----------------------------------------------------------------------------
     Origin: Философская библиотека Ренессанса
----------------------------------------------------------------------------

     Эразм Роттердамский приветствует
     некоего друга-придворного

     С немалым усердием ты требовал у  меня,  любезнейший  брат  во  Христе,
чтобы я написал для тебя самое краткое наставление, наученный которым ты  бы
смог обрести образ мыслей, достойный Господа. Ведь ты  говоришь,  что  жизнь
при дворе тебе давно опротивела и поэтому ты  хочешь  бежать  из  Египта  со
всеми его пороками и наслаждениями  и  под  водительством  Моисея  счастливо
вступить на стезю добродетелей. Чем  более  ты  мне  дорог,  тем  сильнее  я
поздравляю тебя с твоим спасительным намерением,  которое,  надеюсь,  и  без
нашего  старания  успешно  исполнит  сам  тот,  кто  решился  пробудить  это
старание.  Что  касается  меня,  то  я  охотно   повинуюсь   как   человеку,
настроенному столь дружественно, так и столь благочестивой его  просьбе.  Ты
же напряги силы, дабы не показалось, что  ты  потребовал  нашей  помощи  без
причины и  что  я  зря  уступил  твоему  желанию.  Поэтому  давай-ка  вместе
помолимся  милостивому  Духу  Иисусову,  дабы  мне,  пишущему,   Он   внушал
спасительное, а тебе показал, как успешно это выполнить.





     Прежде всего, тебе следует постоянно и всегда помнить, что человеческая
жизнь (об этом свидетельствует Иов - воин весьма многоопытный и непобедимый)
- не что  иное,  как  непрерывная  борьба,  и  простые  люди,  души  которых
мир-обманщик улавливает обольстительнейшими забавами,  сильно  заблуждаются.
Они устраивают несвоевременные празднества, как если бы уже одержали победу;
удивительно, с какой беспечностью они живут - не иначе в наипрочнейшем мире,
с каким спокойствием они безмятежно спят, когда на нас  без  конца  нападает
закованная  в  броню  великая  армия  пороков,  домогается  нас   всяческими
способами, угрожает всяческими кознями. Вот наверху неусыпно поджидают твоей
гибели гнуснейшие демоны, вооруженные против нас тысячью хитростей,  тысячью
способами навредить  нам!  Огнеметными  стрелами,  пропитанными  смертельным
ядом, они подбивают наши умы отказаться от  возвышенного;  для  всего  этого
даже ни у Геракла, ни у Кефала не было никакого более надежного оружия, если
не защищал их несокрушимый щит веры. И снова - справа  и  слева,  впереди  и
сзади - нападает на нас этот мир, который - по слову Иоаннову - весь во  зле
лежит и потому враждебен и противится Христу.  Способ  отразить  эту  армию,
конечно, не прост. Ведь она  то  в  ярости  разбивает  оплоты  души  разными
несчастьями,  словно  тяжелым  тараном  в  открытом  бою,  то   склоняет   к
предательству огромными, однако же, пустейшими  обещаниями,  а  то  нежданно
подкрадывается тайно проложенными ходами, чтобы поразить нас  -  зевающих  и
беспечных. Наконец, внизу тот самый скользкий змей - первый предатель нашего
покоя, то скрываясь в одного с ним цвета траве, то прячась  в  своих  норах,
извиваясь сотнями колец, не перестает преследовать по пятам единожды  падшую
нашу женщину. Пойми, что женщина - это плотская  часть  человека.  Ведь  это
наша  Ева,  через  которую  изворотливейшая  змея  совращает   наш   дух   к
смертоносным наслаждениям. С другой  же  стороны  -  будто  мало  того,  что
столько врагов грозят нам отовсюду, - внутри, в самой  глубине  души,  мы  к
тому же носим врага более чем домашнего, более чем родственного. Как  ничего
не может быть ближе его, так ничего не может быть опаснее.  Вот  здесь-то  и
пребывает этот ветхий и земной Адам, более привычный, чем согражданин, более
упорный, чем враг, которого и валом сдержать  нельзя,  и  выбить  из  лагеря
невозможно. За ним надлежит следить сотнями глаз,  чтобы  он  как-нибудь  не
открыл демонам крепости Божьей.
     Значит, когда всех нас терзает  столь  ужасная,  столь  трудная  война,
когда  нам  приходится  иметь  дело  с   врагами,   столь   многочисленными,
поклявшимися  и  давшими  обет  погубить  нас,  неутомимыми,   вооруженными,
вероломными, умелыми, мы, безумные,  не  беремся  за  оружие,  не  стоим  на
страже,  не  относимся  ко  всему  с   подозрением,   а   беспечно   храпим,
прохлаждаемся,  будто  бы  кончились  войны,   наслаждаемся   и,   праздные,
заботимся, как говорят, о собственной шкуре. Совсем не так, как если бы наша
жизнь была греческой пирушкой, а не  войной,  взамен  лагеря  и  палаток  мы
валяемся на постелях, вместо могучего оружия опоясываемся по примеру Адониса
гирляндами из  роз  и  драгоценностями,  взамен  военных  занятий  предаемся
роскоши и праздности, взамен копий Марса  играем  на  невоинственной  цитре.
Будто этот мир не есть самая отвратительная война.  Ведь  кто  примирился  с
пороками, тот нарушил союз, торжественно заключенный с Богом при крещении. И
ты неистово вопишь: "Мир! Мир!", когда для тебя враг  -  Бог,  который  один
только и есть мир и податель мира. И Он Сам  ясно  говорит  устами  пророка:
"Нет никакого мира для нечестивых". Ведь пока мы ведем войну в этом телесном
обличии, единственное условие мира с Ним - это наша смертельная ненависть  и
напряженнейшая борьба с пороками. В противном  случае  если  бы  мы  с  ними
поладили, то обрели гораздо большего врага в Том, кто один  только  и  может
осчастливить, как друг, и погубить, как враг.  Потому  что,  как  только  мы
становимся на сторону тех, с которыми у Бога нет ничего общего, -  ведь  что
общего у света с тьмой? -  мы  сразу  наинеблагодарнейшим  образом  нарушаем
обещанную Ему верность и преступно разрываем союз,  заключенный  при  весьма
священных обрядах. О христианский воин, разве ты не знаешь, что  уже  тогда,
когда ты животворящим омовением был посвящен  в  таинства,  ты  вручил  себя
военачальнику - Христу? Ему ты дважды  обязан  жизнью  -  Он  даровал  ее  и
возвратил вновь, - ему ты обязан больше, чем самому себе. Разве не  приходит
тебе в голову, что, принеся торжественную присягу, ты  поклялся  в  верности
столь доброму Властелину, что его таинства, словно дары, укрепили тебя, и ты
подвергаешь свою голову его гневу, если не сдержишь слова? К чему  относится
знак креста, запечатленный на твоем челе, как не к тому, что покуда жив,  ты
будешь сражаться под его знаменем? Зачем тебе мазаться его священной  мазью,
как не для того, чтобы вступить в вечный бой с пороками? Какой  стыд,  какое
проклятие  обрушивается  почти  на  весь  род  человеческий,  когда  человек
отпадает от своего военачальника и повелителя!  Почему  ты  потешаешься  над
Христом - водителем твоим и не сдерживает тебя страх, хотя Он -  Бог,  а  не
мешает тебе любовь, хотя ради тебя Он стал человеком. Нося на себе его  имя,
называясь христианином, ты должен помнить, что ты ему  пообещал.  Почему  ты
вероломно переходишь на сторону врага, у которого Он  однажды  выкупил  тебя
ценою своей крови? Почему,  двойной  перебежчик,  ты  служишь  во  вражеском
лагере? С каким лицом осмеливаешься ты поднимать  вражеские  знамена  против
своего Царя, который отдал за тебя жизнь? Ведь, как Он сам  сказал,  кто  не
стоит за Него, тот против Него и кто не собирает с Ним, тот расточает.
     Заслуживаешь же ты не только позорного знака, но и пагубного воздаяния.
Хочешь узнать свое воздаяние, ты - всякий, кто борется за мир? Вот что  тебе
отвечает Павел - знаменосец воинства Христова; "Плата за грех - смерть". Кто
примет участие в блистательном военном  походе,  если  ему  угрожает  смерть
тела? А ты готов получить в оплату позорную смерть души? Разве ты не видишь,
с какой радостью люди преодолевают  все  трудности,  как  дешево  они  ценят
жизнь, с каким жаром, отталкивая  друг  друга,  бросаются  на  врага  в  тех
бессмысленных войнах, которые ведут люди в  зверином  бешенстве  или  же  по
несчастной необходимости, когда  дух  воинов  подстрекает  величина  добычи,
устрашающая жестокость победителя, стыд позорного бесславия или же, наконец,
жажда похвал! Какая, спрашиваю тебя, плата достается с таким риском, с таким
рвением? Что их похвалит полководец  -  жалкий  человек?  Что  их  прославят
военным шумом, походным нестройным пением? Наденут на них венки из зелени  и
дубовых листьев? Побольше принесут в дом имущества?
     Нас же, наоборот, воспламеняет не  стыд  и  не  награда,  хотя  зритель
нашего сражения Тот же,  Кто  и  воздаятель!  Какие  же  награды  победителю
предложил наш устроитель состязаний? Разумеется, не треножники и  не  мулов,
которых получили у Гомера Ахилл, а у Марона Эней, но  то,  что  ни  глаз  не
видал, ни ухо не слыхало и не приходило на сердце человеку.  Это  между  тем
дает Он как утешение в трудностях непрестанно борющимся до сих пор.  Что  же
это? Счастливое бессмертие. В этих развлекательных  состязаниях,  в  которых
главная часть награды - слава, побежденные уже получили  свои  дары.  У  нас
дело в высшей степени опасное и неопределенное: спор идет не о славе,  но  о
голове. И подобно тому,  как  высшая  оплата  обещана  тому,  кто  действует
упорно, так дезертиру определено высшее наказание.  Небо  обещано  отважному
борцу. Неужели живую добродетель благородного духа не воспламенит надежда на
столь счастливое вознаграждение? Особенно если это пообещал Тот,  Кто  столь
же не в состоянии обмануть, сколь не может  не  существовать.  Все  делается
пред очами всевидящего Бога, все небо смотрит на наше состязание,  а  мы  не
сгораем со стыда. Наше мужество восславит Тот, в похвале Которого  -  высшее
счастье! Почему же мы не стремимся к этой славе даже с утратой жизни? Лениво
сердце, которое нельзя пробудить никакими наградами!  Самые  ленивые  обычно
приходят в  себя  от  страха  перед  бедами.  А  этот  враг,  действительно,
неукротимый: он неистовствует и против имущества, и против  жизни.  Что  еще
мог сделать Гектору жесточайший победитель Ахилл? А этот  враг  свирепствует
над твоей бессмертной частью. Он не таскает  твой  труп  вокруг  могилы,  ни
низвергает в подземное царство и тело и душу. Там самая большая беда,  когда
меч-победитель отделяет душу от тела, здесь же у самой  души  отнимается  ее
жизнь - Бог. Телу по природе суждено  погибнуть;  даже  если  его  никто  не
убивает, оно не может не умереть. Смерть души  -  это  предел  несчастий.  С
какой осторожностью мы устраняем телесные раны, с какой тревогой врачуем их,
а ранами души пренебрегаем. Мы так непомерно боимся гибели тела, потому  что
она видна глазами телесными. В смерть души, потому что ее  никто  не  видит,
верят немногие, совсем  мало  кто  боится  ее,  хотя  эта  смерть  настолько
страшнее той, насколько души предпочтительнее тела, насколько Бог выше души.
     Хочешь, я выскажу тебе некоторые предположения, из которых ты  поймешь,
в чем болезнь и в чем гибель души?
     Желудок плохо работает, не удерживает пищу - ты знаешь, что это болезнь
тела. Хлеб для тела не столь важная пища,  сколь  важно  для  души  -  слово
Божье. Если оно тебе горько, если тебя от него тошнит, почему ты до сих  пор
сомневаешься: небо души твоей поражено болезнью! Если оно не задерживается и
непереваренное проходит в кишки, это явное доказательство, что у тебя больна
душа. Когда дрожат колени и больные члены едва тащатся,  ты  знаешь,  что  у
тела дела плохи, но ты не соглашаешься с тем,  что  душа  больна,  когда  ей
безразличны все дела благочестия и ее от них тошнит, когда у нее не  хватает
сил вынести даже легкое оскорбление, притом что она разбивается от  малейшей
потери денег. После того как зрение  покинет  глаза,  когда  уши  перестанут
слышать, после того как оцепенеет все тело, никто не сомневается,  что  душа
ушла из него.
     Но когда потемнели глаза твоего сердца и  ты  не  видишь  наивиднейшего
света, который и есть истина, когда внутренним слухом  ты  не  воспринимаешь
глас Божий, когда у тебя вообще нет никаких чувств, тогда, ты  думаешь,  что
душа твоя жива? Ты видишь, что твой брат терпит несправедливо, а  твою  душу
ничего не тревожит - только бы твоих дел не трогали. Почему твоя душа ничего
не чувствует? Не потому ли, что она мертва? Оттого что нет в ней жизни,  нет
Бога. Где есть Бог, там любовь, потому что Бог - это любовь. Иными  словами,
если ты живой член, то почему какая-то часть тела страдает, а ты  не  только
не страдаешь, но и ничего не чувствуешь? Возьми признак еще более ясный:  ты
обманул друга,  совершил  прелюбодеяние,  душа  получила  смертельную  рану,
однако тебя это настолько не печалит, что ты  радуешься  словно  прибыли,  и
хвастаешься тем, в чем опозорился. Будь уверен, что твоя душа  умерла.  Тело
не живет, если оно не чувствует укола иглы, а будет ли жить душа, которая не
замечает такой раны? Ты слышишь,  что  кто-то  произносит  нечестивые  речи,
напыщенные,  бесстыдные,  непристойные,  злословит,   неистовствует   против
ближнего, - остерегись думать, что у этого человека живая душа.  В  гробнице
сердца лежит гниющий труп, от него исходит зловоние и заражает всякого,  кто
стоит поблизости. Христос говорит, что фарисеи - гробы  повапленные.  Почему
так? Конечно, потому что они носили в себе мертвые души. И  тот  царственный
пророк говорит: "Отверстая могила их гортань,  языками  своими  злобствуют".
Тела благочестивых - храмы Святого Духа; нечестивых - гробницы для трупов  -
им весьма подходит этимология грамматиков: не  ,  а  .  Сердце  -  гробница;
гортань и уста - вход в гробницу. И не так мертво тело, покинутое душой, как
мертва душа, оставленная Богом. И ни  одно  мертвое  тело  не  имеет  такого
запаха, воспринимаемое  человеческим  обонянием,  как  зловоние  погребенной
души, которое уже на четвертый день оскорбляет  божественное  обоняние  всех
небожителей. Следовательно, когда из груди  исходят  мертвые  слова,  внутри
непременно покоится труп. Ибо, как сказано в Евангелии,  "уста  глаголют  от
избытка сердца"; конечно, произносят живые слова Бога, если есть жизнь, Бог.
Обратное в Евангелии говорят Христу ученики:  "Господи,  куда  мы  идем?  Ты
имеешь слова жизни". Почему же это "слова жизни"? Как раз  потому,  что  они
исходят от той души, из которой никогда, ни на  одно  мгновение  не  уходила
божественность,  которая  и  нас  спасла  от   жизни   бессмертной.   Однако
страждущему  телу  немного  помогает  врач.   Благочестивые   мужи   нередко
возвращали к жизни бездыханное тело. Душу же мертвую  может  воскресить  Бог
единственной и благодатной своей милостью, но и Он  не  воскресит  ее,  если
она, мертвая, покинет тело. Телесная смерть либо вовсе  не  ощущается,  либо
ощущается очень недолго, а смерть души чувствуется  вечно.  Притом  что  она
более чем мертва, она некоторым  образом  бессмертна  в  том,  что  касается
ощущения смерти. Что  это  за  оцепенение,  что  за  бесконечность,  что  за
спокойствие сердца, которая не страшит угроза огромной беды, когда нам  надо
сражаться с таким риском?
     В противном случае нет причины, почему  тебя  не  приводят  в  ужас  ни
величина опасности, ни число врагов, ни их сила, ни уловки. Если ты поймешь,
сколь грозен твой противник, то сможешь понять и обратное: сколь подлинный у
тебя помощник. Против тебя - несчетное множество; но Тот, Кто за тебя,  один
может сделать больше всех.  Если  Бог  за  нас,  кто  против  нас?  Если  Он
поддерживает, что низвергнет? Ты только всем  сердцем  будь  верен  мысли  о
победе. Думай о том, что тебе надо иметь  дело  с  неодолимым  врагом,  а  с
таким, который некогда был нами разбит, рассеян,  отброшен  и  повержен,  но
вместе со Христом, главой нашей, Который, несомненно, в нас  снова  победит.
Ты только позаботься, чтобы сохранить  тело,  тогда  с  Главой  все  сможешь
сделать. Сам по себе ты весьма слаб, в нем же  для  тебя  нет  невозможного.
Потому-то и нет сомнения в исходе нашей  борьбы,  что  победа  нисколько  не
зависит от удачи; вся она находится в руках Бога, а через  Него  и  в  наших
руках. Никто здесь не остался без победы, кроме того, кто не хотел победить.
Ни у кого не было недостатка  в  милости  (benignitas)  Помощника.  Если  ты
боялся лишиться Его милости, ты уже победил. Он будет сражаться  за  тебя  и
свою доброту (liberalitas) посчитает тебе в заслугу. Всю  обретеннуб  победу
следует приписать Тому, Кто  первый  и  единственный,  свободный  от  греха,
подавил господство греха. Но без твоего старания этого  не  произойдет.  Ибо
Тот, Кто сказал: "Верьте, потому что Я победил мир", желал, чтобы ты обладал
высоким духом, но не был беспечен. Только так мы с Его помощью победим, если
будем сражаться по Его примеру.  Поэтому  следует  держаться  среднего  пути
между Сциллой и Харибдой,  дабы  не  жить  слишком  беззаботно  и  беспечно,
доверяясь божественной благодати, но  и  не  падать  духом  из-за  трудности
войны, не терять уверенности вместе с оружием.





     Главным среди того, что относится  к  наставлением  в  этой  борьбе,  я
считаю как можно глубже понять и обдумать, какой род оружия к  какому  врагу
следует лучше всего применять. Надо, чтобы оно у тебя всегда было  наготове,
дабы никогда самый злокозненный враг не смог напасть на тебя  безоружного  и
неподготовленного. В ваших  войнах  нередко  бывает  передышка,  когда  враг
уходит на зимние квартиры или когда наступает затишье. Пока мы ведем  борьбу
в этом обличье, нам, как говорится, ни  на  шаг  нельзя  отойти  от  оружия.
Никогда нельзя покидать лагеря, никогда нельзя не быть на страже, потому что
наш враг никогда не уходит. Более того, когда он спокоен,  когда  изображает
бегство или затишье, тогда он готовит особенно  большие  козни;  никогда  не
следует поступать осторожнее, чем кода он создает видимость мира, никогда не
следует нам дрожать меньше, чем когда он открыто восстает  на  нас.  Поэтому
первая забота - о том, чтобы дух  не  был  безоружным.  Несчастное  тело  мы
вооружаем, дабы не бояться нам разбойничьего меча, и не вооружим душу,  дабы
она была в безопасности? Враги вооружены, дабы погубить нас, а  мы  стыдимся
поднять оружие, дабы не погибнуть? Они стоят на страже, дабы разрушить, а мы
не стоим на страже, дабы таким образом уцелеть?
     Но о христианском вооружении будет сказано особо в другом  месте.  Пока
скажу в общем: тот, кому надлежит сражаться с теми семью племенами  хананеян
, хеттов, амореян, ферезеев, гергесеев, хевеев  и  иевусеев,  т.е.  со  всей
когортой  пороков,  из  которых  семь  считаются  смертельными,  тот  обязан
готовить два вида оружия -  молитву  и  знание  (scientia).  Павел,  который
повелевает беспрерывно молиться, хочет,  чтобы  мы  были  всегда  вооружены.
Чистая молитва ведет чувство на небо, словно в  крепость,  неприступную  для
врагов; знание укрепляет ум спасительными  помыслами,  так  что  не  следует
лишаться ни того ни другого:

     Друг за друга держась, всегда и во всем они вместе.

     Одно именно вымаливает, а другое внушает, о чем надлежит  молиться.  По
словам
     Иакова,  вера  и  надежа  существуют,  чтобы  ты  молился,  "нимало  не
сомневаясь".  Знание  указывает,  чего  просить  во   имя   Христово,   т.е.
спасительного. И  сыны  Зеведеевы  услышали  от  Христа:  "Не  знаете,  чего
просите". Но молитва даже предпочтительнее, так как она соединяет  с  Богом;
однако и знание не меннее необходимо. Я не знаю, сможешь  ли  ты  достаточно
безопасно проделать столь долгий и  трудный  путь  изгнания  из  Египта  без
водительства тех двух - Моисея и Аарона? Аарон, верный обрядам, представляет
собой образ молитвы. Моисей олицетворяет знание закона
     Однако подобно тому как знанию не следует быть немощным, так и  молитве
не пристало быть вялой. Моисей сражался с врагами силой молитвы,  но  подняв
руки к небу. Как только он их  опускает,  Израиль  терпит  поражение.  Может
быть, когда ты молишься, то смотришь только за тем, сколько псалмов  ты  уже
пробормотал, и считаешь добродетелью  многословную  молитву.  В  этом  самая
большая ошибка тех, кто еще не дорос до Писания и не обрел зрелости духа. Но
слушай, чему нас учит у Матфея  Христос,  говоря:  "А  молясь,  не  говорите
много, как поступают язычники; ибо они думают, что в многословии своем будут
услышаны. Поэтому не уподобляйтесь им. Ибо знает Отец ваш,  что  вам  нужно,
прежде, чем вы Его просите". И Павел пять слов, произнесенных с  пониманием,
предпочитает десяти тысячам слов, сказанных  попусту.  Моисей  не  издал  ни
звука, однако услышал: "Что ты взываешь  ко  мне?"  Не  громыхание  уст,  но
преданность пылкого сердца достигает божественного слуха, как самый  громкий
голос. Поэтому возьми себе за  обыкновение:  как  только  нападет  враг  или
станут тебя прельщать прочие пороки -  укрепив  сердце  верой,  обращайся  к
небу, откуда придет к тебе помощь. Но туда же протягивая и руки!  Безопаснее
всего быть верным благочестию, чтобы усердие  твое  было  устремлено  не  на
земные дела, а ко Христу.
     Однако, чтобы умалять помощь знания, думай  вот  о  чем:  сначала  было
достаточно, чтобы Израиль убежал от врага, но он не осмеливался  вызвать  на
бой амалекитян до тех пор, пока не стал крепче от манны небесной и от  воды,
бьющей их скалы. Подкрепившись этой  трапезой,  лучший  воитель,  тот  самый
Давид, без труда одолел всю вражескую когорту.  Он  сказал:  "Ты  приготовил
пред мною стол против всех, которые мучают нас". Верь  мне,  дражайший  брат
мой,  не  существует  столь  сильного  натиска  врагов,  а   значит,   столь
могущественного  искушения,  которые  не  могло  бы  с  легкостью  притупить
изучение Священного писания; не существует столь печальной неудачи,  которую
оно не сделало бы переносимой. Однако, чтобы  не  казалось,  что  я  дерзкий
толкователь (хотя я мог бы призвать на защиту великих людей),  я  спрашиваю,
что лучше манны способно осенить знание тайного закона? Ведь в том, что  она
по своему происхождению появляется не из земли, а падает с неба,  ты  видишь
разницу между человеческим  писанием  и  божественным.  Ведь  все  Священное
писание вдохновлено Богом и исходит от Бога-Творца. А то, что принижено, это
приземленность речи, которая под почти  убогими  словами  скрывает  огромные
тайны. Как понятно! Нет ни  одного  человеческого  учения,  не  испорченного
какой-либо чернотой ошибок; только учение  Христово  совершенно  белоснежно,
ясно и чисто. То, в чем есть некоторая жестокость и шероховатость,  выражает
тайну под  прикрытием  букв.  Вроде  поверхности  стручка:  если  кто-нибудь
дотронется, то что может быть жестче и  неприятнее?  Те,  которые  говорили:
"Этот язык грубый. Кто может его слушать?" - вкусили только оболочку  манны.
Докопайся до смысла духовного -  нет  ничего  слаще,  ничего  сочнее!  Манна
значит  для  евреев  больше.  Что?  То,  что  она  прекрасно  согласуется  с
божественным Писанием,  в  котором  нет  ничего  пустого,  ни  единой  йоты,
недостойной исследования, недостойной восхищения, недостойной вопроса:  "Что
это?" Святой Дух обычно  называет  знание  божественного  закона  водой.  Ты
читаешь о водах обновления, которыми прославил  себя  Давид;  ты  читаешь  о
водах, которые мудрость изливает на начала всех  путей;  ты  читаешь  о  том
тайном потоке, вступив в который Иезекииль не  мог  перейти  его  вброд,  ты
читаешь  о  колодцах,  которые   вырыл   Авраам,   которые   были   засыпаны
филистимлянами, а Исаак  восстановил  их  снова;  ты  читаешь  о  двенадцати
источниках,  у  которых  отдыхали  израильтяне,   утомленные   сорокадневным
переходом. И в Евангелии ты читаешь о колодце,  у  которого  сидел  Христос,
усталый от перехода, ты  читаешь  о  водах  Силоя,  к  которым  Он  посылает
слепого, чтобы тот обрел зрение. Читаешь о воде, налитой в таз для  омовения
ног апостолов. Но я не стану перечислять по отдельности. В  Писании,  полном
тайн, часто упоминаются колодцы, источники,  реки  только  для  того,  чтобы
побудить нас тщательно исследовать  неявный  смысл.  Ведь  что  такое  вода,
скрытая в артериях земли, как не тайна, прикрытая словом?  Что  такое  вода,
бьющая ключом, как не тайна добытая  и  объясненная?  Разве  нельзя  назвать
потоком то, что очень широко распространяется для поучения слушателей?
     Поэтому если ты полностью посвятишь себя изучению Писания, если  будешь
денно и нощно размышлять о законе  Божьем,  то  не  бойся  ни  дневного,  ни
ночного страха - ты будешь крепок и готов к любому нападению врага.  Однако,
я не отвергал бы, что неопытному воину следует сначала подготовиться к  этой
военной службе, изучить сочинения языческих поэтов  и  философов.  Если  кто
притронется к ним в юности и запомнит мимоходом, он не потеряет времени да и
не состарится, как у скал с  Сиренами.  Ибо  к  этим  занятиям  божественный
Василий зовет молодых людей, которых наставляет христианским нравам,  и  наш
Августин призывает к музам своего Лиценция. И Иероним не досадует на любимую
пленницу. Киприана славят за то, что он  египетской  добычей  обогатил  храм
Господа. Но мне не хотелось бы, чтобы  вместе  с  сочинениями  язычников  ты
впитывал их нравы. Вообще же ты и там  найдешь  очень  много  полезного  для
правильной жизни, и не следует  отвергать  того,  в  чем  хорошо  наставляет
языческий автор, подобно тому как и Моисей не  отверг  совета  тестя  своего
Пофора. Эти сочинения лепят и оживляют детский разум и удивительным  образом
подготавливают к  познанию  божественных  Писаний,  врываться  в  которые  с
немытыми руками и  ногами  -  своего  рода  святотатство.  Иероним  осуждает
бесстыдство тех людей, которые,  только  что  отойдя  от  светских  занятий,
осмеливаются толковать божественные Писания;  гораздо  бесстыднее  поступают
те, которые осмеливаются на то же самое, даже не отведав их. Однако  подобно
тому как невелик прок от божественного Писания, если ты станешь упрямиться и
настаивать  на  букве,  так  немного  пользы  принесет  и  поэзия  Гомера  с
Вергилием, если ты будешь  думать,  что  вся  она  аллегорична.  Это  станет
отрицать лишь тот, кто только отведал учености древних, коснулся ее  губами.
Непристойных поэтов я советовал  бы  вообще  не  трогать  или,  конечно,  не
слишком углубляться в них, если, разумеется, ты не  поймешь,  что  описанное
заставляет скорее бояться пороков и, воздерживаясь  от  гнусностей,  сильнее
любить достойное. Их философов я бы предпочел, чтобы ты следовал платоникам,
потому что они и многими своими предложениями, и самими  особенностями  речи
стоят ближе всего к профетическому и евангельскому стилю.
     Короче говоря, полезно прикоснуться ко всем  языческим  сочинениям,  по
крайней мере, как я сказал: в соответствующие годы, умеренно, осторожно и  с
выбором, кроме того, бегло и попутно, не останавливаясь на них, и,  наконец,
- а это главное - если все это приводит ко Христу. Ведь  для  чистых  все  -
чистое, а для нечистых, наоборот, ни в чем нет чистоты.  Тебе  не  вменят  в
позор,  если  ты  по  примеру  Соломона  кормишь  дома   шестьдесят   цариц,
восемьдесят сожительниц и несчетное количество юных легкомысленных  язычниц,
если только ты всему  предпочитаешь  божественную  мудрость,  она  для  тебя
одна-единственная, твоя краса,  твоя  голубка.  И  израильтянин,  пленившись
внешним видом, любит чужестранку  и  варварку,  но  подстриженные  волосы  и
обрезанные ногти сделают из чужеземки израильтянку. Осия приводит  блудницу,
но детей от нее воспитывает не для себя, а для  Господа  Саваофа,  и  святой
блуд пророка увеличивает  семью  Господа.  После  того  как  евреи  покинули
Египет, некоторое время они жили тем, что сыпалось с неба, но это была  пища
временная, ее не могло хватить для столь долгого  пути.  Поэтому,  отвергнув
ее, тебе надо как можно больше спешить к манне  мудрости  небесной,  которая
досыта накормит тебя и будет вдохновлять до тех пор, пока ты как  победитель
не достигнешь той обещанной награды, которую никогда не потеряешь.
     Но между тебе надлежит помнить и помнить,  что  толковать  божественные
книги следует не иначе как с мытыми  руками,  т.е.  имея  в  высшей  степени
чистую душу, чтобы по твоей оплошности лекарство  не  превратилось  в  яд  и
манна не сгнила, если ты не овладеешь страстями. С  тобой  может  произойти,
как  с  тем  Озой,  который   не   побоялся   коснуться   нечистыми   руками
наклонившегося ковчега, и за это  нечестивое  дело  его  поразила  внезапная
смерть. Главное, чтобы ты достойно думал об этих  книгах.  Знай,  что  тайны
чистые - а они таковы и есть - исходят из сокровенной глубины  божественного
духа. Если ты благочестиво, с почтительностью, смиренно приблизившись к ним,
ты почувствуешь, как  тебя  вдохновляет  воля  Божья,  поражает,  овладевает
тобой, неизъяснимо преображает тебя. Ты увидишь радости счастливого  жениха,
увидишь состояние богатейшего Соломона,  увидишь  скрытые  сокровища  вечной
мудрости. Однако бойся и не  вторгайся  в  покой  бесстыдно;  низок  вход  -
смотри, как бы не стукнуться головой и не отскочить тебе назад. Более  того,
думай так: все, что видишь глазами и трогаешь руками, менее истинно, чем то,
что ты там читаешь. Небо  и  земля  погибнут,  а  из  слов  божественных  не
погибнет ни единой йоты, ни единого знака, и  все  свершится.  Люди  лгут  и
заблуждаются; истина Божья не обманывает и не обманывается.
     Из толкователей божественного Писания более всего выбирай тех,  которые
дальше всего отходят от буквы. После Павла такого рода прежде всего  Ориген,
Амвросий, Иероним, Августин. Ведь я вижу, что новейшие теологи весьма охотно
цепляются за буквы и на всякие хитрые тонкости затрачивают больше труда, чем
на раскрытие тайн, - будто бы Павел,  действительно,  не  говорил,  что  наш
закон - духовный. Я,  например,  слышал,  что  некоторые  до  такой  степени
ублажают себя жалкими человеческими объяснениями, что  отвергают  толкования
древних как бредни. Скот придал им столько уверенности, что они, никогда  не
читая Священных писаний, полагают себя, однако, самостоятельными  теологами.
Говорят они о чрезвычайных тонкостях или говорят  достойно  Святого  Духа  -
пусть об этом судят другие! Если ты предпочитаешь быть крепче  духом,  а  не
подготовленнее для спора, если ты больше ищешь пищу  духовную,  чем  щекотку
для ума, то лучше всего разверни древних, у которых благочестие  явственнее,
просвещенность богаче и древнее, а речь не бессильна, не грязна и толкование
больше соответствует священным тайнам. Конечно,  я  не  хотел  сказать,  что
отвергаю новейших теологов, но предпочитаю более  полезное  и  подходящее  к
твоему намерению.
     Ведь Божественный дух имеет свой язык и свои образы, которые ты  должен
прежде  всего  изучить  посредством  тщательного  наблюдения.   Божественная
мудрость лепечет с нами, как заботливая мать приспосабливает слова  к  нашей
детскости. Младенцам во Христе она протягивает молоко, слабым -  зелень.  Ты
же торопись мужать и готовься  к  твердой  пище.  Она  опускается  до  твоей
низости, но  ты,  наоборот,  подымайся  до  ее  высоты.  Чудовищно  навсегда
остаться ребенком, слишком трусливо не переставать быть слабым.  Размышление
над одним стихом  удовлетворит  больше,  насытит  больше,  если  ты,  разбив
скорлупу, извлечешь зерно, чем когда ты пропоешь  все  псалмы  до  последней
буквы. Я столь усердно напоминая об этом, потому что  мне  хорошо  известно,
что заблуждение это захватило не только души простого народа, но и тех,  кто
своим облачением и званием заявляет о  совершенной  богобоязненности,  чтобы
думали, будто высшее благочестие заключается единственно только в ежедневном
повторении возможно большего числа едва ли не буквально понятых  псалмов.  Я
думаю, что  причина  этого  не  в  чем  ином,  как  в  том,  что  монашеское
благочестие до такой  степени  повсеместно  охладело,  истощилось,  исчезло,
утратилось, так как монахи старятся на понимании буквы  и  не  трудятся  над
постижением духовного смысла Писаний. Они не слышат Христа, провозглашающего
в Евангелии: "Плоть не приносит никакой пользы,  дух  животворит",  а  также
Павла, подкрепляющего Учителя: "Буква убивает,  дух  животворит".  И  -  "Мы
знаем, что закон - духовный, а не плотский".  И  еще:  "О  духовном  надобно
судить духовно" Некогда Отец духовный хотел, чтобы Ему молились на  горе,  а
теперь - в духе. Впрочем, я не  презираю  слабость  тех  людей,  которые  по
скудости ума делают то единственное, что они могут, в простой и чистой  вере
произнося священные псалмы.  Мало  того,  подобно  тому,  как  в  магических
заклинаниях  есть  много  слов,  непонятных  тем,  кто  их   произносит,   в
действенность  которых,  однако  же,  верят,  так  следует  думать,  что   и
божественные слова, хотя и малопонятные,  однако  же  способны  помочь  тем,
которые их произносят и слушают с искренней верой и чистым сердцем;  ангелов
же, которые присутствуют  и  все  понимают,  приглашают  оказать  поддержку.
Действительно, ведь и Павел не презирает ни тех, которые поют псалмы в духе,
ни тех, которые болтают языком, но призывает стремиться к лучшим дарам. Если
кому не удается выкарабкаться по вине природы, а не души,  то  пусть  он  не
мешает тем, которые пытаются достичь более высокого. И по словам Павла:  кто
ест, пусть не унижает того, кто не ест, а кто  не  ест,  пусть  не  осуждает
того, кто ест. Я ни в коем случае не хотел бы, чтобы  ты,  наделенный  столь
счастливым дарованием, погряз в пустых буквах;  тебе  следует  стремиться  к
скрытому смыслу и подкреплять неустанные усилия частыми молитвами,  пока  не
откроет тебе книгу за семью  печатями  Тот,  Кто  имеет  ключ  Давидов,  Кто
замыкает; никто не откроет тайн Отца, которые никто не знает, кроме  Сына  и
того, кому Сын пожелает приоткрыть их.
     Но к чему скатывается наша речь? Мне  хотелось  предписать  тебе  образ
жизни, а не занятий. Впрочем,  мы  уклонились  в  эту  сторону,  потому  что
пытаемся показать тебе удобное средство, с помощью которого ты должен будешь
добыть оружие для своей новой военной службы. Итак, вернемся к  наставлению!
Если ты из языческих книг возьмешь самое лучшее и, как  пчела,  облетая  все
сады древних,  минуешь  ядовитый  сок,  а  высосешь  только  спасительный  и
благородный, то возвратишь свою душу  жизни  всеобщей,  которую  и  называют
этической, намного более вооруженной. Разумеется, и у их Паллады  есть  свое
оружие, которым ни в коем случае не следует пренебрегать. Но знай,  что  вся
истина, где бы ты с ней не сталкивался, Христова. Но это божественное и,  по
словам поэтов, Вулканово снаряжение нельзя  пробить  никакой  стрелой,  если
только она не из арсенала  Священных  писаний.  В  него  сложил  Давид,  наш
полководец, все военное снаряжение для своих воинов, чтобы они сражались  им
лицом к лицу и издали с необрезанными филистимлянами. Это оружие, даже  если
бы оно было, не защищало ни Гомерова Ахилла, ни Вергилиева Энея.  Одного  из
них позорно победил гнев, а другого - любовь. Не случайно сказано,  что  его
ковали не в человеческих мастерских, а в тех, которыми владеют вместе Вулкан
и Минерва. Ибо поэты-ваятели делают Минерву богиней искусства и мудрости,  а
Вулкана - богом огня. Я только думаю, что это действительно происходит, если
огонь  божественной  любви  так  укрепляет  взлелеянный  разум  благородными
искусствами, что

     Пускай весь мир, распавшись, рухнет -
     Чуждого страха сразят обломки.

