3 Мелани Клейн не видит существенного различия между анальным и уретральным садизмом. Она верна своему принципу, согласно которому "бессознательное не различает разнообразные субстанции тела". Вообще, нам кажется, что психоаналитическая теория шизофрении склонна недооценивать всю важность и динамизм темы тела без органов. То же самое было сказано нами раньше в адрес Панков. Но У Мелани Клейн это представлено более отчетливо (см. Developpements de la psychoanalyse, где сон о слепоте и платье пациента, наглухо застегнутом до шеи, интерпретируется просто как знак замкнутости - без внимания к возникающей здесь теме тела без органов). На деле же, тело без органов и жидкое состояние взаимосвязаны в том смысле, что жидкое начало обеспечивает склеивание кусков в единую массу, Даже если это будет "масса-море".

249 ЛОГИКА СМЫСЛА

250 ОРАЛЬНОСТЬ

и раны и страдания, причиняемые плохими объектами⁴. С другой стороны, эго отождествляется с этими плохими частичными объектами, стремящимися захватить хороший объект. Оно предлагает содействие, союз и даже сострадание. Таков водоворот ид-эго-суперэго, в котором каждое из них получает столько ударов, сколько ему отмерено, и который характеризует маниакально-депрессивную позицию. В отношении эго хороший объект выступает как суперэго и направляет на него всю свою ненависть, когда эго вступает в союз с интроецирован-ными объектами. Но он же одаривает эго помощью и любовью, когда эго переходит на его сторону и пытается отождествиться с ним.

Любовь и ненависть не соотносятся с частичными объектами, они выражают единство хорошего и целого объекта - и это следует понимать в терминах "позиции" этого объекта - его трансценденции в высоту. За пределами любви и ненависти, сотрудничества и борьбы существует "бегство" и "уход" в высоту. Хороший объект по своей природе - это утраченный объект. Он только показывается и сразу исчезает, становясь утрачивающимся. Его возвышенное единство именно в этом. Только как утраченный он дарует свою любовь тому, кто способен найти его в первый раз в качестве "вновь найденного" (эго, отождествляющегося с ним), а свою ненависть направляет на того, кто воспринимает его агрессивно, как нечто "раскрытое" и "разоблаченное", и к тому же уже наличное - эго, принимающее сторону внутренних объектов. Появляясь по ходу шизоидной позиции, хороший объект держит себя так, будто он всегда предсуществовал в этом другом измерении, которое теперь пересекается с глубиной. Вот почему выше движения, посредством которого он дарует лю-
____________
⁴ Разделение раненое-невредимое нельзя путать с разделением частичное-полное, поскольку первое само применимо к полному объекту депрессивной позиции: см. Мелани Клейн, Developpements de la psychanalyse, p.201. Не удивительно, что суперэго будучи "хорошим", тем не менее, жестоко, ранимо и так далее. Фрейд уже говорил о хорошем и утешающем суперэго в связи с юмором, добавляя, что здесь нам еще многое следует узнать о существе суперэго.

251 ЛОГИКА СМЫСЛА

бовь и наносит удары, находится сущность [l'essence], посредством которой и в которую он удаляется, обманув наши надежды. Он удаляется, покрытый ранами, но удаляется в свою любовь и ненависть. Он дарует свою любовь только как любовь, уже дарованную прежде как прощение. Он дарует ненависть только как воспоминание об угрозах и предупреждениях, которые не были исполнены. Таким образом, то, что хороший объект как утраченный объект распределяет свои любовь и ненависть, - это результат фрустрации. Если он ненавидит, то ненавидит как хороший объект и любит так же. Если он любит эго, которое с ним отождествляется, и ненавидит эго, которое отождествляется с частичными объектами, то он удаляется еще дальше; этим он обманывает надежды эго, которое не решается сделать выбор между этими ненавистью и любовью, подозревая [хороший объект] в двурушничестве. Разочарование - когда то, что дается впервые, оказывается "второй свежести" - выступает как общее начало любви и ненависти. Хороший объект жесток (жестокость суперэго), поскольку он связывает вместе все эти моменты любви и ненависти, даруемые в высоте инстанцией, которая отворачивает свое лицо и предлагает в дар [dons] только то, что уже предлагало прежде [redonnes]. Так, за шизофренической досократической философией следует депрессивный платонизм: Благо достижимо только как объект воспоминания, скрытую сущность которого надо обнаружить: Благо дает только то, чем само не обладает, поскольку оно превосходит то, что дает, - удаленное в своих высотах. Платон сказал об Идее: "Она парит или гибнет" - она гибнет под ударами внутренних объектов, но она парит над эго, поскольку предшествует последнему. Идея отдаляется по мере того, как эго продвигается вперед, оставляя ему лишь немного любви или ненависти. А это', как мы видели, суть характеристики депрессивного совершенного прошлого.

252 ОРАЛЬНОСТЬ

идет не о механизмах интроекции и проекции, но об отождествлении. И больше нет одного и того же Spalt-ung, или разделения эго. Шизофреническое расщепление - это расщепление между взрывающимися, интроецируемы-ми и проецируемыми внутренними объектами, или, вернее, между телом, расчленяемым этими объектами, - и телом без органов и без механизмов, порывающим с проецированием так же, как и интроецированием. Депрессивное расщепление проходит между двумя полюсами самоотождествления - то есть, между отождествлением эго с внутренними объектами и его отождествлением с объектом высоты. В шизофренической позиции "частичное" характеризует внутренние объекты и противопоставлено "завершенному", которое определяет тело без органов, противодействующее этим объектам и расчленению, которому последние его подвергают. В депрессивной позиции "завершенное" характеризует объект и относит к нему не только признаки "невредимого" и "раненого", но также "присутствия" и "отсутствия" в качестве двойного движения, посредством которого этот объект высоты выходит из себя и уходит в себя. По этой причине опыт фрустрации, то есть переживание ухода в себя, или сущностной утраты хорошего объекта, принадлежит депрессивной позиции. Шизоидная позиция вся исполнена агрессивности, выплескиваемой или претерпеваемой посредством механизмов интроекции и проекции. В напряженном отношении между расчлененными частями и телом без органов все является страданием. и действием, все является коммуникацией тел в глубине - атакой и защитой. Здесь нет места для обездоленности и фрустрации, которые появляются по ходу шизоидной позиции, хотя они проистекают из другой позиции. Именно поэтому депрессивная позиция подводит нас к чему-то, что не является ни действием., ни страданием, а именно - к бесстрастному удалению или сжатию. И именно по этой причине маниакально-депрессивная позиция, по-видимому, наделена жестокостью, которая отличается от параноидально-шизоидной агрессивности. Жестокость включает в себя все моменты любви и ненависти, даруемые свыше хорошим, но утраченным объектом, который исчезает и всегда дает лишь то, что давал

253 ЛОГИКА СМЫСЛА

И тогда появляется первая стадия динамического генезиса. В глубине шумно: хлопки, треск, скрежет, хруст, взрывы, звуки разбиваемых вдребезги внутренних объектов, а кроме того - нечленораздельные и бессвязные спазмы-дыхания тела без органов, вторящие им, - все это образует звуковую систему, свидетельствующую об орально-анальной прожорливости. Эта шизоидная система напоминает об ужасном предсказании: говорение приобретет форму поедания и испражнения, язык и его единоголосие будут лепиться из дерьма... (Арто говорит о "какашке бытия и его языке"). Точнее говоря, первый грубый вариант такой лепнины и первую стадию формирования ее языка обеспечивает хороший объект изложенной выше депрессивной позиции. Ибо именно этот объект среди всех звуков глубины выделяет Голос. Если мы примем во внимание характеристики хорошего объекта (который обнаруживается только как утраченный, который появляется впервые как уже прежде бывавший и так далее), то все выглядит так, будто они неизбежно сплетаются в голос, который говорит и исходит с высоты⁵. Сам Фрейд подчеркивал акустическое происхождение суперэго. Для ребенка первое приближение к языку состоит в освоении его как модели
_____________
⁵ Используя терминологию Лакана, Ребер Пюжо замечает: "Утраченный объект может быть только наделен значением, а не переоткрыт..." ("Approche theorique du fantasme", La Psychanalyse, nе 8, 1964, p.15.)

254 ОРАЛЬНОСТЬ

255 ЛОГИКА СМЫСЛА

нию к звуковой шизоидной системе. Голос не в меньшей степени противоположен шумам, когда он заставляет их умолкнуть, чем когда он сам стонет от их агрессии или хранит молчание. В наших снах мы постоянно переживаем переход от шума к голосу. Исследователи правильно отмечают, что звуки, достигая спящего, организуются в голос, готовый разбудить последнего⁶. Пока мы спим, мы шизофреники, но становимся маниакально-депрессивными вблизи точки пробуждения. Когда шизоид пытается защититься от депрессивной позиции, когда шизофреник регрессирует по ту сторону этой позицию, то это происходит потому, что голос угрожает всему телу, благодаря которому он действует, точно так же как он угрожает внутренним объектам, от которых страдает. Это как в случае шизофреника, изучающего язык, когда материнский голос должен быть незамедлительно разложен на буквенные фонетические звуки и заново собран в неартикулированные блоки. Кража тела, мысли и речи, которой подвергается шизофреник в своем противостоянии депрессивной позиции, - это еще не все. Нет нужцы гадать, первичны ли эхо, принуждение и кража, или же они только вторичны по отношению к автоматическим феноменам. Это ложная проблема, поскольку то, что украдено у шизофреника, - это не голос; а то, что голос украл у высоты, - это, скорее, вся звуковая пред-голосовая система, которую он сумел превратить в свой "духовный автомат".
_____________
⁶ Cf. Bergson, L'Energie spirituelle, Paris, P.U.F., pp. 101-102.

Двадцать восьмая серия: сексуальность

257 ЛОГИКА СМЫСЛА

Согласно фрейдовской теории эрогенных зон и их связи с перверсией, можно выделить третью позицию - сексуально-извращенную. Ее автономия основывается на соответствующем ей измерении: сексуальное извращение отличается как от депрессивного подъема или преображения, так и от шизофренического низвержения. Эрогенные зоны вырезаются на поверхности тела вокруг отверстий, отмеченных слизистыми оболочками. Когда люди замечают, что внутренние органы тоже могут стать эрогенными зонами, то это выглядит как следствие спонтанной топологии тела. Согласно последней, как сказал Симондон по поводу мембран, "все содержимое внутреннего пространства топологически находится в контакте с содержимым внешнего пространства на пределах живого"¹. Мало сказать, что эрогенные зоны вырезаны на поверхности, ибо поверхность не предшествует им. Фактически, каждая зона - это динамическая формация поверхностного пространства вокруг сингулярности, заданной отверстием. Она может быть продолжена во всех направлениях, вплоть до окрестности другой зоны, зависящей от другой сингулярности. Наше сексуальное тело - это изначально клоака Арлекина. Каждая эрогенная зона неотделима от одной или нескольких сингулярных точек, от сериального развития, строящегося вокруг сингулярности, и от влечения, устремляющегося на эту территорию. Она неотделима от частичного объекта, "спроецированного" на эту территорию в качестве объекта удовлетворения (образ), от наблюдателя или эго, связанного с этой территорией и испытывающего удовлетворение; и от способа объединения с другими зонами. Вся поверхность - продукт такого соединения, что, как мы увидим, порождает специфические проблемы. Именно потому, что полная поверхность не предсу-ществует, сексуальность в ее первом (до-генитальном)
__________
¹ Gilbert Simondon, op.cit., p.263.

258 СЕКСУАЛЬНОСТЬ

аспекте следует понимать как действительное производство частичных поверхностей. Соответствующий этому производству ауто-эротизм характеризуется объектом удовлетворения, проецируемым на поверхность, и маленьким нарциссическим эго, созерцающим поверхность и находящим в этом наслаждение.

Как же осуществляется это производство? Как формируется эта сексуальная позиция? Ясно, что их принцип нужно искать в предыдущих позициях и особенно в реакции депрессивной позиции на шизоидную позицию. Действительно, высота странно реагирует на глубину. С точки зрения высоты кажется, что глубина выворачивается, ориентируется по-новому, развертывает себя: с высоты птичьего полета, она всего лишь складка, которую можно более или менее легко разгладить или, вернее, локальное отверстие, окаймленное на поверхности. Конечно же, фиксация или регрессия к шизоидной позиции вызывает сопротивление депрессивной позиции, направленное на то, чтобы поверхность не смогла сформироваться. В этом случае каждая зона усеивается тысячью отверстий, которые ее уничтожают. Или наоборот, тело без органов замыкается в полной глубине без границ и без внешнего пространства. Более того, депрессивная позиция сама не выстраивает поверхности; скорее, она сталкивает в дыру любого, кто имеет неосторожность оказаться рядом с ней - так было с Ницше, который обозрел поверхность с высоты шести тысяч футов - но лишь для того, чтобы кануть в уже отверстую бездну (вспомним явно маниакально-депрессивные эпизоды, предшествующие безумию Ницше). И это при том, что высота дает возможность закладывать частичные поверхности, подобные многоцветным полям, проплывающим под крыльями самолета. Что касается суперэго, то несмотря на его жестокость, оно благосклонно к сексуальной организации поверхностных зон - но лишь в той мере, в какой оно убеждено, что либидозные влечения отделены там от деструктивных влечений глубины².
____________
² Это постоянная тема работ Мелани Клейн: прежде всего, суперэго сохраняет функцию подавления в отношении не либидозных влечении, а только деструктивных влечений, сопровождающих первые (см., например: La Psychanalyse des enfants, pp.148-149). Именно поэтому тревога и вина рождаются не из либидозных влечений - даже инцестуозных - а из деструктивных влечений и их подавления: "Не столько инцестуозные тенденции, вызывающие в первый момент чувство вины, сколько сам страх инцеста порождается в конечном счете деструктивными импульсами, непосредственно связанными с ранними инцестуозными желаниями ребенка".

259 ЛОГИКА СМЫСЛА

Конечно, сексуальные и либидозные влечения уже действовали в глубине. Но важно понять состояние их смеси - из влечений самосохранения, с одной стороны, и влечений к смерти, - с другой. В глубине влечения самосохранения, задающие систему пищеварения (всасывания и даже выделения), действительно обладают реальными объектами и целями, но в силу беспомощности грудного ребенка они не могут быть ни удовлетворены, ни обрести реальный объект. Вот почему так называемые сексуальные влечения оформляются гораздо позже влечений самосохранения, хотя рождаются вместе с ними и замещают интроецированные и проецируемые частичные объекты объектами, которые пока еще вне их досягаемости. Между сексуальными влечениями и симулякра-ми существует строгая взаимодополнительность. При этом разрушение не указывает на конкретный характер связи со сформированным реальным объектом. Скорее, оно характеризует весь способ формирования внутреннего частичного объекта (кусков) и всех отношений с ним, поскольку одна и та же вещь выступает и как разрушаемое и как разрушитель, служит разрушению эго как и всякая другая - до тех пор пока разрушающее-разрушаемое овладеет всей внутренней чувствительностью. В этом смысле все три влечения совпадают в глубине - при условии, что самосохранение обеспечивает влечение, сексуальность - объект-заместитель, а разрушение - всю полноту обратимых отношений. Но именно потому, что эта система угрожает самим основам самосохранения (система, где "есть" становится "быть съеденным"), то она заменяется на другую; смерть восстанавливается как влечение внутри тела без органов еще тогда, когда это мертвое тело остается нетленным и поддерживается тем, что сексуально рождается из самого себя. Мир орально-анально-уретральной глубины - это
260 СЕКСУАЛЬНОСТЬ

Когда мы связываем сексуальность с полаганием поверхностей и зон, мы имеем ввиду, что либидозные влечения получают возможность по крайней мере двойного внешнего выхода, который находит свое выражение именно в ауто-эротизме. С одной стороны, они освобождаются от пищеварительной модели влечений самосохранения, поскольку обретают в эрогенных зонах новые источники, а в образах, проецируемых на эти зоны, - новые объекты: так, например, сосание отличается от всасывания. С другой стороны, либидозные влечения освобождаются от оков деструктивных влечений - по мере того, как они вовлекаются в созидательную работу поверхностей и в новые отношения с новыми пл+нкообраз-ными объектами. И опять-таки, очень важно делать различие, например, между оральной стадией глубины и оральной зоной поверхности; между интроецируемым и проецируемым внутренним частичным объектом (симу-лякр) и объектом поверхности, проецируемым на зону в соответствии с совершенно иным механизмом (образ); и, наконец, между низвержением, зависящим от глубины, и извращением, которое неотделимо от поверхностей³.
______________________________________________
³ Лапланшем и Понталисом ясно показан первый пункт - а именно, что сексуальные влечения освобождаются от влечений самосохранения и питания: Vocabulaire de la psychanalyse, Paris, P.U.F., 1967, p.43 (и "Fantasme originaire, fantasmes des engines, origine du fantasme", Temps modemes, nе 215, 1964, pp. 1866-1867). Но о таком освобождении мало сказать, что влечения самосохранения обладают внешним объектом и что этот объект обойден сексуальными влечениями ради чего-то вроде "возвратной формы [глагола]". На деле, у освобожденных сексуальных влечений по-прежнему есть объект, проецируемый на поверхность: так, например, сосание пальца - это проекция груди (а в пределе, это проекция одной эрогенной зоны на другую). Лапланш и Понталис полностью осознают это. Но помимо всего прочего, сексуальные влечения, поскольку они связаны в глубине с пищеварительными влечениями, уже обладают специфическими объектами, отличными от объектов этих влечений - а именно, частичными внутренними объектами. Необходимо различать два состояния сексуальных влечений, Два типа объектов этих влечений и два механизма их прое цирования. И нужно критически отнестись к таким понятиям, как понятие о галлюцинаторном объекте, якобы нераздельно примыкающем к внутреннему объекту, утраченному объекту и объекту поверхности.

