From: Товий Баевский ([email protected])
Origin: http://letters.synnegoria.com/
Записки нового репатрианта
Date: 11 Mar 1998
"Непобедимая и легендарная" - продолжение.
Моя армейская карьера в Израиле началась с курса молодого
бойца. Со всей страны собрали ребят, которые уже не годились по
возрасту для срочной службы, в основном с высшим образованием,
и устроили им 3 - х недельные сборы. Призывной пункт находится
в центре страны, там нас быстренько рассортировали по взводам,
сделали прививки, сняли отпечатки пальцев и снимки всех зубов -
как нам оптимистически объяснили - на случай опознания тела,
переодели в форму и рассадили по автобусам. База, где нам
предстояло служить, находилась на юге страны недалеко от
побережья, в песках.
Наш взвод - примерно 30 человек, состоял из "
интернациональных евреев " - репатриантов из разных стран. Там
были и американцы, и аргентинцы, и француз, и иранец и даже
один парень - эфиоп. Но подавляющее большинство все же были
русские, причем примерно половина из них - врачи. При взгляде
на эту пеструю компанию приходило в голову, что название " курс
молодого бойца " тут не совсем уместно - мы были уже не такие
молодые, лет по 30 - 40, почти все отцы семейств, и уж совсем
не бойцы - с животиками и намечающимися у некоторых лысинами.
Но наши командиры воспринимали нас всерьез, видимо
собираясь сделать из нас боевой костяк израильской армии.
Взвод расселили в палатки, дело было в конце лета, так
что погода позволяла. Первое, что удивляло на базе - это
количество боевых патронов, валявшихся под ногами, такое
впечатление, что ими засеивали территорию, стараясь не
пропустить ни единого метра. Поначалу мы, приехавшие из России
и знакомые с советской армией, порывались каждый найденный
боевой патрон сдать в оружейку, но после нескольких попыток,
когда там на нас посмотрели как на психов - это дело бросили и
на них внимания обращали не больше, чем все остальные
военнослужащие базы. Вообще отношение к боеприпасам тут очень
простое. Когда через пару дней нам выдали оружие, мы получили
по три пустых магазина. После этого оружейник вытащил на улицу
со склада цинк с патронами и развернулся, чтобы идти обратно на
склад. На наш робкий вопрос - " А когда будут выдавать патроны?
" - он недоуменно посмотрел на нас - " Так я же вам уже выдал.
Открывайте цинк и набивайте магазины сами - не маленькие.
" То есть понятие о том что патроны выдаются по счету - тут не
существует, в принципе ничего не стоит кроме магазинов
наполнить еще и карманы - никто не проверяет. Более того, когда
в конце срока мы сдавали оружие, то магазины освободили от
патронов в коробку и сами магазины скинули в одну кучу так же
без счета.
В отличие от боеприпасов, само оружие контролируется
очень строго. На второй же день нам выдали автоматические
винтовки М - 16. Никаких глупостей типа спиленных бойков или
залитых стволов тут нет - оружие вполне боевое. Перед этим нам
морочили голову о правилах безопасности при ношении оружия,
строгих запретах и ужасных карах при их нарушениях. Инструктаж
был неформальный, командиры воспринимали все это очень всерьез,
в отличие от нас, непуганных идиотов.
С момента выдачи оружия до момента сдачи его в оружейку
не разрешается расставаться с ним ни на секунду - в буквальном
смысле. Спишь - клади под голову, идешь в туалет - вешай на
гвоздик, а если заболел и тебя увозят в больницу - то тебе
положат ружье на носилки.
Говорят, что в случае утери оружия суд влепит 10 лет
тюрьмы без долгих размышлений. Причина - потерянное оружие
может попасть к арабским террористам и из него будут убивать
наших. Нас так выдрессировали, что если вышел из палатки на 15
метров без ружья, то уже чувствуешь, что чего - то не хватает,
и бежишь обратно, пока никто из командиров не увидел - а то
живо получишь наряд вне очереди.
Кстати, мне очень понравилась винтовка М - 16 - легкая,
удобная для переноски, с точным боем. Есть в армии еще
несколько автоматов, один из них Галиль - нечто вроде
Калашникова, но несколько измененный, и знаменитый автомат Узи.
Последний мне не понравился - короткий, тяжелый, очень
небезопасный. Если его уронить на пол, он может выстрелить,
несмотря на все предохранители.
