---------------------------------------------------------------
     "Крысы" #3
     "Domain" 1984, перевод В. Полищук, С. Бурина
     OCR: Денис Шулганов, www.nihe.niks.by/mysuli/
-----------------------------------------------------



     Они сновали  во тьме,  эти призрачные существа,  живущие в вечной ночи.
Они замирали, сливаясь с  окружающей их  темнотой, когда огромные монстры  с
грохотом проносились  над ними, наполняя туннели  громом, врываясь в черноту
их убежища, их холодного влажного святилища, стремительно несущимся светом и
сокрушительным весом.
     Не  слишком трусливые,  но  все же достаточно  осторожные,  обычно  они
прятались, когда земля под ними сотрясалась и стены дрожали, пережидая, пока
грохочущее чудовище пронесется мимо. Это был давнишний знакомый враг, но они
хорошо знали: он может погубить неосторожного.
     Они  приспособились  к своему подземному миру и выходили за его пределы
только тогда, когда  привычный мрак подземелья  сливался с темнотой наверху.
Они  еще  хранили  в памяти смутный образ  врага,  целью  которого  было  их
истребление. Он  обитал в надземном мире, залитом ослепительным светом.  Там
можно  было чувствовать  себя в  безопасности,  лишь  когда  это нестерпимое
сияние, постепенно  угасая, сменялось  успокоительной темнотой.  Но эта тьма
все равно не была абсолютной: то тут, то  там сквозь ночь пробивались слабые
огоньки. Правда, эти огни создавали  тени,  а тени всегда  были их надежными
союзниками.
     Неприхотливость в выборе пищи  давно уже стала для них нормой. Поэтому,
совершая вылазки в надземный мир, они никогда не удалялись слишком далеко от
своего  убежища.  Они   питались  себе  подобными   ночными  тварями,  часто
довольствуясь первой попавшейся добычей. Конечно, они предпочли бы волнующий
вкус  влажной  и теплой трепещущей плоти,  но и эта, уже остывшая и никак не
реагирующая на  жгучие ласки их челюстей пища заполняла желудки, поддерживая
их  жизнь.  И они  довольствовались  этим, проявляя и здесь  свою предельную
осторожность. Они никогда не  брали  слишком много и никогда не возвращались
на одно и то  же  место. Это  было что-то  большее, чем обычный страх  перед
естественным  врагом,  --   они  обладали  обостренным   внутренним  чутьем,
порожденным  каким-то трагическим событием, постигшим представителей их вида
много лет назад. Это событие настолько изменило их, что они стали существами
инородными даже среди себе подобных.
     Они научились жить  глубоко  под землей, чтобы не  попадаться на  глаза
врагу,  добывать  еды ровно столько, чтобы не  привлекать к  себе  внимания,
убивать свои  жертвы,  никогда  не  оставляя следов,  и,  наконец, если пищи
оказывалось недостаточно, они поедали друг друга, потому что их было много.
     Они  бесшумно двигались в темноте:  черные, щетинистые,  с  огромными и
длинными  острыми  передними  зубами. Они  всматривались  в  темноту  своими
желтыми  глазами,  принюхиваясь  к  сырому  воздуху подземелья,  но  глубоко
затаившийся  в них инстинкт  жаждал  другого, как будто  еще  неведомого  им
запаха: сладковатого запаха живой человеческой крови. Скоро они его узнают.
     Однажды их чуткие длинные уши уловили далекий вопль, пронзительный вой,
какого они никогда не  слышали прежде. Они напряглись и затихли, привстав на
задние  лапы,  морды  их  задергались,  шкуры  ощетинились. Они  со  страхом
прислушивались к  этому звуку  и немного успокоились только тогда,  когда он
прекратился. Но затем наступила тишина,  еще более  пугающая, чем только что
исчезнувший  звук.  Они  все  еще ждали  чего-то,  затаив  дыхание и не смея
сдвинуться  с  места,  когда  грянул гром, показавшийся  им  в  миллион  раз
оглушительнее   знакомого  грохота,   издаваемого   гигантскими  чудовищами,
обитающими в их  подземных жилищах. Этот жуткий неистовый рев  сотрясал весь
подземный  мир, разрывал  темноту, разрушал  стены и крышу  туннеля, вздымал
землю, а их самих разметал в огромные копошащиеся кучи. От страха они давили
друг друга, царапались когтями и кусались острыми как бритва зубами.
     Вскоре с другой стороны последовал  еще один удар. Воздух был  наполнен
пылью,  дымом, ревом и  криками, переходящими  в  визг. Еще. Еще  один удар.
Надземный и подземный мир непрерывно сотрясались от этих ударов.
     Обитатели подземного  мира, оглушенные шумом,  визжа от ужаса, в панике
рвались в глубь туннеля, стремясь скорее добраться до своего убежища.
     И  не  напрасно  --  созданные человеком  пещеры  выдержали  чудовищное
давление  ударов,  обрушившихся   на  город.  Через  некоторое  время  снова
наступила тишина, нарушаемая лишь шорохом множества лап.

     Мириам застыла на месте. Что случилось? Что за  паника? И что  означает
этот ужасный воющий звук, напомнивший ей сирены второй мировой войны. О нет,
это не может повториться!
     Она была так потрясена  и испугана, что  продолжала стоять, хотя вокруг
люди  толкались и, распихивая друг друга, мчались куда-то в страхе. Чего они
испугались? Самолетов с  бомбами? Но она  все еще не могла  в это  поверить.
Конечно,  ей  следовало  бы  почаще  смотреть  новости  и  прислушиваться  к
разговорам соседей. Мириам  вспомнила какую-то передачу по радио об усилении
напряженности на Ближнем  Востоке, но  об  этом говорят  уже много  лет. Это
ничего не значит:
     просто новости, слова, прочитанные  вслух хорошо поставленными голосами
дикторов. Это не имело ничего общего ни с покупками в "Теско", ни со стиркой
белья,  ни  с шалостями ее внуков, ни с ее  жизнью в  Чигвеле...  То есть не
имело к ней никакого отношения.
     Все  это   промелькнуло  в   сознании   шестидесятисемилетней   Мириам,
неожиданно застигнутой  непонятным происшествием  на  углу  Оксфорд-стрит  и
Марбл-Арч.  Это  был  чудесный  солнечный июньский лень,  суливший  ей  одни
удовольствия.  Она   просто  собиралась  не  спета  походить  по  магазинам,
присматривая  подходящий  подарок к  свадьбе  Бекки. Внучка у нее красивая и
замуж выходит за хорошего  парня. Арнольд, пусть земля ему  будет пухом и да
простит его Господь,  Арнольд одобрил бы этот брак. Молодой человек, правда,
не  красавец, но жизнь ведь никогда не бывает слишком  щедрой.  Зато  у него
хорошие манеры и деловая хватка. Бекки же не только красавица, но, если она,
Мириам, достаточно хорошо знает свою  внучку, еще и обладает весьма  твердым
характером, что, несомненно,  послужит опорой ее будущему  мужу. Может быть,
этот брак и не совершался на небесах, как принято говорить в особых случаях,
потому  что он давно уже был задуман вполне состоятельными родителями жениха
и  невесты.  Конечно,  можно  назвать   такой  способ  старомодным,  но  еще
оставалось несколько хороших семей, где браки совершались по старинке.
     Выбор подарка не был особой проблемой, так как  она  знала, что главным
подарком  будут  деньги.  Просто  надо было  купить  что-нибудь  красивое  и
практичное,  что можно  вручить  на  свадьбе.  Например,  набор  хрустальных
бокалов  --  это  прекрасная  мысль.   Она  улыбнулась,  довольная  принятым
решением.
     В этот момент и настиг ее воющий звук сирены.
     На Мириам налетела  молодая пара, отбросив ее к витрине. Девушка упала,
молодой человек резким рывком поднял ее, ударив при этом Мириам в грудь.  Он
что-то  кричал,  но Мириам не  понимала,  потому  что все заглушал  стук  ее
собственного сердца и крики других людей. Молодые люди, спотыкаясь, побежали
дальше. Следы расплывшейся туши на  лице девушки  подчеркивали ее мертвенную
бледность.  Мириам проводила их  взглядом,  пока  они  не исчезли в толпе, и
мысленно обратилась  к  своему  покойному мужу:  "Арнольд, объясни  мне, что
происходит? Ведь войны  давно уже  нет. Тем более здесь,  в  Великобритании.
Почему они так испуганы и от чего убегают?"
     Сирены смолкли, но вопли и крики на улице не утихали.
     Пройдя  несколько  шагов, Мириам обнаружила,  что стоит почти у входа в
парк, куда собиралась зайти сегодня с утра, чтобы побродить по его дорожкам,
подойти к озеру, где они  когда-то, много лет  назад, гуляли  с  Арнольдом в
первые дни их знакомства. Глупая женщина -- сейчас так уже никто не говорит:
гуляли. Но это  было такое милое слово, такое... невинное. Да и сама жизнь в
то время была намного чище. Не с Арнольдом, разумеется.  Господи, прости его
грешную  душу.  Хотя,  в  сущности,  он был  не  таким  уж плохим человеком.
Щедрым...
     Удар  в спину  чуть не сбил ее с ног.  Что за манеры сейчас  у людей --
никакого  внимания  к  пожилым  людям,  никакого  сочувствия.  Да и о  каком
сочувствии  можно говорить:  насилуют  старух,  убивают  детей  --  какие-то
кошмарные извращения.
     Она  поняла наконец, что все люди стремятся побыстрее укрыться в метро,
но никак  не  могла решить --  бежать ли ей  со  всеми,  насколько там будет
безопасно.  И  вообще,  она толком еще  не знала,  какая  опасность им  всем
угрожает. Пусть себе бегут -- такой старухе нет смысла бежать вместе с ними.
В толпе ее просто сомнут, и никто даже этого не заметит.
     Глаза  ее  наполнились  слезами, и  она  опять  мысленно  обратилась  к
Арнольду: "Эти люди, они уж точно не заметят старуху..."
     Она взглянула на  небо, словно ища там  ответа, но вместо этого увидела
какой-то  предмет, стремительно  летящий вниз.  У  нее было не очень хорошее
зрение, и она не поняла, что это, но подумала -- может быть, это как раз то,
чего все боятся.
     Она моргнула, чтобы стряхнуть жгущие  глаза слезы,  и это был последний
миг ее жизни: и Мириам,  и обезумевшая толпа вокруг нее исчезли. Мириам даже
не превратилась в пепел, она словно бы испарилась, превратившись в ничто.

     В  гараже продавался самый дорогой  в городе бензин,  но тем  не  менее
покупателей всегда было много. Владелец гаража Ховард прекрасно понимал, что
удачное месторасположение  магазина,  паба  или гаража -- залог  процветания
дела. Его успех был обеспечен тем, что гараж располагался на углу Мидл-Вейл.
     Ховард озабоченно  рассовывал  по  карманам банкноты из кассы. Он  явно
спешил,  так как  только  что  смолкли сирены  и, если  это была  не учебная
тревога,  через несколько  минут город превратится в прах. В этот момент  за
его спиной  раздался  гудок  автомобиля.  Ховард резко обернулся  --  какому
идиоту понадобился сейчас бензин. Он сердито отмахнулся  от водителя, но тот
спокойно показал  рукой на бак. Ховард резко  захлопнул  кассу, оставив  там
часть денег.  "Черт  побери, в конце концов,  это  всего  лишь  деньги",  --
подумал он  и поспешил к  выходу. Возле гаража все еще  стоял автомобиль,  и
водитель вежливо обратился к Ховарду:
     -- Простите, не могли бы вы наполнить мой бак?
     -- Черт побери, вы это серьезно? -- с сомнением переспросил Ховард.
     Мимо гаража в панике бежали люди. На улицах вплотную, бампер к бамперу,
стояли машины, тщетно пытаясь выбраться из образовавшихся пробок. То тут, то
там при их столкновении раздавался лязг металла.
     -- У меня пустой бак, -- настаивал водитель, --  я не могу добраться до
дома.
     -- Черт тебя побери, парень. Езжай на поезде! -- прокричал ему Ховард и
побежал к своему автомобилю.
     Однако,  открыв дверцу, он тут же подумал, что все равно ему  отсюда не
выбраться. Лучше спрятаться в убежище, найти какой-нибудь подходящий подвал,
только бы успеть.
     Он опять пробежал мимо парня в машине, который умоляюще  прокричал  ему
вслед:
     -- Пожалуйста, помогите.
     -- Ради Бога, заправляйся сам, -- отмахнулся от него Ховард. Куда идти,
куда  бежать?  Черт, никто не  думал, что это когда-нибудь  случится.  Никто
никогда не принимал это всерьез.  Все знали, что мы  на грани катастрофы, но
никто не думал, что это  на самом деле  произойдет. Должно быть, это все  же
учебная тревога. Должно быть!
     -- Оставь  деньги на прилавке, -- обернувшись, бросил он парню, который
уже вышел из машины и неловко держал в руке шланг, явно не зная,  что делать
дальше.
     Ховард оглядел близлежащие дома, пытаясь угадать, в  каком из них может
быть подходящий подвал. Об этом же постоянно говорили: спускайтесь в подвал,
закрасьте окна белой краской, забаррикадируйтесь  мешками с песком, запасите
пищу и воду и оставайтесь в своем убежище, пока не услышите  сигнал "отбой".
И все это надо  проделать минут за пять. О Господи, если  бы у него хотя  бы
была краска!
     Он  подошел  к  дверям  ближайшего  паба.  Здесь наверняка должен  быть
большой погреб для хранения  пива. Он  толкнул дверь,  но она  была заперта.
Черт, у них не  может быть  закрыто: они  в  это  время всегда  работали. Он
попытался пройти через бар, но и эта дверь была закрыта. От досады он ударил
кулаком по витрине и крикнул:
     -- Выродки!
     Затем он повернулся к своему гаражу  и  увидел парня, который, кажется,
уже понял,  что ему делать со шлангом.  Ховард  проклинал  себя  за  то, что
потерял  столько  времени,  доставая  деньги  из  кассы. Ему  бы  давно  уже
следовало сидеть в каком-нибудь безопасном подвальчике, а не метаться вокруг
собственного гаража. Но может быть, это  все-таки ложная тревога -- еще ведь
ничего не  случилось, уверял он себя.  Они ошиблись, идиоты проклятые.  Если
что-то  должно было  случиться, то уже  давно случилось бы. Он  посмотрел на
часы и  встряхнул их. Неужели остановились? Ему казалось, что прошло гораздо
больше  времени с тех  пор, как смолкли сирены. Он ухмыльнулся: вот рожа-то!
Поддался общей панике. Бежал куда-то, просил у Бога прощения.
     И Ховард направился  к своему гаражу, с недоумением глядя  на бегущих в
разные стороны людей. Когда вернутся его помощники, сбежавшие, не сказав ему
ни  слова,  едва заслышав сирену,  он  устроит  им  веселую  жизнь.  Ха!  Он
представил себе их испуганные физиономии.
     Парень уже садился в машину.
     --  Эй,  шеф,  подожди-ка,  --  крикнул  Ховард, --  ты  должен  мне...
Ослепительная  вспышка не дала ему договорить. У него подкосились ноги, и он
почувствовал, как заныло в желудке.
     --  О нет... -- простонал он, отчетливо осознав, что это случилось, что
никакой ошибки не было.
     В следующее мгновение он, его  гараж  и парень  в машине  были  опалены
жаром. Следом за этим взорвались емкости с бензином, находящиеся под землей.
Сгоревшие до костей тела Ховарда, парня и всех находившихся поблизости людей
взметнуло в воздух, и даже там кости продолжали гореть.

     Дженет  (настоящее имя Бренда) стояла у окна  своего номера  на девятом
этаже лондонского  отеля "Хилтон".  Взгляд  ее  скользил  по большой зеленой
лужайке перед отелем. Она не спеша закурила сигарету, в то время как пожилой
араб и  два  его  молодых приятеля  поспешно  одевались.  Пожилой  натягивал
белоснежную хламиду, а молодые  -- свои европейские костюмы. Так им и  надо,
этим  педерастам,  глядя  на  них, без особой  злости думала  она,  выпуская
струйку сигаретного  дыма из ярко накрашенных губ. Если  верить  газетам, то
это они виноваты во всем, что случилось: то и  дело требовали выкуп  за свою
проклятую  драгоценную  нефть и  вообще  без  конца  спекулировали  на своем
товаре,  играя  на   любых   дипломатических  оплошностях.  Так  ведет  себя
избалованный ребенок на собственных  именинах:  этому  дам кусочек  торта, а
этому -- нет, потому что он  мне сегодня не нравится. Ну теперь  их праздник
кончился: они за все заплатят, эти арабы. Она внимательно смотрела на людей,
в  панике  бегущих  вдоль Ротен-роу.  Таких было большинство. Но  некоторые,
вроде нее покорившись неизбежности, просто лежали на траве, ожидая того, что
предназначено им судьбой. Дженет вздрогнула, увидев,  как какой-то  пешеход,
пытавшийся  пересечь запруженную  транспортом Парк-лейн,  был  сбит машиной.
Человек --  с  высоты нельзя было  разобрать, мужчина  это  или  женщина, --
взлетев над  капотом, упал на тротуар и  лежал  не двигаясь. Но там,  внизу,
никто даже не обратил на это внимания. Что же, по крайней мере, для него все
было уже кончено.
     За спиной Дженет все еще суетились арабы, криками подгоняя друг  друга.
Первым заспешил к лифту  пожилой,  двое других, на  ходу застегивая  брюки и
рубашки, кинулись следом. Идиоты. Когда лифт поднимется на девятый этаж, все
уже будет кончено. Да и по лестнице им далеко не уйти.
     Наконец  сирены  смолкли.  Они  пугали больше,  чем  мысль  о  грядущем
забвении.  Дженет  глубоко  затянулась   и  испытала  глубокое  наслаждение,
чувствуя,  как  дым заполняет  легкие. Ей  уже  было сорок, но теперь это не
имело  никакого  значения.  Она коротко  и резко рассмеялась.  Наплевать  на
возраст --  теперь  она никогда не  состарится.  Она  обвела взглядом пустую
комнату и в последний раз с отвращением  подумала об арабах:  они жили,  как
свиньи,  совокуплялись,  как   свиньи,  едва  ли  их  смерть  будет  намного
пристойнее.
     Но  все  же  даже  и  на  Парк-лейн  встречались  ей  иногда  настоящие
джентльмены,  которые  относились  к  ней  не  только  с  уважением, но  и с
некоторой долей  нежности.  Такие  дни  были  для  нее  праздниками,  это ей
помогало какое-то  время  не  обращать внимания на  отвратительных и  гадких
клиентов. Свои лучшие годы, хотя они и не оправдали ее  надежд, она называла
"качелями", имея в виду чередующиеся взлеты и падения. Она не сама придумала
это  название. Автором была ее  знакомая  актриса,  знаменитая  и  абсолютно
бездарная: она была знаменита лишь тем, что спала со знаменитостями. И, надо
сказать,  эта  практика  увенчалась успехом  -- эта  леди заполучила в мужья
миллионера,  который вскоре развелся с ней, что лишь  подчеркнуло выгодность
этого   предприятия.   А  бесконечные  связи  с  известными  поп-звездами  и
фотографами  увеличивали не  только ее скандальную  славу,  но и  банковский
счет.
     Практически  все  это   делалось  довольно  просто,  хотя  и  требовало
определенных затрат. Отель, который использовала для своих целей Дженет (так
же как и  ее  подруга -- актриса), был расположен тоже на Парк-лейн. Это был
отель  более  в  английском духе, чем  "Хилтон". Она снимала  самый  дешевый
номер, который был  вовсе  не  так  уж  дешев, и большую часть дня и  вечера
проводила в лифтах. Она спускалась с верхнего этажа вниз,  проходила по фойе
к служебным лифтам, снова поднималась наверх для того, чтобы спуститься вниз
в лифте для  гостей, и,  если здесь  оказывались мужчины,  ей  почти  всегда
удавалось подцепить кого-нибудь из них. Легкая застенчивая улыбка, несколько
слов о  погоде,  приглашение  к чаю, в  бар или на обед  -- и дело  сделано.
Дженет  чувствовала  себя здесь  уверенно и  спокойно,  как  дома.  Конечно,
служащие прекрасно все понимали. Но в любом отеле, какого бы высокого класса
он ни был, допускается некоторая свобода в такого рода деятельности. Главное
--  избегать каких  бы  то  ни  было эксцессов, стараясь,  чтобы  стремление
поймать клиента не было  столь уж откровенным  -- тогда администрация делает
вид, что не замечает этого, хотя на самом деле непрерывно следит за ней.
     Дженет  всегда  везло:  она  ни  разу  не влипла  ни в одну скандальную
историю, хотя частенько оказывалась  на грани.  Но все обходилось. Сейчас ей
было  труднее во всех отношениях. Главной помехой  был возраст. Она была уже
не столь  соблазнительна,  как прежде. Раньше она никогда  не сомневалась  в
успехе, а  теперь  прекрасно понимала, что шансы ее  резко упали. Поэтому  и
стала  работать  в этом  районе,  да  и  то частенько назначала свидания  по
телефону. И все же ей следовало избегать свиданий с тремя и  более клиентами
одновременно -- это было слишком утомительно.
     Она прижалась  лбом к  холодному стеклу. Там  внизу  все еще  в  панике
суетились люди. До нее доносились их отчаянные крики. Значит, таков конец ее
жизни: гостиничная спальня на девятом этаже, она  голая, как в момент своего
появления  на  свет,  только  все  тело  болит  после  этих   отвратительных
упражнений  с тремя арабами. Дженет  заплакала. Вот, значит,  та вершина, на
которую она карабкалась всю жизнь. Или все это чья-то злая шутка?
     Дженет  спрыгнула с подоконника, прилепив  сигарету  к оконному стеклу.
Может быть, ее еще ждет что-то хорошее, а может быть, ничего. И пожалуй, это
даже лучше.
     В этот момент ее ослепила ярчайшая  вспышка. Здание отеля разваливалось
на куски, но она  уже  этого не  чувствовала.  Ее тело расплавилось вместе с
оконным стеклом и прилипшей к нему сигаретой.

     Жар,   распространяющийся  от   поднимающегося  вверх  огненного  шара,
буквально испепелял  все на  своем пути. Он  несся  по улицам,  как огненный
смерч, мгновенно воспламеняя все горючие материалы, расплавляя твердые тела,
превращая  людей в  обугленные  рассыпающиеся  скелеты,  убивая все  живое в
радиусе трех миль  вокруг.  Последовавшая  через несколько  секунд  взрывная
волна  сопровождалась  мощным  потоком воздуха, несущимся  со  скоростью  до
двухсот миль в час.
     Здания разваливались, обломки летели  во все  стороны, как смертоносные
ракеты, сопровождаемые  стеклянными осколками, будто  миллионами губительных
стрел. Машины и автобусы летали в воздухе, как сорванные  ветром листья, но,
падая  на  землю,  с оглушительным  грохотом  разбивались  вдребезги.  Людей
отрывало  от  земли и швыряло на стены рушащихся зданий.  Огромное давление,
возникшее  при   взрыве,  разрывало  легкие,   барабанные  перепонки  и  все
внутренние  органы. Фонарные  столбы  превратились  в  причудливо  изогнутые
прутья из бетона и металла.  Оборванные и оплавленные электрические  провода
напоминали извивающихся змей. Взрывающийся то тут,  то  там водопровод делал
город похожим на долину гейзеров. Газопроводы тоже внесли свою лепту в общий
взрыв,  хотя сила  их была несоизмерима. Все  стало частью  обрушившегося на
город разнузданного, не знающего пощады безумия.
     У любого человека,  застигнутого врасплох на  улице,  мгновенно сгорала
одежда,  и  он  получал  смертельные ожоги,  от  которых  ему никогда уже не
суждено  было излечиться.  Многие  оказывались  погребенными  под  обломками
зданий.  При этом  некоторых  "счастливчиков" смерть настигала мгновенно,  а
другие медленно и мучительно умирали от ран и удушья.
     Пожары, вспыхнувшие  в разных концах города, слились в один грандиозный
пожар.

     Констебль Джон Мэпстоун  запомнил пятый день своей  службы в полиции на
всю жизнь. Правда, ему  оставалось жить всего несколько минут. Иначе его как
всегда  подвела бы плохая память,  которая, однако, не  помешала  ему  стать
полицейским  по  той  простой  причине, что требования  к  интеллектуальному
уровню сотрудников полиции с каждым годом снижались.
     Как только он услышал непрерывный вой  сирены, он  сразу же понял, куда
хлынет основная масса людей. Тут  же  позабыв о  двух подозрительных  типах,
крутившихся возле выставленного на улице прилавка с  джинсами, он поспешил к
станции метро "Оксфорд Серкас". На ходу оглянувшись, Джон увидел, что парни,
за которыми  он  следил  в  течение часа, ухватили-таки свою добычу --  пару
джинсов и матерчатую сумку.  "Удачи вам, ребята, -- мрачно пошутил  про себя
Джон. -- Желаю, чтобы эти вещи послужили вам как можно дольше".
     Он старался сохранять спокойствие  и не поддаваться общей  панике,  шел
быстро, но не бежал вместе со всеми, поэтому в общей суматохе  его все время
толкали. А он мечтал только об одном, чтобы наконец  выключили эти проклятые
сирены,  которые  лишь  усиливали  безумие  толпы.  Джон  уже  поравнялся  с
красно-синими  знаками лондонского  метро, и здесь толпа  настолько затянула
его, что он  уже как бы стал ее частицей. Тем не менее он еще пытался помочь
людям.
     -- Осторожно,  --  говорил он, -- не  волнуйтесь,  у нас еще достаточно
времени, чтобы спуститься вниз.
     Но никто не обращал  на него  никакого  внимания. Может  быть,  он  еще
слишком молод, чтобы как-то  воздействовать  на  толпу.  Джон вспоминал, что
говорил  им сержант, когда он еще был курсантом:  синяя униформа -- это знак
власти, в критической ситуации  люди  ждут от  человека  в  форме поддержки,
помощи, а  может быть, и спасения. Но люди  в толпе наверняка не слышали  ни
одной лекции сержанта.
     Констебль Мэпстоун пытался говорить  ровным голосом, но  все же в конце
каждой фразы срывался на крик. Однако он сделал еще одну попытку:
     -- Не  торопитесь, пожалуйста. Все будет нормально, если  вы  не будете
так спешить.
     Лестница,  ведущая  на  станцию метро, буквально  заглатывала  толпу, и
констеблю  не удалось избежать общей участи.  Снизу доносился ужасающий шум:
вопли,  крики,  стоны.  Джон  с  отчаянии  поискал  глазами   в  толпе  хоть
кого-нибудь из  коллег. Но  народу было так много,  что различить  кого-то в
этой  массе  было  невозможно.  Перед   входными   турникетами  толпа  резко
затормозила: многие пытались перелезть через турникеты или как-то обойти их,
другие  просачивались  через  выход.  Все  стремились  к  эскалатору,  чтобы
побыстрее оказаться в глубине, подальше от улицы до того, как  произойдет то
невозможное,        что        не        должно        было       произойти:
"Никто-не-сможет-настолько-сойти-с-ума-чтобы-нажать-кнопку".
     Констебль Мэпстоун сделал последнюю попытку:  резко развернулся лицом к
толпе и поднял вверх руки,  как Лир, взывающий к стихии. Теперь он  двигался
задом наперед, увлекаемый толпой. Причем его ботинки едва касались земли. Он
еще пытался успокоить себя: "Главное, не поддаваться панике. Главное,  вести
себя  разумно".  Однако  страх  охватил  всех,  как  эпидемия,  и  констебль
почувствовал,  что хрупкая  броня его спокойствия не  выдержала  и  он  стал
частью  этого стада.  Ударившись спиной обо что-то твердое,  Джон понял, что
добрался до турникетов, ограничители были уже давно выворочены под давлением
толпы, и ему вместе с другими  удалось преодолеть этот рубеж и развернуться.
Он начал энергично прокладывать дорогу к эскалаторам, размахивая руками, как
пловец, плывущий в густой, вязкой жидкости. Эскалатор, поднимающийся  вверх,
остановился, и по  нему летела вниз обезумевшая толпа. Эскалатор, движущийся
вниз,  пока  работал, но  тоже  был  битком  забит  людьми.  Джон  попытался
схватиться за резиновый поручень, чтобы  удержаться на  ногах, но ему это не
удалось.  По  поверхности, разделяющей  эскалаторы, мимо  констебля пролетел
вниз  какой-то человек, видимо сообразив, что это самый быстрый путь к цели.
Его примеру последовал еще кто-то, потом еще, еще и еще...
     И  вот уже  люди кубарем неслись  вниз,  сталкиваясь  друг с  другом  и
пытаясь ухватиться за все, что попадалось им под руки, в том числе и за тех,
кто стоял на эскалаторе. В результате произошла  свалка. Один из пролетавших
мимо протащил за собой человека с лестницы, тот упал, подминая под себя тех,
кто стоял впереди. Стоящие сзади пытались удержаться на ногах. Среди них был
констебль  Мэпстоун.  В  этот  момент двигатель  не  выдержал перегрузки,  и
эскалатор  резко остановился,  что  лишь усилило  царящую  вокруг  сумятицу.
Началась полная неразбериха.
     Молодой и сильный Мэпстоун уже  не  пытался спасти никого, кроме самого
себя. Всеми силами стараясь  удержаться на ногах, он упирался руками в спины
людей,  хватался  за  поручни эскалатора.  Однако все  было тщетно. Едва ему
удалось уцепиться за широкую резиновую ленту  перил,  как у  него тут же под
напором толпы оказалась  сломана кисть руки. Он закричал от  боли, но сам не
услышал своего голоса, потому что вопли и стоны  раздавались со всех сторон.
У него искры посыпались из глаз, затем все потемнело, и он почувствовал, что
теряет сознание.
     Но  перед  тем,  как  погрузиться  в вечную  темноту,  перед  тем,  как
раздробленные ребра вонзились в легкие,  перед тем, как его  горло придавило
чье-то  колено,  перекрывая  последний  глоток  воздуха,  перед  тем как  он
перестал что-либо  чувствовать,  его меркнущее  сознание уловило  чудовищный
грохот, который не шел ни в какое сравнение с шумом и гамом, сопровождавшими
последние  минуты его жизни. Звук этот, казалось, поднимался из самых земных
глубин. "Ах да, -- подумал Джон, -- это, должно быть, бомба. Наконец-то".

     У  Эрика  Стэнмора подкосились  колени, он медленно опустился на пол  и
прислонился спиной к стене.
     -- Ненормальные ублюдки, -- выкрикнул  он,  все  еще не  веря в то, что
случилось.
     Однако  его слов никто не  слышал, потому что  он был один. Над ним, на
высоте  шестисот  футов   над  Тотенхем-Корт-роуд,  параболические  локаторы
антенны  ловили ультразвуковые  радиоволны, посылаемые  другими  локаторами,
каждый  из  которых  был  связующим  звеном  в  цепи  микроволновых станций,
расположенных в стратегически важных пунктах по всей стране.
     Он закрыл глаза руками, пытаясь понять, что же все-таки произошло. Быть
может,   именно   это   было   причиной   усиленного   контроля   за   всеми
правительственными  системами связи. Это происходило всегда, когда возникали
очаги  напряжения  или локальные  войны. Они,  связисты,  узнавали  об  этом
раньше, чем мировая общественность. И хотя ситуация на Ближнем  Востоке была
достаточно  серьезной,   Стэнмор  считал  последнюю  директиву  об  усилении
контроля  за  системами  связи  обычной  мерой предосторожности,  к  которой
прибегают при любой кризисной ситуации.  Он знал,  что микроволновые системы
будут играть важную роль в британской системе защиты во время войны, так как
было известно, что  после  нападения в  любом  случае сильно пострадают  все
другие системы дальней связи -- подземные кабели и линии воздушной передачи.
В  этих условиях микроволновая система, в которой  радиоволны передаются  от
одной станции к другой, окажется незаменимой. Ведь даже если опоры локаторов
будут разрушены,  волны  все равно можно  будет передавать дальше по  линии.
Официальным   объяснением   разработки  и  сооружения   этой   системы  было
обеспечение  непрерывной и экономичной связи  между тремя главными городами:
Лондоном,   Бирмингемом   и   Манчестером.   Однако   Стэнмор   знал,  сколь
дорогостоящим на  самом деле  был этот  проект,  работы по которому велись с
1953 года  под  кодовым  названием  "Опора",  и что в  конце  концов систему
приспособили  для обслуживания различных правительственных учреждений. Кроме
того,  Стэнмору было прекрасно известно, что одна  из основных задач системы
--   обеспечение  безупречной   связи   между   контрольными   центрами   --
региональными штабами и штабом  национального правительства. Именно  по этой
связи  передавались  наиболее  важные,  срочные  приказы.  Башня  "Телеком",
которую он обслуживал, больше использовалась в мирное  время, и  потому  она
была наиболее уязвима.
     Сирены неожиданно  смолкли, и Стэнмор понял, что не успеет добраться до
убежища, оборудованного в основании башни.  Он печально улыбнулся, подумав о
том,  что убежище,  которое  должно  было  стать  спасением  именно  в  этой
ситуации, находится  совсем близко, но у  него  все  равно уже нет  времени,
чтобы  добраться  туда.  Его  лицо  свело судорогой  от  страха  --  он ясно
осознавал, что будущее измерялось несколькими мгновениями. Он  разрыдался, и
рыдания сотрясали все его тело. Стэнмор оплакивал не себя, а свою жену Пенни
и двух своих маленьких  дочек -- Трейси и Белинду. Они  жили в Уондсворте, и
школа, в  которой  учились  девочки,  была  совсем  рядом  с  их  домом.  Он
представил себе, как,  едва заслышав  вой  сирены. Пенни бросится в школу за
дочками.  Но добраться туда она не успеет, ей  не  удастся  погибнуть, обняв
своих  детей. Девочки,  услышав вой сирен,  будут  напуганы,  но  не  поймут
непоправимости  происшедшего. Их  больше  испугает  паника  вокруг, и они не
будут знать,  что делать.  А Пенни  в это время  будет в  ужасе  метаться по
улицам, не  думая о собственном спасении,  а только о том,  как добраться до
школы  и  разыскать девочек.  Он вспомнил, что  они с Пенни, когда  возникал
разговор  о возможной  катастрофе,  придумали,  как  им  казалось,  довольно
простой  и  надежный план  спасения:  они  забаррикадируются в  своем  доме,
устроят  под  лестницей,  в  прихожей, убежище из  подушек и постараются как
можно точнее следовать правилам,  разработанным местным отделением  Общества
защиты  и  выживания.  Во всяком случае, они все вместе не выйдут  из  дома,
спрятавшись там, как в коконе, пока самое страшное не окажется позади.
     Никому из них  не приходило  в голову, а точнее, никто даже подумать не
смел о том, что в  момент катастрофы они все окажутся  в разных местах, хотя
это было самым вероятным и нужно было разрабатывать  план спасения именно на
этот случай. Но теперь даже думать об этом было поздно. Им оставалось только
молиться друг за  друга и за своих детей, а весь остальной мир пусть молится
сам за  себя. Он опустился на колени, затем припал всем телом к полу, закрыв
лицо руками. "Господи, -- истово молил  он, -- пусть это будет неправдой! Не
дай этому случиться!"
     Но это случилось.  От мощного  взрыва огромная башня,  как  игрушечная,
разлетелась  на  куски.  Верхняя ее часть, где только  что  молился Стэнмор,
пролетела почти четверть мили, прежде  чем рухнуть на землю и превратиться в
груду  обломков. Последним неясным  ощущением  Эрика  Стэнмора было ощущение
полета. Но уже через несколько мгновений его тело оказалось расплющенным под
обломками башни.

     Алекс Дили  бежал,  тяжело дыша. Его белая рубашка  под  серым костюмом
взмокла  от  пота,  а  в руках  он судорожно  сжимал  портфель  с секретными
правительственными документами, как  будто сейчас это все еще имело какое-то
значение. Конечно, ему следовало бы, как  обычно, взять такси или поехать на
автобусе. Тогда  он уже давно добрался бы до места, а стало  быть, жизнь его
была бы в безопасности. Но сегодня было такое чудесное теплое июньское утро,
что ему захотелось неторопливо прогуляться по улицам города. Сейчас день уже
не казался таким чудесным, хотя по-прежнему ярко и ласково светило солнце.
     Он подавил соблазн нырнуть в одно из многочисленных конторских  зданий,
возвышавшихся по  обеим сторонам  Хай-Холборн,  или  поскорее  спуститься  в
прохладу  какого-нибудь спасительного подвала.  Дили вполне мог это сделать.
Но ему казалось, что он будет в гораздо большей безопасности, если доберется
до  своей  цели.  Кроме того, это  был его долг  -- находиться там  в  такой
катастрофический и, конечно  же, исторический момент. О Господи, неужели  он
обюрократился до  такой  степени,  что даже  мысленно  называет этот  момент
историческим? Разумеется, он был баловнем судьбы, ее избранником. Но  до сих
пор не предполагал, что его образ мыслей до такой степени подчинен жесткой и
холодной логике, преобладающей  в правящих  кругах. Он почему-то осознал это
только  сейчас.  Да  и   что  значит  баловнем?  Разумеется,  служба  его  в
департаменте  предполагала  различные  привилегии,  и  он принимал  это  как
должное,  наслаждаясь всеми благами, которые дарила ему  жизнь. Но сейчас он
понял,  что главной привилегией, которая  была одной из составных частей его
благополучия, но о  которой он никогда всерьез не думал, ему воспользоваться
не удастся. Он попросту не успеет это сделать.
     Бежавшая  впереди женщина  споткнулась и упала. Дили,  не  успев  никак
отреагировать,  с  разбегу  упал  на  нее.  Он  неожиданности  он  несколько
мгновений  не  мог подняться,  только  заслонил руками лицо, прикрыв его  от
множества несущихся  в  разные  стороны  ног.  Шум  был  невероятный.  Люди,
застигнутые на улице ревом сирен, в смятении и страхе кричали  что-то, звали
друг друга, громко рыдали, молились. И вес это сливалось в один  раздирающий
душу нечеловеческий вопль, сопровождаемый воем  автомобильных гудков и ревом
незаглушенных двигателей  брошенных хозяевами посреди  улицы машин. Вся  эта
какофония  перекрывалась жуткими  звуками  сирены, напоминающими стоны духа,
предвестника смерти. Все вместе парализующе действовало на мозг и заставляло
замирать сердце, переполненное предчувствием неотвратимого конца.
     И  вдруг  все стихло. Сирены замолчали, и на один короткий  жуткий  миг
наступила почти полная  тишина. Некоторые люди остановились, спрашивая  друг
друга, не ложная  ли это  тревога  или,  быть может,  шутка сумасшедшего. Но
основная  масса  понимала истинный  смысл  внезапного затишья. Они еще более
энергично и целеустремленно прокладывали себе  путь к ближайшим  дверям, ища
за  ними  убежища.  Снова началась  паника, все вдруг поняли,  что до  конца
остались считанные мгновения.
     Какой-то мотоциклист  выбрался на  тротуар  и  буквально прорубал  себе
дорогу в толпе, отшвыривая руками, как кегли, тех,  кто не  успел увернуться
из-под колес его мотоцикла. Он  не  заметил  женщину,  на которую только что
налетел Дили, -- она так и не смогла подняться. Мотоциклист передним колесом
наехал на лежавшую женщину, вздернул машину и вместе с ней взлетел в воздух.
Дили  едва успел пригнуться,  мотоцикл  перелетел  через  него и  на  полной
скорости  врезался  в  ближайшую  витрину, ударившись  о  бетонное основание
оконной рамы,  и от этого  удара во все стороны  полетели  искры.  При  этом
мотоцикл  так причудливо завис в витрине,  что  одна  его  половина  торчала
внутри  помещения, а  другая свешивалась на улицу.  Блестящая  металлическая
обшивка была покорежена, часть деталей разлетелась по тротуару, из чихающего
двигателя валил дым, а мотоциклист  стонал от боли, по его лицу и шее из-под
сплющенного  и  треснутого,  еще  совсем недавно  зловеще-роскошного черного
шлема стекала кровь.
     Дили  наконец  вскочил на ноги и побежал, не только  не  обращая больше
внимания  на женщину,  корчившуюся  от боли  на тротуаре,  но  даже  забыв о
портфеле  с секретными  документами,  который он,  по-видимому,  только  что
потерял в этой свалке. Он лишь был благодарен  Богу за  то, что не пострадал
при  падении и удачно  избежал столкновения с летящим мотоциклистом. Все его
существо рвалось к одной-единственной цели -- специальному  убежищу, где, он
знал, его ждало спасение.
     Станция метро  "Чансери-лейн"  была  совсем рядом, и это  придавало ему
новые силы. Однако  яркая  вспышка настигла его прежде,  чем  он добрался до
своей  цели.  И тут Дили совершил непростительную глупость, хотя именно он в
этой толпе знал, что делать  этого не следует, -- он обернулся. Ослепленный,
как бы парализованный, он не мог сдвинуться  с  места,  раздираемый  изнутри
никому  не  слышным  криком  протеста.  Однако  неизбежное  никому  не  дано
предотвратить. Он услышал оглушающий, громоподобный удар. И в этот же момент
чьи-то руки бесцеремонно схватили его и потащили назад.  Он ударился  плечом
обо  что-то твердое и почувствовал, что падает и его спаситель падает вместе
с ним. Земля дрожала, и весь мир разваливался на куски.
     Обжигающая  боль в глазах вдруг  отступила  куда-то, и, теряя сознание,
Дили почувствовал, что проваливается в прохладную спасительную тьму.

     Первые ядерные взрывы -- а их было пять в Лондоне и его окрестностях --
произошли  всего за несколько минут. Черные  грибовидные  облака поднимались
над разрушенным городом, постепенно сливаясь в зловещую черную тучу, которая
затмила день, в считанные минуты сделав его неотличимым от ночи. Густая пыль
опускалась  на  землю,  вместе  с ней  падали  осколки,  обломки разрушенных
построек, человеческие останки. Теперь все это тоже несло смерть.

     Калвер попытался вытащить ноги из-под груды осколков. Ему  это удалось,
и  он с облегчением почувствовал, что они целы.  Закашлявшись,  он попытался
избавиться  от пыли, забившей  дыхательные пути.  Несколько минут он кашлял,
отплевывая густую желто-коричневую слюну.  Затем протер  запорошенные  пылью
глаза и заметил, что из коридора в подвал пробивается слабый свет. Но вместе
со светом, он ясно увидел это, сюда  просачивается и дым. Калвер застонал от
досады.  Он обернулся к  мужчине, которого втянул в  подвал  с  улицы, желая
убедиться, что тот не разбился, когда они  падали с лестницы. Мужчина лежал,
прикрыв лицо руками, с головы до ног засыпанный пылью и осколками, но, слава
Богу,  его  не придавило ничем,  что угрожало бы серьезными травмами. Калвер
окликнул его,  но  тот  лишь слегка  зашевелился,  а затем  тяжело и надолго
закашлялся, отплевываясь, стараясь  прочистить легкие, как  только что делал
Калвер. Но при этом даже не пытался подняться.
     Калвер  встал,  и  направился  к  нему,  застонав  от  внезапной  боли,
пронзившей все  тело.  Он быстро ощупал себя,  чтобы убедиться,  что никаких
серьезных повреждений  у него нет,  и в самом деле, насколько он мог судить,
все  было  в  порядке.  Хотя  завтра   наверняка  все  тело  будет  ныть  от
многочисленных ушибов и ссадин, полученных  при падении. Так всегда  бывает.
Если, конечно, завтра наступит.
     Он слегка тронул мужчину за плечо.
     --  У вас все  в  порядке? -- спросил  он, дважды повторяя свой вопрос,
потому  что  в  первый  раз  он прозвучал  почти нечленораздельно.  В  ответ
раздался лишь слабый стон.
     Калвер посмотрел на сломанную лестницу и прислушался к странному звуку,
доносящемуся  из-за двери,  сквозь щели которой подвал все больше наполнялся
пылью и дымом. Он вдруг  вспомнил, что  ядерный  взрыв всегда сопровождается
сильным  смертоносным  ветром,  несущим  новые   беды   и   разрушения.  Да,
несомненно,   то,  что  он  слышал  сейчас,  был  шум  ветра.  И,  словно  в
подтверждение  его догадки, стены  и  потолок  убежища задрожали, и  со всех
сторон посыпались обломки. Он присел и прикрыл голову руками, чтобы избежать
новых травм.
     Обломки падали  на  его коричневый кожаный пиджак. Удары  были Довольно
болезненными, все тело и без того саднило от  ран. Краем  глаза  он заметил,
что  огромная  бетонная плита перекрытия  над лестницей,  под которой  лежал
мужчина, сдвинулась с места. Калвер  подскочил к  нему и, схватив за  плечи,
оттащил в сторону.
     Ему  показалось,  что  ветер  снаружи  слегка  утих, и в  убежище стало
спокойнее. Через  дыры  в потолке он попытался  разглядеть, что  там наверху
происходит. Однако ему почти ничего не удалось увидеть. Он лишь предполагал,
что все  верхние этажи здания  разрушены. Сколько их было,  он не  мог точно
припомнить, но в этом районе все дома были многоэтажными. В любом случае  им
повезло:  он полагал, что они попали в ту часть подвала, которая расположена
рядом с  центральной  бетонной несущей  колонной  --  самой  прочной  частью
конструкции современных зданий. Это и спасло  их от гибели. Сколько  она еще
простоит  --  это  уже другой  вопрос.  Сейчас гораздо  важнее  была  другая
проблема -- едкий удушливый дым, заполнивший подвал.
     Калвер еще раз толкнул все еще лежащего мужчину и повторил свой вопрос:
     -- Эй, как вы там?
     Тот  повернулся  на  бок,  приподнялся  на  локте,  пробормотал  что-то
невнятное и  громко застонал,  снова опрокинувшись на спину. Калверу наконец
удалось разобрать какие-то слова:
     --  О  нет,  проклятые  идиоты...  Они  в  самом  деле  сделали  это...
Проклятые, проклятые...
     --  Да,  они  это  сделали,  --  тихо  сказал  Калвер,  --  и  это  уже
непоправимо. Сейчас для нас гораздо важнее другое.
     -- Где мы? -- спросил мужчина. -- И как мы сюда попали?
     Он вдруг резко задвигался, пытаясь подняться.
     -- Успокойтесь. -- Калвер положил руку ему на плечо. -- Это  я вас сюда
втащил. Давайте подумаем, что делать дальше.
     -- Я плохо слышу, --  сказал мужчина испуганно. -- Сначала был какой-то
шум, а теперь его нет. Наверное, у меня что-то со слухом.
     --  Да нет, все нормально.  Это была взрывная волна,  ядерный ветер. Он
пронесся мимо. Поэтому так тихо.
     И  в  этот  же момент они услышали  неприятный скрежет и почти сразу же
грохот  падающих конструкций. Что-то  тяжелое, металлическое  или  бетонное,
упало буквально в нескольких футах от них. Калвер нервно передернул плечами.
Эта  штуковина  вполне  могла  их  убить.  Он  осторожно  встал  на  колени,
осматривая стены и потолок подвала, пытаясь определить, насколько угрожающим
было их положение.
     -- Мы должны выбираться отсюда, -- сказал он. -- Скоро все это рухнет.
     Неожиданно откуда-то издалека  до них  донеслись человеческие  крики  и
стоны.  По-видимому, очнулись раненые, до  сих пор пребывавшие  в шоке. Быть
может, кто-то  из них  пострадал  от новой  волны разрушений. Калвер подошел
поближе к своему товарищу по несчастью, пытаясь разглядеть его лицо.  Однако
в темноте  почти ничего не  было  видно.  Но  какое-то смутное  беспокойство
овладело Калвером: его смущали два светлых пятна на лице мужчины.
     -- Мы должны выбраться отсюда во что  бы то ни стало, -- сказал тот. --
Иначе мы будем похоронены заживо.
     Калвер, словно бы не слыша его слов, осторожно спросил:
     -- Вы что-нибудь видите?
     -- Здесь слишком темно,  -- неуверенно ответил мужчина. И тут же, поняв
смысл вопроса, взволнованно вскрикнул: -- О нет, только не это!
     --  Когда  я схватил  вас на  улице,  вы  смотрели  прямо на вспышку. Я
подумал, что вы просто в шоке... Я сразу не понял...
     Мужчина стал судорожно тереть глаза пальцами.
     -- О Господи, я ослеп.
     -- Может быть, временно, --  попытался успокоить его Калвер.  Но это не
возымело никакого действия. Мужчина разрыдался, рыдания сотрясали его тело.
     Запах гари усилился, и  Калвер  заметил сквозь  одну из дыр  в  потолке
отблеск пламени. Он прислонился к стене.
     -- В любом случае дела наши плохи, -- сказал он, обращаясь в основном к
самому себе. -- Если мы выберемся  наверх, нас накроет радиоактивная пыль. А
если останемся здесь, то либо сгорим дотла в этом чертовом пламени, либо нас
наконец придавят эти обломки. Шикарный выбор.
     Он  со злостью стукнул кулаком по стене. В этот момент мужчина, наконец
поднявшись с пола, схватил его за лацканы пиджака.
     -- Нет,  нет,  у  нас не все еще  потеряно.  У  нас  есть  еще шанс, --
возбужденно заговорил он. -- Если вы меня туда отведете, у нас будет шанс.
     -- Отведу вас? Куда?
     Калвер с трудом сдерживал раздражение.
     --  Весь мир вокруг  -- сплошные руины, а воздух  насыщен радиоактивной
пылью. Вы еще это не поняли? Нам некуда идти в этом мертвом городе.
     -- Нет, нет, пыль осядет на землю минут через тридцать. Сколько времени
мы уже здесь?
     --  Точно не  знаю.  Может быть,  минут  десять. Может  быть, час.  Мне
кажется, я какое-то время был без сознания, -- неуверенно ответил Калвер. --
Хотя нет, подождите, мы  только что слышали ветер,  а он возникает сразу  же
после взрыва.
     -- Тогда есть шанс. Нам  надо  торопиться,  -- взволнованно  проговорил
мужчина.
     -- Зачем торопиться? Нам некуда идти.
     -- Я знаю место, где мы будем в полной безопасности.
     -- Вы имеете в виду станцию метро, туннели?
     -- Нет, я имею в виду другое место.
     -- О чем, черт побери, вы говорите? Где это?
     -- Я покажу вам, куда идти.
     -- Да скажите же мне, где это, -- вскипел Калвер.
     Мужчина помолчал немного и упрямо повторил:
     -- Я покажу вам, куда идти.
     Калвер понял, чего тот опасался, и устало сказал:
     -- Не беспокойтесь,  я не собираюсь вас бросать здесь. Но не ошибаетесь
ли вы насчет пыли?
     -- Нет, я не ошибаюсь, но нам надо спешить.
     Голос  мужчины   прозвучал   немного   спокойнее,  хотя  движения  были
по-прежнему лихорадочны.
     Бетонная плита у них над головой снова со скрежетом сдвинулась с места.
     -- Я думаю, пора принимать решение.
     Калвер  взял мужчину за плечи и  начал подталкивать  к слабо освещенной
полуразрушенной  лестнице. Им предстояло  пройти под этой  чертовой бетонной
плитой, которая опускалась все ниже и ниже.
     -- У  нас совсем нет  времени, -- закричал Калвер. -- Все это проклятое
здание того и гляди рухнет.
     И  будто в подтверждение его слов  наверху раздался сильный грохот. Все
вокруг задрожало.
     -- Бежим скорее, -- в отчаянии закричал  Калвер.  Дерево, кирпич, бетон
-- все трещало и рушилось. Весь  подвал заволокло пылью, стоял оглушительный
грохот. Калвер заметил, что проход между бетонной плитой и лестницей сузился
настолько, что им едва-едва удастся проползти по нему.
     -- Быстрее,  быстрее, нам надо  успеть добраться  до двери. Он  толкал,
тащил спотыкающегося  на каждом шагу мужчину, почти нес его на  руках,  пока
наконец они добрались до первых ступеней.
     -- Давайте ползите по этим проклятым ступеням  как  можно  быстрее и не
поднимайте голову, -- приказал Калвер и подтолкнул мужчину в спину.
     Он подумал, что вряд ли бы этот человек так  безропотно послушался его,
если  бы  видел,  куда  он  его  толкает. Лестница  представляла  угрожающее
зрелище.  Металлические поручни были скручены жгутами и сорваны с основания,
крыша над ступенями наклонилась от  взрыва, а удерживающая ее бетонная плита
медленно, дюйм за дюймом, сползала вниз на покосившуюся стену. Калвер быстро
карабкался за слепым, бесцеремонно  подталкивая  его в зад и не отрывая глаз
от верхних ступеней, слабо освещенных  серым светом,  пробивающимся с улицы.
Слепой резко остановился, почувствовав,  как  лестница  под  ним  задрожала:
по-видимому, он догадался, что она рушится.
     --  Лезьте дальше, --  крикнул Калвер. --  Все в  порядке.  Главное, не
останавливайтесь!
     Калвер чувствовал, как сползающий потолок почти коснулся его макушки. И
на  какое-то мгновение мелькнула мысль: не вернуться ли назад, в подвал? Но,
судя  по  лавине осколков,  несущихся  вниз, было  ясно, что там  им  делать
нечего. С  энергией, удвоенной  отчаянием, он продолжал  двигаться вверх, не
затрачивая  силы  на ненужные  слова,  чтобы  подбодрить  ползущего  впереди
мужчину, тем более что он все  равно не услышал  бы его из-за сильного шума.
Вскоре Калверу пришлось ползти  на животе, ударяя грудь о  края ступеней. Он
уже почти потерял надежду выбраться отсюда.
     Но тут он  увидел, что слепой уже добрался  до цели и, стоя на коленях,
размахивал руками  перед лицом Калвера, пытаясь помочь ему. Калвер ухватился
за его руку. Слепой  изо всех  сил резко дернул  его вперед. Калвер  помогал
ему, подталкивая себя локтем свободной руки и носками ботинок, упирающихся в
ступени  рушащейся под  ним  лестницы.  Сквозь  безумный  грохот  вокруг  он
явственно различал скрип  неумолимо, как крышка гроба, опускающейся  на него
бетонной плиты. И все же он успел выползти наружу и подтянуть колени как раз
в тот момент, когда плита рухнула вниз.
     Он  вскочил  на  ноги и потащил  слепого  к широкому  дверному  проему,
который  еще  совсем  недавно,  несколько минут  назад, когда  они стремглав
вбежали  сюда, был парадным входом в это здание. Сейчас это  была всего лишь
дыра в растрескавшемся и готовом вот-вот рухнуть обломке стены.
     Сквозь  эту дыру они выбрались в разбитый вдребезги, опустошенный  мир.
Калвер  старался не смотреть по сторонам. Он думал  только об одном: как  бы
поскорее  отойти  на  безопасное  расстояние от  рушащегося здания.  Слепой,
прихрамывая, прижимался к нему, как ребенок, который боялся потеряться.
     Вокруг   царила   неимоверная    свалка.   Сгоревшие,   полуобгоревшие,
изуродованные,   развалившиеся  на  части   автобусы,  легковые  автомобили,
грузовики, такси  -- все в полном беспорядке громоздилось, как на гигантской
свалке.  Некоторые  машины были  перевернуты  вверх колесами,  на  их днищах
валялись другие,  присыпанные сверху грудой обломков.  Видеть  все это  было
невыносимо.  Калвер быстро  пробирался через  завалы покореженного  металла,
протискиваясь  сквозь  узкие проходы,  карабкаясь через  сцепленные бамперы,
перелезая  под  днищами машин, и  тащил за  собой своего слепого товарища. В
конце концов оба свалились  в изнеможении возле черного  такси, из разбитого
переднего стекла которого свешивалось мертвое тело шофера.
     Они судорожно хватали ртом  воздух, густо  насыщенный  пылью  и  дымом.
Одежда их была разодрана и заляпана грязью. Сквозь дыры проглядывали синяки,
ссадины,  кровоточащие  раны.   Где-то   совсем   рядом   раздался   грохот,
по-видимому, рухнуло здание,  из которого они только  что выбрались. Но звук
повторялся,  эхом  перекатываясь  по  улице.   Это  был   смертельный   стон
агонизирующей улицы, последние некогда величественные  строения из стекла  и
бетона рассыпались, как карточные домики.
     Оправившись от шока, они стали  различать и другие звуки, окружавшие их
со  всех сторон. Это были человеческие голоса, слившиеся в один предсмертный
отчаянный  крик.  Слепой  оглядывался  по  сторонам,  будто  силился  что-то
разглядеть. Калвер же, напротив, старался ни на что не обращать внимание. Он
посмотрел на своего спутника, и,  хоть, как тогда  в темноте подвала, так  и
сейчас под  толстым слоем беловато-серой пыли, запорошившим  их с головы  до
ног, он  почти  не видел  его  лица, Калвер все  же  подумал,  что  мужчине,
наверное, лет пятьдесят  или чуть больше. Его костюм, разорванный и грязный,
все  же  выдавал  в нем  не  простого  клерка,  а  возможно, бизнесмена  или
конторского служащего одного из ведущих департаментов города.
     -- Спасибо за  помощь, --  громко сказал  Калвер.  Ему хотелось,  чтобы
слепой услышал его слова. Тот повернулся к нему и сказал:
     -- Взаимно.
     Калвер улыбнулся.
     --  Я думаю, мы одинаково нужны друг другу.  Давайте и дальше держаться
вместе. И ведите меня в ваше безопасное место. Дорога каждая минута.
     Слепой схватил Калвера за руку и возбужденно проговорил:
     -- Да, да, вы совершенно  правы. Если мы хотим выжить,  мы ни на что не
должны обращать внимание. Все равно не в наших силах что-либо изменить, да и
помочь мы никому не можем.
     Калвер вздрогнул то ли  от слов своего спутника, то  ли от той страшной
картины, которую увидел, заглянув внутрь покореженного такси, возле которого
они остановились. Среди изуродованных трупов была женщина с ребенком. Голова
мальчика  была  неестественно  вывернута, как у  сломанной куклы. Мать  тоже
застыла в странной позе, руками  и телом прикрывая ребенка. По-видимому, она
думала, что  так  сможет  защитить  его. "Господи,  какой ужас,  --  подумал
Калвер. -- Куда они ехали -- за покупками, в кино,  в театр или, может быть,
встретить  папу, работавшего в  одном из  этих огромных  офисов?" Какое  это
теперь имело значение. Для них  все кончилось в тот  момент,  когда какая-то
страшная  сила оторвала  такси  от  земли, подняла в  воздух,  будто детскую
игрушку, и вдруг, словно раздумав играть в эту  дикую игру, швырнула обратно
вниз.
     Калвер  обвел  расширенными от ужаса глазами все, что  мог охватить его
взгляд,  и  буквально  оцепенел,   осознав  масштабы  разрушения.  Привычный
лондонский  пейзаж  с  его  небоскребами  и шпилями  древних  соборов,  весь
знакомый до мелочей силуэт города исчез, как будто, его никогда не было. Все
превратилось  в  руины,  огромные  свалки,  перемежаемые  пожарищами.  Небо,
неестественное,  будто  задрапированное  черной  тканью,  низко  висело  над
городом. Тонкий  спиральный  столб -- ненавистный символ уничтожения, лениво
поднимался  вверх, туда,  где  еще совсем недавно  светило  июньское солнце.
Калвер заметил, что столбов было несколько. Он еще раз внимательно огляделся
по сторонам: два столба поднимались на западе, один -- на севере, один -- на
северо-востоке и  еще один, последний, --  на юге. Всего их было  пять. Боже
мой, пять! Значит, на город сброшена не одна, а пять  бомб.  О Господи,  это
конец!
     Он отвел взгляд от  горизонта и в бессильной ярости стукнул кулаком  по
крыше  изуродованного  такси. Он оказался  свидетелем воплощенного зла в его
худшем,  самом  непоправимом  виде.  И  сотворил  это  человек.  Таков  итог
бессмысленной  агрессивности,  веками живущей и в мужчинах, и в женщинах,  и
даже в детях: взрыв  всеобщей  злобы,  который никто не  смог предотвратить.
Господи, прости нас всех.
     Из руин  и развалин,  из-под  обломков  зданий  стали  выползать  люди,
израненные, истекающие кровью, с  побелевшими от только  что пережитого шока
лицами,  с остекленевшими, остановившимися глазами. И  самое  страшное -- на
всех  лежала  невидимая,  но  явственно  ощутимая  печать  смерти.  Они  еле
двигались,  спотыкаясь  на  каждом   шагу,  с  трудом  выбираясь   из  своих
разрушенных,  никому  больше не  нужных убежищ. Некоторые  двигались  молча,
некоторые с тихой  моль-бои  обращались неведомо  к  кому,  многие бились  в
истерике. Но  каждый из  них  был одиноким островом,  обреченным погибнуть в
одиночку. Каждый был в состоянии воспринимать только  свою собственную боль,
оплакивать только свою судьбу.
     Калвер с трудом подавил крик отчаяния,  готовый  вырваться из груди. Он
прикрыл глаза,  стараясь  сохранить самообладание.  Слепой настойчиво дергал
его за руку, Калвер совсем забыл о нем.
     -- Что, что вы видите? -- взволнованно спросил он.
     Калвер присел на корточки рядом с ним.
     -- Лучше вам этого не знать, -- сказал он как можно спокойнее.
     -- Да нет, я имею в виду пыль. Вы видите пыль?
     Калвер помолчал немного, прежде чем ответить:
     -- Пыль везде. Пыль и дым.
     Слепой потер веки, будто это могло ему помочь.
     -- Я имею в виду пыль, которая падает сверху, -- сказал он нетерпеливо.
-- Вы видите ее?
     Калвер посмотрел вверх и нахмурился.
     -- Да, наверное. Это похоже на темные облака или клубы пыли. Только они
не поднимаются вверх, как обычно, а медленно падают вниз.
     Слепой с неожиданной резвостью вскочил на ноги.
     -- Тогда  нам нельзя терять ни минуты. Мы во  что бы то ни стало должны
добраться до убежища. Калвер тоже поднялся.
     -- Что это за таинственное убежище? И кто вы, черт возьми?
     --  Вы все поймете, когда... или если мы попадем туда. Зовут меня Алекс
Дили. Хотя в данный момент это не имеет никакого значения.
     -- Откуда вам известно об этом убежище?
     --  Господи,  сейчас  не время  выяснять это, приятель!  Неужели  вы не
понимаете, что нам грозит смертельная опасность?
     В  его  голосе  звучали  мольба и отчаяние. Калвер положил ему  руку на
плечо.
     -- Ну хорошо. Куда идти?
     -- На восток. К "Дейли миррор".
     Калвер посмотрел на восток.
     -- "Дейли миррор" больше нет. По крайней мере, отсюда его не видно,  --
мрачно произнес он.
     Однако на Дили это не произвело особого впечатления.
     -- Это не имеет значения.  Просто идем в том  направлении, мимо станции
метро, к  Холборн Серкас.  Держитесь правой стороны. Немного  помолчав, Дили
спросил:
     -- Вы что, хотите сказать, что все здания в городе разрушены?
     -- Не знаю.  Может быть, не все. Но здесь, на этой  улице,  большинство
домов повреждены очень сильно, а все крыши и верхние  этажи снесены. Так что
же все-таки мы ищем?
     -- Пошли скорее. Вы все узнаете, когда мы доберемся до места.
     Калвер взял его за  руку и повел через завалы покореженного  металла  и
обломки  развороченных  зданий.  Красный  двухэтажный автобус, ощетинившийся
разорванной в  клочья обшивкой,  лежал  на боку,  подмяв под себя  несколько
легковых  автомашин.  Из  его  разбитых  окон  вылезали,  обливаясь  кровью,
оставшиеся в живых пассажиры.  Калвер старался не смотреть в ту сторону и не
слышать их стоны. Это стоило ему неимоверных усилий.
     Неожиданно перед ними оказался пожилой мужчина.  Он явно  был в шоковом
состоянии. Когда Калвер посмотрел  на  него,  мужчина  неожиданно упал лицом
вниз, словно споткнувшись о какое-то препятствие. Вся его спина была утыкана
осколками стекла, как подушечка для булавок.
     Калвер повел Дили дальше,  стараясь  не  наступать на  мертвых, лежащих
повсюду. Взгляд  его  то и  дело  натыкался  на  торчавшие  из-под  обломков
человеческие останки.  Это  было  какое-то  жуткое нагромождение  рук,  ног,
туловищ. В  этом месиве  он наступил  на что-то твердое и круглое  и чуть не
потерял  сознание,  увидев голову женщины. Все  было  настолько ужасно,  что
Калвер  позавидовал Дили, который ничего не видел  и послушно,  как ребенок,
шел, держа его  за руку и стараясь не отставать. Под ногами хрустели осколки
стекол,  которые даже в этой тусклой мгле, окутавшей город, сверкали подобно
драгоценным камням.
     Обходя  горящий  грузовик,  преградивший им  путь,  они  прикрыли  лица
руками, защищаясь от пламени. Другого пути у них не было. Странный хлюпающий
звук раздался  в нескольких шагах от них.  Кал-вер  сразу же понял, что  это
какой-то  несчастный упал  с высоты: то ли  выпрыгнул  из  окна горящего или
рушащегося дома, пытаясь  спастись, то ли выпал случайно. Они не знали этого
и не желали знать.  Дили  наверняка  слышал этот звук, но даже ни о  чем  не
спросил Калвера.  И он  был прав.  У них есть цель, и ничто  не  помешает им
добраться до нее. Ничего не видеть и не слышать -- это единственное спасение
от окружающего  их кошмара. Главное, что у них  есть цель. Однако путь к ней
был нелегким,  потому  что мир  вокруг  рушился и  корчился  в  предсмертной
агонии, и опасность подстерегала на каждом шагу. Они снова чуть не оказались
погребенными  под обломками  здания, обрушившегося рядом с ними. Слава Богу,
на сей раз пронесло, никого из них не ранило, они  лишь чуть  не задохнулись
от  пыли и дыма. В  нескольких шагах от  опасной зоны их  настигла  взрывная
волна от только что происшедшего неподалеку взрыва. Оба упали, но Калвер тут
же помог  Дили подняться, и  они снова пошли вперед.  Калвер чувствовал, что
все его существо  сосредоточилось на одном стремлении:  они должны двигаться
вперед  во  что  бы  то ни  стало,  они должны опередить эту чертову смерть,
которая неотвратимо опускается на них сверху.
     Тем  не  менее,  как ни  старался, он не  мог не  видеть  происходящего
вокруг, хотя  перестал ощущать себя частицей  общей беды. Он думал только  о
себе и о Дили, больше ни  о ком. Он больше  не  пытался  никому помочь, хотя
видел,  как люди помогают друг другу: раненые помогали раненым, тех, кто  не
мог двигаться, несли на руках.  Многие ползли сами. Но казалось, что они все
вместе тоже движутся к одной цели. Это была станция метро.
     --  Мы подошли  к станции  метро "Чансери-лейн", -- прошептал Калвер на
ухо Дили.  -- Все,  кто  еще  может  двигаться, идут туда. Может быть, и нам
последовать за ними?
     -- Нет, -- резко выкрикнул Дили. --  Там будет слишком много  народу. У
нас будет больше шансов спастись, если вы меня послушаете.
     --  У нас осталось  слишком мало времени. Скажите же мне,  черт побери,
куда мы идем.
     -- Это здесь, совсем недалеко. Всего в  нескольких  сотнях ярдов отсюда
должны  быть   железные  ворота,   ведущие  на   территорию,  принадлежавшую
нескольким офисам.  Мы должны выйти на широкую аллею, идущую от ворот к этим
офисам.
     -- Ну  хорошо, хотелось  бы только надеяться, что это место можно будет
узнать.
     -- Положитесь на меня, все будет в порядке.
     Калвер бросил тоскливый взгляд на вход в метро и сказал:
     -- Ну хорошо, пусть будет по-вашему.
     Калверу казалось, что этому вынужденному путешествию не будет конца. Он
чувствовал,  что уже  не  в  состоянии выдерживать  весь этот  кошмар,  этот
страшный сон,  от которого он просто сходил с ума. Ему хотелось броситься на
землю, орать, кричать, рвать на себе волосы. Или  ослепнуть, как Дили, чтобы
не видеть весь этот ад.
     Какая-то женщина или девушка, по ее виду уже невозможно было определить
возраст, растрепанная, в разорванной одежде, с обгоревшими руками,  кинулась
к  Калверу,  схватила его за полу  куртки и потащила  к машине в  нескольких
шагах от них.
     -- Вы никуда не пойдете, -- почти грубо сказал Дили,  вцепившись в руку
Калвера  мертвой хваткой. --  Мы не  можем  больше оставаться  на улице. Это
становится опасным для жизни.
     Однако Калвер вырвал руку.
     -- Но эта женщина нуждается в помощи. Мы не можем бросить ее.
     Слепой неуклюже размахивал руками, пытаясь поймать Калвера:
     -- Неужели вы не понимаете, что мы  никому не сможем помочь? Их слишком
много!
     Но Калвер уже пошел за женщиной. Когда  они приблизились к перевернутой
машине, она начала истерично плакать, не выпуская руки  Калвера из своей. Он
увидел тело  мужчины,  наполовину  придавленное машиной: одна рука лежала  у
него  на груди, другая  была откинута в сторону,  и  по  неловко  скрюченным
пальцам было ясно, что она уже окоченела. Тем не менее  Калвер опустился  на
колени рядом с  мужчиной, чтобы убедиться, что тот действительно мертв.  То,
что он увидел,  было ужасно.  Молодой человек, возможно  друг этой  девушки,
остекленевшими глазами смотрел  в чернеющее над ним  зловещее небо. Язык его
вывалился изо рта и свешивался  почти до плеча, а  живот был разорван, и все
внутренности вывалились наружу.
     --  Помогите  ему, -- умоляла  девушка сквозь рыдания. --  Помогите мне
вытащить его из-под машины. Он взял ее за плечи.
     -- Это бессмысленно, -- сказал  он осторожно. -- Неужели вы не  видите,
что он мертв?
     --  Нет, нет, это неправда! -- истерически закричала она. --  С ним все
будет в  порядке. Надо  только сбросить с  него машину. Пожалуйста, помогите
мне.
     Она  кинулась  к  перевернутому автомобилю и навалилась  на него  своим
хрупким телом.
     --  Пожалуйста,  помогите мне! -- кричала она.  Калвер сделал  еще одну
попытку увести ее отсюда.
     -- Он мертв. Неужели вы  не понимаете? Ему уже никто  не сможет помочь.
Вы должны подумать о себе.
     В ответ она ударила его.
     -- Вы негодяй! -- закричала она, снова впадая в истерику.
     В этот момент к ним подошел Дили. Он шел на звук их голосов.
     -- Оставьте ее в покое, -- сказал он Калверу. -- Она обезумела и просто
не слышит вас. Нам самим надо спасаться.
     Калвер снова обратился к девушке:
     -- Пойдемте с нами. Мы отведем вас в безопасное место.
     -- Оставьте  эту пустую затею, --  взволнованно вскричал Дили. -- Иначе
мы погибнем вместе с этой сумасшедшей.
     Девушка  оттолкнула  Калвера и  упала  на  колени перед  своим  мертвым
другом. Она  прижалась к его груди,  и  все ее  хрупкое  тело сотрясалось от
рыданий.
     Калвер наклонился к ней:
     -- Если вы не  хотите идти с нами, поспешите к ближайшей станции метро.
Воздух скоро станет радиоактивным. Вам обязательно надо попасть в убежище, и
как можно скорее.
     Однако девушка даже не шелохнулась.
     Калвер отвернулся от  нее  и увидел,  что  Дили  стоит на четвереньках,
беспомощно  перебирает руками по  земле,  пытаясь найти какую-нибудь  опору,
чтобы встать. Калвер помог ему подняться.
     -- Далеко нам еще идти? -- спросил он, с трудом сдерживая раздражение к
этому человеку, который в общем-то ни в чем не был виноват перед ним.
     --  Нет,  я  думаю,  совсем недалеко.  Здесь где-то  должен  быть узкий
переулок. Дойдем до него, и мы у цели.
     Дили  вцепился в руку Калвера с такой силой, будто  собирался держаться
за нее вечно. Вскоре Калвер сказал:
     -- Тротуар кончился. Возможно, это тот  самый переулок. Только он  весь
завален обломками. Все  здания на левой  стороне  разрушены. На лице слепого
появилась улыбка.
     -- Мы уже почти пришли.
     Им пришлось идти по узкой мостовой, запруженной автомобилями точно  так
же,  как  и  все  остальные улицы. Калвер  старался не  пропустить  железные
ворота, о которых говорил Дили.
     -- Я вижу их!  Вижу ворота. Кажется, там  все  цело. Они почти побежали
вперед. Калвер первым влетел в темный коридор, ведущий в убежище. И  тут  же
на пороге споткнулся о груду обломков, заваливших проход. Он упал на  колени
и простонал:
     -- О Господи, нет. Только не это.
     Дили приблизился к нему, глаза его были крепко зажмурены от боли.
     -- Боже мой, что случилось?
     Калвер прислонился спиной к стене, вытянул ноги, положил руки на колени
и закрыл глаза.
     --  Все  кончено, -- произнес он  устало.  -- Вход завален. Пройти туда
невозможно.

