---------------------------------------------------------------
Octavia E. Butler "Amnesty"
© 2003 Octavia E. Butler and SCIFI.COM.
© 2004, Гужов Е., перевод
[email protected]
Из задуманного составителем сборника НФ-рассказов под общим заглавием
"Стоянка человека".
------------------------------------------------------
Шарообразное сообщество чужаков почти в двадцать футов диаметром
скользнуло в обширный, тускло освещенный зал производства продовольствия
нанимателя переводчицы Ноа Каннон. Чужак был несоответственно быстр и
грациозен, придерживался дорожек, ни разу не задев приподнятые грядки
хрупких съедобных грибов. Он немного походит на большой, черный, окутанный
мохом куст с таким пологом неправильной формы листьев, косматых мхов и
перекрученных лиан, что никакой свет не просвечивает сквозь него, подумала
Ноа. У него было несколько толстых, голых отросших веток, торчащих из
главного тела, нарушавших его симметрию и заставлявших думать, что
сообщество серьезно нуждается в стрижке.
В тот момент, когда Ноа увидела его и увидела своего нанимателя -
несколько меньшую, лучше ухоженную чащу черных кустов, стоящих довольно
далеко от нее, она поняла, что ей предложат новое рабочее назначение,
которого она так долго просила.
Чужак-сообщество устроился, распластавшись на полу, позволяя мобильным
организмам отмигрировать вверх и отдохнуть. Он сфокусировал свое внимание на
Ноа, электричество вспыхнуло и пошло зигзагами, сделав видимым экран в
обширной темноте его тела. Она знала, что электрический экран - это речь,
хотя и не смогла прочесть сказанного. сообщества говорили так между собой и
внутри себя, однако производимый ими свет для нее мелькал слишком быстро
даже для того, чтобы хотя бы начать изучать язык. Однако, то, что она видит
экран, означает, что коммуникационные организмы чужак-сообщества обращаются
к ней. В каждый данный момент сообщества пользуются своими неактивными
организмами, чтобы экранировать коммуникацию от всех за пределами себя, к
кому оно не адресуется.
Она взглянула на своего нанимателя и увидела, что его внимание
сфокусировано на ней. У него не было заметных глаз, однако его организмы
зрения служили очень хорошо, могла она их видеть или нет. Он подобрался,
сделав себя более похожим на шипастый камень, чем на куст. Сообщества делали
так, когда желали предоставить другим уединение или просто отключали себя от
деловой передачи. Наниматель предупреждал ее, что предложенная работа может
оказаться неприятной не только из-за обычной враждебности человеческих
существ, перед которыми она предстанет, но и потому, что субконтрактор, для
которого она станет работать, тоже будет трудным в общении. Субконтрактор до
этого мало контактировал с человеческими существами. Его словарь в области
общего созданного с громадными усилиями языка, который позволил людям и
сообществам разговаривать друг с другом, был, самое лучшее, рудиментарным,
как и его понимание человеческих возможностей и ограничений. Перевод:
случайно или намеренно, но субконтрактор, вероятно, станет причинять ей
страдания. Ее наниматель говорил, что ей не обязательно браться за эту
работу, что он станет содержать ее, даже если она предпочтет не работать для
данного субконтрактора. Во всяком случае он не вполне одобрял ее решение
попробовать эту работу. И сейчас это сознательное и подчеркнутое невнимание
больше связано с разрывом их связей, чем с вежливостью или уединением. "Ты
сама по себе", говорила его поза, и она улыбнулась. Она никогда бы не стала
работать на него, если б он не был способен отойти в сторону и позволить ей
принимать собственные решения. И все же он не стал вмешиваться в их дела и
оставил ее один на один с чужаком. Он ждал.
И здесь субконтрактор посигналил ей своими световыми сигналами.
Она послушно подошла к нему, встав так близко, чтобы кончики того, что
выглядело, как покрытые мхом внешние веточки и сучья, коснулись ее
обнаженной кожи. Она была только в шортах и в бюстгальтере. Сообщества
предпочитали, чтобы она была нагой, и в течении долгих лет ее заключения у
нее просто не было выбора. Ей просто приходилось быть нагой. Теперь она уже
больше не пленница, и она настояла ходить одетой хотя бы в белье. Ее
наниматель согласился с этим и ныне отказывался давать ее в аренду тем
субконтракторам, которые отказывали ей в праве носить одежду.
Этот субконтрактор немедленно обхватил ее, поднял вверх в центр своих
организмов, вначале ощупав ее своими разнообразными организмами манипуляции,
а потом осторожно постигая ее тем, что походило на мох. Сообщества - это не
растения, но легче думать о них в таких терминах, потому что большую часть
времени большинство их выглядят, как растения.
Закутанная в сообщество, она совсем ничего не видела. Она закрыла
глаза, чтобы избежать расстройства от попыток увидеть или вообразить, что
она что-то видит. Она чувствовала себя окруженной тем, что походило на
длинные сухие нити, розетки листьев, округлые фрукты разных размеров, и
другими предметами, производившими менее знакомые ощущения. Ее одновременно
трогали, гладили, массажировали, сжимали странно комфортабельным, мирным
образом так, что она начала раздумывать, на кого же она станет работать. Ее
поворачивали и крутили, словно она ничего не весила. И в самом деле, через
несколько минут она почувствовала себя невесомой. Она потеряла всякое
ощущение направления, и все-таки чувствовала себя в полной безопасности,
охваченная организмами, которые никак не напоминали человеческие члены.
Почему вызывалось такое наслаждение, она никогда не могла понять, однако за
двенадцать лет плена в этом было ее единственное удовольствие. И оно
случалось достаточно часто, чтобы позволить ей вытерпеть все остальное, что
делали с ней.
К счастью, сообщества тоже находили это приятным - и даже больше, чем
она.
Через некоторое время она ощутила тот особый ритм предупреждающих
давлений вдоль спины. Сообщества любили обширные пространства кожи, которые
предлагала человеческая спина.
Она сделала подзывающий жест правой ладонью, давая знать сообществу,
что она вся внимание.
Имеется шесть рекрутов, просигналил он давлениями на спину. Вы станете
их учить.
Хорошо, написала она, пользуясь только руками. Сообществам нравилось,
когда ее знаки были небольшими, ограниченными жестами, когда она была
окутана ими, и широкими взмахами рук, ног и всего тела, когда она находилась
снаружи и без непосредственного контакта. Она поначалу думала, что это
потому, что они не слишком хорошо видят. Теперь она понимала, что видят они
гораздо лучше, чем она - видят на далеких расстояниях специальными
организмами зрения, но могут видеть и большинство бактерий и некоторые
вирусы, а также различают цвета в диапазоне от ультрафиолетового до
инфракрасного.
В действительности они предпочитали широкие жесты, когда она вне
контакта и нет вероятности ударить или пнуть кого-нибудь, просто потому, что
им нравилось смотреть, как она двигается. Все так просто, что даже странно.
Фактически у сообществ развилась настоящая любовь к человеческим танцам и к
некоторым видам человеческого спорта - особенно к индивидуальным программам
в гимнастике и в катании на коньках.
Рекруты взволнованы, сказал субконтрактор. Они могут представлять
опасность один другому. Успокой их.
Попытаюсь, ответила Ноа. Я отвечу на их вопросы и уверю, что им нечего
бояться. Сама она подозревала, что ненависть может оказаться более
превалирующей эмоцией, чем страх, но субконтрактор не знал об этом, а ей не
хотелось ему говорить.
Успокой их. Субконтрактор повторялся. И она поняла, что буквально он
имеет в виду следующее: "Измени их с людей взволнованных, на спокойных и
доброжелательных работяг". Сообщества могут изменять один другого просто
обмениваясь несколькими индивидуальными организмами - если этого желают оба
сообщества. Слишком многие из них предполагают, что человеческие существа
тоже способны делать что-то похожее, и если они этого не делают, то только
потому, что упрямятся.
Ноа повторила: Я отвечу на их вопросы и уверю, что им нечего
страшиться. Это все, что я смогу сделать.
Они успокоятся?
Она сделала глубокий вдох, зная, что близка к тому, что ей сделают
больно - скрутят или растянут, что-нибудь сломают или ошеломят. Многие
сообщества наказывают за отказ подчиниться приказу - как они на это смотрят
- но менее жестоко, чем они наказывают за то, что считают ложью. Фактически,
наказания оставались от годов, когда человеческие существа были пленниками с
неопределенными способностями, интеллектом и восприятием. Людей больше не
предполагалось наказывать, но, конечно, их наказывали. Сейчас, подумала Ноа,
любое положенное наказание лучше всего бы получить сразу. Его не избежать.
