---------------------------------------------------------------
     ВТОРОЕ АЙДЕНСКОЕ СТРАНСТВИЕ
     Февраль -- июнь 1991 по времени Земли
     Дж. Лэрд, оригинальный русский текст
     OCR: Сергей Васильченко
---------------------------------------------------------------



     Блейд  высунулся  из-за камня,  и  тут же  над  его макушкой  свистнула
стрела. Кремневый наконечник  чиркнул о скалу позади, расколовшись на тонкие
пластинки.  Он проворно пригнул  голову,  успев,  однако, заметить,  что  на
берегу у  самой воды,  там, где стремительные струи  течения замедляли  бег,
копошилось не меньше двух сотен смутных теней.
     Рядом тяжело засопел и заворочался Бур.
     -- Голова  поднимать  --  плохо, -- просипел он,  хватая горячий воздух
раскрытой губастой пастью.
     Даже ночью -- и  даже для  трогов! --  условия па Поверхности  казались
близкими к той хрупкой грани,  за которой  подстерегала смерть. Два-три часа
еще можно было  вытерпеть, но не пять и  не  шесть. Тем более что через пять
часов наступал рассвет, а с ним -- неминуемая гибель. Провести день на голой
скале Ай-Рит и остаться в живых не удалось бы никому. И поэтому переселенцам
с Верховьев приходилось спешить -- если они не пробьются в Пещеры айритов до
восхода солнца, то к полудню все будут мертвы.
     Блейда удивляла тяга  отдельных племен трогов к  перемене мест. В конце
концов, все острова,  узкой  цепочкой  протянувшиеся вдоль  Зеленого Потока,
были одинаковы. Голый, выжженный солнцем камень, покрытый кое-где желтоватым
налетом  соли   да  ломким  фиолетовым  лишайником.  Расстояния  между  ними
варьировались  от трех  до  десяти  миль,  а  размеры  этих  округлых вершин
экваториального подводного хребта не  превышали пятисот ярдов в поперечнике.
Те, где имелись  естественные  пещеры, были обитаемыми.  В  Великом  Зеленом
Потоке,  стремительно катившем свои  воды  меж двух материков, от  Западного
океана  до  Южнокинтанского,  насчитывалось,  вероятно,   тысяч  пять  таких
скалистых  островков.  Блейд не  знал,  сколько  из  них населяли  троги  --
половину?.. десятую часть?  Вероятно, они селились всюду, где были лабиринты
пещер -- естественная защита от безжалостных солнечных лучей и душной, как в
парной бане, атмосферы.
     Но  почему  они  иногда  устремлялись  в путь? Они плыли  с  запада,  с
Верховий  Потока,  --  ибо против  течения  не  смог  бы выгрести никто,  --
используя примитивные плоты из стволов пробковых пещерных деревьев. Чего они
искали? Об этом Блейд не мог догадаться, но справедливо полагал,  что трогов
гнало в дорогу  неистребимое человеческое любопытство.  Эти обезьяноподобные
пещерные жители, несмотря на устрашающую внешность, безусловно  были людьми,
и их  язык  насчитывал около трех сотен понятий  -- больше, чем у аборигенов
Андаманских островов на родной Земле.
     Он    снова    высунулся    из-за    причудливого     обломка    скалы.
Серебристо-зеленоватый  Баст стоял  в зените,  его  диск  слабо  просвечивал
сквозь  белесый туман,  висевший  над  скалой; быстрый бледно-золотой  Кром,
успевавший за ночь  дважды пробежать по небесам, уже склонялся  к горизонту.
Банда  на  берегу  разделилась  на  два  отряда, и  цепочки  косматых  фигур
потянулись к левому и правому краям каменной гряды, укрывавшей вход в Пещеры
Ай-Рита.  Обычная  тактика! Троглодиты  Зеленого Потока всегда  предпочитали
обход фронтовой атаке, что,  несомненно, доказывало их разумность. Окружение
повышало  шансы нападающих  на  успех,  но  в последнее  время  все  попытки
захватить  АйРит кончались одинаково  -- бойней.  Ибо за  барьером  валунов,
сглаженных солеными влажными ветрами, пришельцев ждал фран Блейда.
     Бур  зашипел, махнув лапой  влево. Он не таил  обиды на этого странного
незнакомца, рухнувшего сорок лун назад откудато с небес и в первой же стычке
зарубившего почти  четверть боеспособных мужчин племени. Зато  сейчас айриты
процветали.  Шестое нападение за месяц! И на этот раз столько крепких женщин
и мужчин!  Лучшим он позволит присоединиться к своему роду, но большая часть
пойдет в  котел.  Его  воины будут  довольны!  Впрочем, несмотря на активную
помощь самок и детенышей всех возрастов,  они  не успевали съедать всех, кто
был предназначен для  этой цели, и хозяйственный Бур уже  подумывал о чем-то
вроде мясной фермы.
     Он поскреб шишковатый, заросший рыжим волосом  затылок.  Да, одни  люди
годятся  только  в  котел,  другие -- для  битвы! И этой  Блей действительно
великий  воин!  Благодаря  его  стараниям племя  удвоилось, и все приблудные
покорны вождю  Ай-Рита! Правда, и у Блея есть недостатки --  он жрет  только
рыбу да мох и до сих пор не взял  самку. Есть рыбу при таком изобилии мясной
пищи! Пфуй!
     Тем  временем  Блейд,  наяву грезивший  о  сочном  говяжьем  бифштексе,
пробирался  на   левый  фланг.  Рыба   ему  осточертела,  но  опуститься  до
каннибализма он не мог. За ним по пятам следовали пять самых сильных  воинов
племени с плетеными щитами  и дубинками. Задача  у них была одна: прикрывать
его от  стрел,  пока  он орудует  франом. Стрелы с кремневыми  наконечниками
оказались очень неприятной штукой -- кремень щепился при самом слабом ударе,
крохотные каменные чешуйки внедрялись  глубоко  в  плоть,  и  рана  начинала
загнивать.  Больных отправляли  в  котел; туда же могли  попасть и охранники
Блейда,  если б его  задело стрелой,  -- Бур шутить не любил. Поэтому стражи
выполняли свои обязанности с истовым усердием.
     Правый фланг защищал вождь с  остальными бойцами -- полусотней мужчин и
тремя  десятками  самых  крепких женщин.  Довольно многочисленный  отряд  --
обычно  этих  сил хватало, чтобы перебить атакующих или сдержать их, пока не
подоспеет Блейд со своим франом. Точнее -- фран с Блейдом, ибо в этом боевом
союзе, по мнению трогов, оружие  стояло на первом месте. Возможно, они  были
правы.
     Странник  нырнул  в  тень обломка скалы, формой напоминавшего  слоновий
клык; пятеро трогов громко  сопели  сзади. Разделка туш  --  так  он называл
предстоящую вскоре операцию -- всегда производилась на сравнительно ровной и
просторной площадке перед  этим каменным бивнем Фран требовал пространства и
места для маневра, так что и выборе стратегии Блейд был вынужден подчиняться
своему клинку.
     Темная  масса  нападающих  хлынула  через  край  площадки,  неторопливо
растягиваясь цепью.  Теперь  он  мог различить  отдельные  фигуры,  такие же
мощные, коренастые  и волосатые,  как  у  его  спутников.  Пришельцы  на миг
остановились -- видимо, удивленные тем, что хозяева не встречают их стрелами
и камнями, -- затем  неуклюже, но быстро заковыляли вперед.  Их было  много,
очень много, и Блейд понял, что сегодня основная работа достанется ему.
     Он повернулся к одному из своих телохранителей и сказал:
     -- Ты -- идти Бур. Сказать Бур -- прислать сюда две руки женщин, ловить
мясо для котла.
     Трог кивнул и  растворился в полумраке. Пусть приведет женщин; они были
крепкими и в драке не уступали мужчинам.  Блейд чувствовал,  что на этот раз
ему нужна  помощь. Пришельцев оказалось  больше сотни,  значит, атака справа
будет слабее. Такое иногда случалось; в зависимости от темперамента и личных
пристрастий нападающие  предпочитали  прорываться либо мимо слоновьего бивня
Блейда,  либо  мимо  камня,  похожего  на  спину  двугорбого  верблюда,  где
располагался  командный пункт  Бура.  На этот раз предпочтение  было  отдано
бивню.
     Дождавшись,  когда первая группа  пришельцев окажется  в пяти  ярдах от
каменистой  гряды,  Блейд,  по-разбойничьи  свистнув,  выскочил  из   своего
укрытия. Затем свист раздался снова -- когда,  одним прыжком  покрыв десяток
футов, он  пустил в  дело фран.  Звук рассекаемого сталью воздуха  оборвался
сочным  хрустом,  потом  все  начало  повторяться в  мерном ритме  джазового
оркестра: ссс-чпок! -- ссс-чпок! -- ссс-чпок!
     С реакцией у  трогов было плоховато. Точнее говоря, они могли двигаться
быстро, но прежде им требовалось подумать, куда двигаться и зачем. Думать же
они  не  любили. Те  немногие,  кто  оказывался способным на  такой  подвиг,
становились вождями или шаманами -- один-два из сотни, может быть. Как Блейд
уже не раз замечал,  примитивное общество его мохнатых соратников испытывало
острейший дефицит по части интеллектуалов.
     Присущее дикарям  звериное  чувство самосохранения  -- источник высокой
скорости рефлексов у первобытных  народов -- у них тоже было притуплено или,
во всяком случае,  не  привело  к  инстинктивной  быстрой  реакции.  Никаких
опасных зверей на островах Зеленого Потока не водилось, а самая крупная рыба
-- из тех, что представляли интерес с гастрономической точки зрения, -- была
длиной  в руку.  Прозябание  в  пещерном мирке, монотонное и тягучее,  резко
отличалось от полной приключений  жизни  охотничьих племен. Тут существовали
лишь две опасности -- попасть в котел и погибнуть в стычке с пришельцами. Но
в этих схватках трог противостоял трогу, и шли они на равных.
     Это  было  племя  тугодумов.  Возможно, потому его  и вытеснили в самое
гиблое, самое мерзкое место на всей планете. Хуже не придумаешь.
     Блейд скосил уже десяток мохнатых фигур,  когда остальные, опомнившись,
с ревом навалились  на него. Он перехватил  древко  франа  посередине обеими
руками и  вступил в ближний  бой.  В серебристом свете  Баста тускло мерцало
лезвие, вспарывая животы, отсекая руки и  дробя черепа; иногда Блейд наносил
удар концом рукояти, где торчал острый стальной наконечник, чувствуя, как он
погружается  в податливую  плоть.  Четверка  телохранителей  прикрывала  его
сзади,  орудуя дубинками.  Потом  их осталось трое... двое... И тут странник
понял,  что постепенно их оттесняют  к  камням. Это  было  плохо. Говоря  по
правде, это никуда не  годилось! Среди высоких каменных  обломков он  не мог
как следует размахнуться франом.
     Внезапно он прижал свое орудие к груди и,  словно  живой таран, ринулся
налево, туда, где шеренги темных фигур казались не такими плотными.  Он сбил
пятерых или шестерых  трогов, запнулся,  упал на колени, потом  -- на  бок и
быстро  перекатился по  неровной почве  на свободное  место. Сзади  слышался
хруст  костей  и  сдавленные  вопли  --  толпа  нападавших  приканчивала его
телохранителей. Похоже, они даже не поняли, куда подевался главный убийца, и
продолжали в тупом ожесточении терзать обмякшие тела.
     Блейд  вскочил на ноги и  двумя ударами клинка прикончил двух отставших
пришельцев. Он находился сейчас в тылу мохнатой орды и мог разделаться еще с
десятком-другим  трогов  прежде, чем они  его заметят. Если  он не ошибся  в
счете, перебито уже тридцать нападавших -- примерно четверть... Раньше этого
хватало, чтобы  остальные  разбежались с  испуганным  воем...  но сейчас  их
много, чересчур много...
     Ричард Блейд, шеф отдела МИ6А, руководитель проекта "Измерение Икс", он
же  --  Аррах  Эльс бар  Ригон,  полководец,  нобиль Айдена  и герой  Хайры,
вздохнул и опять взялся за фран. Ему приходилось тяжким  трудом отрабатывать
пищу и кров, предоставленные повелителем племени троглодитов на этой окраине
мира.  Конечно, он сам мог  бы  захватить  власть,  прикончив  Бура... но, в
сущности,  ничего бы  не переменилось. К тому же Блейд  знал,  что  рано или
поздно уйдет отсюда, и тогда племя Ай-Рит неизбежно погибнет  без  толкового
лидера. Он не хотел такого исхода; как бы то ни было -- добром или силой, --
айриты все же приютили его.
     Снова свистел  фран, падали  темные коренастые  фигуры, площадку  перед
скалистой грядой оглашали  нечленораздельный рев и хрипы умирающих. Потом за
камнями на дальней ее стороне мелькнули  смутные тени, поток стрел обрушился
на пришельцев, и  Блейд  понял, что  пришла подмога. Он тут  же  бросился на
землю --  ему совсем не  улыбалось получить стрелу в плечо или между  ребер.
Вдали раздавался голос Бура -- очевидно, он справился со своей частью работы
и решил  лично оказать  поддержку лучшему  бойцу племени. Теперь  нападавшие
были  обречены  --  с вождем  пришло  не меньше полусотни  воинов,  мужчин и
женщин.
     Пришельцы  прекратили   сопротивление,   сгрудившись  посреди  площадки
обреченной толпой. Проиграв, они превратились в фаталистов. Не все ли равно,
где погибнуть  от  удара палицы -- тут, наверху, или в Пещерах... Конец  был
один,  и потерпевшие  поражение с роковой  неизбежностью  попадали в  котел.
Правда,  у некоторых,  наиболее  крепких,  оставалась надежда  занять  места
погибших айритов. Пещеры под скалой были довольно просторны и могли приютить
и  прокормить  сотню взрослых и  сотню детенышей;  Бур же, весьма  ревностно
относившийся к своим обязанностям  вождя, следил, чтобы племя  всегда  могло
выставить не меньше семи-восьми десятков сильных бойцов.
     Блейд поднялся на ноги и  помахал над  головой франом. Женщины собирали
оружие пришельцев, часть мужчин повела пленников к Пещерам, остальные начали
стаскивать в кучу тела убитых -- главную ценность, которой побежденные могли
поделиться с победителями. Бур, переваливаясь  на коротких ногах, подошел  к
Блейду. Вождь был доволен.
     --  Хорошо.  Четыре руки  чужих...  Там, --  он махнул  волосатой лапой
направо, --  две руки.  Хорошо! --  Бур мучительно сморщил лоб, вычисляя, --
Шесть! Шесть! -- он ударил себя и грудь и гулко захохотал. -- Шесть -- идти,
-- переставляя дна толстых пальца левой руки по ладони правой, он изобразил,
как оставшиеся  в живых враги идут к Пещерам. -- Остальные -- лежать! Много,
много -- лежать! -- Вождь склонил  голову  к плечу и закрыл глаза, изображая
мертвеца.
     Он был  очень  неглуп,  этот  Бур; скорее даже умен --  с  точки зрения
трогов,  конечно. Он  умел считать до ста, складывать и вычитать --  тоже  в
пределах сотни,  мог делить  на два, на три и даже на  четыре.  К тому же он
обладал  твердым   характером,  большой  физической  силой  и  определенными
стратегическими  способностями.  Словом,  лучшего  компаньона  в  дальнейших
странствиях Блейду трудно было бы желать, если  бы не одно обстоятельство --
он люто ненавидел этого  пожирателя человечины. Расовые предрассудки к этому
не имели  никакого  отношения;  страннику  уже не раз доводилось вступать  в
контакт с  первобытными племенами, с теми же Волосатыми из Уркхи, к примеру,
и  он  уживался с  ними  вполне  мирно. Но всему же  есть  предел! Уркхи, по
крайней мере, не были каннибалами.
     Кроме  того,   Бур   оказался  начисто  лишен   любопытства.   Он  имел
практический  склад  ума,  принимал  обстоятельства  как должное и стремился
извлечь из  них выгоду, не  думая о причинах, эти обстоятельства породивших.
Хороший вождь, но,  в  сущности, никудышный  спутник в  походе  или  дальней
экспедиции. Потому  и  сидел он  на  своей скале  Аи-Рит,  наслаждаясь сытым
благополучием, которым осчастливил племя фран Блейда.
     Однако шесть рук пришельцев попали и плен... Шестьдесят трогов! Гораздо
больше, чем после прежних схваток. Может быть, среди них найдется кто-то.
     Остальные были мертвы.  Бур  сказал --  много;  значит,  больше  сотни.
Скорее   всего,  сотни  полторы,  прикинул  Блейд.   Вождь  выберет  человек
пятнадцать, чтобы  скомпенсировать  потери в этой великой битве, прочие тоже
пойдут  в  котел. Итак,  по целому свеженькому трупу на каждого из  айритов,
включая  грудных  детенышей! Да им хватит этого на  месяц! Воистину, великая
победа!
     Он  с отвращением скривился. Тела разделают и будут коптить;  переходы,
залы и  камеры провоняют  кровью -- человеческой  кровью!  Бур  устроит пир,
станет совать ему  лакомые куски, навязывать женщин...  Женщины! О боже! Эти
мускулистые, волосатые и кривоногие твари -- женщины!
     Шагая  к  темному  зеву главного входа,  Блейд вскинул руку  и погрозил
затянутым  паром  небесам, низко  висевшим над Великим  Зеленым  Потоком  --
небесам, откуда мстительные боги скинули его больше месяца назад прямо в эту
гнусную дыру. Ни  мяса, ни  женщин... Нормального мяса  и нормальных женщин,
разумеется... И шансы вылезти отсюда близки к нулю.
     Кто  же  сыграл  с  ним такую  отвратительную  шутку? Не иначе, как сам
пресветлый Айден, повелитель южных пределов, да поразит его Шебрет бессильем
от пупка до колена! Скрипя зубами, Блейд спустился вниз по широкому  проходу
с  неровными  стенами,  на   которых  кое-где  слабо  люминисцировали  пятна
съедобного лишайника. Света их хватало лишь на то, чтобы различать пальцы на
расстоянии фута от лица, но все же неяркое сияние разгоняло мрак.
     В главной пещере,  куда он попал из  коридора,  освещение было  гораздо
лучше. Тут светился  весь потолок, обросший  лишайником, до  которого  троги
добраться не могли -- своды пещеры взметнулись вверх на сотню футов. Дальнюю
ее половину  занимало озеро, частично поросшее  странной  растительностью --
полудеревьями, полуводорослями. Их прямые стволы, толщиной с ляжку взрослого
мужчины, торчали над темным зеркалом воды, заканчиваясь веером редких ветвей
с длинными и узкими, похожими на щупальца листьями.
     Кремень, лишайник да эти деревья были основой экономики троглодитов. Из
кремня делали скребки,  топоры и  наконечники  для  стрел и копий;  с его же
помощью добывали огонь. Лишайник соскребали со стен, долго вымачивали и ели;
пережеванную кашицу оставляли бродить  -- через пару недель она превращалась
в  отвратительное,  но  хмельное  пойло.  Деревья-водоросли  поставляли  все
остальное -- гибкие ветви для луков, древки для копий и стрел, лыко, дубины,
топливо. И бревна для плотов, если племя решало переселиться.
     Блейд  направился к правому берегу подземного озера, стараясь держаться
подальше от входа в коридор, где располагались продуктовые пещеры, -- оттуда
несло  застарелым отвратительным запахом гнилой рыбы и  мяса. Он  пытался не
думать  о том, чье это мясо...  Что касается рыбы, то каждая женщина племени
знала, чем рискует, подав  Упавшему с Неба  несвежее. Как  минимум  ее ждала
затрещина; но  странный пришелец мог пустить  в ход острый и  блестящий зуб,
который носил на поясе.  После  пары  подобных  эпизодов рисковать никто  не
хотел, и страннику подносили только свежеизловленную  и тут  же  поджаренную
над угольями рыбу. Другое дело,  чти его воротило  и  от  этого  неизменного
блюда.
     На полпути между входом в большую пещеру  и глубокой нишей,  отведенной
ему, находился котел. Котел ли? Само это слово были весьма вольным переводом
соответствующего  айритского  термина; однако такое понятие  в  языке трогов
существовало и применялось только для этого места -- и никакого иного. Блейд
справедливо полагал, что для  обитателей Ай-Рита название вещи  определяется
ее функцией, а не видом: все, чем бы тебя ни треснули  по голове  -- дубина;
все,  чем можно проколоть  насквозь  --  копье.  Так что котел,  безусловно,
являлся котлом, а не чаном для кипячения белья.
     Это  была  природная  впадина  в  скале   почти  полусферической  формы
диаметром в пару ярдов;  ее поверхность была отполирована до блеска временем
и  интенсивной эксплуатацией. В котел заливали  воду  -- с помощью ведер  из
рыбьей кожи;  бросали продукт  --  рыбу или  выпотрошенного пленника;  потом
опускали раскаленные на кострах булыжники. Способ древний, как мир; на Земле
доисторические предки Блейда таким же образом варили суп. Но для  их потомка
в  этом было  не  много  утешительного.  Он  не  любил подходить  к котлу  и
тщательно  следил, чтобы какая-нибудь  из  усердных  женщин не подсунула ему
сваренную там рыбу.
     Справа от котла нее пространство у стены занимали сложенные аккуратными
штабелями бревна от плотов -- военная добыча айритов за  последний месяц. Их
было  тут  тысячи  две,  и  через несколько дней,  когда  плоты  сегодняшних
переселенцев подсохнут  на  солнце, станет еще на тысячу больше.  Племя Бура
обеспечено топливом на целый год.
     За дровяным складом  огромной  грудой  были  свалены дубинки.  Луки  со
спущенными тетивами,  копья  и стрелы,  увязанные плотными пачками, тянулись
нескончаемыми рядами. Десяток подростков подносили туда новые трофеи; увидев
Блейда, они испуганно порскнули в разные стороны.
     Наконец,  отбросив сплетенную из  лыка занавесь,  он  очутился в  своей
нише. Бур выделил ему президентский люкс -- пятнадцать футов в длину, десять
--  в ширину,  с каменным спальным возвышением у дальней стены  и еще одним,
около входа -- столом. Табуретами служили несколько толстых поленьев.
     Блейд протер фран  лоскутом заскорузлой  от  крови кожи, сунул оружие в
угол,  рядом с мечом, расстегнул и  бросил на каменный стол пояс с кинжалом.
Больше на  нем,  кроме набедренной  повязки  да  похожих на лапти  сандалий,
ничего не  было.  Его  одежда, сапоги и прочее, что  он  прихватил  с собой,
покидая  замок, хранились в мешке,  лежавшем на полке  --  выступе  стены. И
можно было гарантировать, что ни один житель  АйРита, ни старый, ни молодой,
ни на шаг не приблизится к этому добру.
     Повалившись на  постель,  странник  мрачно уставился в низкий  потолок;
дурные мысли одолевали  его все сильнее, как случалось всегда после побоища.
Убийство являлось одной из неизбежных сторон его профессии, и он не возражал
против  того, чтобы лишить жизни  десяток-другой  ближних -- снести голову в
бою, выпустить  кровь  в  поединке или даже  перерезать глотку  из-за  угла.
Однако в  сражениях на  скале Ай-Рит не  было ни  романтизма, ни героики, ни
даже  смысла; скотобойня, в которой он  занимал почетную  должность главного
мясника.
     Как же  выбраться отсюда?  Собственно,  план  у него  был давно  готов.
Нуждался он в одном --  в  надежном  спутнике. По его соображениям.  Зеленый
Поток, стремивший свои  воды меж двух материков  --  центрального, Ксайдена,
где лежали империя Айден и эдорат Ксам,  и таинственного Южного, тянулся  до
океана на две тысячи миль. При скорости течения тридцать узлов он миновал бы
зону  болот за три дня. И судно  у него имелось -- тот странный  летательный
аппарат,  столь предательским образом  сброшенный  с небес;  эта  скорлупка,
легкая, герметически закрытая  и непроницаемая,  отлично  держалась на воде.
Блейд не сомневался, что прозрачный фонарь его флаера не пропускал солнечной
радиации -- это было  проверено  на  опыте. Он рухнул вниз в  самый полдень,
затем волны выбросили  его суденышко на Ай-Рит, где ему пришлось  сидеть под
пластмассовым колпаком до вечера.
     Выбросили на  Ай  Рит...  Все дело в  этом-то  и  заключалось! Западная
оконечность островка, куда его вынес Зеленый Поток и где сейчас лежали плоты
пришельцев,  представлял собой  отмель, переходившую  в  плоский  каменистый
пляж.  Редкая  удача! Из бесед с  пленниками  Блейд  знал,  что  большинство
островов  в Потоке  с  запада  обрамляли  скалы,  так что  высадиться на них
становилось непростой задачей. Эти прибрежные утесы -- да  и сами острова --
можно было  обогнуть, если вовремя  навалиться  на  весла.  Тут  требовались
усилия  двоих, иначе  стремительное  течение  швырнет его  кораблик прямо на
камни. Возможно, сверхпрочный  корпус  предохранит его от гибели, но лобовое
столкновение на скорости в тридцать  миль наверняка приведет к  каким-нибудь
повреждениям,  трещинам  или  дырам... Во всяком  случае,  проверять это  на
практике он бы не рискнул.
     Кроме  этой  проблемы существовала еще одна. Чтобы обогнуть  скалу,  ее
надо  вовремя заметить. Не мог же он трое суток  не спать! И если бы  только
трое... Может, эта проклятая  вонючая клоака  тянется на четыре, на пять или
шесть тысяч миль!
     Он попытался вспомнить карту, которая возникла в момент старт флаера на
крохотном экране -- по-видимому,  дисплее автопилота,  -- и в  очередной раз
проклял себя за то, что не перенес ее на пергамент за долгие спокойные часы,
пока его аппарат стремительно мчался к  югу. Проклятая  самонадеянность!  Он
парил над облаками на  высоте пяти или шести  миль,  свободный, как все семь
хайритских ветров сразу... Он испытывал пьянящее чувство полета -- и победы!
Ибо тайна  Асруда бар Ригона  была раскрыта,  ключ  подошел  к замку, секрет
оказался разгаданным... О  чем  он тогда думал?  Или полуночные ласки  Лидор
вконец лишили его разума?
     Несомненно,  старый Асруд был агентом южан и выходцем с Юга. И столь же
несомненно, тайна воздушного пути в южные пределы охранялась лучше, чем  он,
Блейд,  полагал.  О чем следовало  бы догадаться!  Ни  одна профессиональная
секретная служба не работает без страховки -- это железное правило он усвоил
еще в юности. А сейчас, во всеоружии опыта и знаний,  провалил дело! И попал
в эту дыру, проклятую всеми богами Айдена!
     Ключей  было  два.  Один,  головка  носатого демона,  венчавшая рукоять
кинжала, раскрыл  ему двери  в потайную камеру  на чердаке  башни. Второй...
Второй он держал в руках чуть ли не с того первого момента, когда очнулся на
садре  посреди  Длинного моря.  Плоская штучка,  запрятанная в  мешке Рахи и
похожая  не то  на зажигалку, не то  на миниатюрный  фонарик, -- она и  была
ключом! И скважина, к  которой подходил  этот  ключик, все  время находилась
перед его глазами  -- на  протяжении всего полета! Он припомнил узкую щель в
белой кнопке, в  самом низу панели управления, рядом с монитором автопилота,
и застонал сквозь стиснутые зубы.
     Запрос  пришел,  вероятно, в  тот  момент,  когда  флаер  пересек линию
экватора.  Проклятая  кнопка рядом  с  экраном вдруг  осветилась  и замигала
красным, в кабине раздался спокойный голос. Похоже, он произносил  всего два
слова, но  язык был Блейду совершенно незнаком. Впрочем, долго гадать ему не
пришлось  -- требование  тут  же  повторили  на айденском  и  поксамитски; и
сводилось оно, если пользоваться современным английским, к короткой  и ясной
фразе: "Ваш опознаватель?"  Или пароль, шифр, код, тайное "сезам, откройся!"
Вот  что  требовали  от  него!  И все,  что  оставалось  сделать, --  сунуть
"зажигалку" в щель рядом  с монитором и, вероятно, надавить крохотную кнопку
на ее торце.
     Он  не догадался. И  голос бесстрастно произнес два новых слова,  смысл
которых стал понятен моментально.  Это  были  слова "Отключаю  энергию". Или
что-то в таком же роде.
     В  следующую секунду экранчик на пульте погас, как и  освещавший кабину
плафон,  затем  флаер  начал терять  высоту. Когда  машина  пробила облачный
покров,  Блейд  понял,  что  немедленная  смерть  ему  не  грозит  --  внизу
расстилалась  водная  поверхность, где-то далеко на юге  ограниченная темной
полосой берега.  И  так,  его  предположения  оправдались;  чудовищная топь,
остановившая хайритов, являлась заболоченным берегом моря или пролива. Он не
сомневался, что на  юге простирается  такая же  тысячемильная полоса грязи и
вонючей воды -- это ясно показывала карта на мониторе. Длинный шрам Великого
Болота, отсекавший Южный  материк от центрального,  Ксайдена,  был окрашен в
ядовито-зеленый  цвет  и посередине его  тянулась  зеленовато-синяя  нить --
водный  поток, стремительно  мчавшийся с  запада к Кинтанскому океану. Блейд
полагал,  что находится  сейчас примерно над  серединой  этого  пролива.  До
болота,  как он решил, разглядывая  местность с высоты, было миль пятьдесят,
и, возможно, ему  удалось  бы дотянуть  туда на  планирующем  полете  Однако
посадка в болото представлялась  страннику катастрофой. Пересечь его пешком,
как  он хорошо помнил,  было  невозможно  -- в этом  отношении  южная  часть
необозримой  и  мерзкой Великой  Трясины  ничем не  отличалась от  северной.
Водный  же поток мог, по крайней мере, вынести его  в океан, причем довольно
быстро  --  снижаясь, он  сумел по  достоинству  оценить скорость течения  в
стрежне.  И  когда Блейд заметил острова, темные  точки  в кружеве  пены  на
сине-зеленой лепте, затянутой маревом тумана, он больше не колебался. Он сел
на воду.
     Приводнение прошло довольно гладко. Маленький летательный аппарат  имел
довольно  большую скорость и превосходно слушался рулей.  Пока флаер  плавно
снижался к  воде,  у  Блейда  было  время  поразмыслить  над происшедшим. Он
вспомнил, как его, еще при первом  осмотре, удивили небольшие размеры машины
-- в ней явно не  было места для топливных баков или какой-нибудь громоздкой
энергетической установки. Теперь эта загадка  разрешилась; странник полагал,
что двигатель флаера, какой бы невероятной конструкции он ни был, не являлся
автономным,  а потреблял энергию, переданную извне. Мудрая предосторожность!
Достаточно  отключить  луч,  чтобы  захлопнуть  двери  перед  нежелательными
гостями с севера.
     В  этот момент  Блейд сообразил, для  чего служит  его  "зажигалка".  С
запоздалой поспешностью он вставил параллелепипед в  щель рядом с экраном  и
нажал кнопку, но ничего не произошло. Неужели этот проклятый аппарат не имел
передатчика,  какого-нибудь  радиомаяка  или  иного  устройства,  способного
послать сигнал бедствия? Это казалось сомнительным. Тем  более, что какой-то
небольшой источник энергии -- аккумуляторы или батареи -- еще действовал; на
пульте горело несколько  сигнальных лампочек, и машина превосходно слушалась
управления -- значит, работали сервомоторы или что-то в таком роде.
     Водная  поверхность  приближалась,  и  Блейд  оставил  свои  торопливые
попытки. Если передатчик существует, он  разберется с ним  в более спокойной
обстановке;  сейчас предстояло решить основную задачу -- сохранить аппарат и
свою  жизнь.  Он выровнял машину,  стараясь,  чтобы удар о воду пришелся под
малым  углом, флаер  летел  сейчас на  восток, туда же, куда мчалось бешеное
течение; значит,  скорость при посадке уже будет меньше.  До воды оставалось
футов триста-четыреста,  и с этой высечь!  Блейд смутно различал  две дюжины
скалистых островков; их очертания дрожали  и  искажались в  туманной завесе,
поднимавшейся над  потоком.  Он сразу же подумал, что эти утесы, несмотря на
свои небольшие размеры, могут представлять опасность для навигации --  когда
он рухнет в воду, аппарат станет совершенно неуправляемым.
     Но  судьба  хранила его.  Как говаривал старый  Дж.,  разведчику  нужны
умение,  опыт и  немного удачи  --  на  тот  случай, когда и  умение, и опыт
бессильны. Удачей было уже то, что флаер  коснулся воды  плавно,  без резкой
встряски; двойной удачей -- высадка на Ай-Рит.
     Когда течение подхватило и понесло аппарат со скоростью глиссера, Блейд
прежде  всего  убедился, что корпус не дал течи. Нигде не было ни  капли  --
безусловно, флаер оставался герметичным. Тогда он положил  руки на штурвал и
через пять  минут  выяснил всю тщету своих стараний по управлению суденышком
Небольшие стреловидные крылья торчали  над водой,  так  что он не мог менять
направление, опуская левые или правые закрылки. Хвост, похоже, сидел в воде,
и  при  первой попытке сманеврировать  горизонтальным рулем машина как будто
стала поворачивать;  затем раздался треск, и хвостовые рули  прекратили свое
существование  Блейд  уже не сомневался, что такая  же судьба постигла  бы и
закрылки, если  б они  оказались пониже, в этом стремительном мощном  потоке
надо было тормозить весьма осмотрительно.
     Мимо начали  проноситься острова  -- один, другой,  третий.  Скалы,  то
сглаженные  и  источенные  водой,  то  острые,  угрожающе  черные  в   своей
первозданной  наготе,  смутно  маячили  сквозь  белесое  марево,  неожиданно
выплывая  то слева, то справа. Блейд  чувствовал себя так, словно  мчался со
скоростью  тридцати миль  в  час  на  неуправляемом  автомобиле среди  хаоса
палаток и  лотков восточного  базара, впрочем, там он рисковал  врезаться  в
посудную лавку  или раздавить десяток  дынь  -- здесь же  дыней был  он сам.
Конечно,  тридцать миль  --  небольшая скорость для привычного человека,  но
врезаться на ней в гранитный утес было бы весьма неприятно.
     Он открыл дверцу, высунулся наружу  и сразу  же поспешно захлопнул  ее.
Там  был  ад  --  влажный душный  полуденный  ад!  Он  почувствовал  жалящее
прикосновение солнца, почти невидимого за клубами  пара, и понял, что в этой
раскаленной  атмосфере не продержаться  и часа.  Огоньки на пульте  тревожно
замигали,  и струйки  прохладного воздуха  коснулись  его затылка -- видимо,
климатизатор включился на полную мощность. Тем не менее температура в кабине
начала расти,  и одно время Блейд с ужасом думал, что сварится,  будто яйцо.
Однако  где-то  на тридцати  градусах установилось равновесие между притоком
тепла  снаружи и титаническими усилиями  кондиционера --  вполне  приемлемая
температура  для  человека, попавшего  в консервной банке в  котел с кипящим
супом.  Оставалось  надеяться,  что  энергии  в аккумуляторах  хватит еще на
несколько часов -- или суток, смотря по обстановке.
     Однако  уже  через  час  его выбросило  на галечный  пляж АйРита. Блейд
просидел в машине до ночи, потом, приготовив весь свои арсенал -- фран, меч,
кинжал и арбалет  -- отправился исследовать  островок. Тут-то он и наткнулся
на аборигенов, занимавшихся  рыбной  ловлей. К счастью, троги были вооружены
только копьями и грубым подобием сетей, так что их первая  попытка завладеть
столь  большим  и  соблазнительным  куском  мяса,  каким   представлялся  им
пришелец, кончилась неудачей.
     Кода на сцепе появился  Бур в сопровождении лучников, Блейд уже добивал
последних  рыболовов.  Вождь  быстро  проникся  уважением  к  франу  и  мечу
непонятного создания,  выброшенного  на Ай-Рит Потоком, и  поступил согласно
традиции: пришелец был рекрутирован  в племя,  а  двадцать  свежезабитых туш
отправились  в  котел.  Затем странный предмет,  на  котором он спустился  с
небес, вытащили на берег и  спрятали в глубокую  нишу под выступом скалы; на
сем эпизод первою знакомства, несколько бурного и нервозного, закончился.
     Через три-четыре  дня на Ай-Рит попыталась  высадиться очередная группа
переселенцев, и Блейд полностью отработал свой долг в двадцать трупов, после
чего  был  окружен знаками почтения и восторга. К тому времени он уже выучил
все  триста  слов  местного  языка  и  мог  оценить  сокровища,  которые ему
предлагались: лучший кусок мяса, трех самых толстых самок, почетное место  у
костра рядом  с вождем  и предводительство над третью воинов племени.  Блейд
потребовал только  отдельную пещеру с достаточным запасом циновок и  печеную
рыбу  на  чистом  каменном  блюде  (понятие  чистоты  у трогов  было  весьма
растяжимым;  заметив,  как  женщины  тщательно   вылизывают  его  "тарелку",
странник в дальнейшем мыл ее сам) Кроме  того, он наложил строжайшее табу на
свой аппарат и прочие  вещи,  а затем, с  маху перерубив мечом  пару бревен,
наглядно продемонстрировал меру пресечения  и наказания. Бур грозно рявкнул,
подтвердив  слова  пришельца, и  многозначительно  повел  глазами  в сторону
котла; союз был заключен.
     Теперь,  валяясь  на  пропотевших  циновках  --  в  Пещерах  тоже  было
жарковато, --  Блейд предавался мрачным раздумьям. Еще  неделя-другая, и он,
пожалуй, распечатает  тот  потаенный уголок своего  мозга,  где хранился код
возвращения... Сама мысль об этом была нестерпимой,  ибо означала поражение.
Да, поражение! Ричард Блейд  попал в ситуацию, с которой не смог справиться,
и сбежал!  Помимо того,  существовала масса других обстоятельств, по которым
он не хотел возвращаться. Тайна оставалась нераскрытой; он так и не добрался
до  Юга,  не выяснил, кто скрывается за  двойной  линией Великого  Болота --
селги, люди или иные существа, пришельцы со звезд  или аборигены этого мира.
Еще  была  Лидор...  Он обещал вернуться,  а Ричард Блейд никогда не нарушал
слова, данного женщине. Да и старый целитель Арток бар Занкор, и верный Чос,
и славный  хайритский  вождь Ильтар Тяжелая  Рука  тоже кое-что значили!  Не
хотелось бы отбыть восвояси, не повидавшись с ними...
     Наконец, был еще и  он сам -- вернее, его ладное, крепкое, молодое тело
и лицо, в котором  уже ничего не оставалось от Арраха Эльса бар Ригона. Если
бы он мог забрать  все это  с собой, в  Лондон, в подземелье под  Тауэром --
самый  ценный  приз,  который он когда-либо привозил из  своих странствий по
мирам Измерения Икс! Увы, это было невозможно...
     При  всех  тяготах  последнего  месяца  Блейд  мог отметить и кое-какие
положительные  моменты.   Скажем,  сон  его   никто  не  тревожил,   попытки
вторгнуться в его разум прекратились. Скорее всего, после последнего провала
Хейдж  вынашивает какуюнибудь новую  идею... не подозревая  и  том, что  еще
немного, и яблоко само упадет с яблони.
     Он  шумно  вздохнул,  чувствуя, как  его тело  покрывает  испарина. Под
двухсотфутовым щитом скалы было не так жарко, как на Поверхности, но  все же
камень даже ночью оставался нагретым  до двадцати семи -- двадцати девяти по
Цельсию. Днем  температура  повышалась еще на  три-четыре  градуса.  Правда,
можно было сбегать окунуться в  озеро... Господи, что бы он  сейчас отдал за
бифштекс и кружку холодного пива!
     За циновкой, загораживающей вход, послышалось осторожное сопенье, потом
в камеру Блейда просунулась голова. Кто-то из молодых... подросток, которого
Бур  использует на посылках... как его  -- Квик, Квок, Квак? Блейд никак  не
мог запомнить.
     Квик-Квок-Квак,  от  великого  почтения  втянув  носом  воздух,  хрипло
произнес:
     -- Бур послал... Ты идти, смотреть мясо!
     Придется идти смотреть мясо -- то  есть пленников. Как ни крути, он был
третьим человеком среди айритского клана, занимая почетное место после Бура,
вождя,  и  Касса,  дряхлого  колдуна.  Но  Касс  по  большей  части   только
заговаривал раны; его  уже не интересовали ни женщины, ни даже мясо, которое
он не мог разжевать из-за отсутствия зубов.
     Блейд поднялся, застегнул на талии пояс с кинжалом, влез  в плетеные из
коры  сандалии   и   направился  к  выходу.  КвикКвок-Квак,   подобострастно
изогнувшись,  отвел циновку в сторону,  затем потрусил  следом -- в качестве
почетного сопровождения.
     Пленники, десяткой шесть, были уже построены на берегу, между  котлом и
дровяным  складом.  Неведомо  по  какой причине,  лишайник  над этим  местом
люминисцировал сильнее  всего, и  хитрый  Бур всегда разглядывал здесь новое
пополнение, решая: кого -- в котел, кого -- в племя. На этот раз немедленная
смерть чужакам не грозила, ибо трупов после ночной битвы было предостаточно.
Их уже  разделывали в отдаленном углу огромной  пещеры, и Блейд старался  не
смотреть в ту сторону.
     Почесывая  волосатый живот,  под  которым свисал огромный  пенис --  не
меньше,  чем   у  носорога,  как  всегда  казалось  Блейду  при  виде  этого
чудовищного  инструмента,  -- вождь неторопливо  прохаживался  вдоль шеренги
пленников в сопровождении десятка  воинов с дубинками. Ему надо было выбрать
двенадцать  самцов и пять  самок,  чтобы возместить  потери  в недавнем бою.
Блейд во время этой важной операции выполнял роль советника и ассистента.
     Он подошел и встал рядом с вождем, возвышаясь над ним на  целую голову.
Бур  повернулся  к  нему  всем  корпусом;  мощные  мышцы   перекатились  под
клочковатой рыжей шкурой, когда вождь вытянул лапу в сторону шеренги.
     -- Ты  смотреть,  Блей, смотреть хорошо! Вот это... это -- не мясо! Это
-- хорошо! Это -- сильный, толстый... Блей хочет?
     Отсутствие  родов, спряжений  и  склонений в языке айритов делало  речь
вождя несколько  путаной. Блейд проследил направление вытянутой руки Бура  и
мысленно охнул. Ему опять предлагали самку! Все правильно -- крепкую толстую
самку с грудями, отвисавшими до пупа.
     --  Толстый, очень-очень толстый, -- продолжал  нахваливать свой  товар
Бур, и  кончик его пениса дрогнул от  вожделения. --  Блей и этот толстый --
хорошо! -- он облизал пересохшие губы.
     Блейд отрицательно покачал головой.
     --  Нет. Бур и этот толстый -- хорошо, очень хорошо! Бур -- вождь,  Бур
-- первый, Бур брать самый-самый толстый!
     Бур   огорченно  вздохнул,   подарив,  тем   не  менее,  толстой  самке
многообещающий взгляд.
     -- Другой? -- вежливо поинтересовался он, поведя лапой вдоль шеренги, в
которой было не меньше половины женщин. -- Блей хочет другой?
     -- Нет. Все самый толстый -- Бур. Остальные -- мясо.
     Ему нелегко дались эти слова, хотя он ничего  не мог изменить. Конечно,
все остальные -- в котел. Иного исхода не существовало.
     -- Блей -- хорошо? -- сказал вождь с  явно  вопросительной  интонацией.
Нахмурив лоб, он построил более сложную фразу: -- Блей -- здоров?
     -- Блей -- здоров! -- подтвердил  предмет его отеческих забот и, вырвав
у ближайшего стража дубинку толщиной с руку, ловко переломил ее о колено. --
Блей  здоров  как стая орангутангов! Но  это не  значит,  что он будет жрать
обезьянье мясо и заваливать этих вонючих самок!
     Бур,  смущенный  потоком  незнакомых  слов,  произнесенных  вдобавок на
английском, смущенно почесал темя. Все-таки этот Блей ненормальный! Не хочет
самку! Правда, к  нему,  к вождю, проявляет полное почтение... Конечно,  Бур
выберет самок, половину  руки... или даже больше... Мяса -- вдоволь, и можно
прокормить еще пару-другую женщин...
     Он мотнул головой, приглашая Блейда проследовать вдоль шеренги.
     -- Бур, Блей идти, смотреть дальше. Смотреть хорошо! Выбирать!
     Два предводителя сделали несколько шагов, потом Бур остановился и ткнул
кулаком в челюсть крепкого кривоногого парня.
     -- Это!  --  Затем  он  критически осмотрел соседа избранника,  покачал
головой  и вдруг оживился  -- следующей стояла толстая молодая  самка. Вождь
ткнул ее тоже. -- Это? -- он вопросительно посмотрел на Блейда.
     -- Это, это! -- подтвердил его ассистент. Что ж, выглядели эти троги не
хуже всех прочих.
     Еще несколько шагов.
     -- Это, это, это,  это! -- кулак  вождя работал без перерыва. Блейд вел
подсчет.
     Они подошли к концу шеренги.
     -- Это, это, эт...
     --  Хватит! --  Блейд положил  ладонь  на  волосатое  плечо, -- Рука...
половина  руки...  и  два!  --  свои   вычисления  он  сопроводил  наглядной
демонстрацией: растопырил  перед физиономией Бура пальцы обеих рук, потом --
одной, потом показал еще два пальца.
     Вождь в раздумье поскреб отвислую нижнюю губу.
     -- Два? -- спросил он,  в свою  очередь показывая два пальца, -- Два --
толстый? Хорошо?
     -- Хорошо, -- согласился Блейд. Кто он  такой,  чтобы  возражать вождю,
если тому угодно увеличить свой гарем еще на пару самок? В конце концов, они
хотя бы будут избавлены от котла!
     Он сделал шаг вперед и увидел  темные  молящие глаза,  странно живые  и
блестящие на  неподвижном обезьяноподобном  лице. Юноша,  почти подросток...
Коренастый,  но  крепкий  и  сильный;  длинные  руки   с   цепкими  пальцами
свешиваются  едва   ли  не  до  колен,  сквозь  курчавый,   еще  редкий  мех
проглядывает коричневая кожа, губы довольно тонкие --  для трогов,  конечно.
Но главное --  его взгляд! Этот парень хотел жить -- в отличие от  остальной
толпы  живого  мяса,   примирившегося  со  своей   участью.  Такое   желание
подразумевало  и более  тонкие  чувства...  во  всяком  случае,  можно  было
надеяться, что они существуют.
     Блейд  резко остановился  и  ткнул юношу кулаком в челюсть -- точно так
же, как Бур.
     -- Это!
     Вождь, презрительно скривившись, оценил его выбор.
     -- Нет толстый! -- вынес он вердикт, -- Нет хорошо! Мясо!
     -- Это!  -- настойчиво повторил Блейд, снова ткнув парня, на сей раз --
в ребра, -- Это! Это -- Блей -- хорошо!
     -- Блей  --  хорошо?  -- губа  у Бура  недоуменно  отвисла.  При  слове
"хорошо"  мысли у  вождя работали в определенном направлении,  а эротических
изысков более  цивилизованных обществ троги  пока  не ведали.  Проще говоря,
гомосексуализм им был незнаком -- ни в теории, ни на практике.
     --  Блей   --  хочет  --  второй!  --   пустился  в  объяснения  Блейд.
Числительные играли важную роль в  иерархии клана  трогов.  Первый  означало
главный, старший. Второй, в  определенных ситуациях, указывало на помощника,
заместителя и вообще  близкое к  первому  лицо,  --  Это  -- второй -- Блей!
Второй -- Блей -- хорошо!
     Бур как будто понял. Что ж, у него, вождя, был свой помощник-посыльный,
этот  самый Квик-Квок-Квак.  Значит, Блею  тоже необходим парень...  скажем,
носить его оружие, мыть каменное блюдо и чесать под лопатками. Вот только...
     Вождь снова оглядел юношу и с сомнением пробормотал:
     -- Нет толстый...  Плохо... -- он поискал глазами в группе усыновленных
счастливчиков  и кивнул на самого рослого.  --  Вот этот -- хорошо! Толстый!
Руки -- толстый, ноги -- толстый, голова -- толстый! Это --  второй -- Блей!
Хорошо?
     -- Нет! -- Блейд яростно сверкнул глазами; этот  спор  уже  начинал ему
надоедать. -- Руки толстый -- хорошо! Ноги толстый -- хорошо! Голова толстый
-- плохо! Это, -- он хлопнул своего избранника по макушке, -- голова хорошо!
Блей хочет это!
     Бур, собственно, не собирался  пререкаться -- тем  более,  что в  самом
конце шеренги имелась парочка на удивление толстых и аппетитных самок. Вождь
устремился к ним, небрежно махнув лапой в сторону темноглазого юноши:
     -- Хорошо! Это -- Блей -- хорошо!
     Блейд  ухватил парня  за  руку  и  выдернул из шеренги  смертников. Тот
широко  раскрытыми  глазами  уставился  на  своего  спасителя  и  господина.
Приложив ладонь к груди, Блейд назвал свое имя, стараясь говорить медленно и
отчетливо;
     -- Я -- Блейд. Блейд! Хо-зя-ин! Ты?..
     -- Мой зовут  Грид. Грид помогать  тебе. Грид  -- твой второй!  Грид --
рядом, всегда! Грид -- не мясо! Грид -- помогать Блейд!
     Стараясь понять  эту небывало длинную  для трога  речь, Блейд не  сразу
сообразил, что слышит знакомые слова. То был  невнятный, почти неразборчивый
и исковерканный до невозможности -- но несомненно айденский язык!



     -- Хозяин! Хозяин! Скала!
     Блейд открыл глаза. Грид тряс его за плечо, показывая рукой вперед, где
за облаками белесого тумана маячило нечто массивное, темное.
     Мгновенно  сдвинув дверцу кабины со  своей стороны, он  высунул  наружу
протянутое  Гридом  весло  и начал грести изо всех  сил, упираясь коленом  в
пульт. Брызги летели фонтаном; каждый раз, когда он погружал лопасть в воду,
быстрое течение пыталось  вырвать весло из рук. Сбоку раздался слабый  шорох
-- молодой трог  без напоминаний открыл вторую  дверцу и,  навалившись  всем
весом на грубо оструганную рукоять шеста, тормозил.
     Скала  приближалась. Неприятное место, совсем  не похожее  на  галечный
пляж Ай-Рита! Черные лоснящиеся камни в кружеве пены торчали из воды, словно
образуя первую смертоносную линию укреплений. Над ними нависал мрачный утес,
покрытый  пятнами  соли,  изъеденный   у  основания  стремительным  потоком.
Зеленовато-синие струи били и резали его, но он еще сопротивлялся -- и будет
сопротивляться многие тысячи лет, пока в один прекрасный день, подточенный у
самых своих  гранитных  корней, не  рухнет в волны с оглушительным грохотом.
Этот грядущий  катаклизм  мало  волновал  странники;  он  старательно  греб,
пытаясь удержаться в той  струе течения, которая огибала скалу на безопасном
расстоянии.