     Они снова бежали по улицам в обратном направлении, почти обезумевшие от
отчаяния,  изможденные, потерявшие надежду. Они уже  не мечтали  о спасении,
хотели, чтобы этот кошмарный сон наконец кончился. Им грезилось невозможное:
обычное  теплое  солнечное  июньское утро, сулившее какие-то надежды. Но они
бежали,  а  вокруг  по-прежнему  полыхали   пожарища,  валялись   обгоревшие
изуродованные трупы,  корчились в предсмертных муках раненые. Казалось,  что
этому кошмару не будет конца.
     Ступени,  ведущие на  станцию метро, были  завалены мусором, а  круглые
металлические перила  были липкими  от  крови.  Внизу оказалось не так много
народу, как представлял  себе Калвер. Он понял, что, добравшись  до станции,
люди спустились вниз, в вестибюль, а оттуда -- в туннели. Всем хотелось уйти
как можно дальше от этого безумия, которое царило  наверху.  Тем не  менее в
полутемном  вестибюле  вокруг касс, автоматов  и  нескольких  пустых киосков
толпились еще люди.
     --  Нам   может  понадобиться  фонарь,  --  сказал   Дили,  сохранивший
самообладание. -- Собственно, фонарь понадобится вам. Я  все равно ничего не
вижу, и жжение в глазах сводит меня с ума.
     Он помолчал немного, собираясь с мыслями, затем сказал:
     -- Нам необходимо попасть в восточный туннель.
     -- Тогда нам надо было войти через другой вход.
     -- Это  не  имеет значения. Все равно дополнительные входы используются
только при чрезвычайных обстоятельствах.
     -- При чрезвычайных обстоятельствах? Вы что, смеетесь?
     Дили покачал головой.
     -- Вы меня не совсем правильно поняли. Я имею в виду, что на станциях и
в   туннелях  сейчас   слишком  много  народу,  поэтому  нам  нелегко  будет
воспользоваться дополнительным входом в убежище. Но теперь у нас нет выбора.
Мы просто должны постараться сделать это как можно незаметнее.
     -- Вы имеете в виду, что это убежище для избранных?
     -- Да, это правительственное убежище. Оно не рассчитано на всех.
     -- Ага, наконец-то я все понял.
     -- Правительство должно быть предусмотрительным  и заранее позаботиться
о  своей  безопасности.  И мы  тоже. --  Голос  Дили  прозвучал  жестко.  --
Благодаря мне у вас появился шанс выжить. Ваше право  решать: воспользуетесь
вы им или нет.
     -- Без меня вам туда не добраться.
     -- Да, это так. Но все равно, последнее слово за вами.
     Калвер молчал, а Дили, затаив дыхание, ждал ответа.  В  какой-то момент
ему показалось,  что Калвер ушел,  и  сердце его сжалось  от  страха. И  тут
Калвер заговорил:
     --  Я  сомневаюсь,  что  кому-нибудь  удастся выжить  после  того,  что
случилось. Но я отведу  вас в  ваше убежище.  Мне только хотелось  бы знать,
какое вы имеете к этому отношение. Вы работаете в правительстве?
     --  Да, но  сейчас это не  так уже важно. Нам  нужно поскорее попасть в
восточный туннель.
     -- На той стороне вестибюля есть несколько дверей. Я, правда, в темноте
с трудом различаю их. Но, по-видимому, одна из них ведет в комнату дежурного
по станции. Я думаю, там мы сможем раздобыть фонарь или какую-нибудь лампу.
     -- Здесь совсем нет света?
     -- Почти нет. Только дневной. Вернее то, что от него осталось.
     -- В туннелях должно быть аварийное освещение. Но фонарь в любом случае
может нам понадобиться.
     -- Вы правы, -- сказал Калвер и взял Дили за руку.
     Они вновь пробирались сквозь толпу, над  которой носились крики раненых
и  покалеченных. Неожиданно кто-то ухватил Калвера  за ногу,  моля о помощи.
Дили,  почувствовав,  что  его  спутник  замешкался, быстро  потянул  его  в
сторону, не дав ему остановиться. На какое-то время  они  как  бы поменялись
ролями: Дили тянул  за  собой Калвера, стараясь  отвлечь  его от  всего, что
могло бы им помешать. Он сказал:
     -- Я до сих пор не знаю вашего имени.
     -- Калвер.
     -- Мистер Калвер, я прошу  вас, давайте сосредоточимся и определим, что
должны делать.  Первое --  достать фонарь,  второе  -- попасть  в  восточный
туннель, третье -- добраться до входа в убежище. Если мы хотим выжить, никто
и ничто не должно отвлекать нас.
     Калвер понимал, что Дили  прав. Но он никак не  мог отрешиться от своих
сомнений: стоит ли вообще выживать? Что осталось там, наверху?  Сметена ли с
лица земли большая часть северного полушария или удары были сконцентрированы
на  самых больших городах и стратегических военных объектах? Сейчас никто не
мог ответить  на эти вопросы,  и  он  старался выбросить  их  из  головы. Он
старался, но  мысли  эти возвращались вновь и вновь. Калвер пытался  убедить
себя, что сможет  спастись, если будет думать  только  о сиюминутном: прежде
всего им надо добыть фонарь.
     Неожиданно все вокруг снова  содрогнулось от взрыва.  Они остановились.
Крики и вопли толпы усилились. Это была еще одна волна страха.
     -- Неужели снова бомба? -- спросил Калвер. Дили покачал головой.
     --  Вряд ли.  Взрыв произошел  где-то совсем  рядом.  Возможно,  разрыв
газопровода.
     Они  добрались наконец до двери дежурного по станции.  Калвер  подергал
ручку. Дверь была заперта.
     -- Черт, этого следовало ожидать, -- в сердцах выкрикнул он.
     Разбежавшись,  он  ударил по двери ногой, еще раз  и  еще,  пока ему не
удалось выломать  ее. Калвер вошел  в помещение. Следом  за  ним Дили, держа
руку на его плече. Из темноты раздался встревоженный голос:
     --  Что вам  здесь  нужно? Это собственность лондонского  транспортного
управления. Посторонним сюда входить не разрешается.
     Калвер не удивился бессмысленности этих слов. Чего  можно было  ожидать
от этого обезумевшего мира.
     --  Не  беспокойтесь. Нам  просто нужен фонарь, -- сказал он  человеку,
забившемуся в угол этой небольшой комнатки.
     -- Я не  могу дать вам фонарь... --  строго произнес он, но  голос  его
прервался. -- Что происходит там, наверху? Все уже кончено?
     -- Произошло  самое худшее, -- сказал  Калвер. --  Но это еще не конец.
Где мы можем взять фонарь?
     -- Справа от двери, на полке.
     Калверу так  и не удалось разглядеть человека в углу, и он направил  на
него  фонарь.  Тот  прикрыл  глаза  от  яркого  света.  Он  выглядел  ужасно
беззащитным в этой своей конуре. Даже Дили не выдержал:
     -- Я бы посоветовал вам  пройти в  туннель. Там все же  безопаснее, чем
здесь.
     -- Нет, нет, мне  и здесь хорошо, -- испуганно проговорил человек. -- Я
никуда отсюда не уйду.
     -- Ну, это вам решать. Вы дежурный по станции?
     --  Нет.  Мистер Франклин погиб. Он пытался сдержать толпу. Здесь  была
такая  ужасная  паника.  Они давили  друг  друга. А он  пытался удержать их,
навести какой-то порядок. Но они затоптали его. Мы не смогли его спасти. Это
была безумная толпа, -- прошептал он с неподдельным ужасом.
     -- Успокойтесь. Толпа давно схлынула. Большинство людей ушло в туннели.
И ядерная атака тоже кончилась.
     -- Атака?  Значит, это  действительно  случилось? Они это  сделали? Они
сбросили бомбу?
     -- Да, и, я думаю, не одну.
     Калвер решил сейчас не уточнять, сколько именно бомб сброшено на город.
Он видел эти пять чудовищных грибов и расскажет об этом Дили,  только позже,
когда они останутся одни и будут наконец в безопасности.  Если это, конечно,
когда-нибудь произойдет.
     --  Значит,  это конец?  Мы все  погибнем?  -- с ужасающим  равнодушием
спросил человек, так и не сдвинувшись с места, будто его приковали цепями  в
дальнем углу комнаты дежурного.
     --  Нет, отчего же. Если все будут находиться в укрытии  в течение двух
--  четырех  недель, у многих будет  шанс  на спасение. Именно  в это  время
радиация наиболее опасна. А власти возьмут ситуацию под контроль значительно
раньше.
     Дили был до смешного рассудителен, и Калвер даже чуть не расхохотался.
     --  Мы уходим. И вам тоже надо выбираться из вашего  угла. Это не самое
надежное место.
     -- Он прав,  -- подтвердил Дили. -- Вы будете в  большей безопасности в
туннеле.
     Но  из  темного угла комнаты  не  донеслось ни звука.  Калвер  еще  раз
направил луч света на человека в углу, но тот  оставался недвижим.  Тогда он
выключил фонарь, чтобы впустую не подсаживать аккумулятор,  и тронул Дили за
плечо.
     --  Мы зря  теряем  время. Этот человек никуда не пойдет отсюда. Дили и
сам  не мог понять, что заставило его так  долго уговаривать этого  человека
покинуть не  слишком надежное убежище. Ведь он сам все время убеждал Калвера
ни  на  что  не обращать внимания,  даже  когда  они оказывались свидетелями
ситуаций гораздо более страшных и трагических, как в случае с девушкой, друг
которой погиб под машиной.
     -- Да, вы правы, нам надо идти, -- сказал он.
     Они поспешили  к  эскалаторам. Их  было три, но  ни один  не  работа...
Калвер обратил  внимание,  что люди, заполнившие вестибюль, были  совершенно
растерянны. Они уже никуда не  спешили.  Движения  их были  неуверенными,  а
взгляды  бессмысленными.  Это   зрелище  произвело   на  Калвера  угнетающее
впечатление, он не удержался и рассказал Дили о том, что происходит вокруг.
     -- Мы ничем не можем им помочь? -- прошептал он.
     --  Боюсь,  что нет. Я  уже не слишком надеюсь,  что нам удастся помочь
самим себе.
     Калвер снова попытался  сосредоточиться на главной цели. Надо добраться
до  ступеней эскалатора. Не  обращай  внимания  на сидящую на полу старуху с
окровавленной  головой.  Забудь  о  ребенке,  прижимающемся  к  мертвой  или
потерявшей сознание матери и тянущем к ней руки, усыпанные осколками стекла.
Не  смотри  на  скорчившегося  у  стены  мужчину,  харкающего черной кровью.
Поможешь одному, и тебе придется помочь другому. Всем все равно не поможешь.
Думай о себе. И об этом Алексе Дили, которого ты спас, и, похоже, не зря. Он
знает то, что известно лишь избранным.
     Под этот  аккомпанемент  Калверу  довольно быстро удалось  добраться до
эскалатора. Эскалаторы  тоже были забиты людьми. Они лежали, сидели, стояли,
тяжело  опираясь на перила. Мало кто был  в  состоянии двигаться.  Это  была
довольно   страшная  картина:  неподвижная   лента  эскалатора,   неподвижно
застывшие на ней  люди. Думали ли они,  что  едут вниз,  или им уже все было
безразлично -- этого Калвер не знал. Он только предупредил Дили:
     -- По ступеням надо идти  осторожно. Они  забиты людьми, и нам придется
пробираться между  ними. Держитесь крепче за мою руку и старайтесь ни на шаг
не отставать.
     Они начали медленно двигаться вниз.  Калвер старался  не спешить, чтобы
не слишком потревожить людей и чтобы Дили  поспевал за  ним. Если кто-нибудь
из них упадет, подняться они  уже не смогут. Люди на эскалаторе вели себя на
удивление  спокойно  и  даже  дружелюбно. Многие, замечая,  что Дили слепой,
пытались посторониться.  Они преодолели  уже  половину эскалатора, когда  на
нижней платформе началась какая-то паника. Люди кинулись назад к эскалаторам
и, расталкивая  и  давя  тех,  кто  стоял на ступенях, поспешно  карабкались
вверх. При этом они кричали  что-то, но ни  Калвер, ни Дили не могли понять.
Новая волна паники захлестнула всех. Только что в тупом безразличии замершие
на ступенях, они повскакали со  своих мест и тоже ринулись наверх.  На смену
доброжелательности  или равнодушию пришла  агрессивность. Люди  расталкивали
друг друга, набрасывались  с кулаками  на  тех,  кто стоял у  них  на  пути,
безжалостно топтали ногами раненых, которые не могли сдвинуться с места.
     --  Что  случилось? --  растерянно  спросил  Дили,  почувствовав  напор
встречного  людского  потока,  отшвырнувшего их в сторону. -- Что случилось,
Калвер?! -- В его голосе послышались панические нотки.
     -- Не знаю, но  думаю, что ничего хорошего. Все рвутся  наверх. Значит,
что-то произошло внизу. Нам не преодолеть этот встречный поток.
     -- Но мы должны пробраться в туннель.
     Он дернул Калвера за рукав и повторил:
     -- Мы должны попасть в восточный туннель.
     Это прозвучало как приказ.
     -- Я  слышал  это  сто раз. Попробуйте объяснить это им. Скажите, чтобы
они нам не мешали.
     Калвер расхохотался. В этот  момент кто-то сильно  ударил его кулаком в
грудь, пробиваясь наверх. Калвер пошатнулся, чуть не упал и с трудом подавил
в себе желание тоже ударить кого-нибудь. Но вместо этого он лишь крепче сжал
руку Дили и, стараясь перекричать шум, проговорил:
     -- Вниз ведет только один путь, и он таит большие опасности.
     -- Возможно, это и так. Но я думаю, что наверху не менее опасно.
     -- Мне  кажется,  что самый верный способ попасть  вниз --  съехать  по
панели, разделяющей эскалаторы. Дили неуверенно произнес:
     -- Я, наверное, не смогу.
     -- Я вам помогу. Сделаем так: я  буду  держаться за перила,  а вы -- за
меня. Только старайтесь тормозить ногами.
     Однако из этой  затеи  ничего  хорошего не  получилось. Калвер  не смог
удержать  Дили. Его  руки  соскользнули  с  перил,  и  они  со  стремительно
возрастающей скоростью понеслись вниз, кувыркаясь через голову, потеряв друг
друга  из  вида.  Каждый  летел  навстречу неведомой  опасности,  бессильный
что-либо понять или изменить. Это был полет в неизвестность.
     К счастью, приземление оказалось довольно удачным -- они упали на груду
тел,  лежащих  у подножия  эскалаторов, врезавшись  с огромной  скоростью  в
копошащееся  месиво   рук,  ног,  голов.  Но  зато  обошлось  без  серьезных
повреждений. Придя в себя, Калвер с удивлением обнаружил, что не выпустил из
рук   фонарь.  Он  вынул  его  из  массивного  кожаного  футляра  и  щелкнул
выключателем -- фонарь был цел. В следующую секунду он вспомнил о Дили.
     -- Дили,  Господи Боже мой, где  же вы? -- прокричал  он. Из груды  тел
прямо под  ним торчала рука. Ему показалось, что это рука его спутника, и он
резко дернул ее на себя, позвав еще раз: -- Дили!
     -- Я здесь, здесь, помогите мне.
     Калвер  отпустил чью-то  руку, так  как  голос  Дили раздался  с другой
стороны.  С  помощью фонаря  он наконец нашел  Дили и помог ему выбраться из
этого жуткого завала.
     -- Как вы? -- спросил он.
     -- Не знаю, -- ответил Дили. -- Главное, понять, можем ли мы двигаться.
Сейчас только это имеет значение.  Мы  должны  во что бы то  ни  стало найти
восточный туннель.
     -- Он там. -- Калвер махнул рукой в сторону, будто Дили мог это видеть.
-- Западный уровнем ниже.
     Люди бежали им навстречу.  Их становилось все больше и больше. Какой-то
мужчина с разбегу чуть не выбил фонарь из рук Калвера. Калвер схватил его за
рукав и притянул к себе.
     -- Почему  люди бегут из туннелей?  Это же самое безопасное  место. Что
там происходит?
     Мужчина  попытался вырваться,  но  Калвер  держал его  мертвой хваткой.
Толпа давила на них со всех сторон. Однако Калвер прокричал:
     -- Я не выпущу вас, пока вы не объясните, что там случилось.
     Мужчина невнятно забормотал:
     -- Что-то... что-то есть в туннелях. Я сам не видел... Но люди говорят,
что на них  там кто-то  напал. Они вышли оттуда  все  в  крови.  Пожалуйста,
отпустите меня.
     -- Кто на них напал?
     -- Я не знаю,  -- в отчаянии прокричал мужчина. -- Отпустите меня,  мне
страшно.
     Он  вырвался наконец  и мгновенно  исчез в  толпе. Калвер повернулся  к
Дили.
     -- Вы слышали, что он сказал?
     --  Это массовая  истерия.  В таких  экстремальных  обстоятельствах это
вполне объяснимо. Многие все еще находятся в шоковом состоянии.
     -- Да, но он сказал, что все они были в крови.
     --  Мне кажется,  а  вы  это несомненно  видели, что  мало кому удалось
избежать ран в этой катастрофе. В конце концов, может быть, кто-то в темноте
наступил  на крысу и она  его  укусила.  Человек, естественно, испугался,  и
страх его передался окружающим.
     Калверу это  показалось не  слишком убедительным, но Дили категорически
не   желал  возвращаться   наверх,  где  все  было  насыщено  радиоактивными
частицами.
     -- Наверное,  нам придется преодолеть немало трудностей. Мы должны быть
готовы ко всяким неожиданностям.
     -- Я сделаю все, чтобы помочь вам, -- с готовностью откликнулся Дили.
     --  Хорошо. Крепко  держитесь за меня,  придвиньтесь вплотную, будто мы
единое целое.  Я буду пробиваться, а вы  помогайте  мне  своим весом. Давите
сзади, ни на что не обращая внимания.
     Калвер прикрыл лицо руками, выставил вперед фонарь,  и они с Дили стали
прокладывать  себе путь в  движущейся  навстречу  толпе. Идти  было  так  же
тяжело,  как  плыть против течения. Выбрались они, совершенно обессиленные и
взмокшие  от пота. Здесь  тоже толпились люди. Их  было не очень  много,  не
сумевших  сделать выбор: их одинаково  пугало то, что случилось в туннеле, и
та неминуемая опасность,  которая ждала наверху. Они неуверенно топтались на
свободном  пятачке  у края  платформы. Здесь  же  лежали раненые  и мертвые.
Откуда  они и  как  сюда  попали?  Калвер старался  об этом  не  думать.  Он
оглянулся назад на эскалаторы, на плотную  массу движущихся  тел, представил
себе, что может произойти,  если  кто-то, хотя бы один человек, упадет, и на
миг испытал облегчение от того, что они выбрались из этой мясорубки.
     Он  огляделся  по сторонам,  пытаясь сориентироваться,  куда  им дальше
идти, и увидел, что паника началась в другой стороне, в том туннеле, который
был на уровень ниже восточного. Обезумевшая толпа с  криками бежала оттуда к
эскалаторам, сливаясь с основной массой.
     Внутри у него  все похолодело от страха. Неизвестность пугала. Он хотел
знать, что происходит в туннелях.
     -- Мы  не  должны  останавливаться. Пошли к  восточному  туннелю.  Дили
стоял, прислонившись  спиной к гладкой, выложенной желтым кафелем  стене. Он
еле  держался   на  ногах.  Его  плотная  фигура  клонилась  вперед.  Калвер
постарался  выбросить  из головы  все  тревожные  мысли и,  обхватив Дили за
плечи, подвел его к входу в туннель. Поезда на путях не было.
     -- Как вы  думаете,  Дили, обесточена  ли  сеть?  --  тревожно  спросил
Калвер.
     --  Думаю,  что  да.  Вы  ведь  сказали,  что  горит  только  аварийное
освещение. А  это значит, что  основная  линия  отключена. Поезда на станции
есть?
     -- Нет.
     --  Возможно, они  стоят в туннелях. Я думаю, что, вероятнее всего, все
обесточено.
     -- Вы думаете, -- раздраженно  сказал  Калвер,  -- а я все же предлагаю
идти между рельсами и соблюдать максимальную осторожность.
     -- Хорошо. Ведите  меня к входу  в  туннель, к  левому,  восточному. Мы
пойдем вдоль линии.
     Калвер в последний раз попытался остановить его.
     -- Я  все  же не уверен,  что мы поступаем правильно. Люди, бегущие  из
туннелей, чем-то смертельно напуганы.
     -- И все-таки нам придется пройти через это. У нас нет выбора.
     --  Я еще не сказал вам, что  люди бежали и с другой платформы, с  той,
что ниже этой. Значит, в западном туннеле  произошло то же самое. Как вы это
объясните?
     -- Я не собираюсь объяснять  что-либо, у  нас  просто  нет  выбора:  мы
должны найти убежище, -- упрямо повторил Дили.
     --  Мы можем  остаться  здесь, -- попытался возразить Калвер.  -- Здесь
достаточно глубоко, чтобы чувствовать себя в безопасности.
     --  Нет, это  не совсем так.  Туннели негерметичны.  Радиация проникает
сюда сквозь  отверстия  для коммуникаций, вентиляционные шахты,  сквозь щели
между панелями перекрытий.
     -- Вы всегда были таким пессимистом?
     -- Извините, но изображать оптимизм в таких обстоятельствах глупо. Если
мы хотим выжить, нужно исходить из наихудших вариантов сложившейся ситуации.
     "У  этого  парня  железная  логика,  --  подумал  Калвер.   --  Его  не
переспоришь".
     -- Ладно. Как далеко от входа в туннель ваше убежище?
     --  Восемьсот -- девятьсот ярдов.  Я думаю, что мы довольно скоро  туда
доберемся.
     -- Ну хорошо. Тогда вперед.
     Калвер  в  последний  раз с  сомнением  и  опаской  взглянул в  сторону
круглого  проема арки, ведущего в темный туннель.  Подойдя к краю платформы,
он посветил фонарем в темноту.
     -- Похоже, там ничего нет.
     -- Ну разумеется, --  стараясь успокоить его, сказал Дили. -- Даже если
там  что-то  и  было,  то  эти  обезумевшие толпы  народа  распугали  бы что
угодно... или кого угодно.
     -- Ну что ж, будем надеяться, что вы правы.
     Дили потер руками веки.
     -- Как ваши глаза? -- спросил Калвер.
     --  Ужасно  болят. Но  все  же  не так,  как раньше.  И  жжение немного
уменьшилось.
     Калвер направил луч света прямо ему в лицо.
     -- Вы что-нибудь видите?
     Дили моргнул несколько раз подряд.
     -- Нет. Но боль почему-то усилилась. Вы направили на меня свет?
     -- Прямо в зрачки. И они сузились!
     Калвер подумал, что это сообщение обрадует Дили.
     -- Да?  -- с сомнением переспросил тот. -- Вряд ли  это  имеет какое-то
значение.
     -- Я вижу, вы будете верны своему пессимизму при любых обстоятельствах.
Держитесь за мое плечо правой рукой, а левым плечом прижимайтесь к стене. Мы
спускаемся вниз.
     Воздух в  туннеле был прохладный  и  влажный.  Слабые  огни  аварийного
освещения уходили в  темноту. В их тусклом свете  Калвер едва видел  идущего
рядом Дили. У  Калвера  было такое ощущение, что они  погружаются в какую-то
зловещую  пустоту, которая сама по себе таила угрозу. Возможно, ощущение это
усиливала  неестественная  тишина,  царившая  в  туннеле.  После   какофонии
безумных  звуков, которые  сопровождали его  от  первого  всхлипа  сирены до
последних криков на платформе метро, тишина эта пугала. Нервы были напряжены
до  предела. Ему казалось,  что  он чувствует чье-то  невидимое  присутствие
совсем рядом, чьи-то глаза, наблюдающие за каждым его движением, чьи-то уши,
прислушивающиеся к его шагам. Наверное, это действительно нервы.
     Туннель  слегка изгибался. Цепочка  тусклых огней аварийного  освещения
исчезла за поворотом. Не видно уже  было и света с платформы  за спиной. Они
оказались в полной изоляции -- в темноте, в тишине, лишь их  шаги отдавались
гулким эхом под арочным сводом туннеля.
     Калвер  заметил  в стене  справа  какие-то  проемы.  Он  посветил  туда
фонарем.
     -- Я вижу еще один туннель.
     Голос его прозвучал неестественно громко.
     -- Это, наверное,  западный. Посветите еще раз направо. Мне не хотелось
бы, чтобы мы пропустили убежище.
     Калвер почувствовал,  что  Дили навалился  на  него всем своим телом, и
понял,  что тот  близок  к обмороку.  Наверное,  помимо  всего  прочего,  он
обессилел от жуткой боли в  глазах. А сделанное  Калвером предположение, что
он ослеп неокончательно,  видно, не слишком  подбодрило  его.  Калвер  опять
подумал, кто же на самом деле этот Дили и откуда ему известно о спецубежище,
и что это вообще значит -- работает на правительство. Быть может, он...
     Его  мысль прервал какой-то странный шум, раздавшийся  в темноте, прямо
перед  ними.  Он никак  не  мог  понять, что  напоминает ему этот  звук.  Но
почему-то похолодел от страха.
     -- Почему вы остановились? -- спросил Дили и крепко,  до боли сжал руку
Калвера.
     Видно, тревога Калвера передалась ему.
     -- Мне показалось... Я что-то слышу, какой-то странный звук.
     -- А вы что-нибудь видите?
     Калвер осветил туннель фонарем.
     -- Нет, ничего.
     -- Тогда пошли быстрее.
     И, несмотря на безумную  усталость,  они ускорили шаг.  Нервы  были  на
пределе,  и внезапное ужасное предчувствие  овладело  обоими. Хотя казалось,
что  могло  быть  страшнее  того,  что  им  уже  довелось  пережить.  Калвер
лихорадочно искал дверь в убежище. Ему казалось,  что  если он  сейчас же не
найдет эту дверь, то сойдет с ума.  В стене было полно  проемов, но заветной
двери он все  еще не видел, хотя она  должна  быть где-то совсем  рядом. Они
прошли  не больше  восьмисот ярдов,  а казалось, что  восемь миль.  Господи,
помоги поскорее найти эту дверь!
     Калвер упал, споткнувшись обо что-то, лежащее поперек линии.
     -- Калвер, -- в страхе закричал оставшийся без своего поводыря Дили.
     Он спотыкаясь  пошел вперед, вытянув  руки  и напряженно  вглядываясь в
темноту невидящими глазами. Пройдя всего несколько шагов, он тоже споткнулся
и упал. Его руки коснулись металла. Дили быстро отдернул их, хотя уже понял,
что  линия обесточена.  Шаря руками  в  темноте,  он нащупал что-то  мягкое,
влажное,  круглое.  Голова?  Лицо?  Он  решил, что  это  Калвер.  И закричал
тревожно и радостно одновременно:
     -- Калвер, это вы? У вас все в порядке?
     Но это был не Калвер. Он услышал его голос у себя за спиной.
     -- Не двигайтесь, Дили, и ничего не трогайте!
     Но было уже поздно. Пальцы  Дили,  как бы не  подчиняясь  ему,  ощупали
чье-то лицо: лоб... нос...  глаза... Но глаз не было. Его пальцы провалились
в  глубокие липкие впадины. Он с трудом вытащил их, в ужасе отпрянув  назад.
Руки  коснулись чего-то теплого, скользкого, что вызывало отвращение даже на
ощупь. Дили почему-то решил, что это внутренности человека.
     --  Не двигайтесь, Дили!  --  снова услышал  он  голос  Калвера.  Спазм
перехватил горло, и Дили не мог выговорить  ни  слова.  Калвер, стараясь  не
шевелиться, включил фонарь и осторожно переводил луч света с места на место.
Кругом лежали люди, он не мог разобрать, живы они или  нет, но все равно это
была ужасающая картина.  Вокруг каждого  человека копошились какие-то черные
существа, пожирая  их. Эти черные дьяволы, спасаясь от луча света, припадали
к земле или поспешно убегали в тень.
     -- Нет, этого не может быть, -- громко простонал Калвер.
     -- Калвер, пожалуйста, скажите  мне, что происходит,  -- отозвался Дили
дрожащим голосом.
     -- Прошу вас, не двигайтесь, -- еще раз сказал Калвер. Сам он медленно,
медленно  начал  подниматься.  Луч  света  выхватил  из  темноты  щетинистую
изогнутую  спину.  Застигнутое  врасплох  существо  застыло  на  миг,  потом
поспешно скрылось.  Калвер встал  на ноги,  держа  фонарь перед  собой.  Луч
фонаря  упал на человеческую ногу, затем осветил тело, и Калвер увидел  злые
желтые глаза животного,  сидящего  на голой груди человека, и  окровавленную
морду  с  огромными резцами, вырывающими  из глубокой  раны куски еще  живой
плоти.  Крыса прекратила есть и как загипнотизированная смотрела на человека
с фонарем. Калвер окликнул Дили,  стараясь говорить как можно  тише,  но  не
смог сдержать дрожь в голосе:
     -- Двигайтесь в мою  сторону. Только медленно. Как  можно  медленнее  и
осторожнее.
     Когда Дили  приблизился,  Калвер притянул  его  к себе,  они  осторожно
присели,  стараясь избегать резких движений, и прислонились спинами  к стене
туннеля.
     -- Что это? -- прошептал Дили.
     Калвер прерывисто вздохнул.
     -- Крысы, -- сказал он, -- но я таких сроду не видел. Таких больших, --
уточнил он.
     А про себя подумал, что следовало бы сказать: громадных, колоссальных.
     -- Они черные?
     -- Здесь все черное.
     -- О Господи,  только  не  это,  только не сейчас, --  взмолился  Дили.
Калвер не очень хорошо понял, что Дили имел  в виду. И попытался угадать это
по выражению  его лица, однако в темноте он почти не видел Дили. А выпускать
из пучка света эти мерзкие твари он не хотел, да и взгляда не мог отвести от
обгрызенных, изуродованных трупов. Теперь он уже не сомневался, что все люди
мертвы. Быть может, некоторые еще не  успели остыть, но живых среди  них  не
было -- это факт. Внезапно его осенила страшная догадка.
     -- Послушайте, Дили.  Что вы хотите сказать? Несколько лет назад писали
о черных  крысах-убийцах. Вы  думаете, что это они? Но ведь  тогда сообщили,
что их уничтожили.
     -- Я же  их не  вижу. Поэтому точно ничего сказать не  могу.  И вообще,
сейчас не время развивать эту тему.
     -- Да, разумеется, вы правы. Но что вы предлагаете -- прогнать их?
     --  Вы еще не нашли вход в убежище? Он должен быть где-то рядом. Калвер
медленно отвел фонарь в  сторону. Луч скользнул по  разодранным человеческим
телам,  по  гигантским,  неторопливо жующим  крысам. Его  тошнило  от запаха
крови. Он никогда не думал, что у крови такой сильный запах.
     Он замер  от ужаса, увидев,  что одна  крыса медленно подкрадывается  к
ним, волоча по  земле свое  длинное  тело. Ее задние  лапы  были  согнуты  и
напряжены,  будто она готовится  к  прыжку. Он  направил  на нее луч  света,
который отразился в ее  желтых  алчных глазах. Она остановилась, отвернулась
от  света и  попятилась  на  несколько  шагов  назад.  А  потом  неторопливо
развернулась и равнодушно удалилась прочь.
     -- Вы еще не нашли дверь? -- настойчиво переспросил Дили.
     -- Нет еще, я отвлекся.
     -- Так ищите, ищите, -- потребовал Дили.
     Калвер  чуть  не  ударил слепого.  Хорошо ему командовать.  Если  бы он
увидел  хоть  часть той  страшной картины,  которая предстала  перед  взором
Калвера здесь, в этом проклятом туннеле, он бы, наверное, сразу  же  сошел с
ума. Калвера  от ужаса  колотила дрожь,  и фонарь буквально плясал у  него в
руке. В этом дрожащем свете казалось, что трупы и крысы тоже пляшут. Никогда
в жизни он не видел  ничего более страшного. Даже в самом кошмарном сне.  Он
медленно освещал лучом  стену,  возле которой  они с  Дили сидели. Это  была
правая сторона восточного туннеля. И если Дили не ошибается, то дверь должна
быть где-то здесь. Чем дальше скользил луч фонаря, тем сильнее его охватывал
страх,  леденящий ужас  при мысли  о том, что  обступившая  их темнота кишит
этими  беспощадными  кровожадными   тварями.  Ему  казалось,  что  свет   --
единственное их с Дили оружие  и спасение  от  этих чудовищ. В  темноте  они
окажутся такими же беззащитными, как и эти  несчастные люди.  В глубине души
он  понимал, что это не так.  Скорее  всего, крысы не нападали на них только
потому,  что  уже насытились или  при желании  могли  вдосталь наесться  без
особых усилий.
     Но  если  эти  твари почувствуют малейшую опасность,  то им с  Дили уже
ничто не поможет. Он весь облился холодным потом от страха.
     --  О  Господи,  где же  это проклятое убежище?  --  выкрикнул  он. Луч
медленно двигался вдоль стены, и неожиданно Калвер увидел человека, стоящего
в одном из проходов, разделяющих два туннеля.  Калвер присмотрелся: это была
девушка.  Она  стояла неподвижно,  словно статуя.  Ее  немигающий взгляд был
устремлен прямо перед собой. На ней была разорванная, грязная одежда, волосы
всклокочены. Казалось, что она не дышит. Но она, несомненно, была жива.
     --  Дили,  -- тихо  сказал Калвер, -- на другой  стороне  рельсов стоит
девушка. Похоже, она в шоке.
     Он увидел,  как черная тень подползла  к ногам девушки. Крыса вздернула
острую морду и задвигала носом, принюхиваясь. Калвер спугнул ее лучом света.
     -- Вы бы лучше нашли дверь. Это для нас  сейчас гораздо важнее. Дили не
очень удачно пошутил, но Калвер невесело усмехнулся.
     -- Вы -- воплощенное милосердие, Дили, -- язвительно сказал он.
     --  Мы сможем ей  помочь,  только если найдем  убежище, --  невозмутимо
ответил Дили.
     -- Но она вот-вот упадет в обморок,  и  крысы тотчас набросятся на нее.
Тогда ей уже ничего не поможет.
     -- Мы и так ничего не можем для нее сделать.
     -- Но  мы  все  же  попытаемся, -- упрямо  возразил  Калвер.  Он  начал
медленно и  осторожно  подниматься, стараясь не  производить  никакого шума.
Дили,  пытаясь  удержать,  схватил его за рукав, но Калвер  оттолкнул его  и
направился к девушке.
     -- Замрите, Дили. Замрите и не дышите, --  прошептал он. -- Все будет в
порядке: у них еще не наступило время десерта.
     Это был черный юмор, и ему самому сделалось тошно.
     Пройдя какое-то расстояние, он вдруг почувствовал себя  в безопасности.
Скопища крыс остались позади, и он уже не мог своим бесцеремонным вторжением
нарушить  их дьявольский пир. Хотя, по  правде сказать, ему  было бы гораздо
спокойнее, окажись  он  сейчас  за  несколько сот  миль отсюда, наверху, где
смертоносная радиация не имела ни цвета, ни запаха, ни этих желтых глаз,  ни
когтистых лап, ни острых клыков, ни отвратительной черной щетины.
     Калвер  перешел через  рельсы и медленно двинулся назад.  Луч фонаря не
выхватил из  тьмы ни  одной твари, и, подумав, что  здесь  крыс  нет, Калвер
зашагал быстрее. Подойдя  к девушке, он осветил ее лучом фонаря, но она даже
не пошевелилась,  лишь  прикрыла глаза от света. Он приблизился к ней  почти
вплотную и заглянул в лицо.
     -- Вы ранены? -- спросил он. И, не получив ответа, повысил голос: -- Вы
меня слышите, вы ранены?
     Едва заметная  искорка сознания  промелькнула в ее глазах, но все равно
она никак не реагировала на его слова.
     -- Калвер, -- раздался дрожащий шепот Дили с другой стороны туннеля. --
Я слышу шорох, они приближаются ко мне. Спасите меня, пожалуйста.
     В его голосе звучали  мольба и отчаяние. В груди у  Калвера защемило от
жалости.  Если  бы бедняга Дили видел, как  они плотоядно заглатывают  живую
плоть,  как  грызут  и  обгладывают  хрупкие кости,  если  бы  он  видел  их
окровавленные морды!
     Отбросив всякую предосторожность, Калвер стал судорожно водить лучом по
противоположной  стороне, но луч по-прежнему выхватывал пустые  проемы. Этой
проклятой двери нигде не было  видно. В отчаянии он подумал, что Дили что-то
перепутал  или  вообще  все  выдумал. Но  тут, прямо  напротив,  высветилась
железная  дверь. Никакой  таблички на ней не было. Но, наверное, это была та
самая дверь.
     --  Дили, --  заорал  Калвер, не  в силах сдержать  радость. -- Дили, я
нашел ее! Она примерно в тридцати ярдах от вас, справа. Сможете добраться до
нее сами?
     Он увидел,  как Дили встал и,  прижавшись  к стене, ощупывая ее руками,
пошел к  двери.  Калвер  повернулся к  девушке. Глаза ее  по-прежнему широко
раскрыты, а взгляд остекленевший.  Лицо было в крови,  хотя кровоточащих ран
он не заметил. Вообще-то она была хорошенькой, а ее спутанные длинные волосы
наверняка хорошо смотрелись в  лучах солнца. Но сейчас она выглядела ужасно.
Да и какое это имело значение. Калвер  осторожно тронул ее за плечо. Девушка
заорала так, что он чуть не оглох от оглушительного эха, разнесшего ее голос
по  всему  туннелю.  При  этом  она оттолкнула  его  с такой силой,  что  он
стукнулся затылком  о колонну. От сильного удара у него  потемнело в глазах.
Когда через мгновение он открыл глаза, девушка исчезла. Он  стал  искать ее,
лихорадочно  освещая фонарем  все вокруг. И нашел.  Хуже быть не могло:  она
барахталась прямо  в гуще  наполовину  съеденных тел. Испуганные ее падением
черные твари отскочили в стороны, и Калвер наконец увидел, сколько их.
     Сотни. Господи, больше. Намного больше! Неисчислимое множество!
     -- Дили, скорее. Постарайтесь идти быстрее.
     Девушка пыталась подняться,  но  он с удивлением понял,  что  ее больше
пугает свет фонаря, чем  окружившие ее  чудовища.  А  он чувствовал, что они
вот-вот набросятся на нее, и свет их уже не остановит.

     Калвер  прыгнул в самую гущу этого жуткого  месива,  туда, где  ползала
обезумевшая от страха  девушка.  Поскользнувшись,  он упал  и выронил из рук
фонарь. Руки его погрузились в мягкую склизкую массу.
     Он с содроганием, резко выдернул их, стараясь не думать ни о чем, кроме
девушки,  которую решил во  что  бы то  ни  стало  спасти. Она была  всего в
нескольких футах от него, и он схватил ее за лодыжку, чтобы она не совершила
непоправимое --  одного  ее  неосторожного движения было  достаточно,  чтобы
крысы,  поджидающие за пределами освещенной фонарем площадки, набросились на
нее. Одной рукой  Калвер потянул девушку к  себе, а другой  пытался нащупать
фонарь,  стараясь  не  обращать  внимания  на что-то липкое и  мягкое,  чего
касались в темноте его руки.  Наконец он нашел  фонарь. В  это время девушка
заорала  и  стала  отбиваться от  него, брыкаясь,  извиваясь  и  колотя  его
кулаками. Она  била его с такой силой, что он ощутил привкус крови во рту, и
отвернул лицо, чтобы избежать ударов. В этот момент что-то тяжелое и упругое
плюхнулось на него, и он почувствовал дикую боль в бедре.
     Калвер громко закричал и  со всего размаху ударил крысу тяжелым фонарем
по спине. Она запищала тонко, пронзительно, но зубы ее еще сильнее впились в
его  тело.  Калвер  бил  и  бил   фонарем  это  мерзкое  отродье,   пока  не
почувствовал,  что боль в бедре внезапно утихла. Крыса скребла когтями землю
и  пищала жалобно,  как ребенок, у которого что-то болит. Калвер  ударил еще
раз, и она отползла в сторону, но не убежала.
     Он вскочил на ноги. Страх пересиливал усталость и боль. Он бил ногой по
крысиному  черепу,  давил  каблуками ее  тело.  Крыса  корчилась,  судорожно
извиваясь   между  человеческими   телами,  которыми  только  что  плотоядно
лакомилась. Писк ее становился все слабее и слабее, пока не стих совсем.  Он
понял, что убил ее.
     И  тут же увидел другую  крысу.  Она напружинила тело, приготовившись к
прыжку.  Калвер размахнулся  изо  всех  сил, собираясь  нанести  ей  фонарем
сокрушительный  удар. Но  потерял  равновесие  и  снова оказался среди груды
трупов. "Почему  они  не нападают  все вместе? -- подумал он, поднимаясь. --
Чего выжидают?" Тактику врага надо знать. Возможно, они проверяют, насколько
силен противник,  и, убедившись  в том,  что  он  не слишком опасен,  сейчас
набросятся на него всем  скопищем. Однако у него нет времени разгадывать  их
хитрости.  Он  поднял девушку, обхватив  ее  за  талию,  и  осветил  фонарем
туннель.  Они  ждали,  ждали  его,  целые  полчища  поганых  черных горбатых
монстров со злыми желтыми глазами. Калверу опять стало страшно до одури. Это
было невероятно,  необъяснимо, но он почувствовал осмысленность их взглядов.
Эти существа  наверняка  страшнее, чем можно предположить. И  они  готовы  к
нападению, слившись в одну  зловещую массу,  которая  вот-вот  обрушится  на
него.
     Девушка стояла рядом  с ним, и он зажал ей рот рукой, чтобы  она больше
не кричала.  Ее крик мог послужить этим тварям сигналом к нападению. Девушка
укусила его,  она все еще была невменяема. Он  отыскал глазами Дили, все еще
пробирающегося вдоль стены.
     --  Дверь  всего  в  нескольких  футах  от  вас,  --  сказал он,  желая
подбодрить Дили,  с трудом сдерживая отчаяние.  -- Ради Бога, Дили, откройте
скорее эту проклятую дверь!
     Таща  девушку за собой, Калвер тоже продвигался  вперед дюйм за дюймом,
стараясь не споткнуться о  человеческие останки  и не поскользнуться в лужах
крови.  К  счастью, девушка начала осознавать, что происходит. Она  была еще
сильно возбуждена, но перестала сопротивляться. Он почувствовал это и уже не
тащил, а вел ее за собой. Крысиные полчища неотступно следовали за ними.
     Калвер поискал глазами Дили. Слепой уже дошел до двери, но вместо того,
чтобы открыть ее,  вдруг резко повернулся к  ней  спиной. Калвер  увидел его
лицо с  плотно зажмуренными глазами и  ртом, перекошенным  безмолвным криком
отчаяния.
     -- Дили, -- позвал его Калвер, замирая  от  страшного предчувствия.  --
Что случилось, Дили? -- спросил Калвер, поравнявшись с ним.
     -- Ключи! Ключи от двери лежали в моем портфеле!.. Это был не крик, это
был  нечеловеческий  вой.  Он  заполнил  все  темное  пространство  туннеля,
перекрыв  остальные  звуки  и  шорохи.  Дили  повернулся  к  двери  и  начал
барабанить кулаками по ее металлической обшивке.
     -- Не делайте этого! -- закричал Калвер, но было уже поздно. Крик и шум
ударов   послужили   крысам   сигналом   к  нападению.   Калвер   вскрикнул,
почувствовав,  что  огромное  сонмище  крысиных  тел обрушилось  на  него, и
инстинктивно прикрыл лицо руками.  Но ему даже не удалось устоять на  ногах.
Он упал, чувствуя, что девушка падает вместе с ним. Дикая боль пронзила  все
его  тело,  как  будто  в  него  разом  воткнули  миллион  острых  ножей. Он
отбрасывал крыс ногами, бил их руками, крича от боли и ужаса.
     Вдруг  туннель содрогнулся  от  какого-то  страшного  грохота.  Кирпичи
посыпались с потолка. Взрывная волна рикошетом била по стенам,  вздымая тучи
пыли.  В  трехстах ярдах от  них туннель  обрушился, и огромный огненный шар
покатился  прямо  на них. Крысы, пища, бросали  свои  жертвы,  прижимаясь  к
земле,  покрыв  ее  своими  телами,  словно  черным  ковром.  Казалось,  они
перестали не только двигаться, но и дышать, парализованные страхом.
     Калвер  приподнялся на  локтях и отшвырнул  крысу, замершую  у  него на
коленях. Она отлетела в сторону, зловеще шипя, но не напала на него снова, а
застыла на месте.
     Раздался еще один взрыв, сильнее первого. Огненный шар стал еще больше,
теперь  он почти касался  стен  туннеля.  Скорость  его  с  каждой  секундой
увеличивалась. Огонь летел на них, и Калвер подумал, что это их конец.
     Обезумевшие  от страха крысы разбежались во  все стороны,  перепрыгивая
через Калвера и  девушку, уже не обращая  на них никакого  внимания. Их писк
превратился в один тревожный вопль, а сами они -- из охотников в жертвы.
     Калвер  вскочил на  ноги, поднял девушку,  и они побежали к той нише, в
которой стоял Дили.  Калвер  молил Бога, чтобы это узкое пространство спасло
их от испепеляющего пламени. Но огонь был слишком  близко -- им не спастись!
Он  подхватил  девушку на руки,  не  чувствуя ее  веса, не  понимая,  откуда
берутся  силы,  и  в отчаянном  прыжке преодолел последние  несколько футов,
отделяющие их от  двери.  С  размаху они  врезались в  железную дверь в  тот
момент, когда  пламя  настигло  их.  Калвер сквозь одежду почувствовал  жар,
опаливший  все его тело. Конечно, эта узкая щель  не  защитит их от пламени.
Они сгорят дотла. Он понял, что теряет сознание и падает.  И Дили, и девушка
падают вместе с ним. Ему уже показалось, что он попал в мир иной, прохладный
и  светлый. И  это  действительно было так,  потому что металлическая дверь,
ведущая в убежище,  неожиданно открылась, не  дав огненному шару  испепелить
их. Но Калвер  еще не знал этого:  он  все  падал  и падал, это было сладкое
падение, боль и страх постепенно покидали его.
     А потом наступила темнота.

     Калвер  почувствовал   легкое   прикосновение  нежной  руки   к  своему
разгоряченному лбу.
     -- Все в порядке. Не беспокойтесь.
     Голос был такой же нежный, как и прикосновение руки.
     --  Не  беспокойтесь.  У  вас  большая  рана  на  ноге.  Мы  сейчас  ею
занимаемся.
     Калвер  попытался рассмотреть  склонившееся  над ним  лицо  женщины, но
увидел  лишь  ее глаза,  спокойно  и ласково  смотревшие на  него,  однако в
глубине их билась  тревога. Это не укрылось от Калвера. Женщина обрабатывала
рану у него на бедре. Работала она тоже спокойно, профессионально.
     -- Вам повезло, -- сказала она. -- Артерия не  задета.  Но рана ужасна.
Как это случилось?
     -- Вы уверены, что артерия не задета?
     Она улыбнулась.
     -- О да, если бы это было не так, мы с вами были бы залиты кровью с ног
до головы. Она била бы струей. И вы чувствовали  бы себя  гораздо хуже,  чем
сейчас. Так что рана плохая, но не очень опасная. А все же, кто это сделал?
     Он прикрыл глаза и содрогнулся, вспомнив только что пережитое.
     -- Я думаю, вы мне не поверите.
     Женщина устало посмотрела на него.
     -- После сегодняшнего дня, после всего этого  безумия я готова поверить
во что угодно.
     Калвер помолчал  немного,  прежде  чем рассказать ей  о том, что с ними
произошло в туннеле.
     -- В туннелях полно крыс. Тучи, полчища, миллионы. Но я никогда в жизни
не видел таких.
     Она посмотрела на него испуганно.
     -- Они такие огромные. Больше кошек, а некоторые размером с собаку. Они
буквально пожирали людей, которые спасались в туннелях.
     -- И на вас они тоже напали?
     -- Да,  -- с трудом  проговорил он. -- В  это  трудно  поверить... Я не
знаю, как я здесь очутился.
     --  Наши  сотрудники слышали,  что  кто-то стучит в аварийную дверь.  А
вообще вы буквально свалились нам на голову.
     Калвер огляделся по сторонам.
     -- Кто вы? И куда я попал?
     Она немного подумала, прежде чем ответить.
     -- Официально  это  называется центральная телефонная станция Кингсвея.
На самом  же деле, только это, разумеется, известно лишь определенному кругу
людей, -- это правительственное  убежище, специально оборудованное на случай
ядерной войны. Вы сейчас находитесь в нашем лазарете.
     Калвер разглядел  еще  несколько  двухъярусных  кроватей.  Комната была
небольшая, с  серыми стенами и серым  потолком, посреди которого торчала  не
прикрытая плафоном электрическая лампочка. Около одной из кроватей суетились
несколько человек.
     Женщина проследила за его взглядом.
     -- Там лежит девушка, которая была  вместе с  вами. Ее пытаются вывести
из состояния шока. Но осмотр показал, что серьезных  повреждений у  нее нет,
лишь  небольшие порезы  и царапины. Огонь ее почти  не задел,  только волосы
слегка обгорели. Должно быть, вы прикрыли ее своим телом.
     -- Огонь?
     -- Вы  ничего  не  помните?  Наши  сотрудники  сказали,  что в  течение
нескольких секунд весь туннель был объят пламенем, в котором вы, несомненно,
погибли  бы, если бы дверь в убежище в последний момент не отворилась. Это и
спасло вас. А вам  лично еще повезло, что вы были в кожаном пиджаке. Поэтому
ожоги на спине не слишком тяжелые...
     -- Где Дили? -- всполошился Калвер.
     -- Зато руки и шея сзади обожжены довольно сильно. Но ничего страшного.
С этим мы справимся.
     -- Он погиб? -- в отчаянии вскрикнул Калвер и подскочил на кровати.
     Мягкая рука женщины легла ему на грудь и заставила его лечь.
     -- Он не погиб. Он здесь, разговаривает с офицером.
     -- С каким офицером?
     -- По гражданской обороне. Дили настоял, чтобы сначала мы помогли вам и
девушке.
     -- Но вы хоть знаете, что он ослеп?
     -- Да,  да, конечно. Но не исключено, что  это кратковременная слепота.
Все зависит от  того, как долго он  смотрел на вспышку. Я  правильно поняла,
это случилось именно так?
     -- Да, но продолжалось всего пару секунд, не более.
     -- Тогда  я  надеюсь,  что все  будет  в порядке.  Хотя  для  него  это
безусловно будет мучительное ожидание.
     Она продолжала обрабатывать его  рану, а он вдруг впервые  осознал, что
лежит  совершенно голый.  Но для нее  это, по-видимому,  не  имело  никакого
значения: она была озабочена только его состоянием. И чтобы как-то успокоить
и его, и себя, все время разговаривала с ним.
     --  Раз это крысиный укус, надо как следует  продезинфицировать  рану и
сделать укол против столбняка. А как вы себя чувствуете?
     -- Не мешало бы лучше. Скажите, кто вы?
     -- Доктор Клер Рейнольдс. На сегодня  у нас было назначено совещание, в
котором должен был участвовать и Алекс Дили.
     Калвера удивило это сообщение.
     -- Вы тоже работаете на правительство?
     В ответ она сдержанно улыбнулась.
     --  Меня  вызвали сюда, когда ситуация  стала критической. И  все же до
последнего момента  казалось,  что это  обычная предосторожность.  Никто  не
предполагал, что это произойдет. Никто.
     Она  повернулась  к  маленькому столику,  взяла  небольшую  салфетку  и
обмакнула ее в какую-то жидкость. Калвер  наблюдал за ней. Она была довольно
моложава  и  миловидна, но  ее портило  строгое выражение  лица  и  чересчур
короткая  стрижка.  Волосы  были красивые,  цвета  осенней листвы, с редкими
седыми прядями. Конечно, выражение лица  и бледность были вполне объяснимы в
таких обстоятельствах. Может  быть,  еще  каких-нибудь несколько часов назад
она выглядела совсем иначе и была вполне привлекательной женщиной.
     Она снова повернулась к нему, держа наготове салфетку.
     --  Сейчас  будет  больно.  Потерпите немного,  --  предупредила  она и
приложила салфетку к ране.
     -- О черт, -- взвыл Калвер и вцепился руками в спинку кровати.
     -- Вы не слишком терпеливы, -- улыбнулась  она. -- После всего, что вам
пришлось пережить, разве это так  страшно? Сейчас все пройдет. Зато зашивать
рану не придется  --  вполне достаточно дезинфицирующей салфетки.  Мы должны
предотвратить заражение. У вас множество более мелких ран и  царапин. Сейчас
мы ими  займемся.  А  потом я введу  вам  снотворное, чтобы  вы как  следует
поспали.
     -- Нет, нет, я не хочу спать.
     -- Вам это необходимо, -- мягко возразила она. -- Нужно восстанавливать
нервную систему. Постарайтесь забыть обо всем, что было. Думайте лишь о том,
как вам повезло. Да, кстати, как вас зовут?
     -- Стив Калвер.
     -- Очень  приятно, мистер Калвер. Сейчас вам нужно отдохнуть. У нас еще
будет время пообщаться.
     -- Нет, доктор, я все равно не усну,  -- возбужденно проговорил Калвер.
-- Лучше  объясните  мне, что случилось. Почему они  не смогли предотвратить
эту катастрофу?
     Она   задумалась,   и   голос   ее   утратил   нотки   профессиональной
назидательности и уверенности.
     -- Не знаю, -- сказала  она. -- Это трудно объяснить. Возможно, причина
в том, что миром правят низменные инстинкты.
     Она перевязала  его  рану, сделала укол против  столбняка и  ввела  ему
полный шприц диазепама.
     Проснувшись,  он увидел  другое  женское лицо,  склоненное  над  ним, и
другие  глаза  внимательно разглядывали  его.  Он  сразу  узнал  девушку  из
туннеля, хотя сейчас она выглядела совсем иначе, чем  в тот момент, когда он
заметил ее впервые. Правда, лицо ее, обрамленное длинными светлыми волосами,
все еще хранило следы недавно пережитого кошмара. Прежде всего, ее состояние
выдавали широко раскрытые глаза. Она схватила Калвера за плечо.
     --  Где я? -- спросила она шепотом.  -- Пожалуйста, объясните  мне, что
происходит.
     Калвер  хотел встать, но голова закружилась,  и он  чуть  не упал. Рука
девушки еще сильнее сдавила его плечо, вонзившись в него ногтями.
     --  Успокойтесь,  -- попросил  он тоже шепотом.  --  Подождите  минуту.
Сейчас я приду в себя и все объясню.
     Калвер  прислонился  спиной  к  стене.  Он  чувствовал,  что  чем яснее
становится голова, тем острее делаются воспоминания. Ужасные картины одна за
другой  проплывали  перед  его мысленным  взором.  Это было страшнее  самого
кошмарного сна, но им пришлось пережить все это наяву.  Всплывали мельчайшие
омерзительные,  отвратительные,  жуткие  подробности.  У  него похолодело  в
желудке, и  ему вновь сделалось  страшно.  Но, взглянув на девушку,  он взял
себя в руки -- ее надо было успокоить. Он осторожно погладил ее по щеке.
     -- Вы  сейчас  в полной  безопасности, --  сказал  он  и  ощутил  порыв
необъяснимой нежности.
     Ему захотелось обнять девушку, прижать к своей груди, сказать,  что все
это было дурным сном и  что это больше  никогда не  повторится. Но он не мог
так  сказать, потому что знал, что  это  неправда. Они  лишь  в самом начале
пути, и Бог знает что ждет их впереди.  Поэтому  он сказал  лишь  то, что  в
настоящий  момент  соответствовало  действительности  и  могло  хоть  как-то
успокоить:
     --  Вы оказались  в правительственном убежище. Мы  наткнулись на вас  в
туннеле, как раз неподалеку  от аварийного входа.  Он заметил, что  судорога
пробежала по ее телу.
     -- Я  помню,  --  сказала  она,  словно  очнувшись.  --  Теперь  я  все
вспомнила. Когда завыли  сирены, еще никто  не  верил, что это  в самом деле
произойдет,  но  все же началась паника.  Люди  кинулись в  метро.  Мы  тоже
побежали.  Нам удалось  добраться до туннеля сквозь  весь этот кошмар, и  мы
радовались, что оказались в безопасности.
     Она снова вздрогнула, будто ее ударило током. И голосом, срывающимся на
шепот, проговорила:
     -- И вдруг эти крысы...
     Она хотела еще что-то сказать, но лишь  беззвучно  шевелила губами, и в
ее расширенных зрачках метался страх.
     Калвер притянул ее  к себе. Она прижалась к его груди и  разрыдалась. И
тут  он  почувствовал,  что  его  собственная   эмоциональная  защита,  этот
самодельный  щит,  которым  он пытался отгородиться от всего  мира, оказался
тонким, как лист бумаги. От ее всхлипов он  разорвался в  клочья. Между ними
возникла  какая-то  невероятная близость.  Калвер был уверен, что  и она это
тоже  чувствует.   Это   было   отчаянное  слияние  душ,  переживших  вместе
нечеловеческие испытания.  Обнимая  девушку,  Калвер  пытался  преодолеть не
только  свое, но  и  ее отчаяние.  Постепенно девушка затихла, хотя  все еще
продолжала  дрожать.  Она  немного  отстранилась  и  посмотрела  на  него  с
интересом и благодарностью.
     -- Это вы... вы помогли мне?
     Он почувствовал, что спазм снова перехватил ее горло.
     -- Это вы  вытащили меня оттуда, когда эти чудовища...  О Господи... --
всхлипнула она. -- Кто они?
     -- Крысы,  -- ответил он,  стараясь говорить как  можно  спокойнее.  --
Должно быть, они жили в туннелях метро много лет.
     -- Но они такие огромные! Таких крыс не бывает.
     --  Я думаю, что это крысы-мутанты,  о  которых много говорили и писали
несколько  лет  назад.  Тогда же  вскоре  сообщили,  что их  уничтожили, но,
похоже,  нас обманули.  Хотя несомненно их следовало  истребить сразу же, не
дав им расплодиться.
     -- Но как они  выжили? Чем питались? И как  можно было не замечать этих
чудовищ?
     Голос ее задрожал, и Калвер почувствовал, что она снова теряет контроль
над собой.
     -- Не терзайте себя этими вопросами. Может быть, когда-нибудь  это  все
выяснится, --  поспешил  он  успокоить  ее.  -- Главное,  что  мы  сейчас  в
безопасности. Что бы там ни происходило наверху или в туннелях -- здесь  нам
ничто не угрожает.
     Тень  страдания  омрачила ее  и  без  того  печальное  лицо. У  Калвера
защемило сердце от жалости.
     -- Как вы думаете, наверху хоть что-нибудь уцелело? -- спросила она. Он
не знал,  что ответить.  Ему  самому не  хотелось  думать об  этом. Хотелось
забыть все, иначе просто не выдержать. Тем более что  предсказать их будущее
не взялся бы никто. Надо выбросить из головы все страшные  мысли о сгоревших
детях, об обезображенных, разорванных на куски, пытавшихся в панике спастись
людях,  о  разрушенном,  превращенном  в   руины,  в  пустыню,  запорошенную
смертоносным  пеплом,  городе. О бедных искалеченных, ничего не  понимающих,
молящих о помощи детях... детях!
     Он услышал  свой голос,  неистовый,  переполненный мукой, слов  было не
разобрать. Это напоминало стон раненого зверя.
     Теперь настала очередь девушки утешать его.

     В этот момент в лазарет вошла доктор Клер Рейнольдс. Она остановилась в
дверях, глядя на  парочку,  которая,  обнявшись,  шептала друг  другу  слова
утешения. Господи, как ей хотелось, чтобы кто-то также попытался утешить ее,
говорил  бы,  что все  будет в порядке, что  жизнь не кончилась, что  Саймон
жив... Нет, нет, ей не нужны никакие утешения. Она даже мысли не допускает о
том, что ее муж погиб. Он жив, жив. Иначе бы она это чувствовала и не смогла
бы  так   хладнокровно  помогать   другим.  Усилием   воли  она   остановила
эмоциональный всплеск,  захлестнувшую ее  волну  тревоги  и жалости  к себе,
сработал  многолетний  профессиональный  навык:  прежде  всего  --  интересы
больного.
     --  Как вы себя  чувствуете? --  спросила  она  приветливо  и спокойно,
обращаясь к молодым людям.
     Они посмотрели на нее  так, будто она была пришельцем из потустороннего
мира, из того мира, где царили хаос и смерть. Они смотрели на нее так, будто
она была в чем-то виновата. Однако Калвер взял себя в руки  и, чтобы  как-то
сгладить неловкость, спросил:
     -- Как долго мы спали, доктор?
     -- Около шести часов, -- ответила Клер Рейнольдс,  взглянув на часы. --
Сейчас  уже  вечер,  начало  восьмого.  Теперь расскажите  мне, как вы  себя
чувствуете. Начнем  с  вас.  -- Она взглянула на девушку. -- Вас  что-нибудь
беспокоит? Есть ли какие-то боли или неприятные ощущения?
     -- Не знаю,  доктор, как  это  объяснить.  Ничего не болит. Наоборот, я
вообще ничего не чувствую, я как будто окаменела.
     Калверу  показалось, что  Клер стала еще бледнее, чем  прежде. Если это
было возможно: когда он увидел ее впервые, у нее в лице не было ни кровинки.
Должно быть, она очень устала, но все же приветливо улыбнулась девушке.
     --  В  душе мы все  окаменели. Я  имею в  виду, как вы  себя чувствуете
физически? -- уточнила она.
     Девушка неопределенно пожала плечами.
     -- Хорошо. Вы нам еще не сказали, как вас зовут.
     Девушка  посмотрела  на  нее  так,  будто не  сразу поняла,  о  чем  ее
спрашивают.
     -- Меня зовут Кэт.
     -- А фамилия?
     -- Гарнер.
     --  ну  что  же,  Кэт  Гарнер,   добро  пожаловать  в  клуб  переживших
катастрофу,  --  вежливо сказала доктор, хотя  ее  голос зазвучал не слишком
гостеприимно. -- Как ваша нога, мистер Калвер?
     -- Как всякая нога, укушенная таким  чудовищем, -- отшутился Калвер. --
Расскажите лучше, доктор, что произошло, пока мы спали.
     -- Как раз это  я и собираюсь сделать. В столовой нашего убежища  скоро
начнется  собрание. Полагаю, что  там вы услышите  многое из  того,  что вас
интересует. Вы сможете пойти туда?
     Калвер  утвердительно кивнул. Он хотел  пойти  на это  собрание,  чтобы
получить  хоть какое-то объяснение всему случившемуся. Кроме того, надо было
чем-то заглушить эту боль и терзающие его кошмарные видения. Конечно, он был
уверен, что не избавится от них никогда, но сейчас их  нужно подавить, чтобы
окончательно не  сломаться. Он почувствовал,  как в  нем  вскипает  какая-то
холодная  ярость,  и  подумал, что,  может быть,  благодаря этой ярости,  не
имеющей  вполне  конкретного   адресата,  он  сможет   еще  какое-то   время
продержаться.
     Доктор принесла его одежду.
     --  Ваша  куртка  немного  обгорела, а джинсы и рубашка  порваны, но не
беспокойтесь, наше  собрание проходит в таких чрезвычайных условиях, что это
не имеет никакого значения.
     Отвернувшись от Калвера, она обратилась к Кэт:
     --  Подойдите, пожалуйста, к  вашей кровати: я  хочу еще раз  осмотреть
вас.
     Калвер  одевался, пересиливая боль во всем теле, возникавшую при каждом
неосторожном  движении.  Похоже,  у него  было гораздо  больше  ран, чем  он
предполагал,  а бедро и  нога  совершенно онемели.  Ботинки он  зашнуровал с
невероятным трудом, это оказалось самой  нелегкой задачей.  Правда, и встать
ему  удалось  не  сразу.  Пришлось использовать  в  качестве опоры  соседнюю
кровать.  Прошло  несколько минут, прежде чем он почувствовал, что более или
менее  уверенно  стоит   на  ногах,  и  сумел  преодолеть  несколько  шагов,
отделявших его от стоявших рядом Кэт и доктора.
     -- У вас все в порядке? -- стараясь выглядеть бодрым, спросил он.
     --  Да,  у Кэт  нет никаких серьезных  повреждений. Мы можем  пройти  в
столовую и присоединиться к остальным.
     -- А сколько их и кто они?
     -- Ну, в основном это инженеры и  техники, постоянно обслуживающие  эту
телефонную станцию.  Кроме того, члены  Королевской наблюдательной службы  и
один  офицер   гражданской  обороны.  При   первых  признаках  надвигающейся
катастрофы -- вы  теперь  понимаете, о чем я  говорю, --  к нам  должны были
присоединиться и другие. Но... -- Она развела руками.  --  Это теоретические
планы, а  на практике,  как  мы  теперь видим,  все получается не  так,  как
расписано в инструкции. Особенно когда весь  город охвачен паникой.  Так что
всего нас здесь около сорока человек.
     Они вышли из небольшого лазарета, и  лишь теперь  Калвер и Кэт увидели,
каким огромным было убежище. Доктор заметила, как они переглянулись.
     --  Впечатляет,  не  правда ли?  --  сказала она.  -- Чтобы обойти весь
комплекс,  понадобится  больше  часа.  Я  не буду докучать вам перечислением
установленного  здесь  технического  оборудования.  Тем более что не слишком
хорошо  в этом разбираюсь. Но у них  есть своя основная электростанция и две
резервные. А также артезианская  скважина и очистительный комплекс. Так  что
проблем  с  электричеством  и  водой не  будет.  Вот  как  раз  слева от нас
распределительные щиты, а за ними  электростанция.  Справа кухня, столовая и
культурно-бытовой комплекс.
     Резкий  свет  неоновых ламп подчеркивал  почти  больничную стерильность
помещения, а  серо-зеленые  стены лишь усиливали  это впечатление. Все  это,
сопровождаемое  монотонным жужжанием  ламп, вызвало у  Калвера ощущение, что
они  оказались  в механическом обезлюдевшем  пространстве,  где, кроме  них,
ничего живого не  существует. Будто  во всей  катастрофе  уцелели только они
трое. И ему  сделалось страшно  почти так же, как в темном туннеле. Пока они
шли по пустынным гулким коридорам  убежища, это ощущение  лишь  усиливалось.
Казалось, что это путешествие в никуда.
     Однако  неожиданно  донесшийся  откуда-то  гул  голосов  вернул  его  к
действительности. Он  вспомнил, что  они с доктором  Клер  Рейнольдс идут  в
столовую  на собрание. Когда они вошли в комнату, спор  прекратился, и все с
любопытством посмотрели на них.

     Дили сидел в дальнем конце комнаты. Белая повязка прикрывала его глаза.
Калверу  показалось, что Дили изменился, хотя ему трудно  было бы определить
словами, в  чем это  проявляется.  За  длинным  столом  рядом  с Дили сидели
мужчина и женщина в синих униформах и еще два человека в гражданской одежде.
Один  из  них  шепнул  что-то Дили.  Тот  поднялся и, повернувшись  лицом  к
вошедшим, сказал:
     -- Пожалуйста, присоединяйтесь  к  нам. Я рад, мистер Калвер, что  вы в
форме.
     Остальные  участники  собрания  расположились  за  обеденными  столами.
Большинство   из  них  были  в  белых  халатах.  Все  выглядели  усталыми  и
подавленными. Калверу  показалось,  что в  обращенных  на них с Кэт взглядах
сквозила  некая  настороженность, будто  они  были  чужаками,  вторгшимися в
элитарный клуб. Тем не менее им предложили сесть за  пустой столик с краю. А
доктор Клер Рейнольдс села рядом с Дили.
     Калверу передали две чашки и  кофейник, и, кивнув в знак благодарности,
он налил кофе себе и  Кэт. Сахар и молоко  им не предложили. И вообще их как
бы перестали замечать. Возобновился прерванный с их появлением спор.
     Прислушавшись,  Калвер  сразу  обратил внимание,  что  все  были крайне
возбуждены и высказывались довольно резко, перебивали друг друга, и разговор
носил довольно сумбурный характер.
     Он  взглянул  на  Кэт.  Она,   казалось,  не  замечала  ничего  вокруг,
напряженно вглядывалась в темно-коричневую кофейную жижу, будто именно здесь
могла  открыться ей причина всего происшедшего сегодня, та безумная  логика,
которая заставляет человека уничтожать  землю, на которой он живет. Он вдруг
подумал  о том, погиб ли сегодня  кто-нибудь  из  ее  близких. У нее не было
обручального кольца. Значит,  это  мог  быть возлюбленный, родители, братья,
сестры...  Во  всяком  случае, тревога  за  них не  давала ей покоя.  Калвер
почувствовал сострадание к бедной девушке. Он понимал, что скорбная память о
тех, кого она потеряла сегодня, еще долгое время будет терзать ее. Очевидно,
и все  присутствовавшие  в комнате  переживали  то  же самое: утрата родных,
любимых, чувство пустоты и страх  перед  неизвестностью, поджидающей каждого
из них. Калвер почувствовал озноб, ему сделалось страшно и холодно, будто он
впитал всю тревогу окружающих его людей.
     И  все же Калвер знал, что  он наверняка  счастливее других  обитателей
убежища, потому  что его  потери,  его  самые сильные страдания и потрясения
остались в далеком прошлом, и воспоминания о них хранятся в таких отдаленных
уголках его памяти, ключ  от которых  потерян. И хотя он сегодня  целый день
боролся за свою жизнь, он не очень хорошо осознавал,  для чего он это  делал
-- ведь он давно уже не дорожит ею.
     Дили о чем-то тихо  переговаривался с  сидящими с ним  за одним столом.
Выглядел он неважно,  а резкий  свет  неоновых ламп усиливал его  бледность.
Калвер был восхищен выдержкой Дили. Он подумал,  что вряд  ли  тому  удалось
хоть немного отдохнуть после всего пережитого ими сегодня.  Кроме того, боль
в глазах наверняка продолжает мучить его, равно как и  мысли о том, навсегда
ли он  лишился  зрения.  Все это, несомненно,  пагубно  действует на нервную
систему.  Однако  Дили выглядел достаточно уверенно и был мало похож на того
человека, испуганного,  совершенно  потерявшего ориентацию  среди  всеобщего
хаоса, которого  Калвер несколько  часов назад пытался спасти. Сейчас, глядя
на него, можно было подумать, что ему придает силы  и уверенность значок  на
лацкане пиджака  -- символ принадлежности к избранному кругу, где принят раз
и  навсегда установленный стиль поведения. Дили  явно как бы вновь обрел эту
привычную для него форму.
     Дили неторопливо  поднялся, обвел взглядом комнату и спокойно обратился
к собравшимся:
     --  Попрошу внимания.  Давайте  начнем  наш  разговор.  Его спокойствие
несколько разрядило накаленную до предела атмосферу, все разговоры мгновенно
прекратились. Калверу даже показалось, что люди испытали облегчение от того,
что  могут  сосредоточить   внимание   на  чем-то  вполне  конкретном.  Дили
представил одного из своих коллег:
     --  Сейчас Говард Фарадей, старший инженер телефонной станции,  сделает
сообщение.
     Затем  Дили   сел,   а   Говард  Фарадей  поднялся  и  сказал,  неловко
улыбнувшись:
     -- Мистер Дили представил меня как старшего инженера. Это действительно
так,  но в  настоящий момент я здесь самый старший по должности, то есть как
бы ваш начальник.
     Он обвел  взглядом присутствующих и  нервно откашлялся. Было видно, что
он очень волнуется.
     --  С начала пятидесятых годов наша станция  выполняла двойную функцию,
являясь  автоматической  телефонной станцией  и  правительственным  убежищем
одновременно. Многим из  вас известно,  что первый трансатлантический кабель
связи НАТО кончается здесь.
     Он снова  замолчал, как бы  обдумывая, о  чем говорить  дальше. Кал-вер
внимательно рассматривал этого  человека. Наверное, еще вчера этого высокого
мужчину   крепкого  телосложения   можно  было  бы  назвать  здоровяком.  Но
сегодняшние события согнули его плечи, придали некоторую вялость движениям и
темными кругами усталости залегли  под глазами.  Когда  он  заговорил снова,
голос его звучал еще тише и напряженнее. Казалось, что силы оставляют его.
     --   Я   думаю,   что  от   постоянных   сотрудников  не   укрылось  то
обстоятельство, что ситуация на станции изменилась. Активизировались службы,
которые начинают действовать в  периоды обострения международной обстановки.
Так  уже  бывало  не  раз.  И  хотя  нынешняя  ситуация  считалась  довольно
серьезной...  --  он сглотнул слюну, -- никто не  предполагал,  что  события
примут такой трагический оборот.
     Калвер    сокрушенно    покачал    головой,   услышав    такую   сугубо
профессиональную  трактовку   катастрофы.   Он   почувствовал,  как   горечь
переполняет его, будто  кофе попал прямо в кровь, и рана в бедре разболелась
нестерпимо. На  миг ему показалось, что он  сейчас задохнется от ненависти к
виновникам кровавых, непоправимых событий. Он сделал усилие над собой, чтобы
восстановить  относительное равновесие. И заставил себя прислушаться к тому,
что говорит Говард Фарадей. А тот продолжал монотонно и безучастно:
     --  ...в  связи  с  усилением кризиса на  Ближнем Востоке  и нападением
России  на  Иран всем правительственным  учреждениям,  подобным нашему, было
дано   распоряжение   перейти  на  особый  режим   работы,   предусмотренный
специальными инструкциями.
     Фарадей продолжал говорить, а  Калвер  снова поймал  себя  на том,  что
слова лопаются как  мыльные  пузыри, так ничтожны  они, так не соответствуют
всем пережитым  ужасам, всем потерям и разрушениям,  которые уже произошли и
ожидают их в будущем. Калвер  посмотрел на Кэт.  Девушка сидела все в той же
позе, судорожно обхватив руками чашку  и  по-прежнему не  отрывая взгляда от
кофейной гущи. Он обнял  ее за талию, она вздрогнула  и посмотрела  на  него
глазами, полными  боли и гнева.  Калвер  подумал, что  Кэт  --  единственная
родная  ему душа в этом рухнувшем мире. Он обнял ее еще крепче. На  ее  лице
появилось выражение растерянности. Ему казалось, что он понимает эту девушку
без слов, что  за растерянностью стоит один главный вопрос,  который мучил и
его -- почему судьба пощадила  именно  их,  почему в этой кровавой мясорубке
уцелели  именно они. У него не было ответа на этот вопрос. Но, похоже, этого
не знал  никто. Для одних все происшедшее было результатом безумия человека,
погубившего самое  себя, для  других -- Божьей волей.  Может,  были  и  иные
варианты. Но ни один из них не устраивал Калвера.
     Фарадей  меж  тем продолжал  традиционную  процедуру собрания,  которая
внешне ничем не отличалась от обыденной.
     --  Разрешите  представить  вам  моих  коллег. Слева  от  меня  старший
чиновник министерства  гражданской  обороны Алистер Брайс. Справа  -- мистер
Алекс  Дили из министерства  обороны. Рядом с ним  -- доктор Клер Рейнольдс,
которая довольно продолжительное время работает в нашем учреждении, и многие
из  вас  с  ней  уже  знакомы.  Кроме  того,   здесь  присутствуют  служащие
Королевской наблюдательной службы  -- Боб Мак-Ивен и  Шейла Кеннеди, которых
вы  тоже наверняка  видели во время  инспекционных проверок.  Мы ожидали еще
несколько  официальных представителей  других служб, так как на сегодня было
назначено совещание, но, к  сожалению, им, по-видимому, не удалось добраться
до убежища.
     Он замолчал, затем сделал резкое движение рукой, откидывая прядь волос,
покачнулся назад, и Калверу показалось, что он сейчас упадет. Однако все эти
внешние проявления наверняка  просто свидетельствовали  о сильном внутреннем
напряжении.
     --  Пожалуй, это все, что я хотел  вам  сказать, -- проговорил Фарадей,
будто оправдываясь. -- Может быть, вы, Алекс, хотите продолжить?
     И он поспешно сел, явно испытывая облегчение от того, что выполнил свою
миссию. Даже плечи  его слегка распрямились,  а руки судорожно  вцепились  в
край стола, и Калвер  еще раз подумал, что Фарадей закончил свое выступление
как  раз вовремя. Похоже, что силы его были  на исходе, казалось, он вот-вот
упадет в обморок.
     --  Ну  что ж, давайте продолжим, -- сказал Дили ровным  тихим голосом,
который тем не менее каким-то странным образом приковал к себе внимание всех
присутствующих в столовой.  Возможно, было что-то гипнотическое в  том,  что
говорил человек, чье лицо закрывала белая повязка, напоминавшая маску.
     В  отличие от  Фарадея  Дили продолжал сидеть. Может быть, поэтому  его
слова звучали менее официально.
     -- Я прекрасно понимаю  ваше состояние, каждый думает  о своей семье, о
своих близких,  о том, уцелели ли  они после  ядерного  взрыва.  Этот  страх
парализует  волю  и отнимает силы. Кроме того, каждый  наверняка думает  и о
себе:  насколько надежно это убежище, не  проникают  ли  сюда  радиоактивные
осадки, хватит ли запасов еды,  воды и, главное, что вообще будет  дальше  с
нами,  с нашим городом, с тем миром, в котором мы родились, возродится ли он
когда-нибудь. Я могу с уверенностью сказать лишь о том, что мы здесь надежно
защищены  и что  запасов провизии  хватит как минимум на шесть  недель.  Что
касается  воды,  то  нам  тоже  не  о чем  беспокоиться.  В  комплексе  есть
артезианский  колодец,  а  стало  быть,  опасность  заражения отсутствует. Я
надеюсь,  что, акцентируя ваше внимание на  этих моментах, сниму  хоть часть
той непосильной ноши, которую несет каждый из вас.
     Однако в  комнате по-прежнему царила напряженная тишина. Казалось,  его
слова не произвели на окружающих никакого впечатления.
     -- Мистер Фарадей уже сказал, что я представитель министерства обороны.
Я   работаю  в  отделе,   который   занимается   инспектированием   подобных
правительственных  комплексов. Главная  задача нашего отдела -- поддерживать
порядок в подземных оборонительных сооружениях, с тем, чтобы они всегда были
в состоянии соответствующей готовности.
     Он   слегка   наклонился   вперед,   как   будто   собирался   поведать
присутствующим какие-то тайны.
     -- Именно поэтому я знаю  все о  подземных убежищах, как  общественных,
так  и  правительственных.  Причем  не  только в  Лондоне,  но  и  в  других
графствах. Однако  в  настоящий  момент  у  меня нет уверенности,  что мы не
отрезаны от других подобных заведений.
     Эти слова  Дили словно  пробудили собравшихся. Из разных концов комнаты
раздались недовольные голоса. Дили поднял руку, чтобы приостановить шум.
     --  Я понимаю,  что у  каждого из  вас  накопилось много вопросов.  Вы,
несомненно, достоверно хотите знать,  что произошло  на самом  деле  и каков
размер ущерба, нанесенного стране.
     Он  положил  руки на стол и неожиданно замолчал, опустив голову.  Затем
сказал все тем же ровным голосом:
     -- К сожалению, сейчас  я не  могу ответить на эти вопросы. Нам пока не
удалось связаться с другими телефонными станциями.
     Эти  слова  Дили  были встречены новым  всплеском  недовольства. Голоса
срывались на крик. В разговор вмешался Фарадей:
     -- Связь с  другими  станциями временно  потеряна. Пока нам  не удается
соединиться даже  с подземным  центром  дальней  связи  около собора Святого
Павла, менее чем в миле отсюда.
     Сидящий недалеко от Калвера чернокожий инженер резко выкрикнул:
     --  Насколько мне  известно, кабели связи  в  туннелях  имеют  надежную
защиту, предусмотренную на случай атомного нападения.
     -- Да,  вы правы. Кабелепроводы должны  надежно защищать системы связи.
Но,  к сожалению, оказалось, что мы не смогли предвидеть масштабы разрушений
от ядерных бомб. В результате  пострадали жизненно  важные  отделы  в  общей
системе связи.
     Фарадей  замолчал.  Видимо, ему  нечего  было  добавить  к  сказанному.
Выглядел он по-прежнему виноватым. Калвер в  душе  даже посочувствовал этому
человеку: что,  собственно,  он, инженер, мог  противопоставить той страшной
стихии, которая в несколько мгновений разрушила привычный для всех мир.
     Теперь снова заговорил Дили:
     --  Из  информации,  полученной  нами  до  того,  как  связь  оказалась
нарушенной, известно, что на Лондон и его окрестности  сброшено,  по меньшей
мере, пять ядерных боеголовок.
     Он  судорожно  облизнул пересохшие губы, впервые выдав  свое состояние:
стало очевидно, что он нервничает не меньше других. Заговорил он с некоторой
поспешностью,  словно  стремясь  поскорее  сообщить  ту информацию,  которой
владел сам:
     -- У  нас нет  стопроцентной уверенности, но мы думаем,  что  основными
целями были: Гайд-парк, Брентфорд, Хитроу,  Кройдон и Северо-Восточный район
города.
     Калвер был в недоумении от всего услышанного.
     -- Подождите минуту, -- сказал он  и поднял руку, как ребенок на уроке.
-- Вы говорите, что кабели связи повреждены, я правильно вас понял?
     -- Да, Калвер, это так, -- ответил Дили.
     И  Калвер удивился, что он сразу узнал его голос. Ведь до сих пор им не
приходилось  разговаривать в  нормальной  обстановке: они перекликались  или
перешептывались среди гула толпы, грохота, грома.
     -- Тогда почему же мы не можем связаться ни с кем по радио?
     На сей раз ему ответил Фарадей:
     -- Одним из последствий ядерного взрыва является то, что в радиотехнике
называется  электромагнитным  импульсом.  Это интенсивный  выброс радиоволн,
который может  вывести  из  строя электрические  сети  и  системы  связи  на
территории в сотни  миль. Любые системы с чувствительными элементами, такие,
как  радио,  телевизионные, радарные,  компьютерные и  вообще любые системы,
работающие от кабелей большой протяженности -- телефонные, электрические, --
подвергался  воздействию  токов,  величина  которых во  много раз  превышает
допустимую.  В результате таких перегрузок все эти системы выходят из строя.
Мы  считали,  что  многие  виды  военного  оборудования  защищены  от  этого
воздействия,  в частности, кабели  специальной связи  прокладывались глубоко
под землей, но, как мы теперь видим, этого оказалось недостаточно.
     -- Да,  наше дело  дрянь, -- констатировал  Калвер, и одобрительный гул
голосов поддержал его печальный вывод.
     Дили снова попытался успокоить разбушевавшиеся страсти:
     -- Я все же хочу успокоить вас. Эти трудности временные. Я убежден, что
связь  между убежищами скоро будет восстановлена. Мистер  Фарадей тоже может
подтвердить мои слова.
     От Калвера не укрылось удивление, промелькнувшее  на лице Фарадея.  Но,
быстро сориентировавшись, тот подхватил последние слова Дили:
     -- Да, я думаю, у нас есть основания  полагать,  что пострадали не  все
линии связи и что другие убежища пытаются связаться с нами.
     Калвер   подумал,   показалось  ли   это  заявление  Фарадея  столь  же
неубедительным другим  участникам собрания, как ему самому. В сущности, ведь
это настоящий бред  -- это понял бы  даже  ребенок. Тут  неожиданно  резко в
разговор вмешалась Кэт:
     -- Почему нас не предупредили о надвигающейся опасности?
     -- Но предупреждение было, мисс... э... -- доктор Рейнольдс наклонилась
к нему и  прошептала имя девушки, -- ...Гарнер. Вы наверняка слышали сирены.
Это был предупредительный сигнал.
     -- Я имею в виду, знал ли кто-то, что  это должно  случиться? -- В этот
раз она почти выкрикнула свой вопрос.
     Наступила неловкая пауза. Казалось, Дили не найдет подходящих слов.
     -- Видите ли, мисс Гарнер, я думаю, что ни один  здравомыслящий человек
не мог даже предполагать, что  какой-то безумец все же начнет третью мировую
войну,  ядерную  войну, несущую  смерть  и  уничтожение  всей  планеты.  Это
противоречит  и разуму, и  логике. Вряд  ли  наше правительство должно нести
ответственность   за   то,   что  у  другого   народа  возобладал  курс   на
самоуничтожение. Когда  сухопутные войска  СССР  вторглись  в  Иран с далеко
идущими  целями  взять  под  свой контроль все  нефтедобывающие страны этого
региона, объединенные всемирные вооруженные силы предупредили, что  в случае
продолжения захватнической  политики  будут  вынуждены предпринять  ответные
меры...
     -- Их следовало остановить еще тогда, когда они установили контроль над
Афганистаном и Пакистаном! -- почти истерически выкрикнул кто-то.
     -- Я думаю, что вряд ли  нам стоит сейчас затевать политические дебаты.
Это  совершенно бессмысленно. Может быть, только  следует  вспомнить, что во
время афганского конфликта еще не существовало  объединенных  сил, то  есть,
попросту говоря, мы могли бы только угрожать русским, но не остановить их. У
нас  появилась возможность реально  применить свою военную силу  лишь тогда,
когда государства этого региона наконец  поняли, что Запад -- это меньшее из
двух  зол. Они  сделали свой выбор, а  мы смогли разместить наши  войска  на
стратегических объектах в зоне конфликта.
     Все тот же истерический голос выкрикнул:
     -- Русские никогда не решились бы на такой отчаянный шаг, если бы мы не
перестали продавать им зерно и нефть.
     Истерия снова заполнила помещение столовой. Казалось, малейшего повода,
еще  одного несдержанного выкрика  будет  достаточно, чтобы  собрание  стало
неуправляемым. Бессилие и ярость переполняли каждого, и Бог знает к чему это
могло привести.
     Фарадей попытался  взять бразды правления в свои руки.  Он поднялся  и,
стараясь не повышать голоса, сказал:
     -- Мистер Дили прав: сейчас не время для  таких дискуссий.  Кроме того,
вполне возможно,  что первую ракету вообще  выпустили не  русские.  Так что,
пока у нас нет точных сведений, давайте оставим эту тему в покое.
     Новая волна раздражения прокатилась по  столовой, и Фарадей понял,  что
говорить этого не следовало.
     Дили быстро попытался исправить его ошибку.
     --  Дело в  том,  что  никто  все-таки  не предполагал такого  поворота
событий.  Наше правительство  предпринимало  все необходимые меры  на случай
войны,  считая  ее  маловероятной.  Но  война,  вопреки  ожиданиям,  все  же
разразилась.
     -- Тогда почему нас  всех не  проинформировали, что  ситуация настолько
серьезна? -- спросил Калвер, не в силах сдержать гнев, который был направлен
только   на  Дили,   будто   он,   правительственный  чиновник,  нес  личную
ответственность за все случившееся.
     --  Вы  полагаете, что  лучше  было  породить в стране  преждевременную
панику? Вряд ли это было  разумно. Ведь  не  существовало никаких конкретных
предпосылок: мир неоднократно уже переживал подобные кризисы.
     Калвер не мог  не согласиться с  этим. И  с горечью мысленно продолжил:
действительно,  мировое сообщество  слишком часто  раздувало ложную тревогу.
Кэт непрерывно покачивала головой, то ли в знак согласия, то ли от отчаяния.
     --  Давайте договоримся  о  главном,  -- продолжил Дили,  -- мы  должны
выжить. Каждый  из нас прошел через страшные испытания. Будем надеяться, что
худшее позади, и думать о будущем.
     Он  поворачивал  лицо  то  в одну, то в другую  сторону, словно пытаясь
разглядеть каждого из присутствующих сквозь белую повязку, зарывающую глаза.
     --  Я  думаю, --  осторожно  сказал Дили, -- что воспоминания  в  наших
нынешних  обстоятельствах  могут  лишь   усугубить  и  без  того   тягостную
атмосферу. Мы должны попытаться помочь друг другу.
     Люди молчали, но на сей раз одобрительно.
     --  Теперь  с  небольшим  сообщением  выступит  офицер  по  гражданской
обороне.  Он  расскажет, что  нас  ожидает  в течение нескольких последующих
недель.
     Дили  устало опустился на стул, его  наполовину  закрытое белой  маской
лицо казалось  непроницаемым.  Но  Калвер видел по  характерному судорожному
движению языка, непрерывно облизывающему влажные губы, что Дили на пределе.
     Старший офицер по  гражданской обороне Алистер Брайс встал, считая, что
это придаст больший вес его  словам. Он оказался человеком небольшого роста,
круглолицым, с  обвислыми  щеками и набухшими  мешками под глазами. Лицо его
было неподвижным, зато глаза, неожиданно живые и беспокойные, бегали.
     -- Сначала несколько слов о том, что может с нами  случиться. Вероятно,
то,  что  я собираюсь вам  сказать,  многих  напугает, но  сейчас  не  время
приукрашивать действительность. Если  мы хотим выжить, то должны знать,  что
нас ожидает, доверять друг  другу и действовать сообща. -- Он еще раз обежал
глазами комнату, не задерживаясь взглядом ни на одном лице, вместе с тем как
бы обращаясь  к каждому,  и  сказал: -- Заверяю вас, у  нас достаточно много
шансов выжить. Пожалуй, самый главный наш враг -- собственный страх.
     Он глубоко вдохнул в себя воздух, будто собирался нырнуть, и продолжил:
     -- От  взрыва  пяти  бомб  должно погибнуть от шестнадцати до  тридцати
процентов населения  Лондона. Официальная статистика, если,  конечно,  мы ее
получим,  наверняка  будет  занижена.  Но  я  утверждаю,  что  в случившейся
катастрофе погибло не менее тридцати процентов.
     Он  немного подождал, ожидая  какой-то  реакции от слушателей,  но  все
молчали, потрясенные.
     --  Процентов  тридцать -- тридцать шесть получат ранения  или окажутся
погребенными  под  обломками  зданий.  Перечислять  различные  виды  ранений
бессмысленно, их будет бесчисленное множество. Многие пострадают  от ожогов.
Многие  окажутся  в состоянии  шока. Многие потеряют зрение при вспышке. Все
это будут поражения разной степени, и последствия окажутся неодинаковыми. От
взрыва  пострадает примерно семьдесят  пять  процентов  территории  большого
Лондона. Большинство высотных зданий и многие мосты будут разрушены, большая
часть  дорог  блокирована перевернутым  транспортом,  обломками, поваленными
телеграфными и фонарными столбами. Около тридцати процентов домов в городе и
на  окраинах превратятся  в руины и более сорока  процентов будут повреждены
настолько,  что  окажутся непригодными для жилья. Кроме того, я  полагаю, не
стоит даже говорить о том, что в городе будут разбиты все стекла.
     В  лице Брайса  не  осталось  ни  кровинки, а  он  все  продолжал сухое
перечисление фактов и  цифр, словно этой статистикой пытался обмануть самого
себя. Это напоминало школьный урок или лекцию и уводило от реальных событий.
Но, разумеется, это было попыткой самообмана.
     --  И, несомненно, значительные повреждения  причинят  пожары. Их будет
такое множество, что наши пожарные окажутся бессильными перед разрушительной
стихией огня. Я полагаю, что пожары и сейчас еще полыхают по всему городу.
     Люди  не  могли  больше  скрывать  свое  отчаяние.  Раздались  с трудом
сдерживаемые рыдания,  стоны, всхлипы. Слезы текли по лицам мужчин и женщин.
Некоторые  замерли,  устремив  взгляды сквозь  стены  убежища в  страдающий,
искореженный, изуродованный город.
     Кэт  уронила голову на  стол и застонала. Калвер  притянул  ее  к себе,
преодолевая слабое сопротивление. Он знал, что она так же, как и он  и Дили,
прошла сегодня  через такие ужасы,  которые,  возможно, и не снились  людям,
сидящим  в этой комнате.  Она видела  страшные  разрушения,  о которых  сухо
говорил  сейчас  Брайс,  пожары,  пробки  на  улицах,  искореженные  машины,
изуродованные  трупы.  Она была  песчинкой  в  обезумевшей толпе, пытавшейся
спастись в  метро. Ее чуть  было не съели заживо эти монстры в туннелях.  Он
подумал, что для хрупкой девушки это слишком непосильные нервные перегрузки.
И она уже не в состоянии вынести еще что-то, даже если это всего лишь слова.
Он чувствовал, что Кэт вот-вот сорвется и окончательно потеряет контроль над
собой.
     Брайс поднял обе руки, пытаясь успокоить своих слушателей, и, когда шум
слегка утих, как бы нехотя, через силу заговорил снова:
     -- Существуют и  другие последствия  атомной  бомбардировки. Я понимаю,
что  это трудно себе представить. Об этом тяжело говорить.  Но  повторяю еще
раз: мы  должны смотреть в лицо реальности, быть готовым к новым испытаниям.
Если мы будем знать самые худшие последствия ядерной войны, для нас не будет
ничего неожиданного и ничто не сможет деморализовать нас. Я очень надеюсь на
это, -- как можно более убедительно сказал он и продолжил по-прежнему сухо и
монотонно:  -- Большая опасность для всех  переживших взрыв -- радиоактивные
осадки. У  большинства  населения было  не  более  получаса  на  поиски хоть
какого-нибудь укрытия от радиоактивной пыли, опустившейся на землю. Те,  кто
не успел укрыться в течение шести  часов  после взрыва, получили смертельную
дозу радиации и  умрут  через несколько  дней или  недель, в зависимости  от
индивидуальных особенностей организма и полученной дозы.
     Брайс замолчал, и было непонятно, закончил ли он наконец свое сообщение
или собирается с силами,  чтобы продолжить информацию.  В это время раздался
прерывающийся от волнения голос Фарадея:
     -- И все-таки, Брайс, поскольку вы так  хорошо владеете статистикой, не
можете  ли  вы сказать, сколько человек останется в живых после всего этого?
Или последствия катастрофы рано или поздно настигнут каждого?
     Все  замерли в напряженном ожидании. Брайс  тоже какое-то время молчал,
будто в уме пересчитывал жертвы. Затем довольно уверенно сказал:
     -- По моей приблизительной оценке, выживет около миллиона лондонцев.
     Он снова замолчал, опустив  голову, словно боялся нового взрыва эмоций.
Но молчание, воцарившееся  в комнате,  было еще  страшнее.  Прервал молчание
Дили:
     --  Разумеется,  за  достоверность  приведенных цифр  мы  поручиться не
можем. Ложны они или правдивы, это в  любом случае всего лишь  статистика. И
все  предварительные  расчеты  строились  на  теоретических  предположениях,
потому что аналогичных прецедентов в прошлом не было.
     -- Совершенно верно, -- откликнулся Брайс, -- вы, разумеется, правы. Но
все же мои расчеты достаточно обоснованны. Я тщательным образом прорабатывал
все документы,  доклады, сообщения  на эту тему, официальные, неофициальные,
использовал результаты исследований,  проводимых  в  Хиросиме, Нагасаки. Над
этой проблемой работали  многие ученые во всем мире. Разумеется, учитывалась
и  новейшая модификация, и  большая мощность современного ядерного оружия, и
жизненный уровень европейского населения. Мои данные основаны на усредненных
цифрах, приводимых в  правительственных сообщениях и сообщениях  независимых
экспертов.
     --  И  тем не менее,  -- настаивал Дили,  -- мы ни в чем не можем  быть
уверены.
     Калвер  усмехнулся.  Он  подумал,  что,  вероятно, прежде  чем  собрать
"массы",  чиновники  посовещались  в  узком  кругу,   решая,  в  каком  виде
преподнести информацию  о  случившемся. Тем  более  что достоверными данными
сами не располагали. Но, судя по всему, к единому мнению не пришли. Отсюда и
явное противостояние Дили и Брайса.
     --  У  нас  семьи  остались  наверху, а вы  нам головы  морочите  своей
статистикой, -- раздался чей-то отчаянный крик за спиной у Калвера.
     Он  обернулся  и  увидел  маленького человечка,  по лицу которого текли
слезы. Человечек потрясал над головой детскими кулачками и кричал:
     --  Мы  должны отыскать  своих  близких! Мы  не можем  оставить  их  на
произвол судьбы... После всего, что вы нам здесь рассказали...
     -- Нет! --  резко, с холодной жестокостью произнес Дили. -- Мы не можем
приютить в этом убежище всех пострадавших.  Даже наших близких. Это погубило
бы всех нас.
     --  Вы думаете, это имеет для нас такое большое значение? -- На сей раз
это был женский голос, в котором тоже  звучали слезы. --  Вы думаете, у  нас
осталось что-то, ради чего стоило бы жить? Ради самих себя, что ли?
     Тут все вновь заговорили разом,  и уже было  невозможно уловить в общем
гуле голосов какой-нибудь смысл.
     -- Пожалуйста, успокойтесь! Мы не должны терять самообладания. --  Дили
снова попытался  овладеть  ситуацией. -- Поймите же наконец, мы только тогда
сможем  помочь людям  наверху, если выживем  сами и сумеем  объединить  свои
усилия с персоналом других убежищ. Мы ни в коем случае не должны поддаваться
панике!
     Фарадей тоже вскочил  со своего  места. Теперь они с Дили стояли рядом,
как два солдата в одном строю.
     -- Дили прав. Если мы, пойдя на поводу у своих эмоций,  покинем убежище
сейчас, то получим смертельную дозу облучения. Таким образом, мы убьем себя,
а мертвые никого спасти не могут.
     Логика их рассуждений была ясна всем, но погасить возбуждение все же не
удавалось. Здесь явно преобладали эмоции. Выкрики не прекращались, некоторые
из   них  носили   оскорбительный  характер  и  были  обращены  к  Дили  как
представителю  министерства обороны. Шум несколько  приутих, когда  рядом  с
Дили встала  доктор  Рейнольдс.  Она была тоже  напряжена,  и это  состояние
выдавали  засунутые в карманы белого халата руки, сжатые в кулаки. Но именно
ее белый халат, по-видимому, подействовал успокаивающе на взвинченных людей.
Она не представляла  чиновничий  класс, ее нельзя,  как  Дили,  который  был
марионеткой в руках правительства, приведшего страну к катастрофе,  обвинить
в случившемся. И хоть  большинство  присутствующих понимали несправедливость
своего  гнева,  направленного  именно  на  этого представителя  министерства
обороны, он просто  был  здесь, рядом: его можно не  только оскорбить,  но и
ударить. Людям  нужна  была разрядка, и Дили  оказался  подходящим объектом.
Стараясь отвлечь внимание от Дили, доктор Рейнольдс сказала:
     --  Я  могу  лишь  подтвердить то,  что  здесь уже  было  сказано. Если
кто-нибудь  из  вас  выйдет из  этого убежища сейчас,  он умрет  от  лучевой
болезни через  несколько недель, а  может быть, и дней. От  себя я могу лишь
добавить,  что  это  будет  очень тяжелая  смерть.  Сначала вы  почувствуете
тошноту,  появится  покраснение кожи, жжение во рту и горле, слабость. Затем
начнется рвота, и несколько  дней вы будете страдать от мучительного поноса.
Потом, быть может, ненадолго наступит облегчение, но лишь  совсем ненадолго.
Вскоре все симптомы  проявятся  еще  сильнее,  чем  прежде,  кожа  покроется
волдырями,  начнут выпадать волосы, у женщины возможны сильные кровотечения,
У  мужчин  появятся  неприятные  ощущения в  половых  органах.  Если кому-то
случайно удастся  выжить, то  наверняка гарантировано бесплодие или, что еще
хуже, вашему потомству грозят непредсказуемые  тяжелые  отклонения от нормы.
Многим  из  вас  предстоит узнать  на  собственном  опыте  о  такой страшной
болезни, как  лейкемия. В  конце  концов  начнутся  судороги,  и  это  будет
спасением, потому что вскоре наступит смерть.
     Все эти ужасные подробности она проговорила ровным голосом, без всякого
выражения.
     "Черт  побери,  --  подумал  Калвер,  -- вот это профессия. Как  только
женщине удается сохранять такое  самообладание".  И  все же он понимал,  что
безжалостность доктора  Рейнольдс нарочита.  У  нее  была цель  --  напугать
людей, чтобы они остались в убежище. И, как  бы подтверждая его догадку, она
сказала:
     --  Если вы  хотите, я могу  рассказать  и  о других  симптомах лучевой
болезни.   Пропадет  аппетит,   нарушится  процесс  пищеварения,  все  ткани
организма подвергнутся резкому изменению, кости сделаются хрупкими, возможны
воспаления мочевого пузыря, печени, почек, спинного  мозга, легких, тромбоз,
рак  и  анемия,  вызывающая   подкожные  кровотечения.  Но  мало   того,  вы
многократно  будете видеть собственную смерть, так  как на  ваших  глазах от
этой же  болезни  будут постоянно умирать  другие. Итак, я рассказала все  о
болезни,   которая  грозит  вам,  если   вы  собираетесь  покинуть  убежище.
Совершенно  очевидно, что  в  таком  состоянии  вы вряд ли  сможете  оказать
кому-либо помощь. Но если все же кто-нибудь  по-прежнему считает, что должен
уйти, я не вижу причин, по которым мы должны задерживать его. И, более того,
я  прошу  разрешить  уйти  всем  желающим,  чтобы  они  не  вносили излишнюю
нервозность в  и  без того трудную атмосферу,  которая царит здесь. Ну  что,
кто-нибудь принял решение уйти?
     Она подождала некоторое время и,  не  получив ответа, устало опустилась
на стул.
     -- Благодарю вас, доктор Рейнольдс, -- сказал  Дили, --  вы  нарисовали
нам тягостную, но реальную картину. Еще раз благодарю вас, -- повторил он.
     Но она даже не взглянула  на него. Калвер понял, что слишком  много сил
потратила она на свое сообщение.
     -- Я  думаю, что теперь, когда вы услышали столь беспристрастную оценку
нашей  нынешней  ситуации и  возможных последствий, нам  удастся  продолжить
разговор в более конструктивном духе, -- подытожил Дили.
     Он  потрогал руками  повязку  на  лице, и Калвер  впервые подумал, что,
должно  быть, ему приходится  все  время  преодолевать  дискомфорт,  боль  и
мучительное ожидание  исхода своей собственной болезни. При этом столько сил
и нервов затрачивает он,  убеждая людей  не совершать опрометчивые поступки.
Хотя,  быть может,  защищал  он  не  их, а разработанные  его  министерством
инструкции.
     Дили заговорил снова:
     -- Вернемся к началу нашей беседы.  Несмотря  на то,  что линии связи в
настоящий момент повреждены, я убежден,  что многим людям удалось спастись в
убежищах,  аналогичных  нашему.  Я  еще  не  сказал  вам,  что все  убежища,
расположенные  в  Центральном  районе,  дополнительно  связаны  между  собой
почтовой подземкой или метро.
     --  Вероятнее  всего,  если  повреждены   радио-  и  телефонная  связь,
снабженные специальной  защитой,  то  туннели  метро тем более разрушены, --
выкрикнул кто-то.
     -- Да, несомненно, многие туннели  повреждены, а возможно, и совершенно
разрушены, но все же подземных  трасс так много,  что наверняка  какие-то из
них уцелели. Кроме того, некоторые здания  в этом районе обладают повышенной
устойчивостью и  надежностью конструкций,  они должны были выдержать ядерный
взрыв. Это было заложено в проекте. Я не буду подробно рассказывать обо всех
специально оборудованных  убежищах, построенных после второй  мировой войны.
Скажу лишь,  что  их достаточно  много.  Только на  северной линии метро  --
шесть.
     Калвера не покидало  какое-то  необъяснимое  ощущение,  что,  сколь  бы
убедительным   и   искренним   ни  выглядел   Дили,  он   все  равно  что-то
недоговаривает, будто в его словах есть какой-то двойной смысл. Он, конечно,
плохо знал Дили, но все же никаких оснований считать его лжецом у Калвера не
было --  откуда же это навязчивое недоверие? Не оттого же, в самом деле, что
Дили  правительственный  чиновник?  Углубившись в  свои  размышления,  он не
расслышал несколько последних фраз Дили, но, по правде сказать, это его и не
интересовало.
     --  ...главное   правительственное  убежище  расположено  за  пределами
города.  Полагаю,  что  правительство  сейчас  там. Вся страна разделена  на
двенадцать регионов.
     Калвер не думал, что хоть один человек сейчас слушает Дили.
     -- ...органы управления графств и округов...
     "Какое это все имеет значение?" -- снова подумал Калвер.
     -- ...местные органы управления...
     -- Дили!
     Все посмотрели на Калвера, и Дили повернул  к нему  свое лицо в  маске,
нервно облизывая губы. Стараясь говорить спокойно, Калвер спросил:
     -- Дили, рассказывали ли вы кому-нибудь об этих тварях,  которые напали
на нас в туннелях?
     Калвер  искоса  взглянул на Кэт и увидел,  как она  напряженно замерла,
услышав его вопрос. Дили тоже был явно обескуражен.
     -- Я не знаю, Калвер, нужно ли об этом говорить.
     --  Разумеется, нужно. Это гораздо важнее  и страшнее для всех нас, чем
то, о чем говорили  здесь  вы, и доктор, и мистер Фарадей.  Ведь  Рано  или,
поздно придется выйти отсюда, а  поскольку главный вход разрушен, туннели --
наш единственный выход. И там нас поджидает смертельная опасность, о которой
вы здесь ни словом не обмолвились.
     -- Я думаю, они вряд ли останутся в  туннелях, им понадобится пища, они
выйдут на поверхность и погибнут от облучения.
     Калвер усмехнулся и сказал:
     -- Видимо, Дили, вы не слишком прилежно учились.
     Их диалог  был непонятен окружающим. Еле сдерживаемое обоими напряжение
передалось всем. Первым вмешался в разговор Фарадей:
     -- О чем говорит этот человек, Дили? Какие твари?
     Ответила  ему доктор Рейнольдс. Она сняла очки, протерла их салфеткой и
так же бесстрастно, как только что о лучевой болезни, сказала:
     -- Недалеко  от  аварийного  входа в убежище на  Дили,  Калвера  и мисс
Гарнер  напали  крысы.  Судя  по  их  рассказам,  животные  были необычайных
размеров  и  чрезвычайно  агрессивны.  Они  нападали  на  людей,  пытавшихся
спастись в туннелях, и пожирали их.
     Фарадей помрачнел и, взглянув на Калвера, спросил:
     -- Что значит необычайно большие? Какие они?
     Калвер раздвинул руки, как хвастливый рыбак, и ответил:
     -- Ну, я не знаю, размером они скорее напоминают собаку.
     В комнате снова воцарилось молчание. Люди оцепенели от страха перед еще
одной опасностью.
     --  И все  же, я  думаю,  --  не сдавался Дили,  --  что они больше  не
представляют  для нас угрозы.  К  тому времени,  когда  мы покинем  убежище,
большинство из них погибнет.
     Калвер с  сомнением покачал головой, но ничего не успел сказать. Словно
прочитав его мысли, доктор Рейнольдс обратилась к Дили:
     --  Нет, мистер  Дили,  это  не так. Вы,  вероятно, забыли о  том,  что
некоторые представители животного  мира обладают повышенной устойчивостью  к
радиации. В том числе и крысы.
     Она  надела очки, тяжело вздохнула  и продолжила,  с  трудом  произнося
каждое слово:
     --  Если эти  крысы  -- потомки черных  крыс, терроризировавших  Лондон
несколько  лет назад, а судя  по  вашим  описаниям,  это  именно так, они не
только  не  пострадают   от  радиации,  но,   напротив   того,   она   будет
способствовать их дальнейшему росту.

