сказал это и что он был прав?
     - Никоим  образом. Это  очередная иракская уловка. Мы на такую приманку
не клюнем.  Посудите сами, за девять недель Иерихон отлично  поработал, хотя
теперь нам приходится проверять кое-что из его информации. Половина сведений
уже  проверена;  пока  что  весь  материал  оказался  вполне  добротным.  Но
последнее  сообщение все перевернуло.  Мы полагаем,  что  связи  с Иерихоном
пришел конец. Мы не знаем почему, но уж так случилось.
     - Билл, это создаст для нас тьму проблем.
     - Знаю, приятель,  потому и звоню вам. Только что закончилось совещание
у   директора.  Или  Иерихона  схватили  и  он  все  рассказал  саддамовским
головорезам, или он обнаглел  сверх всякой  меры.  Но боюсь,  он перейдет  к
угрозам,  как  только  узнает, что мы  не  собираемся  посылать  ему миллион
долларов.  В любом  случае для вашего человека в Багдаде это плохие новости.
Он отличный парень, не так ли?
     - Лучше не бывает. Чертовски хладнокровен.
     - Тогда, Стив, выводите его. Срочно.
     - Думаю, придется так и сделать, Билл. Спасибо за информацию. Жаль, это
была отличная операция.
     - Великолепная, но - была.
     Стюарт повесил трубку. Лэнг отправился наверх к сэру Колину.
     Через час было принято решение.
     Утром  15  января,  еще  до  завтрака,  все  американские,  британские,
итальянские,  саудовские  и  кувейтские  летчики  уже  знали,  что  для  них
начинается война.
     Они считали,  что политикам и  дипломатам  не удалось ее предотвратить.
Днем  все авиационные  подразделения  были приведены в  состояние повышенной
боевой готовности.
     Мозговые  центры предстоящей  воздушной  кампании располагались в  трех
местах в Эр-Рияде и его пригородах.
     На  окраине  эр-риядской  базы ВВС  было установлено несколько огромных
палаток, оборудованных  установками  для  кондиционирования  воздуха;  через
палаточную ткань постоянно пробивался  зеленый  свет, поэтому  весь комплекс
называли  "Летним  театром".  Здесь  уже  несколько  недель   осуществлялась
первичная   сортировка  бесчисленного   множества  аэрофотоснимков,  которые
поставляли  службы  воздушной разведки;  в  предстоявшие  недели  этот поток
фотографий должен был вырасти в два-три раза.
     Результат  работы "Летнего театра", который представлял собой  наиболее
важную  фотоинформацию,  собранную  в  ходе  бесчисленных   разведывательных
полетов,  поступал  затем  в  здание  штаб-квартиры  саудовских  королевских
военно-воздушных  сил, располагавшееся  в миле  от зеленых  палаток. Большая
часть штаб-квартиры была передана объединенному командованию ВВС коалиции.
     Штаб-квартира представляла собой гигантское здание длиной 150 метров из
серого в крапинку бетона и стекла, а объединенное командование занимало весь
первый подвальный этаж, который тянулся во всю длину здания.
     И  даже  в этом  огромном подвале  места не хватало,  поэтому  соседняя
автомобильная стоянка была тоже забита зелеными палатками и фургонами; здесь
производилась более тщательная интерпретация аэрофотоснимков.
     Все  данные,  как  в  фокусе, сходились в объединенном центре обработки
изображений -  лабиринте соединенных друг с другом комнат,  в которых в ходе
войны работали двести пятьдесят британских и  американских специалистов всех
званий из всех трех родов войск. Этот лабиринт называли "Черной дырой".
     Официально  все  мозговые центры подчинялись  командующему ВВС коалиции
генералу Чаку Хорнеру, однако поскольку  последнего часто  вызывали в здание
министерства  обороны,  то   чаще  обязанности   руководителя  исполнял  его
заместитель, генерал Бастер Глоссон.
     Работавшие  в "Черной дыре" ежедневно, а то и по несколько  раз  в день
вносили изменения и уточнения в документ, который называли Графиком основных
целей. Он представлял  собой  карты и  перечень  всего,  что  было  намечено
уничтожить  в Ираке с воздуха. На  основе графика были разработаны точнейшие
указания  для  каждого  командира  авиационной части, офицеров разведки всех
эскадрилий,  всех  штабных работников и экипажей - так называемый "Приказ  о
нанесении воздушного удара".
     Каждому дню  войны посвящался особый раздел  приказа, а  каждый  раздел
представлял  собой  невероятно детальный документ,  насчитывающий более  ста
машинописных страниц. На подготовку воздушной войны отводилось три дня.
     В первый день предполагалось определить процентную долю иракских целей,
которые могут быть поражены в течение суток, и типы самолетов, пригодных для
нанесения соответствующих бомбовых и ракетных ударов.
     Во  второй  день  эти  процентные  доли  иракских  целей   должны  быть
преобразованы  в  конкретные  цифры   и  объекты   с  точным   указанием  их
расположения.  Третий  день  предназначался  для распределения  целей  между
авиачастями  - для принятия решения "кому  - что".  В процессе распределения
должно  быть  решено,  какие  цели отдаются  британским  "торнадо", какие  -
американским "иглам", "томкэтам" с авианосцев или летающим крепостям Б-52.
     Только после  этого каждому  авиакрылу,  каждой эскадрилье  будет  дано
конкретное боевое  задание  на следующий день. Затем  начиналась  работа для
летчиков: найти  свою цель, разработать маршрут  полета  до нее,  определить
место  и  время  дозаправки  в  воздухе,   спланировать  направление  удара,
подобрать  резервные  цели  в  случае  невозможности  поражения  основных  и
разработать маршрут возвращения на базу.
     Командир  эскадрильи выберет экипажи  -  многим  эскадрильям  в течение
одного дня придется поработать с несколькими целями, -  назначит  ведущих  и
ведомых.
     Офицеры,  отвечающие за  вооружение  (одним  из  них  был  Дон Уолкер),
подберут  необходимое оружие:  обычные неуправляемые бомбы, бомбы с лазерным
наведением на цель и тому подобное.
     Еще в миле  по  шоссе, которое  вело  к  старому  аэродрому, находилось
третье  здание.  Министерство  обороны  Саудовской  Аравии   занимало  целый
квартал: пять соединенных друг с другом семиэтажных зданий из белого бетона,
до четвертого этажа которых поднимались колонны с каннелюрами.
     Именно на  четвертом  этаже генералу  Норману  Шварцкопфу были выделены
роскошные аппартаменты,  в которых он,  впрочем, почти  не появлялся.  Чтобы
быть  ближе  к  своему  командному пункту, генерал  часто  спал  в небольшой
комнате в полуподвале.
     Комплекс министерства  длиной четыреста  метров и высотой сто футов мог
показаться  чрезмерно роскошным, но в  ходе войны в Персидском заливе, когда
Саудовской   Аравии   неожиданно   пришлось   принимать   несметные  полчища
иностранных военных, это гигантское здание пришлось как нельзя более кстати.
     Под комплексом, во всю  его длину, размещались два подземных  этажа, из
четырехсот  метров  которых шестьдесят были отданы командованию  вооруженных
сил коалиции.
     Именно в этом подвале всю войну совещались генералы, а штабные  офицеры
на гигантской  карте  отмечали, что сделано, что упущено, где были  выявлены
неизвестные ранее объекты,  что изменилось,  какова реакция иракских войск и
их дислокация.
     В тот  солнечный, жаркий  январский день командир эскадрильи британских
ВВС  стоял перед висевшей на стене картой,  на которой были отмечены семьсот
целей на  территории  Ирака;  из  них двести сорок подлежали  уничтожению  в
первую очередь. Британский офицер заметил: "Что ж, все готово".
     Увы,  это  было  не  так.  Военные  стратеги  не  знали,  что   простая
человеческая изобретательность с помощью маскировки и камуфляжа обманула все
их спутники и сложнейшие приборы.
     Как  в  Кувейте,  так  и  в   самом  Ираке  с  помощью  радиолокаторов,
реагирующих  на металл, союзники обнаружили сотни мест,  где сосредоточились
замаскированные  иракские  танки.  Во   многих  случаях   эти  "танки"  были
изготовлены из фанеры, картона и тонкой жести,  а отклик детекторов  металла
обеспечивали спрятанные внутри этих игрушек бочки с металлоломом.
     На  десятках старых грузовиков,  с которых были  сняты  кузовы,  иракцы
установили подобие  рельсов для  запуска ракет типа "скад".  Через несколько
дней союзники будут старательно уничтожать эти "ракетные установки".
     Еще более серьезные последствия мог иметь тот  факт, что союзники так и
не узнали  о примерно семидесяти важных объектах,  связанных с производством
оружия массового поражения, потому что эти объекты были спрятаны глубоко под
землей или искусно замаскированы под вполне невинные мирные предприятия.
     Позже военные  стратеги будут  удивляться, как  иракцам удается с такой
непостижимой скоростью восстанавливать целые дивизии, а еще позже инспекторы
ООН будут открывать один неизвестный завод или склад за другим и убеждаться,
что в подземельях скрыто еще немало тайных военных предприятий.
     Но  в тот жаркий январь 1991 года никто об этом не догадывался. Молодые
летчики, готовившиеся к боевым вылетам на бесчисленных аэродромах  от Тамука
на  западе до Бахрейна на востоке и до сверхсекретной  базы  Хамис Мушаит на
юге, знали одно: через сорок часов для них начнется война, с которой кому-то
из них не суждено вернуться.
     В  последний день  перед  тем, как  начнутся  предполетные инструктажи,
большинство  летчиков писали домой. Одни, не зная,  что сказать,  покусывали
авторучки, других не покидали мысли о женах и детях; привыкшие  иметь дело с
тоннами смертоносного металла, они никак не могли выразить свои  переживания
словами,  и  на глаза у  них наворачивались  слезы. Третьи  хотели в  письме
сказать то, что раньше лишь шептали  любимым,  а  отцы наказывали сыновьям -
если случится худшее, заботиться о матерях.
     В Эль-Харце командир авиакрыла  коротко сообщил новость личному составу
336-й эскадрильи, собравшемуся в палатке  для инструктажа. Вместе со всеми о
теперь уже неизбежной войне узнал и капитан Дон Уолкер. Еще не было и девяти
часов утра, но горячее солнце пустыни уже раскалило воздух и песок.
     Летчики  расходились молча, каждый думал о  своем.  Впрочем, все пришли
примерно к  одному  выводу:  значит,  последняя попытка  предотвратить войну
провалилась, значит, политики и дипломаты, которые, стараясь избежать войны,
мотались  с  конференции на  конференцию,  делали  официальные  заявления  и
вставали в позу, требовали, просили,  угрожали и умоляли, потерпели  фиаско.
Все было напрасно.
     По  крайней мере  так думали  все молодые  летчики, которым  только что
стало известно,  что разговоры кончились. Они не знали и не понимали, что их
судьба была решена еще несколько месяцев назад.
     Уолкер видел,  как командир эскадрильи Стив Тернер ушел в свою палатку,
чтобы  написать,  возможно,  последнее письмо  Бетти-Джейн, которая  жила  в
Гоулдзборо, что в штате Северная Каролина. Рэнди  Роберте перекинулся  парой
слов с Бумером Хенри, потом они разошлись.
     Дон Уолкер поднял  голову и посмотрел на бледно-голубой  небосклон. Еще
мальчишкой в Талсе он мечтал стать хозяином неба, и вот теперь в том же небе
он  может погибнуть,  не дожив и до тридцати  лет. Дон направился в пустыню.
Как и другим, в эти минуты ему хотелось побыть одному.
     Аэродром в Эль-Харце не был обнесен забором. Там, где кончались палатки
и  бетонные полосы,  начинались коричнево-желтые пески и  камни -  и так  до
самого горизонта  и  на  много  миль за ним.  Дон  миновал раковины ангаров,
скучившиеся вокруг бетонированной площадки, на которой механики и  электрики
проверяли и  перепроверяли  каждый узел самолетов;  когда  машинам  придется
подняться  в  небо,  они должны  быть  настолько  безотказны  и  совершенны,
насколько это вообще в человеческих силах.
     На  площадке стоял и F-15 Уолкера.  Глядя  на свой самолет  со стороны,
Дон,  как  обычно,  испытал   чувство  благоговейного  страха.  Истребитель,
буквально  облепленный  со  всех  сторон,  снизу  и  сверху   роем  людей  в
комбинезонах, напоминал ему приготовившегося к прыжку  хищного  зверя.  Этот
зверь не  знал  ни любви,  ни  зависти, ни  ненависти,  ни  страха; он  лишь
терпеливо ждал, когда ему наконец будет позволено сделать то, для чего  он и
был  предназначен еще в конструкторском бюро: нести смерть и разрушение тем,
на кого укажет президент Соединенных Штатов Америки. Уолкер завидовал своему
"иглу":  несмотря на невероятную сложность,  самолет ничего  не  чувствовал,
ничего  не  боялся. Дон Уолкер миновал последние палатки,  и  теперь под его
ногами были  лишь песок и  глинистый сланец пустыни.  От ослепляющего солнца
его глаза защищали  козырек  бейсбольной  шапочки и  летные  очки, а палящих
лучей солнца он почти не замечал.
     Восемь лет  Уолкер  летал на  американских  самолетах,  потому что  ему
нравилось летать, но до  сегодняшнего дня он ни разу  всерьез не задумывался
над  тем, что может погибнуть  в бою. Каждый военный летчик  мечтает о  том,
чтобы   ему   представилась  возможность  испытать   свое  искусство,   свое
хладнокровие и  превосходство  своей машины не  в тренировочном  полете, а в
настоящем соперничестве  с другим летчиком.  Но подсознательно  он надеется,
что этого никогда не случится и  ему никогда  не придется убивать  людей или
самому погибнуть от пули другого летчика.
     В тот день Уолкер наконец понял, что этим надеждам не суждено  сбыться,
что все годы  учебы  и тренировочных  полетов закономерно привели его  в это
место, откуда через сорок часов  он снова поднимет в небо свой "игл". Только
на этот раз он может и не вернуться.
     Как  и другие  летчики,  Дон  вспомнил  свой дом.  Он был  единственным
ребенком  в семье и пока  не успел жениться, поэтому думал  о  родителях. Он
вспомнил  проведенное  в Талсе  детство, как он играл  в  саду за домом, тот
день, когда  ему в первый раз подарили перчатку принимающего и  он до заката
заставлял отца бросать ему мяч.
     Потом он вспомнил  каникулы, проведенные  вместе с родителями. Это было
еще  до колледжа. На всю  жизнь запечатлелись в  памяти  летние каникулы, на
Аляске,  куда отец взял  его с собой  на рыбалку. На такую серьезную рыбалку
отправлялись только мужчины, а Дону в то лето исполнилось двенадцать.
     Тогда Рей Уолкер был почти на двадцать лет моложе, стройней, выносливей
и  сильней сына;  теперь время взяло свое  и в этом  смысле  они  поменялись
местами.  Вместе  с другими отпускниками  они  наняли каяк и  проводника, на
каяке бороздили  холодную воду  залива  Глейшер-Бей, видели черных медведей,
лакомившихся ягодами  на склонах гор, смотрели, как над ледником Менденхолл,
за  Джуно,   всходит  солнце.  В  бухте  Халибут-Хоул   они   поймали   двух
семидесятифунтовых чудовищ, а в проливе недалеко от Ситки - огромную чавычу.
     Дон Уолкер шел по бескрайней  пустыне в тысячах миль от своего дома,  и
по его лицу текли слезы;  он их не вытирают, они  быстро высыхали на солнце.
Если его убьют, значит, он уже не сможет жениться  и вырастить детей. Дважды
он был  очень близок к  тому,  чтобы  сделать  предложение.  Первый раз  это
случилось еще в колледже, но тогда Дон был очень молод и позже понял, что то
было  всего  лишь увлечение.  Во  второй  раз  он  познакомился  возле  базы
Макконнелл с более  зрелой женщиной, но та дала  ему понять, что никогда  не
выйдет замуж за летчика-истребителя.
     Теперь  Дону  как  никогда  прежде хотелось,  чтобы  вечерами  дома его
встречала жена, чтобы  у него  была дочь, которой перед сном  нужно было  бы
рассказывать  сказки, и сын, которого он учил бы, как остановить закрученный
футбольный мяч,  как принимать и подавать  в бейсболе, как  путешествовать и
ловить рыбу  -  всему,  чему когда-то  учил его  отец. А  больше всего  Дону
хотелось  вернуться  в  Талсу  и  обнять  свою  мать,  которая  всегда очень
переживала  за сына, хотя тот  мужественно  не  признавался, что иногда  ему
приходится рисковать...
     Потом  Дон Уолкер вернулся на базу, в свою палатку, которую он делил  с
другими пилотами,  сел за расшатанный стол и  попытался написать  домой. Это
оказалось  совсем  непросто.  Обычно  в письмах  он рассказывал о погоде,  о
последних событиях в эскадрилье  и  в ближайшем к базе городке. На  этот раз
нужно было написать что-то иное.
     Как и многие  другие, Дон все  же исписал  в этот день две страницы. Он
попытался выразить словами свои мысли, а это было очень трудно.
     Дон сообщил им то,  о чем утром объявил командир авиакрыла, и объяснил,
что это  значит, просил их не беспокоиться за него. Ведь он  был подготовлен
лучше любого летчика в мире, он летал на лучшем истребителе в мире в составе
лучших военно-воздушных сил мира.
     В письме Дон извинился, что причинял родителям неприятности, благодарил
их за то, что они для него сделали за все эти годы, с пеленок до  выпускного
парада, на котором  генерал приколол ему на грудь заветные "крылышки". Чтобы
попасть на тот парад, родителям Дона пришлось пересечь всю Америку от одного
океана до другого.
     Дон написал,  что через сорок часов  он снова поднимет  в  воздух  свой
"игл", но на  этот раз  все  будет  по-другому. Впервые  в  жизни  он  будет
пытаться убить других, а те постараются уничтожить его.
     Он  не  увидит лиц своих врагов,  не почувствует их  страха,  а  они не
увидят  его  лица  - такова  современная война. Но если враг  окажется более
ловким, а  Дон потерпит неудачу, то пусть его родители знают,  что  он очень
любит их. Он надеется, что был не самым плохим сыном.
     Закончив письмо,  Дон  Уолкер  запечатал  конверт. В  тот  день по всей
Саудовской Аравии было  заклеено много конвертов.  Потом их забрала  военная
почта,  а еще чуть  позже  письма были доставлены в  Трентон, Талсу, Лондон,
Рим, Руан и множество других городов.
     В тот же день ночью Майк Мартин получил инструкции от своих инспекторов
из Эр-Рияда. Он замедлил запись и услышал голос Саймона Паксмана. Инструкции
были короткими, четкими и ясными.
     Последнее сообщение  Иерихона оказалось ложным, в  нем не было ни капли
правды. Выводы экспертов  убедительно показывают, что ни  при каких условиях
Иерихон не может быть прав.
     Иерихон   мог  лгать  умышленно  или   непреднамеренно.  Если  он  лгал
умышленно,  то  тому  могло  быть  несколько  причин.  Он  мог  соблазниться
возможностью  заработать огромную  сумму денег или -  по  своей  воле или по
принуждению  -  решил  ввести  союзников  в  заблуждение. Если  же  он  лгал
непреднамеренно, то его самого  ввели в заблуждение. В любом случае его ждет
разочарование: за такую чушь ЦРУ не хотело платить ни цента.
     Учитывая  все  эти  факты,  мы   пришли  к  убеждению,   что   операция
окончательно  сорвана и ключи к ней Иерихон или уже  передал, или передаст в
ближайшем будущем иракской контрразведке, которой "теперь руководит ваш друг
Хассан  Рахмани". Возможно,  Иерихон станет  искать  способ,  как  отомстить
союзникам, и напишет анонимное письмо.
     Теперь нужно  считать, что все шесть тайников находятся под наблюдением
иракских  служб  безопасности.  К  ним  нельзя  приближаться  ни  при  каких
обстоятельствах.  Мартину  приказывалось  подготовиться к  тому,  чтобы  при
первой возможности, которая скорее  всего  представится  в момент  всеобщего
хаоса через двадцать четыре часа, ускользнуть из Ирака. Конец сообщения.
     Всю  ночь  Мартин  обдумывал  инструкции  Паксмана. Его не удивило, что
Запад не поверил Иерихону, но  известие о том, что тот не  получит больше ни
цента, было тяжелым ударом. В  конце концов, рассуждал Мартин, Иерихон всего
лишь  передал  то,   что  Саддам  сказал  на  каком-то  закрытом  заседании.
Предположим, Саддам врал; что ж, в этом нет ничего нового. Но разве  Иерихон
в такой ситуации должен был промолчать? Другое дело,  что требовать  миллион
за непроверенную информацию было явной наглостью.
     В  остальном  логика  Паксмана  была безупречна. Через  пять-шесть дней
Иерихон проверит счет и узнает, что денег нет. Разумеется, он будет обижен и
возмущен. Если его  уже не разоблачили и он не  попал в лапы мучителей Омара
Хатиба, то, вполне возможно, он ответит анонимным письмом в контрразведку.
     И тем не менее, со стороны Иерихона это было бы глупостью. Если Мартина
схватят,  то неизвестно,  сколько  он  сможет  продержаться,  попав  в  лапы
пыточных дел мастеров, и  не  выдаст ли он в  конце концов  своим  мучителям
информацию, которая приведет их к Иерихону, кем бы тот ни был.
     К  сожалению, людям свойственно делать глупости. Паксман  прав, тайники
могут быть под наблюдением.
     Что же касается того,  чтобы  незаметно ускользнуть из Багдада,  то это
легко сказать, но трудно сделать. Слушая разговоры на базарах, Мартин понял,
что все ведущие из  города дороги перекрыты патрулями Амн-аль-Амма и военной
полиции, которые ищут  дезертиров и  тех, кто  уклоняется от службы в армии.
Подписанное советским дипломатом Куликовым письмо давало Мартину возможность
работать  садовником  в Багдаде, но патрульным полицейским  было  бы  трудно
объяснить,  что  делает  садовник  дипломата  в пустыне, где  был зарыт  его
мотоцикл.
     В конце  концов Майкл Мартин решил пока оставаться  на вилле дипломата.
Вероятно, это было самое безопасное место в Багдаде.



     В полночь 16 января  истекал срок, предоставленный Саддаму Хуссейну для
вывода  войск  из Кувейта.  В тысячах  комнат,  палаток, фургонов  и  хижин,
рассеянных  по всей Саудовской Аравии, по  всем странам Персидского залива и
Красного  моря,  люди молча  посматривали на часы и друг на друга.  Говорить
было особенно не о чем.
     Сидевшие  за стальными дверями, которые надежно защитили бы и хранилища
любого банка, обитатели второго подвального  этажа  саудовского министерства
военно-воздушных  сил  испытывали  чувство  опустошенности. Подготовительная
работа была закончена, все цели обозначены и нанесены на карты, и оказалось,
что  штабным работникам  нечего  делать - по крайней  мере на  ближайшие два
часа. Теперь все зависело  от более молодого поколения Перед ними  поставили
задачи,   и   молодые  летчики,  пролетев  высоко  над  головами  генералов,
отправятся их выполнять.
     Часы показывали пятнадцать минут третьего ночи, когда в штабную комнату
вошел генерал Шварцкопф. Все встали. Он громко зачитал обращение к  солдатам
и офицерам, капеллан прочел молитву, после чего командующий сказал:
     - О'кей, приступаем к работе.
     Далеко от Эр-Рияда,  в  пустыне, работа  уже  началась. Первыми границу
пересекли не бомбардировщики, а восемь  вертолетов типа "апач" из Сто первой
воздушно-штурмовой  дивизии  сухопутных   войск.   Им  предстояло  выполнить
небольшую, но очень важную задачу.
     К  северу  от  границы,  но  ближе Багдада,  располагались  две  мощные
иракские радиолокационные  установки,  которые  контролировали все воздушное
пространство от Персидского залива на востоке до пустынь на западе.
     Тот  факт,   что  для  подавления  этих  радиолокаторов   были  выбраны
тихоходные  по  сравнению со  сверхзвуковыми самолетами  машины,  объяснялся
двумя причинами.  Во-первых, вертолеты, прижимаясь  к пескам пустыни,  могли
оставаться  невидимыми  для радиолокаторов и подлететь к ним  незамеченными.
Во-вторых, командование хотело,  чтобы пилоты своими глазами  убедились, что
установки уничтожены до  основания,  а  взглянуть на плоды  своей  работы  с
близкого расстояния  могли  только  вертолетчики.  Если  же радиолокационные
установки вообще  оставить, то  это будет стоить  союзникам  не  одной сотни
человеческих жизней.
     "Апачи" сделали все,  что от них требовалось. Иракские солдаты заметили
их только после  того, как они  открыли огонь. Все члены экипажей вертолетов
были  вооружены  приборами  ночного  видения,  которые  напоминали  короткие
бинокли, укрепленные на  шлемах.  В непроглядной темноте южной  ночи  пилоты
видели все, как при ярком лунном свете.
     Сначала  вертолетчики  уничтожили генераторы,  снабжавшие радиолокаторы
электроэнергией,  потом  пункты  связи,  откуда  иракцы  могли  бы  передать
сообщение  о  воздушном налете на  ракетные  базы,  расположенные  дальше от
границы, а потом и зеркала радиолокационных антенн.
     Меньше  чем  за  две  минуты  было  выпущено  двадцать семь ракет  типа
"хеллфайр"  с  лазерным  наведением,  сто  обычных  ракет  стомиллиметрового
калибра, произведено  четыре тысячи выстрелов из крупнокалиберных пулеметов.
От радиолокационных установок остались дымящиеся кучи пепла.
     Вертолетная атака  пробила гигантскую брешь в  системе противовоздушной
обороны Ирака, и через эту брешь в воздушное пространство страны устремились
самолеты союзников, готовые выполнить все задачи, намеченные на первую ночь.
     Тот, кто видел план  воздушной войны генерала Чака  Хорнера, признавал,
что он был вершиной  военной  науки.  План  отличался последовательностью  и
невероятной  точностью,  он  был детализирован до мелочей  и в то  же  время
достаточно гибок,  чтобы  при необходимости в него  можно было внести  любые
изменения.
     Цель первого этапа была абсолютно  ясна и заключалась в подавлении всех
систем противовоздушной обороны Ирака с тем, чтобы изначальное превосходство
ВВС союзников в  воздухе превратилось в их  полное  господство. Только после
того, как  самолеты  союзников смогут беспрепятственно  проникнуть  в  любую
точку Ирака,  можно будет думать о  выполнении  трех других этапов воздушной
войны в  течение того  срока,  который отвело  командование  вооруженных сил
коалиции, - тридцати пяти дней.
     В   системе   противовоздушной   обороны   Ирака   ключевыми   являются
радиолокационные   установки.  Несмотря   на  постоянно   совершенствующееся
вооружение,  в  современной войне  радиолокаторы остаются  наиболее важным и
чаще  всего  используемым инструментом  обнаружения  противника  и наведения
своих средств защиты.
     Радиолокаторы  замечают приближающиеся самолеты противника,  направляют
свои истребители на перехват, нацеливают зенитные ракеты и снаряды.
     Уничтожить  радиолокаторы  противника  -  значит  ослепить  его.  Тогда
противник будет похож  на  слепого боксера на ринге. Как бы силен он ни был,
как бы ни был опасен его удар, соперник будет ловко уклоняться  от  перчаток
беспомощного  Самсона,  будет наносить  удар  за ударом,  пока  не  наступит
единственно возможная в таких случаях развязка.
     В  гигантскую  брешь,  пробитую  в  передовом  радиолокационном заслоне
Ирака, ринулись "торнадо", "иглы", "ардварки" F-111, "уайлд уизлы" F-4G. Они
направлялись к другим  радиолокаторам,  располагающимся  в глубине Ирака,  к
ракетным  установкам,  которыми  управляли  эти  радиолокаторы, к  командным
пунктам, на  которых  сидели  иракские генералы, и  к  центрам связи,  через
которые эти генералы пытались отдавать распоряжения  далеким от них воинским
частям.
     Той же ночью  с  линейных  кораблей "Висконсин" и "Миссури" и  крейсера
"Сан-Хасинто",  стоявших  в Персидском  заливе, были выпущены пятьдесят  две
крылатые  ракеты типа "томагавк".  Управляемый компьютером и установленной в
его носу телевизионной камерой, "томогавк" всегда летел на небольшой высоте,
учитывая все неровности ландшафта, а  оказавшись вблизи цели, "рассматривал"
ее, сравнивал  с изображением, хранящимся в  памяти  его компьютера, находил
нужное здание или сооружение и попадал точно в цель.
     "Уайлд  уизлы" -  это  те же  "фантомы", предназначенные для  поражения
радиолокационных  установок. Их  главным оружием  являются  высокоскоростные
ракеты  с  электромагнитными сенсорами.  Работающий  радиолокатор непременно
излучает электромагнитные  волны, они  являются его основным  чувствительным
органом.  Сенсоры  обнаруживают  эти  волны  и  направляют  ракету  в  центр
источника излучения, где она и взрывается.
     Но из всех самолетов, отправившихся в ту ночь на север, самым необычным
был, наверно,  истребитель-бомбардировщик  F-117A,  который получил название
"стэлс".  Черному  "стэлсу" придана такая форма, что большая часть излучения
радиолокатора рассеивается его поверхностью, а меньшая - поглощается особыми
материалами покрытия. Иными  словами,  "стэлс" не отражает  электромагнитное
излучение,  радиолокатор  противника  не  регистрирует  сигнал  и  не  видит
самолет,
     Той ночью американские "стэлсы" невидимками проскользнули мимо иракских
радиолокаторов и  сбросили  двухтысячефунтовые бомбы с  лазерным  наведением
точно на тридцать два важнейших  объекта  системы  противовоздушной обороны.
Тринадцать из этих объектов располагались в Багдаде и его окрестностях.
     Когда бомбы взорвались, иракцы открыли бешеную стрельбу' вслепую, но ни
один  из "стэлсов" не был даже поврежден.  Арабы стали называть эти самолеты
"шабах", что значит "приведение".
     "Стэлсы" поднялись с секретного аэродрома Хамис  Мушаит, расположенного
на юге Саудовской Аравии; туда они были переведены с не менее секретной базы
возле  Тонопы, что в штате  Невада. Тогда как менее  удачливым  американским
пилотам  приходилось  жить в палатках,  пилоты  "стэлсов" наслаждались  куда
более комфортабельными условиями.  Аэродром  Хамис  Мушаит  был  построен  в
центре  пустыни,  но  располагал  укрепленными   ангарами  и  квартирами   с
кондиционерами. Командование не рискнуло перевести секретные и очень дорогие
"стэлсы" ближе к границе.
     Далекий аэродром имел  и  свои неудобства. От взлета до посадки пилотам
"стэлсов" приходилось находиться в воздухе до шести часов - и все это  время
в  постоянном  напряжении. Они пролетали  незамеченными над  одной из  самых
плотных  систем противоздушной обороны в мире, сооруженной вокруг Багдада, и
ни один из самолетов не получил ни одной пробоины ни той ночью, ни позже.
     Выполнив задачу,  "стэлсы"  разворачивались  и  возвращались  на  Хамис
Мушаит. В небе они чувствовали себя как гигантские скаты в спокойном море.
     Самая опасная  ночная работа выпала  на долю британских "торнадо". В ту
ночь  и  всю первую  неделю  воздушной  войны  они  сбрасывали  на  иракские
аэродромы  огромные,  тяжелые бомбы JP-233, предназначенные  для  разрушения
взлетно-посадочных полос.
     Пилоты "торнадо" столкнулись с двумя проблемами. Ирак строил гигантские
военные аэродромы; так, аэродром Таллил  был  в четыре  раза больше Хитроу и
имел шестнадцать  взлетно-посадочных  полос. Взорвать все бетонные полосы на
всех иракских аэродромах было просто невозможно.
     Вторая проблема была связана с высотой и скоростью полета. Бомбы JP-233
рекомендовалось   сбрасывать  только  во  время   горизонтального  полета  с
постоянной  скоростью, поэтому после бомбометания пилоты "торнадо" вынуждены
были пролетать над пораженной целью.  Даже  если  все иракские радиолокаторы
возле аэродрома были уничтожены, то оставалась иракская зенитная артиллерия,
которая  встречала  "торнадо"  стеной огня. Один  из  пилотов  говорил,  что
пробиться  через такую  стену  - все  равно что  "лететь  сквозь  плавящиеся
стальные трубы".
     Американцы прекратили испытания бомб JP-233, считая их слишком опасными
для пилотов. Они оказались правы. Но британские  ВВС не сдавались,  и только
потеряв  несколько самолетов и экипажей, британцы были  вынуждены отказаться
от этого оружия.
     Той  ночью в иракском небе кружили не только бомбардировщики. За ними и
вместе с ними летели самолеты сопровождения и вспомогательных служб.
     Истребители       прикрывали       стратегические      бомбардировщики.
"Рейвны"[15] американских  ВВС и  выполняющие  аналогичные задачи
"проулеры"  ВМС  США  глушили  все передачи  наземных  иракских  служб,  все
инструкции, которые  те пытались передать немногим пилотам Саддама, сумевшим
в  первую  ночь войны  поднять свои  самолеты в воздух.  Иракские летчики не
получали помощи ни от  диспетчеров, ни  от безмолвствовавших радиолокаторов.
Большинство из них решили, что разумнее вернуться на свои базы.
     К югу  от границы в воздухе дежурили шестьдесят бензозаправщиков, среди
которых были американские КС-135 и КС-10, самолеты KA-6D ВМС США, британские
"Викторы"  и  VC-10.  Их  задача  состояла в том,  чтобы встретить самолеты,
летящие из  глубин  Саудовской  Аравии,  наполнить  их  баки горючим,  потом
перехватить  на обратном пути  и снова дать  им столько горючего, чтобы  они
смогли вернуться на свои базы.
     Заправка самолетов  в воздухе  может показаться тривиальным  делом,  но
один из пилотов как-то заметил,  что заправляться непроглядно темной ночью -
все равно, что "пытаться засунуть спагетти в задницу дикой кошке".
     А  над всем  Персидским заливом,  как  и  все  последние пять  месяцев,
кружили  и кружили "хокаи"  Е-2 и Е-3 ВВС  США,  вооруженные радиолокаторами
системы АВАКС. Они следили за  всеми своими и вражескими  самолетами в небе,
предупреждали, советовали, направляли и наблюдали.
     К  рассвету радиолокаторы  Ирака были  в основном  уничтожены, иракские
ракетные пусковые установки ослеплены, а главные командные пункты превращены
в  руины.  Чтобы довести эту  работу до конца, потребуется  еще четыре дня и
четыре  ночи, но господство  авиации коалиции в  воздухе уже вырисовывалось.
Позже  дойдет   очередь  до  электростанций,  вышек   телевизионной   связи,
телефонных  станций, релейных станций,  самолетных ангаров, вышек  воздушных
диспетчеров, а также всех  известных союзникам предприятий по производству и
хранению оружия массового поражения.
     Еще    позже   авиация   коалиции   примется   за   иракские   дивизии,
располагавшиеся к югу и юго-западу от кувейтской  границы. Генерал Шварцкопф
настаивал  на том,  чтобы до наступления наземных войск коалиции боевая мощь
иракской армии была снижена по меньшей мере в два раза.
     Потом ход войны изменят два события, которые в первый день никто не мог
предугадать. Одним из этих событий было неожиданное  решение Ирака атаковать
Израиль, запустив на его территорию несколько ракет типа "скад", другое было
инициировано  капитаном  Доном  Уолкером  из  336-й тактической  эскадрильи,
который, не сумев поразить ни одну из своих целей, с досады сбросил бомбы на
первый попавшийся иракский объект.
     Наступило утро 17 января. Багдад  долго  не мог оправиться от глубокого
шока.
     Простых багдадцев взрывы разбудили  в три  часа  ночи,  и  они  уже  не
сомкнули  глаз  до  утра. Когда  рассвело, самые  храбрые из  них отважились
покинуть  свои дома,  чтобы взглянуть на кучи  развалин, оставшиеся от  двух
десятков зданий  во  всех частях  города. Многие верили, что они лишь  чудом
остались в живых; они не понимали и не могли понимать, что в дымящиеся руины
превратились  только давно  намеченные союзниками двадцать  объектов  и  что
жителям Багдада смертельная опасность не грозила ни минуты, потому что бомбы
падали точно на эти объекты.
     Но  настоящее потрясение  испытали  багдадские  иерархи. Саддам Хуссейн
давно покинул президентский дворец и устроился в своем многоэтажном бункере,
располагавшемся  под  отелем  "Рашид",  который   все   еще  был  переполнен
европейцами  и  американцами,  в   основном  работниками   средств  массовой
информации.
     Много лет назад здесь сначала вырыли огромную яму, а потом по шведскому
проекту  и  с  использованием  шведской  технологии  построили  бункер.  Это
сложнейшее  сооружение представляло  собой один гигантский ящик, размещенный
внутри   другого,  еще  большего.  Внутренний  ящик  покоился  на  мощнейших
пружинах, так что даже  если бы ядерный взрыв стер с лица земли весь Багдад,
то обитатели бункера ощутили бы лишь легкий толчок.
     Хотя  в  бункер  вел  лифт  с гидравлическим  приводом, находившийся на
пустыре за  отелем, внутренний ящик располагался точно под зданием отеля.  В
сущности, отель был специально  построен  для западных гостей именно на этом
месте.
     Если  враг  захочет уничтожить бункер,  сбросив мощную бомбу, способную
проникать  глубоко  в землю,  ему сначала  придется сравнять  с землей отель
"Рашид".
     Окружавшие  раиса  подхалимы лезли  из кожи  вон, стараясь преувеличить
причиненные  ночными  бомбардировками   разрушения,  однако  постепенно  все
начинали осознавать масштабы постигшей их катастрофы.
     Все они рассчитывали на "ковровую бомбардировку"  города,  в результате
которой  были  бы  разрушены целые  жилые кварталы, а улицы были  бы  усеяны
тысячами   трупов  невинных   горожан.   Затем  Саддам   и  его  приспешники
намеревались   показать  сцены  массовых  убийств   западным   репортерам  и
телеоператорам,    которые    потом    продемонстрировали   бы    их   своим
соотечественникам. Те придут  в ужас, во  всем мире начнутся протесты против
бесчеловечной    политики   президента    Буша,    повсюду    активизируются
антиамериканские   настроения,   а  в   конце  концов  будет   созван  Совет
Безопасности,  на  котором  Китай  и  Россия  наложат  вето  на  продолжение
кровавого геноцида.
     К  полудню стало  окончательно ясно, что прилетевший из-за  океана бени
кальб  нарушил  все   планы  Саддама.  Насколько  смогли  выяснить  иракские
генералы,  бомбы более  или менее точно  попали в  цели,  намеченные военные
объекты были разрушены, но этим все и ограничивалось. По убеждению генералов
Саддама при такой бомбардировке  было невозможно избежать тысяч жертв  среди
гражданского населения, поскольку все важные военные  объекты были намеренно
расположены в самых густонаселенных районах Багдада.
     Тем  не менее, осмотр  города показал, что двадцать командных пунктов и
штабов, ракетных  баз,  радиолокационных  установок  и  центров  связи  были
уничтожены до основания, тогда как  в соседних жилых зданиях в лучшем случае
были  выбиты стекла в окнах, из которых и сейчас, тараща глаза на развалины,
выглядывали живые и невредимые обитатели.
     Иракским властям  пришлось удовлетвориться собственными сочинениями,  в
которых приводились ужасающие цифры  убитых мирных  граждан  и утверждалось,
что  сбитые  американские самолеты  сыпались  с  неба, как  листья  с дерева
глубокой осенью.
     Большинство иракцев, оглупленных многолетней пропагандой, поверили этим
выдумкам - во всяком случае пока поверили.
     Генералы, командовавшие противовоздушной обороной Ирака, сомневались. К
середине дня  выяснилось,  что они потеряли почти все  свои радиолокационные
установки,  их  ракеты  типа  "земля-воздух" фактически ослепли,  а связь  с
отдаленными   воинскими  частями  практически  отсутствовала.   Хуже   того,
оставшиеся  в  живых  операторы  радаров  в один  голос  утверждали, что  их
установки уничтожили бомбардировщики, которые так  и не появились на экранах
радиолокаторов. Лжецов тотчас арестовали.
     Впрочем, жертвы среди  мирного населения  и в самом деле были. Иракские
зенитчики повредили  системы наведения по меньшей мере у двух крылатых ракет
типа "томагавк",  ракеты  "сошли с  ума" и  потеряли свои цели.  Одна из них
разрушила два  дома и снесла черепицу крыши с мечети; во второй половине дня
следы   этого  преступления  агрессоров  продемонстрировали   представителям
прессы.
     Другая крылатая ракета упала на пустыре и взорвалась,  оставив глубокую
воронку. Ближе к вечеру на дне воронки было найдено изуродованное - очевидно
взрывом - тело женщины.
     Налеты  бомбардировщиков  продолжались  весь  день,  поэтому  санитарам
удалось только извлечь  тело  из воронки и, поспешно завернув его  в одеяло,
доставить в морг ближайшего госпиталя.
     По соседству с госпиталем оказался главный командный пункт ВВС Ирака, и
теперь  палаты  госпиталя  были  переполнены  раненными  во  время  бомбежки
служащими командного пункта,  а десятки тел погибших офицеров  уже лежали  в
том  же  морге. Найденная  в  воронке убитая женщина стала  просто  одной из
многих жертв бомбежки.
     Патологоанатом госпиталя работал на  пределе своих возможностей. У него
решительно не оставалось  ни минуты на мало-мальски тщательное обследование,
поэтому  он  довольствовался установлением  личности погибших  и  причин  их
смерти. До него доносились звуки разрывавшихся бомб и непрекращавшийся ни на
минуту грохот заградительного огня зенитчиков. Он не сомневался, что вечером
и тем более ночью в госпиталь привезут много новых трупов.
     Патологоанатома  несколько  удивило,  что женщина,  в отличие  от  всех
других  погибших, не  работала на  командном  пункте.  На  вид  ей  было лет
тридцать, она была довольно хороша собой. К разбитому в кровь  лицу прилипла
цементная  пыль. Если учесть, где  нашли тело, то  само  собой напрашивалось
единственно  разумное  объяснение:  она  бежала  по  пустырю,  когда   рядом
взорвалась ракета. На тело повесили бирку и подготовили его к похоронам.
     Более тщательная аутопсия, на которую в тот  день у патологоанатома  не
было времени,  показала бы, что  женщина  сначала была несколько раз жестоко
изнасилована, а потом избита до смерти,  Лишь через  несколько часов ее, уже
мертвую, бросили в воронку.
     Два дня назад генерал  Абдуллах Кадири покинул свой роскошный кабинет в
здании министерства  обороны. Не имело смысла оставаться  там лишь для того,
чтобы попасть  под  удар  американской бомбы,  а Кадири не  сомневался,  что
здание министерства обороны будет разрушено в первые же дни воздушной войны.
В этом он был прав.
     Кадири устроился на своей великолепной вилле, которая, как он надеялся,
была  не известна никому или почти никому и уж во всяком  случае не отмечена
на американских картах. В этом он тоже оказался прав.
     На  вилле  уже   давно  был  оборудован  центр  связи,  который  теперь
обслуживали люди из министерства. Связь с танковыми частями,  расположенными
возле Багдада, осуществлялась по  подземному  волоконно-оптическому  кабелю,
которому были не страшны никакие бомбардировки.
     Лишь с отдаленными  частями и,  конечно, с теми,  что дислоцировались в
Кувейте, приходилось -  несмотря  на  опасность перехвата  -  связываться по
радио.
     Впрочем,  в ту ночь генерала интересовала не связь  с подчиненными  ему
танковыми дивизиями  и не  то, какие  приказы им  следует  отдать,  а совсем
другие  проблемы.  Все  равно в воздушной  войне  танки не  могли  принимать
никакого участия;  пока  что  задача  танкистов  состояла лишь в том,  чтобы
максимально  рассредоточить боевые машины среди фанерных  муляжей или укрыть
их в подземных бункерах и ждать.
     Проблемы  генерала Кадири  были связаны с  его личной  безопасностью, а
боялся он совсем не американцев.
     Два дня назад он  проснулся среди ночи и  неверной  походкой  побрел  в
туалет. Накануне вечером он, как обычно, перебрал арака, и теперь в голове у
генерала стоял сплошной туман.  Он толкнул дверь, она почему-то не подалась.
Генерал  решил, что  дверь заело,  и налег  на нее  всеми  своими двумястами
фунтами.  Шурупы,  удерживавшие  внутреннюю  щеколду,   вылетели,   и  дверь
распахнулась.
     Даже в состоянии сильнейшего опьянения Абдуллах Кадири никогда не терял
чувства звериной  настороженности.  Иначе и быть не могло, иначе  тикритский
оборванец никак не смог бы дорасти до должности командующего всеми иракскими
танками (за  исключением  лишь  тех,  что были  в Республиканской  гвардии),
подняться по скользкой служебной лестнице в  руководстве баасистской партии,
завоевать доверие президента и занять почетное место в Совете революционного
командования.
     Кадири несколько секунд молча смотрел в упор на любовницу. Та,  накинув
на  плечи  халат,  сидела на унитазе.  На  ее коленях лежала коробка  из-под
"клинекса", на ней  -  листок  бумаги. Застигнутая  врасплох,  она  в  ужасе
открыла рот, а ее рука с авторучкой  застыла в воздухе.  Кадири  одной рукой
поднял Лейлу и с размаху ударил кулаком в челюсть.
     Лейла  пришла в себя, когда в лицо ей  плеснули  водой.  К тому времени
Кадири  уже  прочел почти  законченное  сообщение и  вызвал верного  Кемаля,
который жил в дальнем конце двора. Кемаль поволок шлюху в подвал.
     Кадири снова и снова перечитывал письмо Лейлы. Если бы в нем речь шла о
его  личной  жизни,  о  его  пороках,  то  есть о  том, что  можно  было  бы
использовать  в  качестве орудия  для  шантажа. то он  не  придал бы  письму
никакого значения и попросту приказал бы ликвидировать Лейлу. В любом случае
в Ираке попытки шантажа никогда к добру не приводили.  Кадири отлично  знал,
что  из  приближенных раиса многие ничем  не лучше  его и что раису  на  это
наплевать.
     Но теперь дело  приняло другой оборот. Очевидно, он рассказывал Лейле о
разных решениях,  принимавшихся правительством и руководством армии. То, что
она была шпионкой, не вызывало сомнений. Кадири нужно было узнать, как долго
она шпионила, какие  сведения успела передать и,  самое главное, на кого она
работала.
     С  разрешения  хозяина  Кемаль  сначала  удовлетворил   свое  давнишнее
желание. Когда через несколько часов он  закончил допрос, Лейла уже не могла
вызвать желания ни у  одного мужчины. Кадири  убедился, что Кемаль  выжал из
Лейлы все, точнее все, что она знала.
     После   этого   Кемаль  продолжал   пытки  просто   ради   собственного
удовольствия до тех пор, пока Лейла не перестала дышать.
     Кадири не  сомневался, что Лейла  действительно не  знала, кем был тот,
кто заставил ее шпионить, но все следы вели к Хассану Рахмани.
     Описание процедуры передачи информации в обмен на деньги в исповедальне
собора  святого  Иосифа  говорило, что  этот  человек  был  профессиональным
разведчиком, а в профессионализме Рахмани было трудно отказать.
     Сам факт, что за ним  велось наблюдение, не  слишком беспокоил генерала
Кадири.  Под постоянным  наблюдением  находились  все приближенные раиса;  в
сущности, они всегда следили друг за другом.
     Введенные раисом  правила  были просты  и понятны. За каждым человеком,
занимавшим  достаточно высокий пост, должны были следить три  равных ему  по
положению человека.  Обвинение  в измене могло  привести - и чаще  всего  на
самом деле приводило - к казни обвиненного.  При таких правилах игры ни один
заговор не мог увенчаться успехом. Хотя бы один из заговорщиков испугается и
обязательно проболтается раису.
     Хуже того, каждого  из  приближенных раиса  время от  времени намеренно
провоцировали, чтобы посмотреть на его реакцию. Заранее проинструктированный
человек  отводил  своего друга в сторону и предлагал тому принять участие  в
заговоре.
     Если друг соглашался, он тут же исчезал навсегда. Если он не доносил на
того, кто сделал ему провокационное предложение, то ему тоже приходил конец.
Любое предложение могло быть  провокацией,  предполагать  что-либо иное было
неразумно и просто опасно. Поэтому каждый доносил на каждого.
     Но   на  этот  раз  велась  какая-то  иная   игра.   Рахмани  руководил
контрразведкой.  Он мог  решиться начать  шпионить за Кадири  по собственной
инициативе.  Если  так, то почему? Или это было лишь  частью  какой-то более
сложной  операции, которую  одобрил  сам  раис?  Если  так, то  что  это  за
операция, и при чем здесь он, Кадири?
     О  чем  же я  болтал, пытался  вспомнить генерал.  Конечно,  он говорил
слишком много, но ведь он не хотел предавать раиса.
     Тело Лейлы оставалось в подвале  до воздушного налета. Потом на пустыре
Кемаль нашел глубокую воронку и  бросил  туда  труп. Генерал настоял на том,
чтобы рядом с  телом Лейлы оставили ее сумочку. Пусть этот сукин сын Рахмани
знает, что случилось с его шлюхой.
     Давно  миновала полночь, а  генерал Абдуллах Кадири  не мог заснуть. Он
плеснул  немного воды в  десятый стакан арака. Если Рахмани работает на свой
страх и риск, размышлял генерал, то я убью этого ублюдка. Но как узнать, кто
стоит за Рахмани? Может быть,  Кадири не доверяют и те, кто стоит куда ближе
к  раису? Впредь нужно быть  намного  более осмотрительным. Пора  кончать  с
этими  ночными  поездками  в  город  -  тем  более  теперь,  когда  начались
бомбардировки.
     Саймон Паксман вернулся в Лондон. Теперь, когда Иерихон - хотя тот пока
об этом еще не  догадывался - был выведен из игры, а Майк Мартин только ждал
удобного случая,  чтобы сначала  ускользнуть  в  пустыню,  а  потом  перейти
границу, Паксману нечего было делать в Эр-Рияде.
     Позднее он  положа руку  на  сердце  будет  клясться,  что его  встреча
вечером 18 января  с  доктором Терри Мартином  была чистейшей  случайностью.
Конечно, он знал, что Мартин, как и он сам, живет в Бейзуотере, но Бейзуотер
- большой район со множеством магазинов.
     О  своем возвращении Паксман никого не  предупреждал.  Его жена  уехала
присматривать за больной  матерью, поэтому он  вернулся в  пустую квартиру с
пустым холодильником. Пришлось  отправиться в открытый допоздна  супермаркет
на Уэстборн-гроув.
     Паксман огибал прилавок с макаронными изделиями и  кормами для домашних
животных, когда в него чуть не врезалась тележка Терри Мартина. Оба  застыли
в изумлении.
     - Я  могу не скрывать, что  знаю вас?  - смущенно  улыбнувшись, спросил
Мартин.
     В этот момент в проходе они были одни.
     - Конечно,  - ответил Паксман.  - Я всего лишь скромный государственный
служащий, который решил купить кое-что себе на ужин.
     Мартин и Паксман вместе покинули супермаркет и договорились встретиться
в индийском ресторане, чтобы не довольствоваться домашней  стряпней. Судя по
всему, Хилари опять был в отъезде.
     Конечно,  Паксману  не   следовало  этого  делать.  Он  не  должен  был
испытывать  ни малейших  угрызений совести  из-за  того, что  старшему брату
Терри  Мартина  угрожала смертельная опасность  и что  в конечном счете  эту
опасность  навлекли  на него  Паксман  и  его  коллеги.  Его не должно  было
тревожить, что невысокий  доверчивый ученый  думает, будто бы его  обожаемый
брат  находится в полной  безопасности где-то в  Саудовской  Аравии. Правила
спецслужб гласят,  что  о  таких  проблемах  разведчик должен  забывать.  Но
Паксман не забывал.
     У Саймона Паксмана  была и другая причина для беспокойства. Его шефом в
Сенчери-хаусе был Стив Лэнг,  а Лэнг никогда не был  в Ираке, он  лучше знал
Египет  и  Иорданию.  Напротив,  Паксман   хорошо  представлял,  что   такое
современный  Ирак, и знал арабский  язык. Конечно,  не  так, как  Мартин, но
Мартин  - это  исключение. Еще  до того,  как его  назначили шефом  арабской
инспекции, Паксман несколько раз  посещал  Ирак;  он  с  искренним уважением
относился  к иракским  ученым  и  инженерам. Не  секрет,  что  в большинстве
британских  технических   институтов  специалистов   из  Ирака  предпочитали
выходцам из любой другой арабской страны.
     С той минуты, когда руководители ЦРУ и Интеллидженс сервис заявили, что
последнее сообщение Иерихона - это сплошная чепуха, Паксману не давала покоя
одна  мысль. Он  всерьез опасался, что несмотря  ни на что иракские инженеры
могли продвинуться намного дальше, чем полагали западные эксперты.
     Саймон Паксман выждал, пока официант не расставил на столе два  блюда и
множество соусов, без которых немыслим ни один индийский обед, потом сказал:
     -  Терри,  сейчас  я  намерен  сделать  нечто такое, что,  просочившись
наружу, будет означать конец моей карьеры в спецслужбах. Мартин был поражен.
     - Сильно сказано. Почему?
     -  Потому что меня официально предупредили, чтобы я не обсуждал с  вами
никаких деловых вопросов.
     Рука Мартина с ложкой мангового чатни застыла на полпути.
     - Я уже не заслуживаю доверия?  Между прочим, в эту историю меня втянул
Стив Лэнг.
     -  Нет,  речь  идет  не  о  доверии. По  общему  мнению, вы...  слишком
беспокойны.
     Паксман не осмелился  сказать "суетливы",  как охарактеризовал  Мартина
Лэнг.
     - Вполне возможно. Это привычка.  Ученые не любят  головоломок, которые
кажутся неразрешимыми. Мы  думаем и думаем до тех пор, пока в  непонятных на
первый  взгляд  иероглифах  не  увидим определенный  смысл.  Всему  виной та
история с фразой в перехваченном разговоре?
     - Да, та фраза и кое-что другое.
     Паксман остановился на блюде  из цыплят, Мартин  предпочел более острое
виндалу.  Он  хорошо  знал восточную кухню и запивал виндалу горячим  черным
чаем; холодное  пиво  лишь усиливает  эффект  жгучих специй. Склонившись над
чашкой, Мартин поднял глаза на Паксмана.
     - Пусть так. Так в чем же суть вашего великого покаяния?
     - Вы даете слово, что эта информация никуда дальше не пойдет?
     - Конечно.
     - Был еще один радиоперехват.
     Паксман ни в коем случае не собирался рассказывать Мартину об Иерихоне.
Об  этом  агенте  пока что  знала крохотная группка людей, которую никто  не
хотел расширять.
     - Я могу его послушать?
     - Нет.  Это запрещено.  Не  пытайтесь  просить  Шона Пламмера. Он будет
вынужден все отрицать. Кроме  того, он сразу  поймет, откуда вы получили эту
информацию.
     Мартин отпил глоток горячего чая, чтобы погасить огненно-жгучий карри.
     - И о чем же говорится в этом новом перехвате?
     Паксман рассказал. Мартин отложил вилку и салфеткой  вытер поразительно
розовое лицо в обрамлении рыжих волос.
     -   Может  ли...  могло   ли   это  заявление   Саддама   при  каких-то
обстоятельствах быть правдой?
     - Не знаю. Я не физик. Эксперты сказали, что не может?
     -  Категорически.  Все  физики-ядерщики в один голос говорят, что этого
просто не может быть. Следовательно, Саддам солгал.
     Мартин невольно  подумал,  что  для радиоперехвата  это  сообщение было
несколько  странноватым.  Скорее  оно  походило  на  информацию,  полученную
непосредственно от одного из участников закрытого совещания.
     -  Саддам  лжет  постоянно,   -   сказал  он.  -  Но  обычно  его  ложь
предназначена для очень широкой  аудитории.  А эти слова  были сказаны перед
узким  кругом  доверенных  лиц?   Интересно,  почему?   Моральная   встряска
соратников накануне войны?
     - К такому выводу пришли наши руководители, - ответил Паксман.
     - Генералы знают?
     - Нет. Все единодушно решили, что сейчас у военных дел хватает  и их не
стоит отвлекать такой откровенной чепухой.
     - Так что же вы хотите от меня, Саймон?
     - Попытайтесь объяснить мне ход  мыслей Саддама. Этого не смог  сделать
никто.  У  нас  на  Западе  все  его  поступки  кажутся  бессмысленными.  Он
действительно сумасшедший или хитер, как лис?
     - В  своем мире он  хитер, как лис.  В своем мире  он  поступает вполне
разумно.  Вызывающий  у нас  отвращение  террор  в его  глазах  нисколько не
аморален и имеет вполне определенный смысл. Для него вполне разумны угрозы и
хвастовство.  Он выглядит полным дураком только тогда, когда пытается играть
по правилам нашего мира: устраивать эти ужасные показательные демонстрации в
Багдаде,  гладить  по  головке  английского  мальчика,  играть  роль доброго
дядюшки и все такое прочее. Повторяю, в своем мире он  не дурак.  Он жив, он
сохранил власть и единство Ирака, его враги проиграли и исчезли...
     - Терри, именно в эти минуты наша авиация стирает его страну в порошок.
     - Это неважно, Саймон. Разрушения можно восстановить.
     - Тогда почему он сказал то, что не должен был говорить?
     - А что думают наверху?
     - Что он солгал.
     - Нет, - возразил Мартин, - он лжет только перед широкой аудиторией. Он
не  должен  врать  в узком кругу  соратников.  Они его  не  предадут в любом
случае. Следовательно, или Саддам никогда не говорил ничего подобного, а ваш
источник информации все сочинил,  или  Саддам  верит в то, что  у  него есть
атомная бомба.
     - Значит, кто-то ввел его в заблуждение?
     - Возможно. В таком  случае, когда все  выяснится,  этот  кто-то дорого
заплатит за дезинформацию. Но ведь и перехваченный  вами  разговор мог  быть
подстроен. Обычный блеф, специально предназначенный для перехвата.
     Паксман не  мог сказать  то,  что  было известно  только ему.  Никакого
радиоперехвата не было, информация поступила от Иерихона, а Иерихон, работая
два года на израильтян и три месяца на союзников, ни разу не ошибся.
     - Вы в чем-то сомневаетесь, не так ли? - спросил Мартин.
     - Кажется, да, - признался Паксман.
     Мартин вздохнул.
     - Саймон, пока мы только ходим вокруг да около, у нас нет ничего, кроме
догадок.  Нелепая  фраза в перехваченном  разговоре, кто-то приказал кому-то
заткнуться  и  обозвал его сыном  шлюхи,  потом слова Саддама  о том, что он
добьется успеха, нанесет тяжкий удар Америке  и весь  мир это увидит. Теперь
еще  эта  новость. Нам нужно  связать разрозненные данные, все  наши догадки
воедино.
     - Связать?
     - Мне кажется, что между всеми этими обрывками информации есть какая-то
связь. Должно быть, Саддам что-то имеет в виду, о чем мы и не подозреваем. В
противном  случае наши боссы правы, и  он рассчитывает только на отравляющие
вещества, которые у него точно есть.
     - Согласен. Попытаюсь найти эту связь.
     -А я,- сказал Мартин, - не видел вас сегодня, и мы  вообще ни  о чем не
говорили.
     - Благодарю вас, - сказал Паксман.
     О смерти  своего агента Хассан Рахмани узнал два дня спустя, 19 января.
Лейла не появилась в условленное время, когда должна была передать последние
сведения, о которых проболтался  в постели как всегда пьяный генерал Кадири.
Опасаясь худшего, Рахмани проверил все морги.
     Из  госпиталя  в  Мансуре  ответили,  что тело  Лейлы  Аль  Хиллы  было
доставлено к ним. Оказалось, что ее уже  похоронили в братской могиле вместе
со всеми другими жертвами воздушного налета на военные объекты Багдада.
     Хассан Рахмани скорее поверил бы в  нечистую силу, чем в то,  что Лейла
была случайно убита ракетой. Зачем ей  среди ночи ходить по пустырям? К тому
же   в  багдадском  небе   летали  не   черти   и   ведьмы,  а  американские
бомбардировщики-невидимки,  о  которых  Рахмани  читал  в  западных  военных
журналах и  которые были  не нечистой силой,  а творением  рук человеческих.
Смерть Лейлы Аль Хиллы тоже была делом чьих-то рук.
     Единственное разумное объяснение  заключалось в том, что генерал Кадири
каким-то образом узнал  о  побочной деятельности Лейлы и  положил ей  конец.
Значит, прежде чем умереть, она все рассказала.
     Для  Рахмани  это  означало,  что в  лице  генерала Кадири  он приобрел
сильного  и  опасного  врага.  Хуже  того,  теперь  закрылся  главный  канал
поступления информации  из высших эшелонов власти.  Знай Рахмани, что Кадири
был встревожен и напуган  не  меньше его, он испытал бы огромное облегчение.
Но Рахмани этого не знал. Ему было ясно одно:  с  этого  дня  он должен быть
чрезвычайно осмотрителен.
     На  второй день  воздушной  войны Ирак  нанес  первый ракетный удар  по
Израилю. Все средства массовой информации в один голос заявили, что это были
"скады-Б"  советского  производства;  такая  версия просуществовала до конца
войны. На самом же деле на Израиль упали вовсе не "скады".
     Ракетный  удар  нельзя было  назвать  очередной  глупостью Саддама,  он
преследовал вполне определенную цель.  Иракское  правительство понимало, что
Израиль  никогда  не  смирится  с большими жертвами среди  мирного населения
своей  страны. Как только первые ракеты взорвались в пригородах  Тель-Авива,
Израиль встал на тропу войны. Именно этого и добивался Багдад.
     В  антииракскую  коалицию входили пятьдесят стран,  из  них  семнадцать
арабских.  У  всех   арабских  государств,   не  считая   приверженности   к
мусульманской  вере,  была еще  одна общая черта  -  враждебное отношение  к
Израилю. Иракское  правительство рассудило так: если ракетным ударом удастся
спровоцировать  Израиль  выступить на стороне антииракской  коалиции, то все
арабские  страны  отведут  свои войска. Даже  его  величество  Фахд,  король
Саудовской Аравии и хранитель двух священных  городов, окажется в невероятно
трудном положении.
     В Израиле  сразу же  решили,  что упавшие  ракеты начинены отравляющими
веществами или культурами опасных микроорганизмов.  Если бы это было так, то
никто не смог бы удержать Израиль  от ответного  удара.  К  счастью,  быстро
выяснилось, что ракеты не несли ничего, кроме обычного взрывчатого вещества.
И все же в Израиле психологический эффект ракетного удара был огромен.
     Соединенные Штаты  немедленно приняли все меры для сдерживания Израиля.
Ицхака  Шамира заверили,  что  об  ответе  Саддаму  побеспокоятся  союзники.
Израиль уже собирался нанести мощный бомбовый удар по Ираку, и в воздух были
подняты десятки истребителей-бомбардировщиков F-15,  но их  отозвали,  когда
они еще не покинули воздушное пространство Израиля.
     Настоящие  советские "скады" были неуклюжими, устаревшими ракетами. Тем
не  менее, в течение нескольких  лет  Ирак  закупил  девятьсот таких  ракет.
Дальность  их полета  не превышала трехсот  километров, а полезная  нагрузка
составляла  около  тысячи  фунтов.   "Скады"  не   имели  системы  коррекции
траектории и в  своем  первоначальном  виде могли приземлиться  где угодно в
радиусе полумили от цели.
     Для  иракских  целей  покупка  "скадов"  была  абсолютно  бессмысленной
сделкой.  Во время  ирано-иракской  войны эти ракеты не  могли  долететь  до
Тегерана, а Израиль был для них вообще недосягаем - даже при запуске с самой
западной точки территории Ирака.
     В период между  ирано-иракской войной  и  кризисом  в Персидском заливе
иракцы при содействии немецких инженеров предприняли странную  операцию. Они
разрезали  "скады"  на  секции и из трех "скадов" собирали две новые ракеты.
Без преувеличения можно сказать, что новые ракеты,  названные  "аль-хусаин",
были сущим кошмаром.
     Добавив новые резервуары  для  топлива, иракцы  увеличили их  дальность
полета до  шестисот  двадцати  километров. Теперь  ракеты могли долететь  (и
долетали) до Тегерана и Израиля. Однако полезная нагрузка ракет стала скорее
чисто символической:  она  составляла всего  лишь сто  шестьдесят  фунтов. И
ранее  весьма   несовершенная  система  наведения  теперь  фактически  стала
неработоспособной. Две ракеты, нацеленные на Израиль,  не попали не только в
Тель-Авив,  но  и  пролетели мимо всей республики, упав где-то на территории
Иордании.
     Впрочем,  как  орудие устрашения  "аль-хусаины" почти добились  успеха.
Хотя  все  иракские  ракеты, упавшие  на  территории  Израиля, несли  меньше
взрывчатого  вещества,  чем одна  двухтысячефунтовая  бомба,  дождь  которых
теперь сыпался на Ирак, население Израиля было близко к панике.
     Америка нашла три способа успокоить Израиль. Тысяче самолетов союзников
было  дано новое  задание:  уничтожить не  только все иракские  стационарные
установки  для запуска ракет, но  и обнаружить и ликвидировать все мобильные
пусковые установки.
     В течение нескольких часов в Израиль были направлены зенитные комплексы
"пэтриот"  -  не  столько для того,  чтобы  сбивать приближающиеся  иракские
ракеты,  сколько  для того, чтобы убедить  Израиль не ввязываться в  войну с
Ираком.
     В западные пустынные регионы Ирака  были направлены диверсионные отряды
Интеллидженс  сервис,  а  потом  и  американских "зеленых беретов",  которые
должны были обнаруживать мобильные ракетные установки и уничтожать их своими
противотанковыми  управляемыми ракетами типа  "милан" или вызывать по  радио
самолеты.
     Зенитные комплексы "пэтриот", которые превозносили как  вершину военной
мысли, добились очень ограниченного  успеха, но в том не  было ничьей  вины.
Конструкторы предназначали "пэтриоты" для уничтожения самолетов, а не ракет,
поэтому их пришлось срочно  переделывать. Никто из официальных  лиц так и не
объяснил,  почему  "пэтриоты"  не сбили  практически  ни  одну  спускающуюся
боеголовку.
     А  причина  была проста.  Превратив  "скады" в "аль-хусаины"  с большей
дальностью полета, иракские инженеры были вынуждены увеличить  и  высоту его
траектории.  Входя в атмосферу по параболической  траектории,  "аль-хусаины"
раскалялись  докрасна  (конструкция  "скадов" не  была  рассчитана на  такие
температуры)  и буквально  разваливались  на куски.  В сущности,  на Израиль
падала уже не ракета, а куча металлолома.
     Ракета  "пэтриот", выходя  на  перехват, обнаруживала, что навстречу ей
движется не один кусок металла,  а добрый десяток  обломков.  Крошечный мозг
"пэтриота"  подсказывал ему, что в таких ситуациях, как  его и  учили, нужно
охотиться  за  самым   крупным  куском,  которым  обычно  оказывался  нелепо
крутившийся в воздухе  опустевший топливный резервуар. "Пэтриот" упускал  из
виду гораздо меньшую боеголовку, которой  ничто  не мешало упасть  на землю.
Впрочем,  многие иракские  боеголовки  так и  не взорвались,  и повреждения,
причиненные израильским  зданиям,  были вызваны не столько взрывами, сколько
механическими ударами обломков ракет.
     Если так  называемые "скады" были оружием психологического  устрашения,
то зенитные комплексы  "пэтриот" являлись средством  психологической защиты.
Впрочем,  психология в  любой войне играет  далеко не последнюю роль.  Кроме
того, поставка американских комплексов "пэтриот" была лишь частью найденного
решения проблемы.
     Секретное соглашение между США  и Израилем включало три раздела. Первый
из них предусматривал безвозмездную поставку зенитных комплексов  "пэтриот",
второй  -  установку  в будущем  значительно  более совершенных  ракет  типа
"эрроу"  (в  1990  году  эти  ракеты  находились  в  стадии  разработки  и в
соответствии  с соглашением  должны были быть установлены в Израиле  до 1994
года). Третий  раздел соглашения предоставлял Израилю  право выбрать  до ста
объектов на территории Ирака; авиация союзников обязалась все их уничтожить.
Израиль  выбрал  главным  образом  цели в  западном  Ираке:  дороги,  мосты,
аэродромы, словом, все, что вело к Израилю.
     Конечно,  ни одна  из  целей  хотя  бы  в  силу своего  географического
положения не имела ничего  общего с освобождением Кувейта, который находился
на другом конце полуострова.
     Пилоты  ВВС США  и Великобритании,  которым  было поручено охотиться за
"скадами", рапортовали,  что  они  поразили  множество ракетных установок. К
большому неудовольствию генералов Чака Хорнера и  Шварцкопфа ЦРУ скептически
отнеслось к победным реляциям пилотов.
     Через два года после окончания войны Вашингтон  официально признал, что
ни одна иракская мобильная ракетная установка типа "скад" не была уничтожена
авиацией  союзников. До сих  пор это признание  приводит  в ярость тех,  кто
непосредственно  участвовал  в  воздушных налетах, но факт остается  фактом:
пилоты опять-таки были обмануты искусной маскировкой.
     Если  юг Ирака  представляет  собой ровную, как  стол, пустыню,  то  на
западе и северо-западе  страны преобладает холмистая  местность,  изрезанная
тысячами вади и оврагов. Именно здесь  Майк Мартин пробирался  в Багдад. Еще
до  нанесения  ракетного удара  по Израилю иракцы изготовили десятки муляжей
пусковых установок и наряду с настоящими спрятали их в укрытиях.
     По  ночам  иракцы   вытаскивали   из  укрытий   свои  игрушки,  которые
представляли собой грузовые  платформы с установленными на  них  трубами  из
листовой стали, а ближе к рассвету прямо в трубах поджигали бочонки с нефтью
и  ветошью. АВАКСы тут же регистрировали источник тепла и сообщали о запуске
иракской ракеты. В указанное место направлялись истребители-бомбардировщики,
которые завершали  дело  и  рапортовали  об уничтожении  очередной  пусковой
установки.
     Таким образом иракцы могли обмануть  всех,  но только  не  диверсионные
отряды войск специального назначения. Эти крохотные  отряды на "лендроверах"
и   мотоциклах   проникали   на  территорию   западного   Ирака,  устраивали
наблюдательные пункты и  там  под  палящим  солнцем  и  холодными  ночами не
сводили глаз с подозрительных объектов. С расстояния в двести ярдов нетрудно
отличить настоящую мобильную пусковую установку от муляжа.
     Укрывшись в скалах, британцы  наблюдали в бинокли, как иракские солдаты
выводят пусковые установки из укрытий, кульвертов  или из-под мостов, где их
не  могли  обнаружить с  воздуха. Если рядом было слишком  много иракцев, то
британцы  по  радио  сообщали  координаты установки  летчикам. Если  же  они
видели, что могут справиться своими силами, то пускали в ход противотанковые
ракеты  "милан".  Когда  "милан" попадала в топливный  резервуар  настоящего
"аль-хусаина", получался неплохой фейерверк.
     Очень  скоро союзники  поняли, что  пустыню  разделяет невидимая линия,
протянувшаяся с севера на юг. Лишь иракские ракеты, располагавшиеся к западу
от  этой  линии,  могли  долететь  до  Израиля.  Задача  войск  специального
назначения  свелась  к  тому,  чтобы  терроризировать  иракских  ракетчиков,
заставить их  отказаться от попыток перейти ту  невидимую  линию,  запускать
ракеты  к востоку  от нее и  потом врать своим командирам. Через восемь дней
ракетные удары по Израилю прекратились и уже больше не возобновлялись.
     Потом союзники поделили западный Ирак на две зоны. Границей между  ними
стало шоссе, связывающее Багдад с Иорданией. К северу от шоссе располагалась
"Северная дорога  "скадов"", заботу о которой  взяли  на  себя  американские
десантники; они проникали в Ирак на  вертолетах дальнего действия. С  другой
стороны  шоссе  была  "Южная  дорога  "скадов"",  сфера  деятельности  войск
специального назначения британских ВВС. В этих рейдах погибли четыре хороших
солдата, но  они  выполняли  порученную им работу, которую не могли  одолеть
умнейшие машины, стоившие миллиарды долларов.
     На четвертый день войны, 20  января, от охоты за "скалами"  в  западных
районах Ирака были освобождены несколько авиационных частей, в  том  числе и
располагавшаяся в Эль-Харце 336-я эскадрилья.
     Эскадрилье   было   приказано   уничтожить  большую   ракетную  базу  к
северо-западу от  Багдада. На базе помимо ракет типа "земля-воздух" были два
больших радиолокатора.
     В  соответствии  с  планом  генерала  Хорнера  теперь  воздушные  удары
смещались на  север. К югу  от Багдада  уже были уничтожены  практически все
пусковые  ракетные   установки  и  радиолокаторы.  Настала  очередь  очищать
воздушное пространство к востоку, западу и северу от столицы.
     Из двадцати четырех самолетов эскадрильи ее командир, подполковник Стив
Тернер, направил на уничтожение ракетной базы группу  из двенадцати "иглов".
Летчики называли  боевую группу из двенадцати  истребителей-бомбардировщиков
"гориллой".
     "Гориллу"  вел один  из  двух  старших офицеров  эскадрильи.  Четыре из
двенадцати  самолетов были  вооружены  противорадарными ракетами типа  HARM,
которые самонаводятся  по инфракрасному  излучению,  испускаемому работающим
радиолокатором. Остальные  восемь "иглов" несли  по  две длинных,  блестящих
(корпус из нержавеющей стали) бомбы GBU-10-1 с  лазерной системой наведения.
Когда  радиолокаторы замолчат и ракеты противника ослепнут, бомбы  последуют
за HARM и уничтожат всю базу.
     Поначалу  ничто   не  предвещало  неприятностей.   Двенадцать   "иглов"
четверками  поднялись  в  небо,  выстроились  свободным  эшелоном  и  быстро
достигли высоты двадцать пять  тысяч футов. Небо было ослепительно синим,  а
внизу была хорошо видна желто-коричневая пустыня.
     Метеорологи сообщили, что  над  целью ветер  сильнее, чем в  Саудовской
Аравии,  но  ни словом ни обмолвились  о  шамале - быстро налетающей пыльной
буре, в которой цель в мгновение ока теряется из виду.
     К югу от границы  двенадцать "иглов" встретили  своих бензозаправщиков,
два  самолета  КС-10.  Каждый  заправщик  может   напоить  шесть  страждущих
истребителей. "Иглы" по одному занимали позицию в хвосте заправщика и ждали,
когда  оператор,  посматривавший  на них  сквозь  перспексовый иллюминатор с
расстояния всего лишь нескольких футов, подвинет подающую  топливо штангу  к
штуцеру топливного бака истребителя.
     Наконец все  двенадцать  "иглов"  заправились  и повернули на север,  к
Ираку.  С дежурившего  над Персидским заливом АВАКСа пилотам  сообщили,  что
самолетов   противника   впереди  нет.   На  случай   встречи  с   иракскими
истребителями   "иглы"   всегда   несли   еще   и  ракеты-перехватчики  типа
"воздух-воздух"   AIM-7  и   AIM-9,   которых  чаще  называли  "спарроу"   и
"сайдуиндер".
     Ракетная база  оказалась там, где она и была отмечена  на  карте. Но ее
радиолокаторы   молчали.   Пилоты   рассчитывали,  что  операторы,   заметив
непрошеных  гостей,  включат систему  наведения,  чтобы направить  ракеты на
американские  самолеты.  Как  только  радиолокаторы  будут включены,  четыре
"игла"  своими  ракетами HARM  тут  же  их  уничтожат  или, выражаясь языком
американских летчиков, "испортят им весь день".
     Американцы  так никогда и не узнали, что случилось  на этой базе. То ли
командир иракской  базы просто  спасал свою шкуру,  то ли он был чрезвычайно
хитер.  Как  бы то  ни было,  радиолокаторы упорно  молчали.  Четыре "игла",
ведомые  командиром  группы, снова  и снова  пикировали на радиолокаторы, но
иракцы так и не поддались на провокацию.
     В  такой  ситуации  было  бы   крайне  неразумно   направлять  на  цели
бомбардировщики. Не  выведенные из строя  радиолокаторы могли  включиться  в
любой  момент,  и  тогда  ракеты иракской противоздушной  обороны  наверняка
поразили бы "иглы".
     Американские самолеты двадцать минут кружили над целью, а потом был дан
приказ  об  отходе. "Горилла" разделилась на более  мелкие  группы,  которые
полетели поражать другие, менее важные цели.
     Дон Уолкер обменялся парой  фраз с  Тимом Натансоном, своим напарником,
сидевшим у него за спиной. На  тот день резервным объектом была стационарная
пусковая установка  "скадов",  расположенная  южнее Самарры.  В любом случае
Самарру должны были навестить и другие  истребители-бомбардировщики,  потому
что  там располагалось  известное  предприятие  по производству  отравляющих
веществ.
     С АВАКСа подтвердили, что с двух больших  баз иракских ВВС к востоку от
Самарры  и к юго-востоку от Багдада истребители противника  не  поднимались.
Дон Уолкер связался со своим ведомым, и два "игла" направились к "скалам".
     Все  переговоры между американскими  летчиками  кодировались с  помощью
системы  "хэв-квик",  которая для всех,  не  располагавших  такой  системой,
превращала слова в бессмысленный шум. Коя  меняли каждый день,  но  для всех
самолетов союзников он был одним и тем же.
     Уолкер осмотрелся. Сзади, в полумиле от его самолета и чуть выше, летел
ведомый Рэнди Роберте ("Два-Р") с напарником Джимом Генри ("Бумером").
     Приближаясь  к стационарной пусковой  ракетной  установке.  Дон  Уолкер
снизился,  чтобы  точнее  определить  цель.  К  его разочарованию  установку
полностью скрыли  из  виду клубы  пыли и песка; очевидно,  в  этом районе  в
нижних слоях атмосферы ветер был настолько силен, что все же поднял шамаль.
     Чтобы бомба с лазерным  наведением  попала точно  в  цель,  она  должна
следовать  вдоль лазерного  луча, спроектированного на  цель из самолета,  а
чтобы спроектировать луч на цель, надо ее видеть.
     Окончательно расстроенный Дон Уолкер развернул самолет. Горючего у него
оставалось  в обрез.  Две  неудачи в один день - это  было  слишком.  Уолкер
терпеть не мог возвращаться  с полным  боезапасом.  Но  здесь целей не было,
приходилось брать курс на базу.
     Через три минуты прямо под собой Уолкер увидел  гигантский промышленный
комплекс.
     - Что это? - спросил он напарника.
     - Называется  Тармия, -  сверившись  с полетными  картами, ответил  Тим
Натансон.
     - Ну и громадина, черт бы ее побрал!
     - Да-а.
     Ни тот, ни  другой не  знали, что  промышленный комплекс Тармия включал
триста восемьдесят одно здание и располагался  на площади  в  сто квадратных
миль.
     - В списке целей числится?
     - Нет.
     - Все равно спускаемся. Рэнди,  прикрой мою задницу. - Понял, - ответил
ведомый.
     Уолкер снизился до десяти тысяч футов. Размеры промышленного  комплекса
поражали воображение. В  его центре находилось огромное здание, напоминавшее
крытый стадион.
     - Заходим.
     - Дон, это же не наша цель.
     На высоте восьми тысяч футов Уолкер включил систему лазерного наведения
и направил луч на огромное здание, располагавшееся  немного  впереди "игла".
На  экранчике забегали цифры, отсчитывая расстояние и время  до  оптимальной
точки сбрасывания  бомб.  Когда  на  экранчике  появился ноль, Уолкер  нажал
кнопку сброса и еще какое-то время вел самолет прямо к цели.
     В носовых конусах бомб располагался детектор лазерного луча "пэйв-уэй",
а  под фюзеляжем "игла" -  модуль  "лантирн".  Последний  направлял  на цель
невидимый  инфракрасный  луч,  который,   отражаясь   от  цели,  образовывал
своеобразную  электронную воронку,  острием  обращенную к  той  точке,  куда
должна была попасть бомба.
     Система "пэйв-уэй" нащупывала электронную воронку, вводила бомбу внутрь
нее, а потом  бомба  спускалась  по стенке воронки, пока  не попадала именно
туда, куда был нацелен луч.
     Обе бомбы  сделали  то, что от них и требовалось.  Они взорвались точно
под  выступом крыши. Тотчас после  взрыва  Дон Уолкер  изменил  курс,  резко
задрал нос своего "игла" и  снова поднялся до двадцати пяти тысяч футов. Час
спустя он и его ведомый, по пути еще раз заправившись в воздухе, вернулись в
Эль-Харц.
     Уолкер  успел  увидеть   лишь  ослепительные   вспышки  двух   взрывов,
поднявшийся затем столб дыма и огромное облако потревоженной взрывами пыли.
     Он не мог знать,  что бомбы разрушили одну из стен гигантского здания и
сорвали большую часть крыши, которая поднялась, словно парус.  Не  знал он и
того, что начавшийся еще утром сильный ветер, тот самый, что  вызвал пыльную
бурю, которая  скрыла  пусковые установки со "скалами",  завершил начатое им
дело. Ветер сорвал  крышу фабрики, как крышку с  консервной  банки, и во все
стороны раскидал опасные стальные листы.
     Сразу после  возвращения на базу всех пилотов подробно опрашивали.  Для
уставших  летчиков это  была неприятная процедура,  но ее не миновал  никто.
Опросами занималась начальник разведки эскадрильи майор Бет Крогер.
     Никто не  говорил, что "горилла"  добилась успеха, но все же  почти все
пилоты поразили резервные  цели.  Лишь лихач  Уолкер не смог обнаружить свою
резервную цель и наугад выбрал первый попавшийся объект.
     - Почему, черт возьми, вы сбросили там бомбы? - недоумевала Бет Крогер.
     - Уж слишком здоровое сооружение. Мне оно показалось важным объектом.
     - Но оно ведь не было внесено в перечень целей! - ворчала Крогер.
     Она записала все  данные об обнаруженном Уолкером  объекте:  его точное
расположение,  краткое  описание,  причиненный  бомбовым  ударом ущерб -  по
оценке самого Уолкера. Эти данные затем  будут переданы в центр тактического
управления   воздушным   движением,   который   размещался  там  же,  где  и
объединенное  командование  ВВС  коалиции  и "Черная дыра", - в подвалах под
зданием Министерства ВВС Саудовской Аравии.
     - Если окажется, что это завод по розливу минеральной воды или  фабрика
детского  питания,  то, боюсь,  вам не поздоровится, -  предупредила  Крогер
Уолкера.
     - Знаете,  Бет, вам очень идет, когда  вы  сердитесь,  -  поддразнил ее
Уолкер.
     Бет  Крогер была  профессионалом во  всех  отношениях.  Для  флирта она
предпочитала  коллег в звании не  ниже полковника.  В  Эль-Харце у нее  была
нелегкая  жизнь,  потому что из всего гарнизона только три офицера оказались
всерьез женатыми.
     -  Не  забывайтесь,  капитан,   -   обрезала  она  Уолкера  и  занялась
подготовкой рапорта.
     Уолкер вздохнул, пошел в свою палатку и упал на  койку. Бет Крогер была
права. Если окажется, что он только что разбомбил самый большой в мире приют
для сирот,  то  генерал  Хорнер  собственноручно  сорвет с  него капитанские
нашивки. Никто так и не сказал Дону Уолкеру, что за цель он выбрал утром. Но
это был отнюдь не приют для сирот.