     Рев прибоя, набегавшего  на берег,  громом  отдавался  в ушах. Черные и
серые клыки  мелькнули в пятидесяти футах от них и торопливо умчались назад;
они проскочили мимо  острова за полминуты. Блейд вытащил весло, швырнул  его
назад, за пилотское  кресло,  и закрыл дверь. Грид  в точности  повторил его
движения.  Кабина  была полна  пара, и климатизатор, расположенный где-то  в
хвостовой  части, жалобно  выл.  Иногда Блейд  с ужасом думал, хватит  ли до
конца пути энергии в аккумуляторах  -- или что там еще питало их драгоценный
кондиционер?  Кончался уже третий день плавания,  а суденышко  прошло  всего
лишь тысячу миль -- или чуть больше.
     Правда, они путешествовали только днем. Ночью, с воды, скалы были почти
незаметны  за  дымкой тумана,  хотя  Блейд  предусмотрительно  отправился  в
дорогу,  когда  Баст, серебристый  спутник Айдена, приближался к полнолунию.
Еще в первый день, в светлое время, он уяснил -- не без помощи Грида, -- что
возникающие  по  курсу  островки  следует различать за  полмили; тогда,  при
умелом обращении  с  веслом, их можно было  довольно  легко обойти.  Времени
хватало на сорок-пятьдесят яростных  гребков;  полмили  они  проскакивали за
минуту.
     Грид оказался настоящим кладезем  знаний  по части  навигации в Потоке.
Теперь Блейд благословлял миг,  когда вытащил его из  шеренги пленников, ибо
без  этого  парня он  вряд  ли пережил  бы первый  день плавания. Солнце еще
висело  на локоть  над горизонтом,  а  молодой  трог  уже  начал  оглядывать
возникающие впереди  островки, иногда  даже  высовываясь на секундудругую из
кабины и втягивая воздух широкими ноздрями. Блейд довольно быстро сообразил,
что его спутник ищет удобную гавань -- вроде  бухточки с пляжем  на западной
оконечности  АйРита.  Таких  островков  попадалось немало,  примерно  каждый
пятый,  но  Грид  почему-то браковал  их один  за  другим. Наконец он  издал
протяжный возглас и торопливо сунул Блейду в  руки  весло. Тот повиновался и
стал грести, полагаясь на инстинкт дикаря и оставив расспросы на потом.
     Они  благополучно   пристали  к   крошечному  острову,   почти  начисто
разъеденному теплым соленым потоком. Однако камни его еще  торчали над водой
на десяток футов, и между  ними пряталась бухта  с отлогим, усеянным галькой
дном. Юный трог вместе со  своим хозяином вытянул аппарат, превратившийся из
чудесного  флаера в заурядную  лодку, за линию  прибоя,  потом отправился  с
копьем на рыбную ловлю.
     Солнце  садилось. Блейд знал, что этот предзакатный час особо ценился у
трогов  -- как и  начало  рассвета. В эти минуты  можно  было находиться  на
Поверхности, а скупой солнечный  свет все же был ярче сияния Баста и помогал
рыбакам  выслеживать добычу.  Грид  ловко обращался с  копьем,  и  вскоре на
плоской вершине гранитного обломка, раскаленной за день так, что нельзя было
приложить руку, уже пеклись выпотрошенные тушки нескольких рыбин.
     В эту ночь -- и в следующую  тоже -- Блейд вел долгие  и трудные беседы
со  своим "вторым".  На Ай-Рите он прожил  с Гридом восемь  дней,  дожидаясь
подходящей фазы  Баста,  но узнал немногое. Все время занимала подготовка  к
побегу, которая велась с максимальной осторожностью, хотя Блейд давно отучил
трогов совать нос в свои  дела. Работы хватало. Он размонтировал  и выбросил
вон заднее сиденье в кабине флаера, чтобы освободить  место для припасов. Он
нашел шесть  длинных дубинок и, обстругав кинжалом толстые  комли, изготовил
грубое  подобие  весел. Затем  отобрал  десяток  копий  --  тоже  потолще  и
подлиннее; пригодятся  в качестве шестов. Несколько мешков из рыбьей кожи  с
запасом  пресной  воды,  высушенного  лишайника  и  вяленой  рыбы  довершили
снаряжение путников; больше из пещерного мира брать было нечего -- разве что
лук со стрелами  для Грида.  Все это добро,  включая мешок  Блейда, пришлось
потихоньку  перетаскивать во флаер. К счастью. Бур и его подданные, осоловев
от обильных  пиршеств, большую часть суток спали. В остальное время вождь ел
или делал "хорошо" с новыми "толстыми".
     В  одно  прекрасное  утро  Блейд с помощником не вернулись  в айритские
Пещеры. Дождавшись,  пока последний из немногочисленных рыболовов скроется в
темном зеве тоннеля,  они выложили  дорожку из бревен  от  флаера к  воде  и
скатили по ней аппарат в море. Весил он  немного  -- фунтов шестьсот, однако
остатки плотов,  на которых  прибыли  соплеменники  Грида,  до  сих  пор  не
убранные под землю, порядком облегчили труд.
     Теперь же, на одинокой скале, удаленной от  Ай-Рита на триста пятьдесят
миль, Блейд  мог  учинить  подробный допрос своему слуге и проводнику. Через
пару часов выяснилось,  что  Грид невероятно сметлив и понятлив -- по меркам
трогов,  разумеется.  Он знал несколько сотен айденских слов --  может быть,
даже с тысячу,  -- и понимал  вдвое больше. Этот поразительный  факт вначале
ошарашил  Блейда,  но  вскоре  он  узнал,  что  его помощник родом  с  самых
Верховьев, из тех краев у Западного океана, где  берет начало Зеленый Поток.
Его  племя было гораздо более высокоразвитым, чем айритские троглодиты.  Как
поведал  Грид,  его клан  произошел  от  смешения местных  трогов  с людьми,
прибывшими  с  севера  на  большой лодке;  случилось же  это  в незапамятные
времена -- как подозревал Блейд, лет сто или двести назад.
     Но  главное заключалось в том, что  какие-то  айденские мореходы сумели
пробиться  до  самого  экватора  по  водам  Западного  океана!  Бар   Занкор
рассказывал  Блейду  о  нескольких  морских экспедициях  на Юг  --  конечно,
пропавших  без  вести, --  и теперь он  знал, чем закончилась одна  из  них.
Видимо,  айдениты не смогли вернуться и осели на островах Потока -- доживать
жизнь  среди  трогов.  Возможно, они  даже  истребили  мужчин  какого-нибудь
местного племени и, не  питая брезгливости к женщинам  аборигенов, произвели
от них расу метисов, к которой принадлежал Грид.
     В его клане, многочисленном, плодовитом и занимавшем  довольно  крупный
островок, не практиковали каннибализма. Из океана в Верховья Потока довольно
часто попадала крупная рыба и еще какие-то гигантские существа, похожие,  по
описанию  юноши, на  китов.  Иногда  их  выбрасывало на  берег;  иногда  они
несколько дней пытались преодолеть течение под защитой острова и вернуться в
океанский  простор.  Обессилев,  эти  горы  мяса,  жира  и  прочных   костей
становились легкой добычей.
     Пищи,  как  правило,  хватало всем. Случались, однако,  и  плохие годы,
когда не  удавалось поймать ни одного большого зверя, и тогда часть молодежи
отправлялась  вниз по  Потоку  в  поисках  нового дома.  Такие походы -- без
возврата, ибо никто не сумел  бы выгрести против течения, -- предпринимались
и в  иные времена, уже не в силу необходимости, а из-за любопытства и тяги к
странствиям. Как понял Блейд,  Верховья  Потока  были уже полностью заселены
народом  Грида,  и  молодежь продолжала  продвигаться  на  восток,  вытесняя
исконных трогов или смешиваясь с ними.
     Далеко не  везде странников встречали с оружием в  руках.  От побережья
Западного  океана  на тысячу  миль  простиралась  область,  где пришельцы  с
Верховьев  были  желанными  гостями.  С  ними менялись  женщинами  и  охотно
оставляли  у себя  их  мужчин; иногда десяток-другой местных присоединялся к
путешественникам. Партия, с которой  плыл Грид, состояла из метисов уже едва
ли на десятую часть, и все они -- если не считать нынешнего  спутника Блейда
--  пали  в  битве на айритской скале.  Остальные  были обычными  трогами --
может, чуть полюбопытней, чем сородичи Бура.
     Из этих  рассказов  Блейд уяснил одно --  его  угораздило  шлепнуться в
середину Потока, в самые людоедские края. И места дальше к востоку были  еще
хуже.
     На вторую ночь, поужинав опостылевшей рыбой, он продолжил расспросы. На
этот раз его  интересовала навигация. Они с Гридом могли передвигаться  днем
--  благодаря  драгоценному  кондиционеру и  чудесным  свойствам корпуса  их
суденышка,  не  пропускавшего солнечную радиацию. Но  как  же путешествовали
примитивные мореплаватели Верховий?
     Выяснилось,  что они плыли лишь  полтора-два часа  в сутки, покрывая за
переход от сорока до шестидесяти миль. В принципе,  за два месяца  странники
могли  добраться от Западного до  Южнокинтанского океана, но гораздо  раньше
они либо попадали в котел, либо оседали в более гостеприимных местах.
     Очередной бросок совершался вечером, перед закатом солнца, причем никто
не мог предугадать, что встретит их в конце  дороги. Путники могли вообще не
обнаружить подходящего  для  высадки  островка, и  тогда  их ожидало  ночное
плавание в неизведанных,  полных опасностей  водах. Троги, пещерные  жители,
хорошо видели в  темноте, но даже  они не сумели  бы разглядеть сквозь туман
неожиданно появившуюся  по курсу скалу. Видимо,  многие плоты  гибли  именно
таким образом; Блейд  помнил,  что иногда течение выносило  на пляж  Ай-Рита
отдельные бревна.
     Если находился  подходящий остров,  пришельцы высаживались  и принимали
бой  --  либо  начинали мирные переговоры. Существовала,  однако,  и  третья
возможность, о которой Блейд уже знал, -- скала могла оказаться необитаемой.
Эго относилось к тем вершинам подводного хребта, в которых не было пещер,  и
каждый  такой  случай с равной  вероятностью сулил  странникам  и  жизнь,  и
смерть.  Если  на  острове  имелись  глубокие  ниши,  трещины  или  хотя  бы
заполненные  спокойной  водой  каналы  между  камней,  то,  забаррикадировав
плотами вход или навалив  их сверху на манер  кровли, можно  было пересидеть
светлое время  суток.  Не каждый  дотягивал до вечера, однако основная часть
переселенцев выживала. Если же островок  представлял собой  голый монолитный
утес, погибали все.
     Вероятно, и троги,  и соплеменники Грида  обладали прирожденным чутьем,
помогавшим делать верный  выбор. Большую роль здесь  играло  множество  едва
уловимых факторов, чуть заметных  признаков, среди которых важнейшим являлся
запах. Повидимому, таким образом Грид отличал обитаемые островки, хотя Блейд
не  мог  представить, что именно вынюхивал  его  спутник.  Запах дыма? Смрад
человеческих тел? Как ухитрялся Грид учуять эти  признаки жизни сквозь стену
пара, на расстоянии нескольких миль?
     Однако он делал это и, учитывая, что они с Блейдом представляли слишком
незначительную боевую силу, выбирал необитаемые груды  камня. Впрочем,  даже
обостренный инстинкт дикаря имел свои пределы. На шестую ночь, когда путники
уже приближались к устью Зеленого Потока, Грид ошибся.
     На закате они подплыли к двум почти одинаковым островкам, расположенным
друг за  другом  на  расстоянии мили. Поведение  молодого  трога вдруг стало
неуверенным;  он   нюхал  воздух  и,  морща  лоб,   всматривался  в   быстро
надвигавшийся берег. Они еще могли свернуть и направиться  ко второй  скале,
но с  каждой  секундой  произвести  такой маневр  становилось  все  труднее.
Наконец Грид решил возложить выбор на своего хозяина.
     --  Люди, -- он  вытянул  волосатую  руку в  сторону  темнеющих впереди
утесов. -- Там... там...
     -- На первом? На  втором? -- попытался  уточнить Блейд,  знавший, что в
словаре его спутника отсутствует слово "или".
     -- Первый...  второй...  Грид не знает... --  в  темных глазах  плавала
растерянность.
     Островки  расположены   слишком  близко,  догадался  Блейд.   Возможно,
обитаемы оба, возможно --  только  один. Из тактических соображений проверку
надо  было начинать  с первого -- тогда хотя  бы  оставался шанс  сбежать на
второй. Он уверенно вытянул руку в сторону каменистой отмели
     -- Сюда!
     Десяток мощных гребков,  и волны  выбросили суденышко на  галечный пляж
Блейд осторожно высунул голову из-под защиты прозрачного колпака и  поглядел
на  запад -- солнце садилось в тучах. Хотя  до заката было  не  меньше  двух
часов, пожалуй, можно рискнуть и выйти наружу.
     Грид не  раздумывал Он  уже  стоял на берегу, плотно, как учил  хозяин,
задвинув  за собой дверцу. Юноша принюхивался, покачивая головой, и с каждой
секундой губы его кривились все сильнее  и сильнее. Ошиблись, понял Блейд и,
прихватив фран, без колебаний выскочил наружу.
     -- Люди? -- спросил он, широким жестом обведя скалу.
     -- Люди,  --  с  убитым видом подтвердил Грид и, подумав,  добавил:  --
Много люди... плохой, очень плохой. Хозяин, Грид -- мясо...
     --  Надо убираться  отсюда,  -- произнес  Блейд,  чувствуя, как по  его
вискам,  груди  и  спине струится пот. Висевшее низко  над горизонтом солнце
даже сквозь тучи палило  немилосердно, но с востока, с океанских  просторов,
чуть  заметно  тянуло  свежим  ветерком  -- скорее  намеком на ветерок,  чем
настоящим бризом.
     Кивнув  Гриду, он сунул фран  обратно  в кабину  и навалился справа  на
острое  крыло  аппарата.  Его   спутник  пристроился  с  другой  стороны,  и
суденышко,  скрипя днищем по камням, поползло к линии прибоя. Их  босые ноги
погрузились в  воду по  щиколотку, затем  -- по  колено, флаер  закачался на
волнах. Теперь надо было провести его ярдов тридцать вдоль  берега спокойной
бухточки и обогнуть мыс -- там стремительное течение подхватит легкий корпус
и помчит к  следующей скале.  Главным в этой операции было вовремя залезть в
кабину, но Блейд давно разработал надежную страховку.
     Когда  они  приблизились  к  монолитному  камню,  похожему   на  голову
припавшего к воде пса, за левой Щекой которого ревел Поток, Блейд, толкавший
аппарат со стороны берега,  открыл дверцу и  вытянул из-под сиденья веревку.
Он обвязал ее вокруг пояса  и перебросил свободный  конец  Гриду --  тот уже
сдвинул секцию прозрачного фонаря со своей стороны. Вскоре они оба болтались
на концах каната ярдов  пяти длиной, протянутого через кабину, это несколько
уменьшало  их   подвижность,  зато  являлось   полной  гарантией  того,  что
стремительный Поток не отбросит их от суденышка.
     Набегавшее  течение прижимало  флаер к скале, острый край стреловидного
крыла царапал по  камню, прямо  по  нижней челюсти гранитного пса. С усилием
толкая  вперед  скользкий  от влаги корпус, Блейд пробирался у самого утеса,
под  низко  нависшим козырьком -- широким "собачьим  носом".  Грид пыхтел  с
другой стороны, там было глубже, и он шел по пояс в воде.
     Вдруг оба они почувствовали, как течение, подхватив флаер, потащило его
от берега Блейд уцепился за  высокий порожек, готовясь нырнуть  под  колпак.
Грид,  согнув  колени, стоял  с другой  стороны, ухватившись левой рукой  за
спинку  кресла  и  придерживая правой  полуоткрытую  дверь,  нижняя половина
туловища трога  уже  была в кабине. Неожиданно  он выпрямился, задрав голову
вверх -- видимо,  хотел бросить последний взгляд на  стремительно  убегавший
берег.
     И   в  следующий  миг  стрела,  чиркнув  по  верху   фонаря   кремневым
наконечником, вонзилась ему в шею.
     Со сдавленным  криком Грид покачнулся,  схватив  обеими руками  древко;
какой-то миг  тело его  балансировало  на пороге,  готовое рухнуть  в поток.
Блейд,  сильно  дернув  веревку, втащил  трога  внутрь  и  одновременно  сам
перевалился  в кабину.  Резкая боль пронзила  левую  икру; скосив  глаза, он
увидел,  что  из  его  ноги,  пониже колена, тоже торчит стрела.  Затем  рой
снарядов вспенил воду  в  нескольких ярдах от  суденышка,  но  через десяток
секунд  надежная  преграда  пятисотфутовой  ширины   пролегла  между  ним  и
лучниками.
     Заскрипев зубами от  боли, горечи  и унижения,  Блейд  погрозил  берегу
кулаком. Эти  твари все-таки выследили  их!  Подобрались  сверху,  с макушки
утеса,  и пустили в ход луки и пращи! Как бы он хотел очутиться сейчас среди
этого стада --  с франом и мечом в руках! Злые бессильные  слезы жгли глаза,
из груди вырвалось глухое звериное рычание.
     Через  секунду  он  успокоился. Столь сильные эмоции  были  наследством
Рахи; они приходили от его молодого крепкого тела, еще не знавшего ран -- во
всяком  случае,  не в  таком количестве, какое  накопил Ричард  Блейд за три
десятилетия службы в спецотделе  МИ6А. Но с Рахи было давно покончено, и его
наследник, подтянув колени, уселся в кресло и начал спокойно взвешивать свои
потери.
     Первым делом  он, стиснув челюсти,  вырвал  из ноги стрелу, стараясь не
думать о чешуйках кремня, наверняка застрявших  в ране.  Затем  Блейд бросил
взгляд вперед.  Течение  уже протащило их мимо  второго островка  и  миль на
десять по курсу не было видно никаких препятствий. Так,  значит, у него есть
как минимум четверть часа...
     Он развязал веревку на  поясе,  отрезал кинжалом кусок футовой  длины и
быстро  наложил жгут  повыше раны, из  которой  толчками  била  кровь. Затем
склонился над Гридом -- тот, запрокинув голову, лежал рядом в кресле.
     Дела  молодого трога были  плохи. Безнадежны,  если говорить начистоту.
Стрела попала в правую  половину шеи, наполовину перерезав горло  и проткнув
мышечные ткани; кремневый наконечник вышел на два пальца под самым затылком.
Возможно, в лондонских клиниках  сумели бы спасти юноше жизнь; Блейд  же мог
только продлить его агонию.
     Тем не менее он срезал древко у самой кожи, потом, положив голову Грида
себе на колено лицом вниз, сделал концом кинжала крестообразный надрез около
кремневого острия и  запустил пальцы в страшную  рану. Юноша слабо дернулся,
но сознание уже  покинуло его. Блейд нащупал закраину  наконечника,  сжал ее
покрепче и резко дернул, протаскивая  через живую еще плоть камень и дерево.
Грид захрипел; поток крови выплеснулся из сквозной раны.
     Бормоча проклятья 11 стараясь зажать широкой ладонью входное и выходное
отверстия, странник другой рукой отодрал длинный лоскут от своей набедренной
повязки и  начал заматывать им шею трога. Ткань сразу  набухла кровью, потом
кровотечение как будто  приостановилось. Блейд стащил с бедер остатки мокрой
ткани, выжал ее и обмотал вокруг  шеи Грида в пять или шесть слоев. Затем он
достал из мешка свою  рубаху,  разорвал  ее на бинты и  занялся  собственной
ногой.
     Ему надо  было  в  ближайший час  найти безопасное убежище, необитаемый
островок,  на  котором  можно было  бы  отсидеться  три-четыре  дня.  Он  не
сомневался, что Грид умрет --  удивительно, как трог не погиб сразу же! И он
не питал иллюзий насчет своего ранения. Стрела пробила мягкую часть икры, не
задев ни кости, ни связки; в другой ситуации он  просто  забинтовал  бы  эту
дырку и забыл о ней. Но  сейчас  его плоть  ужалил  кремневый  наконечник, и
Блейд хорошо представлял все ужасающие последствия случившегося.
     Троги  никогда  не пользовались отравленными  стрелами;  в  том не было
нужды.  Любая  рана,  нанесенная  кремневым оружием  -- наконечником стрелы,
копья  или  лезвием  топора, -- вскоре воспалялась  из-за  мельчайших чешуек
камня,  отщепившихся  при ударе и проникших  в плоть. Дальнейшее было  делом
случая -- либо живая ткань отторгала инородные  тела и воспаление проходило,
либо пораженные ткани начинали гноиться. Гангрена и смерть -- тут не имелось
другого исхода.
     Припомнив  действия  шамана  Касса в  подобных случаях,  Блейд разжевал
сухой лишайник, размотал повязку на ноге и, морщась, затолкал  жидкую кашицу
поглубже в рану. Затем он снова туго забинтовал икру.
     Прошел час  Грид тихо хрипел рядом, из-под  многослойной повязки  текли
струйки крови. И таким же кровавым цветом наливались тучи  на западе. Солнце
садилось. Блейд был теперь на тридцать миль ближе к устью Зеленого Потока, и
с каждой  минутой  гаснущего света его шансы на спасение падали.  Он  открыл
дверцу,  привстал и высунулся из кабины,  стараясь не опираться  на  больную
ногу.  Все-таки  лишних  два  фута  высоты...   может,   удастся  разглядеть
что-нибудь подходящее.
     И он разглядел.
     Впереди,  милях  в десяти, горизонт словно заворачивался кверху  ровной
синевато-серой полосой. Эта кайма,  озаренная алым светом заходящего солнца,
тянулась налево и направо  сколько  хватало  глаз;  казалось,  она  уходит в
бесконечность. Небесный  купол, уже подернувшийся  фиолетовым,  опирался  на
нее, словно на нерушимое  основание  из  сизой  стали; и первые звезды робко
поднимались  над   этим  бескрайним,   необъятным,  замершим   в  безмолвном
спокойствии и мощи монолитом.
     Блейд  долги  всматривался  в него, пока  быстрое течение несло  легкое
суденышко  -- полмили каждую минуту, -- потом тяжело опустился на сиденье  и
бросил взгляд  на Грида. Бедный парень! Не дожил до океана полутора часов --
и сорока миль!
     Затем  он  погрузился  в  размышления.  Пониже синей  океанской  ленты,
символа  простора  и   свободы,  просматривалась  россыпь  черных  точек  --
несомненно,  скалистые  островки в  устье  Потока.  Левее от них,  к северу,
лежало нечто  обширное, плоское и серое; как подозревал  Блейд, песчаная или
галечная отмель. Днем там не сыщешь защиты от солнца, но светлое время можно
пересидеть  во  флаере, если не откажет  кондиционер.  Хуже, что  на  отмели
наверняка нет  пресной  воды, но во время предыдущей  стоянки им повезло  --
Грид разыскал маленький  источник  в  глубине темной  ниши, где  они провели
ночь.  Четыре  ведра  из рыбьей кожи были полны  --  там литров двадцать, не
меньше.
     Грид  разыскал...  Грид  больше  ничего не  разыщет. Бросив  взгляд  на
покрытое  кровью и смертным  потом  лицо своего  спутника, Блейд  решительно
передвинул его на  свое  место  и,  открыв  правую  дверцу, начал  загребать
веслом.
     Минут через  двадцать  он миновал острые черные зубцы  скал, оставив их
правее. Скорость течения  ощутимо упала --  вероятно, основной  поток слегка
отклонялся к югу,  огибая какую-то невидимую подводную гору в устье или иное
препятствие Блейд прикинул, что теперь он делает миль пятнадцать-двадцать  в
час. Быстро темнело,  и надвигавшаяся красная полоса,  которую он принял  за
отмель,  стала  совсем не  видна  на  фоне  налившегося  чернотой  моря. Это
образование  могло оказаться  чем угодно -- выступающим  из океанских глубин
каменным плато, необозримым  полем  водорослей  или просто  иллюзией. Однако
вскоре под  днищем флаера скрипнул песок, волны  протащили его еще несколько
ярдов, затем аппарат встал. Поздравив себя  со счастливым  исходом, странник
вылез из кабины;  мокрый песок под голыми ступнями казался почти прохладным.
Ему снова повезло. Жаль, что его удачи не хватило на Грида.
     Он  вытащил молодого  трога  из кабины  и  устроил около  фюзеляжа  под
коротким остроконечным крылом.  Затем сам растянулся на песке, положив рядом
мягкий пузырь с  водой.  Есть не  хотелось, только пить, он  чувствовал, как
пульсирующий  жар  растекается в  раненой  ноге, поднимаясь все выше и выше.
Ладно, до  утра  он  доживет... и сумеет  забраться обратно под колпак, даже
если его начнет трепать лихорадка. Главное  -- он выбрался из  Потока...  из
гнусных  пещер,  пропитанных человеческой  кровью... из  этой  душной парной
душегубки... выбрался... выбрался... выбрался...
     Теплый  морской  бриз  коснулся лица Блейда, может быть, то прилетел из
далекой  Хайры   золотогривый  нежный  Майр,  чтобы  подбодрить  и   утешить
странника. Он спал, что-то шепча иногда потрескавшимися губами.
     --  Ричард...  Ричард,  мальчик  мой... -- хриплые полустоныполурыдания
пробудили его. Он сел, хватая горячий  воздух запекшимся ртом. В  висках бил
набат, нога распухла, как бревно, сердце судорожными толчками гнало кровь, и
вместе с ней лихорадочный  жар растекался по телу. Он стиснул руками голову.
Кажется, кто-то  звал его? Во сне или наяву? Или звук его имени,  которого в
этом мире не знал никто, являлся порождением горячечного бреда?
     -- Дик... Ди-и-ик...
     Снова!  Блейд ошеломленно завертел  головой,  и  это  движение отдалось
болью  во всем теле.  Он бросил  взгляд вверх: Баст,  круглый,  серебристый,
сияющий, висел над самым горизонтом, знаменуя конец ночи; его диск двоился в
глазах, окруженный бешеным хороводом звезд.
     Лихорадка! У него, несомненно, лихорадка! Рана начала воспаляться!
     Блейд  ощупал  ногу. Даже под повязкой  чувствовалось, как она  горяча.
Надо очистить рану, промыть  пресной водой и положить новую порцию  зелья...
если оно  поможет...  Его дрожащие  пальцы не могли  справиться с  завязками
бинта, заскорузлого от крови.
     -- Дик... Господи, какая боль... Горло... шея... Что со мной?
     Горло? Шея? Мгновенно видение пробитой стрелой шеи Грида возникло перед
ним. Волоча ногу, тяжелую, как колода, он пополз к флаеру.
     Грид по-прежнему лежал на  спине. Замотанная тканью  шея превращала его
голову в какой-то  выпуклый нарост, торчавший прямо из плеч. Свет луны падал
ему прямо в лицо, и Блейд  увидел широко раскрытые темные глаза,  в  которых
плескался океан муки и  отчаяния. И что-то еще... Недоумение? Страх? Но, как
бы то ни было, юный трог  еще не умер. Он продолжал жить. Поразительно, но в
этом не приходилось сомневаться! Кажется, он что-то сказал?
     -- Дик, где ты? Я ничего не вижу... Дик, отзовись...
     Дик! Он бредит? Кто мог назвать его Диком -- здесь, в ином измерении, в
самом гиблом месте этой планеты?
     Черные  губы  Грида  шевельнулись,  и  странник  вдруг  с  ошеломляющей
ясностью  понял,  что  не спит,  не бредит  и  не является жертвой  звуковой
галлюцинации, порожденной горячкой.  Этот трог  -- полуживотное-получеловек,
дикарь,  обитавший  в подземном  мире, всю  жизнь  прятавшийся от  яростного
экваториального солнца Айдена, -- звал его земным именем! И как звал! Молил,
хрипел, мучительно выталкивая звуки из пересохшей глотки...
     Протянув  руку,  Блейд  нашарил  мягкую  поверхность  мешка с  водой  и
наклонил  его  над  подбородком  трога. Струя  прозрачной жидкости хлынула в
черный  провал  рта,  Грид  мучительно  закашлялся,  потом  глотнул  -- раз,
другой... Судорога передернула его заросшее коротким рыжеватым волосом лицо.
     --  Так...  хорошо... -- голос был тихим, но сейчас в нем чувствовалось
спокойствие и  какая-то сдержанная сила; неожиданно  Блейд понял, что слышит
английскую речь. Он прижал мокрую ладонь к пылающему лбу; несмотря на жар  и
лихорадочное возбуждение, он снова мог соображать трезво. Кажется, перед ним
оборотень... такой же, как он сам!  Кто же это?  Неужели Джек  Хейдж? Ну, не
повезло парню! Попал в тело пещерного троглодита -- да еще и полумертвого!
     -- Дик, это я, Дж. -- Блейд непроизвольно вздрогнул. Ай да Хейдж!  Даже
старика не пожалел! Лейтон все-таки был помягче... -- Дик, отзовись! Я знаю,
ты где-то рядом! Эта вода... Спасибо...
     Блейд коснулся щеки Грида...  Нет, уже не Грида! Старый Дж. лежал перед
ним на песке под холодным светом Баста -- и умирал!
     -- Дж., я здесь. Чувствуете мою руку? Слышите меня?
     -- Ричард... Ричард, мой мальчик! Я ничего не вижу... не чувствую... но
слышу, слышу! -- теперь в его голосе  было заметно неподдельное волнение. --
Я пришел за тобой. Дик! Хейдж послал... и я согласился... ради тебя...
     Горло у Блейда перехватило, на глаза навернулись слезы. Через неведомую
бездну пространства и времени отец пришел за своим сыном!
     Дж. торопливо продолжал говорить. В пробитом горле булькало и свистело.
     -- Ты не вернулся...  ты все еще не  вернулся... это внушало тревогу...
Мы не знали, что думать. Хейдж... он пытался много раз... пытался дотянуться
до тебя, помочь... безрезультатно... Что... что случилось?
     --  Почему он переслал  вас в это тело? --  вопросом на  вопрос ответил
Блейд. -- В тело умирающего?
     -- Умирающего? А! Тогда все понятно... Я испытал шок... страшный шок...
боль... Не знал, что думать... -- на мгновение он замолчал, не то размышляя,
не то  собираясь с  силами.  -- Ничего,  мой мальчик...  Главное -- мы можем
поговорить...  пока этот человек...  это  существо, в  чьем теле я оказался,
способно шевелить губами. Только боль... такая боль... Воды...
     Блейд снова наклонил край кожаного мешка над его губами. Дж. глотнул.
     -- Боль -- ничего... Я вернусь... вернусь  в свое старое  тело...  и...
боли... не... будет... --  он шептал, словно читая заклинания. -- Видишь ли,
Ричард...  так   было  на  этот  раз  сформулировано  задание  компьютеру...
переслать меня... мой  разум... в  тело существа, которое находится  рядом с
тобой... Иначе где бы я стал тебя искать? Ведь этот мир... это огромный мир,
да, Дик?
     Блейд хлопнул себя ладонью по лбу. Конечно! Как он раньше не догадался?
Джек Хейдж -- не из тех людей, которые  действуют наобум! Он послал  старика
по самому верному адресу!
     На губах Дж., на обезьяньем лице Грида, блуждала странная улыбка.
     -- Огромный...  мир... --  медленно  повторил он, уставившись незрячими
глазами в звездное небо.
     -- Да, Дж. Этот мир велик, не меньше Земли... и он полон чудес... Жаль,
что вы не видите его.
     -- Полон чудес... Поэтому  ты  не  хочешь  возвратиться  домой... в наш
старый продымленный Лондон?
     -- Нет,  Дж....  Во всяком случае, это  не  главное.  Я отправился сюда
словно на прогулку, на пять минут...  Но прогулки не получились!  Здесь есть
работа... как во всех  остальных  мирах, где  я  побывал. И задание  еще  не
выполнено!
     -- Задание! Но у тебя на этот раз нет задания, Дик...
     -- Не совсем верно, Дж. Задание всегда было, есть и будет... Задание --
одно: раскрыть тайну. Так вот, она еще не раскрыта.
     Наступило тягостное молчание. Потом Дж. робко спросил:
     -- Значит, ты не вернешься, Ричард?
     -- Нет, Дж. Еще рано.
     Снова молчание. И глубокий хриплый вздох -- вздох умирающего.
     -- Хорошо, мой мальчик... тебе  виднее... Надеюсь,  я  доживу до твоего
возвращения...
     --  Вы  должны дождаться меня, Дж. Вы обязаны! Иначе кому я  расскажу о
том, что видел?
     -- Хейджу... Лейтону...
     -- Лейтону? При чем здесь Лейтон? Он умер! Вы бредите, Дж.!
     -- Да...  Нет...  Не знаю...  Ты  разберешься сам... когда вернешься...
Этот Хейдж... он -- тонкая штучка! Будь с ним поосторожнее. Дик...
     -- Я разберусь,  -- твердо  пообещал Блейд. --  Пока что передайте ему,
чтобы прекратил свои дурацкие эксперименты. Он мне только мешает! Я нахожусь
в отличном теле... в здравом уме  и в  твердой памяти. И могу вернуться  без
его помощи -- в любой момент, когда сочту необходимым!
     -- Это  хорошо...  Лучшая новость из всех, что я услышал... -- внезапно
тело Грида мучительно изогнулось, и из горла хлынул поток темной крови.
     -- Бог  мой, какая боль... -- невнятно пробормотал Дж. -- Я ухожу. Дик,
и это тоже хорошо... мне больше  не выдержать... Уходит этот  человек... и я
вместе с ним... в свое доброе старое тело... -- вдруг на  его лице появилось
тревожное выражение, странно исказившее грубые черты трога. -- Дик... Дик...
-- позвал  он из последних сил.  --  Почему...  умирает...  этот... человек?
Был... бой?.. Ты... ты в порядке?
     --  Была мелкая стычка, и моему напарнику не повезло,  --  голос Блейда
был ровен и спокоен. -- Но я -- я в порядке, Дж. Как всегда.
     -- Тогда я ухожу... ухожу с миром...
     Неожиданно  Блейд схватил  за плечи  легкое тело  Грида и  положил  его
голову себе на колени.
     --  Подождите,  Дж.!  Еще  десять   секунд!  Смотрите!   Смотрите   же!
Постарайтесь увидеть! -- он  говорил торопливо, поглаживая ладонями мохнатую
голову,  словно хотел передать умирающей плоти  трога часть своей  жизненной
силы. --  Над  нами  небо  -- черно-фиолетовое... И  звезды -- тысячи  ярких
звезд! Луна... Огромная, серебристая,  больше  нашей!  Она стоит  над  самым
горизонтом... над океаном... таким океаном, какого нет на Земле! И завтра  я
поплыву туда... Вы видите?..
     -- Да, Дик... -- черные губы чуть дрогнули в улыбке. -- Я вижу, вижу...
Спасибо  тебе...  Я...  я дождусь... --  и  с последним  выдохом: --  Правь,
Британия, мо...
     Поникшая  голова скатилась с колен  Блейда. Наклонившись,  он поцеловал
мертвеца в лоб и быстрым движением ладони опустил веки на незрячие глаза.
     * * *
     В  глубоком подземелье  под  древними башнями  Тауэра  в  металлическом
кресле с  большим, торчавшим над самой  спинкой  колпаком,  полулежало  тело
старика.  Напротив,  уставившись  в его  морщинистое,  бледное,  без  единой
кровинки  лицо,  сидел человек в  белом халате,  нервно  сжимая  и  разжимая
сильные пальцы.  Внезапно  старик глубоко вздохнул  и, словно пробуждаясь от
летаргического сна, открыл глаза -- и тут же, схватившись  за сердце,  начал
сползать с кресла.  Подхватив заранее приготовленный  шприц, человек в белом
халате бросился на помощь.



     Но наутро  странник не  отправился в океан, как  обещал накануне своему
бывшему шефу.  Рана на ноге воспалилась, тело горело от жара, и Блейд понял,
что  дела его плохи.  Весь  день  он пролежал  в  кресле,  под  спасительным
колпаком,  то  прислушиваясь к  ровному  мерному гудению  климатизатора,  то
впадая в забытье. Солнце огромным оранжевым диском  медленно плыло в вышине,
безоблачное небо сияло голубизной,  вокруг  расстилался  золотой  песок,  из
которого  кое-где  торчали окатанные  водой  валуны. Блейд пил воду  --  три
глотка и  час -- и ничего не ел. Он чувствовал  страшную слабость. Он не мог
ни о чем думать -- даже о фантастическом происшествии прошлой ночи.
     К вечеру ему стало еще хуже.  Размотав бинт,  он  промыл рану, экономно
расходуя свой скудный запас пресной воды, приложил к ней новую порцию жвачки
из   лишайника   и   снова   перевязал.   Затем    погрузился   в   странный
полусон-полубред;  перед  ним  длинной  чередой проходили  видения,  картины
прошлого проплывали перед глазами, то ужасая, то  маня, то словно  издеваясь
над его бессилием и беспомощностью.
     Ему казалось,  что он окружен  табуном  таротов  --  вороных  таротов с
огненными глазами. Шестиногие звери не приближались  к  нему, они медленно и
плавно, будто  танцуя,  кружили бесконечной  чередой на  расстоянии тридцати
футов.  Их  гривы  развевались  на  ветру,  огромные  рогатые  головы  мерно
колыхались  вверх-вниз,  мышцы  перекатывались  под  эбеновыми  шкурами.  На
черных,  лоснящихся угольным  блеском спинах,  свесив  ноги на одну сторону,
сидели обнаженные женщины.  Их молочно-белые и смугло-золотистые  тела резко
контрастировали с темным, как зимняя ночь, фоном --  бесконечной круговертью
гигантских  животных.  Казалось,  он попал  на какой-то  нескончаемый  парад
манекенщиц,  демонстрировавших  не модные  одежды, а самый прекрасный, самый
соблазнительный наряд, которым природа одарила женщину, -- собственное нагое
естество.
     Сверкали стройные бедра,  округлые  колени;  покачивались  груди --  то
соблазнительно  полные,  то  маленькие  и  твердые, как недозревшие  яблоки;
расцветали  соски  -- тепло-коричневые,  розовые,  золотистые;  тонкие  руки
манили  к себе, губы улыбались,  волосы -- светлые, как лен,  огненно-рыжие,
каштановые,  черные -- волнами  спадали  на хрупкие  плечи, локоны  змейками
вились  меж  грудей.   Женщины   плыли  вокруг  него  нескончаемой  чередой:
своенравная  Талин  с  гордо  вздернутой  головкой;   изящная,  похожая   на
нефритовую  статуэтку  Лали  Мей,  императрица  Ката  с  белоснежной  кожей;
рыжеволосая мейдака Зулькия с блестящими бирюзовыми глазами; Оома, хрупкая и
тоненькая,  погибшая от чумы в проклятом  городе джеддов; золотокожая крошка
Митгу; покорная и страстная  Вэлли; Лейя, застывшая в холодном величии своей
красоты;  неистовая Исма; гибкая смуглая Зия; Тростинка, дочь Альса из  Дома
Осе; Лидор -- в облаке пышных золотых  волос, горевших вокруг ее лица словно
огненная  орифламма...  Тут  были  все  --  царственные  воительницы  Тарна,
смуглянки  Зира, надменные  амазонки  Брегги  и Меотиды,  высокие и  сильные
женщины Хайры, быстроглазые тонкие айденитки...
     Нет, не все!  Нескончаемая карусель вертелась  дальше, демонстрируя все
новые  и новые  образцы соблазнительной женской плоти.  Кларисса,  Элизабет,
Энн,   Вики   Рэндольф,  Стелла,  Дорис,  Эвелин,  Памела,  Зоэ  Коривалл  с
молочно-белой  кожей  и  вечно вопрошающими  глазами... Символы  его  земной
жизни, его основной ипостаси... Как  и женщины  далеких миров Измерения Икс,
они были  обнажены, и  руки их, гибкие  и  гладкие, манили, манили  к  себе,
обещая покой и забвение.
     Внезапно он услышал стихи. Кто читал их? Зоэ? Она любила поэзию...
     Далеко-далеко,
     В том краю,
     где нет места печали,
     Тихо лодка плывет.
     Я от берега снова отчалил...
     Далеко-далеко
     Продолжается жизнь,
     начинается день,
     Я там был бы --
     далеко-далеко,
     Если б смог долететь...
     Блейд  пошевелился,  застонал  -- и  голос смолк, круг  черных  таротов
внезапно  распался.  Теперь он сидел в  своем кабинете, у роскошного  стола,
заставленного разноцветными телефонами; ни другую сторону стоял  лорд Лейтон
-- щуплый, горбатый, в старом засаленном  лабораторном халате. За спиной его
светлости хорошо знакомая  комната странным  образом  деформировалась, уходя
куда-то в безмерную даль, в пустоту, в бесконечность.
     Вдруг  кособокая  фигура Лейтона начала расти, вытягиваться вверх  и  в
стороны;  теперь  над  столом Блейда  нависал  гигант,  похожий  на  хромого
Гефеста.  В его львиных янтарных глазах мерцало звездное пламя; его ладони с
узловатыми могучими пальцами  безжалостно  давили стадо телефонов; его рот с
сухими пепельными губами раскрылся, и Блейд услышал слова. Они  шли из чрева
исполина, словно  там  крутилась  нескончаемая  лепта  магнитофона: "Дорогой
Ричард! Отбывая в мир иной, я не прощаюсь с вами, я говорю --  до  свидания.
До скорой встречи,  мой  юный друг! Последнее  не означает, что я желаю  вам
поскорее  очутиться  в  дубовом ящике с  кисточками  по  углам. Я надеюсь на
вполне реальную  встречу,  которая может  произойти, если вы последуете моим
инструкциям.  Инструкциям! Инструкциям!!!  Доверяйте  Джеку  Хейджу! Как мне
самому!!!"
     Внезапно Лейтон уменьшился в росте, но плечи его были попрежнему широки
-- только теперь на них сидели две головы. Сначала Блейду показалось, что он
видит молодого и старого Лейтона; однако вдруг  он понял,  что более молодое
лицо  принадлежит Хейджу. Голова американца  повернулась, едва не уперевшись
носом  в  морщинистую  щеку   старого  ученого,  и  презрительно  прогудела:
"Напрасно  стараетесь, шеф! Вам его не спасти! Сгинет! Сгниет заживо! У него
начинается гангрена!"
     Потом физиономия Хейджа повернулась  к  Блейду, и  он спокойно,  словно
читал  лекцию, начал  вещать:  "В составе  радиации подавляющего большинства
звезд можно  выделить ультрафиолетовую компоненту,  влияние которой на живые
организмы  нельзя расценить  однозначно.  С одной  стороны,  она  губительно
воздействует на органические ткани, активизируя  их деструкцию и необратимый
распад.  С  другой, под  влиянием  ультрафиолета хромосомы  и  другие генные
структуры, ответственные за воспроизводство, начинают мутировать; существует
мнение,  что именно  такая трансформация  привела  к  возникновению жизни па
Земле -- в частности, разумной жизни.  Следует также отметить, -- тут темные
глаза  Хейджа многозначительно  уставились  на  Блейда, --  что  воздействие
коротковолнового излучения на больные  ткани  часто приводит к  благотворным
последствиям. Вот почему в современной медицинской практике..."
     Голос  Хейджа  удалялся,  замирал; стол  с разгромленными  телефонами и
торчавшим над ними  двухголовым монстром отъехал, оставляя  за собой  полосу
золотого  песка. Стены комнаты раздались и начали таять; за ними серело небо
с редкими звездами.
     Блейд открыл  глаза. Приближался  рассвет. Яркие точечки  на  небосводе
исчезали  одна   за  другой,  облака  на   востоке  порозовели.  В  воздухе,
сравнительно прохладном  --  не больше  тридцати пяти, --  носились какие-то
огромные птицы с длинными клювами и сизым оперением; их пронзительные резкие
крики разбудили его.
     Птицы! Подумать только, птицы  --  в устье Зеленого Потока! Где  же они
прячутся днем?
     Он  пошевелил  левой  ступней,  и горячая волна боли прошла от колена к
бедру и выше, через все тело, отдавшись под черепом взрывом гранаты. Стиснув
зубы, странник подавил  стон. Нет, он не умрет на этом пустынном островке от
ничтожной дырки в ноге! Сейчас он даже не думал о том, что Ричард Блейд  как
таковой в принципе не может умереть. Достаточно ввести  себя в легкий транс,
сказать три слова и...
     Нет, такой исход  его  не  устраивал.  Это было  поражение, бегство!  А
Ричард Блейд, несмотря на гибкость ума, на потрясающую приспособляемость, на
профессиональное умение подстраиваться к любой ситуации и обращать ее и свою
пользу,  в  одном  оставался  упрям  и  тверд,  как  скала: он не  признавал
поражений.
     Первый солнечный луч скользнул но  его лицу,  невольно обратив мысли  к
недавнему   сновидению,  не   столь  сумбурному,  как  прочие.  "Воздействие
коротковолнового излучения на  больные  ткани  часто приводит к благотворным
последствиям. Вот почему в  современной медицинской практике..." -- внезапно
он поймал себя на том,  что повторяет последние слова этого  двухголового  и
двуликого   чудища,  Лейтона-Хейджа.  И  тут   же  резко  приподнял  голову,
всматриваясь  в  край  солнечного  диска,  торжественно  поднимавшегося  над
океаном под аккомпанемент птичьих криков.
     "Ай  да Хейдж!"  --  подумал он  снова, как и  в тот раз, когда опознал
своего  старого  шефа в теле Грида. Хейдж  ли? Возможно, его  подсознание  в
бреду  само подсказало ему путь к спасению? Даже  если так, оно  не случайно
выбрало для этой цели облик Хейджа. Пожалуй, Джеку следует засчитать очко...
особенно,  если из всей этой  затеи что-нибудь выйдет. Сейчас Блейд был даже
готов  простить научному руководителю проекта "Измерение Икс" дурную  шутку,
которую тот сыграл с Дж. Впрочем, говоря здраво,  так ли виноват Джек?  Если
бы не проклятая стрела,  пробившая горло Грида,  Дж. получил бы первосортное
тело молодого троглодита...
     Странник нашел  в  себе силы  ухмыльнуться  и  выбрался  из флаера.  За
ближайшие полчаса,  передвигаясь  ползком  со  скоростью  улитки,  он  сумел
подтащить  к  порогу  кабины несколько  валунов величиной с небольшую  дыню.
Сложив из них нечто  вроде помоста вровень с порогом, он содрал бинт, промыл
посиневшую, сочившуюся кровью  и  гноем рану,  потом залез внутрь,  выставив
ногу  на  солнце. Колено,  щиколотку и  стопу он  заботливо прикрыл плоскими
камнями, оставив под облучением только  раздувшуюся сизую опухоль размером с
две ладони.
     Первый сеанс продолжался  десять  минут  -- Блейд  отсчитывал  время но
глубоким и  равномерным вдохам. Затем, на  протяжении  дня, он еще пять  раз
повторял  процедуру, не  перебинтовывая  рану  вновь, а все  время  держа ее
открытой. Видимого  улучшения не произошло, однако он  знал, что говорить об
успехе или неудаче еще  рано. Его по-прежнему мучила лихорадка, он ничего не
ел,  но  наполовину  осушил  второе  кожаное ведро  с водой.  Она  уже имела
неприятный привкус, но все же это было много лучше, чем ничего.
     Ночь прошла относительно спокойно. К своему  изумлению, под утро  Блейд
ощутил  голод.  На  ощупь нашарив мешок с сушеной рыбой,  он  съел несколько
кусков и стал с нетерпением ждать рассвета.
     Взошло солнце,  и  в  первых  его лучах  он с нетерпением осмотрел свою
рану. Опухоль  явно  уменьшилась  и  побледнела,  края двухдюймового разреза
сошлись,  сочившаяся меж  них сукровица  стала более  прозрачной, почти  без
гноя.  Вероятно, вся --  или  почти вся -- микроскопическая  каменная крошка
вышла  вместе с  кровью и гноем за ночь: на  полу кабины, около своей стопы,
Блейд увидел порядочную лужицу мутной жидкости в кровяных разводах.
     Весь день он продолжал лечение, ограничиваясь на этот раз пятиминутными
сеансами  и с радостью чувствуя, как отступает  лихорадка. Он несколько  раз
поел -- без жадности, понемногу, тщательно пережевывая опостылевшую рыбу, --
и  почти прикончил мешок с водой. У  него оставались еще две  полные кожаные
емкости -- всего литров десять.
     На следующее  утро,  перед  рассветом,  Блейд  выполз наружу и  рискнул
ступить на больную ногу. Боли уже не чувствовалось, рана начала рубцеваться,
но горячка  сильно  ослабила его.  Тем не менее он  вытащил  свой хайритский
арбалет, с трудом натянул пружину и вставил короткую стальную стрелу. Затем,
опираясь на копье -- одно из тех, что были захвачены в  пещерах  Ай-Рита, --
он  отошел ярдов на  пятьдесят от флаера, разложил на  плоском камне скудные
остатки рыбы и сам улегся на спину с арбалетом под правой рукой.
     Он жаждал мяса. Теперь, когда жар и боль отступили,  он ощущал страшный
голод и знал,  что рыбой его не утолить. Птицы, которые в предрассветный час
носились над океаном,  явно были рыболовами  и  вряд  ли когда-нибудь видели
человека. Блейд рассудил, что они должны клюнуть на одну из приманок -- либо
на сушеную рыбу, либо на него самого. К останкам  Грида они не  приближались
-- но,  может,  их пугал  флаер? Блейд лежал, старательно  изображая труп, и
молился о ниспослании удачи  то светлому Айдену, то воинственной Шебрет,  то
Найделу, третьему из Семи Ветров Хайры, покровителю охотников.
     И кто-то из них -- или все вместе -- снизошел к нему. Захлопали могучие
крылья, и большая клювастая птица ринулась к камню -- причем человек ее явно
не интересовал. Она нацелилась на рыбу.
     Блейд, не пытаясь подняться, вскинул  арбалет  и с четырех ярдов послал
стрелу в  грудь сизого  рыболова. Выстрел  был  точен;  птица  рухнула вниз,
забилась в  туче песка  и перьев, издавая протяжные стоны.  Подскочив к ней,
странник мгновенно свернул длинную  шею  и потащил тяжелую тушку к флаеру --
он не хотел распугивать остальную стаю.
     Этот "альбатрос" -- так, за неимением лучшего, он  назвал сизого летуна
-- весил фунтов двадцать  пять. Выпотрошив и разделав  птицу,  Блейд закопал
перья и  внутренности  в песок, нарезал мясо  полосками и,  посолив, положил
вялиться  на  плоском  валуне. Недостатка в соли  он  не испытывал -- многое
скалы в  Потоке были  покрыты белесыми горько-солеными отложениями, так  что
они с Гридом смогли сделать изрядный запас.
     На завтрак он  оставил  ногу  -- фунта  три весом,  в два  раза  больше
индюшачьей.  Ему  пришлось пожертвовать  древком  одного  копья  --  другого
топлива, кроме  весел, в его  распоряжении  не было, --  но когда жаркое над
крошечным костром поспело, успех превзошел все ожидания. Вцепившись зубами в
вожделенный кусок, Блейд рвал полусырое,  пахнущее рыбой мясо и глотал почти
не пережевывая. Ни роскошные рестораны  Пикадилли, ни кабачки Сохо,  ни пабы
рабочих окраин не  могли похвастать таким блюдом! Он съел все, разгрыз кости
и  высосал  мозг;  потом  забрался  в кабину,  бросил  осоловелый  взгляд на
поднимавшееся светило и заснул.