     Климптон  внимательно  прислушался.  Снова  этот  странный  звук, будто
кто-то скребется  в темноте. Он подождал  какое-то время. Было тихо. Звук не
повторился. Может быть, просто  нервы сдают. Климптон почувствовал,  что все
тело онемело  от напряжения. Он  попытался выпрямиться, но в этом  маленьком
закутке  не мог даже просто  вытянуть  ноги. Он слегка  пошевелил мышцами на
спине, пытаясь  избавиться от  боли,  сковавшей  все тело.  Боль была  такой
резкой, что  он чуть не застонал, но  сдержался, чтобы никого  не разбудить.
Его  часы показывали 23.40. Стало быть, ночь.  Здесь, в  этой тесной тюрьме,
куда они сами заточили себя, спасаясь  от взрыва, день ничем не отличался от
ночи.
     Он  даже уже  не мог определить, сколько времени  они здесь проторчали.
Два дня? Три? Неделю? Нет, нет, вряд ли так долго. Не может быть. Или может?
Когда ничего  не происходит и неподвижно  сидишь на одном месте, время  тоже
как будто  останавливается. Но все же что его разбудило? Этот странный  звук
или крик  Кевина? Он теперь  часто кричит во сне. Бедному ребенку, наверное,
снятся кошмары.
     Климптон достал из кармана рубашки маленький фонарик и включил его. Ему
очень  хотелось зажечь  большую  лампу, висевшую  на  крюке  прямо  над  его
головой,  но  нужно  было  беречь батареи. Никто  не  знал, сколько  им  еще
предстоит проторчать  здесь.  Свечи  тоже  надо было беречь. Он направил луч
света на сына. Ребенок спокойно спал. Рот его был слегка приоткрыт, и только
грязные  потеки на лице  мальчика свидетельствовали  о  том, что  нормальный
жизненный  уклад нарушен. Он чуть  отвел фонарь в сторону  и  увидел  другое
лицо. Старая, сморщенная серая кожа, напоминавшая  пергаментную  бумагу. Рот
бабушки  тоже был приоткрыт, но в черном глубоком провале ее рта было что-то
пугающее. Она тяжело дышала,  и казалось, что каждый выдох уносит  мгновение
ее  жизни.  А  лежащий  рядом  ребенок ловит их  на  лету, втягивая  в  себя
короткими  неглубокими  вдохами.  Климптон  уловил  что-то  символическое  в
открывшейся  ему картине -- жизнь не может исчезнуть навсегда, она переходит
от одного живого существа к другому.
     -- Айан! -- донесся до Климптона сонный голос жены.
     Он направил на нее фонарик. От света она зажмурила глаза.
     -- Случилось что-нибудь? -- шепотом спросила Сиан.
     -- Да нет, вроде  все  в  порядке. Просто  мне  показалось, что я слышу
снаружи какой-то странный шум. Будто кто-то скребется.
     Она повернулась к нему, поуютнее устраиваясь в своем спальном мешке.
     -- Должно быть, это  Кэсси,  --  пробормотала она,  засыпая. --  Бедная
собака.
     Сиан уснула  прежде,  чем  он успел выключить  фонарь. В этом  не  было
ничего удивительного: с тех пор как  они  укрылись в своем импровизированном
убежище, она так же, как и он, спала урывками и очень чутко.
     Айан  Климптон  сидел  в  темноте   под   лестницей,  ведущей   наверх,
внимательно вглядываясь в темноту  и прислушиваясь к каждому шороху. Темнота
была наполнена разнообразными звуками. Сверху  доносились отдаленные взрывы,
грохот рушащихся построек. Иногда ему казалось, что звуки проникают в подвал
и снизу, как бы из-под земли. Это было похоже на шум поезда. Однако Айан был
уверен, что  этого  не  может быть. Он почти  не сомневался, что  не  только
наверху разрушено почти все, но и подземные сооружения  пострадали ничуть не
меньше, и уж, во  всяком случае, поскольку отключена  электроэнергия, поезда
метро, безусловно, не ходят.
     Айан гордился тем,  что ему удалось спасти свою семью. Он вспомнил, как
Сиан посмеивалась  над  ним, когда  он штудировал  выпущенную  министерством
внутренних дел брошюру о том, как выжить в ядерной  войне. По правде говоря,
он  не может  объяснить, что  побудило его отнестись к этой брошюре  с таким
вниманием.  Поначалу, вытащив ее из  почтового ящика  и  пролистав  почти не
глядя,  он хотел тут же выбросить  ее в мусорную корзину. Но что-то удержало
его. Он отнес ее в свой кабинет и поставил на полку с книгами. Скорее всего,
это было чисто механическое действие:  авось когда-нибудь пригодится. Позже,
когда возникла напряженность на Ближнем Востоке, он изучил эту инструкцию.
     Министерство  внутренних  дел  рекомендовало домовладельцу  оборудовать
убежище в своем собственном доме: в подвале или  в кладовке под лестницей. В
доме у Климптонов было и то, и другое -- и подвал, и кладовка под лестницей.
Он, конечно,  не  дошел до того, чтобы замазать  известкой окна в доме, даже
когда  кризис  достиг  критической  точки. Не  хотелось  все-таки  сделаться
посмешищем  в глазах соседей. Но внутри дома, вдали от посторонних  глаз, он
постепенно  оборудовал  убежище.  Перенес вниз, в подвал, консервы,  которые
обычно хранились в кладовке, приготовил два пластиковых ведра для санитарных
нужд, сделал запас воды, сложил спальные мешки и постельное белье в кладовке
так, чтобы  их  сразу  можно  было  найти  и перенести в подвал, как  только
зазвучит  сигнал  тревоги. Купил несколько фонарей,  лампу,  свечи  и сделал
запас батареек. Приобрел также  переносную  плиту, оборудовал аптечку первой
помощи, перенес  в  подвал  журналы,  книги,  комиксы  для Кевина, туалетную
бумагу. В общем, все необходимое. Конечно, он не привел подвал в  надлежащий
порядок, не  вынес  отсюда старые, ненужные вещи, такие, как драный  матрац,
который  Бог знает  сколько провалялся здесь, внизу. Он не заделал маленькое
окошко в подвале, и, разумеется, когда прозвучала сирена, у него уже не было
на это  времени. Но все же благодаря его приготовлениям им удалось  пережить
самый страшный момент.  По крайней мере, они не метались в  панике по улице,
как многие их соседи.
     Конечно, надо было построить в  подвале  настоящее  кирпичное  убежище,
укрепить потолок, всегда держать  ванну  и  раковину наполненными водой.  Да
мало ли что еще можно было сделать для большей безопасности. В конце концов,
он мог увезти свою семью в Шотландию.
     И  все же Климптон был доволен собой.  Он выполнил свой долг. Не многие
мужчины сделали  больше.  И, самое главное, они все  были вместе. И это тоже
его заслуга. Климптон принадлежал к новому поколению бизнесменов. Свой  офис
он  оборудовал  дома,  у себя  в  кабинете.  Главным  орудием его  труда был
компьютер. Стоило нажать  на клавишу,  и  он мог  связаться  с любым  офисом
интересующей его компании в любой части света. Он был совершенно независим и
очень  дорожил своей  свободой.  Никаких конторских интриг, никаких  деловых
поездок, никакого пресмыкательства  перед боссом. И все это вместе означало,
что он мог уделять достаточно много времени своему сыну Кевину.
     Его размышления снова прервал  этот странный звук: он ясно слышал  его.
Будто  кто-то  скребется,  пытаясь  пробраться  в  подвал.  Может  быть, это
действительно их  любимица Кэсси?  Да нет,  это  невозможно.  Бедную  собаку
пришлось закрыть снаружи, к большому огорчению всей семьи. Но держать собаку
в  подвале было не только неразумно, но и негигиенично. Им и так приходилось
испытывать массу неудобств.  И кормить ее надо было бы, а запас еды, который
он  собрал, был весьма скуден. Они плакали, слыша, как выла собака, когда на
город обрушились бомбы. А потом еще долгое время  она жалобно скулила, будто
звала на помощь, -- сколько это  продолжалось, он не знает, но казалось, что
вечность. Кевин так  жалел  собаку, что  вообще не замечал бомбежку. Правда,
Кэсси давно уже затихла. Климптон подумал,  что,  должно быть, она сбежала в
другую часть дома и спряталась где-нибудь там, если, конечно, дом  уцелел. А
если  нет,  она давно уже погибла  под  его  обломками.  Быть  может,  лежит
где-нибудь  рядом,  возле  двери,  ведущей  в подвал.  А  может,  ей удалось
выбраться из  дома, и она с улицы пыталась пробраться к ним через подвальное
окно. Ничего этого он не  знал. Мог лишь предполагать, и вариантов этих было
бесчисленное множество.
     Климптон пошевелил  ногами и  застонал от боли.  В  этом подвале он мог
спать только стоя. Во всяком  случае,  если  другие  члены семьи лежали, ему
попросту не хватало места.  Он сидел скрючившись, все тело  ныло от боли, и,
конечно, ни о каком сне даже речи быть не могло.
     Им предстояло  прожить  в убежище по меньшей мере  две  недели, а может
быть,  и больше, до повторного сигнала  сирен, который  будет означать,  что
опасность  миновала  и  можно выйти на  улицу. Климптон, правда,  готов  был
рискнуть и выйти сейчас же. По его подсчетам, они провели здесь, в  подвале,
не меньше  недели, а значит, вероятность облучения не столь велика. Зато они
скоро задохнутся от вони, исходящей от пластмассового ведра, несмотря на то,
что оно закрыто крышкой и в него добавлен дезодорант.
     Он  может лишь слегка приоткрыть дверь, протиснуться с ведром  в  узкую
щель,  вылить помои  и  заодно  проверить, живали  собака.  Климптон сбросил
покрывало и нащупал большой  фонарь. При этом его рука задела костлявую ногу
бабушки, но та даже не шелохнулась.  Нога была холодная, хотя в подвале было
не  просто  тепло  -- душно. Бабушка наотрез  отказывалась спать  в спальном
мешке, заявляя, что он напоминает ей  смирительную рубашку. Она использовала
мешок как матрац, а накрывалась тонким покрывалом.
     Климптон нашел  фонарь, затем осторожно, стараясь никого  не разбудить,
нащупал пластмассовое  ведро. Пожалуй,  это было самым  трудным моментом для
каждого из них: пользоваться ведром вместо туалета. Это было ужасно неловко,
и,  хотя  они выключали свет, темнота все равно не могла заглушить ни звуки,
ни запахи. Эта процедура шокировала всю семью, но Климптон не поддался ни на
уговоры,  ни  на протесты и  не позволил никому  выходить из  убежища. Ведро
нетрудно  было  найти  в  темноте. Помещение было  так мало,  что здесь  все
находилось на расстоянии вытянутой руки. Он осторожно поднял ведро, и в  нос
ему ударил зловонный запах.
     Климптон толкнул плечом маленькую  дверцу  справа, но она не поддалась,
потому  что  с  той стороны  была придавлена  тяжелым матрацем.  Он  надавил
посильнее  -- дверь приоткрылась. В этот момент у него  за спиной беспокойно
заворочалась Сиан.
     -- Айан, -- позвала она встревоженным голосом, -- где ты?
     -- Все в порядке. Спи. А то разбудишь остальных.
     -- Что ты собираешься делать?
     -- Хочу избавиться от этого проклятого ведра, -- прошептал он.
     -- А это не опасно? Не слишком рано ты собрался выходить?
     --  Я постараюсь  управиться как можно  быстрее.  Думаю,  что ничего не
случится.
     -- Пожалуйста, будь осторожен.
     -- Хорошо, хорошо, спи.
     Он с трудом протиснулся сквозь узкую  щель, осторожно держа перед собой
ведро, чтобы не расплескать зловонную жижу. От матраца, прикрывавшего дверь,
пахло сыростью и еще чем-то специфически неприятным. И он подумал о том, что
за все  годы,  что  матрац  провалялся здесь,  в  нем,  наверное,  развелось
множество насекомых. Его чуть не вырвало от смеси этих  запахов: от ведра  и
от матраца. Но он с трудом сдержался, проглотил слюну и поспешил к лестнице,
ведущей в подвал.
     Интересно,  уцелел  ли  подвал?  Ведь  если  дом  рухнул,  то  и подвал
наверняка пострадал и сквозь  пробоины туда  попадает не только ветер,  но и
радиоактивные осадки. Вовремя  все же они  перебрались в кладовку. Хотя вряд
ли, конечно, дом  не выстоял.  В Аймингтоне почти все дома старые и крепкие.
Тогда  строили на  совесть.  Фундаменты были крепкими, и  стены  толстыми, и
раствор не  жалели,  и  кирпичная  кладка  получалась прочная.  Вероятно,  в
Лондоне  мало домов  уцелело, но  Климптон  подумал, что такие  дома, как  в
Аймингтоне,  могли  даже послужить  своего рода защитой --  все зависело  от
направления взрывной  волны. Во  всяком случае, его  большой дом с  верандой
стоял как раз в середине квартала, поэтому вполне возможно, что он уцелел.
     Наконец  он выбрался в  подвал.  Прежде чем зажечь фонарь,  он мысленно
представил страшную  картину  разрушения, которую, возможно,  сейчас увидит:
обрушившийся  потолок,  груды  обломков, осколки  стекла,  быть может,  даже
сквозь пробоины в потолке он увидит  ночное небо.  Климптон тряхнул головой,
отгоняя  это  наваждение, мысленно выругал себя за малодушие и зажег фонарь.
Одного  взгляда было достаточно, чтобы  понять,  что подвал  выдержал  удар.
Правда,  весь  пол  был  завален  кусками  штукатурки  и  осколками  стекла.
Подвальное окошко  было разворочено, рама выбита, и с улицы внутрь  набилось
столько разнородного мусора, что все отверстие окна было  плотно забито  им,
так что вряд ли сюда могла проникнуть радиоактивная пыль.
     Климптон почувствовал, что устал почти до изнеможения, и удивился,  что
столь незначительные усилия, которые он потратил на  то, чтобы  выбраться из
кладовки   в  подвал,  так  утомили  его.  Видимо,  сказались  долгие  часы,
проведенные  почти без движения в неудобной позе, в спертом воздухе, которым
им  приходилось дышать все эти  дни.  Климптон подумал о сыне, как  все  это
отразится на  его здоровье. И тут он снова услышал этот странный звук. Будто
кто-то скребется рядом. Он,  затаив дыхание, замер. Затем посветил фонарем в
дальний угол. Там ничего не  было. Потом -- вдоль  стены. Фонарь выхватил из
темноты старый трехколесный  велосипед  Кевина,  сломанное игрушечное ружье,
старую стиральную  машину,  которую отказались забрать  мусорщики,  разбитый
проигрыватель, затянутый паутиной. Другой  угол -- здесь тоже не было ничего
подозрительного.  Теперь  стена,  ведущая  к  лестнице.  Тоже  ничего,  даже
никакого хлама, никакой ненужной мебели.  Эта стена  была пуста.  Но все  же
что-то, что-то здесь было... Тень. Но откуда она? Он пристально всматривался
в  темноту,  пытаясь понять это.  И вдруг услышал  этот тревожащий его звук.
Сверху, прямо  у  себя  над головой.  Безумие какое-то!  Он ясно слышал, как
чьи-то  когти  скребут  по  дереву.  Направление  звука,  ему  казалось,  он
определил точно: он раздавался над лестницей.
     А потом вдруг послышалось хныканье, напоминающее плач ребенка. Климптон
понял, что это  собака, и как-то сразу успокоился.  Бедная  Кэсси  наверняка
почувствовала,  что он  рядом,  и пытается добраться  до  него.  Он посветил
фонарем  наверх, и звук стал ожесточеннее. Должно быть, она увидела свет под
дверью  и  разволновалась  еще сильнее.  Климптон решил, что  надо успокоить
собаку, чтобы  та  не  разбудила  всех. Он осторожно взобрался по деревянным
ступеням наверх,  одновременно обрадованный и  огорченный тем, что Кэсси еще
жива: они очень любили собаку, и было невыносимо думать, что она погибла. Но
живая она создавала большие  проблемы. Поднявшись  наверх, он  опустился  на
корточки  и заглянул  в щель  под  дверью.  Кэсси встретила  его приближение
взволнованным визгом.
     В  этот  момент  он  почувствовал  за  спиной  какое-то  едва  уловимое
движение.  Он  резко   оглянулся,  посветил  фонарем  вниз  и  снова  увидел
скользящую  по   стене   непонятную  тень,  которая  несколько  минут  назад
насторожила его. Он снова обернулся к двери и ласково позвал:
     -- Кэсси.
     В ответ раздался короткий радостный визг.
     --  Кэсси,  хорошая девочка,  -- пытался он успокоить  собаку.  --  Все
хорошо, Кэсси. Ты хорошая собака.
     Однако собака продолжала повизгивать, как бы уже не радуясь, а жалуясь.
     -- Я знаю, девочка, ты боишься,  ты хочешь  быть с нами. Но сейчас я не
могу тебя впустить. Понимаешь, я хочу, но не могу.
     Климптон пытался объяснить собаке то, что чувствовал на самом деле. Ему
было невероятно жалко бедную собаку, и он с трудом удерживал желание открыть
дверь и впустить Кэсси. Но нужно проявить максимальную выдержку и твердость.
Как бы он ни любил собаку, в конце концов, его семья для него важнее. Собака
лишь  усугубит их и без  того тяжелое  положение.  Помимо всего прочего, это
будет  слишком негигиенично. Пока он раздумывал, Кэсси разволновалась  не на
шутку.  По-видимому,  она не сомневалась, что он вот-вот откроет дверь и она
бросится на грудь своему хозяину.
     Боковым зрением он  снова уловил какое-то движение внизу под лестницей.
Это была не тень, а что-то живое, черное, сливающееся с окружающей темнотой.
Присмотревшись, Климптон увидел, что их несколько и все они крадутся друг за
другом вдоль стены.
     Собака  за  дверью,  похоже,  совсем обезумела. Она скребла когтями  по
дереву, непрерывно визжала и выла. Климптон подумал, не открыть ли ему дверь
хотя бы ненадолго, чтобы успокоить Кэсси. Но понял, что это бессмысленно. Он
еще какое-то время говорил ласковые слова:
     -- Замолчи, девочка. Успокойся. Ну успокойся. Все будет хорошо.
     Он думал, что его голос приведет ее в чувство. Но она выла еще сильнее.
И он наконец не выдержал:
     -- Прекрати сейчас же!
     Он стукнул кулаком по двери.
     -- Да заткнись же ты, Кэсси, ради Бога!
     Но собака продолжала лаять и выть  все неистовее. Затем она начала дико
рычать,  и  Климптон  с  горечью  подумал,  что  Кэсси  не  выдержала  всего
случившегося и просто сошла с ума.
     Он все еще стоял на лестнице, не замечая черных ощетинившихся животных,
окружавших  его со всех сторон. Казалось, они выползали из глубокой тени, но
это  была не тень, а  трещина между стеной и полом,  переходившая в глубокую
расщелину,  образовавшуюся  от  сдвига  почвы  при  взрыве.  Черные существа
выползали  из этой расщелины. Их  было так много,  что можно  было подумать,
будто оттуда  вытекает черная вязкая жидкость.  Снизу до  Климптона  донесся
тревожный голос Сиан:
     -- Айан, что там происходит? Ты нас всех разбудил.
     -- Папа, это Кэсси? --  послышался голос  Кевина. -- Пожалуйста, впусти
ее. Приведи ее сюда, пожалуйста!
     --  Ты  знаешь,  что этого делать нельзя, -- громко, чтобы  сын услышал
его, сказал Климптон.
     Он знал, что мальчик сейчас  горько плачет,  и ни матери, ни бабушке не
удастся  его успокоить.  Проклятая собака!  Можно  подумать,  что у них  нет
других проблем.
     Климптон отпрянул назад. Господи, собака в отчаянии бросалась на дверь.
Зачем  он только поднялся сюда?  Все эти  дни она вела себя так тихо что они
уже  мысленно  оплакали  ее. Ему,  конечно,  следовало что-нибудь  сделать с
собакой  перед  тем, как они спустились в  убежище.  Но  что? Перерезать  ей
горло? О нет, этого  он бы не  смог  сделать никогда.  Запереть ее в  шкафу?
Отравить?  Но у него не было  времени, не  было времени  думать  и принимать
решения.
     Глухой удар в дверь. Затем еще один, и снова. Собака, будто в припадке,
билась о дверь.
     --  Прекрати!  -- закричал  Климптон,  выходя  из  себя.  -- Ты  глупая
проклятая надоеда!
     Он забарабанил кулаками в дверь, пытаясь привести ее в чувство.
     У подножия лестницы, замерев и задрав голову вверх, стояло таинственное
черное, существо. В его темных глазах отражался свет фонаря. Лапы с длинными
когтями опирались на нижнюю ступеньку лестницы, а изогнутая спина напоминала
горб. Животное, замерев на  месте, внимательно наблюдало за человеком. Затем
оно  стало  принюхиваться.  И,   отойдя  от  лестницы,   покрутилось  вокруг
пластмассового ведра, привлеченное  резким запахом.  Его  чуткие уши уловили
какие-то  звуки,  а  глаза,  обладающие   способностью,  видеть  в  темноте,
различили  вход  в  темный  туннель.  И звуки,  и  какие-то волнующие запахи
доносились  оттуда.  Животное подкралось поближе,  сунуло  длинную  морду  в
отверстие туннеля  и возбужденно заскребло лапами. Это  были звуки и запахи,
издаваемые живыми существами, причем; какой-то врожденный инстинкт подсказал
крысе, что эти живые существа  беззащитны. Она раздвинула  челюсти,  обнажив
длинные острые зубы, с которых капала слюна, и вошла в туннель.
     Ее тело с  сильными задними лапами и горбатой спиной свободно двигалось
в этом пространстве.  За ней  последовала  другая  крыса, потом  еще одна...
Розовый  длинный хвост  последней крысы,  по-змеиному извиваясь,  прополз по
пыльному полу подвала и исчез в темном проходе.
     Наверху Кэсси заливалась неистовым лаем и в каком-то безумном  припадке
изо всех  сил билась  в дверь, которая содрогалась и  трещала от  ее ударов.
Климптон уже не сомневался, что собака взбесилась и что ей наверняка удастся
выбить  дверь.  Он думал только  об одном: как сделать  так,  чтобы  бешеная
собака  не  попала в  их убежище. В таких  условиях  даже подумать страшно о
последствиях укуса бешеной собаки. Черт побери, что же делать? Как успокоить
ее, как остановить это безумие? Разве им мало того кошмара, который  они уже
пережили? Зачем он вообще вышел из убежища?!
     Дикие  крики  раздались  снизу. Это  кричали  Сиан  и  Кевин!  Он резко
повернулся, и  луч фонаря  скользнул вниз. От ужаса  Климптон чуть не рухнул
вниз. Если бы  это произошло, он свалился бы прямо  на них. Потому что  весь
подвал  был забит  толстыми, покрытыми шерстью телами, будто устлан сплошным
живым черным ковром.
     Они извивались, перепрыгивали  друг через друга, принюхивались, двигали
длинными острыми носами из стороны в сторону.  Их желтые  глаза  сверкали  в
темноте  множеством  алчных  огней.  Чудовищная, зловещая  масса копошащихся
крыс. Таких огромных, каких он  никогда в жизни не видел и даже  представить
себе не мог. Настоящие чудовища!
     --  Не-е-ет! -- закричал  он в  отчаянии, услышав душераздирающие крики
жены и сына.
     Перегнувшись через перила, он увидел, как крысы одна за другой исчезают
в туннеле, ведущем в убежище.
     Климптон бросился вниз, перепрыгивая через ступени, и  оказался в самой
гуще копошащейся крысиной массы. Спотыкаясь, падая на  колени, он размахивал
фонарем, пробираясь  к входу  в  убежище.  Свет фонаря  отпугивал  крыс: они
разбегались  в стороны. Стараясь устоять, он бил их ногами, кричал  на  них,
кидал в них старые вещи, которые попадались под руку. Не обращая внимание на
острые  зубы, впившиеся в  икры ног, он дотянулся  до матраца,  закрывавшего
вход  в  убежище,  и  изо  всех  сил  потянул  его  на  себя.  Дверь  широко
распахнулась, и он тут же понял бессмысленность своих усилий.
     То,  что он  увидел в свете  фонаря, было диким, безумным,  невыносимым
кошмаром: черная куча дерущихся крыс,  вырывающих друг у друга куски чего-то
бело-красно-розового...  Он понял -- это все, что осталось  от его семьи. По
полу растекалась красная лужа. Это была их кровь.
     Что-то навалилось на него сзади,  но он не чувствовал острых как бритва
зубов,  вонзившихся в его тело, рвущих на куски его плоть. Он не чувствовал,
как  жадные челюсти  пьют  его  кровь. Ничего этого он не чувствовал.  В нем
только билась последним всплеском жизни боль его сына, жены, матери. Потеряв
сознание, он упал в  это  жидкое липкое месиво,  чтобы  навсегда  остаться с
ними.
     А  дверь  под лестницей все еще  содрогалась  от  ударов  Кэсси.  Удары
становились  все чаще и  сильнее,  словно  подстегиваемые  визгом, криком  и
воплями,  доносившимися  снизу.  Когда   эти  звуки  смолкли  и  снизу  лишь
раздавалось жадное чавканье челюстей  и  хруст, собака затихла, и можно было
уловить ее еле слышное жалобное повизгивание.

     -- Как он себя чувствует? -- спросила Кэт, как только доктор  Рейнольдс
появилась в дверях лазарета.
     Клер был погружена в свои мысли и, казалось, не сразу поняла обращенный
к  ней  вопрос.  Она  выглядела очень усталой и озабоченной. Тем  не  менее,
прислонившись к двери и привычным жестом засунув руки в карманы  халата, она
слабо улыбнулась.
     -- Не волнуйтесь. Он выкарабкается.
     Кэт подумала, как же должно быть тяжело этой женщине: ведь она отвечает
за них за всех и старается помочь каждому.
     --  Калвер  получил совсем небольшую дозу. Полагаю, что  это  никак  не
отразится на его здоровье.
     Клер вынула из кармана пачку сигарет и протянула Кэт.
     -- Я что-то не заметила, вы курите?
     Кэт отрицательно покачала головой.
     -- Весьма  похвально,  --  сказала  доктор  Рейнольдс, сделав  глубокую
затяжку.
     Было  совершенно   очевидно,   что   курение   доставляет   ей  большое
наслаждение.  Она даже  прикрыла  глаза от удовольствия. Кэт заметила,  что,
несмотря  на  усталость,  нервозность  и  даже  резкость,  доктор  Рейнольдс
держится  довольно элегантно, ее жесты не лишены изящества --  и то, как она
вынула сигарету из пачки, и как протянула  пачку Кэт, и как выдохнула тонкую
струйку дыма.
     -- Спасибо вам, Кэт, вы очень помогли мне в эти дни.
     -- Что вы,  доктор!  Это вам спасибо. Если бы я  сидела  без  дела, то,
наверное, сошла бы с ума.
     --  Да, вы  правы. Это большая  проблема для  всех. Почти весь персонал
станции  ничем не занят.  Это  очень  плохо действует  на  людей.  Некоторые
впадают  в состояние  глубокой  апатии.  Другие,  наоборот, сходят с ума  от
беспокойства. Конечно, люди не могут все  время думать  о смерти  близких, о
свершившейся  катастрофе, о своем собственном конце. Долго этого не выдержит
никто.
     -- Мистер Фарадей пытается всех хоть чем-нибудь занять.
     -- А что со связью? Есть ли какие-то изменения?
     --  Насколько мне известно,  нет. Может быть, вообще выжили  только  мы
одни.
     Во время разговора доктор Рейнольдс внимательно наблюдала  за девушкой.
Безусловно, сейчас она выглядела  лучше,  чем в  тот день, когда появилась в
убежище. Конечно, страх  и тревога не покинули  ее, хотя внешне она казалась
немного  спокойнее.  Но  доктор  Рейнольдс  понимала,  что  это  было  такое
неустойчивое равновесие, из которого  выбить  ее могло любое  незначительное
волнение, да и в глубине ее глаз все еще таилось смятение.
     У Кэт были длинные светлые волосы. Свою разорванную блузку она поменяла
на мужскую рубашку, к карману которой, как  и у всех обитателей убежища, был
приколот  дозиметр. В подземном комплексе  был свои  радиологический  отдел,
который занимался обработкой показании дозиметров. Доктор Рейнольдс, правда,
не  совсем  понимала необходимость этой процедуры, потому что  как  в  самом
убежище,   так  и   вокруг   него   было  размещено   достаточно   приборов,
регистрирующих  радиационное  излучение,  они   должны  были  срабатывать  в
критической  ситуации. Она  считала,  что  дозиметры оказывают  на  человека
скорее психологическое воздействие, как успокоительные таблетки.
     Правда,  дозиметр  может сработать  и с прямо противоположным эффектом,
это  своего  рода   мина  замедленного   действия:  если  они  вдруг  начнут
зашкаливать, то  после той информации, которую люди получили от нее, Клер не
берется предсказать их поведение.
     -- Хотите кофе, Кэт? -- спросила Клер.  -- Я бы с удовольствием выпила,
и тогда мы с вами могли бы поговорить немножко.
     Кэт согласно кивнула, и они пошли в столовую.
     -- Со  Стивом все  будет в порядке? -- снова спросила Кэт, по-видимому,
неудовлетворенная предыдущим ответом доктора.
     Один из  сотрудников станции  вынужден был прижаться к стене чтобы  они
могли  разойтись в узком коридоре, и доктор Рейнольдс  благодарно улыбнулась
ему.
     --  Не  беспокойтесь,  Кэт. Я думаю,  у  Калвера  все  будет нормально.
Радиационная  доза,  как  я  уже  говорила,  была столь невелика, что  самым
тяжелым последствием, кроме тошноты и головокружений, может оказаться потеря
потенции на короткое время. Но думаю, что  в его положении вряд ли это имеет
такое  большое значение.  Лично  меня беспокоит,  что  воздействие  радиации
снизило сопротивляемость  организма. Я имею в виду крысиный укус. К счастью,
у нас есть противоядие от этой болезни.
     Кэт остановилась.
     -- Болезни?
     Доктор Рейнольдс взяла ее под руку и повела дальше.
     --  Несколько  лет назад, когда  появились  эти  крысы-мутанты,  каждый
укушенный  заболевал  тяжелой  формой  лептоспироза.  Лечение  было  найдено
довольно  быстро,  но  все-таки  специалисты не были  до конца уверены в его
полной эффективности, и поэтому  было разработано лекарство на самый крайний
случай. Вот его-то я и обнаружила в нашей аптеке.
     -- Но почему же я не заразилась? И Алекс Дили?
     -- У вас не было таких глубоких укусов. Вы были в  основном исцарапаны.
Но  вам  я тоже ввела это лекарство, чтобы избежать  возможных осложнений. А
Дили крысы вообще не тронули.
     -- Как странно. Но ведь Алекс тоже был болен.
     -- Да,  но это была лучевая болезнь. Они с  Калвером получили  примерно
одинаковую дозу. Слава Богу, не смертельную, но достаточную для того,  чтобы
уложить их в постель на день-два. Сейчас Дили в полном порядке.
     -- Вы имеете в виду, что от этой болезни они уже избавились?
     --  Да,  у  них  обоих  сейчас  все  в  норме.  Правда,  болезнь  носит
волнообразный характер  и  может возобновиться  в течение  последующих  двух
недель. Однако при такой дозе она в любом случае  неопасна и протекать будет
в легкой форме.
     Из генераторной  до  них донесся ровный гул  трансформатора.  Почему-то
этот  звук  действовал  успокаивающе,  будто   свидетельствовал  о  том  что
цивилизация не  погибла  полностью и  что  техника  так же, как и люди, хоть
частично уцелела. Они прошли мимо вентиляционного отсека, и доктор Рейнольдс
помахала  рукой  инженерам, которые  там  работали. Но только  один  из  них
помахал ей в ответ.
     -- Надеюсь, они не замышляют ничего  криминального,  -- устало пошутила
доктор Рейнольдс.
     Когда они пришли в столовую, Клер разлила по чашкам кофе из автомата. В
комнате  было  еще несколько  человек,  которые  переговаривались  о  чем-то
вполголоса. Кэт  и Клер сели  за свободный  столик у стены.  Кэт налила себе
сливок,  а  доктор  Рейнольдс  с  наслаждением пила  черный кофе  и  курила,
стряхивая  пепел в безупречно  чистую  пепельницу.  Они сидели  друг  против
друга,  и Кэт пыталась разглядеть глаза своей  собеседницы, скрытые  темными
стеклами очков.
     -- Сколько еще Стив проболеет? -- настойчиво спросила она.
     Доктор Рейнольдс глубоко затянулась, затем  выпустила  сигаретный дым и
слегка отвернулась от пронзающего ее насквозь взгляда Кэт.
     -- Он вам в самом деле настолько небезразличен? Мне казалось, что вы не
были знакомы до Дня Страшного суда.
     -- Страшного суда?
     -- Вы разве не слышали? Так кто-то из обитателей убежища назвал прошлый
вторник. Теперь многие с напускной  легкостью произносят это вслух,  скрывая
тот чудовищный смысл, который стоит за этими словами.
     -- Он спас мне жизнь, --  как бы невпопад сказала  Кэт,  но в ее словах
прозвучала предельная искренность.
     Доктор  Рейнольдс  посмотрела  на  муху, ползающую  по сахарнице, и  на
какое-то время позавидовала ей. Счастливое  насекомое,  наверное,  ничего не
знает о катастрофе, постигшей мир. Она махнула рукой, и муха улетела.
     Клер снова посмотрела на Кэт.
     -- У вас кто-то остался наверху?
     Кэт  потупилась. Ресницы  ее дрожали.  Клер подумала,  что  она  сейчас
заплачет, но та ответила бесцветным голосом:
     -- Родители и два брата. Я думаю, они погибли.
     Доктор наклонилась вперед и дотронулась до ее руки.
     -- Может быть, и нет, Кэт. Может быть, они живы. Все-таки какой-то шанс
есть.
     Кэт с сомнением покачала головой, лицо ее еще больше помрачнело.
     -- Нет, мне не  хотелось бы, чтобы они страдали. Мне легче  думать, что
они погибли и смерть их была не слишком мучительна.
     Доктор Рейнольдс погасила окурок и  закурила вновь.  --  Может быть, вы
правы.  По крайней мере,  когда ожидаешь  худшего, то  непредвиденной  может
оказаться только радость. А возлюбленный у вас был или, может быть, друг?
     -- Да,  был,  -- ответила  Кэт  довольно равнодушно, --  но  мы  с  ним
расстались несколько месяцев назад.
     Несмотря  на  нарочитую безразличность тона, доктор Рейнольдс видела на
ее лице хорошо знакомую ей гримасу страдания, которую читала на лицах многих
обитателей убежища, в том числе и на своем собственном, когда она  мимоходом
видела  себя  в зеркале. Можно было подумать, что все  они натянули на  себя
одну и ту же маску.

     -- Вы знаете, что интересно, -- сказала Кэт, -- я не могу вспомнить его
лицо. Каждый раз, когда  я пытаюсь это сделать,  я  вижу  перед собой как бы
плохо  сфокусированную  картину  или  размытую фотографию, на которой ничего
нельзя разобрать. А во сне я вижу его очень ясно.
     Она грустно улыбнулась.
     -- Вы знаете, Кэт, а ведь Калвер  одинок, у  него никого  нет.  До Кэт,
казалось, не  сразу дошел смысл этих  слов: она  вся  была во  власти  своих
воспоминаний.
     -- Откуда вы знаете? Он сам рассказал вам об этом?
     -- Нет. Не совсем так.
     Клер снова закурила и сказала, как бы забыв о предмете разговора:
     -- Я давно уже пыталась бросить курить, но, кажется,  сейчас в этом нет
особенного смысла. Вряд ли  курение  в нынешних обстоятельствах представляет
какую-то  опасность. Да, так вот  о  Калвере. Пару ночей назад, когда у него
был сильный жар, он плакал во  сне и звал кого-то. Но это был все-таки бред,
и я не очень хорошо поняла, кого он имел в виду.
     -- Может быть, это тот, кого он потерял во время катастрофы?
     --  Нет,  у  меня  создалось  такое  впечатление,  что все,  о  чем  он
вспоминал, произошло давно. Он без конца повторял одну и ту же фразу:
     "Я   не  могу  спасти  ее,   она  тонет...  она   погибла,  погибла..."
По-видимому, эта женщина, невеста  или жена,  утонула,  и все  это время его
преследует чувство вины. Причем мне кажется, что  его бред, так же как и его
сны,  классическое  проявление  невроза  --  синдром   вины.  Возможно,  они
поссорились, и его не было  рядом в тот момент, когда она утонула. А чувство
вины преследует его до сих пор.  Может, потому он спас вас в туннеле, рискуя
своей жизнью.
     --  Из-за  чувства вины перед той женщиной?  --  удивленно переспросила
Кэт.
     --  Ну  не  совсем так  прямолинейно. Или он  пытается каким-то образом
искупить  свою  вину, которой,  быть  может, и  не было, или  совершенно  не
дорожит своей жизнью,  что, впрочем, безусловно вытекает одно из другого. Вы
ведь, наверное, знаете,  что после взрыва  бомбы он пытался спасти ослепшего
Дили.  А когда увидел  вас в  туннеле, то  тут  уж явно  поставил  на  карту
собственную жизнь, потому что шансов вам всем втроем спастись практически не
было. Он вполне мог сделать вид, что не заметил вас.
     -- Может быть, он просто очень смелый человек?
     -- Очень может  быть. Хотя, признаться, я не часто  встречала настоящих
смельчаков.  Однако,  насколько  я  поняла,  вас  больше  беспокоит  болезнь
Калвера. Я думаю,  что через пару дней он будет в норме. Сейчас  он спит. На
вашем месте я  бы вечером навестила его. Мне кажется, он  очень  обрадуется.
Вообще я думаю, вам надо почаще встречаться.
     --  Нет,  нет, мы слишком  мало  знакомы  для этого.  И так много всего
случилось за эти дни. Вряд ли что-то может у нас получиться.
     --  Я вовсе не это имела в виду. Я  подумала, что  вы можете поддержать
друг друга. Вы оба нуждаетесь в этом. Но если хотите знать мое мнение, то  я
не понимаю, почему  вас  так  пугает близость с Калвером. По-моему, в  нашей
ситуации  довольно нелепо говорить о  том, что вы  недавно знакомы или плохо
знаете друг  друга. Для того  чтобы спать с  мужчиной, вообще не обязательно
знать его очень хорошо. Зато вы с Калвером вместе пережили такое потрясение.
И вообще я  посоветовала бы вам, Кэт: живите минутой, не думайте о том,  что
будет, когда мы выйдем из этого убежища. Потому что... неизвестно, выйдем ли
мы отсюда когда-нибудь.
     -- Я вообще не хочу ни о чем думать, тем более о будущем.
     --  Это  не зависит  от  вашего желания,  всем нам  придется  думать  о
будущем. Может быть, мы единственные, кто выжил в этой катастрофе.
     -- Доктор Рейнольдс...
     -- Давай не так официально, Кэт. Называй меня по имени.
     -- Да,  Клер,  спасибо. Ты  не  думай, я все понимаю. То, что произошло
там, наверху,  ужасно.  Это действительно  катастрофа.  Последствия ее будут
трагическими. Я знаю, что теперь уже ничего не будет, как прежде. Но сначала
мне все было безразлично. Я слушала вас и ничего не слышала. А сейчас что-то
изменилось. Я не только переживаю все происходящее, но и хочу выжить. Я хочу
выжить. Я  хочу жить, несмотря ни на что. Мне  надо только немного прийти  в
себя. А потом  я  буду  помогать  тебе.  Конечно, из меня не выйдет  хорошей
медсестры: я  ужасно боюсь крови. Но я постараюсь. Я буду делать все, что  в
моих силах.
     Клер улыбнулась и похлопала Кэт по руке.
     -- Вот и отлично, -- сказала она.
     Некоторое время они молча пили кофе.
     Доктор Рейнольдс  думала о том,  что  ожидает каждого из них, когда они
выйдут из убежища. Она понимала, что если не все, то большая часть городских
больниц  разрушена, а из  медицинского  персонала в живых осталось,  видимо,
немного, если вообще кто-то остался. Какая же колоссальная нагрузка ляжет на
плечи тех, немногих, если в городе возобновится какая-то  жизнь или какое-то
подобие жизни. Это будет непосильная нагрузка.
     Едва ли удастся осуществить какую-то "сортировку" раненых, чтобы как-то
систематизировать  оказываемую  помощь.  Видимо,  раненых  придется  условно
разделить всего на три категории: на тех,  кто обречен, на  тех, у кого есть
какой-то шанс выжить  после оказания помощи,  и тех, кто  может обойтись без
медицинской помощи. Это очень жестокая система, потому что помощь не получат
страдающие от тяжелых ожогов, а также от самой острой формы лучевой болезни.
Кстати, в бесконечных дискуссиях, проводимых в мирное время, в  этом вопросе
не было достигнуто соглашение. Одни считали, что на  таких больных вообще не
надо тратить  силы и медикаменты, а другие -- что из соображений милосердия,
нужно, чтобы они получали хотя бы минимальную дозу морфия. Доктор Рейнольдс,
безусловно, была сторонницей  второй точки зрения, но тем не менее понимала,
что  в  реальной ситуации вообще ни о каком  милосердии  даже речи не будет.
Если в обычное время  ожоговые  центры Великобритании  не были приспособлены
для  оказания одновременной помощи более чем ста  серьезным больным,  на что
можно рассчитывать теперь, когда разразилась катастрофа.
     Невозможными окажутся и массовые переливания  крови при  кровотечениях,
вызванных тяжелыми ранениями или лучевой болезнью, потому  что  в Лондоне  в
расчете на экстремальные ситуации хранилось всего лишь около пяти тысяч пинт
крови. Уцелело ли что-то из  этих  запасов  после взрывов?  А запасы морфия,
аспирина  и   пенициллина,  сделанные   министерством  здравоохранения,   --
сохранилось ли все это?
     Она старалась не  думать обо всех  этих  проблемах. Ведь она  ничего не
могла  изменить.  Все  будет так,  как будет.  Но эти мысли тем не  менее не
оставляли ее ни на минуту.
     В ближайшее время  возникнут  новые проблемы,  ничуть не менее опасные:
миллионы разлагающихся  трупов людей  и животных на улицах  и  под обломками
зданий  не только  пища для  грызунов,  но и  источник инфекции,  бороться с
которой будет  невозможно. Клер содрогнулась, подумала  о крысах, которых  в
Великобритании было больше ста миллионов, то есть  их численность в два раза
превышала  численность  населения.  Их истреблением  занимались  специальные
службы, но сейчас будет не до того.
     -- Клер, что  случилось? -- Кэт смотрела на  нее с беспокойством. -- Ты
вдруг ужасно побледнела.
     -- Что? Прости. Я  просто задумалась, непрерывно размышляю о том, какая
страшная беда обрушилась на нас.
     Она закурила новую сигарету и в сердцах сказала:
     -- Черт,  я скоро вынуждена буду бросить  курить,  потому  что сигареты
кончатся.
     --  Ты  не хочешь  поделиться своими  мыслями со мной? Может быть, тебе
станет легче.
     -- Честно говоря, мне не хотелось бы морочить тебе голову. Но, с другой
стороны,  это  наше общее будущее... -- Она потерла  руками  шею и покрутила
головой, отгоняя  усталость. -- Я  думала о тех болезнях, которые  поджидают
нас за стенами убежища. Я не имею в виду лучевую болезнь. Я сейчас о другом.
При полном отсутствии  гигиенических мероприятий разлагающиеся трупы в таком
огромном  количестве  могут  вызвать  не  только  кишечные  инфекции,  но  и
перерасти  в  тяжелые эпидемии.  Вслед  за  кишечными  инфекциями  возникнут
дыхательные:  пневмония,   бронхит  и   другие.  Возможны   также   гепатит,
дизентерия,  туберкулез.  Наверняка  появятся  тиф  и  холера.  Кроме  того,
возможны случаи бешенства.  В  таких условиях любая,  даже  самая безобидная
болезнь  может  перерасти в тяжелую форму и вызвать  новую вспышку эпидемии,
которая унесет тысячи, а может быть, и миллионы жизней. Менингит, энцефалит,
вызываемые  воспалением мозга, даже  венерические заболевания... Этот список
можно продолжать  до  бесконечности,  Кэт. И я не думаю,  что  в чьих-нибудь
силах  предотвратить  все это. Ни  правительство,  ни медицинские  работники
ничего  не смогут сделать.  Хотя,  конечно, о  каком правительстве, о  каких
медицинских  работниках  мы  говорим. Мы  все погибли.  Один умрет  сегодня,
другой -- через неделю, но мы все обречены. В аду нет надежды на спасение.
     Все  это было сказано  таким бесцветным, таким невыразительным голосом,
что Кэт  содрогнулась  от ужаса. Она подумала,  что если бы Клер плакала или
даже  билась  в  истерике, это  бы  не  произвело на нее такого  чудовищного
впечатления. Кэт обратила внимание, что  люди, которые находились в комнате,
повернулись в их сторону, и  она с опаской подумала о том, что кто-нибудь из
них мог слышать то, что говорила Клер.
     --  Клер, но,  может быть, у нас все-таки есть шанс? Ну, например, если
нам удастся выбраться в другую часть страны. Клер тяжело вздохнула.
     -- Я уже об  этом думала. Только ведь  никому не известно, сколько бомб
сброшено на  нашу страну и уцелело ли  хоть  что-нибудь. А если  даже что-то
уцелело, то  там  вполне  могли  выпасть  радиоактивные  осадки,  занесенные
ветром. О Кэт, мне бы тоже хотелось надеяться хоть на какой-то благоприятный
исход, и, конечно, как врач, я не имела  право тебе все  это рассказывать --
тебе  и без того  нелегко.  Моя задача  -- облегчить  твое состояние,  а  не
усугубить  его.  Но  я  чувствую  такое  оцепенение, такое  отчаяние,  такую
бездонную пустоту, что просто нет сил держать все это в себе.
     Кэт  посмотрела  в глаза Клер  и  содрогнулась.  Ее взгляд  не  выражал
никаких  эмоций:  ни  страха,  ни  раздражения,  ни  боли  --  ничего.   Кэт
почувствовала,  что  вся  дрожит:  она  вдруг ясно  поняла,  что  кошмар  не
кончился. Самое страшное еще впереди.

     Калвер,  лежа   на  кровати,  оглядывался  по  сторонам.  Ему  хотелось
поговорить с кем-нибудь. Но все  пациенты лазарета мирно спали под действием
успокоительных лекарств. Калвер чувствовал себя одиноким узником.
     Все  его  соседи  попали сюда  в результате  нервного  срыва.  Один  из
инженеров убежища, молодой парень лет тридцати, перерезал себе бритвой вены,
и  его спасло только  то, что кто-то вовремя увидел  лужу крови  под  дверью
туалета. Женщина,  которую  Калвер увидел в первый день на  собрании в синей
форме  чиновника  Королевского  контрольного  управления,  выкрав из аптечки
флакон каких-то таблеток, пыталась отравиться.  Прошлой ночью  он проснулся,
когда ей зондом промывали желудок.
     Он  лежал,  подложив руки под голову,  и думал  о том, что все-таки ему
повезло, несмотря  на то, что, по словам врача, он пять  дней провалялся без
сознания,  в бреду  из-за  последствий лучевой болезни и  не  обошедшей  его
инфекции от рваной раны на бедре, которой наградила его одна из этих гнусных
тварей. Но все же дозу он получил небольшую, и сейчас слабость почти прошла.
А что касается инфекции,  то доктор Рейнольдс нашла у них в аптечке какое-то
сильное   противоядие.  Она  все  объяснила   ему   про  инфекцию,   которая
распространяется   в  результате  крысиных  укусов,  и   в   качестве   меры
предосторожности  сделала  всем  в  убежище  специальные   прививки.  Доктор
Рейнольдс  также сказала,  что здесь, в убежище, они все в безопасности, но,
когда выйдут наверх, их подстерегают всевозможные трудности. Калвер подумал,
что,  возможно,  так  перепугавшие  их  крысы  окажутся  не  самой  страшной
проблемой.
     Он  приподнял  простыню  и  посмотрел  на   свою  рану.  Она   не  была
забинтована, поэтому он сумел рассмотреть ее как следует.  Не очень приятное
зрелище. Но все же не смертельно. И болит намного меньше. Он будет жить.
     Снова накрывшись простыней, Калвер  еще раз осмотрел помещение лазарета
и, как часто  бывает после тяжелой болезни, увидел все по-новому.  И мрачные
стены  показались не такими уж  мрачными,  и неоновые  лампы  --  не  такими
тусклыми, и пружины матраца на верхней кровати блестели как-то  весело. Даже
тяжелый воздух лазарета казался свежим. Он с трудом  мог припомнить все, что
произошло за эти дни, и о своем состоянии  знал в основном со  слов  доктора
Рейнольдс.  Она  рассказала, что в первые дни он был желтым как  китаец. Его
мучили  сильные  мышечные  спазмы,   частая   рвота.  У  него  была  высокая
температура, и он почти непрерывно бредил. Все это усугублялось воздействием
радиации. К счастью,  противоядие сработало быстро, и большая часть токсинов
была  выведена из  его организма  за первые два  дня. Но все же в результате
всего этого он был  сильно истощен, и  единственным лечением для него сейчас
был полный покой.
     Калвер чувствовал себя вполне прилично, лишь легкая слабость напоминала
о перенесенной болезни. Но  он был уверен, что  это  пройдет, как  только он
поднимется.  Если бы  он знал,  куда спрятали его одежду, то  встал бы, ни у
кого не спрашивая разрешения.
     Калвер откинул простыню  и  осторожно спустил ноги на пол.  В это время
открылась  дверь, в  лазарет  вошла  Кэт,  и он поспешно  забрался  обратно.
Заметив его маневр, девушка улыбнулась и, подойдя поближе, сказала:
     -- Вы сегодня хорошо выглядите. Он кивнул, довольный.
     --  Я и чувствую себя вполне прилично. Она присела на край его кровати,
немного пригнувшись, чтобы не задеть головой верхнюю койку.
     -- Первое время мы очень  беспокоились  за вас.  Я  никогда  не  думала
раньше, что столь непродолжительная болезнь может изнурить человека до такой
степени.
     -- Давайте не будем об этом. Я только хотел бы знать: вы что, ухаживали
за мной? Откуда вам известны эти подробности? -- спросил он.
     --  Доктор  Рейнольдс  и я, мы ухаживали за вами по очереди. Вы  совсем
ничего не помните? Все время, пока у вас был сильный жар, она не отходила от
вас. Потом ее сменила я.
     Он потер ладонью лоб, будто помогая себе вспомнить.
     --  Кое-что я помню,  но очень смутно. Мне кажется, я помню  ваше лицо,
склоненное надо мной. По-моему, вы плакали. Или это было в бреду?
     Она старалась не смотреть ему в глаза, явно смущенная его словами.
     -- Мне было очень жалко вас.  Вы так ужасно выглядели. Я думала, что вы
умрете.
     -- Вас это огорчало?
     Кэт придвинулась поближе и слегка коснулась пальцами его светлых волос.
     -- У вас какой-то странный блеск в глазах.
     -- Я думаю, что в этом виноваты витамины, которыми  пичкает меня доктор
Рейнольдс.
     -- Кстати, она  говорит, что вам, как  это  ни странно, повезло больше,
чем всем остальным.
     Он засмеялся.
     --  Да,  я  это уже слышал. Только что-то  никак  не  пойму, в чем  мое
везение.
     -- Насколько я понимаю, ваше тяжелое состояние  одновременно  оказалось
вашим  спасением. У вас был сильный жар,  вы бредили, и, таким  образом, ваш
мозг   отключился  от  стрессовой  ситуации,  которую  пережили  в  эти  дни
остальные.   В   таком   состоянии   организм   интенсивнее   работает    на
самосохранение. И еще Клер, то есть доктор Рейнольдс, -- поправилась она, --
говорит, что, поскольку вы находились в бессознательном состоянии, вам проще
было воспринять все случившееся.
     Все это время Кэт гладила его по волосам. Калвер нежно  взял ее  руку и
прижал к своей щеке.
     -- Проще? -- переспросил он. -- Почему?
     -- Потому что, хоть  вас  так  же,  как  и  всех нас, мучили  кошмары и
галлюцинации, у  вас это было как бы во  сне, а мы  переживали то  же  самое
наяву, и многие, как вы сами видите, не выдержали.
     Она показала рукой на соседние кровати.
     -- Вы, наверное, знаете, что эти люди пытались покончить с собой. Да  и
тем, кто этого не сделал, очень нелегко. Он сжал ее руку и спросил:
     -- А вы как?
     -- Не знаю. Сначала думала, что не выдержу. А теперь -- не знаю. Что-то
во мне изменилось. Даже не верится, что человек в состоянии пережить такое и
каким-то образом с  этим  свыкнуться.  Я не  имею в виду,  что ядерная война
будет когда-нибудь  принята  нами  как нормальное  явление, но тем  не менее
обстоятельства вынудят  нас  жить,  несмотря ни на  что. Это  будет какая-то
иная, неизвестная нам форма жизни.
     Кэт напряглась, и Калвер испугался:  ему показалось, что она опять, как
в те первые часы в  убежище, близка к шоковому состоянию. А ему так хотелось
узнать,  какой она  была  прежде, до всего этого  кошмара. Он погладил ее по
щеке.
     -- У меня такое странное ощущение, что все это с нами однажды было.
     -- И  у меня  тоже, -- отозвалась  Кэт. --  Наверное, мы оба  вспомнили
первый день, проведенный в этом убежище. Вы тогда пытались меня успокоить.
     -- А вы меня.
     Она грустно улыбнулась:
     -- Вы мне помогли.
     -- И вы мне тоже.
     Она поморгала ресницами, стряхивая с них  слезы. Калвер  снова погладил
ее.
     -- Нам надо идти. Нас ждут, -- сказала Кэт.
     -- Кто? -- удивленно спросил он.
     -- Алекс Дили. Он  просил передать, что ждет  вас в центре оперативного
управления.
     -- О, значит, он уже нашел место для своей группы?
     --  Вы  знаете,  это  вообще  какое-то  удивительное   заведение.  Даже
постоянные  сотрудники  станции,  которые  давно  работают  здесь, не  имеют
полного  представления  об  убежище.  По-видимому,  большая  часть комплекса
незнакома  даже им. Все же это правительственное  убежище, и здесь есть свои
тайны.
     --  Да, вы  правы. И  в этом есть определенный смысл. Если бы  персонал
имел  доступ   ко  всем  помещениям  комплекса,  то  сведения  о  специально
оборудованном   подземном  убежище  обязательно  распространились  бы  среди
населения города. Люди плохо умеют  хранить секреты. Такие подробности могли
бы  вызвать  определенные  подозрения  и  даже  панику,  а  власти  в  этом,
разумеется, никоим образом не были заинтересованы.
     Калвер вдруг ни с того  ни с  сего улыбнулся и несколько игриво спросил
Кэт:
     -- Значит, никто не удивится, если я встану с этой проклятой постели, а
доктор Рейнольдс не отшлепает меня?
     -- Даже более того, -- в тон ему ответила Кэт, -- она больше не простит
вам симуляцию.
     -- Наконец-то она сменила  гнев  на милость. Теперь  у меня только одна
проблема: мне  идти  на встречу с Дили голым или  соорудить себе набедренную
повязку из простыни?
     Кэт рассмеялась.
     -- Эту проблему мы решим. Сейчас я  дам  вам ваши  вещи.  Она  прошла к
двери,  расположенной  в  другом  конце  лазарета, открыла  ее  и  ненадолго
исчезла. Он  услышал, как в соседней комнате дважды  щелкнул замок, и  почти
тут же в лазарет снова вошла Кэт.
     --  Все чистое, но неглаженое,  --  сказала она и добавила: -- Я  очень
старались, когда зашивала дыру на джинсах. Получилось, правда, некрасиво, но
все же носить их можно.
     Он посмотрел на нес с благодарностью и нежностью.
     -- У вас было много хлопот из-за меня.
     -- Да нет, что вы. Я ничего особенного не сделала. -- Она  помрачнела и
добавила: -- Больше мне нечем было заняться. А без дела можно сойти с ума.
     Калвер немного смущенно спросил:
     --  Кэт,  вы  не хотите  подождать  за  дверью,  пока  я  оденусь?  Кэт
рассмеялась, на сей раз по-настоящему весело.
     -- Вы  такой  смешной, Калвер. Я ведь  вас мыла  и вытирала... Так  что
теперь уж поздно стесняться.
     Еще больше смутившись от ее слов, он  спустил ноги на  пол, но все-таки
не решался откинуть простыню и, густо покраснев, сказал:
     -- Ну, это все же  совсем другое дело. Вы сами сказали, что я тогда был
без сознания.
     Кэт отвернулась, продолжая улыбаться.
     -- Хорошо, я обещаю не подглядывать. Может  быть, вы еще не  так хорошо
себя чувствуете, как вам кажется. Вдруг вам понадобится моя помощь.
     Встав с постели, Калвер сразу же понял, что Кэт была права --  него так
сильно закружилась голова, что он  едва  успел ухватиться за  верхнюю койку,
чтобы не упасть. Кэт сразу же подбежала к нему.
     -- Не волнуйтесь. Стив. Все будет нормально. Вы же поднялись первый раз
после тяжелой болезни.
     Он стоял, опираясь на  ее плечо, пряди ее волос  скользили по его руке,
он чувствовал свежий запах ее тела и тепло ее руки, обнимающей его за талию,
-- все это волновало его и усиливало головокружение.
     -- Спасибо, -- пробормотал он, -- мне следовало с самого начала сделать
так, как вы говорили. Сейчас, правда, мне полегче. Но станет  совсем хорошо,
если вы просто прижметесь ко мне на минуту.
     Она мгновенно откликнулась, и оба замерли, счастливые.