Второй пункт состоит в следующем: сексуальные влечения освобождаются от деструктивных влечений. Мелани Клейн постоянно возвращается к этому. Вся ее школа справедливо пытается оправдать сексуальность и отмежевать ее от деструктивных влечений, с которыми она связана только в глубине. Именно в этом смысле Паула Хейманн обсуждает понятие полового преступления: Developpements de la psychanalyse, p.308. Правда, что сексуальность извращена, но извращение определяется прежде всего ролью частичных эрогенных зон поверхности. "Половое преступление" относится кипой области - той, где сексуальность действует только в глубинном смешении с деструктивными влечениями (низвержение, а не извращение). В любом случае, нельзя смешивать два совершенно разных типа регрессии в рамках весьма общей темы возврата к "пре-генитальному" (например, регрессия к оральной стадии глубины и регрессия к оральной зоне поверхности).
261 ЛОГИКА СМЫСЛА

Следует еще раз вернуться к сексуальной позиции в целом, со всеми ее следующими друг за другом элементами, которые до такой степени накладываются друг на друга, что предшествующий элемент можно определить только через его противостояние последующему элементу или же посредством его реставрации в последнем. Пре-генитальные эрогенные зоны или поверхности неотделимы от проблемы координации между ними. Хотя, конечно, эта координация осуществляется несколькими разными способами: по смежности - в той степени, в какой сложившиеся на одной зоне серии распространяются на другие серии; на расстоянии - в той степени, в какой зона может быть развернута или спроецирована на другую зону, обеспечивая тот образ, который удовлетворяет последнюю; и, наконец, непосредственно, как на стадии зеркала у Лакана. Тем не менее, верно и то, что функция непосредственного и глобального объединения, или всеобщей координации, в нормальном случае

262 СЕКСУАЛЬНОСТЬ

переходит к генитальной зоне. Именно эта зона должна связывать все другие частичные зоны, что и происходит благодаря фаллосу. Сам фаллос при этом играет роль не некоего органа, а роль особого образа, проецируемого - и в случае маленькой девочки, и в случае маленького мальчика - на эту привилегированную [генитальную] зону. У органа пениса уже довольно долгая история, связанная с шизоидной и депрессивной позициями. Как и все остальные органы, пенис познал приключения глубины, где его расчленили, поместили внутрь материнского или детского тела; где он жертва и агрессор; и где он отождествляется с ядовитыми кусками пищи или с извергаемыми экскрементами. Но ему не менее знакомы и приключения высоты, где он - будучи благотворным и хорошим органом - несет любовь и наказание, одновременно удаляясь с тем, чтобы сформировать цельную личность или орган, соответствующий голосу, то есть объединенному идолу обоих родителей. (Параллельно этому родительский коитус, который сначала воспринимался как чистый шум, ярость и агрессия, становится внятным голосом, даже если он молчит или огорчает [frustrer] ребенка). Именно с этой точки зрения Мелани Клейн показывает, что шизоидная и депрессивная позиции обеспечивает начальный этап Эдипова комплекса; то есть, что переход от плохого пениса к хорошему - это обязательное условие появления Эдипова комплекса в строгом смысле слова, и выхода на генитальную организацию и круг соответствующих новых проблем⁴. Мы знаем, в чем суть этих новых проблем:
________________
⁴ По поводу "плохого" и "хорошего" пениса см. Мелани Клейн, La Psychanalyse des enfants, pp.233,365. Клейн особо подчеркивает, что Эдипов комплекс несет в себе предшествующую позицию "хорошего пениса" так же, как и освобождение либидозных влечений от деструктивных влечений: "Ибо, только если ребенок твердо уверен, что мужские гениталии - и отцовские, и его собственные - "хорошие", он позволяет себе направить генитальные желания на мать.., и сталкивается с ненавистью и соперничеством, составляющими природу его Эдипова комплекса" (Contributions to Psycho-Analysis 1921-1945, London: Hogarth Press, 1948, рр.381-382). Как мы увидим, это не значит, что у сексуальной позиции и эдиповой ситуации нет новых тревог и опасностей - таков, например, особый страх кастрации. И если верно, что на ранних стадиях Эдипого комплекса суперэго направляет всю свою суровость прежде всего против деструктивных влечений, то только на поздних стадиях Эдипого конфликта появляется защита от либидозных импульсов..." (La Psychanalyse des enfants, pp. 148-149)

263 ЛОГИКА СМЫСЛА

264 СЕКСУАЛЬНОСТЬ

терпретацию всего мифа, находит подтверждение в изначальной природе фаллоса. Фаллос не врезается, а, скорее, - подобно плугу, вспахивающему плодородный слой земли, - прочерчивает линию на поверхности. Эта линия, исходящая из генитальной зоны, связывает вместе все эрогенные зоны, обеспечивая, таким образом, их соединение и "взаимообмен" и сводя вместе все частичные поверхности в одну и ту же поверхность на теле ребенка. Более того, предполагается восстановить поверхность на теле самой матери и вернуть устраненного отца. Именно в эдиповой фаллической фазе происходит резкое различение двух родителей: матери, взятой в аспекте поврежденного тела, которое нужно залатать, и отца, взятого в аспекте хорошего объекта, который надо вернуть. А кроме того, именно здесь ребенок достигает устанавливания поверхности на своем собственном теле и объединения зон благодаря особым привилегиям генитальной зоны.

Двадцать девятая серия: благие намерения всегда наказуемы

Следовательно, нужно представлять себе Эдипа не только невинным, но и полным рвения и благих намерений - эдаким вторым Геркулесом, переживания которого будут столь же болезненны. Но почему благие намерения оборачиваются против Эдипа? Во-первых, именно из-за хрупкости всего сооружения - хрупкости, характерной для поверхности. Никогда нельзя быть уверенным, что деструктивные влечения, продолжающие действовать под сексуальными влечениями, не направляют работу последних. Фаллос как образ на поверхности постоянно рискует тем, что через него восстановится сила пениса глубины или пениса высоты. Значит, как таковой он рискует быть кастрированным, поскольку пенис глубины пожирает и кастрирует, а пенис высоты - источник фрустрации. Значит, регрессия на до-Эдипову стадию несет двойную угрозу кастрации (кастрация-пожирание, кастрация-лишение). Линии, прочерчиваемой фаллосом, угрожает поглощение глубинной Spaltung. Инцест также рискует обернуться вспарыванием [eventration] матери и ребенка, или каннибалистической смесью, где тот, кто ест, является также и поедаемым. Короче, шизоидная и даже депрессивная позиции - тревога одной и муки вины другой - постоянно угрожают Эдипову комплексу. Как говорит Мелани Клейн, тревога и чувство вины рождаются не в инцестуозной связи. Они только мешали бы ее формированию и постоянно ее расшатывали.

266 БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ

Поверхность имеет решающее значение в развитии эго, как это ясно показал Фрейд, говоря, что система восприятие-сознание локализуется на мембране, сформированной на поверхности протоплазменного пузырька¹. Эго - как фактор "первичного нарциссизма" - исходно заложено в глубине, в самом пузырьке или в теле без органов. Но достичь независимости эго может только в "аутоэротизме" частичных поверхностей и всех малых эго, мелькающих на них. Значит подлинным испытанием эго выступает проблема координации, его собственной координации, когда либидо как энергия поверхности влагает его во "вторичный нарциссизм". Как мы предполагали ранее, такая фаллическая координация поверхностей и самого эго на поверхности сопровождается операциями, которые определяются как Эдиповы. Вот что мы должны подвергнуть анализу. Ребенок обретает фаллос как образ, который хороший, идеальный пенис проецирует на генитальную зону его тела. Он получает этот дар (нарциссическое чрезмерное привнесение орга-
______________________
¹ См. По ту сторону принципа удовольствия, глава 4 (З.Фрейд, Психология бессознательного, - М., Просвещение, 1989 г.- С.394-402.) По существу, вся эта глава посвящена биопсихической теории поверхностей.

267 ЛОГИКА СМЫСЛА

В своем бессознательном каждый - отпрыск разведенных родителей, мечтающий о возрождении матери и возвращении отца, вытягивающий последнего из убежища, где тот скрылся: думается, что в этом и состоит основа того, что Фрейд называл "семейной любовной историей" и ее связи с Эдиповым комплексом. У ребенка - в его нарциссической самонадеянности - никогда не было лучших намерений, и никогда уже ему не будет так хорошо. Без всяких мучений и терзаний вины он чувствует себя в этой позиции ближе всего к безмятежности и невинности предыдущей позиции. Правда, он занимает

268 БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ

место отца и воспринимает мать как объект своего инцестуозного желания. Но инцестуозное отношение здесь почти взаимное и не связано с насилием: ни грубого вторжения, ни узурпации, а скорее, отношение поверхности - процесс возрождения и взывания, в котором фаллос прочерчивает линию на поверхности. Мы искажаем и грешим против Эдипова комплекса, если забываем об ужасе предшествующих стадий, где уже случилось все наихудшее, и забываем, что Эдипова ситуация возникает только тогда, когда либидозные влечения отделяются от деструктивных влечений. Когда Фрейд замечает, что нормальная личность не только аморальней, чем она думает, но моральней, чем она подозревает, то это замечание справедливо прежде всего в отношении Эдипого комплекса. Эдип - это трагедия, но мы должны суметь вообразить трагического героя как веселого и невинного, как идущего по верному пути. Инцест с матерью посредством ее возрождения, замещение отца взыванием к нему - это не только благие намерения (ибо именно благодаря Эдипову комплексу намерение - как моральное понятие par excellence - и рождается). В качестве намерений они суть прямое продолжение того, что выступает как явно невинная деятельность, которая - с точки зрения ребенка - состоит в создании тотальной поверхности из всех его частичных поверхностей, используя фаллос, проецируемый свыше хорошим пенисом и ставя это проецирование на пользу образам родителей. Эдип становится Геркулесом потому, что в качестве миротворца он жаждет сформировать царство поверхностей и царство земли, сообразные ему по размеру. Он полагал, что отразил монстров глубины и вступил в союз с силами высоты. И целью его усилий становится возрождение матери и призывание отца: таков истинный Эдипов комплекс.

269 ЛОГИКА СМЫСЛА

верхностей (благое намерение, царство земли) сталкивается не только с ожидаемым врагом из инфернальных глубин, чье поражение было предрешено, но также и с неожиданным врагом - врагом высоты, который, однако, сделал это созидание возможным и уже не может искоренить его. Суперэго как хороший объект начинает осуждать либидозные влечения как таковые. Фактически в своем желании инцеста-восстановления Эдип прозрел. То, что он увидел (как только произошло расщепление), хотя и не должен был видеть, - так это то, что израненное тело матери ранят не только содержащиеся в нем внутренние пенисы (поскольку на поверхности нет пениса), ее рана - это рана кастрированного тела. Фаллос, как пробируемый образ, наделяет новой силой пенис ребенка и при этом, наоборот, обозначает некий недостаток у матери. Это открытие несет серьезную угрозу ребенку, поскольку означает (на другой стороне раскола), что пенис - это собственность отца. Желая вернуть отца и заставить его присутствовать, ребенок совершает предательство по отношению к сущности ускользания родителя. Эта сущность не могла бы быть обнаружена, кроме как обретенной снова - обретенной снова в отсутствии и в забвении, - но никогда не данной в простом присутствии "вещи", исключающем забывание². Следовательно, в действительности выходит, что желая восстановить мать, ребенок фактически кастрирует и вспарывает ее; желая вернуть отца, он предает и убивает его, превращает в труп. Кастрация, смерть от кастрации становятся судьбой ребенка, которая в матери отражена той мукой, какую теперь испытывает ребенок и которая навязана ему отцом в той вине, какой ребенок теперь подчиняется как знаку мести. Весь этот рассказ начался с фаллоса как образа, проецируемого на генитальную зону, и который дает пенису ребенка силу пуститься в рискованное предприятие. Но, все, по-видимому, кончается тем, что этот образ рассеи-
_____________
² Все выдающиеся интерпретации Эдипова комплекса обязательно объединяют элементы, унаследованные от предыдущих позиций - шизоидной и депрессивной; так, Г+льдерлин настаивал, что устранение и возвращение относятся к до-эдиповой позиции.

270 БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ

вается, а вместе с ним исчезает и пенис ребенка. "Извращение" - это пересечение поверхностей, и здесь, на этом пересечении, обнаруживается нечто новое, некое изменение. Линия, которую фаллос прочертил на поверхности - через каждую частичную поверхность, - является теперь следом кастрации, где рассеивается сам фаллос - а вместе с ним и пенис. Такая кастрация, которая только и заслуживает названия "комплекс", в принципе отличается от двух других кастраций: кастрации глубины посредством пожирания-впитывания и кастрации высоты посредством лишения-фрустрации. Это кастрация через адсорбцию, некий поверхностный феномен: подобный, например, поверхностным ядам - ядам туники и кожи, которые сожгли Геркулеса, или ядам на образах, которые можно только созерцать, как ядовитые покровы на зеркале или на живописном полотне, так вдохновлявшие Елизаветинский театр. Но именно благодаря своей специфике эта кастрация восстанавливает две другие. В качестве поверхностного феномена она отмечает неудачу или болезнь, преждевременную плесень, или то, как поверхность преждевременно загнивает, а поверхностная линия смыкается с глубинной Spaltung и инцест смыкается с каннибалистической смесью глубины - все это в соответствии с первым доводом, приведенным ранее.

271 ЛОГИКА СМЫСЛА

рования, связанный с физической поверхностью. Именно в этом смысле Эдип может быть понят как трагедия Видимости. Намерение отнюдь не посланник глубин, оно - феномен всей поверхности, феномен, который адекватен координации физических поверхностей. Само понятие Образа - после того, как им обозначен поверхностный объект частичной зоны, а затем, фаллос, проецируемый на генитальную зону, и пленочные образы родителей, порожденные расколом, - в конце концов начинает обозначать действие вообще. Последнее имеет дело с поверхностью - но это вовсе не какое-то особенное действие, а всякое действие, которое распространяется по поверхности и способно оставаться там (восстановить и вызвать, восстановить поверхность и вывести на поверхность). Но с другой стороны, действительно осуществляемое действие не является более ни неким определенным действием, которое противопоставлялось бы другому действию, ни страданием, которое было бы последствием проецируемого действия. Скорее, это нечто такое, что случается или представляет все, что может случиться; а еще точнее, оно является необходимым результатом действий и страданий, хотя обладает совершенно отличной от них природой, и как таковое само - ни действие, ни страдание: событие, чистое событие, Eventum tantum (убить отца и кастрировать мать, быть кастрированным и умереть). Но это равнозначно тому, что осуществленное действие проецируется на поверхность как и всякое другое действие. Только поверхность тут совершенно иная; это - метафизическая и трансцендентальная поверхность. Можно было бы сказать, что все действие проецируется на двойной экран - один экран образует сексуальная и физическая поверхность, другой - это уже метафизическая или "церебральная" поверхность. Короче, намерение как Эдипова категория вовсе не противопоставляет определенное действие другому действию - например, специфическое желаемое действие специфическому осуществленному действию. Напротив, оно берет тотальность каждого возможного действия и разделяет его на два действия, проецирует его на два экрана, определяя каждую из сторон в соответствии с необходимыми требованиями

272 БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ

Может быть мы продвигаемся слишком быстро. Ясно, что убийство и кастрация, которые являются результатами действия, имеют дело с телами, что сами по себе они не задают метафизическую поверхность и что они даже не принадлежат ей. Но тем не менее они на пути к этому, поскольку мы признаем, что это долгий путь со многими этапами. Фактически, одновременно с нар-циссической раной (когда фаллическая линия превращается в след кастрации) либидо, которое помещает эго вторичного нарциссизма на поверхность, подвергается особенно важному превращению - тому, что Фрейд назвал десексуализацией. Десексуализованная энергия, по мысли Фрейда, питает инстинкт смерти и обусловливает механизм мысли. Следовательно, мы должны признать за темами смерти и кастрации двойную значимость. Мы должны признать то значение, которое они имеют для сохранения и уничтожения Эдипова комплекса и для организации вполне развитой генитальной сексуальности - как на своей собственной поверхности, так и в своих отношениях с предыдущими (шизоидной и депрессивной) позициями. Но мы должны признать и ту значимость, которую они приобретают в качестве источника десексу-ализованной энергии и способа, каким эта энергия переводит их на свою новую метафизическую поверхность, на поверхность чистой мысли. Данный второй процесс - который до известной степени независим от Других, поскольку напрямую не соотносится с успехом или неудачей в ликвидации Эдипа - соответствует в своем первом аспекте тому, что называется сублимацией, а во втором аспекте тому, что называется символиза-

цией. Следовательно, мы вынуждены признать, что метаморфозы еще не заканчиваются с трансформацией фаллической линии в след кастрации на физической или телесной поверхности. Мы должны признать также, что след кастрации соответствует трещине на совершенно иной бестелесной и метафизической поверхности, которая осуществляет превращение. Такой поворот поднимает весь круг проблем, связанных с десексуализованной энергией, формирующей новую поверхность; с самими механизмами сублимации и символизации; с судьбой эго в этой новой перспективе; наконец, с двойной принадлежностью убийства и кастрации к старой и новой системам³. В этой трещине мысли на бестелесной поверхности мы узнаем чистую линию Эона и инстинкт смерти в его спекулятивной форме. А значит, есть все основания воспринимать буквально идею Фрейда о том, что инстинкт смерти - это дело спекуляции. В то же время, мы должны учитывать, что этой последней метаморфозе грозят те же опасности, что другим метаморфозам, а может, и еще худшие: трещина в форме сингулярности грозит разрушением поверхности, даже при том, что она неотделима от этой поверхности. Ей угрожает новое столкновение на другой поверхности с простым следом кастрации. Или еще хуже - она рискует быть поглощенной в Spaltung глубины и высоты, увлекая за собой все
___________
³ Очерк десексуализованной энергии дан Фрейдом в Я и Оно, глава 4. Мы расходимся с Фрейдом в двух пунктах. Во-первых, Фрейд часто выражается в том смысле, что нарциссическое либидо как таковое ведет к десексуализации энергии. С этим нельзя согласиться, поскольку фаллическое эго вторичного нарциссизма все еще использует объектные отношения с образами родителей (восстановление, вызывание). В этом случае десексуализация осуществляется только благодаря комплексу кастрации во всей его специфичности. Во-вторых, Фрейд называет такую десексуализованную энергию "нейтральной". Он имеет ввиду, что эта энергия может смещаться и переходить от Эроса к Танатосу. Но если верно, что она не исчерпывается соединением с Танатосом, или инстинктом смерти, если верно, что она сама его задает, по крайней мере, в той спекулятивной форме, которую инстинкт принимает на поверхности, - то "нейтральное" должно иметь совершенно иной смысл, как мы увидим это в следующих параграфах.