     Но раньше следует отбросить оружие  гордого  Саула,  в  котором  больше
бремени,  чем  пользы:  когда  Давид  собирался  бороться  с  Голиафом,  оно
отягощало его, а  не  помогало.  Затем  надо  собрать  на  берегу  бурлящего
Священного писания пять камешков (это, пожалуй, пять слов Павла, которые  он
говорит со значением), а потом взять в правую руку пращу. Только это  оружие
и поражает единственного нашего врага - отца гордыни - сатану. Каким образом
победил его, наконец, Господь наш - Иисус  Христос?  Разве  не  отвечает  Он
искусителю словами  из  Священного  писания  так,  будто  бы  пробивает  лоб
камнями, которые несет бурный поток? Хочешь узнать  об  оружии  христианской
Паллады? Он говорит: "И возьмет оружие - ревность Свою -  и  вооружит  тварь
для отмщения врагам. Наденет вместо  брони  справедливость,  возьмет  вместо
шлема правый суд. Примет несокрушимый щит  -  справедливость,  строгий  гнев
сделает копьем". И у Исайи ты читаешь: "Одет Он справедливостью, как броней,
и шлем спасения на главе Его. Одет Он в  облачения  мести  и  покрыт  словно
плащом ревности". Если хочешь  войти  в  арсенал  Павла,  полководца  не  из
робких, - несомненно,  найдешь  и  там:  "Оружие  нашей  военной  службы  не
плотское, но сильное Богом  -  для  разрушения  твердыни;  им  ниспровергаем
замыслы и всякую высоту, воздымающую против  замысла  Божьего".  Ты  найдешь
оружие Божье, с помощью которого  сможешь  противостоять  в  злой  день.  Ты
найдешь оружие справедливости справа и слева,  ты  найдешь  сбоку  защиту  -
истину и броню справедливости, щит веры, которым ты сможешь  уничтожить  все
огненные стрелы зла. Ты найдешь и шлем спасения,  и  меч  духовный,  который
есть слово Божье. Если кто будет тщательно прикрыт  всем  этим  и  укреплен,
тот, наконец, сможет без страха произнести то вдохновенное изречение  Павла:
"Кто же отделит нас от любви Божьей? Скорбь ли, теснота ли голод или нагота,
опасность, горение или меч?" Смотри, скольких врагов, страшных для всех,  он
считает ничем! Но послушай нечто. Еще более  сильной.  Потому  что  за  этим
следуют слова: "Но все это мы одолеваем с помощью Того,  Кто  возлюбил  нас.
Ведь я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни ангелы, ни начальники,  ни  силы,
ни настоящее, ни будущее, ни храбрость, ни высота, ни глубина, никакая  иная
тварь не могут отделить нас от любви Божьей, которая есть в Иисусе  Христе".
О счастливая уверенность, которую оружие света дало Павлу,  т.е.  маленькому
человеку, каковой называет себя даже отбросами  этого  мира.  Если  ты  всем
сердцем обратишься к священным писаниям, они защитят тебя таким оружием, что
тебе не надо будет никаких наших наставлений.
     Но так как ты хочешь этого, дабы не показалось, что мы отказываем  тебе
в услуге, мы выковали Оружие, т.е. своего рода  маленький  меч,  который  ты
никогда не выпускал бы из рук - ни на пиру, ни в спальне, чтобы даже  тогда,
когда ты вынужден будешь заниматься мирскими  делами  и  тебе  будет  тяжело
носить с собой это оружие справедливости, ты, однако, не допустил бы,  чтобы
враг в любой момент из засады мог напасть на тебя, совсем безоружного. Пусть
бы ты, по крайней мере, не раскаивался  в  том,  что  носишь  с  собой  этот
маленький  меч,  который  и  носить  необременительно,  и  для   защиты   он
небесполезен.  Он,  конечно,  крошечный,  однако,  если  ты   будешь   умело
пользоваться им как маленьким щитом веры, ты  легко  отразишь  стремительный
натиск врага, не получив ни одной стремительной раны. Но уже  настало  время
попытаться нам  показать  тебе,  как  им  пользоваться;  если  ты  тщательно
подготовишься к исполнению, я буду уверен, что  Христос,  наш  военачальник,
тебя, ликующего  победителя,  из  этого  гарнизона  переведет  в  свой  град
Иерусалим, где нет вовсе никакого  грохота  войны,  но  есть  вечный  мир  и
совершенное спокойствие. Между тем вся надежда на спасение заключена в  этом
мече.


     НАЧАЛО МУДРОСТИ - ПОЗНАНИЕ САМОГО СЕБЯ;
     О ДВОЯКОЙ МУДРОСТИ - ИСТИННОЙ И ЛОЖНОЙ


     Поэтому покой - это высшее благо; ревнители мира сего направляют к нему
все свои старания, однако покой этот, как  было  сказано,  ложный.  Философы
ложно обещали его последователям своих  учений.  Ведь  только  один  Христос
дарует его, а мир сей не может дать покоя. Для того  чтобы  прийти  к  нему,
существует один  способ,  а  именно  вести  войну  с  нами  самими,  жестоко
сражаться  со  своими  пороками.  Ведь  против  этих  врагов  с   неумолимой
ненавистью  выступает  Бог  -  наш  покой,  по  своей  природе  Он  -   сама
добродетель, отец и  творец  всех  добродетелей.  Но  стоики,  наихрабрейшие
утвердители добродетели, именуют глупостью скопище всякого рода  пороков;  в
наших сочинениях это называется злобой (malitia). Полную честность  во  всем
они и мы именуем мудростью. Но разве мудрость в  соответствии  с  изречением
побеждает злобу? Отец и князь злобы - властитель тьмы  Белиал;  всякий,  кто
следует за ним, блуждая в ночи, поспешает  в  ночь  вечную.  Иисус  Христос,
наоборот, творец мудрости и  сама  мудрость,  свет  истинный,  который  один
рассеивает ночь мирской глупости, Он, сияние отчей славы,  по  свидетельству
Павла, возродив  нас  в  себе,  стал  для  нас  искуплением,  оправданием  и
мудростью. Павел сказал: "Мы проповедуем  Христа  распятого,  для  иудеев  -
соблазн, для язычников - безумие; для самих же призванных иудеев и греков  -
Христа, Божью силу и Божью премудрость". По Его примеру и мы сможем одержать
победу над вражеской злобой, если только станем мудрее  из-за  Того,  в  Ком
будет наша победа. Согласись с этим, презрев мудрость мира сего, которая под
наилживейшим именем нахваливает себя глупцам, - ведь по словам Павла, у Бога
нет большей глупости, чем земная мудрость, которую должен  забыть  тот,  кто
действительно желает быть мудрым. Он говорит: "Если кто из вас  думает  быть
мудрым в веке сем,  пусть  станет  глупым,  чтобы  оказаться  мудрым".  Ведь
мудрость этого мира - это глупость у Бога. И  немного  выше:  "Ибо  написано
там: "Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну". Где мудрец? Где
книжник? Где совопросник мира сего? Не сделал  ли  Бог  мудрость  мира  сего
глупостью?".
     Не сомневаюсь, что уже теперь тебе  ненавистны  эти  глупые  мудрецы  и
слепые  поводыри  слепых,  кричащие,   что   ты   сбился,   обезумел,   стал
безрассудным, так как  склоняешься  к  Христу.  Они  всего  лишь  называются
христианами, в основном же насмешники и противники учения Христова. Смотрит,
как бы не подействовала на тебя их болтовня! Их  несчастная  слепота  скорее
достойна оплакивания, чем подражания. Что это за превратный вид  мудрости  -
понимать в делах ничтожных, быть ловким и хитрым лишь в позоре, а в том, что
единственно только относится к нашему спасению, разуметь не больше  скотины?
Павел хочет, чтобы мы были мудрыми, на добро, на зло же  -  простаками.  Они
знают, как поступать неправедно, а творить  добро  не  умеют.  И  если  один
велеречивый греческий поэт писал:


     Кто же не смыслит и сам ничего и чужого совета
     К сердцу не хочет принять - совсем человек бесполезный,

     Не расположить ли,  наконец,  в  этом  ряду  тех,  которые  сами  глупы
наипозорнейшим  образом,  однако  же  не  перестают  приводить  в  смятение,
высмеивать, запугивать  тех,  которые  уже  образумились?  Разве  не  осмеют
насмешника? "Живущий  на  небесах  посмеется  над  ними,  и  Господь  станет
глумиться над ними". Ты читаешь в Книге Премудрости: "Они увидят и уничтожат
его,  но  Господь  посмеется  над  ними".  Смеяться  над  нечестивыми  почти
похвально,  но,  конечно,  достославно  стать  ревнителями  Главы  нашего  и
апостолов. И конечно, следует бояться  быть  осмеянным  Богом.  "Я  тоже,  -
говорит премудрость, - посмеюсь  над  вашей  погибелью  и  порадуюсь,  когда
придет тот, кого вы боялись". Разумеется, поздно уже  скажут  пробудившиеся:
"Это те, которые были у нас в осмеянии и в притче поругания". Мы,  безумные,
полагали их жизнь безумной и конец бесчестным. "Мудрость эта животная, - как
говорит Иаков, - бесовская", враждебная Богу. Конец ее  -  погибель,  потому
что за ней по пятам всегда  следует  смертоносная  гордыня;  за  гордыней  -
слепота души, за слепотою - тирания страстей, за тиранией страстей  -  общая
жатва пороков и разнузданность любого прегрешения. За  этой  разнузданностью
следует привычка, за привычкой - наинесчастнейшее оцепенение  души,  которое
приводит к тому, что люди лишаются  понимания  зла.  Оцепеневших  охватывает
смерть тела, за которой наступает вторая  смерть.  Ты  видишь,  что  мирская
мудрость - мать величайшего зла.
     О Христовой же мудрости, которую мир сей считают глупостью, ты читаешь:
"Одновременно с нею пришли ко мне все блага и  через  ее  руки  неисчислимые
богатства. Я радовался всему, потому что предваряла их эта мудрость, и я  не
знал, что она - мать всех благ". Ведь ее сопровождают скромность и кротость.
Кротость дает  нам  способность  воспринять  божественный  дух.  Ведь  любит
покоиться на смиренном и кротком Тот, Кто одновременно наполняет наше сердце
семеричной благодатью; только после этого пустит ростки тот счастливый посев
всех добродетелей  с  блаженными  плодами,  из  которых  главный  -  радость
внутренняя.  Радость  тайная,  радость,  известная  только  тем,  кого   она
коснулась. Она  не  исчезнет  в  конце  и  не  пропадет  вместе  с  мирскими
радостями, а соединится в радость  вечную.  Ее,  брат  мой,  по  наставлению
Иакова следует просить у Бога пылкими молитвами и по совету  одного  мудреца
стараться добыть как сокровище из вен священного писания.
     Считай, что начало этой мудрости  в  познании  самого  себя.  Древность
верили, что это изречение появилось с неба, великим учителям  оно  до  такой
степени нравилось, что они думали, будто в  нем  кратко  выражена  вся  сила
мудрости. Но это изречение не  имело  бы  для  нас  веса,  если  бы  оно  не
сходилось с нашим Писанием. Тот тайный возлюбленный  в  песни  грозит  своей
невесте и велит, чтобы она ушла, если она сама не знает себя:  "Если  ты  не
знаешь себя, о прекраснейшая из женщин, то  ступай  отсюда,  иди  по  следам
своих стад". Поэтому пусть никто необдуманно не берет на себя  столь  важное
дело, как познание самого себя. Я не ведаю, знает ли кто-либо полностью свое
тело и состояние духа? Павел, которому удалось узнать тайны  третьего  неба,
тем не менее не отважился судить о себе самом.  Он  отважился  бы,  если  бы
достаточно знал себя. Если же человек  столь  духовный,  который  судит  обо
всем, но о нем никто не должен судить, настолько мало был себе  понятен,  то
на что надеемся мы, плотские? С  другой  стороны,  кажется,  что  совершенно
бесполезен воин, который недостаточно  знает  собственные  войска  и  отряды
врагов. Ведь человек воюет не с человеком, а с самим собой,  и  как  раз  из
собственного нашего нутра нападает на нас все время вражеский  строй,  вроде
того, как рассказывают  поэты  о  земнородных  братьях.  И  настолько  тонко
различие между врагом и другом, что существует огромная  опасность,  как  бы
мы, недостаточно осторожные, недруга не приняли за друга, или  не  навредили
бы другу вместо врага. Тот знаменитый полководец останавливает  даже  ангела
света, говоря: "Ты наш или наших врагов?" Поэтому, так как ты сам предпринял
войну с самим собой, первая надежда на победу заключается в  том,  чтобы  ты
узнал себя как можно лучше; и я хочу представить тебе, как на картине, некий
твой образ, дабы ты хорошо узнал себя вдоль и поперек.





     Следовательно, человек - это некое странное животное, состоящее из двух
или трех чрезвычайно разных  частей:  из  души  (anima)  -  как  бы  некоего
божества (numen) и тела - вроде бессловесной скотины. В  отношении  тела  мы
настолько не превосходим животных другого рода, что  по  всем  своим  данным
находимся гораздо ниже них. Что касается  души,  то  мы  настолько  способны
воспринять  божественное,  что  сами  могли  бы  пролететь  мимо  ангелов  и
соединиться с Богом. Если бы не было тебе дано тело, ты  был  бы  божеством,
если бы не был в тебя вложен ум (mens), ты был  бы  скотом.  Эти  две  столь
отличающиеся  друг  от  друга  природы  высший  творец  объединил  в   столь
счастливом  согласии,  а  змей,  враг  мира,   снова   разделил   несчастным
разногласием, что они и разлученные не могут без постоянной войны; ясно. что
и то и другое, как говорится, держит волка  за  уши;  к  тому  и  к  другому
подходит милейший стишок:


     Так, не в силах я жить не с тобой, ни в разлуке с тобою.

     В этом неясном раздоре враждуют друг с другом, будто  разное,  то,  что
едино. Ведь тело, так как оно видимо, наслаждается вещами видимыми; так  как
оно смертно, то идет во след преходящему, так как оно тяжелое - падает вниз.
Напротив, душа (anima), помятуя об эфирном своем происхождении, изо всех сил
стремится вверх и борется с земным своим бременем, презирает то, что видимо,
так как она знает, что это тленно; она  ищет  того,  что  истинно  и  вечно.
Бессмертная, она любит бессмертное, небесная - небесное, подобное  пленяется
подобным, если только не утонет в грязи тела и не утратит своего врожденного
благородства из-за соприкосновения  с  ним.  И  это  разногласие  посеял  не
мифический Прометей, подмешав к нашему духу (mens) также частичку, взятую от
животного; его не было в первоначальном виде, однако грех исказил  созданное
хорошо, сделав его плохим, внеся в доброе согласие яд раздора. Ведь прежде и
дух (mens) без труда повелевал телу, и тело охотно и  радостно  повиновалось
душе (animus); ныне, напротив,  извратив  порядок  вещей,  телесные  страсти
стремятся повелевать разумом (ratio) и он вынужден подчиняться решению тела.
     Поэтому не глупо было бы сопоставить грудь человека  с  неким  мятежным
государством, которое, так как оно состоит из разного рода людей, по причине
разногласия в их устремлениях должно раздираться из-за частых переворотов  и
восстаний, если полнота власти не находится у одного человека и он правит не
иначе как на благо государства. Поэтому необходимо, чтобы больше силы было у
того, кто больше понимает, а кто меньше понимает, тот пусть повинуется. Ведь
нет  ничего  неразумнее  низкого  простого  люда;  он   обязан   подчиняться
должностным лицам, а сам не иметь никаких  должностей.  На  советах  следует
слушать благородных или старших по возрасту,  и  так,  чтобы  решающим  было
суждение одного царя, которому иногда надо напоминать, принуждать же  его  и
предписывать ему нельзя. С другой стороны, сам царь  никому  не  подвластен.
Кроме закона; закон отвечает идее нравственности (honestas).  Если  же  роли
переменятся и непокорный  народ,  эти  буйные  отбросы  общества,  потребует
повелевать старшими по возрасту или если первые люди  в  государстве  станут
пренебрегать властью царя, то в нашем обществе возникнет опаснейший  бунт  и
без указаний Божьих все готово будет окончательно погибнуть.
     В человеке обязанности царя  осуществляет  разум.  Благородными  можешь
считать некоторые страсти, хотя они и плотские, однако  не  слишком  грубые;
это  врожденное  почитание  родителей,  любовь  к  братьям,  расположение  к
друзьям, милосердие к падшим, боязнь дурной славы, желание уважения  и  тому
подобное. С другой стороны, последними отбросами  простого  люда  считай  те
движения души, которые весьма сильно расходятся с  установлениями  разума  и
низодят до низости скотского состояния. Это -  похоть,  роскошь,  зависть  и
подобные  им  хвори  души.  Которых,  вроде  грязных  рабов   и   бесчестных
колодников, надо всех принуждать к одному: чтобы. Если могут, выполняли дело
и урок, заданный господином. Или,  по  крайней  мере,  не  причиняли  явного
вреда. Понимая все это божественным вдохновением, Платон в "Тимее"  написал,
что сыновья богов по своему подобию создали в людях двоякий род души: одну -
божественную и бессмертную, другую - как бы смертную и  подверженную  разным
страстям. Первая из них - удовольствие (voluptas) -  приманка  зла  (как  он
говорит), затем страдание (dolor), отпугивание и  помеха  для  добра,  потом
болезнь и дерзость неразумных советчиков. К ним он  добавляет  и  неумолимый
гнев,  а  кроме  того,  льстивую  надежду,  которая  бросается  на   все   с
безрассудной любовью. Приблизительно  таковы  слова  Платона.  Он,  конечно,
знал, что счастье жизни состоит в господстве над такого  рода  страстями.  В
том же сочинении он пишет, что те, которые одолели их, будут жить  праведно,
а неправедно те, которые были  ими  побеждены.  И  божественной  душе,  т.е.
разуму (ratio), как царю, определил он место в  голове,  словно  в  крепости
нашего государства; ясно, что это - самая  верхняя  часть  тела,  она  ближе
всего к небу, наименее грубая, потому что состоит только из тонкой  кости  и
не отягощена ни  жилами,  ни  плотью,  а  изнутри  и  снаружи  очень  хорошо
укреплена  чувствами,  дабы  из-за  них  -  как  вестников  -  не  возник  в
государстве ни один бунт, о котором он сразу не узнал бы. И  части  смертной
души - это значит страсти,  которые  для  человека  либо  смертоносны,  либо
докучливы, - и от нее отделил. Ибо между затылком и диафрагмой  он  поместил
часть души,  имеющую  отношение  к  отваге  и  гневу  -  страстям,  конечно,
мятежным, которые следует сдерживать, однако они не слишком  грубы;  поэтому
он отделил их от высших и низших небольшим промежутком для того, чтобы из-за
чрезмерно тесного  соседства  они  не  смущали  досуг  царя  и,  испорченные
близостью с низкой чернью, не  составили  против  него  заговора.  С  другой
стороны, силу вожделения,  которая  устремляется  к  еде  и  питью,  которая
толкает нас к Венере, он отправил под предсердие, подальше от царских покоев
- в печень и в кишечник, чтобы она обитала там в загоне, словно какое-нибудь
дикое, неукротимое животное,  потому  что  она  обычно  пробуждает  особенно
сильные волнения и весьма мало слушается приказов властителя.  Самая  низкая
ее скотская и строптивая сторона или же тот участок тела, которого  надлежит
стыдиться,  над  которым  она  прежде  всего  одерживает  верх,  может  быть
предостережением  того,  что  она  при  тщетных  призывах  царя  с   помощью
непристойных порывов подготавливает  мятеж.  Нет  сомнения  в  том,  что  ты
видишь, как человек  -  сверху  созданное  божественное  -  здесь  полностью
становится скотиной. И тот божественный советник, сидя в  высокой  крепости,
помнит о своем происхождении и  не  думает  ни  о  чем  грязном,  ни  о  чем
низменном. У него скипетр из слоновой кости - знак того,  что  он  управляет
исключительно только справедливо; Гомер писал, что  на  этой  вершине  сидит
орел. Который, взлетая к небу, орлиным взглядом взирает на то, что находится
на земле. Увенчан он золотой короной. Потому  что  в  тайных  книгах  золото
обыкновенно обозначает мудрость, а круг совершенен и ни от чего не  зависим.
Ведь это достоинства, присущие царям; во-первых, чтобы они были мудрыми и ни
в чем не погрешали, затем чтобы они хотели лишь того, что справедливо,  дабы
они не сделали чего-нибудь плохо и по ошибке, вопреки решению духа (animus).
Тот, кто лишен одного из этих свойств, считай не царем, а разбойником.





     Нашего царя - по вечному закону, который  дан  ему  от  Бога,  -  можно
подавить, но нельзя испортить, если он возражает или противится. Если прочий
люд будет ему повиноваться, он никогда не допустит ничего, в  чем  следовало
бы  раскаиваться,  ничего  гибельного;  все  будет  сделано   с   величайшей
сдержанностью,  с  величайшим  спокойствием.  О   страстях   же   стоики   и
перипатетики думают различно,  хотя  все  едины  в  том,  что  следует  жить
разумом, а не страстью (affectus). Но они полагают. Что от страстей, которые
прежде всего возбуждаются чувствами (sensus), - и  ты  ими  пользуешься  как
наставниками  -  потом  следует  вовсе  отказаться  (когда  ты  дойдешь   до
способности по-настоящему различать то, к чему надо стремиться, и  то,  чего
надо избегать). Ведь страсти тогда не только не полезны для мудрости,  но  и
губительны. И поэтому они хотят,  чтобы  истинный  мудрец  был  свободен  от
всякого такого рода пороков, как от болезней души (fnimus), и они  с  трудом
разрешают  мудрецу  те  первоначальные  предшествующие  разуму  человеческие
побуждения, которые они называют иллюзиями (phantasiae). Перипатетики  учат,
что страсти следует не искоренять, а обуздывать. Полагают, что  в  них  есть
какой-то толк, потому как они нам даны от природы  как  некое  побуждение  к
добродетели и поощрение, вроде того, как гнев для храбрости, зависть  -  для
усердия и тому подобное.Однако Сократ  в  Платоновом  "Федоне"  думает,  что
философия - не что иное, как размышление о смерти, т.е. что дух может  очень
сильно отдаляться от вещей плотских и чувственных и обращаться  на  то,  что
воспринимается разумом, а не  чувствами.  Кажется,  он  скорее  согласен  со
стоиками.
     Поэтому следует сперва познать движение души,  затем  понять,  что  они
вовсе не так сильны, чтобы  их  нельзя  было  ни  укротить  ни  разумом,  ни
склонить к добродетели. Ведь  я  повсюду  слышу  губительное  мнение  людей,
которые говорят, что их понуждают к порокам. Другие, наоборот, не зная самих
себя, вместо веления разума следуют порыву такого рода; при  этом  гнев  или
зависть убеждают их до такой степени, что они называют это  рвением  Божьим.
Но подобно тому, как одно государство  бывает  мятежнее  другого,  так  один
человек склонен к добродетели более  другого;  это  различие  происходит  не
из-за различия душ (animus), а либо из-за  воздействия  небесных  тел,  либо
коренится в предках, в воспитании или же в самом строении тела. Тот  рассказ
Сократа о возничих и конях хороших и плохих - не бабьи  россказни.  Ведь  ты
сам  можешь  видеть,  что  некоторые  люди  с  весьма  скромными  природными
способностями так податливы и легки,  что  безо  всякого  труда  приходят  к
добродетели, бегут вперед без шпор, по своей воле. У других, напротив,  тело
строптивое,  будто  необъезженный  и  лягающийся  конь;  и  весь  вспотевший
объездчик с  трудом  укрощает  его  беснование  крепчайшей  уздой,  бичом  и
шпорами. Если такое случайно произойдет  с  тобой,  не  падай  сразу  духом,
сильнее старайся, пойми, что путь к победе  для  тебя  не  закрыт,  но  тебе
представляется более многообещающий повод (materia) для добродетели. Если ты
родился в здравом уме, то по этой причине ты  не  лучше  другого,  а  просто
счастливее; и более того - чем счастливее, тем ответственнее. Однако есть ли
у кого-нибудь столь счастливые свойства, чтобы ему не с чем было бороться?
     Поэтому, чем более  обеспокоен  будет  царь,  тем  больше  ему  следует
бодрствовать. Некоторые человеческие пороки - почти врожденные; говорят, что
некоторым народам  присуще  вероломство,  другим  -  стремление  к  роскоши,
третьим -  похоть.  Определенные  пороки  связаны  со  строением  тела:  так
сангвиникам присуще женолюбие и любовь к  наслаждениям.  Холерикам  -  гнев,
дикость,  злоязычие.  Флегматикам  -  вялость,  сонливость.  Меланхоликам  -
завистливость, уныние, горечь. Некоторые пороки с возрастом  ослабевают  или
же  усиливаются,   как,   например,   похотливость   в   юности,   а   также
расточительность и опрометчивость. В  старости  -  скупость,  придирчивость,
жадность. Кажется, есть и такие, которые присущи разным полам: в  мужчине  -
неистовство. В женщине - суетность и жажда  мести.  Между  тем  бывает,  что
природа  как  бы  распределяя,  возмещает   болезненную   наклонность   души
каким-нибудь противоположным даром.  Один  человек  хотя  скорее  склонен  к
наслаждениям, однако совсем  не  гневлив,  совсем  не  завистлив.  Другой  -
неподдельно застенчив, но высокомерен, гневлив, корыстолюбив. Нет недостатка
и  в  таких,  которых  соблазняют   противоестественные,   роковые   пороки:
воровство,  святотатство,  человекоубийство;  всем  им  надлежит   всяческим
образом противостоять, против их натиска следует возвести несокрушимую стену
твердой цели. С другой стороны, существуют некоторые страсти, столь  близкие
к добродетелям, что есть опасность обмануться в них из-за неясного различия.
Мы должны будем их исправлять и подходящим образом обращать  в  ближайшие  к
ним добродетели. Например, кто-нибудь чрезмерно вспыльчив; он обуздает  себя
и станет более живым, устремленным, совсем невялым, станет прямым, открытым.
Другой несколько склонен к скупости; пусть одумается и станет домовитым. Кто
льстив, станет вежливым и любезным; слишком строгий станет твердым;  слишком
унылый  -  серьезным;  глуповатый  -  способным  покоряться;  так  же  можно
справиться  с  прочими  легкими  заболеваниями  души.  Нам  следует   только
опасаться, как бы не скрыть  пороки  под  именем  добродетели:  не  называть
уныние  серьезностью,  жестокость  -  строгостью,   зависть   -   ревностью,
корыстолюбие -  вежливостью,  шутовство  -  остроумием.  Поэтому  существует
один-единственный путь к счастью: главное познать самого себя; затем  делать
все не в зависимости от страстей, а по решению разума.  Но  разум  да  будет
здравым и понятливым, т.е. пусть он будет направлен только на благородное.
     Ты скажешь: "Да, трудны твои советы". Кто  отрицает?  Однако  верно  то
изречение Платона, в котором  говорится,  что  все  прекрасное  трудно.  Нет
ничего отважнее, чем победа над самим собой, но нет и награды  большей,  чем
блаженство. Это, как и все остальное, очень хорошо доказывает  Иероним.  Нет
никого счастливее христианина, которому обещано царство небесное. Нет никого
многострадальнее, чем тот, кого одолевает плоть. Если ты взвесишь свои силы,
не будет ничего труднее подчинения плоти духу; а если  станешь  смотреть  на
Бога - помощника своего, то не будет ничего  легче.  Ты  только  прими  этот
совет совершенной жизни с открытым сердцем  и  отстаивай  принятое.  Никогда
человеческий дух не приказывал себе страстно того, чего бы он  не  исполнил.
Большая часть христианского учения заключается в  том,  чтобы  всем  сердцем
стать христианином. То, что сначала будет казаться непреодолимым, от первого
успеха станет мягче, от опыта - легче и, наконец, от  привычки  -  приятным.
Известно изречение Гесиода, который говорит, что путь к добродетели  сначала
труден, но, когда вскарабкаешься на вершину, тебя ждет полнейший покой.  Нет
такого дикого животного, которое человек не смог бы приручить, а у того, кто
всех укрощает, не окажется никакого способа укрощения? Для того чтобы  стать
здоровым, ты можешь годами приказывать себе стать умереннее,  воздерживаться
от Венеры, как  предписал  тебе  этот  врач,  т.е.  человек;  но  разве  для
спокойствия всей жизни ты не можешь в течение нескольких месяцев приказывать
своим страстям то, что заповедал Бог-Творец? Чтобы оградить тело  от  хвори,
ты делаешь все, а чтобы освободить тело и  душу  от  вечной  смерти,  ты  не
делаешь и того, что делали язычники?



СООТВЕТСТВИИ СО СВЯЩЕННЫМ ПИСАНИЕМ


     Мне действительно стыдно  называться  христианином;  большая  часть  их
наподобие бессловесной скотины служит своим страстям; они до  такой  степени
несведущи в этой борьбе, что не знают разницы между разумом и заблуждениями.
Они полагают, что человек только таков, каким они  его  видят  и  чувствуют.
Мало
     того, они полагают, что нет ничего, кроме того, что  доступно  чувству,
хотя это совсем не так. Они считают правильным все, чего они сильно  желают.
Они  называют  миром  настоящее,  достойное  сожаления  рабство,   поскольку
помутненный разум, не сопротивляясь, следует туда, куда зовет  его  страсть.
Это жалкий мир, который приходит разрушить Христос - Творец подлинного мира.
Тот, Кто сделал из двух единое. Он пришел начать  спасительную  войну  между
отцом и сыном, между мужем и женой, между всем, что плохо скрепило постыдное
согласие. Да будет  слабым  влияние  философов,  если  они  не  предписывают
--пусть и другими словами - того же, что и Священное писание.  Что  философы
называют разумом (ratio), Павел зовет то  духом  (spiritus),  то  внутренним
человеком (homo interior), то законом совести  (lex  mentis).  То,  что  они
именуют страстью (affectus), он иногда зовет  плотью  (caro),  иногда  телом
(corpus), иногда внешним человеком (homo exterior),  иногда  законом  частей
(lex membrorum). Он говорит: "Поступайте по духу, и вы не  будете  исполнять
пожелания плоти. Ведь плоть желает против духа и дух против плоти,  дабы  вы
не то делали, что хотите". И в другом месте: "Если  вы  жили  по  плоти,  то
умрете. Если духом будете умерщвлять дела плоти, будете жить". Это, конечно,
новая смена вещей, когда мира ищут в войне,  войны  -  в  мире,  жизни  -  в
смерти, смерти - в жизни, свободы - в рабстве, рабства - в свободе.  Ведь  в
другом месте Павел пишет: "Я очищаю тело свое и отдаю в рабство". Послушай о
свободе: "Если вас ведет дух, то вы не под законом". И  еще:  "Мы  опять  не
приняли духа рабства в страхе, но дух  усыновления  Божьего".  Там  же  и  в
другом месте: "Я вижу в своих членах иной закон,  противоборствующий  закону
моего ума и делающий  меня  пленником  закона  греховного,  который  в  моих
членах". Ты читаешь у него же о внешнем  человеке,  который  испорчен,  и  о
внутреннем, который день  ото  дня  обновляется.  Платон  установил,  что  в
человеке две души. Павел видит  в  одном  и  том  же  человеке  двух  людей,
настолько связанных, что один без другого не может быть ни  в  славе,  ни  в
геенне, и настолько  разъединенных,  что  смерть  одного  -  это  жизнь  для
другого. Я полагаю, что к этому же относится то, что  он  пишет  коринфянам:
"Первый человек стал душой живущей, последний Адам есть дух животворящий. Но
не духовное прежде, а душевное, потом духовное.  Первый  человек  из  земли;
второй - человек с неба - небесный". Но дабы яснее было, что  это  относится
не только к Христу и Адаму, но и ко всем нам, он добавляет:  "Каков  земной,
таковы и земные; и каков небесный, таковы и небесные. Поэтому если мы  носим
образ земного, то будем носить и образ небесного. Но я говорю,  братья,  что
плоть и кровь не будут владеть царством Божьим и  тление  не  будет  владеть
нетлением". Ты ясно видишь: то, что  он  в  другом  месте  назвал  плотью  и
внешним  человеком,  который  гибнет,  здесь  он  называет  земным   Адамом.
Несомненно, то же самое значит и то тело смерти,  удрученный  которым  Павел
восклицал: "Несчастный я человек, кто  меня  освободит  от  этого  смертного
тела?" С другой стороны, он же, объясняя, в ином  месте  пишет,  как  сильно
различаются плод тела и плод духа: "Кто сеет, - говорит он, - в плоть  свою,
от плоти пожнет тление. Кто же сеет в духе, от духа  пожнет  жизнь  вечную".
Это и есть, значит, старый раздор близнецов Иакова и Исава;  они  враждовали
еще до того, как явились на свет, уже  в  темнице  материнского  чрева  Исав
захватил первенство, но Иаков урвал благословение. Ведь прежде  -  плотское,
однако духовное предпочтительнее. Один был рыжий, заросший волосами,  другой
мягкий. Один был беспокойный и охотник, другой радовался домашнему досугу. И
тот,  голодный,  продал  право  первородства,  прельщенный   дешевой   ценой
наслаждения, утратил врожденную свободу, попал в рабство  греха.  Другой  же
благодатью стяжал себе то, что по праву ему не причиталось. Среди этих  двух
братьев, хотя и родных, хотя и близнецов, никогда не было полного  согласия,
ведь Исав ненавидел Иакова. Иаков, напротив,  хотя  и  не  отвечал  взаимной
ненавистью, однако избегает Исава, всегда подозревает его и не верит ему. Ко
всему, что станет внушать тебе страсть, тоже лучше относиться с  подозрением
из-за сомнительности его происхождения. Только Иаков  видит  Господа.  Исав,
как жадный до крови, живет мечом. Наконец, Господь на вопрос матери ответил:
"Больший будет служить меньшему". Отец  же  добавил:  "Брату  своему  будешь
служить. Придет время, когда  воспротивишься  и  свергнешь  иго  его  с  выи
своей". Господь возвещал  о  благочестивых,  отец  -  об  отвергнутых.  Один
показывает, что следует делать всем, другой проповедует, что делать многим.
     Павел  хочет,  чтобы  жена  была  послушна  своему  мужу.  Ведь   лучше
несправедливость мужчины, чем женщина, творящая добро. Наша Ева  -  плотская
страсть,  глаза  которой  каждый  день  прельщает  тот  хитрый  змей.   Сама
испорченная, она продолжает и мужчину подбивать на совместное зло. Но что ты
читаешь о новой женщине, т.е. о той, которая послушна мужу  своему?  "Вражду
положу я между тобой (конечно, женщиной) и змеем и  между  семенем  твоим  и
его. Она поразит твою голову, и ты будешь строить козни под пятой ее".  Змей
поражен в сердце, смерть Христова сломила его натиск. Только он строит козни
тайно. Впрочем, благодатью веры женщина, как бы превращенная в  воительницу,
отважно попирает  ядовитую  главу.  Благодать  увеличивается,  власть  плоти
уменьшается. Когда Сара ослабела, Авраам  волей  Божьей  стал  сильнее,  она
называет его не мужем, а господином. Она не удостоилась родов до  того,  как
не исчезли ее женские свойства. Что же родила она своему господину, Аврааму,
уже старуха, уже оскудевшая? Ну конечно, Исаака, т.е. радость! Только  когда
в  человеке  состарятся  страсти,  тогда,  наконец,   возникает   счастливое
спокойствие невинной души и безмятежность сердца - будто это вековечный пир.
И так же как сам отец не был мягок к супруге, так и в детях подозрителен ему
сговор Исаака и Измаилом, он не хочет, чтобы в этом  возрасте  сын  служанки
сошелся с сыном свободной. До тех пор, пока кипит юность, Измаила отсылают с
глаз долой, чтобы он под видом ласковости не склонил мальчика Исаака к своим
привычкам. И уже состарился Авраам, уже  стала  старухой  Сара,  уже  родила
Исаака, но он не поверил бы, если бы божественный голос  не  одобрил  совета
жены. Он не доверял женщине, пока не  услышал  от  Господа:  "Во  всем,  что
скажет тебе Сара, слушайся ее голоса". Как счастлива старость тех  людей,  в
которых земной человек до такой степени мертв,  что  он  не  доставляет  ему
никаких забот!
     Я бы, конечно, не стал утверждать, что человеку в этой  жизни  доступно
полное согласие во всем. Возможно, в этом и нет пользы. Ведь и у Павла  было
мучение плоти - ангел сатаны, который колотил его; а когда он в  третий  раз
просил Господа, чтобы Тот увел его, Он ответил только: "Павел, довольно  для
тебя Моей благодати, ибо сила проявляется в  немощи".  Действительно,  новый
вид исцеления! Для того чтобы Павел не возгордился, его  искушают  гордыней;
для того чтобы он стал крепок во Христе, его вынуждают быть  немощным.  Ведь
он носил сокровище небесного откровения в глиняном сосуде  для  того,  чтобы
величие было в силе Божьей, а не в нем  самом.  Этот  один  пример  апостола
равно напоминает нам о многом. Во-первых, о том, что, когда  нас  преследуют
пороки, следует постоянно о  Божьей  помощи.  Затем  для  совершенных  людей
искушения иногда не только не опасны,  но  даже  необходимы  для  сохранения
добродетели. Наконец, после победы над всеми остальными пороками, если среди
них затаится только всего лишь один  порок  тщеславия,  то  его,  вроде  той
Геракловой гидры  -  живучего  чудища,  сильного  своими  ранами,  при  всех
условиях  едва  можно  одолеть  в  самом  конце.  Однако  упорный  труд  все
побеждает. Пока же душа пылает от сильных потрясений, ты  всяческим  образом
подавляй этого своего Протея, сокрушай, грози  ему,  стягивай  его  крепкими
словами, когда он

     Стал превращаться опять в различные дивные вещи
     В страшного зверя, в огонь и в быстротечную реку.