     --  Да,  здесь вполне можно заблудиться,  -- заметил  Калвер, когда Кэт
вела его по длинным серым коридорам.
     Он  был  еще  слаб, и голова  слегка  кружилась, но  ему казалось,  что
жизненная сила возвращается к нему с каждым  шагом. Интересно, каким образом
доктору удалось так  быстро поставить его  на  ноги.  А  может  быть,  всему
причиной Кэт: когда она рядом, он чувствует себя гораздо увереннее.
     -- О да, это огромный комплекс, -- сказала Кэт, -- я тоже еще не вполне
освоилась  здесь. Кроме  того, я не настолько  хорошо разбираюсь в  технике,
чтобы понять  назначение всего  оборудования,  которое здесь находится. Один
инженер  пытался объяснить  мне  это, но  я,  конечно, сразу не  смогла  все
запомнить.   Знаю   точно,   что    здесь   есть   радиостанция,   а   также
распределительные  системы  и  селекторная связь. Кстати,  в  этих  вещах  я
кое-что смыслю. Вообще  жутковато  видеть все это электронное оборудование в
таком состоянии. Впечатление такое,  что оно тоже заболело какой-то странной
болезнью  после катастрофы  и  может выжить, но  может  и погибнуть. Не знаю
почему --  оно  напоминает мне спящего  динозавра, который ждет,  что кто-то
разбудит его.
     -- Я думаю, что все это  не  имеет для нас  такого большого значения. В
ближайшем будущем, скорее всего, вся эта техника нам просто не понадобится.
     -- Я не знаю, как вы, но я не представляю себе зиму без электроодеяла.
     -- Боюсь, что вам придется пользоваться бутылкой с горячей водой. -- Он
улыбнулся и добавил: -- Или каким-нибудь другим теплым телом.
     Кэт отвернулась, и Калвер почувствовал, что сказал глупость и пошлость.
Он мысленно  ругал себя  за  это и за ту неловкость, которая возникла  между
ними  из-за его  дурацкой  шутки.  Кэт  молчала. Боясь,  что  пауза  слишком
затянется, Калвер спросил первое, что пришло в голову:
     -- Насколько  я понимаю,  установить связь с каким-нибудь  убежищем или
вообще с кем-нибудь не удалось.
     -- Нет, не удалось. Хотя они использовали все возможные средства, в том
числе и телекс. Но все безрезультатно. Поэтому мы до  сих пор не  знаем, что
происходит наверху.
     -- Возможно, сейчас это даже к лучшему.
     На   повороте  они  неожиданно  столкнулись  с  невысоким  широкоплечим
мужчиной,  вынырнувшим  из-за какой-то  установки,  возвышающейся  почти  до
потолка. Мужчина был чисто выбрит и аккуратно причесан.
     -- Привет, -- сказал он бодрым голосом и, обращаясь к Калверу, спросил:
-- Ну как вы себя чувствуете? Вам уже лучше?
     -- Да, спасибо, все в порядке.
     --  Вот и  хорошо.  Тогда мы обязательно встретимся с  вами  позже,  --
сказал человек почти  весело и пошел дальше, засунув руки в карманы и что-то
насвистывая.
     -- Забавный тип, -- сказал Калвер,  -- он выглядит не только бодрым, но
и вполне счастливым.
     -- Да, действительно, он  здесь один  такой. Это инженер Фэрбенк. Такое
впечатление, что ему все нипочем. Одно  из двух: или он обладает невероятной
приспособляемостью к любым обстоятельствам, или просто сумасшедший.
     -- А как ведут себя остальные? Судя по тому, что я видел  на  собрании,
мало кто был в нормальной форме.
     -- Да, вы правы. И настроение у людей все время меняется. Это прямо как
эпидемия. То все заражаются каким-то неестественным оптимизмом, то впадают в
жуткую депрессию. Тогда кажется, что весь воздух в убежище пропитан какой-то
черной  пылью.  Она   проникает  в  вас  помимо  вашей  воли,  и  невозможно
противиться  ее воздействию. Вы  сами  видели, до какого  душевного  кризиса
дошли ваши соседи  по лазарету. Еще несколько человек за  это время лежали в
лазарете с тяжелой депрессией. Но вам тогда было не до них.
     Они  поравнялись  с  тяжелой дверью,  в  которую  был врезан  маленький
стеклянный глазок. На стене  над  дверью  Калвер заметил красную  сигнальную
лампу. Он приостановился и  заглянул  в  глазок. Кэт остановилась у него  за
спиной и спросила:
     --  Вам  бы  могло прийти в голову,  что у них  здесь есть  собственное
радиовещание?
     -- Боюсь, что меня уже ничего не сможет удивить.
     -- Нам сюда,  -- сказала  Кэт и,  взяв его за руку, повела по коридору,
ведущему направо. -- Это  резервная телефонная  станция.  Тоже, естественно,
совершенно ненужная сейчас, когда вся связь нарушена.
     Пройдя  через  комнату,  уставленную   длинными  рядами  аккумуляторных
батарей, они  оказались  в большом  зале,  где, как сказала  Кэт, размещался
пульт  управления   всем  комплексом.  Одинаковые   стойки   со   множеством
выключателей и приборов  тянулись  рядами вдоль всего  зала,  образуя  узкие
проходы.  Кое-где  на  столах  стояли  мониторы  и ставшие теперь  ненужными
детекторы повреждений.  Калвер поднял голову и увидел наверху, под потолком,
огромное количество кабелей, удерживаемых  проволочной  сеткой,  к которой в
разных концах были прикреплены легкие лестницы.
     -- Мы уже пришли, -- сказала Кэт и толкнула металлическую дверь в конце
зала. -- А вот и главная контора этого заведения.
     Собравшиеся изучали висевшую на стене  карту  и не обратили на вошедших
никакого  внимания.  Калвер  заметил,  что  в  комнате много разных карт,  в
основном  Великобритании.  Все  они были утыканы разноцветными  булавками, а
одна -- расчерчена черной сеткой из вертикальных и горизонтальных линий.
     Дили, стоя спиной к Калверу, показывал что-то на карте, настойчиво тыча
пальцем в  одну точку,  будто настаивал на  чем-то. Он  явно изменился с тех
пор, как Калвер не видел его. Только Калвер никак не мог понять причину этой
перемены. Лишь когда Дили повернулся к нему лицом, он догадался, в чем дело:
глаза Дили больше не были закрыты повязкой.
     --  Я  рад,  что  вам  сняли  повязку,  --  сказал  Калвер.  --  Зрение
восстановилось?
     -- Да, я вижу так же, как и  прежде.  --  Дили протянул  Калверу руку и
сказал: -- Садитесь, пожалуйста. Я тоже рад, что вы уже на  ногах, но думаю,
что вам пока  не стоит этим злоупотреблять. От лазарета сюда неблизкий путь,
отдохните немного.
     --  Вы  в  самом  деле  выглядите  намного  лучше,  Стив.  Похоже,   вы
действительно  притворялись, заставляя  нас  так волноваться, --  донесся до
Калвера голос Клер Рейнольдс.
     Он  не  заметил ее,  когда  они  вошли  в  комнату,  и  теперь поспешил
исправить свою оплошность.
     --  Доктор  Рейнольдс, спасибо вам за все, что  вы для меня сделали.  Я
знаю, что доставил вам много хлопот.
     Теперь  он наконец  мог сесть  и испытал явное облегчение. Все-таки  он
здорово устал.
     Доктор Рейнольдс сказала, улыбаясь:
     -- Что вы, я вовсе ни при чем. Вас выхаживала Кэт.
     Калвер  ничего  не ответил.  Он  внимательно наблюдал за  Дили.  Сейчас
Калверу казалось, что, даже если бы он  не знал, что  Дили правительственный
чиновник,  он  все  равно  с первого взгляда  определил бы это:  в  манере и
поведении  Дили было что-то специфическое.  Несмотря  на то,  что пиджак его
висел  на  спинке стула, воротник рубашки  был  туго затянут галстуком.  Все
остальные мужчины, Брайс, например, и еще несколько человек, фамилий которых
Калвер не знал, выглядели совсем иначе.  И  дело  даже не в том, что все они
были  без пиджаков  и с расстегнутыми  воротничками,  в них  не было никакой
чопорности. Пожалуй, только Фарадей был под стать Дили.
     Все расположились за столом. Один Фарадей стоял, прислонившись спиной к
стене и скрестив на груди руки.
     -- Нам все-таки здорово повезло, Калвер. Еще немного, и мы хватанули бы
такую  дозу,  что  положение  наше  сейчас  было  бы  критическим.  Я  очень
признателен вам за то, что вы помогли мне добраться до убежища. Без вас бы я
пропал.
     Калвер смущенно махнул рукой.
     -- Мне кажется, не стоит об этом говорить. Я уже однажды сказал вам: мы
были нужны друг другу. В одиночку  каждый бы из нас  пропал. Главное,  что у
вас со зрением все в порядке.
     --  Да,  все наладилось буквально  через пару дней. Слава Богу, никаких
необратимых повреждений сетчатки не было.
     Калвер подумал, что Дили выглядит довольно неважно. Вид у него усталый,
задерганный. Да это и неудивительно. Очевидно, он  взвалил на свои плечи всю
ответственность за происходящее в  убежище, и вряд ли кто-нибудь позавидовал
бы ему.  Правда, и все присутствующие выглядели не намного лучше.  Наверное,
доктор права: ему, Калверу, действительно  повезло --  он  хоть на несколько
дней отключился ото всех этих безумных проблем.
     -- Мы практически ничего не знаем  о вас, Калвер, кроме, пожалуй, того,
что вы  человек решительный,  выносливый и  сообразительный. Может быть,  вы
немного расскажете о себе, чем вы занимались до катастрофы?
     -- Это имеет какое-то значение?
     --  Разумеется.  Нас  здесь  слишком  мало. Поэтому  любой навык, любое
знание могут оказаться  полезными для всех. Я, несмотря ни на что, верю, что
есть и другие такие же группы, как наша, а может быть, даже целые сообщества
людей, выживших  после взрывов. И надеюсь, что рано или  поздно мы объединим
наши усилия. Но пока мы можем рассчитывать только на себя.
     -- Боюсь, что от моей профессии  никакой практической  пользы не будет,
-- сказал Калвер с чуть виноватой улыбкой. -- Я вертолетчик.
     Дили откинулся на спинку стула и произнес:
     -- А-а-а!
     В   этом   восклицании   одновременно   прозвучали   и   удивление,   и
заинтересованность.
     -- У  меня  было  свое небольшое  дело, --  продолжал  Калвер. --  Наша
компания  состояла  всего  из  нескольких   человек:  мой  партнер,  который
занимался коммерческой стороной дела, еще один пилот и пять техников.
     -- Что вы перевозили? -- спросил Фарадей.
     --  В  основном  мы  занимались  грузовыми  перевозками.  Хотя  изредка
перевозили и пассажиров. Мы работали в  Редхиле: и от Лондона недалеко, и от
южных  районов  тоже.  Но  я  бы  не  стал  утверждать,  что  мы  составляли
конкуренцию "Бристоу"  -- большой вертолетной компании, действовавшей  в том
же районе.
     Калвер ухмыльнулся, а Фарадей спросил с интересом:
     -- Какие вертолеты у вас были?
     -- Трех  видов.  Самый  большой -- двухмоторный  "Вестланд Вессекс-60",
который мы используем...  простите, я никак  не  привыкну, что все это уже в
прошлом, -- использовали для транспортировки и подъема тяжелых грузов. Кроме
того, он мог взять на борт  шестнадцать пассажиров и  годился  для перевозки
бизнесменов,  торговых  делегаций  или  рабочих  бригад.  --   Калвер  снова
улыбнулся и продолжал: --  Несколько раз мы  даже переправляли  рок-группы и
сопровождавшую их  свиту. Не потому, разумеется,  что им надо было побыстрее
попасть  куда-то:  просто  они   хотели  произвести  впечатление   на  своих
поклонников, свалившись на них прямо с неба. Еше у нас была машина поменьше,
"Белл-206-В".  Она могла взять  только четырех пассажиров,  и мы в  основном
использовали  ее только для перевозки грузов.  Самая маленькая наша  машина,
"Белл-47", была  рассчитана только на  двоих. Я  очень многих  людей  научил
летать  на этой машине. Конечно, они не стали профессионалами, но достаточно
хорошо управлялись с  этой старушкой. Мы  приспособили  ее для  опрыскивания
полей, и у нас было много заказов от местных фермеров.
     Калвер смутился, заметив пристальный взгляд Дили, устремленный на него.
Он сразу не понял  значение этого взгляда и только немного погодя сообразил,
что  Дили просто впервые видит его. Если только не заходил к нему в лазарет,
в чем Калвер сомневался. Похоже, у  Дили и без того немало дел. Калверу было
интересно,  соответствует ли его  внешний облик тому  представлению, которое
сложилось у Дили за время их совместных мытарств.
     -- Простите,  Калвер, это уже чистое  любопытство: что  привело  вас  в
Лондон в прошлый вторник?
     --  Я  приехал  за  деньгами.  Компания  "Бристоу"  продавала  вертолет
"Белл-12". Причем они хотели получить за него наличными. Мне удалось убедить
банк, что моей компании можно доверять.
     Дили перебил его:
     --  Вы хотите  сказать, что в джинсах и кожаной куртке  явились в банк,
чтобы просить  в  кредит приличную  сумму денег?  --  В голосе  его  звучало
недоверие.
     Калвер улыбнулся.
     -- Я понимаю вас,  Дили. Гарри, мой партнер, как правило, носил костюм,
чтобы  выглядеть солиднее. Но  предварительная договоренность с  банком  уже
была достигнута. Я приехал лишь для того, чтобы завершить сделку.  -- Улыбка
исчезла  с его  лица.  -- Я  опаздывал, а Гарри терпеть  этого  не  мог.  Он
наверняка уже был на  месте, и ему пришлось  извиняться перед управляющим за
мое опоздание.
     -- Будем надеяться,  что здание банка уцелело, -- сказал Дили, понимая,
о чем сейчас думает Калвер. Калвер покачал головой.
     -- Нет, Дили, наш банк был недалеко от "Дейли миррор".  Во время нашего
с  вами путешествия я видел,  что  в  том  районе не уцелело  почти ни  одно
здание.
     В комнате воцарилось молчание, которое прервал сам Калвер:
     -- Я думаю, мы собрались сейчас, чтобы обсудить наше будущее.
     --  Вы  правы, мистер  Калвер,  -- сказал  Фарадей,  отойдя от  стены и
усевшись на край стола. -- Мы  должны разработать план действий не только на
те  недели, которые нам предстоит провести в  убежище,  но  и на тот случай,
если нам по какой-либо причине придется его покинуть.
     Калвер осторожно спросил:
     --  А  почему не  собрали всех  обитателей убежища?  Ведь  это касается
каждого из нас.
     Брайс нервно заерзал на стуле и сказал:
     -- Дело в том, что отношения между официальными лицами  и обслуживающим
персоналом  телефонной станции  накаляются.  С одной стороны,  это  довольно
глупо   и  вместе  с  тем  страшно,  потому  что  чревато   непредсказуемыми
последствиями,  а  с  другой  стороны,  это  как  бы  подтверждает  опасения
правительства,  что  ядерная война  непременно  вызовет  взрыв  недовольства
гражданского населения против властей.
     --  Вы,  должно  быть,  замечали,  --  вставил  Дили,  --  что   многие
современные правительственные здания напоминают крепости?
     -- Нет, -- сказал Калвер, -- я этого не замечал.
     Дили невесело улыбнулся.
     -- То, что вы и,  я полагаю, большинство населения этого  не  заметили,
несомненно,   является   большим   достижением  нашего   правительства.  Эти
"крепости" должны были обеспечить их безопасность в любой  ситуации: будь то
гражданская  война,  или  попытка переворота, или  ядерная  война  и,  уж  в
последнюю  очередь,  бунт, вызванный  ядерной  катастрофой. Некоторые здания
окружены  рвом  с  водой,  по  всем  правилам  строительства  оборонительных
сооружений.  Конечно, эти рвы  декоративно оформлены, поэтому,  вероятно, не
вызывали подобных ассоциаций. Практически все правительственные здания имеют
несколько подземных этажей, доступ к  которым для  непосвященных практически
невозможен. Наиболее яркий пример такого сооружения -- гвардейские казармы в
Кенсингтоне, где в наружных стенах есть даже щели для орудий.
     -- Подождите, подождите, -- оборвал его Калвер, -- мне кажется, что это
все уже не имеет значения. А  вот то,  что вы сказали  о ситуации в убежище,
это действительно очень серьезно. Здесь на самом деле назрел бунт?
     -- Пока  еще  нет,  -- сказала  Клер  Рейнольдс,  -- но  противостояние
растет.  Они  считают,  что  во  всех  их   бедах  и  потерях  виноваты  мы,
представители власти.  При этом не берется в расчет,  что и мы тоже потеряли
все. И  никто  из  нас  лично  не  несет ответственности за  эту  войну.  Но
объяснять что-либо бесполезно, они ненавидят поджигателей войны, а мы, по их
мнению, тоже причастны к этому.
     -- Но, я надеюсь, доктор, вас они не имеют в виду?
     --  Вы ошибаетесь, Калвер. Никаких  различий они не  делают. Для них мы
все представители одной власти.
     -- Да,  ситуация  действительно серьезная. Но  боюсь,  что совещания за
закрытыми дверьми могут лишь усилить конфронтацию.
     -- У нас  нет выбора, -- резко сказал Дили.  -- Мы не можем  привлекать
всех к выработке стратегии нашего поведения.  Это было бы нецелесообразно и,
я думаю, небезопасно.
     -- Это  вы так  думаете. А они наверняка  считают, что именно секретные
решения  правительства и  тайные  переговоры  привели  мир  к той  трагедии,
свидетелями и жертвами которой мы псе стали.
     Слова Калвера явно произвели отрицательное впечатление.  Дили с Брайсом
переглянулись, и Дили сказал:
     -- Похоже, мы ошиблись в вас, Калвер. Мы полагали, что вы,  как человек
со  стороны,  как   нейтрал,   сможете  помочь   нам   преодолеть  возникшую
конфронтацию. Но если вы не хотите с нами сотрудничать.
     -- Вы меня неправильно поняли, --  перебил его  Калвер, -- я ничего  не
имею против каждого из вас. И не считаю вас виновниками трагедии. Да и стоит
ли об этом говорить.  Что случилось  -- то случилось Ничего  не исправишь. Я
просто не хочу, чтобы повторилось то, что  привело нас к катастрофе. Неужели
вы этого не понимаете?
     В разговор вмешался Фарадей:
     --  Мы  понимаем  вас,  мистер  Калвер.  Понимаем  ваши  доводы.  Но  к
сожалению, то, о чем вы говорите, в наших условиях трудно осуществить.
     -- В  трудноразрешимых  ситуациях  все непросто... Дили не дал  Калверу
договорить:
     --  Вы  присутствовали  на  первом собрании. И уже тогда  не  могли  не
заметить  разногласий, нервозности  и зарождающихся  конфликтов Вы  помните,
наверное, что многие хотели тотчас уйти из убежища, и только здравый смысл и
выдержка доктора Рейнольдс заставила их  изменить свое решение. Мы думаем не
только  о  себе.  Это  было  бы  гораздо проще. Но  мы  не  снимаем  с  себя
ответственности за всех,  кто  оказался здесь. И поэтому не можем  допустить
анархию.
     . -- Речь идет не об анархии, а о совместном решении проблем.
     -- Я думаю, что в кризисной ситуации это невозможно.
     -- Этот кризис никогда не  кончится, -- сказал  Калвер, чувствуя, как в
нем закипает гнев.
     Он вдруг ни с того ни с сего вспомнил, как  Дили  в туннеле  уговаривал
его  не  тратить  время и  силы  на  то, чтобы  спасти  Кэт. Тогда им владел
инстинкт самосохранения, а что руководит им теперь, Калвер не мог понять.
     -- Мы все сейчас в одинаковом положении.  У каждого на карту поставлена
прежде всего его жизнь. И у вас, и у меня, и у тех людей, которых вы сюда не
пригласили. Я не думаю, что кто-нибудь имеет право  решать за них их судьбу;
Каждый должен сам сделать свой выбор.
     Все это Калвер проговорил, глядя в глаза Дили.  Но ответил ему Брайс. И
тон его был умиротворяющим.
     -- Вы нас не совсем правильно поняли,  Калвер. Мы  не собирались решать
ничью  судьбу. Мы  лишь  хотели составить план действия на ближайшее  время,
довести  его до  сведения каждого и обсудить со  всеми  обитателями убежища.
Только после этого мы будем принимать окончательное решение.
     Слова Брайса немного успокоили Калвера, и он расслабился.
     -- Хорошо. Может быть, я действительно  вас не так  понял.  И я не имею
ничего  против соблюдения  установленного порядка,  только хотел бы еще  раз
сказать, что время силовых решений прошло.
     Он снова посмотрел на Дили, но по выражению его лица не сумел понять, в
каком русле пойдет разговор дальше. Все  какое-то время молчали, видимо тоже
ожидая реакции Дили. И наконец тот заговорил, обращаясь к Калверу:
     -- Я хотел  бы уточнить,  Калвер, следует ли  из всего сказанного нами,
что вы все же готовы помогать нам.
     -- Я готов помогать каждому человеку в убежище и буду делать все, что в
моих силах.
     Дили  решил,  что бессмысленно продолжать этот и без того  затянувшийся
разговор.  Он  все-таки  надеялся  найти  в Калвере  союзника, так  как  был
заинтересован  в каждом человеке, который  мог поддержать их группу.  Сейчас
нужно  использовать любую возможность,  чтобы как-то укрепить свои  позиции.
Если  бы  события  развивались  так,  как  это  предусматривалось  планами и
инструкциями,  то  многие представители  официальных кругов добрались  бы до
убежища. Тогда проблемы противостояния или неравенства сил вовсе не было бы.
     Дили  был  огорчен  позицией  Калвера.  Почему-то  он  рассчитывал   на
безусловную поддержку  с его стороны. Может быть,  это  было наивно,  но ему
казалось, что обстоятельства их  знакомства и все пережитое  вместе породило
какую-то неразрывную  связь  между  ними, будто породнило  их. Но сейчас  он
видел,  что Калвер относится к  нему с известной  долей недоверия.  Конечно,
позиция  Калвера  отличалась  от  позиции  большинства:  она  была  не столь
агрессивной и  в  достаточной степени разумной.  Пожалуй,  это  не так  уж и
плохо!
     -- Хорошо, -- сказал Дили, как бы завершая этот  этап разговора, -- все
ясно. Перейдем  к делу. Перед тем, как  вы пришли сюда, мы нанесли на  карту
города  убежища  и  связывающие  их  туннели.  На  других картах  обозначено
местонахождение тринадцати региональных пунктов управления и других  убежищ,
большинство  из которых защищены от ядерного нападения,  разумеется, если не
будет  прямого  попадания.  Сетки  на карте  показывают  линии  связи  между
региональными  и местными органами управления. -- Дили ткнул пальцем  в одну
из карт  и добавил: -- Здесь, в юго-западной части Великобритании, находится
штаб сухопутных войск, расположенный  в просторном убежище  в Уилтоне, около
Солсбери.
     -- Правительство будет управлять оттуда? -- с интересом спросил Калвер.
     --  Нет, правительство  будет  расположено в  разных местах, например в
Бате или в Челтнеме.
     В голосе Дили прозвучала некоторая неуверенность, и Калвер заметил, как
Брано закивал головой, как бы подтверждая правильность сказанного.
     Дили продолжал:
     -- Несмотря  на то,  что  эти  данные  всегда  тщательно  скрывались от
общественности,   все   же   ходили   слухи   о   существовании   секретного
правительственного  убежища,  и  даже  место   его  расположения  называлось
довольно точно. Однако смею утверждать, что даже те, кто строил эти догадки,
не  предполагали,  каким  сложнейшим  техническим  комплексом  является  это
убежище.
     Калвер тихо спросил:
     -- Где оно находится?
     Доктор  Рейнольдс  нервно  чиркнула спичкой  и закурила новую сигарету.
Фарадей спрыгнул со стола и снова прислонился спиной к стене, засунув руки в
карманы.  Брайс  выглядел неуместно торжественным, будто разговор  шел о его
личных успехах.
     --  Оно находится под набережной Виктории,  -- тихо  ответил  Дили.  --
рядом с Парламентом. Туда легко добраться из Дворца, с  Даунинг-стрит  и  из
всех  правительственных  учреждений,  расположенных  в этом  районе. Убежище
протянулось  от  здания Парламента  до  Чаринг-Кросс,  где находится  второй
туннель, параллельный туннелю метро, ведущему  к Чаринг-Кросс -- Ватерлоо  и
пересекающему Темзу.
     -- Значит, существуют два туннеля? -- Калвер явно был поражен всем, что
услышал.
     --  Да,  именно так. Второй  секретный  туннель  одновременно  является
убежищем и позволяет быстро и безопасно перебраться  с одного берега реки на
другой.  Это очень  важно на  случай, если близлежащие мосты будут разрушены
или блокированы транспортом.
     -- Это невероятно! -- воскликнул Калвер. -- Я не представляю себе,  как
можно было сохранить в тайне  существование второго туннеля. В конце концов,
как можно было его построить, чтобы никто об этом не знал.
     -- Вы никогда не задумывались над тем, почему сроки введения в действие
новых  линий  метро всегда  затягивались,  а  отпущенных  на  них  бюджетных
ассигнований всякий раз оказывалось недостаточно?  "Виктория" и  "Юбилейная"
-- две  линии, как  раз очень показательные в  этом смысле. Теперь, я думаю,
вам все ясно.
     -- Вы хотите  сказать, что строительство новых линий метро использовали
для прикрытия работ, ведущихся на секретных объектах?
     -- Я бы сказал проще: все это было заложено в план строительства, и все
строители, работавшие на этих участках, при приеме на работу давали подписку
о неразглашении государственной тайны.
     Калвер усмехнулся:
     --  Это, однако, не исключало  утечку информации.  Вот вам  и  источник
слухов, о которых вы с таким удивлением тут рассказывали.
     --  Да,  вы  правы.  Но  существует секретный приказ,  по  которому эти
сведения не  подлежат разглашению в  средствах  массовой информации.  Калвер
снова усмехнулся.
     -- В общем, элита  приняла все меры  к спасению  собственных персон, да
еще и нагромоздила вокруг этого столько секретов.
     -- Речь идет не  об элите, Калвер, -- ледяным тоном возразил ему  Дили,
-- речь идет  о  ведущих  сотрудниках  некоторых  министерств,  без  которых
невозможно будет  поднять  страну из руин после катастрофы. Ну и, конечно, о
членах королевской фамилии. Я надеюсь, что это вполне естественно.
     -- Разумеется, -- сказал Калвер, -- а я,  в свою очередь, надеюсь,  что
они успели добраться до убежища.
     -- Я тоже, --  сказал  Дили. -- Для членов  королевской  фамилии  и для
кабинета министров  предусмотрены меры  спасения на случай любой иностранной
агрессии, не только ядерной катастрофы. Причем  это не зависит  от того, где
они в тот момент находятся: система подземных туннелей позволит им добраться
до аэропорта Хитроу, откуда они смогут вылететь в любую часть земного шара.
     --  Разумеется,  если  аэропорт  не  будет  разрушен. --  сказала  Клер
Рейнольдс, глубоко затянувшись.
     -- Этот вариант тоже предусмотрен. Должен быть обеспечен  транспорт, на
котором можно будет выехать в любом безопасном направлении, -- сказал  Дили,
нервно постукивая  пальцами  по  столу. --  Однако  до сих пор нам так  и не
удалось  связаться со штаб-квартирой  на  набережной Виктории. А  это просто
жизненно необходимо, и чем скорее удастся  это сделать, тем  лучше. Мы будем
знать общую  картину и  действовать  в  соответствии  с  реальной ситуацией.
Поэтому мы  хотим  послать несколько человек на разведку. Разумеется,  когда
уровень радиации понизится до безопасного. Кроме  того, нам нужно оценить, в
каком состоянии  находятся туннели,  поскольку  в любом случае это  наиболее
безопасный путь к главному правительственному убежищу.
     Он посмотрел прямо в глаза Калверу:
     -- Мы надеемся, что вы согласитесь войти в состав этой группы.

     -- Стив, вы хотите есть?
     --  Раз  уж вы  об  этом спросили, отвечу  честно: я просто  умираю  от
голода.
     Он  улыбнулся,   и   Клер   Рейнольдс,  которая   задала  этот  вопрос,
рассмеялась.
     -- Отлично, -- сказала она  одобрительно. --  Все  идет как надо. Через
день-два вы  будете в полном порядке. Ну что ж, давайте заглянем в столовую.
Может быть, нам удастся раздобыть для вас какой-нибудь еды. А потом я хотела
бы, чтобы вы немного отдохнули: все-таки вам пока не стоит переутомляться.
     Они втроем -- Клер, Кэт и Калвер -- отправились в столовую.
     -- Честно  говоря,  не знаю,  как  вы, а  я  после  этого  совещания  с
удовольствием  выпила  бы,  -- сказала Клер, взглянув на них через плечо. --
Жаль, что это практически неосуществимо.
     -- Я бы  тоже  выпил, -- поддержал ее Калвер. -- Но думаю, что здесь не
слишком большой запас горячительных напитков.
     -- Вы ошибаетесь, -- сказала Кэт, --  этого добра здесь очень много, но
Дили  считает,  что эти  сокровища  надо держать под замком.  Слишком  много
огненной воды -- опасно для туземцев.
     Она усмехнулась.
     -- Не иронизируй,  Кэт. Я думаю,  что  в  данном случае  Дили прав,  --
сказала Клер. -- Туземцы и без того слишком возбуждены.
     -- Что, действительно дела так уж плохи?
     --  Не  так  уж плохи, Стив, но и не очень хороши. Может  быть,  Дили и
страдает слегка манией преследования, но в общем-то не без оснований. Потому
что большая часть недовольства выплескивается на него как правительственного
чиновника. -- Клер  немного  помолчала  и  продолжала  неторопливо,  как  бы
размышляя   вслух:   --   Я   думаю,  что   общее  настроение   усугубляется
клаустрофобией, депрессивным состоянием,  которое в  той  или  иной  степени
переживает каждый. При  этом  одни подавлены и молчаливы,  другие впадают  в
истерию  и  становятся агрессивными. Ситуация,  несомненно,  взрывоопасна  и
где-то  непредсказуема.  И  уж,  конечно,   алкоголь  может  лишь  обострить
положение.
     Калвер молча  кивнул, соглашаясь. Он  понимал, что атмосфера и  убежище
действительно была очень напряженной, и нервозность Дили вполне объяснима.
     Он  вдруг почувствовал, что здорово устал.  Это собрание  как-то ужасно
вымотало  его,   выбило  из  равновесия.  Его  раздражало  и  удивляло,  что
правительство и  в годы "холодной" войны, и в  последовавший за этим  период
разрядки непрерывно занималось разработкой сложнейших планов и инструкций на
случай  непредвиденных  обстоятельств.  Планы   регулярно  пересматривались,
исправлялись,  дополнялись.  Этим  был занят  огромный штат  чиновников, а в
результате произошла катастрофа. Инструкции и планы оказались невыполнимыми,
и итог более чем трагический -- все разрушено, и будущее покрыто мраком.
     Дили изложил  новую, довольно  подробную  схему  управления  страной  в
сложившейся ситуации.
     Вся территория будет разбита на двенадцать  регионов, каждый из которых
представляет  собой  самостоятельную  зону. При  национальном  правительстве
будет действовать соответственно двенадцать региональных органов управления,
которым,  в  свою  очередь, будут подчиняться  двадцать  три местных  штаба.
Они-то и будут осуществлять руководство на местах: в графствах и районах.
     В   каждом  регионе  будет  действовать  свой  штаб  вооруженных   сил,
расположенный в подземных бункерах. Вооруженные силы совместно  с полицией и
мобилизованными  отрядами гражданской обороны должны обеспечивать выполнение
новых чрезвычайных законов. Все  склады, продовольственные, фармацевтические
и другие,  и даже все  супермаркеты будут  находиться  под строгим контролем
местных  органов управления.  Некоторые  здания  и  важнейшие  дороги  будут
охраняться военными. Массовая эвакуация населения  в  эти планы  не входила.
Мотивировалось  это тем, что  подобное мероприятие внесло бы  дополнительный
беспорядок в этот  и без  того разрушенный мир. Кроме того, и технически это
вряд ли выполнимо.
     Во всем  этом была своя логика, но Калвер внутренне содрогался, думая о
новом  порядке.  Что-то  пугало  и  настораживало  его  в  этой  до  мелочей
продуманной системе. Правда, вполне возможно, что разрушения наверху намного
серьезнее, чем можно предположить. Быть  может, там вообще  ничего и  никого
нет  и никакие  вновь  разработанные организационные  структуры  не способны
возродить к жизни образовавшуюся пустоту.
     Мысли  Калвера   были   Прерваны  неожиданным   появлением  одного   из
сотрудников станции.  Он  отозвал Клер  Рейнольдс  в сторону и  что-то  тихо
сказал ей.  Он  был явно чем-то  взволнован и, пошептавшись  с Клер,  быстро
ушел.
     -- Что-то случилось? -- спросил Калвер.
     --  Я  не очень хорошо поняла,  -- ответила доктор  Рейнольдс,  --  но,
по-видимому, что-то происходит, и Эллисон хочет, чтобы я подошла к ним.
     Она резко  повернулась  и  направилась  к вентиляционному  отсеку,  где
только что скрылся Эллисон. Калвер и Кэт пошли за ней.
     Несколько человек,  одни  в  рабочих халатах,  другие в обычной одежде,
толпились вокруг  большого воздухопровода,  который,  как догадался  Калвер,
выходил  на  поверхность.  В  собравшейся   группе  Калвер  увидел  инженера
Фэрбенка.
     -- Что  здесь  происходит?  -- спросила  доктор  Рейнольдс,  ни к  кому
конкретно не обращаясь.
     Вперед  выступил  Фэрбенк.  Глаза его по-прежнему блестели,  но  вместо
недавней бодрости в них можно было разглядеть неуверенность и страх.
     --  Послушайте,  --  сказал  он  и  показал рукой  на  воздухопровод. И
действительно,  кроме  монотонного  шума  генератора,   они  уловили  другой
назойливый  звук. Впечатление  было  такое,  что  кто-то изнутри  непрерывно
барабанит по стенам воздухопровода.
     -- Что это? -- спросила Кэт, испуганно взглянув на Калвера.
     Он уже все  понял,  так же как  и доктор Рейнольдс, но  ответил за  них
Фэрбенк.
     -- Это дождь, -- сказал он. -- Такого страшного ливня никогда прежде не
бывало.


     Их время пришло.
     Они это чувствовали, более того, они это знали.
     Во враждебном  им мире,  там, наверху,  стряслось  что-то  невероятное.
Объяснить это они  не могли. Но инстинкт подсказывал,  что их враги, которых
они  долгие  годы  боялись, больше  не представляют  для них угрозы:  с ними
что-то  случилось, они  вдруг сделались легкой, доступной добычей. Обитатели
туннелей поняли это,  без  труда  убивая  и  поедая  тех, кто  проник  в  их
святилище, пытаясь  укрыться от того, что происходило на поверхности. Они  с
жадностью  набрасывались  на всех, кто попадал в  их владения,  удовлетворяя
годами подавляемое желание,  которое  подспудно владело ими всегда. Это была
жажда крови, она  вырвалась из-под  долгого гнета и казалась неутолимой -- с
такой ненасытностью набрасывались они на каждую новую жертву.
     Ненавистное царство света  ворвалось в их темное подземелье, в тот мир,
к которому они привыкли и покидать который не желали. Но  их привычный уклад
был  разрушен  этим  неожиданным  вторжением: и  туннели,  и водопроводы,  и
канализационные трубы, и все темные дыры и щели, в которых они обитали, были
разворочены, разбиты, покорежены.
     Они выбирались  наверх осторожно,  крадучись, принюхиваясь  к  воздуху,
улавливали  какие-то незнакомые запахи и прислушивались к непонятному звуку,
отдававшемуся  во  всех  трубах. На  поверхности  на  них  обрушился  дождь,
промочивший их покрытые  жесткой щетиной тела.  Несмотря на то, что день был
дождливый  и  серый,  все-таки  неяркий  свет слепил  их привыкшие к темноте
глаза.  Они  еще  чувствовали себя неуверенно, держались  боязливо, привычно
прячась от людских глаз,  не окончательно  поборов в себе  страх перед своим
многолетним врагом.
     Но они уже заполнили весь город, пробирались через развалины,  заползая
во все  щели и дыры,  черные, намокшие  под дождем чудовища, алчно  жаждущие
живой мягкой плоти, теплой крови.

     Шэрон Коул чувствовала, что ее мочевой пузырь сейчас разорвется. Но она
ужасно боялась темноты  и  поэтому  терпела из последних сил.  Все остальные
спали. Маленький зал кинотеатра был заполнен разнообразными  звуками: сиплым
дыханием, храпом, стонами. Сон был спасением, хотя кошмары преследовали и во
сне. Но если заснуть не удавалось, то можно было просто сойти с ума.
     Все,  оказавшиеся в  кинотеатре в  момент  катастрофы, с  самого начала
договорились  соблюдать  нормальный  режим  дня,  насколько  это возможно  в
экстремальных  обстоятельствах.  Это,  конечно,  была уловка,  которая  лишь
слегка притупляла ощущение  реальности. Время отслеживали по наручным часам,
так  как  никаких  других  признаков  смены  дня  и ночи  в  этом  подземном
кинотеатре не было.
     В зале не горел свет, лишь три свечи слегка рассеивали  полную темноту.
К этому решению тоже пришли в первые  же дни. Мужчины настаивали на том, что
батарейки надо  экономить, впрочем, так  же,  как  и свечи, поэтому  кое-кто
предлагал спать в  полной темноте.  Однако большинство  --  причем не только
женщины,  но и мужчины  -- все же настояло на том,  чтобы хоть какой-то свет
ночью горел. Возможно, тут сыграло свою роль  и  суеверие -- свет, горящий в
темноте,  отпугивает злых  духов. Хотя это решение  можно  объяснить и более
рационально:  какой-то свет нужен  всегда, на  всякий непредвиденный случай.
Но,  разумеется,  каждому было ясно, что  эти три  крошечных язычка пламени,
размещенные в разных концах зала, могут служить лишь слабым утешением,  а не
спасением.
     Шэрон спала на трех откинутых сиденьях кресел, это было очень неудобно.
При каждом движении  она чувствовала  невыносимую тяжесть внутри. Больше она
не могла терпеть. О Господи, ей все же придется выйти.
     -- Маргарет, -- шепотом позвала Шэрон, стараясь не разбудить спящих. Но
и Маргарет, которая спала рядом с ней, голова к голове, не пошевелилась.
     -- Маргарет, -- чуть громче позвала Шэрон.
     Но та все равно не услышала ее.
     Шэрон  прикусила  нижнюю губу,  раздумывая,  как  ей  поступить. Они  с
Маргарет познакомились здесь,  в кинотеатре. Их было  всего около пятидесяти
человек, переживших взрыв. Сблизившись с  Маргарет, они заключили соглашение
о  взаимной  защите  от  всех  опасностей  и неожиданностей,  которые  могут
возникнуть в столь необычной ситуации.
     Шэрон,    девятнадцатилетняя,   хорошенькая,   стройная,   увлекающаяся
искусством девушка,  работала  помощником  гримера в театре.  Маргарет  была
намного  старше,  лет  пятидесяти, полненькая, когда-то  еще совсем  недавно
веселая. Она работала уборщицей в  большом культурно-деловом  комплексе. Они
очень помогали  друг другу, не давая  отчаянию  овладеть  ими.  Вначале  они
непрерывно срывались, впадая в истерику. Причем это никогда не происходило с
ними одновременно, они будто  подчинялись какому-то расписанию.  При этом та
из  них, которая в этот момент была в лучшей форме, как могла поддерживала и
утешала другую.  Обе  горевали,  о своих  близких, оставшихся  наверху.  Обе
считали их погибшими: Маргарет, мужа,  и троих  взрослых детей,  а Шэрон  --
родителей,  младшую  сестру и друга. Обеим хотелось тепла и участия.  Каждая
нуждалась в близком человеке. За эти недели они сроднились, как мать и дочь.
     Шэрон еще раз окликнула Маргарет, но та крепко спала, наверное, впервые
за все это время, и у Шэрон не хватило духу ее разбудить.
     Все  еще не решаясь  выйти  из  зала, Шэрон сидела  и смотрела вниз, на
темные  ряды кресел, где беспокойно  спали  люди. Одна свеча горела в центре
маленькой сцены. Неяркий язычок ее пламени отбрасывал тень на серый экран. В
углу,  на  сцене,  лежали  скудные  запасы   провизии,  наспех  собранные  в
разрушенном кафетерии,  расположенном над  маленьким подземным  кинотеатром,
известным под названием "Яма".
     Надо сказать, что и эти запасы продуктов достались дорогой ценой. После
недельного безвылазного заточения в кинотеатре семеро мужчин, подстегиваемые
чувством  голода, забыв об опасности, отправились на  поиски продовольствия.
Они  раздобыли  не  только  продукты,  но и  фонари,  свечи,  ведра, аптечку
(которой  здесь  еще  никто  не  пользовался),  дезинфицирующие  вещества  и
какие-то шторы, чтобы накрываться ночью. Но, кроме всего этого, они принесли
невидимую болезнь, которая была последствием ядерного взрыва.
     В течение двух дней они не могли вымолвить ни слова -- так потрясло  их
то, что  они  увидели наверху. И  лишь потом рассказали, что не встретили ни
одного  человека.  Только  огромное  количество  изуродованных,  изувеченных
трупов,  обломки зданий и покореженный транспорт.  А еще  через день один из
них  заболел. И вскоре  четверо умерли. А  потом умерли еще трое, в страшных
мучениях. Их трупы лежат в углу фойе, накрытые принесенными ими шторами.
     Туалеты тоже в фойе. Боже  мой, Маргарет, как ты можешь спать, когда ты
мне так нужна!
     Фойе считалось разделительной зоной между выжившими  после катастрофы и
нашедшими  убежище в  кинотеатре и внешним  миром, разрушенным и  пораженным
радиацией.  Выходить сюда старались только в  крайнем  случае:  Двери  в зал
всегда были плотно закрыты и открывались, только когда кто-нибудь выходил, и
то  по  возможности  нешироко,  так, чтобы  человек  едва  мог протиснуться.
Казалось,   что   таким   образом   они   максимально  обезопасили  себя  от
проникновения радиации. Тем  более что узкая спиральная лестница,  ведущая в
подземный зал кинотеатра, была плотно  забита обломками. Люди, выходившие за
продуктами,   воспользовались   служебной  лестницей,   которую,   закрывала
массивная  дверь. В  фойе были  телефонные будки, длинные  изогнутые сиденья
вокруг маленьких столиков бара,  лифты и, что  особенно важно,  общественные
туалеты.  Они действительно имели большое значение для тех, кто  нашел здесь
убежище. Во-первых, они до сих пор обеспечивали людей водой, несмотря на то,
что  каждый  день  опасались,  что  подача  воды прекратится,  и, во-вторых,
туалеты давали хоть  какую-то  возможность  соблюдать  элементарные  правила
гигиены.  При  этом в  целях экономии  решено было спускать  воду раз в двое
суток. А вероятностью того,  что  питьевая  вода  заражена радиацией, просто
пренебрегали, потому  что  у  них не было выбора.  Будут они пить зараженную
воду или не будут пить вообще -- смертельный исход обеспечен.
     Сейчас Шэрон тоже осознавала, что у нее нет выхода. Ей придется  идти в
туалет одной  при скудном  свете свечи  через фойе,  в углу  которого  лежат
трупы.  Она  заранее  дрожала  от  страха.  Хоть  бы  кто-нибудь  из  женщин
проснулся, услышав, что она выходит из зала, и присоединился к ней.
     Шэрон  встала и с надеждой оглядела ряды  кресел, высматривая в темноте
еще хотя бы одну  поднявшуюся фигуру. Господи, как это глупо! Она  мечтала о
том, чтобы хоть одной женщине в этот момент понадобилось в туалет.  Она даже
тихонько  кашлянула,  чтобы привлечь к  себе  внимание.  Но никто в  зале не
шелохнулся.  Странно, как  крепко,  хоть и  беспокойно, спят  люди  в  таких
дискомфортных  условиях. Вероятно, это  была  попытка бегства из  реального,
разрушенного мира в мир сновидений. Правда, и в  снах  люди  редко  находили
успокоение. Их продолжали преследовать кошмары.
     Она помедлила  еще  чуть-чуть. Но мочевой пузырь разрывался. "Черт", --
прошептала она сокрушенно и начала осторожно пробираться к выходу,  стараясь
никого не задеть. Ряд, который  они  с  Маргарет выбрали для отдыха (здесь у
каждого,  как в кинотеатре, было свое  место), находился недалеко  от двери.
Поэтому им  не приходилось слишком долго карабкаться  в темноте по ступеням.
Джинсы так  плотно обтягивали ее, что  она шла осторожно, держась  за стены,
чтобы не упасть. У двери Шэрон зажгла от пламени горевшей здесь свечи другую
свечку  и, слегка приоткрыв дверь, выскользнула в фойе, задев бедром дверной
косяк. Она подняла свечу повыше, чтобы видеть все темные углы фойе.
     А  в  зале кинотеатра  кто-то поднялся в  темноте  и  тоже направился к
выходу.
     При  слабом  свете  свечи Шэрон,  к счастью, не видела прикрытые тканью
трупы,  но  их  смрадный  запах разносился  повсюду. Она  быстро  прошла  по
застланному ковром фойе, оставляя следы в покрывшем его толстом слое пыли.
     Шэрон прошла к ближайшему туалету, у нее уже не было сил терпеть. Она с
ужасом думала о том, что ей снова придется пройти мимо этих смрадных трупов.
Конечно,  трупы  можно было  бы  убрать  в  лифтовую шахту или на  служебную
лестницу, но с тех пор, как  эти бедняги, выходившие за продуктами,  умерли,
никто  не  отваживался  приоткрыть  какую-нибудь дверь,  кроме двери  зала и
туалета. Войдя  в  туалет,  Шэрон немного  успокоилась оттого,  что не видит
больше трупы,  как будто они могли  причинить ей какое-то  зло. Она прошла к
двум  дальним кабинкам,  испугавшись собственного  отражения  в  зеркале.  В
темноте, при свете свечи, она напоминала привидение.
     Войдя  в одну из кабинок, она машинально, по привычке, закрыла дверь на
задвижку.  Наконец  она  испытала облегчение. Оттягивая момент  возвращения,
сопряженный с неизбежным проходом через фойе, она какое-то время смотрела на
пламя  свечи под дверью кабинки. В  этом пламени ей  мерещились родные лица,
знакомые образы, вся ее  жизнь.  Все  проплывало  перед ее взглядом в слабом
отблеске огня  -- все испепеленное в смертоносном  пламени взрыва. Глаза  ее
заволокло туманом, и она усилием воли заставила себя  прервать воспоминания:
главное, ни  о чем  не думать,  иначе  может  начаться  истерика. Так  много
страшного пережито за это время. Трудно поверить, что  все это  случилось на
самом деле, а она  до сих пор жива.  Хотя, когда за окнами центра "Барбикен"
завыли сирены. Ею овладела одна мысль -- выжить. Ничто другое и никто другой
не  существовало  для  нее в те  минуты.  Она как сумасшедшая неслась в гуще
обезумевшей от страха толпы, падая, поднимаясь, не обращая внимания на боль,
интуитивно находя наиболее безопасное место. Ее несло вниз по ступеням в зал
подземного кинотеатра. Она не пыталась воспользоваться  лифтами, боясь, что,
переполненные  до  предела,  они застрянут между этажами  или оборвутся,  не
выдержав  нагрузки.   Шэрон  оказалась  одной  из   первых,  кто   сообразил
воспользоваться  лестницей.  К  счастью,  их  было  немного,  и  им  удалось
ворваться  в зал кинотеатра, опередив основную толпу, хлынувшую из лифтов. И
как раз в это время здание "Барбикена" застонало от взрыва, раскачиваясь  от
самого  основания  до верхних этажей, готовое  вот-вот рухнуть. Земля вокруг
вздымалась вверх, в воздухе стоял невообразимый, непрерывный вой и удушающая
невыносимая жара...
     Пламя  свечи  наклонилось в сторону и задрожало, потянуло сквозняком, и
Шэрон показалось, что она услышала, как хлопнула дверь, ведущая в туалет.
     Шэрон встала, натянула джинсы, застегнула "молнию" и прислушалась.
     Шаги? Она ясно слышала шаги.
     -- Эй, -- окликнула Шэрон, -- здесь есть кто-нибудь?
     Шэрон снова прислушалась. Никаких звуков.
     Просто разыгралось воображение? Нервы шалят? Скорее всего.
     Она наклонилась,  взяла свечу, открыла  дверь  кабинки и вышла, вытянув
вперед руку со свечой, чтобы разогнать обступившую ее темноту.
     Шэрон остановилась и снова прислушалась. Темнота действовала угнетающе.
Ей казалось,  будто  она одна замурована глубоко  под  землей, сверху  давят
миллионы  тонн  разбитого  бетона -- она  почти  физически  чувствовала  это
давление у себя на плечах. Даже воздух вдруг  показался  таким плотным,  что
его невозможно было вдохнуть. Шэрон еще раз  призвала на помощь разум -- все
это нервы. Во всем виновато перенапряжение последних  недель.  И все, что ей
сейчас мерещится, лишь плод ее воображения.
     И в этот момент она ясно почувствовала, что рядом с ней, почти вплотную
кто-то стоит.
     Она слышала чье-то дыхание.  Она чувствовала его у себя на лице. Резкий
запах погасшей свечи перемешался с тяжелым запахом немытого тела.
     Чья-то  рука  коснулась  ее лица. Шэрон  вскрикнула, но  сильные пальцы
зажали  ей  рот. Другой  рукой  человек обхватил  ее за  бедра.  Оцепенев от
страха, она выронила на пол свечу.
     -- Не сопротивляйся,  -- раздался настойчивый  шепот. -- Иначе  я  тебя
изобью.
     Только сейчас Шэрон  поняла, чего хочет этот человек. Ужас сковал ее до
такой степени, что она просто не могла сопротивляться. Он поднял ее на руки.
Шэрон  снова  попыталась закричать, но рот  ее был слишком плотно зажат. Она
укусила эту ненавистную руку и почувствовала  на  губах тошнотворный привкус
чужой крови.
     Мужчина,  который  вышел вслед  за ней из зала  кинотеатра,  уже  давно
тайком наблюдал за ней. Он  понял, что рухнуло не только здание над ними, не
только весь город,  но  и сама цивилизация. Он  знал, что их не ждет ничего,
кроме смерти, и что  не  существует больше законов,  которые  могут покарать
его. Ничто  не может помешать ему  осуществить задуманное. Он этого хочет, и
он это сделает.
     Когда Шэрон укусила его, мужчина вскрикнул от боли, но  все-таки держал
ее  крепко.  Шэрон  коснулась одной  ногой  края  раковины  и изо  всех  сил
оттолкнулась от  нее, пытаясь каким-то образом вырваться из его объятий,  но
ничего не получилось. Они ввалились в кабинку, стукнувшись головой об стену,
но мужчина все равно не выпустил Шэрон.
     Она извивалась всем телом, била его локтями, но, убрав руку, зажимавшую
ей рот, он стиснул ее горло так, что она перепугалась насмерть.
     -- Пожалуйста,  не надо...  -- прошептала она  еле  слышно,  сдавленным
голосом, -- пожалуйста... не убивайте меня.
     Мужчина будто не слышал ее слов. Он не ослабил руку, сжимавшую горло, а
другой  рукой  жадно  шарил  под  ее  свитером.  Вот  его  пальцы  обхватили
напрягшийся сосок, и он стиснул  его  с такой силой,  что Шэрон застонала от
боли. Ее стон лишь сильнее возбудил  мужчину. Он стоял, прислонившись спиной
к стене, тесно прижав к себе Шэрон так, что ее голова упиралась ему в грудь.
Шэрон продолжала отбиваться.  Делая последние усилия, чтобы вырваться из его
объятий, она  ударила  его головой в челюсть  и  услышала,  как он стукнулся
головой о стену. Видимо,  удар был настолько  сильным, что мужчина  взвыл от
боли и наконец ослабил свою хватку.
     Шэрон выскользнула, сбросив  с себя  его  руки, споткнулась обо что-то,
упала  на спину, быстро перевернулась, встала на колени  и, держась рукой за
стену,  отползла  подальше.  Их окружала полная  темнота, усугублявшая и без
того ужасное положение, в котором  она  оказалась.  Ее пальцы  нашарили край
писсуара.  Уцепившись за него, она резко поднялась и бросилась вперед, туда,
где должен был быть выход из туалета в фойе. Но в этот момент мужчина настиг
ее и повалил на пол, распластавшись сверху и лишив возможности двигаться. Он
намотал на руку ее волосы, потянул  ее голову вверх, затем резко отпустил, и
она ударилась лбом и носом о кафельный пол. От удара все поплыло у нее перед
глазами, и, хоть руки еще продолжали слабо колотить по его телу, она поняла,
что сопротивление бесполезно.
     Шэрон чувствовала его прерывистое горячее дыхание и чуть не задохнулась
от отвращения. Он резко повернул  ее к себе лицом, и она стала  царапать его
ногтями. Мужчина снова  ударил  ее  и  стянул с  нее  свитер.  Она  с ужасом
почувствовала, что лежит перед ним обнаженная, хотя в кромешной тьме туалета
они  не  видели друг  друга.  Шэрон начала  кричать  и биться. Он  ударил ее
кулаком по лицу, нетерпеливо стягивая с нее джинсы.
     Никто из них не услышал, как что-то скребется возле двери туалета.
     Мужчина вцепился зубами в ее живот, он кусал Шэрон, оставляя на ее коже
липкий  след от слюны.  Найдя  губами  ее  соски,  он начал кусать их. Шэрон
кричала  от боли  и омерзения.  А он,  справившись наконец  с  "молнией"  на
джинсах,  резко рванул  их, ткань треснула,  и Шэрон  поняла, что больше  ее
ничего не защищает от насильника. Она попыталась стиснуть бедра, но его нога
раздвинула ее  колени. Больше  между  ними  не  было  преград.  Шэрон  снова
закричала от боли, отвращения и обиды, когда  его  грубые пальцы  проникли в
нее.
     А  в  это  время  в  темноте  возле двери, ведущей  из фойе  в  туалет,
происходило что-то странное. Дверь медленно отворилась под  натиском  черных
щетинистых  тел.  Гладкие, горбатые,  припадая к  полу, они  один за  другим
просачивались в  образовавшуюся  щель,  влекомые  и  взбудораженные  запахом
свежей  сладкой  крови.   Они  напирали  друг  на   друга,  спеша   поскорее
полакомиться.  Даже те, кто глодал  разлагающиеся трупы, сорвав прикрывавшую
их  ткань, устремились туда же. Общее возбуждение передалось им, они поняли,
что где-то рядом  их ждет любимое, ставшее теперь таким доступным  лакомство
-- живая, свежая, влажная, трепещущая человеческая плоть.
     Мужчина  резко поднялся  на  колени,  придавив ее  ноги,  не  давая  ей
возможности  двинуться  с места, и  начал  неистово рвать свою  одежду.  Она
слышала, как трещит  ткань и летят пуговицы. Одним  движением  он сбросил  с
себя трусы и брюки. Он был  возбужден до предела.  Полная темнота  не мешала
ему, мысленно он видел распростертую  перед ним обнаженную девушку, и каждое
прикосновение убеждало его в том, что это действительно так.
     Шэрон закрыла глаза, словно стараясь таким образом оградиться от  того,
что  происходило. Она слизывала  языком кровь, которая  текла  по ее лицу, и
вдруг почувствовала дуновение ветра,  от которого  зашевелились  ее  волосы.
"Откуда это?" -- отстраненно подумала она,  но все мысли заглушало его почти
животное хрюканье  и  безобразное  сопение.  Почувствовав прикосновение  его
теплого  влажного члена к своему  животу,  Шэрон  застонала.  Ее  тошнило от
омерзительного дыхания.  Она оцарапала щеку о его отвратительную щетину и  в
последней отчаянной мольбе прошептала:
     -- Пожалуйста, не надо...
     Она была почти  в беспамятстве, и  только где-то в отдаленном уголке ее
мозга,   где  еще  билось  сознание,  на  какой-то  миг  возникла  странная,
парадоксальная мысль:  что,  собственно,  ее так напугало,  какое это  имеет
значение после всего, что случилось, -- погибли сотни, тысячи, а может быть,
миллионы людей. Почему ее жизнь и ее тело должны уцелеть? Тем не менее ответ
на этот вопрос был для  нее совершенно очевидным -- потому что это ее  тело!
Они  могут погубить  весь этот проклятый мир, но ее тело принадлежит ей. Оно
священно!
     Когда  его  член  проник  в нее,  Шэрон  с  какой-то  неожиданной силой
схватила мужчину  за волосы и  стала царапать ногтями его лицо. Она подавила
тошнотворный спазм,  когда обломанный  ноготь указательного  пальца,  пробив
какую-то твердую оболочку, погрузился во что-то мягкое, податливое, липкое.
     Он  отпрянул от нее и завыл от боли. Девушка поспешно отдернула руку, а
мужчина  почувствовал,  как  его  превратившийся в бесформенную  массу  глаз
вывалился из глазницы.  Глаз болтался у него на щеке, поддерживаемый тонкими
нитями мышц. Он хотел рукой подхватить его, попытаться что-то сделать...
     Но крыса опередила его. Ее  острые зубы легко перегрызли мышцы,  и глаз
мгновенно исчез  за быстро сомкнувшимися  челюстями. После этого  она  жадно
воткнула свою острую морду в пустую глазницу, алчно упиваясь его кровью.
     Шэрон  думала, что  дикие крики мужчины  вызваны болью, которую она ему
причинила. "Кажется, я выдавила ему глаз", --  с ужасом подумала она, но все
равно, кроме  ненависти, это животное не вызывало в ней никаких чувств.  Она
изо  всех сил  пнула  его  ногой,  не  подозревая,  что  бьет  другое  тело,
извивающееся возле  нее. Рыдая  и  прижимаясь  спиной к  гладкому  полу, она
быстро натянула джинсы. В этот момент что-то острое вонзилось в ее ногу. Она
подумала, что это  он снова  укусил ее, и  изо всех сил ударила  его  другой
ногой. Он отпустил ее. Она с трудом поднялась, держась за писсуар, и, ничего
не видя в темноте,  бросилась к  двери, моля Бога, чтобы та оказалась в этом
направлении. Дикие,  нечеловеческие  вопли  мужчины заполнили все помещение,
отдаваясь  от  стен и потолка...  Но она не  чувствовала  никаких  угрызений
совести.  Ее  собственные  рыдания  и крики  заглушили  писк  и шорохи крыс,
окружавших ее со всех сторон.  Шэрон споткнулась обо  что-то,  в  недоумении
подумав, что это  ноги мужчины, хотя он остался где-то позади. Чуть не упав,
она  ударилась  головой  о дверной  косяк, мимоходом  удивившись, что  дверь
открыта.  Ею  владела  одна  мысль,  одно  желание:  поскорее  добраться  до
безопасного зала кинотеатра, где есть люди, которые защитят ее, где Маргарет
наверняка  проснулась и,  быть может,  уже  идет ей  навстречу.  Сейчас  они
обнимут друг друга, и  Маргарет утешит ее, как когда-то делала  мама,  когда
Шэрон была маленькой и беспомощной.
     Наконец она выскочила  в  фойе  и  только  сейчас обратила  внимание на
каких-то ужасных животных, копошащихся у нее под ногами.  Они заполонили все
фойе. Ковра не было видно под черной щетиной их тел.
     -- Господи, что  это? -- в страхе вскрикнула Шэрон, чувствуя дикую боль
в ногах, будто в них одновременно вонзилось несколько острых игл. Неожиданно
Шэрон увидела свет, пробивавшийся из открытых дверей зала кинотеатра. Оттуда
тоже доносились жуткие крики. Наверное,  люди  проснулись, увидев, как в зал
втекает эта зловещая черная живая река.
     Шэрон, спотыкаясь о  путающихся под  ногами  животных, бежала вместе  с
ними  к  залу,  полностью  потеряв  контроль  над собой,  уже совершенно  не
соображая, что надо делать, будто попала в водоворот,  из которого уже никак
нельзя выбраться.
     На верхней ступеньке  лестницы, ведущей в кинотеатр, Шэрон упала, и тут
же  челюсти одной  крысы впились  в  ее  запястье, другая, забравшись  ей на
спину, вонзила зубы в нежную шею девушки. Крысы рвали на куски прекрасное  и
неприкосновенное тело Шэрон, но она уже  ничего не чувствовала:  ни боли, ни
страха, ни сожаления.
     Черный мрак поглотил ее. Это было спасением.

     Калвер  не  привык  носить  оружие,  тем  более  такое тяжелое, поэтому
засунутый  в  кобуру "смит-и-вессон" тридцать  восьмого калибра  мешал  ему.
Выдавая  ему  оружие, Дили  сказал,  что  в отличие  от  предыдущей  модели,
тридцать шестого калибра,  в стволе этого пистолета помещается шесть,  а  не
пять пуль.  Калвер  не сумел  по достоинству  оценить это  преимущество.  Он
вообще  не  понимал,  для  чего  может  пригодиться  оружие.  Всех  крыс  не
перестреляешь, а других врагов, которых надо уничтожать,  не  было. Дили  не
спорил с  ним, но настойчиво рекомендовал взять пистолет, мотивируя это тем,
что любые неожиданные опасности могут подстерегать их в пути.
     Калвер зажег фонарь, и свет золотистыми искрами  отразился во множестве
водяных  брызг,  покрывавших стены туннеля. Брайс,  Фэрбенк  и  Мак-Ивен шли
следом за  ним по  колено  в воде, настороженно вглядываясь в каждую трещину
или  нишу  в  кирпичной  кладке  стены,  где  могли скрываться крысы. Калвер
понимал их состояние. Ему самому  было не по себе. Его спутникам эти монстры
только мерещились, а он уже пережил одну смертельную схватку с ними.
     К счастью,  темная  вода,  затопившая  рельсы,  покрыла и разложившиеся
останки  тех, кто был съеден крысами у самого входа  в  убежище. Белые кости
скелетов, как призраки, торчали из воды,  и мужчины, стараясь идти как можно
осторожнее, чтобы не наступать на трупы, одновременно пытались не думать и о
подлых  созданиях, которые, возможно, притаились где-то  рядом и следили  за
каждым их шагом.
     И  все же,  несмотря на все страхи, которые  преследовали их в туннеле,
каждый испытывал какое-то облегчение от того, что покинул убежище. За четыре
недели  заточения моральное  состояние обитателей станции  резко ухудшилось,
что  несколько  дней  назад  привело  к  неизбежному  срыву,   которого  все
опасались.
     У многих вновь возникло  желание выбраться наверх, особенно после того,
как Брайс под давлением общественности вынужден был признать, что  необычной
силы ливень,  не  прекращавшийся  в течение  многих дней,  должен был  смыть
большую часть радиоактивных осадков.
     Однако Дили запретил  людям покидать  убежище. Он настаивал на том, что
все  должны оставаться на своих  местах,  пока  не прозвучит  сигнал сирены,
означающий  отбой.  Он  утверждал,  что раз  через  вентиляционные  шахты им
удалось  услышать  шум  дождя, то сирены  они непременно  услышат. Но Калвер
чувствовал, что за всеми возражениями и доводами Дили кроется что-то другое,
значительно  более  важное  для  него. Это не просто  нежелание уронить свой
авторитет, но стремление любой ценой сохранить авторитет правительства. Дили
был представителем власти,  и отсутствие власти вообще воспринималось им как
катастрофа, по масштабам не уступающая атомной. На смену  безвластию  придет
хаос, и именно хаос, по представлениям Дили, будет означать полный конец.
     Поначалу  Калвер  не  мог   найти  подходящего  объяснения  навязчивому
стремлению Дили сохранить в убежище какое-то  подобие властной структуры. Но
теперь он понял, что это главная  цель Дили. Причина очень простая: только в
поддержании знакомого и привычного распорядка жизни, пусть даже его подобия,
видел  тот  единственную Для себя возможность спастись  от полного отчаяния.
Кстати, Калвер понимал,  что это касалось не только Дили. Каждый из выживших
чувствовал себя  заложником  происшедшей катастрофы и  невольно стремился  в
своем новом непонятном существовании найти хоть что-то, напоминающее прежний
образ жизни.  Это  нужно  было,  просто  чтобы  не сойти  с  ума,  и у  всех
проявлялось по-своему.
     Доктор  Рейнольдс  с  несколько  болезненным  рвением   исполняла  свой
профессиональный долг, неусыпно следя за состоянием здоровья каждого. Хотя в
ее  отношении к  людям Калвер  все чаще  улавливал нотки почти не прикрытого
цинизма.  Фарадей  с  одержимостью  маньяка  возился  со  своими  приборами,
привлекая к этой бесполезной работе других сотрудников станции. Он настаивал
на том, что они должны  непременно восстановить связь с другими убежищами, и
даже  составил график дежурств  таким  образом,  чтобы  у  всех  сотрудников
оставалось  как можно меньше свободного  времени.  Брайс непрерывно проверял
склады,  пересчитывая  запасы продовольствия, оружия, медикаментов  и  всего
прочего, что там хранилось.  Кроме  того, он  с завидным прилежанием  изучал
документы о чрезвычайном положении и даже карты, будто с их помощью надеялся
установить  экстрасенсорную связь  с  другими  станциями.  А Кэт  умудрялась
помогать всем, не давая себе ни минуты покоя.
     Калверу казалось, что  он  не слишком отягощен думами о прошлом, но все
же порывать связь с прежней жизнью не хотелось и ему.  Может  быть,  даже на
подсознательном  уровне. Иначе чем  объяснить то, что он не  захотел сменить
свои   рваные  джинсы  и  обгоревшую  потертую  кожаную  куртку  на  другую,
нормальную одежду, которой было  полно на складе. Более того,  он думал, что
мысль о разведке  тоже возникла больше из стремления  к разрядке, из желания
сменить обстановку, чем из  действительной необходимости установить контакты
с   внешним  миром.  В   возможность   этих  контактов   сегодня  уже  никто
по-настоящему не верил.
     Калвер  тоже  понимал,  что  даже если наверху  есть  люди,  пережившие
катастрофу, то, скорее всего, они тяжело  больны или изувечены, и ни о каких
деловых  контактах,  разумеется,  речи  быть  не может. Но  все  же  он тоже
обрадовался  возможности  выйти  из  убежища. Наверное,  если  бы  эта  идея
возникла  раньше, он  бы отказался  идти, помня о  том кошмаре, который  они
пережили в туннеле, но сейчас чувствовал себя в убежище, как узник в тюрьме,
который не  в силах  дождаться  окончания  срока.  По-видимому, то же  самое
переживали  многие  на  станции,  потому   что,  когда   было   объявлено  о
предполагаемой разведке, недостатка в добровольцах не было.
     Однако  отбор   был  очень  строгим.   Окончательный   состав   команды
сформировал Дили, проявляя дотошность и привередливость,  противные Калверу.
Дили и здесь постарался не отступить от своих принципов:  в команду  включен
Брайс  как представитель власти, Мак-Ивен  -- от военного ведомства, Фэрбенк
представлял  в  группе рабочих,  и  Кал-вер входил в ее  состав как нейтрал,
может   быть,  как  посредник.  Кал-вер  считал  полной  бессмыслицей  такое
тщательное  соблюдение  квоты  но он уже настолько  осатанел  от  абсолютной
нецелесообразности пребывания на станции, что готов был играть в эту игру по
любым правилам, лишь бы вырваться на свободу хоть на короткое время.
     На  самом  деле  время вылазки было  весьма ограничено -- не более двух
часов, а если дозиметр, за которым поручено было следить  Мак-Ивену, покажет
вредную для здоровья дозу радиации,  они должны были немедленно вернуться на
станцию.
     Однако Дили и его ближайшее окружение напрасно рассчитывали на то,  что
первая вылазка  разведгруппы улучшит атмосферу  в  убежище. Люди отнеслись к
этому мероприятию  достаточно спокойно.  Кал-вер испытал большую неловкость,
глядя  на тех,  кто пришел  проводить их и пожелать удачи. Кроме  Кэт, он не
увидел не  только  ни одного  взволнованного лица,  но и даже сколько-нибудь
заинтересованного. Пожалуй, только затаенную зависть можно  было прочитать в
их глазах. Лишь в глазах Кэт бился страх, но это был страх за него, Калвера.
     Его мысли прервал взволнованный голос Фэрбенка:
     -- Кажется, я вижу платформу!
     Все четверо направили свои фонари вперед.
     -- Вы правы, -- спокойно сказал  Калвер. --  Я тоже  вижу платформу. Не
знаю, что нас там ждет, но, во всяком случае, мы сможем вылезти из воды.
     Они пошли быстрее,  хлюпающий  звук  их шагов эхом разнесся по туннелю.
Стремясь поскорее выскочить из этой темноты, Брайс сделал неосторожный шаг в
сторону  и упал,  с  трудом  удержав  фонарь  над  водой.  Калвер  и Фэрбенк
подождали, пока Мак-Ивен, шедший вслед за Брайсом, помог ему подняться.
     -- Осторожнее,  -- сказал  Калвер. -- Хотелось бы невредимыми выбраться
на дневной свет.
     Они пошли медленнее, друг за другом, стараясь идти между невидимыми под
водой  рельсами.  От воды  поднимался  смрадный  запах,  и каждому  хотелось
избежать  падения в эту  зловонную жижу. Шедший впереди Калвер сделал первый
шаг в сторону, лишь когда они поравнялись с платформой. Он забрался наверх и
посветил фонарем во все стороны. Казалось, что на станции никого не было. Он
повернулся к своим спутникам, стоявшим внизу, на путях, не зная, что сказать
им. Все четверо молчали, словно ожидая какого-то сигнала. Первым не выдержал
Брайс.
     --  Мы должны подняться наверх, -- упрямо  сказал он. Калвер помог всем
взобраться на платформу,  и они быстро, в полном молчании, не останавливаясь
пошли  к  эскалаторам.  Единственный  звук,   который  сопровождал  их,  был
доносящийся  из туннеля,  усиленный эхом шум текущей  воды.  Он отражался от
гладких кафельных стен станции, и казалось, что кругом шумят водопады.  Свет
фонарей выхватывал  из темноты афиши новых фильмов, рекламы виски,  сигарет,
самых красивых в  мире  колготок. Все эти мелочи,  на которые они  прежде не
обращали внимания, вызвали  в каждом  жгучую,  невыносимую  тоску о навсегда
утраченном прошлом.

     Чем  ближе подходили они к эскалаторам, тем яснее вспоминал Калвер все,
что им довелось пережить с  Дили всего  несколько  недель  назад.  Ему  даже
казалось, что он вновь слышит дикие вопли и отчаянные крики. Он почувствовал
такую  боль в груди, будто его придавило сверху какой-то тяжестью. Он не мог
вздохнуть,   какое-то  предчувствие  сковало   его.  Калвер   остановился  и
внимательно  посмотрел  по   сторонам.  Пустая  платформа  пугала   его.  Он
предполагал, что она будет завалена  телами, что,  возможно, даже  среди них
будут живые люди.  Он же видел своими глазами эту массу  народа, стремящуюся
вниз. Что  могло произойти? На несколько мгновений мелькнула слабая надежда,
что, переждав  опасность,  люди поднялись наверх  и что  там, возможно,  уже
началась   какая-то  новая  жизнь.   Но   он   понимал   абсурдность   этого
предположения. Не стали же они выносить на поверхность трупы.
     -- О  Боже! -- раздался душераздирающий возглас. Мак-Ивен раньше других
дошел   до   конца   платформы  и  стоял,  направив  фонарь   на  эскалатор.
Приблизившись  к  нему, они  тоже  подняли фонари. Фэрбенк  громко застонал.
Брайс прислонился к стене, теряя сознание. А Калвер закрыл глаза.
     Лестницы  эскалатора  были  завалены  грудами изуродованных  трупов.  И
трупы, и лестницы  -- все  вокруг  было  покрыто темными  пятнами запекшейся
крови.  Даже издали при первом взгляде в тусклом  свете фонарей  они видели,
что все тела обезображены неестественным разложением: настораживала какая-то
странная закономерность  -- почти у всех людей отсутствовали  конечности, не
было носов, ушей и глаз, а  животы были  словно разодраны взрывом изнутри, и
по телам  были разбросаны  внутренности. Брайс  побелел как полотно,  у него
началась рвота.
     --  Что  с ними случилось? --  не  желая  верить  собственной  догадке,
спросил Фэрбенк. --  От взрыва  бомбы  они не могли  здесь так пострадать, и
вообще это не похоже...  -- Он осекся, по-видимому прочитав ответ  на  лицах
своих спутников. -- Нет, нет, этого не  может быть! Крысы не могут атаковать
такую массу людей.
     Он  дико  уставился  на  Калвера,  будто  тот мог  что-то  изменить,  и
продолжал, убеждая сам себя:
     -- Наверное,  они  уже  были мертвы. Да,  да, именно так  все  и  было.
Сначала люди умерли от радиации, а  уж потом  крысы обглодали трупы.  Калвер
покачал головой:
     -- Нет, здесь везде засохшая кровь.  Брызги крови, лужи. У трупов кровь
не идет.
     -- О  Господи, --  простонал Фэрбенк. У  него подкосились колени, и  он
тоже оперся о стену. -- Нам  надо вернуться в убежище, --  быстро сказал он.
-- Может быть, они еще где-то здесь, рядом.
     Мак-Ивен уже шел назад по платформе к туннелю.
     -- Фэрбенк прав, надо возвращаться, -- на ходу бросил он.
     --  Подождите, -- окликнул  его Калвер, -- я, конечно, не поручусь, но,
судя по виду  этих  трупов, на них напали уже  очень давно. Крысы, наверное,
ушли  отсюда, иначе  бы  они  обглодали эти трупы  до  конца, --  сказал он,
подавив подступившую тошноту. -- Здесь слишком много  осталось пищи,  но они
ушли отсюда, я думаю, в поисках новой, свежей... Я полагаю, теперь у них нет
недостатка...
     -- Вы хотите сказать, что они могут позволить себе выбирать? -- Фэрбенк
с трудом  пересилил  спазм, но все-таки  в его голосе можно  было расслышать
иронию.
     -- Я хочу  сказать, что  нам надо идти  дальше.  Если эти твари  где-то
здесь, то, скорее всего, в туннелях.
     -- О, это  замечательно, --  все  с той же едва уловимой иронией сказал
Фэрбенк, -- значит, на обратном пути нас ждут сюрпризы.
     Брайс, еще не  совсем оправившись  от только что пережитого потрясения,
слабым голосом поддержал Калвера:
     --  Он прав. Надо идти дальше. Эти чудовища так  долго жили под землей,
что мир наверху  все еще  враждебен им. Они будут по-прежнему прятаться там,
где всегда  чувствовали  себя в  безопасности.  И  нападать  будут по старой
привычке только на слабых и беззащитных.
     Брайс  с трудом выпрямился, и Калвер  подумал, что  при свете фонаря он
похож на призрак, таким неестественно бледным было его лицо.
     -- Кроме  того,  у двоих из нас  есть оружие. В случае чего  мы  сможем
защищаться, -- сказал Брайс.
     Калвер единственный из них представлял  всю нелепость заявления Брайса:
их оружие  бессильно против полчищ этих монстров. Просто смешно! Но вслух он
сказал совсем другое:
     -- Я думаю, что глупо было бы возвращаться, раз  мы уже дошли  до этого
места. Если  мы сейчас  вернемся в убежище, то не сможем сообщить  абсолютно
никакой информации.  И  наш рейд будет совершенно бессмысленным. Если  же мы
пересилим  себя и поднимемся  наверх,  то,  по крайней  мере,  получим  хоть
какое-то представление о  том, что  происходит. Кто знает, может  быть,  там
опять  кипит  жизнь? Может быть, на  смену  этому хаосу  пришел уже какой-то
новый порядок?
     -- Да, это здорово придумано. Хотелось бы поверить, но я еще не сошел с
ума, -- сказал Фэрбенк. --  Но я согласен с вами: раз мы  зашли  так далеко,
надо идти вперед. Я хочу видеть дневной свет.
     -- Для этого нам придется пробираться по этим мертвым телам, -- в ужасе
проговорил Мак-Ивен, глядя на своих спутников как на ненормальных.
     -- Старайтесь  не смотреть  на них, --  довольно хладнокровно предложил
Фэрбенк.
     -- А запах? Вы предлагаете не обращать внимание и на запах? -- В  крике
Мак-Ивена звучали истерические нотки.
     Калвер решил, что бесполезно продолжать эту дискуссию,  стоя у подножия
лестниц, и пошел вперед, на ходу бросив Мак-Ивену:
     -- У вас есть выбор: или вы идете с нами, или возвращаетесь назад один.
     Брайс  и  Фэрбенк  пошли  за Калвером. После  короткого  замешательства
Мак-Ивен, по лицу которого было видно, какого нечеловеческого усилия это ему
стоит, тоже направился к лестнице.
     Перешагивая через несколько первых трупов, Калвер поймал  себя  на том,
что не может  отвести от них взгляда. В этом ужасающем скопище изуродованных
человеческих  тел  было  что-то  притягательное.  Внутренне  содрогаясь,  он
смотрел на червей, кишащих в ранах,  глубоких порезах и пустых глазницах. Но
это продолжалось всего несколько  секунд, потом он заставил себя механически
двигаться вверх,  не  глядя  по сторонам,  стараясь,  чтобы  луч  фонаря  не
задерживался  надолго  на одном месте. Калвер  подумал о том, умирали  они в
полной темноте или аварийное освещение в то время еще работало. Он попытался
представить, что  страшнее: умирать  в темноте, не понимая,  что происходит,
чувствуя, как  кто-то  рвет  на куски твое  тело, или  видеть  этих страшных
черных животных,  их челюсти, когти, --  в любом случае, должно  быть, боль,
ужас  и бессилие затмевали  сознание  человека. Калвер поскользнулся и  упал
коленом на грудь какого-то человека, у  которого  вместо лица  была страшная
зияющая дыра.
     Он отшатнулся  в  ужасе, и шедший за ним Брайс упал бы на него, если бы
вовремя  не  ухватился за  перила.  Калвер,  взяв  себя  в  руки,  продолжал
карабкаться  вверх,  но  его  мучил  один  вопрос,  вызывающий  отвращение и
неудержимое любопытство: почему крысы так глубоко въелись в голову человека,
оставив   невредимой  более  мягкую   доступную  плоть?  Невольно  он  снова
остановился и оглядел  груды трупов. Их нужно было бы убрать отсюда, но даже
мысль о том, что к ним придется прикоснуться, привела его в трепет. И тем не
менее он окликнул Фэрбенка, который шел вслед за Брайсом:
     --   Пожалуйста,  помогите  мне:  их  нужно  убрать.   Брайс   поспешно
посторонился, пропуская Фэрбенка, а тот воскликнул в недоумении:
     -- Зачем это? Господи! Разве мы не можем перелезть через них?
     --  Боюсь, что  это  рискованно. Если  кто-то  из  нас  упадет,  мы все
покатимся вниз и окажемся заваленными трупами.
     -- Ну, если так... -- сказал Фэрбенк.
     Первым  они  подняли  труп   женщины,  у  которой   были  выедены   все
внутренности, и  она была легкой как перышко. Мужчины  старались не смотреть
ни на ее тело, ни на обезображенное крысами лицо.
     -- Давайте положим ее между эскалаторами, чтобы она соскользнула вниз.
     Когда  тело женщины исчезло  в  темноте, Фэрбенк  неожиданно  для  себя
пошутил:
     -- Боюсь, что от этого аттракциона она не получит удовольствия.
     Однако,  встретившись  с  испепеляющим  взглядом  Калвера, он внутренне
похолодел и пробормотал:
     -- Простите, Калвер. Это все пустая бравада. Просто я очень боюсь.
     Калвер ничего не ответил и взялся  за  следующий  труп. Это  также была
женщина, но почему-то гораздо тяжелее первой, хотя у нее были съедены груди,
и тоже не было внутренностей. Мужчинам пришлось напрячься, чтобы поднять ее.
Рука женщины упала  на плечо Калвера, будто в случайном любовном  объятии, и
он прикусил губу,  чтобы не закричать: на  руке у женщины не было  ни одного
пальца. Отправив и это тело вслед  за предыдущим, они снова наклонились  над
грудой  трупов  и  увидели девочку,  чье  крошечное  тельце не  было тронуто
крысами. Видимо, та женщина,  которую  они только что спустили вниз, закрыла
своим телом дочку, не дав крысам добраться до нее, ребенок просто задохнулся
под тяжестью навалившихся на нее тел.
     Калвер опустился  на  колени возле девочки и откинул с ее лица светлые,
почти  белые, пушистые  волосы. Трое мужчин  стояли возле него, не зная, что
делать. Калвер положил девочку  на  бок,  как будто  она спала,  и он хотел,
чтобы  ей было  удобнее.  Когда он поднялся, их поразило выражение его лица:
они ожидали каких-то признаков  жалости, быть может, даже невольных слез, но
лицо Калвера перекосило от гнева, глаза холодно блестели, а губы были плотно
сжаты.
     Впервые  Брайс  увидел,   что  за  бесстрастием  этого  немногословного
человека,   который   ворвался   в   их   среду  при   таких   драматических
обстоятельствах  всего  несколько  недель  назад,  скрывается  интенсивность
чувств,  которая  может  проявиться  в  момент  наивысшего напряжения. Брайс
понял,  что  Калвер  человек   сверхэмоциональный,  с  обостренным  чувством
ответственности,  и   отчего-то  испытал  неловкость  рядом   с  ним.  Брайс
догадался, что сейчас ему открылось в Калвере то, что Дили разглядел в нем с
самого начала. Не  зря он  с таким упорством пытался все  это время привлечь
Калвера  на  свою сторону, завоевать его доверие, включить в состав правящей
команды. Но  Калвер был  сам по себе,  не примыкая к  команде Дили,  но и не
принимая сторону тех, кого Дили за глаза называл штатскими. Ни те, ни другие
не считали Калвера своим, и тем не менее обе стороны доверяли ему.
     Чувства -- тонкая штука, и Брайс  понимал, что  только при чрезвычайных
обстоятельствах,  когда человек  уже не  в состоянии  сдерживать  себя,  они
проявляются   со   всей  силой,   в   своем  истинном  значении,   ничем  не
замаскированные. Брайс не мог объяснить, почему это внезапное открытие имело
для  него  такое  большое  значение,  но тем не менее он испытал облегчение,
увидев, как ему  казалось, настоящее лицо Калвера, и почувствовал себя в его
обществе более безопасно. Теперь он тоже доверял ему.
     Калвер  уже тащил  другого  покойника.  На сей раз это был мужчина, чьи
глазницы зияли огромными  темными дырами, будто через них протащили какой-то
толстый  предмет. Фэрбенк быстро шагнул вперед, помог Калверу поднять труп и
положить  его  на  панель  между  эскалаторами.  В этот момент  их  внимание
привлекло что-то движущееся сверху таким же образом по панели вниз.
     -- Что это? -- вскрикнул Фэрбенк.
     Все проследили за  его  взглядом  и  увидели  черное  существо, которое
двигалось по направлению к ним, набирая скорость.
     Фэрбенк  в  ужасе  отшатнулся  от  перил,  а  Мак-Ивен  быстро  вытащил
пистолет, но Калвер остановил его руку и сказал:
     -- Не надо, успокойтесь. Она мертвая. Фэрбенк с  облегчением вздохнул и
шагнул к перилам, вытянув руки, чтобы задержать крысу.
     --  Не  трогайте, --  спокойно, но настойчиво сказал Калвер.  Фэрбенк с
недоумением посмотрел на него, но подчинился. Когда крыса пролетела мимо, он
понял, что Калвер прав: у нее не было головы. Фэрбенк снова зашатался, теряя
сознание. Мужчины проводили летящую вниз крысу лучами своих фонарей.
     -- Кто мог это сделать? -- спросил Фэрбенк прерывистым шепотом.
     --  Тот  же, кто  сделал  все это,  -- сказал  Калвер, осветив  фонарем
кровавое месиво вокруг них. -- Пошли. Я думаю, теперь мы сможем пройти.
     Держась за перила, чтобы не потерять равновесие, он пошел вверх.
     -- Подождите минуту, -- остановил его Брайс.  -- Они все еще могут быть
там,  наверху.   Ведь  кто-то  спустил  вниз  это   чудовище.   Калвер,   не
останавливаясь, шел вперед.
     -- Скорее  всего, это мы потревожили его. Оно могло лежать на перилах и
от вибрации соскользнуть на панель.
     Мужчины  за  спиной  Калвера  недоверчиво   переглянулись,  но  все  же
последовали за ним.
     Мак-Ивен снова вынул из кобуры пистолет.
     Прежде  чем выбраться  наверх,  им пришлось разобрать еще  два  завала.
Сделали они  это довольно быстро, без каких-либо  эмоциональных  всплесков и
заминок.   Брайс   был  поражен   тем,  что  сознание  человека  так  быстро
приспосабливается к обстоятельствам. Еще совсем недавно он и предположить не
мог, что будет так механически, с таким безразличием ворочать обезображенные
трупы.  Болезненная  тошнота еще подступала  к горлу, но это уже  была чисто
физиологическая  реакция. Нервная  система, психика  как бы  отключились  от
происходящего.
     Наконец  они  преодолели  эскалаторы.  Но  никакого  облегчения это  не
принесло.  Осветив  фонарями  круглый  кассовый  зал,  они  увидели огромную
открытую могилу, еще более страшную, чем та, что осталась позади. Серый свет
дня  просачивался в зал  через два боковых входа вместе с потоками  дождевой
воды.  При  этом тусклом освещении  груда  тел казалась  бесформенной  серой
каменной глыбой.
     Калвер вспомнил день взрыва, толпу, в страхе бежавшую к метро в надежде
найти там  убежище от смертоносной пыли, которая вот-вот должна была выпасть
на землю,  вспомнил давку на  эскалаторах, когда  люди рвались вниз, в более
безопасное, как им казалось, место,  в  туннели.  Он вспомнил обезумевшие от
страха лица  людей,  которых они с  Дили  встретили у  входа в туннель. Эти,
спасаясь  от  какой-то неведомой тогда Калверу  и Дили опасности, стремились
наверх,  навстречу потоку. Именно  потому этот маленький зал оказался битком
набит. Те,  кто знал о крысах, остались здесь,  думая, что эти  чудовища  не
осмелятся подняться наверх, что само скопление людей отпугнет их.  Но ведь в
зале  наверняка было  полно  раненых  и  умирающих,  запах  свежей  крови  и
разлагающейся плоти был настолько сильным, что эти твари добрались и сюда.
     Калвер в мельчайших подробностях вспоминал тот день. Все  словно  вновь
ожило,  и  он  видел не зал,  забитый разлагающимися трупами, а этот же зал,
наполненный людьми, в панике бегущими в разные стороны.  Его фонарь выхватил
из  полумрака  дверь, ведущую  в помещение дежурного  по станции,  она  была
сорвана с  петель, и  Калвер подумал  о  забившемся в  угол,  парализованном
страхом человеке, который разрешил им с Дили взять фонарь.
     Фэрбенк  подошел  к кассе, длинной кабинке  в центре зала, стараясь  не
наступать на трупы и обеими  руками отгоняя мух, которые жадно кружились над
мертвыми  телами. Он  ненавидел  этих  паразитов  почти  так  же  люто,  как
омерзительных  тварей,  учинивших  эту невиданную  кровавую  бойню,  но  еще
сильнее он ненавидел тех, кто послал ракеты.
     Дверь  кассы  была  открыта,  труп мужчины  лежал  наполовину  в  зале,
наполовину в  кассе.  Впечатление было  такое,  что он  пытался  спастись от
чего-то, что угрожало ему в помещении кассы, но это ему  не удалось. Фэрбенк
надавил на  дверь, и она уперлась во что-то  твердое. В открывшуюся  щель он
смог  рассмотреть все. По-видимому, перепуганные нападением крыс люди хотели
спрятаться в кассах, думая, что там они будут в безопасности. Они надеялись,
что  крысам  не удастся проникнуть через ударопрочное стекло  кабины, но  он
увидел, что  две стеклянные панели разбиты вдребезги, а все другие -- сверху
донизу покрыты трещинами.  Возможно, эти повреждения были  вызваны  взрывами
бомб.  Во  всяком  случае,  сквозь эти  трещины  крысам  без  труда  удалось
проникнуть внутрь кабины. Из  кабины исходил невыносимый смрадный  запах, но
Фэрбенк,  несмотря  на  это, не  мог  оторвать взгляд  от страшной  картины,
которая предстала перед ним. Вдруг он вздрогнул, судорога пробежала по всему
телу,  дыхание перехватило,  ему  даже  показалось, что  у него остановилось
сердце.
     -- Боже... Эй, кто там? -- не своим голосом прошептал он.
     Привлеченные его голосом, к кабине подошли его спутники. Они столпились
в дверном  проеме  и  осветили  фонарями  ту  зловещую  картину,  которую  с
болезненным любопытством разглядывал Фэрбенк. Вскоре они  обнаружили то, что
так потрясло его воображение.
     Черная  крыса была  огромной,  почти  два  фута длиной.  Ее чешуйчатый,
напоминающий змею хвост добавлял еще дюймов восемнадцать.
     Шкура топорщилась во все стороны, а массивные  задние лапы были все еще
согнуты, будто она готовилась к прыжку. Но  ее желтые глаза уже остекленели.
И все  же  казалось, что в раскрытой пасти и острых, длинных  клыках  таится
смертельная опасность. Трое мужчин содрогнулись и попятились назад, хотя вся
ее поза и неестественно откинутая назад голова  несомненно свидетельствовали
о том, что она мертва.
     Только  Калвер  прошел  вперед,  наклонился   над  мертвым  животным  и
внимательно осмотрел его. Кто-то забил эту крысу до смерти. Кто-то боролся с
ней.  Наверное, этот человек лежит  здесь, в груде тел, поверженный  другими
крысами, но, по крайней мере, он  или, быть может, она не  сдались без  боя.
Возможно,  здесь, в этой  груде разлагающихся  тел, есть еще  мертвые крысы.
Теперь этого не разобрать. В этом месиве нельзя отличить палача от жертвы.
     От крысиного трупа исходила какая-то необъяснимая зловещая сила. Калвер
дотронулся до внешней стороны впадины на черепе  крысы. Ему хотелось понять,
какой  силы удар  может  убить это чудовище. Кость  под  его  пальцами вошла
внутрь черепа. Она была  хрупкой  и  тонкой.  Никаких следов крови  не  было
видно.  Удар даже  не прорвал  кожу на черепе, но,  очевидно, все  же вызвал
смерть, потому что, перевернув  крысу, Калвер не обнаружил  больше ни  одной
раны  на ее  теле. Возможно, у  них тонкие, как бумага, черепа  и, вероятно,
человек  вполне  может  справиться с  одной-двумя  или  несколькими крысами,
разбивая им головы, но весь  ужас  в том, что они  всегда нападают огромными
полчищами. Калвер  выпрямился  и,  прежде чем выйти из кабины, изо  всех сил
пнул  мертвое  чудовище  ногой,  чтобы   дать  какой-то  выход  невыносимому
эмоциональному напряжению.
     Его спутники, стоя в стороне, молча наблюдали, как Калвер пробирается к
ним,  почти  машинально перешагивая через трупы,  отгоняя  назойливых  мух и
других насекомых,  которые роились  в зале,  как пчелы на пасеке, откладывая
яйца  в открытых ранах. Ужас  охватывал при  мысли,  что эти  насекомые тоже
представляют  смертельную  угрозу.  Размножаясь в  огромном количестве,  они
уничтожат тех, кто еще,  быть может, остался в живых,  заражая их  страшными
болезнями,  вызывая  вспышки эпидемий, с  которыми некому  бороться. Человек
окажется  беззащитным и  перед  этими паразитами.  Только  зима, когда часть
насекомых умрет  или впадет в  спячку,  может принести временное облегчение.
Если, конечно, кто-нибудь доживет до зимы.
     Посмотрев на Брайса, Калвер отрывисто спросил:
     -- Сколько  крыс  жило в канализационных трубах  и туннелях? И  сколько
времени уже об этом известно?
     Брайс  отвел глаза, не  выдержав взгляда  Калвера. Он почувствовал себя
виноватым, будто осуждение и гнев, которые пытался подавить  в себе  Калвер,
были направлены против него, Брайса.
     --  Я не знаю, --  ответил  он. -- Об этом не было никаких отчетов.  Во
всяком случае, я о них не знаю.
     -- Вы лжете. Они слишком большие, и их слишком много. Их нельзя было не
заметить.
     Брайс видел, что все остальные тоже напряженно ждут от него
     ответа.
     -- Клянусь вам...  -- заикаясь от волнения, сказал он.  -- Я  ничего не
знаю об этом... Конечно... какие-то слухи были...
     -- Какие-то слухи? -- зловеще переспросил Калвер.
     -- Только слухи, и ничего  больше. Разные истории об огромных животных,
возможно бродячих  собаках, которые живут в канализационных трубах. Но в эти
истории никто не верил. А в отчетах говорилось лишь о том,  что за последние
годы в городе сильно расплодились крысы.
     --  Да,  но  речь  шла   об   обыкновенных  крысах.   Только  никто  не
поинтересовался, почему они стали бегать по городу.
     --  Вы... вы имеете  в  виду,  что эти  чудовища вытеснили обыкновенных
крыс?
     -- Вполне возможно. Но вы, Брайс, правительственный чиновник, напрягите
свою память. Неужели  вы  не знаете об исчезновении в канализационных трубах
ремонтных рабочих?
     -- Но это всегда случалось, Калвер. Под  городом сотни миль туннелей, а
канализационные проходы  всегда  были  опасны, и  там  всегда жили крысы,  и
вообще Бог знает кто там бродил по этим туннелям.
     -- Брайс! -- нетерпеливо воскликнул Калвер.
     -- Что вы хотите от  меня, Калвер? -- Брайс тоже сорвался на крик. -- Я
работал в министерстве гражданской обороны. И ничего больше не знаю. Уж если
кто-то знает всю правду, так это Дили.
     Калвер   еще  какое-то  время  пристально   смотрел  на  Брайса.  Потом
проговорил еле слышно:
     -- Да, конечно, Дили...
     Калвер вдруг снова вспомнил, как  они с Дили впервые напоролись на крыс
в туннеле в тот страшный день, как он сказал об этом потерявшему зрение Дили
и  как тот спросил: они  черные? Конечно, Дили  все знал о них. Он еще тогда
воскликнул в отчаянии:  нет, только  не сейчас. Наверное, он вспомнил в  тот
момент все, что ему было известно об этих мутантах.
     -- Ну  что  ж,  попробуем  добиться каких-то  объяснений от Дили, когда
вернемся в  убежище, -- оказал  Калвер  и,  повернувшись  к  Брайсу  спиной,
добавил: -- Давайте выйдем наконец на улицу.
     Все  четверо  направились  к  выходу из  зала,  настороженно следя,  не
появится ли  среди массы застывших тел черная  движущаяся  фигура. Несколько
крысиных  трупов  лежало в груде тел. Больше  они не  увидели ничего. Однако
Калвер, обернувшись к Брайсу и встретившись  с ним взглядом, понял,  что тот
тоже  заметил  то,  что  заинтересовало его,  Калвера.  Но  словно  заключив
какое-то молчаливое соглашение,  они  ничего не  сказали  о своем наблюдении
Фэрбенку и Мак-Ивену.
     Дождь барабанил по металлическим ступеням, маленькими струйками взлетая
вверх. Шум  дождя, как и все в этом мире,  был  неузнаваем. Это был сильный,
почти яростный звук, напоминающий многократно повторенный стон.
     -- И небо разрушено, -- сказал Фэрбенк с горечью. И они вздрогнули, все
еще стоя под крышей у выхода  из  метро, промокнув  от летящих на них капель
дождя. Но последний шаг не решался сделать никто.
     --  Проверьте радиацию. Сначала здесь. Потом  снаружи,  -- сказал Брайс
Мак-Ивену, у которого был счетчик Гейгера.
     Мак-Ивен включил висевший у него на плече счетчик, о котором совершенно
забыл, настолько был потрясен всем увиденным. А ведь  он собирался проверять
радиацию  на  каждом  этапе их  пути. Видно, все  пережитое было равносильно
шоку,  если  он  забыл  о такой элементарной мере предосторожности.  Счетчик
заработал, и Мак-Ивен сказал:
     --  Все  нормально. Счетчик лишь  регистрирует частицы, которые  всегда
присутствуют в атмосфере. Пока не о чем беспокоиться.
     -- Ну что  ж, тогда  вперед. Можете  принять  душ, --  сказал Фэрбенк в
своей обычной манере.
     Однако Мак-Ивен не спешил выходить на улицу. Он снял с плеча счетчик и,
вытянув вперед руки, выставил его  под дождь. Но тут же убрал  руки обратно,
будто его обожгло.
     --  Он теплый, дождь  теплый, -- взволнованно  вскрикнул он, интенсивно
стряхивая с рук капли, словно это была не дождевая вода, а кислота.
     -- Что это вы так разволновались? -- сказал Брайс. -- Счетчик ничего не
показывает. Все в порядке.
     -- Тогда  почему  дождь теплый? -- спросил Калвер у  Брайса. Тот  пожал
плечами.
     -- Кто знает, какие сдвиги произошли  в верхних слоях атмосферы.  Может
быть,  холодный  дождь  идет  сейчас где-нибудь  на экваторе.  --  Он  вдруг
заговорил раздраженно, обращаясь к  Калверу: -- Вы спрашиваете меня обо всем
таким тоном, будто я каким-то образом виноват в случившемся. Я всего-навсего
скромный винтик  в правительственном колесе.  От меня мало что зависит. Хотя
моей  задачей  всегда  была  защита  человеческих  жизней,  а  вовсе  не  их
истребление. Именно на этой почве у меня было гораздо  больше столкновений с
министрами из  Уайтхолла, чем  вы можете  себе  представить. Они  собирались
разогнать  силы  гражданской  обороны, и  нам пришлось  поднять общественное
мнение, чтобы предотвратить это. Возможно, вы тоже помните этот инцидент.
     Калвер не успел  ничего ответить,  потому что Фэрбенк, подойдя к мокрой
от дождя лестнице, сказал:
     -- Не  знаю, как  вам, а мне уже  просто не терпится взглянуть  на  это
своими глазами.
     Калвер криво улыбнулся, все еще не отводя взгляда от лица Брайса.
     -- Да. Фэрбенк,  вы правы. Мы  все разделяем ваше нетерпение, -- сказал
он и первым вышел под дождь.
     Дождь был приятным, теплым, ласковым. Калвер  поднял лицо вверх, закрыв
глаза,  будто хотел  смыть  с себя все то  страшное, через  что ему пришлось
пройти.  Мак-Ивен  сказал правду:  дождь был неестественно теплым  и  оттого
казался живым и каким-то ненастоящим. Калвер поднимался  вверх по  ступеням.
Остальные шли за  ним.  Дойдя до верхней ступеньки, он остановился, поджидая
своих  спутников.  Выстроившись  в  одну  шеренгу,  они  медленно огляделись
вокруг, и их лица побледнели еще сильнее. А теплый ласковый дождь все  шел и
шел. Это был единственный звук, который  они  слышали. Вокруг стояла мертвая
тишина.
     Брайс упал на колени и закричал:
     -- Нет, нет, нет!..

