---------------------------------------------------------------
Origin: http://www.cyberguss.com
---------------------------------------------------------------
-- Дэвид Портленд, к доске! -- сказал учитель Круппен, оторвавшись от
классного журнала.
Дэвид зачем-то отодвинул книги и тетради и наконец вылез из-за парты.
-- Ты выучил урок по астрономии?
-- Конечно, господии учитель.
-- Отлично. Скажи, сколько естественных спутников у планеты Сатурн?
-- Десять, господни учитель.
-- Хорошо. Назови их и укажи в хронологическом порядке, когда они были
открыты.
-- Титан, -- неуверенно начал перечислять Дэвид, -- Япет, Рея, Диоиа,
Тефпя, Энцелад, Мимас, Гиперпоп... -- Тут он запнулся и, покраснев от
напряжения, уставился на носки ботинок.
-- Так, дальше, -- подбодрил его учитель. -- Недостает еще двух: Феба
и?..
-- Феба и Темпе.
-- Верно. Ну, а теперь второй вопрос. Как иначе н а з ы ва ю т Т и т а
н ?
-- Титан? Его называют "Луной двадцати рук".
-- Объясни, почему?
-- Не знаю, господин учитель.
-- А должен был бы знать, Дэвид, -- с упреком сказал учитель. -- Я
задал на сегодня прочитать отрывок из приложения к учебнику. Если бы ты его
прочел, то мог бы ответить на мой вон рос.
-- Да, господин учитель, но я... не стал его читать.
-- Почему же?
Дэвид Портленд заколебался, по потом вскинул глаза на учителя и
выпалил:
-- Потому что я не люблю астрономию.
В классе стало необычно тихо. Изумленные взгляды учеников словно были
прикованы к лицу Дэвида. Учитель Крупней снисходительно улыбнулся.
-- Да, не люблю, -- осмелев, повторил Дэвид. -- Терпеть ее не могу. И
потом... зачем она мне, эта астрономия? Космонавтом я стать не собираюсь. Я
хочу быть хирургом, как и мой отец. И не на какой-нибудь планете, а здесь,
на Земле.
Учитель снова улыбнулся:
-- Не рано ли ты выбрал себе профессию? Вдруг передумаешь?
Дэвид немного растерялся. Под пристальным взглядом учителя он прикрыл
ладонью глаза.
-- Дай-ка мне твою книгу, Дэвид.
Учитель взял учебник, заглянул в оглавление, быстро перелистал
страницы.
-- На, держи, -- сказал он, протягивая Дэвиду раскрытую книгу. --
Прочти вот здесь. Это рассказ неизвестного автора двадцать первого века.
Читай повнимательнее. Я вызову тебя еще раз.
Низко опустив голову, Дэвид поплелся на место под хихиканье друзей. Он
тяжело вздохнул, скорчил ехидную рожу сразу всему классу и углубился в
чтение.
Знакомо ли вам, хотя бы в общих чертах, строение одноклеточного
организма? Так вот, космический корабль "Ибис" походил на такой организм. Он
не был смонтирован или собран по частям, его обшивку не сваривали и не
стягивали болтами.
Словом, он совершенно не напоминал механизм, отдельные части которого
можно вынуть или заменить. Нет, корпус "Ибиса" был цельным, и, создавая его,
ученые строго следовали прпнципам новейшей теории молекулярных сил. Внешне
"Ибис" ничем не отличался от современных космических кораблей, разве только
был поменьше и не столь быстроходен. Не спорю, в его конструкции имелись
кое-какие дефекты, но шестьдесят лет назад, когда "Ибис" отправился в свой
первый полет и проект Крузиуса и Благовича стал реальностью, все славили
повое чудо техники.
"Ибис" имел электромагнитное управление. Крузиус и Благо вич
блистательно доказали на практике, что для межпланетных путешествий
космическим кораблям больше не нужно реактивное горючее. Особый ускоритель
"антиграв" -- генератор антигравитационного поля -- позволял кораблю легко
преодолевать любые пространства по гравитационным линиям, пронизывающим
космос. Это было поистине гениальное открытие, настоящий переворот в
технике.
Год две тысячи двадцать пятый ознаменовал собой конец атомной и начало
электромагнитной эры. Но, увы, именно этот год оказался одним из самых
трагических в истории человечества. Едва "Ибис" блестяще завершил третий
пробный перелет Земля -- Марс ~ Земля, как на нашей планете неожиданно для
всех вспыхнула страшная эпидемия желтой чумы.