Командиром взвода у нас была довольно милая
интеллигентная девочка - лейтенант, лет 20. Она понимала, с кем
дело имеет, и нас старалась не обижать. А вот командиром
отделения дали пигалицу метр с кепкой, лет 18, которая
некоторым из нас годилась в дочери. Она, по-видимому, страшно
комплексовала по этому поводу, пытаясь компенсировать
недостаток авторитета грозными криками и угрозами. После двух -
трех ее попыток поднять на нас голос нам это надоело, и мы
попросили начальство убрать ее из командирш. После этого нам
дали другого - молодого парня - сержанта, полного пофигиста,
кстати, родом из Грузии, и с ним мы жили душа в душу до конца
сборов.
Из - за нашего предпенсионного статуса особенно нас не
гоняли, единственной неприятностью был недосып - все три недели
мы спали по 6 часов в сутки. Поэтому стоило нашим командирам
нас усадить - в тень прямо на песочек, как тут принято, и
начать какое ни будь занятие, как тут же раздавалось легкое
сопение, плавно переходящее в храп. Это очень нервировало
командование, нас тормошили, но помогало ненадолго. Занятия
проводили с утра до отбоя, с 5 утра до 11 вечера, с перерывами
на еду. Личного времени было около часа в сутки. Кстати, еда
была вполне сносная, достаточно обильная и съедобная.
Постоянно было мясо, салаты из овощей, давали и фрукты. По
сравнению с советской армией - просто ресторан.
Постепенно наш взвод стали ставить и в наряды по базе.
Тут нас ожидал еще один сюрприз. Оказывается в израильской
армии очень смутно представляют, что такое часовой и как он
должен себя вести на посту. Часовые курят, едят на посту,
рассказывают друг другу анекдоты. Однажды вечером я видел, как
парень - сержант - начальник караула на воротах базы, во время
своего дежурства подогнал поближе к воротам свою машину и
пол-дежурства ее любовно мыл и протирал под громкую восточную
музыку из приемника. То есть в уставе вроде бы записано, что
нельзя это все делать, но всерьез это не воспринимается.
Однажды меня поставили на пост около склада боеприпасов.
Когда я попросил инструкций - кого пускать, кого не пускать,
мне было сказано: - " К тебе придет оружейник Амир - так ты его
пусти. Он возьмет, что ему нужно " . На мой вопрос - а есть ли
у него удостоверение что он оружейник - мне сказали: - "
Удостоверение есть, только он его не носит, но ты его все равно
пропусти ". Поэтому немудрено, что на многие базы можно
заехать, не предъявляя никаких документов - достаточно не
выглядеть арабом, быть в военной форме и сказать, что ты
приехал на сборы. Удивительно еще что базы при такой системе
охраны еще не вынесли полностью. Я надеюсь, что действительно
важные объекты охраняются как положено, но на этой учебной базе
с охраной был полный бардак.
Большим достоинством израильской армии является
отсутствие строевой подготовки. То есть она как бы и
существует, но никакого значения не имеет. За все время сборов
мы раза 3 прошли строем в столовую, да таким строем, что любой
советский старшина умер бы от смеха, если бы увидел. Все
остальное время мы перемещались нестройной толпой примерно как
немцы, отступавшие под Сталинградом.
В каждую палатке жили по 6 человек, обычно большинство
составляли " русские ", и 1 - 2 иноязычных. Жили мы с ними
мирно, отношения складывались обычно хорошо. По вечерам, когда
рассказывали анекдоты, естественно по - русски, обычно
находился кто то сердобольный, который синхронно переводил им
все на иврит, чтобы и они не чувствовали себя оторванными.
Ненормативная лексика, как известно, непереводима, поэтому к
концу сборов все они свободно матерились по - русски, что в
дальнейшей жизни им несомненно пригодится.
Среди наших " нерусских " однополчан встречались
любопытные типы. Один из них - американец, Марк. Лет 38,
маленький, с огромной головой и нескладными движениями, он
больше всего походил на больного синдромом Дауна. При этом -
умнейший мужик, преподаватель Тель - Авивского университета,
автор нескольких книг по истории. Он приехал в Израиль из
сионистских побуждений, и считал себя обязанным служить в армии
обороны Израиля. Хотя по возрасту Марк уже не подлежал призыву,
он явился на призывной пункт и потребовал его призвать.
Военные, посмотрев на него, сделать это категорически
отказались. Но Марк не отчаялся - несколько лет он добивался
призыва, и, наконец, армия сдалась.
С ним нянчился весь наш взвод. Утром при выходе на
поверку все дружно расправляли ему перекрученные ремни, меняли
местами неправильно надетые ботинки и поправляли противогаз.
Каждый раз он, где ни будь забывал ружье, и все бегали его
искать. Он вечно терял головные уборы, магазины и прочие
предметы. При этом - было очень интересно слушать его
рассуждения об истории, о политике, и человеком он был добрым и
милым.