     Блейд пробыл на  песчаном  островке еще  десять дней, набирая сил перед
долгим путешествием. Охота  была удачной;  он подбил полдюжины птиц, насушив
сотню фунтов мяса, и  добыл немного рыбы по способу трогов -- бродя с копьем
в руке по отмели. Но главной охотничьей удачей стали черепахи.
     Эти  создания  с   удлиненным  выпуклым  панцирем  действительно  очень
походили  на земных слоновых черепах. Правда, ноги у  них были подлиннее,  и
бегали они  весьма резво  -- но не резвей  оголодавшего путника. Хотя он еще
прихрамывал,  эти морские  обитатели не могли конкурировать  с ним на  суше.
Обнаружив их  ночью  на другой  стороне  своего островка,  Блейд  потихоньку
вернулся за  франом, отсек со стороны моря с полсотни неосторожных черепах и
устроил славное побоище.
     Словно  для того, чтобы облегчить  ему эту  задачу, черепахи  мчались к
воде, выставив из-под панцирей головки на длинных змеиных шеях; он перерубал
их одним  ударом. Спустя  десять минут он стал обладателем горы  мяса, а еще
через двадцать -- нескольких сотен  крупных, с кулак величиной, яиц, которые
зрели в теплом песке. Наверно,  он перебил бы всех черепах,  которые вылезли
на отмель, но ночной полумрак позволил стаду скрыться. Эти  твари, вероятно,
были достаточно умны, так как больше на берегу не появлялись.
     Прикинув  положение Баста,  Блейд  понял, что  в его распоряжении  часа
четыре. До  самого восхода он разделывал туши, резал и солил мясо, выскребал
панцири -- перевернутые, они походили на удлиненные тазы, способные вместить
литров двадцать жидкости, и тоже были ценной добычей. Он сложил в них яйца и
оттащил к самому берегу, закопав  в мокрый песок; потом отправился в кабину,
под защиту колпака.
     Ему предстояло решить  еще  одну  проблему --  пресной воды. Запасы его
иссякали,  и сколько он  ни углублялся  в  почву,  выбрав  место  посередине
отмели,  в яме неизменно скапливалась  соленая  морская влага. Здесь явно не
имелось  подземных  ключей,  как  на многих  скалистых,  изрезанных пещерами
островках Зеленого  Потока, и  Блейд уже  представлял,  как умирает от жажды
посреди подаренного судьбой мясного изобилия.
     Он отстирал в море  заскорузлые от  крови бинты -- свои и  Грида, потом
развесил их на веревке, натянутой  меж двух  копий над самой водой у берега.
Ночью  с  океанской  поверхности поднимался  туман, и  к  утру  тряпки  были
влажными. Блейд  отжал  их  и  снова повторил  процедуру; на третий  раз  он
получил несколько глотков  солоноватой  воды.  Этого  хватило, чтобы  запить
завтрак, не  более; он понял,  что накопить солидный запас таким  образом не
удастся.
     Если бы он мог  охладить этот  пар,  который  вечно висел над океанской
поверхностью!   Здесь,   на   экваторе,   солнце  работало   как  гигантская
опреснительная установка, но чтобы выцедить драгоценную влагу из атмосферы и
сконденсировать ее,  требовалась какая-то обширная и  прохладная поверхность
-- или пусть маленькая, но очень холодная.
     Внезапно Блейд посмотрел  на свой  летательный аппарат и в задумчивости
потер ладонью висок.  Пожалуй, стоило, наконец,  разобраться с этой машиной.
Ведь  где-то  в  ней находился  кондиционер,  который за  пять минут  вполне
успешно охлаждал воздух в кабине -- хотя  ее объем составлял никак не меньше
сотни кубических футов. Он поднялся и медленно обошел вокруг флаера, фюзеляж
которого отливал жидким золотом в свете нарождающегося Баста.
     Длина  его суденышка, от остроконечного носа до  тупо срезанной кормы с
вертикальным треугольником  хвостового  стабилизатора составляла  тринадцать
футов  --  при пятифутовом диаметре  в передней части. Восемь футов занимала
кабина; впереди, перед пультом, располагалось широкое сиденье пилота  (Блейд
с Гридом  свободно  умещались  в нем вдвоем),  за  которым был  еще  закуток
размером  с  ярд, образовавшийся после  удаления второго кресла,  -- там они
хранили припасы. Невысокие, но длинные дверцы с обеих сторон не откидывались
на  петлях, а  сдвигались, прячась в  корпус, и для  того, чтобы их открыть,
надо было отщелкнуть  рычажки на ручках  и  приложить  значительное  усилие.
Спереди и сверху, над пультом и креслом пилота, выдавался прозрачный колпак,
аналогичный фонарям земных самолетов; цельный, плавно изогнутый и неимоверно
прочный, с закрепленным посередине  световым плафоном, он был явно сделан из
какой-то  пластмассы.  Остальная  часть  фюзеляжа  состояла из  двух  слоев:
внутренней  обшивки,  также  явно  пластмассовой,  упругой  и  блестящей;  и
внешнего покрытия, походившего на зеркально отполированный металл.
     Однако это  розовато-золотистое вещество, звеневшее под ударами кинжала
(не наносившими ему, впрочем,  никакого ущерба), не являлось металлом; Блейд
готов был прозакладывать в том свою бессмертную душу. Слишком легким казался
аппарат,   и,  скорее   всего,   его  изготовили  только  из  пластмасс   --
фантастически прочных и стойких. Из этого же материала были  сделаны крылья,
ярда полтора в  основании  и десять футов длиной; резко скошенные к  хвосту,
они  сужались  до  двух футов на концах.  В  целом аппарат  весьма напоминал
Блейду крылатую ракету класса земля-воздух; отсутствие шасси или лыж -- типа
вертолетных, увеличивало сходство.
     Днище  флаера,  в  отличие  от  округлой верхней  половины,  напоминало
обводами лодку-плоскодонку с выступающими на полфута двумя килями, благодаря
которым  он  довольно прилично  держался на воде.  Блейд долго ломал голову,
каким образом должна приземляться подобная машина. Возможно, она садилась на
озеро или в водоем?.. Крайне сомнительно. Это было бы серьезным ограничением
для  подобного аппарата, а его  конструкторы  явно знали свое  дело.  Скорее
всего, он  даже  не касался  почвы, а после  торможения зависал  над землей,
удерживаемый каким-то силовым полем.
     Но  самым загадочным  являлось полное отсутствие двигателей и источника
энергии.  Дюз  на  корме  не имелось;  равный и  изящный изгиб  стреловидных
крыльев  не  был обезображен  навесными моторами.  Похоже,  вся  поверхность
машины -- во  всяком  случае, та ее часть, которая казалась изготовленной из
металла,  --  была приемником  некоего излучения,  которое питало  крохотный
двигатель,  упрятанный где-то в  корме. Возможно, он создавал гравитационную
тягу? Глядя на  свой загадочный летательный аппарат, эту сброшенную  с небес
птицу Симург, Блейд был готов поверить в любую фантастическую гипотезу.
     Несколькими днями раньше,  едва  оправившись от лихорадки, он тщательно
обследовал переднюю панель  в  поисках  чегонибудь  похожего на  передатчик.
Поиски были безрезультатными.  Штурвал, пустой  экранчик автопилота, щель  в
большой белой кнопке рядом с ним,  из которой сейчас торчала "зажигалка"  --
словно  напоминание о  его глупости, пара рычагов  да  десяток лампочек. Три
зеленых   огонька   горели;   Блейд   знал,    что,   когда   кабина   будет
разгерметизирована, один из них  сменит цвет на красный. Это -- все; никаких
следов рации. Оставалось  только изломать панель и пошарить  под  ней, но на
это он не решился.
     Сейчас  он  пристально разглядывал свой аппарат снаружи, потом погладил
пальцами  гладкий  колпак,  коснулся  ладонью  крыла.  Его   снедал  соблазн
проверить прочность этого материала. Взять бы фран  и рубануть со всей  силы
по  фонарю  и  по  крылу...  или  выстрелить  с  трех ярдов  из  хайритского
арбалета... Кремневый  наконечник, чиркнувший по верху  кабины и проткнувший
затем горло  Грида,  не оставил на прозрачном материале ни малейшего  следа.
Возможно, его страхи перед катастрофой, опасения, что Поток разобьет машину,
ударив о камни, не стоят выеденного яйца? Может быть, этот аппарат останется
целым, даже рухнув на скалу с высоты пяти миль?
     Его  пальцы судорожно сжались  и разжались,  словно обхватив и выпустив
рукоять франа. Нет, он не мог рисковать. Слабый удар не даст ничего; сильный
же, расколов колпак, обречет его на смерть под палящим солнцем. Потеря крыла
была бы менее заметной, однако кто знает --  вдруг его флаеру опять  суждено
взлететь? Он  и так  уже потерял хвостовую закрылку...  Насколько Блейд  мог
судить, эта  вертикальная лопасть,  вместе с горизонтальными,  тянувшимися с
внутренней стороны крыльев,  была единственным уязвимым местом его аппарата.
Она крепилась к стабилизатору  на  стержне,  из-под  которого сейчас торчали
только  оборванные  концы рулевых тяг. Закрылки, одна  из  немногих деталей,
роднивших  флаер с  обычным земным самолетом,  явно  не предназначались  для
маневрирования в  бурю. Возможно --  слегка довернуть  машину  в воздухе при
заходе на посадку...
     Во  всяком  случае,  хвостовая  закрылка  не  выдержала столкновения  с
яростными  струями   Потока.  Однако  она  не  была  сломана.  Блейд  весьма
внимательно  обследовал  хвостовой  стабилизатор  и  решил, что  серебристая
лопасть просто соскользнула со стержня, верхний конец которого  был выбит из
крепежного гнезда.  Потом лопнули  тяги --  четыре тонких, похожих  на леску
проводка диаметром в сотую дюйма. Он помнил, что лопасть оторвалась не сразу
--  две-три   секунды  она   тормозила  суденышко   словно  плавучий  якорь,
удерживаемая только  этими  четырьмя проводками.  Прикинув  силу, с  которой
Поток  рванул тяги, он  присвистнул.  Похоже, такая "леска"  могли выдержать
полтонны!
     С трудом оторвавшись от созерцания чудесного аппарата и отбросив всякие
разрушительные  мысли на  его  счет, Блейд полез  за  кресло,  в  "складской
отсек", и начал освобождать подходы к  задней переборке. Даже школьник может
вычесть  из  тринадцати  восемь; значит, еще  пять футов  полезной длины его
машины оставались  неисследованными. Он горел  желанием  разобраться  с этой
загадкой -- и поскорее.
     Вверху переборки, ограничивающей кабину  сзади, находились два круглых,
забранных  сеткой отверстия  размером  с ладонь;  через них воздух  поступал
внутрь.  Блейд  не сомневался,  что  где-то  тут и  расположен  таинственный
климатизатор, но переборка, сделанная из того же материала, что и внутренняя
обшивка  салона, казалась  несокрушимой. Присев  на  корточки, он попробовал
нащупать  какой-нибудь шов, щель или отверстие для предполагаемого ключа  --
ничего! Ровная,  гладкая поверхность, из-за  которой доносится чуть  слышный
убаюкивающий гул.
     Он повернулся боком к этой стене -- так, чтобы сквозь прозрачный фонарь
на нее падало побольше лунного света, и приступил к тщательному осмотру, дав
себе слово, что  повторит  его днем, при более  ярком  освещении. Опять-таки
ничего! В порыве внезапного гнева странник стукнул  по стене кулаком  --  со
всей  силы, зная, что  ничего  не  сможет повредить. Упругая  переборка чуть
заметно дрогнула.
     Но  случилось что-то  еще!  Он был уверен  в этом! Какое-то движение...
нет, скорее  реакция иного рода, которую он уловил краешком глаза.  Где  же?
Прищурившись,  Блейд  оглядел кабину  и не  заметил  ничего. Высокая  спинка
кресла  загораживала пульт,  так что  он  видел  только  ее  да  размазанное
отражение двух  сигнальных лампочек в прозрачном  материале фонаря. Внезапно
со  сдавленным  рычанием он дернул  рычаг  на левом  подлокотнике,  и спинка
покорно откинулась назад.  Затем, не  спуская глаз  с  пульта,  Блейд  снова
грохнул  кулаком  по  переборке.  Одна  из  зеленых  лампочек  чуть  заметно
подмигнула -- как и ее отражение в колпаке.
     Он метнулся к панели, словно  голодный  тигр. Заметив,  что  пальцы его
дрожат,  он на  секунду прикрыл глаза, пытаясь успокоиться. Странно,  он  не
волновался так даже тогда, когда  открывал  люк в  тайник  Асруда...  там, в
Тагре...  С другой стороны, если  удастся проникнуть в  кормовой  отсек, кто
знает,  что   можно  там   найти...   Припасы...   инструменты...  оружие...
передатчик!
     Блейд ощупал зеленую лампочку.  Собственно, лампочкой  ее  назвать было
нельзя -- пластмассовый кругляшок величиной с шиллинг, вделанный заподлицо с
пультом, рдел ровным зеленым светом. Похоже на светящуюся кнопку, но никакой
щели, ни малейшего выступа... Он не раз пытался нажать  на все эти горящие и
погасшие  "лампочки",  но  делал  это  крайне  осторожно,  боясь  что-нибудь
сломать. Теперь он надавил посильнее.
     Это все-таки оказалась кнопка! Она подалась под пальцами  Блейда, потом
вернулась назад, сменив цвет на красный; одновременно сзади раздался шорох.
     С полминуты странник сидел в кресле, согнув могучую спину, стиснув руки
на коленях и напрягая мышцы, словно ждал, что сзади на него прыгнет какое-то
неведомое  чудовище; затем он резко обернулся. Задняя переборка непостижимым
образом  сложилась  гармошкой  и всплыла  кверху,  обнажив  проем  фута  три
высотой;  над  ним  оставалось  еще  дюймов десять ровной  стены,  в которой
темнели отверстия  для поступления  воздуха.  В  проеме  смутно  угадывалась
какая-то ребристая  структура с  едва  заметным  огоньком, тлевшим в глубине
отсека.
     Он  перебрался  через  поваленную спинку  креслам  присел  у  странного
агрегата, ощупывая его  кончиками  пальцев. Эта штука состояла из нескольких
одинаковых  секций  и  больше  всего  напоминала  старую   батарею  парового
отопления, только повыше и  пошире  раза  в три. Рука Блейда свободно прошла
между секциями;  там, сзади, было еще какое-то  устройство с гладким  темным
кожухом, и замеченный им слабый огонек мерцал именно на этом втором приборе.
     Но сейчас такие  подробности его не интересовали. Главное заключалось и
другом; поверхность  ребристого  агрегата была холодной,  как  лед! И  когда
теплый и влажный воздух кабины хлынул в ранее загерметизированный отсек, эта
поверхность тут же стала запотевать.
     Блейд поднес мокрые ладони к лицу и  приложил к щекам; блаженное, давно
позабытое ощущение прохлады -- настоящей  прохлады! -- пронзило  его. Он все
же  нашел  этот  чертов  климатизатор!   Все  правильно  --  эта  штуковина,
приподнятая на фут от  пола, чуть слышно гудела, и откуда-то сверху,  из той
части  агрегата,  которую  еще  прикрывала  переборка,  текли струи  свежего
воздуха. Он пощупал ладонью пол внизу -- там уже собралась крохотная лужица;
затем услышал, как в  нее шлепнулась новая капля. Подставить сюда в  ряд два
черепашьих панциря вместо тазов, и пей, сколько захочешь...
     Он  решил  провести окончательный  эксперимент -- принес  эти панцири и
настежь распахнул  обе дверцы. Кабину затянул  белесый  предутренний  туман;
Блейд, ухмыляясь,  сидел на полу рядом с климатизатором, прислушиваясь к его
гудению  -- оно стало  сильнее  -- и к мерной дроби капель; барабанивших  по
кости.  Потом  его  улыбка  сменилась  хмурей  озабоченностью.  Климатизатор
работал  исправно, однако  откуда  же  поступает  энергия?  И  надолго ли ее
хватит?
     Он еще  размышлял  над этими  вопросами,  когда первые  солнечные  лучи
скользнули  по  прозрачному фонарю,  по  золотистому  корпусу  флаера  и его
крыльям,  похожим на  лезвия двух широких  кинжалов. Климатизатор не изменил
своего ровного  гудения, но огонек, мерцавший на  агрегате, расположенном за
ним, вдруг  стал ярче. И по мере того,  как  оранжевый диск  солнца выплывал
из-за горизонта, он разгорался все ярче и ярче!
     Теперь Блейд мог различить, что в глубине отсека  находится черный ящик
примерно два на три фута, расположенный на подставке; толщиной он был дюймов
пятнадцать, как и климатизатор. За ним высилась очередная переборка, наглухо
перекрывавшая хвостовую часть аппарата,  и Блейд  был  готов дать голову  на
отсечение, что за ней находится таинственный двигатель.
     Ящик же  двигателем, безусловно, не  являлся.  Он  выглядел  как... как
ящик!  Как  некая  емкость,  предназначенная  для  хранения. И то, что в нем
хранилось,  стекало  в темную глубину,  под защиту  кожуха,  по двум  тонким
блестящим стержням, выходившим слева и справа и упиравшимся в боковые стенки
корпуса  флаера. Внезапно Блейд понял,  что  они сделаны точно из такого  же
материала,  как  и  наружная  обшивка; видимо,  они составляли  с ней единое
целое, проходя насквозь слой упругой пластмассы, покрывавшей салон изнутри.
     Огонек  горел все ярче и наконец запылал ровным и ослепительным зеленым
светом, когда  солнечный диск  оторвался от  горизонта, карабкаясь  вверх  и
вверх в прозрачной голубизне небес.  Блейд выскочил наружу и, вытряхнув яйца
из  панциря,   первым  подвернувшегося  под  руку,   начал   с  лихорадочной
поспешностью забрасывать песком крылья  флаера. Он был  уверен в результате,
когда через несколько  минут сунул голову  в  кабину и уставился  на зеленый
огонек -- тот горел вполнакала.
     Медленно счистив песок с крыльев, он снова залез в кабину,  оставив обе
дверцы  полностью раздвинутыми. Теперь  он  не боялся, что  энергия в черном
ящике  -- несомненно, аккумуляторе -- вдруг иссякнет. Аккумулятор накапливал
ее  постоянно, днем и  ночью, при свете  луны, звезд и яростного  оранжевого
апельсина,  который  сейчас  висел в небе,  ибо  вся  золотистая поверхность
чудесного аппарата представляла собой солнечную батарею.
     "Сегодня -- ночь  открытий", -- с  ленивым благодушием думал  странник,
лаская пальцами  кнопки на пульте управления. Дверцы кабины были  открыты  и
задняя переборка поднята -- и две лампочки рдели, словно раскаленные  угли в
камине; третья попрежнему сияла словно зеленый огонек светофора,  манивший в
дорогу.
     "Сегодня --  ночь  открытий, -- снова подумал  Блейд,  -- и  посмотрим,
будет ли утро достойно такой ночи".
     Он сильно надавил на последнюю зеленую кнопку.
     Вдруг верхний плафон в кабине вспыхнул; одновременно  загорелся монитор
автопилота    с     картой,     и    крохотная    выпуклость     на    торце
опознавателя-зажигалки",   вставленного  сейчас  в  щель  рядом  с  экраном,
запульсировала тревожным огоньком. Словно подчиняясь какому-то наитию, Блейд
вытянул руку и  указательным пальцем  нажал на торец опознавателя. На экране
появилась  яркая  точка  --  точно  там,  где   Зеленый   Поток  вливался  в
Южнокинтанский  Океан и где находился  сейчас  флаер. От нее  стремительными
вспышками побежали  светлые концентрические круги; они мелькнули по  экрану,
на миг заполнив весь этот мир, оба полушария  планеты, всю  вселенную Айдена
неслышным призывом.
     Потом они исчезли; только  яркая маленькая точка продолжала  гореть  на
карте.   Блейд,  однако,  оставался  спокойным.  Сигнал   был   послан.  Кто
откликнется?
     * * *
     Блейду грезилось, что  он находится в своей спальне, в Тагре,  в  замке
бар  Ригонов. Широкие окна распахнуты в сад;  запах цветущих деревьев плывет
по  комнате,  смешиваясь  с   ароматами  юной  женской  плоти  и  дымком  от
благовонных  свечей.  Отблески  маленьких  язычков пламени играют  на темной
полировке массивного стола, на  шандалах, изукрашенных бронзовыми драконами,
на серебристых боках большого кувшина  с вином, на кубках голубого хрусталя,
на блестящем от испарины золотистом теле Лидор.
     Златовласка сидит на нем верхом; колени согнуты, стройные бедра  широко
расставлены, руки подняты, пальцы  сцеплены  на  затылке, под шапкой  волос.
Сильно  прогнувшись в талии, откинув назад плечи, она мерно раскачивается --
взад-вперед,  вверх-вниз.  И  за  каждым  движением,  каждым ритмичным ходом
нескончаемого любовного маятника следует глубокий восхищенный вздох. "Ах-ха!
Ах-ха!" --  дышит  Лидор, и Блейд чувствует, как в  едином ритме с ее тихими
вскриками начинает биться его сердце
     Внезапно, раскинув  длинные ноги, она ложится прямо на него  и блаженно
замирает.  Блейд,  предчувствуя  новый  акт  любовной  игры, нежно  касается
ладонью  золотых  локонов,  ласкает   хрупкие  плечи,  атлас  гибкой  спины,
очаровательные выпуклости ягодиц. Лидор приподнимает головку, тянется к нему
губами, достает...  Он чувствует  на  своей коже  ее  груди  с  напряженными
сосками,  острый дерзкий  язычок касается  его рта, погружается все глубже и
глубже...
     Привстав на локотках, стиснув  коленями  его ноги  Лидор снова начинает
свой  бесконечный ритмический  танец "Ах-ха! Ах-ха! Эльс,  милый!" Ее  груди
трепещут, полные  желания  и жизненной силы, розовые бутоны сосков шаловливо
гуляют  по  телу Блейда,  то  щекочут  живот,  то  вдруг  сладким мимолетным
касанием  скользят по щеке,  по  подбородку. Он пытается поймать  губами эти
нежные пьянящие ягоды -- то одну, то другую; Лидер  хохочет. Ее смех звенит,
как  серебряный колокольчик, перемежаясь  с  короткими  отрывистыми стонами.
"Эльс, милый... Люблю... Эльс, Эльс!" -- снова шепчет она.
     Милый.. Люблю... Блейд слышит эти слова, произнесенные на хайритском --
так,  как  они  всегда говорили  наедине. Нежное, протяжное  -- манлиссой...
Опьяняющее -- сорей... Они слетают  с  девичьих губ, искусанных  в блаженном
экстазе, и Дик  Блейд,  лаская тонкую  талию,  придерживая, прижимая к  себе
мягкие бедра,  забывает  о  резком и суховатом английском. Дарлинг... Ай лав
ю... Как  давно  это было! В  другом мире, в ином пространстве, в неведомые,
канувшие в вечность времена!
     Лидор  всхлипывает, подается  к нему,  он чувствует  на  своей щеке  ее
учащенное дыхание, потом влажные  зубки начинают ласково покусывать его шею.
Тело  девушки  сладким  грузам  распростерлось  на  нем,  она  двигается все
медленней, все осторожней... словно страшится того момента, который наступит
вотвот... или  через минуту... через  пять  минут... или, быть  может, хочет
оттянуть его, еще не натешившись, не наигравшись истомой ожидания...
     Но  Блейд жадно прижимает ее к себе  и, покрывая поцелуями глаза, губы,
носик, шею, переворачивает на  спину.  Лидор  снова вскрикивает,  ощущая его
неистовство,  его нетерпение; потом  она кричит  непрерывно, стонет, бьется,
словно птичка, попавшая в силок. "Эльс, манлиссой... Сорей... Эльс, Эльс!"
     Он с яростной силой извергает свою страсть. Тело Лидор,  юное, сильное,
прогибается  под ним;  сведенная судорогой экстаза, она  почти  приподнимает
Блейда,  кусая  губы, прижимая  к  груди его темноволосую  голову,  вливаясь
пальцами  в плечи.  Потом застывает, все  еще  обхватив  его  ногами,  дышит
тяжело, с  протяжными  всхлипами... И  Блейд,  благодарно  лаская  кончиками
пальцев   ее  щеку,  целует  ложбинку  между  грудей.  Целует,  и  не  может
оторваться. Лидор... Лидор!
     * * *
     Он открыл глаза и с минуту лежал в неподвижности, всматриваясь в облака
на востоке; они уже начали розоветь и походили сейчас на  прихотливые извивы
перьев  фламинго. Да, так все оно и было  в последний раз,  почти два месяца
назад...  два  длинных  айденских месяца,  отсчитанных  по фазам  Баста. Они
любили  друг друга,  потом уснули. Потом...  потом Хейдж едва не вытащил его
обратно -- и он, вспомнив  слишком многое, поднялся и ушел. Улетел от Лидор,
оставив ей вместо тепла своих рук, вместо нежных  поцелуев и страстных ночей
клочок пергамента. Что же он там написал? Жди, я вернусь?
     Жди, Лидор, я  вернусь... вернусь,  чтобы опять уйти... Навсегда... Или
нет?
     Блейд сел.  Три лампочки, как три  огненных глаза  крошечных  циклопов,
пылали перед ним на  пульте;  под  ними  светился  экран.  Сзади  тихо гудел
климатизатор, капли звонко  шлепались в  воду, словно кто-то невидимый играл
на хрустальном ксилофоне. За спинкой  кресла громоздилась поклажа -- запасы,
оружие,  мешок с одеждой,  весла... Все  -- здесь,  все -- при  нем... кроме
Лидор.
     Чувство безмерного одиночества охватило его.



     Он  положил  тело  Грида  в ту  глубокую яму, которую выкопал в  центре
островка в безуспешных поисках пресной  воды.  За десять дней, которые Блейд
провел здесь,  труп высох и почернел, почти  превратившись в  мумию. Это  не
было удивительным; даже  при царившей вокруг высокой влажности солнечный жар
превозмогал гниение. Мясо и сырая рыба высыхали на  плоских камнях за сутки,
превращаясь в твердые, как подошва, ломти.
     С  минуту  Блейд  смотрел на  сморщенное  маленькое  тело; на  миг  ему
показалось,  что он хоронит  двоих. Потом  он пробормотал слова  заупокойной
молитвы и  начал  закидывать  яму  песком. Грид  упокоится  тут, в чистом  и
честном желтом песке, а не в желудках Бура и  его своры.  И вместе  с ним на
этом  далеком  острове  на  экваторе Айдена  останется  частичка  Дж.  Будем
надеяться,  подумал Блейд, что  его настоящие  похороны  произойдут  еще  не
скоро.
     Он  насыпал невысокий холмик  над могилой  и  воткнул  сверху кремневый
наконечник копья, самое древнее оружие каменного века.  Этот символ в равной
степени подходил и охотнику Гриду, и разведчику Дж., ибо война  -- а значит,
и разведка, -- появились еще раньше, чем копья, палицы и топоры.
     Да, не повезло старику  -- попал в тело умирающего...  В последние  дни
Блейд не раз вспоминал и  этот визит,  и  каждое слово, сказанное его бывшим
шефом.  Впрочем, слова  значили очень немногое по сравнению  с самим  фактом
визита. Раньше  Джек Хейдж умел  внедрять  разум земного человека в наиболее
подходящий для конкретного индивидуума инопланетный мозг. Теперь, значит, он
освоил еще одну операцию: он может послать любого -- даже дряхлого Дж.! -- в
тело, находящееся рядом с первым странником.
     Любопытная ситуация! Блейд начал  перебирать  людей,  которые  в то или
иное  время  сопутствовали ему. Бар Занкор, Ильтар, Чос... Чос был бы весьма
вероятной кандидатурой;  в походе он спал в соседней палатке ночью и ехал на
втором седле Тарна днем. Но то было в походе... А  в  Тагре -- в Тагре могли
случиться фокусы похлеще! Старый пуританин Дж. почти наверняка очутился бы в
теле юной девушки, делившей ложе с Блейдом. Неужели Хейдж не подумал о такой
возможности?
     Блейд смутно  припоминал какую-то американскую комедию, где  буддийский
монах  с  помощью пустого горшка и  пары  заклинаний практиковал переселение
душ. Кажется, некая миллионерша, смертельно больная, готовилась пересесть из
своего  потрепанного  "кадиллака" в новенький "мерседес"".  то  бишь в  тело
хорошенькой молодой девушки.  Но по  недоразумению она  вселилась в мужчину,
что  послужило   поводом  для  массы   забавных  происшествий.  Теперь   же,
столкнувшись  на практике со  сходной ситуацией,  странник не  видел  ничего
забавного в том, что в обольстительной плоти Лидор окажется Дж.
     Внезапно  его  передернуло  от  ужаса.  Если  бы  подобная  замена была
временной! Если бы Дж. --  или иной посыльный с Земли, -- погостив  в  чужом
теле, вернул его законному хозяину  без  изъянов! Но даже  сам Хейдж  не мог
сказать, что  случится с  первоначальной личностью, когда узурпатор  отбудет
домой. Блейд полагал, что знает ответ на этот  вопрос:  разум Рахи, чье тело
он  занял, не  восстановится.  Он  чувствовал  это подсознательно; тело Рахи
стало  его  телом, а изменение черт  лица, пусть незначительное, служило для
него веским  доказательством этой гипотезы.  Правда, он  пробыл в теле  Рахи
много месяцев и успел полностью адаптироваться...
     Что же все-таки  произойдет, если  "гость"  внедрится в  чужой разум на
минуту?..  на  час?..  на  день?..  Возможно,  последствия  будут  не  столь
фатальными? Но Блейду не хотелось проверять это на своих близких...  на тех,
кого он встретил здесь, в  Айдене  и Хайре, и кто стал  дорог его сердцу. Он
прекрасно  понимал,  что  эксперимент  с  Гридом,  в  общем-то успешный,  не
доказывает  ничего. Дж.  попал в тело умирающего и  отбыл  назад, когда  тот
окончательно испустил дух.
     Проклятый Хейдж! Неужели  теперь он, Блейд, будет  вынужден сторониться
всех приличных людей -- из опасения, что  любой из них может быть неожиданно
использован  для связи  с  ним, после  чего превратится  в идиота?  Он видел
только один выход -- всегда  иметь под руками мерзавца, вроде покойного Вика
Матуша или Бура. Однако ни тот, ни другой не могли заменить в постели Лидор.
     Правда, он передал Хейджу через Дж., чтобы тот  прекратил вмешиваться в
его дела. Но как истолкует американец эти слова? Как приказ? Вряд ли. Скорее
--  как  просьбу. Зная настырность Джека Хейджа, Блейд всерьез опасался, что
просьба  эта  учтена не будет. Хейдж даже не понимает, что  творит; для него
обитатели  Айдена стояли за  гранью реального  мира, и он, в лучшем  случае,
рассматривал  их   как  удобных  марионеток,   чьими   телами  ему  разрешил
распоряжаться сам Господь. Для Блейда же они были людьми, живыми людьми.
     Он не видел  выхода из этой  ситуации. Оставалось благодарить небеса за
то, что сейчас он оказался вдали  от  дорогих ему людей. Возможно,  могли бы
помочь южане... Судя по всему, они владели могучей технологией... Что ж, вот
еще один повод, чтобы побыстрее добраться до них.
     Вздохнув, странник перевел взгляд на море и обратился к  более насущным
проблемам. С тех пор, как  он проснулся, полный  томительных  воспоминаний о
Лидор, прошло минут сорок; еще через полчаса надо лезть  под защиту колпака.
Он твердо  решил отправиться в путь в этот день, и похороны Грида являлись в
то  же время неким символическим актом прощания с приютившим его  островком.
Все  было  обдумано  и  решено заранее.  Сегодня  он расстанется  наконец  с
птицами, с пугливыми черепахами  и с этой песчаной  отмелью. Но не с Зеленым
Потоком!
     Ибо  стремительное течение отнюдь  не кончалось на границах океана,  не
таяло в голубой безбрежности глубоких  вод;  оно  тянулось дальше, до самого
горизонта,  выделяясь  темной  широкой  полосой на  поверхности  моря. Блейд
полагал, что Поток охватывает  планету по экватору  -- если только  в вечном
своем  круговороте не наталкивается  где-то на  материковый щит  или  горный
хребет. К  сожалению, карта  на мониторе  автопилота не давала почти никакой
информации  на сей  счет;  на ней  были помечены  лишь контуры  материков да
крошечные точечки  островов. Однако, внимательно изучив ее,  Блейд  заметил,
что через  шесть тысяч  миль течение пронесет  его  суденышко рядом с  южной
оконечностью  Кинтана  --   огромным  вытянутым  полуостровом,   очертаниями
напоминавшим Камчатку. За  полуостровом  простирался  открытый  океан;  но в
восьми с половиной тысячах миль  к востоку по меридиану от  полюса до полюса
протянулась  россыпь  маленьких  пятнышек  --  несомненно,  островов.  Затем
чудовищное расстояние  в  пятнадцать  тысяч  миль  --  и  он оказался  бы  в
Верховьях  Зеленого  Потока,  между  двумя материками  --  Ксайденом и Южным
континентом.  Таков был  Айден;  огромный, не меньше Земли,  мир,  в котором
суша,  волею прихотливой  игры  планетарных сил, оказалась сосредоточенной в
восточном полушарии. Тут не было аналога американского континента.
     Конечно, он мог не пускаться в это долгое  и  опасное  плавание. Сигнал
был  послан и,  возможно,  уже  завтра  в  небе  появится  воздушный лайнер,
посланный за ним таинственными южанами. Блейд, однако, не собирался ждать их
тут на голой песчаной отмели,  развлекаясь стрельбой  по птицам и пожиранием
черепашьих яиц. Он предпочитал не выпускать инициативу  из рук. Эти  парни с
Юга, столь бесцеремонно сбросившие его в гнусную жаркую клоаку, пересекавшую
Великое Болото, никогда не сыграют роль спасителей беспомощного Робинзона --
он этого не допустит! Либо он сам доберется до них, либо они встретятся друг
с  другом на равных, когда его суденышко будет плыть туда,  куда ему угодно.
Точнее, поправился Блейд, куда течение понесет флаер. Но и в этом  случае он
останется  независимым и сильным -- и  еще  поторгуется с  носителями высшей
цивилизации Айдена, прежде чем ступить на борт их воздушного корабля!
     Он не ведал  сомнений в одном -- где  бы ни очутилось  его суденышко, в
какую  бы  точку  великого  океана его  ни занесло,  пилоты южан  сумеют его
разыскать. Еще днем раньше он залепил крохотную точку, мерцавшую на мониторе
в  устье Зеленого  Потока,  столь же  крохотным  кусочком  пергамента.  Этот
микроскопический клочок кожи служил  отметчиком; когда флаер тронется в путь
и  проплывет сколько-нибудь заметное  расстояние, световая точка,  вероятно,
покинет отметку и тоже начнет путешествие по экрану. Он справедливо полагал,
что  яркое  пятнышко  показывало текущее  положение  аппарата  с  включенным
опознавателем.
     Итак,  он  собирался  вновь  довериться  стремительным  водам  Зеленого
Потока.  Плыть  на  восток  или сидеть  на  месте  --  других  вариантов  не
существовало. Конечно, он бы с большей охотой отправился на юг  вдоль  линии
побережья  или  хотя  бы  на  север,  в  Ксам  и  Страны  Перешейка,  но его
транспортное средство  не  позволяло  совершить подобное путешествие.  Флаер
защищал  его от свирепой солнечной радиации и  влажной жары; он нес довольно
большой груз,  снабжал своего пассажира водой  и  энергией; наконец, он  был
практически  непотопляем.  Однако  летательный аппарат все  же не являлся ни
лодкой,  ни  баркасом;  Блейд  не мог  грести  двумя  веслами  сразу, не мог
изготовить  мачту и  поставить  парус  --  даже  если  бы  нашел  подходящие
материалы. Флаер  оставался  практически неуправляемым  и,  словно воздушный
змей, был готов лишь бездумно плыть туда, куда понесет его течение.
     Размышляя о достоинствах и  недостатках своего судна, он столкнул его в
воду, бросил  последний взгляд  на  холмик  в  центре островка, пробормотав:
"Упокой, господи, его душу в мире!" -- и потащил флаер за собой на  веревке,
пропущенной  через  открытые  дверцы  кабины.  За  полчаса  --  пока  солнце
неторопливо всплывало над сияющими океанскими далями -- он прошел около мили
в  сравнительно  спокойной  воде,  обогнув  песчаную  отмель  с  юго-запада.
Почувствовав, что течение подхватило легкое суденышко, Блейд залез в кабину,
загерметизировал ее и  блаженно  вытянулся в кресле, наслаждаясь  прохладой:
под колпаком было градусов тридцать, а снаружи -- все сорок пять.
     Флаер мягко покачивался на границе гигантской реки, пересекавшей океан.
Затем  Зеленый Поток  потянул  его  дальше, на самый стрежень течения; качка
прекратилась, и суденышко поплыло навстречу  солнцу  --  крохотная  щепочка,
легкий листок в могучих  объятиях  стремительно  катившихся к  восходу  вод.
Блейд  спал;  едва  заметная  улыбка  бродила   на  обветренных  губах,  ибо
проказница Лидор опять готовилась оседлать его.
     * * *
     На  пятые  сутки,  одолев три тысячи  миль,  Блейд  находился  примерно
посередине  между песчаным островком  у  побережья  Ксайдена  и  похожим  на
Камчатку  полуостровом,  южной  оконечностью  Кинтана. Солнечный восход в то
утро  был особенно красив. Край  сверкающего оранжевого диска  только-только
приподнялся  над  океанскими водами, мгновенно окрасив их темную поверхность
синим, зеленым и голубым. Облака собрались над горизонтом в пушистый длинный
валик;  яркие лучи светила пронизывали его, наполняя белесые туманные  массы
трепетным розоватым сиянием. Там, где  слой облаков  был гуще,  этот розовый
фон сгущался,  образуя темные прожилки; казалось, в небе повисла исполинская
колонна из драгоценного мрамора, извергнутая из недр планеты и заброшенная в
вышину самим божественным  Айденом. И  под  ней,  между  нижним  краем этого
розового великолепия  и  зеленовато-синей гладью океана, простерлась полоска
такой кристально чистой, такой  пронзительной голубизны, что Блейд, застонав
от восхищения, прикрыл ладонью глаза.
     Когда он снова открыл их, на безупречно голубой ленте появилось  темное
пятнышко, крохотная червоточинка,  портившая, однако,  праздничное убранство
небес. Блейд долго и напряженно всматривался в нее, но так и не смог понять,
висит  ли  эта черная  точка  в небе  или плывет  по морским волнам;  солнце
слепило  глаза,  а  странный  объект находился  прямо по курсу,  как раз  на
границе раздела между  воздушным и водным океанами.  Впрочем, он приближался
-- хотя и медленно, но довольно заметно; значит,  суденышко Блейда  нагоняло
его. Одновременно темное пятно обретало  некие округлые  очертания и над ним
появилась вертикальная черточка, окруженная розовой  дымкой.  И оно  уходило
вниз, словно откатывалось от линии горизонта -- все дальше и дальше с каждой
минутой!
     Вскоре Блейд не сомневался, что видит высокую корму корабля  и  мачту с
просвечивающими  на солнце  парусами. Он открыл  дверцу,  послюнил  палец  и
высунул наружу -- с северовостока дул легкий бриз, который тормозил движение
судна. Пожалуй, флаер каждые десять минут выигрывал милю, а это значило, что
рандеву неизбежно состоится через час.
     Корабль  в  недоступных  экваториальных  водах!  Парусник!  И  довольно
древней конструкции, судя  по приподнятой корме  и примитивной оснастке. Эта
посудина явно не имела отношения к южанам. Возможно, какая-нибудь экспедиция
из стран  севера? Очередная кампания  авантюристов и смельчаков,  пытающихся
взломать  дверь в чертоги  божественного  Айдена, --  вроде  тех  мореходов,
которые  добрались  до  Верховьев Зеленого  Потока,  положив  начало племени
Грида? По словам бар Занкора, эдорат Ксам, империя и Страны Перешейка -- как
видимо, и кинтанцы -- иногда отправляли суда в  такие походы; не исключалась
и частная  инициатива. Сказочный Юг для обитателей этой планеты был столь же
притягательным   местом,  как  Острова   Пряностей,  Индия   и  Сипанго  для
средневековой Европы.
     Блейд вытащил стальную стрелу и пропустил веревку в специальную прорезь
на  ее  конце.  Хайритский арбалет  был  оружием  весьма  универсальным:  он
позволял метать и  обычные деревянные  стрелы,  и железные -- в том  числе с
закрепленной веревкой  или пучком горящей пакли на острие. Сейчас это оружие
могло облегчить  сугубо  мирную операцию  причаливания к  чужому кораблю. Он
маячил впереди, и течение несло флаер  все ближе и ближе, однако странник не
рассчитывал, что его суденышко прямо ткнется носом в высокую корму.
     Изворачиваясь  в  невысокой  кабине,  обливаясь  потом,  Блейд  натянул
тяжелые штаны, сапоги и колет без рукавов -- он был выделан из толстой шкуры
саху  и представлял  собой  отличный панцирь. За  этим  защитным вооружением
последовал пояс с кинжалом  и  мечом; фран он положил на колени, взял в руки
арбалет и, чуть приоткрыв дверцу, стал ждать.
     До  корабля оставалось три мили, две, одна... Потом счет пошел на футы.
Теперь  Блейд видел, что  пройдет в пятидесяти  ярдах  от судна,  с  правого
борта. В  его распоряжении будет секунд десять --  вполне  достаточно, чтобы
поднять  арбалет, прицелиться и выстрелить. На палубе  странного  корабля не
было ни души; если его не заметят, через минуту-полторы он окажется на судне
и  атакует.  Напасть первым,  устрашить и деморализовать противника -- такой
план   действий   представлялся   единственно   возможным.   Авантюристы   и
конкистадоры, пускавшиеся на поиски новых земель,  не были робкими людьми, и
Блейд предпочитал сразу поставить все точки над "и". Пан  или пропал. Или --
или!
     Он настигал корабль, приближаясь к нему  с юго-запада под острым углом.
Теперь,  когда  до  высокой  кормы  оставалось  ярдов  двести,  Блейд  лучше
разглядел  судно, хотя его носовая  часть все  еще  была  вне  поля  зрения.
Изумительный  шедевр  кораблестроительного   искусства!  Приподнятая  корма,
плавные  и округлые  обводы корпуса, стройные  мачты  (их оказалось  две)  с
прямым  парусным   вооружением,   но  главное   --  резьба!  Фантастическая,
невероятная!
     Корпус  судна  был  набран из  какого-то  темного дерева,  похожего  на
мореный дуб.  Верхнюю часть  борта  покрывал  сложный  орнамент  пятифутовой
ширины;  Блейд  еще  не  мог  разобрать, что  он изображает. Корма, с  двумя
довольно широкими застекленными окнами, являла собой сложное резное панно. С
обеих сторон ее охватывали  извивы чешуйчатых драконьих тел; их шеи изящными
дугами   приподнимались  над  палубой,   головы  с  зубастыми  пастями  были
развернуты назад и угрожающе наклонены, щелевидные золотистые глаза смотрели
прямо на преследователя. Между ними третий дракон  восьмеркой охватывал  оба
окна,  просунув  меж  клыков  кончик  собственного  хвоста;  его шея,  очень
широкая, словно раздутый  капюшон кобры, образовывала навес над окнами. Выше
тянулся  такой  же  орнамент, как по  правому  борту; ниже, под  центральным
драконом, выступали туловища каких-то змееподобных тварей с круглыми рыбьими
глазами, тоже блестевшими золотом.
     До  корабля  оставалось сто  ярдов, когда Блейд  внезапно  изменил свой
план, решив атаковать  не с борта, а  с более высокой кормы -- разглядев ее,
он теперь  не сомневался, что  взберется  по  всем  этим украшениям,  как по
лестнице.  Ему  пришлось  отложить  арбалет  и  взяться  за  весло;  десяток
энергичных гребков  --  и он уже  был  точно за  кормой судна, на расстоянии
броска  камня.  Высунувшись  из  кабины,  он  мысленно  попросил  прощения у
художника,  изваявшего  всю роскошь,  представшую его  взгляду,  и  выпустил
стрелу точно в  перекрестье драконьей  восьмерки. Она засела там, как вбитый
по самую шляпку четырехдюймовый гвоздь.
     Стремительно выбрав веревку, Блейд  подтянул  флаер к  корме.  Тридцать
секунд у  него  ушло  на то,  чтобы  забросить  за  спину  арбалет  и фран и
вскарабкаться на ют по извивам драконьего туловища. Перемахнув через изящные
перила, он спрыгнул на палубу, мгновенно скинул с плеча арбалет и взвел его.
Широко  расставив  ноги  в высоких  сапогах,  он стоял на деке,  внимательно
озирая судно,  --  мощный  гигант, увешанный оружием,  готовый к смертельной
схватке.  Мышцы на обнаженных руках вздулись огромными  буграми;  меч и фран
готовы  были выскочить из ножен, стрела -- сорваться с тетивы. Ноздри Блейда
раздувались, как у почуявшего кровь тигра; он и был тигром  -- несокрушимый,
крепкий, словно скала, боец. И  он не сомневался в победе --  если  только в
команде этого судна не найдется хорошего стрелка  с добрым луком. Его взгляд
снова обежал корабль в поисках затаившегося противника.
     Палуба, однако,  была пуста. Эта посудина оказалась небольшой --  футов
шестьдесят в длину, и треть  ее занимала кормовая надстройка. Грот, с  двумя
прямыми парусами,  сейчас  опущенными,  вплотную  примыкал  к  ней; слева  и
справа, прижимаясь к бортам,  спускались  вниз лесенки. Фок  нес только один
парус, слегка колыхавшийся под слабым напором ветра и тормозивший ход судна.
Носовая  часть, слегка  приподнятая,  кончалась шипастой  головой  какого-то
морского чудища; к его  темней шее  прильнула женская фигурка, выточенная из
розового дерева. Между гротом  и фок-мачтой, сильно смещенной к носу, имелся
квадратный  люк,  сейчас  тщательно  закрытый;  рядом  с  ним стоял  большой
решетчатый ящик.
     И ни одного человека!
     Блейд,  пораженный,  опустил арбалет и протер глаза. Тут  просто  негде
было спрятаться!  И  в этот  ранний утренний  час экипаж  должен  находиться
наверху -- ведь потом людям придется залезть в трюм, чтобы найти спасение от
жалящих солнечных лучей. Либо  они  справились со  своей  работой еще ночью,
либо он  наткнулся  на местный  вариант "Марии Целесты"... Странник,  поднял
глаза к распущенному  парусу. Нет,  никого нет!  Если б  какой-нибудь хитрец
прятался  за ним, стоя  на  нижней рее, заметить его  тень было бы нетрудно:
парусина просвечивала розовым под солнцем.
     Поразмыслив, он разрядил свое оружие  и положил его  на  палубу,  около
большого рулевого  колеса, закрепленного на  массивной деревянной  стойке  и
чуть заметно ходившего то в одну, то в  другую сторону. Пожалуй, он ничем не
рисковал  --  вряд  ли на этом  судне найдется человек,  способный  натянуть
хайритский арбалет. Затем он обнажил меч, которым в тесноте корабельных кают
и, коридоров было  удобнее действовать, чем франом, вытащил кинжал и,  мягко
ступая,  спустился по левой лестнице. Теперь  перед ним была  передняя часть
кормовой надстройки,  тоже богато изукрашенная; резьбой: сверху шел  фриз из
переплетающихся змей и летучих  рыб, внизу -- более  узкая окантовка футовой
ширины  с  орнаментом  из  цветов   и  листьев.  Слева,  между  лестницей  и
грот-мачтой, сверкало разноцветным стеклом круглое окно; справа, также между
трапом и основанием  мачты, была дверь  с  массивным бронзовым барельефом --
все тот же  похожий на  кобру  дракон  нависал над  большим  выпуклым щитом,
покрытым  сложной  чеканкой,  поддерживая его  снизу  хвостом.  Теперь Блейд
разглядел  короткие  лучи,  расходившиеся во все стороны от капюшона змеи --
видимо, она символизировала солнце.
     Он  потянул на  себя бронзовую  ручку, и дверь  открылась. За  ней была
просторная  каюта,  занимавшая всю кормовую  часть  -- двадцать  на двадцать
футов.  На  миг  он  зажмурил  глаза,  ослепленный  блеском  меди,  серебра,
хрусталя,  и  полированного  дерева.  Кубки,  кувшины  и  блюда  в  глубоких
настенных шкафах,  высокие шандалы на полу и подсвечники на столе,  сам стол
--  с  крышкой, набранной из  цветного дерева редких пород, диваны, покрытые
коврами, и  другие  ковры,  яркие,  пушистые,  висевшие  в  простенках между
шкафами, --  все  это  сверкало,  сияло  и  искрилось  под солнечным светом,
падавшим  из  круглого  окна и двух других,  овальных, выходивших  на  корму
судна. Куда он попал? На яхту миллионера или в  пещеры Али-бабы?  Не в силах
устоять  против  искушения,  Блейд  взял в  зубы кинжал и  погладил  ладонью
ближайший ковер -- он был искусно сплетен из разноцветных перьев.
     Глаза  его  разбежались,  но уши были настороже, вовремя  уловив слабый
шорох справа. Кинжал мгновенно  оказался в руке, и  Блейд молнией метнулся в
подозрительный угол. Там, за шкафом, была очередная лесенка, ведущая вниз, в
трюм  или  к  остальным  каютам.  На  минуту  он  задержался  на ступеньках,
прислушиваясь.  Эта  посудина  имела триста-четыреста тонн  водоизмещения  и
вполне  могла  нести  экипаж  из двадцати  человек,  отчаянных  корсаров или
тренированных воинов-слуг  какогонибудь  местного  набоба, любителя  морских
прогулок. Возможно, оценив воинственный вид пришельца и понимая, что схватка
на палубе чревата большой кровью, они решили заманить  его вниз... Напрасные
надежды! С франом ли,  с мечом -- Ричард  Блейд перебьет всю свору! Он решил
взять это судно на абордаж, и дело будет доведено до конца!
     Глубоко   втянув   воздух,  Блейд  ощутил  благовонный   запах  дерева,
горьковатый аромат пряностей и еще что-то, полузабытое, но до боли знакомое.