274 БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ

обломки поверхности в этом всеобщем обвале, где конец снова становится отправной точкой, а инстинкт смерти соединяется с бездонными деструктивными влечениями. Все это стало бы следствием ранее отмеченной нами путаницы между двумя фигурами смерти: это средоточие всех неясностей, из-за которых без конца возникает проблема отношения мысли к шизофрении и депрессии, к психотической Spaltung в целом, а также к невротической кастрации. "Бесспорно, вся жизнь - это процесс постепенного распада...", и спекулятивная жизнь в том числе.

У фантазма три основные характеристики. 1) Он - ни действие, ни страдание, а результат действий и страданий - то есть чистое событие. Вопрос о том, реально ли конкретное событие или воображаемо, неверно поставлен. Различие проходит не между воображаемым и реальным, а между событием как таковым и телесным положением вещей, которое его вызывает и в котором оно осуществляется. События - это эффекты (так, например, "эффект" кастрации и "эффект" отцеубийства...). Но как таковые они должны быть связаны не только с эндогенными, но и с экзогенными причинами, с реальными положениями вещей, с реально предпринятыми действиями и с реально происходящими страданиями и созерцаниями. Значит, Фрейд не ошибался, оставляя за реальностью право на производство фантазмов, даже когда считал их продуктами, выходящими за пределы реальности'. Печально, если мы забываем или делаем вид, что забыли то обстоятельство, что дети все-таки видят тела отца и матери, а также наблюдают коитус родителей, что они действительно становятся объектами соблазна для определенной части взрослых, что они подвергаются прямой и откровенной угрозе кастрации и так далее. Более того, от отцеубийства, инцеста, отравления и изнасилования не свободна полностью ни общественная, ни частная жизнь. Дело, однако, в том, что фантазмы, даже оставаясь эффектами, и как раз по этой самой причине, отличаются по природе от своих реальных причин. Мы говорим как об эндогенных причинах (наследственная организация, филогенетическое наследство, внутренняя эволюция сексуальности,
_________
¹ Cf. Freud, Cinq psychanalyse - L'Homme aux loups, 5.

интроецированные действия и страдания), так и об экзогенных причинах. Фантазм - как и событие, которое его представляет, - является "ноэматическим атрибутом", отличным не только от положений вещей и их качеств, но и от психологической жизни, а также от логических понятий. Как таковой он принадлежит идеальной поверхности, на которой производится как эффект. Такая поверхность трансцендирует внутреннее и внешнее, поскольку ее топологическое свойство в том, чтобы осуществлять контакт между "своими" внутренней и внешней сторонами, развернув последние в одну-единст-венную сторону. Вот почему фантазм-событие подчиняется двойной каузальности, соотнесенной с внешними и внутренними причинами, чьим результатом в глубине он является, а также с квази-причиной, которая "разыгрывает" его на поверхности и вводит его в коммуникацию со всеми другими событиями-фантазмами. Мы уже дважды видели, как готовилось место для таких эффектов, чья природа отлична от того, чьим результатом они выступают: первый раз в случае депрессивной позиции, когда причина удаляется в высоту и оставляет свободное поле для развития поверхности, которая на подходе; а затем в случае Эдиповой ситуации, когда намерение оставляет свободное поле для результата совершенно иной природы, где фаллос играет роль квази-причины.

277 ЛОГИКА СМЫСЛА

и есть сам смысл в той мере, в какой он отделяется и отличается от положений вещей, которые производят его и в которых он осуществляется. Психоанализ проливает самый яркий свет на положения вещей и их глубину, на их смеси, на их действия и страдания с тем, чтобы достичь появления результата, то есть события иного типа - поверхностного эффекта. Следовательно, как ни важны предыдущие позиции, как ни важно всегда связывать событие с его причиной, психоанализ прав, называя роль Эдипа "нукдеарньм комплексом" - формула, столь же важная, сколь "ноэматическое ядро" Гуссерля. Именно благодаря Эдипу событие освобождается от своих причин в глубине, растягивается на поверхности и соединяется со своей квази-причиной (с точки зрения динамического генезиса). Это и есть совершенное преступление, вечная истина, царственное великолепие событий - каждое из которых коммуницирует со всеми остальными в вариациях одного и того же фантазма. Оно отличается как от своих осуществлении, так и от производящих его причин, пользуясь преимуществом вечного излишка над этими причинами и незавершенности в собственных осу-ществлениях; оно скользит над собственным полем, делая нас своими продуктами. И если все событие целиком действительно пребывает в точке, где осуществление не может завершиться, а причина - производить, то именно в этой самой точке оно и предоставляет себя контр-осуществлению; именно здесь и лежит наша величайшая свобода - свобода развернуть и вести событие к его завершению и превращению, и самим в конце концов стать мастерами осуществлении и причин. Будучи наукой о чистых событиях, психоанализ - это еще и искусство контр-осуществлений, сублимаций и символизаций.

2) Вторая характеристика фантазма - это его позиция по отношению к эго или, скорее, ситуация эго в самом фантазме. Действительно, исходным пунктом (или автором) фантазма является фаллическое эго вторичного нарциссизма. Но если фантазм обладает свойством возвращаться к своему автору, то каково же место эго в фантазме, если учесть неотделимые от последнего развертывание и развитие? Именно эту проблему подняли Лапланш и Понталис, предостерегая нас от поисков

278 ФАНТАЗМ

легкого ответа. Хотя эго может проявляться в фантазме от случая к случаю - то как действующее, то как подвергающееся воздействию или же как третья наблюдающая сторона, - оно при этом ни активно, ни пассивно; его нельзя зафиксировать в определенный момент в определенном месте, даже если это место обратимо. Изначально фантазм "характеризуется отсутствием субъ-ективации, сопровождающей присутствие субъекта на сцене"; "упраздняется всякое разделение на субъект и объект"; "субъект не нацелен на объект или его знак, он включен в последовательность образов.., он представлен как участвующий в постановке, но не имеет - что близко по форме к изначальному фантазму - закрепленного за ним места". У этих замечаний два плюса: с одной стороны, они подчеркивают, что фантазм не есть представление действия или страдания, что он, скорее, принадлежит совершенно иной области; с другой стороны, они показывают, что если эго рассеивается в нем, то вряд ли из-за тождества противоположностей или обратного хода, при котором активное становилось бы пассивным, - как это происходит при становлении глубины и при бесконечном тождестве, которое она в себе несет².
_______________
² Cf. J.Laplanche et J.-B.Pontalis, "Fantasme originari, fantasme des origines, origine du fantasme", op.cit., pp.1861-1868: "Отец соблазняет дочь - такова, например, краткая формула фантазма соблазна. Первичный процесс здесь отмечен не отсутствием организации, как иногда считают, а специфическим характером структуры: это сценарий со множеством выходов на сцену, где нельзя сказать, что героиня найдет свою позицию непременно в термине дочь; сценарий может разворачиваться вокруг термина отец и даже вокруг термина соблазняет. Именно этот существенный пункт своей Критики Лапланш и Понталис обращают против тезиса Сюзен Исаак ("Природа и функция фантазии", Развитие психоанализа). Исаак, моделируя фантазм по образцу влечения, наделяет субъекта заданным активным местом, даже если активное снова обращается в пассивное, и наоборот. К этому и подводят Лапланш и Понталис: "Достаточно ли признать в фантазме эквивалентность между поедать и быть съеденным? Придерживаясь идеи позиции субъекта, даже если эта позиция пассивна, достигаем ли мы наиболее ундаментальной структуры фантазма?

279 ЛОГИКА СМЫСЛА

Мы не можем, однако, согласиться с этими авторами, когда они ищут основу данного свойства быть по ту сторону активного и пассивного в модели возвратной [формы глагола], которая все еще апеллирует к эго и явно отсылает "по эту сторону" аутоэротического. Значимость возвратной [формы] - наказывать себя, наказывать или быть наказанным, или, еще лучше, видеть самого себя, а не вообще видеть или быть увиденным. Все это хорошо показано в работах Фрейда. Но не похоже, чтобы возвратная форма шла дальше точки зрения тождества противоположностей, будь то посредством большего предпочтения одной из противоположностей или синтеза их обеих. То, что Фрейд остается приверженным такой "гегельянской" позиции в царстве языка, - несомненно. Это видно из тезиса Фрейда о примитивных словах, наделенных противоречивым смыслом³. На деле, выход за пределы активного и пассивного, а также распад эго, которое ему соответствует, происходят не по линии бесконечной и рефлексивной субъективности. То, что находится по ту сторону активного и пассивного - не возвратное (действие), а результат - результат действий и страданий, поверхностный эффект, или собы-
______________
³ О связи между обращением противоположностей и возвращением на себя, а также о значимости при этом возвратной (формы глагола), см.: Фрейд, "Влечения и превратности их судьбы", в Метапсихологии.

Статья Фрейда О противоположных значениях и примитивных словах критикуется Эмилем Бенвенистом в работе "Заметки о роли языка в учении Фрейда" (Общая лингвистика - М., Прогресс, 1974). Бенвенист показывает, что хотя в языке может и не быть какой-либо определенной категории, он тем не менее не допускает ее противоречивого выражения. ["Если предположить, что существует язык, в котором "большой" и "маленький" выражаются одинаково, то в этом языке различие между "большой" и "маленький" просто отсутствует и категории величины не существует, но он отнюдь не будет языком, в котором допускается якобы противоречивое выражение величины" - Указ. соч., с. 122. - Примечание переводчика]. Однако при чтении Бенвениста возникает впечатление, что язык неизбежно сливается с чистым процессом рационализации. И тем не менее, разве язык не включает в себя парадоксальной по отношению к его явной организации процедуры, даже если эта процедура никак не сводима к тождеству противоположностей?

280 ФАНТАЗМ

281 ЛОГИКА СМЫСЛА

есть как ноэматический атрибут, отличный от действий, страданий и качеств положения вещей. Но фантазм также представляет иной, не менее существенный аспект, согласно которому событие является тем, что может быть выражено предложением (Фрейд указывал на это, говоря, что фантазматический материал - например, в детском представлении о коитусе родителей - близок к "вербальным образам"). Дело не в том, что фантазм высказывается или означается (сигнифицируется). Событие столь же отличается от выражающих его предложений, как и от положения вещей, в котором оно происходит. И это при том, что никакое событие не существует вне своего предложения, которое по крайней мере возможно, - даже если это предложение обладает всеми характеристиками парадокса или нонсенса; событие также содержится в особом элементе предложения - в глаголе, в инфинитивной форме глагола. Фантазм неотделим от инфинитива глагола и свидетельствует тем самым о чистом событии. Но в свете отношении и сложных связей между выражением и выраженным, между глаголом, как он проявляется в языке, и глаголом, как он обитает в Бытии, нам нужно понять инфинитив, когда он еще не втянут в игру грамматических определений - инфинитив, независимый не только от всех [грамматических] лиц, но и от всех времен, от всякого наклонения и залога (активного, пассивного или рефлексивного). Таков нейтральный инфинитив чистого события, Дистанции, Эона, представляющий сверх-пропозициональный аспект любого возможного предложения, или совокупность онтологических проблем и вопросов, соответствующих языку. Из такого чистого и неопределенного инфинитива рождаются залоги, наклонения, времена и лица [глагола]. Каждая из этих форм рождается в дизъюнкциях, представляющих в фантазме переменную комбинацию сингулярных точек и задающих в окрестности этих сингуляр-ностей случаи решения конкретной проблемы - проблемы рождения, полового различия или проблемы смерти... Люси Иригари в небольшой статье, отметив существенную связь между фантазмом и инфинитивом глагола, анализирует несколько примеров такого генезиса. Задав место инфинитива в фантазме (например, "жить", "по-

282 ФАНТАЗМ

глощать" или "давать"), она исследует несколько типов связи: коннекция субъекта-объекта, конъюнкция активного-пассивного, дизъюнкция утверждения-отрицания, а также тип временности, который допускается каждым из этих глаголов (например, "жить" имеет субъекта, но субъекта, который не является действующим лицом, и у которого нет выделенного объекта). На такой основе ей удалось классифицировать эти глаголы, расположив их в порядке перехода от наименее определенных к наиболее определенным, - как если бы их общий инфинитив, принятый за чистый случай, постепенно специфицировался согласно различным формальным грамматическим отношениям⁴. Именно так Эон заселяется событиями на уровне сингулярностей, распределяющихся по его бесконечной линии. Мы постарались сходным образом показать, что глагол движется от чистого инфинитива, открытого для вопроса как такового, к форме настоящего изъявительного наклонения, замкнутого на обозначение положения вещей или некое решение. Первое размыкает и разворачивает круг предложения, последнее замыкает его, а между ними развертываются все вокализации, модализации, темпорализации и персонали-зации вместе с трансформациями, свойственными каждому случаю согласно обобщенному грамматическому "пер-спективизму". После этого остается решить простую задачу, а именно, определить точку рождения фантазма и тем самым его реальное отношение к языку. Это вопрос номинальный и терминологический, поскольку он касается использования самого слова "фантазм". Но с ним связано и кое-что еще, поскольку здесь фиксируется использование этого слова в связи с особым моментом, что делает такое использование необходимым в ходе динамического генезиса. Например, Сюзен Исаак, вслед за Мелани Клейн, уже употребила слово
__________
⁴ Luce Irigaray, "Du Fantasme et du verbe", L'Arc, nе 34, 1968. Такая попытка, конечно же, должна опираться на лингвистический генезис грамматических отношений в глаголе (залог, наклонение, время, лицо). Примеры такого генезиса можно найти в работах Густава Гильома (Epoques et niveaux temporals dins le systeme de la conjugaison franfaise) и Дамурет и Пишон (Essai de grammaire franqaise, t.5). Пишон сам подчеркивает важность такого исследования для патологии.