     Вечером того же  дня Карим пришел к  Эдит  Харденберг в ее  квартиру  в
Гринцинге.  Он  добрался до  пригорода общественным транспортом  и  принес с
собой подарки: две бутылки отличного вина и две ароматические свечи, которые
он поставил на столике в отгороженной части комнаты, игравшей роль столовой.
     Дверь Кариму открыла Эдит, раскрасневшаяся и смущенная больше обычного.
Потом  она  вернулась на крохотную кухню, где колдовала над  тем, что должно
было стать  шницелем по-венски.  Последний  раз  она  готовила  для  мужчины
двадцать лет назад; теперь это занятие казалось ей тяжким и в то же время на
удивление приятным испытанием.
     В дверях Карим сдержанно поцеловал Эдит в щеку, отчего та раскраснелась
еще  больше. Потом  он  прошел в комнату,  порылся в  фонотеке  Эдит,  нашел
долгоиграющую  пластинку   с  записью  "Набукко"  Верди  и  поставил  ее  на
проигрыватель.
     Скоро квартирку Эдит  наполнили ароматы свечей, мускуса  и  пачулей,  а
также нежные кадансы хора рабов из "Набукко".
     Квартирка была  точно  такой,  как  ее  описали  специалисты из  отдела
Невиот,  побывавшие  здесь  несколько недель назад:  очень чистой, тщательно
прибранной,   удивительно   аккуратной.  Типичное   жилище  старой  девы   с
претензиями.
     Готовый шницель Эдит подала с тысячами извинений. Карим попробовал мясо
и заявил, что в жизни не ел ничего вкуснее, отчего Эдит совсем зарделась, но
была ужасно довольна.
     Во  время  ужина  они  говорили  главным  образом  о  своей  культурной
программе:  о  дворце  Шонбрун,  который  они собирались вскоре посетить,  о
знаменитых  лошадях  в  Хофрайтшуле,  об  испанской  школе  верховой  езды в
Хофбурге на Иозефплатц.
     Эдит  ела  так  же аккуратно, как делала и  все  остальное. Кариму  она
напоминала птицу, клюющую зерно. Как всегда, ее волосы были зачесаны назад и
собраны в тугой пучок.
     Карим погасил слишком ярко освещавшую стол  лампу,  и ужин проходил при
свечах.  В  полумраке  смуглый   Карим  казался   Эдит   еще   смуглее,  еще
привлекательнее. Как всегда, он был безукоризненно  корректен и обходителен.
Он постоянно  подливал  Эдит  вино, так  что она  выпила намного больше того
бокала, который время от времени себе позволяла.
     Хороший ужин,  вино, свечи, музыка  и близость молодого друга  в  конце
концов  сделали  свое  дело, и  Эдит  понемногу  стала  терять  свою обычную
сдержанность.
     Когда тарелки опустели. Карим наклонился и заглянул ей в глаза.
     - Эдит...
     - Что?
     - Могу я задать вам один вопрос?
     - Конечно.
     - Почему вы зачесываете волосы назад?
     Вопрос оказался слишком  дерзким, он  затрагивал  ее личную жизнь. Эдит
залилась краской.
     - Я... я всегда так причесывалась.
     Нет, не всегда, поправила она себя. В семидесятом году, когда у нее был
Хорст, густые каштановые волосы  падали ей  на плечи.  Было время,  когда на
озере Шлосспарка в Лаксенбурге ее волосы трепал ветер.
     Не говоря ни слова, Карим встал и подошел к ней сзади. Эдит была близка
к панике. Нет, это немыслимо! Ловкие пальцы быстро вытащили из волос большой
черепаховый гребень. Нет, этому нужно положить конец. Эдит  чувствовала, как
из  прически одна за  другой исчезают металлические шпильки, как  ее  волосы
прядь за прядью свободно падают на спину. Потом те же руки подняли ее волосы
и подали их немного вперед; теперь они обрамляли ее лицо.
     Карим встал рядом с Эдит, всплеснул руками и улыбнулся. Эдит осмелилась
поднять глаза.
     -  Так вам больше  идет. Вы выглядите  на десять лет моложе и в сто раз
лучше. Давайте пересядем на диван. Вы поставите вашу любимую пластинку, а  я
приготовлю кофе. Идет?
     Не дожидаясь  ответа. Карим взял ее за  руки и поднял  со стула,  потом
опустил одну руку на свой локоть и повел хозяйку в гостиную. Наконец, усадив
на диван, он оставил ее и ушел на кухню.
     Слава  Богу, подумала Эдит. Ее буквально  трясло. Нет, у них могут быть
только  платонические отношения.  Правда,  он ни разу и не прикоснулся к ней
по-настоящему. Такого она, конечно, никогда не допустит.
     Эдит  украдкой  бросила взгляд в настенное зеркало. Щеки  горят, волосы
лежат  на плечах, обрамляя лицо. Ей показалось, что теперь она первый раз за
много лет стала похожа на ту, какой была два десятилетия назад.
     Эдит взяла  себя в руки и выбрала пластинку. Ее любимый Штраус, вальсы,
в  которых она помнила каждую ноту: "Розы с  юга",  "Сказки венского  леса",
"Конькобежцы", "Голубой Дунай"... Слава Богу, Карим был на кухне и не видел,
как  она  едва   не  выронила  пластинку,  пытаясь  поставить  ее   на  диск
проигрывателя.  А Карим,  похоже, отлично ориентировался  на кухне:  он  без
труда нашел кофе, воду, фильтры, сахар.
     Когда Карим принес кофе, Эдит отодвинулась в  самый угол  дивана, сжала
колени и поставила на них кофейную чашечку. Она хотела было завести разговор
о  предстоящем на следующей неделе в "Мюзикферайне" концерте, на который они
собирались пойти, но нужные слова никак не приходили в  голову, поэтому  она
молча отпила глоток.
     - Эдит, пожалуйста, не  бойтесь меня, - пробормотал Карим. - Я ведь ваш
друг, не так ли?
     - Не говорите глупости. Разумеется, я ничего не боюсь.
     - Вот и хорошо. Вы же знаете, я никогда не причиню вам зла.
     Друг.  Да,  они  были друзьями, потому  что оба  любили  музыку, оперу,
вообще искусство. И, уж конечно,  не больше чем друзьями. Друг и любовник  -
какая малость разделяет эти два понятия. Эдит знала,  что у других сотрудниц
банка  были  и мужья  и любовники,  она  видела, как волновались  они  перед
свиданием,  как   пересмеивались  на  следующее  утро  в  холле  банка;  они
сочувствовали Эдит, которая была совсем одна.
     - Это "Розы с юга", не так ли?
     - Да, конечно.
     - Это мой любимый вальс.
     - Мой тоже.
     Наконец-то вернулись к музыке. Это уже лучше.
     Карим взял из рук Эдит кофейную  чашечку и поставил ее на столик  рядом
со своей. Потом он встал и поднял Эдит за руки.
     - Что вы...
     Пока Эдит размышляла, что все это значит, ее  правая ладонь оказалась в
левой руке Карима, другой рукой он крепко обнял ее  за талию, и вот уже Эдит
медленно  кружилась  в вальсе  на  крохотном  пятачке  паркета,  не  занятом
мебелью.
     Пади  Барзилаи  сказал  бы:  "Не  трать  зря время,  давай,  красавчик,
принимайся за  дело". Что  он понимает в таких  вещах? Ничего. Сначала нужно
завоевать  доверие,  и  только  потом  последует  падение.  Рука  Карима  не
опускалась ниже талии Эдит.
     В  вальсе Карим чуть  приблизил  их сплетенные руки  к  своему плечу, а
правой рукой почти  неощутимо прижал Эдит  к  себе. Ей пришлось отвернуться,
иначе она уперлась бы  лицом ему в грудь. Ее маленькие  груди  касались  его
тела, она снова ощутила запах мужчины.
     Эдит подалась назад.  Карим  не  препятствовал,  он  отпустил ее  руку,
потом,  нежно  прикоснувшись  пальцами  к  ее подбородку,  чуть приподнял ее
голову и, не переставая кружиться в вальсе, поцеловал ее в губы.
     Поцелуй   никак  нельзя  было  назвать  сладострастным.   Карим  просто
прикоснулся губами к плотно сжатым  губам Эдит. Но и этого  было больше  чем
достаточно, в голове у Эдит все  смешалось, она не знала, что  ей делать, то
ли  протестовать,  то  ли принимать  все, как есть. Банк, герр Гемютлих,  ее
репутация,  его молодость, его происхождение,  разница  в  возрасте,  тепло,
вино, запах, сила, губы... Пластинка кончилась.
     Если  бы Карим сделал  что-то  еще, Эдит тут  же  вышвырнула  бы его за
дверь. Но он только оторвал свои  губы и легонько прижал голову Эдит к своей
груди. Так они стояли в полной тишине несколько секунд.
     Потом  Эдит высвободилась из его объятий и, сев на диван, уставилась на
стенку перед собой. Карим опустился на колени и взял ее за руки.
     - Вы сердитесь на меня, Эдит?
     - Вам не следовало этого делать, - ответила она.
     - Я не хотел, клянусь. Я просто ничего не мог поделать с собой.
     - Думаю, вам пора идти.
     - Эдит, если  вы рассердились и хотите наказать меня, то можете сделать
это только одним способом: не позволять мне впредь видеть вас.
     - Не знаю...
     - Пожалуйста, скажите, что мы еще встретимся.
     - Предположим, что так.
     -  Если вы скажете нет, я брошу учебу и уеду домой. Я  не  смогу жить в
Вене, если не буду видеть вас.
     - Не говорите глупостей. Вам нужно учиться.
     - Значит, мы будем встречаться?
     - Хорошо.
     Через  пять  минут Карим  ушел.  Эдит  выключила  свет,  переоделась  в
аккуратную хлопчатобумажную ночную рубашку, умылась, почистила  зубы и легла
в постель.
     Она  не  могла заснуть и очень долго лежала с открытыми глазами, прижав
колени к груди. Часа через два она сделала то, чего не делала  уже много лет
- улыбнулась в темноте. В ее голове  снова и  снова мелькала  одна и  та  же
сумасшедшая мысль: а  мне наплевать, у меня есть любовник. Он  на десять лет
моложе меня, студент, иностранец, араб и мусульманин. А мне наплевать.
     В ту  ночь в "Черной  дыре" дежурил полковник ВВС США  Дик Битти. Здесь
работа  не  прекращалась ни на минуту ни  днем, ни  ночью,  а  в  первые дни
воздушной  войны  штабным  офицерам  приходилось  обрабатывать  вдвое больше
материалов и поворачиваться еще быстрей.
     План  генерала  Чака Хорнера трещал  по швам, потому  что  сотни боевых
самолетов пришлось отвлечь от выполнения намеченных задач и срочно направить
на подавление "скадов".
     Каждый  боевой  генерал  подтвердит,  что  план  можно  разработать  до
мельчайших деталей,  но  в реальной ситуации всегда что-то  мешает и  боевые
действия всегда развиваются не совсем по плану. Серьезные последствия вызвал
иракский  ракетный удар по Израилю. Тель-Авив ставил ультиматумы Вашингтону,
а  Вашингтон  посылал  приказ за приказом в  Эр-Рияд.  За то, чтобы удержать
Израиль от ответного удара по Ираку,  Вашингтону  пришлось заплатить дорогой
ценой:  отвлечь сотни бомбардировщиков  и направить их  на поиски неуловимых
иракских  мобильных  пусковых  установок.  Приказы  Вашингтона не  подлежали
обсуждению. Всем было ясно,  что  терпение Израиля вот-вот  лопнет, а  после
ответного  израильского удара по Ираку и без того весьма шаткая антииракская
коалиция  обязательно  развалилась  бы.  Все  это   понимали,   но  проблема
оставалась очень серьезной.
     На  третий  день  войны  из-за  нехватки  самолетов  пришлось  отложить
запланированную  бомбардировку многих иракских военных  объектов.  С  каждым
днем,  даже  с  каждым  часом  отставание  от  плана Чака Хорнера нарастало.
Отставание лишь усугубляло то обстоятельство,  что командование ВВС коалиции
не могло и не хотело сокращать программу оценки эффективности бомбардировок.
Эту программу нужно было  выполнять, в  противном  случае  последствия могли
быть непредсказуемыми.
     Оценка  эффективности  бомбардировок  была нужна,  потому что в "Черной
дыре" должны были точно знать, чего добились или не добились союзники  после
очередного бомбового удара. Если иракский военный объект, например командный
пункт, радиолокационная установка или ракетная пусковая установка, входили в
состав подлежащих уничтожению целей, то по этому объекту будет нанесен удар.
Но будет ли  объект разрушен  и, если  будет,  то в какой степени? На десять
процентов, на пятьдесят или превращен в кучу дымящихся развалин?
     Если просто считать, что  любой иракский военный объект после бомбового
удара стерт с лица земли, то ничего хорошего не получится. На следующий день
ничего  не  подозревающие  пилоты союзников, выполняя другое задание,  могут
пролетать над  этим объектом и, если тот еще функционирует, то пилоты  почти
наверняка погибнут.
     Поэтому каждый  день, вернувшись с задания, уставшие летчики подробно и
во всех деталях рассказывали,  что они сделали и что именно разбомбили - или
думали,  что  разбомбили.  На  следующий день  другие  пилоты пролетали  над
подвергшимися бомбовому удару объектами и фотографировали их.
     В  задания  на  каждый  из трех  дней,  отведенных  планом  Хорнера  на
подготовку, должны  были включаться  так  называемые "вторые  визиты" - если
после первого удара задача уничтожения объекта была выполнена лишь частично.
     На четвертый день войны, 20 января, военно-воздушные силы союзников так
и  не смогли  приступить к  уничтожению  промышленных предприятий  Ирака, на
которых, как они  считали, производится  оружие массового поражения.  Пилоты
еще не решили задачу подавления противовоздушной обороны противника.
     Ночью полковник Битти составлял  список  целей  для  аэрофотосъемки  на
следующий  день.  Основой  для  этого  списка  являлись  рапорты  пилотов  и
результаты их опроса, представленные офицерами разведки эскадрилий.
     К  полуночи  перечень  был  почти  готов,  а  первые  приказы  уже были
направлены в авиаподразделения, которые на рассвете должны  были вылететь на
аэрофотосъемку.
     - И  вот еще кое-что, сэр, - сказал старшина ВВС США, стоявший  рядом с
полковником.
     - Что вы имеете в виду? Тармию?
     - Написано так, сэр.
     - Так где эта чертова Тармия?
     - Вот здесь, сэр.
     Полковник бросил взгляд на аэронавигационную карту. Название ничего ему
не говорило.
     - Радиолокаторы? Ракеты, аэродром, командный пункт?
     - Никак нет, сэр, промышленный объект.
     Полковник устал.  Он уже  переделал  кучу  дел,  а  его смена кончалась
только на рассвете.
     - Бога ради, мы еще  не приступали к  промышленным объектам.  Дайте мне
список.
     Полковник  пробежал  глазами  список,  который  включал  все  известные
союзникам  объекты, так или иначе  связанные с производством  или  хранением
оружия  массового  поражения,  а  также  предприятия, производящие  снаряды,
взрывчатые вещества, машины,  детали артиллерийских орудий и запасные  части
для танков.
     К  первой  категории   были  отнесены  Эль-Каим,  Ас-Шаркат,  Ту-вайта,
Фаллуджах, Эль-Хиллах, Эль-Атеер и  Эль-Фурат. Полковник не мог знать, что в
списке отсутствует  Раша-Диа, где иракцы установили второй каскад  центрифуг
для  разделения  изотопов  урана; в то время  этого  не знали и эксперты  из
комитета  "Медуза".  Второй   каскад,  обнаруженный  комиссией  ООН  намного
позднее,  был  не  зарыт  в  землю,  а  замаскирован  под завод  по  розливу
минеральной воды.
     Полковник Битти не мог знать и того, что  в Эль-Фурате находится первый
каскад центрифуг. Именно  его имел в  виду немецкий инженер доктор Штеммлер,
когда  говорил  о предприятии, расположенном "где-то недалеко  от  Тувайты".
Точные координаты этого каскада сообщил Иерихон.
     - Не вижу никакой Тармии, - проворчал полковник.
     - Так точно, сэр, в списке ее нет, - подтвердил старшина.
     - Дайте точные координаты.
     Никто  не  требовал  от штабных  офицеров,  чтобы  те запоминали  сотни
непривычных  арабских  названий.  К  тому  же  иногда  под  одним  названием
числилось несколько различных объектов, поэтому с помощью глобальной системы
определения  положения  все  цели   были  обозначены  точными  координатами;
двенадцать цифр указывали их положение с точностью до пятидесяти ярдов.
     Во  время  бомбардировки  Дон   Уолкер  отметил  координаты   огромного
предприятия в Тармии и сообщил их в своем рапорте.
     - Нет здесь никакой Тармии,  - возмутился полковник. - Там  вообще  нет
наших целей. Кто ее бомбил?
     -  Один  пилот из 336-й эскадрильи.  Он  не  смог  поразить  главный  и
резервный объекты. Впрочем, его вины в том нет. Думаю, не хотел возвращаться
с полным боезапасом.
     - Тупица, - пробормотал  полковник. - Ладно, на всякий случай  включите
объект  в  перечень для оценки эффективности бомбардировки.  Но не в  первую
очередь. Не стоит зря тратить пленку.
     Капитан-лейтенант  Даррен   Клири  садился  в   свой  "томкэт"  F-14  в
отвратительнейшем настроении.
     Серая   громада  авианосца  ВМС  США  "Рейнджер",  на  палубе  которого
готовился к взлету  "томкэт", шла против легкого ветра со скоростью двадцать
семь узлов.
     Перед рассветом  северная часть  Персидского залива была  на  удивление
спокойна. Вот-вот небо должно  было окраситься  ярко-голубым.  Для  молодого
пилота ВМС США летать в  такой день на одном  из лучших  в мире истребителей
должно быть сущим удовольствием.
     Двухместный "томкэт"  с  двумя  стабилизаторами, прозванный "защитником
флота", стал известен  широкой публике  после демонстрации фильма "Идеальное
оружие".  В  американской  морской  авиации,  а  может   быть,   и  во  всей
американской боевой  авиации место  в его  кабине  считалось  одним из самых
престижных,  поэтому   Даррен   Клири  должен  был  быть  просто   счастлив.
Действительно, всего  через неделю после прибытия в Персидский залив он  уже
получил  свое  первое  задание.  Настроение  пилоту  испортило  то,  что  он
отправился  не на боевое задание,  а на оценку эффективности  бомбардировок.
Все, что ему предстояло сделать, так  это всего лишь несколько  раз щелкнуть
камерой. Накануне вечером он жаловался друзьям,  умолял офицера оперативного
отдела эскадрильи послать его охотиться на МиГов, но все впустую.
     - Кому-то это нужно делать, - слышал он в ответ.
     Как  и  все летчики-истребители ВВС коалиции, Клири боялся,  что  через
несколько дней ни один иракский самолет уже не поднимется в  воздух, а тогда
уплывет последний шанс схватиться с противником один на один.
     Как бы то ни было,  к большому неудовольствию  Клири,  его "бросили" на
оценку эффективности бомбардировок, то есть на обычную тактическую воздушную
разведку.
     За  спинами Клири  и  его  напарника  гудели  два  реактивных двигателя
"Дженерал электрик", а палубная команда суетилась возле катапульты. "Томкэт"
стоял  на  расположенной немного  наискось полетной палубе, направив нос под
небольшим углом к оси "Рейнджера".
     Положив левую руку  на сектор газа, а правую  - на штурвальную колонку,
Клири ждал, когда  закончатся все  приготовления. Потом последовали короткий
запрос и  утвердительный кивок. Сектор газа пошел вперед; форсажный  режим и
катапульта бросили машину, весившую шестьдесят восемь тысяч фунтов,  с такой
силой, что уже через три секунды она набрала скорость в сто пятьдесят узлов.
     Серая сталь палубы "Рейнджера" исчезла, теперь внизу было только темное
море. "Томкэт"  ощутил потоки воздуха  под плоскостями,  почувствовал  в них
надежную опору и легко взмыл в светлеющее небо.
     Клири   и  его  "томкэту"   предстоял   четырехчасовой  полет  с  двумя
дозаправками в  воздухе. Пилоту надлежало сфотографировать двенадцать целей.
В небе "томкэт" будет не один. Впереди уже летел "эвенджер" А-6, который  на
случай встречи  с иракской  противовоздушной  обороной нес бомбы  с лазерным
наведением. При необходимости "эвенджер" быстро заставит иракских зенитчиков
замолчать.  С ними  летел  и  "проулер"  ЕА-6В,  вооруженный  ракетами HARM,
которые   очень  пригодятся,  если  они  наткнутся  на   ракетную  установку
противовоздушной  обороны,  управляемую   радиолокатором.   Тогда  "проулер"
ракетами  уничтожит  радиолокатор,  а  "эвенджер"  завершит  дело, превратив
своими бомбами иракские ракеты в пыль.
     Наконец, на тот  случай, если вдруг покажутся иракские истребители, над
"фотографом"  и  сбоку  от него  будут лететь еще два  "томкэта".  Их мощные
радиолокационные установки  AWG-9  способны  почувствовать иракского  пилота
прежде, чем тот поднимется в воздух.
     В  конечном счете  все эти сложнейшие  машины должны  были  решить одну
задачу: защитить то устройство, которое висело под брюхом "томкэта" Клири, а
именно систему тактической воздушной разведки, СТВР.
     СТВР была укреплена немного правее оси самолета и напоминала обтекаемый
гроб длиной  семнадцать  футов.  Система  была явно  сложнее  "пентакса" или
любого другого фотоаппарата туристов.
     В носу СТВР располагалась мощная фотокамера,  объектив которой мог быть
направлен  прямо  вниз или  вниз и вперед.  За  ней  размещалась  панорамная
камера,  смотревшая  в  стороны   и  вниз.  Еще  дальше  находился   прибор,
регистрирующий  инфракрасное излучение;  он  определит источник  тепла и его
контуры. Все, что пилот фотографировал, он видел на экране в своей кабине.
     Даррен Клири поднялся до пятнадцати тысяч футов,  соединился с  другими
самолетами группы и вместе с ними направился к воздушному заправщику КС-135,
поджидавшему их чуть южнее иракской границы.
     Нигде  не встретив  отпора  иракской  противовоздушной  обороны,  Клири
сфотографировал одиннадцать  главных целей и лишь после  этого  взял курс на
Тармию - двенадцатый и наименее важный объект, как было сказано в приказе.
     Над Тармией Клири бросил взгляд на экран и пробормотал;
     - Что за чертовщина?
     Оказалось, что именно в этот момент во  всех  его основных  фотокамерах
кончилась пленка, рассчитанная на семьсот пятьдесят кадров.
     После второй дозаправки в  воздухе вся группа благополучно вернулась на
"Рейнджер". Палубная команда извлекла фотопленки и отнесла их в лабораторию.
     Клири  прошел  обычную  процедуру  опроса  и  затем  вместе с  офицером
разведки сел за подсвечиваемый снизу стол.  На крышке стола,  представлявшей
собой  небольшой экран, один за другим появлялись кадры, снятые Клири. Пилот
объяснял, где был сделан каждый снимок и что на нем изображено. Офицер делал
заметки для будущего рапорта, который вместе с фотографиями и рапортом Клири
будет отослан в Эр-Рияд.
     Когда  подошла  очередь  последних  двадцати  снимков, офицер  разведки
удивленно спросил:
     - А это что такое?
     - Не спрашивайте меня,  - ответил Клири. - Это я  снял над  той целью в
Тармии, помните? Той самой, которую нам подсунули в последний момент.
     - Да, но что это за штуки?
     - Похоже на соты для пчел-великанов, - неуверенно сказал Клири.
     Выражение  оказалось  удачным  и  надолго  закрепилось  за  непонятными
устройствами,  которыми был  напичкан  огромный  цех. Офицер  разведки  тоже
назвал в своем рапорте цех "сотами"  и признался, что не  имеет ни малейшего
представления, что это за устройства. Когда рапорты и пленки были упакованы,
с палубы "Рейнджера" взлетел "викинг" S-3, который доставил  все материалы в
Эр-Рияд. Потом Даррен Клири принимал участие и в боевых операциях, но так ни
разу и не столкнулся с неуловимыми МиГами, а в конце апреля 1991 года вместе
со всей командой авианосца "Рейнджер" покинул Персидский залив.
     Утром того  же  дня  Вольфганг  Гемютлих  убедился,  что с  его  личным
секретарем происходят странные перемены.
     Фрейлейн  Харденберг  была по-прежнему  вежлива,  корректна,  держалась
вполне официально  и  быстро выполняла  всю требовавшуюся  работу -  а  герр
Гемютлих  требовал  немало. Не  отличаясь  чрезмерной чувствительностью,  он
сначала ничего не замечал, но после третьего появления фрейлейн Харденберг в
его кабинете - она зашла,  чтобы записать  под его  диктовку письмо, -  герр
Гемютлих убедился,  что  в его  секретаре появилось что-то новое, совершенно
необычное.
     Нет, в ее внешнем облике и в поведении не было ничего легкомысленного и
уж тем более фривольного,  такого герр  Гемютлих никогда  бы не потерпел, но
что-то было  не  так. Когда  фрейлейн, склонившись над блокнотом, записывала
содержание письма, герр Гемютлих присмотрелся к ней более внимательно.
     Правда,  на  ней был  все тот  же старомодный деловой костюм с длинной,
ниже колен,  юбкой, волосы по-прежнему были гладко  зачесаны назад и собраны
на  затылке в тугой  пучок... Лишь во время  четвертого появления в кабинете
герр  Гемютлнх с ужасом  осознал,  что  его  секретарь  слегка напудрилась -
совсем  немного,  но  все же заметно.  Герр  Гемютлих всмотрелся и про  себя
облегченно  вздохнул:  слава Богу,  на губах фрейлейн Харленберг не  было  и
следа губной помады.
     Может  быть,  я заблуждаюсь, мысленно  рассуждал  герр Гемютлих. Сейчас
январь,  возможно, от мороза  щеки у фрейлейн  обветрили;  да,  конечно, она
напудрилась, но исключительно в профилактических  целях. Однако во  фрейлейн
изменилось и что-то еще.
     Глаза. Боже  милосердный, только бы  не тушь!  Герр Гемютлих всмотрелся
еще  внимательней, но на глазах фрейлейн Харденберг  не  заметил ни туши, ни
краски.  Конечно, я ошибся,  снова  принялся  убеждать  себя герр  Гемютлих.
Загадка решилась неожиданно во время обеденного перерыва, когда он аккуратно
расстелил  на  столе льняную  салфетку и взялся за  бутерброды, которые, как
обычно, приготовила ему фрау Гемютлих.
     Они блестели. Глаза у фрейлейн Харденберг блестели. Зимние холода здесь
ни при чем, к тому времени фрейлейн находилась  в помещении  по меньшей мере
четыре часа. Банкир отложил недоеденный бутерброд  и только теперь вспомнил,
что точно такой же синдром он замечал у более молодых секретарш по пятницам,
в самом конце рабочего дня.
     Это был синдром счастья. Эдит Харденберг была  счастлива. Герр Гемютлих
понял,  что  ее  походка, ее манера  говорить и  ее глаза  - это  всего лишь
симптомы счастья. Такой она была все утро.  Это обстоятельство, да еще следы
пудры  на ее  щеках глубоко взволновали Вольфганга Гемютлиха. Ему оставалось
только надеяться, что она не зря транжирит свои деньги.
     Удивительные фотоснимки, сделанные капитан-лейтенантом  Дарреном Клири,
прибыли в Эр-Рияд во второй половине дня. Здесь они влились в  мощный  поток
свежей фотоинформации,  который каждый  день  обрушивался  на  штаб-квартиру
командования ВВС коалиции.
     Часть  аэрофотоснимков  обеспечивали  висевшие  высоко  в небе спутники
КН-11 и КН-12. Они давали крупноплановую информацию  о больших регионах всей
территории  Ирака. Если  на них не  было заметно  изменений  по сравнению со
снимками, сделанными днем раньше, то их сдавали в архив.
     Другие  изображения  поступали  от  пилотов  TR-1, которые и теперь  не
прекращали  своих  полетов  на меньших  высотах.  Они приносили  сведения об
изменениях  в  военной машине  Ирака: о передислокациях  войск,  о появлении
военных самолетов  или ракетных пусковых  установок там, где  их  раньше  не
было. Эти данные поступали в центр анализа.
     Аэрофотоснимки, сделанные Дарреном Клири, относились к категории оценки
эффективности бомбардировок. Такие снимки  сначала сортировали и маркировали
в  "Летнем театре"  - скопище  зеленых палаток  на краю  военной авиабазы, а
потом  отправляли в "Черную  дыру",  точнее,  в  отдел оценки  эффективности
бомбардировок.
     В тот вечер в отделе с семи часов дежурил  полковник Битти. Два часа он
рассматривал  снимки   комплекса  пусковых  ракетных   установок   (частично
разрушен;  две  установки, очевидно,  еще даже не повреждены), центра  связи
(стерт  с  лица  земли)  и  группы укрепленных ангаров, в  которых прятались
иракские МиГи, "миражи" и Су.
     Потом  настала  очередь  десятка снимков  промышленного  цеха в Тармии.
Полковник нахмурился,  встал и подошел к столу, за которым  работал  сержант
британских королевских ВВС.
     - Чарли, что это такое?
     -  Тармия, сэр. Помните, вчера "игл" разбомбил какой-то завод, хотя  он
не был в перечне целей?
     - Ах да, какое-то предприятие, которое мы не считали военным объектом?
     -  Оно  самое.  Сегодня  утром,  в  начале  одиннадцатого,  "томкэт"  с
"Рейнджера" сделал эти снимки.
     Полковник Битти постучал пальцем по фотографии.
     - Так что за чертовщина там творится?
     - Не знаю, сэр. Поэтому я  и положил снимки вам на стол. Никто не может
сообразить, что это такое.
     - Похоже, этот  лихач  на  своем  "игле"  разворошил  настоящее  осиное
гнездо. Иракцы просто взбесились.
     Британский  сержант  и американский полковник  недоуменно  разглядывали
снимки,  сделанные  пилотом "томкэта"  над  Тармией. Снимки были удивительно
четкими, их разрешение поражало. Одни были сделаны  камерой, расположенной в
носу системы  тактической воздушной  разведки,  когда "томкэт"  снизился  до
пятнадцати  тысяч  футов,  другие  -  панорамной камерой. В  "Летнем театре"
отобрали  десяток   наилучших,  наиболее  резких  снимков,  на  которых  был
отчетливо виден разрушенный цех.
     - Насколько велико это здание? - спросил полковник.
     - Приблизительно сто метров на шестьдесят, сэр.
     Взрывы  и ветер сорвали почти всю гигантскую крышу,  уцелевшая ее часть
закрывала от силы четверть площади иракского цеха. Теперь с  высоты птичьего
полета можно было рассмотреть всю планировку цеха на трех четвертях площади.
Гигантский  цех был разделен  брандмауэрами  на  множество  отсеков, большую
часть пола в каждом отсеке занимал большой черный диск.
     - Эти диски металлические?
     -  Так  точно, сэр. По данным инфракрасного  сканирования, это какая-то
сталь.
     Еще большее  внимание сотрудников отдела  привлекла реакция  иракцев на
бомбовый удар Дона Уолкера.  Вокруг оголенного цеха  стояли  пять гигантских
подъемных  кранов; как  нацелившиеся  на лягушку цапли,  они  устремили свои
стрелы  внутрь огромного здания.  Если учесть, сколько иракских  предприятий
было  разрушено  за  последние  дни,  то  краны  такой мощности  должны были
направляться только на самые важные объекты.
     Вокруг  цеха  и  внутри  его кишели  толпы рабочих,  цеплявших диски  к
стропам кранов.
     - Вы пересчитали этих парней, Чарли?
     - Их больше двухсот, сэр.
     -  А эти диски, -  полковник Битти заглянул  в  рапорт офицера разведки
"Рейнджера", - эти соты для пчел-великанов, что это такое?
     - Понятия не имею, сэр. В жизни не видел ничего подобного.
     - Что ж, что бы это ни было, но мистеру Саддаму Хуссейну они, очевидно,
очень нужны. Тармия действительно не числится в перечне целей?
     - Не числится, сэр. Но обратите внимание вот на это.
     Сержант вытащил из папки еще один аэрофотоснимок и показал пальцем.
     - Ограждение из колючей проволоки, - догадался полковник.
     - Двойное ограждение. А здесь?
     Полковник взял лупу и внимательно рассмотрел фотоснимок.
     -Заминированная полоса... зенитные батареи... сторожевые  вышки. Чарли,
где вы все это раскопали?
     - Вот здесь. Взгляните на крупноплановый снимок.
     Полковник  Битти долго смотрел на аэрофотоснимок Тармии и окрестностей,
сделанный с очень большой высоты, потом выдохнул и воскликнул:
     - Боже мой, придется  срочно пересмотреть нашу оценку всей Тармии.  Как
мы могли ее упустить?
     Причины,  по   которым   гигантский  промышленный  комплекс  в  Тармии,
включавший  триста восемьдесят одно здание, был  отнесен к  мирным объектам,
позднее  стали частью  фольклора среди тех, кто всю  войну почти не  покидал
подземелье "Черной дыры".
     Все они были британцами или американцами, и все прошли школу НАТО.  Они
учились обнаруживать советские  объекты и  невольно переносили  свой  опыт и
знания на Ирак.
     На аэрофотоснимках они  всегда  отыскивали одни и  те же признаки. Если
здание (или комплекс зданий) являлось важным военным объектом, то оно должно
было располагаться в запретной зоне, охраняться от тех, кому доступ  закрыт,
и быть защищено от возможного нападения.
     Были ли в Тармии сторожевые вышки, заминированные полосы, казармы? Были
ли   там   колеи,   пробитые   снующими   туда-сюда   тяжелыми  грузовиками,
высоковольтные линии электропередачи или достаточно мощная электростанция на
самом объекте? Все эти признаки свидетельствуют о военном характере объекта,
а в Тармии, казалось, ничего подобного не было.
     Сержант  британских ВВС,  руководствуясь одной  лишь  интуицией,  решил
перепроверить снимки всего района Тармии, сделанные под очень большим углом.
На  них  он  нашел  все:  колючую  проволоку,  зенитные  батареи,   казармы,
укрепленные  охраняемые ворота,  ракетные установки, минные  поля. Но только
все очень далеко.
     Иракцы попросту обнесли колючей проволокой огромную территорию размером
сто  на сто километров;  в Западной  и  даже  в  Восточной  Европе  что-либо
подобное просто немыслимо.
     В центре этого гигантского квадрата был построен промышленный комплекс.
В  него входили  381 здание  (из  которых, как выяснилось позднее, семьдесят
работали   на  военную  промышленность  Ирака).  Здания  и  сооружения  были
разбросаны  на площади  пятьсот акров,  чтобы уменьшить потери при возможных
бомбардировках.
     - А линии электропередачи? Откуда здесь взять электроэнергию хотя бы на
то, чтобы включить электробритву?
     -  Посмотрите вот тут, наверху, сэр. В сорока пяти километрах к западу.
Линия  идет  в  обратном направлении. Ставлю  пятьдесят фунтов  против пинты
теплого  пива, что эта  линия сооружена  для  отвода глаз. Настоящий  кабель
проложен  под  землей  и идет в  центр  Тармии  вот  от  этой электростанции
мощностью сто пятьдесят мегаватт,
     -  Сукины дети,  -  выдохнул  полковник.  Потом он выпрямился и схватил
стопку  фотографий.  -  Отличная  работа, Чарли. С этими  картинками я пойду
прямо к Бастеру Глоссону. Но ждать нельзя. Если этот оголенный цех так нужен
иракцам, то мы должны превратить его в пыль.
     - Слушаюсь, сэр. Я включу объект в перечень для бомбардировок.
     - Но не на три-четыре дня. На завтра. Кто у нас свободен?
     Сержант подошел к компьютеру и набрал запрос.
     - Никто, сэр. Все подразделения уже получили задания.
     - Нельзя ли отвлечь хотя бы эскадрилью?
     - Боюсь, что нет. Из-за охоты за "скадами" мы и так отстали от графика.
Впрочем, подождите, на "Диего" базируется 4300-е авиакрыло. Оно свободно.
     - Отлично. Поручите это "баффам".
     - Прошу  прощения, сэр, - заметил сержант, стараясь выражать несогласие
по  возможности  более   мягко,   -  но  "баффы"  не  отличаются   точностью
бомбометания.
     -  Послушайте,  Чарли, через  двадцать четыре часа  иракцы  вывезут  из
Тармии все до последнего гвоздя. У нас нет выбора. Дайте задание "баффам".
     - Слушаюсь, сэр.
     Беспокойная натура  не  позволила  Майку  Мартину хорониться  на  вилле
советского дипломата более нескольких дней. Русская кухарка и ее  муж были в
смятении; по ночам им не давала заснуть неумолчная какофония разрывов бомб и
ракет   и  бесконечный   грохот  иракской  зенитной   артиллерии,   имевшей,
по-видимому, неисчерпаемые боеприпасы, но практически беспомощной в борьбе с
авиацией союзников.
     С  опаской  выглядывая из  окон,  русские призывали проклятья на головы
всех  американских  и  британских  пилотов,  но  на вилле уже стал ощущаться
недостаток продуктов, а в сложных ситуациях русский желудок всегда был самым
весомым аргументом. В конце  концов  было решено все  же  послать  садовника
Махмуда на базары.
     На третий день после возобновления своих велосипедных поездок по городу
Мартин заметил меловую отметку. Она была начерчена на задней стене одного из
старых домов  в  Карадит-Мариаме  и  означала, что в соответствующем тайнике
Иерихон оставил письмо.
     Несмотря    на   непрекращавшиеся   бомбардировки,   постепенно   стала
сказываться способность простого человека приспосабливаться к жизни  в любой
обстановке.  Хотя багдадцы осмеливались обмениваться впечатлениями -да  и то
лишь шепотом - только  с ближайшими родственниками, которые уж наверняка  не
побегут доносить в полицию, мало-помалу они стали понимать, что бени кальб и
бени  Наджи умеют сбрасывать  бомбы  только  на то, что им нужно уничтожить,
оставляя в покое дома горожан.
     К пятому дню воздушной  войны президентский  дворец превратился  в кучу
развалин  (такая  участь  постигла  его  уже  на  второй  день),   перестали
существовать   министерство   обороны,   телефонная   станция   и    главная
электростанция,  снабжавшая  весь  город  энергией. Еще  большие  неудобства
причинял тот факт,  что все девять мостов теперь украшали дно Тигра. Правда,
толпы мелких предпринимателей быстро  организовали  многочисленные переправы
через реку; большие  паромы перевозили легковые автомобили и даже грузовики,
плоскодонки брали до десяти пассажиров  с велосипедами, а простые лодчонки -
и того меньше.
     Большие  здания  в  основном  были   целы.  Отель  "Рашид"  по-прежнему
переполняли иностранные журналисты и операторы,  хотя  все  знали,  что раис
прячется  в  бункере под этим отелем.  Хуже того, уцелела  и находившаяся на
перекрытой   улице   недалеко  от  Каср-эль-Абиада  в  Рисафе  штаб-квартира
секретной   полиции  -   несколько   связанных   друг   с   другом   зданий,
реконструированных изнутри,  но сохранивших старые фасады. Под двумя из этих
зданий располагался  "гимнастический зал",  где Омар Хатиб пытками добивался
признаний.
     На другой  стороне реки, в Мансуре, невредимым  остался  большой дом, в
котором  размещался  Мухабарат,   включавший  отделы  внешней   разведки   и
контрразведки.
     На обратном пути  к советской вилле Мартин, неторопливо крутя педалями,
обдумывал, что  ему делать с меловой отметкой. Он не  забыл недвусмысленного
приказа: ни  в  коем  случае не приближаться к  тайникам. Будь  он чилийским
дипломатом, подчинился бы приказу -  и был бы прав. Но Монкада не умел долго
-  если нужно, сутками, пока птицы не начнут вить  гнездо на твоей  шляпе, -
лежать на наблюдательном посту и следить за тем, что происходит вокруг.
     Вечером Мартин пешком  отправился  на набережную Тигра, переправился на
другой берег в  Рисафу,  а когда начались налеты авиации союзников, пошел на
овощной базар в Касре. На  тротуарах время от времени  попадались  случайные
прохожие,  спешившие укрыться в домах, как будто стены убогой  хижины смогут
защитить их от  крылатой ракеты "томагавк". Мартин был просто одним из таких
испуганных  прохожих, к тому  же во время налетов патрули  секретной полиции
предпочитали не бродить по улицам.
     Наблюдательный  пост  Мартин  устроил  на  углу  крыши фруктовой лавки,
откуда  ему были  видны  улица,  двор и тот  камень  во  дворе, под  которым
располагался тайник.  Мартин неподвижно лежал на крыше и наблюдал в  течение
восьми часов - с восьми вечера до четырех утра.
     Если  тайник  находился  под  наблюдением,  то Амн-аль-Амм  должен  был
направить сюда не меньше двадцати полицейских. За восемь  часов эти двадцать
человек так или иначе непременно выдали бы себя: шарканьем ботинок по камню,
кашлем,   потягиванием   одеревеневших   мышц,  чирканьем  спичек,  огоньком
сигареты,  приглушенным  приказом  перестать  курить.  Что-то  в  этом  роде
обязательно должно было бы произойти. Мартин никак не мог поверить в то, что
люди Хатиба или Рахмани смогли бы за восемь часов и пальцем не шевельнуть.
     Когда  до  четырех   утра  оставалось  несколько  минут,  бомбардировки
прекратились. На базаре не  было  видно ни единого  огонька.  Мартин еще раз
проверил, не установлена ли в каком-нибудь из окон  камера, но поблизости не
было  видно  даже  подходящего окна.  В  десять  минут  пятого  он  бесшумно
соскользнул с крыши, пересек узкую улочку - в своей темно-серой одежде ночью
он был почти невидимкой, - нашел нужный камень, извлек письмо и тут же ушел.
     Как раз перед рассветом Мартин оказался у стены виллы первого секретаря
посольства  СССР Куликова,  а  через  несколько  минут  -  в  своей  лачуге.
Обитатели виллы спали и не заметили его отсутствия.
     Письмо Иерихона  оказалось  предельно простым. В течение девяти  дней с
ним  не было никакой связи. Он не видел ни одного условного  мелового знака.
Со  времени  его последнего  сообщения никто  не  пытался установить  с  ним
контакт.  На  его  банковский  счет  деньги не  поступили. Тем не менее  его
сообщение было получено - он сам проверил. В чем дело?
     Мартин не стал передавать сообщение Иерихона в Эр-Рияд. Он понимал, что
не  должен  нарушать  приказы,  но считал, что на месте  он  лучше  Паксмана
понимает  ситуацию и  имеет  право  сам  принимать  решения.  Той  ночью  он
рисковал,  но  риск  был  оправдан,  потому  что  он  противопоставлял  свое
искусство ведения  тайных операций  искусству тех,  кто, по  его  убеждению,
многим уступал ему. Если бы он  заметил хотя бы ничтожный намек на  то,  что
переулок находится под наблюдением, он тут же ушел бы, и никто его не увидел
бы.
     Возможно, Паксман был прав, Иерихона  разоблачили и арестовали. Но ведь
могло  быть  и  так,  что  Иерихон  лишь сообщил то, что слышал  от  Саддама
Хуссейна своими ушами. Все упиралось  в тот  миллион  долларов,  который ЦРУ
отказалось платить. Мартин решил сам написать ответ.
     Он сообщил,  что  в связи с началом воздушной войны возник ряд проблем,
но  в  общем события развиваются  более  или менее по плану  и  надо  просто
набраться терпения. Он сообщил, что его последнее письмо  было действительно
взято  и  передано, но что он,  Иерихон, будучи  разумным  человеком, должен
понимать: миллион  долларов -  это  очень  большая сумма,  и, прежде  чем ее
выплатить,  нужно  проверить  информацию, а  на это  требуется время. В  эти
тревожные  дни  Иерихону  следует  сохранять  спокойствие и терпеливо ждать,
когда  в  условленном  месте  появится  новая  меловая   отметка.  Тогда  их
сотрудничество будет возобновлено.
     Днем  Мартин  спрятал  ответ  за  шатающимся кирпичом  в стене  рядом с
вонючим рвом, который окружал мавзолей  в Аадхамийе, а когда стемнело, мелом
начертил условный знак на ржавых воротах гаража в Майсуре.
     Через двадцать четыре часа меловая отметка исчезла.  Каждую ночь Мартин
настраивал свой  приемник  на  условленную волну, но  Эр-Рияд молчал. Мартин
.понимал, что,  отдав приказ  о возвращении,  руководители  операции  теперь
скорее всего просто  ждут,  когда он перейдет границу.  Но Майк Мартин решил
еще немного задержаться в Багдаде.
     Диего-Гарсию никак не отнесешь к числу мест, притягивающих к себе толпы
туристов. Этот крохотный островок, чуть больше кораллового  атолла, входит в
состав архипелага Чагос, расположенного  на юге Индийского океана. Формально
Диего-Гарсия принадлежит Великобритании, но британцы давным-давно отдали его
в аренду США.
     Во время войны в Персидском заливе этот затерянный островок стал  базой
для 4300-го авиахрыла бомбардировочной  авиации  ВВС  США, укомплектованного
"летающими крепостями" Б-52.
     Летающие  крепости были старейшими  ветеранами войны.  Они состояли  на
вооружении ВВС  США больше тридцати  лет, из которых не один  год составляли
костяк американской стратегической авиации (штаб-квартира которой находилась
в  Омахе,  штат  Небраска).  В  те  годы  летающие  мастодонты,  напичканные
термоядерными бомбами, день и ночь кружили возле границ  советской  империи.
Старые бомбардировщики оставались грозной силой. Во время войны в Персидском
заливе  эти устаревшие  самолеты  посеяли  настоящую  панику  в  частях  так
называемой  элитной Республиканской гвардии,  окопавшейся  в пустынях южного
Кувейта.  Если  эта элита  иракской  армии  при  наступлении  наземных войск
коалиции вылезала из нор с поднятыми руками,  то в этом была немалая заслуга
Б-52, круглосуточно бомбивших позиции гвардейцев.
     В войне участвовали только восемьдесят  таких  бомбардировщиков,  но их
грузоподъемность  и  бомбовая нагрузка  настолько  велики,  что  они  успели
сбросить 26 000 тонн  бомб, то есть сорок процентов всего тоннажа  авиабомб,
сброшенных на Ирак в течение всей войны.
     Летающая  крепость настолько огромна,  что у  стоящей  на  земле машины
гигантские  крылья,  каждое из  которых  несет по  две пары двигателей J-57,
прогибаются  и свисают к земле.  Если Б-52  взлетает с полной нагрузкой,  то
сначала поднимаются  в воздух крылья. Какое-то время они  располагаются даже
выше  тяжелого фюзеляжа самолета; со стороны  может показаться, что летающая
крепость, как чайка, машет крыльями. Лишь в полете крылья занимают привычное
горизонтальное положение.
     Б-52 летит так высоко, что с  земли его  не видно и не  слышно, а бомбы
сыплются на землю как бы сами по себе прямо с небес. Именно поэтому летающие
крепости  наводили  такой ужас  на Республиканскую гвардию.  Для  "ковровой"
бомбежки  Б-52  очень  хороши, но  высокой  точностью  бомбометания  они  не
отличаются. 06 этом и хотел напомнить полковнику сержант.
     На   рассвете   22  января  три  "баффа"  Б-52  поднялись  с  аэродрома
Диего-Гарсии  и  направились   к  Саудовской  Аравии.  Каждый   самолет  нес
максимальную  бомбовую  нагрузку: пятьдесят  одну  семьсотпятидесятифунтовую
бомбу без  специальной  системы наведения (в  авиации  такие бомбы  называли
"утюгами"). Их сбрасывали с высоты  тридцать пять  тысяч футов, а дальше они
падали  как им  заблагорассудится. Двадцать  семь бомб размещались в корпусе
самолета, остальные крепились на кронштейнах под крыльями.
     "Баффы" чаще  всего  отправлялись на  задание звеньями по три самолета.
Экипажи  бомбардировщиков надеялись  на  то, что им удастся приятно провести
еще один день на своем затерявшемся в океане тропическом островке, занимаясь
рыбной  ловлей,  плаванием и  ныряя с  аквалангами  к  рифам,  и с  неохотой
прокладывали курс к далекому иракскому заводу, который они никогда не видели
и никогда не увидят.
     Летающие крепости Б-52 называют "баффами" (что значит "буйволова кожа")
не из-за их серовато-коричневой окраски и не потому, что они  имеют какое-то
отношение  к авиаполку,  базировавшемуся  когда-то  в  английском Ист-Кенте.
Можно  было  бы подумать,  что  слово  "бафф" как-то  связано  с сокращенным
обозначением самолета, но на самом деле  оно представляет собой аббревиатуру
самого  популярного  прозвища  Б-52:  "Big  Ugly  Fat  Pucker",  что  значит
"огромный безобразный жирный прохвост".
     Как  бы  то  ни  было,  "баффы"  потянулись  на  север,  нашли  Тармию,
обнаружили нужный им  иракский цех, сбросили все сто пятьдесят  три бомбы, а
потом развернулись и полетели назад, к архипелагу Чагос.
     Утром 23 января, примерно в то время, когда Лондон  и  Вашингтон в один
голос  стали  требовать  дополнительных  фотографий  таинственных  сот   для
гигантских  пчел,  оценить эффективность  бомбардировки  был послан еще один
самолет. На этот раз на аэрофотосъемку отправился разведывательный "фантом",
пилотируемый  летчиком  воздушной  национальной гвардии из Алабамы. "Фантом"
поднялся  с  бахрейнской базы  Шейх  Иза, которую  пилоты  называли  "Шейкис
пицца".
     Нарушив все  традиции, на этот раз бомбы "баффов" попали точно в  цель.
На  месте  цеха  осталась лишь  гигантская  воронка.  Лондону  и  Вашингтону
пришлось довольствоваться десятком фотографий, сделанных капитан-лейтенантом
Дарреном Клири.
     В  "Черной  дыре" умнейшие  головы долго  изучали эти фотографии, потом
пожали плечами, признались в своей некомпетентности и  отослали снимки своим
шефам в столицы - Лондон и Вашингтон.
     Копии  аэрофотоснимков  тотчас  были  направлены  в   британский  центр
фотографической  интерпретации  в  Джарике  и  в  аналогичное  вашингтонское
учреждение.
     Случайный   прохожий,   даже   если   он   обратит   внимание   на  эту
грязно-коричневую огромную кирпичную коробку на одном из перекрестков самого
грязного  квартала  делового  центра  Вашингтона, вряд  ли  догадается,  чем
занимаются ее обитатели.  Единственным  ключом к разгадке могли бы послужить
многочисленные  выходы   воздушных   кондиционеров,   которые   обеспечивали
комфортабельные  условия   для  работы  завидного  собрания   самых   мощных
американских компьютеров.
     Что же касается всего остального, то, судя по пыльным и грязным окнам и
мусору,  который  гонял  ветер  по  ближайшим  улицам,  Национальный   центр
фотографической  интерпретации  США  можно было  бы  принять  за  не слишком
преуспевающий товарный склад.
     Однако именно сюда поступают  тысячи снимков, сделанных многочисленными
спутниками, именно здесь работают специалисты, которые объясняют сотрудникам
Пентагона,  ЦРУ  и  Национального управления  реконгцировки,  что  же именно
увидели эти  дорогие космические игрушки. Все эти специалисты молоды, умны и
сообразительны, если речь идет о чем-либо касающемся новейших технологий, но
они никогда  не  видели  ничего похожего  на соты  возле Тармии. Поэтому они
зарегистрировали снимки и сказали, что понятия не имеют, что это такое.
     Эксперты из  британского министерства  обороны и  из Пентагона, которые
знали все  о  любом обычном  оружии от  арбалета до термоядерной бомбы, тоже
посмотрели на снимки, недоуменно покачали головами и передали их дальше.
     Не исключалось, что иракский  объект в Тармии имел какое-то отношение к
производству  оружия  массового  поражения,  поэтому  снимки показали  также
британским ученым  в Портон-Дауне, Олдермастоне и Харуэлле и их американским
коллегам в Сандии, Лос-Аламосе и Ливерморе. Результат оказался тем же самым.
     Наиболее  вероятной   представлялась  следующая  гипотеза:  диски  были
деталями огромных трансформаторов электрического тока, предназначавшихся для
новой иракской  тепловой электростанции.  Когда из  Эр-Рияда  сообщили,  что
новые  снимки  сделать  невозможно,  так  как  загадочный  цех  в  Тармии  в
буквальном  смысле слова  перестал существовать,  пришлось  довольствоваться
этой гипотезой.
     Гипотеза была неплоха, но она  не объясняла одного существенного факта:
почему иракцы так отчаянно пытались скрыть или спасти таинственные диски?
     Лишь  вечером 24  января  Саймон  Паксман  из телефонной будки позвонил
домой доктору Терри Мартину.
     - Не  хотите  ли  еще  раз  пообедать в индийском ресторане?  - спросил
Паксман.
     - Сегодня не могу, - ответил Мартин. - Я уезжаю.
     О том,  что  вернулся Хилари  и он  хотел бы  провести  вечер  со своим
другом, Мартин умолчал.
     - Куда? - спросил Паксман.
     - В Америку, - ответил Мартин. - Я получил приглашение прочитать лекции
о халифате  Абассидов.  Признаться,  довольно лестное приглашение.  Судя  по
всему, им очень понравилась моя работа  о юриспруденции в  третьем халифате.
Сожалею, но не могу.
     - Я хотел только сказать, что с юга пришло нечто новое. Другая загадка,
которую никто не может разгадать. Правда, тут дело не в тонкостях  арабского
языка, а в технике. И все же...
     - Что это такое?
     - Фотография. Я снял копию.
     Мартин заколебался.
     - Еще один случайный факт? - с сомнением спросил он. - Хорошо, в том же
ресторане в восемь.
     -  Возможно,  так оно и  есть, -  согласился Паксман. - Просто еще один
случайный факт.
     Стоя в холодной телефонной будке, он не догадывался, что держит  в руке
ту нить, которая свяжет все разрозненные факты воедино.