     Много  лет  назад,  когда  Калвер  был  ребенком,  кто-то  показал  ему
фотографию, изображающую Боман-Хэмел, маленький  городок около Соммы. Старая
фотография была датирована  ноябрем 1916 года, время первой мировой войны, и
с той давней поры в его памяти навсегда запечатлелся этот образ.
     Бой,  по-видимому,  недавно  закончился.  Голые деревья,  без веток,  с
обгоревшими  вершинами,   ни   единой  травинки,  ни  одного   цветочка   на
развороченной земле. Ни одного дома, одни развалины. Ни одной птицы. Никакой
жизни.  Сплошное  опустошение,  абсолютное  и  бесконечное.  Ему  все  время
казалось, что, если бы он смог войти в эту картину, если бы оказался на этой
мертвой, выжженной земле, вдыхая обжигающий, зараженный  газом воздух, ничто
вокруг  не откликнулось  бы на  его появление. Это ощущение преследовало его
всю жизнь. И вот сейчас он переступил через рамку этой фотографии и оказался
в центре безжизненной пустыни.
     Город лежал перед ними уничтоженный и  растоптанный, нигде не ощущалось
никакого  движения.  Только  дождь,  которому,  казалось,  не  будет  конца.
Некоторые дома  превратились  в бесформенные развалины, другие, разрушенные,
словно   каменные   идолы,  торчали   среди   изуродованных,   покореженных,
перевернутых машин. Фонарные столбы напоминали  скорчившиеся от боли фигуры.
Некоторые,  вырванные из  своих  бетонных  оснований,  лежали  среди  других
обломков,  как  воины  на  поле  брани.  В  грудах  мусора валялись  мебель,
телевизоры,   домашняя  утварь,   разнообразное   конторское   оборудование.
Впечатление  было  такое,  что город вывернул  наизнанку  свои внутренности.
Может быть,  поэтому  от вида столь  безобидных и привычных  предметов спазм
перехватил горло.
     Все это,  открывшееся  взгляду на поверхности, потрясло их  так сильно,
что они уже почти  не обращали внимания на беспорядочно разбросанные повсюду
груды  изуродованных  человеческих тел,  к  виду которых  успели привыкнуть.
Трупы лежали повсюду: в автомобилях,  в перевернутых автобусах, среди мусора
и в развалинах, на дорогах и в дверных проемах не существующих уже домов.
     Мужчины  испытали  некоторое  облегчение, когда поняли,  что  благодаря
ливню насекомым пока не удалось добраться до разлагающихся трупов.
     Они  медленно продвигались  по  мертвому  городу, и каждый шаг  вызывал
новый  шок, и  лишь благодаря оцепеневшему  от  напряжения мозгу они еще  не
сошли с ума от ужасающих картин,  которые  постоянно представали перед ними,
сменяя одна другую и складываясь в страшную панораму погибшего города.
     Стоя  на улице в  центре разрушенной столицы, они видели  далекую линию
естественного  горизонта,  который  всегда  раньше  был  заслонен  бетонными
небоскребами.  Также  хорошо  просматривались   отсюда   и   отлогие  холмы,
окружающие   Лондон,  на  востоке  и  на   западе  виднелось  лишь  открытое
пространство, целые городские кварталы были стерты с лица земли.
     Это  было  ужасающее  зрелище.  И  каждый из  них  испытывал  гнету-шее
одиночество,  невыносимую  тоску по миру,  который  они  потеряли, по людям,
которые погибли. По  жизни, которая  никогда  уже не  возобновится. Над ними
висело темное низкое небо, их  окружал незнакомый серебристо-серый горизонт.
Теплый дождь  промочил  их до нитки, но  не смог смыть  ни  их слезы, ни  их
глубокую скорбь.
     Брайс  упал  на  колени,  положив  голову  на  грязный мокрый  тротуар.
Мак-Ивен плакал, и слезы, перемешавшись с дождем, текли по его лицу.
     Фэрбенк  неподвижно стоял, откинув голову  назад и закрыв глаза. Калвер
пытался сдерживать переполнявшие его чувства. Он еще раз обвел взглядом все,
что осталось  от города, и  на  востоке  разглядел развалины  собора Святого
Павла. Без купола он не сразу опознал его. Конечно,  когда они с Дили бежали
по этим улицам после  первого  взрыва, торопясь в убежище, у  него  не  было
времени смотреть по сторонам, но  все же кое-что он успел разглядеть тогда и
с уверенностью мог сказать, что разрушения не были такими катастрофическими.
Но это  было после  первого взрыва, а всего  на  город  сброшено пять  бомб.
Удивительно, что  после такого мощного удара все же кое-что  можно было  еще
узнать.  Ему  казалось, что на востоке  и  юго-западе  разрушения были  чуть
меньше, чем в других местах,  но  дождь  размывал всю картину, поэтому точно
нельзя было судить  ни о чем. Нижние этажи нескольких зданий, возле  которых
они остановились, были практически целы, хотя рядом высились груды обломков,
бывшие когда-то их верхними этажами.
     Вдали сквозь  пелену дождя он разглядел  красные отблески пламени. Там,
видно,  еще  что-то  догорало,  или это  уже очаги  новых  пожаров. И, будто
подтверждая его догадку, яркая вспышка осветила тусклое  небо на севере: там
что-то взорвалось. В  этом смысле дождь был спасением не только  потому, что
смывал  радиоактивную пыль, но  и потому, что не давал разбушеваться пожару.
Иначе  жалкие  руины  города превратились бы в бушующий  огненный ад. Калвер
подошел к Мак-Ивену и тронул его за плечо.
     -- Включите, пожалуйста, счетчик и проверьте, не повышена ли радиация.
     Мак-Ивен,  казалось, обрадовался, получив какое-то конкретное  задание.
Он  включил счетчик,  раздались щелчки,  и  стрелка  резко заколебалась. Все
напряженно ждали результата.
     --  Все  в порядке,  --  поспешил  успокоить их  Мак-Ивен.  --  Стрелка
остановилась. В  городе всегда  был  какой-то  радиационный  фон.  И  сейчас
счетчик показывает уровень в пределах нормы.
     Он провел ладонью по лицу, стирая слезы.
     Калвер  окликнул  стоящего  рядом  с  ним  Фэрбенка,  но  тот никак  не
отозвался. Он по-прежнему стоял с закрытыми глазами, а по лицу  его блуждала
странная улыбка.
     -- Фэрбенк, -- еще раз позвал его Калвер.
     Тот открыл глаза, посмотрел на Калвера, и того поразило выражение  лица
Фэрбенка:    вместе    со    скорбью   просматривалось   какое-то   странное
удовлетворение,  будто  он был  рад  тому,  что  получил подтверждение своим
догадкам.
     -- Ну, что будем делать дальше? -- спросил он почти так же бодро, как в
убежище.
     И Калвер подумал, что это тоже своеобразная защитная реакция.
     -- Давайте поднимем Брайса и попробуем привести его  в чувство. А затем
быстро оглядим ближайшие окрестности. Не забывайте,  что на весь маршрут нам
отведено не более двух часов.
     Они подняли Брайса,  но тот еще  какое-то время держался за них, прежде
чем   смог  обойтись  без   посторонней  помощи.  Физические  силы  медленно
возвращались  к нему, но  душевное равновесие, судя по всему,  было нарушено
надолго. Если не навсегда.
     -- Куда мы пойдем дальше? -- спросил Калвер, обращаясь ко всем. -- Есть
варианты? Брайс покачал головой:
     -- Нам некуда  идти. Здесь ничего не осталось. Ни одной живой души. Нам
не на что надеяться... Калвер резко прервал его:
     --  Не паникуйте, Брайс. Это даже не весь город, а только часть его. Мы
ничего не можем  сказать наверняка. Кроме того, Лондон не единственный город
в Великобритании. Так что еще не все потеряно. Есть какой-то шанс.
     Но Брайс, словно не слыша его, продолжал качать головой.
     -- Здесь рядом есть магазин, --  неестественно громким  голосом  сказал
Фэрбенк. Казалось, он хочет, чтобы его услышал еще кто-то, невидимый отсюда,
-- это "Вулворт".  Я ходил мимо него каждый день. Там есть продукты, одежда,
всякие хозяйственные мелочи. Короче, все это может нам пригодиться.
     -- В убежище пока достаточно запасов всего необходимого. Но посмотреть,
я думаю, стоит, -- согласился Калвер.
     -- Пожалуйста, оставьте  меня здесь, --  умоляюще  сказал Брайс.  --  Я
больше не могу ходить по этому некрополю.
     -- Нет, это исключено. Мы должны держаться все вместе.
     --  Но я  не смогу...  Я... Простите меня, но я  должен отдохнуть.  Мне
кажется, на нервной почве у меня отказали ноги -- я не могу сделать ни шагу.
     Калвер посмотрел  на Фэрбенка. Тот довольно равнодушно пожал плечами  и
сказал:
     -- Он только задержит нас. Пусть остается.
     --  Ну хорошо,  -- нехотя  согласился  Калвер.  --  Оставайтесь. Только
никуда не уходите. Мы  скоро вернемся и сразу же отправимся в обратный путь.
Помните, у нас есть всего два часа, нам некогда будет вас искать.
     -- Да, да, я понимаю, -- с готовностью отозвался Брайс. -- Я не двинусь
с места. Обещаю вам.
     -- Может быть, вам лучше спрятаться от дождя. Заберитесь в какую-нибудь
машину.  Старайтесь  не  терять  нас  из  виду,   чтобы  не  прозевать  наше
возвращение.
     Брайс  поспешно закивал, испытывая  невероятное  облегчение оттого, что
остался  один.  Какое-то  время  он  смотрел  на  удаляющиеся  фигуры  своих
спутников,  пробирающихся через развалины, которые  еще  совсем недавно были
одной  из  деловых  улиц Лондона. Он видел,  как они карабкаются через груды
мусора, протискиваются в узкие  проходы между завалами разбитого транспорта.
Но вскоре их скрыла  пелена дождя.  Они исчезли, и тогда  его пронзило такое
острое чувство одиночества,  что он чуть было не  бросился  за  ними. Брайсу
сделалось страшно, и он пожалел, что уговорил их оставить его одного.
     Он  знал,  что  его спутники  совсем  рядом, но  ему  казалось,  что он
последний  живой человек  на  этой  проклятой  планете.  Это  ощущение  было
невыносимо.  Все его существо кричало от жалости, от боли,  но сильнее всего
от отчаяния.
     Уцелело ли вообще человечество? И если да, то каким станет его будущее?
Все  прошедшее  канет  в  забвение?  Или  вырастет  новая  генерация уродов,
мутантов  и  дегенератов? Кто  сможет выжить на пораженной  чумой и  другими
болезнями земле, где даже  выращенный урожай  будет таить в себе смертельную
опасность?  Его буквально  раздирали вопросы, на которые не было ответа. Кто
знает, какая часть  планеты  оказалась  втянутой  в этот  конфликт? Есть  ли
неразрушенные страны и уцелевшие  народы? Кто мог ответить  на  эти вопросы,
если им даже не  дано узнать масштабов разрушения собственной  страны,  даже
одного города.
     Вопросы  стучали  у него  в  мозгу  беспрерывно, как бесчисленные капли
дождя по асфальту. Но ответов на них не было. Пока не было. И, возможно, для
этой маленькой кучки людей, переживших катастрофу, никогда и не будет.
     Брайс поднял воротник пиджака и прикрыл руками горло. Дождь был теплый,
но ему почему-то стало холодно,  его бил озноб.  Он решил укрыться от дождя.
Неподалеку стояла машина с распахнутой настежь дверцей. Похоже, что  хозяину
было  не  до  нее, по-видимому,  он  был застигнут взрывом  врасплох.  Брайс
подумал,  что  вряд ли кто-то  заботился о  безопасности собственной машины,
когда вокруг рушился  город. Переднее  стекло  этой машины  было разбито, и,
прежде  чем сесть,  он тщательно смахнул осколки с  сиденья,  с  облегчением
отметив, что там нет пятен  крови.  Он забрался внутрь и услышал, как  дождь
барабанит по металлической крыше  над головой. Брайс улыбнулся, подумав, как
ловко он  перехитрил  дождь. И  хоть брызги  долетали до него через разбитые
окна машины, он все равно чувствовал себя гораздо уютнее.
     Под  ногами у него лежала сложенная  газета. Она  промокла  насквозь  и
взбухла  от влаги.  Брайс  наклонился, чтобы рассмотреть  текст  получше, но
газета размякла  до такой степени,  что  превратилась в мягкую кашицу. Брайс
выпрямился  и  с  грустью  подумал  о  том,  что  все  привычное,  вчерашнее
превратилось в такое же бесформенное, ни на  что не похожее месиво. Он снова
наклонился  над  газетой и,  приподняв верхние  расползшиеся  листы,  увидел
огромный заголовок на случайно уцелевшей странице: "Член парламента убеждает
-- будьте спокойны!" На  Брайса эти  слова подействовали  самым  неожиданным
образом, он расхохотался, громко, до слез,  до икоты. Он смеялся и никак  не
мог остановиться. Его плечи  содрогались. Все тело  дергалось от судорожного
смеха.
     Одна нога нажала на педаль. Машина дернулась, будто вот-вот сдвинется с
места.
     На заднем сиденье что-то зашевелилось. А Брайс продолжал смеяться...

     Фэрбенк первым подошел к магазину. Вход был завален, и только  проход в
куче обломков давал  возможность пробиться к цели. Это было довольно опасно:
обломки бетона, кирпича, стекла  -- все  в любой момент  могло  обвалиться и
засыпать их. Но  они не обращали внимания на грозящую им опасность. Фэрбенка
вдохновляла мысль  полакомиться  деликатесами, которые наверняка  окажутся в
магазине. Ему надоел скучный, однообразный, хоть и обильный, рацион столовой
убежища.  Кроме того,  ему хотелось надеть новое  белье, новую рубашку.  Это
было довольно странное желание в такой ситуации, после пережитого только что
потрясения,  но  Фэрбенк был непреклонен, переубедить его не удалось, и даже
Калвер  был  вынужден  признать,  что  после  нескольких  недель сурового  и
вынужденного заточения идея Фэрбенка выглядела чертовски привлекательно.
     Однако Калвер все же  предупредил,  что продукты  и  одежда могут  быть
заражены. На Фэрбенка это не произвело никакого впечатления.
     --  Есть  только  один  способ убедиться  в  этом,  Калвер:  пощупать и
попробовать, -- ответил он, усмехаясь.
     По  его виду  можно  было  сказать,  что  он вполне  преодолел  недавно
пережитый эмоциональный шок. Более того, глядя на него, Калвер подумал,  что
это  достаточно  бездушный  человек, который испытывает  удовольствие,  даже
некоторый подъем, попадая в экстремальные ситуации. И  хотя бесчувственность
Фэрбенка  была  несимпатична   Кал-веру,  он   не   мог   не  признать,  что
приспособляемость    Фэрбенка   --    незаменимое   качество   в    подобных
обстоятельствах.
     Преодолев гору обломков, по которой  они карабкались  к  входу, Кал-вер
обернулся к Мак-Ивену:
     --  Подготовьте,  пожалуйста,  счетчик. Внутри  может  быть  повышенная
радиация.
     Мак-Ивен  нехотя  плелся  за  Калвером.  Он  явно  не  испытывал   того
нетерпения, что Фэрбенк. Похоже было, что ему вовсе  не  хочется  заходить в
этот магазин.
     А Фэрбенк меж тем уже спустился  вниз и светил фонарем во  все стороны,
отыскивая какую-нибудь лазейку в завале.
     -- Господи, ну и вонища! -- воскликнул он.
     --  Это  чувствуется  и  здесь,  --  сказал  Калвер. Они  с  Мак-Ивеном
спустились за Фэрбенком  и включили свои  фонари,  пытаясь  разглядеть  хоть
что-то сквозь тучи поднятой ими пыли.
     --  В потолке  выбоина, --  заметил Мак-Ивен  и посветил  фонарем в  ту
сторону, где заметил повреждение.
     -- Я уже это видел, -- небрежно бросил Фэрбенк. -- Но  тем не менее все
выглядит довольно безопасно. В его голосе слышались веселые нотки.
     -- Эй, -- крикнул он.  -- Идите сюда, я, кажется, что-то нашел. Луч его
фонаря выхватил из полумрака, царившего в помещении, разноцветные обертки, и
он в два прыжка  оказался у прилавка со сладостями.  Калвер не смог сдержать
улыбку.
     --  Смотрите не съешьте  все, обжора, а  то заболеете. В ответ раздался
радостный смех Фэрбенка.
     -- Господи, -- он захлебывался от  восторга, -- я умер и попал  в  рай:
шоколад с вафлями, фруктовый,  ореховый,  простой,  молочный,  глазированный
миндаль. -- Его голос вдруг прервался, похоже, он захлебнулся от радости.
     Калвер и Мак-Ивен тоже рассмеялись. Они  уже стояли рядом с Фэрбенком и
разглядывали яркие обертки, лишь  слегка припорошенные  пылью. Однако вскоре
они поняли, что голос Фэрбенка прервался вовсе не от радости.
     -- Кажется, их уже кто-то ел... -- запнувшись, сказал Мак-Ивен.  Калвер
подобрал пустую обертку  и,  словно наяву, увидел черных крыс, пробирающихся
через  прилавок   со  сладостями,  на  ходу   проглатывая  их  без   особого
удовольствия:  любимое лакомство  было впереди. От  этого видения  у Калвера
холодок пробежал по спине.
     --  Крысы?  --  отрывисто  спросил  Фэрбенк, глядя  на  Калвера  широко
раскрытыми глазами.
     -- Возможно, -- ответил Калвер и расстегнул кобуру.
     -- Мне кажется,  крысы здесь бы все перевернули, -- не слишком уверенно
предположил Мак-Ивен.
     -- Он прав, --  поспешно согласился Фэрбенк,  но  все  же  в его голосе
слышалась нервозность.
     Однако он не мог оторваться от прилавка со сладостями и предложил:
     -- Давайте заберем, сколько сможем унести, и уйдем отсюда.
     -- Кажется, вы хотели новую рубашку? -- насмешливо спросил Калвер.
     -- Я вполне могу обойтись без нее.
     Фэрбенк начал поспешно рассовывать по карманам плитки шоколада.
     -- Подождите, Фэрбенк, --  остановил его Калвер,  -- если это не крысы,
значит, тут что-то более серьезное.
     -- Вы хотите сказать, что здесь были люди?
     Калвер  ничего  не  ответил.  Он  освещал  фонарем  заваленное  мусором
помещение магазина.  Это был  длинный зал в  форме буквы "Г". Из пробоины  в
потолке  сюда не просачивался никакой свет. Удушливый запах, который стоял в
помещении, был  хорошо знаком им. За последний  час они надышались им  сверх
меры. И у Калвера не  было  ни  малейшего  желания идти  дальше.  Он слишком
хорошо представлял себе, что они  могут увидеть.  Однако совесть толкала его
вперед. Совесть и, быть может, нездоровое любопытство.
     Его  шаги  звучали  неестественно  громко  в  гулкой  тишине  магазина,
напоминающего огромную пещеру.
     Фэрбенк, пожав  плечами, нехотя пошел за ним, на ходу запихивая  в  уже
переполненные  карманы  какие-то  продукты  с  прилавков,  мимо  вторых  они
проходили.  Он разглядел полки, заваленные  сумками и чемоданами, и подумал,
что на обратном пути надо будет прихватить кейс.
     Мак-Ивен плелся следом  за  ними.  Ему  никуда не  хотелось идти,  но и
перспектива остаться одному в темном зале не вдохновляла его.
     Все вместе они дошли до  той части  магазина, где зал круто поворачивал
вправо.  Здесь когда-то  был отдел  электротоваров.  Впечатление создавалось
такое, что какой-то безумец отвел  душу,  разбросав и  поломав все, что было
возможно.  Розетки,  выключатели,  лампы  валялись под  ногами.  Разорванные
конверты от пластинок,  стереоприемники и другая радиоаппаратура -- все было
беспорядочно разбросано.
     Неожиданно чьи-то влажные пальцы вцепились в руку Калвера.  Он невольно
отшатнулся.  Фэрбенк и Мак-Ивен тоже отскочили назад.  Они  успели  заметить
какую-то ужасную фигуру. Калвер выдернул свою руку, поспешно отошел назад, к
ближайшему прилавку, но  человек, покачиваясь, двинулся за ним,  цепляясь за
его  одежду руками,  похожими на когтистые лапы.  Он  упал на  колени  перед
Калвером, цепко держась  за полы его кожаной  куртки, и  заговорил скрипучим
неестественным голосом:
     -- Помогите... нам...
     Калвер заставил себя посмотреть  на него. На голове у  человека торчало
несколько слипшихся прядей волос, вся  кожа  была покрыта язвами. Возле ушей
Калвер заметил тонкие полоски запекшейся крови. Губы  были покрыты глубокими
трещинами.  Широко  раскрытый рот обнажил  воспаленные десны  и  почерневшие
зубы. Это было  до  того ужасающее зрелище,  что страх вытеснил все чувства,
даже капли жалости не испытывал Калвер к этому человеку.
     Мужчина  застонал, но эти  звуки больше напоминали карканье вороны.  Он
вдруг  начал падать,  и,  превозмогая отвращение,  Калвер  подхватил  его  и
опустил на  пол. От рваной и  грязной  одежды  мужчины исходил омерзительный
запах экскрементов.
     --  Пожалуйста,   --  еле  слышно  проговорил  он  снова.  Видимо,  все
предшествующие действия потребовали от него такого напряжения, что последние
силы  явно  оставили  его.  И  все-таки, превозмогая  нечеловеческую боль  и
усталость, он умоляюще прошептал:
     -- Помогите... нам...
     -- Сколько человек осталось в живых? -- спросил его Калвер.
     -- Я...  не...  -- он  уронил  голову  набок  и снова  попытался что-то
сказать, -- я... не...
     -- Лучевая болезнь, -- сказал Калвер,  ни к кому не обращаясь,  -- этот
человек долго не протянет.  Включите  счетчик,  Мак-Ивен.  Посмотрите, какая
здесь радиация.
     Счетчик заработал так громко и стрелка дернулась с такой силой, что они
поняли, каков будет ответ Мак-Ивена.
     -- Здесь слишком высокая радиация, -- взволнованно сказал Мак-Ивен.
     -- Это очень опасно, надо немедленно уходить.
     -- Я уже ухожу, -- сказал Фэрбенк и направился к выходу.
     --  Подождите, -- вспылил Калвер.  -- Мы должны найти  остальных. Может
быть, нам удастся кого-то спасти.
     -- Вы что, смеетесь!  -- воскликнул Фэрбенк. -- О черт, они уже  ползут
сюда.
     Калвер и Мак-Ивен проследили за его взглядом и увидели странные фигуры,
возникающие из тьмы. Многие ползли на четвереньках, некоторые шли, шатаясь и
спотыкаясь на каждом шагу,  согнутые, скособоченные, они жалобно стонали, но
это  вызывало  желание бежать не навстречу  им, а от них. Не о спасении этих
людей  подумали все  трое,  а о  своем  собственном спасении. Эти  странные,
двигающиеся к ним фигуры  так мало  походили  на  нормальных людей,  которых
надеялись увидеть они, выбираясь на поверхность,  на тех несчастных, которым
не удалось  надежно  спрятаться  во время  взрыва,  с  которыми  хотели  они
установить  контакты  и,  может  быть,   с  их  помощью  выяснить  кое-какие
подробности  свершившейся катастрофы.  Нет,  эти  фигуры  скорее  напоминали
прокаженных, сбежавших  из лепрозория, страшных демонов, вынырнувших из недр
земли,  оживших покойников,  желающих  обнять  их,  нормальных живых  людей,
породниться с ними.
     Для  Фэрбенка  и  Мак-Ивена это  было  непереносимое зрелище, настоящая
психическая  травма,  пересилившая   все  впечатления   этого  дня,  полного
трагических событий. Они кинулись прочь. Хорошо различимые при свете фонарей
лица этих несчастных, которые  молили о  жалости, о сострадании,  о  помощи,
вызывали лишь дикий страх и одно желание: не видеть их.
     -- Калвер, --  окликнул его Фэрбенк, и в  голосе его слышалась такая же
мольба, -- их слишком много, Калвер, мы не сможем им ничем помочь.
     --  Мы не можем здесь дольше  оставаться,  -- донесся до  него издалека
голос  Мак-Ивена. -- Если мы сейчас же не уйдем  отсюда,  нас  ждет такой же
страшный конец!
     От движущейся  на  них группы отделилась  одна  фигура и, видимо собрав
последние силы, бросилась вперед и прижалась к Фэрбенку. Это была женщина.
     -- Пожа-а-а-а-луйста-а... -- умоляла она.
     Фэрбенк непроизвольно отшвырнул ее от  себя, и она упала на пол,  слабо
вскрикнув.  Фэрбенк шагнул  к ней, словно  ему стало  стыдно, и протянул  ей
руку.  Но приближающиеся со  всех  сторон стоны  снова заставили его  отойти
подальше.
     -- Это бесполезно, Калвер, -- сказал он с отчаянием. -- Мы не сможем им
помочь. Их слишком много.
     Он резко повернулся  и, не оглядываясь, побежал к выходу, на ходу роняя
плитки шоколада и сладости, которые рассовал по карманам.
     Чья-то рука коснулась лица Калвера. Он отшатнулся, но не смог вырваться
из цепких рук человека, который шептал ему прямо в ухо:
     -- Не... оставляйте нас...
     Калвер с трудом оторвал горячие дрожащие пальцы, обхватившие его шею, и
стиснул их в своих руках.
     -- Сейчас мы не  сможем ничего сделать для вас. -- Он старался говорить
спокойно, но сам чувствовал, сколь неубедительно звучат  его слова. -- Среди
нас есть доктор.  Если  она согласится,  мы  приведем  ее сюда.  У нее  есть
какие-то лекарства. Может быть, она сможет для вас что-нибудь сделать.
     -- Нет, нет, вы не можете...
     Человек неожиданно цепко ухватил Калвера за воротник свободной рукой. В
этот  момент кто-то сзади  упал  на Калвера. Он не удержался на ногах и тоже
свалился на бок, придавив  человека,  который, даже падая,  не отпустил его.
Калвер  застонал от  охватившего  его отчаяния,  почти как от боли, и  начал
бороться с ними, стряхивая этот  груз с плеч, отрывая чьи-то руки  от своего
пиджака. Однако кто-то держал его за  руку так крепко, что у него не хватало
сил  освободиться.  И в  этот  момент безумная  мысль пришла  ему  в голову.
Свободной рукой он потянулся к кобуре и,  словно в оправдание того поступка,
который хотел совершить, подумал, что это означало бы освобождение не только
для него, но и для  этих несчастных, которым предстоит тяжелая, мученическая
смерть.
     Но он не мог себя заставить сделать это. Пока не мог.
     Он  изо всех сил  стиснул чью-то кисть,  словно клещами  сжимавшую  его
руку.  Человек  застонал от  боли, и его  пальцы  медленно разжались. Калвер
вскочил на ноги и чуть снова не  упал, наткнувшись на человека, возникшего у
него  за спиной.  Однако на сей раз  ему удалось увернуться от протянутых  к
нему рук, и он помчался прочь, догоняя своих спутников.
     -- Простите! -- прокричал он издалека.
     Им владело одно желание: поскорее  выбраться из этого темного страшного
преддверия ада,  чтобы  никогда  больше  не  видеть  этих  несчастных,  чьим
единственным спасением была смерть.
     Он  бежал  и слышал  у  себя  за  спиной их  жалобные крики.  Ему  даже
казалось,  что он слышит их шаги и что чьи-то  руки вот-вот снова вцепятся в
него. Но он бежал не оглядываясь, пока не оказался возле горы мусора у входа
в  магазин. Его спутники  уже стояли наверху. Но  Фэрбенк поспешно спустился
вниз, чтобы помочь ему. На лице  у  него  было смешанное  выражение  стыда и
страха.
     Какое-то  безумие,  подумал  Калвер.  Чего  они  так  испугались,  трое
здоровых мужчин?  Ведь  это же  люди, раненые  и изуродованные  болезнью. Не
прокаженные,  не  злые духи.  И  абсолютно  безобидные.  Почему  же  они так
поспешно  убежали,  словно  вырвались  из  объятий  Сатаны?  Он оглянулся  и
разглядел в  полумраке магазина  людей, с мольбой протягивающих к  ним руки.
Они были  воплощением  человеческого несчастья,  невинными  жертвами ужасной
катастрофы, олицетворением трагедии, которая вторглась в их жизнь.
     А  кому  хочется  встречаться  лицом к лицу с собственной  трагедией  и
кошмаром?
     Калвер  прыгнул на  груду  мусора, Фэрбенк  протянул  ему руку  и помог
вскарабкаться  наверх.  Они  вышли под  дождь,  и  их  снова  окружил  серый
безжизненный день и развалины пустого, казалось, вымершего города. Но теперь
они  знали,  что это не так. Там, за их  спиной,  в магазине остались  люди,
которых они малодушно бросили, даже не попытавшись им помочь.
     Некоторое время они шли  молча,  быстрым  шагом,  словно  боялись,  что
кошмар, который они только что видели, может настигнуть их. Наконец  Фэрбенк
прервал молчание и, хлопнув Калвера по плечу, сказал:
     -- Все же, Калвер, это было уж слишком, правда?
     --  Да,  слишком. Но  мы к ним  обязательно  вернемся. Доктор Рейнольдс
может  дать им  какие-то лекарства  или  хотя  бы  наркотики,  чтобы  как-то
облегчить их страдания.
     -- Да, да, конечно, -- с готовностью подхватил Фэрбенк.
     --  Может быть, кто-нибудь  из  них  все-таки выживет.  Фэрбенк  провел
руками по лицу, стряхивая капли дождя, и сплюнул в грязную жижу под ногами.
     --  Поскорее  бы уж вернуться в убежище, -- сказал  он и пошел, оставив
Калвера, который все еще не мог оторвать взгляда от входа в магазин, вернее,
от бывшего входа в бывший магазин, который  теперь превратился в гробницу, у
нее  даже было имя:  четыре буквы,  оставшиеся от прежнего названия магазина
"ВОРТ".
     Калвер  догнал  Фэрбенка  и Мак-Ивена, когда  те  протискивались  между
некогда  красным автобусом с выбитыми  стеклами и перевернутым набок голубым
грузовиком,   покрывшимся   ржавчиной.  Калвер   старался  не  смотреть   на
полуразложившийся  труп  водителя  автобуса, все еще сжимавшего  свой  руль,
словно собирался отвезти пассажиров прямо к вратам вечности. Калвер старался
не смотреть, но  глаза помимо его воли с каким-то  болезненным любопытством,
которого  он  прежде не  замечал  за  собой, рассматривал  труп,  пронзенный
осколками  стекла,  которые  сверкали,  как  бриллианты,  украшающие  костюм
рок-музыканта.  Самый большой  осколок вонзился в лицо человека, как бы деля
его на две  половины.  Калвер почувствовал,  что внизу живота  у него что-то
перевернулось и тошнота подступила к горлу. Он заставил себя сосредоточиться
на спинах Фэрбенка и Мак-Ивена, идущих впереди.
     Мак-Ивен  шел  неуверенно,  то  и  дело  цепляясь  за  капоты  и  крыши
автомобилей. Казалось, он вот-вот упадет. Счетчик Гейгера болтался у него на
боку, промокшая от дождя спина  сгорбилась. У Фэрбенка, оглянувшегося, чтобы
посмотреть, идет ли за ним Калвер, лицо было неестественно  белым,  глубокие
складки залегли на лбу и щеках,  придавая ему  измученный  вид. Его с трудом
можно  было   узнать.  Он  хотел  что-то  сказать,  но  неожиданный  грохот,
раздавшийся поблизости, заставил их оглянуться.
     Меньше чем  в  полумиле  от  них рухнули развалины  частично уцелевшего
здания. Перекрытия между этажами падали одно на другое, как карты в  колоде.
На миг все заволокло облаком пыли, но дождь быстро рассеял ее, и они увидели
еще одну  груду обломков и мусора.  Все что угодно могло послужить  причиной
этого разрушения: разрыв скрученного и перегруженного металла, износ бетона,
не выдержавшего  давления. Грохот и дребезг разбитого стекла, сопровождавшие
разрушение, напоминали похоронный звон.
     Желание как можно скорее попасть в убежище подстегивало каждого. Сейчас
им казалось, что это единственная возможность выжить в этом аду. Лишь теперь
они это осознали вполне.
     Обогнув  место  столкновения пяти машин, перекореженные остовы  которых
напоминали металлическую  скульптуру,  они вскарабкались  на  очередной холм
мусора  и все как  один испытали облегчение, увидев надпись  "Чансери-лейн".
Это была их станция метро.
     --  Не слишком  уютный,  но  все  же теперь  это  наш дом, -- попытался
пошутить Фэрбенк. Ему хотелось сбросить с себя душившее его отчаяние.
     -- Кто-нибудь видит Брайса? -- спросил Калвер, пристально вглядываясь в
стоящие поблизости машины.
     Сквозь  пелену  дождя  трудно  было что-либо разглядеть.  Фэрбенк  тоже
огляделся и отрицательно покачал головой.
     -- Я его не вижу, но он должен быть где-то здесь. Вряд ли он мог далеко
уйти: ведь он еле стоял на ногах, когда мы его оставили.
     Мак-Ивен ни на что  не реагировал. Он весь дрожал и смотрел прямо перед
собой ничего не видящим взглядом.
     -- Вы не хотите поискать Брайса? -- осторожно спросил его Калвер.
     -- Я хочу только поскорее уйти  отсюда, больше ничего. Я больше не могу
видеть это бесконечное кладбище.
     --  Да,  вы правы,  --  подхватил Фэрбенк, --  тем  более что здесь нет
никакого порядка, мертвецы разбросаны повсюду.
     Калвер  подумал,  что  черный юмор  Фэрбенка, неуклюжий  и  безвкусный,
служил  ему  какой-то  формой защиты.  В конце  концов,  каждый справлялся с
ситуацией по-своему, и в принципе это не имело никакого значения -- главное,
не сломаться.
     -- Мне кажется, что  я его вижу, -- сказал Фэрбенк. -- По крайней мере,
я думаю, что это Брайс.
     Они пошли  за Фэрбенком. Теперь Калвер  тоже  видел Брайса. Он  стоял у
входа в пустой двухэтажный автобус в какой-то странной, неестественной позе.
Подойдя ближе,  они  увидели,  что Брайс  стоит,  согнувшись,  с прижатыми к
животу руками, будто прячет что-то или пытается унять боль.
     Мак-Ивен стоял поодаль от них и смотрел в другую сторону. Вдруг впервые
за этот страшный  день улыбка осветила его лицо. Неподалеку от станции метро
в  дверном  проеме какого-то полуразрушенного  дома  он  увидел  собаку. Она
что-то жадно  ела, дрожа то ли от нетерпения, то ли от дождя, поливающего ее
грязную шерсть.
     Дворняга  выглядела жалкой,  заброшенной и слабой.  Шерсть  ее  свисала
грязными клочьями, и  невозможно было определить ее  цвет.  Сквозь натянутую
кожу виднелись  ребра. Слюна лилась из ее пасти, падая на и без того  мокрую
пищу, которую  она ухитрилась где-то раздобыть. Сердце Мак-Ивена было готово
разорваться  от жалости  к  этому  несчастному, всклокоченному  созданию. Он
пережил сегодня  такие потрясения,  был свидетелем запредельных человеческих
страданий,  и  было  странно, что  эта собака вызвала в  нем  такой  сильный
эмоциональный всплеск, на который, казалось, уже не было сил. Но люди хоть в
какой-то степени несли ответственность  за то, что произошло.  Каждый из них
имел право  голоса и мог  попытаться остановить  надвигающуюся катастрофу. А
это существо было невинной жертвой, и участь ее оказалась такой же страшной.
     Мак-Ивен  протиснулся  между  двумя машинами  и  направился  к  собаке.
Подойдя поближе,  он увидел, что собака  жадно заглатывает  сырое  мясо. Она
была настолько поглощена процессом, что не заметила  приблизившегося  к  ней
человека.  Мак-Ивен  смотрел  на  нее  чуть  не  плача.  Бедная  собака  так
радовалась раздобытой пище, не понимая, что обречена на страшные мучения. Он
смотрел, как она быстро заглатывает что-то похожее  на сосиски,  придерживая
их передними лапами. Мак-Ивен с удивлением подумал, где ей удалось раздобыть
такое свежее мясо. Но он был рад за нее.
     --  Умница,  -- сказал  он, медленно  приближаясь  к  собаке, чтобы  не
спугнуть ее. -- Хорошая собака, -- говорил он ласково.
     Собака подняла морду и посмотрела на него.

     Брайс  корчился  от  боли. Он  стонал  и раскачивался  взад  и  вперед,
прижимая к животу руки, будто убаюкивая свою боль.
     Подойдя  поближе,  Калвер  и  Фэрбенк  увидели  у него  на шее глубокие
царапины и рваные раны,  из  которых сочилась кровь. Они  бросились  к нему.
Калвер схватил его за плечи, пытаясь поднять.
     -- Что случилось, Брайс? -- спросил  он. -- Где вы  так  поранились? Вы
упали?
     Фэрбенк тоже склонился над Брайсом,  разглядывая его раны. Брайс поднял
голову и посмотрел на них, явно  не узнавая.  В его  глазах бился страх. Они
помутнели от боли. И все же наконец он понял, кто перед ним.
     -- Слава Богу, слава Богу, -- простонал он, и это был стон облегчения.
     Увидев его лицо, они пришли в ужас. От  шеи  к щекам тянулись  глубокие
царапины, переходящие в  кровоточащие  раны. По переносице  тянулась  тонкая
полоска крови. Одно веко было порвано и глаз залит кровью.
     -- Отведите меня  в убежище, -- взмолился он.  --  Пожалуйста, поскорее
отведите меня в убежище.
     -- Кто  это сделал, Брайс?  -- спросил Калвер, доставая носовой платок,
чтобы стереть сочащуюся по его лицу кровь.
     -- Пожалуйста, отведите меня в убежище. Мне нужна срочная помощь.
     -- Калвер, у него что-то с рукой.
     Фэрбенк попытался посмотреть, но Брайс неожиданно воспротивился.
     -- Брайс, на вас напали крысы? -- снова спросил Калвер. -- Господи, как
мы  об этом  не  подумали!  С какой стати мы  решили, что вы  будете здесь в
безопасности?
     -- Нет, нет! -- закричал Брайс, и этот крик был вызван не только болью,
но и каким-то непонятным им страхом. -- Пожалуйста, отведите меня поскорее в
убежище!
     -- Что у вас с руками? Покажите.
     Калвер и Фэрбенк вместе попробовали разжать его руки, но Брайс изо всех
сил сцепил их. Однако они все же пересилили его и увидели пропитанную кровью
одежду в том месте, где он прижимал к  себе руки. А когда им удалось разжать
его  правую руку, они чуть не потеряли сознание -- на ней  не было ни одного
пальца. Фэрбенк резко  отвернулся от окровавленной культи и прижался лбом  к
холодной   металлической   обшивке   автобуса.   Калвер,   осторожно   держа
изуродованную руку Брайса, перевязал ее промокшим от дождя носовым платком.
     --  Прижимайте платок,  Брайс,  это немного  уменьшит  кровотечение.  А
теперь согните ее в локте и поднимите вверх.
     Калвер показал Брайсу, в каком положении надо держать раненую руку.
     -- Старайтесь по  возможности  не  шевелить ею. Калвер  быстро осмотрел
многочисленные раны Брайса, но слишком серьезных, как ему показалось,  среди
них не было.
     --  Где крысы? Откуда они на  вас напали? -- как  можно  более спокойно
спросил он.
     -- Это не крысы, -- с трудом проговорил Брайс. -- Это  собака.  Бешеная
собака... в машине. Бешеная... Теперь вам понятно, почему мне надо как можно
скорее попасть в убежище?!
     Калвер  понял,  но,  несмотря  на  всю  серьезность  ситуации,  испытал
облегчение.  На Брайса напала бродячая  собака. Это не  крысы!  Не проклятые
зловещие  крысы-мутанты, а заблудившаяся,  возможно, просто голодная собака.
Но если она бешеная, как утверждает Брайс, тогда это очень серьезно. И  надо
попытаться как можно  скорее  доставить  его  в  убежище.  Чем скорее доктор
Рейнольдс сделает ему прививку от  бешенства,  тем больше  шансов спасти ему
жизнь. Здесь каждая минута  смерти  подобна. Прошло и так немало  времени, и
если  на  обратном  пути  возникнут  какие-то  препятствия,  прививка  может
оказаться бесполезной и Брайс через несколько дней умрет.
     -- Вы сможете идти? -- спросил он Брайса.
     -- Да... я думаю, что смогу... Только помогите мне подняться.
     Фэрбенк поспешил на помощь Калверу, и  они  вдвоем  подняли раненого на
ноги.
     --  Постарайтесь успокоиться. Брайс, -- сказал Калвер. --  Мы сейчас же
идем  назад.   В  аптеке  доктора  Рейнольдс  наверняка  есть  лекарства  от
бешенства. Чем скорее мы доберемся туда, тем лучше для вас.
     -- Да, да, это очень серьезно. Надо, чтобы  меня начали лечить до того,
как появятся первые симптомы болезни. Вы понимаете?
     Брайс был вне себя от волнения.
     --  Да, конечно,  я  все  понимаю.  Но  сейчас многое  зависит от  вас.
Постарайтесь взять себя в руки.
     Несмотря на боль, Брайс вспомнил  горькую  иронию известного заголовка,
который  он успел прочитать в  машине до того, как бешеная собака  вцепилась
зубами  ему  в шею. Сохраняйте  спокойствие -- это  всего  лишь  уничтожение
стучится  в вашу  дверь.  Сохраняйте спокойствие  -- это  всего лишь  смерть
коснулась  вашего плеча.  Он  разрыдался,  и  не  только  от  ни на  миг  не
прекращающейся  пульсирующей боли, но и от  какой-то  безысходности, которую
невозможно было вынести.
     Брайс почти совсем не мог идти. Калвер и Фэрбенк чуть ли не несли его к
метро.  При  этом  они внимательно смотрели по  сторонам, чтобы не прозевать
собаку,  покусавшую Брайса. Им  надо  было  во что бы то  ни  стало избежать
возможного  нападения бешеной собаки, иначе  они все  пропадут. Поэтому  они
старались  не  проходить  мимо  машин  с  открытыми дверцами,  если это было
возможно. А если избежать этого не удавалось, то сначала захлопывали дверцы.
Все  трое были сильно  напряжены, и  Калвер, несмотря на теплый дождь, вдруг
почувствовал,  что  холод  пробирает  его  до  костей.  Город, куда они  так
стремились всего каких-нибудь два  часа назад, встретил их еще более сурово,
чем  они ожидали. Он был не только изуродован и разрушен, он был  враждебен:
здесь их на каждом шагу поджидала смертельная опасность.
     Калвер и Фэрбенк одновременно увидели  Мак-Ивена. Он сидел на корточках
перед каким-то дверным  проемом, вытянув вперед руку,  будто пытался достать
что-то. Но что это было, они не могли разглядеть за спиной Мак-Ивена.
     А Мак-Ивен улыбался собаке, пытаясь выманить ее из дверей.
     --  Иди сюда,  иди,  никто тебя  не  обидит.  Доедай свой  обед,  и  мы
подумаем, что нам делать с тобой дальше. Может, ты будешь у нас крысоловом.
     Собака тихо, но зло зарычала. Она все  еще продолжала есть, но  глазами
неотрывно следила за Мак-Ивеном, недружелюбно и недоверчиво.
     --  Да,  я  знаю,  что  ты  голодная,  -- ласково говорил  он. --  Я не
собираюсь у тебя ничего отбирать. Ешь спокойно, потом поговорим.
     Она как будто поняла его и стала поспешно доедать  остатки  своей пищи.
Когда она ухватила зубами  последний  кусок, Мак-Ивен вдруг  заметил, что он
похож  на палец. Собака быстро проглотила этот кусочек, но  Мак-Ивен мог  бы
поклясться, что заметил даже ноготь.
     Рука  Мак-Ивена,  протянутая  к  собаке,  застыла в  воздухе.  Он вдруг
засомневался,  нужно  ли гладить  эту собаку. Она выглядела как-то диковато.
Вся  дрожала. И вовсе не была такой симпатичной, как ему показалось сначала.
Да и  рычание ее  было  каким-то  зловещим.  Теперь  он  ясно видел,  что из
собачьей пасти  течет белая  пенистая жидкость с каплями крови. Мак-Ивен все
понял.
     -- Мак-Ивен!
     Он  повернул  голову  и  увидел  Калвера,  бегущего  к  нему,  на  ходу
расстегивая  кобуру.   Мак-Ивен   продолжал  сидеть   на  корточках   и  все
происходящее воспринимал как в  замедленной съемке -- мужчину с пистолетом в
руках, напрягшуюся собаку, присевшую на задние лапы, клочья мокрой  шерсти и
широко раскрытую пасть, полную крови и слюны.
     Калвер остановился  и  прицелился,  моля  Бога, чтобы  не промахнуться.
Заметив его, собака приготовилась к  прыжку, но у нее были повреждены задние
лапы. Однако  бешенство  гнало  ее  вперед, и она все же взвилась в  воздух,
ощерив пасть с  желтыми  зубами,  готовыми  впиться в протянутую к ней  руку
человека.
     Калвер выстрелил, и бешеная собака,  перевернувшись в  воздухе, упала у
самых ног Мак-Ивена, визжа  и завывая. Мак-Ивен вскочил на ноги,  но тут же,
споткнувшись о груду мусора, упал на спину.
     Смертельно раненное животное ползком пыталось добраться до него, тихо и
злобно воя.
     Калвер снова прицелился и выстрелил в голову собаке. Она задергалась, и
он выстрелил еще несколько раз.
     Тело собаки напряглось и обмякло.
     Калвер облегченно вздохнул и спрятал пистолет в кобуру.
     Мак-Ивен  медленно поднимался  на ноги. Когда Калвер  подбежал к  нему,
Мак-Ивен смотрел на него с недоумением, растерянностью и страхом.
     -- Она вас укусила? -- спросил Калвер.
     -- Нет, нет, она до меня не дотронулась. Но я все же не совсем понимаю,
что случилось...
     -- Это бешеная собака, она искусала Брайса.
     -- О черт! -- воскликнул Мак-Ивен, и по его лицу пробежала судорога.
     --  Успокойтесь.  Слава  Богу,  пронесло.   Пошли,  нам  надо  поскорее
доставить Брайса в убежище.
     Калвер повернулся и пошел назад к Фэрбенку и Брайсу. А Мак-Ивен смотрел
на  распростертое перед ним неподвижное тело  собаки и  думал о том, что сам
шел  навстречу своей  смерти:  он был в полушаге от  нее,  он  звал ее.  Ему
захотелось  назад в убежище. Здесь, в этом  перевернутом мире, ничему нельзя
доверять. Все обычное, привычное потеряло свой первоначальный смысл.  Бедная
голодная дворняга, которую он пожалел, таила в себе смертельную опасность. И
все это было результатом катастрофы.
     Его охватил страх, от которого невозможно  было избавиться.  Он побежал
за своими спутниками, стараясь больше ни о чем не думать.

     Они спускались  вниз  по  лестнице и словно погружались  в  сладковатый
тошнотворный запах.  Им приходилось пересиливать внутреннее сопротивление: с
одной  стороны,   каждый  из  них  мечтал   поскорее  очутиться  в  убежище,
относительная,  быть  может,  даже  обманная  безопасность  которого  сейчас
казалась  надежным  оплотом,   с  другой  стороны,  им  совсем  не  хотелось
погружаться   в   это   смрадное   подземелье   с  разлагающимися   трупами,
омерзительными  насекомыми  и  притаившимися где-то  в  его  недрах  черными
зловещими  монстрами, одна только мысль о встрече с  которыми приводила их в
трепет. Однако Брайс непрерывно стонал от боли, и это неотвратимо толкало их
вперед. У них было  такое чувство, что они спускаются  в ад и путь их устлан
трупами тех, кто  хотел попасть из подземного царства в рай земной.  Но  мир
рухнул,  и  где  ад, где рай  -- уже  было не  разобрать. У четверых мужчин,
шагающих через  трупы,  завалившие эскалатор, было нереальное ощущение,  что
они совершают переход из преисподней в преисподнюю.
     Фэрбенк  и Брайс  споткнулись  и чуть  не были сметены лавиной  трупов,
падающих вниз. Калвер ухватился за перила и ценой невероятных усилий удержал
всех от неизбежного  падения,  чреватого  самыми трагическими последствиями.
Этот  эпизод выбил их из  колеи, и они какое-то время стояли, не  двигаясь с
места. Физическое  и  нервное истощение, вызванное этой вылазкой,  к которой
каждый из них так стремился, достигло предела.
     Тем  не менее слишком  долго задерживаться на эскалаторе ни у  кого  не
было  желания.  Лестница, заваленная  изуродованными  трупами,  напоминала о
грозящей опасности. Они двинулись вперед,  чтобы  поскорее  преодолеть этот,
казалось,  самый  опасный участок пути.  Мак-Ивен прокладывал  путь, освещая
лестницу  фонарем, а  Калвер  и  Фэрбенк осторожно  шли  следом, поддерживая
Брайса.
     Какой-то  незнакомый  шум  они  услышали  прежде,   чем  спустились  на
платформу. Звук  доносился  из  сводчатого  прохода, ведущего  на  восточную
платформу.  Мак-Ивен  поспешил вперед,  чтобы  поскорее  выяснить,  что  там
происходит.
     По мере приближения  к туннелю шум усиливался,  перерастая в грохочущий
рев. Мак-Ивен стоял на краю платформы,  направив луч  фонаря вниз. Подойдя к
нему,  остальные сделали то  же самое  и увидели бурный  мутный поток  воды,
несущейся из туннеля.
     -- Лопнули  канализационные  трубы,  -- прокричал Мак-Ивен, пересиливая
шум воды. -- Этот чертов дождь!
     --  Конечно, наверху  все стоки завалены мусором.  Напор  воды оказался
слишком сильным, -- сказал Фэрбенк.
     -- Мы все равно должны дойти до убежища! -- прокричал Брайс, и в голосе
его слышались панические нотки.
     -- Не беспокойтесь, Брайс, мы дойдем. -- Калвер осветил  фонарем вход в
туннель. -- Здесь не очень глубоко, я думаю, по пояс. Мы сможем пройти вдоль
стены, держась за стойки и кабели.
     -- А  Брайс? --  спросил  Фэрбенк. -- Одна  рука у него  не  действует.
Боюсь, что у него не хватит сил справиться с течением.
     -- Мы проведем его. Один  пойдет впереди, двое сзади. Таким  образом мы
поможем ему.
     Фэрбенк с некоторым сомнением пожал плечами:
     -- Ну, если вы так считаете...
     Калвер понимал,  что их  ждут новые испытания, и попытался взять себя в
руки. Необходимо успокоиться и поддержать своих спутников.
     -- Мак-Ивен, вы пойдете за Фэрбенком и будете вместе с ним поддерживать
Брайса,  а  я  пойду  впереди  и  буду  освещать  дорогу.  Другими  фонарями
пользоваться не  будем: нужно, чтобы  руки у вас были свободны. Ну что,  все
готовы?
     Фэрбенк и  Мак-Ивен молча кивнули. Брайс никак не отреагировал.  Калвер
понимал его состояние и,  поколебавшись  несколько секунд, первым прыгнул  в
воду.
     Она оказалась ледяной, и у него на мгновение перехватило дыхание. Поток
был  очень  сильным, устоять  на ногах без опоры  невозможно,  а идти против
течения  будет   и  того  тяжелее.  Все   оказалось  гораздо  хуже,  чем  он
предполагал,  стоя  на  краю  платформы.  Держась  одной  рукой  за  стойки,
поддерживающие  свод туннеля, он сделал несколько шагов. Удержать равновесие
ему  удавалось  с трудом, мешал  фонарь, который  он держал в  правой  руке.
Прижавшись спиной к  стене туннеля, Калвер обернулся  к своим спутникам. Они
уже  спускались с  платформы,  и он  хотел предупредить  их,  что вода очень
холодная, но  не  Сумел этого  сделать  -- во-первых, в холодной  воде  было
по-прежнему трудно дышать и, во-вторых, ему просто не удалось бы перекричать
шум воды, несмотря на то, что их разделяло всего несколько шагов.
     Когда Фэрбенк, Мак-Ивен  и Брайс подошли к  нему, с  трудом преодолевая
течение, Калвер сказал, обращаясь к Брайсу:
     -- Возьмите меня под руку, -- и подставил ему  согнутую в локте  правую
руку, в которой держал фонарь.
     Мысленно подбадривая себя, Калвер подумал, что если они с Брайсом будут
прижиматься спинами к стене туннеля, а  свободной рукой  он,  Калвер,  будет
цепляться за любые  опоры, выступы  и  кабели,  то,  может  быть  не слишком
быстро, им  все же удастся  преодолеть  этот путь. Главное,  чтобы  у Брайса
хватило сил.
     Однако чем  дальше они углублялись в  туннель, тем сильнее  становилось
течение.  И  вскоре  выяснилось, что Калверу  не  удастся одновременно нести
фонарь  и поддерживать  Брайса: его  рука не выдерживала такой  нагрузки. Он
остановился и прокричал:
     --  Мак-Ивен,  вам  придется воспользоваться своим  фонарем.  Причем вы
должны попытаться освещать нам путь.
     Мак-Ивен включил фонарь, а  Калвер,  засунув свой за пояс джинсов, взял
Брайса под руку.
     Пройдя несколько  шагов, он  почувствовал, что пот градом льется по его
телу, несмотря  на то,  что ноги онемели от холода. Видимо, слишком огромное
усилие   прилагал   он   для   того,  чтобы,  преодолевая  поток,   помогать
передвигаться раненому Брайсу. Он вспомнил,  в который  уж  раз, свое первое
путешествие по этому  туннелю: гулкую тишину,  эхом разносящую любой  шорох,
изуродованные   трупы,   которые   он   впервые   увидел   здесь,   огромных
крыс-мутантов, пожирающих человеческую плоть, и окаменевшую от ужаса девушку
в нише туннеля.  Кэт! Он ни разу не подумал о ней за эти два часа  сплошного
кошмара. А сейчас вдруг понял, что соскучился и хочет поскорее увидеть ее.
     Брайс неожиданно начал медленно падать.
     -- Помогите мне, Фэрбенк, -- крикнул Калвер,  удерживая Брайса. Фэрбенк
подхватил  Брайса, помог ему  стать на ноги и  прислонил его к стене.  Брайс
задыхался. Он попытался что-то сказать, но не смог.
     -- Он не дойдет, -- прокричал Фэрбенк Калверу.
     Калвер тоже отдыхал, прислонившись спиной к стене туннеля, и обдумывал,
что  делать  дальше. Он  наклонился  к  Брайсу и  сказал громко,  чтобы  тот
расслышал его слова:
     -- Брайс,  до убежища уже недалеко. Нам осталось пройти совсем немного.
Мы обязательно дойдем, но вы должны помочь нам.
     Брайс  покачал  головой.  Глаза  его  были  закрыты,  и  казалось,  что
последние силы покинули его.
     Калвер  снял  с плеча  кобуру  с пистолетом,  выбросил в воду  фонарь и
вместо  него  засунул  за  пояс  пистолет.  Интуиция  подсказывала ему,  что
пистолет  может пригодиться  скорее,  чем  фонарь.  Затем ремнем  от  кобуры
привязал неповрежденную руку Брайса к своей.
     -- Вы должны помочь мне, Брайс, -- крикнул он. --  Один я не справлюсь.
Опирайтесь на  меня изо всех сил, чтобы  течение не  сносило  вас.  Фэрбенк,
держитесь ближе, черт побери.
     --  Не  беспокойтесь,  я ни  на  шаг не отстану  от  вас,  -- отозвался
Фэрбенк, как всегда некстати улыбнувшись.
     Все  это  напоминало подъем в гору, когда ветер валит  с ног, а тяжелый
груз тянет  назад, но  дюйм за  дюймом, фут  за футом, стон  за  стоном  они
продвигались вперед.  Через  некоторое время они  заметили,  что поверхность
воды покрыта пеной и вода поднялась еще выше.
     -- Мы  должны  перейти к  противоположной  стене,  -- прокричал Калвер,
мысленно  проклиная себя за то, что  не  подумал  об этом раньше, когда идти
было легче.
     Поток несся с оглушительным ревом им навстречу, и Калвер не был уверен,
что они услышали его слова. Он махнул рукой, и Фэрбенк кивнул в ответ.
     Калвер отпустил кабель, за который держался, и, сделав глубокий вдох на
случай, если упадет в воду, шагнул  поперек  потока. Его сразу  же  чуть  не
сбило   с  ног  сильным  течением,  он  покачнулся,  но  Фэрбенк  помог  ему
удержаться.
     -- Давайте  я  пойду первым,  --  прокричал  Фэрбенк,  --  мы  образуем
цепочку:   я,  потом  Брайс,  потом   вы.   Так   мы  сможем  дотянуться  до
противоположной  стены.  Мак-Ивен  пойдет  сзади и  будет  страховать  вас с
Брайсом.
     Калвер шагнул назад и снова ухватился за кабели.
     -- Идите, Фэрбенк.
     Держась  за кисть поврежденной руки  Брайса, Фэрбенк преодолел половину
расстояния от  стены до стены, стараясь не  наступить  на скрытые под  водой
рельсы.  Брайс, одной рукой  привязанный к  Кал-веру,  шел  за  ним. Фэрбенк
остановился, борясь с потоком и стараясь сохранить равновесие. Ему казалось,
что чьи-то ледяные  руки схватили его за ноги и тащат назад. Он  понял, что,
если хочет перебраться  на другую сторону, ему  понадобятся  все его  силы и
ловкость. И еще он понял, что ему придется оставить Брайса.
     -- Держите  его, -- крикнул  он  и  бросился к  противоположной  стене,
подпрыгивая так, что вода захлестывала грудь.
     Фэрбенк не  сразу  нашел,  за  что можно ухватиться,  и его  отнесло на
несколько ярдов в сторону.  Но все он же разглядел какой-то маленький выступ
в стене, до которого ему удалось дотянуться. Немного отдохнув и отдышавшись,
он посмотрел  на  своих  спутников, едва  различимых в  слабом  свете фонаря
Мак-Ивена. Брайс все еще стоял в середине потока, но Фэрбенк понял, что  тот
сейчас  упадет.  Нашарив одной рукой кабели, он  крепко  ухватился за них  и
попытался дотянуться  до Брайса,  держась  на вытянутой руке.  Но между ними
оставалось расстояние в несколько футов.
     --  Мак-Ивен,  хватайтесь за мою руку  и попытайтесь  перебраться сюда,
чтобы помочь Брайсу, -- сказал  Фэрбенк. --  Если я смогу вас всех удержать,
то, выстроившись  в  цепочку поперек потока, вы  один за другим перейдете на
эту сторону.
     Мак-Ивен двинулся  вперед, вытянув  руку.  Коснувшись кончиками пальцев
ладони Фэрбенка,  он  попытался  ухватиться  за нее,  но  ему  мешал фонарь,
который он держал в этой же руке.
     -- Отдайте мне фонарь,  --  сказал Фэрбенк, --  иначе  у  нас ничего не
получится.
     Мак-Ивен медленно,  боясь выпустить руку  Фэрбенка, передал ему фонарь.
Поток  буквально валил  его с  ног, почти ничего не  было видно,  и Мак-Ивен
боялся, что потеряет равновесие и уже не сумеет подняться.
     Оставшись  один  у  противоположной  стены,  Калвер  удерживал  Брайса,
который слабел с каждой минутой.
     -- Поторопитесь, Мак-Ивен, -- прокричал он, -- Брайс вот-вот упадет.
     Уцепившись  за  ладонь  Фэрбенка,  Мак-Ивен  схватил  покалеченную руку
Брайса, стараясь не глядеть на обгрызенные собакой пальцы, с  которых  давно
соскочила повязка. Он думал только  о  том, что  ему  нужно как можно скорее
подтянуть Брайса к себе. Калвер тоже сделал шаг  поперек потока, задел ногой
рельсы и чуть не упал,  но все-таки  сумел удержать равновесие и, согнувшись
под  углом  к потоку,  чтобы легче  было  устоять, медленно двинулся вперед,
подталкивая  локтем Брайса.  Он  отпустил кабель,  за  который  держался,  и
почувствовал чудовищное давление потока воды, доходившей ему до пояса.
     Фэрбенк слегка потянул их на себя, Калвер  подтолкнул вперед Брайса,  и
так шаг  за шагом  они дошли бы до противоположной стены, но  тут неожиданно
вскрикнул и дернулся Мак-Ивен. Поток вынес на него какой-то предмет, который
с  силой ударил Мак-Ивена  в живот, а  затем,  развернувшись, стал толкать и
всех остальных, так как они служили ему преградой.
     Мак-Ивен попытался разглядеть,  что это такое, и увидел лицо покойника,
оскаленное  в усмешке,  с безжизненными глазами, в  которых  навсегда застыл
ужас. Казалось, чего  только не пережили они за эти  несколько часов, а  тут
вдруг Мак-Ивен почувствовал,  что у него  внутри  что-то сломалось. Он снова
вскрикнул и разжал обе руки.
     Уже  в  следующее  мгновенье,  поняв,  что  совершил  непоправимое,  он
попытался  восстановить равновесие, но безжалостный поток,  воспользовавшись
моментом, подхватил его и понес, не давая опомниться.
     Брайс, потерявший опору с той стороны, где стоял  Мак-Ивен, всем  своим
весом навалился на Калвера, у  которого не хватило сил удержать их  обоих, и
они рухнули в воду.
     Фэрбенк,  прижавшись к  стене, с отчаянием  смотрел,  как его  спутники
неслись в бешеном  потоке. Еще какое-то  время луч его фонаря  выхватывал их
головы,  торчавшие над поверхностью  воды, но вскоре  он уже потерял  их  из
виду, и только крики Мак-Ивена доносились до него сквозь рев потока. Фэрбенк
закрыл глаза и шептал безостановочно:
     -- О Господи, о Господи, о Господи...
     Калвер  ушел  под  воду,  его  закрутило  потоком,  и он никак  не  мог
вынырнуть,  что-то тянуло его вниз,  словно камень. Это  был Брайс. Калвер с
отчаянием вспомнил, что сам привязал  руку Брайса к своей. По-видимому,  тот
потерял сознание или  был в шоке  --  этого Калвер не знал. Но то, что Брайс
никак  не сопротивлялся, не пытался преодолеть течение, помочь ему, Калверу,
вытащить  их на поверхность, он чувствовал с каждой минутой все сильнее.  Он
наглотался воды так, что  она уже заполнила легкие.  С усилием  выныривая на
бурлящую  пенистую  поверхность  потока,   Калвер  судорожно   откашливался,
отплевывался  и  старался  сделать  как можно  более  глубокий  вдох,  чтобы
подольше продержаться под водой.
     На миг  мелькнула предательская, но  навязчивая мысль: если  бы он смог
освободиться от Брайса, у него хватило бы сил выплыть. Он гнал  от  себя эту
мысль, но  она  неотступно  преследовала его. Вынырнув в  очередной  раз, он
попытался  вытащить на поверхность обмякшее тело Брайса. Это было неимоверно
трудно,  но  все  же  ему  удалось, и голова  Брайса оказалась  рядом  с его
головой. Брайс дергался и судорожно ловил ртом воду.
     Калвер  почувствовал, что кожаные ремешки, стягивающие их руки, ослабли
и поток относит  Брайса в сторону. Соблазн  снова овладел Калвером: это было
бы  наилучшим  исходом. У самого  Калвера,  не  обремененного никакой ношей,
хватило   бы  сил   выбраться.  Но  воспоминания  из   прошлого   неожиданно
всколыхнулись в нем, и подспудное  ощущение вины, долгие годы не оставлявшее
его, подстегнуло Калвера к решительным действиям.
     Он  схватил Брайса  под мышки, при этом ему  удалось встать на ноги, и,
вонзая  каблуки в землю, как крюки при восхождении в гору,  он медленно стал
продвигаться  к  стене   туннеля.  Их  подхватило   потоком,  несколько  раз
перевернуло, они врезались в стену, и Калверу удалось ухватиться одной рукой
за какую-то опору,  а  другой рукой он мертвой хваткой удерживал  Брайса  на
поверхности  воды, не давая ему захлебнуться. Калвер ужасно устал, никак  не
мог  восстановить  дыхание  и  молил  Бога  о  том,  чтобы  вода  больше  не
поднималась.
     Немного придя в себя, он позвал Мак-Ивена, но ответа не  было. Конечно,
может  быть,  его  отнесло  течением так  далеко,  что он  просто не  слышит
Калвера. Кроме того,  возможно, ему  удалось выплыть и найти какую-то  опору
гораздо раньше,  чем  Калверу,  --  ведь  ему никто  не  мешал.  Хуже,  если
Мак-Ивена пронесло потоком дальше, за пределы туннеля, потому что на станции
стены гладкие и не за что ухватиться. Тогда у Мак-Ивена был только один шанс
-- выбраться на платформу, иначе его смыло потоком в другой туннель, и тогда
ему уже не спастись.
     Неожиданно он увидел луч фонаря над поверхностью воды. Фэрбенк! Фэрбенк
идет им навстречу! Он громко  окликнул  Фэрбенка, но,  видимо, тот не слышал
его. В  этот момент  зашевелился Брайс, и Калвер, приблизившись к  его лицу,
спросил:
     -- Вы можете двигаться, Брайс?  Нам  надо быстрее  вернуться в туннель.
Вода может подняться еще выше,  и тогда у нас  не будет  шансов добраться до
убежища.
     Вдруг  Калвера пронзила страшная догадка.  Он тут же отогнал эту мысль,
заставляя себя думать об одном,  только об одном: им нужно как можно быстрее
доставить Брайса в убежище.
     Брайс,  будто  вопрос  Калвера дошел  до  него  с некоторым  опозданием
попытался  что-то ответить,  но голос его был настолько  слаб, что Калвер не
разобрал ни одного слова.
     Крепко держа Брайса за руку, Калвер отправился в обратный путь, ц глубь
туннеля. Мимо них проплывали трупы, один за другим, почти все  они лежали на
спине лицом вверх,  и в слабом свете фонаря, освещавшем поверхность воды, их
лица  выглядели как маска  --  одна  страшная  маска  смерти. "О Господи, --
подумал Калвер,  -- по всему городу люди искали убежище на станциях метро, в
туннелях, возможно даже в  канализационных  трубах, и теперь  их  всех смыло
потоком.  Вся эта система  стала общей  могилой  для тех, кто  пытался найти
здесь спасение".
     Свет фонаря приблизился к ним, и Калвер  понял,  что Фэрбенк уже где-то
совсем рядом. Это придало ему силы, и он начал  продвигаться быстрее. Брайс,
будто тоже осознав что-то, немного ожил и даже стал помогать Калверу.
     Фэрбенку было легче  -- он  шел  по течению,  и,  когда луч  его фонаря
выхватил   из  темноты  Калвера,  поддерживающего  Брайса,  он  бросился  им
навстречу.
     -- Слава Богу, вы живы! -- закричал он вне себя от радости. -- Я думал,
что уже больше никогда вас не увижу. А где Мак-Ивен?
     Калвер молчал.
     Фэрбенк стал освещать фонарем ту часть  туннеля, откуда пришли Калвер и
Брайс. Он высвечивал  поверхность воды и  стены в надежде увидеть пропавшего
Мак-Ивена.  Но это  были тщетные усилия, только трупы  проплывали мимо -- их
несло вниз по течению, и Мак-Ивена среди них быть не могло.
     Наконец Фэрбенк  обернулся  к Калверу.  Они обменялись взглядами и  без
слов поняли друг друга.
     -- Ну что -- делаем еще одну попытку  добраться до убежища? --  спросил
Фэрбенк.
     -- А вы считаете, что  у  нас есть выбор? -- вопросом на вопрос ответил
Калвер.
     -- Нет, у нас есть только один путь.
     -- Тогда не будем  терять  времени. Если вода  начнет прибывать, нам не
дойти. Да и Брайс совсем плох.
     Фэрбенк повернулся и  двинулся в  обратном направлении, против течения,
туда, где ждала их заветная дверь, ведущая в убежище. Как рвались они оттуда
на волю! Казалось, с тех пор прошла вечность.
     --  Фэрбенк,  подождите, --  окликнул  его Калвер.  -- Знаете,  о чем я
подумал  несколько минут  назад?  Что  будет, если мы не  сможем  попасть  в
убежище? Вдруг его тоже затопило водой?
     -- Это невозможно, Калвер, разве вы не заметили, что дверь обеспечивает
полную герметичность.  Все предусмотрено,  она должна выдержать любой  напор
воды.
     -- Ну хорошо, пусть  так, -- с сомнением  продолжал Калвер.  -- Но  для
того, чтобы впустить нас, им придется открыть дверь. Что будет тогда?
     Некоторое  время Фэрбенк  молчал, озадаченный вопросом  Калвера,  затем
прокричал:
     -- Мы  уже  решили, что  выбора у нас  нет: надо добраться  до убежища.
Больше идти некуда.
     Фэрбенк шел  впереди, Калвер  -- сзади, а  Брайс, поддерживаемый  ими с
двух сторон, -- посередине. Это был долгий, очень долгий и трудный путь, они
медленно  продвигались, с трудом преодолевая напор  воды. С каждым шагом сил
становилось все  меньше и меньше. К счастью, течение не стало сильнее, а все
остальное  не имело  значения.  Они не замечали проплывающие мимо  трупы, не
чувствовали обжигающего холода воды и совершенно забыли о черных  чудовищах,
которые, возможно, были где-то здесь, поблизости.
     Они  шли и шли, и  уже казалось, этому не будет конца, но вдруг Фэрбенк
закричал:
     -- Дверь! Я вижу дверь!
     Собрав последние силы, они бросились в нишу, окружающую вход в убежище.
Здесь напор воды был гораздо слабее, чем в туннеле.  Они  перевели дыхание и
даже  на  какое-то короткое мгновение почувствовали прилив  сил  -- это  был
эмоциональный всплеск:  радость, облегчение,  спасение! Калвер подумал,  что
ему  снова удалось  выжить, в который уже раз за эти последние недели он был
на волоске. И  все же жив! Он вспомнил,  как они  с Дили радовались, впервые
дойдя до  убежища. Тогда это  спасло их  от мчащегося  по туннелю  огненного
шара,  испепеляющего все на своем пути, сейчас -- от разбушевавшегося потока
воды, унесшего  многие человеческие жизни, поглотившего Мак-Ивена и готового
утопить их в своей пучине.
     Фэрбенк барабанил фонарем по металлической обшивке двери.
     --  Открывайте,  вы,  ублюдки!  --  яростно кричал  он. -- Откройте эту
проклятую дверь! Вы что, оглохли, дерьмо собачье!
     Он  стучал  и кричал, подстегиваемый яростью. А  Калвер чувствовал, что
Брайс  еле стоит  на ногах, да и  сам он теряет силы и долго  не выдержит --
упадет и не сумеет удержать  Брайса, которого они с таким трудом дотащили до
этой  чертовой  двери.  Неимоверным  усилием  воли  Калвер   заставлял  себя
держаться на  ногах и не выпускать  Брайса,  который  буквально ускользал от
него. Напряжение достигло предела. Калвер прошептал:
     -- Все, больше не могу... Хватит...
     В этот  момент дверь  открылась,  и  всех  троих потоком  воды внесло в
убежище.
     Внизу их подхватили чьи-то руки.
     Калвер лежал  между  сейфом и бетонной стеной и,  как  в тумане,  видел
людей, пытающихся закрыть дверь убежища, чтобы преградить путь  потоку воды,
хлынувшей из  туннеля.  Вода  с  ревом  врывалась на  лестницу  и  водопадом
обрушивалась  вниз, грозя  затопить  станцию. Все кто находился  поблизости,
бросились к  двери.  Это  было трудное сражение, но все  же  на сей раз люди
перебороли стихию.
     Калвер  увидел  Дили,  тот  стоял  в  стороне и не  принимал  участие в
операции, однако был явно обеспокоен происходящим, так как вода уже доходила
до щиколоток. Усталый мозг Калвера с трудом воспринимал происходящее,  и все
же он  уловил что-то  странное и в поведении Дили, и  в  том,  как вели себя
некоторые другие обитатели убежища.  Он не мог понять, что настораживало его
в  их  действиях, пока  не  увидел  в  руках одного  из  работников  станции
пистолет,  дуло  которого было направлено на Дили. И тут же заметил инженера
Эллисона, который держал под прицелом его, Калвера.