283 ЛОГИКА СМЫСЛА

"фантазм", чтобы показать связь интроективных и проективных объектов шизоидной позиции в тот момент, когда сексуальные влечения находятся в союзе с пищеварительными влечениями. Следовательно, фантазмы неизбежно обладают лишь косвенной и запаздывающей связью с языком, а когда они впоследствии вербализи-руются, вербализация происходит по уже готовым грамматическим формам⁵. Лапланш и Понталис объединили фантазм с аутоэротизмом и связали его с тем моментом, когда сексуальные влечения освобождаются от пищеварительной модели и отказываются от "всякого натурального объекта" (отсюда и то важное значение, которое они придают возвратной форме [глагола], и тот смысл, который они придают грамматическим трансформациям как таковым при не-локализуемой позиции субъекта). Наконец, Мелани Клейн принадлежит важное - несмотря на весьма широкое использование ею слова "фантазм" - замечание. Она говорит, что символизм - это основа любого фантазма, и что развитию фантазматической жизни мешает устойчивость шизоидной и депрессивной позиций. Нам же кажется, что фантазм, собственно говоря, берет свое начало только в эго вторичного нарциссизма, вместе с нарциссической раной, нейтрализацией, символизацией и сублимацией, которые получаются в результате. В этом смысле он неотделим не только от грамматических трансформаций, но и от нейтрального инфинитива как идеальной материи этих трансформаций. Фантазм - это поверхностный феномен и, более того, феномен, формирующийся в определенный момент развития поверхностей. По этой причине мы и выбрали слово симулякр, чтобы обозначить объекты глубины (которые уже не являются "нейтральными объектами") и соответствующее им становление и обращение, которые их характеризуют. Мы выбираем слово идол, чтобы обозначить объект высоты и его приключения. Мы выбираем слово образ, чтобы обозначить то, что имеет отношение к частичным, телесным поверхностям - включая сюда исходную проблему их фаллической координации (благие намерения).
_________________
⁵ Susan Isaacs, "Nature et fonction du fantasme", in Developpements de la psychanalyse, pp.85

Тридцать первая серия: мысль

Чрезвычайная подвижность фантазма и его способность к "переходу" часто подчеркиваются. Это немного похоже на эпикурейские оболочки и эманации, проворно путешествующие в атмосфере. С этой способностью связаны две фундаментальных черты. Первая черта: фантазм с легкостью покрывает расстояние между психическими системами, переходя от сознания к бессознательному и обратно, от ночных снов к дневным мечтам, от внутреннего к внешнему и наоборот, как если бы он сам принадлежал поверхности, главенствующей и организующей как сознательное, так и бессознательное, или линии, соединяющей и упорядочивающей внутреннее и внешнее с двух сторон. Вторая черта: фантазм легко возвращается к собственному истоку и как "изначальный фантазм" без особых усилий собирает в целое источник фантазма (то есть, вопрошание, источник рождения, сексуальности, различия полов и смерть...)'. Это происходит потому, что он неотделим от замещения, развертывания и становления, от которых ведет свое происхождение. Наша предыдущая проблема - "где, собственно говоря, начинается фантазм?" - уже включает в себя другую проблему: "куда фантазм движется, в каком направлении он уносит свое начало?" Ничто так не завершено, как фантазм; ничто не оформляет себя до конца в такой степени.

Мы пытались определить начало фантазма как нар-циссическую рану или след кастрации. Фактически, в соответствии с природой события, результат действия полностью отличается от самого действия. (Эдиповы)
______________
¹ Cf. Laplanche et Pontalis, "Fantasme originaire...", p. 1853; Vocabulaire de la psychanalyse, pp.158-159.

намерения должны были восстанавливать, осуществлять и координировать свои собственные физические поверхности. Но все это ещ+ локализовывалось внутри царства Образов - с нарциссическим либидо и фаллосом как поверхностной проекцией. Результат состоит в том, чтобы кастрировать мать и быть кастрированным, убить отца и быть убитым, одновременно с трансформацией фаллической линии в след кастрации и соответствующим распадом образов (мать-мир, отец-бог, эго-фаллос). Ясно, что если мы вынуждаем фантазм начинаться на основе такого результата, то этот результат требует для своего развития поверхности, отличной от телесной поверхности, где образы развивались по собственным законам (частичные зоны с генитальной координацией). Результат будет развиваться на втором экране, а значит, начало фантазма обнаружит свои следствия где-то еще. След кастрации сам по себе не задает и не очерчивает это иное место или эту другую поверхность: он всегда связан с физической поверхностью тела и, по-видимому, лишает последнюю преимущества над глубиной и высотой, которые она сама вызывает [к жизни]. Итак, поистине начало - в пустоте; оно подвешено в пустоте. Это и есть с-без [with-out]. Парадоксальность ситуации начала здесь в том, что оно само является результатом и остается внешним по отношению к тому, что заставляет начаться. Эта ситуация не могла бы служить "выходом [из положения]", если бы кастрация не трансформировала нарциссическое либидо в десексуализованную энергию. Такая нейтральная, или десексуализованная, энергия и полагает второй экран - церебральную, или метафизическую, поверхность, на которой будет развиваться фантазм - начинаясь заново с начала, сопровождающего его теперь на каждом шагу, двигаясь к своему концу и представляя чистые события как один и тот же Результат второй степени.

ется этой трансформации, привнося свою долю участия, - отгибая и проецируя всю телесную поверхность сексуальности на метафизическую поверхность мысли. Формула фантазма такова: от сексуальной пары к мысли через кастрацию. Если верно, что мыслитель глубины - это холостяк, а депрессивный мыслитель мечтает расторгнуть помолвку, то мыслитель поверхности женат и размышляет о "проблеме" супружеской пары. Никто лучше Клоссовски не смог разобраться в таком медленном продвижении фантазма, ибо этому посвящена вся его работа. Странно звучат слова Клоссовски, когда он говорит, что его проблема состоит в том, чтобы понять, как супружеская пара может "проецировать себя" независимо от детей, каким образом мы могли бы перейти в ментальной комедии от супружеской пары к мысли, преступаемой в паре, или от полового различия к различию интенсивности, полагающей мысль - той первичной интенсивности, которая отмечает нулевую точку энергии мысли, и из которой мысль получает свою новую поверхность². Его проблема всегда в том, чтобы выделить посредством кастрации мысль из супружеской пары, чтобы получить посредством этой трещины некое совокупление мысли. Пара Клоссовски - Роберта-Октав - в чем-то соответствует паре Лоури, а также предельной паре Фицджеральда - паре шизофрении и алкоголизма. Ибо не только вся полнота сексуальной поверхности (частей и целого) вовлечена в проецирование себя на метафизическую поверхность мысли, но также и глубина и ее объекты, высота и ее феномены. Фантазм возвращается к своему началу, остающемуся внешним к нему (кастрация); но поскольку само начало было результатом, фантазм возвращается и к тому, результатом чего стало начало (сексуальность телесных поверхностей); и наконец, мало по малу он возвращается к абсолютному истоку, из которого все проистекает (глубина). Теперь мы могли бы сказать, что все - сексуальность, оральность, анальность - получает новую форму на новой поверхности, которая восстанавливает и собирает в целое не только образы, но даже идолы и симулякры.
___________
² Пьер Клоссовски, Обращение к читателю и Послесловие к Lois de I'hospitalite.

287 ЛОГИКА СМЫСЛА

Но что это значит - восстановить и собрать в целое? Мы дали имя "сублимация" той операции, посредством которой след кастрации становится линией мысли, а значит, той операции, посредством которой сексуальная поверхность и все остальное проецируется на поверхность мысли. Мы дали имя "символизация" той операции, посредством которой мысль переиначивает благодаря своей собственной энергии все то, что происходит и проецируется на поверхности. Очевидно, что символ столь же нередуцируем, как и то, что символизируется, а сублимация столь же нередуцируема, как и то, что сублимируется. Только совсем недавно предположение о связи между раной кастрации и трещиной, полагающей мысль, или между сексуальностью и мыслью как таковой перестали считать чем-то комичным. Нет ничего комичного (или грустного) в той одержимости, какой отмечен путь мыслителя. Это вопрос не причинности, а скорее географии и топологии. Это не значит, что мысль думает о сексуальности, или что мыслитель размышляет о браке. Именно мысль является метаморфозой пола, а мыслитель - метаморфозой супружеской пары. От пары к мысли - хотя мысль переиначивает пару в диаду и совокупление. От кастрации к мысли - хотя мысль переиначивает кастрацию в церебральную трещину и абстрактную линию. Точнее говоря, фантазм движется от фигуративного к абстрактному; он начинает с фигуративного, но должен продолжится в абстрактном. Фантазм - это процесс полагания бестелесного. Это машина для выделения некоторого количества мысли, для распределения разницы потенциалов на краях трещины и для поляризации церебрального поля. Когда он возвращается к своему внешнему началу (смертельной кастрации), он всегда заново начинает свое внутреннее начало (движение десексуализации). В этом смысле фантазм обладает свойством приводить в контакт друг с другом внутреннее и внешнее и объединять их на одной стороне. Вот почему он служит местом вечного возвращения. Он без конца пародирует рождение мысли, он начинает новую десексуализацию, сублимацию и символизацию, втянутые в акт этого порождения. Без таких внутренних репетиций начала, фантазм не смог бы со-

288 МЫСЛЬ

брать воедино другое свое, внешнее начало. Риск, очевидно, состоит в том, что фантазм отступает к наибеднейшей мысли, к ребячески-незрелым чрезмерным ежедневным мечтам "про" сексуальность всякий раз, когда он не удерживается на своей отметке и снижается, то есть всякий раз когда он отступает "в-между" двух поверхностей. Но есть и триумфальный путь фантазма - тот путь, который указан Прустом. От вопроса "Должен ли я жениться на Альбертине?" до проблемы произведения искусства, которое еще надо создать, - вот путь, где разыгрывается спекулятивное совокупление, и который начинается с сексуальной пары и повторяет путь божественного творения. Почему триумф? Что это за вид метаморфозы, когда мысль выдает (или переиначивает) то, что проецируется по поверхности ее собственной десексуализованной энергией? Ответ состоит в том, что мысль делает это под маской События. Она делает это при помощи той части события, которую нам следовало бы назвать неосуществимой именно потому, что она принадлежит мысли и может осуществляться только мыслью и в мысли. Тогда возникают агрессия и прожорливость, превосходящие все, что происходило в глубине тел, желания, любовь, образование пар, совокупления и намерения, превосходящие все, что происходит на поверхности тел; и наконец, бессилие и смерть, превосходящие все, что могло бы произойти. В этом бестелесное великолепие события как той сущности, которая адресует себя мысли и которая одна может вызвать ее - сверх-Бытие.

289 ЛОГИКА СМЫСЛА

ным обновлением, а совокупление - это жест духа. Но всякий раз происходило высвобождение гордого и блестящего глагола, отличного от вещей и тел, положений вещей и их качеств, их действий и страданий: так, глагол зеленеть, отличный от дерева и его зелености, глагол поедать (или "быть съеденным"), отличный от пищи и ее потребительских качеств, или глагол совокупляться, отличный от тел и их полов - это вечные истины. Короче, метаморфоза - это освобождение несуществующей сущности в каждом положении вещей и освобождение инфинитива в каждом теле и качестве, каждом субъекте и предикате, каждом действии и страдании. Метаморфоза (сублимация и символизация) для каждой вещи состоит в освобождении aliquid'a, который является ноэматическим атрибутом и тем, что может быть ноэтически выражено, вечной истиной и парящим над телами смыслом. Только здесь умереть и убить, кастрировать и быть кастрированным, сохранить и вызвать, ранить и удалиться, пожирать и быть пожранным, интроецировать и проецировать - становятся чистыми событиями на трансформирующей их метафизической поверхности, где из них выводится инфинитив. Ради единственного выражающего их языка и под единственным "Бытием", в котором они мыслятся, все события, глаголы и выражае-мое-атрибуты коммуницируют в своей выделенности как единое [целое]. Фантазм возвращает все на эту новую плоскость чистого события, причем в той символической и сублимированной части, которая не поддается осуществлению. Подобным же образом он черпает из этой части силы для ориентирования своих осуществлений, для удваивания их и для проведения их конкретного контр-осуществления. Ибо событие должным образом вписано в плоть и в тело вместе с волей и свободой, подобающими терпеливому мыслителю, только благодаря этой бестелесной части, в которой заключен их секрет - то есть принцип, истина, конечность и квази-причина.

290 MЫCЛЬ

глубиной и метафизической поверхностью. Ориентированная в одном направлении, сексуальность может смести на своем направлении все: кастрация ответно реагирует на сексуальную поверхность, из которой она исходит и которой она все еще принадлежит своим следом; она разбивает эту поверхность, заставляя ее воссоединиться с фрагментами глубины. И более того, сексуальность препятствует сколько-нибудь успешной сублимации, любому развитию метафизической поверхности и вызывает осуществление бестелесной трещины в самых сокровенных глубинах тела, смешения ее со Spaltung глубины. Кроме того, сексуальность вынуждает мысль коллапсировать в точку ее импотенции или на линию ее эрозии. Но ориентированная в другом направлении сексуальность может проецировать все: кастрация переоформляет метафизическую поверхность, которой она дает начало и к которой она уже принадлежит благодаря высвобождаемой десексуализованной энергии, она проецирует не только сексуальное измерение, но и измерения глубины и высоты на эту новую поверхность, в которую вписаны формы их метаморфоз. Первая ориентация должна быть определена как ориентация психоза, вторая - как ориентация успешной сублимации. Между ними мы обнаруживаем все неврозы двусмысленного характера Эдипа и кастрации. То же самое и со смертью: нарциссическое Я рассматривает ее с двух сторон согласно двум фигурам, описанным Бланшо, - личная и наличная смерть, которая разрушает эго и "противоречит" ему, когда она оставляет его на произвол деструктивных влечений глубины и ударов извне; но кроме того безличная и неопределенная смерть, которая "дистанцирует" эго, вынуждая его высвобождать сингулярности, которые оно содержит, и поднимая его до инстинкта смерти на другой поверхности, где "некто" умирает, и где смерть никогда не наступает и не кончается. Вся биопсихическая жизнь - это вопрос измерений, проекций, осей, вращении и сворачиваний. Какой же путь следовало бы избрать? На какую сторону все собирается упасть, свернуться или развернуться? Эрогенные зоны уже втянуты в сражение на сексуальной поверхности - в сражение, в котором генитальная зона считается арбитром и миротворцем. Но генитальная зона сама служит ареной более широкого контекста на

291 ЛОГИКА СМЫСЛА

уровне рода и всего человечества: контекста рта и мозга. Рот - это не только поверхностная оральная зона, но также и орган глубины - рот-анус, выгребная яма, интроеци-рующая и проецирующая каждый кусочек. Мозг - это не только телесный орган, но также и индуктор невидимой, бестелесной и метафизической поверхности, на которой записываются и символизируются все события³. Между такими ртом и мозгом все и происходит, колеблется и получает свою ориентацию. Только победа мозга, если таковая имеет место, освобождает рот для говорения, освобождает его от экскрементальной пищи и удаляющихся голосов и питает его всеми возможными словами.
______________
³ Именно Эдмонд Перре с эволюционистской точки зрения явно сформулировал теорию "конфликта между ртом и мозгом". Он показал, как развитие нервной системы позвоночных ведет к тому, что мозговые окончания занимают то место, где у кольчатых находится рот. Он исследовал понятие позы, чтобы объяснить эти ориентации и изменения положения и статуса. Он применил метод, начало которому положил Джефрой Сент-Элер, - метод идеальных сгибаний,- комбинирующий сложным образом пространство и время. см. "L'Origine des embranchements du regne animal", Scientia, mai 1918.

Биологическая теория мозга всегда указывала на его поверхностный характер (эктодермическое происхождение, природа и функция поверхности). Фрейд закрепил это обстоятельство и вывел из него очень важные следствия в работе По ту сторону принципа удовольствия, гл.4. Современные исследования настаивают на связи между областями проекций мозговой коры и топологическим пространством. "На деле проекция превращает евклидово пространство в топологическое, так что кортекс нельзя представить адекватно средствами евклидовой геометрии. Строго говоря, нет нужды обсуждать проекцию в связи с корой мозга, хотя здесь и может быть геометрический смысл у термина, который применяется к небольшим областям. Скорее, следовало бы говорить так: превращение евклидова пространства в топологическое пространство", в опосредующую систему связей, восстанавливающую евклидовы структуры (Simondon, op.cit., p.262). Именно в этом смысле мы говорим о превращении физической поверхности в метафизическую, или об индуцировании первой на вторую. Итак, мы можем отождествить церебральную и метафизическую поверхности: речь идет вовсе не о материализации метафизической поверхности, а о проецировании, превращении и индуцировании самого мозга.

Тридцать вторая серия: различные виды серий

293 ЛОГИКА СМЫСЛА

чаще всего отверстием, окруженным слизистой оболочкой. Сериальная форма закладывается на эрогенной зоне поверхности, поскольку последняя определяется расширением сингулярности или - что по сути одно и то же - распределением разницы потенциала и интенсивности, обладающей максимумом и минимумом (серия заканчивается около точки, которая зависит от другой серии). Значит, сериальная форма на эрогенных зонах опирается на математику сингулярных точек и физику интенсивных количеств. Но каждая эрогенная зона поддерживает серии еще и по-другому: на этот раз речь идет о серии образов, проецируемых по зоне, то есть о серии объектов, способных обеспечить зоне аутоэротическое удовлетворение. Возьмем, к примеру, объекты сосания и образы оральной зоны. Каждый из них становится соразмерен всей области частичной поверхности и пробегает ее, обследуя отверстия и поля интенсивности от максимума к минимуму и обратно. Эти объекты организуются в серию согласно тому способу, каким они делаются соразмерными (леденец, например, или жевательная резинка, поверхность которых увеличивается из-за того, что их разгрызают или, соответственно, растягивают). Но они организуются еще и в соответствии со своим происхождением, то есть в соответствии с тем целым, из которого они извлекаются (другая область тела, иная личность, внешний объект или репродукция некоего объекта, игрушка и так далее), а также в соответствии со степенью их отстояния от первоначальных объектов пищеварения и деструктивных влечений, от которых сексуальные влечения только что освободились¹. В каждом из этих смыслов серия, связанная с эрогенной зоной, обладает, по-видимому, простой формой, является однородной и дает начало синтезу последовательности, которая при этом может сокращаться, и во всяком слу-
______________
¹ Внешне объект может быть тем же самым: грудь, например. Он также может казаться одним и тем же для различных зон, например, в случае пальца. В любом случае, грудь как внутренний частичный объект (всасывание) нельзя смешивать с грудью как поверхностным образом (сосание). Нельзя также смешивать пальцы, как образы, проецируемые на оральную зону или на анальную зону и т.д.

