---------------------------------------------------------------
     Хроники Томаса Кавинанта Неверующего III
     выложено на http://vision.koenig.ru
---------------------------------------------------------------









       Анонс:  И  вновь мрак сгущается над магической Страной, и бесконечные
метели  пытаются  сломить  мужество  воинов,  и  холодное   зимнее   солнце,
разрубленное мечами на тысячи бесчисленных бликов, слепит армии Врага. Томас
Кавенант, прозванный Неверящим, снова помогает своей второй родине, его руки
снова  в  крови,  а  душа по-прежнему сумрачна... И непроходящий, неодолимый
страх пробуждения не покидает его мятущееся сознание. Что  будет  ждать  его
там, за гранью сна, в мире, который он всю жизнь считал реальным?..

                                Джеймсу Р.  Дональдсону,  доктору медицины,
                        чья жизнь    воплотила   в   себе   сострадание   и
                        обязательность красноречивее любых слов



     Молодой писатель Томас Кавенант был удачлив и  счастлив  до  тех  пор,
пока  из-за  непонятной болезни не лишился двух пальцев.  Вскоре он узнает,
что это проказа.  Врачам у дается остановить болезнь. Кавенант возвращается
из лепрозория домой,  но оказывается изгоем. Жена с ним развелась, соседи в
ужасе сторонятся.
     Одинокий, покинутый,  он  отправляется  по  делам  в  город  и   здесь
встречается  со странным нищим,  чьи туманные советы остаются для Кавенанта
непонятными.  Неожиданно, оступившись, он попадает под полицейскую машину и
приходит в себя в странном мире. Зловещий голос Лорда Фоула приказывает ему
отправиться к Лордам Страны - так называется то место,  куда он попал,  - и
передать сообщение о неминуемой гибели,  которую он им готовит.  Место, где
он оказывается,  называется Смотровой Площадкой Кевина.  Здесь его  находит
девушка по имени Лена и приводит к себе домой.  Жители Страны принимают его
из-за  отсутствия  двух  пальцев  на  руке  за  легендарного  героя  Берека
Полурукого, одного из Старых Лордов, а его обручальное кольцо, сделанное из
белого золота,  - за талисман огромной  силы.  Лена  лечит  его  с  помощью
целебной  грязи,  и  она помогает.  Он чувствует себя излеченным от ужасной
болезни,  которая,  точно проклятие, нависла над всей его жизнью. Внезапное
исцеление потрясает его настолько, что он теряет контроль над собой и силой
овладевает Леной. Несмотря на это, мать Лены, Этиаран, спасает его от гнева
Триока,  жениха Лены,  и соглашается отвести его в Ревелстоун, чтобы он мог
встретиться с Лордами и передать им сообщение Лорда Фоула.  По  дороге  она
рассказывает ему о древней вражде между Лордом Фоулом и остальными Лордами,
которая привела к тысячелетнему Осквернению Страны.  Кавенант  узнает,  что
жители  Страны  способны с помощью магии извлекать свет и тепло из камней и
растений.  Однако ему кажется все время,  что происходящее с ним - сон,  он
сомневается и в своем здравом рассудке,  и в самом существовании Страны. Он
не скрывает своего отношения от жителей Страны, и они начинают называть его
Неверящим.
     На помощь  Кавенанту  приходит  добродушный  Великан  по имени Мореход
Идущий-За-Пеной,  и,  в конце концов,  оба они оказываются  в  Ревелстоуне.
Лорды встречают его, называя юр-Лордом, и он передает им слова Лорда Фоула.
С ужасом они  узнают,  что  знаменитый  Посох  Закона  -  магический  жезл,
принадлежавший  когда-то  одному  из Старых Лордов,  - оказался у пещерника
Друлла,  злого  существа,  попавшего  под  влияние   Лорда   Фоула.   Лорды
рассчитывали  с  его  помощью  одолеть  Лорда  Фоула,  а  теперь  оказались
бессильны,  так как из Семи Заветов Учения,  оставленного Кевином,  владеют
только Первым.
     Лорды принимают решение разыскать Посох Закона и попытаться отнять его
у  Друлла,  который  скрывается  в  пещерах  под  Горою   Грома.   Кавенант
отправляется  вместе с ними,  за его безопасность отвечает Баннор,  один из
Стражей Крови, которые много поколений назад поклялись охранять Лордов. Они
движутся   на   юг,   к  Равнинам  Ра,  по  дороге  подвергаясь  нападениям
всевозможных тварей,  верно служащих Лорду Фоулу.  Им встречаются ранихины,
прекрасные  свободные  лошади,  которые  подчиняются магической силе кольца
Кавенанта.  Мучимый  раскаянием  от  того,  как   отблагодарил   Лену,   он
приказывает, чтобы раз в год один из ранихинов непременно отправлялся к ней
и исполнял то, что она пожелает.
     Наконец Лорды добираются до  Горы  Грома.  После  многих  сражений  со
слугами Зла,  владеющими черной магией,  один из Лордов, Протхолл, вырывает
Посох у пещерника Друлла.  Им удается скрыться с ним - благодаря  тому  что
Кавенант использует силу кольца,  причем сам не понимает, каким образом это
ему удается. Во время бегства он внезапно возвращается в наш мир и приходит
в  себя  в  больничной  палате,  со времени несчастного случая на дороге по
земному времени прошло всего несколько часов.  Он обнаруживает, что проказа
вернулась,  и это поддерживает его уверенность в том, что все, связанное со
Страной,  не более чем иллюзия.  Он выписывается из больницы и возвращается
домой.
     Однако спустя  месяц  он  не  выдерживает одиночества и отправляется в
ночной  клуб,  где  певица  обращается  к  нему  как  к  Береку.  Не  успев
расспросить ее,  почему она так его назвала,  он оказывается выдворенным из
клуба чрезмерно рьяным шерифом и вынужден отправиться  домой.  Позднее  ему
звонит бывшая жена, но, не успев ответить, он падает и теряет сознание.
     Он снова  оказывается  в  Стране,  где  прошло  уже сорок лет.  Теперь
Высоким Лордом,  главой всех Лордов, стала дочь Кавенанта и Лены Елена. Она
знает о той роли, которую он сыграл в жизни ее матери, но не держит на него
зла.  Более того,  между ними возникают самые теплые,  дружеские отношения.
Лорды в отчаянии - Фоул раздобыл где-то волшебный Камень Иллеарт,  источник
огромной злой силы,  и с его помощью готовит новое нападение.  Армия Лордов
под  предводительством  Хайла  Троя,  который тоже прибыл в Страну с Земли,
кажется слишком незначительной, чтобы противостоять силам Зла.
     Несколько Лордов и  Стражей  Крови  отправляются  к  Великанам,  чтобы
просить   их  помочь  в  войне  с  Фоулом.  Однако  они  обнаруживают,  что
большинство Великанов убиты,  а трое из них  заколдованы  Лордом  Фоулом  и
стали  его  верными  слугами и злейшими врагами людей.  Опустошителями.  Он
использовал тела Великанов,  вселив в них души  своих  древних  служителей.
Один из Опустошителей нападает на Лордов и Стражей Крови, но им удается его
уничтожить,  по крайней мере его телесную оболочку.  К несчастью,  один  из
Стражей  Крови  уносит  с  собой  кусок Камня Иллеарт,  который находился у
Опустошителя, чтобы отдать Лордам.
     В то же самое время другие Лорды отправляются  в  настволье  Ревелвуд,
город-дерево,  где занимаются изучением древнего Учения Кевина. Отсюда Хайл
Трои ведет свою армию на  юг,  сопровождаемый  одним  из  Лордов,  Морэмом.
Происходит  отчаянное  сражение с армией Лорда Фоула,  возглавляемой другим
Великаном-Опустошителем.  Трои  терпит  неудачу  и  вынужден   бежать.   Он
отступает к Дремучему У душителю,  лесу, в котором обитает древний Защитник
Леса,  Сирол Вейлвуд.  Защитник спасает тех,  кто уцелел из армии  Троя,  и
расправляется  с  их  врагами.  Он  вздергивает  на виселицу Опустошителя и
вынуждает злого духа, вселившегося в него, покинуть тело Великана.
     Между тем Елена вместе с Кавенантом и Стражами  Крови  отправляется  к
Меленкурион  Скайвейр,  таинственной  горе  неподалеку от Великой Топи.  Их
ведет Амок,  один из необыкновенных служителей  Знания  Кевина,  с  помощью
которого  они  надеются  приобщиться  к  древним  таинствам.  Благодаря его
Знанию,  им удается проникнуть внутрь горы,  но  там  с  Амоком  происходит
метаморфоза  -  он  стареет у них на глазах и исчезает.  Однако он успевает
показать Елене источник волшебной воды,  и она пьет  ее,  вопреки  просьбам
Кавенанта  не  делать этого,  и обретает Силу Повелевать.  Она самонадеянно
вызывает дух Лорда Кевина и приказывает ему уничтожить Лорда Фоула. Но Фоул
без труда побеждает дух Кевина и подчиняет его себе.  Дух Кевина обращается
против Елены и убивает ее. Вместе с ней оказывается утрачен и Посох Закона.
Кавенант  и  Баннор  спасаются бегством по реке,  которая вытекает из горы.
Кавенант очень огорчен смертью Елены,  обвиняя себя в  том,  что  не  сумел
спасти ее.  Около Великой Топи они встречают Лорда Морэма и Троя.  Защитник
Леса отсылает Морэма домой,  а Хайла Троя превращает в дерево,  с тем чтобы
тот  впоследствии  стал  его  учеником.  И  тут  Кавенант снова исчезает из
Страны.
     Он приходит в себя в  своем  доме,  чувствуя,  что  по-прежнему  болен
проказой;  к  тому  же  при  падении  он  поранил  лоб.  Гудки  в  телефоне
свидетельствуют о том, что его жена, не дождавшись ответа, повесила трубку.
Он  чувствует  горечь  оттого,  что не смог помочь Стране,  лишенной теперь
большей части своей армии и той силы, которую ей мог дать Посох Закона.
     Таково краткое  содержание  книг  "Проклятие  Лорда  Фоула"  и  "Война
Иллеарт", первых двух хроник о Томасе Кавенанте Неверящем.

     Воистину. Неверующий.


                                Опасные сны

     Во сне  Томас Кавенант разговаривал.  Временами он осознавал,  что это
сон,  и  мучительно  хотел  пробудиться,  но  сковавшее   его   болезненное
оцепенение было слишком велико. Он что-то бормотал, вскрикивал, шептал, как
это часто бывает со спящими людьми,  но никто этого не слышал.  Временами у
него  даже  во сне возникало смутное ощущение,  что он остался один на всем
белом свете,  -  так  сильно  было  чувство  заброшенности  и  одиночества,
пронизывающее  все  его существо.  Пронзительный звонок телефона ворвался в
его сон,  и он с криком проснулся.  Рывком сел  на  постели,  не  сообразив
сразу,  слышал  ли  он  телефонный звонок или был разбужен каким-то ужасным
видением.  Потом телефон зазвонил снова.  Он звонил и звонил не переставая,
пока  Кавенант,  обливаясь холодным потом,  выбирался из постели,  тащился,
волоча ноги,  в гостиную и,  наконец,  протягивал руку к телефонной трубке.
Его  онемевшие,  болезненно-холодные  пальцы  неловко  нащупали  и с трудом
подняли ее, но удержать были не в силах, и ему пришлось зажать трубку между
ухом и приподнятым плечом.
     Растерявшись, он  не  произносил ни слова,  дожидаясь,  пока заговорит
тот,  кто был на другом конце провода. Наконец раздался неуверенный женский
голос:
     - Мистер Кавенант? Это Томас Кавенант?
     - Да,  -  еле слышно ответил он,  испытывая странное чувство,  что это
одновременно и правда, и ложь.
     - О мистер Кавенант!  Это Меган Роман звонит. - Поскольку он продолжал
хранить молчание, она добавила чуть-чуть резковато:
     - Ваш адвокат, помните?
     Он не  помнил.  Он вообще понятия не имел,  кто такие адвокаты,  - его
память словно заволокло  дымкой.  Как  это  обычно  бывает  при  телефонном
разговоре, голос женщины звучал несколько искаженно и все же казался смутно
знакомым, хотя никаких ассоциаций у него не возникало.
     - Мистер Кавенант,  - продолжала она,  - я являюсь вашим адвокатом вот
уже два года. Что с вами? У вас все в порядке?
     Его ужасно беспокоило то,  что голос был явно знаком,  и в то же время
он никак не мог вспомнить, кто она. Он хрипло прошептал:
     - Какое вам до меня дело?
     - Вы шутите?  Стала бы я звонить,  если бы мне не было  до  вас  дела?
Стала  бы  я  вообще во все это ввязываться,  если бы не вы?  - В ее голосе
теперь отчетливо ощущались возмущение и некоторая неловкость.
     - Нет,  - отрезал он,  не желая ни о чем вспоминать.  Чтобы у  нее  не
возникало никаких сомнений, он сказал как можно отчетливее:
     - Закону нет до меня никакого дела.  Она...  - Он имел в виду жену.  -
Она нарушила его, не я. Я... Меня все это не касается.
     - Будет лучше,  если вы поверите,  что то, о чем я хочу сказать, очень
даже вас касается. Советую выслушать меня. С вами явно что-то не так, но...
     Он снова прервал ее, чувствуя, что еще немного, и он вспомнит ее голос
- почему-то теперь это пугало его.
     - Нет,  - снова настойчиво повторил он.  - Не впутывайте меня. Я - вне
всего  этого.  Это  не  касается меня.  Закон - это...  - Он остановился на
мгновение, подыскивая нужные слова. - Закон - это то же самое Зло.
     И тут,  вопреки собственному желанию,  он понял, кого ему напоминал ее
голос. Этому не смогли помешать даже телефонные помехи. Елену. Его охватило
мучительное ощущение потери, боли, вины.
     - О чем вы говорите? - продолжала она. - Я - ваш адвокат, Меган Роман.
И  если вы воображаете,  что по каким-то причинам неуязвимы для закона,  то
лучше выслушайте меня. Вот зачем я звоню вам.
     - Да, - безнадежно сказал он.
     - Послушайте,  мистер Кавенант.  - Теперь она уже не сдерживала своего
раздражения.  -  Мне,  честно говоря,  самой не очень-то по душе быть вашим
адвокатом.  От одной мысли о ваших проблемах мне делается не по себе.  Но я
еще  ни  разу  не отказала ни одному клиенту и не собираюсь начинать с вас.
Теперь возьмите себя в руки и внимательно выслушайте меня.
     - Да.
     "Елена, - внутренне простонал он.  - Елена? Что я сделал для тебя? Как
помог?"
     - Отлично.  Теперь  о  возникшей ситуации.  К несчастью,  ваша шальная
выходка  субботним  вечером  создала  массу  проблем.  Она...   Зачем   вам
вздумалось идти в ночной клуб,  мистер Кавенант? Не куда-нибудь, а именно в
ночной клуб, а?
     - Я не  хотел...  Это  все  произошло  случайно.  -  Ему  было  трудно
подобрать слова, чтобы выразить, как сильно он сожалеет о происшедшем.
     - Ладно,  сейчас дело не в этом. Шериф Литтон взял все в свои руки. Вы
сами дали ему отличный повод,  который он  собирается  использовать  против
вас.  Весь  воскресный  день  и  сегодняшнее утро он потратил на то,  чтобы
обсудить случившееся со множеством людей.  А те,  с  кем  он  разговаривал,
рассказывали  услышанное  другим.  И  так  далее...  В результате сегодня в
полдень собирается заседание городского совета.
     Мистер Кавенант,  ничего этого,  скорее всего,  не произошло бы, но на
беду  все еще помнят тот случай,  когда вам вздумалось отправиться в город.
Эта ваша прогулка породила множество слухов,  и большинство людей  осуждали
вас.  Теперь все снова возбуждены - но,  боюсь,  на этот раз одними словами
дело не обойдется. Люди ждут, чтобы были приняты меры.
     Городской совет намерен выполнить  их  волю.  Наша  в  высшей  степени
добросовестная местная власть сделает все,  чтобы прибрать ваш дом к рукам.
По-видимому,  они примут постановление,  запрещающее в связи с  расширением
индустриального  строительства на земле,  где расположен ваш дом - Небесная
Ферма,  - ставить жилые строения.  Вы, конечно, получите прекрасную цену за
Ферму,  но  вряд  ли  вам  удастся поселиться где бы то ни было еще в нашем
округе.
     - Я допустил ошибку,  - сказал он.  - В моих руках была сила,  а я  не
сумел использовать ее. - Его трясло от застарелой ненависти и злости.
     - Что?  О  чем  вы?  Мистер Кавенант,  вы мой клиент - до тех пор пока
платите мне. Я не собираюсь оставаться в стороне и просто смотреть, как они
разделываются  с  вами.  Больной  или  здоровый,  вы  имеете точно такие же
гражданские права,  как и  всякий  другой.  И  существуют  законы,  которые
защищают  граждан  от..,  от  преследования.  Мы должны бороться.  Теперь я
хочу...  - Он почувствовал, что голос ее напрягся - похоже, ей понадобилось
собрать  все  свое мужество,  чтобы произнести дальнейшие слова.  - Я хочу,
чтобы вы пришли ко мне. Сейчас. Мы разберемся в ситуации, подумаем и примем
соответствующие  меры.  Используем  все для того,  чтобы обжаловать решение
совета.  Если  понадобится,  подадим  прошение  о  его  отмене.  В   общем,
что-нибудь  да  придумаем.  Нам  нужно  прикинуть  все возможные варианты и
спланировать свою стратегию.
     Она сознательно шла на риск ради него - он остро почувствовал это.
     - У меня проказа, - сказал он. - Они не посмеют тронуть меня.
     - Да они выбросят вас  отсюда  и  даже  не  задумаются!  Черт  возьми,
Кавенант,  вы, кажется, не отдаете себе отчета в том, что здесь происходит.
У меня такое чувство,  что вам наплевать,  отнимут у вас дом или нет. Нужно
бороться! Однако вы - мой клиент, и сражаться с ними без вас я не могу.
     Ее горячность странным образом вернула его мысли к Елене. Воспоминания
нахлынули  на  него,  вытеснив  все  остальное,  и  он  ответил  устало   и
безразлично:
     - Мне нечего вам сказать.
     Не дожидаясь ответа,  он положил трубку на рычаг.  И замер, пристально
глядя на черный аппарат,  пытаясь вспомнить чтото очень важное, мелькнувшее
в  разговоре.  Да,  конечно,  вот  оно!  Она  сказала:  "Воскресный  день и
сегодняшнее утро".  Он неуклюже повернулся,  точно  робот,  и  взглянул  на
висящие  на стене часы.  Вначале ему было нелегко сфокусировать взгляд - он
таращился на них,  но не видел ничего. В конце концов ему удалось различить
время.  День,  разгоравшийся  за окном,  подтвердил,  что он не ошибся.  Он
проспал более тридцати часов!
     "Елена", - снова с тоской подумал он.  Разве Елена могла ему  звонить?
Она умерла.  Его дочь умерла - и он, хотя бы отчасти, виновен в этом. Боль,
до этого времени словно притаившаяся у него в мозгу,  внезапно затрепетала,
вспыхнув с новой силой.  Он наклонил голову,  надеясь,  что от этого станет
легче.
     Елены вообще никогда не существовало.  Ее не было на свете -  никогда!
Все это привиделось ему во сне.  "Елена", - простонал он и побрел, шатаясь,
к своей постели.
     Войдя в  спальню,  он  увидел  свою  подушку  -  и  его  глаза  широко
распахнулись.  Наволочка была испачкана черными пятнами. Они выглядели так,
точно белоснежную чистоту полотна разъедала плесень или гниль.
     Он поднял руку  и  пощупал  лоб,  но  не  почувствовал  ничего.  Боль,
казалось,  разрывала череп изнутри, но онемевшие пальцы словно говорили ему
- ерунда, все в порядке. Проказа, похоже, просто издевалась над ним. Пустой
желудок  судорожно  сжимался от голода.  Борясь с тошнотой и держась обеими
руками за лоб, он пошел в ванную комнату.
     В зеркале над раковиной он увидел ужасную рану на лбу - типичное пятно
проказы  -  разошедшаяся  в  виде  разреза  гангренозная  плоть  с  черными
запекшимися корками по краям.  Кровь и  желтоватая  жидкость  просачивались
между затвердевшими струпьями. У него возникло ощущение, что гной не только
вытекал наружу,  но и сквозь череп проникал прямо в  мозг.  Рана  выглядела
ужасно  -  от  нее  несло отвратительной,  непристойной болезнью и такой же
отвратительной смертью.
     Дрожа, он отвернул краны и принялся намыливать руки.
     Однако, заметив на безымянном пальце обручальное кольцо белого золота,
он  замер,  вспомнив,  как,  исходя  из  этого самого кольца,  пульсировала
горячая сила в одном из его  удивительных  снов.  Он  почти  услышал  голос
Баннора, Стража Крови, своего телохранителя, который восклицал:
     - Спаси ее! Ты должен!..
     И слышал свой собственный ответ:
     - Я  не могу!  Я не знаю,  как это сделать!  Он слышал,  как Хайл Трои
кричал:
     - Прокаженный! Разве ты можешь любить кого бы то ни было, кроме себя?!
Ты для этого слишком большой эгоист!
     И тут,  содрогнувшись,  он вспомнил тот удар,  из-за которого возникла
его ужасная рана на лбу! Это была не проказа, это...
     Елена умерла из-за него.  Ее никогда не существовало.  Она никогда  не
падала   в   расщелину,   отчаянно   сражаясь  с  обезумевшим  духом  Лорда
Кевина-Расточителя Страны,  которого сама же и вызвала из могилы. Она упала
туда и погибла.  Посох Закона утрачен.  А он, Томас Кавенант, даже рукой не
пошевелил,  чтобы  ее  спасти!  Ее  вообще  никогда  не  существовало,  Она
приснилась ему,  пока он лежал без сознания,  когда ударился головой о край
кофейного  столика.  Раздираемый  противоречивыми  чувствами,   он   стоял,
пристально  глядя  в  зеркало  на свою рану,  точно именно она таила в себе
одновременно и скрытое обвинение,  и угрозу.  Застонав,  он  отшатнулся  от
зеркала  и  бросился  обратно  к телефону.  Мокрыми,  намыленными руками он
нащупал трубку и с трудом принялся набирать номер телефона родителей Джоан,
у  которых  она,  скорее всего,  остановилась.  Он отчаянно нуждался в том,
чтобы обсудить с кем-нибудь все, что с ним творилось, - и к кому еще мог он
обратиться? В конце концов, она ведь была его женой!
     Однако, набрав всего несколько цифр, он бросил трубку. В памяти возник
ее образ и то,  как, уверенная в своей правоте, безжалостно она поступила с
ним.  И  все  же  она сама позвонила ему,  а он - в этом она,  конечно,  не
сомневалась - не пожелал разговаривать.  И никакими словами он не  смог  бы
убедить ее в том,  что дело было вовсе не в его нежелании,  а в том, что он
потерял сознание - в его болезни и беспомощности.
     Как смел он обращаться к ней за помощью,  если там,  в своих снах,  он
позволил  другой,  дорогой  ему женщине умереть?  Как смел он обращаться за
помощью к кому бы то ни было?  И все же он отчаянно нуждался в ком-то, кому
бы он мог сказать: "Помоги мне!"
     Проказа довела  его  до  такого состояния,  что он был бессилен помочь
самому себе. Однако к врачам ему обращаться не хотелось: все, что они могли
предложить  ему,  -  это  вернуться  обратно  в  лепрозорий.  Хотя там ему,
наверно,  стало бы легче - они поговорили бы с  ним  и  дали  бы  ему  хоть
какой-то  совет.  Они  вернули бы ему то ощущение - без которого он вряд ли
смог бы выжить,  - что его болезнь была единственным фактором,  имеющим для
него  значение,  и  что  ни о чем другом ему просто не следует думать.  Его
печаль,  и угрызения совести,  и ужас стали бы  всего  лишь  иллюзиями,  не
совместимыми  с  больничными  стенами,  ослепительно  белыми  простынями  и
флюоресцентными лампами его палаты.  Врачи сумели бы убедить его в том, что
все ощущения, так волновавшие его, были нереальны.
     Он стал задыхаться,  дыша тяжело, с хрипом, как будто воздух в комнате
был слишком затхлым для его легких.
     Он не мог больше оставаться один!
     Судорожными рывками набрав номер,  он позвонил  в  справочное  бюро  и
узнал  номер  ночного  клуба,  где побывал в субботу ночью.  Он набрал этот
номер,  к телефону подошла женщина и скучающим голосом сообщила,  что Сьюзи
больше у них не работает.  Прежде чем он успел задать следующий вопрос, она
сказала, где теперь будет выступать певица.
     Он снова позвонил в справочное бюро и,  узнав  нужный  номер,  заказал
междугородный  разговор  с  тем  городом,  куда уехала Сьюзи.  Его довольно
быстро соединили с ее  гримерной.  Услышав  низкий  бесшабашный  голос,  он
спросил, быстро, неразборчиво произнося слова:
     - Почему вы сделали это?  Он велел вам назвать меня так? Зачем? Я хочу
знать... Она резко прервала его:
     - Кто вы такой, черт возьми? Я понятия не имею, о чем вы толкуете. Что
вы себе вообразили? Ничего я никому не делала.
     - В субботу ночью. Вы сделали это в субботу ночью.
     - Парень,  ты  пьян,  что ли?  Чтоб ты сдох!  Сделала...  Что Я такого
сделала? Освободи мой телефон!
     - Говорю вам - вы сделали это субботней ночью!  Он велел  вам  сделать
это, да? Вы назвали меня Береком.
     Берек Полурукий!  Так  звали  давно умершего героя из его снов.  Люди,
живущие в Стране - люди из его снов,  - были убеждены в том,  что он и есть
этот самый,  заново родившийся Берек Полурукий,  потому что из-за проказы у
него на правой руке отсутствовали два пальца.
     - Признайтесь - это сумасшедший старик нищий велел  вам  назвать  меня
Береком? Вот почему вы сделали это, да?
     Последовала долгая пауза, а потом она сказала уже другим тоном:
     - А,  так это вы...  Тот самый парень из ночного клуба... Люди болтали
про вас, будто вы прокаженный.
     - Вы назвали меня Береком, - хрипло повторил Кавенант.
     - Прокаженный,  надо же... О черт! Я ведь могла поцеловать вас. У меня
голова  кругом  пошла,  когда я увидела вас.  Вы чертовски похожи на одного
моего приятеля.
     - Берек, - простонал Кавенант. - Почему Берек?
     - Что - "Берек"?  Вы не правильно меня поняли.  Я сказала -  "Беррет".
Беррет Вильяме,  мой старый друг. Мы с ним вместе пуд соли съели, я многому
научилась у него.  Он всегда был такой,  знаете..,  слегка двинутый.  Вечно
шутил.  Он  часто  приходил  слушать,  как  я  пою,  но  никогда  слова  не
произносил. Просто молча сидел и слушал. И вы были...
     - Он велел вам сделать это. Старый нищий приказал вам, верно? Он хотел
навредить мне. Зачем?
     - Парень, если у тебя и проказа, похоже, она засела в мозгу. Не знаю я
никаких нищих.  Терпеть не могу стариков - какой от них прок? Скажи, может,
ты на самом деле Беррет Вильяме?  То,  что ты несешь, похоже на одну из его
шуточек.  Беррет,  черт возьми,  если это ты и просто прикидываешься кем-то
другим...
     Спазм опять сдавил внутренности.  Кавенант положил телефонную трубку и
согнулся,  схватившись за живот. Однако там слишком давно ничего не было, и
его  не  вырвало  - последний раз он ел двое суток назад.  Пот застилал ему
глаза, он смахнул его пальцами и снова набрал номер справочного бюро.
     Полузасохшее мыло,  оставшееся на руках,  ожгло глаза,  но  он  упрямо
выслушал новый номер и заказал еще один междугородный разговор. Ему ответил
жесткий голос, явно принадлежащий военному:
     - Министерство Обороны.
     Кавенант, не обращая внимания на слезы, бежавшие по щекам, сказал:
     - Я хотел бы поговорить с Хайлом Троем. Еще один персонаж из его снов.
Однако этот человек точно существовал, он пришел в Страну из реального мира
и, следовательно, не был всего лишь плодом ночных кошмаров Кавенанта.
     - Хайл Трои?  Минутку,  сэр. - Послышался шелест страниц, затем тот же
голос произнес:
     - Сэр, мне неизвестен человек с таким именем.
     - Хайл Трои,  - повторил Кавенант.  - Он работает у вас..,  в одном из
научных отделов.  С ним произошел несчастный случай.  Если он не погиб,  то
должен был уже вернуться к своей работе.
     Голос военного звучал теперь менее жестко:
     - Сэр, если он действительно работает здесь, то, возможно, засекречен.
В этом случае я не могу соединить вас с ним.
     - Мне нужно всего лишь поговорить с ним, что здесь такого? - простонал
Кавенант. - Позовите его. Я знаю, он не откажется поговорить со мной.
     - Как ваше имя, сэр?
     - Он будет говорить со мной?
     - Возможно, будет. И все же мне необходимо знать ваше имя.
     - О  черт!  -  Кавенант вытер глаза тыльной стороной ладони и произнес
просительным тоном:
     - Хорошо. Меня зовут Томас Кавенант.
     - Да,  сэр. Соединяю вас с майором Ролле. Может быть, он сумеет помочь
вам.
     Послышался щелчок,     воцарилось     молчание,    прерываемое    лишь
потрескиванием, похожим на тиканье часов. Напряжение нарастало. Рана на лбу
пульсировала  -  казалось,  Кавенант  слышал ее крик.  Он прижал телефонную
трубку плечом к уху и,  обхватив себя руками,  призвал на помощь  все  свое
самообладание. Наконец линия снова ожила.
     - Мистер Кавенант?  - произнес мягкий,  вкрадчивый голос. - Меня зовут
мистер Ролле.  Пока нам не удалось найти того человека, с которым вы хотите
поговорить.  Знаете..,  у нас ведь немаленькое министерство. Вы не могли бы
еще что-нибудь рассказать о нем?
     - Его зовут Хайл Трои.  Он работает в одном из ваших научных  отделов.
Он слепой.
     Кавенант с  трудом выдавливал из себя слова,  словно губы его свело от
холода.
     - Слепой,  вы говорите?  Мистер Кавенант,  вы упоминали  о  несчастном
случае. Вы не могли бы рассказать поподробнее, что именно произошло?
     - Просто соедините меня с ним, и все. Есть он там или нет?
     После секундного колебания майор сказал:
     - Мистер  Кавенант,  в  нашем  министерстве слепые не работают.  Вы не
могли  бы  сообщить  источник  вашей  информации?  Боюсь,   вас   ввели   в
заблуждение...
     Внезапно охваченный яростью, Кавенант закричал:
     - Он выпрыгнул из окна,  когда в его квартире начался пожар! Он погиб!
Его вообще никогда не существовало!
     Он с бешенством выдернул телефонный провод из  розетки  и,  не  глядя,
швырнул  аппарат.  Тот  угодил  в  часы,  висящие на стене,  и упал на пол,
оставшись цел и невредим,  в то время как часы, тоже рухнув, разлетелись на
куски.
     - Он   умер   всего   несколько   дней  тому  назад!  Его  никогда  не
существовало!
     В порыве гнева он лягнул кофейный столик онемевшей ногой. Тот отлетел,
ударился  о  стену,  от  сотрясения  упала  и  разбилась  фотография Джоан.
Кавенант пнул ногой диван,  бросился к книжному шкафу и одну за другой стал
сбрасывать на пол книги.
     В мгновение  ока  чистота  и порядок,  за которыми он так следил с тех
пор,  как  заболел  проказой,  превратились  в  опасный  хаос.  Порывистыми
движениями  он выхватил из кармана перочинный нож,  открыл его,  бросился в
спальню и принялся кромсать подушку со следами запекшейся крови на  ней.  В
воздух  взвилась  туча  белоснежных  перьев,  кружась  и оседая на пол,  на
кровать,  на остальную мебель.  Увидев это,  Кавенант сунул нож в карман и,
хлопнув дверью, выбежал из дома.
     Позади Небесной  Фермы  находился  лес,  и  он  помчался  по тропинке,
направляясь к уединенной хижине,  где у него был рабочий кабинет.  Если ему
не с кем было поговорить о своих бедах,  может быть, он смог бы их описать?
Его пальцы подергивались, как будто он уже печатал на машинке. "Помогите же
мне,  помогите, помогите, помогите!" Однако когда он добрался до хижины, то
обнаружил, что здесь уже побывал кто-то. Дверь была сорвана с петель, лист,
вставленный  в пишущую машинку,  смят,  кругом валялись обрывки рукописей и
всякий мусор. Все было в экскрементах, маленькие комнаты провоняли мочой.
     Он тупо уставился на весь этот  разгром,  пытаясь  вспомнить  -  может
быть,  он  сам  учинил это безобразие?  Нет,  он твердо знал,  что не делал
этого. Это нападение, подобное поджогу конюшни несколько недель тому назад.
Чудовищность  неожиданного  варварства  ошеломила  его - он напрочь забыл о
том,  что всего несколько минут назад сам творил нечто подобное  у  себя  в
доме.  "Нет,  я на такое не способен,  - подумал он.  - Я не безумный. Я не
такой".
     У него возникло ощущение, что стены дома сдвигаются, стискивают его со
всех сторон. Удушье сдавило грудь, снова к горлу подкатила тошнота, и снова
это окончилось лишь судорожными спазмами.  Стиснув зубы и тяжело  дыша,  он
выбежал в лес.
     Сначала он  двигался  безо  всякой  цели,  удаляясь  от  дома  с такой
скоростью,  на какую только был способен,  - точно спасался от кого-то.  Но
когда холмы окрасились в цвета заката и в наступающих сумерках стало трудно
пробираться между деревьями, он повернул к городу. Мысль о встрече с людьми
соблазняла  и  подстегивала  его.  Спотыкаясь в быстро густеющем мраке,  он
чувствовал, как сердце заливают волны сумасшедшей надежды. Временами у него
мелькала мысль,  что,  может быть, один лишь вид самого обыкновенного лица,
на котором не было бы написано безжалостное осуждение,  мог бы вернуть  ему
утерянное равновесие,  дать возможность спокойно обдумать все происшедшее и
справиться с тем, что так тревожило его.
     Он боялся увидеть такое лицо,  хорошо представляя себе,  как изменится
его выражение при виде него.
     И все  же  он  резкими  рывками  продолжал  двигаться к городу - точно
порхающий мотылек,  бездумно летящий  навстречу  своей  гибели.  Окружающие
сторонились его из-за смертельной болезни,  которая притаилась в крови, и с
этим он ничего поделать не мог.  И все же его неистово тянуло к людям, хотя
общение с ними обещало лишь новые мучения. "Помогите, - молчаливо восклицал
он,  содрогаясь от того, что надежда тут же сменялась отчаянием. - Помогите
мне!"
     Но когда он добрался до города, когда выбежал из леса и оказался рядом
с разбросанными на значительном расстоянии друг от  друга  старыми  домами,
которые,  словно защитный барьер, окружали деловой центр, мужество покинуло
его,  и он не осмелился приблизиться ни к одному из  них.  Ярко  освещенные
окна и крыльцо,  подъездная дорожка, где он стал бы заметен, как на ладони,
- нет,  у него не хватило духу подойти ни к одной из дверей и  оказаться  у
всех на виду.  Ночь надежно укрывала его от любопытных и недоброжелательных
взглядов, и он не мог так легко и просто покинуть это убежище.
     Разрываясь между разочарованием и надеждой, он заставил себя двигаться
вперед.  Переходя  от  дома к дому,  он вглядывался в окна,  словно надеясь
найти для себя хоть  какое-то  утешение.  Но  яркие  огни,  все  как  один,
отвергали его.  Навязывать себя чужим,  случайным людям... Явное неприличие
такого поведения  вкупе  со  страхом  удерживали  его.  Люди  находились  в
освещенных  домах,  в  своем  убежище  -  как  мог он ни с того,  ни с сего
вломиться к ним?  То, чего он ждал от них, было слишком большой жертвой - а
он не хотел больше никаких жертв.
     Так и  крался  он  мимо окраинных домов,  точно бесплотный дух,  точно
вурдалак,  не способный даже никого напугать,  пока  наконец  все  дома  не
остались позади. Тогда он повернул обратно, к Небесной Ферме, точно гонимый
ветром хрупкий, сухой лист, годный только на растопку.
     В течение  трех  последующих  дней  его  не  раз  охватывало   желание
покончить   счеты   с  жизнью.  Сжечь  дотла  свой  дом,  превратив  его  в
погребальный костер,  в котором сгорели бы все его  нечистота  и  мерзость.
Вскрыть  вены  и  позволить  страданию медленно завладеть собой,  незаметно
истощить последние силы.  Однако,  у него не хватило решимости  осуществить
эти  замыслы.  Разрываясь между ужасными ощущениями и мыслями,  осаждавшими
его,  он,  казалось,  утратил всякую  способность  принимать  решения.  Тот
крошечный остаток силы воли, который еще уцелел, он расходовал на то, чтобы
не притрагиваться к еде и не давать себе покоя.
     Он постился уже однажды, и голод помог ему тогда преодолеть самообман,
осознать  в  полной  мере,  как ужасно он обошелся с Леной,  матерью Елены.
Сейчас он хотел добиться того же самого:  отбросить все оправдания и отдать
себе  отчет  в  том,  что он собой представляет,  во всей темной,  мрачной,
неприглядной полноте.  Раз он был способен пасть так низко - включая и  то,
что  он  ничего  не  сделал  для  спасения  Елены,  -  может быть,  все его
требования честности и понимания не  имели  под  собой  никаких  оснований?
Может быть, начиная с самого рождения, все те подлости, на которые его душа
оказалась способна,  были предопределены, и он просто не догадывался, каков
на самом деле?
     Труднее всего   было  преодолеть  ставшее  почти  невыносимым  желание
заснуть - он безумно боялся того, что тогда могло с ним произойти. Он знал,
что  корни  его  вины  начинались  именно  там,  где  он оказывался во сне.
Позволить себе спать мог невинный младенец  или  какой-нибудь  простак,  но
только не он.
     То, что давало ему силы выполнить задуманное, было выше него. Тошнота,
постоянно  сосущая  под  ложечкой,   помогала   воздерживаться   от   пищи.
Невыполненные обязательства не давали ему уйти из жизни.  Всякий раз, когда
силы,  казалось,  полностью иссякали, точно какой-то неведомый ветер уносил
его,  и  он  мчался  по  холмам,  покрывая  милю за милей,  вверх и вниз по
лесистой местности  вдоль  реки  Греческих  Праведников,  текущей  рядом  с
городом.  И каждый раз он приходил в себя дома,  понимая, что просто бредил
среди  обломков  мебели,  которые  впивались  ему  в  бока,  мешая  заснуть
непробудным сном.
     В процессе этого сумасшедшего бега он нисколько не беспокоился о своей
болезни.  ВНК -  Визуальный  Надзор  за  Конечностями  -  и  другие  навыки
самозащиты,  от  которых  зависела  его  борьба с проказой,  - всем этим он
пренебрег,  словно  любые  попытки  приостановить  распространение  болезни
утратили  для  него  всякое  значение.  Лоб  загноился.  Холодное  онемение
медленно,  но  верно  распространялось  по  рукам  и  ногам.  Он,   однако,
игнорировал угрожающую опасность - он заслужил ее.
     Настроение обреченности  и  безысходности  усиливалось  с наступлением
вечера.  Надвигающиеся сумерки несли с собой мрак и уныние,  потребность  в
человеческом  обществе  становилась нестерпимой.  Она гнала его вперед,  он
плевался и скрежетал зубами,  но вновь и вновь уходил  "во  тьму  внешнюю",
пробираясь  к  манящим  огням  города.  И  опять  он пытался заставить себя
подойти к какому-нибудь дому,  и опять у него не хватало на  это  мужества.
Люди,  укрывшиеся  за стенами своих домов,  оказались для него недостижимы,
точно они принадлежали другому миру.  Ночь не приносила ему  ничего,  кроме
обманутых   надежд,   он   по-прежнему   оставался   лишен  всякой  помощи,
предоставлен самому себе и своей боли, раздирающей череп.
     Елена умерла,  потому что он не сделал ничего,  чтобы спасти  ее.  Она
была его дочерью, он любил ее - и все же позволил ей умереть.
     Она вообще никогда не существовала.
     Все это было выше его понимания.
     Позднее, в  ночь  на  четверг,  во  время его одиноких скитаний что-то
изменилось.  Опустошенная  душа,  внезапно  очнувшись,  ощутила  неподалеку
движение..,  темный,  неясный шум..,  легкий ветерок. Голоса, казавшиеся во
мраке  бесплотными,  выводили  скорбную  мелодию,  точно  призывая  к  себе
заблудшие души.  Стихи и хоровое пение печалью отозвались в его душе. Елена
тоже пела...  Все в ее семье пели...  Пробираясь между деревьями на окраине
города, он пошел в том направлении, откуда доносилась грустная мелодия.
     Она привела его к вытоптанной площадке,  которая обычно служила местом
для проведения городских торжеств.  Несколько человек также  спешили  туда,
как  будто  они  опаздывали,  и  Кавенант  посторонился  на узкой тропинке,
пропуская их.  Добравшись до площадки, он увидел огромный тент, натянутый в
центре.  Края были подвернуты со всех сторон,  и свет ярких фонарей освещал
то, что происходило под брезентом.
     Там на  скамьях  сидело  множество  людей.  Несколько   распорядителей
подошли  к опоздавшим и отвели на пустые места в задних рядах.  Скамьи были
обращены к широкой платформе,  на которой сидели три человека. Рядом с ними
возвышалась кафедра,  а позади стоял временный алтарь,  наскоро сколоченный
из сосновых досок  и  украшенный  витыми  свечами  и  потускневшим  золотым
крестом.
     Когда те,  кто пришел позже,  уселись,  один из людей, находившихся на
платформе,  - невысокий плотный мужчина,  одетый в унылый черный  костюм  и
белую  рубашку,  - поднялся и подошел к кафедре.  Звучным,  берущим за душу
голосом он произнес:
     - Давайте помолимся.
     Люди опустили головы. Кавенант почувствовал острое желание отвернуться
от   происходящего   и  уйти,  но  его  остановила  спокойная  уверенность,
зазвучавшая в голосе человека,  когда тот положил руки на кафедру  и  начал
молиться:
     - Дорогой Иисус,  Господь и Спаситель наш!  Пожалуйста, загляни в души
людей,  собравшихся здесь.  Загляни в их сердца. Господи - Ты увидишь в них
боль, и обиду, и одиночество, и печаль, и, конечно, грех, но еще Ты увидишь
в них страстное желание быть с Тобой. Ободри их. Господи, помоги им, исцели
их. Научи их жить в мире с собой и чуду молитвы именем Твоим. Аминь.
     И все люди вместе повторили:
     - Аминь.
     Голос человека   притягивал.   Кавенант   услышал   в   нем  отголосок
искренности и сострадания.  Конечно,  он не был уверен в том,  что ему  это
просто  не  показалось,  - то немногое,  что он знал об искренности,  в его
воспоминаниях было связано только со снами.  Да  и  молиться  он  не  умел.
Вместо этого он осторожно стал продвигаться вперед и, подойдя совсем близко
к тенту,  прочел то,  что было написано на большой вывеске, висящей рядом с
платформой. Надпись гласила:


     Д-р Б. Сэм. Джонсон
     Возрождение и исцеление
     Только сегодня вечером

     Другой человек из числа сидящих на платформе приблизился к кафедре.  У
него был высокий воротничок,  какие обычно носят священники,  на шее  висел
серебряный  крест.  Поправив  пальцем  тяжелые  очки на носу,  он с сияющей
улыбкой взглянул на сидящих людей.
     - Я счастлив,  - заявил он, - что нас посетили доктор Джонсон и Матфей
Логан.  Их  имена  известны по всей стране в связи с плодотворным служением
духовным потребностям простых людей - таких,  как мы с вами.  Нужно ли  мне
рассказывать  вам  о  том,  как много среди нас нуждающихся в возрождении и
исцелении? Всем нам нужна спасительная вера, в особенности сейчас, во время
светлого праздника Пасхи.  Доктор Джонсон и мистер Логан делают все,  чтобы
помочь нам вновь обрести веру и вернуться к несравненной благодати Божьей.
     Снова поднялся невысокий мужчина, одетый в черное, и произнес:
     - Благодарю вас, сэр.
     Священник, стоящий за  кафедрой,  на  мгновение  заколебался  с  таким
выражением,  точно его неожиданно прервали и он был удивлен этим,  но потом
все же уступил свое место Джонсону, который спокойно продолжал:
     - Друзья мои,  здесь с нами мой дорогой брат во Христе,  Матфей Логан.
Вы уже слышали его удивительное,  прекрасное пение.  Теперь он почитает вам
пророческое Слово Божье. Прошу, брат Логан.
     Когда Матфей Логан,  мужчина могучего телосложения, подошел к кафедре,
Джонсон,  казалось,  стал  еще  меньше  ростом.  Несмотря  на  почти полное
отсутствие шеи,  голова Логана,  которая как будто сидела прямо  на  мощных
плечах,  возвышалась почти на полметра над головой его собрата.  Он положил
на кафедру черный томик Библии,  нашел нужное  место  и  начал  читать  без
какого бы то ни было вступления:
     - "Если  же  не послушаете Меня,  и не будете исполнять всех заповедей
сих, и если презрите Мои постановления.., то и Я поступлю с вами так: пошлю
на  вас  ужас,  чахлость и горячку,  от которых истомятся глаза и измучится
душа,  и будете сеять семена ваши напрасно,  и враги ваши съедят их. Обращу
лицо Мое на вас,  и падете пред врагами вашими,  и будут господствовать над
вами неприятели ваши,  и побежите, когда никто не гонится за вами... И небо
ваше сделаю как железо,  и землю вашу как медь. И напрасно будет истощаться
сила ваша,  и земля ваша не даст произрастений своих,  и  дерева  земли  не
дадут  плодов  своих.  Если же после сего пойдете против Меня и не захотите
слушать Меня,  то Я прибавлю вам ударов всемеро за грехи ваши. Пошлю на вас
зверей полевых, которые лишат вас детей, истребят скот ваш, и вас уменьшат,
так что опустеют дороги ваши.  Если и после сего не исправитесь  и  пойдете
против  Меня,  то  и  Я в ярости пойду против вас,  и поражу вас всемеро за
грехи ваши. И наведу на вас мстительный меч в отмщение за завет; если же вы
укроетесь  в  города  ваши,  то пошлю на вас язву,  и преданы будете в руки
врага".
     Голос Матфея Логана звучал внушительно и сурово,  и Кавенант  невольно
поддался силе удивительных слов. Обещание кары сжало его сердце - точно оно
и прежде жило в его сумрачной душе и лишь сейчас внезапно заявило  о  себе.
Судорожно  втягивая  воздух,  он  непроизвольно  стал приближаться к тенту,
притягивающему его к себе, точно проклятие, которого он был достоин.
     "Если же и после сего не послушаете Меня и пойдете против Меня, то и Я
в  ярости  пойду против вас,  и накажу вас всемеро за грехи ваши.  И будете
есть  плоть  сынов  ваших,  и  плоть  дочерей  ваших  будете   есть.   И..,
возгнушается  душа  Моя вами.  Города ваши сделаю пустынею,  опустошу землю
вашу,  так что изумятся о ней враги ваши, поселившиеся на ней. А вас рассею
между народами,  и обнажу вслед вас меч,  и будет земля ваша пуста и города
ваши разрушены.  Тогда удовлетворит себя земля за субботы свои во  все  дни
запустения своего-".
     Кавенант нырнул  под  край  брезента  и увидел рядом с собой одного из
распорядителей.  Тот подозрительно взглянул на него, но сесть не предложил.
В  это время Матфей Логан,  сделав паузу,  обвел взглядом склоненные головы
слушателей,  над которыми он возвышался,  подобно грозному патриарху. Потом
он снова полистал Библию и начал читать дальше, уже не таким суровым тоном:
     - "Посему,  кто  будет  есть хлеб сей и пить чашу Господню недостойно,
виновен  будет  против  Тела  и  Крови  Господней.  Ибо,  кто  ест  и  пьет
недостойно,  тот ест и пьет осуждение себе,  не рассуждая о Теле Господнем.
Оттого многие из вас немощны и больны и не мало умирает.  Ибо  если  бы  мы
судили сами себя,  то не были бы судимы;  будучи же судимы, наказываемся от
Господа,  чтобы не быть  осужденными  с  миром".  Захлопнув  Библию,  Логан
вернулся  на  свое  место.  Тут же поднялся доктор Джонсон.  Казалось,  его
распирало от небывалого наплыва энергии - похоже,  он еле  дождался,  когда
можно  будет  начать  говорить.  Его  толстые щеки возбужденно подрагивали,
когда он обратился к своим слушателям.
     - Друзья  мои,  как  удивительно  Слово  Божье!  Как  легко  и  быстро
проникает оно в сердце!  Как успокаивает боль, тоску, слабость. И как легко
заставляет даже самых непорочных корчиться,  точно адский огонь уже охватил
их. Послушайте, друзья мои! Послушайте Слово Апокалипсиса:
     "Жаждущему дам  даром  от источника воды живой.  Побеждающий наследует
все,  и буду ему Богом,  и он будет Мне сыном.  Боязливых же и неверных,  и
скверных, и убийц, и любодеев, и чародеев, и идолослужителей, и всех лжецов
- участь в озере, горящем огнем и серою; это - смерть вторая".
     Изумительное, потрясающее Слово Божье!  Всего  несколько  строк,  пара
коротких  отрывков,  а  сколько  в них мудрости и глубины!  Первый отрывок,
который прочел вам брат Логан,  относится к Ветхому Завету,  к  главе  26-й
Левита.  Вы внимательно вслушивались в то, что читал вам брат Логан, друзья
мои?  Вы слушали всем сердцем,  всей душой?  Это - голос Бога,  всемогущего
Бога.  Он говорит прямо,  без обиняков,  друзья мои.  Он не ходит вокруг да
около.  Он не прячет смысл за прекрасными словесами и  причудливым  языком.
Нет!  Он говорит: если вы грешите, если разрушаете Мой Закон, Я вселю в вас
ужас и нашлю на вас болезнь. Я сделаю землю бесплодной и нашлю на вас мор и
эпидемию.  И  если  вы  будете  продолжать  грешить,  то  я  превращу вас в
каннибалов и беспомощных калек.  "Тогда удовлетворит себя земля за  субботы
свои во все дни запустения своего".
     А известно  ли  вам,  друзья  мои,  что  Закон  Божий  и  в самом деле
существует?  Можно суммировать его,  прибегнув к словам  Апокалипсиса:  "Не
будьте  боязливыми,  и  неверными,  и  скверными".  Никогда  не  замышляйте
убийства, любодейства, чародейства, идолопоклонничества и лжи. Все мы здесь
-  ХОРОШИЕ  люди.  Мы  ничего  ПОДОБНОГО  не делаем.  Но разве мы не бываем
боязливы - и весьма часто?  Разве не бываем временами не так  уж  стойки  в
своей  вере?  Всегда  ли  чисты  мы  в  своем  сердце  и  помыслах?  "Тогда
удовлетворит себя земля за субботы свои  во  все  дни  запустения  своего".
Апостол Павел называет вещи своими именами: "Оттого многие из вас немощны и
больны и не мало умирает".  Но Иисус  идет  еще  дальше:  "Идите  от  Меня,
проклятые, в огонь вечный, уготованный дьяволу и ангелам его".
     Я догадываюсь,  что  вы  протестуете,  не так ли?  Я точно слышу,  как
некоторые из вас говорят про себя:  "Никто не может быть настолько хорош. Я
человек.  Я  не могу быть совершенным".  Вы правы!  Конечно,  вы правы.  Но
Закону Божьему нет дела до ваших оправданий.  Если вы парализованы,  если у
вас артрит,  если вы слепы или у вас шалит сердце, если вы покалечены, если
у вас обширный склероз,  или диабет,  или любое другое из  тех  болезненных
состояний,  причудливые названия которых могут быть заменены одним словом -
грех,  можете не сомневаться в том,  что на вас лежит проклятие  Божье.  Но
даже если вы здоровы,  не воображайте,  что вы спасены и вам все позволено!
Вам просто повезло,  что Бог пока еще не решил "в ярости пойти против вас".
Вы  не можете быть совершенны,  друзья мои.  И Закон не волнует,  насколько
тяжело вам пытаться  стать  такими.  Вместо  того  чтобы  хвалить  себя  за
предпринятые  героические  попытки,  лучше послушайте слова Библии.  Ветхий
Завет говорит нам ясно как день:  "У прокаженного,  на котором язва, должна
быть  разодрана  одежда,  и голова его должна быть не покрыта,  и до уст он
должен быть закрыт и кричать: Нечист! нечист!"".
     Теперь слушатели  были   полностью   захвачены   силой   убежденности,
звучавшей  в его голосе,  превратившись из отдельных личностей в сообщество
грешных и слабых,  чьи сердца бились в унисон с его словами.  Даже Кавенант
забыл  о  своих  бедах,  забыл  о  том,  что  он был незваным гостем в этой
молельне под брезентовым тентом.  Мысль о том,  что он был  проклят  Богом,
заворожила его.
     - Ах,  друзья мои, - вкрадчиво продолжал доктор Джонсон, - день, когда
болезнь обрушивается на нас,  - без сомнения,  черный день. Когда боль, или
несчастье, или тяжелая утрата причиняет нам страдание, и мы не можем больше
притворяться,  что чисты.  Но мы еще  не  вспомнили  с  вами  о  Евангелии.
Помните,  как Христос говорит: "Потерявший душу свою ради Меня обретет ее"?
Вы слышали,  что сказал Павел:  "Будучи же судимы, наказываемся от Господа,
чтобы  не  быть  осужденными  с  миром".  Вы  слышали,  что  говорит  автор
Апокалипсиса:  "Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне
сыном". Есть и другая сторона, друзья мои. Закон - лишь половина той святой
истины,  которую Господь считает нужным сообщить нам. Другая половина - это
очищение,  прощение, исцеление, благодать, и все это прекрасно сочетается с
праведностью Бога.  Нужно ли напоминать вам о том,  что  Сын  Божий  дарует
исцеление   всем,   кто  искренне,  глубоко,  с  верой  просит  Его?!  Даже
прокаженным?!  Нужно ли напоминать вам о том, что Он был распят на кресте и
терпел невыносимые страдания и позор - ради нас,  ради того, чтобы оплатить
наши грехи?! Нужно ли напоминать вам о том, что гвозди вонзились в Его руки
и ноги,  разрывая плоть и терзая ее?!  Что копье проткнуло Его бок?!  Что в
течение трех дней, вплоть до Своего воскресения, Он был мертв и в это время
спускался в ад, чтобы облегчить участь грешников?!
     Друзья мои.  Он сделал это, чтобы заплатить за нашу трусость, неверие,
нечистые субботы.  Он сделал это ради того,  чтобы мы получили  возможность
исцелиться.  И  все,  что  теперь требуется от нас,  - это принять Его дар,
поверить в Него и всем сердцем любить Его за это. Все, что нужно сделать, -
это повторить вслед за человеком, чье дитя было при смерти:
     "Я верю;  помоги моему неверию".  Пять коротких слов, друзья мои. Если
они идут от сердца, их достаточно, чтобы войти в Царство праведности.
     Как будто эти слова послужили ему указанием,  Матфей Логан поднялся  и
запел мягким дискантом:
     - Блаженная  вера  -  Иисус со мной.  На фоне его пения доктор Джонсон
продолжал говорить, молитвенно сложив руки:
     - Друзья мои, помолимся вместе.
     Все головы тут же склонились - и голова Кавенанта тоже.  Однако в этом
положении  боль во лбу вспыхнула с новой силой,  и он поднял голову,  когда
доктор Джонсон снова заговорил:
     - Закройте глаза,  друзья мои,  пусть ничто не отвлекает вас. Забудьте
на время о своих детях,  родителях,  супругах и соседях. Забудьте обо всем,
что огорчает вас.  Пусть каждый заглянет в свою душу, друзья мои. Загляните
глубоко внутрь себя,  постарайтесь разглядеть свою болезнь. Прислушайтесь к
голосу Бога и молитесь вместе со мной в своих сердцах.
     Святой Иисус  наш.  Ты  -  наша  единственная  надежда.  Только   Твоя
Божественная благодать способна исцелить болезнь,  которая подтачивает наше
мужество, истончает нить нашей веры и оскверняет нас в Твоих глазах. Только
Ты  можешь  уничтожить  болезнь  и  исцелить  нас.  Наши  сердца распахнуты
навстречу Тебе, Господи. Помоги нам найти в себе мужество, чтобы произнести
эти  пять  трудных,  очень  трудных слов:  "Я верю;  помоги моему неверию".
Дорогой Господи, пожалуйста, дай нам мужество исцелиться.
     Воздев руки над головами слушателей, он продолжал:
     - Ощущаете ли вы присутствие Божественного Святого Духа,  друзья  мои?
Ощущаете  ли  вы его в своих сердцах?  Ощущаете ли,  как перст Божественной
праведности исследует то место в ваших душах и телах,  которое нуждается  в
исцелении?  Если  да,  то  пусть тот,  с кем это происходит,  выйдет сейчас
вперед, чтобы мы вместе могли помолиться за его здоровье.
     Он в молчаливой просьбе  опустил  голову,  ожидая,  пока  кто-либо  из
раскаявшихся  откликнется  на  его призыв.  Но Кавенант уже шел по проходу,
направляясь к нему.  Один из распорядителей сделал едва заметное  движение,
как  будто  намереваясь  остановить  его,  но замер на месте,  увидев,  что
некоторые из собравшихся подняли глаза.  Кавенант, охваченный возбуждением,
быстро  пересек  пространство  под тентом,  по грубым деревянным ступенькам
поднялся на платформу и остановился перед  доктором  Джонсоном.  Глаза  его
сверкали, но голос был едва слышен, когда он хрипло прошептал:
     - Помогите мне.
     Вблизи доктор  Джонсон  оказался  еще ниже,  чем это казалось из рядов
слушателей. Черный костюм его лоснился, рубашка выглядела несвежей и мятой.
Он,  по-видимому,  давно  не брился.  Жесткие седые бакенбарды топорщились,
опрощая и огрубляя лицо.  Во взгляде  явственно  читалось  удивление,  даже
более  того  - почти смятение.  Однако,  как только Кавенант оказался перед
ним,  он тут же придал своему лицу выражение мягкости  и  добродушия.  Лишь
голос, который слегка звенел, выдавал его волнение.
     - Помочь вам,  сын мой?  - произнес он. - Только Бог может помочь вам.
Однако я  буду  счастлив  присовокупить  свои  молитвы  к  молитвам  любого
кающегося сердца.  - Он положил крепкую руку на плечо Кавенанта. - Преклони
колени, сын мой. Давай вместе попросим Бога о помощи.
     Кавенант хотел опуститься на колени,  от всей души он хотел покориться
чарующему воздействию руки и голоса доктора Джонсона.  Но,  может быть,  от
длительного изнурения ноги свело,  а боль во  лбу  запульсировала  с  такой
силой,  что,  казалось,  мозг вот-вот разорвется на части.  У него возникло
ощущение,  что, если ему все же удастся согнуть колени, он просто рухнет на
платформу.
     - Помогите мне, - прошептал он снова. - Я не могу встать на колени.
     Доктор Джонсон  воспринял  эти  слова  как  сопротивление,  и его лицо
обрело суровое выражение.
     - Вы на самом деле раскаиваетесь,  сын мой?  -  с  оттенком  некоторой
угрозы спросил он.  - Вы нашли то место в своей душе,  где таится грех?  Вы
искренне,  страстно стремитесь прибегнуть к помощи всемогущей  Божественной
благодати?
     - Я болен, - ответил Кавенант. - Я совершил множество преступлений.
     - Но  вы раскаиваетесь?  Можете ли вы произнести те самые пять трудных
слов, искренне вложив в них всю боль вашего сердца?
     Челюсти Кавенанта непроизвольно сжались. Он сказал - почти проскулил -
сквозь стиснутые зубы:
     - Помоги моему неверию.
     - Сын мой,  этого недостаточно.  Вы знаете,  что этого недостаточно. -
Теперь  голос  доктора  Джонсона  звучал  строго,  точно  он  обращался   к
нерадивому ученику.  - Не пытайтесь обмануть Бога - он может отвернуться от
вас навсегда.  Вы верите?  Вы верите в то,  что ваше здоровье полностью  во
власти Бога?
     - Я...  -  Кавенанту  очень  трудно  было  разомкнуть челюсти,  словно
отчаяние сплавило их. - Я не верю.
     Пение Матфея Логана неожиданно  смолкло,  наступила  зловещая  тишина.
Чувствуя себя беспредельно несчастным и униженным, Кавенант тихо произнес:
     - Я прокаженный.
     Любопытные, выжидательные лица тех, кто сидел в первых рядах, говорили
о том,  что они не расслышали его слов.  Ему показалось, что никто из них и
не узнал его. Это его не очень удивило. Ему показалось, что фантазии - сны?
галлюцинации?  - изменили его до неузнаваемости.  Кроме  того,  даже  в  те
далекие дни, когда Кавенант был здоров, он никогда не поддерживал отношений
с религиозными людьми.
     Однако доктор  Джонсон  услышал.  Его  глаза,  казалось,  готовы  были
выскочить  из  орбит,  а  голос  звучал  так  тихо,  что  едва  достиг ушей
Кавенанта, когда он произнес:
     - Не знаю,  кто пустил вас сюда,  но  лучше  бы  вам  убраться  отсюда
подобру-поздорову.
     Помолчав, он  заговорил снова,  обращаясь,  главным образом,  к людям,
сидящим под тентом:
     - Бедняга,  вы бредите.  Эта рана на лбу...  Она загноилась,  и у вас,
похоже,  жар. - Теперь его привычный к публичным выступлениям голос источал
сострадание.  - Вы очень  опечалили  меня,  сын  мой.  Потребуется  молитва
огромной  силы,  чтобы  очистить  вашу душу,  - только тогда Господь сможет
услышать ваш голос.  Брат Логан,  не могли  бы  вы  отвести  куда-нибудь  в
сторонку  этого несчастного,  тяжелобольного человека и помолиться вместе с
ним?  Если Бог благословит ваши усилия,  Он снимет жар, а заодно и приведет
вас к раскаянию.
     Мощные пальцы   Матфея   Логана,  точно  тиски,  сомкнулись  на  руках
Кавенанта,  сдавливая их с такой силой,  точно  намереваясь  раздавить  его
кости.  Подталкивая  Кавенанта перед собой,  он вытеснил его с платформы на
ступеньки и затем к проходу. Позади них доктор Джонсон продолжал говорить:
     - Друзья мои,  не помолитесь ли вы  вместе  со  мной  за  эту  бедную,
исстрадавшуюся душу?
     Угрожающим шепотом Матфей Логан произнес над самым ухом Кавенанта:
     - Нам ни к чему осложнения.  Если вы выкинете что-нибудь, я сломаю вам
руки.
     - Не прикасайтесь ко мне!  - резко  ответил  Кавенант.  То,  как  этот
большой,  сильный человек обращался с ним,  прорвало плотину,  долгое время
сдерживавшую ярость в его душе. Он попытался ослабить хватку Логана.
     - Уберите от меня руки!
     Как раз в этот момент они дошли до конца прохода и нырнули под брезент
в  ночную  тьму.  Без особых усилий брат Логан оттолкнул от себя Кавенанта,
тот оступился и упал на вытоптанную,  безжизненную землю площадки. Взглянув
вверх,  он  увидел огромного человека,  нависшего над ним,  подобно черному
колоссу, в свете, бьющем из-под тента.
     Кавенант с трудом поднялся,  ощущая боль  в  ногах;  собрав  последние
крохи  своего достоинства,  повернулся спиной к брату Логану и пошел прочь.
Поминутно оступаясь в кромешной тьме,  он  услышал,  как  люди  под  тентом
запели.  Вскоре,  однако,  снова наступила тишина,  и душераздирающий не то
юношеский, не то даже совсем детский голос воскликнул:
     - Господи, я парализован! Пожалуйста, исцели меня!
     Кавенант упал на колени,  и его наконец вырвало - желудочным  соком  и
желчью.  Понадобилось  некоторое  время,  чтобы он смог прийти в себя после
мучительных спазмов и убежать на  такое  расстояние,  где  не  было  слышно
пения, разрывающего душу.
     Домой он  открыто  возвращался по главной дороге,  рискуя с кем-нибудь
встретиться и не заботясь о том,  к чему это могло привести. Однако все уже
было  закрыто,  и  улицы  опустели.  Он двигался словно черная тень в свете
мертвенно-желтых уличных фонарей - и так,  не встретив ни души,  добрел  до
окраины города и свернул к Небесной Ферме.
     Две мили  до  Фермы  растаяли  за  спиной,  как  обычно  во  время его
странствий - быстрый,  механический ритм его больших  шагов  был  похож  на
тиканье  заспешивших часов.  Пружина,  толкавшая его вперед,  была взведена
слишком туго, разворачивалась слишком быстро, словно торопила его навстречу
гибели.  Но  изменить  что-либо  он  не  мог  - казалось,  помимо его воли,
неведомая сила гнала и гнала его вперед.
     Ненависть с новой силой ожила в его  душе,  в  мозгу  один  за  другим
вспыхивали и гасли дикие планы мести.
     Добравшись до   дома,   он   увидел  в  холодном  свете  звезд  мешок,
прислоненный к почтовому ящику.  Он знал,  что в мешке находилась  еда;  ее
доставляли  дважды  в  неделю  из местной бакалейной лавки,  хозяин которой
боялся, что Кавенант сам может явиться к нему за покупками; вчера, в среду,
был  как  раз  один  из  дней  доставки.  Однако,  захваченный идеей своего
непрекращающегося поста, он и думать забыл об этом.
     Он подхватил мешок и понес к дому.  Заглянув в него  при  ярком  свете
лампы  у  себя  на  кухне,  он  решил,  что  следует наконец поесть.  Месть
требовала сил;  ради того чтобы нанести ответный удар тем,  кто мучил  его,
ради того чтобы иметь право ходить с гордо поднятой головой,  он сейчас был
готов на все.
     Он достал из мешка упаковку булочек с  изюмом.  Не  заметив,  что  она
аккуратно разрезана с одной стороны, он надорвал ее и вытряхнул содержимое.
Со вчерашнего дня булочки успели зачерстветь.  Он взял одну и  подержал  на
ладони,  пристально,  с неприязнью разглядывая ее,  точно это не булочка, а
череп,  который он выкопал  из  старой  могилы.  Вид  ее  вызывал  тошноту.
Какая-то часть его существа по-прежнему жаждала чистой смерти от голода,  и
он почувствовал,  что желание отомстить ослабевает.  Тем не  менее,  словно
голодный зверь, он схватил булочку и надкусил.
     Что-то оцарапало губу и десну. Зубы еще продолжали жевать, и он больно
порезался.  Кавенант ощутил острую  вспышку  боли  и,  задыхаясь,  выплюнул
откушенную часть булочки. Раскрошив ее, он обнаружил тусклое лезвие бритвы.
     В первое   мгновение   он   просто   очень  удивился.  Ржавое  лезвие,
оказавшееся в булочке, - это было выше его понимания; ему даже не верилось,
что  кровь капала на пол и на руки из его рта.  Булочка вывалилась из руки.
Он поднялся и, наступая на разбросанные повсюду обломки, пошел в гостиную.
     Его взгляд  остановился  на  фотографии  Джоан.   Она   лежала   вверх
изображением под обломками кофейного столика,  стекло разбилось, и трещины,
расходившиеся во  все  стороны,  напоминали  паутину.  Отбросив  щепки,  он
вытащил   фотографию.  Джоан  улыбалась  ему  сквозь  трещины,  словно  она
запуталась в смертельной паутине и не понимала этого.
     И тут его разобрал смех.
     Вначале это был самый обыкновенный смех, но вскоре перешел в истерику.
Из  глаз  брызнули слезы,  но он трясся от хохота,  как безумный,  так что,
казалось,  мог рассыпаться на куски.  Эта дикая вспышка привела к тому, что
он  забрызгал  кровью  изо  рта  руки,  фотографию  Джоан и обломки вещей в
комнате.
     Внезапно Кавенант отшвырнул фото подальше.  Ему показалось,  что Джоан
наблюдает  за  его  истерикой,  а  этого  он хотел меньше всего.  Продолжая
хохотать,  он выбежал из дома и бросился в лес.  Даже в полубреду в глубине
его   сознания   тлело   желание,   чтобы   окончательный  конец,  который,
по-видимому,  был уже близок,  наступил где угодно,  только не на  Небесной
Ферме.
     Добравшись до реки Греческих Праведников, он повернул и помчался с той
скоростью,  которую способны были  развить  онемевшие,  неуклюже  ступавшие
ноги,  вверх по течению,  в холмы,  подальше от людей,  все время продолжая
отчаянно хохотать.
     Не раз в течение ночи он падал,  споткнувшись,  после чего,  приходя в
себя,   садился,  прислонясь  к  какому-нибудь  дереву.  Наконец  усталость
окончательно сморила его.  Он заснул непробудным сном,  без  сновидений,  и
открыл глаза лишь утром, когда солнечный свет упал на его лицо.
     Кавенант не сразу сообразил, кто он и где находится. Жаркий белый свет
солнца опалил разум и  ослепил  глаза,  так  что  он  не  был  в  состоянии
разобрать,  что его окружало. Услышав тонкий, жалобный плач, вскрик страха,
он снова засмеялся, словно теперь ни на что другое не был способен.
     Крик повторился.  Он заставил себя сдержать рвавшийся  наружу  смех  и
приложить все усилия, чтобы подняться на ноги.
     И снова услышал крик - без сомнения,  детский.  Держась за дерево,  он
оглянулся,  моргая от солнечного света и всматриваясь в  неясные  очертания
деревьев.
     Постепенно глаза  его вновь обрели способность видеть.  Он находился в
лесу на высоком холме.  В большинстве своем ветки  деревьев  и  кустов  уже
покрыла  молодая  весенняя  листва.  В  нескольких  метрах ниже него весело
бежала среди скал река Греческих Праведников, игриво петляя между деревьями
и  напоминая  брошенную  в  траву  серебристую ленту.  Большинство соседних
холмов были почти полностью лишены  растительности,  что  позволяло  видеть
довольно далеко.
     Его внимание привлекло яркое светлое пятно у подножия холма. С усилием
сфокусировав на нем взгляд,  он понял,  что это  светло-голубое  платье,  в
которое  была  облачена девочка лет четырех-пяти.  Она стояла вполоборота к
нему, прижавшись спиной к темному прямому стволу высокого дерева. Казалось,
она  изо  всех  сил  пытается оттолкнуться от него и убежать,  но дерево не
отпускает ее.
     Она кричала пронзительно и непрерывно,  и этот крик болью отдавался  в
его  голове.  При этом она не отрывала глаз от чего-то,  находящегося прямо
перед ней,  что,  по-видимому, и привело ее в ужас. Вначале Кавенант не мог
разглядеть,  на  что  она  смотрит,  но  потом  взгляд  его уловил зловещее
движение гремучей змеи.
     Свернувшись кольцом,  змея извивалась совсем  рядом  с  голыми  ногами
девочки. Голова змеи покачивалась, точно она выискивала наиболее подходящее
место для удара.
     Поняв, в чем дело,  Кавенант оторвался от дерева и  бросился  вниз  по
склону  холма,  который  казался  бесконечно длинным,  потому что ноги едва
держали его. При каждом прыжке он почти падал и лишь ужас ребенка заставлял
его удерживаться на ногах.  Не обращая внимания на змею,  он смотрел только
на голые колени девочки,  прикладывая все усилия к тому,  чтобы достичь  ее
прежде, чем ядовитые зубы вонзятся в беззащитное тело. Все остальное, кроме
этих голых,  не очень чистых коленок,  расплылось,  точно  ноги  ребенка  и
угрожающая им опасность существовали вне всего остального, сами по себе.
     Очередной душераздирающий  крик  подстегивал  его.  Ему  некогда  было
смотреть под ноги.  Не пробежав и половины расстояния,  он оступился,  упал
головой  вперед,  перекувырнулся  и ударился о шершавую скалу.  Стукнувшись
лбом о широкий каменный  выступ  на  склоне  холма,  он  почувствовал,  что
проваливается  в  камень,  погружаясь в холодную тьму.  Твердая поверхность
раздалась под ним,  точно волна.  - Нет!  - закричал он.  - Нет! Не сейчас!
Призвав на помощь все свои силы,  он пытался выбраться из каменных объятий,
но у него ничего не получалось.  И наконец, перестав бороться, он полностью
погрузился в камень, точно медленно врос в него.


                                Сын Вариоля

     Высокий Лорд Морэм сидел в  своих  личных  покоях  в  Ревелстоуне.  На
высеченные  в скале голые стены падал теплый отблеск света от небольших чаш
с гравием, установленных в каждом углу комнаты, и слабый аромат светоносных
камней,  совсем  недавно  добытых  из-под  земли,  окутывал  его,  создавая
ощущение уюта и покоя.  И  все  же  даже  здесь  противоестественная  зима,
сковавшая Страну,  давала о себе знать. Несмотря на все усилия хайербрендов
и гравелингасов Замка Лордов,  холод  просачивался  даже  сквозь  гранитные
стены  города,  и Высокому Лорду было холодно.  Ревелстоун был его плотью и
кровью.  Почти физически он чувствовал, как не приспособлен был построенный
когда-то  Великанами Замок Лордов к такому сильному холоду и с каким трудом
противостоит морозам.
     Весна должна была наступить уже больше месяца назад,  но пока не  было
заметно никаких ее признаков.
     За пределами горного плато,  на котором находился Замок Лордов,  снега
выпало совсем немного - для  этого  было  слишком  холодно.  Снег  приносил
резкий,  небывалый для Страны ветер с востока,  наметая невысокие сугробы у
предгорья и залепляя окна Замка,  скованные морозом - так же как и озеро  у
подножия водопада Фэл.  Этот ветер,  летящий через всю Страну,  нес с собой
ощутимый запах Зла, источник которого ни у кого не вызывал сомнений.
     Оно распространялось от Риджик Тоум, Яслей Фоула.
     Сидя в своих покоях и опираясь локтями о каменный стол,  Высокий  Лорд
думал о многом, но свист этого зимнего ветра, ставший уже привычным, и все,
что с ним было связано,  жгли его душу, точно незаживающая рана. Еще десять
лет  назад он сказал бы,  что такое вообще невозможно;  погода давно начала
ухудшаться,  и это никого не удивляло,  и все же никто не представлял себе,
что  Фоул  способен  до  такой  степени ее испортить.  Даже пять лет назад,
вскоре после того, как был утерян Посох Закона, Высокий Лорд не подозревал,
что  Камень  Иллеарт  может  наделать  в руках Фоула столько вреда.  Однако
теперь он знал больше и понимал ситуацию лучше.
     Прошло семь лет со времени сражения  между  Высоким  Лордом  Еленой  и
духом Кевина-Расточителя Страны.  Тогда и был потерян Посох Закона,  а ведь
именно он способствовал  поддержанию  естественных  природных  процессов  в
Стране.   С   его   утратой  исчезло  самое  большое  препятствие  на  пути
разлагающего воздействия Презирающего. Тогда же был разрушен Закон Смерти -
когда  Елена вызвала Лорда Кевина из могилы.  Все ужасные последствия этого
вмешательства в установленный порядок  вещей  невозможно  было  предсказать
даже сейчас.
     Лорд Морэм  прищурился,  и взгляд его глаз,  в которых мерцали золотые
точки,  сосредоточился на стоящей перед ним на столе небольшой  скульптуре.
Резная  прозрачно-белая кость чуть заметно мерцала в свете огненных камней.
Это была последняя работа  Елены,  выполненная  в  стиле  анундивьен  эйна.
Баннор,  Страж Крови, сохранил ее и отдал Лорду Морэму, когда они добрались
до Виселицы Хау  в  Смертельной  Бездне.  Это  было  прекрасно  выполненное
изображение худого мрачного,  непроницаемого, напряженного лица, на котором
лежала печать пророческого предназначения. После того как Морэм и уцелевшие
воины  вернулись  из  Смертельной  Бездны в Замок Лордов,  Баннор рассказал
историю создания этой костяной скульптуры.
     Рассказ оказался неожиданно подробным,  а из-за того, что он не привык
к длинным речам, что было характерно для Стражей Крови, к тому же и нудным.
Именно это внезапное словоизвержение впервые навело Морэма на мысль,  что с
Баннором  творится  что-то  необычное.  Но  его рассказ неожиданно заставил
Морэма взглянуть на себя другими глазами и сделать вывод,  что как  Высокий
Лорд  он  утратил  способность  предвидения,  которой  обладали все прежние
Высокие Лорды.
     Он больше не был пророком и оракулом Совета Лордов.  Отблески будущего
теперь  не  являлись ему в сновидениях,  он не мог прочесть намеки грядущих
событий в пляшущих языках огня.  И как ни странно,  причиной этих изменений
стала  именно скульптура Елены.  Тайная сила,  скрытая в ней,  погасила его
пророческий дар.
     Она оказывала на него и другое  воздействие,  порождая  в  душе  такие
ожидания  и надежды,  которых он никогда не испытывал прежде.  И в какой-то
степени она провела невидимую грань между  ним  и  другими  Лордами;  более
того,   в  некотором  смысле  она  отделила  его  и  от  всех  остальных  в
Ревелстоуне.  Куда бы он ни направлялся в Замке Лордов,  встречая на  своем
пути  людей,  он  с болью,  сомнением и удивлением всегда замечал теперь их
быстрые взгляды,  по которым мог судить о том,  что они  тоже  ощущали  эту
грань, обрекавшую его на добровольное одиночество.
     И все  же  больше  всего  его угнетала заметная трещина,  возникшая во
взаимоотношениях с другими Лордами  -  Каллиндрилом,  мужем  Фаер,  Аматин,
дочерью  Матин,  Тревором,  сыном  Гроуля,  и  Лорией,  женой Тревора.  Они
продолжали,  как и прежде, выполнять свои обязанности, разговаривали, в том
числе и безмолвно,  просто открывая мысли друг другу - эта способность была
доступна только Новым Лордам  и  предоставляла  им  серьезное  преимущество
перед  другими  людьми,  но  при  любых контактах с ними Морэм ощущал,  что
надежда их тает с каждым днем.  В отличие от  него.  Поскольку  он  не  мог
объяснить,  на  чем была основана его надежда,  он предпочитал умалчивать о
ней.  Именно эта тайна - они не могли ее не почувствовать -  и  создала  ту
брешь в их отношениях, которая так угнетала его.
     Он ни  о  чем  не  рассказывал  им,  хотя  не  имел  для этого никаких
оправданий. Кроме одного - необъяснимого страха.
     Шаг за шагом скульптура из  кости,  сделанная  Еленой,  открывала  ему
секрет Ритуала Осквернения.  Именно это тайное знание,  которое трудно было
даже назвать знанием как таковым,  вселяло в него надежду, которая помогала
жить дальше.
     Его не покидало странное ощущение, что, отдавая ему скульптуру, Баннор
хотел, чтобы с ее помощью он обрел это тайное знание. Просто Страж Крови не
сумел выразить этого словами.  И все же за тот один-единственный год, когда
он был Первым марком Стражи Крови,  он сказал больше, чем за все предыдущие
годы своей верной службы. То, что с ними произошло, изменило также и его.
     Надежда, согревающая  сердце Лорда Морэма,  основывалась на том,  что,
как он полагал,  это тайное знание способно  было  дать  ответ  на  главный
вопрос,  который вот уже много лет мучил его. А именно: почему, несмотря на
то что Лорды приняли от Великанов Первый Завет Кевина,  который он  оставил
для передачи им, они так мало сумели извлечь из него? Конечно, Первый Завет
представлял собой лишь седьмую часть Учения Кевина,  но  даже  тех  знаний,
которые  он  содержал  в  себе,  должно было хватить для того,  чтобы найти
остальные Заветы и научиться их использовать.  Иначе зачем было его давать?
И все же,  несмотря на усилия многих поколений Лордов и Изучающих Лосраата,
несмотря на Клятву Мира,  данную всеми жителями Страны, они не продвинулись
в этом направлении.  На самом деле знаний, таящихся в Первом Завете, скорее
всего,  должно было хватить даже на то, чтобы объяснить юр-Лорду Кавенанту,
как использовать дикую магию его кольца, сделанного из Белого Золота.
     Морэм понимал,  что Учение Кевина было обоюдоострым оружием. Способное
вызвать к жизни невероятную силу  Добра,  оно  в  такой  же  степени  могло
привести в действие мощные силы Зла.  Иначе Кевин,  сын Лорика,  никогда не
смог бы осквернить Страну.
     Морэм инстинктивно чувствовал,  что это знание вступало в противоречие
с Клятвой Мира.  К своему ужасу,  он осознал,  что сама эта Клятва была той
преградой, которая мешала Лордам проникнуть в глубь Учения Кевина, ослепляя
их.  Когда  первые  Новые  Лорды - и вся Страна вместе с ними - дали Клятву
Мира,  приняв тем самым на себя обязательства отказаться от любого насилия,
от естественных для человека вспышек гнева и возмущения, способных побудить
его к тому,  чтобы оскорбить другого человека и даже убить  его,  -  связав
себя этой Клятвой,  они невольно сделались не способны воспринимать то, что
составляло жизненную силу Старых Лордов.  Вот почему Высокий Лорд Морэм так
боялся  приобщиться  к этой тайне.  За ней стояла сила,  которая могла быть
использована только в том случае,  если владеющий ею отказывался  от  того,
что  долгие  века  составляло  основу  жизни  в Стране.  К этому оружию мог
прибегнуть лишь тот,  кто оказался на грани отчаяния  и  утратил  последнюю
надежду.
     А искушение   использовать   эту   силу  могло  стать  сильным,  почти
неудержимым.  Не нужно было обладать пророческим даром,  чтобы  предвидеть,
какая  опасность  со  стороны  Лорда Фоула Презирающего грозила Стране и ее
защитникам. Один только пронзительный зимний ветер чего стоил! Тротгард уже
неоднократно подвергался нападению, да и сам Ревелстоун, скованный морозом,
постоянно находился под давлением злых сил, точно стремящихся задушить его.
Даже  сейчас,  сидя  за  своим  столом  и  не  отрывая  взгляда от костяной
скульптуры, Морэм ощущал это.
     Он испытывал ту же самую горечь  отчаяния,  которая  привела  Высокого
Лорда  Кевина  к  Ритуалу  Осквернения.  Сила,  которую  Кевин использовал,
оказалась ужасающей и вероломной.  Если  тот,  кто  владел  ею,  не  был  в
состоянии  с  ней  справиться,  она  обращалась против него самого.  Судьба
Высокого  Лорда  Елены  лишь  повторила  печальный  опыт  КевинаРасточителя
Страны,  а  ведь  он  обладал несравненно большей мощью по сравнению с той,
какую Новые Лорды могли бы даже надеяться когда-нибудь иметь. В особенности
теперь,  когда они остались без Посоха Закона. И все его могущество привело
лишь к полнейшему отчаянию самого Кевина и разорению Страны.  Морэм  боялся
расшевелить  эту  грозную  силу,  открыв остальным Лордам свою тайну,  но и
рисковать брать всю ответственность на себя он не решался.
     Тем не менее просто отказаться от этого  опасного  учения  было  не  в
характере Морэма.  Он был убежден,  что отказ от знания только потому,  что
оно могло таить в себе опасность, унижал и того, кто от него отказывался, и
то,  от  чего  отказывались.  Храня  тайну  в глубине своей души,  он лишал
Каллиндрила,  и Аматин,  и Тревора,  и Лорию,  и всех Учителей и  Изучающих
Лосраата возможности сделать свой выбор за или против Осквернения;  не имея
на это никаких прав,  он выступал  в  роли  судьи,  который  брал  на  себя
смелость решать за них,  чего они хотят, а чего нет. Именно эта особенность
его натуры в прошлом подталкивала его к тому, чтобы с таким пылом выступать
в  Совете  против  тех,  кто  опасался и не хотел,  чтобы Хайл Трои узнал о
происхождении Елены - о том,  что она была дочерью Томаса Кавенанта.  Такой
подход  недооценивал право Троя распоряжаться своей собственной судьбой.  И
все же...  Как мог он,  Морэм,  брать на себя ответственность  приобщать  к
тайне,  если  результатом  этого могло быть полное разрушение Страны?  Если
Стране суждено погибнуть, пусть лучше это сделает Презирающий, а не один из
Лордов, ее собственных защитников.
     Услышав стук в дверь и вздрогнув от неожиданности, он сказал:
     - Войдите.
     По стуку он догадался,  кто пришел; к тому же он ждал сообщения. И все
же он не отрываясь,  молча смотрел на скульптуру,  когда перед  ним  возник
вомарк Квен.  Молчал и вомарк - наверное, ему не хотелось отрывать Высокого
Лорда от раздумий, он ждал, пока тот посмотрит на него. Морэм поднял голову
и прочел на открытом лице вомарка, несущем на себе заметную печать прожитых
лет, что долгожданные новости были не те, на которые он рассчитывал.
     Морэм не предложил Квену  сесть:  он  знал,  что  вомарк  предпочитает
стоять.  После  всего,  что им пришлось вместе пережить,  они стали добрыми
товарищами и соблюдать какие бы то ни было условности  им  не  требовалось.
Квен был на двадцать лет моложе Морэма, но выглядел на двадцать лет старше,
а его искренность и прямота,  иногда даже граничащие  с  резкостью,  всегда
действовали  на  Морэма  успокаивающе.  Квен принадлежал к тому направлению
Изучающих,  которое носило название "Меч" и интересовалось только развитием
боевого  мастерства,  и  знать ничего не хотел о тайных возможностях Посоха
Закона.
     В свои семьдесят лет Квен с гордостью  носил  знаки  боевого  отличия,
полагающиеся  ему  по  рангу  -  желтую  пластинку на груди с двумя идущими
наискосок черными полосами,  желтую повязку на  голове  и  меч  из  черного
дерева.
     Морэм пристально посмотрел на него и сказал:
     - Да, друг мой?
     - Высокий Лорд,  - сказал Квен, - Лосраат прибыл. Он замолк; чувствуя,
что это еще не все, Морэм взглядом предложил ему продолжать.
     - Все Учителя и Изучающие Лосраата добрались благополучно.  Библиотеки
доставлены в целости и сохранности.  Гости Лосраата и люди,  оставшиеся без
крова из-за набегов Сатансфиста на Центральные Равнины, тоже прибыли сюда в
поисках убежища. Ревелвуд осажден.
     Морэм спросил:
     - Что говорят Учителя об армии Сатансфиста?
     - То,  что  она огромна.  Высокий Лорд.  Она затопила Долину Двух Рек,
точно море. Похоже, Великан-Опустошитель владеет такой же мощью, с какой мы
сталкивались под Дориендор Коришев.  Он легко нашел броды через реки Рилл и
Ллураллин. Вряд ли Ревелвуд устоит.
     В его тоне явно прозвучала нотка  безнадежности,  и  Морэм  ответил  с
оттенком суровости:
     - Мы ожидали этого,  вомарк.  Как только Великан-Опустошитель со своей
ордой добрался до Землепровала,  реймены  прислали  нам  сообщение.  Именно
поэтому Лосраат сейчас здесь.
     Крепко сжав рукоять своего меча, Квен сказал:
     - Лорд   Каллиндрил   остался   в   Ревелвуде.   Морэм   вздрогнул  от
неожиданности.
     - Он остался защищать настволье, - продолжал Квен. - С ним пять Боевых
Дозоров   под   командой   хильтмарка   Аморин.  Старший  Учитель  Лосраата
направления "Меч" Дринишок и Старший Учитель направления "Посох" Асурака.
     Глаза Морэма угрожающе сверкнули.
     - Вомарк,  ты не хуже меня знаешь,  что Совет постановил - в настволье
должны  остаться  только  те,  кто  не в состоянии уйти.  Решающая битва за
Страну будет здесь,  - Морэм хлопнул ладонями по столу,  - где мы можем, по
крайней мере, отдать свою жизнь за достойную цену.
     - Однако и вы, и я - здесь, а не в Ревелвуде, - резко произнес Квен. -
Кто из находящихся там мог заставить Лорда Каллиндрила отказаться от своего
решения?  По  крайней  мере,  не  Аморин.  Слишком  много трупов осталось в
Дориендор Коришев,  и оба они всегда были убеждены, что это их вина. По той
же  причине  Аморин  не  могла ни бросить его там,  ни отказаться от помощи
Старших Учителей.
     Он говорил достаточно резко,  защищая хильтмарка Аморин,  но замолчал,
поняв  по  выражению  лица  Морэма,  что это ни к чему - тот был не столько
возмущен,  сколько крайне расстроен.  Некоторое время оба хранили молчание.
Гнетущее  ощущение  надвигающейся опасности усилилось,  но Морэм постарался
его отогнать.  Взгляд его сумрачных глаз,  пронизанных золотистыми точками,
блуждая, снова вернулся к стоящей перед ним скульптуре.
     - Фаер, жена Каллиндрила, знает об этом? - спросил он.
     - Как раз сейчас Коримини,  Старший Учитель Лосраата,  беседует с ней.
Каллиндрил вместе с ним учился, он много лет знает их обоих. Он просил меня
принести   свои   извинения  за  то,  что  отправился  к  ней  прежде,  чем
засвидетельствовал свое почтение Высокому Лорду.
     Морэм пожал плечами - какой смысл в каких бы то  ни  было  извинениях?
Его  сердце  сжалось  при мысли о том,  что он бессилен помочь Каллиндрилу.
Чтобы добраться  до  Ревелвуда,  нужно  шесть  дней  скакать  верхом.  И  к
ранихинам он тоже не мог обратиться за помощью.  Армия Презирающего надежно
отрезала Ревелстоун от Равнин  Ра;  любой  ранихин,  который  попытался  бы
ответить на его призыв, почти наверняка был бы тут же убит и сожран тварями
Фоула.  Все,  что Высокий Лорд мог сделать,  это ждать - и молиться за  то,
чтобы Каллиндрилу и остальным каким-то чудом удалось скрыться из Ревелвуда,
прежде  чем  армия  Сатансфиста  окружит  настволье.  Две  тысячи   воинов,
хильтмарк Армии Лордов, два Старших Учителя Лосраата - не слишком ли высока
была цена за браваду Каллиндрила?
     Но Морэм понимал - дело не в одной только браваде.  Мысль о  том,  что
прекрасный Ревелвуд может погибнуть, была невыносима для Каллиндрила. Морэм
от всего сердца надеялся,  что Сатансфист не станет разрушать город-дерево,
а попытается использовать его.  Но Каллиндрил в это не верил. С тех пор как
сражение под Дориендор Коришев окончилось поражением,  в котором  он  винил
свою собственную нерешительность,  его грызло чувство вины.  Он считал, что
обесчестил свое звание Лорда,  не сумел помочь Стране в том,  чего  она  от
него  ждала.  Он  был  убежден,  что вел себя тогда как трус.  И вот теперь
Ревелвуду,  этому изумительному творению Новых Лордов,  грозила смертельная
опасность...
     Морэм тяжело   вздохнул  и  мягким  движением  пальцев  прикоснулся  к
скульптуре.
     - Квен,  друг мой, к чему мы пришли спустя семь лет? - точно размышляя
вслух, мрачно произнес он.
     И словно  эти слова означали окончание официальной части их разговора,
Квен расслабленно опустился в кресло напротив Морэма.
     - Все наши силы готовы к обороне Ревелстоуна,  - ответил он.  -  Армия
Лордов восстановлена.  Вместо десяти Боевых Дозоров, которые уцелели тогда,
сейчас их у нас двадцать пять.  Люди с Центральных Равнин, расположенных на
пути  Сатансфиста,  нашли  убежище  в  Ревелстоуне.  У  нас огромные запасы
продовольствия,  оружия и всего  остального.  У  Серого  Убийцы  не  хватит
пещерников и юр-вайлов, чтобы помешать нам удержаться здесь.
     - Мы   не  знаем,  сколько  их  у  него,  -  сказал  Морэм,  продолжая
поглаживать скульптуру. - А у нас больше нет Стражей Крови.
     - Это не наша вина. - Голос Квена дрогнул от горечи: он сражался бок о
бок  со  Стражами  Крови дольше,  чем кто-либо другой в Стране.  - Когда мы
отослали Корика и других Стражей Крови к Мореходу, чтобы предупредить его о
том,  что  Серый  Убийца собирается напасть на Великанов,  мы не могли даже
предполагать,  что Корику удастся  справиться  с  Опустошителем  и  что  он
вздумает захватить с собой кусок Камня Иллеарт.
     - Мы действительно не могли этого знать,  - глухо подтвердил Морэм.  В
конце концов, то, что он больше не видел пророческих снов, не было такой уж
большой  потерей.  Страшно было то,  что из-за этого в свое время у него не
возникло ни малейшего предположения,  ни намека на то,  что Фоул собирается
напасть на Великанов.  - Друг мой, помнишь, что говорил Баннор относительно
этой скульптуры?
     - Да, Высокий Лорд?
     - Он  рассказывал,  что  Елена  изобразила  здесь   Томаса   Кавенанта
Неверящего,  Носящего Белое Золото,  но что сам юрЛорд,  увидев ее, сказал,
что скульптура напоминает ему Баннора.
     Баннор также рассказывал,  как Кавенант настойчиво  расспрашивал  его,
заставляя  вспомнить,  не  употреблял  ли Лорд Кевин при нем названия силы,
скрытой  в  Седьмом  Завете.  В  конце  концов  Баннор  вспомнил  название,
благодаря чему Елена смогла использовать эту силу. Но в данный момент Морэм
думал не об этом, а о том, с кем на самом деле стремилась добиться сходства
Елена,  когда  вырезала скульптуру.  Это была отправная точка - то,  с чего
следовало бы начать,  если бы он и в самом деле решил углубиться  в  тайное
знание.
     - Она была высочайшим мастером искусства анундивьен эйна,  - задумчиво
продолжал Морэм. - Она не могла просто ошибиться.
     Квен пожал плечами.  Морэм понимающе улыбнулся - ему  было  ясно,  что
вомарк просто не осмеливается высказывать свое мнение по вопросу, в котором
не разбирался.
     - Друг мой,  - сказал Морэм,  - я видел сходство,  но не  мог  уловить
суть.  Аханна,  дочь  Ханны,  помогла  мне.  Хотя  сама  она  не  знакома с
искусством скульптурных портретов,  у  нее  взгляд  художника.  Она  сумела
почувствовать то, что Елена стремилась вложить в это изображение. Квен, эта
скульптура и в самом деле похожа и на того и на другого.  Смысл в том,  что
перед обоими - и юр-Лордом Кавенантом Неверящим, и Стражем Крови Баннором -
возникли сложные вопросы,  на которые требовалось найти однозначные ответы.
Для Стража Крови эти вопросы касались их Клятвы, а для Неверящего...
     - А для Неверящего,  - угрюмо сказал Квен,  - того,  настоящий наш мир
или только снится ему.
     Улыбка снова промелькнула на пасмурном лице Морэма, но тут же угасла.
     - Это желание непременно получить исчерпывающий ответ  опасно.  Кевину
тоже нужны были или полная победа, или окончательное поражение.
     Пристальный, мрачный,   непреклонный   взгляд   вомарка  на  мгновение
встретился со взглядом Морэма.
     - Тогда не надо снова вызывать Неверящего,  Высокий Лорд. Он превратил
Страну  в  пустыню,  потому  что для него существует только его "настоящий"
мир.
     Одна бровь Морэма приподнялась,  губы плотно  сжались.  Он  знал,  что
вомарк  никогда  не доверял Кавенанту,  и все же...  Но прежде чем он успел
возразить, в дверь снова постучали.
     - Высокий Лорд, скорее! Высокий Лорд!
     Морэм тут же встал и направился к двери. Задумчивость его исчезла, все
мысли  и  чувства сосредоточились на том,  какая новая беда могла заставить
часовых требовать так срочно его вмешательства.
     Опередив его,  Квен распахнул дверь перед Морэмом. Они вышли в большой
зал,   ярко  залитый  желтым  светом,  исходящим  от  самого  пола.  Морэму
достаточно было одного взгляда,  чтобы понять происходящее.  В центре зала,
лицом к Морэму,  спиной к своим покоям,  стояла Лорд Аматин.  Казалось, она
шла к нему, когда ее настигло ужасное известие.
     В руках она сжимала жезл сообщений, сделанный из ломиллиалора, один из
тех,  которые  Учителя  Лосраата  передали  Лордам  семь  лет назад На фоне
светящегося пола она выглядела точно темная тень,  а Высокое  Дерево  в  ее
руках  пылало,  не  давая  жара  и  рассыпая  по  сторонам  снопы крошечных
сверкающих,  но холодных искр.  Морэм мгновенно  понял,  что  она  получила
сообщение  от  кого-то  издалека,  у  кого был другой,  точно такой же жезл
сообщений. От кого-то, находящегося в Ревелвуде.
     Схватив с треножника свой длинный посох с металлическим  наконечником,
Морэм  зашагал  к  Аматин.  Из  своего  собственного  опыта он знал,  что и
отправка, и принятие сообщений через ломиллиалор были изнурительным, тяжким
испытанием.  Аматин,  скорее всего,  нуждалась в его помощи.  Физически она
была не очень сильна и знала это;  когда Лорды получили известие о том, что
армия  Презирающего  двинулась  в поход,  она передала Лорду Каллиндрилу ту
часть своих обязанностей, которые выполняла в Ревелвуде. Передала, несмотря
на  свою  страстную  любовь  к  знаниям  -  потому  что была убеждена,  что
длительное напряжение ей не по силам.  В ее  серьезных  глазах  видна  была
такая  мощная  тяга к знаниям и она проявляла такие способности к обучению,
которые не были свойственны ни одному другому Лорду. У Высокого Лорда часто
мелькала мысль,  что она была лучше подготовлена и в тоже время менее,  чем
кто-либо другой в Стране, подходила для того, чтобы открыть ей свой секрет.
     Сейчас, на светлом  фоне  пола,  она  казалась  удивительно  тонкой  и
хрупкой,  точно была всего лишь слабым отражением той могучей силы, которую
держала в руках.  Все ее тело содрогалось,  она вытянула перед собой  руки,
держа  жезл  из ломиллиалора как можно дальше от себя,  точно боялась.  Еще
прежде чем Морэм подошел к ней, она начала говорить.
     - Асурака...  - ловя ртом  воздух,  произнесла  она  голосом,  который
вибрировал,  точно ветка на сильном ветру.  - Сатансфист...  Огонь!  Огонь!
Наше дерево... Ах!
     Она пристально и тревожно смотрела на  приближающегося  Морэма,  точно
наблюдая сквозь него, как пламя пожирает ветви Ревелвуда. Морэм остановился
перед ней и стукнул посохом о пол,  точно собираясь отдать приказ.  Повысив
голос,  чтобы пробиться сквозь завороженность, в которой она находилась, он
сказал:
     - Держись,  Аматин.  Я слышу тебя.  Она уронила  голову  и  продолжала
говорить, слова словно сами собой срывались с ее губ:
     - Огонь!  Кора  пылает...  Дерево  горит...  Листья,  корни  - все-все
гибнет!  Каллиндрил сражается...  Крики...  Воины кричат...  Южные  комнаты
горят! О мой любимый дом!
     Морэм решительно взялся за жезл ломиллиалора посередине.  Сразу же вся
мощь передаваемого сообщения обрушилась на него,  но он лишь крепче стиснул
гладкий ствол пальцами. Собрав всю свою волю, он пробился к сознанию Аматин
и с ее помощью изменил  направление  потока  силы,  исходящей  от  Высокого
Дерева.  Чувства,  которые  владели  Асуракой,  державшей в Ревелвуде точно
такой же жезл, захлестнули его, и он прошептал сквозь стиснутые зубы:
     - Бегите! Спасайтесь!
     Она услышала его. Губами Аматин она прокричала в ответ:
     - Бежать?  Мы не можем бежать!  Ревелвуд под нами гибнет, он полностью
окружен.  Все  наружные  ветви  уже  сгорели.  Два  ствола  в огне до самых
верхушек.  Крики!  Ты слышишь крики?  Лорд  Каллиндрил  сражается...  Место
встречи пылает... Каллиндрил!
     - Вода!  - закричал в ответ Морэм через жезл сообщений. - Призовите на
помощь реки! Затопите долину!
     На мгновение давление потока ощущений, исходящих от Асураки, ослабело,
точно она отвернулась от жезла. Морэм настойчиво продолжал:
     - Асурака! Ты слышала меня?
     Ему вдруг  показалось,  что огонь добрался уже и до нее.  Однако через
некоторое время она снова заговорила, и голос ее звучал еще более отдаленно
и еще безнадежнее, чем прежде:
     - Лорд  Каллиндрил  уже пытался призвать реки,  но Сатансфист отвернул
поток в сторону.  Он... Камень Иллеарт... - Нота ужаса прозвучала в слабом,
едва слышном голосе Аматин.  - Он поднял из-под земли Кураш Пленетор скалы,
мертвые кости,  разложившиеся трупы и с помощью всей  этой  мерзости  обнес
Ревелвуд стенами и преградил путь воде. Как он мог сделать это? Время пошло
вспять? Мы столетиями лечили эту землю, а теперь из-за его проклятого Камня
все пошло прахом!
     Смолкнув на мгновение, Аматин пронзительно закричала:
     - Каллиндрил!
     После этого ломиллиалор замолчал.  Сила ушла из него,  словно жизнь из
подстреленной птицы.  Аматин зашаталась и чуть не рухнула на колени.  Морэм
подхватил ее и помог удержаться на ногах.
     Все, кто находился в зале, ощутили прикосновение смертельного холода к
своим сердцам,  точно овеянные бесшумным  взмахом  черных  крыльев.  Аматин
дрожала,  но теперь уже твердо держалась на ногах. Оставив ее, Высокий Лорд
быстро зашагал обратно,  только теперь обратив внимание на  то,  как  много
людей собралось вокруг них в зале.  Позади него шел Квен,  тут и там стояли
часовые,  а вдоль стен жались ошеломленные жители Ревелстоуна. Высокий Лорд
направился  к Старшему Учителю Лосраата Коримини,  который стоял неподалеку
рядом с Фаер,  женой  Каллиндрила,  обхватив  ее  руками  за  плечи.  Слезы
катились по его морщинистым щекам,  длинная седая борода вздрагивала.  Лицо
Фаер было пустым и бледным, словно костяная скульптура.
     - Значит, он погиб. Высокий Лорд? - еле слышно произнесла она.
     - Смерть забирает прежде всего лучших, - ответил Морэм.
     - Он сгорел...
     - Сатансфист-Опустошитель.  Он ненавидит все,  что растет  и  радуется
жизни.  С  моей  стороны  глупо  было  рассчитывать  на то,  что он пощадит
Ревелвуд.
     - Сгорел... - повторила она.
     - Да,  Фаер.  - Невозможно было выразить словами боль,  стиснувшую его
сердце. - Он погиб, защищая Ревелвуд.
     - Высокий  Лорд,  сомнения  все  время  точили его - вот здесь.  - Она
положила руку на грудь. - Он считал, что не имеет права думать о себе.
     - Возможно. Но он думал о Стране.
     Он услышал,  как мучительно застонав.  Лорд Аматин заторопилась в свои
покои.  Но  Фаер  не  обратила  на  это внимания.  Ловя взгляд Морэма,  она
спросила, повторяя возглас Асураки:
     - Как такое оказалось возможным?
     - Закон Смерти был нарушен.  Кто может сказать теперь, что возможно, а
что нет?
     - Ревелвуд...  -  простонал  Коримини,  голос его дрожал от старости и
горя. - Он погиб, сражаясь...
     - Он не  думал  о  себе.  -  Фаер  вырвалась  из  рук  Коримини  таким
движением, точно ей были ни к чему его утешения.
     Не глядя  больше  на  Высокого  Лорда,  она  направилась в свои покои,
механически переставляя ноги и,  казалось,  не замечая ничего вокруг. Почти
сразу  же  и  Коримини  последовал за ней,  щурясь и мигая,  чтобы смахнуть
слезы, которые продолжали бежать из глаз.
     Именно в  этот  момент  Морэм  принял  окончательное  решение.  Крепко
стиснув зубы, он повернулся к Квену.
     - Созывай  Совет,  -  сказал он таким тоном,  словно предполагал,  что
вомарк  будет  возражать.  -  Пригласи   всех   Учителей   Лосраата,   всех
гравелингасов  и  хайербрендов,  которые смогут прийти.  Больше откладывать
нельзя.
     Квен понял тон Морэма. Он четко отсалютовал и сразу же начал раздавать
приказания, обращаясь к стражам.
     Морэм, не дожидаясь, пока вомарк закончит, зашагал по светящемуся полу
и дальше,  в галерею,  соединяющую апартаменты  Лордов  со  всем  остальным
Ревелстоуном.  Кивнув  стражам,  мимо которых проходил,  он не остановился,
чтобы ответить на вопросы,  которые прочел в их глазах.  Все, кто попадался
ему по дороге, по выражению его лица сразу же догадывались, что в Ревелвуде
что-то стряслось,  и с тревогой бросали  на  него  вопросительные  взгляды.
Храня  суровое молчание,  он шел к Палате Совета,  переходя с одного уровня
города на другой.
     Смятение и тревога вспыхивали везде,  куда долетала весть о сообщении,
переданном Асуракой.  Жизненный ритм городаскалы внезапно нарушился,  и все
ощущали это.  Сам Ревелстоун каким-то образом  сообщал  людям  о  том,  что
произошло - точно так, как он это делал в трудную для его обитателей минуту
в течение столетий.
     В глубине души Морэм с болью думал о том,  что даже эта  скала,  такая
могучая  и  прекрасная,  служившая  надежным домом многим поколениям людей,
может не устоять в случае осады.  За все годы своего  существования  ей  ни
разу  не приходилось выдерживать такого испытания,  а Лорд Фоул сейчас стал
силен как никогда.  Он  способен  развеять  в  прах  эти  массивные  стены,
сровнять с землей последний бастион Страны. И он, без сомнения, очень скоро
попытается это сделать.
     В этом у Морэма не было ни малейших сомнений,  так же как и в том, что
наступило   время   отчаянного  риска.  Высокого  Лорда  просто  трясло  от
возмущения и гнева,  когда он думал о том, что уже успел натворить в Стране
Сатансфист на своем пути от Яслей Фоула.
     Он торопился  -  принятое решение подгоняло его.  Но увидев в одной из
галерей Трелла,  который приветствовал его, он остановился, дожидаясь, пока
тот подойдет.  Трелл, муж Этиаран, не только был выдающимся гравелингасом -
он имел определенные  права,  которые  никто,  в  том  числе  и  Морэм,  не
осмелился бы оспаривать.
     Трелл был   одет   так,  как  обычно  одевались  жители  подкаменья  -
светло-коричневые брюки и  короткая  туника  с  узором  из  белых  листьев,
вытканным  на  плечах;  крепкой,  сильной  фигурой он также не отличался от
жителей подкаменья. Однако они, как правило, были среднего роста, а Трелл -
необычайно  высок.  От  него  исходило  ощущение  огромной физической мощи,
усиленной глубокими знаниями в области учения радхамаерль.  Смуглое, слегка
румяное  лицо  почти  скрывала  рыжеватоседая борода,  голова была опущена,
точно он высматривал что-то у себя  под  ногами  или  опасался  встречаться
взглядом  с  проходящими  мимо  людьми.  Но Морэм знал,  что гравелингас не
боялся,  он просто не хотел смотреть в глаза людям. Случайно перехватив его
взгляд,  Морэм вздохнул,  как от внезапного порыва холодного зимнего ветра.
Как и другие мастера учения радхамаерль, Трелл отдавал служению камню всего
себя.  Однако  жизнь  его  складывалась на редкость трагично,  и в этом был
повинен Томас Кавенант.  Трелл потерял жену и внучку,  а дочь его  вот  уже
долгие годы была не в себе, и все усилия Целителей излечить ее ни к чему не
привели.  Одно лишь появление Томаса Кавенанта  в  Стране  семь  лет  назад
вызвало  такую  бурю  гнева в душе Трелла,  что он - он,  гравелингас,  для
которого камень был живым и глубоко почитаемым существом! - не удержавшись,
ранил  один  из  камней Ревелстоуна.  Тогда он изо всех сил вдавил пальцы в
гранит, точно это был не камень, а всего лишь густая глина.
     Он не смотрел в глаза людям,  потому что не хотел,  чтобы они заметили
ненависть и обиду,  полыхавшие в его душе. Стараясь изо всех сил сдерживать
себя,  он обычно посвящал все свое время работе  с  камнем.  Однако  сейчас
выражение его мужественного, волевого лица недвусмысленно сообщило Высокому
Лорду о том, что он настроен весьма воинственно.
     - Вы собираете Совет, Высокий Лорд? - спросил он.
     К удивлению Морэма,  сквозь обычную для Трелла суровую манеру  держать
себя  в  голосе  его  прозвучал некоторый просительный оттенок,  совершенно
непривычный для него.
     - Да, - подтвердил Морэм.
     - Зачем?
     - Трелл,  муж Этиаран, ты знаешь, зачем. Тебе известно, что творится в
Стране.
     - Нет,  -  безо  всякого  выражения ответил Трелл.  Стараясь сохранять
спокойствие, Морэм покачал головой:
     - Ты понимаешь,  что я должен попытаться.  Трелл пожал плечами и снова
повторил:
     - Нет.
     - Трелл,  я  - Высокий Лорд Совета Ревелстоуна.  Я обязан сделать все,
что в моих силах.
     - Если вы так поступите,  то перечеркнете все, что сделала Елена, дочь
моей дочери.
     - Перечеркну? - удивленно подняв бровь, переспросил Высокий Лорд.
     - Да! - страстно произнес Трелл, с трудом сдерживая желание закричать.
- Этиаран,  моя жена,  говорила...  Она говорила,  что обязанность живых  -
своими   поступками  доказывать,  что  жертвы  мертвых  были  принесены  не
напрасно.  Иначе получается,  что они погибли зря.  Вы хотите свести на нет
то, что удалось сделать Елене.
     Морэм понимал,  что в словах Трелла есть доля истины.  Его решение еще
раз напомнило бы всем о том,  что в конечном счете под Меленкурион Скайвейр
Елена  потерпела неудачу,  и это усилило бы страдания Трелла,  которыми тот
так упивался.  Но долг по отношению к Стране лишал Морэма выбора. Ему очень
хотелось, чтобы Трелл это понял, поэтому он сказал как можно мягче:
     - Я должен попытаться.  Высокий Лорд Елена разрушила Закон Смерти. Как
бы я ни относился к ней, этого одобрить я не могу.
     Горящий взгляд Трелла  скользил  по  стенам,  избегая  встречаться  со
взглядом  Высокого  Лорда.  Вытянув  сильные  руки вдоль могучего тела,  он
крепко прижал их к бокам, словно опасаясь, что может не совладать с собой и
ударить Морэма.
     - Вы говорите,  что любите Страну?  - хрипло спросил он. - Вы погубите
ее! - Он наконец посмотрел прямо в лицо Морэму; глаза его влажно вспыхнули,
плечи обмякли,  щеки побагровели, точно его что-то душило. - Было бы лучше,
если бы я убил ее...  Убил Лену,  мою  собственную  дочь,  как  только  она
родилась.
     - Нет,  - мягко сказал Морэм.  - Нет!  - Ему захотелось обнять Трелла,
утешить  его  хотя  бы  немного.  Но  он  не  знал,  чем   облегчить   боль
гравелингаса.  - Да будет мир в твоей душе,  Трелл, - почти прошептал он. -
Не забывай свою Клятву.
     - Мир?  - с печальной усмешкой повторил  Трелл,  глядя  словно  сквозь
Высокого  Лорда.  - Этиаран верила в мир,  а его...  Мира не существует.  -
Резко повернувшись,  он быстрым шагом двинулся в  глубину  галереи,  откуда
появился.
     Морэм замер,  пристально глядя вслед гравелингасу. Долг Высокого Лорда
и простая осторожность подсказывали ему,  что  следовало  бы  приставить  к
Треллу воинов, которые приглядывали бы за ним. Однако он прекрасно понимал,
какую досаду такое недоверие вызовет у гравелингаса  -  не  исключено,  что
именно  это  могло  стать  той  последней каплей,  которая заставила бы его
окончательно   потерять   контроль   над   собой.   Когда   чаша   терпения
переполняется,  справиться  с собой становится почти невозможно - это Морэм
понимал очень хорошо.
     И все же гравелингас внушал ему серьезные опасения - он был искалечен,
почти сломлен свалившимися на него несчастьями. Морэм серьезно рисковал, не
предпринимая в  отношении  него  никаких  действий,  могущих  предотвратить
нежелательные последствия. Возобновив свой путь к Палате Совета, он с новой
силой ощутил тяжкий груз ответственности, лежащий на его плечах.
     Большими шагами он прошел по  длинному  коридору,  освещенному  светом
факелов,  поднялся  по  винтовой  лестнице и оказался перед входом в Палату
Совета,  предназначенную только для Лордов. Задержавшись, он подождал, пока
Лорд  Аматин  поднимется  по  ступенькам  и присоединится к нему.  Глаза ее
покраснели,  а губы  были  горестно  сжаты.  Морэму  захотелось  немедленно
рассказать  ей  о  том  решении,  которое  он  принял,  но его остановил ее
измученный вид.  Если он и впрямь собирался поделиться с остальными  своими
тайными мыслями,  следовало сначала подготовить почву для этого. Спокойно и
сочувственно улыбнувшись Аматин, он открыл перед ней дверь и вошел следом.
     В высоком круглом зале Палаты посредине стоял стол Лордов,  к которому
сейчас   по  ступенькам  спускались  Аматин  и  Морэм.  Он  находился  ниже
расположенных ярусами галерей  и  освещался  четырьмя  яркими  факелами  из
лиллианрилла, укрепленными в стенах под галереями и рядом с большой чашей с
гравием,  помещенной в углублении, сделанном в полу Палаты, рядом со столом
Лордов. Сам стол имел форму широкой буквы "С", выемка в нем была обращена в
сторону входа.  Вдоль внешнего края стола стояли каменные кресла для Лордов
и их особых гостей,  повернутые так,  чтобы сидящие в них оказались лицом к
чаше с гравием.  Во главе стола кресло с возвышающейся над другими  спинкой
ожидало Высокого Лорда.
     Рядом с  чашей  с  гравием  стоял  небольшой  каменный  стол,  в центр
которого до половины лезвия был воткнут короткий  серебряный  меч  -  крилл
Лорда Лорика.  Он находился здесь с тех пор, как семь лет назад его воткнул
в каменную плиту стола Томас Кавенант.  За все  эти  годы  Лорды  не  нашли
способа  вытащить  его  из камня.  Стол был поставлен в зале Палаты Совета,
чтобы любой,  кто пожелал бы попытаться вытащить его,  свободно мог сделать
это.  Однако  с  тех  пор  с мечом не произошло никаких изменений,  если не
считать  того,  как  выглядел  теперь  большой  белый  самоцветный  камень,
вделанный в его рукоять.
     Когда Морэм  и  Каллиндрил  семь  лет  назад  вернулись из Смертельной
Бездны,  они обнаружили, что камень утратил блеск - умер. Тот жаркий огонь,
который пробудило в нем прикосновение Кавенанта,  погас.  Меч возвышался на
видном месте зала как свидетельство неспособности Лордов - несмотря на  все
их тяжкие усилия - овладеть могущественными силами. Эта мысль в который раз
больно кольнула Морэма,  когда он прошел мимо, но он постарался отогнать ее
прочь.
     Ему не  нужно было оглядываться,  чтобы понять,  кто собрался в Палате
Совета.  Совершенная акустика зала доносила до его  ушей  не  только  общий
ровный шум многих голосов,  но и отдельные высказывания, как бы тихо они ни
произносились.  В первом ряду галереи,  над креслами Лордов и  позади  них,
сидели   хафты   Армии   Лордов,   занимая   места,   в   прежние   времена
предназначавшиеся  для  Стражей   Крови.   Над   креслом   Высокого   Лорда
расположились  два  Хранителя  Замка Лордов - гравелингас Торм и хайербренд
Бориллар, а рядом с ними сидел вомарк Квен. На одном из ярусов заняли места
Учителя  Лосраата;  на  их  лицах  заметна  была  усталость после долгого и
утомительного пути из Ревелвуда,  но  они  слишком  серьезно  относились  к
выполнению  своих  обязанностей,  чтобы  пропустить Совет.  Тем более после
печального известия о гибели настволья.  Рядом с ними находились едва ли не
все  хайербренды  Замка  Лордов,  в  сердцах  которых гибель замечательного
дерева отозвалась особенно острой болью.
     Подойдя к своему креслу,  Морэм опустился в него  не  сразу.  Провожая
взглядом  Аматин,  направлявшуюся к своему месту справа от него,  он ощутил
внезапную острую боль в сердце при взгляде на кресло,  которое  должен  был
занимать Каллиндрил.  Точно тени,  перед его внутренним взором промелькнули
все те, кто до него занимал кресло Высокого Лорда:
     Вариоль, Протхолл,  Осондрея,  Елена - из Новых Лордов, Кевин, Лорик и
Деймон - из Старых. Их мужество и величие вызывали в нем чувство смирения -
он понимал,  какой незначительной фигурой по сравнению с  ними  был  сам  и
какой  непомерно  большой груз взвалил на свои плечи.  Страна находилась на
краю гибели,  а он не  обладал  ни  способностью  предвидения  Вариоля,  ни
аскетической стойкостью Протхолла,  ни суровой непреклонностью Осондреи, ни
страстностью Елены;  да и сам  Совет  Лордов  был  слабее  любого  из  тех,
которыми   располагали  и  Кевин,  и  Лорик,  и  Деймон,  и  Берек  Хатфью,
Лорд-Основатель;  и что он,  Морэм,  мог противопоставить такому Совету? Но
все же он понимал,  что никто из ныне здравствующих Лордов не мог бы занять
его место.  Аматин недоставало физической  выносливости;  Тревор  постоянно
сомневался   в   том,  что  он  вообще  достоин  называться  Лордом;  Лория
разрывалась между любовью к Стране и желанием защитить, уберечь от бедствий
свою собственную семью.  Морэм знал, что она уже не раз находилась на грани
того,  чтобы обратиться к нему с просьбой  освободить  ее  от  обязанностей
Лорда  - временами больше всего ей хотелось покинуть Ревелстоун и вместе со
своими дочерьми укрыться у родственников, которые жили в горах на западе.
     С уходом Каллиндрила Высокий Лорд стал еще более одинок,  чем  был  до
сих пор.
     С усилием  оторвавшись  от этих мучительных мыслей и воспоминаний,  он
опустился в свое кресло.  Собираясь с духом,  он в задумчивости ждал, когда
появятся Тревор и Лория. Но вот наконец широкие резные двери главного входа
распахнулись,  пропуская Лордов,  сопровождающих Старшего Учителя  Лосраата
Коримини.  Тот  двигался  медленно,  с  трудом,  как будто гибель Ревелвуда
лишила его последнего запаса жизненных  сил  и  старость,  воспользовавшись
этим, завладела им;
     Лория и  Тревор  поддерживали  его  с  обеих  сторон.  Они помогли ему
опуститься в кресло рядом с Аматин и только после этого направились к своим
местам.
     Как только  они уселись,  в Палате сразу же стало тише;  все разговоры
смолкли, лишь слышно было шарканье, когда сидящие устраивались поудобнее на
своих  местах;  потом  в теплом свете факелов все смолкло.  Морэм не слышал
ничего,  кроме звуков сдерживаемого дыхания.  Он поднял  голову  и  оглядел
собравшихся  за  столом  и на галереях.  Все взоры были устремлены на него.
Почувствовав,  как деревенеет от волнения тело,  он положил на  стол  перед
собой посох и встал.
     - Друзья  мои,  -  сдержанно  произнес  он,  -  мы  приветствуем всех,
собравшихся здесь сегодня.  Я - Морэм, сын Вариоля, Высокий Лорд, избранный
Советом.  Все вы знаете о том,  какие ужасные проблемы возникли перед нами.
Необходимо сделать все возможное,  чтобы с ними справиться.  Но прежде  мне
хотелось бы поприветствовать Учителей Лосраата.  Коримини,  Старший Учитель
Лосраата,  мы надеемся,  что вы и все ваши люди будете чувствовать себя как
дома  в  Замке  Лордов.  Вы сделали огромное дело - сохранили и доставили в
Ревелстоун огромную сокровищницу знаний,  накопленных в Ревелвуде.  Чем  мы
можем  выразить  огромное уважение и признательность,  которые испытываем к
вам?
     С трудом Коримини поднялся на  ноги,  точно  собираясь  приветствовать
Высокого  Лорда.  Однако взгляд его рассеянно блуждал по сторонам,  и стало
ясно, что мысли его далеко.
     - Фаер...  - начал он дрожащим голосом. - Фаер просила меня извиниться
за то, что ее муж, Каллиндрил, не смог прийти на Совет.
     Пока он говорил,  смятение,  казалось, все больше спутывало его мысли.
Возникло впечатление, будто он забыл, что именно собирался сказать. Могучая
сила знания, так долго защищавшая от воздействия возраста, похоже, покинула
его.  Постояв в растерянности, он медленно опустился, шепча что-то себе под
нос   и   оглядываясь  вокруг  бессмысленным  взглядом  человека,  внезапно
забывшего язык, на котором говорил. Наконец он нашел нужное слово:
     - Ревелвуд...
     Снова и снова он повторял его,  точно пытаясь  осознать,  что  за  ним
стоит. В конце концов он заплакал.
     Глаза Морэма  тоже  обожгло  слезами.  Быстрым жестом он направил двух
Учителей Лосраата помочь Коримини.  Те подняли старика и почти понесли  его
по ступеням к высокой деревянной двери.
     - Найдите  для  него  тихое  место  и позовите на помощь Целителей,  -
хрипло произнес Морэм.  - Он служил Стране мужественно,  преданно,  мудро и
так долго, как никто из ныне живущих.
     Сразу же Лорды и все остальные,  собравшиеся в Совете,  встали; каждый
прижал правую руку к сердцу,  а потом простер ладонь  в  сторону  Коримини,
приветствуя его и отдавая ему таким образом честь.
     - Хей,  Коримини!  -  дружно воскликнули они.  - Хей,  Старший Учитель
Лосраата! Мир тебе!
     Коримини и те,  кто поддерживал его,  покинули Палату, и высокие двери
затворились за ними.  Печаль была на всех лицах,  когда люди усаживались на
свои места;  скорбь читалась и во взглядах Лордов,  устремленных на Морэма.
Наконец Лория огорченно сказала:
     - Это дурное предзнаменование. Морэм ответил сурово:
     - В  тяжкие  времена  все  предзнаменования  дурные.  Зло  захватывает
Страну. Именно поэтому мы. Лорды, и собрались здесь. Страна нуждается в нас
именно тогда, когда ей плохо.
     Не глядя Морэму в глаза, Аматин ответила:
     - Если  таково  наше предназначение,  тогда мы плохо выполняем его.  -
Боль и гнев,  звучавшие в ее голосе,  придали словам оттенок вызова. Она не
сводила   глаз  со  своих  ладоней,  которые  с  такой  силой  прижимала  к
поверхности стола,  точно пыталась  вдавить  их  в  него.  -  Каллиндрил  -
единственный  из  всех Лордов,  кто поднялся на защиту Ревелвуда.  Он погиб
вместо меня!
     - Нет!  - ответил Высокий Лорд.  Принятое решение требовало  на  время
забыть обо всем остальном, но оставить без внимания слова Аматин он не мог.
- Нет,  Лорд Аматин.  Ты не должна взваливать на свои плечи ответственность
за  смерть  Каллиндрила.  Он  сам сделал свой выбор.  Убедившись,  что твое
присутствие в Ревелвуде бесполезно с точки зрения его защиты,  ты  сообщила
об  этом  Совету.  Совет  согласился  с твоим мнением и направил в Ревелвуд
вместо тебя Лорда Каллиндрила.  Хочу напомнить также,  что Совет принял еще
одно решение: те, кто способен защищать Страну, не должны принимать участия
в бессмысленном сражении за Ревелвуд, которое, вне всякого сомнения, должно
было  дорого  обойтись  и вряд ли что-либо дало.  Настволье,  где находился
Лосраат,  создавалось не для войны,  защитить его  было  невозможно.  Совет
решил,  что ради Страны мы должны не распылять свои силы,  а собрать все их
здесь,  чтобы использовать как  можно  лучше.  Выбор  Каллиндрила...  -  На
мгновение  суровая выдержка изменила Морэму.  - Лорд Каллиндрил,  муж Фаер,
выбрал иной путь. Твоей вины тут нет.
     Заметив по ее  глазам,  что  она  не  согласна  с  ним,  он  торопливо
продолжил, стремясь опередить ее:
     - Далее,  говорю  вам,  спасение Страны - не вопрос нашей мудрости или
глупости;  оно не зависит от способа, которым мы защищаем ее. Мы не боги, и
мы не всесильны,  поэтому окончательная судьба Страны зависит не от нас. Мы
ответственны только за преданность и чистоту нашего служения ей.  Если  все
свои  силы  и  всю свою мудрость мы отдаем защите Страны,  ни один голос не
сможет выступить против нас с обвинениями. Жизнь или смерть, добро или зло,
победа  или  гибель  -  от  нас  не  требуется давать ответ на эти загадки.
Предоставим Создателю решать судьбу своего творения.
     Горящий взгляд Аматин,  казалось, хотел проникнуть в самую глубину его
сердца, найти в нем скрытое ото всех, потаенное место.
     - Значит,  Каллиндрил  был  не прав?  Пойдя на смерть,  он поступил не
"самым мудрым" образом, так?
     То, что она не понимала  его,  причиняло  Морэму  острую  боль,  и  он
ответил ей так:
     - Ты не слышишь меня. Лорд Аматин. Я любил Каллиндрила, мужа Фаер, как
брата. Я не могу обвинять его.
     - Ты - Высокий Лорд. Что твоя мудрость подсказывает тебе?
     - Я -  Высокий  Лорд,  -  просто  подтвердил  Морэм.  -  Моя  мудрость
подсказывает мне, что мы не можем тратить время на обвинения.
     Внезапно в разговор вступила Лория:
     - А  если  легендарный Создатель,  которого никто не видел,  вообще не
существует? Или его творение не желает слушаться его?
     - Тогда кто может упрекнуть нас? Самое главное, чтобы наша собственная
жизнь  была прожита не зря.  Если мы честно и на пределе своих возможностей
служим Стране, чего еще можем мы требовать от себя?
     - Победы,  Высокий  Лорд,  -  ответил  Тревор.  -  Если  мы   потерпим
поражение,  сама Страна будет нам упреком.  Она превратится в пустыню. Мы -
последние, на кого она может рассчитывать.
     Это был удар не в бровь,  а в глаз,  и сила  его  сразила  Морэма.  Он
почувствовал,  что его мужество тает.  Может быть,  и вправду гибель лучше,
чем Осквернение? Криво усмехнувшись, он сказал:
     - Последние,  Лорд Тревор?  Нет.  В горах еще живы харучаи. В каком-то
смысле Сила Жизни более доступна им,  чем любому Лорду. Живы еще и реймены,
и ранихины.  Живы люди на Северных и Южных Равнинах. Живы многие из Вольных
Учеников.  И Сирол Вейлвуд, Защитник Леса, тоже пока не исчез с лица земли.
А где-то за Солнцерождающим Морем,  там,  где скитались Великаны в  поисках
своей  далекой  родины - да,  там живы еще элохимы и бхратхайры,  о которых
поется в песнях Великанов. Они будут продолжать борьбу, даже если Лорд Фоул
одержит победу здесь.
     - Но Страна, Высокий Лорд! Страна погибнет! Презирающий разрушит ее от
края до края.
     - Именем Семи!  - с силой воскликнул Морэм.  - Нет!  Пока хоть в одном
сердце живы будут вера и любовь!
     Огонь его  глаз  проник  в  самую  душу Тревора,  и тот,  не выдержав,
отступил.  Тогда  Морэм  повернулся  к  Лории,  но  тут  же  отвел  взгляд,
почувствовав,  в  какой  степени  она  охвачена  затмевающим все страхом за
дочерей.  Взглянув на Аматин, он с облегчением обнаружил, что ее гнев пошел
на  убыль.  Она смотрела на него с надеждой,  ощутив в нем что-то,  чего ей
самой так недоставало.
     - Высокий Лорд,  - мягко произнесла она,  - ты нашел  способ  избежать
гибели?
     Эта неожиданная поддержка заставила его внутренне сжаться.
     - Да, способ существует. - Подняв голову, он обращался теперь ко всем,
кто присутствовал на Совете.  - Друзья  мои,  Сатансфист-Опустошитель  сжег
Ревелвуд. Теперь Тротгард в его руках. Вскоре он начнет наступление на нас,
до осады, несомненно, остались считанные дни. Мы не можем больше мешкать. -
Золотые точки в его глазах ярко вспыхнули,  когда он решительно закончил. -
Мы должны попытаться вызвать Неверящего.
     Ответом ему было полное  и  ошеломленное  молчание.  Морэм  чувствовал
волны удивления, тревоги и страха, хлынувшие на него с галерей. Вомарк Квен
протестующе ударил кулаком по перилам перед собой,  но  промолчал.  Наконец
Лория нашла в себе силы произнести:
     - Это   невозможно.   Посох   Закона  утрачен,  мы  не  можем  вызвать
Неверящего. - Ее спокойный голос смягчил резкость сказанных слов.
     Морэм ждал,  напряженно следя  за  реакцией  остальных  Лордов.  После
долгой паузы Тревор нерешительно сказал:
     - Но ведь Закон Смерти разрушен...
     - Если  Посох  тоже  разрушен,  -  быстро  добавила  Аматин,  - тогда,
возможно, та сила, ключом к которой он был, теперь освободилась и находится
где-то в Стране. Может быть, она доступна и нам.
     - Мы обязательно должны предпринять эту попытку,  - сказал Морэм.  - К
хорошему или к дурному,  но судьба Неверящего неразрывно связана с  судьбой
Страны. Находясь вне нее, он не может защитить Страну.
     - Но не может и разрушить ее! - резко отозвался Квен. Прежде чем Морэм
успел ответить, поднялся на ноги Хранитель Замка Лордов Бориллар.
     - Неверящий спасет Страну, - убежденно произнес он.
     - Твоя уверенность  ни  на  чем  не  основана!  -  тут  же  возмущенно
отозвался Квен.
     - Он  спасет,  да,  -  как  будто сам слегка удивленный своей странной
убежденностью,  настойчиво продолжал  Бориллар.  Семь  лет  назад,  впервые
повстречавшись с Кавенантом,  он был совсем еще молодым хайербрендом,  даже
не мечтавшим о том, чтобы занять должность Хранителя Замка Лордов. Тогда он
остро   ощущал   свою  неопытность  и  был  полон  почтительности  -  факт,
чрезвычайно забавлявший его друга,  тоже Хранителя Замка,  Торма. - Когда я
встретился с Неверящим, я был молод и застенчив... - Услышав это признание,
Торм насмешливо улыбнулся - получалось, будто сейчас Бориллар не был уже ни
молод, ни застенчив. - Юр-Лорд Кавенант отнесся ко мне по-доброму.
     Покраснев от смущения,  он сел. Однако никто, за исключением Торма, не
улыбался,  да и у того вовсе не было желания посмеяться над Борилларом; его
улыбка   выражала   лишь   дружеское  расположение.  Неожиданная  страстная
убежденность Бориллара, казалось, подействовала на собравшихся точно упрек.
Когда   Лория   снова  заговорила,  тон  ее  заметно  изменился.  Не  сводя
испытующего взгляда с молодого Хранителя, она спросила:
     - Как мы можем вызвать Неверящего? Морэм в некоторой растерянности, но
все же с благодарностью кивнул Бориллару и ответил, обращаясь к Лордам:
     - Я попытаюсь это сделать. Если мои силы иссякнут, помогите мне.
     Не произнося  ни  слова.  Лорды кивнули.  Оглядев еще раз собравшихся,
Морэм сел,  склонил голову и открыл свой разум  для  проникновения  в  него
остальных Лордов.
     Поступая так,  он  шел  на  большой  риск.  Слияние  разумов  было ему
необходимо,  чтобы в трудный момент пополнить запас  сил,  поддержать  его,
когда  собственные  силы начнут иссякать.  Но в то же время оно должно было
проходить так,  чтобы коечто в нем оставалось недоступным Тревору,  Лории и
Аматин  - кое-что,  связанное с его тайной.  Некоторая область его сознания
должна была оставаться закрытой для них,  а на это тоже  требовались  силы.
Кроме того,  они наверняка смогли бы почувствовать,  что он скрывает от них
что-то.
     И все же он верил в слияние разумов.  Изо всех тайных умений, которыми
владели   Новые  Лорды,  только  это  принадлежало  исключительно  им;  все
остальное было наследием Старых Лордов.  Здоровье,  мужество, мудрость всех
Лордов  сплавлялись при этом процессе воедино,  образуя такую могучую силу,
которая способна была творить чудеса.
     Морэм чувствовал,  как их силы вливаются в  него,  и  через  некоторое
время прекратил контакт,  ощутив, что теперь он уже достаточно силен, чтобы
устоять.  Правда, его сознание оказалось отягощено теми проблемами, которые
мучили каждого из Лордов,  но их груз немногое добавил к той ноше,  которую
он нес на своих плечах. То, что он получил от Лордов, было гораздо весомее.
     После минутного отдыха он поднялся на ноги и взял  свой  посох.  Держа
его  перед собой точно знамя,  он обошел вокруг стола и направился к чаше с
гравием. Мгновенно Хранитель Торм поднялся на ноги и, сбежав по ступенькам,
оказался  рядом с ним.  В глазах гравелингаса мелькали озорные огоньки,  он
усмехнулся и сказал:
     - Неверящий далеко,  пропасть между  мирами  темна,  а  тьма  иссушает
сердце.  - Он подмигнул,  точно все сказанное было шуткой. - Я позабочусь о
том, чтобы вам было светлее.
     Высокий Лорд благодарно улыбнулся, а Торм подошел совсем близко к чаше
с  гравием.  Склонившись  над огненными камнями,  он,  казалось,  мгновенно
позабыл о других людях, сидящих в Палате Совета. Не глядя на окружающих, он
негромко запел.
     Низким вибрирующим  голосом,  на  языке,  который  был известен только
посвященным - тем,  кто владел мастерством радхамаерля,  - он  обратился  к
огненным камням, вызывая к жизни скрытую в них силу. Почти сразу же отблеск
света, падающий на его лицо, стал заметно ярче. Оттенок его также изменился
-  красный цвет практически исчез,  а золотой стал чище,  белее,  ярче;  по
всему залу распространился, точно фимиам, новый, очень сильный аромат.
     Не произнося ни слова.  Лорды поднялись. Остальные люди в Палате также
присоединились к ним - в знак почтения перед мастерством гравелингаса и той
силой, которую он пробудил. Гравий в чаше пылал все жарче, лицо Торма в его
свете становилось все бледнее.
     Медленным, величавым  движением  Высокий  Лорд  поднял  свой  посох до
уровня лба,  держа  его  обеими  руками  и  стараясь  концентрировать  свое
внимание  только  на нем.  Слова призыва к Неверящему одно за другим начали
возникать в его сознании,  в то время как  огромная  зала  и  люди  в  ней,
казалось,  медленно таяли,  заволакиваясь дымкой. Сила посоха заструилась в
него через руки,  и вскоре он перестал осознавать  что-либо,  кроме  звуков
пения и сияния огня. В какой-то момент, ощутив, что накопленная внутри мощь
достаточно велика,  он собрал ее в единый импульс и послал сквозь гранитные
стены Ревелстоуна наружу,  вдаль,  в тот далекий и таинственный мир, откуда
появился Неверящий.
     - Есть дикая магия,  скрытая в каждом камне,  - негромко запел он, - и
есть  Белое  Золото,  для  того чтобы выпустить ее на волю.  Белое Золото -
редкий металл, рожденный за пределами Страны и не подчиняющийся ее законам,
но без него невозможно было бы создание самого Времени.
     Вместе со  сгустком  энергии,  посланным им,  он мчался сквозь злобный
холодный ветер,  от которого леденело сердце, сквозь воздух, выше леса, рек
и  скал,  которые  рушились вокруг него,  точно наступил конец света и сама
материя,  из которой был сделан мир, начала распадаться. Ощущение времени и
пространства  исчезло,  он уносился за пределы мироздания,  рискуя потерять
самого себя - если бы ни пение и свет,  которые удерживали  его,  не  давая
разрушиться.  И  что-то  внутри,  точно  компас,  влекло его во время этого
полета к тому месту, где находилось Белое Золото.
     Потом наступил момент,  когда во мраке перед ним мелькнуло лицо Томаса
Кавенанта.  Он  не  ошибся  - аура Белого Золота находилась тут же,  рядом,
накладываясь на хорошо знакомую Морэму ауру  Неверящего.  И  эта  последняя
была пронизана болью.
     Ощутив знакомое присутствие, Морэм снова запел:

     Будь верен. Неверящий,
     Ответь на наш вызов.
     Живет лишь тот, кто отдает,
     Берущий - обречен на смерть.
     Верность - вот единственная истина,
     И смерть, и проклятие, и горе уходят,
     Если обет выполняется.
     Но разбитая вера приводит к тому,
     Что тьма покрывает все.
     Будь верен, Неверящий,

     Будь верен.
     Ощутив взаимодействие с Кавенантом,  Морэм заставил свой дух вернуться
в Палату Совета. Открыв глаза, почти ослепленный хлынувшим в них светом, он
почувствовал, что силы оставляют его, и едва удержался, чтобы не рухнуть на
колени.  Ему  показалось,  будто  его  душа,  распростершаяся  в   огромном
пространстве,  вот-вот разорвется.  Изнеможение было настолько сильным, что
слова песни замерли  у  него  на  губах.  Однако  остальные  Лорды  тут  же
подхватили  ее,  своими  собственными  силами  и  мощью посохов поддерживая
вызов.
     Когда его глаза вновь обрели способность видеть,  он  разглядел  прямо
перед собой Томаса Кавенанта Неверящего, Носящего Белое Золото, похожего на
бесплотный дух.  Таким он и оставался - не полностью воплощенным,  на грани
физического присутствия;  и Морэм понял почему - он не хотел пересекать эту
грань. Еле слышным голосом Кавенант прокричал:
     - Не сейчас! Отпусти меня!
     Исстрадавшийся, загнанный    вид    Неверящего     поразил     Морэма.
Чувствовалось,  что  Кавенант долго голодал и сильно нуждался в отдыхе;  на
лбу  зияла  глубокая,  запущенная  рана,  тело  было  покрыто  синяками   и
ссадинами,  точно его избивали камнями, на губах запеклась кровь. Но как ни
ужасно было его физическое состояние, оно бледнело по сравнению с душевными
страданиями,  которые он испытывал.  И все же он изо всех сил сопротивлялся
вызову,  и огонь яростной воли удерживал его от окончательного  воплощения.
Этим  неистовым  сопротивлением  он  напомнил  Морэму  дуккхов - несчастных
вейнхимов,  которых Лорд Фоул подвергал ужасным мучениям  с  помощью  Камня
Иллеарт,  добиваясь  от них покорности.  Кавенант сопротивлялся так,  будто
думал,  что Лорды сейчас бросят его в чан  с  кислотой  или  уничтожат  еще
каким-то не менее жестоким способом.
     - Кавенант!  -  воскликнул  Морэм.  - О Кавенант!  - Слезы навернулись
Высокому Лорду на глаза. - Ты в аду! Твой мир - это ад.
     Кавенант вздрогнул,  точно голос Морэма обрушился на него.  И  все  же
спустя некоторое время он повторил:
     - Отправь меня обратно! Я ей нужен!
     - Ты  нам  тоже  нужен,  -  еле слышно произнес Морэм.  Он ощущал себя
слабым и обессиленным.  Все связки,  мышцы и даже кости, казалось, утратили
свою упругость, ему стоило невероятных усилий держаться прямо. Да, он сумел
вызвать Кавенанта даже без Посоха Закона,  но на это,  похоже, ушли все его
силы, пробив огромную дыру в самой ткани его существа.
     - Я ей нужен!  - повторил Кавенант.  Усилия, которые потребовались для
разговора,  привели к тому,  что кровь струйкой побежала у него изо рта.  -
Морэм, можешь ты выслушать меня?
     Эти слова  задели какую-то струну в душе Морэма.  Он был Высокий Лорд,
он мог и даже должен был думать только о том, что требовалось для Страны, и
все  же  он  почувствовал,  что  не  может просто так отбросить настойчивое
сопротивление Кавенанта.
     - Я слушаю тебя.  Неверящий, - произнес он голосом, который, казалось,
набирал силу по мере того, как он говорил. - Я, Морэм, сын Вариоля, Высокий
Лорд,  избранный Советом.  Ты нужен нам.  Страна на грани гибели.  Я вызвал
тебя,  чтобы ты помог нам. То пророчество, которое Лорд Фоул поручил тебе в
свое время передать Лордам,  сбывается.  Если мы потерпим  поражение,  наша
жизнь  и  смерть  окажутся  в  его  руках и в Стране воцарится ад.  Юр-Лорд
Кавенант, помоги нам! Я, Морэм, сын Вариоля, прошу тебя!
     Эти слова  заметно   взволновали   Кавенанта.   Он   пошатнулся,   его
полупризрачная  фигура заколебалась.  И все же,  несмотря на охвативший его
ужас, он продолжал сопротивляться и снова закричал:
     - Говорю тебе,  я ей нужен!  Ее вот-вот укусит гремучая змея!  Если ты
заберешь меня отсюда сейчас, я не смогу ей помочь!
     Морэм удивлялся,  каким  образом  Кавенант  может  так  сопротивляться
вызову, не используя могущество своего кольца.
     - Кавенант,  друг  мой...  Пожалуйста,  выслушай  меня.  Мы  не  можем
заставить  тебя.  Ты  владеешь  Белым  Золотом - ты владеешь силой и можешь
отвергнуть наш  вызов.  Прошу  тебя,  выслушай  меня,  это  займет  немного
времени.  Если  после  того,  как  я  закончу  говорить,  ты по-прежнему не
захочешь ответить на наш вызов, я отпущу тебя. Я расскажу.., расскажу тебе,
как использовать Белое Золото, чтобы воспротивиться нашему вызову.
     И снова  Кавенант  вздрогнул,  как  от  удара.  Однако  на  этот  раз,
справившись с собой,  он не повторил прежнего требования.  Вместо этого  он
сказал:
     - Говори, только быстро. Я хочу ей помочь.
     - Юр-Лорд,  семь  лет  прошло  с  тех пор,  как мы стояли вместе около
Виселицы Хау,  - заговорил Морэм.  - За это время мы сумели  оправиться  от
некоторых  из  наших  потерь.  Но  после того как Посох Закона был утрачен,
Презирающему стало гораздо вольнее.  Он создал новую армию, безбрежную, как
море,   и   теперь  наступает  на  нас.  Он  уже  уничтожил  Ревелвуд.  Да,
Сатансфист-Опустошитель сжег Ревелвуд,  и Каллиндрил тоже погиб там.  Через
несколько дней начнется осада Замка Лордов.
     Но это  далеко  не  полный  рассказ о наших бедах.  Семь лет назад мы,
возможно,  смогли бы удерживать Ревелстоун столько,  сколько  потребовалось
бы, отражая любые атаки даже без Посоха Закона. Но, друг мой, послушай меня
- мы потеряли всю Стражу Крови.
     Кавенант съежился,  точно ожидая,  что на него обрушится скала, однако
Морэм неумолимо продолжал:
     - Когда  Страж Крови Корик добрался в тот раз до Великанов,  с ним уже
не было Лордов Гирима и Шетры - они погибли по дороге.  Без них...  - Морэм
заколебался,  не  решаясь  обрушить  на  Кавенанта  известие  о том,  какая
кровавая участь постигла  Великанов.  -  Без  их  советов  и  помощи  Корик
допустил  ужасную  ошибку:  он  и два его уцелевших товарища унесли с собой
кусок  Камня  Иллеарт,  надеясь,  что   Лорды   смогут   каким-то   образом
использовать его. Он не подозревал о таящейся в нем опасности.
     Даже брать  в  руки  обломок  Камня  Иллеарт было ужасной ошибкой,  но
Стражи Крови не  знали  этого.  Фоул,  воздействуя  на  них  через  Камень,
заставил их отправиться к себе в Ясли. При этом они были убеждены, что идут
туда с целью сразиться с Презирающим. Однако он подчинил их себе. - И снова
Морэм  не  стал  сообщать  Кавенанту  всего.  У  него не поворачивался язык
рассказывать о том,  какой удар непорочному служению Стражей Крови  нанесло
то,  что  именно  Баннор  под  давлением  Кавенанта  назвал  Елене имя Силы
Повеления, а это позволило ей добраться до Седьмого Завета Кевина и привело
в конечном счете к ее гибели.
     - Потом  Презирающий...  - Морэм и теперь еще вздрагивал,  вспоминая о
том,  что произошло,  - отправил этих троих напасть на  Ревелстоун.  Корик,
Силл и Доур явились сюда с зеленым огнем в глазах и с Порчей в сердцах. Они
убили многих фермеров и воинов,  прежде чем мы поняли,  что Фоул  сделал  с
ними.  Тогда Первый марк Баннор вместе с Террелем и Ранником вступили в бой
с этими тремя. Они убили Корика, Силла и Доура, своих товарищей, и принесли
их тела в Замок.  И тут мы обнаружили,  - Морам хрипло сглотнул, - что Лорд
Фоул отрезал у каждого из троих на правой руке два крайних пальца.
     - Хватит!  - в ужасе воскликнул Кавенант.  - Хватит! Я не мог помешать
этому.
     Однако Морэм еще не закончил:
     - Когда  Первый марк Баннор увидел,  что сделал Фоул с его товарищами,
несмотря на данную ими Клятву верности Лордам,  он и все  остальные  Стражи
Крови заявили, что больше не могут продолжать свою службу. Он сказал, что и
на всех остальных Стражах Крови теперь лежит клеймо Порчи и что  их  Клятва
нарушена.  Они вернулись к себе на родину в горы, к харучаям. Друг мой, без
них, без Посоха Закона и без какой-либо помощи извне мы обречены.
     Когда Морэм закончил,  взгляд Кавенанта был пустым,  точно он  потерял
свою  душу.  Неспособный  даже  плакать,  на  мгновение он ощутил,  что его
сопротивление ослабело. Еще немного, и он позволил бы Морэму завершить свое
перемещение  в  Палату Совета.  Однако другое воспоминание тут же всплыло в
его памяти, и прежняя решимость снова овладела им. В неярком свете гравия и
факелов Совета Лордов его образ стал почти невидим.
     - Морэм,  я не могу,  - произнес он как бы уже совсем издалека. - Я не
могу.  Змея... Эта маленькая девочка здесь совсем одна. Я должен помочь ей.
Ребенку некому помочь, кроме меня.
     Со всего пространства галерей на Морэма обрушилась волна гнева.
     - Именем  Семи!  -  возмущенно воскликнул Квен.  - Он еще рассуждает о
долге!
     Квен мыслил как воин, а на войне, как известно, является обычным делом
- принести в жертву нескольких ради спасения многих,  но не наоборот.  Если
бы  сам  Квен  принадлежал  к  этим  "нескольким",  он,   не   задумываясь,
пожертвовал бы собственной жизнью.
     - Кавенант, а нам ты ничего не должен?
     Резкость, звучащая  в  голосе  Квена,  причинила Кавенанту еще большую
боль,  чем рассказ  Морэма,  однако  вступать  в  какие-либо  обсуждения  с
вомарком он не хотел. С болью глядя на Морэма, он ответил:
     - Да,  я знаю.  Знаю. Я.., обязан. Но без меня она погибнет. И это еще
не все. Она - часть моего мира, моего "настоящего" мира. Сейчас ты и все вы
для меня..,  существуете не так...  Сейчас она важнее.  - Его лицо исказила
гримаса беспомощности и боли. - Морэм, если я не вернусь сюда, она умрет.
     Страстный взрыв  душевного  волнения,  звучащий  в  словах  Кавенанта,
причинял  Морэму нестерпимую душевную боль.  Не отдавая себе в этом отчета,
он кусал губы, раздираемый противоречивыми ощущениями, среди которых было и
сочувствие к Кавенанту, и долг перед Страной. Любовь к ней подталкивала его
к тому,  чтобы пренебречь желанием  Неверящего,  но  из  самых  глубин  его
существа  поднималось  и  нарастало  ощущение,  что  он  не  смеет отнять у
Кавенанта права самому вершить свою  собственную  судьбу.  Некоторое  время
Высокий   Лорд   колебался,   угодив   в   ловушку  этих  раздирающих  душу
противоречий.  Потом он медленно поднял голову  и  произнес,  обращаясь  не
только к Томасу Кавенанту, но и ко всем, собравшимся в Палате Совета:
     - Нельзя  никого  заставить  силой  бороться с Презирающим.  Это можно
делать только по доброй воле или не делать вообще.  Ты  отворачиваешься  от
нас  ради  одной-единственной  жизни  в твоем собственном мире.  Ну что же,
значит,  мы будем сражаться без тебя.  И если Страна падет,  красота ее  не
будет  утрачена.  Если  и  вправду  она - всего лишь сон,  твой сон,  тогда
красота Страны будет неугасима до тех  пор,  пока  ты  помнишь  о  ней.  Не
беспокойся о нас, юр-Лорд Томас Кавенант. Ступай с миром.
     Он ощутил   протест   со   стороны  Лорда  Лории  и  некоторых  людей,
присутствующих в зале, но отклонил его властным жестом руки. Один за другим
Лорды  погасили сияние и ослабили мощь своих посохов,  свет огненных камней
под воздействием Торма тоже заметно пошел на убыль.  Кавенант начал  таять,
точно растворяясь в воздухе.
     И только тут Высокий Лорд вспомнил о своем обещании открыть ему секрет
дикой магии.  Он не знал,  мог ли Кавенант  еще  слышать  его,  но  все  же
прошептал вслед туманному, исчезающему образу:
     - Ты сам - Белое Золото.
     Мгновение спустя  Кавенант  полностью растаял и свет гравия уменьшился
до обычного уровня.  Впервые с тех пор,  как начался  вызов,  Морэм  увидел
стены  зала  и  обращенные  к нему лица людей,  но тут же это зрелище вновь
исчезло. Его слепили слезы, и он обессиленно облокотился на свой посох.
     Странная грусть овладела им  -  из-за  той  удивительной  легкости,  с
которой ему удалось вызвать Неверящего без Посоха Закона. Он не был уверен,
что это вообще возможно,  и вот -  получилось.  И  он  догадывался  почему.
Кавенант имел сейчас необычайную чуткость к вызову, потому что он умирал.
     Охваченный скорбью, он едва расслышал сказанное Тревором:
     - Высокий  Лорд,  смотрите!  Драгоценный  камень крилла вспыхнул - как
тогда, когда Кавенант впервые прикоснулся к нему!
     Морэм замигал,  смахивая слезы. Тяжело опираясь на посох, он подошел к
столу,  в центре которого,  точно могильный крест, возвышался крилл Лорика,
такой же темный,  как и  прежде,  точно  он  навсегда  утратил  способность
светиться. Морэм сжал рукоять серебряного меча.
     Мгновенный голубой проблеск задрожал внутри камня, но тут же исчез.
     - Теперь  он  мертв,  - безжизненно произнес Морэм и,  не оглядываясь,
покинул  Палату  Совета,  направляясь  в  Святилище,  чтобы  помолиться  за
Кавенанта, Каллиндрила и всю Страну.