     -- Черт побери, кто-нибудь объяснит мне наконец, что здесь происходит?!
-- в который уже раз спросил Калвер.
     Кэт  молча подала ему  чашку с горячим  кофе. Он нетерпеливо отхлебнул,
обжигая губы и  язык,  и приятное  тепло разлилось  внутри, слегка  согревая
озябшее тело. Он  все еще был  в мокрой одежде, ему почему-то  не  разрешили
переодеться.  Лица  людей,  окруживших  его,  не  были  ни  враждебными,  ни
дружелюбными. Скорее на них можно было прочитать настороженное любопытство.
     -- Что случилось с Мак-Ивеном? -- прокурорским  тоном спросил  Стрэчен,
один из сотрудников станции.
     Он, как и другие,  словно  не слышал вопроса, который уже несколько раз
повторил Калвер.
     Стрэчен  сидел на  месте, которое  раньше занимал  Алекс  Дили,  и  это
несомненно свидетельствовало о том, что за время их отсутствия власть здесь,
в убежище, переменилась. Сейчас  ни у кого в руках не было  пистолетов, но и
без того было ясно, на чьей стороне сила.
     -- Мы его потеряли, -- устало ответил Калвер.
     Он  был  измучен  до предела,  глаза  сами собой закрывались, а  голова
отказывалась что-либо воспринимать. Его  мозг был перенасыщен  информацией и
безумными впечатлениями. Калвер хотел только покоя -- отдохнуть, отключиться
от всего, снять мокрую одежду и выспаться.
     -- Как это случилось? -- бесстрастно и холодно спросил Стрэчен.
     Это было похоже на допрос.
     -- В туннеле. Его  смыло потоком воды. --  Калвер отвечал односложно, у
него не  было  ни  сил, ни  желания  говорить. --  Возможно,  ему удалось за
что-нибудь зацепиться. Тогда есть шанс,  что  он выжил и сможет добраться до
убежища.
     Он отпил еще кофе и снова задал свой вопрос:
     -- Может быть, все-таки кто-нибудь расскажет мне, что  здесь произошло,
пока нас не было?
     -- У нас теперь демократия, -- сказал Стрэчен.
     -- Не демократия, а сумасбродство, -- немедленно откликнулся сидевший у
стены Дили.
     Калвер  почувствовал,  что  тот  весь  кипит  от  бешенства  и  вот-вот
взорвется.
     -- Вы  не совсем правы, Алекс. Может  быть, в подобных  обстоятельствах
надо вести себя именно так, как они предлагают.
     К удивлению Калвера, эти слова произнес Фарадей. Он тоже сидел у стены,
прислонившись  спиной к карте.  Калвер посмотрел  на  него повнимательнее  и
понял,  почему  не  сразу узнал Фарадея.  Прежде  всегда  подтянутый, гладко
выбритый, тщательно одетый, с туго повязанным галстуком  -- он  отличался от
других  обитателей убежища своей подчеркнутой, даже, может  быть,  нарочитой
аккуратностью, --  теперь  он был  без пиджака,  рукава рубашки закатаны  до
локтя, воротничок расстегнут, а небрежно сбитый набок галстук болтался.
     -- Все это ерунда, Фарадей. Чушь! --  сказал Дили. -- Всегда  и во всем
должен быть какой-то порядок. И какая-то власть...
     --  Какая-то  власть?  --  перебил его Стрэчен, улыбнувшись неприятной,
кривой улыбкой.
     -- Подождите,  подождите, -- прервал их перепалку Калвер.  -- Вы хотите
сказать, Стрэчен, что взяли власть в свои руки?
     --  Ничего подобного.  Просто  любые  решения  теперь  принимаются всем
коллективом, большинством голосов. И  никакого волевого давления. К чему нас
привела  твердая власть, мы все видим -- к катастрофе. Даже если они сошли с
ума, это не может служить им оправданием.
     -- Если я  вас правильно понял, вы создали нечто подобное правительству
согласия?  -- Дили говорил ледяным тоном,  и  по лицу  его  бродила странная
улыбка, которая так же не  понравилась Калверу, как и улыбка Стрэчена. -- Но
такой прецедент  у  нас уже  был. И  что  из этого  вышло --  всем прекрасно
известно.
     Дили повернулся к Калверу:
     -- Прежде  чем впустить  вас в убежище,  они тоже  провели голосование.
Боялись, что убежище затопит водой,  если откроют  дверь. Вашу судьбу решило
только то, что им нужна информация, которую вы собрали.
     Калвер допил свой  кофе и обвел взглядом всех собравшихся в комнате. Он
уже давно  заметил,  что его  пистолет, который  он засунул за пояс,  исчез,
однако не мог  с  уверенностью сказать, что оружие  забрали  у него здесь, в
убежище, вполне возможно, что он потерял его в туннеле, борясь с потоком.
     Стрэчен заговорил, быть может, резче, чем ему хотелось бы, явно выдавая
свое раздражение:
     --  Отныне  все будет решаться в интересах коллектива. Если для вас это
звучит как марксистская  или  троцкистская  фразеология,  что ж -- это  лишь
свидетельствует об  ограниченности  вашего  мировоззрения, Дили.  Нас  здесь
слишком мало, чтобы устанавливать и поддерживать привычную для вас иерархию,
тем  более  создавать  правительство, состоящее из нескольких  дураков.  Эти
времена  кончились,  не  без  вашего, кстати, участия.  Чем  скорее  вы  это
поймете, тем будет лучше для вас.
     -- Вы угрожаете мне? -- запальчиво спросил Дили.
     --  Вовсе нет.  И  не собираюсь. Я  просто  объясняю ситуацию,  которая
сложилась на сегодняшний день.
     -- Послушайте, Стрэчен, -- снова вмешался в их спор Калвер. -- Не могли
бы вы мне рассказать, что намерены предпринять?
     -- Прежде всего соблюдать независимость...
     --  Я  не об этом,  -- нетерпеливо перебил его  Калвер.  -- Это меня не
интересует. Я хочу знать, есть ли у вас какой-то конкретный план действий  в
ситуации, которая, как вы говорите, сложилась на сегодняшний день?
     Некоторое время все молчали. Потом заговорил Эллисон:
     --  Прежде всего  мы  решили покинуть  убежище...  Калвер  откинулся на
спинку стула и тяжело вздохнул.
     -- Это не самое лучшее решение, уверяю вас, -- сказал он.
     --  Объясните  почему, --  потребовал Фарадей. Калвер  не  успел ничего
сказать в разговор вмешался молчавший до сих пор Фэрбенк:
     --  Потому  что  это  безумие:  наверху  ничего  не   осталось.  Только
разрушение и смерть.
     Снова  воцарилось  тяжелое молчание.  Затем  Стрэчен  сказал,  стараясь
сохранять хладнокровие:
     -- Мы  уже приняли решение,  поэтому хотим подробно знать обо всем, что
вы видели наверху. Для этого мы и впустили вас сюда.
     --  Ах, вы уже все решили, -- язвительно  сказал Фэрбенк. -- А  как  же
ваша демократия, вы не учли наши голоса: мой и Калвера.
     --   Ваши  голоса  ничего  не   изменят.  Решение  принято  подавляющим
большинством.
     -- Без учета  других мнений и, что  самое главное, без всякого  анализа
конкретной обстановки, -- все тем же резким тоном сказал Дили.
     -- Вы ошибаетесь,  Алекс, -- вызывающе ответил ему Стрэчен. -- Для  нас
самым главным является тот факт, что большинство хочет уйти из убежища.
     -- Первое, что  вы  должны знать:  опасность поджидает вас сразу же  за
порогом  убежища. И каждый  шаг может  оказаться  последним. Причин  слишком
много. Я попробую рассказать вам обо всем, с чем нам пришлось столкнуться за
время  нашей  вылазки.  Но полагаю,  что  это  лишь малая  часть  того,  что
подстерегает человека, который выйдет отсюда.
     Калвер говорил долго, превозмогая усталость и стресс, он слишком хорошо
понимал, что  люди должны  как можно подробнее узнать обо всем, что пришлось
увидеть и пережить их группе.
     Его  голос  звучал  в  полной тишине, казалось, все  перестали  дышать.
Каждый был погружен в себя, в безысходность собственного отчаяния.
     Когда Калвер  замолчал,  все та же  тишина  тяжелым  облаком  висела  в
комнате.
     Первым пришел в себя Стрэчен. Слегка прокашлявшись, он сказал:
     -- Все,  что  вы  рассказали,  страшно.  Но  это ничего  не  меняет.  У
большинства  из нас в городе  остались  семьи, мы хотим  разыскать их.  Если
верить вам, то в Лондоне мало кто уцелел по той или иной  причине, хотя вы и
не видели весь город. Но у многих дома в пригороде, даже в других графствах.
Мы попробуем  добраться туда, разыскать  своих  близких, и, может  быть, нам
удастся спасти кого-нибудь.
     Калвер  сидел неподвижно, слегка наклонившись вперед и положив руки  на
колени. Ему нечего было возразить Стрэчену.
     --  Конечно, принимать решение каждый  должен  сам,  -- сказал  Кал-вер
спокойно. -- Я только хочу, чтоб вы помнили: там бродят бешеные собаки;  вам
могут встретиться люди,  которые умирают в страшных муках и молят  о помощи,
но их слишком много, чтобы им можно было помочь; там рушатся дома, и в любой
момент можно оказаться погребенным под обломками. Там, наверху, все рушится,
разлагается, гибнет. А дождь лишь усугубляет обстановку.
     Он попросил Кэт налить ему еще кофе и продолжал:
     -- Вскоре  неизбежно  вспыхнут и  будут распространяться тиф, холера  и
другие  болезни,  о  которых  говорила  доктор  Рейнольдс.  Тучи  насекомых,
роящихся над  разлагающимися трупами, будут разносить их с места на место, и
от  этого  не   будет  спасения.  И  наконец,   самое  страшное   --  черные
крысы-мутанты, бродящие по туннелям, а сейчас, может быть, даже и  по земле.
Мы  видели их трупы на станции  метро  и видели изуродованных, покалеченных,
заживо обглоданных  ими людей,  их  огромное множество. Если на  вас нападет
несколько крыс -- шансов выжить не будет. Даже одна крыса может убить вас.
     --  Слушайте,  слушайте его внимательно, -- почти торжествующе вскричал
Дили. --  Вы не  хотели верить мне как  представителю  властей, но Калвер --
нейтрал, а говорит то же самое. Я предупреждал вас обо всех этих опасностях,
но вы...
     -- Замолчите, Дили, -- оборвал его Калвер.
     От неожиданности Дили закрыл рот и уставился на  Калвера, будто впервые
видел  его. Калвер  тоже  смотрел  на него, пытаясь  взглядом  внушить,  что
ситуация здесь,  в убежище, гораздо серьезнее, чем это  представляется Дили.
Несмотря на  предельную  усталость,  Калвер чувствовал,  как  во  время  его
рассказа нарастало  нервное напряжение, и сейчас оно  достигло пика. В любой
момент мог  произойти срыв, последствия которого  были  непредсказуемы,  тем
более что многие люди вооружены.
     Калвер понимал,  что именно попытки Дили любой ценой  удержать  власть,
его желание заставить всех  подчиниться приказам сверху, то есть действовать
по его указке, привели к тому, что люди взялись за  оружие. Он спровоцировал
их  на это, не в состоянии  смириться  с  тем,  что ни  закона, ни  порядка,
которым он привык поклоняться и слепо следовать,  больше не существует. Даже
бывшие союзники Дили поняли это и отступились, приняв новую ситуацию.
     Упорствовал лишь  один Дили. Он не желал сдавать свои позиции, это было
видно по нездоровому блеску его глаз. Впрочем, так же лихорадочно блестели и
глаза Стрэчена.
     Калвер понимал, что главное сейчас -- не допустить нового столкновения.
     --  О,  как у  вас  здесь уютно, --  сказала,  войдя  в  комнату.  Клер
Рейнольдс.
     Калвер  подумал,  что Клер появилась  как  нельзя более кстати.  Он  не
представлял, каким образом можно разрядить обстановку.
     -- Я думаю, вы  не откажетесь от коньяка? -- спросила Клер, обращаясь к
Калверу  и  Фэрбенку. -- В  любом  случае предписываю  вам  выпить  это  как
лекарство.
     Она поставила перед ними бутылку.
     -- Вам  обоим надо  немедленно переодеться,  не то у  меня  будет много
хлопот с вами. --  Она говорила очень бодро, хотя вид у нее был усталый.  --
За  Брайса не беспокойтесь. Я  обработала все его раны и сделала прививки от
бешенства. Но  все же  болезнь  может  протекать очень  тяжело, кроме  того,
неизвестно,  сколько  продлится инкубационный период: десять дней, месяц,  а
может быть, год или два. Этого никто не знает.
     Клер налила  им  коньяк  в  кофейные  чашки  и,  повернувшись  ко  всем
остальным, весело спросила:
     -- Ну, как ваша революция?
     --  Не  острите,  Клер, --  сказал  Стрэчен.  --  Вам  точно так же  не
нравились порядки, насаждаемые Дили, как и нам.
     -- Мне не нравится высокомерие Дили. Но в его целях был какой-то смысл,
все  его предложения  были  продиктованы  какой-то логикой. А  вы действуете
исключительно  с  позиции силы. Это мне противнее  всего. -- На сей раз  она
говорила совершенно серьезно, без тени улыбки.
     -- Мы не применяли силу, -- парировал Эллисон.
     -- Вы взяли в руки  оружие. Это  ли  не значит применить силу? Не-ужели
жизнь ничему не научила вас?
     --  Главное,  что мы поняли: больше нельзя слушать  таких выродков, как
он. -- Эллисон ткнул пальцем в сторону Дили.
     Доктор Рейнольдс устало вздохнула. Она знала,  что продолжать этот спор
бесполезно. Никакие  ее призывы к благоразумию не возымели  результата -- ни
до путча, ни после него.
     Она снова повернулась к Калверу.
     -- Брайс немного рассказал мне о том, что происходит наверху. Есть ли у
вас силы рассказать поподробнее?
     Калвер повторил все, о чем только что поведал собравшимся в комнате. Он
понимал,  что Клер интересуют  многие детали, которые ускользали от внимания
других, поэтому, превозмогая себя, он как  можно подробнее описал их встречу
с несчастными жертвами лучевой болезни.
     --  На мой взгляд, все,  что вы рассказали, существенно меняет дело, --
твердо  сказала она, молча  выслушав его.  -- Мы ни в коеу случае  не должны
покидать убежище. Очевидно, что  за его пределами каждого  из  нас поджидает
смерть.
     -- Это не так, -- поспешно возразил Стрэчен. -- Вода спадет, как только
прекратится дождь, а он не  будет лить вечно. Кроме того, не  исключено, что
этот  поток смоет всех крыс,  разрушит  их  норы,  они погибнут  в  нем, как
погибли многие люди.
     --  Не будьте так наивны, Стрэчен,  -- сказала  доктор Рейнольдс. --  В
отличие от многих людей эти твари прекрасно плавают.
     --  Но  не в  таких условиях. Это все же бурный  поток,  а  не какая-то
сточная канава.
     --  Не  исключено  и  то,  что вода  затопила  не все туннели  и  крысы
спасаются там, -- упрямо выдвинула еще один довод доктор Рейнольдс.
     --  Клер  права.  Во  многих  туннелях  и  канализационных трубах  есть
специальные заслонки, которые могли оказаться закрытыми после взрыва.
     --   Еще   одна   предосторожность   правительства,   придуманная   для
собственного  спасения,  --  язвительно сказал Стрэчен.  Но Дили не  обратил
внимание на его слова и сказал:
     --  Кроме  того,  многие   туннели   просто   расположены  выше  уровня
канализации, и потому их не должно затопить.
     Клер закурила и сказала:
     -- Я думаю, что нам не мешало бы побольше  знать об этих черных крысах.
Встретилась ли вам в этот раз хоть одна живая тварь, Стив?
     -- Нет,  слава Богу,  живых  крыс  мы не  видели. Только  дохлых.  Клер
пристально посмотрела на Дили.
     -- Ну что,  Алекс, мне кажется,  пришло время  рассказать все, что  вам
известно об  этих монстрах. Только  не говорите, что правительство не  имело
представления об этом. Я нашла  в  аптечке убежища  яды,  которые используют
только против крыс, а  также противоядие, которое я ввела вам и Стиву, когда
вы  появились здесь.  Это лекарство  применяют  лишь  при  лечении  болезни,
распространяемой черными крысами. Все это говорит о том, что об этой  угрозе
знали  и  предпринимали меры  предосторожности. Значит,  правительству  было
известно, что эта проблема не решена, что крысы-мутанты  по-прежнему живут и
размножаются в канализационных трубах и туннелях?
     -- Я был простым служащим, доктор Рейнольдс. Министры не посвящали меня
в свои секреты.
     Дили говорил, ни на кого не глядя, и слова его звучали неубедительно.
     -- Однако вы работали  в отделе, который занимался убежищами. Не  может
быть, чтобы вы ничего не знали  об этом. Сейчас не время для секретов, Дили,
мы  все  оказались  в  экстремальной  ситуации,  и от  того, что  вы  сейчас
расскажете, очень  многое зависит. Может быть, узнав всю правду,  даже самую
страшную, люди успокоятся. По крайней мере, они поймут, что ни в коем случае
не должны выходить из убежища. Таким образом вы спасете их от верной смерти,
Дили.
     Пока Клер говорила, Калвер наблюдал за  Дили и  с некоторым  удивлением
заметил, что тот выглядит скорее раздраженным, чем испуганным или виноватым.
     -- Хорошо, я расскажу все,  что мне известно, --  нехотя согласился он.
--  Но я  мало что добавлю к  рассказу  Калвера, и вряд ли это сможет как-то
повлиять на ваше решение. Повторяю -- я занимал не слишком высокое положение
в министерстве.
     Он немного помолчал, беспокойно ерзая на стуле, будто сидел в неудобной
позе.  Калвер понимал, что Алексу трудно  начать этот разговор. Но у него не
было  выбора,  отступать  было некуда. Все  взгляды  устремились  на него  в
напряженном ожидании.
     -- Я уверен, что большинство из вас в той или иной мере информировано о
первой лондонской вспышке -- так называли первое нашествие на столицу черных
крыс. А началось все  с того,  что некий  зоолог  Шиллер скрестил нормальных
черных   крыс  с  мутантами,   которые  подвергались  воздействию  радиации.
Выведенный им новый  вид Шиллер привез в Лондон с островов Новой Гвинеи, эти
животные размножались с  невероятной быстротой и вскоре  распространились по
всему  городу.  Новый  вид  сильно  отличался  от обыкновенных  крыс --  они
сильнее,  умнее, если так можно  сказать про крыс,  выносливее, но и гораздо
более  опасны  для  человека. Наверное,  их можно назвать крысами-людоедами.
Тогда была предпринята большая  акция по истреблению этих животных, но крысы
успели натворить немало бед.
     -- Вы хотите сказать, что  они уничтожили очень много людей? -- спросил
Стрэчен.
     Дили продолжал:
     -- Тогда считали, что удалось истребить всех мутантов, но, по-видимому,
некоторым из них удалось  спастись.  Новая вспышка произошла через несколько
лет в северо-восточной части города.
     --  Да, я помню, нам в то время  говорили, что  эта  проблема полностью
решена, -- рассеянно, будто сама себе, сказала доктор Рейнольдс.
     --  Тогда  все  считали,  что  так   оно  и   есть.  И  данные  отчетов
свидетельствовали о том же.
     -- Чем  же тогда объяснить ту страшную трагедию, которая произошла там,
за стенами убежища? Если бы  вы только видели эти горы изуродованных крысами
человеческих тел! О каком  истреблении  вы  говорите,  о каких  отчетах?! --
Голос    Фэрбенка    дрожал,    глаза    злобно    сузились,    а     обычно
насмешливо-добродушное лицо было перекошено от гнева.
     --  Я уже  сказал, что, очевидно, некоторым  мутантам  удалось избежать
капканов,   они  нашли  какие-то  надежные   укрытия  и  продолжали  жить  и
размножаться в городе. Но об этом никто не знал.
     -- Тогда почему,  скажите, пожалуйста, жителей города не предупредили о
грозящей им опасности?! -- тоже едва сдерживая негодование, спросил Стрэчен.
     -- Господи! Я же  объясняю вам -- об этом  никто ничего  не знал! После
первой  вспышки практически никаких  больше  сведений  о крысах-мутантах  не
было.
     -- Тогда  откуда  в  аптечке эти  яды  и  противоядия? Кто  и для  чего
приготовил  их?  А специальный ультразвуковой прибор  на складе?  -- холодно
спросила доктор Рейнольдс.
     --   Это   всего   лишь  меры   предосторожности  в   общем   комплексе
подготовительных мероприятий, -- не слишком уверенно ответил Дили.
     Калвер  заметил,  что  эти  вопросы  выводят  Дили из себя, ему явно не
терпелось поскорее закончить разговор на эту тему.
     Эллисон ударил кулаком по столу:
     -- Вы думаете, что мы идиоты? Нет, мы прекрасно понимаем, что вы просто
боитесь рассказать нам всю  правду.  Но вам придется.  Мы  заставим  вас это
сделать.
     Дили растерялся от такого напора.
     -- Да мне больше нечего добавить. Ходили  какие-то слухи, кто-то что-то
видел, ничего определенного и достоверного...
     -- Ничего определенного? -- Стрэчен рассвирепел, так же, впрочем, как и
все в комнате.
     --  Ничего определенного, -- упрямо  повторил  Дили.  -- Никакие случаи
нападений  на   рабочих  в  туннелях  и  канализационных  трубах  официально
зарегистрированы не были.
     -- А исчезновений рабочих тоже не было? -- сдержанно спросил Калвер.
     Дили  довольно  долго молчал, а Калвер  маленькими глотками пил кофе  с
коньяком. Ему не хотелось, чтобы обстановка снова  накалилась,  но  выяснить
всю правду было  необходимо.  Это важно  для всех, в  том числе и для самого
Дили.
     Дили явно колебался, не зная, как ответить на вопрос Калвера.
     -- Да, я слышал  об одном  или двух таких  случаях. Но  в этом не  было
ничего  особенного. В канализационных каналах  после  ливней бывали довольно
сильные течения, случались какие-то  аварии  в туннелях: взрывы,  обвалы. Да
мало ли что...
     -- Сколько известно случаев исчезновения рабочих в туннелях? -- уточнил
Калвер,  вспомнив  слова  Брайса о том,  что Дили наверняка  знает  все  эти
подробности.
     -- Господи,  мне неизвестны точные данные. Наш отдел не занимался  этой
статистикой.
     --  Но  вы  занимались  строительством  новых  убежищ  и реконструкцией
старых. Неужели у вас нет никаких сведений о  людях, погибших во время  этих
работ?
     --  При подземных  работах довольно часто происходят несчастные случаи.
Люди получают различные травмы и даже погибают...
     -- Мы вас не об этом спрашиваем,  Дили.  Почему  вы  все  время юлите и
пытаетесь уйти от ответа? Мы хотим знать о случаях исчезновения рабочих.  Вы
прекрасно понимаете, что мы имеем  в виду, Алекс, -- с присущей ей  прямотой
обратилась к  Дили Клер Рейнольдс. -- Вы хотите что-то скрыть от нас? Но это
же бессмысленно.
     -- Я ничего  не собираюсь скрывать. Просто не понимаю, чего вы  от меня
хотите. Конечно, в течение нескольких лет в туннелях пропадали рабочие. Но я
уже  говорил  вам  --  в  этом  нет  ничего странного. Такие случаи бывали и
прежде.
     -- А тела пропавших были найдены? -- спросил Калвер.
     -- Не все, но некоторых удалось обнаружить.
     -- Ну и как они выглядели?
     --  Странный  вопрос. Как,  по-вашему, может выглядеть труп,  найденный
через несколько недель или месяцев?
     -- Вы понимаете, о чем я спрашиваю: были ли они обглоданы крысами?
     -- Вполне возможно. Ни для кого  не секрет, что под землей живут крысы,
и они могли полакомиться  трупами.  --  Дили  раздраженно фыркнул. -- Но это
обыкновенные крысы, а не мутанты. Никаких других случаев я не знаю.
     --  Вы все  же рассказали о нескольких фактах, свидетельствующих о том,
что люди были съедены заживо, загрызены.
     --  Да, только ведь это могли  быть одичавшие  кошки,  бродячие собаки.
Вполне возможно, что и крысы. Но не мутанты.
     Клер  Рейнольдс докурила свою сигарету до конца, до самого фильтра -- у
нее почти  уже  не  было  запаса, и она  не  представляла  себе, как  сможет
обходиться без курения: это хоть  как-то помогало ей  расслабиться и держать
себя в руках.
     -- Я думаю, что даже  по  нескольким эпизодам, о которых вы рассказали,
нетрудно  было  догадаться  о  существовании  крыс-мутантов. Ведь вскрытие и
какое-то исследование трупов наверняка производилось, -- сказала Клер.
     -- Вполне возможно. Но я об этом ничего не знаю. У меня не было доступа
к такой информации. -- Дили явно не желал сдаваться.
     -- Это вы  сейчас  так говорите,  чтобы заморочить  нам головы, -- груб
оборвал его Эллисон.
     -- Да зачем мне это нужно, черт побери, -- в тон ему  ответил Дили.  --
Какой мне прок лгать вам?
     -- Чтобы защитить себя.
     -- От чего, Господи?! От чего защитить?
     -- Послушайте, Алекс, -- четко выговаривая каждое слово, сказала доктор
Рейнольдс. -- Нам всем, и вам  в том числе, наверняка придется столкнуться с
этими  тварями.  Поэтому  мы  должны  как  можно  больше  знать о них, чтобы
предпринять  какие-то  меры предосторожности, наиболее  эффективные в  наших
условиях.
     -- Но клянусь  вам, Клер, больше я ничего не знаю, -- сказал Дили вяло,
у него уже не было сил вести этот бесконечный разговор.
     Клер  видела,  в  каком  он состоянии,  поэтому  говорила  медленно, но
твердо:
     --  Имеете  ли  вы  хоть  какое-нибудь  представление  о  том,  сколько
крыс-мутантов обитает в туннелях?
     -- Нет, точно я не знаю. Но думаю, что их не слишком много, иначе бы их
гораздо чаще видели, и, быть может, не только рабочие.
     -- Вы не в своем  уме,  Дили, если  полагаете,  что эти  горы трупов --
результат  нападения  всего нескольких  крыс,  -- вмешался  Фэрбенк.  Доктор
Рейнольдс спросила:
     --  Известно  ли кому-нибудь из присутствующих  хоть что-то о  том, как
размножаются эти крысы?
     Невысокий мужчина, небритый и такой бледный, что цвет его лица сливался
с цветом халата, нервно поднял руку. Клер удивилась, она знала, что это один
из ремонтных рабочих убежища.
     --  Вам известны какие-то подробности  о черных крысах? -- переспросила
доктор Рейнольдс.
     -- Да нет, пожалуй, нет. Правда, в мои  обязанности входило истребление
всякой  живности и  здесь, в  убежище, и в  его окрестностях --  в туннеле и
ближайших канализационных трубах. Там было немало крыс,  но таких, о которых
вы говорите, я не встречал ни разу. Но я знал, что они существуют, и поэтому
кое-что читал о них. Все-таки было страшновато встретиться с таким чудовищем
один на один. -- Он нервно хихикнул.
     Все  напряженно  молчали, пытаясь понять,  для чего он поднял руку, что
хотел рассказать. Ведь доктор Рейнольдс задала вполне конкретный вопрос.
     -- Ну, я знаю, что крысы могут рожать пять  раз в год и даже больше. --
Он волновался, как школьник, отвечающий урок. -- Они могут приносить за один
раз по двенадцать детенышей.
     -- Это касается обыкновенных  крыс, -- перебил его Дили. -- Я  полагаю,
что  у мутантов  способность к  размножению несколько снижена,  ее  подавили
другие уникальные свойства, которые присущи этим животным.
     -- Верно, -- заметил кто-то из присутствующих. -- Иначе канализационные
трубы были бы забиты этими монстрами еще несколько лет назад. И уж тогда  их
невозможно было бы не заметить.
     Все   заговорили  разом,  чтобы  как-то  снять  напряжение.   И  доктор
Рейнольдс, перекрывая шум голосов, снова обратилась к рабочему:
     --  Вы  действительно  ни разу за  все эти годы не  видели  в  туннелях
больших черных крыс?
     Тот неопределенно пожал плечами.
     -- Не могу точно сказать. Я убил несколько штук какого-то другого вида.
Но они не очень похожи  на  тех, о  которых тут  говорят. Может, это были их
детеныши  -- все равно здесь, в  этом месте,  они  встречались редко.  -- Он
задумчиво  почесал нос и добавил: --  Это довольно странно, если подумать  о
том, насколько они  плодовиты. Вероятно, все  же яд оказывал свое  действие.
Думаю, что большинство из них погибло от яда.
     -- А  вы сами когда-нибудь применяли  ядовитый газ? -- спросила  доктор
Рейнольдс.
     Но на ее вопрос ответил Фарадей:
     -- Это было  запрещено инструкцией. Поблизости  всегда  работали  люди.
Кроме того, газ обычно используют в канализационных трубах.
     Клер  хотелось  закурить,  но  она  теперь  строго  ограничивала  себя,
распределяя оставшиеся сигареты, а норму этого часа она уже выкурила.
     -- Дело в том, что я нашла на складе  порошок, который под воздействием
влаги превращается в ядовитый газ.
     -- Не думаю, что этот порошок может нам пригодиться, -- сказал Эллисон.
-- Когда мы выйдем из убежища, мы возьмем с собой оружие и будем защищаться.
     Доктор Рейнольдс с сомнением покачала головой.
     -- Вы  в самом деле думаете,  что оружие  поможет, если на  вас нападут
полчища крыс или  даже несколько бешеных собак? Если  это  так, то вы просто
идиот, Эллисон, -- сказала она без всякого выражения.
     Взбешенный Эллисон вскочил на ноги, отшвырнул стул и заорал:
     -- Послушайте, вы... только потому, что вы доктор...  Калвер  поднялся,
пересиливая усталость и сильную мышечную боль.
     -- Я хочу, чтобы каждый  из вас  ясно представил себе последствия  того
шага, который, как вам кажется, вы готовы совершить. -- Он старался говорить
спокойно,  чтобы не возбуждать и без того взбудораженных людей.  -- Не  буду
скрывать: я не одобряю принятое вами  решение, поэтому постарался как  можно
подробнее рассказать  обо  всем,  с  чем нам пришлось столкнуться за стенами
убежища  и  здесь,  в  метро, --  в туннелях и  на станции, и  наверху --  в
разрушенном городе. Каждый имеет  право сам решить  свою судьбу. Но,  честно
говоря, я не понимаю вашего непоколебимого стремления покинуть убежище после
того, что нам стало известно. Продолжать  разговор дальше  бессмысленно.  Вы
взрослые люди, и я не намерен ни переубеждать, ни уговаривать вас.
     Он  направился  к  двери,  Фэрбенк  пошел  следом,  давая  понять,  что
полностью согласен с Калвером. На пороге комнаты Калвер обернулся
     -- Когда вы говорили о трупах,  найденных в канализации за эти годы,  я
вспомнил  одну  вещь. Я не  знаю,  как  это  объяснить,  но  там на лестнице
эскалатора, я обнаружил одну странную закономерность..
     Кэт  Гарнер,  пребывавшая  в шоке  от  того, что  рассказал  Калвер, по
чувствовала  озноб,  пробежавший  по  всему  телу,   и  сердце  сжалось   от
предчувствия  чего-то  ужасного. Хотя что  может  быть  страшнее  только что
услышанного? Никакая самая изощренная фантазия не подсказала бы ничего более
кошмарного. Однако слова Калвера повергли всех в глубочайшее отчаяние.
     -- У большинства трупов были выедены мозги...

     Кто-то  настойчиво   звал  его.  Калвер  слышал  свое  имя,  долетавшее
откуда-то издалека. Оно приближалось, проникая в сон, но  он  никак  не  мог
понять, чей это голос, откуда.
     -- Стив, проснитесь, ради Бога! Проснитесь же наконец!
     Калвер  оттолкнул  руки,  пытавшиеся выхватить его из  теплого, мягкого
забытья,  где  было спокойно и тихо.  Но  какая-то  часть его  сознания  уже
просыпалась, растревоженная этим голосом. Перевернувшись на  другой  бок, он
попытался  избавиться от непрошенного  вторжения в спасительный сон, который
еще обволакивал его.
     Он с трудом открыл  глаза, увидел, что лежит одетый  на  узкой кровати,
вспомнил, что у него не было сил не только переодеться, но даже снять с себя
мокрую одежду.  Они  с  Фэрбенком рухнули от  усталости, едва  добравшись до
кроватей.
     --  Стив,  вставайте  скорее! -- Чьи-то  руки снова  затрясли  его.  Он
наконец понял, что это Кэт. Ее лицо склонилось над ним, и он увидел, что она
не на шутку встревожена.
     -- Что случилось, Кэт?
     Через  открытую дверь  комнаты он услышал  крики, вопли и шум,  слишком
знакомый ему шум бурлящего потока воды. На соседней койке проснулся Фэрбенк,
он озирался вокруг, не понимая, что происходит. Калвер же все понял до того,
как Кэт ответила на его вопрос.
     -- Убежище заливает!
     Он  вскочил   на  ноги  и,  почувствовав  ледяную  воду,  доходящую  до
щиколоток, окончательно проснулся.
     -- Откуда,  черт  возьми, она  прорвалась?  --  прокричал  он,  надевая
ботинки -- единственное, что успел снять, прежде чем провалиться в сон.
     Фэрбенк проделал то же самое.
     -- Через артезианский колодец, -- сказала Кэт.
     Калвер  не стал  выяснять,  как это  могло случиться. Какое  это  имело
значение, когда все, что было создано руками человека, разрушено. Втроем они
вышли в коридор.
     --  Подождите!  -- Кэт схватила его  за руку. --  Случилось еще кое-что
похуже...
     Но он уже сам увидел это.
     Вода стремительно  неслась им навстречу  из  отверстия  в дальнем конце
коридора. Люди барахтались, сбитые с  ног бурным потоком, пытаясь перебороть
течение. Но  в этой грязной воде ясно  были видны и гладкие черные тела. Они
неслись как снаряды, держа головы над водой и выискивая новые жертвы.
     Калвер  замер  в оцепенении, глядя, как одна крыса  настигла  какого-то
человека и, вонзив зубы в  ногу несчастного, начала когтями  рвать его тело.
Человек пытался бороться с крысой, сбросить ее с себя, но  силы были слишком
неравные.  Да  к  тому  же  жертва  едва  держалась  на  ногах  под  напором
прибывающего потока воды. Калвер увидел, как крысиная морда добралась до шеи
мужчины,  брызнула  струя  крови,  человек  упал и вода вокруг  окрасилась в
красный цвет.
     Кэт и Фэрбенк шли за Калвером. Девушка прижалась к нему, он чувствовал,
что она дрожит от страха.
     -- Как  они попали сюда? -- крикнул Фэрбенк. -- Через колодец или через
трубопроводы?
     Кто-то  оттолкнул Калвера.  Это были мужчина и  обезумевшая  от  страха
женщина. С трудом продвигаясь  в воде, они направлялись в конец  коридора, а
что-то черное  неотступно следовало за ними. Калвер, Кэт и Фэрбенк бросились
назад, в спальню, и  увидели несколько  крыс, плывущих в  ту  же  сторону. В
дальнем конце коридора раздались выстрелы.
     -- Я  думал,  такие  убежища  полностью герметичны, --  сказал  Кал-вер
Фэрбенку.
     -- Но это  ведь не только  убежище,  но  и центр  связи. Поэтому полную
герметичность обеспечить нельзя. Кэт дернула Калвера за рукав.
     -- Стив, вода поднимается. Нам нужно выбраться отсюда.
     -- Я думаю, все будет в порядке, -- сказал Фэрбенк. -- Вряд ли  убежище
зальет полностью.
     -- Хотите остаться и проверить, так ли это? -- спросил Калвер.
     Он слегка приоткрыл дверь в коридор, поток казался очень мощным. Калвер
быстро захлопнул  дверь. В это время  свет в комнате почти погас. В  течение
нескольких секунд свет то пропадал совсем, то снова вспыхивал,  пока наконец
освещение не восстановилось.
     Фэрбенк выругался.
     --  Если полетит генератор,  тогда мы действительно пропали.  Не бу-дет
работать даже аварийное освещение.
     Калвер притянул Кэт к себе.
     -- Где были Дили и все остальные, когда это случилось? Где вы их видели
последний раз?
     -- В центре управления. Они все еще продолжали свой бесконечный спор.
     -- Отлично. Вот туда мы сейчас и пойдем.
     -- Зачем туда-то, мать твою! -- воскликнул Фэрбенк. -- Давайте поскорее
выбираться из убежища.
     --  Затем, что нам нужно  оружие. Без него у нас мало шансов выжить. Мы
должны во что бы то ни стало добраться туда.
     Фэрбенк кивнул головой.
     -- Пожалуй, вы правы. Пошли.
     Он  открыл  металлический  шкаф  и достал  фонарь  --  фонари  и  лампы
хранились во всех помещениях убежища на тот случай, если откажет генератор.
     --  Фонарь  тоже  может  нам  пригодиться, -- сказал Фэрбенк.  Выходя в
коридор,  Калвер  держался  одной  рукой  за  стену,  стараясь  не  потерять
равновесие. Вода уже поднялась выше колен и сбивала с  ног. Другой  рукой он
обнимал Кэт. Фэрбенк старался не отставать  от  них ни на шаг. Он  постоянно
оглядывался, проверяя, не плывут ли за ними крысы. Что-то твердое  коснулось
его  ноги,  он подпрыгнул, но тут же облегченно  вздохнул, увидев,  что  это
всего-навсего чей-то ботинок.
     Они  проходили  мимо стойки с  приборами  в  тот  момент,  когда оттуда
посыпались искры.
     -- Господи, -- закричал  Фэрбенк,  -- так нас всех убьет  током. Калвер
ничего  не ответил,  но  подумал  о  том  же.  Кругом столько воды,  и  если
произойдет короткое замыкание... Однако Калвер все-таки надеялся, что кто-то
из инженеров догадается обесточить все  ненужное оборудование.  Они как  раз
протискивались между двумя приборными стойками. Кэт держалась за его руку, а
Фэрбенк  постоянно  оглядывался.  В противоположном конце узкого прохода, по
которому они пробирались, метались какие-то люди.
     --  По-моему,  они  бегут  к  выходу из  убежища, -- прокричал Фэрбенк,
стараясь, чтобы Калвер и Кэт услышали его.
     -- Да, похоже,  дела хуже некуда, -- сказал Калвер. Фэрбенк  понял, что
он имеет  в  виду. Поток  в  туннеле наверняка стал еще мощнее.  Их  охватил
страх: другого выхода из  убежища не было. Калвер по  привычке,  которая уже
выработалась  у  него за  последнее  время,  когда  он  оказывался  в разных
экстремальных  ситуациях, старался сосредоточиться только  на одной  главной
задаче. Сейчас  такая  задача --  обзавестись оружием. Все  остальное потом.
Оружие хоть как-то защитит их от крыс, правда,  лишь в  том случае, если тех
будет не слишком много. Возможно,  им придется забраться куда-нибудь повыше,
на какую-нибудь приборную стойку, к  примеру. Это была бы удобная позиция во
всех отношениях: во-первых, вода вряд ли поднимется так высоко и, во-вторых,
сверху  им будет  видно  любую крысу,  которая попытается  добраться до них.
Калвер  знал, что в  убежище  вели  еще  два  входа,  но оба  были  завалены
обломками рухнувших строений.
     Правительство оказалось  глупее,  чем  он  думал,  если считало туннель
самым безопасным подходом к убежищу.
     Выйдя  из  прохода  между  приборными стойками, они  оказались в  зале,
заполненном бурлящим потоком воды. Вдоль одной  из стен  футах в семи-восьми
над  полом   тянулась  узкая  металлическая  платформа,   которая  позволяла
инженерам работать с вмонтированными в стену приборами связи, расположенными
наверху, почти под  потолком.  Если  бы им  удалось  Добраться до платформы,
преодолев  всего  несколько  ярдов, они могли бы пройти над потоком довольно
значительное  расстояние.  Калвер  обернулся  к Кэт и Фэрбенку  и  кивнул  в
сторону  платформы. Они без  слов поняли  его и заспешили за ним, не заметив
черных крыс, окруживших Калвера.
     Калвер  одновременно почувствовал  какую-то  тяжесть на плече и  острую
боль, пронзившую все тело. Он понял, что это крыса, прыгнув на него, впилась
в него когтями, а снизу другая, вцепившись в край его кожаной куртки, тянула
его вниз.  Все это произошло  в  считанные  секунды,  Калвер не был готов  к
нападению и, не  сумев  удержаться  на ногах, упал в воду.  Кэт  вскрикнула,
выпустив руку Калвера,  и отшатнулась  назад,  в узкий  проход,  откуда  они
только что вышли. Она с ужасом смотрела, как  Калвер, вздымая пенистую воду,
изо всех сил пытается скинуть с себя крысу, превозмогая боль и сопротивляясь
потоку.
     Фэрбенк  устремился  на  помощь,  позабыв  о  страхе   и  осторожности.
Подскочив  к  барахтающемуся в воде Калверу, он  с  размаху  опустил тяжелый
фонарь на спину  крысы, готовой вот-вот вцепиться  в горло Калверу. Несмотря
на оглушительный шум потока, Фэрбенку  показалось, что он услышал, как крыса
запищала от боли. Во всяком случае, его удар заставил ее ослабить натиск, и,
чтобы не  дать ей опомниться, Фэрбенк еще  раз изо всех  сил стукнул гнусную
тварь. Она  упала в  воду, отцепившись от Калвера, но, подстегиваемая болью,
устремилась к своему обидчику.
     Калвер неожиданно  почувствовал, что боль  вдруг ослабла, и почти сразу
же  с удивлением обнаружил, что крыса вообще  отпустила его. Не в  состоянии
осознать, что происходит, он сделал резкий рывок в сторону, разгребая руками
пенистую  воду, попытался встать  на ноги,  отплевываясь и судорожно  глотая
ртом воздух. Но что-то мешало ему, что-то свинцовым грузом тянуло  его вниз.
Это  была  крыса, вцепившаяся в его  куртку, она  не  желала отпускать  свою
жертву  и  пыталась,  не  разжимая  челюстей, дотянуться  до него когтистыми
лапами.  Почти машинально  Калвер высвободил одну руку  из  рукава куртки  и
только тут подумал, что может  попытаться  задушить крысу, используя толстую
кожаную ткань.
     Он нагнулся так, что вода омывала его плечи  и спину, и сквозь  куртку,
наброшенную на голову крысы, попытался сдавить ее горло.
     Крыса яростно сопротивлялась. Ее сила ошеломила Калвера. Он чувствовал,
как она вертит головой под водой, пытаясь вырваться из его рук и вцепиться в
них своими острыми как бритва смертоносными  клыками. Она сопротивлялась так
ожесточенно, что у  него не  хватало сил удержать ее, еще немного  --  и она
ускользнет. Тогда  Калвер  нырнул, навалившись на крысу  всем телом, пытаясь
задавить  ее  своим  весом.  Но  ему приходилось  бороться  еще  и  с мощным
течением, сносившим его в сторону. Это  была смертельная схватка, в  которой
природа  и хищное животное  стали  союзниками в битве  с человеком, стремясь
уничтожить его.
     Злость придала Калверу силы, он сдавил горло  ненавистной твари, решив,
что скорее  сам  умрет, чем выпустит  ее  живой.  Она  извивалась,  стремясь
вырваться, огромные пенистые  пузыри  воздуха  поднимались  на  поверхность.
Казалось, что вода вокруг них кипит. Но вот он почувствовал, что ее движения
стали слабее, она еще некоторое время билась в его руках, а потом затихла. И
поверхность воды успокоилась -- пузыри исчезли.
     Калвер  выпрямился,   пытаясь  восстановить  дыхание.  Он  почти  терял
сознание от  напряжения. И тут чьи-то руки подхватили его. Это была Кэт. Она
помогла ему подняться, и Калвер увидел голову Фэрбенка, торчащую над водой в
нескольких  шагах  от  них.  По неестественной  позе  Фэрбенка  и  судорожно
дергающимся рукам он  понял,  что тот тоже борется с крысой. Видимо,  это та
крыса,  от которой  Фэрбенку  каким-то образом  удалось освободить  Калвера.
Гнусная тварь решила отомстить ему, и теперь настала очередь Калвера спасать
Фэрбенка.  Ярость и  ненависть  к  этим  чудовищам пересилили страх,  Калвер
набросился  на крысу, рвущую когтями грудь Фэрбенка, изо всех сил потянул ее
на  себя  и  сбросил в  воду.  Фэрбенк тут  же схватил  крысу  за горло. Она
сопротивлялась, обнажая острые зубы, будто хотела их запугать. А в ее желтых
глазах, устремленных  на них, не было и намека на страх, только злорадство и
спокойная  уверенность в своих  силах. От  этого взгляда  становилось  не по
себе, эта тварь не  желала сдаваться,  покоряться  судьбе. Она  была  готова
бороться до последнего вздоха.
     Мужчины со  всей силой,  на  какую были способны, навалились на  крысу.
Калвер  придавил коленом ее  мощные задние  лапы,  взбивающие воду до  белой
пены, а Фэрбенк медленно погружал ее голову под воду, пока не прижал к полу.
Они больше не видели ее взгляда, обладающего какой-то гипнотической силой, и
испытали  облегчение.  Так  им было легче бороться  с  ней. Пузырьки воздуха
поднимались на поверхность, распространяя зловонный запах зла, которое несло
это чудовище.
     Наконец крыса перестала  биться,  они отпустили ее и увидели, как поток
подхватил ее бездыханное тело. Калвер и Фэрбенк с трудом поднялись, дрожа не
только   от  физического  напряжения,  но   и   от  пережитого   потрясения.
Обессиленные, они  прислонились к  приборной  стойке,  но  Кэт  не  дала  им
передохнуть.
     -- Вода прибывает. Нужно поскорее уходить отсюда, -- прокричала она.
     Калвер посмотрел в дальний конец зала,  куда они направлялись. То,  что
там происходило, усиливало его беспокойство. Это была настоящая неразбериха.
Подстегиваемые  страхом  люди  бестолково  метались почти  по  пояс  в воде,
пытаясь спастись от преследовавших их крыс.  Калвер разглядел,  что один  из
мужчин  держит  в руках  автомат,  правда,  Калверу показалось,  что тот  не
слишком умело управляется с  оружием. Во  всяком  случае, крысы уже окружили
его со  всех  сторон, а он так и  не сделал  ни одного выстрела. Одна  крыса
приготовилась  прыгнуть  на  него   сверху,  с  монитора,  куда  она  сумела
взгромоздиться.
     Калвер закричал, чтобы предупредить  мужчину  о грозящей ему опасности,
но тот был слишком далеко и не мог его услышать.
     Крыса зацепилась задними  лапами  за край  монитора и на миг  зависла в
воздухе,  готовясь  к прыжку. Затем  она оттолкнулась, жадно разинув  пасть,
прыгнула и впилась клыками в шейные позвонки мужчины.
     Калвер увидел, как человек закричал  от неожиданно обрушившейся на него
боли, но именно увидел, а не услышал:  его крик потонул в общем шуме. Калвер
ничем  не  мог помочь этому человеку. Он стоял и смотрел, как  тот согнулся,
руки  стиснули  автомат,  и из его ствола  посыпался дождь искр. Но было уже
поздно. Человек корчился от боли, не  выпуская из рук автомат, пули летели в
разные стороны,  кося наповал не крыс, от которых  намеревался отбиться этот
несчастный, а его товарищей, мужчин и женщин, оказавшихся поблизости.
     Наконец мужчина упал в воду, и автомат захлебнулся вместе с ним. Вскоре
над  водой показалась крысиная  морда,  окрашенная кровью, она  бросила свою
добычу из-за  недостатка воздуха.  Покрутив головой,  крыса поплыла  дальше,
выискивая новую жертву. Выбор был большой.
     Снова  начал мигать  свет,  и  на  несколько  долгих,  ужасных  секунд,
показавшихся  вечностью,  в  зале  воцарился мрак.  Из  машинного  отделения
донесся  какой-то  шум,  затем   раздался  взрыв,  блеснула  яркая  вспышка,
потянулся голубоватый дым, а за ним языки пламени.
     Фэрбенк и Калвер в ужасе переглянулись.
     -- Все! --  воскликнул Фэрбенк.  -- Из убежища надо уходить немедленно.
Других вариантов нет!
     Освещение в зале восстановилось, и Калвер тут же заметил крыс, плывущих
к ним по узкому проходу, из которого они недавно вышли.
     -- Быстро на платформу! -- закричал Калвер и потащил за собой Кэт.
     Фэрбенк тоже  заметил  крыс  и  зачем-то  пересчитал  их:  три, четыре,
пять... о Господи, шесть!
     Если  бы кто-нибудь из  них взглянул  наверх,  они увидели бы множество
черных чудовищ, ползущих по сетке с кабелями, по приборным стойкам.
     Фэрбенк побежал за Калвером и Кэт, высоко подбрасывая ноги и раскинув в
стороны руки, чтобы удержать равновесие. Подсадив Кэт  на платформу, Калвер,
прежде чем забраться следом, оглянулся, чтобы убедиться, что Фэрбенк идет за
ними.
     У  него подкосились  ноги, когда  он  увидел  вереницу крыс, неотступно
следующих за Фэрбенком. Уцепившись за перила лестницы, ведущей на платформу,
Калвер протянул руку Фэрбенку и закричал:
     -- Скорее! Скорее!
     Фэрбенк понял,  что это предупреждение, и инстинктивно обернулся. Этого
делать  не следовало, он  тут  же  споткнулся и чуть не потерял сознание  от
страха,  увидев своих преследователей.  Его неожиданно  спас  от  неминуемой
гибели встречный поток  воды. Схватив Фэрбенка за руку до того, как тот ушел
под воду, Калвер потащил его наверх, сам едва удерживаясь на  лестнице. Вода
захлестывала его с головой, у него перехватило дыхание и потемнело в глазах.
     Фэрбенка мотало в водовороте,  который образовали два встречных потока.
И только благодаря усилиям Калвера он удерживался на поверхности.
     Зато  крыс  мощной  встречной  волной смыло  назад,  и  они  беспомощно
барахтались  в  воде,  пища и извиваясь,  а  поток  швырял  их  на  стенды с
оборудованием, на стены коридора, и их безжизненные тела с размаху шлепались
в воду.
     Это  было  как  возмездие  черным  чудовищам  за  все,  что  они  здесь
натворили.
     Калвер  уже  догадался,  что  кто-то,  пытаясь  выйти  из  затопленного
убежища, кишащего  крысами,  открыл дверь, ведущую в  туннель, и оттуда вниз
хлынул этот поток, на сей раз принесший им спасение, а не погибель.
     Кэт  беспомощно  наблюдала  за  Калвером и  Фэрбенком,  сражающимися  с
бешеной стихией. Она не знала,  как помочь им,  и  только молила Бога, чтобы
они выбрались.
     Фэрбенк, выбиваясь  из сил,  старался помочь  Калверу, тащившему  его к
лестнице. Он то пытался плыть, то шел по скользкому кафельному полу, главное
--  удержаться  на поверхности  воды, не захлебнуться. Нащупав рукой  нижнюю
ступеньку лестницы, он  подтянулся  вперед и начал карабкаться вверх. Теперь
он мог  обойтись  без  поддержки Кал-вера.  Его  волосы прилипли  к  голове,
обнажив залысины на лбу, складки  на его  лице, которые заметил сегодня днем
Калвер, стали  еще  глубже. Глаза  были  выпучены от только  что  пережитого
ужаса,  но все же он  попытался изобразить привычную ухмылку и что-то сказал
Кал-веру. Тот не расслышал слов,  но по  тому, как Фэрбенк  смотрел на него,
догадался, что это были слова благодарности.
     Калвер  хлопнул его по плечу и жестом показал,  чтобы Фэрбенк забирался
на платформу.
     -- Поторопитесь! Я -- за вами, -- прокричал он.
     Кэт протянула Фэрбенку  руку, и он  наконец поднялся на  платформу. Тут
силы  оставили  его,  он  лежал, судорожно  глотая ртом  воздух,  как  рыба,
выброшенная на сушу.
     Стоя  на  лестнице,  Калвер  видел,  как  мимо  него  проплывают  люди,
беспомощно  барахтаясь в кипучем потоке.  Но их  несло слишком стремительно,
чтобы  он  мог  ухватить кого-нибудь и вытянуть  наверх.  Поток  еше не  был
слишком  глубоким, вероятнее всего, где-то  на уровне груди, и люди могли бы
спастись. Но многие были без сознания, по-видимому, от ударов о стены или  о
стенды с оборудованием. Калвер надеялся, что  вода немного успокоится, когда
встречные потоки перемешаются друг с другом.
     Весь  вопрос  в  том  -- насколько к  тому времени  окажется  затоплено
убежище. Возможно ли  будет отсюда  выбраться,  если кому-то  из  этих людей
удастся выжить. Калвер думал  об этом, но ни малейшего желания задерживаться
здесь, чтобы  увидеть все собственными  глазами, у него не  было.  Он быстро
вскарабкался  на платформу и остановился, чтобы  перевести дыхание.  Отсюда,
сверху, было хорошо видно, что  вода с  неубывающей силой несется со стороны
выхода в туннель. Поток бесстрастно тащил множество каких-то предметов, крыс
и  людей.  Калвер  надел свою куртку,  которая  все  еще болталась  на одном
рукаве, и потрогал перила платформы. Они  были  тонкими и казались  довольно
ненадежными. Да  и сама узкая платформа дрожала под  их  тяжестью. Идти надо
было гуськом, Друг  за  другом и очень осторожно. Калвер прокричал Фэрбенку,
чтобы  тот  шел  первым, и,  протиснувшись мимо Кэт,  Фэрбенк пошел, все еще
тяжело дыша. Погладив  девушку  по голове,  Калвер подтолкнул ее вперед. Она
ухватилась за перила, ни  на миг не отрывая руки, а он поддерживал ее сзади.
Он понимал,  как страшно  бедной девушке, и  хотел ее  защитить, поэтому все
время  был  начеку, стараясь не пропустить  крыс,  которые  могли  появиться
откуда угодно -- снизу, сверху, сбоку.
     Вскоре он действительно заметил крысу, притаившуюся  на трубопроводе, и
закричал, предупреждая идущего впереди Фэрбенка.  Услышав  его крик,  крыса,
словно по  команде, прыгнула вниз, но  Фэрбенк был  наготове. Он поймал ее в
воздухе  и  отшвырнул в сторону, при  этом  сильно  ударившись  о  панель  с
приборами,  не  понимая,  как у него  хватило  сил  на  лету  отбросить  это
чудовище. Скорее •зсего это вышло от испуга, ведь крысиные  челюсти, ее
обнаженные клыки были в каких-нибудь трех-четырех футах от его лица.
     Еще  несколько  крыс подбирались  к  ним  по  трубопроводам и  кабелям,
проложенным  под потолком. Они решили больше  не  останавливаться и побежали
вперед по предательски прогибающейся от каждого их шага платформе.
     Впереди раздались выстрелы.

     Когда вода хлынула в  столовую, Клер Рейнольдс допила третью чашку кофе
и  выкурила  четвертую  подряд  сигарету,  нарушив  ею  же  самой  для  себя
установленную норму.
     Она  устала убеждать  мятежных сотрудников  станции  не совершать  того
безрассудства, которое лишь приведет их к гибели, но они были непреклонны  в
своем намерении  покинуть убежище. Кроме того, она была обескуражена двойной
игрой Дили и пыталась найти какое-то объяснение этому двуличию. Например, он
при  всех  настойчиво  убеждал  ее,  что она  может без  всяких  ограничений
пользоваться лекарствами, в том числе и наркотиками, в  любой ситуации по ее
собственному усмотрению. Это  была явная ложь,  однако Дили уговаривал ее не
беспокоиться по  этому поводу, потому что  лекарства принадлежат всем, перед
лицом болезни все люди равны.
     Клер снова закурила, подумав о том, что если они в конце концов покинут
убежище,  то   уж  сигарет   в  разрушенном  городе   окажется  больше,  чем
курильщиков. Поэтому  она решила больше  не ограничивать  себя. Конечно, она
понимала, что подает не слишком  хороший  пример окружающим,  особенно  если
принять во  внимание  ее  профессию. Правда, это  не слишком волновало  ее и
раньше,   а  теперь  --  тем  более.  В  нынешней   ситуации  предупреждение
министерства  здравоохранения,  напечатанное на пачках сигарет: "Курение  --
опасно  для здоровья",  -- выглядело  просто  смешно.  Его  мог  бы заменить
плакат: "Радиация опасна для жизни". Но  некому  писать эти  плакаты,  да  и
предупреждать некого.
     Она погасила  окурок  и зажгла новую  сигарету.  Кучка  пепла  в блюдце
казалась ей  символом  того,  что  осталось от  мира.  Она  поворошила пепел
горящим  концом сигареты, и он рассыпался, превратившись  в ничто.  Как  все
вокруг, как ее  собственная жизнь. Клер  подумала о том, что люди отказывают
представителям   многих  профессий  в  праве  на   проявление  эмоций.  Так,
считается, что пилот  во  время катастрофы самолета  должен думать только  о
жизни пассажиров и никогда о себе самом. Священнику вроде бы непозволительно
размышлять о своих личных  проблемах, он обязан  думать о прихожанах. Ну  и,
разумеется, все это относится и к представителям  ее  профессии -- врачам  и
другому медперсоналу.  При  этом  никто не думает  о  том,  что врач -- тоже
человек, а  не робот, и  так же способен  на эмоциональные взрывы, как любой
другой  человек.  Более  того,  по  отношению  к  медикам  действует  вообще
возмутительный  штамп:  дескать,  врач  не  может   заразиться  проказой  от
прокаженного,   никогда   не   заболеет   туберкулезом,   пользуя   больного
туберкулезом, да и никакую другую заразу не подцепит. Считается, что у врача
должен быть  стойкий  иммунитет. А почему, собственно,  должен?  Она  горько
улыбнулась, вспомнив нескольких знакомых врачей, умерших от самых безобидных
болезней, подхваченных у своих пациентов.
     Подавляющее  большинство упорно считает,  что  представители  некоторых
профессий были как бы людьми иной расы, но...
     Сколько психиатров сошло с ума? Не счесть.
     Сколько  священников совершали  грехи, достойные  сожаления? Увы, очень
многие.
     Сколько юристов впадали в отчаяние от свершенных ими судебных ошибок?
     Но все  это  в народе считалось исключением  из правила. Никто не хотел
видеть обычных людей за профессиональной маской. Лишь немногие понимали, что
и у  врачей,  и у юристов,  и  у  пилотов тоже возникают различные проблемы.
Кстати, и здесь, в убежище, лишь одного человека беспокоило состояние  Клер,
ее  переживания, ее потери. Это была Кэт Гарнер. Они не раз  вместе плакали,
давая выход своим  эмоциям, и рассказывали друг другу о  том,  что тревожило
каждую из них. И помогала Клер все это время одна только Кэт. Больше ни один
человек  ни разу  не  спросил  ее,  как  она  себя чувствует,  какое  у  нее
настроение, не нужна ли ей какая-то помощь.
     Она подышала на стекла очков и протерла их  полой халата. Клер была  не
одна в  столовой и вместе с тем  была как бы в одиночестве. Наедине со своей
кофейной чашкой и блюдцем, переполненным пеплом.  Это не  означало, что люди
сторонились  ее. Она сама  старалась сохранить некоторую меру отчужденности.
Это  вошло  в привычку,  наряду с  другими  профессиональными приемами. В ее
манере общения с людьми присутствовала, вместе с некоторой фамильярностью, и
вполне осознанная надменность. Такой стиль поведения способствовал тому, что
все контакты проходили в нужном ей русле. Она уже давно и с легкостью играла
эту роль и так вжилась в  нее, что  это  не  требовало никаких  усилий  с ее
стороны -- полная органика во  всем. Мало кто догадывался, какой она была на
самом деле.
     Но сейчас, когда все привычные устои рушились, она вдруг почувствовала,
что теряет самое себя. Ей с трудом удавалось не выходить  из роли, но больше
всего пугало другое  --  она  осознавала,  что разрушается  как личность.  И
главной причиной были не внешний хаос и безнадежность ситуации, а ее сны.
     Во сне она все  время видела живого Саймона. Он шел ей навстречу  своей
легкой походкой, небрежно раздвигал  руками  разделявшую их туманную дымку и
звал ее с любовью  и легким упреком за то, что  они так долго не виделись...
Он  подходил все ближе и ближе, а она почему-то не могла сдвинуться с места,
лишь тянулась  навстречу  ему,  стремясь  коснуться его  дрожащими кончиками
пальцев.  Она  притягивала его  к себе магнетической энергией  своей  любви,
дрожа от желания обладать им, отдаться ему.
     Когда уже рассеивалась  разделявшая их пелена и  ему оставалось сделать
всего  лишь один шаг, перед  ней вдруг  возникал его изуродованный труп. Она
ясно, как  в фокусе, видела все  его увечья в их ужасающем  уродстве: пустые
глазницы,  в  которых  копошились  ненасытные  черви  и насекомые,  безгубую
усмешку  на  обгоревшем дотла  лице,  обугленную  кожу, мускулы  и опаленные
дочерна кости.  Она  видела большую  шариковую ручку,  торчащую  из  кармана
испепеленного  пиджака,  ошметки от галстука,  петлей болтающегося на шейных
позвонках.  Впечатление было такое, что этот  опаленный  скелет  только  что
сняли с виселицы.
     И еще она все  время видела его руку, которая только что изящным жестом
откидывала  кисею тумана  и тянулась  к ней.  Рука  скелета  тоже стремилась
дотянуться до  нее, и Клер слышала шелест и стук костей. А на  изуродованном
черепе без глаз, без губ, без  носа шевелились  тонкие рыжеватые нити -- это
были  остатки  его  прекрасных волос. Рот его  был  широко открыт,  будто он
что-то кричал ей, но до нее доносилось лишь жужжание насекомых, роящихся над
этой дырой.
     Клер  уронила  очки,  и  они  упали  на  стол.  Люди,  сидевшие  рядом,
оглянулись и  удивленно посмотрели  на нее. Пожалуй, они никогда  не  видели
доктора в таком состоянии. Но всех волновали свои проблемы, и никому не было
никакого дела до нее.
     Клер надела очки, чтобы никто не заметил  ее слез, и глубоко затянулась
новой сигаретой. Все-таки курение помогало ей  сохранять самообладание, и не
хотелось думать о том, что она станет делать, когда выкурит весь свой запас.
     Если  Саймон  мертв,  уже  больше  ничего  не  имело для  нее  никакого
значения.  А  она не  сомневалась  в  том,  что  Саймон,  ее  верный друг  и
возлюбленный,  погиб.  И этот страшный, навязчивый сон, похожий на  видение,
лишь  подтверждал  ее  предчувствие. Горечь  потери разрывала  ее душу.  Она
знала,  что интуиция  не обманывает  ее  -- Саймона  больше  нет. Он работал
хирургом в больнице Святого Томаса, спасал людей, дарил им  надежду и жизнь,
боролся со злом и в тот день, когда на город сбросили бомбы, дежурил в своей
больнице. Клер  точно  знала, что у  Саймона не было никаких  шансов выжить,
здание  больницы  наверняка рухнуло от  первой  же взрывной волны. "Господи,
упокой твою душу, Саймон,  единственное,  о  чем  я молюсь, чтобы  это  была
мгновенная смерть", -- шептала Клер, и слезы текли по ее лицу.
     Впервые  увидев  этот  кошмарный  сон, она  проснулась  от собственного
крика.  Кэт  была  рядом и пыталась успокоить ее, обнимая, гладя по волосам,
шепча какие-то  слова. Наконец видение  исчезло, и Клер  перестала дрожать и
всхлипывать.  На  соседних  кроватях маленькой женской спальни  заворочались
другие  обитательницы  убежища,  растревоженные  ее  криком.  Однако  ночные
кошмары и выкрики были обычным  явлением, ее истерика  не  была исключением.
Никто не проснулся, погруженный в свое тяжелое забытье.
     Клер и Кэт пошли в столовую, где всегда горел свет, в отличие от других
помещений,  освещавшихся  ночником  в целях  экономии  электроэнергии. Кроме
того, в столовой была кофеварка.  Они пили кофе,  и Клер говорила, говорила,
не  в  силах  остановиться,  несколько  часов  подряд.  Ей  необходимо  было
выговориться, рассказать об этом кошмарном видении и обо  всем, что наболело
за  эти  долгие  дни  заточения.  Тогда  Клер  думала,  что,  если  во  всех
подробностях опишет Кэт свой ночной кошмар, он никогда больше не повторится.
Она не знала, что он будет неотвязно преследовать ее, повторяясь и во сне, и
наяву.
     Сочувствие  Кэт,  понимающий  взгляд,  ее  молчаливое  участие были так
необходимы Клер. Завтра она снова  войдет  в свою роль твердой, несгибаемой,
слегка  циничной  женщины, которой все нипочем, которая  все знает, ко всему
готова и  все может вытерпеть без нытья и  жалких эмоций.  Но этой ночью она
была  обыкновенной женщиной, испуганной,  одинокой,  потрясенной  горем,  ей
хотелось  прижаться  к  чьему-то  плечу  и  выплакаться.  И  пожаловаться, и
пожалеть себя, и выговориться -- раз и навсегда.
     Сколько это  уже  продолжалось? Четыре  недели? Четыре  недели  в  этом
проклятом убежище, как в капкане! Все  остановилось: жизнь и время. Миг стал
равен вечности.  Пустота  позади,  пустота впереди.  И  бесконечные  часы  и
минуты, наполненные никому не нужной суетой или бездельем. И мысли, мысли --
одна страшнее другой.
     Может быть, они и правы в своем стремлении вырваться отсюда.
     Вырваться  --  и будь что будет. Неужели жизнь наверху или  даже смерть
страшнее бессмысленного прозябания в этой преисподней?
     Она  знала имя  мужчины, сидящего за соседним столом, но, погруженная в
себя, сейчас ни за  что бы не вспомнила его, даже если  бы от этого зависела
ее жизнь.  Наклонившись  вперед, мужчина  гладил  руку  женщины,  сотрудницы
телефонной  станции. Женщина  не была ни  красивой,  ни хорошенькой, ни даже
хоть чуточку привлекательной, и  улыбка нисколько не красила ее. Наверное, в
прежние времена мужчины не обращали на нее внимания. Клер догадалась об этом
по неуместно радостной и одновременно жалкой  улыбке женщины. Но  сейчас все
изменилось, и любая женщина, даже немолодая и некрасивая, могла рассчитывать
на внимание и быть желанной, просто потому,  что у  мужчин не было выхода. А
сексуальные потребности все же давали о себе  знать, не задавленные до конца
гнетом  депрессий. И  уже не важно, каким было женское тело  -- стройным или
неуклюже  толстым,  гладким и  упругим или увядающим. В таких нечеловеческих
условиях оно было подарком судьбы. Может быть, последним подарком.
     В такой  ситуации пышно расцветали зависть, соперничество,  ревность  и
ненависть. Это, кстати, и спровоцировало  мятеж в убежище. Клер усмехнулась.
Мятеж?  Да нет, конечно, просто  элементарное  самоутверждение  масс.  Опять
смешно, теперь можно  смеяться над каждым словом: какие  массы,  когда  речь
идет о  жалкой кучке  людей, волею  случая  оказавшихся в одном месте в этот
страшный  момент  крушения  мира.  И  все-таки да --  самоутверждение  перед
властями, хоть  их, представителей власти, здесь,  по сути, вообще не  было.
Поэтому  весь гнев и  протест  обрушились в конечном  итоге  на одного Дили,
мелкую сошку в большой игре.
     Мужчина за соседним  столиком пробегал пальцами по руке  женщины,  едва
касаясь ее кожи, и в этом, казалось, невинном жесте было столько откровенной
чувственности, едва сдерживаемого желания,  что Клер отвернулась. Не потому,
что она осуждала их или завидовала, нет,  совсем наоборот -- эта  не имеющая
никакого  к  ней отношения, случайно подсмотренная ласка пробудила в  ней ее
собственную  сексуальность,  желания,  которые  она  всеми  силами  пыталась
подавить, усыпить.
     Она  снова вспомнила  Саймона. Их отношения  были гармоничными  во всех
смыслах:  и  в духовном, и  в  физическом.  Может быть, другая  женщина и не
считала бы его ни  идеальным любовником, ни суперменом, ни половым гигантом.
Да и  Клер так не думала.  Просто Саймон был ее мужчина, именно о  таком она
всегда мечтала -- нежном, внимательном, в меру настойчивом и эгоистичном. От
каждого из них  работа требовала полной  самоотдачи,  порой они уставали  до
изнеможения,  и оба отдавались работе  целиком, потому  что  у  них  не было
детей.  Но  у  них  бывали  чудесные   минуты,  когда,  отрекшись  от  всего
окружающего  мира,  они  принадлежали  только друг  другу. Тогда сексуальное
наслаждение было главным для каждого, и оба старались доставить максимальное
удовольствие  своему  партнеру.  Клер  очень  нравилось заниматься  любовью.
Работа и любовь -- пожалуй, это было самое приятное в ее жизни.
     Но долгие дни  и недели после катастрофы она даже не вспоминал о сексе.
Женщина в ней  словно умерла  под обломками рухнувшего  мира, остался робот,
машинально действовавший в ее оболочке.
     Ни разу во время долгих бессонных  одиноких ночей  она  не почувствовал
сексуальный  голод,  никаких  тайных  признаков неудовлетворенного  желания.
Будто ничего этого никогда  и не  было. А потом ей приснился этот  сон, этот
кошмар, который уже больше не оставлял Клер.
     Ее погибший муж, ее дорогой Саймон,  приходил  к  ней,  протягивая свою
костлявую  обугленную  руку.  Он  хотел  дотронуться  до  нее нет, он  хотел
обладать ею. Она чувствовала это. Она это видела. Его тело было изуродовано,
сожжено  или  изъедено  червями. Ничего не  осталось  от  прежнего  Саймона.
Ничего...
     Только член  горделиво торчал  из-под  опаленных лохмотьев одеж ды.  Он
жил, был по-прежнему силен и полон желания, в нем билась живая, пульсирующая
мужская мощь.  Клер все время гнала  от себя это видение,  оно  угнетало ее,
расслабляло, делало ранимой и  нерешительной.  Она боялась этих снов. И лишь
сейчас, случайно увидев чужую  ласку,  поняла,  чего больше всего боялась --
пробуждения  сексуальных  инстинктов,  которые,  вырвавшись  из-под  тяжкого
гнета, могут просто погубить ее. О нет.  Господи, это вовсе не так важно, не
так важно!  Без этого  можно жить, если то,  что сейчас происходит,  считать
жизнью.
     Она знала,  что  многие, пережившие катастрофу, испытывают безудержное,
изнурительное давление неудовлетворенного желания. Живая  плоть  бунтует, не
желая считаться с обстоятельствами. Люди пытаются подавить в себе похоть, но
природа  бывает   сильнее   разума.   А  неудовлетворенное  желание  рождает
напряжение, которое нужно снимать. И каждый ищет свой выход.
     Так что зря она стыдится своих извращенно-эротических  снов. Все вполне
объяснимо. По крайней  мере, теперь она  так думает.  Ей кажется что она все
поняла:  в  этом  сегодняшнем  мире  нет  ничего  запретного,   бесстыдного,
безнравственного.  Мир сам стал таким и  развращает  души  людей, пробуждает
низменные инстинкты. Все, что она  прежде  любила, чем  дорожила, разрушено,
исчезло или, случайно уцелев,  оказалось зараженным как проказой  ужасающими
последствиями катастрофы, в самых невероятных проявлениях.
     Можно  ли  уважать человека после  того,  как  он  погубил себя и  себе
подобных? После такого безумства что можно ценить в человеке? Можно ли будет
когда-нибудь снова  как ни  в чем  не  бывало  наслаждаться  искусством? Нет
больше  искусства, гениальных творений рук человеческих -- все обратилось  в
пепел.  И  наслаждения  тоже нет.  Можно ли  радоваться  прохладному  ветру,
несущему  успокоение,  если  он  радиоактивен?  Нет  больше  радости  и  нет
успокоения. И нельзя прижаться к любимому человеку, ища  защиты и тепла. Нет
этого человека, есть холодный, изуродованный, разлагающийся труп.
     Беда  в том, что еще  жива потребность  во  всем этом,  несуществующем,
уничтоженном.  Наверное, это неистребимо, пока  жив человек.  Она  вспомнила
рассказы о том,  что  евреи, которых  везли  в  печи  Освенцима,  занимались
любовью  в переполненных железнодорожных  вагонах, их  последнем пристанище.
Это   тоже   была  почти   бессознательная   попытка   обмануть  неотвратимо
надвигающуюся смерть.
     Любовь -- символ  жизни, пока человек любит, он живет.  В Древнем  Риме
гладиаторов поощряли к  любовным забавам в ночь  перед боем, считалось,  что
сексуальная энергия придаст им дополнительные силы, что только что пережитое
сексуальное неистовство перерастет в неистовство воина.  А  порнографические
фильмы,   последнее  изобретение  человечества  в  этой  области,  по  сути,
преследовали ту же цель.
     Клер стряхнула пепел и вспомнила, что однажды видела труп  с нормальной
эрекцией  члена, как  это ни парадоксально звучит. Она вдруг улыбнулась ни с
того  ни с сего -- ничего веселого в ее мыслях не было. Разве что ее  жалкие
попытки найти хоть  какое-то  оправдание своей так неожиданно и бессмысленно
пробудившейся  чувственности.  Видимо, никакое  горе  не  может  убить  этот
инстинкт навсегда. Наверное,  эти муки знакомы любой вдове. Но, к сожалению,
здесь,  в  убежище,  не  было  ни  одного  мужчины,  с  которым ей  хотелось
переспать. Ни одного. Дело в том, что ей нужен был не просто мужской член  в
самом примитивном, физиологическом  смысле,  ей  хотелось  теплоты, участия,
ласки. Одним словом, любви.
     Она испытала легкое замешательство  и какую-то неловкость, поняв вдруг,
что, пожалуй, единственный  человек  здесь, от  которого она приняла  бы  и,
может быть,  даже ждет  любви -- это Кэт Гарнер. Правда, это было всего лишь
замешательство, не более. Неожиданное  открытие  не  испугало ее. Раньше она
никогда  не  думала  о лесбиянстве, ни  в плохом, ни  в хорошем смысле,  эта
проблема не волновала  ее. У нее был Саймон,  и  ничего  другого  ей не было
нужно. Сейчас Клер  нуждалась в утешении, а ласки, которых она ждала, прежде
всего  нужны  были  ей  как  элемент  сочувствия  и  уж потом,  быть  может,
физического   удовлетворения.   Это  было  на  последнем  месте,   хотя  она
чувствовала все возрастающую чисто физиологическую потребность в  близости с
кем-то. Доктор Неистовость, так называли ее за глаза коллеги и пациенты, и в
этом  был  свой  довольно  точный  смысл  --  всего,  чего  она  хотела  или
добивалась, она желала  с неистовой страстью. Да, так  было всегда,  в  той,
прежней жизни, которой больше нет.
     Клер  не  обольщалась  насчет  Кэт.  Та,  безусловно,  и  утешит ее,  и
приласкает, и облегчит ее состояние, но это будет лишь духовная близость. Не
более  того. В  этом  Клер не  сомневалась. И  это было катастрофой, другого
объекта для любви в этом изувеченном мире у нее не было. И не будет.
     Она докурила очередную сигарету до  самого фильтра и энергично погасила
ее. Все, доктор Рейнольдс,  хватит думать о себе. Вы еще нужны людям. Сейчас
не время для углубленного самоанализа, и распускаться тоже ни к чему.  Ничто
так не расслабляет  человека, как жалость  к самому  себе. Еще  будет  время
побыть наедине с собой, даже слишком много времени.
     Надо проведать  беднягу Брайса, которому предстоят страшные мучения.  И
еще несколько человек нуждались в ее поддержке, им нужно дать успокоительное
лекарство.  И  пожалуй, этой ночью она  побалует  себя  -- тоже  примет  две
таблетки, чтобы избежать ночного  кошмара. А пока -- за дело. Она может лишь
поддерживать  раны  Брайса, поскольку ему удалось избежать во время  вылазки
наверх сильного облучения, а потом просто облегчит его уход  из жизни, чтобы
человек зря не мучился. Она пропишет ему  изобретенный ею коктейль Бромптона
--  эйфорическую смесь,  состоящую  из героина,  кокаина и  джина. Правда, в
аптеке  не  было  кокаина,  но  она  нашла  ингредиенты,  которые могут  его
заменить. Во всяком  случае, она твердо решила,  что  не допустит  страданий
Брайса, если этого не удастся избежать.
     И  еще  одна  задача,  с  которой ей пока  не  удалось  справиться,  --
переубедить этих глупых упрямцев, которые собираются покинуть убежи...
     Из коридора  донеслись  тревожные  крики и какой-то непонятный  шум.  В
столовой  мгновенно прекратились все разговоры, люди замерли, прислушиваясь,
пытаясь  понять,  что происходит.  Здесь было несколько человек,  страдающих
бессонницей,  которые  коротали ночи в  столовой, боясь одиночества в темных
спальнях, и дежурные, в обязанности которых  входила проверка систем связи и
других работающих приборов и агрегатов. Однако установленный с самого начала
порядок соблюдался теперь формально и весьма недобросовестно.
     Поток воды хлынул в  дверь прежде, чем кто-либо  успел  сообразить, что
происходит. Он смыл одним ударом столы и стулья, посуда плавала в воде, люди
кричали,  сбитые  с ног  сильной волной. Клер  тоже  отшвырнуло  к соседнему
столу, стол опрокинуло,  и  она  упала  вместе с  ним, ударившись обо что-то
головой. На миг у нее  перехватило дыхание,  и она почувствовала, что теряет
сознание. Вокруг  мелькали чьи-то  руки, люди не могли противостоять  такому
яростному напору воды.
     Первая мощная волна,  ударившись о  дальнюю стену  столовой, откатилась
назад,  утратив  часть  своей  бешеной  силы.  Те,  кому  удалось подняться,
поспешили  воспользоваться  этой короткой  передышкой.  Но  многие  потеряли
сознание  или лежали  с переломанными ногами  --  эти  несчастные  утонули в
потоке, глубина  которого не  превышала  трех-четырех футов. Всего несколько
человек удалось спасти.
     Клер  тоже поднялась, хотя  не слишком  уверенно  держалась на ногах  в
потоке, доходящем ей  до колен. Упав, она потеряла очки и теперь  видела все
происходящее  будто  через  пелену  тумана. Не заметив плывущий прямо на нее
перевернутый стол,  она лишь почувствовала боль в ноге, когда он врезался  в
нее. Ухватившись  за ножку стола. Клер  едва  устояла. Вода  поднималась все
выше и выше. Если ее  уровень повысится на пять-шесть футов, то никто уже не
сможет выбраться  отсюда, и  они  погибнут в этом заполненном водой капкане,
отрезанные от тех, кто находится в других помещениях.
     Из столовой было  два выхода: через дверь, в которую ворвался  поток, и
через  кухню.  Клер  пошла  вперед,  еще  не  поняв  окончательно, какой  из
вариантов предпочтительнее. Надо было решать это на ходу.  Она заметила, что
все,  кто  мог  двигаться, пошли  за  ней, помогая друг  Другу,  поддерживая
раненых.
     Неожиданно  в столовой почти  погас свет, и  женщина, та самая, которая
только что  кокетничала с инженером (во всяком случае.  Клер показалось, что
это она), пронзительно закричала. Все остановились, замерев от страха, но, к
счастью,  через  несколько  жутких  мгновений напряженного и неопределенного
ожидания свет вспыхнул вновь.
     Клер облегченно вздохнула и  пошла дальше, прижимаясь спиной к стене --
так легче  было бороться с  течением. За прилавком, отделяющим  столовую  от
кухни, никого не было. Клер никак не могла вспомнить, дежурил ли там кто-то,
когда  она наливала  кофе из кофеварки. Возможно, что никого и  не было, как
правило, ночью в столовой все обслуживали себя сами.
     Поток воды несся по  коридору,  со  всего  размаху врываясь в столовую.
Дверь, ведущая в кухню, была в другой стороне, скорее всего, там напор  воды
меньше. По-видимому, нужно выбираться через  тот выход, несмотря на то,  что
для этого придется пересечь поток в наиболее опасном месте.
     Клер оглянулась назад и, стараясь перекричать шум воды, сказала идущему
следом  за ней  мужчине о своем решении. Тот кивнул головой в знак согласия.
Клер  быстро пересчитала  тех, кто шел  сзади. Их  было одиннадцать человек,
если она всех разглядела. Несколько тел плавало  на поверхности  воды -- это
были те, кто погиб от удара первой волны.
     Остальные, хоть  и  выжили, выглядели  ужасно.  Казалось,  это была уже
последняя степень отчаяния. Люди не могли  больше бороться, они окончательно
растерялись. Мало кто понимал, что происходит и что же теперь делать.
     Клер подумала, что,  как  это  ни парадоксально,  погибшим  можно  было
сейчас  позавидовать,  во  всяком  случае, им  уже ничего  не надо  решать и
бояться тоже нечего.  Но и для  живых сам собой отпал  самый острый  вопрос,
который непрерывно обсуждался с воинственной оголтелостью:  выходить или  не
выходить из убежища?
     Клер отошла от стены и ступила в поток,  всеми силами стараясь удержать
равновесие. Поток завихрялся вокруг ее бедер, толкал со всех сторон, пытался
сбить с ног. Он будто  заигрывал с ней, но это  была игра не на жизнь, а  на
смерть. Она поскользнулась и  чуть было не упала в воду, но  чьи-то  сильные
руки подхватили ее  сзади и помогли подняться. Она наконец  разглядела  лицо
мужчины, который шел за ней.
     -- Спасибо,  Том! -- крикнула она. -- Передайте остальным, чтобы шли за
нами. Я думаю, что у нас больше шансов выбраться через кухню.
     Но все уже и так повернули  за ними, то ли разгадав их намерение, то ли
просто  инстинктивно  стараясь  не  терять  Друг  друга из вида.  От  быстро
прибывающей  воды  поток  в  столовой бурлил,  как  в  водовороте,  стремясь
затянуть людей в свой губительный омут. Растянувшись  цепочкой и поддерживая
друг друга, группа медленно и осторожно продвигалась к выходу. Но вот кто-то
ударился  о  проплывающий  мимо  стол,  цепочка  покачнулась,  двое  мужчин,
поддерживающие с  двух сторон полубессознательную женщину, упали,  и тут  же
все  трое были смыты  потоком в бурлящую воронку.  Одному  из мужчин удалось
выбраться. Кашляя  и отплевываясь,  он присоединился  к оставшейся группе, а
двое других навсегда исчезли под водой.
     -- Пошли быстрее! -- крикнула Клер. -- Вода прибывает очень  быстро. Мы
должны успеть выбраться отсюда, пока это еще возможно!
     Казалось, они  шли целую  вечность,  дюйм за  дюймом  борясь с потоком,
пытаясь удержать тех, кто падал, чтобы не дать им утонуть, и все же теряя то
одного,  то  другого,  пока  наконец  не  оказались  в нескольких  футах  от
прилавка.   Клер,  шедшая  впереди,   радостно  вскрикнула,  ухватившись  за
алюминиевые  перила  барьера,  вдоль  которого  обычно двигалась очередь  на
раздачу.  Она  подтянулась  на  руках,  таким  образом  преодолев  последние
несколько футов,  остальные  последовали ее  примеру.  Вода уже доходила  до
бедер и хлестала с неослабевающей силой.
     Заглянув  в  кухню.  Клер  заметила,  что  дверь,  ведущая  в  коридор,
распахнута  настежь.  Это  не  очень  понравилось  ей,  но  все  же  она  не
сомневалась,  что они  приняли верное решение. Через дверь столовой  они  бы
просто не выбрались отсюда, встречный поток им бы не удалось пересилить.
     Мужчина,  шедший следом  за  Клер, перелез через  барьер и  добрался до
прилавка.  Еще  несколько  человек  последовали за ним.  Один, поднырнув под
перила, вынырнул с другой стороны.
     Клер,  стоя на цыпочках, тоже  собиралась перебраться через перила. Том
помог  ей. Но, едва  спрыгнув, она  отпрянула назад, онемев от страха,  лишь
протянула дрожащую руку, указывая Тому на прилавок.
     Там сидела огромная черная крыса.
     Ее мокрая шерсть торчала острыми  иглами, как у дикобраза.  Несмотря на
то  что  Клер  была  без  очков, это  чудовище она  видела отчетливо во всех
подробностях  -- черное  на желтом  прилавке, с длинными  острыми  клыками и
сильными когтистыми лапами.
     Рядом с ней появилась еще одна крыса. Потом еще и еще...
     И все они смотрели на Клер злыми  косящими желтыми глазками,  в которых
отражалась ее смерть.
     Клер вскрикнула и потеряла сознание.