Ни кожей  доспехов, ни железом,  ни потом  возбужденных предстоящей схваткой
мужчин не пахло. И ни звука не доносилось  теперь снизу; напрасно он пытался
различить звон стали  или шорох шагов. Корабль  привидений, не иначе? Но эти
призраки уже знали  о  его появлении и ждали, готовые вонзить  когти в грудь
пришельца или нанести предательский удар из-за угла. Что ж, Блейд был  готов
ко  всему  и  полагал, что его клинок окажется быстрее.  Духи, черти, зомби,
вурдалаки --  хоть  сам  Сатана!  --  любая  встреча, кровавая  или  мирная,
развеяла бы тоску одиночества, которое он испытывал уже много дней. Пожалуй,
единственное, что могло бы его сейчас по-настоящему ошарашить -- приземистая
фигура рыжего Бура в сопровождении свиты "толстых", возникшая на  ступеньках
лестницы.  Но  Бур  был далеко, в Пещерах  Ай-Рита; наверно, доедал  "мясо",
захваченное в последней битве.
     Блейд осторожно сошел вниз,  зыркая по сторонам; меч  выставлен вперед,
кинжал  покачивается в  ладони, готовый сорваться в смертоносном броске. Там
был  небольшой коридор,  ориентированный  поперек судна; справа, со  стороны
кормы,  в него выходили  две  двери, ближняя  и дальняя; слева,  посередине,
темнел  проход, ведущий к  носу.  Не спуская  с  него  глаз, странник  резко
распахнул  ближайшую дверь и  прыгнул внутрь,  махнув  перед  собой клинком;
рукоять торчавшего за плечом франа звонко щелкнула о притолоку.
     Никого.    Каюта,   вполовину    меньше    верхней,   весьма   роскошно
обставленная... И -- никого!
     Он выскочил в  коридор, промчался  мимо темного прохода и рванул вторую
дверь.  Еще одна  каюта...  Вероятно,  он  попал на яхту  султана, шаха  или
магараджи! Как  и предыдущие,  это помещение освещалось через  два небольших
круглых  иллюминатора  в борту  судна; они  были  почти  незаметны  снаружи,
вплетенные в прихотливую вязь резного орнамента.
     Блейд  снова  вышел  в  коридор и остановился  у  продольного  прохода.
Теперь, когда  двери  обеих  кают  были  распахнуты,  в  струившемся  оттуда
рассеянном свете  ему  было  видно, что  этот  второй коридор, как и  тот, в
котором  он стоял,  имел  в  длину  ярдов  шесть-семь,  но казался пошире  и
заканчивался трапом. Ясно,  что лестница вела прямо к люку  около фок-мачты;
быстро метнувшись к  ней, Блейд поднял голову и различил два прочных  бруса,
которые словно засовы удерживали изнутри крышку  люка. Значит, если кто-то и
успел  выбраться на палубу, с этой стороны нападение ему не грозит. Какая-то
неясная мысль  мелькнула  у  него  в  голове,  секунду-другую  он, досадливо
хмурясь, глядел вверх, потом махнул рукой и отправился обследовать остальные
каюты.
     Их  было четыре: две слева и две  -- справа.  В  одной, рядом с трапом,
находился камбуз, поразивший Блейда своей чистотой.  Пол  устилали гранитные
плитки; печь чугунного литья, вся в рельефных узорах, казалась декорацией из
сказочного  королевского замка,  полки  --  насколько  он  мог  заметить  --
ломились от запасов. Запах  пряностей  доносился  именно  отсюда. Три прочих
помещения,  обставленных  менее роскошно, явно  предназначались  для команды
этого странного судна. В каждом было по четыре спальных места -- две койки и
два висящих над ними гамака.
     Блейд вернулся  в место пересечения двух коридоров и встал там спиной к
простенку  между дверьми,  задумчиво  почесывая  шею  кинжалом. Итак, экипаж
корабля  состоял,  как  минимум,  из  четырнадцати  человек  --  капитана  с
помощником (два номера  люкс слева и справа от  него) и двенадцати матросов,
размещавшихся  в  трех  кубриках.  Куда  же  подевалась  вся  эта  орава? Он
раздраженно  потянул носом воздух:  дерево, пахучее, как сандал,  пряности и
что-то еще... Боже, ведь он ощущал этот запах много  раз... Но  что же  это?
Что?
     Странным --  и приятным  --  ароматом  сильней  всего тянуло  из  более
роскошной каюты,  которая  сейчас  была справа  от него;  по  предположениям
Блейда, она принадлежала капитану. Он  чувствовал, что  вот-вот узнает  этот
запах и вместе  с тем  разрешится  загадка  покинутого  судна.  Все, однако,
перешибалось вонью от его  кожаной амуниции  и  собственного  разгоряченного
тела, превшего под доспехом. Сплюнув, Блейд чертыхнулся и пошел к люку.
     Глядя на его массивную крышку  и проложенные поперек  брусья, он понял,
что именно показалось ему странным при первом осмотре. Люк был слишком велик
-- два  на два ярда, не меньше! А  значит, он  предназначался не столько для
людей, сколько для грузов. Грузов, которые как-то попадали  в  трюм! На этом
корабле,  прямо   под  его  ногами,  должен  быть  трюм!  И  еще  оставалась
неисследованной вся носовая часть, куда он так и не нашел прохода!
     Значит, вся банда там и сидит! Все четырнадцать человек! Ну и храбрецы!
     Эта  история начинала  выглядеть весьма странно. Блейд  был уверен, что
его  заметили и  что  от  него прячутся.  Но почему? В открытом  сражении на
палубе четырнадцать бойцов имеют  огромное  преимущество перед одним воином,
пусть самым опытным  и  могучим; к тому  же они не знали, не могли знать, на
что способен его фран! В  конце концов, десяток моряков вступил бы  с ним  в
сражение,  а остальные четверо зашли  бы сзади и  метнули копья или остроги,
если у них нет луков!
     Но предположим, размышлял Блейд,  что  все на этом корабле, от Капитана
до юнги, ценят  свою жизнь  на вес  золота.  Они заманили его  внутрь, в эти
коридоры, где  трудно маневрировать  и как следует размахнуться  мечом. Тоже
вполне резонно! Тогда на него должны были навалиться из четырех кают -- трех
кубриков и камбуза, когда он. Находился в самом  неудобном  для защиты месте
-- посередине  продольного  коридора.  Конечно,  он  стал  проверять  каждое
помещение, но двери в них  могли быть  заперты изнутри  --  он видел плоские
бронзовые щеколды.  Значит, так:  он дернул  бы первые две запертые двери  и
прошел  дальше, тут  же  из  дальних кают выскочили бы люди и  отвлекли  его
внимание; остальные появились бы сзади с копьями или острогами и...
     Дьявол! Может,  у них вообще  нет  оружия? В такое верилось  с  трудом.
Блейд еще  раз, уже не таясь, осмотрел все четыре нижних помещения. В каютах
капитана и помощника на коврах из пестрых  перьев висел богатый набор сабель
--  от коротких двухфутовых клинков до  слегка  изогнутых палашей в  полтора
ярда. И  сталь  была  преотличной! В каждом кубрике,  в специальном стояке у
стены, были закреплены  копья,  похожие на  гарпуны китобоев. И  луки! Шесть
луков со спущенными тетивами, мощных луков, доходивших ему до ключицы! Такие
штуковины  могли  метнуть  стрелу  на  четыреста  шагов  -- в этом  Блейд не
сомневался. Кто-то же стрелял из них? Сильные мужчины, не уступавшие йоменам
короля Эдуарда!
     Ни одно из осмотренных помещений не носило  следов  поспешного бегства,
разгрома или  грабежа. Все они,  на опытный взгляд Блейда,  выглядели вполне
жилыми и аккуратно прибранными; видимо, на борту царила железная дисциплина.
Оставались  две  возможные гипотезы: либо он  попал к дьявольским  хитрецам,
которые сейчас затаились где-то в трюме и  приготовили ловушку, чтобы  взять
его  живым, либо... Либо  пресветлый Айден,  мощная  Шебрет,  Семь Священных
Ветров Хайры,  бог, дьявол  --  неведомо  кто! -- послали это судно  со всем
снаряжением и припасами в дар изголодавшемуся страннику.
     Блейд в божественное провидение не верил и потому остановился на первом
предположении.  Он  снова вернулся  к  люку  и начал внимательно исследовать
ведущий  к  нему  трап, который  шел от  стены  до стены  коридора. Это была
полированная деревянная лестница высотой семь футов и почти такой же  ширины
с  десятком ступенек; восьмая, примерно на уровне  груди  Блейда, была вдвое
больше остальных и образовывала что-то вроде площадки. Он попытался сдвинуть
ее,  приподнять,  потом  толкнул от  себя  --  и цельная  деревянная  доска,
служившая поверхностью ступеньки, поехала внутрь. Согнувшись в три погибели,
он проскользнул в образовавшуюся щель и оказался под лестницей.
     Странная  лестница! Она имела  форму  трапеции,  одна  боковая  сторона
которой  была  обращена в коридор, уже  исследованный Блейдом, вторая, точно
такая же, перекрывала дальнейший путь. Впрочем,  странник уже не сомневался,
что за  ней  находится проход в носовую часть и в трюм. Сверху эти два трапа
соединяла площадка  шириной в  ярд,  находившаяся сейчас за  краем люка, под
палубой судна; снизу  --  два толстых бруса. И все это  сооружение стояло на
небольших двойных бронзовых колесиках, оси которых проходили  через  брусья!
Эта лестница  сдвигалась! Стоило протащить  ее к корме на три ярда, как  она
перекрывала  ход с  палубы  в жилой коридор,  но зато по второму трапу можно
было  спуститься в  носовой  отсек  -- и перенести  грузы.  Очень остроумная
конструкция,  решил  Блейд,  навалившись   плечом   на  внутреннюю  закраину
ступеньки и толкая все это сооружение к корме.
     Лестница  не  шелохнулась.  Он  ощупал  верхнюю площадку,  оба  трапа и
поблескивающие в  полумраке  колеса. Наконец он обнаружил посередине каждого
бруса  какие-то  ручки;  дернув  за  первую,  он  вытащил  довольно  длинный
металлический  штырь,  проходивший через брус  в  стену. Все  правильно. Эта
штука  должна быть закреплена  стопором,  иначе  даже  при легкой продольной
качке  она каталась бы по  коридору взад-вперед.  Он  вытащил  второй штырь,
откатил лестницу и начал готовиться к бою.
     Ясно, что вся банда ждет его в носовом отсеке. И столь же ясно, что его
намерены  взять живьем. Блейд  знал, как это произойдет. Когда он, отодвинув
доску, начнет протискиваться в щель, то либо получит удар дубиной по голове,
либо его попытаются накрыть сетью. Либо -- либо...
     Вдруг его прошиб холодный пот. К чему сеть и дубина! Ведь он  находится
сейчас в клетке! Достаточно двум бойцам с копьями встать у отверстия,  через
которое он  проник под лестницу, -- и его песенка  спета! Если все  задумано
именно так, то проклятые хитрецы найдут какой-нибудь способ, чтобы выбраться
из носового  отсека на  палубу и  обойти его сзади!  Он сам  загнал  себя  в
ловушку!
     Выставив  перед  собой фран  словно  копье,  Блейд  метнулся к  щели  и
осторожно высунул голову. Коридор был пуст.
     Проклятье!   Значит,   остаются   сеть   и  дубина,   дубина   и  сеть.
Моряки-невидимки уже знают  о  его  приближении; они  слышали шум,  когда он
возился под лестницей,  и видели, как все сооружение поехало к корме. Сеть и
дубина,  дубина и сеть...  Может  быть, мешок...  Нет, в  эту ловушку  он не
попадется!
     Блейд распластался  на полу, разглядывая  нижние ступеньки. Доски  были
толщиной в дюйм, но если выбить их из пазов... Он  благословил провидение за
то, что догадался надеть сапоги и свои кожаные доспехи.
     Ему пришлось отстегнуть ножны с мечом и чехол франа. Затем он осторожно
развернулся.  Теперь Блейд лежал на спине, подтянув к груди колени; фран под
правой рукой, кинжал засунут за  отворот сапога. Набрав в  грудь воздуха, он
резко выдохнул и нанес страшный удар ногами  по нижней ступеньке. С грохотом
вылетели  три  доски,  и в следующий миг,  сильно оттолкнувшись ладонями  от
пола, он проскользнул в образовавшуюся щель, прихватив по дороге фран.
     С прытью, которой  мог  бы позавидовать цирковой акробат, Блейд вскочил
на ноги и метнулся в левый угол, одновременно сделав веерный замах франом --
в зону поражения  попадала чуть ли  не половина  носового  отсека. Он  летел
словно  выпущенный  из пушки  снаряд, и любой, попавшийся на  пути,  был  бы
размазан о борт  корабля и рухнул на дек с переломанными ребрами. Пострадал,
однако,  только  сам нападавший; он  с такой силой врезался в шпангоут,  что
заныло в груди. И ничье тело не смягчило удар, ибо отсек был пуст.
     Собственно, не  совсем  пуст. В  нем находились какие-то ящики, бочки и
мешки --  вероятно, груз. В неширокую переборку в дальнем конце была врезана
дверца; посередине из-под груды мешков выглядывал  край люка, который вел  в
трюм. Все  это  Блейд  разглядел совершенно  отчетливо,  так  как в бортовые
иллюминаторы -- три слева, три справа -- струились потоки яркого света.
     Он задумчиво  потер ушибленное плечо,  вернулся к пролому  в лестнице и
вытащил из-под  нее  ножны  с мечом.  Потом нетвердыми  шагами  направился к
последней  дверце,  не  обращая внимания  на люк.  Трудно предположить,  что
четырнадцать человек спрятались в трюме, а потом смогли завалить крышку люка
мешками. Значит, если на этом корабле и есть кто-нибудь, то он -- или они --
скрывается сейчас за последней, еще неотворенной дверью.
     Насколько   он   знал   устройство   старинных  парусников,  тут  могла
располагаться  кладовка  с  разным  подсобным хламом -- досками,  парусиной,
плотничьим  инструментом.  Наморщив лоб,  он попытался  сопоставить  размеры
корабля  с уже пройденным маршрутом.  Получалось,  что помещение  за  дверью
имеет не больше полутора ярдов в глубину. И столько же в ширину -- переборка
была перед его глазами. Оно, конечно, треугольное, так как находится в самом
носу судна. И явно небольшое...
     В  свое время  Блейд окончил Оксфорд, поэтому сумел быстро  подсчитать,
что   по   площади   кладовка  примерно   равна   стандартному   клозету   в
многоквартирном  доме.  Могли  ли  там  скрыться  четырнадцать  человек?  Он
вспомнил,  что в  Штатах  некоторые любители рекордов,  жаждавшие попасть  в
книгу рекордов Гиннеса, ухитрялись пачками набиваться  в телефонные будки...
кажется, по дюжине за раз. Эти американцы  совершенно ненормальные... Дюжина
-- в телефонной будке! Однако...
     Он задумчиво уставился на дверцу, представив, как за ней, прижатые друг
к другу, словно сельди в бочке, стоят четырнадцать воинов в броне, с копьями
и мечами наготове. Эта картина  была настолько невероятной, что  Блейд вдруг
не выдержал и гулко расхохотался.
     Скорее всего, корабль  покинут и там никого нет,  подумал он  и потянул
ручку. Но эта  дверь  была заперта. И запах, томительный и тревожный аромат,
который он никак не мог припомнить, внезапно стал сильнее.
     Секунду Блейд с  гневным  недоумением  смотрел на  дверь, потом хлопнул
себя ладонью по лбу. Так пахли груди Лидор, бедра Тростинки, плечи Зии, руки
смуглянки Р'гади...  Этот запах источали груди,  бедра,  плечи  и руки сотен
женщин, которые делили с  ним  постель  на Земле и в мирах  Измерения Икс. У
него  совсем отшибло память на  такие вещи в проклятых, гнусных, провонявших
кровью  подземельях  Ай-Рита!  Ноздри  его раздулись,  в  глазах  разгорался
голодный блеск -- он ощущал аромат молодого здорового женского тела.
     Подняв  ногу в кованом  сапоге,  он одним ударом  вышиб  дверь. За  ней
находилось  точно  такое  помещение,  как  он  себе  представлял  -- каморка
клозетного   размера,  заваленная  обрезками  досок  и  парусиной.  С  одним
исключением  -- скорчившись на  бухте каната, почти не дыша, там сидела юная
полунагая девушка. Взгляд ее огромных испуганных черных глаз остановился  на
могучей фигуре, возникшей в двери. После секундного молчания она  сказала на
ксамитском дрожащим голосом:
     -- Если ты меня не убьешь... Если мы подружимся... я хотела бы, чтоб ты
перестал ломать мой корабль.
     И ее хриплый тонкий голосок показался Блейду слаще музыки райских арф.



     Чуть   слышно   поскрипывали   мачты  со  спущенными  парусами;  слегка
покачиваясь, каравелла "Катрейя" шла на восток  в  могучем  течении Зеленого
Потока.  В этот рассветный час на  палубе ее сидели два путника,  утомленных
ночными  трудами. Сидела, собственно,  Найла,  привалившись  к полированному
основанию грот-мачты; Блейд лежал  на  спине, на теплых досках, и голова его
покоилась на мягком бедре девушки.
     Он  был почти  обнажен  и  дочерна  смугл;  только  старая,  много  раз
стиранная  набедренная  повязка  охватывала талию.  Наряд Найлы  состоял  из
прозрачной  туники,  едва  прикрывавшей ягодицы,  которую поддерживала узкая
бретелька на левом  плече.  Ее правая грудь, небольшая и крепкая,  с розовым
соском, была обнажена,  левая -- как бы прикрыта легкой тканью;  однако  это
"как бы" имело чисто символический характер. Больше на ней не было ничего, и
скудное прозрачное  одеяние не  делало секрета из  того, что трусиков -- или
какого-то  их  эквивалента  -- Найла  не  носила.  Сплошной соблазн, подумал
Блейд, но пока -- никакого толку.
     Вздохнув, он перевернулся на бок. Теперь  его щека лежала на внутренней
поверхности  бедра  Найлы  --  и довольно далеко  от колена,  надо  сказать;
темные,  отросшие  за время  странствий волосы  щекотали ее лобок. Досадливо
сморщив  носик,  девушка  спихнула  голову  Блейда  чуть ниже,  и  губы  его
прижались  к  нежной  бархатистой  коже над  коленом.  Против  этого  она не
возражала.
     Найла была невысокой --  пять футов четыре дюйма -- стройной девушкой с
огромными черными глазами,  которые иногда становились необычайно теплыми  и
ласковыми, но также, при некоторых  обстоятельствах  -- как успел  убедиться
Блейд  --  могли метать  молнии. Изящная  фигурка, длинные ноги  безупречных
очертаний,  маленькие  налитые  груди делали ее чрезвычайно привлекательной.
Тело  ее  казалось хрупким,  с тонкой  костью,  но девушка обладала изрядной
физической силой и была  гибкой, как  кошка. Лицо Найлы не являлось образцом
классической красоты: алые губы, по-детски пухлые, чуть вздернутый  задорный
носик  с  россыпью  едва  заметных  веснушек,  щеки  с  ямочками,  маленький
подбородок, высокий лоб с  едва заметной  морщинкой. Она не была красавицей;
но она обладала тем, что всегда ценилось мужчинами превыше холодной красоты,
-- чарующей и неотразимой прелестью.
     И  лицо ее обрамляли вьющиеся черные локоны, густые и блестящие! Первая
брюнетка, встреченная здесь Блейдом,  -- если,  конечно, не считать ксамитки
Р'гади. Но свидание с ней явилось столь мимолетным...
     Найла  была белокожей,  хотя  тело ее  покрывал  ровный загар.  Как она
объяснила Блейду, на  ее родине, огромном  острове Калитан,  мирно уживались
две расы: аборигены -- невысокие, крепкие, с телом цвета меди, похожие, судя
по ее описанию, на индейцев майя, и более поздние пришельцы с Перешейка. Их,
людей белой расы, было сравнительно немного, едва ли  десятая часть,  но они
образовывали  правящий  слой.  Переселение  случилось  в  давние  времена  и
произошло  сравнительно мирно;  мореплаватели  с севера, обладавшие  гораздо
более высокой культурой,  сначала  породнились  с местными вождями, а  потом
поглотили  немногочисленную  аристократию острова.  Благодаря этому  они  не
воспринимались как чужаки; их потомки в глазах бронзовокожих калитанцев были
законными  наследниками  древних правящих фамилий. И  капля  туземной крови,
которая  текла в жилах  Найлы, являлась для нее  предметом  гордости, знаком
родства с исконными обитателями Калитана.
     Блейд  припомнил,  что  многие  его приятели  из  Штатов  точно так  же
гордились пра-пра-прабабушкой из племен чероки, семинолов или пауни. Правда,
англосаксы  сперва  почти под  корень  выбили эти народы -- что впоследствии
придало  их   потомкам   в  десятом   колене,  практически   белым,   особый
аристократический  лоск  в  салонах  Филадельфии и Бостона. Хаттара,  жители
югозападного княжества Перешейка,  не были  столь  жестокими; возможно,  они
просто оказались умнее.
     Усмехнувшись, странник поднял взгляд  на бронзовый барельеф, украшавший
наружную дверь кают-компании -- так он именовал просторный салон в  кормовой
надстройке. Сейчас это  весьма  примечательное  произведение искусства  было
прямо  перед его  глазами. Змей-Солнце, Йдан, калитанская ипостась  светлого
Айдена,  гордо  вздымал  свой  оперенный  лучами капюшон  над  диском-щитом,
который  был  ни чем  иным, как  картой  восточного полушария  планеты.  Да,
капитанской знати было известно о том, что их мир имеет форту  шара. Правда,
их  жрецы полагали, что  сфера  эта  балансирует в вековечном  и  неизменном
пространстве небес на  кончике  хвоста великого  Йдана. И если грехи людские
переполнят чашу терпения божества,  то одним небрежным движением оно сбросит
планету -- со  всеми ее  континентами и морями,  океанами, горными хребтами,
империями и княжествами  -- прямо в огненную пропасть, простиравшуюся внизу.
Впрочем, данное обстоятельство  не мешало калитанцам, и белым, и темнокожим,
грешить. Они воевали и  убивали -- правда, в  меру, без излишней жестокости,
--  изменяли,  обманывали, прелюбодействовали и предавались пороку пьянства.
Но более всего они торговали.
     Ибо Калитан являлся морской  торговой республикой, управляемой  Советом
Архонтов. Большой плодородный остров, втрое превосходивший по площади Крит и
похожий  на него формой, занимал исключительно выгодное положение в западной
части Калитанского  моря --  гигантского  залива Южнокинтанского  океана. На
бронзовом щите,  которым  небрежно  балансировал  Йдан, остров  был  помечен
продолговатым темно-зеленым изумрудом. В  семистах  милях от него, строго на
запад,  лежало  побережье эдората  Ксам; в тысяче  миль  к северо-западу  --
княжество  Хаттар,  древняя  прародина калитанской  элиты; до  прочих  Стран
Перешейка  и Кинтана было от полутора до  двух тысяч миль. Быстроходные суда
островитян при попутном ветре покрывали такое расстояние за пять-шесть дней,
связывая все страны, лежавшие на западе,  севере и  востоке,  надежной сетью
транспортных морских линий.
     Но Блейда гораздо больше интересовал тот факт, что в шестистах  милях к
югу   от  Калитана   начиналась  зона  саргассов,  непроходимых  водорослей,
служивших  как бы продолжением  Великого Болота  в  океане.  Двойным кольцом
тысячемильной  ширины  саргассы  и  бездонные  топи  охватывали  планету  по
экватору;  и между  этими  непроходимыми барьерами  струился  Зеленый Поток.
Калитанцы, народ мореходов, знали о нем  и страшились больше, чем всемирного
падения в огненную бездну под хвостом Йдана.
     Ибо, в отличие  от  прочих обитателей  этого  мира, они  на собственном
опыте  убедились,  что   саргассы  не   являются   столь   уж   непроходимым
препятствием. В  полосе  водорослей  существовали  разрывы,  извилистые, как
скандинавские  фьорды;  в  них текли "реки" --  то  медленные,  то  быстрые,
соединяющие южную  часть Калитанского моря с Зеленым Потоком; и эти течения,
зарождавшиеся где-то на границе исполинской багрово-зеленой массы саргассов,
иногда уносили суда неосторожных мореходов к экватору.
     Возврата  не  было;  никто  не умел  ориентироваться в  лабиринте  этих
постоянно меняющихся шхер  меж берегов странной растительности, вздымавшейся
из океанских глубин; ветры и течения, штормы и извержения подводных вулканов
то открывали один проход, то закрывали  другой. И никто не мог грести против
течения, преодолевая  сотни и тысячи  миль, или  плыть,  пользуясь  ветром и
парусом, в безбрежности  саргассова  материка.  Этот  барьер  был  преодолим
только  в  одну  сторону  --  в  сторону  вечности, в  беспрерывную карусель
Великого Потока,  протянувшего жадные  щупальца  сквозь поля  водорослей  на
север  и на  юг, выхватывающего с этой границы своих  владений  зазевавшихся
мореходов. И корабль Найлы являлся их последней жертвой.
     История,  которую  она  поведала  Блейду  на  превосходном  ксамитском,
оказалась  весьма  тривиальной.  "Катрейя"  принадлежала  ее  отцу,  киссану
Ниласту -- сей звучный  титул странник перевел на английский так: "президент
грузопассажирской  морской компании".  Судя  по виду  и  убранству  корабля,
компания была не из мелких, что гарантировало Ниласту почетный пост архонта.
В  последние годы, уже  вступив в преклонный  возраст,  он больше  увлекался
политикой,  чем  торговлей. Тогда-то по его заказу и построили  "Катрейю" --
превосходный корабль  из  драгоценного дерева тум,  исключительно  твердого,
способного противостоять солнцу, ветрам и волнам.
     "Катрейя"  напоминала  Блейду  португальскую  каравеллу  со   старинных
гравюр, хотя, несомненно, отличалась  от этих земных судов многими деталями,
незаметными его неопытному взгляду.  Он смутно припоминал, что каравеллы как
будто  бы несли  три  мачты,  тогда как  у  "Катрейи" их  было  только  две.
Специалист скорее назвал бы ее примитивным бригом, но Блейд в  данном случае
подчинился  чисто  эмоциональному  впечатлению:  ему  судно  Найлы  казалось
похожим на каравеллу -- и точка.
     Несмотря на свои  небольшие размеры, "Катрейя" была настоящим океанским
кораблем,  предназначенным  для  плавания  в  южных  водах,  ибо  дерево тум
обладало  еще  одним  замечательным   свойством  --  сохранять  прохладу  во
внутренних  помещениях судна.  Ниласт,  однако,  не  собирался  пускаться на
старости  лет в рискованные экспедиции; его  драгоценная  каравелла являлась
"престижным имуществом", точно так же громогласно свидетельствуя о богатстве
своего  хозяина  и  теша  его  гордость, как  роскошная  яхта  какого-нибудь
американского нефтяного  короля. Он часто устраивал приемы  для избранных на
борту судна,  а  поскольку в правящем Совете  Архонтов Калитана  ему  выпала
честь  вести  дела  с  зарубежными  странами,  то  гостями  обычно  являлись
ксамитские или кинтанские дипломаты. И все они, рано или поздно, оказывались
у ног прелестной Найлы, аткиссаны Ниласт.
     Отец не  торопил ее с выбором, но нравы среди калитанцев, людей южных и
с  горячей  кровью,  царили  довольно свободные, и  никто --  ни  сам старый
Ниласт, ни будущий супруг ат-киссаны -- не счел бы себя оскорбленным, если б
она вволю порезвилась до замужества. Однако  Найла,  в которой  практическая
сметка дочери купеческого рода сочеталась с изрядной  долей романтизма, пока
что не нашла своего принца.
     Месяц назад Ниласт организовал особо изысканное мероприятие -- охоту на
гигантских нелетающих птиц, водившихся на Хотрале,  довольно крупном острове
к  югу  от  Калитана. Главным героем  этой затеи  был  посол Рукбата, весьма
могущественного  кинтанского государства,  человек  средних лет, чрезвычайно
падкий на женские прелести. В  его распоряжении  предоставили  кают-компанию
"Катрейи", и Найла позаботилась о том, чтобы  люк,  ведущий из нее в  нижние
коридоры, был надежно  перекрыт. Она питала большие подозрения, что сановный
гость желает  поохотиться прежде всего  на нее, а  уж  потом  -- на птичек с
клювами длиной в локоть и чудовищными когтистыми лапами.
     Они  вышли  на трех  кораблях  -- "Катрейю" сопровождали два  небольших
военных судна -- и благополучно  добрались до Хотрала. Остров был низменный,
покрытый  травой,  почти  безлесный, чрезвычайно  жаркий  и по  этой причине
необитаемый;  птицы носились  по нему, как угорелые.  Слуги  разбили  шатры.
Гость с Ниластом и офицерами с военных  кораблей отправился в степь на охоту
в сопровождении полусотни лучников и матросов с копьями; Найла же размышляла
о том, как половчее улизнуть с предстоящего вечером банкета.
     Охотники  вернулись  к  закату  солнца,  покрытые  потом  и  пылью,  но
довольные. На этот раз обошлось почти без жертв -- на носилках тащили только
одного  лучника  со  сломанной ударом  клюва лопаткой.  Затем,  как водится,
последовал пир с обильными возлияниями и бесконечными историями о том, каким
гигантским клювом и огромными когтями мог бы завладеть  каждый из участников
забавы, если  бы ветер не отклонил  его  стрелу  на палец  от шеи голенастой
добычи. Рукбатский посол все подливал и подливал Найле, от жареных на костре
птичьих туш размером с доброго  барана  поднимался  восхитительный парок,  и
девушка незаметно захмелела. Однако в момент просветления  она заметила, что
гость совсем  не  так пьян, как представляется, видимо, этой ночью он жаждал
продолжить охоту в ее постели.
     Подарив  ему   многообещающую  улыбку,   Найла  воспользовалась  вечным
предлогом  женщин,   отпросившись  на  минутку   в  "дамскую  комнату".  Она
действительно  побрела к берегу,  где в укромном месте, за копной  срезанной
утром травы, был  выделен  для нее уголок.  Затем она  направилась  прямо на
"Катрейю",  сбросила  сходни  и выбрала якорь. Каравеллу, как и  оба военных
корабля,  никто  не охранял;  трудно было  представить себе более безопасное
место, чем пустынный Хотрал. Предполагалось, что все  устроятся ночевать  на
берегу,  и Найла  могла прозакладывать голову,  что эти  все -- и солдаты, и
моряки, и слуги -- уже перепились. А раз  так, подумала она, бедной  девушке
нужно самой побеспокоиться о своей безопасности.
     Она и побеспокоилась, решив, что, когда легкий ветерок отгонит судно на
пару сотен  локтей от берега, ей не составит труда опять бросить  якорь. Это
расстояние гарантировало полный покой  на сегодняшнюю ночь; а  если утром  в
бухте  обнаружат  захлебнувшегося рукбатца, то какое  ей, в сущности,  дело?
Каждый должен сам соразмерять свои желания со своими возможностями.
     План  был превосходен,  за  исключением  одного  пункта  --  желания  и
возможности самой Найлы пребывали в  тот  момент  в  резкой дисгармонии. Она
умела  обращаться  и  с  веслами,  и с  парусом, и  с якорем, но судно плыло
медленно, плавно покачиваясь на океанской зыби, и девушка уснула. От Хотрала
до границы пояса саргассов было миль пятьдесят, и в эту ночь одно из щупалец
Зеленого Потока поймало новую жертву.
     Вся эта  история  показалась  Блейду очень  похожей на  истину. Слишком
похожей,  думал  он,  прислушиваясь  к  звонкому голоску  Найлы. Ну, ничего;
дознаваться  до  правды  было  его  специальностью, и рано  или  поздно  все
выяснится. Для начала будет  испробован самый  простой  метод -- он попросит
Найлу почаще повторять свой рассказ и проанализирует различные версии. Не то
чтобы он  ей не верил, однако...  однако слишком уж вовремя подвернулась эта
посудина, набитая хрусталем, коврами и деликатесами -- шикарная упаковка для
этой изящной и явно неглупой прелестницы.
     Ну, уж во всяком случае  один момент в ее показаниях он проверит  особо
тщательно, размышлял Блейд, переворачиваясь на живот и лаская  губами нежную
кожу  бедра.  Судя   по  словам  потерпевшей,  она  пыталась  защитить  свою
невинность;  осталось  выяснить,  было ли  что защищать...  Он  резко дернул
головой  и  прижался  ртом к очаровательной  щелке под треугольником  мягких
темных  волос.  Найла  взвизгнула, вскочила  на  ноги, сбросив  с  колен его
голову, и отбежала к фок-мачте.
     -- Эльс, мы же договорились... -- протянула она, обиженно надув губки.
     Блейд,  потирая  лоб,  ухмыльнулся  и  снова  лег  на  спину.  Да,  они
договорились. Когда он вытащил ее из этой каморки на  носу, то пообещал, что
не убьет, не сварит в масле и не изнасилует. Последнее обещание он, пожалуй,
дал сгоряча.
     Но  сделанного  не вернешь.  К тому же  Блейд  никогда  не был  груб  с
женщинами и не пытался  получить силой  то, что они рано или поздно отдавали
ему по  доброй воле. И сейчас, через  четыре дня после встречи с Найлой,  он
предпочитал не спешить; яблоко созреет и само свалится ему в руки.
     В   то  первое  утро  они  довольно  быстро  выяснили  отношения.   Все
преимущества были на стороне Блейда, но он благородно отказался использовать
их  до конца. Он только выслушал рассказ девушки и еще раз  осмотрел корабль
вместе с ней. Розовая нагая фигурка на носу оказалась богиней-хранительницей
каравеллы: катрейя -- прекрасная  калитанская наяда морских  глубин --  дала
свое  имя  судну. На дне  решетчатого ящика,  торчавшего  у борта,  блестели
серебром несколько  мелких рыбешек; оказывается, Найла  в ту ночь занималась
промыслом. Парус на фок-мачте и встречный ветер слегка замедляли  ход судна;
впереди него, на  двух  веревках,  спущенных с  борта,  вздувался  небольшой
невод,  в  котором  оставалось  все,  что тащило  течение: рыба, водоросли и
забавные небольшие существа, похожие на кальмаров.
     Увлеченная своим  занятием,  девушка  не замечала  преследователя, пока
арбалетная  стрела  не стукнула в корму. Она метнулась в каюту и  увидела  в
окно  затянутого  в кожу и  вооруженного до зубов  гиганта,  который  лез на
"Катрейю". Все, о чем она могла думать  в тот миг --  спрятаться! Спрятаться
подальше  и понадежней. Но,  посидев полчаса в кладовке,  Найла  поняла, что
деваться ей  некуда. Она помолилась  Йдану и  уже готова была вылезти, чтобы
начать переговоры, когда Блейд вышиб дверь.
     Через полчаса девушка уже робко пыталась угостить его  жареной рыбой и,
когда  он  с  отвращением  скривился"  в  растерянности  опустила руки.  Ему
пришлось  поведать  о  причинах столь  стойкого отвращения к  дарам  моря --
правда, без  пикантных подробностей насчет айритского котла и тоге/что в нем
варилось.
     Всплеснув руками, Найла вывалила на стоя все, что хранилось на полках и
в ларях камбуза. Блейд  с  волчьей жадностью  набросился  на копченое  мясо,
сухари и сушеные фрукты, запивая трапезу вином; девушка глядела на него  уже
не со страхом, а с жалостью. Внезапно  глаза их  встретились, они улыбнулись
друг  другу, потом -- расхохотались. И с этой минуты между двумя  путниками,
затерявшимися  в безбрежном  Зеленом  Потоке,  больше  не  было  недомолвок.
Возможно,  каждый из них еще собирался рассказать другому кое-что  о себе --
не  всю,  так часть правды; но  Блейд знал, что может  уснуть,  не  думая  о
кинжальчике  на  поясе  Найлы,  а  Найду  больше  не  тревожила  перспектива
проснуться, извиваясь под тяжестью тела этого великана.
     Солнце уже встало, и появление на палубе могло грозить  неприятностями.
Правда,  в  открытом  океане  не  было такой удушающей жары,  как в  Потоке,
зажатом  между  двумя  огромными полосами болот;  свежий ветер умерял зной и
развеивал  влажные испарения.  От солнца,  однако, мог защитить  лишь корпус
корабля,  и маленький экипаж "Катрейи" просидел весь день  в кормовой каюте,
Блейд отъедался и слушал рассказы и песни Найлы.
     Девушка превосходно играла на маленькой лютне с восемью струнами. Когда
он  поведал ей несколько отредактированную историю своих злоключений,  Найла
задумалась на миг, потом запела  звонким  приятным голоском.  Это было нечто
вроде баллады о страннике -- как она потом  сказала, одна  из любимых  песен
калитанских мореходов:
     Поговори со мной -- еще не время спать,
     Разделим груз который мы несем,
     Есть, правда то
     о чем я не могу сказать,
     Но намекнуть могу,
     пожалуй
     обо всем.
     Ты спросишь тихо -- как мои дела,
     Что видел я, в каких краях бывал,
     Откуда шрамы и не сильно ль жгла
     Застрявшая в груди слепая сталь?
     И, замолчав, ты улыбнешься мне,
     А я отвечу -- снова невпопад:
     Ты знаешь, я готов гореть в огне
     Лишь за один твой мимолетный взгляд...
     3а тень улыбки на твоем лице,
     И, суете мгновенья вопреки,
     За этот выстрел, миновавший цель,
     За легкое касание руки...
     Поверить мне, возможно, тяжело,
     Ведь струны слов моих поникли взаперти,
     И ты прозрачной стала
     как стекло...
     Прошу тебя, постой,
     не уходи!
     Но быстро блекнут милые черты,
     И сновиденье тает словно дым,
     И разум мне твердит -- отвергнут ты,
     А сердце --
     глупое --
     зачем-то спорит с ним.
     Однако, песне вопреки, сама она явно предпочитала больше  говорить, чем
спрашивать,  что вполне  устраивало Блейда,  отрекомендовавшегося при первом
знакомстве с  лапидарной  краткостью  Эльс,  хайрит.  Но вечером,  когда  он
разгрузил свой флаер и поднял его на борт "Катрейи" с помощью  переброшенных
через реи канатов, глаза Найлы изумленно округлились.
     -- Твоя лодка такая странная, -- задумчиво произнесла она. -- Ни мачты,
ни руля... Можно? -- она показала в сторону кабины.
     Блейд кивнул, и  она забралась в  пилотское  кресло,  поджав  под  себя
стройные ноги. На пульте перед ней горели два красных огонька и один зеленый
-- странник предусмотрительно опустил  заднюю переборку; ниже светился экран
с яркой точкой, убежавшей уже на целый дюйм от берегов Ксайдена.
     --  Карта? --  ладошка  Найлы  скользнула  по монитору, задев торчавший
рядом  с  ним торец опознавателя.  Светлая точка на  экране исчезла.  Блейд,
протянув руку, нажал крохотную кнопку, и сигнал появился вновь.
     -- Этот огонек на карте всегда должен гореть,  -- объяснил он. -- Точка
показывает место, где мы находимся.
     -- Как интересно! -- Найла несколько  раз надавила  торец опознавателя,
наблюдая с детским любопытством, как  огонек то вспыхивает, то  пропадает на
голубой  океанской поверхности. Она склонилась к экрану, что-то разглядывая,
потом подняла на Блейда грустные глаза: -- Карта очень маленькая, но я нашла
Калитан... Мы так далеко от него! И с каждым часом все дальше...
     Блейд, сидевший на палубе у дверцы, похлопал ее по обнаженному колену.
     -- Не унывай, малышка! Знала бы ты, сколько отсюда до моих родных мест!
--  Непроизвольно  он поднял  глаза  к  небу,  на котором загорались  первые
звезды.  Где-то среди них, в безбрежной дали, сияло Солнце... Или оно еще не
зажглось? Или уже погасло?
     -- Откуда ты, Эльс?
     Поколебавшись, он показал на запад Хайры.
     -- Вот. Слыхала о такой земле -- Хайра?
     Девушка задумчиво покачала головой, глядя на монитор,
     -- И впрямь  очень далеко отсюда... Ты проплыл весь путь на своей лодке
с крыльями?
     --  Нет. Собственно,  это не  лодка,  Найла. Это птица. И она мчится по
небу в десять... в двадцать раз быстрей твоего корабля!
     Лицо Найлы стало серьезным.  Ей  было, вероятно,  лет восемнадцать,  но
иногда улыбка делала ее похожей на  четырнадцатилетнюю девчонку.  Теперь же,
со  скорбной  морщинкой  на лбу  и  поджатой  нижней губкой, она  напоминала
тридцатилетнюю женщину.
     -- Ты смеешься надо мной, Эльс-хайрит?
     -- Нет,  -- Блейд пожал  плечами и неожиданно спросил: -- Скажи, как ты
относишься к волшебству?
     -- К волшебству? -- ее лоб  разгладился, глаза округлились -- это опять
была  Найла-которой-четырнадцать.  --  О,  магия!  Она  бывает  солнечная  и
лунная... магия добра и зла... земли и соленой воды...
     -- Так вот, -- прервал девушку Блейд, -- есть еще магия воздуха, и тот,
кто владеет его, может летать.
     -- И ты?..
     -- О, нет. К сожалению... -- он немного  помедлил, собираясь с мыслями.
--  Видишь  ли, когда-то  в Хайре  опустились духи  воздуха  --  на огромной
сверкающей башне.
     -- Да-а-а... -- протянула девушка. -- Легенды об этом ходят и в Странах
Перешейка, и в Ксаме... и в той огромной стране, что лежит к западу от Ксама
и вечно  воюет  с  ним...  Говорят, эти  духи подарили вам  странных зверей,
огромных, с шестью ногами... -- она подняла вопросительный взгляд на Блейда.
     --  Верно.  Они называются  таротами  и мчатся  в  степях Хайры быстрее
ветра...  Но  духи оставили нам  еще кое-что.  Вот... -- он погладил гладкий
колпак.  -- Это добрая, солнечная  магия, Найла,  но она  доступна немногим.
Видишь, я не справился... и упал с небес в гнусное логово трогов!
     Девушка гибко  соскользнула с кресла,  опустилась  на  колени  рядом  с
Блейдом и ласково погладила его но щеке.
     -- Ничего, Эльс! Может быть, волшебная сила еще вернется к твоей птице,
и она унесет отсюда нас обоих.
     Блейд  нежно  обнял девушку и притянул  к себе. Он  был  доволен  своей
выдумкой. Стоило только поменять юг на север, Южный материк на Хайру, да еще
намекнуть на колдовство, как версия его приключений  обретала законченность,
стройность и достоверность. Внезапно Найла прижалась к нему и закрыла глаза.
В  тот же  миг рука Блейда  скользнула по обнаженному бедру девушки, а  губы
прижались  к ее пухлым губам. Но когда он, приподняв воздушную ткань тупики,
начал ласкать ее груди, Найла вздрогнула и попыталась вырваться.  Он ослабил
объятия.
     -- Нет, Эльс,  нет...  Пойми, месяц я не видела  человеческого  лица...
даже  заросшего  такой  колючей бородой,  -- ее ладонь  скользнула  по щекам
Блейда.   --  Всему  свое  время,  --  твердо  закончила  она.  --  Мы  ведь
договорились.
     Когда  женщина   произносит   эти   магические  слова   --   "мы   ведь
договорились", -- значит,  она желает, чтобы все было так, а не иначе. Блейд
усмехнулся и выпустил Найлу. Но ее намек он понял и незамедлительно побрился
-- благо в каюте старого Ниласта нашлось все необходимое.
     В  дальнейшие  дни  их  отношения приняли  характер  легкого дружеского
флирта,  не  всегда  невинного, о  чем  свидетельствовал  последний  поцелуй
Блейда. Казалось, Найле нравилось, когда он  обнимал и  целовал ее -- хотя и
не в столь интимные места, -- однако спать она предпочитала одна.
     Днем, в самую жару, они дремали в каютах, под надежной  защитой корпуса
каравеллы   из   чудесного  дерева  тум;   вечером,  ночью  и  ранним  утром
бодрствовали,  то рассказывая  друг  другу бесконечные истории, то  просто в
молчании  сидя бок о бок: черноволосая головка Найлы была  откинута на плечо
Блейда,  его  мускулистая  рука  обнимала  хрупкие плечи  девушки. В тишине,
нарушаемой  только  поскрипыванием   мачт  "Катрейи",  они   созерцали   две
бесконечности: звездного неба и великого безбрежного океана.
     Беседовали они  на  ксамитском, которым  Найла,  не  в  пример  Блейду,
овладела безупречно.  Он, однако,  делал  быстрые  успехи,  пользуясь  давно
проверенным методом, гласившим, что лучший способ овладеть языком -- изучать
его под руководством хорошенькой женщины. Желательно  в постели; однако это,
как надеялся Блейд, было еще впереди.
     Рахи,  видимо, не  знал  других языков, кроме  родного наречия  Айдена,
хайритского  и  ксамитского.  Найла  владела  полудюжиной,  но  ни  напевный
кинтанский говор, ни  плавный музыкальный язык  Хаттара, ни щелкающий резкий
рукбатский ничего не говорили слуху Блейда. Айденитского девушка не изучала;
калитанцы не любили путешествовать по суше,  а прямой морской дороги в Айден
не было. Однако она слышала о могущественной империи на западе и о Хайре.
     Это  тихое  и  размеренное существование пока  не тяготило  Блейда.  Он
выбросил  из головы все  мысли о будущем -- даже  о том, что  его прелестная
спутница  могла  внезапно превратиться в  очередного  связника  с Земли.  Он
просто  отдыхал,  слушал  ее  рассказы,  подолгу  размышляя  над  ними;  это
позволяло  отойти душой и сердцем после  тяжких  дней, проведенных в пещерах
каннибалов,  и  жуткого   путешествия  к  океану,  которое  закончилось  его
ранением, гибелью Грида и встречей с Дж. Постепенно ночные кошмары стали все
реже и реже  мучить его, сменяясь другими,  более  приятными сновидениями, в
которых фигурировали то Зия и Лидор, то Тростинка и Р'гади, но чаще всего --
Найла.   Вполне  естественно   --  она  ведь  была   рядом,  теплая,  живая,
прелестная... Но -- увы!  -- пока недоступная, ибо  собственное слово Блейда
охраняло ее прочнее, чем средневековый железный пояс невинности.
     Вся  эта  расслабляющая  обстановка  не  помешала  ему  при  первой  же
возможности  тщательно обыскать  судно. Он сам не знал, что хочет  найти, но
потрудился  на  славу,  пока  Найла  сладко  дремала в  своей  каюте. Однако
серебряные кувшины, стеклянные  кубки, ковры из пестрых перьев, превосходные
кривые  мечи,  бронзовые подсвечники, резные ложа,  шкафы, столы и табуреты,
бочки с водой, бурдюки с вином, ящики с сухарями, сундуки с одеждой и всяким
добром оказались тем, чем выглядели  -- просто кувшинами,  кубками, коврами,
подсвечниками, мебелью  и  емкостями с  запасами.  Он  не  обнаружил  ничего
подозрительного;  все  было  сработано   на  совесть,  и  все,   несомненно,
соответствовало той технологии раннего  средневековья,  в которой,  судя  по
рассказам девушки, пребывал ее родной Калитан.
     Правда, оставалась еще каютка самой Найлы, но Блейд при  случае пошарил
и  там.  Два  больших  сундука с невероятным  количеством  воздушных  одежд,
батарея флаконов с духами, лютня, бумажные свитки с затейливыми калитанскими
буквицами, маленький кинжал,  украшения... Пожалуй, и все.  Золото, серебро,
бронза,  сталь,  стекло, дерево... Ничего  похожего  на пластмассу,  никакой
электроники  или оружия,  более  сложного,  чем  меч,  копье, лук. Сомнения,
однако, мучили Блейда.
     На  вторую ночь, когда  он, чисто  вымытый,  побритый  и даже умащенный
чем-то  ароматным   из  богатой  косметической  коллекции   Ниласта,   начал
разминаться на палубе под светом двух лун -- зеленовато-серебристого Баста и
бледно-золотого Крома, Найла, понаблюдав за ним, внезапно заявила:
     -- Не очень-то ты похож на  хайрита. Слышала я, что все они светлые или
с волосами цвета красной меди. А ты -- почти черный!
     Перед лицом такого неоспоримого  факта Блейд  замер  с раскрытым  ртом;
Найла оказалась более осведомленной в этнографии, чем ему мнилось. Потом  он
рассмеялся:
     -- Ты права, малышка! И тем  не менее, я -- хайрит... Правда, не совсем
чистокровный. Я --  Эльс  Перерубивший Рукоять из Дома  Карот, клянусь в том
всеми Семью  Священными Ветрами!  -- Он  шагнул к лесенке, что вела на ют, и
поднял лежавший на ступеньке фран. -- Знаешь, что это такое?
     -- Копье... -- нерешительно сказала Найла.
     -- Копье! -- фыркнул Блейд. -- Это -- оружие хайритов, и только  хайрит
может владеть им. Гляди!
     Он сделал стремительный  выпад, нанес  рубящий  удар, потом, перехватив
рукоять  за  середину, крутанул  оружие в  воздухе  сверкающим  смертоносным
кольцом,  перебросил  в другую руку, выстрелил на всю  длину  и завертел над
головой --  так,  что стальное лезвие  со свистом проносилось то у основания
грота, то у фок-мачты. Найла, присев на нижнюю ступеньку трапа, с  опасливым
восхищением  следила за этим сражением  с  тенью, изящным  и быстрым  танцем
отливавшего серебром клинка, направляемого рукой мастера.
     Блейд  замер  а защитной стойке, сжимая рукоять широко  разведенными  и
поднятыми над головой руками.
     --  Наверно,  ты великий  воин,  Эльс,  -- вздохнула  Найла,  почему-то
пригорюнившись; сейчас это была женщина-которойтридцать.
     Блейд, поощренный этим замечанием, гордо выпрямился.
     --  Ну, такие штуки умеет делать каждый хайрит, -- небрежно заметил он.
-- А сейчас я покажу тебе кое-что еще.
     Он  потянул  из  ножен,  лежавших на ступеньках  рядом  с  Найлой, свой
длинный меч. Теперь в  левой его руке был фран, в  правой --  четырехфутовый
клинок,  наследство Рахи, тот  самый, которым он сразил Ольмера из Дома Осе.
Блейд огляделся -- места между грот-мачтой и фоком было маловато  для  таких
упражнений, тем более,  что все пространство у правого борта  занимал флаер.
Он птицей взлетел на  ют и встал там словно на сцене, широко раскинув руки с
клинками.  Найла,  выскочившая  на  середину  палубы,  чтобы  лучше  видеть,
восхищенно захлопала в ладоши.
     Блейд приступил к серии более сложных приемов, одновременно манипулируя
франом  и  мечом.  Блестящие  клинки то скрещивались перед его  грудью, то в
широком  быстром  размахе  уходили в стороны,  вперед, назад;  казалось, два
стальных  кольца окружают  воина.  Так хайриты не  умели;  все,  что  сейчас
показывал Блейд, было его  собственным изобретением. Меч и фран обеспечивали
двухслойную оборону и атаку; более короткий клинок имел зону поражения около
двух ярдов, фран пронзил бы шею или разрубил череп врага на расстоянии трех.
В  надежных доспехах,  со шлемом на голове, он мог уложить с полсотни воинов
-- прежде, чем кто-нибудь дотянется до него длинным копьем.