                               Освобождение

     Кавенанту казалось,  будто пронизывающий ветер дует прямо сквозь него,
пока  он изо всех сил старался выбраться из камня.  Постепенно это ощущение
исчезло, оставшись в каком-то другом измерении. Он почувствовал, что камень
больше не держит его, но он задыхался.
     Он замолотил  руками  и ногами,  вначале даже не понимая,  движутся ли
они,  но потом внезапно почувствовал,  что упирается локтями и коленями  во
что-то твердое.
     Он почти лежал на склоне холма. Невдалеке слышен был шум бегущей воды,
неярко светило солнце.  Вначале Кавенант никак не мог сориентироваться,  но
потом понял,  что лежит поперек склона. Справа от него холм уходил вверх, а
опускался слева.
     Повернув голову, он попытался отыскать взглядом девочку и змею. Однако
ему трудно было сосредоточиться;  что-то бледное маячило неподалеку,  но он
никак не мог разглядеть, что это было.
     Тонкий детский голосок совсем рядом с ним произнес:
     - Мистер,  с вами все в порядке?  Вы  упали.  Наконец  он  понял,  что
бледное пятно было ничем иным,  как голой коленкой девочки.  В самом центре
коленной чашечки,  обтянутой бледной  кожей,  он  разглядел  две  маленькие
красные точки, похожие на спаренный булавочный укол.
     - Мистер?  -  снова  вопросительно  сказала  девочка.  -  С вами все в
порядке? Меня укусила змея. Ножка болит.
     Холодом повеяло на него от этих слов.  Он задрожал,  но, не обращая на
это внимания, рывком сел, не сводя взгляда с двух красных точек. Тело ныло,
рана на лбу болезненно пульсировала,  но  он  просто  выкинул  все  это  из
головы,  точно не сомневался в том,  что боль не властна над ним. Дрожащими
руками он притянул к себе девочку.
     "Гремучая змея,  - в ужасе подумал он.  - Что нужно делать  при  укусе
гремучей змеи?"
     - Все  в  порядке,  -  сказал  он  и встал.  В горле пересохло,  слова
утешения,  как назло,  выскочили из головы.  С трудом сглотнув,  он  прижал
девочку к груди,  ощутив,  как тонки ее косточки.  - Все в порядке. С тобой
все будет хорошо. Я здесь. Я помогу тебе.
     Порез на губе мешал ему говорить,  но он и на это не обращал внимания.
Он  не мог позволить себе тратить силы на такие пустяки.  Тупо глядя на уже
заметно припухшие следы укуса,  он изо всех сил  старался  припомнить,  что
нужно  делать.  И  в  конце  концов  это ему удалось.  Остановив круговорот
мыслей,  он приказал самому себе,  точно был безмозглым тупицей:  "Разрежь.
Удали яд".
     Нащупав нож,  он достал его и положил на землю рядом с собой,  пытаясь
сообразить,  что можно использовать в качестве жгута.  Ремень не годился  -
его нельзя затянуть достаточно туго.  Платье девочки было без пояса. Шнурки
от туфель были слишком короткие.
     - Ножка болит, - жалобно сказала девочка. - Я хочу к мамочке.
     - Где она? - спросил Кавенант.
     - Там.  - Она показала куда-то неопределенно,  вниз по течению реки. -
Далеко. Папочка отшлепал меня, и я убежала.
     Кавенант крепко   держал   девочку  одной  рукой,  чтобы  помешать  ей
двигаться и тем самым задержать  распространение  яда.  Другой  он  вытащил
шнурок  из  своего  левого  ботинка,  но  тот  оказался  слишком  изношен и
разорвался у него в пальцах. Вздрагивая, он вытащил правый шнурок.
     - Все в порядке,  - пробормотал он.  - Я раздобыл.., раздобыл кое-что,
сейчас мы все сделаем как надо.  Сначала я перевяжу твою ногу,  чтобы яд не
мог распространиться.  Потом я должен немного разрезать ее,  нужно  удалить
яд.  Тогда тебе будет не так больно.  - Он прикладывал неимоверные усилия к
тому, чтобы его голос звучал как можно спокойнее. - Ты сегодня храбрая?
     - Папочка отшлепал меня,  но я не плакала,  - ответила она,  и  он  не
заметил в ее голосе страха.
     - Хорошая девочка, - пробормотал он.
     Больше тянуть  было  нельзя:  опухоль  увеличивалась  прямо на глазах,
бледная кожа вокруг укусов начала чернеть. Он обернул шнурок вокруг детской
ноги чуть выше колена.
     - Стань  на другую ногу,  чтобы эта могла отдохнуть,  - произнес он и,
когда она  тут  же  подчинилась,  туго  затянул  шнурок,  от  чего  девочка
пронзительно вскрикнула.  Потом он крепко завязал его. - Хорошая девочка, -
повторил он. - Ты сегодня очень храбрая.
     Дрожащей рукой он нащупал нож и открыл его.  На какое-то мгновение  он
испугался,  что  не сможет сделать разрез,  так сильно дрожали у него руки.
Ему было холодно,  солнце его не грело.  Мягко он посадил девочку к себе на
колени. Тремя уцелевшими пальцами он неловко удерживал нож.
     - Лучше не смотри,  - сказал он.  - Тогда,  может быть, ты ничего и не
почувствуешь.
     Он очень надеялся,  что так и будет.  Девочка вела себя так, как будто
само присутствие рядом взрослого человека прогнало прочь все ее страхи.
     - Я не боюсь, - с оттенком гордости в голосе ответила она. - Я сегодня
храбрая.
     Он повернулся так,  чтобы из-за его плеча девочке  было  не  видно  ее
вздувшееся колено,  но она ухватила его руками за рубашку и повернула лицом
к себе. Точно эхо, в глубине сознания снова прозвучали слова Морэма:
     - Мы потеряли Стражей Крови... Потеряли Стражей Крови... Потеряли...
     "О Баннор, - внутренне простонал он. - Что с тобой случилось?"
     Стиснув зубы так,  что заболела челюсть и запульсировала рана на  лбу,
он  тут  же  почувствовал  отрезвляющее  воздействие  боли.  Точно  гвоздь,
вонзившийся в мозг,  она вернула его мысли к тому,  что сейчас было  важнее
всего - к двум опухшим красным точкам.
     Резким движением   он   дважды  полоснул  по  ноге,  разрезав  опухоль
крест-накрест  между  красными  точками.  Девочка   вскрикнула,   тело   ее
напряглось,  она  крепко  вцепилась в Кавенанта.  На мгновение взгляд его с
ужасом остановился на струе алой крови,  хлынувшей из разрезов и  стекающей
по бледной ноге.  Выронив нож, как будто тот жег ему руку, он приблизил рот
к ранкам и принялся сосать.
     Подживающая ранка в его собственном рту треснула,  и  кровь  Кавенанта
смешалась  с  кровью девочки,  но он и на это не обратил внимания.  Со всей
силой он высасывал кровь из порезов. Остановившись, чтобы перевести дух, он
растер  детскую  ногу  и  принялся  сосать снова.  Постепенно голова у него
начала кружиться, к горлу подкатила тошнота. Он остановился, боясь потерять
сознание.
     - Все в порядке,  - ловя ртом воздух,  произнес он.  - Я заканчиваю. У
тебя все будет хорошо.
     Только тут до него дошло,  что девочка жалобно всхлипывает, уткнувшись
лицом ему в плечо. Он обнял ее и крепко прижал к себе.
     - У  тебя  все будет хорошо,  - хрипло повторил он.  - Сейчас я отнесу
тебя к мамочке.
     Однако, говоря это, он не был уверен даже в том, что у него хватит сил
хотя  бы  подняться  на  ноги.  Но одно он понимал несомненно:  то,  что он
сделал,  было далеко не все,  в чем она  нуждалась;  вряд  ли  ему  удалось
высосать  весь  яд.  И  разрезы тоже требовалось хорошенько обработать.  То
положение,  в котором  находилась  девочка,  лишало  его  возможности  быть
слабым.  Пошатываясь, он поднялся, прижимая ее к себе, и прислонился плечом
к дереву, чтобы не упасть.
     Она жалобно посапывала носом у него на руках.  Отведя взгляд, чтобы не
прочесть в ее глазах укор,  он посмотрел вниз,  на холмы,  стараясь собрать
все свои силы.
     Сквозь слезы девочка сказала:
     - У тебя рот в крови.
     - Я знаю, - пробормотал он.
     Он медленно перенес тяжесть на одну ногу,  освободив другую,  и, точно
плохо сшитая марионетка,  неуклюже двинулся вниз по склону холма. Вскоре он
оказался  рядом  с  деревом,  прямым  и  черным,  похожим   на   обгоревший
указательный столб, под которым девочку укусила змея. По дороге он три раза
едва не свалился.  Ботинки соскальзывали с ног; без шнурков они лишь мешали
ему двигаться,  и, прислонившись к дереву, чтобы удержать равновесие, он их
сбросил. Ноги настолько онемели, что не почувствовали бы боли, даже если бы
он поранил их.
     В его лихорадочно пылающем мозгу пронеслась странная мысль о том,  что
жизнь была весьма скверно задумана;  горести выпадали вовсе не на долю тех,
кому  следовало.  По  какой-то  неясной причине он был убежден,  что Баннор
нашел не самый лучший выход из положения в ответ на  то,  что  случилось  с
Кориком,  и что на его месте он,  Кавенант, поступил бы иначе. Однако, если
бы Баннор сейчас оказался на его месте,  он наверняка сумел бы лучше помочь
этому ребенку.
     Потом он  вспомнил,  что  Морэм  ничего  не рассказал ему о Великанах.
Точно вспышка перед его внутренним  взором  озарила  Виселицу  Хау  и  тело
Великана, покачивавшееся на ней.
     Что случилось с Великанами?
     Безмолвно оглядываясь по сторонам, точно вид, который открывался перед
ним - холмы,  деревья,  река, - был ему незнаком, он оттолкнулся от черного
ствола и,  неуклюже волоча ноги, потащился вдоль реки Греческих Праведников
в сторону города.  Время от времени он с трудом разлеплял спекшиеся губы  и
громко выкрикивал:
     - Помогите!
     Девочка сказала,  что ее родители были далеко, но кто знал, что именно
стояло для нее за этими словами?  Может быть, они находились рядом с рекой,
а  может  быть,  где-то  совсем  в другом месте.  Он и сам не смог бы точно
сказать,  насколько далеко от города забрел;  все события  предыдущей  ночи
выпали из памяти.  Но идя по берегу реки, он непременно вышел бы к городу и
поэтому счел это решение наилучшим. Каждый раз, взглядывая на детскую ногу,
он убеждался,  что чернота распространяется;  очевидно, и боль усиливалась,
потому что девочка  хныкала  теперь  почти  не  переставая,  в  промежутках
вскрикивая каждый раз,  когда он оступался, и взывая к родителям. Ее плач и
стоны подталкивали его к тому, чтобы снова И снова выкрикивать, задыхаясь:
     - Помогите!
     Однако, похоже,  это был глас вопиющего в пустыне - ответом  ему  было
лишь  молчание.  Рана  во рту болела,  губы раздулись,  точно они тоже были
укушены змеей,  как детская нога. Но он, прижимая девочку к себе, продолжал
неустанно повторять хриплым, как воронье карканье, голосом:
     - Помогите! Помогите!
     Мало-помалу от  солнечного  тепла он даже вспотел.  Рана на лбу болела
так, что иногда у него темнело в глазах. И все же где-то внутри по-прежнему
не таял ужасный холод,  пробирающий до самых костей;  Кавенанта била дрожь,
которая становилась все сильнее. Он спотыкался на каждом шагу, наталкиваясь
на деревья,  которые как будто нарочно вырастали у него на пути.  Несколько
раз он наступал на что-то острое, может быть камень или ветку, и вскрикивал
от  боли.  При этом ноги резко подгибались и он падал на колени.  Но каждый
раз, бросив взгляд на распухшую и почерневшую ногу девочки, он поднимался и
продолжал идти, хрипло повторяя:
     - Помогите...
     Его губы  распухали  все  больше.  Жаркие  стрелы боли пронзали голову
каждый раз, когда он оступался. Сердце точно собиралось вырваться из груди.
В глазах темнело все чаще, он все хуже различал, куда идет.
     И все  же  он  продолжал  неуклонно  двигаться  в  нужном направлении,
понимая,  что если не сможет найти кого-то,  кто поможет девочке, тогда все
его усилия окажутся напрасными.  Ее нога выглядела так плохо, что он не мог
позволить себе остановиться  даже  ненадолго.  Голые  коленки,  которые  он
прижимал к себе, вызывали волну воспоминаний о сыне Роджере, потерянном для
него.  Отчасти и поэтому,  несмотря на все свои мучения, Кавенант, шатаясь,
продолжал идти вперед.
     И вдруг   вдалеке   послышались   крики.  Он  резко  рванулся  вперед,
покачиваясь, хромая и пытаясь разглядеть тех, кто издавал их. Голова падала
на грудь,  казалось,  вот-вот оторвется, не подчиняясь усилиям Кавенанта, и
он никак не мог повернуть ее в нужном направлении.
     Девочка жалобно захныкала:
     - Мамочка... Папочка...
     В горле у него  пересохло,  и  ему  стоило  неимоверного  труда  снова
прохрипеть:
     - Помогите...
     На этот   раз   его   голос   прозвучал   еле  слышно,  точно  шелест.
Обессиленный, почти ослепший, он поднял девочку на вытянутых руках и тут же
услыхал крик совсем рядом:
     - Карен! Ты здесь! Ах вот ты где! О Карен, доченька моя!
     Женщина бежала  к  нему,  продираясь  сквозь  кусты,  за ней торопливо
следовал мужчина.  Наконец Кавенант смог разглядеть их - вид  у  обоих  был
взволнованный.
     Девочка потянулась к женщине, всхлипывая:
     - Мамочка... Мамочка...
     Спустя несколько секунд ее выхватили из рук Кавенанта.
     - Карен!  О девочка моя! - простонала женщина, крепко обнимая ребенка.
- Мы так испугались!  Почему ты убежала?  С тобой все в порядке? - Не глядя
на Кавенанта, она торопливо продолжала, обращаясь к нему:
     - Где вы ее нашли? Она убежала утром, мы до смерти перепугались. У нас
здесь лагерь неподалеку.  Мне даже в голову не приходило, что она может так
далеко убежать.
     В этот момент мужчина присоединился к ней.
     - А ты гадкая,  непослушная девочка! - снова обратилась к ней женщина.
- С тобой правда все хорошо? Дай-ка я погляжу.
     Пока она осматривала ее,  девочка продолжала  всхлипывать  от  боли  и
облегчения.  Женщина  почти  сразу  же  заметила  жгут,  опухоль и разрезы.
Испуганно вскрикнув, она подняла глаза на Кавенанта.
     - Что случилось? - требовательно спросила она. - Что вы с ней сделали?
     Неожиданно выражение ее лица  резко  изменилось  -  оно  напряглось  и
застыло от ужаса. Попятившись от него, она закричала:
     - Дейв! Это прокаженный! Кавенант!
     - Что?  -  недоуменно  воскликнул  тот,  и  затем  сразу  же праведное
негодование охватило его.  - Ты ублюдок! - Воинственно сплюнув, он двинулся
к Кавенанту.
     Кавенанту показалось,    что    мужчина    собирается   ударить   его.
Отшатнувшись,  он споткнулся,  потерял равновесие и тяжело рухнул на землю.
Алая  тьма  затопила  все  вокруг,  тело  пронзила  боль.  Когда  в  глазах
прояснилось, он удивился оттого, что удара так и не последовало. Мужчина со
сжатыми   кулаками   стоял   совсем   рядом,   хотя,   по-видимому,  боялся
приближаться.
     Кавенант прикладывал  неимоверные  усилия,  пытаясь   объяснить,   что
девочке все еще требуется помощь.  Однако прошла, казалось, целая вечность,
прежде чем он смог выдавить хотя бы слово  из  раздувшихся  губ.  Хрипя  он
произнес:
     - Гремучая змея. Помогите девочке.
     Это последнее   усилие   окончательно   доконало   его.  Он  замолчал,
безнадежно ожидая,  когда лавина тьмы накроет его. Мужчина и женщина начали
отступать,  теряя  плотность,  как  будто  таяли в воздухе.  До него смутно
донеслись затихавшие всхлипывания девочки:
     - Змея укусила... Ножка болит...
     Только тут он осознал, что не успел разглядеть ее лица. И ему так и не
суждено  узнать,  как она выглядела.  Похоже,  он слишком переусердствовал,
высасывая змеиный яд, и теперь медленно погружался в небытие.
     - Все в порядке,  Морэм,  - устало пробормотал он.  -  Приходи  забери
меня. Самое время.
     Он не  знал,  громко ли произнес эти слова и говорил ли вообще.  Земля
под ним закачалась, словно под холмом прокатилась мощная волна. Он изо всех
сил старался не упасть,  но земляное море ходило ходуном, и вскоре, потеряв
равновесие, он провалился, точно под ним разверзлась могила.


                                   Осада

     Спустя двенадцать  дней  после того,  как обугленные стволы Ревелвуда,
уничтоженные  огнем,  были  превращены  в  золу   и   втоптаны   в   грязь,
Сатансфист-Опустошитель,  правая  рука Серого Убийцы,  привел свою огромную
мрачную армию к каменным воротам Замка  Лордов.  Он  приближался  медленно,
хотя его орды рвались вперед, точно волчья стая; повидимому, он сознательно
сдерживал юр-вайлов,  пещерников  и  прочих  тварей,  не  позволяя  грабить
окрестные  селения,  давая  возможность  всем  жителям Тротгарда и Северных
Равнин укрыться в Замке.  Конечно, им руководило не великодушие - просто он
хотел,  чтобы все его противники собрались в одном месте. Большое скопление
людей в Замке уменьшало его способность  сопротивляться,  хотя  бы  по  той
причине,  что запасы продовольствия были пусть и велики, но не безграничны.
К тому же большинство людей,  оказавшихся теперь  в  Ревелстоуне,  не  были
воинами,  не  обладали  могуществом Лордов и легче могли поддаться панике и
страху, которые вызывал Сатансфист.
     У него не было никаких сомнений в том,  чем закончится осада, хотя его
армия  была  не столь велика,  как та,  которую его брат,  мокша Пожиратель
Плоти,  оставил в Смертельной Бездне.  Чтобы сохранить свою власть над  уже
завоеванными  областями  Страны,  он  оставил  позади  не одну тысячу своих
тварей - вдоль Камышовой  реки,  по  всей  южной  границе  Анделейна  и  на
Центральных   Равнинах.  Презирающий  потерял  больше  трети  своих  сил  в
предыдущей войне. И вместо крешей и неуклюжих гриффинов в армию Сатансфиста
сейчас  входило  огромное  количество  коварных,  сообразительных,  черных,
слепых юр-вайлов и каких-то прежде  неведомых,  ужасных  созданий,  которых
Лорд  Фоул  поднял  из  Великой Топи - Глотателя Жизни и из-под поверхности
Испорченных Равнин - поднял и с помощью Камня Иллеарт  придал  им  безумную
решимость  и стойкость.  Вдобавок у Великана-Опустошителя имелась про запас
сила,  о которой Лорды Ревелстоуна даже не подозревали.  Вот почему  он  не
торопился  к  Замку  -  чтобы  гибель  Ревелстоуна  стала  окончательной  и
необратимой.
     Ранним утром двенадцатого дня его орды увидели  наконец  горное  плато
Ревелстоуна  и издали ликующий рев,  от которого вздрогнули небеса.  Тысячи
тварей ринулись к  подножию  плато,  но  Сатансфист  своей  зеленой  плетью
заставил  их  двинуться  обратно  и  вернул продвижение в прежнее спокойное
русло,  потратив целый день  на  расстановку  сил.  Когда  в  конце  концов
солнечный  свет  растворил  в себе ночной мрак,  армия Сатансфиста окружала
Ревелстоун со всех сторон,  лишив его всех возможностей  бегства,  поставок
продовольствия  и  каких бы то ни было связей с неизвестными союзниками.  И
следующей ночью Сатансфист и его  армия  устроили  небывалый  пир,  пожирая
пленников, захваченных во время долгого похода.
     Если бы  кто-то  в Ревелстоуне оказался способен пронзить непроходимую
завесу туч,  которые теперь постоянно хмурились над Страной,  он бы увидел,
что  как  раз  сейчас  наступило  последнее  новолуние перед днем весеннего
равноденствия. Зима Презирающего сковывала Страну уже сорок два дня.
     Сатансфист в   точности   выполнял   все   указания   своего   хозяина
относительно того, когда и как начинать осаду.
     На следующее утро он подошел к дозорной башне, которая возвышалась над
стенами Ревелстоуна.  Ему не было  никакого  дела  до  великолепной  работы
Великанов,   разместивших   на   зубчатых   неприступных  стенах  множество
сторожевых башен и окон;  душа Великана,  на которого могло  бы  произвести
впечатление   это   зрелище,   была   давно   уничтожена   захватившим  его
Опустошителем.  Бросив один-единственный взгляд на стены и на  замерших  на
них  стражей,  он  большими  шагами  обошел  Замок  и остановился у высоких
каменных ворот, служивших единственным входом в Ревелстоун.
     Он не удивился,  обнаружив, что ворота были открыты. Хотя он и утратил
способность  восхищаться  при виде хорошей работы строителей,  он прекрасно
помнил внутреннее расположение Замка.  Он  знал,  что  пока  эти  массивные
ворота целы,  они способны закрываться по приказу, отделив от внешнего мира
любого,  кто  осмелится  проникнуть  в  туннель  под   сторожевой   башней.
Оказавшись в этом туннеле,  атакующие становились беззащитны перед стрелами
и копьями воинов,  вставших у окон галереи,  служившей кровлей туннелю.  За
туннелем  были  двор и еще несколько внутренних ворот,  даже более прочных,
чем внешние.  В дозорную башню можно было проникнуть только из самого Замка
по  специальным подвесным переходам или через две небольшие двери со двора.
Замок  Лордов  был  отлично   укреплен.   Открытые   ворота   не   обманули
Великана-Опустошителя.
     Подойдя как можно ближе к сторожевой башне,  чтобы стрелы его насмешек
достигли цели, он закричал голосом, полным ликующей злобы:
     - Эй,  Лорды!  Достопочтенные Лорды!  Покажитесь,  высокомерные Лорды!
Хватит  сидеть,  съежившись  в своих норах,  выходите и поговорите со мной.
Смотрите!  Я обращаюсь к вам со всей учтивостью.  И знаете, зачем я пришел?
Чтобы принять вашу капитуляцию!
     Ответа не  было.  Сторожевая  башня со всеми своими окнами и зубчатыми
стенами застыла в молчании,  точно она была необитаема.  Позади Сатансфиста
по  рядам его армии прокатилась волна завываний - это мерзкие твари умоляли
дать им возможность ринуться на Замок через распахнутые ворота.
     - Слушайте меня,  ничтожные Лорды!  -  снова  закричал  Сатансфист.  -
Взгляните на мою армию, окружающую Замок. Ваши жалкие жизни зажаты у меня в
кулаке.  Вам остается только сдаться самим на милость Презирающего.  -  Это
заявление приветствовал издевательский рев юр-вайлов, и Сатансфист довольно
оскалил зубы. - Ну же, Высокие Лорды, отвечайте! Отвечайте или умрите!
     Спустя некоторое время на верху башни появились две фигуры.  Один  был
воин,  другой  -  человек,  облаченный в голубую мантию Лордов.  Не обращая
внимания  на  Сатансфиста,  они   направились   к   флагштоку   и   подняли
лазурно-голубое знамя Высокого Лорда, которое затрепетало на ледяном ветру.
Потом они подошли к парапету и оказались лицом к лицу с Сатансфистом.
     - Я  слышу  тебя!  -   крикнул   Лорд   Морэм.   -   Я   слышу   тебя,
самадхи-Сатансфист.  Я узнаю тебя, Шеол-Сатансфист. Я - Морэм, сын Вариоля,
Высокий Лорд,  избранный Советом.  Уходи,  Опустошитель!  И забирай с собой
свои злобные орды. Ты знаешь, что тебе не удастся меня запугать.
     Бешенство сверкнуло в глазах Великана-Опустошителя,  но, приложив руку
к тому месту,  где под короткой кожаной курткой у него  был  спрятан  кусок
Камня Иллеарт, он с издевкой поклонился Морэму.
     - Я узнал тебя, Морэм, - ответил он. - Я помню тебя еще с тех пор, как
ты оказался в моих руках в лабиринте Кураш Квеллинир. Ты был слишком слеп и
глуп,  чтобы ощущать подлинное отчаяние,  доступное только тем,  кто знает.
Вот почему я позволил тебе уйти - чтобы ты лучше понял,  что к чему. Ты все
так же слеп? Твои глаза не способны разглядеть, какой бесславный конец тебя
ожидает, конец, который так же очевиден, как Арка Времени? Ты уже позабыл о
судьбе Великанов?  Ты забыл, что случилось со Стражами Крови? Не сомневайся
- я раздавлю тебя, клянусь именем Презирающего, где бы ты ни прятался!
     - Пустые слова, - тут же парировал Морэм. - Хвастаться легко, доказать
свою правоту на деле много труднее.
     Меленкурион абафа!   Опустошитель,   убирайся!  Возвращайся  к  своему
хозяину,  он так одинок!  И поторопись, а то у Создателя лопнет терпение, и
он наконец покончит с вами! Великан-Опустошитель злобно расхохотался:
     - Не   обманывай   себя,  гордый  Лорд!  Если  Создатель  только  лишь
прикоснется к нам.  Арка Времени рухнет - и тогда во  власти  Лорда  Фоула,
Презирающего,  Сердца  Сатаны,  Душегуба,  Порчи  и  Мучителя,  как  вы его
называете,  окажется вся вселенная! Если Создатель и в самом деле осмелится
поднять  на  него  руку,  вот  тогда я и мои помощники повеселимся от души!
Сдавайся,  глупец!  Научись, наконец, смирению - пока еще не все потеряно и
ты можешь купить себе жизнь ценою только лишь унижения. Не исключено, что я
возьму тебя к себе в услужение - как своего личного раба.
     - Никогда!  - воскликнул Высокий Лорд.  - Никогда мы не склоним  перед
тобой  головы,  и  так будет до тех пор,  пока в наших сердцах жива хотя бы
искра веры! В Стране еще достаточно Силы Жизни, чтобы справиться с вами. Мы
будем неустанно ее искать,  а когда найдем,  покончим и с тобой,  и с твоим
хозяином,  и со всеми его грязными творениями. Ваши победы ничего не стоят,
пока жива хотя бы одна душа,  готовая сражаться с вами!  - Подняв посох, он
принялся описывать им круги, так что вихрь голубого огня заплясал в воздухе
над его головой. - Убирайся, самадхи-Опустошитель! Меленкурион абафа! Дурос
минас милл кхабаал! Мы никогда не сдадимся!
     Сатансфист у подножия Замка содрогнулся,  услышав эти  слова.  Но  уже
спустя  мгновение  прыгнул  вперед,  сжимая  в  руке  кусок  Камня Иллеарт.
Изумрудные брызги злобной силы полетели вверх, и одновременно сотни тварей,
разрушив свои ряды, ринулись к открытым воротам.
     Силой посоха  Морэм  отбил сгустки зеленого пламени;  взлетев в воздух
над его головой,  они рассыпались и  погасли.  Он  отпрянул,  укрывшись  за
парапетом, и через плечо бросил вомарку Квену:
     - Закрой ворота!  Пусть стрелки убивают всех,  кто доберется до двора!
Нечего с ними церемониться.
     Квен тут же бросился вниз,  спускаясь  сложными  переходами,  на  бегу
выкрикивая приказы.  Взглянув вниз,  чтобы убедиться в том,  что Сатансфист
остался за воротами,  Морэм  заторопился  вслед  за  ним.  Он  наблюдал  за
сражением  с  самого  высокого  висячего мостика.  Стрелы жителей настволья
градом обрушились на ворвавшихся в  ворота  тварей,  бряцание  оружия  эхом
прокатилось по туннелю.  Сражение закончилось, едва успев начаться. Оставив
Квена доводить дело до конца,  Морэм вернулся  в  Замок,  где  его  ожидали
Лорды.
     Заглянув в угрюмые, мрачные глаза Тревора, Лории и Аматин, он внезапно
почувствовал безмерную усталость.  Он  понимал,  насколько  страшны  угрозы
Сатансфиста,  гораздо лучше,  чем Высокий Лорд старался показать.  Он и его
соратники не владели в полной мере даже теми  немногими  тайными  силами  и
средствами,  которые имелись в их распоряжении.  И сейчас он был еще дальше
от осуществления своих тайных намерений,  чем тогда,  когда вызывал  Томаса
Кавенанта. Он тяжело вздохнул и произнес, как бы оправдываясь:
     - Я никогда не предполагал, что на свете так много юр-вайлов.
     Однако эти слова лишь в очень незначительной степени отражали то,  что
он ощущал.
     И все же он не мог позволить слабости завладеть собой.  Он был Высокий
Лорд.  Остальных  Лордов  -  и  Тревора,  и  Лорию,  и  Аматин - терзали их
собственные сомнения и колебания,  которые он не мог  просто  так  взять  и
отбросить;  в  тайных  глубинах  своего  сердца  он  и  так чувствовал себя
виноватым перед ними.  Взяв себя в руки, он рассказал им о том, что видел и
слышал на сторожевой башне.
     - Ты  нанес  оскорбление  самадхи-Опустошителю,  -  с  кривой  улыбкой
сказала Аматин, когда он закончил. - Для этого требуется немало смелости.
     - Я не хочу,  чтобы он тешил себя мыслью  о  том,  что  с  ним  нельзя
справиться.
     - Ас ним можно справиться? - вздрогнув, спросила Лория.
     Морэм помолчал.
     - Полагаю,  что да, хотя и не знаю как. Надеюсь, он сам подскажет нам,
как это сделать.
     И снова Лория попыталась взломать  заслон,  которым  он  оградил  свою
тайну.
     - И  все  же,  прикоснувшись  к криллу,  ты оживил его,  пусть даже на
мгновение.  Твоя рука извлекла из драгоценного камня искру  голубого  огня.
Разве  на  это  нельзя  рассчитывать?  Легенды  говорят,  что  крилл Лорика
Усмиряющего Зло - очень могущественное оружие.
     - Искру...  - Даже в самых тайных глубинах своей души Морэм  страшился
той странной силы, которая позволила ему зажечь искру в безжизненном камне,
украшающем крилл.  У него не хватало мужества признаться даже самому  себе,
где был источник этой силы. - Что толку от искры?
     На лице Лории отразилось множество вопросов,  но прежде чем она успела
обрушиться с ними на него,  на пороге показался Квен в окружении воинов. Не
говоря ни слова,  он отсалютовал Лордам мечом, и Морэм одобрительно кивнул,
подтверждая,  что понял - первый натиск врагов отбит.  Однако в голосе  его
звучала печаль, когда он произнес:
     - Итак, эта осада уже привела к тому, что пролилась первая кровь. Даже
те,  кто борется со злом,  вынуждены убивать таких же его  жертв,  как  они
сами.  Отнесите  тела погибших к нагорью и предайте очистительному огню,  а
потом разбросайте пепел над водопадом Фэл,  чтобы все в Стране  знали,  что
наша ненависть к Презирающему не распространяется на рабов,  которые служат
его злой воле.
     Вомарк нахмурился,  испытывая  отвращение  при  мысли  о  том,   чтобы
воздавать почести врагам, но тут же отдал распоряжения, в точности выполнив
все указания Морэма. Снова ощутив слабость. Высокий Лорд повернулся к своим
соратникам и, предотвращая дальнейшие расспросы, сказал:
     - Опустошитель  знает,  что  в  этих  стенах  ему  не пробить брешь ни
мечами,  ни копьями.  И все же он не станет просто так стоять и дожидаться,
пока голод сделает свое дело. Для этого он слишком жаждет крови. Он снова и
снова будет  предпринимать  попытки  нападения.  Кто-то  из  Лордов  должен
постоянно дежурить на сторожевой башне, чтобы вовремя отразить любой удар.
     Лорд Тревор,   который   готов   был  взвалить  на  себя  любую  новую
обязанность, тут же предложил:
     - Я буду наблюдать. Морэм кивнул:
     - Вызывай любого из нас,  когда устанешь. А если Сатансфист перейдет к
решительным  действиям,  вызывай  всех.  Нам необходимо увидеть его в деле,
чтобы лучше организовать защиту.  - Обращаясь к одному из воинов,  стоящему
неподалеку, он продолжал:
     - Вохафт,  поговори с Хранителями Замка Тормом и Борилларом. Скажи им,
что  мы  просим  всех  хайербрендов  и  гравелингасов  принять  участие   в
наблюдении  за  врагом  вместе с Лордами.  Им также необходимо понять,  как
нужно защищаться.
     Положив руку на плечо Тревора,  Морэм на мгновение  крепко  сжал  его.
Потом,  бросив  короткий  взгляд на застывшее зимнее небо,  удалился в свои
покои.
     Он собирался отдохнуть,  но вид фигурки,  сделанной Еленой и  все  еще
стоящей  на столе,  в который раз взволновал его.  Она изображала человека,
который,  казалось,  избран судьбой,  чтобы стать пророком,  но понятия  не
имеет об этом и,  вместо того чтобы нести людям слова надежды, растрачивает
силы и тем самым накликивает на их головы всяческие беды.  Не сводя взгляда
с фигурки,  Морэм вспомнил,  что Кавенант отказался помочь Стране не просто
так,  а ради спасения жизни ребенка в  своем  собственном  мире.  Неверящий
отказал  в  помощи  десяткам  тысяч  людей  -  отказал  самой Стране - ради
однойединственной жизни,  но Морэм не знал,  можно ли его за это  осуждать.
Высокий Лорд допускал, что на чаше весов судьбы одна жизнь может перевесить
многие.  И все же,  когда  он  вгляделся  в  это  лицо,  ему  на  мгновение
показалось,  будто  оно приобрело новое выражение.  Это было лицо человека,
который из самых лучших побуждений принял  ошибочное  решение  -  позволить
умереть множеству людей ради того, чтобы одна маленькая девочка могла жить.
     В этой  фигурке  жила душа Кавенанта,  и,  глядя на нее,  Высокий Лорд
Морэм внезапно испытал тот подъем  чувств,  который  позволил  ему  извлечь
искру  голубого огня из крилла Лорика.  Одновременно его пронзил страх.  Он
схватил фигурку,  словно собираясь закричать на нее.  Но только вздохнул  и
отнес  скульптуру  в  Залу  Даров,  там  он  поставил ее на место,  где она
находилась прежде - на одну из невысоких деревянных  колонн.  Вернувшись  в
свои покои, он лег и заснул.
     Вскоре после полудня его разбудил вызов Тревора.  Сон мгновенно слетел
с него.  Когда он  шел  по  зубчатой  стене,  опоясывающей  Замок,  к  нему
присоединился  Хранитель  Торм.  Они  вместе дошли до сторожевой башни и по
ступенькам поднялись вверх,  где обнаружили Тревора,  мужа  Лории,  вомарка
Квена и Хранителя Бориллара.
     Лицо Тревора  побледнело  от  мрачных предчувствий,  а руки Бориллара,
сжимающие посох,  тряслись от страха и решимости;  однако Квен  бесстрастно
стоял  между Лордом и Хранителем,  точно разучился удивляться тому,  на что
был способен слуга Серого Убийцы.  Руки его были сложены  на  груди,  брови
нахмурены;  увидев Высокого Лорда,  он молча протянул загорелую мускулистую
руку, указывая на сборище юр-вайлов перед воротами Замка.
     Юр-вайлы находились на расстоянии полета стрелы,  но их со всех сторон
окружали красноглазые пещерники с деревянными щитами в руках,  которыми они
защищали юр-вайлов от редких стрел,  время от времени летевших  со  стороны
Замка. Под этим прикрытием юр-вайлы что-то строили.
     Они двигались  быстро и ловко.  То,  что они строили,  прямо на глазах
принимало вполне определенные очертания.  Вскоре Морэму стало ясно, что они
собирали  катапульту.  Руки,  которыми  он  сжимал  свой  посох,  мгновенно
вспотели.  Перекинув  тяжелые  канаты  через  зубчатые   колеса,   юр-вайлы
прикрепили их к длинному метательному рычагу, укрепив на его конце большую,
зловещего вида железную чашу.  Морэм внимательно вглядывался в  сооружение,
пытаясь  понять,  что  они задумали.  Интуитивно он чувствовал,  что они не
собираются бросать в Ревелстоун камни.
     Порождения Дьявольской Мглы,  полностью подпавшие  под  влияние  Лорда
Фоула,   несомненно,   выполняли   инструкции   его  главного  приспешника,
Сатансфиста.  Сам он расположился неподалеку,  наблюдая за работой,  но  не
произнося ни слова. Множество юр-вайлов облепили со всех сторон катапульту,
прилаживая, стягивая, укрепляя отдельные ее детали, и Морэм испытал чувство
мрачного удивления по поводу того,  что,  несмотря на слепоту, им удавалось
так хорошо действовать.  Они трудились уверенно и споро - похоже,  глаза им
вовсе  были ни к чему;  заменой зрению служило прекрасно развитое обоняние.
Прошло совсем немного времени,  и прямо перед воротами Ревелстоуна возникла
готовая катапульта.
     Тут же  по  лагерю  прокатилась волна лающих выкриков и со всех сторон
сотни юр-вайлов начали сбегаться к машине.  Два их вожака  встали  рядом  с
ней,  и  за  спиной  каждого  из  них выстроились остальные твари,  образуя
расходящиеся в стороны клинья.  Железными жезлами вожаки принялись  вращать
зубчатые колеса; канаты натянулись, рычаг катапульты стал медленно отходить
назад.  Она была такой огромной,  что рядом  с  ней  эти  довольно  крупные
существа   выглядели   совсем  маленькими,  но  все  же,  впитывая  энергию
выстроившихся у них за  спиной  юр-вайлов,  крутили  лебедку  и  оттягивали
рычаг.  И  пока  они это делали,  оба клина становились все длиннее и гуще,
расширяясь по мере удаления от катапульты.  На фоне мерзлой земли и  быстро
бегущих  по  стылому  небу  облаков  они  были  похожи на два черных копья,
нацеленных в самое сердце Замка.
     Краем глаза Морэм заметил,  что теперь  рядом  с  ним  стояла  и  Лорд
Аматин.  Оглянувшись  в  поисках Лории,  он заметил ее на одном из балконов
Замка и помахал рукой -  если  бы  стоящие  на  сторожевой  башне  каким-то
образом погибли,  хоть кто-то из Лордов остался бы цел. Морэм вопросительно
поднял бровь, переведя взгляд на Квена, и тот кивнул, давая понять, что его
воины готовы. Морэм снова переключил все внимание на юр-вайлов.
     Когда рычаг  катапульты  был оттянут назад до конца,  гравелингас Торм
встал коленями на парапет,  широко раскинул руки и надавил ладонями на край
стены.  Негромким,  непохожим  на  обычный голосом он начал петь,  взывая к
стойкости скалы.
     Внизу рычаг катапульты был закреплен с помощью железных  крюков.  Один
из вожаков юр-вайлов ударил жезлом по чаше,  и она лязгнула;  все юр-вайлы,
стоящие у него за спиной, держась друг за друга, разом послали свою злобную
энергию  вперед,  к  вожаку,  и  густая  жидкость,  отсвечивающая зеленью и
чернью, дымясь, брызнула из его жезла в чашу.
     Высокому Лорду уже приходилось видеть,  как от соприкосновения с  этой
жидкостью,   похожей  на  пылающую  кислоту,  человеческие  тела  мгновенно
обращались в прах.  Он повернулся,  чтобы предостеречь  Квена;  но  старый,
опытный  вомарк  не  нуждался  в  предостережении;  ему  также  приходилось
встречаться с ней.  Прежде чем Морэм  произнес  хотя  бы  слово,  Квен  уже
приказывал своим воинам отойти ото всех окон, бойниц и с зубчатой стены.
     Стекая с   жезла,  огненная  жидкость  медленно  наполняла  чашу.  Она
струилась, точно черная лава, разбрасывая по сторонам брызги.
     Как только чаша наполнилась, вожаки юр-вайлов с хриплым, алчным воплем
убрали сдерживающие канаты.
     Рычаг катапульты  описал  зловещую  дугу.  Черный  сгусток величиной с
огромный валун просвистел в воздухе и обрушился на стену  сторожевой  башни
чуть пониже верхнего края парапета.  Взорвавшись от удара, горящая жидкость
опалила скалу,  точно вспышка черного солнца.  Торм вскрикнул,  ощутив боль
камня  под своими ногами.  Вытянув перед собой посох,  Морэм вызвал из него
сверкающий голубой огонь и направил вниз,  на  дымящуюся  черную  жидкость,
стекающую по стене. Тревор и Аматин сделали то же самое.
     Жарко запылали три посоха, и под их огнем жидкость мгновенно распалась
на отдельные сгустки. Они потекли по стенам на землю, опаляя ее, прежде чем
окончательно  погаснуть.  На  камне  остались  длинные борозды,  похожие на
шрамы, но толща стены осталась цела и невредима.
     Торм со стоном прислонился к  парапету.  Пот  струился  по  его  лицу,
смешиваясь со слезами,  и трудно было понять,  от чего плакал гравелингас -
от облегчения, боли или ярости.
     - Меленкурион абафа! - хрипло воскликнул Морэм. - Ах, Ревелстоун!
     Он чувствовал  себя  ошеломленным  и   беспомощным.   Имея   в   своем
распоряжении такие катапульты и несметные полчища юр-вайлов, Сатансфист мог
отрывать от Замка Лордов кусок за куском,  в конце концов превратив  его  в
груду  мертвых  булыжников.  Однако  тут  же  в его душе проснулась ярость.
Обращаясь к Тревору и Аматин, он закричал:
     - Нужно создать Защитную Стену, чтобы эта гадость не коснулась Замка!
     Они встали у него по бокам,  отойдя как можно  дальше,  чтобы  создать
более  широкую  полосу защиты.  Морэм знал,  что действует правильно,  но в
глубине души понимал,  что эта тактика их не спасет.  Трое Лордов, конечно,
были  в состоянии отразить несколько сокрушительных атак,  но не сотни и не
тысячи, что при таком количестве юр-вайлов было вполне реально.
     - Торм! - резко позвал он. - Бориллар! Хранитель Торм тут же понял его
и  обратился  к  другим гравелингасам с призывом о помощи.  Однако Бориллар
стоял с растерянным видом,  блуждая взглядом по сторонам,  точно не в силах
сообразить, что нужно делать.
     - Спокойно,  хайербренд, - сказал Морэм, стараясь помочь ему собраться
с мыслями. - Катапульта сделана из дерева.
     Внезапно Бориллар сорвался с  места  и  стремительно  помчался  прочь.
Пробегая мимо Квена, он воскликнул:
     - Стрелы! - И тут же прокричал, повернувшись к Замку:
     - Хайербренды! Несите лорлиарилл! Будем делать стрелы!
     Юр-вайлы очень  быстро наполнили свою чашу снова.  Едва успели мастера
радхамаерля занять  позиции  вдоль  стены,  чтобы  помочь  скале  выстоять,
юр-вайлы были готовы к следующему удару.
     По команде  Морэма Лорды дружно нанесли удар по летящему сгустку - еще
до того, как он достиг Замка. Их посохи вспыхнули, воздвигая стену голубого
огня.  Однако  удар  ядовитой субстанции был настолько силен,  что Защитная
Стена оказалась пробитой и жидкость вновь долетела до стен Замка.  При этом
она  утратила  часть  своей  энергии,  и  скале с помощью Торма и остальных
хайербрендов удалось оттолкнуть  огненно-черную  мерзость,  сбросив  ее  на
землю. На стене вновь остались борозды, на этот раз едва заметные.
     Повернувшись, Торм поймал взгляд Морэма. Гнев и невероятное напряжение
исказили его лицо в усмешке,  похожей  на  оскал,  не  предвещающей  пощады
врагам Ревелстоуна.
     В этот  момент  рядом  с  Лордами  и Хранителями появились три стрелка
Квена - высокие,  стройные воины из  числа  жителей  настволья,  с  мощными
луками  в  руках.  Вомарк спросил Бориллара,  что они собираются делать.  В
ответ Бориллар показал ему пучок взятых у хайербрендов тонких стрел.  Очень
острые,   тонкие,   со  светлым  коричневым  оперением,  они  были  искусно
разрисованы рунами. Хранитель дал по две стрелы каждому стрелку и сказал.
     - Это - лорлиарилл,  удивительное дерево,  которое  Великаны  называют
золотнем. Оно...
     - Мы  -  жители настволья,  - резковато оборвала его женщина,  которая
была у стрелков главной. - Нам известно, что такое лорлиарилл.
     - Постарайтесь, чтобы каждая стрела попала в цель, - ответил Бориллар.
- Это все, что у нас пока есть. Стреляйте сначала в пещерников.
     Женщина взглянула на Квена,  ожидая приказа, но он лишь махнул рукой в
сторону парапета.  Со спокойной уверенностью стрелки натянули тетиву  своих
луков, целясь в катапульту.
     Юр-вайлы тем  временем  подтянули  обратно  ее  рычаг  и  теперь вновь
исступленно наполняли чашу. Квен пробормотал сквозь зубы:
     - Сейчас ударят.
     Три тетивы зазвенели одновременно.  Пещерники  тут  же  вскинули  свои
щиты,  чтобы  перехватить  стрелы  в воздухе.  Вонзившись в дерево,  стрелы
взорвались яркими пламенными  вспышками,  расколов  щиты,  горящие  обломки
которых  упали  на пещерников.  Визжа от боли,  тупоумные,  неуклюжие твари
бросили остатки щитов и отбежали подальше от огня.
     Луки тут же зазвенели снова.  Стрелы пронеслись по воздуху и ударили в
метательный   рычаг   катапульты,   чуть   пониже  чаши.  Пламя,  вызванное
лорлиариллом,  подожгло едкую черную массу,  которая взорвалась, разнеся на
клочки катапульту и разбросав по сторонам куски горящего дерева.  Множество
юр-вайлов и несколько пещерников  упали,  а  остальные  отбежали  подальше,
оставив разбитую машину догорать.
     Ухмыльнувшись, женщина-стрелок сказала Бориллару:
     - Хайербренды  сделали отличные стрелы.  Хранитель.  Бориллар изо всех
сил старался оставаться бесстрастным,  точно такой успех был для него самым
обычным делом.  Но ему пришлось дважды сглотнуть комок в горле,  прежде чем
он смог произнести:
     - Да, получилось неплохо...
     Высокий Лорд одобрительно положил руку на его плечо:
     - Хайербренд, есть еще лорлиарилл, чтобы изготовить такие стрелы?
     Бориллар кивнул с видом опытного человека:
     - Есть.  Кили и рули кораблей,  изготовленные для Великанов..,  э-э..,
раньше. Их тоже можно использовать.
     - Пусть хайербренды сразу же займутся этим, - негромко сказал Морэм.
     Торм с  широкой  улыбкой  на  лице  подошел  к  ним  и  встал  рядом с
Борилларом.
     - Хранитель, ты оказался сообразительнее меня, - поддразнивающим тоном
произнес он.  - Мастера радхамаерля не успокоятся,  пока не найдут способа,
чтобы добиться такого же успеха.
     Мнимая бесстрастность Бориллара  от  этих  слов  развеялась  как  дым,
сменившись  широкой  улыбкой  удовольствия.  Бок  о бок с другом он покинул
сторожевую башню, за ними последовали остальные хайербренды и гравелингасы.
Ушли и стрелки,  выслушав похвалу Квена. Когда на башне остались лишь Лорды
и сам вомарк, они обменялись угрюмыми взглядами.
     После продолжительного молчания Квен выразил словами то,  что  было  у
всех на уме:
     - Это,  конечно,  победа,  но  она  не  столь  уж  значительна.  Новая
катапульта  сможет  стрелять  с  такого  расстояния,  которое  стрелам   не
преодолеть.  А  если  каждый  клин  юр-вайлов  будет  состоять  из большего
количества тварей,  то они накопят столько этой ядовитой дряни,  что смогут
пробить брешь в стенах. Если же нас атакуют сразу несколько катапульт, вряд
ли мы сможем отразить даже первые удары.
     - Камень Иллеарт тоже еще не пущен в ход,  - добавил Морэм.  - Если не
считать этой ненормальной зимы и ужасного ветра.
     Вздохнув, Лорд Аматин сказала:
     - Во  мне течет кровь жителей настволья.  Я помогу Хранителю Бориллару
изготавливать стрелы. Это кропотливая работа, а многие мастера лиллианрилла
заняты другими делами.
     - А я пойду к Торму,  - сообщил Тревор. - Я, конечно, не чета мастерам
радхамаерля,  но,  может быть,  и в огненных камнях можно обнаружить  силу,
способную противостоять этому проклятию Презирающего.
     Морэм обхватил обоих Лордов за плечи и крепко обнял их.
     - А  я  останусь  тут наблюдать,  - сказал он.  - Если устану,  вызову
Лорию.
     Когда они, а вслед за ними и Квен ушли и Высокий Лорд остался один, он
повернулся  лицом в сторону темного лагеря Сатансфиста.  Стоя под хлопающим
над  головой  знаменем  Лордов,  которое  от  сильного  ветра  уже   слегка
обтрепалось  по краям,  и опираясь на железную рукоять посоха,  он застыл в
тревожном ожидании,  наблюдая за тем,  как в серой мгле наступающего вечера
юр-вайлы строили новую катапульту. Эта машина будет мощнее первой и встанет
вне досягаемости стрел.  Однако Высокий Лорд не позвал никого себе в помощь
ни  когда  ее  установили,  ни  даже  тогда,  когда  чаша  новой катапульты
наполнилась. Когда дымящаяся черная масса взметнулась в воздух и полетела к
Замку, голубая сила, вырвавшись из посоха Морэма, обрушилась на нее - точно
в высшей точке дуги. Огненная молния взорвала жидкий черный снаряд, который
рухнул на землю и прожег в ней огромную яму, похожую на могилу.
     Юр-вайлы удалились,  отступив к своему лагерю, в котором тут и там уже
вспыхивали дозорные огни. Спустя некоторое время Морэм почувствовал сильную
усталость и вызвал себе на смену Лорда Лорию.
     В течение  долгой  глухой  ночи на безопасном расстоянии от Замка были
построены еще три катапульты большего размера;  потом их подтащили ближе  к
Ревелстоуну.  Ни  одна  из  них  не  штурмовала больше дозорную башню.  Две
атаковали стены Замка с севера,  а третья - с юга.  Однако и эти  нападения
успеха  не  имели;  точнее,  каждая  отдельная  атака  оказывалась  успешно
отбитой,  но то мощное злобное давление,  которому уже  в  течение  долгого
времени подвергался Замок, не могло не сказаться на его общем состоянии.
     Как только  немного рассвело,  стрелы из лорлиарилла вонзились в землю
около катапульт;  две машины  были  уничтожены,  но  третья  оказалась  вне
досягаемости  стрел.  Лория  также со своей позиции не смогла отразить этот
удар.  Но и эта атака к успеху не привела.  Когда черная дымящаяся мерзость
уже  летела  к  Замку,  стрелки  послали больше десятка стрел прямо в нее и
ядовитый сгусток разлетелся на части.  Немного  брызг,  правда,  попало  на
стену, но ущерб от них был невелик.
     На протяжении следующего дня атак,  к счастью, больше не было - стрелы
из золотня  закончились,  а  процесс  изготовления  новых  требовал  немало
времени и труда.  Юр-вайлы строили вдалеке новые катапульты, но до полуночи
никакого движения в направлении Ревелстоуна не наблюдалось. Однако ночью по
Замку пронесся сигнал тревоги,  отрывая всех его защитников от их занятий и
отдыха.  В неровном свете  горящих,  точно  факелы,  стрел,  вонзившихся  в
мерзлую землю.  Лорды,  и хайербренды,  и гравелингасы,  и воины, и Учителя
Лосраата  с  ужасом  разглядели   десять   катапульт,   расположенных   вне
досягаемости.
     В воздухе  зазвучали  приказы,  мужчины  и  женщины  бросились на свои
места.  Напротив каждой из катапульт во мгновение ока оказались  или  Лорд,
или группа защитников, готовые отразить удары чудовищной силы.
     Вспыхнул зеленый сигнал Сатансфиста, и все десять катапульт выстрелили
одновременно.  Навстречу летящим к Ревелстоуну снарядам с его стен  хлынуло
такое  множество  огней  -  голубых,  оранжевых,  желтых,  -  что все плато
засверкало,  точно охваченное небывалым пожаром.  Морэм и Аматин,  стоя  на
сторожевой  башне,  с помощью своих посохов отбросили два ядовитых сгустка.
Лорды Тревор и Лория,  поднявшись на плато над Ревелстоуном, уничтожили еще
один.
     Стрелки Хранителя Бориллара отбили две другие атаки. Учителя Лосраата,
используя куски  оркреста,  полученные  от  Хранителя  Торма,  и  жезлы  из
ломиллиалора,  которые дала им Лорд Аматин,  воздвигли защитный барьер,  не
пропустив два разрушительных снаряда.
     Еще две атаки юр-вайлов выпало отбивать гравелингасам.  Торм  всего  с
одним  помощником расположились на балконе прямо напротив катапульты,  стоя
по сторонам большой каменной чаши с гравием,  и запели  таинственную  песню
мастеров  радхамаерля,  пробуждая  к  жизни  огненные камни.  Пока юр-вайлы
наполняли свою чашу, Торм и его помощник погрузили руки в гравий, продвигая
их все глубже и глубже и продолжая петь.
     В последний момент, когда черный сгусток уже несся к ним, они швырнули
прямо в него полные пригоршни  гравия.  Почти  над  головами  гравелингасов
столкнулись две могучие силы,  отбросив их на пол балкона.  Под разъедающим
воздействием ядовитой жидкости  огненные  камни  мгновенно  превратились  в
пепел,  успев,  однако,  уничтожить едкий сгусток,  прежде чем хотя бы одна
капля коснулась Ревелстоуна.
     Другая пара гравелингасов действовала не так успешно. Момент их броска
был  рассчитан  недостаточно  точно,  в  результате  чего примерно половина
вредоносной жидкости  обрушилась  прямо  на  них.  Оба  погибли  мгновенно,
большой участок балкона также оказался разрушен.
     Однако вместо  того,  чтобы  продолжить  свои атаки,  стремясь сломить
сопротивление Замка,  юр-вайлы  оставили  катапульты  и  удалились  в  свой
лагерь,  как  будто  их единственной целью было проверить,  на что способны
защитники Ревелстоуна.
     Высокий Лорд  с  удивлением  и  холодным  страхом,  сжимающим  сердце,
наблюдал   за   их  отходом.  Несомненно,  они  отступали  не  потому,  что
испугались.  Сатансфист,  по-видимому,  решил изменить свою тактику,  а это
могло  означать  одно  -  наблюдая  за происходящим,  он обнаружил какое-то
слабое место в защите и теперь собирался это использовать.
     На следующее утро стало ясно,  что Сатансфист и в  самом  деле  затеял
что-то новое. Но Морэм, хотя и наблюдал неусыпно два дня за его действиями,
не смог понять, в чем состояла эта новая тактика. Орды Опустошителя подошли
ближе  к  Ревелстоуну  и  замерли,  повернувшись лицами к плато,  как будто
рассчитывали,  что защитники Замка сейчас сами начнут прыгать  прямо  в  их
жадно распахнутые пасти. Вожаки юр-вайлов сновали между ними и пещерниками,
формируя  из  тварей  мощные  клинья,  снова  нацеленные  в  самое   сердце
Ревелстоуна.  А  позади них на открытом пространстве обнаженной земли стоял
Сатансфист, в первый раз открыто держа в руках свой кусок Камня Иллеарт. Но
он явно не планировал прямой атаки на Замок.
     Его твари   неожиданно   опустились  на  четвереньки,  точно  хищники,
готовящиеся прыгнуть. Вожаки юр-вайлов воткнули острые концы своих жезлов в
землю и завыли,  залаяли. А самадхи-Опустошитель, Шеол и Сатансфист, поднял
высоко над головой и крепко стиснул кусок Камня Иллеарт.
     Наблюдая за  происходящим,  Морэм   почувствовал   все   усиливающееся
присутствие  Зла,  и в конце концов лицо обожгло,  точно ядом,  несмотря на
холодный ветер.  Однако осаждавшие ничего пока больше не предпринимали. Они
все  так  же  стояли  на четвереньках,  злобно испепеляя Замок кровожадными
взглядами.
     Медленно, но  неуклонно  Зло  подбиралось  к  Замку.  От   трепещущего
зеленого   мерцания  Камня  из-под  ног  Сатансфиста  к  Замку  устремились
змеящиеся изумрудные побеги,  пульсируя, точно вены, исходящие из смрадного
сердца.  Они  набухали и разветвлялись,  пока не достигли припавших к земле
тварей. В то же мгновение жезлы вожаков юр-вайлов брызнули красным и новые,
теперь  уже алые змеи поползли по земле.  В конце концов Ревелстоун со всех
сторон оказался окружен широким кольцом красно-зеленых пульсирующих вен.
     Этот процесс  продолжался  и  дальше   медленно,   но   неуклонно.   С
наступлением  ночи красно-зеленая паутина распространилась не больше чем на
полметра от юр-вайлов;  а когда наступил тусклый рассвет, "вены" находились
уже  на  полпути  к  Замку.  Морэм  не  знал,  что это такое,  и поэтому не
представлял, как от этой напасти защититься.
     В течение последующих двух дней страх  перед  непонятной  угрозой  все
больше охватывал обитателей Ревелстоуна.  Люди невольно стали разговаривать
шепотом.  Все бродили по Замку как неприкаянные,  точно опасаясь,  что сама
скала,  из  которой  он  был  сделан,  может  обратиться  против них.  Дети
беспричинно плакали и вздрагивали,  видя даже хорошо знакомые лица. Плотная
атмосфера  непонимания  и ужаса сгустилась над Ревелстоуном,  точно над ним
распростерлись крылья хищного стервятника.  Морэм даже не представлял себе,
насколько глубоко в сердца людей проник этот страх,  пока к вечеру третьего
дня случайно не подошел к вомарку Квену сзади и не прикоснулся к его плечу.
Вомарк подскочил как ужаленный и в панике отшатнулся,  шаря рукой в поисках
меча.  Осознав,  в конце концов,  что перед ним Высокий Лорд,  он задрожал,
словно  новобранец;  его  мужественное лицо побледнело и покрылось крупными
каплями пота.
     Только тут Морэм понял,  насколько тяжелым было состояние Ревелстоуна.
Страх  перед  неизвестностью действовал хуже,  чем любая самая грозная,  но
понятная опасность.  Обхватив Квена за плечи,  он внезапно  сообразил,  что
красно-зеленые  вены  на самом деле и не должны были нанести какой бы то ни
было физический урон; они служили проводниками для холодной злобной энергии
Презирающего,  хлынувшей через них на Замок.  И в той или иной степени цель
эта оказалась достигнутой - мужество защитников города начало таять.
     Защиты от  ЭТОГО  не  было.  Мастерство  лиллианрилла  и   радхамаерля
позволяло   разжечь  жаркие  огни  внутри  Замка.  Учителя  Лосраата  могли
беспомощно дрожащими голосами петь храбрые песни о мужестве и  победе.  Те,
кто возглавлял Армию Лордов, могли тренировать своих воинов до упаду, чтобы
у тех не оставалось ни сил,  ни времени для страха.  Лорды в своих  голубых
одеяниях могли появляться то там,  то здесь, начиная с бледного рассвета до
глубокой ночи и до следующего утра,  распространяя повсюду свет мужества  и
поддерживая людей.  Обитатели Замка неустанно трудились.  Короче,  все, что
можно было сделать,  делалось.  И все же с каждым днем Зло,  сочившееся  по
красно-зеленым венам, угнетало дух города все сильнее и сильнее.
     Вскоре даже сама скала,  из которой был вырублен Ревелстоун, казалось,
начала издавать молчаливые стоны.  По прошествии пяти дней некоторые  семьи
заперлись в своих комнатах и отказывались выходить из них; им казалось, что
в городе им со всех  сторон  угрожает  опасность.  Другие  покидали  Замок,
полагая,  что  могут  найти  безопасное  убежище  в  нагорной части Страны.
Бессмысленные споры и ссоры возникали в трапезных и на кухнях, были случаи,
когда люди даже хватались за ножи. Чтобы пресекать подобные вспышки, вомарк
был вынужден везде разместить по Дозору.
     Но несмотря на железную узду,  в которой Квен держал своих воинов,  он
не  смог  даже  их уберечь от панических настроений.  В конце концов он был
вынужден доложить об этом Высокому Лорду.  Выслушав его,  Морэм поднялся на
сторожевую   башню.   Он   был   здесь  один,  перед  ним  во  мраке  пылал
отвратительный  немеркнущий  изумрудный  свет,  сочившийся  из   Камня,   и
красно-зеленые  змеи извивались по земле,  куда бы он ни бросил взгляд.  Он
ощутил мертвую хватку ужаса;  только теперь он испытал настоящее сочувствие
к  Кевину-Расточителю Страны - сочувствие,  от которого слезы навернулись у
него на глаза.  Только теперь со всей остротой  он  понял,  какое  отчаяние
охватило тогда сына Лорика.
     Немного позже, когда холод зимы Лорда Фоула ощущался еще сильнее из-за
сгустившейся ночной тьмы,  в которой Камень  Иллеарт  сиял  так  ярко,  что
дозорные огни вражеского лагеря выглядели едва заметными искрами, на башню,
захватив с собой небольшую чашу с гравием,  поднялась Лория,  жена Тревора.
Усевшись  на каменный пол,  она поставила чашу перед собой.  Огненные камни
были раскалены, и яркий отсвет падал на измученное лицо. Глаза ее выглядели
в  этом  свете как черные провалы,  но все же Морэм смог заметить,  что они
были мокры от слез.
     - Мои дочери...  - Ей,  казалось,  не хватало воздуха.  - Мои  дети...
Они...  Ты ведь знаешь их,  Морэм.  Разве они не те дети, которыми родители
вправе гордиться? - Голос ее звучал умоляюще.
     - Конечно, ими можно гордиться, - мягко ответил Морэм. - Но и они тоже
могут гордиться своими родителями.
     - Ты знаешь их. Высокий Лорд, - настойчиво повторила она. - Они всегда
были моей радостью,  а теперь...  А сейчас... Мое сердце изболелось за них.
Они...  Высокий Лорд, они отказываются есть. Они БОЯТСЯ есть... Они думают,
что еда отравлена. Это сводит их с ума.
     - Мы все на грани безумия, Лория. Нужно потерпеть.
     - Как потерпеть?  На что надеяться?  Иногда я думаю. Высокий Лорд, что
было бы лучше, если бы я их вообще не родила.
     Стараясь говорить как можно мягче, Морэм продолжал успокаивать ее:
     - Против  этого Зла мы бессильны.  Стоит нам оказаться вне стен - и мы
погибли. Только они поддерживают и защищают нас. Надо терпеть.
     Голосом, в котором дрожали слезы, Лория сказала:
     - Высокий Лорд, призови Неверящего.
     - Сестра моя Лория!  Пойми же - этого я сделать не могу. Ты же знаешь,
что  не  могу.  В  глубине  души ты понимаешь,  что я поступил справедливо,
предоставив Томасу Кавенанту сделать то,  что он хотел,  в его  собственном
мире.  За свою долгую жизнь я совершил немало поступков, о которых сожалею,
но этот не из их числа.
     - Морэм! - снова умоляюще воскликнула она.
     - Нет.  Лория, подумай, о чем ты просишь. Неверящий решил спасти жизнь
ребенку в своем мире.  Однако время здесь и там течет по-разному. С тех пор
как он впервые появился в Ревелстоуне,  прошло сорок семь лет,  а он ничуть
не  постарел.  Для  него,  может  быть,  прошло  всего  несколько  месяцев.
Наверное, тот момент, когда я в последний раз вызывал его, для него отстоит
от настоящего времени всего лишь на считанные секунды.  Скорее всего, он не
успел еще спасти этого ребенка, какой же смысл снова вызывать его?
     Внезапно, когда он упомянул о ребенке, лицо Лории исказилось от гнева.
     - Вызови его!  - Ее голос звучал теперь почти как змеиное  шипение.  -
Какое  мне  дело  до того,  кого я в глаза не видела?  Именем Семи,  Морэм!
Вызови...
     - Нет,  - по-прежнему мягко перебил ее Морэм.  - Не стану.  Он  должен
иметь право распоряжаться своей судьбой. Мы не смеем лишать его этого права
- нет,  не смеем, даже если от этого зависит судьба Страны. Пусть он придет
к нам,  когда сам пожелает.  По крайней мере, эту истину я сумел извлечь из
своей не очень-то разумно прожитой жизни.
     Гнев Лории угас так же быстро, как появился. Она простонала:
     - Сегодня вечером моя младшая... Иолнид... Она ведь еще совсем дитя...
Она закричала, увидев меня! Как можно вынести такое?
     Плача вместе с ней в сердце своем, Морэм тем не менее твердо посмотрел
ей в глаза.
     - Выход один - Осквернение. - Морэму внезапно захотелось рассказать ей
о  своих  опасных  замыслах,  но  тут  же  в  голове  его  зазвучал  сигнал
предостережения.  Он не сомневался в том, что ответила бы Лория, если бы он
решился  сделать  это.  Предупреждая  возможные  расспросы,  он  со вздохом
добавил:
     - Сила - страшная вещь.
     В ее  глазах  сверкнула  искра  надежды.  Пошатываясь,  она  встала  и
вплотную приблизила к нему свое лицо,  внимательно вглядываясь. Их мысли на
мгновение открылись друг для друга.  Но то,  что она ощутила, ее отрезвило.
Холод  и  сомнение  - вот чем повеяло от Морэма,  потушив свет надежды в ее
глазах. Смущенно, с горечью, она сказала:
     - Хорошо, Морэм. Я не буду больше ни о чем просить. Я доверяю тебе как
никому другому. Ты все расскажешь сам, когда будешь готов.
     С благодарностью глядя на нее, Морэм ответил, криво улыбаясь:
     - Ты очень отважна, сестра моя Лория.
     - Нет.  -  Подняв чашу с гравием,  она заторопилась прочь.  - Хотя мои
дочери вовсе не хотят этого, они делают меня трусливой.
     Не оглянувшись,  она растаяла в ночной темноте, оставив Морэма наедине
с его мрачными мыслями.


                                Ломиллиалор

     Смертная тяжесть,  навалившаяся на Кавенанта,  казалось,  все глубже и
глубже вдавливала его в землю. Он почувствовал, что больше не может дышать,
но отсутствие воздуха почему-то не причинило ему страданий. Его все сильнее
охватывало ощущение покоя - так бывает,  когда у человека больше нет выбора
и он не в силах сопротивляться неумолимому року.
     Земля становилась холоднее и менее плотной. Теперь она скорее походила
на густой темный туман или дым.  Холод и туман,  точно погребальные пелены,
окружали его со всех сторон.
     Он не знал,  сколько времени все это  продолжалось.  Наконец  наступил
момент,  когда  в обволакивающем его плотном веществе возник ледяной ветер.
Кавенант почувствовал себя свободнее,  тело больше не было со  всех  сторон
стиснуто.  Зрение  вернулось к нему,  и на некотором расстоянии прямо перед
собой он увидел расщелину,  а сквозь нее - бездонное и  беззвездное  ночное
небо. И еще там, вне этой расщелины, сиял странный зеленый свет, похожий на
сверкание изумруда.  Ветер дул именно из этой расщелины, которая постепенно
расширялась.  Вскоре на фоне черного неба видна стала полная луна, багровая
и зловещая.  Казалось,  она притягивала Кавенанта к  себе,  и  он  медленно
поплыл сквозь туман к выходу из расщелины.
     В то  же  мгновение  он  ощутил  запах дерева и услышал обрывки песни,
долетавшие сквозь холодный полумрак: "Будь верен... Ответь..."
     Он потянулся к этим звукам и заскользил теперь уже не к луне,  а в  их
направлении.  Вскоре  он  отчетливо  ощутил,  что лежит на твердой холодной
плите,  а над ним веет резкий,  ледяной ветер.  Он ужасно замерз,  но,  без
сомнения,  дышал.  Тьма,  окружающая его со всех сторон,  казалось, окутала
только его - за пределами  небольшого  пространства  вокруг  остальной  мир
купался в солнечном свете.  И внезапно он, как ему показалось, понял, в чем
дело.  Он лежал на каменной плите, похожей на катафалк, а над ним пирамидой
были сложены камни.
     Полузнакомое пение смолкло. Некоторое время он не слышал ничего, кроме
свиста ветра и звука своего собственного хриплого дыхания.  Он замерзал все
сильнее,  становясь  твердым,  как  камень  под  ним.  Потом  совсем  рядом
задыхающийся мужской голос произнес:
     - Именем Семи!  Мы это сделали!  Другой голос, тоже, кажется, слабый и
усталый, ответил с радостью и облегчением:
     - Да,  друг мой.  Твое знание сослужило нам хорошую службу.  Не зря мы
трудились эти три дня.
     - Мое знание и  твоя  сила.  И  конечно,  ломиллиалор  Высокого  Лорда
Морэма... Однако взгляни на него. По-моему, он ранен или болен.
     - Разве я не говорил тебе,  что ему тоже досталось?  Этот слабый голос
показался Кавенанту очень знакомым.
     Солнечный свет стал ярче, разгоняя туман, пока тот не исчез полностью.
     - Говорил,  - раздался первый голос.  - А я говорил тебе,  что, скорее
всего,  мой  вызов  просто  убьет  его.  Наверное,  я что-то сделал не так.
Посмотри - Неверящий, хотя и здесь, не отвечает на мой призыв.
     Его собеседник хотел было мягко его упрекнуть:
     - Друг мой, ты... Но первый прервал:
     - В этом месте все пропитано Злом. Здесь мы не сможем ему помочь.
     Кавенант ощутил,  как  сильные  руки  обхватили  его  за  плечи.  Веки
дрогнули,  с  неимоверным  усилием он наконец приподнял их.  Солнечный свет
ослепил его,  он почти ничего не различал,  кроме темного пятна прямо перед
собой, которое загораживало все остальное.
     - Он просыпается, - произнес первый голос. - Узнает ли он меня?
     - Может быть, и нет. Ты теперь уже не молод, друг мой.
     - Было бы лучше,  если бы не узнал,  - пробормотал первый.  - Он может
подумать,  что я снова хочу сделать с ним то,  что мне не удалось  однажды.
Уверен, что он именно так понимает возмездие.
     - Ты  не  правильно  судишь  о  нем,  я знаю его лучше.  Неужели ты не
ощущаешь, как велика его потребность в милосердии?
     - Все я вижу...  И я не хуже тебя его знаю.  Вот уже сорок семь лет  я
только и слышу о Томасе Кавенанте.  Кто, скажи-ка, был немилосерден к нему?
Может быть, мы с тобой - теперь, когда вызвали его?
     - Мы вызвали его из того  мира,  которому  он  принадлежит  по  праву.
По-твоему, это милосердие?
     - По-моему, да, - твердо ответил первый.
     - Может  быть...  -  Второй  вздохнул.  -  Во всяком случае,  иначе мы
поступить не могли. Без него Страна точно погибнет.
     - Милосердие? - хриплым, каркающим голосом повторил Кавенант.
     - Да! - убежденно ответил человек, склонившись над ним. - Мы дали тебе
еще один шанс победить Зло, которому ты позволил захватить Страну.
     Теперь Кавенант  отчетливо  видел  широкоскулое лицо,  прямой взгляд и
мощные плечи жителя подкаменья. Черты его лица скрадывала тень, зато хорошо
виден  был  плотный,  отделанный  мехом  плащ,  искусно  расшитый на плечах
узором,  в котором перекрещивались две молнии,  - узором,  который Кавенант
когда-то уже видел.
     Кавенант попытался сесть.  Человек помог ему и поддержал,  чтобы он не
упал.  Кавенант находился на круглой  каменной  площадке,  со  всех  сторон
окаймленной  невысоким  бортиком,  за  которым  он не увидел ничего,  кроме
манившей к себе небесной пустоты.  Он сфокусировал взгляд  на  человеке  из
подкаменья.
     Теперь он  хорошо  мог  разглядеть  его  лицо.  У  него  были черные с
проседью густые волосы,  лет на вид под шестьдесят,  но возраст, похоже, не
очень сказался на его облике.  Суровый,  горький рот был крепко сжат, но во
взгляде не ощущалось враждебности - скорее,  смиренная мольба о том,  чтобы
судьба  не  была  с  ним  и дальше слишком сурова.  Это было лицо человека,
которому все доставалось нелегко и который много страдал.
     Как будто откуда-то издалека, человек угрюмо произнес:
     - Нужно было его убить.
     Человек, плащ которого украшал рисунок  из  перекрещивающихся  молний,
однажды уже пытался убить Кавенанта - и сделал бы это,  если бы не Этиаран,
жена Трелла. Она остановила его, напомнив о Клятве Мира.
     - Триок?  - хрипло спросил Кавенант.  - Триок? Человек не уклонился от
исполненного боли, испытующего взгляда Кавенанта.
     - Я  же  обещал,  что  мы  с  тобой  еще встретимся.  "Черт возьми!" -
внутренне простонал Кавенант.  Триок был влюблен в Лену - еще до того,  как
на ее пути возник Кавенант.
     Он постарался  встать,  но ослабевшие,  затекшие мышцы не подчинялись.
Триок и еще кто-то,  стоящий позади Кавенанта, помогли ему. Пошатываясь, он
поднялся, беспомощно ухватился за Триока и заглянул за край парапета.
     Каменная платформа, казалось, парила в пустоте, точно плавая в небе на
гудящем ветру.  Взгляд свободно скользил до самого горизонта,  но и там  не
находил ничего,  кроме серой,  туманной, густой мглы. Шагнув к парапету, он
увидел вокруг лишь волнующееся  море  облаков.  Платформа  возвышалась  над
ними,  словно,  кроме  нее  и  этого туманного,  облачного моря,  в мире не
осталось больше ничего.
     С левой  стороны  сквозь  туман  неясно  проглядывали  горы.   Пытаясь
рассмотреть человека,  стоящего у него за спиной,  Кавенант,  повернувшись,
увидел еще один высокий горный кряж, уходящий в облака.
     Он снова  находился  на  Смотровой  Площадке  Кевина!   Это   открытие
ошеломило его.  Он никак не ожидал,  что окажется здесь, полагая, что вызов
может быть сделан только  из  Ревелстоуна.  Кто  в  Стране,  кроме  Лордов,
обладал  силой,  достаточной  для  того,  чтобы  вызвать его?  Насколько он
помнил, Триок был простым пастухом и никакими знаниями не обладал. Если его
вызвали не Лорды, значит... Презирающий?
     Взгляд Кавенанта  заскользил вниз от края обрыва,  и от головокружения
показалось,  что силы совсем оставили его.  Если бы не  поддерживающие  его
руки, он наверняка свалился бы за парапет.
     - Осторожнее,  друг мой,  - успокаивающе произнес спутник Триока.  - Я
держу тебя.  Я не забыл о твоей  нелюбви  к  высоте.  -  Мягко  поддерживая
Кавенанта, он отодвинул его от края.
     Когда Смотровая  Площадка  Кевина  перестала  кружиться  перед глазами
Кавенанта, он посмотрел на Триока.
     - Как? - хрипло спросил он. - Кто... Как тебе удалось вызвать меня?
     Губы Триока скривились в жесткой усмешке. Обращаясь к своему спутнику,
он сказал:
     - Ну,  не прав ли был я, говоря, что он неверно понимает возмездие? Он
даже сейчас думает, что ради него я мог бы нарушить свою Клятву. Неверящий,
ты,  безусловно,  достоин  возмездия.  -  Он  горько  усмехнулся.  - Гибель
Высокого Лорда Елены...
     - Успокойся, друг мой, - сказал второй. - Ему сейчас и без того плохо,
не надо добивать его печальными историями.
     Нужно как  можно  быстрее  перенести его туда,  где мы могли бы помочь
ему.
     - Да,  - устало вздохнул Триок.  - Прости,  Неверящий.  Я провел сорок
семь лет среди людей, которые не могут забыть тебя. Отдыхай. Мы постараемся
помочь тебе, чем сможем. И ответим на все твои вопросы. Но прежде нам нужно
уйти  отсюда.  Здесь  опасность  подстерегает нас со всех сторон.  У Серого
Убийцы много глаз,  и некоторые из них могли заметить проявления той  силы,
которая помогла нам вызвать тебя.
     Достав из-под плаща гладкий деревянный жезл, Триок сказал, обращаясь к
своему спутнику:
     - Горный брат,  думаю,  нам лучше снести Неверящего вниз на  руках.  У
меня есть веревка, если нужно. Его товарищ дружелюбно рассмеялся:
     - Друг мой,  я - Великан. Ноги меня пока еще носят. Не волнуйся, Томас
Кавенант будет со мной в безопасности.
     "Великан?" - удивился Кавенант.  Только тут он обратил внимание на то,
что  руки,  поддерживающие его,  были вдвое больше,  чем у него.  И легко и
бережно подняли его в воздух, точно он был невесом.
     Прямо перед собой он увидел лицо Морехода.
     Великан мало изменился с тех пор,  как Кавенант видел его в  последний
раз.  Короткая  жесткая,  точно  проволочная,  борода  лишь  чуть поседела,
глубокие морщины избороздили лоб,  на котором шрам от  раны,  полученной  в
сражении за настволье Парящее,  был теперь едва заметен; но глубоко сидящие
глаза взирали из-под густых бровей с прежним энтузиазмом, а на губах играла
приветливая  улыбка.  Кавенант  с  сожалением  вспомнил,  что  он  так и не
попрощался с Мореходом,  когда они в последний раз  расставались  в  Ущелье
Предателя.  Мореход  всегда  был  ему  другом  -  а  он  забыл  даже  с ним
попрощаться.  Ему стало нестерпимо стыдно.  Взгляд его скользнул  ниже,  по
кряжистому,  точно ствол многолетнего дуба,  телу Великана. Толстая кожаная
куртка и сапоги Морехода были все  в  дырах,  сквозь  которые  проглядывало
голое  тело,  покрытое  боевыми шрамами - давно зажившими и совсем свежими.
Недавние раны выглядели скверно,  и Кавенант содрогнулся,  будто  они  были
нанесены ему самому.
     - Мореход, - прохрипел он. - Прости.
     - Успокойся,  друг  мой,  -  мягко ответил Великан.  - Все прошло.  Не
осуждай себя.
     - Черт возьми... - Слабость снова волной нахлынула на Кавенанта. - Что
с тобой случилось?
     - О,  это долгая история, как все истории Великанов. Я приберегу ее до
тех пор,  пока тебе не станет лучше.  Сейчас ты так плох,  что  тебе  впору
беседовать с самой смертью, а не со мной.
     - Ты ранен... - продолжал настаивать Кавенант, но Великан с притворной
суровостью перебил его.
     - Помолчи,  Неверящий.  Здесь не место  для  грустных  историй.  -  Он
бережно  сгреб  Кавенанта  в  охапку  и  повернулся к Триоку.  - Иди следом
осторожней,  горный брат.  Наша работа только начинается.  Если ты упадешь,
мне будет не так просто поймать тебя.
     - Сам  лучше гляди под ноги,  - грубовато отозвался тот.  - Я привык к
камню, даже такому холодному, как здесь.
     - Ну и хорошо.  Тогда - быстрее в путь.  Нам  и  вдвоем  нелегко  было
подняться по этой лестнице.  Теперь нужно сделать все, чтобы юр-Лорд выжил,
не то получится, что мы зря старались.
     Не дожидаясь ответа,  он начал спускаться по грубо вытесанным в  скале
ступеням.  Кавенант  уткнулся  лицом  в грудь Великана.  Ветер выл,  вихрем
кружась на той высоте,  где была расположена Смотровая Площадка Кевина.  Но
сердце Морехода билось ровно,  и казалось,  ничто не способно заставить его
разжать руки. На ходу тело Кавенанта легко вздрагивало - Кавенант настолько
ослабел, что у него не было сил даже бояться.
     Внезапно солнечный свет потускнел,  воздух вместо сухого стал влажным,
и сразу похолодало.  Ледяные мурашки побежали по  спине  Кавенанта,  унося,
казалось,  последнее  тепло жизни.  Они добрались уже до подножия Смотровой
Площадки,  которая защищает Кевина.  Рядом с ними  мрачно  зияла  пропасть,
однако  Мореход  двигался вдоль обрыва попрежнему уверенно и спокойно,  как
будто мысль о том,  что он может упасть,  даже не приходила ему  в  голову.
Сознание  Кавенанта  все более затуманивалось.  В конце концов он полностью
растворился в своей слабости.
     Спустя некоторое время он услышал, что Мореход сказал что-то, но смысл
слов не доходил до него.
     - Триок,  он  теряет силы.  - Вот что сообщил своему другу Великан.  -
Если мы сейчас не поможем ему, потом будет уже поздно.
     - Да, - согласился Триок и добавил тоном приказа:
     - Неси одеяло и гравий! Прежде всего ему нужно согреться.
     - Этого мало. Он ранен и болен.
     - Вижу. Я не слепой, - проворчал Триок.
     - Тогда что же делать?  Тут я беспомощен -  ту  же  знаешь,  что  нам.
Великанам, холод нипочем.
     - Разотри-ка  пока ему конечности.  Мне нужно подумать.  Огромные руки
принялись вертеть и встряхивать Кавенанта, однако холод внутри него не стал
от  этого  меньше.  А сам он лишь смутно удивлялся:  почему Триок и Мореход
никак не дадут ему уснуть?
     - Здесь нет неподалеку целебной грязи? - спросил Великан.
     - Когда-то была, - ответил Триок и холодно добавил:
     - Лена...  Она лечила его где-то  здесь,  когда..,  когда  он  впервые
появился в Стране.  Но я не мастер радхамаерля и не способен почувствовать,
где находятся источники тайных сил Земли.  Все знают, что целебная грязь...
Она ушла,  спряталась, чтобы укрыться от Зла, которое появилось в Стране. А
может быть,  просто эта проклятая зима убила ее.  Нет,  на это мы не  можем
рассчитывать.
     - Мы должны ему помочь!  Он весь заледенел. Кавенант почувствовал, что
его закутывают,  точно ребенка.  Перед глазами  смутно  промелькнул  желтый
отблеск  гравия,  он ощутил исходящее оттуда тепло.  Это было приятно;  ему
стало почти хорошо - если  бы  не  серая  мгла,  которая  окутывала  все  и
снаружи, и внутри.
     Через некоторое время Триок неуверенно произнес:
     - Может быть, сила Высокого Дерева поможет ему?
     - Тогда начинай! - настойчиво сказал Великан.
     - Но я же не хайербренд! Я плохо знаком с учением лиллианрилл, я всего
лишь год занимался им в Лосраате  -  после  того  как  Высокий  Лорд  Морэм
подарил мне ломиллиалор. Я не могу управлять силой.
     - И все же ты должен попытаться. Триок запротестовал:
     - Всякое  прикосновение  ломиллиалора  -  это  испытание истиной.  Оно
способно погасить в нем последнюю искру жизни. Даже здоровые люди не всегда
выдерживают его.
     - Без Высокого Дерева он уж точно умрет.
     - Да.  Да, горный брат, я понимаю. Продолжай согревать его - мне нужно
подготовиться.
     Когда желтый отсвет отдалился,  Кавенанту  стало  невыносимо  грустно.
Подумать  только,  в  Стране  не стало целебной грязи!  Внезапно его печаль
сменилась гневом.  "Черт возьми!  Фоул,  - безмолвно простонал он,  - я  не
допущу,  чтобы  ты  так  обращался  со  Страной!"  Ненависть  с новой силой
вспыхнула в его душе. Казалось, гнев прибавил ему сил, и он открыл глаза.
     Триок стоял над ним,  зажав в руке свой жезл  из  ломиллиалора,  точно
собираясь  вонзить  его  Кавенанту  между глаз.  Высокое Дерево жарко сияло
белым огнем,  вокруг него курился пар.  Острый древесный запах смешивался с
землистым запахом гравия.
     Торопливо произнося слова,  которых Кавенант не понимал, Триок опустил
свой жезл и прикоснулся его кончиком к ране на лбу.
     Вначале ничего  не  произошло.  Но  потом  внезапно  жар  пронзил  его
онемевшую левую ладонь,  вспыхнув сначала под кольцом на безымянном пальце.
Распространяясь к запястью,  он вызвал волну острой боли, как будто сдирали
плоть с заледеневших костей,  - боли,  которая,  несмотря ни на что, была в
каком-то смысле даже приятна.  Вскоре во всей левой руке возникло ощущение,
будто ее подвергли злой пытке, и тем не менее она начала оживать.
     По мере  того  как  оледенение  внутри таяло,  начали оживать и другие
части тела. Суставы ожили, избитые ребра заныли. Вскоре и боль во лбу снова
напомнила о себе.
     Тогда Триок   сместил  кончик  Высокого  Дерева  со  лба  к  раздутым,
почерневшим,  крепко сжатым  губам,  отчего  почти  сразу  же  их  пронзила
сильнейшая боль, которая заставила Кавенанта потерять сознание.
     Он приходил  в себя медленно и постепенно;  однако,  открыв глаза,  он
понял,  что стал совсем другим.  Раны не были полностью исцелены - и лоб, и
рот  продолжали болеть,  а тело ныло от ушибов.  Но внутренний холод исчез.
Опухоль на губах уменьшилась,  он видел все вокруг гораздо яснее.  И все же
некоторое онемение в руках и ногах по-прежнему оставалось. Умершие нервы не
ожили - теперь Страна сама была в таком состоянии,  что  полностью  вернуть
ему здоровье она не могла.
     Но он  ожил..,  он был в Стране..,  он видел Морехода.  Отложив полное
выздоровление до другого раза, он оглянулся.
     Он находился в небольшой извилистой долине,  затерянной в горах,  чуть
пониже  Смотровой  Площадки  Кевина.  В  воздухе  порхал снег,  тонкий слой
которого уже покрывал одеяло,  которым он был укрыт.  Дело  шло  к  вечеру,
однако  это его мало беспокоило.  Он вспомнил,  что именно в этой долине он
бывал когда-то прежде с Леной.
     Тогда все  здесь  выглядело  совсем  иначе.  Раньше  это  было  тихое,
спокойное место,  заросшее высокой травой и окруженное соснами, похожими на
стражей,  охраняющих его покой.  Долину пересекал веселый,  звонкий  ручей.
Теперь сосны потеряли всю свою зелень и казались почти мертвыми - очевидно,
эта зима была холоднее,  чем они могли выдержать;  замерзший ручей  пролег,
словно   преждевременная   морщина.   Удивительно,   какое   разрушительное
воздействие на природу здешних мест оказала непривычно суровая зима.
     Кавенант сел,  подвинулся ближе к чаше с гравием и заметил неподалеку,
около  второй  такой  же  чаши,  три фигуры.  Один из греющихся заметил его
движение и тут же сообщил об этом остальным.  Триок поднялся  и  подошел  к
Кавенанту. Присев на Корточки рядом с Неверящим и внимательно вглядываясь в
его лицо, он сказал:
     - Ты был очень тяжело болен. Моих знаний оказалось недостаточно, чтобы
полностью тебя исцелить. Однако, похоже, умирать ты уже не собираешься.
     - Ты спас мне жизнь, - ответил Кавенант, стараясь не обращать внимания
на слабость и боль во рту.
     - Может быть.  Не уверен, что это сделал только я. Твоему телу помогла
вольная  магия.  Похоже,  ломиллиалор вызвал ответную реакцию твоего Белого
Золота.  Его сила оказалась более могущественной,  чем та,  которую я  смог
вызвать из Высокого Дерева.
     "При чем  тут  мое  кольцо?" - тупо подумал Кавенант.  Однако сейчас у
него не было сил разбираться.
     - Ты спас меня, - повторил он. - Больше я ничего не знаю.
     - Пусть так.  Сейчас тебе нужно поесть.  Ты не ел  много  дней.  -  Он
оглянулся и добавил:
     - Мореход нашел для тебя немного алианты.
     Мерзлая земля   вздрогнула  под  тяжелыми  шагами,  и  вскоре  Мореход
опустился рядом с Кавенантом на колени,  как обычно приветливо улыбаясь.  В
обеих ладонях он держал свежие ягоды жизни.  Кавенант тупо уставился на них
- казалось,  он забыл,  что с ними нужно делать.  Он голодал так долго, что
почти разучился есть.  Но ему не хотелось огорчать Великана. Протянув руку,
он взял одну ягоду.
     Протолкнув ее  в  рот,  он  ощутил  сложный  солоновато-сладкий  вкус,
немного напоминающий персик,  и все мысли о том,  что он отвык есть, тут же
выскочили у него из головы.  Проглотив ягоду,  он ощутил мощный прилив сил.
Сплюнув в ладонь косточку, он бросил ее через плечо, словно совершая обряд,
И тут же начал есть жадно, с волчьим аппетитом.
     Он не останавливался до тех пор,  пока ладони Морехода не опустели.  С
сожалением вздохнув, он закинул последнюю косточку за спину.
     Одобрительно кивнув,  Великан  уселся  рядом с чашей с гравием;  Триок
присоединился к нему. Глядя на обоих, Кавенант сказал:
     - Я никогда этого не забуду.
     Он не находил слов, чтобы выразить свою благодарность.
     Триок недоуменно нахмурился и спросил Морехода:
     - Он что, угрожает нам? Великан ответил со слабой улыбкой:
     - Нет. Это у Неверящего такая манера выражаться. Он не угрожает.
     Кавенант попытался улыбнуться,  но губы не  слушались.  Подоткнув  под
себя одеяло,  он уселся поудобнее,  собираясь задать множество вопросов и в
то же время чувствуя,  что боится получить на них ответы.  Да он и не знал,
как  и о чем спрашивать.  Горечь Триока и шрамы Морехода встали между ним и
теми, кто его вызвал; он догадывался, что их рассказы усилят в нем ощущение
вины. И все же он должен расспросить их, должен узнать, что произошло в его
отсутствие.  Он еще помнил,  как выглядела эта  долина,  когда  он  впервые
увидел ее. К тому же и Морэм настоятельно просил его о помощи.
     Не придумав ничего лучше, он начал:
     - Я никак не ожидал,  что окажусь здесь.  Я был уверен,  что это Морэм
вызвал меня,  хотя у него не было Посоха Закона.  Как...  Как  вам  удалось
сделать это?
     Триок сурово ответил:
     - Морэм,  сын  Вариоля,  Высокий  Лорд,  приходил  в подкаменье Мифиль
незадолго до последней войны,  когда мы воевали с Опустошителем. Он подарил
мне  тогда  жезл  из ломиллиалора,  которым я и лечил тебя,  и вызывал.  Он
подарил мне этот жезл, но я не умел с ним обращаться и отправился в Лосраат
изучать,  как нужно применять Высокое Дерево. Там я узнал о гибели Высокого
Лорда Елены...  Я...  - На мгновение он остановился,  борясь с волнением. -
Мне не хотелось, чтобы дар Морэма пропал зря. В последующие годы я сражался
с тварями Серого Убийцы.  Потом к нам присоединился Мореход,  и  вместе  мы
воевали на Южных Равнинах.  Зима становилась все холоднее, а мы нападали, и
прятались,  и нападали снова.  Под конец до нас дошло известие о  том,  что
Ревелвуд пал и что сам Ревелстоун в осаде.  Тогда мы вернулись в Мифиль.  С
ломиллиалором Высокого Лорда Морэма,  силой Морехода и знаниями,  которые я
вынес  из  Лосраата,  мы в течение трех дней вызывали тебя в Страну,  и,  в
конце концов, нам это удалось. Поверь, это было нелегко.
     Картины страшного разорения Страны вспыхивали во время этого  рассказа
в сознании Кавенанта,  но он отогнал их прочь, до того времени, когда будет
способен спокойно думать об этом, и спросил:
     - Но как? Я думал, только Посох Закона...
     - Когда погибла Высокий Лорд Елена, многое нарушилось, - резко ответил
Триок.  -  Зло  распространилось  по  Стране.  Посох  давал  силы  Добру  и
ограничивал Зло.  Теперь эти ограничения исчезли.  Разве ты не  чувствуешь,
как необычна эта зима, как все вокруг дышит Злом?
     Кавенант с содроганием понял, что Триок прав. Чувство вины, которое он
испытывал из-за смерти Елены,  с новой силой охватило  его,  и  он  перевел
разговор на другое:
     - И все же я не понимаю, зачем ты сделал это. После того что произошло
с Леной..,  и Еленой.., и Этиаран, - он не смог заставить себя назвать вещи
своими  именами,  - у тебя было меньше,  чем у кого бы то ни было в Стране,
причин желать моего возвращения.  Даже Трелл...  Мореход,  наверное,  может
забыть, но ты - нет. Не понимаю, какие у тебя могли быть причины...
     Триок ответил резко и быстро, словно уже не раз это обдумывал:
     - Учителя Лосраата придают очень большое значение твоему возвращению -
это мотив. Мореход, который сражается за Страну, хочет, чтобы ты был здесь,
- это мотив.  Сама Страна - мотив.  И Лена,  дочь Этиаран,  все еще живет в
подкаменье Мифиль. В последние годы своей жизни Этиаран, жена Трелла, часто
повторяла,  что  долг  живых  состоит  в  том,  чтобы придать смысл жертвам
умерших.  Однако мне бы хотелось,  чтобы приобрели смысл и жертвы тех,  кто
еще  жив.  После..,  после того оскорбления,  которое ты нанес Лене...  Она
спряталась,  не сказав никому ни слова, чтобы ты смог добраться до Лордов и
передать  им  свое  сообщение.  Это  -  жертва,  и у нее должен быть смысл,
Неверящий.
     Кавенант ждал от Триока обвинений,  но не удивился. Елена в свое время
предупреждала,  что Триок глубже и сильнее, чем кажется на первый взгляд. И
все же Кавенант даже сейчас удивлялся, не понимая, откуда Триок черпал свою
силу. Он был простым пастухом. Девушку, которую он любил, обесчестили, а ее
незаконнорожденная дочь выросла и прониклась  самыми  нежными  чувствами  к
тому,  кто  совершил насилие над ее матерью.  Но что-то же заставило Триока
отправиться в Лосраат - овладевать там опасным знанием,  к которому у  него
от  природы  не  было  никакой тяги.  Он участвовал в партизанской войне за
Страну.  И теперь ради нее же вызвал Кавенанта,  движимый своим собственным
суровым понятием о милосердии. Кавенант хрипло произнес:
     - Ты остался верен своей Клятве. "Я в долгу перед тобой и за это тоже,
Фоул", - мысленно добавил он.
     Внезапно Триок вскочил.  Морщины вокруг его глаз стали заметнее, когда
он приблизил лицо к Кавенанту, изучающе глядя на него.
     - Что ты собираешься делать?
     - Спроси  меня  об  этом  попозже.  - Кавенанту было нестерпимо стыдно
смотреть в глаза Триока, и он потупился. - Пока я не готов.
     Он сжал в кулак руку, на которой было надето кольцо.
     - Всему свое время,  - произнес Мореход.  -  Тебе  нужно  как  следует
отдохнуть.
     - Думай скорее, - сказал Триок. - Нам пора уходить отсюда.
     Резко повернувшись,  он отошел к своим товарищам, сидящим около второй
чаши с гравием.
     - Он - хороший человек, - мягко сказал Мореход. - Ему можно доверять.
     "О, я,  без сомнения, доверяю ему, - подумал Кавенант. - А что мне еще
остается?"   Несмотря  на  теплые  одеяла,  он  снова  почувствовал  холод.
Подвигаясь ближе к чаще с огненными камнями,  он заметил тень беспокойства,
мелькнувшую   на   лице  Великана.  Подумать  только.  Мореход  по-прежнему
заботился о нем - о нем,  который сделал  так  мало,  чтобы  заслужить  эту
заботу! Кавенант торопливо произнес:
     - Я еще ничего не знаю о том,  что случилось с тобой. Великаны... Я не
знаю,  что произошло с ними.  И ты...  Твои шрамы... - Говоря, он испытующе
вглядывался  в  лицо  Морехода.  -  Сейчас я повеселю тебя.  Ты по-прежнему
любишь забавные истории?  Знаешь, чего я боялся после того, что случилось в
Ущелье  Предателя?  Боялся,  что ты вернешься к остальным Великанам и..,  и
убедишь их больше не сражаться, выйти из игры. Ну, что скажешь? Забавно?
     Однако Мореходу не было смешно,  и Кавенант с болью это понял. Опустив
голову, Великан закрыл лицо руками.
     - Приятно  слышать  это.  -  Голос  Морехода  звучал глухо.  - Мои уши
слишком долго слышали только гром сражений.
     Когда он поднял голову, выражение его лица было, как всегда, спокойным
и дружелюбным. Только огонь в глубине глаз выдавал затаенную боль.
     - Но я пока не готов к веселью. Я утратил способность смеяться, потому
что смех мог отбить желание убивать - даже тварей Душегуба.
     - Мореход, что с тобой? - повторил Кавенант. Великан беспомощно развел
руками, точно рассказывать о себе было выше его сил.
     - Друг мой,  вот он я,  перед тобой.  Я - то,  что ты видишь.  То, что
случилось со мной, трудно передать словами, а ведь тебе известно, что среди
Великанов я всегда слыл неплохим рассказчиком.  Камень и море!  Кавенант, я
не могу ответить на твой вопрос.  Тебе известно все, что произошло во время
Великого   Похода  за  Посохом  Закона.  Помнишь  пророчество  ДеймонаДруга
Великанов?  Все исполнилось,  и тогда я понял,  что  мне  осталось  одно  -
сражаться.  Я  забыл  море,  я  больше  не думаю о поисках родины.  Я служу
Стране,  которой многим обязан.  Но я не вернулся  к  Лордам,  -  продолжал
Мореход.   -  Скорее  всего,  потому,  что  меня  пугала  новая  встреча  с
величественной красотой Ревелстоуна, построенного Великанами. К тому же мне
казалось  слишком большой роскошью укрываться в его стенах,  когда в Стране
твари Душегуба бесчинствуют.  Я хотел сражаться и присоединился к тем,  кто
сражался.  Я  прикончил  множество  тварей на всем пространстве от Северных
Высот до Последних Холмов.  Потом я встретил Триока,  сына Тулера, и узнал,
что  у  него  есть  жезл из Высокого Дерева,  потомка Первого Дерева,  того
самого, из которого был сделан Посох Закона... И мы стали сражаться вместе.
Вот откуда мои шрамы, и вот каким образом я оказался здесь.
     - Ты слишком долго пробыл рядом с людьми, - пробормотал Кавенант. - Ты
не все рассказал мне,  правда?  Что?  Как?  У меня столько вопросов... Я не
знаю, с чего начать.
     - И не начинай,  друг мой.  Отдохни.  - Протянув руку, Мореход ласково
дотронулся до плеча Кавенанта.  - Ты тоже  слишком  долго  пробыл  рядом  с
людьми..,  другого сорта. Тебе необходимо отдохнуть хотя бы несколько дней,
но, боюсь, их у тебя не будет. Поспи, пока есть возможность.
     Кавенант лег и с удивлением обнаружил,  что в самом деле хочет  спать.
Тепло  одеял  и  гравия  навевали  дремоту,  то  же  самое  делала алианта,
растворившаяся  в  его  крови.  Завтра...  Завтра,  когда  голова  у   него
прояснится, он сообразит, какие вопросы нужно задать.
     Он лишь пробормотал, когда Мореход со всех сторон подтыкал вокруг него
одеяло:
     - Сколько времени уже тянется эта зима?
     - Успокойся, друг мой, - ответил Мореход. - Весна в Стране должна была
начаться три месяца назад. Кавенант вздрогнул.
     - Черт возьми, Фоул! - прохрипел он. - Черт бы тебя побрал!
     Вскоре им   завладела   слабость.   Не   в  силах  сопротивляться,  он
почувствовал,  что засыпает, а в голове продолжало вертеться: "Черт возьми,
Фоул...   Черт   возьми..."   Он  провалился  в  сон,  но  вскоре  громкие,
возбужденные  голоса,  звучащие  неподалеку,   заставили   его   наполовину
проснуться.
     - Ты рассказал ему только малую часть правды. - Это сказал Триок.
     Мореход ответил:
     - Он  слишком  болен,  ему  и  этого с лихвой хватило.  У меня язык не
повернулся рассказать...
     - Он должен знать! Он в ответе за это.
     - Нет, я не согласен.
     - Все равно, он должен знать.
     - Даже камень может треснуть под слишком тяжелым грузом.
     - Ах,  горный брат!  Как ты будешь  оправдываться,  если  он  принесет
Стране новые беды?
     - Успокойся,  друг мой. Не надо меня пугать. Я и сам знаю, что мне нет
оправданий.
     Кавенант слушал..,  и ничего не понимал. Потом голоса смолкли, а может
быть,  он просто снова заснул. Тело знало, что сон для него сейчас - важнее
всего.