     До сегодняшнего для Эллисон  не только никогда не стрелял ни  из какого
оружия,  но даже и не держал его в  руках. И сейчас  испытал  вдруг какое-то
новое и волнующее чувство.
     Когда несколько  часов назад  они,  отняв  у  Дили ключи  от оружейного
склада,  рассматривали  скопившиеся там  старые и новые  образцы  различного
оружия, собранного всеми правительствами, в том числе и нынешним, на  случай
народного  восстания, Эллисон  ни  с  того  ни с сего разволновался.  Оружие
вызывало  в нем  страх и какое-то необъяснимое возбуждение.  Более того, оно
казалось  ему красивым,  а  матовый  блеск  его  черного  покрытия  каким-то
нездоровым светом отражался в глазах Эллисона.
     Фарадей, в юности служивший несколько лет в армии сначала по призыву, а
потом по контракту, хорошо разбирался в марках пистолетов и автоматов разных
систем и поэтому провел короткий инструктаж.
     Эллисон  сделал свой  выбор сразу.  Он просто  глаз  не  мог отвести от
гладкого круглого  ствола  автомата. Охватившее его  возбуждение было сродни
сексуальному,  ему  хотелось  потрогать автомат, погладить  его, ощутить его
живую  силу. Фарадей  одобрил  его  выбор,  сказав,  что  пользоваться  этим
автоматом довольно просто и что хоть из него нельзя вести  прицельный огонь,
зато он обладает  большой убойной силой. Когда Эллисон  взял в руки автомат,
он ощутил небывалый прилив  сил,  это ощущение горячей волной прокатилось по
всему его телу,  и он  почувствовал, что его член тоже отреагировал на  этот
импульс, будто  он прижимал  к себе не металлическую  игрушку, а женщину. Он
почувствовал себя настоящим мужчиной.  Прав  был психиатр, утверждавший, что
оружие в руках мужчины ассоциируется  в его сознании с собственным  пенисом,
будто является его продолжением.  "Ну, если  не продолжением,  то  во всяком
случае приятным дополнением", -- с явным удовольствием подумал Эллисон.
     В  небольшом, но весьма  внушительном арсенале убежища  имелся огромный
выбор: самозаряжающиеся ружья,  пулеметы общего назначения калибра 7,62  мм,
револьверы,  "смит-и-вессон",  модель  64, ружья,  стреляющие пластмассовыми
пулями,  гранаты  и баллоны с  газом  С5.  Хранились  на  складе и  охранные
устройства,  и переносная аппаратура связи,  противогазы и  даже пластиковые
щиты. Но Эллисона интересовало оружие.  Да и не его одного. Правда, Стрэчен,
ставший неофициальным лидером после мини-переворота  в убежище, ни к чему не
проявлял интереса. Зато другие  мужчины весьма охотно, с явным удовольствием
прицеливались, нажимали  на курки и  смеялись,  как  мальчишки,  играющие  в
войну.
     Конечно, для  их мини-переворота, для этой жалкой революции им вовсе не
нужно было оружие. Но Эллисона и кое-кого  еще беспокоила реакция на события
в убежище разведывательной группы, поскольку все произошло в их  отсутствие.
Особенно  их волновало,  как воспримет  все  Калвер,  который так и  остался
темной  лошадкой. Он  был непредсказуем, и его немного побаивались, несмотря
на его дружелюбие и явное нежелание однозначно принимать чью-либо сторону. У
него было свое мнение  по любому поводу, и именно поэтому они не знали, чего
можно  ожидать от него по возвращении.  А он был вооружен, это они  знали от
Дили.  Конечно,  Калвер  не давал  никакого повода  бояться  его, он  не был
агрессивен, скорее погружен в себя, в  свои мысли, хоть и принимал участие в
решении  общих проблем.  Но им этого было  мало,  они  хотели, чтобы  он жил
интересами коллектива.
     Поэтому и встретили  его весьма  настороженно и некоторое время держали
под  прицелами своих револьверов.  Правда,  поняв, что Кал-вер  и не  думает
оказывать никакого сопротивления, они испытали явное  облегчение, потому что
никто из них наверняка  не смог  бы выстрелить в человека. Во всяком случае,
Эллисон  это понял сразу: одно  дело  ощущение  силы и  власти, которое дает
оружие и возможность припугнуть, и совсем другое -- убить человека.
     Правда, мир изменился, все привычные устои вдруг  рухнули, и в человеке
тоже происходили  какие-то  перемены.  Каждый это  чувствовал на собственном
опыте.  И Эллисон  тоже. Если  раньше смерть человека, а тем более убийство,
он, так  же как и большинство нормальных людей, воспринимал как трагедию, то
сейчас, после  массового уничтожения людей,  которое  они  пережили,  смерть
становилась  обычным явлением.  Так  теперь  считали многие,  в том числе  и
Эллисон. Для того чтобы выжить, надо быть жестоким.  А  он хотел жить. Очень
хотел.
     Осмотрев  арсенал, группа  заговорщиков,  а точнее,  те,  кто руководил
заговором,  вернулись в центр управления, чтобы продолжить переговоры с Дили
и все еще колеблющимся Фарадеем,  который никак  не мог решить,  чью сторону
ему  принять.  Оружие  со  склада взял  с собой только Эллисон. И не столько
потому, что готов был  применить его (он  всерьез и не думал о том, что  это
понадобится), просто он не мог выпустить из рук  буквально привороживший его
автомат.
     Позже, когда в убежище ворвалась вода, стоя по пояс в бурном потоке, он
обнаружил цель, по которой можно стрелять. Вернее,  много целей -- ползущих,
плывущих,  мчащихся  на  него  вместе   с  потоком  воды:  черных,  гладких,
извивающихся.
     Сначала  он решил  расстрелять  крыс,  крадущихся  по  трубопроводам  и
кабелям.  Пули  прошивали  их мягкие  тела, царапали  металл,  застревали  в
бетонном потолке. Убитые и раненые  крысы плюхались в  воду, расцвечивая  ее
красными  пятнами. Одна из крыс запуталась  в перебитом пулями электрическом
кабеле,  она висела  на  нем, и ее  жирное тело  сотрясалось и дергалось  от
пробегающего  по  нему  тока. Она  дико  пищала и  бешено  дрыгала лапами  в
воздухе.
     Еще  несколько  крыс прыгнули на  платформу  почти  над  самой  головой
Эллисона.  Он понял, что  всех их  не перестреляет,  и начал по  возможности
быстро, насколько  позволяло сильное течение, пробираться в коридор, держась
за  стойки с оборудованием,  чтобы  устоять  на  ногах.  Крыс  на  платформе
становилось все больше, и он решил расправиться с ними.  Уперевшись спиной в
стойку  с оборудованием  и  широко  расставив ноги для устойчивости, Эллисон
нажал на курок и только тут заметил трех человек, бегущих по платформе.
     Калвер дернул  Кэт  вниз,  когда  пули засвистели у  них  над головами.
Фэрбенк  тоже  заметил  человека,  стреляющего  по  ним  из автомата, быстро
пригнулся  и   громко  выругался,  увидев   крысу,  свалившуюся   сверху   и
извивающуюся в предсмертных судорогах в нескольких дюймах от него.
     За  спиной  у  Калвера  что-то  стукнуло,  и  платформа  как-то странно
завибрировала. Он быстро обернулся и увидел крысу, подползающую к его ногам.
Ему показалось, что  она смотрит на него со злобной усмешкой,  хотя глаза ее
почти остекленели. Калвер напрягся,  ожидая, что  в последнем,  предсмертном
прыжке она все же набросится на него. Он приготовился  к схватке, но  крыса,
дернувшись  несколько  раз,  замерла  в  напряженной  позе,  будто  все  еще
готовилась к  нападению, ощерив пасть и обнажив зубы. Глаза ее зло  смотрели
на Калвера. Но она была мертва.
     Еще одна  раненая тварь  свалилась сверху прямо на спину Кэт.  Де-вушка
дико закричала,  чувствуя тяжелую,  извивающуюся от боли  смертоносную тушу,
скребущую острыми когтями ее кожу сквозь тонкую  ткань блузки. В этот момент
погас свет, Калвер в темноте  подскочил к Кэт и первое, что увидел при  ярко
вспыхнувшем свете, -- кровь  на разорванной блузке  девушки. Однако он почти
сразу  же  сообразил, что это истекает кровью раненая  крыса.  Схватив ее за
загривок и стараясь не дать ей вцепиться зубами в его руку, Калвер перекинул
ее  через  перила в  воду.  Крыса еще какое-то время яростно  сопротивлялась
потоку, но это уже была агония. Вскоре она исчезла под водой.
     Эллисон наконец прекратил  огонь.  Он узнал Калвера и теперь смотрел на
него затравленно,  ожидая возмездия. Но Калвер, не обращая на него внимание,
обнял Кэт, пытаясь  успокоить ее. Зато уж Фэрбенк отвел душу и, не стесняясь
в выражениях, сказал Эллисону все, что о нем думает.
     Кэт  прижималась  к  Калверу,  дрожа  всем  телом.  Но,  приподняв   ее
подбородок  и заглянув девушке в глаза, он увидел не  страх,  а  безысходное
отчаяние.  Однако вода  интенсивно  прибывала, в любой момент мог  погаснуть
свет, и крысы были повсюду --  времени на сантименты не было. Калверу  очень
хотелось  приласкать, ободрить, утешить бедную  девушку, но вместо этого  он
прошептал ей на ухо:
     -- Кэт, мы должны снова спуститься в воду.
     --  Зачем?! --  вскрикнула  она,  и он расслышал панические  нотки в ее
дрожащем голосе. -- Нам вообще некуда идти, живыми мы отсюда не выберемся!
     -- Выберемся! Но у  нас нет оружия, чтобы отбиваться от крыс здесь,  на
платформе.  Надо  побыстрее пройти  по воде, пока  она  не поднялась слишком
высоко.
     Калвер не стал говорить  о крысах, ползущих по трубопроводам и кабелям.
Но Кэт, кажется, вообще не слушала его.
     -- Оставьте меня здесь! -- закричала она почти истерически. -- Я больше
никуда не пойду! Я не буду спускаться в воду.
     --  Нет, ты  пойдешь! -- прокричал Калвер и  стал  силой поднимать Кэт,
сидевшую на платформе.
     Она  уже  не  могла  сопротивляться  и  подчинилась.  Но  тут глаза  ее
расширились  от  ужаса  -- она увидела то,  что Калвер  хотел скрыть от нее:
множество  черных  чудовищных  созданий,  ползущих  над  ними.  Она замотала
головой, но  стоявший рядом с ними  Фэрбенк,  задрав голову вверх, прокричал
какое-то  страшное ругательство и стал быстро,  не оглядываясь спускаться по
лестнице в бурлящий поток.  Перед тем как  нырнуть  в  воду,  он оглянулся и
встретился взглядом с Калвером. Они понимали друг друга без слов, да и какие
слова могли передать их состояние!
     Кэт  почти в беспамятстве  стала спускаться  следом  за Фэрбенком,  но,
когда ее  ноги снова  погрузились в пенистую воду, она  замерла. Не давая ей
опомниться, Калвер  довольно  резко  подтолкнул Кэт  в спину.  Ледяная  вода
коснулась ее бедер, живота, у нее перехватило дыхание,  она чувствовала, что
вода тянет ее вниз, смывает с лестницы,  и все же ей показалось, что течение
немного ослабло. Но тем не менее, если  бы не Фэрбенк, она не удержалась  бы
на ногах, оторвавшись от лестницы.
     Калвер тоже вошел в воду, и в это время Эллисон снова выпустил короткую
очередь  из автомата.  Калвер оглянулся, и  его поразило радостное выражение
лица Эллисона. Похоже, тот получал удовольствие от этой пальбы.
     -- Эллисон,  прекратите стрелять! Где Дили и  все остальные? -- крикнул
Калвер.
     Эллисон  нехотя  опустил  автомат  и  махнул  рукой  в  сторону  центра
управления. Затем посмотрел вверх  и снова прицелился. Калвер подумал, что у
Эллисона взгляд хищника, подкараулившего свою добычу. Он  был явно  захвачен
азартом,  нездоровым азартом убийцы.  Слава  Богу,  мишенью  ему служили эти
черные твари.  Безусловно,  поведение Эллисона  было  сродни  тем  неврозам,
срывам и даже некоторым признакам безумия,  которые  проявлялись и у  других
обитателей  убежища  под  влиянием  всего  пережитого,  от  неопределенности
нынешнего существования и постоянного  чувства опасности, преследующей  их в
этом  замкнутом  подземном  пространстве.  Только  выражалось   это  у  всех
по-разному.
     В дверях  центра управления  появилось  несколько  человек.  Они  пошли
навстречу потоку, то и дело озираясь по сторонам, пытаясь  понять, что здесь
происходит. Среди них Калвер увидел Дили, испуганное лицо которого напомнило
Калверу  их  первую встречу  в  день  взрыва. Казалось,  с  тех  пор  прошла
вечность.
     Калвер направился к этой группе, а Кэт и Фэрбенк старались ни на шаг не
отставать  от  него. По  воде плыли  обломки оборудования,  мебели, какие-то
бумаги, книги, изуродованные  автоматной очередью крысиные трупы --  все это
кружилось вокруг них в  каком-то  безумном танце. Калвер поравнялся  с Дили,
когда  откуда-то  издалека, из другого  конца  комплекса донеслись одиночные
выстрелы. Это словно подстегнуло ненадолго  прекратившего пальбу Эллисона, и
он снова открыл огонь.
     -- Выдержит ли  убежище такой напор воды? -- прокричал Калвер. -- Может
ли его затопить полностью? Отвечайте, Дили!
     --  Я  не знаю... --  неуверенно  начал тот,  но, оборвав  самого себя,
прокричал: -- Да Господи, конечно же, может, если дверь, ведущая в  туннель,
не закрыта.
     -- Ее кто-то открыл, пытаясь выйти отсюда, и вода хлынула вниз.
     -- Тогда все зависит от мощности потока, поэтому сейчас трудно что-либо
сказать.
     -- Но мы находимся над канализационными трубами?
     Дили отрицательно покачал головой.
     -- О  черт! -- воскликнул Калвер.  --  Ладно, надо  действовать.  Самое
безопасное --  пробираться по  платформам с оборудованием. Но сначала  нужно
отключить электроэнергию,  пока  все это не взорвалось к чертовой  матери. И
еще нужно, чтобы у каждого было оружие, иначе  нам не отбиться  от  крыс, их
здесь полным-полно.
     -- Нет, нет,  мы больше не можем  задерживаться  в убежище ни по какому
поводу. Нужно немедленно уходить! -- Голос Дили дрожал.
     Он сделал  шаг в  сторону, чтобы обойти Калвера, но тот схватил  его за
руку.
     -- Отсюда нет выхода.  Я же  сказал вам:  вода попадает в убежище через
открытую дверь, ведущую в туннель. Там мы не пройдем!
     -- Есть еще один выход, которым мы попробуем воспользоваться.
     Калвер,  теряя  самообладание,  схватил  Дили  за  лацканы  пиджака  и,
притянув к себе, прокричал:
     -- Что ты сказал, ублюдок?! Ты сказал, что есть еще один выход?
     Дили был напуган таким срывом  Калвера, всегда  старавшегося  сохранять
спокойствие.
     Он вырвался из его рук и быстро, словно оправдываясь, прокричал:
     -- Да, должен быть еще один выход, он выведет нас прямо на поверхность!
     -- Где он?..
     -- О Господи, посмотрите!
     От крика Фарадея все вздрогнули и оглянулись.
     То, что  увидел  Калвер,  заставило  его забыть  о  Дили, о собственном
спасении и  вообще  обо  всем  на  свете.  По  коридору,  ведущему в  кухню,
навстречу им шла Клер Рейнольдс. Она шла, держась за стену, а за ней красным
шлейфом  тянулся по  воде  кровавый след. Рот ее  был  широко открыт в немом
крике,  а взгляд беспомощных  без очков глаз  казался диким, почти безумным.
Голова была неестественно откинута, будто что-то тянуло ее назад.
     Калвер все  понял, прежде чем увидел черную крысу, прильнувшую к  спине
Клер и впившуюся в ее шею. Другие крысы плыли рядом  -- две, три, четыре, --
не  обращая на  Клер  никакого внимания, будто она была  собственностью  той
твари, которая первая набросилась на нее. А может быть, они чувствовали, что
и им не слишком долго придется искать добычу.
     Из-за  распределительного  щита, за  которым располагался  артезианский
колодец, выплыли еще  несколько  крыс.  Может, они вместе с водой проникли в
убежище именно отсюда,  подумал  Калвер,  спеша на  помощь  Клер.  Он бежал,
высоко поднимая ноги и отгребая руками воду.
     Крошечные водяные фонтанчики разрывались перед ним, словно прокладывали
дорожку. Он понял, что это пули, и обернулся к Эллисону, чтобы  предупредить
его, что Клер слишком близко и пули могут угодить в нее.
     Но  то ли  голос Калвера  потонул  в  общем шуме, то ли Эллисон  совсем
обезумел, он продолжал палить в эту сторону, рискуя попасть и в Калвера, и в
Клер. Похоже, это нисколько не  беспокоило  Эллисона. Калвер видел, как Клер
делает слабые попытки дотянуться до  крысы, будто в ее силах сбросить с себя
это чудовище.
     Черные  туши то  там, то  здесь выныривали из воды, прошитые автоматной
очередью, и их визг, похожий на  плач  ребенка, перекрывал все другие  шумы.
Еще не раненные крысы от  этого дикого визга теряли ориентацию, сбивались  в
кучи  и пищали от страха.  Две совершенно обезумевшие от  общей паники крысы
подплыли к Калверу, готовые наброситься на него.
     Автоматная очередь  разнесла  череп  одной  из них и  разорвала пополам
жирное  тело  другой. Обе  исчезли под водой,  и лишь огромное темно-красное
пятно осталось на том месте, где они только что готовились к нападению.
     Калвер снова двинулся вперед, моля Бога,  чтобы Эллисон целился в крыс,
которые не были так близко от  него и Клер, иначе не миновать беды. Фэрбенк,
со стороны наблюдавший эту сцену, уже полностью оценил обстановку и всю меру
опасности,  грозившей Калверу и  Клер, и попытался добраться до Эллисона. Он
был уже в нескольких футах от него, когда плывущий по воде труп ударил его в
грудь.  Потеряв равновесие и опрокинувшись на спину, Фэрбенк упал в бурлящий
поток,  успев  краем  глаза разглядеть  кровавое  месиво на  том  месте, где
когда-то у  человека  было  лицо. Барахтаясь  в воде, Фэрбенк  ухватился  за
раскинутые  руки  покойника,  подумав,  что  это  какая-то  опора,  их  руки
переплелись,  и они  вместе  ушли  под воду. От  страха Фэрбенк  вскрикнул и
наглотался воды так, что стал задыхаться,  чувствуя,  что  вода  проникает в
легкие.  Собрав  последние  силы,  он   все   же  вынырнул  на  поверхность,
отплевываясь, ловя ртом воздух и  размахивая руками, чтобы снова не потерять
равновесие.
     Калвер был уже в пяти ярдах от Клер,  когда  автоматная очередь прошила
ее  грудь,  скользнула  по  щеке и  дальше по  стене у  нее  за спиной.  Она
повернулась  лицом к Калверу, забыв о крысе  и словно бы не  чувствуя больше
никакой  боли. Взгляд ее прояснился, будто эта  последняя  боль вывела ее из
состояния шока.
     Действительно, в  несколько последних мгновений, пока жизнь не оставила
ее измученное тело, Клер поняла, что произошло. Она удивительно ясно увидела
человека  с  автоматом,  который  убил  ее, она  даже  узнала  его  на таком
расстоянии --  это был Эллисон. Он в упор смотрел на нее, и выражение лица у
него  было  странным  --  испуганным и  радостным одновременно.  Она  видела
пузырящуюся  от пуль  воду,  причем  каждый  пузырек в отдельности  и каждую
искру, вылетающую из черного автомата Эллисона, видела так ясно, будто к ней
вернулось  зрение.  "Все,  несущее  смерть,  стало  черным  и  гладким",  --
мелькнуло у нее в сознании. Она видела лица людей, застывших перед  ней, как
на фотографии, узнала  всех и  безошибочно определила, что чувствует  в  эту
минуту  каждый из  них. Она видела, как искрится неисправное оборудование  в
противоположном конце зала, разбрасывая веселые, светящиеся, как бенгальские
огни, звезды. Клер все видела,  но больше не чувствовала ни боли, ни страха.
Все  отступило  перед лицом  смерти.  Она  лишь  отчетливо  видела  все, что
сопровождает  последний момент  ее жизни  --  и  не только то  страшное, что
окружало ее  сейчас  здесь,  в  этом  убежище, но и  то, что было в ее жизни
прежде: свое счастливое, навсегда  ушедшее прошлое. Смерть не пугала ее, она
была ничуть  не страшнее той  жизни,  которая  теперь  выпала  на  их  долю.
Наоборот  --  чем скорее  прервется этот  кошмар,  тем лучше.  Сильная  боль
последней  вспышкой  пронзила  сознание  Клер.  Она  закрыла глаза, медленно
соскользнула по стене вниз и  скрылась под водой. А все еще  мертвой хваткой
впившаяся зубами в  ее тело раненая крыса делала слабые попытки выбраться на
поверхность. Но у нее не было  сил разомкнуть челюсти,  и она тоже  погибла,
став жертвой собственной алчности.
     Калвер, с ужасом наблюдавший последние мгновения жизни Клер, как только
ее тело скрылось под водой, сам не понимая, зачем это делает, нырнул следом.
Прижимая к себе ее обмякшее тело, он выпрямился и прислонился к стене, чтобы
отдышаться. И  только тут заметил крысу, все еще висевшую на шее у Клер. Она
была  жива, ее  лапы дергались, царапая мертвое тело Клер, но  она так  и не
разомкнула челюстей, перекусивших шейные  позвонки бедной  женщины. Чуть  не
плача от  ненависти  и  бессилия,  Калвер  попытался  одной  рукой  оторвать
агонизирующую крысу от ее жертвы, но гнусная тварь не желала, а может, уже и
не могла отпустить ее.
     В бешенстве от того, что крыса продолжает терзать  мертвую Клер, Калвер
схватил  черную  гадину  обеими  руками  за  горло.  Клер   при  этом  снова
соскользнула в воду, и, собрав все свои силы, Калвер наконец  оторвал от нее
крысу. Все еще извиваясь в его руках,  она сжимала зубами кусок кожи и мышц,
вырванный из тела Клер. Калвер со всего размаху ударил крысу о стену, скорее
догадываясь, чем слыша, что ее тонкие кости трещат и ломаются. Он бил  и бил
ее почти в беспамятстве, пока не почувствовал, что она тяжелым и неподвижным
грузом повисла в его руках. Тогда с  диким воплем отвращения он отшвырнул ее
от себя и снова нырнул под воду, чтобы вытащить Клер.
     Он  подержал ее на руках,  словно баюкая, как ребенка. Затем  осторожно
приподнял опущенное веко, чтобы убедиться в том, что она мертва,  хотя от ее
тела на него уже  веяло смертельным холодом. У Калвера все внутри сжалось от
сострадания, и он бережно, будто все еще мог причинить ей боль, опустил Клер
в воду.
     Калвер постоял несколько минут, прислонившись к стене и закрыв глаза, а
затем,  развернувшись,  пошел  назад.  Только  сейчас  он заметил, что  вода
поднялась и уже доходит ему до груди. Надо было спешить.
     Фэрбенк, прижав Эллисона к  приборному щиту и  схватив за горло, что-то
кричал,  и  лицо его было  перекошено  от  ярости.  Калвер  не  слышал  слов
Фэрбенка,  но  прекрасно  представлял, что  тот  мог  сказать этому ублюдку.
Стрэчен безуспешно пытался  разнять сцепившихся  Фэрбенка и Эллисона. Кэт, с
лицом, застывшим от горя, тоже прислонилась к какой-то опоре. Калвер обратил
внимание, что каждый постарался прижаться или к стойке с оборудованием,  или
к  приборному щиту,  или к  дверному проему. Будто  это  могло  спасти их от
сонмища  крыс, ползущих  над их головами, уже  слившихся в одно  колышущееся
черное зловещее облако. Некоторые крысы  прыгали  вниз на платформы и  тихо,
крадучись  ползли  по ним. Они  почему-то не проявляли агрессивности, словно
чего-то  выжидали. Или, возможно,  были  напуганы  шквальным  огнем, который
обрушил на них Эллисон.
     Калвер понял,  что  у них нет  больше  выбора:  надо  как  можно скорее
выбираться из  убежища.  Здесь они обречены. Не крысы,  так  вода или  взрыв
оборудования  --  что-нибудь одно  или  все вместе  уничтожит  их, если  они
промешкают еще какое-то время.
     Он  решительно  направился к Дили. Тот, увидев  выражение лица Калвера,
испуганно попятился в сторону центра управления, но поток несся именно в том
направлении. Тогда Дили устремился к лестнице, ведущей на платформу. Однако,
сделав  всего несколько  шагов, замер --  навстречу ему  по  платформе тихо,
стараясь не привлекать к себе внимание, ползли эти черные чудовища.
     Калвер резко дернул его назад и повернул лицом к себе.
     --  Где выход,  о котором вы  говорили,  Дили? -- прокричал  он. -- Где
другой выход?
     -- Калвер, посмотрите наверх, нам не выбраться отсюда. -- Дили обезумел
от страха.
     -- Я  все  видел.  У  нас  нет  времени  озираться по  сторонам.  Нужно
немедленно уходить, пока не поздно.
     Дили неловко оступился, поскользнувшись,  и его  чуть не смыло потоком,
но Калвер удержал его.
     --  Надо добраться до главной вентиляционной  шахты! -- выкрикнул Дили.
-- Там внутри  лестница,  ведущая  на  поверхность. Ступени  вмонтированы  в
стену.
     -- Черт побери, почему вы не сказали об этом раньше? Калвер замахнулся,
словно собирался ударить Дили. Ему  и  в самом  Деле  хотелось  этого, но он
сдержался. Позже,  когда  они выберутся  отсюда, он  с  удовольствием набьет
морду этому типу, если, конечно, им удастся выбраться.
     --  Почему же вы заставили нас  выходить наверх через туннели?  Вы ведь
прекрасно  знали,  что  это  чертовски опасно! Из-за  вас  погиб Мак-Ивен  и
пострадал Брайс!
     -- Но нам  необходимо было знать, в каком  состоянии находятся туннели.
Это главное звено связи с другими убежищами.
     --  Вы  просто негодяй, Дили!  Вам плевать  на человеческие  жизни!  Вы
дрожите  только  за  свою шкуру. Вы просто  обманули нас,  используя в своих
корыстных целях.
     -- Да  нет же, Калвер, нет! Это не так! Снаружи нельзя попасть в шахту,
вход в нее герметично закрыт изнутри...
     -- Господи, ведь мы могли бы... -- начал Калвер, но внезапно замолчал.
     Что  толку вести сейчас этот беспредметный  спор, когда убежище вот-вот
зальет  окончательно  и  полчища  крыс  готовы  наброситься  на  них,  чтобы
разорвать на куски.
     -- Хватит спорить. Пошли к шахте!
     Его слова прозвучали резко, как приказ, даже с некоторой угрозой.
     В  это время к ним подошел  Фарадей. Калвер  понял, что  тот  слышал их
разговор с Дили, и спросил, презрительно глядя на Фарадея:
     --  Полагаю, что вы,  старший  инженер  комплекса,  тоже знали об  этом
выходе через вентиляционную шахту? Фарадей энергично замотал головой.
     -- Нет,  нет! Я ничего об  этом не  знал.  Я не занимался эксплуатацией
помещения. В моей компетенции оборудование, приборы, электросистемы.
     -- Ладно.  Все.  Хватит  об  этом,  --  прервал  его  Калвер. --  Нужно
попытаться  собрать  всех  людей,  взять  кое-какие  запасы,  которые  могут
понадобиться наверху. Надо привести людей из лазарета. Возьмите  кого-нибудь
себе в помощь, Фарадей, и  отправляйтесь туда. А  затем ведите свою группу к
главной вентиляционной шахте. Проверьте спальни,  лаборатории, все помещения
по пути. Только не задерживайтесь. У нас слишком мало времени на сборы.
     --  А столовая  и  комнаты  отдыха? Там тоже могут быть  люди.  Фарадей
смотрел на Калвера, ожидая ответа.
     -- Я  думаю, что в столовой делать нечего. Вы видели  Клер  Рейнольдс и
стаю крыс, которая сопровождала ее? Похоже, что в столовой не осталось живых
людей.
     Калвер посмотрел вверх. Несколько крыс сидели прямо  над их  головами и
настороженно следили за каждым их движением.
     -- Фэрбенк! -- громко  позвал он, но тот не услышал его за общим шумом,
и, кроме того, он все еще выяснял отношения с Эллисоном.
     Калвер  поспешил  к ним, сейчас не время для споров, а того, что сделал
Эллисон, не поправить ни  словами, ни  кулаками.  Первым делом  он  выхватил
автомат  из рук Эллисона, боясь, что  тот натворит новых  бел.  Он  не очень
хорошо знал, как управляться с автоматом, но надеялся, что если тот заряжен,
то ему удастся осуществить задуманное.
     Фэрбенк, Эллисон и  Стрэчен, оцепенев  от неожиданности, с  недоумением
наблюдали за  Калвером.  А тот,  подняв  автомат  вверх, нажал  на  курок  и
выпустил длинную очередь.
     Пули градом  застучали  по металлическим обшивкам приборов, по корпусам
оборудования,  рикошетом  отскакивая от стен и потолка,  впивались  в черные
жирные  тела  замерших  чудовищ.  Крысы летели  отовсюду,  раненые,  убитые,
напуганные, они дико визжали и метались из стороны в сторону, как безумные.
     Калвер понял, что главное,  к  чему он стремился, удалось: он  вселил в
них   страх  перед   человеком-агрессором,   человеком-убийцей,   человеком,
способным  защитить  себя. Больше  эти  гнусные твари  не  будут  считать их
жалкими, беспомощными существами, легкой добычей.
     Прекратив  стрелять, Калвер быстро рассказал всем то, что узнал от Дили
о  запасном выходе. По реакции Фэрбенка, Эллисона и  Стрэчена он понял, что,
не  будь  обстоятельства столь  критическими, они расправились  бы  с  Дили,
возможно, даже убили его. И, честно говоря, он, Калвер, так был зол на Дили,
что с удовольствием помог бы им.
     -- Соберите  все,  что  можно  использовать для  защиты от  крыс, кроме
оружия. До арсенала уже не добраться, да кроме того, там все залито водой, а
у нас нет времени проверять исправность оружия. Но нам, несомненно, придется
защищаться  от  крыс, поэтому ищите, -- сказал он мужчинам. -- А потом сразу
же, как  можно быстрее,  пробирайтесь к главной  вентиляционной шахте, но по
дороге заглядывайте во все помещения и отсеки, чтобы  вывести оставшихся там
людей.
     --  Мы не будем никого  искать! -- воскликнул Стрэчен, дрожа от страха.
-- Мы сейчас же пойдем к шахте. Калвер нацелил автомат на Стрэчена.
     -- Повторяю  еще раз: вы обойдете все помещения  и  попытаетесь вывести
тех, кого еще можно спасти. -- Он старался говорить спокойно, но твердо.
     -- Хорошо, мы пойдем. Но верните мне мой автомат, -- взмолился Эллисон.
-- Не можем же мы идти без оружия.
     -- Нет, автомат  я вам не дам, -- сказал Калвер тоном,  не  допускающим
возражений.
     В  глазах Калвера  мелькнуло что-то такое,  отчего  Стрэчену и Эллисону
сделалось страшно. И страх этот был сродни  тому, который они испытали перед
всеми  нависшими  над ними опасностями.  Не произнеся  больше  ни слова, они
пошли  по  воде,  тревожно  оглядываясь  на  Калвера,  пока  не  исчезли  за
приборными стойками.
     Фэрбенк положил руку на плечо Калвера.
     -- Эй, не забывайте, что я с вами, -- сказал он.
     От его слов у  Калвера потеплело на душе, и он даже слегка расслабился,
насколько это было возможно в столь экстремальных обстоятельствах.
     -- Да, Фэрбенк, хорошо, что вы рядом. Пошли, дорога каждая минута.
     Он оттолкнулся от стены и, поддавшись  потоку, направился к Дили, Кэт и
небольшой группе людей, поджидавших их возле центра управления.  Фэрбенк шел
следом.  Ухватившись одной рукой за опору платформы, к  которой прислонилась
Кэт,  Калвер обнял  ее за плечи. Она прильнула к  нему,  глаза ее были полны
слез, а губы едва слышно прошептали:
     -- Бедная Клер.
     Что он мог сказать ей, чем утешить? Он лишь крепче прижал к себе убитую
горем девушку.
     --  Дили!  --  прокричал  он.  --  Нам  нужны  фонари. Дили показал  на
ближайшую дверь:
     -- Там за дверью, на полках!
     По  знаку  Калвера  Фэрбенк  поспешил  туда.   Он  шарил  по  полкам  в
затопленном помещении, ища фонари, лампы и что-нибудь еще, что можно было бы
использовать  как  оружие в борьбе с крысами. На длинном металлическом шкафу
Фэрбенк разглядел какую-то вполне, как ему показалось, подходящую штуковину,
вскарабкался на  ксерокс, едва  выглядывающий  из-под  воды, и протянул руку
наверх.
     Калвер  в это время  направился со своей группой к  проходу, ведущему к
главной вентиляционной шахте. В группе, кроме  него, Дили  и  Кэт, было  еще
пять  человек:  четыре инженера  и  сторож.  Они  выстроились  в  цепочку  и
поддерживали друг  друга,  так  как  течение  в  коридоре,  по  которому  им
предстояло  пройти,  было очень  сильным  -- именно в этом  месте  сходились
встречные потоки воды, образуя водоворот.
     Калвер шел  впереди, обхватив  за  талию  Кэт  и прижимая ее к  себе. В
другой  руке  он  держал   автомат.  За  ними  шел  чернокожий  инженер   по
эксплуатации Джексон, потом  Дили, затем еще  три инженера  балансировали  в
потоке, стараясь не потерять равновесие. Замыкал  цепочку сторож, он  как бы
выполнял  роль  якоря,  стоя  на  месте  и прижимаясь к  стене,  чтобы  дать
возможность остальным выбраться в более  безопасное место. Тогда  они смогут
помочь ему.
     Калвер держал автомат дулом вверх и время от  времени выпускал короткие
очереди,  заставляя крыс разбегаться  в  стороны, при  этом  они  выискивали
уголки потемнее, где их почти невозможно было разглядеть. Однако он заметил,
что крысы уже немного привыкли к этой пальбе и не так боятся, как прежде, во
всяком случае, они  довольно  быстро возвращались  назад, лишь только Калвер
прекращал огонь, и тихонько крались в том же направлении, будто сопровождали
группу людей, выжидая наиболее подходящий момент для нападения.
     Калвер  снова  нажал  на  курок,  но  автомат  молчал.  Черт! Кончились
патроны! Он застонал от отчаяния.
     До  главной вентиляционной шахты  было недалеко. Однако  еще предстояло
выбраться из этого коридора и повернуть налево к распределительному щиту, но
у Калвера  уже не было уверенности, что им удастся добраться до  цели.  Вода
продолжала  прибывать,  стаи  крыс шли за ними  по  пятам.  Да к тому же все
вокруг  заволакивало  едким  дымом, от которого слезились глаза и невыносимо
першило в  горле.  Это  было  что-то  новое, непредвиденное.  Дым  спускался
откуда-то сверху, окутывая все вокруг плотным туманом. Калвер  почувствовал,
что становится трудно дышать. О черт! Какое разнообразие возможных вариантов
смерти  ожидало  их: помимо  всего прочего, они  еще  могли задохнуться  или
заживо сгореть.
     Взрыв,  казалось,  потряс   убежище  до  основания.  Калвер  неожиданно
оказался  под  водой:  то   ли   сам  нырнул,  то  ли  его  накрыло  волной,
образовавшейся при взрыве, -- этого он не помнил. Взрыв оглушил его.
     Вынырнув, Калвер обнаружил, что свет в  убежище  погас. Лишь откуда-то,
из дальнего конца коридора,  доносилось сюда какое-то дрожащее свечение. Что
это,  Калвер  не  мог  понять,  только  видел,  как  это огненное  мерцание,
разрастаясь, с  каждой секундой приближалось  к  нему, разрывая едкую завесу
тумана, и вот-вот должно было поглотить его, сжечь, испепелить.
     Калвер успел подумать, что в этом аду, в котором они все оказались, нет
предела плохому -- каждое мгновение порождает новый кошмар.

     Реальность показалась  Брайсу почище  любого кошмара  из его  снов.  Он
вышел из забытья, уже  отлично сознавая, что болезнь все-таки зацепила  его.
Ее симптомы еще не были очевидными, но сухость в горле, жжение где-то внутри
и  дикая головная  боль говорили, что  до агонии недалеко. Пройдет несколько
дней -- и появятся возбуждение, растерянность, галлюцинации, потом -- спазм,
окостенение  шеи  и  спины,  судороги, а там,  глядишь, и  паралич.  В Штабе
Гражданской обороны во время подготовки говорили об этих симптомах, и теперь
Брайса бросало в дрожь при одной мысли о неминуемо надвигающейся боли. Скоро
он  не  сможет пить,  а уж это  вообще приведет его в бешенство, заставит до
смерти бояться любой жидкости, и даже собственная слюна будет вызывать ужас.
Судороги и безумие постепенно  доведут  его  до комы, полного изнеможения от
боли, а  следом за  этим придет и смерть,  которую  поневоле воспримешь  как
милосердие.
     Рука  его  на   мгновение  онемела,   но  тут  он  вспомнил,  с   какой
стремительностью  лечила  его  доктор Рейнольдс,  и  новый  приступ  тошноты
охватил Брайса.
     Сделав  противоболевой укол, она сдавила  обрубки его  пальцев так, что
они  стали кровоточить еще  больше.  Затем, ловко  орудуя шприцем, она ввела
прямо в открытые раны бензалкониум, антисептический очиститель,  а следом --
небольшую дозу азотной кислоты. На его протестующие  стоны она  не  обращала
никакого  внимания.  К  тому  моменты,  когда   она  обрабатывала  его  раны
антисывороткой, Брайс уже рыдал и был на грани потери сознания. Но тут-то он
и получил очередную дозу прямо в мышцу у запястья.
     Брайс все еще молил оставить его в покое, а она уже принялась методично
прокалывать   его   живот   пониже   четырнадцатого   ребра,   пятнадцатого,
шестнадцатого... После семнадцатого  он потерял счет. А доктор Рейнольдс тем
временем невозмутимо растолковывала ему, что эта процедура, мол,  совершенно
необходима, если уж он  собирается выжить.  Она по-прежнему игнорировала его
протесты,  становившиеся все отчаяннее,  но и все слабее по  мере  того, как
игла  снова  и снова пронзала его тело. А она все говорила о том, что каждая
инъекция  --  это,  мол, разжиженный вирус, приготовленный из мозга  бешеных
животных... Как  будто это  могло волновать  его в те  минуты!  Когда доктор
Рейнольдс  наконец  кончила  все  процедуры,  Брайса  уже  вообще  ничто  не
волновало, даже  о себе  он не думал. Опрокинувшись в  обмороке на койку, он
погрузился в сладостное забвение.
     И  вот теперь проснуться, улавливая первые укусы этой проклятой болезни
и понимая, что это не просто результат обезболивающих  инъекций, не побочное
действие  антисыворотки,  а  что  само лечение  не помогает, что болезнь уже
глубоко в нем... И ощущать, как она расползается,  растекается  с  кровью по
всему его телу, медленно начинать понимать, что не в  порядке и еще кое-что,
и все  же продолжать  лежать здесь  вместе с другими еще уцелевшими больными
под слабыми лампами этого  корабельного лазарета, прислушиваясь  к воплям  и
крикам за  закрытой дверью, к этому  странному скрежещущему  звуку, к плеску
воды вокруг коек внутри самой палаты. Какие странные звуки...  Похожие на...
на артиллерийскую канонаду!
     Брайс  уселся  на  койке,  и  все  вокруг,  кому  позволяло  состояние,
проделали то же самое. Все были не просто испуганы, но впали в какой-то шок.
Одна женщина вдруг пронзительно завизжала, увидев,  что вода  подмачивает ее
матрац.
     Небольшие волны стали захлестывать край одеяла Брайса, и он отодвинулся
назад, к стене. Когда спустя мгновение вся эта битком набитая койками палата
стала раскачиваться в безумном  ритме маятника, он все еще не  мог прийти  в
себя. Кто-то бултыхнулся вниз рядом с его койкой, и Брайс вздрогнул от укуса
ледяной воды в щеку. В воду стали падать  и другие, а  Брайс, подтянув ноги,
скрючился там,  в темноте,  между своей  и  верхней койкой,  увертываясь  от
брызг, как будто это были капли кипятка.
     Больные возмущенно  кричали у запертой  двери,  отталкивая друг  друга,
чтобы выскочить первым.
     Брайс догадывался, чем грозит все это, но  он был  не в  состоянии даже
выговорить те слова, которые предостерегали  бы этих людей. Он только поднял
свою изувеченную руку, глаза его заклинали их остановиться, а рот открылся в
скрежещущем крике. Но этот звук был слишком слаб, чтобы его услышали.
     Вдруг  дверь  рывком  распахнулась, и  ворвавшийся  в  нее  поток  воды
отшвырнул всех  назад. В считанные секунды вода дошла  Брайсу до плеч, и ему
пришлось  переползти  с  нижней койки на верхнюю.  Вокруг него,  сражаясь  с
потоком,   барахтались   едва  различимые  фигуры,  тяжелые  железные  койки
сдвинулись с  места.  Сначала  медленно,  подобно  огромным,  неповоротливым
животным,  но  вскоре  напор  воды   стал   так   силен,  что   койки  стали
опрокидываться, разламываться, откатываться к углам палаты.
     Брайса  сбросило  вниз,  и  легкий  шок,  который  он  получил, уйдя на
мгновение  под воду,  окончательно  выбил из него застрявшие в теле  остатки
наркотика.  Он поднялся, отплевываясь и  кашляя,  путаясь в  чужих  руках  и
ногах,  отталкивая  их,  как  и  они  отталкивали  его.  Двухъярусная  койка
опрокинулась  на  него,  и  он  снова  оказался под  водой, задыхаясь от  ее
отвратительного вкуса. Железный каркас койки тяжело лежал на его груди.
     Брайс попробовал бороться с этим весом, но во время этой борьбы  сквозь
охватившее  его  чувство   ужаса   пробился   какой-то  голос,  спокойный  и
вкрадчивый.
     --  Зачем  утруждать   себя  борьбой?  --  спрашивал  голос.  --  Зачем
сопротивляться, если смерть неизбежна?
     Брайс  попытался сбросить с  себя металлическую койку,  но  тут подплыл
матрац  и опустился  ему прямо на лицо,  словно стремясь удушить  по тайному
сговору с водой.
     -- А чем плох такой вариант смерти? -- лукаво спросил внутренний голос.
-- Уж это будет получше, чем безумие и боль.
     Койка приподнялась  на несколько дюймов, потом снова тяжело опустилась,
будто к  ней  добавился новый вес. А может быть, просто  кто-то взобрался на
нее, спасаясь от наводнения?
     -- Всего-то одна-две неприятные минуты, прежде чем погрузиться в сон, в
сон,  более глубокий  и  мирный,  чем  любой из  твоих прежних снов. Его уже
никогда  и ничто не прервет, ничто и никогда не  посягнет на него. И никогда
уже тебя не потревожит эта жизнь.
     -- Да, -- отвечал голосу Брайс, -- это было бы так хорошо, так желанно.
Но вот эта боль, как мне перенести ее сейчас?
     -- Легко. Ты только не сопротивляйся этому,  ведь это тайна, это выход.
Всего  лишь  несколько  неприятных мгновений,  а  потом  ты  поплывешь.  Вот
увидишь.
     -- Я что, уже сошел с ума? Неужели эта болезнь ударяет так быстро?
     -- Нет-нет, ты не сошел с ума. Просто такое бесхлопотное умирание будет
самым мудрым из всего, что ты когда-либо сделал.
     -- Но мои легкие рвутся на куски. Они болят, болят!
     -- Это ненадолго. Дыши в воде. Один глубокий вдох --  и больше не будет
никакой боли. -- Я не могу. Я боюсь.
     -- Это легче, чем ты думаешь.
     -- Кто ты?
     -- Я твой друг. Я -- это ты.
     -- А ты останешься со мной?
     -- Всегда.
     -- Навеки...
     -- И во веки веков...
     -- ...аминь?..
     -- ...аминь...
     Огромным пузырем  последний  воздух судорожно  вышел из тела  Брайса, и
хотя  он в ужасе еще пытался  кричать, хотя его руки и  голова еще  бились в
воде, боль,  как и  обещал внутренний голос, была недолгой. Ласковые покровы
бессознания,  подобно  шелковистой  ткани,  окутали  его  глаза,  ослабло  и
унеслось  прочь  неудобство  от невозможности  дышать,  улетучивалась  боль.
Ощущение беспомощности уже не было таким страшным, а страдания стали утихать
и мучили теперь меньше, меньше, меньше...
     Это было именно так, как сказал голос: "Легко".
     И   никогда   больше   не   бежать  от   истребления,   не   страшиться
неопределенного будущего, не быть жертвой болезни, разрушающей разум и тело.
И больше никаких огорчений. Не жалеть же о них! Угасающая печаль. Спокойный,
бережный  дрейф. Внутренний голос не солгал.  Вот и тяжесть с груди исчезла.
Всплытие.  Вверх. Восхождение. Вверх. Что-то  дергает его? Бьет  его? Чьи-то
руки на  нем? Нет, только  не это.  Только не  сейчас!  Все  уже решено! Все
сговорено! Оставьте меня-я-я-я...
     Брайс продрался сквозь пузырящуюся поверхность, вода струей хлынула  из
его легких, а  он все еще пытался освободиться  от  рук, выдернувших его  из
этого  безмятежного покоя. Удушье заглушало  его протесты, вернулась и боль,
корежащая его мышцы. А два человека тем временем уже крепко держали его.
     --  Ударь  его  посильнее по  спине!  --  завопил  Фарадей.  --  Он  же
захлебнулся.
     Яркий свет ослепил Брайса.  Он  чувствовал, как  кто-то возится  с ним.
Неожиданно  мощный удар обрушился  на  его спину,  и  изо рта Брайса вылетел
фонтан воды и рвоты, пройдя чуть  выше двух  державших  его людей. Еще  один
удар,  и его  снова стошнило.  Он  в отчаянии всасывал воздух, непроизвольно
вдыхая и вдыхая его,  хотя всего какое-то мгновение назад ему казалось таким
облегчением, что этот воздух совершенно не нужен.
     Веббер, один  из  двух инженеров,  отправившихся  вместе  с Фарадеем  в
корабельный лазарет, стоял позади Брайса и колотил этого офицера Гражданской
обороны  между  лопатками.  Правда,  не  кулаком,  а  ладонью.  Тело  Брайса
отреагировало  извержением из горла и  легких, так что  дальнейшая нужда  во
вмешательстве извне отпала.
     -- Похоже, что мы подоспели к  нему как раз вовремя, --  крикнул Веббер
Фарадею.
     Второй инженер, Томас, тем временем помогал той самой женщине,  которая
свалилась с верхней  койки на  Брайса и пригвоздила его к полу своим  весом.
Томас оттащил  ее к двери, здесь поток был уже  не  таким неистовым:  уровни
воды внутри корабельного лазарета и снаружи его сравнялись. И все-таки напор
воды  был еще достаточно сильным, чтобы  заставить шататься  и даже  падать.
Преодолевая тяжесть женщины-истерички, Томас в полной темноте молотил руками
и  ногами, пытаясь в  то же время отодрать руку,  крепко обвившую  его  шею.
Наконец  он  освободился от этого  захвата и вытолкнул сам  себя вертикально
вверх.  Женщина, вцепившись в него, поднималась  вместе  с  ним. Это грозило
потопить их обоих. Томас решил, что спасать ее не стоит.
     Он оттолкнул женщину прочь, задержав руку на ее горле, и тут же обрушил
кулак на повернутое к нему  лицо. Под суставами его пальцев хрустнули  зубы.
Женщина, судорожно выпуская пузыри, стала опускаться вниз. Ошеломленный тем,
что  он сделал  и тем не менее все-таки успокоенный  освобождением  от этого
груза, Томас поплыл к двери, не обращая внимания на крики за спиной.
     Фарадей  хорошо видел все, что произошло, и содрогнулся от гнева,  не в
силах  чем-то помочь женщине.  Руки  его были заняты Брайсом,  обмякшим так,
будто  ему очень  хотелось  утонуть,  и  не  выказывающим  никакого  желания
спасаться.   Но,  к  изумлению  Фара-лея,  "утопленница"  уже  бушевала   на
поверхности, всего в  нескольких футах от него. В глазах ее  было изумление,
но  все  еще  и  мольба  о  помощи.  Продолжая одной рукой помогать  Вебберу
удерживать Брайса  стоймя,  Фарадей  другой дотянулся до женщины. Она  снова
стала уходить под воду, но он крепко ухватил ее за руку и потащил к себе. Ее
голова уткнулась ему в грудь, и женщина мгновенно успокоилась, как бы вверив
Фарадею свое спасение.
     -- Давай выбираться отсюда!  -- крикнул  Фарадей  Вебберу. --  Мы здесь
больше уже никому не поможем!
     Он крикнул, чтобы  и  остальные следовали за  ними,  надеясь,  что  его
услышат, и в то же время  отводя взгляд от дальней  секции лазарета. Фарадей
боялся увидеть  там  нечто такое, что  вынудило бы его  пробраться  пониже и
помогать. Нет, этих двоих, Брайса и женщины, ему было достаточно.
     Тесно  сбившаяся  четверка  начала  продвигаться  к  двери,   борясь  с
подводным  течением  и  следя  за тем,  чтобы  не  врезаться в  какие-нибудь
невидимые  препятствия.  Брайс  позволил  нести   себя,  не   помогая  своим
спасителям, но и не мешая им. В голове его теснились странные, беспорядочные
мысли --  какая-то мешанина сожаления и радостного подъема. Он уже знал, что
такое смерть, и это оказалось не так уж и страшно.
     --  Нет, в самом деле  ни  капельки не было жутко? --  Ну,  может быть,
совсем чуть-чуть.
     -- Но ведь бесконечность лучше, чем жизнь с этой ужасной болью.
     -- О да, все что угодно, только не эта боль.
     -- Ну,  так давай не забывать  об этом  мерзком  унижении  --  грядущем
безумии.
     -- Нет-нет, не будем забывать этого. -- О, как приятна смерть.
     -- Да.
     -- И никакого подлинного забвения.
     -- Нет.
     -- Ну, так куда же ты теперь направляешься?
     -- Я... я не знаю. Они помогут...
     -- Так ты  хочешь, чтобы тебе помогли? Ты в  самом  деле этого  хочешь?
Хочешь мучений? И ты будешь радоваться безумию, будешь наслаждаться им?
     -- Я...
     -- Будешь?
     -- Оставь меня в покое!
     -- Но ведь я -- это ты, как же я могу оставить тебя?
     -- ОСТАВЬ МЕНЯ В ПОКОЕ!

     -- Ну, Брайс, порядок,  мы тебя вытащили! Отсюда есть другой выход.  Мы
выберемся отсюда, слышишь?
     Брайс  смотрел  на Фарадея,  с  трудом  узнавая  старшего инженера.  Он
попытался что-то сказать, но так и не нашел подходящих слов.
     --  Все нормально, --  сказал Фарадей. -- Ты  просто  постарайся помочь
нам. Попробуй идти.
     И Брайс сделал так,  как его  попросили, выталкивая из себя  внутренний
голос. Голос был уже не утешающим, а рассерженным и твердил ему, какой же он
дурак.
     -- Я не хочу умирать, -- прошептал Брайс.
     -- Побереги-ка лучше дыхание, парень, --  сказал Фарадей, который и сам
уже дышал короткими,  резкими  глотками после всей  этой истории. --  Мы все
равно тебя не слышим, так что и не пытайся разговаривать. Береги силы.
     Свет,  идущий  из  дверного проема,  стал  теперь  тусклым,  и  Фарадей
подумал,  что снова  упало напряжение. Но  тут  он заметил,  да и почуял  по
запаху, дым. Прямо у порога стоял Томас  и оторопело смотрел куда-то в глубь
коридора. На мокром лице застыло выражение ужаса.
     Когда  они  добрались  до двери,  Томас уже быстро двигался  к  секциям
управления, не то вплавь, не то вброд. Фарадей попытался рассмотреть, что же
могло  вызвать такое сильное беспокойство у Томаса. Густой дым  щипал глаза,
заставлял  жмуриться.  Фарадей  едва  успел  взглянуть  на   языки  пламени,
вздымавшиеся где-то в районе лаборатории, как вдруг весь комплекс с грохотом
начал рушиться.  Обжигающий яркий свет устремился  к  нему,  сдирая защитную
пленку с глаз и кожу  с лица.  Фарадей, отброшенный  взрывом, упал на спину.
При  этом  вода  потушила  его  запылавшие  волосы, а  над  сгоревшим  лицом
поднялось небольшое  облачко пара. Фарадей  пронзительно завизжал,  и черная
вода с готовностью превратила этот звук в бульканье пузырьков воздуха.
     Не  лучше пришлось  и остальным.  А  для Брайса  это  было  всего  лишь
продолжением  нескончаемого  кошмара.  Его  отчасти защитило  тело  старшего
инженера,  тот  стоял  прямо перед  ним и принял  на  себя всю  силу взрыва.
Фарадея отбросило на Брайса, и он упал  под тяжестью тела, укрывшего его  от
огня и  погасившего загоревшиеся было бинты на искалеченной  руке. Тотчас же
спал и изнурительный жар, опаливший щеку, улетучился огонь, терзавший правое
ухо. Вода приветствовала его возвращение.
     Набежавшие  волны прилива  целиком заполнили  узкий коридор, подхватили
тела всех четверых  обгоревших и швырнули их  в кипящий поток. Попутно волны
прихватили  и Томаса. Тела волочило  вдоль стен. И с силой  било  о машинное
оборудование, преграждавшее  путь волнам. У Брайса была сломана шея, трещали
и  другие кости,  но  зато  он  снова  слышал голос, возвращающийся  в  него
откуда-то издалека и становившийся все ближе, ближе...
     --  Ну,  теперь ты  готов?  --  спросил  голос немного  сердито.  Брайс
чувствовал, как его  корежит, как  еще одна кость хрустнула в руке, когда он
врезался ею во что-то  твердое. И хотя его крутило и ломало, Брайс не был ни
растерян, ни смущен.
     -- Ну как, достаточно тебе?
     -- Ода!
     -- Тогда дыши водой.
     -- Уже. Я полон водой. Голос вздохнул.
     -- Ну, теперь уже недолго.
     -- Но я еще все понимаю.
     -- Да, но ты уже не чувствуешь.
     -- Да, все онемело.
     -- Ну и как, приятно?
     -- Очень.
     -- Я ведь говорил тебе. Боишься?
     -- Немножко.
     -- Это пройдет. Очень скоро.
     -- Но что со мной будет?
     -- Сам увидишь!
     -- Это будет приятно? Голос не ответил.
     -- Будет приятно? -- повторил Брайс.
     -- По-разному бывает. Приятность здесь вообще ни при чем.
     -- Я тебе верю.
     Снова никакого ответа. Но на этот раз в нем и не было нужды.
     Брайс  двигался   за  умолкнувшим  голосом,  лениво   дрейфуя  за  этим
призрачным  звуком в странной,  глубокой пустоте.  Полное  отсутствие всяких
ощущений  подтверждало, что голос был прав: приятность была ни при чем.  Она
была совсем ни при чем.
     Их тела болтало и разбивало. И все  нашли свою  собственную смерть, и у
каждого она была разная и сугубо своя...
     Вода  хлынула  через  комплекс.  За  ней   неторопливой,  но  не  менее
смертоносной поступью шел огонь.

     Калвер  искал  Кэт. Единственным источником света  было  красное зарево
пожара в дальней части комплекса. Огромная волна только  что прокатилась над
ними, отшвырнув их тела, как пробки. Но теперь уровень воды снова опустился.
Ниже опустился  и дым,  словно  помогая  водной стихии  в  ее разрушительном
безумстве. Калвер на мгновение  заметил Дили. Тот едва держался за стену. На
его покрасневшем лице резко выделялись белки глаз. Рядом с ним стоял механик
Джексон -- негр. Остальных не было видно. Должно быть, их  разметало волнами
по коридору.
     -- Кэт! --  закричал Калвер, страшась за  ее судьбу.  Она появилась  из
темной воды, всего  в нескольких футах от нею, изо всех сил откидывая голову
назад, чтобы  вызволить  лицо и волосы из потока. Едва глотнув воздуха,  Кэт
закашлялась: в легкие ворвался едкий дым. Поднырнув под нее, Калвер обхватил
Кэт за талию и подтащил к стене -- это была опора. Он крепко держал девушку,
пока та не перестала кашлять. К счастью, дым стало относить ветром вверх  по
течению. Но  Калвер знал, что передышка будет короткой,  --  их убежище  все
равно скоро наполнится удушливым дымом, да и вода рано или поздно накроет их
полностью.
     Обессиленная  Кэт беспомощно привалилась к  Калверу.  Уткнувшись лбом в
его щеку, она спросила:
     --  Ну что, Стив, все без  толку? У нас ведь  ни единого шанса? Калверу
очень хотелось  втащить ее на кошачью тропу, взобраться туда самому,  лежать
там и молиться, чтобы исчезли огонь  и дым,  чтобы спало наводнение. И чтобы
эти проклятые мутанты наконец оставили их в покое!
     -- У нас  осталась  только последняя попытка, -- сказал  он Кэт,  -- мы
должны ее сделать.
     Их единственным  шансом был луч света. Маленький луч надежды, посланный
им Фэрбенком. Фэрбенк направил на них свет фонаря от дверей в операционную.
     --  Я перебираюсь  к  вам,  --  кричал он.  Голос его  едва  можно было
расслышать в этой какофонии звуков.
     -- Подожди  минуту!  --  закричал  в  ответ  Калвер.  --  Дорога  здесь
неважная, мы поможем тебе перебраться!
     -- Ладно! Я тут  раздобыл  лампу и водонепроницаемый сигнальный фонарь.
Собираюсь перебросить все это вам.
     Фэрбенк включил еще одну лампу и двинулся  по  коридору. У  места, куда
мог добраться коварный поток, он остановился. А Калвер продвинулся поближе с
другой  стороны  расщелины  и  ловко  поймал  лампу,  осторожно подброшенную
Фэрбенком вверх. Он тут же передал ее Дили.
     --  Направь ее  на нас! Джексон, а  ты держи  меня покрепче за  руку  и
смотри не выпусти!
     Калвер  вышел из зоны,  относительно  защищенной от  риска. Поток  воды
немедленно закрутил ему ноги. Ему пришлось наклониться почти к  самой  воде,
чтобы протянуть  свободную руку Фэрбенку. Тот, зажав в левой руке сигнальный
фонарь и что-то еще, правой изо всех сил тянулся  к Калверу. Еще один фут --
и  вот уже их  пальцы крепко обхватили  запястья друг друга.  Калвер потащил
Фэрбенка, а Джексон -- Калвера.
     Они  перевели  дыхание  уже на другой  стороне, Фэрбенк, с трудом дыша,
вымолвил:
     -- Эта проклятая вода все поднимается.
     Колеблющиеся волны уже доходили Калверу почти до подмышек.
     -- Нам не стоит слишком долго... -- начал он.
     Пронзительный  вопль Кэт  заставил их  обернуться. Они  увидели,  как к
девушке,  ярко  освещенной фонарем,  который держал  Дили,  метнулись темные
тени.
     Крыс  было трое. Их желтые глазки  мерцали над водой,  носы шевелились.
Крысы, видимо, почуяли самого уязвимого в этой компании -- легкую добычу.
     Реакция Фэрбенка была  мгновенной. Он прыгнул вперед, вода лишь немного
замедлила его движение. Левой рукой он поднял фонарь,  умудрившись  до этого
перебросить из нее что-то в правую руку. Теперь стало ясно, что это  клинок.
Фэрбенк мощно и  стремительно опустил  его и отсек голову одной крысе. Потом
он  ударил снова.  Удар  пришелся поперек спины второй  крысы и перерубил ей
хребет.  Крыса  пронзительно  завизжала  каким-то  детским  голоском.  Кровь
хлынула из раны  темным потоком. Вытащить из нее тесак  было трудно,  но, по
счастью, третья крыса уже уплывала прочь.
     Убитые крысы пошли ко дну. Третья между тем отыскала тень, притаилась и
стала визгом  созывать  сородичей,  разбежавшихся  от  оглушительного шума и
попрятавшихся  по укромным  местам.  Крысы  повизгивали, испуганные  дымом и
приближавшимся пламенем. Услышав призыв, они стали в темноте отыскивать друг
друга, собираться в  группы, потом -- в большую стаю: в этом объединении сил
и заключалась их мощь.
     А четверо мужчин собрались вокруг девушки. Калвер пытался успокоить ее.
Все волновались. Надо было уходить из этого опасного места.
     --  Нельзя терять времени,  Калвер,  --  возбужденно  сказал  Дили.  Он
вплотную подошел к летчику и все время  посвечивал фонарем в разные стороны,
чтобы видеть, что делается вокруг.
     Но Калвер не обращал на него внимания.
     -- Чем это ты там размахивал? -- спросил он Фэрбенка.
     Механик ухмыльнулся и поднял повыше свой талисман, осветив его фонарем.
     --  Это  гильотинный  нож,  --  объявил  он.   --  Гильотина  стояла  в
операционной, рядом с фотокопировальным аппаратом, и мне удалось оторвать от
нее лезвие.
     И он со свистом рассек лезвием воздух, будто прямой, широкой саблей.
     -- Идемте, идемте, у нас нет на все это времени! -- взмолился Дили.
     --  Ну-ка, давайте возьмемся все  за руки, как раньше!  --  скомандовал
Калвер. -- Передайте мне фонарь. Дили, ты  идешь за мной, Кэт -- в середине,
между  тобой и Джексоном, а ты, Фэрбенк, будешь замыкающим. Главное --  всем
держаться вместе.
     И они двинулись дальше.  Дым становился все гуще, а уровень воды -- все
выше. Надо было спасаться. Но они не знали, что над их головами собирались в
отряды крысы.
     Относительно   быстро  они  оказались  внутри  вентиляционного  отсека.
Опасность  наступала   на   них  со  всех   сторон.  Красное  зарево  пожара
превратилось в ярко-оранжевое, на стенах  и потолке отсека  плясали тени, по
черной воде метались  яростные  отблески  огня. Внутри  самого  отсека было,
правда, поменьше дыма, да и вода вела себя здесь поспокойнее. Но главное  --
здесь было тише.
     --  Вот  здесь! -- показал Дили. --  Центральный воздухопровод.  Калвер
осветил фонарем шахту.
     -- А  сможем ли мы здесь пройти? -- спросил он, нахмурившись. -- Внутри
нет никакого оборудования?
     -- Нет, -- ответил Дили. -- Сама установка  находится  в помещении  над
нами.  Там стоят фильтрационные, охладительные и отопительные агрегаты, ну и
увлажнители  тоже.  А  здесь  просто  главная шахта для  циркуляции воздуха.
Отсюда расходятся другие трубопроводы, поменьше.
     Между тем уровень воды уже поднялся почти до плеч.
     --  Есть какие-нибудь идеи  насчет того, как попасть внутрь? -- спросил
Калвер. Вентиляционной решетки нигде не было видно.
     До сих пор они пытались  затолкнуть этот вопрос куда-нибудь поглубже, в
закоулки  сознания, направляя свои усилия на ту или иную временную проблему,
и не загадывать слишком далеко вперед, чтобы не уткнуться в тупик. Но теперь
пришло время взглянуть  правде  в глаза:  вход  в  вентиляционную  шахту был
затоплен. Они оказались в западне. Калвер попытался припомнить, как выглядит
вход в шахту и как он закрывается.
     --  Решетка  привинчена  или там  замок?  -- спросил он Дили. Ответ  не
оставил надежды:
     -- Там замок. Чтобы обслуживающий персонал мог в случае  надобности без
проблем попасть в камеру. И как раз этого-то ключа у меня и нет.
     Калвер обменялся лампами с Фэрбенком  и сунул в  воду водонепроницаемый
фонарь. Свет в воде стал рассеянным, но все-таки  он был достаточно сильным,
чтобы можно было рассмотреть все вокруг. Кал-вер нырнул и увидел перед собой
металлическую решетку. Он поискал,  где кончается решетка, ощупывая пальцами
ее  края, и вскоре нашел замок. Подсвечивая себе фонарем, Калвер внимательно
осмотрел и  ощупал замок, потом поднялся на поверхность и наконец  вздохнул.
Тяжело дыша, он глотал воздух на всю глубину легких.
     -- Нам повезло: решетка не привинчена.  Думаю, мне удастся ее оторвать,
--  сказал  он  остальным,  с  тревогой  смотревшим на него. Протянув руку к
Фэрбенку, Калвер добавил: -- Ну-ка, дай мне свою гильотину.
     Механик передал ему нож, догадываясь, что собирался проделать Калвер.
     У  дверей  отсека  послышался  шум:  крики,  шлепки по  воде, неистовое
движение.  Они  осветили лампой и сигнальным  фонарем вход  как  раз  в  тот
момент, когда  в нем появился Стрэчен. За  его  спиной стоял  Эллисон и  еще
какие-то   фигуры.  Расталкивая  друг  друга,  они  пытались   проникнуть  в
вентиляционный отсек. Стрэчен посветил в сторону группы Калвера  фонарем  и,
вглядевшись, с облегчением закричал, что видит их.
     Но тут снаружи донесся пронзительный вопль. Обрадованное выражение лица
Стрэчена тут же сменилось тревогой. Мужчины -- да, кажется, женщин среди них
не было, -- ломившиеся в дверь, падали, преграждая путь тем, кто шел позади.
Суматоха  снаружи  только увеличивала  панику.  Калвер понял,  чем  все  это
грозит, и нырнул, сжимая в руке нож. Он отыскал замок вентиляционной решетки
и попытался просунуть тонкий  конец  ножа в щель между решеткой и стеной.  С
лампой в одной руке и ножом в другой сделать это было непросто. Тогда Калвер
быстро вынырнул  и  сунул  мокрый фонарь  в дрогнувшую от неожиданности руку
Джексона.
     -- Вдохни поглубже и давай вниз, за мной!  -- скомандовал Калвер. -- Не
убирай свет с замка, пока я не взломаю решетку.
     Калвер  снова нырнул и на этот  раз нащупал длинную щель между дверью и
рамой решетки. Свет появился почти сразу же. Калвер направил руку Джексона с
лампой на замок. Действуя обеими руками, он всунул конец лезвия в щель прямо
над замком и осторожно начал пропихивать его дальше, пытаясь расширить щель.
     Когда нож  на  два-три  дюйма  вошел  внутрь, Калвер  нажал  посильнее,
пропихивая  лезвие  под  углом  к  стене шахты  и  моля  Бога, чтобы оно  не
сломалось. Щель расширилась, но совсем  немного. Калвер ослабил нажим, потом
начал  все  снова.  Замок  сопротивлялся,  лезвие дрожало в жутковатом свете
лампы. Калверу  уже  не хватало воздуха, но он понимал, что нельзя терять ни
секунды: Стрэчен и другие шли за ними по  пятам, и нетрудно было  догадаться
почему. Полчища тварей вот-вот должны были ворваться в вентиляционный отсек.
     Уже не думая  о  том, выдержит ли клинок, Калвер нажал еще  сильнее,  и
вдруг дверь распахнулась. Вода немедленно зафиксировала ее в таком положении
--  приоткрытой  дюймов  на шесть.  Калвер открыл дверь  пошире, выхватил  у
Джексона   фонарь   и  поплыл  в  образовавшийся  проход.   Он   поднялся  к
противоположной  стороне вверх и жадно глотнул ртом воздух. Воздух был таким
сладким...
     Калвер стоял внутри шахты, направив луч фонаря вверх и глубоко втягивая
в себя этот новый, свежий воздух. В  шахте  виднелась  лестница. Она уходила
резко вверх, на высоту шестидесяти --  семидесяти футов, а может быть, и еще
выше.
     На самом  верху еще одна решетка закрывала  выход.  Калвер заметил, что
лестница ведет к небольшой накладной дверце  в решетке.  Он отступил  назад,
нырнул, проскользнул в дверь шахты и через мгновение всплыл среди своих. Все
смотрели на него с нетерпением и надеждой.
     -- Все в порядке, -- сказал он. -- Мы сумеем пройти.
     Калвер вернул нож Фэрбенку и подтащил Кэт поближе к шахте.
     -- Вдохните поглубже  и направляйтесь прямо  через  открытую дверь,  --
сказал  он.  --  Справа  вы  увидите  лестницу.  Взбирайтесь  по ней  наверх
немедленно!
     Потом он повернулся к Джексону и передал ему лампу.
     -- Иди с Кэт  и все  время держи  луч на проходе  в решетке. Но тут его
внимание  привлекла суматоха у входа. На  поверхности воды  вдруг  забурлила
розовая  пена.  Калвер  понял,  что  крысы  схватили  нескольких  попутчиков
Стрэчена. Они утащили людей  под воду  и там, в глубине, рвали их на  куски.
Эти  странные  мутанты так ловко  приспособились к жизни  в  коллекторе, что
Калвер никогда и представить себе не смог бы ничего подобного.  Их абсолютно
не  отпугивала   заразная  вода,  будь  то  медлительная  мутная  слизь  или
стремительный  ливневый поток. Крысы  -- была лишь одна из сторон подземного
бытия людей. Сейчас  несчастные смертники  отвлекли внимание крыс,  невольно
дав остальным людям шанс на спасение.
     -- Да шевелись же! -- заорал Калвер на Кэт. Кэт нырнула, за ней  быстро
последовал Джексон. Остальные члены группы собрались вокруг Калвера.
     -- Подождите! --  Он поднял  руку, останавливая  их. --  Идти  надо  по
одному, иначе нам всем несдобровать! Вот ты -- следующий. И давай быстро!
     С  этими словами  Калвер рывком  подтащил  к шахте  ближайшего  к  нему
человека. Инженер  с  готовностью  повиновался. К дверям  решетки отправился
следующий человек. Калвер заметил, что в вентиляционном отсеке  их  осталось
не больше дюжины.  Не  было никакой возможности  узнать,  сколько  еще людей
уцелело на базе, но оказалось в ловушке в дальних частях комплекса.  Не было
даже времени думать об  этом. Калвер и его люди  ничего  не могли  поделать:
если  бы они попытались спасти  кого-то еще, это, возможно, стало бы роковым
для них всех.
     И тут вдруг пронзительно закричал один из тех, кто стоял с краю группы.
Глаза  человека  смотрели,  казалось, с изумлением,  а тело было  совершенно
неподвижно  -- только  голова медленно склонялась вниз, словно вглядываясь в
черную  воду, плескавшуюся чуть ниже  его подбородка. Лицо человека внезапно
перекосила судорога. Он  все еще  кричал, и  этот крик заполнил шахту гулким
рикошетом,  отразившись  от  стен. Человек  опрокинулся  назад,  и  его руки
судорожно заколотились по воде. Другой -- стоявший с ним рядом -- закричал и
кинулся и воду. Он быстро вынырнул, крепко держа в руках корчившуюся от боли
черную крысу. Тварь зловеще щелкала зубами и  неистово царапалась. Она  была
так сильна, что смельчак не смог ее удержать. Крыса шлепнулась  прямо ему на
плечо. Свирепая, оскаленная морда потянулась к щеке мужчины. Из щеки хлынула
кровь, и это вызвало у грызуна новый приступ бешенства.
     Все,  оцепенев,  наблюдали  эту  безмолвную схватку. А Дили уже нырнул,
зажав  пальцами нос и задержав дыхание. Он отыскал дверь и протолкнул  в нее
свое неуклюжее тело.
     -- Эти  ублюдки  идут понизу!  --  крикнул Фэрбенк, светивший  фонарем,
опущенным в воду, тем,  кто пробивался на волю. Он высоко поднял нож и резко
опустил его куда-то вниз. Темная тень под водой метнулась в сторону. Фэрбенк
нанес новый удар, придерживаясь все той же тактики боя --  больше отпугивать
тварей,  чем  поражать  их.  Но  из  одной  крысы,  оказавшейся недостаточно
расторопной, все же пошла кровь.
     Мужчины тем временем, прижавшись плотно друг к другу, образовали что-то
вроде полукруга. Спины их были  обращены  к шахте. Калвер оказался  рядом  с
Эллисоном. Тот, как и Стрэчен, держал фонарь.
     -- Держите фонарь  под  водой! --  скомандовал  Калвер.  -- Свет  может
попросту ослепить их, и им придется держаться подальше.
     Так и сделали. Но тут же вздрогнули даже самые мужественные из команды:
тусклый  свет  высветил  призрачные   фигуры,  плывшие  под  водой.  Подобно
гигантским  пираньям,  они кружились  вокруг  двух упавших  мужчин,  молнией
набрасывались на свои  жертвы, тряся, терзая их  и отплывая в сторону только
тогда, когда их челюсти были набиты мясом.
     Фэрбенк вытащил фонарь, опасаясь, что под водой он погаснет.
     -- О Господи... --  только и воскликнул он,  когда фонарь высветил стаю
крыс, плавно скользившую в сторону людей.
     -- Теперь  вы,  вместе! -- Калвер  указал  на двух инженеров,  стоявших
между Эллисоном и Стрэченом.
     -- Я не умею плавать, -- умоляюще сказал один из них.
     --  Шевелись, проклятый кретин! --  заорал Калвер. Второй инженер увлек
перетрусившего товарища в воду, и их фигуры проскользнули через отверстие.
     --  Дай  мне фонарь,  --  сказал  Калвер  Эллисону.  Тот  подозрительно
взглянул на него.
     -- Иди туда, к  выходу, -- добавил Калвер. -- И ты, Стрэчен, тоже. Свой
фонарь можешь оставить себе.
     Эллисон и Стрэчен не стали тратить времени  на споры, и над тем местом,
где  они  только что стояли, всплыли пузыри.  Теперь  снаружи шахты остались
только Калвер и Фэрбенк.
     На том  же месте, где некоторое  время  назад на поверхность  поднялась
кровавая пена, где  крысы  напали  на первого человека, все  было  черно  от
зловещих,  безмолвно  скользящих  в  воде черных чудовищ.  Армия крыс, ничем
более не  сдерживаемая,  вливалась в  двери и,  как густое,  черное нефтяное
пятно, быстро распространялась вокруг.
     Все  было ясно без слов. Калвер и  Фэрбенк, вдохнув  побольше  воздуха,
нырнули. Фэрбенк проник в  проход первым и обернулся, чтобы  помочь Калверу.
Но в это время кто-то вцепился в ногу летчика. Жгучая боль пронзила  ногу, и
Калвер завертелся под водой,  руками нащупал нижний край рамы решетки и стал
подтягиваться в шахту. Но правую ногу тянула назад крыса, до кости впившаяся
зубами  в  лодыжку. Калвер пнул ее другой ногой, пытаясь отшвырнуть, но вода
погасила силу удара, и нога только скользнула по спине крысы.
     Фэрбенк бросился выдергивать ногу Калвера из пасти  твари, одновременно
нанося удары ножом. Фонарь погас,  и  Фэрбенк отшвырнул  его в сторону. Но у
Калвера хватило присутствия духа  не  сводить с крысы луч своего фонаря. Вот
нож вонзился в плечо  животного, но недостаточно  глубоко,  чтобы  заставить
тварь ослабить  мертвую хватку. Фэрбенк изо всех сил потащил ногу  Калвера в
проем и снова вонзил лезвие ножа в спину крысы. Брызнувшая из раны  жидкость
чернильного цвета едва не ослепила его.
     Он отпустил Калвера и потянул на себя  металлическую решетку, прикрывая
ее настолько, насколько позволяли  ступня  Калвера и все еще висевшая на ней
крыса.  Что-то тяжелое  ударилось о  решетку  снаружи.  Фэрбенк  ощутил, как
скользкое  тело коснулось кончиков его пальцев.  Внезапный укус заставил его
стремительно убрать руки из ячейки решетки.
     Калверу  тем временем  почти удалось протащить  ногу  под нижним  краем
двери. Крыса все еще  цеплялась за лодыжку,  шея ее вытянулась  над полоской
металлического порога,  но тело оставалось  снаружи.  Даже при такой  слабой
видимости Фэрбенк сумел понять намерения Калвера и  мгновенно нанес удар. Он
изо  всех  сил  давил на тупую  сторону ножа лезвием, прорубаясь через шею к
спинному мозгу твари. Крыса забилась в  корчах, потом замерла и обмякла. Уже
совершенно задыхаясь без воздуха, Фэрбенк все же помог освободить лодыжку от
зубов крысы.  Летчик  пинком отшвырнул падаль  назад, а заодно резко  ударил
кулаком  по другой длинной  морде, пытавшейся протиснуться в узкую  щель. От
неожиданности крыса отпрянула.
     Наконец им удалось затворить дверь. Дрожа, они смотрели, как целая стая
крыс ринулась по направлению к ним и стала биться по другую сторону решетки.
Хорошо, что они  успели убрать  пальцы -- иначе  крысы мигом отгрызли бы их.
Потом Калвер и Фэрбенк всплыли.
     Когда они появились над поверхностью воды, шахту буквально взорвал крик
облегчения. Все  радостно  хлопали  счастливцев по  плечам и  спинам. А  они
руками  заслоняли глаза  от ослепительного  света  фонарей. Кэт, стоявшая на
лестнице несколькими ступеньками выше, смеялась и плакала  одновременно. Она
была близка  к  истерике, ее била  крупная дрожь.  Казалось, что она вот-вот
рухнет с лестницы.
     Калвер резко оборвал радостный шум.
     -- Мы  еще  не  выбрались отсюда! --  сказал  он. Эти  слова прозвучали
необычайно  гулко  в замкнутой  башне,  куда совершенно не  доносился шум из
самого убежища.  --  Нам  не  удастся  удержать  решетку  закрытой,  так что
начинайте взбираться по лестнице. Постойте!
     Он заметил,  что  три  человека  уже взгромоздились  на  лестницу.  Кэт
находилась выше всех. Вряд ли лестница выдержала бы такую нагрузку.
     -- Джексон, --  крикнул Калвер, -- обойди Кэт. Тебе  придется пробивать
путь наружу. Там, вверху.
     И  они начали подниматься.  Те,  кто пока оставался внизу, столпились у
нижнего конца лестницы. Вверху  что-то ярко сверкнуло, и  почти и  сразу  же
донеслось  тяжелое  грохотанье.  На мгновение  сердца у  всех замерли:  люди
боялись самого  худшего -- еще одной ядерной атаки. Но  это были всего  лишь
раскаты  грома и  предвестившая его молния. Подъем  возобновился.  Калвер  и
Фэрбенк наблюдали за тем, как карабкаются наверх остальные.
     -- Крысы могут проникнуть сюда в любой момент, -- пробормотал Фэрбенк.
     -- Ах, если бы  у нас  было хоть что-нибудь, чтобы намертво  прикрепить
дверь к раме...
     -- А ремень?  Мы  ведь можем  продеть тонкий ремень  сквозь  решетку  и
застегнуть  его  с  нашей  стороны.  И  никакого  особого  усилия  тогда  не
понадобится, чтобы держать дверь закрытой.
     -- Ты  же собираешься высунуть  руку наружу, когда будешь  протаскивать
ремень обратно?
     --  Не  слишком-то приятный  план, а?  И  тут  к  ним  подошел Стрэчен,
отвинчивая на ходу днище своего упакованного в резину фонаря.
     -- Есть идея, -- сказал он.
     Его фонарь погас, и Калвер осветил инженера своей лампой.  Днище фонаря
осталось в  ладони Стрэчена, обнажился упругий моток  скрученной  проволоки.
Сам фонарь Стрэчен отбросил в воду.
     --  Мы можем изогнуть проволоку так, чтобы приладить ее вокруг решетки,
--  сказал он.  --  Правда, она не такая уж  прочная, но, возможно,  удастся
удержать решетку закрытой, пока все не вылезут наверх.
     -- Да, это  мысль, -- согласился Калвер.  -- Если мы сумеем  продеть ее
где-нибудь вверху решетки, один из нас сможет встать поблизости и удерживать
проволоку. Давайте это сделаю я.
     -- Нет, ты спустишься со мной  и будешь держать  лампу. С этими словами
Стрэчен вытащил клубок проволоки из  днища фонаря и начал сгибать ее в некое
подобие дуги.
     Затем,  вдохнув побольше воздуха, они ушли под воду. А с другой стороны
двери тяжело бились о решетку крысы, отлично соображая, что добыча близко --
прямо  за  этой тонкой  преградой. Их  зубы заскрежетали по проволоке, когда
люди стали  пропускать ее  сквозь решетку. Другой конец  проволоки  вернулся
назад несколькими ячейками ниже.  Стрэчен быстро  обмотал его вокруг  места,
где  проволока  была  прикреплена  к  цоколю фонаря. Для  проверки он рывком
натянул петлю. Потом, сжимая  цоколь, вынырнул из воды. Калвер тоже проверил
этот импровизированный замок, прежде чем подняться.
     --  Как  будто  неплохо,  -- сказал  он, появляясь над водой и переводя
дыхание.
     -- Да, -- согласился Фэрбенк.  -- Вопрос  лишь в том, кто будет держать
это, пока остальные выберутся отсюда?
     -- И еще в  том, через сколько времени вода накроет этого человека, кто
бы это ни был, -- добавил Калвер, заметив, что Стрэчен наклонился, удерживая
захват, и вода при этом коснулась его подбородка.
     -- Уходите оба, -- сказал Стрэчен, -- а  я буду  держать сколько смогу.
Калвер и Фэрбенк переглянулись. Фэрбенк пожал плечами.
     --  А  кто возражает? -- спросил он. И, протянув нож Стрэчену, добавил:
-- Возьми.
     -- Нет.  Ведь  я полезу по  лестнице и постараюсь подняться  как  можно
скорее, а эта штука помешает.
     --  Дело твое, -- сказал Фэрбенк и протянул руку к  ступеньке, довольно
рискованно зажав в зубах тяжелый нож.
     -- Ты уверен, что это удастся? -- тихо спросил Калвер  у Стрэчена, пока
Фэрбенк взбирался наверх.
     -- Иди  давай.  А то крысы там, снаружи,  уже  теряют терпение. Я прямо
чувствую, как эти догадливые пидеры уже тянут за решетку своими клешнями. Но
им,  слава  Богу, тоже нужен  воздух.  Так  что  они не сумеют  продержаться
слишком долго.
     Калвер на мгновение сжал плечо инженера. Тот подтолкнул его к лестнице.
     -- Ладно. До встречи наверху.
     -- Калвер?  -- тихо позвал его  Стрэчен. Летчик обернулся, уже  держась
одной рукой за ступеньку над головой.
     -- Что же  это за монстры? Как  они смогли так  вырасти? Калвер помотал
головой.
     -- Может быть,  у Дили найдется  какой-нибудь ответ. С этими словами он
начал   взбираться  по  лестнице.  А   наверху  Джексон  уже  толкал  тонкую
проволочную  сетку,   закрывавшую   верхнюю   часть   шахты.   Дверца  легко
распахнулась,  и  негр  просунулся  через  открывшийся  лаз.  Он оказался  в
помещении  высотой  футов  в пять. Вдоль стен  виднелись  какие-то  распорки
вентиляционного типа, крыша помещения была чуть покатой. Проволочную  сетку,
которой  был затянут  ход  в  помещение,  пересекали  прочные  металлические
прутья, так что на них можно было довольно устойчиво стоять. Джексон услышал
шум дождя, доносившийся снаружи. Он слышал его и раньше, когда протискивался
в дверцу, но тогда ничего не было видно. Сейчас он понял, что снаружи царила
ночь.  Так  странно было это сознавать, ведь  последние несколько недель они
находились в  мире постоянного  искусственного освещения. Рядом  с Джексоном
появилась  Кэт. Она с наслаждением,  полной  грудью вдохнула чудесный ночной
воздух, чистая влага которого была куда свежее, чем там, внутри этой мрачной
башни.
     Перед ними было пять отдельных секций-подпорок, каждая шириной не более
фута. Джексон толкнул одну из них, проверяя на прочность.
     -- Думаю, мне удастся выбить их ногами, -- сказал он Кэт.
     -- Тогда  поторопись, --  ответила она,  отодвигаясь  в  сторону, чтобы
освободить  ему пространство. Джексон улегся спиной  на металлические прутья
лаза и обеими ногами ударил по  подпоркам. Подпорки устояли, но Джексон ясно
почувствовал, что  от удара они  немного переместились. После второго, более
нацеленного и сильного удара подпорки затрещали. После третьего образовалась
брешь. В следующий раз Джексон нацелился повыше и повторил все сначала.
     Тем  временем подъем по лестнице  приостановился:  пространство наверху
шахты  было слишком тесным, а  решетка,  даже  несмотря на  прутья,  слишком
слабой, чтобы выдержать тяжесть их всех.  Дили, голова и плечи которого  уже
протиснулись  через  отверстие, глянул  вниз, в  колодец, и тут  же  к горлу
подступила тошнота. Оказывается, они проделали наверх ужасающе длинный путь.
Дили зажмурил глаза, прижавшись лбом к  лестничной ступеньке. Его кулаки еще
крепче обхватили стойки, но он уже прикидывал, как им выбраться наружу.
     А на самом дне шахты Стрэчен из последних сил скручивал, работая руками
под  водой,  проволочную  петлю. Он все  чаще и  чаще  мотал головой,  чтобы
вдохнуть глоток воздуха. Уровень  воды  уже  поднялся  выше его подбородка..
Крысы по другую сторону решетки  неистово скреблись, несколько из них, сумев
расширить   брешь   со   стороны   замка,  уже  проталкивали  когти  внутрь,
возбужденные окрашенной кровью водой вокруг них.
     Стрэчен  напрягся  еще больше,  когда  вдруг  почувствовал,  как кто-то
уцепился  за  проволочную  петлю  с  другой  стороны  решетки.  Петля  резко
задергалась: в нее вгрызлись острые как бритва зубы.  В конце концов петля с
треском  лопнула.  Не теряя ни  секунды, Стрэчен  ринулся к  лестнице. Дверь
начала медленно отворяться.
     Наверху, прямо перед Эллисоном,  вслед за которым поднимались Фэрбенк и
Калвер,  тот самый инженер, который заявил недавно,  что  не умеет  плавать,
буквально прилип к лестнице. Его губы шевелились в безмолвной молитве, глаза
тупо  таращились сквозь  ступеньки  на шершавый бетон перед  ним. Он  не мог
заставить себя  смотреть ни вверх, ни вниз. Инженер вспоминал, говорил ли он
им,  что  не переносит еще  и высоту.  Внезапна яркий  свет заполнил верхнюю
часть  башни,  и  почти сразу  же  в шахту  во  рвался  мощный раскат грома.
Лестница,  казалось,  содрогнулась  от  этого  раската. Инженер  еще плотнее
прижался к стене. Гром стих, но тут новый шум привлек его внимание. Какой-то
скрежещущий звук.
     Рядом с  ним в стене была прямоугольная  ниша, забранная  металлической
решеткой.  Это  был воздухопровод. Инженер  еще  подумал,  что  за решеткой,
наверное, находятся фильтры для очистки  воздуха всасываемого снаружи. В это
время вновь  раздался  скрежещущий  звук. Похоже,  он шел из  ниши.  Инженер
всмотрелся повнимательнее.  Он боялся глядеть туда, но еще больше  боялся не
глядеть. За решеткой почудилось какое-то движение. Благодаря Бога за то, что
ниша  забрана металлической  решеткой,  он прищурил глаза и стал внимательно
вглядываться в другие маленькие, сделанные по стандарту ниши.
     В шахту вновь ворвался блеск молнии. Он не дотянулся до всех ее глубин,
но создал  достаточно отраженного света, так что инженер смог разглядеть то,
что хотел. Из-за решетки таращились на него поблескивающие желтоватые глаза.
Их было  десятки пар.  А  позади них черные, горбатые  тела  втискивались  и
втискивались  в крохотное  пространство ниши.  В едином порыве  они ринулись
вперед и  с  треском ударились о  решетку.  Металл, которым была  окантована
решетка, задребезжал.
     Инженер  взвыл   от  ужаса,   инстинктивно  отпрянув  назад.  Нога  его
соскользнула  со ступеньки, руки разжались, и  он обрушился  вниз. Вопль его
оборвался на самой  высокой ноте лишь тогда, когда его  тело  ушло в мрачные
воды подземелья.
     Стрэчен скорее почувствовал, чем  увидел падающее  тело.  Он  буквально
вжался  в  лестницу,  плечи  его  согнулись, все тело  напряглось. Во  время
падения инженер мощно ударил его ногой по голове, и Стрэчен едва не свалился
вниз. Спасло его только  то, что он цепко держался за ступеньку. Внезапно он
почувствовал  какое-то движение  у своих ног. О них  бились какие-то гладкие
тела.  Тесное помещение шахты  будто взорвалось,  превратившись в неистовый,
бурлящий  котел  движений  и звуков. Пронзительные вопли  упавшего инженера,
тяжелый всплеск воды утонули в визге крыс.
     Стрэчен  попытался было подтянуться вверх,  но что-то цепко держало его
за ногу. Острые зубы впились ему в  бедро.  Собрав остаток сил  он попытался
вырваться. Рот  его  широко  открылся, но  только  слабый, жалостливый  звук
вырвался  из него. Стрэчен все же немного приподнялся  вверх,  но тут  новая
тяжесть  прицепилась к нижней части его тела. Острые  зубы защелкнулись и на
других незащищенных местах,  чуть  ниже паха... И  по мере  того как Стрэчен
поднимался, с трудом преодолевая дюйм за дюймом, он чувствовал, что его рвут
на части и с каждым  укусом отхватывают новый кусок. Сухожилия и кровеносные
сосуды  натягивались,  рвались, кровоточили. Стрэчен  жалобно  стонал,  моля
людей наверху о помощи.
     Фэрбенк выронил  свой  драгоценный  нож в  тот миг, когда прямо над ним
сорвался вниз инженер. Он пытался схватить  инженера на лету  и выронил нож.
Теперь Фэрбенк в  каком-то оцепенении наблюдал за бурлившей внизу пеной,  за
кровью, вырывавшейся из нее алыми гейзерами.
     Калвер смотрел вниз, в широко  раскрытые, молящие глаза Стрэчена. Одной
рукой  Стрэчен крепко  вцепился  в ступеньку,  а  другой тянулся к  Калверу.
Пальцы руки  вытягивались и  изгибались в  молящем  жесте.  И  Калвер  начал
спускаться, не обращая внимания на предостерегающие крики Фэрбенка.
     Стрэчен ушел в воду еще глубже, и  Калвер  вынужден  был спуститься еще
ниже. Он наклонился с  лестницы, цепко держась за ступеньку  одной рукой,  и
другой  все-таки дотянулся до Стрэчена.  Кончики их пальцев соприкоснулись и
проскользнули в ладони друг друга. Две руки сцепились в крепкий замок!
     И  тут крыса, с какой-то ухмылкой появившаяся  из воды прямо за  плечом
инженера, стремительно прыгнула на руку Стрэчена  -- и на руку Калвера тоже,
-- как  будто их  сцепленные руки были не чем иным,  как корабельной якорной
цепью. Она  оказалась на плече  Кал-вера раньше, чем он успел отреагировать.
Но едва  тварь коснулась его, Калвер инстинктивно дернул головой  в сторону,
крысиные зубы резанули  его по уху и вцепились в висок. Калвер закричал. Это
был  крик  отчаяния, потому что ему пришлось отпустить руку Стрэчена. Он что
есть силы  ударил крысу  в  подбрюшье,  оторвал  ее от  себя  и,  приподняв,
отшвырнул прочь. Изгибаясь в воздухе,  крыса испустила странный младенческий
крик и плюхнулась опять в бурлящий колодец.
     Плечи  Стрэчена уже почти  скрылись  под водой, но он, сделав последнее
усилие, снова приподнялся над поверхностью. Калвер едва не потерял сознание,
увидев массу  черных  тварей,  покрывавших спину,  туловище и ноги инженера.
Вода вокруг него была совершенно красной.
     Казалось,  Стрэчен  почти  улыбался, когда  он с  усилием втягивал себя
наверх.  Но это была застывшая улыбка, а в глазах инженера метались испуг  и
изумление: инженер понял, что у него не осталось никакой надежды.  Он  снова
начал  скользить  вниз,  тяжесть повисших на нем  тварей тянула его назад, в
этот липкий буйный водоворот.
     Вот под  водой  скрылись его плечи.  Его подбородок. Но  прежде, чем он
ушел под  воду, лицо его обратилось вверх. Его глаза оставались открытыми до
тех  пор,  пока  и  лицо не  поглотила вода.  Не закрылся и  рот, когда вода
хлынула  в него. Лицо  Стрэчена, скрывшееся  под водой, превратилось в белое
расплывчатое пятно. Но и оно угасло в яркой и густой киновари.
     Чья-то рука сжала плечо Калвера. Вздрогнув, он резко повернул голову.
     -- Ты ничего не мог поделать, -- сказал Фэрбенк. --  Давай подниматься.
Пока они не бросились и на нас.
     После  кратчайшей из всех  пауз Калвер  кивнул, и  оба они  возобновили
подъем.  Их  насквозь промокшие ботинки то и дело  соскальзывали с  успевших
высохнуть   железных   ступенек.   Поднимаясь  мимо   вделанного   в   стену
трубопровода, они  услышали  доносившиеся  оттуда  шаркающие  звуки.  Что-то
колотилось с  внутренней стороны решетки, яростно скреблось об нее, стремясь
добраться до карабкающихся по лестнице людей. Фэрбенк с отвращением плюнул в
отверстие, а Калвер  не  мог  отвести от ниши  глаза.  И все же он продолжал
подъем.
     В  тот момент, когда Калвер просунул плечи в люк  наверху  шахты, опять
ярко блеснула молния. Калвер глянул вниз, в глубокий колодец, откуда все еще
доносились визгливые звуки крысиной потасовки.
     Калвер  закрыл  за  собой  дверцу.  Казалось,  будто   сами  врата  ада
затворились за ним.  Конечно, эти твари смогут взобраться  и по лестнице, но
не  раньше,  чем  закончат свой страшный пир. Снова  прогремел гром.  Калвер
дополз до узкого отверстия, пробитого в башне, где  его поджидал  Фэрбенк, и
выглянул наружу. Из-за проливного дождя ничего не было видно.
     Опять  сверкнула  молния. Калверу удалось  разглядеть,  что все  здания
вокруг вентиляционной шахты обрушились. Это их  массивные развалины защитили
башню  шахты   от  взрывной  волны.  А  сама  башня  была   окружена  теперь
своеобразным частоколом -- остатками зданий.
     Калвер   выглянул  наружу.  Под  ним  была  куча  булыжников.  Всего  в
двенадцати  --  тринадцати футах  под  ними.  Пустяковое  расстояние. Калвер
кивнул Фэрбенку, чтобы тот шел  первым. Снова грянули раскаты грома. Механик
ухмыльнулся. Ухмылку эту высветила вспышка молнии. Прежде чем  разжать руки,
Фэрбенк на  мгновение прилип  к  краю  проема. А Калвер смотрел, как  молния
зигзагом пронизывает небо. Он никогда в жизни не видел подобной  молнии. Она
вспорола  черноту  ночи  в  пяти  разных  местах  одновременно   и  как   бы
зафиксировала мрачную картину разрушений. Воздух наполнился электричеством.
     Калвер соскользнул с края отверстия и спрыгнул в темную, залитую дождем
ночь.