     Самолет, на  котором летел  Терри Мартин,  приземлился в  международном
аэропорту Сан-Франциско на следующий день, почти  ровно  в три часа дня. Его
радушно  встретил  профессор Пол Масловски, одетый  в униформу  американских
ученых  - твидовый пиджак  с  кожаными  налокотниками. Мартин  тотчас ощутил
теплые объятия типично американского гостеприимства.
     -  Бетти  и  я  подумали, что  в отеле  вам  будет скучновато, и решили
предложить остановиться в нашем доме, -  сказал Масловски,  не успев вывести
свою малолитражку из комплекса зданий аэропорта на шоссе.
     - Благодарю вас, это было бы просто чудесно, - искренне ответил Мартин.
     - Студенты  с  нетерпением ждут ваших лекций,  Терри. Конечно, народу у
нас немного; наш арабский факультет, должно быть, намного меньше вашей Школы
востоковедения и  африканистики,  но они действительно  в восторге  от ваших
работ.
     - Отлично. Хотелось бы поскорее встретиться с ними.
     Мартин   и   Масловски   оживленно  обсуждали  свою   общую  страсть  -
средневековую   Месопотамию   и  не  заметили,   как  приехали   в  пригород
Сан-Франциско  Менло-парк,  где  в  каркасном  доме жил  профессор.  Мартина
представили жене  Масловски Бетти и  провели в теплую и удобную  комнату для
гостей. Терри бросил взгляд на часы: было пятнадцать минут пятого.
     - Не могу ли я воспользоваться телефоном?  -  спустившись вниз, спросил
Мартин.
     - Разумеется, - ответил Масловски. - Хотите позвонить домой?
     - Нет, кое-кому в США. У вас есть телефонный справочник?
     Профессор  вручил ему  толстую книгу и вышел. Нужный ему  номер  Мартин
нашел  в  разделе  "Ливермор";   Национальная  лаборатория  Лоуренса,  округ
Аламеда. Самое время позвонить.
     - Соедините меня, пожалуйста, с отделом Z, - сказал он телефонистке. Он
произнес "зед".
     - Кто именно вам нужен? - спросила телефонистка.
     - Отдел Z, - повторил Мартин. - Офис директора.
     - Минутку.
     Через несколько секунд в трубке прозвучал другой женский голос:
     - Офис директора. Чем я могу вам помочь?
     Должно быть,  Мартина  выручил  британский  акцент. Он  представился  и
сказал, что приехал на несколько  дней из Англии  и хотел  бы  поговорить  с
директором. Теперь в трубке зазвучал мужской голос:
     - Доктор Мартин?
     -Да.
     -  Говорит  Джим  Джекобс,  заместитель  директора.  Чем могу быть  вам
полезен?
     -  Видите  ли, я понимаю, что  мне  следовало  бы  договориться с  вами
заранее, но я приехал буквально на  несколько дней, чтобы прочесть лекцию на
факультете изучения  Ближнего Востока в Беркли.  Затем я должен вернуться. Я
подумал, возможно,  вы сможете уделить мне несколько минут, тогда я подъехал
бы к вам в Ливермор.
     Мартин почти видел, как у Джекобса от удивления поползли кверху брови.
     -  Доктор  Мартин, не  могли бы вы хотя  бы намекнуть,  что  именно вас
интересует?
     - Это не так просто. Видите ли, я - член британского комитета "Медуза".
Это вам о чем-нибудь говорит?
     - Конечно.  Мы как  раз собирались сворачивать  работу нашего комитета.
Завтра вы сможете?
     -  Вполне. Моя  лекция назначена  на  вторую  половину  дня.  Утром  вы
свободны?
     - Скажем, в десять часов? - уточнил Джекобс.
     Договариваясь  о встрече, Мартин намеренно умолчал о том, что он совсем
не физик-ядерщик, а арабист. Зачем заранее создавать лишние проблемы?
     Вечером того же  дня в  другом  уголке  планеты,  в Вене, Карим наконец
уложил Эдит Харденберг  в  постель. Все  произошло как  бы само  собой,  как
вполне естественное продолжение концерта  и  ужина. Даже в машине, когда они
ехали из центра города к ней в Гринцинг, Эдит пыталась убедить себя, что они
только  выпьют  кофе и  распрощаются,  хотя  в  глубине души  понимала,  что
обманывает самое себя.
     Когда  Карим  обнял ее и  нежно, но настойчиво  поцеловал, она не стала
протестовать. Ее  прежняя уверенность,  что она  никогда не допустит  ничего
подобного, испарилась; она ничего не могла поделать с собой. Признаться,  ей
уже и не хотелось протестовать.
     Когда Карим взял  ее на  руки и  отнес в  крохотную  спальню, она  лишь
спрятала лицо у него  на груди и сказала себе: будь  что будет. Она почти не
почувствовала, как упало на пол ее  строгое  платье.  Ловкие  - не то  что у
Хорста - пальцы Карима не рвали пуговицы и одежду, не ломали застежки.
     Эдит  была  еще в белье, когда под большим  венским пуховым одеялом она
почувствовала  тепло,  исходившее   от  его   сильного,  молодого  тела.  Ей
показалось, что она вдруг нашла долгожданный приют в холодную зимнюю ночь.
     Она не знала, что ей нужно делать, поэтому просто лежала, закрыв глаза.
Губы Карима  и его  нежные, ищущие руки  вызывали  странное ощущение чего-то
необычного, ужасного, греховного. Хорст таким никогда не был.
     Эдит  была близка  к панике, когда губы  Карима  оторвались от ее  губ,
потом  от ее грудей, когда он стал  целовать  ее в другие,  запретные места,
которые ее мать всегда называла не иначе как "там, внизу".
     Она  пыталась  его оттолкнуть,  неуверенно  протестовала,  понимая, что
пробегающие  по  всему   ее   телу  волны  дрожи  -  это  что-то  нехорошее,
неприличное,  но  Карим  был   ловок  и  неудержим,  как  молодой  спаниель,
нацелившийся на куропатку.
     Он не обращал  внимания  на ее бесконечные "nein, Karim, das  sollst du
nicht"[16], и волны превратились  в неудержимый шторм, а  она - в
потерпевшую крушение в утлой  лодчонке,  которую  бросал взбесившийся океан.
Потом на Эдит обрушилась последняя гигантская волна, и она утонула  в ней  с
такой радостью, с таким чувством, в котором за все тридцать девять лет жизни
ей ни разу не приходилось признаваться своему духовному отцу в Вотивкирхе.
     А потом Эдит прижала лицо Карима к своей тощей груди и молча убаюкивала
любовника.
     Той ночью  Карим  дважды овладел ею:  сначала сразу  после  полуночи, а
потом незадолго до рассвета, и каждый раз он был так нежен и так ласков, что
она уже была не в силах сдерживать свои чувства. Эдит  и представить себе не
могла, что такое  возможно. Лишь когда рассвело и Карим  снова  заснул,  она
осмелилась пробежать пальцами по его телу,  поразилась, какая гладкая у него
кожа и как она любит каждый дюйм его тела.
     Узнав,  что  его  гость  интересуется еще  чем-то  кроме средневекового
Ближнего  Востока,  профессор Масловски был немало удивлен, но тем не  менее
настоял  на том, что он сам отвезет Терри Мартина в  Ливермор,  чтобы тот не
тратился на такси.
     - Кажется, мой гость - куда более важная персона, чем  я предполагал, -
заметил он, садясь за руль.
     Хотя Мартин возражал,  говорил, что это  совсем  не так, калифорнийский
арабист  остался  при  своем  мнении.  Он  имел представление о ливерморской
лаборатории Лоуренса и  знал,  что по одному телефонному звонку туда пускают
далеко не каждого. Впрочем,  профессор Масловски благоразумно воздержался от
лишних вопросов.
     Стоявший у ворот охранник в форме долго изучал паспорт Мартина, куда-то
позвонил по  телефону  и лишь  после  этого  направил  их  на  автомобильную
стоянку.
     - Я подожду здесь, - сказал Масловски.
     На того, кто видит лабораторию впервые -  даже если он знает, чем здесь
занимаются, - она  производит  странное  впечатление. Лаборатория выходит на
Васко-роуд  и размещается частично во вполне современных зданиях, а частично
- в  старых казармах, сохранившихся  с  тех  времен, когда здесь размещалась
военная база. Смешение стилей лишь  усиливают  разбросанные  между казармами
"временные"   сооружения,   которые   почему-то   неизменно  превращались  в
постоянные.   Мартина   провели  в  административный  корпус,  в  той  части
комплекса, что была ближе к Ист-авеню.
     Каким  бы  нелепым  ни  казалось это  скопление разномастных  зданий  и
сооружений, именно отсюда группа специалистов  наблюдала за распространением
ядерных технологий в странах третьего мира.
     Оказалось, что  Джим  Джекобс не намного  старше Терри Мартина, ему  не
было  и  сорока. Молодой  американский  ученый, доктор философии  по ядерной
физике, встретил Мартина в своем кабинете, оклеенном бумажными обоями.
     - Доброе утро.  Готов  биться об заклад, вы  полагали, что в Калифорнии
будет жарко. Все так думают. Возможно,  кое-где действительно жарко, но не у
нас. Кофе?
     - С удовольствием.
     - Сахар, сливки?
     - Нет, мне, пожалуйста, черный.
     Доктор Джекобс нажал кнопку интеркома.
     - Сэнди, не могли бы вы принести нам два кофе? Мне - как всегда. И один
черный.
     Джекобс улыбнулся гостю. Он не стал  говорить, что  накануне позвонил в
Вашингтон, где ему подтвердили: в английском комитете "Медуза" действительно
работал ученый с таким именем. Один из членов комитета, которого хорошо знал
Джекобс,  сам  проверил  списки.  Джекобс  был  приятно  удивлен.  Очевидно,
несмотря на  молодость, его гость был в Англии важной персоной.  Джекобс был
хорошо осведомлен  о  работе  комитета,  ведь  это  именно он и его  коллеги
неделями  изучали  ситуацию в Ираке и затем  передали  все  имевшиеся у  них
материалы  в  комитет.  Это  была   долгая  история  глупости  и  невежества
руководителей  западных  держав,  которые  чуть  было  не  подарили  Саддаму
Хуссейну атомную бомбу.
     - Итак, чем я могу быть полезен? - спросил Джекобс.
     - Я понимаю, что у меня  очень мало шансов на  успех, - сказал  Мартин,
открывая свой  "дипломат", - но все же я спрошу. Полагаю,  вы уже видели эту
фотографию?
     Он положил на стол копию одного из снимков  цеха в Тармии;  эту копию с
большой  неохотой уступил  ему на время  Паксман.  Джекобс бросил взгляд  на
снимок и кивнул.
     -  Конечно.  Три-четыре  дня  назад из Вашингтона  нам прислали десяток
таких снимков. Что я могу сказать?  Нам  эти  фотографии ничего не  говорят.
Могу  лишь повторить  то, что я сообщил в Вашингтон. В жизни не видел ничего
подобного.
     Вошла  Сэнди с двумя чашками кофе на  подносе.  Она оказалась  типичной
калифорнийкой: яркой и очень самоуверенной блондинкой.
     - Привет, - сказала она Мартину.
     - Ах да, здравствуйте. А ваш директор видел эти снимки?
     Джекобс нахмурился. Очевидно, гость сомневался в его компетентности.
     - Директор катается на лыжах в Колорадо. Но я показывал их нашим лучшим
экспертам. Поверьте, они очень, очень хорошие специалисты.
     - О, я не сомневаюсь, - сказал Мартин.
     Итак, опять глухая стена. Что ж, он не особенно и рассчитывал на успех.
     Сэнди поставила чашки на стол и тоже мельком взглянула на фотографию.
     - Ах, опять эти... - бросила она.
     - Да, опять эти, - подтвердил  Джекобс и неожиданно озорно улыбнулся. -
Доктор Мартин считает, что их следовало бы показать кому-нибудь... постарше.
     - Что ж, покажите папаше Ломаксу, - предложила Сэнди и вышла.
     - Кто такой папаша Ломакс?
     - О, не обращайте внимания. Он  когда-то здесь работал. Теперь давно на
пенсии, живет  где-то в  горах в  полном  одиночестве. Изредка заглядывает к
нам, чтобы вспомнить  молодость. Девушки его обожают, он приносит  им горные
цветы. Смешной старик.
     Мартин и Джекобс  допили  кофе, но  тема была в  основном исчерпана.  У
Джекобса накопились свои дела, он еще раз извинился за то, что ничем не смог
помочь, потом проводил гостя до двери и вернулся к своему столу.
     Мартин несколько секунд в нерешительности потоптался  в коридоре, потом
снова заглянул в приемную.
     - Где я могу найти папашу Ломакса? - спросил он Сэнди.
     - Не знаю. Он живет где-то в горах. Из нас там никто не был ни разу.
     - У него есть телефон?
     -  Нет,  туда  не  проведена  линия.  Кажется,  у  него есть переносной
радиотелефон. Страховая компания настояла. Понимаете, он очень стар.
     На лице  Сэнди  отразилось  такое  искреннее  сочувствие,  какое  могут
демонстрировать только калифорнийские девушки по отношению ко всем,  кому за
шестьдесят. Сэнди  порылась в справочнике  и ОТыскала номер. Мартин записал,
поблагодарил и ушел.
     Багдад и  Калифорнию разделяют  десять  часовых  поясов, и когда  Терри
Мартин  разговаривал  с  Джекобсом,  в Багдаде был  уже вечер.  Майк  Мартин
неторопливо  катил  на  велосипеде   по  тянувшейся  на  северо-запад  улице
Порт-Саид. Он  только что миновал старый Британский клуб и  его южный  вход,
который помнил с детства. Не останавливаясь, Мартин обернулся, чтобы еще раз
взглянуть на почти забытое здание.
     Невнимательность  могла  дорого  обойтись  Мартину. Выехав  на  площадь
Нафура,  он не  оглянулся  и поехал  вперед.  В этот момент  слева показался
большой лимузин.  Хотя лимузин явно  нарушал все правила дорожного движения,
сопровождавшие    его   два   мотоциклиста,    очевидно,    не    собирались
останавливаться.
     Один из мотоциклистов,  пытаясь увернуться от неуклюжего феллаха, резко
свернул,  но все же  в последний момент зацепил  передним колесом старенький
велосипед с корзиной на багажнике.
     Мартин  вместе  с  велосипедом упал  на  дорогу, овощи  рассыпались  по
асфальту.  Лимузин затормозил,  на мгновение остановился  и  тут же, объехав
Мартина, снова рванулся вперед.
     Мартин  успел  подняться  на  колени  и  бросить  взгляд на  набиравший
скорость автомобиль. Сидевший на  заднем сиденье пассажир недовольно смотрел
на деревенского олуха, осмелившегося задержать его на долю секунды.
     На  пассажире  была  форма  иракского  генерала,  но  внимание  Мартина
привлекла  не форма, а лицо:  страшно худое,  бесстрастное,  тонкое,  крайне
неприятное, изрезанное глубокими морщинами,  которые обрамляли нос и жесткую
складку  губ.  Еще больше Мартина поразил  взгляд генерала. Его нельзя  было
назвать  холодным, злым, проницательным или даже жестоким; его глаза не были
налиты кровью. Взгляд генерала был совершенно, абсолютно пустым,  как взгляд
самой смерти. Через долю секунды автомобиль скрылся.
     Двое рабочих помогли Мартину подняться и собрать  овощи. Они прошептали
ему  что-то  неразборчивое, но он  и сам уже  вспомнил. Много недель назад в
Эр-Рияде  он  видел  это  лицо  на нечеткой фотографии, снятой  на  каком-то
параде. Мартин  только что видел  человека, которого  в  Ираке боялись, быть
может,  больше самого раиса. Это был Мучитель, мастер  выбивания  признаний,
шеф секретной полиции Омар Хатиб.
     Во время ленча Терри Мартин попытался позвонить по номеру, который дала
ему Сэнди.  Никто не брал трубку, лишь магнитофон приятным голосом  сообщил,
что  тот  человек,  которому  он  звонил, уехал или  находится  вне  радиуса
действия радиотелефона. Пожалуйста, позвоните позднее.
     Пол Масловски пригласил Мартина и своих коллег по факультету на ленч на
территории университета. За оживленной беседой время пролетело незаметно. На
пути в Барроуз-холл Мартин, которого сопровождала директор отдела факультета
Кетил Келлер, попытался позвонить еще раз - и снова безуспешно.
     Лекцию  приняли  очень  хорошо.  Двадцать  семь  аспирантов  факультета
внимательно слушали Мартина. Особенно  большое  впечатление на него произвел
необычайно   высокий  уровень  понимания  его  работ,  посвященных  халифату
центральной   Месопотамии    в   столетия,   которые   европейцы    называли
средневековьем.
     Потом встал один из аспирантов и от имени всех  слушателей поблагодарил
его  за  блестящее  сообщение, за то, что  ради одной  лекции Мартин облетел
половину земного шара. Все зааплодировали, Мартин покраснел  и пробормотал в
ответ слова  признательности. В холле аудитории он заметил  телефон. На этот
раз трубка отозвалась грубым мужским голосом:
     - Да-а.
     - Прошу прощения, это доктор Ломакс?
     - На свете только один Ломакс, дружище. Это я.
     -  Я понимаю, это звучит нелепо, но я  на  несколько дней  прилетел  из
Англии и хотел бы встретиться с вами. Меня зовут Терри Мартин.
     -  Из Англии?  Далековато вас  занесло. Что  вам нужно от  такой старой
развалины, как я, мистер Мартин?
     - Мне хотелось бы, чтобы вы кое-что вспомнили. В Ливерморе мне сказали,
что вы работали здесь больше, чем  кто-либо другой, и  что вы  видели  почти
все. Я  хочу  показать  вам одну  фотографию.  По телефону трудно объяснить.
Можно к вам приехать?
     - Вы не насчет налогов?
     -Нет.
     - И не насчет разворота в "Плэйбое"?
     - Боюсь, что нет.
     - Вы меня заинтриговали. Вы знаете, как ко мне проехать?
     - Нет. Если вы объясните, я запишу.
     Папаша Ломакс подробно рассказал, как добраться до его дома. Мартин все
старательно записал. На это ушло немало времени.
     -  Давайте завтра утром,  -  сказал Ломакс.  -  Сегодня уже  поздно,  в
темноте вы  заблудитесь.  И  еще  одно: вам  потребуется  машина  повышенной
проходимости.
     Утром 27 января только  один из двух Джей-СТАРов, участвовавших в войне
в  Персидском заливе, уловил тот сигнал. Дело в том, что Джей-СТАРы были еще
в очень большой степени экспериментальными самолетами, и когда пришел приказ
срочно перебазироваться с  завода "Грумман Мелбурн" во Флориде через полмира
в Саудовскую  Аравию,  их еще эксплуатировали  главным  образом  гражданские
инженеры.
     В  то  утро один  из двух самолетов,  вылетев  с эр-риядского  военного
аэродрома,  находился  над  иракской  границей  (но  все  еще   в  воздушном
пространстве Саудовской Аравии) и  своим радиолокатором  нижнего и  бокового
обзора прощупывал западные пустыни Ирака на сотню миль вперед.
     "Всплеск" был очень слабым, но он свидетельствовал о том, что в глубине
Ирака медленно движется колонна  из двух-трех грузовиков.  Возможно, колонна
не заслуживала большого внимания, но Джей-СТАР искал именно малые объекты, и
командир экипажа решил  все же передать  на  один из  АВАКСов, круживших над
северным  регионом  Красного  моря,  точные  координаты  небольшой  иракской
автоколонны.
     Командир АВАКСа зарегистрировал положение обнаруженной цели и проверил,
нет  ли  поблизости авиационного подразделения,  которое  могло  бы  нанести
автоколонне далеко  не  дружественный  визит.  В то  время  все  операции  в
западном  Ираке ограничивались  - если не  считать налетов на  две  огромные
иракские авиабазы Н-2  и Н-3 - охотой за  "скадами".  Возможно, и  Джей-СТАР
увидел  мобильную  пусковую  ракетную  установку,  хотя   днем   они  обычно
предпочитали прятаться.
     АВАКС  нашел  двойку "иглов" F-15E,  возвращавшихся  на юг  с  северной
дороги "скадов".
     Дон Уолкер летел на высоте двадцать тысяч футов. Он и его ведомый Рэнди
Робертс  только  что уничтожили стационарную ракетную установку  на  окраине
Эль-Каима, которая  защищала  один из  заводов  по  производству отравляющих
веществ. Сам завод союзники предполагали разбомбить позднее.
     Уолкер  принял  сообщение  АВАКСа и  проверил, сколько  у него осталось
горючего.  Оказалось,  в  обрез. Хуже  того, израсходовав бомбы  с  лазерным
наведением,   Уолкер   остался   только    с    четырьмя   ракетами:   двумя
"сайд-уиндерами" и двумя "спарроу", висевшими на пилонах  под крыльями. Но и
те и другие  были ракетами типа "воздух-воздух", их всегда  брали на  случай
встречи с иракскими истребителями.
     Где-то к югу  от границы  его  ждал  воздушный бензозаправщик, а  чтобы
добраться до Эль-Харца, потребуется все горючее до последней капли. С другой
стороны,  рассуждал  Уолкер, до колонны  всего пятьдесят миль, а  если  он и
дальше будет следовать тем  же курсом, то пролетит всего в пятнадцати  милях
от иракских грузовиков. Пусть у него не осталось бомб, но будет полезно хотя
бы бросить взгляд на автоколонну.
     Ведомый  Уолкера все  слышал,  поэтому Дон  не стал  ничего  объяснять,
просто  махнул  Рэнди  рукой. Тот  летел всего в полумиле от  ведущего;  два
"игла" резко пошли вниз.
     С высоты восемь тысяч футов Уолкер увидел автоколонну,  которая и  дала
всплеск на экране Джей-СТАРа. Оказалось, это совсем не пусковая установка со
"скадами", а два  грузовика и две БРДМ-2 - бронированные разведочно-дозорные
машины советского производства.
     Сверху  Дон  Уолкер  видел  намного  больше,  чем  Джей-СТАР.  Внизу, в
глубоком ущелье, одиноко приютился "лендровер", а возле  него стояли  четыре
солдата  британских  войск  специального  назначения.  Сверху  они  казались
муравьями  на  коричневой скатерти пустыни. Британцы  не  могли  видеть, что
четыре иракские  машины  уже расположились подковой вокруг "лендровера", что
из грузовиков уже спрыгивали солдаты Саддама и, рассредоточиваясь,  окружали
ущелье.
     В  Омане  Дон  Уолкер  встречался  с  ребятами  из  полка  специального
назначения. Он знал, что  они тоже охотятся на "скадов" в западном Ираке,  а
кое-кто из  его эскадрильи уже  успел  поболтать по радио  с этими странными
британцами,  когда  те обнаруживали  на  земле  цель,  с  которой  не  могли
справиться своими силами.
     С  трехтысячефутовой  высоты  Уолкеру  было хорошо  видно,  как  четыре
британца  с любопытством посматривают вверх,  на его самолет.  В полумиле от
них задирали головы иракские солдаты. Уолкер нажал кнопку радиосвязи:
     - Ведомый, твои грузовики.
     - Понял.
     Хотя у Уолкера не осталось бомб, в правом крыле его "игла", чуть дальше
жерла воздухозаборника, размещалась  автоматическая  пушка  "вулкан",  шесть
вращающихся стволов которой умели с поразительной быстротой выплевывать весь
магазин,  вмещавший  450  снарядов.  Снаряды двадцатимиллиметрового  калибра
длиной с небольшой  банан взрываются при попадании в цель. Тому, кто сидит в
кузове  грузовика  или бежит  по открытой  местности, укрыться  от  снарядов
"вулкана" невозможно.
     Уолкер   щелкнул  переключателями  "цель"   и  "оружие";   на   экране,
расположенном   на    уровне   его   глаз,   появилось    изображение   двух
бронетранспортеров  и две линии перекрестились в точке прицеливания. Приборы
уже учли снос.
     В первый бронетранспортер попало около сотни снарядов; машину буквально
разнесло  в  клочья.  Уолкер  чуть  задрал  нос  самолета,   направив  точку
прицеливания на задний мост  второй машины. Он успел заметить, как  вспыхнул
бензобак  бронетранспортера, а мгновением позже его "игл" уже взмыл вверх  и
одновременно  начал  перекатываться  на бок,  пока  над  головой  пилота  не
оказалась коричневая пустыня.
     Уолкер  снизился еще раз и перевел самолет в обычное  положение; теперь
коричневая пустыня снова была под ним, а голубое небо - над его головой. Оба
бронетранспортера были объяты  пламенем,  один грузовик перевернулся на бок,
другой был искромсан до неузнаваемости. Он видел и крохотные фигурки бегущих
иракских солдат, которые искали спасения в скалах.
     Стоявшие в  ущелье  британцы поняли, что хотели им сказать американские
летчики.  Они  уже  сидели в "лендровере" и мчались по дну ущелья,  уходя от
засады.  Британцы  никогда  не  узнают, кто их заметил и кто  сообщил о  них
иракским солдатам - скорее всего это был какой-нибудь пастух. Зато они точно
знали, кто их спас.
     Два "игла" набрали высоту, покачали крыльями и  взяли курс  к  границе,
где их ждал воздушный заправщик.
     Британской диверсионной группой командовал сержант  Питер Стивенсон. Он
помахал рукой вслед быстро удалявшимся истребителям и проговорил:
     - Не знаю, как вас зовут, ребята, но я ваш должник.
     Оказалось, что  у  миссис Масловски есть небольшой  джип "сузуки".  Она
настояла, чтобы Терри Мартин ехал в  горы  именно  на ее джипе, хотя сама ни
разу не пользовалась приводом на  передние  колеса. Мартин отправился ранним
утром, ведь он не знал, сколько времени займет эта поездка, а в  пять вечера
улетал его самолет в Лондон. Он сказал миссис  Масловски, что в любом случае
вернется не позже двух часов.
     У профессора Масловски в тот день были занятия на  факультете, но утром
он успел передать Мартину карту, чтобы тот не заблудился в горах.
     Дорога тянулась по  долине реки Мочо и привела Мартина  сначала опять в
Ливермор, в котором он отыскал Майнз-роуд.
     Потом  позади  остались  последние  дома  пригородов  Ливермора.  Шоссе
поднималось все выше и выше. Мартину  повезло с погодой. Зима здесь  никогда
не  бывает такой суровой,  как  в некоторых  других американских  штатах, но
близкий океан  часто нагоняет  тяжелые тучи и  плотный туман. К счастью,  27
января день выдался безветренный, и, хотя было прохладно, на голубом небе не
появилось ни облачка.
     Прямо перед  собой  Мартин видел покрытую снегом далекую вершину Сидар.
Проехав десять миль по Майнз-роуд, он свернул на дорогу, примыкавшую к почти
отвесным  высоким обрывам.  Далеко внизу  блестела  на солнце  узкая полоска
Мочо, причудливо извивавшейся среди скал.
     Трава по обе стороны дороги  уступила место полыни и казуаринам. Высоко
в небе парили два коршуна, а дорога тянулась и тянулась  вдоль хребта Сидар,
все дальше уводя Мартина от цивилизации.
     Мартин миновал одинокий зеленый фермерский дом.  Ломаке сказал ему, что
этой дорогой нужно ехать  до  конца. Еще мили  через три  показалась хижина,
сложенная   из  грубо  обтесанных  бревен;  из  кирпичной  трубы  поднимался
голубоватый  дымок.  Мартин  остановился во  дворе  и  вышел  из  джипа.  Из
коровника  на него печально смотрела единственная корова джерсейской породы.
Из-за дома доносились ритмичные удары.  Мартин обошел хижину. На краю обрыва
стоял папаша Ломакс и смотрел вниз, на долину и реку.
     Ломаксу было семьдесят пять лет, но вопреки сочувственным вздохам Сэнди
по  его виду  можно  было  бы предположить,  что  он  забавы  ради борется с
медведями.   Старый  ученый  одним  ударом  легко  расправлялся  с  толстыми
поленьями.
     Высокий - ростом  шесть  футов с дюймом  - Ломакс  был одет  в потертые
джинсы и клетчатую рубашку. На его  плечи ниспадали совершенно белые волосы,
а подбородок обрамляла щетина цвета слоновой кости.  Из расстегнутого ворота
рубашки выбивалась такая же  седина.  Казалось, он совсем не ощущает холода,
хотя Терри Мартин был рад, что не забыл захватить теплую куртку с капюшоном.
     - Значит, нашли  дорогу? Я слышал,  как вы подъехали, -  сказал Ломакс,
одним ударом разрубил последнее полено, бросил топор  и подошел к гостю. Они
пожали  друг другу  руки,  после  чего Ломакс  жестом пригласил  англичанина
присесть на бревно, а сам сел на другое.
     - Значит, вы - доктор Мартин?
     - Э-э, да.
     - Из Англии?
     -Да.
     Ломакс сунул руку  в  карманчик рубашки,  извлек оттуда кисет и  листок
курительной бумаги, потом неторопливо принялся скручивать сигарету.
     - Курить вредно, не правда ли?
     - Думаю, что вредно.
     Ломакс довольно хмыкнул.
     - Мой доктор тоже так считал. Всегда орал, чтобы я бросил курить.
     Мартин  обратил  внимание,  что  старик говорит  о  докторе в прошедшем
времени.
     - Надо полагать, вы нашли другого?
     - Пришлось. Тот умер на прошлой неделе. В пятьдесят шесть  лет. Стресс.
Так какая нужда занесла вас сюда?
     Мартин порылся в своем "дипломате".
     -  Прежде всего  я  должен извиниться. Скорее всего  я зря трачу свое и
ваше время, но мне все же хотелось бы, чтобы вы взглянули на эту фотографию.
     Ломакс взял снимок и удивленно уставился на него, потом на Мартина.
     - Вы действительно прилетели из Англии?
     - Да.
     - Вы выбрали чертовски длинную дорогу, чтобы показывать мне это старье.
     - Вы узнали?
     - Как не узнать. Я провел там пять лет.
     Мартин чуть не лишился дара речи.
     - Вы действительно там были?
     - И жил и работал целых пять лет.
     - В Тармии?
     - В какой к черту Тармии? Это Оук-Ридж.
     Мартин несколько раз глубоко вздохнул.
     - Доктор  Ломакс, эта фотография была  снята  шесть  дней назад пилотом
американских  ВВС, пролетавшим над  одним  из  разбомбленных  предприятий  в
Ираке.
     Ломакс  поднял  голову,  из-под густых  белых  бровей  ясными  голубыми
глазами долго смотрел на Мартина, потом снова перевел взгляд на фотографию.
     - Сукины дети, - сказал он наконец.  - Я предупреждал этих  олухов. Три
года назад я написал письмо, в котором  говорил, что третий мир скорее всего
воспользуется именно этой технологией.
     - Что случилось с вашим письмом?
     - А, наверно, выбросили в корзину.
     - Кто?
     - Да эти молодые умники.
     - И вы знаете, что это за диски, эти соты внутри цеха?
     - Конечно. Калютроны. Это точная копия старого предприятия в Оук-Ридже.
     - Калю... что?
     Ломакс снова поднял голову.
     - Вы не физик?
     - Нет. Я доктор арабистики.
     Ломакс  недовольно пробормотал  что-то нечленораздельное, как будто  не
быть физиком означало совершить тяжкий грех.
     - Калютроны. Калифорнийские циклотроны. Сокращенно - калютроны.
     - И что они делают?
     - Разделяют изотопы электромагнитным способом. Говоря вашим языком, они
очищают уран-235,  тот, из которого делают бомбы, от урана-238. Вы говорите,
этот снимок сделан в Ираке?
     - Да. Неделю назад цех случайно разбомбили. А этот снимок был сделан на
следующий день. Похоже, никто не знает, что это такое.
     Ломакс устремил взгляд  на долину, глубоко затянулся и выпустил облачко
голубоватого дыма.
     - Сукины дети, - повторил он. - Понимаете, мистер, я живу здесь, потому
что  здесь  мне  нравится. Подальше  от  всего этого смога  и автомобильного
угара;  этой дрянью я надышался много лет назад. У меня нет телевизора, но я
слушаю радио. Это как-то связано с этим мерзавцем Саддамом Хуссейном, да?
     - Да. Доктор Ломакс, расскажите мне о калютронах подробнее.
     Старик  затоптал окурок. Его  взгляд снова  устремился вдаль, только на
этот раз он видел не далекую долину, а давно прошедшие годы.
     -  Тысяча  девятьсот  сорок  третий  год. Много  лет  прошло,  а? Почти
пятьдесят. Это  было до того,  как родились  вы,  как  родилось  большинство
живущих  сейчас людей. Тогда нас было всего  ничего, крохотная горстка, и мы
пытались  сделать   невозможное.  Мы  были  молоды,  полны  сил  и  энергии,
изобретательны и не знали, что это невозможно. Потому и сделали.
     Там были Ферми и Понтекорво из Италии, Фукс  из  Германии, Нильс Бор из
Дании, Нанн Мэй из Англии. Были и другие. Ну и, конечно, мы, янки. Ури, Оппи
и Эрнест. Я тогда был очень молод, двадцать семь лет.
     Большую часть времени мы  просто нащупывали  пути, делали то, что никто
никогда  не  пытался  делать,  испытывали  всякие  штуки,  про  которые  все
говорили,  что  таких не может быть.  У нас был настолько  тощий бюджет, что
сегодня на него не купишь и корову, поэтому мы работали дни и ночи напролет,
спали  урывками  по  нескольку  часов. Нам приходилось работать, потому  что
времени нам было отпущено еще меньше, чем денег. И каким-то чудом мы сделали
бомбу за три года. Мы разгадали все тайны и сделали ее. Даже две: "Малыша" и
"Толстяка".
     Потом  летчики  сбросили их на Хиросиму и Нагасаки, и весь мир  сказал,
что  нам этого не следовало делать.  Да... Только  беда в  том, что если  бы
бомбу не сделали мы, то первым был  бы кто-нибудь  другой. Немецкие нацисты,
сталинская Россия...
     - А калютроны? - напомнил Мартин.
     - Да-а. Вы слышали о проекте "Манхэттен"?
     - Конечно.
     -  Так вот,  над  этим  проектом работало  много  гениев,  но  особенно
отличались двое. Роберт Дж. Оппенгеймер и Эрнест О. Лоуренс. Слышали о них?
     -Да.
     - Думали, они коллеги, партнеры, да?
     - Наверно, так.
     - Ерунда. Они были  соперниками. Видите ли, все мы знали,  что ключом к
бомбе  был уран,  самый тяжелый элемент  в  мире. И еще в 1941 году нам было
известно, что ту цепную реакцию, которая нам была нужна, вызовет  только его
легкий изотоп, уран-235. Вся загвоздка была в  том, как умудриться  отделить
семь десятых процента урана-235, затерявшегося в массе урана-238.
     Когда  Америка ввязалась в войну,  про нас сразу  вспомнили.  Годы  нас
никто  не  хотел  замечать,  а  теперь  генералам потребовался  результат, и
потребовался вчера. Обычная история. В  общем, мы пробовали все  мыслимые  и
немыслимые способы разделения этих изотопов.
     Оппенгеймер  выбрал  газовую  диффузию.  Он  превращал  уран  в  жидкое
производное, а потом  в  газообразное, гексафторид урана,  ядовитое и  очень
едкое вещество,  с ним страшно трудно  работать. Центрифуги появились позже,
до  них первым додумался один австрияк, которого русские сцапали и заставили
работать  на них  где-то возле  Сухуми.  А  пока центрифуг  не было, дело  с
газовой диффузией продвигалось медленно и трудно.
     Лоуренс  пошел   другим   путем,   он   решил   разделять   изотопы   в
электромагнитном поле ускорителей частиц. Понимаете, о чем я говорю?
     - Боюсь, что нет.
     -  Идея  очень  проста.   Ты  разгоняешь  атомы  черт  знает  до  какой
сумасшедшей скорости, потом с помощью магнита искривляешь их траектории. Два
спортивных  автомобиля,  один  тяжелый,  другой  легкий, на большой скорости
входят в вираж. Какой быстрее вылетит на обочину?
     - Тяжелый, - догадался Мартин.
     - Правильно; вот и калютроны работают примерно так же. Основной рабочий
элемент  калютронов - это гигантские  магниты диаметром футов двадцать.  Вот
эти  диски, - Ломакс показал на фотографию, - и есть эти магниты.  Здесь вся
компоновка оборудования точно такая же, как и у нашего детища в Оук-Ридже, в
Теннесси.
     - Если калютроны работали, то почему же их забросили? - спросил Мартин.
     -  Все дело в  скорости разделения,  -  объяснил  Ломакс. - Оппенгеймер
выиграл. Его метод оказался эффективнее. Калютроны работали очень медленно и
были  страшно дороги. После 1945 года, а тем более после  того,  как русские
отпустили  того  австрийца,  он  приехал сюда  и  показал, как  работают его
центрифуги, калютроны вообще забросили. И рассекретили. С тех пор все планы.
все  детали нашего производства  можно  найти в  библиотеке конгресса. Может
быть, иракцы так и поступили.
     Ломакс и Мартин несколько минут сидели молча.
     -  Вы хотите  сказать, -  подвел  итог  Мартин,  -  что  иракцы  решили
построить  "форд"  модели Т,  а поскольку все считали,  что  они  собираются
участвовать в чемпионате мира  среди  машин формулы один, то никто ничего не
заметил.
     - Ты все правильно понял, сынок. Люди  забыли, что фордовская модель  Т
хотя и устарела, но в свое время исправно работала. Она  катилась туда, куда
было нужно водителю. Она перевозила тебя из  пункта А в  пункт В. И при этом
почти никогда не ломалась.
     -   Доктор  Ломакс,   ученые,  которые  консультировали  наше  и   ваше
правительства,  знают,  что в Ираке  есть  один работающий каскад центрифуг,
который  функционирует  уже  примерно  год.  Другой  каскад  должен  вот-вот
вступить в строй, но скорее всего еще не работает. На основе этих данных они
рассчитали, что иракцы  никак  не могли  успеть  изготовить такое количество
урана-235 - насколько я помню, тридцать пять килограммов, - которого хватило
бы на одну бомбу.
     -  Совершенно  справедливо,  -  кивнул  Ломакс.  -   С  одним  каскадом
потребуется лет пять, может, и больше. С двумя каскадами - минимум три года.
     - Но предположим, что  у них параллельно работают не только центрифуги,
но и калютроны. Если бы вы возглавляли  иракский проект по созданию  атомной
бомбы, как бы вы ими распорядились?
     - Не  так,  -  ответил  старый  физик и  принялся скручивать  очередную
сигарету. - У  меня они работали бы не параллельно, а последовательно. Вам в
Лондоне  не  объяснили, что  вся работа начинается  с  желтого  кека?  Можно
считать,  что в нем ноль процентов урана-235, а для бомбы нужна такая дрянь,
в которой не меньше девяноста трех процентов этого изотопа.
     Мартин вспомнил, как в подвальном помещении под Уайтхоллом  то же самое
говорил, пыхтя трубкой, доктор Хипуэлл.
     - Да, объяснили.
     -  Но,  видно,  не  потрудились добавить,  что  большую  часть  времени
занимает процесс обогащения от нуля до двадцати процентов? Не  сказали, что,
чем чище уран-235, тем быстрее идет процесс дальнейшего обогащения?
     - Нет, не сказали.
     - А на  самом  деле так  оно и есть.  Если  бы у  меня были калютроны и
центрифуги, я бы заставил их работать не параллельно,  а последовательно.  Я
бы прогнал сырой  уран через калютроны, чтобы повысить содержание  урана-235
до  двадцати, может, двадцати  пяти процентов, а  потом то,  что получилось,
использовал бы как исходное вещество для каскада центрифуг.
     - Почему?
     - Потому что тогда  я бы  сократил время  очистки в центрифугах  раз  в
десять.
     Мартин  задумался, а папаша Ломакс тем временем с  удовольствием  дымил
самокруткой.
     -  Вы  не можете  прикинуть, к какому сроку иракцы смогли бы наработать
эти тридцать пять килограммов чистого урана?
     -  Это зависит  от того,  когда они запустили  калютроны.  Мартин снова
задумался. После того как израильская авиация  разбомбила иракский реактор в
Осираке,  Багдад  избрал  новую тактику.  Теперь иракцы  не строили  крупных
центров,   они   разбрасывали   лаборатории  по   всей   стране,   сооружали
предприятия-дублеры,  чтобы один бомбовый удар, как бы силен  он ни  был, не
причинил большого ущерба. К тому же в закупке сырья  и оборудования, да и  в
проведении  самих экспериментов  они  стали  куда  более  скрытными.  Осирак
разбомбили в 1981 году.
     -  Скажем,  они  приобрели  оборудование  в 1982 году, а  собрали его в
1983-м.
     Ломакс подобрал с земли палочку и стал чертить что-то на песке.
     - У этих ребят есть проблема с желтым кеком, основным сырьем? - уточнил
он.
     - Никаких проблем, сырья предостаточно, - ответил Мартин.
     - Наверно, так оно  и есть, - проворчал  Ломаке. -  Сейчас эту  гадость
можно купить чуть ли не в любом супермаркете.
     Он подумал, потом той же палочкой постучал по фотографии.
     - Здесь примерно двадцать калютронов. Это все, что у них есть?
     - Может, есть  и  еще.  Мы не  знаем. Давайте предположим,  что это все
работающие калютроны.
     - Говорите, с 1983 года?
     - Примерно.
     Ломакс продолжал что-то чертить на песке.
     - У мистера Хуссейна есть проблемы с электроэнергией?
     Мартин  вспомнил электростанцию  мощностью 150 мегаватт и  родившееся в
"Черной дыре" предположение  о том, что  от нее в Тармию  проложен подземный
кабель.
     - Нет, электроэнергии у него хватает.
     - А у нас вечно не хватало, - заметил Ломаке. - Калютронам нужна прорва
энергии.   В  Оук-Ридже  мы   построили  самую  большую   в   мире  тепловую
электростанцию;  она  работала на  угле.  И даже  после  этого  нам  изредка
приходилось подключаться к городской сети. Стоило нам включить  наши машины,
как  на другой  стороне  Теннесси  садилось напряжение:  лампы  светились  в
полнакала, наверно,  и яичницу поджарить было  непросто, столько мы забирали
энергии.
     Болтая, Ломакс не переставал чертить на песке  цифры,  стирал их, потом
на том же месте чертил новые.
     - У них не было недостатка в медной проволоке?
     - Нет, ее они тоже могли купить.
     -  На  эти  гигантские  магниты  нужно  накрутить  тысячи  миль  медной
проволоки, - объяснил Ломакс. - Во время войны мы не могли достать ни метра.
Все шло на военные нужды, все  до последней унции. Знаете, до чего додумался
старина Лоуренс?
     - Понятия не имею.
     - Взял взаймы в  Форт-Ноксе все серебряные  слитки и переплавил  их  на
проволоку. Серебро работает не хуже меди. Конечно,  после войны пришлось все
возвратить в Форт-Нокс. - Ломакс усмехнулся. - Сильный был человек.
     Наконец Ломаке закончил расчеты и выпрямился.
     -  Если они собрали двадцать калютронов в 1983  году и пропускали через
них желтый кек до 1989-го... а потом взяли  получившийся  тридцатипроцентный
уран-235  и год гоняли его  в центрифугах, то  должны были  наработать  свои
тридцать пять килограммов девяностотрехпроцентного урана... к ноябрю.
     - К ноябрю этого года? - уточнил Мартин.
     Ломакс встал, потянулся, потом протянул руку и помог подняться гостю.
     - Нет, сынок, к ноябрю прошлого года.
     На  обратном пути Мартин бросил взгляд  на  часы.  Полдень. В Лондоне -
восемь  вечера.  Паксман уже  ушел  домой,  а номера  его домашнего телефона
Мартин не знал.
     Можно задержаться  часов на двенадцать в Сан-Франциско  и позвонить,  а
можно улететь ближайшим рейсом. Мартин решил лететь. Его самолет приземлился
в Хитроу 28 января  в одиннадцать часов, а в половине первого Мартин уже был
у Паксмана. К двум часам Стив Лэнг успел побывать в  американском посольстве
на  Гроувнор-сквер  и  переговорить  с Гарри Синклэром,  а  часом позже  шеф
лондонского бюро  ЦРУ  уже  разговаривал  по линии спецсвязи  с заместителем
директора по оперативной работе Биллом Стюартом.
     Лишь утром 30 января Билл Стюарт представил полный доклад директору ЦРУ
Уилльяму Уэбстеру.
     - Все подтверждается, - сказал он бывшему канзасскому судье. - Мои люди
тоже  съездили в  горы  к  старине  Ломаксу  и  переговорили  с ним. Тот все
подтвердил. Мы нашли и его  письмо - оно оказалось в  архивах. Сохранившиеся
оук-риджские документы подтверждают, что эти диски - калютроны...
     - Но как это могло  произойти? - спросил директор ЦРУ. -  Как  мы могли
проглядеть?
     - Мы полагаем, что автором этой идеи был Джаафар Джаа-фар, руководитель
иракской программы.  Он стажировался не  только в  нашем Харуэлле,  но  и  в
ЦЕРНе, недалеко от Женевы. Там установлен гигантский ускоритель элементарных
частиц.
     - Ну и что?
     -  Калютроны  - это тоже ускорители  частиц. Как  бы то  ни  было,  вся
калютронная технология была рассекречена  еще  в 1949 году. С той поры любую
информацию можно получить по первому требованию.
     - А сами калютроны - где они их купили?
     -  В  разных  странах,  главным  образом в Австрии  и  Франции. Никаких
подозрений  не возникало, уж больно стара  технология. Югославы по контракту
построили цех.  Они сказали, что  им  нужны детальные  чертежи,  так  иракцы
просто   передали  им  всю  техдокументацию  Оук-Риджа.  Поэтому  Тармия   и
получилась копией Оук-Риджа.
     - Когда все это произошло? - спросил Уэбстер.
     - В 1982 году.
     - Значит, этот агент, как его...
     - Иерихон.
     - Значит, Иерихон сказал правду?
     -  Он всего  лишь  передал то, что  сам  слышал от Саддама Хуссейна  на
закрытом совещании. Боюсь, мы уже  не можем  категорически утверждать, что и
на этот раз Саддам солгал.
     - А мы вывели Иерихона из игры?
     - Он требовал  за свою информацию миллион долларов.  Столько мы никогда
никому не платили, к тому же в то время...
     - Билл, побойтесь Бога, за такую информацию - это же почти даром.
     Директор ЦРУ встал  и подошел  к венецианскому окну. Листья с  деревьев
облетели - не то что в августе, - и из  окна  было видно, как Потомак  несет
свои воды к океану.
     -  Билл,  немедленно  направьте  Чипа  Барбера  в   Эр-Рияд.  Пусть  он
посмотрит, нет ли каких-то способов реанимации связи с Иерихоном...
     - Сэр, у  нас есть связной, британский агент. Он живет в самом Багдаде,
живет как араб. Но мы предложили Сенчери-хаусу эвакуировать его из Ирака.
     - Молите Бога,  Билл, чтобы они не успели.  Нам  нужен  Иерихон.  И  не
думайте о  деньгах,  это моя  забота. Где бы  ни  было  спрятано это чертово
устройство, мы обязаны его найти и уничтожить - пока не поздно.
     - Слушаюсь. Э-э... кто сообщит военным?
     Директор вздохнул.
     - Через два часа я встречаюсь с Колином Пауэллом и Брентом Скоукрофтом.
     Слава Богу, подумал Стюарт, выходя из кабинета, меня на этой встрече не
будет.