                         Защита подкаменья Мифиль

     Позже он  проснулся  от того,  что Мореход тряс его за плечо.  Высунув
голову из-под одеял, в тусклом свете полуприкрытых чаш с гравием он увидел,
что  снегопад  прекратился,  но рассвет еще не наступил.  Ночь набросила на
долину свое черное покрывало.
     - Отстань.  Дай мне поспать...  - неразборчиво забормотал он,  пытаясь
снова залезть под одеяло. Мореход продолжал его трясти:
     - Вставай, юр-Лорд. Тебе нужно поесть. Скоро выходим.
     - Рассвет...   -   Губы  Кавенанта  плохо  слушались,  точно  онемение
распространилось уже и на них. - Он говорил - мы выходим на рассвете.
     - Йорквин заметил огни,  приближающиеся  к  Мифилю  со  стороны  Южных
Равнин.  Люди  по  ночам  теперь не осмеливаются ходить с огнями.  К нам со
стороны подкаменья тоже кто-то подбирается.  Мы не можем больше  оставаться
здесь.
     Все еще  толком не проснувшись,  Кавенант напился холодной талой воды.
Ледяной ветер быстро привел  его  в  чувство.  Дрожа  от  холода,  он  взял
протянутую  миску  с  едой,  в  которой  обнаружил хлеб и ягоды алианты,  и
принялся быстро есть.
     - Если...  Кто бы ни были эти твари...  Если они придут,  мы  здесь  в
безопасности? - спросил он с набитым ртом.
     - Может  быть.  Но  защитникам  подкаменья  придется туго.  Они - люди
Триока, мы должны помочь.
     - А почему бы им просто не спрятаться в горах  и  не  дождаться,  пока
нападающие уйдут?
     - Они  не  раз делали так прежде.  На Мифиль нападают не в первый раз.
Жителям опостылело восстанавливать разрушенные дома,  и  на  этот  раз  они
решили драться.
     Опустошив миску,  Кавенант  снова напился холодной воды,  от которой у
него заломило горло.
     - Я - плохой воин.
     - Я помню.  - Мореход улыбнулся, глядя на него со странным выражением,
словно  то,  что  он  на  самом  деле  помнил,  не  соответствовало  словам
Кавенанта. - Ты будешь в безопасности.
     Взяв флягу и миску,  он положил их в большой  кожаный  мешок;  вытащив
оттуда тяжелую куртку из овчины, он протянул ее Кавенанту.
     - Она  сослужит  тебе  хорошую  службу  - хотя от этой зимы не защитит
никакая одежда,  никакой огонь.  Жаль,  что я не могу предложить тебе обувь
получше.  Но жители подкаменья носят только сандалии.  - Он достал из мешка
пару сандалий на толстой подошве.
     Обуваясь, Кавенант впервые увидел,  как сильно изранены его  ноги.  От
кончиков  пальцев  до  пяток  они  были стерты,  избиты и покрыты кровавыми
волдырями; со щиколоток свисали остатки носков. Но боли он не чувствовал.
     - Нечего тревожиться об этом,  - пробормотал он себе под  нос.  -  Это
всего лишь проказа.
     Он натянул  сандалии  и застегнул ремешки.  "Когда-нибудь я,  наверно,
пойму,  зачем вообще  пытаюсь  заботиться  о  своем  здоровье",  -  подумал
Кавенант. Но в глубине души он знал зачем. Этого требовала та цель, которая
становилась все отчетливее с тех пор, как он снова оказался в Стране.
     - Тебе  непременно  нужно  побывать  в  моем  мире,  -  прошептал  он,
обращаясь  не столько к Великану,  сколько к самому себе.  - Это нестрашно,
зато перестаешь что-либо чувствовать.
     В этот момент Триок их окликнул.  Мореход  быстро  упаковал  одеяла  в
мешок,  взял  его  в  одну  руку,  в  другую  - чашу с гравием,  и вместе с
Кавенантом они двинулись в сторону подкаменья.
     Триок со своими спутниками стояли около узкой расщелины,  которая вела
в долину.  Они разговаривали тихими напряженными голосами,  дожидаясь, пока
Мореход и Кавенант присоединятся.
     - Горный брат,  - отрывисто произнес Триок,  - разведчики вернулись  с
Равнин.  Слен сообщил... - Он резко оборвал себя, насмешливо улыбнувшись. -
Прости,  я забыл о  вежливости  и  не  представил  вас  друг  другу.  -  Он
повернулся  к  пожилому  коренастому  мужчине,  который  с трудом переводил
дыхание на холоде. - Слен, муж Терас, это юр-Лорд Томас Кавенант, Неверящий
и  Носящий Белое Золото.  Неверящий,  это Слен,  самый лучший повар на всех
Южных Равнинах, а его жена, Терас - старейшина подкаменья Мифиль.
     Кавенант и Слен отсалютовали друг другу;  у Кавенанта  это  получилось
довольно  неуклюже,  словно холод и онемение сковывали его движения.  Триок
повернулся к двум другим своим товарищам,  мужчине и женщине,  похожим друг
на  друга  как  близнецы.  У  обоих был воинственный и одновременно изрядно
потрепанный вид,  словно ночные стычки были для них  самым  обычным  делом;
когда  они  посмотрели на Кавенанта,  их взгляды ничего не выражали - точно
они утратили способность удивляться.
     - Это Йорквин и Квайррел, - произнес Триок. - Мы воюем с ними плечом к
плечу  с  первых  дней нападения на Страну.  Неверящий,  когда до нас дошла
весть об осаде Ревелстоуна,  мы как раз гнались за  большой  бандой  тварей
Серого Убийцы на Южных Равнинах.  Мы тут же оставили их и скрылись, заметая
следы.  Но  несколько  наших  наблюдателей  продолжали  следить  за   ними.
Вернувшиеся только что наблюдатели сообщили,  что сначала бандитам никак не
удавалось найти нас,  но два дня назад  они  неожиданно  ринулись  прямо  к
Мифилю. - Угрюмо помолчав, Триок продолжал:
     - Думаю,  их  привлекла та сила,  которую мы использовали на Смотровой
Площадке Кевина.  Меленкурион!  У некоторых из этих тварей есть глаза...  Я
хочу сказать, что они способны чувствовать...
     - Значит, мы здесь не в безопасности, - сказал Мореход. - Если они и в
самом деле "увидели", как действует Высокое Дерево, то не успокоятся до тех
пор,  пока  не  захватят  его,  чтобы  отдать  Душегубу,  и  не  убьют  его
обладателя.
     Закашлявшись, Слен сказал:
     - - Нужно уходить. Они нападут на рассвете. Триок коротко кивнул.
     - Мы готовы.  - Он посмотрел на Кавенанта и Морехода.  - Неверящий, мы
пойдем пешком - дни поездок верхом давно позади. Справишься?
     - Сейчас уже поздно думать о том,  с чем я справлюсь,  а с чем нет,  -
ответил Кавенант,  пожав плечами. - В крайнем случае. Мореход, если я стану
вас задерживать, может взять меня на руки.
     - Ну,  что же... Тогда, - Триок затянул потуже пояс плаща и поднял над
головой чашу с гравием, освещая дорогу, - пошли.
     Квайррел быстро первой двинулась вперед во мрак ущелья, за ней - Триок
и  Слен;  дальше  шли  Кавенант  и  Мореход,  который  держал вторую чашу с
гравием; Йорквин замыкал шествие.
     Пройдя совсем немного, Кавенант понял, что у него еще слишком мало сил
для путешествия.  Мышцы не слушались, каждое движение давалось с трудом, он
начал замерзать.  Кавенант пытался держаться,  несмотря ни на что, но когда
показалось подкаменье,  он понял,  что без помощи ему не обойтись.  Если он
хотел когда-нибудь достигнуть той цели,  которая скрыто зрела  в  душе,  он
должен был научиться принимать помощь.  Тяжело дыша, он привалился к скале.
Мореход тут же склонился над ним:
     - Я здесь, друг мой.
     - Мореход,  мне не справиться одному. Добродушно рассмеявшись, Мореход
сказал:
     - И мне тоже,  друг мой,  и мне тоже.  В дружбе есть своя прелесть, не
так ли?
     Без видимых усилий подняв Кавенанта, он взял его на руки, как ребенка,
так,  чтобы тот мог смотреть вперед,  и отдал ему чашу с гравием.  В теплом
свете огненных камней стало видно, что Великан ухмыляется.
     - Я рискую,  друг мой, - произнес он. - Быть полезным - очень приятно:
это легко может превратиться в опасную привычку.
     Он замолчал,  заметив  нахмуренное  лицо  обернувшегося  к ним Триока.
Вскоре Триок закрыл свою чашу с гравием,  по кивку Морехода Кавенант сделал
то  же  самое,  и  Великан  спрятал  ее  в мешок.  Дальше они спускались по
открытому склону горы в полной темноте,  лишь вдалеке, точно искры, мерцали
сторожевые огни.
     - Их много, - напряженно произнес Мореход. - Они нападут на рассвете -
так сказал Слен.
     - Тогда нужно поторопиться, - сверкнув глазами, ответил Триок.
     Свернув влево, он трусцой двинулся по темному карнизу. Быстрыми шагами
Мореход  догнал  его,  и  вскоре  они  уже  шли  по  более пологому склону.
Постепенно  Кавенант  почувствовал,   что   воздух   стал   гораздо   менее
разреженным.  Тепло  прижатой к груди чаши с гравием придавало ему сил.  Он
попытался вспомнить,  как выглядела эта тропа  весной,  но  мешали  мрак  и
холод.  Между  тем  Триок перешел на бег,  и вслед за ним Мореход.  Толчки,
которые при  этом  испытывал  Кавенант,  вытрясли  у  него  из  головы  все
посторонние мысли. Глаза понемногу привыкали к темноте, и вскоре он уже мог
различать очертания высоких гор слева,  глубокую долину справа и на дне  ее
ощерившуюся льдом замерзшую реку.  Затем тропа круто свернула к подкаменью,
а  за  восточными  пиками  гор  стали  видны   первые   тусклые   проблески
занимающегося рассвета.
     Из-под подошв Триока,  который бежал все быстрее,  летели комья серого
снега; над головой Кавенанта тяжело, с хрипом дышал Мореход.
     Неожиданно Квайррел резко остановилась.  Когда Триок и Мореход нагнали
ее,  они  увидели,  что  рядом  с  ней  стоит еще одна женщина,  жительница
подкаменья. Она быстро и негромко произнесла:
     - Триок,  люди готовы.  Твари приближаются. Их много, но разведчики не
заметили ни пещерников, ни юр-вайлов. Что будем делать?
     Пока она говорила,  Кавенант спрыгнул на землю.  Потопав ногами, чтобы
разогнать кровь, он подошел поближе, прислушиваясь к разговору.
     - Кто-то из них "видит",  - сказал Триок.  - Они охотятся  за  Высоким
Деревом.
     - Старейшины сказали то же самое.
     - Мы  воспользуемся  этим,  чтобы заманить их в ловушку.  Я останусь с
этой  стороны  подкаменья,  так,  чтобы  им  пришлось  перерыть  все  дома,
разыскивая   меня.   Они   разделятся.   Нам   помогут  само  подкаменье  и
неожиданность нашего  нападения.  Скажи  людям,  чтобы  они  спрятались  за
стенами домов, на той стороне.
     Женщина повернулась   и   направилась  к  подкаменью.  Триок  медленно
последовал за ней,  на ходу давая указания Квайррел и Йорквину. Бок о бок с
Мореходом  Кавенант  пошел  следом  за ними,  раздумывая о том,  как бы ему
уцелеть в предстоящей схватке.  Триок был уверен,  что  твари  охотятся  за
ломиллиалором,  но Кавенант придерживался иного мнения.  Он подозревал, что
банда по указанию Фоула разыскивает его и Белое Золото.
     Тяжело дыша,  он шел вслед за Триоком,  и вскоре его  взору  открылись
очертания каменных домов,  выстроенных по кругу;  по большей части они были
одноэтажными,  с плоскими  крышами.  Их  входы  были  обращены  к  открытой
площадке в центре круга, где происходили собрания жителей.
     В отдалении,  у входа в долину,  виднелись огни нападавших. Они быстро
перемещались, точно твари уже чувствовали запах добычи и это их подгоняло.
     Пристально вглядываясь в направлении огней,  Триок сказал, обращаясь к
Мореходу:
     - Если  мы потерпим поражение.  Высокое Дерево и Неверящий остаются на
твоем попечении. Ты должен будешь сделать то, что не удалось мне.
     - Мы справимся с ними,  - ответил Мореход.  - Нельзя допустить,  чтобы
они ушли. Что такого особенного ты можешь не успеть сделать?
     Резко тряхнув головой в сторону Кавенанта, Триок ответил:
     - Простить его.
     Не дожидаясь  ответа,  от  устремился  к подкаменью.  Кавенант кинулся
следом, но онемевшие ноги подвели - они так неуверенно скользили, что он не
мог  передвигаться достаточно быстро.  И все же у самого подножия холма ему
удалось догнать Триока.  Схватив его за руку,  он произнес,  тяжело выдыхая
клубы пара:
     - Не надо прощать меня.  Не надо мучить себя ради меня. Просто дай мне
оружие, чтобы я тоже мог сражаться. Триок резко выдернул свою руку.
     - Оружие?  - почти прокричал он.  - Зачем тебе оружие?  У тебя же есть
твое кольцо, пользуйся им! - Но тут же взяв себя в руки, он мягко добавил:
     - Кавенант,  может быть, настанет день, когда мы поймем друг друга, ты
и я.
     Сунув руку под плащ,  он достал каменный нож с  длинным  лезвием  и  с
серьезным  выражением  лица  вручил его Кавенанту,  словно они были добрыми
товарищами.  И тут же заторопился прочь,  к своим людям, которые суетились,
занимая позиции на окраинах селения.
     Кавенант смотрел  на  нож в своей руке,  точно это была ядовитая змея.
Теперь,  когда у него и вправду оказалось оружие, он понятия не имел, что с
ним делать.  Он вопросительно посмотрел на Морехода,  но внимание того было
поглощено зрелищем приближающихся огней;  глаза его  пылали,  точно  в  них
отражались   все  битвы,  в  которых  ему  пришлось  участвовать.  Кавенант
внутренне содрогнулся.  Он покрутил нож в руке,  поворачивая его то так, то
эдак; потом распахнул куртку и сунул нож под ремень.
     - Что дальше?  - требовательно спросил он, пытаясь отвлечь Великана. -
Будем просто стоять? Или начнем бегать кругами?
     Лицо Великана потемнело.
     - Они защищают свои дома,  - сурово произнес  он.  -  Если  не  можешь
помочь, воздержись, по крайней мере, от насмешек.
     Махнув рукой, он зашагал в направлении ближайших домов.
     Сокрушаясь по  поводу  того,  что  он  навлек на себя непривычный гнев
Морехода,  Кавенант поплелся за ним.  Большинство людей уже  спрятались  за
домами.  Великан  задержался  у задней стены одного из них,  прочные навесы
которого, поддерживающие плоскую крышу, доходили ему до шеи. Когда Кавенант
оказался рядом,  он легко поднял его и без особых усилий броском закинул на
крышу.
     Кавенант упал лицом в снег. Отплевываясь, он тут же поднялся на колени
и разгневанно повернулся к Великану.
     - Здесь  ты  будешь  в  большей безопасности,  - сказал тот и кивнул в
сторону соседнего дома. - Я буду охранять тебя оттуда. Пригнись пониже, они
уже почти здесь.
     Кавенант тут  же  упал  ничком.  Словно по сигналу,  в то же мгновение
вокруг воцарилась мертвая тишина, нарушаемая лишь угрюмым завыванием ветра.
На крыше он чувствовал себя совершенно беззащитным.  Даже от такой высоты у
него кружилась голова;  он знал,  что  не  сможет  ни  взглянуть  вниз,  ни
спрыгнуть в случае необходимости.  Откатившись от края,  он замер. Хотя его
движения  были  приглушены  снегом,  ему  они  показались  очень  громкими.
Некоторое  время  у него не хватало мужества обернуться - он боялся увидеть
над краем крыши злобные глаза преследователей.
     Но мало-помалу страх  и  тревога  исчезли.  Ругая  себя  за  трусость,
раскинув в сторону руки, он медленно и осторожно начал разворачиваться и, в
конце концов, оказался лицом к центру подкаменья.
     Все небо над долиной было обложено  густыми  серыми  облаками,  сквозь
которые  просачивался  бледный  утренний свет,  придавая всему болезненный,
унылый вид.  От этого зрелища Кавенанта пробрал озноб. Дневные сумерки были
неестественны,  не  правильны  -  отсюда он ощущал это даже острее,  чем со
Смотровой Площадки Кевина. И злоба стоявшего за всем этим ошеломляла. Фоулу
оказалось  по  плечу  исказить даже самые фундаментальные земные законы!  В
таком случае,  что для него какой-то один несчастный прокаженный? Кавенанту
вдруг   стало   ясно,  что  любая  попытка  противостоять  этой  мощи  была
смехотворна.
     Рука Кавенанта невольно потянулась к ножу, словно одно прикосновение к
нему  могло  напомнить  ему  о  том,  на что способны мужество и сила духа.
Однако в этот момент сквозь вой ветра до него донеслось  неясное  лязгание.
Напрягая слух, он понял, что орда тварей Фоула приближается.
     Они даже не старались идти бесшумно,  двигаясь с уверенностью голодной
толпы,  не сомневающейся в успехе.  Грязным потоком катясь вдоль реки,  они
клацали  оружием,  вызывая  на  бой  жителей подкаменья.  Кавенант вжался в
плоскую крышу, глядя через ее край так напряженно, что заломило глаза.
     Гортанные крики  и  удары  железа  по  камню  стали  слышнее  -  твари
принялись  обыскивать  первые  дома.  Кавенант попрежнему ничего не видел -
строения загораживали ему обзор. Повернувшись в другую сторону, он заметил,
что  в пальцах у него зажат обледеневший комок снега;  ему с трудом удалось
разжать онемевшую руку.  Сделав это, он положил открытые ладони на каменную
поверхность крыши, чтобы быть готовым, в случае надобности, к прыжку.
     Твари явно  не  собирались  окружать  селение,  не старались захватить
жителей врасплох;  они с криками прочесывали дом за домом,  двигаясь  таким
образом,  чтобы  оттеснить  людей  к  горловине  долины.  Кавенант  не  мог
придумать этой тактике никакого  другого  объяснения,  кроме  беспредельной
самоуверенности  и  презрения к противнику.  Твари были абсолютно уверены в
том,  что люди никуда от них не денутся,  и,  по-видимому,  уже предвкушали
кровавую резню.  Как ни странно,  от этой мысли Кавенанту стало легче - они
наверняка вели  бы  себя  иначе,  если  бы  их  задачей  был  захват  такой
могущественной и таинственной вещи, как его Белое Золото.
     Но вскоре ему стало ясно,  что такому их поведению могло быть и другое
объяснение.  Сквозь рассветную мглу он разглядел на дальнем  конце  селения
вспышку  зеленого  света.  Она длилась всего мгновение,  но воздух сразу же
наполнился  грохотом,  который  могли  бы   издавать   множество   валунов,
скатываясь  откуда-то  и  ударяясь  друг  о  друга.  Кавенант был настолько
ошеломлен,  что едва не вскочил на ноги,  чтобы разглядеть,  что случилось.
Однако  первые  твари  уже  показались  в  центре подкаменья,  и он остался
лежать.
     Большинство из них напоминали людей, но странно обезображенных, словно
еще  при  рождении  некий  могучий  кулак сдавил и перекрутил им все кости,
искорежив почти до неузнаваемости. Глаза находились не на своем месте, носы
и рты уродливо выпирали,  кожа бугрилась,  точно глина, выдавливаемая между
сильными пальцами;  у некоторых по  лицу  сочилась  отвратительная  на  вид
жидкость,  словно  вся голова была огромной гноящейся язвой.  Все остальные
части тела  также  выглядели  неестественно  уродливо.  У  одних  чудовищно
изгибались  спины,  у  других имелись лишние руки и ноги,  у третьих голова
казалась  вдавленной,  располагаясь  на  уровне  груди.  Но  от  всех   без
исключения  веяло  ненавистью  ко  всему здоровому и хорошему - ненавистью,
которая, по-видимому, была самой их сутью.
     Они были совершенно голые, если не считать мешков с едой и веревок, на
которых  болталось  оружие.  Сплевывая  и скалясь,  они вступили на главную
площадь.  Там они стояли,  обмениваясь гортанными выкриками, пока с другого
конца  селения  не  сообщили  о том,  что половина домов уже у них в руках.
Тогда их вожак - высокий,  костистый,  с тремя массивными руками -  пролаял
какую-то  команду,  обращаясь к стоящим рядом.  В ответ к нему приблизилась
большая группа,  ведя за собой троих, еще более удивительных и непохожих на
остальных.
     Эти трое  были  слепы и безволосы,  точно юр-вайлы,  но,  в отличие от
последних,  у них отсутствовали и носы,  и уши.  Крошечные головы сидели на
могучих  плечах.  Бочкообразное  туловище  заканчивалось  короткими ногами,
тяжелые руки свешивались почти до земли.  От  плечей  до  кончиков  пальцев
тыльную сторону рук покрывали странного вида присоски.
     Эти необыкновенные  твари подошли к одному из домов и встали по разные
стороны.  По команде они приблизились к стенам,  как  можно  шире  раскинув
руки,  и,  дойдя  до  них,  прижались  своими  присосками к плоским камням.
Казалось,  они  обнимают  дом,  источая  на   него   свою   злобную   силу,
захлестнувшуюся вокруг него, как петля.
     Кавенант с возрастающим страхом наблюдал за ними.  Теперь он все понял
- эти трое были здесь  главные.  Между  тем  исходящая  от  последних  сила
возрастала,  и  вместе  с  ней  усиливался  запах  эфирного  масла;  петля,
наброшенная на дом,  которая сначала только угадывалась, потом превратилась
в  сверкающий  зеленый трос,  бегущий через руки каждой твари вокруг дома и
стискивающий  его  с  неутолимой  яростью.  У  Кавенанта  мелькнула   мысль
крикнуть, предупредить жителей подкаменья об опасности. Но от страха язык у
него точно прирос к гортани,  внутри все похолодело. Не отдавая себе в этом
отчета, он встал на четвереньки, чтобы лучше видеть происходящее.
     Прошло несколько мгновений, в течение которых воздух трещал от зеленых
искр.  Казалось,  камень,  из которого был сделан дом,  безмолвно кричит от
боли  и  возрастающего  давления.  Потом  обхватившая  его петля взорвалась
зеленым огнем, и дом, раскрошившись, начал осыпаться внутрь. Все, что в нем
находилось,  оказалось похоронено под грудой камней.  Сделав свое дело, три
ужасных разрушителя отошли назад и тупо замерли, ожидая нового приказа.
     Внезапно невдалеке послышался пронзительный женский крик. Услышав, что
кто-то бежит среди домов, Кавенант вскочил на ноги и увидел, как мимо дома,
на крыше которого он находился,  промчалась женщина с развевающимися седыми
волосами;  обеими руками она держала перед собой длинный нож.  Она бежала к
площади.
     Он последовал  за  ней,  перепрыгнув  на   соседнюю   крышу.   Потеряв
равновесие, он упал и заскользил к самому краю, но тут же поднялся и отошел
подальше, чтобы разбежаться для следующего прыжка.
     Отсюда он хорошо видел,  как женщина, ворвавшись на площадь, мгновенно
оказалась среди тварей.  Они были ошеломлены ее неожиданным появлением и не
сразу пришли в себя.  С разбегу  подскочив  к  трехрукому  вожаку,  женщина
вонзила  свой  длинный  нож  в  его  грудь  со всей силой,  на которую была
способна, загнав его по самую рукоятку.
     Другая тварь тут же схватила ее за волосы и отшвырнула прочь.  Женщина
упала,  исчезнув  из  поля  зрения  Кавенанта.  Он  лишь  видел,  как твари
двинулись к ней, угрожающе подняв мечи.
     Кавенант перепрыгнул на следующую крышу,  и на этот  раз  ему  удалось
сохранить равновесие.  Пробежав по каменной поверхности,  он прыгнул снова,
оказавшись на крыше того дома,  рядом с которым  упала  женщина.  Не  сумев
затормозить, он свалился с крыши и рухнул на землю рядом с женщиной.
     Удар оглушил  его.  Но его неожиданное появление ошеломило нападающих;
ближе всех стоящая тварь отскочила, угрожающе размахивая мечом, точно перед
ней из-под земли вырос целый отряд воинов.  Встряхнув головой, чтобы прийти
в себя, Кавенант поднялся на ноги.
     Припав к земле,  твари воинственно вертели своими мечами.  Но когда до
них  дошло,  что  перед ними всего лишь наполовину оглушенный мужчина,  они
разразились хриплыми ругательствами и злорадным  хохотом.  Вложив  в  ножны
оружие,  некоторые  из  них  двинулись  к Кавенанту и к женщине,  проявляя,
однако,  заметную осторожность.  Другие,  окружив  их  кольцом,  продолжали
глумливо насмехаться.
     Дыхание тварей в морозном воздухе не поднималось паром, как у людей, -
эта зима была, очевидно, для них самой подходящей средой.
     Они приближались,  жадно   облизываясь,   точно   собирались   сожрать
Кавенанта живьем.
     Женщина резко свистнула,  чтобы их отвлечь,  но они не обратили на нее
ни малейшего внимания.  Когда твари с  гиканьем  приблизились  к  Кавенанту
вплотную,  он неожиданно взмахнул рукой со своим кольцом, сделал шаг вперед
и закричал:
     - Убирайтесь, вы, кровожадные ублюдки, или я уничтожу вас на месте!
     То ли его крик,  то ли вид кольца напугал их;  они отпрыгнули и  снова
схватились за оружие.
     Схватив женщину за руку,  Кавенант бросился бежать. Обогнув угол дома,
он помчался в сторону, прочь от открытого пространства.
     Взревев от ярости,  твари кинулись в погоню. Но когда они оказались на
узкой  тропе  между  домами,  на помощь пришел Мореход,  ринувшийся вперед,
точно таран.  В тесном проходе между домами тварям некуда было деваться,  и
он мгновенно расправился с ближними, отбросив остальных к центру площади.
     По крышам  на помощь уже вбежали жители подкаменья во главе с Триоком,
Квайррел   и   Йорквином.   Воспользовавшись   свалкой,   возникшей   из-за
неожиданного нападения Великана, они обрушили на тварей град мечей и копий.
Другие забежали вперед,  преследуя всех,  кто пытался скрыться  в  проходах
между домами. Мгновенно все подкаменье оказалось охвачено сражением.
     Но Кавенант  ничего  этого  не  видел;  он  продолжал бежать,  пока не
оказался за пределами последних домов,  точно собирался мчаться  дальше,  в
долину.  Его  остановил Слен,  неожиданно выросший перед ним,  точно из-под
земли. Хрипло дыша, он закричал, обращаясь к женщине:
     - Глупая! Куда ты несешься?
     И схватив Кавенанта за рукав, он потянул его за собой, приговаривая:
     - Пошли, пошли!
     Вслед за Сленом Кавенант с женщиной  двинулись  по  незаметной  тропе,
ведущей  к  подножию  холмов.  По  дороге  им  все чаще попадались огромные
валуны,  лежащие здесь,  очевидно,  с незапамятных времен, но Слен уверенно
пробирался   между   ними.   Вскоре  они  добрались  до  скалы,  в  которой
обнаружилась большая, хорошо укрытая пещера. У входа в нее на страже стояли
несколько  жителей  подкаменья,  а  внутри  около  чаш с гравием сгрудились
больные, дети и старики.
     Первым желанием Кавенанта было войти в пещеру и присоединиться к  ним.
Но  заметив  сбоку  от  входа крутой склон с широкой площадкой наверху,  он
свернул туда,  надеясь увидеть с высоты, что происходит в подкаменье. Седая
женщина  поднялась  за  ним следом;  вскоре они уже стояли рядом,  глядя на
сражение.
     Наконец он заметил, как высоко они забрались. Голова закружилась, ноги
стали  ватными,  и  он  тут  же  отодвинулся от края.  Мгновенно вся долина
завертелась перед ним.  Подумать только!  Неужели  это  он  совсем  недавно
прыгал по крышам?  Однако женщина,  заметив, что ему плохо, поддержала его.
Постепенно головокружение прошло - наверное,  от сильного  желания  видеть,
что происходит в подкаменье.  Вцепившись в плечо женщины,  он заставил себя
посмотреть вниз.
     В центре  боя  над  всеми  возвышался  Великан.   Размахивая   мощными
кулаками, точно дубинками, он обрушивал их на тварей, сметая со своего пути
ударами,  от которых их  головы,  казалось,  могли  разлететься  вдребезги.
Однако  их было очень много;  к тому же у них имелось хорошее оружие,  в то
время как он действовал голыми  руками.  Постепенно  им  удалось  оттеснить
Морехода к той троице, которая занималась разрушением домов.
     Теплый, радостный  голос  женщины  болезненно  ударил  по  напряженным
нервам.
     - Томас  Кавенант,  благодарю  тебя,  -  сказала  она.  -  Моя   жизнь
принадлежит тебе.
     "Мореход!" - внутренне простонал он.
     - Что?  -  Он  не  был уверен,  что не ослышался.  - Мне не нужна ваша
жизнь! Какого черта вам понадобилось врываться туда?
     - Не сердись,  - тихо произнесла она. - Я ждала тебя. Я скакала верхом
на ранихинах, которых ты мне присылал. Смысл ее слов не дошел до него.
     - Из-за вас может погибнуть Мореход!
     - Я родила тебе дитя.
     Что?
     Слова обрушились на него, словно ледяной душ. Резко сбросив с ее плеча
руку,  он отступил на несколько шагов назад.  Ветер  доносил  до  него  шум
сражения, но он уже не слышал. В первый раз он внимательно вгляделся в лицо
женщины.
     На вид ей было лет пятьдесят пять - шестьдесят;  во всяком случае, она
могла  бы  быть  его  матерью.  Бледное,  иссеченное морщинами лицо,  седые
поредевшие волосы.  Ничего знакомого не проглядывало ни в линиях рта,  ни в
хрупком  теле,  ни  в форме морщинистых рук.  Взгляд,  прямой и испытующий,
казался странно рассеянным,  как бывает у тех, кто немного не в себе. И все
же  именно  ее  глаза  напомнили ему что-то..,  другие глаза,  в которые он
глядел тысячу лет назад...  Или недавно!  А длинный синий плащ украшал узор
из белых листьев.
     - Ты узнал меня,  Томас Кавенант?  - мягко спросила она. - Я совсем не
изменилась.  Все они хотели,  чтобы я изменилась,  - и Триок,  и Трелл, мой
отец,  и наши старейшины.  Все хотели, чтобы я изменилась. Скажи, я ведь не
изменилась, правда?
     Только тут до Кавенанта  по-настоящему  дошло,  что  перед  ним  Лена,
которую  он  оскорбил  своей  похотью;  мать  его дочери Елены,  которую он
оскорбил  своей  любовью;  именно  ей  он  подарил  ранихинов,  прекрасных,
свободных лошадей,  которых оскорбил своей нелепой сделкой с ними.  Вопреки
той ярости,  которая бушевала в ней совсем недавно,  заставив броситься  на
тварей с ножом,  она выглядела слишком старой и слишком хрупкой, поэтому он
не смог обидеть ее.
     - Нет, - ошеломленно произнес он. - Не... Не изменилась.
     Она улыбнулась с явным облегчением:
     - Я рада. Так и должно было быть - Неверящий не заслуживает меньшего.
     - Не заслуживает,  - беспомощно прохрипел  он;  звуки  сражения  внизу
снова достигли его слуха. - Черт возьми!
     На ее  лице  отразилось беспокойство.  Она двинулась к нему,  протянув
руки.  Он едва не отшатнулся,  но не успел этого сделать. Кончиками пальцев
она мягко прикоснулась к его губам, погладила кожу вокруг раны на лбу.
     - Ты ранен,  - сказала она. - Неужели Презирающий осмелился напасть на
тебя и в твоем мире?
     Он понимал,  что должен предупредить ее:  блуждающий взгляд показывал,
что она не чувствовала исходящей от него опасности.
     - Этиаран была права,  - быстро произнес он. - Страна на грани гибели,
и это моя вина.
     Она нежно провела  пальцами  по  его  лбу,  точно  пытаясь  разгладить
нахмуренные брови.
     - Ты спасешь Страну. Ты - Неверящий, новый Берек Полурукий.
     - Я  никого  не  могу  спасти...  Я не способен помочь даже этим людям
здесь,  внизу.  Мореход - мой друг,  и все же я не в силах помочь. Триок...
Триок не заслужил того, что я сделал ему, и я ничем...
     - Будь  я Великаном,  - с неожиданной горячностью перебила его она,  -
мне не понадобилась бы помощь в такой схватке.  А Триок... - Она неожиданно
запнулась,  как будто только сейчас осознав, что это имя значило для нее. -
Он - пастух... И довольно. Он хотел... Но я не изменилась... Он...
     Страдание исказило ее лицо, глаза, казалось, потеряли способность ясно
видеть, а голова - соображать.
     - Кавенант?  - с болью прошептала она. - Неверящий? Он протянул руки и
как можно нежнее привлек ее к себе.  Она тут  же  обняла  его  и  приникла,
вздрагивая от нахлынувших чувств;  жестокая правда, с которой сознание не в
силах было справиться,  вызвала бурю в ее душе;  достигнув пика,  эта  буря
пошла  на  убыль.  Но  даже крепко обнимая ее,  чтобы успокоить,  он не мог
заставить  себя  не  прислушиваться  к  воплям  и  грохоту  сражения  и  не
оглядываться  время от времени через плечо.  Происходящее там волновало его
сильнее, чем противоречивые чувства к Лене. Когда она наконец отодвинулась,
ему  стоило  невероятного  труда встретиться с ней взглядом - такое счастье
светилось теперь в ее глазах.
     - Я так рада...  Я так счастлива видеть тебя...  Я молила о том, чтобы
это  случилось.  О,  ты  должен  встретиться  с  нашей  дочерью!  Ты будешь
гордиться ею.
     "Елена! - внутренне простонал Кавенант.  - Они не  рассказали  Лене...
Или она не поняла... Проклятье!"
     Он не знал,  что сказать. Хриплые крики со стороны подкаменья избавили
его от этой необходимости.  Взглянув вниз, он увидел, что на площади стояли
люди  с  поднятыми  мечами  и копьями.  Позади них оставшиеся в живых твари
бежали,  направляясь  к  открытым  равнинам.  Небольшая  группа  защитников
гналась за ними, чтобы добить оставшихся.
     Кавенант сбежал  со  скалы.  Он слышал,  как Лена стала рассказывать о
победе Слену и другим,  кто стоял у входа в пещеру.  Он  бросился  вниз,  к
подножию холма,  точно и сам спасался бегством - от Лены,  от своего страха
за Морехода. Стараясь не поскользнуться, он вбежал в подкаменье.
     Оказавшись между домами,  он на мгновение остановился. Все вокруг было
забрызгано  кровью  -  и  камни,  и снег;  повсюду виднелись серовато-синие
пятна,  покрытые алым с  прожилками  зеленого.  Трупы  жителей  подкаменья,
некоторые  с  оторванными  конечностями,  валялись  вперемежку  с останками
тварей Лорда Фоула.  Но именно искаженные лица и уродливые фигуры последних
привлекли   к   себе   внимание   Кавенанта.   Даже  мертвые  они  вызывали
непреодолимое отвращение,  и вид их устрашил его сильнее, чем юр-вайлы, или
креши,  или  кровавая  луна.  Они  были  жертвами презрения Фоула.  К горлу
подкатила тошнота.  Кавенант упал в залитый кровью, истоптанный снег, и его
вырвало  -  словно  от безнадежного желания избавиться от своего сходства с
этими тварями.
     Здесь Кавенанта и нашла Лена. Увидев его, она вскрикнула и бросилась к
нему.
     - Что с тобой? - в ужасе закричала она. - Родной, ты болен!
     Слово "родной"  обожгло  его  -  так  обычно  обращалась к нему Елена.
Шатаясь,  он поднялся на ноги.  Лена попыталась помочь ему, но он оттолкнул
ее руки.
     - Не  прикасайся ко мне!  Нет!  - Судорожными движениями он показал на
тела вокруг.  - Они - прокаженные,  так же как и  я!  Вот  что  Фоул  хочет
сделать со всеми вами!
     Он заметил,  что  вокруг  стояли  несколько жителей подкаменья,  в том
числе и Триок.  Его руки были в крови,  и кровь стекала  по  подбородку  из
рваной раны около рта, но когда он заговорил, в его словах слышны были лишь
суровость и горечь.
     - Они проливают кровь... Они разрушают... - произнес Триок. - Их нужно
остановить.
     - Они такие же, как я!
     Кавенант выкрикнул  эти  слова,  повернувшись  к  Триоку,  но внезапно
заметил Морехода,  стоящего за спинами людей. Великан жив! Его руки дрожали
от  усталости,  кожаная  куртка  была  вся в лохмотьях,  на груди виднелось
множество кровавых ран,  нанесенных присосками  разрушителей  домов.  Но  в
глубоко посаженных глазах светилось торжество, а губы улыбались.
     Вид Морехода словно заставил Кавенанта очнуться.
     - Собери  своих  людей,  - сказал он,  обращаясь к Триоку.  - Я принял
решение. Я знаю, что нужно делать.
     Рот Триока по-прежнему был сурово сжат, но во взгляде, устремленном на
Кавенанта, появился интерес.
     - Это  может  подождать,  -  сурово произнес он.  - Сейчас у нас полно
других дел. Нужно очистить подкаменье от этого безобразия.
     Он повернулся и зашагал прочь.
     Вскоре все,  у кого  были  силы,  принялись  за  работу.  Сначала  они
похоронили  своих  погибших друзей и родных,  сложив в их честь пирамиду из
камней  на  холме  над  долиной.  Когда  эта  печальная  обязанность   была
выполнена,  они собрали трупы всех тварей и оттащили через мост на западный
берег Мифили.  Здесь  они  соорудили  погребальный  костер  и  сожгли  тела
погибших  врагов  -  так  что  их  кости  превратились  в пепел.  Потом они
вернулись в селение, очистили его от грязи, растопили снег и смыли кровь.
     Кавенант не  помогал,  внезапно  его  охватила  сильная  слабость.  Но
принятое  наконец  решение  придало  ему сил,  и он не захотел сидеть сложа
руки.  Вместе с Леной,  Сленом и  некоторыми  старейшинами  он  перевязывал
раненых на берегу реки.  Промывал раны,  удалял щепки и осколки камня, даже
ампутировал покалеченные пальцы на руках и ногах.  При  виде  ран  Морехода
ужаснулись  даже  старейшины.  Однако Кавенант обработал и их,  хотя руки у
него дрожали,  когда он раскаленным лезвием ножа прижигал раны,  нанесенные
присосками.
     Когда он  закончил.  Мореход глубоко вздохнул,  вздрагивая от боли,  и
сказал:
     - Спасибо тебе,  друг мой.  Это -  благодатный,  очищающий  огонь.  Ты
совершил нечто, подобное кааморе.
     Ничего не  ответив,  Кавенант бросил нож и принялся отмывать дрожащие,
окровавленные руки в ледяной воде Мифили.  Ярость нарастала в его  душе,  и
ему все труднее было ее сдерживать.
     Позднее, когда   раненым   была  оказана  помощь,  Слен  и  старейшины
приготовили всем еду.  Сидя на очищенной площади,  люди ели вкусное тушеное
мясо с хлебом,  сыр и сушеные фрукты.  Лена подносила Кавенанту еду,  точно
служанка,  а  он  сидел  с  угрюмым  видом,  опустив  глаза;  он  не  хотел
отвлекаться  от  своих мыслей.  Он ел все,  что ему предлагали,  не замечая
вкуса. Ему нужна была ПИЩА, чтобы осуществить свое намерение.
     После еды Триок высказал  ряд  предложений  о  защите  подкаменья.  Он
послал разведчиков на Равнины,  предполагая, что вряд ли это нападение было
последним;  вызвал  добровольцев,  согласившихся  отправиться  в   соседние
подкаменья,  чтобы  рассказать  о  появлении  разрушителей  домов;  и потом
наконец предоставил слово Кавенанту.
     Йорквин и Квайррел сидели по обеим  сторонам  от  Триока.  Прежде  чем
начать,  Кавенант  взглянул  на  Морехода,  стоящего за их спинами.  Сейчас
вместо изодранной куртки на Великане был плащ без рукавов из овечьей шкуры.
Он был ему маловат - не сходился на груди,  прикрывая лишь плечи и спину, и
походил на жилет.  Кавенант кивнул в ответ на немой вопрос  Триока,  и  тот
произнес:
     - Ладно, давайте перейдем к делу. - И добавил с иронией:
     - Мы уже достаточно отдохнули.  Друзья мои, здесь с нами юр-Лорд Томас
Кавенант,  Неверящий и Носящий Белое Золото. К хорошему или к дурному, мы с
Великаном  вызвали его в Страну.  Все вы знаете,  что произошло в Стране за
сорок семь лет, которые прошли с того далекого дня, когда Неверящий впервые
пришел  в подкаменье Мифиль,  спустившись со Смотровой Площадки Кевина.  Вы
видите,  что по виду он похож на Берека Полурукого и носит  талисман  дикой
магии, способной разрушить мир. Все вы слышали древнюю песнь:

     И одним словом истины или предательства
     Он спасет или проклянет землю -
     Он, здравомыслящий и безумный,
     Страстный и равнодушный,
     Потерянный и вновь обретенный.

     Сейчас он  среди  нас  -  и  все  пророчества о нем могут исполниться.
Друзья мои,  добро,  даже если на нем лежит печать болезни и неудач,  может
еще  исправить свои ошибки;  только предательству нет прощения.  Я не знаю,
что мы принесли Стране,  вызвав Неверящего,  - жизнь или смерть.  Но многие
достойные  люди  возлагают  свои  надежды именно на него.  Учителя Лосраата
видели  добрые  предзнаменования,  связанные  с  именем  Томаса  Кавенанта.
Высокий  Лорд  Морэм  попрежнему  доверяет  ему.  Каждый  из нас должен сам
выбирать,  чему верить,  а чему нет.  Для меня лично доверие Высокого Лорда
решает все.
     "Предзнаменования, черт   возьми!"   -  подумал  Кавенант.  Насилие  и
предательство - больше пока он ничего не  сделал.  Почувствовав,  что  Лена
хочет что-то сказать, он резко вскочил, опережая ее.
     - Тамаранта,  и Протхолл,  и Морэм, и кто знает, сколько еще других, -
отрывисто заговорил он,  - думали,  что я избран Создателем или еще кем-то,
кто взял на себя его обязанности.  Утешайтесь этим, если можете. Это просто
другой способ сделать свой выбор.  Идея сама по себе  не  так  уж  безумна.
Создатели  -  самые  беспомощные  люди.  Они  вынуждены  делать  свое дело,
используя даже такие тупые и бесполезные орудия, как я. Поверьте мне, легче
просто  сжечь мир дотла,  вернуть его к состоянию младенчества - по крайней
мере,  тогда мертвый пепел очистит его.  Может быть, именно это я и сделаю.
Что еще могу я?..
     Он остановился,  осознав,  что  опять  углубился  в  вопросы,  которые
касались только его.  Он уже достаточно говорил им о том,  что не  верит  в
существование  Страны,  что  для него она - лишь иллюзия.  Сейчас в этом не
было никакого смысла.  Сейчас он должен был рассматривать  только  то,  что
имело значение для них, а для этого следовало отставить в сторону проблемы,
волновавшие его самого.
     - Кто-нибудь из вас заметил разрыв в облаках.., недавно.., может быть,
пару ночей назад? Триок замер.
     - Да, мы его видели, - резко ответил он.
     - А луну вы видели сквозь него?
     - Да, было полнолуние.
     - Она не казалась темной, как прежде, правда? Она стала бледной!
     Кавенант говорил  так  горячо,  что  ранка  на губе треснула и струйка
крови потекла по подбородку.  Машинально он вытер  кровь,  думая  только  о
своем. Не обращая внимания на недоуменные взгляды, он продолжал:
     - Ничего. Это неважно. Послушайте. Я объясню вам, что нужно делать.
     Он попытался поймать взгляд Триока,  но тот смотрел в землю, точно вид
Кавенанта причинял ему боль.
     - Ты должен найти способ сообщить Морэму о том,  что я здесь,  - хмуро
произнес Кавенант.
     У Триока отвисла челюсть.  Потом он резко выпрямился,  точно собираясь
броситься на Кавенанта. Заметив это. Мореход подошел к ним поближе.
     - Юр-Лорд,  ты  понимаешь,  о  чем  просишь?  -  произнес  он.  -   До
Ревелстоуна  триста с лишним лиг.  Даже Великан в лучшие времена не смог бы
добраться туда быстрее чем за пятнадцать дней.
     - Равнины так и кишат тварями Фоула!  - рявкнул Триок.  - Даже сильный
отряд,  доберется  до  владения  Ми-филь в Черную не меньше чем за двадцать
дней,  потому что ему придется все время сражаться и прятаться. А дальше...
На  Центральных  Равнинах...  Там  рыщут  свирепые орды Серого Убийцы.  Вся
Страна от Анделейна до Последних Холмов под их владычеством. Даже если бы у
меня  было двадцать тысяч воинов,  я не смог бы пробиться к реке Соулсиз ни
за сто, ни за тысячу дней!
     - Будь я проклят...  - начал было  Кавенант,  но  Квайррел  решительно
перебила его:
     - Кроме того,  мы не можем призвать на помощь ранихинов. Тварям Серого
Убийцы очень нравится их мясо.  Любой ранихин,  который отважился бы прийти
на наш зов, был бы пойман и сожран.
     - Какая разница?  - взорвался Кавенант.  - Здесь все невозможно, но мы
должны сделать даже невозможное,  иначе потом будет слишком  поздно.  Морэм
ДОЛЖЕН узнать об этом.
     - Зачем?  -  Теперь  Триок  внимательно  вглядывался в лицо Кавенанта,
словно пытаясь разглядеть за его воинственностью неискренность.
     У того и в самом деле язык не поворачивался признаться,  что Морэм уже
вызывал его в Страну,  а он отклонил этот вызов.  Такое признание оскорбило
бы жителей подкаменья. Вместо этого он ответил:
     - Потому что это изменит многое.  Если он узнает,  где  я...  Если  он
узнает,  что  я  задумал...  Это  многое изменит.  Он будет знать,  что ему
делать.
     - Чем это ему поможет? Ревелстоун осажден армией, с которой невозможно
бороться.  Высокий Лорд Морэм и остальные - узники в Замке Лордов.  Мы и то
менее беспомощны, чем они.
     - Триок, ты очень ошибаешься, если думаешь, что Морэм беспомощен.
     - Неверящий прав,  - вмешался Мореход.  - Сын Вариоля - человек  очень
могущественный.  Многое  из  того,  что  нам кажется невозможным,  для него
доступно.
     Некоторое время Триок молча разглядывал свои руки,  а  потом  согласно
кивнул:
     - Это понятно.  Конечно, на то он и Высокий Лорд. Но я все же не знаю,
как это сделать.  Я не Великан и  не  владею  Белым  Золотом,  поэтому  мои
возможности ограничены.
     - У тебя есть жезл из ломиллиалора,  - раздраженно сказал Кавенант.  -
Эти жезлы созданы как раз для связи. Триок проворчал:
     - Я уже объяснял тебе, что очень мало знаю. Меня не обучали в Лосраате
тому, как передавать сообщения.
     - Тогда  научись,  черт  возьми!  Никто  не  говорит,  что  это легко.
Научись!
     Кавенант понимал,  что не справедлив по отношению к Триоку,  но у  них
было мало времени.
     Горько Триок  смотрел  на  Кавенанта,  его  руки  дрожали  от  гнева и
беспомощности.  Но потом Квайррел что-то прошептала ему на ухо, и его глаза
радостно вспыхнули.
     - Может  быть,  я  сумею.  -  Он старался взять себя в руки и говорить
спокойно.  - Говорят...  - Он хрипло сглотнул.  - Говорят,  один из Вольных
Учеников живет в горах между Южными Равнинами и Смертельной Бездной.  Слухи
о нем ходят уже много  лет.  Никто  точно  не  знает,  чем  он  занимается.
Говорят,  что он пытается проникнуть в душу Меленкурион Скайвейр..,  что он
живет очень высоко в горах,  потому что  изучает  язык  ветра.  Если  он  и
вправду  там...  Если  его  удастся  найти...  Возможно,  он  смог бы лучше
использовать  Высокое  Дерево.  -   Возбужденный   шепот   пронесся   среди
собравшихся при этих словах. Триок глубоко вздохнул. - Я попытаюсь. - В его
голосе зазвучали иронические нотки.  - Если даже от этого не будет никакого
толка,  я,  по  крайней  мере,  буду  уверен,  что  сделал все,  что мог...
Неверящий,  какое сообщение нужно передать Высокому Лорду Морэму и Совету в
Ревелстоуне?
     Кавенант отвернулся и поднял лицо к свинцовому небу.  Пошел снег,  его
легкие  хлопья  относило  ветром.  Некоторое  время  сквозь   эту   снежную
круговерть  Кавенант смотрел на подкаменье.  Вопрос Триока был очень важен,
он понимал это.  И он боялся - боялся,  что его ответ может  им  показаться
безумным.  Но не безумны ли его планы?  Заколебавшись, он перевел взгляд на
жителей  подкаменья,  надеясь  снова  обрести  мужество.  Потом   уклончиво
спросил, обращаясь к Мореходу:
     - Мореход, что случилось с Великанами?
     - Что-что?
     - Расскажи мне,  что случилось с Великанами. Хмурый, испытующий взгляд
Кавенанта смутил Морехода.
     - Ах, юр-Лорд, стоит ли сейчас говорить об этом? Эта длинная история -
давай отложим ее до другого раза. У нас и так хватает забот.
     - Расскажи! - настаивал Кавенант. - Черт возьми, Мореход! Я хочу знать
все! Мне нужно... Я должен знать все, что проклятый Фоул натворил...
     Ровным голосом Триок перебил его:
     - Великаны вернулись к себе на родину за Солнцерождающим Морем.
     Лживость этого  заявления  была  настолько  очевидна,   что   Кавенант
уставился  на Триока,  открыв от изумления рот;  жители подкаменья также во
все глаза недоуменно смотрели  на  своего  предводителя.  Однако  Триок  не
дрогнул  под  этими  ошеломленными  взглядами.  Твердым  голосом он сказал,
стараясь погасить гнев, поднимающийся в душе Кавенанта:
     - Все  мы  давали  Клятву  Мира.  Не  проси  нас  подкармливать   твою
ненависть. Страна не станет разжигать низменные страсти.
     - И  это  все,  что  я  услышал  в ответ на свой вопрос!  - возмутился
Кавенант.  - Ты не понимаешь!  Я ничего  не  знаю,  ничего.  Все  какими-то
кусками, разрозненно... Этого недостаточно.
     - Нашего  врага  ненавистью  не победить,  - серьезно,  почти печально
ответил Триок. - Я знаю. В моем сердце больше нет ненависти.
     - Черт возьми,  Триок, не надо поучать меня! И не надо меня мучить - я
и  без того чуть живой.  Я слишком болен,  чтобы быть смиренным или хотя бы
спокойным,  и не собираюсь просто так взять и положить голову на  плаху.  Я
намерен сражаться.
     - Почему? - спросил Триок. - -За что именно ты хочешь сражаться?
     - Ты что,  глухой?  Или только слепой? - Кавенант крепко стиснул руки,
схватившись за грудь и изо всех сил стараясь  сдерживаться.  -  Я  ненавижу
Фоула. Я не могу стоять в стороне...
     - Нет.  Я не слепой и не глухой.  Я понимаю, что ты намерен сражаться.
Только не понимаю - за что?  Мне кажется,  в твоем собственном мире хватает
проблем,  которые можно решить с помощью ненависти.  Но сейчас ты в Стране.
За что ты будешь сражаться здесь?
     "О дьявол!  - внутренне взорвался Кавенант.  - Что ты ко мне пристал?"
Но  вопрос  Триока  вернул  его  к  своим собственным проблемам.  Он мог бы
ответить:  я ненавижу Фоула за то,  что он творит со Страной. Но этот ответ
выглядел бы так, как будто сам он уходит от ответственности за происходящее
в Стране,  а он не собирался отрицать,  что уже вынес себе приговор. Он был
слишком зол, чтобы просто отговориться. Дрогнувшим голосом он сказал:
     - Я  собираюсь сделать это для себя.  Тогда я смогу,  по крайней мере,
поверить в себя, прежде чем окончательно сойду с ума.
     На это Триок не нашелся,  что ответить.  После  долгой  паузы  Мореход
спросил:
     - Друг  мой,  что  именно  ты  собираешься  предпринять?  Снег шел все
сильнее. Снежинки плясали перед глазами Кавенанта, у которого от напряжения
уже раскалывалась голова. Но он не собирался, просто не мог отступать.
     - Есть только один хороший ответ на этот вопрос, - сказал он, стараясь
не встречаться с Мореходом взглядом. - Учитывая, что мы имеем дело с таким,
как Фоул.
     - Какой ответ?
     - Я   собираюсь  навестить  Фоула  в  его  Яслях.  Возгласы  удивления
пронеслись по рядам жителей подкаменья,  но он не обращал на них  внимания.
Он напряженно ждал, что ответит Мореход.
     - Ты  знаешь,  как использовать твое Белое Золото?  Кавенант произнес,
постаравшись вложить в ответ всю свою убежденность:
     - Нет, но я найду способ.
     И он в самом деле верил,  что это так; верил, что для этого достаточно
бушевавшей  в его душе ненависти.  Ее Фоул не сможет вырвать из его сердца,
не сможет загасить - а значит,  не сможет и заставить уклониться  от  цели.
Он,  Томас  Кавенант,  прокаженный,  был  единственным  в Стране человеком,
имеющим нравственный опыт,  необходимый для выполнения этой  задачи.  Глядя
прямо в лица Триока и Морехода, он сказал:
     - Вы можете либо помогать мне, либо нет.
     Триок не отвел своего взгляда.
     - Я не буду помогать тебе в этом. Я обещаю сделать все, чтобы передать
сообщение Лорду Морэму,  но я не буду  принимать  участие  ни  в  чем,  что
способно нарушить данную мной Клятву Мира.
     - Это  - дикая магия,  Триок,  - сказал Мореход таким тоном,  точно он
защищал Кавенанта.  - Дикая  магия,  которая  способна  разрушить  мир.  Ты
знаешь, о чем поется в песне. Белое Золото превыше всех Клятв.
     - И все же я хочу остаться верен тому,  что обещал. Если бы не Клятва,
я убил бы Неверящего еще сорок семь лет назад.  Смирись  с  моим  решением,
юр-Лорд, и будь доволен.
     Великан сказал мягко:
     - Ты  достоин  Страны,  которой  служишь,  друг мой.  - Повернувшись к
Кавенанту, он продолжал:
     - Юр-Лорд,  позволь мне присоединиться к тебе.  Я -  Великан,  я  могу
оказаться  полезен.  И  я...  Я  хотел бы сойтись в рукопашной с Душегубом,
который сумел так..,  так устрашить моих соплеменников.  Мне не привыкать к
опасности.  И  я  знаю,  что  бывают обстоятельства,  когда остается одно -
ненависть. Возьми меня с собой.
     Прежде чем Кавенант успел ответить, Лена вскочила на ноги.
     - Возьми и меня тоже! - взволнованно воскликнула она.
     - Лена! - запротестовал Триок, но она не обратила на него внимания.
     - Я хочу быть с тобой.  Я так долго  ждала!  Я  постараюсь...  Я  буду
достойна тебя.  Я - мать Высокого Лорда,  я скакала верхом на ранихинах.  Я
молодая и сильная. Я хочу быть с тобой! Позволь мне, Томас Кавенант.
     Ветер гудел между домами,  наметая снег.  Снегопад -  это  хорошо,  он
спрячет следы...  Тихо, как будто обращаясь к самому себе, Кавенант сказал,
сдерживая волнение:
     - Давайте собираться. Я намерен уплатить свои долги.


                          Сообщение в Ревелстоун

     Хотя вся  душа  Триока  протестовала против участия Лены в походе,  он
распорядился,  чтобы несколько человек помогли собраться  Кавенанту  и  его
спутникам.  Это испытание было,  наверное,  самым трудным за всю его жизнь.
Выдержка,  позволившая Кавенанту сорок семь лет назад уцелеть,  не шла ни в
какое сравнение с той,  которую он проявлял сейчас.  То, ради чего Кавенант
снова оказался в Стране, утратило для него все свое значение. Желание Лены,
дочери  Этиаран,  присоединиться  к  Неверящему,  обратило  все долгие годы
преданности Триока в прах и обесценило его щедрую любовь к ней.
     И все же он не мог остановить ее - хотя сделать это было в его власти.
Он был одним из старейшин подкаменья, где существовала старинная традиция -
не только браки,  но и дальние поездки должны были получать одобрение Круга
старейшин.   Кроме   того,   он  был  признанным  руководителем  защитников
подкаменья.  Он мог просто приказать Лене остаться дома,  и если бы  доводы
были достаточно вескими, все жители подкаменья встали бы на ее пути.
     А веские  доводы были.  Лена была старой и слегка не в своем уме.  Она
могла помешать выполнению  того,  что  задумал  Кавенант;  она  даже  могла
подвергнуть его жизнь опасности, как это произошло совсем недавно, во время
защиты  подкаменья.  Не  говоря  уже  о  том,  какую  угрозу   представляло
путешествие для ее собственной жизни. И она полностью оказывалась во власти
Кавенанта - человека,  который однажды уже нанес ей такой удар, от которого
она не оправилась до сих пор.  А он,  Триок,  сын Тулера... Он любил ее всю
жизнь.
     Тем не менее он отдал  соответствующие  распоряжения.  Любовь  к  Лене
всегда лишала его возможности контролировать ее.  Однажды он был готов ради
Лены нарушить свою Клятву Мира,  зато на протяжении всех последующих лет он
именно  ради  нее  оставался  верен  своей  Клятве.  Он  сделал все от него
зависящее,  чтобы ее дочь выросла, не зная стыда и оскорблений. Он заплатил
слишком  большую  цену  за эту любовь,  чтобы сейчас вот так просто взять и
перечеркнуть ее.
     Поняв, что ничего изменить нельзя, он до некоторой степени успокоился.
В глубине души он был убежден,  что если и существовала какая-то надежда на
спасение Страны,  то она связана с Томасом Кавенантом.  Единственное, о чем
Триок сожалел,  - это о том,  что сам он не мог присоединиться к Кавенанту,
чтобы в пути заботиться о Лене.  Он должен был выполнить то, за что взялся.
Стиснув зубы,  борясь с тоской,  он утешал себя,  что,  по крайней мере, на
Морехода он точно может положиться.
     Заметив его взгляд. Великан подошел к нему и сказал:
     - Не беспокойся, друг мой. Ты знаешь, что я неплохой товарищ. Я сделаю
для них обоих все, что смогу.
     - Очень прошу тебя,  будь все время начеку.  Те глаза, которые следили
за нами на Смотровой Площадке Кевина,  все еще открыты.  Сегодняшняя победа
над тварями ничего не решает.
     Подумав, Мореход произнес:
     - Если это так,  тогда начеку должен быть прежде всего ты. Ты понесешь
Высокое Дерево через Южные Равнины. Триок пожал плечами:
     - Что  Высокое  Дерево,  что  Белое  Золото...  Все  мы  должны   быть
осторожны. Я не могу никого послать с вами.
     Великан кивнул и сказал:
     - Я  бы  отказался,  даже если бы ты предложил.  Для тебя важен каждый
меч.  Горы, в которых ты будешь разыскивать этого Вольного Ученика, далеко,
и тебе не раз придется сражаться.
     - Я пойду только с Квайррел и Йорквином,  - произнес Триок и, заметив,
что Мореход собирается возражать, тут же продолжил:
     - Я должен идти быстро,  а с большим отрядом это невозможно.  И нашему
подкаменью сейчас угрожает величайшая опасность. Ведь мы впервые вступили в
открытый бой с тварями.  Теперь мы не просто  горстка  скитающихся  воинов,
которые  прячутся в опустевших домах.  Мы сумели защитить свое подкаменье -
вот в чем  наша  главная  победа.  Однако  враги  тоже  понимают  это.  Они
непременно  вернутся  сюда и даже в большем количестве,  чтобы отомстить за
разгромленную банду.  Нет, горный брат, - он мрачно покачал головой, - все,
кто  может  держать  в руках оружие,  останутся здесь,  чтобы отстоять нашу
победу...  Чтобы врагам не удалось стереть подкаменье Мифиль с лица  земли,
не оставив ни одного целого дома.
     Мореход вздохнул:
     - Я слышу тебя.  Ах,  Триок...  Сейчас и в самом деле тяжелые времена.
Мне будет спокойнее, когда мой друг Морэм, сын Вариоля, получит сообщение о
том, что мы собираемся сделать.
     - Ты уверен, что мне это удастся?
     - Если  ты  не сможешь,  то кто?  Ты - отважный и опытный человек,  ты
отлично знаешь и равнины,  и горы,  и тварей.  Ты отдаешь себе отчет в том,
что  это  нужно  сделать,  хотя влечет тебя совсем в другую сторону.  Но ты
понимаешь также,  что одними  желаниями  сердца  руководствоваться  нельзя,
иначе можно потерпеть неудачу.  Знаешь,  это в некотором роде даже неплохо,
что душа твоя будет не с тобой.  - Он говорил медленно и  задумчиво,  точно
мысленно сопоставляя положение Триока со своим собственным.  - По-моему,  у
тебя есть все шансы передать это сообщение.
     - Мне повезло еще и в том, - Триок еле скрывал свое раздражение, - что
весь  груз милосердия ложится на твои плечи.  Может быть,  тебе легче будет
его нести.
     Мореход снова вздохнул и мягко улыбнулся.
     - Ах,  друг мой, я ничего не знаю о милосердии. Я сам слишком нуждаюсь
в нем.
     Триок понимал,  что  тяжесть  потерь  и страданий камнем лежит на душе
Морехода,  и улыбнулся ему самой дружеской улыбкой,  проявляя таким образом
расположение к нему, которое он обычно скрывал в глубине своего сердца.
     Потом он  занялся  приготовлениями  к своему походу.  Упаковал в мешок
одеяла, запасной плащ, небольшой глиняный горшок с гравием, запасы сушеного
мяса,  фруктов,  сыр и нож взамен того,  который он отдал Кавенанту. Быстро
наточил меч,  а жезл из ломиллиалора засунул за пояс, скрыв его под плащом.
И все же к тому времени,  когда он закончил собираться, Кавенант, Мореход и
Лена были уже готовы отправиться в путь. Лена упаковала свои вещи - их было
совсем  немного  -  в  такой же мешок,  как у него;  припасы для всех троих
Мореход положил в свой кожаный мешок,  который уже висел у него  на  плече;
лицо Кавенанта выражало решимость и плохо сдерживаемое нетерпение.  Заметив
это, Триок подумал, что вряд ли ненависть была единственным, что руководило
им;  не  на  ней  держалось  его страстное стремление к цели.  А на чем?  И
насколько на самом деле была  сильна  его  решимость?  Дурное  предчувствие
кольнуло его сердце, и он вздрогнул.
     Но прощаясь  с  Мореходом,  он  оставил свои мысли при себе.  Это было
что-то,  чего он не мог выразить  словами.  И  вскоре  Великан  и  оба  его
спутника растаяли в снежном вихре между домами.  Их следы тут же запорошило
снегом,  и по прошествии некоторого времени не осталось  никаких  признаков
того, что они недавно были в подкаменье Мифиль.
     Обращаясь к Йорквину и Квайррел, Триок хрипло сказал:
     - Нам  тоже  пора  в  дорогу.  Нужно  уходить,  пока снег.  Его друзья
кивнули,  не задавая никаких вопросов.  Их лица  оставались  бесстрастными;
похоже,  война  изгнала  из  их  сердец все,  кроме войны.  Их интересовало
только,  как уничтожить врага.  Взглянув на них,  Триок обрел  своего  рода
покой. Для них он не был тем, кто владел Высоким Деревом; не был и тем, кто
занимался делами,  более подходящими для Лордов.  Он  был  лишь  человеком,
который  прежде  пас  скот,  а  теперь  сражался  за Страну и делал это так
хорошо, как мог, не претендуя на роль мудреца или пророка.
     Убедившись, что его спутники  готовы,  он  отправился  к  старейшинам,
чтобы  обсудить  с  ними  меры предосторожности,  которые следовало принять
жителям подкаменья,  чтобы защититься от новых нападений.  И после этого он
со своими спутниками тоже исчез за снежной пеленой.
     Они пошли  по  северной  дороге  через каменный мост над рекой.  Триок
торопился,  надеясь,  что снег позволит им незаметно  добраться  до  горных
отрогов,  расположенных  к  западу от долины реки Мифиль.  Они шли быстро и
вскоре,  действительно,  оказались в предгорье.  Триок не  хотел  двигаться
дальше по открытым Равнинам,  опасаясь встречи с тварями Фоула,  от которых
им вряд ли удалось бы спастись бегством на открытом  пространстве.  Поэтому
он  выбрал  более  трудный и долгий путь по краю предгорий,  где было легче
укрыться и откуда он скорее мог заметить приближение врагов.
     И все же,  шагая по  снегу,  он  не  был  уверен  в  том,  что  сделал
правильный выбор.  Дорога по предгорьям значительно удлиняла их путь,  и им
понадобилось бы двадцать дней,  чтобы достигнуть гор,  где  он  рассчитывал
найти  Вольного  Ученика.  За  это  время  Кавенант  и  его  спутники могли
добраться до Землепровала или даже дальше.  И он рисковал опоздать, и тогда
Кавенант оказался бы один на один с Серым Убийцей.
     Поздним вечером  в  предгорьях  Триок  решил  сделать  привал.  Разбив
лагерь,  он позволил усталости, которая была его постоянным спутником с тех
пор,  как он начал воевать,  овладеть собой.  Вскоре после полуночи Йорквин
разбудил  его.  Пожевав  сухого  мяса  и  запив  его  несколькими  глотками
отвратительного  на  вкус  талого  снега,  они снова тронулись в путь.  И с
каждым шагом они все дальше уходили от родных  холмов,  которые  знали  как
свои  пять  пальцев.  Они  попытались  забраться повыше,  но склон оказался
слишком крут и обрывист.  Мрачно выругавшись, Триок был вынужден спуститься
ближе к Равнинам.
     Большую часть  ночи  они  передвигались  у  подножий холмов,  но найдя
сравнительно легкий подъем,  снова забрались повыше,  откуда смогли увидеть
весь  пройденный за ночь путь.  Здесь они остановились.  Пока серый рассвет
вытеснял ночь,  они достали горшки с гравием и приготовили немного  горячей
еды. Потом, поставив часового, они уснули.
     Два следующих дня они действовали точно так же - в сумерках спускались
к подножию холмов, долго шли в темноте, а с рассветом поднимались, готовили
горячую  еду  и отдыхали.  В течение этих трех дней они не заметили никаких
признаков жизни, не встретили ни человека, ни животного, ни друга, ни врага
-  никого;  казалось,  они были одни в этом холодном сером мире,  во власти
пронизывающего ветра. В конце концов они добрались до уединенной расщелины,
которая  вела к Роковому Отступлению.  Вокруг ничего не было слышно,  кроме
потрескивания льда и свиста ветра.
     На рассвете четвертого  дня  они  увидели  нечто,  похожее  на  желтую
полосу, угрожающе скользившую через гребень одного из холмов под ними.
     - Креши! - Йорквин сплюнул. Триок насчитал в стае десять волков.
     - И гонятся за нами, - сказала Квайррел. - Значит, они всю ночь шли по
нашему следу.
     Триоку стало не по себе.  Обитателям Южных Равнин почти не приходилось
сталкиваться со свирепыми желтыми волками;  в последние годы креши жили,  в
основном,  в северных областях  Равнины  Ра,  опустошая  их,  когда  им  не
удавалось добраться до ранихинов.  В великой битве под Роковым Отступлением
погибла не одна тысяча желтых  волков.  Но  теперь  число  их  стало  почти
прежним;  креши питались падалью и разбойничали практически во всех уголках
Страны - с тех пор как Лорды утратили  возможность  сдерживать  их.  Триоку
никогда  не  приходилось  сражаться  с  крешами,  но  он  знал,  на что они
способны.  Год назад огромная стая их уничтожила все  население  подкаменья
Луч,  расположенного в месте слияния рек Черной и Мифиль;  проходя тогда по
опустевшему селению,  Триок не обнаружил ничего,  кроме изодранной одежды и
обглоданных костей.
     - Меленкурион!  - У него перехватило дыхание,  когда он понял, с какой
скоростью передвигались желтые волки. - Нужно поскорее подняться повыше.
     Пока его спутники собирали вещи,  он обследовал местность  поблизости,
но, к своему ужасу, не обнаружил никакого укрытия, не доступного для желтых
волков.  Он не знал этих мест,  не знал,  где есть пещеры.  Оставалось лишь
подниматься вверх, в надежде наткнуться на что-нибудь подходящее.
     Прежде чем  они добрались до вершины,  вожак крешей появился на гребне
соседнего холма и свирепо завыл.  Этот страшный вой пронзил Триока,  словно
вражеский меч. Оглянувшись, он увидел стаю, быстро приближающуюся по склону
холма.  Волосы у него зашевелились.  Молча он стал быстро карабкаться выше,
подгоняя себя, так что сердце заколотилось в груди и он стал задыхаться.
     Добравшись до вершины холма,  Триок остановился, осматривая местность.
Он увидел широкую долину, уходящую своей узкой горловиной к горам; и там он
заметил груду огромных валунов,  когда-то давно бывших частью скалы. Валуны
практически перегораживали узкое горло долины.
     - Туда! - требовательно крикнула Квайррел. - Я задержу их здесь.
     - Сейчас нас меньше втрое,  - тяжело дыша,  ответил Триок.  - Если  ты
прикончишь даже троих, но они убьют тебя, соотношение станет семь к двум. Я
предпочитаю, чтобы ты уцелела. Нам нужно залезть вон на те валуны. Тогда мы
сможем напасть на крешей сверху.
     Они изо  всех сил поспешили дальше.  Перед самыми валунами склон резко
обрывался прямо в снег,  и Триок не мог определить,  где был сугроб,  а где
твердая  скала.  Но  креши  завывали  уже  совсем  рядом,  и у него не было
времени,  чтобы разгребать снег  и  разбираться.  Стиснув  зубы,  он  начал
спускаться с обрыва.
     Почти сразу же ноги у него заскользили - под снегом скала была покрыта
слоем льда.  Однако эта зима научила  его,  как  надо  двигаться  по  льду.
Маленькими,  осторожными шажками он продолжил спуск,  в то время как головы
Йорквина и Квайррел показались на краю обрыва.
     Неожиданно раздался негромкий треск.  Край,  на котором  стоял  Триок,
вздрогнул.  Он поискал взглядом, за что можно было бы ухватиться, но ничего
не нашел.  Спустя мгновение ледяной карниз,  на котором стоял Триок  и  его
спутники,   рухнул,   нырнув  в  снежную  лавину,  и  все  трое  беспомощно
закувыркались по крутому склону вниз.
     Триок пригнул голову  и  как  можно  сильнее  поджал  колени.  Снег  в
какой-то степени защитил от ударов,  но они кубарем покатились вниз.  Когда
Триок в конце концов ударился о камни,  у него перехватило дыхание;  он  не
мог двинуть ни рукой, ни ногой, и снег сверху обрушился на него.
     Как только головокружение унялось,  он,  задыхаясь,  начал выбираться.
Ловя ртом воздух, он вылез наконец из-под снега и просипел:
     - Квайррел! Йорквин!
     И тут же заметил ноги Квайррел,  торчащие из сугроба в двух  шагах  от
него.  Чуть  подальше  на спине лежал Йорквин.  На бледном виске видна была
кровавая рана. Оба не двигались.
     Внезапно Триок  услышал  царапанье  когтей  и  дикий  вой,  в  котором
звучали,  как ему показалось,  победные нотки. Оторвав взгляд от Квайррел и
Йорквина,  он перевел его  на  склон  холма  и  увидел  крешей,  с  бешеной
скоростью мчащихся вниз. Они выбрали более легкую и менее заснеженную часть
склона и теперь с хищным,  кровожадным видом торопились к своей поверженной
добыче. Их вожак был всего метрах в десяти от Триока.
     Он мгновенно  вскочил:  сработал инстинкт опытного воина.  Не думая ни
секунды,  он схватил меч,  выпрямился - и оказался прямо перед  появившимся
волком.  Оскалив клыки,  сверкая красными глазами,  волк прыгнул,  стремясь
добраться до горла Триока. Нырнув ему под брюхо, Триок вонзил меч.
     По инерции волк пронесся мимо и рухнул в снег,  следом за ним  тянулся
кровавый след.  Но меч оказался вырванным из рук Триока, а подбирать его не
было времени - следующий волк уже приготовился наброситься на  него.  Триок
выхватил  жезл из ломиллиалора,  снова поднырнул под волка и тут же вскочил
на ноги, выставив жезл перед собой.
     Жезл не был предназначен  для  битвы;  сделали  его  Учителя  Лосраата
мирного Высокого Дерева совершенно для других целей. Но он по природе своей
обладал силой жечь, а у Триока не было другой защиты. Выкрикивая заклинания
на странном языке, понятном только ломиллиалору, он поднял жезл над головой
и с размаху ткнул его в морду ближайшего волка.
     Жезл вспыхнул,  точно горящая головня,  и шерсть волка загорелась, как
сухое  дерево.  Пламя жезла тут же погасло,  но Триок повторил заклинание и
ударил другого креша, прыгнувшего ему на грудь. Снова жезл ярко вспыхнул, и
еще один волк, визжа от боли, принял смерть.
     Триок убил еще двоих,  но с каждой новой вспышкой Высокого Дерева силы
его убывали;  когда в снегу лежали  уже  четыре  мертвых  креша,  усталость
навалилась на него,  словно железные кандалы. И тогда пять уцелевших волков
со всех сторон окружили его.
     Ими овладело неистовство,  желтая шерсть встала дыбом,  красные  глаза
злобно  сверкали,  из открытых челюстей,  в которых виднелись клыки,  текла
пена. Им овладела паника - со всеми ему было не справиться.
     Потом что-то ударило его сзади и он упал  лицом  в  истоптанный  снег.
Удар оглушил его, а нечто тяжелое мертвым грузом пригвоздило к земле.
     Судорожным усилием  перекатившись  на  бок,  он сбросил с себя тяжелое
тело,  покрытое шерстью;  от него разило кровью - кровью,  которая все  еще
бежала из раны от копья, вонзившегося в спину волка.
     Еще одно копье сразило креша в нескольких шагах от Триока.  Оставшиеся
три волка кружили вокруг Квайррел, которая стояла над Йорквином, размахивая
мечом и ругаясь. Пошатываясь, Триок поднялся. Йорквин зашевелился, изо всех
сил стараясь встать,  несмотря на рану,  инстинктивно хватаясь за меч.  Как
только он поднялся,  волки заколебались. Триок вытащил копье из трупа зверя
и с победным криком метнул его в креша.
     Йорквин неуклюжим ударом своего  меча  ранил  одного  из  волков.  Тот
отскочил, но Йорквин догнал его и рассек ему голову.
     Последний креш взвизгнул резко и бросился бежать,  поджав хвост, точно
побитый пес.  Он помчался прямо к выходу из долины,  словно там  дожидались
его собратья, которых он собирался позвать на помощь.
     - Квайррел! - тяжело дыша, прохрипел Триок.
     Она тотчас же выдернула копье из убитого креша,  примерилась,  сделала
три быстрых шага и метнула копье  вслед  убегающему  крешу.  Копье  описало
высокую  дугу  - им показалось,  что оно упадет слишком близко,  - но копье
угодило точно в спину волка. Зверь рухнул, перевернулся несколько раз через
голову, разбрызгивая кровь, и замер.
     До Триока  наконец  дошло,  что  он  горько  рыдает.  Он был настолько
измотан,  что  едва  мог  держать  в  руках  ломиллиалор.  Когда   Квайррел
склонилась над ним, он обхватил ее руками - не столько в поисках поддержки,
сколько из чувства  признательности.  Смутившись,  она  на  мгновение  тоже
обняла его, но тут же отошла к Йорквину.
     Они, не говоря ни слова,  осмотрели и обработали его рану.  При других
обстоятельствах Триок не счел бы ее опасной;  она была чистой и неглубокой,
кость,  по-видимому,  уцелела.  Но Йорквину требовалось время для отдыха, а
именно этого у них и не было.  Триок понимал,  что теперь еще важнее  стало
скорее передать сообщение.
     Он ни  слова не сказал об этом вслух.  Пока Квайррел готовила еду,  он
привел в порядок оружие, закопал трупы и завалил снегом все кровавые следы.
При  близком  рассмотрении  их,  конечно,  можно было обнаружить,  но Триок
надеялся, что вряд ли кто-то из врагов выйдет точно на это место.
     Потом он не спеша  поел,  собираясь  с  силами  и  взглядом  обшаривая
долину,  точно  опасаясь,  что  с  минуты  на минуту прямо перед ними могут
появиться юр-вайлы или еще кто-нибудь похуже. Покончив с едой, он, не делая
скидок на рану Йорквина,  сурово объявил своим товарищам, что решил срезать
путь и двигаться напрямую к горам, где должен быть Вольный Ученик. Это было
рискованно, и поэтому двигаться им предстояло очень быстро.
     Упаковав припасы,  они быстрым шагом покинули долину. Теперь они шли и
днем - ради скорости.  Триок и  Квайррел  упрямо  торопились  на  запад,  к
отрогам гор;  Йорквин с трудом тащился за ними.  Триок молился о том, чтобы
снег засыпал их следы.
     Через пару дней они  ощутили  первые  признаки  надвигающейся  сильной
бури,  которая  нависла над Роковым Отступлением.  Здесь раскаленный воздух
Южных  Пустошей,  встречаясь  с  зимой  Серого  Убийцы,  постоянно   рождал
невероятно мощные бури.  Они устремлялись к стене гор,  которые преграждали
им путь.  Триок и  его  спутники  находились  на  расстоянии  дня  пути  от
надвигающегося  урагана,  но  даже тут были заметны его признаки:  круговые
вихри, которые стремительно мчались низко над землей; густой снег, идущий и
днем и ночью; воздух, ставший холодным как лед.
     Буря шла прямо на них.
     Тем не  менее  Триок  повел  Квайррел и Йорквина прямо в ее центр,  не
обращая  внимания  на  рвавший  одежду  ветер  и  мокрый   снег.   Йорквину
приходилось  хуже всех - рана никак не заживала,  кровь сочилась,  медленно
унося силы;  он терял выносливость,  как теряет ее протершаяся веревка.  Но
Триок  не  свернул в сторону,  он не мог рисковать,  пытаясь пройти по краю
бури.  Уже в первую ночь он заметил на севере  огни,  которые  приближались
угрожающе быстро.
     Он не   сомневался,   что  кое-кто  из  врагов  почувствовал,  что  он
использовал в схватке с крешами ломиллиалор; уловив его "запах", теперь они
безошибочно двигались по следу.
     - Мы  не сможем оторваться от них,  - мрачно заметила Квайррел,  когда
они на краю бури остановились на привал, чтобы поесть и отдохнуть.
     Триок ничего не ответил.  В  ушах  как  будто  снова  зазвучали  слова
Кавенанта:  "Если это невозможно,  значит,  мы должны сделать невозможное".
Сделать невозможное.
     - Меня пугает эта буря,  - продолжала Квайррел, втянув носом воздух. -
Даже  здесь ветер настолько силен,  что,  похоже,  способен содрать плоть с
наших костей.
     "Невозможное, - повторил  Триок  про  себя.  Он  должен  был  ответить
Неверящему:
     - Я  родился  для того,  чтобы пасти скот - и только.  Мне не по силам
делать невозможное".  Он чувствовал себя старым,  усталым и  неловким.  Ему
следовало  бы  плюнуть  на  все и увести своих товарищей в безопасное место
где-нибудь в глубине Южной Гряды,  а не  позволять,  чтобы  все  подкаменье
плясало под дудку какого-то сумасбродного чужака.
     Не глядя на него, Квайррел сказала:
     - Нам нужно разделиться.
     - Разделиться... - вздохнул Йорквин.
     - Нужно запутать этих..,  сбить их со следа,  - она смачно сплюнула, -
чтобы ты мог продолжать путь на запад.
     "Невозможное!" Это слово вертелось в мозгу Триока, словно молитва.
     Квайррел подняла глаза и посмотрела ему в лицо.
     - Цадо.
     И Йорквин повторил точно эхо:
     - Надо...
     Триок взглянул на Квайррел;  губы его  беззвучно  зашевелились.  Потом
гримаса исказила его лицо и он сказал:
     - Нет.
     Почувствовав, что Квайррел собирается возразить, он опередил ее:
     - Это  нам  ничего  не  даст.  Они  идут не по нашим следам,  поэтому,
разделившись,  нам не удастся сбить их с  толку.  Они  гонятся  за  Высоким
Деревом.
     - Не может быть,  - недоверчиво ответила она. - Что такое они способны
чувствовать? Я нахожусь в двух шагах и то ничего не ощущаю.
     - У тебя нет способности "видеть" силу. Если мы разделимся, я останусь
с ними один на один.
     - Разделимся... - снова вздохнул Йорквин.
     - Я же сказал - нет! - гневно воскликнул Триок. - Вы мне нужны.
     - Я не могу идти так быстро, как вы, - безнадежно проговорил Йорквин.
     Он был бледный, усталый и совсем пал духом.
     - Пошли!
     Триок поднялся,  быстро уложил мешок,  повесил его на плечо и двинулся
прямо к центру бури.  Не оглядываясь,  он краем глаза заметил, что Квайррел
шагает справа от него, а Йорквин тащится чуть позади и слева.
     Они не  успели  пройти  и  лиги,  как  ветер накинулся на них,  срывая
одежду. Снег бил в лицо. Еще одна лига - и дневной свет померк: круживший в
воздухе  снег  затмил  его.  Чтобы  хоть что-нибудь видеть,  Квайррел сняла
крышку со своего горшка с гравием,  но  ветер  выхватил  огненные  камни  и
разбросал;  они сверкнули,  словно самоцветы, и пропали во мраке. Стало еще
темнее.  Триок с трудом различал силуэт Квайррел,  но у него не хватило сил
даже  на  то,  чтобы  досадовать.  Как только они остановились передохнуть,
Йорквин упал на землю, и его тут же занесло снегом.
     Вокруг них неистово выл и бушевал ветер,  точно  стремясь  сравнять  с
землей  все,  что  попадалось  на  его  пути.  Чтобы  не остаться без глаз,
приходилось закрывать лицо руками.  Невозможное - это было  слабо  сказано,
если речь шла о необходимости двигаться сквозь эту бурю.
     Триок помог подняться раненому и, собрав все силы, снова пошел вперед.
     Черный ветер  и  хлещущий  снег  со  всех сторон обрушивались на него,
стремясь оторвать от земли.  Он ослеп,  оглох и онемел; он знал только, что
Квайррел  ухватилась сзади за его плащ,  а Йорквин все ощутимее наваливался
сбоку и,  в конце концов,  буквально повис на нем. Однако и его собственные
силы были уже на исходе. Дышать стало неимоверно трудно - с такой скоростью
проносился мимо ветер.  Триок двигался рывками и  уже  начал  прихрамывать.
Нечаянно он отпустил Йорквина, чувствуя, что и сам едва стоит на ногах.
     Йорквин покачнулся, сделал несколько неверных шагов и внезапно исчез -
пропал, как будто пучина бурана тотчас поглотила его.
     - Йорквин!  - закричал Триок.  - Йорквин!  Он бросился за ним, пытаясь
отыскать его на ощупь.  На какое-то мгновение неясный силуэт мелькнул перед
ним, но тут же исчез. - Йорквин!
     Снова и снова чудилось ему,  что он видит впереди  или  сбоку  неясные
очертания фигуры.  Он кидался туда,  но каждый раз все исчезало, рассыпаясь
снежным вихрем. Он едва осознавал, что Квайррел по-прежнему держится за его
плащ и что ветер неумолимо толкает его к югу,  сбивая с пути.  От страха за
Йорквина все  остальные  мысли  исчезли.  Он  забыл  о  том,  что  исполнял
невозможное - нес сообщение Лорду Морэму. Под напором нахлынувших чувств он
снова стал всего лишь Триоком,  сыном Тулера,  бывшим пастухом,  который не
мог смириться с потерей друга.  Он разыскивал Йорквина так, словно от этого
зависело спасение его души.
     Снег продолжал слепить глаза,  ветер визжал и выл в ушах, сводя с ума;
холод  высасывал  силы,  точно  стремясь заморозить кровь в жилах.  В конце
концов он понял,  что Йорквина ему не найти.  В темноте он  потерял  друга,
пройдя,  может быть,  всего в двух шагах от него;  скорее всего, раненный и
ослабевший Йорквин просто упал,  и его тут же замело. Триок кричал, и шарил
в снегу, и снова звал, но ответом ему было лишь завывание бури.
     Он продолжал идти,  теперь уже позабыв обо всем - о Йорквине, Квайррел
и даже о сообщении. Он не знал, куда идет; помнил лишь, что ветер не должен
дуть ему в спину.  Пот застывал на его лице ледяной коркой.  Он шел и шел -
казалось, этому не будет конца.
     И все же в какой-то момент ветер начал стихать.  Потом внезапно  земля
ушла у него из-под ног, он упал и потерял сознание от усталости.
     Что-то встряхнуло  его,  голову  пронзила  боль.  Он снова услышал вой
ветра и крик Квайррел, донесшийся как будто издалека:
     - Холмы!  Это предгорье!  Вставай!  Надо спрятаться!  Он  был  старым,
слишком  старым  для  таких  дел.  Но он был жителем подкаменья,  пастухом,
который привык к трудностям,  и он  не  собирался  без  толку  погибать  от
холода.
     Он с  трудом  поднялся,  распрямился  и,  слегка  наклонившись,  начал
подниматься по заснеженному склону.  И ветер,  и снегопад ослабели;  однако
разглядеть ничего не удавалось - ночь пришла на смену утихающей буре. Когда
склон стал слишком крут,  он свернул в сторону,  теперь уже не  заботясь  о
том,  чтобы  двигаться  против  ветра.  Через  некоторое  время он уже смог
различить неясные контуры скал перед собой.
     Ветер утратил  свою  ярость,  но  не  исчез.  Хромая  среди  отвесных,
нависающих по сторонам скал,  Триок свернул в неширокую долину. Дно ее было
покрыто глубоким - по пояс  -  снегом,  идти  стало  неимоверно  трудно.  В
какой-то момент он почувствовал,  что Квайррел поддерживает его.  Но вскоре
он не в силах был сделать больше ни шагу. Задыхаясь, он рухнул в снег.
     - Огонь... Нужно разжечь огонь...
     Руки его настолько замерзли,  что он не смог достать свой жезл,  чтобы
извлечь  из  него  пламя.  У  Квайррел уже не было горшка с гравием,  а его
гравий находился в мешке;  а может быть,  он тоже потерял его;  у  него  не
хватало сил, чтобы сбросить с плеч ремни. Он попытался растормошить упавшую
Квайррел. Ее щеки и подбородок покрывал иней, а веки лишь слабо трепетали в
ответ на его призывы.
     - Огонь... - прохрипел Триок.
     Он заплакал от бессилия и никак не мог остановить слезы. Замерзая, они
мешали ему смотреть,  а когда он наконец смог разлепить ресницы,  то увидел
желтый  огонек,  который  приближался  к  нему.  Покачиваясь,  он  медленно
двигался вперед,  точно пламя невидимой свечи, пока не оказался так близко,
что  Триок  кожей ощутил тепло.  Но это была не свеча.  Огонь висел прямо в
воздухе и настойчиво мерцал, точно пытаясь сказать ему что-то.
     Триок не мог пошевелиться;  ему казалось,  что  он  примерз  к  земле.
Отведя взгляд от огонька,  он увидел другие - три,  четыре...  Нет, гораздо
больше!  Они плясали вокруг него и Квайррел.  Потом внезапно все,  один  за
другим,  заскользили вниз,  в долину.  Триок не спускал с них взгляда, пока
это было возможно -  ему  казалось,  что  с  ними  исчезает  его  последняя
надежда.
     Сознание начало  ускользать  от него,  и он провалился во тьму.  Все -
долина,  снег,  холод,  усталость - постепенно исчезло, сменившись неясными
образами.  Лена, Елена, Этиаран, Трелл, Мореход, Томас Кавенант - все они с
мольбой смотрели на него, прося что-то сделать. "Если ты потерпишь неудачу,
- шептали они, - наша жизнь и смерть потеряют всякий смысл".
     - Простите меня, - пробормотал он, обращаясь прежде всего к Кавенанту.
- Простите меня.
     - Может быть,  и прощу,  - ответил далекий голос.  - Я  не  хочу  быть
навязчивым, но у тебя есть кое-что... Мне кажется, я должен тебе помочь.
     Невероятным усилием Триок открыл глаза.  В воздухе над головой плясали
огоньки - каждый чуть меньше его кулака.  А среди них стоял высокий человек
в  длинном  и широком одеянии серого цвета.  Он смущенно смотрел на Триока,
как будто ему в новинку было иметь дело с людьми.  Но  когда  Триок  хрипло
прошептал: "Помоги..." - он тут же ответил:
     - Да. Я помогу тебе. Не бойся.
     Опустившись на  колени,  он  расстегнул плащ и тунику Триока и положил
теплую ладонь ему на грудь.  Потом негромко запел,  и  Триок  ощутил  волну
тепла,  заструившуюся  по телу.  Почти сразу же сердце стало биться ровнее,
дыхание восстановилось,  руки и ноги ожили.  Тогда человек  оставил  его  и
отошел  к  Квайррел.  Когда  Триок поднялся на ноги среди порхающих повсюду
огней, она пришла в сознание.
     Теперь он понял,  что это были за огни:  о них рассказывалось в  самых
прекрасных и печальных легендах Страны. Это были Духи. Он слушал их светлую
песню,  похожую на хрустальный звон.  Они плясали  вокруг,  и  их  мерцание
заворожило его.
     Высокий человек   помог  подняться  Квайррел.  Окруженный  Духами,  он
поддерживал ее до тех пор,  пока она не смогла стоять самостоятельно. Потом
он перевел взгляд на Триока, снова на нее и обратно. Казалось, он спрашивал
себя,  стоит ли помогать им дальше и не лучше ли будет, если он предоставит
их теперь самим себе. Однако он принял решение почти сразу.
     - Пошли,  - произнес он.  - Зима Фоула способна убить все, что создано
из плоти и крови. Внезапно Триок понял, кто перед ним.
     - Ты - Вольный Ученик, - сказал он.
     - Да.  И все же я помогу тебе.  Когда-то я был хииром  настволья.  Лес
наложил на меня свою печать.  А у тебя... - Он говорил все это, легко шагая
по снегу. - У тебя есть ломиллиалор.
     Триок и Квайррел торопливо шли позади.  Он шел быстро и легко,  но они
поспевали  за  ним,  идя  по протоптанной им тропе.  Духи освещали их путь,
по-прежнему мелодично позванивая,  пока Триоку не стало  казаться,  что  он
каким-то  чудом попал в Анделейн - место,  где,  вопреки сверхъестественной
зиме Серого Убийцы,  властвовали чистый свет и тепло.  Он больше не замечал
усталости;  песня,  которую негромко напевал Вольный Ученик,  влекла его за
собой:

     Одинокий, без привязанностей, свободный, одинокий -
     Не горюй об утраченном, ведь одиночество приходит и уходит.
     Пусть молчание - единственное, что тебе осталось.
     И все же ты свободен - и одинок.

     Они медленно приближались к выходу  из  долины,  перекрытому  россыпью
огромных валунов.  Вольный Ученик свернул на незаметную тропу,  что привела
их  в  глубокое  ущелье,  стены  которого  мало-помалу  сомкнулись  над  их
головами.  Вскоре  они  оказались  в темной пещере,  освещенной лишь огнями
Духов.  Ветер и холод остались позади. В пещере было тепло, с одежды Триока
и Квайррел тут же закапало.
     В дальнем конце пещеры и жил Вольный Ученик.  Здесь своды образовывали
нечто вроде большой комнаты,  пространство  которой  было  пронизано  живым
светом  и  звоном  множества  Духов.  Некоторые из них кружились посредине,
другие неподвижно висели вдоль темных стен -  точно  в  их  задачу  входило
освещать надписи,  высеченные в мерцающем граните.  На каменном полу лежали
каменные плиты,  служившие столами,  стульями и постелью. Поблескивающие от
огней  стены  и  потолок  цветом  напоминали черный обсидиан.  Комната была
теплой и уютной.
     Войдя в пещеру,  Триок и  Квайррел  сняли  мешки  и  плащи  и  впервые
по-настоящему  рассмотрели  своего спасителя.  Если не считать редких седых
волос на затылке, он был лыс; рот почти скрывала густая серебристая борода.
Вокруг глаз было множество морщин,  как будто он провел долгие годы,  читая
неразборчивые манускрипты Он был стар - об этом свидетельствовали  также  и
пергаментная бледность кожи, и заметная сутулость.
     Казалось, здесь,  в  своем  доме,  он  еще  сильнее  почувствовал себя
выбитым из колеи появлением людей.  Он поглядывал  на  них  удивленно  и  с
опаской  - не потому,  что считал их злыми,  но как бы подозревая,  что они
способны вести себя бесцеремонно,  может  быть,  даже  против  собственного
желания. Может быть, вся его жизнь казалась ему хрупким сосудом, который им
ничего не стоило растоптать, даже не заметив этого.
     - У меня есть немного еды,  - сказал он,  искоса поглядывая  на  лужи,
которые натекли с одежды Триока и Квайррел.  - Еда - это тоже... У меня нет
времени возиться с ней.
     Но потом  тень  забытого  воспоминания  скользнула  по  его   лицу   -
воспоминания о том,  что люди,  живущие в Стране,  так со своими гостями не
обходятся.  Триок вдруг подумал,  что Ученик жил в этой пещере  уже  тогда,
когда самого Триока и на свете не было.
     - Я  не  привык...  - Старик,  казалось,  пытался что-то объяснить.  -
Одному нужно совсем немного.  Я не мог отказать Духам и  не  помочь  вам...
Однако я потерял много времени.  Они,  конечно,  всегда вознаграждают меня,
как могут,  но время.., время... Как успеть закончить свое дело, прежде чем
я умру? Вы мне дорого обходитесь. И еда тоже дорого обходится.
     Триок направился  было к выходу,  но вспомнил о сообщении для Лордов и
остановился, нахмурившись.
     - Серый Убийца тоже недешево обходится, - скривившись, ответил он.
     Эти слова, казалось, привели Ученика в полное замешательство.
     - Да...  - пробормотал он.  Проворно  нагнувшись,  он  достал  большой
кувшин с водой и горшок с сушеными фруктами. - Берите все, что вам нужно. Я
видел...  Видел кое-что из того,  что натворил  Презирающий.  Здесь,  -  он
неопределенным жестом указал на стены своей пещеры.
     Поев фруктов, Триок почувствовал себя гораздо лучше, хотя их оказалось
совсем немного.  Тело его получило энергию не только от пищи, но и от тепла
Духов.  Их  мерцающие  огни  помогли  не  только  в этом.  Во время бури он
обморозил руки и уши, но теперь это прошло, точно под воздействием целебной
грязи. Даже привычный вкус горечи во рту уменьшился.
     Теперь он  вспомнил,  зачем был здесь.  Убедившись,  что Квайррел тоже
пришла в норму,  он попросил ее встать  на  страже  в  туннеле,  ведущем  к
пещере.
     Она спросила лишь:
     - Нас могут найти даже здесь?
     - Кто знает? - Вольный Ученик, казалось, был полностью погружен в свои
мысли, и Триок продолжал, кивнув в его сторону:
     - Я не хочу,  чтобы он из-за нас пострадал.  Нам надо все  время  быть
настороже, в особенности до тех пор, пока мы не передали сообщение.
     Квайррел кивнула,  хотя  в  глубине  души сомневалась,  что кто-то мог
выследить их во время бури.  Она взяла плащ,  оружие и,  выйдя  из  пещеры,
скрылась за поворотом туннеля.
     Вольный Ученик  проводил  ее  взглядом и перевел его на Триока.  В его
глазах был немой вопрос.
     - Она постоит на страже, пока мы будем разговаривать, - ответил Триок.
     - Зачем нужна стража? В этих горах нет Зла... Тем более во время такой
зимы. Звери, и те отсюда ушли.
     - За нами гонятся.
     Почувствовав неуверенность,   Триок  умолк.  Может  быть,  впервые  он
осознал,  насколько удивительна была та ситуация, в которой он оказался. Он
был  один  на один с Вольным Учеником и Духами.  В этой пещере,  окруженный
пляшущими огнями.  Ученик  изучал  какое-то  доступное  только  ему  тайное
знание,  может быть, способное удивить даже Лордов. Триока охватило чувство
благоговения; собственная дерзость смутила его.
     - Вольный Ученик...  - пробормотал он.  - Служитель знания...  Мне  не
хочется быть навязчивым.  Ты несравненно выше меня. Только величайшая нужда
заставляет...
     - Я спас тебе жизнь,  - резко произнес Ученик. - Чего еще ты хочешь от
меня?
     - Я объясню,  - собравшись с духом, начал Триок. - Сейчас Серый Убийца
делает со Страной что хочет... Старик перебил его:
     - Я занимаюсь  своим  делом.  Я  выполнил  Обряд  Освобождения,  когда
Тамаранта  была Старшим Учителем Лосраата направления "Посох",  и с тех пор
занимаюсь только своим делом.  Правда,  Духи...  Но их оттолкнуть  я  не  в
состоянии...  А  в  остальном  я  посвятил  свою жизнь тому,  чтобы учиться
видеть.., видеть то, что было прежде. Кроме этого, я не хочу знать ничего -
нет,  ничего,  даже того, кто именно заставил Духов покинуть Анделейн, хотя
они рассказывали мне что-то о юрвайлах... О вторжении...
     Триок был поражен.  Он понятия не имел  о  том,  что  Тамаранта,  жена
Вариоля,  когда-то  была  одним из Старших Учителей Лосраата,  но это могло
быть за несколько десятилетий до того,  как Протхолл стал Высоким Лордом  в
Ревелстоуне.   Похоже,  Вольный  Ученик  прожил  здесь  в  одиночестве,  не
встречаясь с людьми, восемьдесят или девяносто лет! С благоговейным страхом
Триок спросил внезапно охрипшим голосом:
     - В чем состоит твое дело?
     Досада отразилась   на   лице   Ученика   из-за  необходимости  давать
объяснения.
     - Слова...  Об этом не расскажешь. Трудно выразить словами. - Внезапно
он   поднялся,   подошел  к  стене  и  нежно  прикоснулся  к  ее  гранитной
поверхности.  - Камень живой.  Ты понимаешь это?  Ты  из  подкаменья...  Ты
понимаешь  камень?  Да,  живой..,  живой  и  внимательный.  Все,  все,  что
происходит на земле...  Все события, свидетелями которых она была... Знание
о них просачивается сквозь нее,  скапливается в камнях,  и его... Его можно
увидеть!  - Он говорил с  неожиданной  страстью.  Несмотря  на  то  что  он
испытывал  неловкость,  разговаривая  с  незнакомым  человеком,  он  не мог
остановиться,  начав рассказывать о том,  что волновало его.  Прислонившись
лбом  к  стене,  он как будто пытался что-то разглядеть в ее глубине.  - Но
разобраться,  вглядеться,  понять...  Это тяжело и долго...  Я человек... А
жизнь так коротка!  Время,  время...  По мере того как взгляд проникает все
глубже..,  от внешней поверхности камня в его глубину,  проходят годы.  И к
тому  же  раз на раз не приходится.  Чтобы проникнуть в то,  что скрывают в
себе некоторые горные прожилки,  проследить их путь отсюда до самого сердца
гор,  нужны  тысячелетия.  А есть такие,  для изучения которых нужны тысячи
тысяч лет.
     Здесь, - он повел рукой по сторонам,  - записана вся  древняя  история
Страны.  Тот,  кто  хочет,  может  прочесть ее.  В этих бесчисленных гранях
скрыто множество сведений обо всем, что происходило когда-то. Обо всем! Это
и  есть мое дело - смотреть..,  разбираться..,  и сохранять,  чтобы история
Страны стала известна всем.  - Он дрожал от  охватившего  его  волнения.  -
Когда ко мне пришли Духи, я изучал судьбу Всеединого леса. Я проследил ее с
того момента,  когда проросло первое зерно,  чтобы стать Первым Деревом.  Я
видел,  как в нем пробуждалось сознание,  как оно взрослело...  Видел,  как
благодаря ему  вся  Страна  стала  разумной.  Я  видел  рождение  и  смерть
Защитников Леса.  Я видел, как возник Колосс... Здесь... - его руки ласкали
стену, точно камень не только скрывал в себе тайны, но и испытывал жестокие
страдания, - я вижу людей с топорами... Людей, которые вышли из земли и эту
же землю разрушали...  Я вижу,  как они рубят...  - Его голос  взволнованно
задрожал.  -  Я  был хииром настволья.  В этой скале записаны все страдания
деревьев.  Ты - житель подкаменья.  У тебя  с  собой  есть  кусок  Высокого
Дерева, бесценный ломиллиалор.
     Неожиданно он  отошел от стены и остановился прямо перед Триоком.  Его
лицо пылало, глаза сверкали.
     - Отдай его мне!  - умоляюще сказал он. - Оно поможет мне видеть. - Он
протянул руки,  почти касаясь груди Триока.  - Жизнь так коротка... А скала
так огромна...
     Триоку не  требовалось  ни  времени  на  раздумья,  ни  дополнительных
уговоров.  Даже если бы сейчас сам Кавенант стоял у него за спиной,  он все
равно  поступил  бы  точно  так  же;  он  испытывал  к   Вольному   Ученику
необыкновенное  доверие,  сравнимое  только  с  его  доверием к Лордам.  Не
колеблясь,  он достал жезл и вложил его в руки старика. Потом он очень тихо
произнес:
     - Враги,  которые гонятся за мной,  ищут этот ломиллиалор.  Я даю тебе
опасную вещь.
     Ученик, похоже,  не слышал его.  Как только Высокое Дерево оказалось в
его  руках,  он  закрыл  глаза;  дрожь прошла по всему телу.  Казалось,  он
впитывал удивительную силу, исходящую от жезла.
     Однако спустя  некоторое  время  он  очнулся.  Несколько  раз  глубоко
вздохнув,  он  постарался  справиться  с волнением,  успокоился и посмотрел
прямо в лицо Триоку.
     - Опасная вещь,  - повторил он.  - Я слышу тебя.  Ты что-то говорил  о
нуждах Страны. Тебе нужна помощь в борьбе с врагами?
     - Мне нужно передать сообщение,  - выпалил Триок, мгновенно вспомнив о
своем неотложном деле.  - Вся Страна охвачена войной!  Посох  Закона  снова
утрачен,  Закон Смерти разрушен!  Наше подкаменье атаковали твари,  которые
способны превращать камни в пыль. Сам Ревелстоун в осаде! Мне нужно...
     - Я слышу тебя,  - сказал  старик.  Его  прежняя  неловкость  исчезла;
казалось, обладание Высоким Деревом прибавило ему не только уверенности, но
и способности воспринимать.  - Не волнуйся. Я знаю, что должен помочь тебе.
Говори, какое сообщение ты хочешь передать.
     Триок с трудом собрался с мыслями.
     - Ты говорил,  что Духи рассказывали тебе о юр-вайлах. Может быть, и о
Белом Золоте тоже?  Тот,  кто владеет Белым Золотом,  -  чужестранец...  Он
вернулся. И Лорды должны узнать об этом.
     - Да. - Ученик не сводил с Триока горящего взгляда. - Как?
     - В  Лосраате  я  слышал,  что  сообщения  можно  передавать с помощью
Высокого Дерева,  но сам не умею.  Я - житель подкаменья, мои руки не умеют
обращаться с деревом. Я... Вольный Ученик прервал его взмахом руки.
     - Кто...  -  спросил  он.  -  Кто в Ревелстоуне способен принять такое
сообщение?
     - Высокий Лорд Морэм.
     - Я его не знаю. Как я могу связаться с ним, если не знаю его?
     - Он - сын Тамаранты,  жены  Вариоля,  -  ответил  Триок.  -  Ты  знал
Тамаранту. Думай о ней, и эта мысль приведет тебя к нему.
     - Да. - Ученик задумался. - Может быть. Я... Я помню ее.
     - Скажи  Высокому Лорду,  что Томас Кавенант вернулся в Страну и хочет
напасть на Серого Убийцу.  Скажи ему,  что он  собирается  уничтожить  Ясли
Фоула.
     Глаза Ученика расширились от удивления.
     - Сообщение  нужно  передать  сейчас,  -  продолжал  Триок.  - За мной
гонятся. Буря не помеха для глаз, которые способны видеть Высокое Дерево.
     - Да,  - повторил старик.  - Сейчас.  Сейчас я начну... Он отвернулся,
вышел  на  середину  пещеры  и  встал  лицом ко входу.  Духи со всех сторон
окружили его,  когда он поднял жезл перед собой до уровня  лица.  Потом  он
негромко  запел.  Мелодия  звучала нежно,  необычно для человеческого уха -
почти как песнь Духов. Неожиданно оборвав пение, он произнес:
     - Морэм, сын Вариоля и Тамаранты. Открой свое сердце, услышь меня.
     Триок, напряженный и  оцепеневший,  не  спускал  с  него  очарованного
взгляда.
     - Сын Тамаранты,  Морэм,  открой свое сердце. Медленно исходя из самой
сердцевины гладкого жезла,  сила начала сиять в  полумраке  пещеры.  И  тут
Триок  услышал  позади  себя  шаги.  Он  резко  обернулся  и  увидел  рядом
отталкивающую, страшную тень.
     - Отдай его мне, - проскрежетал резкий голос. - Морэм не может открыть
тебе свое сердце.  Он у нас в руках, его сердце больше никогда не откроется
ни для кого.
     Рядом с Триоком стоял  Йорквин,  в  его  глазах  пылало  безумие.  Это
зрелище  ошеломило  Триока.  Обледеневшая  одежда Йорквина была распахнута,
обнажив местами голое тело, с которого лоскутами свисала обмороженная кожа.
На лице и руках зияли раны,  но не было крови. На руках он держал Квайррел.
Ее голова жалко болталась на сломанной шее.
     Увидев Йорквина,  Вольный  Ученик   отпрянул,   точно   его   ударили,
отшатнулся и попятился к стене, раскрыв рот в безмолвном крике. Духи тут же
попрятались, издавая пронзительные, тревожные звуки.
     - Йорквин...  - Какое-то странное несоответствие,  которое ощущалось в
этом человеке, лишило Триока дара речи. - Йорквин?
     Йорквин вызывающе рассмеялся, насмешливо и глумливо.
     С жестоким  удовольствием он швырнул тело Квайррел на пол и перешагнул
через него.
     - Вот мы и встретились наконец,  - прохрипел он, обращаясь к Триоку. -
Ради  этой  встречи мне пришлось немало потрудиться.  Полагаю,  мне удастся
заставить тебя заплатить за мои труды.
     - Йорквин?  - Триок наконец понял, что по всем законам природы человек
этот  должен  быть  уже  мертв;  того,  что  с ним сделала буря,  не мог бы
пережить никто.  Но  чья-то  сила  оживила  его,  чья-то  жестокая  власть,
наслаждаясь  смертью,  заставила  его двигаться.  Это было похоже на ночной
кошмар.
     Вольный Ученик, быстро оправившись, бросился вперед. Держа ломиллиалор
перед собой, точно оружие, он хрипло закричал:
     - Опустошитель торайя!  Губитель деревьев!  Я узнал тебя.  Меленкурион
абафа! Уходи отсюда! Твое присутствие оскверняет землю.
     Йорквин вздрогнул,  услышав слова могущественного  заклинания,  но  не
отступил.
     - Лучше  иметь мертвое тело,  как у меня,  чем никудышную голову,  как
твоя,  - самодовольно ухмыльнулся он.  - Я не уйду, не отведав твоей крови,
ты,  бестолковый Ученик.  Тебе, похоже, очень хочется поскорее расстаться с
жизнью. Ну что же, сейчас ты отдашь ее мне.
     Вольный Ученик не дрогнул.
     - Ты не получишь ничего, кроме испытания истиной ломиллиалора. Даже ты
боишься этого,  торайя-Опустошитель.  Высокое Дерево выжжет твое сердце или
то, что у тебя вместо него.
     - Глупец! - засмеялся Опустошитель. - Ты прожил на свете слишком долго
и забыл, в чьих руках сила.
     Он стал медленно приближаться к людям.
     Триок наконец  сумел  разорвать  цепи  охватившего его ужаса.  Коротко
вскрикнув,  он выхватил меч и бросился на  Опустошителя.  Тот  швырнул  его
головой об стену и подошел вплотную к Вольному Ученику.
     Кровь бросилась  Триоку в голову,  острая боль пронзила грудь.  Собрав
все силы,  он пошатываясь встал на ноги. Торайя и Вольный Ученик сражались.
Опустошитель пытался вырвать у старика Высокое Дерево. Вдруг красно-зеленая
молния, от одного вида которой Триоку стало плохо, ударила Ученика в грудь.
Проваливаясь  во тьму,  Триок увидел,  как Опустошитель склонился над своей
жертвой.


                                   Зима

     Когда Томас  Кавенант  вместе  с  Мореходом и Леной,  дочерью Этиаран,
покидал подкаменье,  валил такой снег,  что ничего не было видно. Но теперь
он знал,  что делать - ярость, скопившаяся в душе, обратилась против одного
человека.  Он нетерпеливо шагал на север по заснеженной дороге,  как  будто
его больше не беспокоили ни все еще незаживший лоб,  ни израненные губы, ни
промокшие и мерзнущие ноги,  ни усталость.  Точно фанатик,  он  упрямо  шел
навстречу ветру, наклонившись вперед и не обращая внимания ни на что.
     Уже очень  давно  душа  его не была спокойна.  Снежинки вились вокруг,
точно  крошечные  иголки  злобы  Лорда  Фоула,  жаждущие  поглотить  тепло,
поддерживающее его жизнь.  И Лена своим присутствием угнетала его. Мать его
дочери горделиво вышагивала рядом,  точно это была для нее высокая честь. В
довершение всего, не успели они еще пройти и полпути до входа в долину, как
колени его задрожали,  а дыхание прерывисто вырывалось из опухших губ.  Уже
сейчас ему требовался отдых.
     Мореход и   Лена  озабоченно  поглядывали  на  него,  однако  в  своем
теперешнем настроении он не хотел принимать их помощь.  Он был слишком зол,
да  ведь  и  не ребенок же он,  в конце концов?  Уловив во взгляде Морехода
безмолвное предложение помощи, он с кривой улыбкой покачал головой.
     Великан, похоже,  и сам был не в  лучшем  состоянии  -  раны  все  еще
причиняли ему боль. Наклонившись к Кавенанту, он тихо сказал:
     - Друг мой, ты знаешь дорогу к Яслям Фоула?
     - Я полагал, что ее знаешь ты.
     - Я-то знаю...  Я забыл о многом,  только не эту дорогу. Но ты... Если
мы будем вынуждены разделиться...
     - Я все равно не доберусь туда, если мы вынуждены будем разделиться, -
мрачно проворчал Кавенант.
     - Разделиться?  Почему мы должны разделиться? - взволнованно вмешалась
Лена,  не дав Мореходу сказать ни слова.  - Не  говори  так.  Великан.  Нам
нельзя  разделяться.  Я  сохранила...  Я ни за что не расстанусь с ним.  Ты
стар,  Великан.  Ты не помнишь,  что значит отдать свою жизнь за того, кого
любишь, иначе не говорил бы о том, что мы можем разделиться.
     Ее слова причинили Мореходу боль.
     - Старый,  да...  -  Все  же  спустя  некоторое время он заставил себя
улыбнуться:
     - А ты всегда была слишком молода для меня, прекрасная Лена.
     Кавенант нахмурился.  "Пощадите меня,  -  внутренне  простонал  он.  -
Пощадите меня".  Он двинулся вперед,  но почти сразу же споткнулся.  Лена и
Мореход подхватили его с обеих сторон.  Он посмотрел сперва на него,  потом
на нее.
     - Ягоды жизни. Мне нужна алианта.
     Мореход кивнул и тут же пошел куда-то в сторону, словно инстинкт точно
подсказывал ему,  где поблизости  можно  найти  алианту.  Лена  осталась  с
Кавенантом,  поддерживая его под руку.  Капюшон был откинут, и седые волосы
влажно поблескивали от снега. Не отрываясь, она смотрела Кавенанту в лицо -
с таким выражением, точно никак не могла наглядеться.
     Не вынеся ее взгляда, он осторожно высвободил свою руку и сказал:
     - Если я хочу выжить, мне нужно научиться самому держаться на ногах.
     - Почему?  -  удивилась  она - Все стараются помочь тебе,  но никто не
хочет этого так сильно,  как я.  Ты так долго был одинок и так  настрадался
"Потому  что одиночество - это все,  что у меня есть",  - хотелось ответить
ему,  но он не решился произнести это вслух Он чувствовал, с какой страстью
она тянется к нему, и это ужасало его.
     Не получив  ответа,  она  на мгновение отвела взгляд,  но тут же снова
посмотрела на него так, словно ей пришла в голову замечательная мысль.
     - Вызови ранихинов" - сказала она.
     - Ранихинов?
     - Они послушаются тебя.  Ты приказал  -  и  они  приходили  ко  мне  В
последний  раз  они  приходили  чуть  больше  месяца  назад  Каждый год они
приходят ко мне - Она запнулась,  боязливо оглядываясь.  - Весной,  да - Ее
голос  звучал  так  тихо,  что  Кавенант едва его слышал - В этом году зима
никак не кончается,  и мое  сердце  заледенело  Страна  забыла,  что  такое
весна.,  забыла  Солнечный  свет  покинул нас.  Я боялась..,  боялась,  что
ранихины никогда не придут..,  что все мои мечты были такими  глупыми  и..,
что  они  не  сбудутся.  Но  жеребец  пришел,  -  после  минутного молчания
продолжала она.  - Замерзший  пот  покрывал  его  шкуру,  с  морды  свисали
сосульки.  Его дыхание превращалось в пар Он пригласил меня прокатиться, но
я поблагодарила  его  от  всего  сердца  и  отослала  домой.  Как  я  могла
прокатиться? Он пробудил столько воспоминаний...
     Она больше  не  смотрела Кавенанту в лицо,  а потом и вовсе замолчала,
словно забыв,  что хотела сказать.  Но когда она снова подняла  голову,  он
увидел,  что  ее  морщинистое  лицо было залито слезами - О мой дорогой!  -
нежно сказала она.  - Ты слаб и болен.  Вызови ранихинов и поезжай - ты это
заслужил.
     - Нет,  Лена. - Он не смел обращаться к ранихинам за помощью. Протянув
руку,  он неуклюже коснулся ее мокрой от слез  щеки,  но  онемевшие  пальцы
ничего  не  почувствовали.  - Я плохо поступил с ними.  Я много с кем плохо
поступил.
     - Плохо?  - Казалось,  она была очень удивлена.  - Ты - Томас Кавенант
Неверящий? Как можешь ты плохо поступить?
     "Значит, любой мой поступок, любое преступление могут быть оправданы?"
- подумал он. Ярость, едва угасшая в его душе, вспыхнула с новой силой.
     - Послушай.  Я не знаю, что ты вообразила обо мне - о том, каким я был
прежде.  Может быть, я все еще кажусь тебе Береком Полуруким. Но я - не он,
я вообще никакой не герой. Я всего лишь человек, больной проказой, и если я
делаю то,  что задумал,  то лишь потому, что чувствую свою вину за все, что
творится вокруг.  С тобой или без тебя, я собираюсь сделать все, что в моих
силах,  хочу  попытаться выполнить задуманное,  невзирая на то что никто не
пробовал сделать это до меня.  Если ты не хочешь идти,  можешь отправляться
домой.
     Он тут  же  устыдился  своих слов и,  отвернувшись,  заметил Морехода,
который стоял рядом.
     - И вот еще что,  - продолжил Кавенант, обращаясь теперь уже к нему, -
мне не дает покоя то, что случилось с тобой. Я хочу, чтобы ты рассказал мне
все.  - Он схватил ягоды,  лежащие на раскрытых ладонях  Великана.  -  Черт
возьми!  Мне до смерти надоело все это! - Со злостью глядя в лицо Морехода,
он бросил алианту в рот и принялся жевать.
     - Ах,  друг мой,  - вздохнул Мореход, - зачем ты меня спрашиваешь? Это
как.., как лавина. Тронешь один камень - обрушится все и увлечет за собой в
бездну, из которой не выбраться. Я знаю это по себе.
     Пальцы Лены коснулись руки Кавенанта,  но он оттолкнул их. Он не хотел
встречаться  с  ней  взглядом.  По-прежнему  сердито глядя на Морехода,  он
произнес;
     - Ты так и не сказал мне правду.
     Круто повернувшись,  он зашагал по  снегу.  Гнев  душил  его.  Никогда
прежде он не предполагал, что гнев и печаль так похожи.
     Всю оставшуюся часть дня Лена и Мореход добывали для него ягоды жизни,
чтобы придать ему сил.  И  все  же  постепенно  шаги  его  становились  все
медленнее,  он начал то и дело спотыкаться.  Наконец, когда Мореход свернул
на восток к предгорью, Кавенант просто упал на подветренном склоне и уснул.
Сквозь  сон  он  почувствовал,  что  Мореход несет его на руках,  однако он
слишком устал, чтобы во что-то вникать.
     Он проснулся на рассвете, ощущая приятное тепло и дразнящий запах еды.
Открыв глаза,  он увидел Морехода,  который готовил что-то, склонившись над
горшком с гравием.  Они находились в большом овраге.  Низкое свинцовое небо
нависло  над  ними,  точно  крышка  гроба,  но снегопад прекратился.  Рядом
глубоким сном спала Лена. Заметив, что он проснулся, Мореход сказал:
     - Она устала.  Она уже немолода,  и мы шли почти до рассвета. - Поведя
рукой вдоль оврага, он продолжал:
     - Тут нас нелегко обнаружить.  Нам следует дождаться здесь темноты,  а
двигаться лучше всего ночью.  К тому же,  - он слабо  улыбнулся,  -  лишний
отдых тебе не повредит.
     - Я не хочу отдыхать, - буркнул Кавенант, чувствуя страшную усталость,
слабость. - Я хочу идти.
     - Нет,  отдых тебе необходим,  - твердо заявил Мореход. - Чем здоровее
будешь, тем быстрее сможешь идти.
     Кавенанту не хотелось спорить, к тому же он понимал, что Мореход прав.
Дожидаясь еды,  он осмотрел себя и  остался  доволен.  Он  чувствовал  себя
спокойнее,  самообладание  в какой-то степени вернулось к нему.  Опухоль на
губах опала, лоб не горел. Раны на ногах выглядели вполне сносно.
     Однако чувствительность рук и ног не восстановилась,  точно  они  были
обморожены.  Онемение не затронуло лишь тыльную сторону кистей рук. Сначала
он попытался убедить себя,  что все дело и  вправду  в  обморожении,  но  в
глубине души понимал, что это не так. Внимательно оглядев и ощупав себя, он
окончательно пришел к выводу, что дело не в холоде.
     Проказа распространялась.  Оказавшись под пятой Лорда Фоула, скованная
злобной  серой  зимой,  Страна  больше  не  была  в состоянии исцелить его.
Сколько бы он ни отдыхал,  здоровее не станет. Он всегда отдавал себе отчет
в том,  что проказа неизлечима, что умершие нервы не восстанавливаются. То,
что пальцы его рук и ног по-прежнему  не  оживали,  служило  неопровержимым
доказательством того,  что Страна - всего лишь сон, иллюзия. И тем не менее
то,  что ему не стало лучше, ошеломило, обескуражило его, поколебало тайную
надежду,   томившую  измученное  тело.  "Безнадежно",  -  сказал  он  себе.
Жестокость этого приговора больно ранила его.
     - Кавенант? - обеспокоенно окликнул его Мореход. - Друг мой?
     Кавенант ничего не ответил, внезапно осознав, что теперь душа Морехода
для  него  закрыта.  Если  не  считать  печали и беспокойства,  таившихся в
глубине его глаз,  Кавенант не мог разглядеть того,  что происходит у  него
внутри,  не мог даже сказать, болен его друг или здоров, говорит правду или
лжет.  Его  прежней  открытости  как  не  бывало.  Казалось,  он   навсегда
погрузился в собственный мир, надежно спрятанный от постороннего взгляда.
     - Кавенант? - повторил Мореход.
     Тот по-прежнему  не  отвечал.  Он  не  сомневался  теперь,  что порча,
которую ничто не могло остановить, прокладывает себе путь не к запястьям, а
к  самому  его сердцу.  Раны на ногах вполне могли стать причиной гангрены.
Губы еще не забыли вкус яда,  рана на лбу горела.  Он видел,  как постарела
Лена и как печален Мореход. Он чувствовал тот привкус зла, который эта зима
принесла в Страну,  и безошибочно мог распознать темную силу,  направляющую
тварей, напавших на подкаменье Мифиль.
     Впрочем, в  этом  последнем  как  раз  ничего  удивительного  не было.
Порочность созданий Фоула была так четко начертана на их  лицах,  что  даже
ребенок  мог  различить  ее.  Удивительно было другое - то,  что многого он
по-прежнему не понимал и не видел.  Он знал, что Лена немного не в себе, но
не ощущал этого.  Душа Морехода стала для него закрытой книгой.  Да что там
говорить!  Даже  его  ноги  не  чувствовали  неровностей  дороги.  Все  это
постоянно  заставляло  его  сомневаться  в  себе  самом  -  и  даже  в  том
удивительном подарке,  который Страна дважды преподнесла  ему,  сделав  его
почти здоровым.
     - Мореход...   -   почти   простонал   он.   -   Чувствительность   не
восстанавливается.  - Он вытянул перед собой  руки.  -  Я  не  могу..,  эта
зима... Она не восстанавливается!
     - Спокойно, Друг мой. Я слышу тебя. Я вижу, - Мореход криво улыбнулся,
- как эта зима влияет на тебя.  Наверное,  мне нужно благодарить судьбу  за
то, что ты не понимаешь, как она влияет на меня.
     - Как? - отрывисто спросил Кавенант. Мореход пожал плечами, словно ему
нелегко было выразить словами то, о чем он только что говорил.
     - Иногда..,  в особенности тогда,  когда я слишком долго  нахожусь  на
холодном  ветру..,  я  обнаруживаю,  что не могу вспомнить ни одной из моих
любимых великанских историй...  А между тем, друг мой. Великаны не забывают
своих историй.
     - Будь оно все проклято! - Голос Кавенанта задрожал. - Еда готова? Мне
нужно поесть, - отрывисто спросил он после минутного молчания.
     Еда была  необходима  ему,  чтобы,  набраться  сил.  Если   он   хочет
достигнуть своей цели, то должен стать сильным.
     Он твердо знал,  что собирался сделать.  Точно его направляла железная
упряжь,  из которой невозможно было вырваться.  И  рука,  державшая  повод,
находилась в Яслях Фоула.
     Он ел  мясо,  которое дал ему Мореход,  не спеша,  небольшими кусками.
Потом растянулся на одеяле и заставил себя  отдыхать,  накапливая  энергию.
Тепло  разлилось  по  телу,  он  начал  дремать,  а потом и вовсе уснул под
грозным, затянутым облаками небом.
     Проснувшись около полудня,  он обнаружил,  что Лена все еще спит.  Она
уютно  свернулась  калачиком,  прижавшись к нему,  и счастливо улыбалась во
сне.
     Оглянувшись, Кавенант увидел Великана,  сидевшего  на  страже  наверху
оврага.  Заметив,  что Кавенант проснулся,  он помахал ему рукой.  Кавенант
ответил тем же, осторожно отодвинулся от Лены и вылез из-под одеял. Надев и
надежно зашнуровав сандалии,  он натянул куртку и присоединился к Мореходу.
Отсюда  местность  хорошо  просматривалась  во  все  стороны.  Оглядевшись,
Кавенант негромко спросил:
     - Далеко мы ушли? Изо рта шел пар.
     - Мы обогнули мыс с севера,  - ответил Мореход, кивнув за спину поверх
левого плеча.  - Смотровая Площадка Кевина позади.  По этим холмам мы можем
добраться до Равнин Ра примерно за три ночи.
     - Нужно идти, - проворчал Кавенант. - Я должен торопиться.
     - Терпение,  друг мой.  Если из-за спешки мы попадем в руки тварей, то
не добьемся ничего.
     Оглянувшись еще раз, Кавенант спросил:
     - Реймены  подпускают  тварей  к  ранихинам?  Почему?  С  ними  что-то
случилось?
     - Может быть,  но точно не знаю,  я давно не встречался с ними. Скорее
всего, дело не в этом. Равнины опасны вдоль всего течения и Камышовой реки,
и реки Лэндрайдер. Реймены никогда не щадили себя ради ранихинов. Возможно,
их просто осталось слишком мало, чтобы охранять эти холмы.
     Кавенант заставил себя отнестись к этому сообщению спокойно.
     - Мореход,  - угрюмо спросил он,  -  где  твоя  знаменитая  открытость
Великанов? Мне кажется, ты не хочешь говорить о том, что на самом деле тебя
беспокоит. Может быть, ты опасаешься тех "глаз", которые следили за тобой и
Трио-ком,  когда  вы  вызывали  меня?  У  меня  такое  ощущение,  будто  ты
сознательно держишь рот на замке...
     Со слабой улыбкой Мореход перебил его:
     - Я прожил долгую жизнь и слишком много болтал.  Мне  надоело  слышать
собственный голос.
     - Что это значит?  - нахмурив брови, спросил Кавенант. - Ты чувствуешь
себя побежденным?
     - Может быть, - тихо ответил Мореход.
     Однако он так ничего и не объяснил.  Сдержанность  Великана  вместе  с
собственным неведением породила в душе Кавенанта множество вопросов.  Он не
сомневался, что проблем было гораздо больше, чем он представлял себе, и что
есть нечто чрезвычайно важное,  касающееся судьбы Страны,  о чем он пока не
знал.  Но он помнил,  к чему привело то,  что он однажды вытянул у  Баннора
сведения, которых тот не хотел ему сообщать, во время их последнего похода.
Он не мог забыть последствий этого и потому предоставлял  Мореходу  держать
свои секреты при себе.
     Внизу, в овраге, Лена спала уже не так безмятежно. Кавенант вздрогнул,
заметив,  что она мечется из стороны в сторону,  что-то быстро  и  невнятно
бормоча. Он чуть не вскочил, не бросился к ней, но сдержался, опасаясь, что
она может не правильно понять его.
     Когда Лена  проснулась  и  не  увидела  его  рядом,  она  пронзительно
вскрикнула,  точно испугавшись, что он вновь покинул ее навсегда, но он уже
бежал к ней.  Вскочив,  она кинулась  ему  навстречу,  упала  в  объятия  и
зарыдала, уткнувшись в его плечо.
     Онемевшими, неловкими  пальцами он гладил ее тонкие седые волосы.  Ему
хотелось утешить ее,  но нужные слова не приходили  в  голову.  Вскоре  она
взяла себя в руки и отстранилась.
     - Прости меня,  дорогой, - покаянно сказала она. - Мне показалось, что
ты снова покинул меня.  Я слабая и глупая,  поэтому я совсем забыла о  том,
кто ты такой. Ты - Неверящий и заслуживаешь большего доверия.
     Кавенант молча покачал головой,  собираясь возразить,  но не зная, как
начать.
     - Я не вынесу,  если снова останусь без  тебя,  -  продолжала  она.  -
Темными  ночами..,  когда  сердце  сжималось  в  груди,  так что я не могла
дышать..,  а зеркало обманывало меня...  Да, оно хотело убедить меня в том,
что  я  изменилась,  что  мне  не  удалось сохраниться такой,  какой я была
прежде..,  для тебя...  Тогда меня поддерживала лишь мысль о  том,  что  ты
должен вернуться. И я не дрогнула, нет! Но если мне снова придется остаться
без тебя,  я этого не вынесу.  Я заслужила...  Я... Я не переживу этого еще
раз...  Таиться ото всех,  прокрадываться по ночам, точно я виновата, точно
стыжусь чего-то... Нет!
     - Это не повторится,  - вздохнул Кавенант. Сейчас в ее старческом лице
явственно  проступили черты Елены,  прекрасной,  но потерянной навсегда,  и
воспоминание о ней пронзило его сердце острой болью.  - Пока я участвую  во
всем этом... Я никуда не уйду без тебя.
     Она, казалось,  изо  всего  сказанного  услышала  только слово "пока".
Страдание исказило ее лицо, она спросила:
     - А потом ты должен будешь уйти?
     - Да.  - Каждое слово давалось ему с трудом из-за подживающих ранок на
губах,  которые  в любую минуту могли разорваться.  - Я не принадлежу этому
миру.
     Она отшатнулась,  тяжело дыша,  точно он ударил ее. Взгляд ее блуждал,
дыхание прерывалось, когда она воскликнула:
     - Опять!  Я не могу..,  не могу... Ох, Этиаран, мать моя! Я люблю его.
Без сожаления я отдала бы за него свою жизнь.  В молодости я мечтала, как и
ты,  учиться  в Лосраате и добиться такого успеха,  чтобы ты могла сказать:
"Моя жизнь прожита не зря".  Да, я хотела, чтобы ты гордилась мной. И еще я
мечтала  выйти  замуж  за Лорда...  - Неожиданно она обеими руками ухватила
Кавенанта за отвороты куртки и притянула к себе,  впившись взглядом  в  его
лицо. - Томас Кавенант, ты женишься на мне?
     Он в ужасе отпрянул.
     Но эта мысль чрезвычайно взволновала ее.
     - Давай  поженимся!  О дорогой мой,  это вернет меня к жизни,  тогда я
смогу вынести любую беду. Мы не будем просить разрешения у старейшин... Они
знают... Я не раз говорила им, что хочу этого. Я знаю, в чем состоит обряд,
и научу тебя.  Мы соединим наши жизни, а Великан будет свидетелем. - Прежде
чем Кавенант смог ответить, она торопливо продолжала:
     - О Неверящий! Я родила тебе дочь.
     Ты посылал  ко  мне ранихинов,  и я ездила на них верхом.  Я ждала!  Я
доказала,  как сильно люблю тебя.  Любимый,  давай поженимся.  Не отказывай
мне.
     Ситуация была  совершенно нелепой,  ему захотелось съежиться,  втянуть
голову в плечи,  исчезнуть.  Боль пронзила  сердце,  захотелось  оттолкнуть
Лену,  повернуться  и  уйти.  Какая-то  часть  его  вопила:  "Ты  -  старая
сумасшедшая!  Я никогда не  любил  тебя!  Я  любил  твою  дочь!"  -  но  он
сдержался.
     Втянув голову в плечи и внезапно охрипнув,  точно оскорбительный ответ
душил его,  он сжал руки Лены и оторвал от своей куртки.  И поднес пальцы к
ее лицу.
     - Посмотри на мои руки!  - с раздражением выкрикнул он.  - Посмотри на
мои пальцы!  - Она дико,  не понимая,  взглянула на него.  - Они не  просто
холодные  как  лед - они больны,  они ничего не чувствуют.  У меня страшная
болезнь.
     - Ты ничего не говорил об этом, - растерянно произнесла она.
     - Не правда, говорил. Это проказа! Она здесь, никуда не делась, видишь
ты ее или нет? Ты тоже можешь заразиться, просто если будешь рядом со мной.
А уж если бы мы поженились...  А дети?  Женятся ведь для того,  чтобы иметь
детей,  правда?  - Ему все труднее было сдерживать свое раздражение. - Дети
даже более восприимчивы,  им  легче  заразиться.  Детям  и..,  и  старикам.
Пройдет время,  и я исчезну из Страны. Ты больше никогда не увидишь меня, и
единственное,  что я совершенно  точно  оставлю  тебе,  это  проказу.  Фоул
позаботится  о  том,  чтобы это произошло.  Кончится тем,  что я заражу всю
Страну.
     - Кавенант,  дорогой...  - пролепетала Лена,  точно не слыша. - Умоляю
тебя,  не  отказывай  мне.  -  Ее глаза наполнились слезами.  - Взгляни - я
слабая и беспомощная.  У меня нет ничего - ни умений,  ни  мужества,  чтобы
защититься.  Я отдала...  Пожалуйста,  Томас Кавенант...  - И прежде чем он
успел удержать ее, она упала на колени. - Умоляю... Не позорь меня в глазах
людей, среди которых я живу.
     Ярость, с  которой он сопротивлялся,  ничего не значила для Лены - она
просто не замечала ее.  Он грубым рывком поднял ее на ноги, точно собираясь
сломать    ей   спину,   но   тут   же   осторожно   поддержал,   со   всей
доброжелательностью,  на которую  был  способен.  Он  ни  на  мгновение  не
усомнился,  что  держит  в руках доказательство того,  что именно он - а не
Лорд Фоул!  - в ответе за все  беды,  поразившие  Страну.  То,  о  чем  она
просила, помешало бы ему...
     Он знал,  что Мореход наблюдает за ними. Но даже если бы позади стояли
и Триок,  и Морэм, и Баннор, даже если бы жива была Этиаран, мать Лены, его
ответ был бы точно таким же.
     - Нет,  Лена,  -  как можно мягче сказал он.  - Я не люблю тебя так...
Вернее,  я люблю тебя не так, как нужно для того, чтобы пожениться. Это был
бы обман.  Ты прекрасна..,  прекрасна...  Кто-нибудь другой был бы счастлив
услышать от тебя такие слова.  Но я Неверящий,  понимаешь?  Я не просто так
пришел  сюда,  у меня есть для этого причина.  - Болезненно скривив раненые
губы,  он попытался изобразить улыбку.  - Берек Полурукий не может жениться
на своей Королеве.
     Он был отвратителен сам себе. Если бы он пообещал жениться на ней, это
было бы ложью,  но и эти его слова тоже были ложью,  и даже более скверной.
Какими бы словами он ни пытался ее утешить, он лгал.
     Однако, как  только до нее дошел смысл последних слов,  она заморгала,
стряхивая слезы,  выражение замешательства исчезло с ее лица.  Губы тронула
легкая улыбка.
     - Значит, я твоя Королева, Неверящий? - удивленно спросила она.
     Кавенант грубо притянул ее к себе, чтобы она не увидела его лица.
     - Конечно.  -  Он  с  трудом  выдавливал  из  себя  слова,  точно  они
застревали в горле. - Никто больше тебя не заслуживает этого.
     Некоторое время он продолжал держать ее,  не зная,  что еще она  может
сделать,  но Лена сама вырвалась из его объятий.  Лукаво взглянув на него -
он мгновенно вспомнил, какой она была в юности! - она произнесла:
     - Давай расскажем об этом Великану.
     Можно было подумать,  что она собирается сообщить  о  чем-то  большем,
чем...  - он даже не знал,  как это назвать...  - чем что-то вроде помолвки
наверное.
     Рука об руку  они  поднялись  из  оврага  и  направились  к  Мореходу.
Кавенант  с удивлением обнаружил,  что обычно спокойное лицо Великана мокро
от слез,  которые ледяными бусинами застывали в жесткой бороде.  Он  сидел,
обхватив руками колени.
     - Мореход,  я так счастлива!  Почему ты плачешь?  - удивленно спросила
Лена.
     Великан вытер лицо и улыбнулся ей с необыкновенной нежностью.
     - Ты  слишком  прекрасна,  моя  Королева,  -  мягко  сказал  он.  -  Я
преклоняюсь перед тобой.
     Она вспыхнула  от  удовольствия.  В одно мгновение ее лицо удивительно
помолодело, глаза радостно засияли.
     Потом воспоминание о чем-то тенью скользнуло по ее лицу.
     - Простите меня,  я такая невнимательная!  - воскликнула  она.  -  Вы,
наверное, голодны? Сейчас, сейчас я вас накормлю.
     Легко двигаясь,  точно  разом  сбросила  несколько  десятков лет,  она
спустилась в овраг и стала рыться в мешке Морехода, где лежали припасы.
     Великан посмотрел на холодное небо, потом перевел взгляд на измученное
лицо   Кавенанта.   Его   глубоко  сидящие  глаза  вспыхнули,  и  Кавенанту
показалось,  что Мореход видит его насквозь.  Тем же мягким тоном, каким он
разговаривал с Леной, Великан спросил:
     - Теперь ты веришь в то, что Страна существует на самом деле?
     - Я - Неверящий. Я не изменился.
     - Не веришь?
     - Я  стараюсь...  -  Кавенант  пожал плечами.  - Моя цель - уничтожить
Лорда Фоула, Презирающего. Разве этого недостаточно?
     - О,  для меня - достаточно!  - с неожиданной страстностью  воскликнул
Мореход.  - Мне больше ничего не надо.  Но для тебя вряд ли.  То, во что ты
веришь... Скажи, ты веришь во что-нибудь? В чем состоит твоя вера?
     - Не знаю.
     Мореход снова поглядел вверх.  Уловить выражение его глаз было трудно,
но улыбка казалась печальной, почти безнадежной.
     - Вот почему я боюсь.
     Кавенант кивнул,  словно  соглашаясь.  Совершенно точно он знал только
одно - если бы сейчас,  в эту самую минуту, перед ним возник Лорд Фоул, он,
Томас Кавенант Неверящий,  прокаженный,  голыми руками попытался бы вырвать
сердце из его груди.
     Все, что ему требовалось,  - это узнать,  как использовать дикую магию
Белого Золота.
     На этот, самый важный вопрос он пока не находил ответа.
     Ни после еды,  которую для них с Мореходом приготовила Лена, ни позже,
когда лежал рядом с огненными камнями,  пока  угасал  серый  день.  Наконец
наступила сырая сумрачная Ночь, и вместе с ней пришел конец терпению.
     Шагая вслед  за Мореходом на восток,  он чувствовал,  что ни на шаг не
приблизился к решению своей проблемы,  не понял  ничего,  кроме  того,  что
резкий ветер издевается над ним,  зная,  как важны для него свет и тепло. А
потом все это вылетело у него из головы,  он лишь брел и  брел  в  темноте,
спотыкаясь и падая.
     Поход был для него труден.  В темноте он не мог разглядеть, куда нужно
ставить ногу,  спотыкался и падал,  набивая синяки о  равнодушную  землю  и
скалы.  Пот  замерзал  на  лице,  одежда  задубела и местами тоже покрылась
льдом.  И  все  же  он  упрямо  продолжал  идти  вслед  за   Мореходом,   и
единственным, что придавало ему сил, была твердая, непоколебимая решимость.
Временами он даже был почти благодарен судьбе за то,  что  она  лишила  его
ноги чувствительности.
     Он потерял  также  ощущение  времени и пространства;  он измерял время
лишь по тому,  когда наступал следующий привал и из  темноты  протягивалась
ладонь  Морехода,  на  которой  лежала алианта.  В конце концов он перестал
сдирать иней со щек,  лба и бороды, и вскоре тот покрывал лицо, точно маска
- Кавенант словно сам превратился в одно из творений зимы.  Продолжать идти
за Мореходом - больше сейчас его ничего не волновало.
     Когда незадолго  до  рассвета  Великан  в  конце  концов  остановился,
Кавенант просто рухнул в снег и тут же провалился в сон.
     Позднее Мореход  разбудил его,  чтобы позавтракать.  Лена спала рядом,
съежившись от холода. Ее губы приобрели синеватый оттенок, время от времени
она вздрагивала,  дыхание было прерывистым, лицо сильно осунулось. Казалось
она постарела на глазах.  Кавенант осторожно разбудил ее и заставил  поесть
горячего.  Постепенно  ее губы приобрели обычный цвет.  Потом,  несмотря на
протесты,  он снова уложил ее на одеяла и прилег рядом, дожидаясь, пока она
уснет.
     Чуть погодя  он  поднялся  и  снова  поел.  Мореход  не отдыхал уже по
крайней мере трое суток. Поэтому Кавенант сказал резко:
     - Я разбужу тебя, когда мне понадобится отдых.
     Взяв горшок с гравием,  он отправился на  поиски  укромного  местечка,
откуда  мог  бы  наблюдать  за тем,  что происходило вокруг.  Усевшись,  он
приготовился к долгому бодрствованию.  Однако,  когда  дневной  свет  начал
медленно  убывать,  точно  кровь  в израненном теле,  он незаметно для себя
заснул.
     Очнувшись поздно вечером,  он обнаружил,  что Мореход сидит  рядом,  а
Лена  невдалеке  готовит  еду.  Выругавшись про себя,  он резко выпрямился,
оглядываясь.  Однако,  похоже,  все обошлось.  Его  спутники  нисколько  не
пострадали от того,  что он,  черт побери, оказался не на высоте. Мореход с
улыбкой посмотрел на него и сказал:
     - Не тревожься, с нами все в порядке. Я так устал, что проспал полдня.
Чуть  севернее  недавно пробежал олень,  следы еще совсем свежие.  Олень не
остался бы здесь, если бы поблизости шатались твари Фоула.
     Кавенант благодарно кивнул.
     - Мореход,  знал бы ты, как мне надоело быть таким чертовски слабым, -
пробормотал он.
     Но этой ночью он неожиданно обнаружил,  что ему лете идти. Руки и ноги
по-прежнему ничего не чувствовали, но сил как будто прибавилось. К тому же,
по мере того как они уходили все дальше,  холмы становились ровнее, поэтому
идти стало гораздо легче.
     Однако изменение местности создало новую  проблему.  Они  были  теперь
меньше  защищены  от  ледяного  ветра  и оказались полностью во власти зимы
Лорда Фоула.  Было так холодно,  что одежда промерзала насквозь,  почти  не
сохраняя  тепло,  и  временами  Кавенанту казалось,  что у него содрана вся
кожа.
     И все же к концу очередного  перехода  у  него  оставалось  достаточно
энергии,  чтобы первому встать на стражу. Великан разбил лагерь в небольшой
лощине на склоне низкого холма;  и поев.  Мореход и  Лена  легли  спать,  а
Кавенант  примостился  под  замерзшим  кустом  можжевельника,  укрывшись за
гребнем холма.  Отсюда  он  изредка  поглядывал  на  своих  спутников.  Они
безмятежно  спали  -  точно  не сомневались в том,  что могут положиться на
него. Он твердо решил, что ни за что не подведет их снова.
     Но трудность была не только в том,  чтобы не заснуть - он  вообще  был
плохой   дозорный.  Болезнь  распространилась  и  на  органы  чувств  -  он
недостаточно хорошо видел, слышал и различал запахи. Из-за этого тревога ни
на мгновение не покидала его, он боялся не заметить опасности.
     И он не ошибся.
     Хотя Кавенант  на этот раз не заснул и было уже светло,  он не заметил
ничего,  пока не  оказалось  слишком  поздно.  Нападение  произошло  с  той
стороны, откуда дул ветер.
     Он только  что  обошел  вершину холма,  оглядел лощину,  где спали его
спутники,  и вернулся,  чтобы снова усесться под хлипким  прикрытием  куста
можжевельника  -  и  только  тут  наконец  почувствовал  опасность.  Что-то
угрожающее  почудилось  ему  в  завывании  ветра;  в  воздухе  над  лощиной
сгустилось  непонятное  напряжение.  В следующее мгновение на снегу рядом с
Мореходом и Леной как из-под земли выросли темные фигуры,  а когда Кавенант
метнулся, чтобы предупредить своих спутников, на него самого напали.
     Внизу Мореход  стоял  на коленях,  расшвыривая по сторонам напавших на
него смуглых людей.  С гневным гортанным криком отбивалась Лена,  но с  ней
они справились быстро,  придавив.  И прежде чем Кавенант сумел прийти ей на
помощь,  кто-то ударил его сзади,  и он рухнул головой в снег.  Чьи-то лапы
тут же обхватили его так,  что его собственные руки оказались зажаты, как в
капкане.  Он вырывался из всех сил,  но тот,  кто удерживал его,  был  явно
сильнее. Потом спокойный, почти равнодушный голос произнес ему в самое ухо:
     - Прекрати  или я сломаю тебе шею.  Ощущение собственной беспомощности
привело Кавенанта в ярость.
     - Тогда ломай, - задыхаясь, сказал он. - Только отпусти ее.
     Он кивнул в сторону  Лены,  которая  все  еще  бешено  сопротивлялась,
вскрикивая каждый раз, когда убеждалась в бесполезности собственных усилий.
     - Мореход!  - хрипло закричал Кавенант. И замер, ошеломленный. Великан
больше не сражался.  Нападавшие стояли сзади,  а он сидел, не двигаясь и не
сводя мрачного взгляда с того, кто продолжал удерживать Кавенанта.
     Потом Мореход заговорил.  Спокойно,  но с заметной угрозой в голосе он
произнес:
     - Отпусти его.  - Однако видя,  что руки,  вцепившиеся в Кавенанта, не
ослабили своей хватки, продолжал:
     - Камень и море!  Ты пожалеешь, если причинишь ему хоть малейший вред.
Ты что, не узнаешь меня? А ее? Это же Лена, дочь Этиаран.
     - Великаны умерли,  - все так же бесстрастно произнес голос  над  ухом
Кавенанта. - В живых остались только Великаны - Опустошители.
     - Отпустите меня!  - закричала Лена.  - Взгляните на него, вы, глупцы!
Мелинкурион абафа! Это, по-вашему. Опустошитель?
     Тот, кто держал Кавенанта, не обратил на ее слова никакого внимания.
     - Мы видели...  Я видел,  что  натворили  Опустошители  в  Коеркри.  Я
специально ездил туда, чтобы взглянуть на это.
     Тень мелькнула  в  глазах Великана,  но голос его не дрожал,  когда он
произнес:
     - В таком случае можешь не доверять мне, но взгляни на того, кто перед
тобой. Он - Томас Кавенант.
     Сильные руки  рывком развернули Кавенанта.  Он оказался лицом к лицу с
невысоким плотным мужчиной с сумрачным взглядом и властным выражением лица.
Тот  был  легко  одет - в короткий бархатистый плащ,  - точно не чувствовал
холода.  За эти годы он тоже изменился. Брови поседели и заметно выделялись
на  смуглой коже;  седина появилась и в волосах,  и глубокие морщины - дань
времени - прорезали щеки и сбегали от углов рта.  Но все же Кавенант  сразу
узнал его.
     Это был Баннор, Страж Крови.