294 РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ СЕРИЙ

чае полагает простое соединение [коннекцию]. И во-вторых, проблема фаллической координации эрогенных зон явным образом усложняет сериальную форму: ведь серии продолжают одна другую и сходятся к фаллосу как образу, налагаемому на генитальную зону. Эта ге-нитальная зона обладает своей собственной серией. При этом она неотделима от сложной формы, подчиняющей ей неоднородные серии, так что теперь на место однородности приходит условие непрерывности и схождения. Это дает начало синтезу сосуществования и координации и задает конъюнкцию подчиненных серий.

В-третьих, мы знаем, что фаллическая координация поверхностей с необходимостью сопровождается Эдипо-выми делами, которые, в свою очередь, акцентируют образы родителей. Следовательно, в собственно эдипо-вом развитии эти образы входят в одну или несколько серий - в неоднородную серию с чередующимися терминами - отцом и матерью, или же в две сосуществующие серии, материнскую и отцовскую, например: раненая, восстановленная, кастрированная и кастрирующая мать; исчезающий, вспоминаемый, убиваемый и убивающий отец. Более того, эта или эти Эдиповы серии вступают в связь с прегенитальными сериями, соответствующими им образами и даже с группами и лицами, из которых эти образы извлекаются. Именно в рамках этого отношения между образами различного происхождения - Эдипо-выми и прегенитальными - вырабатываются условия "выбора внешнего объекта". Не следовало бы слишком уж подчеркивать важность этого нового момента и отношения, поскольку на них держится фрейдистская теория события или, скорее, двух серий событий. Эта теория прежде всего говорит о том, что травматизм предполагает существование по крайней мере двух независимых событий, разделенных во времени - одно из детства, а другое из периода половой зрелости, - между которыми происходит некий резонанс. В ином аспекте эти два события представляют собой две серии - одна прегенитальная, другая Эдипова - с резонансом в виде процесса фантазма². Следовательно, в нашей терминоло-
___________________________________________________________________
² Следует отметить, что Фрейд использует слово "серия" как при представлении им полного Эдипова комплекса, состоящего из четырех элементов (Я и Оно, гл.3), так и в связи со "всей теорией выбора объекта (Три очерка по теории сексуальности, очерк 3).

295 ЛОГИКА СМЫСЛА

Здесь мы оказываемся перед третьей фигурой сериальной формы. Ведь теперь мы рассматриваем действительно неоднородные серии, которые уже, однако, не отвечают условиям непрерывности и схождения, обеспечивавшим их конъюнкцию. С одной стороны, они расходятся и резонируют только при этом условии; с другой, они задают разветвленные дизъюнкции и запускают дизъюнктивный синтез. Причину этого можно усмотреть в двух экстремумах сериальной формы. Дело в том, что сериальная форма вводит в игру образы. Но как бы ни были неоднородны образы - будь то прегенитальные образы частичных зон или же родительские образы Эдипа, - их общее начало, как мы видели, лежит в идоле или в хорошем объекте, утраченном и исчезающим в высоте. Прежде всего, именно этот объект делает возможным превращение глубины в частичные поверхности и освобождение таких поверхностей и сопутствующих им образов. Но этот же самый объект в образе хорошего

гда обозначает, в контексте Эдиповых дел, отсутствие пениса у матери. Именно в таком отношении к самому себе фаллос является как недостатком, так и избытком, когда фаллическая линия сливается со следом кастрации, а избыточный образ не означает ничего, кроме своей собственной недостаточности, когда отнимает пенис ребенка. Мы не собираемся повторять те характеристики фаллоса, которые Лакан проанализировал в хорошо известных текстах. Фаллос - это и есть парадоксальный элемент или объект = х, всегда лишенный равновесия; это одновременно избыток и недостаток, нечто никогда не равное себе, лишенное самоподобия, самотождественности, собственного начала, собственного места и всегда ускользающее от самого себя: плавающее означающее и утопленное означаемое, место без пассажира и пассажир без места, пустая клетка (но способная создать излишек посредством этой пустоты) и сверхштатный объект (но способный создать недостаток своим излишком). Именно фаллос вызывает резонанс тех двух серий, которые мы ранее назвали прегенитальной и эдиповой, и которые можно характеризовать как-то иначе, но при условии, что при всех возможных характеристиках, одна из них определяется как означаемая, а другая - как означающая³. Именно фаллос, как мы видели, является поверх-
___________
³ Эти серии могут быть весьма изменчивыми, но они всегда прерывисты. А кроме того, прегенитальная серия вводит в игру не только частичные эрогенные зоны и их образы; она еще запускает пред-эдиповы родительские образы, сфабрикованные совершенно иначе, нежели какими они будут в дальнейшем, и расчлененными согласно зонам. Следовательно, эти серии с необходимостью вовлекают взрослых в отношения с ребенком, хотя ребенок не способен "понять", в чем, собственно, дело (родительская серия). С другой стороны, во второй серии именно ребенок или молодой человек ведет себя как взрослый (сыновья серия). Например, в анализе Лаканом Человека-Крысы имеется серия отца, который очень рано подействовал на ребенка и стал достоянием семейной легенды (долг-друг-богатая женщина-бедная женщина), а есть еще и другая серия с теми же самыми терминами - только замаскированными и измененными, - к которой субъект возвращается гораздо позже (долг, играющий роль объекта = х, вызывающего резонанс двух серий), см. Жак Лакай, Le Mythe individuel du nevrose, C.D.U. Или другой пример: в Поисках Пруста герой испытывает серию любовных переживаний прегенитального типа со своей матерью; затем он переживает другую серию с Альбертиной. Но прегенитальная серия уже ввела в игру таинственным и непостижимым или пред-постижимым образом взрослую модель любви Свана к Одетте (общая тема Пленницы, указывающая на объект = х).

298 РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ СЕРИЙ

ное разветвление этих серии относительно объекта = х, который безостановочно смещается и пробегает по ним⁴. Если мы окинем взглядом все три сериальных вида - коннективный синтез на единичной серии, конъюнктивный синтез схождения, дизъюнктивный синтез резонанса - то увидим, что третий оказывается истиной и целью остальных по мере того, как дизъюнкция достигает своего положительного и утвердительного применения; таким образом, конъюнкция зон позволяет увидеть, что расхождение уже присутствует в сериях, которые она глобально координирует, а коннекция зоны позволяет рассмотреть множество деталей, уже содержащихся в серии, которую она делает явно однородной.

Теория сексуального происхождения языка (Спербер) хорошо известна. Но мы должны поближе рассмотреть сексуальную позицию в качестве промежуточной, поскольку своими разными аспектами (эрогенные зоны, фаллическая стадия, комплекс кастрации) она производит различные типы серий. Каково ее влияние, каковы их место и роль в динамическом генезисе и эволюции звуков? И далее, не тот ли это случай, когда сериальная организация предполагает определенное состояние языка? Мы видели, что первым этапом генезиса - от шизоидной к депрессивной позиции - был переход от шумов к голосу: от шумов как качеств, действий и страданий тел в глубине - к голосу как инстанции высоты, как удалению в высоту, выражающему себя от имени того, что предсуществует, или, вернее, полагающему себя как предсуществующее. Конечно же, ребенок входит в язык, который он еще не осознает как язык, но только как голос, как знакомый гул, который уже говорит о нем. Этот фактор очень важен для оценки следующего обстоятельства: а именно, что в сериях сексуальности нечто начинается сначала как предчувствуемое, а уж потом как понятое. Такое пред-понимание связано с тем, что уже имеется налицо. Значит, мы спрашиваем о том, что в языке соответствует второму этапу динами-
______________
⁴ Напротив, при возникновении цепи, когда дизъюнкции связаны только с хорошим объектом депрессивной позиции, дизъюнктивный синтез имеет только ограничивающее и негативное использование.

300 РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ СЕРИЙ

ческого генезиса, что лежит в основе различных аспектов сексуальной позиции - и что само основывается на них. Хотя работы Лакана имеют гораздо более широкое значение и совершенно по-новому трактуют общую проблему связи между сексуальностью и языком, в них содержатся и указания, проливающие свет на сложные моменты второго этапа, - указания, подхваченные и оригинально развитые некоторыми из его учеников. Когда ребенок входит в предсуществующий ему язык, который он еще не способен понять, то, может быть, происходит обратное: он улавливает нечто такое, чего мы больше не можем уловить в нашем собственном языке, - а именно, фонематические отношения, дифференциальные отношения фонем⁵. Часто отмечают чрезвычайную чувствительность ребенка к фонематическим различиям родного языка и его безразличие к вариациям, порой гораздо четче произносимым, но принадлежащим иной системе. Это и придает каждой системе воистину циклическую форму и обратимость - ведь фонемы не менее зависят от морфем и семантем, чем морфемы и семантемы от них. И это как раз то, что ребенок извлекает из голоса, покидая депрессивную позицию: усвоение формативных элементов до всякого понимания сформированных лингвистических единиц. В непрерывном потоке голоса, идущего свыше, ребенок выхватывает элементы различных порядков, свободно наделяя их функцией, которая все еще носит долингвистический характер по отношению к целому и различным аспектам сексуальной позиции.

Хотя эти три элемента могут играючи циркулировать, соблазнительно поставить каждый из них в соответствие какому-либо аспекту сексуальной позиции - подобно тому, как если бы колесо останавливалось в трех разных положениях. Но в какой мере мы можем связывать фо-
____________
⁵ Cf. Robert Pujol, "Approche theorique du fantasme" (La Psychanalyse, n" 8, p.20): основная базовая составляющая - фонема - в то виде, как она функционирует по отношению к другой фонеме, "избегет взрослого, поскольку рассудок последнего настроен лишь на смысл, исходящий из звучания, а не на само звучание. Мы полагаем, что субъект-ребенок слышит другим ухом, он чувствителен только к фонематической составляющей означающей цепи...".

301 ЛОГИКА СМЫСЛА

немы с эрогенными зонами, морфемы с фаллической стадией, а семантемы - с эволюцией Эдипа и комплексом кастрации? Что касается первого пункта, то в книге Сержа Леклера Психоаналитик выдвинут чрезвычайно интересный тезис: эрогенную зону (то есть либидозное движение тела, происходящее на поверхности и отличающее себя отвлечений сохранения и разрушения) следовало бы помечать именно "буквой", которая бы в то же время очерчивала ее границы и подводила под них образы и объекты удовлетворения. "Буква" здесь не предполагает никакого владения языком и еще меньше - письменностью: речь идет об отношении фонематического различия к различию интенсивности, характеризующему эрогенную зону. Тем не менее, пример, приводимый самим Леклером - буква V в случае с Человеком-Волком - уводит в другую сторону: фактически, буквой V в этом примере помечено очень общее движение открытости, одинаково характерное для нескольких зон (открыть глаза, уши, рот), что коннотирует с несколько драматическими сценами, а не с объектами удовлетворения⁶. Не следует ли полагать - поскольку сама фонема является пучком различных следов и дифференциальных отношений, - что каждая зона аналогична одному из этих следов и определяется ими в отношении другой зоны? Тогда имелся бы повод для выведения новой геральдики тела, основанной на фонологии; оральная зона с необходимостью получала бы существенную привилегию, поскольку ребенок активно овладевает фонемами в тот самый момент, когда выделяет их из голоса.

Теперь все дело в том, что оральная зона стремится к собственному освобождению и к прогрессу в овладении языком только в той мере, в какой стала бы возможной глобальная интеграция всех зон или даже расстановка пучков и вхождение фонем в более сложные элементы - то, что лингвисты иногда называют "конкатенация последовательных сущностей". Здесь мы подходим ко второму пункту с его проблемой фаллической координацией как вторым аспектом сексуальной позиции. Именно в этом смысле Леклер определяет поверх-
_______________
⁶ Serge Leclaire, Psychanalyser, Paris, Le Scuil, 1968, pp. 90 -95.

302 РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ СЕРИЙ

ность всего тела как совокупность и последовательность букв, тогда как образ фаллоса обеспечивает их схождение и непрерывность. Итак, мы оказываемся внутри новой области: речь уже идет не о простом добавлении предшествующих фонем, а скорее о построении первых эзотерических слов, объединяющих фонемы в конъюнктивном синтезе однородных, сходящихся и непрерывных серий - таково, в разбираемом Леклером примере, тайное имя "Poord'jeli", создаваемое ребенком. На данном уровне анализа нам кажется, что эзотерическое слово как целое играет роль не фонемы или элемента артикуляции, а роль морфемы или элемента грамматической конструкции конъюнктивного характера. Оно отсылает к фаллосу как координирующей инстанции. И только потом эзотерическое слово обретает другую значимость, другую функцию: как только конъюнкция сформирует целую серию, эта серия вступает в резонанс с другой расходящейся и независимой серией ("joli corps de Lili" ["прекрасное тело Лили"]). Новая серия соответствует третьему аспекту сексуальной позиции, то есть развитию [комплекса] Эдипа, комплекса кастрации и сопутствующей трансформации фаллоса, который теперь становится объектом = х. Тогда и только тогда эзотерическое слово становится словом-бумажником, поскольку оно вызывает дизъюнктивный синтез двух серий (преге-нитальной и эдиповой, серии собственного имени субъекта и серии Лили), вынуждает две расходящиеся серии резонировать и разветвляться⁷. Целое эзотерическое
______________
⁷ О слове "Poord'jeli", его первом аспекте или первой серии, которую оно подчиняет, см. С-Леклер, Цит. соч., pp.112-115. О втором аспекте или второй серии см. pp.151-153. Леклер справедливо настаивает на необходимости прежде всего рассмотреть первый аспект сам по себе, не обсуждая пока смысл, возникающий только со вторым аспектом. В связи с этим он напоминает о важном правиле Лакана, согласно которому не следует спешить с исключением нонсенса из смеси серий, которые преждевременно хотели бы быть значимыми. Более того, различения, которые следует сделать, принадлежат разным областям: не только между поверхностными сериями сексуальности, но и между серией поверхности и последовательностью глубины. Например, фонемы, привязанные к эрогенным зонам, и сложные слова, привязанные к их координации, могут быть спутаны, соответственно, с буквенными значимостями расчлененного слова и с тоническими значимостями шизофренического слова-"глыбы" (буквы-органы и неартикулируемое слово). Однако, здесь имеется лишь отдаленное соответствие между организацией поверхности и порядком глубины, который она предотвращает, между нонсенсом поверхности и инфра-смыслом. Пример такого рода сам Леклер дает в другом тексте: возьмите, скажем, оральный шум глубины вроде "kroq"; он сильно отличается от словесного представления "croque" ["грызет"]. Это представление с необходимостью формирует часть поверхностной серии, связанной с оральной зоной и способной объединяться с другими сериями, тогда как оральный звук вписывается в шизоидную последовательность такого типа "croque, trotte, crotte..." ["грызть, скакать, рысью, запачкаться грязью..."]. (Cf. "Note stir 1'objet de la psychanalyse", Cahiers pour I'analyse, nе 2, p. 165.)

303 ЛОГИКА СМЫСЛА

слово играет теперь роль семантемы - согласно тезису Лакана, по которому фаллос Эдипа и фаллос кастрации являются означающими, приводящими в движение соответствующие серии, одновременно неожиданно появляясь в предыдущей серии, где они тоже циркулируют, поскольку "обусловливают эффекты означаемого своим присутствием в качестве означающего". Итак, мы движемся от фонематической буквы к эзотерическому слову как морфеме, а затем - от этого эзотерического слова к слову-бумажнику как семантеме.

304 РАЗЛИЧНЫЕ ВИДЫ СЕРИЙ

оформленные лингвистические единства, которые могли бы обозначать вещи, манифестировать личности и означать понятия⁸. Вот почему у этих элементов нет еще иных референтов, кроме сексуальных, как если бы ребенок учился говорить на своем собственном теле, когда фонемы соотносятся с эрогенными зонами, морфемы - с фаллосом координации, а семантемы - с фаллосом кастрации. Такое соотнесение нельзя интерпретировать ни как денотацию (фонемы не "обозначают" эрогенные зоны), ни как манифестацию, ни даже как сигнификацию. Речь, скорее, идет об "обусловливающе-обусловленной" структуре, о поверхностном эффекте в его двойном - звуковом и сексуальном - аспекте или, если угодно, в аспекте резонанса и зеркала. На этом уровне начинается речь: она начинается, когда формативные элементы языка выделяются на поверхности из потока голоса, идущего с высоты. В этом и состоит парадокс речи: с одной стороны, она отсылает к языку как к чему-то удаленному, что предсуществует в голосе свыше; с другой стороны, - к языку как результату, но достигаемому только при наличии уже сформированных элементов. Речь никогда не равна языку. Она все еще ждет результата, то есть события, которое приведет в действие всю формацию. Она управляет формативными элементами, но без цели, а история, которую она рассказывает - сексуальная история - это ни что иное, как сама речь или ее двойник. Значит, мы еще не в царстве смысла. Шум глубины был инфра-смыслом, под-смыслом, Unter-sinn; голосе высоты был пред-смыслом. Теперь можно было бы считать - при организации поверхности - что нонсенс достигает той точки, где он становится смыслом, или обретает смысл: разве не фаллос как объект = х, этот поверхностный нонсенс, распределяет смысл по сериям, которые он пробегает, разветвляет и заставляет резонировать, определяя одну серию как означающую, а другую - как означаемую? Но правило метода, принятого нами, предостерегает: не спеши расставаться с
____________
⁸ Напротив, голос свыше имеет в своем распоряжении Денотацию, манифестацию и сигнификацию, но без формативных элементов, распределенных и утраченных в простой интонации.