     Чипа Барбера опередили два сотрудника Сенчери-хауса. Стив Лэнг и Саймон
Паксман  успели  на  ночной  рейс  из  Хитроу  и приземлились в  эр-риядском
аэропорту еще до рассвета.
     Их встретил шеф эр-риядского бюро Джулиан Грей. На своем не бросающемся
в глаза  автомобиле  он  доставил британцев  на виллу. В сущности, уже  пять
месяцев  Грей жил на  этой  вилле;  лишь  изредка  ему  удавалось  ненадолго
вырваться домой, к жене.
     Неожиданное возвращение Паксмана, да еще вместе  со своим шефом  Стивом
Лэнгом, озадачило Грея. Наблюдать за  ходом операции, которая фактически уже
завершилась, было вроде бы совсем ни к чему.
     Оказавшись на вилле, Лэнг за закрытыми дверями объяснил Грею, почему им
нужно немедленно восстановить связь с Иерихоном.
     - Боже мой, так этот сукин сын действительно умудрился сделать бомбу?
     - Мы вынуждены так  считать, хотя  у нас  нет доказательств, -  ответил
Лэнг. - Когда Мартин должен нас слушать?
     -  Сегодня от 23.15 до 23.45. Из соображений безопасности мы ничего  не
передавали  ему в течение пяти  последних дней. Честно говоря, мы ждали, что
он вот-вот объявится по эту сторону границы.
     - Будем надеяться, что он еще в Багдаде. В противном случае мы окажемся
по уши  в  дерьме.  Нам придется снова  переправлять  его в Багдад, а на это
уйдет целая вечность. К тому же иракские пустыни теперь кишат патрулями.
     - Сколько человек знают об этом? - спросил Грей.
     - Знают только  те, кому  необходимо. Расширять круг  посвященных мы не
собираемся, - ответил Лэнг.
     Действительно, в Лондоне и Вашингтоне об атомной бомбе Саддама Хуссейна
знали  считанные лица,  но  для профессионалов  и их было  слишком  много. В
Вашингтоне  в  общих  чертах  были  посвящены президент,  четыре  члена  его
кабинета, плюс председатель Совета  национальной безопасности и председатель
Объединенного комитета начальников штабов. К ним нужно было добавить четырех
человек из  Лэнгли,  один  из  которых, Чип  Барбер, уже  летел  в  Эр-Рияд.
Несчастный доктор  Ломакс  был  вынужден  надолго  приютить  в своей  хижине
незваного  гостя, который  следил  за тем, чтобы  никто из внешнего  мира не
пытался установить контакт со стариком.
     В Лондоне  неприятная новость стала  известна  новому  премьер-министру
Джону Мейджору, секретарю кабинета министров, двум членам кабинета плюс трем
сотрудникам Интеллидженс сервис.
     Из посвященных  трое находились  в Эр-Рияде;  вскоре к  ним  должен был
присоединиться Барбер. Из военных новость сообщили только четырем  генералам
- трем американским и одному британскому.
     Доктор Терри  Мартин внезапно  "заболел  гриппом"  и  лечился где-то за
городом,  на весьма комфортабельной конспиративной вилле  Сенчери-хауса, где
за ним присматривали очень заботливая домохозяйка и три не  очень заботливые
няни мужского пола.
     Было решено, что отныне  все операции, направленные на поиск, а затем и
на уничтожение того устройства,  которое, как  полагали союзники, называлось
"Кубт ут Аллах" ("Кулак Аллаха"),  будут якобы нацелены на ликвидацию самого
Саддама Хуссейна или на какую-нибудь иную более или менее разумную цель.
     Две  такие  попытки  были  предприняты  и на  самом  деле. Сначала были
выявлены два объекта, на которых,  как  надеялись союзники, хотя бы какое-то
время будет  находиться иракский  президент.  Впрочем, никто  не  мог  точно
сказать,  где и когда  окажется  раис  и  вылезает  ли  он вообще из  своего
бункера.
     Непрерывное наблюдение  с  воздуха позволило  обнаружить  две вероятные
резиденции.  Одной из них была вилла  милях  в  сорока от Багдада, другой  -
большой автофургон, превращенный в штаб на колесах.
     Однажды воздушная разведка сообщила,  что вокруг виллы занимают позиции
мобильные ракетные пусковые установки и легкие танки. Подразделение  "иглов"
разбомбило виллу, но тревога оказалась ложной: птичка и не думала садиться в
гнездо.
     Когда до конца января оставалось два дня, воздушная разведка обнаружила
большую автоколонну  на  марше. На автоколонну был совершен воздушный налет,
но и на этот раз Саддама там не оказалось.
     Во  время  этих налетов пилоты  союзников подвергались огромному риску,
потому  что иракские солдаты отчаянно  отстреливались. Неудача  всех попыток
разделаться с  иракским  диктатором  поставила  союзников  в затруднительное
положение:  оказалось, что они не  имели никаких сведений  о местонахождении
Саддама Хуссейна.
     Все дело  было  в том,  что  этого  не  знал никто  на  свете, никто,за
исключением крохотной группы личных телохранителей Саддама из Амн-аль-Хасса,
которым командовал сын президента Кусай.
     В  действительности  Саддам  Хуссейн никогда долго  не задерживался  на
одном  месте. Вопреки общему мнению он не отсиживался всю воздушную войну  в
своем глубоком  бункере,  а,  напротив, большую  часть  времени  проводил  в
совершенно иных местах.
     И тем не менее  безопасность  Саддама Хуссейна была  обеспечена за счет
многочисленных  ловких   трюков   и  обманных  ходов.   Иногда  "президента"
восторженно  приветствовали  иракские  войска;  циники   говорили,  что  они
радуются тому,  что находятся далеко  от передовой  и  дождь бомб с "баффов"
сыплется  не  на  их головы. В  действительности же в таких  случаях солдаты
приветствовали  одного  из  двойников президента, которых могли отличить  от
Саддама лишь самые близкие к нему люди.
     Изредка  по   Багдаду   стрелой   проносилась   вереница   лимузинов  с
затемненными стеклами. Иногда в такой кавалькаде было до десяти автомобилей.
Багдадцы верили, что в одном из лимузинов сидит сам раис. В действительности
его там никогда не было:  подобные  выезды  были декорацией,  а  раис  часто
перемещался в одном скромном автомобиле.
     Диктатор не доверял  даже своим  ближайшим соратникам. Когда он собирал
свой кабинет,  министрам  давали пять  минут на сборы, после чего они должны
были сесть в свой  автомобиль и следовать за мотоциклистом. Но и мотоциклист
приводил их совсем не туда, где раис намечал провести очередное совещание.
     Министров  подвозили к автобусу с черными стеклами. Дальше они  ехали в
этом темном  автобусе  в неизвестном направлении; место водителя в нем  было
наглухо отделено  от  пассажирского  салона. Впрочем, даже водитель не  знал
места назначения и тоже лишь следовал за мотоциклистом из Амн-аль-Хасса.
     Министры, генералы и советники сидели  в автобусе в полном  неведении -
как школьники на мистическом аттракционе. Они никогда не знали, куда едут, а
после совещания для них навсегда оставалось тайной, где они были.
     В большинстве  случаев такие совещания проводились на большой удаленной
вилле,  которую  снимали  на  день и  освобождали  от  хозяев лишь  накануне
вечером. Специальный отдел Амн-аль-Хасса занимался только тем, что отыскивал
такие  виллы, когда у раиса  возникало желание  собрать приближенных,  сутки
держал хозяев без всякой связи с  внешним миром, а потом отвозил  их домой -
но только после того, как раис давно уехал.
     К счастью, союзникам  так  и не  удалось найти  Саддама  Хуссейна.  Они
предпринимали  такие попытки,  но  лишь до  начала  февраля, когда был отдан
приказ о  прекращении  любых действий, направленных на физическое устранение
иракского диктатора. Причин этого приказа военные так и не поняли.
     В  последний  день  января,   вскоре  после  полудня,  на  арендованную
британцами эр-риядскую виллу прибыл и Чип Барбер. Обменявшись приветствиями,
все четверо стали просто ждать, когда наступит условленное время для связи с
Мартином - если он еще слушал Эр-Рияд.
     -  Вероятно,  нам  установили  какой-то  срок? ~ спросил  Лэнг.  Барбер
кивнул.
     - Двадцатое февраля, -  сказал  он. - Норман  хочет  начать наступление
двадцатого февраля.
     Паксман негромко присвистнул.
     - Двадцать дней, черт побери. Дядя Сэм готов раскошелиться?
     -  Да. Директор  уже  распорядился,  чтобы  на  счет  Иерихона  сегодня
перевели миллион долларов. За точные сведения о том, где расположено ядерное
устройство - если оно у Саддама  только одно,  - мы заплатим сукину сыну еще
пять миллионов.
     - Пять  миллионов  долларов? -  воскликнул Лэнг.  -  Боже  мой, никто и
никогда не платил такие бешеные деньги за информацию.
     Барбер пожал плечами.
     - Иерихон,  кем бы он ни был, считается наемным агентом. Он хочет денег
и ничего  больше.  Давайте  дадим ему  возможность заработать. Мы бросим ему
приманку. Арабы привыкли торговаться, мы - нет. Через  пять дней после того,
как  он  получит наше предложение, мы станем  выплачивать ему  что-то  вроде
аванса: по  полмиллиона  в день, пока он не даст  нам точные  сведения о том
месте, где Саддам спрятал свою бомбу.  Иерихон  должен быть  убежден, что мы
заплатим столько, сколько он запросит.
     Три  британца  попытались представить  себе заработок Иерихона. Он явно
превышал ту сумму, которую всем им удастся получить за всю свою жизнь.
     - Что ж, - заметил Лэнг, - это должно его приободрить.
     Вторую  половину  дня  и  начало вечера  британцы  и  Барбер  посвятили
составлению письма Иерихону. Но прежде всего нужно было установить контакт с
Мартином. Всем не терпелось  услышать, как  Мартин, сказав несколько кодовых
слов, подтвердит, что он находится на свободе и может продолжать работу.
     Потом  из Эр-Рияда  нужно  будет  передать  ему  письмо  для  Иерихона,
подчеркнув, что теперь времени остается все меньше и меньше.
     В Эр-Рияде нарастало напряжение;  все четверо едва прикоснулись к пище.
В  половине  одиннадцатого  они  пошли  к радистам. Саймон  Паксман  записал
инструкции Мартину  на магнитную ленту, потом ускорил запись в двести раз; в
результате все сообщение заняло чуть меньше двух секунд.
     Через  десять секунд после того, как часы  показали 11  часов 15 минут,
старший  радиооператор послал короткий  запрос:  "Вы  на месте?"  Через  три
минуты он принял мгновенный всплеск радиоволн, на первый взгляд напоминавший
электростатические помехи.  Когда  всплеск  замедлили,  все  услышали  голос
Мартина: "Черный медведь Скалистым горам. Прием".
     На  эр-риядской  вилле у  всех  четверых  одновременно  вырвался  вздох
облегчения.  Серьезные мужчины радостно  хлопали друг друга по спине, словно
школьники, выигравшие чемпионат квартала по футболу среди дворовых команд.
     Кому  не  приходилось  бывать  в  подобных  ситуациях,  тот  не   может
представить себе, что ощущают люди, только что узнавшие, что в глубоком тылу
противника "одному из наших" каким-то чудом удалось остаться живым, здоровым
и свободным.
     -  Черт побери, - восхищался Барбер, - четырнадцать дней этот сукин сын
сидел  и выжидал. Почему он  не ушел  сразу,  как только  получил  приказ  о
возвращении?
     - Потому что он упрямый идиот, - пробормотал Лэнг. - Только поэтому.
     Менее  склонный к эмоциям  радиооператор  уже  посылал  второй короткий
запрос.  Хотя осциллограф  подтвердил, что  в эфире  действительно прозвучал
голос Мартина,  радиооператор  хотел, чтобы Мартин  повторил пароль. В конце
концов,  четырнадцать дней - очень большой срок;  за это время можно сломать
любого человека.
     Запрос в Багдад был предельно краток: "От Нелсона и Норта, повторяю, от
Нелсона и Норта. Передачу закончил".
     Прошли  еще  три  минуты. В  своей убогой хижине Мартин, согнувшись над
миниатюрной  радиостанцией,  принял  короткий пакетный сигнал  из  Эр-Рияда,
расшифровал  его, продиктовал ответ, нажал кнопку ускорения записи и передал
сигнал продолжительностью в десятую долю секунды.
     На  вилле   услышали  его  голос:   "Пойте   славу  сверкающему   дню".
Радиооператор заулыбался.
     - Это он, сэр. Жив, здоров и свободен.
     - Это строка из стихотворения? - спросил Барбер.
     - Почти. На самом деле вторая строка звучит так: "Пойте славу победному
дню".  Если бы он повторил строку  слово в  слово, это  значило было, что он
говорит под дулом пистолета. В этом случае... - Лэнг пожал плечами.
     Наконец оператор послал  Мартину  исчерпывающие  инструкции  и выключил
передатчик. Барбер раскрыл свой портфель.
     -  Я понимаю,  что  это  не  вполне  соответствует  местным обычаям, но
дипломатический паспорт дает определенные преимущества...
     - Ну  и ну, -  пробормотал Грей, - Дом  Периньон. Вы полагаете,  Лэнгли
может себе такое позволить?
     - Лэнгли,  - ответил Барбер, - только  что  выложило на  игральный стол
пять миллионов зеленых. Думаю, может предложить вам и бутылку шампанского.
     - Справедливо, - согласился Паксман.
     Всего  лишь  за  неделю  Эдит   Харденберг  преобразилась.  Точнее,  ее
преобразила любовь.
     Поощряемая  Каримом,  она  отправилась  к  гринцингскому   парикмахеру,
который  сделал  ей  очень удачную  прическу: теперь  более  короткие волосы
свободно спускались  до самых скул,  отчего лицо Эдит слегка округлилось,  и
она приобрела очарование зрелой женщины.
     С ее  молчаливого одобрения Карим  сам выбрал набор  косметики:  ничего
броского,  разумеется, почти  незаметную  краску  для глаз,  крем под пудру,
немного пудры и светлую губную помаду.
     Вольфганг Гемютлих исподтишка наблюдал за фрейлейн Харденберг, когда та
входила в  его  кабинет, и приходил  в ужас. Больше  всего его  возмущали не
каблуки,  благодаря которым фрейлейн Харденберг  выросла  на целый дюйм,  не
прическа  и  даже не  косметика,  хотя  будь на  месте  его  секретаря  фрау
Гемютлих,  он  категорически   отверг  бы  все.  Когда  фрейлейн  Харденберг
приносила  ему на  подпись  письма или  записывала под диктовку, банкиру  не
давало покоя прежде всего исходившее от нее чувство уверенности в себе.
     Разумеется, он  знал, что случилось. Одна из  тех пустых  девчонок, что
работали внизу, убедила ее транжирить деньги. В этом  был ключ ко  всему - в
пустой трате денег. За свою долгую жизнь герр Гемютлих не раз убеждался, что
это всегда приводит к беде. Он боялся худшего.
     Нельзя   сказать,  что  естественная   застенчивость  Эдит   совершенно
испарилась,  и  в банке  она  была  по-прежнему  очень  неразговорчива,  но,
оставаясь  наедине  с Каримом,  сама  не переставала  удивляться собственной
смелости.  Целых  двадцать лет  даже мысль  о  физической  близости была  ей
отвратительна,  и   теперь   она   постепенно  заново  открывала  для   себя
удивительный мир, который  ее одновременно ужасал и  отталкивал, привлекал и
возбуждал. И  их любовь становилась все более и  более взаимной, все более и
более увлекательной.
     Когда Эдит впервые прикоснулась  к Кариму "там, внизу", она думала, что
тут же умрет от ужаса и страха, но, к своему удивлению, осталась жива.
     Вечером  третьего  февраля  Карим  принес  ей  домой  большую  коробку,
завернутую в подарочную бумагу и перевязанную лентой.
     - Карим, ты не должен  делать  мне подарки.  Ты тратишь  слишком  много
денег.
     Карим обнял Эдит и взъерошил ей волосы. Теперь ей это очень нравилось.
     - Послушай,  котеночек, мой отец очень  богат.  Он  высылает  мне много
денег. Ты предпочла бы, чтобы я тратил их в ночных клубах?
     Эдит нравилось и когда Карим поддразнивал ее. Конечно же, Карим никогда
не  пойдет  в  эти ужасные  заведения. Поэтому она  все же  принимала духи и
туалетные  принадлежности, к которым  ни  за  что  не  прикоснулась  бы  еще
каких-то две недели назад.
     - Можно открыть? - спросила она.
     - Для этого я ее и принес.
     Сначала  Эдит не  поняла, что это такое. Ей  показалось, что  в коробке
лежит невесомая пена из шелка и  кружев разных цветов.  Потом она вспомнила,
что в  магазинах  - разумеется, не в  тех, где она  обычно делала покупки, -
видела что-то похожее на рекламных плакатах, и залилась краской.
     - Карим, я не могу. Я просто не могу.
     - Можешь,  -  сказал  он и  улыбнулся. - Не упрямься, котеночек, иди  в
спальню и примерь. Прикрой дверь, я не буду подсматривать.
     Эдит  разложила  содержимое  коробки на постели и  долго  рассматривала
предмет  за  предметом. Чтобы она, Эдит  Харденберг?.. Никогда.  Здесь  были
чулки  и  пояса,  трусики и  лифчики, подвязки  и  короткие ночные  рубашки,
черные,  розовые,  алые,  кремовые  и  бежевые,  кружевные   или  отделанные
кружевами. Ткань на ощупь казалась гладкой, как лед.
     Эдит  провла в своей спальне  целый  час  и  наконец, накинув  пеньюар,
распахнула  дверь. Карим  отставил чашку с кофе, поднялся  и  подошел к ней.
Нежно  улыбаясь  и  не  сводя  с  нее глаз,  он  начал  развязывать  пояс ее
соблазнительного  туалета.  Эдит  снова  вспыхнула  и,  не выдержав  взгляда
Карима, отвернулась. Он бросил пеньюар на пол.
     -  Знаешь,   котеночек,  -  тихо  сказал  он,  -  ты  выглядишь  просто
потрясающе.
     Она не знала, что ответить, поэтому просто обвила руками его  шею и  не
испугалась,  не ужаснулась,  когда бедром  ощутила под  его джинсами  что-то
твердое.
     Потом они  занялись  любовью, а потом Эдит пошла в ванную.  Вернувшись,
она остановилась в дверях  и долго смотрела на Карима. Она любила в нем все,
каждую клеточку. Эдит присела на краешек кровати и пальцем  провела по почти
незаметному  шраму  на  его  подбородке.  Он  говорил, что  поранился, когда
провалился в застекленную оранжерею в саду его отца на окраинах Аммана.
     Карим открыл глаза, улыбнулся и протянул руки к  ее лицу. Эдит схватила
руку, прижалась щекой к его  пальцам,  к кольцу  с печаткой, которое  он  не
снимал с мизинца. Это кольцо с бледно-розовым опалом подарила ему мать.
     - Что мы будем делать вечером? - спросила Эдит.
     - Пойдем куда-нибудь, - ответил Карим. - Например, в "Бристоль".
     - Ты слишком любишь бифштексы.
     Карим обнял ее за тощие ягодицы под тончайшей тканью.
     - Больше всего мне нравится вот этот бифштекс, - ухмыльнулся он.
     - Карим, ты несносен, прекрати сейчас  же, - запротестовала она.  - Мне
нужно переодеться.
     Эдит высвободилась из  объятий Карима и бросила взгляд  в  зеркало. Как
удалось ей  так  быстро измениться, удивилась  она. Как она  могла заставить
себя надеть  это белье?  Потом  сама же нашла  ответ. Для Карима, ее Карима,
которого  любит  она  и  который  любит ее,  она сделает все. Позднюю любовь
сдержать не легче, чем остановить горный поток.
     Государственный департамент США, Вашингтон, федеральный округ Колумбия,
20520
     Меморандум для: Джеймса Бейкера, государственного секретаря
     От: группы политической разведки и анализа
     Тема: покушение на Саддама Хуссейна
     Дата: 5 февраля 1991 года
     Степень секретности: только лично
     От Вашего внимания,  безусловно, не ускользнул тот факт,  что с момента
начала военных  операций военно-воздушными силами коалиции против республики
Ирак  были предприняты по  меньшей  мере две (а возможно, и больше)  попытки
физического устранения иракского президента Саддама Хуссейна.
     Все  эти  попытки  предпринимались  только  нами и  только  посредством
бомбардировок с воздуха.
     В этой связи группа политической разведки  и анализа сочла  необходимым
попытаться  предугадать  последствия  успешного покушения  на жизнь  мистера
Хуссейна.
     Разумеется,  идеальным   вариантом  было  бы  уничтожение  существующей
диктатуры баасистской партии  и  создание  под  наблюдением  победивших  сил
коалиции гуманного и демократического правительства.
     Мы  полагаем, что такого рода надежды  иллюзорны. Прежде всего Ирак  не
является  и никогда  не  являлся единым государством.  Всего  лишь поколение
назад  эта страна  представляла собой  пестрый конгломерат соперничающих,  а
часто  и воюющих  друг с  другом  племен.  В  Ираке примерно равными  силами
обладают  потенциально  враждующие ветви ислама - шиитская и суннитская; там
имеются   и    христианские    меньшинства.   К   этому   следует   добавить
сконцентрированных  главным   образом  на  севере  страны  курдов,   которые
настойчиво  добиваются  отделения  и   образования  независимого   курдского
государства.
     Во-вторых,   Ирак   не    имеет   никакого   опыта    в   строительстве
демократического   общества.  Эта   страна  последовательно  переходила   от
турецкого   владычества  к  хашемитской  монархии,  а   затем  к   диктатуре
баасистской партии,  причем даже в переходные периоды иракский народ не смог
ощутить преимущества демократии в том смысле, в каком ее понимаем мы.
     Таким  образом,  в  случае  неожиданного завершения сегодняшнего  этапа
иракской  диктатуры   путем   физического  устранения  диктатора  мы   можем
представить  себе  только  два  достаточно  реалистичных  сценария  развития
событий.
     В  первом  варианте  могла  бы  быть  предпринята  попытка  создания  -
разумеется, при поддержке извне - правительства согласия, объединяющего  все
основные фракции и течения в самую широкую коалицию.
     По  нашему  убеждению,  правительство с подобной  структурой  смогло бы
удержаться  у  власти  в  течение   лишь  чрезвычайно   короткого   периода.
Традиционное  соперничество  и  вековые  межплеменные  распри  очень  быстро
взорвали бы такое правительство изнутри.
     Не  приходится  сомневаться,   что  курды  тотчас   воспользовались  бы
сложившейся  ситуацией, чтобы отделиться и создать свою республику на севере
сегодняшнего Ирака. Не  обладающее реальной властью багдадское правительство
согласия не смогло бы предотвратить подобный демарш курдов.
     Нетрудно    предсказать   крайне    отрицательную    реакцию    Турции.
Действительно,  сосредоточившееся  в приграничных  районах  Турции  курдское
меньшинство  не  стало бы  терять  времени  и объединилось  бы  с  иракскими
курдами.  Таким  образом, давнее сопротивление курдов турецкому  владычеству
обрело бы второе дыхание.
     На  юго-востоке  Ирака  шиитское  большинство, живущее главным  образом
возле  Басры и  Шатт-эль-Араба, безусловно,  найдет  веские  причины,  чтобы
примириться с Тегераном. Иран будет  всячески поощрять эти попытки в надежде
аннексировать юго-восточные области Ирака и тем самым отомстить беспомощному
Багдаду за гибель тысяч молодых иранцев в недавней ирано-иракской войне.
     Прозападные государства Персидского залива и Саудовскую  Аравию охватит
паника  при  одной  мысли  о  том, что Иран  может  вплотную  приблизиться к
границам Кувейта.
     Арабы из  расположенного севернее  иранского  Арабистана  легко  найдут
общий язык со  своими соплеменниками-арабами  в Ираке, что  вызовет жестокие
репрессии со стороны очередного тегеранского аятоллы.
     Мы  почти  наверняка  станем  свидетелями того, как на  обломках  Ирака
оживут  межплеменные  конфликты.  Племена  вспомнят  старые  счеты  и  будут
стараться установить свое господство над тем, что останется от Ирака.
     Все мы с болью следим за гражданской войной между сербами и  хорватами,
разгорающейся в бывшей Югославии. Пока эта драма еще не  распространилась на
Боснию,  где своего часа ждет третья сила в лице боснийских мусульман. Когда
пламя войны охватит Боснию - а в том, что рано или поздно это произойдет, не
сомневается  никто, -  то  гражданская  война приобретет еще более ужасающие
масштабы, станет еще более неуправляемой.
     Тем  не менее  мы  полагаем,  что  несчастья,  обрушившиеся  на  народы
Югославии, покажутся детскими шалостями по сравнению с тем кошмаром, который
разыграется  на  обломках  распавшегося  Ирака. Тогда  можно  будет  ожидать
серьезной гражданской войны в  центральных  регионах страны, по меньшей мере
четырех  войн  на  сегодняшних  границах   Ирака  и  полной   дестабилизации
обстановки  во  всех странах  Персидского  залива.  Лишь количество беженцев
будет исчисляться миллионами.
     Единственный  альтернативный вариант развития событий сведется  к тому,
что место Саддама Хуссейна  займет какой-нибудь генерал или один из иерархов
баасистской  партии.  Однако,  поскольку  все  нынешние  багдадские  иерархи
запачкали свои руки в  крови в не меньшей мере, чем их лидер, трудно ожидать
каких-либо преимуществ от того, что место  одного  деспота  займет другой, к
тому же, возможно, более умный.
     Следовательно,  наилучшим  -  хотя,  конечно,  далеко  не  идеальным  -
решением будет сохранение в Ираке существующего положения  при  условии, что
там будут уничтожены  все виды  оружия  массового поражения,  а боевая  мощь
иракской  армии  будет   снижена  до  такого  уровня,  чтобы  она  не  могла
представлять  угрозы ни  одному  соседнему  государству в течение по меньшей
мере десятилетия.
     Нам могут обоснованно  возразить, что результатом такого  решения будет
продолжение нарушения прав человека существующим иракским режимом - если ему
будет  позволено  остаться у  власти. Без сомнения,  это так.  Тем не  менее
Западу приходилось быть свидетелем ужасающих сцен в Китае, России, Вьетнаме,
Тибете, Восточном Тиморе, Камбодже и во многих других странах. Надо отдавать
себе  отчет  в   том,  что  США   не  могут   насильно  поставить   гуманные
демократические  правительства  во  всех  странах  мира, если только  они не
собираются ввязаться в бесконечную глобальную войну.
     Итак, к наименее катастрофичным последствиям приведет такой исход войны
в  Персидском  заливе,  при  котором  Саддам  Хуссейн  останется единоличным
властителем единого  Ирака, но  уже не  будет обладать  такими  вооруженными
силами, которые могли бы угрожать соседним государствам.
     По  всем  перечисленным  выше причинам группа  политической  разведки и
анализа   настоятельно   предлагает   немедленно  прекратить   все   попытки
физического  устранения Саддама  Хуссейна, а  также  отказаться от намерения
продвигаться до Багдада и оккупировать Ирак.
     С уважением
     группа политической разведки и анализа.
     Седьмого февраля Майк Мартин обнаружил начерченный мелом условный знак,
а вечером того  же дня извлек из тайника тонкий пластиковый  пакетик. Вскоре
после полуночи у двери своей хижины он установил антенну спутниковой связи и
записал на пленку письмо Иерихона, написанное замысловатой арабской вязью на
листке  тончайшей  бумаги.  Потом  Мартин  добавил  собственный  перевод  на
английский язык и все  передал в ноль  часов шестнадцать минут, ровно  через
минуту после того, как открылось "окно" для связи с Эр-Риядом.
     Спутник  принял  пакетный  сигнал и  передал  его  дальше,  в  Эр-Рияд.
Дежуривший в тот момент радиооператор крикнул:
     - Черный медведь отозвался!
     Четверо  дремавших в  соседней  комнате  мужчин  мгновенно проснулись и
помчались  к радистам. Установленный у  стены  большой  магнитофон  замедлил
запись    и   дешифровал   сообщение.    Потом    оператор    нажал   кнопку
"воспроизведение", и в комнате зазвучал  голос Мартина. Сначала шел арабский
текст. Паксман,  который  знал этот  язык лучше других, на середине передачи
прошептал:
     - Он нашел бомбу. Иерихон говорит, что нашел.
     - Спокойно, Саймон.
     Затем  Мартин  заговорил по-английски. Когда  магнитофон умолк,  Барбер
возбужденно ударил кулаком по ладони.
     - Черт, он нашел-таки бомбу! Парни,  подготовьте  мне  текст сообщения,
немедленно.
     Оператор  перемотал пленку, нацепил наушники, адресовался к  текстовому
процессору и начал печатать.
     Барбер  вышел  в другую комнату и набрал номер  телефона  штаб-квартиры
военно-воздушных сил коалиции. Сейчас ему нужен был только один человек.
     Очевидно, генералу Чаку Хорнеру было  достаточно поспать два-три часа в
сутки. Последние  недели  толком  не  удавалось  выспаться  никому  из штаба
коалиции,  что  располагался  в  подвалах под  зданием  Министерства обороны
Саудовской Аравии, или из командования ВВС союзников, которое разместилось в
подвальных  помещениях  саудовского  министерства  военно-воздушных  сил, но
генерал Хорнер, казалось, не испытывал от этого никаких неудобств.
     Возможно,  он не мог заснуть, потому что  его питомцы летали в глубокий
тыл противника, и эти полеты продолжались все двадцать четыре часа в  сутки,
так что времени для сна не оставалось.
     Среди  ночи  генерал  Хорнер  имел  обыкновение  бродить  по  лабиринту
штаб-квартиры, заходя то в "Черную дыру", то в центр тактического управления
полетами.  Если  рядом звонил телефон, а дежурного  на месте не оказывалось,
генерал  брал  трубку сам. Изредка пилоты звонили откуда-нибудь  из пустыни;
они надеялись получить  разъяснения или  найти ответ на неожиданный вопрос у
дежурного майора, но, к их удивлению, им отвечал сам босс.
     Демократичное  общение  генерала  с  подчиненными  иногда  приводило  к
курьезам. Однажды в штаб  позвонил командир эскадрильи (по понятным причинам
его имя здесь не называется) и пожаловался, что его пилотам на пути к  своим
целям приходится пробиваться сквозь плотный заслон зенитного огня. Нельзя ли
сделать так,  чтобы об иракской зенитной  артиллерии побеспокоились  тяжелые
бомбардировщики, "баффы"?
     Генерал  Хорнер объяснил подполковнику,  что  это невозможно,  так  как
"баффы" заняты своим делом. Командир эскадрильи пытался протестовать,  хотел
доказать свою правоту, но получил тот же ответ.
     - Ну и педераст же ты, - возмутился подполковник.
     Сказать такое полному генералу  и при этом остаться безнаказанным редко
удается простому офицеру. Об отношении Чака Хорнера к летному составу  лучше
всего говорит тот факт, что две недели спустя несдержанный  на язык командир
эскадрильи был произведен в полковники.
     Около часа ночи Чип Барбер разыскал генерала Хорнера в штаб-квартире, а
еще  через сорок  минут они встретились в кабинете генерала, находившемся  в
том же подземном лабиринте.
     Генерал прочел перевод сообщения Иерихона на  английский и помрачнел. С
помощью текстового процессора  Барбер  усилил некоторые  фразы и  выражения,
чтобы  сообщение  более или менее  походило на письмо,  а  не  на донесение,
полученное по радио.
     - Это вы тоже узнали, опрашивая европейских бизнесменов?  -  язвительно
поинтересовался Чак Хорнер.
     - Генерал, мы ручаемся за точность информации.
     Хорнер проворчал что-то нечленораздельное. Как и все настоящие солдаты,
он  с недоверием  относился  к  миру  тайных  операций,  к тем, кого  обычно
называли шпионами. Так было всегда, и причина этого была очень проста.
     Солдат  должен  быть   оптимистом,  возможно   осторожным,  но  все  же
оптимистом,  иначе никто  никогда не пошел  бы воевать. Напротив, мир тайных
операций  зиждется  на  концепции  тотального  недоверия и  пессимизма.  Две
различные жизненные  философии  редко находят точки соприкосновения. Даже на
этом этапе войны американских летчиков раздражали сомнения  ЦРУ в  том,  что
авиация союзников уничтожила гораздо меньше целей противника, чем утверждали
пилоты.
     - И этот предполагаемый важный  военный объект представляет  собой  то,
что мы думаем? - спросил генерал.
     - Сэр, мы просто уверены, что это очень важный объект.
     - Что ж, мистер  Барбер, сначала  нам  нужно  хорошенько приглядеться к
этому чертовому объекту.
     На этот раз чести удостился заслуженный ветеран TR-1 из Таифа.  Самолет
представлял собой немного модернизированный старый U-2 и  использовался  для
сбора  различной  информации.  Невидимый и неслышный  с земли,  он залетал в
глубь  территории  Ирака  и  прощупывал  иракскую  систему  противовоздушной
обороны  с  помощью  радиолокатора и  подслушивающих  устройств. На самолете
сохранились и  обычные фотокамеры,  так  что  изредка  его использовали  для
аэрофотосъемки,  особенно  если речь  шла о хорошо замаскированных объектах.
Объект, о котором не было известно ровным  счетом ничего, кроме его названия
- Эль-Кубаи, был засекречен и замаскирован лучше, чем любой другой.
     TR-1  имел и еще одно преимущество: он передавал изображения в реальном
масштабе времени. С этим самолетом не нужно было ждать возвращения, выгрузки
экспонированной  пленки, проявления, отправки проявленной  пленки в Эр-Рияд.
Как только TR-1 нашел указанный район пустыни к западу от Багдада и к югу от
базы  ВВС  Ирака  Эль-Мухаммади,  на  телевизионном  экране  в  подвале  под
министерством ВВС  Саудовской  Аравии появилось изображение того, что  видел
пилот.
     В  комнате находилось пять  мужчин, в  том числе  оператор, управлявший
приборами. Достаточно было  одного  слова  любого  из  четверых,  и оператор
нажимал кнопку "стол-кадр", чтобы можно было подробнее изучить тот или  иной
снимок.
     Здесь были Чип  Барбер и Стив Лэнг, едва ли не единственные гражданские
в этой святая святых  военных, а также полковник Битти  из ВВС США  и  майор
королевских военно-воздушных сил Пек. Оба летчика считались специалистами по
анализу целей.
     Объект назвали Эль-Кубаи лишь потому, что такое же имя носила ближайшая
к нему деревня. Она была слишком мала, чтобы ее можно  было найти на  картах
союзников, поэтому  на  экране были  указаны точные  координаты  и  описание
объекта.
     TR-1 обнаружил объект в нескольких милях от указанной Иерихоном  точки.
Впрочем,  в правдивости  информации  Иерихона  сомневаться  не  приходилось,
потому что его описание оказалось предельно  точным, а вблизи не было ничего
другого, что хотя бы отдаленно его напоминало.
     Четверо  мужчин молча  наблюдали,  как изображение  объекта  постепенно
заполняет весь экран.  Оператор нажал кнопку  "стоп-кадр",  а модем выплюнул
отпечаток изображения.
     - То, что мы ищем, здесь, под землей? - шепотом спросил Лэнг.
     -  Должно  быть, - отозвался полковник Битти. - Ничего другого похожего
здесь нет на мили вокруг.
     - Хитрые мерзавцы, - заметил Пек,
     На  самом  деле  в Эль-Кубаи  размещался  сборочный  цех, один из самых
важных объектов в иракской  программе разработки  ядерного  оружия,  которой
руководил  доктор Джаафар Джаафар. Один британский инженер, участвовавший  в
проектировании  ядерного  вооружения,  как-то  заметил,  что  на  собственно
инженерную  работу  у него  уходит  от  силы  процентов  десять  времени,  а
остальные  девяносто  он слесарничает и паяет.  В Эль-Кубаи  времени  на это
тратилось еще больше.
     В сборочном цехе концентрируются результаты  труда физиков  и  химиков,
расчеты математиков и компьютеров; именно  здесь специалисты собирают бомбу.
Лишь  инженеры-ядерщики  превращают  разрозненные  части и детали  в  единое
устройство, которое можно сбросить на врага.
     Предприятие  возле  Эль-Кубаи было  полностью  скрыто  под  землей.  На
глубине  восьмидесяти футов ниже уровня пустыни была смонтирована крыша; еще
ниже располагались три этажа предприятия. Майор Пек назвал  иракцев "хитрыми
мерзавцами", имея в виду искуснейшую маскировку.
     Построить под землей не то что цех, а даже целый завод совсем нетрудно,
намного  трудней надежно замаскировать его.  Можно  вырыть  гигантскую  яму,
соорудить на ее дне завод, а потом засыпать его железобетонные стены и крышу
песком до первоначального уровня грунта.  Поглотительные колодцы ниже самого
глубокого этажа сооружения можно сочетать с дренажной системой.
     Но такой  завод нуждается в  системах  вентиляции  и  кондиционирования
воздуха, а для  них  необходимы трубы,  чтобы забирать свежий и  выбрасывать
отработанный воздух. В безлюдной  пустыне обе такие трубы будут бросаться  в
глаза.
     Завод потребляет огромное количество электроэнергии; значит, там должен
быть  установлен  дизель-генератор, а он тоже не  может работать, не забирая
чистый воздух и не выбрасывая выхлопные газы. Следовательно, в голой пустыне
появятся еще две трубы.
     К заводу  должен вести специальный  наклонный подъезд  или пассажирский
лифт,  а  также грузовой  подъемник,  иначе туда  не  попадут  ни  люди,  ни
материалы,   ни  оборудование.  Для   лифтов   и   подъемников   потребуются
дополнительные наземные  сооружения.  Тяжелые  грузовики  с  оборудованием и
материалами  не  проедут  по  песку,  им  нужна дорога  с твердым покрытием.
Значит,   от   ближайшего   шоссе   к   подземному   заводу   должна   вести
асфальтированная трасса.
     Работающий  завод  выделяет много  тепла.  Днем, когда наружный  воздух
раскален, это тепло трудно заметить, но холодными ночами его легко обнаружат
инфракрасные сенсоры.
     Так можно ли  вообще  скрыть от воздушной разведки  участок девственной
пустыни,   к  которому  ведет   -   и   кончается  в  безлюдной   пустыне  -
асфальтированная дорога, где торчат  по меньшей  мере  четыре  трубы системы
вентиляции,  где  расположена  шахта  лифта  и  подъемника,  куда  постоянно
подъезжают грузовики  и  где  без всяких  видимых  причин  время  от времени
выделяется огромное количество тепла?
     Эту,  казалось  бы,  неразрешимую задачу  сумел  решить  молодой  гений
иракских  инженерных  войск,  полковник  Осман  Бадри. Он  обманул союзников
вместе со всеми их самолетами-шпионами.
     С воздуха казалось,  что  в  Эль-Кубаи нет ничего, кроме  автомобильной
свалки, раскинувшейся на территории сорока пяти  акров.  Даже при  идеальном
разрешении и максимальном увеличении с воздуха невозможно было заметить, что
четыре  груды  ржавеющих  автомобильных  остовов  лежат  на  прочных сварных
куполообразных  каркасах, под которыми располагаются  системы забора свежего
воздуха  и  выброса  отработанных  газов,  и  трубы  выходят  прямо  в  кучи
отслуживших свое автомобилей и автобусов.
     В  большом  сарае  находилась  газорезная  мастерская, рядом  с которой
стояли хорошо видные с воздуха  баллоны с кислородом и ацетиленом. Что может
быть  естественнее  такой  мастерской  на  автомобильной  свалке? Между  тем
мастерская скрывала истинный источник тепла и вход в шахты лифтов.
     Узкую  асфальтированную  дорогу  иракцы  и  не  пытались  скрыть:  ведь
грузовики  должны были  привозить  сюда  искореженные автомобили  и  увозить
спрессованный металлолом.
     Весь иракский  комплекс был давно зарегистрирован  системой  АВАКС  как
скопление большого  количества  металла в пустыне. Предположения о  том, что
там  расположились танковая  дивизия  или  склад вооружения, не оправдались.
Аэрофотоснимки показали, что это всего лишь свалка металла, поэтому союзники
потеряли к Эль-Кубаи всякий интерес.
     Четверо мужчин, рассматривавших снимки в Эр-Рияде, не могли видеть, что
еще четыре холма из ржавых остовов  автомобилей  также  покоились на жестких
сварных  куполообразных каркасах, стоявших  на гидравлических домкратах. Под
двумя  куполами находились крупнокалиберные зенитные  орудия, многоствольные
установки ЗСУ-23-4 советского производства, а под двумя  другими  - ракетные
установки типа  "земля-воздух"  моделей  6, 8 и  9  с  системой наведения на
источник тепла (антенна радиолокатора была бы видна с воздуха).
     - Значит, это здесь, - прошептал Битти.
     Четверо мужчин видели, как на экране  появился длинный трейлер с грузом
старых автомобилей. Казалось, трейлер перемещается короткими рывками, потому
что TR-1,  пролетавший  над Эль-Кубаи  на  высоте  восемьдесят тысяч  футов,
производил съемку  со  скоростью всего лишь несколько кадров в  секунду. Два
сотрудника  спецслужб  не могли  отвести  глаз  от  экрана, пока трейлер  не
развернулся и, двигаясь задним ходом, не скрылся под крышей сарая.
     - Готов  биться  об заклад, в кузове под металлоломом спрятаны  вода  и
продукты, -  сказал  Битти и откинулся на спинку стула. - Беда в том, что мы
никак не сможем добраться  до этого чертового завода. Даже бомбы "баффов" не
проникают так глубоко.
     -  Мы можем похоронить их заживо,  - предложил  Пек, - Разбомбим  шахту
лифта и  запломбируем завод. Если они  попытаются разблокировать вход, можно
будет организовать второй налет.
     - Разумное предложение, - согласился Битти. - Сколько  дней осталось до
начала наступления наземных войск?
     - Двенадцать, - ответил Барбер.
     - Можно будет сделать, - резюмировал Битти. - С большой высоты, бомбы с
лазерным наведением, используем крупное подразделение, например "гориллу".
     Лэнг и Барбер обменялись взглядами.
     - Мы бы предпочли что-нибудь менее эффектное, - сказал сотрудник ЦРУ. -
Пара самолетов, бомбардировка с минимальной высоты, визуальное подтверждение
уничтожения объекта.
     Воцарилось молчание.
     -  Вы хотите  сказать,  -  уточнил  Битти, -  что в Багдаде  не  должны
догадаться о нашем особом внимании к объекту?
     - Не могли бы вы спланировать операцию примерно так, как предлагаем мы?
-  настаивал  Лэнг.  -  Кажется,  там нет никаких  средств  противовоздушной
обороны. Иракцы полностью положились на маскировку.
     Битти  вздохнул.   Чертовы  шпионы,  подумал  он,  наверняка  стараются
прикрыть кого-то. Впрочем, это не мое дело.
     - Джо, твое мнение? - спросил он майора.
     - Можно поручить это "торнадо", - сказал Пек. - С отметкой целей. Шесть
тысячефунтовых бомб прямо  через  ворота сарая.  Уверен, этот жестяной сарай
изнутри - железобетонный. Должен хорошо направить взрывы.
     Битти кивнул.
     - О'кей, вот  вы  этим и  займетесь.  С  генералом  Хорнером я обо всем
договорюсь. Кому вы поручите?
     -  Шестьсот   восьмой   эскадрилье  из  Махаррака.  Я  знаю  командира,
подполковника Фила Керзона. Вызвать его сюда?
     Филип Керзон командовал 608-й эскадрильей  британских королевских  ВВС.
Эскадрилья  базировалась на  острове  Бахрейн, куда она  прибыла два  месяца
назад с прежней базы в  германском  городке Фал-лингбостеле. В  тот день,  8
февраля,  он получил  приказ  срочно прибыть в Эр-Рияд, в  штаб-квартиру ВВС
коалиции.  Керзон  потребовался  начальству  настолько спешно,  что  к  тому
времени, когда он подтвердил получение приказа, дежурный офицер сообщил, что
с другого конца острова, с "Шейкис пиццы", уже прибыл американский "гурон" и
готов его забрать. Керзон поспешно  набросил форменный китель и фуражку, сел
в  одномоторный  "гурон"  UC-12B  и  только тогда  обнаружил, что  роскошный
самолет принадлежит самому генералу Хорнеру.
     -  Что за  чертовщина? -  озадаченно  спросил  себя  подполковник.  Как
оказалось,  "чертовщина"  имела  свое  продолжение. На  эр-риядском  военном
аэродроме подполковника  уже  ждал штабной  автомобиль  ВВС  США,  который и
доставил его в "Черную дыру", располагавшуюся в миле от аэродрома.
     Два сотрудника спецслужб, полковник Битти и  майор Пек,  еще находились
там:  не было  лишь оператора.  Готовые  аэрофотоснимки уже лежали на столе.
Майор Пек представил Керзона присутствующим.
     Стив Лэнг объяснил Керзону задачу, и тот сел за изучение снимков.
     Филипа  Керзона никак нельзя было назвать дураком, иначе он  не стал бы
командиром эскадрильи  очень дорогих "керосинок" ее  величества. В  рейдах с
бомбами  JP-233  на  иракские  аэродромы он  потерял два  самолета и четырех
отличных  парней.  Два  из них погибли, а  двое  других попали в  плен;  их,
избитых  до полусмерти, недавно показывали по иракскому  телевидению в одном
из шедевров саддамовской пропаганды.
     -  А  почему  бы,  -  спокойно спросил  Керзон, -  не  включить обычным
порядком этот объект в наш перечень целей? И к чему такая спешка?
     - Разрешите  быть  с вами  предельно откровенным, - сказал  Лэнг.  - Мы
полагаем,   что   этот  объект   представляет  собой  главный  и,  возможно,
единственный  склад  снарядов с  особенно  ядовитым  газом. У  нас есть  все
основания  считать, что первую  партию снарядов вот-вот  отправят на  фронт.
Потому такая срочность.
     Битти  и Пек  вскинули  головы.  Слава  Богу, эти  гражданские  впервые
соизволили   хоть  как-то   объяснить  свой  повышенный  интерес  к  чему-то
спрятанному под свалкой металлолома.
     -  Но почему  два  истребителя-бомбардировщика? - недоумевал Керзон.  -
Только два? Отсюда следует, что это второстепенный объект. Что я скажу своим
пилотам? Я не собираюсь им лгать, джентльмены, поймите меня.
     - В этом  нет  ни малейшей  надобности,  я и сам не потерпел  бы лжи, -
ответил Лэнг. - Расскажите им правду:  что  наблюдение с воздуха  обнаружило
движение грузовиков к объекту  и от него. Эксперты полагают, что это военные
машины; они пришли к выводу,  что под этой  свалкой скрыт склад боеприпасов.
Главным образом под  этим  большим сараем, который и является вашей основной
целью. Что же касается бомбардировки  с небольшой высоты, вы же сами видите:
здесь нет ни ракет, ни зенитной артиллерии.
     - И это вся правда? - не верил подполковник.
     - Клянусь.
     - Тогда почему же, джентльмены, вы  настаиваете на том, чтобы в случае,
если кто-либо из моих летчиков  будет сбит,  попадет в  плен  и подвергнется
допросам,  он ни в коем случае не выдавал бы источник информации? Вы сами не
больше моего верите в сказки о военных грузовиках.
     Битти  и  Пек  одновременно  выпрямились  и   подались  вперед.   Этому
подполковнику  пальца в рот не клади, он  сразу нащупал у  шпионов  их самое
слабое место. Тем лучше для него.
     - Объясните ему, Чип, - махнул рукой Лэнг.
     - Хорошо, я расскажу вам все, что нам известно. Но это только для ваших
ушей. Все это абсолютная правда. У нас есть перебежчик. В Штатах. Он приехал
еще до  начала конфликта на стажировку. Теперь  он  влюбился в  американку и
выразил   желание   остаться.   Во   время   собеседования   с   чиновниками
иммиграционной   службы  выяснилось   кое-что   интересное.  Сообразительный
чиновник передал сведения нам.
     - ЦРУ? - уточнил Керзон.
     - О'кей, да, ЦРУ. Мы заключили с парнем соглашение.  Он  помогает нам и
получает вид на  жительство. В Ираке он служил в военно-инженерных  частях и
работал на  нескольких секретных объектах. Теперь  он  рассказывает  нам обо
всем. Итак, вам все  известно. Но это совершенно секретные сведения.  Знаете
вы их  или нет - не имеет значения для выполнения порученного вам задания, а
не  рассказывать  об  этом  летчикам  - не  значит лгать.  Так  что  вам нет
необходимости обманывать подчиненных.
     - Последний вопрос, - не унимался Керзон. - Если тот парень находится в
безопасности в Штатах, почему нужно скрывать это от иракцев?
     - Он передает нам и  другую информацию. Это требует времени, но в конце
концов  мы  можем выжать  из  него сведения  еще  примерно о двадцати  новых
военных объектах. Если мы дадим понять Багдаду, что он рассказывает все, что
знает,  иракцы  ночью перевезут свое  добро в другое место.  Они  не  совсем
дураки и вполне могут связать концы с концами.
     Филип Керзон встал и собрал фотографии в стопку. На каждой из них внизу
были отпечатаны точные координаты.
     - Хорошо. Завтра на рассвете этот сарай исчезнет раз и навсегда.
     Потом  Керзон ушел. На  обратном  пути он обдумывал  необычное задание.
Шестое чувство  подсказывало ему, что что-то здесь не так,  что  гражданские
чего-то недоговаривают или утаивают. Но на первый взгляд объяснения казались
вполне правдоподобными; кроме того, приказ  есть приказ. Подполковник решил,
что не станет обманывать пилотов, но не будет и посвящать их в то, что им не
полагается  знать.  Хорошо,   что   объект   защищен  только  маскировочными
средствами, а не ракетами. Значит,  его  пилоты  должны вернуться  целыми  и
невредимыми. Подполковник уже решил, кого он отправит на задание.
     Майор Лофти  Уилльямсон,  удобно  развалившись  в  кресле,  наслаждался
лучами заходящего  солнца, когда его  вызвали в штаб эскадрильи. Майор читал
последний  номер "Уорлд эр  пауэр джорнал", настольный  журнал  всех военных
пилотов, и  был крайне  недоволен тем,  что его оторвали  от  очень полезной
статьи об  одном  из  истребителей,  состоявших на вооружении иракских  ВВС,
встреча с которым казалась весьма вероятной.
     Командир   эскадрильи   был   в  своем   кабинете.   Перед  ним  лежали
аэрофотоснимки.  В течение  часа он инструктировал  майора,  объясняя детали
задания.
     - Вас  будут сопровождать  два "букканира"[17],  они отметят
цели, так  что вы успеете набрать высоту  и убраться ко  всем чертям, прежде
чем эти нечестивцы поймут, кто нарушил их покой.
     Уилльямсон разыскал своего  штурмана (американцы  называют их "уиззо"),
который теперь не только прокладывает курс, но и отвечает за всю электронику
и  вооружение   самолета.  Про  лейтенанта  Сила  Блэра  говорили,  что  при
необходимости он найдет консервную банку в Сахаре.
     Уилльямсон и  Блэр  с  помощью офицера  оперативного  отдела эскадрильи
отметили  координаты автомобильной  свалки на своей аэронавигационной карте.
Карта имела масштаб 1:150000, то есть миле соответствовал почти дюйм карты.
     Уилльямсон  заявил, что  он должен заходить на цель с востока  в момент
восхода  солнца. Тогда иракских  зенитчиков  ослепит солнце, а  пилот  будет
отчетливо видеть цель.
     Блэр  сказал,  что  ему  обязательно  нужен "железный  ориентир", некий
хорошо заметный  на местности  объект, по которому при заходе на цель он мог
бы внести  последние ничтожные  уточнения в  курс  самолета. В конце  концов
ориентир нашли: в двадцати  милях к востоку от  цели и  ровно в одной миле в
стороне от трассы захода на нее стояла вышка радиопередатчика.
     Поскольку  атака  должна  была  состояться  на  рассвете,  теперь, зная
маршрут,  можно  было точно  рассчитать  время пролета над целью. Это  время
должно  быть  известно  с  точностью  до  секунды,  ибо  только тогда  можно
надеяться на  успех всей операции. Если пилот первого самолета опоздает хотя
бы на секунду, то  ведомый  может попасть  под разрывы бомб своего ведущего.
Хуже того, к первому самолету  со  скоростью примерно десять миль  в секунду
будет  приближаться второй "торнадо". Наконец, если первый  самолет появится
над целью слишком рано или  второй - слишком поздно, то зенитчики противника
могут  успеть  открыть  прицельный  огонь.  По  всем  этим  причинам ведомый
"торнадо" должен  пролететь над  целью  именно в  тот момент, когда на землю
упадут осколки бомб, сброшенных с первого самолета.
     Уилльямсон  привел  своего  ведомого  и  его  штурмана -  двух  молодых
лейтенантов авиации Питера Джонсона и Ники Тайна. Участники  операции вместе
рассчитали момент, когда  над невысокими холмами к  востоку  от цели взойдет
солнце, и курс атаки - 270 градусов, точно на запад.
     В операцию были вовлечены два "букканира" из двенадцатой  эскадрильи. С
их  пилотами Уилльямсон обговорит  все  детали утром. Отделу вооружения было
дано  задание   обеспечить  "торнадо"  тысячефунтовыми  бомбами  с  лазерным
наведением на цель. В восемь вечера экипажи всех четырех самолетов поужинали
и отправились спать. Их разбудят в три часа утра.
     Было  еще  совсем  темно, когда в  военный городок 608-й эскадрильи  на
пикапе  прибыл  рядовой  ВВС.  Он  отвез  четырех членов  экипажа  в комнату
предполетной подготовки.
     Если  американцы  в  Эль-Харце довольствовались  палатками, то  пилоты,
дислоцировавшиеся  в  Бахрейне, наслаждались всеми  удобствами  цивилизации.
Некоторые  из  них  жили  по  двое  в  номерах  отеля  "Шератон",  некоторые
устроились в  кирпичном доме  для  холостяков, стоявшем  рядом  с авиабазой.
Питание здесь могло удовлетворить любого гурмана, не ощущалось недостатка  и
в спиртных напитках. Больше того,  бахрейнская  авиабаза даже не  напоминала
мужской монастырь, потому что неподалеку находилась школа стюардесс компании
"Миддл ист эруэйз", в которой обучались триста девушек.
     "Букканиры"  вместе с  экипажами  прибыли  в район  Персидского  залива
только  неделю  назад.  Сначала пилотам сказали,  что  в  Кувейте  им нечего
делать, но  всего  за  неделю они  не раз сумели  доказать  свою полезность.
Первоначально "букканиры" создавались как охотники за подводными лодками, их
пилоты  больше привыкли скользить  над  волнами  Северного моря, высматривая
советские субмарины, но они быстро приспособились и к полетам над пустыней.
     Эти  тридцатилетние  ветераны ВВС  славились  своим умением  летать  на
небольших высотах.  На  совместных  учениях  с  ВВС  США  в  Мирамаре  (штат
Калифорния)  им   удавалось  ускользнуть   от   значительно   более  быстрых
американских  истребителей  только  благодаря тому,  что они  умело  "грызли
землю" - летали так  низко, что дюны и холмы пустыни создавали непреодолимые
препятствия для преследователей.
     Шутники говорили, что американские летчики не любят низко летать и ниже
пятисот футов торопятся выпустить шасси, тогда как британским летчикам такие
полеты по вкусу,  и вообще они боятся  высоты. На  самом  деле и те и другие
могли   летать  и  на  больших   и   на  малых  высотах,  однако  пилоты  не
сверхзвуковых,  но  поразительно маневренных  "букканиров"  хвастались,  что
умеют спускаться ниже других и только таким образом им удается уцелеть.
     Причиной  появления  "букканиров"  в  районе  Персидского  залива  были
потери,  понесенные  подразделениями  "торнадо"  во время их  первых  боевых
вылетов на сверхнизких высотах.
     Без поддержки "букканиров"  пилотам "торнадо" приходилось следовать  за
только что сброшенной ими бомбой чуть ли не в самый центр установок ракетной
или зенитной  противовоздушной обороны  противника.  Когда же "букканиры"  и
"торнадо" стали работать в паре,  то их функции были разделены: первые несли
источник  лазерного  излучения "пейвспайк",  а  бомбы вторых  были  снабжены
системой лазерного наведения "пейвуэй".
     Заняв  позицию  над "торнадо" и немного отставая  от  него,  "букканир"
помечал цель и  давал возможность  истребителю-бомбардировщику  убираться ко
всем чертям, как только тот сбросил бомбы.
     Кроме того, система "пейвспайк" устанавливалась на брюхе "букканира" на
специальных  шарнирах,  и  ее  положение  контролировалось   гироскопическим
устройством, отчего пилот мог маневрировать, как ему вздумается, а  лазерный
луч не отрывался от цели до попадания бомбы.
     В   комнате   инструктажа  Уилльямсон   и   два   пилота   "букканиров"
договорились, что  они начнут заход  на цель в двенадцати милях к востоку от
нее, и  пошли переодеваться.  Как обычно, они  были  в  гражданской  одежде;
правительство Бахрейна опасалось, что многочисленные мундиры на улицах могут
спровоцировать волнения среди местных жителей.
     Когда все  переоделись  в летную  форму,  Уилльямсон  как  руководитель
операции провел короткий заключительный инструктаж. До взлета оставалось еще
два  часа. Давно миновали те времена, когда, как  во вторую  мировую  войну,
пилотам на подготовку отводилось тридцать секунд.
     Оставалось  достаточно времени для того,  чтобы выпить по чашке  кофе и
приступить к  следующим этапам подготовки. Каждый  член  экипажа взял личное
оружие  -   небольшой  вальтер-ПП,   который   ненавидели  все  летчики  без
исключения.  Они  не  без оснований полагали, что в случае стычки  в пустыне
этим пистолетом  можно разве что запустить в голову  иракцу, пытаясь хотя бы
таким образом сбить того с ног.
     Летчики взяли с собой  также по пять золотых соверенов (на сумму  около
тысячи  фунтов стерлингов) и "охранную грамоту".  Американцы познакомились с
этим заслуживающим  особого внимания  документом  только  во  время войны  в
Персидском заливе, однако  британцы, которые  принимали участие в  различных
боевых операциях в этом регионе с двадцатых годов, знали его давно.
     "Охранная  грамота" представляла  собой письмо, в котором  на  арабском
языке  и на шести  бедуинских  диалектах  говорилось  следующее:  "Уважаемый
мистер   бедуин!  Предъявитель   настоящего  письма   является   гражданином
Великобритании. Если вы воздержитесь от  его кастрации  и сдадите ближайшему
британскому патрулю, не нанося ущерба  его здоровью, то вам  будет выплачено
вознаграждение  в размере 5000  фунтов стерлингов  золотом". Иногда  грамота
помогала.
     К  плечам летных  курток  были  пришиты  зеркальные  пластинки, которые
должны были  помочь поисковым группам союзников отыскать летчика в  пустыне,
если тому  придется катапультироваться. На  левом  нагрудном кармане  вместо
обычных крылышек красовалась  лишь приклеенная липкой лентой нашивка в  виде
британского флага.
     После кофе летчики  подвергались "стерилизации"; впрочем, эта  операция
была  не  такой уж  страшной, как могло показаться. У них изымалось все, что
могло  бы намекнуть  дознавателю на  личность  пленника:  кольца,  сигареты,
зажигалки,   письма,   семейные   фотографии.  Осмотр  проводился   офицером
разведотдела   эскадрильи,   потрясающей  Памелой.  По  единодушному  мнению
летчиков, это  была самая приятная  операция подготовки к боевому вылету,  а
некоторые молодые пилоты прятали свои ценности в самых невероятных местах  -
лишь  для  того, чтобы посмотреть,  сумеет  ли Памела их  найти. К  счастью,
прежде она работала медсестрой и принимала эти шалости хотя  и без восторга,
но с долей юмора.
     Час до вылета. Одни летчики решили подкрепиться, у  других кусок не шел
в горло, третьи немного прикорнули, четвертые пили кофе и  надеялись, что их
не потянет помочиться в воздухе.
     Автобус доставил всех восьмерых к самолетам, возле которых уже суетился
обслуживающий персонал. Выполняя  обязательный ритуал, каждый  пилот  обошел
вокруг своей машины. Наконец экипажи заняли места в машинах.
     Прежде всего нужно было устроиться на своем месте в кабине, пристегнуть
все  ремни  и  включить  систему  радиосвязи  "хэв-квик",  чтобы  можно было
переговариваться  друг  с  другом.  Потом  подошла  очередь  вспомогательных
источников питания, заставивших заплясать стрелки всех приборов.
     Ожила и  инерциальная  навигационная платформа, расположенная  ближе  к
хвосту самолета. Это позволило Силу Блэру  ввести данные о маршруте  полета.
Уилльямсон  включил  правый  двигатель,  и мощный "роллс-ройс" RB-199  мягко
загудел. Потом пилот включил и левый двигатель.
     Закрыв фонарь кабины, летчики подвели самолеты к пункту ожидания  номер
один. Потом последовало разрешение с вышки, и они  вырулили  к точке  начала
разгона. Уилльямсон бросил взгляд направо.  Чуть сзади  него  стоял  готовый
"торнадо" Питера  Джонса, за ним  - два "букканира". Он поднял руку. Ответом
были поднятые руки трех пилотов в белых перчатках.
     Включены  ножные тормоза,  мощность  двигателей доведена до максимально
возможной  на  земле. Оба  "торнадо"  слегка задрожали.  Передвинуты  рычаги
управления, и двигатели переведены в форсаж-ный режим. Теперь самолеты  едва
не срывались  с тормозов. Командир еще  раз поднял  руку и  еще раз  получил
подтверждение   готовности.   Торможение  снято,  машины  рванулись  вперед,
асфальтовая полоса  все быстрей  и быстрей убегает  назад, и вот все  четыре
самолета в воздухе. Не  нарушая строя, они развернулись над темным  морем и,
оставив за собой огни Манамы,  взяли курс на воздушный заправщик  - "виктор"
из 55-й эскадрильи, поджидавший их  где-то возле границы Саудовской Аравии с
Ираком.
     Уилльямсон перешел с форсажного режима на обычный и на  скорости триста
узлов поднялся до двадцати тысяч футов. "Роллс-ройсы" -  прожорливые бестии;
даже в  обычном режиме  они  пожирают  по  сто  сорок килограммов  топлива в
минуту,  а  при  форсаже  их  аппетит возрастает до  устрашающей величины  -
шестисот килограммов  в  минуту.  Именно  по  этой  причине форсажный  режим
используется  пилотами  только  при  взлете, в  бою и  при  попытке уйти  от
преследования.
     С  помощью радиолокаторов  пилоты  и в темноте  легко нашли  "Виктора",
пристроились  к  нему  в  хвост  и подвели  свои  штуцеры  к  тянувшимся  за
заправщиком  штангам.  "Торнадо"  уже  израсходовали  треть  своих   запасов
горючего.  "Напившись" до  отказа, они отошли в  сторону  и  уступили  место
"букканирам".  Потом  все  четыре  самолета  развернулись  и резко  пошли на
снижение.
     Уилльямсон  спустился до двухсот футов и повысил скорость до 480 узлов.
На такой высоте четыре самолета  проскользнули на  территорию Ирака.  Теперь
принялись за работу штурманы, устанавливая первый из трех курсов, которые  в
конце концов приведут их к  точке захода на цель с востока от нее. С большой
высоты  уже  было  видно восходящее  солнце, но ближе  к пескам  пустыни еще
царила ночная темнота.
     Уилльямсон вел свой самолет  с помощью системы  теплового изображения и
лазерного   целеуказателя   (ТИЛЦ),   которая  изготавливалась   на   бывшей
кондитерской фабрике  в тихом уголке Эдинбурга. Система ТИЛЦ - это сочетание
небольшой  телевизионной  камеры  сверхвысокого  разрешения  с  инфракрасным
тепловым сенсором. Проносясь на небольшой высоте над ночной пустыней, пилоты
видели перед собой все: скалы,  холмы,  обрывы, обнажения  горных пород, как
если бы пустыня светилась в темноте.
     Когда  до   восхода   солнца  оставались  считанные   минуты,  самолеты
развернулись в  последний раз  и  взяли курс на цель. Сид  Блэр увидел мачту
радиостанции  и подсказал своему  пилоту, чтобы  тот изменил  курс  на  один
градус.
     Уилльямсон переключил управление захватами бомбосбрасывателя  на  режим
синхронизации  и мельком взглянул на  экран, где  рядом с  изображением цели
велся отсчет  милям и секундам, оставшимся до сброса бомб. Ровная, как стол,
поверхность  пустыни  позволила  ему, не  снижая скорости, спуститься до ста
футов. Напарник Уилльямсона повторял все его маневры. "Торнадо"  выходили на
цель точно в назначенное время. Уилльямсон, не  переходя на форсажный режим,
довел скорость до пятисот сорока узлов.
     Солнце уже осветило вершины далеких холмов, его первые лучи заскользили
по песку  пустыни, а до  цели  оставалось шесть миль. Уилльямсон видел блеск
металла,  горы искореженных автомобилей, а в центре  свалки - большое  серое
сооружение, двойные ворота которого были обращены к пилоту.
     "Букканиры"  летели  в  миле  от  "торнадо" и  на  сто футов  выше  их.
Уилльямсон   слышал,  как,   выходя   на   цель,   переговариваются   пилоты
"бакканиров". Шесть  миль, пять,  в районе  цели  какое-то  движение, четыре
мили.
     - Цель зафиксирована,  -  сообщил штурман первого "букканира". Лазерный
луч был направлен точно на массивные ворота сооружения. В трех милях от цели
Уилльямсон  начал подъем. Задравшийся нос "торнадо" заслонил цель, но теперь
это уже не имело никакого  значения, все  остальное техника сделает сама. На
трехсотфутовой высоте приборы сказали, что пора сбрасывать бомбы. Уилльямсон
щелкнул  тумблером,  и все  три тысячефунтовых цилиндра  оторвались от брюха
"торнало".
     Истребитель-бомбардировщик продолжал подъем, поэтому какое-то  время по
инерции поднимались и бомбы, но вскоре земное тяготение взяло свое, и они по
изящной параболе заскользили к иракскому сооружению.
     "Торнадо", став  на полторы тонны  легче, быстро  добрался до высоты  в
тысячу футов, потом накренился на  135 градусов. Уилльямсон потянул  штурвал
на себя. "Торнадо" снова нырнул вниз, повернул, стремясь прижаться к земле и
одновременно выйти на обратный курс. Над  ним промелькнул первый "букканир",
потом тоже повернул и потянулся домой.
     В брюхо "букканира"  была вмонтирована телевизионная камера,  и штурман
видел на экране,  что  бомбы  попали точно в  массивные ворота  "сарая". Вся
площадка перед  сооружением исчезла  в пламени и дыме, а над тем местом, где
только что оно стояло, поднялся столб пыли. Через тридцать секунд пыль стала
оседать, и над целью оказался "торнадо" Питера Джонса.
     Но  штурман  "букканира"  видел не только  это.  Движение,  которое  он
заметил еще  раньше,  теперь приобрело вполне  определенный характер.  Стали
видны очертания зенитных орудий.
     - У них зенитная батарея! - завопил он.
     Начал подъем  второй "торнадо". Пилот следовавшего за  ним  "букканира"
видел все. Первые три  бомбы  разнесли сарай,  обнажив покореженные взрывами
внутренние конструкции.  Но  из куч ржавых  обломков  автомобилей  навстречу
самолетам уже неслись снаряды зенитных орудий.
     - Бомбы сброшены! - крикнул Джонс и бросил свой "торнадо" в максимально
крутой вираж.
     Второй "букканир" тоже  уходил от  цели,  но  его  система  "пейвспайк"
надежно удерживала лазерный луч на уже разбомбленном Уилльямсоном сарае.
     - Попадание! - истошно выкрикнул штурман "букканира".
     В  кучах ржавого металлолома  что-то  сверкнуло,  и вслед за  "торнадо"
устремились две ракеты типа "земля-воздух", запущенные с плеча.
     Уилльямсон выровнял  самолет. Теперь  он снова  летел в  ста футах  над
пустыней, но  уже в  противоположном направлении,  на  только что  взошедшее
солнце. Он слышал крик Питера Джонса:
     - Нас подбили!
     Сид Блэр, штурман Уилльямсона,  молчал. Вне себя от злости, от сознания
собственной беспомощности Уилльямсон снова развернул "торнадо"  в надежде на
то, что ему удастся  заставить замолчать иракских  зенитчиков хотя  бы своей
пушкой. Но опоздал.
     Уилльямсон слышал, как пилот одного из "букканиров" крикнул:
     - У них там и ракеты!
     Потом он увидел, как у карабкавшегося  вверх "торнадо" Джонса  вспыхнул
двигатель,  за ним  потянулся  шлейф дыма,  и  совершенно отчетливо  услышал
последние слова двадцатипятилетнего пилота:
     - Теряю высоту... катапультируюсь.
     Теперь  никто  из  них ничем  не  мог помочь сбитым  товарищам.  Раньше
"торнадо" обычно  сопровождали "букканиры" и  на обратном пути, но потом все
согласились, что "букканиры" вполне могут добираться домой и без посторонней
помощи.  Пилоты двух "букканиров"  сделали  то, что они умели  делать  лучше
других: прижались к песку пустыни и взяли курс на утреннее солнце.
     Ослепленный  гневом Лофти Уилльямсон был убежден, что  его обманули. Но
он был неправ: никто не знал, что  в Эль-Кубаи были замаскированные зенитные
орудия и ракеты.
     Паривший   высоко   над   Эль-Кубаи   TR-1   фотографировал  результаты
бомбардировки,  а  изображения по радио тут  же передавались  в  Эр-Рияд. На
борту дежурившего Е-З слышали все переговоры летчиков; разведчики сообщили в
Эр-Рияд, что союзники потеряли экипаж "торнадо".
     Лофти  Уилльямсон прилетел на базу один. Во время послеполетного опроса
он сказал все, что думает о тех, кто сидит в Эр-Рияде и выбирает объекты для
бомбардировок.
     В  штаб-квартире объединенного  командования ВВС союзников Стив Лэнг  и
Чип Барбер, узнав, что "Кулак  Аллаха" похоронен там же, где и был порожден,
удовлетворенно хмыкнули. Их  радость омрачило известие о потере двух молодых
летчиков.
     "Букканиры", пробираясь  к  границе  над плоской пустыней южного Ирака,
встретили  стадо пасущихся  верблюдов.  Пилоты  обсудили,  что  им  выгоднее
предпринять: то  ли обойти  стадо  стороной,  то ли  пролететь  под брюхом у
животных.