Она флегматично посигналила: Некоторые смогут поверить в то, что я им скажу,
и успокоятся. Другим, чтобы успокоиться, понадобится время и опыт.
Ее сразу стиснули крепче, почти до боли - "жесткое удержание", как
называли это сообщества, ее сдавили так, что она не могла даже шевельнуть
рукой, чтобы она не смогла повредить ни одного члена сообщества, дернувшись
от боли. И прямо перед тем, как сжатие стало болезненным, оно остановилось.
Ее ударил внезапный электрический разряд, ударил сильно, до конвульсий.
В хриплом крике она потеряла дыхание. Он заставил ее увидеть вспышки света
даже с плотно зажмуренными глазами. Он заставил ее мышцы сжаться резкими,
болезненными корчами.
Успокой их, снова настаивало сообщество.
Поначалу она не смогла ответить. У нее заняло время, чтобы поставить
под контроль болезненно трясущееся тело, и просто понять, что ей было
сказано. Еще какое-то время ей потребовалось, чтобы снова стали сгибаться
ладони и руки, теперь освобожденные, и, наконец, оформить ответ -
единственно возможный ответ, несмотря на все то, что он может ей стоить.
Я отвечу на их вопросы и уверю их, что им нечего бояться.
Ее крепко удерживали еще несколько секунд, и она знала, что ей могут
дать еще разряд. Однако, через какое-то время возникло несколько вспышек
света, которые она увидела уголком глаза, но, похоже, они не имели к ней
отношения. Потом без дальнейших коммуникаций Ноа передали под опеку
основного нанимателя, и субконтрактор удалился.
Переходя из тьмы во тьму, она не увидела ничего. Не было слышно ничего,
кроме обычного шороха движущегося сообщества. Не было и смены запаха, или
если он и был, то ее нос не был достаточно чувствителен, чтобы это отметить.
И все-таки она научилась отличать прикосновения своего работодателя. И с
облегчением расслабилась.
Ты не ранена?, спросил работодатель.
Нет, ответила она. Просто ноют суставы и другие чувствительные места. Я
получила эту работу?
Конечно, получила. Ты должна сказать мне, если субконтрактор попытается
принуждать тебя снова. Я сказал ему, что если он сделает тебе больно, я
никогда больше не позволю тебе работать на него.
Спасибо.
Настал момент покоя. Потом наниматель погладил ее, успокаивая и
одновременно доставляя удовольствие себе. Ты настаиваешь на этой работе, но
ты не сможешь воспользоваться ею, чтобы сделать перемены, которые хочешь. Ты
сама это понимаешь. Тебе не удастся изменить ни мой народ, ни свой.
Смогу, хотя бы немного, передала она. Сообщество за сообществом,
человека за человеком. Если смогу, я стану работать быстрее.
И потому ты позволяешь обижать себя. Ты пытаешься помочь своему
собственному народу увидеть новые возможности и понять перемены, которые уже
произошли, но большинство из них не хотят ничего слушать и ненавидят тебя.
Я хочу заставить их думать. Я хочу рассказать им то, что человеческие
правительства не хотят им рассказывать. Я хочу проголосовать за мир между
твоим народом и моим, рассказав правду. Я не знаю, приведут ли мои усилия к
чему-то доброму хотя бы в перспективе, но мне надо попробовать.
Полечись пока. Отдохни окутанная, пока этот субконтрактор не вернется
за тобой.
Ноа посигналила согласие и наступил еще один момент покоя. Спасибо, что
помогаешь мне, хотя в это и не веришь.
Я хотел бы верить. Но ты не можешь добиться успеха. Прямо сейчас
большие группы твоего народа ищут способы уничтожить нас.
Ноа вздрогнула. Я понимаю. Можете вы остановить их, не убивая?
Наниматель пошевелил ее. Погладил. Наверное, нет, посигналил он. И еще
раз: нет.
"Переводчик", начала Мишель Ота, когда претенденты шли в комнату для
собраний, "эти... штуки... они на самом-то деле понимают, что мы разумны?"
Она проследовала за Ноа в зал собраний, подождала, чтобы увидеть, где
сядет Ноа, и села рядом. Ноа обратила внимание, что Мишель Ота - только одна
из двух среди шести претендентов, которые охотно садились рядом с ней даже
на этой неформальной сессии вопросов и ответов. У Ноа была информация, в
которой они нуждались. Она выполняла работу, на которую в один прекрасный
день забросят любого из них, и все-таки, ее работа - переводчик и личный
представитель сообществ - и тот факт, что она могла ее выполнять, была
причиной того, чтобы ей не доверять. Вторым человеком, кто хотел сидеть
рядом, была Сорель Трент. Она не интересовалась духовностью чужаков - какая
бы ни была эта духовность.
Четверо других кандидатов на работу предпочитали оставлять между собой
и Ноа пустые кресла.
"Сообщества, конечно, понимают, что мы разумны", ответила Ноа.
"Я хочу сказать - я знаю, что вы работаете на них." Мишель Ота
взглянула на нее, поколебалась и продолжила: "Я тоже хочу на них работать.
Потому что они по крайней мере нанимают. Ведь почти никто больше работу не
предлагает. Но что они думают о нас?"
"Скоро некоторым из вас они предложат контракты", сказала Ноа. "Они не
тратили бы время на это, считая вас просто скотиной." Она откинулась в
кресле, глядя, как некоторые из шести других людей в комнате берут с буфетов
воду, фрукты или орехи. Еда была хорошей, чистой и бесплатной для них,
независимо от того, наняты они или нет. И для большинства, она знала, это
была первая еда в этот день. В теперешние депрессивные времена
продовольствие дорого, и большинство людей счастливы, если удается поесть
хотя бы раз в день. Ей нравилось видеть, как они этому радуются. Именно она
настояла, чтобы в зале заседаний во время сессий вопросов и ответов была
еда.
Она сама наслаждалась редким комфортом носить обувь, длинные черные
хлопчатые брюки и цветастую текучую тунику. И здесь стояла мебель,
спроектированная для человеческого тела - мягкие кресла с высокими спинками,
на которое можно сесть, и стол, где можно положить руки. В ее жилых
помещениях в Пузыре Мохаве такой мебели не было. Она подозревала, что теперь
сможет заиметь по крайней мере мебель, если попросит своего нанимателя, но
не просила и не попросит. Человеческие вещи предназначены для человеческих
же мест.
"Но что означает контракт для тех, кто прибыл из другой звездной
системы?", спросила Мишель Ота.
Вмешался Рун Джонсон. "Да, очень интересно, как быстро эти существа
перенимают местные, земные обычаи, когда они им подходят. Переводчик, вы
действительно верите, что они будут считать себя связанными тем, что
подпишут? Хотя, не имея рук, бог только знает, как они ухитряются
подписывать хоть что-то."
"Они будут рассматривать себя связанными контрактом, если только они и
вы его подпишете", сказала Ноа. "И да, они могут поставить в высшей степени
индивидуальные марки, которые служат им подписями. Они потратили в этой
стране весьма много времени и богатства на переводчиков, адвокатов и
политиков, делая так, чтобы каждое сообщество законом считалось отдельной
личностью, чьи индивидуальные марки принимаются и признаются. И в течении
двадцати лет после этого они всегда уважали свои контракты."
Рун Джонсон покачал светлой головой. "В целом они присутствуют на Земле
дольше, чем я живу, и все-таки чувствуешь, что это неправильно. Неправильно
даже то, что они вообще существуют. Я даже не ненавижу их, но все равно
такое ощущение остается. Предполагаю, это потому, что мы снова перестали
быть центром вселенной. Мы, то есть человеческие существа. В течении всей
истории, в мифах и даже в науке, мы продолжали ставить в центр себя, а
теперь нас оттуда выселили."
Ноа улыбнулась, удивленная и довольная. "Я заметила то же самое. Теперь
мы обнаружили себя в некоем братском споре с сообществами. Оказывается,
существует иная разумная жизнь. Оказывается, у Вселенной есть и другие дети.
Мы понимали это, но до тех пор, пока они не появились здесь, мы
притворялись, что это не так."