Сейчас, вероятно, лишь самые глубокие старики помнят о тех кошмарных
днях. Впрочем, я в этом не уверен, ведь известно, что события, отличающиеся
особой жестокостью, невольно вызывают защитную реакцию человеческого мозга,
и почти всегда вступает в действие закон подсознательного оптимизма,
побуждающий нас забыть все неприятное. Так или иначе, но нет ни одной книги
по истории и медицине, в которой не упоминался бы тот злосчастный год.
Подсчитано, что за полгода эпидемия унесла полтора миллиарда людей -- почти
половину всего населения Земли. И если другой половине посчастливилось
уцелеть, то этим земляне обязаны ксемедрину, который добывали на Титане, и
космолету "Ибис", который с неслыханной быстротой долетел до шестого
спутника Сатурна.
Полет не был опасным. До этого человек уже не раз ступал на поверхность
спутников Сатурна. Более того, он проник на планету Уран, сумел облететь и
досконально изучить всю Солнечную систему -- и все это на устаревших уже
теперь атомных кораблях.
Словом, "Ибису" не грозила серьезная опасность. Не было оснований
бояться и каких-либо неожиданностей.
В самом деле, тридцатидневный полет протекал как нельзя лучше. Но при
посадке на Титан произошла небольшая авария -- был поврежден антиграв.
Только через двое суток командиру корабля Арне Лагерссону и
инженеру-пилоту удалось обнаружить, что, хотя индикатор стоит на отметке
"нормально", драгоценная энергия антигравитационного устройства
катастрофически убывает.
-- Мы подчас похожи на погонщика верблюдов в пустыне, который
преспокойно идет во главе каравана и не замечает, что у него продырявлен
бачок с водой, -- сказал Арне Лагерссон.
В навигационный салон, где собрался командный состав корабля, вошел
борт-инженер Алексей.
-- Я укрепил соединительные кабели и осмотрел весь комплекс антиграва,
теперь все в порядке, -- доложил он и посмотрел на свои перепачканные в
масле руки. -- Подумать только! Двое суток мы спокойно спали и ели и даже не
подозревали, что в конденсаторах утечка. Я готов сам себя высечь.
-- Перестань, -- сказал второй пилот Фултон. -- Я все думаю, как это
могло случиться?
Арне Лагерссон отошел и пристроился в углу. Он неподвижно
глядел прямо перед собой, то и дело негромко похрустывая пальцами. К
нему подсел Фултон.
-- Вероятность утечки энергии в антиграве примерно одна тысячная, --
сказал он. -- Учти также, что отказал предохранительный клапан. Мало того,
не сработал и аварийный. Это уж чересчур.
Лагерссон в ответ только пожал плечами.
-- Ничего не понимаю, -- продолжал Фултон. -- Тысяча, помноженная на
миллион, дает миллиард. Слышишь, Арне? Вероятность была одна миллиардная.
Повезло, нечего сказать!
-- Твои расчеты неверны, -- сказал Лагерссон. -- Посадка была не
особенно удачной, и многие клапаны вышли из строя. Что ж в этом странного?
Так уж случилось, и теперь нам приходится худо. А что показывает индикатор
антиграва?
-- Мало утешительного. Пока шестьсот пятьдесят килограммов, ниже
предельной нормы. Но если учесть, что люди и механизмы весят тысячу шестьсот
килограммов, то нетрудно подсчитать. На корабле девятьсот пятьдесят
килограммов лишнего груза.
Лагерссон до боли закусил губу и сокрушенно покачал головой:
-- Плохи наши дела, Фултон.
-- Да уж хуже некуда. -- Фултон осмотрелся по сторонам, словно
одним-единственным взглядом хотел окинуть все вокруг.
-- Нелегко будет сбросить эти лишние девятьсот килограммов.
Лагерссон созвал всех офицеров.
Не дожидаясь особого приглашения, к ним присоединились Алексей, Ирина и
доктор Паульсен.
-- Прошу всех вас держать случившееся в тайне, -- сказал командир
корабля. -- Незачем заранее тревожить экипаж.
Он поднялся на командный мостик и медленно побрел в свою рубку,
чувствуя себя смертельно усталым и близким к обмороку. "Старею, -- подумал
oн. -- Скоро сорок. Многовато, многовато для такой работы".
Он закурил сигарету и взглянул в плексигласовый иллюминатор.
Отсюда Титан казался безжизненной равниной, насколько мог охватить глаз
скованной ледяным панцирем. Из расщелин в синеватых ледяных глыбах тонкими
красными струйками вытекал ксемедрип, стелясь над самой поверхностью
планеты. Лагерссон не раз бывал на Титане. Впервые он прибыл сюда в две
тысячи одиннадцатом году, когда производил съемки местности, а затем
вторично, ровно через десять лет, делал новые, периодические съемки. И вот
теперь он попал сюда в третий и, как опасался, последний раз.