     В  Мансуре, в здании  Мухабарата, бригадир Хассан  Рахмани, запершись в
своем кабинете, пытался проанализировать события последних  двадцати четырех
часов. Рахмани был близок к отчаянию.
     Его нисколько  не  тревожил  тот факт, что  бомбы  и  ракеты  союзников
систематически  уничтожают основные иракские  военные  и военно-промышленные
объекты.  Еще  много недель  назад Рахмани предвидел такое развитие событий;
оно должно  было приблизить вторжение американской  армии в Ирак  и  падение
багдадского диктатора.
     В тот февральский день 1991 года бригадир Хассан Рахмани, давно ждавший
армии союзников и рассчитывавший  на них,  не догадывался, что его мечтам не
суждено сбыться. Рахмани был весьма умен, но не обладал даром прорицателя.
     В тот день ему не давала покоя  одна проблема:  как  выжить ему самому,
что  нужно сделать для  того, чтобы своими  глазами увидеть момент свержения
Саддама Хуссейна.
     Вчерашняя  бомбардировка  ядерного  центра  в  Эль-Кубаи  до  основания
потрясла всю правящую багдадскую элиту. Центр был  замаскирован  чрезвычайно
тщательно,  никому  и  в  голову   не  приходило,  что  союзники  могут  его
обнаружить.
     Уже  через  несколько  минут после  бомбардировки  уцелевшие  зенитчики
связались     с     Багдадом    и     сообщили    о    налете     британских
истребителей-бомбардировщиков.  Узнав  о  трагедии,  доктор  Джаафар Джаафар
тотчас сел  в машину и сам помчался  на  место;  он хотел как можно  быстрее
узнать о  судьбе его сотрудников, работавших в подземельях  центра. Вне себя
от гнева он уже к полудню посетил  министра промышленности и военной техники
Хуссейна   Камиля,  который   возглавлял  всю  иракскую  программу  ядерного
вооружения.
     Говорили,  что тщедушный Джаафар Джаафар кричал на племянника  Саддама.
Из  пятидесяти  миллиардов  долларов, израсходованных  Ираком на вооружение,
ядерная  программа поглотила  восемь,  и вот  теперь, когда  триумф был  так
близок, все пошло прахом. Неужели государство не могло обеспечить защиту его
сотрудников?
     Ведущий иракский физик  был ростом чуть  выше пяти футов и не отличался
могучим телосложением, но обладал  колоссальным влиянием. По  слухам, он еще
долго возмущался беспомощностью военных и своего министра.
     Перепуганный Хуссейн Камиль доложил дяде. Тот тоже  пришел в  ярость, а
когда  случалось такое,  ни один багдадец не мог поручиться, что ему удастся
дожить до утра.
     Работавшие на  подземном  предприятии  ученые и инженеры  не  только не
пострадали, но и благополучно выбрались на поверхность.  Они ушли  по узкому
тоннелю,  кончавшемуся  в пустыне,  в полумиле от  свалки. Тоннель выходил в
шахту, где  в круглую стену были вделаны  скобы. Этим путем могли уйти люди,
но о  том, чтобы протащить через шахту и тоннель громоздкое оборудование, не
могло быть и речи.
     Главный  лифт  и  грузовой  подъемник  были  превращены  в  металолом и
засыпаны песком до двадцатифутовой глубины. Восстановительные работы в любом
случае были  бы  сложной инженерной  задачей и  заняли бы не  одну неделю, а
Хассан Рахмани знал, что таким временем Ирак не располагает.
     Если бы  дело  этим и кончилось, то Рахмани испытал  бы  только чувство
облегчения.  Он  места  себе не  находил с того самого  дня, когда  - еще до
начала воздушной войны  - Саддам на совещании во дворце объявил о том, что у
него есть "своя" бомба.
     Теперь  же  Рахмани  больше  всего  боялся  гнева  диктатора-параноика.
Накануне,  вскоре  после полудня,  его вызвал  вице-президент Иззат Ибрагим.
Глава иракской контрразведки никогда не видел ближайшего советника Саддама в
таком состоянии.
     Ибрагим  сказал  Рахмани,  что раис  в ярости.  Когда  случалось  нечто
подобное, обычно проливалась  кровь. Только  кровь  могла успокоить бешеного
тикритца. Вице-президент разъяснил, что  от него, Рахмани,  ждут  конкретных
результатов, и ждут тотчас же.
     - Какие результаты вы имеете в виду? - уточнил Рахмани.
     - Выясните, - завопил Ибрагим, - как они узнали!
     У  Рахмани были друзья, занимавшие довольно высокое положение  в армии.
По просьбе шефа контрразведки те опросили зенитчиков; зенитчики в один голос
утверждали, что в налете участвовали только два  британских бомбардировщика.
Выше летели еще два  самолета,  но, по общему мнению, это  были  истребители
прикрытия. Во всяком случае они не сбросили ни одной бомбы.
     Потом  Рахмани поговорил с офицерами генерального  штаба иракских  ВВС.
Они  -  а многие из них проходили подготовку на Западе - единодушно заявили,
что никто и никогда не послал бы на бомбардировку важного  военного  объекта
всего два самолета. Ни при каких обстоятельствах.
     Итак,  рассуждал Рахмани, очевидно, британцы  считали, что  куча ржавых
изуродованных машин не была обыкновенной  автомобильной свалкой. Но  что  же
они надеялись уничтожить своим налетом? Вероятно, ответ на этот вопрос знали
два  британских  летчика  со  сбитого  самолета. Рахмани  предпочел  бы  сам
допросить  пленных. Он был убежден, что с помощью галлюциногенных препаратов
заставил бы их рассказать всю правду уже через несколько часов.
     Армейские   друзья   подтвердили,  что  через  три  часа  после  налета
британской авиации военный патруль обнаружил в  пустыне пилота  и  штурмана;
один из  них хромал - у  него была  повреждена лодыжка. К несчастью, на этот
раз неожиданно быстро появился отряд Амн-аль-Амма. Секретная полиция забрала
британских  летчиков. С Амн-аль-Аммом  никто не пытался  спорить.  Итак, два
британца оказались в руках Омара Хатиба. Да поможет им Аллах!
     Рахмани понимал, что он должен что-то предпринять, даже если не удастся
выжать  информацию из пленных  летчиков.  Вопрос  -  что именно предпринять?
Нужно было  дать раису то, чего  он хотел. А  что  хотел Саддам? Конечно же,
раскрытия заговора. Значит,  заговор будет раскрыт. А ключом к этому  станет
передатчик.
     Хассан  Рахмани  потянулся  к телефону и  вызвал майора Мохсена Зайида,
руководителя отдела радиоперехвата. Настало время поговорить с ним еще раз.
     В  двадцати  милях  к  востоку   от  Багдада  лежит  небольшой  городок
Абу-Граиб. Он ничем не примечателен и тем не менее известен  каждому иракцу,
хотя  обычно об Абу-Граибе предпочитают  вслух не  говорить. Дело в том, что
там  расположена большая  тюрьма, предназначенная практически  исключительно
для   допросов  и  содержания  политических   заключенных.  Персонал  тюрьмы
укомплектован только людьми из секретной полиции - Амн-аль-Амма.
     В тот момент, когда Хассан Рахмани вызвал своего  главного  специалиста
по  радиоперехвату,  к  деревянным воротам тюрьмы  подъехал  длинный  черный
"мерседес".  Два  охранника,  узнав   пассажира   "мерседеса",  поторопились
распахнуть ворота. Они спешили не зря: того, кто осмелится хотя бы на минуту
задержать этого пассажира, могла ждать жестокая кара.
     Автомобиль проследовал на территорию тюрьмы. Сидевший на заднем сиденье
человек ни жестом, ни словом не прореагировал на усилия охранников. Они того
не стоили.
     "Мерседес" остановился  возле входа  в главный административный  корпус
тюрьмы, и еще один охранник помчался открывать заднюю дверцу.
     Из  "мерседеса"  вышел  бригадир Омар Хатиб  и  зашагал  по  ступенькам
лестницы.  Он был  в  отлично  сшитой  форме из  мягкой  баратеи.  Перед ним
услужливо распахивались все двери.  Младший  офицер, адъютант бригадира, нес
его кейс.
     На лифте Хатиб поднялся на последний, шестой, этаж. Здесь находился его
кабинет.  Оставшись один, бригадир приказал подать кофе по-турецки  и взялся
за  бумаги - рапорты, в которых  детально  сообщалось  обо  всей информации,
какую удалось выбить за последний день из томившихся в подвалах узников.
     Внешне Омар Хатиб казался совершенно  спокойным,  но в глубине души был
встревожен не меньше  своего  коллеги Рахмани,  который находился  на другом
конце Багдада и которого Хатиб ненавидел не меньше, чем тот - его.
     Впрочем, в отличие от Рахмани, английское образование, знание  языков и
широта взглядов которого сами  по  себе  уже были достаточным основанием для
подозрений.  Омар Хатиб с не меньшим основанием  рассчитывал на преимущества
своего тикритского  происхождения.  Пока он  выполнял  порученную ему раисом
работу - а ненасытного параноика успокаивали только бесчисленные признания в
заговорах и предательстве, - и выполнял успешно, он был в безопасности.
     Но  последние двадцать четыре часа  и  Хатиб дрожал от страха. Накануне
ему,  как  и  Хассану  Рахмани, позвонили;  только  это  был  не Ибрахим,  а
племянник  раиса  Хуссейн Камиль.  Камиль  тоже  сказал,  что  бомбардировка
Эль-Кубаи привела  раиса в  неописуемую  ярость. Саддам требовал результатов
расследования.
     В  руках Хатиба  были  два британских летчика. С одной стороны, в  этом
можно было видеть определенное преимущество, с другой - западню. Безусловно,
раис  захочет знать, что говорили  британским  летчикам  на инструктаже, что
известно союзникам об Эль-Кубаи и каким путем они получили эту информацию. И
все это нужно было узнать немедленно.
     Сведения  должен  был  представить  раису Хатиб.  Его люди  работали  с
летчиками уже пятнадцать  часов, с семи  вечера предыдущего  дня, как только
пленников привезли в Абу-Граиб. Пока что эти глупцы молчали.
     Из-за  окна  донесся  глухой  звук  удара,  потом  хриплый  вой.  Хатиб
удивленно нахмурил брови, потом, вспомнив, успокоился.
     Во  внутреннем   дворе,  куда  смотрели  окна  кабинета  бригадира,  на
поперечной балке за запястья был  подвешен  иракец. Вытянутые пальцы его ног
не доставали дюйма четыре  до пыльного плаца.  Рядом  стоял большой кувшин с
рассолом, когда-то чистым и прозрачным, а теперь темно-красным.
     Каждому проходившему мимо охраннику или солдату было приказано брать из
кувшина  один из двух ротанговых хлыстов и  ударить висящего иракца  по чему
угодно, но не выше шеи и не ниже колен. Устроившийся по соседству под тентом
капрал вел счет ударам.
     Этот  болван  чем-то  торговал на базаре. Люди  слышали,  как он назвал
президента сыном шлюхи. Теперь он узнает - лучше поздно, чем никогда, - цену
того  уважения,  которое каждый гражданин  страны  всегда  должен  оказывать
раису.
     Самое  интересное было в  том, что он еще висел  на перекладине. Просто
поразительно, насколько выносливы некоторые из этих простолюдинов!  Торговец
уже выдержал пятьсот ударов - впечатляющая цифра! До тысячи он,  конечно, не
дотянет, никто не выдерживал тысячи ударов, но все же это было интересно. Не
менее любопытно и то,  что  торговца выдал его  десятилетний сын. Омар Хатиб
отпил  кофе,  приготовил  ручку с  золотым пером  и склонился  над бумагами.
Полчаса спустя в дверь осторожно постучали.
     - Войдите, - сказал Хатиб и выжидающе посмотрел на дверь.
     Лишь  один человек мог стучать в эту дверь;  о других всегда докладывал
из приемной младший офицер. Хатиб ждал только хороших вестей.
     Едва  ли  даже собственная  мать  назвала бы  вошедшего  крепко сбитого
мужчину красивым. Все его лицо было изъедено глубокими  оспинами, а там, где
были удалены язвы, блестели два полукруглых шрама. Он прикрыл за собой дверь
и остановился в ожидании приглашения.
     Вошедший  был  всего  лишь  сержантом,  а  на  его запятнанном  рабочем
комбинезоне не  было вообще никаких знаков  различия.  Тем не менее  сержант
относился  к числу тех немногих, к  кому  бригадир  испытывал  что-то  вроде
дружеских чувств.  Из всего персонала тюрьмы лишь сержанту  Али  разрешалось
сидеть в присутствии Омара Хатиба - разумеется, после приглашения.
     Хатиб  жестом  показал на  кресло  и предложил  сержанту сигарету.  Тот
прикурил и с  удовольствием затянулся; после  тяжелой,  утомительной  работы
сигарета  позволяла приятно  расслабиться. Омар  Хатиб  искренне  восхишался
сержантом Али  и только  по этой  причине терпел  иногда слишком фамильярное
поведение человека столь низкого ранга.
     В подчиненных  Хатиб  ценил прежде всего результативность  в  работе, а
любимый сержант никогда  его не подводил.  Али был настоящим профессионалом:
спокойным, методичным, хорошим мужем и отцом.
     - Ну? - подтолкнул сержанта Хатиб.
     - Штурман вот-вот расколется, господин. Пилот... - Али пожал плечами, -
еще час или чуть больше.
     -  Позволь тебе напомнить,  Али,  ты должен сломать обоих, нужно, чтобы
они  все  рассказали.  И  показания  одного  должны  подтверждать  показания
другого. На нас рассчитывает сам раис.
     -  Господин, может, вам  лучше спуститься самому?  Думаю,  через десять
минут вы  получите ответ. Сначала расколется  штурман, а когда пилот об этом
узнает, он тоже заговорит.
     - Хорошо.
     Хатиб встал и вышел из-за стола. Сержант распахнул перед ним дверь. Они
спустились  на  лифте до  полуподвального  этажа. Ниже  лифт  не  спускался,
поэтому Хатиб  и Али  пошли по  коридору к лестнице, которая вела в глубокий
подвал. В стенах коридора, за стальными дверями, в крохотных грязных камерах
томились семь  американских летчиков,  четыре  британских, один итальянец  и
кувейтский пилот  "скайхока". В подвале  тоже  были камеры, но из них сейчас
были заняты только две. Хатиб прильнул к глазку в одной из дверей.
     Камеру  ярко освещала  единственная  мощная  лампа  без абажура.  Стены
камеры были покрыты  высохшими  экскрементами и коричневыми пятнами крови. В
центре,  на  пластиковом  канцелярском  стуле  сидел  совершенно  обнаженный
мужчина. По его груди стекали струйки рвоты, крови и слюны. За спинкой стула
руки мужчины были  скованы наручниками, а  все  его лицо закрывала тряпичная
маска без прорезей для глаз.
     По бокам стояли двое полицейских в таких же комбинезонах, что и сержант
Али.  Они  поигрывали метровыми  дубинками,  сделанными  из залитых  битумом
пластиковых  труб; битум придавал дубинкам вес,  не уменьшая гибкости  труб.
Заметив   высокое   начальство,  полицейские  сделали  шаг  назад  и  решили
передохнуть.  Минуту назад их  внимание, очевидно, было  сконцентрировано на
голенях  и  коленных  чашечках  пленного,  которые уже  окрасились в  жуткий
сине-желтый цвет.
     Хатиб молча кивнул и прошел к следующей камере. В глазок он увидел, что
на второго  пленного  колпак  не надет. Один его глаз  был  накрепко заклеен
запекшейся  кровью из  разбитых  бровей  и щек. Пленный  с трудом  раздвинул
кровоточащие губы, обнажив рот с выбитыми зубами.
     -   Тайн,   -  прохрипел   он.  -  Николас  Тайн.   Лейтенант  авиации.
Пять-ноль-один-ноль-девять-шесть-восемь.
     - Штурман, - шепотом подсказал сержант.
     Хатиб тоже шепотом спросил:
     - Кто из наших говорит по-английски?
     Али жестом показал: тот, что стоит слева.
     - Выведи его сюда.
     Али  открыл  камеру   и   тут  же  вышел  в  сопровождении   одного  из
дознавателей.  Хатиб  недолго  поговорил  с   ним  по-арабски.   Дознаватель
понимающе кивнул, вернулся в  камеру и  натянул  на голову штурману  колпак.
Лишь после этого Хатиб разрешил распахнуть двери обеих камер.
     Тот из полицейских, который владел английским,  наклонился к Нику Тайну
и заговорил с сильным акцентом, но вполне понятно:
     - Хорошо, лейтенант  авиации,  значит, так.  Для тебя все  закончилось.
Наказаний больше не будет.
     Молодой штурман понял; казалось, все его тело облегченно обмякло.
     - Но твой друг, он не такой счастливчик. Он подыхает.  Можно помочь ему
испустить дух,  а можно отправить в госпиталь - там белые простыни, доктора,
все, что ему  нужно. Выбирай. Расскажешь нам все, что знаешь, мы отвезем его
в госпиталь.
     Хатиб кивнул  сержанту  Али, и  тот  вошел в  другую камеру.  Отчетливо
послышался глухой удар  пластиковой  дубинки  по  голой груди. Пилот  громко
застонал.
     - Ладно, подонки, - из-под колпака  выкрикнул Ники  Тайн. - Прекратите,
ублюдки! Это был склад оружия, снарядов с отравляющим газом...
     Избиение прекратилось. Тяжело дыша, из камеры пилота вышел Али.
     - Сайиди бригадир, вы - гений.
     Хатиб скромно пожал плечами.
     -  Никогда  не  следует  недооценивать  сентиментальность  британцев  и
американцев,  -  наставительно  сказал   он  ученику.  -  Теперь  тащи  сюда
переводчиков, выжмите  из него  все детали,  все до последней мелочи.  Когда
будет готов перевод, принесите его ко мне в кабинет.
     Из  кабинета  бригадир Хатиб  сам  позвонил Хуссейну Камилю. Через  час
раздался ответный  звонок.  Камиль  сказал,  что его  дядя  доволен.  Скоро,
вероятно,  сегодня же  вечером, будет  созвано  совещание. Омар Хатиб должен
быть готов в любую минуту прибыть на него.
     Вечером того же  дня в Вене  Карим опять  мягко, беззлобно поддразнивал
Эдит. На этот раз речь зашла о ее работе.
     - Дорогая, тебе никогда не бывает скучно в банке?
     - Нет, там интересно. Почему ты спрашиваешь?
     -  О,  не  знаю.  Просто  не  могу  себе  представить,  что может  быть
интересного в такой работе.  Для  меня это было бы самым скучным занятием на
свете.
     - Нет, ты ошибаешься. Во всяком случае в нашем банке не так.
     - Предположим. Что же интересного в твоей работе?
     -  Ну,  разное...  Обработка   счетов,  размещение  инвестиций,  другие
операции. Это очень важная работа.
     -  Чепуха.  Вся ваша работа -  это  "доброе утро, господин", "слушаюсь,
господин",  "нет,  господин",  "конечно, господин". И все ради толп, которые
приходят, чтобы превратить в наличные чек на пятьдесят шиллингов. Тоска.
     Карим  лежал на  спине  на кровати Эдит, Она  подошла, прилегла рядом и
положила его руку себе на плечи так, чтобы можно было всем телом прижаться к
любимому. Ей очень нравилось прижиматься к нему.
     -  Ты иногда  несешь  такую ерунду, Карим.  Но  мне  нравится, когда ты
говоришь чепуху. "Винклер" - не банк-эмитент, а торговый банк.
     - Какая разница?
     - У нас  нет текущих счетов, к нам никто не  ходит с чековыми книжками.
Мы занимаемся другими делами.
     - Раз никто не ходит, значит, у вас нет денег.
     - Наоборот, деньги есть, но они находятся на депозитных счетах.
     - Такого у меня никогда  не было, - признался Карим. - Только небольшой
текущий счет. А вообще-то я предпочитаю наличные.
     -  Но нельзя же носить с собой миллионы. У тебя их обязательно украдут.
Поэтому люди кладут деньги в банк, а банк их инвестирует.
     -  Ты  хочешь  сказать,  что старина Гемютлих ворочает  миллионами?  Не
своими, конечно.
     - Да, многими миллионами.
     - Шиллингов или долларов?
     - И долларов и фунтов. Миллионами и тех и других.
     - Все равно свои деньги я бы ему не доверил.
     Искренне возмущенная Эдит даже приподнялась.
     -  Герр  Гемютлих абсолютно честен.  Ему  и в голову никогда не  придет
ничего подобного.
     - Ему, может, и не придет, но  ведь есть и другие люди. Вот послушай...
Предположим, я знаю человека, у которого есть счет  в вашем банке. Его зовут
Шмитт. В один прекрасный день я прихожу к вам и  говорю:  "Доброе утро, герр
Гемютлих,  меня  зовут Шмитт, у меня есть счет в вашем банке". Он смотрит  в
свою  книгу  и отвечает:  "Да, есть". Тогда я говорю: "Я хотел  бы снять все
деньги".  Потом  приходит  настоящий  Шмитт, а денег-то и  нет. Поэтому  мне
больше нравятся наличные.
     Такая наивность рассмешила Эдит. Она потеребила его за ухо.
     - Ничего  у тебя не получится. Скорее всего  герр Гемютлих лично  знает
твоего  друга Шмитта. В любом случае  ему сначала придется доказать, что это
именно он.
     - Паспорт можно  подделать. Чертовы палестинцы постоянно ездят по всему
свету с фальшивыми паспортами.
     - А еще  он  потребует расписаться  и сравнит  твою  подпись с той, что
хранится в его бумагах.
     - Ну и что, я научусь подделывать подпись Шмитта.
     - Карим, мне кажется, из  тебя  может  получиться хороший уголовник.  У
тебя нездоровые задатки.
     Оба рассмеялись, до того абсурдной казалась эта мысль.
     - Как бы то ни было, но если ты иностранец и живешь в другой стране, то
у тебя скорее всего будет номерной счет. А номерной счет абсолютно надежен.
     Карим сдвинул брови и из-под локтя бросил взгляд на Эдит.
     - А это что такое?
     - Номерной счет?
     - Угу.
     Эдит объяснила.
     - Глупость какая-то, - не выдержал Карим.  - Любой  идиот может зайти в
банк и сказать, что он - владелец такого-то счета. Если Гемютлих никогда его
не видел...
     -У нас же есть специальные  способы  подтверждения  личности,  дурачок.
Очень сложные  коды, особые правила написания писем, определенные  места для
подписи - тысячи способов, чтобы убедиться, что автор письма и в самом  деле
владелец счета. Если хотя бы одно из правил будет нарушено, то герр Гемютлих
ни  за  что  не  выполнит  инструкцию.  Так  что из  твоей  затеи  ничего не
получится.
     - Должно быть, у него неплохая память.
     - Ох, ну и глуп  же ты! Все коды, все  шифры записаны, конечно. Ты меня
поведешь на обед?
     - А ты заслужила?
     - Ты же знаешь, что заслужила.
     - Ну хорошо. Только мне нужна закуска.
     Эдит была озадачена.
     - Ладно, закажи закуску.
     - Я имею в виду тебя.
     Карим  протянул  руку,  согнутым  пальцем  ухватился за  пояс  узеньких
трусиков Эдит и потянул ее к себе. Она довольно хихикнула. Карим принялся ее
целовать, но потом вдруг замер, так что Эдит даже немного растерялась.
     -  Я  знаю,  что я  бы  сделал,  -  сказал он.  - Я  нанял бы  опытного
медвежатника, он взломал бы сейф  старины Гемютлиха и списал все коды. Тогда
я запросто забрал бы все деньги.
     Эдит  облегченно  рассмеялась. Слава Богу,  он не  передумал заниматься
любовью.
     - У тебя ничего не получится. М-м-м-м. Сделай так. же еще раз.
     - Получится.
     - А-а-а-а. Не получится.
     - Получится. Сейфы взламывают то и дело. Посмотри любую газету.
     Эдит провела рукой по телу Карима, добралась  до  "там, внизу" и широко
раскрыла глаза.
     - О-о-о, и все это для меня? Карим - ты  прекрасный, сильный мужчина, и
я тебя очень люблю. Но - как ты его называешь? - старина  Гемютлих  немножко
умнее тебя...
     Через минуту Эдит уже совсем не волновало, умен или глуп герр Гемютлих.
     Пока  моссадовский   агент  занимался  любовью  в   Вене,  Майк  Мартин
устанавливал  антенну   спутниковой   связи  в   своей   хижине.  В  Багдаде
приближалась полночь; наступало 12 февраля.
     До 20 февраля,  когда в  Кувейт и Ирак должны были вторгнуться наземные
армии  союзников,  оставалось  восемь  дней.  К  югу от  кувейтской  границы
огромный  пустынный  район  Саудовской Аравии ощетинился  танками,  пушками,
военными складами, войсками. Со второй мировой войны на такой территории еще
никогда не концентрировалось столько военной техники.
     Бомбардировки  иракских  военных  объектов  продолжались круглые сутки,
хотя  большинство  целей,  внесенных  в  список  генерала  Хорнера,  авиация
союзников  уже навестила,  а  иногда  и не  раз. Наконец  было ликвидировано
отставание от плана, вызванное  отвлечением  значительных сил  на  охоту  за
"скадами" после в сущности безвредного иракского ракетного удара по Израилю.
Каждое известное союзникам предприятие  по производству или  хранению оружия
массового  поражения, включая двадцать новых  объектов,  выданных Иерихоном,
было превращено в кучу щебня.
     Иракские  ВВС прекратили свое  существование как реальная военная сила.
Истребители-перехватчики  Саддама  и  раньше редко осмеливались  вступать  в
единоборство с "иглами", "хористами", "томкэ-тами", "фэлконами" и "ягуарами"
союзников, а к  середине февраля  и вовсе  прекратили такие  попытки. Лучшие
истребители  и  истребители-бомбардировщики  были  отосланы  в  Иран  и  там
немедленно арестованы. Другие боевые самолеты Ирака были навечно погребены в
своих  укрепленных  ангарах или  уничтожены  на взлетных  полосах и открытых
стоянках.
     Военное  командование союзников  никак не  могло  взять в толк,  почему
Саддам решил отослать лучшие самолеты своему заклятому врагу. А причина была
проста:  Саддам твердо  верил, что рано или  поздно все государства Среднего
Востока  будут вынуждены  опуститься  перед ним на  колени.  Вот тогда он  и
вернет свой воздушный флот.
     К середине  февраля во  всем  Ираке  не  осталось практически ни одного
моста, ни одной действующей электростанции. Теперь союзники стали все больше
концентрировать свои воздушные  удары  на  позициях иракской  армии в  южном
Кувейте, а потом и в приграничных районах Ирака.
     "Баффы"  методично  уничтожали  артиллерию, танки, ракетные установки и
пехоту Ирака на участке от саудовско-иракской границы до шоссе Багдад-Басра.
Американские "тандерболты" А-10, за изящество в полете прозванные "летающими
бородавочниками", были заняты тем, что умели делать лучше всех, -  охотой за
танками. "Иглам" и "торнадо" тоже было поручено "щелкать" иракские танки.
     Однако генералы союзников не знали,  что  в иракских пустынях и в горах
глубоко под землей скрыто еще около сорока важных предприятий, так или иначе
связанных  с  производством оружия массового  поражения, и  что  нетронутыми
остались базы иракских ВВС, сооруженные компанией "Сикско".
     Уничтожение   подземного  предприятия  в   Эль-Кубаи  заметно   подняло
настроение  четырех  генералов, а также находившихся  в Эр-Рияде сотрудников
ЦРУ и  Интеллидженс  сервис, то  есть всех,  кто был  осведомлен  о том, что
находилось на том предприятии.
     Это настроение  отразилось и в коротком сообщении, которое принял ночью
Майк  Мартин. Оно начиналось с информации  об успешно проведенной  "торнадо"
операции, хотя  радость победы  омрачала  потеря  одного  из экипажей. Далее
Мартину выражали  благодарность за  то, что  он  решил  остаться  в Багдаде,
несмотря  на то, что ему было разрешено перебираться в  Саудовскую Аравию, и
за  успешное выполнение всего задания. В заключение говорилось,  что  миссия
Мартина  практически  завершена.  Иерихону нужно  будет  передать  последнее
письмо, в  котором следует  от  имени союзников поблагодарить его, сообщить,
что  все деньги  уже  переведены  на его  счет  и  что  связь  с  ним  будет
возобновлена  по   окончании   войны.   После  этого  Мартину   настоятельно
рекомендовалось перебираться в Саудовскую Аравию - пока не поздно!
     Мартин разобрал радиостанцию, спрятал ее в нише под полом, лег на койку
и задумался. Интересно, размышлял  он, значит, армия союзников не собирается
входить в Багдад. А как же  Саддам? Разве его  свержение  не  было  одной из
целей войны? Очевидно, произошли какие-то важные перемены.
     Если  бы Майк Мартин знал о том, что происходило как раз в эти минуты в
штаб-квартире Мухабарата, меньше чем в полумиле от его хижины, он не смог бы
так быстро заснуть.
     Известны четыре  уровня  технического  мастерства:  удовлетворительный,
очень хороший, блестящий и "естественный". Последний  означает уже не просто
мастерство, а  единство  технических  знаний и  врожденной  интуиции,  некий
инстинкт, шестое  чувство,  такое  единение  человека  и  машин,  о  котором
невозможно рассказать в учебниках.
     Что касается радиосвязи,  то майор  Мохсен  Зайид,  безусловно,  достиг
уровня  естественного  мастерства.  Очень  молодой, всегда  в больших очках,
делавших  его похожим на студента-зубрилу,  майор Завид жил радиосвязью. Его
квартира была завалена новейшими западными журналами, а если  он обнаруживал
в них сведения о новом  устройстве, которое могло  бы повысить эффективность
работы  его отдела  радиоперехвата,  он  немедленно требовал  достать  такое
устройство. Хассан Рахмани высоко  ценил Зайида и старался удовлетворить все
его просьбы.
     Вскоре после полуночи Рахмани и Зайид встретились в кабинете бригадира.
     - Есть успехи? - спросил Рахмани.
     -  Думаю,  есть,  -  ответил Зайид. -  Он здесь, в  этом я нисколько не
сомневаюсь. К  сожалению,  он пользуется  пакетными сигналами, которые почти
невозможно перехватить. Слишком они непродолжительны. Почти, но  не  совсем.
При умении  и достаточном  терпении  удается засечь  и такой сигнал, хотя он
длится всего несколько секунд.
     - Что же вы выяснили? - спросил Рахмани.
     - Видите  ли, я  обнаружил, что эти сигналы передаются в довольно узкой
полосе диапазона сверхвысоких  частот. Это уже что-то. Несколько  дней назад
мне повезло. На всякий случай мы прослушивали одну узкую  полосу частот, и в
это время он вышел на связь. Послушайте.
     Зайид  положил на  стол  магнитофон и нажал  кнопку  "воспроизведение".
Кабинет наполнился какофонией невероятнейших звуков. Рахмани был озадачен.
     - Это и есть та передача?
     - Она зашифрована, разумеется.
     - Разумеется, - согласился Рахмани. - Вы можете ее дешифровать?
     -   Почти  наверняка   нет.  Шифрование  выполнено  с  помощью   одного
кремниевого чипа с очень сложной микросхемой.
     - Значит, мы не поймем, что он передавал?
     Рахмани немного  растерялся.  Беда  была  в  том, что Зайид жил в своем
особом  мире  и обычно говорил на своем  языке.  Сейчас он прилагал  немалые
усилия, чтобы начальник  понял его,  но  эти  усилия не  всегда  приводили к
успеху.
     - Это  не  шифр  в  обычном смысле слова. Превратить  эту  какофонию  в
осмысленную речь можно  только с помощью совершенно  идентичного кремниевого
чипа.  Число  перестановок  элементов  микросхемы  равно  нескольким  сотням
миллионов. Значит, вероятность случайно найти подходящий чип не больше одной
стомиллионной.
     - Так в чем же ваш успех?
     - Успех в том, что... я определил радиопеленг.
     В возбуждении Хассан Рахмани подался вперед.
     - Радиопеленг?
     - Мой помощник определил. И знаете, что самое интересное? Это сообщение
было передано  ночью, за  тридцать  часов до воздушного налета на Эль-Кубаи.
Мне кажется, там были координаты Эль-Кубаи. И еще одно.
     - Продолжайте.
     - Он здесь.
     - В Багдаде?
     Майор  Зайид  улыбнулся  и  покачал головой.  Самую приятную новость он
приберег напоследок. Ему  хотелось преподнести начальнику сюрприз и получить
заслуженную благодарность.
     - Не только в Багдаде, а в Мансуре. Я могу указать квадрат примерно два
на два километра...
     В голове Рахмани  вихрем  пронеслись тысячи мыслей. Успех  был  близок,
поразительно  близок.  Зазвонил  телефон.  Рахмани  несколько  секунд  молча
слушал, потом положил трубку и встал.
     - Меня вызывают.  Последний  вопрос.  Сколько  еще  радиоперехватов вам
потребуется, чтобы точно определить, где  находится передатчик? С  точностью
до квартала или даже здания?
     -  Если повезет,  то  всего  один.  В  первый раз  я  не  успел вовремя
среагировать, но во время следующего перехвата я его поймаю. Я молю  Аллаха,
чтобы он послал длинное сообщение, чтобы он пробыл в эфире несколько секунд.
Тогда я смогу сказать, где находится передатчик, с точностью до ста метров.
     Спускаясь к ждавшему автомобилю, Рахмани не мог успокоить дыхание.
     На  созванное   раисом  совещание  они  прибыли   в  двух  автобусах  с
зачерненными окнами: в одном было семь министров, в другом - шесть генералов
и  три руководителя спецслужб. Понять, куда они едут, было невозможно. Этого
не знали и водители, они следовали за мотоциклистами.
     Автобусы  остановились во дворе,  обнесенном  высокими  стенами. Только
здесь пассажирам  разрешили  выйти.  Они ехали сорок  минут, но часто меняли
направление.  По прикидкам Рахмани получалось, что они находятся за городом,
примерно  милях  в  тридцати  от  Багдада. Сюда  не  доносился  шум уличного
движения, а в  свете звезд можно было разглядеть лишь силуэт большой виллы с
плотно зашторенными окнами.
     В главной гостиной уже ждали семь министров. Генералы подошли к столу -
каждый  к  своему месту  - и  сели.  Никто не  произнес  ни слова. Охранники
указали на три стула шефу иностранной разведки доктору  Убаиди, руководителю
контрразведки  Рахмани  и  начальнику  секретной  полиции  Омару Хатибу;  им
придется   сидеть   лицом   к   единственному   большому   мягкому   креслу,
предназначенному для самого раиса.
     Через  несколько  минут  вошел тот, кто созвал  совещание.  Все встали.
Саддам жестом разрешил садиться.
     Некоторые из  присутствовавших не видели президента больше трех недель.
Выглядел он неважно: обострившиеся скулы, усталые глаза, под ними мешки.
     Саддам Хуссейн без предисловий приступил к делу, ради которого и созвал
совещание. Союзники нанесли бомбовый удар  по важнейшему объекту. Теперь  об
этом знали даже те, кто несколько дней назад и не подозревал о существовании
Эль-Кубаи.
     Объект был настолько  основательно засекречен, что  в  Ираке его точное
расположение было известно не более чем десяти высшим  руководителям.  И тем
не менее на него был совершен воздушный  налет. Лишь  горстка  руководителей
государства  и  преданнейших  инженеров  имели  право  ездить  на  объект  с
незавязанными  глазами и не в автобусе без окон. И тем не менее секретнейшее
предприятие подверглось бомбардировке.
     Когда  раис на минуту  умолк,  в  комнате  воцарилась гробовая  тишина.
Перепуганные генералы пристально изучали рисунок ковра у себя под ногами.
     - Наш товарищ, Омар Хатиб, допросил двух пленных британских летчиков, -
чуть повысив голос, заключил  раис. - Сейчас он расскажет,  чего ему удалось
добиться.
     Никто  не  осмеливался  смотреть  в  глаза  Саддаму  Хуссейну, зато все
повернулись  лицом  к худому,  как  щепка,  Омару  Хатибу. Тот встал, но  не
поднимал глаз выше груди главы государства.
     -  Летчики заговорили, -  монотонно начал Хатиб. - Они сказали все, что
им было известно.  На предполетном  инструктаже командир  эскадрильи сообщил
им,  что  воздушная   разведка   союзников  обратила  внимание  на  странную
автомобильную свалку, на которую часто  заезжают грузовики, не какие-нибудь,
а армейские грузовики. Сукины дети вообразили, что свалка  служит прикрытием
для  склада вооружения,  точнее,  склада снарядов,  начиненных  отравляющими
веществами. Такой склад  не рассматривался  ими как особо важный объект. Они
считали, что он не имеет системы противовоздушной обороны, поэтому направили
на  задание  только  два  истребителя-бомбардировщика;  два  других самолета
должны  были  наводить  бомбы   на  цель.   Их  не  сопровождали   самолеты,
предназначенные  для  подавления  зенитных  установок, потому  что  они были
уверены, что там нечего  подавлять. Пленные, пилот и штурман,  больше ничего
не знают.
     Раис жестом поднял генерала Фарука Ридхи.
     - Это правда или ложь, рафик?
     - Они,  сайиди  раис, -  ответил  генерал, командовавший артиллерией  и
ракетными  войсками,  -   обычно  сначала  направляют  вооруженные  ракетами
самолеты, чтобы  подавить  противовоздушную оборону, а потом бомбардировщики
для поражения  цели. Они всегда  так поступают. Чтобы на уничтожение важного
объекта послать только два самолета без всякой поддержки - такого никогда не
было.
     Саддам обдумал ответ генерала. Угадать мысли раиса по его темным глазам
было невозможно. Отчасти именно благодаря этому качеству он удерживал власть
над этими людьми: они никогда не могли предугадать реакцию хозяина.
     - Не может ли быть так, рафик Хатиб, что эти летчики умолчали о  чем-то
очень важном, что они знают больше, чем сказали?
     - Нет, раис, мы... убедили их в необходимости полной откровенности.
     - Значит,  вопрос  закрыт?  -  тихо спросил  раис.  - Налет  был просто
нелепой случайностью?
     Присутствующие   было  дружно   закивали,  но  внезапный   вопль  будто
парализовал их.
     - Чепуха! Все вы неправы.
     В следующее мгновение голос  раиса упал почти до шепота, но страх успел
снова прочно вселиться в души его соратников. Все знали, что такой спокойный
шепот  может  предшествовать  взрыву  бешеной  ярости,   вынесению  дичайших
приговоров.
     - Там  не было  военных грузовиков, вообще никаких армейских машин. Эту
сказку  специально  рассказали летчикам  на тот случай, если  они попадут  в
плен. За бомбардировкой кроется нечто большее, не так ли?
     Несмотря  на  исправно работавший  кондиционер,  по  лицам  большинства
министров и генералов струился пот. Так было всегда,  с незапамятных времен:
вождь собирал племя и призывал охотника за ведьмами, и все племя трепетало -
на кого укажет охотник.
     -  Существует  заговор, - прошептал  раис.  -  Есть предатель,  который
устроил заговор против меня.
     Несколько минут  Саддам  молчал,  заставив  каждого  не  раз  внутренне
содрогнуться. Потом он заговорил  снова, обращаясь на этот раз только к трем
руководителям спецслужб, которые сидели лицом к нему:
     -  Найдите предателя. Найдите  и  приведите ко  мне. Он  узнает,  какое
наказание полагается за такие преступления. И он, и вся его семья.
     Сопровождаемый  телохранителем Саддам стремительно вышел. Оставшиеся не
осмеливались  смотреть  друг на  друга; никто из  них не выдержал бы взгляда
соратника. Все понимали:  будет выбрана очередная жертва, и никому  не  дано
знать, кто станет  на  этот  раз козлом  отпущения. Каждый боялся  только за
себя, судорожно  припоминал, не  сболтнул ли где случайно лишнего, не сделал
ли какой-то неверный шаг.
     Пятнадцать  мужчин  сторонились шестнадцатого -  охотника  за ведьмами,
того, кого они называли Мучителем. Этот непременно найдет жертву.
     Хассан  Рахмани счел  за  лучшее промолчать. Сейчас не время говорить о
перехваченных  радиопередачах. Его операции  требуют  умелой, тонкой работы,
истинного  мастерства. Меньше  всего  на свете  ему бы хотелось,  чтобы ритм
работы  его   подчиненных   нарушил  грохот   кованых   сапог  мясников   из
Амн-аль-Амма.
     Страх ни  на минуту  не  отпускал министров и генералов, глубокой ночью
возвращавшихся в свои апартаменты.
     На следующее  утро  за  поздним  завтраком Ави  Херцог,  он  же  Карим,
докладывал своему шефу Гиди Барзилаи:
     - Он хранит бумаги не в сейфе.
     Израильские  агенты  встретились  на конспиративной  квартире Барзилаи.
Херцог  позвонил шефу  по телефону-автомату только после того, как убедился,
что Эдит Харденберг уже давно вошла в банк. Вскоре прибыла бригада из отдела
Ярид,  взяла   своего  коллегу   в   "коробочку"   и  проводила  до   дверей
конспиративной  квартиры. Если бы  за Херцогом тянулся  "хвост", они бы  его
обязательно заметили. Обнаруживать слежку - это их специальность.
     Гиди Барзилаи навис над богато сервированным столом. Его глаза горели.
     - Отлично, красавчик. Теперь я знаю, где герр Гемютлих  не держит коды.
Осталось узнать, где же он их прячет?
     - В своем письменном столе.
     - В столе? Ты с ума сошел. В стол может залезть любой дурак.
     - Вы его видели?
     - Стол Гемютлиха? Нет.
     - Насколько  я  знаю, это  очень  большой старинный  стол с  множеством
резных  украшений.  Настоящий  музейный  экспонат.  Краснодеревщик,  который
когда-то делал этот стол, предусмотрел и особый ящичек, настолько секретный,
настолько  умно  замаскированный,  что Гемютлих считает его  надежнее любого
сейфа.  Он уверен,  что  любой  взломщик прежде  всего займется сейфом  и не
обратит внимания на  письменный стол. И даже если  он залезет в стол,  то не
найдет секретное отделение.
     - И твоя дама не знает, где это отделение?
     - Нет. При ней Гемютлих никогда его не открывает. Если ему нужно что-то
проверить,  он  всегда  сначала  запирает  свой кабинет  на  ключ.  Барзилаи
задумался.
     - Хитрая бестия. Пожалуй, я его недооценил. Ты знаешь, скорее всего, он
прав.
     - Теперь я могу наконец смыться?
     - Нет,  Ави, еще рано. Если ты не ошибаешься, то ты отлично справился с
заданием.  Но потерпи  еще  немного,  поиграй в  пылкого  любовника, поваляй
дурака.  Если  ты  сейчас  исчезнешь,  она  может  вспомнить  ваш  последний
разговор, свести концы с концами,  ее могут замучить угрызения совести, мало
ли что. Оставайся с ней, но впредь ни слова о банке.
     Барзилаи снова задумался. Из тех агентов, что были сейчас в Вене, никто
не имел дела с  такими  тайниками,  но  Барзилаи  знал одного специалиста...
Вскоре в Тель-Авив было послано  тщательно  зашифрованное сообщение для Коби
Дрора.
     В  Тель-Авиве  разыскали   того  сыщика,  который  наведывался  в  банк
"Винклер", и  свели его с художником. Сыщик  не отличался  глубоким умом, но
обладал уникальнейшей, поистине  фотографической памятью.  Больше пяти часов
он, закрыв  глаза, вспоминал мельчайшие детали его недавней беседы с  герром
Гемютлихом, которому он представился как нью-йоркский юрист. Тогда ему нужно
было обнаружить прежде всего все устройства охранной сигнализации на окнах и
дверях,  найти потайной сейф в стене, заметить проволочки,  которые  ведут к
датчикам  в  полу,  реагирующим  на  давление,  словом, все приспособления и
уловки, предназначенные  для защиты от взломщиков и  грабителей.  Письменный
стол его не очень интересовал. Впрочем,  теперь, несколько  недель спустя, в
доме  недалеко  от бульвара  короля  Саула, он, закрыв глаза, не  без успеха
пытался вспомнить все мелочи.
     Сыщик рассказывал о столе,  подробно описывая каждую его линию.  Иногда
он заглядывал в эскизы, вносил исправления, оценивал  работу художника.  Тот
набрасывал контуры тушью, потом раскрашивал  их акварелью. Через пять  часов
на бумаге появилось точное цветное изображение письменного стола,  стоявшего
в кабинете Вольфганга Гемютлиха в банке "Винклер".
     Рисунок тотчас  отправили  с  диппочтой  из  Тель-Авива  в  израильское
посольство в Вене. Гиди  Барзилаи  получил его через два дня после того, как
послал запрос Коби Дрору.
     Тем временем была предпринята тщательная проверка всех сайянов, живущих
в Европе. Проверка показала, что на бульваре Распай в Париже проживает некий
мсье Мишель Леви, опытный антиквар, слывущий одним из лучших специалистов по
классической европейской мебели.
     Вечером 14  февраля,  в  тот  же  день,  когда в Вене Барзилаи  получил
рисунок стола  Гемютлиха,  Саддам  Хуссейн  снова  собрал  своих  министров,
генералов и начальников спецслужб.
     И  на этот раз совещание  было созвано по  инициативе шефа Амн-аль-Амма
Омара  Хатиба,  сумевшего  передать  весть  о  своих  новых  успехах   через
племянника  диктатора  Хуссейна  Камиля.  Опять-таки местом  совещания  была
выбрана уединенная вилла.
     Раис вошел в комнату и жестом приказал  Хатибу доложить  о том, чего он
добился.
     - Что  я могу сказать, сайиди ране? - Шеф секретной полиции воздел руки
и  беспомощно  их  опустил.  Тщательно  отрепетированный  жест  должен   был
продемонстрировать самоуничижение  и восхищение мудростью диктатора. - Раис,
как всегда, был прав, а все мы заблуждались. Бомбардировка Эль-Кубаи нс была
случайностью. Среди нас был предатель, и мы его нашли.
     Все  единодушно  издали возгласы  деланного удивления,  а потом  дружно
зааплодировали. Довольный Саддам, сидевший  в  прямом мягком кресле спиной к
глухой стене, поднял руки, призывая прекратить ненужную овацию. Аплодисменты
стихли,  но  далеко не  сразу. Разве я был  не прав, говорила улыбка  раиса,
разве я вообще бываю не прав?
     - Как ты раскрыл заговор, рафик? - спросил раис.
     -Мы провели  расследование, а  отчасти нам  просто повезло,  -  скромно
поведал Хатиб.  - Везение -  дар Аллаха, а Аллах  никогда  не обходит  своей
милостью нашего раиса.
     Присутствующие согласно забормотали и закивали головами.
     - За два  дня до того, как  бени Наджи  сбросили бомбы на Эль-Кубаи, мы
установили неподалеку  пост  дорожного патруля. Как обычно, мои люди  искали
дезертиров,  проверяли,  не   везет  ли   кто   контрабандные  товары...   и
регистрировали номера проезжающих автомобилей.
     Два  дня  назад я  сам проверил эти  номера.  Большинство  принадлежало
местным  грузовикам  и фургонам. Но среди них оказался один дорогой легковой
автомобиль  с багдадским  номером.  Мы разыскали владельца,  который, должно
быть, не без причин заехал в  Эль-Кубаи. Но по  телефону мы  выяснили, что в
тот день на подземном предприятии его не было.  Тут я задумался: зачем же он
крутился возле предприятия?
     Хассан Рахмани молча кивнул.  Расследование  проведено  неплохо  - если
только оно было правдой. Одна неувязка: все рассказанное слишком непохоже на
Хатиба, обычно полагавшегося на грубую силу и жестокость.
     - И почему же он там оказался? - поинтересовался раис.
     Хатиб  помедлил, чтобы слушатели лучше осознали всю важность  того, что
он собирался им сообщить.
     - Чтобы составить детальное описание автомобильной  свалки,  определить
точное  расстояние  от  ближайшего наземного  ориентира  и  точный компасный
пеленг - словом, все для того, чтобы вражеская авиация быстро нашла цель.
     Слушатели разом, как один человек, выдохнули.
     -  Но  это выяснилось позже,  сайиди раис.  А сначала я  пригласил того
человека к себе, в штаб-квартиру Амн-аль-Амма, для откровенной беседы.
     Хатиб мысленно  вернулся к  той  "откровенной беседе", что состоялась в
подвале  под  штаб-квартирой  Амн-аль-Амма  в  Саадуне,  в  подвале, который
называли гимнастическим залом.
     Обычно   Омар  Хатиб   доверял   допросы  своим   подчиненным,  а   сам
довольствовался   тем,   что   устанавливал  уровень  жесткости  допроса   и
анализировал результаты.  Но тут был особый случай,  на этот раз требовалась
особая  тщательность,  поэтому Хатиб сам допрашивал подозреваемого, запретив
подчиненным открывать звуконепроницаемую дверь камеры.
     В  потолок  этой  камеры  на расстоянии около ярда один от другого были
вделаны  два  стальных крюка, с которых свисали  короткие стальные  цепи. На
цепях  был  укреплен  деревянный  брус.  Хатиб  привязал  подозреваемого  за
запястья к концам бруса так, что тот оказался наполовину вздернутым на дыбу,
наполовину  распятым.  Висеть  не  на  вытянутых  вертикально  руках намного
труднее, и несчастный допытывал адские муки.
     Ступни подозреваемого,  не  достававшие  до  пола дюйма  четыре,  Хатиб
привязал  к концам другого метрового  бруса.  Подозреваемый  висел в  центре
камеры,  поэтому Хатиб мог подойти к нему с любой  стороны, а крестообразная
поза давала доступ к любой части тела.
     Омар Хатиб положил плетеный ротанговый хлыст на стоявший в стороне стол
и подошел к несчастному. После  первых  же шести -  десяти ударов  отчаянные
вопли прекратились, уступив  место неразборчивым  мольбам  о  пощаде.  Хатиб
уставился в лицо подозреваемому.
     -  Ты  дурак,  друг мой. Ты мог бы умереть  легкой  смертью.  Ты предал
раиса, но наш раис милосерден. От тебя мне нужно только признание.
     -  Нет, клянусь...  ва-Аллах-эль-адхим... клянусь Аллахом, я никого  не
предавал.
     Мужчина  плакал, как ребенок,  слезы  агонии ручьями текли по его лицу.
Слабак, подумал Хатиб, этот долго не протянет.
     - Нет, предал. Ты знаешь, что такое "Кулак Аллаха"?
     - Конечно, - пробормотал несчастный.
     - И ты знаешь, где хранилось это устройство?
     - Да.
     Согнутой  в  колене  ногой  Хатиб  резко  ударил  мужчину  в  пах.  Тот
машинально попытался  согнуться,  но не смог. Его  стошнило, рвота  текла по
всему его телу, капала с члена.
     - Что да?
     - Да, сайиди.
     - Так-то лучше. И наши враги не знали, где спрятан "Кулак Аллаха"?
     - Нет, сайиди, это секрет.
     Хатиб с размаху ударил распятого мужчину по лицу.
     -  Маниук,  грязный маниук,  почему  же  тогда  вражеские  самолеты  на
рассвете нашли Эль-Кубаи и разбомбили наше главное оружие?
     Глаза мужчины округлились. Ужасное известие заставило его забыть даже о
только  что  нанесенном ему  страшном  оскорблении: маниуком арабы  называют
мужчину, исполняющего роль женщины в гомосексуальном половом акте.
     - Но это невозможно. Об Эль-Кубаи знала горстка людей...
     - А наши враги узнали... И уничтожили его.
     - Сайиди,  клянусь, это невозможно. Никто не  смог бы  найти Эль-Кубаи.
Его строил полковник Бадри, он так тщательно все замаскировал...
     Допрос продолжался  еще с  полчаса и  кончился так,  как и  должен  был
закончиться.
     Воспоминания Хатиба прервал сам раис.
     - И кто же нас предал?
     - Инженер, доктор Салах Сиддики, раис.
     Все  дружно охнули от изумления,  лишь  президент  медленно кивнул, как
будто он давно подозревал этого человека.
     -  Позвольте  поинтересоваться, -  сказал  Хассан  Рахмани, -  на  кого
работал этот мерзавец?
     Хатиб  бросил  на  Рахмани  уничтожающий взгляд  и,  немного  помолчав,
ответил:
     - Этого он не сказал, сайиди раис.
     - Но ведь он скажет, должен сказать, - возразил президент.
     - Сайиди раис, - пробормотал Хатиб, - к сожалению, на этом этапе своего
признания предатель умер.
     Рахмани вскочил, забыв о протоколе.
     - Господин президент, я  должен сделать заявление. Только что мы  стали
свидетелями  вопиющей  некомпетентности.  Предатель  не  мог не  располагать
связью  с  нашими  врагами,  ведь  каким-то  образом он  передавал  им  свои
сообщения. Теперь, боюсь, мы этого никогда не узнаем.
     Хатиб   одарил  Рахмани  таким  взглядом,  что  тот  невольно  вспомнил
Киплинга, которого  читал еще мальчишкой, в  школе мистера Хартли;  там была
ядовитая змея, которая шипела: "Берегись меня, потому что я и есть смерть".
     - Что вы можете сказать? - спросил раис.
     -  Сайиди  раис, что  мне сказать?  -  тоном кающегося грешника ответил
Хатиб. - Мои подчиненные любят вас, как родного отца, а может, даже  больше.
Любой из них охотно отдал бы за вас свою жизнь. Когда они услышали признания
гнусного предателя... то немного переусердствовали.
     Чушь  собачья,  подумал Рахмани.  Но  раис  лишь неторопливо кивал. Ему
нравилась неприкрытая лесть.
     - Это я могу понять,  -  сказал  президент.  - Такое  случается. А  вы,
бригадир  Рахмани, вы добились  каких-нибудь результатов?  Или  вы  способны
только критиковать своего коллегу?
     Все обратили внимание на то, что Саддам, обращаясь к Рахмани, не назвал
его  рафиком -  товарищем.  Мне  нужно  быть  осторожным, очень  осторожным,
подумал Рахмани.
     - В Багдаде работает вражеский радиопередатчик, сайиди раис.
     Он  вкратце  пересказал  то, что  сообщил  ему майор Зайид,  хотел было
добавить, что если им удастся еще раз перехватить передачу, то они наверняка
найдут передатчик, но потом решил воздержаться от обещаний.
     - Что  ж,  поскольку предатель  мертв, - сказал  в  заключение  раис, -
теперь я могу сообщить вам то, о чем  не имел права говорить  два дня назад.
"Кулак Аллаха" не уничтожен  и даже не  похоронен в подземелье. За  двадцать
четыре часа до воздушного налета я приказал перевезти наше секретное  оружие
в более надежное место.
     Аплодисменты, которыми  все собравшиеся выразили свое восхищение гением
вождя, стихли только через несколько минут.
     Саддам  сообщил,  что  ядерное  устройство  уже  перевезли  на   другой
секретный   объект,  который  носит   название   "Крепость"   или   "Каала";
расположение Каалы им  знать не нужно. Из Каалы устройство  будет запущено в
тот день, когда нога первого американского солдата ступит на священную землю
Ирака. Этот запуск изменит ход всей истории.



     Известие о том, что налет  британских "торнадо" на Эль-Кубаи завершился
безрезультатно, потрясло человека, который был известен союзникам только под
кличкой  "Иерихон". Он  с большим трудом заставил себя подняться и вместе со
всеми аплодировать обожаемому раису.
     Как  обычно,  в  центр  Багдада его  и генералов отвезли  в автобусе  с
зачерненными окнами.  Иерихон сел на заднее сиденье и,  занятый собственными
мыслями, не вступал в разговоры.
     Его нисколько не беспокоило то, что запуск "Кулака Аллаха" из  какой-то
таинственной Каалы, о  которой он никогда не  слышал и понятия  не имел, где
она находится, привел бы к гибели многих тысяч людей.
     Иерихона тревожила  только  собственная судьба. Три года  он,  предавая
свою  страну, рисковал всем, ведь в случае провала  его ждали полный  крах и
страшная  смерть. Его главная цель состояла не только в том, чтобы сколотить
огромное состояние; в конце концов, вымогательством, взятками и воровством и
в  Ираке  можно  заработать  миллионы,  хотя  при  этом,  конечно,  тоже  не
обойдешься без риска.
     Иерихон  мечтал навсегда  покинуть Ирак  и  появиться на  другом  конце
планеты другим человеком,  с другой  фамилией,  другой биографией,  с новыми
документами,  которые  ему,  конечно  же,  охотно  выдадут  его  иностранные
хозяева. Они же надежно защитят его от наемных убийц. Он не раз видел, какая
судьба ждет того, кто, наворовав достаточно денег, убегал за рубеж: он жил в
постоянном страхе до тех пор, пока в  один прекрасный день его не  настигали
иракские мстители.
     Иерихон же хотел и денег и безопасности, поэтому он был даже рад  смене
хозяев;  что  ни  говори,  а  с  американцами  иметь дело  приятнее,  чем  с
израильтянами.  Американцы, выполняя все условия соглашения, побеспокоятся о
том, чтобы он стал подданным другой страны, приобрел другое имя, смог купить
себе  дом  на мексиканском побережье  и прожить остаток  дней  в достатке  и
комфорте.
     Теперь же все изменилось. Если он промолчит и Саддам  пустит в ход свой
"Кулак  Аллаха",  американцы  могут подумать,  что он намеренно  ввел  их  в
заблуждение. Конечно, на  самом деле это  было совсем не так,  но обозленные
янки наверняка ему не поверят. Они обязательно заморозят его счет в банке, и
тогда все  усилия пойдут прахом.  Ему нужно как-то предупредить американцев,
что  произошла ошибка. Нужно рискнуть  последний раз, и  все  кончится: Ирак
будет  сокрушен,  раис  низвергнут  с  трона,  а   он,  Иерихон,  будет  уже
недосягаем.
     Запершись  в своем кабинете, Иерихон написал сообщение; как  всегда, он
писал по-арабски, на  очень тонкой бумаге,  которая занимает так мало места.
Он  рассказал  о  последнем  совещании  у  Саддама, объяснил,  что  в момент
отправки  последнего  письма ядерное  устройство действительно  хранилось  в
Эль-Кубаи,  но  сорок восемь часов спустя,  когда "торнадо" нанесли бомбовый
удар,  его  там уже не было. Иерихон не обманул союзников и не чувствовал за
собой никакой вины.
     Он  изложил все,  что  узнал:  где-то  есть  секретный объект,  который
называют "Крепостью" или по-арабски  "Каалой", и именно из этой Каалы  будет
запущено ядерное устройство, как только первый американский солдат пересечет
иракскую границу.
     Вскоре после  полуночи он  сел  в  неприметный  автомобиль и скрылся  в
темных багдадских переулках. Никто не вправе оспорить его право ездить ночью
по  городу, да никто и  не осмелится на это. Он оставил крохотный пакетик  с
письмом  в  тайнике  неподалеку  от  овощного  базара  в Касре, потом  мелом
начертил условный знак за  собором святого Иосифа  на  площади Христиан.  На
этот раз условный  знак  был несколько иным. Иерихон  надеялся, что тот, кто
забирает его сообщения, не станет зря тратить время.
     Рано  утром  15  февраля  Майк  Мартин  выехал  на велосипеде  из виллы
советского дипломата.  Русская кухарка дала ему  длинный  список  продуктов,
которые нужно было  где-то купить.  Выполнять  такие  поручения раз от  разу
становилось все трудней, потому что продуктов в Багдаде продавали все меньше
и меньше. Нет, крестьяне работали по-прежнему,  вот  только перевозка плодов
их труда стала  проблемой. Большинство мостов было  разрушено, а центральная
иракская  равнина  изрезана  множеством  рек  и  речушек, благодаря  которым
крестьяне  и  могли  выращивать  богатые  урожаи и кормить Багдад. Они  были
поставлены перед выбором: или платить большие деньги  за паромные перевозки,
или оставить урожай дома, до лучших времен. Большинство предпочли последнее.
     К счастью, на этот раз Мартин начал покупки с базара пряностей на улице
Шурджа. Выехав с базара, он  обогнул собор  святого  Иосифа  и направился  к
ближайшему переулку. Заметив меловую отметку, он вздрогнул.
     На  этой  стене  должен  был  появляться  определенный  условный  знак:
опрокинутая  на  бок цифра  восемь,  перечеркнутая  короткой  горизонтальной
линией. Мартин предупредил Иерихона, что лишь в чрезвычайной ситуации вместо
горизонтальной линии  в  центре каждого круга  восьмерки  нужно начертить по
маленькому   крестику.  Сегодня  на  стене  впервые  появилась  восьмерка  с
крестиками.
     Мартин, энергично нажимая на педали, покатил к овощному базару в Касре,
выждал момент,  когда  поблизости никого  не оказалось,  наклонился,  как бы
поправляя ремешок сандалии, нырнул рукой в тайник и извлек  оттуда крохотный
пластиковый пакетик.  К полудню он уже  вернулся  на  виллу.  Пришлось долго
объяснять разгневанной кухарке,  что  он  сделал  все, что  мог,  но сегодня
продавцы смогут  добраться  до городских базаров еще  позже.  Мартин  обещал
вторично объехать багдадские базары во второй половине дня.
     Он прочел письмо, и ему стало ясно, почему Иерихон решил, что создалась
чрезвычайная ситуация. Потом Мартин  набросал свои  комментарии к  сообщению
Иерихона. Он сказал, что, по его мнению, теперь ему следует взять инициативу
в свои руки и самому  принимать решения. Сейчас просто не оставалось времени
для  долгих  совещаний  в  Эр-Рияде, обмена  мнениями и инструкциями. Больше
всего  Мартина обеспокоило переданное Иерихоном известие о том, что иракская
контрразведка уже знала  о нелегальном радиопередатчике, посылавшем пакетные
сигналы.  Мартин мог лишь догадываться, насколько  близко к нему подобрались
иракские охотники за шпионами. Ему  было  ясно одно: о дальнейшей регулярной
радиосвязи с  Эр-Риядом не  могло  быть и  речи.  Следовательно, ему  самому
придется решать, что делать.
     Мартин  записал на  магнитную пленку сообщение Иерихона  -  как обычно,
сначала  на  арабском,  потом  в  своем   переводе  на  английский,  добавил
собственные соображения и выводы и приготовился к передаче.
     Очередное "окно" для связи с Эр-Риядом открывалось лишь глубокой ночью,
когда  все  другие  обитатели  виллы  Куликова будут  крепко спать. Как  и у
Иерихона,  на  случай  непредвиденных ситуаций у  Мартина были предусмотрены
запасные варианты сеансов связи.
     Предупреждением должен  был  послужить  один  долгий  сигнал, в  данном
случае пронзительный свист,  переданный  на совершенно иной волне,  далеко в
стороне от обычной полосы в диапазоне сверхвысоких частот.
     Сначала  Мартин убедился, что иракский  шофер Куликова  вместе со своим
шефом уехал в  посольство, которое находилось  в  центре  города,  а русская
кухарка  и  ее  муж обедают.  Рискуя быть  замеченным,  Мартин собрал  возле
открытой  двери   своей   хижины  антенну   спутниковой   связи   и  передал
предупреждающий сигнал.
     В бывшей спальне виллы на окраине Эр-Рияда, переоборудованной под центр
радиосвязи,   в   половине   второго   мигнул   световой  сигнал.   Дежурный
радиооператор, поддерживавший связь между виллой и Сенчери-хаусом в Лондоне,
бросил  все дела,  повернулся  к двери, крикнул напарнику  "Скорей сюда!"  и
настроил приемник  на  частоту, на  которой в тот день должен был передавать
Мартин.
     Второй оператор заглянул в открытую дверь.
     - Что случилось?
     -  Зови Стива и  Саймона.  "Черный  Медведь" выходит на связь.  Срочное
сообщение.
     Оператор  ушел.  Мартин   выждал  пятнадцать   минут,   потом   передал
подготовленное сообщение.
     Пакетный  сигнал приняла  не  только эр-риядская радиостанция. Частично
его успела перехватить  и другая антенна спутниковой связи, установленная на
окраине  Багдада  и  непрерывно  сканировавшая  весь  диапазон  сверхвысоких
частот. Сообщение Мартина  оказалось настолько  длинным,  что  даже передача
пакетного  сигнала  заняла  четыре секунды.  Иракские радисты уловили вторую
половину сигнала и определили радиопеленг.
     Как  только  сигнал  был  передан,  Мартин  разобрал радиопередатчик  и
спрятал его под плитами  пола. Он  едва успел  положить  на  место последнюю
плиту,  как услышал шуршание гравия.  Это был муж русской  кухарки.  У  него
сегодня  было особенно хорошее настроение,  и он  не поленился пересечь весь
двор,  чтобы предложить садовнику  болгарскую сигарету. Мартин  принял ее  с
низкими поклонами и с бесконечными "шукран". Гордый своей  щедростью русский
вернулся в дом.
     Бедняга, пожалел он садовника, разве это жизнь?
     Оставшись  один, "бедняга" принялся писать  убористой арабской вязью на
листке тонкой бумаги, которую он хранил под своим соломенным тюфяком. В  эти
же  минуты гений  радиоперехвата  майор Зайид склонился над крупномасштабной
картой города, обращая особое внимание на район Мансур. Закончив расчеты, он
дважды проверил  результаты и только после  этого  позвонил  в штаб-квартиру
Мухабарата  бригадиру Хассану  Рахмани.  От  обведенного зелеными  чернилами
квадрата  в Мансуре штаб-квартиру отделяло не больше  пятисот ярдов.  Зайиду
было приказано явиться к четырем часам.
     В  Эр-Рияде Чип Барбер,  размахивая компьютерной  распечаткой и ругаясь
так, как он не ругался уже лет тридцать, с тех пор как распрощался с морской
пехотой, возбужденно вышагивал по главной гостиной виллы.
     - Нет, что он себе позволяет, черт бы его побрал? - требовал  он ответа
от двух британских коллег, сидевших в той же гостиной.
     - Полегче, Чип, - урезонивал его Лэнг. - Мартин чертовски долго сидит в
самом  логове Саддама. Он в сложном положении. Плохие ребята уже  напали  на
его след. По всем правилам мы должны были бы немедленно его отозвать.
     - Да, знаю, он молодец, но он превышает свои полномочия.  Мы оплачиваем
всю эту игру, не забыли?
     - Нет, не забыл, - ответил Паксман. - Но Мартин - наш  человек, который
находится  в глубоком  тылу противника. Если он  решил остаться, то лишь для
того, чтобы закончить свою работу - не только для нас, но и для вас.
     Барбер немного поостыл.
     - Три миллиона долларов. Что, черт возьми, я скажу Лэнгли?  Что на этот
раз  он   предложил  Иерихону   еще  три  миллиона  зеленых  за  достоверную
информацию? Этот иракский засранец должен был дать нам абсолютно достоверные
сведения  и в первый  раз.  Судя  по  тому, что нам  доподлинно известно, не
исключено, что он водит нас за нос и просто хочет побольше заработать.
     - Чип, - сказал Лэнг, - речь идет об атомной бомбе.
     -  Может быть! - прорычал Барбер.  - Может быть,  речь  идет об атомной
бомбе!  Может быть, Саддам успел наработать достаточно урана! Может быть, он
успел сделать проклятую бомбу! А на самом деле мы ни черта не  знаем,  кроме
расчетов каких-то ученых  и  хвастливого  заявления  самого  Саддама  - если
только  Саддам действительно говорил что-то подобное. Черт возьми, Иерихон -
наемник,  ему  ничего не  стоит  соврать. Ученые могли  ошибаться. А  Саддам
постоянно врет как сивый мерин. Так что же мы получили за все эти деньги?
     - Вы хотите взять ответственность на  себя? - уточнил Лэнг. Барбер упал
в кресло.
     -  Нет,  -  ответил он после короткого раздумья, -  не хочу. Хорошо,  я
поговорю  с  Вашингтоном.  Потом мы разъясним ситуацию  генералам.  Им нужно
знать. Но я вам обещаю одно: если этот Иерихон надул нас, я его из-под земли
достану, повыдергиваю ему руки-ноги и сам забью мерзавца до смерти.
     К четырем  часам майор  Зайид пришел  с картами и  расчетами в  кабинет
Хассана  Рахмани.  Он обстоятельно  растолковал,  что  сегодня  ему  удалось
определить  еще  один радиопеленг и  таким  образом  резко уменьшить площадь
района  вероятного  нахождения передатчика до квадрата, отмеченного на карте
Мансура. Рахмани с сомнением уставился на карту.
     - Сто на сто метров, - сказал он. - Я  полагал, что современная техника
позволяет определить положение источника сигнала с точностью до метра.
     -   Я  смог   бы  это  сделать,   если  бы  передача   была  достаточно
продолжительной, - терпеливо объяснял молодой майор. - Можно добиться, чтобы
ширина  луча от перехваченного сигнала не превышала одного метра. Если потом
точно так же перехватить сигнал из другой точки, то в результате и получится
квадратный метр. Но эти передачи страшно непродолжительны. Он только вышел в
эфир, две  секунды -  и все, передача закончена.  Поэтому  в лучшем случае я
могу сканировать  город очень узким конусом,  вершиной которого является мой
приемник. Чем дальше  от приемника, тем, разумеется, шире конус. Угол конуса
не превышает,  вероятно, одной секунды, но на расстоянии в  пару  километров
конус  расширяется  до  ста  метров.  Однако посмотрите,  это  все  же очень
небольшой квадрат.
     Рахмани снова опустил голову. Внутри квадрата оказалось четыре здания,
     - Давайте  спустимся и  все осмотрим на месте, - предложил  он. Бродя с
картой  в руках по  Мансуру,  Рахмани и  Зайид  нашли  отмеченный  на  карте
квадрат.  Это  был  респектабельный  район;  все  четыре  здания   оказались
роскошными виллами,  огороженными глухими стенами. К тому времени, когда они
закончили осмотр, начало смеркаться.
     - Утром обойдете все виллы,  -  приказал Рахмани. -  Я без лишнего шума
перекрою войсками все подходы к квадрату. Что искать, вы знаете.  Войдете со
своими  специалистами  и  тщательно обследуете  все  четыре  дома.  Находите
передатчик - мы получаем шпиона.
     -  Есть  одна проблема, - заметил майор.  -  Видите  вон там  бронзовую
табличку? Это резиденция советского посольства.
     Рахмани задумался. Если разгорится международный скандал, ему никто  не
скажет "спасибо".
     - Сначала осмотрите три другие виллы, - распорядился  он. - Если ничего
не  найдете, я  согласую  вопрос  об  обыске  советской  резиденции  с нашим
министерством иностранных дел.
     В момент этого разговора один из обитателей советской виллы находился в
трех  милях  от  нее.  На  старом британском  кладбище,  в каменной урне над
неухоженной  могилой  садовник  Махмуд Аль-Хоури оставил  тонкий пластиковый
пакетик.  Потом на  стене  здания  союза  иракских  журналистов  он начертил
условный  знак,  а  колеся поздним  вечером на велосипеде в  том же  районе,
заметил, что условный знак был стерт еще до полуночи.
     Вечером  того  же  дня  в  Эр-Рияде,  за  закрытыми дверями  одного  из
кабинетов на  втором  подвальном  этаже  под  зданием  Министерства  обороны
Саудовской Аравии состоялось  в высшей  степени  секретное совещание. На нем
присутствовали четыре генерала  и  двое гражданских  - Барбер и Лэнг.  Когда
представители спецслужб кончили говорить,  в кабинете на  минуту  воцарилась
мрачная тишина.
     - Насколько достоверны эти сведения? - спросил один из американцев.
     - Если вы имеете в виду стопроцентную  уверенность, то таких гарантий я
вам дать не  могу, - ответил  Барбер. - Впрочем,  мы  полагаем,  вероятность
того, что эта информация точна, очень высока.
     - Почему вы так уверены? - спросил генерал ВВС США.
     -  Как вы, джентльмены, вероятно,  уже  догадались, несколько последних
месяцев  на  нас  работает  агент,  занимающий  очень  высокое  положение  в
багдадской иерархии.
     Согласно  кивнув, военные что-то  неразборчиво пробормотали, а  генерал
ВВС, который все еще не мог простить ЦРУ  их сомнения в достоверности данных
летчиков о количестве пораженных ими целей, сказал:
     -Я и не сомневался, что вся эта информация об иракских военных объектах
поступает отнюдь не от магического кристалла ЦРУ.
     - Дело в том, - пояснил Лэнг,  - что до сегодняшнего дня все переданные
нашим агентом сведения были потрясающе точны. Если он лжет сейчас, то все мы
окажемся по уши  в  дерьме. Но вопрос в  другом: можем  ли мы взять  на себя
такую ответственность?
     Снова на несколько минут установилась тишина.
     -  Парни,  вы  упустили из виду одно обстоятельство, - прервал молчание
генерал ВВС. - Доставку.
     - Доставку? - переспросил Барбер.
     -  Да,  именно.  Недостаточно  просто  иметь  бомбу,  надо  располагать
возможностью  сбросить  ее  на  голову  противнику.  Судите  сами:  никто не
поверит, что Саддам достиг колоссальных успехов в миниатюризации. Это тонкая
технология. Значит,  он не  может выстрелить  этой штукой - если она у  него
есть  - из танкового орудия. Или из пушки  того же калибра. Или из  ракетной
установки типа "катюша". Или запустить ее с помощью ракеты.
     - Почему не с помощью ракеты, генерал?
     - Полезная нагрузка не позволит, - наставительным тоном ответил летчик.
-  Все дело  в  проклятой  полезной  нагрузке.  Если  его  бомба  достаточно
примитивна,  она  должна  весить  примерно полтонны. Скажем, тысячу  фунтов.
После того как мы  разбомбили  комплекс в Сааде-16, нам стало  известно, что
ракеты "Аль-Абейд" и  "Аль-Таммуз" находятся еще в стадии разработки.  То же
относится и к ракетам "Аль-Аббас" и "Аль-Бадр".  Или  неработоспособны,  или
разбиты нами, или несут слишком малую полезную нагрузку.
     - А как насчет "скадов"? - поинтересовался Лэнг.
     -  Та  же   самая   история,  -  ответил  генерал.  -  Так   называемый
"Аль-Хусаин",  ракета на  базе  "скадов"  с  повышенной  дальностью  полета,
по-прежнему разлетается  на куски  при  вхождении  в  атмосферу  и  способна
поднимать не более ста шестидесяти  килограммов. Даже  максимальная полезная
нагрузка  поставляемых из  СССР "скадов" не превышает  шестисот килограммов.
Этого слишком мало.
     - Но бомбу можно сбросить и с самолета, - возразил Барбер.
     Генерал ВВС возмутился.
     -  Джентльмены, я могу  дать вам полную  гарантию,  что отныне  ни один
иракский военный самолет не долетит до границы.  Большинство не успеет  даже
оторваться от бетонной полосы, те же, кому это все же  удастся,  будут сбиты
на  полпути  к  южной   границе.  У   меня  достаточно  АВАКСов,  достаточно
истребителей. За это я отвечаю.
     - Тогда что же такое "Крепость" Саддама, его Каала? -  спросил  Лэнг. -
Стартовый стол?
     -  Нет.  Секретный  ангар,  скорее  всего,  подземный,  с  единственной
взлетно-посадочной  полосой. Там  стоит "мираж",  МиГ или Су  - вооруженный,
заправленный, готовый к взлету. Но мы перехватим его до границы.
     Решение  должен  был  принять  американский генерал, сидевший  во главе
стола.
     -  Вы будете  искать  место хранения  этого устройства,  так называемую
Каалу? - негромко спросил он.
     - Да, сэр. Мы уже ищем. Думаем, нам потребуется еще несколько дней.
     - Найдите - и мы ее уничтожим.
     - А наступление начнется через четыре дня?
     - Я дам вам знать.
     Вечером было объявлено, что наступление наземных войск на Кувейт и Ирак
откладывается до 24 февраля.
     Позднее историки объясняли отсрочку двумя причинами. Одни говорили, что
американская  морская пехота  хотела  сместить направление главного удара на
несколько миль к западу, для  чего требовались передислокация войск, перенос
складов и другие подготовительные мероприятия. И это тоже было правдой.
     Еще позже в  средствах  массовой информации  появилась  другая  версия.
Сообщалось,  что  к  компьютеру   Министерства  обороны  подсоединялись  два
британских  компьютерных  хулигана, которые нарушили систему  анализа сводок
погоды  в районе наступления. В результате союзники долго  не могли  выбрать
наилучший с точки зрения погодных условий день для начала вторжения.
     На самом же деле от 20 до 24 февраля стояла  отличная  погода,  которая
ухудшилась, когда началось наступление.
     Генерал Норман Шварцкопф  отличался не только  физической силой; он был
умен и уравновешен. К сожалению, напряжение нескольких  последних дней могло
не сказаться разве что на сверхчеловеке - или недочеловеке.
     Вот уже шесть месяцев генерал  работал по двадцать часов в  сутки - без
перерывов, без выходных. Он не только руководил созданием огромнейшей  армии
неслыханными  в истории темпами (одна  эта  задача  могла бы  сломать  более
слабого человека), но и постоянно регулировал сложные отношения  с чрезмерно
чувствительным  саудовским  обществом,  сохранял   мир,  когда  междоусобные
конфликты по  меньшей мере десять раз могли бы разрушить коалицию, и отражал
бесконечный поток  благонамеренных, но бесполезных и изматывающих советов  и
Инструкций с Капитолийского холма.
     Однако  в  последние  дни  генералу  не  давала  заснуть   не   столько
накопившаяся   усталость,    сколько    обостренное   чувство    собственной
ответственности за жизнь тысяч и  тысяч молодых солдат, находившихся под его
командованием.
     В  ночных кошмарах генерала преследовал  треугольник. Всегда один и тот
же  треугольник, точнее - участок земли в форме прямоугольного треугольника.
Его  основанием  служила  береговая  линия,  которая  начиналась  у  Хавджи,
проходила через Джубаил  и заканчивалась у трех сросшихся воедино городов  -
Даммама, Эль-Хобы и Дахрана.
     Другим катетом треугольника  была уходящая от  берега на запад граница:
сначала    саудовско-кувейтская,   а    потом,   в   безбрежных    пустынях,
саудовско-иракская.
     Роль гипотенузы выполняла  наклонная линия, связывавшая  самый западный
форпост в пустыне с прибрежным Дахраном.
     Внутри  этого  треугольника  расположилось полмиллиона молодых  солдат,
среди которых  были и женщины. Все они ждали приказов генерала.  Восемьдесят
процентов из них -  американцы. На востоке сосредоточились войска Саудовской
Аравии,  других  арабских  государств  и морская  пехота  США,  в  центре  -
американские  бронетанковые  и  моторизованные  пехотные  дивизии,  а  также
британская Первая бронетанковая дивизия. Западный фланг занимали французы.
     Однажды  генералу  приснилось,   что   десятки  тысяч  молодых  солдат,
бросившись в пробитую танками брешь, попали  под дождь отравляющих веществ и
в  страшных  мучениях погибли на  полосе между песчаными  стенами  и колючей
проволокой. Теперь кошмары были еще страшней.
     Всего лишь неделю назад один офицер армейской разведки, рассматривая на
карте  треугольник,  вдруг заметил:  "Не  исключено,  что Саддам бросит сюда
термоядерную бомбу". Офицер думал, что он пошутил.
     Той   ночью  главнокомандующий  вооруженными   силами  союзников  снова
попытался заснуть - и  снова неудачно.  Как всегда,  не давали спать мысли о
треугольнике. Слишком много людей, слишком мало места.
     На  арендованной   Интеллидженс   сервис   вилле  Лэнг  Паксман  и  два
радиооператора  поделили  ящик  пива,  тайком  доставленный  из  британского
посольства.  Они тоже смотрели  на  карту,  тоже  видели  треугольник,  тоже
ощущали напряжение.
     - Одна  проклятая  бомбочка, одна маломощная, недоделанная, допотопная,
кое-как слепленная бомба... Неважно, наземный или воздушный взрыв... - вслух
рассуждал Лэнг.
     Чтобы оценить  последствия,  не  нужно  было  быть  специалистом. Взрыв
атомной бомбы мгновенно  унес бы  жизни  больше ста тысяч молодых солдат.  А
несколько  часов спустя радиационное облако, всосавшее в себя миллиарды тонн
радиоактивного песка пустыни,  начало  бы дрейфовать,  сея  смерть на  своем
пути. Корабли успели бы переместиться в менее  зараженные регионы океана, но
наземные войска и мирное население саудовских городов... Облако,  постепенно
расширяясь, дрейфовало бы на восток, сначала захватило бы Бахрейн и авиабазы
союзников,  отравило бы  море,  потом нависло  бы  над  иранским побережьем,
уничтожая  тех,  кого Саддам Хуссейн  отнес  к  числу не  имеющих  права  на
жизнь... "Персы, евреи и мухи".
     - Он не сможет сбросить бомбу, черт бы его побрал, - сказал Паксман.  -
У него нет ни подходящей ракеты, ни самолетов.
     Далеко на севере, в подземельях Джебаль-аль-Хамрина,  в казенной  части
пушки  со  стовосьмидесятиметровым  стволом и  с  дальнобойностью  до тысячи
километров,  неподвижно лежал  "Кулак  Аллаха", готовый по команде  в  любую
минуту ринуться к цели.
     На рассвете жильцы этого  дома в Кадисияхе еще  толком не  проснулись и
были совсем не  готовы к приему непрошеных  гостей. Много  лет назад  хозяин
построил этот дом в центре большого сада. От четырех вилл в Мансуре, которые
собирался обыскать  майор Зайид из контрразведки, дом в  Кадисияхе  отделяли
три мили.  Теперь старый  дом  окружили быстро  разрастающиеся  юго-западные
пригороды  Багдада, а  там,  где  когда-то цвели  персиковые  и  абрикосовые
деревья, была проложена новая скоростная железная дорога.
     Все же  вилла  сохранила часть  своего былого великолепия, а зажиточный
хозяин, давно  ушедший  на пенсию, почти  не  выходил  за стены двора и лишь
присматривал за немногими оставшимися от огромного сада плодовыми деревьями.
     Два  грузовика  были  битком  набиты солдатами Амн-аль-Амма,  а  те  не
привыкли церемониться. Командовал отрядом майор. Через считанные секунды был
сбит замок с больших  ворот,  а их створки  широко распахнуты. Ворвавшись во
двор, солдаты  тут же разнесли в щепу парадную  дверь и  избили  пытавшегося
остановить их дряхлого слугу.
     Они  ураганом пронеслись  по всем  комнатам,  срывая портьеры  и  обои,
распахивая  и ломая  шкафы и буфеты. Ошеломленный владелец дома лишь пытался
защитить свою старую жену.
     Солдаты сорвали  и  разломали  почти  все,  что  можно было сорвать или
сломать и ничего не нашли. Старик умолял их сказать, что им нужно и чего они
ищут, но майор грубо ответил, что знает сам. Обыск продолжался.
     Разделавшись  с домом, солдаты направились в  сад. В глубине его, возле
стены, они  обнаружили свежевспаханный участок. Двое солдат держали старика,
другие  принялись копать. Старик уверял, что понятия не  имеет,  кто и зачем
ковырял здесь землю, что  он  ничего здесь не  прятал. Но солдаты,  конечно,
нашли то, что искали.
     Находка  была  завернута  в  джутовый  мешок.  Когда  содержимое  мешка
вытряхнули, все увидели, что это радиопередатчик. Майор ничего  не понимал и
не  хотел  понимать  в радиоустройствах. Впрочем,  в любом случае  ему  было
наплевать на то, что оказавшийся  в мешке  потрепанный передатчик  Морзе как
небо от земли  отличался  от сверхсовременной системы  спутниковой связи,  с
которой  работал  Майк Мартин и  которая  все  еще  хранилась  в тайнике под
плитами его хижины в  саду первого секретаря посольства Куликова. Для майора
Амн-аль-Амма любая радиоаппаратура была шпионскими штучками, а все остальное
не имело значения.
     Старик с  воем и причитаниями убеждал солдат, что он никогда  не  видел
этой штуки;  должно  быть,  ночью кто-то  перелез через  стену и закопал  ее
здесь. Солдаты  прикладами  уложили старика  на землю, а заодно и его  жену,
чтобы та не мешала своими криками.
     Майор осмотрел  находку. Даже он понял,  что на  джутовом мешке  что-то
написано на иврите.
     Солдатам был нужен только  старик, слуга  и старуха их не интересовали.
Четыре солдата  схватили за запястья и лодыжки старика, которому было далеко
за семьдесят,  лицом вниз  понесли к  своим машинам  и  бросили, как мешок с
сушеным инжиром, в кузов одного из грузовиков.
     Майор был счастлив.  Действуя по анонимному доносу, он честно  выполнил
свой долг.  Его начальники будут довольны. Об Абу-Граибе здесь и думать было
нечего.   Майор   доставил    пленника   в    штаб-квартиру    Амн-аль-Амма,
"Гимнастический зал",  рассуждал майор, самое подходящее место для еврейских
шпионов.
     В тот  же  день,  16 февраля, Гиди Барзилаи  оказался в Париже,  где он
продемонстрировал рисунок стола  Мишелю Леви. Старый антиквар был только рад
помочь.  До  сих пор к  нему обращались лишь  однажды, да и то  с пустяковой
просьбой дать на  время какую-нибудь старинную мебель каце, который  пытался
проникнуть в нужный ему дом, выдавая себя за торговца антиквариатом.
     Для  Мишеля Леви появление Барзилаи  было событием.  Еще  бы, Моссад не
просто вспомнил о его  существовании,  им потребовалась его консультация, он
мог оказать им реальную помощь.
     - Буль, - сказал Леви.
     -  Прошу  прощения, - отозвался Барзилаи. Он  решил,  что чем-то обидел
старика.
     - Буль, - повторил Леви. - Пишется Boulle или Buhl. Великий французский
краснодеревщик. Сами видите,  его стиль, ошибиться невозможно. Но это работа
не самого Буля. Для него вещь изготовлена слишком поздно.
     - Тогда кто же его сделал?
     Мосье Леви было уже за восемьдесят. Истончившиеся белые волосы прилипли
к сморщенному  скальпу, но щеки  старика сохранили яркий  румянец,  а  глаза
прямо-таки светились  радостью от сознания того, что он  еще жив.  Мсье Леви
уже похоронил так много своих сверстников.
     -  Видите  ли,  перед  смертью Буль передал мастерскую  своему протеже,
некоему немцу Обену, а  тот, когда настал его день, другому немцу, Ризенеру.
Я сказал бы, что эта вещь относится к периоду Ризенера. Возможно, это работа
самогб  великого  мастера,  в крайнем  случае -  одного из  его учеников. Вы
собираетесь ее купить?
     Конечно, мсье  Леви шутил. Он знал, что Моссад не покупает произведения
искусства. Его глаза излучали веселье.
     -  Скажем, меня эта  штука очень  интересует,  -  уклонился  от прямого
ответа Барзилаи.
     Леви  был в восторге. Ах,  опять они занимаются какими-то сомнительными
делами.  Разумеется,  он  так ничего и  не узнает,  но все равно  это ужасно
интересно.
     - Не могут ли быть в таких столах...
     - Бюро, - поправил Леви. - Это - бюро.
     - Хорошо, в таких бюро бывают секретные отделения?
     Все лучше и лучше. Великолепно. Это просто восторг!
     -  Ах,  вы  имеете  в  виду  тайнички?  Французы  называли их кашетами.
Конечно.  Понимаете, молодой человек, много лет назад,  когда  мужчину могли
вызвать на дуэль и убить, если кто-то посчитал, что задета его честь, дамам,
имевшим любовные  связи на стороне, приходилось  быть очень осмотрительными.
Тогда не  было  ни телефонов, ни факсов, ни  видео. Ее любовнику приходилось
излагать свои шаловливые мысли на бумаге. А где же  было даме прятать письма
от мужа?
     Не  в стенном сейфе  - тогда таких не было. Не в железной коробке - муж
мог потребовать ключ. Поэтому  в  те  времена  люди из  общества приобретали
мебель с кашетами. Не каждый раз, разумеется, но время от времени. Это могла
быть только работа мастера, иначе тайник был бы заметен.
     -  А  как узнать, что тот  предмет, который...  кто-то  думает  купить,
действительно имеет этот кашет?
     О, это просто изумительно. Значит,  этот симпатичный мужчина из Моссада
не собирается покупать бюро Ризенера, он хочет залезть в него.
     -  Не хотите  ли взглянуть на подобное бюро,  так сказать, в  натуре? -
предложил Леви.
     Он позвонил в два-три места. Наконец они вышли, взяли такси и подъехали
к  другому антиквару. Леви пошептался  с  коллегой, тот  понимающе  кивнул и
вышел, оставив их вдвоем.  Леви сказал, что если ему  удастся договориться о
продаже,  он возьмет себе только очень небольшие  комиссионные. Его  коллега
был доволен; в мире антикваров такие сделки - не редкость.
     Бюро,  на которое показал Леви, было поразительно  похоже на стол герра
Гемютлиха в Вене.
     - Так вот,  - охотно  объяснял Леви,  -  кашет  не должен быть  слишком
большим, иначе  его можно  будет легко  обнаружить,  сравнив толщину  разных
стенок.  Значит, он  должен  быть узким -  вертикальным  или горизонтальным,
неважно, но толщиной не больше двух сантиметров. Старые мастера делали кашет
в стенке, которая  кажется сплошной,  скажем, толщиной  три сантиметра, а на
самом  деле там всего  лишь  две тонкие дощечки, а между ними - тайничок. Но
ключ ко всему в потайном  замочке. - Леви вытащил один  из верхних ящиков. -
Поищите вот здесь.
     Барзилаи  поводил  рукой  по внутренней  поверхности,  пока  не  уперся
пальцами в заднюю стенку.
     - Ощупайте все стенки.
     - Ничего, - сказал Барзилаи.
     - Правильно,  там ничего и  нет, - довольно согласился  Леви. - В  этом
отделении  нет.  Но  могла  бы быть  кнопочка, задвижечка  или еще  какое-то
приспособление.  Если   гладенькая  кнопочка,  на  нее  нужно  нажать,  если
задвижечка  -  подвигать  ею  туда-сюда,  если  ручка  -  повернуть  ее.   И
посмотреть, что потом произойдет.
     - А что должно произойти?
     -  Вы услышите совсем  негромкий щелчок.  Сработает  потайная  пружина,
отскочит кусочек фанеровки, а за ним откроется кашет.
     Даже  искусство краснодеревщиков  восемнадцатого  столетия  имеет  свои
пределы. В течение часа  Леви научил Барзилаи, где следует  искать  потайной
замочек, высвобождающий пружину  и открывающий кашет. Таких  мест  оказалось
всего десять.
     - Никогда не применяйте  силу,  - несколько раз наставительно  повторил
Леви. - Силой вы все равно ничего  не добьетесь, а только оставите следы  на
дереве.
     Он  игриво толкнул  Барзилаи локтем и  понимающе ухмыльнулся.  Барзилаи
пригласил старика  на отличный ленч в ресторан "Куполь", потом взял такси до
аэропорта и ближайшим рейсом вернулся в Вену.
     Утром  16  февраля  майор  Зайид   во  главе   небольшой  группы  своих
специалистов появился на одной из трех вилл, подлежавших тщательному обыску.
Две другие  виллы  были отрезаны  от  внешнего  мира:  у  всех  дверей  были
поставлены часовые,  следившие за  тем, чтобы испуганные хозяева  никуда  не
выходили.
     Майор был  исключительно  корректен; впрочем, обитатели  виллы даже  не
пытались протестовать. В отличие от солдат Амн-аль-Амма, проводивших обыск в
Кадисияхе,  в  полутора  милях  от Мансура,  люди  Зайид а  знали свое дело,
наносили  минимальный ущерб,  ничего  не  ломали и  вообще  работали намного
профессиональней.
     Они  начали  с  первого этажа, убедились, что под полом  нет  тайников,
потом  методично обшарили весь дом,  осмотрев комнату за  комнатой, шкаф  за
шкафом и нишу за нишей.
     Обыскали и весь сад,  но и там не нашли ничего предосудительного. Ближе
к полудню майор убедился, что  дальнейшие поиски бесполезны, извинился перед
хозяевами  и ушел.  Тут  же  он и  его  подчиненные  приступили к  столь  же
детальному осмотру следующей виллы.
     В Саадуне, в одной  из  подвальных  пыточных камер  под  штаб-квартирой
Амн-Аль-Амма, лежал  на спине старик из Кадисияха, привязанный за поясницу и
запястья   к   деревянному  столу.   Вокруг  старика  расположились   четыре
специалиста  по выбиванию признаний. Кроме них  в камере  находился врач.  В
углу бригадир Омар Хатиб негромко совещался с сержантом Али.
     Шеф  Амн-аль-Амма  распорядился,  чтобы со  стариком не  нянчились;  он
разрешил использовать  весь арсенал  средств  дознания.  Сержант  Али поднял
брови;  стало быть, подумал он, сегодня без  комбинезона  не  обойтись. Омар
Хатиб коротко кивнул и вышел. В кабинете его ждали другие неотложные дела.
     Старик по-прежнему ныл, что ничего не знает ни о каком передатчике, что
из-за непогоды он уже несколько дней не выходил  из дому.  Дознавателей  все
это не  интересовало. За лодыжки они  привязали ноги старика  к ручке метлы,
потом двое подняли  метлу так,  чтобы подошвы старика заняли удобное для них
положение,  а Али и двое других сняли со стены тяжелые хлысты, сплетенные из
гибких электрических шнуров.
     Потом началась бастонада[18]. Как и  подозреваемые до  него,
старик сначала истошно  вопил, потом  сорвал голос,  потом потерял сознание.
Его тут же привели в чувство, опрокинув на голову кувшин  ледяной  воды -  в
углу наготове стояло много таких кувшинов.
     Время  от  времени, устав  от тяжелой  работы,  дознаватели  устраивали
перекур.  Перед отдыхом  они  не  забывали  обрызгать разбитые ноги  старика
крепким  рассолом,  а  потом,  набравшись  сил, снова  принимались  за ту же
работу.
     Старик то терял сознание, то ненадолго приходил в себя и тогда твердил,
что  он вообще  не  умеет работать с  радиопередатчиком,  что,  должно быть,
произошла какая-то ошибка.
     Часам  к  девяти  утра  с  обеих  ступней старика  были сбиты и кожа, и
мышечная ткань; там, где кровь  текла не слишком  сильно,  белели  оголенные
кости. Сержант Али  вздохнул и знаком  приказал  прекратить  операцию, потом
прикурил сигарету и  с  удовольствием  затянулся. Тем временем его  помощник
коротким железным ломиком крошил кости старика от колен до лодыжек.
     Старик  умолял врача вмешаться; ведь они же коллеги, говорил он, старик
сам когда-то практиковал. Но  врач из Амн-аль-Амма только смотрел в потолок.
У него  был приказ:  не дать  подозреваемому умереть во время  допроса и  по
возможности почаще приводить его в сознание.
     В четыре часа дня, когда Гиди Барзилаи  и  Мишель  Леви поднялись из-за
стола  парижского  ресторана, майор Зайид заканчивал  обыск  второй виллы. И
здесь   он  ничего  не  обнаружил.  Пространно  извинившись  перед  насмерть
перепуганной супружеской  парой, он вместе со  своими  людьми направился  на
третью - и последнюю - виллу.
     В Саадуне  старик  терял  сознание все  чаще и чаще. Пришлось вмешаться
врачу.  Он  заявил,  что  старику  нужно  дать передохнуть, сделал ему укол,
который почти мгновенно вывел того из коматозного состояния. Старик вернулся
к жизни, его нервы были готовы снова чувствовать и старую и новую боль.
     Потом через сморщенную мошонку  в усохшие  яички старика медленно ввели
большие иглы, предварительно раскалив их докрасна в жаровне.
     В начале седьмого  старик снова впал в кому.  На этот раз врач опоздал.
Он  прилагал все усилия, испытал все средства, по его лицу от страха ручьями
стекал пот, но все стимулирующие средства, даже введенные  непосредственно в
сердце, оказались бессильны.
     Али вышел и через пять минут вернулся вместе с Омаром Хатибом. Бригадир
бросил взгляд на тело; многолетний опыт и без медицинского диплома подсказал
ему,  что все кончено. Хатиб повернулся  и с размаху  ударил съежившегося от
страха врача  по  лицу. Сила удара и  авторитет  того,  кто его  нанес, были
таковы, что врач  не  удержал  равновесия и  упал  на пол, на  свои шприцы и
склянки.
     - Кретин! - прошипел Хатиб. - Чтоб твоего духа здесь не было!
     Врач поспешно побросал в сумку  свои  пожитки и уполз  на четвереньках.
Хатиб еще раз мельком взглянул на плоды труда сержанта Али и его помощников.
В камере  стоял  давно знакомый  Хатибу и  Али сладковатый назойливый  запах
пота, мочи, экскрементов,  крови  и  рвоты с примесью  тошнотворного аромата
горелой человеческой плоти.
     - До самого конца он так и не  признался, - пожаловался Али. - Клянусь,
если бы он что-то знал, мы бы вытянули из него.
     - Затолкайте тело в мешок, - бросил Омар Хатиб, - и верните жене. Пусть
она его хоронит.
     В тот же день, в десять вечера, на порог дома в Кадисияхе бросили мешок
из прочного белого холста шести футов длиной и  двух шириной. Вдова и старый
слуга с трудом подняли мешок, внесли его в дом и положили на обеденный стол.
Женщина  заняла  свое  место  в  ногах  покойного и,  изливая свое  горе,  с
причитаниями принялась оплакивать мужа.
     Потрясенный старый  слуга Талат  хотел  было  позвонить,  но телефон не
работал:  солдаты  сорвали  его  со  стены  вместе  со  шнуром.  Талат  взял
телефонную  книгу  и  отправился  к  соседу-аптекарю.   Он  попросил  соседа
связаться  хотя  бы  с одним из сыновей хозяина; сам Талат  этого сделать не
мог, потому что совсем не умел читать.
     В  тот  же  час, когда аптекарь  тщетно  пытался дозвониться до сыновей
убитого соседа (иракская  телефонная сеть была  основательно повреждена),  а
Гиди  Барзилаи, уже вернувшись в  Вену, составлял рапорт  Коби  Дрору, майор
Зайид докладывал Хассану Рахмани о напрасных усилиях его и его людей.
     - Радиопередатчика там нет, -  говорил майор шефу контрразведки. - Если
бы он был, мы бы обязательно его нашли.  Следовательно,  он должен  быть  на
четвертой вилле, там, где живет дипломат.
     -  Вы уверены, что  не могли  ошибиться?  - осторожничал Рахмани.  - Не
может ли передатчик все же оказаться в другом доме?
     - Уверен, сэр. Ближайшее к  этим четырем виллам здание находится далеко
за  границами  квадрата,  обозначенного  пересекающимися  лучами.   Источник
пакетных сигналов находится в квадрате, который я отметил на карте. Клянусь,
это так.
     Рахмани все  же колебался. Связываться с дипломатами -  последнее дело.
Они всегда готовы мчаться в  министерство иностранных дел с нотой  протеста.
Чтобы  получить разрешение  на обыск в  резиденции  товарища Куликова, нужно
идти к очень высокому начальству - чем выше, тем лучше.
     Когда  майор  Зайид  ушел, Рахмани позвонил в  министерство иностранных
дел. Ему повезло:  министр, который последние  месяцы почти постоянно был  в
отъезде,  в  тот день оказался в  Багдаде.  Больше того,  он  еще не ушел из
своего  кабинета.  Рахмани  договорился, что министр примет его на следующий
день. в десять утра.
     Аптекарь был  добрым человеком  и весь вечер провел у телефона, пытаясь
связаться с сыновьями соседа. До старшего сына аптекарь так и не дозвонился,
зато через  давнего  приятеля,  служившего  в армии,  сумел  передать  весть
младшему  сыну,  который  тоже  был  офицером.  Правда, с  самим  сыном  ему
поговорить не удалось, но приятель не подвел.
     Младший сын получил известие, когда находился  на своей базе, далеко от
Багдада. Он тут же сел в автомобиль. Обычно дорога до Багдада занимала  часа
два; в тот  же  день, 17 февраля, офицер просидел за  рулем  шесть часов. На
дорогах было множество  патрульных  постов и контрольных пунктов, но не  они
оказались  главным препятствием:  он  объезжал  длинные  очереди,  показывал
патрульным удостоверение, и его беспрепятственно пропускали.
     Возле переправ этот прием не действовал. У  каждого  разрушенного моста
приходилось  останавливаться  и  ждать  парома.  К  дому  своих  родителей в
Кадисияхе офицер приехал лишь к полудню.
     Навстречу сыну выбежала мать и с плачем упала ему на  грудь. Он пытался
расспросить ее,  узнать, что же именно здесь произошло, но старая женщина не
могла ничего объяснить, она лишь плакала навзрыд.
     В конце  концов офицер отнес мать  в комнату. В ванной среди сброшенных
на  пол  и большей  частью  раздавленных  солдатскими  сапогами лекарств  он
отыскал пузырек со снотворным; отец принимал его холодными зимними вечерами,
когда у него особенно разыгрывался артрит. Офицер дал матери две таблетки, и
она скоро заснула.
     Он пошел на кухню, попросил старого Талата приготовить крепкий кофе для
него и для себя.  Они  долго сидели вдвоем, и  слуга рассказал обо всем, что
произошло здесь за последние два дня. Потом он показал сыну  убитого хозяина
то место  в саду, где солдаты обнаружили мешок  с радиопередатчиком. Молодой
офицер  вскарабкался  на стену и  сразу нашел там царапины, оставленные тем,
кто ночью тайком забрался в сад и закопают передатчик.
     Хассану  Рахмани  пришлось довольно долго  ждать,  а этого он не любил.
Министр  иностранных  дел  Тарик  Азиз  принял  его,  когда  было уже  почти
одиннадцать.
     -  Боюсь,  я  не  вполне  вас  понимаю, -  сказал  седовласый  министр,
недоумевающе  посматривая на  собеседника через сильные  очки. - Посольствам
разрешено  связываться по  радио со  своими столицами, а их  передачи всегда
зашифрованы.
     - Конечно, господин министр, но в таком случае  передачи всегда ведутся
из здания посольства.  Это  нормальная дипломатическая  связь.  Здесь же все
по-другому.  Речь идет о нелегальном передатчике - такие обычно используются
шпионами, -  который, как мы уверены, посылает пакетные сигналы  отнюдь не в
Москву, а гораздо ближе.
     - Пакетные сигналы? - переспросил Азиз.
     Рахмани объяснил, что это такое.
     - Все же я вас не понимаю. Зачем какому-то агенту КГБ - а эта операция,
очевидно,  должна  осуществляться  КГБ  -  посылать   пакетные  сигналы   из
резиденции первого секретаря, если  они имеют  полное право  воспользоваться
гораздо более мощными передатчиками посольства?
     - Не знаю.
     -  Тогда, бригадир, вам следует поискать какое-то  разумное объяснение.
Вы имеете  хотя бы малейшее представление о  том,  что происходит за стенами
вашего кабинета? Вы не знаете, что лишь вчера я вернулся из Москвы, где имел
очень  обстоятельные переговоры  с господином Горбачевым  и  его  помощником
Евгением Примаковым, который, кстати, был у нас на прошлой неделе?
     Вы не знаете,  что я  привез мирные предложения, которые могут побудить
Советский  Союз потребовать  созыва  Совета  Безопасности,  а  тот  запретит
американцам вторгаться  на нашу  территорию? Для этого  требуется лишь одно:
чтобы раис одобрил наши предложения, а я представлю их ему через два часа.
     И в свете всех этих событий в решающую для нашего государства минуту вы
предлагаете  мне  дать  согласие на обыск виллы первого секретаря советского
посольства и  тем самым нанести оскорбление  правительству Советского Союза.
Воистину, бригадир, вы, должно быть, не в своем уме.
     На  этом  разговор  закончился.  Взбешенный  от  сознания  собственного
бессилия  Рахмани покинул министерство. Впрочем, Тарик Азиз мог запретить не
все. Пусть Куликов  остается недосягаемым за стенами своей  виллы и  в своем
автомобиле, но багдадские улицы ему не принадлежат.
     Вернувшись в свой кабинет, Рахмани вызвал лучшую оперативную бригаду.
     - Виллу нужно  взять  в  плотное  кольцо,  -  сказал  он. -  Наблюдение
проводить  скрытно,  тайно, чтобы никто ничего  не заметил.  Но  с виллы  не
спускать глаз. Если будут  посетители, а они должны приходить, устанавливать
за ними слежку.
     К  полудню бригада заняла свои места. За всеми четырьмя  стенами  виллы
Куликова следили из автомобилей, припаркованных под  деревьями. Под контроль
была взята  и единственная улочка, которая вела к вилле.  Чуть дальше стояли
другие автомобили; сидевшие  в них  агенты по радио будут  сообщать обо всех
машинах или пешеходах, приближающихся  к  вилле, и  следовать за  всеми, кто
уйдет с нее.
     В столовой родительского дома  молодой офицер долго  смотрел на длинный
холщовый мешок.  В  нем лежал  его  отец.  Офицер не  стеснялся своих  слез,
которые оставляли темные влажные пятна на его форменной куртке. Он вспоминал
добрые  старые  времена,  когда  его  отец  был  преуспевающим  врачом, имел
обширнейшую практику, а по рекомендациям своего друга Найджела  Мартина даже
обслуживал некоторые британские семьи.
     Он вспоминал, как он и его брат играли в саду  дома Мартинов с Майком и
Терри. Интересно, кем они стали теперь, как сложилась их судьба?
     Потом ему показалось, что некоторые бурые пятна на холсте мешка еще час
назад вроде бы были не такими большими. Он встал и подошел к двери.
     - Талат!
     - Что, хозяин?
     - Принеси ножницы и кухонный нож.
     Закрыв дверь  столовой, полковник Осман Бадри распорол холщовый мешок и
отбросил холст. Перед ним лежало изуродованное обнаженное тело его отца.
     Согласно обычаю  эту работу должны были выполнять женщины,  но для  его
матери задача была  бы непосильной. Осман  приказал  принести  воду и бинты,
вытер и омыл тело, перевязал страшные ступни, распрямил и запеленал разбитые
ноги,  прикрыл почерневшие гениталии. Осман  Бадри делал все  это,  а по его
щекам текли слезы.  В  его  душе что-то надломилось;  он  становился  другим
человеком.
     Когда начало темнеть. Осман  Бадри позвонил имаму кладбища "Альвазия" в
Рисафе  и  договорился с ним о  похоронах. Траурную  церемонию назначили  на
следующее утро.
     В воскресенье, 17  февраля,  Майк  Мартин  с  утра  успел  объехать  на
велосипеде полгорода, купить продукты, проверить три стены - не появились ли
на них  условные отметки мелом - и до полудня  вернуться на  виллу. Господин
Куликов, не  веря  ни  в Христа,  ни в Магомета,  не отмечал ни  святую  для
мусульман пятницу,  ни христианское воскресенье, а  потому все дни оставался
дома, жалуясь на простуду  и на то,  что садовник плохо смотрит за цветами в
его розарии.
     Пока  Мартин приводил в  порядок  цветочные клумбы,  за  стенами  виллы
заняли свои места агенты контрразведки  Рахмани.  Мартин же  решил проверить
меловые отметки  на  следующий день  вечером; едва  ли,  подумал он, Иерихон
получит свежую информацию раньше, чем через два дня.
     Похороны  доктора  Бадри состоялись на  кладбище  "Альвазия"  в  начале
десятого.  В  те  дни на багдадских  кладбищах едва успевали рыть могилы,  а
имамы ни минуты не сидели без дела. Всего несколько дней  назад американская
бомба попала в  бомбоубежище;  погибло больше трехсот человек. Неподалеку от
могилы  Бадри хоронили кого-то еще; несколько  человек  из второй похоронной
процессии  спрашивали неразговорчивого  полковника Бадри, не  погиб ли и его
отец от американской бомбы. Полковник коротко  отвечал, что отец  умер своей
смертью.
     По  мусульманским  обычаям умершего  хоронят  быстро,  между смертью  и
погребением  не должно  проходить несколько дней. И тело мусульманина кладут
не в деревянный гроб,  а лишь обертывают тканью. На похороны пришел и старый
аптекарь; теперь он бережно поддерживал вдову. После  недолгой церемонии все
направились домой.
     Полковник  Бадри  не успел отойти от ворот  кладбища, как услышал  свое
имя. Он оглянулся. В нескольких метрах от ворот стоял лимузин с затемненными
стеклами.  Одно  из  задних стекол  было наполовину опущено, и именно оттуда
донесся голос, звавший Бадри.
     Полковник  попросил  аптекаря  проводить  вдову  домой и обещал  вскоре
приехать сам.  Когда они ушли. Осман Бадри подошел к лимузину.  Тот же голос
сказал:
     - Полковник, садитесь в машину. Нам нужно поговорить.
     Осман  Бадри  распахнул  дверцу,  бросил  взгляд в салон.  Единственный
пассажир  подвинулся,  уступая  ему место. Лицо пассажира  показалось  Бадри
знакомым,  но он никак  не  мог вспомнить, где  и  при каких обстоятельствах
встречался с этим человеком. Бадри сел в лимузин и захлопнул дверцу. Мужчина
в темно-сером костюме нажал кнопку, и стекло поднялось, отсекая уличный шум.
     - Вы только что похоронили отца.
     -  Да. - Кто же это?  Почему он  никак не  может вспомнить,  где он его
видел?
     - То, что сделали с ним, ужасно. Я мог бы предотвратить несчастье, если
бы мне сообщили своевременно. К сожалению, я узнал слишком поздно.
     Осману Бадри показалось, будто его ударили  в  солнечное сплетение.  Он
вспомнил: два года  назад на  приеме в министерстве  обороны его представили
этому человеку.
     - Полковник, я намерен сообщить вам нечто такое, что в случае, если  вы
донесете,  меня  ждет еще более  ужасная  смерть, чем  та,  которая постигла
вашего отца.
     Значит, речь пойдет только об одном, подумал Бадри. Об измене.
     - Когда-то, - продолжал мужчина, - я любил раиса.
     - Я тоже, - сказал Бадри.
     - Теперь  все изменилось. Раис взбесился. Нет меры его жестокостям. Его
нужно остановить. Вы, конечно, осведомлены о Каале?
     Резкая перемена темы ошарашила Бадри.
     - Конечно. Я ее строил.
     - Вот именно. Вы знаете, что там сейчас размещается?
     - Нет.
     Мужчина рассказал полковнику.
     - Этого не может быть. Я думаю, раис пошутил, - не поверил Бадри.
     -  Он  говорил  совершенно  серьезно.  Он  намерен  сбросить  бомбу  на
американцев. Вы можете возразить, что  это не наша забота.  Но представляете
себе, каким будет  ответ американцев? Америка ответит точно таким же ударом.
Здесь камня  на камне не  останется. Уцелеет ОДИН  раис. Вы  хотите  в  этом
участвовать?
     Полковник Бадри вспомнил тело отца, на которое в этот момент могильщики
еще бросали комья сухой земли.
     - Чего вы хотите?
     - Расскажите мне о Каале.
     - Зачем?
     - Американцы ее уничтожат.
     - Вы сможете передать им информацию?
     - У меня есть пути, поверьте. Каала...
     И полковник Осман Бадри, молодой  инженер, когда-то  мечтавший  строить
здания,  которые, как легендарные постройки его предков, будут стоять  века,
все рассказал Иерихону.
     - Точные координаты.
     Бадри сообщил точные координаты Каалы.
     - Возвращайтесь к вашим делам, полковник. Вам ничто не будет угрожать.
     Полковник  Бадри  вышел из автомобиля и решил  пройтись  пешком. Он  не
прошел и ста  метров, как  снова и снова  стал  задавать себе один и тот  же
вопрос: что я наделал? Вдруг он  понял, что ему просто необходимо поговорить
с  братом, со старшим  братом, с  мудрым  советчиком,  который  всегда  умел
рассуждать более здраво, более хладнокровно.
     Человек,  которого в Моссаде  звали  "сыщиком", прибыл  из Тель-Авива в
Вену в  понедельник.  Он снова  превратился в  преуспевающего  нью-йоркского
юриста и, разумеется, имел при себе все необходимые бумаги.
     Хотя настоящий юрист уже  вернулся из отпуска, в Моссаде рассудили, что
герр  Гемютлих, ненавидевший  телефоны и факсы,  едва  ли  станет звонить  в
Нью-Йорк для проверки личности гостя.  Следовательно, риск  был минимальным,
на который Моссад мог пойти.
     Опять-таки  сыщик остановился в  отеле "Шератон"  и  там написал личное
письмо   герру   Гемютлиху.   Как   и   в   первый   раз,  он  извинился  за
незапланированный  визит в австрийскую столицу, но  объяснил, что  прибыл  в
сопровождении кассира компании и что  они по поручению своего клиента хотели
бы внести первый весомый вклад на депозитный счет.
     Во  второй  половине дня  письмо  было  доставлено  в  банк, а  уже  на
следующее утро в "Шератон" пришел ответ Гемютлиха, в  котором тот  предлагал
встретиться в десять утра.
     Юрист действительно пришел не один. Его сопровождал мужчина, которого в
Моссаде называли "взломщиком", ибо он и на самом деле был таковым.
     Хотя в тель-авивской  штаб-квартире  хранится единственная в своем роде
коллекция  фальшивых паспортов, бланков, всевозможных  документов реальных и
никогда  не  существовавших  компаний  и  всяких  прочих  атрибутов  обмана,
настоящей гордостью  Моссада все же являются  его  медвежатники, взломщики и
мастера по любым замкам. В мире тайных операций  о способности Моссада войти
в любую закрытую дверь  рассказывали легенды. Долгое время считалось,  что в
науке о  кражах со взломом Моссаду  нет и не  может быть равных.  Если  бы в
Уотергейте работала  бригада из отдела Невиот, никто  никогда ни о чем бы не
узнал.
     Репутация израильских специалистов  была  настолько высока,  что  когда
британские  промышленники выпускали  новый образец  замка и посылали  его на
проверку в Интеллидженс  сервис  и Сенчери-хаус, последний отправлял образец
дальше, в Тель-Авив. Хитрые моссадовцы изучали  замок,  находили способ, как
при  необходимости его можно будет открыть,  и затем  возвращали  в Лондон с
характеристикой  "неуязвимый  для взлома". Об  этом  узнали  в  Интеллидженс
сервис.
     Как-то  одна   британская   компания  предложила   изумительный   замок
совершенно  новой  конструкции.   К  удивлению  изготовителей,  Сенчери-хаус
возвратил  образец,  попросив  прислать  для  изучения  "что-нибудь  немного
попроще".  В   Тель-Авив  был  послан  второй  образец.  Там  его  тщательно
осмотрели, с трудом, но все же подобрали "ключ" и к нему и отослали в Лондон
с  выводами, что  замок "не поддается  взлому".  Тем  временем  Интеллидженс
сервис рекомендовала компании приступить к выпуску замков первой модели.
     Через год произошел любопытный  инцидент.  Моссадовский агент,  пытаясь
открыть  такой  замок  в  коридоре  административного  здания   в  одной  из
европейских столиц, провозился три часа, проклял все на свете и был вынужден
уйти  ни  с чем. С тех пор британцы сами испытывают свои замки, предоставляя
возможность моссадовцам при случае поломать голову.
     Прибывший в Вену взломщик был не  самым лучшим в Израиле, а в табеле  о
рангах занимал лишь  второе место. Зато он  обладал такими качествами, каких
был лишен лучший израильский специалист.
     Вечером  Гиди  Барзилаи в течение  шести часов инструктировал  молодого
человека. Он рассказал ему все о деревянном шедевре восемнадцатого столетия,
изготовленном   франко-немецким   краснодеревщиком    Ризенером,   а   сыщик
детальнейшим  образом  описал интерьер здания  банка  "Винклер".  Инструктаж
завершила бригада  наблюдателей из отдела  Ярид.  Они  сообщили  взломщику о
режиме  работы ночного сторожа; эту информацию  они  получили, проследив,  в
какое время по ночам включается свет в той или иной комнате банка.
     В тот же  понедельник  в Багдаде Мартин  дождался  пяти  часов  вечера,
подкатил свой  старенький  велосипед к  калитке в  задней  стене  сада виллы
Куликова, открыл калитку и вышел на улицу.
     Здесь  он  вскарабкался  на  велосипед  и  стал  спускаться  в  сторону
ближайшего парома, ходившего через Тигр в том месте,  где еще недавно  стоял
мост Джумхурия - пока на него не обратили внимание британские "торнадо".
     Мартин завернул за угол и здесь заметил первый  автомобиль, стоявший на
обочине. Чуть дальше был припаркован второй лимузин. Когда из второй  машины
вышли двое мужчин и встали на  проезжей части, перегородив дорогу, у Мартина
тревожно  забилось сердце. Он бросил взгляд назад: двое  мужчин  из  первого
автомобиля  блокировали  единственный путь к  отступлению.  Понимая, что все
кончено, Мартин поехал вперед; другого выхода у него все равно не было. Один
из стоявших впереди мужчин показал на обочину.
     - Эй, ты! - крикнул он. - Сюда!
     Мартин  остановился под деревьями  у тротуара.  Откуда-то  появились  и
солдаты. Их карабины были направлены на него. Он медленно поднял руки.