Его антиподом в плане военной подготовки был Шай - эфиоп
лет 25 - 27. В 15 - летнем возрасте его призвали в эфиопскую
армию. Призыв выглядел так - в деревню вошли войска и забрали
всех подростков, которые не успели спрятаться. Он служил там
лет 8, участвовал в войнах в Эритрее. Парень хорошо развитый
физически, грамотный, хорошо умеет стрелять. Всегда улыбчивый,
очень скромный, на сборах он проявлял рвение, всегда вызывался
таскать тяжелые грузы на переходах, для того чтобы заработать
хорошую рекомендацию и остаться служить в армии.
Но ближе всех по ментальности нам были аргентинцы. Они
тоже не дураки выпить, зажарить шашлычок и рассказать хороший
анекдот.
Различие в ментальностях четко проявилось под конец
сборов. Один из наших ребят слегка провинился - не то опоздал
на построение, не то еще что - то. За это он должен был
предстать перед судом. Суд в части - это только название,
фактически это аналог командирской разборки, но более
демократичный. Он назначается, когда проступок довольно
серьезный, но еще не уголовный, и наказание предполагается
более тяжелое, чем просто лишение увольнения или наряд вне
очереди. Провинившегося наказывает не просто его командир, а
собирается 2 - 3 офицера части, и рассматривают его проступок,
после чего выносят решение. По нашему мнению, к парню просто
придрались, и " русская " часть взвода возмутилась. Человеку
грозило повторное прохождение сборов. В этой ситуации
немедленно появились активисты, которые начали " работу в
войсках ". Было решено написать петицию в суд с требованием
отпустить незаслуженно судимого, угрожая в противном случае
устроить большой скандал, даже с привлечением прессы (был среди
нас один журналист из русской газеты), от чего не поздоровится
самим нашим командирам.
Когда дело дошло до сбора подписей, тут и проявилось
различие между " еврейскими детьми разных народов ". Наши,
конечно, подписали все. Один затесавшийся между нами
израильтянин - сабра (т. е. рожденный в Израиле) так же
подписал, хотя сомневался в полезности этого дела.
Эфиоп и иранец просто не поняли, в чем дело. Если
наказывают - значит надо утереться и принять, всякая власть от
бога и протестовать нельзя и не нужно - таков был смысл их
позиции, высказанной, впрочем, невнятно и косноязычно.
Аргентинцы идею подхватили с восторгом, подписали
петицию, бормоча при этом: " Ну мы им всем покажем, будут
знать, как с нами связываться ".
Отравленные демократией американцы идеей были неприятно
удивлены, и петицию подписать отказались. " Как можно пытаться
повлиять на Суд? ", говорили они. " Суд разберется, что парень
не виноват, и все будет ОК ". А выкручивать руки суду - это не
метод в демократическом обществе.
Неприятно удивил меня француз. С одной стороны он как бы
был согласен, что человека наказывают несправедливо, с другой
откровенно побаивался возможных санкций против подписантов, в
итоге, бекая и мекая, так подписать и не решился. Не знаю,
насколько это типично для всех французов, но этот мое
представление о французах ухудшил.
Не знаю, что в итоге повлияло, наш ли протест или
благодушие суда, но в итоге подсудимый отделался легким испугом
- его строго предупредили и отпустили.
Время сборов подошло к концу, дошло и до присяги. Тут
выяснилась еще одно новое для меня обстоятельство. В тексте
присяги есть слова - " я клянусь ". Так вот оказалось, что
религиозные евреи клясться никому, кроме Бога, не имеют права.
Поэтому, чтобы как то выкрутиться, религиозные используют менее
сильное выражение, что то вроде " Я заверяю " или " Я заявляю
". Так или иначе, все мы присягнули на верность Израилю, сдали
оружие и с чувством выполненного долга облегченно разъехались
по домам.
В итоге до сих пор я поддерживаю отношения с некоторыми
ребятами, с которыми познакомился там, до сих пор приятно
ностальгически вспомнить о вечернем мужском трепе на разных
языках, о тихих беседах во время патрулирования базы. С
некоторыми из ребят мы потом вместе проходили офицерский курс,
со многими потом встречались в больницах и на медицинских
конференциях. Таким образом, армия расширяет круг знакомств,
помогает завязывать новые социальные связи, которые, говорят,
после эмиграции восстанавливаются до прежнего уровня только лет
через 7. Так что - рекомендую.
---------------------------------------------------------------
Продолжение в следующем номере.
Вам будет предложена леденящая душу, кровавая история о
прохождении мною офицерских курсов.
Популярность: 1, Last-modified: Fri, 01 Sep 2000 20:14:51 GmT