"Это чепуха!", сказала другая женщина. Ее звали Тера Кольер, большая,
гневная, рыжеволосая молодая женщина. "Эти сорняки явились сюда незвано, они
украли нашу Землю и похитили наших людей." Она грызла яблоко, и так резко
шмякнула им по столу, что раздавила огрызок, расплескав брызги сока. "Вот
что нам надо помнить. Вот почему нам надо что-то делать."
"Делать что?", спросила еще одна женщина. "Мы здесь, чтобы получить
работу, а не воевать."
Ноа поискала в памяти имя новой заговорившей и нашла его. Пьедад Руис -
небольшая, коричнево-смуглая женщина, говорившая по-английски чисто, но с
сильным испанским акцентом. Со своим лицом и руками в синяках она выглядела
так, словно недавно получила серьезную трепку, но когда Ноа спросила ее об
этом перед тем, как группа зашла в зал собраний, она высоко вздернула голову
и сказала, что все прекрасно, а это ерунда. Вероятно, кто-то не хотел, чтобы
она подавала прошение на работу в пузыре. Принимая во внимание слухи,
которые ходили о сообществах и о том, зачем они нанимают людей, удивляться
было нечему.
"Что чужаки рассказывали вам о своем приходе сюда, переводчик", спросил
Рун Джонсон. Он был, как вспомнила Ноа из чтения его короткой биографии, что
передали ей вместе с его прошением на работу, сыном мелкого бизнесмена, чья
фабрика одежды не пережила депрессии, вызванной появлением сообществ. Он
хотел обеспечивать своих родителей, и он хотел жениться. Похоже, что
ироническим ответом на обе проблемы было пока что найти работу у сообществ.
"Вы достаточно пожили, чтобы помнить те вещи, что они сделали, когда
появились", сказал он. "Что они говорили вам о том, зачем они похищали
людей, зачем их убивали..."
"Они похитили меня", сказала Ноа.
На несколько секунд в зале наступила тишина. Каждый из шести
потенциальных рекрутов уставился на нее, вероятно, удивляясь или жалея,
осуждая или тревожась, может быть, даже отшатываясь в ужасе, с подозрением,
или даже с отвращением. Она видела все эти реакции - и от рекрутов и от
других, кто узнавал ее историю. Люди никогда не были способны к
нейтральности относительно похищенных. Ноа имела тенденцию пользоваться
своей историей как способом начать задавать вопросы, высказывать обвинения,
и, вероятно, наводить на размышления.
"Ноа Каннон", сказал Рун Джонсон, доказывая, что он по крайней мере
прислушивался, когда она представлялась. "Я подумал, что имя звучит знакомо.
Вы были частью второй волны похищений. Я помню, что видел ваше имя в списках
похищенных. Я обратил внимание, потому что вы были помечены женщиной. Я до
того не знал, что у женщин бывает имя Ноа."
"Значит, они вас украли, а теперь вы работаете на них?" Это Джеймс
Хантер Адио, высокий, худой, гневный на вид молодой черный. Ноа сама черная,
и все-таки Джеймс Адио очевидно решил в тот самый момент, когда они
встретились, что она ему не нравится. Теперь он смотрел на нее не только с
гневом, но и с отвращением.
"Когда меня забрали, мне было одиннадцать", сказала Ноа. Она посмотрела
на Руна Джонсона. "Вы правы. Я была частью второй волны."
"Так, значит, они на вас экспериментировали?", спросил Джеймс Адио.
Ноа встретила его взгляд. "Да, экспериментировали. Больше всего
пострадали люди первой волны. Сообщества тогда ничего не знали о нас. Они
убивали некоторых из нас своими экспериментами, болезнями от пищевой
недостаточности, некоторых отравляли. К тому времени, когда выхватили меня,
они знали уже достаточно много, чтобы по меньшей мере не убить меня
случайно."
"И что же? Вы простили им то, что они с вами сделали?"
"Вы гневаетесь на меня, мистер Адио, или же по моему поводу?"
"Я злюсь, потому что мне приходится быть здесь!", сказал он. Он вскочил
и зашагал вокруг стола, и обошел его дважды, пока смог снова усесться. "Я
злюсь, что эти штуки, эти сорняки, смогли вторгнуться к нам, разрушить нашу
экономику, отправить целый мир в депрессию просто тем, что здесь появились.
Они делают с нами, что захотят, и вместо того, чтобы убивать их, все что я
могу сделать, это просить у них же работу!" А ему отчаянно нужна эта работа.
Ноа прочитала информацию, собранную о нем, когда он впервые подал заявку на
работу для сообществ. В двадцать лет Джеймс Адио был старшим из семерых
детей, и пока что единственным, достигшим взрослого состояния. Ему нужна
была хоть какая-то работа, чтобы помочь выжить своим младшим братьям и
сестрам. И все же Ноа подозревала, что он станет ненавидеть чужаков почти
одинаково сильно, если они наймут его, как и в случае если его отшвырнут.
"Как вы можете на них работать?", прошептала Пьедад Руис. "Они делали
вам больно. Разве вы не ненавидите их? Думаю, если б я была на вашем месте,
я бы их ненавидела."
"Они хотят понять нас и общаться с нами", сказала Ноа. "Они хотят
знать, как мы уживаемся друг с другом, и им надо знать, сколько мы можем
перенести из того, что нормально для них."
"Это они вам говорили?", потребовала ответа Тера Кольер. Одной рукой
она смахнула свое разбитое яблоко на пол и теперь так смотрела на Ноа, как
будто хотела смахнуть и ее тоже. Следя за ней, Ноа осознала, что Тера Кольер
- очень испуганная женщина. Ну, они все испуганы, однако страх Теры
настолько велик, что заставляет ее кидаться на людей.
"Это рассказали мне сообщества", признала Ноа, "но не прежде, чем
некоторым из них и некоторым из нас, выживших пленников, удалось совместно
установить код - начало языка - с которого началось общение. Когда они
захватили меня, то еще ничего не могли мне сказать."
Тера фыркнула. "Как же получается, что они умеют пересечь световые годы
пространства, но не могут сообразить, как поговорить с нами без того, чтобы
вначале нас пытать?"
Ноа позволила себе момент раздражения. "Вас там не было, миссис Кольер.
Это все произошло еще до вашего рождения. И это произошло со мной, а не с
вами." И этого также не случилось ни с кем из семьи Теры Кольер. Ноа
проверила. Никто из этих людей не является родственником похищенного. Это
стало важным знать, так как родственники иногда пытались отомстить
переводчикам, когда понимали наконец, что не могут повредить сообществам.
"Это произошло со многими людьми", сказала Тера Кольер. "А такого не
должно происходить ни с кем."
Ноа пожала плечами.
"Разве вы не ненавидите их за то, что они сделали с вами?", прошептала
Пьедад. Похоже, шепот - это ее нормальный способ общения.
"Нет", ответила Ноа. "Когда-то ненавидела, особенно когда они начали
немного нас понимать, но все-таки продолжали устраивать нам ад. Они очень
похожи на людей-ученых, что экспериментируют с лабораторными животными - не
жестоко, но весьма основательно."
"Снова животные", сказала Мишель Ота. "Вы же сказали, что они..."
"Тогда", ответила Ноа. "Не теперь."
"Почему в защищаете их?", потребовала Тера. "Они вторглись в наш мир.
Они пытали наших людей. Они делают все, что им нравятся, а мы даже не
уверены в том, как они выглядят."
К облегчению Ноа вмешался Рун Джонсон. "А, кстати, как же они выглядят,
переводчик? Вы видели их вблизи?"
Ноа почти улыбнулась. На что похожи сообщества? Обычно это первый
вопрос, задаваемый в таких группах. Независимо от того, что они видели или
слышали по медиа-источникам, люди склонны предполагать, что каждое
сообщество на самом деле есть некий индивидуум, принявший форму большого
куста или дерева, или, более вероятно, что это существо одевает куст, как
одежду или же для маскировки.
"Они не похожи ни на что, что любой из нас до сих пор знал", сказала
она. "Я слышала, их сравнивают с морскими полипами - совершенно неправильно.
Я так же слышала, что они похожи на рои пчел или ос - тоже неверно, но
ближе. Я думаю о них так, как они себя обычно и называют - как о
сообществах. Каждое содержит несколько сотен индивидуумов - разумное
множество. Но в действительности и это неверно. Индивидуумы реально не
смогут выжить независимо, однако могут покинуть одно сообщество и временно
или постоянно перейти в другое. Они - продукты совершенно иной эволюции.