305 ЛОГИКА СМЫСЛА

нонсенсом и наделять его смыслом. Нонсенс еще хранит тайну того, как он на самом деле создает смысл. Организация физической поверхности - это еще не смысл; она есть или, вернее, станет со-смыслом. Иначе говоря, когда смысл будет произведен на другой поверхности, это тоже будет смыслом. Сексуальность, согласно фрейдистскому дуализму, тоже есть - везде и всегда. Нет ничего такого, чей смысл не был бы также и сексуальным - согласно закону двойной поверхности. Но нужно еще дождаться этого результата, который никогда не завершается, и этой другой поверхности, ибо сексуальность создается сопутствующими обстоятельствами - со-смыслом смысла, - чтобы можно было сказать "всюду", "везде" и "вечная истина".

Тридцать третья серия: приключения Алисы

Три типа эзотерических слов, с которыми мы столкнулись в работах Льюиса Кэррола, соответствуют трем видам серий: "непроизносимый монослог" осуществляет коннективный синтез серий; "флисс" или "снарк" гарантируют схождение двух серий и осуществляют конъюнктивные серии; и наконец, слово-бумажник, "Бармаглот", слово = х, чье присутствие мы открываем уже по его действию в двух других сериях, осуществляет дизъюнктивный синтез расходящихся серий, заставляя их резонировать и размножаться. Но сколько же приключений мы можем обнаружить при такой организации?

В Алисе три части, и каждая отмечена изменением местоположения. Первая часть (главы 1 - 3), начинающаяся с бесконечного падения Алисы, полностью погружена в шизоидную стихию глубины. Все здесь пища, экскременты, симулякр, частичный внутренний объект и ядовитая смесь. Сама Алиса является одним из этих объектов, когда она маленькая; когда большая, она отождествляется с их вместилищем. Часто подчеркивали оральный, анальный и уретральный характер этой части. Но вторая часть (главы 4 - 7), по-видимому, обнаруживает изменение ориентации. Конечно, здесь по-прежнему и даже с новой силой продолжается тема дома, заполненного Алисой, тема того, как она не дает кролику войти в дом, и как она яростно выбрасывает из него ящерку (шизоидная последовательность ребенок-пенис-экскре-мент). Но мы замечаем значительные модификации. Во-цервых, именно став слишком большой, Алиса теперь играет роль внутреннего объекта. Более того, рост и сжимание уже не соотнесены только лишь с третьим термином в глубине (ключ, до которого нужно добрать-

307 ЛОГИКА СМЫСЛА

ся, или дверь, через которую нужно пройти, в первой части); а скорее, происходят самотеком, в произвольной манере по отношению друг к другу - то есть они действуют в высоте. Кэррол приложил усилия, чтобы показать, что здесь имело место изменение, поскольку теперь именно процесс питья вызывает рост, а сжатие происходит при еде (в первой части все было наоборот). Так, в частности, рост и сжатие связаны с одним объектом, а именно, с грибом, который задает альтернативу округлостью своей ножки (глава 5). Очевидно, такое впечатление подтвердилось бы, если только двусмысленность гриба открывала путь хорошему объекту, явно представленному как объект высот. Гусеница, хотя и сидит на шляпке гриба, в этом отношении не годится. Скорее, именно Чеширский Кот играет такую роль: он является хорошим объектом, хорошим пенисом, идолом и голосом высоты. Он воплощает дизъюнкции этой новой позиции: невредимый и пораненный - поскольку иногда он представлен всем своим телом, а иногда только своей отрезанной головой; присутствующий и отсутствующий - поскольку он исчезает, оставляя только свою улыбку, и образуется из улыбки хорошего объекта (временная удовлетворенность в связи с высвобождением сексуальных влечений). По сути, кот - это тот, кто ускользает и тем забавляется. Та новая альтернатива, или дизъюнкция, которую он навязывает Алисе согласно этой своей сущности, проявляется дважды: во-первых, в вопросе о том, ребенок это или свинья (как на кухне у герцогини); а затем в виде Мыши-Сони, сидящей между Мартовским Зайцем и Шляпным Болванщиком, то есть между животным, которое живет в норах, и ремесленником, имеющим дело с головой, - здесь вопрос в том, принять ли сторону внутренних объектов или же отождествляться с хорошим объектом высоты. Короче, это вопрос о выборе между глубиной и высотой¹. В третьей
_______
¹ Кот присутствует в обоих случаях, поскольку первоначально он появляется на кухне у Герцогини, а затем он советует Алисе пойти к Шляпному Болванщику "или" к Мартовскому Зайцу. Положение Чеширского Кота на дереве или в небе, все его черты, включая и пугающие, отождествляют его с супер-эго как "хорошим" объектом высоты (идолом). "Вид у него (кота) был добродушный, но когти длинные, а зубов так много, что Алиса сразу поняла, что с ним шутки плохи". Тема высоты как сущности, которая ускользает и удаляется, но которая также борется и захватывает внутренние объекты, - это постоянная тема произведений Кэррола: ее можно найти во всех стихах и рассказах, где речь идет о рыбной ловле (например, стихотворение Два брата, где младший брат служит наживкой). Так, в Сильвии и Бруно существенен хороший отец, удалившийся в царство фей и скрытый за голосом собаки; этот шедевр, вводящий в игру тему двух поверхностей - общей поверхности и магической, или волшебной, поверхности, - потребовал бы обширного комментария. И наконец, для всего творчества Кэррола, особенно важна трагическая поэма Три голоса. Первый голос - это голос суровой и неистовой женщины, которая устраивает наполненную ужасом сцену питания; второй голос тоже ужасен, но обладает всеми характеристиками хорошего голоса свыше, который заставляет героя заикаться и запинаться; третий голос - это Эдипов голос вины, воспевающий ужас результата, несмотря на чистоту намерений ("Когда в Канун безжалостного солнца/ он улыбался хмуро мрачной шутке/ "Аллах", - прозрел он, - что же я наделал?")

части (главы 8-12) снова происходит смена стихии. Оказавшись ненадолго снова в первоначальном месте, Алиса входит в сад, населенный игральными картами без толщины и плоскими фигурами. Все происходит так, как если бы Алиса, вполне отождествившая себя с котом, которого она называет своим другом, увидела старую глубину, распростершуюся перед ней, а животные, в ней обитающие, стали слугами или безобидными инструментами. Именно на этой поверхности она распределяет свои образы отца - образ отца во время суда: "Он говорил: ты был у ней, а я ушел давно". Но у Алисы есть предчувствие опасности этой новой стихии: благие намерения грозят привести к отвратительным результатам, а фаллос, представленный Королевой, грозит обернуться кастрацией ("Отрубить ей голову" - крикнула Королева во весь голос"). Поверхность взрывается, "...тут все карты поднялись в воздух и полетели Алисе в лицо".

309 ЛОГИКА СМЫСЛА

310 ПРИКЛЮЧЕНИЯ Алисы

Психоаналитический диагноз, который часто ставят Льюису Кэрролу, отмечает следующее: невозможность сопротивления Эдиповой ситуации; отступление перед отцом и отказ от матери; проекцию на маленькую девочку, отождествляемую с фаллосом, но также лишенную пениса; орально-анальную регрессию, которая затем следует. Однако такой диагноз менее всего интересен. И хорошо известно, что встречи психоанализа с произведением искусства (или литературно-спекулятивным трудом) на этом пути не достичь. Не достичь ее, разумеется, и трактовкой авторов или их произведений как возможных или действительных пациентов, даже если они в чем-то свидетельствуют в пользу сублимации. Этого не достичь и "психоанализированием" произведения. Ибо, если речь идет о великих авторах, то они скорее сами доктора, а не пациенты. Мы имеем ввиду, что они сами удивительные диагносты и симптоматологи. Искусству всегда принадлежала огромная роль в группировании симптомов, в организации таблицы, где одни специфические симптомы отделяются от других, сопоставляются с третьими и формируют новую фигуру расстройства или болезни. Клиницисты, способные обновить таблицу симптомов, создают произведение искусства. И наоборот, художники - это клиницисты, но не в связи со своим собственным случаем, и даже не в связи с неким случаем вообще. Вернее было бы сказать, что они - клиницисты цивилизации. В этом смысле, мы не можем согласиться с теми, кто считает, будто Сад не сказал ничего существенного о садизме, а Мазох - о мазохизме. Более того, нам кажется, что оценка симптомов может быть достигнута только благодаря роману. И отнюдь не случайно, что невротик создает "интимную романтическую историю", и что Эдипов комплекс должен проявляться в извивах этой истории. Согласно духу учения Фрейда, вовсе не комплекс несет нам информацию об

311 ЛОГИКА СМЫСЛА

Эдипе и Гамлете, а сами Эдип и Гамлет дают нам информацию о комплексе. Нам возразят, что художник мол, в действительности, не так уж и необходим. Сам пациент приносит романтическую историю, а врач оценивает ее. Но это значило бы отрицать особую роль художника и как пациента, и как врача цивилизации. Это значило бы отрицать разницу между романом писателя как произведением искусства и романом невротика. Невротик может всего лишь воспроизвести участников и историю своего романа: симптомы и есть это воспроизведение, и другого значения роман не имеет. Наоборот, выделить неподдающуюся осуществлению часть чистого события из симптомов (или, как говорит Бланшо, возвысить видимое до невидимого), возвысить каждодневные действия и страдания (такие как еда, испражнение, любовь, речь или смерть) до их ноэматического атрибута и соответствующего им чистого События, перейти от физической поверхности, на которой разыгрываются симптомы и предрешены осуществления, к метафизической поверхности, где держится и разыгрывается чистое событие, продвинуться от причины симптомов до квазипричины самого произведения (oeuvre) - в этом цель романа как произведения искусства, и это отличает роман от интимного повествования². Другими словами, положительный, в высшей степени утверждающий характер
__________
² Нам хотелось бы привести пример, который кажется важным, коль скоро мы имеем дело со столь темной проблемой. Ч.Лезагю - психиатр, "выделивший" в 1877 году эксгибиционизм (и придумавший, само это слово); как таковой, он проделал работу клинициста и симптоматолога: см. Etudes medicales, 1:692-700. Но при изложении своего открытия в короткой статье, он начал не с примеров явного эксгибиционизма. Он начал со случая человека, ежедневно повсюду преследующего одну женщину без единого слова или даже жеста ("его роль ограничивалась лишь тем, чтобы быть тенью этой женщины"). Таким образом Лезагю исподволь пытается дать понять читателю, что этот человек полностью отождествился с пенисом. И только после этого он приводит случаи явного эксгибиционизма. Метод Лезагю - это метод художника: он начинает как в романе. Несомненно, это история, сначала создаваемая субъектом; но нужен клиницист, чтобы ее понять. Это - невротический роман, поскольку субъект удовлетворен воплощением частичных объектов, которые он осуществляет всей своей личностью. Чем же тогда отличаются друг, от друга жизненный, невротический и "семейный" роман, а также роман как произведение искусства? Роман всегда изображает симптом; но иногда роман задает осуществление симптома, иногда же, напротив, он извлекает событие, которое он контр-осуществляет в вымышленных персонажах. (Важна, однако, не выдуманность персонажей, а то, что способно объяснить вымысел, а именно, природа чистого события и механизм контр-осуществления). Например, Сад и Мазох создают роман-произведение искусства из того, что садист или мазохист превращают в невротический или "семейный" роман - даже если они и пишут его.

312 ПРИКЛЮЧЕНИЯ Алисы

Тридцать четвертая серия: первичный порядок и вторичная организация

Если верно, что фантазм надстраивается по крайней мере над двумя расходящимися сексуальными сериями и что он сливается с их резонансом, то не менее верно и то, что две базовые серии (с объектом = X, который пробегает по ним и заставляет резонировать) задают только внешнее начало фантазма. Будем называть резонанс "внутренним началом". Фантазм развивается в той степени, в какой резонанс индуцирует форсированное движение, выходящее за пределы серий и сметающее их. У фантазма маятниковая структура: основная серия, пробегаемая объектом = X; резонанс; и форсированное движение с амплитудой, большей чем исходное движение. Это исходное движение, как мы видели, - движение Эроса, происходящего на промежуточной физической поверхности, сексуальной поверхности, или области высвобождаемых сексуальных влечений. Но форсированное движение, представляющее десексуализацию, - это Танатос и "принуждение"; оно происходит между двумя крайностями: первоначальной глубиной и метафизической поверхностью, деструктивными каннибалистически-ми влечениями глубины и спекулятивным инстинктом смерти. Мы знаем, что самая большая опасность, связанная с этим форсированным движением, - это слияние крайностей или, вернее, утрата всего в бездонной глубине ценой всеобщего крушения поверхностей. Но с другой стороны, огромный потенциал, заложенный в форсированном движении, состоит в полагании - за пределами физической поверхности - обширной метафизической поверхности, на которую проецируются даже поглощающие-поглощаемые объекты глубины. Таким образом, все форсированное движение мы можем назвать инстинктом

314 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК

смерти, а его полную амплитуду - метафизической поверхностью. Во всяком случае, форсированное движение устанавливается не между двумя базовыми сексуальными сериями, а между двумя новыми и неопределенно-большими сериями - поеданием, с одной стороны, и мышлением - с другой, где вторая всегда рискует исчезнуть в первой, а первая, наоборот, всегда рискует быть спроецированной на вторую¹. Значит, фантазм требует четырех серий и двух движений. Движение резонанса двух сексуальных серий вызывает форсированное движение, выходящее за пределы основ и границ жизни, погружающееся в бездну тел. Но это же движение резонанса открывается и на ментальной поверхности, задавая, таким образом, две новых серии, которые воюют между собой. Эту борьбу мы и пытаемся описать.

________
¹ Глубина сама по себе не задана в сериях, но она присоединяется к сериальной форме именно в условиях фантазма.

315 ЛОГИКА СМЫСЛА

мысли. Значит, думать тоже означает есть-говорить: есть - как "результат", говорить как "сделавшееся возможным". Здесь борьба между ртом и мозгом подходит к концу. Мы видели, что эта борьба за независимость звуков идет, начиная еще с экскрементальных и пищеварительных шумов, наполняющих рот-анус в глубине; мы проследили ее вплоть до освобождения голоса с высоты и, наконец, вплоть до первичной формации поверхности и слов. Но говорение, в полном смысле этого слова, предполагает глагол и проходит через глагол, который проецирует рот на метафизическую поверхность, наполняя его идеальными событиями этой поверхности. Глагол - это "вербальное представление" во всей его полноте, а также наивысшая утверждающая сила дизъюнкции (единоголосие для того, что расходится). Однако глагол молчит. И мы должны буквально понимать ту идею, что Эрос - это звучание, а инстинкт смерти - молчание. В глаголе осуществляется вторичная организация, и из этой организации исходит весь порядок языка. Нонсенс действует как нулевая точка мысли, случайная точка десексуализованной энергии и точечный Инстинкт смерти. Эон, или пустая форма и чистый Инфинитив - это линия, прочерченная этой точкой, это церебральная трещина, на гранях которой появляется событие; а событие, взятое в единоголосии этого инфинитива, распределяется по двум сериям амплитуды, задающей метафизическую поверхность. С одной из этих серий событие связано как ноэматический атрибут, а с другой - как ноэтичес-кий смысл, так что обе серии - есть-говорить - образуют дизъюнкцию для утверждающего синтеза, или равно-голосие того, что существует в единоголосом Бытии и для него. Именно вся эта система - точка-линия-поверхность - представляет организацию смысла и нонсенса. Смысл происходит с состояниями дел и удерживается в предложениях, варьируя свой чистый единоголосый инфинитив согласно сериям положений вещей, которые он сублимирует и результатом которых является, и кроме того согласно сериям предложений, которые он символизирует и делает возможными. Мы видели, каким образом возникает порядок языка с его формативными составляющими - то есть с денотациями и их выполнением в

316 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК

317 ЛОГИКА СМЫСЛА

Дело, однако, обстоит еще сложнее. Ибо если верно, что фантазм не ограничивается метаниями между двумя крайностями - пищеварительной глубиной и метафизической поверхностью; если он старается спроецировать на эту поверхность событие, соответствующее поеданию, то как ему при этом не высвободить также и события сексуальности? И как их высвободить, если не весьма специфическим образом? Как мы видели, фантазм вечно возобновляет свое внутреннее движение десексуализа-ции только при том, что он возвращается к своему внешнему сексуальному началу. У этого парадокса нет эквивалента в других случаях проецирования на метафизическую поверхность: десексуализованная энергия выдвигает и переиначивает объект сексуального интереса как таковой и, таким образом, по-новому ре-сексуализу-ется. Таков наиболее общий механизм перверсии при условии, что перверсия отличается, как искусство поверхности, от низвержения, как техники глубины. Согласно Пауле Хейманн, нельзя сказать, что большинство "сексуальных" преступлений - это извращения; их следовало бы приписать низвержению глубин, где сексуальные влечения все еще непосредственно вплетены во влечения поглощения и разрушения. Но перверсия как поверхностное измерение, связанное с эрогенными зонами, с фаллосом координации и кастрации и с отношениями между физической и метафизической поверхностями, поднимает еще одну проблему, а именно, проблему

318 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК

наделения сексуального объекта десексуализованной энергией как таковой. Перверсия - это поверхностная структура, выражающая себя как таковую без того, чтобы обязательно проявляться в преступном поведении низвергающего характера. Преступление здесь, несомненно, может иметь место, но только через регрессию от перверсии к низвержению. Подлинная проблема перверсии правильно отражена в соответствующем последней сущностном механизме - механизме Verleugnung [отрицания - нем.]. Ибо, если Verleugnung - это у женщины поддержание образа фаллоса, несмотря на отсутствие пениса, то такая операция предполагает десексуа-лизацию как следствие кастрации, а также переиначива-ние сексуального объекта, который является таковым благодаря десексуализованной энергии: Verleugnung - не галлюцинация, а, скорее, эзотерическое знание². Значит, Кэррол - извращенец, но не преступник, извращенец, но не низвергатель; он - заика и левша, использующий десексуализованную энергию фотоаппаратов в качестве до ужаса спекулятивного глаза, чтобы вывести на сцену сексуальный объект par excellence, а именно, маленькую девочку-фаллос.