                          Тайное убежище рейменов

     Вид его ошеломил Кавенанта.
     Гибкие смуглые люди,  одетые в светло-серые или белые  плащи,  подошли
ближе,  точно  желая убедиться,  что он и в самом деле тот,  чье имя назвал
Мореход. Кто-то произнес взволнованно:
     - У него кольцо. Кавенант не знал никого из них.
     - Но Морам сказал...
     Но Морэм сказал: "Мы потеряли всех Стражей Крови!"
     - Юр-Лорд Кавенант. - Баннор склонил голову в легком поклоне. - Прости
мою ошибку. Ты хорошо замаскировался.
     - Замаскировался?
     Кавенант никак не мог понять,  о чем говорит Баннор.  Из головы не шли
слова Морэма - он говорил с такой болью и искренностью!
     - Куртка жителя подкаменья.  Сандалии.  Великан в качестве спутника. -
Взгляд Баннора бесстрастно замер на лице Кавенанта. - К тому же от тебя так
и несет  болезнью.  Не  изменилось  лишь  одно  -  выражение  твоего  лица.
Благодаря ему я и смог узнать тебя.
     - Узнать? - спросил Кавенант. - Почему ты не с Лордами?
     - Наша клятва была нарушена. Мы больше не служим Лордам.
     Эти слова прозвучали для Кавенанта полнейшей бессмыслицей, он никак не
мог понять,  что стояло за ними.  Говорил об этом  Морэм  или  нет?  Колени
задрожали,  точно сама земля перевернулась под его ногами. БОЛЬШЕ НЕ СЛУЖИМ
ЛОРДАМ,  тупо повторил он про себя.  Однако смысл этих слов по-прежнему  не
доходил до него.
     В этот момент Лена стала вырываться из удерживающих ее рук.
     - Отпустите меня!  - тяжело дыша,  неистово закричала она. - Не смейте
прикасаться к нему!
     Кавенант с трудом оторвался от своих мыслей.
     - Отпусти ее, - сказал он Баннору. - Ты что, не понял, кто она?
     - Великан сказал правду?
     - Что?  Он что?..  - Кавенант был потрясен таким недоверием.  - Она  -
мать  Высокого  Лорда Елены!  - с негодованием воскликнул он.  - Прикажи им
отпустить ее.
     Баннор посмотрел на Лену и холодно произнес:
     - Лорды что-то говорили о ней.  Похоже,  им оказалось не под  силу  ее
исцелить. - Он пожал плечами. - Им многое оказалось не под силу.
     Он сделал знак своим спутникам.  Оказавшись на свободе, Лена мгновенно
очутилась рядом  с  Кавенантом.  Откуда-то  из  складок  своего  плаща  она
выхватила нож и замахала им перед лицом Баннора.
     - Если  ты  причинишь  ему  хоть малейший вред,  - закричала она,  - я
разделаюсь с тобой, старик!
     Брови Стража Крови удивленно взметнулись вверх.  Кавенант схватил Лену
за руку, но не хватило сил ее утихомирить.
     - Лена, - только и смог пробормотать он, взглядом попросив подошедшего
Морехода о помощи. - Лена...
     - Ах,  моя Королева,  - мягко сказал Великан, - вспомни - ты же давала
Клятву Мира.
     - Мир!  -  воскликнула  Лена.  -  С ними говори о мире!  Они напали на
Неверящего.
     - И все же они нам не враги. Они - реймены. Она недоверчиво посмотрела
на него:
     - Реймены? Служители ранихинов?
     Кавенант не  меньше  нее  был  поражен услышанным.  Реймены?  До этого
мгновения он был уверен,  что нападавшие тоже были Стражами Крови.  Реймены
всегда  тайно  ненавидели Стражей Крови,  потому что ранихины часто гибли в
сражениях,  под седлами Стражей Крови.  Реймены и Стражи Крови вместе? Нет,
мир,  по-видимому,  и  вправду перевернулся.  Все,  все,  в чем Кавенант не
сомневался,  на поверку оказывалось совсем другим;  если  же  ему  говорили
правду, волосы у него на голове становились дыбом.
     - Да, - ответил Мореход на вопрос Лены. Теперь Кавенант сам видел, что
это и вправду были реймены.  Восемь  человек,  мужчины  и  женщины,  стояли
вокруг.  Худые,  ловкие  люди,  с  энергичными  лицами  умелых  охотников и
продубленной, загорелой от многолетнего пребывания на свежем воздухе кожей,
которую  даже эта коварная зима не сумела сделать бледной.  Если не считать
коротких плащей,  одетых явно в целях маскировки,  их  одежда  была  такой,
какой  ее  запомнил  Кавенант  -  короткие  рубашки  и  штаны,  не мешающие
движениям голых рук и ног;  у семерых волосы были  коротко  подстрижены,  а
талии   перетянуты   веревками   -  так  обычно  выглядели  Корды;  восьмой
принадлежал к Служителям Гривы,  о чем можно  было  догадаться  по  длинным
черным  волосам,  стянутым  в  хвост  ремнем,  и  венку из желтых цветов на
голове.
     Он узнал их - и все же они не были в точности такими,  как сорок  семь
лет назад;  они тоже изменились.  Самая незначительная перемена касалась их
отношения к нему,  которое он подспудно ощущал.  Когда он был  в  Стране  в
первый раз,  они взирали на него с благоговейным уважением. Он был Владыкой
Кольца, его признали ранихины, и не просто признали, а вели себя так, точно
считали,  что  он вправе повелевать ими.  Однако сейчас на гордых,  строгих
лицах рейменов можно было явственно просесть неприязнь и даже  гнев,  точно
они  полагали,  что он оказался не достоин их уважения,  каким-то неведомым
ему образом предал их.
     Но это была не единственная и не главная перемена.
     Пристальнее вглядевшись в непреклонные лица окружавших  его  рейменов,
Кавенант ощутил более существенное различие,  которое нелегко было, однако,
выразить  словами.  Возможно,  теперь  они  держались  не   так   гордо   и
самоуверенно,  как прежде;  возможно, оказавшись со всех сторон окруженными
врагами, они познали горечь поражения и испытывали постоянную душевную боль
от того, что были вынуждены скрываться и, главное, оказались не в состоянии
выполнить ту задачу,  для которой были предназначены; возможно, дело было в
соотношении - семь Кордов на одного Служителя Гривы,  вместо прежнего - три
или четыре к одному,  - которое,  скорее всего,  означало,  что  многие  их
предводители,  лучше  всех  знающие  ранихинов и умеющие обращаться с ними,
погибли.
     В чем бы ни состояла истинная причина этой перемены,  вид у  них  стал
довольно  загнанный,  точно их подтачивала своего рода эрозия,  точно некий
проникший в их подсознание вампир  неуклонно  высасывал  из  них  мужество.
Кавенант  понял,  что  они терпели рядом с собой Баннора и даже подчинялись
ему,  скорее всего, потому, что растеряли всю свою самоуверенность, которая
прежде заставила бы их с презрением оттолкнуть Стража Крови.
     Его размышления были прерваны Леной,  которая произнесла,  на этот раз
не столько гневно, сколько удивленно:
     - Почему вы на нас напали? Разве вы не узнали Неверящего? Или забыли о
своих горных братьях?  А я...  Разве вам не известно, что каждый год ко мне
приходили ранихины и я ездила на них верхом?
     - Верхом! - Служитель Гривы возмущенно сплюнул.
     - Моя Королева, - ласково сказал Мореход. - Вспомни - реймены не ездят
на ранихинах верхом.
     - Что касается Великанов, - продолжал реймен, - то они - предатели.
     - Предатели?
     У Кавенанта  кровь  запульсировала в висках,  точно перед ним на снегу
внезапно разверзлась бездна.
     - Двое  Великанов  привели  сюда  армию  Ядовитого  Мучителя,  которая
бесчинствует  к  северу  от  Равнин Ра.  Эти так называемые "горные братья"
пригнали в наши края тысячи и тысячи тварей с  острыми  зубами  и  когтями,
которые  пожирают  ранихинов.  Смотри!  -  Резко  дернув.  Служитель  Гривы
выхватил веревку из своих волос и туго натянул ее между широко разведенными
руками.  - Все веревки рейменов черны от крови.  - Он с такой силой стиснул
кулаки,  точно с трудом сдерживался, чтобы не броситься на Морехода. - Люди
вынуждены  бежать  из  своих  домов,  а  ранихины  и  реймены  - прятаться.
Великаны!  - Он снова презрительно сплюнул,  точно сам вкус этого слова был
ему отвратителен.
     - И  все же ты узнал меня,  - сказал Мореход,  обращаясь к Баннору.  -
Тебе известно, что я не из тех Великанов, которые стали Опустошителями.
     Баннор уклончиво пожал плечами:
     - Два Великана,  тела которых были захвачены  Опустошителями,  мертвы.
Кто знает, куда после этого девались сами Опустошители?
     - Я же Великан,  Баннор!  - В голосе Морехода звучали удивительные для
него просительные нотки.  Он говорил так настойчиво,  словно сам факт того,
что он Великан,  служил доказательством его преданности. - Именно я впервые
привел Томаса Кавенанта в Ревелстоун.
     Баннор не шелохнулся.
     - Тогда почему ты все еще жив?
     В глазах Морехода вспыхнула боль. Он произнес хрипло:
     - Меня не было в Коеркри.., когда все мои соплеменники погибли.
     Брови Стража Крови снова  взметнулись  вверх,  но  выражение  лица  не
оставляло сомнений в том, что он не смягчился.
     Кавенант подумал,  что,  возможно,  выход  из  этого тупика зависит от
него,  но не знал,  как именно ему нужно действовать. Он лишь почувствовал,
что необходимо вмешаться.
     - Ты  же  не  станешь  утверждать,  что не помнишь меня,  - сказал он,
обращаясь к Баннору.  - Наверняка я не раз являлся тебе в ночных  кошмарах,
даже если ты по-прежнему никогда не спишь.
     - Я помню тебя,  юр-Лорд Кавенант. - Ноздри Баннора вздрагивали, точно
запах болезни, исходящий от Кавенанта, был ему неприятен.
     - Ты тоже узнал меня,  - настойчиво продолжал Кавенант, повернувшись к
Служителю Гривы.  - Твои люди называют меня Владыкой Кольца. Ты знаешь, что
ранихины признали меня.
     Под требовательным взглядом Кавенанта реймен  отвел  глаза,  лицо  его
приняло   загнанное,   испуганное  выражение,  словно  в  ожидании  чего-то
ужасного.
     - Мы говорили не о тебе,  Владыка  Кольца,  -  мрачно  ответил  он.  -
Ранихины сделали свой выбор. Нам не пристало обсуждать выбор ранихинов.
     - Тогда оставьте нас в покое! - Кавенант не хотел кричать, но не сумел
сдержаться.  - Оставьте нас в покое!  Черт побери!  У нас и без того  забот
хватает!
     Его тон, по-видимому, задел реймена. Тот спросил с холодной гордостью,
почти как прежде:
     - Зачем ты пришел опять?
     - Я не сам пришел! Я вообще не хочу тут находиться.
     - Но есть же у тебя какая-то цель?
     - Я собираюсь нанести визит в Ясли Фоула,  - решительным тоном  заявил
Кавенант.
     Корды удивленно переглянулись,  кто-то из них присвистнул сквозь зубы.
Служитель  Гривы  непроизвольно  схватился  за  оружие.  Глаза  Баннора  на
мгновение  яростно  вспыхнули,  но  спокойствие  тут  же  вернулось к нему.
Обменявшись понимающими взглядами со Служителем Гривы, он произнес:
     - Юр-Лорд,  ты и твои спутники должны отправиться с нами.  Мы  отведем
вас туда, где много рейменов. Может быть, они помогут тебе.
     - Мы - твои пленники? - раздраженно спросил Кавенант.
     - Юр-Лорд, никто не посмеет поднять на тебя руку, пока Я рядом. Но нам
необходимо во всем разобраться.
     Кавенант пристально посмотрел на него, надеясь прочесть хоть что-то на
бесстрастном лице, и, раздосадованный неудачей, повернулся к Мореходу.
     - Что скажешь?
     - Мне  не  нравятся  все  эти  угрозы,  - вмешалась Лена.  - Мореход -
искренний друг Страны.  Этиаран, моя мать, всегда очень хорошо относилась к
Великанам.   А  ты  -  Неверящий,  Владыка  Белого  Золота.  Они  проявляют
неуважение. Я не хочу идти с ними.
     Мореход ответил, обращаясь к обоим:
     - Реймены - не слепые. Баннор тоже не слепой. Я думаю, они разберутся.
А их помощь может оказаться ценной для нас.
     Баннор снова  коротко  поклонился  Кавенанту.  Служитель  Гривы тут же
выкрикнул приказания,  обращаясь к Кордам.  Двое из них побежали на  север,
двое других встали по бокам от Кавенанта и его спутников,  остальные надели
небольшие мешки,  висевшие до этого на кустах. Наблюдая за ними, Кавенант в
который  раз  поразился  их  способности сливаться с местностью.  Убежавшие
исчезли почти мгновенно, и даже их следы, казалось, тут же пропали из виду.
Пока  Мореход упаковывал свой кожаный мешок,  оставшиеся реймены уничтожили
какие бы то ни было признаки присутствия людей в лощине. Все выглядело так,
точно тут давным-давно никого не было.
     Спустя некоторое  время  Кавенант,  Лена и Мореход уже быстро шагали в
том же направлении,  куда убежали двое рейменов.  Служитель Гривы и  Баннор
шли  впереди,  трое Кордов - по сторонам и сзади,  точно стражи.  Двигались
открыто,  словно не опасались нападения.  Но время от времени,  оглядываясь
назад,  Кавенант видел, как Корды уничтожают на снегу и промерзшей земле их
следы.
     Присутствие этих троих - настороженных,  с оружием наготове  -  только
усилило  его  замешательство.  Ему  уже  не  раз приходилось сталкиваться в
Стране с враждебностью,  и  все  же  столь  явное  недоверие  рейменов  его
удивляло.  Очевидно, произошли какие-то важные события - события, о которых
он не имел  ни  малейшего  понятия.  Вдруг  он  понял,  что  судьба  Страны
приближается к кризису, что в ближайшее время здесь произойдет что-то очень
существенное для нее,  и при этом его собственная роль была ему по-прежнему
совершенно не ясна.  Черт возьми, он так многого не знал! Он усомнился даже
в том,  что собирался сделать - как можно решать задачу с таким количеством
неизвестных? А вдруг все его планы - просто дом, построенный на песке?
     Ему нужно  было  многое  выяснить,  задать  массу  вопросов и получить
наконец ответы.  Однако молчаливая угроза  рейменов  останавливала  его.  И
Баннор!..  В таких обстоятельствах ему было трудно даже сформулировать свои
вопросы.
     К тому же он смертельно устал. Он шел всю предыдущую ночь, не отдохнул
и  потом.  Всего  четыре  дня  прошло  со времени его вызова!  Изо всех сил
стараясь не отставать, он чувствовал, что теряет всякую способность думать.
     Лене приходилось не легче.  Конечно, она была здоровее, но давал знать
о  себе  возраст,  да и ходить много она не привыкла.  Отдавая себе отчет в
том,  как сильно устал он сам,  Кавенант начал всерьез беспокоиться о  ней.
Наконец,  когда  она просто повисла на нем,  он окликнул Баннора и спокойно
заявил, что ему нужен отдых.
     Они спали до полудня,  ближе к ночи отправились в путь  и  долго  шли,
прежде  чем  снова  разбить лагерь.  На следующее утро они уже опять были в
пути.  Но Кавенант и Лена чувствовали  себя  заметно  лучше.  Еда,  которую
готовили  реймены,  была  горячей  и  питательной.  И с наступлением нового
тусклого дня они добрались туда, где холмы заканчивались, и увидели Равнины
Ра.  Отсюда,  свернув на север,  они двинулись вдоль края холмов, не рискуя
опускаться на голые,  безжизненные,  открытые просторы Равнин.  Идти  стало
гораздо  легче.  В  какой-то  момент  Кавенант почувствовал себя достаточно
сильным, чтобы приступить наконец к расспросам.
     Ему было нелегко заговорить с Баннором.  Нерушимое спокойствие  Стража
Крови  обескураживало,  а  иногда  даже  раздражало и злило его;  оно очень
походило на безразличие.  Казалось,  его ничто не волновало - в том числе и
то,  что  о  нем думают.  Клятва Стражей Крови была нарушена,  они покинули
Лордов и Ревелстоун,  который,  безусловно,  нуждался в защите.  И  все  же
Баннор не ушел совсем,  он остался здесь,  жил и воевал вместе с рейменами.
Кавенант не понимал, в чем тут дело.
     Первая попытка  заговорить  кончилась  тем,  что   Баннор   представил
Кавенанта  рейменам  -  Служителю  Гривы Кэму и его Кордам - Вэйну,  Лэлу и
Палу.  Он также сообщил,  что они доберутся до места  назначения  к  вечеру
следующего   дня.   Выяснилось,   что   этот   отряд   рейменов   занимался
разведывательным патрулированием,  прочесывая  западный  край  Ра  в  целях
обнаружения тварей Фоула;  таким образом,  на Кавенанта и его спутников они
натолкнулись совершенно случайно.  Кавенант поинтересовался,  какова судьба
Печали,  Служителя  Гривы,  которая  семь  лет назад доставила в Ревелстоун
сообщение о приближающейся армии Душегуба.  Баннор все тем  же  равнодушным
тоном  ответил,  что  она  умерла  вскоре после возвращения домой.  На этом
наводящие вопросы оказались исчерпаны,  нужно было переходить к  тому,  что
интересовало Кавенанта больше всего.
     Наконец, как  ему  показалось,  он  нашел  довольно  приемлемый способ
сформулировать один из своих главных вопросов.
     - Вы покинули Лордов,  - чувствуя некоторую неловкость,  спросил он. -
Почему?
     - Клятва была нарушена. Как могли мы остаться?
     - Вы нужны им. Сейчас вы нужны им больше, чем когда-либо.
     - Юр-Лорд,  я  же сказал - наша Клятва была нарушена.  Все изменилось,
все.., кроме тебя. Мы не могли... Юр-Лорд, теперь я стар. Я, Баннор, Первый
марк Стражи Крови. Мне требуются сон и горячая еда. Хотя я родился в горах,
этот холод пронизывает меня до костей.  Я больше не  гожусь  на  то,  чтобы
служить  Ревелстоуну,  -  нет.  Да  и Лордам тоже,  хотя им самим далеко до
Высокого Лорда Кевина, который был до них.
     - Тогда почему ты здесь?  Почему  просто  не  отправился  домой  и  не
выкинул все это из головы?
     Мореход поморщился,  услышав,  каким  тоном был задан этот вопрос,  но
Баннор по-прежнему спокойно ответил:
     - Я так и собирался сделать,  когда  покидал  Замок  Лордов.  Но,  как
выяснилось,  выкинуть все это из головы оказалось не так-то просто. Слишком
много ранихинов ходило под моим седлом.  По ночам я видел их  во  сне,  они
мчались,  как ветер,  как облака по небу,  как.., как сама чистота. Ты ведь
помнишь их?  Они никогда не давали  никаких  клятв  и  не  отказывались  от
смерти,  как  мы,  но верностью превосходят всех - даже Стражей Крови.  Вот
почему я вернулся - сюда.
     - Только из-за восхищения ранихинами?  Ты послал к  чертям  Лордов,  и
Ревелстоун,  и все остальное,  но вернулся сюда,  потому что не мог забыть,
как ездил верхом на ранихинах?
     - Теперь я не езжу верхом. Кавенант пристально посмотрел на него.
     - Я  вернулся,  чтобы  помочь  рейменам.  Некоторые  харучаи   -   мне
неизвестно,  сколько  именно  - испытывают то же самое,  что и я.  Мы знали
Лорда Кевина в юности,  в расцвете его славы - и  мы  не  в  силах  забыть.
Террель здесь, и Ранник. Есть и другие. Мы помогаем рейменам, учим их тому,
что знаем,  и учимся у них не использовать ранихинов, а заботиться о них. И
многому другому. Может быть, мы научимся смирению, прежде чем умрем.
     "Смирению!" - внутренне простонал Кавенант. Его ужаснуло не только то,
о чем говорил Баннор, но и то, как - просто, ничего не приукрашивая - он об
этом говорил.  Итак, вот чем закончились столетия беззаветного и преданного
служения!
     Он не стал больше ни о чем расспрашивать Баннора,  боясь того, что мог
услышать в ответ.
     Оставшуюся часть  дня  он  не  мог  думать  даже  о той цели,  которую
поставил перед собой.  Он шел между Мореходом и Леной,  которые по-прежнему
проявляли  дружеское участие и заботу о нем,  но вокруг него выросла стена,
отделившая его от всех. От слов Баннора сердце его окаменело. В эту ночь он
спал на спине,  лицом к небу - точно не был уверен, что ему суждено еще раз
увидеть солнце.
     Но на следующее утро его решимость ожила снова.  Вскоре после рассвета
они  повстречали еще одного Корда,  который направлялся в сторону равнины с
двумя маленькими букетами желтых цветов в руках.  Обменявшись приветствиями
с Кэмом и остальными,  он отошел на некоторое расстояние и громко выкрикнул
что-то на незнакомом Кавенанту  языке.  Спустя  некоторое  время  он  снова
закричал и вытянул перед собой руки, точно предлагая цветы ветру.
     Вскоре из промерзшей лощины показались два ранихина, жеребец и кобыла.
На груди жеребца виднелись  глубокие  свежие  царапины,  похожие  на  следы
ногтей.  Кобыла выглядела такой измученной и несчастной,  словно она только
что потеряла своего жеребенка.  От  голода  оба  были  похожи  на  скелеты,
обтянутые кожей.  Казалось,  им было даже трудно держать головы. Однако при
виде Корда они заржали,  поспешили,  спотыкаясь,  к нему и тут же принялись
есть цветы,  которые он протягивал им.  Когда с едой было покончено,  он на
мгновение обнял их и тут же отошел в сторону со слезами на глазах.
     Не говоря ни слова,  Кэм протянул Корду свой привядший венок,  так что
ранихинам досталось еще немного еды.
     - Это   аманибхавам,  целебная  трава  с  Pa,  -  угрюмо  объяснил  он
Кавенанту. - Она считается зимостойкой, но и ее убивает эта зима - Мучитель
добился своего.  То,  что они сейчас съели,  сохранит им жизнь - по крайней
мере, еще на один день. - Он смотрел на Кавенанта с таким выражением, точно
беды  этих  двух  ранихинов  были  делом  его рук.  Кивнув в сторону Корда,
кормящего ранихинов, он продолжал:
     - Ему пришлось пройти сегодня больше десяти лиг,  чтобы раздобыть  для
них хотя бы это.
     Лицо его  исказилось от боли,  он резко повернулся и зашагал дальше на
север.  Именно в этот момент решимость Кавенанта снова ожила.  Идя вслед за
Кэмом, он теперь неустанно думал о том, что собирался сделать.
     На протяжении  этого  дня  им еще не раз попадались рани-хины.  Только
двое  из  них  выглядели  неплохо,  все  остальные  были  худыми,  слабыми,
покорными. Чувствовалось, что они голодали, и уже давно.
     Самое тягостное  впечатление  их  вид произвел на Лену.  То искаженное
восприятие мира,  которое теперь было присуще  ей,  к  ранихинам  никак  не
относилось.  Она  словно  не  видела  ничего,  кроме  выступающих  ребер  и
истощенных тел ранихинов.
     Кавенант все время держал ее за руку,  защищал и поддерживал, как мог.
Он  больше не замечал ни усталости,  ни ветра,  дующего в лицо с Равнин Ра;
точно неистовый пророк,  он,  казалось,  задался  целью  как  можно  скорее
добраться до рейменов и подчинить их своей воле, заставить помочь.
     Они добрались  до  сторожевых постов рейменов около полудня.  Внезапно
точно из-под земли выросли два Корда,  приветствуя Кэма  в  обычной  манере
рейменов  -  подняв над головой руки с открытыми ладонями.  Кэм ответил тем
же,  коротко и тихо бросил несколько слов на своем гортанном языке и жестом
показал,  чтобы  Кавенант  и  его  спутники  следовали  за ними.  Когда они
двинулись по направлению к холмам, он сказал:
     - Мои Корды сумели найти еще только трех Служителей Гривы.  Но  вместе
со мной этого будет вполне достаточно.
     - Достаточно? - переспросил Кавенант.
     - Реймены признают любое решение, принятое четырьмя Служителями Гривы.
     Теперь ветер дул им в спины. Они вскарабкались на два крутых, отвесных
утеса,  откуда Равнины открылись перед ними  как  ладони.  Голая,  мерзлая,
разоренная земля распростерлась внизу, скованная морозом и занесенная серым
снегом,  - она выглядела израненной,  а может быть,  и мертвой.  Однако Кэм
даже  не  взглянул  в  ту  сторону.  Он  повел  своих  спутников  в долину,
затерявшуюся среди холмов и почти незаметную сверху. Она была хорошо укрыта
от ветра, на ее склонах виднелись пятна неярких желтых цветов. Снова увидев
аманибхавам,  Кавенант неожиданно вспомнил то,  что слышал об этой траве во
время  первого посещения Страны.  Оказывая столь целительное воздействие на
ранихинов, она была ядовита для человека.
     Кроме аманибхавама,  в долине не  росло  ничего,  лишь  три  небольшие
рощицы,  чудом  уцелевшие  на  самых крутых склонах.  Кэм направился к той,
которая выглядела гуще других. Из подлеска навстречу им вышли четыре Корда.
Все  они  казались  очень  юными,  слишком  юными  для  того дела,  которым
занимались.  Они взволнованно приветствовали Кэма  и  вместе  с  остальными
вошли в рощу.
     Лесок прикрывал  вход  в  узкую расщелину в склоне холма.  Войдя в нее
вслед за Баннором,  Кавенант обнаружил, что хотя она не имела свода, однако
стены  уходили  высоко  и  верхние края были почти недоступны взгляду.  Под
ногами  шуршал  пласт  мертвых  листьев,  заглушая  шаги;  в  молчании  все
двигались, словно тени, между холодными каменными стенами. Застарелый запах
плесени бил в ноздри,  как будто листья накапливались и гнили здесь веками;
несмотря  на  то что они казались влажными,  от них исходило неясное тепло.
Никто не произносил ни слова.  Сжимая пальцы  Лены  свой  онемевшей  рукой,
Кавенант   шагал   вслед  за  Баннором  по  расщелине,  которая  причудливо
изгибалась, прокладывая себе путь внутри скалы.
     Наконец Кэм остановился. Дождавшись Кавенанта, он негромко произнес:
     - Сейчас мы войдем в тайное  убежище  рейменов.  Я  хочу  предупредить
тебя. Владыка Кольца. Если ты и твои спутники не сумеете убедить нас в том,
что вы достойны доверия, вы не выйдете отсюда. На всем протяжении Равнин Ра
и соседних холмов это - наше последнее убежище.
     Когда-то у  рейменов  было  не  мало таких незаметных для постороннего
глаза мест,  - продолжал он.  -  В  них  Служители  Гривы  залечивали  раны
ранихинов и обучали Кордов своим тайным знаниям, готовя их к тому, чтобы со
временем они тоже стали Служителями  Гривы.  Но  одно  за  другим  все  эти
убежища,  - Кэм буквально пронзил Кавенанта взглядом, - были уничтожены. Мы
сделали все,  чтобы ни одна живая душа не узнала о них,  и все же  креши..,
юр-вайлы..,  пещерники..,  все  эти злобные твари каким-то образом находили
наши тайные убежища и разоряли их. - Он продолжал рассматривать Кавенанта с
таким  видом,  словно надеялся прочесть по его лицу,  что тот так или иначе
был связан с теми,  кто разорял их укрытия.  - Если  у  нас  появится  хоть
малейшее  сомнение  в  том,  что  местонахождение  этого  убежища не станет
известно врагам, мы убьем твоих товарищей.., а тебя не выпустим отсюда.
     Не дожидаясь ответа,  он круто развернулся и прошел  дальше.  Кавенант
последовал за ним, нахмурив брови.
     За выступом  скалы  расщелина  расширялась,  образуя  подобие  пещеры.
Пространство было плохо освещено, но все же без труда можно было разглядеть
семерых  ранихинов,  стоящих  у  стен.  Перед  ними  лежали  скудные охапки
аманибхавама,  и от резкого запаха травы у Кавенанта  тут  же  зазвенело  в
голове.  Все ранихины были ранены, и некоторые так серьезно, что едва могли
стоять. У одной кобылы была большая рана на голове, у другой кровь сочилась
из рваного пореза на крупе,  явно оставленного когтями. У двух ранихинов не
хватало по ноге.  Они были отрублены -  или  откушены?  -  из  ран  торчали
расщепленные кости.
     Пока Кавенант  мрачно разглядывал их,  они тоже заметили его.  Один за
другим они беспокойно задвигались,  вскидывая,  головы  и  бросая  на  него
грустные,  нежные  взгляды.  Довольно  долго  они просто смотрели на него с
несколько испуганным видом - точно понимали,  что  им  следовало  опасаться
его,  но чувствовали,  что у них нет на это сил.  Потом,  преодолевая боль,
кони - даже те,  у которых отсутствовали ноги,  - попытались приветствовать
его, встав на дыбы.
     - Прекратите...  Перестаньте... - почти простонал Кавенант, не отдавая
себе отчета в том,  что говорит.  Дрожащими руками он закрыл лицо, чтобы не
видеть страшного зрелища. - Я не вынесу этого.
     Баннор твердо  взял его за руку и потянул за собой к выходу.  Кавенант
сделал несколько шагов,  ноги у него подкосились,  но Баннор подхватил его.
Вцепившись  онемевшими  пальцами  в  плечи  Стража  Крови,  он  повернулся,
стараясь заглянуть ему в глаза.
     - Зачем? - прохрипел он прямо в по-прежнему невозмутимое лицо Баннора.
- Зачем они делают это? Бесстрастно тот ответил:
     - Ты - Владыка Кольца. Они обещали служить тебе.
     - Обещали...  Обещали? - Кавенант потер рукой лоб, с трудом вспоминая,
какое именно обещание он взял с ранихинов.  - Черт возьми!  - Вырвавшись из
рук Баннора и опираясь руками о стену, он снова мог стоять, хотя его слегка
пошатывало.  Пальцы вздрагивали,  его трясло от ненависти к Презирающему. -
Зачем вы сохранили им жизнь?  - хрипло закричал он. - Почему не избавили от
мучений? Почему не убили? Как вы могли быть так жестоки?
     Служитель Гривы сплюнул:
     - Так  поступают  в  твоем  мире.  Владыка   Кольца?   Однако   ничто,
по-видимому,  не  могло  нарушить  спокойствия Баннора.  Он объяснил ровным
голосом:
     - Они - ранихины.  Они сами решают,  что для них хорошо,  а что плохо.
Как  может какой бы то ни было человек сделать за них выбор между смертью и
страданием?
     Пытаясь выразить  сочувствие  и  уважение,  Мореход  протянул  руку  и
коснулся плеча Баннора.
     Губы Кавенанта  вздрагивали  -  он  с  трудом  сдерживался,  чтобы  не
закричать.  Повторив жест Морехода, он с посеревшим лицом взглянул на него.
Оба  они,  и  Великан,  и Баннор,  были свидетелями соглашения с ранихинами
сорок  семь  лет  назад,  когда  мудрые  кони  впервые   признали   его   и
приветствовали,  вот так же становясь на дыбы. Из тех, кто отправился тогда
на поиски Посоха Закона,  уцелели только Баннор,  Мореход,  Морэм и Квен...
Да,  реймены  имели  основание  обвинять  его.  Хотя он еще не знал,  в чем
именно.
     Он сжал кулак.  На безымянном пальце  свободно  болталось  обручальное
кольцо - так сильно он похудел. Черт возьми, он должен овладеть заключенной
в нем силой!  Не добившись этого, он боялся даже думать о том, что пока все
с таким старанием хранили в секрете от него.
     Резко шагнув к Каму, он ткнул его в грудь.
     - Черт побери, - произнес он, глядя прямо в беспощадные глаза реймена,
- почему бы вам не увести их на юг,  в горы, и таким образом не избавить от
всего  этого?  Если  вы  заставляете  их  здесь  страдать только ради своей
гордости, надеюсь, вы поплатитесь за это.
     Кэм с горечью поглядел на Кавенанта.
     - Гордость тут ни при чем, - тихо сказал он. - Рани-хины сами не хотят
уходить отсюда.
     И тут,   вопреки  своей  воле,  Кавенант  поверил  ему.  Отступив,  он
распрямил плечи и глубоко вздохнул.
     - Тогда вам лучше помочь мне.  Не знаю,  верите вы мне или нет,  но  я
ненавижу Фоула так же, как и вы.
     - Может  быть,  - прежним суровым тоном ответил Кэм.  - Мы знаем,  как
ранихины относятся к тебе.  Я видел...  Я только что своими глазами  видел,
как они вставали на дыбы! С такими ранами! В отношении тебя их выбор решает
все,  ты не должен опасаться нас.  Но вот  твои  спутники  -  другое  дело.
Женщина...  -  Его  голос  задрожал,  и  он  сделал заметное усилие,  чтобы
успокоиться.  - В ней я уверен.  Любовь к Гривам написана у нее на лице. Но
Великан... Он должен представить неопровержимые доказательства того, что он
- не враг.
     - Я понимаю тебя.  Служитель Гривы,  - спокойно произнес Мореход.  - Я
понимаю ваше недоверие и сделаю все, что в моих силах.
     Кэм пристально посмотрел на Великана, потом перевел взгляд на Баннора.
Тот бесстрастно пожал плечами.  Кэм кивнул  и  двинулся  дальше  в  глубину
расщелины.
     Кавенант снова взял Лену за руку.  Голова ее была опущена,  он не смог
даже разглядеть выражения ее лица, только заметил синие тени под глазами.
     - Держись, - сказал он ей как можно мягче. - Может быть, все не так уж
плохо.
     Она не отвечала, но и не сопротивлялась, когда он потянул ее за собой.
Расщелина выходила в укромную долину,  которая после  тесного  пространства
расщелины показалась ему неожиданно просторной. Отвесные шероховатые скалы,
сужаясь,  уходили ввысь,  к  полосе  вечернего  неба.  Долина  была  узкой,
длинной,  извилистой,  в дальнем конце ее темнел вход в расщелину.  Кое-где
виднелись  полуразрушенные  каменные  колонны  и  груды  обломков  каких-то
зданий, а между ними для защиты от снегопада были натянуты тенты рейменов -
их кочевые дома, в которых жили отдельные семьи. Они казались ничтожными по
сравнению со всей долиной.
     Кэм сообщил  о своем приходе криком,  и когда Кавенант,  держа Лену за
руку,  вошел в долину,  навстречу им уже двигалось больше десятка рейменов.
Все они - буквально все,  с болью осознал Кавенант!  - были отмечены той же
печатью,  которая так поразила его в  облике  Кэма.  Рядом  с  изможденными
ранихинами   они   выглядели   неплохо.  Реймены  всегда  славились  своими
охотничьими навыками, и, очевидно, обеспечить себя мясом им было легче, чем
ранихинов травой. И все же на их лицах лежала печать страданий. Практически
все,  за исключением детей и дряхлых  стариков,  были  Кордами,  хотя  даже
беглому взгляду Кавенанта мгновенно открылось, что многие из них совершенно
не готовы для этого рискованного занятия.  Ему стало окончательно ясно, что
численность рейменов угрожающе уменьшается в результате зимы и войны. И все
они, как и Кэм, имели загнанный, усталый вид, точно даже во время сна их не
переставали мучить ночные кошмары.
     Вдруг Кавенант  понял,  в  чем  тут  было дело.  Всех их,  даже детей,
чрезвычайно угнетало истребление ранихинов,  и не только  потому,  что  они
бесконечно  уважали  их  и  не  могли спокойно смотреть на страдания мудрых
коней.  Весь смысл их жизни,  даже само существование их расы оказались под
угрозой полного исчезновения.  Реймены всегда жили ради ранихинов, а теперь
их преследовала мысль о том, что, возможно, именно на их долю выпала участь
увидеть  последнего  ранихина.  Мудрые  кони по им одним известным причинам
отказывались покинуть Равнины,  и реймены вполне допускали фатальный  исход
этого решения, который они бессильны были предотвратить.
     Только упрямая,  несгибаемая гордость удерживала их от того,  чтобы не
впасть в полное отчаяние.
     Они молча смотрели на Кавенанта, Лену и Морехода. Лена, казалось, едва
заметила  их,  но  Мореход  поднял  руки  в  знак  приветствия,  и Кавенант
последовал его примеру,  хотя понимал,  что  выставляет  таким  образом  на
всеобщее обозрение свое кольцо.
     Шепоток пронесся  среди  Кордов  при  виде  Белого  Золота,  а один из
Служителей Гривы сумрачно произнес:
     - Значит, это правда. Он вернулся.
     Кэм взволнованно рассказал им о том,  как повели себя раненые ранихины
при виде Кавенанта.  Все были ошеломлены,  многие что-то сердито проворчали
себе под нос.  Тем не менее все они приветствовали  его  -  как  могли  они
поступить иначе, если ранихины так отнеслись к нему?
     Потом Домохозяева  - реймены,  которые были слишком молоды или слишком
стары,  или слишком больны, чтобы быть Кордами - удалились, и три Служителя
Гривы, о которых Кэм упоминал раньше, вышли вперед. Они назвали свои имена,
и Джейн,  женщина с суровым лицом,  которая, главным образом, и говорила от
имени всех, спросила, обращаясь к Кэму;
     - Зачем понадобилось приводить сюда Великана?
     - Он - мой друг, - тут же ответил Кавенант. - И Баннор тоже знает, что
ему  можно  доверять,  даже  если  он  настолько  поглупел,  что  не  хочет
признаваться в этом. Если бы не Мореход, меня бы тут вообще не было.
     - Ты слишком высокого мнения обо мне, - криво улыбнулся Мореход.
     Служители Гривы  напряженно  вслушивались в то,  что говорил Кавенант,
словно надеясь разгадать в его словах некий тайный смысл.  Молчание нарушил
Баннор:
     - Мореход принимал участие в походе за Посохом Закона вместе с Высоким
Лордом Протхоллом,  юр-Лордом Кавенантом и Служителем Гривы  Лайтом.  В  те
времена он был достоин доверия. Однако я не раз был свидетелем того, во что
Порча превращала самых достойных.  Может быть,  теперь  никому  из  прежних
Великанов доверять нельзя.
     - Но ты не можешь этого утверждать! - воскликнул Кавенант.
     Баннор поднял бровь:
     - Ты  видел  Коеркри,  юр-Лорд?  Мореход  рассказывал тебе о том,  что
произошло в городе Великанов?
     - Нет.
     - Тогда ты слишком торопишься с выводами.
     - Почему ты сам не рассказал?  - спросил Кавенант,  силясь понять, что
стоит за словами Баннора.
     - Коеркри  -  не  мой  город.  И  не я вызвался проводить тебя к Яслям
Фоула.
     Кавенант собрался было возразить,  но Мореход,  желая  успокоить  его,
положил руку ему на плечо. Несмотря на противоречивые чувства, бушевавшие в
душе, он сказал:
     - Что у рейменов такой обычай - держать своих гостей на  холоде  после
долгого пути?
     Кэм в бешенстве сплюнул, но Джейн ответила напряженным голосом:
     - Нет.  Взгляни! - Она кивнула в дальний конец долины, где под навесом
одной из колонн около большого костра  суетились  Домохозяева.  -  Еда  уже
почти готова.  Это мясо крешей,  но есть можно без опаски,  мы долго варили
его. - Она ваяла Лену за руку и добавила, обращаясь к ней:
     - Пойдем.  Тебе больно  смотреть  на  раненых  ранихинов,  значит,  ты
понимаешь  нас.  Мы  сделаем все,  чтобы дать тебе отдохнуть после трудного
пути.
     Ласково говоря это,  она повела Лену к  костру.  Несмотря  на  то  что
сердце  Кавенанта  было переполнено горечью и страхом,  мысль о возможности
погреться у костра на время вытеснила из его головы все остальное;  он  был
слишком  измучен.  Даже те места,  которые еще не пощадила болезнь,  сейчас
онемели от холода.  Кроме того,  он прекрасно отдавал себе отчет в том, что
если  в  самое  ближайшее  время  не  займется  ногами,  то  может получить
заражение крови.  Вслед за Леной и Джейн он зашагал к костру  и  как  можно
более  спокойным тоном попросил одного из Домохозяев принести горячей воды,
если она есть, чтобы он смог отпарить ноги.
     Несмотря на онемение,  после отпаривания ногам  стало  гораздо  легче.
Горячая вода вместе с теплом костра прогрела его до костей.  Ноги оказались
не так сильно повреждены,  как он опасался. Обе слегка опухли, но выглядели
не  хуже,  чем  несколько  дней  назад.  Не  понятно каким образом,  но его
организм упрямо сопротивлялся болезни.  Во всяком случае,  заражение  крови
ему пока не грозило.
     Вскоре еда  была  готова.  Корды Кэма,  скрестив ноги,  уселись вокруг
костра,  вместе с четырьмя Служителями Гривы,  Баннором, Мореходом, Леной и
Кавенантом.  Домохозяева положили перед каждым сухие,  ломкие листья вместо
тарелок.  Кавенант сидел между Леной  и  Баннором.  Хромой  реймен,  что-то
негромко  приговаривая  себе  под нос,  положил всем тушеное мясо и горячий
картофель.  Мысль о том,  чтобы есть крешей,  была неприятна Кавенанту,  но
мясо  и  вправду  варилось  так  долго и с такими сильными приправами,  что
привкус горечи  едва  ощущался.  Главное  -  еда  была  горячей.  Его  тело
постоянно и ненасытно жаждало тепла. Он наелся до отвала, зная, что впереди
их ждет много долгих дней, когда о такой пище они смогут лишь мечтать.
     Так и будет,  подумал он,  если реймены не помогут нам. В самом деле -
без  их  помощи и он,  и его спутники вряд ли способны раздобыть достаточно
пищи во время  долгого  пути  к  Яслям  Фоула.  Даже  алианта,  как  смутно
припомнилось ему,  не растет на Испорченных Равнинах. Враждебность рейменов
могла обернуться для него бедой.  Уже только поэтому  следовало  попытаться
понять   -  хотя  он  и  страшился  этого,  -  в  чем  крылась  причина  их
враждебности.
     От еды и  невеселых  дум  его  отвлекло  появление  человека,  который
неожиданно  вышел  из расщелины и быстро зашагал к костру.  Он был одет как
большинство рейменов, если не считать того, что плотный плащ был завязан на
нем  не  так,  как у рейменов,  и стеснял движения.  Веревки у него тоже не
было.  В одной руке,  точно посох,  он держал копье,  за пояс  был  заткнут
короткий нож.
     Подойдя, он спросил недоброжелательно:
     - Почему не дождались меня?  Я тоже хочу есть. Не поднимая глаз, Джейн
ответила:
     - Мы рады тебя видеть, ты же знаешь. Сядь поешь.
     - Что-то непохоже, что вы рады меня видеть! Фу! Ты даже не смотришь на
меня.
     Кэм гневно  взглянул  на  незнакомца,  в  то  время  как тот удивленно
разглядывал сидящих у костра. Джейн сказала тихо:
     - Ты опять пил кровь.
     - Да! - во все горло закричал человек. - И тебе это не нравится! Много
ты  понимаешь...  На Равнинах Ра я лучше всех умею обращаться с ранихинами.
Если это не так,  можешь наплевать на обещание рейменов и убить меня  прямо
тут, на месте.
     Кэм мрачно пробормотал:
     - Мы  не  так  скоро  забываем свои обещания.  Не обращая на его слова
никакого внимания, незнакомец продолжал:
     - Что я вижу!  У нас гости.  Сам Владыка Кольца.  И Великан.  - Он  на
мгновение  умолк.  -  Да,  Великан,  если  глаза  не обманывают меня.  Что,
Опустошителей здесь тоже рады видеть?
     Кавенант хотел вмешаться, но, к его удивлению, это сделал Баннор.
     - Его зовут Мореход,  - сказал он таким многозначительным тоном, будто
сообщал чрезвычайно важный факт.
     - Мореход!  -  усмехнулся  незнакомец,  избегая,  однако,  смотреть на
Великана. - В таком случае, думаю, можно точно не сомневаться в том, что он
Опустошитель?
     - Мы не уверены, - сказал Кэм.
     И снова человек как будто не услышал его слов.
     - А Владыка Кольца,  мучитель ранихинов,  тоже Опустошитель? Ему самое
место сидеть по  правую  руку  от  Стража  Крови.  Замечательная  собралась
компания - все злейшие враги ранихинов вместе. И реймены рады им!
     Джейн ответила сурово:
     - Тебе мы тоже рады. Или присоединяйся к нам, или возьми еду и уходи.
     Одна из  Домохозяек нерешительно подошла к незнакомцу,  протягивая ему
лист с едой,  которую он грубо выхватил из ее рук.  Ухмыльнувшись, он круто
развернулся и зашагал к дальней расщелине, где исчез так же внезапно, как и
появился.
     Кавенант непонимающе проводил его взглядом и посмотрел  на  Служителей
Гривы,  ожидая объяснений.  Однако все угрюмо продолжали жевать, делая вид,
что ничего не замечают. На лице Морехода тоже было написано удивление. Одна
Лена ничего не замечала;  разморенная усталостью, волнениями и сытной едой,
она клевала носом. Кавенант посмотрел на Баннора.
     В отличие от остальных.  Страж Крови не стал уклоняться от молчаливого
вопроса Кавенанта и ответил со свойственным ему бесстрастием:
     - Это Пьеттен.
     - Пьеттен...  -  ничего  не  понимая,  произнес  Кавенант.  И  Мореход
повторил точно эхо:
     - Пьеттен!
     - Помнишь наш Великий поход за Посохом Закона?  - продолжал Баннор.  -
Помнишь настволье Парящее? А женщину и ее сына, Пьеттена - он тогда был еще
мальчик.., помнишь?
     Жуткие воспоминания нахлынули на Кавенанта.
     - Помню.  Ее звали Ллаура.  Юр-вайлы что-то сделали с  ними  обоими...
Чтобы использовать их как приманку. Она.., она...
     Она была  тогда  не  в себе,  находясь под чьей-то властью ужасной,  и
всего ее мужества - немалого мужества, это он помнил! - не хватило, чтобы с
этим справиться.  И этот мальчик...  Пьеттен.., с ним тоже творилось что-то
странное.  Волна ужаса нахлынула снова, когда Кавенант услышал, как Мореход
сказал:
     - Мы захватили обоих,  и Ллауру,  и Пьеттена, с собой на Равнины Pa. -
Кавенант вспомнил,  как Великан нес Пьеттена на руках.  - Здесь, по просьбе
Владыки  Кольца  -  и  моей  -  реймены  взяли их под свое покровительство,
пообещав заботиться о них.
     Баннор кивнул.
     - Об этом обещании он и упоминал.
     - Ллаура? - ослабевшим голосом спросил Кавенант.
     - Она умерла,  когда Пьеттен был еще молодым.  Она  так  и  не  сумела
оправиться от того, что с ней произошло.
     - А  Пьеттен?  - настойчиво спросил Мореход.  - Что юр-вайлы сделали с
ним?
     - Он ненормальный, - пробормотал Кэм. Однако Джейн мрачно возразила:
     - На Равнинах Ра он лучше всех умеет обращаться с ранихинами - так, по
крайней мере, он говорит.
     - Он   служит  ранихинам,  это  правда,  -  добавил  Баннор.  -  Умеет
заботиться о них не хуже любого Служителя Гривы.  И любит их.  Но есть... -
он остановился,  подыскивая нужное слово,  - есть какая-то жестокость в его
любви. Он...
     - -Ему нравится вкус крови! - перебил Кавенант. Он вспомнил маленького
Пьеттена,   залитого  багровым  светом  больной  луны,  -  ему  тогда  едва
исполнилось четыре года.  Испачкав пальцы о залитую кровью  траву,  мальчик
облизывал их и улыбался. Баннор кивнул.
     - Он  вылизывает  ранихинам  раны,  чтобы  очистить!  -  В голосе Кэма
прозвучал ужас.
     - Из-за данного ими обещания - и,  конечно,  потому,  что он и вправду
хорошо  умеет  обращаться с ранихинами - реймены всегда делали для Пьеттена
все, что могли. Но его необузданность отталкивает их, вот почему он одинок.
Вот почему он относится к ним с такой враждебностью - ему кажется,  что они
презирают его.
     - А как он сражается...  - вздохнула Джейн.  - Я сама видела,  как  он
копьем убил трех крешей, напавших на ранихинов.
     - Сражается, - фыркнул Кэм. - Все равно он ненормальный.
     Кавенант глубоко  вдохнул воздух,  словно надеясь вместе с ним набрать
побольше мужества.
     - В том,  что вам приходится возиться с Пьеттеном,  виноваты мы,  я  и
Мореход, да? Ведь это мы отдали его и Ллауру вам.
     Его напряженный  голос  разбудил Лену.  Она вздрогнула,  зашевелилась,
утомленно моргая, - и тут же снова уснула.
     Мореход ответил успокаивающе:
     - Нет, друг мой. Если кто и в ответе за то, что произошло с Пьеттеном,
то  только я один.  - В его голосе послышалась боль,  отозвавшаяся в сердце
Кавенанта.  - Моя вина.  Помнишь, после сражения у настволья Парящего стало
ясно,  что  он  не в себе,  болен и ему может помочь только целебная грязь?
Из-за меня он ее не получил.  Кто знает,  может  быть,  он  был  бы  теперь
здоров?
     Кавенант помнил,  о чем говорил Мореход. В том бою Великан убил многих
пещерников, его мучила совесть, и он потратил остатки целебной грязи на то,
чтобы  облегчить  страдания  одного из раненых созданий Фоула,  вместо того
чтобы попытаться помочь Пьеттену.
     - Что значит "из-за тебя"? Ты...
     - Я не дал ему целебной грязи,  - обреченно ответил Мореход,  и  слова
его прозвучали, как приговор самому себе.
     - О  черт!  -  Кавенант  оглядывался по сторонам,  точно надеясь найти
выход.
     Его движение окончательно разбудило  Лену.  Она  резко  выпрямилась  и
спросила:
     - Дорогой, что случилось? Кавенант взял ее за руку:
     - Не волнуйся. Я просто пытаюсь понять, что здесь происходит.
     - Моя Королева...  - Мореход вытер рот, отодвинул в сторону листья, на
которых лежала его еда, поднялся - такой высокий, просто невероятно высокий
по  сравнению  со  всеми  остальными  -  и  подошел  ближе к костру.  - Моя
Королева,  дело в том,  что реймены не доверяют мне.  Они не сомневаются  в
тебе,  Лена,  дочь  Этиаран,  и  готовы принять юр-Лорда,  Томаса Кавенанта
Неверящего, Владыку Кольца. Но мне они не доверяют.
     Лена посмотрела на него долгим взглядом.
     - Значит, они глупцы, - убежденно сказала она.
     - Нет.  - На губах Морехода мелькнула слабая улыбка. - Это правда, что
я  был  гостем  рейменов  и даже другом Служителя Гривы Лайта в те времена,
когда мы в первый раз отправились за Посохом Закона.  Правда и то,  что  мы
тогда  были  хорошо  знакомы со Стражем Крови Баннором и вместе сражались у
настволья Парящее.  Все это так,  однако недоверие рейменов вполне понятно.
Им  известно,  что  Великаны  погибли,  и то,  что я уцелел...  - Теперь он
говорил, обращаясь к Служителям Гривы:
     - И все же ваше недоверие обижает меня.  Больше всего мне хотелось  бы
просто покинуть место, где во мне сомневаются. Полагаю, если бы я решил это
сделать,  вам было бы нелегко остановить меня.  Но я не уйду.  Я не  вправе
сейчас следовать велениям своего сердца, потому что мой друг Томас Кавенант
нуждается в помощи.  Может быть, он мог бы просто заставить вас смириться с
моим  присутствием,  но  мне хотелось не этого.  Я сам должен убедить вас в
том,  что мне можно доверять.  Я готов приложить все усилия, чтобы развеять
ваши сомнения - плохо,  если те,  кто одинаково ненавидит Мучителя,  станут
враждовать между собой.  Я готов пройти любые испытания,  ответить  на  все
ваши вопросы.
     Служители Гривы обменялись короткими понимающими взглядами, и Кавенант
едва ли не кожей  ощутил,  что  атмосфера  сгущается.  Лицо  Великана  было
спокойно,  но  в  этом  спокойствии  таилась  решимость - как будто он тоже
чувствовал,  что надвигается перелом,  и готов был к нему.  Однако Кавенант
такой  уверенности не испытывал.  Враждебность рейменов попрежнему поражала
его, он испытывал жгучее желание вступиться за Великана.
     И все же он не стал вмешиваться,  и не  потому,  что  понимал  желание
Великана  самому  завоевать доверие рейменов.  Он боялся,  но все же хотел,
чтобы Великан сделал это.
     Служитель Гривы Джейн поднялась,  подошла  к  костру  и  встала  перед
Мореходом.   Хотя  не  было  произнесено  ни  единого  слова,  Баннор  тоже
присоединился к ней.  Довольно долго  оба  с  мрачным  видом  рассматривали
Великана. Потом Джейн заговорила:
     - Мореход,   коварство  Мучителя  не  имеет  границ.  Для  того  чтобы
разгадать все  его  уловки,  нужно  обладать  таким  коварством,  какого  у
рейменов нет. Как ты можешь убедить нас в том, что говоришь правду?
     - Я могу рассказать вам обо всем,  что со мной произошло,  ответить на
все вопросы,  касающиеся моего прошлого,  - все  так  же  спокойно  ответил
Мореход.  - Меня не было в Коеркри, когда Опустошители уничтожили всех моих
соплеменников.  В это время я скитался  по  Стране,  сражаясь..,  уничтожая
тварей Душегуба. Я защищал дома и жителей подкаменья...
     - Да,  и  там  были  такие  твари,  которые разрушали даже камни!  - с
неожиданной страстностью вставила  Лена.  -  Они  превращали  наши  дома  в
булыжники  и  пыль!  Если бы не Великан,  в подкаменье не уцелел бы ни один
дом.
     - Лена!  - Кавенант понимал и даже одобрил эту горячность,  и  все  же
попытался остановить ее,  крепко сжав руку женщины и добиваясь того,  чтобы
она обратила на него свой гневный взгляд.  - Мореход не нуждается  в  нашей
помощи, он может сам за себя постоять.
     Мало-помалу возмущение в ее глазах уступило место боли.
     - Зачем  все  это?  Почему  реймены  сомневаются в нас?  Мы ведь хотим
спасти и ранихинов тоже. Сами ранихины нам доверяют.
     - Им пришлось многое пережить,  - постарался успокоить ее Кавенант.  -
Они имеют право получить ответы на все свои вопросы.
     - Я также принимал участие в возвращении Томаса Кавенанта в Страну,  -
продолжал Мореход.  - Он хочет помочь Стране,  и он здесь, а без меня этого
бы не произошло.
     - Ну и что?  - неумолимо отвечала Джейн.  - Я уже говорила о том,  что
Мучитель  очень  коварен.  Кто  знает?  Может  быть,  ты  защищал   жителей
подкаменья  для  отвода глаз,  а Томасу Кавенанту помог вернуться в Страну,
чтобы Ядовитый мог завладеть Белым Золотом.
     - И ты вполне мог принимать участие в разгроме  Коеркри,  -  вкрадчиво
сказал Баннор. - Откуда мы знаем, что тебя там в это время не было?
     Мореход махнул рукой:
     - Ладно,  тогда  оставим  в  покое  мое прошлое,  в том числе и шрамы,
покрывающие мое тело,  полученные в сражениях,  которые  могли  стоить  мне
жизни.  Может быть,  я и в самом деле орудие Презирающего?  В таком случае,
мне самому очень хотелось  бы  выяснить  правду.  Вы  должны  найти  способ
подтвердить  или опровергнуть это.  Неужели вы и в самом деле думаете,  что
Опустошителю потребовалась бы такая маскировка и что он мог бы  вести  себя
так, как я?
     - Откуда нам знать?  - ответила Джейн,  прищурив глаза. - Мы не знаем,
каков ты в деле.
     Но Мореход теперь не смотрел на нее - он ожидал ответа от Баннора.
     Спокойно, но явно стараясь быть беспристрастным, Баннор произнес:
     - Великан,  мне кажется, ты не до конца искренен с нами. Я кое чего не
понимаю. Эта зима принесла с собой много такого, чего никто не понимает, но
я чувствую  в  тебе  некоторое  затаенное  и  очень  сильное  стремление..,
желание..,  страсть,  которой  я не понимаю.  Оно очень сильно смахивает на
Порчу.
     Служители Гривы согласно закивали.
     - Баннор!  - Решительность и спокойствие Морехода развеялись как  дым,
боль исказила его лицо. - Как можешь ты разговаривать со мной в таком тоне?
Неужели ты не понимаешь,  как много я пережил за эти годы?  Разве могло все
это не оставить в моей душе никакого следа?  Да лучше бы я сам погиб вместе
с остальными Великанами!  Да, может быть, я и вправду стал чем-то смахивать
на  Пьеттена,  но  ты  ведь хорошо знаешь меня,  Баннор.  Ты знаешь,  что я
ненавижу Душегуба и не хочу служить ему!  Я не могу...  - Теперь он говорил
быстро и горячо, слова, точно сами собой, торопливо срывались с его губ.
     - Да,  я знал тебя прежде, - согласился Баннор. - Но не знаю, каков ты
сейчас.
     Руки Великана вздрагивали, выдавая его волнение, но сам он по-прежнему
старался сохранять спокойствие. Не сводя взгляда с Баннора, он опустился на
колени около костра,  даже в таком положении оставаясь выше тех,  кто стоял
рядом.  Когда  он  наклонился вперед,  оранжевые отблески пламени угрожающе
засверкали в его глубоко посаженных глазах.
     - Ты знаешь,  что такое каамора,  Баннор, - напряженным голосом сказал
он.  - Ритуал Великанов,  огонь печали.  Тебе известно, как это болезненно.
Сейчас не самое подходящее время для подобных вещей.  И все же я не отдерну
руки, пока ты, Баннор, Страж Крови, не скажешь, что доверяешь мне.
     С этими  словами  он  сунул  оба  кулака  в  огонь.  Корды ошеломленно
смотрели на это зрелище,  остальные Служители Гривы вскочили и встали рядом
с Джейн. Кавенант тоже резко поднялся.
     Тело Морехода  напряглось  от боли - пламя,  лижущее плоть,  причиняло
ужасные мучения. На лбу пульсировали вздувшиеся вены, как будто череп готов
был разорваться на части;  мышцы шеи напряглись и бугрились,  точно канаты;
по пылающим щекам стекал пот;  он крепко стиснул зубы,  прикусив  губу.  Но
взгляд его выражал непоколебимую решимость.
     Баннор безразлично отвел глаза.
     Однако Корды  были явно напуганы,  их лица исказились от боли при виде
мучений, которые испытывал Мореход. Служители Гривы чувствовали то же самое
-  точно завороженные,  они не сводили глаз с Баннора и Великана,  с ужасом
ожидая,  чем окончится этот поединок воли между ними.  Первой не  выдержала
Лена - вскрикнув, она уткнулась лицом в плечо Кавенанта.
     Ему тоже  было  нестерпимо  видеть  бессмысленные  страдания Морехода.
Наклонившись к Баннору, он прошептал ему на ухо:
     - Прекрати!  Скажи,  что доверяешь ему!  Черт возьми,  Баннор,  да  ты
просто сумасшедший!  Твоя гордость..,  она разъедает тебя,  правда? Уж коли
Стражи Крови оказались не на высоте,  как же можно признать,  что на  свете
еще существуют преданность и верность?  Раз не вы, значит - никто. - Баннор
не шелохнулся,  но так крепко сжал зубы,  что на скулах заиграли желваки. -
Ты хочешь сделать из него еще одного мертвого Кевина?
     Поседевшие брови  Баннора на мгновение сошлись к переносице.  Потом он
произнес мрачно, но по-прежнему спокойно:
     - Прости меня. Мореход. Я верю тебе.
     Мореход отдернул руки.  Их свело от боли,  он не мог разжать кулаки  и
прижал их к груди, тяжело, с хрипом дыша.
     Баннор повернулся  к  Кавенанту.  Что-то  в  его позе и выражении лица
заставило Кавенанта отшатнуться,  словно ему показалось,  что  Страж  Крови
вот-вот его ударит.
     - Ты  тоже  виноват  в  гибели Высокого Лорда Елены,  - ломким голосом
сказал Баннор.  - Ты заставил нас произнести имя,  которое не  должно  быть
произнесено,  но  расплачиваться за это пришлось не тебе.  Посох Закона был
утрачен,  а Елена погибла.  Я не упрекал тебя тогда и не хочу делать  этого
сейчас.  Но  я  говорю  тебе - берегись,  юр-Лорд Кавенант!  Судьбы слишком
многих людей находятся в твоих руках, а они не так уж чисты!
     - Знаю.  - Кавенанта так трясло,  что он вынужден был выпустить пальцы
Лены  и обхватить себя обеими руками,  сдерживая дрожь.  - Знаю.  Можешь не
сомневаться - по-моему, это единственное, что я знаю совершенно точно.
     Он не мог смотреть на Морехода,  опасаясь,  как бы Великан не обиделся
на  него  за  вмешательство.  Вместо  этого  он  перевел  взгляд  на Кэма и
скопившееся внутри напряжение вылилось во вспышку ярости.
     - Если хотите знать,  я  сыт  всем  этим  по  горло!  Я  не  собираюсь
выпрашивать у вас помощь,  я просто скажу,  что мне нужно. Когда-то реймены
обещали,  что будут во всем помогать мне.  Вы не так скоро  забываете  свои
обещания,  сказал ты - так выполните хотя бы это.  Мне нужна еда - столько,
сколько мы сможем унести.  Мне нужны проводники,  чтобы добраться до  Яслей
Фоула как можно скорее и чтоб не застрять на Испорченных Равнинах. Я уже не
говорю о том,  что Мореход, может быть, покалечен... Черт возьми, вы должны
помириться с ним!
     - Ты хочешь невозможного, - проворчал Кэм.
     - Не испытывайте моего терпения! - Крик ожег Кавенанту горло.
     Он повернулся,  собираясь  обрушить  свой гнев на остальных Служителей
Гривы,  но их загнанные взгляды остановили  его.  Они  не  заслуживали  его
гнева.  Они,  так же как и Баннор и Мореход, были жертвами Презирающего - и
жертвами того,  что натворил в Стране он сам, Томас Кавенант, пусть даже не
желая этого. И снова будто земля дрогнула под ногами.
     Он заставил себя посмотреть прямо в глаза старого Стража Крови.
     - В том,  что произошло с Еленой,  ты вообще не виноват, - пробормотал
он. - Она и я... Мы оба виноваты. Или даже я один.
     Он шагнул вперед,  намереваясь подойти наконец к Мореходу, но тут Лена
так  схватила  его за руку,  что он развернулся,  оказавшись лицом к лицу с
ней. Он хотел вырваться, но она не отпускала его.
     - Елена... Моя дочь... Что с ней случилось? - Страх был в ее глазах. -
Скажи, что с ней случилось?
     Кавенант пристально  смотрел на нее.  Он почти забыл - нет,  просто не
хотел об этом вспоминать! - что ей не было известно о смерти Елены.
     - Он сказал - она погибла? - закричала Елена. - Это правда? Ты виноват
в этом?
     Вытянув перед  собой руки,  он попятился.  Неожиданно он почувствовал,
что все это выше его сил.  Лена,  Мореход,  Баннор,  реймены  -  все  сразу
обрушилось  на  него.  Не  обращая  внимания  на Лену,  он взглядом спросил
Морехода,  нужна ли ему помощь,  но тот даже не заметил его немого вопроса.
Он  стоял  сгибая  и  разгибая  обожженные  пальцы,  лицо  его было сведено
судорогой  боли.  Кавенант  опустил  голову  и  повернулся  к  Лене,  точно
сдавшись.
     - Она  умерла,  -  хрипло сказал он.  - Это моя вина...  Если бы не я,
этого бы не случилось. Я хотел спасти ее, но не смог. Я не знал как.
     Уже некоторое время он слышал возбужденные возгласы за спиной,  но  не
обращал  на  них внимания,  не сводя взгляда с лица Лены.  Медленно,  очень
медленно смысл его слов дошел до нее.
     - Умерла,  - непонимающе повторила она. - Умерла? Свет разума померк в
ее глазах.
     - Лена,  - простонал Кавенант.  - Лена!  Она уже не узнавала его.  Она
безучастно смотрела сквозь него,  точно вместе с разумом ее  душа  покинула
тело.
     Крики стали слышнее. Кто-то, задыхаясь, бежал к костру.
     - Предательство! Юр-вайлы и пещерники! Стража перебита!
     Наконец смысл   того,   что  выкрикивал  человек,  дошел  до  сознания
Кавенанта.  Он обернулся и увидел  девушку-корда,  совсем  юную.  Дрожа  от
страха,  она стояла перед Мореходом и Баннором, а за ее спиной, у выхода из
расщелины, уже шло сражение, слышны были вопли и стоны.
     Спустя мгновение  густая  толпа   пещерников   ворвалась   в   долину,
размахивая  огромными  палашами.  С  пронзительным  визгом они бросились на
рейменов.  Прежде чем Кавенант решил,  что делать дальше, Баннор схватил за
руки его и Лену, подталкивая их к дальнему выходу из долины.
     - Бегите!  -  произнес  он.  - Мы с Великаном задержим их.  Как только
сможем, мы вас догоним. Бегите на север, а потом на восток.
     Баннор бросился к расщелине, указывая им дорогу.
     - Быстрее!  Держитесь все время  левой  стороны.  Машинально  Кавенант
проверил,  на месте ли оставленный ему Триоком нож. Какая-то часть его души
страстно желала остаться с Баннором,  кинуться вместе с ним в бой, не думая
ни о чем, и хотя бы на время все остальное выкинуть из головы.
     Крепко сжав руку Лены, он вместе с ней нырнул в расщелину.


                                   Пария

     Как только они вошли в расщелину и свернули за  первый  выступ  скалы,
исчезли  даже  беглые  отблески  костра  и  стало  совершенно  темно.  Лена
двигалась точно марионетка,  которую дергали за нитки - не понимая, где она
и куда идет. Кавенанту было бы удобнее, если бы она сама держалась за него,
тогда обе руки у него были бы свободны,  но ее пальцы  вяло  соскальзывали.
Пришлось снова взять ее за руку, а другой рукой нащупывать дорогу.
     Все время  до  него долетали крики сражения,  и приходилось сдерживать
себя, чтобы не броситься вперед очертя голову.
     В какой-то момент расщелина разветвилась,  и  он  пошел  вдоль  левого
склона. Через несколько шагов проход настолько сузился, что едва можно было
двигаться,  а ведь ему еще приходилось тащить за собой Лену. Потом глиняный
пол,  покрытый  листьями,  заметно  ушел  вниз,  и  Кавенант  несколько раз
поскользнулся.  Постепенно расщелина перешла в  туннель.  Каменный  потолок
нависал  теперь  так  низко,  что Кавенант боялся разбить голову,  зато пол
наконец выровнялся.  Кромешная тьма была  непереносима.  Казалось,  что  он
пробирается   куда-то  в  самые  недра  земли  -  может  быть,  прямиком  в
преисподнюю. Все звуки смолкли, кроме царапанья и шорохов, которые они сами
издавали при движении.  Однако Кавенант ни на мгновение не останавливался -
он боялся погони и хотел как можно скорее выбраться из каменного гроба.
     Наконец туннель закончился,  и  Кавенант,  спотыкаясь,  вошел  в  чащу
деревьев.  Ветви хлестали по лицу, точно ополчившись на него. Защищая глаза
тыльной стороной руки,  он шел и шел вперед и в конце  концов  оказался  на
открытом пространстве, во власти ветра и холода.
     Ночь была сырой и мрачной как никогда, но после кромешной тьмы туннеля
что-то все же  можно  было  разглядеть.  Они  стояли  под  высоким,  неясно
вырисовывающимся  на  фоне  неба утесом,  заросшим деревьями и кустарником,
позади которого простиралась бесплодная земля - там начинались Равнины Ра.
     Он остановился,  отворачиваясь от порывов резкого,  хлещущего ветра, и
попытался оценить ситуацию. С этой стороны заросли отлично маскировали вход
в туннель,  и все же казалось маловероятным,  чтобы реймены не оставили тут
дозорных.  Где они?  Он не видел никого и не слышал ничего, кроме завываний
ветра.  Мелькнула мысль  крикнуть,  позвать  кого-нибудь,  но  он  побоялся
сделать  это.  Если  реймены  потерпели  поражение,  твари вполне могли уже
добраться до туннеля. Ни пещерникам, ни юр-вайлам тьма не была помехой. Кто
знает? Может быть, они уже следили за ним из чащи?
     На север,  а  потом  на  восток,  сказал  Баннор.  Легче сказать,  чем
сделать!  У него не было с собой самого необходимого - ни еды, ни одеял, ни
огня.  Даже  если им повезет и погоня останется позади,  вряд ли им с Леной
удастся выжить без помощи Морехода и Баннора.
     Правда, Баннор обещал,  что они  нагонят  его,  но  возможно  ли  это?
Слишком поздно,  подумал он, изо всех сил стараясь собрать воедино всю свою
решимость.  Слишком поздно беспокоиться о том, что возможно, а что - нет. С
самого начала было слишком много такого, что казалось невозможным. Остается
одно  -  идти  вперед.  По  крайней  мере,  надо  увести  Лену   от   этого
пронизывающего ветра. Он обхватил ее левой рукой и двинулся на север.
     Он торопился как мог,  поддерживая Лену и поминутно оглядываясь, чтобы
выяснить,  нет ли погони.  Добравшись до того места, где холмы переходили в
равнину,  он  оказался  перед  выбором  -  двигаться по равнине или по краю
холмов.  Баннору и Мореходу было бы легче заметить его,  если бы он шел  по
равнине,  но,  с  другой  стороны,  холмы хоть в какой-то степени позволяли
укрыться от ветра.  Кроме того,  тут им  скорее  могла  попасться  алианта.
Немного  поколебавшись,  он решил идти через холмы,  но держась недалеко от
равнин. Его друзья обладали прекрасными охотничьими навыками, он мог твердо
рассчитывать на это.  Но вот Лена...  В данный момент она была самой важной
его заботой.
     Ему приходилось наполовину нести ее.  Перевалив через гребень  первого
холма,  он обнаружил неглубокую долину,  уходящую точно на север. Она могла
обеспечить хоть какое-то укрытие от ветра, и он пошел по ней, направляясь к
холмам.
     Единственным, ради чего он время от времени замедлял шаг,  были поиски
алианты.  Ему попадалось  не  так  уж  много  ягод  -  хорошо,  что  вообще
попадались,  это  подбодрило  его.  Он  съел  несколько  штук  и  попытался
уговорить Лену съесть остальные,  но она  точно  не  видела  протянутой  ей
алианты и не слышала его просьб;  казалось, никакие внешние раздражители не
достигали ее сознания.
     Отчаявшись, он съел ягоды сам,  чтобы они, по крайней мере, не пропали
зря,  и повел Лену дальше. Он упрямо старался идти точно на север, но холмы
настойчиво уводили его на восток,  заставляя спускаться все ближе и ближе к
равнинам.  Дул холодный, резкий ветер, пот заледеневал на бороде Кавенанта,
а тело медленно,  но  верно  коченело.  Лена  вздрагивала,  когда  особенно
сильный порыв ветра ударял ей в лицо.  Кавенант понимал,  что ей непременно
надо передохнуть, причем в таком месте, где можно было бы, по крайней мере,
укрыться от ветра. Увидев неподалеку, ближе к равнине, темную тень, похожую
на неглубокий овраг, он спустился с холма и направился к ней.
     Он не ошибся.  Это и вправду оказался  овраг,  с  сухим  и  достаточно
высоким отвесным склоном.  Он помог Лене спуститься, подвел к подветренному
склону и усадил, прислонив к нему спиной.
     Вглядываясь сквозь тьму в ее лицо, он окончательно расстроился. Теперь
она дрожала все время,  кожа стала холодной и влажной. Взгляд блуждал - она
не осознавала, где находится и что произошло. Он с силой растер ей руки, но
это ничего не дало - главное, заледенела ее душа.
     - Лена,  -  попытался  он  достучаться  до  ее  сознания  и,  не  видя
результата, повторил с большей силой. - Лена!
     Она не  отвечала.  Прислонившись  к  стене,  она  неподвижно   сидела,
безучастно глядя в пространство.
     - Лена! - умоляюще повторил он. - Не вынуждай меня снова делать это. Я
не хочу.
     Она по-прежнему не реагировала.  Звук ее неровного дыхания - вот  все,
что он слышал. Она выглядела хрупкой, точно фарфоровая статуэтка, и все же,
с хриплым криком и исказившимся лицом,  он отвел назад покалеченную руку  и
второй раз в жизни ударил ее по лицу.
     Ее голова резко качнулась вбок и вперед. Некоторое время в груди у нее
что-то булькало,  а губы подергивались,  точно даже  дыхание  причиняло  ей
боль.  Потом неожиданно ее руки рванулись вперед, а ногти вонзились в плоть
вокруг глаз Кавенанта.  Все его внутренности свело от страха - она давила с
такой силой, точно собиралась вырвать ему глаза, - но он не отодвинулся.
     - Ты убил Елену, мою дочь! - закричала она.
     - Да.
     - Я могу сделать так, что ты ослепнешь.
     - Да.
     - Ты не боишься?
     - Боюсь.
     Ее пальцы  давили  все  сильнее,  из-под  ногтей по левой щеке потекла
кровь.
     - Почему ты не пытаешься вырваться? - продолжала она.
     - Потому что я..,  должен рассказать  тебе  о  том,  что  случилось  с
Еленой.  Как все было - что сделала она, что я.., и почему. Ты выслушаешь и
решишь...
     - Я не буду ничего слушать!
     Теперь в ее голосе звенели рыдания. Дико вскрикнув, она отдернула руки
и изо всех сил ударила его по лицу.  Слезы брызнули у него из глаз.  Когда,
проморгавшись,  он снова смог видеть,  она сидела,  уткнув лицо в ладони  и
содрогаясь от рыданий.
     Он неловко  обнял  ее,  она не сопротивлялась.  Уткнувшись лицом в его
куртку,  она плакала,  плакала..,  а потом замерла и отодвинулась.  Вытерла
глаза и отвернулась, точно стыдясь своей слабости.
     - Тебе  рано успокаиваться.  Неверящий.  Ты не был ей настоящим отцом.
Отец - это тот,  кто любит свое дитя,  а ты не любил ее.  Может быть,  тебе
кажется, что я простила тебя и все обошлось? Не заблуждайся насчет этого. Я
никогда не забуду того, что ты сделал.
     Каждое ее слово болью отдавалось в его сердце.
     - Я не хочу, чтобы ты забывала. - На мгновение у него мелькнула мысль,
что было бы лучше,  если бы он и в самом деле остался без глаз.  - Никто не
должен ничего забывать.
     Прежде чем она успела сказать хотя бы  слово,  он  услышал  за  спиной
шаги.  Он резко повернулся и вскочил,  готовясь отразить нападение. На краю
лощины возвышалась темная  фигура,  закутанная  в  плащ;  Кавенант  не  мог
разглядеть, кто это. В правой руке, точно посох, человек держал копье.
     - Фу!  - Неизвестный сплюнул. - Тебя уже пять раз могли убить, если бы
не я.
     - Пьеттен? - удивился Кавенант. - Что ты здесь делаешь?
     Лена, не двигаясь, молча сидела рядом.
     - Мало того, что ты ничего не умеешь, ты еще и тупица, - грубо ответил
Пьеттен.  - Я сразу понял,  что рейменам не под силу защитить тебя, и решил
сам сделать это. Ты был глуп, раз решил довериться им.
     - Чем закончилось сражение? - Вопросы так и посыпались из Кавенанта. -
Что случилось с Баннором и Мореходом? Где они?
     - Идем!  -  приказал  Пьеттен.  - Эти твари не так уж и далеко.  Нужно
двигаться быстро, если хочешь уцелеть.
     Кавенант раздраженно смотрел на него,  понимая, что Пьеттен скажет ему
только то, что захочет сам. Но потом отчаянно повторил:
     - Что случилось с Баннором и Мореходом?
     - Ты  больше  их не увидишь,  - небрежно бросил Пьеттен.  - Но если ты
сейчас не поторопишься,  то вообще больше никогда  никого  не  увидишь.  Ты
ничего не умеешь,  и у тебя нет еды.  Оставайся,  и ты умрешь прежде, чем я
обогну этот холм.
     Не дожидаясь ответа,  он круто развернулся и рысью  припустил  ко  дну
оврага.  Кавенант  заколебался.  Он  не  испытывал доверия к Пьеттену.  Все
существо его противилось воле человека,  который пьет  кровь!  Фоул  сломал
что-то  у него внутри,  и теперь ему нравится пить кровь.  Но он и Лена,  в
самом деле,  были совершенно беспомощны,  они не могли позаботиться о себе.
Схватив Лену за руку, он двинулся вслед за Пьеттеном.
     Тот немного задержался,  поджидая их,  но тут же взял такой темп,  что
очень скоро все вопросы вылетели у Кавенанта из головы.  Пьеттен вел их  на
север,  в  сторону  открытых  равнин,  двигаясь  уверенно,  как человек,  у
которого нет никаких сомнений в том,  куда он идет. Заметив, что они начали
уставать,  он, ворча, отыскал для них алианту. Однако сам он не проявлял ни
малейших признаков усталости,  выглядел сильным,  уверенным в себе  и  явно
получал  удовольствие  от  быстрой  ходьбы.  Время от времени он с усмешкой
поглядывал на Кавенанта и Лену,  позволяя  себе  язвительные  замечания  по
поводу того, что они настолько слабее его.
     Он околдовал их,  не иначе - он,  и суровая зима, и страх остаться без
всякой помощи,  породивший мысль о  том,  что  без  него  им  не  обойтись.
Кавенант изо всех сил старался не отставать. Лена тоже упрямо шагала рядом,
с презрительным видом отвергая все его попытки помочь ей.  Казалось, именно
в этой только что приобретенной независимости от него она черпала силы; они
прошли не меньше двух лиг,  прежде чем она начала слабеть. Мало-помалу силы
покидали ее.
     Кавенант и  сам неимоверно устал,  но больше всего его беспокоила она.
Когда, оступившись, она упала в третий раз и едва смогла подняться на ноги,
он закричал, пытаясь заглушить вой ветра:
     - Пьеттен, мы устали! Нам нужен отдых и какое-то убежище!
     - А ты еще и дохляк,  Владыка Кольца,  - глумливо отозвался Пьеттен. -
Почему все так боятся тебя?
     - Мы не можем идти дальше.
     - Здесь негде укрыться.
     - Я вижу! - заорал Кавенант. - Ты хочешь помочь нам или нет?
     - Мы будем в безопасности...  - В  голосе  Пьеттена  теперь  отчетливо
звучало  непонятное  коварство,  от  которого  мороз побежал у Кавенанта по
коже. - Здесь, неподалеку. За рекой.
     Не дожидаясь ответа,  он торопливо зашагал дальше.  Вскоре стало ясно,
что  он  не  соврал  -  они  достигли  темной  реки,  тянущейся  на восток,
преграждая им путь.  Не останавливаясь,  Пьеттен  прыгнул  в  воду,  быстро
пересек  реку и выбрался на противоположный берег.  Судя по звуку,  течение
было сильным, но вода не доходила ему до колен.
     Проклиная про себя все на  свете,  Кавенант  следил  за  тем,  как  он
переходит   реку.   От   усталости   его   недоверчивость  лишь  усилилась;
инстинктивная осторожность,  в особенности обострившаяся,  когда он заболел
проказой,  скреблась в сердце,  точно раненый зверь.  Он не был уверен,  но
догадывался,  что это Камышовая река.  Вряд  ли  Баннор  и  Мореход  смогут
предположить, что он пересек ее - если, конечно, они еще живы.
     Но черт побери,  у него не было выбора!  Пьеттен,  какой бы он ни был,
воплощал в себе их единственный шанс.
     - Что ты застрял?  - крикнул с дальнего берега Пьеттен. - Решаешь, что
выбрать - привал или смерть?
     Продолжая беззвучно ругаться,  Кавенант взял Лену за руку, несмотря на
ее сопротивление,  и спустился к реке.  Ноги не почувствовали холода,  лишь
чуть  пониже колен возникло ощущение ожога.  Однако,  не успев добраться до
середины реки,  он ощутил рвущую боль в икрах ног,  заторопился и  чуть  не
упал  -  таким  сильным оказалось течение и неровным дно.  Крепче сжав руку
Лены,  он пошел дальше,  стараясь не обращать внимания на боль и  не  сводя
глаз с противоположного берега.
     Когда Кавенант  наконец вскарабкался на него,  боль в ногах была почти
невыносимой.
     - Черт бы тебя побрал, Пьеттен, - пробурчал он. - Теперь нам как можно
быстрее нужен огонь. Пьеттен иронически поклонился:
     - Все, что прикажешь. Владыка Кольца.
     Он помчался  на  север,  в  сторону  невысоких  холмов  -  точно эльф,
заманивающий их все дальше и дальше к погибели.
     Перевалив через гребень холма, Кавенант увидел, что Пьеттен уже разжег
в лощине огонь.  Трещали,  сгорая,  сухие ветки,  и когда Кавенант вместе с
Леной подошли к костру, он уже пылал вовсю.
     Огонь притягивал.  Лена так устала,  что ноги у нее подкосились и  она
упала  на  колени  рядом  с  костром.  Кавенант встал совсем близко к огню,
протянув к нему руки и распахнув куртку,  точно собираясь обнять пляшущий в
пламени  призрак.  Они  долго не двигались и не разговаривали,  наслаждаясь
теплом.
     Когда жар растопил лед,  когда Кавенант ощутил каждую клеточку  своего
тела, а от его одежды повалил пар, он сделал шаг назад и оглянулся.
     Пьеттен смотрел  на  него  не  отрываясь,  без тени сочувствия в лице,
искаженном хитрой усмешкой.
     Внезапно тревожные колокола в душе Кавенанта грянули  с  новой  силой.
Непонятно почему,  он остро ощутил,  что попал в западню,  что больше,  чем
когда бы то ни было,  ему угрожает опасность. Он быстро оглянулся на Лену -
она  сидела  у  огня,  ничего  не замечая,  кроме языков пламени.  Он снова
повернулся к Пьеттену, взгляд которого притягивал его, точно взгляд змеи, и
так  же  стремился  парализовать  его.  Он понял,  что должен так или иначе
воспротивиться этому. Не думая о том, что именно он говорит, Кавенант резко
произнес:
     - К  чему  такой  большой  костер?  -  Он  жестом показал на огонь.  -
Наверняка его свет виден издалека. Нас легко заметить.
     - Я знаю. - Пьеттен облизал губы.
     - Знаешь...  - язвительно произнес Кавенант.  - А тебе не  приходит  в
голову, что твари тоже могут его заметить?
     С каждым  мгновением  необъяснимый  страх все сильнее разгорался в его
душе.
     - Ты снова недоволен?  - злобно усмехнулся Пьеттен. - Ты велел разжечь
огонь  -  вот  тебе огонь.  Разве не так люди проявляют преданность Владыке
Кольца?
     - Что мы будем делать,  если на нас нападут?  Ни она,  - он  кивнул  в
сторону Лены, - ни я не в состоянии сражаться.
     - Я знаю.
     - 3-з-знаешь? - повторил Кавенант, заикаясь от страха.
     - Но твари - эти жалкие слизняки - не придут,  - продолжал Пьеттен.  -
Фу! Я ненавижу их. Они убивают ранихинов.
     - Откуда ты знаешь,  что  они  не  придут?  Ты  сказал...  -  Кавенант
напряженно рылся в памяти, - сказал, что они не так уж далеко. Почему, черт
возьми, в таком случае, они не заметят наш костер?
     - Я не хочу, чтобы они помешали мне.
     - Что? - От страха Кавенант уже кричал. - Черт возьми! Что ты имеешь в
виду?
     - Владыка  Кольца,  -  с неожиданной страстностью произнес Пьеттен,  -
сегодня ночью я наконец совершу то,  в чем состоит весь смысл моей жизни. -
Помолчав, он продолжал в прежнем презрительном тоне:
     - Я нарочно разжег такой костер,  потому что хочу,  чтобы они заметили
нас,  да!  Заметили и явились сюда.  Те, кто называет себя друзьями Страны,
кто говорит,  что служит коням...  Фу! Они мучают ранихинов, вот чего стоит
их преданность.  Я,  - он сделал ударение на  этом  слове,  -  я  научу  их
истинной преданности!
     Кавенант почувствовал, как за спиной Лена вскочила на ноги. Он едва ли
не кожей ощущал, с каким ужасом она смотрит теперь на Пьеттена. Более того,
он  догадывался,  что  именно привлекло ее внимание.  Запах крови,  заметно
усилившийся от тепла.
     - Я хочу,  чтобы Баннор,  Страж Крови,  и Великан,  мой благодетель, -
глумливо продолжал Пьеттен,  - стоя на этом холме,  засвидетельствовали мою
преданность.
     - Ты сказал,  что они погибли,  - свистящим шепотом произнесла Лена. -
Ты сказал, что мы больше не увидим их! Внезапно Кавенант понял все.
     - Это  был  ты!  - закричал он.  - Ты сделал это!  - Только теперь,  в
зловещих отблесках костра,  он в полной мере  осознал,  в  какую  беду  они
попали. - Ты выдал убежище рейменов!
     В то же мгновение,  опередив Кавенанта, Лена бросилась на Пьеттена, но
он оказался слишком проворен для нее.  Прицелившись копьем, он приготовился
его бросить.  Кавенант прыгнул.  Немыслимо извернувшись,  он схватил Лену и
оттащил в сторону. Она бешено сопротивлялась, пытаясь вырваться. Наконец он
справился  с  ней,  загородив  ее собой.  Дрожа от ужаса,  он заставил себя
заговорить с Пьеттеном:
     - Ты хочешь,  чтобы они видели,  как ты  убьешь  нас.  Пьеттен  злобно
засмеялся.
     - Разве  они  не  заслужили  этого?  - При мысли об убийстве его глаза
вспыхнули,  точно костер от сухих веток.  - Если бы я мог,  согнал бы  сюда
всех  рейменов,  чтобы  они  поняли наконец,  как я их презираю.  Служители
ранихинов! Фу! Они подонки, а не служители!
     - Убийца! - прохрипела Лена, высунувшись из-за плеча Кавенанта.
     Продолжая удерживать ее одной рукой, Кавенант сказал:
     - Ты выдал их тайное убежище,  ты предал их всех.  Ты -  единственный,
кто  был способен на это,  как я сразу не догадался?  И ты перебил стражу и
показал им дорогу. Не удивительно, что от тебя разит кровью.
     - Да, я люблю ее.
     - Но ты предал не только рейменов - ты предал ранихинов!  -  в  ярости
закричал Кавенант. - Ты не пожалел даже раненых ранихинов!
     Пьеттен рванулся вперед, угрожающе размахивая копьем.
     - Придержи язык.  Владыка Кольца! - рявкнул он. - Ты что, сомневаешься
в моей преданности? Я сражался... Я готов убить любого, неважно, человек он
или тварь, поднявшего руку на ранихинов!
     - Это  ты  называешь  преданностью?  Раненые  ранихины были спрятаны в
убежище, а теперь они убиты!
     - Их убили реймены!  - взорвался Пьеттен.  -  Ублюдки!  Говорили,  что
служат ранихинам...  Почему, в таком случае, они не отвели их куда-нибудь в
безопасное место на юге?  Я никогда не доверял им.  - Лена снова попыталась
броситься  на Пьеттена,  и снова Кавенант удержал ее.  - Они такие же,  как
ты.., и этот Великан.., и Страж Крови. Фу! Вы.., вы точно шакалы!
     Отвернувшись от него и с трудом поймав взгляд Лены, Кавенант торопливо
зашептал:
     - Уходи отсюда!  Спасайся, беги! Перейди реку, попытайся найти Баннора
и Морехода. Ему нужен я. Пьеттен снова замахнулся копьем.
     - Если ты сделаешь хотя бы шаг,  - прохрипел он, обращаясь к Лене, - я
убью Владыку Кольца не сходя с места и, как волк, перегрызу тебе горло!
     Кавенант понял, что так ничего не выйдет.
     - Хорошо,  - почти простонал он, с ужасом глядя на Лену. - Хорошо! - И
тут же решил атаковать Пьеттена с другой стороны.  - Ты помнишь  юр-вайлов,
Пьеттен? Настволье Парящее? Сражение, огонь и юр-вайлов? Они захватили тебя
в плен.  Помнишь?  - Пьеттен вытаращил глаза.  - Они взяли тебя  в  плен  и
что-то сделали с тобой.., и с Ллаурой. Ты помнишь свою мать, Пьеттен? У нее
внутри как будто что-то сломалось,  а может быть,  в нее вселился кто-то...
Все  это  было  сделано  для  того,  чтобы  с  ее помощью заманить Лордов в
ловушку.  Чем сильнее старалась она освободиться,  тем надежнее оказывалась
ловушка.  Ты помнишь?  То же самое и с тобой.  Они сделали так.., приказали
тебе,  хотя ты и не подозревал  об  этом..,  чтобы  ты  погубил  ранихинов.
Послушай! Начиная эту войну. Лорд Фоул знал, что ему не погубить ранихинов,
если он не найдет способ обмануть  рейменов.  Вот  зачем  юр-вайлы  по  его
приказу  сделали  это  с  тобой.  Он  превратил  тебя  в  свое  орудие.  Он
использовал тебя,  чтобы расправиться с ранихинами!  И скорее всего, он дал
тебе  особые  указания относительно меня.  Что он велел тебе сделать с моим
кольцом? - Кавенант поднял руку. Белое Золото сверкнуло в пламени костра. -
Сколько  раз  Фоул  вызывал тебя к себе в Ясли с тех пор,  как началась эта
зима?
     На мгновение взгляд Пьеттена,  прикованный к кольцу,  стал блуждающим.
Он прошептал чуть слышно:
     - Я должен отнести ему кольцо, без него он не сможет спасти ранихинов.
- Однако почти сразу же яростное бешенство снова вспыхнуло в его глазах.  -
Ты врешь! Я люблю ранихинов! Ты погубил их, ты и эти ублюдки реймены!
     - Это не правда. Ты знаешь, что это не правда.
     - Да?  -  Пьеттен  засмеялся,  но  сейчас  его  смех больше походил на
рыдания.  - Ты думаешь,  я слепой.  Владыка Кольца? Думаешь, реймены держат
ранихинов здесь,  потому что ими движет любовь?  Нет!  Это не любовь, это -
гордость.
     - Они ничего  не  могут  поделать,  -  ответил  Кавенант.  -  Ранихины
отказываются уходить. Пьеттен, казалось, не слышал его.
     - Ты  думаешь.  Страж  Крови  здесь  потому,  что  им  движет любовь к
ранихинам?  Тогда ты дурак! Баннор воевал, и ранихины гибли под его седлом,
и  в  те  времена  он  их  не жалел.  Он всегда был предателем - такова его
натура,  - вот почему он  предал  Лордов.  О,  он  сражается  -  он  привык
сражаться,  -  но  в  глубине  души он жаждет,  чтобы все ранихины погибли.
Только тогда он успокоится. Фу!
     Кавенант попытался возразить, но Пьеттен перебил его:
     - Ты думаешь.  Великан здесь,  потому что им движет любовь? Тогда твоя
доверчивость  просто  безумна!  Мореход  здесь  потому,  что он предал свой
народ.  Все Великаны,  мужчины,  женщины и дети,  погибли и  стали  добычей
тварей,  а он жив, потому что струсил и сбежал. Он не сражался, защищая их!
Он предатель и обманщик, а здесь потому, что нашел кое-кого еще, кого можно
предать. Больше ему предавать некого - все его друзья мертвы.
     "Мореход! - безмолвно простонал Кавенант. Великаны мертвы? Мореход!"
     - И ты.  Владыка Кольца,  ты - худший из всех. Я презираю тебя, как..,
как никого не презирал.  Ты сказал - вспомни.  - Теперь копье было нацелено
прямо в грудь Кавенанта.  - Я помню,  что ранихины признали тебя, а ведь ты
уже тогда решил предать их. Ты связал их обещанием, зная, что они не смогут
нарушить  его.  Вот  почему  ранихины  отказываются уйти в более безопасное
место в горах - они скованы обязательством, которое ты заставил их дать! Ты
-  вот кто настоящий убийца,  Владыка Кольца.  И смысл моей жизни состоит в
том, чтобы остановить тебя. Для этого существует один способ - убить!
     - Нет,  я не знал.  - Внезапно Кавенант  почувствовал,  что  в  словах
Пьеттена   есть   доля   истины   -  во  все  стороны  от  него,  казалось,
распространялись волны зла,  неважно,  понимал он это или нет. - Я не знал,
что ранихины остаются здесь из-за меня.
     "Баннор! - внутренне простонал он.  - Мореход!  Я не знал, я не желал.
Великаны!  Погибли так же,  как и Елена.  И теперь очередной жертвой  стали
ранихины. Мореход... Неужели я виновен в том, что случилось с тобой?"
     Он был  совершенно беззащитен перед нацеленным на него копьем,  но все
происходящее  в  этот  момент  исчезло  под  грузом  обрушившихся  на  него
сомнений.
     - Между  нами нет разницы,  - вырвалось у него,  хотя он не осознавал,
что произнес эти слова вслух. - Между мной и Фоулом нет разницы.
     Потом до него  дошло,  что  чьи-то  руки  тянут  его.  Ухватившись  за
отвороты куртки, Лена с неожиданной силой встряхнула его.
     - Это правда? - закричала она. - Ранихины гибнут, потому что ты взял с
них обещание каждый год приходить ко мне?
     Он не в силах был отвести взгляда от ее полыхающих гневом глаз.
     - Нет, дело не в тебе. - Слова хрипло клокотали у него в горле. - Ты -
только  часть...  Даже  если  бы  они ушли в горы,  то могли бы добраться и
оттуда.  Я... Я... Я взял с них обещание спасти меня.., если я когда-нибудь
их позову. Но я сделал это не ради себя!
     Пьеттен захохотал.
     Крик ярости  и  отчаяния  сорвался  с губ Лены,  лицо исказила гримаса
отвращения. С силой оттолкнув Кавенанта, она бросилась бежать.
     - Стой! - завопил Пьеттен ей вслед. - Я не дам тебе уйти!
     Его рука напряглась,  чтобы бросить копье,  и в этот  момент  Кавенант
кинулся на него. Схватив копье обеими руками, он всей тяжестью навалился на
Пьеттена.  Некоторое время они неистово боролись, но Пьеттен был сильнее. В
конце концов, яростно ухватив копье, он вырвал его у Кавенанта.
     Кавенант тут  же  вцепился  в  его руки.  Толстым концом копья Пьеттен
отталкивал  его,  и  неожиданно  Кавенант  упал,  подвернув   ногу.   Кости
хрустнули,  острая боль пронзила все тело,  он закричал.  Перевернувшись на
спину,  он увидел Пьеттена с занесенным над ним копьем,  которое тот держал
обеими руками, точно костыль.
     И вдруг  совершенно  неожиданно на Пьеттена набросилась Лена,  толкнув
его с такой яростью,  что он упал и выронил копье.  Оно вонзилось  в  землю
рядом с Кавенантом,  тот схватил его и попытался встать,  опираясь на него.
Но боль в лодыжке была нестерпима - точно ногу пригвоздило к земле.
     - Лена! - дико вскрикнул он. - Нет!
     Пьеттен одним взмахом руки отбросил ее хрупкое тело,  но  она  тут  же
вскочила,  выхватив  из-под  плаща  нож.  Ярость исказила ее обычно кроткое
лицо, она замахнулась, чтобы ударить Пьеттена, но тот с легкостью уклонился
от удара. Потом он злобно оскалил зубы.
     - Нет! - снова закричал Кавенант.
     Когда Лена  опять  бросилась  на  Пьеттена,  тот  схватил  ее за руку,
державшую нож,  и отвернул лезвие от себя.  Медленно выкручивая ей руку, он
давил на нее сверху,  прижимая к земле.  На удары, которые она наносила ему
свободной рукой,  он просто не обращал внимания.  В конце концов,  не  имея
больше сил сопротивляться, она рухнула на колени и обернулась к Кавенанту.
     - Ранихины! - тяжело дыша, закричала она. - Позови ранихинов!
     - Лена!
     Кавенант снова  попытался  подняться,  опираясь  на  копье,  но упал и
пополз к ней.  Пьеттен продолжал всей тяжестью давить на Лену,  выгибая  ей
спину,  и  в  конце концов она оказалась на земле.  Тогда он выхватил из-за
пояса короткий нож и одним мощным ударом в живот пригвоздил ее к земле.
     Ужас затопил Кавенанта. Ему показалось, что это его только что Пьеттен
сразил смертельным ударом.  На мгновение он потерял сознание, а когда вновь
открыл глаза,  увидел,  что Пьеттен стоит перед  ним,  слизывая  с  пальцев
кровь.  Кавенант приподнял копье,  но,  быстро наклонившись, Пьеттен вырвал
его.
     - Сейчас,  Владыка Кольца!  - исступленно закричал он. - Сейчас я убью
тебя!  Стань  на  колени...  Я  хочу,  чтобы  ты ползал передо мной.  Пусть
исполнится моя мечта.  Тогда я поступлю с тобой по справедливости  -  брошу
копье  с десяти шагов.  Ты сможешь увернуться..,  если очень постараешься и
если раненая нога тебе позволит. Давай! Доставь мне это удовольствие.
     С ухмылкой,  больше похожей на оскал, он зашагал в сторону, отсчитывая
шаги, и, повернувшись, поднял копье.
     - Хочешь  жить?  -  с издевкой спросил он.  - Тогда давай становись на
колени.  У тебя остался всего один  шанс,  чтобы  спастись,  но  для  этого
придется пасть ниц предо мной.
     В оцепенении,  почти не сознавая,  что делает,  Кавенант поднес ко рту
два пальца правой руки и слабо свистнул.
     Внезапно на гребне холма позади  Пьеттена  возник  ранихин  и  тут  же
галопом помчался вниз,  в лощину. Он был до того худ, что, казалось, только
каштановая шкура не позволяла  костям  рассыпаться.  И  все  же  он  бежал,
направляясь прямо к Кавенанту.
     Пьеттен ничего   не   замечал.   Он   был   в   восторге,  наслаждаясь
беспомощностью Кавенанта и возбужденный вкусом крови. Не глядя по сторонам,
он отвел назад руку, напряг мышцы и метнул копье - молнию возмездия, целясь
прямо в сердце Кавенанта.
     Ранихин резко свернул,  бросился между людьми и рухнул,  точно мешок с
костями.  Когда  он  упал  и  замер,  стало видно,  что копье торчит из его
залитого кровью крупа.
     При виде этого зрелища  Пьеттен  оцепенел.  То,  что  он  видел,  было
немыслимо,  невозможно!  Челюсть  у него отвисла,  широко распахнутые глаза
остекленели,  плечи  обмякли.  Губы   что-то   беззвучно   шептали,   кадык
подергивался,  точно  он  никак  не мог проглотить комок.  Казалось,  он не
замечал,  что Кавенант ползком медленно приближается к нему. Его руки так и
остались  безвольно висящими вдоль туловища даже тогда,  когда Кавенант,  с
трудом выпрямившись на одной ноге,  обеими руками вонзил ему в грудь острый
нож, тот самый, который Триок отдал ему в подкаменье.
     Сила удара  оказалась  столь  велика,  что  швырнула его вперед,  и он
рухнул на труп Пьеттена.  Кровь тут же обагрила его руки, рубашку и куртку,
но  он  не  замечал этого.  Вся его ярость была вложена в этот единственный
удар.  Скатившись с тела,  волоча за собой покалеченную ногу,  он пополз  к
Лене.
     Она была еще жива.  Ее плащ пропитался кровью, и она струйками стекала
из уголка рта;  но Лена все еще дышала.  Он  ухватился  за  рукоятку  ножа,
собираясь вытащить его,  но даже такое прикосновение заставило ее застонать
от боли.  Глаза ее медленно открылись.  Взгляд был ясен  и  чист,  точно  в
последние  минуты  жизни  в  голове  у нее все встало на свои места.  Узнав
Кавенанта, она попыталась улыбнуться.
     - Лена, - тяжело дыша, сказал он. - Лена...
     - Я люблю тебя.  - Кровь забулькала у нее в горле,  когда она с трудом
произносила слова. - Я ждала... Я не изменилась...
     - Лена...
     Он изо  всех  сил  попытался  улыбнуться,  но  вместо  этого  лицо его
дернулось.  Протянув руку,  она коснулась его лба,  точно  пытаясь  стереть
гримасу боли с лица.
     - Освободи  ранихинов,  -  прошептала  она.  Силы ее иссякли;  коротко
вскрикнув,  она умерла.  Кавенант,  не отрываясь,  смотрел на ее  тело,  от
которого, казалось, исходил немой укор. Глаза его лихорадочно блестели, все
перед ним расплывалось. Насилие, предательство, а теперь и смерть - вот что
он принес ей, вот чем он "одарил" их всех. После сражения у Парящего он дал
себе обещание больше не убивать - и нарушил его.  Он перевел взгляд на свои
онемевшие пальцы,  измазанные кровью,  и долго разглядывал их.  Кровь!  Его
руки снова обагрены кровью!
     Потом он отодвинулся от Лены  и,  извиваясь,  точно  червь,  пополз  к
ранихину.  Морда  коня  была взмылена от боли,  бока тяжело вздымались.  Не
отрываясь,  он смотрел на приближающегося Кавенанта,  точно впервые в жизни
не испытывал страха перед тем, кто владел Белым Золотом. Кавенант подполз с
той  стороны,  где  торчало  копье.  Оно  вонзилось  так  глубоко,  что  он
засомневался, вытащит ли. И все же, упираясь локтями в бок, Кавенант сделал
это. Пульсируя, кровь потекла из раны, однако конь сумел подняться на ноги.
Расставив их пошире и раскачиваясь, он обнюхал Кавенанта.
     - Хорошо.  Возвращайся,  - еле слышно проговорил Кавенант.  - Иди.., и
передай всем остальным.  Наш договор больше не действителен,  вы  свободны.
Больше  никаких...  -  Последние искры пробежали по тлеющим углям гаснущего
костра,  и голос Кавенанта ослабел,  как будто вместе с огнем  уходили  его
силы. - Никаких обязательств. Скажи им.
     Ранихин продолжал стоять, точно не желая оставлять его одного.
     - Уходи,  -  настойчиво  повторил  Кавенант  охрипшим  голосом.  -  Вы
свободны.  Ты  должен  сообщить  им  об  этом.  Именем   Келенбрабанала   -
родоначальника всех мудрых ранихинов. Иди!
     Услышав это  имя,  ранихии  повернулся и,  превозмогая боль,  бросился
прочь из лощины.  Достигнув гребня,  он остановился и еще раз  взглянул  на
Кавенанта. Потом, поднявшись на дыбы, он негромко заржал - и исчез.
     Кавенант не  стал  отдыхать,  не  стал  прикидывать и обдумывать,  что
делать дальше.  Опираясь на копье Пьеттена,  как на посох,  он  поднялся  и
пошел  прочь  от  костра.  Каждый  раз,  когда раненая нога касалась земли,
лодыжку пронзала острая боль, но, стиснув зубы, он продолжал идти. Мгла тут
же поглотила его,  ледяной ветер обжигал,  одежда вскоре начала покрываться
льдом.
     Он не представлял себе,  в каком  направлении  нужно  двигаться,  знал
только,  что должен идти.  И с каждым вдохом,  с каждым шагом, отдававшимся
мучительной болью в голове,  точно колокол, билось одно-единственное слово,
как будто в нем крылось решение всех проблем.
     Это слово было НЕНАВИСТЬ.


                            Ритуал осквернения

     После того как Лория ушла.  Высокий Лорд Морэм  всю  оставшуюся  часть
ночи  провел  на  дозорной  башне.  Несмотря  на резкий ветер,  ему не было
холодно - время от времени он согревался жаром голубого огня своего  жезла.
В молчаливом страхе он не сводил взгляда с багрово-зеленых змей, со злобным
упрямством ползущих к Ревелстоуну.  Давящая сила Камня самадхи-Опустошителя
и жезлов юр-вайлов ослепительно сияла в ночи, пытаясь сломить сопротивление
людей и стен;  то там,  то здесь во тьме  вспыхивали  искры  -  это  камень
пытался отразить атаку дьявольских сил.
     Наступление шло  медленно,  и  все  же  Ревелстоун уже страдал.  Морэм
сквозь подошвы  ощущал  молчаливые  стенания  боли  и  отвращения,  которые
испытывала каменная громада, пока приближалась эта неведомая угроза.
     Хотя для того,  чтобы знать, как развивается наступление, Морэму вовсе
не обязательно было всю ночь стоять на сторожевой башне - он  способен  был
ощущать это,  находясь в любом месте Замка.  Он находился здесь, потому что
ему нужно было решить, как бороться с Сатансфистом, а для этого требовалось
определить мощь самадхи как можно точнее, всеми доступными средствами.
     Теперь его,  так же как и всех остальных в Замке, постоянно подтачивал
страх,  омрачая сердце,  точно погребальный звон,  путая мысли и  парализуя
инстинкты.  В  залах  Ревелстоуна  он видел лишь посеревшие от немого ужаса
лица,  слышал неумолкающий плач детей,  испуганных  паникой,  которой  были
охвачены  их  родители,  видел,  насколько  измучены  были даже те немногие
стойкие люди,  от которых зависела жизнь в Замке  -  Квен,  Лорды,  Учителя
Лосраата,   мастера   лиллианрилла  и  радхамаерля.  Его  терзало  ощущение
тщетности всех его усилий,  чувство вины за то,  что творилось в Стране и с
чем он не мог справиться. А ведь он единственный среди Лордов знал или хотя
бы предполагал, как можно найти выход из этого тупика.
     Оставшись на сторожевой башне один на один с  армией  Сатансфиста,  он
пытался  уяснить  себе,  осознать  в  полной  мере,  что именно тот пытался
сделать с Ревелстоуном.  Он отбросил в сторону ненужные самообвинения - кто
другой  на  его  месте  смог  бы действовать лучше,  оказавшись перед лицом
такого непостижимого злодейства?  Чтобы успешно защищаться, нужно знать, от
чего  предстоит  защищаться.  А  когда зло уже совершено,  найти правильный
выход гораздо сложнее. И все же он не терял надежды, так и эдак прикидывая,
что все это означает и как нужно действовать.
     Больше всего   в   этом   штурме  поражали  неутомимость  и  необычная
свирепость,  и это касалось не только Ревелстоуна,  но и самих  нападающих.
Юр-вайлы  в  какой-то степени имели возможность восстановить свои силы,  по
очереди сменяя друг друга, но невероятная мощь, извлекаемая Фоулом из Камня
Иллеарт,  заставляла  всех  остальных,  потерявших собственный разум тварей
напрягаться  гораздо  больше,  чем  могла  вынести  их  плоть.  Да  и   сам
Сатансфист...  В конце концов,  он был всего лишь одним из Великанов,  имел
смертное тело из плоти,  костей и крови.  Как мог даже Великан-Опустошитель
так долго выдерживать столь непомерное напряжение?
     Кроме всего  прочего,  пока  самадхи  был полностью сконцентрирован на
том,  чем он сейчас занимался, он должен был бы в какой-то степени утратить
контроль над своей армией.  И тем не менее вся эта огромная,  зловещая орда
недвижимо оставалась на  своих  местах  вокруг  Ревелстоуна.  Каждая  тварь
неустанно,  час  за  часом,  посылала свою злобную энергию,  устремляя ее к
Замку.  И давление самого самадхи,  которое он  оказывал  на  Ревелстоун  с
помощью своего зеленого Камня,  тоже не ослабевало. По-видимому, мощь Лорда
Фоула была гораздо больше, чем Морэм мог себе даже представить.
     Морэм пришел к выводу, что защитникам Ревелстоуна можно было надеяться
только  на  то,  что  орды Сатансфиста погибнут от невыносимого напряжения,
прежде чем добьются своей цели.  Значит,  оставалось одно  -  найти  способ
перетерпеть,  вынести адский штурм Опустошителя,  и тогда они,  может быть,
будут спасены.
     Когда в небе стали заметны первые признаки серого,  мутного  рассвета,
Морэм  вернулся  к  себе,  уже  твердо  зная,  что ему нужно делать - всеми
средствами попытаться увеличить выносливость самого Замка и его обитателей.
     Однако его решимость заколебалась,  когда,  шагнув в  главную  галерею
Ревелстоуна,  он ощутил обрушившиеся на него со всех сторон волны паники. В
дальнем конце галереи кто-то кричал; две небольшие группы людей готовы были
напасть друг на друга, потому что каждой из них казалось, что другая что-то
замышляет против нее.  Повернув за угол,  он увидел толпу истощенных людей,
которые собирались разгромить одну из трапезных; помутившийся разум убеждал
их в том, что еда там отравлена.
     Охваченный гневом,  Морэм бросился вперед,  чтобы попытаться объяснить
им  всю  глупость  их  поведения.  Однако,  прежде  чем он оказался рядом с
трапезной, они в панике убежали, как будто его вид смертельно перепугал их.
Около трапезной остались лишь два воина Квена,  стоящие тут на страже, но и
они выглядели так, как будто присматривали не столько за припасами, сколько
друг за другом. Оба тоже со страхом посмотрели на Морэма.
     Взяв себя   в   руки,  он  выдавил  кривую  улыбку,  сказал  несколько
ободряющих слов и ушел. Ему было совершенно ясно, что состояние Ревелстоуна
достигло  пика  своего  кризиса.  Добрыми  словами,  сказанными от случая к
случаю,  и проявлениями единовременной помощи спасти его было невозможно  -
требовалось   нечто   гораздо  большее.  Торопливо  шагая  по  коридорам  и
переходам,  он с  помощью  своего  жезла  вызвал  Хранителя  Торма  и  всех
гравелингасов, которые смогут прийти.
     Добравшись до  зала  со  светящимся  полом,  в  который выходили двери
покоев Лордов, он на мгновение испытал чувство облегчения, увидев, что Торм
и более десятка гравелингасов уже дожидаются его,  а многие спешат в том же
направлении.  Вскоре большинство мастеров радхамаерля стояли на  сверкающем
полу, готовые выслушать то, что он собирался сказать им.
     Высокий Лорд  с  болью  в сердце вглядывался в лица людей,  на которых
лежала печать страданий.  Будучи мастерами работы  с  камнем,  гравелингасы
особенно  остро  ощущали ту боль,  которую под давлением сил зла испытывала
окружающая их со всех сторон скала.  Однако  Морэм  тут  же  одернул  себя,
мысленно  вернувшись  к  тому,  что собирался сделать.  Это хорошее начало,
подумал он.  Если удастся убедить собравшихся здесь людей в том,  что можно
противостоять  злобному давлению Сатансфиста,  они окажут неоценимую помощь
городу.
     Он заставил себя улыбнуться.  Лицо Торма исказила не то гримаса, не то
ухмылка, тут же сменившись выражением внимания.
     - Гравелингасы,  - начал Морэм, - не кажется ли вам, что слишком долго
мы терпели это зло поодиночке,  опираясь каждый только на свои  собственные
силы?  Теперь  настало  время  объединить  их  - нужно создать более мощную
защиту.
     - Мы готовы выполнить любой твой приказ,  - негромко  произнес  чей-то
голос.
     - Я не сомневаюсь в этом,  - ответил Морэм.  - Вы и прежде делали все,
чтобы помочь  обитателям  Ревелстоуна.  Однако  этого  мало.  К  сожалению,
мудрость иногда запаздывает - жаль, что я не понял раньше, что надо делать.
Но сейчас я не могу не слышать стонов и плача самой скалы под гнетом нового
зла.  И  я говорю вам - если мы хотим,  чтобы Ревелстоун уцелел,  мы должны
найти и новые способы борьбы. Гравелингасы, вы должны применить свои знания
для того,  чтобы защитить камень. Здесь, под нашими ногами, - концом своего
жезла он прикоснулся  к  сверкающему  полу,  -  дремлет  та  сила,  которую
способны постигнуть и разбудить только мастера радхамаерля. Используйте ее.
Используйте все свои знания и помогите камню.  Найдите средства изолировать
каменное сердце Ревелстоуна от этой страшной порчи.
     Говоря все  это,  он  удивлялся сам себе.  Вне всякого сомнения,  он и
прежде понимал, что надо делать, однако страх до такой степени завладел им,
что  он  не  отдавал  себе в этом отчета.  А теперь - он видел это по лицам
гравелингасов - и они начали кое-что понимать.  Сейчас они оглядывались  по
сторонам уже не со страхом,  а явно прикидывая в уме, что можно сделать и с
чего следует начать. На губах Торма появилась знакомая широкая ухмылка.
     Оставив гравелингасов заниматься своим делом,  Морэм отправился в одну
из главных трапезных.  Повар, заправлявший там, был удивительным человеком.
Сам большой любитель поесть,  он прекрасно готовил и, насколько Морэму было
известно,  сумел не поддаться до сих пор никаким страхам. Шагая туда, Морэм
снова послал  вызов,  на  этот  раз  обращенный  к  Хранителю  Бориллару  и
хайербрендам  Замка,  а  также  к самим Лордам.  Аматин и Тревор отозвались
почти сразу же.  Вскоре Морэм уловил и робкий  ответный  сигнал  Бориллара.
Однако прошло довольно много времени,  прежде чем пришел ответ от Лории,  а
когда наконец это произошло,  Морэм понял,  что она ошеломлена и  испугана.
Морэм  очень  надеялся,  что  действия  мастеров радхамаерля вскоре помогут
облегчить страдания людей,  которые,  подобно Лории,  находились  на  грани
срыва;  однако сейчас, поднимаясь по ступенькам и переходя с яруса на ярус,
он испытывал такое чувство, будто вязнет в глухом болоте страха.
     Находясь уже почти рядом  с  трапезной,  он  заметил  знакомую  фигуру
человека,  быстро  свернувшего в боковой коридор и,  похоже,  стремившегося
избежать встречи с ним.  Морэм заторопился,  догнал его и оказался лицом  к
лицу с Треллом, мужем Этиаран.
     Этот крупный, сильный человек сейчас выглядел необычайно возбужденным.
Седая  борода,  казалось,  встала  дыбом,  впалые   щеки   пылали,   взгляд
лихорадочно  горящих глаз так и бегал по сторонам,  уклоняясь от встречи со
взглядом Морэма. Вид у него был такой, как будто он остановился против воли
и в любой момент мог сорваться с места и убежать.
     - Гравелингас  Трелл,  -  сказал Морэм как можно мягче,  - все мастера
радхамаерля  получили  приказ  объединить  свои  усилия,   чтобы   защитить
Ревелстоун. Ты тоже там нужен.
     Взгляд Трелла ожег лицо Морэма.
     - Ты  хочешь  сохранить  Ревелстоун,  чтобы он достался Презирающему в
целости и сохранности?  - произнес он так резко,  что его слова  прозвучали
почти как ругательство.
     Лицо Морэма окаменело.
     - Я  хочу  сохранить  Замок  ради  него  самого.  Взгляд  Трелла снова
забегал.
     - У  меня  плохо  получается  делать  что-либо  вместе  с  другими,  -
пробормотал он и вдруг, безо всякого перехода, требовательно добавил:
     - Высокий Лорд, открой мне свою тайну.
     Морэм отшатнулся.
     - Мою тайну?
     - Тайну твоей силы. Мне нужна сила.
     - Для чего?
     В первое мгновение Трелла,  казалось, смутил этот вопрос, но он тут же
вперил в лицо Морэма пронзительный взгляд.
     - Ты хочешь, чтобы Ревелстоун уцелел?
     И опять слово "уцелел" прозвучало в  его  устах  точно  проклятие.  Не
дожидаясь ответа, он круто развернулся и зашагал прочь.
     Морэм похолодел от дурного предчувствия.  Ему показалось,  что, уходя,
Гравелингас оставил за собой черные,  грозящие бедой следы.  Морэма окутало
облако  страха,  и  на  некоторое время он потерял возможность воспринимать
окружающее. Он ни за что не осмелился бы выдать Треллу свое тайное знание -
даже Гравелингас мог оказаться способен вызвать к жизни Ритуал Осквернения.
     Ему стоило  определенных усилий прийти в себя и вернуться к тому,  чем
он занимался до этой встречи.
     Из-за того,  что он задержался с Треллом,  все,  кого он  вызвал,  уже
успели  собраться.  Они  бесцельно  расхаживали  между  пустыми столами и с
трепетом следили за его приближением, точно ожидая какого-то чуда.
     - Высокий Лорд,  - сердито заявил повар, - я не знаю, что мне делать с
этими   баранами,   которые   выдают  себя  за  поваров.  Половина  из  них
разбежалась,  остальные  не  хотят  работать.  Они  размахивают  ножами   и
отказываются вылезать из щелей, в которые попрятались.
     - Значит,  нам  остается  одно  -  сделать  так,  чтобы  они перестали
бояться. - Несмотря на недавнее столкновение с Треллом, которое озадачило и
напугало его,  Морэм обнаружил,  что все еще способен улыбаться. Он оглядел
Лордов и хайербрендов:
     - Вы согласны?
     Аматин кивнула со слезами на глазах, Тревор неуверенно улыбнулся.
     Внезапно все ощутили, что под ногами у них что-то изменилось. Перемена
была  очень  незначительной,  ее  можно  было почувствовать только на почти
подсознательном уровне,  и все же она не ускользнула от хайербрендов.  Безо
всякого жара и света сердца их словно обдало теплом.
     Скала, из которой был высечен Ревелстоун, начинала вспоминать, что она
гранит, а не песчаник. И помогли ей в этом мастера радхамаерля.
     Морэм знал,  что не все в Замке пока способны  уловить  это  крошечное
изменение,  но важно было то,  что гравелингасы начали.  И те, кто все-таки
ощутил эту перемену, несомненно, воспряли духом, осознав, что сопротивление
злой воле Сатансфиста возможно.
     Некоторое время  он  не  мешал  собравшимся  вслушиваться  в  то,  что
происходило со скалой вокруг них,  но потом перешел ко второй части  своего
плана.  Выяснив  у  Бориллара,  каковы  запасы целебной деревянной крошки -
риллинлура,  - он распорядился доставить их в трапезную,  чтобы добавлять в
еду,  а остальных хайербрендов попросил помочь повару, чтобы тот смог снова
заняться своим делом.
     - Готовьте еду,  да  поторапливайтесь,  -  приказал  он.  -  Остальные
трапезные полностью парализованы. Мы должны всех накормить здесь.
     Бориллар явно колебался.
     - Так  мы  истратим  весь  риллинлур,  а ведь никто не знает,  сколько
продлится осада.
     - Вот и хорошо.  Наша ошибка в том и состояла,  что мы берегли силы  и
средства для будущего.  А между тем,  если мы не выдержим этот штурм, у нас
вообще не будет никакого будущего.  - Однако заметив,  что Бориллар все еще
колеблется, Морэм закончил:
     - Не   опасайся.   Хранитель.   Сатансфисту   после  такого  безумного
напряжения и самому потребуется отдых.
     В конце концов ему удалось убедить Бориллара.  Он отправился выполнять
приказание, а Морэм повернулся к остальным Лордам:
     - Друзья мои, на наши плечи ложится выполнение новой задачи. Мы должны
сделать так,  чтобы как можно больше людей пришло сюда - только  здесь  они
смогут хорошо поесть и восстановить свои силы.
     - Пошли  воинов  из  охраны  Замка,  - сказала Лория.  Ее осунувшееся,
обеспокоенное  лицо  выдавало  тревогу  за  дочерей,  которую  она   всегда
испытывала, даже оставив их ненадолго.
     - Нет.  Люди  напуганы и могут отказаться прийти.  Мы,  мы сами должны
позвать  их,  уговорить,  сделать  так,  чтобы  он  захотели  прийти.   Нам
необходимо  на  время  выкинуть  из  головы свои собственные беды и послать
общий призыв сквозь камень  Замка,  сродни  нашему  слиянию  мыслей,  чтобы
попытаться "достучаться" до всех, даже до тех, кто держится в стороне.
     - Кто будет защищать Ревелстоун,  если все мы будем заниматься этим? -
спросил Тревор.
     - А разве то,  что мы делаем,  не защита Ревелстоуна?  И  какой  смысл
наблюдать  за  происходящим  с  дозорной  башни?  Уверен,  ничего  нового в
ближайшее время мы не увидим.  Особенность этой атаки состоит  в  том,  что
Сатансфист  стремится взять нас измором;  он хочет напугать нас так сильно,
чтобы наш собственный страх задушил нас...  Давайте  приступим.  Объедините
ваши силы,  направьте их на меня.  Мы, Лорды, не можем допустить, чтобы дух
Замка оказался сломлен.
     Он вызвал поток яркого свечения из своего посоха  и  направил  его  на
одну  из  стен.  Невидимая волна начала распространяться по всей скале,  из
которой был вырезан Ревелстоун. Она подбадривала людей, призывала их идти в
главную трапезную, и, ощутив ее, они поднимали головы.
     Аматин, Тревор,  а  потом  и  Лория последовали его примеру.  Огненные
потоки их посохов влились в поток его пламени,  разумы  сосредоточились  на
обращении  ко  всем  обитателям  Замка.  С их помощью ему удалось полностью
подавить свой собственный страх,  и  призыв,  распространяющийся  по  всему
Ревелстоуну, нес в себе лишь спокойствие и мужество.
     Вскоре люди  начали  появляться  в  трапезной.  Многие из них поначалу
выглядели как призраки - отсутствующие взгляды,  измученные лица, нетвердая
поступь.   Получив   подносы   с  едой  из  рук  поваров-хайербрендов,  они
усаживались за столы и принимались за еду.  А после этого они  проходили  в
один  из  ближайших  залов,  где  их  радостно  встречали Учителя Лосраата,
приглашая влить свой голос в общий хор и спеть вместе со всеми  песнь  тех,
кто не теряет стойкости и надежды, даже глядя в лицо поражению.

     Берек! Друг Земли! Помоги и дай нам силы,
     Чтобы устоять перед лицом врага!
     Земля всегда готова откликнуться на твой призыв.
     Берек! Друг Земли! Помоги и исцели!
     Освободи Страну от страданий и горя!