Когда я гляжу на них, то вижу то, что видите вы все: внешние ветви, а далее
тьма. Со вспышками света и движением внутри. Вы хотите услышать больше?"
Они кивнули, с вниманием склонившись вперед, кроме Джеймса Адио,
который откинулся назад с выражением презрения на темном, гладком молодом
лице.
"Субстанция того, что выглядит как ветви, и того, что выглядит как
листья, мох и лианы - живая и состоит из отдельных индивидуумов. Они только
кажутся какими-то растениями. Разные части, коих мы можем достичь снаружи,
на ощупь сухие, и обычно гладкие. Одно сообщество нормального размера может
заполнить половину этого зала, но весит всего от шести до восьми сотен
фунтов. Они, конечно, не твердые, и внутри их есть части, которые я никогда
не видела. Быть окутанной, быть облаченной сообществом похоже на содержание
в некой удобной смирительной рубашке, если вы можете вообразить нечто
подобное. В нем вы не сможете много двигаться. Вы не можете двигаться
совсем, пока этого не позволит сообщество. Вы ничего не видите. Нет никаких
запахов. Однако, почему-то, после первого же раза это больше не пугает. Это
мирно и приятно. Я не знаю, почему, но это так."
"Гипноз", сразу сказал Джеймс Адио. "Или наркотик!"
"Определенно, нет", возразила Ноа. По крайней мере в этом она могла
быть уверена. "Это было одним из наиболее тяжелых переживаний в плену у
сообществ. Пока они не узнали нас, у них не было ничего похожего на гипноз
или на лекарства, изменяющие поведение. У них не было даже самой этой
концепции."
Рун Джонсон повернулся и нахмурился на нее: "Какой концепции?"
"Измененного сознания. Они вообще не теряют сознания, если, конечно, не
больны или не ранены, а сообщество в целом никогда не теряет сознания, даже
если некоторые из его индивидуумов потеряны. В результате о сообществе
нельзя по-настоящему сказать, что оно спит - хотя в конце концов они
признали реальность того, что нам сон нужен. Сами того не зная, мы
представили им нечто для них совершенно новое."
"Они позволят нам принести с собой лекарства?", вдруг спросила Мишель
Ота. "У меня аллергия и мне реально нужны мои лекарства."
"Некоторые лекарства они позволят. Если вам предложат контракт, вам
надо будет записать в него лекарства, которые вам понадобятся. Либо они
позволят иметь эти лекарства, либо вас не наймут. Если то, что вам нужно,
позволено, то вам разрешат заказывать это извне. Сообщества станут
проверять, то ли это, что предполагалось, но во всем остальном они вас не
побеспокоят. Медицина - это практически все, на что вам надо будет тратить
деньги, пока вы будете находиться внутри. Помещение и еда входят в состав
договора, разумеется, но вам не позволят покидать вашего нанимателя, пока
срок контракта не истечет полностью."
"А если мы заболеем или произойдет несчастный случай?", потребовала
ответа Пьедад. "Что если нужны будут лекарства, которых нет в контракте?"
"Скорая помощь контрактом оговорена", ответила Ноа.
Тера обоими ладонями хлопнула по столу и громко сказала: "К черту все
это!" И получила внимание, которого добивалась. Все повернулись посмотреть
на нее. "Я хочу больше узнать о вас и о сорняках, переводчик. В частности, я
хочу знать, почему вы все еще здесь, почему вы работаете для тварей, которые
наверняка пропустили вас через ад. Ведь то, что они не знали лекарств,
означает, что анестезию они тоже не знали, верно?"
Ноа некоторое время сидела молча, вспоминая и при этом совсем не желая
вспоминать. "Да", наконец ответила она, "если не считать того, что большую
часть времени боль мне причиняли другие человеческие существа. Пришельцы
запирали нас вместе группами по двое и больше на целые дни и недели, чтобы
посмотреть, что может произойти. Обычно, было не так уж плохо. Хотя, иногда,
все же очень погано. Некоторые из нас сходили с ума. Дьявол, в то или в
другое время мы все сходили с ума. Но некоторые из нас с гораздо большей
вероятностью впадали в насилие. Были среди нас и такие, которые стали бы
душителями и без помощи сообществ. Они достаточно быстро пользовались
преимуществом проявить немного власти и получить удовольствие, заставляя
другого страдать. И некоторые из нас просто переставали заботиться,
переставали сопротивляться, иногда даже переставали есть. Из этих
экспериментов по тюремному сожительству получались беременности и произошло
несколько убийств.
Стало почти легко, когда пришельцы просто заставили нас решать
головоломки, чтобы получить еду, или когда они что-нибудь подкладывали нам в
еду, чтобы мы заболели, или когда они обволакивали нас и внедряли в наши
тела почти летальные дозы каких-нибудь субстанций. Первые пленники получили
большинство из всего этого, бедняги. И у некоторых из них развились фобии от
страха быть в окружении пришельцев. И им сильно везло, если этими фобиями
все и ограничивалось."
"Боже мой", сказала Тера, с отвращением качая головой. Через какое-то
время она спросила: "Что случилось с детьми? Вы сказали, что некоторые
беременели."
"Сообщества размножаются не так, как мы. И, похоже, до них долгое время
не доходило, что с беременными женщинами надо обращаться полегче. Из-за
этого у большинства забеременевших женщин произошли выкидыши. У некоторых
ребенок родился мертвым. Четверо женщин в той группе, с которой я обычно
была в одной клетке между экспериментами, умерли от родов. Никто из нас не
знал, как им помочь." Это было еще одно воспоминание, от которого ей
хотелось отвернуться.
"Новорожденных оказалось мало, а из них немногие пережили младенчество,
либо потому, что их матери не смогли защитить их от худших и самых бешеных
из нашего собственного племени, или же от сообществ, которые проявляли к
ним, скажем, э-э, любопытство. Во всех тридцати семи пузырях мира выжило
меньше сотни таких детей. Большинство выросли, чтобы стать сравнительно
здоровыми взрослыми. Некоторые тайно живут снаружи, а некоторые не желают
никогда покидать пузыри. Это их выбор. Очень немногие из них стали самыми
лучшими из следующего поколения переводчиков."
Рун Джонсон с интересом хмыкнул: "Я читал о таких детях", сказал он.
"Мы пытались найти их", сказала Сорель Трент, заговорив в первый раз.
"Наш лидер учит, что они те самые, кто покажет нам путь. Они так важны, и
все-таки наше глупое правительство держит их в секрете!" Она говорила
одновременно сокрушенно и гневно.
"У правительств этого мира и без того есть многое, за что надо
отвечать", сказала Ноа. "В некоторых странах дети не захотели выходить из
пузырей, потому что о них дошли слухи о том, что стало с теми, кто вышел.
Слухи об исчезновениях, тюрьмах, пытках, смерти. Похоже, что наше
правительство больше не творит такого сорта вещи. Во всяком случае, с
детьми. Оно дает им новую личность и прячет из от групп, которые хотят им
поклоняться, или убивать, или разобрать на части. Я сама связывалась с
некоторыми из них. Они в порядке, и они хотят, чтобы их оставили в покое."
"Моя группа не желает причинять им зла", сказала Сорель Трент. "Мы
хотим почитать их и помочь исполнить свое истинное предназначение."
Ноа отвернулась от этой женщины, ибо в голове у нее крутились ядовитые,
непрофессиональные слова, которых лучше не говорить. "Поэтому, по крайней
мере этим детям, предоставили немного покоя", сказала она.
"Один их этих детей ваш?", спросила Тера нехарактерно мягким тоном. "У
вас есть дети?"
Ноа посмотрела на нее, потом снова откинула голову на спинку кресла. "Я
забеременела, когда мне было пятнадцать, и еще раз, когда мне было
семнадцать. Слава богу, в обоих случаях были выкидыши."
"Это было... насилие?", спросил Рут Джонсон.
"Конечно, насилие! Вы действительно верите, что я хотела отдать
сообществам еще одно человеческое дитя для экспериментов?" Она прервалась и
глубоко задышала. Через некоторое время она сказала: "Некоторые из убитых
были женщины, которые сопротивлялись насилию. Некоторые - были насильниками.