Примерно в трехстах метрах от корабля из-за ледяного холма показались
космонавты. В громоздких термических скафандрах они двигались медленно,
гуськом, неся на плече баллоны с ксемедрииом, собранным из расщелин после
долгих часов утомительнейшей работы. Лагерссон узнавал своих людей по
походке. Не всех, конечно: на корабле было несколько новичков, -- но
каждого, с кем ему доводилось летать прежде, он, не колеблясь, узнал бы и за
тысячу метров.
Он в изнеможении прилег на койку.
Девятьсот килограммов! Их нужно сбросить любой ценой. Но Лагерссон не
мог сосредоточиться на этой мысли. Он поймал себя на том, что думает об
иррациональности мира и самой истории -- право же, нелепо, если мир
агонизирует из-за какой-то ничтожной, неизвестной доселе бактерии, а
спасительное лекарство можно добыть только в миллионах километров от Земли!
А, впрочем, возможно, в этом есть своя логика и даже счастливая
закономерность. Ксемедрин! Когда много лет назад на Титане производились
первые съемки местности, кто бы мог подумать, что реденькие красные струйки
газа принесут спасение человечеству? А врач из Гамбурга! Ведь это он
догадался, что в борьбе с бактерией можно использовать только ксемедрин. Он
случайно обнаружил это, изучая всевозможные катализаторы для получения
противоэпидемической сыворотки. Но была ли то случайность или же
закономерность?
Лагерссон попытался представить, что произошло бы, вспыхни эпидемия
годом раньше, когда проект Крузиуса и Благовича существовал только на
бумаге. Обычному космическому кораблю на атомном горючем понадобилось бы
около года, чтобы достигнуть Титана. За это время человечество успело бы
вымереть. "Да будут благословенны "Ибис" и чудодейственный ксемедрин", --
подумал он.
Он невесело усмехнулся: ведь самый захудалый философ с полным правом
может обвинить его в голом практицизме.
Сигарета потухла, и Лагерссон погрузился в беспокойный сон. Он
стремительно несся куда-то на легком облачке. Вдруг ноги его налились
свинцом, он свалился вниз и его поглотила бездонная пропасть.
Его разбудило слабое стрекотанье звонка. Он выверил свой хронометр с
двумя циферблатами -- для земного и "путевого" времени. "Пора обедать".
Умывшись, он спустился вниз.
Обед проходил в полнейшем молчании. Доктор Паульсен не скрывал своей
озабоченности, Фултон старался держаться как можно спокойнее, Ирина и
Алексей время от времени обменивались загадочными взглядами. Снизу, где
обедали остальные члены экипажа, доносился приглушенный гул голосов.
-- Сколько сегодня собрали ксемедрнна? -- спросил Лагерссон.
-- Двенадцать килограммов, -- ответил Фултон. -- Еще два выхода, и мы
соберем нужные шестьдесят килограммов.
-- Нужно обойтись одним выходом.
-- Почему же? Все равно улететь мы сможем не раньше чем через двое
суток.
-- Знаю, -- буркнул Лагерссон. -- Но я хочу, чтобы все члены экипажа
были налицо, когда потребуется начать работы по уменьшению веса корабля.
Составьте список, без чего, по-вашему, можно обойтись на корабле, --
обратился он к Ирине. -- Укажите вес каждого предмета. Вы, Алексей,
подготовьте список предметов не самой первой необходимости. А вы, доктор...
Подсчитайте минимальный пищевой рацион и предельный запас кислорода. Боюсь,
что нам придется потуже подтянуть ремни и напрячь легкие.
Он поднялся и направился к выходу.
-- Да, чуть было не забыл, -- сказал он Фултону. -- Завтра, когда
закончите сбор ксемедрина, потрудись изъять оружие у всех членов экипажа.
-- Выверни-ка карманы, Джон.
Джон сердито фыркнул.
-- Тебе говорят, выверни карманы! -- Командир повысил голос.
На стол упали сигареты, зажигалка, пилка для ногтей, рожок-амулет.
-- А где бумажник? -- рявкнул Лагерссон.
-- Вот, держите, -- буркнул Джон, вытащив бумажник из заднего кармана
брюк. -- Командир, -- хриплым, умоляющим голосом сказал он. -- Тут только
фотографии жены. Они и ста граммов не весят.