     Сейчас, словно демонстрирующий свое искусство гладиатор, он делал выпад
за выпадом, наслаждаясь собственной мощью  и ловкостью. Сила, накопленная за
последние дни, бурлила  в  нем,  ища выхода,  и странник  пытался физической
нагрузкой утихомирить беса сладострастия. Но бес был силен!
     Наконец  он бросил клинки на палубу и вытер испарину со лба. Даже ночью
и  даже под  свежим  ветром ощущалась жара;  правда, тридцать-тридцать  пять
градусов на экваторе Айдена можно было считать прохладой.
     Найла опять захлопала в ладоши, и Блейд посмотрел вниз, на  девушку. Ее
стройную фигурку  заливал свет двух лун, скудное прозрачное одеяние казалось
едва  заметной дымкой, придававшей еще  больше  соблазна нагому телу.  Минуя
трап, он  спрыгнул со своей  импровизированной сцены  и, подхватив Найлу  на
руки,  подбросил вверх. Поймав, он прижал к груди свой нежный груз и спрятал
разгоряченное лицо  меж  маленьких грудей. Девушка  замерла в его  объятиях,
крепко обхватив руками могучую шею, потом тихо, речитативом, пропела:
     Он проносится мимо -- блестящий осколок стекла,
     Словно в запертой двери,
     он пойман в своей же гордыне,
     Тонкий солнечный луч не слепит его лат,
     И у пояса спит его верный булат,
     Но мне хочется верить --
     удача его не покинет.
     Он исчезнет вдали -- я не стану смотреть ему вслед,
     В череде расставаний и встреч
     мы забудем друг друга,
     Пусть в мошне моей пусто и лат на мне нет,
     Я шатаюсь под грузом дурных своих бед,
     Но в стоге, вложив в ножны меч,
     он пожмет мою руку.
     Не  всегда,  однако, их отношения  складывались  столь идиллически.  На
третью ночь, после которой наступило утро с целованием заветной щелки, Найла
затеяла  генеральную  уборку судна.  Она заботилась о  "Катрейе" с трепетной
нежностью,  иногда  вызывавшей у Блейда  приступы ревности.  Еще  при первом
осмотре  корабля  его  поразил порядок, царивший  на  палубе и в каютах; его
поддерживали маленькие руки Найлы. И работы ей хватало!
     Теперь экипаж каравеллы пополнился сильным  мужчиной, на которого Найла
решила возложить мытье палубы. Блейд, оглядевшись по сторонам, заявил.
     -- Тут чисто!
     --  Возможно. Но  чтобы  завтра было так же  чисто, сегодня надо вымыть
все, --  Найла  неопределенно  повела рукой,  и  странник, прикинув  площадь
палубы,  количество изысканных резных рельефов -- которые, видимо, следовало
протирать  с  особым  тщанием,  длину бортового  ограждения  и число цветных
стеклышек в  круглом оконце, ужаснулся. Маленькая "Катрейя" вдруг показалась
ему огромной. Он задрал голову, оценивая высоту  мачт. "Неужели и их  тоже?"
-- мелькнула паническая мысль.
     -- Вот  ведра,  веревка  и метла, --  продолжала  тем  временем  Найла,
показывая на сии орудия производства -- Да, еще тряпки... Эти -- для палубы,
эти  -- протирать  резьбу...  и кусок воска --  потом надо потереть  им  все
деревянные детали и еще раз пройтись тряпкой... -- Она покачала черноволосой
головкой,  наморщила  нос и  задумчиво произнесла: -- Не знаю, что  делать с
наружной обшивкой... Ее тоже надо бы навощить... -- девушка окинула взглядом
могучую фигуру Блейда -- Пожалуй, ты мог бы спуститься на канате...
     -- Да, и плюхнуться в  воду при  первом же неосторожном  движении! -- с
отчаянием взревел объект ее посягательств. Похоже, на его плечи ложились все
неудобства семейной жизни -- но без ее преимуществ.
     -- А ты будь аккуратнее,  -- рассудительно  заметила Найла. -- Впрочем,
ладно!.. бортами займемся в другой раз. Надо же нам делать хоть что-то...
     -- Я знаю, что нам делать! И  могу  обеспечить тебе это занятие  на всю
ночь, моя милая!
     -- Ну,  Эльс, мы же договорились...  И потом -- кто же тогда будет мыть
палубу и прибираться в каютах?
     Внезапно Блейда осенила  блестящая мысль. Выпрямившись во весь рост, он
величественно заявил:
     -- Я,  капитан этого судна, отменяю приборку! Экипаж может отправляться
на камбуз и готовить обед. Выполняй, юнга, если не хочешь  отведать линьков!
-- последнее слово он произнес на английском.
     --  Капитан?  Юнга? --  Найла  сощурила глаза и  презрительно  сморщила
носик. -- С каких  это  пор?  Это  мой  корабль! -- Она гневно топнула босой
ножкой о палубу, приняв облик Найлыкоторой-тридцать.
     -- Нет, это мой корабль! -- Блейд тоже топнул ногой.
     --  С каких это пор? И по  какому праву?  -- с вызовом поинтересовалась
девушка.
     -- По праву сильного! Кажется, моя дорогая, ты забыла, что твой корабль
был  взят на  абордаж и захвачен безжалостным корсаром Зеленого  Потока. Так
что судно -- моя законная добыча... и ты, кстати, тоже.
     Внезапно Найла  опустилась  на  палубу и, сжавшись  в  комочек,  закрыв
ладошками лицо, зарыдала.
     --  С  твоей стороны... Эльс... не очень-то хорошо... напоминать мне...
об этом... -- разобрал Блейд сквозь всхлипы. Сердце его  растаяло. Он присел
рядом с девушкой, развел ее руки и поцеловал мокрые  глаза. Потом обнял ее и
посадил к себе на колени.
     -- Не  огорчайся так,  крошка...  В  любой  момент  ты  можешь  сделать
блестящую  карьеру,  перепрыгнув из юнг  прямо к должности первого помощника
капитана...  и  первой капитанской наложницы. -- Тут слезы  опять покатились
градом, и Блейд в  отчаянии  воскликнул: -- Ладно! Я назначаю тебя адмиралом
Флота Ее Величества  королевы Великобритании в акватории Кинтанского океана!
Ты довольна?
     Внезапно Найла подняла  к  нему  заплаканное  личико,  шмыгнула  носом,
улыбнулась и горячо поцеловала в шею.
     -- Эльс,  хороший  мой,  ну что мы  спорим  по пустякам? Давай приберем
судно!   Что   тебе  стоит?   А   потом...  --  тут   влажные  черные  глаза
многозначительно  сверкнули,  и  Блейд  в очередной  раз  припомнил  формулу
укрощения женатых  мужчин:  скандал -- слезы -- ласка. Похоже, Найла отлично
знала это правило.
     Он  уже  заканчивал  драить палубу, когда из двери  каюты за его спиной
высунулась головка Найлы.
     -- Эльс, а кто это -- Ее Величество королева Великобритании? -- невинно
поинтересовалась она. -- И что такое "линьки"?
     -- Порка...  хорошая  порка,  девочка,  --  пробормотал Блейд,  оставив
первый вопрос без ответа.
     * * *
     Итак  -- "Эльс, мы  же договорились!"  Надув  губки, Найла стояла около
мачты, а Блейд, прищурившись, хищно оглядывал ее гибкую фигурку,
     -- Помнится  мне, --  задумчиво произнес  он, -- что вчера,  перед этим
авралом, кто-то  сказал: "а  потом..." --  ему  удалось, растянув  последний
слог, в точности сымитировать интонацию Найлы.
     -- Разве? -- глаза Найлы округлились, пухлый рот приоткрылся в невинном
изумлении; теперь это была Найла-которойчетырнадцать.
     Блейд подобрал длинные ноги и сел, прислонившись спиной к  двери каюты;
плечи  его закрывали  щит  с  картой, спасительный  хвост Йдана  врезался  в
копчик. Бронза  казалась  чуть-чуть  прохладной --  видимо, была нагрета  на
пару-другую градусов ниже температуры тела.
     -- Ты -- купеческая дочь... -- начал он.
     -- Я -- дочь архонта, ат-киссана! -- гордо заявила девушка.
     -- Да, ты очаровательная киска, не буду спорить, -- кивнул Блейд.
     -- Ат-киссана!
     -- Хорошо, ат-киссана... И твой  отец  Ниласт, старый кот... то есть, я
хотел сказать -- киссан, ведет большие торговые дела, не так ли?
     Найла кивнула, не спуская  с Блейда подозрительного взгляда. Она еще не
поняла, куда  он клонит,  но на всякий  случай ухватилась за свисавший с реи
канат -- путь в каюты был перекрыт и, в  случае чего,  отступать пришлось бы
вверх, на  мачту. Блейд, правильно  истолковав  жест девушки, прикинул,  чем
может  завершиться  погоня по  реям и вантам "Катрейи", и похлопал  рукой по
палубе.
     -- Сядь сюда, досточтимая  ат-киссана, и ничего не бойся. Клянусь Семью
Ветрами,  Эльс Перерубивший Рукоять  из  Дома  Карот не  коснется тебя  даже
пальцем!
     Девушка сморщила носик.
     -- Я лучше постою... где стою.  Кроме рук,  у Эльса из Дома Карот  есть
губы, и он действует ими слишком проворно.
     -- Но ты же понимаешь, что мои губы не доберутся туда без помощи рук...
конечно, если ты сама не поможешь, -- резонно возразил Блейд.
     У  Найлы, однако, была своя, женская, логика. Она села  -- но  там, где
стояла, в двадцати футах от  Блейда Потом, заметив жадный взгляд, которым он
пожирал ее бедра, попыталась прикрыть  их краем коротенькой туники. Странник
ухмыльнулся -- ткань была прозрачней тонкого нейлона.
     --  Ну, вот я села, -- сердито покраснев,  сказала  Найла.  -- И что же
дальше?
     -- Сядь поближе, досточтимая ат-киссана...
     -- ...сказал птичке охотник. Эльс,  я уже сижу. Перестань валять дурака
и скажи, к чему  эти  разговоры о моем  отце  и его  торговых делах? Ты что,
собираешься просить у него моей руки и хочешь  узнать  размеры приданого? --
Чувствовалось, что осторожность борется в ней с любопытством.
     --  Хм-м...  это  было  бы весьма  затруднительно,  -- произнес  Блейд,
окидывая взглядом далекие горизонты. -- Я имею в виду просьбу  насчет  твоей
руки.  Нет, моя  дорогая,  о  руке мы поговорим  потом, когда  разберемся  с
другими частями тела...  --  Найла  вспыхнула и испуганно сжала колени. -- Я
упомянул о делах твоего отца вот почему: ты, его  дочь и  наследница, должна
хорошо разбираться в торговых делах, так?
     Найла настороженно кивнула.
     -- Значит, тебе  известно,  что основой  торговли является договор. Его
Величество Контракт! -- Блейд важно поднял вверх палец.
     Найла  снова  кивнула,  и  он  поздравил  себя  с  успехом.  Сломить ее
сопротивление, добиться своего, взять -- но не грубой силой, а умом,  лаской
и  хитростью, --  это  стало  для него  своеобразной игрой,  состязанием  на
выносливость  и  ловкость. Девчонка  была  достойной  соперницей!  Далеко не
проста... и весьма развита для своих лет!
     Вчера  он напомнил ей, что сила на его  стороне,  и тут же был бит. Она
его обставила: скандал  --  слезы -- ласка... Но было  еще и обещание! Вот в
эту  точку  Блейд и  собирался  нанести  главный удар. И  заодно  проверить,
является ли Найла той, за кого себя выдает.
     -- Вчера мы  с тобой заключили контракт,  -- сказал  он, снова поднимая
палец. И повторил, многозначительно им покачав: -- Контракт!
     -- Что-то  я не понимаю,  --  заявила  Найла, весьма  нахально вздернув
носик.
     -- Ну, как же... Я мою палубу, а потом...
     -- Что -- потом?
     -- То  самое, с чего мы начали  полчаса назад! -- рявкнул Блейд, словно
разгневанный кредитор, предъявляющий к оплате просроченный вексель.
     Найла вдруг погрустнела и сморщила  лоб, о чем-то напряженно размышляя.
Прошла  минута,  другая...  Легко  поднявшись  на  ноги,  девушка  пересекла
разделявшие их двадцать футов и покорно опустилась рядом с Блейдом.
     -- Да, Эльс, ты прав, мы заключили договор... Ты выполнил свою часть, и
я... я должна  выполнить свою. Что ж, можешь  приступать --  с  того, с чего
начал.
     Горько  вздохнув, девушка  легла  на спину, широко раздвинула  колени и
закрыла глаза. Губы ее были  скорбно  сжаты,  на лице написаны  страдание  и
покорность   судьбе,   длинные  черные   ресницы  стрельчатыми  полукружиями
выделялись на побледневшей коже. Вид Найла имела трогательный и беззащитный.
Правда, подол туники, упавший  на живот, открывал безупречные ножки, бедра и
все, что  было между  ними,  но Блейд внезапно  ощутил,  как охватившее  его
возбуждение исчезло.
     Он со злостью  стукнул себя  кулаком по колену.  Эта девчонка опять его
обошла! Вчера -- слезами  и лаской,  а сегодня сыграла на жалости... Да,  не
позавидуешь  тому, кто  возьмет  ее  в супруги! Такая из  мужа будет веревки
вить, а потом еще сплетет из них занавеску в стиле калитанского макраме!
     Блейд звонко шлепнул Найду по голому задику и поднялся.
     -- Можешь опустить подол, -- резко произнес он. -- Я тебя не трону.
     Он  подошел к  флаеру, влез внутрь и с кислым видом уставился на экран.
Теперь ему  было  понятно,  что чувствует  тигр,  попавший  в  руки  умелого
дрессировщика.
     Вдруг  маленькая  ладошка  погладила  его плечо,  а  губы  Найлы  нежно
прижались к шее пониже уха.
     -- Милый, -- промурлыкала она, -- я очень рада, что ты ценишь меня выше
горсти медяков.... -- и, заметив  его недоумевающий  взгляд, пояснила: -- За
такую цену оборванцы в порту обычно мыли палубу "Катрейи"...
     Блейд рассмеялся и поцеловал  ее в  губы, стерев  с них  нежную и  чуть
насмешливую улыбку. Потом он постучал пальцем по экранчику автопилота:
     -- Видишь, где  мы сейчас? У самой южной оконечности Кинтана... у этого
огромного полуострова, похожего на лезвие моего франа.
     -- Гиблые  места,  -- покачала головкой  Найла. -- Сюда не  ходят  наши
корабли... да и никакие другие тоже.
     -- Почему? -- Блейд искоса взглянул на нее.
     --  Водоросли подступают  к самому берегу -- и с запада, и с востока. И
течения  тут  очень опасные  -- любое судно  рискует попасть  в Поток... как
наше.
     Она сказала "как наше", Блейд  не ослышался! Наше, не мое! Это уже было
кое-что.
     -- А что на суше?
     -- Скалы и  пески...  Безводная  пустыня. Говорят,  где-то  здесь  есть
развалины  крепости --  ее построили  сайлорские  правители,  хотели  отсюда
пробиться через водоросли к Югу. Ничего не вышло... Там даже лодку в воду не
спустить, не то что корабль.
     -- Сайлор? -- Блейд приподнял бровь; название было для него незнакомым.
     --  Да,  Сайлор,  королевство  на  самом юго-западе  Кинтана... тут его
земли,  --  она  обвела  пальцем  полуостров  с двумя  выступающими  рогами,
направленными  к  северу. --  А  тут -- Катрама,  Рукбат... -- палец девушки
скользнул  вдоль   побережья  Калитанского  моря.  --  Здесь,  за  Рукбатом,
начинаются княжества и вольные  города Перешейка  -- до самого Хаттара... За
ним залив --  видишь,  эта глубокая  узкая впадина, словно изогнутый  язычок
пламени...  а  с севера --  прямая... Если  между ними прокопать  канал, вот
здесь, -- розовый ноготок  провел линию от южного залива до северного, -- то
наши корабли прошли бы из Калитанского моря в Длинное,  и потом -- на запад,
до твоей Хайры... -- Найла вздохнула. -- Как бы  мне  хотелось посмотреть на
ваших чудесных скакунов с шестью ногами... на магов, которые умеют летать...
     Блейд  не хотел заострять  ее внимание на последнем вопросе  и кивнул в
сторону мачты.
     -- Интересно, если я залезу на  верхнюю рею, можно ли будет  разглядеть
берег?
     Найла  с сомнением  покачала  головой. Блейд  уже не  раз взбирался  на
мачту, безуспешно  пытаясь увидеть  южную  границу саргассов. Зеленый  Поток
здесь  был слишком широким, не  меньше  ста миль, и они плыли  в  самой  его
середине.
     Снова вздохнув, Найла оперлась подбородком о колено Блейда, по-прежнему
сидевшего в кресле, и подняла на него черные глаза.
     -- Не сердись  на меня,  Эльс,  ладно? -- взгляд  девушки внезапно стал
умоляющим. --  Не хочу, чтобы ты  брал меня как  свою  собственность...  или
выторговывал в обмен  за  мытую  палубу...  Понимаешь, Эльс? Не хочу!  --  в
огромных глазах стояли слезы.
     * * *
     Ближе к вечеру, когда  солнечный жар начал спадать,  она сама  пришла к
Блейду,  дремавшему на  диване  в кают-компании  -- широком  диване, слишком
просторном для  одного. То ли  от духоты, то  ли от утренних треволнений его
мучили мрачные сны. Вначале мнилось ему,  что флаер  падает на  черные скалы
Зеленого  Потока --  не  в  воду,  как  было на  самом  деле,  а  именно  на
проступающие сквозь марево тумана острые зубья утесов. Он  знал, что аппарат
обязательно  разобьется,  и,  преодолевая сосущее чувство под ложечкой, стал
рвать ручку двери.  Может, еще не поздно выпрыгнуть в воду... Лучше утонуть,
чем лежать на пылающих камнях с переломанным позвоночником...
     Дверца не поддавалась.  Он  был заперт  в этой  пластмассовой коробке и
обречен на гибель вместе с проклятой машиной.  Кем? Монстрами, обитавшими на
Юге? Они специально заманили его сюда,  в этот гроб...  оторвали от Лидор...
Ее лицо вдруг выплыло из приборного щитка, но почему-то волосы девушки стали
черными, как ночь. Конечно, это же не Лидор, это Найла!
     Внезапно флаер исчез, растворился в воздухе вместе со скалами и ревущим
внизу Потоком. Блейд стоял на горячем песке под обжигающими лучами солнца, и
у ног его распростерся на спине труп Грида. В его горле торчала стрела, губы
распухли  и почернели, меж ними  виднелся кончик багрового  вздутого  языка.
Неожиданно покойник сел, выдернул  из шеи стрелу и сплюнул на песок  сгусток
крови. Его глаза, невидящие и бессмысленные, как у манекена, были устремлены
на  Блейда.  "Дик, вернись!" -- сказал Грид голосом Дж.  и потянулся  к нему
волосатыми короткопалыми руками. Блейд отступил, потом повернулся и побежал,
сдерживая  позывы тошноты. "Дик, вернись! Дик, вернись!"  -- преследовал его
вопль  мертвеца,  то  укоряюще-тоскливый,  то   перемежавшийся  со  взрывами
издевательского хохота,
     Перед ним возникла скала с темным  зевом  пещеры, и он  ринулся вниз по
мрачному сырому коридору. Он  снова был в главном подземелье Ай-Рита. Тускло
светились  лишайники  на потолке,  черным зеркалом застыло  озеро,  у  стены
белели штабеля бревен. Над котлом  вздымался парок,  отвратительная жидкость
бурлила, лопались пузыри, на поверхность всплывала то лишенная  ногтей рука,
то чья-то  волосатая голова, то  ком  разваренных кишок. Рядом  стоял Бур  с
копьем в поросшей рыжей шерстью лапе и, оскалясь  в  гнусной усмешке, кивал,
подзывая Блейда к себе.
     "Ты вернулся, -- произнес он на правильном айденском. -- Я знал, что ты
вернешься.  Тут подарок тебе, -- Бур начал с усилием мешать древком в котле.
-- Один  толстый! Ты -- этот толстый -- хорошо!" Он что-то подцепил  и начал
выволакивать на поверхность. Странник, замерев в ужасе, глядел вниз. Длинные
черные волосы, хрупкие  плечи,  маленькие  груди...  Перед  ним  была Найла!
Голова  ее,  неестественно  вывернутая,  клонилась  вперед,  словно  девушке
перебили позвоночник ударом каменного топора; из-под полуоткрытых век темные
застывшие зрачки с укором смотрели на Блейда.
     Он взревел и яростным ударом сшиб Бура прямо в котел. Рыжий троглодит с
плеском  погрузился в кипящую воду, ушел на дно и вдруг, ухмыляясь, вынырнул
снова.  В его волосатых  лапах  покачивалось тело  Найлы. "Твой толстый!  --
торжествующе  прохрипел  он, рванув  мертвую  голову девушки  за  волосы. --
Твой!" С  налившимися кровью глазами Блейд  прыгнул в котел с одним желанием
-- растерзать, впиться зубами в толстую шею трога...
     Прохладная  ладошка  легла  на  его  лоб, возвращая  в  мир  "Катрейи",
безбрежности океанских вод и неба, уже начинавшего темнеть. Найла склонилась
над  ним,  пряди  темных волос  падали  Блейду на  лицо,  щекотали  шею.  Он
порывисто  прижал девушку к себе, шепча: "Жива! Жива!" -- и даже не замечая,
что сейчас на ней  нет даже привычной коротенькой и прозрачной туники. Найла
удивленно  взглянула  на  него и,  поглаживая  мускулистое  плечо,  смущенно
пробормотала:
     -- Ты кричал... Приснилось что-то плохое?
     -- Все уже прошло, малышка, -- Блейд  улыбнулся, передвинул ее повыше и
начал  ласкать  губами  розовый  сосок.  --  Ты  пришла  меня успокоить?  --
поинтересовался он, на миг прервав это занятие.
     --  Замолчи!  -- изогнувшись, Найла легонько шлепнула  его  по губам  и
подставила другой сосок  -- такой же розовый  и жаждущий ласки. Забрав его в
рот, Блейд стал медленно  водить языком по этому  упругому бутончику  плоти.
Его руки раздвинули  нагие бедра девушки, пальцы осторожно коснулись гладкой
кожи ягодиц, ощущая сладостное напряжение мышц.
     Его ладонь  скользнула вниз,  между ног, нежно  сжав треугольник лобка.
Найла коротко  застонала, свела колени, будто пытаясь  защититься, но пальцы
Блейда  уже проникли  глубоко,  поглаживая  и сдавливая выпуклый  трепещущий
холмик. Внезапно он почувствовал влагу и понял, что девушка  тоже сгорает от
желания.
     Блейд резко  перевернул ее  на  спину и вошел.  Найла опять вскрикнула,
потом замерла, словно прислушиваясь к новым  ощущениям, когда он начал мерно
раскачиваться  над ней. Ноги ее поднялись, обхватив  талию  Блейда,  дыхание
стало  частым, прерывистым.  Она застонала и вдруг  подалась ему  навстречу,
сразу  и безошибочно  подстроившись к  ритму его  движений.  Прижав  губы  к
маленькому ушку, Блейд, сгорая от страсти и истомы, прошептал:
     -- Катрейя... моя катрейя!



     Прошло двенадцать  дней. Зеленый Поток нес каравеллу в  восточной части
Кинтанского океана, разделенного линией экватора и двумя полосами водорослей
на южную и  северную акваторию. Скорость течения начала замедляться. Однажды
утром Блейд, бросив  за борт самодельный лаг  -- веревку с завязанными через
каждый ярд  узлами,  --  отсчитал  время  по  ударам  собственного пульса  и
погрузился в размышления. Потом он позвал Найлу.
     --  Малышка,  мы  идем  уже не так быстро.  И мне кажется, что  большую
"Катрейю" теперь несет на северо-восток.
     Большой катрейей звалась теперь  каравелла  --  покачивающийся  под  их
ногами, изукрашенный резьбой корабль; маленькой -- живой, теплой и нежной --
была сама Найла.
     Девушка повернула к Блейду лицо  --  глаза  сияют,  на  щеках круглятся
ямочки.  Казалось,  ей  все  равно,  куда   и  сколько  плыть,  лишь  бы  не
расставаться со  своим  возлюбленным. Их медовый месяц был в самом разгаре и
развивался по  классическим канонам: одни на роскошном корабле и в тропиках.
Правда,  Блейд  уже  дважды  мыл  палубу, но тело  маленькой  катрейи  щедро
благодарило его за то, что он холил тело большой.
     Странник  задумчиво  посмотрел  на  восходящее  солнце. Оно поднималось
теперь справа  от  бушприта;  значит,  Поток --  и  судно вместе  с  ним  --
поворачивал к северу. Скорость течения, по его подсчетам упала с тридцати до
двадцати  пяти  --  двадцати  четырех  миль в  час;  воды  Зеленого  потока,
разогнавшись  в  гигантской  трубе  между  центральным и южным континентами,
затормаживали свой бег в необъятных просторах Кинтанского океана.
     --  Ты что-нибудь слышала об  этих  местах?  --  спросил  Блейд  Найлу,
сидевшую у  его ног. Они находились на носу,  позади мощной  драконьей  шеи,
возносившей  к   солнцу   катрейю,  розовую   наяду.  Найла  была  такой  же
розово-смуглой и прелестной.
     Девушка кивнула черноволосой головкой.
     -- Да. Но только слухи, сказки... Калитанцы не  плавают в этих водах. В
сущности, мы  знаем только  свое море... мы  ведь отрезаны от океана полосой
водорослей,  -- она  задумчиво  водила  ноготком  по  палубе,  словно  рисуя
невидимые  линии морской  карты: с запада  -- Ксам, на  севере --  Перешеек,
северо-восток и восток  -- побережье Кинтана, с юга --  непреодолимый барьер
саргассов.
     Блейд присел рядом и обнял ее за плечи.
     -- Что же ты слышала, девочка?
     --  Кинтанцы  плавали  далеко  на восход.  Там  --  цепь островов,  они
ограничивают  океан с востока... Наверно, со дна поднимается горная гряда, и
эти  острова  --  ее вершины.  Их очень много, больших и  малых, они тянутся
полосой шириною почти в пятьсот тысяч локтей, --  больше сотни  миль, быстро
прикинул Блейд. -- Это целая страна, от жарких краев до холодных вод... и за
ней -- другое море, еще один огромный океан. Но туда кинтанцы не прошли.
     Блейд  припомнил  карту  на  экране  автопилота. Благодаря  ей  он  мог
добавить  еще  кое-что  к  словам  девушки.  Островные  гряды расходились от
экватора симметричными дугами  и к северу, и к югу; значит, подводный горный
хребет, о котором говорила Найла, шел в меридиональном направлении от полюса
до  полюса.  Вероятно,   это  была  чудовищная  стена,  в  какой-то  степени
уравновешивающая   все  континенты   восточного   полушария   и  разделявшая
Кинтанский и Западный океаны.
     --  Все, что ты слышала,  похоже на правду, -- сказал  он  девушке.  --
Можешь  взглянуть на карту  в моей  лодке  --  там,  слева,  на самом  краю,
помечены эти острова.
     --  Да, я  видела... Только  твоя  карта  крохотная...  острова --  как
точки... ничего не поймешь.
     Это было верно.  Экранчик  имел  размеры с ладонь,  и  островные  гряды
пришлись  на самый  край; кроме факта их наличия, монитор в кабине флаера не
мог подсказать ничего. Блейд не сомневался, что на экран можно было  вывести
изображение любой частя  планеты  в  крупном  масштабе -- однако он не  умел
этого делать.
     -- Там, на твоей карте, весь наш  мир,  -- задумчиво сказала  Найла. --
Значит, волшебники из Хайры побывали в каждой стране, во всех местах?
     -- Нет, -- Блейд покачал головой, -- Видишь ли, духи воздуха -- прежде,
чем опуститься  в Хайре, --  долго  летали  над миром и  разглядывали его  с
высоты. Потом они составили эту карту.
     Он  твердо  придерживался  версии  о  хайритском  происхождении  своего
странного аппарата. Что-то мешало ему рассказать девушке  об  истинной  цели
оборвавшегося  над Зеленым Потоком полета; он даже старался пореже упоминать
о таинственной южной земле, недостижимом айденском Эльдорадо.
     Найла потерлась щекой о его обнаженное плечо.
     -- Видно, духи воздуха владели могущественной  магией, --  сказала она.
-- Что же они искали в твоей стране?
     -- Полагаю,  места, где можно поселиться, и народ,  который стал бы  их
почитать. Но у  хайритов уже были свои  воздушные божества -- Семь Священных
Ветров.   Поэтому   наши   предки   вырезали   пришельцев   и  завладели  их
богатствами... всем, до чего дотянулись их руки и разум.
     -- Разве  духов можно  убить, Эльс? -- Найла подняла на него удивленный
взгляд.
     -- Конечно. Тех, кто обладает плотью  -- стальным клинком;  бестелесных
-- забвением. Да, девочка, забвением можно прикончить любого бога!
     Найла долго молчала, обдумывая эту мысль. Наконец она произнесла:
     -- Странные вы, хайриты...  Бог  -- душа  народа! Кто же станет убивать
свою душу?
     -- Хайриты --  не странные, Найла... народ как народ, -- Блейд говорил,
нежно поглаживая блестящие черные локоны. -- Это я --  странный хайрит... --
Он  пристально глядел  вперед,  туда, где  ярко-оранжевый солнечный диск уже
наполовину  поднялся  над  океаном. --  Ладно, не  будем  об  этом.  Хайриты
почитают Семь Ветров тысячи  лет и вовсе не собираются отрекаться от них. Но
те духи  воздуха, что опустились в  наших степях пятьдесят поколений  назад,
были чужими. Поэтому-то хайриты и убили их.
     Лаская  головку Найлы, прильнувшую  к его плечу, Блейд размышлял о том,
что  может  произойти  с  могучим  океанским   течением,  натолкнувшимся  на
чудовищный горный хребет.  Естественно,  оно  должно огибать  этот барьер...
скорее всего -- и с севера, и  с юга. Значит,  Зеленый  Поток раздваивается?
Это  походило на правду; во  всяком случае, становилось понятным,  почему их
корабль несет  к  северо-востоку. Они  оказались  в северной ветви  течения;
вероятно, если б "Катрейя" плыла пятьюдесятью милями южнее, судно  повернуло
на юго-восток и он наконец очутился бы в южном полушарии. Какое невезенье!
     Невезенье? Еще  многое должно  случиться, прежде чем он сможет так  или
иначе  оценить  это  событие... Не стоит спешить! На  север  так  на  север.
Возможно, это окажется самой надежной и быстрой дорогой на Юг.
     Он наклонился к Найле.
     -- Те  кинтанские мореходы,  о  которых  ты  говорила... часто  ли  они
плавали через океан к островам?
     Девушка дернула хрупким плечиком.
     -- Не думаю. Там быстрое течение -- вдоль всей островной цепи, с юга на
север.  Через  него  трудно  перебраться...  -- Блейд  медленно кивнул;  его
гипотеза подтверждалась.
     -- Собственно, -- продолжала Найла, -- те,  кто сумел его переплыть, не
возвращались обратно. В Кинтан пришли те, кому это не удалось...
     -- Острова опасны?
     --  Говорят  разное...  про  огненные   горы,  великановлюдоедов,  злых
колдунов и стаи чудовищ...
     -- Ты веришь в эти истории?
     С прагматизмом бывалого торговца и путешественника Найла заметила:
     -- Такое часто рассказывают о дальних странах.  Но доберешься туда -- и
видишь, что там живут обычные люди... и занимаются они обычными делами.
     -- Вот такими? -- спросил Блейд. Он приподнял Найлу, раздвинул ей бедра
и посадил к себе на  колени. Девушка  рассмеялась и,  скрестив  ножки на его
пояснице, подставила  губы для поцелуя.  На ближайшие  полчаса они  забыли о
причудах Зеленого Потока, который влек их каравеллу к населенным людоедами и
чудовищами островам.
     * * *
     Через день они плыли почти  точно на север. Скорость  течения упала  до
двадцати миль, однако каравелла покрывала не  меньше пятисот миль в сутки и,
по  прикидке Блейда,  находилась  на таком же расстоянии от  экватора.  Жара
стала  поменьше;  в  полдень температура поднималась  только  до  сорока  но
Цельсию;  влажность  тоже спадала. Блейд уже  рисковал  выскакивать  днем на
палубу на минуту-другую, не боясь получить ожог.
     Найла  начала  проявлять  признаки беспокойства.  К  вечеру она послала
Блейда  на мачту, велев внимательно осмотреть  западный горизонт.  И  там, в
косых    лучах    заходящего    солнца,   он    наконец   увидел   саргассы.
Изумрудно-багровое  поле  тянулось  на мили  и  мили  --  мрачное, зловещее,
безысходное.  Они  находились  в опасной  близости  от  этого  барьера,  что
нравилось  Блейду  ничуть не  больше, чем Найле. Если  "Катрейя"  попадет  в
цепкие объятия водорослей, они застрянут тут на годы, если не навсегда.
     С большим трудом они  поставили паруса и, пользуясь  попутным  западным
ветром, направили  бег судна к северо-востоку. Сейчас каравелла по диагонали
пересекала  Зеленый  Поток  -- вернее, северную ветвь могучего  течения,  --
устремляясь  к подводному  хребту, разделявшему два океана. Вероятно,  здесь
существовал  разрыв в полосе  саргассов, либо водоросли  подходили к  берегу
где-то севернее. Если так, то  морская дорога для "Катрейи" будет перекрыта,
и их путешествие завершится -- во всяком случае, его водная часть.
     Еще через  день,  находясь уже в тысяче миль  от  экватора, они впервые
увидели земли.  По  правому борту вздымались бурые, серые и черные скалистые
массивы,  уходившие ввысь на две-три тысячи футов -- вершины чудовищных гор,
таившихся в океанской глубине. У отвесных берегов --  ни бухты, ни  разлома,
ни трещины! -- кипели буруны; среди  белой пены торчали остроконечные темные
клыки рифов. Высадиться тут было невозможно -- и ни к чему. Каменные склоны,
мертвые  и  бесплодные,  сожженные яростным  солнцем, сулили  только гибель,
смерть от голода, жажды и безысходной тоски.
     Блейд направил  "Катрейю"  на  север  и  спустил паруса, чтобы западный
ветер не сносил корабль к скалам. Многие из вершин  дымились -- вероятно, то
были действующие вулканы. Они  шли на расстоянии двенадцати-пятнадцати  миль
от этих неприветливых берегов, стараясь держаться  в  самом стрежне течения.
Прошел  день,  затем  --  другой.  Прибрежные скалы стали  ниже, рифы  у  их
подножий  исчезли;  постепенно на  камнях  появилась почва, питавшая  чахлую
траву. Каравелла подошла ближе к земле.
     Тут уже  можно было  высадиться --  многие  острова,  особенно крупные,
тянувшиеся на сорок-пятьдесят миль,  имели бухты. Тут даже можно было как-то
просуществовать,  однако Блейд продолжал править к северу. "Как-то"  его  не
устраивало.
     Выпуклые щиты островов продолжали понижаться.  Хотя  в целом сохранялся
гористый  характер местности, теперь от  берега океана  вглубь  простирались
равнины, поросшие  травой  и  кустарником  -- уже  пышными  и зелеными,  что
свидетельствовало  об  изобилии  влаги.  Стали  появляться  первые  деревья;
сначала  --  одиночные,  потом -- целые рощи,  похожие  на огромные  пестрые
букеты,  расставленные  на изумрудной  скатерти  прибрежных  равнин. Наконец
далекие горы зазеленели от  подножий до  иззубренных  верхушек; в  подзорную
трубу,  которую  принесла  Найла,  Блейд  разобрал,  что  некоторые  деревья
достигают исполинской вышины -- футов пятисот.
     Странники могли  уже целых  день находиться на  палубе.  Легкий морской
бриз  делал вполне  терпимой  тридцатиградусную  жару,  губительная радиация
светила больше не беспокоила их.  Блейд подозревал,  что озоновый экран  над
планетой имеет  разрывы; вероятно,  над экваториальной зоной он был  слишком
тонок либо  отсутствовал  вовсе. Может быть, барьеры саргассов, опоясывавших
Айден в низких широтах, являлись результатом мутации каких-нибудь безобидных
водорослей,    разросшихся   до    чудовищных    размеров   под    действием
ультрафиолетового излучения? Может быть... Его образование в  части генетики
и экологии оставляло  желать лучшего -- впрочем, человек не обязан знать все
на свете! Как  бы то ни было, саргассы нигде не подходили близко к берегу, и
каравелла продолжала свой путь на север.
     Они находились уже  в  трех тысячах  миль от  экватора, когда  заметили
первый дымок  костра. Острова  шли  один  за другим,  разделенные  проливами
пяти-десятимильной    ширины;   казалось,   что   "Катрейя"   плывет   вдоль
континентального  берега,  изрезанного   бахромой  фиордов  и  устьями  рек.
Несомненно, навигация в глубине островного лабиринта  была  непростым делом;
струи Зеленого Потока  то ответвлялись в одни морские  рукава меж островами,
то  вливались обратно в главное течение из  других. Блейд чувствовал это  по
поведению  корабля: проливы или жадно  всасывали их  судно,  словно стремясь
вырвать его  из могучих объятий Потока,  или выталкивали каравеллу далеко от
берега. Теперь они с Найлой стояли вахту  и пользовались и парусом, и рулем;
беспечные дни,  когда  течение  несло  их на  своей спине прямо  на  восток,
миновали.
     Столб дыма был замечен рано утром  во время  вахты Найлы, когда девушка
стояла у руля, а  Блейд  отсыпался в каюте. Неожиданно он почувствовал,  как
маленькие руки  трясут  его, пытаясь вырвать  из мира сновидений,  и, открыв
глаза,  тут  же  повалил Найлу на  себя. По  его мнению, могла  существовать
только  одна  причина  для  подобной  бесцеремонности;  его  руки  пробежали
привычный  путь от  стройных бедер до хрупких плеч девушки, освобождая ее от
легкого прозрачного наряда. Он уже начал раздвигать ей  колени, когда  вдруг
понял, что Найла сопротивляется изо всех сил.
     -- Пусти, Эльс! -- маленькие кулачки колотили его в грудь. -- Сейчас не
время и не место!
     Блейд поймал губами розовый сосок.
     --  Насчет времени  -- согласен,  --  промычал он, -- тебе  сейчас надо
стоять на вахте. Но  место, на мой взгляд, самое подходящее. -- Он попытался
поцеловать ее в другой сосок.
     Вертясь, как юла, в его сильных руках, Найла прошипела:
     -- Оставь меня, ты, глупый хайрит!  На берегу дым!  Дым! Слышишь, что я
говорю?
     Странник сел, продолжая придерживать ее  за плечи. Найла нахмурилась и,
вырвав  из его  рук  подол туники,  потянула  вниз невесомую  ткань, спрятав
золотистые чаши грудей, плоский  живот и темный треугольник меж  бедер,  так
неудержимо манивший Блейда. Сейчас это была Найла-которой-тридцать.
     -- Дым? -- он соскочил  с дивана на пол. -- Клянусь всеми Семью Ветрами
и хвостом Йдана в придачу! Что же ты сразу не сказала, глупая девчонка!
     Найла метнула на него взгляд -- не из самых ласковых, надо признать, --
и выскочила на палубу. Блейд торопливо последовал за ней.
     "Катрейя" шла в двух милях от побережья большого острова, пересеченного
с юга  на север зубчатой стеной горного  хребта; его  центральная трехглавая
вершина вздымалась  тысячи  на четыре футов. Зеленые заросли джунглей мягкой
волной стекали  с  горных склонов, сменяясь  равниной, покрытой  травой, над
которой кое-где торчали исполинские деревья  с похожими на раскрытый  зонтик
кронами. Вдоль самого берега тянулись дюны, почти незаметные на фоне желтого
песка; из-за одной вздымался столб черного дыма.
     Это явно было делом человеческих  рук. Что еще может гореть на песчаной
почве,  кроме костра  -- жаркого большого  костра, в  который бросают свежую
зелень? И дым, мрачными клубами уходивший к ясным небесам, являлся сигналом.
Пока  Блейд следил  за  тем, как  черная колонна  уплывает  за корму  судна,
впереди взметнулась еще одна; сигнал был принят и повторен.
     -- Трубу!  -- он  протянул руку, и  Найла покорно вложила в нее тяжелый
медный цилиндр; ее глаза расширились от возбуждения и страха.
     Блейд поднес  трубу  к правому  глазу, осматривая  пляж. Это оптическое
устройство  намного  превосходило  зрительные  трубы  айденитов;   обитатели
Калитана недаром считали себя морским народом. Дюны  и золотой песок  словно
прыгнули к самому борту  корабля; казалось, до  них не больше двухсот ярдов.
Он  чуть приподнял  трубу,  и в поле  зрения попал клочок  зеленой  равнины.
Сначала  под  одним, потом под другим деревом ему удалось заметить крошечные
дома и человеческие фигурки рядом с ними.
     Опустив  свой  увесистый  инструмент, он задумчиво : поглядел на  мачты
"Катрейи". Фок нес один прямой парус; обычно этого хватало, чтобы обеспечить
устойчивое  управление  судном.  Но  сумеет ли  их  немногочисленный  экипаж
поднять все  паруса и справиться с ними? Возможно, решение этой задачи скоро
будет означать для них жизнь или смерть; кроме  домов и людей, Блейд заметил
еще кое-какие подробности, вызвавшие у него самые мрачные предчувствия.
     На пляже и  между  дюн темнели  корпуса лодок. Увы,  это не были  утлые
рыбачьи  челны  или  безобидные  неповоротливые  баркасы; боевые  пироги  на
тридцать-сорок  гребцов  вытягивали  к прибою острые  хищные носы.  Длинные,
стремительные,  прочные --  похоже, выточенные из  цельных  стволов, --  они
несли носовой  таран и  два  ряда овальных  щитов, закрепленных  по  бортам,
напомнив этим Блейду драккары  викингов. Он  ни  минуты  не сомневался,  что
видит суда, предназначенные для военных походов, погонь и грабежа; что люди,
плавающие на них,  не  погнушаются разбоем,  насилием и  убийством. Впрочем,
другого он не ожидал; медовый месяц с Найлой подходил к концу, запах крови и
стали начал щекотать его ноздри.
     Самым  примечательным, однако, были не  столько  пироги, сколько щиты и
носовые бивни, отливавшие в солнечных  лучах красновато-желтым металлическим
блеском. Медная оковка, несомненно! Эти островитяне -- отнюдь не примитивное
племя. Если они и характером похожи на древних норвежцев, то ни меч, ни фран
не заржавеют в ножнах!  Невольно  мысли Блейда  обратились к другой стране и
другому народу, тоже напомнившему ему о неистовых скандинавах.  Потребовался
только один бой, чтобы завоевать их доверие... Сколько же крови придется ему
выпустить из этих островитян?
     Он окинул взглядом тонкую фигурку Найлы. Нет, вдвоем им не справиться с
"Катрейей"!  Она может стоять  у  руля, пока он лазает по мачтам... но чтобы
поставить паруса или взять рифы, надо не меньше четырех человек... Причем --
опытных  моряков,  под  командой хорошего  шкипера!  Итак,  если  их  начнут
догонять,  придется  драться,  иначе его  просто снимут  с  мачты стрелой...
Интересно,  какую скорость могут развивать эти пироги? Рискнут ли  аборигены
сунуться на них в Поток?
     Пока  никто не пытался  их преследовать,  но дымные столбы возникали на
берегу с пугающей  регулярностью. К полудню они миновали остров с похожей на
трезубец вершиной и пересекли широкий двадцатимильный пролив, отделявшим его
от  следующего,  более  пологого  и крупного.  Не успела "Катрейя"  обогнуть
длинный серпообразный мыс  --  загнутый коготь, выпущенный островом в океан,
--  как к  ней  ринулся  десяток  пирог.  Однако они не пытались  ни догнать
каравеллу, ни отрезать ее от  океана и прижать к берегу. Ритмично вздымались
весла,  повинуясь барабану,  грохотавшему на головном судне, и  пироги мирно
скользили в трехстах ярдах за кормой "Катрейи", словно почетный эскорт.
     Возможно,   это   и   был   почетный   эскорт.   Разглядывая   флотилию
преследователей  в подзорную трубу,  Блейд  не  заметил  у них ни  луков, ни
копий. Казалось, смуглые обнаженные гребцы, сидевшие к нему спинами,  вообще
не имели оружия. Лишь  двое-трое кормчих,  которые  стояли  на  корме каждой
пироги у длинного рулевого весла,  вроде  бы  носили  перевязи,  на  которых
что-то поблескивало -- вероятно, кинжалы. Но больше  --  ничего! И на бортах
этих пирог не было щитов.
     Напрасно  он  пытался  разглядеть  лица  кормчих  --  это  превосходило
возможности капитанской  оптики.  Вдобавок  эти  парни  согнулись над своими
веслами, только изредка бросая взгляды на каравеллу. Блейд видел только, что
на переднем судне,  на корме, сидел некто в высоком головном уборе из перьев
-- конечно,  предводитель. Вождь глядел вперед, но  лицо его заслоняли спины
гребцов.
     Они с Найлой еще могли повернуть  от берега и уйти  миль на двадцать  в
середину Зеленого  Потока.  Но стоило  ли  это  делать?  Рано или  поздно им
придется  вступить  в  контакт  с  туземцами,   а  эти   выглядели  довольно
миролюбиво. Правда, носы их  пирог тоже  походили  на тараны и  были окованы
медью, но, возможно, это являлось просто  украшением или местной, традицией.
Хотя туземцев  насчитывалось человек  триста, Блейд  не  сомневался,  что  с
франом в одной руке и мечом в другой сумеет вселить страх божий в толпу этих
голышей.
     Он думал и о том, что островитяне не  боятся плавать в Зеленом  Потоке,
во всяком  случае  -- в прибрежных водах.  Может быть, они  даже  знают, как
пересечь экватор? Южное полушарие по-прежнему оставалось  его главной целью,
и  теперь,  завладев  "Катрейей"  --  вместе с  ее очаровательной  хозяйкой,
разумеется,  -- странник  мечтал  добраться до чертогов  светозарного Айдена
именно в такой компании. Он ценил комфорт. И все,  что ему сейчас было нужно
-- это информация.
     Нет, не  только.  Еще надо,  чтобы  Хейдж не лез в его дела, не пытался
вселить какого-нибудь  головореза  из  "зеленых беретов" в  прелестное  тело
Найлы. Это было бы катастрофой! Блейд успел по-настоящему привязаться к ней.
Кроме  того, существовали  южане. Они никак не откликнулись на  сигнал -- по
крайней  мере, явным образом. Что  ж,  возможно,  это  и  к  лучшему.  Пусть
подождут. Ричард Блейд сам доберется до них -- и не один!
     Он  посмотрел  на  пироги,  сохранявшие  дистанцию  на  протяжении двух
последних часов, потом  на  девушку,  сжавшуюся на палубе у его  ног.  Может
быть, все-таки повернуть в океан?
     Словно прочитав его мысли, Найла нарушила молчание.
     --  Эльс, мне страшно... -- она подняла к Блейду побледневшее  лицо. --
Давай уйдем от берега...
     Блейд усмехнулся.
     -- Боишься  людоедов,  малышка? Ничего... На этот  счет у меня солидный
опыт!
     -- Что ты собираешься делать?
     -- Попробую вступить в переговоры, -- он  пожал  плечами. -- Посмотрим,
что получится.
     --  Ты  знаешь  их  язык?  --  девушка  кивнула   в  сторону  флотилии,
державшейся за кормой "Катрейи" так, словно ее привязали на канате,
     -- О, черт!  Нет,  конечно! -- с минуту он соображал что-то, поглаживая
отполированные рукояти рулевого колеса. -- Знаешь, в таких делах слова -- не
самое  главное. Прилетит стрела -- и все ясно: приказ остановиться. Прилетит
двадцать стрел -- тоже  ясно: атака. А если  стрелы не  летят,  но  с  тобой
пытаются заговорить  -- значит, выбран  мир.  Правда, потом-то  и начинаются
главные  сложности... -- он  потер висок,  задумчиво поглядывая на пироги, и
сказал: -- У моего  народа,  --  он  не  стал  уточнять, у  какого, --  есть
поговорка: надейся на лучшее,  но  готовься к худшему. Принеси-ка,  девочка,
мое оружие... да заодно чего-нибудь поесть.
     Натянув свои кожаные доспехи, он принялся жевать кусок мяса. Найла есть
не стала. Блейд снова погнал ее вниз, велев принести  бронзовый шлем и  щит,
которые  он  видел  в каюте  Ниласта, ятаган,  пару луков и связки стрел  из
помещений   экипажа.  Стальных   хайритских  стрел  оставалось  немного,  но
калитанские тоже  подходили  к его арбалету. Правда, они торчали  вперед  на
пол-ярда и мешали целиться, но зато их было целых  три  сотни. Найла  совсем
запыхалась, пока перетащила на ют всю эту гору оружия.
     Бросив оценивающий взгляд  на  ее тонкую,  но  крепкую  фигурку,  Блейд
спросил:
     -- Ты умеешь обращаться с луком?
     Девушка неуверенно  кивнула, и  он, уловив ее замешательство, приподнял
бровь.
     --  Я обучалась стрельбе, Эльс...  -- личико  ее побледнело.  --  Но...
понимаешь... я никогда не убивала людей...
     -- Это  же так просто, малышка... проще, чем  подцепить на крючок рыбу.
Берешь  добрый лук,  клинок или  топор,  и  -- р-раз!  -- он  рассек  воздух
ладонью.
     -- Прости, Эльс, я не смогу...
     -- Придется попробовать, -- жестко сказал он.
     -- Нет, Эльс, милый... Нет... Лучше уж я сама...
     У  Найлы был такой  вид, словно  ее сейчас вывернет, в черных  огромных
глазах стояли  слезы. Долгую минуту Блейд пристально  смотрел на  нее. Такая
нерешительность была вовсе  не в ее характере. Он успел убедиться, что Найла
не относится к  разряду неженок; она  умела делать многое, и делала  все это
хорошо. И она выросла на Калитане, в средневековом мире планеты Айден! Каким
бы изолированным  и благополучным не был этот тропический  остров,  все-таки
жизнь  на нем  не  походила на  безопасное  существование  в благоустроенных
пригородах   Лондона,  Нью-Йорка  или  Стокгольма.  Итак,  Найла  не   может
убивать... Об этом стоило поразмыслить на досуге!
     Пока что досуга  не  предвиделось; пироги, как привязанные, тащились за
кормой "Катрейи".
     -- Хорошо,  -- сказал  Блейд,  --  я не буду  заставлять тебя стрелять.
Станешь у  руля.  В случае серьезных неприятностей  правь в  океан. Да,  еще
одно... --  он  снова  осмотрел Найлу,  облаченную в свой обычный  воздушный
наряд.  -- У  тебя найдется, что одеть? Я имею  в виду  -- что-нибудь  более
соответствующее моменту?
     Она с готовностью кивнула.
     -- Да, конечно! Мой охотничий костюм!