В помните старый эксперимент, в котором слишком много крыс содержат вместе в
клетке, и они начинают убивать друг друга?"
"Но вы же были не крысы", сказала Тера. "Вы были разумны. Вы видели,
что сорняки делают с вами. Вам не надо было..."
Ноа перебила ее: "Мне не надо было что?"
Тера сбавила тон. "Я не имею виду вас лично. Я просто хочу сказать, что
человеческие существа должны быть способны вести себя лучше стаи крыс."
"Многие так и делали. Некоторые нет."
"И несмотря на все это, вы работаете на пришельцев? Вы простили их,
потому что они не знали, что делали? Почему?"
"Потому что они здесь", просто ответила Ноа.
"Они здесь до тех пор, пока мы не найдем способ выкинуть их прочь!"
"Они здесь, и они останутся здесь", чуть мягче сказала Ноа. "Для них не
существует слова прочь - по крайней мере для нескольких поколений. Их
корабль - это транспорт в один конец. Они поселились здесь и они станут
драться, чтобы удержать те несколько мест в пустынях, которые выбрали для
своих пузырей. И если они решат драться, мы не выживем. Их тоже можно
разрушить, но всегда есть шанс, что своих молодых на несколько столетий они
отправят глубоко в землю. И когда те выйдут наружу, это будет их мир. Уйти
придется нам." Она посмотрела на каждого члена группы. "Они уже здесь",
сказала она в третий раз. "Я одна из, наверное, тридцати человек в этой
стране, кто может говорить с ними. Где еще я должна находиться, как не здесь
в пузыре, пытаясь помочь двум разумным видам понять и принять один другого
до того, как один из них совершит нечто фатальное?"
Тера осталась неумолима: "Но вы простили их за то, то они с вами
сделали?"
Ноа покачала головой. "Я не простила их", сказала она. "Они не просили
у меня прощения, и я не знаю, как его дать, если они его попросят. Но это не
имеет значения. Это не остановит меня от выполнения своей работы. И это не
останавливает их от того, чтобы нанимать меня."
Джеймс Адио сказал: "Если они так опасны, как вы думаете, вы должны бы
работать с правительством, пытаясь найти способ, как убить их. Вы же
сказали, что знаете о них больше, чем остальные."
"Вы пришли сюда, чтобы убивать их, мистер Адио?", спокойно спросила
Ноа.
Он опустил плечи. "Я здесь, чтобы работать на них, леди. Я беден. У
меня нет всех тех специальных знаний, которые имеют всего тридцать человек в
этой стране. Мне просто нужна работа."
Она кивнула, словно он просто сообщал информацию, словно его слова не
были нагружены тяжелым грузом горечи, гнева и унижения. "Здесь вы сможете
сделать деньги", сказала она. "Я сама богата. Я провела через колледж дюжину
племянников и племянниц. Мои родственники едят по три раза в день и живут в
комфортабельных домах. Почему бы вашим не жить так же?"
"Тридцать сребреников", пробормотал он.
Ноа устало улыбнулась ему. "Не для меня", сказала она. "Мои родители,
когда давали мне имя, похоже, имели в виду совершенно иную роль."
Рун Джонсон улыбнулся, но Джеймс Адио только смотрел на нее с открытым
недовольством. Ноа придала своему лицу более знакомую торжественность.
"Позвольте рассказать вам о моем опыте работы с правительством для получения
всего лучшего от сообществ", сказала она. "Вы должны услышать об этом,
поверите ли вы в это или нет." Она сделала паузу, собираясь с мыслями.
"Меня удерживали здесь, в Пузыре Мохаве, с одиннадцати до двадцати трех
лет", начала она. "Конечно, никто из моей семьи или друзей не знал, где я
нахожусь и жива ли я вообще. Я просто исчезла, как и множество других людей.
В моем случае я как-то поздно ночью исчезла из собственной спальни в доме
родителей в Викторвиле. Через много лет, когда сообщества смогли с нами
разговаривать, когда они поняли многое из того, что сотворили с нами, они
спросили нашу группу, хотим ли мы остаться с ними добровольно, или же мы
хотим уйти. Я подумала, что это, наверное, еще один тест, но когда
попросилась уйти, то они согласились.
Фактически, я оказалась первой, кто попросился уйти. Группа, с которой
я была, состояла из людей, взятых в детстве - некоторые, в раннем детстве. У
них в памяти не было никакого другого дома, кроме Пузыря Мохаве. Но я
помнила свою семью. Я хотела увидеть их снова. Я хотела вырваться, а не быть
ограниченной небольшим местом в пузыре. Я хотела быть свободной.
Но когда сообщества позволили мне уйти, они не отправили меня назад в
Викторвиль. Они просто как-то поздно ночью открыли пузырь возле одного из
бидонвилей, что выросли по его периметру. Тогда эти бидонвили были более
грубыми и дикими. Они состояли из людей, которые поклонялись сообществам,
или же строили заговоры, чтобы стереть их с лица земли, или надеялись
украсть у них фрагменты какой-нибудь ценной технологии, примерно так. А
некоторые из жителей были переодетыми копами того или иного сорта. Те, кто
схватили меня, говорили, что они из ФБР, но сейчас я думаю, что они могли
быть охотниками за сокровищами. В те дни добычей было все, что выходило из
пузырей, и мне повезло оказаться первой, кто вышел из Пузыря Мохаве.
Любой выходящий мог знать ценные технологические секреты, мог быть
загипнотизированным саботажником, или переодетым шпионом пришельцев - кем
угодно. Меня передали военным, которые заперли меня, неустанно допрашивая и
обвиняя во всем от шпионажа до убийства, от терроризма до предательства. У
меня брали всевозможные пробы, и тестировали, как только могли придумать.
Они убедили себя, что я ценная поимка, что я сотрудничала с нашим
"негуманоидным противником". Поэтому, я представляла им великую возможность
найти способ добраться до них - до сообществ.
Все, что я знала, они от меня получили. Дело было не в том, что я
вообще пыталась от них что-то скрыть. Проблема заключалась в том, что я не
могла рассказать им то, что они хотели знать. Конечно, сообщества не
объяснили мне, как работает их технология. Да и зачем им надо было это
делать? Об их физиологии я тоже знала не много, но я рассказала все, что
знала - и рассказывала снова и снова, потому что мои тюремщики пытались
подловить меня на лжи. А что до психологии сообществ, то я могла сказать
лишь о том, что было сделано со мной, и что я видела делалось с другими. И
так как мои тюремщики не усматривали в этом ничего полезного, они решили,
что я с ними не сотрудничаю, и, значит, у меня есть что скрывать."
Ноа покачала головой. "Единственная разница между тем, как пришельцы
обращались со мной в первые годы моего плена, и тем, как обращались со мной
эти люди, была в том, что так называемые человеческие существа знали, как
именно причинить мне максимальную боль. Они допрашивали меня день и ночь,
они мне угрожали, накачивали наркотиками, и все это в попытке заставить меня
выдать им ту информацию, которой у меня не было. Мне не давали уснуть по
несколько суток кряду, пока я не переставала соображать и не могла больше
отличать реальность от нереальности. Они не могли добраться до пришельцев,
но они добрались до меня. Когда они меня не допрашивали, то продолжали
держать в заключении, в одиночке, изолированной от всех, кроме них."
Ноа огляделась в зале. "И все это из-за того, что они знали - знали
абсолютно - что любой пленник, который выжил после двенадцати лет заключения
и кого потом освободили, должен быть предателем какого-нибудь сорта,
сознательным или нет, знающим что-нибудь или не знающим. Они просвечивали
меня рентгеном, сканировали всеми возможными способами, а когда не нашли
ничего необычного, это сделало их только злобнее, заставило ненавидеть меня
еще больше. Я каким-то образом сделала из них идиотов. И уж это-то они
поняли! И уйти от них так просто я теперь не могла.
Я сдалась. Я решила, что иначе они никогда не остановятся, что в
конечном счете они просто убьют меня, а до тех пор мне не видать ни мира, ни
покоя."
Она сделала паузу, вспоминая все унижения, страх, безнадежность,
изнеможение, горечь, отвращение, боль. Они никогда не били ее слишком сильно
- просто стукнут несколько раз иногда для острастки и запугивания. А
временами ее хватали, трясли и толкали посреди потока продолжающихся
обвинений, измышлений и угроз. Время от времени какой-нибудь допросчик
сбивал ее на пол и приказывал снова садиться на стул. Они не делали ничего,
что могло бы убить е или даже серьезно ей повредить. Но все это длилось и
длилось. Иногда один из них притворялся добрым, начинал даже слегка
ухаживать, пытаясь соблазнить и тем заставить рассказать секреты, которых
она не знала...