-- Молчать! -- приказал Лагерссон. -- Клади все. И часы тоже.
Джон сгреб все свое добро в кучку и уныло поплелся на место. На столе
уже высилась груда всевозможных вещей, при виде которых сердце старьевщика
забилось бы от радости: тут были вечные ручки, булавки для галстука,
записные книжки, цепочки, цветные карандаши.
-- Следующий.
К столу подошел человек лет сорока с всклокоченными рыжими волосами.
Это был новичок.
-- Клифт Ивенс, командир, -- доложил он.
-- Выверни карманы, Клифт.
-- Уже сделано, командир, -- сказал Клифт и показал вывернутые карманы
брюк.
-- Отлично.
Клифт хотел было отойти, по Лагерссон вернул его,
-- Сними кольцо, Клифт.
-- Я уже пробовал, командир. Ничего не выходит.
-- Смажь мылом. И если и тогда не поможет, придется тебе расстаться с
пальцем.
Экипаж в полном составе собрался в навигационном салоне. Все стояли
лицом к стенке корабля.
-- Выбросите-ка все это, и побыстрее, -- приказал Лагерссон, едва
закончился осмотр.
Четверо людей подняли брезент с собранными вещами и направились в
шлюзовую камеру. Пять минут пролетели в напряженном, угрюмом молчании.
Наконец зажегся зеленый глазок, затем красный и снова зеленый.
-- Что показывает индикатор?
-- Двести пять килограммов лишку, командир.
Арне Лагерссон растерянно провел по лицу рукой. Выброшены все столы,
диваны, кухонные инфраплиты, предохранительные ремни, посуда. Они лишились
всего, что создает определенный комфорт, освободились от того, что не
является предметом крайней необходимости. Чем же еще можно поступиться?
-- Фултон! -- сказал командир. -- Сколько осталось аварийных
скафандров?
-- Пять.
-- Три выбросите. Доктор Паульсен, пойдемте со мной. Нам нужно обсудить
вопрос о рационе.
Едва доктор и командир корабля поднялись наверх, космонавты,
взволнованные и обеспокоенные случившимся, разбрелись по залу. Одни уселись
прямо на пол и, сжав голову руками, застыли неподвижно с закрытыми глазами;
другие, стараясь не думать о трагической перспективе, пытались шутить и
смеяться.
Боба Арджитая, девяностокилограммового верзилу и здоровяка, окружала
небольшая группа людей.
-- И что это за штука -- сила тяжести? -- деланно-наивным тоном спросил
Боб.
-- Сразу видно, что ты осел. Сейчас я тебе объясню, дуралеи. -- Его
приятель Джо, стоявший рядом, засучил рукава. -- Представь себе, что ты
сидишь у себя в небоскребе, на сорок первом этаже. Так вот, я беру тебя за
шкирку и выпихиваю в окно. А потом вдруг отпускаю. Ну как, сообразил? Что
тогда произойдет, а?
-- Это ты зря, Джо, -- сказал кто-то. -- Ровным счетом ничего не
произойдет. Боб из духа противоречия возьмет да назло тебе не упадет.
Кто-то засмеялся, кто-то в сердцах пожал плечами, а те, кому надоело
слушать плоские остроты, отошли.
-- Кроме смеха, друзья, -- сказал Боб. -- Я и в самом деле этого не
понимаю. Нечего строить из себя всезнаек -- ведь вам известно ровно столько,
сколько мне -- Индикатор показывает, что у нас двести пять килограммов
лишних. Так неужели, черт побери, из-за каких-то жалких двухсот килограммов
мы должны торчать на этом Титане? Попробуй тут разберись.
-- Ну, разве ты не осел? -- воскликнул Джо. -- Так и быть, попробую
объяснить тебе нонагляднее. Вообрази, что у тебя имеются весы с чашами. На
одной чаше сидишь ты, а на другой лежит груз весом девяносто килограммов.
Что произойдет, если ты тоже весишь девяносто килограммов?
-- Умней ничего не придумал?! -- воскликнул Боб. -- Ясное дело, весы
останутся в равновесии.
-- Вот именно, -- согласился Джо. -- Чаши весов не опустятся и не
поднимутся. Но если ты вынешь из кармана пиджака ручку и выкинешь ее, то
чаша с грузом опустится, а тебя слегка подымет. Понял?
-- Болван! -- воскликнул Боб. -- Как действуют весы я с пеленок знаю.
-- Но антиграв работает на том же принципе, -- сказал Джо. -- Разницы
никакой.
-- Тише вы, Фултон идет.
Фултон подошел к группе космонавтов.