     Во второй половине дня в Эр-Риаде встретились британский и американский
послы. Судя по всему, встреча была неофициальной, и  дипломаты  хотели  лишь
воздать должное типично английскому обычаю - послеобеденному чаю с кексом.
     На  лужайке  посольства  Великобритании  оказались  также  Чип  Барбер,
официально  считавшийся сотрудником  американской  дипломатической миссии, и
Стив Лэнг, который мог бы объяснить любому не в меру  любопытному гостю, что
его  интересуют  исключительно  проблемы  культурных связей его государства.
Третьим гостем был генерал Норман Шварцкопф, сумевший ненадолго вырваться из
своего подземного кабинета.
     Скоро  все  пятеро  с чашками в руках оказались  в одном конце лужайки.
Жизнь становится проще, когда каждый знает, каким способом зарабатывают свой
кусок хлеба другие собеседники.
     Главной темой  всех разговоров в те дни  была неизбежная война, но  эти
пятеро располагали информацией, недоступной для  других. К такой  информации
относились и детали плана мирного урегулирования конфликта, представленные в
тот же  день Саддаму Хуссейну его министром  иностранных дел Тариком Азизом.
План  был  составлен  в  Москве  после  длительных  переговоров  с  Михаилом
Горбачевым и  вызывал у  союзников серьезные  возражения,  хотя  и по разным
причинам.
     Всего  несколько  часов  назад  генерал  Шварцкопф отклонил предложение
Вашингтона начать  наступление наземных войск раньше запланированного срока.
Советский  план  мирного урегулирования призывал к выводу  иракских войск из
Кувейта на следующий день после прекращения огня американской стороной.
     В  Вашингтоне сведения об  этом  плане получили  не  из  Багдада,  а из
Москвы. Белый  дом  немедленно ответил,  что план имеет  свои  положительные
стороны, но не предусматривает никаких  путей решения ряда главных вопросов.
В нем вообще не упоминается тот факт, что Ирак должен  навечно отказаться от
своих притязаний на Кувейт. В нем  упущен  из виду  колоссальный  ущерб, уже
причиненный  Кувейту: горят  пятьсот нефтяных скважин,  миллионы  тонн сырой
нефти  выбрасываются  в залив,  отравляя  его  воды,  казнены более  двухсот
кувейтцев, разграблена столица государства - Эль-Кувейт.
     - Колин  Пауэлл говорил  мне, - сообщил генерал, - что  государственный
департамент придерживается еще более жесткой позиции. Они намерены требовать
безоговорочной капитуляции.
     - Да уж, эти  могут потребовать и не такого, - пробормотал американский
посол.
     - Поэтому я  ответил, - продолжал генерал, - что им прежде не мешало бы
проконсультироваться с арабистами.
     - В самом деле? - удивился посол Великобритании. - И почему же?
     Оба посла были профессиональными дипломатами  и долгие годы проработали
на Среднем Востоке. Оба и были арабистами.
     -  Видите  ли, -  ответил  генерал, - арабы  никогда  не  примут такого
ультиматума. Они скорее умрут.
     На минуту  воцарилось молчание. Послы старались найти  на лице генерала
хотя бы намек на иронию.
     Барбер и Лэнг почти не принимали участия в этом разговоре, но и у  того
и у другого промелькнула  одна  и  та же мысль: вы совершенно правы, дорогой
мой генерал, в этом-то все и дело.
     - Ты выехал из дома русского.
     Офицер   контрразведки  не   спрашивал,  а  констатировал   факт.   Его
гражданская одежда не могла скрыть военной выправки.
     - Да, бей.
     - Документы.
     Мартин порылся в карманах, вытащил удостоверение личности и замасленное
письмо, выданное ему когда-то первым секретарем посольства Куликовым. Офицер
тщательно   проверил  удостоверение,  бросив  взгляд  на   Мартина,  сравнил
фотографию с оригиналом, потом прочел письмо.
     Израильские  мастера знали свое дело.  С фотографии сквозь  запачканный
пластик на офицера бесхитростно смотрел небритый Махмуд Аль-Хоури.
     - Обыскать, - приказал офицер.
     Другой, тоже  в  гражданском, провел руками  по  одежде Мартина,  потом
покачал головой. Оружия у этого феллаха нет.
     - Карманы.
     В  карманах оказались несколько мелких банкнот, монеты, перочинный нож,
цветные мелки и пластиковый пакетик. Офицер взял пакетик.
     - Это что?
     - Это выбросил неверный. Я его подобрал для табака.
     - В нем нет табака.
     - Нет, бей, табак кончился. Я надеялся купить пару щепоток на базаре.
     - Не называй меня "беем". Бей ушли вместе с турками. Откуда ты взялся?
     Мартин  подробно  рассказал  о  крохотной деревушке  далеко  на  севере
страны.
     - Там  мою деревню  все знают, потому что у  нас  самые сладкие дыни, -
охотно объяснял Мартин.
     - Заткнись. Будь ты проклят вместе со своими дынями, - прорычал офицер,
подозревая, что его солдаты с трудом удерживаются от смеха.
     В  конце  улицы  показался  большой  лимузин.  Он  остановился метрах в
двухстах от задержавших Мартина  солдат. Тот, что обыскивал Мартина, толкнул
локтем начальника и кивнул в сторону подъехавшего автомобиля. Старший офицер
повернулся и бросил:
     - Ждите меня здесь.
     Он подошел к лимузину и  почтительно наклонился к полуоткрытому заднему
окошку.
     - Кого задержали? - спросил Хассан Рахмани.
     - Садовника, господин  бригадир.  Он  ухаживает за  розами и  садом  на
вилле, покупает продукты, занимается другими мелкими делами.
     - Умен?
     - Нет, совсем простофиля. Крестьянин с севера, из какой-то деревни, где
выращивают дыни.
     Рахмани  задумался.  Если простофилю  арестовать, то  русские удивятся,
почему  их работник  не вернулся. Это  их  насторожит. Рахмани надеялся, что
советский  план  мирного  урегулирования  провалится  и  тогда  он  добьется
разрешения на обыск виллы. С другой стороны, если этого олуха отпустить,  он
вернется  на  виллу и расскажет, что  его задержали,  тогда его хозяева тоже
заподозрят неладное. По своему  опыту Рахмани знал, что  любой бедный иракец
хорошо понимает только один язык. Он достал бумажник и отсчитал сто динаров.
     - Отдайте ему эти деньги. Скажите, чтобы  спокойно ехал за  покупками и
возвращался,  а  на  вилле присмотрелся бы,  нет ли  там кого-то  с  большим
серебристым  зонтиком. Если  он  будет  держать  язык  за  зубами, а  завтра
расскажет нам обо всем, что видел, он будет вознагражден.  Если же сообщит о
нас русским, то я его отдам в Амн-аль-Амм.
     - Слушаюсь, бригадир.
     Офицер  взял деньги,  вернулся и  подробно проинструктировал садовника,
что тому нужно и что не нужно делать. Садовник озадаченно моргал.
     - Зонтик, сайиди?
     -  Да, большой зонтик, скорее всего серебристый,  но  он  может быть  и
черный. И обязательно перевернутый. Видел такой?
     - Нет, сайиди, - посетовал садовник, - как только собирается дождь, они
все бегут под крышу.
     - Великий  Аллах, помоги мне, - пробормотал офицер. - Этот зонтик не от
дождя, он для того, чтобы посылать сообщения.
     - Зонтик, который посылает сообщения, - медленно повторил садовник. - Я
посмотрю, сайиди.
     - Катись своей дорогой, - отчаявшись, крикнул офицер. - И держи язык за
зубами, никому ни слова о том, что ты здесь видел.
     Мартин  нажал  на  педали  и  покатил  дальше,  проехав  совсем рядом с
лимузином.  Рахмани  опустил голову; главе  контрразведки республики Ирак не
следует показываться каждому феллаху.
     В семь часов вечера Мартин обнаружил меловую отметку, а в девять извлек
из  тайника донесение Иерихона. Он прочел его,  пристроившись у  освещенного
окна   кафе.   Света   было   маловато,  потому  что  город  давно   лишился
электроэнергии и кафе освещалось керосиновой лампой. Даже в полумраке Мартин
сразу  понял суть  сообщения,  тихонько  присвистнул,  несколько  раз сложил
тонкий листок и спрятал его в резинке трусов.
     Теперь о возвращении  на  виллу  не могло  быть и речи.  Передатчик был
"засвечен",  и  выход в эфир грозил  катастрофой.  Мартин  заглянул было  на
автобусную  станцию,  но  там  расположились  армейские  патрули  и  солдаты
Амн-аль-Амма, вылавливавшие дезертиров.
     Тогда Мартин отправился на овощной базар в Касру и там отыскал водителя
грузовика,  отправлявшегося  на  запад от  Багдада.  Водитель  ехал  лишь на
несколько миль дальше озера Хаббаниях,  и двадцать динаров оказались весомым
аргументом, чтобы  он взял пассажира. В те дни  многие водители предпочитали
ездить  по ночам, наивно веря, что в темноте  американские летчики не увидят
их со  своих самолетов. Им и в  голову не приходило,  что  ни днем, ни ночью
потрепанные грузовики  с  фруктами и  овощами не очень интересовали генерала
Чака Хорнера.
     Как  бы то  ни  было,  ночь  Мартин  провел в пути.  Оставалось  только
удивляться, как водитель ориентировался при свете фар силой не  больше одной
свечи, но к рассвету он высадил  Мартина на шоссе  в нескольких километрах к
западу  от  озера  Хаббаниях. Здесь грузовик  поворачивал в сторону  богатых
ферм, которыми славились долины верхнего Евфрата.
     Дважды их останавливал  дорожный патруль. Каждый раз  Мартин  показывал
удостоверение личности  и  письмо  русского  дипломата  и  жаловался, что он
честно работал садовником у неверного, но теперь тот собрался домой и уволил
его: Мартин долго  объяснял, как плохо с ним там обращались, пока солдаты не
приказывали ему заткнуться и поскорей убираться.
     Той ночью  Осман Бадри оказался неподалеку  от  Майка Мартина; он  даже
ехал в  том же  направлении, только,  конечно, быстрее.  Полковник спешил на
базу иракских ВВС, на которой служил  его старший брат Абделькарим, командир
эскадрильи истребителей.
     В   восьмидесятые  годы  бельгийская  строительная   компания  "Сикско"
заключила контракт на сооружение восьми  хорошо защищенных и замаскированных
по  последнему  слову   техники  воздушных   баз,  на  которых  должны  были
дислоцироваться отборные части ВВС Ирака, в первую очередь истребители.
     На  этих  авиабазах  почти  все сооружения и службы  располагались  под
землей: казармы, ангары,  склады  горючего и вооружения, мастерские, комнаты
инструктажа,  жилые  помещения   для   летного  состава,  а  также  огромные
дизель-генераторы, обеспечивавшие базы электроэнергией.
     На  поверхности оставались  только  трехкилометровые взлетно-посадочные
полосы. Поскольку рядом с бетонными полосами не было видно никаких зданий  и
сооружений, союзники  решили, что  это  "голые" запасные  аэродромы -  вроде
Эль-Харца в Саудовской Аравии, пока его не начали осваивать американцы.
     Если бы союзникам удалось рассмотреть эти аэродромы вблизи, они увидели
бы,  что каждая взлетно-посадочная полоса ведет в подземелье, от которого ее
отделяют  прочнейшие  метровой  толщины железобетонные ворота.  Каждая такая
база  занимала  территорию  пять  на  пять  километров,  обнесенную  колючей
проволокой.   Построенные   компанией  "Сикско"   базы  казались   союзникам
безжизненными, и они оставили их в покое.
     При боевых вылетах  инструктаж пилотов, включение и разогрев двигателей
должны были проводиться под землей. Толстые бетонные перегородки изолировали
другие помещения  базы от выхлопных газов  реактивных двигателей; потом газы
отводили наружу,  где  они  смешивались  с горячим  воздухом пустыни. Только
когда  самолеты  были  полностью  готовы  к  взлету,  распахивались бетонные
ворота.
     Истребители переходили на форсажный режим, быстро преодолевали  подъем,
молнией проносились по взлетно-посадочной полосе  и  через несколько  секунд
были  уже  в  воздухе.  Конечно,  АВАКС  их  обнаруживал,   но  у  союзников
создавалось впечатление, что истребители появились ниоткуда и, скорее всего,
прилетели на малой высоте с какой-то далекой базы.
     Эскадрилья полковника Абделькарима  Бадри размещалась на одной  из баз,
построенных бельгийцами. Она не имела названия, ей  лишь присвоили  условное
обозначение  КМ 160;  это  значило,  что  она  находится в  ста  шестидесяти
километрах к  западу от Багдада, недалеко от шоссе  Багдад-Ар-Рутба.  Вскоре
после заката  к  контрольно-пропускному пункту  базы  подъехал  младший брат
командира эскадрильи.
     Полковники не  каждый день посещают секретную базу,  поэтому часовой из
своей будки тотчас  позвонил командиру эскадрильи.  Через несколько  минут в
голой  пустыне  откуда-то появился  джип, за  рулем  которого сидел  молодой
лейтенант ВВС. Гость  сел  в машину. Очень скоро, спустившись по небольшой и
хорошо  замаскированной  аппарели,  джип  въехал  на  территорию  подземного
комплекса.
     Лейтенант  оставил  машину на  автомобильной стоянке  и  повел гостя по
длинным бетонным коридорам, мимо огромных ниш, в которых механики возились с
МиГами-29.  В любом  уголке подземелья  слышался гул генераторов, но система
вентиляции и кондиционирования воздуха  работала исправно,  во всяком случае
дышалось здесь на удивление легко.
     В  конце  концов лейтенант привел  Османа Бадри в тот отсек,  где  жили
старшие офицеры, и постучал в одну из дверей. Услышав "Войдите!", он впустил
гостя в квартиру командира эскадрильи.
     Братья обнялись. Смуглому, красивому, с тонкой, как у Роналда Коулмана,
щеточкой усов полковнику Абделькариму Бадри  исполнилось тридцать семь  лет.
Он был  холост, но  не мог пожаловаться на недостаток женского  внимания; да
разве и могло быть иначе  при его  внешности, насмешливом языке и  эффектной
форме офицера  ВВС? К  тому  же внешность  полковника Бадри  не  обманывала:
генералы  иракской авиации признавали, что он - лучший летчик-истребитель  в
стране. С ними соглашались и русские инструкторы, обучавшие Бадри  летать на
самом современном сверхзвуковом истребителе МиГ-29,
     - Так какая нужда привела тебя сюда? - спросил Абделькарим.
     Удобно  устроившись с чашкой свежеприготовленного кофе  в  руке,  Осман
рассматривал  старшего брата.  У  того возле рта появились  жесткие складки,
каких раньше не было, да и глаза смотрели устало, совсем не так, как прежде.
     Абделькарим не был ни глупцом,  ни  трусом. Он совершил  восемь  боевых
вылетов против американцев  и британцев  и каждый раз возвращался  на  своем
самолете   -  но  возвращался  лишь  чудом.  На   его  глазах   "спарроу"  и
"сайдуиндеры" сбивали самолеты его лучших товарищей, да и сам он четыре раза
едва увернулся от ракет.
     После  первой  же  попытки  перехватить   американские  бомбардировщики
Абделькарим  понял, что все  преимущества отнюдь не  на его  стороне.  Он не
знал,  где  находятся самолеты противника, сколько  их, какого они типа,  на
какой высоте и  каким курсом летят. Иракские радиолокационные установки были
уничтожены,   командные   и   контрольно-диспетчерские    пункты   перестали
существовать, пилоты могли полагаться только на самих себя.
     Хуже  того,  американцы  с  их  АВАКСами  обнаруживали  любой  иракский
самолет, прежде  чем тот успевал набрать высоту до тысячи  футов. Они тотчас
же сообщали своим пилотам, где искать  противника и что нужно сделать, чтобы
занять  наилучшую  для  атаки позицию.  Абделькарим Бадри  понимал, что  для
иракских летчиков каждый боевой вылет - это самоубийство.
     Впрочем, он не  стал говорить об этом брату, заставив себя улыбаться, и
спросил, какие новости у Османа. Сообщение брата стерло улыбку с его лица.
     Осман  подробно  рассказал  обо  всем,  что  произошло   за   последние
шестьдесят часов: об утреннем налете отряда Амн-аль-Амма, про обыск, находку
в  саду, о том, как  избили  их мать и старого  Талата, как арестовали отца.
Рассказал  он  и  о том,  как соседу-аптекарю после  бесчисленных  неудачных
попыток удалось-таки передать печальную весть ему, как он ехал домой, как на
обеденном столе увидел тело  отца, как  вскрыл холщовый  мешок, каким увидел
тело  отца и как того похоронили на кладбище "Альвазия". Абделькарим слушал,
плотно сжав губы.
     Потом Осман перешел к  разговору в лимузине, который ждал  его у  ворот
кладбища.  Абделькарим  подался  вперед.  Когда  младший  брат  замолчал, он
переспросил:
     - И все это ты ему в самом деле рассказал?
     - Да.
     - Это правда, все правда? Ты действительно строил Каалу?

     - Да.
     - И ты сообщил  ему,  где  она  находится,  чтобы  он  передал сведения
американцам?
     - Да. Я поступил неправильно?
     Абделькарим задумался.
     - Сколько человек во всем Ираке  знают, где находится Каала?  - спросил
он.
     - Шесть, - ответил Осман.
     - Назови их.
     -  Сам  раис,  Хуссейн  Камиль,  который  обеспечивал финансирование  и
рабочую силу, Амер Саади  -  он  занимался инженерными работами. Еще генерал
Ридха,  подобравший  артиллеристов,  и  генерал  Мусули - он  предложил  мою
кандидатуру. И я. Я строил объект.
     - А пилоты вертолетов, которые привозили посетителей?
     -  Им  было достаточно знать курс. Они  понятия не имеют, что находится
внутри Каалы. К тому же  они живут в строгой изоляции, на какой-то авиабазе.
Я не знаю, где именно.
     - Кто из посетителей может знать все детали?
     -  Никто. Им завязывают глаза перед взлетом вертолета и снимают повязки
только после приземления.
     - Как ты думаешь, если американцы разбомбят  этот "Кулак  Аллаха", кого
заподозрит Амн-аль-Амм? Раиса, министров, генералов? Или тебя?
     Осман схватился за голову.
     - Что я наделал? - застонал он.
     - Боюсь, брат, ты погубил всех нас.
     Осман  и Абделькарим знали правило Саддама: раис всегда требовал смерти
не  только  самого предателя,  но  и полного истребления  трех поколений его
ближайших родственников.  Чтобы  искоренить все  порочное  семя, должны быть
уничтожены отец изменника,  его братья  и другие  дети, а чтобы  некому было
думать о кровной мести, следовало предать смерти также сыновей и племянников
изменника. По щекам Османа Бадри потекли слезы.
     Абделькарим встал, поднял за собой Османа и обнял его.
     -  Брат,   ты  поступил  правильно.  Теперь  нужно  подумать,  как  нам
выпутаться из этой истории. - Он бросил взгляд на часы; было  восемь вечера.
-  В  Багдад  отсюда  не позвонишь. Единственная подземная  телефонная линия
связывает базу с разными бункерами  министерства обороны.  А министерству не
надо знать о наших проблемах. Сколько тебе  нужно времени, чтобы  доехать до
дома матери?
     - Три, в худшем случае четыре часа, - ответил Осман.
     - В твоем распоряжении восемь часов - чтобы добраться туда и вернуться.
Скажешь матери, чтобы  она положила  все самое ценное в автомобиль отца. Она
умеет  водить машину, не очень хорошо, но достаточно. Ей нужно взять с собой
Талата и ехать в его деревню.
     Они будут  скрываться у  сородичей Талата, пока кто-то из  нас не  дacт
знать о себе. Понял?
     - Да. Я могу вернуться к рассвету. Но зачем?
     - До  рассвета.  Завтра я поведу  МиГи  в Иран.  Другие уже  там.  Этот
идиотский  план  придумал  сам  раис, чтобы спасти свои  лучшие истребители.
Нелепость, разумеется,  но мы можем воспользоваться случаем. Ты  полетишь со
мной.
     - Разве МиГ-29 не одноместный самолет?
     - У меня есть учебно-тренировочная двухместная модель. Ты переоденешься
в форму офицера ВВС. Если повезет, мы сможем уйти в Иран. Теперь иди.
     Майк Мартин  шел на  запад по  шоссе, которое вело к Ар-Рутбе Мимо него
пронесся автомобиль Османа Бадри;  полковник  торопился  в Багдад.  Майк  не
обратил внимания на  лимузин, а  Осману  было  не  до  случайных  встречных.
Следующей целью  Мартина  была пере  права  через  реку  в  пятнадцати милях
впереди. Мост разбомбили уже давно,  и автомобилям приходилось подолгу ждать
парома. Значит,  там больше шансов найти  водителя, который едет  на запад и
который за умеренную плату согласился бы подвезти пассажира.
     Вскоре после полуночи Мартин нашел  такого водителя, но тот  довез  его
лишь  чуть дальше Мухаммади.  Здесь  Мартину пришлось набраться  терпения  и
снова  ловить  попутную  машину.  В  три  часа  утра  мимо  опять  промчался
автомобиль полковника Бадри. Мартин даже не пытался его остановить: водитель
явно спешил. Перед  рассветом  на шоссе  откуда-то вырулил большой грузовик.
Мартин поднял  руку,  и  грузовик  притормозил. Снова пришлось  заплатить из
быстро таявшей  пачки  динаров.  Мартин  мысленно  поблагодарил  незнакомца,
который еще в Мансуре дал ему деньги. Скоро кухарка  и ее муж  обнаружат мое
исчезновение, подумал Мартин, и поднимут шум.
     Даже  после беглого  осмотра его хижины  под  тюфяком  обнаружат стопку
тонкой писчей  бумаги  -  странное имущество для неграмотного феллаха. Потом
под плитами пола  найдут и радиопередатчик. К полудню его станут разыскивать
сначала  в Багдаде, а  вскоре и по всей стране. Значит, до сумерек ему нужно
доехать до пустыни и ночью пробираться к границе.
     Грузовик, в котором ехал Мартин, миновал  объект  КМ  160, когда в небо
поднялись МиГи-29.
     Осман Бадри  относился к  числу  тех  людей,  которые боятся летать,  и
потому  с  ужасом  готовился   к  самому  худшему.  В  подземном  ангаре  он
присутствовал при инструктаже  четырех  молодых  пилотов, которым предстояло
вести оставшиеся истребители. Почти все сверстники  Абделькарима  погибли, а
эти пилоты, недавние выпускники летного училища, были по меньшей мере лет на
десять моложе полковника. Согласно кивая, они ловили каждое слово командира.
Когда  в  закрытом  ангаре  набрали  обороты  два  советских турбореактивных
двигателя РД-33, Осман решил, что в жизни не  слышал подобного рева - а ведь
он уже  сидел в  кабинете МиГа, под закрытым фонарем.  Устроившись за спиной
старшего  брата.  Осман  видел,  как  гидравлические  устройства  распахнули
взрывостойкие  ворота, как впереди  показался  квадрат бледно-голубого неба.
Пилот    перевеют    двигатель    на   форсажный    режим,    и    советский
истребитель-перехватчик задрожал, едва не срываясь с тормозов.
     Абделькарим отпустил тормоза; у Османа было  такое ощущение, будто  мул
лягнул  его в  поясницу.  МиГ рванулся вперед,  мелькнули  и тут же остались
далеко  позади  бетонные стены. Самолет  поднялся  по аппарели  и  вышел  на
взлетно-посадочную полосу.
     Осман,   закрыв  глаза,  читал  молитву.  Тряска  прекратилась,  Осману
показалось, что он поплыл в воздухе. Он несмело открыл глаза. Оказалось, что
их  МиГ уже  взлетел  и  выполняет  вираж  над объектом  КМ 160, а  внизу из
туннелей выходят четыре  других истребителя.  Потом  ворота захлопнулись,  и
база иракских ВВС прекратила свое существование.
     МиГ-29-УБ был учебным самолетом, поэтому Осман Бадри оказался в царстве
множества циферблатов, кнопок, тумблеров,  экранов, регуляторов и рычагов, а
коленями  он  то и  дело  задевал  за  дублирующую колонку управления.  Брат
приказал ни к чему не прикасаться, и Осман охотно согласился.
     На тысячефутовой высоте пять МиГов выстроились в ломаную линию. Впереди
летел командир эскадрильи, за ним - четыре молодых пилота. Абделькарим Бадри
взял  курс  почти  точно  на восток.  Он  летел  на  малой  высоте,  надеясь
незамеченным  добраться до южных  пригородов  Багдада,  где даже  бдительные
американские   воздушные   разведчики  не  увидели  бы  его   самолет  среди
многочисленных  промышленных  предприятий  и  других  объектов, тоже  дающих
сигнал на экране радиолокатора.
     Пытаться   обмануть  радиолокаторы  круживших  над  заливом  АВАКСов  -
рискованная игра, но у Абделькарима Бадри не было  выбора. Он получил четкий
приказ, а  теперь у  него появились и личные  причины поскорее добраться  до
Ирана.
     В  то  утро   удача  была  на  его  стороне.  На  войне  иногда  судьба
при-подносит такие сюрпризы, которых вроде бы никак не должно быть. Покружив
над заливом долгую "смену", АВАКС возвращается на базу, а его место занимает
другой  такой  же  самолет. Летчики  называли эту операцию "сменой такси  на
стоянке".  Изредка  в  такие  моменты  "на   стоянке"  на   несколько  минут
прерывалось слежение за  воздушным пространством  Ирака.  Вот  и на этот раз
случилось  так,  что  Ми-Ги  пролетали  над  южными  пригородами  Багдада  и
Салман-Паком во время такого редкого перерыва.
     Абделькарим Бадри надеялся,  что,  если он  не  будет подниматься  выше
тысячи  футов,  ему удастся проскользнуть  и  под  американскими самолетами,
предпочитавшими летать не ниже двадцати тысяч футов. Он намеревался обогнуть
с севера иракский город Эль-Кут, а потом по кратчайшему маршруту следовать к
спасительной иранской границе.
     В тот же день и в тот  же час капитан  Дон  Уолкер из 336-й тактической
эскадрильи, вылетев  из Эль-Харца, вел звено "иглов" на  север,  к Эль-Куту.
Ему  было дано задание уничтожить крупный мост через Тигр,  по которому, как
обнаружил   Джей-СТАР,   переправляются   танки   республиканской   гвардии,
направляющиеся на юг, очевидно, в Кувейт.
     Пилоты 336-й эскадрильи большей частью совершали ночные  вылеты, однако
с мостом  к северу от  Эль-Кута ждать  до ночи было  нельзя;  передислокации
иракских танков в Кувейт нужно было  воспрепятствовать немедленно. Утреннему
рейду  истребителей-бомбардировщиков   была  присвоена   категория   "Приказ
Иеремии";  это  значило,  что  сам  генерал  Чак  Хорнер  требовал  срочного
выполнения приказа.
     "Иглы" были вооружены двухтысячефунтовыми бомбами с лазерным наведением
и   ракетами   типа  "воздух-воздух".  Нагрузка  на  самолет  распределялась
неравномерно:   бомбы,   висевшие   под   одним  крылом  самолета,   намного
перевешивали  ракеты  "спарроу"  под  другим  крылом. Летчики называли такую
нагрузку  "кривой". Управление  самолетом  облегчала система  автоматической
балансировки,  но  все  же  это  была  не  та  нагрузка,  с  которой  пилоты
чувствовали бы себя уверенно и в воздушном бою.
     Волей  случая  иракские МиГи,  спустившиеся  теперь до пятисот футов, и
американские "иглы" приближались  к одной точке, но разными курсами. Пока их
разделяло восемьдесят миль.
     О неприятном  соседстве Абделькарим  узнал  по зазвучавшей  в наушниках
низкой трели. Сидевший за его спиной младший брат не  знал, что означают эти
странные звуки,  но Абделькариму они были слишком хорошо знакомы. Пять МиГов
летели буквой V с  учебным самолетом впереди. Молодые  пилоты четырех боевых
машин тоже слышали сигнал.
     Трель издавала радиолокационная система предупреждения. Сигнал означал,
что где-то неподалеку другие радиолокаторы тоже прощупывают небо.
     Радиолокаторы  на четырех  "иглах" работали  в  режиме поиска, когда их
лучи, направленные  главным образом по курсу  самолета, смотрят, нет ли чего
подозрительного впереди.  Советские радиолокационные системы  предупреждения
уловили эти лучи и сообщили о них пилотам.
     МиГам  ничего  не  оставалось,  как  только  продолжать полет. Они  шли
намного  ниже  американских  самолетов,  но  их   пути  вскоре  должны  были
пересечься.
     Когда расстояние между иракскими и американскими самолетами сократилось
до  шестидесяти  миль, трель  в  наушниках пилотов  на МиГах превратилась  в
пронзительный писк.  Это означало, что чьи-то радиолокаторы перешли с режима
поиска на режим "захвата" цели.
     Сидевший за  спиной  Дона Уолкера его штурман  Тип заметил,  что сигнал
радиолокатора резко  изменился. Теперь  американские  приборы не сканировали
полнеба, а сузив зону поиска, направили  узкие  лучи  на обнаруженную цель и
уже ни на секунду не отпускали ее.
     -  Обнаружены  пять  неопознанных целей, курс  300, на малой  высоте, -
пробормотал штурман и включил систему распознавания  "свой-чужой".  Штурманы
трех других "иглов" сделали то же самое.
     Система распознавания  "свой-чужой"  - это  своего  рода  автоответчик,
устанавливаемый  на всех боевых самолетах. Система посылает сигнал на строго
определенной частоте, которую меняют ежедневно. Если  сигнал примет система,
стоящая  на  борту  "своего"  самолета, она  тут  же  ответит: "Я  -  свой".
Вражеский  самолет  этого  сделать  не  сможет.  Пять  сигналов  на  экранах
радиолокаторов "иглов" могли означать, что пятеро "своих", выполнив задание,
возвращаются домой,  но по  какой-то  причине решили прижаться  к земле. Это
казалось вполне  вероятным, ведь теперь в  иракском  небе было  куда  больше
самолетов союзников, чем хозяев воздушного пространства.
     Тим послал незнакомцам  сигнал на первой, второй и  четвертой частотах.
Ответа не последовало.
     - Самолеты противника, - сообщил он.
     Дон  Уолкер  включил систему  радарного  наведения  ракет,  пробормотав
пилотам  трех  других  "иглов": "Вступаем  в бой",  - и  опустил нос  своего
самолета. "Игл" резко пошел вниз.
     Абделькарим Бадри сознавал, что  его положению не позавидовал бы никто.
Он  понял  это  с  того  самого  момента,  когда  американский  радиолокатор
"захватил" его самолет. Без всяких  систем распознавания  он точно знал, что
другие самолеты не могут быть иракскими, что противник обнаружил их группу и
что молодые  иракские летчики не смогут достойно соперничать в воздушном бою
с опытными американцами.
     В   наихудшем   положении   оказался   сам   Абделькарим   Бадри.   Его
учебно-тренировочный МиГ совсем не предназначался для воздушных сражений. На
одноместных боевых машинах были установлены  радиолокаторы кругового обзора,
с помощью которых можно  управлять  своими ракетами,  а на  учебной модели -
лишь простейший радиолокационный дальномер с углом обзора меньше шестидесяти
градусов, который позволял полковнику Бадри видеть только то, что находилось
перед носом самолета; в бою от такого радара мало проку. Полковник знал, что
кто-то "захватил" его самолет, но не мог увидеть противника.
     - Что на экране?! - рявкнул он ведомому.
     - Четыре  вражеских самолета, курс  девяносто,  пока высоко, но  быстро
снижаются, - испуганно ответил тот.
     Стало  быть,  игра проиграна.  Американцы явно шли в атаку на  иракские
истребители.
     -  Рассеяться,  прижаться  к земле, включить  форсаж,  курс  на Иран! -
прокричал он.
     Повторять  приказ не было нужды. Из  сопел четырех  МиГов,  управляемых
молодыми  пилотами, вырвались  длинные языки пламени. Истребители, мгновенно
преодолев звуковой барьер, почти вдвое увеличили скорость.
     Пилоты  одноместных  МиГов  могли  позволить  себе  поддерживать  такую
скорость достаточно долго. Они имели все шансы уйти от американцев и все  же
добраться до Ирана. Их отделяло от  самолетов  противника несколько десятков
миль; значит, даже на форсаж-ном режиме американцы их не настигнут.
     Абделькарим Бадри  был  лишен такой возможности. В учебно-тренировочном
МиГе советские конструкторы не только установили простейший радиолокатор, но
и значительно уменьшили емкость топливных  баков, чтобы компенсировать массу
курсанта и его кабины.
     Полковник Бадри мог перейти на  форсаж,  ускользнуть от  американцев  и
вернуться на  иракскую базу.  Тогда  его  арестуют и рано или поздно отдадут
палачам из Амн-аль-Амма на пытки и верную смерть.
     Он мог уйти от американцев и при этом не  менять курса.  Тогда горючего
едва  хватит на  то, чтобы пересечь иранскую границу.  Даже если ему и брату
удастся удачно  катапультироваться, они приземлятся на территории персидских
племен, которые  не  забыли ирано-ирак-скую  войну,  когда  иракские летчики
сбрасывали на них бомбы с отравляющими веществами и тысячи персов погибали в
страшных мучениях.
     Наконец, можно было  на  форсажном  режиме ускользнуть  от американцев,
взять курс на юг, выброситься с парашютом над Саудовской Аравией и сдаться в
плен.  Ему  и  в  голову  не  приходило,  что  там  с  ним  обошлись  бы  не
по-человечески.
     Абделькарим вдруг вспомнил строки из стихотворения, которое он когда-то
читал в школе мистера Хартли. Как  давно это было! Чьи это стихи? Теннисона?
Вордсворта? Нет, Маколея, конечно же, Маколея;  что-то такое  о  человеке  в
последние часы его жизни. Помнится, он декламировал это в классе:
     К любому живущему на земле
     Рано или поздно приходит смерть.
     И разве можно встретить ее достойней,
     Чем повернувшись к ней лицом,
     Поклонившись праху своих отцов
     И храмам своих богов?
     Полковник  Абделькарим  Бадри развернул  МиГ и на  предельной  скорости
направил его навстречу американцам. Теперь на экране  его радиолокатора тоже
появились четыре точки, две из которых быстро тускнели: это два американских
самолета,  пытаясь преследовать молодых иракских  пилотов,  на сверхзвуковой
скорости удалялись на восток.
     Но ведущий  американский  "игл" неотвратимо  приближался  к МиГу Бадри.
Полковник немного скорректировал положение колонки управления и направил МиГ
в лоб спускавшемуся "иглу".
     - Господи, он идет прямо на нас, - охнул Тим.
     Уолкер и сам все понял. На экране радиолокатора он видел четыре  быстро
исчезающие  точки - это иракские  самолеты уходили  в  Иран -  и яркую точку
стремительно  приближавшегося  вражеского  истребителя.   Стрелка  указателя
расстояния до цели раскручивалась, как пружина  сломавшегося будильника. При
расстоянии между самолетами всего в тридцать миль они сближались с ужасающей
скоростью - 2200  миль в  час. Уолкер еще не видел МиГ воочию, но тот должен
был вот-вот появиться.
     Полковник  Осман  Бадри  был  совершенно  сбит  с  толку.  В  том,  что
происходило в иракском  небе,  он не понимал  абсолютно ничего.  Неожиданное
резкое ускорение опять словно молотом ударило по  пояснице, а от семикратной
перегрузки при последовавшем крутом повороте он на  несколько секунд потерял
сознание.
     - Что  происходит?!  -  крикнул он  в микрофон, забыв  нажать крошечную
кнопку, без чего брат не мог его слышать.
     Дон  Уолкер занес руку над пультом управления  ракетами. Какую выбрать:
"спарроу", которая имела больший радиус действия  и с  помощью радиолокатора
управлялась  с "игла",  или  "спайдуиндер"?  Ракеты  последнего  типа  имели
меньшую дальность полета, зато обладали тепловой системой самонаведения.
     Потом  милях в  пятнадцати впереди  появилась крохотная  точка,  быстро
принимавшая  очертания боевого самолета. Уолкер обратил внимание на  двойной
стабилизатор; значит, это был  МиГ-29,  бесспорно, один  из  лучших  в  мире
истребителей-перехватчиков  -  конечно, при условии, что им управляют умелые
руки.  Уолкер  не   мог   знать,   что   видит   перед  собой  невооруженную
учебно-тренировочную модель  УБ,  зато  точно знал  другое:  МиГ может нести
советские ракеты АА-10 с таким же радиусом действия, что  и  его  "спарроу".
Поэтому он остановил свой выбор на последних.
     Когда до МиГа оставалось  двенадцать миль,  Уолкер выпустил две ракеты.
Ориентируясь по сигналу отраженного от МиГа луча радиолокатора, они послушно
понеслись к точке отражения.
     Абделькарим Бадри заметил вспышки оторвавшихся от "игла" ракет. Если он
не найдет  способа отвлечь американца,  ему осталось жить  несколько секунд.
Бадри протянул руку к одному из рычагов.
     Раньше Дон  Уолкер  часто  задумывался,  что может чувствовать  летчик,
который  видит направленную  на  него  ракету?  Теперь  он узнал ответ.  Под
крыльями МиГа  тоже что-то сверкнуло.  От леденящего  душу  страха у Уолкера
сжалось сердце.  Противник выпустил две ракеты, и  теперь Дон смотрел в лицо
неминуемой смерти.
     Через  две-три секунды  после  запуска своих ракет Уолкер  пожалел, что
остановился  на  "спарроу".  Надо было  выбрать "сайдуиндеры".  Причина была
проста: выпустив  "сайдуиндеры", про них можно забыть, они сами найдут цель,
где бы ни находился  и какие фигуры пилотажа ни  выписывал твой "игл". А вот
"спарроу" нужно было направлять с борта "самолета". Если Уолкер сейчас резко
уйдет  в  сторону,  то  потерявшие   управление   ракеты  "одуреют",  станут
беспорядочно рыскать в небе и в конце концов  бесполезными железками  упадут
на землю.
     Еще доля секунды - и Дон Уолкер, спасаясь от ракет противника, наверно,
ушел бы от боя.  Но в этот  момент  он, не веря  своим глазам,  увидел,  как
запущенные с МиГа "ракеты", беспомощно  кувыркаясь, падают  на землю. Только
теперь Дон  понял,  что иракец обманул его,  сбросив висевшие  под  крыльями
топливные  резервуары.  Лучи  утреннего  солнца,  отражаясь  от  алюминиевых
резервуаров,  создали иллюзию  пламени,  вырывающегося из  сопел  запущенных
ракет. Черт побери, он, Дон  Уолкер из  Оклахомы, чуть было  не  попался  на
такой простой трюк!
     Абделькарим Бадри понял, что этот американец не отстанет.  Он попытался
обмануть противника, сыграть  на его  нервах  -  и проиграл. Сидевший за его
спиной Осман нашел  наконец  кнопку  связи.  Он  бросил взгляд через плечо и
увидел, что они поднялись уже на мили над землей.
     - Куда мы летим?! - прокричал он.
     Последнее, что он услышал в своей жизни, был абсолютно  спокойный голос
Абделькарима:
     - В страну вечного покоя, брат мой. К нашему отцу. Аллах-о-акбар.
     В тот  же момент взорвались  две  ракеты  "спарроу".  В  трех  милях от
Уолкера в небе мгновенно распустились ярко-красные  цветы  пламени, потом на
землю беспорядочным  дождем посыпались обломки  советского истребителя.  Дон
чувствовал, как у него по груди стекают струйки пота.
     Потом  возле  правого  крыла  он заметил  самолет  его  ведомого  Рэнди
Робертса, который прикрывал командира с хвоста. Подняв большой палец в белой
перчатке, Робертс показал:  все в порядке! Уолкер ответил таким  же  жестом.
Снизу к ним присоединились два других "игла", оставивших безнадежную попытку
догнать  четыре  МиГа.  Все  четыре  самолета  взяли  курс  на мост рядом  с
Эль-Кутом. Современный воздушный бой  скоротечен. С момента  "захвата" МиГов
радиолокаторами  американских  самолетов  до  взрыва "спарроу" прошло  всего
тридцать восемь секунд.
     В десять часов утра того же дня, минута в минуту, сыщик в сопровождении
молодого "кассира" появился в  банке "Винклер". "Кассир" нес толстый кейс со
ста тысячами долларов наличными.
     Эти деньги на время ссудил моссадовцам местный сайян-банкир. Он испытал
огромное  облегчение,  когда  ему  сказали,  что  всю  сумму  просто положат
ненадолго в банк "Винклер", а потом снимут со счета и вернут.
     Герр  Гемютлих  с  удовольствием  разглядывал  банкноты.  Наверно,  его
радость была бы намного меньшей, заметь он, что пачки долларов занимают лишь
половину  объема  кейса,  а если  бы  герр Гемютлих увидел,  что  лежит  под
фальшивым дном, то непременно пришел бы в ужас.
     В  целях сохранения  конфиденциальности  кассира попросили  подождать в
комнатке фрейлейн Харденберг, пока юрист и банкир договаривались о секретных
кодах  для работы с новым счетом.  Затем кассир вернулся, получил расписку о
передаче  денег,  и  к  одиннадцати часам  все проблемы  были  решены.  Герр
Гемютлих вызвал охранника, чтобы тот проводил посетителей до двери.
     На  обратном пути кассир что-то прошептал  американскому  юристу, а тот
перевел  просьбу кассира охраннику. Охранник остановил  кабину старого лифта
на втором этаже. Все трое вышли.
     Юрист  показал  своему коллеге,  где находится  мужской туалет.  Кассир
скрылся за дверью туалета, а юрист и охранник остались в коридоре.
     В этот момент до них донесся шум из холла. Там определенно разыгрывался
какой-то скандал. Юрист  и охранник отчетливо слышали перебранку, потому что
холл  отделяли от них всего пятнадцать лестничных ступенек и двадцать метров
коридора.
     Охранник  пробормотал  что-то  вроде  извинения  и  поспешил   в  конец
коридора, откуда можно  было посмотреть, что происходит внизу.  То,  что  он
увидел, заставило его быстро сбежать по лестнице.
     В холле творилось нечто  из  ряда вон выходящее. Каким-то  образом туда
проникли три хулигана, очевидно, в нетрезвом состоянии. Они нагло приставали
к секретарше, требуя у нее деньги  - конечно, лишь для того, чтобы набраться
еще больше. Позднее она объяснила, что хулиганы обманом заставили ее открыть
дверь, сказав, будто бы принесли почту.
     Исполненный благородного негодования охранник приложил все силы,  чтобы
вытолкать хулиганов  на улицу.  Никто не заметил, что один  из  них, входя в
банк, оставил в дверном проеме пачку из-под сигарет, так  что дверь не могла
захлопнуться.
     В общей суматохе никто не  видел  и того,  как в банк  на  четвереньках
проскользнул четвертый  человек. Как только он поднялся на ноги, рядом с ним
оказался нью-йоркский  юрист,  который вслед за  охранником тоже спустился в
холл.  Наконец, охраннику удалось выдворить  трех хулиганов туда, откуда они
пришли, - на улицу.  Обернувшись, он увидел, что юрист и  кассир сами  нашли
дорогу  в  холл.  Охранник  долго извинялся  за  неприятное  происшествие  и
распахнул перед гостями дверь.
     Оказавшись на тротуаре, кассир облегченно вздохнул.
     -  Надеюсь,  мне не придется еще  раз проделывать такие трюки, - сказал
он.
     - Не переживайте, - успокоил его юрист. - Вы все сделали отлично.
     Они говорили на  иврите, поскольку это был  единственный  язык, который
знал  кассир. Он и  на  самом  деле был кассиром из  банка  в  Беер-Шеве, но
оказался в Вене на своей первой  и  последней секретной операции  совсем  по
другой  причине:  он  был  идеальным  двойником  взломщика,  который  теперь
спрятался в темном шкафу  для  щеток и другого  инвентаря уборщиц на  втором
этаже банка. Ему предстояло неподвижно просидеть там двенадцать часов.
     К середине дня Майк Мартин добрался до Ар-Рутбы. Потребовалось двадцать
часов, чтобы преодолеть расстояние, которое в  другое время он проехал бы на
машине самое большее часов за шесть.
     На окраине города ему встретился пастух  со стадом  коз. Мартин купил у
него шесть  животных, отдав  все  оставшиеся у него  динары.  Пастух получил
почти  вдвое  больше,  чем мог бы  выручить на местном  базаре,  и был почти
счастлив, хотя и несколько озадачен.
     Козы, казалось, тоже не  имели ничего против прогулки по  пустыне и  на
веревках покорно побрели за  новым хозяином. Они не могли  знать, что  нужны
лишь  для того, чтобы ни  у  кого не возникло  недоуменного  вопроса, почему
Майку Мартину вздумалось гулять под горячим солнцем пустыни к югу от шоссе.
     Большое неудобство доставляло ему  отсутствие компаса, который вместе с
радиостанцией  остался под  полом  его хижины в  Мансуре. По солнцу  и своим
дешевым  часам  Мартин, как  мог,  определил  примерное направление от мачты
городской радиостанции до того места в узде, где был зарыт его мотоцикл.
     От дороги  до тайника было всего миль  пять,  но  с  козами  по пустыне
быстро  не  пойдешь. Впрочем,  Мартин  ни минуты не сомневался, что поступил
правильно:  пока шоссе не скрылось за горизонтом, он дважды видел солдат, но
те даже не пытались остановить пастуха.
     Незадолго до заката Мартин нашел  тот уэд, потом оставленные им отметки
на  камнях,  отпустил  коз,  выждал, пока  не стемнело, и лишь  тогда  начал
копать.
     Завернутый  в  пластиковый  мешок черный кроссовый  мотоцикл  "ямаха" с
корзинами  для  дополнительных канистр с горючим  оказался  на месте. Там же
были компас, пистолет с патронами и другие необходимые в пустыне вещи.
     Много    лет   в    полку    специального    назначения    предпочитали
тринадцатизарядный "браунинг", но как раз в  недавнее время стали переходить
на швейцарский "ЗИГ-зауэр"  калибра 9 миллиметров. Мартин повесил  на правое
бедро кобуру с тяжелым швейцарским  пистолетом. Теперь оружие  можно было не
скрывать, все равно  в этих местах феллахи не ездят на "ямахах". Если ему не
повезет и  он  натолкнется  на иракский патруль,  придется отстреливаться  и
уходить от преследования.
     На  мотоцикле  Мартин ехал  намного  быстрее,  чем на "лендровере".  На
ровных  участках "ямаха" развивала  большую  скорость;  кроме того,  помогая
машине ногами,  Мартин довольно легко преодолевал скалистые склоны и подъемы
многочисленных вади.
     В полночь  он ненадолго  остановился,  заправил мотоцикл,  выпил воды и
подкрепился концентратами, предусмотрительно оставленными в  том же тайнике.
Потом Мартин направил "ямаху" точно на юг, к саудовской границе.
     Он  так  и  не понял, где и когда именно  пересек границу. На десятки и
сотни миль вокруг были одни и те же скалы  и пески, камни и осыпи. К тому же
ему  часто приходилось объезжать те  или  иные препятствия, так что  он даже
примерно не знал, сколько оставалось до границы.
     Мартин рассчитывал  рано  или  поздно  наткнуться  на  шоссе  Таплайн -
единственное  в  этих местах. Тогда уж можно будет точно сказать,  что он  в
Саудовской  Аравии.  Постепенно  местность  становилась  менее пересеченной,
управлять мотоциклом стало  чуть легче. На  скорости двадцать миль в час  он
заметил  впереди большую  машину.  Если бы  он  не так  устал,  он  бы успел
среагировать, но напряжение последних суток замедлило рефлексы.
     Передним колесом мотоцикл зацепился за проволочное заграждение, Мартина
бросило  вперед, он вылетел из седла, несколько раз  перевернулся и упал  на
спину.  Потом  он открыл глаза и  увидел кого-то  в военной форме; в металле
направленного на него карабина отражался блеск звезд.
     - Bouge pas, mec[19].
     Это  не арабская речь. Мартин напряг память. Что-то  похожее  он слышал
много лет  назад.  Точно, в  школе мистера  Хартли несчастный  преподаватель
тщетно пытался разъяснить им тонкости языка Корнеля, Расина и Мольера.
     -   Ne   tirez   pas,   -   медленно   проговорил   он.   -   Je   suis
Anglais[20].
     Во французском  иностранном  легионе было только три сержанта-британца.
Одного из них звали Маккаллен.
     -  Тоже  стал  англичанином?  - сказал по-английски  сержант. -  Ладно,
полезай в машину. А я, если ты не возражаешь, заберу твой пистолет.
     Патруль легиона объезжал шоссе Таплайн в поисках иракских  перебежчиков
и оказался намного западнее расположения войск  союзников.  Воспользовавшись
услугами сержанта  Маккаллена как переводчика, Мартин объяснил  французскому
лейтенанту, что он находился на территории Ирака со специальным заданием.
     Это мог понять любой офицер легиона; работа в тылу противника была и их
специальностью. К счастью, в машине оказалась радиостанция.
     Взломщик терпеливо ждал.  В  темном стенном  шкафу  в обществе швабр он
просидел  весь день,  потом  весь  вечер.  Он слышал,  как время от  времени
кто-нибудь  из сотрудников  банка  входил в туалет,  справлял  нужду,  потом
уходил.  Изредка через  стену доносился другой  звук: старый лифт со скрипом
добирался до верхнего  этажа, а через  минуту спускался. Взломщик  сидел  на
кейсе,  прислонившись спиной  к  стене,  и иногда бросал взгляд  на часы  со
светящимся циферблатом.
     В  половине шестого сотрудники банка начали расходиться. Взломщик знал,
что в шесть придет ночной  сторож, которого впустит в  банк охранник. К тому
времени охранник  уже  убедился,  что все работавшие сегодня  - а  их список
составлялся ежедневно - покинули здание.
     В  начале седьмого охранник тоже  уйдет домой,  а ночной сторож закроет
дверь на все замки и  включит сигнализацию.  Потом  он  устроится  в уголке,
достанет переносной телевизор,  который прихватывает с собой каждый вечер, и
будет смотреть спортивные передачи, пока не настанет время первого обхода.
     Согласно  информации,  полученной  от  бригады  отдела  Ярид,  в  банке
"Винклер"  даже  уборщиц  не  оставляли  без  присмотра.  В   местах  общего
пользования - холлах, коридорах, туалетах и лестницах - они наводили порядок
вечерами  по понедельникам, средам и  пятницам. Сегодня был вторник, поэтому
взломщику никто не должен был помешать. Кабинеты убирали только  по субботам
и только под наблюдением охранника.
     Ночной сторож был, очевидно, педантичным человеком.  Он всегда трижды -
в десять часов вечера,  в два ночи и в пять утра - обходил весь банк, дергая
ручку каждой двери.
     До  первого обхода он неизменно смотрел телевизор и ужинал принесенными
с собой бутербродами. В промежутке  между первым и вторым обходами он обычно
дремал, поставив предварительно  маленький  будильник на два часа.  Взломщик
намеревался заняться своими делами  именно в период от десяти вечера до двух
ночи.
     Он уже ознакомился с кабинетом Гемютлиха  и,  самое  главное, с дверью,
которая  ведет в  этот  кабинет.  К  счастью, в  отличие  от  окна,  тяжелая
деревянная дверь не была оснащена  устройствами  охранной сигнализации.  Еще
взломщик  заметил, что между  дверью и  ковром две паркетные дощечки немного
отличаются от других;  очевидно, под ними были спрятаны датчики, реагирующие
на давление.
     Ровно в десять загудел лифт. Ночной сторож поднялся на  верхний этаж  и
начал обход. Пешком спускаясь с  этажа на этаж, он проверил все двери. Через
полчаса старик покончил  с кабинетами, заглянул  в  мужской туалет,  включил
свет, убедился, что охранная сигнализация на окне не  нарушена, закрыл дверь
и вернулся в холл. Здесь он решил еще немного посмотреть  позднюю спортивную
передачу.
     В десять часов сорок пять минут взломщик в  полной темноте покинул свое
убежище и неслышно поднялся на пятый этаж.
     Чтобы   открыть  дверь  кабинета  герра  Гемютлиха,  ему  потребовалось
пятнадцать  минут.  Наконец  подался  последний  рычажок  врезного  замка  с
четырьмя язычками, и взломщик вошел в кабинет.
     Его  лоб   опоясывала   повязка   с   крохотным   фонариком,   но   для
предварительного  осмотра он воспользовался  другим, более мощным фонарем. В
его свете он обошел стороной  подозрительные паркетные дощечки и приблизился
к  столу с той стороны, где  не  было никаких охранных  устройств.  Потом он
выключил  большой  фонарь и в свете  крошечной  лампочки принялся  методично
обследовать стол.
     Открыть замки трех  верхних  ящиков не  было проблемой;  они  оказались
всего  лишь красивыми  бронзовыми безделушками столетней  давности.  Вытащив
верхние ящики, взломщик стал искать кнопку, рычажок или  маленькую рукоятку.
Ничего  похожего  здесь  не оказалось.  Лишь  через  час  за  третьим сверху
выдвижным ящиком он обнаружил небольшой, нс больше дюйма, бронзовый рычажок.
Взломщик  подвигал  рычажком.  Послышался  совсем  негромкий  щелчок,  и  от
основания опорного  столбика стола примерно на сантиметр отошла облицовочная
дощечка.
     Под дощечкой оказался узкий, меньше дюйма  толщиной, тайничок. Впрочем,
в нем было вполне достаточно  места для двадцати двух листков тонкой бумаги.
Каждый  листок представлял собой  официальную  доверенность, предоставлявшую
герру Гемютлиху право  производить  все операции  со счетом. В доверенностях
описывались и правила работы с номерными счетами.
     Из портфеля взломщик достал фотоаппарат и складной алюминиевый штатив и
закрепил на нем камеру на заранее установленной высоте. Объектив  камеры был
также  заблаговременно  сфокусирован  на  определенное   расстояние,   чтобы
гарантировать высокую четкость изображений.
     Первым в тонкой  стопке  лежал листок,  в котором детально говорилось о
правилах работы со счетом, открытым  накануне сыщиком якобы по поручению его
несуществующего американского  клиента.  Документ,  который  искал взломщик,
оказался седьмым; он  узнал его по номеру счета, на который Моссад переводил
деньги   два   года  назад,  когда  американцы  и  слыхом  не  слыхивали   о
существовании агента по кличке Иерихон.
     На  всякий  случай  взломщик сфотографировал  все  доверенности,  потом
сложил  их в прежнем порядке, убрал в тайник,  запер его, поставил на место,
закрыл  на  замки  все  выдвижные  ящики и  вышел,  заперев  за  собой дверь
кабинета. В десять минут первого он был снова в  мужском туалете, в обществе
швабр и других принадлежностей для уборки.
     Когда на утро банк открылся, взломщик выждал еще полчаса, прислушиваясь
к скрипу лифта, доставлявшего служащих банка к их кабинетам. Взломщик  знал,
что  постоянных  сотрудников  охранник никогда  не сопровождает. Без  десяти
десять  появился первый посетитель;  он поднялся на лифте на  верхний  этаж.
Взломщик неслышно  выбрался из своего  убежища, на цыпочках прошел  до конца
коридора и заглянул в холл. Стол охранника  был пуст; значит, он сопровождал
клиента.
     Взломщик  достал  из  кармана  сигнальное устройство и  дважды нажал на
кнопку.  Через  три  секунды  внизу  раздался  звонок.  Секретарша  включила
переговорное устройство и спросила:
     - Да?
     - Доставка заказа, - металлическим голосом ответил  динамик. Секретарша
надавила на  кнопку,  открывавшую  задвижку,  и  в  холл  ввалился  огромный
добродушный  разносчик.  Он  нес большую  картину,  тщательно  упакованную в
оберточную бумагу и перевязанную тесьмой.
     - Все  в  порядке, уважаемая. Все почищено, все как новое, можете снова
вешать на стену, - громогласно объявил он.
     В  этот момент в  щель  между медленно  закрывающейся дверью  и косяком
чья-то рука на уровне пола просунула  сложенный в несколько раз лист бумаги.
Казалось, дверь захлопнулась, но замок не сработал.
     Разносчик  поставил  картину ребром на стол  секретарши.  Картина  была
большая, пять футов шириной и фута четыре высотой,  и совсем заслонила дверь
от секретарши.
     - Но я ничего не знаю... - робко возразила она.
     Из-за картины выглянул разносчик.
     - Вы только распишитесь, что получили ее в полном  порядке, - сказал он
и положил на стол дощечку с квитанцией.
     Секретарша недоуменно рассматривала квитанцию,  а тем временем взломщик
неслышно сбежал по лестнице и через дверь выскользнул на улицу.
     -  Но здесь написано,  что получатель - галерея Харцмана, - разобралась
наконец секретарша.
     - Правильно. Балльгассе, четырнадцать.
     - Но у нас номер восемь. Это банк "Винклер". Галерея чуть дальше.
     Озадаченный разносчик пространно извинился и унес картину. По мраморным
ступенькам  спустился  охранник.  Секретарша   рассказала  ему  о  небольшом
недоразумении.  Охранник  недовольно  фыркнул, устроился за своим  столом по
другую сторону холла и снова углубился в изучение утренней газеты.
     К полудню  вертолет "блэкхок"  доставил  Майка  Мартина  на эр-риядский
военный  аэродром.  Его  встречали  Стив  Лэнг,  Чип Барбер,  а  к  большому
удивлению  Мартина  также  его  непосредственный  начальник,  полковник Брюс
Крейг. Пока Мартин находился в Багдаде, из Херефорда на Средний Восток  были
переведены  два из четырех  батальонов полка; теперь офицеры и солдаты полка
осваивали   пустыни   западного    Ирака.    Третий    батальон   небольшими
подразделениями  был  рассеян  по  учебным  центрам  многих  стран,  и  лишь
четвертый оставили в Херсфорде. Все выжидающе смотрели на Мартина. Первым не
выдержал Лэнг.
     - Привезли, Майк? - спросил он.
     - Да. Последнее сообщение Иерихона. По радио передать не удалось.
     Он вкратце  объяснил, почему не смог  воспользоваться  передатчиком,  и
вручил Лэнгу испачканный листок тонкой бумаги.
     - Мы тут  изрядно поволновались. Последние  сорок восемь часов не могли
связаться с вами, - сказал Барбер. - Майор, вы сделали большое дело.
     - Джентльмены, - вступил в  разговор  полковник Крейг, - если вы решили
самые неотложные проблемы, не могу ли я забрать своего офицера?
     Лэнг оторвался от сообщения Иерихона, которое  он  пытался прочесть без
перевода.
     - Почему бы и нет? Думаю, можете, с нашей искренней благодарностью.
     - Подождите, - не  согласился Барбер.  - Полковник, что  вы  можете ему
предложить?
     - Ну, койку в наших казармах, кое-что из еды...
     - У  меня  есть лучшее предложение, - сказал Барбер.  - Майор,  как  вы
посмотрите  на  канзасский  бифштекс  с  картофелем-фри,  мраморную ванну  и
большую мягкую кровать?
     - Ничего не имею против, - улыбнулся Мартин.
     - Отлично. Полковник, ваш офицер получает на двадцать четыре часа номер
в отеле "Хайатт", недалеко отсюда. От имени моего народа. Согласны?
     - О'кей. Встретимся завтра, Майк, в это же время, - согласился Крейг.
     Во время непродолжительной  поездки до отеля,  высившегося через дорогу
от  объединенного  штаба  ВВС коалиции,  Мартин  перевел сообщение Иерихона.
Барбер внимательно слушал, Лэнг слово в слово записывал перевод.
     - Значит, - резюмировал Барбер, - теперь  дело за летчиками. Они сотрут
саддамовскую Каалу с лица земли.
     Чтобы  поселить  грязного  иракского  феллаха  в  лучшем  номере  отеля
"Хайатт",  потребовалось  вмешательство Чипа  Барбера.  Когда  проблема была
решена, Барбер направился в "Черную дыру".
     Не меньше часа Мартин пролежал в глубокой ванне,  потом  воспользовался
стоявшими  на полочке  шампунями  и  бритвенными  принадлежностями.  К  тому
времени  в  гостиной  его  уже ждал поднос с бифштексом.  Мартин одолел лишь
половину, когда его неудержимо потянуло в сон. Он с трудом добрел до широкой
мягкой постели и мгновенно заснул.
     Пока Майк Мартин спал, произошло  много  событий. В гостиной его номера
появились отглаженные брюки, белье и рубашка, а также носки и туфли.
     Гиди  Барзилаи  отправил  в  Тель-Авив   копию  доверенности  и  правил
обращения  с  номерным  счетом  Иерихона.  Израильские   специалисты  быстро
изготовили соответствующее распоряжение для банка.
     Когда  Эдит  Харденберг  вечером  вышла  из  банка,  ее ждал Карим.  Он
пригласил  ее в кафе и за чашкой кофе  сообщил, что ему придется примерно на
неделю  уехать  в  Иорданию,   навестить  внезапно  заболевшую  мать.   Эдит
посочувствовала Кариму и просила его возвращаться как можно скорей.
     Из "Черной дыры" на таифскую авиабазу поступил срочный  приказ. На этой
базе  готовился  к  вылету  разведывательный  самолет  TR-1.  Он  должен был
сфотографировать крупный военный объект в Ас-Шаркате, на самом севере Ирака.
     Теперь  прежнее задание отменялось,  а  экипажу  поручалось  изучить  и
сфотографировать  другой   район  -   холмистую   местность   к   северу  от
Джебаль-аль-Хамрина.  Командир эскадрильи хотел  было  возмутиться,  но  ему
сказали,  что приказ  поступил непосредственно  от  генерала Хорнера,  и все
возражения отпали.
     В  начале третьего TR-1 уже вылетел, а к четырем часам дня на экранах в
комнате совещаний (она находилась  в том  же  коридоре, что и "Черная дыра")
стали   появляться   изображения   того,   что   регистрировала   аппаратура
разведывательного самолета.
     В  районе  Джебаль-аль-Хамрина  было  пасмурно,  накрапывал  дождь,  но
инфракрасные  сенсоры  устройства  АСАРС-2,  все видящие в  темноте,  сквозь
облака, дождь, снег и град, исправно передавали изображения.
     Первыми  их  увидели  полковник  авиации  США  Битти   и   подполковник
королевских ВВС  Великобритании  Пек, считавшиеся  в "Черной  дыре"  лучшими
специалистами по анализу аэрофотоснимков.
     Совещание началось в шесть вечера. На  нем присутствовали только восемь
человек.  Председательствовал   заместитель   генерала  Хорнера,   столь  же
решительный,  но  более  общительный  генерал  Бастер  Глоссон.  Здесь  были
сотрудники спецслужб Стив Лэнг и Чип Барбер,  потому что именно они принесли
информацию о новом объекте и знали всю подоплеку истории его открытия. Битти
и Пек должны были  объяснять  всем  присутствующим, что именно изображено на
аэрофотоснимках. Наконец, в совещании принимали участие три штабных офицера,
два американца и один британец, в задачу которых входила оценка предстоящего
боевого задания, они же должны были и обеспечить его выполнение.
     Полковник  Битти начал  с самого  важного, с  того, что и стало главным
предметом обсуждения на совещании.
     - Здесь есть одна проблема, - заявил он.
     - Так объясните нам, что это за проблема, - сказал генерал.
     - Сэр, в переданной нам информации сообщаются координаты объекта, всего
двенадцать цифр  -  шесть долготы и  шесть широты. Но они даны  не в системе
САТНАВ, которая  позволяет  нам узнать расположение объекта  с точностью  до
нескольких  квадратных  ядров.  Здесь речь идет о  площади  примерно в  один
квадратный  километр.  Чтобы  гарантировать  включение  цели в  квадрат,  мы
увеличили его площадь до одной квадратной мили.
     - И что же?
     - И вот что мы получили.
     Полковник Битти показал на стену. Часть стены размером шесть  на  шесть
футов   была  занята   увеличенными   и   усиленными  с  помощью  компьютера
изображениями. Все повернулись к ним.
     - Я ничего не вижу, - сказал генерал. - Одни горы.
     - Вот в этом-то и заключается наша проблема. На аэрофотоснимках  ничего
нет.
     Внимание всех  участников совещания переключилось на "шпионов". В конце
концов, эту информацию предоставили они.
     - Что именно должно здесь быть? - с расстановкой спросил генерал.
     - Пушка, - ответил Лэнг.
     - Да. Пушка под условным названием "Вавилон".
     - Я полагал, что ваши ребята перехватили  все  "Вавилоны" еще на стадии
их производства.
     - Мы тоже так думали. Очевидно, одно орудие мы просмотрели.
     -  Но  мы уже  обсуждали такую возможность и  пришли  к выводу, что там
должна     быть     ракетная      установка      или     секретная      база
истребителей-бомбардировщиков.  Ни  одна пушка  не  сможет  стрелять  такими
снарядами.
     -  Эта  пушка сможет,  сэр.  Я  получил подтверждение  специалистов  из
Лондона. Ствол  длиной  более ста  восьмидесяти  метров, калибр  один  метр.
Полезная нагрузка более полутонны. Дальнобойность  до  тысячи километров,  в
зависимости от природы метательного заряда.
     - А расстояние отсюда до треугольника?
     -  Четыреста семьдесят  миль,  то  есть  семьсот пятьдесят  километров.
Генерал, ваши истребители могут перехватить снаряд?
     - Нет.
     - А ракеты "пэтриот"?
     - Возможно, если  они окажутся в нужное время в нужном месте и если  мы
будем заранее знать траекторию снаряда. Скорее всего - нет.
     - Главное  в другом, - снова вступил в спор полковник Витти. - Неважно,
пушка это или ракета. На снимках нет ни того, ни другого.
     -  Спрятана  под  землей,  как  сборочный  цех в  Эль-Кубаи? - высказал
предположение Барбер.
     - Тот  цех был  замаскирован сверху автомобильной  свалкой, -  возразил
подполковник Пек. - Здесь же нет  ничего. Ни шоссе, ни даже грунтовых дорог,
ни линий электропередачи, ни системы защиты,  ни взлетно-посадочной площадки
для вертолетов, ни колючей проволоки,  ни  казарм для  охраны, только  дикие
холмы, невысокие горы и долины между ними.
     -  А нельзя ли предположить, - отстаивал  свою точку зрения Лэнг, - что
иракцы применили здесь ту же тактику, что и в Тармийе? Расположили  периметр
оборонительной системы настолько далеко, что он просто не вошел в эти кадры?
     - Мы проверили, - возразил Битти. -  Мы смотрели на пятьдесят  миль  во
всех направлениях. Ничего, никаких оборонительных систем.
     - А если отсутствие таких систем является тоже своего рода маскировкой?
- не сдавался Барбер.
     -  Этого не может быть, иракцы всегда защищают свои важнейшие  объекты,
даже от своего народа. Посмотрите сюда. - Полковник подошел к  фотографиям и
показал на группу хижин. - Рядом с  вашим объектом самая обычная деревня. Из
труб идет дымок, тут загоны для коз, в долине тоже пасутся козы. Чуть дальше
есть еще две такие деревни.
     - Может, они выпотрошили всю гору? -  не успокаивался Лэнг. - Помнится,
вы делали что-то подобное в горах возле Шайенна.
     - Там были пещеры, тоннели, целый лабиринт разных помещений, но  все за
бронированными воротами,  - возразил Битти. - А вы говорите  о едином стволе
длиной сто восемьдесят  метров. Как вы его  затолкаете в эту проклятую гору?
Для  этого придется  ее перевернуть и  поставить вверх  ногами.  Послушайте,
джентльмены, я могу себе представить,  что под землей скрыты казенная часть,
затвор,  всякие жилые и служебные помещения, но  хотя бы часть ствола должна
высовываться наружу. А она не высовывается.
     Все снова повернулись к фотографиям. В квадрате располагались три холма
и склон четвертого. На самом большом холме и возле него не  было  заметно ни
малейших намеков на подъездные пути или взрывостойкие ворота.
     - Если пушка находится где-то здесь, - предложил Пек, - то почему бы не
засыпать  бомбами  всю  эту  квадратную  милю?  Тогда  пушка  будет   просто
похоронена под той же горой.
     - Хорошая мысль, - согласился Битги.  - Генерал, можно привлечь "баффы"
и вспахать весь квадрат
     - Вы не будете возражать, если  я  выскажу иное  предложение? - спросил
Барбер.
     - Прошу вас, - ответил генерал Глоссон.
     - Если бы я был  таким же параноиком, как Саддам Хуссейн, и имел бы это
оружие  в  единственном  экземпляре,  то  я  бы  поставил во  главе  объекта
человека,  которому  полностью  доверяю.  И  я  бы  приказал  ему  в  случае
воздушного  налета на  Каалу  немедленно  выстрелить  единственным снарядом.
Короче говоря,  если первые же две бомбы не  уничтожат пушку  - а квадратная
миля, согласитесь, большая площадь, - то  все остальные бомбы упадут на долю
секунды позже чем нужно.
     Генерал Глоссон подался вперед.
     - Так что именно вы предлагаете, мистер Барбер?
     - Генерал,  если  "Кулак  Аллаха"  спрятан  под  этими холмами,  то  он
замаскирован  на  редкость   тщательно.   Уничтожить  его  со  стопроцентной
гарантией мы можем  только  в результате столь  же тщательно  спланированной
операции.  Вдруг,   абсолютно  неожиданно  для  иракцев,  должен   появиться
единственный самолет и нанести один единственный удар точно по цели.
     - Не понимаю, сколько раз я должен повторять, - вышел из себя полковник
Битти, - что мы не знаем, где именно находится эта чертова цель!
     - Полагаю, мой коллега имеет в виду отметку цели, - вставил Лэнг.
     - Но это значит второй самолет, - возразил Пек. - Вроде пары  "букканир
- торнадо". Но даже "букканир" сначала должен что-то увидеть.
     - Однако "скады" мы обнаруживали, - парировал Лэнг.
     -   Правильно,  диверсионные  группы  полка  специального   назначе-ния
находили пусковые установки, а мы их бомбили. Но они же были на месте, самое
большее в тысяче ярдов от ракет, они видели их в бинокль, - сказал Пек.
     - Вот именно.
     На несколько секунд установилась тишина.
     - Если я правильно вас  понял, - сказал наконец  генерал Глоссой, -  вы
предлагаете послать в горы  наш отряд, чтобы он указал  цель  с точностью до
ярда?
     Споры  продолжались еще  два  часа,  но  всякий раз каждый  выступавший
возвращался к предложению Барбера и Лэнга. В  конце концов все  согласились,
что "шпионы"  правы.  Единственное разумное  решение  заключалось в том, что
сначала  нужно  найти   цель,  определить  ее  точные  координаты,  а  потом
уничтожить одним ударом. И все это нужно сделать так, чтобы иракцы ничего не
заподозрили до тех пор, пока не будет слишком поздно.
     В  полночь  в  отель  "Хайатт"  был  направлен  капрал  королевских ВВС
Великобритании.  Он  несколько  раз  постучал  в номер,  но  ответа так и не
дождался. Пришлось вызывать дежурного администратора. Капрал вошел в спальню
и потряс за плечо  мужчину,  спавшего  в  купальном  халате на неразобранной
постели.
     - Сэр, проснитесь. Майор, вас вызывают в здание напротив.