"Я сдалась", повторила она. "Я не знала, как долго я находилась там,
когда все это случилось. Я никогда не видела неба или солнечного света,
поэтому потеряла всякое представление о времени. Я просто пришла в сознание
после долгого допроса, обнаружила, что нахожусь в своей камере одна и решила
покончить с собой. Я стала обдумывать эту мысль со всех сторон, когда смогла
вообще думать, и вдруг поняла, что именно это мне и надо сделать. Ничего
другое не заставит их остановиться. Поэтому я так и сделала. Я повесилась."
Пьедад Руис горестно вздохнула и уставилась в стол, когда все
оглянулись на нее.
"Вы пытались покончить с собой?", спросил Рун Джонсон. "А вы пытались
сделать это... когда находились у сообществ?"
Ноа покачала головой. "Никогда." Она выдержала паузу. "Для меня гораздо
больше, чем я могу вам это передать, значило, что на сей раз моими
мучителями были представители моего собственного вида. Это были люди. Они
говорили на моем языке. Они знали все, что знаю я, о боли, об унижении,
страхе и отчаянии. Они понимали, что делают со мной, и все-таки до них
никогда не доходило, что так не надо делать." Она задумалась, вспоминая.
"Некоторые пленники сообществ кончали с собой. И сообществам было все равно.
Если вы хотели умереть и могли повредить себя достаточно тяжело, то вы
умирали. А сообщества лишь наблюдали за этим."
Но если вы выбирали не умирать, то там существовала некая извращенная
безопасность и мир, когда сообщества вас закутывали. И такое закутывание еще
и доставляло удовольствие. Это случалось часто, когда пленников не
тестировали тем или иным способом. Это происходило потому, что организмы
сообществ обнаружили, что подобная процедура нравится и успокаивает их тоже,
и они понимали, почему так, не больше, чем она сама. Первые окутывания
происходили потому, что это был удобный способ ограничения, проверки и, к
несчастью, отравления людей-пленников. Однако почти сразу не занятых
экспериментами людей стали окутывать просто для удовольствия не занятых
никаким делом сообществ. Сами сообщества первоначально не понимали, что
пленники тоже получают удовольствие от самого этого акта. Дети, вроде Ноа,
быстро научились подходить к сообществу и трогать его внешние ветви, чтобы
попросить об окутывании, хотя взрослые пленники-люди пытались это
предотвратить и наказать детей, если предотвратить не удавалось. Ноа
пришлось вырасти для того, чтобы начать понимать, почему пленники-взрослые
иногда бьют детей за то, что те осмеливаются просить пришельцев-похитителей
об удовольствии.
Ноа познакомилась со своим текущим нанимателем до того, как ей
исполнилось двенадцать. Это было одно из тех сообществ, которые никогда не
делали ей больно, которые работали с ней и с другими, чтобы начать
разрабатывать язык, которым могли бы пользоваться оба вида.
Она вздохнула и продолжила свой рассказ. "Мои тюремщики-люди походили
на сообщества в их отношении к самоубийству", сказала она. "Они тоже
следили, как я пытаюсь покончить с собой. Я позднее узнала, что по меньшей
мере три электронные камеры следили за мной день и ночь. У лабораторной
крысы больше уединения, чем было у меня. Они следили, как я делаю петлю из
своей одежды. Они следили, как я залезаю на койку и привязываю петлю к
решетке, которая защищала тот динамик, с помощью которого они иногда мучили
меня шумом, искаженной музыкой или теми старыми радиопередачами, когда
пришельцы появились впервые и люди гибли в панике.
Они даже проследили, как я шагаю с койки и, задыхаясь, болтаюсь в
воздухе с веревкой на шее. Вот тогда они вытащили меня из петли, оживили и
убедились, что я не пострадала серьезно. Сделав так, они отправили меня
обратно в камеру, голой, забетонировав дыру громкоговорителя и убрав
решетку. По крайней мере, после этого больше не звучала эта чудовищная
музыка. И не было слышно ужасных воплей.
Но допросы начались заново. Они даже говорили, что по-настоящему я и не
хотела себя убивать, что я просто бью на жалость.
Поэтому я не вышла из собственного тела, а сошла с ума. На какое-то
время я впала в нечто подобное кататонии. Я не была полностью без сознания,
но я больше не функционировала. Не могла. Они поначалу мучили меня, потому
что думали, что я симулирую. Я знаю, что так и было, потому что потом у меня
были необъяснимые и незалеченные переломы костей и другие медицинские
проблемы.
Потом кто-то выдал мою историю прессе. Я не знаю, кто. Возможно, у
одного из моих допросчиков в конце концов пробудилась совесть. Во всяком
случае, кто-то начал рассказывать обо мне прессе и показывать мои снимки.
Тот факт, что мне было только одиннадцать, когда меня забрали, оказалось для
журналистов важным. В этот момент времени мои тюремщики решили отказаться от
меня. Предполагаю, с такой же легкостью они могли меня запросто убить.
Принимая во внимание все, что они сделали со мной, я не имею понятия, почему
же они меня не убили. Я видела те снимки, которые были опубликованы. Я была
в плохом состоянии. Может быть, они подумали, что я умру сама- или по
крайней мере, что я никогда полностью не приду в сознание и не стану
нормальной. И к тому же, когда мои родственники узнали, что я жива, они
добыли адвокатов и стали драться, чтобы вырвать меня оттуда.
Мои родители были мертвы - погибли в автокатастрофе, когда я еще была
пленницей в Пузыре Мохаве. Мои тюремщики должны были об этом знать, но не
сказали мне ни слова. Я узнала об этом только тогда, когда начала
поправляться и мне сказал один из дядей. Мои дяди - три старших брата
матери. Они единственные, кто дрался за меня. Чтобы заполучить меня, им
пришлось письменно отказаться от любых прав, за которые они могли бы вчинить
иск. Им сказали, что все повреждения мне нанесены сообществами. И они верили
в это, пока я не ожила достаточно и не рассказала им, что произошло на самом
деле.
После того, как я им все рассказала, они хотели рассказать об этом
миру, и может быть послать кое-кого в тюрьму, где этому зверью самое место.
И если б у них не было своих семей, я не смогла бы их отговорить. Они были
добрыми и хорошими людьми. Моя мать была их любимой младшей сестрой, они
всегда заботились о ней. Но так уж получилось, что они влезли в серьезные
долги, чтобы вызволить меня на свободу, вылечить и привести в норму. Я не
могла бы жить с мыслью, что из-за меня они потеряли все, чем владели, и
могли бы даже сесть в тюрьму по какому-нибудь ложному обвинению.
Когда я чуть-чуть оправилась, мне пришлось дать прессе несколько
интервью. Я, разумеется, лгала, но не могла поддерживать большую ложь. Я
отказалась подтвердить, что сообщества изувечили меня. Я прикинулась, что не
помню того, что произошло. Я сказала, что была в таком плохом состоянии, что
не имею ни малейшего понятия, что происходило большую часть времени, и что я
просто благодарна быть свободной и вылеченной. Я надеялась, что этого будет
достаточно, чтобы удовлетворить моих человеческих экс-тюремщиков. Похоже,
так и случилось.
Репортеры хотели знать, что я собираюсь делать теперь, когда свободна.
Я сказала, что, как только смогу, хочу пойти в школу. Что хочу получить
образование, а потом работу, чтобы начать выплачивать родственникам за все
то, что они для меня сделали.
Так я и сделала. И пока я училась, я поняла, для какой работы подхожу
лучше всего. Поэтому я здесь. Я была не только первой покинувшей Пузырь
Мохаве, но и первой вернувшейся на работу для сообществ. Я сделала свой
небольшой вклад, помогая им наладить связь с некоторыми из политиков и
адвокатов, о которых говорила раньше."
"Вы рассказали свою историю сорнякам, когда вернулись сюда?", с
подозрением спросила Тера Кольер. "О тюрьме, пытках и прочем."
Ноа кивнула. "Да, рассказала. Некоторые сообщества задавали вопросы и я
им рассказывала. Большинство не спрашивали. У них достаточно проблем между
собой. Что люди творят с другими людьми за пределами их пузырей, для них
обычно не слишком-то важно."