В системе языка обнаруживается, таким образом, некая ко-система сексуальности, которая подражает смыслу, нонсенсу и их организации: симулякр фантазма. Далее, через все, что язык будет денотировать, манифестировать или сигнифицировать, будет проходить сексуальная история, которая как таковая никогда не будет ни денотирована, ни манифестирована, ни сигнифицирована, но которая будет сосуществовать со всеми операциями языка, напоминая о сексуальной принадлежности формативных лингвистических элементов. Этот статус сексуальности объясняет подавление. Недостаточно сказать, что понятие подавления вообще является топическим: это топологическое понятие. Подавление - это всегда подавление одного измерения другим. Высота, то есть суперэго, чье скороспелое формирование мы видели, подавляет глубину, где сексуальные и деструк-
__________
² Как раз в терминах "знания" Лакан и некоторые из его учеников формулируют проблему перверсии. См. сборник Le Desir et la perversion, Seuil, 1967.

319 ЛОГИКА СМЫСЛА

тивные влечения тесно связаны. Именно с этой связи или с внутренних объектов, которые ее представляют, и начинается так называемое первичное подавление. При этом подавление означает, что глубина почти покрывается новым измерением, и что влечение принимает новую фигуру, отвечающую подавляющей инстанции - по крайней мере в начале (в данном случае это освобождение сексуальных влечений от деструктивных влечений и благочестивые намерения Эдипа). То, что поверхность может быть в свою очередь объектом так называемого вторичного подавления, и то, что она, следовательно, ни в малейшей степени не тождественна сознанию, объясняется довольно сложно: во-первых, согласно гипотезе Фрейда, игра двух различных серий образует существенное условие подавления сексуальности и ретроактивный характер этого подавления. Более того, даже когда сексуальность вводит в игру только частичные гомогенные или непрерывные глобальные серии, она не обладает условиями возможности удерживаться в сознании (а именно, возможности быть денотируемой, манифестируемой и сигнифицируемой соответствующими ей лингвистическими элементами). Третью причину следует искать на стороне метафизической поверхности, в том способе, которым эта поверхность подавляет сексуальную поверхность, одновременно придавая энергии влечения новую фигуру десексуализации. Нас не должно удивлять то, что метафизическая поверхность, в свою очередь, совершенно не тождественна сознанию. Тут достаточно вспомнить, что серии амплитуды, которые существенно характеризуют эту поверхность, трансцендируют всякое сознательное и образуют безличное и до-индивидуальное трансцендентальное поле. Наконец, у сознания или, скорее, предсознания нет иного поля, чем поле возможных денотаций, манифестаций и сигнификаций - то есть порядка языка, который возникает из всего предшествующего. Но игра смысла и нонсенса, поверхностные эффекты метафизической и физической поверхностей принадлежат сознанию не больше, чем действия и страдания самой глубокой глубины. Возврат подавленного происходит в соответствии с общим механизмом регрессии: регрессия имеет место, как только одно измерение

320 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК

опрокидывается на другое. Несомненно, механизмы регрессии очень по-разному зависят от происшествий, свойственных специфическим измерениям (падение с высоты, например, или дыры на поверхности). Но что существенно, так это угроза, которую глубина несет всем другим измерениям; так, она является местом грубого подавления и "фиксаций" - предельных терминов регрессии. Общим правилом является то, что есть сущностное различие между поверхностными зонами и стадиями глубины, а значит, между регрессией, например, к эрогенной анальной зоне и регрессией к анальной стадии как пищеварительно-деструктивной стадии. Но точки фиксации, которые подобно маяку притягивают регрессивные процессы, всегда стараются обеспечить регрессию самой регрессии, когда та меняет природу с изменением измерения и в конце концов возвращается в глубину стадий, в которую опускаются все измерения. Осталось одно последнее различие между регрессией как движением, благодаря которому измерение опрокидывается на те измерения, которые предшествовали ему - и этим другим движением, благодаря которому измерение по-своему переиначивает предшествующее ему измерение. Рядом с подавлением и возвращением подавленного мы должны оставить место для тех сложных процессов, посредством которых вводятся сущност-ные характеристики определенного измерения как таковые, причем другому измерению соответствует совершенно иная энергия: например, разрушительное преступное поведение не отделимо от функции голоса свыше, который переиначивает деструктивный процесс глубины, как если бы это было его навсегда зафиксированной обязанностью и упорядочивает его в обличии суперэго или хорошего объекта (например, история Лорда Артура Сэвила)³. Перверсивное поведение тоже неотделимо от движения метафизической поверхности, которая вместо подавления сексуальности использует десексуализован-
___________
³ Фрейд показал, что существуют преступления, чьим вдохновителем является суперэго. Но нам кажется, что это происходит отнюдь не обязательно или неизбежно при посредничестве чувства вины, существующего до самого преступления.

321 ЛОГИКА СМЫСЛА

Совокупность поверхностей полагает организацию, которая называется вторичной и которая определяется "вербальным представлением". Вербальное представление должно быть тщательно отделено от "объектного представления", потому что касается бестелесного события, а не тела, действия, страдания или качества тел. Словесное представление является; как мы видели, представлением, в которое обернуто выражение. Оно составлено из того, что выражено и что выражает, и приспособилось сворачивать одно в другом. Оно представляет событие как выраженное, дает ему существовать в элементах языка и, наоборот, придает этим элементам выразительную значимость и функцию "представителей выраженного", чем они сами по себе не обладали. Весь порядок языка является результатом этого, причем его код третичных определений обнаруживается, в свою очередь, на "объектных" представлениях (денотация, манифестация, сигнификация; индивидуальное, личное, понятие; мир, Я и Бог). Но что здесь составляет суть дела - так это предварительная, учреждающаяся или поэтическая организация - то есть такая игра поверхностей, в которой развертывается только а-космическое, безличное и до-индивидуальное поле; такая разминка смысла и нонсенса, такое развертывание серий, которые предшествует изощренным продуктам статичного генезиса. От третичного порядка мы снова должны перейти ко вторичной организации, а затем и к первичному порядку согласно динамическому требованию. Возьмите, к примеру, таблицу категорий динамического генезиса языка: страдание-действие (шум), обладание-лишение (голос), намерение-результат (речь). Вторичная организация (глагол и глагольное представление) сама является результатом этого долгого пути. Она возникает, когда событие знает, как возвести результат во вторую степень, и когда глагол знает, как придать элементарным словам выразительную ценность, которой слова до сих пор были лишены. Но весь этот путь был указан первичным порядком, где слова являлись непосредст-

322 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК

венно действиями и страданиями тела или даже удаленными голосами. Они суть демоническая собственность и божественная нужда. Непристойности и оскорбления дают представление - посредством регрессии - о том хаосе, в котором соответственно совмещены бездонная глубина и беспредельная высота. Ибо, какой бы интимной ни была их связь, непристойное слово иллюстрирует прямое действие одного тела на другое, тогда как оскорбление внезапно настигает того, кто удаляется, лишает его всякого голоса и само является удаляющимся голосом⁴. Эта строгая комбинация непристойного и оскорбительного слова свидетельствует в пользу собственно сатирической значимости языка. Мы называем сатирическим процесс, при котором сама регрессия регрессирует; то есть сексуальная регрессия на поверхности всегда является также и поглотительно-пищеварительной регрессией в глубине, прекращающейся только в выгребной яме и преследующей удаляющийся голос, когда обнаруживает экскрементальный слой,- оставшийся позади голоса. Производя тысячи шумов и скрывая свой голос, сатирический поэт, или великий до-сократик, преследует Бога оскорблениями, топя его в экскрементах. Сатира - это чудовищное искусство регрессии.

Однако, высота готовит новые ценности для языка и утверждает в нем свою независимость и радикальное отличие от глубины. Ирония появляется всякий раз, когда язык разворачивается в соответствии с отношениями возвышенного, равноголосия и аналогии. Эти три великих понятия традиции служат источниками, из которых исходят все фигуры риторики. Итак, ирония находит себе естественное приложение в третичном порядке языка в случае аналогии сигнификаций, равноголосия лепетаний
____________
⁴ В действительности, обидчик требует изгнания жертвы, запрещает любые возражения - но и сам удаляется, притворно изображая максимальное отвращение. Вс+ это свидетельствует в пользу того, что оскорбление принадлежит маниакально-депрессивной позиции (фрустрация), тогда как непристойная брань относится к экскрементально-шизоидной позиции (галлюцинаторное действие-страдание). Следовательно, тесный союз оскорбления и непристойности не объясняется, вопреки мнению Фрейда, одним лишь подавлением объектов детского удовольствия, которые возвращались бы "к форме богохульства и проклятия"; скорее, для этого требуется прямое слияние двух фундаментальных позиций.

323 ЛОГИКА СМЫСЛА

и возвышенности того, кто манифестирует себя - целая сравнительная игра Я, мира и Бога по отношению к бытию и индивидуальному, представлению и личности, задающая классическую и романтическую формы иронии. Но даже в первичном процессе голос с высоты освобождает собственно иронические ценности; он удаляется за собственное возвышенное единство, утилизирует равно-голосие собственного тона и аналогию своих объектов. Короче, он имеет в своем распоряжении отношения языка еще до того, как обретает соответствующий принцип организации. Например, имеется изначальная форма платонической иронии, восстанавливающая высоту, освобождающая ее от глубины, подавляющая и обрывающая сатиру и сатирика, вкладывающая всю свою "иронию" в вопрос: а нет ли, часом, Идеи грязи, отбросов и экскрементов? Тем не менее то, что заставляет иронию умолкнуть, - это не возврат сатирических ценностей в виде восхождения из бездонных глубин. Кроме того, ничто не поднимается иначе, как на поверхность - отчего поверхность по-прежнему необходима. Мы считаем, что когда высота делает возможным полагание поверхности вместе с соответствующим освобождением сексуальных влечений - происходит что-то такое, что способно одолеть иронию на ее собственной территории - то есть на территории равноголосия, возвышенного и аналогии. Как если бы возвышенного было в излишке, равноголосие преувеличивалось, а аналогия была бы избыточна настолько, что вместо добавления чего-то нового к сопоставляемым вещам, она вызывала их полное совпадение. Равноголосие такого рода, что после него уже не может быть никакого равноголосия, - вот смысл выражения существует также и сексуальность. Это все равно, что повторять за героями Достоевского: изволите ли видеть, милостивый государь, тут еще дело в том, что... и опять же, дело в том, что... Но с сексуальностью мы доходим до такого опять, на котором кончается всякое "опять"; мы достигаем равноголосия, которое делает череду равноголосий или продолжение дальнейших аналогий невозможными. Вот почему, когда сексуальность развертывается по физической поверхности, она заставляет нас при этом переходить от голоса к речи и собирать все слова в эзотерическое целое и в сексуальную серию, которая этими словами не будет

324 ПЕРВИЧНЫЙ ПОРЯДОК

Единоголосие смысла застает язык в его завершенной системе как тотальное выражающее уникального выраженного - события. Ценности юмора отличаются от ценностей иронии: юмор - это искусство поверхностей и сложной связи между двумя поверхностями. Начиная с избыточного равноголосия, юмор выстраивает свое единоголосие. Начиная с собственно сексуального равноголосия, которое завершает всю равноголосость, юмор высвобождает десексуализованное Единоголосие - единоголосие Бытия и языка - всю вторичную организацию в одном слове⁵. Тут нужно вообразить кого-то,
___________
⁵ Здесь мы не можем согласиться с тезисом Лакана, по крайней мере так, как мы поняли его из изложения Лаплан-ша и Леклера в "L'lnconscient", (Temps modem, Juliet 1961, pp.111 sq.). Согласно этому тезису первичный порядок языка должен определяться бесконечным скольжением означающего по означаемому, и каждое слово тогда обладало бы единственным смыслом и соотносилось бы с другими словами посредством серии эквивалентов, которые этот единственный смысл задавал для слова. Наоборот, если только слово обретает несколько смыслов, организованных по закону метафоры, оно явно стабилизируется. В то же время, язык оставляет первый процесс и закладывает основу второго. Значит, единоголосие определяет первый, а равноголосие - возможность второго процесса (р. 112). Но единоголосие рассматривается здесь как единоголосие слова, а не как единоголосие Бытия, которое высказывается обо всех вещах в одном и том же смысле - но не е языке, который говорит это. Именно мысль о том, что единоголосое является словом, и угрожающая выводом, что такого слова не существует - сама нестабильна и остается только "фикцией". Напротив, нам кажется, что равноголосие точно характеризует голос в первом процессе; и если есть сущностная связь между сексуальностью и равноголосием, то она приобретает форму границы для равноголосого и для тотализации - границы, которая делает единоголосое возможным - как подлинную характеристику бессознательной вторичной организации.

325 ЛОГИКА СМЫСЛА

на одну треть был бы Стоиком, на одну треть Дзеном и на на одну треть - Кэрролом: с одной стороны, он мастурбирует, чрезмерно жестикулируя, с другой - он пишет на песке магические слова чистого события, открытого единоголосию: "Разум - Я полагаю - это Сущность - Ent - Абстракт -то есть-Катастрофа- которую мы - так сказать - Я имел ввиду - ". Итак, он заставляет энергию сексуальности перейти в чистое асексуальное, не прекращая, однако, спрашивать: "Что такое маленькая девочка?" - даже если этот вопрос должен быть заменен произведением искусства, которое еще надо создать и которое только и дало бы ответ. Возьмем, например, Блума на побережье... Несомненно, равно-голосие, аналогия и возвышенное будут вновь заявлять свои права на третичный порядок .в денотациях, сигнифи-кациях и манифестациях повседневного языка, подчиненного правилам здравого и общезначимого смыслов. Когда же мы обращаемся к бесконечному переплетению, которое зада+т логику смысла, то начинает казаться, что этот итоговый порядок вновь переоткрывает голос высоты первичного процесса, а еще, что вторичная организация на поверхности возвращает что-то из самых глубочайших шумов, глыб и стихий в Единоголосие смысла - краткий миг для поэмы без героя. Что же еще может произведение искусства, кроме как снова следовать пути, ведущему от шума к голосу, от голоса к речи, от речи к глаголу, конструируя эту Music fur ein Haus, чтобы всегда возвращать независимость звукам и запечатлевать молнию едино голосия. Конечно, такое событие быстро обрастает повседневной банальностью или, наоборот, страданиями безумия.

I. - Платон и симулякр

Что имеется в виду, когда речь заходит о "низвержении платонизма"? А ведь именно в этом Ницше видел задачу собственной философии и вообще философии будущего. Скорее всего, под "низвержением платонизма" подразумевается упразднение как мира сущностей, так и мира явлений. Надо сказать, подобный замысел не принадлежит собственно Ницше. Двойное низложение - низложение сущности и явления - восходит к Гегелю, а точнее, даже к Канту. Однако сомнительно, чтобы Ницше вмел в виду то же самое [что и названные философы]. Более того, в такой формулировке низвержение понимается слишком абстрактно; она оставляет в тени мотивации платонизма. Напротив, низвержение платонизма как раз и должно пролить свет на эти мотивации. Нужно "уловить"* их так же, как Платон ловит софиста.

Вообще говоря, мотивацию, лежащую в основе теории идей, следует искать в волевом стремлении выделять и отбирать. Это вопрос "проведения различий" между самой "вещью" и ее образами, между оригиналом и копией, моделью и симулякром. Но одно ли и то же имеется в виду, когда мы говорим об этих видах различий?
__________
* "...род софиста тяжело уловить" - Софист, 218d. - Примечание переводчика.