     Услышав пение  и  ощутив  призыв  Лордов,  приходили все новые и новые
люди. Поддерживая друг друга, ведя своих детей, преодолевая страх, они шли,
потому что их сердца не могли не откликнуться на этот мощный призыв.  И они
получали здесь еду,  в которую был добавлен риллинлур, придающий им сил, и,
главное, снова ощущали, что не одиноки и борьба продолжается.
     Когда первый наплыв людей схлынул,  Лорды устроили небольшой перерыв -
утомленные,  они не могли действовать достаточно эффективно.  А когда иссяк
риллинлур,  хайербренды  начали готовить еду,  используя свой особый огонь,
энергия которого в какой-то степени заменяла питательную древесную  крошку.
Воины  Квена  больше  не охраняли стены - они помогали поварам,  убирали со
столов, мыли посуду и подносы, подносили со складов новые продукты.
     Постепенно город обретал силы,  чтобы противиться страху.  И хотя пока
еще  откликнулось  на  призыв  чуть  меньше половины его обитателей,  этого
оказалось  достаточно,  чтобы  бороться   с   давлением   злобной   энергии
Сатансфиста,  которую  он  неустанно  накачивал  через изумрудно-алые вены,
оплетавшие Замок.
     В течение четырех суток Высокий Лорд Морэм оставался на  своем  посту.
Он  ел и время от времени недолго отдыхал,  чтобы поддерживать силы,  но не
покидал трапезной.  Почти не замечая сновавших рядом людей, он сосредоточил
все  внимание  на скале Замка,  вливая в нее силу своего духа и поддерживая
жизнь.  Ему не понадобилось подниматься на дозорную башню,  чтобы  увидеть,
как  злобные  змеи  Сатансфиста,  пылая  зеленью  и багрянцем,  доползли до
внешних стен Ревелстоуна и остановились.  Продвигаться дальше им мешало то,
что  Замок  противился  изо всех сил.  Морэм слышал безмолвные стоны скалы,
ощущал, как изнурены гравелингасы. Все, что происходило вокруг, он впитывал
в себя, неуклонно противопоставляя Презирающему свою несокрушимую волю.
     И он победил.
     Незадолго перед  рассветом  пятого  дня  армия  отступила.  Был момент
странного,  оглушительного затишья, а потом Морэм ощутил, что скалу под его
ногами  пронзило мощное чувство радости.  Он тут же понял,  какова была его
причина.  Вокруг стояли ошеломленные люди - многодневная тяжесть,  давившая
на них,  неожиданно исчезла.  Потом в едином порыве все кинулись на внешние
стены, чтобы взглянуть своими глазами на то, что произошло.
     Земля вокруг Замка еще вздымалась и трепетала,  словно раненая  плоть,
но зло,  пронизывающее ее,  исчезло. Армия Сатансфиста лежала, обессиленная
непомерным напряжением; казалось, все твари погибли.
     Воздух огласил ликующий крик  победы.  Слабые,  охрипшие,  прерывистые
голоса  восклицали,  стенали,  бормотали и всхлипывали,  радуясь тому,  что
атака хотя бы на время захлебнулась.  От долгого напряжения перед глазами у
Морэма  все поплыло.  Направляясь в свои покои,  он заметил Лорию,  которая
стояла неподалеку со слезами счастья на глазах,  обнимая  сразу  всех  трех
своих  дочерей.  Неожиданно  рядом  с  ней возник Тревор.  Засмеявшись,  он
подбросил самую младшую девочку в воздух.
     - Тебе нужно отдохнуть, Морэм, - донесся до него голос Лории. - Оставь
Замок на нас и отдохни.
     И все  же  он  не  мог в полной мере расслабиться до тех пор,  пока не
убедился,  что воины Замка уже снова расставлены по своим местам и по всему
Ревелстоуну  разосланы  поисковые  отряды,  чтобы найти тех,  кому пришлось
особенно плохо во время штурма. И только ощутив наконец, что город медленно
оживает,  словно гигант,  стряхивающий с себя обрывки цепей, Морэм позволил
себе погрузиться в сон.
     Когда на следующее утро он проснулся,  боевая  готовность  Замка  была
полностью   восстановлена.  Вомарк  Квен  принес  ему  еду  и,  пока  Морэм
подкреплялся, рассказал о том, что нового произошло в городе.
     Жизнеспособность Армии  Лордов  не  вызывала  сомнений.  Гравелингасы,
конечно,  сильно устали,  но в целом с ними все было в порядке.  Кое-кто из
Учителей Лосраата и хайербрендов был ранен впавшими в панику,  обезумевшими
людьми,  но  ничего  страшного  ни с кем из них не случилось - Целители уже
успешно трудились над ними.  Хуже  всего  обстояло  дело  с  теми,  кто  не
откликнулся   на  призыв  Лордов.  Поисковые  отряды  обнаружили  несколько
десятков погибших.  Больше всего их оказалось  в  тех  помещениях,  которые
находились  на  уровне  земли  ближе  к внешним стенам.  Большая часть этих
несчастных погибла от голода и жажды,  но некоторые были убиты  впавшими  в
безумие   родными   или   соседями.   Среди  уцелевших  обнаружено  человек
восемьдесят - сто таких, чья психика пострадала необратимо.
     Осмотрев все помещения Замка,  Лорд Лория направила к  Целителям  всех
тех, кто пострадал физически или умственно; в том числе и тех, кто, потеряв
рассудок,  сам совершал убийства. Сейчас она помогала Целителям. Ревелстоун
быстро приходил в себя - сам Замок остался цел и невредим.
     Рассказав все это,  Квен умолк,  и Морэм спросил,  так и не дождавшись
продолжения:
     - Что с армией Опустошителя?
     Квен воскликнул с необычной для него горячностью;
     - Они не шевелятся.
     Он был поражен - и не удивительно.  Отступив  к  своим  лагерям,  орды
Сатансфиста  впали  в  состояние,  похожее на летаргический сон,  как будто
сила, приводившая их в движение, полностью иссякла.
     В последующие дни положение мало изменилось. Твари почти не двигались.
С  юга  и  востока  подъезжали  крытые повозки с продовольствием.  Время от
времени замершие в неподвижности на мерзлой земле  темные  фигуры  пронзала
слабая зеленая вспышка,  напоминая тем самым, что они по-прежнему находятся
под контролем.  Сам самадхи-Опустошитель не показывался.  Однако окружающее
Ревелстоун кольцо осаждающих оставалось на месте, и это говорило о том, что
Лорд Фоул еще не смирился.
     Прошло пять дней..,  десять..,  пятнадцать.  Враги по-прежнему,  точно
мертвые,   лежали   вокруг   Замка.   Некоторые  из  наиболее  оптимистично
настроенных обитателей Ревелстоуна утверждали, что дух нападающих полностью
сломлен.  Однако  Квен  не  верил  в это,  и Морэм был готов согласиться со
старым другом.
     Сатансфист просто дожидался,  пока  Ревелстоун  съест  свои  запасы  и
ослабеет, чтобы тогда предпринять новый штурм.
     По мере   того   как   время   шло,  Морэм  все  больше  терял  покой.
Прислушиваясь к настроениям,  царившим в городе, он чувствовал, что дух его
обитателей снова начал подтачивать страх. И было от чего.
     Великаны, которые  тысячи  лет  назад,  во  времена Деймона,  вырубили
Ревелстоун из скалы, постарались сделать его неуязвимым. Все, кто с тех пор
обитал  в  нем,  рождались  и  жили с уверенностью,  что находятся в полной
безопасности. Стены и ворота из гранита невозможно было разрушить. Нагорная
часть   плато,   расположенная   выше   Ревелстоуна,  изобилующая  дичью  и
растительностью,  в  кризисной  ситуации  всегда  могла  обеспечить   Замок
продовольствием.  Однако  коварная  зима  Презирающего свела на нет все это
изобилие;  растения погибли,  животные  тоже,  а  чудом  уцелевшие  из  них
разбежались в поисках более теплых мест.  С тех пор как эта чудовищная зима
начала свое наступление на Страну,  город мог рассчитывать только  на  свои
собственные запасы.
     Впервые за  все  долгие  годы  существования Ревелстоуна его обитатели
осознали, что могут просто умереть от голода.
     Постепенно рацион питания становился все меньше  и,  в  конце  концов,
стал  настолько  мал,  что  все  жители  Замка  теперь постоянно испытывали
сосущее чувство голода. В трапезных велся строжайший учет продуктов, отходы
больше  не  выбрасывались.  Но  всего  этого  было  недостаточно.  В городе
находилось много тысяч жителей,  и каждый  день,  даже  при  самом  скудном
пайке, запасы продовольствия существенно уменьшались.
     Точно вода,  пролитая на сухой песок,  приподнятое настроение покидало
обитателей  Замка.  Бесконечное  ожидание  неизвестного  притупляло   волю,
изматывало  душу,  сводило с ума;  переносить его с каждым днем становилось
все труднее и труднее.  И Высокий Лорд Морэм поймал  себя  на  том,  что  с
нетерпением ждет,  когда начнется новый штурм - тогда ему, по крайней мере,
есть с кем сражаться.
     Постепенно холодные, серые, беспросветные дни начали лишать даже самых
благоразумных  людей элементарного прагматического чутья.  Некоторые бывшие
фермеры,  которых жестокая зима лишила возможности заниматься своим  делом,
крадучись пробирались на холмы вокруг Мерцающего озера и безо всякого толку
зарывали в мерзлую землю зерна, словно надеясь на чудо.
     Лорд Тревор все больше  пренебрегал  выполнением  некоторых  из  своих
обязанностей.  Временами  на него находило затмение,  он не помнил,  почему
вообще стал Лордом,  и  испытывал  необъяснимый  страх,  опасаясь,  что  не
справится  со  своими обязанностями.  Лория,  его жена,  по-прежнему стойко
делала свое дело,  но дух ее тоже находился в смятении.  Об этом можно было
догадаться,  видя,  как  она  пробирается  по  Замку украдкой,  стараясь не
смотреть никому в глаза.  Она голодала больше других,  часто  отдавая  свою
порцию дочерям.  Всякий раз,  встречаясь с Высоким Лордом,  она смотрела на
него со странным выражением обиды во взгляде,  точно он обманул какие-то ее
ожидания.
     Лорд Аматин тоже все больше замыкалась в себе. Каждую свободную минуту
она тратила на лихорадочное изучение  Первого  и  Второго  Заветов  Кевина,
надеясь  найти  в  них  нечто,  что помогло бы Ревелстоуну в его теперешнем
положении.  Возвращаясь после этого к  своим  обязанностям,  она  выглядела
измученной и почти утратившей веру.
     Некоторые хайербренды и гравелингасы всюду, куда бы они ни шли, носили
с собой свой огонь,  точно опасались,  что могут внезапно ослепнуть.  А  на
двадцатый  день мучительного ожидания вомарк Квен,  не посоветовавшись ни с
кем из Лордов, направил разведчиков в лагерь Сатансфиста. Ни один из них не
вернулся.
     Армия Опустошителя все еще лежала на земле, точно скованная сном.
     Стоя перед  Высоким  Лордом,  Квен  обрушился  с проклятиями на самого
себя:
     - Я выжил из ума!  - беспощадно заявил он.  - Старый дурак! Меня нужно
заменить - я послал своих воинов на верную смерть.
     - Кем,  скажи на милость, я могу тебя заменить? - мягко спросил Морэм.
- Презирающий  только  этого  и  хочет,  чтобы  все  защитники  Ревелстоуна
почувствовали себя выжившими из ума.
     - Он может быть доволен. Зачем ему воевать с нами? Все, что ему нужно,
это набраться терпения. Морэм пожал плечами:
     - Может  быть.  Но  я  думаю,   что   такая   тактика   отражает   его
неуверенность. Лорд Фоул не знает, сколько у нас на самом деле запасов.., и
есть ли в нас решимость стоять до конца.
     - Тогда чего же он дожидается?
     Высокий Лорд ответил на этот вопрос, не задумываясь:
     - Самадхи-Опустошитель ждет сигнала.  Может быть,  от  Презирающего..,
или от нас.
     Предоставив Квену возможность приступить к своим обязанностям, Высокий
Лорд занялся тем,  что уже давно крайне беспокоило его.  Он  отправился  на
поиски Трелла.
     И снова, уже в который раз, ему не удалось найти гравелингаса. Похоже,
Трелл специально прятался где-то.  Морэм не обнаружил  никаких  следов  его
пребывания  в  Ревелстоуне,  и  никто  из мастеров радхамаерля уже давно не
видел его.  Морэм ломал голову над тем, где Трелл мог так надежно укрыться?
И  зачем?  Может быть,  он подверг себя добровольной изоляции,  истерзанный
своими страданиями?  Но на плечах Высокого Лорда лежала масса забот  и  ему
некогда  было обшаривать все закоулки Ревелстоуна ради одного-единственного
озлобленного и разочаровавшегося во всем гравелингаса. Не успев осмотреть и
малой  доли  всех  помещений,  он  наткнулся  на  группу Учителей Лосраата,
которым взбрело в голову отправиться к Опустошителю с мирными переговорами.
И вопрос о Трелле тут же вылетел у Морэма из головы.
     На двадцать четвертый день Лорд Тревор объявил,  что полностью слагает
с себя свои обязанности.  Точно кающийся грешник,  он принял  бесповоротное
решение отказаться от еды и питья. Лория не сумела добиться от него никаких
объяснений,  молчал он и когда  с  ним  заговорил  Высокий  Лорд.  Он  лишь
высказал просьбу отдавать его порцию еды жене и дочерям.
     - Теперь  даже  общение  со  мной  причиняет  ему  боль,  - еле слышно
произнесла Лория со слезами на глазах.  - Он узнал,  что я  отдавала  часть
своей еды девочкам,  и пришел к выводу, что он - плохой муж и отец и должен
пожертвовать собой.
     Бросив на Морэма отчаянный взгляд,  как будто спрашивая,  а стоила  ли
она на самом деле такого отречения, она ушла, словно боясь услышать ответ.
     - Ах,  Аматин,  - вздохнул он.  - Хоть ты не подведешь меня? Выдержишь
это бремя?
     Но она в ответ не произнесла ни слова и тоже ушла;  вид у нее был  при
этом такой, точно она считала, что Морэм предал ее.
     Отправившись на  свое  одинокое  дежурство на сторожевой башне,  Морэм
испытал острый приступ тоски.  Он пришел к выводу,  что Аматин была права -
фактически  он  и  в  самом деле предал ее.  Он скрывал от нее свое опасное
знание,  как будто не верил, что она способна вынести его тяжесть. И все же
он никак не мог решиться передать в руки Лордов ключ к Ритуалу Осквернения.
Та же самая сила,  которая заставляла его возмущаться  поведением  Тревора,
горевать  при  воспоминании  о  том,  какие  лица  были  у  Лории и Аматин,
призывать  небесный  огонь  на  голову  Сатансфиста,  та  же   самая   сила
запечатывала его уста.
     На двадцать  седьмой день продовольственные склады полностью опустели.
Целители сообщили  Морэму,  что  старые  и  больные  начнут  умирать  через
несколько дней.
     Придя в свои покои,  он обнаружил,  что там стало заметно холоднее. Он
лег в постель,  но не смог уснуть  -  не  столько  от  холода,  сколько  от
мучительного ощущения своей беспомощности и беспросветного отчаяния.
     На следующую  ночь вскоре после полуночи его внезапно разбудила дрожь,
пронесшаяся по всему Замку.  Не дожидаясь,  пока  кто-нибудь  вызовет  его,
Морэм вскочил и побежал,  держа в руке посох.  На балконе дозорной башни он
обнаружил  Квена,  вглядывающегося  сквозь  черную,  как   сажа,   ночь   в
расположение вражеской армии.  Когда Морэм присоединился к нему,  он указал
на восток.  Но Высокому Лорду не требовалась подсказка,  да и вряд ли можно
было не заметить того, что происходило.
     Возникший в  небе  просвет  между тучами стремительно распространялся,
надвигаясь с востока и с каждым мгновением разрастаясь.  Позади  него  тучи
выглядели еще более мрачными и плотными,  чем прежде.  Сквозь этот просвет,
похожий на  трещину,  струился  зеленый  свет,  напоминающий  тот,  который
исходил  от  Камня  Иллеарт.  Изумрудная молния неслась над землей,  бросая
зловещий отблеск на все,  что находилось внизу  -  на  армию  Опустошителя,
предгорья, плато и Ревелстоун.
     Люди испуганно   вскрикивали,  увидев  полную  луну,  тоже  окрашенную
зеленым,  злобно глядящую на  них  сквозь  разрыв  в  тучах.  Высокий  Лорд
непроизвольно  поднял  свой  посох,  словно пытаясь защититься.  Изумрудное
свечение пронизывало все, прикасаясь к каждому сердцу и вызывая в нем ужас.
     Потом сияние стало исчезать, уходя на запад. Замок Лордов снова утонул
в ночи, словно утес, поглощенный морской пучиной.
     - Меленкурион! - задыхаясь, еле смог выговорить Квен. - Меленкурион!
     Утопая в   бездонной   мгле,  Морэм  некоторое  время  не  мог  ничего
разглядеть вокруг.  Когда наконец глаза  его  снова  приобрели  способность
видеть, армия Сатансфиста пробудилась к жизни.
     - Готовь своих воинов,  - произнес Морэм,  старательно сдерживая дрожь
во внезапно охрипшем голосе.  - Опустошитель получил сигнал, которого ждал.
Он будет атаковать.
     Призвав хайербрендов  и остальных Лордов присоединиться к нему,  Морэм
со сторожевой башни следил за действиями самадхи-Опустошителя.  Тот  поднял
вверх  свой  Камень Иллеарт,  пламенеющий холодным свирепым огнем,  отблеск
которого позволял ему следить за перемещением своих воинов, и на незнакомом
языке  выкрикивал  отрывистые  приказы.  Не  спеша  он  собрал  вокруг себя
юр-вайлов,  пока их плохо  различимые  в  полумраке  фигуры  ни  слились  в
огромное  черное  озеро.  Тогда  он  образовал из них два огромных клина по
обеим сторонам от себя,  вершины которых упирались в его  плечи.  Уродливые
лица  злобных  тварей  были обращены к Ревелстоуну.  За ними с той и другой
стороны выстроились остальные твари, и все вместе они двинулись к Замку.
     Притягиваемые огнем Опустошителя,  они направились  прямо  к  запертым
воротам у основания сторожевой башни.
     За спиной Морэма наблюдали за происходящим Лорд Аматин,  оба Хранителя
и Квен. Неотрывно глядя на армию Сатансфиста, вомарк доложил:
     - Я разместил два Боевых Дозора на сторожевой башне.  Больше нельзя  -
они будут мешать друг другу.  Половина из них - стрелки. Это хорошие воины,
- добавил он безо всякой необходимости,  точно убеждая самого  себя.  -  Их
начальники  -  ветераны  войны  с Душегубом.  Стрелки вооружены стрелами из
лорлиарилла. Они ждут вашего приказа.
     Морэм одобрительно кивнул.
     - Распорядись,   чтобы   половина   стрелков   нанесла   удар,   когда
Опустошитель   окажется  в  пределах  досягаемости.  Остальные  пусть  пока
подождут. - Вомарк повернулся, собираясь выполнить приказ, но Морэм схватил
его  за  руку.  -  Размести как можно больше стрелков на зубчатой стене над
внутренним двором,  где растет золотень.  Если Сатансфисту все же  каким-то
чудом  удастся  разрушить ворота,  тем,  кто находится на сторожевой башне,
понадобится помощь.  И..,  расставь воинов так,  чтобы они в  любой  момент
могли уничтожить подвесные мостки, ведущие к Замку.
     - Да, Высокий Лорд.
     Будучи старым  опытным  воином,  Квен  понимал целесообразность такого
приказа.  Он крепко сжал руку Морэма,  точно обменявшись с  ним  прощальным
рукопожатием, и покинул башню.
     - Разрушить ворота?  - ошеломленно спросил Бориллар. - Как такое может
случиться?
     - Это невозможно, - убежденно ответил Торм.
     - И все же мы не должны забывать про такую возможность.  - Опираясь на
посох, Морэм наблюдал за приближением самадхи-Опустошителя.
     Армия Сатансфиста наступала в полной тишине,  если не считать тяжелого
топота множества ног о промерзшую землю.  Они шли медленно, точно крадучись
и страшась того, что им предстоит сделать.
     Морэм спросил Аматин, видела ли она Тревора и Лорию.
     - Нет.
     Голос ее звучал безнадежно.
     Спустя мгновение  с  одного  из  верхних  уровней башни посыпался град
стрел,  почти невидимых во мраке.  Излучение  Камня  Иллеарт  заставило  их
вспыхнуть и отбросило назад.
     Последовал новый  залп  -  и  снова  безо всякого результата,  если не
считать того,  что стрелы вспыхивали,  не долетев до армии Опустошителя,  и
освещали зловещие фигуры вожаков юр-вайлов.
     Потом самадхи остановился,  что-то крикнул.  Юр-вайлы зашевелились, их
клинья стали подтягиваться и уплотняться.  Великан-Опустошитель сжал кулак,
в  котором  был  зажат его Камень,  и струя зеленой энергии мощным фонтаном
выплеснулась вверх.
     Внезапно зеленая молния вырвалась из Камня и  ударила  в  землю  прямо
перед одним из вожаков юр-вайлов.  И почву,  и камни охватил зеленый огонь,
они вспыхнули, потрескивая, словно горящее дерево. Потом самадхи передвинул
свой луч, ведя им над землей и медленно описывая широкую дугу, пока зеленый
огонь не осветил землю перед другим вожаком юрвайлов.  Тут луч замер  и  из
камня  вновь  ударила  зеленая  молния.  В земле,  которая пылала и чадила,
образовалась выемка. Морэм ощутил протяжный стон израненной земли.
     Перед Сатансфистом отчетливо был виден  широкий  изумрудный  полукруг,
похожий на след от гигантского когтя, который охватывал его с одной стороны
до другой и соединял оба клина юр-вайлов.
     Вспомнив одно из нападений Душегуба под Дориендор Коришев, когда почва
содрогалась под ногами Армии Лордов, Морэм закричал, повернувшись в сторону
Замка:
     - Все уйдите со стен!  Все,  кроме воинов,  немедленно укройтесь! И не
вылезайте, даже если вам покажется, что небеса вотвот обрушатся на вас!
     Внизу оба  огромных  вожака  юр-вайлов подняли свои жезлы и воткнули в
землю точно туда,  где заканчивалась зеленая дуга.  И  сейчас  же  ядовитая
темная  жидкость,  выделяемая  юр-вайлами,  потекла  через  их тела и жезлы
вожаков,  пульсируя и наполняя выемку.  Она пузырились и  брызгала  во  все
стороны, отливая зеленым и черным.
     Морэм понял,  что самадхи не собирается трясти землю, как когда-то под
Дориендор Коришев.  Опустошитель собирался предпринять  нечто  такое,  чего
никогда  не  делал  прежде.  Как только черная жидкость юр-вайлов потекла в
выемку,  Сатансфист снова извлек из пылающей сердцевины своего Камня огонь,
который  хлынул на землю.  Вместе с ядовитой жидкостью юр-вайлов он обладал
потрясающей мощью.  Вскоре везде в воздухе  заплясали  черно-зеленые  языки
пламени.
     Сила возрастала. Языки пламени вздымались все выше. От их мертвенного,
вредоносного света и отравы,  которой они наполняли воздух,  кожа  и  глаза
Морэма  начали  нестерпимо  зудеть.  Казалось,  он  не  сможет больше этого
выносить - а пламя вздымалось все выше.  В конце концов оно образовало  три
гигантских столба, устремившихся к плотной завесе туч.
     Горло Морэма пересохло;  он должен был несколько раз сглотнуть, прежде
чем ему удалось хрипло произнести:
     - Хранитель  Торм,  они  собираются  атаковать  ворота.   Пошли   всех
гравелингасов, чтобы они помогли камню.
     Торм тут  же  заспешил  прочь,  словно радуясь возможности не смотреть
больше на пугающее зеленое пламя.
     Серый рассвет медленно разливался над осажденным городом, а три столба
пламени  все так же вздымались вверх и колыхались в воздухе,  то сближаясь,
от отдаляясь друг от друга.  Позади них все  громче  и  громче  выла  армия
Сатансфиста.  Лорд  Аматин  крепко  сжимала руку Морэма.  Квен молча стоял,
скрестив на груди руки.  Бориллар обеими  ладонями  беспрерывно  тер  лицо,
точно  пытаясь  содрать  с него невидимую паутину.  Высокий Лорд молился за
всех них, стараясь не поддаваться страху.
     Внезапно Опустошитель зарычал  и  с  новой  силой  сжал  свой  Камень,
исторгнув  из  него  еще  более  мощный поток энергии.  Три огромных столба
пламени  соединились,  превратившись  в  один.  Земля   ответила   на   это
содроганием,  сопровождающимся  зловещим  грохотом,  и  почти сразу же свет
исчез.  Замок тоже затрясся,  как будто земля разверзлась под ним и  готова
была вот-вот поглотить его.
     Очень медленно  земля перед Ревелстоуном начала смещаться,  корчиться,
вздыматься резкими толчками и потрескивать;  неожиданно  из-под  нее  стали
появляться уродливые фигуры, как будто выталкиваемые снизу неведомой силой.
К своему ужасу,  Морэм увидел среди них людей,  и  Великанов,  и  коней,  и
что-то еще,  ужасное и совершенно непонятное;  все они с треском выдирались
из-под земли. Эти монстры выглядели как тупые, грубые подобия живых существ
-  уродливые,  лишенные разума и души;  они были ничем иным,  как останками
когда-то похороненных тел, кое-как скрепленными воедино глиной и песком.
     В ушах Морэма зазвучал предсмертный крик  Асураки  из  Ревелвуда:  "Он
воскрешает мертвецов!"
     Все больше  и больше отвратительных идолов покидали свои давно забытые
могилы, вылезали из-под земли и слепо устремлялись к воротам Ревелстоуна.
     - Защищай сторожевую башню! - крикнул Морэм - Но не бросайся без толку
человеческими жизнями! Аматин! Оставайся здесь! Я иду к воротам. Если башня
падет, спасайся бегством!
     Он отбежал от парапета,  но тут же неожиданно столкнулся с  Хранителем
Тормом.  Тот так быстро мчался,  что не сразу смог отдышаться,  но, в конце
концов, с трудом проговорил:
     - Туннель.., защищают....
     - Кто?
     - Лорд  Тревор  приказал  всем  уходить,  а  сам  остался  с   Треллом
удерживать ворота.
     - Меленкурион! - вырвалось у Морэма. - Меленкурион абафа!
     Он снова подошел к парапету.
     Внизу мертвые,  немые  монстры почти добрались до основания Замка.  Из
сотен луков в них летели стрелы,  но они отскакивали от мертвецов и  падали
на землю, не причиняя им никакого вреда.
     Морэм стоял,  совершенно потрясенный. Разрушение Закона Смерти привело
к таким последствиям,  которых никто не мог себе  даже  вообразить.  Тысячи
неуклюжих  фигур,  сбившись  в кучу,  уже топтались у самых ворот Замка,  с
каждым  мгновением  из-под  земли  появлялись  новые  и  присоединялись   к
остальным, повинуясь команде Шеола-Сатансфиста.
     Потом один из мертвецов уперся руками в ворота и Высокий Лорд рванулся
вперед.  Взмахнув своим посохом, он послал мощный заряд голубого огня прямо
в монстра,  и оживший мертвец рухнул, превратившись в груду костей и земли.
Тут же к Морэму присоединилась Лорд Аматин, и они вместе принялись за дело,
используя всю свою силу.  Их посохи звенели, испуская пламя; точно огненный
дождь обрушился на монстров,  которые падали один за другим,  превращаясь в
прах.  На всем пространстве между дозорной башней и аркой Сатансфиста земля
шевелилась и ходила ходуном,  выталкивая все  новых  мертвецов;  десятками,
сотнями они добирались до ворот и скапливались под ними.
     Сквозь толщу  камня  у  себя под ногами Морэм ощущал,  что давление на
ворота усиливается.  Он чувствовал,  что огонь жезла Тревора и пение Трелла
пока еще удерживают вместе створки ворот, на которые в слепой ярости давили
сотни мертвецов,  пытаясь раздробить их с тупой жестокостью. Он ощущал, как
камень  сопротивляется  этому  давлению,  хрустя,  точно кость под пальцами
титана.  А из-под земли вылезали все новые монстры -  похоже,  их  было  не
меньше,  чем тварей в армии Опустошителя,  и двигались они несокрушимо, как
потоп. Морэм и Аматин уничтожили их уже сотни, но это ничего не изменило.
     Позади Высокого Лорда на коленях стоял Торм,  прижав ладони к камню  и
стараясь облегчить его боль. Он плакал и не скрывал своих слез:
     - Ревелстоун! О Ревелстоун! Увы! О Ревелстоун, Ревелстоун!
     Морэм на  мгновение  оторвался  от  борьбы,  ухватил  Торма за тунику,
заставил подняться на ноги и закричал прямо ему в огорченное лицо:
     - Гравелингас! Вспомни, кто ты такой! Ты - Хранитель Замка Лордов.
     - Я - никто, - рыдал Торм. - Ах! Земля...
     - Ты - Хранитель и Гравелингас!  Слушай меня.  Я,  Высокий Лорд Морэм,
приказываю тебе.  Постарайся понять природу этой атаки.  Помни - внутренние
ворота должны уцелеть. Мастера радхамаерля обязаны удержать их!
     В этот момент он ощутил,  что в бою произошла какая-то перемена. Огонь
Камня Сатансфиста был направлен теперь прямо на ворота,  отчего давление на
них усилилось.  Аматин продолжала сражаться,  но Морэм присоединился к  ней
только тогда, когда Торм наконец начал понимать, чего от него хочет Высокий
Лорд.
     - Кто будет оплакивать камень,  если я уйду?  -  простонал  Хранитель,
полными слез глазами глядя на Морэма.
     Высокому Лорду стоило невероятных усилий не закричать:
     - Если мы погибнем, оплакивать его будет некому.
     В следующее  мгновение  он  уже  позабыл  о  Торме,  позабыл обо всем,
услышав вопль,  донесшийся снизу сквозь  толщу  камня,  -  это  кричали  от
невыносимой боли ворота.  Конвульсивная дрожь сотрясла камень.  Большинство
людей,  находящихся в Замке,  попадали и покатились по полу. Между землей и
небом пронесся неистовый рев, точно сам небесный свод раскололся на части и
рухнул на землю.
     Медленно, неудержимо ворота начали разламываться,  обрушиваясь внутрь.
Поток мертвецов устремился в туннель под Замком.
     Морэм крикнул Квену и Аматин:
     - Защищайте сторожевую башню!  - Толчки стали меньше, он, пошатываясь,
выпрямился  и  потащил  Торма  за  собой.  -  Идем!  Собери  гравелингасов!
Внутренние ворота должны устоять!
     Он побежал по ступенькам, хотя Замок все еще продолжал сотрясаться, но
не успел сделать и нескольких шагов,  как услыхал крики.  Страдание, ярость
слились в этих звуках - кричали, несомненно, люди.
     - Квен!  - заорал Морэм, хотя вомарк находился с двух шагах от него. -
Это воины!  Останови их!  Бессмысленно сражаться с  мертвыми  чудовищами  с
помощью мечей!
     Квен помчался прямо вниз, а Морэм повел Торма на один из самых высоких
переходных мостков,  висящих между башней и Замком над  внутренним  двором.
Отсюда  было  хорошо  видно,  что  Трелла  и Лорда Тревора уже вытеснили из
туннеля.  Они сражались с медленно  наступавшей  толпой  слепых  мертвецов.
Напрягая все свои силы - Морэму никогда не приходилось видеть прежде, чтобы
он действовал с таким неистовством,  - Тревор уничтожал одного  за  другим,
обращая в прах.  Трелл в обеих руках зажал огромные куски ворот.  Используя
их как дубинки,  он крушил безмозглых тварей,  лишь отдаленно  напоминающих
людей и Великанов, с такой бешеной силой, что они вынуждены были отступить.
     Но двое  против такой орды - у них не было ни малейшего шанса уцелеть.
На мерно шагающих мертвецов не оказывали  никакого  действия  ни  мечи,  ни
копья, ни стрелы; воинов, выскочивших им навстречу из туннеля и внутреннего
двора,  они просто  топтали  ногами,  и  ужасные  крики  раздавленных  было
невозможно  выносить.  Морэм  видел,  что  мертвецы  все  дальше  и  дальше
оттесняли Тревора и Трелла мимо золотня, в глубину двора.
     Морэм закричал, обращаясь к воинам во внутреннем дворе и приказывая им
уйти оттуда. Потом он побежал по Замку, сбрасывая вниз приставные лестницы,
ведущие на более низкие уровни.  Оказавшись прямо над внутренними воротами,
он увидел,  как в туннель хлынул поток пещерников.  Извиваясь, точно черви,
среди громоздких мертвецов,  они бросились к боковым дверям,  через которые
тоже можно было проникнуть на сторожевую башню.
     Некоторые из  них  тут же упали со стрелой в глотке или брюхе,  других
порубили немногие оставшиеся во дворе воины,  чудом не  попавшие  под  ноги
мертвецам.  Но ни мечи, ни копья не могли рассечь прочные шкуры пещерников,
и очень быстро толпа их оказалась у самых дверей.  Вскоре уже весь  туннель
был  забит  пещерниками,  и Высокому Лорду стало ясно,  что одним воинам не
удастся удержать армию самадхи за пределами Замка.
     Он решительно выкинул из головы  все  мысли  о  Треворе  и  Трелле,  о
пещерниках,  воинах  и оживших мертвецах;  заставил себя сосредоточиться на
том решении,  которое требовалось принять.  Чтобы Ревелстоун выстоял,  надо
было  сохранить  или  внутренние  ворота,  или дозорную башню.  Без башни и
внутренних ворот Замок был обречен.  Морэм  понимал,  что  и  то  и  другое
сохранить не удастся, да и сам он не в состоянии был сражаться сразу в двух
местах. Он должен был мгновенно решить, что важнее.
     Он выбрал ворота.
     Не обращая внимания на пещерников,  он не сводил взгляда с  мертвецов,
которые  тяжело шаркали ступнями по двору мимо золотня,  оттесняя Тревора и
Трелла к стенам.  Послав нескольких воинов за клинго,  он принялся поливать
огнем   из   своего  жезла  мертвецов,  которые  оказались  ближе  всего  к
гравелингасу и Лорду.  Вместе с  Тревором  они  сумели  очистить  небольшое
пространство  двора,  достаточное  для  того,  чтобы  уцелевшие  люди могли
бежать.
     Воины тут же притащили два  туго  свернутых  рулона  клинго,  укрепили
каждый из них с одной стороны и сбросили концы Тревору и Треллу.  Как раз в
этот момент новая орава пещерников ворвалась во внутренний двор,  укрываясь
за спинами мертвецов.  С отвратительным звуком, похожим на хруст ломающихся
костей,  они сорвали боковые двери с петель,  отбросили их  и  с  победными
воплями ворвались в башню, сметая на своем пути всех ее защитников.
     Когда Трелл увидел это, он, не обращая внимания на болтавшуюся рядом с
ним полосу клинго,  с проклятиями бросился на пещерников и  мертвецов,  как
будто  надеялся,  что  ему  удастся прорваться сквозь обезумевшую от ярости
орду и помочь защитникам башни.  Однако не успел он  сделать  и  нескольких
шагов,  как  даже каменные дубины,  которыми он орудовал,  треснули одна за
другой и рассыпались. Он рухнул прямо под ноги оживших монстров.
     Тревор бросился следом за ним.  С помощью огня жезла Высокого Лорда он
расчистил  себе дорогу и добрался до Трелла.  Один из мертвецов отдавил ему
ногу, но, не обращая внимания на боль, он схватил Трелла за плечи и потащил
назад.
     Однако, почувствовав,  что он снова способен стоять на ногах,  Трелл в
ярости оттолкнул Тревора и опять бросился на мертвецов.
     Уцепившись за конец одной из свисающих полос клинго,  Тревор несколько
раз  обмотал им себя вокруг груди,  а потом просто прыгнул Треллу на спину.
Обхватив гравелингаса поперек груди руками,  в которых был зажат  жезл,  он
крикнул  воинам,  чтобы те их поднимали.  Тут же десяток воинов вцепились в
конец полосы клинго и потащили ее наверх,  в то время как  Морэм  прикрывал
гравелингаса и Лорда огнем.
     В это  время  мертвецы  с  глухим  стуком  начали  биться о внутренние
ворота,  но Высокий Лорд не сводил взгляда с Трелла и Тревора.  Как  только
гравелингасу удалось вырваться из рук Трелла и подхвативших его воинов,  он
выпрямился и бросился к Морэму,  точно собираясь вцепиться  тому  в  горло.
Лицо его пылало от напряжения и бешенства.
     - Цела  и невредима!  - страшно закричал он.  - Башня потеряна,  но..,
цела! Шеол воспользуется ею! Ты хочешь, чтобы то же самое произошло со всем
Ревелстоуном? Лучше уж самим его разрушить!
     Размахивая могучими  кулаками,  так что все в страхе попятились,  он с
безумным видом повернулся и убежал.
     Взгляд Морэма угрожающе вспыхнул,  но  он  заставил  себя  сдержаться.
Трелл  вел  себя  нелепо  -  но  он  был  так  измучен,  так убит тем,  что
происходило!  Похоже,  мир в душе теперь для него и вовсе стал  недостижим.
Морэм  ничего  не  мог  сейчас  для  него сделать - только посочувствовать.
Послав на всякий случай двух воинов  последить  за  Треллом,  Высокий  Лорд
вернулся к Тревору.
     Тот стоял,  привалившись спиной к стене и тяжело дыша. Кровь бежала по
его раненой ноге,  грудь содрогалась,  лицо и руки были измазаны  грязью  и
кровью.  Казалось, он не вполне осознавал, где он и что с ним происходит, -
он морщил брови в тщетных усилиях понять что-то очень важное.  Когда  Морэм
подошел к нему, он произнес, тяжело дыша:
     - Я ее чувствую.  Я знаю,  в чем тут дело. К Тревору подошел вызванный
Морэмом Целитель,  но Лорд лишь  отмахнулся,  услышав,  что  ему  требуется
срочная помощь.
     - Я ее чувствую, - настойчиво повторил он.
     Морэму стало страшно. "Уж не сошел ли Лорд с ума?" - подумал он.
     - Чувствуешь что? - спросил он.
     - Невероятную мощь Лорда Фоула. Ту мощь, которая сделала возможным все
это.
     - Камень Иллеарт... - начал было Морэм.
     - Камень - это еще не все.  Эта зима...  Скорость, с которой его армия
оправилась после невыносимого напряжения,  несмотря на то что она находится
далеко от него... Эти ужасные мертвецы, которых он в таком количестве сумел
вытащить из-под земли... Камень - всего лишь часть, говорю тебе! Я чувствую
его силу.  Даже Лорд Фоул Презирающий не смог бы стать таким могучим  всего
за семь коротких лет.
     - Тогда как ему это удалось? - спросил Высокий Лорд.
     - Погода...  Эта  зима...  Она помогает его армии..,  развязывает руки
Сатансфисту..,    освобождает    самого    Презирающего,    позволяя    ему
сосредоточиться на других делах.., чтобы лучше использовать Камень.., чтобы
вытащить из земли этих  упырей...  Морэм,  ты  помнишь,  какую  власть  над
погодой  и луной сумел заполучить Друлл Камневый Червь,  когда Посох Закона
оказался в его руках?
     Морэм кивнул со все возрастающим чувством изумления и страха.
     - Сейчас я снова почувствовал ту же самую силу.  Морэм, Посох Закона -
у Лорда Фоула.
     Помимо воли Морэм вскрикнул - он сразу же понял, что Тревор прав!
     - Как это может быть? Посох пропал, когда погибла Высокий Лорд Елена.
     - Не знаю.  Может быть,  тот, кто убил Елену, потом отнес Посох в Ясли
Фоула... Может быть, это сделал сам мертвый Кевин, который завладел Посохом
по  приказу  Презирающего...  Не  знаю.  Но одно я понял совершенно точно -
здесь без Посоха не обошлось, Морэм!
     Высокий Лорд кивнул,  стараясь справиться со  страхом.  Посох!  Вокруг
по-прежнему бушевало сражение,  он не имел права тратить ни времени, ни сил
ни на что другое,  кроме сиюминутных,  срочных задач;  и все же он никак не
мог  выбросить  эти  мысли  из  головы.  Посох  у  Лорда Фоула!  Стоит лишь
допустить, что это возможно, и... Взгляд его вспыхнул, он крепко сжал плечо
Тревора и.., перевел взгляд на то, что происходило во внутреннем дворе.
     И тут же снова его сознание оказалось в состоянии воспринимать грохот,
лязг сражения,  и он уже мог оценить сложившуюся ситуацию. Все еще находясь
на  самом  верху  дозорной  башни.  Лорд Аматин поливала огнем своего жезла
мертвецов,  заполонивших внутренний двор.  Чувствовалось,  что силы  ее  на
пределе,  но она продолжала сражаться.  Хотя она не в силах была справиться
даже с десятой частью  монстров,  но  уничтожила  их  уже  так  много,  что
образовавшийся прах завалил выход из туннеля.
     Между тем  бой  постепенно  переходил с одного яруса дозорной башни на
другой,  поднимаясь все выше и выше.  Однако  в  узких  коридорах  мертвецы
мешали передвигаться пещерникам,  и пока те освобождали себе дорогу, на них
снова и снова обрушивался град стрел изо всех окон и балконов Замка.  И все
же медленно,  но верно враги захватывали башню;  им помогал сам Сатансфист.
Он направил огонь своего Камня на внешнюю стену башни,  на  ее  окна  и  на
Аматин;  и под прикрытием этого дьявольского зеленого пламени твари самадхи
подтаскивали к стенам башни лестницы и взбирались по ним,  цепляясь за все,
за что только возможно.
     Морэм повернулся  к  одному  из  воинов  -  это  оказалась  женщина из
подкаменья:
     - Ступай в башню,  найди вомарка Квена и скажи,  что я приказываю  ему
оставить башню. Скажи, пусть уведет с собой Лорда Аматин. Иди!
     Женщина убежала.  Спустя некоторое время он увидел, как она промчалась
по одному из подвесных мостиков над внутренним двором.
     Морэм тут же вернулся к наблюдению за ходом сражения.  Вместе с Лордом
Тревором,  упрямо отказывающимся уйти,  несмотря на свои раны, он обрушился
на мертвецов,  которые продолжали ломиться во внутренние ворота.  Он  хотел
уничтожить  их  столько,  чтобы  завалить  весь внутренний двор,  чтобы они
вынуждены были продвигаться не по твердому покрытию,  а по останкам трупов.
Посох  гудел  у  него  в  руках,  голубая энергия Лордов пронизывала воздух
вокруг него и Тревора.
     И краем глаза он все время следил за подвесными мостами, ожидая, когда
на одном из них покажутся Лорд Аматин и Квен.
     Через некоторое время канаты,  удерживающие один из мостов,  оказались
частично подрезаны; воины, которые сражались, стоя на нем, упали во двор, и
на  них  тут  же  яростно  накинулись  пещерники.  Вниз полетел град стрел,
направленных в пещерников,  но прежде чем упавшим воинам удалось  спастись,
все  канаты мостка были перерезаны.  Деревянный пролет закачался,  рухнул и
разбился вдребезги.
     Наконец на одном из уцелевших мостиков показался вомарк Квен. Надсадно
крича  -  иначе  его  голос  за  шумом  сражения  просто невозможно было бы
услышать,  - он приказал обрубить все подвесные  мосты,  кроме  двух  самых
верхних.
     Морэм крикнул ему:
     - Аматин!
     Квен кивнул и снова скрылся в башне.
     Следующие два  пролета  рухнули почти сразу же;  однако воины не стали
тут же обрубать канаты третьего.  Спустя некоторое  время  по  нему  прошла
кучка раненых.  Поддерживая друг друга,  неся тех, кто уже не мог идти, они
направились в Замок.  Заметив это,  твари тут же атаковали пролет;  сбросив
очередную группу раненых, они устремились на мостик.
     Дождавшись, пока   весь   он  оказался  заполонен  пещерниками,  воины
хладнокровно обрубили канаты.
     Вскоре все остальные мосты,  кроме двух  самых  верхних,  как  и  было
приказано,  полетели  вниз.  Морэм и Тревор продолжали сражаться с мертвыми
монстрами, помогая гравелингасам, которым трудно было в одиночку удерживать
ворота.  Однако  огонь Высокого Лорда заметно ослабел - тревога за Аматин и
Квена мешала ему сосредоточиться на том,  что он делал. Он решил, что уйдет
только после того,  как они окажутся в безопасности.  По уцелевшим мостикам
постоянно пробегали группы воинов,  и он все время с  волнением  и  страхом
вглядывался в их лица, надеясь увидеть, наконец, тех, кого ждал.
     Еще один  пролет  рухнул  вниз.  Наконец  в  дверном проеме последнего
показался Квен. Он был один. Вомарк что-то прокричал, но Морэм не расслышал
ни слова. У него перехватило дыхание, когда он увидел, что к вомарку тут же
устремились четверо воинов.
     Потом позади Квена он увидел одетую в голубую  тунику  фигуру  Аматин.
Однако, похоже, эти двое не собирались спасаться бегством. Как только воины
подбежали к ним, они тут же снова скрылись в башне.
     Оцепенев от сознания своей беспомощности, Морэм, не отрываясь, смотрел
на пустой дверной проем,  как будто надеялся, что сила его желания окажется
способной заставить их вернуться.  Крики орд Опустошителя,  рвущихся вверх,
становились все громче, надрывая душу.
     Спустя некоторое  время  вновь  появились четыре воина,  неся на руках
Хранителя Бориллара. Его тело безвольно обвисло, точно он был мертв.
     Следом за ними показались Квен и Аматин.  Как только все они оказались
в Замке, рухнул и последний подвесной мост.
     В глазах у Морэма потемнело;  он тяжело навалился на Тревора, с трудом
переводя дух.  Лорд поддержал его. Придя в себя, Морэм поблагодарил Тревора
взглядом и слабо улыбнулся.
     После этого оба вернулись к тому, что делали прежде, - защите ворот.
     Дозорная башня была захвачена,  но сражение на этом не закончилось. Не
сдерживаемые больше огнем жезла Аматин, все новые и новые мертвецы медленно
прокладывали  себе  дорогу  сквозь  завалы  праха.  Их  злобное давление на
внутренние ворота постепенно усиливалось.  Камень под ногами Морэма  стонал
и,  казалось,  корчился от боли; причем Морэм явственно ощущал, что атакуют
не только здесь, прямо под ним, но и во многих других местах. Однако сейчас
важнее  всего  было  удержать  внутренние  ворота.  Для  этого  требовалось
завалить двор останками разрушенных монстров,  прежде чем  ворота  окажутся
разбиты.
     Он почувствовал,  как сзади к нему подошли Хранитель Торм, Квен и Лорд
Аматин,  и  повернулся.  Аматин  была  на  грани  изнеможения.  Лихорадочно
горевшие  глаза  лишь  подчеркивали смертельную бледность лица,  на которое
свешивались слившиеся от пота пряди волос. Она произнесла дрожащим голосом:
     - Он принял на себя удар самадхи вместо меня.  Бориллар..,  он... Я не
заметила, как Опустошитель...
     С трудом  преодолев  подступивший  к  горлу  страх,  Морэм  еле слышно
спросил:
     - Он умер?
     - Нет.  Целители сказали... Он будет жить. Он хайербренд... Он сумел в
какой-то степени защититься от этого удара.
     Она опустилась  на каменный пол и привалилась к стене,  как будто ноги
больше ее не держали.
     - Я совсем забыл, что он с вами, - пробормотал Морэм. - Мне стыдно...
     - ВАМ стыдно,  Высокий Лорд?!  - воскликнул Квен.  Лицо и руки вомарка
были в крови,  но это была, похоже, кровь его врагов. Он не смотрел в глаза
Морэму. - Это мне должно быть стыдно. Дозорная башня в руках врага! Ни один
вомарк  никогда  не  допускал такого.  Не сомневаюсь,  что вомарк Хайл Трои
нашел бы способ удержать ее.
     - А ты найди способ помочь нам,  - простонал Торм.  -  Ворота  вот-вот
падут.
     Предельное отчаяние, звучащее в его голосе, заставило всех повернуться
к нему.  Слезы струились по его лицу,  дрожащими пальцами  он  шарил  перед
собой,  точно  что-то  искал  в воздухе.  Ворота жалобно застонали,  словно
подтверждая, что у него были все основания впасть в отчаяние.
     - Мы не можем удержать их,  - продолжал он.  - Не можем. Такая силища!
Камень, прости меня! Я... Мы не в силах справиться с такой мощью.
     Квен резко  повернулся и заспешил прочь,  на ходу приказывая подтащить
бревна, чтобы подпереть ворота.
     Однако Торм,  казалось,  не слышал слов вомарка. Не отрывая взгляда от
Морэма, он прошептал:
     - Нам  не удалось...  Зло оказалось слишком сильно...  Мы не поняли...
Высокий Лорд,  мы,  наверное, чего-то не учли? Дело ведь не только в силе и
неистовстве мертвецов,  правда? Я слышу... Вся скала Ревелстоуна стонет под
невыносимым гнетом зла.
     Внезапно Высокий Лорд и вправду почувствовал,  что с  Замком  творится
что-то совсем неладное. На мгновение ему показалось, что вся масса монстров
Сатансфиста надвигается прямо  на  него,  как  будто  его  разум  полностью
распахнулся для чувств,  испытываемых скалой; как будто он сам стал Замком,
куда ломились мертвецы.  Душа его затрепетала,  застонала,  готовая вот-вот
взорваться.  Он  вобрал  в себя всю жизнь и всю боль Ревелстоуна,  чувствуя
вместе с ним ужасное давление,  грозившее расколоть, уничтожить его - но не
только это,  а что-то еще,  что-то особенное, ужасное, сокровенное. Услышав
топот торопливых шагов,  он уже не сомневался в том,  что впечатление Торма
было совершенно правильным.
     К нему   приближался   один   из  воинов,  которых  он  послал,  чтобы
приглядывать за Треллом.  Его лицо казалось белым как  мел,  он  едва  смог
произнести:
     - Высокий Лорд, пошли! Он... Палата Совета... Помоги ему!
     Аматин уткнулась  лицом  в  ладони,  как  будто  у нее уже не было сил
вынести тяжесть сообщения о новом несчастье.
     Высокий Лорд сказал:
     - Я слушаю тебя.  Возьми себя в руки  и  объясни,  в  чем  дело.  Воин
несколько раз с усилием сглотнул:
     - Трелл...  Ты послал нас...  Он принес себя в жертву.  Он... Он хочет
разрушить Палату Совета.
     Аматин и Торм одновременно в ужасе воскликнули:
     - Меленкурион!
     Морэм смотрел на воина,  не веря своим ушам;  однако в глубине души он
понимал,  что,  несмотря на всю дикость того, о чем тот говорит, все именно
так и есть.  Больнее всего его ударило ощущение того, что он и тут опоздал,
не  сумел  предугадать развитие событий,  оказался не в силах уберечь Замок
еще и от этого.  Понимая,  что нужно  действовать  как  можно  быстрее,  он
спросил Тревора:
     - Где Лория?
     Упоминание о  жене  причинило  тому  явную  боль,  поколебав его вновь
обретенное мужество.
     - Она...  - он запнулся.  - Ее нет в Замке. Прошлой ночью.., она увела
детей  в предгорье.  Она надеялась найти там убежище..,  чтобы они остались
живы.
     - Именем Семи!  - рявкнул Морэм,  сердясь не столько на Лорию, сколько
на самого себя. - Она нужна здесь!
     Ревелстоун оказался  в отчаянной ситуации,  а ни Тревор,  ни Аматин не
были в состоянии продолжать сражаться.  Морэм понял,  что  сейчас  от  него
срочно  требуется принять то решение,  которое окажется единственно верным.
Но он был Морэм,  сын Вариоля, Высокий Лорд, избранный Советом, и он только
что  сказал  воину:  "Возьми  себя  в  руки!" То же самое он говорил совсем
недавно Торму.  Он был Высокий Лорд,  и он не имел права сдаваться.  Ударив
жезлом по камню, так что железный кончик зазвенел, он заговорил о деле:
     - Лорд  Тревор,  ты в состоянии удержать ворота?  Тревор посмотрел ему
прямо в глаза:
     - Не опасайся,  Высокий Лорд.  Если их вообще можно  удержать,  я  это
сделаю.
     - Хорошо... Лорд Аматин, Хранитель Торм... Вы поможете мне?
     Вместо ответа  Торм  помог  Аматин  встать.  Взяв  все еще бледного от
пережитого волнения воина за руку,  Морэм торопливо  зашагал  в  Замок.  По
дороге он снова попросил воина рассказать, что именно произошло.
     - Он...  Это...  - запинаясь, начал тот, окончательно выбитый из колеи
тем,  что Высокий Лорд держал его за руку.  -  Это  выше  моего  разумения.
Высокий Лорд.
     - Расскажи просто, что случилось, - настойчиво повторил Морэм.
     - Вы  приказали,  и  мы пошли за ним.  Поняв,  что мы не отстанем,  он
набросился на нас с руганью.  Тут до нас стало доходить, зачем вы приказали
нам  следовать за ним,  и твердо решили ни в коем случае не потерять его из
виду.  Наконец он как будто забыл о нас и пошел к  Палате  Совета.  Там  он
подошел  к  чаше  с  гравием  и опустился перед ней на колени.  Мы стояли у
дверей,  а он плакал,  молился и просил о чем-то.  Высокий Лорд,  он молил,
чтобы  на его душу снизошел мир,  я никогда не забуду,  с каким чувством он
просил об этом. Однако, похоже, мир не нисходил. Когда он поднял голову, мы
увидели..,  отвращение..,  на  его  лице.  Он...  Гравий...  Огненные камни
запылали.  Пламя вздымалось все выше и выше,  оно вырывалось, казалось, уже
прямо из пола.  Мы бросились туда, но огонь не позволил нам подойти близко.
Мой товарищ... Высокий Лорд, он сгорел! А я побежал к вам.
     Сердце Морэма  затрепетало,  но  он  постарался  ответить  как   можно
спокойнее:
     - Он  нарушил  Клятву  Мира,  впал в отчаяние,  перестал доверять даже
самому себе.  На него пала тень Серого Убийцы.  Помолчав,  воин  неуверенно
спросил:
     - Я слышал.., говорят.., все это дело рук Неверящего?
     - Может быть. В какой-то степени сам Неверящий - дело рук Лорда Фоула.
Но в том,  что произошло с  Треллом,  есть  и  моя  вина.  И  конечно,  его
собственная.  Величайшая  мощь  Серого  Убийцы  опирается  на то,  что наши
слабости могут быть обращены против нас самих.
     Уже в сотне метров от Палаты Совета стал заметно ощутим  жар  пламени.
Морэм не сомневался,  что Торм, да и он сам, почувствовал именно этот новый
источник зла,  находившийся внутри самого Замка.  Во все стороны от  Палаты
Совета расходились горячие волны скверны и зла.  Высокие двери уже тлели, а
стены мерцали,  точно сам камень готов был  в  любой  момент  расплавиться.
Дышать  стало  трудно  еще до того,  как они оказались у распахнутых дверей
Совета и заглянули внутрь.
     Там бушевал ад.  Пол,  стены,  кресла -  все  неистово  пылало,  пламя
свирепо  металось  и  ревело.  Жар  опалил  лицо и волосы Морэма,  на глаза
навернулись слезы.
     Трелл стоял прямо в яме с гравием,  раздувая огонь и  обеими  ладонями
подбрасывая  к  потолку  жаркие  сверкающие  брызги.  Вся  его  фигура была
охвачена пламенем,  который изливался во все стороны на  камень  -  камень,
который он так любил и все-таки не сумел уберечь.
     Морэм зашатался,  пораженный.  Он  присутствовал  при  начале  Ритуала
Осквернения.  Безмерное отчаяние,  владевшее Треллом,  помогло ему  открыть
секрет,  который  Морэм  скрывал  от  всех с таким страхом,  и использовать
против Ревелстоуна.  Если Трелла не  остановить,  разрушение  ворот  станет
меньшим  из  всех зол,  которые могут произойти с Замком;  более того,  все
плато может разлететься на части.
     Трелла нужно было срочно остановить. Но Морэм не был гравелингасом, не
умел  настолько  хорошо обращаться с камнем,  чтобы оказать противодействие
силе, которая породила этот огонь. Он повернулся к Торму.
     - Ты - мастер радхамаерля!  - прокричал он сквозь рев  пламени.  -  Ты
должен утихомирить огонь!
     - Утихомирить? - Торм, пораженный ужасом, не сводил взгляда с пламени;
у него был вид человека,  на чьих глазах разрушали то,  что было бесконечно
дорого его сердцу.  - Утихомирить? Я не смогу справиться с такой силой. Я -
гравелингас,  мастер радхамаерля,  а не источник Жизненной Силы.  Нет, я не
смогу. Он погубит всех нас.
     - Торм!  - закричал Высокий Лорд.  - Ты - Хранитель Замка Лордов! Если
ты не сможешь, то никто не сможет. Торм одними губами спросил:
     - Но как?
     - Я помогу тебе!  Я отдам тебе всю свою силу...  Всю свою силу вложу в
тебя... Только давай скорее!
     Взгляд Хранителя метнулся к лицу Морэма и со страстной надеждой впился
в его глаза.
     - Мы сгорим...
     - Мы выстоим!
     Торм тяжело вздохнул  -  он  понимал,  что  другого  выхода  нет,  что
попытаться необходимо, и готов был принести себя в жертву.
     - Если  вы  поможете...  - неуверенно произнес он.  Морэм повернулся к
Аматин:
     - Мы с Тормом войдем в Палату,  а ты постарайся защитить нас от  огня.
Прикрой нас щитом... Понимаешь? Она кивнула, откинув с лица прядь волос.
     - Идите, - еле слышно произнесла она. - Стол Лордов уже плавится.
     Высокий Лорд заглянул в Палату Совета и убедился, что она права. У них
на глазах стол превратился в полужидкую массу, потек на пол и дальше в чашу
с гравием, прямо к ногам Трелла.
     Морэм прислонил  кончик  своего  жезла к плечу Торма.  Они повернулись
лицом в сторону входа,  дожидаясь,  пока Аматин создаст вокруг них Защитную
Стену.  Пока она это делала, в коже возникло неприятное покалывание, но жар
ослаб.  Как только Аматин подала знак,  они вошли в Палату Совета,  точно в
раскаленную печь.
     Несмотря на защиту, жар тут же обрушился на них со всех сторон. Туника
Торма и плащ Морэма затлели, волосы на голове и руках затрещали. Но Высокий
Лорд не обращал на это внимания,  полностью сосредоточившись на своем жезле
и Торме.  Он понял,  что Хранитель запел - слышать этого он  не  мог  из-за
неистового  рева  жадного пламени.  Собрав воедино всю свою силу,  он через
жезл послал ее Торму.
     По мере того как они продвигались вперед,  пламя понемногу  отступало,
но  позади  там и сям вспыхивал камень.  Чем дальше они отходили от дверей,
тем слабее становилась защита Аматин.  Там,  где  тлеющая  одежда  касалась
тела,  Морэм  ощущал  острую  боль;  глаза  почти ничего не видели.  К тому
моменту,  когда они с Тормом добрались до чаши с гравием,  рядом с  которой
по-прежнему стоял воткнутый в стол крилл,  Морэм понял,  что, если он так и
будет отдавать всю свою силу Торму,  не оставляя хотя бы часть для  защиты,
они оба просто зажарятся у самых ног Трелла.
     - Трелл!  -  закричал  Торм.  - Ты - гравелингас,  мастер радхамаерля!
Остановись! Не делай этого!
     Трелл уставился на них,  ярость его на мгновение стихла;  казалось, он
узнал, кто перед ним.
     - Трелл!
     Но он  зашел  уже слишком далеко на пути разрушения и теперь полностью
находился в его власти.  Наклонившись,  он набрал полные  горсти  пылающего
гравия и бросил им прямо в лицо.
     Морэм ощутил  прилив  невероятной,  пронзительной  силы.  Аматин тоже;
защита окрепла, стала прочнее. Огонь Трелла не задел ни Морэма, ни Торма. В
глазах    Высокого   Лорда   вспыхнула   неуместная   радость;   постоянная
сдержанность, к которой он принуждал себя, исчезла; только сейчас ему стала
до конца ясна тайная сущность Осквернения.  Она скрывала в себе невероятную
мощь - мощь,  обнаружить источник которой Лордам мешала данная  ими  Клятва
Мира;  мощь,  которую  можно  было  использовать  и  для защиты.  Не только
отчаяние способно было открыть к ней доступ.
     Грудью, руками,  жезлом Морэм ощутил приток новой силы; сама его плоть
стала неуязвимой.  Торм тоже почувствовал ее влияние. Он снова твердо стоял
на ногах,  сопротивляясь губительному воздействию Трелла,  используя теперь
не только все свои знания, но и силу, которая изливалась на него от Морэма.
     Стоя друг  против друга,  почти лицом к лицу,  оба гравелингаса делали
одинаковые  жесты,  пели  одни  и  те  же  могущественные  песни   мастеров
радхамаерля,  призвав  все  тайное  знание  -  но  с прямо противоположными
целями.  Вокруг огонь выл и бесновался,  грозя уничтожить Ревелстоун, а они
выкрикивали свои яростные призывы, пытаясь подчинить бушующее пламя.
     Вооруженный силой  Высокого  Лорда,  отзывавшейся  на каждый его жест,
слово или ноту, исполненный безграничной любви к камню, страдающий вместе с
ним,  Торм в конце концов сумел повернуть Осквернение вспять.  Дернувшись в
последний раз, Трелл рухнул на колени, и огонь начал ослабевать.
     Сила, поддерживавшая пламя,  иссякла,  и по залу будто пронесся  порыв
шквального  ветра.  Жар  сразу ослаб;  из вентиляционных отверстий в Палату
устремился свежий, прохладный воздух. Воспаленные глаза Морэма снова обрели
способность видеть.
     Плача от  радости  и  горя,  он  помог  Торму вытащить Трелла из ямы с
гравием.  Гравелингас,  казалось,  не замечал  их  присутствия.  Бросая  по
сторонам безумные взгляды, он отрывисто бормотал:
     - Цел и невредим... Все погибло... Все...
     Потом, сидя  на  полу  у  ног  Морэма  и  обхватив  голову руками,  он
полностью ушел в себя,  лишь изредка вздрагивая,  будто собираясь зарыдать,
но не мог.
     Долго-долго Торм и Морэм смотрели в глаза друг другу, пытаясь до конца
осознать,  что и как им удалось сделать.  В лице Хранителя появилось нечто,
заставлявшее  вспомнить  о  выжженной  пустыне,  которая  никогда больше не
зазеленеет. В конце концов он произнес, кивнув в сторону Трелла:
     - Настало время траура.  Все мы, мастера радхамаерля, будем скорбеть о
том, что с ним произошло.
     В этот момент на верхних ступенях лестницы послышался быстрый топот, а
вслед за тем взволнованный голос закричал:
     - Высокий Лорд!  Мертвецы...  Рассыпались в  прах!  Атака  Сатансфиста
захлебнулась, мы удержали внутренние ворота!
     Сквозь слезы  Морэм  оглядел  Палату  Совета.  Разрушения  были  очень
велики.  Стол и кресла Лордов расплавились, ступени стали неровными, нижние
ярусы  балконов  тоже  заметно  изуродовал огонь.  Но в целом Палата Совета
уцелела - так же, как и сам Замок.
     В глазах Морэма все расплывалось от слез,  и ему  показалось,  что  он
видит две одетые в голубое фигуры, которые спускались к нему по ступенькам.
Он смахнул слезы и вправду увидел рядом с Лордом Аматин Лорда Лорию.
     Подойдя к нему, Лория посмотрела прямо ему в лицо.
     - Я оставила девочек у Вольного Ученика Мерцающего озера,  -  смущенно
произнесла она. - Может быть, им удастся спастись. Я вернулась.., когда мне
достало духу их оставить.
     Она внимательно посмотрела на Морэма.  Проследив за его взглядом,  она
увидела,  что  тот  не отводил глаз от крилла Лорика.  Стол,  в который был
воткнут крилл,  уцелел,  и драгоценный камень,  вделанный в  рукоять  меча,
светился над ним неярким белым огнем - цветом надежды.
     Морэм услышал, как чей-то голос произнес:
     - Юр-Лорд Кавенант вернулся в Страну. Морэм не замечал, что происходит
вокруг.  Он подошел к столу,  в который был воткнут крилл,  протянул руку и
сжал рукоять меча.  По тому, как она была горяча, он понял, что это правда.
Неверящий вернулся.
     Владея этой новою,  внезапно обретенной мощью,  он легко вытащил крилл
из камня. Обоюдоострое лезвие сверкало, тепло от рукояти разлилось по руке,
не обжигая.  Он повернулся к Лордам с улыбкой, которая, словно осенний луч,
осветила его лицо.
     - Позовите  Лорда  Тревора,  -  сказал  он,  и  в голосе его зазвенела
радость. - Я знаю... Я обладаю знанием силы и хочу поделиться со всеми.


                                  Аманибхавам

     Ненависть.
     Только она  и уцелела в сознании Кавенанта,  все остальное рухнуло под
тяжестью происшедшего.
     Тяжело опираясь на копье,  он выбрался  из  лощины  и  захромал  вниз.
Последние отблески костра Пьеттена некоторое время еще освещали ему дорогу,
а потом наступила кромешная тьма. Искалеченная нога волочилась по земле, от
непомерного напряжения и боли тело покрылось потом,  леденевшим на холодном
ветру.  Но,  стискивая древко копья и шатаясь,  он шел вперед, поднимаясь с
холма на холм.  Постепенно он сворачивал на север,  удаляясь от Равнин Ра и
единственных оставшихся там друзей,  и он шел туда  неверной  походкой,  не
задумываясь о том, куда идет.
     Позади с  ножом в животе в луже собственной крови лежала Лена.  Елена,
оставленная где-то в Меленкурион Скайвейр,  погибла, потеряна навсегда.., и
все из-за него, из-за его глупости, промахов и ошибок.
     Она никогда не существовала.
     Ранихины голодают,  их убивают и калечат.  Баннор и Мореход, возможно,
погибли или находятся в отчаянном положении. Пьеттен, и Хайл Трои, и Трелл,
и Триок - все они на его совести.
     Никто из них никогда не существовал.
     Не любимый   никем,   даже   самим  собой,  трус,  насильник,  убийца,
отверженный,  прокаженный - все это был он. Если бы он только знал, до чего
ненависть  изуродовала  его с тех пор,  когда он впервые узнал,  что у него
проказа.
     Ненависть... Ненависть?
     Впервые с тех пор,  как начались его испытания в Стране,  он  оказался
совершенно один.
     Когда занялся бледный рассвет, Кавенант по-прежнему пробирался куда-то
на северо-восток.  Угрюмый свет, лившийся с неба, в какой-то степени привел
его  в  чувство.  Найдя  небольшую  ложбину,  он  сел  и  попытался оценить
ситуацию.
     Растирая онемевшие пальцы,  он с  трудом  восстановил  кровообращение.
Раненая   нога  чудовищно  распухла,  кожа  потемнела;  стопа  торчала  под
неестественным углом,  и сквозь корку  засохшей  крови  в  ране  серебристо
белели сломанные кости.
     Вид раны был страшнее боли.  Боль тупо отдавалась в коленной чашечке и
поднималась вверх до бедра,  но сама лодыжка ныла  вполне  терпимо.  Ступни
были стерты,  как у измученного пилигрима.  Мелькнувшая мысль о возможности
потерять раненую ногу не очень его  взволновала  -  это  было  лишь  частью
испытаний, которых на самом деле не существовало.
     Он понятия  не имел,  как себе помочь.  У него не было еды,  он не мог
развести костер,  не понимал,  где находится и куда идет. И все же какая-то
неведомая сила снова погнала его вперед.  Возможно,  полуосознанная мысль о
том, что только благодаря движению он еще жив.
     Поднявшись, он поскользнулся и упал,  вскрикнув от боли.  Зима выла  и
бесновалась,  точно торжествующий хищник,  дыхание обжигало горло.  Однако,
воткнув копье в мерзлую землю,  цепляясь за древко,  он  снова  поднялся  и
двинулся вперед.
     С невероятным  трудом  он  вскарабкался  на  очередной  холм  и  начал
спускаться по склону.  Руки дрожали  от  напряжения,  пытаясь  поднять  всю
тяжесть  тела,  и постоянно соскальзывали с гладкого древка.  Крутой подъем
почти доконал его.  Добравшись до вершины,  он едва не задохнулся и  сильно
закашлялся;  от  головокружения  перед  глазами все завертелось.  Он стоял,
опираясь на копье, пока в голове не прояснилось.
     Вид, открывшийся сверху, подействовал на него угнетающе. Серый холод и
смерть  лежали  везде  до  горизонта  под  серыми,  безжизненными  тучами -
сплошной серый цвет  неутешной  печали  и  страха;  пасмурная,  промозглая,
бесчувственная серость,  навевающая мысли о пепле и прахе. Серый ветер гнал
серый холод над серыми промерзшими холмами;  повсюду в  складках  местности
лежали серые сугробы;  серая наледь на черных, безжизненных ветвях деревьев
с левой стороны холма только подчеркивала их хрупкость и беззащитность. При
виде  всего этого зрелища серое оцепенение овладевало душой и телом каждого
- присутствие Лорда Фоула Презирающего ощущалось везде.
     Чувствуя, что зуб на зуб не попадает от холода,  Кавенант  захромал  с
высокого  гребня  вниз.  Он  не  обращал внимания ни на боль,  ни на резкий
ветер,  ни на виднеющуюся повсюду алианту.  Первобытный инстинкт  удерживал
его  от  того,  чтобы  спуститься  к  реке,  все остальные ощущения напрочь
исчезли.
     Когда стало совсем светло, он начал оступаться все чаще и чаще. У него
не  было  больше  сил  держаться  за  копье;  пальцы  совсем не гнулись,  и
обледеневшее древко все время  выскальзывало  из  рук;  потом  он  даже  не
заметил,  когда  и  где  его  выронил.  Лед хрустел под ногами,  и Кавенант
постоянно падал,  коротко вскрикивая от  боли.  В  конце  концов  рухнув  в
очередной  раз  на  скованную  морозом  землю  и  тяжело,  хрипло дыша,  он
попытался уснуть.
     Однако и это ему не удалось; душа его жаждала не сна. Она упрямо гнала
его  вперед,  заставляя  забыть  обо  всем,  кроме  цели,  которую  он себе
поставил.  С трудом дыша,  он встал на колени и медленно поднялся;  потом с
решимостью, удивившей его самого, перенес вес тела на покалеченную ногу.
     Раненая лодыжка  ничего не почувствовала.  Видимо,  полностью онемела.
Правда, верхнюю часть ноги пронзила боль, но она была вполне терпимой. Он с
трудом выпрямился, зашатался и.., снова двинулся вперед.
     Он шел долго, рывком ставя раненую ногу - точно марионетка, приводимая
в действие неуклюжими пальцами. Он вновь и вновь падал; ступни стали похожи
на  два куска льда,  и он больше не мог сохранять равновесие на более-менее
крутых склонах,  а между тем они становились все круче.  Почему-то  он  все
время забирал влево,  где тянулись бесконечные обрывы и спуски, и тогда ему
казалось,  что он вышел на  край  пропасти,  хотя  для  здорового  человека
одолеть  их было бы пустяком.  Теперь он все чаще взбирался наверх ползком,
опираясь на руки и колени,  а  вниз  просто  беспомощно  скатывался.  После
каждого  падения он недолго отдыхал,  но потом снова поднимался и шел - или
полз - вперед,  подталкиваемый все тем же стремлением к цели,  к встрече  с
которой, однако, был совершенно не готов.
     Когда день пошел на убыль,  передышки, которые он себе устраивал после
падений,  удлинились.  Вслушиваясь в то,  как воздух со всхлипом  входит  в
легкие, он проникся убеждением, что целью всех его снов - видений? иллюзий?
- было одно: доконать его.
     Ближе к вечеру он заснул,  лежа на спине,  точно пришпиленное булавкой
насекомое;   просто   разом   провалился  в  сон.  Видения,  возникающие  в
подсознании,  не приносили утешения,  а только больше беспокоили.  Снова  и
снова во сне он наносил удар Пьеттену, но теперь этот удар эхом отзывался в
его душе,  пробуждая воспоминания о других людях  -  Ллауре,  Служительнице
Гривы  Печали,  Елене,  женщине,  которая погибла,  защищая его у настволья
Парящего..,  почему он так и не спросил ни у кого, как ее звали? Во сне его
томило  ощущение,  что  это  он погубил их всех.  Они лежали вокруг него на
снегу,  их раны зияли,  из них  струилась  кровь,  а  в  отдалении  звучала
негромкая, незнакомая, странно чужая мелодия. Он напряженно вслушивался, но
прежде чем смог как следует различить  ее,  перед  ним  возникла  еще  одна
фигура,  накренившаяся, точно покалеченный фрегат. Руки этого убого одетого
человека были обагрены кровью,  в глазах  горела  жажда  убийства;  во  сне
Кавенант  изо  всех  сил старался разглядеть его лицо,  но это ему никак не
удавалось.  В страхе он поднял нож и вонзил в незащищенную грудь;  и только
тут увидел, что человек этот был он сам.
     Он резко  дернулся и в ужасе проснулся,  чувствуя,  что совсем замерз,
лежа на снегу. Тогда он поднялся и заковылял дальше.
     К вечеру он добрался до холма,  на который, несмотря на все усилия, не
смог  подняться.  Он попытался ползти по склону,  но и так у него ничего не
получалось.  Тогда он свернул влево и двинулся вдоль  подножия,  разыскивая
место, где был бы пологий склон; вскоре он обнаружил, что почему-то катится
вниз.  Когда падение закончилось  и  он  отдыхал,  недоуменно  оглядываясь,
оказалось,  что  ему  каким-то  непонятным образом удалось перевалить через
гребень холма. Задыхаясь, он поднялся и продолжил путь.
     Немного погодя он обнаружил следы на снегу.
     В глубине души он понимал, что они должны были бы напугать его, но при
виде них испытал лишь чувство облегчения.  Следы означали, что здесь кто-то
прошел - прошел совсем недавно, иначе ветер уже успел бы их занести. И этот
кто-то мог ему помочь.
     А помощь была необходима.  Он был голоден, замерз, ослабел. Под коркой
засохшей крови и льда раненая нога все еще кровоточила.  Силы его  были  на
исходе - остановись он еще раз и,  очень возможно, остановится и его жизнь.
Этот след принадлежал человеку, который так или иначе мог бы решить всю его
дальнейшую судьбу.
     Он двинулся по следам;  они вели влево и вниз, в лощину между холмами.
Он не сводил с них взгляда,  боясь потерять,  и опасался  лишь,  что  путь,
которым шел тот,  кто их оставил, окажется ему не по силам. Потом он увидел
место,  где тот упал,  истекая кровью,  отдохнул и поднялся  снова.  Вскоре
Кавенант  добрался до следующего холма.  У него создалось впечатление,  что
теперь он шел по следами человека,  который полз,  как и  он  сам.  Еще  не
понимая  до  конца,  в чем дело,  он почувствовал себя обессиленным,  всеми
покинутым,  и его охватило такое отчаяние,  какого никогда прежде в  Стране
испытывать не доводилось.
     В конце  концов  он понял,  конечно,  что произошло.  Он больше не мог
обманываться, не мог скрывать от себя ужасную истину, которая заключалась в
том, что все это время он шел по своим собственным следам и попросту кружил
между холмами не в силах их преодолеть.
     И только тогда до него в полной мере дошло,  что это конец.  Последние
силы  оставили  его,  он  упал  навзничь и скатился в неглубокую расщелину,
засыпанную снегом.
     Однако это был еще не конец; упав, он лицом уткнулся во что-то, прежде
скрытое  под снегом.  Задыхаясь,  чувствуя,  что сердце готово выскочить из
груди,  он ощутил сильный запах,  настойчиво  бьющий  в  ноздри.  Острый  и
соблазнительный,  запах  привлек  его  внимание;  с  каждым  вдохом желание
узнать,  от чего он исходит,  становилось все сильнее.  Опираясь  на  руку,
другой он расчистил перед собой снег.
     И обнаружил  траву,  росшую  под  снегом.  Каким-то  чудом  ей удалось
выжить;  видны были даже неяркие желтые цветы. Это их острый аромат привлек
его внимание.  У него не хватило сил сорвать их.  Опустив лицо в траву,  от
просто откусил и съел несколько цветков.
     Как только он проглотил их,  кровь в его жилах,  казалось,  обезумела.
Это неожиданное ощущение застало его врасплох, но он продолжал срывать ртом
и жевать цветы.  Когда он сделал это в четвертый раз, судорога пронзила все
тело и он рухнул в снег,  неестественно выгнувшись и чувствуя, как яростная
сила разливается в жилах.
     Он закричал  от  ужасной  боли.  Однако  почти   сразу   же   ощущение
собственного  тела  и  вообще  самого  себя  исчезло.  Он оказался в черной
пустоте,  где не было ничего,  кроме зимы,  и холодного ветра,  и злобы. Он
вновь видел Лорда Фоула, словно это был живой человек; нервы завибрировали,
точно больше между ним и злом не было никакой  преграды.  Из  глубин  этого
странного  видения  возникла  одна  мысль и пронзила его,  точно копье.  Он
внезапно осознал то, что прежде казалось невозможным.
     Магия.
     Мысль мелькнула - и тут же снова исчезла.  Магия - древняя сила; ее не
существовало,  не могло существовать.  И все же она являлась частью Страны,
хотя он и не признавал ее. Эта мысль болью отозвалась в его сознании, точно
кто-то безжалостно повернул в ране копье.
     В его  ушах зазвучали слова Морэма:  "Ты сам - Белое Золото".  Какой в
этом смысл?  Он бессилен.  Кавенант узнал откровения,  но почерпнуть в  нем
жизненную силу не мог.  Магия - сила.  Прежде всего - сила. Она ускользала,
такая близкая и такая недостижимая.  Судьба Страны была намертво запечатана
в Белом Золоте его кольца, а он не мог спасти даже самого себя.
     Осуждая себя  неизвестно  за  что,  он  ощутил,  что пророческий дар и
безумие стали неотделимы;  он запутался в противоречиях,  стремясь к  тому,
чтобы, совместив их, заполнить зияющий разрыв в своей душе.
     Потом перед  глазами  замелькали  резкие  вспышки,  и  мысли  о  магии
погасли,  затуманились. Сознание вернулось, и он обнаружил, что держится на
ногах,  хотя  не  мог вспомнить,  когда и как поднялся.  Вспышки продолжали
мелькать, словно безмолвная навязчивая мелодия. Дикий свет травы здоровья и
безумия играл во всех его мышцах и жилах; он засмеялся, внезапно с пугающей
ясностью осознав,  насколько тщетны были все его усилия. Он надеялся выжить
в одиночку - это ли не безумие?
     Ему предстояло умереть - отвратительной смертью прокаженного.
     Смех сменился  неясным  бормотанием.  Спотыкаясь,  хромая,  Падая,  он
побрел,  направляясь к  мертвым  деревьям.  Каждый  раз,  падая,  он  снова
разражался  смехом,  не  пытаясь постичь скрытого сарказма своих страданий.
Теперь он даже желал, чтобы и в самом деле наступил конец, который, так или
иначе, сулил отдых; и тем не менее яркие всполохи, не гаснувшие в сознании,
заставляли его каждый раз подниматься и продолжать путь к опушке леса.
     Теперь он все отчетливее слышал странную мелодию и  пришел  к  выводу,
что  это  пели  деревья  -  и  пели  для  него.  Вспышки  перед  глазами то
появлялись,  то исчезали, между ними и музыкой, которая не умолкала в ушах,
была непонятная,  но отчетливая связь. Иногда огни плясали прямо перед ним,
а когда он пытался протянуть к ним руку  и  схватить,  точно  алианту,  они
рассыпались, оказываясь вне пределов досягаемости. Однако потом они снова и
снова манили к себе,  пока в конце концов он  ни  обнаружил,  что  оказался
среди черных стволов.
     Уже на  краю леса он почувствовал,  что стало заметно теплее.  Дневной
свет за спиной растаял, впереди не было ничего, кроме мрачной глубины леса.
И  все  же  с  приходом ночи зимний холод не усилился,  как этого следовало
ожидать,  а,  напротив,  ослабел.  Между черными стволами снега было мало и
кое-где  даже  проглядывала  живая  зелень.  Ветви отдельных деревьев тесно
переплетались,  точно  деревья  держались  друг  за  друга  -   точь-в-точь
израненные,  но верные и преданные друзья, которые не падают только потому,
что вместе.  На снегу  там  и  сям  мелькали  цепочки  следов,  проложенные
животными;  они  так  петляли,  что  у Кавенанта начинала кружиться голова,
когда он пытался проследить за ними взглядом.  И с каждым шагом становилось
все теплее.
     Мало-помалу вокруг  него  стал заметен тусклый зеленоватый свет.  "Что
это?" - с удивлением и страхом подумал он.  Но только когда  влажная  прядь
мха коснулась лица, он неожиданно понял, куда забрел.
     Стволы и ветви деревьев слабо светились,  как будто облитые призрачным
лунным  светом.  Со  всех  сторон  вокруг  Кавенанта  они  мерцали,   точно
светящаяся паутина;  казалось, чьи-то белые глаза неотступно следят за ним.
И со всех ветвей свисал влажный черный мох, похожий на занавеси и канаты.
     Страх -  безумный,  нерассуждающий  -  овладел  им.  Он  повернулся  и
бросился  обратно.  Однако  раненая  нога на каждом шагу подгибалась,  да и
музыка деревьев  странным  образом  удерживала  от  бегства.  Ее  властная,
чарующая  сила  заставила его,  потеряв ориентацию,  бежать среди мерцающих
стволов и полотнищ мха не к выходу,  а все дальше и дальше в глубину  леса.
Вскоре он перестал что-либо соображать. Безумная сила аманибхавама играла в
крови,  точно яд;  голубовато-зеленые вспышки  мелькали  перед  глазами  то
здесь,  то там, уводя за собой. Он бежал, точно за ним гнались, запутываясь
во мху,  шарахаясь от стволов,  оставляя  на  ветвях  клочки  волос.  Звери
разбегались,  заслышав  его  приближение,  и  на  всем  протяжении пути его
сопровождали унылые крики сов.
     Вскоре силы окончательно оставили его. Неожиданно огромный, размером с
большого   баклана,   покрытый  шерстинками  мотылек  вспорхнул  с  ветвей,
заметался среди деревьев и рухнул на Кавенанта.  Удар свалил его на  землю,
точно  мешок  с костями.  Некоторое время он еще слабо трепыхался,  пытаясь
восстановить дыхание,  собрать остатки сил  и  все-таки  подняться.  Однако
борьба  была  недолгой;  провалившись в теплый,  мягкий дерн,  он полностью
отключился.
     Один из мерцающих огоньков,  которые вовсе не были плодом  воображения
Кавенанта,  долго парил над ним, точно ему было любопытно, почему тот лежит
неподвижно.  Потом,  посверкивая, огонек заскользил среди деревьев, оставив
его наедине с невеселыми снами.  Пока он спал,  свечение вокруг стало ярче.
Деревья,  казалось,  со всех сторон придвигались ближе,  как будто угрожая;
однако они не причиняли вреда.  Неожиданно,  словно дуновение,  по ветвям и
мху пронесся легкий  шелест.  Свечение  деревьев  заметно  ослабело,  когда
сверху  на  Кавенанта  один за другим посыпалось множество легких,  быстрых
пауков.  Они собрались вокруг его ран и,  дружно работая,  принялись плести
над каждой из них свою паутину.
     Вскоре обе   его  ноги  оказались  оплетены  жемчужно-серой  паутиной.
Кровотечение из раны прекратилось,  кости,  мерцающие в ее глубине,  теперь
были скрыты мягкой повязкой.  Снуя во все стороны,  одни пауки оплетали его
обмороженные щеки и нос,  другие "перевязывали" руки,  третьи  -  поджившую
рану на лбу.  Закончив свое дело,  они суетливо убежали, так же быстро, как
появились.
     Он по-прежнему спал.  Бешеный  пульс  начал  понемногу  успокаиваться,
хриплое дыхание стало едва слышным.
     Много позже,  той  же  ночью,  пошевелившись,  он услышал приглушенную
музыку деревьев и,  слегка приоткрыв глаза,  увидел, что сверкающие огоньки
все еще парят над ним.  Вряд ли он полностью проснулся, однако до его слуха
явственно донеслись звуки шаркающих по траве шагов и невнятное бормотание.
     - Ах,  будь милостив. Создатель, - вздохнул над ним старческий женский
голос.  - Он наконец успокоился... Я уже и думать забыла о таких делах... И
все же, похоже, мне не отвертеться. Будь милостив.
     Руки бережно освободили его голову от нежных пелен.
     - Теперь  я  понимаю,  ради  чего  Лес  меня  потревожил.   Раненый...
Обмороженный...   И  он  ел  аманибхавам.  Ах,  будь  милостив...  Как  тут
отдохнешь,  когда даже Мшистый Лес старается ради такого..,  такого?..  Ну,
трава помогла ему сохранить жизнь...  Сама погибла,  а его поддержала... Но
мне не нравятся его мысли. Ох, это будет тяжким испытанием для меня.
     Кавенант слышал слова,  но смысл их доходил до него не  полностью.  Он
попытался снова открыть глаза, но это ему не удалось, словно в глубине души
он страшился того,  что может увидеть.  Ему  было  неприятно  прикосновение
старческих  рук,  шаривших  по  телу в поисках других ран;  но он не мог ни
двинуться,  ни произнести хотя бы слово.  У него не было сил сопротивляться
старухе.  Он затаился,  делая вид,  что продолжает спать,  и надеясь, что в
какой-то момент сможет вскочить, отбросить ее и освободиться.
     - Будь милостив,  -  снова  забормотала  она  себе  под  нос,  -  будь
милостив,  прошу  тебя.  Обмороженный  и безумный.  Где взять сил для такой
работы?  - Потом ее проворные руки распеленали ему левую руку, и она тяжело
задышала,  охваченная волнением.  - Меленкурион!  Белое Золото?  Ах, Именем
Семи! Ну и работенка свалилась на меня.
     Необходимость защитить кольцо, прежде чем старуха стянет его с пальца,
окончательно  привела Кавенанта в чувство.  Он не мог двинуть ни рукой,  ни
ногой,  не мог даже уклониться от старческих прикосновений и поэтому  решил
попытаться хотя бы отвлечь ее.
     - Лена...  -  сквозь запекшиеся губы прохрипел он,  не задумываясь над
тем,  что именно говорит.  - Лена? Ты жива? Приложив невероятные усилия, он
наконец открыл глаза.


                                  Целительница

     Сон еще затуманивал его взор;  сначала  он  не  увидел  ничего,  кроме
тусклого  свечения  деревьев.  Однако  сейчас его беспокоила только мысль о
кольце - он должен был помешать  женщине  забрать  его.  Он  изо  всех  сил
постарался  сфокусировать  взгляд,  но  этому  мешала странная серая пелена
перед глазами.
     Потом мягкое прикосновение  освободило  его  веки  от  паутины,  и  он
наконец смог рассмотреть женщину. - Лена? - снова прохрипел он.
     Это была смуглая женщина,  со спутанными седыми волосами и лицом цвета
глины,  черты которого  казались  грубоватыми,  точно  оно  и  впрямь  было
вылеплено из глины не очень умелым мастером;  кожа была изрезана морщинами.
Капюшон ветхого зеленого плаща прикрывал голову. Глаза у нее были странного
коричневого цвета,  тоже больше всего напоминающего глину,  и, казалось, не
имели зрачков - просто темные,  блестящие, коричневые кружки. Во взгляде не
ощущалось  ни уверенности,  ни силы - он говорил только о том,  что большая
часть ее жизни уже позади.  Она выглядела очень старой и очень  робкой.  Ее
голос зашелестел, точно сухой пергамент, когда она переспросила:
     - Лена?
     - Ты еще жива?
     - Я..,  что?  Нет,  я  не  твоя Лена.  Она умерла..,  если твой взгляд
говорит  правду.  Будь  милостив  к  ней,  Создатель.  "Будь  милостив",  -
беззвучно повторил он.
     - Это все аманибхавам.  Трава,  конечно, спасла тебе жизнь, но ведь ты
знал, что она слишком могущественна для человеческого тела.
     - Ты еще жива? - повторил он, продолжая гнуть свою линию.
     - Может,  и нет,  - вздохнула  она.  -  Но  оставим  это.  Ты  сам  не
понимаешь,  что говоришь. Ты обморозился, у тебя в голове помутилось от яда
и... И еще сидит в тебе какая-то болезнь, которой я не понимаю.
     - Ты не умерла?
     Склонившись над ним, старуха продолжала:
     - Послушай.  Я знаю,  ты плохо соображаешь, но постарайся.., послушай.
Слушай и запоминай, что я скажу. Каким-то образом ты забрел во Мшистый Лес.
Я - Целительница,  Вольная Ученица, я всю жизнь занималась целительством. Я
помогу тебе, потому что ты в беде.., и потому что твое Белое Золото говорит
о том,  что в Стране надвигаются большие перемены.  И  потому  что  у  Леса
хватило  терпения,  чтобы докричаться до меня ради твоего спасения,  хотя я
понятия не имею, как это ему удалось.
     - Я знаю, кто убил тебя, - прокаркал Кавенант, продолжая притворяться,
что  он  не в себе,  и радуясь своей хитрой уловке,  поскольку старуха явно
заинтересовалась его Белым Золотом.
     Услышав эти слова, она отодвинулась.
     - Я пришла сюда оттуда.., оттуда, где живу.., потому что, когда Лес не
спокоен,  и  мне  не  удается  отдохнуть.  Я - Целительница,  и Мшистый Лес
позволяет мне жить тут.  Я чувствую.., и он говорит о том же.., надвигаются
великие события.  Ах,  будь милостив. Создатель... Ладно, хватит болтать. Я
живу тут одна уже много лет и привыкла разговаривать сама с собой.
     - Я видел своими глазами.
     - Ты не слышишь меня?
     - Он пронзил тебя ножом. Я видел кровь.
     - Милость Божья!  Ну и жизнь,  видать, была у тебя... Ладно, хватит об
этом.  Ты меня не слушал...  Трава аманибхавам слишком далеко увела тебя за
собой.  Но соображаешь ты или нет,  я должна тебе помочь.  Хорошо,  что мои
глаза еще что-то помнят...  Они видят, что ты слишком слаб, чтобы причинить
мне вред, хотя ты и не прочь.
     "Слишком слаб",  - мысленно повторил он.  Это была  правда  -  он  был
слишком слаб даже для того, чтобы сжать пальцы в кулак и тем самым защитить
свое кольцо.
     - Ты вернулась,  чтобы отомстить мне?  - прохрипел он.  - Ты  во  всем
винишь меня?
     - Болтай что хочешь,  если тебе нужно,  - тут же отозвалась она,  - но
мне некогда слушать. Мне пора заняться делом.
     Старчески охнув, она поднялась и двинулась в сторону.
     - Это так,  - продолжал он,  радуясь тому, что его уловка сработала. -
Это так,  правда?  Ты вернулась,  чтобы мучить меня.  Тебе мало, что я убил
его. Я воткнул нож прямо ему в сердце, но тебе этого мало. Ты хочешь, чтобы
мне стало совсем плохо.  Я виноват, да. Я выполнял то, что велел Фоул, и ты
вернулась,  чтобы отомстить за это.  Где ты была прежде? Почему не пыталась
расправиться  со мной даже после того,  как я надругался над тобой?  Почему
ждала до сих пор? Если бы ты тогда же как следует отплатила мне за все, что
я натворил,  может быть,  я хорошенько думал бы потом,  прежде чем что-либо
сделать.  Все это твое великодушие!  Оно хуже жестокости.  О Лена!  До меня
даже не доходило,  что я сделал тебе, пока не стало слишком поздно. Чего ты
ждешь? Давай терзай меня! Пусть будет больно! Мне это необходимо.
     - Еда тебе необходима, вот что, - проворчала Целительница; в ее голосе
отчетливо слышны были нотки отвращения,  вызванного его признаниями. Крепко
ухватив его одной рукой за челюсть, другой она положила ему в рот несколько
ягод жизни. - Давай, глотай. Это поддержит твои силы.
     Он хотел  выплюнуть  алианту,  но старуха так крепко его держала,  что
вопреки собственному желанию он разжевал и проглотил ягоды. Пока он глотал,
одной рукой она поглаживала ему горло,  потом заставила съесть еще немного.
Он почувствовал,  как благодатный сок заструился по телу,  и его потянуло в
сон. Кавенант что-то еще пробормотал, но уже сам не соображал, что именно.
     Охая от усилия,  старуха подняла его исхудавшее тело,  пристроила себе
на спину,  перекинув ему руки, так что он повис у нее на плечах. Он спал, а
она, точно трудолюбивый муравей, тащила его все дальше и дальше в потаенную
глубь леса.  И вскоре они оказались там,  куда не  распространялась  власть
Фоула.  Воздух в этом лесу был свеж и целителен; ветви деревьев, на которых
тут и там попадались птичьи гнезда,  покрывала  листва;  в  траве  мелькали
мелкие  лесные  звери.  В этом месте явственно ощущался неистребимо стойкий
дух  Мшистого  Леса,  который,  на  самом  деле,  хотел  одного   -   чтобы
распускались почки, появлялись новые растения, пробуждалась жизнь.
     И все  же  даже  здесь,  в потаенном сердце Мшистого Леса,  ощущалось,
пусть и слабо,  пагубное воздействие Презирающего.  Температура хоть и была
выше нуля,  но не намного. Листья на деревьях казались темнее обычного - им
явно не хватало света.  Зимние шубки зверей,  с которыми они не  торопились
расставаться,  прикрывали отощавшие тела - куда более худые, чем это обычно
бывает к весне.  Все выглядело так, как будто Защитник Леса, даже если он и
впрямь  снова поселился во Мшистом Лесу,  обладал меньшим могуществом,  чем
его древние предшественники.
     Да, похоже,  могущественный Колосс и впрямь  лишь  пожимал  плечами  в
своем полном глубоких дум сне,  когда у него мелькала мысль о том, не взять
ли ему на себя защиту Леса. Или даже, что Сирол Вейлвуд по-прежнему обитает
не здесь, а в своей крепости в Смертельной Бездне, пытаясь защитить древний
Мшистый Лес издалека.
     И все же даже небольшое отступление  зимы  действовало  на  деревья  и
других  обитателей  Леса  чрезвычайно  благотворно  - попросту говоря,  оно
сохранило жизнь многим, кто должен был неминуемо погибнуть, когда Лорд Фоул
"отменил" весну.
     Именно благодаря  жизнестойкому  духу  Мшистого  Леса  Целительница  с
трудом,  но  тащилась  вперед  с  Кавенантом  на  спине.  Лес   терпел   ее
присутствие,  потому что она не раз помогала выжить его обитателям; по этой
же причине он позвал ее помочь Кавенанту.  Хотя она была стара,  а Кавенант
казался  ей  непомерно  тяжелым,  она,  сгибаясь  под  тяжестью своей ноши,
неутомимо брела вперед,  время от времени посасывая  влажный  мох  и  таким
образом поддерживая свои силы.
     Свечение деревьев   угасло,   потерявшись  в  лучах  тусклого,  серого
рассвета,  когда она добралась до пещеры,  расположенной  в  склоне  холма.
Откинув в сторону полотнище мха,  заменяющее дверь, она нагнулась и втащила
Кавенанта в единственную комнату своего скромного жилища.
     Помещение было невелико.  Высота его позволяла стоять выпрямившись, но
и только;  овальный пол в поперечнике имел метров пять,  не больше. Это был
хороший,  уютный дом для одного человека - мягкие глиняные стены,  постель,
устланная ломкими,  сухими листьями.  Здесь было тепло даже зимой.  Стены и
потолок пронизывали мощные древесные корни,  которые светились,  когда день
угасал.  Имелся в пещере и небольшой очаг - здесь,  глубоко под землей, его
огонь ничем не грозил Лесу.
     Кроме очага,  имелся и горшок с гравием.  Устало положив Кавенанта  на
постель,  женщина  открыл  горшок  и немного поколдовала над ним;  огненные
камни засветились. Потом она опустилась прямо на пол и надолго уснула.
     День был  уже  в  разгаре,  когда  она  со  стоном  поднялась,   чтобы
приготовить себе горячую еду. Пока она готовила и ела, взгляд ее ни разу не
обратился в сторону Кавенанта.  Еда была ей необходима  в  связи  с  делом,
которое  ей  предстояло  выполнить.  У  нее  почти  не осталось запасов для
врачевания, она истратила их уже давно, когда еще не была старухой. По этой
причине она тогда и оставила свое занятия - может,  сорок, может, пятьдесят
лет назад - и с тех пор просто доживала дни во Мшистом Лесу, погрузившись в
его  молчаливое спокойствие и не замечая быстро сменяющих друг друга времен
года.  Все это время она думала, что тяжкие испытания, выпавшие на ее долю,
остались позади.
     А теперь сам Мшистый Лес заставлял ее вновь заняться своим делом.  Для
этого требовались силы,  вот почему она съела большой кусок  мяса  и  снова
уснула.
     Однако, проснувшись  в  следующий  раз,  она  поняла,  что откладывать
больше нельзя. Она поставила горшок со светящимся гравием на полку, которая
была в углублении в стене - так,  чтобы свет падал прямо на лицо Кавенанта.
Он все еще спал;  это облегчало ее задачу - ей не хотелось иметь дело ни  с
безумными бреднями,  ни с возможным сопротивлением.  Больше всего ее пугало
то,  что у него было ТАК много ран.  Кроме того,  в нем сидело нечто такое,
чего  она не знала и не понимала.  Что-то напоминающее давно забытые ночные
кошмары, в которых она, к своему ужасу, пыталась исцелить Презирающего.
     Сломанная лодыжка,  торчащие в ране кости были ей понятны;  она  умела
лечить обмороженные и разбитые руки и ноги - она даже была уверена, что они
зажили бы и сами, если бы на это хватило времени; его щеки, и нос, и уши, и
запекшиеся  губы  со свежим шрамом с одной стороны,  дурно залеченный лоб -
все это было ей вполне по силам.  Но последствия аманибхавама - это  другое
дело. Он спал, но белки его глаз под закрытыми веками так и ходили ходуном,
брови хмурились от злости или боли, кулаки были так крепко сжаты, что, даже
если бы она осмелилась попытаться прикоснуться к его кольцу, это ей вряд ли
бы удалось.  Но главная его болезнь была не  от  ран.  Ей  показалось,  что
каким-то образом болезнь связана с его безумием.  Ей страшно было коснуться
ее своей силой.
     Чтобы успокоиться, она негромко затянула древнюю песнь.
     Подбадривая себя  таким  образом,  чтобы  справиться   с   собственным
малодушием,  она делала необходимые приготовления.  Сварила питье, бросив в
горячую воду  специальный  порошок,  который  достала  из  кожаного  мешка.
Напоила  им  Кавенанта,  не  разбудив  его,  отчего  его сон стал настолько
глубок,  что он  не  проснулся  бы,  даже  если  бы  речь  шла  о  спасении
собственной жизни. Потом она начала его раздевать.
     Не торопясь,  чтобы  оттянуть  таким  образом наступление решительного
момента, она сняла с него всю одежду и вымыла кожу с ног до головы. Очистив
тело  от  паутины,  грязи,  застарелого  пота  и засохшей крови,  она мягко
обследовала  его  руками,  чтобы  не  оставить  без  внимания   ни   одного
поврежденного места.  Это заняло много времени,  но ей показалось,  что она
сделала все слишком быстро; у нее не хватало мужества перейти к главному.
     Все еще  не  решаясь  начать,  они  достала  одну  из  своих  немногих
ценностей  - длинный,  искусно сшитый из кусков тонкой,  но плотной материи
белый плащ,  легкий и очень теплый.  Десятки лет назад ей подарила его одна
знаменитая  ткачиха настволья Парящего - за то,  что Целительница спасла ей
жизнь,  заплатив за это,  как всегда,  неимоверно высокую  цену.  От  этого
воспоминания  стало  теплее  на  сердце,  и  она долго держала плащ в своих
старчески подрагивающих руках.  Но теперь,  когда она стала стара - стара и
одинока,  -  ей  ни  к  чему  этот  пышный наряд.  Ей вполне хватало ветхой
накидки,  которую она носила в любое время года. Не сводя взгляда с дорогой
ей   вещи,   она   бережно  укутала  белым  плащом  Кавенанта,  бормоча  по
стариковской привычке себе под нос:
     - Ах,  милость Божья,  милость Божья!  Эта работа для молодого..,  для
молодого.  Мне  что отдыхай,  что не отдыхай,  все равно моложе не станешь.
Ладно,  хватит об этом.  Я ушла в Лес не потому,  что надеялась найти здесь
молодость.  Я ушла,  потому что потеряла мужество,  без которого невозможно
делать мое дело.  Выходит, я так и не нашла его - за все это время? Ах, что
время... Оно не Целитель. Тело стареет... А теперь еще эта жестокая зима...
Нет,  мужество не восстанавливается. Милость Божья, милость Божья! Мужество
есть  у  молодых,  а я старая..,  старая...  Надвигаются великие события..,
великие и ужасные.  Белое Золото!  Именем Семи!  Белое Золото, надо же... А
эта  зима  -  дело рук Презирающего,  хотя Мшистый Лес и сопротивляется изо
всех сил.  Ах,  какое тяжелое дело мне предстоит!  Переложить на себя  ношу
этого человека...  Я не могу...  Нужно отказаться... Нет, отказаться я тоже
не могу.  Будь милостив.  Создатель, я так боюсь! Я старая... Хотя чего мне
бояться?  Ведь не смерти же?  Боли - вот чего, боли. Создатель, будь ко мне
милостив! Я утратила мужество, как мне без него справиться с этим делом?
     Однако Кавенант по-прежнему недвижимо лежал  на  постели,  нуждаясь  в
помощи,  и  после по крайней мере еще десятка кратких перерывов она наконец
сумела взять себя в руки.
     - Ладно, хватит ныть. Жалобой не излечишь. Хватит ныть - и за дело.
     Решительно поднявшись на ноги,  она заковыляла в дальний угол  пещеры,
туда,  где  хранились  дрова.  В  глубине  души даже сейчас у нее теплилась
надежда,  что дров не хватит,  придется идти в Лес за хворостом и тем самым
удастся  отложить  выполнение  основной  задачи.  Но  куча  дров  оказалась
достаточно велика и оттянуть время под этим предлогом оказалось невозможно.
Она подтащила сухие ветки к очагу и разожгла огонь посильнее.
     Сняв горшок  с  гравием  с  полки,  она  поставила  его  прямо в центр
пылающего в очаге огня.  Потом,  трепеща от  одной  мысли  о  том,  что  ей
предстоит,  стала  подкармливать  пламя самыми сухими ветками,  пока оно не
начало лизать потолок,  а по ее старческому лицу  не  потекли  капли  пота.
Тогда  она  взяла  мешочек  с  порошком,  из  которого  готовила  отвар для
Кавенанта.  Засунув в него руку и зажав  порошок  в  кулаке,  она  внезапно
замерла  -  это  был  последний  момент,  когда она еще могла отказаться от
своего намерения совершить непоправимое.
     - Ах, милость Божья... - снова запричитала она. - Я совсем одна. Кроме
меня,  о  нем  некому  позаботиться..,  да  и обо мне самой тоже.  Я должна
работать за двоих.  Нет,  отшельник не может быть Целителем...  Но  хватит,
пора делать дело.
     Дрожа от   страха   перед   собственной   дерзостью,   она  бросила  в
разгоревшееся пламя немного порошка, и оно тотчас же начало меняться. Языки
его  заметно  уменьшились  -  энергия  пламени перешла в другую,  невидимую
форму.  Цвет тоже переменился,  из  оранжево-красного  в  желто-коричневый,
потом  коричневый,  словно  глина.  Как  только  огонь потемнел,  по пещере
распространился густой аромат.  Целительнице он казался  похожим  на  запах
свежевскопанной  земли,  готовой  принять  зерна;  он олицетворял собой все
свежее,  молодое,  готовые раскрыться  почки  и  саму  весну.  Этот  аромат
затуманил  ей  голову  так  сильно,  что  она едва не забыла и о зиме Лорда
Фоула,  и о лежащем рядом человеке,  и всех  его  болезнях.  Запах  был  ей
необыкновенно  приятен,  но он же и напомнил ей о Кавенанте.  Она подошла к
постели, чтобы окончательно решить, что именно нужно делать.
     Она не собиралась трогать его руки,  ноги,  лицо.  Не в них было дело.
Безумие же его было слишком странным, и потому вначале следовало убедиться,
что он достаточно окреп  физически.  Пристальный  взгляд  ее  обратился  на
раненую лодыжку.
     Когда она  сосредоточилась  на  этой ране,  пламя стало темнее,  выше,
сильнее и чище;  казалось,  ее глаза сами излучали свет, и он был направлен
на  раненую  лодыжку.  Все  остальное утонуло во мраке - остался лишь этот,
объединивший их свет. Жар и благоухание пламени превратило их словно в одно
целое, безраздельно и совершенно.
     Несмело, точно больше не принадлежала себе самой, она положила руки на
раненую  лодыжку,  ощупывая  ее  до  тех  пор,  пока   в   подсознании   не
зафиксировалось, как та раздроблена. Потом встала.
     Сила полностью  подчинила  ее  себе  -  она  была  всего лишь сосудом,
источником уз, связывающих ее воедино с болью Кавенанта.
     Почувствовав, что эта связь достаточно окрепла,  она отошла  от  него.
Почти не отдавая себе отчета в том,  что делает, она подняла с пола тяжелый
гладкий камень,  который обычно использовала вместо пестика.  И все так  же
словно  во  сне,  она,  глядя  на  Кавенанта  и держа камень обеими руками,
подняла его высоко над головой.
     На мгновение она закрыла глаза,  и коричневый луч,  связывающий  ее  с
Кавенантом, дрогнул.
     Со всей силой она с размаху опустила камень, ударив себя по лодыжке.
     Кости хрустнули, как сухое дерево.
     Боль пронзила  ее - боль,  объединившая их души.  Она вскрикнула и без
сознания рухнула на пол.
     Дальше долгое время она не чувствовала  ничего,  кроме  ужасной  боли.
Пока  Целительница  лежала  на полу,  огонь медленно умер,  превратившись в
тлеющие угли.  Волшебный аромат весны, разлитый в воздухе, сменился запахом
пыли,  а  корни  на  потолке и стенах перестали светиться.  Не существовало
ничего,  кроме их боли,  которую она полностью взяла на себя. Прошла ночь и
наступила  снова;  она все еще лежала без сил.  Сердце билось едва заметно,
дыхание с хрипом вырывалось из безвольно раскрытых губ.  Если бы сейчас она
пришла  в  сознание,  то  с  радостью предпочла бы умереть.  Однако боль не
отпускала ее ни на мгновение,  и, в конце концов, в сознании не осталось ни
одной мысли - ни о жизни, ни о смерти.
     И все же наступил момент,  когда она начала думать, что в молодости ей
никогда не бывало так плохо. Никогда еще она не испытывала таких страданий.
Ее  истерзали жажда и голод - ив этом смысле тоже прежде она никогда так не
мучилась.  Куда все подевались?  Почему никто не принесет ей хотя бы  воды?
Или они хотят, чтобы она умерла от жажды? Где родные и друзья, чью боль она
не раз брала на себя и кто раньше бывал счастлив хоть чем-то помочь ей?
     Когда сознание прояснилось,  она вспомнила,  что осталась одна  и  что
некому  позаботиться  ни  о ней,  ни о больном.  Он тоже не ел и не пил все
время,  пока длилось ее испытание,  и ему еще труднее было  выносить  такие
лишения.  Может  быть,  он даже умер,  и все,  что она пережила ради него -
напрасно.
     С усилием,  от которого затрепетало все ее дряхлое,  измученное  тело,
она  приподнялась с пола и передохнула,  опираясь на руки,  колени и тяжело
дыша.  Ей нужно было собрать все свои последние силы,  прежде чем подойти к
больному.  Если он умер,  ей предстоит сделать многое.  Ей придется вернуть
кольцо Белого Золота Лордам в Ревелстоун,  борясь по дороге с ужасной зимой
Презирающего. Такая ответственность ее пугала.
     Понимая, что  даже  небольшая  задержка  может для Кавенанта оказаться
роковой, она со стоном попыталась встать.
     Однако, прежде чем это ей удалось,  больной зашевелился. Не успела она
и глазом моргнуть,  как он вскочил,  протопал мимо, задев ее ногой, от чего
она снова упала,  и выскочил из пещеры,  в  то  время  как  она  продолжала
беспомощно лежать на земляном полу.
     Удивление от того,  что он оказался способен свалить ее,  было сильнее
боли; собственно говоря, никакого вреда он ей не причинил, для этого он был
слишком слаб.  Наоборот,  неистовство,  владевшее им, даже вернуло ей часть
энергии.  Тяжело дыша и ворча себе под  нос  проклятия  в  его  адрес,  она
поднялась и хромая выползла следом за ним из пещеры.
     Она догнала  его  совсем  неподалеку  - мерцающее свечение деревьев не
пропустило его дальше.  Он стоял, покачиваясь, и что-то бормотал, испуганно
глядя на деревья, как будто были дикие звери, которые притаились, поджидая,
когда можно будет на него напасть.
     - Ты болен,  - устало произнесла Целительница.  - Пойми это,  если  ты
вообще еще способен что-то понимать. Вернись в постель.
     - Ты хочешь убить меня.
     - Я - Целительница. Я не убиваю.
     - Ты ненавидишь всех прокаженных и хочешь убить меня.  - Он с безумным
выражением вытаращил глаза,  глядя в ее измученное лицо.  - Тебя вообще  не
существует.
     Она чувствовала,  что  неразбериха  в его голове объясняется не только
действием аманибхавама,  но и его непонятной болезнью.  И она была  слишком
слаба,  чтобы  утихомиривать  его,  говоря всякие нежные слова,  которые не
доходили до его сознания. Поэтому она просто доковыляла до него и жесткими,
негнущимися  пальцами хорошенько ткнула его в живот.  Замолчав наконец,  он
упал в траву, а она отправилась на поиски алианты.
     Она нашла ее совсем неподалеку,  но усталость была  настолько  велика,
что  она  снова  потеряла сознание.  Очнувшись,  она разжевала и проглотила
несколько ягод,  и их волшебная сила тут же помогла ей подняться  на  ноги.
Теперь она двигалась гораздо увереннее и набрала побольше ягод.
     Съев половину,  с  остальными она вернулась к Кавенанту.  Он попытался
уползти от нее,  но она прижала его к земле и заставила поесть.  Потом  она
доковыляла до полянки мха, легла и ртом собрала обильную зеленую влагу. Это
ее освежило,  и теперь ей хватило сил заставить больного вернуться в пещеру
и   лечь  в  постель.  Здесь  она  вновь  напоила  его  отваром  из  своего
таинственного порошка.
     Она видела, как он испуган своей беспомощностью, но у нее не было сил,
чтобы  утешать  его.  Когда  он  впал  наконец в беспокойный сон,  она лишь
пробормотала, склонившись над ним:
     - Будь милостив, Господи.
     Ей ужасно хотелось спать,  но она была одна и позаботиться о ней  было
некому. Кряхтя и вздыхая, она снова разожгла огонь и принялась готовить еду
для себя и больного.  Пока  еда  варилась,  она  осмотрела  его  лодыжку  и
убедилась,  что  нога зажила,  так же как и ее собственная.  Незаметно было
даже бледных шрамов в тех местах,  где  прежде  была  разорвана  кожа.  Она
знала,  что  очень  скоро его кости станут такими же крепкими,  как прежде.
Глядя на это свидетельство своей  силы,  она  хотела  обрадоваться,  но  не
могла.  Десятилетия  прошли  с  тех  пор,  когда  она обладала способностью
радоваться,  глядя на результаты своих стараний.  Теперь она  не  колеблясь
могла  бы  сказать,  что если бы в юности понимала,  какую цену ей придется
платить,  то никогда не стала бы Целительницей, не уступила бы тайной силе,
томившейся внутри и жаждавшей освобождения.
     Но устоять  перед  этой силой,  не поддаться ей было не так-то просто.
Она поняла ЦЕНУ расплаты лишь тогда,  когда сила полностью проявила себя, а
к этому времени уже не она была хозяином положения.  Теперь не сила служила
ей,  она силе.  Ничто не  могло  избавить  ее  от  расплаты,  и  постепенно
исцеление  перестало  доставлять  удовольствие.  Обманывать  себя  не имело
смысла,  и,  в конце концов,  она  была  вынуждена  признать,  что  сделала
страшный выбор.
     - Ничего  не  поделаешь,  -  мрачно  бормотала  она,  вновь  занявшись
приготовлением еды.  - Чему быть,  того не миновать. Лишь бы все получилось
как следует.
     Ей предстояло вынести еще одну боль.
     Когда еда была готова,  она поела сама, накормила Кавенанта и дала ему
побольше своего сонного зелья,  чтобы он не вздумал снова  вскочить.  Потом
она сгребла угли в очаге, плотно завернулась в обтрепанный плащ и уснула на
куче листьев, которые теперь служили ей постелью.
     В последующие несколько дней она отдыхала,  ухаживала  за  по-прежнему
невменяемым  Кавенантом  и всеми силами старалась вновь набраться мужества.
Состояние  больного  ужасало  -  она  отчетливо  видела,  как  страдал  его
истерзанный разум.  По мере того как физически он становился все крепче, ее
зелье постепенно  утрачивало  способность  вызывать  беспробудный  сон.  Он
постоянно  бредил  и  размахивал руками,  точно отталкивая кого-то.  Иногда
совершенно необъяснимо его кольцо начинало мерцать ярким  белым  светом,  и
эти вспышки действовали на Целительницу как укор совести, вынуждая ее вновь
заняться делом.
     Лес тоже подталкивал ее к этому  -  требовательно  и  настойчиво.  Она
чувствовала  его  настроение  так  же  безошибочно,  как  недавний  призыв,
заставивший ее отправиться на поиски Кавенанта.  Она  не  понимала,  почему
Мшистый Лес так озабочен судьбой этого человека,  но все время чувствовала,
словно ее торопит чья-то властная рука. Он должен быть исцелен, и как можно
быстрее, пока безумие не разрушило его до конца.
     Наконец она  поняла,  что  время  пришло;  свечение  деревьев  заметно
усилилось,  и это говорило о том,  что где-то за непроницаемой завесой  туч
взошла зловещая луна - значит. Презирающий с каждым часом будет становиться
все  сильнее.  Отбросив  в  сторону  все  колебания,  все  существующие   и
выдуманные помехи, она снова принялась за дело.
     Разожгла свое   мощное   пламя,  приготовила  таинственный  порошок  и
поставила на полку рядом с Кавенантом пищу и воду,  чтобы,  если он очнется
прежде  нее,  ему  не пришлось их искать.  Роковое предчувствие все сильнее
овладевало ею - она почти не сомневалась в том, что погибнет.
     - Будь милостив.  Создатель, - бормотала она, глядя на бушующее пламя.
- Будь милостив.
     Она снова  и снова повторяла эти слова,  точно надеялась таким образом
вымолить спасение.
     Вскоре в пещере  стало  жарко,  увядшая  кожа  на  щеках  Целительницы
зарделась.   Время   пришло;   сила   бурлила  внутри,  хрупкая  и  могучая
одновременно.  Словно увядший  любовник,  она  томилась  желанием  еще  раз
вырваться из своей темницы и завладеть ею; да, сила жаждала этого, но и она
была уже стара, и она уже не надеялась стать такой, как прежде.
     Мгновенно вся  кровь  отхлынула  от   лица   Целительницы;   слабость,
овладевшая ею,  была так велика,  что кожаный мешочек выпал из пальцев.  Но
все же она пересилила себя,  наклонилась,  подняла его и бросила порошок  в
огонь, вложив в этот жест все остатки своего мужества.
     Когда густой  аромат  вновь  наполнил  пещеру,  а огонь начал медленно
приобретать свой сверхъестественный цвет,  она встала рядом с Кавенантом, с
той   стороны,  где  покоилась  его  голова,  сдерживая  дрожь  в  коленях.
Пристально глядя на его лоб и  дождавшись  момента,  когда  жар  и  яркость
пламени соответствовали ее внутренним состоянием,  она,  наконец,  утратила
все собственные желания и еще раз превратилась в сосуд своей силы. В пещере
стало  совсем  темно,  когда сочный свет глинистого оттенка весь стянулся в
пространство между  ее  глазами  и  больной,  безумной  головой  Кавенанта,
связывая  их воедино.  Он напрягся,  одеревенел - взгляд широко распахнутых
глаз темен и безумен,  руки стиснуты так,  что костяшки пальцев побелели, -
как будто вся его душа сжалась от страха перед ее силой.
     Дрожа, она  протянула  руку  и  положила  ему на лоб раскрытую ладонь,
вслушиваясь в отзвуки ада, который бушевал внутри.
     И тут же отшатнулась, точно обжегшись.
     - Нет!  - закричала она,  охваченная безмерным  ужасом.  -  Ты  хочешь
слишком  многого!  -  Само  существо  ее  взбунтовалось,  и  она  старалась
вытолкнуть силу, отречься от нее, чтобы не оказаться уничтоженной. - Я не в
силах исцелить ЭТО!
     Но ее  уже  охватило  безумие  человека - как будто он протянул руки и
мертвой хваткой схватил запястья.  Беспомощно причитая,  она снова положила
ладонь на его лоб.
     И безумие вновь пронзило ее,  нахлынуло, до отказа заполонив душу; она
закричала,  чтобы не замечать породившей его  причины.  А  когда,  в  конце
концов,  это не удалось,  когда она разглядела то, что лежало у истоков его
болезни,  то поняла, что ей пришел конец. Отдернув руку, она отошла и стала
неистово рыться в своих вещах.
     Все еще  причитая,  она  нашла  длинный каменный нож,  схватила его и,
вернувшись к Кавенанту, нацелила прямо в его незащищенное сердце.
     Он лежал под ножом,  точно жертва,  предназначенная к закланию -  если
только жертва может быть осквернена проказой.
     Однако прежде,  чем  она  нанесла удар,  который оборвал бы его жизнь,
увенчав   все   страдания   и   нечистоту   смертью,   множество   неярких,
бледно-голубых  огоньков  заплясали  в  воздухе  вокруг  нее.  Их мелькание
создавало впечатление странной мелодии.  Они падали на Целительницу,  точно
роса,  льнули к рукам,  удерживая их,  загоняя вглубь и ее страдание,  и ее
силу.  Они не давали ей пошевелиться до тех пор,  пока она не сломалась,  и
лишь тогда позволили ей упасть.
     А потом, мерцая и мелодично позванивая, умчались прочь.