     Два часа спустя Майк Мартин уверенно заявил:
     - Это здесь.
     - Где? - с неподдельным любопытством переспросил полковник Битти.
     - Где-то в этом квадрате.
     В  комнате, где  проходило совещание, Мартин склонился  над столом,  на
котором    лежал    аэрофотоснимок    большого    участка    горной     цепи
Джебаль-аль-Хамрин,  квадрата  размерами  пять  на  пять  миль.  Он  показал
пальцем:
     - Деревни, целых три деревни, здесь, здесь и здесь.
     - Ну и что?
     -  Это  "липовые" деревни. Построены они великолепно,  прямо  настоящие
поселки горцев, только на самом деле эти "деревни" битком набиты солдатами.
     Полковник  Битти всмотрелся в  снимки  внимательней. Одна  из  деревень
расположилась в долине, всего в полумиле от седловины меж ду  тремя холмами.
Две другие прижались к склонам холмов чуть дальше.
     Деревушки были совсем крохотными; не удивительно, что ни в одной из них
не оказалось мечети.  Зато  в  каждой  деревне был  большой  общинный сарай,
очевидно,  для  хранения зимних  запасов  сена  и  других  кормов,  а  также
маленькие загоны для овец и коз. Кроме  этих построек да дюжины жалких хижин
из саманных  кирпичей,  крытых соломой или жестью, в деревнях не было ровным
счетом  ничего. Летом  неподалеку от  хижин  могли  бы быть  видны небольшие
заплатки  возделанной пашни, но  сейчас  стояла зима. В  гористых местностях
Среднего Востока такие деревушки можно встретить где угодно.
     Зимой, когда часто  сутками льют  холодные дожди, жизнь в горном  Ираке
нелегка.  Европейцы заблуждаются,  считая, что  на  Среднем Востоке всегда и
везде тепло.
     -  Хорошо, майор,  вы  знаете  Ирак, я не  знаю. Объясните,  почему  вы
назвали эти деревни липовыми?
     - Нарушена  система  жизнеобеспечения, - ответил  Мартин.  - Для  такой
площади слишком много деревень, людей  и  домашнего  скота. Не хватит кормов
для скота, пищи для людей. Они будут голодать.
     - Черт! - с чувством заметил Битти. - Все так просто!
     К  Мартину  и  Битти  присоединился  полковник  Крейг,  командир  полка
специального назначения. Вполголоса переговорив о  чем-то со  Стивом Лэнгом,
он спросил:
     - Что вы об этом думаете, Майк?
     -  Чертова саддамова игрушка  здесь, Брюс.  Не исключено, что в хороший
бинокль ее можно будет заметить с тысячи ярдов.
     -  Генералы хотят направить отряд  для отметки цели. О вас, разумеется,
речь не идет.
     - Чепуха, сэр. Уверен, эти  холмы кишат пешими патрулями. Вы же видите,
здесь нет дорог.
     - Ну и что? Патрули можно обойти стороной.
     - А если нарветесь хотя бы  на один?  Здесь никто не говорит по-арабски
лучше меня, вы и сами это знаете. Кроме того, десант будет прыгать с большой
высоты. Вертолеты здесь не годятся.
     - Насколько я знаю, вы уже достаточно поработали.
     - Тоже чепуха. В Багдаде я вообще ничего не делал. Я сыт по горло этими
шпионскими играми. Поручите мне выполнение операции.  Другие неделями жили в
пустыне, а я тем временем ухаживал за садом.
     Полковник Крейг поднял брови. Разумеется, он не спрашивал  у Лзнга, чем
именно  занимался Мартин в Ираке, в любом случае он не получил бы ответа, но
все  же  он был несколько  удивлен, узнав,  что один из лучших его  офицеров
работал садовником.
     -  Возвращайтесь  на базу.  Планированием  и  разработкой  операции  мы
займемся сами. Если нам понравится ваше предложение, вы получите задание.
     Незадолго до рассвета генерал Шварцкопф признал, что лучшего варианта у
него  нет, и дал согласие. В огражденном углу  эр-риядской базы ВВС, который
был выделен  британским батальонам  специального назначения,  Мартин изложил
свой план полковнику Крейгу, и тот его одобрил.
     Ответственность за проведение в  жизнь операции наземных  действий была
возложена  на полковника Крейга, а за нанесение завершающего бомбового удара
- на генерала Глоссона.
     За утренним кофе Бастер Глоссон  спросил своего друга и начальника Чака
Корнера:
     - У вас есть предложения, кому мы поручим выполнение этой операции?
     Генерал  Хорнер вспомнил офицера,  который две  недели назад  говорил с
ним, не стесняясь в выражениях. - Пожалуй, есть, - сказал он. - Поручите это
336-й эскадрилье.
     Майк  Мартин  убедил  полковника  Крейга, вполне резонно  заметив,  что
теперь,  когда  почти все солдаты  и  офицеры полка уже  участвуют в  боевых
операциях  в  районе Персидского  залива, он остался старшим по званию (и  к
тому же командиром батальона), не имеющим  конкретного задания. С батальоном
успешно справляется его заместитель. К тому же только Мартин в  совершенстве
владеет арабским языком.
     Но решающим аргументом явился большой опыт Мартина в затяжных прыжках с
парашютом.  Еще  во время  службы в третьем  батальоне парашютного  полка он
закончил первую  школу подготовки  парашютистов  на  базе британских  ВВС  в
Брайз-Нортоне   и  совершил   много   тренировочных  прыжков.   Позднее   он
совершенствовался  на курсах затяжных прыжков  в  Недерэйвоне и участвовал в
показательных групповых прыжках отряда парашютистов "Красные дьяволы".
     Добраться  до  иракских  гор  так,  чтобы  солдаты  Саддама  ничего  не
заметили, можно было, только  высадив парашютный десант, причем  десантникам
предстояло прыгать с высоты двадцать пять тысяч футов, а раскрывать парашюты
не выше трех с половиной тысяч футов. Это работа не для новичков.
     Подготовка подобной операции обычно занимает неделю, но сейчас о неделе
не могло быть и речи. Приходилось одновременно выбирать оптимальные варианты
прыжка,  маршрута  марш-броска  по  пересеченной  местности  и  позиций  для
наблюдательных  пунктов.  Кроме того,  Мартину  нужно было  подобрать людей,
которым он мог бы доверить свою жизнь.
     Оказавшись  снова  на  базе  полка, Мартин  прежде  всего  обратился  к
полковнику Крейгу:
     - Кого я могу взять?
     Показанный  адъютантом  список  оказался коротким, почти все солдаты  и
офицеры  уже  были заняты  в  операциях в пустыне.  Не  задумываясь,  Мартин
показал на строчку в списке:
     - Питер Стивенсон, обязательно.
     - Вам повезло, - заметил Крейг. - Неделю назад он вернулся из Ирака и с
тех пор отдыхает. Он в хорошей форме.
     Мартин давно  знал  сержанта  Стивенсона.  Они  познакомились во  время
первой  зарубежной  миссии  Мартина  в  качестве  командира   группы.  Тогда
Стивенсон был капралом, а Мартин - капитаном. Сержант тоже владел искусством
затяжных прыжков с парашютом и входил в состав десантного отряда батальона.
     - Этот тоже хорош, - порекомендовал Крейг, указывая  на другую фамилию.
- Знаток гор. Думаю, вам потребуются два альпиниста.
     Крейг имел в виду капрала Бена Истмана.
     - Знаю его. Согласен. С ним можно идти куда угодно. Кто  еще? Четвертым
выбрали  капрала Кевина Норта из  другого  батальона. Мартин не знал,  каков
Норт в деле,  но тот тоже  был  альпинистом, а непосредственный командир дал
ему отличную характеристику.
     Подготовка велась одновременно по пяти направлениям. Мартин дал задание
каждому из участников будущей  операции, оставив за собой  общее руководство
подготовкой.
     Прежде  всего  нужно  было  выбрать   подходящий  самолет.  Мартин,  не
раздумывая, предложил "геркулес" С-130. С таких самолетов солдаты  и офицеры
полка прыгали чаще всего; к  тому же в районе Персидского залива было девять
"геркулесов", базировавшихся  неподалеку,  в  международном аэропорту короля
Халеда. За завтраком Мартин с  радостью узнал, что  из этих "геркулесов" три
самолета входили в состав 47-й эскадрильи из Лайнема в графстве Уилтшир,  то
есть той эскадрильи,  с которой парашютисты полка имели прочные связи уже не
один год.
     В экипаже одного  из этих трех "геркулесов" числился  лейтенант авиации
Глин Моррис.
     Во  время  войны в  Персидском  заливе  "геркулесы"  выполняли  функции
транспортной  авиации, перевозя разные грузы из Эр-Рияда на отдаленные  базы
королевских  ВВС в Табуке,  Мухарраке, Дахране и даже в оманском Сибе. Здесь
Моррис  отвечал  за  погрузочно-разгрузочные работы,  но в  душе  он  всегда
оставался инструктором парашютистов. Когда-то он учил прыгать и Мартина.
     Вопреки  установившемуся  мнению,  десантники  и   войска  специального
назначения   не  организуют  собственные  операции   с  участием  парашютных
десантов. В  военное  время в  британских вооруженных силах  все  парашютные
десанты осуществляются  королевскими  ВВС,  а  взаимоотношения  между  ВВС и
другими войсками  основываются на доверии,  на уверенности в том, что каждая
сторона знает свое дело.
     Командующий ВВС Великобритании  в районе  Персидского  залива  коммодор
Айан Макфадьен выделил для операции тот "геркулес", который  просил  Мартин.
Самолет  только  что  прибыл из  Табука,  и  авиамеханики  тотчас  принялись
переоборудовать  его  для  выброски  парашютного  десанта,  назначенного  на
ближайшую ночь.
     В  переоборудовании  самой  сложной  задачей  было сооружение  на  полу
грузового  отсека специального контейнера для баллонов с кислородом.  До сих
пор "геркулесы" летали  главным образом на небольших высотах, поэтому,  даже
если  в грузовом отсеке находились люди, они хорошо  переносили полет  и без
кислородных масок. Лейтенанту Моррису не нужно было объяснять, что и как для
этого следует сделать. Ему помогал член экипажа второго "геркулеса"  сержант
авиации  Сэмми  Долиш,  который  тоже  был  инструктором  парашютистов.  Они
работали весь день. К заходу солнца "геркулесы" были готовы.
     Второй  проблемой  был  подбор  парашютов.  До  сих  пор солдаты  полка
специального   назначения  пробирались   в   иракские   пустыни   только  на
автомобилях,  но  в  ходе  подготовки  к  крупномасштабным  наземным  боевым
операциям постоянно тренировались и в прыжках с парашютом.
     На авиабазе имелся  тщательно охраняемый  склад военного снаряжения,  в
котором поддерживалась постоянная  температура.  Здесь хранились  и парашюты
полка.  Мартину  было  разрешено  взять  восемь основных  и  восемь запасных
парашютов,  хотя им нужно было  только по четыре  комплекта. Мартин  поручил
сержанту Стивенсону еще днем проверить и уложить все восемь парашютов.
     Мы  привыкли  представлять  себе  парашюты  в виде  примелькавшихся  на
показательных  выступлениях  и в  кинофильмах  полусфер, но  на  самом  деле
десантники давно перешли на другую модель, которую называют квадратной. Если
быть  уж совсем  точным,  то купол  у  современного парашюта имеет  форму не
квадрата, а вытянутого прямоугольника. Он изготовлен  из  двух  слоев ткани;
при спуске  между  слоями протекает мощный  воздушный поток, который придает
полужесткому куполу в сечении форму крыла. Парашютом такой конструкции легче
управлять, он позволяет выполнять  несложные  маневры  и  менять направление
спуска.   Сейчас   при  затяжных  прыжках   пользуются  практически   только
"квадратными" парашютами.
     Двум капралам Мартин поручил подготовить и проверить другое снаряжение:
четыре  комплекта  одежды, четыре больших  рюкзака, бутылки с водой,  шлемы,
пояса,  оружие,   высокопитательные  концентраты  (в  Ираке  они   будут  их
единственной пищей), боеприпасы,  комплекты для оказания первой помощи...  и
так  далее  и  тому подобное. Каждый  из участников операции понесет  рюкзак
весом восемьдесят фунтов, из которых каждая унция может оказаться совершенно
необходимой.
     Тем  временем  в  ангаре  авиамеханики   колдовали  над  "геркулесами",
проверяя двигатели и все движущиеся части.
     Командир эскадрильи подобрал  лучший экипаж, штурман которого  вместе с
полковником  Крейгом  отправился  в  "Черную  дыру" для принятия  важнейшего
решения - выбора точки выброса десанта.
     Мартина  взяли  в  оборот  шесть  инженеров - четыре американских и два
британских. Они  научили  его  работать  со  своими "игрушками",  с  помощью
которых  он  должен  будет  обнаружить  цель,  определить  ее  координаты  с
точностью до нескольких квадратных ярдов и передать эти сведения в Эр-Рияд.
     Когда  обучение  окончилось, приборы  тщательно  упаковали и отнесли  в
ангар, где  росла и росла и  без того уже  изрядная  гора  всего  совершенно
необходимого для успешного выполнения операции. На  всякий случай десантники
брали с собой и запасные приборы  каждого типа; значит, им придется нести на
себе еще больший груз.
     Потом Мартин тоже направился к штабным офицерам  в  "Черную дыру".  Все
собравшиеся  склонились  над  разложенными  на  столе  новыми  фотографиями,
сделанными с борта другого TR-1 утром того  же дня, сразу после рассвета. На
этот раз выдалась безоблачная  пого-да,  и  на снимках  были отчетливо видны
мельчайшие детали ландшафта Джебаль-аль-Хамрина.
     - Мы полагаем, -  сказал  полковник Крейг,  -  что эта  проклятая пушка
должна  быть  нацелена  на  юго-восток.  Следовательно, наблюдательный пункт
лучше всего устроить здесь.
     Он  показал  на  ряд неглубоких расщелин  на  склоне холма.  Этот  холм
располагался к югу от того, под  которым, как они предполагали,  размещалась
Каала  и который  находился  точно  в центре указанного полковником  Османом
Бадри квадрата со стороной в один километр.
     -  Что касается точки приземления десанта...  Здесь, примерно  в сорока
километрах к  югу,  есть небольшая  лощина,  вот  здесь... Видите  блестящую
полоску? По этой лощине спускается небольшой ручеек.
     Мартин внимательно всмотрелся в аэрофотоснимки. Полковник показывал  на
окруженную  высокими холмами  крошечную  лощинку длиной  ярдов пятьсот и  не
больше  сотни ярдов в ширину. Каменистые склоны  лощины поросли травой, а на
ее дне сверкал ручеек.
     - Лучше ничего не нашли? - спросил Мартин.
     Полковник Крейг пожал плечами.
     - Честно говоря, вам практически не из чего выбирать. Другая подходящая
точка  в семидесяти километрах от цели. Ближе сорока километров приземляться
опасно: промахнетесь на пару миль, и вас могут заметить.
     На карте все казалось простым и понятным.  Так было бы и  на местности,
если бы десант выбрасывали днем, но в абсолютной темноте, падая со скоростью
сто двадцать миль в час, недолго и промахнуться  мимо лощинки.  Там не будет
ни  костров  на  земле,  ни каких-либо  других ориентиров. Прыжок  из  одной
черноты в другую.
     - Хорошо, приземляемся здесь, - согласился Мартин.
     Штурман выпрямился.
     - Отлично. Я рассчитаю маршрут.
     Штурману  предстояла сложная  работа.  Следовало  рассчитать курс не до
места приземления десанта, а до той точки в ночном бездонном небе, в которой
и только в которой четыре человека должны покинуть самолет, чтобы опуститься
точно в  эту проклятую лощину. Даже во время  затяжного прыжка ветер относит
парашютиста; штурман должен учесть, в каком направлении и как далеко отнесет
десантников.
     Когда сгустились сумерки, все четверо  собрались в  ангаре. Для  других
обитателей базы вход  в этот ангар был закрыт.  Уже заправленный  "геркулес"
был  готов  ко  взлету. Под  крылом самолета  возвышалась  груда  снаряжения
десантников. Инструктор Долиш упаковал  все восемь  сорокафунтовых парашютов
так,  как  если бы ему предстояло прыгать с ними  самому. Стивенсон  остался
доволен его  работой. В углу ангара стоял большой  стол.  Мартин разложил на
нем  увеличенные аэрофотоснимки, которые он  принес  из "Черной  дыры".  Он,
Стивенсон,  Истман и Норт склонились над снимками. Им предстояло разработать
маршрут марш-броска от точки приземления до тех расщелин, лежа в которых они
будут наблюдать за Каалой столько, сколько потребуется. Все согласились, что
идти придется две ночи, а на день затаиться в каком-нибудь укромном месте. О
передвижении  в  светлое время суток не могло  быть и  речи. Возможно,  путь
окажется не таким прямым, какой они проложили на карте.
     Наконец,  все  четверо упаковали свои  рюкзаки, положив сверху  тяжелый
матерчатый пояс со множеством  карманов.  Этот пояс нужно будет  затянуть на
себе сразу после приземления.
     Вскоре  после  заката  из  столовой принесли американские гамбургеры  и
содовую. Теперь  все  четверо  могли  отдохнуть до взлета,  назначенного  на
21.45. Прыгать им предстояло в половине двенадцатого.
     Для Мартина  хуже этих  минут ожидания не было  ничего.  Раздражало уже
само безделье после нескольких часов бешеной активности. В такие минуты тебя
постоянно  гложет мысль, что, несмотря на все  проверки  и  перепроверки, ты
забыл что-то очень важное. Другие десантники переносили ожидание проще. Одни
предпочитали лишний раз подкрепиться, другие - что-нибудь почитать, третьи -
написать письмо домой, четвертые - немного вздремнуть, а пятые -  просто еще
раз наведаться в туалет.
     Ровно в  девять тягач вытащил "геркулеса"  на бетонированную  площадку.
Командир  экипажа,  второй  пилот,  штурман   и   бортинженер  приступили  к
предполетной  проверке  двигателей.  Через  двадцать  минут  в ангар  въехал
автобус  с  зачерненными  стеклами.  Автобус  забрал десантников  и отвез  к
"геркулесу", который уже распахнул задний люк и опустил трап.
     Их   ждали   два   инструктора,   а   также  офицеры,   отвечавшие   за
погрузочно-разгрузочные работы и парашютное хозяйство. Тот, кто  отвечал  за
парашюты, сел в  автобус - он не полетит вместе с десантниками. Семь человек
поднялись по  трапу в гигантский  грузовой отсек "геркулеса". Трап убрали, и
люк захлопнулся.
     Все семеро пристегнулись ремнями к креслам, расположенным  вдоль стенок
самолета. Двадцать  первого февраля в 21.44 "геркулес" оторвался от бетонной
полосы эр-риядского аэродрома и повернул свой тупой нос на север.
     В  это же  время одному из американских вертолетов было приказано сразу
после взлета "геркулеса" приземлиться возле американского сектора базы.
     Вертолету  предстоял  полет  в  Эль-Харц,  откуда   нужно  было  срочно
доставить  двух человек. Генерал Бастер Глоссон вызывал  в Эр-Рияд командира
336-й  тактической  эскадрильи;  ему было  приказано  взять с собой  лучшего
специалиста по поражению наземных целей с небольших высот.
     Ни  командир  эскадрильи, ни капитан  Дон Уолкер не  имели ни малейшего
понятия,  зачем они понадобились генералу.  Примерно  через  час в небольшой
комнате для  инструктажа под  штаб-квартирой объединенного  командования ВВС
союзников им объяснили, для чего их вызвали и что от них требуется. Их также
предупредили,  что  за исключением  штурмана Уолкера никто  не должен  знать
детали задания.
     Потом  командира эскадрильи и капитана Уолкера на вертолете доставили в
Эль-Харц.
     После взлета десантники отстегнули ремни. Теперь  они  могли размяться,
побродить  по  освещенному  тусклыми  красными лампами  просторному  отсеку.
Мартин  прошел  в  носовую  часть  и  по лестнице  поднялся в  кабину, решив
какое-то время провести с экипажем.
     Над  территорией Саудовской  Аравии "геркулес" летел  на высоте  десять
тысяч  футов, потом  постепенно  поднялся до двадцати пяти тысяч  и  на этой
высоте пересек иракскую границу.
     Пилотам казалось, что в звездном небе они совсем одни, но на самом деле
это было не так. Кружившему над заливом  АВАКСу был отдан  приказ следить за
воздушным пространством вокруг "геркулеса". Если  бы  иракский радиолокатор,
чудом уцелевший после налетов авиации союзников, вдруг решил осмотреть небо,
он  немедленно  подвергся бы  ракетному  удару.  Для этого ниже  "геркулеса"
летели два звена "уайлд уизлов", вооруженных противорадарными ракетами HARM.
     Если же какому-то иракскому пилоту в ту ночь вздумалось бы подняться  в
небо,  его  встретили бы  звено "ягуаров"  королевских ВВС  и звено  "иглов"
F-15C, прикрывавшие "геркулес" слева и справа. Десантный самолет был надежно
защищен  со всех сторон.  Никто  из  пилотов  истребителей  не знал,  почему
транспортному самолету оказывается такая честь, они просто выполняли приказ.
     Если бы в Ираке  кто-то все же заметил  сигнал на экране радиолокатора,
он  бы  наверняка  решил, что  воздушный  транспорт направляется на север, в
Турцию.
     Офицер экипажа  "геркулеса"  старался угодить гостям, предлагая им чай,
кофе, безалкогольные напитки и галеты.
     За  сорок  минут до прыжка штурман  подал  сигнал.  Начались  последние
приготовления.
     Четверо десантников  надели парашюты: основной парашют почти ложился на
плечи, а  запасной располагался на спине  под ним.  Затем  наступила очередь
рюкзаков. Их десантники укрепляли под парашютами вверх дном, так что верхний
клапан рюкзака оказывался между ногами десантника. Оружие, автоматы  "Хеклер
унд Кох" МР5 с глушителями, крепили на левом боку, а  баллоны с кислородом -
на правом.
     Наконец десантники надели  шлемы и кислородные  маски, подсоединив их к
централизованной  системе  кислородного  питания  - сооружению  размерами  с
большой обеденный стол,  в котором было укреплено множество больших баллонов
с кислородом. Когда и эта операция была закончена, дали знать пилоту, и  тот
стал понемногу выпускать воздух из  грузового отсека, пока давление в  нем и
снаружи не уравновесилось.
     На  это ушло  почти двадцать минут.  Десантники ждали. Потом  из кабины
экипажа сообщили, что до  прыжка осталось  пятнадцать  минут. Офицер передал
сообщение  инструкторам,  а  те   жестами  показали  десантникам,  что  пора
переключаться  с  централизованной  кислородной  системы  на  индивидуальные
баллончики.  Запаса кислорода в них хватало  на тридцать  минут, из  которых
три-четыре минуты десантники будут находиться в свободном падении.
     Пока  что только  штурман  точно  знал, где  именно находится  самолет.
Десантники  не сомневались в  том, что их выбросят из "геркулеса"  в  нужное
время и в нужном месте.
     Теперь офицер экипажа общался с десантниками только посредством жестов.
Наконец, получив очередную информацию  от штурмана, он  показал на  световой
сигнал над люком.
     Десантники поднялись и медленно,  как придавленные тяжестью  снаряжения
астронавты  на  неведомой  планете,  потянулись  к  люку.  Их   сопровождали
инструкторы,  которые  тоже перешли  на  индивидуальные кислородные баллоны.
Несколько  минут  они  стояли  цепочкой  перед пока  еще  закрытым люком,  в
последний раз проверяя свои парашюты.
     Когда  до  прыжка оставалось четыре минуты, открылся  хвостовой люк,  и
десантники  увидели черное  небо. Инструктор  поднял вверх два  пальца;  это
значило, что прыгать нужно будет через две минуты. Десантники подошли к краю
люка и теперь уже не сводили глаз с тусклых световых сигналов по обе стороны
зияющей  черноты.  Сигнал  стал  красным,  и  десантники  опустили  на глаза
защитные очки, сигнал стал зеленым...
     Все четверо развернулись лицом к отсеку и, широко расставив руки,  один
за  другим  прыгнули спиной  вперед  в  непроглядно черную пустоту. Перед их
глазами мелькнул и тут  же исчез  освещенный  люк. Через  считанные  секунды
"геркулес" был уже далеко.
     Первым прыгал сержант Стивенсон.
     Четверо десантников бесшумно пролетели  пять миль. На высоте три тысячи
пятьсот   футов   автоматические  устройства,  настроенные  на  определенное
давление,  раскрыли  парашюты.   С  резкими  хлопками   раскрылись   куполы.
Прыгавшему вторым Майку Мартину показалось, что  черная тень, падавшая футов
на  пятьдесят  ниже  его,  вдруг застыла  в  воздухе.  В  ту  же секунду  он
почувствовал, как  раскрывается купол его  парашюта.  Амортизаторы  ослабили
рывок, но все же мгновенное торможение от падения со  скоростью сто двадцать
миль в час до четырнадцати всегда оставляло неприятное ощущение.
     На   тысячефутовой  высоте  каждый   из   десантников  щелкнул  замком,
удерживавшим  рюкзак   за  спиной.  Рюкзак  скользнул   по  ногам  и  повис,
зацепившись за крючок на уровне ступней. Когда до земли останется сто футов,
десантники отпустят рюкзаки и  те повиснут на четырнадцатифутовом нейлоновом
шнуре.
     Парашют сержанта уходил вправо,  и Мартин последовал  за ним. Небо было
безоблачным,  и в  свете  звезд он отчетливо видел обступающие  его  со всех
сторон  черные  силуэты  невысоких  гор. Потом Мартин заметил и  то,  на что
ориентировался сержант: блеск ручейка, бегущего по дну лощины.
     Питер  Стивенсон приземлился  на  мягкий мох и траву точно  в  середине
лощины, в нескольких ярдах от ручья, Мартин сбросил свой рюкзак;  парашют на
мгновение как бы  застыл  в воздухе, и  Мартина развернуло. Потом послышался
удар рюкзака о землю, и Мартин мягко опустился на ноги.
     Капрал  Истман пролетел  над Мартином,  повернулся, изменил направление
скольжения и упал в пятидесяти ярдах от майора.  Мартин отстегивал подвесную
систему своего парашюта и не видел, как приземлился Кевин Норт.
     Норт  прыгал последним. Он опускался примерно в  ста ярдах  от Мартина,
однако его парашют сносило  не на мягкий мох, а на каменистый  склон  холма.
Потянув  за стропы, Норт  попытался изменить направление  скольжения,  чтобы
приземлиться  ближе  к  товарищам,  но  в этот момент  его рюкзак ударился о
грунт. Рюкзак был привязан к поясу парашютиста, поэтому он тащился  вслед за
парашютом, пока через пять ярдов не застрял между двумя большими камнями.
     Неожиданный рывок застал  Норта врасплох. Его резко потянуло  вниз  и в
сторону, так что он приземлился  не на ноги, а упал  боком.  На этом  склоне
было не  очень много камней, но Норту не повезло: он ударился левым бедром о
валун и сломал бедренную кость в восьми местах.
     Капрал  совершенно отчетливо  слышал хруст  ломающихся костей. Впрочем,
шок от  удара был настолько  силен, что притупил боль - но лишь на несколько
секунд. Потом нестерпимая боль заставила  Норта перевернуться на другой бок.
Он прижал к поврежденному бедру обе ладони, шепотом снова и снова повторяя:
     - О Господи, только не это, нет, нет.
     Норт  стал  быстро терять  кровь.  Пока он этого  не  знал, потому  что
перелом был внутренним, но один из острых осколков кости перерезал бедренную
артерию,  и кровь  стала  хлестать в  то месиво, в которое  превратилось его
бедро.
     Через минуту  его нашли товарищи. Освобождаясь от рюкзаков и парашютов,
они  были  уверены,  что  и  Норт  занят  тем  же.  Когда же Норта рядом  не
оказалось, они почувствовали неладное. Стивен-сон вытащил фонарик и  осветил
ногу Норта.
     - О, черт, - прошептал он.
     У  них были комплекты  медикаментов  для  оказания первой  помощи, даже
повязки для рваных ран, но чтобы справиться с этим...
     Капралу  срочно  требовались  сложная  операция  и  переливание  крови.
Стивенсон рванулся к рюкзаку Норта, вытащил аптечку и набрал в шприц раствор
морфина. В этом уже не было нужды: утекая, кровь уносила с собой и боль.
     Норт поднял веки, глазами отыскал Мартина, прошептал, "Прости, босс", -
и снова закрыл глаза. Через две минуты его не стало.
     В другое время  и  в другой обстановке  Мартин, должно  быть, сумел  бы
выразить словами то, что чувствует командир, только  что потерявший хорошего
солдата. Но сейчас для этого не было времени, да и обстановка не располагала
к траурным церемониям.  Помрачневшие Стивенсон и  Истман  занялись тем,  что
нужно было сделать в любом случае. Оплакивать утрату они будут позже.
     Мартин  рассчитывал  быстро  собрать   разбросанные  парашюты  и  потом
спрятать их и другое  лишнее имущество в любой каменистой расщелине.  Теперь
все планы рушились. Сначала нужно было похоронить Норта.
     -  Пит, собери все, что мы оставляем здесь. Найди какую-нибудь дыру или
выкопай яму. Бен, собирай камни.
     Мартин наклонился,  снял  с капрала  его личный  знак,  забрал автомат,
потом стал помогать Истману. Ножами и руками все трое выкопали в пружинистом
грунте  неглубокую могилу и  опустили в  нее тело капрала.  Сверху  положили
четыре  раскрытых основных  и  четыре  собранных  запасных парашюта,  четыре
баллона с кислородом, шнуры, стропы.
     Потом  все завалили  камнями.  Камни укладывали не  пирамидой,  которая
могла бы броситься в глаза местным  жителям,  а  беспорядочно, как будто они
скатились со склона. Пятна  крови с камней и травы  смыли водой, принесенной
из ручья. Оголенный грунт, оставшийся под собранными камнями, затерли ногами
и забросали  мохом  с берега ручья. Лощине нужно было придать  такой же вид,
какой она имела за час до приземления десанта.
     Мартин надеялся до рассвета  прошагать часов пять, но три часа  ушли на
похороны и  маскировку могилы.  Одежду,  запасы пищевых концентратов и  воду
Норта зарыли в той же могиле, остальное содержимое рюкзака погибшего капрала
пришлось  разделить между тремя  оставшимися  в  живых, увеличив  и без того
немалую нагрузку.
     За  час до рассвета десантники покинули лощину. Они шли так, как  ходят
диверсионные группы в  тылу  врага.  Роль разведчика взял  на  себя  сержант
Стивенсон, Истман  и Мартин следовали  за ним. Поднимаясь  на хребет  или на
вершину  холма,  сержант   всякий  раз   прижимался   к  земле  и  тщательно
всматривался, не поджидает ли их неприятный сюрприз на другом склоне.
     Несмотря   на   постоянные   подъемы  и   спуски,  сержант  сразу  взял
стремительный темп. Невысокий и  худощавый Стивенсон был на  пять лет старше
Мартина, но даже  с восьмидесятифунтовым рюкзаком за плечами  он мог загнать
почти любого здорового мужчину.
     Только к утру сгустились тучи,  дав  Мартину и его товарищам лишний час
темного времени. За девяносто минут  напряженного  марша они  прошли  восемь
миль, преодолев несколько невысоких хребтов.  два холма и долину между ними.
Сероватый рассвет заставил  их искать  место,  где можно  было бы  переждать
день.
     На каменистом  склоне высохшего русла реки Мартин нашел  горизонтальную
расщелину,  прикрытую сверху каменным козырьком и защищенную от постороннего
взгляда  сухими   кустами.   Пока  еще   было   темно,  десантники   немного
подкрепились, попили  воды,  укрылись маскировочной  сеткой и  легли  спать.
Светлое время суток разделили на три вахты. Первым на часах стоял Мартин.
     В одиннадцать часов утра он разбудил Стивенсона и сразу уснул. В четыре
часа пополудни его толчком  разбудил Бен Истман. Мартин открыл глаза: Истман
прижал палец к губам.  Мартин прислушался. Со  дна высохшего русла, футов на
десять ниже их убежища, доносилась гортанная арабская речь.
     Проснувшийся  тоже  Стивенсон вопросительно  поднял  брови: что  теперь
станем делать?  Мартин прислушался. Четырем  иракским  патрульным  до смерти
надоело бродить по бесконечным холмам, они устали. Минут через десять Мартин
узнал, что иракцы решили расположиться здесь на ночь.
     Мартин  и  без того потерял слишком  много времени. К шести  вечера уже
стемнеет, а чтобы вовремя добраться до тех расщелин на склоне холма напротив
Каалы, нужно использовать  каждую  минуту.  Ведь  не  исключено, что им  еще
придется искать эту Каалу.
     Из разговоров  иракских  солдат Мартин  понял, что  те намерены собрать
хворост  и  разжечь костер.  Если так, то они  почти наверняка заглянут и за
кусты, где притаились британские десантники. В лучшем случае  придется ждать
долгие  часы,  пока  иракцы  не  заснут;   только   тогда   можно  надеяться
проскользнуть незамеченными. А ждать Мартин не мог.
     По его сигналу Истман и Стивенсон вытащили плоские, обоюдоострые  ножи.
Все трос бесшумно спустились на дно узда.
     Когда  дело  было  сделано,  Мартин  бегло просмотрел  документы убитых
иракцев. У  всех четверых, заметил он, было  одно родовое  имя - Аль-Убаиди.
Значит,  они были  из племени  убаиди,  населяющего эти  гористые места. Все
носили  знаки различия  бойцов Республиканской гвардии. Очевидно, специально
для охраны Каалы в гвардию  набирали мужчин из  местных воинственных племен.
Бросалось в  глаза, что все  четверо были  поджарыми, мускулистыми  молодыми
людьми без  единой  унции жира;  должно  быть, они могли без  устали сутками
бродить по горам.
     Еще час ушел  на то, чтобы затащить  тела иракских  солдат в расщелину,
прикрыть их куском  маскировочной сети,  забросав ее  ветками  кустарника  и
травой. Этот час  британские десантники потратили не зря: теперь  лишь очень
острый глаз мог обнаружить что-то неладное под каменным козырьком  на склоне
узда. К счастью,  у иракцев не было радио; очевидно,  они  не  имели связи с
базой  вплоть до  возвращения  на  нее. Если британцам повезет, то  иракские
гвардейцы могут не хватиться своего патруля еще дня два.
     Когда стемнело, десантники, ориентируясь по  компасу, снова отправились
в  путь.  В  свете  звезд  они  узнавали холмы,  которые  прежде  видели  на
аэрофотоснимках.
     У  Мартина была изумительная карта  маршрута  от  точки  приземления до
предполагаемого  наблюдательного пункта.  Эту  карту  вычертил  компьютер на
основании бесчисленных аэрофотоснимков,  сделанных с  борта TR-1. На  каждой
короткой  остановке Мартин  доставал  карту,  крошечный  фонарик  и  систему
САТНАВ,  проверяя положение  группы  и корректируя  направление,  в  котором
следовало двигаться  дальше. К полуночи  группа заметно продвинулась к цели.
По оценкам Мартина, им нужно было преодолеть еще десять миль.
     В  уэльских  Бреконах отряд  Мартина  на сходной местности  делал бы не
меньше  четырех миль в  час.  Для того, кто вечерами выходит прогуляться  со
своей собакой, такой темп показался бы слишком резвым  даже на аллее парка и
без восьмидесятифунтового рюкзака. Для десантников это было нормой.
     Но тут, в иракских горах, где на каждом шагу можно  было наткнуться  на
вражеский патруль, нечего  было и  думать о  подобной скорости. Достаточно и
тех четырех иракцев, которых им уже пришлось убрать.
     Правда,  перед  иракскими патрулями у британских десантников было  одно
несомненное преимущество - приборы  ночного видения. В них британцы походили
на гигантских лягушек с  выпученными  глазами.  Новая  широкоугольная модель
приборов  позволяла  видеть все детали  ландшафта  в  бледно-зеленых  тонах;
усилители изображений тщательно собирали  каждый фотон естественного света и
концентрировали их на сетчатке наблюдателя.
     Когда до рассвета оставалось два  часа, десантники  увидели перед собой
холм,   под   которым  была   спрятана  Каала,   и  повернули  налево.   Для
наблюдательного  пункта они  выбрали холм, располагавшийся  в южном  секторе
квадрата, координаты которого назвал Иерихон. С его вершины был хорошо виден
южный склон Каалы - если это и в самом деле была Каала.
     Подъем  занял  примерно  час.  Десантники  тяжело  дышали.  К  счастью,
поднимавшийся  первым  сержант  Стивенсон нашел  еле  заметную  козью тропу,
которая, обвиваясь вокруг холма, вела к его  вершине. В нескольких метрах от
вершины находилась та  самая расщелина, которую обнаружили камеры бокового и
вертикального обзора  разведывательного  самолета. То,  что  увидел  Мартин,
превзошло его ожидания: созданная природой  щель  в  каменистом склоне  была
футов восьми  длиной, футов четырех глубиной  и двух футов в ширину. Спереди
щель  была защищена естественным двухфутовым выступом, на который можно было
облокотиться, не вылезая из укрытия.
     Десантники  извлекли  камуфляжную  сеть   и   прежде   всего   занялись
маскировкой своего убежища.
     Потом они затолкали в карманы широких поясов бутылки с водой и пакеты с
пищевыми концентратами,  проверили  оружие  и  положили  его рядом с  собой.
Мартин подготовил свои приборы, а незадолго до рассвета включил один из них.
     Это  был маленький радиопередатчик, намного меньше того, с которым  ему
пришлось работать в Багдаде. Крохотный прибор, размером не больше двух пачек
сигарет, питался  от кадмий-никелевого аккумулятора, емкости которого должно
было с избытком хватить на всю операцию.
     Радиопередатчик   работал    на    фиксированной    частоте,    которая
прослушивалась в Эр-Рияде  все двадцать четыре  часа в сутки. Чтобы привлечь
внимание  радиооператоров,  Мартину  было  достаточно  несколько  раз  через
определенные  интервалы  нажать  на  кнопку  "перс-дача"  и подождать, когда
динамик ответит условленной последовательностью сигналов и пауз.
     Третьим прибором была складная антенна спутниковой связи, такая же, как
и в Багдаде, только поменьше. Хотя теперь Мартин был еще дальше от Эр-Рияда,
сравнительно большая  высота над уровнем моря  позволяла обходиться и  такой
антенной.
     Мартин собрал антенну, направил ее диск на юг, подключил  аккумулятор к
передатчику,   а   передатчик   к   антенне   и   нажал   на  кнопку.   Пять
сигналов-пауза-три сигнала-пауза-один сигнал-пауза- один сигнал.
     Через   пять   секунд   ожил   крохотный    громкоговоритель.    Четыре
сигнала-пауза-четыре сигнала-пауза-два сигнала.
     Мартин снова надавил  на кнопку "передача"  и, не снимая с нее  пальца,
отчетливо проговорил  в  микрофон: "Вижу Ниневию, вижу Тир.  Повторяю,  вижу
Ниневию, вижу Тир".
     Он  отпустил кнопку и  выждал.  Громкоговоритель тут же  отозвался: три
сигнала-пауза-один сигнал-пауза-четыре сигнала. Вас понял, передачу принял.
     Мартин убрал  радиопередатчик  и  другие  приборы  в  водонепроницаемый
чехол, достал мощный бинокль, за  который любой орнитолог  охотно  отдал  бы
полжизни, и облокотился на уступ. За его спиной  сержант  Стивенсон и капрал
Истман, сложившись втрое, устраивались в щели. Впрочем, судя по их виду, они
не испытывали  особенных  неудобств.  Над  уступом на двух  щепках  укрепили
маскировочную сеть. Мартин направил бинокль в щель между сетью и уступом.
     Двадцать третьего февраля,  когда только что взошедшее  солнце осветило
горы  Хамрина, майор  Майк Мартин  начал  изучать шедевр  военно-инженерного
искусства,  который не  мог  увидеть ни один прибор и который был создан его
школьным товарищем Османом Бадри.
     В  это  время  в  Эр-Рияде  из комнаты радистов  выбежал  взволнованный
радиооператор. Он вручил Стиву Лэнгу и Саймону Паксману крохотный листок.
     - Черт возьми, - с чувством сказал Лэнг, - он там, он на этой проклятой
горе!
     Через двадцать  минут  на  авиабазу Эль-Харц  поступил приказ из  штаба
генерала Глоссона.
     Капитан Дон  Уолкер вернулся на  свою базу  ночью 22  февраля. Он успел
вздремнуть  лишь  несколько  часов,  а  на рассвете, когда возвратившиеся  с
ночных вылетов пилоты прошли опрос и торопились добраться до своих коек, уже
принялся за работу.
     К  полудню  план  операции можно  было  представлять командованию.  Его
тотчас отправили в Эр-Рияд, где он был  одобрен. Вторая половина дня ушла на
подготовку самолетов, экипажей и вооружения.
     Планировался налет  группы  из четырех  самолетов  на иракский  военный
аэродром Восточный Тикрит, располагавшийся к северу от  Багдада, недалеко от
того  места,  где родился Саддам  Хуссейн.  Операция должна была выполняться
ночью, а  уничтожить объект  предполагалось  двухтысячефунтовыми  бомбами  с
лазерным  наведением. Командование операцией было поручено  Дону Уолкеру;  с
ним будут его постоянный ведомый и еще два "игла".
     Каким-то  чудом объект оказался в списке целей для нанесения воздушного
удара, хотя он был придуман не месяц и даже не три дня  назад, а  всего лишь
утром того же дня.
     Экипажи трех других самолетов тут же освободили от всех других заданий.
Им было  приказано  готовиться  к  налету  на  Восточный  Тикрит.  Операция,
вероятно, будет намечена на ночь с 22 на 23 февраля, а может быть, на другую
ночь.  До полного  выяснения обстановки в  районе цели  экипажам нужно  было
постоянно находиться в состоянии часовой готовности.
     Двадцать второго февраля к заходу солнца  все четыре "игла" были готовы
к взлету, а в десять часов вечера операцию отложили на неопределенное время.
Экипажам четырех "иглов" приказали  отдыхать, тогда  как все другие самолеты
эскадрильи   отправились    "щелкать"    танки    Республиканской   гвардии,
сконцентрировавшиеся к северу от кувейтской границы.
     Четыре бездельничающих экипажа оказались отличной  мишенью  для шуток и
розыгрышей, когда на рассвете пилоты других самолетов вернулись с заданий.
     В штабе была разработана  трасса  для самолетов,  принимавших участие в
операции "Восточный Тикрит". Четыре "игла" должны будут сначала проследовать
на восток по коридору между Багдадом и иракской границей, а затем над озером
Ас-Садиях  изменить  курс  на  сорок  пять  градусов и  далее  следовать  на
северо-восток к Тикриту.
     Дон Уолкер пил кофе в столовой, когда его вызвал командир эскадрильи.
     - Тот, кто отметит вашу цель, на месте, - сообщил он. - Пока отдыхайте.
Возможно, вам выдастся непростая ночь.
     Взошедшее солнце осветило крутой склон холма по другую  сторону долины.
При максимальном увеличении Мартин отчетливо  видел в бинокль каждый кустик;
уменьшив  фокусное расстояние,  можно было наблюдать за сколь угодно большой
площадью.
     Мартин  наблюдал  уже час,  но  ничего не  заметил. На Каале,  как и на
других холмах, росли кусты и трава,  изредка попадалось пятно голого грунта,
а иногда -  небольшие валуны. Как  и все другие  соседние  холмы, этот  имел
неправильную форму. Ничего необычного Мартин не увидел. Время от времени он,
чтобы  дать отдых глазам, плотно  смеживал  веки и опускал голову  на  руки,
потом снова приникал к биноклю.
     Только часам  к  девяти  стали все более и  более отчетливо проявляться
странные  регулярности в  распределении  растительного  покрова  на  склоне.
Кое-где  трава  отличалась  цветом,   а   в  некоторых  местах  росла  почти
правильными  рядами, как будто ее посеяли. Но по крайней мере на этом склоне
холма  не было ничего похожего  на дверь, люк, дорогу, автомобильную  колею,
выхлопную  трубу  системы  вентиляции,   никаких  следов   того,  что  здесь
сравнительно   недавно   копали    землю.   Разгадку   подсказало   медленно
поднимавшееся по небосклону светило.
     В  начале двенадцатого ему  показалось,  что в траве  что-то  блеснуло.
Мартин повысил увеличение бинокля до  максимального,  но  в этот момент туча
закрыла солнце. Когда оно снова показалось из-за тучи, на том же месте снова
что-то сверкнуло. Присмотревшись, Мартин обнаружил в траве проволоку.
     Он несколько раз мигнул и  всмотрелся до боли  в глазах.  Так и есть: в
траве блестел небольшой, примерно в фут длиной, отрезок проволоки, натянутый
под углом к склону. Оказалось,  что это был лишь  небольшой  участок длинной
проволоки в  зеленой пластиковой  изоляции,  которая в одном месте стерлась,
обнажив сверкающий металл.
     Проволока оказалась  далеко не  единственной. Изредка налетавший  порыв
ветра  шевелил   траву  и  то  там,  то   тут  обнажал  другие  скрытые  под
растительностью  звенья. Большой участок склона на  уровне грунта был покрыт
проволочной сеткой.
     К полудню  Мартин рассмотрел сетку лучше.  На этом участке  склона  она
прижимала к какой-то поверхности тонкий слой  почвы, а в каждой ячейке сетки
была высеяна трава  или посажен невысокий кустарник, который почти полностью
скрывал зеленую проволоку.
     Потом Мартин заметил и террасы. Очевидно, часть склона  была сложена из
больших железобетонных  блоков,  причем  каждый верхний  ряд  был сдвинут  в
глубину  дюйма на три. В образовавшихся узких  террасах скопилась земля,  на
которой вырос кустарник. Кустики были  разной  высоты,  и  на  первый взгляд
казалось, что они  растут совершенно  беспорядочно, но,  приглядевшись  к их
стеблям, Мартин  увидел, что  на  самом  деле  кусты расположены  рядами.  В
природе ничто не растет так само по себе.
     Мартин  перевел бинокль на  другие участки огромного холма. Сначала все
признаки регулярности в росте травы и кустов исчезли, потом - далеко слева -
появились снова. Во второй половине дня Мартин нашел разгадку.
     Эр-риядские  пророки   оказались  правы.  Попытайся  кто-то  продолбить
вершину  холма,  он  провалился бы в пустоту.  Очевидно,  иракские строители
взяли за основу три соседних холма, срезали их внутренние склоны и, соорудив
перемычки между холмами, создали гигантский кратер.
     При  сооружении перемычек  строители старались не нарушить естественную
форму настоящих  холмов.  Как  и создатели  древних пирамид,  они укладывали
бетонные  блоки рядами:  каждый  верхний  ряд  отступал внутрь  кратера чуть
больше   нижнего.  Потом  бетонные   стены  засыпали  десятками  тысяч  тонн
плодородного грунта.
     Позже   иракские  строители   взялись  за   маскировку.   Должно  быть,
проволочную сетку в  зеленой виниловой изоляции они крепили прямо к бетонным
блокам. Сетка  удерживала  грунт на крутых склонах пирамиды.  Наконец, грунт
засеяли травой, а там, где слой почвы был толще, посадили кустарник.
     Летом трава  проросла, еще надежней скрепив  своими корнями тонкий слой
почвы, а поднявшиеся над  проволокой и травой кусты придали бетонным склонам
совсем естественный вид.
     Теперь  Мартин  уже   не   сомневался,  что   сверху  кратер  закрывает
конструкция типа  геодезического  купола, в которой тоже  были предусмотрены
тысячи карманов  для плодородной почвы. Здесь разбросали  даже искусственные
валуны, серую краску на которых местами размыли дожди.
     Мартин  сосредоточил внимание на  той полосе возле вершины,  где еще до
сооружения купола должен был находиться край кратера.
     Примерно на пятьдесят  футов  ниже вершины он  нашел то, что  так долго
искал.  Он  видел этот  выступ десятки раз и  только  теперь обратил на него
внимание.
     Это был низкий светло-серый  валун, на котором почему-то начертили  две
прямые полосы. Чем больше Мартин смотрел на  полосы, тем  больше недоумевал,
зачем  кому-то  понадобилось  забираться  на такую высоту  для  того,  чтобы
начертить две полосы на камне.
     Налетевший  с  северо-востока  порыв ветра прижал маскировочную сетку к
лицу Мартина. Одновременно  затрепетала и  одна  из полос  на валуне.  Когда
ветер стих, полоса замерла.  Только теперь Мартин понял, что это была совсем
не полоса, а стальная проволока, уходящая куда-то в траву.
     По   периметру  большого  плоского  валуна  почти   правильным   кругом
располагались камни  поменьше.  Казалось,  они  охраняют валун.  Почему  они
выложены  кругом, зачем здесь  проволока?  Предположим, кто-то  снизу сильно
потянет за эту проволоку... что тогда будет? Валун сдвинется?
     В половине четвертого Мартин понял, что  светло-серое пятно - это вовсе
не  валун, а брезентовая ткань, которую удерживают разложенные кругом камни.
Если снизу потянуть за проволоку, то брезент сдвинется.
     Постепенно  Мартин  сумел  разглядеть,  что брезент  прикрывает круглое
отверстие футов  пяти  в диаметре. Значит,  он  нашел амбразуру,  в  которую
смотрел стовосьмидесятиметровый ствол  "Вавилона". Его казенная  часть  была
надежно спрятана в глубине кратера, а ствол был  направлен на юго-юго-запад,
в сторону Дахрана, от которого пушку отделяло семьсот пятьдесят километров.
     - Дальномер, - пробормотал Мартин товарищам.
     Он передал  им бинокль и  взял прибор, напоминающий небольшой телескоп.
Мартин  вспомнил, чему его  учили в Эр-Рияде, прижал  окуляр к глазу и навел
"телескоп"  на  холм. Он снова увидел брезент,  скрывавший ствол  гигантской
пушки, - только теперь без увеличения.
     В поле зрения  прибора  располагались четыре V-образные  призмы, острые
углы  которых  были  направлены  к центру. Мартин медленно вращал  регулятор
сбоку  на приборе, пока все  четыре острых  угла не сошлись в  одной  точке,
образовав крест. Центральная точка креста показывала на брезент.
     Мартин  проверил числа на вращающейся ленте прибора. Тысяча восемьдесят
ярдов.
     - Компас, - сказал он,  отложил дальномер  в  сторону и взял протянутый
ему электронный прибор.
     В нем не было ни плавающего в спирте диска,  ни стрелки, вращающейся на
острие иглы.  Мартин прижал  компас  к глазу,  навел его  на брезент и нажал
кнопку. Остальное  прибор  сделал  сам, указав точный курс  от их убежища до
брезента: триста сорок восемь градусов, десять минут и восемнадцать секунд.
     Наконец, САТНАВ дал последнюю необходимую информацию: положение Мартина
на поверхности планеты с точностью до пятнадцати ярдов.
     Собрать антенну спутниковой связи в  крохотной расщелине было непросто.
На это ушло  добрых десять минут.  Зато Эр-Рияд отозвался немедленно. Мартин
четко, с расстановкой  продиктовал три набора цифр: точные координаты своего
наблюдательного пункта, направление и  расстояние от него до цели. Остальное
- расчет координат цели - сделают в Эр-Рияде.
     Мартин заполз  в щель и попытался заснуть. На посту его  сменил сержант
Стивенсон. Кому-то нужно было постоянно смотреть за иракскими патрулями.
     В  половине девятого,  когда стало совсем  темно, Мартин  испытал  свой
инфракрасный   целеуказатель.   Внешне  он   напоминал   большую  импульсную
лампу-"вспышку" с пистолетной рукояткой, но сзади у него был окуляр.
     Мартин  подсоединил  указатель  к аккумулятору,  навел  его на Каалу  и
прильнул к окуляру. Весь холм был будто залит светом неведомой зеленой луны.
Мартин навел прибор на  брезент,  прикрывавший ствол "Вавилона", и  нажал на
спусковой крючок.
     Долину  пересек  невидимый луч  инфракрасного  света,  а на  другой  ее
стороне,  на  склоне  холма  появилось  небольшое  красное  пятно.  Медленно
перемещая прибор, Мартин перевел красное пятно на брезент и держал его там с
полминуты. Целеуказатель  выдержал проверку.  Мартин выключил прибор и снова
заполз под маскировочную сетку.
     Четыре "игла"  поднялись  с  аэродрома  в  Эль-Харце  в 22.45 и  быстро
набрали  высоту  в  двадцать тысяч  футов.  Насколько  поняли  экипажи  трех
самолетов,  им  предстояла  обычная операция:  привычная бомбежка  очередной
иракской  военно-воздушной базы.  Каждый  "игл" нес  две  двухтысячефунтовых
бомбы с лазерным наведением на цель, а для собственной защиты - также ракеты
типа "воздух-воздух".
     Дозаправка  из ждавшего их воздушного танкера КС-10  к югу от  иракской
границы прошла без сюрпризов. Заправившись, "иглы" изменили курс и свободным
строем  направились  точно  на  север.  Боевая  группа, получившая  название
"Голубая сойка", пролетела над иракским городом Ас-Савамахом в 23.14.
     Как  всегда,  они летели  без  огней,  соблюдая  радиомолчание.  Каждый
штурман видел на экране своего радиолокатора сигналы  трех других самолетов.
Ночь  выдалась  безоблачной,  а  круживший  над  заливом АВАКС сообщил,  что
"картина ясна"; это значило, что иракских истребителей в воздухе нет.
     В 23.39 штурман Дона Уолкера пробормотал:
     - Точка поворота через пять.
     Пилоты  всех  четырех  "иглов"  поняли:  через  пять минут  над  озером
Ас-Садиях им нужно будет изменить курс.
     Как только самолеты вошли в сорокапятиградусный вираж, чтобы взять курс
на Восточный  Тикрит,  экипажи  трех  "иглов"  отчетливо услышали голос Дона
Уолкера:
     -  Группа  "Голубая  сойка"...  У  ведущего   проблемы  с   двигателем.
Возвращаюсь на базу. Командование группой передаю "Голубой сойке-З".
     Той ночью третьим  номером был  Булл Бейкер,  ведущий  второго звена из
двух самолетов. С этой минуты события развивались самым необычным образом.
     Ведомый Уолкера Рэнди Робертс  приблизился к самолету  своего ведущего,
но  ничего необычного  в работе его двигателей  не  обнаружил. Тем не  менее
"игл" терял скорость и  высоту.  Когда ведущему приходится  возвращаться  на
базу,  то ведомый обычно сопровождает  его, если только  поломка  не  совсем
пустяковая. Неполадки в двигателе в  глубоком тылу противника  пустяками  не
назовешь.
     - Понял вас, - отозвался Бейкер.
     Потом все снова услышали голос Уолкера:
     -  "Голубая  сойка-2", присоединяйтесь  к  "Голбой сойке-З",  повторяю,
присоединяйтесь к остальным. Это приказ. Следуйте к Восточному Тикриту.
     Озадаченному ведомому ничего не оставалось, как  снова набрать высоту и
присоединиться к двум "иглам". На экранах  радиолокаторов все видели, как их
командир  все  больше и больше теряет высоту. Он должен был вот-вот упасть в
озеро.
     В тот  же момент все поняли,  что их командир сделал  нечто немыслимое.
Возможно, он растерялся из-за серьезных неполадок в двигателе; как  бы то ни
было, он говорил со  своими  пилотами  не по системе  "хэв-квик", а открытым
текстом. Что еще более поразительно, он назвал цель их назначения.
     В  кружившем  над заливом АВАКСе молодой сержант  ВВС США,  колдовавший
возле  целой  стены  приборных   панелей,  растерялся  и  вызвал   командира
оперативной группы.
     - Сэр, тут возникла одна проблема. У командира группы
     "Голубая сойка" неполадки в двигателе. Он хочет возвращаться на базу.
     - Понятно, - коротко ответил командир оперативной группы.
     На  всех  самолетах  пилот  является  капитаном  воздушного  корабля  и
отвечает за все. В этом  смысле  АВАКС представляет  собой  исключение:  его
пилот  отвечает  за безопасность самолета, но, если дело доходит до передачи
приказов  по  радио, здесь  единолично  распоряжается  командир  оперативной
группы.
     - Но,  сэр, - запротестовал сержант, - командир "Голубой сойки" говорил
открытым текстом. Назвал цель операции. Отозвать на базу всех?
     - Нет, операция продолжается, - сказал офицер. - Работайте.
     Окончательно сбитый с толку сержант вернулся к своим приборам. Это было
просто сумасшествием:  если иракцы  слышали  переговоры летчиков, то система
противовоздушной  обороны  в  Восточном  Тикрите наверняка  уже приведена  в
полную боевую готовность. Затем сержант снова услышал голос Уолкера:
     - Говорит  командир "Голубой сойки".  SOS, SOS. Оба двигателя  вышли из
строя. Катапультируюсь.
     Он все еще передавал открытым текстом. Конечно, иракцы все слышали.
     Догадка сержанта была верна. Иракские радисты  слышали все, что говорил
Уолкер. В Восточном Тикрите зенитчики уже срывали брезент со своих орудий, а
ракетчики  прислушивались,  стараясь  уловить  шум двигателей "иглов", чтобы
запустить им  навстречу ракеты с  тепловой системой самонаведения. Несколько
подразделений  были   тотчас  же  направлены   к   озеру   на   поиски  двух
катапультировавшихся американских летчиков.
     -  Сэр,  "Голубая  сойка"  потерпела   аварию.  Нужно  отозвать  другие
самолеты.
     - Понял. Не нужно, - ответил командир оперативной группы.
     Он бросил взгляд  на часы.  Он тоже получил приказ - непонятный, но его
нужно было выполнять.
     К тому  времени группа "Голубая сойка" была  уже  в девяти  минутах  от
цели.  Три  "игла"  направлялись  прямо в  пасть  тигру.  Пилоты  подавленно
молчали.
     На борту АВАКСа сержант еще видел сигнал "Голубой сойки-1"; самолет все
снижался.  Очевидно, пилот уже катапультировался,  а "игл"  вот-вот рухнет в
озеро.
     Через  четыре минуты  командир оперативной  группы вдруг  изменил  свое
решение.
     -  Группа "Голубая сойка", вас  вызывает АВАКС. Возвращайтесь  на базу,
повторяю, возвращайтесь на базу.
     Ничего не  понимающие пилоты  трех "иглов"  развернулись  и  взяли курс
домой.  На  аэродроме  Восточный  Тикрит  иракские   зенитчики,  не  имевшие
радиолокаторов, напрасно прождали их еще целый час.
     Переговоры  американских  летчиков  слышал   и   другой  иракский  пост
радиоперехвата,  расположенный   в  южных  отрогах   Джебаль-аль-Хамрина.  В
обязанности полковника, командовавшего этим постом, не входило предупреждать
Восточный Тикрит  или  любую  другую  военно-воздушную  базу  о  приближении
самолетов противника.  Единственной  задачей полковника было следить за тем,
чтобы никто не залетел в Хамрин.
     Когда группа "Голубая сойка" развернулась над озером, полковник объявил
повышенную боевую готовность: курс  от озера до  Восточного Тикрита пролегал
через  южные  отроги хребта. Потом один  из  американских самолетов потерпел
аварию,  и полковник облегченно  вздохнул.  Когда же и три  других  самолета
развернулись и взяли курс на юг, он отменил боевую готовность.
     Дон  Уолкер по  спирали снизился  до ста футов над поверхностью озера и
только  тогда  передал  сигнал  бедствия. Едва  не  коснувшись  крылом  волн
Ас-Садияха, он резко изменил курс и,  включив систему LANTRIN, направил свой
самолет на север, к Джебаль-аль-Хамрину.
     Система инфракрасной ночной аэронавигации и наведения на цель (LANTRIN)
представляет   собой  американский  вариант   системы  TIALD,  состоящей  на
вооружении  британских ВВС. Переключившись на  LANTRIN, Уолкер сквозь стекло
фонаря кабины  видел перед собой местность, которую  освещал подвешенный под
крылом мощный источник инфракрасного света.
     На  экране  перед  пилотом  мелькали  колонки  цифр, указывавшие  курс,
скорость, высоту полета и время, оставшееся до бомбометания.
     Уолкер мог бы доверить вести "игл" компьютеру автопилота; пусть приборы
бросают  его  в  каньоны и  долины,  отклоняют  от горных  хребтов и склонов
холмов. Но он предпочитал ручное управление.
     В  "Черной дыре" Уолкеру дали аэрофотоснимки, по  которым  он  проложил
маршрут, позволявший по всей трассе не подниматься выше линии горизонта.  Он
прижимал свой "игл" к долинам, нырял из одной низины в другую. Приближаясь к
Каале, самолет Уолкера будто катался по "американским горкам".
     Когда  Уолкер  подал  сигнал  бедствия,  Майк  Мартин тут же  отозвался
условленной последовательностью  сигналов.  Потом  он  перебрался к  выступу
возле  щели,  навел   инфракрасный  указатель  цели  на  брезентовое  пятно,
установил  красную точку точно  в центре  брезента и теперь уже  не выключал
прибор.
     По радио  Мартину сообщили, что  до бомбометания осталось семь минут. С
этого момента Мартин не должен был сдвигать красную точку ни на дюйм.
     - Пора  бы  ему  и появиться, - пробормотал Истман. - Я уже промерз  до
костей.
     - Скоро  появится, - откликнулся Стивенсон, заталкивая в рюкзак остатки
своего имущества. - Тогда, Бенни,  ты сможешь показать в кроссе  все, на что
способен.
     Неупакованным  остался только радиопередатчик с  антенной  и источником
питания. Он был готов к следующему выходу в эфир.
     Сидевший за спиной  Уолкера  штурман Тим тоже получал всю  информацию о
полете. Быстро менялись цифры  на экране: четыре минуты до бомбометания, три
с  половиной, три... "Игл"  промелькнул  над  той  крохотной  лощинкой,  где
приземлились Мартин  и его товарищи. Самолету понадобятся  считанные секунды
на то, чтобы преодолеть расстояние, которое десантники прошли за две ночи.
     - Девяносто секунд до бомбометания...
     Десантники услышали рев двигателей приближавшегося с  юга "игла", когда
тот начал набирать высоту.
     Истребитель-бомбардировщик   находился  в  трех  милях  от   цели,  над
последним  горным  хребтом.  В  этот  момент  указатель  времени до  момента
бомбометания замер на  нулевой отметке. В полной темноте  две сигарообразные
бомбы  отделились  от  крыльев  самолета  и   по  инерции  несколько  секунд
поднимались вслед за "иглом".
     Во  всех трех "деревнях" солдаты Республиканской  гвардии,  разбуженные
ревом   двигателей   неизвестно   откуда  появившегося   над   их   головами
истребителя-бомбардировщика,  спрыгивали  с  коек  и  мчались  к  орудиям  и
пусковым  ракетным установкам.  Уже  через несколько  секунд  гидравлические
устройства   поднимали    крыши   "амбаров",   в   которых   стояли   орудия
противовоздушной обороны.
     Бомбы  наконец   подчинились   силе   тяжести   и   устремились   вниз.
Расположенные  в   их   головках  инфракрасные  сенсоры  нащупали  невидимый
направляющий  луч,  отразившийся  от  красного пятна на брезенте. Теперь они
будут следовать по этому лучу до самой цели.
     Рев  двигателей  "игла",  от  которого  содрогнулись  горы,  оглушил  и
Мартина. Он  ничком лежал на уступе, удерживая  красное  пятно на том месте,
где должен был находиться ствол "Вавилона".
     Мартин  так  и  не увидел  бомб.  Только что  через окуляр усилителя он
всматривался  в  бледно-зеленое  изображение склона  холма,  а  в  следующее
мгновение ему пришлось отпрянуть от прибора  и прикрыть глаза  рукой, потому
что темная ночь превратилась в кроваво-красный день.
     Обе  бомбы  взорвались  практически  одновременно. В глубине гигантской
пещеры иракскому полковнику  не  хватило трех  секунд,  чтобы  дотянуться до
рычага "запуск". Три секунды спустя запускать было нечего.
     На глазах  у Мартина - в  эти  минуты  приборы ночного видения  были не
нужны -  всю вершину Каалы охватило  пламя.  В  пламени  на мгновение возник
силуэт огромного ствола; тут же ствол,  как  побитый  зверь, стал отступать,
поворачиваться и  корежиться в  нестерпимом  жару. Потом вместе  с остатками
купола его обломки рухнули в кратер.
     -  Как  в аду,  -  прошептал сержант  Стивенсон, лежавший  бок о  бок с
Мартином. Сравнение было на редкость удачным.
     Потом  стали  видны  лишь  отблески  оранжевого пламени, бушевавшего  в
глубине кратера. Холмы снова исчезли в ночной темноте. Мартин несколько  раз
нажал на кнопку радиопередатчика, вызывая Эр-Рияд.
     Сбросив бомбы, Дон  Уолкер  в  крутом вираже  развернул  самолет на сто
тридцать  пять  градусов  и  одновременно направил его  нос  вниз,  стремясь
поскорее  выйти  на  обратный  курс, домой. К  несчастью, высокие  холмы  не
позволяли  снизиться настолько,  чтобы "игл"  стал недосягаем  для  ракет  и
зенитных орудий.
     Самый  удачный запуск  был  произведен из  дальней  "деревни".  Самолет
Уолкера разворачивался над этой деревней ничтожную долю секунды, но именно в
этот  момент иракцы  выпустили две ракеты - не советские  "земля-воздух",  а
лучшие в иракских войсках "роланды" французско-германского производства.
     Первая  ракета  помчалась  вслед  за  "иглом"  на  небольшой  высоте  и
врезалась в горный хребет, когда самолет скрылся за ближайшим холмом. Второй
"роланд"  преодолел  горный  хребет  и  в  следующей  долине  настиг  "игл",
практически оторвав  у него  правый двигатель. Уолкер  почувствовал жестокий
удар.
     Самолет  швырнуло  в сторону,  система управления моментально вышла  из
строя, а вспыхнувшее топливо превратило "игл"  в комету  с пылающим хвостом.
Уолкер  схватился  было  за рычаги  управления - никахой  реакции. Все  было
кончено,  его  самолет умирал, включились все аварийные  огни, тридцать тонн
горящего металла могли в любую секунду врезаться в горы.
     - Катапультируюсь, катапультируюсь...
     Стекло колпака разлетелось  вдребезги,  а через  микросекунду в  черное
небо  были  выброшены  вместе  с катапультируемыми  сиденьями  два  летчика.
Приборы  тотчас распознали, что  высота катапультирования  слишком  мала,  и
разорвали ремни, удерживавшие пилота в сиденье,  освобождая  его  от лишнего
металла и позволяя парашютам раскрыться.
     Уолкер прыгал с  парашютом впервые  в жизни. Ощущение шока на  какое-то
время оглушило его, лишило способности принимать решения. К счастью, те, кто
делают  парашюты,  учли  и такие  ситуации.  Как только  оторвалось  тяжелое
металлическое сиденье, автоматически раскрылся  парашют. В кромешной темноте
ошеломленный Уолкер висел над долиной, которую он не видел.
     Падение оказалось непродолжительным, уж слишком мала была высота. Через
считанные секунды Уолкер ударился о землю, упал, несколько раз перевернулся,
отчаянно пытаясь нащупать замок, отстегивающий подвесную  систему  парашюта.
Наконец ему удалось высвободиться, парашют унесло  ветром в долину, а Уолкер
оказался на спине на пружинистом грунте.
     - Тим! - позвал он. - Тим, у тебя все в порядке?
     Уолкер побежал, отыскивая глазами другой  парашют.  Он был  уверен, что
его товарищ опустился где-то неподалеку.
     В этом он был прав. Оба летчика приземлились в третьей по счету  долине
к  югу  от  только  что  уничтоженной  ими Каалы.  На севере  тускло-красной
зарницей в небе отражался полыхавший в кратере пожар.
     Минуты через три  Уолкер  больно стукнулся коленом. Он было решил,  что
это обычный валун, но даже в полумраке разглядел очертания катапультируемого
сиденья. Наверно, это его. Или Тима? Уолкер двинулся дальше.
     Скоро он  нашел своего  штурмана. Молодой  летчик  катапультировался по
всем правилам, но взрывом повредило механизм отделения сиденья.  Привязанный
к  нему  штурман  упал  на камни, а  парашют  не мог  раскрыться.  Удар  был
настолько  силен, что штурмана наконец выбросило из сиденья - только ни один
человек не мог бы остаться в живых после такого удара.
     Тим  Натансон  лежал  на  спине.  Его  переломанные  руки  и ноги  были
вывернуты под  самыми противоестественными углами, а лицо закрывали  шлем  и
прибор  ночного  видения. Уолкер снял с товарища шлем,  открепил его  личный
знак, повернулся  спиной к полыхавшему над холмами зареву и побежал, плача и
не замечая собственных слез.
     Уолкер бежал, пока совсем не выбился из сил, потом на  склоне какого-то
холма нашел подходящую щель и заполз в нее. Ему было необходимо отдохнуть,
     Через две минуты после бомбового удара по  Каале Мартин снова  вышел на
связь с  Эр-Риядом. Он  послал в эфир серию предупреждающих  сигналов, потом
короткое сообщение: "Теперь Варрава, повторяю, теперь Варрава".
     Мартин  выключит  радиопередатчик,  разобрал  его и упаковал.  Все трое
вскинули  рюкзаки на  плечи и поспешно  спустились с холма.  Им  нужно  было
торопиться, потому что  патрулей  теперь  будет в  десять раз больше. Иракцы
станут  искать  не  их -  маловероятно,  чтобы  они сразу сообразили,  каким
образом  бомбы  попали точно  в  цель,  -  а  экипаж  сбитого  американского
истребителя-бомбардировщика.
     Сержант Стивенсон запомнил курс  пролетевшего над их головами пылающего
самолета и то место, где он упал. Вероятно, самолет еще какое-то время после
катапультирования  пилотов  находился  в  воздухе,  и  они  - конечно,  если
остались в  живых, - должны были приземлиться где-то  в том  же направлении.
Десантники  шли  очень быстро,  но  все же  не могли надежно  оторваться  от
гвардейцев  из  племени  убаяди,  которые  уже  оставили  свои  "деревни"  и
отправились прочесывать горный массив.
     Через двадцать минут Мартин и его товарищи нашли тело штурмана.  Нечего
было  и  думать  о  том,  чтобы  похоронить погибшего  летчика,  и  британцы
продолжили путь.
     Еще через десять минут они услышали треск автоматных очередей. Стрельба
продолжалась   несколько   секунд.   Очевидно,   иракские   гвардейцы   тоже
натолкнулись на тело американского летчика и в бессильной злобе  разрядили в
него  магазины. Благодаря этой стрельбе  Мартин смог оценить,  насколько  им
удалось опередить иракцев. Британцы ускорили шаг.
     Дон Уолкер  так и  не понял, откуда перед его  горлом появилось  лезвие
ножа сержанта Стивенсона. Прикосновение было  совсем  легким,  как щекотание
шелковой нити. Уолкер открыл глаза  и  увидел склонившегося над ним смуглого
мужчину в форме  капитана горнострелковой  дивизии  иракской Республиканской
гвардии.  В  правой  руке  мужчина  держал пистолет,  направленный  в  грудь
Уолкеру. Потом "капитан" заговорил на чистейшем английском языке:
     - Чертовски  неудобное время для дружеской болтовни. Может,  нам  лучше
поскорей убраться ко всем чертям?
     Ту ночь генерал Норман  Шварцкопф провел в одиночестве в своем кабинете
на пятом этаже здания Министерства обороны Саудовской Аравии.
     Все  семь  месяцев  он  редко  появлялся здесь,  предпочитая  проводить
большую  часть времени  в  подвале вместе с офицерами своего штаба или, если
это удавалось,  на  позициях  своих  войск. В  большой и  удобный кабинет он
приходил только тогда, когда хотел остаться один.
     Той ночью генерал сидел за большим столом и как завороженный смотрел на
красный  телефонный  аппарат, связывавший его непосредственно с Вашингтоном.
Генерал ждал.
     Без десяти час 24 февраля зазвонил другой телефон.
     - Генерал Шварцкопф? - спросил кто-то с английским акцентом.
     - Да, это я.
     - Сэр, у меня для вас сообщение.
     - Передавайте.