"Они доверяют вам?", спросила Тера. "Сорняки вам верят?"
Ноа печально улыбнулась. "По крайней мере столько же, сколь ко и вы,
миссис Кольер."
Тера коротко хохотнула, и Ноа осознала, что женщина ее не поняла. Она
подумала, что Ноа лишь демонстрирует свой сарказм.
"Я имею в виду, что они доверяют мне выполнять свою работу", сказала
Ноа. "Они доверяют мне помогать будущим нанимателям научиться жить с
человеческими существами, не нанося вреда людям, и помогать людям-работникам
научиться жить с сообществами и выполнять порученное. Вы тоже доверили мне
это сделать. Вот почему вы здесь." Это было достаточно правдиво, но были
отдельные сообщества - ее наниматель и несколько других - которые, похоже,
действительно верили ей. И она верила им. Но никому она не осмеливалась
сказать, что думает о них, как о друзьях.
Но даже без этого признания, Тера бросила на нее взгляд, сделанный,
казалось, из равных частей жалости и презрения.
"Почему эти пришельцы взяли вас обратно", потребовал ответа Джеймс
Адио. "Вы могли бы принести внутрь оружие, бомбу и все такое. Вы могли бы
вернуться назад, чтобы рассчитаться за все, что они с вами сделали."
Ноа покачала головой. "Они обнаружили бы любое оружие, которое я могла
принести. Они позволили мне вернуться потому, что знали меня, и знали, что я
могу быть им полезна. И я тоже знала, что могу быть им полезна. Они хотели
больше нас, людей. Может быть, им даже необходимо больше нас. Лучше для
всех, если они будут нанимать нас и платить, вместо того, чтобы выхватывать.
Они могут добывать минеральные руды глубже из земли, чем мы, и обогащать их.
Они согласились с ограничением на то, что они возьмут, и где они это
возьмут. Они платят правительству роскошный процент своего дохода гонорарами
и налогами. И со всем этим у них остается масса денег, чтобы нанимать нас."
Она резко сменила тему. "Как только окажитесь в пузыре, учите язык.
Дайте ясно понять своим нанимателям, что хотите учиться. Вы все знаете
основные знаки?" Она оглядела всех, чувствуя, что ей не нравится их
молчание. В конце концов она спросила: "Хоть кто-нибудь выучил основные
знаки?"
Рун Джонсон и Мишель Ота оба сказали: "Я."
Сорель Трент сказала: "Я учила, но их трудно запомнить."
Другие не ответили ничего. Джеймс Адио начал смотреть оборонительно.
"Это же они пришли в наш мир, а мы что, должны учить их язык?", пробормотал
он.
"Я уверена, что они выучили бы наш, если б смогли, мистер Адио", устало
сказала Ноа. "Фактически, здесь в Мохаве, они умеют читать по-английски, и
даже с трудом, но писать. Но так как они совершенно ничего не слышат, у них
так и не развился какой-либо произносимый язык. Они могут беседовать с нами
только жестами и языком прикосновений, который изобрели некоторые с их и с
нашей стороны. К нему надо привыкнуть, потому что у них нет членов, сходных
с нашими. Вот почему вам надо выучить язык у них, смотреть самим, как они
движутся, и уметь чувствовать знаковые прикосновения на коже, когда вас
окутывают. Но как только вы научитесь, то увидите, что этот язык хорошо
работает для обоих видов."
"Для разговора с нами они могут пользоваться компьютерами", сказала
Тера Кольер. "Если их технология до этого не дошла, им надо купить немного
нашей."
Ноа даже не посмотрела на нее. "Большинству из вас не потребуется учить
больше, чем основные знаки", сказала она. "Если у вас возникнет какая-то
срочная нужда, которую основные знаки не покрывают, то можете написать
записку. Печатными заглавными буквами. Обычно это срабатывает. Но если вы
хотите продвинутся выше по шкале оплаты на ранг-другой и получить работу,
которая сможет заинтересовать вас по-настоящему, то учите язык."
"А как вы его учили?", спросила Мишель Ота. "Здесь есть классы?"
"Классов нет. Ваши наниматели научат вас, если они захотят, чтобы вы
его знали - или если вы сами этого попросите. Уроки языка - одна из тех
вещей, которую вы можете попросить с гарантией, что ее получите. Но, правда,
это одновременно одна из тех немногих вещей, за которую вашу плату
уменьшают, если вы попросили вас научить, а сами ничего не учите. Все это
должно быть оговорено в контракте. Им все равно, не хотите вы, или не
можете. В любом случае обучение обойдется вам в копеечку."
"Это не честно", сказала Пьедад.
Ноа пожала плечами. "Вам же легче, когда у вас есть какое-то занятие, и
легче, если вы сможете разговаривать со своими нанимателями. Вы не можете
принести с собой радио, телевизоры, компьютеры или рекордеры любого сорта.
Можно принести несколько книг - бумажных - но это все. Ваши наниматели могут
и будут вызвать вас в любое время, иногда по нескольку раз в день. Ваш
наниматель может отдать вас напрокат своим... родственникам, которые еще не
нанимали никого. Они могут по нескольку дней подряд вас игнорировать, и
большинство из вас будет за пределами того расстояния, чтобы позвать другое
человеческое существо." Ноа помолчала, глядя в стол. "Ради собственного
душевного здоровья, идите туда с какими-нибудь проектами, которые будут
занимать ваш разум."
Рун сказал: "Я хотел бы услышать описание наших обязанностей. То, что я
читал, выглядит почти до невозможности простым."
"Это и есть просто. Это даже приятно, когда вы привыкните. Вас окутает
ваш наниматель или кто-то другой, кого назначит ваш наниматель. Если вы и
сообщество, которое вас обволакивает, можете общаться, вас могут попросить
объяснить или обсудить какой-нибудь аспект нашей культуры, который это
сообщество либо не понимает, либо хочет услышать больше. Некоторые из них
читают нашу литературу, историю, даже новости. Вам могут дать головоломки
для разгадывания. Когда вас не обволакивают, то могут послать с поручением -
если вы находитесь внутри достаточно долго, чтобы уметь найти дорогу. Ваш
наниматель может продать ваш контракт другому сообществу, может даже послать
вас в другой пузырь. Они согласны не отсылать вас из этой страны, и они
согласны, что когда ваш контракт истечет, они позволят вам удалиться по
дороге из Пузыря Мохаве - ибо отсюда вы и начнете. Вас не будут ранить. Не
будет никаких биомедицинских экспериментов, никаких гнусных социальных
экспериментов, которые вытерпели пленники. Вы получите всю еду, воду и
укрытие, которое вам требуется, чтобы поддерживать здоровье. Если вы
заболеете, у вас есть право повидать врача-человека. Мне кажется, сейчас
здесь, в Мохаве, работают двое врачей-людей." Она сделала паузу, и заговорил
Джеймс Адио.
"Так значит, кто мы такие будем?", потребовал он ответа. "Шлюхи или
домашние животные?"
Тера Кольер испустила звук почти похожий на рыдание.
Ноа улыбнулась без всякой радости. "Конечно, не то и не другое. Но,
наверное, пока не выучите язык, вы будете чувствовать себя и тем и другим.
Хотя мы, конечно, являемся интересной и неожиданной вещью." Она выдержала
паузу. "Но это - прилипчивый наркотик." Она оглядела группу и поняла, что
Рун Джонсон уже знает это. И Сорель Трент знает. Другие четверо были
оскорблены, шокированы, не уверены.
"Данный эффект доказывает, что человечество и сообщества нуждаются в
друг друге", сказала Сорель Трент. "Мы обречены быть вместе. Им столь
многому надо научить нас."
Все ее игнорировали.
"Вы говорили, они понимают, что мы разумны", сказала Мишель Ота.
"Конечно, понимают", сказал Ноа. "Но что важно для них, это не то, что
они думают о нашем интеллекте. Это то, как они могут нами пользоваться.
Именно за это они нам и платят."
"Мы не проститутки!" сказала Пьедад Руис. "Нет! В любом случае секса в
этом нет. И не может быть. И наркотика тоже нет. Вы сами это говорили!"