                           Только тот, кто ненавидит

     Прошла ночь,  за ней день,  прежде чем Кавенант проснулся.  Его мучила
жажда,  и,  сев  на  постели,  он обнаружил на полке рядом с собой кувшин с
водой.  Жадно напившись, он заметил чашу с хлебом и алиантой. Съев все, что
было,  он  снова  напился  и  уснул,  растянувшись  на ложе из теплых сухих
листьев.  Когда он открыл глаза в следующий раз,  дневной свет почти угас и
темноту пещеры разгоняли лишь светящиеся переплетенные корни.  Оглядевшись,
он заметил завешенный мхом вход,  который все еще пропускал немного  света.
Он понятия не имел, где находится, каким образом здесь оказался и как долго
спал.  Но это ничуть не огорчило и не испугало его - им  овладела  странная
уверенность, что ему нечего опасаться.
     Больше он ничего не чувствовал. Он был спокоен и странно пуст внутри -
пуст и поэтому безмятежен,  - как  будто  вместе  со  страхом  исчезли  все
чувства.  Он даже не помнил,  что прежде испытывал; между ним сегодняшним и
прежним,  как ему казалось,  не было ничего,  кроме долгого сна и выжженной
пустыни необъяснимого страха.
     Потом он  ощутил  в воздухе слабый запах смерти.  Принюхавшись,  чтобы
убедиться,  не почудилось ли ему,  он потянулся; мышцы одеревенели за время
долгого сна,  и он с удовольствием почувствовал, как они оживают. Кто бы ни
принес его сюда,  это,  по-видимому,  случилось так давно,  что  даже  тело
ничего  об  этом не помнило.  И все же явное выздоровление не вызвало в его
душе слишком бурной радости,  как этого можно было бы ожидать. Он воспринял
его как нечто само собой разумеющееся - почему, он и сам не понимал.
     Он сел,  свесив  с  постели  ноги.  И  сразу же увидел старую женщину,
которая, скрючившись, лежала на полу. Она была мертва; рот ее был искривлен
и  раскрыт  в  безмолвном крике,  в широко распахнутых карих глазах застыло
выражение ужаса и гнева. В тусклом, призрачном сумраке пещеры она выглядела
точно  невысокий земляной холмик.  Он не знал,  кто она такая,  не мог даже
сказать,  видел ли ее прежде;  однако у него возникло смутное ощущение, что
он каким-то образом причастен к ее смерти.
     "Хватит, -   мрачно   сказал   он   сам  себе,  отгоняя  прочь  другие
воспоминания,  которые начали всплывать на поверхность его сознания,  точно
мертвые водоросли и обломки крушения,  которое претерпела его жизнь.  - Это
не должно больше повториться".
     Отодвинув в  сторону  белый  плащ,  которым  был   укрыт,   он   решил
посмотреть, как обстоят дела с раненой ногой.
     "Здесь же  была  раздроблена  кость!" - с тупым удивлением подумал он,
разглядывая лодыжку.  Он прекрасно  помнил,  как  и  когда  это  произошло;
помнил,   как  дрался  с  Пьеттеном,  как  упал,  сломав  ногу,  как  потом
использовал копье Пьеттена,  опираясь на него при ходьбе,  и как  мерзла  и
болела  раненая нога.  И все же сейчас она выглядела так,  как будто ничего
подобного не было.  Он постучал ногой по полу,  в глубине души ожидая,  что
это всего лишь очередная иллюзия,  которая тут же исчезнет. Встал, попрыгал
то на одной ноге, то на другой и сел снова.
     - Черт возьми,  черт возьми... - растерянно забубнил он себе под нос и
впервые  за  много дней решил обследовать,  в каком состоянии находится его
тело.
     Выяснилось, что он был более здоров,  чем мог  себе  даже  вообразить.
Раны исчезли. Пальцы легко гнулись, хотя и заметно исхудали, так что кольцо
свободно  болталось  на  одном   из   них.   Внутренние   ощущения   вполне
соответствовали  внешним  впечатлениям  -  каждой  клеточкой своего тела он
чувствовал энергию и тепло, пронизывающие их.
     Однако кое-что осталось.  Через  лоб  тянулся  рубец  плохо  зажившего
шрама,  чувствительного  даже  к  легкому  прикосновению,  как  будто  рана
затянулась только сверху,  а внутри,  под кожей, воспаление осталось. И его
главная   болезнь   никуда  не  делась;  более  того,  онемение  продолжало
распространяться.  Пальцы потеряли чувствительность до самых ладоней,  а на
ногах  лишь  кончики  пальцев  и  пятки еще ощущали прикосновение.  Проказа
по-прежнему гнездилась внутри его тела,  точно навечно  врезанная  холодным
резцом смерти.
     Еще и по этой причине он остался почти равнодушен к заживлению ран.
     Теперь, глядя на мертвую женщину,  он вспомнил,  что делал, когда зима
сбила его с пути;  он шел к Яслям Фоула.  У него была одна цель - месть,  и
владело  им одно чувство - ненависть.  Как он мог настолько потерять разум,
чтобы отправиться в этот поход в одиночку и к тому же воображать,  будто он
способен  бросить  вызов  Презирающему?  Весь пройденный им путь был усыпан
трупами,  жертвами того,  кто подтолкнул его к этому  безумному  решению  -
Лорда  Фоула,  который сделал все,  чтобы Кавенант совершил свою последнюю,
фатальную ошибку.  И результатом этой ошибки была бы полная и окончательная
победа Презирающего.
     Теперь он  все  понимал  гораздо  лучше  -  может быть,  лежащая рядом
женщина передала ему некоторую долю своей мудрости? Он не мог бросить вызов
Презирающему  по  той  же  причине,  по которой не мог в одиночку пробиться
сквозь суровую зиму,  охватившую Страну:  это была совершенно  невыполнимая
задача,  а смертные человеческие существа,  которые берутся за невыполнимые
задачи,  всегда неизбежно погибают. Его конец был не за горами - как всякий
прокаженный,  он  отдавал  себе  в  этом  отчет.  Он  лишь  ускорил  бы его
приближение, взявшись за то, что сделать невозможно. И тогда Страна погибла
бы окончательно.
     Потом он  осознал,  что неспособность вспомнить то,  что привело его в
это  место  и  что  произошло  здесь,  была  великим  благом,  своего  рода
проявлением милосердия. Эта мысль ошеломила его. Он понял также, по крайней
мере отчасти,  почему Триок говорил ему о милосердии  и  почему  сам  Триок
отказался присоединиться к нему.
     Отбросив всякие  мысли  о  продолжении пути,  он поискал взглядом свою
одежду. Она грудой лежала около стены, но он тут же решил, что не станет ее
надевать.  Казалось, она олицетворяла для него то, с чем он не хотел больше
иметь дела.  Белый плащ...  Подарок,  который сделала ему умершая женщина -
часть того,  чем она пожертвовала ради него. Он взял этот дар со спокойной,
грустной, тихой благодарностью.
     Надевая сандалии,  он  внезапно  остро  почувствовал  запах   болезни,
пропитавший собой каждую пору.  Сама мысль о том, чтобы и дальше носить их,
вызвала у него отвращение.  Он отшвырнул сандалии. Он пришел босиком в этот
свой мираж - видение? сон? - и должен выйти из него точно так же и с такими
же разбитыми ступнями.  Несмотря на вновь проснувшуюся в нем  осторожность,
он решил, что нет смысла тревожиться о ногах.
     Запах смерти,  по-прежнему витавший в воздухе, напомнил ему о том, что
не следует задерживаться в пещере.  Поплотнее завернувшись в плащ, он вышел
наружу, оглядываясь и пытаясь понять, где находится.
     Вид Леса  вызвал в его душе еще одну волну удивления.  Это был Мшистый
Лес, он узнал его; он уже бывал тут прежде. Как ни смутно он знал географию
Страны,  в самых общих чертах представлял,  где оказался, но по-прежнему не
мог вспомнить,  как попал сюда.  Последнее,  что сохранилось в памяти, было
то, как он медленно погибал от холода и голода.
     Признаки зимы   здесь   почти   не  ощущались.  Черные  деревья  тесно
переплетались ветками,  покрытыми  зелеными  листьями,  точно  для  них  не
существовало ничего,  кроме вечной весны; воздух был не холоден, но свеж, и
между стволами в изобилии росла трава.  Вдыхая полной грудью ароматы  Леса,
он испытывал к нему безотчетное доверие;  он твердо знал,  что, находясь во
Мшистом Лесу, может ничего не опасаться.
     Вернувшись в пещеру,  он уже представлял,  пусть в самых общих чертах,
что ему делать дальше.
     Он не стал хоронить женщину.  Ему нечем было вырыть яму,  и не было ни
малейшего желания причинить какой бы то ни было вред Лесу.  Надев ее  плащ,
он  в  какой-то  степени  выразил таким образом свое уважение к ней,  но не
представлял, что еще может сделать для нее. Ему бы хотелось попросить у нее
прощения за все,  что он сделал ей, но, к сожалению, она больше не способна
была слышать его.  Он перенес ее на постель и,  как смог,  сложил ей  руки,
постаравшись, чтобы она выглядела достойно. Потом среди ее вещей он отыскал
мешок и плотно набил его едой.
     Допив воду,  он не стал брать с собой  кувшин,  чтобы  не  увеличивать
тяжесть  ноши.  С  чувством  сожаления он также отставил в сторону горшок с
гравием - он все равно не умел обращаться с ним. Заметив на полу нож, он не
стал брать и его,  поскольку имелся свой. Вспомнив о Лене, он прикоснулся к
увядшей щеке женщины легким  поцелуем.  И  направился  к  выходу,  тихонько
выговаривая  слова,  которые  стали  для  него  талисманом,  доставшимся  в
наследство от женщины:
     - Будь милостив. Господи.
     Он уверенно зашагал прочь. Мшистый Лес, насколько он помнил, тянулся с
северо-запада на юго-запад, по направлению к Равнинам Ра. С мешком на плече
и безмятежной пустотой в сердце он двинулся в ту же сторону - спокойный тем
спокойствием,  которое  присуще человеку,  не ожидающему от будущего ничего
хорошего.
     Он не успел пройти и двух лиг, как дневной свет угас и миром завладела
ночь.  Однако теперь дорогу ему освещал сам Мшистый Лес. Он чувствовал себя
бодро и не испытывал потребности во  сне.  Шел  он  медленно,  стараясь  по
возможности   не  наступать  на  темный  мох  и  чувствуя,  как  тревога  и
беспокойство Леса вокруг растут. Лес вспоминал о насилии и прошлых утратах,
он вздыхал, и бормотал, и плакал, но Кавенант отчетливо ощущал, что никакой
угрозы лично для него Лес попрежнему  собой  не  представлял.  Несмотря  на
онемение,  затрагивающее и его чувства,  он знал,  что Лес терпит его, хотя
это стоило ему немалого труда.  Лес узнал его и  прилагал  все  усилия  для
того, чтобы выносить его присутствие.
     Потом он  вспомнил,  что  Смертельная  Бездна  тоже  не  причинила ему
никакого вреда.  Обращаясь к мерцающим стволам  и  стараясь  двигаться  так
осторожно, чтобы даже ненароком их не поранить, он по-прежнему бормотал:
     - Будь милостив. Господи.
     Когда наступил  рассвет,  он  был  уже  на  окраине  Леса.  Здесь зима
ощущалась гораздо сильнее.  Воздух похолодал,  на ветвях не  было  листьев,
трава  лишь  кое-где  едва заметно пробивалась из-под обнаженной земли;  он
разглядел даже первые сугробы. Но лишь когда рассвет сменился тусклым днем,
он  в  полной  мере  осознал,  каким подарком на самом деле был белый плащ.
Легкий,  удобный и очень теплый,  он прекрасно защищал от резкого ветра.  К
тому  же  у  плаща имелся пояс,  который плотно обхватывал тело,  удерживая
тепло.
     Он остановился,  поел,  немного передохнул и  двинулся  дальше.  Ветер
порывисто дул. Еще одна лига - и черный лесной приют остался позади; теперь
Кавенант был полностью во власти зимы Презирающего.
     Ничего не изменилось - кругом царили все  тот  же  снег,  и  ветер,  и
холод. От края леса местность, прорезанная невысокими холмами, спускалась к
пасмурной реке,  медленно текущей между пустынных берегов.  Куда бы  он  ни
бросил взгляд,  везде чувствовалось губительное воздействие зимы.  Несмотря
на теплый плащ и вновь обретенные силы, Кавенант то и дело ежился от холода
и резкого ветра.
     Увидев брод,  он остановился,  пытаясь определить,  где находится.  Он
почти не сомневался в том,  что это - Камышовая река,  текущая по  северной
границе Равнин Ра; да и местность слева тоже казалась смутно знакомой. Если
воспоминания о Великом Походе в поисках Посоха Закона не обманывали его, он
стоял прямо перед Камышовым бродом.
     Согнувшись от  ветра,  ступая  босыми  ногами  по замерзшей земле,  он
зашагал к броду.  Однако расстояние до него оказалось намного  больше,  чем
ему  показалось  вначале.  К  тому  же мешали ветер,  и снег,  и неровность
местности. Наступил вечер, прежде чем он добрался до последнего холма.
     Скользнув взглядом вниз по склону,  к броду, он ужасно удивился и даже
испугался, заметив на берегу человека.
     Тот стоял, подбоченившись и как будто с нетерпением ожидая приближения
Кавенанта; лицо его было скрыто капюшоном плаща, какие обычно носили жители
подкаменья.  Осторожность  побудила  Кавенанта  остановиться  и внимательно
вглядеться.  Но человек тут же  резко  взмахнул  рукой  и  закричал  грубым
голосом, который показался Кавенанту смутно знакомым:
     - Иди сюда.  Неверящий!  Тебе не удастся ни спрятаться,  ни убежать! Я
уже давно слежу за тобой.
     Кавенант на мгновение заколебался,  однако вновь  обретенная,  хотя  и
совершенно не понятная уверенность в том, что с ним ничего плохого не может
случиться,  сделала его бесстрашным.  Он пожал плечами и двинулся  вниз  по
склону  холма  к  броду,  не  спуская с человека глаз и пытаясь найти в его
облике нечто, что позволило бы определить, кто он такой. Сперва он подумал,
что  человек  этот  каким-то  образом связан с тем,  что произошло с ним во
Мшистом Лесу,  и с женщиной,  оставшейся в пещере,  то есть с тем временем,
которое полностью выпало у него из памяти. Но потом человек повел плечом..,
и тут же словно вспышка света озарила сознание Кавенанта!
     - Триок! - тяжело дыша, закричал он. - Триок?
     Он торопливо запрыгал по мерзлой земле и,  подбежав, обхватил человека
за плечи.
     - Триок...  - Горло у него перехватило. - Триок? Что ты здесь делаешь?
Как тут оказался? Что случилось?
     Пока Кавенант  задавал  свои  вопросы,  человек  отвернулся,  так  что
капюшон  по-прежнему  скрывал его лицо.  Схватив Кавенанта за запястья,  он
резко сбросил его руки со своих  плеч,  точно  их  прикосновение  было  ему
неприятно,  и с совершенно очевидной, хотя и необъяснимой яростью оттолкнул
Кавенанта. Потом он сказал небрежно:
     - Вот и ты,  юр-Лорд Кавенант,  Неверящий и Владыка Кольца. - Когда он
перечислял  все эти звания,  в его странно гнусавом голосе отчетливо слышна
была насмешка.  - Недалеко же ты ушел за столько дней.  Надеюсь,  ты хорошо
отдохнул во Мшистом Лесу?
     Кавенант пристально смотрел на него,  потирая запястья,  которые жгло,
точно на них плеснули кислотой. На мгновение боль заставила его усомниться,
Триок  ли  перед  ним,  но  как раз в этот момент тот повернулся и Кавенант
отчетливо разглядел его профиль.  Ему была совершенно  не  понятна  причина
такой враждебности.
     - Ты  нашел  Вольного Ученика?  Передал сообщение Морэму?  - продолжал
допытываться Кавенант.
     Триок по-прежнему явно стремился сделать все,  чтобы Кавенант не  смог
разглядеть  его  лица.  В  движениях его пальцев,  согнутых и искривленных,
точно когти, ощущалась жажда насилия.
     Однако все это тотчас заполонила волна грустных воспоминаний.
     - Ты нашел Лену?
     Триок хрипло ответил тем же небрежным тоном:
     - Я  отправился  следом  за  тобой,  потому  что  сомневался  в  твоих
намерениях.., и в твоих спутниках. Похоже, я не ошибся.
     - Ты нашел Лену?
     - Ты хвастал, что доберешься до Презирающего, и тем сбил с толку своих
спутников. Это дорого им обошлось.
     Как мог Великан поверить тебе?  Ты бросил его, - он усмехнулся, - ради
сомнительных удовольствий Мшистого Леса.
     - Что  с  Леной?  -  настойчиво  повторил  Кавенант  внезапно охрипшим
голосом.
     Неожиданно Триок  закрыл  руками  лицо;  ладони  приглушили  звук  его
голоса, который прозвучал теперь почти так же, как прежде.
     - Лежит  с  ножом  в животе.  И рядом - еще один мертвец.  - Он сильно
вздрогнул,  однако тут же опустил  руки  и  продолжил  прежним  язвительным
тоном:
     - Может, ты собираешься уверять меня, что они убили друг друга?
     Кавенант печально ответил:
     - Это  я  виноват.  Она  пыталась  спасти  меня.  Потом я убил его.  -
Почувствовав, что эти слова мало что объясняют, он добавил:
     - Он хотел отнять у меня кольцо.
     - Глупец!  - взорвался Триок.  - Он  надеялся,  что  ему  удастся  его
сохранить? - Не дав Кавенанту возможности ответить, он мгновенно успокоился
и вкрадчиво спросил:
     - А Великан?
     - На нас напали.  Он остался,  чтобы прикрыть нас с  Леной,  дать  нам
возможность уйти. Триок грубо расхохотался.
     - С преданными покончено,  - пробормотал он.  В следующее мгновение он
судорожно всхлипнул,  точно временно утратил контроль над собой, точно горе
его было настолько велико,  что прорвало броню сдержанности.  Однако ирония
тут же вернулась. Сверкнув зубами, он насмешливо сказал:
     - Хорошо, что остался я.
     - Хорошо?  - Кавенант был изумлен его поведением и не скрывал этого. -
Триок, что с тобой случилось?
     - Поистине хорошо.  - Триок захлюпал носом, точно борясь со слезами. -
Ты потерял много времени в этом опасном месте,  где  столько  соблазнов.  С
каждым  днем Презирающий становится все сильнее.  Он считает...  - Его зубы
снова сверкнули в усмешке,  когда Кавенант попытался заглянуть под капюшон,
скрывающий его лицо. - Томас Кавенант, нельзя больше откладывать то, что ты
задумал. Я пришел, чтобы отвести тебя в Риджнк Тоум.
     Кавенант по-прежнему  пристально  вглядывался  в  его  лицо.  У   него
возникло  ощущение,  что  тот  пуст внутри,  что прежнего в нем не осталось
ничего.  Стараясь не обращать внимания на внешние  перемены,  он  попытался
проникнуть в глубину, почувствовать, в чем именно изменился Триок. Но явная
уклончивость Триока мешала ему. Он видел лицо, которое тот старался держать
в  тени  капюшона,  видел  негнущиеся,  жесткие  пальцы,  похожие на когти,
блестящие влажные зубы - что-то было не так,  но что именно стояло за этим,
ему  никак  не  удавалось  ухватить.  На  Триоке  лежала  печать застывшего
страдания.  Огорченный,  исполненный сочувствия,  понимая,  что  с  Триоком
что-то неладно, Кавенант сказал:
     - Триок, ты должен рассказать мне, что произошло.
     - Должен?
     - Да.
     - Ты мне угрожаешь? А если я откажусь, ты воспользуешься своей вольной
магией,  чтобы наказать меня?  - Триок вздрогнул,  как будто на самом  деле
испугался,  судорога трусливой гримасы искривила его губы. Однако он тут же
пожал плечами и отвернулся,  так что ветер теперь дул ему прямо в  лицо.  -
Ладно, спрашивай.
     - Угрожаю? - Кавенант изумленно смотрел на сгорбленные плечи Триока. -
Нет,  нет.  Я не хочу больше никаких несчастий,  не хочу  никому  причинять
вреда.
     - Тогда спрашивай!
     - Ты...  - Горло у Кавенанта перехватило,  ему было трудно говорить. -
Ты нашел Вольного Ученика?
     - Да!
     - Ты передал сообщение Морэму?
     - Нет!
     - Почему?
     - Оно не дошло до него!
     Ошеломленный, Кавенант смог лишь повторить:
     - Триок, что произошло?
     - Вольный Ученик не  смог  совладать  с  ломиллиалором.  Я  отдал  ему
Высокое Дерево,  но он не сумел...  Йорквин и Квайррел погибли - мои друзья
погибли, пока ты без толку шатался неизвестно где! Оба погибли.
     - Я не... Как ты нашел меня?
     - Их  кровь  тебе  дорого  обойдется.  Когда  ты  пресытишься  кровью,
Кавенант?
     - Пресыщусь кровью?  Триок! - Ему больно было это слышать, но он знал,
что давно потерял право обижаться на любые слова Триока.  Усилием  воли  он
заставил себя повторить:
     - Как ты нашел меня?
     - Я ждал! Куда еще ты мог пойти?!
     - Триок. - Кавенант постарался собрать все свое мужество и сказал:
     - Триок, посмотри на меня.
     - Я не желаю смотреть на тебя.
     - Посмотри на меня!
     - У меня нет ни малейшего желания любоваться этим зрелищем.
     - Триок! - Кавенант положил ладони ему на плечи.
     Триок молниеносно повернулся и ударил Кавенанта по щеке.
     Он ударил  несильно;  он  даже отступил назад,  точно пытаясь удержать
собственные руки.  И все же сбил Кавенанта с ног. Щеку обожгло, точно в нее
плеснули  кислотой,  из  глаз брызнули слезы.  Он едва мог разглядеть,  как
Триок вздрогнул,  повернулся и сделал попытку убежать, но потом остановился
с  настороженным  видом,  как  будто  опасаясь,  что Кавенант бросит в него
копье.
     Точно поток  черных  вод,  боль  затопила  сознание  Ковената,  но  он
заставил  себя  сесть,  не  обращая  внимания  на горящую щеку,  и спокойно
сказал:
     - Я не собираюсь идти в Ясли Фоула.
     - Нет? - Удивленный взгляд Триока впился в лицо Кавенанта.
     - Нет.  - Кавенант был не меньше него поражен своими словами. - Я хочу
перебраться через реку.., добраться до рейменов. Они могут...
     - Как ты смеешь?  - закричал Триок.  Он был в ярости, однако продолжал
оставаться на месте,  не приближаясь к Кавенанту. - Ты заплатишь мне за мою
любовь!  За моих друзей!  За мой дом!  Ты погубил всех, кто составлял смысл
моей жизни! А теперь заявляешь, что отказываешься выполнить то, что обещал,
что  одно могло бы искупить все?  Неверящий!  Ты думаешь,  я оставлю тебя в
живых, если ты предашь нас?
     Кавенант пожал плечами:
     - Убей меня,  если хочешь.  Это ничего не изменит. Горящая щека мешала
ему  сосредоточиться,  но  все  же  он ощутил противоречие,  скрытое в этой
угрозе.  Страх и гнев боролись в душе Триока,  как будто  в  нем  жили  два
человека,  которые  тянули  его  каждый в свою сторону - один подталкивал к
бегству,  другой к нападению.  Сколько Кавенант помнил Триока,  его  всегда
обуревали противоречивые чувства. Стараясь не обращать внимания на боль, он
попытался объяснить свое поведение Триоку так,  чтобы  тот  на  самом  деле
понял его.
     - Меня убить можно только в моем собственном мире.
     Ты видел,  в каком я был состоянии..,  когда вызвал меня.  Может быть,
тогда ты и мог бы меня убить.  Но теперь это тебе не под силу.  Я могу быть
убит  как-то  иначе.  Может быть,  меня погубят мои собственные фантазии..,
вроде этой.  Если хочешь,  попробуй, но только прежде позволь мне объяснить
тебе,  почему  я  не хочу идти в Ясли Фоула.  - Он встал,  испытывая боль в
ноге, и попытался подойти поближе к Триоку, чтобы заглянуть тому в лицо, но
Триок по-прежнему держался от него на почтительном расстоянии. - Я не такой
наивный,  как ты,  может быть,  думаешь.  Я все понимаю. Я сказал тебе, что
виноват,  и это правда.  На моей совести страшная тяжесть. Лена, и Елена, и
Этиаран..,  и Великаны,  и ранихины, и реймены, и Стражи Крови.., и ты... И
это еще не все.  Вы сами сделали выбор.  Лена - когда решила спасти меня от
возмездия..,  и это после того,  как я  изнасиловал  ее.  Этиаран  -  когда
помогла  мне  добраться до Ревелстоуна.  Елена - когда она стала пить Кровь
Земли. А ты - когда решил соблюдать Клятву Мира. Все это вы делали сами.
     - Ты говоришь так,  как будто веришь в то,  что  мы  существуем,  -  с
горечью проворчал Триок.
     - Пока  я  не  выполнил  то,  что  предопределено,  существуете.  Я не
способен управлять своими видениями.  Часть меня..,  та часть,  которая это
говорит.., тоже жертва, так же как и вы. Просто чуть менее наивная.
     Все это  подстроил Фоул.  Он с самого начала все так и задумал.  Он..,
или та часть меня, которая создает эти иллюзии... Он манипулировал мной, и,
в конце концов,  я понял - зачем. Он хочет заполучить это кольцо - он хочет
овладеть дикой магией.  Он знал - знал!  - что в конце  концов  из  чувства
вины,  или ответственности, или из-за страданий я попытаюсь сразиться с ним
в его собственном доме..,  и на его  условиях.  В  таком  сражении  мне  не
победить.  Я вообще не знаю,  как его победить,  знаю только,  что он хочет
вынудить меня попытаться сделать  это.  Он  попросту  хочет  вынудить  меня
совершить самоубийство.  Посмотри на меня,  Триок!  Посмотри! Ты видишь - я
болен.  Я - прокаженный.  Не заметить эту  ужасную  болезнь  невозможно.  А
прокаженные..,  для  них  самоубийство  -  пара  пустяков.  Им просто нужно
перестать хотеть выжить.  Закон выживания очень  прост  -  думать  о  себе,
соблюдать  осторожность.  Фоул  чертовски хорошо потрудился,  заставив меня
позабыть об этом,  - вот почему тебе теперь,  может быть,  и  удастся  меня
убить,  если  захочешь.  Но мне все же надо получить хотя бы крошечный шанс
уцелеть,  у меня нет другого выбора,  чтобы вспомнить наконец, кто я такой.
Томас  Кавенант,  прокаженный.  И  я  намерен  отказаться от неосуществимых
попыток возместить все те потери,  в которых я виноват. Я намерен отбросить
в   сторону   чувства  вины,  долга,  всего,  что  я  всегда  считал  своей
обязанностью.  Я намерен отказаться от своей прошлой наивности.  Ее уже  не
вернуть.  Именно  она  толкала  меня на самоубийство.  А мое самоубийство -
единственный абсолютный, идеальный способ для Фоула одержать победу. Пока я
жив,  он  не  получит доступа к магии,  и до тех пор кто-то где-то когдато,
может быть,  окажется способен нанести ему роковой удар.  Вот почему  я  не
собираюсь..,  не  собираюсь  идти в Ясли Фоула.  Вместо этого я буду просто
думать о себе и соблюдать все практические меры  предосторожности.  Я  буду
заботиться  о  себе  - так,  как это должен делать прокаженный.  Я пойду на
Равнины..,  и найду рейменов. Они примут меня к себе. Ранихины.., ранихины,
вероятно,  уже  направились к югу,  чтобы укрыться в горах.  Я пойду туда с
рейменами. Морэм не знает, что я здесь, поэтому он не может рассчитывать на
меня.  Пожалуйста,  пойми меня, Триок. Ваша судьба очень огорчает меня.., и
всегда будет огорчать.  Я любил Елену и люблю Страну. Но до тех пор, пока я
буду в состоянии делать все для того,  чтобы уцелеть, - Фоул не победит. Он
не сможет победить.
     Триок, по-прежнему сохраняя дистанцию, среагировал на эту длинную речь
довольно странно.  Его гнев,  казалось,  пошел на убыль, но на его место не
пришло понимание.  Та смесь хитрости и отчаяния,  которая ясно читалась  на
его лице, казалось, возобладала над желанием убежать, но в голосе явственно
слышны были истерические и в то же время льстивые нотки, когда он сказал:
     - Подожди,  Неверящий...  Ты слишком  торопишься.  Поговорим  об  этом
потом,  в спокойной обстановке. Не заставляй меня... - Он оглянулся, словно
ожидая откуда-то помощи, и торопливо продолжал:
     - Ты голоден и утомлен.  Сдается мне, этот Лес наложил на тебя суровую
епитимью.  Давай передохнем немного.  Никакая опасность нам не угрожает.  Я
разожгу огонь.., приготовлю тебе еду. Мы обсудим то, что ты сказал, - и кто
знает? Может быть, ты изменишь свое мнение.
     "В чем  причина?..  -  хотелось  спросить  Кавенанту.  - В чем причина
происшедшей с тобой перемены,  Триок?" Однако ему было  ясно,  что,  скорее
всего, этому существовало великое множество объяснений. К тому же Триок тут
же начал собирать хворост для костра,  как будто стремясь оградить себя  от
дальнейших  расспросов.  На  этом  берегу  Камышовой  реки  деревья росли в
изобилии.  Довольно быстро он собрал большую кучу сухих веток и сложил  под
прикрытием склона невдалеке от брода.  И все это время он старался занимать
такую позицию, чтобы Кавенант не смог рассмотреть его лица.
     Набрав, по его мнению,  достаточно хвороста,  он наклонился над  кучей
таким образом, чтобы Кавенанту не было видно, как он разжигает огонь. И все
время,  пока пламя разгоралось,  он стоял довольно далеко от костра, жестом
пригласив Кавенанта подойти поближе к теплу.
     Кавенант и  сам был этому рад.  Плащ не защищал от холода ни руки,  ни
ноги;  его так и тянуло к огню.  И он не мог отказать Триоку в его  просьбе
обсудить свое решение. Это была такая малость - его долг Триоку был гораздо
больше. Усевшись поближе к огню напротив Триока, он молча наблюдал, как тот
готовит еду.
     За этим  занятием  Триок все время что-то недовольно бормотал себе под
нос,  отчего лишь усилилось ощущение неловкости,  испытываемой  Кавенантом.
Его движения казались странно неуклюжими,  как будто,  готовя еду, он делал
какието ненужные, непонятные жесты и пытался скрыть это. Он избегал взгляда
Кавенанта,  но стоило тому отвернуться, как, и он отчетливо чувствовал это,
взгляд Триока тут же устремлялся в его сторону.  Ему стало окончательно  не
по себе, когда Триок вдруг резко произнес:
     - Значит, ты отказался от ненависти.
     - Отказался?  - До сих пор Кавенант не задумывался о своих проблемах в
таком плане.  - Можно и так сказать.  Мне кажется,  ненависть  -  не  самый
лучший  ответ.  Прежде всего,  она никак не сочетается с законом выживания.
Ненависть,  унижение,  месть - каждый раз, позволив этим чувствам завладеть
собою, я совершал всякие глупости. Рисковал жизнью. И любовью тоже, если уж
говорить начистоту.  Но даже если не принимать  во  внимание  этой  стороны
дела,  я  думаю,  что она не поможет мне справиться с Фоулом.  Я ведь всего
лишь человек.  Я никогда не смогу ненавидеть так,  как он.  И... - с трудом
подыскивая  слова,  он старался как можно точнее сформулировать вслух новые
для  него  ощущения,  -  моя  ненависть  не  чиста..,  не  безупречна.  Она
подпорчена..,  искажена  тем,  что  я  всегда обвиняю,  а следовательно,  и
ненавижу не только его, но и.., самого себя. Всегда.
     Триок поставил горшок с мясом на огонь и  произнес  мрачным  тоном,  в
котором отчетливо звучало осуждение:
     - Ненависть - единственный ответ.  Погляди вокруг.  Здоровье,  любовь,
долг - ничто не спасает от этой зимы.  Уцелеет и обретет бессмертие  только
тот, кто ненавидит.
     - Бессмертие?
     - Конечно.  Смерть  -  это  еще не конец.  Что помогает Презирающему и
его...  - он произнес это имя с плохо скрытым страхом,  - его Опустошителям
переносить все? Ненависть.
     Сказанное хриплым, лающим голосом, это слово прозвучало так убежденно,
как будто было единственным, несущим в себе истину, которая превыше всего.
     Кавенант почувствовал аромат тушеного мяса и  только  тут  понял,  как
сильно  проголодался,  - это ощущение на время даже вытеснило из его головы
странные рассуждения Триока.  Он улегся,  вытянув ноги и  облокотившись  на
одну руку.
     - Ненависть... - вздохнул он, впервые задумавшись о том, что же именно
это слово обозначает.  - Что это такое,  Триок? Я думаю... Я думаю, это моя
фантазия..,  иллюзия..,  или  реальность - называй ее как хочешь...  - была
всего лишь попыткой найти альтернативу  смерти.  Сопротивление,  насилие..,
смех.., любовь.., ненависть... Что это такое? Как ты считаешь?
     - Не морочь мне голову,  - ответил Триок. - Я не говорил, что ненавижу
смерть.
     Кавенант смотрел на пляшущий огонь, чувствуя, что аромат тушеного мяса
с каждым мгновением усиливает ощущение пустоты в желудке. Потом он спросил:
     - Что же ты ненавидишь?
     - Я ненавижу жизнь.  - Резко вскочив, Триок принялся раскладывать мясо
в миски.  Когда он поверх огня протягивал  миску  Кавенанту,  рука  у  него
дрожала. Мгновенно вернувшись в свое укрытие за языками пламени, он сердито
спросил:
     - Ты осуждаешь меня? Ты, Неверящий?
     - Нет,  нет.  - Кавенант не смел поднять голову,  слыша  обвинительные
нотки  в голосе Триока.  - Если тебе нужно ненавидеть меня,  пожалуйста,  -
пробормотал он под треск горящих ветвей и  бульканье  мяса.  -  Я  не  хочу
больше никаких жертв. - Не глядя по сторонам, он принялся за еду.
     Вкус мяса  нельзя  было  назвать  неприятным,  но  оно отдавало чем-то
странным. Тем не менее, набив полный рот и проглотив первый кусок, Кавенант
нашел  его  вполне сносным.  По всему телу начало распространяться ощущение
тепла,  вызывающего сонливость. Прошло совсем немного времени, и Кавенант с
удивлением обнаружил, что его миска пуста.
     Он отложил  ее в сторону и откинулся на спину.  Теперь огонь вздымался
выше и пылал жарче,  и сквозь  его  завесу  Кавенант  едва  мог  разглядеть
быстрые взгляды, которые бросал на него Триок. Он начал понемногу засыпать,
как вдруг Триок спросил сквозь потрескивание и рев пламени:
     - Неверящий,  почему бы тебе все-таки не  отправиться  в  Ясли  Фоула?
Конечно, ты понимаешь, что вряд ли Презирающий даст тебе уйти.
     - Может,  ты и прав,  - убежденно ответил Кавенант,  - но,  думаю,  он
слишком занят,  чтобы заниматься мной. Стоит мне сейчас выскользнуть из его
пальцев,  и  он не остановит меня...  По крайней мере,  на какое-то время я
смогу исчезнуть.  Ему нужно от меня одно - кольцо. Раз я держусь в стороне,
не  пуская  его в ход,  он позволит мне уйти,  пока сражается с Лордами.  А
потом будет слишком поздно.  Я заберусь так  далеко,  как  только  ранихины
смогут меня увезти.
     - Но как же этот..,  этот Создатель?  - Триок, казалось, с отвращением
выплюнул это слово.  - Говорят, ты им избран. Разве он не станет удерживать
тебя?
     Больше всего Кавенанту теперь хотелось спать.
     - Я  ничем  ему  не обязан.  Может,  он меня и избрал,  но я-то его не
выбирал. Если ему не нравится то, что я делаю, пусть подыщет себе другого.
     - Но как же люди,  которые мучились и умирали  ради  тебя?  -  Триоком
снова овладел гнев. - Не считаешь ли ты, что всетаки обязан отплатить им за
все,  что они для тебя сделали?  Их смерть и страдания  окажутся  напрасны,
если ты сбежишь.
     "Знаю, -  мысленно вздохнул Кавенант.  - Все это суета сует,  и больше
ничего.  Живые,  мертвые..." Ему пришлось сделать над собой  усилие,  чтобы
ответить, преодолевая дремоту:
     - Какой   им   прок,  если  я  покончу  жизнь  самоубийством?  Они  не
поблагодарят меня,  если я просто..,  просто наплюю на то,  что кажется  им
самым  важным.  Пока я жив...  - Он почти потерял мысль,  но все-таки снова
сосредоточился:
     - Пока я жив. Страна тоже жива.
     - Потому что она существует только в твоих мечтах!
     Да. В том числе и поэтому.
     До Кавенанта не сразу дошло, с какой яростной силой Триок произнес эти
слова. Он сел и сквозь пламя и дым костра пристально посмотрел на Триока. И
пробормотал - больше ему просто ничего не пришло в голову:
     - Почему бы тебе не отдохнуть немного?  Ты,  наверно, устал, дожидаясь
меня?
     - Мне не нужен сон. Кавенант зевнул:
     - Не  смеши.  Ты  что,  вообразил  себя  Стражем Крови?  В ответ Триок
натянуто рассмеялся, лязгнув при этом зубами.
     Звук был  такой   странный,   что   Кавенант   наконец   насторожился,
почувствовав,  что  все происходит как-то не так,  как он себе представлял;
удивляла и неожиданная,  неудержимая  сонливость.  Он  понимал,  что  Триок
говорит все о том же - о его страдании,  и что ему, Кавенанту, следовало бы
соответствующим образом прореагировать,  но ему стоило  невероятных  усилий
даже не давать глазам сомкнуться. Потирая лицо, ом сказал:
     - Почему  ты  не хочешь спать?  Боишься,  что я сбегу,  если не будешь
следить за мной?
     - Я не намерен упустить тебя снова, Томас Кавенант.
     - Я не... Ладно, делай что хочешь.
     Кавенант заморгал и снова опустился на землю.  "Проснись",  - не очень
убежденно  сказал он сам себе.  Однако сон,  казалось,  просто обрушился на
него с серого неба. Он пробормотал:
     - Я так и не понял, как ты нашел меня.
     Но, произнося эти слова, он уже не слышал сам себя. Он спал.
     Ему показалось,  что он был без сознания совсем недолго и почти  сразу
же наполовину пробудился во мраке ночи.  В этой мгле,  бездонной,  как сама
смерть,  возникли голубовато-зеленые вспышки и странная мелодия - они  были
знакомы,  хотя  он  и  не  помнил  откуда.  Музыка  казалась слабой,  почти
неуловимой  -  точно  голоса,  взывающие  к  нему  издалека.  Но  они  были
настойчивы;  они  подталкивали  его  к  чему-то,  пели  для него,  усиленно
стремились окончательно разбудить его. Пробиваясь сквозь сонное оцепенение,
они пытались предостеречь от грозящего ему зла.
     Он еле слышно пробормотал себе под нос, удивляясь собственным словам:
     - Он  чем-то  опоил  меня.  Черт побери!  Этот сумасшедший точно опоил
меня.
     Это было дичью - как могло такое прийти в голову?  Триок был искренний
человек, открытый и великодушный - человек, который оставался милосердным и
добрым, независимо от того, как дорого это ему обходилось.
     Он опоил меня.
     Откуда такая убежденность?  Кавенант,  преодолевая сонливость, снова и
снова  перебирал в памяти свои недавние впечатления,  и с каждым мгновением
ощущение опасности, подкрадывающейся из темноты, все сильнее стискивало его
сердце. Сквозь полудрему и мерцание огней, он внезапно словно воочию увидел
Триока, разжигающего костер.
     Как он разжег его?
     Как он нашел меня?
     Огоньки настойчиво пытались что-то рассказать ему,  но он не  понимал.
Триок  стал  опасен.  Триок  опоил  его.  Он  должен подняться и убежать..,
убежать куда угодно.., убежать обратно в Лес.
     Он постарался сесть и открыл глаза.  Перед ним  в  последних  вечерних
лучах догорал костер. Ветер завывал вокруг, точно голодный зверь; начинался
снегопад, вокруг костра уже вились первые снежинки. Напротив со скрещенными
ногами сидел Триок, не спуская с него глаз, в которых пылало отвращение.
     В воздухе перед глазами Кавенанта плясали неяркие огоньки, слышны были
обрывки едва различимой мелодии.  Далекие голоса настойчиво твердили одно и
то же: "Беги! Беги!"
     - Что это? - Он потер глаза, прогоняя остатки сна. - Что они делают?
     - Прогони.  -  В  голосе  Триока  слышны  были  страх и отвращение.  -
Избавься от них. Теперь ты уже не в его власти.
     - Что это?  - Кавенант вскочил и  теперь  стоял,  вздрагивая;  им  все
больше овладевала паника. - Что происходит? О ком ты говоришь?
     - Это  голос  Защитника  Леса,  - напряженно ответил Триок.  Он рывком
поднялся на ноги и принял стойку,  словно собираясь броситься на Кавенанта,
если  тот  вздумает  бежать.  - Из Смертельной Бездны во Мшистый Лес прибыл
КаерКаверол,  но ты уже не в его власти. Я не... - его голос задрожал, - не
могу допустить этого.
     - Власти?  Допустить?  -  Ощущение  ужасной  опасности  сдавило сердце
Кавенанта с  такой  силой,  что  он  едва  ни  задохнулся.  Что-то  внутри,
подсказывало ему, что огоньки говорят правду. - Ты опоил меня!
     - Только чтобы ты не вз..,  не вздумал убежать! - Триока так трясло от
страха,  что он начал заикаться. - Он хочет, чтобы ты меня уничтожил. Он не
может сам уйти далеко от Мшистого Леса,  вот он и хочет...  Белое Золото...
Ax!  - Внезапно его голос сорвался на крик.  - Не надо играть со мной! Я не
могу!.. Убей меня - и дело с концом! Я не вынесу этого!
     Этот ужасный  крик  мгновенно  заставил Кавенанта забыть о собственном
страхе.  Он ничего не чувствовал,  кроме сострадания к Триоку.  Не  обращая
больше внимания на то, о чем шептали огоньки, он хрипло спросил:
     - Убить  тебя?  Ты  меня боишься?  Ты не понимаешь,  что у меня нет ни
единой,  даже самой завалящей идеи насчет того,  как использовать это Белое
Золото?  Я  не  мог  бы  причинить  тебе вреда,  даже если бы это было моим
единственным желанием.
     - Что? - взревел Триок. - До сих пор? Выходит, я зря тебя опасался?
     - Зря, - подтвердил Кавенант.
     Триок широко  разинул  рот  от  изумления,  откинул  назад  голову   и
захохотал.  Язвительный  смех  заставил  умолкнуть  и  без того еле слышную
мелодию, как будто он был так же отвратителен ей, как и она ему.
     - Бессилен!  - Он просто  надрывался  от  хохота.  -  Вот  мой  хозяин
повеселится! Бессилен!
     Продолжая свирепо смеяться,  он двинулся к Кавенанту. И сразу же огни,
сопровождаемые музыкой,  снова заплясали между ними. Однако Триок продолжал
наступать, не обращая на них внимания.
     - Убирайтесь!  - прорычал он. - Вы тоже заплатите за то, что принимали
в этом участие.
     Ловким движением он захватил по огоньку в каждый кулак; вопль распорол
воздух, когда он изо всех сил стиснул их пальцами.
     Раздался звон, точно разбился брошенный на землю кристалл, и остальные
огоньки исчезли.
     Кавенант зашатался, точно внезапно потеряв невидимую опору. Он вскинул
руки,  защищаясь от приближающегося Триока, и отступил назад. Но Триок даже
не дотронулся до него.  Вместо этого он сильно  топнул  по  мерзлой  земле,
отчего та мгновенно словно встала на дыбы, и Кавенант рухнул ему под ноги.
     Потом Триок  отбросил  свой  капюшон.  В  лице его можно было прочесть
следы прежних надежд,  разрушенной веры,  разбитой любви, но прежде всего в
нем была неуемная злоба. Глаза были черны как ночь, а зубы ощерились, точно
он жаждал испытать вкус плоти.  Устремив хитрый взгляд вниз,  на Кавенанта,
он самодовольно ухмыльнулся:
     - Нет, ничтожество. Я не ударю тебя снова. Время маскарада прошло. Мой
хозяин может быть недоволен, если я причиню тебе вред.
     - Хозяин? - только и смог выдавить из себя Кавенант.
     - Я  -  торайя-Опустошитель.  Иногда  меня  называют  Херимом..,   или
Насмешником..,  или  "Триоком".  - Он снова иронически расхохотался.  - Его
обличье хорошо мне послужило,  хотя Триоку это вряд ли нравится.  Смотри на
меня,  ничтожество!  Мне  больше  нет нужды прятаться за ним.  Ты бессилен.
Отличная получилась шутка!  Но теперь хватит, теперь я позволю тебе узнать,
кто  я  такой  на самом деле.  Это я убил всех Великанов в Коеркри.  Я убил
Вольного Ученика,  когда  он  попытался  передать  сообщение  этому  глупцу
Морэму.  И я захватил Белое Золото! Братья! Я буду сидеть по правую руку от
хозяина и править вселенной!
     С тем же злорадным выражением лица он достал из складок плаща жезл  из
ломиллиалора. Размахивая им перед Кавенантом, он рявкнул:
     - Видишь это? Высокое Дерево! Испытание истиной! Плевал я на него.
     Зажав жезл   между   руками,   точно   собираясь  сломать,  он  злобно
пробормотал над ним несколько отрывистых,  непонятных  слов.  На  мгновение
Высокое   Дерево   вспыхнуло   красным,  словно  в  мучительной  агонии,  и
превратилось в пепел.
     Победоносно глядя на Кавенанта, Опустошитель продолжал:
     - Это предвестник твоей гибели - так мне было приказано.  Дыши глубже,
слизняк. Это последние мгновения твоей жизни.
     Мышцы Кавенанта  дрожали,  как  будто земля по-прежнему ходила под ним
ходуном,  но он напряг все силы и постарался встать  на  ноги.  Им  владели
невыразимый   ужас  и  беспомощность,  и  все  же  он  прикидывал,  нет  ли
возможности убежать.
     - Кольцо...  - задыхаясь,  произнес он.  - Почему ты просто не отнял у
меня кольцо?
     Глаза "Триока" полыхнули черным огнем.
     - А ты отдал бы мне его?
     - Нет!
     Отчаянное положение, в котором он оказался, породило безумную надежду,
что, если бы ему так или иначе удалось заставить "Триока" попытаться отнять
кольцо  силой,  огоньки  Сирола  Вэйлвуда,  может быть,  смогут вернуться и
помочь ему.
     - Ладно,  ничтожество,  я объясню тебе,  почему не взял кольцо. У меня
очень  строгий  хозяин,  и  он  запретил  мне это делать.  Он не всегда нас
ограничивает, очень часто мы выполняем его желания так, как считаем нужным.
Но не теперь... Он приказал - я повинуюсь.
     - Почему бы тебе все же не взять его?  - воскликнул Кавенант.  - Зачем
тебе всего лишь сидеть по правую руку от своего хозяина?  Почему он  должен
владеть кольцом? Стань сам владыкой мира!
     На мгновение  нечто  похожее  на  сожаление мелькнуло в лице "Триока".
Однако Опустошитель лишь проворчал:
     - Потому что Закон Смерти разрушен,  и не он один.  А кроме  того,  за
мной следят..,  глаза - глаза,  от которых не спрячешься.  - Он поглядел на
Кавенанта с хитрым и злобным вожделением. - Может быть, ты даже заглянешь в
них,  прежде  чем  погибнешь,  прежде чем мы с братом вырвем твое сердце из
груди и съедим его.., у тебя на глазах.
     Он хрипло засмеялся,  и словно в ответ тьма над потухшим костром стала
еще непрогляднее.  Как будто вобрав в себя все исходящее от него зло,  мрак
сгустился и тут же распался на отдельные фигуры,  которые двинулись вперед.
Кавенант услышал шорох шагов по замерзшей земле и, оглянувшись, увидел, что
его со всех сторон окружают юр-вайлы.
     Ощутив его взгляд,  они на  мгновение  заколебались.  Втягивая  воздух
большими  ноздрями,  из  которых сочилась слизь,  они пытались унюхать силу
дикой магии. И, видимо, убедившись, что опасаться нечего, бросились вперед.
     Багровые клинки взметнулись над ним,  точно молнии, готовые обрушиться
с небес.  Но не вонзились в него, а лишь коснулись лба. Волна ужаса окатила
его, он вскрикнул и упал на руки юр-вайлов.


                             "Победа Лорда Морэма"

     Напряжение, которое потребовалось самадхи-Сатансфисту для того,  чтобы
вызвать из-под  земли  мертвецов,  истощило  его  силы.  В  изнеможении  он
наблюдал за тем,  как пещерники сорвали знамя Высокого Лорда с флагштока на
верхушке сторожевой башни.  Он знал,  что хотя бы  часть  намерений  своего
хозяина ему удалось осуществить.  Пока его армия держит Замок в осаде, пока
тонны песка и  останков  трупов  блокируют  внутренние  ворота,  пока  зима
опустошает  плато  над  Ревелстоуном  -  Лорды  и их люди обречены.  Запасы
продовольствия,  так или иначе,  были ограничены.  Как только они придут  к
концу,  Великану-Опустошителю не понадобится ничего,  кроме терпения, чтобы
превратить Замок в затхлую могилу,  в склеп.  Тогда  мертвецы  могут  снова
отправляться в преисподнюю, откуда их вызвали.
     Тем не менее то, что внутренние ворота пока держались, выводило его из
себя.  Он жаждал реванша,  хотя для  новой  атаки  сил  у  него  больше  не
осталось.  Ведь  он  был  Опустошителем,  жадным до крови,  несмотря на все
ограничения,  которые создавало смертное тело Великана. Однако дело было не
только в этом.  Сам дух его, жаждущий насилия, не желал мириться с неудачей
- даже в том случае, если борьба казалась бессмысленной.
     Когда в очередной раз мертвецы были  уничтожены,  Сатансфист  приказал
своей армии, которую до сих пор держал "на коротком поводке", идти в атаку.
     С ревом,  который сотрясал воздух и грозным эхом отражался от каменных
стен,  лязгая клыками и когтями, бряцая оружием, орды Презирающего кинулись
к Замку - точно серый поток, сметающий все на своем пути.
     Сотворенные из  камня и праха создания Лорда Фоула возглавляли атаку -
не потому,  что они обладали силой,  способной проломить гранитные стены  и
контрфорсы,  но лишь потому, что они были сотворены ради уничтожения. Армия
Опустошителя уже насчитывала две сотни тысяч этих созданий, и с каждым днем
их становилось все больше;  они выходили из Яслей Фоула и через Центральные
Равнины двигались к месту сражения. Здесь самадхи использовал их, чтобы они
оттянули  на себя оборону Замка,  тем самым защитив пещерников и юр-вайлов.
Тысячи этих отвратительных созданий падали и разрушались под ударами стрел,
копий и дротиков,  но на их место вставали новые. А уже за ними шли те, кто
мог причинить настоящий вред Ревелстоуну.
     Атака молниеносно обрушилась на Замок.  Яростные, привыкшие иметь дело
с  камнем  пещерники  находили  в зубчатых стенах удобные уступы и лезли по
ним,  стремясь добраться до балконов. С помощью своей едкой черной жидкости
юр-вайлы   разрушали  парапеты  и  мощным  клином  устремлялись  наверх  по
деревянным лестницам,  которые  подтаскивали  к  стенам  другие  твари.  За
короткое  время Ревелстоун оказался атакован как с северной,  так и с южной
стороны.
     Но Замок  Лордов,  так  умело  и   продуманно   выстроенный   когда-то
Великанами,  был  способен  выдержать  подобную  атаку.  Даже  самые нижние
парапеты находились над землей так высоко,  что до них было не добраться, и
с  этой  стороны  атакующие  проникнуть  в  город  не могли;  к тому же эти
парапеты защищали воины,  находившиеся еще выше на стенах.  И  вомарк  Квен
недаром  год  за  годом  неустанно  тренировал  своих  воинов,  готовя их к
отражению атаки как раз такого рода.
     Он знал свое дело.  Защитники крепости бросились в бой сразу  же,  как
только в городе раздался сигнал тревоги.  Воины оставили все второстепенные
занятия и побежали на зубчатые стены;  для того чтобы снабжать  защитников,
расположившихся  наверху,  стрелами  и другим оружием,  заранее создавались
смены;  определенный,  загодя назначенный Дозор сражался  с  пещерниками  и
юр-вайлами,  которым удавалось добраться до нижних контрфорсов. Затем в бой
вступили Учителя Лосраата,  хайербренды и  гравелингасы.  Учителя  Лосраата
отражали  атаки  мощными  песнями  силы,  хайербренды  поджигали приставные
лестницы, а гравелингасы бросили все силы на истребление пещерников.
     Руководя боем с одного из внешних углов стены,  Квен вскоре понял, что
в  этом  сражении  армия  Опустошителя  численностью  в невероятной степени
превосходила его армию - примерно тридцать или даже больше к одному.  Армия
Лордов  была  хоть и большой,  но не безграничной;  вот почему каждая жизнь
имела такую ценность для него,  в то время  как  для  Опустошителя  она  не
стоила  ничего;  и вот почему его армия нуждалась в помощи.  Придя к такому
выводу, он отправил гонца в Совет, призывая Лордов помочь Ревелстоуну.
     Гонец нашел  Высокого  Лорда  Морэма  в  Палате  Совета,  но  тот   не
откликнулся  на  призыв  Квена.  Он  слушал  его краем уха,  не вникая и не
спрашивая  о  подробностях.  Пока  один  из  стражей  объяснял  гонцу,  что
случилось в разрушенном огнем Совете,  Морэм выбросил из головы все мысли о
сражении,  о том, какая опасность угрожает Замку, и думал об одном - о том,
что собирался наконец сообщить Лордам.
     Они сидели  на  своих  местах вокруг чаши с гравием,  положив жезлы на
каменный стол перед собой - Тревор и Лория слева,  Аматин справа от Морэма.
В его дрожащих руках пылал крилл,  подтверждая тем самым,  что Белое Золото
снова в Стране.  Он едва различал этот  свет  -  его  глаза  воспалились  и
слезились,  но  он  ничего  не мог с этим поделать.  Безмолвно открыв перед
Лордами свои мысли,  он поделился с  ними  знанием,  которое  тяготило  его
сильнее,  чем  он  способен был выдержать.  Он сообщил им,  как ему удалось
пробудить крилл от каменного сна и почему он сейчас не  жжет  его  уязвимую
плоть.
     Он почувствовал,  как Аматин отпрянула,  услышав сказанное; как Тревор
задрожал от боли,  которая лишь частично объяснялась его ранами;  что Лория
думала только о новом мощном оружии. Он растворился в каждом из них, ничего
больше не утаивая.  Доказательство он держал в руках,  поэтому они не могли
усомниться в его словах. Посреди разгромленного Совета, не сводя взглядов с
сияющего крилла, они шаг за шагом проследили за всем ходом его рассуждений,
которые,  в  конце концов,  привели его к тайному знанию,  и поняли,  какие
опасения заставляли его до сих пор скрывать это знание.
     Наконец Аматин не в силах  была  больше  сдерживать  рвавшийся  наружу
вопрос;  она  хотела,  чтобы  все  в  Ревелстоуне  услышали  его.  Смущенно
сглотнув, она спросила звонким голосом:
     - Ведь это мы сами...  Добровольно... В течение многих поколений Лорды
придерживались Учения Кевина.
     - Да,  Лорд,  -  прошептал  Морэм,  зная,  что любое его слово услышит
каждый, находящийся в Совете.. - Клятва Мира препятствовала...
     - Вот именно,  Высокий Лорд.  - Казалось,  ей  внезапно  стало  трудно
дышать. - Тогда мы пропали.
     Морэм знал,  что  она  права,  что  здесь  нет  решения.  Он внутренне
собрался,  в который раз ощутив на своих  плечах  ответственность  Высокого
Лорда.
     - Нет.
     - Если нам будет не на что опереться,  нам конец,  - возразила она.  -
Без Клятвы Мира мы станем не теми, кто мы есть, и нам конец.
     - Томас Кавенант вернулся,  - откликнулась Лория. Однако Аматин тут же
бесцеремонно нанесла удар по тому, что Лория считала их последней надеждой.
     - Ну и что?  У него или нет силы,  или его сила губит Клятву Мира, без
которой мы, несмотря на все свои усилия, не сможем защитить Страну. В обоих
случаях мы пропали.
     - Нет,  -  повторил  Высокий  Лорд,  -  не  пропали.  Мы..,  и юр-Лорд
Кавенант..,  должны оказаться  достаточно  мудры,  чтобы  использовать  как
Клятву Мира,  так и силу.  Мы должны сохранить наше знание,  остаться теми,
кто мы есть, иначе можно впасть в отчаяние и Осквернение, как это случилось
с  Кевином-Расточителем  Страны.  И  все  же нам не следует отказываться от
применения силы,  или мы потерпим неудачу,  даже делая  все  возможное  для
Страны.  Может быть,  в будущем Лорды решат, что нужно полностью отказаться
от Учения Кевина - пойти своей дорогой,  найти собственное Учение,  которое
не  будет  в такой степени подвержено разрушению.  У нас нет времени на эти
поиски.  Зная,  насколько опасна эта сила,  мы должны больше полагаться  на
самих себя, если не хотим предать Страну.
     Его слова  звучали в разрушенной Палате как удары колокола,  но прошло
какое-то время, прежде чем Аматин произнесла с болью:
     - Ты предлагаешь нам сохранить то,  что  противоречит  друг  другу,  и
говоришь,  что  мы  должны использовать и то и другое.  Это легко только на
словах.
     Высокий Лорд промолчал.  Он хотел,  чтобы она сама подумала о том, как
можно  преодолеть  это  противоречие;  вместо  того чтобы убеждать ее,  он,
продолжая держать мысли открытыми,  дал ей почувствовать,  как сильно любит
Страну,  Ревелстоун и ее саму.  И он улыбнулся, когда Лорд Тревор задумчиво
произнес:
     - Это возможно.  Я испытывал нечто похожее.  Мне  понадобилось  совсем
немного усилий,  чтобы прийти в себя, как только необходимость помочь Замку
стала для меня важнее, чем страх перед врагами.
     - Страх... - как эхо, повторила Лория, явно соглашаясь с ним.
     И Морэм добавил:
     - Страх. Или ненависть.
     Чуть позже,  все поняв, Аматин тихо заплакала. Призвав на помощь Лорию
и Тревора,  Морэм постарался передать ей свое мужество, пока ее страх перед
опасностью осквернить Страну не исчез.  Тогда Высокий Лорд положил крилл  и
оглядел Совет.
     Сквозь дым,  который по-прежнему витал в воздухе,  он увидел Хранителя
Торма и Трелла.  Трелл по-прежнему не осознавал, что происходит, охваченный
непонятным ему самому ужасом. Торм сочувственно качал головой, представляя,
какие муки должен был испытывать гравелингас,  поднявший  руку  на  камень,
который  он  так  любил.  Оба  молчали,  и  Морэм пристально глядел на них,
испытывая чувство вины за то, что случилось с Треллом.
     Однако он не успел произнести ни слова,  как в  Палату  Совета  вбежал
другой  гонец  от  вомарка  Квена  и потребовал,  чтобы его приняли.  Когда
Высокий Лорд поднял на  него  глаза,  гонец  настойчиво  повторил,  что  им
требуется помощь.
     - Скоро,  - вздохнул Морэм.  - Теперь уже скоро. Передай Квену, что мы
придем,  как только появится возможность.  Лорд Тревор ранен.  Я тоже. - Он
поднял руку и прикоснулся к обожженной коже на голове. - Лорду Аматин и мне
нужно как следует подкрепиться и отдохнуть. А Лорд Лория...
     - Я пойду,  - твердо произнесла Лория. - Я еще сделала для Ревелстоуна
не  все,  что в моих силах.  - Потом она сказала,  обращаясь к посланцу;  -
Проводи меня туда,  где сейчас труднее всего,  а после этого отправляйся  к
вомарку Квену и передай ему ответ Высокого Лорда.
     Ее движения  приобрели  не свойственную прежде уверенность,  как будто
то,  что она услышала от Морэма,  развеяло все ее сомнения и  отмело  прочь
колебания.  Поднявшись  по  ступенькам,  она последовала за воином на южную
стену Замка.  По дороге она сказала стражникам,  чтобы они позвали к Лордам
Целителей и принесли еду.
     Как только  они ненадолго остались одни,  Торм воспользовался случаем,
чтобы спросить Морэма, как можно помочь Треллу.
     Морэм пристально разглядывал  изуродованные  галереи,  словно  пытаясь
таким  образом  оценить степень разрушений,  происшедших в душе Трелла.  Он
видел,  что потребуется работа нескольких поколений  мастеров  радхамаерля,
чтобы вернуть Палате Совета ее прежний вид.  Слезы снова навернулись ему на
глаза, и он сказал, обращаясь к Торму:
     - Целители должны его вылечить.  Может быть,  им удастся  восстановить
его память.
     - Хорошо  ли  это  для  него?  Что с ним будет,  когда он поймет,  что
сделал?
     - Мы должны помочь ему.  Я должен помочь.  Нужно  сделать  все,  чтобы
вылечить его,  как бы трудно это ни было.  И прежде всего я, который бросил
его в трудную минуту, должен приложить к этому все старания.
     - Бросил его? - спросил Тревор. От боли, которую причиняла рана, кровь
отхлынула от его лица,  но он не потерял присутствия духа, позволившего ему
встать на защиту Замка. - Каким образом? Ты не виноват в том, что он впал в
такое отчаяние.  Если бы ты относился к нему с подозрением, ты бы ничего не
добился,  кроме того,  что ему стало бы еще хуже.  Подозревать - значит  не
доверять даже самому себе.
     Морэм кивнул:
     - Я  и не доверял - не доверял никому.  Я хранил знание в секрете даже
тогда,  когда понял,  что это не правильно. Счастье, что ущерб, причиненный
им, был относительно невелик.
     - И все же ты вряд ли смог бы ему помешать...
     - Возможно.  Но  не  исключено,  что,  если бы я поделился с ним своим
знанием - так,  чтобы он понял,  насколько оно опасно,  -  он  в  последнюю
минуту вспомнил бы о том,  кем он был - гравелингасом радхамаерля; и любовь
к камню возобладала бы в его сердце.
     Торм согласился с этим и, выражая свое сочувствие Треллу, сказал:
     - Вы были не правы. Высокий Лорд.
     - Да,  Хранитель, - откликнулся Морэм с глубокой мягкостью в голосе. -
Я - тот,  кто я есть...  Я - смертный человек.  И мне еще многому предстоит
научиться.
     Торм опустил голову.  Некоторая напряженность, которая ощущалась в его
фигуре,  могла бы навести на мысль,  что он сердится,  но, пережив вместе с
ним это тяжелое испытание, Морэм теперь лучше понимал его.
     Чуть позже несколько Целителей торопливо прошли в Совет.  Они принесли
с  собой пару носилок и заботливо уложили на одни из них Трелла.  На другие
заставили лечь Лорда Тревора,  игнорируя его протесты.  Торм вышел вместе с
Треллом.  Вскоре  в  Совете,  кроме  Морэма  и Аматин,  остались лишь воин,
принесший им еду, и Целитель, который осторожно смазал ожоги Высокого Лорда
успокаивающей мазью.
     После того  как  раны  Морэма  были  обработаны,  он  отпустил воина и
Целителя.  Он знал, что Аматин хочет поговорить с ним, и решил предоставить
ей такую возможность.  Затем он принялся за еду.  Отдавая себе отчет в том,
как сильно он устал,  он ел медленно,  чтобы заодно отдохнуть  и  набраться
сил.  Поэтому,  покончив с едой,  он был уже в состоянии вновь приняться за
работу.
     Лорд Аматин тоже хранила во время еды молчание;  ее челюсти, казалось,
двигались в том же ритме, что и у него, как будто перед лицом угрожающей им
опасности ей не оставалось  ничего  другого,  как  во  всем  следовать  его
примеру.  Морэм чувствовал, что ее давнишняя увлеченность изучением Заветов
Кевина в огромной степени мешала воспринять то,  что он сказал;  ее вера  в
знания Старых Лордов была чрезвычайно велика.  Поэтому он молчал,  пока ел;
и,  закончив,  он продолжал хранить молчание,  отдыхая и выжидая,  пока она
сама выскажет то, что лежало у нее на сердце.
     И все же ее вопрос застал его врасплох.
     - Высокий Лорд,  - спросила она, кивнув в сторону крилла, - если Томас
Кавенант вернулся в Страну, кто вызвал его? Как это вообще могло произойти?
И где он сам?
     - Аматин... - начал было Морэм.
     - Кто, кроме Презирающего, способен это сделать?
     - Существует...
     - И если это сделал не Лорд Фоул,  тогда где появился Кавенант? Как он
может помочь нам, если здесь его нет?
     - Он будет помогать не нам,  - твердо произнес Морэм, чтобы остановить
поток ее вопросов. - Если он и окажет помощь, то Стране, а не нам. В Стране
есть и другие места,  где он может  быть  полезен,  -  да  и  другие  люди,
способные вызвать его. Мы и Лорд Фоул - не единственные, кто владеет силой.
Даже сам Создатель может действовать так, если сочтет нужным.
     Она не спускала с него  глаз,  пытаясь  понять,  чем  объясняются  его
уверенность и спокойствие.
     - В  отличие  от  тебя  я  потеряла  веру в Создателя.  Даже если он и
существует,  то есть нечто,  что мешает ему защитить Землю... Разве легенды
не  говорят  о том,  что Создатель разрушит Арку Времени,  если возложит на
Землю руки,  и тогда сама Арка и весь мир вообще  исчезнут,  а  Презирающей
станет свободен?
     - Да,  так  сказано,  -  подтвердил  Морэм.  - Я в этом не сомневаюсь.
Однако судьба любого находится во власти  его  Создателя.  А  у  нас  своей
работы хватает. Нам ни к чему возлагать на себя бремя богов.
     Аматин вздохнула:
     - Ты уверенно говоришь, Высокий Лорд. Я не могла бы так рассуждать.
     - Тогда не говори об этом.  Я говорю так лишь затем,  чтобы подбодрить
самого себя.  Ты - другой человек,  и смелость у тебя другая. Только помни,
что  ты - Лорд,  слуга Страны.  Помни о любви,  которая заставила тебя быть
тем, кто ты есть, и не оглядывайся.
     - Да, Высокий Лорд, - ответила она, напряженно вглядываясь в его лицо.
- Однако я не доверяю этой силе, которая допускает возможность Осквернения.
Это очень рискованно.
     Она снова перевела пристальный взгляд с него на  крилл.  Его  самоцвет
пылал сверхъестественным огнем, и что он обещал, было не ясно - может быть,
жизнь,  а может быть,  и смерть.  Медленно протянув  руку,  Морэм  коснулся
рукоятки.
     Но его  восторг  уже в какой-то степени угас и жар крилла заставил его
отдернуть руку. Он криво усмехнулся.
     - Да, - вздохнул он, будто обращаясь к мечу:
     - Это риск. Я сам боюсь.
     Он снял накидку,  осторожно завернул в нее крилл и положил в  стороне,
чтобы  Лорды могли позднее унести его в такое место,  где им было бы удобно
заняться его изучением.  Мельком взглянув на Аматин,  он  увидел,  что  она
пытается улыбнуться.
     - Идем,  сестра  Аматин,  - сказал он,  радуясь тому,  что в ней вновь
пробудилась отвага. - Мы и так слишком задержались с нашими делами.
     Вдвоем они присоединились к Лорду Лории и с помощью огня своих посохов
помогли ей отразить нападение орд Презирающего.
     Позже, после полудня, Аматин и Морэм вновь встретились с забинтованным
и прихрамывающим Тревором.  К этому времени  Ревелстоун  выдержал  одну  из
самых  неистовых атак Сатансфиста.  Лорды оказали своей Армии поддержку,  в
которой та нуждалась,  да и Квен действовал  умело  и  казался  неутомимым.
Убитых среди защитников почти не было, в то время как потери нападающих все
увеличивались.  В  атаке  подобного  рода  юр-вайлы  не  могли  действовать
эффективно.  В  результате  Лордам  удалось  уничтожить огромное количество
пещерников и других тварей.  Еще до того как бледный день  сменился  ночью,
самадхи-Опустошитель отозвал свои силы обратно.
     Но это  вовсе  не  означало,  что  он  собирался дать защитникам Замка
отдохнуть.  Атака возобновилась,  как только наступила  ночь.  По  покровом
холодной  зимней  тьмы  юр-вайлы  стремительно  двинулись  вперед,  поливая
зубчатые стены своей едкой жидкостью,  а за ними тяжело нагруженные  отряды
других   тварей  тащили  щиты  и  лестницы  Этот  бой  отличался  слепой  и
безрассудной яростью;  это была дикая попытка просто сломить оборону  Замка
одним  махом.  На это войско Фоула было нацелено и не собиралось отступать.
Рыча от голода,  эти твари выстроились,  намереваясь сломить  сопротивление
Ревелстоуна как можно скорее.
     Бои продолжались  и  в  последующие дни.  Теперь потери Сатансфиста не
намного превышали по численности поступившее подкрепление,  и он действовал
более  осторожно.  Эти  не  прекращающиеся  атаки не позволяли воинам Замка
восстановить силы.  Несмотря на все усилия  Квена  чередовать  Дозоры  так,
чтобы   они  все-таки  хоть  немного  отдыхали,  усталость  его  армии  все
возрастала - а утомленных воинов одолеть  легче.  И  тот,  кто  падал,  уже
больше не вставал.
     Но армия  не  одна  несла  на  себе  всю  тяжесть  сражений  -  в  них
участвовали и гравелингасы,  и хайербренды,  и Учителя Лосраата. Те, кто не
был  занят  срочными делами - изгнанные из своих домов фермеры,  художники,
даже дети постарше,  - помогали чем могли:  они подносили стрелы  и  другое
оружие,  стояли на страже, передавали послания. Таким образом, Дозоры могли
хоть в какой-то степени отдыхать. И Лорды без задержек появлялись там, куда
бы их ни призвал Квен.  Сила их посохов действовала мощно и неотразимо; они
боролись не  только  с  врагами,  но  и  с  отчаянием,  в  которое  впадали
утомленные люди - отчаянием,  которое могло привести к Скверне,  чего никто
из них не хотел.
     Так шла битва за Замок Лордов.  Дозор за Дозором  сражались  день  ото
дня;  запасы  пищи таяли;  Целителям для лечения нужны были травы,  которых
становилось все меньше. Непрерывное напряжение наложило свою мрачную печать
на лица людей,  истощило плоть;  казалось,  в их душах не осталось места ни
для чего,  кроме невыносимой усталости  и  скверных  предчувствий.  Но  без
Ревелстоуна сама их жизнь была бы окончена - и они держались.
     Вначале Лорды  думали  только о том,  что было так или иначе связано с
защитой Замка.  Они почти бессознательно и с  некоторой  опаской  старались
даже  не  вспоминать о своем опасном знании.  Они использовали свою энергию
для работы и для сражений,  а не для обдумывания того,  что считали крайним
средством.  Но после шести дней неустанных атак на Замок Высокий Лорд Морэм
поймал себя на  том,  что  боится  наступления  момента,  когда  Сатансфист
изменит  свою  тактику  -  когда Опустошитель и его хозяин снова используют
Камень и Жезл.  На седьмую ночь  Морэму  снились  кошмары,  в  которых  ему
являлись  призрачные  тени и слышался крик Вольного Ученика.  Проснувшись в
холодном поту,  он тут же отправился в предгорья,  чтобы убедиться,  что  с
Вольным Учеником Мерцающего озера ничего страшного не произошло.
     Ученик был цел и невредим, так же как и дочери Лории, однако Морэму от
этого легче не стало.  Он чувствовал,  он был  уверен,  что  именно  сейчас
кто-то  где-то  в  муках  умирает.  Подбадривая  себя,  чтобы  унять дрожь,
вызванную страхом,  он снова созвал Лордов на  Совет,  где  впервые  поднял
вопрос   о  том,  как  их  новое  знание  может  быть  использовано  против
Презирающего.
     Его вопрос зажег тревожный огонь в душах всех. Аматин широко открытыми
глазами  неотрывно смотрела на Высокого Лорда,  Тревор вздрогнул,  Лория не
отрывала взгляда от своих рук.  Хотя они молчали, Морэм чувствовал волнение
с  такой  остротой,  как  будто они произнесли вслух:  "Ты думаешь,  что мы
должны повторить то,  что сделал Кевин-Расточитель Страны?" Но он знал, что
в  их  молчании  нет осуждения.  Он смотрел на них выжидательно,  и наконец
Лория сказала:
     - Когда ты боролся с огнем в Палате Совета, ты расхлебывал последствия
ошибки,  допущенной другим. Ты не боишься сам совершить нечто подобное? Как
ты будешь управлять силой, если ее вызовешь?
     На это у Морэма не было ответа.
     Затем Тревор с явным усилием заставил себе произнести;
     - Мы  не  знаем,  как  создать  каналы  для   этой   энергии.   Сердце
подсказывает мне,  что наших жезлов будет недостаточно - их могущества вряд
ли хватит на то,  чтобы управлять такой мощью. У нас нет Посоха Закона, а я
не знаю другого средства, которое могло бы его заменить.
     - И этого знания, - резко сказала Аматин, - в которое ты отваживаешься
верить,  оказалось не достаточно для Высокого Лорда Кевина, сына Лорика. Он
только впал в отчаяние.  Я... Я отдала свою жизнь его Учению, и я знаю, что
говорю.  Эта сила - тупик,  иллюзия.  Ею  невозможно  управлять.  В  первую
очередь  она бьет по тому,  кто ею владеет.  Лучше умереть с Клятвой Мира в
сердце, чем выиграть один день жизни ценой такого риска!
     Но Морэм по-прежнему молчал.  Он не мог высказать никаких убедительных
доводов   в   пользу   своего  предложения.  Им  двигало  только  холодное,
пронизывающее  душу  предчувствие;  шестым  чувством  он  с  непередаваемым
страхом  ощущал  ужасное,  неизвестное,  которое  где-то пока еще далеко от
Ревелстоуна, крадучись, шло по Стране.
     Аматин жестко закончила:
     - Ты  боишься,  что  юр-Лорд  Кавенант  все  равно  приведет   нас   к
Осквернению?
     Он не смог отрицать, что именно этого и боялся.
     Так безрезультатно  закончился этот Совет,  и Лорды вернулись к защите
Замка.
     А бой все еще  продолжался.  Четыре  дня  Лорды  боролись  всей  силой
огненных жезлов,  невзирая на невыносимую усталость,  и остальные обитатели
Ревелстоуна делали все,  чтобы отогнать от  стен  пещерников,  юр-вайлов  и
каменные отродья.  Но Сатансфист не сдавался.  Он снова и снова возобновлял
штурм - словно потери для него ничего не значили,  -  отправляя  все  новые
отряды  разрушать  город.  И  цена,  которую  Замок  Лордов  платил за свою
твердость, возрастала день ото дня.
     На пятый день  Морэм  покинул  поле  боя,  чтобы  проверить,  в  каком
состоянии город.  К нему присоединился вомарк Квен.  Когда они увидели, как
мало осталось  запасов,  и  подсчитали  потери,  Квен  устремил  на  Морэма
твердый, пристальный взгляд и резко, с дрожью в голосе, произнес:
     - Мы погибли. Если Опустошитель не даст нам передышки, мы погибли.
     Морэм взглянул в глаза старого друга:
     - Сколько времени мы можем продержаться?
     - Самое  большее  - тридцать дней.  Сорок - если мы перестанем кормить
больных, раненых и ослабленных.
     - Мы не будем отказывать в еде никому, кто еще жив.
     - Тогда тридцать.  Или меньше - если мои ослабевшие  воины  не  смогут
защитить стены...  - Он запнулся и опустил глаза.  - Высокий Лорд,  неужели
это случится? Неужели это конец - нам и Стране?
     Морэм твердо положил руку на плечо Квена:
     - Нет,  мой друг.  Мы еще не  исчерпали  всех  своих  возможностей.  И
Неверящий... Не забывай о Томасе Кавенанте.
     Услышав это имя, Квен, как обычно, посуровел.
     - Я не смог бы забыть о нем, даже если бы захотел. Он будет...
     - Спокойно, вомарк, - безо всякого раздражения прервал его Морэм. - Не
следует пренебрегать пророчествами.  На Земле есть такие тайны,  о  которых
нам ничего не известно.
     Секунду спустя Квен пробормотал:
     - Вы все еще верите в него?
     Высокий Лорд ответил без малейшего колебания:
     - Я верю в то, что в жизни есть не только Зло.
     Квен задумался, пытаясь понять, из какого источника Морэм черпает свою
уверенность. На его лице появилось протестующее выражение, но прежде чем он
успел что-либо произнести,  появился гонец,  призвавший его на поле боя. Он
тотчас повернулся и зашагал прочь.
     Проводив его взглядом,  Морэм встряхнулся и отправился к Целителям. Он
хотел узнать, не наступило ли улучшения в состоянии Трелла, мужа Этиаран.
     Один из залов,  откуда сейчас доносились стоны.  Целители превратили в
госпиталь для сотен раненых;  там Морэм нашел могучего прежде гравелингаса.
Превратившись   в   беспомощную   развалину,  тот  лежал,  растянувшись  на
соломенном тюфяке в центре зала.  Его терзало сильное воспаление  мозга.  К
вящему  ужасу  Морэма,  он  был похож на всех жертв Кавенанта.  Руки Морэма
затряслись.  Он знал, что не сможет выдержать, если ему придется наблюдать,
как происходит это неизбежное опустошение.
     - Сначала мы положили его к стене, - тихо сказал один из служителей, -
чтобы он мог быть поближе к камню.  Но он в ужасе старался как можно дальше
отодвинуться от нее. Тогда мы перенесли его сюда. Он не пришел в себя, но и
не кричал больше. Пока мы ничем не смогли ему помочь.
     - Кавенант вылечит его, - ответил Морэм, как будто возражая служителю.
- Он должен.
     Дрожа, он  пошел  прочь  и  попытался  освободиться  от своего страха,
сражаясь за Ревелстоун.
     На следующую ночь самадхи изменил свою тактику. Под прикрытием темноты
отряд  пещерников  осуществил стремительную атаку и вскарабкался на одну из
главных зубчатых стен.  Когда воины выбежали, чтобы отразить нападение, два
клина  юр-вайлов,  спрятавшиеся  в темноте возле стен,  быстро сформировали
Защитную Стену между соседними зубцами,  отрезав  таким  образом  некоторых
воинов, оказавшихся в ловушке, и лишив их возможности спастись. Два Дозора,
которые угодили в нее,  были зарезаны юр-вайлами  еще  до  того,  как  Лорд
Аматин  смогла  уничтожить  Защитную  Стену.  Нечто подобное было проделано
сразу в нескольких местах вокруг Ревелстоуна.
     Вомарк Квен потерял более ста шестидесяти  воинов,  прежде  чем  понял
цель этой тактики. Сейчас враги стремились не разрушать Ревелстоун, а убить
как можно больше его защитников.
     Теперь Лорды были вынуждены принять на себя главный удар  в  борьбе  с
этой  новой формой нападения:  обезвредить Защитную Стену могли только они.
Пока темнота скрывала подбирающихся к стенам юр-вайлов, атаки продолжались,
не  давая  Лордам  ни  малейшей  возможности  отдохнуть.  А  когда наступил
рассвет, Шеол-Сатансфист вернулся к своей прежней тактике.
     После четырех ночей таких атак Морэм и его соратники едва держались на
ногах.  Уничтожение  каждой  Защитной Стены стоило двоим из них тяжелейшего
напряжения.  Один Лорд не мог достаточно быстро справиться с  шестьюдесятью
или  даже  сотней юр-вайлов.  Аматин выглядела совсем больной,  бледной,  с
ввалившимися глазами;  когда-то крепкие мышцы Лории обвисли,  утратив  свою
упругость;  Тревор  все время вздрагивал,  как будто даже находясь в полной
безопасности в Замке,  он был окружен вампирами.  У самого Морэма постоянно
болело  сердце.  Все  они  имели  теперь возможность почувствовать на себе,
насколько точны были жестокие предсказания  Квена,  и  их  уже  тошнило  от
этого.
     Забывшись после  четвертой  такой  ночи  на  короткое  время тревожным
полусном,  Высокий Лорд обнаружил,  что все  время  шепчет,  как  в  бреду:
"Кавенант, Кавенант", - словно пытаясь напомнить Неверящему о его обещании.
     На следующее утро атаки прекратились.  На Ревелстоун опустилась тишина
- точно покой  открытых  могил.  Все  твари  вернулись  в  свои  лагеря,  а
Ревелстоун вздрагивал,  словно израненный узник в промежутке между пытками.
Морэм воспользовался этой возможностью,  чтобы подкрепиться; однако он клал
еду в рот не глядя и жевал,  не чувствуя вкуса. Гдето в глубине сознания он
пытался вычислить,  на сколько времени еще его хватит.  Тем не менее он тут
же   откликнулся   на  сообщение  гонца  о  том,  что  самадхи-Опустошитель
приблизился к Замку один.
     Под прикрытием арочных сводов, способных защитить от любого нападения,
Морэм  и  остальные  Лорды  вышли  на  один  из  балконов,  расположенных в
восточной части Замка, и оказались лицом к лицу с Сатансфистом.
     Великан-Опустошитель приближался    к    Замку    с     издевательской
развязностью,  каждым своим жестом выражая презрение.  В огромном кулаке он
сжимал кусок Камня,  от которого в замерзшем  воздухе  поднимался  холодный
пар. Он остановился на таком расстоянии, чтобы стрелы не могли достать его,
искоса взглянул на Лордов и хрипло прокричал:
     - Эй, Лорды! Приветствую вас! Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо?
     - Хорошо!  - повторил Квен,  понизив голос. - Пусть только подойдет на
пять шагов поближе, и я ему покажу "хорошо".
     - Мой хозяин беспокоится о вас!  - продолжал самадхи. - Он боится, как
бы вы ни пострадали в этом бессмысленном конфликте!
     Глаза Высокого Лорда насмешливо вспыхнули.
     - Твой хозяин живет страданиями других!  Ты хочешь, чтобы мы поверили,
будто он больше не творит злых дел?
     - Он  удивлен  и опечален тем,  что вы так упорно сопротивляетесь ему.
Разве вы все еще не поняли,  что он единственный,  кто несет слово истины в
этот  уродливый  мир?  Лишь  он имеет силу - и лишь в нем заключена правда.
Суть Создателя мира - презрение и жестокость!  Все,  у кого  есть  мозги  и
глаза,  знают это.  Все,  кто не боятся взглянуть истине в лицо, знают, что
Лорд Фоул - вот единственная истина.  Неужели вас ничему  не  научили  ваши
страдания?  И  Томас Кавенант ничему вас не научил?  Сдавайтесь,  я говорю!
Перестаньте упрямиться.  К чему вам эти бессмысленные мучения?  Сдавайтесь!
Клянусь, вы станете слугами Лорда Фоула по рангу равными мне!
     Несмотря на  язвительный  сарказм  слов  Опустошителя,  они звучали со
странной убедительностью.  Дело было в могуществе Камня,  который принуждал
слушателей  повиноваться.  Пока  самадхи  говорил,  Морэм  чувствовал,  как
стремление противиться куда-то исчезает.  У него заболело горло, точно само
тело готово было предать его;  он с трудом сглотнул, прежде чем смог начать
говорить.
     - Самадхи-Шеол...  - чуть слышно просипел он, сглотнул снова и, вложив
в голос всю свою решимость, прокричал:
     - Самадхи-Шеол!  Ты пытаешься рассмешить нас,  но нам не смешно! Мы не
слепые - мы видим, на какой жестокости основаны твои доводы. Убирайся! Фоул
-  раб!  Забирай  отсюда  армию  своих презренных мучеников и возвращайся к
хозяину.  Он заставил тебя страдать - пусть радуется,  пока может.  Дни его
могущества сочтены.  Когда ему придет конец,  будь уверен - он и пальцем не
пошевельнет,  чтобы спасти твою жалкую жизнь.  Убирайся,  Опустошитель! Мне
неинтересно слушать твои дешевые насмешки.
     Он надеялся,  что,  разозлившись.  Опустошитель  забудется  и подойдет
ближе,  тогда  стрелы  смогут  достать  его.  Но   Сатансфист   лишь   дико
расхохотался,  зашагал  прочь  и крикнул,  чтобы его силы снова двинулись в
атаку.
     Морэм отвернулся и с  трудом  заставил  себя  взглянуть  на  остальных
Лордов.  Но  они  не  смотрели на него.  Их внимание было поглощено гонцом,
который,  дрожа, стоял перед ними. Несмотря на стужу, у него было мокрое от
пота и страха лицо, горло его свело, и он не мог произнести ни слова. Молча
он сунул  руку  за  пазуху,  вынул  оттуда  сверток  и  трясущимися  руками
развернул его.
     Спустя мгновение напряженного ожидания он извлек оттуда крилл.
     Его драгоценный камень стал тусклым, как сама смерть.
     Морэму показалось,  что он слышит стоны,  вздохи, плач, но он не был в
этом уверен.  Страх ревел в его ушах, заглушая все прочие звуки. Он схватил
крилл.  Пристально,  с ужасом глядя на него,  он упал на колени, словно его
ноги  подломились.  Со  всей  силой,  к  которой  вынуждала   его   крайняя
необходимость, он вперил свой взгляд в самоцвет, пытаясь уловить в нем хоть
слабый отблеск жизни.  Однако металл остался холодным, когда он прикоснулся
к  нему,  и  края  лезвия потускнели.  Слепая,  бесстрастная зима завладела
камнем, проникнув до самых его глубин.
     Надеяться на дикую магию больше было нечего. Кавенанта не стало.
     И только теперь Морэм понял, почему смеялся Опустошитель.
     - Морэм?
     - Высокий Лорд!
     - Морэм!
     До него донеслись молящие о  чем-то,  нет  -  требовательные,  зовущие
голоса,  но он не обращал на них никакого внимания.  Он отклонил их помощь.
Пророчество,  которого он опасался,  сбылось.  Ему нечего было ответить  на
призывы, мольбы и просьбы.
     - Ах, Высокий Лорд!
     В едва доносившихся до него словах звучали и слезы, и отчаяние, но ему
нечего было ответить.
     Едва осознавая,  что делает, он поднялся на ноги и вернул крилл гонцу.
Ему  хотелось  убрать  его с глаз долой,  точно меч предал его,  однако это
ощущение было лишь частью того, что он испытывал. Почти спокойным жестом он
потуже  запахнул на себе тонкую голубую мантию,  словно был настолько глуп,
чтобы верить, будто она защитит его от холода, и в оцепенении пошел прочь с
поля  боя.  Копна  коротких,  жестких  волос,  уже  отросшая после пожара в
Совете, придавала ему немного сумасшедший вид. Люди двинулись вслед за ним,
умоляя,  прося о чем-то,  но он продолжал широко шагать,  все время обгоняя
их, чтобы не видеть этих несчастных лиц.
     Он не думал о том,  куда идет,  пока  не  достиг  места,  где  галерея
разветвлялась.  Здесь  необходимость  выбирать  снова  навалилась на него -
влево и вниз простирался Замок,  вправо и вверх тянулось нагорное плато. Он
решил  повернуть вправо,  не в силах выносить обвинений Ревелстоуна,  пусть
даже не намеренных,  а также потому,  что теперь стал человеком, у которого
не было больше выбора.
     Когда он начал долгий подъем наверх,  люди,  шедшие следом, постепенно
отстали. Он услышал их шепот:
     - Он идет к Вольному Ученику - толкователю снов. Однако он направлялся
совсем  не  туда;  вопросов  к оракулу у него не было.  Прорицания оракулов
предназначались для тех, для кого их неясные видения могли что-то изменить,
но  сейчас  Высокий  Лорд  Морэм,  сын Вариоля,  мог рассчитывать только на
собственное мужество.
     Цепенея от страха,  он выбрался на плато,  по  которому  гулял  ветер.
Сквозь  его  завывания он слышал грохот битвы у стен Замка,  цепи атакующих
бросались на них, словно пытаясь раздробить непокорные, но в конечном счете
ломкие скалы.  Но он не стал вслушиваться в эти звуки, просто выкинул их из
головы;  это был всего лишь символ ужасной судьбы,  которая ожидала Страну.
Без Томаса Кавенанта!.. Но Морэм не в силах был довести до конца эту мысль.
Он поднялся на бесплодную возвышенность и пошел  прочь  от  Ревелстоуна,  к
реке и вдоль ее северного берега, ощущая разверзшуюся в душе бездну. Именно
это должен был чувствовать Кевин-Расточитель Страны -  сказал  он  себе,  -
когда  Лорд  Фоул нанес ему поражение под Кураш Пленетор.  Он не знал,  как
можно вынести такую боль.
     Через некоторое время он обнаружил,  что стоит на  холодном  ветру  на
холме,  возвышающемся над Мерцающим озером, поверхность которого оставалась
гладкой, несмотря на сильный ветер. Хотя небо над ним было серым, как прах,
оставшийся после конца света,  озеро,  казалось,  еще не забыло,  что такое
солнечный свет.  В нем отчетливо отражались холмы и далекие горы,  и сквозь
кристально чистую воду Морэму видно было глубокое дно.
     Он знал,  что  ему  следовало  делать;  ему не хватало смелости,  а не
понимания.  Замерзнув, он спустился вниз, к озеру, потому что больше некуда
было  идти.  От  Мерцающего исходила мощная Сила Земли.  Он положил жезл на
берег,  снял одежду и бросился в озеро,  молясь о том,  чтобы ледяная  вода
сделала за него то, что он не мог сделать сам.
     Хотя он окоченел от холода, вода, казалось, ошпарила тело, вырвала его
из оцепенения,  зажгла огонь в его крови.  У него и в мыслях не было плыть,
когда  он  заскользил  в  глубину,  но мощная сила Мерцающего вызвала в нем
ответную реакцию,  заставив устремиться вверх. Задохнувшись, он вскрикнул и
забил руками по воде,  пытаясь,  несмотря на обжигающий холод, восстановить
дыхание, а затем поплыл к берегу, туда, где оставил свою одежду.
     Карабкаясь по склону холма,  он чувствовал, что все его тело горит, но
не  одевался  до тех пор,  пока вода на коже заледенела от ветра.  Тогда он
быстро натянул одежду и прижал жезл к груди,  чтобы жар согревал  его  там,
где  это  было важнее всего.  Его бил лихорадочный озноб,  и Морэм обхватил
себя руками,  стараясь помочь своему сердцу справиться со страхом,  который
ему предстояло испытать.
     Он должен был сделать то,  что,  очевидно,  было невозможно. Он должен
убить самадхи Сатансфиста.
     Ему требовалась помощь.
     Беспощадно отбросив в сторону все прошлые  сомнения  и  колебания,  он
обратился к тому, кто единственный мог помочь ему, - к тому, чья верность в
полной мере соответствовала крайней нужде Морэма.  Он поднес руку ко рту  и
три раза пронзительно свистнул.
     Казалось, буйный  ветер  в  одно  мгновение подхватил звуки,  разнес и
раздробил их.  Там,  где эхо было обычным явлением,  его призыв остался без
ответа,  пропал;  ветер разорвал и унес его,  словно задался целью помешать
ему выполнить свое намерение,  сделать так, чтобы тот, кого он призывал, не
услышал  его.  Стараясь  не падать духом,  Морэм поднялся по склону холма и
остановился на  вершине  в  ожидании.  Беспокойство,  близкое  к  отчаянию,
переполняло его сердце,  но он повернулся лицом к западным горам, как будто
никогда не знал ни сомнений, ни страха.
     Прошли долгие  минуты,  во  время  которых   его   тревога   усилилась
настолько,  что  он  готов  был  закричать,  прежде  чем он заметил неясное
коричневое пятно,  которое  двигалось  к  нему  с  далеких  гор.  Душа  его
воспрянула,  несмотря  на все тяготы;  ветер трепетал и бился в ушах,  а он
стоял,  повернувшись к приближающемуся ранихину,  который  ответил  на  его
вызов.
     Ожидание длилось так долго, что кровь почти заледенела у него в жилах,
но в конце концов ранихин добрался до  подножия  холма  рядом  с  озером  и
приветственно заржал.
     Морэм вздохнул,  увидев,  в каком он был состоянии.  Ранихины обладали
способностью загодя предчувствовать вызов,  и  Дринни  покинул  Равнины  Ра
много  дней  назад.  По дороге ему пришлось спасаться от армии Сатансфиста,
пересечь Центральные Равнины и Западные Горы,  а потом в разгаре лютой зимы
искать новую дорогу через горные отроги,  за которыми находился Ревелстоун.
Долгий тяжелый путь дорого обошелся сильному жеребцу.  Он исхудал так,  что
были видны ребра, суставы у него опухли, а шкура обвисла и во многих местах
была изранена.  И все же это был,  несомненно,  Дринни.  Морэм узнал его  и
приветствовал со всем возможным уважением:
     - Хей, Дринни, гордый, смелый ранихин! Достойный сын достойной матери.
Хвост Неба,  Грива Мира,  я... - У него от волнения перехватило горло, и он
еле слышно закончил:
     - Мое почтение.
     Дринни сделал  отчаянное  усилие  и  подбежал к Морэму рысью,  но тут,
окончательно обессилев и дрожа,  положил голову ему на  плечо,  словно  ища
поддержки.  Морэм крепко обнял его за шею, прошептал на ухо слова похвалы и
восхищения,  погладил покрытую коркой льда шкуру.  Они стояли рядом,  точно
давая  обещание  помочь друг другу во всем,  что может понадобиться.  Потом
Морэм,  помня о неутолимой гордости ранихинов, которая была для них едва ли
не  превыше  всего,  вспрыгнул  ему  на спину.  Согревая коня теплом своего
жезла, он медленно поскакал обратно в Ревелстоун.
     Дорога заняла  немало  времени,  так  измучен  был  Дринни,   который,
несмотря  на  отчаянные  усилия,  то и дело спотыкался от боли и истощения.
Пока они спускались вниз между холмами,  страх и  слабость  снова  овладели
Морэмом.  Но  теперь  судьба  не оставила ему никакого выбора;  сжимая бока
ранихина коленями,  он чувствовал свою  решимость  идти  до  конца,  никуда
больше не сворачивая. Дринни ответил на его призыв, Мерцающее озеро помогло
ожить и отрешиться от оцепенения. Голова была ясной, и всю дорогу он строил
планы.
     Затем, наконец,  конь,  прихрамывая,  поскакал  по  широкому  туннелю,
ведущему к Замку.  Стук копыт отражался от каменных стен и потолков  слабым
эхом - отражался и уносился вперед,  оповещая о возвращении Высокого Лорда.
Люди бросали свои дела и торопились в главную галерею,  чтобы увидеть  его.
Они  выстроились в ряд вдоль его пути,  вскрикивали от удивления и радости,
вглядывались в его лицо,  страшась того,  что они там прочли. Казалось, его
пронес через Замок поток изумления и надежды.
     Потом он увидел тех,  кто возглавлял город - Лордов Тревора,  Аматин и
Лорию,  вомарка Квена и обоих Хранителей, Торма и Бориллара. Они ждали его,
словно  специально  собрались вместе,  чтобы выразить свое почтение.  Когда
ранихин замер перед ними, они безмолвно приветствовали Высокого Лорда и его
коня.
     Некоторое время  Морэм,  как  бы  изучая,  пристально вглядывался в их
лица.  Каждый по-своему,  все они несли на себе  печать  бесконечных  боев,
выглядели измученными и несчастными.  Квен был, кроме всего прочего, как-то
особенно нелепо  одет.  Его  грубоватое  лицо,  изрезанное  морщинами,  как
всегда,  выглядело хмурым и усталым;  похоже,  только состояние непрерывной
войны заставляло его держаться.  Аматин казалась полностью отчаявшейся, как
будто  у  нее  не осталось больше сил - ни физических,  ни моральных.  Лицо
Бориллара было мокро от слез;  Морэм знал,  что известие о возможной гибели
Томаса  Кавенанта  подкосило  его.  Тревор и Лория поддерживали друг друга,
словно самостоятельно стоять  уже  не  могли.  Изо  всех  них  только  Торм
сохранял спокойствие,  как будто его личный кризис уже остался позади.  Для
него не могло быть ничего хуже,  чем осквернение камня, свидетелем которого
он  был  в  Палате  Совета;  однако  его  роль  этим не ограничивалась - он
определенно испытывал удовлетворение оттого,  что помогал пресечь  его.  На
всех  лицах  можно  было  прочесть  смешанное  выражение  надежды,  страха,
ожидания и отчаяния - выражение, за которым стояло острое желание узнать, с
чем он вернулся в Ревелстоун.
     Кивнув в  ответ  на  их молчаливое приветствие,  он тяжело спрыгнул со
спины Дринни и шагнул по направлению к ним.  В его голосе звучали и сила, и
сочувствие, и боль, когда он ответил на их безмолвный вопрос:
     - Слушайте  меня.  Я,  Морэм,  сын  Вариоля,  Высокий Лорд,  избранный
Советом,  принял решение. Слушайте и повинуйтесь. Вомарк Квен, прежде всего
необходимо  оказать  помощь  Дринни.  Накормить,  вылечить  - одним словом,
сделать все,  чтобы силы как можно скорее вернулись к нему.  Вскоре он  мне
понадобится.  Лорды, Хранители, вомарк - необходимо как можно быстрее вновь
завладеть сторожевой башней Ревелстоуна.  Ворота Замка должны быть  очищены
от  завалов.  Вомарк,  готовь  лошадей  для  армии.  Готовь также и воинов,
которые   смогут   ехать   верхом,   а   остальных   -   для    атаки    на
самадхи-Сатансфиста. Мы ударим сразу же, как только путь будет расчищен.
     Он видел, что они были ошеломлены его приказами, что мысль об атаке на
армию Опустошителя показалась сумасбродной и испугала их.  Но  он  не  стал
успокаивать, хотя счел необходимым дать некоторые разъяснения.
     - Друзья мои,  - с некоторым оттенком раздражения продолжал он, - свет
крилла померк.  Вы знаете,  что это значит.  Либо  Томас  Кавенант  покинул
Страну,  либо нашел свою смерть, либо лишился кольца. И все же именно здесь
кроется наша последняя надежда. Если Неверящий жив - а пока дикая магия еще
не  была  использована  против  нас,  -  мы  можем надеяться,  что он снова
завладеет своим кольцом.  Но, надеясь на это, мы и сами должны действовать;
одной  надежды мало в такой отчаянной ситуации.  Наша задача состоит в том,
чтобы прекратить кровопролитие и препятствовать опустошению,  которое несет
с собой отчаяние.  Мы должны действовать.  Презирающий,  несомненно, знает,
что у юр-Лорда Кавенанта больше нет Белого Золота - если Неверящий в  самом
деле  потерял  его  и если оно еще находится в Стране.  Следовательно,  его
интересы могут быть на время не связаны с нами.  Вот почему именно сейчас у
нас  есть возможность попытаться одержать победу над самадхи-Опустошителем.
И если Лорд Фоул сосредоточил все усилия на том,  чтобы помешать Неверящему
вернуть  его  кольцо,  мы  своими  действиями  поможем  юр-Лорду Кавенанту,
отвлекая на себя внимание Презирающего.
     Не в силах больше  смотреть  в  ошеломленные,  измученные  лица  своих
друзей,  он  положил  руку  на  шею  Дринни и закончил,  словно обращаясь к
ранихину:
     - Это - мой выбор.  Если понадобится,  я буду драться  с  Сатансфистом
один на один. Но это необходимо.
     Наконец, тяжело дыша, Аматин нашла в себе силы воскликнуть:
     - Меленкурион!  Меленкурион  абафа!  Морэм,  тебя,  похоже,  ничему не
научила   судьба   Трелла,   мужа   Этиаран,   или   Стража   Крови,    или
Кевина-Расточителя Страны! Ты толкаешь себя к Осквернению. Идя таким путем,
мы разрушим все, что любим.
     Высокий Лорд властно произнес:
     - Вомарк, я не хочу брать с собой тех воинов, которые не пойдут на это
добровольно.  Ты  должен  объяснить  всем  в Армии Лордов,  что свет крилла
Лорика померк и что у нас нет другого выхода.
     Он шагнул к друзьям и обнял их, показывая таким образом, как сильно их
любит и как нуждается в них.  Как бы они к нему ни относились, он знал, что
не способен покинуть их - по крайней мере, до тех пор, пока они не докажут,
что  могут  действовать самостоятельно.  Его собственное мужество уже много
раз оказывалось почти полностью исчерпано;  без их помощи ему,  возможно, и
не удастся удержаться на той извилистой и трудной тропе, которую он избрал.
На мгновение крепко обняв Дринни,  он круто развернулся и решительным шагом
направился в свои покои.
     Следующие дни он провел в одиночестве, стараясь набраться сил, которые
дали бы ему возможность вынести всю тяжесть его решения.  Однако  душа  его
пылала.  Вся его прежняя уверенность и безмятежность оказалась разрушенной.
Что бы он ни делал - лежал на постели,  ел или расхаживал по комнате,  - он
ощущал глубокую пустоту в сердце Замка, где больше не сверкал огонь крилла.
Это яркое белое сияние заставляло Морэма снова и снова надеяться на  помощь
Неверящего.  Теперь, когда огонь погас, он остался один на один со смертью,
в которой не было никакого  смысла;  он  готов  был  умереть  за  тех,  кто
осмеливался последовать за ним,  за Дринни и,  наконец,  за самого себя, но
эта смерть не увеличивала шансы Ревелстоуна на выживание.  Много времени он
провел,   растянувшись   на  полу  и  сквозь  камень  пытаясь  понять,  как
выполняются его приказы.
     Ему не стоило особых усилий "разглядеть",  как шла подготовка в  Армии
Лордов. Несколько сотен лошадей из конюшен Замка были уже полностью готовы.
Те воины,  которые решили присоединиться к нему, теперь в основном отдыхали
или  готовились;  таким  образом,  тяжесть  сопротивления не прекращающимся
атакам самадхи легла на  плечи  не  многих  оставшихся.  Вскоре  измотанные
защитники  впали  в  лихорадочное  состояние,  близкое  к тому,  которое не
отпускало его самого.  Их трясло от бешенства и отчаяния.  Оставив  пока  в
стороне эту "зубную боль", он попытался выяснить, что происходит с Лордами.
     И обнаружил,  что  Лорд  Аматин  уединилась в библиотеке Лосраата,  но
Тревор,  Лория и Хранитель Торм не сидели сложа руки.  Лорд Тревор вместе с
Тормом  спустились в одну из заброшенных пещер прямо под сторожевой башней.
Там они объединили свои силы и  знания,  сотворив  нечто  вроде  того,  что
сделал Трелл в Палате Совета; они вызвали к жизни и послали сквозь камень в
галереи башни мощную волну жара.  Они поддерживали  нестерпимый  жар  целый
день,  все время направляя его в сторону врагов. В конце концов пещерники и
другие твари начали покидать башню.
     И когда нижние уровни башни  опустели.  Лорд  Лория  повела  несколько
Дозоров  в  атаку.  Под  покровом ночи они попрыгали со стен Замка в песок,
пересекли внутренний двор и проникли в башню, пробивая себе путь наверх. На
рассвете третьего дня они одержали победу. Над двором было тут же подвешено
множество временных переходных мостиков,  на  которых  расположились  сотни
стрелков, чтобы защищать башню.
     Лорд Морэм   гордился  их  успехом,  и  это  ненадолго  облегчило  его
подавленное состояние. Он сомневался в том, что им удастся удерживать башню
больше одного-двух дней,  но этого времени было бы вполне достаточно,  если
остальные его приказания выполнялись с той же точностью.
     На третий день  Аматин  оставила  свои  изыскания  и  занялась  делом.
Потратив  много  времени  и усилий на изучение Второго Завета,  который сам
Высокий Лорд Морам так и не сумел одолеть,  она обнаружила там описания тех
обрядов и заклинаний,  которые ей были нужны. Вооруженная этими сведениями,
она поднялась на контрфорс,  находившийся прямо над  внутренним  двором,  и
запела песню,  от которой у всех волосы на голове встали дыбом. Потом прямо
на скале она начертила нужные символы и,  делая странные,  необычные жесты,
затянула  другую  песню  на давно умершем языке Старых Лордов.  Результатом
всего этого было то, что останки мертвецов внизу, во дворе, начали медленно
рассыпаться,  возвращаясь  обратно в землю.  Вскоре удалось открыть ворота,
что обеспечивало Армии Лордов возможность выйти из Ревелстоуна.
     Морэм не мог больше оставаться в своих покоях и присоединился  к  ней.
Закончив,  Аматин  без  сил  упала  ему  на руки;  он так гордился ею,  что
беспокойство за нее было сильнее,  чем  радость  по  поводу  того,  что  ей
удалось  сделать.  Целители  заверили  его,  что  после хорошего отдыха она
быстро придет в  норму.  Услышав  это,  он  предоставил  ее  их  заботам  и
отправился на конюшню взглянуть на Дринни.
     Ранихин уже  ничем  не напоминал того измученного,  усталого коня,  на
котором он въехал в Ревелстоун. Хорошая еда и доброе отношение вновь зажгли
свет  в  его  глазах,  вернули упругость мышцам,  укрепили плоть.  При виде
Морэма он заржал и принялся гарцевать,  словно показывая,  что он  готов  к
новым испытаниям.
     Все это  придало Морэму сил.  Не колеблясь больше,  он сообщил вомарку
Квену, что выступит против Опустошителя на следующее утро.
     Однако поздно ночью,  когда Тревор,  Лория и Квен  отражали  очередную
свирепую  атаку,  в  покои  Морэма пришла Лорд Аматин.  Она молчала,  но ее
бледный,  изнуренный вид говорил сам за себя. Усиленные труды не прошли для
нее  даром.  Она  так долго находилась в почти невыносимом напряжении,  что
растеряла всю свою защиту и теперь оказалась открытой для понимания того, к
чему у нее не было ни желания, ни возможностей. Эта уязвимость придавала ей
в какой-то степени униженный вид - как будто она  пришла  к  Морэму,  чтобы
пасть к его ногам.
     Так же  молча  она протянула к Высокому Лорду руки,  в которых держала
крилл Лорика. Он принял его, не отрывая от ее лица пристального взгляда.
     - Ах,  сестра Аматин,  - как можно мягче произнес  он,  -  тебе  нужно
отдохнуть. Ты заслужила...
     Страдание, вспыхнувшее  в  ее  глазах,  заставило  его  замолчать.  Он
перевел взгляд на крилл.
     И в глубине драгоценного камня увидел слабое изумрудное свечение.
     Так и не произнеся ни слова,  Аматин повернулась и  ушла.  Он  остался
наедине  с  мыслями  о  том,  что  кольцо  Кавенанта  оказалось  во  власти
Презирающего.
     Покинув на следующее утро свои покои, он выглядел как человек, который
всю  ночь  тщетно  боролся  с  желанием проклясть самого себя.  Двигался он
неуверенно,  глаза казались тусклыми, больными. Крилл он засунул под тунику
и  даже  сквозь  ткань ощущал,  как изумрудное свечение внутри драгоценного
камня, связанное с Лордом Фоулом, усиливается. Он понимал, что еще немного,
и  холодное  зеленое пламя начнет жечь его плоть,  но не думал об этом.  Он
заставлял  себя  двигаться  вперед,  как  будто  ему  предстояло  совершить
предательство, и это его страшило.
     В большом  зале,  расположенном неподалеку от все еще закрытых ворот в
Ревелстоун,  он присоединился к воинам.  Они стояли рядами по  Дозорам,  и,
мельком  взглянув  на  них,  Морэм  увидел,  что  их было две тысячи;  один
верховой Боевой Дозор и четыре пеших - треть всей уцелевшей  Армии  Лордов.
Он  отвел  глаза - он никак не думал,  что берет на себя ответственность за
такое количество жизней.  Однако  воины  приветствовали  его  безо  всякого
страха,  и  он заставил себя ответить им тем же,  точно не сомневался,  что
имеет моральное право руководить ими. Потом он вышел на переднюю линию, где
его уже дожидался Дринни.
     Лорды и вомарк Квен тоже были здесь,  рядом с ранихином,  но он прошел
мимо,  не смея поднять на них глаз,  и попытался взобраться на коня. Однако
тело, скованное страхом, не слушалось, С трудом подавив крик, он вцепился в
гриву ранихина, стараясь успокоиться.
     Он никак не мог подпрыгнуть достаточно высоко,  а просить  помощи  ему
было неприятно.  Внезапно чьи-то руки коснулись его плеча,  и, обернувшись,
он увидел Квена. Старый вомарк настойчиво проговорил хриплым голосом:
     - Высокий Лорд,  мы очень рискуем. Треть всей Армии Лордов, две тысячи
жизней могут кануть в никуда.  Высокий Лорд, зачем? С вами случилось то же,
что с Кевином-Расточителем Страны? Вы хотите уничтожить то, что любите?
     - Нет,  - еле слышно прошептал Морэм:  так сильно у  него  перехватило
горло.  Продолжая держаться за Дринни,  он как будто просил у ранихина дать
ему сил. - Я не... Я не забыл о том.., что я - Высокий Лорд. Мне ясен путь,
и  я  в  него верю.  Я должен идти этим путем,  чтобы..,  чтобы не впасть в
отчаяние.
     - Нам ничего не останется, кроме отчаяния, если вы потерпите неудачу.
     Морэм не мог не слышать, какая боль звучала в голосе Квена. Он понимал
его волнение; Квену тоже было сейчас очень плохо.
     - Нет.  Именно  Лорд  Фоул  изо  всех сил старается преподать нам урок
отчаяния.  Это - легче,  чем  урок  мужества.  -  Он  медленно  повернулся,
посмотрел в глаза Квену,  а потом впервые перевел взгляд на Лордов. - Это -
легче,  - повторил он.  - Без конца  говоря  только  о  своей  ненависти  и
отчаянии, мы никогда не одержим победу над Презирающим.
     Но его  слова  только  усилили боль,  терзающую душу Квена.  Страдание
исказило его открытое лицо, он простонал:
     - О мой Лорд! Тогда почему ты мешкаешь? Чего боишься?
     - Потому что я смертей и слаб.  Путь  ясен  -  нет  лишь  уверенности.
Когда-то я был пророком и оракулом. Теперь мне хотелось бы... Да, мне нужно
увидеть ЗНАК.
     То, что он сказал,  было вовсе не ново,  но он сразу же  почувствовал,
насколько,  в самом деле, его смертность и слабость еще сильны в нем. Слезы
затуманили его взор.  Он не способен  был  больше  нести  это  бремя  один.
Распахнув объятия, он направился к Лордам.
     Они открыли свои мысли друг другу, и он тут же ощутил волну их заботы,
их любви;  как долгожданная вода утоляет жажду,  так эти чувства  успокоили
его,  утихомирили бушующее в душе волнение.  Все время, пока длилась осада,
он отдавал им свои силы, а теперь они возвращали их ему. Лорд Тревор вернул
ему утраченное ощущение уверенности, силу духа - ту силу, которая приходит,
когда человек отдает себе отчет в том,  какому делу он служит.  Лорд  Лория
передала   ему   часть   своего  могучего  инстинкта  самосохранения,  свою
способность сражаться ради детей - тех,  кого она любила и кто не  мог  сам
защитить себя.  А Лорд Аматин,  хотя она и была еще слаба, поделилась с ним
своей мудростью,  своим знанием;  это был исключительный дар,  который  она
предложила ему вопреки собственным сомнениям и неуверенности.
     Это слияние   мыслей   вернуло  ему  силы.  Кровь,  казалось,  быстрее
заструилась по жилам,  мышцы расслабились. Приняв помощь Лордов, он в ответ
поделился с ними пониманием тех причин, которые вынуждали его принять такое
решение.  Потом он полностью растворился в их любви,  давая ей  возможность
внести успокоение в его мятущуюся душу.
     Слияние мыслей  принесло  ему огромное облегчение,  но вскоре оно было
прервано резким криком,  полным необычайного возбуждения.  Женщина-стражник
вбежала в зал и, когда они взглянули на нее, прокричала:
     - Опустошитель атакован!  Его армия..,  лагерь..,  на них напали!  Это
вейнхимы!  Их не много..,  не много..,  но  Опустошитель  не  ожидал  этого
нападения,  и  им  уже  удалось нанести ему серьезный урон.  Он отозвал все
отряды от Ревелстоуна, чтобы сражаться с ними!
     Высокий Лорд  Морэм  заторопился  к  Дринни,  приказав  своим   воинам
следовать за ним.  Они с Квеном обменялись взглядами - оба понимали, каковы
могут быть последствия этого неожиданного нападения для Опустошителя; потом
Квен вспрыгнул на своего коня,  крепкого, выросшего в горах мустанга. Среди
воинов Морэм заметил  Хранителя  Бориллара,  тоже  взбирающегося  на  коня.
Высокий Лорд приказал ему слезть;  Хранители Замка не должны были принимать
участие в сражениях.  Но потом  он  вспомнил,  как  много  надежд  Бориллар
связывал с Томасом Кавенантом, и предоставил ему самому решать, что делать.
     Лория тут же направилась в дозорную башню, чтобы помочь ее защитникам,
заботясь о  том,  чтобы  Армия  Лордов  смогла  бы  по  окончании  сражения
беспрепятственно вернуться в Ревелстоун.  Тревор заспешил к воротам. Только
Аматин задержалась и успела увидеть опасный  блеск,  вспыхнувший  в  глазах
Морэма. На мгновение задержав его, она пробормотала:
     - Похоже, вейнхимы подхлестнули твою решимость.
     Теперь Морэм  безо  всяких  затруднений  вспрыгнул  на  спину  Дринни.
Ранихин негромко заржал;  гордость и вызов слышны были в этих звуках. Когда
внутренние ворота распахнулись, Морэм галопом направил Дринни вперед.
     Армия Лордов двинулась следом за ним.
     Он пронесся сквозь ворота,  пересек двор, объезжая высокие груды песка
и праха,  и устремился в  туннель  под  дозорной  башней.  Дринни  под  ним
напрягся,  упиваясь  своей  здоровой силой,  бегом и атмосферой боя.  Когда
Морэм миновал остатки разбитых внешних ворот,  он уже был  заметно  впереди
своей армии.
     За воротами  он  сразу  же повернул Дринни,  бросив короткий взгляд на
величественный Ревелстоун.  Он не увидел воинов за  укреплениями  и  окнами
дозорной башни, но знал, что они там и в полной боевой готовности. Отвесные
стены башни,  с  Ревелстоуном  позади  них,  выглядели  как  нос  огромного
корабля;  казалось,  их  гранит  таит  В  себе пророческую мудрость древних
Великанов - непостижимое понимание того,  что слова "победа" и  "поражение"
имели  смысл  исключительно  в  применении к человеческому роду и ничего не
значили на языке гор.
     Потом всадники начали догонять его,  и  Морэм  повернулся,  чтобы  как
следует разглядеть своих врагов.  Впервые он видел армию самадхи не сверху,
а находясь на уровне земли.  Открытые зимним ветрам,  враги со всех  сторон
окружали его,  точно железный ошейник, куда он так торопился сунуть голову.
Он вспомнил другие битвы - Кирил Френдор,  Роковое  Отступление,  Дориендор
Коришев,  - и они показались ему детскими играми,  бледной тенью того,  что
ему  предстояло.  Но  он  тут  же  выкинул  эти  воспоминания  из   головы,
сосредоточившись на движении, которое заметил впереди, у подножия холмов.
     Как и  сообщил дозорный,  армия самадхи была атакована с тыла.  Морэму
было отчетливо видно,  как все  происходило.  Плотный  клин,  состоящий  из
двухсот или трехсот вейнхимов, надвигался на Великана-Опустошителя.
     Сам Сатансфист, по-видимому, не являлся целью этого нападения, хотя он
пытался отразить их  атаку  вспышками  своего  изумрудного  огня.  Вейнхимы
ударили   по   незащищенному   тылу   лагеря,  стараясь  уничтожить  запасы
продовольствия.  Он уже сожгли огромные длинные корыта с падалью и кровью -
основной  пищей  тварей  Лорда  Фоула;  изо  всех  сил борясь с губительным
воздействием Камня Сатансфиста,  они уничтожали и другие запасы изрубленной
мертвой плоти, поджигая их.
     Однако, даже  если бы против них выступал только один Опустошитель,  у
них не было бы ни малейшего шанса уцелеть.  Обладая мощью Великана и куском
Камня  Иллеарт,  он  мог  в одиночку уничтожить десять или пятнадцать тысяч
вейнхимов.  А ведь у него имелась еще и армия.  Сотни юр-вайлов  находились
тут  же,  рядом  с ним;  тысячи других созданий из разных мест двигались на
поле боя. Не удивительно, что вейнхимы гибли один за другим.
     И все же они сражались, сопротивляясь воздействию злобной зеленой силы
самадхи  с  поразительным  успехом.  Как  и юрвайлы,  они были порождениями
Дьявольской  Мглы,  хозяевами  тьмы,  и  обладали  могущественным  знанием,
которое  никогда не было доступно Лордам.  И они недаром потратили те сорок
семь лет,  пока о них ничего не было слышно.  Они готовились к  решительной
схватке со Злом. Выкрикивая заклинания и жестикулируя, они отражали вспышки
зеленого огня Опустошителя и продолжали громить все запасы  продовольствия,
которые им попадались.
     Все это Высокий Лорд Морэм охватил единым взглядом. От холодного ветра
у него стали гореть  лицо  и  слезиться  глаза,  но  это  не  помешало  ему
разглядеть, что из-за нападения вейнхимов армия Сатансфиста еще не заметила
ни его самого, ни его воинов.
     - Вомарк! - крикнул он. - Нужно помочь вейнхимам.
     Командуй!
     Как только  все  воины  прошли  через  туннель,  Квен  тут  же   отдал
распоряжения  хафтам  верховых  и  пеших Боевых Дозоров.  Сразу же по сотне
всадников заняли позиции по обеим сторонам от  Высокого  Лорда,  оставшиеся
две сотни выстроились в ряды позади него.  Пешие воины сменили свой широкий
шаг на бег.
     Морэм тронул Дринни и медленным галопом поскакал  вниз,  мимо  холмов,
направляясь к Опустошителю.
     Воинов Морэма  заметили  в  лагере,  прежде  чем  они проскакали треть
расстояния.  Послышались хриплые выкрики;  юрвайлы,  пещерники, создания из
камня  и  праха  и  прочие  твари,  пока  еще  не  участвующие в сражении с
вейнхимами, точно бешеный поток, сметающий все на своем пути, обрушились на
Армию  Лордов.  Но  столпотворение,  которое  творилось  вокруг  вейнхимов,
помешало  главным  силам  Сатансфиста  услышать   поднятую   тревогу.   Сам
Опустошитель  даже  не повернул головы.  Наступающие со стороны Ревелстоуна
оказались совсем рядом, прежде чем он заметил надвигающуюся опасность.
     Подойдя как можно ближе к противнику,  вомарк Квен выкрикнул приказ, и
всадники   перешли  на  быстрый  галоп.  Морэм  еще  раз  оценил  ситуацию.
Большинство подручных самадхи все еще были сконцентрированы в одном  месте,
уделяя  все  свое  внимание  вейнхимам.  Если всадники Квена смогут нанести
Опустошителю достаточно сильный удар, прорвавшись на подмогу к вейнхимам, а
пеший Боевой Дозор сможет защищать тылы достаточно долго, тогда у остальных
будет шанс уцелеть и вернуться в Замок.
     Морэм послал  Дринни  в  первые  ряды   всадников,   устремившихся   к
беспорядочным ордам Сатансфиста.
     Противники столкнулись с такой силой,  что Высокого Лорда подбросило в
седле.  Лошади метались,  топча копытами все, что попадалось под ноги. Мечи
свистели  и  сверкали  в  воздухе,  повсюду  слышались крики боли и ярости.
Однако целью воинов было  прорваться  к  Опустошителю,  и  все,  кто  смог,
устремились туда.
     Это было  нелегко  -  путь  им преграждали тысячи тварей,  находящихся
между ними и Сатансфистом.  Они были сбиты с толку,  растерялись, но все же
на какое-то время им удалось замедлить атаку Армии Лордов.
     Заметив это,  Квен  отдал  новый  приказ.  По его команде пешие воины,
находившиеся позади  Морэма,  повернули,  обходя  его  с  обеих  сторон,  и
очистили  пространство перед ним для всадников,  которые тут же устремились
вперед.  Когда они поравнялись с Морэмом,  он выхватил свой жезл и  призвал
его  могучую  силу.  Голубой огонь,  точно острие пики,  вырвался из жезла,
уничтожая врагов, стоявших стеной. Морэм ринулся в самую гущу схватки.
     На какое-то мгновение ему показалось,  что  они  могут  победить.  Его
воины  быстро  продвигались  сквозь строй врагов по выжженному жезлом пути.
Сатансфист был  прямо  перед  ними,  но  он  уже  заметил  новую  угрозу  и
отвернулся от вейнхимов.
     Опустошитель выкрикивал  приказы,  чтобы  развернуть свою армию против
воинов Морэма, и, взбешенный происходящим, сам сделал несколько шагов в его
сторону.  Морэм видел,  что расстояние между ними сокращается.  Он в ярости
все усиливал и усиливал огонь своего  жезла,  стараясь  достать  им  своего
главного противника до того, как ему помешают.
     " Но  тут  всадники  натолкнулись на препятствие.  Пещерники,  услышав
команды  Опустошителя,  выстроились  в  линию  и  сцепились   сильными   от
постоянного  копания земли руками,  преградив всадникам путь.  Их мощь была
настолько велика,  что воинам не удалось прорвать вражескую  линию.  Лошади
повалились на землю, сбросив всадников, а те, кто двигались позади, падали,
натыкаясь на упавших прежде.
     Однако Морэм удержался в  седле.  Собравшись  в  последнее  мгновение,
Дринни перепрыгнул через головы пещерников,  ударяя копытами по их головам.
То же самое удалось проделать многим другим,  но,  оказавшись за  вражеской
линией  и  устремившись  вперед,  они  встретились  лицом к лицу с огромным
клином юр-вайлов.
     Пещерники отрезали Морэма от его всадников,  которые продолжали биться
с  врагами  на том месте,  где были выброшены из седел.  Оглянувшись назад,
Морэм понял, что ему нечего ждать от них помощи.
     Он мгновенно  принял  решение.  Послав   воинов,   которые   пересекли
вражескую  линию  вместе  с ним,  атаковать пещерников,  сам он бросился на
юр-вайлов,  по-прежнему держа в  вытянутой  руке  свой  жезл,  из  которого
извергался голубой огонь.
     В одиночку он вступил в бой с несколькими сотнями черных тварей. Но он
недаром изучал Заветы Кевина,  сумев с помощью их понять,  по крайней мере,
какая  четкая  связь  существует  между  силой  и  страстью;  сейчас он был
сильнее,  чем когда бы то ни было.  Используя всю  мощь  своего  жезла,  на
которую  тот  был  способен,  Морэм  обрушился  на  строй  юрвайлов,  точно
ураганный огонь,  уничтожая их и разбрасывая по сторонам, словно булыжники.
Дринни под ним бил копытами,  брыкался,  топтал,  сокрушая врагов, а Морэм,
держа жезл обеими руками,  водил им из стороны в сторону,  посылая огненные
голубые молнии,  ревущие и грохочущие с такой силой, что содрогалась земля.
И юр-вайлы  пошатнулись,  точно  само  небо  обрушилось  на  них,  а  земля
вздыбилась  под  ногами.  Он выжигал себе среди них путь,  точно всемогущий
исполин,  и не останавливался до тех  пор,  пока  не  добрался  до  долины,
протянувшейся среди холмов.
     Развернувшись, он    обнаружил,    что   оказался   совершенно   один.
Сопровождавшие его всадники поскакали обратно;  возможно,  Квен отозвал их,
чтобы они помогли ему сражаться с превосходящими силами врага.
     На противоположном  краю  долины стоял Сатансфист и пристально смотрел
на Морэма.  Он поднял свой Камень,  как будто собираясь нанести удар,  лицо
Великана было искажено безумием Опустошителя. Однако внезапно он повернулся
и исчез за краем долины,  как будто решил,  что вейнхимы представляют собой
более серьезную опасность, чем Высокий Лорд Морэм.
     - Сатансфист!  - закричал Морэм.  - Самадхи-Шеол! Вернись и сразись со
мной! Неужели ты такой трус, что не осмелишься ответить на мой вызов?
     Он ударил  Дринни  каблуками,  посылая  его  вдогон  за  Сатансфистом.
Однако,  оглянувшись, он увидел, что оставшиеся в живых юр-вайлы наступают.
На этот раз они не выстраивались клином,  а просто бросились на Морэма.  Не
успел он взмахнуть своим жезлом, как жадные черные пальцы вцепились в него,
царапая его руки и хватаясь за одежду.
     Дринни отбивался как мог,  но прыгал так неистово,  что в конце концов
Морэм  скатился  с него прямо на груду черных тел.  Красные от крови лезвия
созданий Дьявольской Мглы нависли над ним,  но,  прежде чем  хоть  один  из
юр-вайлов смог нанести удар,  Морэм, орудуя жезлом, отбросил демонов прочь.
Тут же вскочив на ноги,  он уничтожал любого,  кто приближался  к  нему,  и
одновременно оглядывался по сторонам в поисках своего коня.
     Но ранихин уже умчался прочь, покинув долину.
     Внезапно Морэм обнаружил, что остался один. Последние юр-вайлы бежали,
оставив его с мертвыми и умирающими. Было так неестественно тихо, что кровь
стыла в жилах.  Оба сражения,  по-видимому,  закончились,  и ветер унес все
звуки прочь.  Морэм  не  слышал  ничего,  кроме  завываний  ветра  и  звука
собственного хриплого дыхания.
     Эта внезапно  навалившаяся  тишина  мгновенно  сковала  его.  Он хотел
позвать Квена,  но от ужаса  у  него  перехватило  горло;  хотел  свистнуть
Дринни,   но   не  смог  заставить  себя  разорвать  жуткую  тишину.  Страх
парализовал его.
     И тут же ему стало ясно,  что это -  ловушка,  уготовленная  для  него
Опустошителем.  Он  бросился  бежать,  но  не  в  сторону своей армии,  а в
направлении,  где бились вейнхимы,  надеясь таким  образом  сбить  с  толку
преследователей.
     Но ловушка  была  слишком  хорошо задумана и ему не удалось сбить их с
толку.  Он сделал всего несколько шагов,  как вдруг на краю  долины,  точно
из-под  земли,  возникли сотни тварей.  Они стояли,  злобно глядя на него и
пуская слюну в предвкушении предстоящей трапезы. Ветер доносил до Морэма их
хриплые голоса.
     И он был один против всех.
     Он отступил к центру долины,  шаря по сторонам взглядом в поисках щели
или какого-нибудь другого укрытия,  но  не  обнаружил  ничего.  Попытавшись
мысленно ощутить,  что происходит с его армией, он не почувствовал никакого
отклика;  если его воины и были  еще  живы,  могучая  сила,  создавшая  эту
ловушку, отрезала его от них.
     Когда он  осознал  свое положение,  мысли его обратились внутрь самого
себя.  И там он увидел конец всех своих  надежд  и  всего  своего  служения
Стране  и  с  удивлением  обнаружил,  что это больше не пугает его.  Он был
бойцом и сражался за свою Страну;  для этого он и появился на свет.  Все то
оставшееся время, пока он сможет сражаться ради своей высокой цели, ужас не
завладеет его душой.  Пока он жив,  это означает,  что,  по крайней мере, в
одном сердце еще не угасло пламя любви к Стране. За это стоит сражаться.
     Его губы  искривила  усмешка,  возникающая  только  в  минуты  крайней
опасности. В глазах вспыхнул яркий, несокрушимый, победный свет.
     - Давайте идите!  - закричал он.  - Ваш хозяин слишком  большой  трус,
чтобы сразиться со мной!  Ну, что же, придется драться с вами. Предупреждаю
- я убью любого, кто посмеет приблизиться ко мне.
     В его  голосе  прозвучало  нечто  такое,  что  заставило  их  тут   же
остановиться.  Они заколебались, в тревоге оглядываясь по сторонам. Но злая
сила не выпускала их из-под своего  контроля.  Услышав  грубый  окрик,  они
двинулись к Морэму, точно лавина.
     Он не  стал  дожидаться  их  приближения и двинулся в том направлении,
куда ушел Сатансфист,  намереваясь преследовать его до тех пор, пока хватит
сил.  Однако  в  последний момент какой-то инстинкт или интуиция остановили
его,  и он направился в другую сторону. Свернув, он оказался лицом к лицу с
частью нападающих.
     Сейчас его мощь ограничивала только одна вещь,  а именно сам жезл.  Он
был вырезан из дерева людьми,  которые не смогли  в  полной  мере  овладеть
Учением  Кевина;  они  не рассчитывали на то,  что жезл будут применять так
долго,  как это делал Морэм,  а сам он не позаботился о  том,  чтобы  иметь
запасной. Огонь, который он извлекал из жезла, становился все жарче - точно
пламя,  бушующее в топке; Морэм косил своих врагов одного за другим, орудуя
жезлом, словно солнечным лучом.
     Постепенно орды   нападавших  запрудили  все  пространство  до  самого
горизонта,  но он не знал,  сколько их было.  Он ничего не видел, ничего не
замечал,  кроме  уродливых  дьяволов,  которые жаждали его крови.  Хотя они
бросались на него десятками и сотнями,  он валил  и  сжигал  их,  перелезал
через трупы,  точно плывя в море смерти, и снова уничтожал и крушил. Ярость
кипела в его жилах,  упорство  придавало  силы  телу,  а  дух  поддерживало
ощущение победы, светившееся в глазах.
     Но они  все  еще  наседали  на  него - их было слишком много.  В любой
момент,  нанеси кто-нибудь удар Морэму мечом в спину, и его песенка была бы
спета.  Сквозь грохот и лязг сражения он слышал пронзительный вопль победы,
но даже не понимал, что это кричит он сам.
     И вдруг неожиданно между силуэтами атакующих он заметил проблеск огня,
который тут же исчез,  будто его и не было.  Но Морэм понял, что это такое.
Он снова закричал и бросился в ту сторону.  Не думая больше  об  опасности,
которая  могла  угрожать  ему  сзади,  он проламывался сквозь волны врагов,
медленно, но верно продвигаясь вперед. И вскоре снова увидел огонь.
     Это был огонь хайербренда.
     Стоя на краю лощины.  Хранитель  Бориллар  и  последние  из  уцелевших
вейнхимов  плечом к плечу сражались с врагами Морэма.  Бориллар использовал
свой пламенеющий посох как булаву,  а вейнхимы поддерживали его, окружив со
всех  сторон.  Вместе они делали все возможное и невозможное,  чтобы спасти
Высокого Лорда.
     Увидев их,  Морэм дрогнул;  отвратительные чудовища бросались  на  его
помощников,  и  опасность,  нависшая  над ними,  на мгновение отвлекла его.
Однако он тут же справился с собой и стал пробиваться  к  ним,  по-прежнему
действуя своим жезлом, так что, в конце концов, тот застонал в его руках.
     Между ним  и  его  спасителями  было  слишком  много  тварей  - быстро
добраться туда он не мог.  Убивая,  скользя по крови  и  убивая  снова,  он
видел, как бился Бориллар и как редел строй вейнхимов. Он подумал, что вряд
ли успеет пробиться к ним.
     Однако гибли не только вейнхимы, но и те, кто нападал на них. И вдруг,
брыкаясь и раскидывая врагов, среди них возник Дринни, разыскивающий своего
седока.
     С невероятной  скоростью  он  несся  вниз,  в  долину.  На   бегу   он
опрокидывал  черных  дьяволов,  перепрыгивал  через упавших,  сметая все на
своем пути.  И прежде чем им удалось справиться с ним,  он уже добрался  до
Высокого Лорда.
     Морэм вспрыгнул  на  спину  ранихина  и  понесся  по  головам  врагов,
взбираясь по склону.  Оказавшись наверху, он увидел, что пространство перед
ним было свободно от врагов.
     Направив Дринни  вперед,  Морэм  заметил вдалеке,  посреди безбрежного
моря армии Сатансфиста,  крохотные отважные островки своих воинов.  Держась
возле Квена,  они сражались с врагами, но их успехи были невелики, а потери
огромны.  Высокий Лорд знал лишь один способ  помочь  им  и  без  колебаний
направил Дринни вперед.
     Он устремился прямо к самадхи-Опустошителю.
     Тот был   совсем  недалеко  от  него.  Стоя  на  холме,  он  руководил
сражением,  и рядом с ним никого не было.  Он возвышался над холмом,  точно
призрак  ненависти  и  разрушения,  управляя армией с помощью своей злобной
зеленой силы.
     Держа жезл наготове,  Морэм направил ранихина прямо к самадхи. Оставив
врагов позади, он с вызовом прокричал;
     - Меленкурион абафа! Дурос минас милл кхабаа!
     Собрав все  силы,  он  направил  огонь  своего  жезла  прямо на голову
Опустошителя.
     Сатансфист с легкостью отразил его атаку;  презрительно скривив  губы,
зеленым  лучом  своего Камня он отразил голубую молнию и вернул ее обратно,
полную холода и смертоносной силы.
     Морэм ощутил эту силу;  он знал,  что она убьет  его,  если  достанет,
однако  Дринни  успел  отскочить  в  сторону.  Вместо  того чтобы угодить в
Морэма,  молния обрушилась на  тварей,  преследовавших  Высокого  Лорда,  и
уничтожила их.
     Это дало  Морэму  возможность  выполнить маневр,  который он собирался
совершить.  Указав Дринни направление и высоко подняв жезл, он устремился к
самадхи  и  оказался  рядом  с ним,  прежде чем тот успел сразить его новой
вспышкой своего зеленого огня.
     Собрав все свои силы,  всю свою любовь  к  Стране,  Морэм  замахнулся.
Голубая молния, вырвавшаяся из жезла, попала прямо в лоб Сатансфиста.
     Однако и  Морэм  вылетел  из  седла  - такова была сила нанесенного им
удара.  Жезл разбился вдребезги,  а сам  Морэм  рухнул  на  мерзлую  землю.
Оглушенный,  он  беспомощно  откатился в сторону,  не имея сил восстановить
дыхание.  Сознание на мгновение померкло, а потом он ощутил чудовищную боль
в  голове  и  во  всем теле.  Ладони онемели,  парализованные мощной силой,
которая прошла сквозь них.
     Однако, даже находясь в этом состоянии,  он  был  ошеломлен  тем,  что
сделал.
     Его удар  отбросил  Сатансфиста назад.  Великан-Опустошитель рухнул на
землю и покатился по склону холма.
     С величайшим трудом Морэм наконец справился  с  дыханием.  Руку  жгло,
слепящая   боль  застлала  глаза.  Он  попытался  пошевельнуться,  и  через
некоторое время ему  удалось  перевернуться  на  бок.  Подвигав  онемевшими
руками,  он почувствовал,  что они оживают,  и,  опираясь на них,  встал на
колени.  Тогда он позволил себе короткую передышку,  с радостью ощущая, что
боль отступает.
     Услышав звук  тяжелых  шагов,  он  поднял  глаза.  Прямо над ним стоял
самадхи-Шеол.
     Кровь из раны на лбу заливала ему глаза,  но от этого он только пришел
в  еще  большую  ярость.  Он  ощерил зубы,  точно усмехаясь,  лицо исказила
злобная гримаса.  В сцепленных вместе ладонях он держал  свой  смертоносный
зеленый   Камень,   который  пылал  и  дымился,  точно  настал  момент  его
заключительного торжества.
     Он медленно поднял Камень над головой Морэма.
     Распростертый на  земле,  ошеломленный  -  точно  беспомощная  жертва,
предназначенная  на  заклание,  -  Морэм  не  сводил  глаз со своей смерти,
взметнувшейся и зависшей над ним.
     Где-то далеко раздался неистовый,  но бесполезный крик Квена:  "Морэм!
Морэм!"  Рядом  с  ним  упавший на землю Дринни со стоном пытался встать на
ноги.  Воцарилась полная тишина.  Все  сражающиеся  замерли,  чтобы  своими
глазами  увидеть гибель Морэма.  А он не мог сделать ничего - только стоять
на коленях и терзаться сожалением о том,  что ради такого бесславного конца
было загублено столько жизней.
     Но спустя мгновение на него,  казалось,  обрушился шквал ветра; воздух
затрепетал и заволновался,  обволакивая Морэма со всех сторон. Сатансфист с
удивлением  поднял  к небу широко распахнутые,  непонимающие глаза,  уронил
кулаки и в  смятении  начал  выкрикивать  проклятия,  обращаясь  куда-то  в
сторону западной части горизонта.
     Морэм, так  же  ничего  не понимая,  мог лишь недоуменно оглядываться,
тяжело дыша. Происходило нечто невероятное.
     В этот  момент  Дринни  наконец  удалось  подняться.  Пошатываясь   на
нетвердых  ногах,  он  вскинул  голову  и  заржал,  тоже ощутив происшедшую
перемену.  Его ржание было слабым,  едва слышным,  но оно наполнило  сердце
Морэма ликованием, точно пропел трубный глас, возвестивший победу.
     Пока он, и Сатансфист, и все сражавшиеся изумленно оглядывались, ветер
так же неожиданно стих.  Пролетев над землей, он упал, точно раненая птица.
Растворился в воздухе, затих, исчез.
     В первый раз с тех пор,  как землю сковала зима Лорда Фоула,  ветра не
стало.  Та сила,  которая исходила от Сатансфиста и заставляла его  дуть  и
дуть не переставая, исчезла.
     С яростным криком Опустошитель снова повернулся к Морэму.
     - Глупец!  - закричал он,  заметив ликующее выражение на лице Высокого
Лорда.  - Это было лишь одно орудие среди многих! Я еще высосу всю кровь из
твоего сердца!
     Содрогнувшись от  собственной  ярости,  он снова поднял кулаки,  чтобы
нанести разящий удар.
     Морэм внезапно ощутил жар,  который жег его под одеждой,  и интуитивно
понял,  что  это  значит.  Как  только Камень вознесся над его головой,  он
распахнул тунику и выхватил из-под нее крилл.
     Камень крилла сверкал и переливался ослепительным белым  огнем.  Точно
эхо,  он отозвался на далекую вспышку дикой магии,  и Морэм, держа крилл за
рукоять, чувствовал, насколько она сильна.
     Это было оружие,  достаточно крепкое для того,  чтобы выдержать  поток
силы любой мощи.
     Морэм посмотрел   Сатансфисту   в   глаза   и   прочел  в  них  страх,
нерешительность - и древнюю злобу,  порожденную несокрушимой уверенностью в
том, что Камень непобедим.
     Прежде чем  Сатансфист  успел  сделать  хотя  бы одно движение,  чтобы
защитить себя. Лорд Морэм вскочил и вонзил крилл глубоко в его грудь.
     Опустошитель пронзительно вскрикнул и забился  в  агонии.  Он  молотил
руками,  точно пытаясь найти что-то,  что спасло бы его. Потом он опустился
на колени.
     Прочно упираясь ногами в землю и не выпуская из рук крилл,  Морэм,  не
ослабляя хватку,  продолжал надавливать на него, все глубже и глубже вонзая
лезвие в грудь Сатансфиста.
     Однако самадхи еще был жив.  Уже глядя  смерти  в  лицо,  он  все  еще
пытался  найти  способ  отомстить.  Он стиснул ладонями Камень над затылком
Морэма и со всей мощью своего тела Великана сжал его.
     Страшная сила,  похожая на трепетание холодного пульсирующего  сердца,
вырвалась из Камня и обрушилась на спину Морэма.  Но он не обращал внимания
на боль, терпел ее, продолжая всем своим весом давить на сверкающее лезвие,
стремясь  добраться  до  самого  сердца самадхи.  Его плоть не имела теперь
никакого значения,  как будто он  медленно  превращался  в  существо,  чьей
сущностью  были  лишь чистая сила,  свободный дух и неукротимая воля.  Сила
Камня снова и снова била по нему сверху,  а  грудь  Сатансфиста  вздымалась
перед ним в яростных вздохах.
     Потом, точно струна, лопнула некоторая таинственная связующая нить.
     Выйдя из-под контроля,  Камень взорвался, разлетевшись на куски. Взрыв
чудовищной силы отбросил  и  Морэма,  и  Сатансфиста,  которые,  так  и  не
расцепившись,  покатились  по  склону холма.  Дрогнула земля,  и сейчас же,
точно по мановению волшебного жезла, прервалась жуткая тишина, нависшая над
полем  боя.  Словно  вихрь  пронесся  в воздухе,  и тотчас испуганная армия
Презирающего разразилась громким визгом.
     Вомарк Квен и уцелевшие в схватке всадники помчались к подножию холма.
Квен слез с лошади и подошел к Высокому Лорду.  Одежда Морэма,  запятнанная
кровью,  превратилась в лохмотья.  Руки,  которыми он все еще сжимал крилл,
были  обожжены  так  сильно,  что с них свисали лоскуты черной,  обугленной
кожи.  Все его тело казалось одной сплошной раной.  И все же он был  жив  и
слабо, едва заметно, но дышал.
     Страх, усталость,  неуверенность  Квена  исчезли.  Он  выдернул крилл,
вытер его, засунул себе за пояс и осторожно поднял Морэма на руки. Потом он
оглянулся вокруг.  Увидел Дринни, стоящего рядом и встряхивающего головой и
гривой,  чтобы прийти в  себе  после  взрыва.  Увидел  армию  Презирающего,
смятенную   и   растерянную.   Он   надеялся,  что,  оставшись  без  своего
предводителя,  эта  армия  развалится;  однако  он  ошибся.  Юр-вайлы   уже
собирались  вместе,  подзывая  к  себе  остальных  тварей  и восстанавливая
порядок.
     Вес Высокого Лорда не помешал Квену разбежаться и  вскочить  вместе  с
ним на Дринни. Он крикнул, обращаясь к своим воинам:
     - Уходим! Возвращаемся в Замок! Серый Убийца не оставит свою армию без
поддержки!
     Он пустил Дринни галопом и понесся к распахнутым воротам Ревелстоуна.