-- Вот что, ребята, -- дружелюбно сказал он. -- Придется нам выбросить
всю лишнюю одежду.
Боб Арджитай захохотал.
-- Превосходно! -- с наш рапным энтузиазмом воскликнул он. -- Командир,
видно, решил отправить нас домой в одних трусиках...
-- Довольно зубоскалить, -- прервал его Фултон. -- Снимайте-ка ботинки,
рубашки, белье.
-- Приказ распространяется на всех без исключения? -- спросил Боб.
Фултон кивнул.
-- И к девушке наверху он тоже относится?
-- Разумеется.
-- Отлично, отлично! -- Боб Арджитай стал радостно потирать руки. --
Надеюсь, инженер Алексей Платов не рассердится, если его невеста
разок-другой спустится сюда, к нам.
-- Кретин! -- разозлился Фултон.
Все засмеялись.
-- Это я так, пошутил, -- оправдывался Боб, -- чтобы ребят приободрить.
Фултон растерянно посмотрел на него, потом сжал его локоть и легонько
хлопнул по плечу, повернулся и, чеканя шаг, пошел к двери.
До отлета оставалось восемнадцать часов. Лагерссон, Фултон, доктор
Паульсен, Алексей и Ирина собрались наверху, в главном салоне.
-- Так вот, -- сказал командир. -- Учтите, что ксемедрин трогать
нельзя. Мне приказано добыть шестьдесят килограммов, и я привезу ровно
шестьдесят килограммов, ни граммом меньше.
Все согласно кивнули.
-- Ничего не поделаешь, -- вздохнул врач. -- Сейчас на индикаторе
антиграва лишних шестьдесят четыре килограмма. В нашем распоряжении
восемнадцать часов, чтобы отыскать лишние килограммы и...
-- Нам их никогда не отыскать, -- сказал Алексей. -- На корабле нет
больше ничего лишнего.
Лагерссон пристально поглядел на друзей, а те в свою очередь смотрели
на него так, словно решение проблемы зависело только от него одного.
Снизу слышался глухой ропот космонавтов, никто больше не
смеялся. Недовольство нарастало с каждой секундой.
-- Чего вы от меня ждете? -- со злостью спросил Лагерссон.
-- Конечно, проще всего собрать всех и сказать: "Друзья, один из нас
лишний. Давайте кинем жребий, и тот, кому не повезет, должен умереть. В
одиночестве, как брошенная собака".
Четверо офицеров не отрывали от него взгляда, и в их глазах читались
растерянность и немой упрек.
-- А кое-кто из вас считает, что я должен добровольно покинуть "Ибис",
не так ли? Еще бы, ведь я командую кораблем, а командир обязан показывать
пример!
-- Никто этого не говорит, -- отозвался Фултон.
-- Смешно -- обычно в случае опасности капитан покидает корабль
последним. А я, по-вашему, должен покинуть его первым. -- И Лагерссон
неестественно рассмеялся.
-- Послушай, Арне, во время посадки индикатор антиграва был блокирован.
Может, быть, он просто испорчен? -- сказал Фултон.
-- Что ты этим хочешь сказать?
-- Он показывает шестьдесят четыре килограмма лишнего веса, но,
возможно, это ошибка. Почему бы нам не попытаться взлететь?
Лагерссон на секунду задумался.
-- Согласен, -- сказал он. -- Попробуй.
Двадцать минут спустя Алексей нажал кнопку, корпус космического корабля
вздрогнул и завибрировал. Лагерссон не отрывал взгляда от альтиметра.
Пятнадцать секунд пролетели в напряженном ожидании.
-- Нуль! -- в ярости крикнул Лагерссон. -- Мы не поднялись
ни на сантиметр!
Все снова собрались в центре салона. Командир обратился к Паульсену:
-- Ну, а что вы предлагаете, доктор?
-- Э, нам остается только сесть на жесточайшую диету. Через три-четыре
дня мы изрядно похудеем и сумеем взлететь.
-- Невозможно.
-- Не вижу другого выхода, командир. Либо полетим без ксемедрина, либо
подождем, пока народ не похудеет.
-- Доктор, вы забываете, что курс и время полета были рассчитаны
заранее. Если мы отложим полет иа несколько дней, то наткнемся в пути на
облако В-36, а это -- верная гибель. Значит, лететь надо либо через
восемнадцать часов, либо через двадцать дней, когда нам уже не будет
угрожать встреча со смертоносным облаком.
-- А разве нельзя отклониться от курса?