     До тех пор, покуда он не примет свой первозданный вид. Но что Протей по
сравнению со страстями и желаниями глупцов, которые то в звериной похоти, то
в диком гневе, то в ядовитой зависти выказывают всевозможные чудеса пороков.
Разве не подходит к ним прекрасно то, что сказал просвещеннейший поэт:

     Станет выскальзывать, вид принимая различных животных,
     Станет щетинистым вдруг кабаном иль тигром свирепым,
     Львицею с желтым хребтом, чешуйчатым станет драконом;
     Будет шипеть, как огонь, пронзительно и вырываться

     Помни и то, что за этим следует:

     Но чем он пуще начнет к своим прибегать превращеньям,
     Тем ты крепче, мой сын, на пленнике стягивай путы.

     Чтобы не скатиться нам снова к рассказам  поэтов,  возьми  для  примера
святого патриарха Иакова, который боролся до тех пор, пока заря не  осветила
божественного  могущества  и  он  не  сказал:  "Не  отпущу  Тебя,  пока   не
благословишь меня".
     Весьма важно услышать, какую награду  за  свою  доблесть  получил  этот
наихрабрейший борец. Сначала Бог здесь же благословил его. Ведь после победы
над  искушением  человеку  дается   особенно   преувеличенная   божественная
благодать, с помощью которой он гораздо более, чем  прежде,  будет  вооружен
для будущего вражеского натиска. Затем, после того как  Он  коснулся  бедра,
захирела сила победителя и он начал хромать на одну ногу. Устами пророка Бог
проклял  тех,  которые  хромают  на  обе  ноги,  т.е.  тех,  которые   хотят
одновременно и быть плотскими, и угодить Богу: в то время как  они  и  то  и
другое делают плохо, они хромают на обе ноги. Счастливы же  те,  в  ком  Бог
своим прикосновением умертвил плотскую страсть, и они больше всего опираются
на правую ногу, т.е. на дух. И наконец, ему поменяли имя. Из Иакова он  стал
Израилем, из сражающегося стал  миролюбцем.  Когда  очистишь  свою  плоть  и
распнешь ее вместе с пороками и вожделениями, коснется тебя без помех  покой
и досуг, чтобы было у тебя время и ты увидел  Господа,  чтобы  ты  вкусил  и
увидел, сколь Господь сладостен. Ибо это и значит Израиль. Он видится  не  в
огне, не в вихре и смятении искушений; если, однако, ты выдержишь  дьяволову
грозу, то за ней следует нежное дуновение духовного утешения. И лишь  только
он подует слегка, напряги свой внутренний взгляд - и ты станешь  Израилем  и
скажешь вместе с ним: "Я увидел Господа, и сохранилась душа моя". Ты увидишь
Того, Кто сказал: "Никакая плоть не увидит Меня". Испытай сам себя: если  ты
плоть, не увидишь Господа; если не увидишь,  то  не  сохранится  твоя  душа.
Поэтому твоя забота - стать духом.


     О ТРЕХ ЧАСТЯХ ЧЕЛОВЕКА - О ДУХЕ (SPIRITUS), ДУШЕ (ANIMA) И ПЛОТИ (CARO)

     Об этом уже говорилось более чем достаточно, однако, для того чтобы  ты
лучше это знал и понимал, мне хотелось бы кратко  повторить  тебе  Оригеново
разделение человека. Ведь он, следуя Павлу, считает,  что  есть  три  части:
дух,  душа  и  плоть,  которые  апостол  объединял   вместе,   когда   писал
фессалоникийцам; он говорил: "Чтобы наше тело, и душа, и дух  сохранились  в
целости в день Господа нашего  Иисуса  Христа".  Исайя  же,  оставив  низшую
часть, упоминает о двух; он говорил: "Душа моя устремится к  Тебе  ночью,  и
дух мой в груди моей пробудится  для  Тебя  с  утра".  Также  и  Даниил;  он
говорил: "Дух и души их (праведных), хвалите Господа!" Из этих  мест  Ориген
справедливо вывел троякое разделение человека. Тело,  или  плоть,  -  низшая
часть, на которой из-за  первородного  греха  старикан-змей  начертал  закон
греха; она призывает нас к постыдному и в качестве побежденных  связывает  с
дьяволом. Затем дух, в котором выражается подобие наше божественной природе,
на котором всеблагой Создатель по  первообразу  своему  запечатлел  перстом,
т.е. Духом своим, вечный закон  добродетели.  Это  скрепляет  нас  с  Богом,
делает единым с Ним. С другой стороны,  третьей  и  средней  между  ними  он
считает душу, которая способна  к  чувствам  и  естественным  порывам.  Она,
словно в каком-нибудь мятежном государстве, не может не примкнуть к одной из
двух сторон; ее тянут и туда и сюда; она вольна склониться куда хочет.  Если
она, отказываясь от плоти, перейдет  на  сторону  духа,  то  и  сама  станет
духовной, если же откинет сама себя к вожделениям плоти, то и сама выродится
в тело. Ведь это то, что разумел Павел, когда писал коринфянам: "Или  вы  не
знаете, что связывающийся с блудницей, становится одним телом (с  нею)?  Кто
соединяется с Господом, есть  один  дух  (с  Ним)".  Блудницей  он  называет
ненадежную часть человека. Это и есть  та  соблазнительная,  обольстительная
женщина, о которой ты считаешь во второй главе притчей: "Дабы спасти тебя от
жены другого, от чужой, которая умягчает свои  речи,  и  оставляет  водителя
юности своей, и забыла заветы Бога своего. Ибо дом ее ведет к смерти и стези
ее - в ад. Все, кто входят к ней, не возвращаются  и  не  овладевают  путями
жизни". И в главе шестой: "Дабы остеречь тебя от злой женщины и от льстивого
языка чужой. Да не пожелает сердце твое  красоты  ее,  да  не  поймают  тебя
мановения ее. Ибо цена блудницы едва  ли  такая,  как  у  одной  ковриги,  а
женщина похищает драгоценную душу". Когда он упоминает о  блуднице,  сердце,
душе, разве он не называет поименно три части  человека?  И  снова  в  главе
девятой: "Женщина глупая, шумливая,  полная  соблазнов  и  вовсе  ничего  не
знающая. Сидит на стуле в дверях дома своего на высоком месте города,  чтобы
зазывать проходящих по дороге и чужеземцев на их пути. Кто молод? Заверни ко
мне! И неразумному она  сказала:  "Краденые  воды  слаще,  и  утаенный  хлеб
вкуснее". И он не знает, что там чудовища и что в глубинах  ада  ее  гости".
Ведь кто сочетается с ней, пойдет в ад. А кто уйдет от нее, тот спасется.  Я
спрашиваю  тебя,  какими  красками  можно  было  отчетливее   обрисовать   и
изобразить  ядовитые  соблазны  плоти,  побуждающей   душу   к   постыдному,
бесчестность, восстающую  против  духа,  или  несчастный  конец  победителя?
Следовательно, дух делает нас богами,  плоть  -  скотиной.  Душа  определяет
людей вообще; дух - благочестивых; плоть - нечестивых;  душа  -  ни  тех  ни
других. Дух стяжает небесное, плоть  -  сладкое,  душа  -  необходимое.  Дух
возносит на небо, плоть опускает до ада, душе  не  приписывают  ничего.  Все
плотское - постыдно, все духовное - совершенно, все  душевное  -  среднее  и
неопределенное.
     Надо ли,  чтобы  я,  как  говорится,  невеликий  умелец,  показал  тебе
пальцем, в чем различие между этими частями? Давай  попробую.  Ты  почитаешь
родителей,  любишь  брата,  любишь  детей,  очень  ценишь  друга.  Не  столь
добродетельно делать все это, сколь преступно не  делать.  Почему  бы  тебе,
христианину, не делать того, что по наущению природы делают и  язычники  или
даже делает и скотина? Свойственное природе не вменяется в  заслугу.  Но  ты
попал в такое место, где надо пренебречь почтением к отцу, преодолеть любовь
к детям, отбросить расположение к другу или оскорбить Бога. Что ты  делаешь?
Душа стоит на распутье? Плоть побуждает к одному, а дух  -  к  другому.  Дух
говорит: "Бог могущественнее, чем отец. Тому ты обязан только телом, а Этому
- всем". Плоть внушает: "если ты ослушаешься, отец  лишит  тебя  наследства,
люди скажут, что ты бесчестный. Подумай о пользе, подумай о своей славе. Бог
тебя либо не видит, либо закрывает на тебя глаза, либо, конечно,  Его  легко
умилостивить". Душа уже недоумевает, уже колеблется. В какую сторону она  ни
склонится, она станет тем, к чему примкнет. Если  она,  пренебрегнув  духом,
послушает эту блудницу - плоть, то она - только тело. Если, отвергнув плоть,
подымется к духу, она преобразиться в дух. Привыкай к  тому,  чтобы  искусно
наподобие этого испытать самого себя.  Ибо  велико  заблуждение  тех  людей,
которые нередко видят совершенное благочестие в том,  что  присуще  природе.
Некоторые страсти,  по  виду  более  достойные  и  как  бы  надевшие  личину
добродетелей, обманывают неосторожных людей. Строгий судья неистовствует  по
отношению к преступнику и считает себя правым. Хочешь о нем поговорить? Если
он потворствует своим склонностям и служит своей врожденной  жестокости  без
всякой душевной печали, а возможно, и с некоторым удовольствием,  нисколько,
однако, не отклоняясь от обязанности судьи, но не для того, чтобы потом тебе
нравиться, то он совершает нечто среднее. Если же он злоупотребляет  законом
либо по личной ненависти, либо по сильному желанию, то дело это - плотское и
он совершает человекоубийство. Если  душу  его  охватывает  большая  печаль,
потому что он вынужден погубить того, кто предпочитает увидеть  исправленным
и невредимым, и он предлагает заслуженное наказание с тем чувством, с  каким
отец приказывает сечь и бить дражайшего сына, - то, что он делает, будет как
раз духовным. Большинство людей по природной склонности или по свойствам  их
разума (ingenium) из-за некоторых вещей радуются  или  отвращаются  от  них.
Есть такие, которых нисколько не прельщают любовные наслаждения.  Пусть  они
не считают это  сразу  своей  добродетелью,  потому  что  это  -  равнодушие
(indifferens). Добродетель не в том, чтобы не иметь похоти, а в  том,  чтобы
победить ее. Одного радует пост, радует -  присутствовать  на  богослужении,
радует - часто бывать  в  храме,  радует  -  проговорить  как  можно  больше
псалмов, но в духе. Обсуди то, что он делает,  по  этому  правилу:  если  он
думает о славе, о выгоде, то знает плоть, а не дух. Если он  следует  только
своему характеру (ingenium), делает что душе его угодно, тогда у  него  есть
не то, из-за чего он мог быть весьма доволен, а гораздо более  то,  чего  он
должен бояться. Вот тебе опасность: ты молишься и  осуждаешь  того,  кто  не
молится. Постишься и обвиняешь брата, которые ест. Ты  считаешь  себя  лучше
каждого, кто не делает того, что ты делаешь? Смотри, не  относится  ли  твой
пост к плоти? Твой  брат  нуждается  в  твоей  помощи,  а  ты  тем  временем
бормочешь свои молитвы Богу, пренебрегая  нуждой  брата.  Бог  отклонит  эти
молитвы. Ибо как станет  Бог  слушать  тебя  молящегося,  когда  ты  сам  не
слушаешь - человек человека? Возьми другой пример:  ты  любишь  жену  только
потому, что она твоя  жена.  Ты  не  свершаешь  ничего  великого.  Ведь  это
объединяет тебя и с язычниками. Да и любишь ты не из-за чего-нибудь, а из-за
своего собственного удовольствия. Твоя любовь тяготеет к плоти. Но  если  ты
больше всего любишь жену, потому что видишь в ней  образ  Христов,  например
благочестие, скромность, умеренность, стыдливость, тогда ты любишь не только
ее саму по себе, но во Христе; более того, ты в ней любишь Христа; ты любишь
как раз духовное. Об этом я хочу сказать много, но в своем месте.






     Нам кажется, что, так как мы кое-как открыли путь к тому, что задумали,
и как бы проложили просеку, теперь следует поспешить  к  остальному,  не  то
получится  не  Энхиридион,  а  огромный  том.  Мы  попытаемся  коротко  дать
некоторые правила - вроде гимнастических приемов; они, словно Дедалова нить,
помогут тебе легче выпутаться из заблуждений этого мира,  как  из  какого-то
непроходимого лабиринта, и достигнуть чистого света духовной жизни. У  любой
науки нет недостатка в своих порядках, и только  для  способа  (ratio)  жить
счастливо не найдешь никаких наставлений? Вообще существует некое  искусство
или же наука добродетели; тем, кто усердно в  ней  упражняется,  как  раз  и
пособляет дух - помощник святых намерений. Они же говорят: "Отойди  от  нас,
мы  не  хотим  знать  путей  Твоих";  Таких  людей  божественное  милосердие
отвергнет, потому что они сами отвергли знание.
     Эти правила будут зависеть частично от Бога, дьявола и от нас, частично
же от обстоятельств, т.е. от добродетелей и пороков, которые с ними связаны,
частично от предмета (materia)  добродетелей  и  пороков.  Более  всего  они
предохранят от трех зол - остатков первородного греха. Ибо, несмотря  на  то
что крещение смыло пятно, в нас, однако, до сих пор застрял  остаток  старой
болезни то ли для поддержания смирения (humilitas), то ли в качестве  основы
и начала добродетели. Это - слепота, плоть и  немощность.  Слепота  незнания
покрывает туманом суждение разума (indicium rationis). Как вина прародителей
несколько затемнила тот чистейший свет божественного лика, который излил  на
нас Творец, так превратное воспитание, дурное общество, извращенные страсти,
тьма пороков, привычка к греху настолько покрыли  его  ржавчиной,  что  едва
возможно различить  кое-какие  следы  закона,  начертанного  Богом.  Поэтому
слепота (чтобы с этого начать) ведет к тому, что при выборе мы плохо видим и
следуем вместо самого лучшего самому худшему, ставя более важное после менее
полезного. Плоть подстрекает страсть, так что мы, даже если  и  понимаем,  в
чем заключается наилучшее, любим при этом противоположное. Немощность  ведет
к тому, что, побежденные отвращением  или  искушением,  мы  отказываемся  от
однажды усвоенной добродетели. Слепота  вредит  суждению  (iudicium);  плоть
искажает желание;  немощность  разбивает  стойкость.  Поэтому  прежде  всего
надлежит  знать,  к  чему  тебе  не  следует  стремиться;  слепоту  надлежит
устранить, чтобы мы при выборе не ошибались. Затем важно ненавидеть то,  что
ты понимаешь как зло, и любить добро. Плоть должна быть  в  этом  побеждена,
дабы мы вопреки суждению  разума  (iudicium  rationis)  не  любили  приятное
взамен спасительного. Третье заключается в упорстве по отношению к тому, что
ты хорошо начал; поэтому в немощи необходима помощь,  дабы  не  уйти  нам  с
позором со стези добродетели, как если бы мы и не вступали на нее.  Незнание
надлежит врачевать, дабы ты видел, куда тебе следует  идти.  Плоть  надлежит
подчинять, дабы она не увела с нужного пути  на  окольные.  Немощь  надлежит
воодушевлять, дабы, вступив на узкий путь, ты не шатался,  не  задерживался,
не уклонялся и не оглядывался, если ты уже  однажды  взял  в  руки  плуг,  а
радовался бы, как герой, которому предстоит путь: всегда устремляясь к тому,
что перед тобой, забывая о том,  что  позади,  до  поры,  пока  не  получишь
награду и венок, обещанный упорным. К этим трем мы в меру своих сил прибавим
еще кое-какие правила.





     Так как вера - это един-ственный вход к Христу, то первым  должно  быть
правило как можно лучшего знания Писания и вера в него, переданные от Него и
егодДуха; не на словах, не холодно, не равнодушно,  не  колеблясь,  как  это
делает  большинство  (vulgus)  христиан,   но   от   всего   сердца;   пусть
крепко-накрепко укоренится в нем, что в Писаниях нет ни единой йоты, которая
не имела бы весьма  серьезного  отношения  к  твоему  спасению.  Пусть  тебя
нисколько не волнует, что ты видишь, как живет добрая половина людей,  будто
небо и ад - это бабьи россказни, пугало или приманка для детей. Но веря,  не
торопись. Если весь мир целиком сойдет с ума, элементы перевернутся,  ангелы
падут - Истина ждать не может; не может не произойти того, о чем Бог сказал,
что оно произойдет. Если ты веришь, что есть Бог, тебе следует  верить  и  в
то, что Он возвещает истину. Считай, что ни в чем из того,  что  ты  слышишь
ушами, видишь перед собой глазами,  трогаешь  руками,  нет  той  истинности,
правды и несомненности, о которой ты читаешь в этих Писаниях; их  вдохновила
воля небесная, т.е. истина;  передали  их  святые  пророки,  кровь  стольких
мучеников подтвердила  их,  общее  мнение  стольких  благочестивых  людей  в
течение веков поддержало то, что сам  Христос  передал  во  плоти  и  слове,
возвестил образом жизни; чудеса свидетельствуют об этом,  славят,  и  демоны
так сильно верят в это, что трепещут. И наконец, все это так согласуется  со
справедливостью  природы  (aequitas  naturae),  так  крепко  друг  с  другом
связано, так привлекает к себе внимание, так трогает и преобразует! Если все
эти доказательства сходятся на одном, то какое  это  безумие  сомневаться  в
вере! Лучше - суди  о  будущем  на  основании  прошлого.  Сколько  великого,
невероятного предсказали о Христе пророки! Что из этого не  свершилось?  Кто
не обманул в этом, обманет ли в другом? Короче говоря, пророки не лгали,  но
солжет  Христос,  властелин  пророков?   Если   таким   и   подобного   рода
размышлениями ты  станешь  время  от  времени  разжигать  твою  веру,  то  я
удивлюсь, если ты сможешь долго оставаться плохим. Кто же до  такой  степени
преступен, чтобы не отпрянуть от пороков, если он в  глубине  сердца  верит,
что ценой этих мимолетных  наслаждений  покупаются,  кроме  несчастной  муки
сознающего этот грех ума (concia mens), также и вечные муки, а благочестивым
взамен временного и легкого небольшого наказания будет дана  радость  чистой
совести и, наконец, вечная жизнь?




     Поэтому  прежде  всего  ты  обязан  не   сомневаться   в   божественных
обетованиях. Затем на путь спасения ты обязан вступить незамедлительно,  без
робости, но с твердым намерением, от всего сердца, полный веры, так сказать,
посвятить себя по-гладиаторски, с готовностью отдать за Христа и состояние и
жизнь. Ленивый хочет и не хочет. Зевающим не подстать царство небесное;  оно
любит, чтобы затрачивали силы; его захватывает неукротимые. Если ты  спешишь
туда, пусть не задерживает тебя страсть к любимым, не  зовут  назад  мирские
соблазны, не останавливают домашние заботы. Надо разрубить цепи мирских дел,
потому что выпутаться из них невозможно. Египет надо покинуть так, чтобы  не
возвращаться сердцем к горшкам с мясом. Содом надо покинуть совсем, быстро и
сразу, оглядываться - грех. Оглянулась женщина и была превращена в  каменную
статую.  Мужчине  не  дозволено  пребывать  где-то,  в  каком-то  краю,  ему
приказано спешить в гору, если он не предпочитает погибнуть. Пророк  кричит,
чтобы мы бежали из  Вавилона.  Исход  из  Египта  называется  бегством.  Нам
приказано бежать из  Вавилона,  а  не  переселяться  из  него  постепенно  и
медленно. Ты можешь видеть,  что  многие  откладывают  дела  и  готовятся  к
бегству, слишком долго его обсуждая. Они говорят:  "Когда  я  освобожусь  от
этих забот, когда я кончу то и вот то". Глупый, что если сегодня  возьмут  у
тебя твою душу? Разве ты не знаешь, что дело возникает из  дела?  Что  порок
вызывается пороком? Почему же ты не делаешь уже сегодня  того,  что  сделать
тем легче, чем современнее ты  станешь  делать?  Будь  старателен  в  другом
месте, здесь необходима наибольшая стремительность. Не считай, не взвешивай,
сколько ты оставишь; будь уверен, что один Христос достаточно  заменит  тебе
все. Отважься только верить ему от всего сердца, отважься переложить на него
всю заботу о тебе. Перестань надеяться на себя, с полной уверенностью кинься
к нему, и Он примет тебя. Направь помыслы твои к  Господу,  и  Он  сам  тебя
накормит, как поешь ты слова пророка: "Господь правит мною, и ни  в  чем  не
будет у меня недостатка на месте пастбища, там Он поместил меня, обратил мою
душу".
     Не дели себя на две части: для мира и для Христа. Ты не можешь  служить
двум господам. У Бога с Белиалом  нет  ничего  общего.  Он  не  терпит  тех,
которые хромают на обе ноги. Он исторгает тех, которые нехолодны,  негорячи,
но теплы. Бог - больше, чем ревнивец; Он любит души; Он один хочет полностью
владеть тем, что Он  искупил  своей  кровью.  Он  не  допускает  общности  с
дьяволом, которого однажды победил своей смертью. Есть только два пути: один
-  который  через  служение  страстям  к  гибели;  другой  -  который  через
умерщвление плоти ведет к жизни. Что остается с тобой? Нет никакого третьего
пути. Волей-неволей ты должен вступить на один из них. Кем  бы  ты  ни  был,
тебе надлежит пойти по  этой  узкой  тропе,  по  которой  идут  немногие  из
смертных. Сам Христос шел по ней, с сотворения мира шли по ней все, кого Бог
любил. Конечно, это неизбежная необходимость величия  Адрастеи.  Необходимо,
чтобы тебя вместе с Христом  распяли  для  мира,  если  ты  хочешь  жить  со
Христом. Что же мы, глупые, сами себе льстим? Почему  в  столь  важном  деле
обманываем самих себя? Этот говорит: "Я не духовный, я мирской; я не могу не
пользоваться миром". Другой думает: "Хотя я и священник, я не  монах;  пусть
тот смотрит" И монах находит, чем себя  успокоить.  Он  говорит:  "Я  молод,
благороден, богат, близок ко двору; наконец, я - князь;  меня  нисколько  не
касается то, что было сказано апостолам". Несчастный, значит тебя  нисколько
не касается жизнь во Христе? Если ты в мире, ты не во Христе. Если ты  небо,
землю, море и этот принадлежащий всем воздух называешь миром, то нет никого,
кто не был бы в мире.  Если  ты  называешь  миром  тщеславие,  удовольствия,
вожделение, похоть, то, конечно, если ты мирской, ты не христианин.  Христос
сказал всем: кто не несет Его крест и не следует за Ним, тот не достоин Его.
Тебя нисколько не касается смерть плоти со Христом, если тебя  нисколько  не
касается жизнь в его духе. Для тебя ничто распятие в  мире,  если  для  тебя
жизнь в Боге - ничто. Для тебя ничто погребение со Христом,  если  для  тебя
воскресение во славе  его  -  ничто.  Унижение  Христа,  бедность,  мучение,
презрение, его тяготы, страдания, скорбь для тебя - ничто,  если  ничто  для
тебя царство его! Что  может  быть  постыднее  ожидания  награды  наравне  с
другими и сваливание на нескольких человек  трудов,  которыми  приобретается
награда. Что может быть лучше желания вместе царствовать,  нежелания  вместе
страдать? Поэтому, брат мой, не оглядывайся на то, что делают другие,  и  не
льсти себе сравнением с  ними.  Умереть  для  греха,  умереть  для  плотских
желаний, умереть для мира - дело трудное и понятное очень не многим монахам.
И это - общее обетование всех христиан. В этом ты уже поклялся когда-то  при
крещении. Что может быть священнее и благочестивее  такого  обета?  Надлежит
либо погибнуть, либо безоговорочно идти по этому пути к спасению:

     ???властелины
     или смиренные поселяне.

     Если даже не всем удается добиться совершенного следования Главе, всем,
однако, надлежит стремиться к этому изо всех  сил.  Тот,  кто  твердо  решил
стать христианином, в большей мере владеет христианским учением.





     Для того чтобы это не отпугнуло тебя от стези добродетели, так как  она
кажется неровной и скорбной и надо будет отказаться от мирского  покоя,  так
как ты должен будешь непрерывно сражаться с тремя злейшими врагами - плотью,
дьяволом и миром, я все же объявляю тебе третье правило.  Всеми  чудищами  и
призраками, которые сразу тебе встретятся, словно  при  входе  в  Аверн,  ты
должен пренебречь по примеру  Вергилиева  Энея.  Если  ты,  отбросив  пустые
забавы, глубже и тверже вникнешь в само  дело,  то,  конечно,  увидишь  путь
Христов, который один только  ведет  к  счастью,  и,  лишившись  надежды  на
награду, ты поймешь. Что нет никакого пути удобнее. Какой,  спрашиваю  тебя,
образ жизни в миру хотел бы ты избрать, в котором не надо было бы с избытком
терпеть  и  переносить  много  скорби  и  суровости?  Кому  неизвестно,  что
придворная жизнь полна горестей? Разве только человеку неопытному или совсем
глупому. Боже бессмертный! Сколь долгое, сколь недостойное рабство должны мы
здесь терпеть, с какими мучениями должны добиваться милости  правителей:  их
благосклонность надо выманивать лестью - они могут  и  навредить  и  помочь.
Часто надо принимать новую личину. Надо проглатывать обиды власть имущих.  С
другой стороны, есть ли такое зло, которого не приносит военная  служба?  Ты
можешь лучше всех засвидетельствовать и то и другое - ты изучил это на своем
опыте. Ведь чего только не делает, чего не испытывает купец, который

     Мчится? не ленясь, чрез огонь, чрез море, чрез скалы?

     Какое множество семейных забот в браке! Какой только  нищеты  не  видят
те, которые изведали это. Сколько тревоги, тягот, опасностей нужно брать  на
себя при выполнении государственных  дел!  Куда  ни  обратишь  свой  взгляд,
повсюду встретишь великое множество несчастий.
     Человеческая жизнь сама по себе состоит из тысячи разных  бед,  которые
равно касаются честных  и  бесчестных.  Все  эти  беды  превратятся  в  кучу
благодеяний, если настигнут тебя на  пути  Христовом.  Если  нет,  тогда  их
придется  переносить  с  еще  большим  трудом,  однако  без  всякой  пользы.
Во-первых, те,  которые  сражаются  в  мире,  многие  годы  пыхтят,  потеют,
беспокоятся. И потом - из-за таких  бренных,  ничтожных  вещей!  Наконец,  с
сомнительной надеждой! Добавь еще, что у несчастий нет никакого  конца:  чем
дольше  работаешь,  тем  тяжелее  работа.  Каков  же  в  итоге  конец  такой
тревожной, полной страданий жизни? Действительно, вечное мученье.
     Иди теперь и сравни эту  жизнь  с  путем  добродетели,  который  тотчас
перестает быть неровным, становится с каждым шагом мягче, приятнее; по  нему
с  твердой  надеждой  идут  к  высшему  благу.  Разве  не   полное   безумие
предпочитать уготовить себе трудом вечную смерть, а не бессмертную жизнь? Но
те, которые предпочитают с великим трудом идти к вечным  страданиям,  чем  с
умеренным  -  к  бессмертному  покою,  поступают  еще  безумнее.  Если  путь
благочестия намного  труднее,  чем  путь  мирской,  то  надежда  на  награду
смягчает суровость труда и нет недостатка в божественном умащивании, которое
любую горечь обращает в сладость. Здесь  забота  влечет  заботу,  печаль  из
печали рождается; нет остановки, нет покоя. Снаружи труд  и  уныние;  внутри
более тяжкий недуг. Сами утешения ожесточают. Это - то, что  не  ускользнуло
даже от языческих поэтов, которые наказанием Тития, Иксиона, Тантала, Сизифа
и Пентея оттеняют тягостную  жизнь  несчастливых  людей.  Позднее  понимание
этого приводится в Книге Премудрости: "Мы утомились  на  пути  беззакония  и
погибели, мы ходили по трудным путям, а Господа не познали". Что позорнее  и
труднее  рабства  египетского?  Что  печальнее  Вавилонского  пленения:  Что
непереносимее ига фараона и Навуходоносора? А что говорит Христос? "Возьмите
иго Мое на себя, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое  сладко,  и  бремя
Мое легко". В общем, где спокойная совесть, там нет недостатка  ни  в  каких
удовольствиях. Где мучается несчастная совесть,  там  нет  недостатка  ни  в
каких  бедах.  Надо,  чтобы  это  было  более  чем  известно.  Если  же   ты
сомневаешься в этом, то спроси у тех, которые некогда от Вавилона обратились
к Господу, и поверь  их  опыту,  что  нет  ничего  мучительнее  и  печальнее
пороков, ничего легче и радостнее добродетелей.
     Представь  себе,  что  награды  одинаковы,  тяготы  одинаковы;   однако
насколько желаннее сражаться под знаком Христовым, чем под  знаком  дьявола.
Мало того, насколько желаннее страдать  вместе  с  Христом,  чем  утопать  в
наслаждениях вместе с дьяволом. Разве не надо на кораблях и конях бежать  от
господина, который не только чрезвычайно отвратителен, но также  чрезвычайно
жесток и лжив? Он требует несоразмерной платы, он обещает пустяки,  которыми
нередко обманывает несчастных. Или же если он и держит  обещание,  то  берет
его обратно, когда ему заблагорассудится; и люди  теряют  с  весьма  большой
болью  то,  что  добыли  трудом.  Для  увеличения  состояния  купец  усердно
смешивает дозволенное с недозволенным, он подвергает тысяче опасностей  свою
славу, жизнь, душу. Если даже ему выпадает счастливый жребий,  что  уготовит
он себе, кроме мучительной тревоги о том,  чтобы  сохранить  имущество,  или
терзания, как бы не потерять его? Если же  выпадет  плохой  жребий,  то  что
останется, кроме того, что он будет вдвойне несчастлив, так как он обманут в
том, на что надеялся, и так как не без печали  вспоминает,  сколь  опустошил
его  тщетный  труд.  Никто  не  стремится  к  благой  цели  без  уверенности
достигнуть ее. Как не допускал Христос насмешек над собой. Так и над нами Он
не насмехается.
     Подумай и о том, что если у мира есть некие преимущества, -  то,  когда
ты бежишь от мира к Христу, ты не оставляешь их, а обмениваешь более простые
на более важные. Кто охотнейшим  образом  не  обменяет  серебро  на  золото,
кремень на драгоценный камень? Задеты  друзья?  Что  такого!  Найдешь  более
приятных. Лишишься удовольствий? Насладишься  внутренней  радостью,  которая
слаще, чище и вернее.  Имущество  должно  стать  меньше;  но  возрастают  те
богатства, которые ни моль не испортит, ни воры не  унесут.  Тебя  перестает
ценить мир; но ты мил Господу своему Христу. Ты угоден весьма  немногим,  но
лучшим. Чахнет тело, но душа укрепляется. Тускнеет блеск кожи,  но  блистает
красота души. Если ты таким образом пробежишь остальное, то поймешь,  что  в
мире не остается никакого, даже ложного, блага, которое  не  возмещалось  бы
гораздо большей выгодой. Существуют и такие, желать которых порочно,  однако
во владении ими нет  порока.  Таковы  общественное  мнение,  любовь  народа,
влияние, вес, друзья, честь, оказанная добродетели; бывает так.  Что  ищущим
царства Божьего дается все это сразу, как это пообещал  Христос  и  Бог  дал
Соломону. Удача большей частью следует за бегущими от нее и  бежит  от  тех,
кто следует за ней. Конечно, все, что случается с любящими, может  быть  для
них только счастливым; убыток  для  них  обращается  в  выгоду,  плети  -  в
утешение, поношение - во славу, муки - в удовольствие, скорбь -  в  радость,
зло - в добро. И вот ты сомневаешься,  вступить  ли  тебе  на  этот  путь  и
оставить тот, несмотря на то, сколь неравно сравнение, более того,  несмотря
на то, что и нет никакого сравнения: Бога с дьяволом,  надежды  с  надеждой,
награды с наградой, труда с трудом, утешения с утешением?