                                     Колосс

     Во тьме,  окружающий его,  время от времени возникали проблески, когда
Кавенант чувствовал,  что  ему  в  горло  вливают  отвратительную  на  вкус
жидкость;  его враги явно пытались поддерживать в нем жизнь. Но между этими
моментами не существовало ничего  -  ни  воспоминаний,  ни  даже  осознания
самого себя,  - ничего,  кроме рвущей боли в голове,  в том месте,  где лба
совсем недавно коснулись своими мечами юр-вайлы.  Он был схвачен,  покорен,
лишен  памяти и самой личности,  и только красный коготь,  раздирающий лоб,
мешал ему окончательно утратить ощущение того, что он еще существует.
     Когда, в конце концов,  сознание все же начало возвращаться к нему, он
задергался,  точно  пытаясь выбраться из могилы и сбросить давившую на него
тяжесть. Его трясло от холода, но сердце работало, хотя и с перебоями. Руки
безо всякого толку шарили по сторонам, натыкаясь на мерзлую землю.
     Затем чьи-то  руки  грубо  перевернули  его  на  спину,  перед глазами
возникло и тут же исчезло злобное лицо.  Последовал мощный удар по груди, в
первый  момент  заставивший  его  задохнуться;  однако почти сразу же стало
легче дышать. Резко ударившись о землю затылком, он почувствовал, что лежит
на  спине,  и перестал шевелиться,  сосредоточившись на том,  чтобы получше
разглядеть окружающее.
     Он хотел видеть,  хотел понять,  где находится и что  происходит.  Его
глаза были открыты,  и все же он не видел лиц,  смутно маячивших перед ним.
Холодная серая дымка затянула все, растворяя в себе то, что его окружало.
     - Поднимайся, Кавенант, - прохрипел грубый голос. - От такого тебя нет
ни малейшего толка.
     Последовал новый  удар,  от  которого его голова,  болтающаяся на шее,
точно он не управлял своими мышцами,  дернулась  и  повернулась  набок.  Он
ощутил  прикосновение  холодного  ветра  к  щекам  и  болезненно сощурился;
потекли слезы,  смывая слепоту,  он начал различать очертания и чувствовать
пространство.
     - Встать, я сказал!
     Голос показался  ему  знакомым,  хотя было неясно кому он принадлежал.
Лежа на ледяной земле, он продолжал щуриться до тех пор, пока его взгляд не
остановился на огромном каменном монолите, напоминающем кулак.
     Камень находился  примерно  в двадцати метрах от Кавенанта,  вздымаясь
вверх  метров  на  десять-двенадцать  -  обсидиановый  столб,   вросший   в
естественную  скальную породу и слегка шероховатый в верхней части.  Позади
него Кавенант не видел ничего;  там была лишь тьма,  точно столб  стоял  на
краю  света.  Сначала  он  показался  Кавенанту  воплощением  Земной  Силы,
водруженным  здесь,  чтобы  обозначать  границу,  за  которой  дьявол   был
бессилен.  Но  по  мере  того  как взгляд его прояснялся,  камень как будто
начинал все больше напоминать обычную скалу.  Если в нем еще и  сохранилась
жизнь, Кавенант не мог уловить ее признаков.
     Постепенно, по частям, начали оживать другие чувства. Теперь он слышал
хищное завывание ветра,  а где-то вдалеке  -  глубокий,  приглушенный  гул,
похожий на шум водопада.
     - Встать!  -  снова  раздался  голос.  -  Я  что,  должен ударить тебя
хорошенько, чтобы ты пришел в себя? - Последовал взрыв язвительного хохота,
точно сказанное давало повод для веселья.
     Внезапно грубый  рывок  поднял  Кавенанта с земли.  Он был еще слишком
слаб,  чтобы стоять самостоятельно, настолько слаб, что не мог даже поднять
головы.  Он  прислонился к груди поднявшего его человека и,  тяжело дыша от
боли, попытался ухватиться за его плечи.
     - Где я?  - прохрипел он наконец.  -  Где?..  Снова  послышался  смех.
Смеялись  двое,  теперь  он отчетливо различал это;  однако голоса были ему
незнакомы.
     - Где?  - резко повторил человек.  - Томас Кавенант, ты в моей власти.
Это единственное, что имеет для тебя смысл.
     Напрягшись, Кавенант   приподнял   наконец   голову   и  встретился  с
пристальным, темным взглядом Триока.
     Триок? Он попытался произнести это имя, но голос не повиновался ему.
     - Ты уничтожил все,  что было  мне  дорого.  Подумай  лучше  об  этом.
Неверящий,  -  он произнес имя с глубоким презрением,  - чем интересоваться
тем, где ты находишься.
     Триок?
     - Каждый твой вздох несет смерть и  вырождение.  Фу!  От  тебя  просто
разит  падалью.  -  Внезапная  судорога  исказила  лицо Триока,  и он снова
отшвырнул Кавенанта на землю.
     Кавенант упал под звуки саркастического смеха,  охватившего Триока. Он
никак  не  мог собраться с мыслями;  явное отвращение,  которое испытывал к
нему Триок,  больно задело его.  Он  лежал  с  закрытыми  глазами,  пытаясь
понять, в чем дело.
     И он  понял:  Триок  был  прав  -  от  него  разило проказой.  Болезнь
распространилась,  и руки и ноги источали гнилостные миазмы.  Не уловить их
было  просто невозможно.  Его плоть разлагалась,  отравляя все вокруг - как
будто,  в конце концов,  даже само его тело стало  осквернять  и  разрушать
фундаментальные  основы  здоровья  Страны.  В каком-то смысле это было даже
хуже того,  что творила зима Презирающего - или, точнее, зараза, которую он
распространял,  довершала  дело,  начатое Лордом Фоулом.  Цель Презирающего
оказалась бы полностью достигнутой, если бы холод и проказа, объединившись,
подорвали последние жизненные силы Страны.
     Затем он  внезапно  понял  еще  кое-что  - а именно,  что с него сняли
кольцо.  Для этого ему не нужно было даже смотреть на руку, ощущение утраты
было настолько сильным и острым, точно он лишился своего сердца.
     Манипуляции Презирающего  были  завершены.  Насилие,  хитрость  и  все
остальное,  чем сопровождалось пребывание Кавенанта в Стране, принесли свои
плоды в виде этого неизбежного конца. Теперь Лорд Фоул владел дикой магией.
     Ощущение чудовищного   бедствия,   которое   он   навлек   на  Страну,
захлестнуло Кавенанта.  Грудь стеснило,  он заметался,  с трудом  сдерживая
слезы.
     И тут над ним снова возник Триок. Ухватив Кавенанта за отвороты плаща,
он встряхнул его с такой силой, что у того затрещали кости.
     - Очнись!  - злобно прохрипел Триок.  - У тебя нет времени. У меня нет
времени. Я не намерен попусту его тратить.
     В первый  момент  Кавенант  не мог сопротивляться - истощение,  долгое
беспамятство,  горе лишили его сил.  Но затем беспричинная грубость  Триока
пробудила  в  нем  злость.  Она  подхлестнула его силы,  вернув способность
управлять своими мышцами.  Он вырвался из хватки Триока,  упираясь в  землю
ногами и руками, и, шатаясь, поднялся на ноги.
     - Будь ты проклят. Опустошитель! Не прикасайся ко мне! Триок шагнул по
направлению к Кавенанту,  когда тот двинулся прямо на него, и резким ударом
снова  поверг  его  на  землю.  Возвышаясь  над  Кавенантом,  он  прокричал
оскорбление:
     - Я не Опустошитель!  Я -  Триок,  сын  Тулера!  Я  любил  Лену,  дочь
Этиаран, и я хотя бы отчасти заменил отца Елене, дочери Лены, потому что ты
бросил ее!  Ты передо мной в долгу, и я могу поступать с тобой как угодно -
ты не станешь отрицать этого!
     В этих словах Кавенанту снова послышалась насмешка,  но он пока не мог
понять,  чем она вызвана.  Боль в голове,  ставшая после удара невыносимой,
грохотала  в  ушах.  Потом она немного утихла,  в глазах прояснилось,  и он
заставил себя взглянуть прямо в лицо Триока.
     Этот человек  снова  изменился.   Исчезло   выражение   отвращения   и
вожделения,  гнева  и  страха;  и  уже  не казалось,  что он притворяется и
хитрит.  В лице его отчетливо проступили горечь и  ярость,  не  поддающиеся
никакому внутреннему контролю. Свойственное прежде молящее выражение глаз -
результат трудной жизни - тоже исчезло под наплывом обуревающих его чувств.
Теперь его брови сердито хмурились;  морщины у глаз стали глубокими,  точно
шрамы; рот искривляла гримаса. Однако было в его взгляде что-то, вызывающее
ощущение  противоречивости  его  облика.  Глаза были тусклыми и подернутыми
дымкой,  точно у больного катарактой, в них трепетала пустота. Казалось, он
внезапно ослеп.
     Вид Триока  заставил  Кавенанта  почувствовать несправедливость своего
гнева. Перед ним была еще одна из его многочисленных жертв - его возмущению
не было оправданий.
     - Триок! - простонал он, не находя нужных слов. - Триок!
     Триок, который  остановился,  пока  он поднимался,  снова с угрожающим
видом двинулся вперед.
     Кавенант отступил на несколько  шагов.  Он  знал,  что  должен  что-то
сказать - что-то такое,  что хотя бы отчасти облегчило горечь Триока,  - но
никак не мог собраться с мыслями.  Триок замахнулся,  но Кавенант увернулся
от удара,  приложив все силы к тому,  чтобы не упасть. Слова... Он с трудом
подыскивал слова.
     - Черт побери!  - закричал он -  больше  ничего  не  приходило  ему  в
голову. - Что стало с твоей Клятвой Мира?
     - Ее  нет,  -  прохрипел  Триок.  - Она умерла с ножом в животе!  - Он
замахнулся и снова толкнул Кавенанта.  - Закон Смерти нарушен,  а вместе  с
ним и все Клятвы.
     Стараясь удержать равновесие, Кавенант снова немного отступил.
     - Триок! - задыхаясь, сказал он. - Я не убивал ее. Она умерла, пытаясь
спасти мою жизнь.  Она знала, что я виноват, и все же пыталась спасти меня.
Что бы она сказала сейчас, увидев, каким ты стал? Что Опустошитель сделал с
тобой?
     Триок продолжал  медленно  надвигаться  на  него,  глаза  его   пытали
яростью.
     - Ты  не такой!  - закричал Кавенант.  - Ты всей своей жизнью доказал,
что ты не такой!
     Внезапно прыгнув вперед, Триок схватил Кавенанта за горло и прорычал:
     - Ты не видел того,  что довелось видеть мне!  Кавенант отбивался,  но
Триок  был несравненно сильнее.  Кавенант царапался,  хватал и оттягивал от
себя его руки,  но они сжимались  все  сильнее.  В  конце  концов  он  стал
задыхаться, в голове у него загудело.
     Освободив одну  руку,  Триок поднял кулак и с размаху ударил Кавенанта
прямо в пылающий, израненный лоб. Тот отшатнулся и почти упал, но сзади его
подхватили  чьи-то  руки  и  заставили  удержаться  на  ногах  - руки,  чье
прикосновение обожгло, точно едкая кислота.
     Он оттолкнул их и обернулся,  чтобы увидеть,  кто это. Кровь бежала из
раны  на лбу,  застилая глаза,  он обтер ее онемевшими пальцами и разглядел
позади себя двух людей.  Оба они смеялись, глядя на него. Это были реймены.
Он  разглядел  их  в  одно мгновение,  точно их высветила внезапная вспышка
молнии.  Он понял,  что это были Корды Кэма - Лэл и Вейн. Однако они сильно
изменились.  Несмотря  на  то  что  ему  было  трудно  смотреть,  он уловил
перемену,  которая полностью  перевернула  все  существо  каждого  из  них.
Презрение   и   вожделение  пришли  на  смену  их  прежней  гордости  духу.
Отвратительные судороги,  пробегающие по их лицам, и неистовство во взгляде
- даже этого было бы достаточно,  чтобы убедиться, что они стали совершенно
другими.
     - Наш друг Триок сказал правду,  -  произнесли  они  одновременно;  их
слова  прозвучали  притворно и насмешливо.  - Наш брат не с нами.  Он занят
уничтожением Ревелстоуна.  Но Триок занял его место - на  время.  На  очень
короткое  время.  Мы  -  торайя  и  мокша.  Херим  и  Джеханнум.  Мы пришли
полюбоваться уничтожением того,  что ненавидим.  Теперь ты для нас - ничто,
Неверящий.  - И снова они засмеялись - один дух,  один порыв,  презрительно
рвущийся из двух глоток. - Однако ты и наш друг Триок позабавили нас.
     Но Кавенант едва слышал их. Спустя мгновение после того, как он понял,
что произошло с ними, он увидел что-то еще, что-то, отчего Опустошители тут
же вылетели у него из головы.  Позади Вейна  и  Лэла  он  разглядел  другие
фигуры.  Это  были  два  человека,  за которых он больше всего переживал во
время похода, закончившегося во Мшистом Лесу: Мореход и Баннор.
     При виде них его охватил ужас.
     На лице и теле Морехода,  наряду со старыми, появилось множество новых
боевых отметин,  а седые волосы и морщинистое лицо делали Баннора еще более
постаревшим. Но все это казалось пустяками по сравнению с тем, что оба были
недвижимы.
     Они не  могли  даже  повернуть головы в сторону Кавенанта - совершенно
беспомощные, парализованные зеленой силой, которая со всех сторон окутывала
их, светясь над головами, точно корона. Казалось, они не дышали и сердца их
не бились.  Широко распахнутые глаза ничего не видели,  подернутые  той  же
самой  темной  пеленой,  которую  Кавенант  заметил у Триока,  только более
плотной - лишь слабые  контуры  зрачка  и  радужной  оболочки  просвечивали
сквозь нее.
     - Баннор!  - воскликнул Кавенант.  - Мореход! О-о! Внутренне сжавшись,
он зашатался,  словно земля под ним задрожала.  Вид Баннора и Морехода,  то
состояние,  в  котором  они  находились,  потрясли его до глубины души.  Он
схватился  руками  за  голову,  словно  пытаясь  защитить  ее  от  готового
обрушиться топора.
     Однако Триок продолжал наступать на него, яростно выкрикивая:
     - Ты не видел того, что я видел. Ты не знаешь, что натворил.
     Слабый, потерявший  кольцо,  беспредельно несчастный,  Кавенант тем не
менее понимал,  что означают слова Триока - что даже  сейчас  он  не  знает
всего  самого худшего.  Это сообщение заставило погрузиться в самые глубины
своего страха - туда,  куда не мог добраться никто посторонний, в том числе
и нападавшие. И там, в этих глубинах, он внезапно ощутил в себе нечто, чего
не было прежде.  Странное спокойствие, которое он приобрел во Мшистом Лесу;
ту  часть  самого  себя,  о  которой  он  забыл,  но  которая  тем не менее
существовала. Это был один из даров Леса, и уничтожить его не могло ничто.
     Темная бездна страха осталась позади. Он поднял голову. Он был слишком
слаб, чтобы драться с Триоком; он лишился своего кольца; кровь струилась из
раны на лбу и заливала глаза - все это по-прежнему так и было. Но он больше
не испытывал страха.
     Поморгав, чтобы смахнуть с ресниц кровь, мешающую смотреть, он спросил
у Триока, кивнув в сторону Морехода и Баннора:
     - Что с ними случилось?
     - Ты не видел!  - снова взревел Триок, замахнувшись, чтобы ударить еще
раз.  Однако,  прежде чем его кулак опустился, чей-то низкий голос спокойно
произнес:
     - - Остановись.
     Триок вздрогнул, но рука его продолжала опускаться.
     - У тебя было достаточно времени, хватит. Теперь он нужен мне.
     Этот приказ наконец остановил Триока.  Сердито  сверкнув  глазами,  он
отпрянул от Кавенанта, развернулся в сторону каменного монолита и крикнул:
     - Сюда!
     Кавенант покачнулся, вытирая глаза и не веря тому, что видел.
     На середине  расстояния  между  ним и воздетым к небу каменным кулаком
стояла Елена!
     Она была облачена в бархатное зеленое платье и держалась гордо,  точно
королева. Ее окутывала сверкающая изумрудная аура, которая вспыхнула, точно
россыпь  драгоценных  камней,  когда  она  улыбнулась.   Ей   не   пришлось
прикладывать  никаких особых усилий - мгновенно стало ясно,  что именно она
является хозяйкой положения.  Триок  и  Опустошители  замерли  в  ожидании,
словно подданные перед своей госпожой.
     В правой  руке  она  держала  длинный  жезл,  с обоих концов окованный
металлом;  всю его среднюю часть  покрывали  вырезанные  руны  и  волшебные
символы.
     Это был Посох Закона.
     Но Кавенант  больше  всего  был поражен чудесным появлением Елены.  Он
любил  ее,  он  потерял   ее.   Когда   она   погибла   от   рук   мертвого
Кевина-Расточителя Страны, закончилось и его прошлое пребывание в Стране. И
вот сейчас она стояла совсем рядом - и улыбалась.
     Трепет радости пронзил его душу.  Любовь, которая терзала его сердце с
того самого дня,  как она погибла, внезапно вновь вспыхнула в нем - с такой
силой, что, казалось, оно сейчас разорвется. Радость переполняла его, горло
перехватило,  он  не мог вымолвить ни слова.  Наполовину ослепший от крови,
стекающей со лба,  и слез счастья,  он двинулся к ней,  как будто собираясь
пасть ниц, целовать ей ноги.
     Но прежде  чем  он  прошел  половину  разделяющего их расстояния,  она
сделала быстрый жест Посохом,  и мощный толчок силы остановил его.  Он упал
на руки и колени.
     - Нет,  - очень мягко,  почти нежно произнесла она.  - Я отвечу на все
твои вопросы,  прежде чем убью тебя,  Томас Кавенант, юр-Лорд, Неверящий..,
любимый.  - Слово "любимый", сорвавшееся с ее холодных губ, доконало его. -
Но ты не должен дотрагиваться до меня. Не приближайся ко мне!
     Непонятная тяжесть навалилась ему на плечи, вдавила в землю. Он хватал
ртом воздух,  но тот лишь обжигал легкие,  точно густой дым.  Вся атмосфера
вокруг была пропитана ядовитыми испарениями,  исходящими от Елены.  От  нее
пахло так же, как и от него, - проказой.
     Он заставил себя поднять голову и, тяжело дыша, изумленно воззрился на
нее.
     С улыбкой,  больше напоминающей ухмылку,  она протянула к  нему  левую
руку и открыла ладонь,  чтобы он мог видеть лежащее на ней свое обручальное
кольцо Белого Золота.
     "Елена! - беззвучно простонал он.  - Елена!" Он чувствовал себя  точно
зажатым в тиски.  Всем сердцем он стремился к ней, а она лишь тихо смеялась
над ним, как будто его беспомощность доставляла ей удовольствие.
     Прошло время,  прежде чем он сумел как следует ее разглядеть. Он лежал
перед  ней ниц,  а она вызывающе сияла над ним,  словно чистый,  бесплотный
дух.  Однако медленно,  очень медленно взгляд его  начал  проясняться.  Как
возрожденный  из  пепла  феникс,  она  была изумительно хороша,  но чуждой,
неземной красотой.  Чем-то она напоминала призрак КевинаРасточителя Страны,
вызванный из своей могилы жестоким приказанием.  Она была спокойна - потому
что сознавала свою власть;  она излучала торжество и..,  тлен.  Глаза ее не
сияли,  они  были  темны  как  ночь.  Во  всем  облике  ощущалась  странная
двойственность; она выглядела живой, но в то же время мир был совершенно ей
чужд.  Казалось,  она  не отдавала себе отчета в том,  где она и что с ней;
пристальный взгляд был устремлен куда-то в  неизвестность,  где  находилось
то, что подчиняло ее себе.
     Она стала слугой Презирающего.  Даже сейчас,  когда она стояла здесь с
Посохом Закона и  кольцом  в  руках,  взгляд  Лорда  Фоула  был  неотступно
прикован к ней, завораживал ее, точно взгляд змеи.
     В ее  оскверненной  красоте  Кавенант  видел  то,  что  происходило со
Страной. Оскверняя своей властью ее внутреннюю чистоту. Лорд Фоул испытывал
особое  удовольствие,  точно  грязный  развратник,  стремящийся  не  только
завладеть телом, но и растлить душу невинной девочки.
     - Елена!..  - начал было он и замолчал, задыхаясь от исходящего от нее
смрада. - Елена! Посмотри на меня.
     Презрительно покачав  головой,  она  отвернулась  от него и зашагала в
сторону каменного столба.
     - Триок,  - небрежно бросила она,  - ответь Неверящему на его вопросы.
Пусть узнает все. Его отчаяние доставит особое удовольствие хозяину.
     Триок тут же шагнул вперед и встал так, чтобы Кавенант мог видеть его.
Взгляд Триока был все так же хмур,  лицо напряжено,  но голос звучал  почти
спокойно. Отрывисто, словно зачитывая приговор, он сказал:
     - Ты спрашивал,  где находишься. Ты в Землепровале. Позади - обрыв, за
ним река Лендрайдер,  а прямо перед тобой  Колосс  Землепровала.  Возможно,
Лорды  -  слово  "Лорды"  Триок  почти  прошипел  с  яростью  и отчаянием -
рассказывали тебе о Колоссе.  В течение многих  веков  он  защищал  Верхнюю
Страну  от  трех  Опустошителей.  Тысячелетиями  он  хранил молчание - даже
тогда,  когда люди разрушали и губили Всеединый лес.  Однако ты,  наверное,
заметил,  что торайя и мокша не приближаются к камню.  До тех пор пока хотя
бы один Защитник жив еще среди остатков Всеединого  леса,  нельзя  считать,
что  Колосс  полностью  утратил  свое  могущество.  Он  -  шип,  торчащий в
беспредельном могуществе Презирающего.  Сейчас Елена уничтожит этот камень.
-  Позади  Кавенанта  Опустошители  зарычали  от удовольствия,  услышав эти
слова.  - Раньше это было невозможно.  С тех пор как началась война,  Елена
стояла  здесь  и Посохом Закона помогала армии хозяина.  Зима в Стране - ее
заслуга;  тем самым у хозяина оказались  развязаны  руки  для  других  дел,
связанных  с  войной.  И это место было выбрано для нее недаром - чтобы она
оказалась рядом,  если Колосс проснется,  и чтобы она могла при  первой  же
возможности уничтожить его, если каменный сон будет продолжаться. Однако он
надумал  сопротивляться  ей.  -  Триок  говорил  почти  так  же  жестко   и
презрительно,  как Елена. - В нем еще не умерла Сила Земли. Теперь, когда в
ее  распоряжении  не  только  Посох,  но  и  дикая  магия,  она  осуществит
задуманное,  сбросит  каменный Колосс с его утеса.  И когда древний бастион
падет,  несмотря на свою нетленность и Силу Земли, которые не спасут его от
мощи  хозяина,  -  тогда Елена,  жена Фоула,  убьет тебя прямо там,  где ты
сейчас стоишь на коленях.  Она убьет нас всех. - Кивком головы он указал на
Баннора и Морехода.
     Опустошители засмеялись  -  по-прежнему в унисон.  Корчась под властью
силы, которая все еще прижимала его к земле, Кавенант спросил:
     - Почему теперь она.  ,  сможет?.. Этот вопрос мог означать многое, но
Триок понял, что он имел в виду.
     - Потому что Закон Смерти был разрушен! - прохрипел он.
     Ярость полыхала   в  его  голосе.  Наблюдая  за  тем,  как,  грациозно
двигаясь,  Елена приближается к Колоссу,  он,  казалось, внутренне метался,
выполняя  приказ  и  в  то  же  время  стараясь  найти хоть какой-то способ
остановить ее.  Несомненно, он отдавал себе отчет, что его заставили, что с
ним что-то сделали, и понимание этого терзало его.
     - Разрушен!  -  Он  уже  почти  кричал.  - Когда она использовала Силу
Повелевать,  чтобы  вызвать  Кевина-Расточителя  Страны  из   могилы,   она
разрушила  Закон,  отделяющий живых от мертвых.  Возможно,  она сделала это
ради того,  чтобы хозяин забрал ее к себе - и с Посохом Закона.  Потому что
она  -  его  слуга.  И Посох в ее руках отлично служит ему;  если бы он сам
вздумал воспользоваться им,  его постигла бы участь Друлла-Камневого Червя.
Взгляни на нее, Томас Кавенант! Она все та же. Внутри нее по-прежнему живет
дух дочери Лены.  Даже собираясь уничтожить Колосс, она помнит, кем была, и
ненавидит ту,  кем стала. - Грудь Триока вздымалась, словно он задыхался от
горя. - Так действует хозяин. Он воскресил ее ради того, чтобы превратить в
руины Страну - Страну, которую она любит!
     Он не делал больше вид,  что обращается только к Кавенанту;  его голос
звучал как набат - как будто это было единственное,  с помощью чего он  мог
еще сопротивляться ее власти.
     - Елена, жена Фоула, - его передернуло от ужаса, когда он произнес эти
слова,  - теперь владеет Белым Золотом. Она служит хозяину лучше, чем любой
Опустошитель.  Окажись  эта  сила  в руках торайи или мокши,  они наверняка
восстали бы против него.  Владея дикой магией,  любой Опустошитель  мог  бы
свергнуть  хозяина  и  занять  его место в Риджик Тоум.  Но Елена не станет
бунтовать,  не станет использовать дикую  магию,  чтобы  освободиться.  Она
восстала из мертвых, и потому ее служение безупречно!
     Он с  такой  яростью  произнес  слово  "безупречно",  словно  это было
наихудшее оскорбление, которое ему пришло в голову. Но Елена осталась глуха
к  его тону - она не сомневалась в своей силе и своей победе.  Похоже,  она
догадывалась о том, что он испытывал, но это лишь забавляло ее.
     Повернувшись спиной К Кавенанту и Триоку,  она теперь стояла  лицом  к
монолиту.  Он угрожающе нависал над ней, но она не сомневалась, что никакая
опасность ей не страшна.  С Посохом и  кольцом  она  была  сильнее  всех  в
Стране.  Прекрасным  жестом,  в  котором отражалось все ее могущество,  она
подняла руки,  в одной из которых был Посох Закона,  а  в  другой  -  Белое
Золото, и запела торжественную песнь, начиная атаку на Колосс Землепровала.
     Ее пение резало слух Кавенанта,  подчеркивая его беспомощность.  Он не
мог допустить, чтобы она осуществила свое намерение, и не мог противостоять
ему;  он по-прежнему стоял на коленях под тяжестью силы, которая удерживала
и унижала его. Он был совсем рядом с ней.., но не мог сделать ничего!
     Мысли метались,  как безумные, в поисках возможного выхода. Нужно было
остановить  Елену  до того,  как она уничтожит Колосс.  Он должен был найти
возможность помешать ей!
     - Мореход!  - прохрипел он в отчаянии.  - Я не знаю,  что случилось  с
тобой...  Не знаю,  что с тобой сделали. Но ты должен воспротивиться ей! Ты
же Великан! Попытайся остановить ее! Мореход! Баннор!
     В ответ Опустошители разразились саркастическим смехом,  а  Триок,  не
отрывая от Елены взгляда, произнес:
     - Ты  дурак,  Томас  Кавенант.  Они  не  в состоянии помочь тебе.  Они
слишком сильны,  чтобы их можно было подчинить - как подчинили  меня,  -  и
одновременно слишком слабы,  чтобы стать хозяевами.  Вот почему она сковала
их силой Посоха Закона.  Жезл убивает ЛЮБОЕ сопротивление.  Это доказывает,
что Закон не противостоит Злу. Все мы подчинены безнадежно.
     - Но  не  ты!  -  быстро  ответил Кавенант.  Все это время от старался
освободиться от сковавшей его силы; однако, хотя сердце его едва не лопнуло
от  напряжения,  ему это не удалось.  Без кольца он чувствовал себя как без
рук. Без кольца он мог сделать для Страны меньше, чем кто-либо из живущих в
ней.  - Но не ты!  - снова прохрипел он. - Я слышал, как ты говорил, Триок!
Ты...  Она не опасается тебя...  Но она не сможет и удержать  тебя,  Триок!
Останови ее!
     И вновь  Опустошители  засмеялись  -  правда,  на  этот  раз  их  смех
показался ему несколько  натянутым.  Кавенант  ухитрился  наконец  хотя  бы
повернуть голову и посмотрел на Лэла и Вейна.
     Они все  еще  держались  на  безопасном  расстоянии от Колосса,  но не
помогали Кавенанту и не мешали Елене.  Они лишь посмеивались, точно не были
способны помочь даже самим себе.  Однако по их лицам можно было понять, что
с ними происходит нечто странное.  Пот стекал по  щекам,  рты  были  крепко
сжаты.  С  присущим им чувством гордости и независимости,  реймены пытались
обрести свободу.
     И то же самое делали Мореход и Баннор!  Каким-то образом оба  нашли  в
себе достаточно сил,  чтобы начать двигаться - слабо,  едва заметно. Голова
Морехода была опущена,  он сжимал одной рукой лицо,  точно  пытаясь  что-то
содрать с него.  Баннор пальцами царапал свои бока,  рот его исказился, так
что стали видны зубы. Они пытались вырваться из-под власти Елены - упорно и
отчаянно.
     Наблюдая за  этой  борьбой,  Кавенант  с  особой  остротой ощутил свою
собственную беспомощность.  Как и реймены,  они делали то,  что было  почти
невозможно,  -  и  все же не добились практически ничего.  Они боролись так
яростно,  что Кавенант испугался,  -  а  вдруг  их  сердца  не  выдержат  и
разорвутся от напряжения?  Однако он чувствовал, что шансов на победу у них
не было.  Чем сильнее они старались вырваться, тем более мощным становилось
воздействие Посоха.
     Тщетность их   усилий   причиняла  Кавенанту  большее  страдание,  чем
собственная беспомощность.  Он давно понял,  что бессилен  и  слаб,  но  ни
Мореход,  ни Баннор не привыкли терпеть поражений. Наблюдая за тем, как это
происходило  сейчас,  он  готов  был  заплакать  от  боли  и   сострадания.
"Перестаньте! - хотелось крикнуть ему. - Перестаньте или вы сойдете с ума!"
     Но в  следующее мгновение в сознании мелькнул проблеск надежды - когда
он внезапно понял,  что именно они делали.  Они не  пытались  освободиться,
нет! Они понимали, что это безнадежно. Их действия направляла совсем другая
цель.  Елена была полностью поглощена тем,  чем занималась - подготовкой  к
разрушению   Колосса.   Их   удерживала  сила,  оставленная  ею  -  она  не
сомневалась, что этого достаточно.
     Мореход и Баннор пытались воздействовать именно на эту силу,  стремясь
истощить  ее.  Пока,  полностью выкладываясь,  они делали это,  Триок мотал
головой,  трясся,  словно в лихорадке,  щелкал челюстями -  и  вдруг  начал
медленно продвигаться в сторону Елены.
     Опустошители не  предпринимали попыток остановить его - их собственная
борьба  с  рейменами  отнимала  все  силы.  Тело  Триока  странным  образом
вытягивалось,  точно его кости теряли свою прочность, он все время повторял
дрожащим, полным мольбы голосом:
     - Елена! Елена?
     И все же продолжал двигаться; шаг за шагом он все больше приближался к
ней.
     Кавенант не сводил с него глаз,  мучаясь в ожидании того,  чем все это
закончится.
     Однако, прежде чем он подошел к ней на расстояние вытянутой руки,  она
сурово произнесла:
     - Стой!  - Раздираемый противоречивыми воздействиями, он замер. - Если
ты сделаешь еще хотя бы шаг, я вырву сердце из твоего жалкого, старого тела
и скормлю его Джеханнуму и Хериму.  Они сожрут его на твоих глазах, пока ты
будешь умолять меня дать тебе умереть.
     Триок заплакал, вздрагивая и снова повторяя:
     - Елена... Елена?
     Не глядя больше на него, она продолжила свое пение.
     Однако спустя мгновение что-то отвлекло ее внимание от Колосса,  и она
обернулась, удивленно и гневно глядя в сторону запада.
     Потом она взмахнула Посохом Закона.
     - Лорды  наступают!  - в бешенстве взвыла она.  - Самадхи в опасности!
Как они посмели!
     Кавенант изумленно вытаращил глаза, услышав это. Как она узнала о том,
что происходит? Однако у него не было времени разбираться в этом.
     - Клянусь   Фоулом!  -  в  ярости  воскликнула  она.  -  Уничтожь  их.
Опустошитель!
     Невероятная сила,   скрытая   в   Посохе,   устремилась   на    помощь
самадхи-Шеолу - никакое расстояние не было ей помехой.
     Но этого мгновения оказалось достаточно, чтобы люди, окружающие Елену,
вырвались из-под ее власти.
     Пелена упала с глаз Морехода и  Баннора.  Вздрагивая  и  шатаясь,  они
задвигались.  Опустошители  тут  же попытались остановить их,  но им мешало
противодействие  рейменов.  Давление  на   спину   Кавенанта   уменьшилось.
Откатившись в сторону, он вскочил и бросился к Елене.
     Однако ближе всех к ней находился Триок, который тут же воспользовался
ее промахом. С диким ревом он обоими кулаками ударил ее по левой руке.
     Его руки прошли сквозь ее призрачную плоть,  зацепив кольцо. Не ожидая
удара, от удивления она выпустила его из пальцев. Оно упало.
     Триок кинулся  следом,  схватил кольцо одной рукой и швырнул в сторону
Кавенанта, рухнув на землю.
     Реакция Елены была мгновенной.  Прежде чем Триок успел  перевернуться,
чтобы попытаться ускользнуть от нее, она с размаху опустила Посох прямо ему
на спину. Взрывом силы ему раздробило позвоночник.
     Она снова подняла Посох,  держа его точно копье,  и тут  же  оказалась
около Кавенанта.
     Кольцо, брошенное  Триоком,  пролетело мимо,  но он успел наступить на
него и поднять,  прежде чем Елена смогла остановить  его.  Зажав  кольцо  в
кулаке, он напружинился и замер, готовясь отразить ее нападение.
     Однако она тут же решила не вступать с ним в борьбу. Взмахнув Посохом,
она снова сковала Морехода и Баннора,  подавила бунт рейменов.  Не заботясь
больше  о  своей  безопасности,  она произнесла голосом,  который дрожал от
гнева:
     - Оно не поможет ему.  Он не знает,  как разбудить  его  мощь.  Херим,
Джеханнум - оставляю его вам.
     Опустошители в унисон зарычали от удовольствия,  предвкушая, как будут
пожирать его.
     Он оказался между ними и Еленой.
     Боясь потерять кольцо,  Кавенант снова надел его на безымянный  палец.
Он  сильно  похудел,  кольцо едва держалось;  однако именно сейчас оно было
нужно ему как никогда.  Сжав пальцы  в  кулак,  он  начал  отступать  перед
надвигающимися на него Опустошителями.
     В глубине  души  он сознавал,  что Триок еще жив.  Триок вызывал его -
Кавенант должен был бы мгновенно покинуть Страну,  если бы он умер. Но жить
Триоку  осталось  совсем  недолго.  Кавенанту  очень  хотелось,  чтобы  эти
оставшиеся секунды не пропали даром, но не знал, как это сделать.
     Отвернувшись от Опустошителей,  он увидел Елену. Она неподвижно стояла
перед Колоссом, разглядывая его. Выражение ее лица непрерывно менялось - то
в нем сквозило ликование,  то гнев.  Опустошители медленно,  шаг за  шагом,
приближались к Кавенанту,  жадно протягивая к нему руки,  глумливо призывая
его отказаться от борьбы и броситься в их объятия.
     Они приближались - он  отступал;  Елена  стояла  там,  где  и  прежде,
вызывая у него непреодолимое желание прикоснуться к ней. Кольцо безжизненно
болталось на пальце - просто кусок металла,  больше ничего;  в его руке оно
потеряло все свое могущественное значение. Его захлестнула волна возмущения
и протеста.
     - Черт  побери!  Черт  побери!  -  выругался  он  и  потом,   действуя
совершенно импульсивно, закричал, подняв лицо к серому ветру:
     - Защитник! Помоги мне!
     И в тот же миг искривленный венец Колосса взорвался пламенем.  Под вой
Джеханнума и Херима монолит засверкал зеленым огнем - огнем  цвета  молодой
зелени и свежей травы, таким зеленым, что изумрудный блеск Камня Иллеарт не
шел рядом с ним ни в какое сравнение. Влажный густой аромат распространился
в воздухе, подобно яростному наступлению весны.
     Внезапно две  огненные  молнии  вырвались  из  пламени и обрушились на
Опустошителей. В вихре сверкающих искр они ударили Вейна и Лэла в грудь.
     Мгновение - и смертная плоть обоих рейменов превратилась  в  пепел  и,
вспыхнув, исчезла. Огненные молнии и зеленое пламя тут же погасли.
     Херим и Джеханнум погибли.
     Кавенанта потрясло  все  происшедшее.  Забыв  об опасности,  забыв обо
всем,  он недоуменно озирался по сторонам.  Новая кровь,  новые жизни  были
принесены в жертву его бессилию. "Нет!" - хотелось закричать ему.
     Внезапно некий  инстинкт  предостерег  его,  заставив  обернуться.  Он
быстро наклонил голову,  и совсем рядом с ней просвистел  в  воздухе  Посох
Закона. Отпрыгнув в сторону и повернувшись, он с трудом удержался, чтобы не
упасть.  Прямо на него надвигалась Елена.  Она держала Посох обеими руками,
ее лицо пылало жаждой убийства.
     Она могла расправиться с ним тут же,  на месте, используя мощь Посоха,
но  яростное  безумие  подталкивало  ее  к  тому,  чтобы   уничтожить   его
собственными  руками.  Даже  не взглянув в сторону Морехода и Баннора,  она
сделала еле уловимый жест рукой,  и они рухнули,  точно марионетки, которым
обрезали нитки.  Потом она подняла над головой Кавенанта свой Посох,  точно
топор, и с размаху опустила его.
     Выкинув руку,  он отклонил Посох,  и удар обрушился не на голову, а на
правое  плечо.  Всю  правую сторону тела точно парализовало,  но он схватил
Посох левой рукой,  удерживая его,  чтобы не дать возможности Елене нанести
новый  удар.  Однако она тут же сжала Посох обеими руками и,  надавливая на
плечо Кавенанта, заставила его опуститься на колени.
     Опираясь онемевшей рукой о  землю,  он  изо  всех  сил  сопротивлялся.
Однако  он  был слишком слаб.  Она ткнула Посохом в горло.  Кавенант обеими
руками ухватился за него,  чтобы не дать Елене попросту сломать ему глотку.
Медленно,  не  прилагая  заметных  усилий,  она  вынуждала его все дальше и
дальше отклоняться назад.
     И в конце концов,  он  оказался  прижат  к  земле.  Из  последних  сил
отталкивая  от  себя Посох,  он чувствовал,  что все бесполезно.  Он не мог
больше дышать,  глаза налились кровью и готовы были вылезти из орбит.  Она,
не отрываясь,  смотрела на него пристальным,  алчущим взором,  как будто он
был той пищей,  которая одна могла утолить сосущий голод ее охваченной злом
души.  Казалось,  над  ним склонился сам Презирающий,  от радости пускающий
слюни.  Но кроме этого было в ее глазах и еще кое-что.  Триок сказал о  ней
правду.  За яростной жестокостью он почувствовал в Елене некую непобедимую,
затаенную, страдающую суть, это изменило для него все.
     Он не мог спастись.  Для  этого  нужно  было  всего  лишь  ощутить  по
отношению к ней ту же ненависть,  которой полыхали ее глаза;  тогда,  может
быть,  он был бы способен сделать еще один судорожный  рывок,  который,  по
крайней  мере,  дал  бы  ему  возможность  выиграть еще несколько мгновений
жизни. Но как раз этого он и не мог. Она была его дочерью; он любил ее. Это
его  поведение  привело  к  тому,  что она стала тем,  кем она теперь была;
произошло то,  что должно было произойти,  и с такой же неизбежностью,  как
если  бы он все время сам был сознательным слугой Презирающего.  Елена была
совсем рядом - чтобы убить его,  но он все равно любил ее.  Ему  оставалось
одно - умереть, не предав хотя бы этой своей любви.
     С последним вздохом он прохрипел:
     - Ты даже не существуешь...
     Его слова точно подхлестнули ее. Она глубоко вдохнула, словно втягивая
в себя вместе с воздухом новую мощь,  а потом надавила на Посох всем  своим
весом,  и силой, и энергией - всем тем, что она получила от Фоула, когда он
вызвал ее к жизни,  - стремясь сделать то единственное,  что оправдывало ее
существование, - задушить Кавенанта.
     Но его   руки   тоже   сжимали  Посох,  и  в  какой-то  момент  кольцо
соприкоснулось с ним.  Дикая магия,  запертая в кольце,  вырвалась  наружу,
подобно проснувшемуся вулкану.
     И вся ее мощь обрушилась на Посох.
     Сила пронизала  каждую  клеточку  покрытого рунами деревянного Посоха,
разорвала его на волокна,  как будто это была всего  лишь  обитая  металлом
обычная  щепка.  В воздухе послышался такой мощный треск,  что даже Колосс,
казалось, и тот отпрянул.
     Посох Закона превратился в прах в мертвой руке Елены.
     В то же мгновение  непрекращающийся  ледяной  ветер  стих.  Трепеща  и
молчаливо  стеная,  он припал к земле и исчез,  словно удар дикой магии был
копьем, угодившим в самое сердце зимы.
     Могучий вихрь возник  вокруг  Елены.  Смерть  вновь  нашла  ее;  Закон
Смерти,  который  сама  же она и разрушила,  еще раз отнял у нее жизнь.  На
глазах  Кавенанта,  оглушенного,  ничего   не   понимающего,   она   начала
растворяться  в  воздухе.  Частичка  за  частичкой  ее  тело  распадалось и
исчезало,  подхваченное  могучим  смерчем  Но  прежде  чем  это   произошло
окончательно,  прежде чем она полностью утратила свой облик, напоследок она
обрела на мгновение силы и вложила их в прощальный крик:
     - Кавенант!  - позвала она,  и в голосе  ее  прозвучали  беспредельное
одиночество и отчаяние. - Родной! Отомсти за меня!
     Потом она исчезла - погибла еще раз. Круговращение воздуха вокруг того
места,  где она лежала,  постепенно  утихло,  становясь  все  бледнее,  все
прозрачнее.., и прекратилось совсем.
     Кавенант остался наедине со своими безмолвными жертвами.
     Ему удалось  спастись - нечаянно,  с помощью силы,  которой он не умел
управлять,  - а его друзья погибли.  Вместо радости победы он  ощущал  лишь
чувство  вины,  как  будто  он  только что сам,  собственными руками,  убил
женщину, которую любил.
     Слишком много жертв.
     Он знал,  что Триок еще жив, и, превозмогая боль, поднялся и подошел к
нему.  Триок  дышал  тяжело,  с  хрипом,  кровь  булькала  у  него в горле;
мгновения его жизни явно  были  сочтены.  Кавенант  опустился  на  землю  и
положил голову умирающего себе на колени.
     Лицо Триока  было  обезображено  от чудовищного страдания,  которое он
пережил в последнее время.  Кожа в нескольких  местах  почернела  и  висела
клочьями,  глаза  погасли.  Над  расслабленным  ртом  вился  легкий  пар  -
казалось, то были клочки его отлетающей души.
     Кавенант обхватил его голову руками и заплакал.
     Спустя некоторое  время  Триок  каким-то  образом  почувствовал,   кто
находится рядом с ним. Собрав все силы, он прошептал:
     - Кавенант...
     - Я слышу тебя, - ответил Кавенант сквозь слезы.
     - Не суди ее слишком строго. Она была.., испорчена с самого рождения.
     Это было последнее проявление его милосердия. С последним вздохом душа
его отлетела прочь. Кавенант почувствовал, что сердце Триока остановилось.
     Он понял,  что Триок простил его;  и если его прощальный дар не принес
Кавенанту  утешения,  то  в  этом  нельзя  было винить Триока.  Кроме всего
прочего, если Елена и была испорчена от рождения, то ответственность за это
тоже  лежала на Кавенанте.  Она была дочерью насилия и преступления,  смыть
которые не могло ничто.  Не в силах ничего изменить,  он  сидел,  держа  на
коленях голову навсегда смолкнувшего Триока,  и плакал, ожидая конца - того
мгновения, когда он исчезнет из Страны.
     Но конец не приходил.  В прошлом он всегда  покидал  Страну  сразу  же
после  смерти  того,  кто  вызвал его;  однако сейчас он все еще был здесь.
Минута проходила за минутой - и все оставалось по-прежнему.  В конце концов
до него дошло, что на этот раз, непонятно почему, он не исчезнет.
     Он не мог смириться с судьбой Елены. Последнее слово не было сказано -
пока еще нет.
     Когда Баннор и Мореход зашевелились и застонали,  начиная приходить  в
себя,  он встал.  Осторожно сняв кольцо с безымянного пальца левой руки, он
надел его на указательный  палец  правой,  надеясь,  что  здесь  оно  будет
держаться плотнее.
     Потом, охваченный печалью и сожалением,  он поднялся на ноги, которые,
как ни странно, все еще держали его, и заковылял на помощь своим друзьям.


                              Испорченные равнины

     Баннор пришел в себя быстрее,  чем Мореход.  Несмотря на свой возраст,
крепость харучаев все еще жила в  нем.  Почти  сразу  же  после  того,  как
Кавенант  растер  ему  запястья  и  шею,  он  пришел  в сознание;  и к нему
мгновенно  вернулась  обычная  настороженность.  С  характерным  для   него
хладнокровием  он пристально посмотрел на заплаканного Кавенанта,  и вместе
они принялись приводить в чувство Великана.
     Мореход лежал на земле,  охваченный лихорадкой.  Он судорожно  оскалил
зубы,  массивными  руками  шаря  по  своей  груди,  точно  пытаясь  найти и
уничтожить то место,  где в ней притаилось  Зло.  Опасаясь,  что  он  может
поранить себя,  Баннор сел на землю рядом с его головой и,  упираясь ногами
ему в плечи,  схватил за запястья.  Пока он удерживал его,  Кавенант уселся
Великану на грудь и ударил по сведенному судорогой лицу.
     Мореходу понадобилось   совсем   немного   времени,  чтобы  вырваться.
Взревев, он отшвырнул Баннора через голову Кавенанта, стряхнул Неверящего с
груди  и,  тяжело дыша и пошатываясь,  поднялся на ноги.  Угрожая Кавенанту
кулаком, он начал медленно надвигаться на него.
     Однако, проморгавшись и переведя дух,  он пришел в себя и  понял,  кто
перед ним.
     - Кавенант?  Баннор?  -  спросил  он,  словно опасаясь,  что они могут
оказаться Опустошителями.
     - Мореход...  -  Слезы  облегчения  покатились  по   исхудалым   щекам
Кавенанта. - С тобой все в порядке?..
     Медленно, постепенно  напряжение  начало покидать Великана - он понял,
что его друзья не подчиняются ничьей чужой воле, что они живы и невредимы.
     - Камень и море!  - вздрагивая,  еле слышно выдохнул он.  - Ну  и  ну!
Друзья мои... Я не причинил вам вреда?
     Кавенант не смог произнести ни слова; его снова душили рыдания. Вместо
него откликнулся Баннор:
     - С нами все в порядке.., насколько это возможно.
     - А...  А призрак Высокого Лорда Елены?  Посох Закона?  Почему мы  еще
живы?
     - Она погибла.  - Кавенант изо всех сил пытался справиться с собой.  -
Уничтожена.
     На лице Морехода отразилось сочувствие.
     - О нет,  друг мой,  - вздохнул он.  - Нельзя уничтожить того, кто уже
мертв.
     - Я  знаю.  Я  понимаю это.  - Кавенант скрипнул зубами и схватился за
грудь,  дожидаясь,  пока волнение отпустит его.  Постепенно он  успокоился,
вновь  обретя  хотя  бы  некоторое присутствие духа.  - Она просто умерла -
умерла снова. Но Посох... Он точно уничтожен. Это сделала дикая магия. - Не
зная, как его друзья прореагируют на это сообщение, он добавил:
     - Я здесь ни при чем.  Я ничего не делал.  Она... - Он запнулся. В его
ушах снова зазвучали слова Морэма:  "Ты сам - Белое Золото".  Разве мог  он
сейчас с полной уверенностью сказать,  что действительно то, что случилось,
не было делом его рук?
     Его откровения  вызвали  странный  блеск  в  глазах  Баннора.  Харучаи
никогда  не  могли  равнодушно  отнестись к сообщению о каком бы то ни было
оружии,  пусть даже пришедшем в негодность.  Уничтожение Посоха не огорчило
Баннора  -  напротив,  он  испытал  чувство удовлетворения,  узнав об этом.
Мореход же просто не придал особого значения словам Кавенанта  о  Посохе  -
страдания, которые испытывал его друг, были для него неизмеримо важнее.
     - Ах,  Кавенант, Кавенант, - вздохнул он, - как ты выдержал? Кто может
вынести такое?
     - Я прокаженный,  - ответил  Кавенант,  с  удивлением  обнаружив,  что
произносит эти слова безо всякой горечи. - Я все могу вынести. Потому что я
ничего не чувствую.  - Он махнул рукой,  понимая,  что его слезы доказывают
обратное.  -  Все  это - лишь сон.  Разве сон может по-настоящему огорчить?
Я..,  бесчувственный.  -  Его  лицо  исказилось,  когда   он   вспомнил   о
безграничном доверии, которое испытывал к Елене, и то, к чему это привело -
к разрушению Закона Смерти.
     Ответные слезы застлали глаза Морехода.
     - Ты очень храбрый,  - охрипшим голосом сказал  он.  -  Я  преклоняюсь
перед тобой.
     Печаль и сочувствие Великана снова заставили сердце Кавенанта сжаться.
Но он постарался взять себя в руки -  слишком  много  вопросов  нужно  было
задать,  слишком  многое хотелось срочно выяснить.  Он попытался улыбнуться
Мореходу, но не смог этого сделать. Чтобы успокоиться, он отвернулся, и тут
Баннор обратил его внимание на то, что погода изменилась.
     Ветер стих. Борясь с Еленой, Кавенант не замечал перемен, происходящих
вокруг,  и сейчас удивился,  почувствовав, как стало тихо. По крайней мере,
на какое-то время ледяная зима Лорда Фоула отступила. Серые, угрюмые облака
неподвижно висели в небе, точно крышка опустевшего гроба.
     В воздухе ощущалось тепло.  Казалось,  снег  вот-вот  начнет  таять  и
наступит наконец весна.  Тишина была такой полной,  что Кавенант слышал шум
далекого водопада.
     Баннор заметил даже то,  что Кавенант упустил.  Отойдя к  Колоссу,  он
подозвал к себе Морехода и Кавенанта.
     Обсидиановый монолит излучал мягкое тепло. И не просто тепло - от него
веяло обещанием весны,  запахом набухших почек, зеленой Травы, алианты, мха
и  разогретой  солнцем  земли.  Это прекрасное ощущение позволило Кавенанту
наконец  расслабиться.  Отбросив  прочь  все  печали,   страх,   нерешенные
проблемы,  он  опустился  на  корточки и с благодарностью прижался спиной к
могучему камню.
     Поискав вокруг, Мореход нашел мешок с провизией, который он захватил с
собой из тайного убежища рейменов.  Он достал еду,  горшок с гравием, и все
трое - он,  Баннор и Кавенант - в молчании перекусили, сидя в тени Колосса,
точно  пытаясь  таким  образом показать ему,  как они благодарны за тепло и
приют. Другого способа выразить свои чувства они не знали.
     Кавенант был голоден;  в последнее время он лишь пил тот  тошнотворный
напиток, которым создания Дьявольской Мглы поддерживали его силы. Однако он
ел горячую вкусную  пищу  со  странным  чувством  смирения,  как  будто  не
заслужил  ее.  В  глубине души он знал,  что уничтожение Посоха дало Стране
всего лишь короткую передышку,  только ненадолго оттянуло возможную  победу
Презирающего.  Но  даже и эта отсрочка не была делом его,  Кавенанта,  рук.
Движение,  благодаря которому пришла в  действие  дикая  магия,  скрытая  в
кольце,   было  совершенно  бессознательным,  непроизвольным  -  точно  все
происходило во сне.  Но хотя он действовал неосознанно,  результат был  все
тот же - еще одна жизнь добавилась к его счету. Мысль об этом и сделала его
таким смиренным.  Он ел и грелся,  потому что знал - его дело еще впереди и
никто в Стране не сделает это дело за него.
     Когда с едой было покончено,  Кавенант приступил к расспросам.  Прежде
всего он хотел узнать, как друзья оказались около Колосса.
     При этих воспоминаниях  дрожь  пробрала  Морехода,  и  он  предоставил
рассказывать  Баннору,  а  сам  в  это время занялся обработкой раны на лбу
Кавенанта.
     Как обычно,  короткими, рублеными фразами Баннор сообщил, что рейменам
удалось  справиться  с тварями,  напавшими на их убежище,  только благодаря
помощи Великана.  Однако бой затянулся, потери оказались очень велики; ночь
подошла  к  концу,  когда  Баннор  и  Мореход  смогли отправиться на поиски
Кавенанта и Лены.  ("Черт бы побрал этих юр-вайлов!  - пробормотал Мореход,
возясь  с  раной  Кавенанта.  -  Очень  может  быть,  что останется шрам".)
Служители Гривы отпустили с ними только двух Кордов,  Лэла и Вейна.  В  эту
ночь с ранихинами что-то произошло.  К удивлению и радости рейменов, мудрые
лошади неожиданно устремились на юг,  туда, где они могли укрыться в горах.
Реймены  сразу же отправились следом за ними.  Лишь страх и беспокойство за
Владыку Кольца заставили тех двух Кордов,  которые сопровождали  Баннора  и
Морехода, остаться с ними и помогать им во всем.
     Так вчетвером они начали свои поиски.  Однако прошло уже слишком много
времени;  ветер и снег замели все следы. Они потеряли их к югу от Камышовой
реки.  Ломая  голову над тем,  куда мог отправиться Кавенант,  они пришли к
выводу, что, наверно, ему помог кто-то еще и он пошел на восток. Все вместе
они поспешно двинулись в том же направлении - к водопаду реки Лендрайдер.
     Их продвижению  неоднократно  пытались  помешать своры крешей и прочих
тварей;  они начали опасаться,  что Кавенант  уже  успел  покинуть  Верхнюю
Страну,  пока  они отбивались от них.  Дойдя до Колосса,  они наткнулись на
банду юр-вайлов под командой Опустошителя,  Херима-Триока,  которые  тащили
Кавенанта. Баннор и Мореход испугались - он выглядел точно мертвый.
     Они атаковали  юр-вайлов  и  прикончили  их.  Однако,  прежде  чем они
попытались напасть на  Херима,  спасти  Кавенанта  и  вернуть  его  кольцо,
Херим-Триок  призвал  на помощь мертвую Елену,  которая мгновенно явилась с
Посохом Закона в руках.  Без особых усилий она тут же справилась  со  всеми
четырьмя.  Чтобы  помучить  Триока,  она  отдала Вейна Хериму.  Потом к ней
присоединился Джеханнум и завладел телом  Лэла.  Остальное  Кавенанту  было
известно.
     Баннор и  Мореход  нигде не заметили даже следов пребывания Лены.  Они
понятия  не  имели  о  том,  почему  Кавенант  так   долго   добирался   до
Землепровала.
     Когда Баннор закончил. Мореход произнес с отвращением:
     - Камень   и   море!   Я   чувствую   себя  нечистым!  Мне  необходимо
искупаться... Только море может смыть следы этого насилия.
     Баннор кивнул:
     - И мне тоже.
     Однако ни тот ни другой не двинулись с  места,  хотя  река  Лендрайдер
была совсем рядом,  в низине за холмами.  Кавенант знал,  что они полностью
предоставляют себя в его распоряжение и они не хотят оставлять его  одного.
Да  у  них  и  самих  имелось  к  нему  множество  вопросов,  хотя Кавенант
чувствовал, что пока еще не готов обсуждать то, что произошло. Помолчав, он
спросил с болью:
     - Меня вызвал Триок... Но он умер. Почему я все еще здесь?
     Поразмыслив, Мореход сказал:
     - Может  быть,  потому,  что  был  нарушен  Закон  Смерти.  Кто знает,
возможно,  именно этот Закон приводил к тому,  что ты  исчезал  из  Страны,
когда  умирал  тот,  кто  вызывал тебя.  А может быть,  потому,  что я тоже
приложил руку к этому вызову.
     "Да, - вздохнул про себя Кавенант.  - Я обязан Мореходу не меньше, чем
Триоку".
     Он не  мог больше уклоняться от печальной обязанности вспомнить о том,
что произошло с Леной.
     С печалью в голосе и сердце он рассказал им о ней  -  старая  женщина,
принявшая кровавый и бесславный конец, потому что в смятении своего ума она
цеплялась за человека,  причинившего ей зло. И ее гибель была последней, но
не  единственной трагедией этой семьи.  Все они так или иначе пострадали от
встречи с ним:  гравелингас Трелл, Этиаран, его жена. Высокий Лорд Елена и,
наконец,  сама  Лена.  Он погубил их всех.  Однако все случившееся изменило
его, сделало совсем другим человеком. Вот почему, закончив рассказ, он смог
задать свой следующий вопрос.
     - Мореход,  - как можно мягче и осторожнее спросил он, - это, конечно,
не мое дело.  Но Пьеттен говорил о тебе ужасные вещи.  Или он хотел,  чтобы
они  казались ужасными.  Он говорил...  - Однако Кавенант не смог повторить
слов Пьеттена. Он боялся, что они могли прозвучать как обвинение.
     Великан тяжело вздохнул,  все его мощное тело обмякло.  Он не  отрывал
взгляда от своих сцепленных рук,  точно именно в них была скрыта его тайна;
однако молчание не могло длиться вечно - он понимал, что должен ответить на
вопрос.
     - Он  говорил,  что  я предал свой род,  что Великаны погибли все,  до
последнего ребенка,  от руки торайи-Опустошителя,  потому что я покинул их.
Это правда.
     "Мореход! -  внутренне  застонал  Кавенант.  -  Друг мой!" Слезы вновь
подступили к его глазам.
     Баннор произнес отрешенно:
     - Коеркри многого лишился в тот день.
     - Да...  - Мореход замигал, точно пытаясь удержать слезы, но глаза его
оставались сухи - сухи,  точно выжженная пустыня.  - Да,  многого.  И я был
меньшей из его потерь.
     - Ах,  Кавенант,  как мне рассказать тебе об этом?  Этот язык не имеет
слов,   чтобы  выразить  происшедшее.  Какими  словами  передать  любовь  к
потерянной родине?  Или мучительное унижение от того,  что народ  вымирает?
Или гордость..,  гордость своей верностью?  Только одну верность мы и могли
этому противопоставить.
     Мой народ...  Великаны..,  и я в том числе,  по-своему..,  исполнились
ужаса и отвращения..,  когда увидели,  что их гордость попрана.., сброшена,
точно прогнивший парус ветром.  Обнаружив это,  они и пошли ко дну.  Все их
надежды на возвращение,  связанные с рождением тройни,  в одночасье рухнули
от  одного  удара,  нанесенного  рукой  Презирающего.  Кто  в  Стране   мог
помериться   силами   с  Великаном-Опустошителем?  Именно  Бездомные  стали
средством для разрушения всего,  во что они так верили.  Оказалось,  что их
верность,  которой они так гордились все долгие века, не принесла им ничего
и ни от чего не спасла,  и мысль об этом их уязвила. За все эти долгие годы
они так привыкли к мысли о своей неприкосновенности - из-за того,  что были
такими  преданными  и  верными,  -  что  им  даже  в   голову   не   пришло
сопротивляться.   Вместо   того  чтобы  разумно  оценить  то,  что  с  ними
случилось...  Вместо того чтобы сражаться, тем самым рискуя, конечно, стать
слугами Душегуба...  Они предпочли умереть.  Я тоже - по-своему,  конечно -
был в ужасе.  Но я уже  сталкивался  прежде  с  тем,  с  чем  им  до  этого
сталкиваться  не  приходилось.  Я уже научился ненавидеть.  Единственный из
всего  моего   рода,   я   не   был   поражен   случившимся.   Не   зрелище
Великана-Опустошителя ужаснуло меня,  а то,  как себя повел мой собственный
народ.  Ах!  Камень и море!  Он-то и привел меня в ужас.  Я  разозлился  на
своих...  Я  метался по всему Коеркри,  точно безумный,  не находя ни в ком
отклика,  тщетно пытаясь разжечь хоть искру сопротивления в их сердцах.  Но
они.., они отложили в сторону свои инструменты, затушили костры и привели в
порядок дома,  точно..,  точно просто собирались отправиться в путь.  -  Он
неожиданно сорвался на крик:
     - Мой  народ!  Я  не  мог вынести этого!  Униженный их покорностью,  я
бежал,  бежал,  чтобы не стать таким же,  как они,  чтобы  не  дать  унынию
полностью завладеть собой. Вот почему они погибли. Я, единственный, кто мог
встать на пути Опустошителя, бросил их, когда они так нуждались во мне.
     Не в  силах  больше  сдерживаться,  он  поднялся  и  хрипло   произнес
виноватым, срывающимся голосом:
     - Я грязный. Мне нужно.., отмыться.
     Он повернулся и зашагал к реке.
     Чувство беспомощности,  которое овладело Кавенантом,  вылилось в гнев.
Дрожащим голосом он пробормотал, обращаясь к Баннору:
     - Если ты скажешь хоть слово  ему  в  укор,  я  клянусь...  И  тут  же
остановил сам себя.  В прошлом он слишком часто был несправедлив к Баннору;
Страж Крови только и слышал от него,  что подобные  угрозы.  Однако  Баннор
лишь пожал плечами.
     - Я - харучай,  - сказал он.  - Мы тоже оказались не на высоте.  Следы
порчи есть и на моем лице.  Укорять других проще всего  -  к  тому  же  это
хорошая маскировка для того, кто служит Презирающему.
     Его слова заставили Кавенанта внимательнее приглядеться к нему. Что-то
возникло между ними,  что-то такое,  чего не было никогда  прежде  -  ни  у
Виселицы Хау,  ни в убежище рейменов.  В этом был некоторый оттенок обычной
для Стража Крови подозрительности - но не только;  встретившись с  Баннором
взглядом, Кавенант понял, что за этим стояло нечто большее.
     Тем же ровным голосом Баннор продолжал:
     - Ненависть  и  жажда  мщения  -  тоже неплохие маски.  Кавенанту было
больно видеть,  насколько постарел Баннор.  Волосы побелели как  снег  -  и
брови тоже;  кожа стала дряблой и покрылась морщинами,  которые были теперь
заметно глубже,  словно нанесла их своим  резцом  сама  смерть.  Однако  он
по-прежнему был хладнокровным и собранным.
     - Юр-Лорд, - спокойно произнес он, - что ты собираешься делать?
     - Делать?  -  Кавенант  приложил все усилия,  чтобы сосредоточиться на
вопросе Баннора,  хотя от мысли о том,  насколько тот стар,  у него все еще
щемило  сердце.  -  Да,  у меня есть еще дела.  Я должен добраться до Яслей
Фоула.
     - С какой целью?
     - Я должен остановить его.
     - Высокий Лорд Елена тоже  пыталась  остановить  его.  Результат  тебе
известен.
     - Да.  -  Кавенант  был полностью согласен со словами Баннора и все же
голос его прозвучал решительно. - Я должен сделать это лучше, чем Елена.
     - Тобой движет ненависть?
     - Не знаю, - честно признался Кавенант.
     - Тогда зачем ты идешь?
     - Потому что я должен.  - Он  вложил  в  слово  "должен"  то  ощущение
безотлагательной, не подлежащей обсуждению необходимости, которое испытывал
сам. Он чувствовал, что просто убежать, скрыться, как он собирался сделать,
оставляя Мшистый Лес,  было недостаточно.  Страна и ее проблемы по-прежнему
держали его в крепкой узде.  - Я наделал  кучу  ошибок  и  хочу  попытаться
исправить их.
     Задумавшись на мгновение, Баннор резко спросил:
     - Ты знаешь, как использовать дикую магию?
     - Нет, - ответил Кавенант. - Да... - Он заколебался; не потому, что не
знал ответа,  а потому что  не  хотел  объявлять  о  нем  во  всеуслышание.
Странное ощущение, что между ним и Баннором возникла некоторая скованность,
стало еще отчетливее;  и речь шла не просто о недоверии.  - Я не знаю,  как
вызвать  ее  и  как  с ней обращаться.  Но я знаю,  что запускает ее.  - Он
внезапно отчетливо вспомнил,  как Баннор требовал,  чтобы он помог Высокому
Лорду  Протхоллу,  вызвав  Огненных  Львов  Горы  Грома.  -  Если  я  смогу
заполучить Камень Иллеарт - я смогу все.
     Теперь голос Баннора прозвучал жестко:
     - Камень портит людей.
     - Знаю. - Он понимал, что имел в виду Баннор. - Знаю. Поэтому я и хочу
заполучить  его.  Он  способен  изменить  все вокруг.  Вот почему Лорд Фоул
манипулировал мной.  Вот почему Елена...  Елена сделала то,  что сделала. И
вот почему Морэм возлагает на меня такие надежды.
     Но Баннор по-прежнему сомневался.
     - Не приведет ли он к еще одному Осквернению?  Постаравшись, чтобы его
голос звучал твердо, Кавенант ответил:
     - Надеюсь, что нет. Я бы не хотел этого. Страж Крови поднялся на ноги.
Сверху вниз глядя на Неверящего, он сказал:
     - Юр-Лорд Кавенант, я тебе не товарищ в этом деле.
     - Нет?   -  поражение  спросил  Кавенант  -  в  глубине  души  он  уже
рассчитывал на поддержку Баннора.
     - Нет. Я больше не служу Лордам.
     Резче, чем ему хотелось, Кавенант внезапно охрипшим голосом спросил:
     - Ты решил вообще больше нам не помогать?
     - Нет.  Помогу,  чем смогу.  Все Стражи Крови хорошо знают Испорченные
Равнины,  Раздробленные  Холмы  и  всю  остальную  местность поблизости - я
расскажу тебе все о них, что мне известно. Но Риджик Тоум, дом, где обитает
Порча,  -  это  уже  слишком.  Заветным  желанием  Стражи Крови всегда было
сразиться с Презирающим в  его  доме,  схватиться  с  ним,  как  говорится,
врукопашную.  Я  больше  не стремлюсь к этому.  Я должен быть с рейменами и
ранихинами, там, где они прячутся в горах.
     Кавенант почувствовал за бесстрастным тоном,  которым были сказаны эти
слова, боль - ощущение, которое возникало у него всегда, когда он имел дело
с этим человеком.
     - Ах,  Баннор,  - вздохнул он.  - Ты так стыдишься того,  что  с  вами
произошло?
     В ответ Баннор приподнял седые брови, как бы удивляясь вопросу, но это
только лишний  раз  подчеркивало,  насколько  близок  Кавенант  оказался  к
истине.
     - Нет, не стыжусь, - без колебаний ответил он. - Но я огорчен тем, что
понадобилось так много столетий, чтобы мы поняли предел наших возможностей.
В  своей  гордости и глупости мы зашли слишком далеко.  Смертный человек не
должен отказываться от жены,  сна и смерти ни ради какого служения - иначе,
потерпев  в  этом служении неудачу,  он не способен будет ее вынести.  - Он
замолчал, как будто заколебавшись на мгновение, но потом закончил:
     - Ты  не  забыл,  что  Высокий  Лорд  Елена,  вырезая  свою  последнюю
скульптуру из кости, сделала ее похожей и на тебя, и на меня?
     - Нет. - Слова Баннора взволновали его. - Я никогда этого не забывал.
     Баннор кивнул и сказал:
     - Мне тоже надо вымыться.
     Не оборачиваясь, он зашагал к реке.
     Кавенант некоторое  время  наблюдал  за  тем,  как он уходит,  а потом
прислонился головой к теплому камню Колосса и закрыл глаза.  Он  знал,  что
надо  отправляться  в путь как можно скорее - чем дольше он остается здесь,
тем сильнее рискует.  Лорд Фоул наверняка в курсе того, что произошло; вряд
ли  он  мог не заметить внезапного уничтожения Посоха Закона.  А узнав,  он
выяснит,  что случилось.  Он мог даже еще раз заставить Елену ожить,  чтобы
получить  от  нее ответы на все вопросы.  Узнав все,  что его интересовало,
Фоул успел бы как следует защитить свои Ясли и выслать навстречу Неверящему
поисковый отряд.
     Но Кавенант  не  был  пока  готов  отправиться  в путь.  Он должен был
сделать еще одно признание своим друзьям - последнее и  самое  тяжелое.  Он
сидел,  впитывая тепло и энергию Колосса,  и ждал,  когда вернутся Баннор и
Мореход.  Покидая место,  где погиб Триок,  он не хотел уносить  на  плечах
тяжесть хоть малейшего обмана.
     Их долго  не  было,  но  в  конце  концов Баннор и Мореход появились -
мокрые,  они  спешили  обсохнуть  у  теплого  камня.  Мореход  вновь  обрел
спокойствие.  Баннор  с  суровым выражением стоял с ним рядом.  Несмотря на
разницу в росте,  они ни в чем не уступали друг другу.  В  какой-то  момент
Кавенант почувствовал одиночество, как будто он был не с ними.
     Но это  чувство  было  мимолетным  по сравнению с другим - с ощущением
доверия и близости,  которое охватило его,  как только они оказались рядом.
Страх, колебания, неуверенность - все тут же исчезло.
     - Есть еще кое-что, - без проволочек сказал он, обращаясь к ним обоим.
- Одна вещь, которую я должен вам рассказать.
     Ему не хотелось видеть,  как изменится выражение их лиц,  когда он  им
все расскажет. Поэтому, не сводя взгляда со своего безжизненного кольца, он
описал,  как Лорд Морэм вызывал его в Ревелстоун и  как  он  ответил  тогда
отказом.
     Он старался  не вдаваться в подробности - ни о том,  что именно сказал
ему Морэм,  ни о том,  что произошло с девочкой,  из-за которой он отклонил
вызов.  Рассказывая,  он  еще  раз  почувствовал,  что  не сожалеет о своем
тогдашнем выборе - он просто не мог поступить иначе.  Но Страна...  Для нее
это было не самое удачное решение,  и она дорого заплатила за то, что он не
откликнулся на призыв Морэма  и  не  отдал  свое  кольцо  в  его  руки.  Он
попытался  объяснить  причину  -  не  хотелось,  чтобы у Морехода и Баннора
возникло впечатление, будто он что-то скрывает от них.
     Закончив, он наконец посмотрел на них,  и ему стало ясно,  что  оба  -
хотя  каждый  по-своему  - были огорчены тем,  что услышали.  После долгого
молчания Баннор произнес, как всегда, спокойно:
     - Твой выбор дорого обошелся Стране,  Неверящий.  Очень дорого.  Много
зла можно было бы предотвратить... Мореход прервал его:
     - Дорого! Можно было бы! - Он усмехнулся. - Да будет тебе! Ребенок был
спасен,  вот что важно. Кавенант, друг мой, этот выбор дался тебе нелегко -
так же,  как и тот,  что пришлось сделать мне, но я рад твоему выбору. Твоя
храбрость... Камень и море! Я восхищен!
     - Ладно,  называй  это  храбростью,  если  тебе  так  хочется,  -  без
колебаний  ответил Баннор.  - Я остаюсь при своем мнении.  Страна еще долго
будет истекать кровью, чем бы ни закончился твой поход к Яслям Фоула.
     И снова Кавенант сказал:
     - Я знаю.  - Он отчетливо понимал, как сильно упал в глазах Баннора. -
Но я не мог поступить иначе.  И... И не был готов тогда. А сейчас я готов -
совершенно готов.  - "Я никогда не буду готов,  - подумал он.  - Невозможно
быть  готовым к этому".  - Может быть,  сейчас мне удастся сделать то,  что
тогда я сделать бы не смог.
     Некоторое время Баннор пристально смотрел ему в глаза,  а потом  резко
кивнул.
     - Ты пойдешь сейчас? - спросил он без всякого выражения. - Порча будет
охотиться за тобой.
     - Да.  - Кавенант вздохнул, потянулся и встал; ему не хотелось уходить
от Колосса. Готов или нет, какая разница? - Пора двигаться.
     Идя между  Баннором  и  Мореходом,  он  направился  к тому месту,  где
кончались холмы и где с крутого обрыва Землепровала видны были  Испорченные
Равнины внизу.
     Когда он  оказался  на краю,  голова у него закружилась - обрыв уходил
вниз не меньше чем на две тысячи футов.  Ухватившись с обеих сторон за руки
друзей,  он глубоко задышал,  и вскоре ему стало легче. Через минуту он уже
спокойно смог различать отдельные детали.
     У подножия холмов, справа от него, стремительно текла река Лендрайдер,
тяжело  обрушиваясь  в  конце  через край Землепровала.  Обрыв выглядел как
четыре или пять огромных ступенек,  поэтому вода падала не сразу до  самого
низа,  а  по уступам,  ударяясь со страшным грохотом.  От подножия водопада
река  текла  дальше,  устремляясь  на  юго-восток,  в  бескрайнюю   пустыню
Испорченных Равнин.
     - Здесь,  - сказал Баннор,  - здесь и начинается тяжкое испытание этой
реки.  Отсюда и дальше она  больше  не  Лендрайдер  -  она  превращается  в
Отравленную реку, и ее оскверненные воды устремляются к морю. Это - темная,
отвратительная вода,  годная только для ее собственных поганых  обитателей.
Какое-то  время  тебе  придется идти вдоль берега.  Держись ее,  это все же
надежней,  чем идти напрямик через Равнины,  где  тебя  будет  подстерегать
множество опасностей. И она приведет тебя к югу от Раздробленных Холмов.
     - Ты   знаешь,  -  он  кивнул  Мореходу,  -  что  Испорченные  Равнины
представляют собой широкое мертвое пространство вокруг мыса Риджик Тоум, на
котором расположены Ясли Фоула. На этих безжизненных землях находятся Кураш
Квеллинир - Раздробленные Холмы.  Некоторые считают,  что они  представляют
собой остатки когда-то разрушенных гор, другие - что это шлаки и отбросы из
военных пещер Порчи,  из печей и  клеток,  где  живут  мерзкие  твари.  Они
находятся там, чтобы сбить с толку, запутать любого врага, который вздумает
приблизиться к Яслям  Фоула.  И  посреди  них  находится  Горак  Крембал  -
Убийственный  Жар.  От  одного морского утеса до другого,  расположенных по
обеим сторонам мыса,  пылающая лава защищает дом Порчи,  так что  никто  не
может проникнуть в саму утробу Яслей этим путем. Ворот тут нет - они просто
ни к чему.  Твари Порчи пробираются в Ясли Фоула  и  из  них  по  туннелям,
которые  имеют  выходы в тайных местах среди Раздробленных Холмов.  Но чует
мое сердце,  что таким путем ты туда не доберешься.  Я не  сомневаюсь,  что
Великан  сможет  найти хотя бы один туннель среди лабиринта Холмов,  но все
входы и выходы из них надежно охраняют многочисленные отряды тварей  Фоула.
Ты не сможешь пройти. Я расскажу тебе, как можно пройти через Раздробленные
Холмы с южной стороны.  Самое узкое место Убийственного Жара находится там,
где  лава  выливается  в  море  через  расселину  в  утесе.  Великан сможет
перешагнуть через это место.  - Он говорил так спокойно и  деловито,  точно
обсуждал,  как  лучше  совершить  приятную  прогулку  в горах,  а не способ
добраться до Порчи,  как Стражи Крови называли  Фоула.  -  Воспользовавшись
этим  путем,  ты,  может быть,  появишься в Риджик Тоум,  когда там тебя не
будут ждать.
     Мореход внимательно слушал и кивал.  Баннор перешел к  описанию  того,
как,  по его мнению,  можно пробраться через лабиринт Раздробленных Холмов.
Кавенант тоже старался ничего  не  упустить,  но  его  внимание  все  время
рассеивалось. Землепровал притягивал его к себе; он чувствовал, что вот-вот
у него снова закружится голова,  и это мешало сосредоточиться.  "Елена",  -
вздохнул   он   про  себя.  Мысленно  он  потянулся  к  ней,  надеясь,  что
воспоминание  его  поддержит.  Но  изумрудное   сверкание   заставило   его
вздрогнуть и застонать.
     "Нет! - мысленно воскликнул он,  чувствуя, что голова кружится. - Я не
хочу! Это МОИ сон, и я могу изменять его по своему желанию".
     Баннор и Мореход удивленно посмотрели на него.  Он тут же  вцепился  в
них  обеими  руками,  не  в силах оторвать взгляда от грохочущего водопада,
который манил его вниз, за собой.
     Он глубоко  задышал  и  медленно,  палец  за  пальцем,  заставил  себя
отпустить руки друзей.
     - Давайте  пойдем,  -  прошептал  он.  - Я не могу стоять тут больше и
ждать.
     Великан поднял свой мешок,  со скептическим  видом  взвешивая  его  на
руке.
     - Я  готов,  -  сказал он.  - Наши запасы скудны..,  но что поделаешь?
Пополнить их негде.  Будем надеяться на  алианту,  которую  можно  найти  в
Нижней Стране.
     Не отрывая взгляда от водопада,  Кавенант обратился к Баннору.  У него
не поворачивался язык попросить Стража Крови изменить свое решение, поэтому
он сказал лишь:
     - Ты похоронишь Триока? Он заслужил приличную могилу.
     Баннор кивнули потом произнес:
     - Я  сделаю  кое-что  еще.  - Он засунул руку под свой короткий плащ и
достал обожженные металлические наконечники Посоха Закона. - Я отвезу это в
Ревелстоун. Когда мое время подойдет к концу, я вернусь в горы, к харучаям.
По пути я заеду в Ревелстоун - если, конечно, будут еще существовать и сами
Лорды,  и их Замок.  Я не знаю,  представляет ли этот металл какую бы то ни
было ценность, но, может быть, те, кто уцелеет после этой войны, найдут ему
применение.
     - Спасибо  тебе,  -  еле  слышным  шепотом,  почти  беззвучно произнес
Кавенант.
     Баннор коротко поклонился Кавенанту и Мореходу.
     - Ищите помощь везде,  где  будете  идти,  -  сказал  он.  -  Даже  на
Испорченных Равнинах власть Порчи не беспредельна.
     Не дожидаясь ответа,  он повернулся и заспешил обратно,  к Колоссу.  В
последний раз мелькнула его спина на вершине холма..,  и у  обоих  возникло
отчетливое ощущение, что они никогда больше не увидят его.
     "Баннор! -  простонал  Кавенант.  - К чему эта разлука?" Он чувствовал
себя брошенным, покинутым - как будто у него отняли половину души.
     - Успокойся,  друг мой,  - вздохнул Мореход.  -  Он  не  хочет  больше
мстить.  Две  тысячи  лет  непорочной  службы были осквернены - и все же он
сделал свой выбор не в пользу мести. Такое решение нелегко далось ему - это
вообще  нелегкое  решение.  Возмездие...  Ах,  друг  мой,  возмездие  - это
сладчайших из всех темных сладостных снов.
     Взгляд Кавенанта был по-прежнему неотрывно прикован к  водопаду.  Вода
бурлила и пенилась, все так же маня и притягивая его.
     - Черт возьми! - Он заставил себя встряхнуться. - Идем мы наконец, или
нет?
     - Идем.
     Кавенант чувствовал на себе  взгляд  Великана,  но  упорно  смотрел  в
сторону.
     - Кавенант...   Юр-Лорд,  зачем  тебе  испытывать  мучительный  страх,
спускаясь вниз?  Закрой глаза,  и я отнесу  тебя  вниз,  как  от  Смотровой
Площадки Кевина.
     Кавенант едва сам слышал, как произнес:
     - Это было раньше.  - Он вновь почувствовал головокружение. - Я должен
спуститься сам.., для себя.
     И он тут же едва не упал на колени.  Он нашел в себе некую точку,  где
возникало  головокружение,  и  понял,  что единственный способ справиться с
этим - заставить эту точку, этот центр подчиниться разуму.
     - Лучше иди впереди - в случае чего подхватишь меня.
     Найти, поймать, схватить, удержать центр, где возникало кружение!
     Мореход с сомнением посмотрел на  него  и  начал  спускаться  вниз,  к
ближайшему от водопада утесу.  Кавенант,  прихрамывая,  шел следом. Великан
дошел до обрыва,  заглянул вниз, чтобы выбрать лучшее место для спуска, - и
почти мгновенно исчез из глаз, оказавшись за краем.
     Какое-то мгновение  Кавенант колебался,  замерев на краю Землепровала.
Водопад манил, словно приглашая отбросить все страхи и освободиться наконец
от  своего бреда.  Это было бы так легко...  Голова у него закружилась,  он
почувствовал, что не сможет противостоять этому манящему призыву.
     Но ощущение беспредельной высоты заставило бешено запульсировать кровь
в ране на лбу. На мгновение сосредоточившись на этой боли, он почувствовал,
что охватившая его паника - равно как и желание прыгнуть  вниз  -  исчезла.
Мысль о том,  что головокружение может быть остановлено, если он обнаружит,
где центр,  и сможет воздействовать на него, вернула ему надежду на то, что
он сможет спуститься. Головокружение не проходило, но оно потеряло для него
остроту,  отступив на  задний  план.  Пульсирующая  боль  во  лбу  медленно
стихала.
     Он не падал.
     Он чувствовал себя слабым,  как грешник после долгого поста; казалось,
он не способен удержать даже вес собственного тела.  Опустившись на колени,
он свесил с края ноги. Цепляясь руками за верхнюю часть обрыва и прижимаясь
к нему животом,  он вслепую искал опору для ног.  Вскоре  он  уже  полз  по
склону Землепровала вниз - спиной к разверзшейся под ним бездне.
     Спуск продолжался  долго,  но  оказался  не особенно трудным.  Мореход
подстраховывал его на всем протяжении пути,  в каждом  сомнительном  месте.
Хотя  склон  становился все круче,  это компенсировалось тем,  что все чаще
попадались уступы,  трещины и кустарник,  так что все  время  было  за  что
ухватиться.  Великан  с  легкостью  отыскивал  путь,  наиболее  удобный для
Кавенанта; в конце спуска тот двигался уже почти целиком самостоятельно.
     Когда наконец спуск закончился, Кавенант сразу же направился к водоему
у подножия водопада и упал в холодную воду, чтобы смыть с себя пот и страх.
     Пока он  мылся.  Мореход  наполнил  водой из водоема кувшин и напился.
Скорее всего,  это был последний источник чистой воды,  которым  они  могли
воспользоваться.  Потом  Великан  достал  горшок  с  гравием  и  разжег для
Кавенанта огонь.  Обсохнув, Неверящий спросил, на сколько им хватит запасов
еды.
     Великан нахмурил брови:
     - На два дня.  Или на три-четыре,  если в первые два дня удастся найти
алианту,  пока мы будем двигаться по Испорченным Равнинам. Но нам еще очень
далеко  до  Яслей  Фоула.  Однако,  друг  мой,  -  он ухмыльнулся,  - давно
известно,  что голод может многому научить.  Я думаю,  пройдя этот путь, мы
станем гораздо мудрее.
     Кавенант поежился.  Он уже имел некоторый опыт голодания и знал, что в
результате происходит с человеком. А сейчас, похоже, его ожидала длительная
голодовка;  на  лбу у него снова была рана,  весь долгий путь ему предстоит
проделать босиком.  Похоже,  все его планы заботиться о своей  жизни  снова
летели прахом. Стягивая плащ поясом, он раздраженно пробормотал:
     - Помнится,  я  слышал  от  кого-то,  что  мудрость важна только в том
случае,  если она помогает жить.  Или что-то в этом роде.  В таком  случае,
прокаженные должны быть самыми мудрыми людьми на свете.
     - А они действительно такие? - спросил Великан. - Ты мудр. Неверящий?
     - Кто знает? Если да, мудрость, несомненно, переоценивается.
     Мореход снова усмехнулся:
     - Может  быть,  может  быть...  Друг  мой,  мы с тобой - два мудрейших
сердца в Стране - мы,  которые безоружными и почти без подготовки  решились
отправиться в самое логово Презирающего. Поистине, мудрость подобна голоду.
Возможно,  она  очень  приятна  -  но  кто  добровольно   захочет   к   ней
причаститься?
     Несмотря на отсутствие ветра,  воздух был все еще холодный. Когти льда
обхватили водоем со всех сторон,  дыхание Морехода в воздухе превращалось в
пар. Кавенанту требовалось двигаться, чтобы не мерзнуть и поддерживать свое
мужество.
     - Нельзя сказать,  чтобы со мной все было в порядке, - пробормотал он,
больше обращаясь к самому себе. - Но терпеть можно. Идем.
     Мореход убрал  свой  горшок с гравием,  закинул мешок за плечо и повел
Кавенанта вдоль реки, прочь от Землепровала.
     Они прошли всего три или четыре лиги, когда опустилась ночь. Однако за
это время они оставили позади предгорья и последние участки обычных,  живых
равнин,  которые существовали здесь  с  давних  пор  и  тянулись  от  Южных
Пустошей  до  Сарангрейвской  Зыби  и  Великой Топи - Глотателя Жизни.  Они
оказались у истоков Отравленной реки.
     Серые, ломкие,  мертвые  кусты  и  деревья  -  можжевельник,   некогда
прекрасный  тамариск  -  стояли  по  обеим  сторонам  потока;  они росли на
высохшей земле,  которая когда-то была руслом  реки.  Но  Отравленная  река
мелела  с  каждым  годом вот уже в течение нескольких десятилетий,  а может
быть,  и больше, оставляя по обеим сторонам от себя более-менее плодородные
земли,  где  отдельные  упрямые  кусты и деревья умудрялись выживать до тех
пор,  пока пришедшая в Страну зима Лорда Фоула не доконала их.  Когда  тьма
опустилась на землю, деревья и кусты приобрели жуткие, призрачные очертания
и двигаться среди них стало почти невозможно.  Кавенант смирился с мыслью о
том,  что придется заночевать здесь, хотя засохшая грязь заледенела, а река
шумела совсем рядом,  что могло помешать им заметить приближение врага.  Он
понимал,  что  безопаснее  было  бы двигаться ночью,  но слишком устал и не
очень верил,  что даже Великан сможет  найти  дорогу  в  этом  непроглядном
мраке.
     Позднее, однако,  он обнаружил, что поверхность реки тускло светилась,
словно ярь-медянка.  Этот свет шел не от самой воды,  а от  угрей,  которые
шныряли по течению туда и обратно.  Они рыскали в поисках пищи,  их челюсти
были полны устрашающего вида  зубов.  И  все  же  благодаря  им  Мореход  и
Кавенант решили возобновить свой путь.
     Но далеко  они не ушли.  Уничтожение Посоха Закона нарушило равновесие
зимы Лорда Фоула;  ветер теперь  не  разгонял  тучи,  и  они  скапливались,
набухая  дождем,  который в конце концов обрушился с темного неба,  заливая
всю Нижнюю Страну,  словно рухнули  своды,  поддерживающие  небо.  В  такую
погоду  нечего было и думать найти дорогу.  Им не оставалось ничего,  кроме
как остановиться в этой грязи,  попытаться немного согреться  и  отдохнуть,
пока они не смогут двигаться дальше.
     С наступлением  рассвета  дождь  прекратился,  и  Кавенант с Мореходом
снова двинулись вдоль Отравленной реки в лучах мутного утреннего  света.  В
этот  день  им  в последний раз попалась алианта;  грязь Испорченных Равнин
была смертельна для ягод жизни.  Есть приходилось мало и редко. Ночью дождь
пошел снова и промочил их до самых костей.
     На следующий день в просвете между серыми деревьями они заметили орла.
Он дважды близко подлетал к ним,  кружась  над  головами,  а  потом  улетел
прочь, с издевкой выкрикивая мертвенным голосом:
     - Мореход! Тот, кто предал свой род!
     - Они следят за нами, - сказал Кавенант. Великан со злостью сплюнул:
     - Да. Они будут охотиться на нас.
     Он подобрал  гладкий камень размером с два кулака Кавенанта и взял его
с собой на случай,  если орел вернется.  Однако в этот день  он  больше  не
появился.  Прошла  ночь,  в  течение которой дождь,  казалось,  затопил всю
Страну - точно на землю обрушилось море. И на следующий день орел прокружил
над ними дважды, утром и днем. В первый раз он насмешничал до тех пор, пока
Мореход не побросал в него все камни,  которые  смог  отыскать  поблизости,
после чего наглая птица пролетела прямо над их головами, глумливо вопя:
     - Бросил свой род! Ничтожество!
     Во второй  раз  Мореход  спрятал камень.  Дождавшись,  пока стервятник
пронесся совсем низко,  выкрикивая свои насмешки,  он с убийственной  силой
швырнул в него камень. Орел уцелел, но одно крыло у него оказалось подбито;
переваливаясь и едва держа высоту, он полетел прочь.
     - Поспешим,  - проворчал Мореход. - Эта птица притащила за собой наших
преследователей, и они уже недалеко.
     Ускорив шаг  насколько  возможно,  чтобы  только  Кавенант  со  своими
онемевшими,  избитыми ногами не  отставал  от  него,  Великан  пошел  между
деревьями.  Они  старались  держаться  под  их  прикрытием  - чтобы не дать
возможность  птицам  выследить  их;  это,  конечно,   немного   задерживало
движение.   Однако  больше  всего  им  мешала  быстро  продвигаться  вперед
усталость Кавенанта.  Его рана и все,  что произошло около Колосса, заметно
ослабили его,  силы восстанавливались медленно, с трудом. К тому же спал он
мало,  плохо и постоянно недоедал. В результате он едва волочил ноги. В тот
вечером, в сумеречном свете угрей, они доели припасы Морехода.
     - Что теперь? - с отсутствующим видом спросил Кавенант, отправив в рот
последнюю крошку.
     - Нам придется смириться с неизбежным. Больше ничего нет.
     "О дьявол!" - мысленно простонал  Кавенант.  Он  отлично  помнил,  как
страдал  в  лесу  за  Небесной  Фермой,  когда  морочил себе голову и не ел
ничего,  надеясь,  что это ему каким-то образом поможет.  Холодные  мурашки
побежали по телу при этом воспоминании.
     Этот страх  навеял  другие  воспоминания  - о бывшей жене Джоан и сыне
Роджере.  Ему захотелось рассказать о них  Мореходу,  как  будто  они  были
духами,  которых  можно  было  отогнать  простым  рассказом  о них хорошему
человеку. Но прежде чем он собрался с мыслями, на них напали.
     Безо всякого предупреждения банда тварей, чем-то похожих на обезьян, с
треском  выскочила  из  рощи  на южный берег Отравленной реки.  Без единого
крика,  точно призраки из  ночного  кошмара,  в  тусклом  свете  угрей  они
переплыли  реку  и  двинулись  среди хрупких деревьев,  направляясь к своим
жертвам.
     Так же внезапно,  как появились,  твари исчезли,  не издав ни  единого
вскрика.  Вспыхнуло  голубовато-зеленое сияние - и их не стало,  будто и не
было никогда.
     Не понимая,  что именно их спасло, Кавенант и Мореход тем не менее тут
же  двинулись вперед,  стараясь отойти как можно дальше от того места,  где
появились твари.
     Вскоре дождь начался снова,  обрушившись на землю точно горный  обвал.
Темно  стало  -  хоть  глаз  выколи,  и  они  вынуждены  были остановиться.
Прислонившись к стволу голого дерева,  съежившись и дрожа  от  холода,  они
попытались подремать, надеясь, что такая погода отпугнет и преследователей.
Кавенанту и вправду удалось уснуть,  причем так крепко,  что  он  не  сразу
сообразил,  где  находится  и  что происходит,  когда Мореход потряс его за
плечо.
     - Слушай!
     Кавенант не слышал ничего, кроме непрекращающегося шума дождя.
     У Великана слух был острее.
     - Отравленная река поднимается! Будет наводнение.
     Словно слепые,  продираясь  между  неразличимыми  в   кромешной   тьме
деревьями  и кустами,  скользя в воде,  которая уже поднялась до щиколоток,
они попытались выйти из рощи и взобраться на  более  высокое  место.  Вода,
однако,  продолжая прибывать, подгоняла. Теперь и Кавенант сквозь шум дождя
слышал рев потока.  То и дело спотыкаясь в грязной воде,  которая уже  была
ему по колено, он начал сомневаться, что им удастся спастись.
     Но Мореход  упорно тянул его вперед.  Немного погодя они наткнулись на
овраг,  через обрывистые берега которого с шумом переливалась вода. Великан
быстро извлек из мешка полосу клинго, скрепил с ее помощью Кавенанта и себя
и двинулся через овраг.
     Кавенант шел за  ним,  и  ему  казалось,  что  тьма  вот-вот  поглотит
Морехода.  Однако через некоторое время он почувствовал, что поднимается, и
вскоре оказался на открытом склоне,  где вода лишь заливала  ступни.  Когда
они остановились, Кавенант, обессилев, опустился прямо в грязь. Дождь начал
утихать,  и,  в конце концов,  он снова уснул.  Разбудил его холодный серый
рассвет.
     Он протер слипшиеся глаза и сел. Мореход с улыбкой смотрел на него.
     - Ах, Кавенант, - сказал он. - Мы с тобой - подходящая пара. Ты весь в
грязи, и я, по-моему, выгляжу не лучше. Что скажешь?
     Он засмеялся и посмотрел  на  Кавенанта  весело  и  беззаботно,  точно
шаловливый ребенок.  От этого зрелища на душе у Кавенанта кошки заскребли -
сколько времени прошло с тех пор,  когда он в  последний  раз  слышал  смех
Великана?
     - Умойся,  - хрипло сказал он, пытаясь вложить в свои слова весь юмор,
на который сейчас был способен. - Ты выглядишь нелепо.
     - Ты льстишь мне, - ответил Мореход.
     Но он больше не смеялся. Повернувшись, он брызнул в лицо немного воды,
чтобы смыть грязь.
     Кавенант последовал  его  примеру,  хотя  так устал,  что ему было все
равно,  грязный он или нет.  Сделав несколько глотков из кувшина  -  вместо
завтрака, - он, пошатываясь, поднялся на ноги.
     Вдали виднелись  верхушки  нескольких  деревьев,  торчащие из широкого
коричневого потока - все,  что осталось от  леса,  тянувшегося  по  берегам
Отравленной реки.
     В том  направлении,  куда  предстояло  двигаться Мореходу и Кавенанту,
виднелась длинная гряда холмов.  Отсюда они казались высокими,  точно горы,
их склоны были изъедены временем.
     Глядя на них,  Кавенант застонал.  Его тело устало, устало так, что он
едва плелся по равнине,  а тут...  Но выбора у них не было; идти вдоль реки
они больше не могли.
     Еще раз подкрепившись водой, они двинулись в путь.
     Склон оказался не так крут, как они предполагали. Если бы Кавенант был
сыт и здоров,  такой подъем дался бы ему без труда.  Но  он  был  предельно
изнурен и еле-еле тащился вверх. К тому же рана на лбу загноилась и болела;
казалось,  эта боль своей тяжестью тянет голову вниз.  Воздух был  сырой  и
плотный,  дышать становилось все труднее.  По-видимому, время от времени он
терял сознание,  обнаруживая,  что лежит среди камней,  но  не  помня,  как
свалился.
     И все  же,  с  помощью  Морехода,  он  медленно,  но верно продвигался
вперед.  К вечеру этого же дня они добрались  до  вершины  холма  и  начали
спуск.
     Отойдя от  берега  Отравленной  реки,  они не замечали больше за собой
никаких признаков погони.
     На следующее утро,  после ночного дождя,  такого унылого и серого, как
будто сами тучи впали в дремоту, они начали спуск с холмов вниз. Постепенно
организм Кавенанта в какой-то степени привык к  голоду;  он  не  чувствовал
себя сильнее, конечно, но его меньше лихорадило. Спускался он спокойно, без
особых затруднений. Перевалив через гряду холмов, они с Мореходом двинулись
на восток, углубляясь в просторы бесплодных равнин.
     После очередной голодной и мрачной ночи они достигли небольшой долины,
безжизненное дно которой выглядело ужасающе из-за  колючей  растительности,
которая  его  покрывала.  Изогнутые,  искривленные  сучья и ветви деревьев,
напоминающие заломленные в тоске руки,  были усеяны колючками и тверды, как
железо. Вся низина выглядела как погибший сад, в котором роль плодов играли
шипы и крючья; деревья стояли извилистыми, неровными рядами, между ними тут
и  там  виднелись  прогалины,  но  с того расстояния,  на котором находился
Кавенант, невозможно было разглядеть, что там.
     Мореходу очень не нравилась перспектива  идти  через  долину.  Колючие
деревья вряд ли могли послужить им укрытием;  пока они находились внизу, их
легко можно было бы заметить.  Но у них опять не было выбора - обход  занял
бы слишком много времени, которого у них не было.
     Довольно долго Мореход изучал местность,  стараясь разглядеть,  нет ли
за ними погони.  Потом он повел Кавенанта вниз. Оказалось, что самые нижние
ветки  находились  на высоте примерно метров двух над землей.  Кавенант мог
двигаться среди деревьев,  не наклоняясь, но Мореходу приходилось сгибаться
почти вдвое,  а иногда даже ползти, чтобы не зацепиться за колючки. По этой
причине он не мог двигаться достаточно быстро.
     Земля под ними была покрыта толстым слоем сухого песка и пыли.  Дождь,
низвергавшийся с неба на протяжении всех прошлых ночей,  похоже, обошел эту
долину стороной. Пыль, вздымающаяся при ходьбе, оказалась едкой - набиваясь
в легкие,  она мешала дышать и жгла глаза.  К тому же,  вздымаясь над ними,
она безошибочно отмечала собой их путь.
     Вскоре перед ними оказалась одна из прогалин, которые Кавенант заметил
еще  сверху.  К своему удивлению,  они обнаружили,  что там находилась яма,
полная пузырящейся влажной глины. В противоположность безжизненным деревьям
и мертвой пыли,  кипящая глина, казалось, была полна странной мутной жизни;
однако от нее дышало зимним холодом.  Кавенант тут же кинулся в сторону,  к
деревьям,  словно  почуяв  таившуюся  в  ней  опасность,  и  Мореход быстро
последовал за ним.
     Когда они находились  примерно  в  середине  долины,  внезапно  позади
раздался хриплый крик.  Обернувшись, они увидели два больших отряда тварей,
мчавшихся со всех  сторон.  Достигнув  долины,  оба  отряда  соединились  и
скрылись  среди колючих деревьев,  устремившись в погоню за своей добычей и
завывая от обуревающей их жажды крови.
     Кавенант и Мореход побежали изо всех сил.
     От страха у Ковенадта неизвестно откуда прибавилось  энергии.  Сначала
он  сосредоточился  лишь на одном - на дыхании и ногах;  но вскоре заметил,
что Мореход отстает  от  него.  Защищая  голову  от  колючек.  Великан  был
вынужден все время наклоняться и не мог бежать изо всех сил.
     - Беги! - крикнул он Кавенанту. - Я задержу их!
     - Выкинь  это из головы!  - Кавенант побежал медленнее,  чтобы Мореход
мог нагнать его. - Только вместе!
     - Беги!  - повторил Мореход,  молотя одной рукой  по  воздуху,  словно
надеясь таким образом подтолкнуть Кавенанта вперед.
     Вместо ответа Кавенант остановился и дождался его. Дикие крики погони,
казалось,  жгли ему спину, но он не отходил от Морехода ни на шаг. Он уже и
так потерял слишком многих, кто был ему дорог.
     Внезапно Мореход остановился.
     - Иди,  кому  говорю!  Камень  и  море!  - в ярости закричал он.  - Ты
думаешь,  мне легко будет вынести,  если ты из-за меня не выполнишь то, что
задумал?
     Кавенант тоже остановился.
     - Выкинь это из головы,  - задыхаясь,  повторил он. - Я ничего не стою
без тебя.
     Мореход оглянулся, чтобы посмотреть, далеко ли погоня.
     - Тогда ты должен найти способ  использовать  твое  Белое  Золото.  Их
слишком много.
     - Я  не  могу  этого  делать  на  ходу!  Черт  возьми!  Может,  все же
попытаться удрать?
     Великан наклонился, вглядываясь в лицо Кавенанта. Но потом он повернул
голову, замер и перевел взгляд поверх Кавенанта сквозь ветки деревьев.
     Вздрагивая от   вновь   накатившего   страха,  Кавенант  повернулся  и
проследил за взглядом Великана.
     Весь восточный склон долины усыпали юр-вайлы.  Их было множество,  вся
пустыня, казалось, кишела ими, и они становились в три клина. Оказавшись на
дне  долины,  они  остановились;  вожаки  подняли  свои  жезлы  и..,  стали
поджигать мертвые деревья.
     Сухие деревья  вспыхнули мгновенно.  Пламя с ревом распространялось по
ветвям от дерева к дереву,  каждый ствол тут же превращался в факел. Прошло
совсем  немного  времени  -  и  стена огня отрезала Кавенанта и Морехода от
восточного выхода из долины.
     Мореход крутил головой то назад,  то вперед,  его глаза под массивными
бровями яростно вспыхнули жаждой боя.
     - Ловушка!  -  гневно  закричал  он,  словно  сама  возможность  такой
ситуации оскорбляла его.  - Но они просчитались!  Мне огонь не  страшен,  я
могу пробиться сквозь него и напасть на них!
     - Зато мне он страшен, - в оцепенении откликнулся Кавенант.
     Он наблюдал  за  все  возрастающей  яростью Великана с отвратительным,
тошнотворным ощущением.  Он знал,  что нужно было ответить. Мореход гораздо
лучше него был приспособлен к борьбе с Презирающим.  Он,  Кавенант,  должен
был сказать:
     "Бери мое кольцо и иди.  Может быть,  ты найдешь  способ  использовать
его.  И ты можешь пройти мимо юр-вайлов". Но он не смог выдавить из себя ни
слова.  Им овладел такой страх при мысли о том,  что Мореход  сам  попросит
дать ему кольцо, что он прохрипел, пытаясь найти другой способ выпутаться:
     - Ты смог бы залезть в плывун? Великан взглянул на него с таким видом,
будто то, что он произнес, было лишено всякого смысла.
     - Грязевые ямы!  - объяснил Кавенант. - Мы можем спрятаться в одной из
них  и  переждать,  пока пройдет огонь.  Конечно,  если ты придумаешь,  как
сделать, чтобы мы не утонули.
     Мореход все  еще  смотрел  на  него  непонимающим  взглядом.  Кавенант
испугался,  что  ярость  настолько  сильно овладела Великаном,  что он не в
состоянии понять, о чем идет речь. Но Мореход быстро справился с волнением,
подавив в себе желание немедленно кинуться в бой.
     - Да! - закричал он. - Пошли! - И тут же бросился прочь от огня.
     Они понеслись,   пытаясь   отыскать   подходящую   яму,   прежде   чем
преследователи их догонят.  Они очень торопились - даже  сквозь  дикий  рев
огня  слышны  были  истошные крики врагов.  Но как на зло,  ни одной ямы не
попадалось. Жар бушующего неподалеку пламени жег глаза, Кавенант наполовину
ослеп.  Они  были  слишком близко к огню,  он подбирался к ним по верхушкам
деревьев,  точно ненасытный зверь. Кавенант закричал от ужаса, но его голос
утонул в шуме яростно бушующего пожара.
     Великан схватил  его  за  руку  и  потащил  за собой.  Пригибаясь,  он
устремился к яме,  находившейся прямо рядом со стеной огня. Ветки ближайших
деревьев взорвались горячими оранжевыми цветками, как будто огонь вдохнул в
них новую жизнь.
     Мореход прыгнул в яму.
     Глина накрыла их с головой,  но Великан  тут  же  оттолкнулся  мощными
ногами  от  дна,  и они вновь вынырнули на поверхность.  Казалось,  от жара
сейчас вспыхнет кожа на лицах.  Однако больше этого Кавенант боялся утонуть
в грязи.  Он забился, как сумасшедший, но потом вспомнил, что самый быстрый
способ дать себя засосать трясине - это пытаться выбраться из нее. Борясь с
паникой,  он заставил себя двигаться медленней, чувствуя, что за его спиной
Мореход делает то же самое. Теперь из грязи торчали только их головы.
     Они не погружались.  Они плавали во влажной  глине,  едва  осмеливаясь
дышать, а огонь проносился над ними; лицо Кавенанта пылало, он никак не мог
дождаться, когда утихнет пожар.
     Наконец жар как будто спал. Набрав побольше воздуха, Кавенант собрался
крикнуть Мореходу,  что им пора вылезать, но тут глубоко в толще булькающей
под ним глины чьи-то руки ухватили его за щиколотки и потянули вниз.


                                     Порча

     Кавенант отчаянно  барахтался,  пытаясь  выбраться на поверхность.  Но
вязкая глина сковывала  движения,  с  каждым  его  усилием  засасывала  все
сильнее,  а руки,  схватившие за лодыжки,  неумолимо тянули вниз.  Он хотел
уцепиться за Морехода,  но не нашел его. В какой-то момент он почувствовал,
что провалился глубже дна.
     Боясь задохнуться,  он  сдерживал  дыхание.  Инстинкт упрямо заставлял
бороться за жизнь,  хотя он и понимал,  что,  скорее всего,  ему не удастся
выбраться из этой ледяной глубины.  Напрягшись, он согнулся, пытаясь руками
дотянуться до пальцев,  схвативших его за ноги.  Он чувствовал  их  влажное
прикосновение,  но  его  собственным  рукам никак не удавалось нащупать их,
хотя пальцы,  казалось бы,  касались тех мест,  где они должны - обязаны! -
были находиться.
     На мгновение  у  него возникло ощущение,  что в Белом Золоте появилась
пульсация; однако сил у него от этого не прибавилось, и пульсация, если она
и была, исчезла так быстро, что он тут же забыл о ней.
     Запас воздуха в легких подходил к концу, под веками замелькали красные
всполохи. Он дико вскрикнул:
     - Нет! Нет!
     И тут  же  ощутил,  что  направление  движения   изменилось.   Легкие,
казалось, готовы были в любое время лопнуть, а невидимые руки, протащив его
некоторое время горизонтально,  потянули за собой наверх.  С чмоканьем  они
извлекли его из грязи, и он оказался в темном влажном пространстве.
     Кавенант судорожно,  жадно  задышал.  Воздух  был спертый и зловонный,
точно он оказался в пропитанном миазмами склепе,  но даже такой, он означал
жизнь,  и  Кавенант  с наслаждением его вдыхал.  Глаза залепило грязью,  он
ничего не видел вокруг.  Но когда дыхание успокоилось,  он протер  глаза  и
заморгал, пытаясь разглядеть, где находится.
     Темнота вокруг казалась непроницаемой.
     Кавенант лежал   на  влажной  глине;  подвинувшись,  он  левым  плечом
коснулся стены.  Встав на колени,  на высоте вытянутых  рук  над  собой  он
нащупал потолок.  Казалось,  он находился в комнате, вырубленной в глине, у
одной из ее стен.
     Глухой голос неподалеку произнес:
     - Он не видит.
     Голос звучал тоненько и испуганно,  но этот неожиданный звук  заставил
Кавенанта в страхе прижаться к стене.
     - Это хорошо,  - откликнулся другой,  столь же робкий голосок. - Иначе
он мог бы причинить нам вред.
     - Нет,  это нехорошо.  Пусть ему станет светло.  - Этот  первый  голос
звучал, казалось, несколько тверже, но все равно в нем чувствовался страх.
     - Нет!  Нет!  Нет!  -  На  этот  раз Кавенант понял,  что протестующих
голосов было несколько - восемь или десять.
     Твердый, первый голос продолжал настаивать:
     - Если мы не собираемся помогать ему, зачем понадобилось его спасать?
     - Он может причинить нам вред!
     - Еще не поздно. Лучше утопим его!
     - Нет. - Твердый голос был неумолим. - Мы ведь сами решили рискнуть.
     - Ох! Если Творец узнает...
     - Мы сами решили,  я говорю!  Спасти и потом убить  -  вряд  ли  такое
понравилось бы Творцу.  Уж пусть лучше он причинит нам вред.  Я...  - Голос
испуганно вздрогнул. - Если нужно, я сам сделаю так, чтобы ему было светло.
     - Приготовиться! - запели голоса, и Кавенант снова испугался, не зная,
чего ему теперь ожидать.
     Немного погодя  раздался  звук,  более  всего похожий на тот,  который
издает палка,  выдергиваемая из вязкой грязи.  Рядом с  лицом  Кавенанта  в
темноте возникло красноватое свечение,  исходящее,  как ему показалось,  от
самой стены.
     Однако он тут же понял,  что ошибся. Свет исходил от странной глиняной
фигуры,  стоящей  на  полу комнаты.  В высоту она достигала не многим более
полуметра  и  выглядела,  точно  ее  вылепили  неумелыми  детскими  руками.
Неуклюжие  конечности,  грубой  формы выпуклости и впадины,  лишь отдаленно
напоминающие  уши,  рот  и  нос.  Эта  странная  коричневая  фигура  тускло
светилась красноватым светом.
     Кавенант обнаружил,  что  находится в конце туннеля.  Рядом с ним была
яма,  полная булькающей грязи,  а за ней виднелись стены,  пол  и  потолок,
образующие  само  пространство туннеля,  дальняя сторона которого тонула во
мраке.
     В слабом свете он разглядел чуть больше десятка глиняных  фигур  вроде
той, что стояла прямо перед ним.
     Они не двигались,  не издавали ни звука и казались неживыми, словно их
просто забыли здесь строители туннеля.  Однако поблизости не  было  никого,
способного разговаривать.  С удивлением разглядывая эти угловатые создания,
Кавенант попытался придумать, как ему лучше обратиться к ним.
     Неожиданно грязь в яме забурлила. Из нее показалось несколько глиняных
созданий,  волочащих  за собой две огромные ноги.  Светящаяся фигура быстро
отступила в глубину туннеля,  чтобы освободить для них место. В один момент
они вытащили из грязи Морехода и отступили назад,  к тем созданиям, которых
прежде заметил Кавенант.
     Гигантские легкие  Морехода  отлично  послужили  ему  -  он  почти  не
задыхался.  Загромоздив  собой  все  узкое  пространство,  он  с  ворчанием
потянулся в сторону глиняных созданий, угрожающе размахивая кулаком.
     И тут же снова стало темно.  Пронзительно вереща от  страха,  создания
бросились в дальний конец туннеля.
     - Мореход!  - воскликнул Кавенант.  - Они спасли нас!  Он услышал, что
Великан замер, тяжело дыша.
     - Мореход! - повторил он. - Великан!
     - Друг мой? - неуверенно спросил Мореход сдавленным голосом. - С тобой
все в порядке?
     - В  порядке?  - Кавенант почувствовал,  что нервное напряжение внутри
достигло апогея  и  вот-вот  готово  прорваться  истерикой,  но  постарался
сдержать себя. - Они не хотят причинить нам вреда, Мореход. Они спасли нас.
     Самообладание, похоже, вернулось к Великану.
     - Да,  - тяжело вздохнул он,  - да. Теперь я понял - они боятся нас. -
Повернувшись в сторону туннеля, он закричал:
     - Пожалуйста,  простите меня.  Вы и  вправду  спасли  нас.  Я  слишком
несдержан...  Да,  я  легко впадаю в гнев,  очень легко.  Однако я не хотел
причинить вам вред.  Я испугался за своего друга, испугался, что он умер...
Отчаяние  овладело  мной.  Страж  Крови  Баннор советовал нам искать помощи
везде,  где мы будем идти,  а я,  дурак, не поверил ему и не рассчитывал на
помощь  так близко от владений Душегуба.  Когда вы схватили меня,  я ужасно
разозлился. Пожалуйста, простите меня.
     Ответом ему была полная тишина.
     - Ах,  послушайте!  - настойчиво продолжал он.  - Вы спасли нас от рук
Презирающего.  Не  бросайте  нас теперь.  После непродолжительного молчания
голос из темноты произнес:
     - Мы не хотели вмешиваться в дела Творца. Наше намерение состояло не в
этом.
     - Не верьте им! - закричали другие голоса. - Они - твердые.
     Послышались шаркающие   шаги.  Существа  возвращались  к  Кавенанту  и
Мореходу,  некоторые из них светились,  так что  в  туннеле  стало  заметно
светло. Осторожно приблизившись, они остановились, не доходя до Великана.
     - Мы тоже просим простить нас, - сказал главный, стараясь, чтобы голос
его не дрожал.
     - Ах, вам не нужно извиняться, - откликнулся Мореход. - Может быть, до
меня медленно доходит, кто мои друзья. Но уж если я понял, им не приходится
опасаться меня.  Я - Мореход Идущий-За-Пеной,  - он  сглотнул,  словно  эти
слова душили его, - последний из Великанов-Мореплавателей. Мой друг - Томас
Кавенант, юр-Лорд и Владыка Кольца.
     - Мы знаем,  - ответил главный,  - мы слышали.  Мы джехерины -  ауссэт
джехерины  Бефилам.  Здесь,  рядом  с домом Творца,  от джехеринов ничто не
скроется.  Против вас  кое-что  затевается.  Джехерины  обсудили  и  решили
помочь.
     - Если Творец узнает, - произнес дрожащий голос сзади, - мы пропали.
     - Это правда. Если он догадается, что мы помогаем, нам придется плохо.
Мы опасаемся за свою жизнь. Но вы - его враги. А легенды говорят...
     Внезапно замолчав, главный отвернулся, чтобы посовещаться с остальными
джехеринами. Очарованный, Кавенант не сводил с них глаз, пока они шептались
друг с другом.  Издалека все они выглядели похожими один на другого, но при
более  близком  рассмотрении  становилось  ясно,  что они различаются - как
различались бы фигурки из глины,  вылепленные разными детьми.  Эти различия
касались размеров, формы, цвета, а также большей или меньшей робости и тона
голоса.  Однако все они казались странно мягкими. Во время движения их тела
колыхались,  точно  внутри  тонкой кожи,  обтягивающей их,  была не слишком
густая глина и любой удар мог превратить их в бесформенную лужицу.
     После короткого совещания главный вернулся.  Дрожащим голосом,  словно
страшась собственной дерзости, он спросил:
     - Зачем вы пришли? Вы осмеливаетесь... Каковы ваши намерения?
     Мореход ответил  непреклонно  -  так,  чтобы  у джехеринов не осталось
никаких сомнений:
     - Наше намерение - уничтожить Лорда Фоула, Презирающего.
     Откровенность Великана заставила  Кавенанта  вздрогнуть,  но  как  еще
можно было сформулировать то, что он собирался делать?
     Джехерины снова начали шептаться,  после чего главный произнес быстро,
с явной тревогой:
     - Это невозможно. Идите с нами.
     Неожиданность последних слов придала им характер приказа,  хотя  голос
главного  дрожал  и был лишен всякого намека на властность.  Кавенант хотел
запротестовать - не потому,  что у него были возражения против того,  чтобы
следовать  за  джехеринами,  а  потому,  что  его задела безаппеляционность
заявления о том,  что его намерение  не  выполнимо.  Но  они  не  дали  ему
произнести  ни  слова;  один за другим они исчезали в глубине туннеля,  и с
уходом каждого становилось все темнее.
     Пожав плечами.  Мореход жестом кивнул Кавенанту в том же  направлении,
куда они уходили. Тот пригнулся и пошел вслед за джехеринами.
     Оступаясь на каждом шагу,  они неожиданно быстро то ли побежали, то ли
заскользили по уходящему вниз туннелю. Кавенант не поспевал за джехеринами.
В тесноте,  согнувшись,  дыша спертым воздухом,  он торопился изо всех сил,
однако ноги у  него  постоянно  разъезжались  в  скользкой  грязи.  Мореход
двигался  еще  медленнее  -  из-за  низкого  потолка  он был вынужден почти
ползти.  Но некоторые из джехеринов специально держались около  них,  чтобы
указывать  встречные  повороты и перекрестки.  Постепенно туннель понемногу
начал расширяться, разветвления попадались все чаще, потолок становился все
выше.   Вскоре   Кавенант  уже  мог  стоять  не  пригибаясь,  а  Мореход  -
передвигаться  на  корточках.  Здесь  они  пошли   гораздо   быстрее,   Это
продолжалось   довольно   долго.   Пробираясь   запутанными   переходами  с
ноздреватым полом,  они то и дело замечали другие создания,  торопившиеся в
том же самом направлении. Грязь под ногами стала влажной и липкой, в стенах
все  чаще  появлялись  угольные  жилы;  они  отражали  свет,  исходящий  от
джехеринов,  и вскоре стало заметно светлее. Однако с каждым шагом Кавенант
двигался все медленнее. Уже два дня у него во рту маковой росинки не было и
около  десяти  дней  он толком не отдыхал.  Воспаленный лоб покрылся коркой
грязи и болезненно пульсировал.  Онемение рук и ног - то самое онемение, не
имеющее отношения к холоду - распространялось все дальше.
     И все  же,  хоть  с  трудом,  но  он продвигался вперед.  Он больше не
беспокоился о том,  что может пораниться;  этот вечный страх прокаженных не
имел теперь над ним власти. Онемевшие ноги, разрываемая болью голова, голод
- именно в таком состоянии он прибыл в Страну, значит, существовала большая
степень  вероятности,  что он мог в ближайшее время оказаться выброшенным в
свой собственный мир.  Именно эта мысль подгоняла его,  а  вовсе  не  страх
проказы, о которой он сейчас даже не вспоминал.
     Двигаться становилось  все легче.  Вместо глины под ногами теперь были
скалы,  воздух стал  заметно  свежее,  теплее  и  чище.  Все  это  помогало
Кавенанту продолжать идти,  так же как внимание и забота, которые постоянно
проявлял по отношению к нему Мореход.  Лига за лигой  незаметно  оставались
позади.
     Постепенно им овладела дремота.  Он не замечал больше ни того,  что их
окружало, ни своих спутников, ни даже собственной усталости. Не чувствовал,
что  Мореход  крепко  держит его за плечо,  время от времени разворачивая в
нужном направлении.  Оказавшись совершенно неожиданно для  себя  в  большой
пещере,  высеченной  в  скале,  среди  множества удивительных созданий,  он
принялся недоуменно оглядываться по сторонам, не отдавая себе отчета в том,
как тут оказался.
     Большинство созданий держалось на почтительном расстоянии от Кавенанта
и Морехода,  но некоторые протолкались вперед, неся глиняные чаши с водой и
пищей  и  разглядывая  своих  гостей  со  страхом.  И  все  же  они подошли
достаточно  близко,  чтобы  поставить  свои  чаши  поближе  к  Мореходу   и
Кавенанту.
     Кавенант протянул было руку,  но Мореход удержал его. - Ах, джехерины,
- с оттенком официальности произнес он,  - ваше гостеприимство  делает  вам
честь.  Мы,  конечно,  очень не хотели бы обидеть вас своим отказом принять
то,  чем вы нас угощаете.  Но мы не такие,  как вы..,  мы другие. Ваша пища
может оказаться вредной для нас.
     Эти слова заставили Кавенанта встряхнуться. Заглянув в чаши, он пришел
к выводу,  что Мореход прав.  То,  что там лежало,  походило на  полужидкий
известняк и пахло гнилью - точно покрытая давнишней плесенью мертвая плоть.
     Но вода  оказалась свежей и чистой.  Мореход взял чашу,  в которую она
была  налита,  благодарно  кивнул  и  как  следует  напился,  передав  чашу
Кавенанту.
     И только тут до Кавенанта дошло, что Мореход потерял свой мешок, когда
они бежали среди колючих деревьев.
     Большое количество воды,  булькающей в  пустом  желудке,  окончательно
развеяло его дремоту.  Он осушил чашу до дна,  с наслаждением смакуя каждый
глоток - как будто не очень верил в то,  что ему еще когда-нибудь  придется
пить  что-то  столь же свежее и чистое.  Возвращая чашу дрожащему от страха
джехерину, он поклонился - так же, как Мореход.
     Потом он оглянулся по сторонам.  В пещеру уже набилось  несколько  сот
созданий,  и с каждой минутой их становилось все больше.  Так же,  как и те
джехерины,  которые спасли  их,  все  они  казались  ожившими  статуэтками,
вылепленными из глины.  Их странные,  необычные фигуры выглядели уродливыми
и..,  забавными,  как будто  тот,  кто  их  лепил,  был  большим  шутником;
казалось,  они  были лишены всех известных Кавенанту органов восприятия.  И
все же он с удивлением отметил,  что их можно было разделить  на  несколько
отличающихся  друг  от друга типов.  Кроме тех коротышек,  которых он видел
вначале,  в какой-то степени все же похожих на людей,  были  два-три  вида,
напоминающие животных;  они выглядели как не очень удачные попытки вылепить
из глины коней, волков, пещерников и даже змей.
     - Мореход,  - пробормотал он,  объятый неожиданным страхом.  - Кто они
такие?
     - Они говорят на языке Старых Лордов, - негромко ответил Мореход таким
тоном,  как будто тоже почувствовал некоторую опасность, угрожающую им, - и
называют себя в соответствии с тем,  как выглядят. Те, которые спасли нас -
это ауссэт Бефилам джехерины.  Другие Бефилам,  которых ты  видишь  -  фаел
Бефилам,  - он указал на змееподобных,  - а те - родже,  пещерниковая форма
джехеринов.  Я слышал кое-что из их разговоров, когда мы шли, - добавил он,
не объясняя, что именно ему удалось услышать.
     У Кавенанта возникла догадка,  от которой его замутило.  Он настойчиво
повторил:
     - Кто они?
     Несмотря на грязь,  засохшую на лице Морехода, Кавенант увидел, как он
стиснул челюсти. Его голос едва заметно дрожал, когда он сказал:
     - Спроси их об этом. Пусть они сами расскажут тебе, если захотят. - Он
оглядывался по сторонам, стараясь не встречаться с Кавенантом взглядом.
     - Мы будем говорить,  - раздался холодный, мрачный голос. Один из фаел
Бефилам джехеринов подполз к ним поближе. Двигаясь, он скользил по влажному
каменному полу; оказавшись перед ними, он некоторое время лежал, задыхаясь,
точно  рыба,  вытащенная  из воды.  Во всем его облике ощущались боровшиеся
друг с другом решимость и страх.  Однако Кавенант не испытывал по отношению
к нему отвращения или неприязни; вид джехеринов вызывал у него прежде всего
сострадание.  - Мы будем говорить,  - повторил змееподобный джехерин.  - Вы
твердые... Вы - угроза для нас.
     - Они погубят нас, - прошелестело множество голосов.
     - Мы сами решили им помочь.
     - Но мы не думали, что это может нам повредить! - закричали голоса.
     - Мы  сделали  свой  выбор.  Вы..,  легенды  говорят...  -  Джехерин в
смятении запнулся.  - Мы решили рискнуть.  - В его голосе теперь  явственно
звучали нотки страдания. - Мы умоляем вас... Не подведите.
     Мореход сказал спокойно и твердо:
     - Мы никогда по своей воле не причиним зла джехеринам.
     Ответом ему  было  молчание,  в котором явственно ощущалось недоверие.
Потом, точно устав сражаться сами с собой, ктото из джехеринов произнес:
     - Хорошо,  говорите.  Мы сделали  свой  выбор.  Змееподобный  джехерин
заявил:
     - Мы будем говорить.  Мы сделали свой выбор.  Человек, у которого есть
Белое Золото,  ты спрашиваешь,  кто  мы  такие.  Мы  -  джехерины..,  мы  -
мягкие.., мы - создания Творца.
     Когда он заговорил,  свет в пещере начал пульсировать,  точно реагируя
на грустные интонации его голоса.
     - Творец трудится глубоко под землей,  в своей крепости,  создавая для
себя воинов.  Он берет живую плоть,  если вы знаете, что это такое, и своей
властью изменяет ее, наделяя такой же силой и злобностью, которыми обладает
сам.  Но то,  что у него получается,  не всегда соответствует его желаниям.
Иногда его создания оказываются слабыми..,  или слепыми..,  или калеками, а
иногда  даже  мертворожденными.  Такое..,  потомство..,  он  выбрасывает  в
безбрежную трясину, состоящую из горячей глины, чтобы она поглотила их.
     Дрожь ужасных воспоминаний пробежала по пещере.
     - Но эта бездна тоже обладает  могуществом.  Мы  не  погибаем.  Пройдя
через ужасные страдания, мы становимся джехеринами - мягкими созданиями. Мы
преображаемся. И тогда мы выползаем из глубин.
     - Мы выползаем... - точно эхо, повторили голоса.
     - В темных пещерах, забытые Творцом...
     - Забытые...
     - ..мы молимся о том, чтобы уцелеть.
     - Уцелеть...
     - От самых окраин колючей пустыни до стен крепости Творца скитаемся мы
в грязи и, дрожа от страха, ищем...
     - Ищем...
     - ..слушаем...
     - Слушаем...
     - ..ждем.
     - Ждем.
     - Мы не можем находиться на поверхности земли - стоит солнечному свету
прикоснуться к нам,  и мы гибнем.  Мы не можем также  рыть  землю,  строить
новые  туннели,  которые  позволили  бы нам покинуть эти места.  Мы слишком
мягкие.
     - Брошенные...
     - И мы боимся как-нибудь  ненароком  вызвать  раздражение  Творца.  Мы
терпим.., мы все терпим, а он лишь смеется над нашим унижением.
     - Забытые...
     - И все же в нас остается что-то от тех существ, на которых мы похожи.
- Голос задрожал,  как будто его обладатель  опасался,  что  будет  тут  же
наказан за свою дерзость. - Мы - не слуги Творца.
     Трепет пробежал по рядам джехеринов.
     - Многие  из  наших  пещер  и туннелей вплотную примыкают к галереям в
крепости Творца.  Мы находим нужную стену и слушаем.  Мы слышим все..,  все
секреты Творца...  Мы знаем,  что он враждует с вами;  нам известно, что он
затевает против вас.  Во имя того,  о чем рассказывают древние легенды,  мы
посовещались  и  сделали  свой  выбор.  Мы  окажем вам любую помощь..,  при
условии, что об этом не узнает Творец.
     Когда змееподобный джехерин закончил,  остальные замерли  в  молчании,
наблюдая за Кавенантом,  обдумывающим ответ.  Какой-то частью своей души он
страстно жаждал заплакать,  просто обнять эти уродливые создания и зарыдать
вместе  с ними.  Но он тут же напомнил себе,  что сейчас не время для таких
чувств - сейчас, когда перед ним стояла задача уничтожить Лорда Фоула.
     - Но вы...  - хрипло произнес он.  - Они говорили, что это невозможно.
Что этого нельзя сделать.
     - Нельзя,   -   дрожа,   ответил   джехерин.   -  Туннели  Творца  под
Раздробленными Холмами охраняются.  Сами Раздробленные  Холмы  -  настоящий
лабиринт  Огонь  Убийственного  Жара  защищает  крепость Творца В залах его
крепости множество злобных слуг Мы слышали.  Творцу не утаить от нас  своих
секретов  -  И  все же вы помогли нам,  - задумчиво произнес Великан.  - Вы
рискнули вызвать гнев Творца.  Вряд ли вы пошли бы  на  это  без  серьезной
причины.
     - Это  так.  - В голосе джехерина звучал страх перед тем,  что Мореход
собирался сказать дальше.
     - Несомненно, вы все-таки можете оказать нам какую-то помощь.
     - Да. Да... Об Убийственном Жаре нечего говорить. Но мы знаем все ходы
Раздробленных Холмов. И.., и в самой крепости Творца тоже . Это уже кое-что
Но...  - Говорящий запнулся и замолчал - Но, - настойчиво произнес Мореход,
- вы оказали нам помощь,  у вас на уме что-то есть Я не глухой и не слепой,
джехерины Не ради того, чтобы сообщить нам об этом, вы пошли на такой риск.
     - Легенда...  - Джехерин сглотнул  и  неожиданно  заскользил  к  своим
собратьям, чтобы вновь посовещаться с ними.
     Пока они   горячо  шептались,  Кавенант  попытался  отогнать  ощущение
надвигающегося кризиса.  По какой-то  непонятной  ему  самому  причине,  он
надеялся,   что   джехерины  не  станут  рассказывать  легенду,  о  которой
неоднократно  упоминали  Однако,  когда  змееподобный  джехерин   вернулся.
Мореход требовательно сказал.
     - Расскажи Молчание, полное ужаса, воцарилось в пещере, когда джехерин
ответил.
     - Мы расскажем - Хор жалобных голосов зазвучал  в  воздухе,  несколько
десятков  джехеринов  выбежали,  не  в  силах  справиться  с  волнением.  -
Расскажем. Так надо Другого пути нет.
     Джехерин подполз еще ближе и резко припал к полу,  хватая ртом воздух,
точно ему нечем было дышать.  Спустя некоторое время,  справившись с собой,
он запел.  Древнего языка песни Кавенант не понимал,  а страх, которым было
пронизано каждое слово, мешал воспринимать мелодию. И все же - от того, как
слушали джехерины - он ощутил ее могущество и силу. Не понимая ни слова, он
растрогался.
     Это была совсем короткая песня - как будто за все долгие века унижения
и жестокости,  на протяжении которых ее пели,  она становилась все  короче,
теряя силы. Закончив, джехерин слабым голосом произнес:
     - Это легенда.  Она рассказывает о единственной надежде джехеринов,  о
той части нашей жизни,  которая не связана с Творцом.  В ней говорится, что
далекие  предки  джехеринов - Несозданные Творцом - сами были Творцами.  Но
они создавали не так,  как он. Им не нужна была для этого плоть других. Они
из своего собственного тела порождали детей,  а те вырастали и делали то же
самое.  Таким образом мир постоянно обновлялся и расширялся.  Это не  может
быть  выдумкой.  Но  потом с Творцами что-то произошло.  Некоторые утратили
силу,  другие ослепли,  третьи стали просто небрежны,  Тогда-то  и  родился
нынешний Творец,  ожесточенный и не способный продолжать свой род так,  как
это делали они;  но они не замечали его недостатков и не боялись  его.  Вот
почему  он  подчинил  их  своей власти.  Он переловил их и запер в глубоком
подземелье под своей крепостью;  а потом,  используя  их  плоть,  он  начал
создавать своих воинов.  Мы - потомки этих испорченных Несозданных Творцом.
Вся их прошлая жизнь сохранилась в нас. В наказание за то, что они сделали,
мы обречены ползать во тьме печали и вечного страха.  Глина - наше солнце и
дом, кровь и плоть. Страх - вот что досталось нам в наследство, страх перед
Творцом, который может уничтожить нас одним словом, пока мы находимся рядом
с ним.  Но мы терпим все эти страдания во имя своей  единственной  надежды.
Потому  что сказано - некоторые Несозданные Творцом еще живы и не находятся
под властью нынешнего Творца,  еще способны порождать потомство  только  из
своих собственных тел.  Сказано,  что,  когда придет время, родится ребенок
без следов порчи,  не подвластный Творцу и его деяниям.  И еще сказано, что
он  отправится  к  дому Творца,  неся на себе определенные знаки того,  кем
является - знаки силы.  Сказано,  что он  освободит  джехеринов,  если  они
докажут..,  если  он сочтет,  что они достойны..,  освободит их от страха и
глины, если.., если...
     Змееподобный джехерин не в силах был продолжать.  Его голос постепенно
сошел на нет, заглушенный невыносимой болью, которая терзала его.
     Кавенант почувствовал,  что все внимание джехеринов сосредоточилось на
нем. Казалось, они безмолвно спрашивали его: "Ты ли то чистое дитя? Если мы
поможем тебе,  ты освободишь нас?" Но он не мог дать им тот ответ, которого
они ждали.  Их жизнь,  которую можно было приравнять к смерти,  заслуживала
того, чтобы он не обманывал их, не поддерживал в них ложную надежду.
     Обдумав все,  он понял,  что должен отказаться от их помощи. Его голос
звучал сурово и гневно, когда он сказал:
     - Взгляните на  меня.  Вы  знаете  ответ.  Под  слоем  глины  нетрудно
разглядеть, что я болен.., болен. И я делал такие вещи... Нет, я не чист. Я
тоже подвержен порче.
     Один долгий момент тишины был ему ответом -  момент,  пока  трепетная,
выстраданная ими надежда разбилась вдребезги. А потом ужасный крик отчаяния
множества джехеринов потряс  своды  пещеры.  Сразу  же  погасли  все  огни.
Неутешно рыдая в кромешной тьме, глиняные создания разбежались.
     Не разобрав в темноте, куда они бегут. Мореход закрыл собой Кавенанта,
чтобы защитить от  возможного  нападения.  Но  джехерины  и  не  думали  их
атаковать - они спасались бегством.  Словно ветер прошелестел по пещере - и
исчез.  Снова наступила тишина,  Кавенант и Мореход  остались  одни,  точно
саван, брошенный в опустевшей могиле.
     Грудь Кавенанта  сотрясали  сухие  спазмы,  похожие на рыдания,  но он
постарался сдержать их.  Он не мог принять помощь джехеринов - в  противном
случае  смертей  и  разрушений  было бы гораздо больше.  "Фоул!  - мысленно
простонал он. - Ты слишком жесток!"
     Он почувствовал успокаивающее пожатие руки Великана на своем плече. Он
хотел  ответить  тем же,  хотел объяснить,  почему именно так поступил,  но
неожиданно услышал где-то в отдалении тихие рыдания.
     По мере того как он вслушивался,  звук становился все громче. Кавенант
хотел вскочить,  подбежать к тому,  кто плакал, утешить его как мог. Но как
только двинулся с места,  он услышал  слова,  от  которых  у  него  сжалось
сердце:
     - Мы не можем вмешиваться в дела Творца. Ничего, кроме отчаяния...
     - Прости  меня,  - с тяжелым вздохом произнес Кавенант.  Интуитивно он
понял,  что нужно сказать дальше.  - Ваша легенда все равно  остается.  Мой
отказ...  Он  не  затронул  ее.  Я не отрицаю ее ценности..,  и вашей тоже.
Просто я..,  не то чистое дитя.  Он еще не пришел,  но это не означает, что
ваша надежда умерла.
     Плачущий не отвечал, продолжая заливаться слезами; раз начав, он никак
не мог остановиться.  Потом неожиданно по скале пробежали вспышки света,  и
Кавенант  увидел,  что  это  был  тот самый змееподобный джехерин,  который
говорил за всех.
     - Пошли, - прошептал он. - Пошли.
     Продолжая всхлипывать, он повернулся и заскользил прочь из пещеры.
     Не колеблясь,  Кавенант и Мореход последовали за ним.  Уважая печаль и
горе  несчастного  создания,  они готовы были с благодарностью принять все,
что он захотел сделать для них.
     Он повел их в направлении тех же пещер,  откуда они прежде пришли,  но
гораздо более коротким путем, через лабиринт туннелей. Вскоре от стен снова
повеяло холодом,  в воздухе стал явственно ощутим запах  серы.  Они  прошли
совсем  немного - чуть больше половины лиги,  - когда их проводник внезапно
остановился.
     Держась на почтительном расстоянии от него,  они терпеливо ждали, пока
он справится со своими рыданиями.  Было больно наблюдать,  как он борется с
собой,  но они изо всех сил сдерживали  собственные  переживания.  Кавенант
скорее  умер бы,  чем позволил бы себе сделать страдальцу хоть намек на то,
что им следовало поторопиться. Чем еще он мог отблагодарить джехерина?
     Но тот и сам понимал,  что время  дорого.  Овладев  собой,  он  хрипло
сказал:
     - Этот туннель...  Он заканчивается в Раздробленных Холмах. Всякий раз
поворачивайте туда,  где будет виден  свет.  Вы  должны  пересечь  один  из
переходов  Творца.  Он,  конечно,  охраняется.  Как только вы это сделаете,
сворачивайте в дальнейшем,  наоборот, в ту сторону, где не будет света. Так
вы доберетесь до Убийственного Жара. Вам нужно перебраться через него, хотя
это  почти  невозможно.  Сразу  за  ним  -  крепость  Творца.  Вход  в  нее
охраняется,  но там нет ворот. Дальше идет... Но это тайный ход... У Творца
там есть тайный ход,  которым его слуги не пользуются.  Внутри есть  дверь.
Она не видна,  но вы должны найти ее. Давите на стену, и, когда попадете на
середину дверного проема,  дверь откроется.  За ней вы обнаружите множество
ходов и потаенных мест.
     Змееподобный джехерин  повернулся  и  заспешил в глубину туннеля.  Его
свет начал меркнуть и вскоре погас.  Мореход и Кавенант оказались в  полной
темноте. Уже почти скрывшись, джехерин еле слышно простонал:
     - Попытайся поверить, что ты чист. И исчез.
     Оба помолчали, потом Мореход дотронулся до плеча Кавенанта:
     - Друг мой...  Он оказал нам бесценную помощь. Ты хорошо запомнил все,
что он сказал?
     Кавенанту послышались печальные нотки в голосе  Морехода.  Но  он  был
слишком занят своими собственными переживаниями,  чтобы поинтересоваться, в
чем дело.
     - Я рассчитываю на тебя. Если бы не ты, я бы не оказался здесь.
     - Друг мой...  Неверящий, - начал было Великан, но тут же остановился,
посчитав,  что на разговоры у них нет времени. - Ладно, пошли. - Он положил
руку на плечо Кавенанту, направляя его. - Сделаем что сможем.
     Они двинулись по туннелю. После двух крутых поворотов тот стал заметно
сужаться,  становясь  все ниже.  Вскоре Кавенант вынужден был опуститься и,
опираясь на колени и руки,  уже почти  полз  по  холодному  камню.  Мореход
тяжело дышал позади; иногда Кавенанту приходилось его тащить - по мере того
как проход все более и более сужался.
     Потом туннель уперся в непроходимую стену.  Пошарив вокруг  онемевшими
пальцами,  Кавенант не нашел выхода,  но зато не почувствовал и потолка над
головой.  Взглянув вверх,  он увидел отверстие,  через  которое  пробивался
тусклый красный свет.
     Помогая друг  другу,  Мореход и Кавенант поднялись на ноги.  Отверстие
находилось примерно на высоте вытянутых рук Великана.  Он осторожно  поднял
Кавенанта и помог ему пролезть через дыру.
     Это была узкая вертикальная щель в скале. Кавенант прополз еще немного
вперед и вскоре увидел,  что она представляет собой короткий,  без  потолка
каменный коридор,  стены которого уходили высоко вверх.  Они казались грубо
вытесанными из черной вулканической породы. Всего лишь коридор, соединяющий
одну глухую стену с другой, с разочарованием подумал он. Но когда его глаза
привыкли к свету,  стало ясно,  что оба его конца представляли собой  ничто
иное, как перекрестки.
     Свет исходил  от  ночного  неба;  и  одна из стен отсвечивала красным,
отражая далекие огни.  В воздухе пахло кислотой и серой,  он стал теплее, и
Кавенант   сделал   вывод,  что  они  находятся  уже  не  очень  далеко  от
Убийственного Жара.
     Убедившись, что коридор пуст,  он негромко позвал Морехода.  С большим
трудом  Великану  удалось  просунуть  в  отверстие сначала голову и плечи и
наконец пролезть целиком. Вскоре он уже стоял рядом с Кавенантом.
     - Это и есть Раздробленные Холмы, - прошептал он, оглядываясь. - Кураш
Квеллинир.  По  моим подсчетам,  мы уже забрались очень далеко.  Если бы не
помощь джехерина, нам пришлось бы добираться сюда гораздо дольше... Держись
за моей спиной.  - Теперь он обращался непосредственно к Кавенанту.  - Если
нас обнаружат, я должен знать, где ты.
     Он двинулся вдоль стены, на которой видны были отсветы огней, Кавенант
за ним. Дойдя до конца коридора, они, прислушиваясь, на мгновение прижались
к стене. Кавенант старался даже не дышать, когда Мореход осторожно выглянул
из-за  угла.  Потом  Великан  сделал знак рукой,  и они нырнули в следующий
переход, повернув в сторону кроваво-красного отблеска.
     Второй коридор был заметно длиннее первого.  Третий длиннее второго, и
все   были   настолько  причудливо  изогнуты,  что  иногда  даже  возникало
впечатление,  что они поворачивают обратно.  Кавенант вскоре потерял всякое
ощущение направления, полностью положившись на Морехода. Думая о том, какой
ценной оказалась для них помощь  джехеринов,  он  снова  убеждался  в  том,
насколько сама его жизнь здесь зависела от других.  Этиаран,  Елена,  Лена,
Баннор,  Триок,  Морэм, джехерины, наконец, - без них он не смог бы сделать
ничего.  Он бывал груб, чуть что вспыхивал, сплошь и рядом поступал глупо и
неосторожно - и все же,  вопреки всему этому,  они помогли  ему  уцелеть  и
сделали  все,  чтобы  он  смог выполнить задуманное.  А сейчас он полностью
зависел от Морехода Идущего-За-Пеной.
     Однако проказа давала себя знать.
     Он едва тащился;  его одолевали  мрачные  предчувствия.  Рана  на  лбу
болела  так сильно,  что он с трудом поднимал голову;  воздух,  пропитанный
ядовитыми  испарения,  казалось,  разрывал  легкие.  В  то  же   время   он
чувствовал,   что  его  начинают  охватывать  оцепенение  и  безучастность;
временами даже казалось,  что он перестает сознавать, где находится и что с
ним.
     Все же  он  заметил усилившийся свет за поворотом одного из коридоров.
Свечение  не  было  ярким  -  казалось,  там  просто  то  открывается,   то
закрывается  дверь,  -  но  оно заставило его встряхнуться и насторожиться.
Двигаясь по пятам за Мореходом, он приблизился к повороту.
     За углом послышались приглушенные голоса.  Первым  желанием  Кавенанта
было - бежать, но он тут же остановил себя. То, что они слышали голоса, еще
не означало, что им что-то угрожает.
     Очень осторожно Мореход высунул голову и заглянул за угол; то же самое
из-под его плеча сделал и Кавенант.
     Перед ними  открылось  широкое  пространство,  тускло освещенное двумя
небольшими светящимися камнями,  стоящими поблизости  один  от  другого.  У
дальней  стены,  примерно  посередине,  между камнями стояла группа тварей,
отдаленно напоминающих людей.  Кавенант насчитал их  десять.  У  всех  были
копья;  они  стояли  и разговаривали между собой низкими хриплыми голосами.
Потом пятеро подошли к стене.  Каменная секция бесшумно  открылась,  оттуда
хлынул поток красного света.  Пятеро шагнули в образовавшийся вход, который
тут же снова закрылся,  причем так  плотно,  что  каменная  стена  казалась
монолитом.  Она не пропускала ни малейшего луча света, так что догадаться о
существовании этого хода было бы совершенно невозможно.
     - Смена караула,  - еле слышно сказал Мореход.  - Нам повезло,  что мы
заметили свет.
     Как только  выход  закрылся,  оставшиеся стражники встали на некотором
расстоянии друг от друга возле  темных  стен,  почти  слившись  с  ними,  и
замерли в молчании.
     Кавенант и   Мореход  отошли  на  некоторое  расстояние  от  поворота.
Кавенант не знал,  что делать;  пройти мимо стражников казалось  совершенно
невозможным,  и все же он так устал, что перспектива отыскивать в лабиринте
коридоров другой проход пугала его еще больше. Однако Мореход не колебался.
Он прошептал почти в ухо Кавенанта:
     - Оставайся здесь.  Когда я позову,  пересекай открытое пространство и
поворачивай  в  сторону  от  Убийственного  Жара.  Трепет  страха   охватил
Кавенанта.
     - Что ты собираешься делать?
     Великан усмехнулся. Однако выражение его перепачканного лица явственно
показывало, что ему не до смеха; глаза гневно сверкнули.
     - Задать жару тварям Фоула.
     Не дав Кавенанту возможности ответить, он вернулся к повороту.
     Обеими руками  ощупывая  стену,  он  нашел  выступающий  кусок  камня.
Сработали мощные мышцы, и обломок тут же оказался у него в руках.
     Выглянув за поворот, он бросил камень, и тот с грохотом рухнул у одной
из дальних стен.
     Один из стражников  тут  же  выкрикнул  приказания  остальным.  Подняв
копья, они двинулись туда, откуда послышался шум.
     Едва лишь они сделали несколько шагов, как Мореход бросился следом.
     Кавенант прижался к стене,  следя за тем, что делал Великан. Стражники
его не видели.  Благодаря своим длинным ногам.  Мореход очень быстро догнал
их.  Он  двигался  совершенно  бесшумно  и,  прежде  чем  они  заметили его
приближение, обрушился на них, точно горный обвал.
     Они выглядели чудовищно большими и сильными - но он  был  Великан;  по
сравнению  с  ним  они  казались  почти  карликами.  К тому же они никак не
ожидали его появления.  Один взмах могучей руки, два, три - не успели они и
глазом моргнуть, как трое получили мощные удары кто в голову, кто в грудь и
упали, а Мореход прыгнул в сторону четвертого.
     Тварь отшатнулась и подняла копье,  но Мореход вырвал его и  разбил  о
голову стражника одним мощным ударом.
     Но на все это потребовалось время,  которое позволило пятому добраться
до входа в туннель.  Дверь тут же  открылась,  вспыхнул  свет,  и  стражник
мгновенно исчез в просвете каменной глотки.
     Мореход бросился к выходу,  держа в правой руке копье.  В его огромном
кулаке оно казалось не больше стрелы,  но он размахнулся и  швырнул  его  в
убегающего стражника.
     Дикий крик  боли  эхом  отозвался  в  туннеле.  Великан  повернулся  к
Кавенанту.
     - Давай! - закричал он. - Бежим!
     Кавенант рванулся вперед,  подгоняемый голосом Великана.  Однако он не
мог  заставить  свои  онемевшие  ноги  двигаться  достаточно  быстро  - вид
Морехода ужаснул его.  Тот стоял в  ярком  свете  камней  с  окровавленными
руками    и.,    усмехался.   Наслаждение   битвой   исказило   черты   его
грубовато-добродушного лица; красные отблески полыхали в глазах.
     - Мореход, - испуганно прошептал Кавенант. - Великан?..
     - Идем! - закричал тот и бросился к туннелю.
     Взмахнув рукой, он закрыл каменную дверь.
     Замерев в призрачном свете, Кавенант не сводил с него взгляда. Мореход
подобрал  три  оставшихся  копья,  отнес их к проходу в туннель,  разбил на
куски и вставил в щель двери, чтобы заклинить.
     Покончив с этим, он отошел от стены и только тут осознал, что Кавенант
не послушался его. Подбежав к Неверящему, он схватил его за руку.
     - Глупец! - закричал он, оттаскивая Кавенанта к дальнему проходу. - Ты
что, смеешься надо мной?
     Однако руки его стали скользкими от крови,  хватка ослабела,  Кавенант
вырвался и прижался к стене, тяжело дыша.
     Мореход тут  же оказался рядом и,  схватив за плечи,  сильно встряхнул
его.
     - Не издевайся надо мной! Я делаю все это ради тебя!
     - Не надо ради меня,  - запротестовал Кавенант.  - Ты не должен делать
это ради меня.
     Взревев, Мореход схватил Кавенанта.
     - Ты  и  в  самом  деле  глуп,  если  думаешь,  что здесь можно выжить
по-другому.
     Схватив Неверящего под мышку, точно ребенка, он бросился в лабиринт, в
сторону Убийственного Жара.
     Теперь он сворачивал каждый раз туда,  где было темно. Болтая ногами в
воздухе,  Кавенант требовал, чтобы тот отпустил его; но Мореход сделал это,
лишь  когда  позади осталось три поворота.  Тогда он остановился и поставил
Кавенанта на пол.
     Кавенант зашатался,   стараясь   сохранить   равновесие.   Он    хотел
прикрикнуть на Морехода и потребовать объяснений.  Но слова застряли у него
в  горле.  Вопреки  самому  себе,  он  понимал  Морехода  Идущего-За-Пеной.
Последний из Бездомных,  Великан, когда мог, дрался - хотя знал, что они не
могли никого вернуть;  да, Кавенант понимал его. И все же сердце Неверящего
противилось тому, что произошло.
     Спустя некоторое время он услышал звук,  на который Мореход еще прежде
обратил его внимание. Он напоминал далекие, ритмичные удары о камень; можно
было  предположить,  что  твари  Презирающего  пытаются выбраться из своего
туннеля. Вскоре послышались грохот и резкие крики - по-видимому, им удалось
расщепить каменную дверь.
     Великан положил руку на плечо Кавенанта;
     - Пошли И они поспешили вперед по коридорам.
     Отбросив всякую  осторожность,  они  больше  не  думали  об опасности,
которая могла подстерегать впереди.  И с каждым новым поворотом,  с  каждым
извилистым   коридором   они   все  больше  погружались  в  дышащую  огнем,
пропитанную едкими испарениями атмосферу  Убийственного  Жара.  Отравленный
воздух стал горячим и сухим,  точно в пустыне. Часто дыша, хватая его ртом,
Кавенант все время слышал за спиной шум погони,  эхом отдававшийся от  стен
Кураш Квеллинир.
     Всякий раз,  когда  он спотыкался.  Великан подхватывал его и тащил на
себе.  Это стало происходить все чаще и  чаще.  От  усталости  у  Кавенанта
начала  кружиться  голова.  В  конце  концов  все это,  а также бесконечные
падения привели к тому, что его тело от головы до ног оцепенело.
     Он настолько глубоко впал в это состояние,  что,  когда неожиданно они
оказались  там,  куда  стремились,  он  не  сразу  понял,  что  это наконец
произошло.  Только что они слепо пробирались по одному коридору за другим -
и вот уже стояли у берегов Убийственного Жара.
     Их обдало  жаром и светом полыхающей лавы,  и они остановились.  Здесь
Холмы  резко  обрывались;  Кавенант  стоял  примерно  в  десяти  метрах  от
грязновато-красного потока расплавленного камня.
     Под черным   куполом   небес   в   обе  стороны  от  него  простирался
Убийственный Жар.  Он кипел и бурлил,  наполняя воздух испарениями  лавы  и
серы и кружась в медленном водовороте,  отчего создавалось впечатление, что
он не течет,  а стоит на месте.  Не слышно было  ни  звука;  тишина  стояла
такая,  что  Кавенанту  показалось,  будто  он  оглох.  Жар пробирал его до
костей, но поток лавы двигался абсолютно беззвучно, точно в ночном кошмаре,
ослепительный и нереальный.
     В первый  момент  его  изумленному  взгляду  представилось,  что  лава
простирается  от  одного  конца  горизонта  до  другого,   но   постепенно,
освоившись с насыщенным ядовитыми испарениями воздухом,  он разглядел,  что
поток не превышает в ширину пятидесяти метров.  За ним виднелась лишь узкая
полоска  берега.  По  контрасту  с  жарким  красным свечением все остальное
казалось  погруженным  в  кромешную  тьму  -  словно  они  оказались  перед
распахнутой, алчущей глоткой ада.
     Кавенант застонал  от  мысли  о  том,  что  Ясли Фоула находятся по ту
сторону этого смертоносного  потока  и  что,  следовательно,  они  каким-то
образом  должны  его  пересечь.  Это представлялось совершенно невозможным.
Значит, все страдания и боль были напрасны. Потом звуки за спиной заставили
его  обернуться  -  он  не  сомневался,  что  увидит тварей,  выбегающих из
лабиринта.
     Однако их еще не было. Звуки утихли, преследователи проскочили мимо.
     - Мореход!  - воскликнул Кавенант с отчаянием  в  голосе,  которое  он
безуспешно пытался сдержать. - Что делать?
     - Слушай  меня!  -  требовательно  произнес  Мореход  с  пылающими  от
возбуждения глазами.  - Мы должны пересечь поток прямо сейчас..,  до  того,
как   нас   заметят.  Если  нас  заметят..  Если  Душегуб  узнает,  что  мы
перебрались, он встретит нас на том берегу. И тогда он схватит нас.
     - Пересечь? - непонимающе повторил Кавенант.
     - Если нас не увидят, ему и в голову не придет, что мы это сделали. Он
будет считать,  что мы скрываемся где-то в лабиринте... Он будет искать нас
там, а не в Риджик Тоум.
     - Пересечь это? Ты с ума сошел? Как ты думаешь, из чего я сделан? - Он
не верил своим ушам.
     Прежде он  допускал,  что  они  с  Мореходом  каким-то  образом смогут
перебраться через Убийственный Жар, но это потому, что не представлял себе,
как  выглядит  поток  раскаленной  лавы  и не осознавал невыполнимости этой
задачи.  Теперь он ясно понимал всю глупость их планов. Он чувствовал, что,
если приблизится к потоку хотя бы на два шага, его кожа просто вспыхнет.
     - Да,  - ответил Мореход обреченно.  - Я знал,  на что иду, и старался
подготовить себя как мог.  Может быть,  потом я еще долго буду страдать  от
ожогов, прежде чем умру. Друг мой, конечно, ты не сможешь перейти. Я понесу
тебя.
     Он тут же поднял Кавенанта и усадил на свои широкие плечи.
     - Опусти!  - запротестовал Кавенант.  - Какого черта?  Великан  задрал
голову, чтобы как можно больше уберечь ее от обжигающего жара.
     - Не  дыши!  - сердито приказал он.  - Я могу перенести тебя,  но не в
силах уберечь твои легкие, если ты будешь дышать!
     - Проклятие, опусти меня. Великан! Ты хочешь погубить нас!
     - Я - последний из Великанов, - прохрипел Мореход. - Я так дешево свою
жизнь не отдам.
     И прежде чем Кавенант смог произнести еще хотя бы слово,  он побежал с
берега прямо к Убийственному Жару.
     Как только лава  коснулась  его  ног,  он  изо  всех  сил  бросился  к
противоположному берегу.
     От жара,  охватившего  его  со  всех  сторон,  Кавенант  почти потерял
сознание.  Ему послышался далекий вопль,  но прошло некоторое время, прежде
чем  он  осознал,  что  этот звук исходит из его собственной глотки.  Огонь
ослепил его, перед глазами полыхало алое зарево. Казалось, тело распадается
на части, плоть сползает с костей.
     Но он  не умер - Мореход передал ему часть своей стойкости.  К тому же
ему показалось,  что кольцо  вбирало  в  себя  часть  его  боли,  облегчало
страдания плоти.
     Несмотря на  то  что лава была гуще глины или песка,  Мореход с каждым
шагом погружался все глубже и  глубже.  Когда  они  добрались  до  середины
потока,  лава покрывала его уже до бедер.  И все же он решительно продолжал
двигаться вперед, испытывая при этом невыносимую боль.
     Кавенант заставил себя замолчать,  чтобы  сдержать  дыхание,  хотя  он
ощущал  страдания Великана почти как свои собственные.  Мысленно он пытался
воззвать к своему Белому Золоту, попросить помощи для Великана, но не знал,
добился  ли  хоть какого-то успеха.  Красный свет перед глазами не позволял
ничего разглядеть.  Сделав еще  два  шага,  Мореход  погрузился  до  пояса.
Ухватив  Кавенанта  за  лодыжки,  он  поставил его себе на плечи.  Кавенант
зашатался,  но сильные руки Великана сжали его ноги,  точно железные скобы,
помогая стоять прямо.
     Еще два  шага  -  и  лава  поднялась  до  груди  Морехода.  Он пытался
справиться со своей болью,  время от  времени  прерывая  молчание  коротким
вскриком:
     - Вспомни джехеринов!
     Потом начался подъем.
     Кавенант не видел ничего,  не знал, сколько им еще осталось идти. Паря
над лавой,  он изо всех сил  сдерживал  дыхание,  стараясь  не  вскрикивать
вместе  с  Великаном.  Мореход  продолжал идти,  отталкиваясь от дна своими
истерзанными болью ногами, как будто ступал по воде.
     Но в конце концов он остановился. Он не мог двигаться дальше.
     Сделав последнее,  отчаянное усилие, он сжал ноги Кавенанта и изо всех
своих сил швырнул его на берег.
     Пролетев сквозь пылающий воздух,  Кавенант приземлился на мертвый шлак
в полутора метрах от края Убийственного  Жара.  Пепел  в  какой-то  степени
смягчил  удар.  Ловя  ртом  воздух,  он перевернулся и встал на колени.  Но
по-прежнему ничего не видел - слезы слепили глаза.  Смахнув  их  онемевшими
пальцами,  усиленно  моргая,  он  изо  всех сил старался разглядеть,  что с
Мореходом.
     Примерно в метре от края он увидел над  поверхностью  лавы  лишь  одну
руку   Великана.   Пальцы  то  сжимались,  то  разжимались,  словно  хватая
отравленный серой воздух.  Потом рука  исчезла  -  скрылась  в  раскаленном
потоке.
     "Мореход! -  беззвучно  воскликнул  Кавенант.  Ему не хватило воздуха,
чтобы закричать в полный голос. - Мореход!"
     Жар со всех сторон обрушился  на  него.  И  он  услышал  крики  -  это
приближалась погоня.
     "Прежде чем нас заметят",  - вспомнил Кавенант слова Морехода. Великан
сделал все,  чтобы его не заметили,  чтобы Фоул не  узнал  о  том,  что  он
перебрался через Убийственный Жар.  Больше всего ему хотелось не двигаться,
остаться тут,  на коленях,  пока огонь и печаль не  испепелят  его,  но  он
заставил себя подняться.
     "Мореход! Друг мой!"
     Неуклюже ступая,  он  повернулся  спиной  к  лаве,  точно  в  ней были
похоронены все его жертвы, и двинулся во тьму.
     Вскоре он перевалил через невысокий бесплодный гребень и упал  на  дно
лощины.  Усталость мгновенно одолела его,  и он провалился в сон,  такой же
мрачный, - лишенный солнечного света, как мир вокруг.