-- Нет, тогда нужно подняться по нормали к орбите планеты, а это
связано со значительной потерей скорости. Мы прилетим на двадцать дней позже
срока, не говоря уж о дополнительном риске. А вы представляете себе, что
значит опоздать на двадцать дней?
-- Знаю! -- крикнул врач. -- На Земле каждый час умирает в
среднем тридцать тысяч человек. Вы это уже неоднократно повторяли. Но
что я могу сделать? Разве моя вина, что вспыхнула эпидемия?
-- Замолчите!
-- И не подумаю! Вы сами интересовались моим мнением.
Лагерссон повернулся к нему спиной. Опустив голову, он расхаживал по
кругу вдоль стенки корабля, то и дело в ярости ударяя рукой по обшивке.
-- Хорошо, попробуем сократить дневной рацион вдвое, -- сказал он.
-- Ничего не получится, Арне, -- спокойно заметил Фултон. -- Ты уже
дважды снижал норму, да к тому же у нас осталось всего несколько килограммов
концентрата.
-- Значит, надо вылить шестьдесят четыре литра воды!
-- Арне, -- в голосе Фултона послышались мрачные ноты. -- Посмотри,
сколько у нас осталось воды. Нам и так приходится беречь каждую каплю. Еще
раз урезать запас воды и кислорода -- значит, обречь полет на верную
неудачу.
-- Ума не приложу, что делать, -- пробормотал Лагерссон. Он в отчаянии
поглядел вокруг. -- Неужели на корабле ничего больше нельзя убрать?
В командирской рубке были сняты все пульты, часть рубильников была
заменена пробками. Все приборы, но вмонтированные в корпус, были выброшены.
-- Проклятый корабль! -- крикнул Лагерссон. -- Цельнокроеное чудище!
Ничего нельзя демонтировать, подточить, вырезать. Будь ты проклят!
Он, словно зверь в клетке, заметался по салону, потом вдруг замер и
бессильно прислонился к стене.
Его взгляд упал на Ирину, на ее густые длинные ззолосы. Он представил
себе, как острые ножницы срезают тонкие пряди, одну за другой... Нет, это не
выход из положения. Даже если обрить всех наголо, больше двухсот-трехсот
граммов не наберется. Но туманная мысль о ножницах вызвала у Лагерссона
страшную, но заманчивую картину... В голове звучали жестокие слова: "Смажь
мылом. Если и тогда не поможет, придется расстаться с пальцем".
-- Доктор, -- обратился он к Паульсену.
-- Слушаю, командир.
-- Доктор... -- Лагерссон умолк в нерентителыюстп и дрожащей рукой
потер подбородок. -- Доктор, сколько весит человеческая рука?
Паульсен вздрогнул.
-- По-разному, -- негромко сказал он. -- В среднем три-четыре
килограмма.
Лагерссон не сумел сдержать довольной ухмылки.
-- Боюсь, что нам понадобится ваше содействие, доктор.
Паульсен бросил на остальных умоляющий взгляд, словно взывая о помощи.
-- Вы в состоянии сделать двадцать ампутаций?
Доктор гневно пожал плечами.
-- Я спрашиваю, вы можете это сделать?
-- Разумеется, могу, но в такой ситуации я никогда этого
не сделаю!
-- А я говорю -- сделаете! -- рявкнул Лагерссон. Он выхватил лучевой
пистолет и навел его на Паульсена. Тот невольно отступил назад.
-- Вы не имеете права меня принуждать! Повторяю, я никогда на это не
пойду!
-- Послушайте, Паульсен, -- умоляюще сказал Лагерссон, -- я нашел
последние шестьдесят четыре килограмма. Ваша задача -- убрать их с корабля.
Если вы откажетесь, я вынужден буду прибегнуть к силе.
-- Господи, кто вы -- чудовище или авантюрист, ищущий дешевой славы? --
воскликнул Паульсен. -- Вы что думаете, вам по возвращении памятник
поставят? Да за такие художества вас судить будут...
-- Ну, хватит! -- прервал его Лагерссон. Фултон, Алексей и Ирина
направились было к нему.
-- Ни с места! -- крикнул Лагерссон.
-- Вы слышите? -- сказал Паульсен. -- Он сошел с ума, он хочет отрезать
руку каждому из вас!
Ирина побледнела и невольно прижалась к Алексею. Лагерссон снова
вскинул лучевой пистолет.