     Через десять минут  она вернулась в тунике  из  тонкой  замши, таких же
лосинах и  сапожках.  Наряд облегал ее  ладное  тело как  тугая перчатка,  и
выглядела девушка в нем весьма соблазнительно. Критически осмотрев ее, Блейд
хмыкнул  и велел принести и надеть легкую кольчугу,  что висела на  ковре из
перьев в каюте Ниласта. Край подола  из тонких  металлических  колец доходил
Найле  до  колен, рукава  спускались ниже  локтей, но теперь она  была  хоть
как-то  защищена от стрел. Привязав веревку к  рукоятям  небольшого круглого
щита, Блейд пристроил его девушке на спину -- так, что верхний край закрывал
затылок. Потом он уступил Найле место у руля.
     С полчаса  они исходили  потом  в своих доспехах. Потом  судно обогнуло
очередной мыс, оказавшийся последним;  за ним вглубь архипелага уходил узкий
пролив, впереди же маячил новый остров. Внезапно девушка вскрикнула.
     -- Эльс, Эльс! Помоги! Я не... не могу...
     Блейд, наблюдавший за  пирогами, обернулся. Найла всей тяжестью повисла
на руле,  но  "Катрейя" упрямо отклонялась вправо, целясь носом в пролив. Он
был шириной всего с милю.
     Подскочив к колесу, странник попытался выправить  курс, однако тащившее
их течение оказалось очень сильным. Паруса! Только  паруса  могли их спасти!
Он бросил- взгляд на фокмачту -- парус  едва  трепетал  под слабыми порывами
бриза.  Позади раздалась  резкая  барабанная  дробь, и  Блейд,  оглянувшись,
увидел, что флотилия преследователей резко ускорила ход.
     --  Вот мы и попались, малышка, -- пробормотал он сквозь зубы. -- Правь
посередине этой канавы и старайся не приближаться к берегам.
     Он отправился  на корму  и  встал, держа  в  руках арбалет,  у  резного
чешуйчатого туловища  левого дракона, гордо  вздымавшего голову  с клыкастой
пастью над ютом "Катрейи". Два извива его тела футовой толщины  образовывали
отличное прикрытие;  между ними, как в амбразуру, можно было просунуть ствол
арбалета. Нахлобучив на голову шлем, Блейд  поднес к глазу трубу  и направил
ее в сторону преследователей. До  них  оставалось ярдов двести пятьдесят,  и
они медленно, но верно настигали корабль.
     Теперь-то он  смог разглядеть их лица!  Кормчие  стояли выпрямившись  и
смотрели  вперед;  гребцы,  не  сбиваясь  с  ритма,   часто   оборачивались.
Физиономии   у  них  были  устрашающие,  размалеванные  красными  и  черными
полосами, которые тянулись со лба на щеки. Блейд  ни секунды не сомневался в
значении  этого  факта  --  боевая раскраска! И, подтверждая  худшие из  его
подозрений, со дна глубоких пирог поднялись лучники. Свистнул десяток стрел,
догнав "Катрейю", и ее резная высокая корма  украсилась безобразной щетиной.
Видимо, лучники не пытались поразить немногочисленный экипаж; то было просто
предупреждение.
     Блейд, однако, пробормотал:
     -- Одна стрела -- приказ остановиться, десять стрел -- атака.
     Затем  он поднял  арбалет,  и  через мгновение  короткий  стальной болт
проткнул  горло  первого  лучника  на  первой  пироге. Он  успел  снять  еще
четверых, пытаясь  добраться  сквозь  строй  вражеских  воинов  до рулевых и
вождя, когда ошеломленные островитяне опомнились, ответив ливнем стрел.
     Блейд оглянулся. Найла твердо держала курс; высокая  корма "Катрейи"  с
чуть  наклоненной в сторону мачты  палубой надежно прикрывала  ее до  пояса.
Быстро  высунув руку наружу, он  выдернул несколько  стрел, впившихся  в шею
дракона  и закрывавших обзор. Слава Творцу!  Наконечники у них были медными,
не кремневыми.
     В течение ближайшей минуты он  перестрелял остальных лучников в  пироге
вождя. Это действительно  было так  просто -- для профессионала, разумеется.
Берешь добрый  хайритский арбалет, и --  р-раз!  Одиннадцатая стрела пробила
череп кормчего, и пирога вильнула.
     Предводитель в перьях что-то рявкнул -- Блейд видел, как он размахивает
руками.  Два задних  гребца бросили весла и, подняв с  днища пироги  большие
овальные щиты,  прикрыли  ими вождя и двух оставшихся в живых кормчих. Блейд
решил  поберечь хайритские стрелы и всадил  две калитанские  в переднюю пару
гребцов. Летели они отлично, но теперь он перезаряжал арбалет не так быстро.
     Вождь опять закричал. Расстояние было  еще  велико, и  странник не  мог
различить  слов, но  повелительный  резкий  тон приказа  распознал  отлично.
Вторая  пара гребцов  оставила весла  и прикрыла  остальных щитами. Однако с
высокой кормы каравеллы отлично простреливалась середина пироги, и Блейд тут
же  доказал преследователям,  что ему все  равно, кого  убивать.  Еще четыре
стрелы  нашли цель,  и  гребцы, уже  без  всяких  приказов,  бросили весла и
схватились  за  щиты.  Заметив  убор  из  перьев,  приподнявшийся над  краем
овального щита, Блейд всадил пятую стрелу точно в лоб любопытного вождя -- в
доказательство  своей меткости и для острастки. Пирога беспомощно закачалась
на мелких волнах, течение начало сносить ее к берегу.
     --  Восемнадцать!  --  спокойно прокомментировал  он.  --  Считая  с их
касиком!
     -- Что? -- голос  Найлы  был хриплым от  напряжения; вцепившись в руль,
она вела каравеллу точно посреди пролива. -- Что ты сказал, Эльс?
     -- Их стало на восемнадцать меньше, -- повторил Блейд.
     Найла повернула  к нему бледное лицо, ее глаза  расширились. Теперь это
была женщина-которой-тридцать. Может быть, даже сорок.
     -- Ты хочешь сказать, что убил уже восемнадцать человек?
     -- Надеюсь, что ранениями дело не обошлось. Я целил в лоб, в глаза  и в
шею... -- Руль дрогнул в руках Найлы, и Блейд невозмутимо произнес: -- Держи
курс, малышка, а я побеспокоюсь об остальном.
     Он уже понял, что даже при слабом ветре  преследователям будет  нелегко
догнать каравеллу. Сейчас до девяти пирог, обошедших  лодку убитого им воина
в  перьях, оставалось  ярдов  двести.  По  его  прикидке,  они выигрывали  у
"Катрейи" десяток футов  каждую  минуту;  значит, погоня  продлится  с  час.
Сколько надо  перестрелять  островитян, чтобы  к нему  отнеслись  с  должным
почтением? Он был  готов уложить их всех -- благо стрел хватало!  Хайритский
арбалет метал  снаряды на  триста ярдов,  и  луки островитян не могли  с ним
сравниться -- Блейд  видел,  что их  стрелы  втыкаются в корму на излете или
падают в воду. И в меткости он намного превосходил их. Ильтар сделал-таки из
него настоящего хайрита!
     Он   поглядел  назад  --   теперь  флотилию   возглавляли  три  пироги,
выстроившиеся шеренгой. Стрелы с них  сыпались градом,  не причиняя, однако,
никакого вреда.
     Блейд снова взялся за  арбалет и начал методично расстреливать лучников
и гребцов.  Заметив,  что  на  одной  пироге  поднялся  щит, которым  гребец
прикрывал  стрелка,  он  прикинул  расстояние  и решил рискнуть.  Стрела  из
хайритского арбалета пробивала дюймовую доску за двести ярдов, и если медная
оковка на щитах островитян не очень толста...
     Он поднял арбалет,  заряженный  стальной стрелой. Оковка  не может быть
очень толстой, иначе такой большой щит просто не поднять...
     Стрела  мелькнула,  словно  серебристая  молния,  и  лучник свалился на
гребца,  потянув за  собой пробитый  насквозь  щит. Услышав  возгласы ужаса,
Блейд пожалел,  что  в  начале  схватки  так  неэкономно распорядился  своим
запасом --  хайритских стрел осталось не больше десятка. Но,  как бы  то  ни
было,  враги получили хороший  урок!  Он  довольно усмехнулся,  наблюдая  за
воцарившейся в пирогах суматохой, и тут услышал крик Найлы.
     Неужели  ее ранили? Блейд подскочил к девушке,  схватил за  плечи. Нет,
хвала Семи Ветрам, она была цела! Только страшно перепугана. Цепляясь  одной
рукой  за  штурвал, она  показывала другой  вперед и вправо. Блейд посмотрел
туда -- и понял, что он проиграл этот бой.
     Вдоль   побережья   здесь   тянулись   невысокие   базальтовые   утесы,
выглядевшие,  однако,  неприступными -- их склоны  были  отвесны  и  покрыты
осыпями. Милях в двух ниже по течению в  этой  скалистой  стене зиял пролом,
перегороженный  бревенчатым  частоколом;  за ним  --  узкая  полоска  пляжа,
заваленная  валунами, следами давнего камнепада. И от  этого  неприветливого
берега  отчалили еще десять больших пирог -- с гребцами, лучниками, рулевыми
и вождем, тоже  носившим убор из перьев. Теперь лодки  пересекали пролив под
острым углом, и не оставалось  сомнений, что через четверть часа их  носовые
тараны уткнутся в правый борт "Катрейи".
     Чертыхнувшись, Блейд бросился вниз по трапу, потом в каюту и вытащил на
палубу диван.  Фальшборт судна  прикрывал его только  до пояса;  эта  защита
казалась  слишком  ненадежной сравнительно с  могучим туловищем  деревянного
дракона на юте. Он  протащил диван на самый нос, так как пространство  между
фок-мачтой и гротом занимал его флаер, и  повалил  на  бок. Диван -- вернее,
тахта  -- был плотно набит конским  волосом на  полтора фута толщиной; снизу
шла двухдюймовая доска. К сожалению, в нем не было амбразур.
     Блейд  засунул его правый край между корпусом флаера  и  фальшбортом  и
бросился  на корму  за стрелами.  Пробегая  мимо кабины, он невольно  метнул
взгляд на монитор  автопилота -- яркая точка,  отмечавшая их местоположение,
горела на границе экрана и  на  четверть дюйма выше  экватора.  Дьявольщина!
Если эти южане все же намерены встретиться с ним, то сейчас самый подходящий
момент!
     Ободряюще помахав  Найле рукой, он застыл на  носу, напряженно следя за
второй флотилией. Пироги были уже посередине пролива, прямо  перед бушпритом
"Катрейи", в пятистах  ярдах от нее. Их экипажи не пытались развернуть лодки
и  направиться к каравелле;  хотя в  этом  рукаве Зеленого  Потока  скорость
течения  составляла  всего миль пятнадцать, весла не могли  превозмочь  мощь
быстрых  прозрачных струй. Опустив их в воду, откинувшись назад  и  упираясь
ногами  в  днища, гребцы тормозили изо всех  сил. Над ними  стояли  лучники,
внимательно наблюдая за быстро приближавшимся  судном.  Предводитель, рослый
детина  с  размалеванной  физиономией,  что-то  кричал,  размахивая   медным
клинком, -- вероятно, пытался выстроить свою флотилию перед боем.
     Блейд вздохнул и погладил  рукой ковровую обивку дивана. Это ложе верно
служило  любви;  немало дней  они  с Найлой приминали  его в согласном ритме
охваченных любовной  страстью  тел. Что ж, теперь  оно так же верно послужит
ему в бою -- в том бою, где потоки крови так не похожи на капли, исторгнутые
лоном девственницы, а хриплые крики умирающих -- на стоны экстаза, слетавшие
с ее искусанных губ. Он снова вздохнул, прикинул расстояние и спустил первую
стрелу.
     Следующие полчаса прошли в кровавом кошмаре. Блейд стрелял и стрелял, а
когда нападавшие полезли на "Катрейю" -- сразу с двух бортов, -- рубил мечом
и франом. Лишь  на  мгновение он  вновь вспомнил о Найле,  когда  услышал ее
придушенный вскрик. Потом он снова рубил, и палуба каравеллы из благородного
дерева тум стала скользкой от крови. Странник запнулся  о рухнувшее под ноги
тело, ощутил страшный удар по затылку и потерял сознание.



     Он очнулся  и,  застонав, приподнял свесившуюся на грудь  голову. Перед
ним  в полумраке плавало  кошмарное лицо --  широкое,  с  чудовищно толстыми
серыми губами,  покрытое  рыжим волосом. "Бур, проклятый, добрался-таки", --
мелькнуло  в  голове  у Блейда. Мысли текли  лениво, словно нехотя,  затылок
трещал от боли.
     Постепенно он  приходил  в себя. Мерзкая  физиономия не исчезла, однако
теперь  он  понимал,  что  это лицо  человека,  а  не  трога.  Его покрывала
кирпично-красная  охра,  которую он  принял за  шерсть; губы  были  обведены
темным. Блейд  попробовал пошевелить  руками, потом  -- ногами, и понял, что
крепко связан.
     Не  только связан, сообразил он минуту  спустя, но и примотан к столбу;
ремни  шли поперек  груди,  охватывали пояс,  бедра  и  голени.  Похоже,  он
произвел сильное впечатление на хозяев острова... они постарались на  славу!
Ремни были толстыми, шириной в три пальца.
     Странник медленно повернул голову, поднял  глаза вверх. Он был привязан
к одной из бревенчатых колонн, подпиравших  дощатый потолок  большой хижины,
скорее  даже  --  сложенного  из  ошкуренных толстых  стволов дома.  Окон  в
помещении не было; поток света падал через наполовину притворенную дверь  из
массивных  брусьев. Кажется, пол  тоже  был  набран  из  такого  же тесаного
вручную бруса, темного  и, отполированного босыми  ногами. В  углу  валялось
оружие --  фран Блейда,  его  меч,  кинжал и  арбалет;  сверху на этой груде
тускло  посверкивал  бронзовый  шлем.  Все  эти  подробности сейчас  его  не
интересовали; гораздо  важнее было то, что к соседней подпорке, в пяти ярдах
слева, была привязана Найла.
     Ее скрутили не столь основательно  --  только завели руки за толстенное
бревно, перехватив там  ремнем.  Однако девушка была  совершенно беспомощна,
Блейд  понял это сразу.  Он  быстро осмотрел Найду и успокоился. По  крайней
мере, ее пока  не тронули, даже не стащили  кольчугу;  одежда девушки была в
полном порядке, только на щеке багровела длинная царапина.
     Между  столбами, на равном расстоянии от Блейда и Найлы,  стоял рослый,
обнаженный до пояса человек  в головном уборе  из перьев,  с  длинным медным
кинжалом  на  перевязи.  Вождь, главарь пиратской  банды, что захватила  их!
Блейд  понял, что  раскрашенное лицо этого дикаря маячило перед ним в момент
пробуждения. Пожалуй, эта  рожа и впрямь чем-то напоминает Бура, решил он  и
снова  оглядел просторный зал  с бревенчатыми стенами. Кроме  них троих  тут
никого не было, хотя сквозь полуоткрытую дверь доносились далекие причитания
и вопли.
     Ноги,  торс и плечи предводителя оставались совершенно неподвижными, он
только  поводил головой то налево, то направо, поочередно обозревая  каждого
из  пленников.  Блейду он  напомнил Буриданова осла меж двух соблазнительных
охапок  сена;  видимо,  он решал,  какому  из упоительных  занятий предаться
вначале -- то ли пытать мужчину, то ли насиловать женщину.
     А в том, что Найлу  изнасилуют, Блейд был уверен. Недаром здесь  больше
никого  нет...  Скорее  всего,  этот  размалеванный  садист  в  перьях будет
насиловать девушку на его глазах... если к тому моменту у него еще останутся
глаза.  Жаль,  что он  не побеспокоился  о  Найле  раньше... Непростительная
ошибка! А ведь всего один взмах франом, и он мог избавить ее от мучений...
     О себе самом Блейд  не беспокоился. В крайнем случае, он будет вынужден
вернуться  --  как  ни обидно оставлять Айден  с его  наполовину  раскрытыми
тайнами, крепкое молодое  тело Рахи, к которому он  так уже привык, Лидор...
Златовласую Лидор, чернокудрую Найлу,  Тростинку с волосами цвета меда, Зию,
ксамитку Р'гади...
     Р'гади! События той ночи в степи стремительно промелькнули перед ним, и
сердце на  миг  дрогнуло от надежды. Странник попытался шевельнуть  кистями.
Если удастся добраться до  крохотного лезвия, скрытого под кожаной нашлепкой
на  тыльной стороне ладони, он будет свободен  через три минуты...  Нет! Его
руки  и запястья  были  примотаны  к  столбу  так  плотно,  что он  даже  не
чувствовал пальцев.
     Не  вышло!  Дьявольщина!  Подняв  голову,  он  с  яростью уставился  на
предводителя  дикарей.  Если  бы удалось перерезать  или  порвать  ремни! Он
задавил бы эту крысу,  оставил кинжал Найле и вышел наружу с франом и мечом.
А там... Там он либо привел бы железом и кровью это племя к покорности, либо
пал,  утыканный  стрелами  и  копьями... и, покинув  тело  Арраха  Эльса бар
Ригона, возвратился домой -- к неописуемой радости Хейджа и Дж.!
     Вождь в  перьях,  повернувшись  к  Найле,  что-то  рявкнул. К  великому
удивлению Блейда, она ответила дикарю и, выслушав его, негромко позвала:
     -- Эльс! Ты меня слышишь? Ты понимаешь, что я говорю?
     -- Слышу, малышка. Ты знаешь его язык?
     --  Это испорченный сайлорский. Помнишь, я рассказывала  об экспедициях
из  Кинтана?  Чаще  всего на  восток плавали  сайлорцы  -- и  чаще  всех  не
возвращались.
     --  Хм-м... Ну,  если так,  попробуй убедить нашего приятеля,  чтобы он
меня развязал. А потом я с ним побеседую -- даже на сайлорском, если угодно.
     -- Эльс, ты невозможен... Ты понимаешь, что нам грозит?
     --  Я  понимаю,  что  грозит  тебе.   Поэтому  постарайся  убедить  это
раскрашенное чучело... это в  твоих интересах. Ну,  ты же умная  девочка! Ты
умеешь кружить головы мужчинам!
     -- Если в этих головах есть мозги... А тут -- сплошная...
     Вождю надоели  их переговоры, и  он  опять  взревел, шагнув к  Найле  и
замахнувшись кулаком. Девушка быстро  начала говорить; шипящие,  свистящие и
булькающие звуки  казались в ее устах райской  музыкой. Дикарь  выслушал ее,
повернулся  к  Блейду и,  ткнув  толстым  пальцем в  его  сторону,  произнес
несколько слов.
     -- Его зовут  Канто  Рваное Ухо, -- перевела  Найла, --  и он -- сайят,
вождь пяти окрестных деревень на этом острове,  на Гарторе. Он самый сильный
воин на северном побережье...
     -- Я сильнее, -- с великолепным безразличием произнес Блейд  и  сплюнул
под  ноги  вождю.  В голове у него прояснилось,  и он начал обдумывать некий
план.
     -- Но, Эльс...
     -- Переводи!  -- Блейд  рявкнул  не хуже Канто. --  И переводи точно! Я
знаю, что делаю!
     Немного  поколебавшись, Найла перевела.  Вождь  осклабился и разразился
длинной тирадой.
     --  Он говорит  -- может, ты и сильнее. Но ты  связан, и он вырвет твою
печень, твое сердце и твой мозг.
     -- Канто  -- не вождь и  не мужчина.  Он труслив, как баба! Моя  печень
обожжет его пальцы, ибо это -- печень воина!
     Найла перевела, и на сей  раз вождь побагровел. Он подскочил к  Блейду,
схватился за ворот его кожаного  доспеха и рванул. Манеры у  этого типа были
как у  хулигана  из  закоулков Ист-Энда.  Сквозь его  рев Блейд еле разобрал
слова Найлы:
     --  Теперь  он  описывает,  как  станет нарезать  ремни из твоей  кожи,
Эльс... -- девушка сделала паузу, потом быстро произнесла: -- Эльс, милый, я
боюсь... Может, не стоит его дразнить?
     -- Ты как предпочитаешь -- чтоб  тебе сначала раздвинули  ноги, а потом
перерезали горло, или --  сразу?.. -- резко спросил Блейд. Найла  приоткрыла
рот, потом  кивнула -- поняла. -- Тогда скажи нашему другу, что из его  рожи
получатся отличные красные ремни -- куда  красивей,  чем  из  моей спины.  И
добавь чтонибудь от себя, если хочешь.
     Она добавила. Блейд  не знал, что она сказала, но дикарь,  отпустив его
ворот, чуть не взвился под  потолок  -- язычок у Найлы был острый.  Отлично,
решил  он, все идет по  плану. У их пленителя явно  наблюдался  холерический
темперамент.  Еще  пара-другая  шпилек,  он в  ярости  схватится  за  нож  и
попростецкому перережет горло обоим, хотя потом станет горько сожалеть,  что
избавил  пленников от мучений. Вот только  в  кого он всадит  клинок первым?
Блейд надеялся, что в Найлу; ему хотелось бы уйти со спокойной душой.
     Дикарь что-то рявкал и бил себя в грудь.
     -- Великий вождь Канто Рваное Ухо клянется... -- начала Найла.
     Блейд взревел  и дернул столб.  Голос  его покрыл хрипенье  дикаря, как
львиный рык  покрывает тявканье шакала; с потолка  посыпались кусочки коры и
труха.
     -- Если я освобожу хотя  бы палец, то Канто будут звать Два Рваных Уха!
-- Блейд с упоением наблюдал, как  костяшки предводителя побелели на рукояти
ножа, когда Найла закончила перевод.  Внезапно он отскочил в  угол, где было
свалено снаряжение  Блейда, схватил его длинный меч  и  снова  приблизился к
своему пленнику. Повернув  голову в сторону Найлы,  он начал что-то говорить
--  медленно и  с гнусной  ухмылкой. Блейд увидел, как кровь отлила от  лица
девушки.
     --  Ну, малышка, что собирается  делать наш приятель?  -- спросил  он с
наигранной бодростью.
     -- Он... он... -- Найла задыхалась от  ужаса. -- Он сказал, что сначала
вырежет у тебя  все между  ног,  а потом  займется мной...  пока  ты  будешь
исходить кровью...
     Блейд  шумно выдохнул.  Не  вышло! Этот  скот  оказался  умнее, чем  он
ожидал. Неужели придется уйти, бросив  тут Найду? Не хотелось  бы...  он так
многим обязан милой девочке..
     Однако острие  меча неумолимо  приближалось к  его промежности.  Канто,
растянув  губы,  следил  за  лицом своего  беспомощного врага,  а  Блейд уже
чувствовал  холод  стали  в своих внутренностях. Вдруг  он услышал  короткий
сдавленный  всхлип  и, бросив  взгляд налево, увидел,  как Найла сползает на
пол, выворачивая руки. Потеряла сознание... Что ж, лучше так...
     Клинок  царапнул его  штанину,  и  Блейд сфокусировал глаза на световом
потоке, падавшем из-за  двери. Прекрасные условия для погружения  в транс...
Полумрак. .  прохлада...  покой... тишина...  яркое  пятно света --  щель, в
которую он должен  проскользнуть...  Мир  тускнел и  расплывался перед  ним;
горечь,  боль,  заботы,   сожаления,  страх  --  все,  все   уходило  прочь,
подергивалось серым пеплом забвения. Слова... теперь -- слова...  три слова,
словно  три  поворота  ключа,  отпирающие  дверь...  Первое --  "Правь!"  --
короткое, повелительное и резкое, хлестнуло ударом бича по пыльной дороге...
дороге, по которой давно, тысячу лет назад,  скакали  огненноглазые  тароты.
Второе --  "Британия!" --  плавное и  протяжное,  пошло играть  отголосками:
Британия..  тания...  литания...  калитания...  Калитан...  танн...  танн...
танн-н-н... Третье, главное, слово всплыло в сознании, услужливо вынырнув из
потаенного ларца памяти: "Моря..."
     Меч глухо лязгнул, и Блейд усилием воли  заставил  себя очнуться. Канто
Рваное Ухо, пошатываясь, стоял перед ним. Внезапно нырнув головой вперед, он
угодил макушкой  в  живот Блейда, потом колени  дикаря  мелко  задрожали  --
точь-в-точь как у пьяного в дым докера, выползающего из паба, -- и он рухнул
на пол. Блейд с недоумением посмотрел на него, потом перевел глаза на  Найлу
-- может, ее штучки? Девчонка  способна довести до судорог кого угодно... Но
Найла -- самым честным образом -- пребывала в глубоком обмороке.
     Канто вдруг пошевелился, открыл глаза и сел, дико озираясь по сторонам.
"Что это с ним?" -- подумал Блейд, разглядывая ошарашенную физиономию своего
палача.  Великий вождь  Канто Рваное  Ухо уставился на свои руки, на толстые
пальцы и,  похоже, пересчитывал их.  Да,  пересчитывал! Он аккуратно касался
каждого пальца  на левой руке средним пальцем  правой, и  Блейд  видел,  как
шевелятся  его губы, выговаривая  знакомые  слова -- один, два, три, четыре,
пять... Потом -- обратный счет, уже побыстрее:  пять-четыре-три-два-один.  И
снова:  один-два-три-четыре-пять! Воистину, только  один человек мог с такой
научной методичностью и самообладанием вживаться в образ!
     Когда Канто пересчитал пальцы в четвертый раз, Блейд произнес:
     --  Ну, Джек,  хватит! Их  действительно пять, а не семь и  не  девять.
Поздравляю с прибытием!
     Канто Рваное  Ухо,  он же -- Джек Хейдж, поднял на руководителя проекта
"Измерение Икс" ясные глаза и с полным спокойствием заметил:
     -- А,  Ричард, это  вы! Рад  вас  видеть,  старина, --  он  внимательно
осмотрел  столб и ремни, в которых висел его  шеф, затем почесал переносицу.
-- Кажется, вы попали в несколько затруднительное положение?
     -- Ни в малейшей  степени! -- заверил  американца Блейд. -- Меня только
собирались слегка кастрировать... так, милая шутка, не больше.
     --  Ох уж  мне этот английский юмор! --  Хейдж,  кряхтя, поднялся. -- И
чем? Такой вот железякой? -- он небрежно подтолкнул меч ногой, и Блейд молча
кивнул. -- Крайне негигиенично!
     Бурча что-то под нос,  потирая то плечо, то  поясницу, американец начал
прохаживаться взад-вперед, смешно выбрасывая ноги -- Канто был  выше его  на
целую голову. Постепенно его движения стали более уверенными, жесты -- более
плавными;  адаптация  протекала  нормально.  Наконец  он  остановился  перед
Блейдом и, склонив голову к плечу, начал его разглядывать.
     --  Похоже,  я  поторопился,  --  с   сожалением  заявил  он.  --   Еще
минута-другая --  и мы  встретились бы на  Земле в  более привычном обличье.
Полагаю, вы ведь не собирались ждать, пока вам вырежут кишки?
     --  Конечно,  нет.  Я  был  уже на  полпути  домой, когда доктор  Хейдж
собственной персоной свалился мне под ноги, -- с мстительным удовлетворением
заявил Блейд. -- Теперь же кастрация отменяется, и я могу остаться.
     -- Хм-м? Да... -- протянул Хейдж.  -- А  кто же, собственно,  собирался
вас... того...
     --  Вы, мой дорогой.  Вернее  -- тот  тип, чье тело вы так своевременно
оккупировали.
     Хейдж вздрогнул и уставился  на  свои руки.  Теперь он  не пересчитывал
пальцы,  а просто разглядывал их -- толстые, сильные, с обломанными ногтями.
Потом он наклонил голову, обозрев мощную волосатую грудь, мускулистый живот,
ремень с полуторафутовым кинжалом, кильт из грубо выделанной кожи и торчащие
из-под него  могучие колонны  ног. Внезапно он поднял глаза на Блейда и тихо
сказал:
     -- Дик, я хотел бы увидеть его лицо... ну, этого... в кого я попал...
     Блейд широко ухмыльнулся.
     -- К вашему счастью, Джек, зеркал тут не водится.
     -- Неужели так плохо? -- похоже, американец был не на шутку расстроен.
     Блейд закатил глаза.
     -- Плохо?  -- передразнил  он Хейджа. --  Если  бы  плохо... Чудовищно,
Джек, чудовищно!
     -- Ладно, --  американец махнул рукой.  -- В конце концов, я  здесь  не
задержусь. Сейчас мы обсудим наши маленькие проблемки, и...
     -- Может быть, вы сначала развяжете меня, Джек?
     -- О, простите, конечно!
     Он начал возиться за столбом, чертыхаясь и бормоча под нос: "Связали...
и  руки,  и ноги... почище, чем  федеральное  налоговое ведомство... те тоже
мастера вязать..." Наконец Блейд не выдержал и сказал:
     -- Джек, у  вас  на  поясе здоровенный ножик. Возьмите его и перережьте
ремни. Ведь вы -- техасец, дьявол вас побери!
     Он  услышал,  как   Хейдж  стал   со   скрипом   перепиливать   ремень,
приговаривая:
     -- Техасец! Что с того, что техасец? Вы, англичане, думаете, что каждый
техасец  умеет ловко  обращаться со  здоровенными ножиками... да  еще такими
тупыми... Ошибаетесь, друг мой! Техас -- это не коровы... не  ковбои... и не
ножики! --  Ремень  лопнул,  и  Хейдж с торжеством закончил: -- Техас -- это
нефтяные поля! Вышки! Скважины! К тому же я только родился в Техасе, а вырос
в Калифорнии!
     -- Еще  один  бандитский штат! -- заявил Блейд,  разминая  руки.  Когда
Хейдж  попытался  что-то  возразить  в  защиту  отечества,  он  добавил:  --
Вспомните о калифорнийских налогах, Джек!
     Это был удар не  в  бровь,  а в глаз, ибо  у Хейджа  в свое время  были
изрядные  неприятности с налоговой  декларацией, и соответствующее ведомство
он ненавидел многий ненавистью. Блейд подступил к нему вплотную и добавил --
прямым в  челюсть, вполсилы.  Потом разрезал ремни  на руках  Найлы,  уложил
девушку поудобнее и стал массировать запястья и лодыжки.
     Когда он закончил эту операцию, Хейдж как раз очнулся и сел.
     -- Что случились. Дик? -- с недоумением спросил он, потирая подбородок.
-- Рухнул потолок?
     -- Нет. Мой маленький аванс.
     -- Мне? За что?!
     -- Совсем не вам, а тому мерзавцу, в чью шкуру вы влезли. Вам еще будет
-- за Дж.!
     И  Блейд нанес следующий  удар.  Затем  он  приступил к  осмотру своего
оружия, изредка поглядывая на Найлу.  Что-то слишком долго она не приходит в
сознание... уснула, что  ли, от переживаний? Ему приходилось встречаться и с
такой  странной  реакцией на опасность --  человек  просто  не  выдерживал и
погружался в каталепсию. Наконец  он  стащил  с Найлы  кольчугу, расшнуровал
тунику и приложил ухо под маленькой  грудью. Сердце девушки  билось ровно, и
он успокоился.
     Хейдж  глухо застонал,  ворочаясь на  полу.  Из разбитой губы  сочилась
кровь,  расплываясь багровыми  пятнами на  жутком размалеванном  лице. Блейд
пожалел, что у него  нет  с собой зеркала или  хорошо отполированного  щита.
Вероятно,  лучшим  наказанием для Хейджа была бы не эта кулачная расправа, а
один  взгляд на  физиономию того, в  чье тело  он переселился.  Но зеркала у
странника  не  имелось;  он  мог  вразумить  научного  руководителя  проекта
"Измерение Икс" только подручными средствами.
     Он присел перед  Хейджем  и, когда  тот  открыл глаза,  резко  вздернул
американца, прислонив спиной к столбу.
     -- О, боже! --  простонал ученый, потом  яростно  уставился  на  своего
мучителя. -- Ричард, что это значит? Прекратите избиение!
     -- Я очень сожалею,  Джек, но вы  получили еще не всю порцию, --  Блейд
легонько похлопал его по щекам.
     -- Но  за что же  еще.  Бог мой? За Дж.  --  виноват,  принимаю; я  еле
отходил старика... Но в чем я еще провинился?
     -- Поглядите-ка туда, -- Блейд показал на спящую девушку.
     -- Хм-м... Очаровательная крошка... Иначе и быть не могло... Где Ричард
Блейд  --  там  всегда  вертится  что-нибудь  этакое... --  Хейдж  изобразил
непослушными руками намек на бессмертный  стандарт конкурсов "Мисс Америка":
грудь-талиябедра. -- Но я-то тут при чем?
     -- Вы ведь  и  на  этот  раз целили в  разумное  существо,  ближайшее к
Ричарду Блейду, верно? -- Хейдж кивнул, непонимающим взглядом уставившись на
девушку. -- Так вот: если бы этот мерзавец в перьях, -- Блейд ткнул Хейджа в
грудь, -- стоял в  пяти ярдах от меня или дальше, вы приземлились бы прямо в
головку  той девицы.  --  Он  помолчал, ожидая,  пока эта  мысль  дойдет  до
американца, и добавил: -- Поверьте, мне бы этого совсем не хотелось. Малышка
Найла устраивает меня такой, какая она есть.
     -- О! -- пробормотал Хейдж. -- Простите, Дик, я этого не учел...
     --  Вы многого не учли. Например, того, что осталось  бы от этой юной и
прелестной девушки после вашего ухода...
     Хейдж  понурил голову. Наконец он поднял на Блейда глаза и  с  надеждой
сказал:
     -- Признаю,  я виноват и  здесь. Однако, Дик, мы  все же цивилизованные
люди...
     -- Но находимся  в  абсолютно  нецивилизованном  месте, --  безжалостно
уточнил Блейд.
     Когда Джек  Хейдж  очнулся  в третий раз,  шеф  отдела  МИ6А  был готов
обсудить с американцем все возникшие у него маленькие проблемки.
     * * *
     -- Доверьтесь моему опыту, Джек! Все будет в порядке.
     -- Но,  Ричард! Должно же существовать какое-то альтернативное решение!
Мы же  не  дикие  звери, чтобы рвать друг другу глотки на  арене  на  потеку
публике!
     Блейд устало потер лоб и принялся объяснять в пятый раз.
     --  Согласитесь,  Джек, что число альтернативных  решений  определяется
конкретной ситуацией. Наш мир  --  я  имею  в виду Землю --  намного сложнее
местного курятника. К примеру, если у вас есть деньги, вы можете положить их
в банк, купить ценные бумаги  и  играть на бирже, стать филантропом, основав
фонд своего имени, приобрести  некую собственность -- землю, фабрику, дом...
наконец,  вы можете просто промотать  свои доллары. Но  все  эти возможности
существуют  на Земле! В Айденской же  империи, о которой  я вам рассказывал,
нет  ни банков, ни  акций,  ни благотворительных фондов, и там у вас имеются
только  два  выхода:  приобрести что-нибудь полезное или спустить  денежки в
кабаке. А, скажем, в Хайре нет даже кабаков...
     Они спорили уже целых полчаса, сидя на полу большой бревенчатой хижины,
в уголке которой тихо  посапывала Найла. Блейд дал краткий, но полный отчет,
без труда убедив Хейджа, что с возвращением лучше обождать. Когда американец
услышал   о   селгах  и  о  таинственных  южанах,  владеющих,   по-видимому,
исключительно высокой технологией, глаза его  загорелись,  как два  уголька.
Было странным --  и  даже пугающим -- видеть,  как  вдруг  изменились грубые
черты  Канто,  теперь на его жутком  лице, размалеванном и покрытом потеками
подсыхающей крови. Читалось только неутолимое любопытство. Блейд понял,  что
поле боя осталось за ним. Никакие приказы, никакие убеждения  не удержали бы
Хейджа от вмешательства в его судьбу, здесь могло сыграть лишь одно -- намек
на новую информацию. Ибо  Хейдж,  как и Лейтон,  был фанатиком  -- фанатиком
знания, которое было для него дороже дюжины дюжин Ричардов Блейдов.
     В поведении  его,  однако, чувствовалась некая  едва заметная перемена.
Блейд не мог сказать, почему у  него возникло это ощущение и чем именно Джек
Хейдж, прибывший к нему на рандеву, отличается  от своего земного воплощения
--  в конце  концов, он  даже не видел его истинного лица! И, тем  не менее,
что-то изменилось. Хейдж словно стал менее безапелляционным,  менее едким  и
колючим, чем в последние годы, он больше напоминал сейчас  того сравнительно
молодого ученого, которого лорд Лейтон  за полгода до своей смерти привлек к
проекту  "Измерение  Икс" Может  быть, пребывание  в  чужом  теле лишило его
изрядной доли сарказма и самоуверенности?
     Впрочем, упрямства у него не убавилось. Они обсуждали теперь конкретный
вопрос  --  как  выйти из создавшейся  ситуации с максимальной  выгодой  для
эмиссара Земли, и Хейдж никак  не хотел  согласиться с планом,  предложенным
Блейдом.  Скорее всего, острый ум  ученого давно подсказал ему, что возможен
только такой выход; однако барьер предубеждений и традиций, защитный панцирь
цивилизованного человека, было нелегко преодолеть. Джек Хейдж очень не любил
федеральную  налоговую  службу  и  на  словах мог  сделать фарш из любого ее
инспектора; он был способен сражаться как лев, выдавливая новые ассигнования
на  свои  эксперименты; наконец, он без  колебаний провел опасный  опыт  над
старым и  больным  Дж.  Все эти  действия, с его  точки зрения, были  вполне
допустимы   в  цивилизованном  обществе  --  и   даже  похвальны,  но  Блейд
сомневался, что  его коллега  по проекту "Измерение  Икс" способен  зарезать
собственными руками даже курицу.
     Он привел  свой финансовый  пример,  надеясь затронуть самые  потаенные
струны в  душе Хейджа; как истый  американец, тот был весьма неравнодушен  к
деньгам  --  или, вернее,  к выгодному  их  вложению.  Теперь Блейд  пытался
развить успех, уловив огонек интереса в глазах собеседника
     --  Итак,  Джек, чем сложнее  общество,  тем  больше  возможностей  оно
предоставляет индивидууму. Мы с  вами находимся сейчас  в весьма примитивном
мире  -- гораздо более примитивном, чем  ваш родной Техас, -- Блейд позволил
себе усмехнуться. -- И здесь закон один: убей или умри!
     Американец  уныло  кивнул.  Кажется,   он  начал  понимать   удручающую
безвыходность положения.
     -- Доверьтесь моему профессиональному  чутью, Джек, -- продолжал Блейд.
-- Все пройдет без сучка, без задоринки...  Через сорок минут вы будете пить
бренди в своем кабинете.
     --  Черт  с  ним,  с  бренди,  -- махнул рукой  американец.  --  Курить
хочется...
     -- Не сомневаюсь, что ваш письменный  стол набит пачками "Мальборо", --
заметил коварный искуситель
     Хейдж сглотнул слюну.
     -- Ладно, Ричард...  Я надеюсь, что полученный  тут ценный опыт поможет
мне  в  борьбе  с  чиновниками  Ее Величества...  Но  детали!  Как  вы  себе
представляете детали?
     Блейд задумчиво оглядел покрытое слоем охры лицо.
     -- Прежде всего, вытрите кровь.. вот здесь... и здесь... -- Хейдж начал
размазывать  багровые потеки по физиономии, отчего превратился  совсем  уж в
жуткое чудище.  Блейд  довольно  кивнул:  --  Превосходно! Теперь попробуйте
обревизовать свою память... вернее -- память Канто. Вы сможете воспроизвести
тот шакалий вой, на котором говорят местные двуногие?
     Хейдж погрузился в глубокую задумчивость. Блейд  по личному опыту знал,
что сейчас творится  в его  голове. Стремительно  восстанавливались  нервные
связи в мозгу; прокручивалась кинолента зрительных образов -- со звуковым  и
тактильным сопровождением, с ощущениями запаха и вкуса; вскрывались  тайники
памяти,   рушились  барьеры,   ломались   преграды.   Разум   Джека  Хейджа,
ученого-физика   с  планеты  Земля,  поглощал  информацию,  запечатленную  в
сознании Канто Рваное Ухо, вождя дикарей с побережья острова Гартор, Айден.
     Американец поднял голову; в глазах его светились удивление и восторг.
     --  Знаете,  Дик,  кажется,  я  могу  говорить  на  их  языке...  -- он
пробормотал  несколько  фраз, то  взревывая, то  взлаивая, то хрипя,  словно
астматик. -- И  я многое помню  --  из того, что  случилось с  этим типом...
Пожалуй, мысль выпустить из вас кишки уже не столь противна моему сердцу.
     -- Ну, на это не рассчитывайте, -- снисходительно  усмехнулся Блейд. --
Я буду доволен, если вы продержитесь хотя  бы десять минут... Публика должна
получить удовольствие, а я -- славу и пост вождя.
     -- Десять минут я вам гарантирую, -- Хейдж свирепо оскалился
     -- Вот так, вот так, мой дорогой... У вас превосходно получается! Любой
чиновник  Ее  Величества  --  не говоря  уже  о  менее закаленных  парнях из
налогового ведомства -- упал бы в обморок при виде такой рожи!
     Хейдж стукнул себя в грудь и  испустил рычание Блейд в восторге вскочил
на ноги; его план обрастал деталями прямо на ходу. Полоснув себя кинжалом по
запястью, он сбросил свой кожаный колет и начал  размазывать кровь по щекам,
груди и  плечам.  Через минуту он  выглядел  как жертва самых  изощренных  и
зверских пыток. Затем,  схватив  Хейджа за руку, Блейд потащил его поближе к
дверям.
     -- Теперь, Джек, рявкните  пару  раз... да погромче, чтобы было  слышно
ярдов на сто.
     Некоторое время они развлекались от  души.  Хейдж ревел, как  атакующий
носорога африканский  слои,  Блейд в промежутках испускал страшные  вопли, в
которых звучала неподдельная мука. Потом он подтолкнул американца к двери.
     -- Думаю, они уже собрались. Теперь ваш сольный выход, Джек. Скажите им
что-нибудь вдохновляющее.
     Хейдж набрал в грудь воздуха, напыжился и шагнул наружу. Вид у него был
величественный и грозный. Притаившись у двери, Блейд  разобрал  гул голосов,
потом все покрыл басистый рык Канто Рваное  Ухо. Говорил он довольно  долго;
наконец раздались выкрики и громоподобный гогот -- толпа осталась довольна.
     -- Ну, что? -- с любопытством спросил  Блейд, когда  его  гость, стащив
головной убор вождя и вытирая со лба пот, перешагнул порог. -- Чем вы их так
развеселили?
     -- Я сказал им,  что  развлекся с  мужчиной  и сейчас начну  насиловать
девку. Велел  не  мешать.  А  в  награду за  послушание обещал  спектакль --
поединок с пленником за пост вождя. Они восприняли это как хорошую шутку! --
Хейдж  мечтательно  поднял  глаза  к  потолку  и  протянул: --  Ах,  Ричард,
Ричард... Ни  на  одной конференции,  ни  на одном  научном  симпозиуме  мое
выступление не пользовалось таким успехом!
     Блейд ухмыльнулся. Можно было считать, что Джек Хейдж полностью вошел в
роль.
     -- Как вы полагаете, сколько должен длиться акт насилия? -- спросил он,
поглядывая на распростертую у стены Найлу. Странный сон! Даже их вопли ее не
разбудили!  Сейчас  хорошо бы ей проснуться и  испустить пару-другую  стонов
понатуральнее... С другой стороны, может, и лучше, что  девочка отключилась.
Они с Хейджем говорили по-английски, что  могло вызвать ненужные  расспросы.
Найла была любопытной малышкой.
     Хейдж  размышлял,  почесывая  темя и  посматривая  на  грудки  девушки,
соблазнительно белевшие в полумраке.
     -- В обычной ситуации я  не  оторвался бы от такой  милой штучки  целый
час, --  наконец заявил он, -- но мы  сократим время  до десяти минут.  Надо
учитывать темперамент  Канто... Это просто зверь, и он жаждет крови пленника
-- вашей крови, Дик, -- гораздо больше, чем любовных утех. И  потом... потом
я дьявольски хочу курить!
     Они  подождали  нужное  время.  Хейдж-Канто  иногда   взревывал,  Блейд
попробовал имитировать женский стон. Вышло у него не очень удачно --  что-то
среднее между хохотом гиены и козлиным блеяньем, -- так что он своих попыток
не  продолжал. Затем, в соответствии  с  разработанным планом,  Хейдж  вынес
наружу снаряжение Блейда и свалил у входа в хижину. Через минуту он вывел на
утоптанную площадку самого  пленника  -- таща его за ремень, обвивавший шею.
Блейд, окровавленный, ссутулившийся,  выглядел самым жалким  образом. Кинжал
бар Ригона торчал у него за отворотом сапога.
     Толпа  собралась большая --  в этой деревне обитало не меньше двух-трех
тысяч человек. Впереди  стояли воины  в коротких кожаных  кильтах, с медными
клинками на перевязях. Боевая  раскраска была смыта, и  выглядели они вполне
благопристойно -- если  не считать  свирепого выражения широкоскулых лиц. За
ними  сгрудились  женщины,  почти  обнаженные;  Блейд   заметил   нескольких
хорошеньких девушек с отличными фигурками. Несомненно,  островитяне являлись
диким и жестоким народом, но им нельзя было отказать в своеобразной красоте.
Звероподобный лик Канто оказался скорее исключением, чем правилом.
     Блейд  исподлобья оглядел улюлюкающую  толпу.  Ему придется привести  к
покорности  этих  людей  и  править  ими,  так  что  сейчас  главное  --  не
переиграть,  Он  должен  казаться  человеком,  ослабленным  пытками,  но  не
сломленным, не  потерявшим  силу  духа.  Он  прикончил своими стрелами сорок
дикарей,  да еще две дюжины -- во время бойни на палубе "Катрейи". А сейчас,
на  глазах  этого  воинственного  племени,  ему  надо  совершить  подвиг  --
прирезать их могучего, непобедимого,  полного сил вождя,  столь уверенного в
успехе.
     Презрительно  швырнув  конец  ремня  в лицо  противнику,  Хейдж  сделал
несколько шагов вперед к толпе, потряс  зажатым в  огромном кулаке клинком и
что-то прокричал. Воины ответили одобрительным  гулом. Американец повернулся
и плюнул в сторону Блейда.
     Тот  гордо выпрямился, содрал с  шеи  петлю  и  плюнул  в  ответ; потом
потянул из-за отворота  сапога свое оружие. Кинжал бар Ригона был на полторы
ладони короче,  чем у  вождя, но Хейджу это мало  поможет; главное -- в чьих
руках находится клинок.
     Они  сошлись  на середине площадки и начали  кружить там в классических
позах дуэлянтов на ножах: ноги широко расставлены, тела согнуты, левая  рука
впереди,  правая,  с  клинком,  сзади  у  бедра.  Хейдж,  видимо, в  детстве
насмотрелся немало фильмов из жизни чикагской мафии  -- американец изображал
все весьма натурально. Наконец, взревев, он бросился на Блейда, беспорядочно
размахивая своим "здоровенным ножиком".
     Его  противник сделал шаг  в сторону  и подставил ногу;  огромное  тело
дикаря  грохнулось  на  землю,  толпа  недовольно загудела.  Блейд  полоснул
кинжалом  по  ребрам  Канто  --  так,  слегка, чтобы  пустить первую кровь и
подогреть страсти. Хейдж резво вскочил на ноги.
     -- Эй, Дик, -- возмущенно прошипел он, -- мы так не  договаривались! Вы
что, хотите изрезать мою шкуру в клочья?
     -- Не вашу, а Канто  Рваное Ухо, -- негромко  ответил Блейд,  продолжая
кружить около американца. -- Джек,  это необходимо. Вы  не можете  уйти  без
крови -- никто нам не поверит. За схваткой следят опытные воины. Ну, смелей!
-- он сделал  ложный  выпад,  и Хейдж в панике  отскочил на  целый  ярд.  --
Дьявол!  Идите в атаку!  Пусть ваша  техасская  кровь  закипит! Представьте,
наконец, что я -- ваш любимый налоговый инспектор!
     Это  помогло.   Хейдж  прыгнул   вперед  как  тигр   и   задел  лезвием
предусмотрительно подставленное плечо противника. Блейд отступил,  изображая
ранение  средней тяжести.  Американец наседал, глаза  его  налились  кровью.
Видимо, он  стремился получить весь  ценный опыт, какой удастся. "Несчастный
сборщик  налогов,  --  подумал  Блейд, -- что  его ждет  во  время следующей
встречи с Джеком Хейджем?"
     Он  продолжал обороняться,  стараясь ненароком  не  проткнуть  насквозь
своего  соперника.  Они  бились  уже   минут  шесть-семь,  и  все  выглядело
достаточно естественным:  оба --  в крови  и  пыли,  с  искаженными  яростью
лицами; два  гиганта,  сражавшихся  за  власть  над первобытным  племенем на
неведомом острове неведомого мира.
     Войдя  а  очередной  клинч,  Блейд  въехал  Хейджу  локтем  под  дых  и
прошептал:
     -- Решающий третий раунд, Джек! Британия атакует и выигрывает!
     -- А? Что? -- Хейдж словно очнулся.
     --  Готовьтесь уйти. Вас ждет скотч и дымок "Мальборо". Сейчас  я начну
резать вас на части.
     -- Но, Дик, помилуйте...
     -- Я не шучу.
     Блейд  действительно не  шутил.  Он  собирался  сделать  убытие  своего
коллеги из  айденской командировки как можно более неприятным и болезненным.
Что значили три тычка, которые Хейдж получил в хижине! Так, легкая трепка...
Но  если он помучается минуту-другую  -- как мучился Дж.  в теле  умирающего
Грида,  -- это станет хотя бы частичным искуплением  вины. И в следующий раз
Хейдж трижды подумает,  прежде чем отправиться в жестокий первобытный мир, в
котором может выжить только Ричард Блейд!
     Он всадил клинок в живот американцу, и тот сдавленно охнул. Блейд повел
кинжал вверх, представляя,  как лезвие разрезает стенку  желудка; на миг его
передернуло от отвращения. Хейдж навалился на него, судорожно глотая воздух,
на его  губах пузырилась  кровавая  пена. Жестоко,  но  справедливо, подумал
Блейд; время кинематографических трюков прошло, началась суровая реальность.
Ударом  кулака  он  сшиб  Хейджа  на  землю  и  наклонился  над  ним.  Толпа
возбужденных зрителей ревела за его спиной.
     -- Все,  Джек,  --  сказал он,  всматриваясь  в  полные муки  глаза, --
уходите. Привет Дж.  Скажите ему, чтобы дождался меня. Ну, Джек, вперед! Как
подобает настоящему техасцу!
     Хейдж слабо  улыбнулся и в знак согласия  прикрыл глаза. Секунд на пять
он застыл в полной неподвижности, потом губы его рефлекторно шевельнулись, и
Блейд  скорее угадал, чем услышал:  "Правь, Британия,  морями..." Когда  его
веки  вновь поднялись, Блейд  понял, что  Джек Хейдж завершил  свой  визит в
Айден.  Дух  его  улетел  домой,  оставив  тело,  временно  послужившее  ему
пристанищем, в полной власти победителя.