                                  Риджик Тоум

     Кавенант проснулся  с  едким вкусом серы во рту и с болью в сердце.  В
первый момент он не мог сообразить, где находится; не понимал, почему лежит
на голой земле, откуда у него в горле такой отвратительный вкус, почему над
ним небо, лишенное солнца; не мог вспомнить, почему остался один. Но спустя
некоторое время он почувствовал запах пота и болезни,  пробивающийся сквозь
серный смрад. "Пот, - пробормотал он. - Проказа". Он вспомнил.
     С трудом сев,  он прислонился спиной  к  склону  и  попытался  оценить
ситуацию.
     Обрывки мыслей   проносились   в   мозгу,   измученном   усталостью  и
страданием. Он знал, что ослаб от голода. "Все правильно, - сказал он себе.
- Так и должно быть".  Его ноги были изранены,  покрыты порезами, а рана на
лбу болела так сильно,  словно ему в череп всадили копье. "Все правильно, -
кивнул он, - так и должно быть". Но кожа у него хоть и пересохла, однако не
обгорела,  задубевшая от глины одежда тоже.  Некоторое время он  сидел  без
движения, пытаясь понять, каким образом ему удалось уцелеть.
     Должно быть.  Мореход  спас  его  от жара,  призвав на помощь свой дар
покорять  течение  -  не  зря  только  Великаны  умели  управлять  лодками,
сделанными из золотня.  Он склонил голову, вспомнив о доблести Морехода, не
зная, как сможет продолжить начатое без помощи своего удивительного друга.
     И все же  он  не  уронил  ни  одной  слезинки,  вспомнив  о  Великане;
казалось, у него не осталось больше слез. Он был прокаженный, а радость или
печаль - не их удел. "Никаких чувств", - решительно сказал он себе. То, что
произошло  около Колосса,  заставило его пережить чувства,  которые были не
для него.  Теперь он вновь ощутил,  что в душе все оцепенело. Он вернулся к
началу.  "Нечего  замахиваться  на  то,  что  выше  твоих возможностей",  -
напомнил он себе.
     Но дело еще не было закончено.  Его нужно было продолжить, встретиться
с  Презирающим  лицом  к  лицу  -  довести  до  конца,  если  это возможно,
выполнение той задачи,  которая привела его сюда. От еще не был свободен от
своих обязательств перед Страной. Лорд Фоул жаждал заполучить Белое Золото;
к хорошему или к дурному, с этим делом должно быть покончено.
     Он мог делать это как Баннор - бесстрастно и хладнокровно  -  или  как
Мореход  - пылко,  с полной самоотдачей,  - мог сражаться или уклоняться от
сражений,  мог действовать и так и эдак - это не играло  роли.  Главное,  у
него имелась тысяча причин,  которые толкали его к встрече с Презирающим. В
воспоминаниях перед ним вставали образы всех его жертв,  и они не позволяли
забыть о том, что ему открыта лишь одна дорога.
     И эта дорога должна была привести его к победе над Злом.
     Только поражение  Лорда  Фоула  придало бы смысл смерти всех тех,  кто
погиб во имя этой победы;  и  только  оно  одно  позволило  бы  ему  самому
уцелеть, остаться тем, кто он есть. А кто он есть?
     Томас Кавенант, Неверящий. Прокаженный.
     Он внимательно  вгляделся  в свое кольцо.  Оно болталось на похудевшем
пальце - тусклое,  лишь слабо отсвечивающее  серебром,  непокорное.  Тяжело
вздохнув, он заставил себя встать.
     Удивительно, что  после гибели Морехода он все еще оставался в Стране,
но это его мало беспокоило.  Возможно, дело было в разрушении Закона Смерти
- после того как это произошло. Презирающий мог оказаться способным сделать
что угодно.  Теперь,  когда Лорд Фоул забрал себе такую власть над  Землей,
все ее законы были искажены.
     Он направился  к  дальней  стороне лощины.  Ничем не обремененный - ни
припасами,  ни планами,  - он мог начать в любой момент и двигаться в любом
направлении.  Важно  было  не откладывать - всякое промедление грозило тем,
что он полностью обессилеет.
     Взобравшись на гребень невысокого холма,  он оглянулся И  тут  впервые
увидел Ясли Фоула.
     Крепость стояла  примерно  в  половине  лиги  от  него;  между  ней  и
Кавенантом расстилалось ровное пространство,  усыпанное песком  и  камнями,
такое  мертвое  и безнадежно унылое,  как будто здесь никогда никто не жил.
То, что он стоял на холме, создавало определенное преимущество, позволяющее
хорошо  разглядеть  весь  мыс  Риджик  Тоум,  в  дальнем  конце  которого и
находился Дом Фоула.  С другой стороны от Кавенанта был  крутой  обрыв;  он
слышал шум волн,  бьющихся о скалы,  и видел вдали темное, зеленовато-серое
море.
     Но он почти не обратил внимания на ландшафт  -  взгляд  его  приковали
Ясли.  Он уже слышал,  что большая часть крепости Лорда Фоула находится под
землей,  и сейчас убеждался  в  правдивости  этих  слов.  Мыс  заканчивался
высокой скалой,  где и находились Ясли. Две дозорные башни, такие высокие и
тонкие,  что они скорее походили на минареты, возносились вверх примерно на
несколько  десятков  метров,  а между ними на уровне земли виден был темный
провал  единственного  входа.  Больше  никаких  признаков  пребывания   тут
Презирающего  Кавенант не увидел.  Из верхних окон сторожевых башен отлично
просматривались  весь  мыс,  Убийственный  Жар   и   даже   большая   часть
Раздробленных   Холмов,   но   все  остальное  -  пещеры,  склады,  бараки,
собственные апартаменты Фоула,  в  том  числе  и  тронный  зал  -  все  это
находилось   под   землей,  в  скале.  Проникнуть  туда  можно  было  через
единственный вход или через подземные туннели под Раздробленными Холмами.
     Кавенант пристально смотрел в дальний конец мыса,  а  темные  окна  на
верхушках  башен слепо взирали на него,  словно бездушные глаза,  тусклые и
отвратительные.  В первый момент зрелище просто  ошеломило  его.  Но  когда
эмоции схлынули,  он начал размышлять о том,  как подойти ближе к крепости,
оставаясь незамеченным для стражей.  Хотя в башнях не было  видно  никакого
движения,  он не сомневался в том,  что они охраняются; вряд ли Презирающий
мог  оказаться  настолько  неосторожен.  Можно  было,  конечно,   дождаться
темноты,  но  где  гарантия,  что  он  не свалится с обрыва или не упадет в
какую-нибудь незаметную трещину в земле?
     Он обдумывал свою задачу так и эдак,  не находя решения,  но  в  конце
концов пришел к выводу,  что стоит попробовать просто подойти к Яслям.  Это
было не более невозможно,  чем все, что он делал до сих пор. Земля, которую
ему  предстояло пересечь,  была сильно изрыта,  вся в ямах,  щелях,  грудах
окалин и каменных обломков; в случае чего, ему было бы где укрыться.
     Он вернулся в лощину и по ней двинулся  к  обрыву.  Теперь  океан  был
совсем  рядом,  хотя из-за серных испарений лавы,  которыми по-прежнему был
насыщен воздух, не чувствовалось морских запахов; но он не обращал внимания
ни  на  что,  кроме  опасности,  которая  могла  подстерегать  его  по мере
приближения к обрыву.  Здесь он снова взобрался на высокий холм,  чтобы как
следует оглядеть окрестности.
     К своему  облегчению,  он  заметил в земле несколько больших расщелин.
Точно шрамы на изъеденной временем коже,  они тянулись от  самого  подножия
холма,  где  он  стоял,  через  весь  мыс.  Если  бы  ему удалось незаметно
пробраться в одну из них,  он смог бы без  опасений  почти  приблизиться  к
Яслям.
     Он порадовался тому, что за время этого похода, его белый некогда плащ
приобрел такой цвет, который позволял ему совершенно сливаться с окружающей
местностью. Собрав все свое мужество, Кавенант побежал вниз по склону холма
и свернул в ближайшую расщелину.
     Она оказалась недостаточно глубока,  чтобы он мог двигаться  в  полный
рост;  однако,  где ползком,  где пригнувшись,  он мог продвигаться вперед.
Правда,  ему постоянно приходилось продираться сквозь паутину, попадавшуюся
на каждом шагу.
     Здесь воздух был не только не горячим, как возле Убийственного Жара, -
напротив, в нем заметно ощущалось морозное дыхание зимы. Холод проникал под
одежду,  лицо и борода начали покрываться инеем. Земля была очень тверда, и
каменные обломки,  по которым приходилось ползти, причиняли сильнейшую боль
коленям. Голод терзал его неотступно. И все же, стараясь не обращать на все
это внимания, Кавенант неуклонно продвигался вперед.
     Выбравшись из расщелины,  он побежал, укрываясь то за грудой шлака, то
в  глубоких  ямах.  Но  в  конце концов он добрался до ровной поверхности -
настолько гладкой, что на ней совершенно невозможно было укрыться. Шум моря
был еще слышен;  иногда он ощущал сильное течение воздуха из вентиляционных
отверстий крепости.  Он  должен  был  заставить  себя  преодолеть  открытое
пространство,  должен  был  преодолеть  свой страх,  вызывающий нечто вроде
головокружения. И он сделал это. Добравшись до шероховатого подножия скалы,
на  которой  возвышались  сторожевые  башни,  он упал,  прижался к валуну и
некоторое  время  лежал,  тяжело  дыша,  дрожа  от  холода  и  со   страхом
прислушиваясь к звукам, доносящимся из башен.
     Однако не  было  никаких  признаков  тревоги  -  ни криков,  ни топота
бегущих ног;  он не слышал ничего, кроме звука своего собственного хриплого
дыхания.  Либо стражники и вправду его не заметили,  либо они уж очень тихо
подготовились к тому,  чтобы захватить его.  Собрав остатки сил,  он  начал
карабкаться по скале.
     Подъем давался   ему   с   величайшим   трудом.   Из-за   слабости   и
головокружения онемевшие пальцы лишь царапали скалу,  не в силах уцепиться,
ноги то и дело соскальзывали. Временами он останавливался с сильно бьющимся
сердцем,  когда слышал - или думал,  что слышит - то лязг внутри скалы,  то
шуршание  песка  за  спиной  -  звуки,  которые могли означать,  что кто-то
подкрадывается к нему.  Но потом он снова  заставлял  себя  ползти  дальше.
Слабый,  одинокий,  дрожащий,  беззащитный, одолеваемый головокружением, он
продолжал борьбу,  смысла которой не понимал.  Но он зашел слишком  далеко,
чтобы отступать.
     Теперь он забрался так высоко,  что ни о каком укрытии не могло быть и
речи,  однако его спасало то,  что под этим углом с башен уже  было  трудно
разглядеть  что-либо  на поверхности утеса.  На последних метрах подъема он
уже почти не боялся быть замеченным, сосредоточив все свои силы, внимание и
энергию на том,  чтобы просто передвигать руками и ногами,  подтягивая тело
вверх.
     Наконец он добрался до вершины.  Спрятавшись за огромным  валуном,  он
бросил  первый  взгляд  с близкого расстояния на то,  что представлял собой
вход в Ясли Фоула.
     Это было гладкое, симметричное, лишенное каких бы то ни было украшений
отверстие,  прорубленное  в  скале.  По  бокам  он  был обрамлен массивными
камнями, обточенными и отшлифованными, такими же серыми, как небо над ними,
и это делало его похожим на вход в священный склеп.
     Перед самым входом стояла удивительная фигура - высокая,  как Великан.
Существо имело три головы и три пары глаз - так, чтобы оно могло смотреть в
три  стороны  сразу;  его  поддерживали  три  мускулистые ноги,  похожие на
треножник. Три руки находились в постоянной боевой готовности. В каждой был
зажат сверкающий палаш,  и кожаная перевязь надежно защищала руку. Длинный,
обтянутый  кожей  щит  прикрывал  мощный  торс.  Существо  было   настолько
неподвижно, что Кавенант засомневался, живое ли оно. Но потом оно моргнуло,
и Кавенант заметил его жуткие желтые глаза. Они все время буравили взглядом
вершину утеса, высматривая врагов.
     Но если  существо  и  заметило  его,  оно  не  подавало  виду.  Спустя
некоторое время Кавенант понял,  в чем дело.  Страж был поставлен  в  таком
месте,  откуда  мог  обозревать весь мыс,  но не то,  что находилось рядом.
Теперь,  припав к земле  у  самого  входа  в  крепость,  Кавенант  оказался
недоступен его взгляду.  Но,  чтобы проникнуть в Ясли Фоула, ему непременно
нужно пройти мимо грозного стража.
     Он не представлял,  как можно это сделать - сражаться с существом явно
было  совершенно  бессмысленно.  Лежа на земле в ожидании некоего озарения,
которое подсказало бы,  что делать, он чувствовал, как растут в нем страх и
бессилие.
     Чувствуя, что,  если  и  дальше  лежать  здесь,  это  может привести к
полному параличу воли,  он постарался успокоить дыхание и собрать все  свое
мужество,  приглядываясь к камням,  стоящим у входа.  Единственное, что ему
приходило в голову - под их прикрытием подкрасться  поближе  и,  ворвавшись
внутрь,  попытаться  убежать от стража.  Он находился так близко,  что тот,
казалось, мог учуять его запах, услышать шорох движений и даже стук сердца.
     Но он не мог заставить себя сдвинуться с  места.  Он  чувствовал  себя
беззащитным, открытым для нападения со стороны тех, кто находился в башнях,
хотя стражники и не могли видеть его из окон.  Он боялся!  Как  только  его
заметят,  как  только страж увидит его,  в Яслях Фоула сейчас же поднимется
тревога.  В одно мгновение пойдут прахом  все  усилия  и  жертва  Морехода,
помощь  джехеринов  - все будет напрасным.  Как ему в одиночку сражаться со
всеми защитниками Риджик Тоум?
     Ясли Фоула представляли собой огромную крепость,  в которой не так  уж
трудно  затеряться.  Если  бы  ему  удалось  незамеченным  прокрасться мимо
стража,  тогда,  возможно,  его бы не поймали и  он  смог  бы  отыскать  ту
потайную   дверь,   о  которой  говорил  джехерин.  Но  это  ЕСЛИ  казалось
непреодолимым.  Он разрывался между нравственным  долгом  и  невозможностью
выполнить его и вспоминал о всех упущенных возможностях, оставшихся позади.
     Он обхватил пальцами камень и глубоко вздохнул.
     Но прежде чем он успел сдвинуться с места,  что-то обрушилось на него,
свалив с ног. Он боролся как мог, но железная хватка удерживала его руки за
спиной,  а ноги оказались прижатыми к земле.  Охваченный яростью и страхом,
он хотел закричать, но чья-то рука зажала ему рот.
     Он был совершенно беспомощен,  нападавший мог сломать  ему  шею  одним
движением.  Но схватившие его руки не причинили вреда - они лишь удерживали
его;  тот,  кому  они  принадлежали,  похоже,  ждал,  пока  он   перестанет
сопротивляться.
     Когда это произошло,  рука,  зажимавшая ему рот, осталась на месте, но
его неожиданно и быстро перевернули на спину.
     Он увидел   перед   собой   добродушное,   открытое   лицо    Морехода
Идущего-За-Пеной.
     Великан жестом приказал ему сохранять молчание и отпустил его.
     Кавенант обхватил  его  могучую  шею  руками  и прижался к ней,  точно
ребенок.  Радость,  словно солнечный свет, разогнала мрак его души, оживила
надежду и веру - как будто наступил яркий свежий рассвет прекрасного нового
дня.
     Мореход тоже  на  мгновение  обнял  его.  Потом,  отодвинувшись,   они
поглядели друг на друга, хотя Кавенант мало что мог видеть от слез. Великан
показал рукой,  куда надо двигаться, и они осторожно перебрались к подножию
одной  из  башен.  Здесь они по-прежнему были недоступны взгляду стража,  к
тому же шум волн заглушал их голоса.  Улыбаясь счастливой улыбкой,  Мореход
прошептал:
     - Пожалуйста,  прости меня.  Надеюсь,  я не причинил тебе вреда. Я все
время незаметно следил за тобой. Крикнуть я не мог, иначе это отродье Фоула
тут же услышало бы.  И я очень боялся,  что ты,  увидев меня,  от удивления
выдашь свое присутствие.
     Кавенант поморгал,  смахивая слезы.  Голосом,  дрожащим от  радости  и
облегчения, он сказал:
     - Простить тебя? Ты удержал меня от очевидной глупости.
     Мореход мягко рассмеялся, не в силах скрыть свою радость.
     - Ах, друг мой, ты не представляешь, как я счастлив снова тебя видеть.
Я боялся, что потерял тебя в Убийственном Жаре.., боялся, что ты захвачен в
плен.., боялся... Ах! Да мало ли что могло случиться с тобой!
     - Я  думал  -  ты  погиб,  -  с  трудом  сдерживая рыдания,  прошептал
Кавенант,  не сводя глаз с Великана,  точно опасаясь,  что тот может  снова
исчезнуть.
     Мореход выглядел на удивление хорошо.  Он был совершенно гол - вся его
одежда сгорела в огне Убийственного Жара, - но от головы до ног его могучая
плоть  казалась  совершенно  здоровой.  Прежняя ярость,  горевшая в глазах,
сменилась удивительной ясностью и улыбкой.  Все  тело  выглядело  мощным  и
крепким,  точно  из  мрамора;  и  за  исключением нескольких незначительных
царапин и ссадин,  которые он получил,  карабкаясь к Яслям Фоула,  даже все
его  старые  шрамы  исчезли  от  купания  в  огненной лаве.  Похоже,  он не
испытывал никакой боли.
     Физической боли, подумал Кавенант, глядя на него. Запрятанные где-то в
глубине души, боль и страдания совсем иного рода никуда не исчезли, никакой
Убийственный Жар не способен был избавить его от них.
     Глубоко вдыхая морской воздух, чтобы успокоиться, Кавенант повторил:
     - Я думал, что ты умер.
     - А я то же самое думал о тебе.  То, что ты жив, просто ошеломило меня
- так же,  как и тебя,  да?  Камень и море!  Я поклялся уцелеть.  Кавенант,
Презирающий никогда не победит мир, в котором такое возможно!
     Это так, согласился мысленно Кавенант. Вслух он сказал:
     - Но как.., как ты выбрался? Что случилось?
     - Я не вполне уверен...  Друг мой,  полагаю, ты слышал о кааморе, огне
печали. Плоть Великанов нельзя повредить обычным огнем. Эта боль очищает, а
не сжигает.  Таким образом мы. Бездомные, время от времени освобождались от
того,  что томило наши сердца.  И еще...  Может быть,  ты удивишься, но мне
кажется, что твоя дикая магия в какой-то степени мне помогла. Перед тем как
швырнуть тебя на берег,  я почувствовал, что какая-то мощная сила вливается
в меня - и она исходила от тебя.
     - Черт возьми...
     Кавенант с удивлением посмотрел на серебряный ободок на своем  пальце.
Черт  возьми!  И снова на память пришли слова Морэма;  "Ты сам и есть Белое
Золото".  Однако до сих пор он все еще не мог понять, что Высокий Лорд имел
в виду.
     - Вдобавок,   -   продолжал   Мореход,  -  земля  таит  в  себе  такие
таинственные животворные силы,  которых Лорд Фоул, Сердце Сатаны и Душегуб,
не   может  даже  вообразить  себе.  Та  Сила  Земли,  которая  по-дружески
разговаривала с  Береком  Полуруким,  сейчас  молчит.  А  может  быть,  она
говорит, но на другом языке, забытом людьми, которые сейчас живут на Земле,
- но она не угасла.  Земля не смогла бы  существовать,  если  бы  не  могла
противопоставить что-то хорошее и сильное такой язве, как Камень Иллеарт.
     - Может быть,  - пробормотал Кавенант, едва ли слыша сам себя. То, что
Мореход сказал о кольце,  породило множество идей в его голове.  Среди  них
были и такие,  о которых он хотел бы забыть, о которых ему крайне неприятно
было говорить,  но спустя некоторое время он все же принудил  себя  сделать
это. - А ты... Ты уверен, что с тобой не произошло того же, что с Еленой..,
что тебя.., не оживили?
     Улыбка осветила лицо Великана.
     - Камень и море! Одно слово - Неверящий!
     - Ты уверен?
     - Нет,  друг мой,  - засмеялся Мореход.  - Я не уверен.  Но  меня  это
ничуть не беспокоит. Я лишь радуюсь тому, что у меня появился еще один шанс
тебе помочь.
     Обдумав слова  Великана,  Кавенант  пришел  к  выводу,  что   на   них
существует только один хороший ответ.
     - Тогда нам остается лишь делать что задумано, пока мы еще в силах.
     - Да.  -  Мореход  посерьезнел,  но  это  не  изменило его настроения,
представлявшего смесь радостного возбуждения и затаенной боли. - Мы должны.
Слишком многие в Стране погибли ради этого.
     - Надеюсь,  хоть  ты  что-нибудь  придумаешь.  -  Кавенант  постарался
справиться со своими опасениями. - Вряд ли страж просто пропустит нас, даже
если мы очень вежливо попросим его.
     - У меня есть кое-какие соображения на этот счет, - сказал Мореход и в
общих чертах объяснил, что он имел в виду.
     Обдумав сказанное, Кавенант заявил:
     - Это здорово.  Ну а если им известно о том,  что мы идем? А вдруг они
ждут нас.., внутри?
     Великан покачал  головой  и  сказал,  что в течение некоторого времени
вслушивался сквозь скалу в то,  что происходит  в  башнях.  Он  не  услышал
ничего, что могло бы навести на мысль о тревоге или беспокойстве - ему даже
показалось, что, может быть, там вообще никого нет.
     - Может быть,  Душегуб абсолютно не  сомневается  в  том,  что  мы  не
способны   добраться   к  нему  таким  путем.  Может  быть,  этот  страж  -
единственный, кто охраняет вход. Так или иначе, это мы вскоре узнаем.
     - Да, это уж точно, - пробормотал Кавенант. - Только я терпеть не могу
сюрпризов.   Неизвестно,   из-за   какого  угла  на  нас  может  обрушиться
смертельный удар.
     - Может быть, именно сейчас нам удастся отплатить ему за все.
     Кавенант кивнул - Я очень надеюсь на это.
     Они подползли обратно к камням и здесь разделились.  Следуя  указаниям
Великана,  Кавенант пополз дальше ко входу, укрываясь за камнями и стараясь
подобраться как  можно  ближе,  прежде  чем  его  заметят.  Он  двигался  с
максимальной  осторожностью,  кружным  путем.  Наконец  перед ним оказалось
открытое пространство,  простирающееся  метров  на  сорок.  Это  расстояние
ужаснуло его, но он не видел другого выхода. Он не собирался прокрадываться
мимо стража; он лишь хотел сделать так, чтобы тот заколебался, не зная, что
предпринять.
     "Давай, Кавенант,  - мысленно прикрикнул он сам на себя. - Сделай это.
Здесь не место для трусов".
     Глубоко вздохнув,  он выругался в  свой  адрес  и  шагнул  в  открытое
пространство.
     И сразу же ощутил,  что взгляд стража остановился на нем, но попытался
не обращать на это внимания и зашагал ко входу,  придав  себе,  по  крайней
мере внешне,  бесстрастный вид.  Сцепив за спиной руки и насвистывая сквозь
зубы,  он шел вперед,  как будто не сомневался,  что ему  открыт  свободный
доступ в Ясли Фоула.
     Он избегал взгляда стража,  чувствуя, что тот может уничтожить всю его
решимость.  И все же  этот  взгляд  жег  -  вся  кровь  отхлынула  от  лица
Кавенанта.  Однако,  дойдя до одного из полированных камней непосредственно
рядом со входом, он заставил себя поглядеть в лицо стража.
     Непроизвольно споткнувшись, он перестал свистеть. Желтые глаза стража,
казалось, пронзили его насквозь, добравшись до самых потаенных глубин души.
Как будто ему было известно о Кавенанте все и это все вызывало у него  одно
чувство  -  презрение.  На мгновение у Кавенанта возникло ужасное ощущение,
что это существо и есть сам Презирающий.  Но он тут же понял,  что  это  не
так.  Подобно  множеству  других  тварей,  это  создание  было сотворено из
исковерканной плоти - еще одна жертва трудов Лорда Фоула.
     С притворной дерзостью Кавенант сделал еще шаг, пока не оказался почти
в  пределах  досягаемости  мечей  Стража.  Тут он остановился и внимательно
оглядел  его  с  головы  до  ног.  После  чего  посмотрел   прямо   в   его
завораживающие, полные злобной силы глаза и произнес как можно более наглым
тоном:
     - Не сообщай Лорду Фоулу, что я здесь. Я хочу сделать ему сюрприз.
     Как только прозвучало слово "сюрприз",  он  неожиданно  вытащил  из-за
спины правую руку,  на указательном пальце которой сияло кольцо,  и вытянул
его вперед, точно собираясь обрушить на стража всю мощь своей дикой магии.
     Страж прыжком занял оборонительную позицию,  все три его руки  тут  же
повернулись в сторону Кавенанта В это мгновение Мореход спрыгнул с верхнего
свода над входом в Ясли.
     Приземлившись, он рванулся вперед,  обогнул стража и сбил его  с  ног.
Тот рухнул, размахивая своими палашами.
     Мореход тут  же  навалился на него.  Страж был такой же огромный,  как
Великан,  может быть, даже больше. И он был вооружен. Но Мореход обрушил на
него  такие  мощные  удары  своих кулаков,  так сильно придавил сверху всем
телом,  что страж не смог защититься. После двух ударов кулаком в основание
шеи  страж  обмяк  Мореход  тут  же  схватил  один  из  палашей,  собираясь
обезглавить потерявшего сознание стража.
     - Мореход!  - протестующе воскликнул Кавенант.  Великан,  с занесенным
палашом, поднял голову и удивленно взглянул в лицо Кавенанта.
     - Не убивай его.
     Тяжело дыша от напряжения. Великан сказал:
     - Придя  в  себя,  он поднимет на ноги все Ясли.  Весь его вид выражал
первобытную жестокость.
     - Хватит убийств, - хрипло ответил Кавенант. - Я их ненавижу.
     Какое-то время  Мореход  непонимающе  смотрел  на  Кавенанта.   Потом,
откинув голову, он расхохотался.
     Кавенант неожиданно  почувствовал  такую слабость,  что колени вот-вот
готовы были подогнуться под ним.
     - Так-то лучше, - с облегчением пробормотал он. Прислонившись к стене,
он ждал, пока у Великана пройдет приступ веселья.
     Резко оборвав смех, Мореход спокойно сказал.
     - Очень  хорошо,  друг  мой.  Смерть этой твари могла бы позволить нам
выиграть время - то самое драгоценное время, за которое мы могли бы сделать
свое дело и попытаться спастись бегством.  Но в конце концов,  замышляя все
это,  мы не думали о бегстве. - Он бросил палаш прямо на стража, все еще не
пришедшего в сознание.  - Пока он тут валяется,  мы выполним свою задачу, а
что касается бегства...  Что же,  это не главное.  - Он криво  улыбнулся  и
продолжал:
     - Однако   чует   мое  сердце,  что  этот  щит  может  пригодиться.  -
Наклонившись над стражем,  он отцепил со щита кожу  и  сделал  себе  что-то
вроде набедренной повязки.
     - Отлично, - вздохнул Кавенант; он и не помышлял ни о каком бегстве. -
Но тебе вовсе не обязательно погибать. Помоги только мне найти эту потайную
дверь и уходи.
     - Бросить  тебя?  -  Мореход  с выражением отвращения на лице поправил
свой кожаный наряд. - К тому же, чтобы выбраться отсюда, мне снова придется
пересечь Убийственный Жар, а я во второй раз не смогу сделать это.
     - Прыгнешь  в  море..,  уплывешь..,  не  знаю...  - Кавенанта охватило
ощущение,  что им надо торопиться, а не тратить время на разговоры у самого
входа  в  Ясли  Фоула.  -  Только  избавь меня от ответственности и за твою
смерть.
     - Как сказать,  - ответил Мореход.  - По-моему,  это я  несу  за  тебя
ответственность - ведь это я тебя вызывал. Кавенант поморщился:
     - Это меня не волнует.
     - А меня волнует,  - усмехнулся Мореход.  - Мне не нравится разговор о
том, чтобы я тебя бросил. Друг мой... Это не для меня.
     Они посмотрели в глаза друг другу;  и  во  взгляде  Великана  Кавенант
отчетливо прочел - так, как будто тот произнес это вслух, - что он не может
заставить своего друга изменить решение.  Все,  что он мог сделать - это  с
благодарностью   принять   помощь  Морехода.  Поняв  это,  Кавенант  тяжело
вздохнул.
     - Тогда пошли,  - мрачно произнес он.  - Я  не  собираюсь  больше  тут
торчать.
     Мореход взял его за руку, и бок о бок они вошли в темный зев входа.
     К их удивлению,  мрак рассеялся,  как только вход остался позади.  Они
обнаружили,  что находятся в зале овальной формы.  Весь он был освещен, как
будто сами стены светились холодным зеленоватым огнем,  точно сделанные изо
льда; все пространство было насыщено этим странным холодным свечением.
     Они невольно остановились,  оглядываясь.  На широкой  дальней  стороне
зала были видны два входа,  ведущие к дозорным башням, а в другом конце пол
плавно опускался,  переходя в широкую винтовую лестницу,  уходящую в  глубь
скалы.  Каменные стены зала были прекрасно отшлифованы - ни малейших следов
швов,  стыков,  трещин, но и никаких украшений и орнаментов; безукоризненно
симметричная  форма и столь же совершенное исполнение,  как будто идеальный
замысел его создателя воплотился в безупречном камне. Со всей очевидностью,
это  не было работой Великанов,  о чем свидетельствовали форма зала и столь
нехарактерное для них отсутствие орнаментальных деталей.  Это  было  своего
рода совершенство, хотя и не лишенное оттенка чего-то противоестественного.
     Кавенант с  удивлением  рассматривал  зал.  Мореход тут же пошел вдоль
стен,  разыскивая дверь, о которой говорил джехерин, а Кавенант, не отдавая
себе  отчета  в  том,  что  делает,  направился  к лестнице.  Здесь во всем
ощущалась древняя магия,  мощь,  оберегаемая ненавистью и вожделением;  она
проявлялась   в  мертвенном  свете,  в  резком  холодном  воздухе,  даже  в
сверхъестественной безупречности  каменных  стен.  Это  место,  пронизанное
холодным огнем,  и было Домом Лорда Фоула, его мастерской и тем источником,
откуда он черпал свою силу.  Все это бездушное творение свидетельствовало о
его  полной  и абсолютной власти.  Один только огромный зал,  в котором так
явно ощущался дух его создателя, заставлял врагов Презирающего ощущать себя
ничтожными   мошками,  безуспешно  пытающимися  укусить  гиганта.  Кавенант
вспомнил  слышанное  от  кого-то,  что  победить  Фоула  невозможно,   пока
существует Риджик Тоум. Теперь он верил, что это так.
     Подойдя к широкой винтовой лестнице, он обнаружил просторную площадку,
а за ней - ступени,  уходящие по спирали в сторону мыса. Сама лестница была
достаточно  широка,  чтобы  на  ней  могли поместиться в ряд пятнадцать или
двадцать человек.  Заглянув в ее  глубину,  Кавенант  отшатнулся  и  отошел
подальше от края,  стараясь смотреть на что угодно, только не на уходящую в
бесконечность лестницу,  повисшую над бездной.  Зрелище  безупречного  зала
помогло  ему  справиться  с головокружением,  преодолеть необъяснимый страх
перед высотой.
     Один раз ему уже удалось преодолеть головокружение - и не  упасть.  Он
отыскал взглядом площадку,  сделал шаг в ее направлении.., и замер. Опасное
очарование высоты тут же вылетело у него из головы.
     По ступенькам вверх мчался большой отряд юр-вайлов.
     Кавенант отступил в глубину зала.
     - Поторопись,  - сказал он Мореходу.  - Они идут.  Мореход все так  же
методично  продолжал  ощупывать  стены,  разыскивая  тайный проход,  и лишь
пробормотал:
     - Отлично спрятано.  Не понимаю, как можно так отшлифовать камень. Мой
народ в этом деле был не из худших, но такая стена вряд ли могла бы им даже
присниться.
     - У них и  без  этого  хватало  ночных  кошмаров,  -  скрипнул  зубами
Кавенант.  - Найди ее!  Эти юр-вайлы мчатся как вихрь.  - Вспомнив о твари,
которая стала причиной  его  падения  в  катакомбах  под  Горой  Грома,  он
добавил:
     - Может быть, они способны учуять запах Белого Золота.
     - Я  -  Великан,  - ответил Мореход.  - Работа с камнем у нас в крови.
Этот проход от меня не укроется.
     И тут его руки нащупали секцию стены, за которой ощущалась пустота. Он
быстро  обследовал  ее,  попытавшись  оценить  размеры  этой пустоты,  хотя
никаких видимых признаков дверного проема в идеально  отполированной  стене
заметно не было.
     Прикинув примерно,  где  находится  центр  этого  участка,  он  сильно
надавил.  На черной стене возникла мерцающая зеленая линия по краю двери, и
часть  каменной  плиты бесшумно заскользила вниз,  к полу,  открывая проход
внутрь.
     Мореход удовлетворенно потер руки.
     - Все  как  ты  приказал,  юр-Лорд,  -  заявил  он,  сделав  Кавенанту
приглашающий жест в сторону дверного проема.
     Мельком оглянувшись  на  лестницу,  Кавенант торопливо шагнул внутрь и
оказался в небольшом помещении.  Мореход последовал за ним, нагнув голову -
и  дверной  косяк,  и потолок в комнате были расположены не слишком высоко.
Пошарив ладонью по стене,  он тут же закрыл дверь, наблюдая за тем, как она
вновь   сливается   со  стеной  и  становится  неотличима.  Потом,  обогнав
Кавенанта, он двинулся по коридору, расположенному за комнатой.
     Здесь было так же светло и холодно,  как и  в  большом  зале.  Коридор
уходил  вниз,  в  глубины  мыса,  и  Кавенант  с надеждой посмотрел вперед,
надеясь,  что этот коридор  окажется  именно  тем,  который  им  нужен.  Он
чувствовал  слишком  большую  слабость и боялся,  что у него не хватит сил,
если им придется обшаривать все Ясли.
     Оба молчали,  не желая рисковать быть услышанными юр-вайлами.  Мореход
взглянул на Кавенанта, пожал плечами и устремился в глубину туннеля.
     Низкий потолок заставлял Великана идти на корточках, что не мешало ему
передвигаться достаточно быстро И Кавенант не  отставал  -  заметный  уклон
вниз   позволял   без   особого  труда  переставлять  усталые  ноги.  Точно
близнецы-братья, несмотря на все свои различия, неразрывно связанные друг с
другом  тем,  что  предшествовало  их  появлению  на  свет,  они  бок о бок
устремились сквозь скалу Риджик Тоум.
     Кавенант несколько  раз  падал,  пока  они  шли.  Ощущение,  что  надо
торопиться,  и страх возрастали, пока они пробирались по узкому коридору; и
эти чувства не прибавляли сил.  Напротив,  ему стало так муторно,  точно он
уже потерпел поражение.  Мертвенный холод сковывал его, пронизывая до самых
костей,  хотя через некоторое время он начал испытывать  от  него  странное
удовольствие - как будто,  измученный странствиями,  он наконец добрался до
своего последнего прибежища,  туда,  где его ждал домашний очаг.  Время  от
времени  он  ощущал  нависшую  над  этим местом,  где царила безупречность,
яростную,  ненасытную злобу.  В этой  атмосфере  удовольствие  и  презрение
ощущались  как  одно  и  то  же.  Ясли Фоула были местом обитания существа,
которое понимало,  что такое совершенство -  существа,  которое  ненавидело
жизнь не потому,  что она представляла для него какую бы то ни было угрозу,
но потому,  что сама ее смертность оскорбляла чувства,  составляющие основу
его  существования.  От  этого  измученные  ноги Кавенанта время от времени
переставали чувствовать камень под ногами,  и он падал головой вперед прямо
на спину Морехода.
     Тем не  менее  они  продолжали двигаться и в конце концов добрались до
конца туннеля.  За ним открылся ряд  совершенно  пустых  помещений  -  безо
всяких   украшений   и   мебели,   аккуратных,   симметричных;  создавалось
впечатление,  что здесь никто не живет,  а может быть,  и никогда не жил. И
все  же  холодный  зеленый  свет  сиял  везде,  отчего  все  было похоже на
сверкающий ледяной кристалл.  Пот на  бороде  Морехода  застыл  сверкающими
каплями,  похожими  на  изумруды,  и  он дрожал,  несмотря на свою отличную
закалку.
     За этими помещениями они обнаружили ряд ступенек,  которые  вели  вниз
через огромные пустые залы с галереями, где оратор мог бы произносить речи,
обращаясь к многотысячной аудитории. И снова - никаких признаков чьего-либо
присутствия.  Эта часть Яслей относилась к личным апартаментам Лорда Фоула;
сюда не допускались ни юр-вайлы,  ни какиелибо другие  твари.  Мореход  вел
Кавенанта  все  дальше и дальше сквозь это безупречное совершенство - вниз,
вниз,  все время вниз,  в самые глубины,  туда, где Лорд Фоул хранил Камень
Иллеарт.  Ощущение  печали  и  древнего  зла  Риджик  Тоум  становилось все
сильнее,  по мере того как  они  опускались  на  более  низкие  уровни.  Со
временем  Мореход так замерз,  что даже перестал дрожать,  а Кавенант шагал
позади,  чувствуя,  что веки у него слипаются,  и с трудом  удерживаясь  от
того, чтобы не заснуть прямо на ходу.
     Инстинкт, заставляющий их опускаться все ниже,  не обманул. Постепенно
Мореход начал ощущать,  что они приближаются к Камню;  излучение Зла  стало
почти осязаемым, заставляя вибрировать нервы.
     Наконец путь  им  преградила  стена.  Мореход  нашел  в  ней  еще одну
потайную дверь - таким же способом,  как первую - и открыл. За ней оказался
высокий  круглый  зал.  Пропустив вперед Кавенанта,  Великан закрыл дверь и
осторожно направился к центру зала.
     Точно так же,  как и все предыдущие, этот зал был лишен каких бы то ни
было  особенностей,  если  не  считать  того,  что  в нем имелось несколько
дверей. Мореход насчитал их восемь - все размещенные на идеально одинаковом
расстоянии друг от друга,  все внешне ничем не различающиеся, все сделанные
из хорошо отшлифованного камня.  Никаких  признаков  жизни  или  какой-либо
деятельности за дверями не ощущалось, однако нервы Морехода напряглись, как
только он повернулся лицом в ту сторону, где находился Камень.
     - Здесь,  - уверенно произнес он,  указывая на одну из дверей. - Здесь
тронный зал Риджик Тоум. Здесь Душегуб хранит Камень Иллеарт.
     Не глядя  на  друга,  он  подошел  к двери и прикоснулся к ней руками,
проверяя свою догадку.
     - Да, - прошептал он. - Это здесь.
     Страх и ликование боролись в его душе;  прошло некоторое время, прежде
чем он заметил, что Кавенант молчит.
     Он надавил руками на дверь, чтобы проверить ее прочность.
     - Кавенант,  -  сказал  он  через  плечо,  -  друг мой,  конец близок.
Осталось немного,  собери все свое мужество.  Я разобью дверь. Как только я
сделаю это,  ты должен сразу же вбежать в тронный зал. Иди к Камню - прежде
чем какая-либо сила помешает тебе.  - И снова от Кавенанта не было никакого
ответа. - Неверящий! Мы у цели, теперь не время колебаться.
     Чужим, отрывистым голосом Кавенант сказал:
     - Тебе  нет  необходимости  ее  разбивать.  Мореход  резко обернулся и
отскочил от двери.
     Неверящий стоял в центре зала - и не только он.
     Рядом с ним стоял один из вожаков юр-вайлов.  Из ноздрей его  сочилась
отвратительная  слизь,  а  в руках он держал железные кандалы,  соединенные
цепью.
     Мореход в ужасе наблюдал,  как они сомкнулись на запястьях его  друга.
Потянув за цепочку, юр-вайл подвел Кавенанта к двери в тронный зал.
     Великан кинулся  на  помощь  Кавенанту,  но  его  остановил  страшный,
темный, горящий взгляд его глаз; в них Мореходу почудилось нечто совершенно
непонятное.  Неверящий  пытался этим взглядом сказать ему что-то - то,  для
чего у него не было слов.  Мореход представлял,  что порождения Дьявольской
Мглы  способны  сделать с Кавенантом,  но все же...  Чтобы человек вот так,
сам, добровольно подчинился им... Это не укладывалось у него в голове.
     - Кавенант! - протестующе воскликнул он.
     Мгновение взгляд  Кавенанта  словно   пытался   просверлить   Морехода
насквозь,  а  потом  метнулся прочь,  заставляя Великана посмотреть в ту же
сторону.  Вопреки собственному желанию,  Мореход повернулся  и  увидел  еще
одного  Великана,  стоящего  на  другом конце зала - руки в боки и свирепая
ухмылка на лице.  Мореход  сразу  же  узнал  его;  это  был  один  из  трех
братьев-близнецов, которые стали жертвами Опустошителей. Подобно Елене, эта
измученная душа была поднята из праха, чтобы служить Душегубу.
     Прежде чем Мореход успел опомниться,  дверь тронного зала открылась  и
тут же захлопнулась за Кавенантом.
     В то  же  мгновение  распахнулись  все остальные двери и толпа оживших
монстров ринулась в зал.


                                   Неверящий

     Резко обернувшись,   Мореход  понял,  что  окружен.  Множество  тварей
набилось в зал;  их было больше чем достаточно,  чтобы просто задавить  его
своей массой, даже не применяя оружия. Но они не нападали. Они стояли вдоль
стен,  сгрудившись у каждой двери, чтобы отрезать ему путь к отступлению, и
напряженно  наклонившись вперед,  как будто жаждали разорвать его на куски.
Но они предоставили сделать это ожившему Великану.
     Мореход повернулся лицом к монстру,  который  медленно  надвигался  на
него, злорадно ухмыляясь.
     - Приветствую тебя,  Мореход,  - произнес он скрипучим голосом. - Тот,
что предал свой род. Ты - мой товарищ, и я хочу поздравить тебя. Ты отлично
послужил  хозяину.  Мало  того,  что ты бросил наших соплеменников во время
расправы,  когда наш род был стерт с лица земли;  теперь  ты  доставил  это
ничтожество  с  его  Белым  Золотом,  которому он не смог найти применения,
прямо в руки Презирающего,  Сердца Сатаны и  Душегуба.  Отлично  сработано!
Приветствую и поздравляю тебя,  товарищ мой!  - Он произнес слово "товарищ"
подчеркнуто презрительным тоном. - Я - Насмешник. Это я убил всех Великанов
Коеркри, взрослых и детей.
     Смотри на дела всей своей жизни, ты, который предал свой род. Смотри и
будь безутешен!
     Мореход отступил на несколько шагов,  ни на секунду не отрывая взгляда
от лица ожившего Великана.
     - Возмездие!  - усмехнулся Насмешник.  - Вот чего ты жаждешь, и я вижу
это на твоем лице.  Ты не собираешься  падать  духом  и  отчаиваться  -  ты
настолько туп,  что до тебя не доходит,  что ты наделал. Именем хозяина! Ты
не подумал даже о том,  что будет с твоим ничтожным другом. В твоем сердце,
товарищ мой,  одна лишь жажда возмездия! Ты смотришь на меня и веришь, что,
несмотря на все неудачи твоей жизни,  сейчас ты,  по крайней  мере,  можешь
отомстить  за все свои потери.  За свои собственные преступления!  Ты,  кто
бросил свой род,  - я читаю все  это  на  твоем  лице.  Твое  сердце  горит
желанием  разорвать  меня  на клочки собственными руками.  Глупец!  Разве я
похож на того, кто боится тебя?
     Не отрывая взгляда от  глаз  твари.  Мореход  занял  позицию,  которая
позволила бы ему относительно свободно двигаться. Насмешнику удалось своими
словами задеть его - они напомнили ему,  что такое сладость  возмездия.  Он
уже  не  раз  убивал.  Ему  было знакомо наслаждение,  которое испытываешь,
своими руками уничтожая врага.  Страстное желание обуяло его,  он задрожал,
мощные мышцы вздрогнули и напряглись.
     - Давай  попытайся,  - продолжал оживший мертвец.  - Дай волю страсти,
которая обуревает тебя. Ты веришь, что можешь таким образом оправдаться? Ты
настолько  слеп?  Товарищ  мой!  Тебе нет оправданий.  Даже если бы ты смог
пролить столько крови,  чтобы затопить ею всю Страну от края и до края, все
равно тебе не удалось бы отмыться!  Дурак! Слабоумный дурак! Если бы хозяин
не управлял тобой, ты все равно так быстро сделал бы то, что ему нужно, что
это даже не доставило бы ему никакого удовольствия.  Иди, товарищ! Нападай!
Я уже мертв. Как тебе удастся снова убить меня?
     - Я попытаюсь сделать это, - процедил Мореход. - У меня есть способ.
     Совершенно ненужная, дразнящая болтовня монстра подсказала ему то, что
он  хотел  знать.  Твари у стен могли расправиться с ним в любой момент - и
все же они не делали этого,  пока Насмешник дразнил его.  Следовательно,  в
планы  Душегуба  не входило уничтожить его прямо сейчас - следовательно,  и
Кавенант был все еще  жив.  Может  быть.  Лорд  Фоул  рассчитывал  каким-то
образом использовать Морехода против Неверящего.
     Но Мореход  прошел  через  каамору  Убийственного Жара - и уцелел.  Он
слегка развернулся,  все его тело напряглось.  Однако  вместо  того,  чтобы
наброситься  на Насмешника,  он изо всех сил оттолкнулся ногами и ринулся к
дверям тронного зала.
     Твари, стоящие перед ними,  от неожиданности  шарахнулись  в  стороны.
Всей  мощью  своих  кулаков Мореход обрушился на дверь.  Не рассчитанная на
столь могучие удары,  она с пронзительным  треском  раскололась  и  рухнула
внутрь.
     Он оказался  в  круглом зале,  отличающемся от предыдущего только тем,
что имел меньше дверей и был выше - как будто иначе он не смог бы  вместить
в себя ту огромную силу,  которая находилась в нем. Прямо напротив Морехода
стоял огромный трон.  На дальнем его краю из старой, ноздреватой скалы было
вырезано  возвышение  для  Презирающего  в  форме  челюстей  с крючковатыми
зубами, готовыми, казалось, хватать и рвать. Этот трон и его основание были
единственным убранством в Яслях Фоула,  которые не были идеально обработаны
и отшлифованы.  Казалось,  трон  был  каким-то  образом  испорчен,  искажен
воздействием  постоянного присутствия злобного духа Лорда Фоула.  В нем как
будто пророчески воплотилась судьба  всех  безупречно  обработанных  камней
крепости Риджик Тоум.
     Прямо перед троном на полу лежал Камень Иллеарт.
     Камень был  меньше,  чем  предполагал  Мореход;  казалось,  он  мог бы
поднять его одной рукой.  И все  же  сверкание  Камня  ударило  его,  точно
огромный  кулак.  Он пылал не так уж сильно - освещение в зале,  которое им
создавалось,  было лишь не многим ярче,  чем где-либо в другом месте Риджик
Тоум,  -  но  он  казался ужасающим воплощением абсолютного холода.  Камень
пульсировал,  словно  безумное  сердце,  испуская  яростные  вспышки  своей
разрушительной энергии.  Это сияние остановило Морехода, словно он ударился
о невидимую стену;  он замер,  и ему показалось,  будто вся  его  кожа  под
влиянием изумрудного свечения покрывается льдом.
     Некоторое время он пристально глядел на Камень,  ужасаясь его мощи, но
затем потрясенный Мореход ощутил воздействие еще одной силы,  находящейся в
тронном зале.  Силы, не подчиняющейся Камню, но дополняющей его. Силы более
тонкой,  более коварной,  но не менее могучей. Повернувшись, Мореход увидел
хозяина Камня.
     Перед ним был Лорд Фоул.
     Он определил,  что  это Презирающий,  скорее чутьем,  чем зрением.  По
существу,  Лорд Фоул был невидим,  хотя там,  где он находился,  в  воздухе
образовалась  пустота,  подобная тени вертикально стоящего человека - тени,
обозначающей не столько присутствие, сколько отсутствие человека. Именно по
ней  можно  было  определить,  где  он  находится;  по краям тени проступал
светящийся зеленый контур.  Из этого участка пространства  исходил  сильный
запах эфира.
     Он стоял  несколько в стороне от Камня,  спиной к двери и Великану.  А
перед ним, лицом к Мореходу, стоял Томас Кавенант.
     Больше в зале никого не было; захвативший Кавенанта юр-вайл исчез.
     Кавенант, казалось,  не  осознавал,  что  на  нем  цепи,   сковывающие
запястья. Он явно даже не пытался бороться и выглядел как человек, дошедший
до последней стадии изнурения. Страдание проступало на его истощенном лице,
а взгляд измученных, опустошенных глаз был прикован к Лорду Фоулу.
     Ни Кавенант,  ни Лорд Фоул не заметили появления Морехода, несмотря на
грохот,  которым оно сопровождалось;  они  были  полностью  поглощены  друг
другом.  Между ними как будто происходил какой-то торг, но чего он касался.
Мореход мог только догадываться.  Однако Великан видел,  к чему он  привел.
Как  раз в тот момент,  когда Мореход обратил внимание на Кавенанта и Лорда
Фоула,  Презирающий поднял свою едва светящуюся руку и ударил Кавенанта  по
лицу.
     Мореход, громко вскрикнув, тут же бросился на помощь другу.
     Но не  успел сделать и двух шагов,  как целая орава тварей ворвалась в
зал сквозь разбитые двери  и  обрушилась  на  него,  придавив  к  полу.  Он
сопротивлялся  изо  всех  своих сил,  но противников было слишком много.  В
мгновение ока они скрутили его,  подтащили  к  стене  и  приковали  цепями,
настолько прочными и тяжелыми,  что даже ему было не под силу их разорвать.
Оставив его в таком беспомощном положении,  твари тут же  покинули  тронный
зал.
     Ожившего Великана  с  ними не было - он уже выполнил свою задачу.  Или
провалил ее и был изгнан в небытие вновь?
     Теперь Мореход мог только наблюдать за Лордом Фоулом  и  Кавенантом  -
всего лишь как зритель.
     Как только  твари  убрались из зала.  Презирающий в первый раз обратил
свое  внимание  на  Морехода.  Сияющая  зеленая   полутень   переместилась,
оказавшись  перед Великаном,  и он увидел глаза Презирающего.  Они являлись
единственной видимой частью Лорда Фоула.
     Эти глаза походили на клыки, гнилые и желтые, и горели такой неистовой
злобой,   что  у  Морехода,  который  хотел  подбодрить  Кавенанта  криком,
перехватило горло.
     - Заткнись,  - ядовитым тоном произнес Лорд Фоул,  -  или  я  испепелю
тебя, прежде чем придет твой срок.
     Мореходу не  оставалось  ничего  другого,  как  повиноваться.  Он лишь
разинул рот,  точно задыхаясь от холодного смрада,  и продолжал  беспомощно
наблюдать за происходящим.
     Глаза Презирающего довольно замерцали, он вновь вернулся к Кавенанту.
     Когда Лорд  Фоул ударил его,  Кавенант упал и теперь лежал,  униженным
жестом   прикрывая   лицо   скованными   руками.   Пальцами,    потерявшими
чувствительность,  он водил по лицу,  словно пытаясь определить, есть ли на
нем следы крови.
     Его истерзанные  нервы   напряглись   до   предела   от   губительного
присутствия Лорда Фоула.  Он знал,  что проказа, распространение которой до
этого временно приостановилось,  сейчас вновь набрала силу,  захватывая  не
только   новые   участки   тела,  но  и  саму  душу,  точно  корни  дерева,
разыскивающие малейшие трещины в камне,  чтобы разрушить его.  Он  был  так
слаб  и утомлен,  что любой внезапно оживший перед ним ночной кошмар мог бы
мгновенно остановить его сердце.
     Но когда он опустил свои окровавленные руки - от  прикосновения  Лорда
Фоула  его  губы  тут  же  почернели  и распухли,  - когда снова взглянул в
сторону Презирающего,  то уже не был ни жалким,  ни униженным. Он больше не
ощущал, что потерпел поражение.
     - Будь  проклят,  -  пробормотал  он.  - Будь проклят.  Я так легко не
сдамся.
     Он крепко стиснул кольцо.
     Глаза Презирающего яростно вспыхнули,  но,  стараясь сдержать себя, он
сказал насмешливо-отеческим тоном:
     - Давай,  Неверящий. Хватит тянуть. Ты прекрасно понимаешь, что против
меня ты бессилен.  Здесь,  у себя дома, я во всех отношениях выше тебя. И у
меня есть Камень Иллеарт. Я могу остановить луну, вызвать из глубоких могил
мертвецов и,  если вздумается,  обратить все в руины. Без малейшего труда я
могу разорвать твое жалкое смертное тело на куски и развеять по ветру.
     "Тогда сделай это", - про себя пробормотал Кавенант.
     - И  все  же  я  предпочитаю  пока  подождать.  Я  вовсе  не собираюсь
причинять тебе какой бы то ни было вред.  Вложи свое кольцо в мою руку -  и
твоим мучениям придет конец. Это - совсем небольшая цена. Неверящий.
     "Я так легко не сдамся".
     - Я  щедро  вознагражу  тебя.  Хочешь  вместе со мной править Страной?
Пожалуйста. Ты сам убедишься, что лучше меня тебе хозяина не найти. Хочешь,
чтобы  твой  друг  Мореход  остался  жив?  Я  не буду возражать,  хотя он и
оскорбил меня.  - Мореход протестующе зазвенел цепями,  но  ни  одно  слово
по-прежнему  не  слетело  с  его  языка.  -  Хочешь быть здоровым?  Никаких
сложностей. Смотри!
     Лорд Фоул взмахнул полупрозрачной рукой,  и перед взором Кавенанта  на
мгновение  все  подернулось  рябью.  И сразу же он почувствовал,  что кровь
забурлила в нем с необыкновенной силой. Нервы ожили, но все его страдания -
боль,  голод,  слабость  - исчезли.  Тело,  казалось,  звенело каждой своей
клеточкой, торжествуя возрождение жизни.
     Кавенант остался неподвижен.  Вновь обретя голос,  он произнес  сквозь
зубы:
     - Меня не волнует здоровье. Ты научил прокаженных ненависти.
     - Ничтожество!  - закричал Лорд Фоул, и так же внезапно Кавенант снова
ощутил себя больным и умирающим от голода.  - На колени!  Я  заставлю  тебя
вымаливать  у  меня  хотя  бы  крошечную  частицу жизни!  Научил ненависти?
Значит, они мудры. Я покажу тебе, каков истинный лик ненависти!
     Мгновенно собственная несокрушимая ненависть Презирающего из его давно
сгнивших  глаз хлынула на Кавенанта,  который с трудом удержался,  чтобы не
броситься на него.  И тут Лорд  Фоул  презрительно  засмеялся.  Этот  звук,
похожий на тот,  который издают трущиеся друг о друга валуны, потряс воздух
тронного зала,  заставил даже пол ходить ходуном, точно он был обыкновенной
трясиной,  а не частью каменной скалы. Когда приступ смеха закончился. Лорд
Фоул сказал:
     - Ты - почти мертвец,  ничтожество,  искалеченный жизнью  больше,  чем
других  калечит  смерть.  И все же ты отвергаешь меня.  Ты отказываешься от
здоровья и власти..,  даже от дружбы. Я заинтересован.., и я подожду. Я дам
тебе время обдумать, насколько такое поведение безумно. Объясни мне, почему
ты так упорствуешь в своей глупости?  ;  - Потому что я ненавижу тебя, - не
колеблясь, ответил Кавенант.
     - Это  не причина.  Множество людей убеждены в том,  что они ненавидят
меня, но они слишком трусливы, чтобы не придавать значения таким вещам, как
глупость, безрассудная храбрость, притворство и лесть. Но меня не обманешь.
Ответь правду, ничтожество.
     - Потому что я люблю Страну.
     - О,  несомненно!  - презрительно засмеялся Лорд Фоул. - И все же я не
могу поверить, что ты настолько туп. Страна - не твой мир, с какой стати ты
должен проявлять верность по отношению к ней? С самого начала она требовала
от тебя того, что ты не мог сделать. Ты изображал из себя человека, который
хранит верность под угрозой смерти ради такой ерунды,  как одежда,  которую
кто-то  тебе  подарил,  или  обед,  на  который тебя пригласили по случаю -
верность грязным плащам и всяким жалким людишкам.  Нет,  ничтожество, ты не
убедил меня.  И снова я спрашиваю тебя: скажи мне, почему ты так глуп? - Он
сделал ударение на слове "почему".
     "Страна прекрасна,  -  со  вздохом  подумал  Кавенант.  -   А   ты   -
безобразен". С трудом преодолев усталость, он ответил:
     - Потому что я не верю.
     - Нет?  - оживился Презирающий. - Все еще нет? - Он снова презрительно
засмеялся.  - Да тебе цены нет! Я все больше убеждаюсь, что ты мой человек.
У  меня  ты  стал  бы  шутом  и  облегчил бы мое тяжкое бремя...  Как можно
ненавидеть или любить то, во что ты не веришь?
     - И тем не менее.
     - Как можно не верить в то, что ты любишь или ненавидишь?
     - И все-таки.
     Лорд Фоул снова засмеялся:
     - Может быть,  я ослышался?  Ты.., после того как мой Враг сделал все,
используя свою силу, чтобы подчинить тебя себе.., ты все еще полагаешь, что
это сон?
     - Это - иллюзия. Но никакого значения это не имеет. Это не важно.
     - А что тогда важно, презренный?
     - Страна. Ты.
     И снова Презирающий засмеялся - на этот раз  коротко  и  зло.  В  этих
звуках  ощущалось  беспокойство,  как будто он обнаружил в Кавенанте нечто,
чего не понимал.
     - Страна и Неверие!  - усмехнулся он.  - Ты  бедная,  заблудшая  душа!
Невозможно иметь и то и другое. Они исключают друг друга.
     Но Кавенант  понимал  больше;  после  всего,  что с ним произошло,  он
понимал больше.  Только утверждая и то и другое,  только принимая  обе  эти
противоположности,   сохраняя   целостность  обеих,  удерживая  между  ними
равновесие,  только двигаясь вперед не между ними,  а вместе с ними, он мог
сохранить  и  то и другое - и Страну,  и себя,  мог нащупать то место,  где
параллельные прямые его невыполнимой  задачи  пересекаются.  Парадоксальный
подход.  Однако  он  чувствовал,  что  именно такой подход позволял понять,
зачем он оказался  в  Стране.  Вот  почему,  глядя  на  пустую  тень  и  ее
изумрудную  кромку,  ощущая  на  себе  всю мощь Презирающего,  он не сказал
ничего,  а только подумал: "Нет, не исключают, Фоул. Ты ошибаешься - все не
так просто. Если бы все было так просто, я бы давным-давно нашел выход".
     - Впрочем,  мне  уже  начинает  надоедать  слушать  твои  глупости,  -
продолжал между тем Лорд Фоул. - Мое терпение не безгранично. И есть другие
вопросы,  которые  мне  хотелось  бы  выяснить.  Не  будем говорить о твоем
вторжении в мои владения.  На это легко получить ответ. Каким-то непонятным
образом  ты  подкупил множество моих подданных,  в результате чего я дважды
получал ложные сообщения о твоей гибели. Но, как я уже сказал, оставим это.
Я вырву из них всю душу и в конце концов узнаю правду.  Ответь вот на какой
вопрос, презренный. - Он придвинулся так близко, как будто хотел проникнуть
в  самое  сердце  Кавенанта.  - Эта вольная магия не является частью твоего
мира,  а между тем именно она,  несомненно,  поколебала твое  Неверие.  Как
можно использовать силу, в которую ты не веришь?
     И тут  до  Кавенанта  дошло,  почему Лорд Фоул проявлял по отношению к
нему такую явную снисходительность и тратил свое время на разговоры с  ним,
вместо  того  чтобы  просто  оторвать  ему палец и взять кольцо.  Лорд Фоул
боялся,  что Кавенант тайно владеет вольной магией,  что, смертельно рискуя
на  Испорченных  Равнинах,  в  Убийственном Жаре и Раздробленных Холмах,  а
затем позволив захватить себя в плен,  он  просто  скрывает  свою  силу;  и
делает он это для того, чтобы обмануть бдительность Лорда Фоула, напасть на
него неожиданно, застав врасплох.
     И у Фоула были основания для таких опасений -  так  или  иначе.  Посох
Закона больше не существовал.
     У Кавенанта  молнией  мелькнула  мысль,  что,  сыграв  на  этом страхе
Презирающего, он может каким-то образом помочь себе. И тут же понял, что не
станет этого сделать - ради себя самого,  ради того, чтобы его стойкость не
дала трещину под давлением собственной же двуличности.
     - Я не знаю,  как пользоваться дикой магией.  - Из-за опухших губ  ему
было  очень  трудно говорить.  - Не знаю,  как вызвать ее.  Но знаю,  что в
Стране она - реальная сила.  И знаю,  каким образом  можно  привести  ее  в
действие.  Я знаю,  как покончить с этим кровавым ледником,  который ты тут
устроил.
     У Презирающего не осталось никаких сомнений.  Он дико закричал, буравя
взглядом Кавенанта:
     - Ничего  ты  не  можешь!  Все,  я достаточно терпел твое высокомерие!
Говоришь,  ты прокаженный?  Но ты пока не знаешь по-настоящему,  что  такое
проказа. Я покажу тебе это!
     И тут  же  его  сила  бросилась  на  Кавенанта со всех сторон,  словно
мириады взбесившихся ос.  Пустая тень Презирающего стала расти все  выше  и
выше,  наливаясь  мощью,  пока  и  Кавенант,  и  Мореход,  и тронный зал по
сравнению с ней не стали ничтожно малы;  казалось,  она заполнила собой все
Ясли,  а может быть,  и весь мир.  Кавенант почувствовал, что погружается в
разверзшуюся перед ним бездну.  Он закричал,  моля о помощи,  но  никто  не
помог ему. Точно раненая птица, он лежал на спине, не в силах пошевелиться.
     Запах эфира усилился, когда безжизненный голос над ними произнес:
     - Пади ниц предо мной и я спасу тебя.
     Мгновенно яростное,  нестерпимое  желание  так  и сделать пронзило его
душу.  Отчаяние колоколом билось в мозгу,  пытаясь сокрушить его решимость,
он  чувствовал  себя  растоптанным,  почти  погибшим  - и все же не сдался,
сохранив верность самому себе.  Он был прокаженный; Страны на самом деле не
существовало; он не собирался добровольно обрекать себя на смерть.
     Изо всех сил, на какие только был способен, он стиснул свое кольцо.
     Боль взорвалась  в черепе,  кромсая его на клочки,  точно хищные когти
рвали саму плоть мозга.  Боль была как огромная приливная волна,  с помощью
которой  Фоул  пытался  сокрушить  дамбу его решимости или перелиться через
нее.  Но Кавенант был слишком истерзан; руки и ноги ничего не чувствовали -
в том числе и боли;  холод так глубоко проник внутрь тела, что оно онемело.
Он был почти трупом - и это позволило ему остаться  непоколебимым  в  своем
внутреннем сопротивлении.
     Тогда Лорд  Фоул  попытался  проникнуть  внутрь  него,  слиться  с ним
воедино. Это предложение тоже казалось соблазнительным - он знал, что сразу
же исчезнут боль и непроходящая тревога,  не дававшие ему спокойно жил". Но
он уже так давно шел по своей  дороге,  что  не  способен  был  свернуть  в
сторону или отступить. Ведь он был Томас Кавенант, Неверящий и прокаженный.
Он отказался.
     Боль отступила так же внезапно,  как до этого возникла.  Осталось лишь
хорошо   знакомое   оцепенение,  отсутствие  всяких  ощущений,  но  к  нему
добавилось странное чувство,  будто где-то в этой огромной черной бездне он
потерял самого себя.
     Точно он  был нигде,  окруженный ничем;  он пристально смотрел на свои
руки, как будто надеясь в них обнаружить объяснение тому, что происходит.
     На первый взгляд они выглядели вполне обычно - крепкие, несмотря на их
истощенность;  отсутствие  двух  пальцев  на  правой  руке  напомнило о его
ущербности, заставив безмолвно застонать. Но кольцо было на месте, свободно
болталось на указательном пальце,  точно такое же, как всегда - если теперь
это имело хоть какое-то значение.
     И вдруг он заметил,  что руки начали покрываться красными пятнами - на
пальцах,  на суставах, на тыльной стороне ладоней. Постепенно увеличиваясь,
эти жуткие пятна источали гной,  выступая точно волдыри  и  захватывая  все
большую поверхность. В конце концов обе руки приобрели вид сплошных язв.
     Прямо у него на глазах руки разлагались, как будто он уже стал трупом.
Гнилая плоть отставала от костей,  смердя, точно зловонный, протухший гриб.
Сами  кости  скручивались,  ломались  и  вновь  срастались  уже  изогнутые,
изувеченные.  Черные,  липкие гангренозные опухоли  поползли  от  запястьев
вверх.
     Распад и  гниение  распространялись,  корежа кости сначала предплечий,
потом и самих плеч;  плоть свисала с них, словно рваное тряпье. Поглядев на
ноги,  Кавенант обнаружил,  что то же самое происходит и с ними - ноги были
изуродованы уже до колен.
     То, что он увидел,  заставило его затрепетать от ужаса - это был исход
его  болезни,  конец  долгого  пути,  которым  движется каждый прокаженный.
Проказа жрала его - и какой смысл теперь оставаться в живых?
     Однако в проказе он разбирался отлично;  он знал ее так хорошо,  точно
был  ее  верный  и  преданный любовник.  Ему было известно,  что так быстро
развиться она не может.  Но и это было еще не все. Он знал, чувствовал, что
это мерзкое,  гнилостное разложение не было, не могло быть итогом всего его
существования.  Что бы там ни утверждали его враги..,  что  бы  он  сам  ни
увидел в себе.., он был больше, чем просто обычный прокаженный.
     "Нет, Фоул! - внутренне воскликнул он. - Я так просто не сдамся!"
     - Том!  Том!  - закричал измученный,  хорошо знакомый голос.  Такой же
знакомый, как и любимый. - Не упрямься! Посмотри, что ты делаешь с нами!
     Он поднял взгляд и  увидел  Джоан;  она  держала  на  вытянутых  руках
Роджера,  их маленького сына. Оба выглядели так же, как и когда он видел их
в последний раз - так  давно!  Лицо  Джоан  казалось  печальным,  в  глазах
застыла  мольба,  как  будто  она  горько  сожалела о том,  что им пришлось
расстаться, и просила его понять, что заставило ее так поступить. Непонятно
почему, она была обнажена. Душа Кавенанта заплакала, когда он увидел то, от
чего был теперь отрешен  навсегда  -  ее  бедра,  грудь  и  прекрасное,  но
недоступное лицо.
     Роджер жалобно  захныкал и повернул беспомощное детское личико к отцу.
Кавенант с ужасом увидел,  что глаза его тусклы и подернуты пленкой  -  они
были наполовину слепы от проказы. На щеках рдели два неярких красных пятна.
     "Фоул! - внутренне взвыл Кавенант. - Будь ты проклят!"
     И тут  он  увидел  другие фигуры,  возникшие позади Джоан - там стояли
Морэм,  Лена и Этиаран;  Баннор и Хайл Трои.  Все лицо Морэма было изъедено
желтой  гнилью  и  покрыто  страшными волдырями,  из глаз непрерывно бежали
слезы.  У Лены выпали волосы, лысый череп был покрыт отвратительными узлами
будущих язв.  Этиаран ничего не видела - ужасные бельма застилали ей глаза.
Страшно изогнутые,  вывернутые конечности Баннора придавали  ему  уродливый
вид.  У Троя вместо лица была одна сплошная гангренозная маска, словно мозг
внутри его черепа превратился в огромный зловонный гнойник.
     За ними  толпились  другие  -  множество   людей,   которых   Кавенант
когда-либо встречал в Стране.  И все они были поражены болезнью, которую им
принес Кавенант. Измученные, потерянные, противные сами себе - бедные, ни в
чем не повинные, загубленные жизни.
     Увидя все   это,   он   взорвался.  Ярость,  так  долго  сдерживаемая,
выплеснулась наружу,  в  пустоту,  точно  лава  из  внезапно  проснувшегося
вулкана.
     - Фоул! - пронзительно закричал он. - Фоул! Ты не можешь сделать это!
     - Еще как могу, - последовал насмешливый ответ. - Я уже делаю это.
     - Остановись!
     - Отдай мне кольцо!
     - Никогда!
     - Тогда радуйся,  видя дела своих рук. Смотри! Теперь ты не одинок - у
тебя много товарищей по несчастью, таких же прокаженных, как и ты.
     - Я не позволю тебе сделать это! Презирающий язвительно рассмеялся:
     - Не только позволишь, но и поможешь - прежде чем умрешь.
     - Никогда! Будь ты проклят! Никогда!
     Бешенство овладело Кавенантом - такое же  яростное  и  всесокрушающее,
как поток магмы.  Гнев при виде этих толпившихся вокруг,  истерзанных людей
сокрушил внутри него все преграды,  им овладела решимость драться  за  свое
освобождение  - словно он был новорожденный младенец,  пытающийся вырваться
из материнской утробы на свет.
     Ему по-прежнему казалось, что он нигде, окруженный ничем - но он знал,
что  чувства  обманывают  его;  тело  его все еще стояло на коленях посреди
тронного зала.  Диким усилием воли прогнав галлюцинации, дрожа, он приказал
себе встать.  Глаза,  которые все еще находились под контролем Лорда Фоула,
были слепы, но он яростно прохрипел:
     - Я вижу тебя, Фоул.
     Глаза были ему не нужны - всеми своими обнаженными нервами  он  ощущал
вокруг себя эманацию мощной силы.
     Сделав три  тяжелых,  неуклюжих шага,  он и вправду увидел перед собой
Лорда Фоула,  который бросился ему наперерез, пытаясь остановить; но прежде
чем  он  смог это сделать,  Кавенант поднял руки и обрушил сжатые кулаки на
Камень Иллеарт.
     Его обручальное кольцо ударило по Камню,  и вспышка  невероятной  мощи
пронзила руки Кавенанта.  Зеленая и белая молнии взорвали воздух,  и все то
наваждение,  которым окружил его Лорд Фоул,  тут же  развеялось,  как  дым.
Кавенант  лежал  на  полу,  а  от  его  правой  руки поднимался вверх смерч
чудовищной силы.
     Он встал на ноги.  Согнув руку, сбросил кандалы, словно они были такой
же иллюзией, как то, от чего он только что освободился.
     Полупрозрачная тень Фоула в боевой готовности припала к полу между ним
и Камнем Иллеарт.  Глаза Презирающего  сверкали  желтым  огнем,  словно  он
стремился пронзить взглядом сердце Кавенанта.
     - Дурак!  -  взревел  он.  -  Ничтожество!  Здесь  правлю я!  Я - твой
единственный законный хозяин...  И лишь  я  один  могу  приказывать  Камню!
Попробуй только прикоснуться ко мне!
     С криком он обрушил на Кавенанта молнию своей силы,  которая ударила в
его руку и впилась в кольцо.  Белое Золото мгновенно изменилось -  холод  и
зеленое Зло просочились в металл, оскверняя его. И тут же снова тронный зал
исчез.
     Кавенант находился на  Смотровой  Площадке  Кевина.  Точно  титан,  он
возвышался  над каменной платформой и с помощью своего ставшего вредоносным
кольца в одиночку осуществлял новый Ритуал Осквернения Страны. Все здоровое
внизу  под  ним гибло и умирало.  Огромные золотни рушились,  распадаясь на
щепки.  Цветы увядали,  плоды алианты чахли и  превращались  в  пыль,  реки
мелели и высыхали.  Подкаменья и настволья рассыпались. Все живое погибало,
оставшись без приюта и пищи.  Он стал Лордом Разрушения более полного,  чем
то,  которое когда-либо существовало;  разрушения,  которое было совершенно
непоправимо.
     Никогда!
     Невероятным усилием воли он исторг зеленую силу из своего кольца..,  и
вернулся в тронный зал. Кольцо снова сияло чистым серебристым светом; ветер
его мощи утих, победив таинственную изумрудную силу.
     Ему стало почти смешно.  Камень не способен был подчинить себе его, он
был  болен,  безнадежно болен,  и никакое новое разложение не могло оказать
своего губительного воздействия на него.
     - У тебя был шанс,  - прохрипел он,  обращаясь  к  Презирающему  -  Ты
применил  всю  свою  грязную  силу  Теперь  -  мой  черед,  и ты не сможешь
остановить меня.  Ты нарушил слишком много законов А я - вне любого Закона.
Дикая  магия  не подчиняется ни одному из них,  значит,  и я тоже.  Закон -
единственное,  с помощью чего ты мог бы остановить меня.  А теперь Закон  -
это я сам.  Закон или мое желание,  это все равно.  - Ярость душила его, он
почти задыхался - Я - прокаженный, Фоул. Я способен выдержать все.
     И тут Презирающий бросился на него Положив руки на Камень, он вызвал к
жизни всю его мощь, и она обрушилась на Кавенанта.
     Точно тонны  камней  навалились  на него.  Он попытался освободиться с
помощью кольца,  но сила, с которой он попрежнему не очень умело обращался,
лишь опрокинула на спину его самого.  Однако он тут же понял, в чем ошибка.
Он пытался использовать  дикую  магию,  словно  она  являлась  оружием  или
орудием,  чем-то таким, что можно взять в руки и заставить действовать так,
как ему хотелось.  Но Высокий Лорд Морэм сказал:  "Ты сам - Белое  Золото".
Дикая магия была не тем, чем можно командовать; ее нельзя было использовать
хорошо или плохо, обращаться с ней мастерски или неумело. Теперь, когда она
пробудилась,  он понимал,  что она была частью, проявлением его самого. Ему
не нужно было ни концентрироваться на ней,  ни нацеливать ее; она стала его
плотью и кровью, отражением его собственных чувств.
     Громко вскрикнув,   он   отбил   нападение,  и  окружающая  его  стена
разлетелась прочь миллионом зловонных пылающих капель.
     Лорд Фоул ударил  снова.  Сила,  опалившая  воздух  между  ними,  была
направлена на кольцо Кавенанта. От столкновения двух мощных сил тронный зал
засверкал бело-зелеными взрывами;  послышался ужасающий грохот, словно весь
мир внезапно сошел с ума.
     Размах битвы испугал Кавенанта до глубины души,  едва не поколебав его
решимость. До сих пор он не представлял себе масштабов этой силы. Но ярость
и боль за Страну,  по-прежнему бушевавшие в нем,  поддержали его. Лучше чем
кто-либо другой в Стране он знал,  что Лорд Фоул не бессмертен -  не  может
быть бессмертен.  Остальные,  может быть,  и верили в это, но только не он.
Так его Неверие еще раз помогло ему.  Люди,  живущие  в  Стране,  не  могли
одолеть Зло,  потому что были убеждены в его незыблемости. Для Кавенанта же
Лорд Фоул был лишь живым воплощением какой-то части  его  самого  -  но  не
бессмертным, не богом. Его можно было победить.
     Именно с таким ощущением Кавенант, собрав все силы своей души, сердца,
плоти и крови,  вновь ринулся в бой. Он и мысли не допускал о поражении; не
думал и о том, какую цену придется лично ему заплатить за победу. Лорд Фоул
давил на него своей силой,  заставляя отодвигаться к стене,  к которой  был
прикован  Мореход.  Яростная  мощь  Камня  высасывала  из воздуха последние
остатки  тепла,  разрушая  все  вокруг.  Но  она  не  заставила   Кавенанта
заколебаться.   Дикая   магия  была  страстной  и  безграничной;  такой  же
безграничной,  как Время,  и такой же могучей,  как  сама  Земля  -  силой,
ограниченной только пределами его воли.  А эта воля росла,  становилась все
сильнее,  расцветала,  питаясь богатыми соками его ярости. С каждой минутой
он все больше обретал способность отразить любое нападение Презирающего.
     Почувствовав, что  может двигаться,  он отошел от стены.  Бело-зеленые
взрывы по-прежнему сотрясали воздух,  две силы сражались не на жизнь,  а на
смерть,  рвали  друг друга на клочки и тут же возрождались снова.  Кавенант
удивился тому, что Риджик Тоум еще цел; но Ясли выстояли, выстоял и тронный
зал.
     Постепенно Кавенанту удалось добиться того, что Лорд Фоул все дальше и
дальше отступал от Камня.  С каждым его шагом собственный  огонь  Кавенанта
сиял  все  ярче  -  не  касаясь  камня.  Презирающий  мог  управлять  своей
изумрудной  мощью  менее  успешно.  Его  усилия  стали  суматошными,  почти
бестолковыми.   Трон   покачнулся,   с   потолка  обрушились  куски  скалы.
Презирающий пронзительно вскрикнул.
     Кавенант продолжал наступать.  Внезапно  ему  пришла  в  голову  мысль
создать из своей силы стену, которая разделила бы Лорда Фоула и его Камень.
Как только это ему удалось,  Презирающий  закричал  и  бросился  на  стену,
пытаясь  пробить  ее.  Но  было  уже  слишком  поздно - стена,  возведенная
Кавенантом, окружила его со всех сторон, точно кокон.
     Но Кавенант на этом не остановился.  Со всей яростью своей многократно
усилившейся воли он, точно ястреб, бросился на самого Презирающего, пытаясь
проникнуть в его полутень.
     Кромка, окружавшая  Лорда  Фоула,  сопротивлялась,  осыпая   Кавенанта
дождем  искр.  Он  ощущал  ее  как нечто твердое,  закоснелое;  раскаленные
молнии, которые из нее извергались, казались просто детскими игрушками. Они
не  причиняли  Кавенанту вреда.  Ослепительно сверкая,  дикая магия снова и
снова посылала свои молнии и стрелы внутрь изумрудно переливавшейся  кромки
и, в конце концов, одним мощным взрывом разрушила ее.
     Она разлетелась  на  множество  осколков,  тронный зал вздрогнул,  как
будто  произошло  землетрясение.  Полутень  вспыхнула,  точно  кора  сухого
дерева,  стала  рваться,  отшелушиваться,  падая  на пол горячими кусками и
лохмотьями.
     Захваченный в тиски силой Кавенанта,  Лорд Фоул Презирающий постепенно
обретал   материальность,   превращаясь   в  телесное  существо.  Становясь
видимыми,  медленно проступили конечности,  как будто вылепленные из гипса;
старая, благородной формы голова, украшенная серебристой бородой, в которой
было  что-то  львиное;  величественное,  массивное  туловище.  Лишь   глаза
остались  прежними  - воплощение не коснулось их,  и взгляд,  обращенный на
Кавенанта, сверкал, исходя ядом.
     Полностью воплотившись.  Лорд  Фоул  сложил  на  груди  руки  и  резко
произнес:
     - Теперь  ты  видишь  меня таким,  каков я есть,  презренный.  - В его
голосе не ощущалось никаких признаков страха  или  того,  что  он  потерпел
поражение. - Ты воображаешь, что можешь повелевать мной? Глупец! Независимо
от твоей ничтожной мудрости и веры, я появился на свет задолго до того, как
твой собственный мир еще лежал в пеленках.  Все очень просто,  ничтожество:
Зло,  такое как я,  - единственный истинный плод опыта и мудрости.  Пройдет
время,  и  ты  будешь делать то же самое,  что и я.  Ты научишься презирать
человеческие существа - их мелкую ненависть,  которую они ошибочно называют
любовью,  верой, надеждой и верностью. Ты поймешь, что легче управлять ими,
чем проявлять терпение,  - легче и  лучше.  Ты  не  найдешь  другого  пути,
отличного от моего.  Ты станешь лишь слабой тенью того, чем являюсь я, - ты
будешь презирающим без мужества презирать.  Продолжай, ничтожество. Разрушь
дело моих рук,  если должен.., убей меня, если сможешь.., но доведи дело до
конца! Я устал от твоего неверия и нерешительности.
     Невольно эти  слова  задели  Кавенанта.  Надменный  вид  Лорда  Фоула,
чувство   собственного   достоинства..,   и   смирение   произвели  большее
впечатление,  чем это  могли  бы  сделать  проклятия  или  открытый  вызов.
Кавенант видел,  что он еще нашел ответы не на все вопросы - и это несмотря
на то, что ему пришлось пережить.
     Он попытался обдумать сказанное,  разобраться в собственных  чувствах,
вызванных словами Лорда Фоула,  но не успел.  Казалось,  новый мощный взрыв
разорвал тишину тронного зала.  Точно огромная невидимая дверь распахнулась
в воздухе за его спиной; безо всякого предупреждения он почувствовал позади
чье-то мощное присутствие,  ощутил воздействие неведомой силы,  неистовой и
отвратительной. Это отвлекло его внимание от Лорда Фоула.
     Собравшись с духом,  он обернулся,  чтобы взглянуть прямо в лицо новой
напасти.
     Он обнаружил впереди высокие фигуры, напоминающие одну из тех, которые
он  видел  в  пещере  под  Меленкурион  Скайвейр.  Они возвышались над ним,
могущественные и жуткие;  казалось,  они находились вне  пределов  тронного
зала и он видит их сквозь каменные стены.
     Это были  призраки  мертвых Лордов.  Кавенант узнал Кевина-Расточителя
Страны,  сына  Лорика.  Рядом   с   ним   стояли   еще   двое,   такие   же
мертвенно-бледные  и ужасные;  шестым чувством Кавенант догадался,  что это
Лорик-Победитель Вайлов и Деймон-Друг Великанов. Он увидел также Протхолла,
Осондрею и еще десятка два мужчин и женщин, о которых никогда ничего прежде
не слышал.  Здесь же находилась и Елена, дочь Лены. А позади, выше всех, он
увидел  еще  одного  человека с горячечным взглядом пророка,  у которого на
правой  руке  не  хватало  двух  пальцев.   Это   был   Берек-Друг   Земли,
ЛордОснователь.
     В один  голос  -  словно  заговорил гром,  который потряс Кавенанта до
мозга костей - они воскликнули:
     - Убей его!  Это в твоих силах.  Не слушай его  лживых,  предательских
слов. Во имя всей Земли и благополучия живущих на ней - убей его!
     Их страстное  желание  нахлынуло на него,  затопив с головой.  Все они
любили Страну глубочайшей любовью и поклялись защищать ее.  И все  же  Лорд
Фоул одержал над ними победу,  один за другим они сходили в могилы, пока он
бесчинствовал и разорял Страну. Они ненавидели его такой жаркой ненавистью,
перед которой мерк гнев Кавенанта.
     Но вместо того чтобы подхлестнуть его ярость,  поток их ненависти унес
с собой всю его решимость сражаться.  Ненависть ушла из его сердца, уступив
место  скорби - скорби за них;  и это чувство было таким сильным,  что он с
трудом сдерживал слезы.  Он должен был повиноваться им - они заслужили это;
они имели право на свою ненависть.  Но, увидев со стороны, как выглядят те,
кем полностью владеет это чувство,  он внезапно вспомнил кое-что. Вспомнил,
какой  жаждой  убийства  пылали глаза Морехода.  Да,  ему,  Кавенанту,  еще
предстояло кое-что выполнить,  но это кое-что нельзя  делать  с  яростью  и
ненавистью  в  сердце.  Гнев  необходим  и  хорош  только во время схватки,
сражения.  Теперь он мог лишь погубить то немногое,  чего Кавенанту удалось
достичь. Печально он ответил Лордам:
     - Я  не  могу убить его.  Вы неоднократно пытались сделать это,  но он
оставался жив.  И каждый раз, поднимаясь вновь, становился все сильнее. Это
- то же самое Зло. Я не могу убить его.
     Его ответ их ошеломил, они вздрогнули от ужаса. Потом Кевин спросил:
     - Неужели  ты  позволишь ему остаться в живых?  Кавенант не знал,  что
ответить.  Но он уже понял, что самое правильное - во всем следовать голосу
своей интуиции. Впервые с тех пор, как началось его сражение с Презирающим,
он повернулся к Мореходу Идущему-За-Пеной.
     Великан стоял,  прикованный к  стене,  горящим  взглядом  наблюдая  за
происходящим.  Его запястья и щиколотки были в крови от тех усилий, которые
он прикладывал,  чтобы освободиться; в лице была опустошенность - результат
того,  чему  он  стал  свидетелем.  Но  в  остальном он был цел и невредим.
Заглянув в его глубоко запавшие глаза,  Кавенант,  казалось,  прочел в  них
понимание сложности стоящей перед ним проблемы.
     - Ты   поступил   правильно,   друг   мой,  -  негромко  произнес  он,
встретившись взглядом с Кавенантом.  - Я верю -  чтобы  ты  ни  выбрал,  ты
выбираешь сердцем.
     - У  меня нет выбора,  - ответил Кавенант,  борясь со слезами.  - Я не
намерен убивать его - он вскоре возродился бы снова. Я не хочу, чтобы и эта
вина пала на мою голову.  Нет, Мореход, друг мой. Для тебя все закончилось.
Для тебя - и для них.  - Он кивнул в  сторону  призрачных  Лордов.  -  Слух
радуется,  когда..,  помнишь?  Когда-то ты говорил мне это.  Сейчас я скажу
тебе то,  что обрадует твой слух.  Слушай меня.  Я победил Презирающего - в
этот раз. Страна спасена - пока. Клянусь, что это так. Сейчас я хочу...
     Мореход! -  Слезы,  которые он не мог больше сдерживать,  застлали ему
глаза. - Я хочу, чтобы ты снова смеялся. Радуйся. Пусть в этой кровавой яме
зазвучит смех. - Повернувшись к Лордам, он крикнул:
     - Слышите  меня?  Предоставим Фоула самому себе!  Займемся собственным
исцелением!
     Наступила тишина - долгая и зловещая.  Лорд Фоул,  схваченный  тисками
силы,  по-прежнему  пылал  презрением.  Лорды  замерли,  пораженные ужасом.
Мореход повис на своих цепях, словно ноги больше не держали его.
     - Помогите мне! - закричал Кавенант.
     И вот, очень медленно и постепенно, эта мольба достигла слуха и сердец
тех,   кто   слышал   его.  Сделав  над  собой  громадное  усилие.  Мореход
Идущий-За-Пеной начал смеяться.
     Поначалу его смех звучал ужасно, больше напоминая рыдания и проклятия.
Потом   раздались   глубокие,  низкие  голоса  Лордов,  в  которых  звучала
презрительная  насмешка  по  отношению  к  побежденному  Презирающему.   Но
постепенно Мореход успокоился,  и прежний,  давно забытый юмор вновь ожил в
его душе,  изгнав из нее последние следы ярости и боли. Вскоре то, что лишь
отдаленно напоминало радость, сменилось взрывом настоящего веселья.
     Лорды тоже  не  устояли!  Смех  Морехода крепчал,  становясь все более
заразительным,  и неумолимые призраки поддались его  очарованию.  Ненависть
покидала  их  сердца,  сменяясь чистым,  почти детским юмором - они ощутили
давно забытый вкус веселья.  Все их презрение к Лорду Фоулу  растаяло,  они
больше не издевались над ним. Они смеялись, да, но этот смех вообще не имел
к  нему  никакого  отношения.  К  их  собственному  удивлению,  они  просто
развеселились,  испытывая  чистое,  ни  с  чем не сравнимое удовольствие от
самого смеха.
     В ответ на эти звуки Лорд Фоул съежился. Его последняя защита рухнула;
с  криком  боли и ярости он прикрыл руками лицо и..,  начал изменяться.  Он
молодел! Волосы темнели, борода сделалась более густой. Исчезла также былая
осанистость. Но и это было еще не все - молодея, он становился все меньше и
вскоре стал совсем юным, едва различимым.
     Однако на этом процесс его превращений  не  закончился.  Юноша,  потом
ребенок, совсем крошечный, неистово орущий... И потом он исчез совсем.
     По-прежнему смеясь.  Лорды  покинули  тронный  зал.  Вернулись  в свои
могилы,  где теперь могли спать спокойно - больше им не надо было  страдать
из-за того, что был нарушен Закон Смерти. Кавенант и Мореход остались одни.
     Больше не  сдерживаясь,  Кавенант  заплакал.  Вся  его усталость разом
обрушилась на измученное тело и израненную душу. Он почувствовал себя таким
слабым,  что  едва мог поднять голову - не то чтобы продолжать жить дальше.
Однако  ему  оставалось  сделать  еще  одно.  Он  поклялся,  что  Страна  в
безопасности  -  теперь  настало  время  сделать то,  что бы и в самом деле
обеспечило это.
     - Мореход... - произнес он. - Друг мой... Он настолько ослабел, что не
мог  на  словах  выразить  то,  что необходимо было сделать,  надеясь,  что
Мореход и так поймет его.
     - Не беспокойся обо мне,  - с новой,  спокойной гордостью  откликнулся
Мореход,  как будто, заговорив с ним, Кавенант оказал ему огромную честь. -
Томас Кавенант,  юр-Лорд,  Неверящий,  храбрый Владыка Белого Золота,  я не
желаю другого конца.  Делай то, что должен, друг мой. Наконец-то я пребываю
в мире. Я стал свидетелем и участником удивительных событий.
     Кавенант кивнул,  глаза его ослепли от слез. Одним напряжением воли он
разрушил  цепи,  сковывавшие  Великана  - чтобы тот смог,  по крайней мере,
спастись бегством,  если решит сделать это.  И тут же выкинул из головы все
мысли о своем Друге.
     Он плелся через весь зал на неуклюжих,  онемевших ногах и думал о том,
что,  кажется,  нашел ответ.  Ответ на вызов смерти состоял  в  том,  чтобы
использовать  ее,  заставить  служить  своим  целям,  а  не просто стать ее
жертвой. Это был не очень хороший ответ - но единственный, который он знал.
     Следуя ощущениям,  которые посылали его ставшие крайне  восприимчивыми
нервы,  он  приблизился  к  Камню  Иллеарт,  как  будто это был плод дерева
познания жизни и смерти.
     И тут же угасшая было мощь кольца пробудилась вновь.  Между  Камнем  и
кольцом  возник  огромный  бело-зеленый столб;  казалось,  он был настолько
высок,  что мог проткнуть небеса.  Почувствовав эту силу,  рвущуюся  наружу
сквозь ненужную плоть его существа,  Кавенант понял,  что это и есть огонь,
предназначенный для него;  как будто он был  ворохом  осенних  листьев  или
старой  рукописью,  которые  так  хорошо горят.  Находясь в центре мощного,
быстро вращающегося вихря,  он встал рядом с Камнем на колени и положил  на
него руки,  как делает человек,  приносящий жертву. Кровь из его распухших,
почерневших губ заструилась по подбородку;  капая на  Камень,  она  тут  же
испарялась.
     С каждым  мгновением  противоборство  двух сил становилось все мощнее.
Точно неукротимое сердце.  Камень Иллеарт пульсировал под руками Кавенанта,
бездумно  стремясь  уничтожить его.  Кавенант как можно крепче прижал его к
груди, тем самым еще раз подтверждая свой выбор. Он не смог убить Порчу, но
мог,  по крайней мере,  уничтожить его орудие разрушения и осквернения; без
этого всему,  что уцелело после гибели Презирающего, потребовались бы века,
чтобы  восстановить  свою  прежнюю силу.  Обхватив Камень руками,  Кавенант
сосредоточил всю волю и силу на том, чтобы уничтожить его.
     Бело-зеленый, зелено-белый  смерч  становился  все  мощнее  и  наконец
вырвался  из  Риджик Тоума.  Точно воины,  в смертельной схватке стиснувшие
друг друга за горло так,  что никакая сила не смогла бы оторвать их друг от
друга, изумруд и серебро вспыхнули, взорвались и кругами понеслись вверх со
скоростью,  перед которой скала  оказалась  беззащитной.  Мыс  задрожал  до
самого  основания,  стены  Яслей  покоробились,  с потолка рухнули огромные
глыбы, более мелкие камни начали плавиться и стекать вниз, словно вода.
     Ясли задрожали в агонии.  Трещины зазмеились по полу,  а  затем  и  по
стенам.  Взрыв  вызвал  тучи  осколков,  которые  обрушились  внутрь  через
образовавшиеся трещины и  щели.  Убийственный  Жар  растекся  на  множество
отдельных  потоков.  Дозорные  башни  накренились,  словно  ивы под напором
ветра.
     С могучим взрывом,  от которого  содрогнулось  море,  вся  центральная
часть  мыса взлетела в воздух.  Ясли рассыпались на град огромных осколков,
сам мыс треснул от вершины до основания.  Обе его половины медленно  отошли
друг от друга и с оглушительным ревом рухнули в море.
     Океан хлынул  в  образовавшуюся  щель,  а Убийственный Жар прорвался к
морю.  Горячий пар со свистом взметнулся вверх,  когда они  встретились,  и
превратил  то,  что осталось от Риджик Тоума,  в кипящий котел;  пар сделал
неразличимым все,  кроме силы,  которая продолжала сверкать в самом  центре
хаоса.
     Зелено-белая, жестокая,  дикая  - она вздымалась вверх,  устремляясь к
своему апокалипсису.
     Однако белая часть возобладала и торжествовала.


                               Конец прокаженного

     Вот каким образом Томас Кавенант сдержал свое обещание.
     Спустя много времени он обнаружил,  что лежит в полном забвении, точно
в  могиле,  в  изнеможении  свободно  плывет  сквозь   тьму   в   безлюдном
пространстве  между жизнью и смертью.  Ему казалось,  что он и в самом деле
умер,  став бесчувственным,  как сама смерть.  Однако сердце его продолжало
биться - как будто ему не хватало мудрости,  чтобы остановиться,  когда его
работа  потеряла  смысл.  Неровными  толчками,  с  заметным  усилием,   оно
поддерживало в нем жизнь.
     И где-то  глубоко  внутри,  под черепом,  еще жива была мысль;  она не
покинула его совсем,  хотя медленно утекала  в  теплую,  мягкую  землю  его
могилы.
     Он хотел  покоя;  он  заслужил  его.  Но  то  облегчение,  которое  он
испытывал теперь,  находясь в тепле и покое,  далось  ему  слишком  дорогой
ценой.  Он никак не мог прийти в себя.  "Мореход мертв", - безмолвно шептал
он.  Нельзя было спастись бегством от  собственной  вины.  На  все  вопросы
получить   ответы  невозможно.  Жизнь  продолжается  слишком  долго,  чтобы
умудриться остаться безупречно чистым.
     Он никогда не думал, что его жизнь окажется такой долгой.
     И все же нечто внутри него вело ожесточенный спор.  "Здесь  нет  твоей
вины",  -  шептало  оно.  Он  сам  сделал  свой  выбор.  Всему  должна быть
определена мера,  иначе слишком высокое  чувство  ответственности  способно
превратиться в своего рода самоубийство.
     Все эти   рассуждения   были  ему  знакомы.  Он  знал  по  опыту,  что
прокаженные были обречены именно с того момента,  как только  они  начинали
ощущать чувство вины за то,  что заболели проказой, свою ответственность за
это.  Возможно,  чувство вины и смерть, как физический предел жизни, были в
конечном  счете  одним  и  тем  же - фактами жизни,  которые невозможно ни"
исправить,  ни оспорить.  Тем не менее Мореход умер,  и его уже не вернуть.
Никогда больше Кавенант не услышит снова его смех.
     "Тогда не тревожься и из-за другой своей мнимой вины, - произнес голос
за пределами тьмы.  - Не ты выбирал это дело.  Если бы от тебя зависело, ты
не взялся бы за него.  Тебе его навязали. Ответственность лежит на том, кто
остановил свой выбор на тебе, не спросив твоего согласия".
     Он сразу же узнал - этот голос принадлежал старику нищему,  с  которым
Кавенант  столкнулся  перед  тем,  как впервые попал в Страну.  Именно этот
старик убеждал его сохранить свое обручальное кольцо  и  дал  ему  прочесть
бумагу, на которой были записаны некоторые фундаментальные вопросы этики.
     Он вяло откликнулся:
     - Ты, должно быть, очень уверен в себе.
     - Уверен?  О  нет.  Это  был огромный риск - риск для мира,  который я
создал,  риск даже для меня.  Если бы мой враг завладел дикой магией Белого
Золота,  ничто  больше  не  удержало бы его на Земле...  Он разрушил бы ее,
чтобы попытаться напасть на меня.  Нет,  Томас Кавенант,  я рисковал, но не
потому,  что я так самоуверен,  а потому,  что верил в тебя.  Мои руки были
связаны. Как бы мне ни хотелось защитить Землю, я не мог вмешиваться, иначе
это могло бы привести к гибели того, чему я хотел помочь. Только совершенно
свободный человек имел шанс устоять против моего врага и защитить Землю.
     Кавенант слышал   в   звуках   голоса   сочувствие,   уважение,   даже
благодарность, но сомнения продолжали мучить его.
     - Разве я был свободен? Это был не мой выбор.
     - О, все это так, но ты был свободен от моих советов, моей силы, моего
желания сделать тебя своим  орудием.  Разве  я  не  сказал,  что  риск  был
предельно велик?  Оказаться в Стране или нет - тут ты не имел выбора, это я
решил за тебя. Но в самой Стране я не принуждал тебя служить моим целям. Ты
свободно мог проклясть и Страну,  и Землю, и само Время - если бы таков был
твой выбор.  Только идя на подобный риск, мог я надеяться, что мое творение
будет защищено чистыми руками.
     Кавенант пожал плечами:
     - И  все-таки  я не был свободен.  Эта певица..,  которая назвала меня
Береком.  Эта девочка, на которую напала змея. Может быть, ты и предоставил
мне свободу в Стране, но в своем собственном мире.., здесь ты вмешивался.
     - Нет,  - мягко отозвался голос.  - Я не принимал участия в том, о чем
ты говоришь.  Если бы я сделал это..,  или что-то еще в том же  роде..,  ты
стал  бы всего лишь моим орудием - и совершенно бесполезным.  Если бы ты не
был свободен и полностью  независим,  если  бы  тобой  не  руководила  твоя
собственная верность,  ты не смог бы одолеть моего врага.  Нет,  даже в том
единственном случае,  когда я заговорил с  тобой,  я  сильно  рисковал.  Но
больше я не вмешивался.
     Кавенанта неприятно  поразила мысль о том,  что его свобода в принципе
позволяла ему разрушить Страну.  Он был так близок к этому!  Какое-то время
он обдумывал слова Создателя о риске, а потом спросил:
     - Что заставило тебя думать,  что я не разрушу ее..,  не приведу ее на
грань отчаяния?
     И голос тут же ответил:
     - Отчаяние - всего лишь  чувство,  как  и  многие  другие.  Проклятием
является  не  само  отчаяние,  а  привычка  к нему.  Ты был человеком,  уже
знакомым и с самим отчаянием,  и с тем,  что к нему можно привыкнуть.  Тебе
был  известен  Закон  Самовыживания,  который  одновременно  и спасение,  и
проклятие. То, что ты так хорошо понимал особенности своей болезни, сделало
тебя мудрым.
     "Мудрым", -  повторил  про  себя  Кавенант.  Наверное,  это ни в какой
степени не относилось к его сердцу - иначе зачем бы оно продолжало биться?
     - Дальше,  в некотором роде ты сам был создателем.  Ты уже представлял
себе  способ,  с  помощью  которого создатель может исцелить свое создание.
Часто этим способом является бессилие - именно оно подталкивает создание  к
отчаянию.
     - А как насчет самого Создателя? Почему он не впадает в отчаяние?
     - Почему  он  должен  впадать  в  отчаяние?  Если ему не нравится мир,
который он  создал,  он  может  создать  другой.  Нет,  Томас  Кавенант,  -
чувствовалось, что говорящий печально улыбнулся, - Боги и создатели слишком
сильны и в то же время слишком бессильны, чтобы впадать в отчаяние.
     "Да, - грустно согласился  про  себя  Кавенант.  И  добавил  почти  по
привычке:
     - Все не так просто".  Ему хотелось, чтобы голос замолчал, оставил его
одного;  но хотя тишина и не нарушалась,  Кавенант знал, что говоривший еще
здесь. Спустя некоторое время, собравшись с духом, он спросил:
     - Чего ты хочешь?
     - Томас Кавенант,  - все так же мягко прозвучал голос, - хотя и против
своей воли,  ты в каком-то смысле мой сын.  Я хочу сделать тебе  подарок..,
наградить тебя,  чтобы выразить всю мою благодарность;  словами это сделать
невозможно.  Твой мир подчиняется определенному закону, так же как и мой. И
по любому из них я - твой должник. Ты спас мою Землю от гибели. Никакой дар
не будет слишком велик, чтобы мой долг мог считаться оплаченным.
     "Подарок?" - вздохнул Кавенант.  Нет.  Он не хотел унижать ни себя, ни
Создателя,  прося  исцелить  от  проказы.  Он  уже  собирался отклонить это
предложение, как вдруг волнение охватило его.
     - Спаси Великана, - сказал он. - Спаси Морехода.
     - Нет,  Томас Кавенант,  не могу,  - с чувством невыразимого сожаления
отозвался голос.  - Разве я не говорил тебе,  что разрушил бы Арку Времени,
если бы сквозь нее попытался прикоснуться к Земле?  Несмотря на  то  что  я
очень-очень тебе благодарен, я ничего не могу сделать для тебя ни в Стране,
ни на Земле.  Если бы я мог,  то никогда не допустил  бы,  чтобы  мой  враг
натворил так много бед.
     Кавенант кивнул - он понимал соображения, которые прозвучали в ответе.
Спустя некоторое время он сказал:
     - В таком случае ты не можешь сделать для меня ничего. Я сказал Фоулу,
что не верю в него. Я не верю и в тебя. Я получил возможность сделать очень
важный выбор.  Этого достаточно.  Не нужно мне никаких подарков.  Подарок -
это слишком просто; я не могу позволить себе этого.
     - Да, но ты заслужил...
     - Ничего я не заслужил.  - Легкая волна гнева поднялась в его душе.  -
Ты не дал мне возможности заслужить что-либо. Ты отправил меня в Страну без
моего согласия,  даже ничего толком не объяснив.  Все,  что я сделал, - это
научился понимать разницу между здоровьем и болезнью. Положим, с меня этого
достаточно. Однако ничего особенного в этом нет.
     - Не торопись с осуждением тех,  кто творит миры, - прошептал голос. -
Ты уверен,  что герои тех историй, которые тебе предстоит написать, никогда
ни в чем не смогут тебя упрекнуть?
     - Я буду стараться, - ответил Кавенант. - Я буду стараться.
     - Да,   -   продолжал  шептать  голос.  -  Возможно,  для  тебя  этого
достаточно. И все же мне хотелось бы сделать тебе подарок ради самого себя.
Пожалуйста, позволь мне.
     - Нет, - скорее устало, чем воинственно отказался Кавенант.
     Ему казалось, что и в самом деле больше ему не надо ничего.
     - Я  могу  возвратить тебя в Страну.  Ты можешь прожить всю оставшуюся
жизнь уважаемым и здоровым человеком - как и следует великому герою.
     - Нет.  ("Будь милостив. Господи, - подумал он. - Я не вынесу этого".)
Это не мой мир. Я не принадлежу ему.
     - Я могу сделать так, что ты поверишь в реальность Страны.
     - Нет.  - Все не так просто, мелькнула у него мысль. - Ты сведешь меня
с ума.
     И вновь голос на некоторое время смолк, а потом заговорил печально:
     - Хорошо.  Тогда выслушай  меня,  Томас  Кавенант,  прежде  чем  снова
отказать. Я должен рассказать это тебе. Когда родители той девочки, которую
ты спас,  поняли, что ты для них сделал, они попытались помочь тебе. Ты был
ранен и ослабел от голода.  Яд, проникший в тело через раны на губах, когда
ты спасал ребенка,  еще больше ухудшил твое состояние.  Ты был почти мертв.
Они  доставили  тебя  в  больницу.  При лечении было использовано средство,
которое врачи в  твоем  мире  называют  "антивенин".  Томас  Кавенант,  это
лекарство  делается  из лошадиной крови.  Твой организм отторг его - у тебя
аллергия на лошадиную сыворотку.  Ты был настолько слаб,  что твой организм
не  справился  с  этим  последним ударом.  В данный момент ты находишься на
пороге смерти.  Томас Кавенант,  выслушай меня, - сочувственным тоном снова
повторил голос. - Я могу дать тебе жизнь.
     Я могу сделать так, что твоя плоть обретет силы, чтобы выжить.
     В глубине   сознания   Кавенанта   ворочались  мысли  из  полузабытого
прошлого,  что-то такое,  о чем он слышал прежде - что некоторые люди имеют
аллергию на антивенин, применяющийся в случае укуса гремучей змеи. Конечно,
врачи должны были сделать тест на аллергию до того, как вводить полную дозу
лекарства,  но,  скорее  всего,  у  них  на это не хватило времени - он был
слишком плох.  У него мелькнула  мысль  -  взять  и  умереть  назло,  чтобы
отомстить за такую небрежность.
     Но он  тут  же  отбросил эту идею и жалость к себе,  которая стояла за
ней.
     - Я предпочел бы выжить,  -  еле  слышно  пробормотал  он.  -  Мне  не
хотелось бы умереть таким образом. В голосе послышалась улыбка.
     - Сделано. Ты будешь жить. В силу привычки Кавенант сказал:
     - Поверю, когда сам увижу.
     - Увидишь.  Но прежде ты увидишь кое-что другое.  Ты не просил меня об
этом,  но я сделаю тебе этот подарок независимо от того, хочешь ты или нет.
Я не спрашивал твоего согласия,  когда остановил на тебе свой выбор,  чтобы
ты помог Стране; не спрашиваю его и сейчас.
     Прежде чем Кавенант смог возразить,  он  почувствовал,  что  говорящий
исчез.  Кавенант снова остался один в полной темноте и покое;  ему было так
приятно погрузиться в них,  что он почти пожалел о  своем  решении  выжить.
Неожиданно чтото в нем самом или рядом с ним изменилось.  Не видя, не слыша
и не ощущая прикосновений,  он каким-то образом почувствовал рядом с  собой
низкие  негромкие голоса,  мягкий теплый ветер и солнечный свет.  Ему стало
ясно,  что он находится  высоко  над  Мерцающим  озером,  смотрит  на  него
откуда-то сверху.
     Чистая вода  озера  отражала облака,  плывущие в глубокой,  сверкающей
лазури; ветер доносил мягкие запахи весны.
     Холмы вокруг озера все еще несли на себе  печать  неестественной  зимы
Лорда Фоула, однако сквозь истерзанную морозом землю уже начала пробиваться
трава, а кое-где появились первые робкие цветы.
     Вокруг озера собрались сотни людей.  Почти сразу  же  Кавенант  увидел
Высокого  Лорда  Морэма  - тот стоял рядом с озером,  повернувшись лицом на
восток;  в забинтованных руках не было обычного жезла. Слева от него стояли
Лорды Тревор и Лория вместе со своими дочерьми, а справа - Лорд Аматин. Все
они выглядели торжественно и счастливо,  но красноречивее  всего  о  победе
Страны говорил ясный, незамутненный печалью взгляд Морэма.
     Позади Лордов  стояли  вомарк  Квен  и  Хранитель Торм - Квен вместе с
хафтами Армии Лордов,  а Торм в окружении всех гравелингасов и хайербрендов
Замка Лордов.  Трелла,  мужа Этиаран,  среди них не было,  и Кавенант понял
почему:  так или иначе,  судьба Трелла была решена,  и он либо  умер,  либо
просто  удалился  от  людей.  И снова при мысли о нем Неверящий ощутил укор
совести.
     Вокруг озера,  позади Лордов,  стояли Учителя Лосраата и воины,  а еще
дальше  за  ними  -  все те,  кто уцелел в Ревелстоуне:  фермеры,  пастухи,
конюхи,  повара, ремесленники, мастера; дети и взрослые, молодые и старые -
все, кто выжил.
     В молчании все они приблизились к Мерцающему озеру.  Дождавшись полной
тишины и внимания. Высокий Лорд Морэм громким голосом заговорил:
     - Люди Страны,  мы  собрались  здесь,  чтобы  отпраздновать  торжество
жизни. Я давно не пел, и пока мне это не под силу. Я все еще слаб, да и кто
сейчас среди нас силен?  Но мы живы.  И Страна спасена.  Мы знаем, что Лорд
Фоул  пал,  потому  что  его  армия в безумном страхе разбежалась.  Вспышка
яростного света внутри крилла Лорика позволила нам понять, что Белое Золото
вступило  в  бой  с Камнем Иллеарт и одержало над ним победу.  Одного этого
достаточно,  чтобы торжествовать  и  радоваться.  Достаточно?  Друзья  мои,
конечно,  достаточно  -  для нас и наших детей,  для всех будущих поколений
Страны.  В ознаменование этого я принес к Мерцающему озеру крилл.  - Слегка
скривившись  от боли,  он достал из складок одежды меч,  драгоценный камень
которого выглядел безжизненным и тусклым.  - Посмотрите  на  него.  Все  мы
понимаем, что это значит - юр-Лорд Томас Кавенант, Неверящий, Носящий Белое
Золото,  возвратился в свой мир,  где этот великий герой был подготовлен  к
тому,  чтобы освободить нас.  Это хорошо,  все идет так, как и должно, хотя
сердцем я сожалею о его уходе.  Не нужно  опасаться,  что  он  покинул  нас
навсегда.  Не  сказано  ли  в  древней  легенде,  что  Берек  Полурукий еще
вернется?  И разве появление Неверящего не подтверждает это? Такие обещания
не  даются  попусту.  Друзья  мои,  люди  Страны!  Томас  Кавенант  не  раз
удивлялся,   почему   мы   так    привержены    Учению    Высокого    Лорда
Кевина-Расточителя  Страны.  Но  только  сейчас,  во  время этой войны,  мы
осознали,  в чем состоит опасность этого Учения.  Как и обоюдоострый крилл,
оно - сила,  имеющая две грани, сила, которая может быть использована и для
защиты,  и для разрушения.  Прибегая к ней, мы ставили под удар нашу Клятву
Мира. Я - Морэм, сын Вариоля, Высокий Лорд, избранный Советом. И я заявляю,
что с сегодняшнего дня впредь  мы  не  будем  привержены  никакому  Учению,
которое   способно   нарушить  нашу  Клятву  Мира.  Мы  будем  искать  свое
собственное Учение,  искать и учиться до тех пор, пока не найдем его, такое
Учение,  которое  даст  возможность  защищать  Страну,  не  нарушая Клятвы.
Слушайте меня, люди! Мы будем верны Стране и Земле, но по-новому!
     Закончив речь,  Морэм поднял крилл и подбросил его высоко  вверх.  Тот
сверкнул в солнечном свете и упал прямо в середину озера. Соприкоснувшись с
водой,  полной таинственной силы,  он на мгновение вспыхнул - и потом исчез
навсегда.
     Высокий Лорд  проводил  взглядом круги на воде и вскинул руку ликующим
жестом. Все, кто стояли рядом с озером, запели:

     Хей, Неверящий! Наш Хранитель и Завет,
     Юр-Лорд, уничтоживший Камень Иллеарт
     И подаривший нам жизнь.
     Хей! Кавенант!
     Суровый владелец дикой магии,
     Служитель юр-Земного Белого Золота и Лорд!
     Твоя сила - та, которая защищает.
     Споемте же, люди Страны.
     Возликуем и восславим!
     Будем высоко держать честь и славу
     До конца дней,
     Хранить в чистоте истину,
     Которая даровала нам победу!
     Хей, Неверящий!
     Кавенант!
     Хей!

     Они ликующим жестом вскинули вверх свои жезлы и мечи.
     Глаза Кавенанта  застлали  слезы,   и   постепенно   Мерцающее   озеро
затянулось  дымкой,  пока  не  превратилось лишь в неясное пятно света.  Он
вытер слезы, надеясь снова увидеть озеро.
     И только тут до него дошло...  Слезы!  Он чувствовал  -  по-настоящему
чувствовал!  -  что  слезы  стекают  с уголков глаз по щекам и шее.  Сам он
удобно лежал на спине,  а пятно света перед  ним  было...  Да,  несомненно,
теперь он это видел совершенно ясно - это было человеческое лицо!
     Некоторое время человек внимательно смотрел на него, лицо его казалось
окруженным легкой флюоресцирующей дымкой.  Постепенно  Кавенант  разглядел,
что с обеих сторон кровати находились блестящие ограждения. Левая рука была
привязана к одному из них,  чтобы  он  не  мог  случайно  выдернуть  иголку
капельницы  из  вены.  От иглы прозрачная трубка шла к бутылке с жидкостью,
висевшей у него над головой. В воздухе слабо пахло лекарствами.
     - Никогда бы не поверил,  если бы не видел своими глазами,  - произнес
человек. - Этот чертов мученик собирается жить дальше.
     - Поэтому  я  вас  и  вызвала,  - сказала женщина.  - И что нам теперь
делать?
     - Делать? - резко переспросил доктор.
     - Ну,  я имею в виду не это...  - извиняющимся тоном ответила женщина,
показав рукой на приборы и аппаратуру. - Но ведь у него проказа! Все в этом
городе его боятся.  Никто не знает,  что с ним делать.  Некоторые медсестры
хотят..,  хотят, чтобы им дополнительно платили за то, что они ухаживают за
ним.  Вы только взгляните на него!  Он весь какой-то..,  запаршивленный.  Я
просто подумала, что было бы лучше для всех.., если бы он...
     - Хватит!  - гневно воскликнул доктор.  - Сестра, если я услышу от вас
еще что-нибудь в этом роде,  вам придется искать себе другую  работу.  Этот
человек  болен.  Если  вы  не  желаете  помогать  больным людям,  вам нужно
заниматься другим делом.
     - Я не собиралась причинять ему никакого вреда,  - обиженно произнесла
медсестра и вышла из палаты.
     На какое-то  время  доктор  исчез  из  поля зрения Кавенанта,  который
воспользовался этим,  попытавшись оценить ситуацию.  Правое запястье  также
было  привязано,  словно  его  распяли прямо в постели.  Все это лишало его
возможности двигаться, но не мешало оценить свои ощущения. Ноги по-прежнему
были  холодны  как  лед  и ничего не чувствовали;  состояние рук было точно
таким же - окоченевшие,  безжизненные пальцы.  Лоб болезненно  пылал,  губы
распухли и горели.
     Он был согласен с медсестрой - должно быть,  он и в самом деле скверно
выглядел.
     Потом доктор снова оказался рядом.  Он  был  молодой  и  рассерженный.
Внезапно  дверь  распахнулась и в палату вошел еще один человек.  На вид он
был старше первого,  лицо его было смутно знакомо Кавенанту по  предыдущему
пребыванию в больнице.  В отличие от своего молодого коллеги, облаченного в
больничный халат, он был одет в цивильный костюм. Войдя, он сказал:
     - Полагаю,  у вас были веские причины для того,  чтобы вызвать меня. Я
обычно  не  пропускаю  церковной  службы  ни ради кого..,  в особенности на
Пасху.
     - Это больница,  - резко ответил молодой врач,  - и мы с вами - врачи.
Конечно, у меня была серьезная причина.
     - Чем вы так взволнованы? Он умер?
     - Нет.   Как  раз  наоборот  -  он  намерен  выжить.  Он  находился  в
аллергическом  шоке  целую  минуту,  практически  был  мертв;  он   слишком
ослаблен,  к тому же яд в крови и эта болезнь... Организм не мог справиться
еще и с шоком.  И вдруг - пульс выровнялся, дыхание стабилизировалось, цвет
кожи заметно улучшился. Просто Божественное чудо.
     - Давайте-ка посмотрим,  - пробормотал пожилой доктор.  - В отличие от
вас,  я не верю в чудеса.  -  Заглянув  в  карту,  он  выслушал  дыхание  и
сердцебиение  Кавенанта.  - Может быть,  он просто такой упрямый...  Мистер
Кавенант, - произнес он, склонившись над его лицом, - я не знаю, слышите вы
меня или нет.  Если да,  я хотел бы сообщить вам кое-какие новости, которые
могут оказаться важны для вас.  Вчера я  виделся  с  Меган  Роман..,  вашим
адвокатом. Она сказала, что городской совет решил оставить в покое Небесную
Ферму.  Вы сумели спасти маленькую девочку...  Кое-кому стало стыдно, когда
они  узнали  об  этом.  Отнять у героя его дом...  У них не поднялась рука.
Конечно,  если уж быть честным до конца, я должен сообщить, что Меган пошла
ради  вас  на  маленькую  хитрость.  Она  -  очень опытный адвокат,  мистер
Кавенант.  Она сообразила,  что городской совет дважды подумает, прежде чем
решится выселить вас из дома, если известная национальная газета напечатает
историю о том,  как один весьма известный писатель спас ребенка, укушенного
гремучей  змеей.  Ни  один  из наших местных заправил не испытывал желания,
чтобы о нем упоминали в статье под заголовком вроде  "Город  травит  своего
героя". Вот почему вопрос о сохранении вами Небесной Фермы больше не стоит.
     Пожилой доктор встал и сказал,  теперь уже обращаясь к своему молодому
коллеге:
     - Я так и не понял, чем было вызвано ваше возмущение.
     - Пустяки,  - ответил первый врач, покидая вместе с ним палату. - Одна
из  наших  прелестных сестер намекнула на то,  что нам следовало бы от него
отделаться.
     - Кто это?  Я поговорю  со  старшей  медсестрой,  чтобы  перевести  ее
отсюда. Нужно обеспечить ему надлежащий уход и...
     Голоса удалились, Кавенант снова остался один.
     "Божественное чудо, - подумал он. - Вот именно".
     Он был очень больным человеком,  жертвой страшной болезни Хансена.  Но
он не был прокаженным - вернее,  он был не только  прокаженным.  Закон,  по
которому  развивалась  эта  болезнь,  был  выгравирован  большими буквами в
каждой нервной клетке его тела; и все же сам он был нечто большее, чем этот
закон.  В  конечном  счете  он  не дал Стране погибнуть.  И у него еще было
сердце, способное гнать кровь, и кости, способные выдержать вес тела; он не
потерял самого себя.
     Томас Кавенант, Неверящий.
     Божественное чудо.
     Несмотря на   мучительную   боль   в   губах,   он  улыбнулся  пустому
пространству  палаты.  Он  чувствовал  эту  улыбку,  знал,  что  и  вправду
улыбается - впервые за много дней.
     Он улыбался потому, что был жив.

Популярность: 2, Last-modified: Thu, 14 Feb 2008 09:16:51 GmT