Ноа повернулась, чтобы посмотреть на нее. Пьедад не слишком
прислушивалась, и она жила в ужасе проституции, наркотической зависимости,
болезней, всего, что может повредить ей или украсть ее способность заиметь
семью, на которую она надеялась. Ее две старшие сестры уже продавали себя на
улицах. Получив работу у сообществ, она надеется спасти их и себя.
"Никакого секса", согласилась Ноа. "А мы - их наркотик. Сообщества
чувствуют себя лучше, когда обволакивают нас. Мы тоже чувствуем себя лучше.
Догадываюсь, что это только честно. Те среди них, у кого есть трудности
адаптации к этому миру, успокаиваются и заметно улучшаются, если время от
времени они обволакивают одного из нас." Она на секунду задумалась. "Я
слышала, что у человеческих существ поглаживание кошек снижает давление. Для
них обволакивание одного из нас успокаивает их и снижает то, что переводится
как разновидность биологической ностальгии."
"Мы могли бы продавать им кошек", сказала Тера. "Только холощеных,
чтобы им и дальше надо было их покупать."
"Собаки и кошки им не нравятся", сказала Ноа. "Фактически, после того
как вы поживете в пузыре некоторое время, кошки и собаки вас тоже разлюбят.
Они, кажется, чуют в нас что-то, что мы сами не можем заметить. Паникуют,
когда мы проходим мимо. Кусаются и царапаются, когда мы пытаемся их
погладить. Этот эффект длится месяц-другой. Когда я выхожу, я вообще избегаю
домашних животных и даже на фермах держусь от них подальше."
"Быть окруженной ими - это похоже на то, что по тебе ползают
насекомые?", спросила Пьедад. "Я не терплю, когда по мне что-то ползает."
"Это не похоже ни на что, о чем вы знаете", ответила Ноа. "Я только
могу вам сказать, что это не больно, что это не скользко и не неприятно
никоим образом. Единственная проблема, которая может возникнуть - это
клаустрофобия. Если у кого-нибудь из вас есть клаустрофобия, вам надо
отказаться сейчас же. Для тех, у кого ее нет, что ж, вам повезло, что мы им
нужны. Это означает работу для тьмы людей, которые иначе ее не имеют."
"Мы - наркотики по вызову, стало быть?", спросил Рун, и улыбнулся.
Ноа улыбнулась в ответ. "Да. И у них нет истории наркомании, нет
сопротивления к ней, и, очевидно, нет с этим никаких моральных проблем. Они
внезапно подсели на иглу. На нас."
Джеймс Адио сказал: "С вами как-то расплачиваются, переводчик? Вы
подсаживаете их на нас, потому что они для вас что-то делают?"
Ноа покачала головой. "Никакого отката. Только то, что я сказала
раньше: работа. Нам надо жить, им тоже. Мне откат не нужен."
Он посмотрел на нее долгим, печальным взглядом. "А я бы взял", сказал
он. "Не хотелось бы брать, но взял. Они вторглись к нам. Они взяли верх."
"Боже мой, да", сказала Ноа. "Они забрали себе большие куски Сахары,
Атакамы, Калахари и Мохаве, и почти любой другой кусок жаркой, сухой
пустыни, который только смогли найти. То есть, что касается территории, они
забрали только то, что нам не нужно."
"У них все равно не было на это права", сказала Тера. "Это принадлежит
нам, а не им."
"Они не могут уйти", ответила Ноа.
Тера кивнула. "Возможно, и нет. Но умереть они могут!"
Ноа игнорировала ее. "Возможно, что в какой-нибудь прекрасный день в
тысяче лет от сегодняшнего дня некоторые из них захотят уйти. Они построят и
воспользуются кораблями, которые частью мультигенераторы, а частью - просто
спальные места. Несколько сообществ останутся бодрствовать и поддерживать
механизмы. Все остальные впадут в нечто вроде спячки." Это было большое
упрощение походных обычаев пришельцев, но по существу все сказанное было
правдой. "Некоторые из нас могут даже захотеть затесаться с ними. Для
человеческого вида это может оказаться единственным способом добраться до
звезд."
Сорель Трент грустно заметила: "Если мы будем их уважать, то, может
быть, они возьмут нас с собой на небо."
Ноа подавила сильное желание стукнуть эту женщину. Другим она сказала:
"Следующие два года будут настолько легкими или трудными для вас, насколько
вы решите их такими сделать. Держите в уме, что раз контракт подписан, то
сообщества не позволят вам уйти, из-за того, что вы разгневаетесь на них,
или их возненавидите, или даже потому, что попытаетесь их убить. И, кстати,
хотя я уверена, что убить их можно, но это только потому, что я верю - все,
что живет, может и умереть. Я никогда еще не видела мертвое сообщество, хотя
видела парочку из них, которые переживали то, что можно назвать внутренней
революцией. Составные части этих сообществ рассыпались, чтобы присоединиться
к другим сообществам. Я не уверена, было ли это смертью, размножением, или
одновременно и тем, и другим." Она глубоко вздохнула и медленно выдохнула.
"Даже те из нас, кто могут бегло говорить с сообществами, не понимают их
психологию настолько хорошо.
И, под конец, я хочу рассказать вам немного истории. Когда мы с этим
покончим, я проведу вас внутрь и представлю вашим нанимателям."
"Это означает, что все мы приняты?", спросил Рун Джонсон.
"Возможно, нет", ответила Ноа. "Есть еще последний тест. Когда вы
войдете, вас окутает, каждого из вас - ваш потенциальный наниматель. Когда
все кончится, некоторым из вас будет предложен контракт, а остальным
заплатят гонорар за беспокойство, за то что вы зашли так далеко, но дальше
не пустят."
"Я не имел понятия, что... окутывание... случится так скоро", сказал
Рун Джонсон. "Есть рекомендации?"
"Насчет окутывания?" Ноа покачала головой. "Никаких. Это хороший тест.
Он позволит вам понять, сможете ли вы остаться с сообществами, и позволит им
узнать, действительно ли они вас хотят."
Пьедад Руис сказала: "Вы хотели нам что-то рассказать из истории."
"Да", откинулась в кресле Ноа. "Это знают не все. Я искала ссылки, пока
училась в школе, но не нашла ни одной. Похоже, об этом знают только мои
военные тюремщики, да пришельцы. Мне об этом сказали сами пришельцы перед
тем, как позволили уйти. Именно за это знание мои военные тюремщики устроили
мне абсолютный ад.
Похоже, когда стало ясно, где они установили свои колонии, по
пришельцам произвели скоординированный ядерный удар. Вооруженные силы
нескольких стран попытались и потерпели неудачу сбить их в небе до того, как
они приземлились. Это знают все. Но когда сообщества установили свои пузыри,
эти государства попытались еще раз. Я уже была пленницей в Пузыре Мохаве,
когда произошла эта атака. Я не имею понятия, как эта атака была отбита, но
я это знаю, и мои военные тюремщики подтвердили это своими линиями допросов:
ни одна из ракет, посланных по пузырям, не взорвалась. Должны были, но не
взорвались. А несколько позднее ровно половина ракет вернулась. Их
обнаружили заряженными и целыми разбросанными вокруг Вашингтона, в Белом
Доме - одну даже в Овальном кабинете - в Капитолии, в Пентагоне. В Китае
половину ракет, пущенных по Пузырям Гоби, нашли разбросанными вокруг Пекина.
Лондон и Париж получили по половине своих ракет из Сахары и Австралии.
Разразилась паника, беспорядки, ярость. Хотя после этого во многих языках
"агрессоры", "сорняки-пришельцы", начали становиться "нашими гостями",
"соседями", иногда даже "друзьями"."
"Вернулась... половина ядерных ракет?", прошептала Пьедад Руис.
Ноа кивнула. "Да, ровно половина."
"Что случилось с другой половиной?"
"Очевидно, сообщества все еще хранят другую половину - вместе с тем
оружием, которое привезли с собой, и которое построили с тех пор, когда
появились здесь."
Молчание. Шестеро посмотрели друг на друга, потом на Ноа.
"Это была короткая, тихая война", сказала Ноа. "И мы проиграли."
Тера Кольер мрачно уставилась на нее. "Но ведь должно же быть что-то,
что мы можем сделать, найти какой-то способ драться?"
Ноа встала, оттолкнув свое удобное кресло. "Я так не думаю", сказала
она. "Ваши наниматели ждут. Пойдемте к ним."
Конец.
Популярность: 1, Last-modified: Sun, 12 Feb 2006 19:13:18 GmT