329 ЛОГИКА СМЫСЛА

Замысел Платона прояснится, если мы обратимся к самому методу деления, ибо последний не просто один из многих диалектических приемов. Он вбирает в себя весь потенциал диалектики, чтобы слить его с другим потенциалом и, таким образом, представляет целую систему. Прежде всего отметим, что рассматриваемый метод состоит в делении родов на противоположные виды так, чтобы исследуемая вещь могла быть подведена под адекватный ей вид. Этим объясняется процесс спецификации [в Софисте], направленный на определение того, что такое рыболовство. Однако, это лишь поверхностный аспект деления, его ироническая составляющая. Если же к процедуре деления отнестись серьезно, то в силе остается и возражение Аристотеля относительно того, что подобное деление - это плохой или бессильный силлогизм, поскольку в нем отсутствует средний термин* . Отсутствие среднего термина ведет к ряду необоснованных заключений - например, что рыболовство есть один из видов приобретения, приобретения посредством удара и так далее.

Таким образом, подлинную цель деления следует искать в чем-то другом. Так, в диалоге Политик приводится предварительное определение, гласящее, что политик - это пастырь народа. Но на ту же роль сразу начинают претендовать и другие. Врач, торговец, земледелец в один голос заявляют: "Это я - пастырь народа". Та же тема поднимается и в диалоге Фвдр, когда речь заходит о том, что такое исступление, или, точнее, как распознать подлинное исступление, или истинную любовь. Немало претендентов наперебой утверждают: "Это я - подлинно одержимый, это я - истинно любящий". Значит цель деления вовсе не в том, чтобы разбить роды на виды. Она гораздо глубже и состоит в том, чтобы определить происхождение: разделить претендентов, отли-
__________
* "...деление есть как бы бессильный силлогизм, ибо то, что должно быть доказано, оно постулируется, и при этом всегда выводится что-то более общее [чем то, что должно быть доказано]. Но как раз это и было упущено из виду всеми теми, кто пользуется делением..." - Аристотель. Собр. соч. в 4-х т.т., М., Мысль, т.2, стр. 183. - Примечание переводчика.

чить чистое от нечистого, подлинное от неподлинного. Отсюда и живучая метафора, сравнивающая процедуру деления с проверкой золота на пробу. Платонизм - это философская Одиссея; и диалектика Платона вовсе не сводится к диалектике противоречий или противоположностей. Ее, скорее, можно назвать диалектикой соперничества (amphisbetesis), диалектикой соперников и претендентов. Суть деления не в его широте, не в разбиении рода на виды, а в глубине - в отборе по происхождению. Следует тщательно разобраться в каждой претензии, отличить истинных претендентов от ложных. Для достижения этой цели Платон опять-таки прибегает к иронии, ибо как только перед процедурой разделения на деле ставится задача отбора [претендентов], все происходит так, будто бы как раз для этого она и не годится - разделение подменяется мифом. Например, в Федре миф о круговращении душ сводит на нет все усилия, направленные на деление. То же самое наблюдается и в Политике, когда все сводится к мифу о древних временах. Такова вторая ловушка деления, его вторая ироническая составляющая - увертка, явное ускользание или отказ от поставленных целей. Дело в том, что миф, фактически, ничему не мешает. Наоборот, он есть составная часть деления. Делению присуще преодоление различия между мифом и диалектикой, снятие их дуальности, воссоединение потенциалов диалектики и мифа. И действительно, миф, с его неизменно циклической структурой, повествует об основах. Он позволяет строить ту модель, по которой уже можно судить о претендентах. По сути дела, в обосновании нуждается чье-то притязание. Именно тот, кто на что-то претендует, ссылается на обоснованность своих требований. И именно эти требования можно рассматривать как вполне обоснованные, слабо обоснованные или вообще необоснованные. Так, в Федре миф о круговращении говорит о том, что всякая душа до своего следующего воплощения способна созерцать идеи. Этот же миф дает и критерий отбора, по которому к подлинной одержимости, или истинной любови, способны только те души, которые ви-дели больше и сохранили дремлющие, но способные Пробудиться воспоминания о виденном. Души же чувст-

331 ЛОГИКА СМЫСЛА

332 ПРИЛОЖЕНИЯ

нейших диалогов, касающихся деления - Федр, Политик, Софист, - последний не содержит в себе обосновывающего мифа? Все просто. В Софисте метод деления применяется парадоксальным образом - не для того, чтобы дать оценку достойному претенденту, а наоборот, чтобы уличить ложного претендента как такового, чтобы определить бытие (или, скорее, небытие) симулякра. Софист сам воплощает бытие симулякра, он выступает как сатир иди кентавр, как Протей, всюду проникающий и повсюду Сующий свой нос. Поэтому Софист завершается самым необычайным, наверное, приключением платонизма: после всех погонь за симулякром заглянувшему в бездну Платону, хотя бы и на мгновение, открылось, что симулякр - не просто ложная копия, но что он ставит под вопрос само понятие о копии и модели. Окончательное определение софиста подводит нас к черте, за которой мы уже не можем отличить его от самого Сократа - мастера иронии, оперирующего в приватной беседе лаконичными вопросами и ответами. Случайно ли ирония доведена здесь до такой крайности? Не сам ли Платон указал путь низвержения платонизма?

Мы начали с исходного определения мотиваций платонизма: отделить сущность от явления, интеллигибельное от чувственного, идею от образа, оригинал от копии, модель от симулякра. Но теперь мы видим, что все эти выражения не равнозначны. Различие перемещается между двумя типами образов. Копии - вторичные обладатели [сопричастным]; они - претенденты, стоящие на прочных основаниях, чьи претензии гарантированы сходством [с непричастным]. Симулякры - нечто вроде ложных претендентов, чьи претензии строятся на несходстве, заключающемся в сущностном извращении или отклонении [от непричастного]. Именно в этом смысле Платон разделяет всю область образов-идолов на две части: с одной стороны, есть копии-иконы, с другой - симулякры-фантазмы¹. Теперь мы можем лучше опреде-
___________
¹ Софист, 236в, 264с.

333 ЛОГИКА СМЫСЛА

Великая очевидная дуальность - идеи и образа - налицо только тогда, когда ставят целью обеспечить скрытое различие между этими двумя типами образов и дать конкретный критерий [для их разделения]. Ибо, если копии и иконы суть хорошие образы и имеют прочное основание, то только потому, что они наделены сходством. Но такое сходство нельзя понимать как внешнее отношение. Оно существует не столько между вещами, сколько между вещью и Идеей, поскольку именно Идея охватывает те отношения и пропорции, которые конституируют внутреннюю сущность [вещи]. Будучи вместе и внутренним, и духовным, сходство выступает и мерой притязания: копия по-настоящему походит на некую вещь лишь в той степени, в какой она походит на Идею этой вещи. Претендент соответствует объекту притязаний лишь постольку, поскольку смоделирован (внутренне и духовно) согласно Идее. Он наделяется определенным качеством (например, "быть справедливым") лишь настолько, насколько он смог обосновать себя на сущности (справедливости). Короче говоря, именно высшее тождество в Идее обосновывает правомерность притязания копий, поскольку последнее опирается на внутреннее или производное сходство. Обратимся теперь к другой разновидности образов - к симулякрам. Того, на что они претендуют (объект, качество и так далее), они добиваются хитростью, - агрессией, инсинуациями, ниспровержениями. Они идут "против отца", в обход Идеи². Их неосновательные претензии прикрыва-
____________
² Анализируя отношение между письмом и логосом, Ж.Деррида обнаружил эту платоновскую фигуру: отец логоса, сам логос и письмо. Письмо и есть некий симулякр, ложный претендент, поскольку именно оно силой и ловкостью намеревается захватить логос или даже вытеснить последний, не проходя через отца. Cf., "La Pharmacie de- Platon", Tel Quel, nе 32, pp.l2ff, et no.33, pp.38ff. Ту же фигуру мы находим и в Политике: Благо как отец закона, сам закон и различные постановления. Благие постановления суть копии; но они становятся симулякрами как только, уклоняясь от Блага, попирают и узурпируют закон.

334 ПРИЛОЖЕНИЯ

Назвать симулякр копией копии, бесконечно деградировавшим иконическим образом или бесконечно отдаленным сходством, значило бы упустить главное - то, что симулякр и копия различны по природе; то, благодаря чему они составляют две части одного деления. Копия - это образ, наделенный сходством, тогда как симулякр - образ, лишенный сходства. Катехизис, во многом питаемый платонизмом, уже познакомил нас с понятием симулякра. Бог создал человека по своему образу и подобию. Согрешив, человек утратил подобие, но сохранил образ. Мы превратились в симулякр. Мы отказались от нравственного существования в пользу существования эстетического. Вспомнить о катехизисе полезно и потому, что в нем подчеркивается демонический характер симулякра. Несомненно, последний все еще создает эффект подобия. Но это эффект целого, полностью внешний и производимый средствами, совершенно отличными от тех, что действуют внутри модели. Симулякр строится на несоответствии и на различии. Он несет несходство внутри себя. Вот почему мы не можем больше определять его, исходя из отношения к модели - модели, налагаемой на копии, модели Того же Самого, задающей подобие копий. Если у симулякра и есть какая-то модель, то совсем иного типа - модель Иного, которая обусловливает внутреннее несходство³.

потребитель, производитель, имитатор. Если потребитель стоит на вершине иерархической лестницы, то потому, что он оценивает цели и располагает истинным знанием - знанием модели, или Идеи. Копию же можно
___________________
³ Иное, фактически, - это не только недостаток, аффектирующий образы; оно само появляется в качестве возможной модели, которая противоположна хорошея модели Того же Самого: см., Тэтет, 176е; Тимей, 28в.

335 ЛОГИКА СМЫСЛА

считать имитацией в той степени, в какой она воспроизводит модель. А поскольку это поэтическая, духовная и внутренняя имитация, то она, вместе с тем, выступает и как подлинное произведение, регулируемое отношениями и пропорциями, конституирующими сущность. В хорошей копии всегда заложена порождающая процедура и соответствующее этой процедуре если не знание, то правильное мнение. Итак, мы видим, что имитация обречена на уничижительный смысл, поскольку теперь она выступает как всего лишь симуляция [идеи], то есть прилагается к симулякру и обозначает только внешний, непродуктивный эффект сходства - эффект, достигаемый хитростью и ниспровержением [идеи]. Больше нет даже и правильного мнения. Место познания занимает некое ироническое состязание, искусство столкновения, лежащее вне знания и мнения⁴. Платон специально показывает, как достигается такой непродуктивный эффект: дело в том, что наблюдатель не способен охватить те огромные масштабы и глубины, которые несет в себе симулякр. Именно в силу такой неспособности у наблюдателя и возникает впечатление сходства. Симулякр включает в себя дифференциальную точку зрения. Наблюдатель становится частью самого симулякра, а его точка зрения трансформирует и деформирует последний⁵. Короче говоря, в симулякре присутствует некое умопомешательство, некое неограниченное становление. Так в Филебе, например, мы читаем: "...ни более теплое, ни более холодное, принявшие определенное количество, не были бы больше таковыми, так как они непрерывно движутся вперед и не останавливаются на месте..."*. Становление всегда иного, низвергающее глубинное ста-
_____________________
⁴ См. Государство, 10:602а, и Софист, 268а.
⁵ Одуар очень хорошо показал тот аспект, что симуляк-ры - "это конструкции, включающие угол зрения наблюдателя так, что в любой точке, где находится этот наблюдатель, воспроизводится иллюзия... В действительности акцент делается не на определенном статусе небытия, а, скорее, на этом едва заметном разрыве - на едва заметном искажении реального образа, происходящем в точке, занятой наблюдателем и дающим возможность построить симулякр - творение софиста" ("Le Simulacre", Cahiers pour l'analyse, nе 3).
* Платон, Флеб, 2411. - Примечание переводчика.

336 ПРИЛОЖЕНИЯ

Итак, платонизм закладывает основы всей той области, которую философия позже признает своей: область представления, которую наполняют копии-иконы, и которая определяется не внешним отношением к объекту, а внутренним отношением к модели или основанию. Платоническая модель - это То же Самое, в том смысле, в котором Платон говорит, что Справедливость есть не что иное, как справедливое; Мужество - не что иное, как мужественное, и так далее - то есть абстрактные определения основания как того, что обладает чем-то изначально. Платоническая копия - это Подобное: претендент, чье обладание вторично. Чистой тождественности модели или оригинала соответствует образцовое сходство; чистому подобию копии соответствует сходство, называемое имитацией. Но не нужно думать, что сила представления наращивается платонизмом только ради нее самой: он удовлетворяется тем, что устанавливает эту область, то есть обосновывает и выделяет ее, а также устраняет из нее все, что могло бы размыть ее границы. Дальнейшая разработка представления, его достаточное обоснование, придание ему замкнутости и конечности - это, скорее, цель Аристотеля. У него представление охватывает и покрывает собой всю эту область, распространяясь от наивысших родов до наимельчайших видов. Метод деления обретает здесь свой традиционный облик и ту детальную проработку, которые еще отсутствуют у Платона. Можно выделить и третий момент, возникающий под влиянием христианства, когда уже нет нужды ни обосновывать представление и его возможность, ни определять или задавать его как

337 ЛОГИКА СМЫСЛА

Лейбниц и Гегель, с присущей им гениальностью, отдали должное этим попыткам. Но и эти мыслители не выходят за пределы представления, поскольку сохраняют потребность в Том же Самом и Подобном. Проще говоря, То же Самое задает безусловный принцип, способный сделать его повелителем беспредельного: достаточным основанием. А Подобное задает условие, налагаемое на беспредельное: схождение и непрерывность. Действительно, такое понятие, как лейбницевская совоз-можность означает, что если монады уподобить сингулярным точкам, то каждая серия [монад], сходящаяся к одной из этих точек, имеет продолжение в других сериях, сходящихся к другим точкам. Мир иного типа начинается в окрестности тех точек, где образованные серии расходятся. Мы видим, таким образом, что Лейбниц исключает расхождение, относя его к "несовозможности". Критерием наилучшего из возможных миров - то есть критерием реального мира - остается максимальная степень схождения и непрерывности. (Все другие миры представляются Лейбницу "претендентами" без достаточных оснований). То же можно сказать и о Гегеле. В последние годы уже обращали внимание, до какой степени круги диалектики вращаются вокруг единого центра и опираются на единый центр.⁶ Не так уж и важно, идет ли речь о моноцентрических кругах или же о сходящихся сериях. В обоих случаях философия, устремленная на завоевание бесконечного, не может освободиться от стихии представления. Ее опьянение: ложная видимость..
___________
⁶ По поводу Гегеля Луи Альтюссер пишет: "У круга кругов, у сознания лишь один центр, который только и задает последнее: здесь же должны быть круги с другими центрами - децентрированные круги - для того, чтобы их действия аффектировали этот центр сознания - короче, чтобы они сверхдетерминировали его сущность...". Pour Marx (Paris: Maspero, 1970), р.101:

338 ПРИЛОЖЕНИЯ

Эстетика страдает тягостным раздвоением. С одной стороны, она обозначает теорию чувственного восприятия как формы возможного опыта, а с другой - теорию искусства как отражения реального опыта. Чтобы связать оба эти смысла, условия опыта вообще должны стать условиями реального опыта; в этом случае произведение искусства действительно предстает в качестве экспериментальной деятельности. Например, сегодня известно, что некоторые литературные приемы (это относится и к другим областям искусства) позволяют одновременно рассказывать несколько сюжетов. В этом, без сомнения, состоит одна из существенных черт современного искусства. Причем речь идет вовсе не об изложении разных точек зрения на одну и ту же историю, суть которой предполагается неизменной; ведь при этом точки зрения все еще подчинялись бы правилу схождения. Скорее, речь идет о различных и расходящихся сюжетах, как если бы каждой точке зрения соответствовал абсолютно индивидуальный пейзаж. Правда, существует и единство расходящихся серий [повествований] - именно потому, что они расходятся. Но это всегда хаос - хаос, никогда не знающий центра и обретающий единство только в Великом Творении. Этот бесформенный хаос - и в этом величие Поминок по Финнегану - Отнюдь не любой хаос: в нем сила утверждения, власть утверждать все гетерогенные серии - он "спутывает" их внутри себя (отсюда интерес Джойса к Бруно как теоретику complicatio [запутанного]). Между этими базовыми сериями [повествования] возникает своего рода внутренний резонанс. И этот резонанс вызывает форсированное движение, устремляющееся за пределы самих

339 ЛОГИКА СМЫСЛА

серий. Таковы характерные черты симулякра, когда он сбрасывает с себя оковы и выходит на поверхность. Так симулякр утверждает свою фантазматическую власть и выплескивает наружу свою подавленную мощь. Фрейд уже показал, как фантазм складывается из двух, по меньшей мере, серий: одной - инфантильной, и другой - послеподростковой [постпубертатной]. Внутренний резонанс между этими сериями, носителями которого являются симулякры, объясняет аффективный заряд, связанный с фантазмом. А впечатление смерти, распада или разорванности жизни объясняется амплитудой форсированного движения, которое несет с собой эти ощущения. Так воссоединяются условия реального опыта и структура произведения искусства: расхождение серий; децентрация кругов; воцарение хаоса, охватывающего эти серии и круги; внутренний резонанс и ход амплитуды; агрессия симулякров⁷.

Популярность: 1, Last-modified: Thu, 19 Sep 2013 18:42:56 GmT