     Долгие мгновения он всматривался в тусклые бессмысленные глаза, ожидая,
что Канто Рваное Ухо, сайят  и великий вождь,  займет  свое законное  место.
Этого  не  случилось;  перед ним было лишенное разума  существо, и он не мог
больше тянуть время, продолжая свой эксперимент.
     Резким  ударом  Блейд перерезал горло  этого  манекена, потом еще двумя
рассек  толстую  шею  и  приподнял  длинные  черные  волосы;  на  левом  ухе
действительно  не  было  мочки.  Он  встал.   Начинался  заключительный  акт
спектакля. Зрители пока безмолвствовали.
     Странник  решительными шагами  направился ко  входу  в  хижину, швырнул
голову  Канто  на  землю, натянул  колет и застегнул на  талии пояс с мечом.
Затем  он  содрал  убор  из  перьев,  тут  же  водрузив  его  на собственные
растрепанные  волосы.  Взяв в  левую  руку фран, а  в  правую --  отсеченную
голову, он повернулся к своим новым подданным и поднял этот страшный трофей.
Из обрубка шеи капала кровь.
     Теперь предстояло сказать тронную речь. Что-нибудь такое, что поняли бы
все и что отбило бы  у претендентов охоту  связываться с ним. Блейд  как раз
обдумывал соответствующую  моменту серию звуков и  угрожающих  телодвижений,
когда за его спиной послышался шорох. Он оглянулся.
     Из-за тяжелой  дверной  створки  выглядывала  Найла, которой полагалось
валяться где-нибудь в углу хижины, оплакивая свой позор. Но, если не считать
царапины на щеке, девушка была свежа, как весеннее утро, и ее розово-смуглое
заспанное личико неопровержимо доказывало, что полчаса назад за бревенчатыми
стенами разыгралась не драма, а комедия.
     -- Эльс, что происхо... -- звонким голоском начала она.
     Зашипев  от злости, Блейд плечом втолкнул ее обратно  в хижину и мазнул
отвратительным обрубком прямо  по лицу.  Найла  вскрикнула,  и окровавленная
плоть Канто тут же прошлась по  ее замшевому охотничьему наряду -- от ворота
до паха. Быстрым движением франа Блейд надрезал  лосины, зацепив нежную кожу
бедра. Найла снова  закричала -- от ужаса и боли. Он довольно кивнул. Сейчас
ее  маскарадный  костюм  вполне  соответствовал  ситуации,  да   и  душевное
состояние, пожалуй, тоже.
     Он вытолкнул ее вперед, к толпе, и рявкнул так, что стоявшие поблизости
в страхе отшатнулись.
     -- Скажи им, -- кричал  он  на ксамитском, потрясая франом над головой,
-- скажи этим крысам, что я, Эльс Перерубивший Рукоять, их новый вождь! Тот,
кто не трясется за свою печень, сердце и мозги,  может подходить -- я вышибу
все разом!
     Окровавленная Найла, всхлипывая после каждого слова, начала переводить.



     Блейд  стоял  на  высокой  корме  "Катрейи",  любуясь  закатом.  Солнце
неторопливо  опускалось за  мыс  на  противоположной стороне  бухты,  бросая
последние  оранжевые лучи  на Ристу,  крупнейший поселок гартов на  западном
побережье, мирно дремавший в теплом вечернем  воздухе.  Бревенчатые  хижины,
большие  и малые,  рассыпались по  склонам прибрежных  холмов  под огромными
раскидистыми кронами деревьев кайдур, дарящих прохладу в самый сильный зной.
На одной из  этих зеленых вершин  высились стены "дворца" Блейда -- довольно
обширного строения  с верандами,  которое  уже  начали подводить под  крышу.
Умелые рабы с севера строили быстро.
     Он  отказался занять усадьбу  Канто, переполненную женщинами  и детьми,
поселившись  пока  на "Катрейе". У  прежнего  ристинского  вождя  было  пять
законных жен и чертова дюжина наложниц из рабынь; ребятишек же хватило бы на
три  футбольных  команды. Казалось,  никто из них не проявил особого горя по
своему  погибшему супругу и повелителю -- Блейд, во всяком случае,  этого не
заметил, когда дым большого погребального костра унес  в небеса души Канто и
других воинов,  павших  от  его  руки. Все  они были бойцами,  и все  умерли
достойно, в схватке с  великим  героем, прибывшим  из-за океана.  Этот герой
убил  шесть десятков мужчин -- включая Ригонду,  сайята  с западного берега,
выдержал несколько  часов  в Доме Пыток,  а потом сумел прирезать Канто  как
цыпленка карешина. Достойный вождь -- Эльс Перерубивший Рукоять!
     Блейд задумчиво прикоснулся к  своему роскошному головному убору --  не
тому, пыльному и окровавленному, который он содрал с мертвой головы Канто, а
к парадной  короне  из перьев, которую он  носил уже целых шестнадцать дней.
Кроме нее,  он взял только длинный кинжал побежденного вождя, который сейчас
болтался у него  на  бедре, свешиваясь  с перевязи. Перья,  эта  перевязь да
замшевый кильт, украшенный перламутром -- вот все,  что было на нем  сейчас.
Царский наряд -- по местным понятиям, конечно.
     Точнее,   княжеский.   Ибо,   захватив  власть   над   Ристой  и   всем
северо-западным берегом  острова, Блейд автоматически приобрел титул сайята,
предводителя  тысячи  воинов.  Назавтра  ему предстояло встретиться со своим
сюзереном,  лайотом  Порансо,  повелителем всего  обширного, воинственного и
грозного Гартора, а также соседнего островка Гиртам. Лайот собирался прибыть
собственной  персоной  с  далеких  центральных  равнин  (до  них  было  миль
пятьдесят,  не  меньше!),  чтобы  принять  присягу  у  нового  подданного  и
ознакомиться с чудесной лодкой, на которой тот приплыл из Стран Заката.
     По  такому  случаю  "Катрейя"  была  выскоблена  от  клотика  до  киля.
Рабы-мужчины  мыли палубу  и  протирали воском драгоценную  резьбу; Найла, с
полудюжиной  молодых  служанок,  трудилась  в каютах. Блейд, как  полагается
воину и вождю,  командовал. По правде говоря, он  следил только  за одним --
чтобы ктонибудь в порыве усердия не влез в кабину флаера и не стал протирать
пульт.
     К   его  великому  удивлению,   после   схватки  в  проливе   каравеллу
отбуксировали   в   просторную   гавань  Ристы  в  целости  и   сохранности.
Единственным  убытком   являлся  незабвенный  диван,   пробитый  стрелами  и
изрубленный медными топорами, однако ложе  в каютке Найлы оказалось не менее
мягким и удобным, так что странник не сожалел о потере. Больше победители не
тронули  ничего. Видимо, грабеж -- если  таковой вообще намечался --  должен
был  вестись под строгим присмотром Канто, обязанного  выделить долю  лайоту
Порансо  и  своей  дружине.  Блейд  уже  успел  убедиться,  что  гарты  были
дисциплинированным  народом,  особенно когда  дело касалось войны, набегов и
дележа  добычи.  Тут  все  проступки  карались  только одним  наказанием  --
смертью.
     Он  уже  неплохо  говорил  на языке  островитян;  то,  что  еще недавно
казалось ему мешаниной  рева, свиста, взлаиваний и придушенного хрипа, стало
распадаться на слова, которые выстраивались в фразы и в целые речи -- иногда
весьма глубокомысленные. Первое,  что  он  осознал  -- с неоценимой  помощью
Найлы,  разумеется,  --  что  на  Гарторе  полностью  справедлива  поговорка
пионеров  американского  Запада:  индеец в своем  вигваме и индеец  на тропе
войны -- два разных индейца. Несомненно, большинство воинов умели обуздывать
свою  природную   свирепость,  и  ссор  между  дружинниками  не  бывало.  Но
междуусобицы случались,  и не  раз. После  смерти  правителя очередной царек
иногда восходил на трон по колени в крови менее удачливых родственников.
     Как  там  говорила  Найла?  Огненные горы, великаны-людоеды, колдуны  и
чудовища? Такое  часто рассказывают о дальних странах. Но доберешься туда --
и  видишь, что там  живут обычные люди, и  занимаются  они обычными  делами:
строят и разрушают, любят и ненавидят, воюют, грабят и жгут...
     Титул сайята,  которого  удостоился Блейд, не  являлся  наследственным.
Лайот присваивал его самому умелому и самому свирепому из воинов, но другой,
еще более умелый и свирепый, мог заработать белое перо, перерезав глотку его
обладателю. Так что  сейчас закон Гартора  был на стороне Блейда; он получил
Ристу по праву сильного.
     Владение нового сайята лежало на берегу обширной бухты, ограниченной со
стороны пролива  скалистым  мысом;  образовавшая его  невысокая  базальтовая
гряда,  которую  туземцы  называли  Черной  Стеной,  тянулась  в глубь суши,
прикрывая  холмистую равнину за  поселком от бесчинства  бурь  и ветров.  За
узким проливом, в котором пироги Канто поймали "Катрейю",  находился  Гиртам
--  отколовшийся от  гарторского островного  щита  кусок  суши миль тридцать
длиной. Сам Гартор был гораздо обширней -- почти сто миль с запада на восток
и немногим меньше с севера на юг в самой широкой части.
     Впрочем,  здесь не  существовало привычных  для Блейда  названий  стран
света. Запад Понитэка, длинной меридиональной цепи  островов, именовался Наш
Край, восток -- Та Сторона; север, куда стремил свои воды Зеленый Поток, был
Низом, юг -- Верхом.  Многие острова, и большие, и малые, лежали полностью в
Нашем Краю; другие --  на Той Стороне,  сотней миль ближе к восходу,  в зоне
медленного  северного течения Гартор же был  весьма  велик и вытянут поперек
архипелага, так что от его восточных берегов до Той Стороны оставалось всего
тридцатьсорок миль.
     Блейд еще не вполне улавливал смысл всех этих обозначений, за которыми,
видимо,  крылись  какие-то   особые  взаимоотношения  островитян  с  Зеленым
Потоком.  Однако  он уже  знал, что в лабиринте проливов,  каналов  и проток
имеется  сложная  система  течений,  странным  образом определявшая иерархию
островов.  Он  часто  слышал,  как  ристинцы  с   плохо  скрытой  неприязнью
отзывались   о  Броге,  южном  острове,  который  приветствовал  прохождение
"Катрейи"  столбами  дыма.  Брог  был  гораздо  меньше Гартора  и  полностью
располагался на Нашем Краю; от северного соседа его отделял широкий пролив с
мощным  течением, направленным  к  северу.  По словам  жителей  Ристы, броги
являлись прирожденными  разбойниками, грабителями и лодырями, не  способными
вскопать участок земли или забросить невод в морские воды.
     Впрочем, и  сами  гарты  трудиться  не любили;  этот воинственный народ
действительно  оказался похожим на викингов. Они ходили в набеги на  север и
брали там рабов; они грабили, разоряли и жгли столь же умело и  успешно, как
и презренные броги; они насиловали, пытали и убивали -- и  Блейд пока не мог
понять, почему северяне не отвечают тем же. Но главное -- гарты обожествляли
воинскую доблесть, и всякий искусный боец имел шанс стать не только сайятом,
но  и великим  героем. Сам Блейд, похоже,  уже  им стал -- по острову  пошли
гулять легенды о преследовании "Катрейи" и последней битве на палубе.
     Он стащил свой головной убор и задумчиво погладил роскошное белое перо,
торчавшее  в  центре  подобно  султану на  рыцарском шлеме. То  был знак его
титула  --  перо из хвоста редчайшего  белого карешина, огромной  нелетающей
птицы,  похожей на страуса. Найла говорила, что как  раз  на таких  чудищ ее
отец, Ниласт, охотился вместе с рукбатским послом на  Хотрале. Здесь  же, на
Гарторе, их разводили -- ради мяса  и  великолепных  перьев. Единственная на
острове  стая  белых  карешинов  содержалась  при дворе  лайота,  который  и
раздавал  перья  гарторской  аристократии:  по одному -- сайятам,  по два --
туйсам, принцам  его дома. Три  пера  носил сам Порансо. Как  говорил Блейду
Магиди, местный жрец  и навигатор Потока, лайот был стар, очень стар,  и три
его возможных наследника не ладили между собой. Сейчас  Блейд решал дилемму,
стоит ли ему бороться за три белых пера или нет?
     Посмотрим, подумал  он.  Посмотрим завтра  на  этого дряхлого туземного
царька и  примем  решение. Он не собирался задерживаться на  Гарторе дольше,
чем будет необходимо  для  отдыха и разведки  путей на юг.  Если Порансо  не
станет ему мешать, то сохранит в целости свои перышки. Иначе...
     Внизу  хлопнула дверь, и на палубе появилась  Найла.  Сегодня она опять
была в новом туалете; их запас в  сундуках "Катрейи" воистину был неистощим!
Блейд, однако, ничего не имел против; ведь рано или поздно туалет оказывался
там, где положено  -- на полу. А  Найла,  нагая  и  розово-смуглая  -- в его
объятиях.
     Смысл  этой  демонстрации   мод  был  ему   совершенно  ясен  --  Найла
благодарила своего героя, своего возлюбленного принца,  завоевавшего для нее
если не царскую корону, то, по крайней мере, княжеский венец. И каждый вечер
она хотела  предстать  перед ним  в  новом обличье, в  очередном  изысканном
наряде,  с иной  прической  и  иными ароматами,  и  даже какими-то  другими,
отличными  от  вчерашних,  жестами  и походкой.  Ее бесконечно разнообразные
туалеты   имели,  однако,   нечто  общее  --   все  они  оказывались  весьма
соблазнительными.  Иногда Блейд начинал  гадать,  что  она предпримет, когда
опустеют  два сундука в ее каюте. Начнет все по новой? Или выпишет  тряпки с
Калитана, послав заказ авиапочтой?
     Но  до этого было еще далеко.  Родной остров его возлюбленной отличался
весьма жарким климатом, и благородные калитанские дамы носили полупрозрачные
и невесомые воздушные одежды, словно  сотканные  из разноцветного  тумана  и
расшитые  утренней  радугой.  Сундуки  же  в  каюте  Найлы  выглядели  очень
вместительными.
     Сегодня она  надела туфельки  на высоком  каблуке  --  они держались на
ногах  только  на паре золотистых ленточек, перекрещивающихся на подъеме, --
золотистый, в тон обуви, хитон  и того же цвета венец,  кольцом охватывающий
высокую  прическу.  Широкий  хитончик,  схваченный на  талии  витым пояском,
спускался до середины стройных  икр, а туфельки добавляли Найле четыре дюйма
роста;  в  этом  наряде   девушка  походила  на  тоненького  гибкого  эльфа,
слетевшего с зачарованных холмов Уэльса  на погибель  запоздавшему  путнику.
Она замерла на  миг посреди палубы, потом  медленно повернулась на каблуках,
позволяя Блейду обозреть свое великолепное убранство. Над  "Катрейей" поплыл
чарующий аромат духов.
     Он захлопал в ладоши.
     -- Изумительно, малышка!
     -- Правда? -- склоненная к  плечу головка, лукавый взгляд, полуоткрытые
губы: это была Найла-которойчетырнадцать. -- Тогда иди сюда -- и поскорее!
     Блейд молнией  слетел с юта,  и  в следующий миг девушка уже была в его
руках. Он понес ее вниз, в  каюту, где  они проводили последние ночи; Найла,
прижавшись  лицом к его плечу,  дышала часто  и возбужденно.  Сквозь паутину
шелковистого одеяния он чувствовал тепло ее тела.
     Вскоре обнаружилось, что со вчерашней ночи диван не стал ни  тверже, ни
уже. Найла  распростерлась на  нем, позволив  Блейду  снять ее венец; темные
блестящие  волосы  рассыпались  по  пестрой обивке  изголовья. Затем  ладони
Блейда легли  на тонкие колени девушки, скользнули вниз -- и туфельки словно
сами слетели  с ее ног. Теперь  он занялся пояском.  То ли случайно, то ли в
силу  изощренного  кокетства,  пояс  был  завязан  на  совесть,  и  странник
провозился с ним довольно долго. Найла, однако, не проявляла нетерпения и не
пыталась  ему  помочь; прижмурив  глаза,  она  с  интересом  следила за  его
усилиями.
     Наконец последняя преграда пала. Блейд спустил свой кильт и поднял край
хитончика Найлы. Воздушная ткань  широким полукругом накрыла диван, внезапно
превратив стройного  эльфа в цветок огромной, пламенеющей  золотом  орхидеи.
Найла, ее розовая сердцевина, чуть шевельнулась  на  полупрозрачном лепестке
своего  одеяния; колени ее разошлись, руки легли на маленькие груди,  словно
подсказывая Эльсу, хайритскому принцу и  возлюбленному, где срочно требуется
его помощь.
     Принца не надо было просить дважды. С похвальным усердием и страстью он
целовал и то,  что  было ему  указано, и то,  что  маленькие руки безуспешно
пытались защитить от его  губ.  Впрочем, это сопротивление было только игрой
--  той игрой,  которую всегда  начинает  в  постели  женщина,  предчувствуя
неминуемое поражение. Блейд, во всяком случае, считал так.
     Но Найла  еще  не  собиралась  сдаваться. Когда  он  склонился над ней,
готовый погрузиться в душистую и нежную плоть, она вдруг  прижала его голову
к груди и шепнула в самое ухо:
     -- Нет, Эльс, не так... Возьми меня на колени...
     Блейд замер.  Это было  чем-то новым! Правда,  он давно уже понял,  что
теплый  Калитан  рождал  женщин  куда  более  страстных,  чем   его   родной
чопорно-холодный Альбион. Найла быстро впитывала науку любви, иногда удивляя
своего многоопытного учителя той готовностью, с которой воспринимались самые
смелые его предложения; иногда Блейд думал, что  в теле юной девушки обитает
душа зрелой, жаждущей наслаждений женщины. Однако инициатива в любовной игре
всегда  оставалась за ним; Найла подчинялась -- с удовольствием и нежностью,
не отдавая предпочтения ни одной из поз, в которых они  совместно штурмовали
вершины  страсти.  И  вот  она  попросила  о  чем-то...  Впервые!  Это  было
восхитительно!
     Отложив  решающую  атаку,  Блейд  перевернулся  на  спину,  потом  сел,
скрестив ноги.  Он  сгорал от нетерпения и любопытства, искоса поглядывая на
Найлу. Девушка приподнялась, и  через секунду ее золотистый хитон полетел на
пол,  туда,  где  ему и  надлежало пребывать до  утра.  Правда, раньше  этим
занимался он сам -- и с большим удовольствием, надо отметить!
     Найла встала над ним, широко  раздвинув  ноги, и  Блейд, лаская  нежные
округлые бедра,  настойчиво потянул девушку вниз. Но нет! На этот раз она не
хотела капитулировать  так  быстро!  Он почувствовал,  как напряженный лобок
приближается к его губам, и понял, что ему предлагают.
     Блейд откинул голову, и  его язык  скользнул в трепещущее влажное  лоно
Найлы.  Она застонала, сжимая  ладошками  его  затылок;  она вскрикивала все
громче  и громче, пока Блейд  осторожными прикосновениями ласкал  набухающий
бутон плоти,  сгорая от  желания по-волчьи впиться в него  зубами.  Вдруг он
ощутил, как что-то изменилось -- Найла,  по-прежнему  прижимая его  голову к
бедру, согнула ногу, и нежные пальчики девушки пробежали по  твердому стволу
пениса  Блейда.  Бархатистая  ступня Найлы  снова  и  снова гладила  готовый
впиться в ее тело дротик; потом она зарылась глубже меж его ног,  подрагивая
от собственной  смелости,  готовая  отдернуться в любой момент.  Блейд шумно
выдохнул.
     Он терпел эту муку еще минуту или  две.  Потом рванул  к себе  Найлу  и
вошел -- так резко, безжалостно, что она закричала -- не то от испуга, не то
от  неожиданности.  Ноги ее  сомкнулись  на  его  спине, откинувшись  назад,
подставляя его поцелуям губы, шею, соски, она начала ритмично раскачиваться.
Долго,  бесконечно  долго длилась эта  скачка  по  благоухающим полям любви,
сквозь  цветущие сады  страсти  и поляны  блаженства; наконец горячий  поток
оросил чрево Найлы, и она, обессиленная, сникла на груди своего принца.
     Блейд понял, что сегодня ему преподнесли редкий дар; давно, может быть,
никогда  раньше,  он  не  испытывал  такого  наслаждения. Снова  и снова они
сходились в любовном  поединке,  в схватке,  где не  было  проигравших,  где
каждый брал и дарил, завоевывая победу. Наконец приблизился миг расплаты.
     Свернувшись  клубочком под боком  Блейда, положив головку ему на плечо,
Найла вздохнула; потом тонкие  пальцы коснулись его щеки, ласково  легли  на
подбородок.
     -- Эльс... милый... я хотела спросить...
     Блейд застонал --  про себя, конечно. Все шестнадцать  дней,  прошедших
после  схватки  с Канто-Хейджем,  ему  удавалось уходить  от этого  вопроса;
однако сейчас он  был полностью в ее власти. Нельзя же просто так ринуться с
ложа  любви --  такой  любви, которой его одарили этой ночью! Малышка  снова
обошла его -- с присущим  ей  тактом, умом и  женским коварством; обошла, не
забывая о  собственных удовольствиях. Но на  этот раз он подготовил запасные
позиции.
     -- Эльс... милый...
     -- Слушаю и повинуюсь, моя ат киссана...
     Он пощекотал ее под грудками.
     -- Перестань дурачиться, милый... -- она помолчала, повернулась на бок,
и  бархатистое бедро легло на  живот  Блейда. --  Знаешь,  я до  сих  пор не
понимаю, как ты справился с этим зверем... с этим чудовищем.
     -- Я его заколдовал, малышка. Знаешь,  магия бывает солнечной и лунной,
доброй и...
     -- Эльс! Я же серьезно!
     Она не отступит,  понял Блейд.  Она верила в магию ничуть не больше его
самого.  Что ж,  запасной рубеж обороны был  готов, и он нырнул  под  колпак
своего блиндажа, выстроенного из полуправды и скрепленного ложью.
     -- Как  ты  думаешь, зачем мы с тобой пытались разозлить этого  скота в
перьях?
     --  Ну-у-у...  Он  мог замучить нас...  Ты  искал  смерти  -- легкой  и
быстрой... хотя бы для меня.
     -- Верно. Но только отчасти.  Еще я тянул время, -- он поднес к ее лицу
руку. -- Погляди-ка, малышка.  Ничего не  замечаешь?  Вот здесь,  на тыльной
стороне ладони... между большим и указательным пальцами?
     Найла пощупала, не доверяя глазам -- в каюте уже царил полумрак.
     -- Какая-то хайритская хитрость, Эльс? Тут что-то под кожей -- твердое,
вытянутое и маленькое...
     -- Под кожей, но не под моей. Смотри.
     Блейд отодрал нашлепку и вытянул из-под нее крохотное лезвие.
     --  Этого  Канто  с  рваным  ухом  сгубила  самонадеянность.  Когда  ты
шлепнулась в  обморок,  я  уже  перепилил ремень на руках. Он подошел ко мне
близко,  слишком  близко... хотел  видеть  мои  глаза  во  время  намечаемой
операции. Ну, и я... -- он замолчал.
     --  Ты освободил руки, да? Я знаю, ты очень,  очень сильный... -- Найла
прижалась горячей щекой к бицепсу Блейда, ласково поглаживая  его  грудь. --
Что же случилось потом?
     --  Я его  вырубил. Мы, хайриты, умеем драться и с франом, и с мечом, и
голыми руками. Один удар  -- вот  сюда, по  горлу...  -- Блейд  пощекотал ей
шейку, и Найла тихонько взвизгнула. -- Я взял меч и перерезал путы на ногах.
Остальное было несложно.
     --  А как  ты заставил  его драться? Ведь  был бой,  да?  Мои  служанки
говорили...
     -- Ну, детка, тут не  понадобились хайритские хитрости. Он мог выбирать
-- либо биться со мной  как подобает  мужчине  и вождю, либо очутиться перед
своими воинами без штанов... то есть без юбки... и не только без нее.
     -- О! -- Найла была шокирована. -- И ты... ты бы смог?..
     -- Не знаю, -- Блейд задумчиво потер висок. -- Скорее, я просто убил бы
его.  Но он поверил, на наше  счастье.  И  теперь  я --  вождь!  Сайят  Эльс
Перерубивший  Рукоять! А  ты  --  верная  подруга  сайята!  --  он  негромко
рассмеялся.
     Найла погрузилась в размышления. Блейд дорого  бы дал, чтобы подслушать
мысли,  проносившиеся  в  ее хорошенькой головке. Наконец  она  нерешительно
сказала:
     --  Я  ужасно перепугалась,  милый...  Ты прости  меня... я лежала  без
чувств и ничем не могла помочь тебе...
     -- Будем  считать, что сегодня ты искупила свою вину, -- Блейд был само
великодушие. -- И если ат-киссана  и в дальнейшем осчастливит бедного дикого
хайрита своими милостями...
     Найла захихикала и шлепнула его по губам.
     -- Ненасытный! Ат-киссана едва жива!
     -- Но этой ночью она была восхитительна!
     Блейд  мысленно поздравил себя  с тем,  что  сумел  отсидеться в  своем
блиндаже.  Однако его  ждало  разочарование. Они уже засыпали,  когда  Найла
вдруг сказала:
     --  Знаешь,  милый, я была  в  каком-то забытье... в полубреду... И мне
привиделось... привиделось нечто странное...
     -- Да? И что же?
     -- Будто этот дикарь  сам развязал тебя... Ты его ударил... А  потом вы
долго говорили с ним на непонятном языке... и кричали у двери... Так смешно!
Правда?
     --  Удивительный был у тебя  обморок, малышка, --  заметил Блейд.  -- Я
несколько  раз пытался привести тебя в  чувство, но без успеха. По-моему, ты
крепко спала. И видела сны. Очень смешные! Правда?
     Вдруг Найла потянулась к нему и поцеловала в губы.
     -- Конечно, мой хитрый хайрит...
     * * *
     Лайот  Порансо, против ожиданий Блейда, совсем не походил  на  дряхлого
старца. Да, он был  стар, но стан его оставался прямым, плечи -- широкими, и
руки   не   дрожали   --  даже  после  четырех   или  пяти   объемистых  чаш
горячительного.
     Они расположились  на палубе "Катрейи", которую Порансо подверг долгому
и пристальному осмотру. Он восхищенно цокал  языком,  разглядывая ятаганы  и
сабли  старого  Ниласта,  и  Блейд,  обменявшись с  Найлой взглядом,  тут же
предложил лайоту любую на выбор. Три принца -- три сына, сопровождавшие его,
-- тоже не остались  без подарков. Это были дюжие  молодцы, носившие по  два
белых пера, и поглядывали братья друг на друга весьма прохладно.
     Теперь  вся компания, включая  и  ристинского  жрецанавигатора  Магиди,
знатока морских течений, человека пожилого и весьма уважаемого, возлежала на
ковре,  потягивая  крепкое  фруктовое  вино,  закусывая  жарким  из  молодых
карешинов и  плодами  асинто, круглыми  и  сладкими,  как  перезрелые груши.
Формально  прием давался  в  честь старого  лайота,  но  Блейд -- про  себя,
разумеется, --  полагал, что  он-то  и есть главный виновник торжества. Если
его подсчеты были точны, то сегодня на Земле шел день двадцать  девятого мая
--  и,   следовательно,   Ричарду  Блейду  стукнуло  пятьдесят  шесть.  Если
приплюсовать  к  этому  солидному  возрасту года  Рахи, вместе они  окажутся
постарше Порансо, решил странник.
     За спиной его сидела Найла. Она удостоилась  такой чести не потому, что
знатные  гости пришли  в восторг от ее внешности или изысканного туалета  --
нет, на их взгляд эта красотка с запада была слишком худощавой и субтильной,
слишком дерзкой  и востроглазой. Но Блейд  боялся, что не  поймет  кое-каких
тонкостей языка, весьма  цветистого и  пышного, когда приходилось общаться с
особами  королевской   крови,  и  посему  его  подругу  допустили  к  столу.
Разумеется,  ей  не  досталось ни кусочка  мяса, ни глотка  вина, ни сочного
плода.
     -- Я вижу,  ты знатный и  достойный  человек, Эльс-хайрит, --  произнес
Порансо и  широким жестом  обвел палубу каравеллы. -- Ты владеешь прекрасной
большой лодкой, множеством чудесных вещей и  великим воинским искусством. Ты
стал моим  сайятом, вождем тысячи воинов,  и там, --  лайот  повел глазами в
сторону  берега,  --  строится  твой  новый  дом, -- он помолчал, напряженно
размышляя  над некой  сложной проблемой.  -- Пожалуй, все, чего тебе  еще не
хватает -- десятка добрых, заботливых жен...
     -- Старый пень! -- едва слышно прошипела на ксамитском  Найла за спиной
Блейда.
     -- ...которые скрасили бы твое одиночество. У меня двадцать  дочерей --
или  больше,  Катра?  -- лайот бросил взгляд на старшего из принцев, -- и  я
готов отдать тебе трех на выбор. Любых!
     -- Мерзкий дикарь! -- послышался тихий шепот сзади.
     --  Да, ты получишь трех девушек из моего дома -- вместе с вторым белым
пером и  званием туйса! И  еще семерых выберешь сам.  Такому великому  воину
нужно десять жен, никак не меньше!
     -- Десять развратных девок! -- расслышал Блейд.
     --  Твоя женщина что-то сказала? --  с  милостивой улыбкой  осведомился
Порансо.
     --  Она  восхищается  твоей  щедростью,  владыка,  и  советует  мне  не
оставлять без  внимания  эти дары, особенно -- твоих дочерей. Не сомневаюсь,
они очень красивы.
     Блейд почувствовал,  как нечто острое -- вероятно, шпилька --  кольнуло
его пониже поясницы, но даже ухом не повел.
     --  О, да! Они  очень  красивы,  и каждая на голову  выше  твоей мудрой
маленькой женщины.  И еще они  -- очень  воспитанные девушки.  Они не станут
вмешиваться в беседу мужчин и давать советы своему господину.
     За  спиной Блейда раздался долгий  глубокий  вздох  --  Найла  пыталась
справиться с яростью. Не поворачиваясь, Блейд протянул руку и похлопал ее по
круглой коленке.
     -- Ты прав, владыка, она --  мудрая маленькая женщина... но всего  лишь
женщина.  Боюсь, я  не  смогу  последовать ее  советам и  насладиться  твоей
щедростью.
     Порансо  вопросительно приподнял  бровь, и  Блейд  начал  декламировать
заранее подготовленную речь, сопровождая ее плавными ритмичными жестами, кои
свидетельствовали о его глубоком почтении к владыке Гартора.
     -- У каждого мужчины  свои дороги в этом мире, мой господин. Ты правишь
обширной страной, храбрым народом  -- и в том  состоит твое  предназначение.
Твои сыновья водят в походы бойцов, учатся сражаться и побеждать.  Магиди --
о, достойный Магиди молится богам, испрашивая у них милости для всех нас! --
Блейд  закатил  глаза,  поднял  к  небесам чашу с вином,  отхлебнул глоток и
продолжил: --  Да, у каждого свои дороги... и у меня -- тоже, великий лайот.
Я -- странник,  скиталец, чей  путь  не  завершен,  цель  -- не  достигнута,
искомое -- не найдено. Я проживу  в своем новом  доме еще целую луну, может,
две или три, но рано или поздно снова  отправлюсь в плавание. Легко ли будет
моим безутешным женам?  -- Он  повернулся  и накрыл рукой ладошку Найлы.  --
Нет, уж лучше я оставлю себе эту маленькую женщину, которая так любит давать
непрошенные советы.
     Ораторское  искусство весьма  ценилось на  Гарторе, и он  постарался не
ударить в  грязь  лицом.  Лайот  в восторге  хлопнул себя по коленям и обвел
взглядом сыновей.
     -- Какая  речь! Искренняя и мудрая! Хотел бы я, чтоб мои дети умели так
говорить! -- Он сложил руки лодочкой перед грудью, словно боялся расплескать
драгоценные  слова Блейда,  затем кивнул принцам: -- Ну, мои молодые  туйсы,
что же мы ответим Эльсу-хайриту?
     -- Не  отпускать!  -- буркнул  угрюмый Катра, детина лет под тридцать с
багровым шрамом на левой щеке.
     -- Отпустить! -- заявил Борти, мускулистый веселый  парень, выглядевший
слегка придурковатым; он с восхищением смотрел на Блейда.
     -- Отпустить,  но с  условием,  -- дополнил  Сетрага,  третий  и  самый
младший  из  братьев;  на  его  подвижном  живом лице  играла неопределенная
улыбка.
     И Блейд понял, что Порансо не так прост, как ему казалось.
     Взгляд лайота остановился на жреце.
     -- Наверно, -- произнес Магиди,  одной рукой степенно поглаживая бритый
череп, а  другой перебирая  звенья висевшего на  груди ожерелья из  костяных
пластин,  символа  своего  сана,  --  стоило  бы  узнать, куда  держит  путь
благородный сайят. Вдруг его цель лежит на  расстоянии вытянутой руки? -- он
покосился на Блейда,  широкая ладонь которого  все еще сжимала пальцы Найлы.
Жрец благоволил  новому  сайяту; после трех-четырех вечеров, проведенных  за
чашей вина из  неистощимых запасов "Катрейи", между ними установились  самые
добрые отношения.
     --  Я  хочу  перебраться  через  Поток  --  туда...  --  взгляд  Блейда
устремился к  южному  горизонту, столь  недосягаемому  и  манящему.  -- Хочу
увидеть  новые земли,  неведомые моря и звезды,  что восходят по  ночам  над
ними... хочу побывать там, где не  был еще никто! -- он сжал огромный кулак.
-- Клянусь Семью Священными Ветрами -- я сделаю это!
     --  Достойное  желание,  -- кивнул Порансо,  --  очень достойное! И ему
никак  нельзя   препятствовать,  --  лайот  посмотрел   на  мрачного  Катру,
неодобрительно  покачивая головой. -- С другой стороны, --  продолжал он, --
ничто в  пашей жизни не дается  даром,  и за исполнение мечты  --  тем более
такой  великой!  --  надо  платить, --  теперь его  укоризненный взгляд  был
обращен  к Борти. -- Я думаю, совет моего сына Сетраги был самым  мудрым, --
он милостиво кивнул младшему из принцев.
     --  Какое же  условие  ты поставишь?  --  спросил Блейд.  Наконец-то он
сообразил, что имеет дело с прожженным старым хитрецом и делягой.
     Порансо поднял глаза к небу и произнес:
     -- Не хочешь ли сперва выслушать одну историю, сайят? Она очень древняя
и похожа на сказку, но это  не  сказка.  В ней  говорится  о  вещах, которые
существуют и по сей день, хотя случились в те давние года, когда великий Уйд
создавал мир.
     Блейд кивнул. Уйд являлся солнечным божеством, местным вариантом Айдена
и калитанского Йдана. Обитал он, естественно, на юге, так что легенда  могла
оказаться небесполезной.
     Порансо  повел  рукой  в  сторону  жреца, и  тот,  смочив  горло добрым
глотком, начал:
     -- Уйд сотворил  мир огромным  и круглым, как плод асинто, из  которого
готовят сладкое вино. Снаружи мир  был твердым, и на поверхности этой тверди
вздымались горы, текли реки и  плескались моря;  внутри  же бог наполнил его
для согревания  жидким  пламенем, извергнув его из  собственных  жил. Огонь,
однако,  вышел  из  повиновения  и  стал  рваться наружу,  грозя  уничтожить
творение  великого Уйда,  над  которым  тот  работал  много  веков.  Мир мог
лопнуть, словно перезревший плод...
     Итак, здесь тоже  знали о шарообразности планеты! Затаив дыхание, Блейд
слушал жреца, в неясных местах обращаясь к помощи Найлы.
     -- И тогда бог призвал огромного двуглавого змея Сатраку, верного слугу
и помощника, повелев ему обвиться кольцом вокруг мира и укрепить своим телом
то, что было готово разлететься на части. Сатрака был так велик и могуч, что
мир содрогнулся, когда змей опустил свой хвост в море. Это случилось там, --
Магиди неопределенно махнул рукой в  сторону восхода, и странник  понял, что
хвост змея купался в Западном океане.
     --  Затем Сатрака погрузил  в  воду свое туловище и потянулся зубастыми
пастями  к  хвосту,  чтобы стиснуть  и укрепить мир  нерушимым  кольцом, как
повелел ему  великий  Уйд. Однако грудь  его оказалась  прижатой к огромному
камню, подымавшемуся со дна моря, и в обе стороны от него, налево и направо,
торчали  другие  камни,  поменьше,  между  которыми  Сатрака  никак  не  мог
протиснуть свои головы. Те камни --  наши острова, -- теперь жрец распростер
руки, изображая  подводный хребет, вставший на пути змея.  -- На север  идет
Понитэк, на юг  -- Сайтэк. К счастью, -- заключил Магиди, -- шеи  у  Сатраки
были очень длинными, так что он сначала вытянул их в стороны, а  потом  свел
вместе  и все же  уцепился  за  свой  хвост.  Теперь  ты  понимаешь,  --  он
многозначительно взглянул  на  Блейда,  --  что  змеиные шеи  окружают  наши
острова, а тело его охватывает остальной мир.
     Очень интересно,  подумал Блейд. Сатрака со своими неимоверно  длинными
шеями улегся  как  раз  там,  где проходил  Зеленый Поток. Вряд ли  это было
случайным!
     -- Огонь, бушевавший внутри мира, жег  тело Сатраки, и тогда Уйд, желая
облегчить муки своего слуги, всколыхнул воду и  пустил ее быстрой струей над
телом змея,  -- продолжал  жрец,  волнообразно поводя руками. --  Там, -- он
показал на  запад,  --  и здесь,  вдоль  островов на  Нашем Краю, вода течет
быстро, а в Той Стороне, где лежат головы Сатраки, гораздо медленнее.
     Теперь Блейд наконец-то понял,  что за метаморфозы происходят с великим
течением. В  сравнительно узком канале меж Ксайденом и южным континентом его
воды разгонялись и  стремительным потоком выходили в Кинтанский океан, чтобы
через пятнадцать  тысяч миль наткнуться на меридиональный подводный  хребет.
Тут  Зеленый Поток  раздваивался,  обтекал  с  запада,  с Нашего  Края,  две
островные гряды и, потеряв большую часть энергии, медленно  гнал свои  волны
обратно -- от полюсов к экватору. На Той Стороне обе ветви сливались опять и
неторопливое  уже  течение  пересекало Западный океан, попадая в  ускоряющую
трубу меж двух материков Кольцо, перечеркнутое  гигантской каменной вставкой
архипелага!
     Он решил проверить свою догадку и повернулся к жрецу.
     -- Значит,  вы  можете  быстро  плыть  на север, но  чтобы возвратиться
назад, надо выйти в другое море, на  Ту Сторону, -- Блейд показал на восток,
-- и попасть в медленную ветвь течения?
     Магиди кивнул головой,  а  Порансо, хлопнув  себя  по  ляжкам,  залился
дребезжащим смехом.
     --  Ты  все  понял  верно, о  Эльс-хайрит!  Мы,  живущие у самой  груди
Сатраки,  летим  вниз молнией на своих  пирогах,  нападаем  внезапно,  берем
добычу,  уходим проливами на Ту  Сторону Понитэка и  поворачиваем  к  голове
змея. Путь домой занимает в пять  раз больше времени -- ну так что ж? Зато к
нам никто не подберется незамеченным.
     Так вот почему с северных островов не приводили мстители! Те,  кто жили
выше по течению, могли ударить впятеро быстрее! Почти как в  гнусной  канаве
трогов,  где  атаковали  всегда  обитатели  Верховий, подумал Блейд.  Здесь,
однако, нападавшие могли вернуться -- только гораздо медленней. Теперь он не
сомневался, что  на  Гарторе  и соседних  островах  существует  отработанная
веками тактика подобных набегов -- вкупе со способами "дальнего обнаружения"
плывущих с севера, с Низа, вражеских  флотилий. Вероятно, их перехватывали и
уничтожали  гораздо раньше,  чем  тем  удавалось  подойти  к "груди"  или  к
"головам" Сатраки.
     Все  это  было весьма  забавно, и  на  досуге  Блейд  не  отказался  бы
поразмыслить о  методах ведения войны в таких уникальных природных условиях.
Однако в истории, рассказанной Магиди, таилось нечто  более интересное,  чем
объяснение  причин,   в  силу   которых  гарты  могли  безнаказанно  грабить
нижележащие острова. Огромный камень, к  которому прижималась грудь Сатраки!
Нельзя ли под его защитой перебраться в южное полушарие?
     Блейд  облизнул пересохшие губы  и посмотрел на лайота. Похоже,  старый
хитрец заранее знал,  на  чем  его купить.  И  немудрено! Слишком  часто  он
расспрашивал Магиди, искусного навигатора, о ветрах и течениях,  и о землях,
лежавших к  югу  --  сначала  с  помощью  Найлы,  потом сам.  Нетрудно  было
догадаться, что его интересует!
     Его взгляд остановился на Порансо.
     -- Значит, отпустить,  но с условием, -- медленно повторил он. -- Какой
же службы ты хочешь от меня, лайот?
     Старик зацокал языком.
     -- О!  Чем же может  послужить такой великий воин?  Ты  убил Ригонду  и
Канто, и  шесть десятков их  лучших бойцов! -- Порансо в  восхищении закатил
глаза, потом уставился прямо в  лицо  Блейду. -- Теперь убей для меня! Убей,
кого я прикажу! Убей, и я дам  тебе  проводников  к  Щиту  Уйда,  к великому
камню, где расходятся шеи Сатраки! И  ты пройдешь над ними, попав туда, куда
влечет тебя сердце.
     -- Считай, что твой враг уже мертв, мой владыка Как его имя?
     Старый  лайот  приподнялся,  а  три  его сына  вскочили на ноги, сжимая
рукояти своих медных  клинков. Глаза Порансо горели яростью; в нем ничего не
осталось  от добродушного хитреца,  который  только что  восхвалял  доблести
своего нового сайята.
     -- Брог! -- каркнул  он, давясь от ненависти слюной. -- Брог -- вот это
имя!  Они  летят молнией на своих пирогах, нападают внезапно, берут добычу и
уходят на Ту Сторону! Трусливые бабы!  Вонючки! Протухшие яйца карешина! Они
безнаказанно грабят Гартор -- и только потому, что живут выше!
     Здесь, в Потоке, свои  законы, подумал странник; тот, кто живет выше по
течению, всегда прав. Кажется,  лайот хочет, чтобы  он изменил эту традицию.
Ну что ж...
     Он  закончил  сооружать пирамидку из круглых сладких  плодов  асинто  и
показал на нее пальцем.
     -- Видишь, великий  лайот? Считай, что это -- холм, сложенный  из голов
брогов. Мы выступим через пять дней.



     Однако броги успели первыми.
     На   третью  ночь,  часа   за  четыре  до  рассвета,  Блейда  разбудили
раздавшиеся в селении вопли. Он выскочил на палубу и кликнул одного из своих
телохранителей -- два  десятка воинов всегда стояли на страже поблизости  от
бревенчатого пирса, у которого покачивалась "Катрейя".
     Не успел посыльный пробежать нескольких шагов, как на берегу показались
огоньки  факелов,  и  Магиди,   сопровождаемый  четырьмя  рабами,  торопливо
приблизился   к  причалу.   Блейд   сошел   на  берег;  его  мучили  мрачные
предчувствия.
     -- Броги! -- пожилой жрец задыхался от быстрой ходьбы. -- Прибежал воин
--  с  заставы,  что защищает  Проход...  Весь в  крови!  Похоже,  наш отряд
перебит!
     Черная Стена,  гряда отвесных базальтовых утесов,  прикрывавших Ристу с
запада, была совершенно неприступна с  моря  -- за исключением одного места.
Блейд видел его  с палубы "Катрейи", когда каравелла шла узким каналом между
Гартором и Гиртамом, -- разлом в скалах  с каменными осыпями с обеих сторон.
Это неширокое ущелье, или Проход, как  называли  его туземцы, вело  прямо на
ристинскую  равнину и  являлось  весьма уязвимой точкой в  обороне северного
побережья; броги, плывшие по течению, могли добраться сюда со своего острова
за четыре-пять часов.
     Поэтому  Проход  перегораживал  бревенчатый  частокол,  а   в   хижинах
неподалеку  жило  с  полсотни воинов.  На берегу громоздились темные корпуса
боевых пирог -- штук десять, не  меньше, --  чтобы жители ближайших деревень
могли  нагрянуть  с тыла  на захватчиков,  если  те попробуют  прорваться  в
ристинскую  бухту. Блейд бывал здесь раз или два и хорошо запомнил это место
-- как раз отсюда  отчалили лодки  покойного Канто  Рваное Ухо, на свою беду
захватившего "Катрейю".
     Он поднял глаза на Магиди.
     -- Парень, что прибежал с заставы... он что-нибудь знает о том, сколько
брогов на берегу?
     --  Сначала  подошли  четыре пироги  --  значит,  двести  воинов...  --
жрец-навигатор задумчиво  загибал пальцы. -- Эти сразу  бросились  на штурм.
Небольшой  отряд, но из самых отборных бойцов. А в море видели целый флот...
сотня лодок, не меньше!
     Сотня  лодок! Четыре-пять  тысяч человек! Риста могла выставить семьсот
бойцов;  войска,  назначенные в  карательную  экспедицию  на  Брог,  еще  не
подошли. Блейд свистнул, подзывая своих охранников.
     -- Собрать  всех мужчин  --  там!  --  он показал  на западную  окраину
поселка, откуда до заставы было мили три. -- Старики -- сотня или полторы --
останутся охранять причалы; остальные пойдут со мной. Ну, быстро! -- гаркнув
на воинов, Блейд повернулся к Магиди. -- Слушай, жрец. Возьми рабов, женщин,
подростков -- всех, кто есть под руками. Пусть срежут якоря с лодок вместе с
канатами, раздобудут побольше толстых веревок, лестниц...  да,  в кузницах я
видел  клинки для кинжалов, наконечники копий -- пусть все берут... и молоты
-- молоты тоже!
     -- Что ты задумал, сайят?
     --  Сейчас  некогда  объяснять. Делай,  что  я  говорю,  если  дорожишь
головой!
     Жрец вприпрыжку помчался к  деревне.  Блейд взошел на палубу; на  корме
скрипнула дверь, и из-за нее выскользнула Найла. В полумраке он видел только
смутные  контуры ее  фигурки да слабую полоску  света, падавшего на  гладкие
доски палубного настила, -- видимо, девушка зажгла в каюте свечу.
     -- Эльс, что случилось? -- ее голосок дрожал,
     --  Напали  соседи,  малышка.  Те самые,  которых так  не  любит старый
Порансо. -- Блейд прошел в  кормовой салон и начал торопливо натягивать свои
доспехи;  Найла последовала за ним.  -- Но ты не бойся, к рассвету  я с ними
разберусь... -- он пристегнул к поясу меч и сунул фран в заплечный чехол. --
Сейчас сюда  подойдет  сотня воинов... тех, что  постарше... будут  охранять
причалы, корабль и тебя, моя маленькая катрейя.
     Девушка вдруг прижалась к нему, обвив руками могучую шею.
     -- Эльс, не ходи... Или хотя бы возьми меня с собой... Мне страшно!
     Он поцеловал ее глаза, потом осторожно снял с плеч теплые ладошки.
     -- Я  же сказал, не бойся! Они хотят прорваться к Ристе через Проход...
Ну, я им  покажу Ристу!.. -- Блейд на миг погрузил лицо в душистое облако ее
волос.  -- Я не могу  взять  тебя с собой,  девочка. Мы  полезем на скалы...
Совсем неподходящее занятие для твоих маленьких ножек!
     С  причала послышались гортанные крики и звон оружия  -- прибыли воины.
Подхватив  девушку  на руки, Блейд  вынес  ее  на палубу и, поискав взглядом
командира сотни, приказал:
     -- Моя женщина должна остаться целой, Харлока! Что  бы ни случилось! Ты
понял?
     Пожилой воин угрюмо кивнул.
     --  Иди, сайят, и не тревожься.  Спаси  нас!  Не  то к восходу солнца в
Ристе останутся одни головешки и трупы!
     Блейд  сбежал по  сходням на берег и, не  оборачиваясь, устремился мимо
домов поселка на западную окраину. Еще секундудругую Найла могла следить  за
ним, потом высокая  фигура  растаяла в полумраке.  Баст, большая  яркая луна
Айдена,  стоял в ущербе, ночь была  темной, и никто -- ни Найла, ни Харлока,
старый  и опытный разбойник,  ни сам  Блейд -- никто из  них  не  видел, как
поперек  ристинской бухты,  в  миле от берега, начали разворачиваться  лодки
брогов. Их было очень много.
     Отряд Блейда приблизился к Стене в  двухстах ярдах от Прохода. Странник
уже знал, что застава  разгромлена и приближаться к частоколу  нельзя -- там
его  воинов встретили бы копья и стрелы  всемеро  превосходящего противника.
Трое  израненных  лучников  -- все,  что  осталось от  полусотни, охранявшей
ущелье,  --  сообщили, что  на  берегу  высадилось  не  меньше четырех тысяч
врагов.  Треть всего войска, которое был  способен выставить Брог! Блейд уже
не сомневался, чем  вызван этот налет. Не рабы, не дорогая медь, не  зерно и
мясо  прельстили на  сей раз южных соседей; они  пришли за  "Катрейей" и  ее
сказочными  сокровищами!  Броги  не  смогли  ими  завладеть,  когда  корабль
двадцать дней назад шел мимо их клубившегося дымами побережья;  но теперь он
стоял в ристинской бухте, на расстоянии протянутой руки! Соблазн был слишком
велик.
     Что ж, подумал Блейд, эта  ночь станет последней для многих.  Бойцы его
передовой  сотни  уже загоняли молотами  медные клинья в трещины базальтовой
стены;  утесы были отвесными" но нигде не превышали ста футов -- пустяк  для
человека, владеющего альпинистской техникой!  Он  был  хорошим  скалолазом и
знал, что любой крепкий мужчина сумеет подняться  на такую высоту  с помощью
веревки и крюка. Вершины скал были плоскими, и его люди смогут подобраться к
самому  проходу...  А там -- достаточно камней, чтобы  завалить  все ущелье!
Только  бы  броги не услышали стук  молотков... правда, он велел обернуть их
лоскутами кожи, и звук ударов стал глухим, словно доносился из-под земли.
     Несколько воинов уже работали на самом верху тридцати футовых  лестниц;
половина Стены  была  пройдена, ибо  мудрый Магиди вывел их к седловине, где
скалы сильно понижались.  Захватив длинную веревку с четырехфунтовым якорем,
Блейд поднялся по самой длинной лестнице и раскрутил свой снаряд. Он зацепил
его с третьей попытки и через минуту уже стоял на вершине утеса.