     Однако, для того чтобы ты смог устремиться к счастью  уверенным  шагом,
вот тебе четвертое правило: поставь перед собой как единственную цель  жизни
Христа; к Нему одному обрати все стремления, все усилия, все дело  и  досуг.
Знай же, что Христос не пустой звук, а не что иное, как любовь,  прямодушие,
терпение, чистота, - короче говоря, все, чему Он учил. Пойми, что  дьявол  -
не что иное, как все, что удерживает от этого. К Христу стремится  тот,  кто
влечется к  одной  только  добродетели.  Кто  служит  пороку,  продает  себя
дьяволу. Поэтому да будет взгляд твой прост, а все тело  да  будет  сияющим.
Пусть смотрит он только на Христа как на единственное  и  высшее  благо;  не
люби ничего, не желай знать ничего, не  жди  ничего,  кроме  Христа  и  ради
Христа. Ни к чему не относись с ненавистью, ничему не  ужасайся,  ничего  не
избегай, кроме позора и из-за позора. Будет так, как ты сделаешь;  спишь  ты
или бодрствуешь, ешь или пьешь, сами твои игры, наконец, и твой досуг, скажу
еще смелее, даже некоторые  еще  более  легкие  пороки,  которые  мы  иногда
допускаем, поспешая к добродетели, - все это увеличит твою награду. Но  если
глаз твой будет дрянным и ты станешь смотреть куда-то, а не  на  Христа,  то
даже если ты поступишь правильно, это окажется бесплодным и  даже  пагубным.
Порок как раз в том, чтобы недобро делать доброе.
     Все, что попадается на пути того, кто спешит к цели достижения  высшего
блага, надлежит отбрасывать или  же  принимать  -  в  зависимости  от  того,
помогает это твоему бегу или мешает. Как правило, эти  вещи  троякого  рода.
Ибо некоторые настолько постыдны, что не могут быть честными: как, например,
месть за обиду, желание человеку зла. Такие вещи всегда следует  отбрасывать
с какой бы выгодой или мукой это  ни  связывалось.  Ведь  хорошему  человеку
ничего не может повредить, кроме позора. Некоторые поступки этого  рода  так
честны, что не могут быть  позорными.  Это  -  желание  всем  добра,  помощь
друзьям достойными средствами, ненависть к порокам, радость от благочестивых
речей. Некоторые, однако, срединные. Как, например, здоровье,  внешний  вид,
силы, красноречивость, просвещенность и тому подобное. Из  этого  последнего
рода вещей ничего не следует желать самого по себе, надо  обращаться  к  ним
больше или меньше в зависимости от того, насколько ведут они к высшей  цели.
Ведь и для философов существуют неполные и средние цели, на которых не  надо
задерживаться; ими подобает пользоваться, но не наслаждаться. Средние  -  не
все одинаково - способствуют или препятствуют идущим ко Христу.  Поэтому  их
следует принимать или отвергать в зависимости от важности.  Знание  помогает
благочестию больше, чем внешний вид, телесные силы или богатство. И несмотря
на то что просвещенность может иметь отношение к Христу, одной дорогой  идти
к Нему все-таки ближе, чем другой. От этой  цели  ты  и  должен  отсчитывать
полезность и бесполезность всего срединного. Ты любишь науки.  Хорошо,  если
ради Христа. Если же ты любишь их, чтобы знать, то  остановись  там.  Откуда
надлежит начать путь. Но если ты стремишься к наукам,  чтобы  с  их  помощью
яснее  увидеть  Христа,  скрытого  в  тайнах  Писания,  если  ты  увиденным,
познанным и возлюбленным захочешь поделиться с другими и насладиться,  тогда
приступай к изучению наук. Но смотри, чтобы не более, чем  это  полезно  для
душевного здоровья! Если ты уверен в себе и надеешься на  великое  богатство
во Христе, то  иди  как  отважный  купец  странствовать  дальше  даже  и  по
сочинениям  язычников,  обращай  египетские  богатства  в  украшение   храма
Господнего. Если же ты  боишься  потерять  больше,  чем  надеешься  получить
выгоды, то возвращайся к первому правилу; познай самого себя и мерь себя  на
свой собственный лад. Лучше меньше знать и больше любить, чем больше знать и
не любить.
     Следовательно, в числе срединных вещей знание  занимает  первое  место;
потом идут здоровье, умственная одаренность, красноречивость,  внешний  вид,
силы, достоинство, уважение, влияние,  благосостояние,  слава,  родовитость,
друзья, домашние дела. Каждому из них следует придавать тем больше значения,
чем более близким путем это приведет к добродетели; но только если они  нам,
однако же, не следует отклоняться от  намеченного  пути.  Достаются  деньги;
если они не противны совести (bona  mens),  управляй  ими,  приобретай  себе
друзей презренной маммоной.  Если  же  боишься  ущерба  для  совести,  тогда
пренебреги губительной выгодой и наподобие Кратета Фиванского брось скорее в
море тяжелый мешок, который удерживает тебя от Христа. Это тебе будет  легче
сделать если, как мы уже сказали, ты  привыкнешь  не  удивляться  ничему  из
того, что  находится  вне  нас,  т.е.,  не  имеет  отношения  к  внутреннему
человеку. Получится  так,  что  ты  не  станешь  чваниться,  если  тебя  это
коснется, но и не станешь терзаться душой, если  тебе  откажут  или  у  тебя
отнимут, а будешь измерять свое счастье только одним Христом. Если же к тебе
это придет помимо твоих усилий, будь скорее осторожен, чем уверен,  понимая,
что Бог дал тебе случай - и опасный - проверить свою  добродетель.  Если  ты
относишься с подозрительностью к благодеяниям судьбы, то поступай  наподобие
Прометея. Не бери коварного ящика, налегке, ничем  не  обремененный,  иди  к
единственному благу. Те же люди, которые с великой тревогой ждут  денег  как
важной вещи и считают их в жизни главной защитой, которые  думают,  что  они
счастливы, если у них  есть  деньги,  и  кричат,  что  несчастны,  когда  их
лишаются, те, конечно,  создали  себе  много  богов.  Если  деньги  способны
сделать тебя счастливым или же  несчастным,  значит,  ты  уравнял  Христа  с
деньгами.
     То, что я сказал об этом, относится также  к  почестям,  удовольствиям,
здоровью, более того, к самой жизни телесной. Ко Христу - единственной нашей
цели - следует стремиться с таким пылом, чтобы ни о чем из прочего  не  надо
было заботиться - в независимости от того, дается это или отнимается.  Время
же коротко, как говорит апостол.
     Кроме того, те люди, которые принимают этот мир, должны  как  бы  и  не
принимать его. Я знаю, что мир смеется над этой мыслью,  как  над  глупой  и
безумной; однако Богу угодно спасать верующих при  помощи  вот  только  этой
глупости. И что у Бога  глупость,  то  умнее,  чем  у  людей.  Все,  что  ты
свершаешь, проверяй этим  правилом.  Ты  обучаешься  делу;  хорошо,  но  без
обмана. Но какая у тебя цель? Чтобы прокормить  семью?  А  для  чего  семья?
Чтобы сберечь  ее  для  Христа?  Хорошо.  Ты  постишься.  С  виду  это  дело
благочестивое. Но какой смысл в твоем посте? Чтобы  подкопить  припасов  или
чтобы прослыть более набожным? Это скверно. Постишься, чтобы не заболеть?  А
почему ты боишься болезни? Чтобы она не лишила тебя потребности наслаждений?
Твой взгляд порочен. Но  ты  хочешь  быть  здоровым,  чтобы  посвятить  себя
занятиям. Какой смысл в твоих занятиях? Чтобы когда-нибудь добыть  себе  сан
священника? Зачем тебе понадобился сан священника?  Разумеется,  чтобы  жить
для  себя,  а  не  для  Христа.  Ты  уклонился  от  знака,  который  каждому
христианину надлежит иметь перед собой. Ты  принимаешь  пищу  для  телесного
здоровья. Ты  хочешь  обладать  телесным  здоровьем,  чтобы  посвятить  себя
священным занятиям, священным бдениям, - вот тогда ты у  цели.  Если  же  ты
печешься  о  здоровье,  чтобы  не  стать  безобразным,  чтобы  не   лишиться
сладострастия, ты отпал от Христа, творя себе другого бога.
     Есть такие люди, которые определенных богов чтут разными обрядами. Один
в назначенные дни славит Христа, но только смотря на его  изображение.  Чего
он от этого ожидает? Разве что он убедил себя, что это спасет  его  от  злой
смерти. Другой молится какому-то Рохо. Но почему? Потому что он  верит,  что
тот отвращает от человека чуму. Третий бормочет положенные молитвы Барбаре и
Георгию, чтобы не попасть в руки врагов. Тот  постится  в  честь  Аполлонии,
чтобы не болели зубы. Этот смотрел на изображение Иова, чтобы не было лишая.
Некоторые назначают часть своего богатства бедным, чтобы не потерпеть убытка
при кораблекрушении. Жгут свечу Гиерону, чтобы возвратить то, что погибло. В
общем, сколько есть вещей, которых мы опасаемся  или  же  хотим,  столько  и
делаем для всего этого богов. У разных народов  они  разные.  Что  у  галлов
Павел, то у наших Гиерон. Не везде одно и то же значение имеет Иаков или  же
Иоанн; в одном месте  -  одно,  в  другом  -  другое.  Это  не  христианское
благочестие, если оно ведет к Христу из-за удобств телесных  или  неудобств;
оно недалеко от суеверия тех людей, которые обещали Геркулесу десятую  часть
добра, чтобы разбогатеть; или петуха Эскулапу, чтобы излечил от болезни, или
закалывали быка Нептуну для благополучного плавания. Имена  переменились,  а
цель у тех и других общая.
     Ты  молишь  Бога,  чтобы  смерть  не  пришла  преждевременно.  А  лучше
молиться, чтобы Бог дал тебе лучший образ мыслей, чтобы  в  том  месте,  где
настигнет  тебя  смерть,  не  застала  она  тебя  неподготовленным.  Ты   не
помышляешь об изменении жизни, а просишь Бога, как бы тебе не умереть. О чем
же ты молишься? Более всего  о  том,  чтобы  подольше  грешить.  Молишься  о
богатстве, а не знаешь, как пользоваться богатством. Разве ты не молишься  о
собственной погибели?  Ты  молишься  о  добром  здоровии  и  злоупотребляешь
благополучием; разве в твоем благочестии  нет  нечестивости?  В  этом  месте
сразу запротестуют те монахи, которые считают,  что  благочестие  существует
для прибытка. Потому что эти люди своими сладкими благословениями  обольщают
сердца простодушных, служа не  Иисусу  Христу,  а  собственной  утробе.  Они
скажут: "Как же? Не запрещаешь ли ты  культ  святых,  в  лице  которых  чтут
Бога?" Что касается меня, то я не столько осуждаю тех, которые делают это по
простому суеверию, сколько тех, которые из-за своей выгоды следуют тому, что
может быть, само по себе терпимо, но они выдают это за высшее и  совершенное
благочестие. Ради собственной корысти они  поддерживают  невежество  народа,
который я отнюдь не целиком презираю; однако я не  соглашусь  с  тем,  чтобы
срединное считали высшим и самое малое - самым большим. Я одобрю то, что они
просят у своего Рохо здоровья, если жизнь они посвящают Христу. Но я похвалю
их больше, если они не станут молиться ни о чем, кроме того, чтобы вместе  с
ненавистью к порокам увеличивалась их любовь к добродетелям: чтобы  жизнь  и
смерть они отдали в руки божьи и говорили вместе с  Павлом:  "Живем  мы  или
умираем, для Господа живем и умираем". Будет очень хорошо, если они  захотят
погибнуть и быть с Христом, если увидят свою славу  и  радость  в  болезнях,
потерях и  прочих  превратностях  судьбы,  чтобы  достойными  считались  те,
которые так уподобляются Главе своей. Поэтому не надо  очень  порицать  тех,
кто так поступает; однако опасно на этом остановиться и на это опираться.  Я
чувствую, что слаб, однако вместе с Павлом укажу весьма замечательный  путь.
Если ты исследуешь по этому правилу все твои стремления и поступки и никогда
не остановишься на середине до тех  пор,  пока  не  придешь  ко  Христу,  ты
никогда не собьешься с дороги и ничего в  жизни  не  сделаешь  не  потерпишь
такого, что не обратилось бы для тебя в предмет благочестия.





     Добавим-ка к этому и пятое правило, как бы вспомогательное, - чтобы  ты
в одном только видел совершенное благочестие: пытаться всегда идти от  вещей
видимых, которые либо  несовершенны,  либо  находятся  посередине,  к  вещам
невидимым в соответствии с высшим  разделением  человека  (iuxta  superiorem
hominis  divisionem).  Это  предписание  так  важно  для  дела,  что   из-за
пренебрежения к ним или незнания большинство  христиан  вместо  того,  чтобы
быть благочестивыми, суеверны и, кроме названия, весьма мало что отличает их
от  суеверия  язычников.  Поэтому  вообразим  себе  два  мира:  один  только
умопостигаемый, другой - видимый. Умопостигаемый - его можно  будет  назвать
ангельским - тот, в котором пребывает  Бог  с  блаженными  душами  (mentes);
видимый - это небесные сферы и то. Что в них заключается. Человек -  как  бы
некий третий мир, часть того и другого; видимый в том,  что  касается  тела,
невидимый - в том, что касается души.  В  мире  видимом  мы  странники,  нам
никогда не следует успокаиваться, ведь все, что встречается нашим  чувствам,
при некоем целесообразном (apta collatione) сравнении относится либо к  миру
ангельскому, либо (что полезнее) к нравам и к той  части  человека,  которая
этому миру соответствует.  То,  чем  является  это  видимое  солнце  в  мире
видимом, то же - божественный разум (mens) в мире  умопостигаемом  и  в  той
части, которая в тебе ему подобна, т.е. в духе. Что здесь луна - в том  мире
сонм ангелов и благочестивых душ, которых называют торжествующей церковью; в
тебе это дух (spiritus). Все,  что  делает  высший  мир  с  подвластной  ему
землей, то же делает Бог в  твоей  душе.  Солнце  заходит,  восходит,  жжет,
ослабевает, животворит, производит,  дает  созреть,  притягивает,  истощает,
очищает, ожесточает, смягчает, освещает, проясняет, веселит.  Следовательно,
все, что ты видишь в нем, а тем более в  этом  более  грубом  мире,  который
состоит из элементов - и некоторые отделены от остальных, а также,  наконец,
все, что ты видишь в своей более грубой части, привыкай относить к Богу и  к
твоей невидимой части. Тогда получится, что  все,  когда-либо  встречающееся
твоим чувствам, станет для тебя поводом благочестия.
     Как радует телесный взгляд это видимое солнце  всякий  раз,  когда  оно
изливает новый свет  на  землю!  Подумай  же,  какое  это  удовольствие  для
небожителей,  у  которых  вечное  солнце  всегда  восходит  и   никогда   не
закатывается; сколь велика радость чистого духа (mens), для  которого  сияет
божественный свет! И  если  напомнит  тебе  это  видимая  природа,  помолись
словами Павла, которые он сказал о том, что свет сияет из тьмы, и он  озарит
сердце твое для освещения знания славы Божьей  перед  лицом  Иисуса  Христа.
Повтори подобные места из священных книг, в которых повсюду  благодать  Духа
Божьего сравнивается со светом. Ночь кажется тебе скорбной и отвратительной:
подумай о душе, покинутой божественным светом  и  затуманенной  пороками!  И
если ты обнаружишь в себе что-то  ночное,  молись,  чтобы  взошло  для  тебя
солнце справедливости. Считай, однако, что все вещи столь невидимы, что  те,
которые видны, по сравнению с ними, едва лишь  тени,  дающие  глазам  только
некое жалкое их изображение. Поэтому надо, чтобы среди вещей внутренних  дух
гораздо больше любил или ненавидел то, что среди вещей  телесных  привлекает
или устрашает чувства. Глазам любезна внешняя красота тела.  Подумай,  сколь
благородно обличье души. Кажется, безобразное лицо неприятно.  Помни,  сколь
ненавистен дух (mens),  изуродованный  пороками!  То  же  самое  делай  и  с
остальным. Ведь и в душе есть своя красота и свое безобразие,  одно  любезно
Богу, другое -  дьяволу;  подобное  -  подобному.  У  души  есть  тоже  своя
молодость, старость, болезнь, здоровье, смерть, жизнь, бедность,  богатство,
наслаждение, печаль, война, мир, холод,  жар,  жажда,  питье,  голод,  пища.
Короче говоря, все, что человек ощущает в теле,  он  должен  подмечать  и  в
душе. Следовательно, путь к духовной и совершенной жизни  в  том,  чтобы  мы
постепенно привыкали освобождаться от тех вещей, которые не истинны,  однако
частично являют себя не  теми,  каковы  они  в  действительности,  например,
постыдное наслаждение, мирская честь; некоторые из них растекаются и  спешат
возвратиться в ничто (in nihilum). Хорошо бы нам обратиться к  тем,  которые
вечны, неизменны, чисты. Это видел и Сократ - философ не  только  по  словам
своим, но по жизни. Ведь он как раз утверждал, что душа, наконец,  счастливо
уходит из тела, если прежде она с помощью философии тщательно  размышляла  о
смерти и задолго до этого привыкла  презирать  вещи  телесные,  а  любить  и
созерцать - духовные, как бы уходить от тела. Не что иное  и  тот  крест,  к
которому нас звал Христос; не что иное и смерть, когда  Павел  говорит,  что
хочет, чтобы мы умерли вместе с Главой. Точно так говорит и пророк:  "Потому
что за тебя умерщвляют нас каждый день, считают нас за овец,  обреченных  на
заклание". Это же другими словами пишет апостол: "Ищите того,  что  наверху;
не того, что на земле; помышляйте  о  горнем".  Как  застываем  мы  в  делах
телесных и превращаемся как бы в бесчувственных,  так  тем  более  мы  будем
разуметь в том, что есть дух, чем более безрассудны  мы  будем  в  том.  Что
касается тела. Чем меньше мы будем жить внешне, тем вернее  мы  начнем  жить
внутренне. Наконец, чтобы сказать яснее, чем меньше будут нас тревожить дела
телесные, тем больше мы узнаем дела вечные; чем меньше мы будем  восхищаться
тенями, тем больше мы станем помышлять о вещах истинных.
     Следовательно, это правило должно быть всегда под рукой.  Нигде  нельзя
нам останавливаться в делах временных, но, как бы  продвинувшись  от  них  к
любви, к делам духовным, сравнив их, поднимемся  к  тому,  что  невидимо,  и
станем презирать то, что видимо. Болезнь тела будет легче перенести, если ты
поймешь, что в ней исцеление души. Тебя  будет  меньше  беспокоить  здоровье
тела, если ты обратишь свое попечение  на  сохранение  здоровья  души.  Тебя
страшит смерть тела, но смерть души должна ужасать больше.  Ты  боишься  яда
видимого, который несет гибель телу, но гораздо больше  должна  пугать  тебя
отрава, которая убивает душу. Цикута - яд для тела, но  гораздо  действеннее
наслаждение - яд души. Ужасаешься, бледнеешь от страха, как бы  не  поразила
тебя  молния,  которая  сверкает  в  облаках,  а  настолько  больше  следует
опасаться, что  падет  на  тебя  невидимая  молния  гнева  Божьего:  "Идите,
проклятые, в огонь вечный"!  Тебя  захватывает  привлекательность  тела,  но
почему не пылаешь ты сильнее из-за  той  красоты,  которая  скрыта?  На  нее
перенеси свою любовь; она вечная, она  небесная,  она  неиспорченная;  и  ты
станешь меньше любить тленную, быстротечную внешность телесную. Ты молишься,
чтобы дождь оросил поле, чтобы не  алкало  оно;  молись  больше,  чтобы  Бог
оросил твой разум (mens) и не перестал он  приносить  плоды  добродетели.  С
большой заботой ты возмещаешь потери денег, с еще большей  заботой  надлежит
возмещать ущерб разуму (mens). Ты заблаговременно  размышляешь  о  старости,
чтобы тело не оказалось беспомощным, а не должен ли  ты  думать  о  том,  не
окажется ли беспомощной душа?
     И таким образом  следует  поступать  в  отношении  тех  вещей,  которые
встречаются нашим чувствам каждый день и по причине  разнообразия  действуют
на  нас  по-разному:  надеждой,  страхом,  любовью,   ненавистью,   скорбью,
удовольствием. За этим же надо следить и во всех сочинениях, которые - вроде
как из тела и духа - состоят из простого  смысла  и  из  тайны.  Пренебрегая
буквой, тебе прежде всего надо думать о тайне. Таковы сочинения всех поэтов,
а из философов - у платоников.  Однако  более  всего  -  Священное  писание,
которое, почти как силены у Алкивиада, под грязной и даже смешной  оболочкой
скрывает чистое блаженство. Впрочем, если ты  прочтешь  без  аллегорического
смысла, что образ Адама был вылеплен из сырой горшечной глины и Бог вдунул в
него душу, что Ева взята из ребра, что им было запрещено вкушать от древа, а
змей их уговорил, что Бог ходил в прохладе, что виноватые скрылись и ангел с
мечом обоюдоострым стоит у райских врат, дабы не  открыть  изгнанникам  вход
обратно, - короче, если прочтешь всю историю сотворения мира  и  не  станешь
искать ничего, кроме того, что на  поверхности,  то  я  не  вижу,  насколько
больше вознаградит тебя, чем если бы ты  пел  о  том,  как  Прометей  сделал
глиняный образ, хитростью добыл огонь и вдохнул в глину жизнь.  Более  того,
возможно,  поэтический   рассказ   с   аллегорией   читать   полезнее,   чем
повествование  Священного  писания,  если  ты  при   этом   застреваешь   на
поверхности. Если рассказ о гигантах учит тебя при чтении,  что  не  следует
сражаться с богами или что  следует  воздерживаться  от  усилий,  враждебных
природе, и направлять душу к тому, если это честно, к  чему  ты  по  природе
более склонен; то учат и о том, что не надо мешать себе  супружеством,  если
безбрачие  более  подходит  к  твоим  нравам;  и  наоборот:  не   предавайся
безразличию, если супружество кажется тебе полезнее. Ведь почти  всегда  то,
что делают против воли Минервы, кончается несчастливо.  Если  бокалы  Цирцеи
учат,  что  люди  от  наслаждений,  как  от  яда,  становятся  безумными   и
превращаются из людей в скотов, если тантал, испытывая жажду, учит, что  тот
несчастнее всех, кто, накопив богатства, алчет их, не смея ими пользоваться;
если  Сизифов  камень  -  это-многострадальное  и  жалкое  тщеславие;   если
Геракловы труды напоминают о том, что честные усилия и неустанное стремление
уготовляют небеса, - разве не узнаешь ты по этим рассказам о том. Чему  учат
философы и теологи, наставники жизни! Если же ты,  не  обращая  внимание  на
аллегорию, прочтешь, что дети спорили друг с другом  в  утробе  матери,  что
право первородства продано  за  похлебку,  что  благословение  отца  вырвано
хитростью, что Давид убил Голиафа пращей, что были срезаны волосы Самсона, -
разве в этом больше толку, чем если бы ты читал поэтический  вымысел?  Какая
разница между тем, что ты читаешь в книгах Царей или  Судей  или  в  истории
Ливия, если ты ни в том ни в другом не видишь аллегории? Ибо  в  одной  есть
много такого, что исправляет присущие всем нравы,  в  другой  же  иные  вещи
просто нелепы на вид и на  поверхностный  взгляд  вредят  нравам,  например:
коварство Давида, который убийством отплатил  за  прелюбодеяние,  непомерная
любовь Самсона, тайное сожительство Лота с дочерьми и тысяча подобного  рода
вещей. Поэтому повсеместно пренебрегай плотью  писания  и  особенно  Ветхого
завета; подобает исследовать тайный дух.  Он  понравится  тебе,  как  манна,
попавшая тебе в рот
     Однако при отыскании скрытого смысла ты не должен следовать собственным
догадкам; на самом деле  надлежит  изучить  способ  (ratio),  как  бы  некое
искусство (ars), который оставил Дионисий в книге "О божественных именах"  и
божественный Августин в сочинении  "О  христианском  учении".  После  Христа
апостол Павел открыл  некоторые  источники  аллегорий.  Последовав  за  ним,
Ориген легко занял первое место в этой части теологии. Наши  же  теологи  ею
или почти пренебрегают, или рассуждают о ней более чем прохладно; в остроте,
различения они либо равны древним, либо  превосходят  их.  Но  в  применении
этого дара их даже  нельзя  и  сравнить  с  теми.  Я  предполагаю,  что  это
происходит главным образом по  двум  причинам.  Во-первых,  к  тайне  нельзя
отнестись без холода, если она не приправлена ни красноречием, ни  некоторым
остроумием - в этом древние нас настолько превзошли, что мы и близко  к  ним
не стоим. Во-вторых,  ограничившись  одним  Аристотелем,  они  платоников  и
пифагорейцев  гонят  из  школ  прочь.  А  ведь  Августин   предпочитает   их
последующим  не  только  из-за  того,  что  большинство  их  ответов  весьма
соответствуют нашей религии, но также из-за того, что  переносный  смысл  их
речи и аллегории, как мы говорили, часто очень  близки  к  языку  Священного
писания.  Поэтому  неудивительно,  что  они  лучше  толковали  теологические
иносказания; изобилием своей речи  они  могли  обогатить  и  приодеть  любой
постный и застывший предмет. Самые ученые изо всех  древних,  читая  некогда
книги поэтов и платоников, обдумали  то,  что  надо  было  делать,  читая  о
божественных тайнах. Поэтому я предпочитаю, чтобы ты  понял  их  толкования,
поскольку я хотел бы тебя подготовить не к схоластическому  препирательству,
а к доброму образу мыслей (bona mens).
     Если ты не понимаешь тайны, помни, однако, что в основе она существует:
ведь предпочтительнее надеяться на нечто  неизвестное,  чем  успокоиться  на
убивающей буквальности. И это относится не только к  Ветхому  завету,  ,  но
также и к Новому. В Евангелии есть своя плоть и свой дух. Потому что если  с
лица Моисея покрывало было снято, то  Павел  до  сих  пор  видит  как  бы  в
зеркале, в подобии, и сам  Христос  сказал  у  Иоанна:  "Плоть  не  приносит
никакой пользы, дух животворит".  Я  бы  сомневался  сказать:  "не  приносит
никакой пользы". Достаточно было бы: "плоть приносит  некоторую  пользу,  но
дух - гораздо  большую".  Но  сама  истина  сказала:  "Не  приносит  никакой
пользы". И настолько никакой пользы, что, следуя Павлу,  плоть  смертоносна,
если только она не обратится к духу. Впрочем, плоть полезна, потому что она,
словно  по  ступеням,  ведет  немощь  к  духу.  Тело  без  духа   не   может
существовать, но дух вовсе не нуждается в теле. Если по учению Христову  дух
так важен, что один только он животворит, то нам надлежит стремиться к тому,
чтобы во всех сочинения, во всех делах обращать внимание на  дух,  а  не  на
плоть. Если кто будет соблюдать это, то заметит,  что  это  единственное,  к
чему нас зовет среди пророков особенно Исайя, а среди апостолов -  Павел,  у
которого почти нет ни  одного  послания,  где  бы  он  не  делал  этого,  не
вдалбливал бы, что не следует нисколько доверять плоти, что в духе -  жизнь,
свобода, свет, сыновство и те желанные плоды, которые он перечисляет.  Плоть
он везде презирает, проклинает. Разубеждает в ней. Посмотри, и  ты  поймешь,
что это же повсюду делает Учитель наш  Иисус:  когда  Он  говорит  об  осле,
которого надо вытащить из колодца, о слепом, которого надо сделать зрячим, о
колосьях, которые надо растирать, о немытых  руках,  о  пирах  грешников,  в
притче о фарисее и мытаре, когда говорит о постах, о  братьях  по  плоти,  о
славе иудеев, потому что они - дети Авраама, о приношении даров, о молитвах,
о расширении филактерий - во  многих  подобных  местах  он  презирает  плоть
Закона и суеверие тех людей, которые  предпочли  быть  иудеями  явно,  а  не
тайно. И когда он говорит самаритянке:  "Женщина,  поверь  Мне,  потому  что
приходит час, когда вы будете поклоняться Отцу  не  на  этой  горе  и  не  в
Иерусалиме. Но приходит час, и пришел уже, когда истинные  поклонники  будут
поклоняться Отцу в духе и истине. Ибо и отец таких ищет, которые поклоняются
Ему. Дух есть бог, и те, которые поклоняются Ему, должны поклоняться в  духе
и в истине". Это же Он подтвердил делом, когда на свадьбе  воду  холодной  и
безвкусной буквы обратил в вино духа, напитав  духовные  души  презрением  к
жизни. Не следует дорожить ими, потому  что  Христос  презирал  то,  что  мы
только что напомнили. Да, Он презирал также вкушение  Своей  плоти  и  питье
крови, если пили и ели недуховно. Кому,  думаешь  ты,  Он  сказал  вот  это:
"Плоть не  приносит  никакой  пользы,  дух  животворит"?  Конечно,  не  тем,
которые, повесив на шею Евангелие или медный крест, думают, что они защищены
от всякого зла, и видят в этом совершенное  благочестие,  но  тем,  кому  он
открыл высшую тайну приятия Своего тела.
     Если столь важная вещь ничто, более того, если она пагубна,  то  почему
мы доверяем другим плотским вещам, если в  них  нет  духа?  Может  быть,  ты
каждый день участвуешь в богослужении,  живешь  для  себя  и  тяготы  твоего
ближнего тебя не касаются. Значит, ты пока еще во плоти  таинства.  Но  если
ты, участвуя в богослужении, озабочен, чтобы оно действительно было тем, что
оно обозначает, т.е. духом, единым с духом Христовым, телом, единым с  телом
Христовым, - тогда ты живой член церкви. Если ты  ничего  не  любишь,  кроме
Христа, если ты думаешь, что твое имущество принадлежит  всем,  если  тяготы
всех людей печалят тебя, как свои  собственные,  -  тогда  ты  участвуешь  в
богослужении с большой пользой и действительно духовно. Если ты  чувствуешь,
что в какой-то мере превращаешься в Христа и все меньше и  меньше  живешь  в
самом себе, благодари дух, который один животворит. Многие имеют обыкновение
считать, сколько раз и когда они были на богослужении, и  так  кичатся  этим
великим делом, будто они ничего, кроме этого, не должны Христу -  выходя  из
храмов, они возвращаются  к  своим  прежним  привычкам.  Я  хвалю,  что  они
посвящают  себя  плоти  благочестия,  но  не  хвалю,   что   они   на   этом
останавливаются. Ты можешь сам дополнять тем, что  при  этом  происходит  на
твоих глазах. Происходит смерть Главы. Испытай себя, как говорят, в  глубине
сердца, сколь похож ты на человека, умершего для мира.
     Потому что, если тобой до сих пор владеет  гнев,  честолюбие,  страсть,
удовольствие, зависть, то даже, если ты стоишь у алтаря, ты далек от жертвы.
Христос распят за тебя, и ты принеси на заклание своих овец. Пожертвуй  себя
Тому, Кто за тебя принес себя в жертву Отцу. Если ты этого не поймешь  и  не
поверишь в это, возненавидит Бог твою тучную и жирную набожность. Ты  крещен
не для того. Чтобы сразу считать себя  христианином.  Никакой  разум  (mens)
ничего, кроме мира, не понимает: с виду ты христианин, а втайне  язычник  из
язычников. Почему так? У тебя только тело таинства, духа у тебя  нет.  Какое
значение имеет, что тело омыто, если душа остается в пятнах? Плоть посолена;
что из того, если душа остается без соли? Тело помазано, а душа не помазана.
Я признаю тебя христианином, если только ты внутренне  сопогребешь  себя  со
Христом, если решишь идти с Ним в новой жизни.  Для  чего  тебя  окропляться
святой водицей, если ты не стираешь с души внутреннюю  грязь?  Ты  почитаешь
святых, радуешься, что прикасаешься к их останкам. Однако  ты  пренебрегаешь
тем лучшим, что они оставили, - примерами чистой жизни. Никакое почитание не
угоднее Марии, чем твое подражание Ее смирению. Для святых нет  благочестия,
желаннее  и  лучше  твоих  стараний  следовать  их  добродетели.  Ты  хочешь
расположить к себе Петра или Павла? Подражай вере одного и любви  другого  -
сделаешь больше, чем если десять раз сбегаешь в Рим  и  обратно.  Ты  хочешь
удостоить высшей почести Франциска? Но ты спесив. Любишь деньги, ты спорщик.
Принеси  жертву  этому  святому:  уйми  себя,  по  примеру  Франциска  стань
сдержаннее, относись  с  презрением  к  грязной  роскоши,  пожелай  овладеть
благами души. Оставь споры, победи зло добром!  Святой  оценит  эту  почесть
гораздо больше, чем если ты  зажжешь  ему  сто  свечек.  Ты  считаешь  очень
важным, если тебя  похоронят  в  облачении  францисканца?  Сходный  наряд  у
мертвого не поможет тебе, если у живого нравы не были сходными. И хотя лучше
всего брать пример полного благочестия с Христа,  если  тебя  сильно  радует
почитание Христа в Его святых, подражай Христу в святых и, почитая отдельных
святых, стремись  изменить  отдельные  пороки  или  же  взлелеять  отдельные
добродетели.  Если  это  получится,  то  я  не  отвергну  и  того,  как  это
проявляется.
     Я не осуждаю того, что ты с величайшим  благоговением  созерцаешь  прах
Павла, если это не противоречит твоей религии. Если  ты  почитаешь  немой  и
мертвый прах, а не пренебрегаешь живым подобием Павла, до сих пор  говорящим
и дышащим, сохранившимся в его посланиях, разве это  не  опрокидывает  твоей
религии? Ты почитаешь кости Павла, запрятанные в ящичках, а не почитаешь его
дух (mens), скрытый в сочинениях?  Придаешь  большое  значение  куску  тела,
видному сквозь стекло, и не удивляешься  всей  душе  Павла,  сияющей  в  его
посланиях? Чтишь прах, который иногда устраняет телесные пороки,  но  почему
не чтишь ты еще больше сочинения, которые исцеляют  пороки  душевные?  Пусть
восхищаются этими знаками неверующие, которым они были даны, а ты обратись с
верой к его книгам, дабы с верой, что Бог может все, ты научился любить  Его
больше всего. Ты почитаешь изображение лика Христова, вытесанное  из  камня,
из дерева или расцвеченное красками. Гораздо  благочестивее  почитать  образ
его ума (mens), который искусством Святого  Духа  явлен  для  нас  в  словах
евангельских. Никакой Апеллес не передает так кистью черты и  обличье  тела,
как отражается в речи образ всякого ума, а особенно у Христа. Так как  Он  -
высшая простота и Истина, то не могло быть никакой разницы  между  архетипом
божественной души (pectus) и извлеченным из нее образом речи. Как нет ничего
более похожего на Отца, чем Сын -  Слово  Отца,  исходящее  из  глубины  Его
сердца, так нет  ничего  более  похожего  на  Христа,  чем  слово  Христово,
вышедшее из сокровенного святилища его сердца. И  ты  не  восхищаешься  этим
образом, не почитаешь Его, не созерцаешь благочестивыми очами, не  отдаешься
Ему  душой?  У  тебя  есть  столь  святые.  Столь  действенные   напоминания
(reliquae) о Боге, а ты, пренебрегая ими, ищешь  гораздо  более  чуждое?  Ты
пораженно  смотришь  на  тунику  или  платок  для  вытирания  пота,  которые
приписывают Христу, и сонно читаешь предсказания  Христа?  Самым  важным  ты
считаешь, что у тебя дома есть кусочек креста. Но это ничто по  сравнению  с
тем, что ты носишь скрытую в груди тайну креста. В противном случае если это
делает набожным, то есть ли кто набожнее иудеев,  нечестивейшие  из  которых
видели, однако, глазами живого Иисуса во плоти, слушали Его  ушами,  трогали
руками? Что же, Иуда был более  счастлив?  Он  прижимался  своими  устами  к
божественным устам. Плоть без духа до такой степени не помогает. Что не было
бы помощи и Деве-Матери, - ведь она родила Его от плоти своей, - если бы дух
Его она не приняла от Духа.
     Это очень важно. Но выслушай еще более важное. Разве ты  не  читаешь  о
том, как немощны были апостолы до тех пор, пока  они  наслаждались  телесным
общением с Христом в телесном обличье, как грубо они тогда все понимали? Кто
предпочел бы для полного спасения что-нибудь иное взамен  долгой  совместной
жизни Бога и человека? Однако  после  стольких  чудес,  после  того  как  он
столько  лет  излагал  свое  учение  божественными  устами,  после  стольких
доказательств Воскресшего, в последний час уже возносимый на небо. Разве  не
упрекает Он их за их неверие?  В  чем  же  причина?  Конечно.  Мешала  плоть
Христова, поэтому Он и говорил: "Если Я не уйду, Утешитель  не  придет.  Вам
лучше, чтобы  Я  пошел".  Если  телесное  присутствие  Христа  для  спасения
бесполезно, то как посмеем мы установить совершенное благочестие в чем-либо.
кроме вещей телесных? Павел видел Христа во плоти.  Ты  думаешь,  что  может
быть важнее? А он пренебрегает этим, говоря: "Хотя мы,  -  сказал  он,  -  и
знали Христа во плоти, теперь уже не знаем".
     Почему он не знал? Потому  что  он  направился  к  лучшим  дарам  Духа.
Возможно, я рассуждаю об этом многословнее, чем подобает тому, кто  излагает
правила. Однако я делаю это еще тщательнее, и не без важной причины.  Потому
что я знаю по опыту. Что в этом заблуждении - для всего  христианства  чума,
которая несет еще более тяжкую погибель, так как внешне она очень  близка  к
благочестию.  Ведь  нет  пороков  опаснее.   Чем   те.   Которые   подражают
добродетели. Ведь кроме того, что и для добрых людей здесь скользкое  место,
это очень трудно исправить, так как  когда  опровергают  вещи  такого  рода,
невежественный народ думает, что над религией совершается насилие.
     Мир здесь примется громко возражать, залают крикливые спорщики, которые
охотно поют об этом дома, потому что пекутся, разумеется, не о Христе,  а  о
собственной выгоде. Относительно их невежественного суеверия или притворного
благочестия мне надо чаще свидетельствовать, что  я  ни  в  коем  случае  не
порицаю христианские обряды, касающиеся телесного (corporales  caerimoniae),
и старания простых  людей,  в  особенности  те,  которые  одобрил  авторитет
церкви. В них иногда - знаки и поддержка благочестия. Они  почти  необходимы
детям Христовым, пока те  не  вырастут  и  не  станут  зрелыми  мужами  (vir
perfectus); однако и  зрелым  не  подобает  презирать  других,  чтобы  своим
примером не повредить слабым.
     Я одобряю то, что ты делаешь, если только цель не порочна и если ты  не
назначаешь себе предел там, откуда тебе надлежало сделать шаг  к  тому,  что
ближе к спасению.
     Однако почитать Христа вещами видимыми  ради  видимого  и  считать  это
вершиной благочестия, нравиться себе за это, осуждать за это  других,  из-за
этого приходить в исступление, даже умирать, - одним  словом,  отвращать  от
Христа всем тем, что только для этого и существует, чтобы приводить к  нему,
- это, конечно, и значит отпадать от евангельского закона, который  духовен,
и возвращаться в иудаизм. Это, может быть, не менее опасно, чем и без  таких
суеверий страдать большими явными душевными пороками! Это еще  более  тяжкая
болезнь. Пусть так,  но  та  неизлечимее.  Как  попотел  этот  замечательный
ревнитель духа, чтобы отвадить иудеев от веры в дела и приблизить их к тому,
что духовно! А здесь, я снова вижу, что христианский люд возвращается назад.
Почему я сказал "люд"? Это следовало бы стерпеть, если бы такое  заблуждение
не распространилось и на добрую част священников, ученых и тех из их  круга,
которые признают духовную жизнь на словах и по одежде.  Если  соль  утратила
вкус, то чем  солить  остальных?  Мне  стыдно  сказать,  с  каким  суеверием
большинство  людей  соблюдают   несчастные   обряды,   которые   установлены
человеками вовсе не с тем намерением! С  какой  ненавистью  они  требуют  их
выполнения от других, с каким упорством в них верят,  с  каким  легкомыслием
судят других, с каким напряжением их защищают. Они думают, что за это должны
попасть на небо. И если они в этом затвердели,  то  мнят  себя  Павлами  или
Антониями. Полные высокомерия, они начинают заниматься проверкой людей  (как
говорит комик), считая только то правильным, что они сами  делают.  Впрочем.
Ты увидишь, что  те,  которые  состарились  в  своем  намерении,  ничего  не
понимают в Христе, но животным образом пропитаны  прискорбными  пороками;  в
обществе  раздражительные  и  едва  переносимые  для  самих  себя,  в  любви
холодные, в гневе кипучие, в ненависти упорные, в речах ядовитые, во  вражде
неуступчивые, готовые бороться за любую мелочь; они настолько чужды Христову
совершенству, что у них нет и обычных добродетелей, которые  даже  язычникам
дали природа, жизненный  опыт  или  наставления  философов.  Невежественные,
неуживчивые, сварливые. Жадные до наслаждений, их  тошнит  от  слов  Божьих,
всем бесполезные, подозревающие всех в плохом, льстящие себе!
     Неужели после стольких лет дело дошло до того,  что  ты  хуже  всех,  а
кажешься себе самым лучшим, что ты стал иудеем,  а  не  христианином,  служа
только немым стихиям, видя славу свою не в тайном перед  Богом,  а  в  явном
перед людьми? Но если ты жил в духе, а не во плоти, то где  плод  духа?  Где
любовь,  где  радость  сердечная?  Где   мир   со   всеми?   Где   смирение,
долготерпение,   доброта,   доброжелательность,    обходительность,    вера,
скромность, воздержанность, чистота? Где в твоих нравах  образ  Христов?  Ты
говоришь: "Я не  распутник,  не  вор,  не  святотатец  и  соблюдаю  то,  что
исповедую". Разве это отличается от слов: "Я не такой,  как  прочие  люди  -
грабители, прелюбодеи, и пощусь два раза в неделю".
     Я же весьма предпочитаю низкого мытаря, который умоляет  о  милосердии,
таким людям, которые помнят свои благодеяния. О чем  ты  вещаешь?  Разве  ты
исполнил то, в чем поклялся когда-то при крещении - что будешь христианином,
т.е. духовным, а  не  иудеем?  Из-за  жалких  человеческих  установлений  ты
преступил божьи заповеди. Разве христианство - это не духовная жизнь? Слушай
Павла, который говорит римлянам: "Итак, нет никакого осуждения тем,  которые
во Христе Иисусе, которые живут не по плоти.  Ведь  закон  жизни  во  Христе
Иисусе освободил  меня  от  закона  греха  и  смерти.  Так  как  по  закону,
ослабленному плотью, было это невозможно, то  Бог,  посылая  своего  сына  в
подобии греховной плоти и за грех, осудил грех во  плоти,  чтобы  оправдание
закона исполнилось в нас, которые живут не по плоти, а по духу. Ибо  живущие
по плоти помышляют о плоти, а живущие по духу думают о  духе.  Ибо  плотские
знания - это смерть, знания же духовные - жизнь и мир. Потому  что  плотская
мудрость враждебна Богу; ибо закону Божьему не покоряются, да и не могут. Те
же, которые живут по плоти, не могут угодить Богу". Что можно  было  сказать
полнее? Что яснее?
     Однако люди изворотливо льстящие своим порокам и  поспешающие  порицать
чужие, полагают, что это нисколько их не касается, и слова Павла о жизни  по
плоти они относят только к прелюбодеям и распутникам; то, что  он  сказал  о
мудрости плоти, которая враждебна Бога, они  обращают  против  тех,  которые
изучали светскую науку (они это так называют).Они рукоплещут  себе  в  обоих
случаях: и за то, что они  не  прелюбодеи,  и  за  то,  что  никаким  наукам
совершенно не обучены. Впрочем, они бредят, что  жить  в  духе,  это  значит
делать то, что сами они делают. Если бы язык Павла они  рассматривали  столь
же тщательно, сколь сильно они пренебрегают языком Цицерона, они поняли  бы,
что апостол называет плотью, конечно,  то,  что  видимо,  а  духом  то,  что
невидимо. И он везде учит, что видимое следует подчинять  невидимому,  а  не
наоборот - невидимое видимому. Ты же, напротив,  приспосабливаешь  Христа  к
тому, чему подобало бы стремиться ко Христу. Ты требуешь подтверждения того,
что слово "плоть" имеет отношение не только к похоти и роскоши? Слушай,  что
пишет тот же апостол колоссянам, обсуждая (как всегда) как раз  это:  "Никто
да не обольстит вас самовольным смиренномудрием и служением ангелов, входя в
то, чего не видел, безрассудно надсмехаясь плотским своим умом и не  держась
главы,  т.е.  Христа,  от  Которого  все  тело,  соединяемое   и   связанное
сплетениями  и  сопряжениями,  растет  приращением  Божьим".  Дабы   ты   не
сомневался. Что он  говорит  о  тех,  которые,  кичась  какими-то  плотскими
обрядами, мешают духовным устремлениям других, смотри, что за этим  следует:
"Итак, если вы умерли со Христом для стихий мира, то для чего вы решаете как
живущие в мире?" Поэтому, отвлекая нас от них, немного  погодя  он  говорит:
"Итак, если вы воскресли со Христом, то ищете  горнего.  Где  Христос  сидит
одесную Бога. О горнем помышляйте, а не  о  земном".  О  чем  напоминает  он
наконец, давая наставления духовной жизни? Неужели  о  том,  как  отправлять
такие-то или такие-то обряды? Неужели о том. Чтобы мы так и  так  одевались?
Чтобы питались такой-то и такой-то пищей? Чтобы одолели столько-то  псалмов?
Ничего подобного. А о чем? Он говорит: "Умертвите ваши земные  члены;  блуд.
Нечистоту, похоть,  злую  страсть  и  любостяжание,  которое  есть  служение
идолам". И немного погодя: "Теперь же отложите  и  вы  все  отложите:  гнев,
ярость, злобу". И немного ниже: "Совлекши с себя ветхого человека  с  делами
его и облекшись в нового, который обновляется  в  познании  Бога  по  образу
Того, Который создал его". Кто же ветхий человек? Очевидно, тот  самый  Адам
из земли земной, который на земле, а не на небесах. Под землей  понимай  все
видимое и поэтому временное. Кто новый человек? Очевидно, небесный, с  неба.
Под небом понимай все невидимое и потому  духовное.  Наконец,  чтобы  мы  по
иудейскому обычаю не желали заслужить милость Бога соблюдением  определенных
правил и магическими обрядами, он учит, что наши дела настолько угодны Богу,
насколько они связаны с любовью и ею же вызваны. Он говорит: "Более же всего
имейте любовь, которая - связь совершенства, и да возликует в сердцах  ваших
мир Бога Христа, к Которому вы призваны в одном теле".  Я  дам  более  ясное
доказательство: в Послании к галатам он часто называет плоть, часто дух.  Он
не только зовет их от похоти к чистоте, но пытается вырвать их из иудаизма и
веры  в  дела,  куда  ввели  их  псевдоапостолы.  Смотри,  какие  пороки  он
упоминает, перечисляя здесь дела плоти:  "Дела  плоти  известны;  это  блуд,
нечистота, бесстыдство, роскошь, служение идолам,  волшба,  вражда,  распри,
соперничество, гнев, ссоры, разногласия, ереси, зависть, убийства, пьянство,
разгул и тому подобное". Немного дальше: "если мы  живем  духом,  то  должны
поступать по духу".  Затем,  указывая  как  на  чуму,  враждебную  духу,  он
добавляет:  "Не  будем  жадны  до  пустой  славы,  раздражать  друг   друга,
завидовать друг другу". Дерево узнается по плодам. Я не имею  ничего  против
того, что ты бодрствуешь, постишься, молчишь, молишься и не избегаешь других
правил такого рода. Я не поверю, что ты в духе, если  не  увижу  плод  духа.
Почему мне нельзя утверждать, что ты во  плоти,  если  ты  почти  всю  жизнь
занимался этими вещами и я до сих пор нахожу в тебе дела  плоти?  Зависть  -
больше чем женскую, гнев и военную  ярость,  никогда  ненасытную  страсть  к
ссорам, неистовое  злоязычие,  змеиный  яд  поношения,  чванливость,  грубое
поведение, нестойкую веру, суетность, лживость, угодливость. Ты судишь брата
за еду, питье, за одежду. А Павел судит тебя по делам твоим.
     Неужели тебя отделяет от плотских детей этого  мира  сего  то,  что  ты
пусть и в более легких вещах, но страдаешь теми же пороками? Разве  не  хуже
тот, кто из-за перехваченного наследства, из-за обесчещенной  дочери,  из-за
обиды родителей, из-за должности или из-за  милости  князя  допускает  гнев,
вражду, соперничество, как поступаешь ты - стыдно сказать, - делая не только
все это, но еще худшее? Более легкая причина греха не  уменьшает  проступок,
но увеличивает его. Не важно, сколь сильно ты грешишь,  но  важно,  с  какой
страстью.  Еще  важнее  другое:  ведь  человек  тем  преступнее,  чем  легче
отвращается от честного. Я теперь говорю не о  тех,  которым  простой  народ
восхищается, будто они не люди, но  ангелы.  Однако  не  следует,  чтобы  их
ранила моя речь, которая порицает пороки. А не людей. Если они хорошие люди,
то радовались бы, что  кто-то  напоминает  о  том,  что  имеет  отношение  к
спасению. Для меня не секрет, что среди них много таких, которые  с  помощью
наук и дарования приобщились к таинствам духа. Но, как сказал Ливий,  иногда
случается, что  большая  часть  побеждает  лучшую.  Впрочем,  если  говорить
правду, то разве мы не  видим,  что  даже  самый  строгий  монашеский  орден
считает целью благочестия обряды,  определенный  порядок  молитвословия  или
труд телесный? Если кто-нибудь проверит их и  порасспросит  о  духовном,  то
едва ли найдет нескольких, которые живут не по плоти. И отсюда такая  немощь
душ, трепещущих от того, в чем нет страха, и зевающих при том, в чем  высшая
опасность. Отсюда это постоянное младенчество во Христе,  чтобы  не  сказать
хуже, потому что мы переоцениваем вещи, высоко ставим то, в  чем  одном  нет
ничего хорошего, и пренебрегаем тем, чего одного  и  достаточно;  Мы  всегда
руководствуемся детоводителем, всегда  под  игом,  никогда  не  стремимся  к
свободе духа, никогда не  дорастаем  до  вершины  любви.  Как  кричит  Павел
галатам: "Стойте и не подвергайтесь опять игу рабства", а  в  другом  месте:
"Итак, закон был для нас  детоводителем  ко  Христу,  дабы  нам  оправдаться
верой. А когда пришла вера, мы уже не под детоводителем, потому что все мы -
сыны Божьи по вере во Иисуса Христа". И немного ниже: "так и мы, когда  были
маленькими, были порабощены началами мира. Но когда пришла полнота  времени,
Бог послал Сына Своего, Который родился от женщины, подчинился закону, чтобы
искупить тех, которые были под законом, дабы нам получить  усыновление.  Так
как вы - сыны  Божьи,  то  послал  Бог  в  сердца  наши  Духа  Сына  Своего,
вопиющего: "Авва, Отче!" Поэтому уже не раб,  но  сын".  И  снова  в  другом
месте: "Потому что вы  и  Тимофею:  "Упражняй  себя  в  благочестии.  Ибо  в
телесном упражнении мало пользы, благочестие же  для  всего  полезно".  И  в
Послании к коринфянам: "Господь есть Дух. А где Дух, там свобода".
     Но зачем мы приводим то одно, то другое место?  Весь  Павел  состоит  в
том, что неуступчивая  плоть  презирается  и  что  творец  любви  и  свободы
утверждает нас в духе. Ибо плоть, рабство, беспокойство, ссоры - неразлучные
спутники, как и дух, мир, любовь и свобода. Апостол повсюду это вдалбливает.
Неужели мы станем искать лучшего наставника благочестия, особенно  если  все
Божественное Писание с ним согласно? Это была высшая  заповедь  в  Моисеевом
законе, это повторяет и завершает в Евангелии Христос. Главным образом из-за
того Он родился и умер, чтобы научить нас не иудействовать, но  любить.  Как
встревоженно, с какой страстью говорит Он  после  той  тайной  вечери  своим
апостолам, что надо заботиться не о еде и питье, а о взаимной любви!  О  чем
еще учит, более того - просит участник его таинств  Иоанн,  как  не  о  том,
чтобы любили друг друга? И Павел повсюду, как я  сказал.  Славит  любовь.  В
Послании к коринфянам он даже предпочитает любовь  чудесам,  пророчествам  и
ангельским речам.
     Не говори мне здесь, что любовь в том, чтобы часто  ходить  в  церковь,
припадать к статуям святых, зажигать свечи, повторять  отсчитанные  молитвы.
Ничего этого Богу не  нужно.  Любовью  Павел  называет  сотворять  ближнего,
считать всех членами одного и того же  тела,  полагать,  что  все  едины  во
Христе, радоваться удачам братьев во господе, как своим, помогать их  бедам,
как собственным. Привыкните направлять заблуждающегося, научать  незнающего,
поднимать падшего,  утешать  удрученного,  помогать  страждущему,  пособлять
нуждающемуся;  в  общем  все  богатство  свое,  все  старание,  все   заботы
направлять на то, чтобы возможно более быть полезным во Христе, чтобы и  мы,
подобно Ему, Который и родился, и жил, и умер не  для  себя,  а  всего  себя
отдал за нас, так и мы имели бы попечение о пользе братьев  наших,  а  не  о
своей собственной. Если бы это произошло, то не было бы ничего счастливее  и
легче жизни благочестивых людей; ныне мы видим,  что  она,  напротив,  почти
печальна, трудна и  полна  иудейских  суеверий,  не  свободна  ни  от  каких
светских пороков, а в некотором отношении даже еще хуже  их.  Если  бы  ныне
ожил Августин,  которого  большинство  славит  как  жизненный  образец,  он,
конечно, не узнал бы этих людей и воскликнул бы, что он ничего  не  похвалит
менее, чем этот вид жизни, и что  он  установил  (монашескую)  жизнь  не  по
иудейским суевериям, а по наказу апостолов.
     Но я уже давно слышу, что мне хотели бы  ответить  люди  немного  более
умные. "Чтобы не скатиться понемногу к  более  крупным  порокам,  надо  быть
бдительным по отношению к самому малому". Я слушаю это и одобряю. Но тебе не
меньше надо следить не за тем, чтобы не погрязнуть в самых малых, а за  тем,
чтобы полностью избавиться от крупных. Там опасность  виднее,  а  здесь  она
значительнее. Поэтому избегай Сциллы, но не попадай  к  Харибде.  Делать  те
вещи - спасительно, но ограничивать себя ими - пагубно. Павел  не  запрещает
пользоваться началами, но он  не  хочет,  чтобы  началами  служил  тот,  кто
свободен во Христе. Он не  осуждает  закон  дел,  но  при  условии,  что  им
пользуются по закону. Без них ты, может быть не  станешь  благочестивым,  но
они не делают тебя благочестивым. Они приведут тебя к благочестию,  если  ты
их для этого и употребишь. Если же ты начнешь наслаждаться ими, они  тут  же
погасят всякое благочестие. Апостол пренебрегает делами Авраама,  о  которых
все знают, что они чрезвычайно велики,  а  ты  доверяешь  своим  делам?  Бог
отвергает жертвоприношения, субботу и праздники новолуний у народа своего, а
все это Он сам и сотворил. Посмеешь ли ты сравнивать свои несчастные правила
с заповедями закона божьего? Послушай, однако, что говорит  об  этом  Бог  в
отвращении и негодовании: "К чему Мне множество  жертв  ваших?  Я  пресыщен.
Всесожжения овнов и тучности скота, крови тельцов и агнцев и козлов не хочу.
Когда вы приходите пред лицо Мое, кто просил от рук ваших, чтобы  ходили  вы
во дворах Моих? Не носите больше даров тщетных,  курение  отвратительно  для
Меня.  Новомесячий,  суббот  и  других  празднований  Я  не  могу   терпеть.
Беззаконны собрания ваши. Новомесячия ваши и  торжества  ваши  возненавидела
душа Моя. Они сделались  тяжелы  Мне,  Мне  трудно  нести  их.  И  когда  вы
простираете руки ваши, Я отвращаю очи Свои от  вас,  и  когда  вы  умножаете
моления ваши, Я не хочу  слушать  вас".  Когда  Он  упоминает  соблюдения  и
правила священнодействий, умножение молений, разве не указывает  Он,  словно
пальцем, на тех, которые измеряют  набожность  числом  псалмов  или  молитв?
Обрати внимание и на то. Как красноречиво усиливает пророк это  божественное
отвращение, когда говорит, что уже ни уши, ни глаза Его не могут вынести. Но
почему, скажи, пожалуйста!  Разумеется,  он  сам  говорил.  Что  этого  надо
придерживаться с большим благочестием, с большим уважением,  что  в  течение
стольких веков это соблюдали святые цари и пророки. Он проклинает то, что до
сих пор пребывает в законе плотском, а ты в законе духовном доверяешь  своим
несчастным правилам, появившимся у тебя дома?  Поэтому  в  другом  месте  Он
повелевает, чтобы этот пророк постоянно кричал и  возвышал  голос  наподобие
трубы; конечно, в серьезном деле, достойном  сурового  порицания,  и  таком,
которого можно достигнуть только при большом напряжении. Он говорит: "Каждый
день они ищут Меня и хотят знать пути  Мои,  как  народ,  который  поступает
праведно и который не оставляет законов Бога своего. Они  вопрошают  меня  о
судах праведности и хотят приблизиться к Богу. "Почему мы постились, а ты не
видел. Смиряли души свои, а ты не знал?" Вот в день поста вашего  исполнится
воля ваша, и требуете от всех должников ваших. Вот вы поститесь для  ссор  и
распрей и нечестиво бьете кулаком. Не поститесь так  до  тех  пор,  пока  не
услышат ваш крик в высоте. Таков ли пост, который Я избрал, день, в  который
человек сокрушает свою душу? Когда склоняет свою  голову,  как  тростник,  и
подстилает рубище и  пепел?  Разве  это  назовешь  постом  и  днем,  угодным
Господу?" Но что на это сказать? Бог осуждает  то,  что  Он  сам  заповедал?
Нисколько. Что же? Однако  оставаться  во  плоти  закона  и  верить  в  вещь
ничтожную - это Он, действительно, осуждает. Поэтому и  в  том  и  в  другом
месте Он показывает, что Он хочет,  чтобы  произошло.  Он  говорит:  "Будьте
чистыми, удалите зло помышлений ваших от очей Моих". Когда ты слышишь о  зле
помышлений ваших, разве Он не обозначает так дух и внутреннего человека? Очи
Господа видят не в явном, а в сокрытом, и Он судит не  по  тому,  что  видят
очи, и порицает не за то, что слышат  уши.  Он  не  замечает  глупых  девиц,
снаружи красивых, а внутри  пустых.  И  не  знает  Он  тех,  которые  устами
говорят: "Господи! Господи!" Затем Он напоминает, что  опыт  жизни  духовной
заключается не столько в обрядах, сколько в любви к ближнему. "Ищите правды,
приходите на помощь угнетенному, защищайте сироту,  вступайтесь  за  вдову".
Подобное добавляет Он в другом месте о постах. "Разве это  не  больше  пост,
чем который Я избрал?  Развяжи  оковы  неправды,  распусти  узлы  сжимающие,
отпусти тех, которые сокрушены,  освободись  от  всякого  груза.  Раздели  с
голодным хлеб твой и скитающихся бедных введи  в  дом  твой.  Когда  увидишь
нагого, одень его, и от плоти твоей не укрывайся".
     Что же должен  делать  Христианин?  Будет  он  пренебрегать  церковными
заповедями?  Станет  презирать  благородные   традиции   предков?   Осуждать
благочестивые обычаи?  Тем  более  если  он  немощен,  то  сохранит  их  как
необходимые, если силен и совершенен, тогда тем более станет следить,  чтобы
своим знанием не повредить брату немощному, не  сразить  того,  за  которого
умер Христос. Этого не следует упускать из внимания, это необходимо  делать.
Дела телесные не осуждаются, но предпочитаются невидимые.  Видимое  служение
не осуждается, но Бог умилостивляется  только  невидимым  благочестием.  Бог
есть Дух, и смягчается жертвами духовными. Пусть будет стыдно христианам  не
знать того, что было известно языческому поэту. Он учил благочестию:

     Если бог это дух, как нам говорят поэты,
     С чистым сердцем тебе надо чтить его.

     Нам  не  надо  относиться  с  пренебрежением  ни  к  языческому,  ни  к
малозначительному автору. Изречение достойно великого теолога,  и  -  как  я
понял - некоторые его  почитают,  но  никто  не  читает.  Так  же  как  это:
"подобное познается подобными".  Ты  веришь,  что  Бога  можно  более  всего
тронуть заколотым быком или пламенем воскурений, как если бы Он  был  телом.
Он - дух (mens), и притом наичистейший, наипростейший. Поэтому почитать  его
надлежит более всего чистым духом. Ты полагаешь, что зажженная свеча  -  это
жертва. А Давид  говорил:  "Жертва  Богу  -  дух  сокрушенный".  И  если  Он
отвергает кровь козлов и телят, то Он не отвергнет сокрушенное  и  смиренное
сердце. Если ты делаешь, что подобает, пред глазами людей, то гораздо  более
старайся делать то, чего ищут глаза Божьи.  Тело  покрывается  благочестивым
облачением; зачем это. Если душа  носит  мирскую  одежду?  Если  на  внешнем
человеке  белоснежная  туника,  то  пусть  и  одеяния  внутреннего  человека
блестят, как снег. Внешне ты молчалив, пекись гораздо больше  о  том,  чтобы
дух (mens) твой внутри был свободен. В видимом храме ты преклоняешь колени -
это ничего не значит, если в храме сердца своего ты восстаешь  против  бога.
Ты чтишь древо  креста;  больше  следуй  таинству  креста.  Ты  постишься  и
воздерживаешься от того, что  позорит  человека,  и  не  воздерживаешься  от
грязных речей,  которые  пятнают  и  твою  и  чужую  совесть.  У  тела  пища
отбирается, а душа наедается до  отвала  свиным  горохом?  Украшая  каменный
храм, получаешь священное место для молитвы. Какое это имеет значение,  если
храм  сердца,  стену  которого  проломил  Иезекииль,  осквернен   мерзостями
египетскими? Внешне ты соблюдаешь субботу. А внутри все грохочет от смятения
пороков. Тело не  распутничает,  но  ты  жаден,  и  уже  дух  (animus)  твой
распутник. Телесным голосом ты поешь псалмы, но послушай, что говорит внутри
дух. Устами ты благословляешь, а сердцем злословишь. Тело твое  заключено  в
тесной маленькой келье, а в  помышлениях  ты  бродишь  по  всему  свету.  Ты
слушаешь слово Божье телесными ушами. Ты должен больше слушать  внутренними.
Ведь что говорит пророк? "Если вы не станете слушать внутри,  то  душа  ваша
будет плакать". Что же ты читаешь в Евангелии? "Так что они видя не видят  и
слыша не слышат". И снова пророк: "Слухом услышите и не уразумеете". Поэтому
блаженны те, которые изнутри слышат слово Божье. Счастливы те, кому  Господь
внутри говорит слово, их души спасутся. Давид приказал, чтобы дочь царя, вся
слава которой была внутри в бахроме золотой, приклонила такое ухо.  Наконец,
какая польза внешне делать добро, когда  внутри  свершается  противоположное
ему? Разве важно то, что телесно ты идешь в Иерусалим, когда  в  самом  тебе
Содом, Египет, Вавилон?  Невелико  дело  идти  плотскими  ногами  по  стопам
Христа, но очень велико -  следовать  за  ним  в  любви.  Если  очень  важно
коснуться гроба Господня, то разве не более важно  будет  понять  тайну  Его
погребения? Ты винишься  в  своих  грехах  перед  священником  -  чел-веком;
посмотри, как винишься ты перед богом. Потому что виниться  в  грехах  перед
Богом - значит ненавидеть их. Возможно, ты веришь, что  восковыми  фигурами,
жалкими пожертвованиями и паломничествами ты сразу смываешь грехи. Тогда  ты
совсем на неверном пути. Твоя рана внутри; необходимо  применять  внутреннее
снадобье. Страсть твоя порочна, ты возлюбил то, что было достойно ненависти,
возненавидел то. Что надлежало любить. Сладкое тебе было горьким  и  горькое
сладким. Я не имею ничего против того, что  ты  выказываешь  внешне.  Однако
если, изменившись, ты возненавидел  то,  что  любил,  стал  избегать  этого,
бояться, если для тебя стало сладким то, в чем был только вкус желчи,  то  я
вижу в этом  доказательство  исцеления.  Магдалина  возлюбила  много.  И  ей
простились  многие  грехи.  Чем  больше  ты  полюбишь  Христа.  Тем   больше
возненавидишь свои пороки; потому что ненависть к греху следует за любовью к
благочестию,  как  тень  за  телом.  Я  предпочитаю,  чтобы  ты   один   раз
действительно возненавидел  внутри  свои  порочные  нравы,  чем  десять  раз
многословно проклинал их перед священником.
     Поэтому, как мы показали на примере,  во  всем  театре  этого  видимого
мира, в Ветхом завете и в новом, в любой заповеди церковной,  наконец,  и  в
тебе самом, и в любом человеческом деле снаружи - плоть,  а  внутри  -  дух.
Если мы не будем менять этот порядок, но не станем слишком доверяться  тому,
что видно, за исключением разве того, что важно для лучшего, то мы  заметим,
что дух всегда в том, в чем есть любовь; тогда мы не уйдем в печали  как  те
всегда слабые дети (о которых говорится  в  пословице),  как  животные,  как
сухие кости, не имеющие духа (о которых  сказано  у  пророка),  как  сонные,
тупые, сварливые, злобные сплетники, но как возвышенные во  Христе,  богатые
любовью, сильные  и  стойкие  в  любых  обстоятельствах,  снисходительные  к
малому, стремящиеся к великому, полные усердия, полные знания; кто отвергает
это знание, тех отвергает и Господь знаний. Ведь невежество,  которое  почти
всегда сопровождает  невосприимчивость  и  которое  греки  красиво  называют
_________, действует одно, чтобы - как говорит Исайя - мы ничему не верили и
говорили пустое, замышляли муку и рождали несправедливость, чтобы  всегда  в
тревоге и в рабстве посвящали себя обрядам иудейским. Об этом говорит Павел:
"Свидетельствую им, что имеют ревность по Богу, но не по знанию". О  чем  же
они не ведали? А как раз о цели закона христова. Христос же -  Дух,  любовь.
Еще яснее описывает он несчастное и бесполезное  их  рабство  во  плоти.  Он
говорит: "Потому мой народ пойдет в плен. Что  не  было  у  него  знания.  И
вельможи его погибнут от голода, и множество  его  будет  томиться  жаждой".
Неудивительно, что народ служит началам этого мира; конечно.  Невежественный
народ,  который  мудр  только  чужим  умом  (de  alieno  pectore).   Гораздо
удивительнее, что вроде бы лучшие в христианской  религии  люди  погибают  в
этом пленении от голода и иссыхают от жажды. Почему они погибают от  голода?
Потому что не научились у  Христа  преломлять  ячменные  хлеба.  Они  только
облизывают жесткий стручок, а сердцевины не находят. Почему они иссыхают  от
жажды? Потому что не научились у Моисея исторгать воду из  камня  духовного.
Они не зачерпнули из рек, которые, как живая вода, текут из  тела  Христова.
Но это сказано о духе, а не о плоти. Поэтому ты, брат мой, тщательно  изучив
это правило, не отягощай себя скорбным трудом,  а  избегай  его  и  по  мере
возможности, быстро став сильным и крепким во Христе, не ползай по  земле  с
нечистыми зверьми, но всегда опирайся на эти крылья.  Платон  полагает,  что
они начинают расти в душах, пробужденных жаром любви;  поднимайся  сам,  как
Иаков, по ступеням некоей лестницы от  тела  к  духу,  от  мира  видимого  к
невидимому, от буквы к  таинству,  от  чувственного  к  умопостигаемому,  от
сложного к простому. Так господь со своей стороны приблизится  к  тому,  кто
приближается к Нему; и если ты приложишь усилия, чтобы выбраться  из  своего
тумана и шума чувств, Он поспешит навстречу из своего света неприступного  и
своего непостижимого молчания, в котором не только всякое  смятение  чувств,
но и все умопостигаемые образы затихают.





     И так как тому, кто пишет, сама собой приходит одна  мысль  за  другой,
прибавлю-ка  я  шестое  правило,  которое  определенным  образом  родственно
изложенным выше; оно столь же необходимо всем для спасения, сколь мало людей
имеют  о  нем  попечение.  Оно  заключается  в  том,  что   душа   человека,
стремящегося ко Христу, возможно больше должна отличаться от  дел  и  мнений
толпы (vulgus) и нигде, кроме одного Христа, не искать примера  благочестия.
Ведь Он - единственный образец; каждый, кто отклонится  хотя  бы  на  палец,
отойдет от правды и потеряет дорогу. Поэтому, конечно, Платон вполне  весомо
говорит во многих местах своего "Государства", что тот  не  может  постоянно
сохранять свою добродетель, кто не  напитал  свой  дух(mens),  определенными
представлениями (opiniones) о постыдном и честном. Насколько  же  гибельнее,
когда в глубине сердца укореняются ложные представления о том, что относится
к спасению? Поэтому он полагает. Что прежде всего надлежит заботиться о том.
Чтобы те стражи, которые должны быть свободны от всякого позора, запечатлели
в своем сердце  как  некие  наисвятейшие  законы  наилучшие  и  наивернейшие
представления о том, чего следует избегать. А к чему стремиться. Ведь каждый
человек проявляет в нравах то, что с помощью убеждения глубоко укоренилось в
его душе. Поэтому основная забота христиан должна быть в том, чтобы дети уже
с колыбели  среди  нежностей  кормилиц  и  родительских  поцелуев,  в  руках
образованных людей питались убеждениями, достойными Христа, так как ничто не
укореняется в душе глубже и не остается в ней крепче того,  что,  по  словам
Фабия, внушают с ранних лет.  Далеко-далеко  от  детских  ушек  должны  быть
любовные песенки, которые поют христиане в своих  домах  и  снаружи,  -  они
грязнее, чем когда-либо слыхивали язычники. Пусть дети не слышат, как рыдает
мать о потери вещи, как лишившись  сестры,  кричит.  Что  она  несчастная  и
покинутая. Пусть не услышат они отца. Упрекающего в лени того, кто не воздал
за обиду сторицей, восхищающегося  теми,  кто  каким-то  образом  приумножил
состояние. Человеческий ум склонен к порокам. Подхватывает гибельный  пример
совсем как огонь нефть. Впрочем, это надлежит делать в любом возрасте. Чтобы
все распространенные заблуждения выкорчевать из души до самых корней и на их
месте посеять спасительные представления да так укрепить их,  чтобы  вырвать
их было невозможно.
     Кто сделает это, тот без всякого труда сам последует за добродетелью  и
решит, что поступающие по-другому достойны сожаления, а не подражания.  Сюда
относится то отнюдь не нелепое, хотя и отвергнутое Аристотелем, высказывание
Сократа, что добродетель не что иное, как знание, чего надлежит избегать,  а
чего  добиваться.  Нет,  он  видел  разницу  между   пониманием   (cognitio)
достойного  и  любовью,  но  подобно  тому,  как   Демосфен   говорил,   что
произнесение занимает в красноречии первое,  второе  и  третье  места,  ясно
обозначая, что оно чрезвычайно важно, так как в нем  заключено  все.  Равным
образом Сократ, рассуждая с Протагором, побеждает, доказывая, как  важно  во
всякой добродетели иметь знание, потому что  грехи  происходят  не  от  чего
иного, как от ложных мнений (opiniones). И тот, кто любит Христа, и тот, кто
любит наслаждение, деньги, ложный почет,  -  оба,  несомненно,  стремятся  к
сладостному, доброму и красивому. Но последний  заблуждается  по  неведению,
принимая за сладкое то. Что очень  горько,  избегая  вместо  горького  очень
сладкое, стремясь вместо добра и пользы к тому, в чем чистый убыток,  боясь,
как потери, того, в чем состоит единственная выгода, считая красивым то, что
безобразно, полагая, что надо стыдится того, в чем только и есть слава.
     С другой стороны, если кто-нибудь совершенно убежден и в  глубине  души
напитался тем, что только добродетель лучше всего, что  она  самая  сладкая,
самая красивая, самая почетная, самая полезная и, напротив, что позор -  это
единственное зло, мучительное, безобразное, от которого следует краснеть,  -
и это не только по мнению людей, но и по самой  природе  вещей,  -  в  таком
случае невозможно, чтобы столь твердо убежденный человек долго  пребывал  во
зле.
     Да, нередко самый плохой наставник в  жизни  и  чувствах  -  это  чернь
(vulgus). Ведь никогда дела  человеческие  не  обстояли  так  хорошо,  чтобы
большинству не нравилось самое худшее. Остерегайся думать так:  "Это  делают
все; на этот путь вступили мои предки; это мнение того  или  иного  великого
философа, теолога; так живут правители;  так  установили  цари;  так  обычно
поступают и епископы, и верховные понтифики". Это, конечно, не все. Пусть не
касаются тебя значительные имена. Я называю чернью не  по  положению.  А  по
душе. Чернь это те люди,  которые  в  Платоновой  пещере,  скованные  своими
страстями, восхищаются пустыми изображениями вещей вместо  настоящих  вещей.
Разве не поступает превратно тот, кто пытается приложить камень к линейке, а
не линейку к камню? Разве не гораздо нелепее будет, если  кто-нибудь  станет
не человеческие нравы склонять ко Христу, а Христа к человеческой жизни?
     Не считай верным то, что делают начальники или большая часть людей; то,
что происходит, верно, если только оно соответствует правилу Христову. Более
того, надо, чтобы тебе было подозрительно то,  что  нравится  многим.  Очень
мало и всегда будет мало стадо тех, кому по  сердцу  христианская  простота,
бедность,  истина.  Очень  мало,  но  счастливо,  потому  что   ему   одному
принадлежит царство небесное. Тесен путь добродетели,  и  немногие  идут  по
нему, но ни один другой путь не ведет к жизни. Разумный строитель  берет  за
образец сооружение, которое чаще всего встречается или которое  лучше  всех?
Художники выставляют только самые лучшие картины. Наш образец -  Христос,  в
нем одном заключены все основания (rationes)  счастливой  жизни.  Ему  можно
подражать во  всем  без  исключения.  Сверх  того,  хороших  людей  подобает
называть  примером,  поскольку  этот  пример  будет   отвечать   первообразу
Христову. О большинстве же христиан знай, что если  говорить  о  нравах,  то
даже у язычников никогда не было ничего более испорченного.
     Что касается веры, пусть сморят сами. Конечно, нет никакого сомнения  в
том, что вера без нравов. Достойных этой веры, до такой степени  бесполезна,
что заслуживает высшего осуждения. Разверни анналы древних  и  сравни  нравы
тех времен с нашими. Когда больше презирали истинную  честность?  Когда  так
ценили богатство, приобретенное каким угодно способом?  Какому  веку  больше
соответствуют слова Горация:

     Даст ведь царица деньга и с приданым жену, и доверье,
     Даст и друзей, красоту, родовитость.

     И вот это у него же:

     И добродетель и род дешевле сена морского!

     Кто теперь читает не всерьез эти иронические и сатирические строки:

     Граждане, граждане, прежде всего деньгу наживайте:
     Доблесть - дело десятое?