-- Послушайте, люди, -- усталым голосом произнес он. -- Послушайте
меня, друзья... не знаю уж как вас называть... Возможно, я и в самом деле
немного не в себе. А, возможно, доктор прав, и я действительно ищу славы
либо... крупных неприятностей. Но все это пустые разговоры, и мы только зря
теряем драгоценное время. Поймите, "Ибису" опасность не грозит. Вашей жизни
тоже. Если бы речь шла только об опоздании на двадцать дней, проблема
решалась бы очень просто: немного гимнастики, чуть меньше калорий, и мы
преспокойно взлетели бы с этого проклятого Титана. Но вы же знаете, что
сейчас любое промедление смерти подобно -- на карту поставлена жизнь
миллионов людей. Я знаю, от вас требуется беспримерное самопожертвование. Вы
можете настаивать, чтобы я пожертвовал собой. Но это несправедливо. Почему
именно я, а не кто-либо другой? -- Он помолчал. -- Даю вам полчаса на
размышление; я изрядно поломал голову, теперь ваша очередь. Если вы не
хотите жертвовать рукой, найдите способ убрать лишние шестьдесят четыре
килограмма. Но коль скоро иного выхода не будет, придется делать ампутацию.
Он отер с лица холодный пот и бессильно опустился на пол. Веки
отяжелели и слипались, перед глазами расплывался туман. "У меня жар", --
подумал он.
Фултон прислонился к стойке индикатора и застыл как изваяние. Паульсен
нервно ходил из угла в угол, бормоча что-то себе под нос. Ирина и Алексей
стояли молча, тесно прижавшись
друг к другу.
-- Я знаю, о чем вы сейчас думаете, -- сказал Лагерссон. -- Надеетесь,
что кто-нибудь из членов экипажа не выдержит, в ярости бросится на меня, и я
его пристрелю. Тогда все трудности разрешатся сами собой, не правда ли? Но
кто же захочет таскать для нас каштаны из огня? Нет, дорогие друзья, на этот
раз каждому из нас придется делать это самому.
Лагерссон все говорил, говорил... Его лихорадочная, бессвязная речь то
сбивалась на проклятия, то перемежалась горькими сетованиями.
-- Фултон! -- слабо позвал он. -- Ты способен добровольно умереть один
как перст на этом чертовом Титане?
Второй пилот нахмурился и ничего не ответил.
-- Так как же, Фултон? -- не унимался Лагерссон.
-- Не знаю, Арне. Возможно, и нет,
-- Тогда почему же вы глядите на меня с таким укором? Ведь мы не пчелы
и не муравьи. И даже не насекомые. Мы, что куда хуже, жалкие, трусливые
люди.
Перед глазами у него вставали страшные видения: переполненные больницы,
больные лежат в коридорах и даже во дворах. А по улицам в бессильной ярости,
проклиная собственную беспомощность, мечутся врачи. По дорогам мчатся
составы, груженные мертвецами. Из печей крематория доносится запах дыма...
Все человечество постепенно превращается в облако пепла.
Лагерссон посмотрел на хронометр.
-- Итак, -- сказал он, -- ваше время истекло.
И сразу всех придавила гнетущая тишина, каждый мысленно погрузился на
самое дно отчаянья и ощутил дрожь ужаса.
-- Хорошо, -- разорвал тишину доктор Паульсен. -- Мы достаточно долго
оскорбляли друг друга. Пора приниматься за дело.
Ему нужны бинты, сказал он, много бинтов и медикаментов, которые уже
успели выбросить за борт. И еще он нуждается в помощнике. Немедля вызвали
Джо, который когда-то учился на медицинском факультете.
Джо явился вместе с неразлучным Бобом Арджитаем.
-- Джо, вы умеете делать укол в вену?
-- Приходилось, доктор.
-- Надень скафандр, Боб, -- приказал Лагерссон. -- Возле корабля в куче
всяких прочих вещей валяются две-три коробки с бинтами. Найди их. Спроси у
доктора, что еще ему нужно.
Боб в полнейшей растерянности уставился на командира. Ему стало
страшно, страшно, что едва он покинет корабль, дверца захлопнется и его
бросят одного в ледяной пустыне.
Лагерссон, видимо, понял его состояние. Он уже было собрался повторить
свой приказ, по его прервал Фултон.
-- Я пойду, -- сказал он.
Лицо Лагерссона просветлело.
-- Значит, ты со мной согласен, Фултои?
-- Как всегда, Арне.
Командир облегченно вздохнул. Он почувствовал, как мысли его
прояснились, кровь быстрее потекла по венам и он вновь обрел привычную
бодрость. Продолжая расхаживать по салону, он энергично отдавал распоряжения
и следил за их исполнением.