     Якорь пошел  вниз и  вернулся,  нагруженный  бухтами канатов.  Странник
обвязывал  их вокруг массивных валунов и  сбрасывал  концы вниз -- туда, где
горели факелы  и  еще глухо  стучали  молотки. Его  люди  начали подыматься,
держась за веревки, упираясь  ногами в медные наконечники  копий; в  темноту
полетели новые канаты, более короткие -- к ним приставляли  лестницы. Вскоре
двести человек, самых крепких и выносливых, стояли над пропастью, казавшейся
в темноте бездонной.
     Блейд осторожно повел их вперед. Его людям  надо было  пройти небольшое
расстояние,  но  двигаться  в  полумраке, среди  камней  и  острых обломков,
оказалось непросто. Факелы внизу погасли; четыре сотни оставшихся под стеной
бойцов тихо направились к Проходу. Их задача заключалась в том, чтобы добить
тех, кто вырвется из-под камнепада.
     Со  стороны моря  доносился гул тысяч голосов,  скрип лодочных днищ  по
камням, звон оружия, резкие выкрики. На берегу пылали костры, и Блейд видел,
как  смутные тени,  метавшиеся  около  них,  вдруг обретали ясные  и  четкие
очертания,  становились плотнее, потом вытягивались в колонны, над  которыми
плыли  огненные  факельные  языки.   Войско  брогов  устремилось  в  ущелье,
беспрепятственно  затопив его от  края до края; остатки бревенчатой изгороди
догорали в кострах.
     Ристинцы растянулись  вдоль края обрыва группами по тричетыре  человека
--  иначе  тяжелые  обломки, которые усеивали  гребни  утесов,  было  бы  не
своротить.  Блейд ждал, наблюдая, как сотни  огоньков неторопливо  плывут во
тьме под  его ногами, словно ковер  из живых светлячков, танцующих ночью над
заповедной поляной.  Он ждал, пока первые из них  не  выбрались  на равнину,
пока арьергард  войска  не втянулся в каменную щель  Прохода,  пока  плотная
масса  людей,  нагруженных связками  стрел и тяжелыми щитами,  не  наполнила
воздух  острым  запахом разгоряченных тел, пропотевших кожаных одежд, дыма и
гари.  Тогда, повернувшись  к своим  бойцам,  он проревел только одно слово:
"Вали!" -- и столкнул огромный валун.
     Лавина камней хлынула вниз. Они мчались, увлекая за собой более  мелкие
обломки,  щебень  и  осколки,  выбитые  из базальтовых склонов,  и  зловещий
протяжный шелест быстро переходил в громоподобное рычанье -- словно каменная
пасть  Прохода смыкалась с  яростным  торжествующим звериным  воем, погружая
свои остроконечные клыки  в  трепещущие  человеческие  тела. Внизу раздались
испуганные  крики,  яркие точки  факелов затанцевали, заметались, тесня друг
друга; потом над ущельем повис страшный многоголосый вопль.
     Ристинцы с  угрюмыми ухмылками  продолжали  сталкивать валуны. Никто из
них не мог видеть, что творилось внизу -- свет факелов был неярок и число их
стремительно уменьшалось, -- но они слышали.  Слышали хруст  костей и глухие
звуки ударов,  с которыми камни  врезались в  плоть, стоны и проклятья, звон
щебня, попавшего в медную оковку щита, треск дерева,  хрипы и тяжкое дыхание
умиравших, Запах крови,  поплывший  над ущельем,  сладкий запах растерзанной
плоти  заставлял  их широко раздувать  ноздри; они вдыхали  этот упоительный
аромат,  и  скрюченные пальцы  сами  тянулись к мечам, дрожа от  нетерпения.
Теперь гарты  жаждали погрузить свои клинки и  копья в тела врагов, довершая
то, что начали скалы.
     Внизу воцарилась тьма -- почти полная, если не считать  десятка-другого
тлевших на земле огоньков, Блейд пронзительно  свистнул, и его  люди  начали
спускаться с утесов,  скользя по канатам. Не в  ущелье, нет, --  на галечный
пляж  рядом  с ним,  куда  сбегалась оставленная у лодок  охрана.  Этих было
десятков  пять или шесть; к  ним присоединилась  сотня брогов из арьергарда,
успевших  выскочить  из-под  лавины. Теперь  на берегу,  в  свете догорающих
костров, завязалась  схватка, в которую  вступали  все новые и новые  бойцы,
покидавшие скалистые вершины.
     Она была короткой и кровавой. Свистел фран Блейда, глухо лязгали о щиты
клинки его дружины, змеиные  языки копий  пронзали тела врагов; броги падали
один за другим. Наконец, устрашенные, они бросились к лодкам, пытаясь вдвоем
или втроем столкнуть в море тяжелые пироги и скрыться в спасительных  струях
Потока.  Здесь,  в  воде, среди  мелких волн, с шуршанием  накатывавшихся на
гальку, их настигли и перерезали всех.
     Вытащив из костра головешку, Блейд помахал ею в  воздухе, собирая своих
людей. Потом велел зажечь побольше факелов  и повел их к Проходу. Там царила
могильная тишина.
     * * *
     Прибрежная окраина  Ристы, на которую обрушились две  тысячи озверевших
дикарей, пылала.  Видимо,  нападавшие  не сомневались,  что  с  запада скоро
подойдет  второй  отряд,   и  потому  грабили  методично,  не  торопясь.  Их
разрозненные группы подолгу задерживались у каждого дома, сначала вытаскивая
наружу отчаянно сопротивлявшихся обитателей, потом -- их добро, до последней
глиняной  кружки и  медного гвоздя; наконец  сухие бревна  охватывали  яркие
языки пламени.
     Блейд  увидел  зарево  издалека,   и  сердце  его  сжалось  от  тяжкого
предчувствия. Его отряд компактной массой обрушился на врагов, и половина их
была перебита прежде, чем они сообразили, что происходит. Тогда броги начали
сопротивляться, но разъяренные ристинцы, почти вдвое уступавшие им  в числе,
продолжали  теснить   их  нестройные  ряды  к  пирсам.  Впрочем,   численное
преимущество вскоре  оказалось  на  стороне  Блейда --  с  правого фланга на
грабителей  навалилась  огромная  толпа  женщин  и  подростков,  вооруженных
кольями, лопатами  и мотыгами.  Он выделил сотню бойцов, молодых и скорых на
ногу, послав их налево, в обход; они должны были занять  позицию на берегу и
ударить в тыл отступавшего войска.
     Уже занималась заря,  когда Блейд, в  окружении поредевшей группы своих
телохранителей, пробился к  причалам. "Катрейя"  чуть вздымалась  на  мелких
волнах  вверх-вниз,  безучастная  к  резне  и  сваре, затеянной беспокойными
двуногими  существами.  В первых лучах  солнца  блестел  ее  темный  корпус,
сверкала драгоценная  резьба из  дерева  тум, змеи на корме  гордо возносили
свои  клыкастые головы, на  носу розовая наяда  нежно прильнула к чешуйчатой
шее морского чудовища. И  только палуба  корабля, залитая кровью, заваленная
мертвыми телами, напоминала  о яростном сражении, которое  кипело здесь  час
или  два  назад.  Каравелла  тихо покачивала  этот скорбный груз, словно  не
хотела  будить навеки  уснувших  воинов и женщину,  прильнувшую к  палубному
настилу у самого бушприта, рядом с деревянной морской нимфой.
     Но женщина еще была жива. Она скорчилась в странной позе, подогнув ноги
и   вытянув  далеко  вперед  левую  руку;   правая  лежала   под  поясницей,
придавленная  всей  тяжестью  тела. Ее  лицо  смотрело на  восток, в сторону
восходящего солнца; из-под полуопущенных век медленно текли слезы,  на виске
билась, трепетала синяя жилка.
     Блейд опустился рядом на колени.
     -- Катрейя...
     Найла слабо вздохнула, открыла глаза. Шевельнулись бледные губы  -- она
что-то шептала, тихо, едва слышно; кровавые пузырьки лопались в уголках рта.
     -- Рахи... милый... -- расслышал Блейд, нагнувшись,  и не сразу  понял,
что она говорила на айденском.  --  Ждала... не хотела...  уходить...  -- ее
голос прервался, и долгую  минуту он  слушал с  замиранием сердца,  стараясь
уловить  хотя  бы  звук дыхания.  Потом губы девушки опять зашевелились:  --
Рахи... дай руку. Раки...
     Блейд вытер со лба холодную испарину.
     -- Что... -- он не мог вытолкнуть слова из пересохшей глотки.
     -- Больно... как больно...  трудно  говорить... дай  руку... -- он едва
различал эту  монотонную мольбу-причитание. Глаза Найлы блуждали, словно она
не видела его.
     Блейд схватил ее руку, маленькая ладошка пылала огнем. Странное чувство
охватило его  -- казалось,  его сила  начала  переливаться в скорчившееся на
палубе тело девушки.  Неведомые токи  острыми иголочками покалывали  пальцы,
кожа  зудела,  волоски   на  тыльной  стороне  ладони  встали  дыбом,  мышцы
непроизвольно напряглись. Это продолжалось секунд десять, потом  он заметил,
как  смертельно  бледное лицо Найлы  стадо  розоветь.  Внезапно она  сказала
тихим, но отчетливым голосом:
     -- Спасибо, Рахи. Ты помог мне.
     -- Надолго ли, малышка?
     -- Достаточно, чтобы мы успели попрощаться, милый.
     Блейд скорбно сдвинул брови, опустил голову, прислушиваясь к ее частому
судорожному дыханию.
     -- Неужели моя маленькая колдунья с Юга не в силах излечить свои  раны?
-- он протянул руку. -- Если надо, я отдам больше... отдам все...
     Ее глаза расширились.
     -- Ты знал?..
     --  Подозревал. С того самого момента, когда ты начала подавать сигналы
опознавателем. Помнишь? В кабине флаера... ты нажала его несколько раз.
     -- Но...  но что Аррах Эльс бар Ригон из Айдена понимает в таких вещах?
Или отец говорил тебе?..
     Блейд вздохнул и покачал головой.
     --  Не Аррах,  не Эльс и не бар Ригон, мое сердце, хотя ты можешь звать
меня всеми этими именами. Я понял, что ты делаешь.
     -- Не Аррах? Но кто же?
     Он  склонился над  девушкой  и  нежно  поцеловал  ее. Губы  Найлы  чуть
шевельнулись -- она ответила.
     -- Какое это имеет значение, малышка? Особенно теперь...
     Неожиданно Блейд  почувствовал, как  что-то  мокрое  течет по  щекам. О
Творец! Он не плакал уже лет сорок, не меньше!
     --  Скажи, -- его рука снова сжала тонкие пальцы девушки, -- что я могу
сделать для тебя?
     -- Ничего, мой Рахи...  мой Эльс...  мой загадочный странник... Ты  все
уже сделал. Ты любил меня.
     -- Но... -- Блейд попытался приподнять ее за плечи, и Найла вскрикнула.
     -- Нет! Не надо! У меня перебит позвоночник, Эльс...  я буду звать тебя
так,  как раньше...  Даже  наши врачи, -- ее рука чуть дрогнула, словно  она
хотела  показать  куда-то на юг,  --  даже они мне бы не помогли... Только б
подарили безболезненную смерть...  -- Голос Найлы вдруг окреп. -- Но умереть
быстро я бы и сама сумела... Я надеялась, что дождусь тебя. И дождалась.
     -- Как ты? -- Блейд снова склонился над ней, скользнув губами по нежной
коже щеки, лаская ямочки, которые он так любил целовать.
     -- Сейчас  ты помог мне. Я  локализовала очаги  боли, отключила их.  Мы
умеем это делать... -- она помолчала. -- Хочешь что-нибудь спросить, милый?
     -- Кто же послал тебя мне навстречу? Такую юную, беззащитную... Сколько
же тебе лет? Восемнадцать? Двадцать?
     Она  чуть  заметно  улыбнулась;  отблеск  прежнего милого  кокетства на
бледных губах.
     -- Нет, не так мало... но и не так много, как ты мог бы подумать... И я
совсем не слабая! -- в черных глазах  мелькнул огонек интереса. -- А сколько
тебе? Двадцать четыре? Двадцать пять?
     -- Намного больше, милая. Пусть совесть тебя не мучит -- ты  соблазнила
не зеленого мальчишку.
     -- Я чувствовала это... я не  могла понять...  даже  пугалась иногда...
такое  несоответствие  между внешностью  и тем, что внутри... Словно в твоем
теле сидит другой человек, гораздо более зрелый...
     -- Не будем об этом, малышка. Скажи, что и как передать твоим на Юг?
     -- Как? Только с  помощью твоего опознавателя. Видишь ли, на  "Катрейе"
нет ни одного прибора...  в  целях  безопасности.  Нет  и  источников  силы,
энергии... ты понимаешь, о чем я говорю?
     -- Понимаю. И знаю, что ты сказала  правду. Я не раз обыскивал корабль,
когда  ты  спала. Видишь ли, --  Блейд невольно  передразнил ее, --  в таких
делах я -- профессионал.
     Ресницы    Найлы    опустились,    легли    темными    полукругами   на
голубовато-смуглые подглазья.
     --  Как  странно...  -- задумчиво произнесла она. --  Мы словно  заново
знакомимся друг  с  другом... мы,  делившие постель столько раз!  Так  много
хочется сказать -- и так мало времени!
     -- Скажи главное, девочка.
     --  Главное?  Главное  -- не  то,  что  меня послали следить  за тобой.
Главное  -- я тебя полюбила,  Эльс... мой первый, мой единственный... Скажи,
что ты ищешь на Юге? -- внезапно спросила она.
     Блейд выпрямил спину. Сейчас он не мигая смотрел на восходившее солнце,
чей диск залил алой кровью облака на востоке.
     -- Не  знаю, -- наконец признался он. -- Я -- разведчик, и тайны всегда
влекли  меня... наверно, это я и ищу  -- разгадку секрета... Или  рай божий,
царство  светлого Айдена,  где  все довольны и  счастливы. Хотелось  бы  мне
посмотреть на такое место! Только вряд ли я там уживусь.
     Найла снова слабо улыбнулась.
     -- Да,  там ты не  уживешься, Эльс.  Но  все равно, спасибо всем  богам
Айдена, Ксама и Калитана, что я встретила тебя.
     -- Калитана? Значит, ты родом оттуда?
     -- Не совсем... Ты  же сам сказал -- колдунья с Юга... не очень умелая,
раз ты раскусил меня так быстро. Но все, что я рассказывала тебе про Калитан
--  правда. Ну,  почти  правда...  кроме  истории о том, как  я  очутилась в
Потоке.
     Внезапно  судорога  исказила  ее лицо, и  Найла  произнесла --  быстро,
сбивчиво:
     -- Эльс, блокада кончается... кончается... Я ухожу, милый... Запомни --
опознаватель... твой опознаватель... нажми  четыре  раза... в такт вдохам...
два вдоха  пропусти... снова нажми  два раза...  Это  --  сигнал, просьба  о
помощи... За тобой прилетят...  --  Слова  торопливо  текли  с ее губ,  кожа
посерела, в уголках рта снова  показались алые пузырьки. -- И  скажи им, что
ты был со мной до самого конца... что я умерла счастливой... -- Пальцы Найлы
в  предсмертной агонии  скребли  по  палубе, по гладким  доскам дерева  тум,
побуревшим от ее крови. -- Эльс... Рахи... прощай, любимый...
     Блейд поднялся и  вытер глаза.  Он смотрел на тело девушки, лежавшее  у
его ног, и давний сон  промелькнул  перед  его  застывшим  взглядом.  Найла,
мертвая, вот так же  скорченная, выплывает из  мерзкой  жидкости,  кипящей в
полумраке пещеры... а над ней приплясывает торжествующий Бур.
     Создатель, зачем он оставил ее  тут! Потирая висок, Блейд  уставился на
восходящее солнце; звуки лютни Найлы звенели у него в  ушах. Что  она пела в
последний раз?
     Кто-то хотел сделать ночь
     Из теплых красок,
     И выстелить небо ковром
     Из звезд и сказок.
     Кто-то хотел сделать день,
     Зажечь на холмах огни,
     Сбежать за седьмой горизонт,
     Вернуться назад другим...
     Кто-то хотел быть со мной,
     Чтоб драться и пить вместе,
     И вместе стоять под стеной,
     Таинственной и отвесной.
     Но кто-то решил, что я свят,
     И нам с ним -- не по пути
     Вот, брошенный
     всеми
     подряд.
     Я слепо бреду один...
     Он  потряс  головой, избавляясь  от  наваждения, перевернул  девушку на
живот и осмотрел страшную рану от удара топора  над самым крестцом -- больше
нигде ее  не коснулись ни оружие, ни  рука  насильника. Потом  снова положил
Найду лицом вверх, к солнцу, и прикрыл веками ее незрячие глаза.
     --  Лучше так,  малышка, -- пробормотал он, -- чем в котле у Бура или в
лапах Канто. Лучше уж так...
     * * *
     Старый Порансо был в восторге.
     --  Ах-па!  О!  Угум!  --  он  издавал  все  эти  междометия,  сидя  со
скрещенными ногами  на ковре, расстеленном рядом с его роскошным паланкином,
и  довольным взглядом озирал бухту. Настилы  пирсов уже были очищены от тел,
палуба "Катрейи" выскоблена до блеска. Стоял ранний вечер, и в Ристу наконец
добралось подкрепление из восточных и южных деревень.
     -- Ты и вправду великий воин,  Эльс-хайрит! Сорок сотен брогов  прибиты
камнями на берегу! А-хой! Ах-па! Двадцать сотен изрублены у причалов! Хо! --
лайот гладил  себя по животу  с  таким видом, словно сам проглотил вражеское
воинство  -- Даа-а...  Половина!  Половина  воинов с  этой  кучи  карешиного
помета, с этого мерзкого  островка пожирателей падали! И притом -- их лучшие
бойцы!
     Блейд, тоже скрестив ноги, сидел напротив Порансо с застывшим лицом. На
коленях  его лежал  меч, в пышных перьях ковра серебрилось  лезвие франа. Он
по-прежнему был в сапогах и кожаных доспехах.
     Лайот щелкнул  пальцами,  и  раб подал  ему чашу  горячительного; затем
обнес вином Блейда, Магиди и Сетрагу,  младшего из принцев, который привел в
Ристу полторы тысячи своих лучников.
     Порансо громко глотал,  алые струйки  вина текли  но его подбородку,  и
Блейд  вдруг вспомнил, как лопались кровавые пузырьки на губах Найлы. Дернув
щекой, он приник к чаше.
     Порансо  допил  вино,  рыгнул  и,  закатив  кверху  глаза,  мечтательно
повторил:
     --  Половина! А что у нас? --  его взгляд  обшарил бухту,  потом  лайот
повернулся и  посмотрел на  выгоревшую  окраину деревни. -- У  нас  -- лучше
некуда! Десяток сгоревших хижин,  сотня убитых стариков да две сотни женщин!
Зато нам достались их пироги! Отличные лодки! И целые горы оружия!
     На  щеках Блейда заходили желваки,  но  он сдержался.  В  бухгалтерских
книгах этого дикаря жизнь Найлы шла по цене вязанки стрел... может быть, она
не стоила и медного наконечника.
     Он вздохнул и  снова отпил вина. Риста опротивела ему -- как-то сразу и
навсегда.  Он хотел оказаться  в  море, подальше от  места, где  закончилась
жизнь его подруги. В море, на "Катрейе", вместе  с ее телом... Он не оставит
ее здесь!  Пусть лежит в своей  каюте, на  своем корабле, по палубе которого
ступали ее босые ножки...
     Блейд швырнул рабу опустошенную чашу и мертвым тихим голосом сказал:
     -- Свое обещание я выполнил, лайот. Ты  можешь сложить шесть холмов  --
из каждой тысячи вражеских трупов. Или одну гору,  как больше понравится. --
Он помолчал. -- А теперь я хотел бы уйти.
     -- Но как же  так,  мой добрый сайят Эльс? --  брови  Порансо  взлетели
вверх в деланном недоумении. -- Ведь только половина брогов мертва! Осталась
еще  половина!  Или я  неправильно считаю? -- он посмотрел налево,  на туйса
Сетрагу, потом  направо,  на  жреца Магиди, словно  искал у них поддержки, и
Блейд  понял,  что  старый  клоун собирается опять  торговаться с ним.  Жрец
укоризненно покачивал головой,  явно не одобряя действий  своего повелителя;
принц же откровенно ухмылялся. "Ну, погоди, -- мстительно  подумал Блейд, --
сейчас ты запоешь подругому!"
     --  Теперь  тебе  будет  несложно  захватить  Брог,  --  его голос  был
по-прежнему тих и ровен. -- Ты  можешь плыть медленно по Той Стороне -- хоть
целый месяц! Пусть броги узнают, что ты идешь на них.. Пошли двести пирог...
триста... у них сейчас не хватит сил остановить  такое войско. Я тебе больше
не нужен, лайот.
     -- Нет, ты не прав, мой добрый сайят Эльс! Ты должен...
     Блейд резко выпрямился.
     -- Я -- не твой добрый сайят,  Порансо! И я никому ничего не должен! --
Он  поднял  фран и  теперь медленно покачивал его на ладонях. -- Меня  зовут
Эльс Перерубивший Рукоять. Знаешь, почему? Я рассек вот  такое же древко  из
волшебного дерева, -- он  вытянул вперед руки с оружием.  -- Его не берут ни
мечи, ни топоры  -- ни из желтой меди, ни из прочного железа... А я -- я его
разрубил! -- Блейд помолчал, чтобы это предостережение как следует уложилось
в голове лайота. -- И знаешь, что я сейчас сделаю?
     -- Что? -- Порансо  в  шутливом  испуге вскинул  руки, метнув,  однако,
взгляд на дюжину своих телохранителей,  сидевших  на траве позади паланкина.
Сетрага насмешливо усмехнулся, поглаживая блестящий край своей медной чаши.
     --  Сейчас я выпущу  кишки  из твоего  брюха,  старый болван,  а  туйса
Сетрагу  сделаю  короче  ровно на одну  голову.  Свистну  своих  людей, и мы
прикончим охрану.  Потом соберу воинов -- и ристинских, и тех, что  пришли с
тобой,  --  и  объявлю  себя  новым  лайотом...  --  Теперь  фран  угрожающе
подрагивал  в  руках Блейда, словно  клинок предвкушал  то мгновение, когда,
вспоров живот Порансо, опустится  на  шею Сетраги.  -- Как  ты думаешь, твои
сыновья, Катра и  Борти, выстоят  в бою  со мной?  --  Блейд помолчал, потом
добавил:  --  Боюсь, все  воины  сбегут от них  под мою  руку.  Воинам нужен
сильный вождь.
     По мере того, как он неторопливо излагал этот план, смуглое морщинистое
лицо  лайота  бледнело,  и с губ  его  сына  сползала  улыбка. Сетрага вдруг
дернулся, словно хотел подняться или  подать знак охране, но тут же свистнул
фран, и чаша  в  руках  туйса распалась  на две половинки.  Раскрыв рот,  он
посмотрел  на  свои колени,  залитые вином, затем  со  страхом  уставился на
Блейда.
     -- Пожалуй, я сменю имя, -- сообщил тот Сетраге. -- Буду зваться Эльсом
Перерубившим Чашу... или твою шею, мой добрый туйс.
     -- Чего ты хочешь?  -- охрипшим  голосом  спросил  Порансо,  зыркая  по
сторонам глазами. Фран Блейда неумолимо покачивался в  полутора ярдах от его
живота.
     -- Немногого. Я возьму  десяток мужчин из Ристы  -- по своему выбору...
Потом  --  Магиди, навигатора.  Он  доведет корабль  до  того острова... как
его?.. Щит Уйда? -- жрец кивнул, а Порансо испустил вздох облегчения. -- Да,
еще две пироги -- маленькую и побольше. В большой Магиди вернется на Гартор,
в маленькой... в ней возвратятся твои сыновья, когда  мы  отойдем от острова
на день пути.
     -- Мои сыновья?.. -- челюсть у Порансо отвисла.
     -- Конечно. Или ты хочешь, чтобы я просто вышвырнул их в море?
     Порансо  пожевал  сухими  губами; теперь  его  взгляд  был  прикован  к
серебристому лезвию франа.
     --  Хорошо, я согласен, -- выдавил он, -- Сейчас велю послать за Катрой
и Борти, -- он повернулся к охране.
     -- Не двигайся! -- предупредил Блейд. --  Туйсов вызовет Магиди. А вы с
Сетрагой тем  временем погостите на  моем  судне.  Знаешь,  --  доверительно
сообщил он лайоту, -- там есть очень вместительный  трюм...  с очень,  очень
прочным люком... Не хочешь ли его осмотреть?
     И впервые за этот день Ричард Блейд усмехнулся.



     Все же логика -- это упрямая вещь,
     И мне кажется, я не смогу
     переспорить ее,
     Если в днище дыра -- то вода будет течь,
     Мой усталый корабль
     постепенно
     уходит под лед,
     И порою мне хочется
     просто брести наугад...
     Эта песня, которую Блейд слышал в каком-то пабе близ лондонского порта,
гремела у  него  в  ушах,  когда  он  провожал взглядом  уходившую  в  туман
небольшую  пирогу. Он  стоял на  каменистом  мысу,  рядом в  спокойной  воде
покачивался  флаер,  и  "Катрейя",  прочно  засевшая  в  прибрежных  камнях,
возносила над ним свой резной корпус  из  благородного дерева тум. На палубе
каравеллы, в прочном  саркофаге, выдолбленном  из цельного ствола, в  винном
уксусе лежало нагое тело ее хозяйки.
     Почему ему  вспомнились  сейчас эти слова, этот мотив, который негромко
наигрывал молодой патлатый гитарист, прикладываясь время от времени к пивной
кружке?  Что  -- или кто  --  было  тем усталым кораблем, с которым прощался
певец? Пирога, на  которой уходил Магиди со своими спутниками, торопившимися
выбраться  в   Поток  под  спасительным  крылом  ночи?  "Катрейя",   которой
предстояло закончить путь  в  этих неприветливых, окутанных  вечным  туманом
скалах? Или он сам?
     Странник не  мог  ответить на этот  вопрос, но  песня билась  у него  в
голове как подстреленная птица, и он знал, что рано или поздно припомнит все
слова. Что-то там было еще... чтото о девушке... О девушке!
     Он бросил последний  взгляд на пирогу. Темный удлиненный корпус и мерно
подымавшиеся  и  падавшие  вниз  весла  придавали  ей  сходство  с  каким-то
многоногим насекомым, торопливо пересекающим  пролив; вот она мелькнула  еще
раз-другой  на  фоне  закатного  неба  и  растаяла  в  сером  мареве.  Блейд
неторопливо  подошел  к борту каравеллы,  поднялся наверх по трапу и замер у
саркофага.
     Все прощальные слова  были сказаны там, на Гарторе.  Еще  один  кусочек
тайны  приоткрылся  перед ним; тайны, которую  унесла с  собой эта  странная
девочка-женщина,  посланная  ему  навстречу.  Кем,  с  какой  целью?  Он  не
расспрашивал ее об этом в те  последние минуты. Он не мог устраивать допрос,
не мог  допустить, чтобы она  тратила  последние силы на удовлетворение  его
любопытства. Ничего! Он все узнает сам. В том и заключается его профессия --
узнавать... А тогда они говорили о главном -- о любви, о них самих... О том,
как ей больно...
     Он судорожно сглотнул, опустил руки в длинный чан и вытащил тело Найлы,
положив его на  палубу.  Уксус обжег ссадины и  ранки  на коже, но Блейд  не
замечал боли. Он  глядел на лицо девушки -- бледное,  осунувшееся, но еще не
тронутое разложением. Такой она и  уйдет, взлетит  в небеса Айдена  в клубах
дыма и в пламени, вместе со своим чудесным кораблем,  набитым сокровищами. В
нем больше не оставалось секретов; главный из них лежал перед ним на гладких
темных палубных досках.
     Он  не смотрел на ее  тело, на длинные ноги с бархатом венерина бугорка
меж  бедер,  очаровательно  округлые  и   стройные,  на  маленькую  грудь  с
бледно-розовыми  сосками, на чуть запавший живот и хрупкие плечи, на руки --
тонкие, но такие неожиданно сильные,  когда  Найла прижимала его  к себе. Он
видел только  ее лицо, зеркало души; но  амальгама осыпалась с него,  стекло
потеряло былую прозрачность, оправа из  блестящих черных локонов потускнела.
И все же -- все же она была прекрасна!
     Сколько же ей было лет? Он задавал  себе этот вопрос снова и снова, как
будто ответ мог что-то значить сейчас. Да, мог! Ведь он знал о ней так мало!
Ее звали Найла и она пришла --  или каким-то чудесным образом перенеслась --
в Поток, чтобы встретить и испытать его. Вот и все... Да, еще одна деталь --
она была девственницей, в этом у Блейда не оставалось сомнений.  Так сколько
же  ей было лет? Четырнадцать, восемнадцать,  тридцать? Сейчас  она не имела
возраста; лицо было спокойно и  бесстрастно, лишь губы таили намек на улыбку
-- прощальную улыбку. Найла-которой... сколько?
     Существовала еще  одна проблема, с которой странник пока не разобрался.
Должен ли он проклинать или благословлять тех, кто послал ему этот дар? Тех,
кто швырнул в Поток резной сосуд  "Катрейи" с ее  драгоценным содержимым? Но
разве они преподнесли ему  Найду? Нет, она сама подарила Рахи из Айдена свое
тело и душу... сама, по собственной воле и желанию! А те -- те послали ее на
смерть!
     Гневное  рычание  вырвалось   из  груди  Ричарда  Блейда.   Он  не  был
сентиментальным человеком,  но,  возможно, только сейчас, после тридцати лет
службы в разведке,  до конца осознал  смысл одного  из главных правил  своей
профессии -- никаких привязанностей! Агенту нечего терять, кроме собственной
шкуры и того, что сокрыто под черепом... Правда, он давно  уже не был просто
агентом; он стал странником,  пробиравшимся из  мира в мир по узкой тропинке
между реальностью и черным мраком небытия.
     Он наклонился и поцеловал Найлу в лоб. Потом высек огонь, запалил факел
и  спустился  на  покрытый галькой пляж. Жарко и быстро занялось драгоценное
дерево тум, и в ночном полумраке,  окутавшем мыс, Блейд увидел, как крылатые
чешуйчатые драконы,  окутанные облаком искр, подхватили тело розовой катрейи
и вознесли его к небесам.
     * * *
     Понитэк,  Северная  островная  гряда,  подступал к  экватору форпостами
бесплодных выжженных солнцем  островов, голыми базальтовыми вершинами горных
пиков, скалистыми  утесами, вокруг которых вскипала пеной и фонтанами  брызг
вода. С юга на экваториальное течение наступала точно такая же рать Сайтэка,
Южной  островной цепи,  --  те  же  прокаленные  яростным светилом  острова,
зубчатые  каменные  конусы,  рифы  в  облаках  прибоя.  Между  этими   двумя
архипелагами лежала  срединная  часть  исполинского  хребта,  протянувшегося
между  полюсами  планеты,  --  затопленная водами  огромная  горная  страна,
разделявшая Кинтанский и Западный океаны.
     Ее центральная область  была  самой  высокой; тут  пики возносились над
водной  поверхностью на  десять-двенадцать тысяч  футов, и даже провалы  меж
ними  лежали  на уровне пяти.  Титаническая базальтовая гряда  десятимильной
ширины пересекала  экватор, и Великий  Зеленый  Поток в своем неистовом беге
сталкивался  с ней  лоб в лоб --  и,  побежденный, растекался двумя ветвями,
устремлявшимися к полюсам. Щит Уйда  -- так называли это  место островитяне.
Базальтовый  массив  действительно  был  щитом, гигантским черным  барьером,
протянувшимся  на сто миль по  меридиану  и  тысячелетиями отражавшим  напор
стремительных вод. Он был сильно смещен  к югу --  примерно на четыре  пятых
своей длины,  и  с  запада источен ударами  волн  и штормов.  Здесь по всему
побережью  протянулась узкая  лента  каменистого  пляжа,  над которым  висел
теплый  туман  и торчали скалы  с  множеством расселин, трещин  и  пещер  --
ранами, нанесенными  водой  и  ветром.  Их слабые укусы  не могли  сокрушить
твердь огромного монолита, однако они упорно сверлили и били прочный камень,
пока он чуть-чуть не поддался под их  терпеливыми усилиями. Теперь  западный
край  Щита мог предоставить человеку  убежище от безжалостных лучей дневного
светила.
     Блейду  оставалось  пройти  по  побережью  еще  миль  пять-семь,  чтобы
добраться до места, где великий  змей Сатрака прижался грудью  к  подводному
склону,  широко  разведя в стороны свои  невероятно длинные  шеи.  По словам
Магиди, там в море вдавался мыс, словно мечом рассекающий Поток на две части
--  северную и южную. Что находилось за ним, какие страны и острова, проливы
и  бухты, жрец-навигатор  не знал; в древних легендах  гартов  не  было даже
намека на то,  что кто-нибудь осмелился пересечь этот рубеж. Магиди, однако,
предупредил своего сайята, чтобы тот не пытался обогнуть чудовищный волнолом
--  у его  копьевидного  конца вода кипела и бурлила, словно в  котле. Блейд
собирался ночью перетащить флаер по суше на другую сторону мыса -- по совету
того же Магиди, утверждавшего, что его ширина кое-где не превосходит пятисот
ярдов. Нелегкая работа, но он был уверен, что справится с ней.
     Сейчас он брел по колено в  теплой воде,  буксируя свою легкую машину у
самого пляжа  в едва заметных  волнах  прибоя. Он  был только в  набедренной
повязке и  легких  сандалиях;  грудь и спину  через  подмышки  перехватывало
многократно сложенное полотнище ткани -- чтобы петля каната с зацепленным на
конце  аппаратом  не  резала кожу. Впрочем,  флаер  шел легко;  вес его  был
невелик,  а осадка  не  превышала  десяти дюймов.  Тут,  у  берега,  течение
практически  не  чувствовалось; Зеленый  Поток гнал  свои струи  на  север в
полумиле  от Щита Уйда,  за  цепью рифов,  скрытых  облаками  брызг и  белой
кипящей пеной. Пожалуй, это  было единственное место на планете, где человек
мог вести свое судно против могучего экваториального течения.
     Ночь  кончалась, небо над иззубренным краем Щита  постепенно  светлело,
гасли  звезды, и  тихое жаркое утро вступало в свои  права. Через  час Блейд
собирался поискать  какую-нибудь подходящую для дневки пещеру, в которой  он
мог  бы  расположиться с  большими удобствами, чем в тесной кабине флаера, и
позавтракать. Особых  проблем с  завтраком  не возникало -- по дороге  часто
попадались большие раковины каких-то моллюсков с нежным и  сочным мясом. Для
их приготовления  огонь был не  нужен;  двадцать  минут на солнце,  и жаркое
готово.
     Механически переставляя  ноги, странник смотрел  на  далекий, затянутый
белесой дымкой горизонт. Со вчерашнего вечера он прошел уже миль пятнадцать,
но  не чувствовал  усталости --  под сенью  исполинского  Щита ночью было на
редкость прохладно, градусов тридцать, не больше.  Мерно поскрипывала галька
под подошвами сандалий, тихо рокотали  набегающие на  берег волны, и  в такт
этим звукам неторопливо текли мысли.
     Нажать  четыре  раза,  подождать, нажать еще  два -- так сказала Найла.
Нет, он не хотел подавать этот сигнал  бедствия. Он не нуждался ни в помощи,
ни  в спасении и  давно  перестал лелеять мечту,  что  в небе над ним  вдруг
возникнет летающий корабль.  Все, что он  знал о южанах, говорило о том, что
они придерживаются политики строгой изоляции; в  частности, на "Катрейе"  не
было  ни  передатчика, ни  навигационных  приборов,  ни  настоящего  мощного
оружия. Впрочем, к чему Найле оружие? Она ведь не могла убивать...
     Этот   факт  представлялся  Блейду  весьма  многозначительным.  Все  ли
сородичи  Найлы  питали  такое же  инстинктивное,  вероятно  --  врожденное,
заложенное в  генах, отвращение  к  убийству!  Если  так,  то это  объясняло
многое.  Например,  изоляцию,  на  которую  было   добровольно  обречено  их
общество,   технологически  развитое   и,   несомненно,  обладавшее  мощными
средствами уничтожения себе подобных.
     Он  припомнил  все, что  знал по этому  поводу. Ему  доводилось  читать
книжку-другую на подобные темы  -- естественно,  книги были фантастическими,
ибо  его современники, на любом континенте и в любой стране Земли, отнюдь не
страдали идиосинкразией к убийству. Да и сама проблема  явно не пользовалась
популярностью   среди   романистов   --  не  каждый   мог  сотворить   нечто
занимательное, описывая цивилизацию, которая не ведала насилия. Ведь насилие
--  в  том или ином виде  -- всегда  являлось спутником тайны, приключения и
детектива.
     Кажется, был один  поляк... Да, поляк, изумительный писатель;  Блейд не
помнил его имени,  но не сомневался, что читал  перевод с  польского.  В его
романе  люди  тоже  не   могли   убивать  (правда,  не  возбранялось  отдать
соответствующий  приказ  роботам),  и  постепенно  раса  человеческая  стала
вырождаться.  Вместе  с  войнами,  преступлениями  и  кровавыми  конфликтами
исчезли  героизм, самопожертвование,  отвага...  Та  крепкая закваска,  что,
перебродив,  превращалась раньше в  жгучий  огненный джин  -- или,  на худой
конец, в пиво, -- давала теперь только приторно-сладкий манговый сок.
     Но Найла не  была такой! Смелая маленькая женщина... Смелая и в мыслях,
и  в поступках, и в любви. Да,  она не могла послать  стрелу  в человека, но
руки ее крепко держали руль у  того  проклятого гарторского берега... Она не
сошла с ума, когда его меч и  фран залили кровью  палубу "Катрейи"...  А как
она вела себя в Доме Пыток в Ристе!
     Теперь Блейд  понимал, что Найла вовсе не  упала  в  обморок. Вероятно,
южане многого достигли в  психологии и умели управлять и своими чувствами, и
телом -- даже вызвать по  желанию смерть. Когда  ситуация стала безнадежной,
Найла искусственно пришла в  коматозное  состояние или  впала  в  транс,  от
которого  до небытия  оставался только один шаг.  Она не выключила полностью
зрение и  слух --  наверно, собиралась покончить  с  собой в  тот миг, когда
Канто изуродует или убьет ее возлюбленного, -- и кое-что разглядела во время
столь неожиданного  визита Хейджа. Но вряд  ли что-нибудь поняла... Впрочем,
теперь это было не важно.
     Странник  опустил  голову,  уставившись  на  свои  загорелые,  покрытые
ссадинами колени. Пожалуй, одну проблему он решил. Найла и этот ее сказочный
корабль не были даром, бескорыстной помощью попавшему в беду путнику. И весь
эпизод не  являлся  неким испытанием, в результате коего  он мог получить --
или  не  получить  -- индульгенцию  на  отпущение грехов вкупе с пропуском в
южный  рай.  Его  проверяли!  Элементарная проверка  с  помощью  хорошенькой
женщины, заманившей его в постель! Сколько раз с ним уже случалось такое  --
и на Земле, и в мирах иных!  И  сколько раз  он сам использовал этот вечный,
как  небеса,  способ!  Подсадной  уткой --  вот  кем  была  его  чернокудрая
красавица!
     Но  почему же так щемит сердце? Почему  перед глазами вьются,  трепещут
огненные языки, из которых, словно феникс,  взмывает вверх чешуйчатый дракон
с розово-смуглой наядой, прильнувшей  к  его  шее?  Почему  щеки  его  стали
влажными, а в ушах все звучит  и  звучит тихий прерывистый шепот: "Эльс, мой
милый... Ты все уже сделал... Ты любил меня..."
     Он  припомнил наконец  ту  песню,  что  слышал  когда-то в  припортовом
лондонском пабе. Да, там говорилось о девушке и о разлуке...
     В такт шагам он начал чеканить про себя слова:
     Все же логика -- это упрямая вещь,
     И мне кажется, я не смогу
     переспорить ее,
     Если в днище дыра -- то вода будет течь,
     Мой усталый корабль
     постепенно
     уходит под лед,
     И порою мне хочется
     просто брести наугад...
     Но зачем в мою спину так пристально
     смотрит твой взгляд?
     Твой синий взгляд...
     Нет спасенья в обмане
     бушующих волн,
     И, склоняясь под ветром,
     я крепче сжимаю весло,
     Но кто скажет, куда
     мне нести свою боль?
     Здесь чужая земля
     и другое
     склонение слов,
     И в пустом переулке,
     рукой прикрывая глаза,
     Ты напрасно стремишься
     увидеть мои паруса...
     Ты прислушайся лучше --
     это поет моя свирель,
     это плачет моя свирель...
     И мне больше не важно,
     что станет со мной,
     Мир не бросился в пропасть,
     я вижу, что все обошлось,
     И на сумрачном небе,
     пробитом луной,
     Кто-то пишет нам новую сказку
     без горя и слез,
     Где в сиянии света с тобой
     мы похожи точь-в-точь --
     Ты прекрасна, как солнечный день,
     а я черен, как ночь...
     Блейд упрямо закусил губу. Да, теперь существовала еще одна причина, по
которой стоило  стремиться на Юг! Он  жаждал взглянуть на тех,  кто послал к
нему Найлу  -- милую  маленькую беззащитную  Найлу,  которая  даже не  умела
убивать...  Он  хотел  посмотреть  в  глаза этим  пацифистам,  этим  вонючим
кроликам, этим слизнякам, которые  не жгли, не резали, не стреляли -- только
послали ее на смерть.
     Ну, даст Бог, он до них доберется, и тогда... Он их сотрет в порошок!
     Гневно стиснув огромные кулаки, Блейд сильнее навалился на канат.



     --  Чертовски  рад  за  вас,  Дж.!  Я  не  сомневался, что  вы  сумеете
выкарабкаться!
     Наклонившись  вперед  вместе с белым больничным табуретом,  Джек  Хейдж
осторожно сжал сухие пальцы старика. На губах Дж. появилась слабая улыбка:
     -- Ну, старая гвардия так просто не сдается! Зарубите себе на носу, вы,
проклятый янки!
     Хейдж  широко  ухмыльнулся  в  ответ,  оглядывая  палату  спецгоспиталя
королевских  ВВС. Тут все сияло белизной  -- белые стены и потолок,  обшитый
белым  пластиком  пол,  белая мебель, белые простыни.  Абсолютно  стерильное
помещение  и полностью  звуконепроницаемое.  Весьма  предусмотрительно, если
учесть, какие пациенты обычно занимали эти хоромы.
     Он снова перевел взгляд на Дж. Лицо бывшего шефа  МИ6А тоже было белым,
но  отнюдь не  сияющим. Просто бледное лицо человека, перенесшего инфаркт  и
едва ускользнувшего от встречи с вечностью.
     -- Чертовски рад,  сэр, -- снова произнес американец, -- за вас и, если
говорить откровенно, за себя тоже... -- заметив мелькнувшее в глазах старика
удивление, он  пояснил: -- Представляете, что  сделал бы со  мной наш  общий
друг, если б не застал вас по возвращении в живых!
     Наступило недолгое молчание. Наконец Дж. с некоторым смущением в голосе
произнес:
     -- Видимо,  опыт со  мной вряд ли можно назвать удачным, Джек. Как вы и
предполагали, я очутился в некоем... гм-м... теле, находившемся в тот момент
рядом   с   Ричардом.  Но   тело  оказалось  не  человеческим...  не  вполне
человеческим, скажем так. И, вдобавок, этот парень умирал.
     Хейдж выслушал его, не прерывая, потом кивнул головой.
     -- Все это я уже знаю, сэр.
     -- Знаете? Откуда? Я бредил,  пока находился в беспамятстве? Или... или
Дик?.. Он вернулся?..
     -- Нет. Но он все рассказал мне. Сам! Лично!
     Блеклые глаза старика сверкнули.
     -- Так вы тоже отправились туда!
     Хейдж кивнул, вытащил сигарету  и задумчиво понюхал ее, но  зажигать не
стал -- в палатах госпиталя курить не разрешалось. Потом он заметил:
     -- А  что мне еще оставалось делать?  Вы  были между  жизнью  и смертью
несколько  недель...  я  даже  не знал, почему. И я сказал  себе: "Джек,  ты
обязан проверить безопасность своей машинерии. И ты должен сделать это сам!"
-- он помолчал. -- А затем я отправился в путь.
     --  Ну и?.. -- Дж.  попытался  приподняться, но Хейдж  мягко прижал его
плечо к подушке.
     -- Не волнуйтесь, сэр. Наш Ричард жив и здоров, в чем лично я никогда и
не  сомневался. Главное же, что мне удалось установить -- перемещение туда и
обратно абсолютно безопасно. Конечно, для физически здорового человека.
     Дж. в знак согласия опустил веки.
     -- Да, Джек. Я  не  такой уж  профан  в медицине, чтобы не  сообразить,
почему  со мной  все вышло так неудачно, -- он сделал  паузу, пожевал сухими
бледными губами.  -- Понимаете, я попал в тело умирающего... Страшная  боль,
мой милый...  до пор  мне  кажется, что  в  горле торчит стрела...  -- Хейдж
соболезнующе кивнул  и со скорбной миной помассировал свой живот. -- Потом я
вернулся  -- в свою  старую и весьма хрупкую плоть... но мозг, разум хранили
память  о  той  жуткой боли...  Она  просто переполняла  меня!  И  сердце не
выдержало.
     Хейдж снова кивнул головой.
     -- Именно к такому выводу пришел я сам. И местные эскулапы подтвердили,
что ваш инфаркт вызван сильнейшим болевым шоком. Если б вы попали в...
     --  Ладно!  Хватит  обо  мне!  --  в голосе  старого  разведчика  вдруг
явственно прорезался металл.  --  Докладывайте, что вам удалось  узнать.  --
Неожиданно он  ухмыльнулся и  подозрительно поглядел на американца,  все еще
прижимавшего  руку  к  животу. --  Кстати,  я не смог  передать вам  просьбу
Ричарда -- настоятельную  просьбу. Он не хотел, чтобы ему  мешали...  Как он
вас встретил?
     --  Прямым  в  челюсть,  --  с лапидарной краткостью сообщил  Хейдж. --
Правда,  после  этого  мы побеседовали  вполне  мирно. А под  конец он  меня
зарезал.
     -- Даже так?  --  брови  Дж.  удивленно приподнялись.  --  Без  всякого
повода?
     -- Видите ли, сэр, я нашел Дика в  несколько затруднительном положении.
Один здоровенный  громила,  местный  вождь,  как  раз  собирался...  хм-м...
собирался  сделать из  него  евнуха.  Дик  был  привязан к столбу в какой-то
доисторической  хижине,  а  у  соседнего  валялась  в  обмороке   прелестная
брюнеточка...
     -- И что же дальше? -- глаза Дж. горели неподдельным интересом.
     -- Дальше? -- Хейдж снова потер  живот.  --  В общем,  я угодил прямо в
этого дикаря, который готовился немного подстругать Дику промежность...
     В глазах Дж. сверкнуло что-то похожее на веселье.
     -- Надеюсь, этот тип, в которого вы, так сказать, вселились, был вполне
здоров? Ни язвы желудка, ни подагры, ни дыры в глотке?
     -- Здоровехонек!  В  его ближайшие планы  входило покончить  с Диком, а
затем  поближе познакомиться с девицей. В общем,  я разобрался в обстановке,
освободил Ричарда, и мы с ним мило побеседовали... Хм-м, да... именно так.
     -- Сильно  он  вас  приложил?  --  поинтересовался Дж.  с  присущей ему
проницательностью.
     --  Ну-у-у...  -- протянул  Хейдж,  слегка  скривившись  от  неприятных
воспоминаний;  он  прижал  сигарету к ноздрям и сильно втянул воздух, словно
надеялся, что  аромат табака изгонит их.  -- По  сравнению  с тем,  что было
потом, я бы считал, что отделался легкой щекоткой...
     Дж. внезапно раскашлялся. Он кашлял  долго, натужно  и старательно,  на
его  глазах выступили слезы, щеки покраснели. Хейдж мрачно взирал  на  него.
Наконец он оскорбленно сказал:
     -- Не вижу повода для веселья, сэр! Это было весьма болезненно!
     -- Ладно, Джек, не обижайтесь... Но что же случилось потом?
     -- Потом! Потом он меня зарезал! форменным образом зарезал!
     -- Невероятно!
     -- Как сказать... -- Хейдж опять потер живот. -- Согласен, с логической
точки зрения это  было необходимо  и оправданно --  ведь призом нашего матча
являлся титул вождя. Но больше подвергаться такой операции я бы не хотел!
     -- Вот и не суйтесь ему под руку.
     Американец  снова  задумчиво  понюхал  сигарету,  со вздохом  сунул  ее
обратно в пачку и произнес:
     --  Мы должны  решить проблему связи. Готов  признать, что  резонансный
метод,  который  я  использовал  для розыска ближайшего  к Блейду  разумного
существа, провалился. Да, таким способом мы можем в любой момент отправить к
Ричарду посланца -- я  имею в виду, в тот момент,  когда  рядом с ним кто-то
есть.  Но один дьявол знает, кем может оказаться этот "кто-то"... Боюсь, что
в результате  наших экспериментов Ричард может потерять близкого человека. И
он весьма убедительно доказал  мне, что  таких попыток лучше  не делать,  --
теперь Хейдж  потирал челюсть. -- Значит... значит... значит, надо придумать
нечто иное!
     Его  заблестевшие   глаза   показывали,  что  какая-то  мысль,  еще  не
оформившаяся, бродит у него в голове. Дж. содрогнулся.
     --  Джек, умоляю...  -- прохрипел  он,  --  только не  посылайте к нему
бригаду морской пехоты с Майти Маусом во главе!
     --  Нет,  нет, -- взгляд  Хейджа блуждал, рука  потянулась в карман, за
сигаретами. -- Тут надо тоньше... гораздо тоньше... и умнее...
     Он  поднялся и, словно  сомнамбула,  шагнул к двери. Внезапно тревожный
возглас Дж. остановил его на пороге.
     --  Постойте-ка, Джек! Вы что же --  нарушили секретность? Вы допустили
еще кого-то к пульту своей машины?
     -- Нет. Почему вы так решили?
     -- Но кто уложил вас в анабиозную  камеру? Кто нахлобучил на вас шлем и
присоединил электроды? Кто нажал на рычаг? Кто же, черт побери, послал вас в
Айден? Или вы использовали автоматику?
     Хейдж  замер у двери, положив  ладонь на массивную  бронзовую ручку. На
губах его играла улыбка.
     --  Ни камера,  ни  автоматика мне не потребовались, -- почти с вызовом
заявил  он,  сунул  в рот  сигарету,  чиркнул зажигалкой и  с  удовольствием
затянулся. -- Да, Джек Хейдж отправился в Айден... -- дымное дрожащее кольцо
воспарило к потолку,  -- и в то же время... -- второе колечко последовало за
первым, --  Джек Хейдж, в некотором роде,  остался здесь. Вы  удовлетворены,
сэр?
     Раскрыв рот, Дж. с изумлением уставился на него

Популярность: 1, Last-modified: Wed, 07 Jun 2000 18:15:37 GmT