     Когда  роскошь   была   разнузданнее?   Когда   грязные   прелюбодеяния
распространялись шире, были безнаказаннее и меньше считались  позором?  Пока
князья снисходительны к своим порокам у других людей,  каждый  считает.  Что
хорошо, если он следует нравам, которые при дворе. Кому  не  кажется  высшим
злом и позором бедность? Когда-то развратников, скупцов,  хвастунов,  людей,
жадных до денег, забрасывали с телег  знаменитыми  остротами,  на  языческих
зрелищах простой народ (vulgus) аплодировал, когда отмечали пороки, а теперь
знатные христиане аплодируют, когда их бессовестно  восхваляют.  В  афинских
театрах не потерпели актера, который в какой-то трагедии Еврипида произносил
слова некоего скряги, предпочитающего  всем  остальным  благам  человеческой
жизни одни только деньги. И конечно, можно было ожидать, что  автора  вместе
со всем его сочинением они выбросили бы и вышвырнули, если бы поэт тут же не
поднялся  и  не  приказал  им  еще  ненадолго  остаться  и  досмотреть.  Что
произойдет с этим любителем золота. Как много было у них для  примера  таких
людей,  которые  после  хорошего  управления  государством  не  оставляли  в
собственном владении ничего. Кроме честной славы, которые  верность  считали
важнее  денег,  а  стыдливость  -  важнее  жизни;   они   и   в   счастливых
обстоятельствах  не  могли  чваниться,  и  от   несчастий   сломиться;   они
предпочитали наслаждениям  -  честный  риск;  удовлетворенные  одним  только
сознанием правды, они не желали от судьбы  ни  почестей,  ни  богатства,  ни
прочих удач. Я не стал бы упоминать  святость  Фокиона,  бедность  Фабриция,
которая  была  важнее  богатства,  великодушие  Камилла,  суровость   Брута,
стыдливость Пифагора, необоримое самообладание Сократа, честность  Катона  и
тысячу прекраснейших украшений всяческих добродетелей, о которых, к великому
нашему  стыду,  читают  в  анналах  спартанцев,  персов,  афинян  и  римлян.
Божественный Аврелий Августин, как сам он свидетельствует об этом  в  книгах
своей исповеди, задолго до того, как он стал христианином, презирал  деньги,
не придавал  никакого  значения  почестям  и  его  не  волновала  слава;  он
настолько   обуздал   свои   страсти,   что,   будучи   молодым   человеком,
довольствовался одной женщиной и хранил ей супружескую верность. Вряд ли кто
найдет такие мысли (animi), такие примеры среди придворных,  среди  духовных
лиц, а я прибавлю - и среди монахов. Но если и есть кто-нибудь такой, то  на
него станут указывать как на осла среди обезьян и поднимут на смех,  в  один
голос скажут, что он  сумасшедший,  тупоумный,  лицемер,  неуч,  меланхолик,
совершенно безумный, решат, что он вообще не  человек.  Так  мы,  христиане,
чтим  учение  Христово,  так  выражаем  на  деле,  что  вообще  нет   ничего
неразумнее, презреннее и постыднее, чем  быть  чистосердечным  христианином.
Как будто бы Христос зря жил на земле; или  христианство  ныне  не  то,  что
некогда, или оно касается не всех в равной мере. Поэтому я  хочу,  чтобы  ты
всем сердцем отошел от этого и ценность всех вещей измерял только  тем,  что
общего у них с Христом.
     Кто сплошь и рядом не считает, что прекрасно происходить от  знаменитых
предков, кто не думает, что это следует числить среди особых благ?  Как  раз
это и называют благородством. Пусть тебя не смущает, когда ты слушаешь,  как
мудрецы сего мира, люди значительные, весьма влиятельные,  вполне  серьезно,
надменно  подняв  брови,  рассуждают  о  степенях  родства,  словно  о  деле
чрезвычайно важном, и с  большим  усердием  несут  всякий  вздор,  когда  ты
видишь, что иные так раздуваются от изображений своих дедов и прадедов,  что
всех  остальных,  кроме  себя,  едва  считают  за  людей.  Но,   посмеявшись
Демокритовым смехом над их заблуждением, знай,  что  единственное  и  высшее
благородство - это родиться вновь во Христе, быть привитым к его телу, стать
единым телом и единым духом с Богом. Пусть другими  будут  царскими  детьми,
для тебя же величайшее дело - стать и  называться  сыном  божьим.  Пусть  им
нравится, что они живут при дворе у князей, ты же избери себе участь  вместе
с Давидом быть малым в доме божьем. Смотри,  кого  избрал  Христос:  слабых,
глупых, безвестных в глазах света. Все мы рождаемся незнатными в Адаме,  все
мы  едины  во  Христе.  Истинное  благородство  в   презрении   к   суетному
благородству. Истинное благородство, чтобы стать рабом Христовым. Знай,  что
твои предки те, кому ты подражаешь в  добродетелях.  Слушай.  Что  сказал  в
Евангелии наилучший ценитель благородства иудеям, которые кичились, что  они
из рода праотца Авраама. И какого праотца?! Не только знаменитого, не только
богатого,  не  только  победителя  царей,  но  за  божественные  добродетели
украшенного  божественными  хвалами.  Кто  может  подумать,   что   это   не
замечательно и не достославно? Слушай, что они услышали: "Вы от отца-дьявола
и творите дела отца вашего". И сам Павел, оценивая для себя благородство  по
праву учителя, говорил: "Ведь не все те израильтяне, которые израильтяне  по
обрезанию, и не все те  дети  Авраама,  которые  от  семени  его".  Надлежит
стыдиться низости, стыдиться служить подлости,  не  иметь  ничего  общего  с
Христом, который хорошо знает тех, кто выполняет волю Отца его,  который  на
небесах. Позорно быть бастардом, отец которого - дьявол; это - отец  его,  и
он творит его дела, если Христос не солгал. Но истина не умеет лгать. Высшее
благородство - быть сыном  и  наследником  Божьим,  братом  и  сонаследником
Христовым. Они сами увидят, в чем смысл их символов. Христианские символы  у
всех общие, однако самые известные - крест, терновый венец,  гвозди,  копье,
стигматы Господни, о которых Павел говорит, что носит их на теле  своем.  Ты
видишь насколько я хотел бы, чтобы ты думал о благородстве  иначе,  чем  это
понимает чернь(vulgus).
     Ведь того, кто собрал дома больше всего золота, кто только не  называет
блаженным, богатым, счастливым? Ты считай достаточно счастливым, в ком  есть
Христос - высшее благо; кто купил ценой всего состояния или даже  с  ущербом
для тела своего эту драгоценную жемчужину чистой совести (mens);  кто  обрел
сокровище  мудрости,  которое  драгоценнее   всех   богатств;   кто,   чтобы
разбогатеть купил у Христа богатейшего золото, прошедшее через огонь. Что же
тогда предмет восхищения толпы - золото, драгоценные каменья, поместья?  Это
ложным образом  называется  богатством,  а  в  действительности  -  колючки,
которые  по  притче  евангельской  душат  семя  слова  Божьего;  это   ноша,
обремененные которой не могут следовать по тесному пути за нагим  Христом  и
войти через низкий вход в царство небесное.  Если  ты  превзошел  богатством
Мидаса и Крезов. Считай, что ты ни на волос не лучше их, а еще более связан,
более нагружен,  более  обременен.  Более  чем  достаточно  имеет  тот,  кто
способен отважно презирать это. Много ожидает того, кому  Христос  пообещал,
что у него ни в чем не будет недостатка. Не будет голодать тот, кого  питает
манна слова Божьего. Не будет наг тот, кого оденет Христос.  Считай  убытком
лишь то, что столько раз уводит тебя от благочестия о умножает пороки. Знай,
что огромная выгода в том, что твой разум (mens) с  увеличением  добродетели
стал лучше. Знай, что у тебя ни в чем нет недостатка, если в тебе есть  Тот,
в Ком все.
     Но что же такое несчастные называют наслаждением? Конечно, менее  всего
то, что они так обозначают. Так что же? Это настоящее безумие и как раз, как
обычно говорят греки, смех  Аякса,  сладкий  яд,  соблазнительная  погибель.
Истинное   и   единственное   наслаждение   -   радость   чистой    совести.
Наироскошнейшие пиры - изучение Священного писания, наиприятнейшее  пение  -
псалмы в честь Духа святого, наипрозрачнейшее общество - все святые.  Высшая
утеха - удовольствие от истины. Только очисти глаза,  уши,  рот,  и  Христос
станет тебе сладостен. После того как ты Его отведаешь, если  даже  милетцы,
сибариты,  распутники,  эпикурейцы  -  короче   говоря,   все   изобретатели
наслаждений снесут в одно место свои соблазны, по сравнению с ним одним  все
они окажутся отвратительными. Не то безусловно сладко, что нравится,  а  то,
что нравится здоровому. Если больному в лихорадке вода вкусна, как вино,  то
это не знак наслаждения, а знак болезни. Ты ошибаешься, если не веришь.  Что
благочестивым людям собственные  слезы  гораздо  приятнее,  чем  нечестивцам
собственный смех, хохот и шутки;  что  для  них  пост  слаще,  чем  для  тех
рябчики, фазаны, куропатки, стерлядь или камбала; что для них  пифагорейские
трапезы  с  фруктами,  зеленью   и   овощами   приятнее,   чем   собственная
расточительная привередливость. Наконец, истинное наслаждение в том, чтобы в
любви ко Христу не соблазняться обманными радостями.
     Посмотри. Как люди  злоупотребляют  словами  любви  и  ненависти.  Если
безумный юноша овладевает девушкой, толпа (vulgus) называет это  любовью,  в
то время как гораздо вернее сказать,  что  это  ненависть.  Истинная  любовь
желает в ущерб себе быть полезной другим. А он не думает  ни  о  чем,  кроме
собственного удовольствия. Значит, он любит не девушку, а себя,  хотя  он  и
себя-то не любит. Потому что никто не может любить другого, если до этого он
не полюбил себя - но только праведно. Никто не может никого ненавидеть, если
до этого он не возненавидел себя.  Однако  иногда  хорошо  любить  -  значит
хорошо ненавидеть, а праведно ненавидеть - значит любить. Следовательно, то,
кто ради небольшого своего удовольствия  (как  он  считает)  строит  девушке
козни лестью и подарками, чтобы похитить у  нее  лучшее  из  того,  что  она
имеет: целомудрие, стыдливость, простодушие, чистую совесть,  славу,  -  как
тебе кажется, он ее ненавидит или любит? Конечно, нет ненависти больше,  чем
эта! Когда неразумные родители прощают детям их пороки, обычно говорят,  как
нежно они их любят. Напротив, как жестоко их ненавидит те, которые  в  угоду
своим страстям пренебрегают спасением  детей.  Чего  иного  и  ждет  от  нас
ненавистнейший враг - дьявол, как  не  того,  чтобы  мы  здесь  безнаказанно
грешили и подвергали себя вечной казни? Они  называют  наставника  добрым  и
князя милосердным, если он  не  обращает  внимание  на  проступки  или  даже
одобряет их, чтобы они могли грешить тем свободнее, чем  более  безнаказанны
они будут. По этой же причине грозит через пророка Господь  тем.  О  ком  Он
думает, что они не достойны его милосердия. "И  Я  не  стану  наказывать,  -
говорит Он, - дочерей ваших, когда они  блудодействуют,  и  невесток  ваших,
когда они прелюбодействуют". Ведь что пообещал Давид? "Накажу, -  гворит.  -
жезлом беззаконие их и ударами - прегрешения их. Милости же Моей не отниму у
них". Ты видишь, что в христианстве  все  обновляется  и  меняются  названия
вещей. Кто плохо любит себя,  тот  смертельно  себя  ненавидит.  Кто  дурным
образом милостив к себе, тот  лютует  сильнее  всего.  Хорошо  заботиться  -
значит пренебрегать. Хорошо вредить  -  значит  помогать.  Хорошо  терять  -
значит сохранять. Ты сам  позаботишься  о  себе,  если  будешь  пренебрегать
желаниями плоти. Если будешь жестоким по отношению  к  порокам,  то  окажешь
благодеяние по отношению к человеку. Если ты  убьешь  грешника,  то  спасешь
человека. Если погубишь то, что сделал  человек,  то  восстановишь  то,  что
создал Бог.
     Обрати внимание, как свойственно народу ошибочное мнение насчет силы  и
слабости, храбрости и трусости. Разве не называют сильным  того,  кто  может
легко кому-нибудь причинить вред? Хотя ясно, что способность вредить  -  это
ненавистная сила; она делает таких людей подобно шпанским мухам,  скорпионам
и самому дьяволу - конечно, в умении творить зло. Один только  бог  воистину
силен; Он не может вредить, даже если захотел бы; и не хочет, даже если  мог
бы, ибо Его природа в том, чтобы творить добро. Но,  могущественный,  почему
же в конце концов Он станет вредить  человеку?  Он  отнимет  деньги,  побьет
тело, лишит жизни? Если Он делает это по отношению к благочестивому человек,
то свершает благодеяние, а не злодеяние; если по отношению к негодяю, то  он
предоставляет возможность, но тот вредит себе сам. Потому что никто не может
тебе повредить, кроме тебя самого. Никто не готов  причинить  вред  другому,
если тот сам не  навредил  себе  до  этого  гораздо  больше.  Ты  готовишься
причинить мне денежный убыток. Так как ты утратил любовь, ты  уже  сам  себе
нанес тяжелейший урон. Ты не можешь меня ранить, если до  этого  ты  сам  не
получишь гораздо более жестокое ранение. Ты не лишишь меня  жизни  телесной,
если прежде не умертвишь свою душу. И Павел, слабый в несении обид  и  очень
сильный в перенесении их, разве не хвалился он тем, что все мог во Христе?
     Храбрым  и  отважным  называют  обычно  того,  кто  гневно,  жестоко  и
безудержно обрушивается за малейшую  обиду,  отплачивает  бранью  за  брань,
злодеянием за злодеяния. И наоборот, того, кто проглатывает полученную обиду
и не замечает ее, того называют трусливым, малодушным, нерешительным. Да что
может больше отличаться от великодушия,  чем  сумасшествие  из-за  какого-то
словечка и такое неумение пренебрегать чужой глупостью, вследствие  которого
думаешь, будто ты и не человек, если не отплатишь злодеянием  за  злодеяние?
Настолько больше храбрости в умении возвысить свою душу  и  презирать  любую
обиду, более того, воздавать благодеянием за злодеяние! Что до меня, то я бы
не назвал храбрым того, кто  отважно  идет  на  врага,  одолевает  стены  и,
презирая жизнь, подставляет голову всем опасностям. Так поступают почти  все
гладиаторы! Определения "храбрый", "великодушный" надлежит присваивать тому.
Кто  способен  победить  себя,  от  души  желать  добра  желающим  зла,  кто
заслуживает зла, молить о добре для тех, кто молится о зле.
     Исследуем также и то, что мир называет  славой,  бесчестием  и  стыдом.
Тебя хвалят. За что и кто? Если за низости и низкие люди, то  это,  конечно,
ложная слава и  настоящее  бесчестье.  Тебя  бранят,  высмеивают.  По  какой
причине и кто? Из-за благочестия, из-за честности и всегда плохие люди.  Это
не бесчестье, а самая настоящая слава. Будь  спокоен;  даже  если  весь  мир
станет свистеть и шикать,  то,  что  одобряет  Христос,  может  быть  только
достославным. А то, что не нравится Богу, может быть только постыдным - даже
если все люди будут хлопать этому и кричать: "Прекрасно! Замечательно!"
     Рассудительностью  (prudentia)   обычно   называют   умение   деятельно
накапливать богатство, хорошо закреплять накопленное и думать о будущем. Так
мы слышим.  Как  повсюду  всерьез  говорят  о  тех,  кто  быстро  приумножил
богатство:   "дельный   человек,    смышленый,    благоразумный,    опытный,
предусмотрительный". Так говорит мир, который и сам лжец, и отец его. А  что
говорит истина? "Глупец, в эту ночь душу твою потребуют у тебя". Он наполнил
амбары зерном, устроил все кладовые для запасов, спрятал  дома  очень  много
денег; думал, что теперь ничто не мешает ему по примеру  диких  зверей  лечь
бедным сторожем у собранных сокровищ, вроде того дракона,  о  котором  поэты
пишут, что он охраняет золотое  руно;  и  хотя  этот  человек  наслаждается,
Евангелие, однако, называет его глупцом. Ибо  что  может  быть  глупее,  что
бессмысленнее, чем в погоне за тенями терять  вещи  истинные!  Над  этим  мы
привыкли смеяться, читая об Эзоповой собаке. А над нравами христиан  следует
больше смеяться или плакать? Неделовой тот  купец,  о  котором  говорится  в
комедии:

     ?.Деньгами пренебречь подчас большая выгода!

     Он сейчас получит некоторый доходец, но  пусть  знает,  какой  огромный
ущерб за этим последует.  Насколько  безрассуднее  все  время  так  тревожно
заботиться о здешней теневой и шаткой жизни, когда Бог дал всего достаточно,
и нисколько не думать о жизни будущей, которую нам придется прожить в вечных
бедах, если только мы не приложим больших забот?!
     Послушай о другом заблуждении. Люди называют умелым и опытным того, кто
ловит слухи и знает, что происходит везде на свете. Какова удача в торговле,
что затевает король Британский, что нового в Риме, что появилось  в  Галлии,
как живут даки и скифы, что обсуждают князья?  Короче  говоря,  они  считают
умным того, кто поднаторел в болтовне обо всяческих делах перед всякого рода
людьми. Но что может быть бессмысленнее и глупее, чем  исследовать  то.  Что
делается далеко и не имеет к тебе никакого отношения, и вовсе  не  думать  о
том. Что происходит в твоей груди и единственно только тебя и  касается?  Ты
рассказываешь мне о мятеже у британцев; лучше расскажи, как бушует  в  твоей
груди гнев, зависть, похоть, тщеславие! Скоро  ли  ты  их  обуздаешь?  Какая
надежда на победу, в какой мере война закончена, какие пути приняты? Если ты
будешь бдителен, если станешь следить за этим ушами и глазами,  если  будешь
внимательным,  осторожным,  тогда  я  назову  тебя  умелым.  А  на  то,  что
обыкновенно распространяет о нас мир, я отвечу: ничего не знает тот,  кто  о
себе ничего не знает.
     Если ты таким образом  исследуешь  все  человеческие  заботы,  радости.
Надежды, страхи,  стремления,  суждения,  то  найдешь.  Что  все  они  полны
заблуждений. Добро они называют злом, зло - добром, сладкое делают  горьким,
а горькое - сладким, свет делают тьмой и тьму  -  светом.  И  так  поступает
большая часть людей. Разумеется, на них, с одной стороны  не  надо  обращать
внимание, чтобы не уподобиться им;  с  другой  стороны,  их  надо  жалеть  и
хотеть, чтобы они  тебе  уподобились.  И,  по  словам  Августина,  смеющихся
пристало оплакивать, а над плачущими - смеяться. Не сообразуйся с этим веком
во зле, но преобразуйся обновлением ума своего, чтобы испытать  не  то,  чем
восхищаются  люди,  но  то,  в  чем  воля  Божья,  благая,  благоугодная   и
совершенная. Ты очень близок к опасности и, конечно, упадешь.  Если  начнешь
оглядываться на то, что делает большинство. Прислушиваться к тому,  что  они
думают. Ты - сын жизни и света, дозволь мертвым погребать  своих  мертвецов,
слепым поводырям слепых идти с ними в могилу.  Берегись,  не  отклоняй  глаз
сердца от Христа - образца твоего. Ты не заблудишься, следуя  путем  истины.
Ты не собьешься во тьме, идя за светом. Если  ты  отличишь  при  этом  свете
подкрашенное добро от настоящего, настоящее зло от ложного, ты ужаснешься  и
не  станешь  подражать  слепоте  большинства  людей.  Следующих   поочередно
ничтожнейшей игре  страстей:  гнева,  зависти,  любви,  ненависти,  надежды,
страха, радости,  печали,  бурлящих  беспокойнее,  чем  какой-нибудь  Эврип.
Брахманы, киники, стоики имели  обыкновение  защищать  свои  учения  мертвой
хваткой, и, если мир отвергал их, если все свистели и шикали,  они,  однако,
упорно настаивали  на  том,  в  чем  единожды  себя  убедили.  Дерзни  и  ты
запечатлеть в глубине души основы своего учения, дерзни спокойно и полностью
отдаться воле Создателя твоего.





     Пусть навсегда в тебе останутся эти противоречивые общепринятым  мнения
истинного христианства. Пусть никто не думает, что  христианин  родился  для
себя, и пусть никто не желает жить для себя, но все, что он имеет и чем  сам
является, он обязан приписывать не себе, а  Богу-Творцу  и  все  свое  добро
обязан считать общим. Христианская любовь не знает собственности. Да полюбит
он благочестивых во Христе, а нечестивцев - ради Христа, который первый  нас
- еще врагов - полюбил первым так, что всего себя отдал нам для  искупления.
Да посвятит себя христианин одним, потому что они добры, а другим  не  менее
того, чтобы сделать их добрыми. Пусть ни к кому не питает ненависти  за  то,
каков он; во всяком случае, не больше, чем надежный врач ненавидит больного.
Он только враг пороков.  Чем  тяжелее  болезнь,  тем  больше  заботы  станет
проявлять чистая любовь. Прелюбодей, святотатец, турок  -  пусть  проклинает
прелюбодея, а не человека; пусть  отталкивает  святотатца,  а  не  человека;
пусть  убивает  турка.  А  не  человека.  Пусть  постарается,  чтобы   погиб
нечестивец, который  сам  создал  себя  таким,  но  пусть  спасет  человека,
которого создал Бог. Пусть всем от  души  желает  добра,  молится  об  этом,
благотворит. Пусть не вредит заслужившим и помогает тем, у кого нет  заслуг.
Пусть радуется удачам всех людей, как своим  собственным.  Пусть  скорбит  о
неудачах всех людей, как о своих собственных. Несомненно, это то, что  велит
апостол: "плакать с плачущими, радоваться с радующимися". Более того,  пусть
чужую беду сносит тяжелее, чем свою. От счастья брата пусть  будет  веселее,
чем от своего. Не по-христиански думать: "Какое мне до этого дело? Не  знаю,
черен ли ты или бел". Он мне чужой, неизвестный, ничем  ничего  от  меня  не
заслужил; когда-то причинил вред,  никогда  не  помого.  Ничего  не  значит!
Вспомни только, за какую твою заслугу одарил тебя Христос, который  пожелал,
чтобы за его благодеяние, по отношению к тебе не  Ему,  а  ближнему.  Смотри
только, в чем человек нуждается и что там можешь. Думай только об одном:  Он
- брат во Господе, сонаследник во Христе, член того же тела, искуплен той же
кровью, сотоварищ общей веры,  призванный  к  той  же  благодати  и  счастью
будущей жизни. Подобно тому как сказал апостол: "Одно тело и один  дух.  Как
вы и призваны в одной надежде вашего призвания; один Господь  и  одна  вера,
одно крещение, один Бог и Отец всех, который надо всеми, и через всех, и  во
всех нас".Как может быть чужим тебе тот, с кем ты так много связан  воедино?
У язычников немалое значение имеют обстоятельства, которые побуждают оратора
к  благоволению  или  не  благоволению.  Он  -  согражданин,   свойственник,
родственник или наоборот; он - приятель, отцовский друг, заслуживший  добро,
любимый, почетного происхождения, богатый или наоборот. Во Христе это ничего
не значит или, следуя Павлу, все одно и то же. Пусть одно стоит у тебя перед
глазами, и этого достаточно: он  -  плоть  моя,  брат  во  Христе.  То,  что
относится к члену, разве не распространяется на все тело и потом  на  главу?
Все мы, в свою очередь, члены. Члены, связанные друг  с  другом,  составляют
тело; глава тела - Иисус Христос; глава Христа - Бог. Все доброе  или  злое,
что происходит с каким-либо членом, происходит с тобой, происходит с  каждым
в отдельности, происходит с Христом, происходит с Богом.  Все  это  -  одно:
Бог, Христос, тело и члены.  У  христиан  нет  места  выражениям  "равные  с
равным" и "несходство - мать ненависти". Зачем слова о расхождении там,  где
такое единство? Христианство не знает того, что  говорит  обычно  придворный
провинциалу, деревенский -  горожанину,  патриций  -  плебею,  знаменитый  -
неизвестному, сильный - слабому, итальянец  -  германцу,  галл  -  британцу,
британец - шотландцу, грамматик - теологу, грамматику - диалектик, юристу  -
медик, ученый - дураку, красноречивый - неречистому,  холостой  -  женатому,
молодой - старику, клирик  -  мирянину,  священник  -  монаху,  колетанин  -
минориту, кармелит - иаковиту, и, дабы не перечислять  здесь  все  различия,
несходному вовсе не подобает выслушивать несходное.
     Где же любовь, которая почитает врага, если другое название,  несколько
отличающийся цвет одежды, если пояс или сапоги и тому подобные  человеческие
пустяки делают меня ненавистным тебе?
     Почему мы не оставляем этот ребяческий вздор, и то. Что  имеет  к  нему
отношение, почему не привыкаем смотреть на то, что вдалбливает нам Павел  во
многих местах:  что  все  мы  -  члены  одного  тела  во  главе  с  Христом,
воодушевленные одним и тем же духом: если мы действительно в нем  живем,  то
надо не завидовать более счастливым членам  и  охотно  приходить  на  помощь
более слабым. Мы должны понять, что, оказывая благодеяние ближнему, мы  сами
облагодетельствованы, что мы нанесли ущерб себе, навредив брату. Пусть никто
не старается только для себя, но пусть каждый посильно направит на всех  то,
что получил от Бога, чтобы все потекло  туда,  откуда  проистекло,  т.е.  от
Главы. Разумеется, это и есть то, что пишет Павел коринфянам: "Ибо как  тело
одно, но имеет многие члены,  и  все  члены  одного  тела,  хотя  их  много,
составляют одно тело, так и Христос. Ибо все мы  одним  Духом  крестились  в
одно тело - иудеи или язычники, рабы или свободные -  и  все  напоены  одним
Духом. Ибо и тело - это не один член, а многие.  Если  нога  скажет:  "Я  не
принадлежу телу, потому что я не рука", то неужели она не принадлежит  телу?
И если ухо скажет: "Я не принадлежу к  телу,  потому  что  я  не  глаз",  то
неужели оно поэтому не принадлежит телу? Если все тело - глаз. То где  слух?
Если все оно - слух, то где обоняние? Ныне же Бог расположил  члены,  каждый
из них в теле, как Он пожелал. А если бы все были один член, то где было  бы
тело? Ныне же членов много, а тело одно. Не может глаз сказать руке:  "Я  не
нуждаюсь в делах твоих", или также голова ногам: "Вы мне не  нужны".  Но  те
члены тела, которые кажутся слабейшими, гораздо нужнее.  И  о  членах  тела,
которые  мы  считаем  менее  благородными,  прилагаем  более  попечения.   И
неблагообразные, прилагаем более попечения.  И  неблагообразные  наши  имеют
больше попечения, а благообразные  наши  ни  в  чем  не  нуждаются.  Но  Бог
соразмерил тело, внушив о менее совершенном больше попечение, дабы  не  было
разделения в теле, а все члены одинаково заботились друг о друге.  Но  вы  -
тело Христово и члены от члена".
     Подобное он пишет римлянам; он говорит: "Ибо как в  одном  теле  у  нас
много членов, но не у всех членов одно  и  то  же  дело,  так  и  мы  многие
составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого - члены,  имеющие
различные дарования  по  благодати,  данной  нам".  И  снова  в  Послании  к
эфесянам: "Но истинной любовью, - говорит, - все возвращаем в Того,  Который
есть глава Христос,  из  Которого  все  тело,  оставляемое  и  совокупляемое
посредством всяких взаимно скрепляющих связей при действии  в  меру  каждого
члена, получает приращение для созидания самого себя в любви".  И  в  другом
месте он повелевает поочередно одним носить  бремя  других,  потому  что  мы
взаимные члены. Поэтому смотри, относятся ли к этому телу те,  которые.  Как
ты слышишь, везде говорят: "Мое имущество досталось  мне  по  наследству,  я
владею им по праву,  не  обманом.  Почему  я  не  могу  употребить  его  или
злоупотребить им по своей воле? Почему я обязан давать что-нибудь тем,  кому
я ничего не должен? Расточаю, теряю - то, что гибнет,  мое;  других  это  не
касается". Один из твоих  членов  мучается  от  голода,  а  тебя  тошнит  от
куропаток. Голый брат коченеет  от  холода,  а  у  тебя  так  много  одежды,
испорченной молью и гнилью. Ты проигрываешь в кости за ночь тысячу  золотых,
а в это время какая-нибудь несчастная девушка, гонимая нуждой, продает  свое
целомудрие, и гибнет душа, за которую Христос отдал свою душу. Ты  говоришь:
"Какое мне дело? То, что мне принадлежит, я трачу по своей  воле!"  И  после
этого тебе кажется, что ты христианин,  когда  ты  даже  и  не  человек?  Ты
слышишь, как в присутствии многих людей  бесславия  того  или  иного,  и  ты
молчишь или же громко смеешься вместе с клеветником". Я бы остановил его,  -
говоришь ты, - если бы то, что он сказал, касалось меня; но мне нет никакого
дела до того, кого он бесславил". Значит, тебе нет никакого  дела  до  тела,
если тебе нет дела до одного из членов, и нет дела до Главы,  если  тебе  не
касается то, что происходит с телом.
     Говорят, что силу следует отражать силой. Я не имею ничего против того,
что  разрешают  императорские  законы,  меня  только  удивляет,  откуда  эти
изречения попали в христианские нравы. Я нанес ущерб, но  меня  вынудили.  Я
предпочел совершить зло, чем допустить его по отношению к  себе.  Будь  так!
Человеческие законы не наказывают за то, что они разрешили. Но как  поступит
Христос, твой Повелитель, если ты нарушишь его закон,  который  находится  у
Матфея? "А я говорю вам: не противься злу, но если кто ударит тебя в  правую
щеку, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобой и взять у  тебя
рубашку, отдай ему и паллий. И кто принудит тебя идти одну милю; иди с ним и
другие две. Любите врагов ваших, благотворите  тем,  кто  ненавидит  вас,  и
молитесь за гонителей ваших и тех, кто порочит вас, чтобы стать  вам  сынами
Отца  вашего,  Который  на  небесах,  Который  делает,  чтобы   солнце   Его
поднималось  над  добрыми  и  злыми,  и  посылает  дождь  на   праведных   и
неправедных". Ты отвечаешь: "Он это не  мне  сказал.  Он  сказал  апостолам,
сказал совершенным". Разве ты не слышал, что вы - сыны Отца вашего?  И  если
ты не желаешь  быть  сыном  Божьим,  то  закон  не  имеет  к  тебе  никакого
отношения; однако не хорош тот,  кто  не  хочет  стать  совершенным.  Обрати
внимание и вот на что: если ты не требуешь награды, закон тебя не  касается.
Ведь дальше следует: "Если вы любите тех, кто вас любит, какая вам награда?"
Как будто бы говорит: "Никакая". Делать это - не добродетель, но не делать -
преступление. Никто никому не должен там, где воздают тем же. Послушай Павла
- великого  знатока  и  толкователя  христианских  законов:  "Благословляйте
гонителей ваших. Благословляйте, а не проклинайте. Никому не воздавайте злом
за зло. Если возможно с вашей стороны, будьте в мире  со  всеми  людьми.  Не
защищайте самих себя, возлюбленные, но  дайте  место  гневу  (Божьему).  Ибо
написано: "Мне отмщение, Я воздам,  говорит  Господь".  Но  если  враг  твой
голоден, накорми его. Если жаждет, дай ему пить. Ибо, делая это, ты соберешь
горячие уголья на его  голову.  Не  будь  побежден  злом,  но  побеждай  зло
добром". Ты говоришь: "Что же будет, если мягкостью своей я  вскормлю  чужое
бесстыдство и, снося старую обиду, вызову новую?" если  ты  можешь  избежать
зла или отразить его без своего зла, никто не запрещает тебе это делать.  Но
если ты не можешь, то остерегись говорить: "Лучше делать, чем терпеть". Если
можешь, исправляй, заваливая благодеяниями или покоряя кротостью. Если же не
может быть по-иному, то пусть лучше погибнет один, чем оба; лучше, чтобы  ты
стал богаче, извлекши  пользу  из  терпения,  чем  чтобы  оба  стали  злыми,
воздавая друг другу за зло. Да будет правилом для  христиан  состязаться  со
всеми в любви, кротости, благодеяниях; охотно  уступать  даже  самым  низким
людям в спорах, ненависти, недоброжелательности,  поношениях  и  обидах.  Но
недостоин тот, кому  оказывают  благодеяние,  кому  уступают.  Для  тебя  же
достойно то, что ты делаешь, достоин Христос, ради Которого это происходит.
     Говорят: "Я не хочу никому вредить, но и не  хочу  терпеть,  когда  мне
вредят". Нет, если тебе причинили ущерб, от души прости  обиду,  остерегаясь
того, как бы ни случилось чего-нибудь, что и тебе  надо  было  бы  простить.
Надо столь же осмотрительно избегать своей вины, сколь легко  прощать  чужую
вину. Чем ты больше, тем больше смиряй себя, чтобы  служить  всем  в  любви.
Если ты знатного рода, то и нравы, достойные Христа, не затмят,  но  украсят
благородство происхождения. Если ты ученый, то скромнее  сноси  и  исправляй
незнание невежественных людей. Ты тем больше должен брату, чем  больше  тебе
поверили. Ты богат; помни, что ты управитель, а  не  господин,  и  тщательно
следи за тем, как ты выполняешь общее дело. Ты  поверил.  Что  только  одним
монахам запрещена собственность и предписана бедность? Ты  ошибся;  и  то  и
другое относится ко всем христианам. Закон наказывает тебя, если ты  унесешь
что-нибудь чужое. Он не наказывает. Если ты  отнимешь  свое  у  нуждающегося
брата. А Христос наказывает и то и другое. Если ты - должностное лицо, пусть
почет не делает тебя более жестоким, но обязанности пусть сделают тебя более
внимательным. "У меня нет церковной должности, - говоришь ты, - я не пастырь
и не епископ". Вот именно; может быть, ты  и  не  христианин?  Сам  увидишь.
Какой ты. Если ты не церковный. Христа  стали  так  презирать  в  мире,  что
считают прекрасным и замечательным не иметь с Ним никакого дела,  настолько,
что более презренным считают того, кто теснее с  ним  связан.  Разве  ты  не
слышишь каждый день от разгневанных мирян, как  они  бросают  в  лицо  слова
"клирик", "священник", "монах",  употребляемые  взамен  злой  брани?  И  это
делается таким голосом и с таким видом, будто они  порицают  распутство  или
святотатство. Я, право, удивлен, почему они не нападают также и на крещение,
почему они вместе с сарацинами не используют имени Христова для  обозначения
позора? Если бы они говорили о плохом клирике,  недостойном  священнике  или
нечестивом монахе, это надо было бы сносить, потому  что  так  они  порицают
человеческие нравы, а не презирают обет добродетели. Но те, которые  считают
своей  славой  растление  девиц,  военный  разбой,  деньги,  выигранные  или
проигранные в кости. И многие такого рода преступления, не могут  сказать  о
другом ничего более презренного, более злого или постыдного, чем назвать его
монахом или священником; не менее ясно и то, что думают о Христе  эти  люди,
которые лишь называются христианами.
     У епископов и у должностных лиц нет иного Господа, кроме Христа. И те и
другие попеременно представляют Его. И те и другие  должны  будут  дать  ему
отчет. Если  ты,  принимая  на  себя  или  исполняя  обязанности,  обращаешь
внимание на что-то иное, а не на Него, то,  если  мир  и  не  называет  тебя
продажным. Он, конечно, накажет тебя как  продажного.  Если  ты  добиваешься
общественной должности не для того, чтобы приносить пользу всем. А для того,
чтобы думать о собственных частных делах, чтобы мстить тем людям, которым ты
желаешь зла, твоя служба - для Бога разбой. Ты преследуешь грабителей не для
того, чтобы вернуть владельцу похищенное, а для того, чтобы и  у  тебя  было
то, что есть у грабителей. Скажи, пожалуйста, где хотя бы маленькая  разница
между тобой и ими? Ее нет ни в чем, кроме того, что они грабят купцов, а  ты
- грабителей. В общем если ты берешься за эту должность не для  того,  чтобы
быть готовым под угрозой потери не только имущества,  но  и  жизни  защищать
справедливость, то Христос не одобрит твоего правления. Я добавлю и то место
из суждения Платона, когда он говорит, что никто не достоин  той  должности,
которую он принимает добровольно. Если ты князь, берегись, как  бы  тебя  не
заворожили такие вот опасные речи льстецов: "Ты - господин, ты  свободен  от
законов. Для тебя все  справедливо,  все  честно.  Тебе  дозволено  все  что
угодно." Тебя не касается то, что говорят священники простому  народу.  Мало
того, считай - как и есть на самом деле, - что существует один Господин  изо
всех; на Него должен быть как можно более похож, его обязанности ты временно
берешь на себя - это Иисус Христос.
     Никто. Кроме тебя, не обязан внимательнее относиться к его  учению,  от
тебя Он потребует  отчета  строже,  чем  от  других.  Ты  только  не  считай
справедливым то, чего ты желаешь, но желай лишь того,  что  справедливо.  Не
думай, что для тебя станет почетным то, что для  любого  человека  считается
позорным. Наоборот, не разрешай себе  даже  того,  что  повсюду  обыкновенно
прощают. Считай для себя преступлением то, что у других слывет  ошибкой.  Не
богатства стяжают тебе  честь,  восхищение,  достоинство,  любовь,  уважение
многих людей, а измененные нравы, которые лучше простонародных. Пусть  народ
не учится на тебе удивляться тому, что его самого подбивает на те  же  самые
проступки,  которые  ты  каждый  день  порицаешь.  Откажись  от   восхищения
богатством; здесь воры, казнокрады,  святотатцы  и  грабители!  Откажись  от
восхищения наслаждениями. Здесь  похитители  и  прелюбодеи.  Коль  скоро  ты
хочешь выглядеть перед своими более блистательным,  не  выставляй  на  глаза
глупцам своего богатства; хочешь выглядеть  счастливым  -  не  показывай  ни
расточительности, ни довольства. Пусть они по  тебе  учатся  это  презирать,
учатся  восхищаться  добродетелью,   ценить   чувство   меры,   аплодировать
сдержанности, почитать скромность. Пусть твои нравы не выказывают того.  Что
твоя  власть  в  нравах  народных  наказывает.  Лучше  всего  ты  искоренишь
злодеяния, если люди увидят, что ты невысоко  ставишь  причину  злодеяний  -
богатство и наслаждения. Ни к кому из народа не следует относиться хуже, чем
к себе. У всех. Кто искуплен, - одна цена. От презрения не охранят  тебя  ни
звон тщеславия, ни жестокость.  Ни  оружие,  ни  телохранители,  но  чистота
жизни, строгость и нравы, не испорченные никакими обычными пороками.
     Ничего не мешает тебе занимать высшее место в правительстве и  в  любви
не различать никаких мест. Считай, что это преимущество состоит  не  в  том,
чтобы быть богаче, а в том, чтобы как можно больше всем помогать. Не обращай
в собственную выгоду то, что принадлежит всем, но свое и всего  себя  самого
отдай всеобщей пользе. Народ тебе должен многое, но ты ему должен все.  Даже
если уши вынуждены слушать громкие слова "непобедимый", "святой", "великий",
душа пусть не знает этого. Отнеси все это  к  Христу,  одному  которому  эти
слова и подобают.  Преступление,  заключающееся  в  оскорблении  величества,
которое другие люди переносят трагически, да будет для тебя наилегчайшим.  В
действительности  оскорбление  величеству  наносит  тот,  кто  именем  князя
жестоко, насильственно и бесчестно совершает  нечто  противозаконное.  Пусть
никакая обида не трогает тебя  меньше  той,  которая  касается  тебя  лично.
Помни, что ты лицо  общественное  и  тебе  следует  думать  только  о  благе
общества. Если ты мужественный человек, помышляй не о том, сколь  ты  велик,
но о том, какой груз ты несешь на своих плечах. Чем в большей  опасности  ты
живешь, тем меньше прощай себе. Пусть не предки твои и не льстецы  указывают
тебе форму управления государством, а Христос. Что может быть  нелепее,  чем
если христианский  князь  возьмет  себе  за  образец  Ганнибала,  Александра
Великого, Цезаря или Помпея? Так как он не сможет следовать определенным  их
добродетелям, то он станет более всего подражать тому, чего  только  и  надо
избегать. Если Цезарь сделал что-то,  за  что  его  хвалят  историки,  этого
нельзя брать сразу за образец, но только в случае, если это не расходится  с
учением Господа  нашего  или  если  это,  хотя  и  не  достойно  подражания,
способно, однако, воспламенить стремление к добродетели. Вся власть не столь
велика, чтобы ты сознательно захотел отклониться от правильного пути.  Лучше
отказаться от нее, чем отказаться от Христа. Не сомневайся: то, что Он  дает
тебе  взамен  утраты  власти,  гораздо  лучше  власти.  Нет   ничего   столь
прекрасного. Столь великолепного, столь славного  для  царей,  как  возможно
большее приближение к  сходству  с  высшим  Царем  Иисусом,  который  был  и
величайшим и наилучшим. Но то, что Он был величайшим, Он на  земле  скрывал;
предпочитал, чтобы мы понимали, что Он был наилучшим, и хотел,  чтобы  мы  в
этом Ему подражали. Он говорил, что царство его не от мира  сего,  хотя  был
Господом неба и земли.
     Языческие правители господствуют, христианский правитель распространяет
на своих не власть, а любовь. Тот, кто велик, пусть думает о том, что  он  -
слуга для всех, а не господин.  Тем  более  меня  удивляет,  что  напыщенные
обозначения власти дошли даже до самих верховных понтификов  и  епископов  и
что теологи, не менее невежественные, чем тщеславные,  не  стыдятся  открыто
называться нашими наставниками, хотя Христос запретил своим и то  и  другое,
сказал, чтобы они не разрешали называть себя ни господами, ни  наставниками,
потому что один есть Наставник и господин. Он же - Глава надо всеми  нами  -
Иисус Христос. "Апостол", "пастырь", "епископ" - это обозначение  должности,
а не господства. "Папа", "аббат" - слова любви, а не власти.
     Но что это я вступил в море обычных заблуждений? К какому роду людей ни
обратишься, человек действительно духовный повсюду увидит  много  достойного
смеха, а еще больше -  достойного  слез.  Он  обнаружит.  Что  очень  многие
воззрения  чрезвычайно  искажены  и  весьма  сильно  расходятся  с   учением
Христовым. Большая часть их проистекает из того, что  мы  и  в  христианство
ввели нечто мирское. То, что читают о мире у древних теологов,  недостаточно
просвещенные люди  относят  не  к  монахам.  В  Евангелии,  у  апостолов,  у
Августина, Амвросия, Иеронима  миром  называются  неверующие,  чуждые  вере,
враги креста Христова, богохульники. Те, которые озабочены завтрашним  днем,
вообще, те, которые не верят  в  Христа,  сражаются  за  богатства.  Власть,
наслаждения; дело в том, что,  ослепленные  соблазнами  вещей  видимых,  они
посвящают себя ложному добру взамен истинного. Потому что этот мир не  знает
Христа, в котором истинный свет. Он лежит целиком во зле, любит себя,  живет
для себя, старается для  себя.  Он  не  принимает  Христа,  Который  и  есть
истинная любовь. От этого мира Христос отделил не только апостолов, но всех,
которых Он признал достойными себя. Как  можем  мы  поэтому  смешивать  этот
всегда осуждаемый в Писаниях мир с христианством и  льстить  нашим  порокам,
обозначая их именем ничтожного мира?
     Многие ученые увеличивают эту заразу, искажая, как говорит Павел, слово
Божье и приспосабливая Священное писание к нравам времени, тогда  как  более
пристало исправлять нравы по  норме,  установленной  Писаниями.  Нет  ничего
гибельнее такого рода поддакивания,  чем  когда  мы  словами  Евангелия  или
пророков льстим болезням души, а не лечим их. Слышит князь:  "Всякая  власть
от Бога" - и тотчас вскидывает гребешок! Почему Писание придает тебе  больше
тщеславия,  чем  робости?  Ты  думаешь,  что  Бог  дал  тебе  власть,  чтобы
управлять, и не думаешь, что Он потребует отчета об этом управлении?  Жадный
слышит, что христианам запрещено иметь по две туники. Теолог  истолковывает,
что вторая туника - это все, что выходит за пределы естественной  надобности
и что входит в болезнь алчности. "Прекрасно, - говорит этот Красс, - у  меня
еще очень многого нет". Плотский, холодный в любви человек слышит, что  есть
такая любовь, что ты должен положить свои деньги за  чужие,  свою  жизнь  за
чужую, свою славу за чужую. "Не дам, - говорит он, - может быть, мне  самому
не хватит. Я не стану защищать его  славу,  чтобы  как-нибудь  не  запятнать
свою. Я покину брата в опасности,  чтобы  самому  не  попасть  в  опасность.
Короче говоря, я буду жить только для себя, чтобы у меня ни  из-за  кого  не
было неприятностей". Мы приучились брать за жизненный образец святых  мужей,
только если они сделали что-то, чему не следует подражать. Прелюбодеи убийцы
льстят  себе  примером  Давида.  Те,  которые  засматриваются  на  кошельки,
приводят в пример богатого  Авраама.  Князья,  которые  для  забавы  повсюду
бесчестят девушек, перечисляют нам цариц и наложниц Соломона. Те, у кого бог
- их утроба, ссылаются на пьянство  Ноя.  Кровосмесители  сожительство  лота
приводят в оправдание своего позора. Почему мы переводим взгляд с Христа  на
них? Осмелюсь сказать, что нам не следует подражать  ни  пророкам,  ни  даже
апостолам. Если у них существует какое-то расхождение с учением Христовым. Я
не против, если грешники хотят подражать святым, только пусть они  подражают
во всем! Ты последовал Давиду в прелюбодеянии, следуй больше в покаянии!  Ты
взял пример с Магдалины-грешницы, возьми в пример и ее любовь, ее слезы, то,
как она бросилась Иисусу в ноги.  Ты  преследовал  церковь  Божью  вместе  с
Павлом, лжесвидетельствовал вместе с Петром; подставь вместе с  Павлом  свою
шею за благочестие, не устрашись креста вместе с Петром. Бог  терпит,  когда
великие люди допускают  некоторые  ошибки,  чтобы  и  мы,  допустив  их,  не
отчаивались, но как были мы товарищами в заблуждении, так станем  товарищами
в исправлении ошибок. Ныне мы возвеличиваем то, чему не  следует  подражать,
но искажаем то, что они делали верно, наподобие пауков,  которые  высасывают
только яд или превращают в яд даже целебный для нас сок. Что у тебя общего с
богачом  Авраамом.  Божество  которого  -  деньги?  То,  что  он  разбогател
приумножением скота и Бог даровал счастье его  делу?  И  это  -  в  плотском
законе.Разве тебе, христианину,  дозволяется  всеми  правдами  и  неправдами
собирать отовсюду Крезовы богатства, которые ты или  растратишь  понапрасну,
или - хуже того - закопаешь дома? Авраам не обращал внимание  на  богатство,
которое на него нахлынуло; доказательством тому то,  что  он  тотчас  же  по
велению голоса божьего повел на заклание своего единственного сына.  Как  ты
думаешь, тот. Кто пренебрег своим сыном, пренебрегнет стадом быков? Ты же ни
о чем, кроме выгоды, и не помышляешь, ничем, кроме денег,  не  восхищаешься,
готовый и брата обмануть,  и  от  Христа  отказаться,  как  только  появится
малейший проблеск надежды на богатство. Простые девушки - дочери Лота, когда
увидели, что вся земля вокруг объята пожаром, подумали,  что  во  всем  мире
никто, кроме них, не  уцелел  в  этом  опустошающем  пожаре.  И  они  втайне
сожительствовали с отцом не по бесстыдному,  а  по  благочестивому  решению,
конечно, чтобы не прекратился род человеческий;  особенно  еще  потому,  что
крепка была заповедь Божья:  "Плодитесь  и  размножайтесь".  И  ты  посмеешь
сравнивать свои чудовищные вожделения с поступком этих девиц? Более того,  я
не сомневаюсь. Что твой брак стоит ниже,  чем  их  кровосмесительство,  если
даже в супружестве ты служишь не  потомству,  а  собственной  похоти.  Давид
после стольких примеров благочестия совершил один раз  прелюбодеяние,  когда
ему представился случай, а не он ловил его. Неужели по этой причине тебе  не
будет дозволено безнаказанно всю  жизнь  валяться  в  чужих  спальнях?  Петр
однажды под страхом смерти отрекся от Христа, за  которого  потом  он  хотел
умереть. Неужели поэтому тебе можно будет по  любой  причине  давать  ложные
клятвы? Павел грешил не по страсти, а впав в заблуждение; когда его убедили,
он тотчас опомнился. Ты умный, знающий, видящий,  ты  состарился  во  зле  и
будешь льстить себе самому примером  Павла?  Матфей  по  одному  лишь  слову
повеления, нисколько не помедлив, отказался от  сбора  податей.  Ты  же  так
сильно предан деньгам, что ни  примеры  святых,  ни  столько  раз  слышанное
Евангелие, ни речи не оторвут тебя от них. Епископы  говорят  мне:  "Читают.
Что у святого Августина было  две  подружки".  Но  он  был  язычник,  мы  же
воспитаны  в  христианстве.  Он  был  молодым  человеком,  а  мы  -  старые.
Замечательное сравнение: у этого юного язычника, дабы не  запутаться  ему  в
брачных узах, была вместо  жены  одна  женщина;  он  хранил  ей  супружескую
верность, несмотря на то что она не была ему женой; поэтому нам, христианам,
- старикам, священникам, епископам - будет менее постыдно измазаться во всех
болотах вожделения? С нравами было покончено после того,  как  мы  наградили
пороки именами добродетелей и стали более ловко защищать свои ошибки и менее
усердно  исправлять  их,  главным  образом  когда  мы  приучились  питать  и
подкреплять свои превратные воззрения,  прибегая  к  ложному  заступничеству
Священного писания.
     Поэтому,  сладчайший  брат,  целиком  презрев  чернь  (vulgus)   с   ее
воззрениями и делами, целиком и  полностью  прими  христианское  учение.  Из
любви к благочестию равно пренебрегай всем тем, что в этой  жизни  устрашает
чувства или привлекает их. Да будет тебе  достаточно  одного  Христа,  Он  -
единственный творец и верных чувств, и  блаженной  жизни.  Мир  считает  это
чистой глупостью и безумием. Но Богу  было  угодно  этим  спасать  верующих.
Счастливо неразумен тот, кто разумен во Христе. Печально неразумен тот,  кто
Христа не разумеет. Да, знаешь, подобно тому как я хочу, чтобы ты решительно
отошел от черни, также я не хочу, чтобы  ты,  рассказывая  о  чем-либо,  как
киник, облаивал повсюду чужие суждения  и  поступки,  надменно  осуждал  их,
несносно всем докучал, яростно обличал любую  жизнь,  что  не  было  у  тебя
одновременно двух бед: одна состоит в том, что тебя все возненавидят, другая
- в том, что, ненавидимый, ты не сможешь никому помочь. Будь и ты  всем  для
всех, чтобы, насколько это возможно, без  ущерба  для  благочестия  привлечь
всех ко Христу. Внешне приспосабливайся ко всем, чтобы внутри твое намерение
оставалось неизменным. Внешне обходительность, мягкость,  снисходительность,
уступчивость пусть привлекает брата,  которого  подобает  ласково  звать  ко
Христу, а не устрашать его жестокостью. Наконец, то, что ты думаешь, следует
выражать не столько суровыми словами, сколько собственными  нравами.  Однако
не следует настолько прощать черни слабость, чтобы в нужное время не посметь
храбро  защитить  истину.  Человечность  должна  исправлять  людей,   а   не
обманывать их.