Когда Фултон вернулся с бинтами, Лагерссон приказал всем собраться в
навигационном салоне. Речь его была предельно краткой. Люди слушали в
полнейшем молчании, утратив дар речи от изумления. И вдруг Клифт Ивенс
заплакал. Взрослый мужчина плакал, хлюпая носом, как мальчишка, которого
наказали ни за что ни про что.
-- Но почему, -- вскричал он, -- почему нельзя выбросить ксемедрин?
Выбросим его ко всем чертям или подождем двадцать дней!
-- У тебя есть жена, Клифт?
Клифт кивнул головой.
-- А дети?
-- Двое, командир.
-- Тогда попробуй меня попять, Клифт. Мы покинули Землю больше месяца
назад. А вдруг за это время твоя жена и детишки тоже заболели?
Клифт вытер рукавом нос и поднял голову. Но коекто смотрел на командира
мрачно и зло, грозно сжав кулаки и словно ожидая лишь сигнала, чтобы
броситься на него. Это не укрылось от внимания Лагерссона. Он вскинул
лучевой пистолет и навел его на стену. Постепенно лица людей прояснились,
гневные огоньки в глазах погасли.
-- Первым буду я, -- сказал Лагерссон, -- последним -- Фултон. Это не
потому, что я вам не доверяю... Хотя, впрочем... Словом, я хочу избежать
возможных беспорядков. Вероятно, сразу после операции... мне будет довольно
скверно. На это время командование примет Фултон. Прежде чем подойдет его
черед, я уже буду на ногах. Остальные восемнадцать человек бросят жребий, в
какой очередности им будет сделана операция. И последнее. Возможно, кораблю
удастся взлететь до того, как будет закончена последняя, двадцатая операция.
Так вот, я хочу, чтобы вы ясно поняли -- на это рассчитывать нечего. Уж если
нам суждено потерять руку, то через это пройдут все, за исключением,
понятно, доктора. И только когда двадцать рук будут выброшены за борт, я
нажму кнопку. Так что хныкать бесполезно. После этого я выброшу и пистолет.
Вот и все.
Алексей и Ирина стояли поодаль, крепко держась за руки. Лагерссон
подошел к ним.
-- Поверьте, мне очень жаль, Ирина. Ведь вы и Алексей... -- Он умолк.
Алексей ничего не ответил. Ирина тоже молчала. Они смотрели на
командира грустно, но спокойно.
Лагерссон пошел дальше, вглядываясь в лица космонавтов.
-- Доктор, -- сказал он дрогнувшим голосом. -- Я готов. Можете
начинать.
-- Дэвид, -- позвал учитель. -- Ты кончил?
Дэвид встал, взял книгу и направился к доске, заложив пальцем открытую
страницу. Глаза его блестели, а щеки стали
пунцовыми.
-- Теперь ты понял, почему Титан называют также "Луной двадцати рук"?
-- Да, господин учитель.
-- Так вот, Дэвид... После рейса "Ибиса" прошло, четыре столетия. С тех
пор каждый космонавт считает для себя высочайшей честью, если после многих
лет подвижнического труда и самопожертвования его награждают орденом
"Пурпурной руки". Тебе это понятно?
-- Копечно, господин учитель... А что... что стало с доктором
Паульсеном?
-- А, с доктором "Ибиса", -- вздохнул учитель. -- Он тоже был удостоен
множества наград и высоких почестей. Ну, а потом... По одним источникам,
вскоре после этого он погиб в автомобильной катастрофе, другие же
утверждают, будто он покончил жизнь самоубийством.
-- Самоубийством?! Но почему?
-- Не знаю, дружок. Возможно, потому, что только ему никто не мог тогда
ампутировать руку...
Дэвид потупился. Учитель стал рассказывать о беспредельности и красоте
космоса, о незнакомых мирах, где не ведают земных горестей, мирах,
бесконечно далеких и необозримых...
Дэвид сел на место, а учитель продолжал урок. Его слегка гнусавый голос
разносился по классу. Ученики сидели молча и как зачарованные ловили каждое
слово учителя.
И только Дэвид был погружен в свои мысли. Завтра он как следует выучит
задание. И больше не будет болтать и отвлекаться на уроках астрономии. Но
сегодня он не с состоянии слушать учителя. Он думает о том, что отец, верно,
сильно огорчится. Но он не хочет больше быть хирургом: земной шар для него
теперь слишком мал. Он подымает глаза, и взгляд его приковывают висящие на
стене звездные карты. Постепенно очертания окружающих предметов исчезают, и
Дэвид остается один, зачарованный волшебным мерцанием далеких светил.
Популярность: 1, Last-modified: Mon, 18 Mar 2002 09:14:46 GmT