     - Это  очень короткое сообщение,  сэр, в  нем всего  два слова: "Теперь
Варрава". "Теперь Варрава".
     - Благодарю вас, - ответил главнокомандующий и положил трубку.
     В тот  же  день в четыре часа  утра началось наступление наземных войск
союзников.



     Три британца и американский  летчик шли всю ночь. Они взяли такой темп,
что Дон  Уолкер, который не нес рюкзак  и считал, что находится  в  отличной
спортивной форме, скоро стал спотыкаться и ловить ртом воздух.
     Он все чаще и чаще падал  на колени и был уверен, что не сможет сделать
больше ни единого шага, что  лучше смерть, чем эта невыносимая боль в легких
и каждой мышце. В таких случаях его подхватывали подмышки две  крепкие руки,
а в его ушах звучал успокаивающий голос сержанта Стивенсона:
     - Поднимайся, друг. Потерпи  еще немного. Видишь тот гребень? Думаю, на
другой его стороне мы сможем отдохнуть, - говорил он с акцентом кокни.
     Но  отдыхать  им  в  ту ночь  так и  не  пришлось.  Вместо  того  чтобы
направиться к южным отрогам Джебаль-аль-Хамарина, где они могли бы встретить
плотный заслон  моторизованной Республиканской гвардии, Мартин  повел группу
на  восток,  еще выше в горы, тянувшиеся  здесь до  самой  иранской границы.
Солдаты горно-стрелковой дивизии из племени убаиди преследовали их по пятам.
     Вскоре после рассвета Мартин, осмотревшись, заметил шедший по их следам
иракский  патруль.  Очевидно,  эти  солдаты  были выносливее  других.  Шесть
гвардейцев  карабкались  вверх по  склону  холма. Взобравшись  на  следующий
гребень, иракцы  увидели  прямо  перед собой американца. Тот сидел на  земле
спиной к ним.
     Укрывшись  за скалами, гвардейцы открыли беглый огонь. Американец упал,
изрешеченный пулями. Тогда  все шестеро гвардейцев  выскочили  из  укрытий и
побежали к телу поверженного врага.
     Слишком  поздно они  поняли,  что  "американец"  был всего лишь большим
рюкзаком. На рюкзак был наброшен маскировочный плащ, а сверху  его прикрывал
летный шлем  Уолкера. Три автомата "Хеклер  унд  Кох" с глушителями  срезали
всех шестерых.
     Недалеко  от города  Канакин  Мартин наконец  разрешил остановиться  на
отдых.  Он собрал  радиопередатчик и  послал короткое сообщение  в  Эр-Рияд.
Стивенсон   и   Истман  поочередно  стояли  на  часах,   опасаясь  появления
преследователей с запада.
     Мартин уведомил  Эр-Рияд, что в живых  остались  три британца и что они
подобрали единственного уцелевшего  американского  летчика. Боясь перехвата,
он не назвал свои координаты. Потом все четверо поспешили дальше на восток.
     Недалеко от ирано-иракской границы, высоко в горах, они нашли сложенную
из  камней  хижину,  в которой  летом,  когда  стада  перегоняли на  здешние
пастбища,  укрывались от непогоды пастухи. В этой хижине  британцы и Уолкер,
сменяя друг друга на часах, провели четыре дня. Тем временем далеко к югу от
них  танки  и авиация союзников в девяносточасовой войне  сокрушили иракскую
армию и вошли в Кувейт.
     В  тот  же  день,  то  есть  в  первый  день  наземных  боевых действий
союзников,  с  запада на  иракскую  территорию проник  израильский солдат из
отряда коммандос  "Сайерет Маткал", выбранный благодаря своему  безупречному
арабскому языку.
     Неподалеку от границы, к югу от  перекрестка в  Рувейшиде, его  высадил
израильский   вертолет,   имевший   дополнительные   баки    с   горючим   и
опознавательные знаки иорданской армии.  Вертолет вылетел из пустыни Негев и
пересек всю Иорданию, а потом незамеченным вернулся тем же путем в Израиль.
     Как и у Мартина, у израильского солдата был легкий кроссовый мотоцикл с
широкими  шинами  для  езды  по  пустыне.  Внешне  мотоцикл казался  старым,
побитым, ржавым  и грязным, но  его двигатель  был  в отличном состоянии. На
багажнике были укреплены две канистры с запасом горючего.
     Израильский солдат выехал на  шоссе, которое вело на восток, и к закату
оказался   в  Багдаде.  Готовя  солдата  к  операции,   его  командиры  явно
переосторожничали. В  Ираке слухи распространялись с невероятной  быстротой,
недоступной, казалось, даже самым современным  средствам связи. Багдадцы уже
знали, что  их  армия  терпит сокрушительное поражение в  пустынях Кувейта и
южного Ирака. К  вечеру первого  дня агенты  секретной полиции попрятались в
своих казармах, боясь показаться на улицах.
     Бомбардировки  прекратились, потому  что  все  самолеты союзников  были
заняты  в  боевых  действиях  в  Кувейте и  на  границе.  Багдадцы  свободно
разгуливали  по улицам и оживленно обсуждали казавшееся неизбежным вторжение
американских и британских войск в Багдад и свержение Саддама Хуссейна.
     Эйфория  продолжалась,  однако, лишь неделю, к концу которой всем стало
ясно, что союзники не придут в Багдад.  Амн-аль-Амм снова взял в  свои  руки
власть над жизнью и смертью иракского народа.
     На главной  автобусной станции Багдада толпы  кишели солдатами, большей
частью одетыми лишь в фуфайки и шорты. Свою военную форму они  побросали еще
в   пустыне.  Это  были  дезертиры,   которым  удалось   прорваться   сквозь
заградительные  отряды, стоявшие  за линией  фронта.  Они продавали автоматы
Калашникова по такой цене, что вырученных денег едва хватало на билет домой.
В  начале недели  эти автоматы предлагали по тридцать пять динаров, а  через
четыре дня цена упала до семнадцати.
     Израильский  солдат выполнил свое задание ночью. Моссаду  были известны
только  те  тайники  для передачи  сообщений  Иерихону, которые  выбрал  еще
Альфонсо Вене Монкада. Двумя из этих  тайников Мартин перестал пользоваться,
потому что  они  показались  ему недостаточно  надежными, но  третий все еще
действовал.
     Израильтянин оставил одинаковые письма во всех трех  тайниках, начертил
мелом условные знаки, сел  на мотоцикл и присоединился к вереницам беженцев,
направляющихся на запад.
     На следующий день он добрался до  границы. Здесь израильтянин свернул с
дороги  на  юг, в  безлюдную  пустыню,  пересек  иорданскую  границу, извлек
спрятанный  радиомаяк и  включил его. Сигнал  был  тотчас принят израильским
самолетом,  кружившим  над  пустыней Негев,  а вскоре  появился  вертолет  и
подобрал солдата.
     Израильтянин  не  спал  и  почти ничего не  ел пятьдесят  часов,  но он
выполнил задание и благополучно вернулся домой.
     На  третий  день  после  начала  наземных  боевых  действий   в  районе
Персидского залива фрейлейн Эдит Харденберг появилась на своем рабочем месте
в  банке  "Винклер"  в  очень  плохом  настроении.  Она  была  расстроена  и
озадачена.  Утром  предыдущего  дня,  когда она уже  собиралась  на  работу,
неожиданно зазвонил телефон.
     Какой-то  мужчина на  безупречном  немецком  с  зальцбургским  акцентом
представился  как  сосед   ее  матери.  Он  сообщил,   что  фрау  Харденберг
поскользнулась  на  обледеневшей  ступеньке,  упала  с  лестницы  и   теперь
находится в крайне тяжелом состоянии.
     Эдит  попыталась  дозвониться  матери,   но  в  ответ   слышала  только
раздражающий  сигнал  "занято".   Вне  себя  от  гнева,  Эдит  позвонила  на
зальцбургскую  телефонную станцию. Там  ей сказали,  что,  должно быть, у ее
матери испортился телефонный аппарат.
     Эдит  Харденберг позвонила в  банк,  предупредила,  что  сегодня она не
сможет выйти  на работу, и в  отвратительнейшую погоду,  под  мокрым снегом,
поехала в Зальцбург.  До места она  добралась еще до полудня.  Ее  встретила
живая  и здоровая, но  донельзя  удивленная  мать. Она не падала, не  ломала
ногу. Правда, одно  неприятное событие  все же  произошло:  какой-то хулиган
перерезал телефонный провод, ведущий в ее квартиру.
     Когда  Эдит  вернулась  в  Вену, идти  в  банк  было уже  поздно.  Герр
Вольфганг Гемютлих пребывал в еще более  скверном настроении, чем  Эдит.  Он
был крайне недоволен  ее  отсутствием в течение  всего предыдущего  дня и  с
явным недоверием выслушал сбивчивые объяснения.
     Вскоре  Эдит  узнала  и  причину  плохого настроения  герра  Гемютлиха.
Оказалось, что  вчера утром в банке появился некий молодой человек,  который
настоятельно  просил  аудиенции   у   самого   герра  Гемютлиха.  Посетитель
представился  как некто  Азиз и  объяснил, что  он является  сыном владельца
номерного счета, на  котором находится  значительная сумма. Его отец, сказал
Азиз, нездоров и хочет, чтобы вместо него счетом распоряжался его сын.
     Азиз-младший  предъявил документы, которые безусловно подтверждали, что
он является именно тем, за кого себя выдает, и что ему доверено осуществлять
любые операции  с  номерным  счетом. Герр Гемютлих  долго искал в документах
малейший подвох,  но  так ничего подозрительного и не  нашел. Ему  ничего не
оставалось, как согласиться.
     Молодой сукин сын утверждал, что его отец принял решение закрыть счет и
перевести всю  сумму  в  другой  банк. И  это,  обратите  внимание, фрейлейн
Харденберг,  через  два дня после того,  как на  его счет  поступило еще три
миллиона  долларов, так  что  общая  сумма  на этом счете  превысила  десять
миллионов долларов.
     Эдит  Харденберг  внешне  спокойно   выслушала   все  причитания  герра
Гемютлиха, потом уточнила  кое-какие детали. Да,  подтвердил  герр Гемютлих,
посетителя звали  Каримом. Да, на мизинце у него было  кольцо с  печаткой из
розового опала, а на подбородке  - чуть заметный шрам. Если бы банкир не был
так расстроен, он несомненно обратил бы внимание на то, что его секретарь на
удивление четко формулирует вопросы о  человеке, которого она никак не могла
видеть.
     Конечно, признался герр Гемютлих, он и раньше догадывался, что владелец
счета - араб, но ему и в голову не могло прийти,  что  тот из Ирака и к тому
же имеет взрослого сына.
     После работы Эдит Харденберг приехала домой и принялась за уборку своей
квартирки. Она  чистила  и скребла  не  один час. В ближайший  контейнер для
мусора, находившийся  в нескольких сотнях метров от  ее  дома, она выбросила
две  больших  картонных коробки. В  одной  из  них  были  флаконы с  духами,
всевозможная косметика, шампуни,  во второй -  дамское  нижнее  белье. Потом
Эдит снова взялась за уборку.
     Позднее  соседи говорили,  что весь вечер и  даже всю ночь у нее играла
музыка.  Почему-то это были  не  ее любимые Моцарт и Штраус,  а  все  больше
Верди. Особенно часто она ставила пластинку с чем-то из  "Набукко". Один  из
соседей с необычайно острым слухом даже узнал, что это был хор рабов.
     Ближе к рассвету музыка  умолкла. Эдит Харденберг зашла на кухню, взяла
две вещи, села в машину и уехала.
     Первым  ее  обнаружил  бухгалтер-пенсионер,  прогуливавшийся  со  своей
собакой в парке  Пратер в семь часов утра. Бухгалтер свернул с широкой аллеи
в лес, чтобы собака сделала свои дела не там, где обычно ходят люди.
     Эдит Харденберг была в своем простом сером твидовом пальто, она собрала
волосы на затылке  в  плотный пучок, на ее ногах были плотные  фильдекосовые
чулки и скромные туфли без каблуков. Переброшенная через ветку дуба бельевая
веревка   не  оборвалась.  В  метре   от   Эдит  лежала  небольшая  домашняя
лестница-стремянка.
     Ее  руки были  вытянуты по швам,  а  носки туфель  смотрели вниз.  Эдит
Харденберг всегда была очень аккуратной женщиной.
     Двадцать восьмое февраля  было  последним  днем  войны.  Много иракских
дивизий было окружено и уничтожено в иракских  пустынях к западу от Кувейта.
Части  Республиканской  гвардии, гордо  вошедшие  в Эль-Кувейт 2  августа  и
расположившиеся  южнее столицы, прекратили свое существование.  В  последний
день февраля иракские оккупационные  войска поджигали все, что могло гореть,
ломали все, что не горело, а потом длиннейшей вереницей грузовиков, пикапов,
фургонов, легковых автомобилей и повозок покинули город.
     Колонна  остановилась в том месте,  где идущее на север шоссе прорезает
хребет  Мальта.  "Иглы" и  "ягуары",  "томкэты"  и  "хорнеты",  "торнадо"  и
"тандерболты",  "фантомы" и  "апачи"  превратили иракские машины в дымящиеся
обломки.  Двигавшиеся  во  главе колонны  машины  были  уничтожены  в первую
очередь;  они  блокировали шоссе, и уцелевшие иракские  автомобили не  могли
проехать ни вперед, ни  назад, ни даже  свернуть в сторону - мешали отвесные
скалы  хребта. В  этой западне  погибло  много  иракских  солдат,  остальные
сдались в плен. К  заходу солнца первые  арабские  части союзников  вошли  в
Кувейт.
     Вечером того  же дня Майк Мартин  снова связался с Эр-Риядом и узнал  о
поражении   иракской  армии.   Он   сообщил   координаты   своей   хижины  и
расположенного неподалеку более или менее ровного луга.
     Британские  десантники   и   Уолкер  давно   съели   последние  пищевые
концентраты, пили растаявший снег  и  отчаянно мерзли,  не  решаясь  разжечь
огонь, чтобы не выдать себя. Война закончилась, но патрули  горно-стрелковой
дивизии могли этого не знать, а если и знали, то, возможно, им было плевать,
кончилась она или нет.
     Вскоре  после  рассвета  за ними прилетели  два "блэкхока",  выделенных
американской  101-й  воздушно-штурмовой дивизией. Расстояние  от  саудовской
границы  было  настолько  велико,  что   летчикам  пришлось  подниматься  из
временного лагеря, только что устроенного  дивизией  на иракской территории,
на  берегу Евфрата,  в пятидесяти милях от границы, после  самого крупного в
истории  войн вертолетного десанта.  И даже от  этого  временного лагеря  до
горного массива вблизи Канакина  для вертолетов было слишком далеко, поэтому
один из "блэкхоков" нес запас топлива на обратный путь.
     Пока приземлившиеся на лужайке вертолеты заправлялись, над ними кружили
восемь  "иглов", на всякий  случай прикрывавшие их сверху. Дон Уолкер поднял
голову и прищурился.
     - Эй, это же мои ребята! - крикнул он.
     На всем  пути до  саудовской границы  "иглы" не выпускали вертолеты  из
поля зрения.
     Британцы и  Дон  Уолкер  попрощались на  занесенной  песком вертолетной
взлетно-посадочной  площадке недалеко  от  саудовско-иракской границы. Потом
"блэкхок", разметав лопастями песок, поднялся в  небо. Он доставит  капитана
Уолкера в  Дахран,  откуда  тот вернется на свою  базу в  Эль-Харце. Чуть  в
стороне стояла британская "пума", готовая  забрать десантников  и отвезти их
на секретную, тщательно охраняемую базу полка специального назначения.
     В  тот  же  вечер на  комфортабельной  загородной вилле,  расположенной
где-то на  суссекских  холмах, доктору Терри  Мартину впервые сообщили,  где
находился его брат с  октября прошлого года.  Ему также сказали,  что теперь
майор Майк Мартин в безопасности, на территории Саудовской Аравии.
     Молодой  арабист едва  не  упал  в  обморок.  Сотрудники  Сенчери-хауса
отвезли   его   в   Лондон,  где  он   снова  приступил  к  профессорской  и
исследовательской работе в Школе востоковедения и африканистики.
     Через  два дня,  3 марта,  в  палатках, разбитых на  взлетно-посадочной
полосе   небольшого  голого   иракского   аэродрома   Сафван,   командование
вооруженных  сил коалиции  встретилось с  двумя багдадскими  генералами  для
обсуждения условий капитуляции.
     Коалицию  представляли  генерал Норман  Шварцкопф  и  принц  Халид  бин
Султан.   Рядом  с  американским  генералом  сидел  командующий  британскими
вооруженными силами генерал сэр Питер де ла Бильер.
     Американский и британский генералы были уверены,  что в  Сафван прибыли
только два иракских генерала. На самом деле там было трое иракских военных.
     Американская служба  безопасности принимала  исключительные меры, чтобы
не допустить и малейшей возможности проникновения наемного убийцы в палатки,
где проходили переговоры. Аэродром окружала целая американская дивизия.
     Командование  союзников  прибыло  с  юга  на   вертолетах,  а  иракским
генералам   было  приказано  следовать   на   автомобилях  до   перекрестка,
расположенного к северу от аэродрома. Здесь иракцы оставляли свои автомобили
и последние две мили следовали на американских бронетранспортерах, за  рулем
которых сидели американские солдаты.
     Через десять  минут  после того, как  генералы и их переводчики вошли в
палатку для переговоров, на шоссе со стороны Басры показался еще один черный
"мерседес", который направлялся к  тому же перекрестку. В это время заставой
командовал капитан  из седьмой танковой  бригады США, а  все старшие офицеры
находились  на  взлетно-посадочной  полосе. Неожиданно  появившийся  лимузин
тотчас остановили.
     В  "мерседесе"  сидел  еще один  иракский  генерал (правда, всего  лишь
бригадный генерал) с черным кейсом в руках. Ни генерал, ни  его водитель  не
говорили по-английски, а капитан не  знал ни  слова по-арабски. Он уже хотел
было связаться по радио с кем-нибудь из своих  начальников,  находившихся на
взлетно-посадочной полосе, когда к посту  подъехал джип. За рулем  его сидел
американский полковник, второй  полковник находился  на месте пассажира.  На
водителе была форма  американских войск  специального  назначения,  "зеленых
беретов",  а  пассажир,   судя  по  нашивкам   на  его  куртке,  представлял
американскую военную разведку G2.
     Полковники  показали  удостоверения   личности,  капитан  их  проверил,
убедился в подлинности документов и отдал честь старшим офицерам.
     -  Все  в  порядке, капитан,  мы ждали  этого  сукиного сына,  - сказал
полковник  из "зеленых беретов". - Кажется, он задержался из-за того, что  в
пути у него спустил скат.
     -  В этом  портфеле, - добавил офицер из отдела G2, указывая  на кейс в
руке  иракского бригадного  генерала,  который вышел из  машины  и  напрасно
пытался понять, о чем идет речь,  - данные о всех наших военнопленных, в том
числе  и о пропавших  без вести летчиках. Бешеному Норману срочно нужны  эти
документы.
     Свободных бронетранспортеров рядом не  оказалось. Полковник из "зеленых
беретов"  грубо  подтолкнул  иракского  генерала  к  джипу.  Капитан  был  в
замешательстве.  Ему  ничего  не  говорили о третьем иракском генерале. Зато
капитан точно знал другое: его  часть  уже попала на заметку из-за того, что
командир  поторопился доложить  о захвате Сафвана. Меньше всего ему хотелось
бы,  чтобы  на  седьмую  танковую  бригаду  снова  обрушился  гнев  генерала
Шварцкопфа из-за задержки списка пропавших без вести  американских летчиков.
Джип исчез в направлении Сафвана. Капитан  пожал плечами  и жестом  приказал
водителю "мерседеса" припарковаться рядом с другими иракскими машинами.
     На  пути  к   взлетно-посадочной   полосе  джип  проехал  сквозь  строй
американских танков, растянувшихся на  добрую милю. Между танками и кордоном
"апачей", охранявших зону переговоров,  находилась территория, на которой не
было никаких войск.
     Когда джип  отъехал  от танков на  достаточное расстояние, полковник из
военной разведки повернулся к иракскому генералу и на хорошем арабском языке
сказал:
     - Под вашим сиденьем. Не выходите из джипа, быстро переодевайтесь.
     Иракский  генерал был  в темно-зеленой  форме  армии  своей страны. Под
сиденьем он обнаружил светлую форму полковника войск специального назначения
Саудовской Аравии. Он быстро сменил брюки, куртку и берет.
     В нескольких  десятках метров от "апачей" джип развернулся на  бетонной
полосе и  направился  на юг, в пустыню. На окраине  Сафвана  джип выехал  на
шоссе, которое вело в Кувейт. До кувейтской границы было двадцать миль.
     По  обе  стороны  шоссе  стояли   американские  танки.  Танкистам  было
приказано  следить,  чтобы никто  не проник в  зону  Сафвана. Сидя на башнях
своих машин, командиры танков безразличными взглядами провожали американский
джип, в котором сидели два полковника США  и офицер  Саудовской Аравии. Джип
направлялся из  охраняемой зоны, а не в нее, поэтому танкисты не обращали на
него внимания.
     Лишь  через  час  джип  добрался  до  кувейтского аэропорта. В  те  дни
аэропорт,  взорванный  иракцами  при отступлении,  представлял  собой  груды
развалин, затянутых  черным  дымом  от горевших  нефтяных  скважин,  которые
полыхали  по  всему  эмирату.  Поездка  оказалась  продолжительной  -  джипу
пришлось  сделать большой  крюк по  пустыне,  объезжая завал  иракских машин
возле перевала через хребет Мальта.
     Когда  до аэропорта  оставалось  пять миль, полковник  военной разведки
вытащил из бардачка  портативный передатчик  и  подал несколько  сигналов. К
аэропорту стал приближаться небольшой самолет,
     Роль  диспетчерской  вышки в то  время  исполнял  американский трейлер.
Самолет  оказался британским HS-125.  Больше того,  это  был  личный самолет
командующего британскими войсками  генерала де  ла  Бильера. Ошибки быть  не
могло:  на  самолете были  отчетливо видны  все опознавательные знаки, да  и
пилот правильно подал условный сигнал. Диспетчер разрешил посадку.
     HS-125 не стал подруливать к развалинам здания аэропорта, а остановился
возле отдаленного пункта  рассредоточения, где его  ждал американский  джип.
Люк самолета  распахнулся, опустился  трап, и трое  мужчин поднялись на борт
HS-125.
     - Гранбай-один, прошу разрешения на взлет, - услышал диспетчер.
     В этот  момент  диспетчер был  занят  канадским  "геркулесом" с  грузом
медикаментов для госпиталей.
     - Подождите, Гранбай-один... сообщите ваш  маршрут полета!  - Диспетчер
хотел сказать,  что экипаж самолета  ведет себя чертовски странно: не успели
совершить посадку, как уже снова поднимаются в небо. Куда вы так торопитесь,
черт бы вас побрал?
     - Прошу прощения, - отозвался четкий, невыразительный голос. Диспетчеру
и  раньше  приходилось иметь дело  с  пилотами  британских  ВВС, и  все  они
разговаривали  так  же - как  школьники. - Кувейтская  вышка, мы только  что
взяли на борт полковника войск специального назначения Саудовской Аравии. Он
серьезно  болен.  Из  окружения  принца  Халида.  Генерал  Шварцкопф  просил
немедленно эвакуировать полковника,  а  сэр  Питер  предложил свой  самолет.
Старина, давайте разрешение на взлет.
     Британский  пилот  на одном  дыхании упомянул одного  полного генерала,
одного  принца  и  одного дворянина  королевства.  Диспетчер  был всего лишь
сержантом,  но хорошо знал свое дело.  В  военно-воздушных силах  США у него
были   неплохие  перспективы,  однако   отказать  в  эвакуации   саудовскому
полковнику из ближайшего окружения принца, летевшему на самолете британского
главнокомандующего, значило подвергнуть свою карьеру серьезному испытанию.
     - Гранбай-один, взлет разрешаю, - сказал он.
     HS-125 поднялся в  воздух, но вместо того чтобы взять  курс на Эр-Рияд,
где был один из  лучших госпиталей  на  всем Среднем Востоке,  он направился
точно на запад, вдоль северной границы королевства.
     Неусыпное  око АВАКСа  заметило  самолет. Его служба слежения запросила
место назначения HS-125. На этот раз пилот отозвался на абсолютно правильном
английском  и объяснил,  что  они направляются  на  британскую  военную базу
Акротири на острове  Кипр, чтобы отправить  домой близкого друга генерала де
ла Бильера,  подорвавшегося  на  противопехотной мине.  Командир оперативной
группы на АВАКСе  впервые  слышал об  этом  происшествии, но не  представлял
себе,  что  он  мог  бы  предпринять.  Не  сбивать  же  самолет  британского
командующего!
     Пятнадцать   минут   спустя   HS-125   покинул  воздушное  пространство
Саудовской Аравии и пересек иорданскую границу.
     Сидевший в  хвосте самолета иракский  генерал  ничего  не  понимал,  но
оперативность британцев и американцев произвела на него большое впечатление.
Он долго  не мог  решиться ответить согласием  на  предложение, изложенное в
последнем  письме  своих  западных  хозяев,  однако  после  тяжких  раздумий
согласился, что  разумнее  воспользоваться  их  помощью  сейчас,  чем  ждать
неизвестно чего и потом бежать за границу на свой страх и риск. Предложенный
американцами план, казалось, приблизит осуществление давнишней мечты.
     Один  из  пилотов в  тропической  форме  королевских ВВС Великобритании
вышел  из  кабины  и  по-английски  пробормотал  что-то  полковнику  военной
разведки США. Тот ухмыльнулся.
     - Добро пожаловать в свободный мир, - сказал полковник по-арабски. - Мы
только  что  покинули  воздушное пространство  Саудовской  Аравии. Скоро  вы
пересядете на авиалайнер, отправляющийся в Америку. Между прочим, у меня для
вас кое-что есть.
     Из  нагрудного кармана  полковник достал листок  бумаги  и показал  его
генералу. Тот просмотрел  и  довольно  улыбнулся.  Это был  отчет о  суммах,
положенных  на его счет в венском банке. Теперь на счету было  больше десяти
миллионов американских долларов.
     Полковник  из  "зеленых  беретов"  открыл  шкафчик,  достал  стаканы  и
несколько крохотных бутылочек с шотландским виски. Он вылил  в каждый стакан
по бутылочке и вручил всем по стакану.
     - Что ж, мой друг, за вашу отставку и процветание.
     Американцы выпили. Иракский генерал еще раз улыбнулся и тоже выпил.
     - Теперь  отдыхайте, - по-арабски сказал полковник из военной разведки.
- Мы будем на месте меньше чем через час.
     Потом американцы  оставили иракского генерала. Тот  откинулся на спинку
кресла, закрыл  глаза,  вспоминая  события  последних  двадцати  недель,  за
которые он сколотил себе огромное состояние.
     Он рисковал  многим, но западные  хозяева  платили хорошо.  Он вспомнил
совещание  в  зале  заседаний  президентского  дворца,  когда  раис  впервые
объявил, что Ирак  теперь тоже имеет свою атомную бомбу.  Известие  потрясло
его - как и последовавшее долгое молчание американцев.
     Потом они  неожиданно возобновили  связь и потребовали, чтобы он узнал,
где хранится бомба.
     Он не имел  об этом ни малейшего представления, но за предложенные пять
миллионов долларов был  готов рискнуть буквально  всем.  К  тому  же  задача
оказалась не такой уж сложной, как могло показаться на первый взгляд.
     На  багдадских   улицах  он  арестовал  несчастного  инженера-ядерщика,
доктора Салаха  Сиддики,  и  предъявил  ему обвинение в  том,  что тот выдал
местоположение  иракской  бомбы  врагам  Ирака.   Сиддики,  доказывая   свою
невиновность, проболтался и рассказал все  об Эль-Кубаи и маскировке объекта
под автомобильную свалку... Откуда несчастному инженеру было  знать, что его
арестовали  и допрашивали за три дня до бомбардировки Эль-Кубаи, а не  через
два дня после налета?
     Следующим  ударом  для  Иерихона  было известие  о  том,  что  иракские
ракетчики  сбили американский  самолет  и захватили  в плен  двух  летчиков.
Такого оборота событий он не предусмотрел. Ему было просто необходимо знать,
не расскажут  ли американцы на  допросе об источнике информации, о том,  как
она попала к союзникам.
     Иерихон  почувствовал огромное  облегчение, когда понял: летчики ничего
не  знают, кроме  того,  что им сообщили  на  предполетном инструктаже, а им
сказали, будто  бы их посылают на бомбардировку склада боеприпасов. Впрочем,
радость Иерихона оказалась преждевременной. Раис заявил, что в этой  истории
не обошлось без предателя.  После этого судьба доктора Сиддики, подвешенного
на цепях  в одной из камер  "гимнастического зала", была решена. Ему сделали
инъекцию воздуха, спровоцировав закупорку коронарных сосудов. Изменить потом
в протоколах дату допроса было проще простого.  Но самым большим ударом было
известие  о  том, что  союзники не  достигли цели,  что  бомбу  перевезли  в
какое-то сверхсекретное хранилище, Каалу. Что за Каала? Где она?
     Незадолго  до  своей  смерти  инженер-ядерщик  проболтался,  что  Каалу
маскировал талантливый военный инженер  полковник Осман  Бадри. К сожалению,
проверка показала, что молодой офицер ревностно поддерживает президента. Как
изменить его взгляды, его отношение к Саддаму?
     Иерихон быстро нашел решение. По сфабрикованному обвинению он арестовал
и зверски убил отца  Османа Бадри,  которого  тот очень  любил.  Разговор  с
разочаровавшимся  полковником, который состоялся сразу после  похорон отца в
автомобиле Иерихона, прошел как по маслу.
     Человек по кличке Иерихон, он же  Музаиб или  Мучитель, чувствовал себя
поразительно спокойно. Его охватила сонливость. Наверно, давало о себе знать
напряжение  последних дней. Он попытался  приподняться, но ноги отказывались
повиноваться.  Он поймал  на  себе  внимательные взгляды  двух  американских
полковников,  переговаривавшихся на незнакомом ему языке,  но определенно не
английском. Он хотел было что-то сказать, но не мог вымолвить ни слова.
     HS-125 повернул на юго-восток, миновал  иорданское побережье и снизился
до  десяти тысяч  футов.  Над  заливом  Агава полковник из  зеленых беретов"
распахнул пассажирскую дверь. В  салон  ворвался вихрь свежего воздуха, хотя
скорость самолета упала настолько, что, казалось, машина застыла в воздухе.
     Два  полковника вытащили беспомощное,  безвольно обвисшее тело гостя из
кресла. Тот снова попытался  что-то  сказать, но не  мог выдавить из себя ни
звука.  Над   голубыми  волнами  Средиземного  моря,   южнее  залива  Агаба,
бригадного  генерала  Омара Хатиба  выбросили из самолета.  Он разбился  при
ударе о воду, остальное сделали акулы.
     Самолет  HS-125  повернул  на  север,  вошел  в  израильское  воздушное
пространство, миновал  Эйлат и наконец приземлился на  военно-воздушной базе
Сде-Дов к северу от Тель-Авива, Там пилоты сняли  с себя британскую форму, а
полковники  -  американскую.  Все четверо снова стали  офицерами Моссада.  С
роскошного самолета сняли эмблемы королевских ВВС, перекрасили его в прежний
цвет и вернули на Кипр тому сайану, который владел туристической компанией и
одолжил на время самолет Моссаду.
     Деньги из Вены перевели сначала в бахрейнский банк "Кану", потом в один
из американских банков и наконец в тель-авивский банк "Хапоалим". Часть этих
денег, выплаченную Иерихону до его перевербовки ЦРУ, возвратили израильскому
правительству, а остаток, больше восьми миллионов долларов, перевели на счет
фонда, который в Моссаде называли "увеселительным".
     Через  пять дней после окончания войны в  Джебаль-аль-Хамрин  прилетели
два  других  американских  вертолета  дальнего   действия.   Американцы   не
спрашивали разрешения на этот полет, не согласовывали маршрут.
     Тело штурмана "игла" лейтенанта Тима Натансона так и не нашли. Иракские
гвардейцы  разорвали  его автоматными очередями, а шакалы, фенеки, вороны  и
коршуны  довершили  дело. Должно быть, его кости и сегодня лежат  в холодных
долинах,  меньше  чем  в  ста  милях  от  тех мест,  где его далекие  предки
обливались потом и кровью у стен Вавилона.
     Отец, узнав о гибели сына,  прочитал за упокой его души каддиш  и долго
оплакивал утрату в своем опустевшем доме в вашингтонском Джорджтауне.
     Тело  же капрала Кевина Норта,  напротив, удалось найти. Прилетевшие на
"блэкхоках" британцы раскидали каменную пирамиду, тело положили в похоронный
мешок и перевезли сначала в Эр-Рияд, а потом на борту транспортного самолета
"геркулес" в Англию.
     В середине  апреля  в  базовом лагере  полка  специального  назначения,
комплексе сложенных из красного  кирпича  низких казарм,  состоялась краткая
траурная церемония.
     Солдат войск специального назначения хоронят не на каком-то специальном
кладбище,  такого  кладбища нет нигде  в мире. Многие  навсегда остались  на
пятидесяти полях битв, названия которых ничего не скажут большинству людей.
     Одни погребены в песках ливийской пустыни, где они  сражались  с армией
Роммеля в 1941-42 годах. Другие лежат на греческих островах, в горах Абруцци
и Юры, в  Вогезах, в  Малайзии  и на Борнео,  в Йемене,  Мускате и Омане,  в
джунглях и в холодных пустынях, под ледяными  водами Атлантического океана у
Фолклендских островов.
     Если  тела удавалось  найти, их  отправляли  в  Великобританию, но  для
похорон всегда передавали родственникам. Даже  и на любом другом кладбище на
надгробиях никогда не упоминается полк специального назначения, там в лучшем
случае высечено  название  тех  войск,  в  которых  солдат  служил  раньше -
парашютных, стрелковых, охранных.
     В мире есть только один  памятник погибшим солдатам  войск специального
назначения. В Херефорде, в  центре плаца, стоит невысокий  монумент, обшитый
деревом  и покрашенный  в  шоколадно-коричневый цвет.  На вершине  монумента
укреплены часы, поэтому сооружение часто называют часовой башней.
     У основания башни  уложены  плиты  из потускневшей  бронзы,  на которых
вычеканены имена погибших солдат и место их гибели.
     В апреле 1991 года к этому скорбному списку добавилось пять новых имен.
Один  был убит иракцами  в плену, двое погибли  в  перестрелке при  переходе
границы с Саудовской Аравией, четвертый скончался от гипотермии, после  того
как провел несколько дней под дождем и снегом. Пятым был капрал Норт.
     На церемонии, состоявшейся в дождливый  день,  присутствовали несколько
бывших  командиров  полка, граф  Джонни  Слим,  сэр  Питер,  начальник войск
специального назначения Дж.П. Ловат, командир  полка Брюс  Крейг, майор Майк
Мартин и многие другие.
     У себя  дома  те, кто еще служил в полку,  могли надеть песочного цвета
берет  с  эмблемой  в виде крылатого  кинжала  и  девизом:  "Кто  смел,  тот
побеждает". За пределами Херефорда редко кому удавалось увидеть эту эмблему.
     Церемония была  непродолжительной. С доски сняли прикрывавшую ее ткань,
и все увидели четко высеченные на бронзе новые имена. Офицеры отдали честь и
разошлись по казармам.
     Вскоре  Майк  Мартин  сел  в  свой  маленький  горбатый  автомобиль   с
открывающейся вверх задней дверцей, миновал пост у ворот лагеря и повернул к
своему коттеджу в холмах Херефордшира.
     Дорогой  он думал  о  том,  что  произошло  на  улицах  Эль-Кувейта,  в
кувейтских   пустынях,   на  багдадских   базарах  и   улочках,   в   холмах
Джебаль-аль-Хамрина  и в небе над Ираком и Кувейтом. Майк Мартин, человек по
натуре скрытный, был рад тому, что об этом никто никогда не узнает.
     Эпилог
     Любая война должна служить  уроком. Если она ничему нас  не научила, то
мы сражались зря,  а те,  кто навсегда остались на поле битвы, погибли ни за
что.
     Из  войны  в Персидском заливе можно извлечь  два немаловажных  урока -
надеюсь, великие державы это сделают.
     Первый   урок  заключается  в   осознании   того  факта,  что  тридцать
промышленно  наиболее  развитых стран  мира,  которые  располагают девяносто
пятью  процентами высокотехнологичного  современного  оружия  и  средств его
производства, совершили  безумный  поступок, согласившись  ради  сиюминутной
прибыли  продавать  это  оружие  агрессивному,   опасному  и  неуправляемому
правительству.
     В течение десятилетия  правительство  республики Ирак, воспользовавшись
близорукостью  политических  деятелей,  глупостью   бюрократов  и  жадностью
корпораций  ведущих  стран,  создало гигантскую военную машину.  Уничтожение
этой машины потребовало намного больше средств, чем было выручено от продажи
военной техники.
     Подобные   ситуации   можно    предотвратить,   создав    международную
централизованную  систему  контроля  за  всем  тем,  что   экспортируется  в
потенциально опасные государства, и  жестоко наказывая тех, кто осмелился бы
обойти эту систему контроля или нарушить ее правила. По типам  и  количеству
заказанных или  уже  поставленных материалов  специалисты смогут установить,
какое оружие массового поражения готовит данное государство.
     Единственной   альтернативой    является   широчайшее   распространение
высокотехнологичного  вооружения. Тогда  годы холодной  войны  покажутся нам
эрой мира и всеобщего спокойствия.
     Второй урок  относится  к  способам  сбора  информации. Когда кончилась
холодная война, многие  горячие головы  решили, что теперь эту  работу можно
вообще свернуть. Реальная жизнь свидетельствовала об обратном.
     В  семидесятые  и восьмидесятые  годы  были достигнуты  такие  успехи в
создании технических и  особенно электронных методов сбора  информации,  что
правительства  стран  свободного  мира  невольно  пришли  к выводу:  дорогие
игрушки, которые охотно демонстрировали им ученые, выполнят всю работу. Роль
людей в сборе информации была сведена на нет.
     Во  время  войны в  Персидском заливе были сосредоточены все достижения
западной науки  и техники.  Их  считали  -  отчасти  благодаря  впечатляющей
стоимости - непогрешимыми.
     Увы, приборы оказались далеко  не  всемогущими. Благодаря  мастерству и
изобретательности иракских специалистов и неограниченному  использованию ими
бесплатной  рабочей   силы  заметная  часть  иракского  арсенала  и  средств
производства вооружения была спрятана под землей или замаскирована  так, что
приборы ничего не видели.
     Пилотам союзников  нельзя  было  отказать в  смелости и мастерстве,  но
тщательная  маскировка   иракцами   своих  объектов   часто  вводили  их   в
заблуждение.
     В Персидском заливе бактериологическое  оружие,  отравляющие вещества и
атомная  бомба  так  и  не  были  пущены  в  ход,  но  почти  никто  даже не
подозревает, насколько мы были к этому близки.
     К  концу  войны   стало  ясно,  что  для  решения   некоторых  задач  в
определенных  регионах  земного  шара пока не существует равноценной  замены
самому   древнему  средству   сбора  информации   -  человеческому  глазу  и
человеческому разуму.






     1 Панчо-Вилла  -- генерал, участник  Мексиканской революции  1910--1917
гг.

     2  КН  --  серия  американских  спутников  оптико-электронной  разведки
("кихоул" -- замочная скважина).

     3 Eagl - орел (англ.).

     4 Falcon - сокол (англ.). Американский истребитель F-16.

     5 Hornet - шершень (англ.)

     6  Имеется  в виду болезнь  Альцгеймера -  утрата памяти  и  старческое
слабоумие.

     7 Galaxy - галактика {англ.).

     8 Starlifter - поднимающийся к звездам (англ. ).

     9 Skyray - небесный луч (англ.).

     10 Skyhawk - ястреб (англ.).

     11 Семтекс-Н - пластическая взрывчатка чехословацкого производства.

     12  АВАКС  -  система  дальнего  радиолокационного обнаружения, ведущая
наблюдение  за объектами, находящимися в воздухе,  обычно устанавливаемая на
самолете Е-З; часто и самолет с системой называют АВАКСом.

     13 Thunderbolt - удар молнии  (англ.), самолет  штурмовой авиации А-10,
состоящий на вооружении ВВС США.

     14  Вади - сухие долины в пустынях Северной Африки и Аравии. Русла вади
наполняются  водой  очень  ненадолго,  после   редких,  но  сильных  ливней.
Одиночное пересохшее русло называют "уэдом".

     15 "Рейвны" - самолеты радиоэлектронной борьбы EJ-111.

     16 нет, Карим, ты не должен (нем. )

     17 "Букканир" - английский самолет-разведчик.

     18 Бастонада - палочные удары по пяткам и спине, наказание, применяемое
в некоторых восточных странах.

     19 Не двигайся, приятель (фр.).

     20 Не стреляйте. Я англичанин (фр.).

Популярность: 3, Last-modified: Tue, 14 Jun 2005 10:39:26 GmT