     С другой стороны, если из-за младенческой слабости  нашей  души  нельзя
будет достигнуть тех духовных вещей, то надо,  несмотря  на  это,  неустанно
трудиться, чтобы, по крайней мере. Приблизиться к ним. Впрочем,  истинный  и
наикратчайший путь к счастью состоит  в  том,  чтобы  все  свои  помыслы  мы
устремили на восхищение делами небесными; как тело ведет тень, так любовь ко
Христу, любовь к вечному и честному сама по себе приведет  к  отвращению  от
тленного, к ненависти по отношению к позорному, за одним необходимо  следует
другое, одно вместе с другим либо увеличивается, либо уменьшается. Насколько
ты продвинешься в своей любви к Христу, настолько же ты  возненавидишь  мир.
Чем больше тебя будет восхищать невидимое, тем меньше цены станут  для  тебя
иметь вещи преходящие и мимолетные. Поэтому следует, подобно тому как  Фабий
советует делать это при обучении, также поступать и в науке  о  добродетели:
сразу же опираться на лучшее. Однако если из-за нашей порочности это для нас
недостижимо,  то  доступнее  при  некоторой  человеческой   рассудительности
удерживаться от больших пороков и по возможности сохранять себя чистыми  для
милости Божьей. Ибо, подобно тому как тело, истощенное и  пустое,  свободное
от вредоносных соков, ближе к спасению, так и дух (mens) более восприимчив к
божественному дару, когда на нем еще нет грязи тяжелой вины, хотя нет в  нем
пока и истинной добродетели. Если мы слишком слабы для того, чтобы подражать
апостолам, мученикам, девственницам, мы должны, по крайней  мере,  не  вести
себя так, чтобы казалось, что язычники определили нас на этом поприще. Очень
многие из них, хотя и не знали  бога,  которого  они  боялись  бы,  считали,
однако, что человек должен любыми способами избегать позора самого по  себе;
настолько, что некоторые предпочитали нанести ущерб своей славе,  имуществу,
жизни, но не отступать от добродетели (honestum). Если же грех сам  по  себе
нечто  такое,  что  нельзя  допускать  ни  при  каких  благих  или  неблагих
намерениях, если на  самом  деле  христианин  ни  Божьей  справедливости  не
боится, ни милость его не разубеждает, если ни  надежда  на  бессмертие,  ни
страх вечного наказания не мешают ему, если не  препятствует  ему  даже  тот
врожденный стыд греха, который способен был удержать и  души  язычников,  то
пусть его устрашит тысяча неприятностей, которые  преследует  грешника  и  в
этой жизни: бесславие, потеря имущества, нужда, презрение и ненависть добрых
людей, страх, беспокойство и наитяжелейшие мучения совести.  Хотя  некоторые
люди в настоящее время не чувствуют этого,  -  то  ли  помраченные  тупостью
возраста, то ли опьяненные наслаждением от греха - они, однако,  почувствуют
это после, и тем несчастнее они будут, чем позднее это  произойдет.  Поэтому
прежде всего следует учить молодых людей, чтобы они предпочли поверить столь
многим знатокам, что природа греха именно такова,  а  не  постигали  это  на
своем собственном несчастном опыте и не пачкали жизнь пороками до того,  как
полностью узнали, что такое жизнь. Если ты не ценишь Христа, которому ты так
дорог, удерживайся от позора, по крайней мере, ради самого себя. И  несмотря
на то что очень опасно слишком долго оставаться в  этом  состоянии,  как  на
распутье, однако для тех, которые еще не могут  возвыситься  до  героической
добродетели, гораздо лучше остановиться  на  политической  добродетели,  чем
опрометью кидаться во всевозможного вида гадости. Это не предел счастья,  но
это очень близкая ступенька к нему. При всем  этом  надлежит  всегда  молить
Бога, чтобы Он удостоил нас подняться к лучшему.





     Если буря испытаний станет поражать тебя чаще и тяжелее. Ты  не  должен
сразу же отчаиваться, как если бы твоему Богу не было до тебя  дела,  потому
что ты недостаточно благочестив и совершенен. Напротив, скорее благодари Его
за то, что Он наставляет тебя как будущего наследника, бьет  как  дражайшего
сына, испытывает как друга. Когда человека не подвергают никаким испытаниям,
это самое большое доказательство тому, что милосердие  Божье  отвергло  его.
Пусть придет тебе на ум апостол Павел, который удостоился быть допущенным  к
тайнам третьего неба, однако был избит ангелом сатаны. Пусть  вспомнит  друг
Бога --Иов, пусть вспомнятся Иероним, Бенедикт, Франциск, а вместе и с  ними
и бесчисленные другие святые отцы, которых тревожили весьма большие  пороки.
Почему ты падаешь духом, если то. От чего ты страдаешь, объединяет  тебя  со
столь многими и столь великими людьми? Надо скорее стремиться вместе с  ними
к победе. Бог не оставит тебя, Он позаботится об успешном исходе  испытания,
чтобы ты смог его выдержать.





     Хитрые полководцы имеют обыкновение расставлять сторожевые  посты  и  в
спокойное время; так же поступай и ты! Будь бдителен и осмотрителен, думай о
будущем  натиске  врага.  Ведь  он  всегда  ходит  вокруг,  ищет,  кого  ему
проглотить. Хорошо бы тебе  получше  подготовиться,  чтобы,  как  только  он
нападет, ты тотчас бы храбро обезвредил и  освистал  его,  тотчас  растоптал
голову смертоносному змию. Никогда  нельзя  победить  его  легче  и  полнее.
Поэтому лучше всего вавилонских младенцев разбивать о камень, который и есть
Христос, сразу же, как только они родились, до того, как они вырастут.





     Лучше всего отражать искусителя такими способами:  если  ты  решительно
отвратишься от него и тотчас как бы плюнешь на того, кто наущают  тебя,  или
станешь пылко молиться, или же предашься всем сердцем какому-нибудь  святому
занятию, станешь отвечать искусителю словами из Священного писания наподобие
того, как мы выше учили. При этом немалую пользу  могут  принести  имеющиеся
наготове для  каждого  вида  искушения  некие  определенные  фразы,  главным
образом такие, о которых ты уже  однажды  узнал,  что  они  на  тебя  сильно
действуют.





     Перед благочестивыми людьми стоит прежде всего двойная опасность.  Одна
- как бы не пасть жертвой  искушения,  другая  -  как  бы  после  победы  не
возгордиться от успеха и духовной радости. Поэтому освободись не  только  от
ночного страха, но и от полуденного беса, когда враг станет  подбивать  тебя
на позорные поступки, помни не только о своей собственной слабости, но также
и о том, что во Христе ты все можешь; Он не только апостолам, но и тебе,  но
и всем, даже самым низким, своим членам сказал:  "Надейтесь,  потому  что  Я
победил мир". С другой стороны, когда после победы над искусителем или после
какого-нибудь благочестивого дела ты почувствуешь, что в твою душу  проникло
тайное наслаждение, тогда бойся, и очень бойся, поставить  что-либо  себе  в
заслугу, но прими полученное как благодеяние Божье  и  подави  себя  словами
Павла: "Что ты имеешь, чего бы не получил? И если  получил,  что  хвалишься,
как будто не получил?" Поэтому против этого  двойного  зла  есть  и  двойное
лекарство. Если ты в бою не полагаешься на свои силы, ты  можешь  прибегнуть
ко главе своей - Христу - и возложить всю надежду  победить  только  на  его
благоволение; в духовном утешении тотчас благодари Его за  его  благодеяние,
смиренно признавая свою низость.





     Когда ты сражаешься с врагом, пусть тебе  будет  недостаточно  избежать
его удара или отразить его! Смело обрати против зачинщика вырванное  оружие!
Уничтожай врага его собственным мечом!  Таким  образом  получится,  что  ты,
побужденный к  злу,  не  только  не  согрешишь.  Но  воспользуешься  случаем
проявить добродетель. Как прекрасно изображают поэты Геракла, который  вырос
и окреп от опасностей, уготованных ему разгневанной Юноной! Подобно этому  и
ты постарайся не только не стать хуже от  подстрекательств  врага,  но  даже
улучшиться после  них.  Тебя  соблазняет  вожделение:  знай  свою  слабость,
запрети себе побольше даже разрешенных удовольствий и  добавь  что-нибудь  к
чистым и благочестивым занятиям. Тебя вынуждают к корыстолюбию, к скупости -
увеличь милостыню. Тебя влечет к пустой славе - тем скромнее будь  во  всем.
Таким  образом,  получится,  что  каждое  искушение  будет  для  тебя  неким
обновлением твоего святого намерения  и  увеличением  благочестия.  Ведь  не
существует просто никакого иного столь же действенного способа  покончить  с
нашим врагом и одолеть его. Ведь он поостережется вызвать тебя снова,  чтобы
тот,  кто  радуется  быть  причиной  нечестия,  не  дал  тебе   повода   для
благочестия.





     Борись  всегда  с  уверенностью  и  надеждой,  что  если  ты  окажешься
победителем, эта битва станет для тебя последней. Ведь может получиться так,
что милость Божья дарует тебе как  награду  за  добродетель  то,  что  враг,
единожды позорно побежденный, никогда больше на тебя не нападет; мы  читаем,
что это случалось с  некоторыми  благочестивыми  мужьями.  Правильно  думает
Ориген, что после победы  христиан  войско  врагов  уменьшилось  и,  отважно
отброшенный один раз, враг никогда не решится вернуться и  мучить  человека.
Поэтому в борьбе дерзай надеяться на постоянный мир. Однако опять же,  когда
победишь, веди себя так, словно тебе скоро предстоит сражение. Ведь пока  мы
боремся на стороне нашего тела, всегда надлежит ожидать одно искушение после
другого и никогда не оставлять оружия, никогда не покидать поста, никогда не
отпускать караул. Каждый должен всегда носить в своем сердце вот  эти  слова
пророка: "Я буду стоять на страже".





     Больше всего надо бояться пренебрегать каким-нибудь пороком как легким.
Ведь никакой враг не побеждает чаще. Чем тот, которым пренебрегали. Я твердо
знаю. Что в этом обманывается немало людей. Они обманывают самих себя, когда
не обращают внимания на тот или другой  порок,  потому  что  каждый  человек
обычно думает, что этот порок простительный, решительно проклиная остальные.
Добрая часть тех людей, которых народ называет  честными  и  неиспорченными,
полностью   отвергает   воровство,   разбой,   убийство,   прелюбодеяние   и
кровосмешение. Однако  они  нисколько  не  избегают  простого  распутства  и
умеренной пользы от удовольствия, так  как  это  -  проступок  легкий.  Один
человек, во всем остальном достаточно неиспорченный, любит выпить, не  знает
меры в роскоши; другой - скор на язык; третий - весьма тщеславен и хвастлив.
Какого только порока у нас не будет, если каждый станет  так  себе  льстить?
Дело в том, что те, которым нравится какой-то порок, в  действительности  не
обладают прочими добродетелями, а скорее имеют некие  подобия  добродетелей;
природа или воспитание, привычка вложили их, наконец, и  в  души  язычников.
Тот, кто по христианской ненависти проклинает какой-нибудь порок, необходимо
должен отречься от всех пороков. Тот, чьей душой однажды овладела любовь,  с
равным  отвращением  преследует  все  полчище  зол,  а  не  льстит  себе   в
простительных  делах,  чтобы  от  очень  малых  проступков   постепенно   не
докатиться до очень больших; в то время как он  равнодушен  по  отношению  к
легким порокам, его погубят  самые  тяжелые.  И  если  ты,  возможно,  не  в
состоянии вырвать весь корень пороков, тем не менее ты  должен  каждый  день
уничтожать  хоть  что-нибудь  из  наших  недостатков  и  всегда   что-нибудь
прибавлять к добрым нравам. Таким образом, та огромная Гесиодова гора  будет
становиться ниже или выше.





     Если тебя очень испугает труд, который тебе следует затратить в  борьбе
с искушениями, то вот лекарство: не сравнивай тяжесть битвы с  удовольствием
от греха, но сопоставь сегодняшнюю горечь битвы  с  будущей  горечью  греха,
той, которая ожидает  побежденного,  сопоставь  сегодняшнюю  сладость  вины,
которая тебя манит, с  будущей  сладостью  победы  и  спокойствием  совести,
которые ожидают стойко сражающегося, -  ты  быстро  увидишь,  сколь  неравно
такое сравнение. Однако недостаточно  осторожные  люди  здесь  обманываются,
потому что они сравнивают горечь битвы с весельем греха и не думают, что  за
тем и за другим последует.  Последует  же  для  побежденного  гораздо  более
трудное и продолжительное мучение, чем то, которое  было  у  побеждающего  в
предстоявшей  ему  схватке.  Победителя  также  ожидает  гораздо  большее  и
длительное удовольствие, чем побежденного, которого это удовольствие ввело в
прегрешение. Кто  испытал  опасность  того  и  другого,  легко  поймет  это.
Впрочем, ни одному христианину нельзя быть столь ленивым,  чтобы,  ежедневно
подвергаясь искушению, по крайней мере однажды не захотеть попробовать,  что
значит победить искушение. Чем чаще он станет это делать, тем слаще окажется
победа.





     Если когда-нибудь придется тебе получить смертельную рану,  остерегись,
бросив сразу щит, подставлять себя прочему оружию врага. Я заметил, что  это
случается  со  многими,  которые  от  природы  весьма  слабы  и  женственны;
поверженные один  раз,  они  перестают  сопротивляться,  полностью  отдаются
страстям и не помышляют о том, как обрести вновь  свободу.  Такое  малодушие
чрезвычайно опасно; иногда оно  не  связано  с  самыми  плохими  свойствами,
однако же обыкновенно приводит к тому, что хуже всего, а именно к  отчаянию.
Против этого надлежит укреплять  свой  дух  (mens)  в  соответствии  с  этим
правилом для того, чтобы, впавши в грех, , мы не только не  отчаивались,  но
подражали ревностным воинам, которых  нередко  позор  бесславия  и  боль  от
полученной раны не только не обращали в бегство, но побуждали и воодушевляли
сражаться храбрее прежнего. Так же и мы, если будем введены в смертный  грех
(in capitalem noxam), тотчас поспешим прийти в себя и, воодушевившись, вновь
загладить позор падения добродетелью. Легче излечить одну рану, чем  многие;
легче свежую, чем застарелую и уже гноящуюся. Придай себе мужество той очень
известной фразой, которую употреблял Демосфен: "Бегущий человек будет  снова
сражаться". Подумай о пророке Давиде, царе Соломоне, о Петре - князе церкви,
об апостоле Павле - такие  светочи  святости,  а  в  какие  прегрешения  они
впадали! Возможно, Бог для того и разрешил им пасть, чтобы ты при падении не
отчаивался. Поэтому встань на ноги и тотчас, полный надежды,  возвращайся  в
бой с новым пылом и большей осторожностью! Иногда бывает, что очень  тяжелые
проступки  у  благочестивых  людей  становятся  верхом  благочестия;  и  чем
постыднее они заблуждались, тем более пылко они любят.





     Однако же для разных нападений искусителя подходят то одни средства, то
другие. А единственно да и самое действенное средство  против  всякого  рода
бедствий и искушений - это крест Христов, который для  заблудших  -  пример,
для страждущих -  прибежище,  для  сражающихся  -  оружие.  Он  один  должен
противостоять всяческим копьям зла. Поэтому следует усердно  заниматься  им.
Разумеется, не так, как это делают многие люди, когда они снова каждый  день
читают о страстях Господних, молятся изображению креста, для защиты  крестят
тысячу раз все свое тело, хранят дома небольшой кусок освященного дерева,  в
определенные часы вспоминают муку Христову, чтобы по-человечески  сострадать
и оплакивать Его, словно праведного, безвинно пострадавшего человека.  Не  в
этом настоящий плод того древа, хотя иногда и здесь может  оказаться  молоко
для еще младенческой души. Не  влезь  на  пальму,  чтобы  достать  настоящие
плоды. Они особенно полезны, если мы, умерщвляя страсти, позаботимся о  том,
чтобы уподобить члены Главе. Страсти - и есть наши члены на земле. В этом не
должно быть для нас никакой горечи; наоборот, это  будет  весьма  желанно  и
приятно, если только живет в нас дух Христов.  Кто  же  действительно  любит
Его, порадуется ли, что он так сильно непохож на  него?  Для  того  чтобы  с
наибольшей пользой размышлять о тайне креста,  каждому  следует  подготовить
некий разумный и благочестивый способ борьбы и усердно  в  нем  упражняться,
дабы оказаться готовым как только дело потребует этого.  Способ  может  быть
таким, чтобы, распиная отдельные страсти, ты приблизился к той части креста,
которая больше всего им соответствует. Потому что вообще  не  существует  ни
искушения, ни противодействия, в которых не было бы средства против них  же.
Если прельщает тебя тщеславие мира сего, если тебе стыдно, когда  над  тобой
смеются или презирают тебя, подумай, ничтожный член, сколь велик был Христос
- Глава твоя и зачем Он унизил себя для тебя. Если овладеет твоей душой грех
зависти, вспомни, как охотно, как чисто он отдал себя нам, как добр  Он  был
даже к самым плохим людям. Когда соблазняет тебя обжорство, представь  себе,
как напоили Его желчью  и  уксусом.  Когда  станет  тебя  искушать  позорное
наслаждение,  вспомни,  насколько  далека  была  жизнь   Главы   от   всяких
наслаждений, сколь была она полна всякими бедами, муками и горестями.  Когда
озлобит тебя гнев, пусть придет  к  тебе  тотчас  Тот,  Кто,  как  агнец  на
заклании, молчал и не раскрыл уст своих.  Если  тебя  сжигает  бедность  или
подстрекает жажда стяжания, пусть возникнет в твоем уме сразу Господь всего,
который из-за тебя стал так беден, что негде  было  Ему  голову  приклонить.
Если  ты  будешь  так  же  поступать  и   с   остальными   искушениями,   то
противодействовать другим страстям окажется не только  не  трудно,  но  даже
сладостно - ведь ты поймешь, что таким образом ты уподобляешься Главе  своей
и как бы благодаришь Его за те  непомерные  страдания,  которые  он  перенес
из-за тебя.





     И несмотря на то что это средство одно из наилучших  для  тех,  которые
только немного прошли по жизненному пути, однако и  для  более  слабых  есть
некоторая польза и  в  том,  когда,  устремившись  к  нечестию,  они  тотчас
представят себе. Как гнусен, как отвратителен и пагубен грех и  как  велико.
Наоборот, человеческое достоинство. Даже в ничтожных делах мы немного сами с
собой советуемся, а в этом величайшем изо всех дел прежде, чем согласиться и
подписать договор с дьяволом,  разве  не  станем  мы  размышлять,  по  сколь
великому образу мы созданы, на  какое  выдающееся  место  поставлены,  сколь
непомерной ценой искуплены, для  какого  счастья  призваны?  Что  человек  -
благородное живое существо, для него  одного  Бог  создал  это  удивительное
устройство мира, согражданин ангелов, сын Божий, наследник бессмертия,  член
Христов, член Церкви?! Что тела наши - храмы Духа Святого,  умы  -  образ  и
святилище Божье?! И напротив, что грех - это наипозорнейшая  чума  и  тление
как души, так и тела?! Ведь и то и другое от невиновности расцветает вновь в
первозданной красоте, а под действием греха и то и другое увядает еще в этом
мире. Грех - это смертельный яд мерзкого змия, задаток дьявола и рабства  не
только наипозорнейшего, но и самого жалкого! Взвесь  это  и  вещи,  подобные
этому, обдумай еще и еще, достаточно ли разумно из-за ложного,  мгновенного,
ядовитого удовольствия от греха отказаться от такого достоинства и впасть  в
такую низость, от которой ты сам не сможешь освободиться.





     Сравни, наконец, этих так отличающихся друг от друга творцов -  Бога  и
дьявола; совершая грех, одного из  них  ты  делаешь  своим  врагом,  другого
превращаешь в господина. По невинности и милости тебя примут в число  друзей
Божьих, возьмут по праву наследования сыновнего. За грех же ты станешь рабом
и сыном дьяволовым. Один - вечный источник и образ  высшей  красоты,  высшей
радости, высшего добра,  раздающей  себя  всем.  Другой  -  отец  всех  зол,
крайнего позора, высшего несчастья.  Представь  себе  благодеяния  одного  и
злодеяния другого. С какой добротой Он  тебя  создал?  С  каким  милосердием
искупил?  С  какой  щедростью  обогатил?  С  какой  кротостью  каждый   день
поддерживает  Он  согрешающего?   С   какой   радостью   принимает   обратно
образумившегося? С какой зависть ко всему этому строит всегда  козни  дьявол
спасению твоему? В какие беды он ввергает тебя? Да  и  что  иное  делает  он
каждый день, как не тащит весь род человеческий с собой на вечную  погибель?
Рассмотрев все это как следует со всех сторон, подумай так: "Разве я забыл о
своем происхождении? Из-за небольшой выгоды  от  ложного  наслаждения  забыл
столь великие благодеяния и, неблагодарный, откажусь от столь  благородного,
столь любимого, столь заслуженного  Родителя,  но  добровольно  предам  себя
наипозорнейшему, жесточайшему господину? Во всяком случае,  не  буду  делать
Ему того, что стал бы делать человеку,  заслужившему  добро?  Не  побегу  от
Него, как побегу от человека, желающего мне зла?"





     Однако  и  в  награде  не  меньше  различия,  чем  между  вдохновителем
(auctor). Что более отличается, чем вечная смерть и бессмертная  жизнь,  чем
нескончаемое наслаждение высшим благом в содружестве с гражданами  небесными
и нескончаемое мучение от  страшных  бед  в  наинесчастнейшем  сообществе  с
осужденными? Тот, кто сомневается в этом, даже не человек, не говоря о  том,
что он не христианин. Кто не думает об этом, безумней самого безумия. Однако
же и помимо этого уже  в  этой  жизни  благочестие  и  нечестие  имеют  свои
совершенно разные плоды. Одному  соответствует  уверенное  спокойствие  духа
(animus) и счастливая  радость  чистой  совести  (pura  mens);  каждый,  кто
единожды вкусит от этого, не захочет ни на что променять - ведь в  мире  нет
ничего столь драгоценного, столь  усладительного.  За  нечестием,  напротив,
следует тысяча других зол, а также наинесчастнейшее  мучение  души,  которая
признает себя виновной в зле. Ведь в одном -  стократная  духовная  радость,
которую Христос в Евангелии обещал как некий залог вечного  счастья.  Это  и
есть удивляющие у апостолов дары, которые и око не видело, и ухо не слышало,
и не входили они в сердце человека; их приготовил Бог тем,  кто  любит  Его,
разумеется, в этой жизни. В то время как чернь нечестивцев не умирает  и  не
страдает в своем  аду  уже  на  земле.  И  нет  другого  пламени  для  пыток
евангельского богатого кутилы, и нет других адских мучений, о которых  много
писали поэты, кроме постоянной тревоги совести  (anxietas  mentis),  которой
сопровождается привычка грешить. Поэтому пусть подумает тот, кто хочет столь
разных наград в будущей жизни; есть присущая ему добродетель, к ней надлежит
очень стремиться; есть и свойственный ему грех, который должен его ужасать.





     Подумай также, сколь тягостна, сколь  быстротечна  жизнь  в  настоящем,
сколь  грозит  отовсюду  из  засады  неминуемая  смерть,  сколь  несовместно
поражает она не ожидающих ее.  Как  велика  опасность  продлевать  жизнь,  в
которой ни у кого ни на миг нет уверенности. Если тебя неожиданно  настигнет
смерть (как это часто бывает), ты погиб навеки.





     Всегда надлежит  бояться  нераскаянности;  это  худшее  из  зол;  пусть
кто-нибудь  проверит,  как  мало  людей  из   такого   большого   количества
действительно всем сердцем отказались от грехов, особенно  от  тех,  которые
протянули веревку зла до самого конца жизни.
     Соблазнительно да и легко докатиться до позора, но

     Вспять шаги обратить и к небесному свету пробиться -
     Вот что труднее всего!

     Поэтому пусть  послужит  тебе  примером  Эзопов  козел,  и  прежде  чем
спуститься тебе в колодец греха, подумай, что выбраться оттуда нелегко.



     И ПРЕЖДЕ ВСЕГО ПРОТИВ СЛАДОСТРАСТИЯ


     До сих пор мы так или иначе показали общие средства против всякого рода
греха.
     Теперь мы попытаемся привести некоторые, с помощью  которых  ты  должен
будешь противостоять отдельному греху, и прежде всего сладострастию; ни одно
зло не настигает нас раньше, ни одно не преследует более жестоко, ни одно не
распространено шире и не влечет к гибели большее число людей. Поэтому,  если
душу  твою  подстрекает  грязное  сладострастие,  помни,  что  тотчас   надо
встречать его  таким  оружием:  во-первых,  подумай,  сколь  нечисто,  сколь
гнусно, сколь недостойно человека это  наслаждение,  которое  нас,  творений
Божьих, равняет не  только  со  скотиной,  но  даже  со  свиньями,  козлами,
собаками и наигрубейшими из грубых животных; более того, с  другой  стороны,
оно опускает нас ниже скотского состояния - нас, которые  предназначены  для
ангельского содружества, для единения с Богом.
     Пусть вспомнится тебе и то, сколь быстротечно  это  наслаждение.  Сколь
нечисто, насколько больше в нем всегда горечи, чем меда. И напротив, подумай
о том, сколь благородна душа, сколь священно человеческое тело, как  мы  уже
показали это в правилах, изложенных выше. Поэтому  какая  бессмыслица  из-за
малейшей  гнусной  щекотки  мимолетного  наслаждения  позорить   недостойным
образом и дух () и тело, осквернять храм,  который  Христос  по  своей  воле
освятил своей кровью! Обдумай также и то, какое полчище бед тащит  за  собой
эта  льстивая  чума.  Прежде  всего  она  отнимает   у   нас   доброе   имя,
наидрагоценнейшую собственность. Ведь никакое осуждение  другого  порока  не
пахнет хуже осуждения  похоти!  Оно  исчерпывает  наследственное  имущество,
лишает одновременно и сил, и телесного обличья. Чрезвычайно вредит здоровью,
порождает несчетные болезни, к тому же постыдные. До времени  обезображивает
цвет юности, приближает позорную старость, уничтожает блеск ума  (ingenium),
притупляет  совесть  (acies  mentis),  насаждает  скотские   нравы   (mens).
Отвлекает сразу ото всех благородных занятий и полностью погружает  человека
в нечистоты, так что он не может думать ни  о  чем,  кроме  грязи,  низости,
мерзости. Отнимает у человека то, что ему присуще, - потребность  рассуждать
(rationes  usus).  Делает  юность  безумной   и   бесславной,   старость   -
ненавистной, позорной и жалкой. Поэтому будь  разумным  и  рассуждай  именно
так: "Вот это и это удовольствие так плохо кончилось, принесло такой убыток,
столько стыда, отвращения, страданий и болезней, и я глупейший  умник  снова
попадусь  на  крючок?  Снова  наговорю  что-то,   в   чем   опять   придется
раскаиваться?"
     На тебя должны подействовать также и пример других людей, о которых  ты
знаешь, что они позорно и несчастливо стремились к  наслаждениям.  С  другой
стороны, воодушеви себя примерами сдержанности стольких  юношей  и  стольких
милых девушек; сравнив их с собой, упрекни себя в косности. Как  получается,
что ты можешь меньше, чем те и вон те могли и могут - того же пола, того  же
возраста, так же родившиеся,  так  же  воспитанные?  Люби  так  же  -  и  ты
почувствуешь себя не хуже. Подумай, сколь благородная,  сколь  милая,  сколь
цветущая вещь - чистота тела и духа! Она больше всего делает нас близкими  к
ангелам и способными воспринять  Дух  Святой.  И  ни  от  одного  порока  не
отпрянет так Дух - этот любитель чистоты, как от распутства. И ни на чем  он
не успокаивается и ничему не радуется так, как девственным умам (in mentibus
virgineis). Представь себе наглядно,  сколь  некрасиво,  сколь  бессмысленно
любить,  бледнеть.  Изводиться,  плакать,   льстить   и   постыдно   умолять
наиотвратительнейшую развратницу; петь ночью у  дверей,  зависеть  от  кивка
госпожи, терпеть власть бабенки, требовать, гневаться  и  снова  попадать  в
милость,  добровольно  давать  волчице  себя  высмеивать,  бить,  изувечить,
обобрать. Почему же, скажи пожалуйста, ты зовешься мужчиной? Где борода? Где
тот благородный дух, рожденный для прекраснейших дел? Подумай и о том, сколь
великое стадо преступлений обыкновенно ведет за собой наслаждение,  которому
ты единожды уступил.  Среди  других  пороков,  возможно,  имеются  такие,  у
которых есть что-то общее с добродетелями, но только не у похоти; она всегда
связана  с  самыми  большими  и  многочисленными   грехами.   Ладно,   пусть
распутничать  -  это  легкий  грех,  но  тяжелый  -  не  слушать  родителей,
пренебрегать  друзьями,   расточать   отцовское   добро,   похищать   чужое,
лжесвидетельствовать, пьянствовать, грабить, становиться злодеем, вступать в
драку, совершать убийство, богохульствовать. Ко всему этому и к еще  худшему
приведет тебя госпожа "наслаждение", если ты единожды откажешься от  себя  и
подставишь свой несчастный рот под ее узду. Поэтому пойми, что эта  жизнь  -
быстротечнее дыма, ничтожней  тени;  какие  силки  расставляет  нам  смерть,
подстрекая нас в любом месте, в любое время! Тебе полезно вспомнить поименно
тех из твоих знакомых, близких, ровесников или даже тех, кто моложе, главным
образом тех, которые когда-то участвовали с тобой в позорных наслаждениях, -
кого похитила нежданная смерть. Будь осторожнее на примере чужой  опасности.
Думай, как сладко они жили,  но  как  горько  завершили  жизнь;  как  поздно
поумнели, как поздно  стали  ненавидеть  свои  смертоносные  радости.  Пусть
поможет  тебе  и  строгость  Страшного  суда  и  возбуждающая  ужас   молния
неотвратимого Его решения, ввергающего нечестивцев в вечный огонь; эти  часы
и краткое, ничтожное наслаждение надо будет искупить вечными муками.  Взвесь
здесь тщательно на весах,  сколь  неравен  обмен:  за  позорнейший  и  очень
недолгий зуд в этой жизни потерять гораздо  более  сладкую  и  замечательную
радость души, лишиться вечных радостей и будущей жизни и  вдобавок  оплатить
праздное развлеченьице муками, которые никогда не кончатся!
     С другой стороны, если тебе  кажется  трудным  пренебречь  ради  Христа
столь ничтожным удовольствием, то вспомни, какие муки Он принял из  любви  к
тебе. Кроме обычных несправедливостей человеческой жизни, сколько  священной
крови Он пролил за тебя, какой бесславной, жестокой смертью Он искупил тебя,
а  ты,  забыв  обо  всем  этом,  снова  распинаешь  Сына  Божьего,  повторяя
безрассудные наслаждения, которые ввергают главу и Господа  твоего  в  столь
жестокое мучение? В  соответствии  с  правилом,  изложенным  выше,  вспомни.
Сколько незаслуженных тобой благодеяний Он тебе  оказал;  хотя  за  все  это
нельзя отплатить никакой равной им благодарностью, однако Он  и  не  требует
никакой иной благодарности, кроме той, чтобы по Его примеру ты удержал  душу
от смертоносных соблазнов и обратил ее на любовь к высшему благу и к  высшей
красоте. Сравни друг с другом те две Венеры  и  друз  Купидонов  Платоновых,
т.е.  благородную  любовь  и  постыдную,  святое  удовольствие  и  позорное;
сопоставь разные их свойства, природу, награды. Во всяком искушении, а более
всего,  когда  тебя  подстрекает  похоть,  представь  перед  своими  глазами
ангела-хранителя своего; он - постоянный наблюдатель и свидетель всего,  что
ты делаешь. О чем помышляешь; Бог - обозреватель, глаза Которого открыты  на
все, Он сидит на небесах и смотрит в бездну. И дело настолько  гнусное,  что
его стыдно делать в присутствии жалкого человека,  ты  не  побоишься  делать
перед ангелом, который так близок тебе и перед Богом и всем сонмом небесным,
смотрящим на тебя и проклинающим? Подумай же об этом, и, если у  тебя  глаза
лучше Линкеевых, лучше орлиных. Все равно, что делает перед тобой человек, и
при ярчайшем свете ты  видишь  менее  ясно,  чем  все  тайники  души  твоей,
открытые взорам Бога и  ангелов.  Да  поразмысли  над  тем,  что.  Когда  ты
уступаешь похоти, произойдет одно из двух: однажды испробованное наслаждение
так околдует и затемнит твой рассудок  (mens),  что  ты  пойдешь  от  одного
позора к другому, пока в ослеплении не сойдешь с ума и не утвердишься во зле
настолько, что не сможешь оставить постыдное  наслаждение,  даже  когда  оно
тебя покинет. Мы видим, что это происходит со многими,  когда  они,  изнурив
тело. Потеряв красоту, с остывшей кровью, пропавшими силами,  подслеповатыми
глазами без конца все еще испытывают зуд и сквернословят еще отвратительнее,
чем когда они распутничали. Что может быть гнуснее и отвратительнее?  Другое
- если по Божьей милости тебе случайно выпало на долю опомниться, тогда  это
краткое, быстролетное наслаждение  надо  искупать  великой  душевной  болью,
огромными страданиями и слезами. Поэтому настолько благоразумнее  вообще  не
допускать яда плотских наслаждений, чем впадать в плачевную слепоту и за это
маленькое да еще ложное наслажденьице столь тяжело расплачиваться?
     Однако же из того, что тебя окружает, можно  взять  много  такого,  что
способно отвлечь тебя от наслаждений. Если ты священник, то думай о том, что
ты полностью посвящен делам  божественным.  Какое  недостойное  преступление
теми устами, которыми ты берешь столь чтимое его  тело,  касаться  постыдной
развратницы! Теми руками, которыми  ты  вместе  с  прислуживающими  ангелами
свершаешь невыразимое таинство, трогать грязь, достойную отвращения! Как  не
подобает, чтобы одно и то же тело было единым духом с Богом и единой  плотью
с распутницей! Если ты ученый, тем благороднее и богоподобнее душа твоя, тем
недостойнее этот позор.  Если  ты  дворянин  или  князь,  то,  чем  заметнее
человек, подумай, сколь честным и незапятнанным должно  быть  твое  ложе,  и
позаботься  о  том,  чтобы  брак  твой  (насколько  это  возможно)  подражал
наисвятейшему браку христову и Церкви, образ которых он на себе  носит;  это
значит: чем меньше в нем позора, nем более он плодовитый. При всех жизненных
обстоятельствах самое позорное - служить похоти. Если  ты  молод,  постоянно
думай о том, чтобы случайно не запачкать цвет юности,  которого  никогда  не
вернуть. О том, чтобы не потерять в гнуснейшем  деле  лучшие,  действительно
золотые годы, которые бегут очень быстро и никогда не возвращаются.  О  том,
чтобы по незнанию или по недомыслию возраста не допустить сейчас  того,  что
будет терзать всю жизнь, потому что  сознание  преступлений  преследует  нас
наигорчайшим жалом, которое оставляет в наших душах  убегающее  наслаждение!
Если  ты  женщина,  то  этому  полу  ничто  не  приличествует  больше,   чем
стыдливость. Если мужчина, знай, что ты достоин более великих  дел,  а  этих
дрянных недостоин. Если старик, то пожелай себе чужих глаз,  чтобы  увидеть,
насколько обезображивает тебя наслаждение, которое у молодых людей  достойно
сожаления  и  даже  обуздания,  у  старикашек  же  оно  уродливо   и   самим
приверженцам наслаждения кажется весьма  смешным.  Среди  всех  уродств  нет
ничего уродливее старческой похоти. О безумец, ты забыл себя,  посмотри,  по
крайней мере, в зеркало на седые  и  белые  волосы,  на  лоб,  изборожденный
морщинами, на лицо, похожее на  мертвого!  Если  ты  уже  близок  к  могиле,
позаботься о других вещах, более приличествующих твоему возрасту. По крайней
мере, наученный возрастом, и вынужденный им, делай то, что учил тебя  делать
разум (ratio). Само наслаждение отвергает тебя, говоря: "Ни я  уже  тебе  не
гожусь, ни ты мне не подходишь". Достаточно ты поиграл,  достаточно  поел  и
попил, твое время прошло, зачем ты до сих пор выжимаешь  жизненные  радости,
когда сама жизнь тебя покидает? Уже настало время, чтобы  пришла  к  тебе  в
объятья таинственная сожительница Авигаса. Пусть обожжет она твой дух (mens)
святым пылом, согрей в ее объятиях хладеющие члены.





     Чтобы охватить  теперь  коротко  -  вот  что  самое  главное,  вот  что
обезопасит тебя от соблазнов плоти: прежде всего  остерегайся  и  тщательным
образом избегай всяческих случайностей. Эту заповедь надо соблюдать также  и
во всех остальных делах, потому что тот, кто  любит  опасность,  заслуживает
того, чтобы от нее погибнуть. Однако это главным образом  такие  сирены,  от
которых почти никто не ушел, за исключением тех, кто убежал  далеко.  Далее,
умеренность в пище и в сне, воздержание даже и от  дозволенных  наслаждений,
память (respectus)  о  собственной  своей  смерти  и  размышление  о  смерти
Христовой. Помогут и другие средства. Если ты будешь жить вместе с чистыми и
непорочными  людьми,  если  ты,  как  чумы,  будешь  избегать  разговоров  с
испорченными и слабыми людьми, если будешь чуждаться праздного одиночества и
ленивой праздности; старательно упражняй  свой  дух  размышлениями  о  делах
небесных и благородными занятиями. Больше всего, однако поможет  тебе,  если
ты всем сердцем посвятишь себя исследования Священных писаний; если часто  и
с чистой душой будешь молиться, а тем более если тебе угрожает искушение.





     Если  ты  почувствуешь,  что  ты  или  от  природы  склонен  к   пороку
сребролюбия, или же дьявол тебя  подстрекает  к  этому,  0в  соответствии  с
изложенными  выше  правилами  вспомни   о   достоинстве   твоего   призвания
(condicio): ты был избран и  искуплен  только  для  того,  чтобы  ты  всегда
наслаждался высшим благом. Ведь Бог создал все эти подмостки мира для  того,
чтобы  все  служило  твоим  потребностям.  Как  низко,  как   малодушно   не
пользоваться вещами тупыми и ничтожными, а  столь  сильно  восхищаться  ими.
Отбрось человеческое заблуждение . Чем станет тогда золото и серебро, как не
землей - красной и  белой?  Ты  -  ученик  бедного  Христа,  призванный  для
владения гораздо лучшим, станешь восхищаться как чем-то  великим,  тем,  что
презирали все языческие философы?  Великолепно  не  владение  богатством,  а
презрение к богатству. Однако мне возражает чернь (vulgus),  носящая  только
название  христиан,  и  радуется,  что  она  хитрейшим  образом  сама   себя
обманывает. Эти люди говорят: "Сама необходимость  убеждает  нас,  чтобы  мы
копили имущество, без которого  нельзя  было  бы  жить.  У  кого  оно  более
скудное, тот живет слишком неудобно; если  оно  значительнее  и  богаче,  то
приносит много удобства. Оно сберегает здоровье, заботится о детях,  ссужает
друзей, исключает презрение, наконец и славы больше  у  того,  кто  богаче".
Среди нескольких тысяч  христиан  ты  едва  сыщешь  одного-другого,  кто  не
говорил бы так и не думал. Однако, чтобы ответить им  на  то  и  на  другое,
прежде всего потому, что они прикрывают свою алчность именем  необходимости,
я хочу противопоставить им, в свою очередь, евангельскую притчу о  лилиях  и
птицах, живущих  один  день,  -  подражать  им  нас  убеждал  Христос.  Хочу
противопоставить и то, что Он не разрешил  своим  иметь  ни  сумы,  ни  даже
маленького мешка. Хочу противопоставить  то,  что  Он  приказывает,  оставив
прочее, прежде всего искать царства Божьего  и  обещает,  что  к  этому  все
приложится. Неужели когда-нибудь  не  хватало  необходимого  для  жизни  тем
людям, которые всем сердцем стремились к благочестию? Ведь как мало то,  что
требует от нас  природа?  А  ты  измеряешь  необходимость  не  потребностями
природы, а целями желаний. Однако благочестивым людям достаточно того,  чего
мало природе. Хотя я, конечно, не  очень  удивляюсь  и  тем,  которые  вдруг
оставляют все свое состояние для того, чтобы бесстыдно выпрашивать чужое.  В
обладании деньгами нет греха, но  восхищение  деньгами  сочетается  пороком.
Если богатство течет к тебе, исполни долг доброго управляющего. Если  отняли
его, не терзайся так, будто лишился чего-то великого, а скорее радуйся,  что
с тебя сняли опасную ношу. Но  того,  кто  главным  занятием  жизни  считает
собирание сокровищ, кто видит в них нечто достославное и желанное, хранит их
до глубокой Несторовой старости, возможно, по праву назовут хорошим  купцом,
однако я никак не назову хорошим христианином того, кто полностью зависит от
себя и не верит обетованиям Христовым. Как же иначе! Тот, Чья милость  щедро
кормит и одевает воробушков, разве обманет благочестивого человека, верящего
в Него?
     Однако подсчитаем, какие выгоды, как они полагают, приносит  богатство.
Во-первых, даже по мнению языческих философов среди полезных благ  богатство
занимает последнее место. И хотя, следуя разделению Эпиктета, за исключением
добродетели духа (animi virtus), все остальное находится вне человека, ничто
не находится до такой степени вне, как деньги, и ничто  не  приносит  меньше
выгоды. Даже если ты один владеешь всем золотом, какое  только  есть,  всеми
драгоценными каменьями, разве не станет от этого  твой  ум  (mens)  хоть  на
волос лучше, ловчее, ученее? Разве это благоприятствует телесному  здоровью?
Разве делает сильнее, красивее,  моложе?  -  Но  доставляет  наслаждения.  -
Однако смертоносные. - Но приобретает честь. - Однако какую?  -  Разумеется,
ложную, которую воздают те, которые восхищаются не  иначе  как  глупостью  и
нравиться  которым  почти  оскорбительно.  Истинная  честь   быть   хвалимым
похваленными, высшая честь - Христу понравиться! Истинная честь - награда за
добродетель, а не за богатства. Сброд (plebicula)  уступает  тебе,  почитает
тебя Глупец, они восхищаются  твоей  одеждой,  а  не  тобой.  Почему  ты  не
спустишься в самого себя и не посмотришь на несчастную бедность своей  души?
Если бы увидел ее народ (vulgus), то решил бы, что тебя следует жалеть столь
же сильно, сколь сейчас они превозносят твое счастье. -  Но  деньги  создают
друзей. - Я согласен, однако ложных. Они создают друзей  не  тебе,  а  себе.
Поэтому богач - наинесчастнейший человек: ведь  он  никак  не  может  узнать
друзей. Один ненавидит его в душе за скупость, другой завидует,  потому  что
он богаче; третий,  добиваясь  чего-то  для  себя,  поддакивает,  улыбается,
объедается. Кто с виду любезней всех, молится о скорейшей смерти.  Никто  не
любит богача настолько, чтобы желать ему жизни,  а  не  смерти.  Нет  такого
друга, который сказал  бы  правду.  Если  даже  и  найдется  такой,  который
искренне любит богатого, богатый не может жить без  подозрения.  Он  считает
всех коршунами, которые с нетерпением дожидаются трупа, мухами, слетающимися
на его добро. Поэтому  все.  Что  приносит  выгоду,  кажется  приукрашенным,
темным, обманчивым. Богатство приносит очень много настоящего зла и отнимает
очень много настоящего добра. Если ты предпримешь подсчет прибыли и  убытка,
то, конечно, обнаружишь, что богатство никогда не приносит много удобств, но
влечет за собой  гораздо  больше  неудобств.  Каким  несчастным  трудом  оно
добывается, с каким риском, с какой  тревогой  сохраняется,  с  каким  горем
утрачивается! По этой причине Христос и называет богатство терновником,  так
как тысячью забот оно терзает душевный  покой,  слаще  которого  у  человека
ничего нет. Оно никогда не утоляет жажду, а возбуждает  ее  более  и  более,
ввергает во всякий грех и бездну. Не обманывай себя попусту, говоря:  "ничто
не мешает быть одновременно богатым и  благочестивым".  Помни,  что  сказала
Истина: "Легче верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем  богатому  войти  в
Царство Небесное". У святого Иеронима сказано  ясно  и  верно,  что  богатый
человек или господин, или наследник зла. Огромное состояние  никогда  нельзя
ни приобрести, ни сохранить без  греха.  Подумай  о  том,  насколько  лучшие
богатства  у  тебя  отнимают.  Каждый,  кто  восхищался  золотом,  ненавидит
предрасположенность к добродетели, ненавидит благородные искусства (honestae
artes). Кроме того, один порок алчности Павел называет идолослужением, с ним
у Христа менее всего общего. Ты не можешь  служить  одновременно  и  Богу  и
маммоне.





     Поэтому  ты  перестанешь  восхищаться  деньгами,  если   ты   тщательно
сопоставишь истинное добро с лживым,  приукрашенные  удобства  с  настоящими
неудобствами; если ты приучишься созерцать и любить высшее благо, а оно одно
только - более чем достаточно наполняет дух человеческий  (animus),  который
способен воспринять более. Чем могут насытить его все блага этого мира; если
ты часто будешь представлять себе, каким породила тебя сначала земля,  каким
возьмет тебя умершего; если всегда будет перед твоим взором тот евангельский
безумец, которому было сказано: "В эту ночь возьмут у тебя душу  твою;  кому
же достанется то, что ты заготовил?", если ты направишь свой  ум  (mens)  от
порочных нравов черни (vulgus) к  бедности  Марии,  апостолов,  мучеников  и
более всего к бедности Христа - Главы твоей, ты поймешь, что следует  всегда
бояться той муки, которой Оно угрожал богатым.





     Если когда-нибудь тщеславие станет искушать твою душу  (animus)  своими
соблазнами, укрепляй ее вот какими средствами: среди всего, что мы  изложили
выше, изо всех сил держись того, что только в том есть честь, что исходит от
истинной добродетели. Однако и этого иногда следует избегать,  подобно  тому
как нас учил этому Иисус Христос и речью  своей.  И  примером.  Единственная
честь, к которой надлежит стремиться христианину, - снискать не человеческую
похвалу, а Божью. Ведь тот, кого Он одаривает, как  сказал  апостол,  тот  и
хорош. Честь же, если она исходит от человека и за бесчестное дело, а  также
от презренных людей, это не честь, а великий позор; если  она  воздается  за
вещи срединные, т.е. за  красоту,  силу,  богатство,  происхождению,  ее  по
справедливости нельзя назвать честью. Ведь никто не заслуживает почестей  за
то, что не заслуживает похвалы. Если дело  честное,  тогда,  конечно,  будет
честь; но тот, кто ее заслуживает, не станет к ней стремиться, довольствуясь
самой добродетелью и чистой совесть. Смотри поэтому, как смешны те  почести,
желанием которых так сильно пылает чернь. Во-первых, кто их  раздает?  Разве
не те, для кого не существует различия между честным и бесчестным?  За  что?
Чаще всего за нейтральные, иногда и за постыдные вещи.  Кому?  Недостойному.
Поэтому всякий, кто воздает почести, делает это или  из  страха,  -  в  свою
очередь, и его следует бояться, - или для того, чтобы ты ему помог, -  и  он
смеется над тобой, - или потому, что восхищается вещью,  которая  недостойна
никакого восхищения, и его следует жалеть, - или потому, что он думает,  что
тебя  украшают  такие  вещи,  которым  оказывают  почести.  Если  он  думает
неправильно, позаботься о том, чтобы стать таким. Каким он тебя считает.  Но
если это правильно, то отнеси всю честь на счет того, Кому ты ею  обязан,  и
причине, по которой ее воздают. Тебе настолько не подобает приписывать  себе
честь, насколько ты не смеешь  приписывать  себе  добродетели.  Вообще,  что
может быть глупее, чем судить о себе в зависимости от  мнения  людишек?  Они
готовы когда им угодно лишить тебя  чести,  которую  сами  тебе  оказали,  и
обесславить тебя. Только что прославленного. Поэтому ничего нет глупее,  чем
прыгать от радости при таких почестях, когда они тебе выпадают на долю,  или
хмуриться, когда тебя их лишают. Ты поймешь, что это не  настоящие  почести,
на том основании,  что  они  объединяют  тебя  с  самыми  худшими  и  самыми
преступными людьми. Более  тог,  почти  никому,  кроме  тех  людей,  которые
наименее достойны настоящих почестей, они не выпадают  на  долю  так  щедро.
Подумай, сколь блаженный покой у жизни скромной, частной, удаленной от  шума
гордыни. Напротив, сколь терниста, сколь полна забот, опасностей и страданий
жизнь могущественных людей. Как трудно  при  счастливых  обстоятельствах  не
забыть о себе; как тяжело не упасть, стоя на скользком месте; как опасно для
жизни падение с высоты. Помни, что всякая почесть связана  с  очень  большим
бременем. Подумай, сколь суровым будет суд Высшего Судьи по отношению к  тем
людям, которые здесь поставили себя впереди, отобрав почести у других.  Ведь
к том, кто унизил себя, придет на помощь милосердие, как к слабому.  Кто  же
выставил себя, будто напоказ, тот сам заградил для  себя  помощь  благодати.
Навсегда утверди в своей душе (animus) пример Христа, Главы  твоей.  Был  ли
кто в представлении века того  бесславнее,  презреннее,  более  Него  покрыт
позором? Как бежал Он даже от обещанных почестей,  Он,  Который  был  больше
любой почести! Как посмеялся Он над ними, сев на осла!  Как  осудил  Он  их,
покрытый паллием, в терновом венце! Какую бесславную смерть избрал!  Но  кем
пренебрег мир, того прославил Отец. Да будет слава твоя во кресте Христовом,
в котором и спасение твое. Зачем тебе человеческие  почести,  если  тебя  не
примет и отвергнет бог, если ангелы предадут тебя проклятию?





     Ты не возгордишься душой, если испытаешь самого себя в  соответствии  с
избитой пословицей, т.е. если все, что есть в  тебе  великого,  красивого  и
прекрасного, станешь считать даром Божьим, а не собственным своим добром  и,
напротив, если все низкое, грязное, плохое отнесешь только  к  себе  одному.
Если ты вспомнишь, в какой грязи ты  был  зачат,  каким  ты  родился,  каким
голым, беспомощным, неразумным, сколь достойным жалости появился ты на  этот
свет;  скольким  болезням,  случайностям,   бедствиям   было   предоставлено
несчастное твое тело.  Какая  малость  способна  внезапно  уничтожить  этого
огромного великана, раздувающегося от чрезмерной заносчивости! Проверь,  что
это такое, почему ты так доволен собой? Если нечто среднее, то это глупость,
если позорное. То безумие, если честное, то неблагодарность. Хорошо бы  тебе
помнить, что не существует  более  верного  доказательства  безрассудства  и
дурости, чем чрезмерное  самодовольство.  Никакой  другой  вид  глупости  не
заслуживает большего сожаления. Если ты становишься напыщенным,  потому  что
тебе подчиняется жалкий человек, то  подумай,  насколько  больше,  насколько
сильнее угрожает твоей  жизни  бог,  который  пригибает  каждую  вознесшуюся
голову, выравнивает все холмы, который не щадит даже ангела возгордившегося.
Подойдет и другое более легкое: если ты  всегда  будешь  сравнивать  себя  с
теми, кто тебя превосходит. Тебе нравится твой внешний вид:  сравни  себя  с
теми, кто в этом лучше тебя. Ты вскидываешь хохолок из-за  учености:  обрати
свой взор на тех, по сравнению с которыми ты выглядишь неучем. Затем хорошо.
Если ты подумаешь не о том, сколь многими благами ты  обладаешь,  а  о  том,
скольких у тебя нет, и если ты вместе с Павлом забудешь о том, что позади, и
устремишься к тому, что перед тобой. Кроме того, пусть не останется для тебя
неизвестным и то, что, как только повеет на нас ветер гордыни,  надо  тотчас
обратить свои беды в  лекарство  от  них,  как  бы  ядом  прогоняя  яд.  Это
произойдет  тогда,  когда  судьба  или  собственная  глупость   пошлет   нам
какой-нибудь большой телесный изъян или какую-нибудь серьезную неприятность,
которая изрядно мучает душу, а мы выставим это напоказ наподобие павлинов  и
сами станем больше всего смотреть на ту часть тела, которая у  нас  наиболее
безобразна, - хохолок  тотчас  и  опустится.  К  тому  же  этот  порок  Богу
ненавистнее  других,  и  люди  всегда  и  везде   ненавидят   и   высмеивают
высокомерие;  тогда  как  скромность,  напротив,  стяжает  любовь  Божью   и
прибавляет  к  ней  человеческое  благорасположение.  Следовательно,  говоря
кратко, от гордыни более всего удержат две вещи: если ты, гниль от рождения,
пузырь в течение всей жизни, а по смерти корм для червей,  поймешь,  что  ты
собой представляешь и то, чем был для тебя Христос.








     Когда сильная душевная боль побуждает тебя к отмщению, хорошо  бы  тебе
вспомнить, что гнев нисколько не то, чему он ложно подражает, т.е.  гнев  не
храбрость. Ничего нет столь женственного, столь слабого  и  низменного,  чем
радость из-за  мести.  Ты  стараешься  казаться  мужественным,  так  как  не
оставляешь обиду без отмщения, но  как  ты  выказываешь  свое  мальчишество,
которым ты не в силах овладеть,  как  то  приличествует  мужчине.  Насколько
храбрее, насколько благороднее пренебречь чужой глупостью, чем подражать ей.
- Но он навредил, он  дикарь.  Он  глумится!  -  Чем  он  хуже,  тем  больше
остерегайся уподобиться ему! Какое злое безумие мстить  за  чужую  наглость,
становясь еще наглее? Если же ты пренебрежешь оскорблением, все поймут.  Что
оно нанесено незаслуженно. Но если ты рассердишься, ты доставишь нападающему
лучший повод. Затем подумай, что от мщения полученная неприятность нисколько
не устраняется, а увеличивается. Как же наступит конец взаимных  обид,  если
каждый будет платить местью за свою боль? С обеих  сторон  возникнут  враги,
боль станет сильнее, и, разумеется, чем  более  застарелой  она  будет,  тем
неизлечимее. Мягкость же и терпеливость исцеляют иногда даже того, кто нанес
обиду; он приходит в себя и из  недруга  становится  вернейшим  другом!  При
мщении то зло, которое ты хочешь отразить. Возвращается к  тебе,  и  не  без
злого барыша.  Действенным  средством  против  гнева  будет  также,  если  в
соответствии с вышеизложенным разделением вещей (rerum partitio) ты  решишь,
что человек человеку не может повредить, если он не  хочет.  За  исключением
того, что касается внешних благ и к  самому  человеку  не  имеет  серьезного
отношения. Потому что истинные блага духа (animus) может отнять только Бог -
это Он обыкновенно делает только с  неблагодарными;  только  Он  один  может
одарить - этого Он не привык делать с безжалостными и  неукротимыми  людьми.
Поэтому никто не может  причинить  урона  христианину,  кроме  него  самого;
несправедливость не вредит никому, кроме того, кто ее  наносит.  Помогают  и
более легкие средства:  не  поддавайся  душевной  боли;  подобающим  образом
обдумав  по  примеру  ораторов   обстоятельства,   ты   уменьшишь   и   свою
неприятность, и смягчишь  чужую  обиду,  рассуждая  приблизительно  так:  он
навредил, но это легко исправить; кроме того, он - дитя, неопытен  в  делах;
он - молодой человек; это женщина; он сделал по чужому наущению;  неразумен;
очень пьян; следует простить. Или наоборот: он причинил  большой  ущерб.  Но
это отец, брат, учитель, друг, жена. Такую боль подобает прощать из-за любви
или из-за уважения. Расплачиваясь, ты или уравновесишь обиду с  другими  его
благодеяниями по отношению  к  тебе,  или  же  уравняешь  ее  со  своими  по
отношению к нему оскорблениями. Сейчас он, конечно, навредил но как часто он
помогал в другое время! Неблагородно забывать добрые дела и  помнить  жалкие
обиды. Он меня оскорбил, но сколько раз я его оскорблял? Я прощу его,  чтобы
и он по моему примеру простил меня, когда  я  окажусь  виноватым.  С  другой
стороны, действеннее было бы, если бы, когда человек перед тобой провинится,
ты подумал, в чем, сколь сильно, как часто ты грешил перед  Богом,  в  сколь
многих  отношениях   ты   виновен   перед   Ним.   Насколько   ты   уступишь
должнику-брату, настолько и Бог простит тебя. Такому освобождению  от  долга
научал нас Сам кредитор. Он не отменит закона,  который  сам  установил.  Ты
спешишь в Рим для того. Чтобы очиститься от прегрешений, плывешь на  корабле
к святому Иакову, покупаешь многочисленные отпущения. Что до меня, то  я  не
осуждаю того, что ты делаешь; однако. Для того, чтобы все это делать, ничего
нет лучше примирения  с  Богом  после  обиды,  подобно  тому  как  обиженный
миришься ты с братом. Чтобы Бог простил тебе тысячи грехов, прощай  ближнему
незначительную вину (в чем бы ни согрешил человек  перед  человеком,  это  -
незначительная вина). Ты говоришь:  "Трудно  успокоить  воспламененный  дух"
(animus).Тебе не помогает то,  насколько  большие  трудности  снес  за  тебя
Христос? Чем ты был, когда Он за тебя отдал драгоценную жизнь (anima)? Разве
ты не был врагом?  С  каким  терпением  сносит  он  каждый  день,  когда  ты
повторяешь старые проступки. Наконец, с какой кротостью снес  Он  поношения,
оковы, побои, а затем и позорнейшую смерть? Что ты хвастаешь Главой, если не
заботишься о теле? Ты не будешь членом Христовым, если не пойдешь по  стопам
Христа. Не достоин тот, кому простится. Разве ты не  был  недостойным,  кого
простил Бог? Ты хочешь, чтобы к  тебе  проявлялось  милосердие,  но  хочешь,
чтобы проявлялась строгая справедливость? Тяжело грешнику простить грешника,
когда Христос молил Отца за распинающих Его?  Трудно  не  ответить  на  удар
брата, которого тебе приказано любить? Тягостно не отплатить  за  злодеяние?
Если  ты  не  воздашь  за  него  благодеянием,  ты  не  будешь  для   своего
соневольника тем, кем был Христос для раба своего. Наконец, пусть  недостоин
тот, кому воздают благодеянием за злодеяние, но  ты,  который  делаешь  это,
достоин; и достоин Христос, для Которого  это  делается.  "Однако,  перенося
старую обиду, я приглашаю к новой; он повторит  обиду,  если  эта  останется
безнаказанной". Если можешь избежать этого без греха - избегай! Если  можешь
исцелить - исцели! Если можешь исправить - исправь! Если можешь  вылечить  -
вылечи! Если нет, пусть лучше погибнет он один, чем вместе с тобой. Тот, кто
думает, что он причинил ущерб, считай достойным не наказания, а сострадания.
Хочешь, гневаясь, снискать похвалу? Гневайся на порок, а не на человека.  Но
чем более ты от природы склонен к этому пороку, тем тщательнее защищай  себя
от него, раз и навсегда напиши в глубине своей души правило: никогда  ничего
не говорить и не делать в гневе; нисколько не доверяй  себе  в  возбуждении.
Держи под подозрением все, что диктует тебе душевный порыв,  даже  если  это
честное. Хорошо бы тебе помнить, что между сумасшедшим  и  безумствующим  во
гневе ничуть  не  больше  разницы,  чем  между  кратковременным  безумием  и
постоянным. Пусть тебе придет в голову, как много ты говорил и делал в гневе
достойного раскаяния, такого, что тебе  уже  хочется  изменить,  но  тщетно.
Поэтому, как только разгорячится в тебе желчь, если  не  можешь  ты  тут  же
избавиться  от  гнева,  образумься,  по  крайней  мере.   Настолько,   чтобы
вспомнить, что ты не безумный. Вспомнить об этом - уже  некоторое  здоровье.
Думай так: "Сейчас я очень возбужден, немного погодя я буду думать по-иному.
Почему мне тем временем надо в  гневе  говорить  другу  то,  чего  я  потом.
Успокоившись, не смогу изменить? Зачем в безумии мне  делать  то,  о  чем  я
весьма пожалею, придя в себя? Почему разум не добьется от  меня,  почему  не
добьется благочестия, наконец, почему Христос не добьется от меня того, чего
немного погодя добьется само время?" Я полагаю, что ни у кого от природы нет
такого количества черной желчи, чтобы он не мог, по крайней мере,  совладать
с  собой.  Лучше  всего  было  бы  так  закалить  дух   (animus)   порядком,
размышлением, привычкой, чтобы вообще не смущать его. Будет прекрасно,  если
ты, негодуя только на порок, ответишь на поношение долгом любви и,  наконец,
человеческой сдержанности, чтобы не предоставлять себя полностью  настроению
(animus). Вовсе не гневаться  -  наиболее  богоподобно  и  поэтому  наиболее
прекрасно. Преодолевать зло добром  -  значит  подражать  совершенной  любви
Иисуса Христа. Дело разумного человека - подавлять гнев  и  обуздывать  его.
Потворствовать ярости приличествует не  человеку,  а  диким  и  безжалостным
зверям.
     Если это поможет  тебе  понять,  сколь  некрасив  человек,  побежденный
гневом, посмотри, когда здоров, на лицо разгневанного или  же  сам  в  гневе
подойди к зеркалу. Когда горящие глаза пылают, щеки бледны,  рот  перекошен,
губы в пене, члены твои дрожат, голос ревет, движения не соответствуют  сами
себе, кто тогда подумает, что ты человек?
     Видишь, любезный друг, сколь широко поле для такого рода рассуждения об
остальных пороках. Но мы свернем паруса в середине пути; то,  что  осталось,
поручим твоей заботе. Ведь у нас не было намерения (да это,  разумеется,  не
имело бы конца) возражать, как мы начали, по поводу каждого рода  пороков  и
призывать к добродетелям, которые им противоположны. Так как  я  думал,  что
тебе этого будет достаточно, я хотел бы только показать тебе закон  и  некий
способ новой, военной  службы  (militia),  с  помощью  которой  ты  смог  бы
укрепить себя против прорастающих вновь зол прежней жизни. Поэтому  то,  что
мы сделали ни том или ином примере, тебе  следует  делать  как  в  отношении
отдельных пороков, так и главным образом в отношении  тех,  к  которым,  как
тебе известно, тебя особенно побуждает либо природа, либо  привычка.  Против
них на чистой доске нашего разума (in albo mentis nostrae) надлежит написать
некоторые определенные установления; их следует иногда обновлять,  дабы  они
не  утратили  значения  от  неупотребления.  Как  например,  против  пороков
недоброжелательства, сквернословия, зависти, чревоугодия  и  тому  подобных.
Только они одни - враги христианских воинов,  против  их  нападения  следует
укреплять душу молитвой, изречениями мудрецов, учениями Священного  писания,
примерами святых людей, и более всего Иисуса Христа.
     Хотя я не сомневаюсь, что все это предоставит  тебе  священное  чтение,
однако братская любовь побуждает нас к тому,  чтобы  по  крайней  мере  этим
неподготовленным небольшим сочинением посильно помочь и содействовать твоему
святому намерению. Я это  сделал  как  можно  быстрее,  потому  что  немного
боялся, что ты впадешь в суеверие  такого  рода  монахов,  которые,  отчасти
служа своей выгоде, отчасти  из-за  огромной  ревности,  но  не  по  разуму.
Обходят моря и сушу и всюду, где только встретят человека, уже раскаявшегося
в  пороках  и  обратившегося  к  новой  жизни,  тотчас  самыми   бесстыдными
требованиями, угрозами и посулами пытаются столкнуть его в  монашество,  как
будто без капюшона нет христианина. Затем, как только  они  наполнят  сердце
этого человека одними сомнениями и шипами, которые невозможно вытащить,  они
стискивают его некими несчастными  установившимися  человеческими  мнениями,
ввергают  бедного  в  какой-то  иудаизм  и  учат  его  дрожать,  не  любить.
Монашество - это не благочестие. А образ жизни, полезный или бесполезный для
каждого в зависимости от склада тела и характера (ingenium). Я не  стану  ни
советовать тебе его, ни отсоветовывать. Я только  таким  образом  напоминаю,
чтобы ты усматривал благочестие не в пище, не в  обрядах,  не  в  каких-либо
видимых вещах, а в тех, которые мы изложили. В них ты действительно  узнаешь
образ Христов; свяжи себя с ними. С другой  стороны,  там,  где  нет  людей,
общение с которыми сделает тебя лучше, удаляйся как можно дальше от компаний
и вступай в разговор со святыми пророками, Христом, апостолами. Прежде всего
хорошо познакомься с Павлом. Пусть всегда он будет у тебя под рукой,  листай
его ночью и днем, наконец, выучи  его  наизусть.  Мы  уже  давно  с  большим
усердием готовим его толкование. Конечно, это смелое дело, однако, полагаясь
на помощь Божью, мы  ревностно  постараемся  показать,  что  после  Оригена,
Августина. После столь многих более поздних толкователей мы предприняли этот
труд не вовсе без причины или без пользы. И клеветники, которые считают, что
высшее благочестие состоит в том, чтобы не знать  никаких  благородных  наук
(honae litterae), пусть поймут, что мы  с  юности  полюбили  весьма  изящные
сочинения  древних  авторов,  приобрели   сносные   знания   обоих   языков,
греческого, а равно с ним и латинского, не  без  многих  занятий  по  ночам,
стремились не к пустой славе или к мальчишескому развлечению, а очень  давно
задумали храм Господний, который  многие  люди  чрезмерно  бесчестили  своим
невежеством и варварством, в меру сил украсить  редкостными  богатствами,  с
помощью которых достойные умы (generosa ingenia)смогли бы воспылать  любовью
к священному писанию. Но, прервав это столь важное дело на  несколько  дней,
мы взялись за  этот  труд  для  тебя,  чтобы  словно  пальцем  указать  тебе
кратчайший путь, который ведет ко Христу. Я молю Христа, как, надеюсь,  Отца
этого намерения, чтобы Он в милости своей удостоил помощи твои  спасительные
начинания; более того, чтобы Он  увеличил  свой  дар  в  твоем  обращении  и
завершил его, тогда быстро возрастешь и станешь мужем совершенным.
     На этом - будь здоров, брат и всегда возлюбленный  друг  души  моей,  а
ныне еще более дорогой и любимый, чем прежде.
     Возле Сан-Омера, в тысяча пятьсот первом году от Рождества Христова.
     Конец "Энхиридиона"



Популярность: 2, Last-modified: Fri, 19 Jan 2001 11:43:35 GmT