     Черные твари легко двигались по руинам, разыскивая самую лакомую добычу
-- людей.  По  их  рядам  пробегало  острое,  лихорадочное возбуждение:  они
понимали, что их  ждала  изобильная, легко доступная пища. Чувствуя, что  их
жертвы  беспомощны,  крысы не  знали  пощады:  добычей  их  лязгающих  зубов
становились мужчины и  женщины, старики и дети, в  ослабевших  телах которых
почти  не  оставалось сил, чтобы  сопротивляться зловещей  мощи новоявленных
хищников. И даже недавно образовавшиеся общины  не стали для уцелевших людей
какой-то  защитой от внезапных атак,  потому что  крысы  инстинктивно  чуяли
необходимость перегруппировки сил и соотношение этих сил всякий раз менялось
в их пользу, резко и внезапно.
     Они обнаружили гигантский источник пищи неподалеку от гнезда Матушки --
теплые, живые припасы. Они подкреплялись ими  уже много  дней и ночей. Но по
мере того как это сырое  мясо разлагалось, твари начали  искать более свежее
лакомство -- плоть, которая была еще влажной, источавшей соки, полной еще не
запекшейся,  еще  не  застывшей  крови.  И  еще  там,  внутри  черепов,  это
вкусненькое. Правда,  до тех  пор,  пока  оно не  превращалось в  результате
гниения  хозяина  в  водянистую, слизистую  кашицу. В  своих поисках хищники
становились  все  наглее, бесшабашнее, ненасытнее. Пока они еще предпочитали
ночь, но уже все меньше и меньше робели при свете дня. Они управляли мелкими
своими сородичами, потому что силы и коварства у них было куда больше, чем у
меньших  собратьев. А  ими  самими,  в  свою  очередь,  управляли  другие --
странные, омерзительные  существа. Они  выходили на  поверхность  только под
покровом темноты, скользя своими разбухшими уродливыми телами среди костей и
полусгнивших трупов, перекликаясь каким-то пронзительным мяуканьем.  Мутанты
среди  мутантов,  гротеск  среди  отвратительного  кошмара.  Их  охраняли  и
выкармливали   гигантские   черные  крысы.   Оставаясь  пока  слабее   своей
прилизанной  Черной   армии,  но  уже  господствуя  над  ней,  испуганные  и
преуспевающие, покорные и властные,  как бы скрывающие в своих  бесформенных
очертаниях некую одним им ведомую тайну, эти монстры  каждый раз трепетали в
предвкушении нового возбуждения. Их медлительные тела передвигались, не зная
покоя и отдыха, их уродливые  конечности и морды время от времени зарывались
в загаженную землю, которую они  населяли, зловещая симфония их  мяуканья по
ночам,  дойдя до неистовой  кульминации,  медленно угасала и наконец утихала
совсем.
     Сейчас   взоры  монстров  устремились  к  дальнему   углу  центрального
помещения  их темного  подземного мира, хотя у многих из них глаза, если они
вообще были,  не  видели ничего.  Страсть,  испепелявшая их в течение долгих
часов, понемногу слабела, но все же не исчезала до конца.
     Они ждали, и  к ним приходили думы  Матушки-Крысы. Они ощущали ее муки,
чувствовали ее боль. Они ждали и радовались, насколько умели.

     Тоненькая струйка холодной  воды  вдруг  прекратилась совсем.  Женщина,
чертыхнувшись, закрутила кран и поставила едва наполненный чайник  на плиту.
Потом в прихожей она  сняла с аппарата телефонную  трубку и,  быстро отыскав
нужный номер в лежавшем здесь же справочнике, набрала его.
     -- Я  вам уже дважды жаловалась, --  сказала  она. -- А теперь вот вода
вообще не идет. Какого же черта я должна платить за эту проклятую воду, если
у меня ее нет?
     Женщина покраснела, рассердившись и на себя, и на то, что ей ничего  не
ответили.
     -- Вы  меня даже ругаться заставили, -- продолжала она, --  вот до чего
вы  меня довели. И  я  не желаю  больше слушать  от  вас никаких  извинений!
Пусть-ка  лучше кто-нибудь прямо сегодня заглянет ко мне и все наладит! А не
то мне придется обратиться к вашему начальству.
     Молчание.
     --  Ну, так что  же  вы мне скажете? Говорите  же!  Телефон по-прежнему
молчал.
     --  Ну  хорошо,  пусть  так.  И  все-таки  должна  вам  напомнить,  что
вежливость ничего не стоит. Так я жду вашего человека сегодня утром, хорошо?
     Шорох в трубке чем-то напоминал звуки из морской раковины.
     --  Хорошо,  благодарю вас  и  надеюсь,  что  еще  раз  звонить мне  не
придется.
     Удовлетворенно хмыкнув, женщина повесила трубку.
     -- Не понимаю, куда катится эта  страна, -- пробормотала она, запахивая
свой поношенный кардиган потуже: от входа подул ветерок, хотя и теплый.
     Вернувшись на  кухню и наполняя заварочный  чайник так и не согревшейся
водой, женщина принялась  жаловаться  мужу.  Он сидел за  сосновым столом  с
газетой, прислонив ее к пустой молочной бутылке. Жирная черная муха размером
с  пчелу  приземлилась  на его щеку  и  медленно  ползла  по этому  бледному
ландшафту. Мужчина не обращал на нее внимания.
     --  ...пусть даже вода сегодня  и дешева, -- жужжала  тем  временем его
жена. -- Но нам приходится платить за нее, даже когда ее нет! И ведь никогда
не разрешат платить меньше положенного! Да это  же просто повышение цен, вот
что это  такое! И так во  всем. Деньги,  денежки -- они  всем  управляют.  О
закупках на неделю даже подумать страшно! Один Бог знает, как все вздорожало
за последнее время. Боюсь Барри, что вскоре тебе придется отстегивать мне на
хозяйство побольше денег. Да-да, все понимаю, но уж извини. Если хочешь есть
так, как привык, то изволь давать мне больше.
     Размешивая  чай, она  обрызгала  палец  и быстро  облизала  его.  Потом
закрыла заварочный чайник, поставила его на стол и уселась напротив мужа.
     -- Ну а  ты, Тина,  -- обратилась она к дочери, -- собираешься  наконец
съесть кукурузные хлопья или  так и  будешь сидеть и любоваться на них целый
день?
     Дочка даже не пошевелилась.
     -- Ты опять опоздаешь в школу, если не  поторопишься! И сколько еще раз
тебе надо напоминать, что я не разрешаю брать с собой  за  стол Синди? Ты же
больше болтаешь со своей куклой, чем ешь!
     И женщина, подхватив куклу с коленей дочери, -- забыв, кстати, что сама
же туда  ее и положила  несколько минут назад, -- посадила  куклу на  пол, к
ножке стола. Тина вдруг стала сползать со стула. Мать вскочила и, недовольно
бормоча,   попыталась  снова  усадить  девочку  прямо.  Но  сколько  она  ни
старалась, подбородок Тины так и остался свесившимся на грудь.
     -- Ну ладно,  можешь  дуться  и  дальше,  посмотрим,  к  чему  это  все
приведет.
     Между  тем маленькая  тварь с  множеством  похожих  на  реснички  ножек
выглянула  из  гнездышка,  свитого  в  ухе девочки, потом  выползла оттуда и
юркнула в светлые волосы Тины.
     Женщина разливала по чашкам почти бесцветный  чай с черными  крапинками
незаварившихся   чаинок,   масса   которых   застыла   в   ситечке   мокрым,
заплесневевшим комком. Крохотные  серебристые насекомые бросились врассыпную
из-под молочника, когда  она подняла его и  попыталась, правда,  безуспешно,
извлечь оттуда засохшую сметану.
     -- Сэмми,  -- обратилась  она к сыну,  --  перестань  наконец  бренчать
ложкой и доедай хлеб. И будь любезен, поправь свой  галстук! Сколько раз мне
еще тебе это повторять? В твои десять лет ты уже вполне мог бы и сам одеться
как положено.
     Но сын молча  уставился  на  позеленевший хлеб, валявшийся рядом с  его
чашкой, наполненной  кукурузными хлопьями.  Эта кашица тихонько  шевелилась:
крохотные  твари  принялись  завтракать. Губы мальчика замерли  в  оскале --
совсем как  у  манекенов, которыми  пользуются чревовещатели. Глаза  его уже
заволокла туманная  пленка, и выпущенная на волю ложка еще  каким-то образом
удерживалась  в  скрюченной  руке.  Обрывок веревки,  идущий поперек  груди,
прочно привязывал его к стулу.
     Женщина вдруг резко наклонилась вперед, изогнувшись на стуле так, чтобы
исторгнутая ею рвота не забрызгала засохшие продукты на столе. Ее вырвало, и
ей  показалось,  что  боль пронзает  все ее внутренности. Желудок дергался в
отчаянных спазмах, будто пытаясь вышвырнуть все свое содержимое. Невыносимая
боль пронизывала и голову, и на какое-то мгновение это  даже вызвало вспышку
прояснения.  Секунда всепоглощающего  грома, а  потом --  тишина. И тошнота,
доводящая до содроганий.
     Но вот это прошло, наступило просветление, и темные тучи, омрачавшие ее
сознание,  развеялись.   Женщина  вытерла  рот  тыльной  стороной  ладони  и
выпрямилась. Боль  утихла,  но  она  знала, что это уже никуда  не  денется,
только затаится где-то  глубоко внутри, ожидая случая  для новой атаки.  Так
было и со слугой-китайцем инспектора Клоса. При воспоминании о старых добрых
временах ей почти удалось улыбнуться, но настоящее -- во всяком случае, в ее
представлении -- слишком уж подавляло ее.
     Она  отхлебнула безвкусного чая  и  с раздражением попыталась  отогнать
мух,  жужжащих вокруг  головы Тины. Потом ее встревожил слишком  пристальный
взгляд  мужа,  смотревшего  куда-то  мимо  газеты.  Белки  его  глаз  из-под
полуприкрытых  век  выдавали  дурашливое  притворство:   он,   видно,  решил
подразнить ее. Но шутка зашла слишком уж далеко.
     -- Ну и что же мы все собираемся делать сегодня утром? -- спросила она,
забыв,  что день  был  рабочим,  да  и детям  нужно было идти  в  школу.  --
Прогуляемся в  парк? Дождь, как видите, наконец-то кончился.  Господи, я  уж
думала, что он никогда не остановится! А ты, Барри? Попозже мне надо сделать
кое-какие покупки, но, думаю, сначала нам все-таки удастся немного погулять.
Уж такую-то отличную погоду  мы  не упустим, а? Ну, а ты что скажешь, Сэмми?
Ты, кстати,  можешь захватить свои ролики. Ну  и ты,  конечно. Тина, тоже. Я
про тебя не забыла. А  потом, может быть, в кино, а? Нет-нет, не волнуйтесь,
сначала кончайте с завтраком.
     Она перегнулась  через  стол  и слегка  похлопала по стиснутому кулачку
дочери.
     --  Это  будет совсем как в прежние  времена, не так  ли?  --  Голос ее
превратился в шепот. -- Совсем как в прежние времена.
     Тина снова сползла со стула, на этот раз совсем скрывшись под столом.
     -- Правильно, дорогая, поищи Синди. Она тоже может пойти с нами в парк.
Ну, Барри,  есть там какие-нибудь интересные  новости в газете? Ах, Господи,
люди,  что  же, и в самом деле  веселятся? Ну, если тебе  неинтересно,  куда
катится  этот мир, то какого же черта тебе читать дальше?  Манеры,  Сэмюэль,
самое главное в жизни.
     Она соскребла плесень с засохшего ломтика хлеба и вгрызлась в него.
     -- Смотри, милый: твой чай остынет, -- слегка упрекнула она мужа. -- Ты
так  ведь  целый день и просидишь за этой  газетой. Ну, а я пожалуй, прилягу
ненадолго, мне что-то  сегодня нездоровится. Боюсь, что  я где-то  подцепила
грипп.
     Женщина посмотрела на разбитое окно. Теплый ветерок взъерошил ее редкие
волосы, разбросав их  по  лбу. Она видела, но не  воспринимала  опустошенный
ядерным оружием город за  окном. Ее внимание вновь обратилось к семье, и она
заметила  черную  муху.  Муха, обследовав лицо  ее  мужа, теперь вползала  в
зияющее отверстие его рта. Нахмурившись, женщина вздохнула.
     -- О, Барри, -- сказала она,  -- ты ведь, надеюсь, не собираешься снова
проторчать здесь весь день напролет?
     Крохотные  блестящие капельки слез появились в  уголках ее глаз, и одна
из них перекатилась  через край, оставляя прерывистый серебристый след на ее
щеке и подбородке. Ее семья даже не заметила этого.

     Они  смеялись над ним. А кто смеется последним теперь?  Те, кто  выжил,
кто живет с комфортом, пусть и с некоторыми  ограничениями,  в то  время как
другие погибли в мучениях. Может быть, те, кто предвидел эти годы катастрофы
еще  до той ситуации на Ближнем Востоке, которая, в конце концов, взорвалась
всемирным конфликтом? Морис Джозеф Келп, вот кто!
     Морис  Дж.Келп, страховой агент. Ну,  кто  лучше него знал  о возможном
риске?
     Морис Келп, разведенный. А кому какое дело до этого?
     Морис холостяк. И ни у кого не было такой милой компании, как у него.
     Он  ведь вырыл себе нору на задворках своего огорода в Пекхэме еще пять
лет назад. И это сделало его посмешищем  среди соседей. Ну, и кто же смеется
теперь, а? А? Нора была достаточно большой,  чтобы обустроить в ней  большое
убежище.  Комната,  правда,  могла вместить только четверых. Ну, а кому были
нужны  другие  жильцы,  которые  только портят  воздух.  Нет  уж, благодарим
покорно! За пять лет он кропотливо все там отделал и отладил, а само убежище
обошлось ему примерно  в  три  тысячи  фунтов.  Ну  и  конечно,  разные  там
дополнительные   устройства,  вроде  ручных   и  батареечных  фильтрационных
установок (350  фунтов,  правда,  слегка  подержанные).  Да еще персональный
счетчик для  измерения радиации (145  фунтов плюс  еще 21.75 налога).  И еще
дополнительные штучки-дрючки.  Ну, там  складная  раковина и самосмывающийся
унитаз.  Тоже,  знаете  ли,  обошлись недешево. Так что денег  в убежище  он
вложил порядочно. Но в общем-то это того стоило. Ни одного пенни не  пропало
зря.
     Сборные стальные детали смонтировать было нетрудно. И  бетонные заливки
сделать  тоже  оказалось  довольно   просто  --  стоило  только  внимательно
прочитать инструкции. И даже приладить  фильтр и выхлопной блок оказалось не
так уж трудно, когда  он  полностью разобрался, что  следует  делать. Ну,  а
разные там  трубы  и их сочленения провести  в убежище  --  это  вообще, как
выяснилось, дело пустяковое. И еще он купил по дешевке трюмную помпу, но, по
счастью, пользоваться ею пока что не было причин. Внутри он разместил койку,
она же стул, положил на нее  поролоновый матрац;  ну  еще стол,  калорифер и
газовая  плита с грилем, бутановый газ, лампы на батарейках... Ну, полки он,
конечно,  набил  разными консервами,  бутылками, сухим питанием,  порошковым
молоком,  сахаром,  солью  --  словом,  вполне  достаточно, чтобы можно было
продержаться там  пару месяцев.  Было у него в  убежище  и радио с запасными
батарейками  (правда,  здесь, под  землей,  ему удавалось  расслышать в  нем
только потрескивающий шумок), аптечка, моющие  средства, вполне  достаточный
запас  книг  и журналов  (конечно, никакой этой  пакости  насчет девочек  --
штучек подобного сорта он не одобрял!), карандаши и бумага (и, между прочим,
приличный  комплект  туалетной бумаги), отличные  дезинфицирующие  средства,
разные  ножи-ножички,  посуда,  открывалка  для  консервов,  открывалка  для
бутылок, кастрюли, свечи, одежда, постельные принадлежности, пара  часов (их
проклятое тиканье едва не свело его с  ума в первые несколько дней, а теперь
он, представьте себе, даже не замечал его),  календарь, ну  и баллон с водой
на 12  галлонов. Водой, правда, он никогда не пользовался без  стерилизующих
таблеток "Милтон энд Моу Симпла". Даже для мытья посуды и столовых приборов,
не говоря уж о питье.
     Ах да, еще  одно  недавнее приобретение -- дохлая кошка! Он не  имел ни
малейшего понятия (а  кошка не рассказывала) о том, как это мерзкое животное
проникло в его крепко запечатанное убежище,  но предполагал, что кошка могла
заползти туда за несколько дней до  того, как начали падать бомбы. Растущего
напряжения в мировой  обстановке было вполне достаточно, чтобы  подхлестнуть
Мориса к стадии РЕШАЮЩЕЙ ПОДГОТОВКИ (как, впрочем, и предыдущих четырех  или
пяти  подобных кризисов  с той поры, как он  обзавелся этим  убежищем).  Эта
чуткая тварь, видно,  вынюхала сюда дорогу, когда он, Морис, носился от дома
к убежищу и обратно, оставив приоткрытым люк в своей боевой рубке. Да-да, он
ведь придал своему  сооружению вид подводной лодки.  Правда, вход  в  боевую
рубку  сделал в одном  из концов убежища, а не посередине. А эту кошку он не
заметил, пока не настало утро после катастрофы.
     Морис  вдруг  отчетливо вспомнил это  светопреставление,  этот  кошмар,
отпечатавшийся в его мозгу  не хуже  изящнейшей и подробной фрески.  О Боже,
как же он тогда перепугался! Но зато уж и порадовался позже на славу.
     Почему? Да потому, что все эти месяцы рытья, монтажа, обустройства -- и
ведь  ему приходилось терпеть  язвительные насмешки соседей!  -- окупились с
лихвой. Они, гогоча, называли его "Морисовым ковчегом".  Что ж,  теперь-то и
он  понял, сколь удачным было это  определение. Ну если, конечно, не считать
того, что строилось это не для проклятых зверей.
     Он вытянулся на койке, испытывая тошноту от мерзкого запаха. Но  все же
он  отважился  глотнуть  скудеющего воздуха. В  ослепительном  свете газовой
лампы его  лицо  казалось  особенно  бледным.  Сколько  же  их  там осталось
наверху,  живых? Сколько его соседей умерли, правда, теперь  уже  не смеясь?
Всегда  одинокий,  не  останется  ли  он теперь  и  в  самом  деле  навек  в
одиночестве? Вы будете смеяться, но Морис надеялся, что нет.
     Он,  конечно, мог  бы позволить  кое-кому из  них  разделить с ним  его
прибежище. Ну, может быть,  одному-двум, но  уж  очень трудно  было отказать
себе  в  удовольствии  захлопнуть  люк прямо  перед  их охваченными  паникой
лицами.  Вот клацнули  замки ротационного  запирающего  механизма,  намертво
захлопнулся герметический  люк с  наружной  стороны борта боевой  рубки -- и
завывание сирен воздушной тревоги  стало едва слышным, а  отчаянный стук его
соседей в крышку входа превратился в  приглушенную возню каких-то насекомых.
Ну, а грохот взрывов, потрясших землю, вскоре положил конец и этим звукам.
     Морис тогда  припал к полу, вжавшись в  прихваченные  с собой одеяла, и
почти не сомневался,  что это оглушающее давление расколет его металлическую
скорлупу, как орех. Теперь-то  он давно уже потерял  счет тому,  сколько раз
сотрясалась земля. Тогда, хотя точно он не мог припомнить, ему казалось, что
он потерял  сознание. Куда-то вдруг совсем исчезло  время,  и следующее, что
ему удалось вспомнить, было пробуждение на койке в ужасе от ощущения тяжести
на груди и теплого, зловонного дыхания прямо у лица.
     Он пронзительно завизжал, и  эта неведомая  тяжесть  внезапно  исчезла,
оставив на  память  лишь  острую боль поперек плеча.  Миновали долгие минуты
полной  неизвестности, пока он шарил вокруг  себя в поисках  лампы, пока его
окутывал абсолютный мрак и только его воображение оживляло мрачный интерьер,
населяя  его дьяволами с острыми когтями. Но свет найденной наконец лампы не
высветил ничего, кроме единственного  дьявола, да и то -- мгновениями позже,
когда  лампа  хорошенько  накалилась.  Рыжая  кошка  настороженными  желтыми
глазами рассматривала его, улегшись на полу, прямо под койкой.
     Морис  и в лучшие-то времена не любил кошек,  да и те,  правду сказать,
особого интереса к  нему не проявляли.  Но, возможно, теперь, когда  настали
худшие из  всех  времен (впрочем,  лишь для этих,  застрявших  наверху), ему
придется научиться уживаться с этими тварями.
     -- Ну что  ж, вонючка, -- успокаивающе, хотя и без особого  энтузиазма,
сказал он, -- бояться нечего. Слышишь, старик? Или старуха? Ну, кем бы ты ни
было.
     Спустя несколько дней он обнаружил, что это  была  "старуха".  А  тогда
кошка даже не  пошевелилась.  Ей  явно не  нравились  ни грохот  снаружи, ни
тряска  здесь, в помещении. Не  нравился ей  и запах этого  человека.  Кошка
предостерегающе  зашипела,  и  свесившаяся к ней голова  человека  мгновенно
убралась.  Только  запах  еды  спустя  несколько  часов выманил животное  из
укрытия.
     -- Да, это уж вполне типично, -- сказал ей Морис укоризненным тоном. --
Кошки и собаки всегда тут как тут, едва учуют еду.
     Кошка, уже три дня томившаяся в этом подземном склепе без пищи и воды и
даже без  единой мышки на закуску, вынуждена  была согласиться. Тем не менее
она продолжала  держаться  на безопасном расстоянии  от  человека. А  Морис,
поглощенный этим  приключением больше, чем происходившим наверху,  швырнул в
сторону кошки приличный кусок тушенки. Та испуганно отпрянула назад и только
потом  с  жадным  урчаньем  набросилась  на  еду.  Морис  покачал  головой и
презрительно усмехнулся.
     -- Так, выходит, желудок-то у тебя  оказался посильнее страха, а? Вот и
Филлис  была такой же.  Правда, там речь шла о деньжатах,  -- рассказывал он
жадно жрущей и  совершенно  безразличной к  его словам кошке  о своей бывшей
жене.   Она  бросила  его  еще  пятнадцать  лет  назад  после  полутора  лет
замужества. -- Как только денежки выветривались, она тут же начинала жужжать
над ухом. Как муха над дерьмом. Не  могла, понимаешь ли, вынести, когда наши
сундучки  пустели.  Вытягивала из  меня  всякий  раз  последний пенни,  сука
рваная! Теперь, голубушка, получила по заслугам, как и все остальные.
     Но смех его,  сопровождавший  эти слова, прозвучал натянуто:  Морис все
еще  не  знал,  насколько  надежно  защищен он сам. Он вывалил кусок  мяса в
кастрюлю, стоявшую на газовой горелке.
     -- А  остальное доедим  попозже, -- сказал он, не уверенный, говорит ли
он это кошке или себе.
     Потом он вскрыл небольшую банку фасоли и смешал фасоль с мясом.
     --  Забавно, какой голод может нагнать эта катастрофа. -- Смех у Мориса
был все  еще нервным, и кошка насмешливо взглянула на него. -- Ладно, думаю,
тебя пора подкормить. Вышвырнуть-то я тебя не смогу. Это уж точно.
     Морис  ухмыльнулся,  довольный,  что  любовь к  черному  юмору  у  него
сохранилась.  Может, она и помогла ему так здорово перенести это истребление
рода человеческого?
     --  Так,  давай  поглядим, не найдется ли  здесь для  тебя какая-нибудь
личная  посуда.  И  конечно,  что-нибудь  этакое для твоих прочих делишек. С
этим-то я управлюсь легко, если,  разумеется,  ты будешь делать это в одно и
то же место. Слушай, я тебя нигде  не мог видеть раньше? Кажется, ты  жила у
той дамы-негритянки, двумя  дверями дальше. Что ж, теперь-то  ей  больше  не
придется тебя  разыскивать.  А здесь у нас внизу  уютненько. Ты не находишь?
Может быть, мне называть тебя просто  Мог, а? Похоже, что нам  тут  придется
потерпеть друг друга какое-то время...
     Вот  так Морис  Дж. Келп и  Мог  объединились  и  принялись  пережидать
катастрофу.
     К концу  первой недели животное прекратило свои неугомонные блуждания в
поисках пищи.  К концу второй недели Морис стал, можно сказать, любить ее. К
концу третьей недели напряжение, однако, начало сказываться. Мог, совсем как
когда-то Филлис, сочла, что Морис  несколько покладист для совместной жизни.
Может быть, дело было в его  примитивных, но довольно едких остротах. Может,
в его постоянном  ворчании. В конце концов, это могло  быть  и его  несвежее
дыхание. Словом, в  чем бы ни  была причина, кошка стала проводить почти все
время  подальше от  Мориса,  просто  пристально  уставившись  на него  и, за
редчайшим  исключением,  избегая  его  плотных объятий.  Вскоре Мориса начал
возмущать этот бойкот. Он никак не мог взять в толк, почему кошка ведет себя
столь неблагодарно.  Ведь он  же кормил  ее, дал  ей приют! Спас  ей  жизнь,
наконец! Она мародерствовала в его убежище, как какая-то взятая в плен тварь
заползала  под  койку  и  глядела оттуда на  него  зловещими,  недоверчивыми
глазами,  как  будто... как  будто...  ну да,  как будто сходила с ума! Этот
взгляд  был ему немного знаком. В  каком-то смысле он напоминал,  как... как
Филлис  порой таращилась  на  него.  Кроме  того, кошка стала  еще и  подлым
воришкой. Не раз  и  не два  Морис  просыпался глубокой ночью  от  кошачьего
блуждания  среди  запасов  съестного:  Мог  вгрызалась  в  пакеты  с  сухими
продуктами,  сдирала  когтями  тонкие пластмассовые  крышечки  с  полупустых
консервных  банок.  В последний  раз  все  это  Мориса наконец  достало,  он
по-настоящему  вышел из  себя. Он пнул кошку  ногой  и немедленно  получил в
ответ Царапину в четыре  дорожки  вдоль всей голени. Если бы у Мориса в  тот
момент  было другое настроение, он, может, даже  восхитился бы, как  ловко и
проворно  Мог увертывалась  от  снарядов, выпущенных в нее: кастрюля,  банка
фруктовых консервов, а под конец -- даже портативный самосмывающийся унитаз!
     После  этого  случая  кошка  перестала  быть  такой,  как  прежде.  Она
пряталась  по  углам,  огрызаясь  и  шипя  на  него, блуждала среди  скудной
обстановки  убежища,  затаивалась  под  койкой и  никогда,  черт подери,  не
пользовалась пластиковым поддоном,  которым Морис ее так  заботливо снабдил.
Можно подумать, что кто-то собирался поймать ее в том или ином углу и забить
до смерти!  Или еще что  похуже. Вскоре  после этого, когда Морис спал,  Мог
перешла  к наступательным действиям. В отличие от первого раза, когда  Морис
проснулся от того,  что кошка просто уселась у него на груди, теперь  с него
слетел сон,  потому что  в его лицо  впились острые  когти.  Брызгая слюной,
кошка устрашающе  шипела.  Морис  с  хриплым криком  отшвырнул  от себя явно
взбесившееся животное, но Мог тут же  возобновила атаку.  Ее спина выгнулась
дугой и ощетинилась жесткой шерстью. На этот  раз коготь прошелся по лицу  в
опасной близости  от глаза  Мориса.  Попутно  Мог успела куснуть еще и мочку
уха, прежде чем Морис сумел сбросить ее с себя. Они смотрели друг на друга с
разных  концов койки. Потом Морис сполз на пол и съежился в страхе, прижимая
пальцы  к глубоким ранам на лбу и щеке (он еще не успел понять, что  лишился
части уха). А кошка, затаившись  в  постельном белье,  измятом и  спутанном,
сверкала  мерзкими желтыми  глазищами. Вот она снова бросилась на Мориса  --
стремительный  рыжий  комок  взбесившейся  шерсти,  сплошные клыки и  острые
когти. Он  успел  закрыться одеялом, но тут же  хрипло закричал, потому  что
материал был мгновенно распорот. Морис попытался спастись бегством, при этом
ему  пришлось  отбиваться  покрывалами  и   простынями.  Но,  к   сожалению,
пространство  для  бегства было  крайне  ограниченным.  Он  вскарабкался  на
небольшую лесенку, ведущую  в боевую рубку, и съежился там, наверху.  Высота
от пола до  люка  составляла  не более  восьми  футов.  Колени  Мориса  были
подтянуты к подбородку, голова упиралась прямо в металлический люк...
     Мог кинулась за ним, и ее когти вонзились в ничем не защищенные ягодицы
Мориса.  Он взвыл. Потом рухнул  вниз.  Нет, не  от боли, что-то  непонятное
обрушилось  на землю над их головами, да так, что зашатались стальные панели
его бункера. Кошка, все еще висевшая на его заднице,  упала вместе с ним. Он
услышал, как Мог взвизгнула: кошка сломала хребет.
     Морис не знал, что произошло, и все  еще  думал, что коварное  животное
вот-вот  снова  атакует  его.  Он быстро поднялся  и, шатаясь, тяжело  дыша,
побрел  в другой  конец бункера.  Там  он схватил с плиты кастрюлю  и только
собрался запустить ею в  Мог, как вдруг увидел кошку, корчившуюся от боли. В
изумлении он разинул рот. Потом с ликующим воплем бросился к койке, сорвал с
нее  одеяло, накинул его на беспомощную тварь. Он душил Мог, молотил ее тело
кастрюлей до тех  пор,  пока животное не перестало дергаться  и чуть слышный
визг не смолк под  одеялом. Тогда  он подволок  поближе плоскодонный  баллон
бутанового  газа,  обеими руками приподнял его  повыше и  пустил на бугорок,
где, как  он предполагал, была  голова Мог. Покончив с этим делом, он уселся
на  койку. Грудь его тяжело вздымалась, кровь  струилась из  ран,  но  Морис
хихикал, радуясь своему триумфу.
     Ну,  а  потом  ему пришлось  прожить с  этим  разлагающимся  трупом еще
неделю. И даже  тройной слой плотно завернутых полиэтиленовых мешков,  щедро
обработанных  изнутри разными  дезинфицирующими штучками-дрючками, не смогли
сдержать этот запах. И даже  химикалии внутри портативного унитаза не смогли
сохранить  эту тушу. Через три дня  зловоние стало  невыносимым. Мог и здесь
нашла способ отомстить.
     И  еще   что-то  случилось  с  воздухом   внутри   убежища.  Совершенно
определенно  дышать становилось все  труднее, и  было  это  не только  из-за
"благоухания" кошки. Воздух  улетучивался с каждым днем, а  потом и с каждым
часом. Морис собирался просидеть в своем бункере как минимум недель шесть. А
возможно, и все восемь. Если удастся выдержать. Он  не связывал  это  с тем,
будет ли  отбой воздушной  тревоги или нет. Теперь же, когда прошло всего-то
не  более четырех недель, он понял, что ему придется рискнуть и выбраться во
внешний мир. Что-то явно засорило вентиляционную систему. И сколько бы он ни
крутил рукоятку устройства микрофлорного  выживания, сколько бы  ни разгонял
его мотор с помощью 12-вольтного  автомобильного аккумулятора -- воздуха  не
прибавлялось.
     Морис   попытался   поглубже   вздохнуть.  Из   горла  вылетел   слабый
астматический хрип. Зловоние переполняло его ноздри, как  будто он находился
внутри бездонной, до предела загаженной канализационной трубы. Ему нужен был
хороший,  свежий  воздух, будь он, черт подери,  радиоактивный или нет, ведь
иначе он не просто  подохнет медленной смертью, хотя и  своеобразной! Удушью
вкупе  с  издевательским  благоуханием этой дохлой гадины не было  конца.  И
ведь, между  прочим, кое в каких брошюрках говорилось, что четырнадцать дней
вполне достаточно, чтобы радиоактивные осадки рассеялись.
     Морис поднялся с койки. Голова закружилась, и ему  пришлось  ухватиться
за столик. Ослепительный блеск лампы,  работающей на бутановом  газе,  резко
хлестнул  по  его налитым кровью  глазам. Сдерживая дыхание, но  еще  больше
боясь не дышать, он поплелся, шатаясь из стороны в сторону, к боевой  рубке.
Весь остаток сил  ушел на то, чтобы вскарабкаться  по  нескольким ступенькам
лестницы. Он остановился  передохнуть прямо под крышкой  люка.  Все  плыло у
него перед  глазами, он чувствовал, как  буквально  молят о воздухе его едва
трепещущие  легкие.  Через несколько  минут он наконец сумел поднять руку  и
резким толчком открыть запорный механизм.
     Хвала Господу, думал он.  Хвала Господу,  я выбираюсь отсюда  прочь, от
этой  дьявольской, безумной  рыжей кошки! Какое мне  дело до  того, что  там
творится снаружи! Какое мне дело,  кто и что  еще  там уцелело!  Важно,  что
сейчас  настанет благословенное освобождение  из этого  проклятого, вонючего
сортира.
     Крышка люка  слегка качнулась на шарнирах  и  встала на прежнее  место.
Облако  пыли  осело  на  голову  и  плечи Мориса. В  отчаянии  он  закричал.
Теперь-то  он  понял  причину  страшного грохота  ровно  неделю  назад:  это
окончательно рухнули развалины какого-то соседнего здания. Возможно, это был
его собственный дом. И  горы обломков покрыли всю  землю над  ним,  перекрыв
доступ воздуха и загромоздив спасательный выход.
     Морис попытался пальцами царапнуть  бетонную плиту -- на ее поверхности
остались лишь едва  заметные отметины. Он толкал и  двигал ее, но плита даже
не  стронулась  с  места.  Морис оступился и кубарем скатился с  лестницы, с
трудом удержавшись  на  нижней ступеньке.  С завываниями  он  проковылял  по
бункеру в поисках чего-нибудь, чем можно было прорубить эту мощную преграду.
Вой его прерывался, слабел. Ножи,  вилки  -- все,  что острым  концом  могло
врубиться  в  бетон, он пустил в ход. Но все  без толку -- бетон был слишком
прочным, а его усилия -- слишком слабыми.
     Наконец Морис в отчаянии ударил по плите окровавленным кулаком.
     Он  вернулся  назад в  то,  что  отныне  стало  волчьей  ямой.  И  воем
ознаменовал  крушение  всех  своих надежд.  Но вой этот  больше  походил  на
тяжелый хрип -- что-то вроде звука, который издает кошка, когда ее душат.
     Пластиковый узел в дальнем конце убежища не  пошевелился, но Морису, на
лице которого слезы  прокладывали дорожки  сквозь  пыль, показалось, что  он
слышит слабое, но насмешливое "мяу".
     -- Никогда не любил кошек, -- пропыхтел он. -- Никогда.
     Морис сосал  суставы своих пальцев, пробуя на вкус собственную кровь, и
ждал в своей личной, самостоятельно сооруженной могиле.  Ему  пришлось ждать
совсем  недолго, пока на его  глаза не наползла тень, пока легкие  не  стали
плоскими и  спокойными.  Но Морису  это время показалось вечностью. Вечность
одиночества, даже несмотря на то, что компанию с ним разделяла Мог.

     Они надеялись, что будут в безопасности в этом огромном помещении,  еще
недавно  бывшем  банкетным залом отеля на берегу реки.  Сейчас банкетный зал
был погребен под развалинами. Они почти физически ощущали тысячи тонн бетона
над  своими головами,  грозившие проломить потолок и раздавить  их. Конечно,
это должно было случиться еще тогда, когда  на отель  упала первая бомба, но
из-за каких-то  причуд  в  архитектуре, а  возможно, из-за того,  как именно
обрушилось это мощное здание, потолок устоял. Упали огромные люстры, обильно
усыпав миллионом  подвесок  тончайшего  стекла  тех,  кто  пришел  пообедать
пораньше.  Одновременно  рухнули  на пол и  разлетелись  вдребезги почти все
огромные  зеркала. В нескольких  местах потолок все же  пробило, но  обломки
остального здания лавиной все громоздились  и громоздились сверху, и пролеты
вскоре  оказались надежно запечатанными завалом. Опорные колонны  банкетного
зала были достаточно прочны, и почти все выдержали это давление. Мрак окутал
зал почти мгновенно, а громыхание и сотрясение самой земли продолжались. Они
слились  с  воплями,  призывами  о  помощи,   жалобными  стонами  смертельно
раненных.  И когда эта  грохочущая гибель города вдруг замерла, стали слышны
другие звуки.
     Люди  в  банкетном зале, те, кто уцелел после взрыва,  кто не упал  без
чувств, сбитый  с  ног  падающими камнями  и стеклом, кто не  был обездвижен
шоком -- вжались  в пол, кто-то заполз под столы и кресла, кто-то привалился
к колоннам. Странная тишина сгустилась  над ними, спокойная, бесчувственная,
впрочем, не столь уж и необычная во времена массовых бедствий. И вот уже те,
кто мог, поползли к  беспомощным раненым, подгоняемые их  плачем и мольбами.
Засветился огонь зажигалок и спичек. Официант  отыскал свечи и расставил  их
вдоль стен разоренного  обеденного зала. В отблесках свечей не  было никакой
романтики.  Нет  -- всего лишь возможность  получить смутное представление о
понесенных потерях и материальном ущербе.
     Для  первого  открытия  понадобилось совсем немного  времени:  никакого
намека  на  путь  к  спасению  из  этого  зала  не  было.  Все  выходы  были
заблокированы обломками  здания, а выходящих наружу окон  здесь никогда и не
было. Сохранился, правда, доступ к  кухонным помещениям и -- как  милосердие
для многих -- к бару. Но ни единого  выхода не  было и  оттуда. И  обеденный
зал, и небольшие пристройки к нему были погребены под тысячестенным завалом.
Люди оказались в ловушке, заплатив  эту цену за то, что не обратили внимания
на предостерегающие сирены воздушной тревоги и не бросились  бежать вместе с
теми, кто  был не так спокоен,  как  они.  Большинство из них, те,  кого  не
приковал к  месту всепоглощающий ужас,  -- тогда решили, что если уж ядерные
боеголовки  в самом деле вот-вот обрушатся на голову, то все равно в столице
не  останется  ни единого  места,  где  можно было  бы  чувствовать  себя  в
безопасности. Так  не  лучше  ли  в последний  раз сделать  глоточек вина, в
последний раз, не  скупясь, отведать какого-нибудь  изысканного блюда? И все
это в  приятном  обществе,  с  изяществом?  Кое-кто  даже во время  бомбежки
продолжал вести непринужденную беседу. Но взрыв и  его  последствия развеяли
все это  показное жеманство.  И  теперь,  изрезанные  стеклом,  искалеченные
обломками, ошарашенные и до  смерти перепуганные люди -- те,  кто еще  был в
состоянии, -- исследовали свою цитадель, едва освещенную свечами. И кое-кому
она представилась неприступным убежищем, где  вполне можно  было дожидаться,
пока не придет помощь. Тем более что в цитадели этой было довольно  съестных
припасов, а  для бодрости духа -- обильный  выбор спиртного. Для  других же,
настроенных  более пессимистически, цитадель  стала  олицетворением огромной
тюрьмы,  из  которой нет  спасения.  Люди быстро  научились  вести умеренную
жизнь,  заботились  о  раненых,  пытались  облегчить уход  умирающим.  Трупы
заворачивали  в  скатерти  и  складывали  --  разумеется,  после  того,  как
перенесли в зал всю выпивку, в  баре, всякий раз плотно  запечатывая двойные
двери. Было решено, что  не  будет  предприниматься никаких попыток  пробить
туннель сквозь  завал, пока не  пройдет  по меньшей мере две-три  недели,  в
противном   случае   их   освобождение   будут  приветствовать   одни   лишь
радиоактивные осадки.
     Люди  знали, что драгоценный воздух все же просачивается к ним, так как
пламя свечей было достаточно сильным даже спустя несколько дней после взрыва
и  часто колыхалось  от прокрадывающегося  сверху  легкого ветерка.  А когда
через завал проникли  тонкие струйки воды, все догадались, что  наверху идет
дождь,  люди  уже  точно  знали  о  существовании  брешей.  Потом  их смогут
расширить спасательные команды  с  соответствующим снаряжением, войти сюда и
вызволить заживо погребенных. И потому все стали ждать в этом новообретенном
сообществе,  где титулы  не  имели  особого  значения,  где  богатство  было
бесполезным, и  лишь  личным амбициям суждено было уцелеть. В этом случайном
сообществе  не  было  никаких  социальных,  а  вскоре  и  никаких  моральных
барьеров, -- за исключением,  правда, сексуального аспекта последних. В этом
деле  все  же  соблюдалось  определенное  благоразумие:   приятные  встречи,
ценность которых все время увеличивал блуждающий поблизости и уже начинавший
панибратски похлопывать по плечу призрак Смерти, назначались в самых дальних
и  темных  уголках  обеденного  зала.  Тем временем,  несмотря  на все  меры
предосторожности, распространилась дизентерия, властно предъявившая права на
несколько жизней.  Еще больше их  унесло пищевое отравление, не говоря уж об
алкогольном. Инфицированные раны привели к многочисленным  лихорадкам. Ну и,
конечно, самоубийства. Они сократили число обитателей обеденного зала еще на
четыре  человека.  Когда  по  прошествии  трех  недель  спасатели  так и  не
появились,  стало  нарастать беспокойство.  К концу четвертой недели припасы
провианта почти  истощились,  тщательно  сберегаемые  свечи  превратились  в
огарки,  а пол  покрыла  вода. Тогда было решено  сделать попытку  пробиться
наружу. Надо было прорыть туннель.
     Самые сильные мужчины собрали все, что только  могло пригодиться в этой
работе, -- ножки  стола,  длинные  ножи для  разделки  мяса и  даже  тяжелые
суповые черпаки. Наметили место, где,  казалось, вода  струилась сильнее,  и
голыми руками  сначала  разобрали  то,  что смогли. Затем  врубились  своими
орудиями  в  более  неподатливую  часть  завала.  Вскоре,  однако,  пришлось
попытать  счастья  где-нибудь в другом месте, потому  что находившаяся перед
ними преграда была слишком прочна. Затем пришлось отказаться и от  следующей
долбежки, поскольку откуда-то сверху на пробиваемый проход вдруг  обрушилось
еще  больше обломков. С третьей попытки подходящее  место нашли. Там удалось
продвинуться вперед.  Первые  два туннеля  пытались  пробить вблизи  широких
входных дверей в  обеденный зал, а последний проделывали там, где  в осевшей
части  потолка   образовалась  едва  заметная  расщелина.   Эта  брешь  была
расширена, но  хотя вынутые  обломки были влажными, ни капли воды из щели не
появилось.  Впереди вел проходку  мужчина, бывший до  бомбежки  официантом в
некогда  знаменитом отеле. Он кое-как протиснулся в брешь, протолкнув вперед
свечу.  Внутри завала на него навалился кошмар клаустрофобии.  Но ведь и все
их существование в  течение минувшего месяца было таким же кошмаром. Человек
энергично врубался коротким ножом, добытым на кухне, в бетонный завал. Сзади
были слышны поощрительные и ободряющие крики других.  Мужчина  ухмыльнулся в
полутьме. Пыль, смешавшись с потом, превратилась в  крохотные комочки, и они
усеяли обнаженные  руки и плечи мужчины. Энтузиазм бывшего официанта едва не
привел еще к одному обвалу. Когда опасность миновала,  он заставил себя быть
более осторожным и аккуратным.
     Через некоторое  время он  приостановил работу.  Внимание его привлекли
какие-то  звуки над головой. Человек прислушался.  Он был готов  поклясться,
что  звук раздался  не сзади, не  со стороны  тех,  кто шел следом  за  ним.
Возможно, это ему показалось, потому что теперь он ничего не слышал. Мужчина
снова принялся за раскопки. Он отодвигал в стороны остатки кирпичной кладки,
ножом прорывал ход  среди  всевозможных  обломков. И вдруг он  снова услышал
шум. Теперь он не сомневался,  что  шум доносится сверху.  Он попросил своих
помощников  прекратить  работы,  дождался  тишины  и  прислушался.  Какой-то
странный скрежещущий звук раздавался, казалось, где-то совсем неподалеку.
     Издав  хриплый  радостный  возглас,  бывший   официант  крикнул   назад
остальным, что никаких сомнений нет: спасатели уже работают, они прорываются
навстречу им, но очень осторожно, опасаясь, видимо, растрясти завал.  Не дай
Бог создать еще большую опасность!
     Официант  призывно крикнул невидимым спасателям. Все, кто были  за  его
спиной,  тоже  закричали. Но  никакого ответа  не последовало.  Только опять
раздался странный скрежещущий  звук. Мужчина  нахмурился.  Это  было  похоже
на...  на  то,  что с  той  стороны  кто-то вгрызается.  Или  скоблит... Или
скользит... Он скорее почувствовал, чем понял, -- там, по ту сторону завала,
кто-то движется. Он тоже двинулся вперед.
     Немного погодя  он наткнулся  еще на одну преграду и едва не разрыдался
от досады. Но,  нет-нет... Это было  всего-навсего что-то деревянное,  не то
стенка шкафа, не  то доска, а возможно, спинка гардероба,  застрявшего среди
нагромождения  камней и булыжника. Ему была  видна лишь небольшая часть этой
преграды, остальную часть  отсекали границы туннеля. Царапанье усилилось,  и
официант удивился, почему же спасатели попросту не пробьют в дереве дыру. Он
опять окликнул их. Шум прекратился.
     Мужчина  начал  что-то  горячо  говорить  тем,  кого  отделяла от  него
преграда. Царапанье между тем возобновилось, и дерево затрещало. На этот раз
звук испугал мужчину -- люди не  могли  так работать. Скорее это  напоминало
царапанье когтей по  дереву.  И этот высокий пронзительный визг... Нет,  так
могли  визжать  только  животные,  животные  с  острыми когтями,  достаточно
сильные, чтобы протолкнуть это дерево  внутрь, чтобы заставить его трещать и
раскалываться...
     Официант  попятился.  Человек,  стоявший  позади  и  чуть   ниже  него,
поинтересовался, что  это  еще  за шутки, и  чертыхнулся по поводу  ботинок,
проехавших  по его лицу. Люди, стоявшие еще дальше, требовали  ответить, что
там такое творится.
     Бывший официант  обнаружил,  что не сможет  отступить  дальше  -- мешал
человек,   идущий  следом.  Перед  ним  в  слабом  отблеске  свечи  медленно
прогибалась  деревянная стена. Послышался  негромкий визг.  Большая щепка  с
треском  откололась  и выпала  внутрь  туннеля.  Лапы  с  когтищами,  смутно
напоминающими  длинные  ногти,  вцепилась  край  только что возникшей  дыры.
Откололось еще несколько щепок.
     В  дыре появилась длинная острая  морда, и желтые  зубы  быстро  начали
грызть  края дырок, увеличивая отверстие. Голова  крысы и  ее поблескивающие
глазки  стали самым  душераздирающим доказательство зла,  которое когда-либо
видел в своей недолгой жизни бывший официант.
     Пронзительный   вопль   человека   резко   оборвался,    когда   крыса,
протиснувшись сквозь дыру, стремительно бросилась на  него. Свеча выпала  из
рук официанта, его обступила тьма, и в этой тьме он почувствовал, как острые
зубы впились ему в лицо. Руки его  оказались бессильны против этого  жирного
щетинистого тела.
     Крысы   отлично  знали,  что   где-то  поблизости  находятся  люди,  им
подсказали  это  и  тонкое  обоняние,  и   интуиция.   Их  неудержимо   влек
специфический запах живой плоти  и человеческих испражнений. А шум  земляных
работ привел стаю  в состояние  боевой  готовности  и  подсказал направление
атаки. Крысы хлынули в пролом.  Одни из  них  прогрызали себе  дорогу  прямо
сквозь тело бывшего официанта,  остальные стремительно прокладывали  туннели
вокруг него, находя по пути все новых и новых людей. Подхлестнутые страстной
жаждой  крови,  омерзительные  твари  впали в неистовство.  Они смертоносной
волной прокатились  по  туннелю, убивая  и  обжираясь  на  ходу,  и  наконец
достигли гигантской пещеры, где сбились беззащитные люди.
     В первый момент люди даже не  поняли, что это было. Из  пролома хлынули
существа,  показавшиеся  всем  порождением дьявола, какими-то  демоническими
чудовищами, быть может, возвратившимися в лоне своего ада. Правда, отчаянные
вопли тех, кто прокладывал туннель, предупредили всех о внезапном нашествии.
Ошеломленные  в первые  минуты  люди,  придя  в себя, бросились врассыпную и
забились  в  самые  темные  углы  зала.  А   крысы  черным  водоворотом  все
исторгались  и исторгались  из  проема туннеля.  И  без того  травмированные
бомбежкой  и  заточением,  люди  были  уже  неспособны  охватить  разумом на
валившийся на них  новый кошмар. Они даже  не поняли, что ворвавшиеся в  зал
демонические существа были крысами. Впрочем, их ужас вряд ли бы был меньшим,
если  бы  они поняли  это. И  только когда их  плоть стали  рвать  на  куски
безжалостные зубы и  когти,  люди в полной  мере  осознали, что  именно этим
тварям суждено было стать их последним страшным испытанием. Не радиоактивное
заражение, не  болезни, не голод,  не отчаяние -- страшные  чудовищные крысы
решат их судьбу.  Конечно,  они пытались прятаться,  но крысы отыскивали их.
Кое-кто пытался забаррикадироваться  столами  и  стульями.  Но крысы,  ловко
извиваясь, проникали  сквозь баррикады. Не стали надежным убежищем  и кухни:
те, кто попрятался в шкафах для продуктов, лишь ненадолго продлили жизнь, но
затянули муки оцепенелым безвыходным  ожиданием, пока острые зубы разгрызали
преграды. Тот, кто успел  забежать в вышедшую из строя  холодильную камеру с
протухшим мясом  внутри,  возможно, был  бы защищен на  какое-то  время.  Но
остальные  люди,  пытавшиеся  вслед  за  первыми  укрыться  в этом  убежище,
оттянули тяжелую металлическую дверь, и крысы ворвались в холодильник.
     Один старик  спрятался  внутри  духового  шкафа. Он втиснулся  в  него,
скрючившись,  подобно зародышу в  материнской  утробе, рыдая и задыхаясь. Но
одна из крыс уже поджидала  в шкафу  добычу.  Старое сердце и  до этого  уже
дважды подавало сигналы  хозяину, но тот  и  сейчас не  смог уберечь  его от
волнения.  И  сердце  не  выдержало.  Бедный старик скончался,  набив  собою
духовой шкаф.  Еще  несколько  минут его  руки слабо  скреблись по  железным
стенам. Потом шкаф стал его гробом.
     Какая-то пожилая женщина,  с натугой отворив  двойные  двери бара  и не
обращая внимания на зловоние, исходившее  от трупов, изо всех сил захлопнула
их за  собой.  Она стояла  одна, в абсолютной темноте, привалившись спиной к
дверям  и прислушиваясь к  пугающему шуму снаружи. Больные ноги едва держали
ее. Глухой удар вывел  женщину из  оцепенения, и она двинулась среди трупов.
Между тем  что-то скользнуло по наружной стороне  двери. Потом на них где-то
снизу посыпались  удары.  Казалось,  что  около двери  шла  драка.  Женщина,
спотыкаясь,  брела по бару, шаря в темноте руками, пытаясь отыскать Дорогу к
холму из старых и новых покойников, закутанных в саваны из скатертей.
     Она упала на что-то, и ее руки под тонким покрывалом скатерти  нащупали
нос и  открытый рот  на чьем-то обращенном кверху  лице... Она  заползла  на
штабель тел и, распихивая  во все стороны трупы, стала закапываться  в  них.
Она то и дело вздрагивала, уклоняясь от ледяных  губ, касающихся ее щеки, от
гостеприимных  объятий, сведенных смертной судорогой  рук... Казалось, трупы
прижимались  к ее телу, пытаясь  похитить тепло живого человека. А  женщина,
подобно трупам, старалась не  дышать, опасаясь, что даже слабый звук дыхания
выдаст  ее.  Даже сердце  ее,  казалось,  билось  слишком  громко  для  этой
компании.  Закопавшись поглубже под эти удушливые свертки, женщина беззвучно
молилась. Сами  собой пришли молитвы, которые она не вспоминала  с  детства.
Трупы плотно лежали вокруг, будто замыслив во что бы то ни стало охранять ее
норку. Женщина вполне могла бы не привлечь внимания крыс, если бы в дверь не
ворвались  другие беженцы.  Следом за ними  ринулись  крысы.  Они  мгновенно
подавили людей своей численностью и в считанные минуты повалили всех на пол.
От  пронзительного  визга  и  крика  несчастных  женщина потеряла  сознание.
Большинство людей,  ворвавшихся в бар-мертвецкую, были убиты. Тех, кто  пока
еще остался жив, дожирали крысы. Время от времени раздавались вскрикивания и
стоны съедаемых заживо людей.
     Потом  наступила  тишина...   Женщина  подумала,  что   теперь  она   в
безопасности.  В это время ей  показалось,  что кто-то  рыщет  среди трупов,
кто-то скребется,  издавая странные,  как  бы  младенческие  звуки.  Тяжесть
трупов сдвинулась с ее тела. Кто-то, принюхиваясь, тыкался в обвисший жир ее
бедра. Что-то начало покусывать сбоку за шею.

     Она  поскребла чесавшуюся щеку. Глаза ее все еще  были закрыты, чувства
по-прежнему  сковывал сон.  Насекомое  между тем  двинулось дальше в поисках
более легкой  добычи. Пробуждение  Кэт  было  внезапным.  Она  моргала,  как
внезапно прозревший  слепец,  захваченная  врасплох  вернувшимся страхом. Но
сколько она ни таращила глаза, густой белый туман не желал исчезать.
     Спустя несколько минут она сообразила, что дождь кончился  и теперь под
лучами солнца от мокрой земли поднимаются испарения. Испарился и  ее  страх.
Они  все-таки  спаслись из  этого  подземного  убежища  и от его  чудовищных
тварей. Бегство через  руины  города стало для них продолжением  мук.  Страх
идущего по  пятам  преследования гнал людей через дождь,  и каждая  зигзагом
пронизывающая небо  вспышка  молнии заставляла их  вздрагивать, а грохочущий
следом  гром  сгибал  до  земли.  Останавливались  они только,  натыкаясь на
относительно чистое место. Тогда  все валились на землю, насквозь промокшие,
обессилевшие,  на  глазах  утрачивающие  желание продолжать  путь.  Кэт едва
ползла.  Калвер  поддерживал  ее.  Иногда по  ночам  дождь и сам,  казалось,
изнемогал от усталости. Наконец, после  стольких бесконечных недель кошмара,
стихия  смилостивилась  над ними. Дневной  зной  был  влажным, в раскаленном
воздухе монотонно жужжали  насекомые,  а  небо было  подернуто  яркой  белой
дымкой.  И  только едва  различимое пятно  света  позволило  определить, где
находится солнце. Кэт посмотрела на часы. Было почти 11.20. Стало  быть, они
проспали все утро. Рядом с ней  неподвижный, как мертвец, лежал  Калвер. Его
рука  прикрывала  лицо Кэт,  как  будто  во сне он защищал ее глаза  от едва
пробивающихся сквозь  туман  лучей солнца. А  может  быть, он защищал  их от
грядущих ужасов. Стараясь  не потревожить Калвера, Кэт приподнялась на локте
и осмотрелась.
     На расстоянии ярдов  примерно  тридцати туман  был почти  непроглядным.
Правда,  время от  времени теплые  потоки воздуха  разрывали эти  движущиеся
непроницаемые покровы, мимолетно обнажая  скрытый ими изуродованный  пейзаж.
Кэт дрожала, хотя ее тело буквально истекало потом.
     Приютившая  их  местность  когда-то   была   парком,  зеленым  оазисом,
изборожденным дорожками и окруженным высокими, некогда  изящными зданиями. С
одной  стороны  располагались   старинные  юридические  конторы  адвокатской
корпорации  Линкольна. Этот комплекс целиком состоял из зданий,  построенных
еще в XVI и XVII веках.  Некогда здания эти отделяла от парка высокая стена.
Самой стены  теперь уже не существовало, не было и юридического городка. Кэт
знала, что  его жители еще прошлой ночью сумели  выкарабкаться из  руин. Она
была уверена, что остальные здания, окружавшие парк, тоже рухнули, хотя и не
видела этого. Вне всякого сомнения, невысокие каменные здания суда,  и среди
них --  огромный  готический Королевский  суд,  стоявшие по  соседству, тоже
превращены в  груду искореженных  камней.  До катастрофы  этот парк,  с  его
теннисными кортами и прочими спортивными площадками, кафетерием и лужайками,
окруженными уютными скамейками, кипел  суматошной жизнью. Особенно оживленно
здесь было  во  время  ленча, да  еще  весною  и летом,  когда его наводняли
служащие местных контор, выбиравшиеся сюда, чтобы хотя бы немного  отдохнуть
от городской суеты. Теперь же и трава и деревья -- там, где они остались, --
были обожжены  дочерна, и  единственное, что осталось от этой  бурной жизни,
были суетящиеся насекомые. Их несмолкаемое жужжанье заменило смех  и веселые
голоса.
     И  тут  Кэт заметила, что  необычность заключалась не только  в слишком
большом скоплении насекомых,  но  и в непривычно крупных  размерах многих из
них.  Быть  может,  они  олицетворяли то  смирение,  которому  было  суждено
унаследовать нашу Землю?
     Проснулся Калвер. Он пошевелился и  слегка  застонал. Кэт повернулась к
нему.   Его   глаза  мерцали,  и  она   заметила  в  них  настороженность  и
энергичность. Но было в  них и  нечто  другое: призрак страха  на  мгновение
промелькнул во взгляде  Калвера, когда он всматривался в медленно движущиеся
волны тумана. Кэт быстро дотронулась до его лица.
     --  Все хорошо, --  сказала она ласково. -- Мы  спаслись. Калвер слегка
расслабился и удивленно посмотрел на светлое небо.
     -- Жарко.
     --  И влажно. Почти  как  в  тропиках.  Должно  быть,  солнце  там,  за
туманами, совсем рехнулось.
     -- Как ты думаешь, где мы?
     -- Совершенно уверена, что это луга адвокатской корпорации Линкольна.
     -- Угу, я знаю это место, -- сказал Калвер, приподнявшись на локтях.
     -- Да,  когда-то  здесь было славненько. Он  повернулся к  Кэт,  и  она
прочла во взгляде его немой вопрос.
     -- Я в порядке, -- успокоила она его. -- Чуть-чуть потрепана, чуть-чуть
побита, но жива.
     -- Всем удалось выбраться?
     -- Не знаю точно, но думаю, да. Хотя подожди. Стрэчен не выбрался.
     От нахлынувших воспоминаний его глаза сузились, как от боли.
     --  Значит, инженер погиб. Двое других  утонули еще  до  того,  как  мы
попали в шахту. И еще Фарадей. И те другие -- Брайс...
     -- Думаю,  у них не было  ни шанса. Там все взорвалось еще до того, как
мы добрались до вентиляционной установки. К тому же пожар...
     Плечи Кэт передернула  дрожь. Калвер оценивающе смотрел на девушку. Кэт
всем  своим  существом  ощутила,  какой неприглядной,  какой  замарашкой она
выглядит сейчас --  в  изодранной одежде, со спутанными  волосами,  грязной,
вымазанной  разной  дрянью  кожей.  Но  Калвер  видел  иное.  Необыкновенную
нежность  ее лица,  печаль в карих  глазах.  Разорванная мужская  рубашка, в
которую была одета Кэт, была слишком  велика ей, и от этого девушка казалась
маленькой, беззащитной и значительно  моложе своих лет. Суровые испытания не
испортили ее  кожу,  а  грязное  лицо  и  изодранная  одежда  придавали  Кэт
трогательный  облик девочки-беспризорницы. Калвер привлек ее к  себе, и  они
немного отдохнули в объятиях друг друга.
     --  Ну и что же дальше? --  наконец спросила  она. -- Куда же мы теперь
пойдем?
     -- Думаю, что об этом лучше спросить у Дили, -- ответил Калвер. Вокруг,
несмотря на продолжительный дождь, чувствовался едкий запах гари. Неподалеку
на земле лежало длинное почерневшее дерево, похожее на гигантскую дубинку из
древесного  угля.  Испарения,   поднимавшиеся   из   земли,  дополняли   эту
мистическую картину опустошения.
     -- Кажется, Дили любит секреты, -- сказал Калвер, вновь  повернувшись к
девушке. -- Это буквально написано на его лице.
     -- А  ты не думаешь, что он забыл в этих передрягах все свои тренировки
по гражданской обороне?
     --  Но ведь как раз для таких передряг его и тренировали! Синдром "свои
и  враги" действует  независимо ни от чего.  Я вот только боюсь, что  теперь
осталось  больше "врагов", чем  "своих". Но,  в  общем-то, это всегда так  и
планировалось.
     -- У нас есть хотя бы один шанс?
     -- Пока с нами Дили, шанс есть. Помнишь, я ведь только из-за него пошел
на биржу Кингсвея?
     -- Тогда ты был ему нужен.
     -- При всем его коварстве, думаю, он не бросит нас. Кроме того, вряд ли
ему захочется путешествовать в одиночестве  по развалинам города: слишком уж
велика опасность.
     -- Опасность?
     -- Крысы, например.
     -- Ты считаешь, что они могут выбраться наружу?
     Калвер кивнул.
     --  Им здесь есть чем поживиться. Взгляни на этих насекомых: они  стали
такими от радиации, и хотя, возможно, здесь осталось для них не так уж много
растительности, кругом хватает и другой пищи.
     Кэт не стала спрашивать, что он имел в виду под "другой пищей".
     -- Те, кому надо, ко  всему  приспосабливаются ловко  и быстро.  Что же
касается  крыс,  то  они,  возможно,  инстинктивно  стремятся к  господству.
Вспомни, как они  атаковали нас  там, в убежище. Да,  конечно  они чувствуют
себя  неуютно при ярком дневном свете, но ведь  им ничего не стоит подождать
до сумерек. И тогда, как мы хорошо знаем,  это уже будут взбесившиеся звери.
Так что  прокладывать путь через руины -- занятие небезопасное: стоит только
сломать  ногу, и серьезной беды не миновать. Дили хорошо понимает это.  Да и
мне не стоит забывать о своей лодыжке.
     Кэт наклонилась  осмотреть  раненую ногу Калвера и вздрогнула,  заметив
дыры, прогрызенные  в  его  пропитанном кровью носке.  Даже в верхней  части
высокого  ботинка видны были  следы укусов и кровь. Расшнуровав ботинок, она
сняла его и стала осторожно скручивать  с ноги Калвера  искусанный  носок. К
счастью, опухоли на ноге не было.
     -- Когда же это крыса схватила тебя? Можешь вспомнить?
     -- Еще бы! -- ответил Калвер. --  Это  было как раз  перед тем,  как мы
закрыли отверстие в вентиляционной шахте. Фэрбенк помог мне отбиться.
     -- Надо прочистить рану.
     Она  вытащила  из кармана измятый,  но  еще не  использованный  носовой
платок.
     -- Я пока просто оберну его вокруг  ноги, а сверху снова натяну  носок,
чтобы держалась повязка. Надо бы найти что-нибудь такое, чтобы промыть рану.
И еще нам нужен антисептик.
     -- Слава  Богу, что  Клер  постоянно давала нам лекарства  от болезней,
которые они разносят.
     При этих словах по  лицу  Кэт пробежала тень:  она вспомнила о страшной
смерти доктора Клер.
     -- И  ухо  у тебя  прокушено, Стив,  -- сказала она  Калверу, складывая
платок,  чтобы сделать  некоторое подобие бинта. -- И еще на  виске  ужасная
рана. Это все надо осмотреть.
     Калвер  потрогал раны, закрыл глаза, но тут  же  быстро открыл  их: его
мысли вдруг  приобрели  необыкновенную  ясность.  Он  изумленно  смотрел  на
окружавший их густой туман, и Кэт почувствовала, что ему страшно. Решив, что
это реакция на события минувшей ночи, она быстро положила ему руку на плечо.
     -- Ты сделал все, что мог, для каждого из них, Стив. Пусть это тебя  не
мучит. В конце концов, ты не в состоянии отвечать за жизни каждого из нас.
     -- Знаю! -- резко ответил он и отодвинулся.
     Но Кэт не обиделась, а просто передвинулась вместе с ним.
     --  В чем дело, Стив? По-моему,  ты что-то утаиваешь от меня. Клер  мне
говорила о чем-то таком... Там, в  убежище,  когда  ты болел.  Ты  тогда все
время бредил, болтал, звал кого-то... Клер  считала, что ты зовешь  какую-то
женщину или девушку, словом, кого-то, кто значил для тебя  очень много. Она,
кажется, утонула? Ты  никогда не  говорил мне об этом, Стив, никогда, за все
время, что мы находились в убежище. Может, расскажешь сейчас?
     Кэт с удивлением увидела на лице Калвера улыбку, правда, горькую.
     -- Клер  просто  не  поняла.  Я  звал  не кого-то,  близкого мне,  и не
девушку. Я звал машину.
     Кэт в замешательстве уставилась на Калвера.
     --  Да,  я звал этот  проклятый  вертолет. Не  человека, не  жену и  не
любовницу,  а С-61, вертолет  модели Сикорского. --  Короткий смешок Калвера
подчеркнул  всю  его  горечь. -- Я разбил эту  проклятую штуку  из-за  своей
собственной идиотской безалаберности.
     Кэт успокоилась. Хотя никак не могла понять, почему это воспоминание до
сих пор преследует его. Будто читая ее мысли, Калвер добавил:
     -- Я грохнулся  с ним прямо в море, и восемнадцать человек пошли на дно
вместе с машиной.
     Теперь ей все стало понятно: его замкнутость, равнодушие к окружающему,
решения, которые ему приходилось принимать... И вместе с тем -- безрассудная
отвага  при спасении других,  рискованные поступки.  По каким-то причинам он
винил  себя в  гибели этих восемнадцати человек и, сумев  уцелеть,  теперь с
пренебрежением и  безразличием относился к  собственной  жизни.  Нет,  он не
хотел  умереть -- уж в этом-то она была  уверена.  Но  и  жить-то  хотел  не
больше. Так что, похоже, гнала его вперед одна цель -- помочь выжить другим,
начиная  с первых же минут, с Алекса  Дили.  На мгновение Кэт  заколебалась.
Нет, она должна отважиться  и спросить его,  она  должна  узнать,  насколько
оправданно его чувство вины.
     --  Может  быть, все-таки расскажешь мне, что  же тогда  случилось?  --
попросила она.
     По  его  серо-голубым глазам пробежал холод, и Кэт подумала, что Калвер
откажется. Он  скользнул  по  Кэт  невидящим  взглядом  и снова изумленно  и
внимательно  вгляделся в туман. Казалось,  что  Калвер  пытается  проникнуть
взглядом  сквозь белесую  дымку и  вглядеться  в скрытые за  ней разрушения.
Какая-то  внутренняя борьба происходила в нем. Наконец он решился. Возможно,
его  собственная  вина  бледнела  перед этой  скрытой  туманом  безбрежной и
ужасающей  панорамой,  являвшей  собой  обвинительный акт  виновности  всего
человечества.  А  может  быть,  он  просто  не  выдержал  этого  добровольно
наложенного  на себя наказания и чувствовал, что признание -- и исповедь? --
наконец  изгонят  прочь его демонов. Как  бы там ни  было,  он  откинулся на
выжженную траву и начал рассказывать:
     -- Много лет назад, когда угас этот нефтяной бум вокруг Северного моря,
крупные фрахтовые компании стали испытывать отчаянную нехватку вертолетчиков
для переброски артелей буровиков  туда  и обратно. Компания "Бристоу"  могла
взять опытного пилота  и сделать  из него не менее опытного вертолетчика  за
три  месяца,  правда, не  неся  при  этом  никакой  ответственности  за  его
подготовку. Договор о работе заключался в этих случаях минимум на два  года,
и  это было единственным условием. Я нанялся к ним, прошел у них подготовку,
но, к сожалению, мне не удалось полностью выполнить этот контракт.
     Избегая взгляда  Кэт, Калвер ладонью отбросил в сторону муху, жужжавшую
у его головы.
     --  И  оплата и  условия  были  прекрасными,  -- продолжал  он, -- сама
компания тоже. Никакого особого риска не было, поскольку при плохих погодных
условиях полеты  запрещались. Правда,  порой мы все же попадали  в аварийные
ситуации: плохая погода время от  времени застигала нас врасплох. В то самое
утро  я летел  над открытым морем, и  все поначалу  было  прекрасно: сияющее
солнце, спокойная  гладь воды, легкий  ветерок. Думаю, если  бы было  иначе,
никто бы из нас не уцелел.
     Он снова надолго замолчал, и Кэт подумала, что Калвер передумал,  решив
не  бередить рану. Он  взглянул на девушку, словно прося ее о доверии, и Кэт
дала его, придвинувшись вплотную и опустив голову на плечо Калвера.
     -- Загрузка  в тот раз  была  полной, -- продолжил наконец  Калвер.  --
Двадцать  шесть  пассажиров  --  инженеры,  монтажники,  сменная медицинская
"команда  и все прочие были веселы,  радуясь отличной погоде. Помню,  солнце
так ярко и  весело освещало воду, будто под нами было всего-навсего огромное
безмятежное озеро. Мы  шли на  высоте полутора тысяч футов  по направлению к
нужной нам нефтяной вышке.  Вскоре  мы были уже над ней. Я  пролетел мимо  и
начал снижаться до необходимого уровня.
     Кэт подняла голову и недоумевающе посмотрела на него.
     --  Извини,  --  сказал  он.  --  Дело  в  том,  что  обычная процедура
приземления к буровой вышке такова: сначала надо пролететь миль пять за нее,
потом спуститься  до двухсот  футов и взять обратный курс.  Предпочтительно,
чтобы при  этом ветер дул сзади. Вышка в это время подает сигналы локаторам.
На  расстоянии в  одну милю изображение с  экрана локатора  исчезает.  После
этого можно уже полагаться на прямую видимость.
     Все  было  нормально,  никаких  проблем --  ни  единой!  Я все еще  шел
обратным курсом, уже выравнивая вертолет для посадки,  как вдруг  мы с  ходу
врезались в густой морской туман.
     Калвер затрепетал, тело его напряглось. Кэт крепко обняла его.
     -- Это случилось неожиданно, но причин для тревоги не было. Я развернул
машину и направился назад, спустившись еще ниже, чтобы держать в поле зрения
море. Мне следовало бы подняться над кромкой тумана, но я был уверен, что мы
находимся  где-то рядом  с вышкой и вот-вот выйдем из тумана. Но, видишь ли,
направление тумана переменилось, и он двигался в ту же сторону, что и мы, --
вот почему он возник перед нами так внезапно.  И в результате я безо всякого
предупреждения остался вообще без всего, на что  можно  было бы  положиться.
Короче -- я промахнулся.
     Конечно,  я должен был включить пилотажные  приборы,  но  я был  твердо
уверен,  что интуиция меня не подведет и мы выберемся из тумана. Все,  что я
мог  предпринять,   --  это  поддерживать  постоянную   высоту.   Управление
Гражданской  авиации  на подобные случаи  имеет  даже специальный  термин --
"дезориентация пилота", то есть  когда летчик  испытывает непреодолимую тягу
больше верить своим ощущениям, чем показаниям приборов. Говорят, это явление
распространено  даже среди самых опытных экипажей. В общем, выходит, что моя
глупость стоила этим людям жизни.
     -- Стив, ты  не должен  винить себя. -- Она дернула  его за воротничок,
словно пытаясь вбить в него здравый смысл.
     --  Нет, должен, и  я виню,  -- ответил он спокойно.  -- Каждый летчик,
потерявший  свою  машину  и  убивший  своих  пассажиров,  а  сам  уцелевший,
испытывает то же самое.  Даже если никто не тычет  в него пальцем. Это нечто
такое, от чего никуда не спрячешься.
     Кэт поняла, что спорить с ним сейчас бессмысленно.
     -- Расскажи мне, что же случилось дальше, -- сказала она, и на этот раз
Калвер продолжил свой рассказ без колебаний.
     -- Мы врезались в море и  отскочили от него.  Ударились  еще раз, и пол
распоролся.  Видимо, при  этом  был  поврежден  также  и  один  из  плавучих
резервуаров, потому что, когда мы ударились в следующий раз, вертолет сделал
что-то  вроде сальто-мортале  и пошел ко  дну. Я оказался  за бортом, легкие
были полны ледяной воды. Не спрашивай  меня, как я выбрался из вертолета, --
я просто  не помню. Может быть, через спасательный люк, а может быть, выплыл
через пропоротый пол. Я был  в полубессознательном состоянии, но все же смог
разглядеть под собой вертолет. Он стремительно уходил на дно, исчезая в этой
бездонной тьме. Я вынырнул на поверхность, отхаркивая воду и почти ничего не
видя от  слез:  это мрачное  видение  уже стало проделывать  надо  мной свою
особую  пытку. Я  попробовал  освободиться  от спасательного  жилета,  чтобы
вернуться  туда, вниз, помочь тем,  кто все  еще томился в  ловушке,  внутри
вертолета.  В общем,  сделать что-то такое, чтобы освободиться от своей вины
немедленно, сию минуту, даже если это будет стоить мне жизни! Но тут  чьи-то
руки  подхватили меня  и  удержали на месте. Оказывается,  мой младший пилот
тоже спасся, и  теперь он цепко держал  меня. Ему помогал  один из уцелевших
монтажников. Они не дали мне нырнуть, и порой я до сих пор проклинаю  их  за
это.
     Только восьмерым из нас  удалось  выбраться. Тела  некоторых  остальных
были  извлечены из воды  позже, но  большинство  ушло  на дно вместе  с моим
"Сикорским". Нам здорово повезло, что как  раз в  это время другой  вертолет
готовился  к  полету  на  вышку,   находившуюся  неподалеку  от   той,  куда
направлялись мы. Когда  нас потеряли в эфире, а на экране локатора исчез наш
сигнал, тот  вертолет послали  разыскивать нас.  К  тому  времени,  когда он
долетел до места последнего контакта  с нами, кромка тумана уже сместилась и
нас стало  видно.  Они подняли нас на борт лебедкой,  и как раз вовремя: еще
немного  --  и  мороз расправился  бы с нами, даже несмотря на то,  что сама
погода была не слишком холодной.
     Калвер глубоко и протяжно вздохнул, как будто вместе с рассказом  часть
его боли ушла. Голос его стал вялым, лишенным эмоций.
     --  Обломки вертолета так и не удалось поднять, поэтому  у следователей
не было уверенности, повреждение ли  приборов привело к катастрофе  или нет.
Но,  по  моему  собственному отчету и отчету  второго пилота,  была  принята
формулировка "дезориентация  пилота".  Управление Гражданской авиации  редко
классифицирует это  как  признак некомпетентности  или халатности,  так  что
никаких  мер против меня принято не было. Конечно, это была моя вина, но  не
официально, и никто не настаивал на каких-либо обвинениях.
     -- И тем не менее ты до сих пор винишь себя, -- сказала Кэт.
     -- Если  бы  я точно следовал инструкции,  эти люди  и  сегодня были бы
живы.
     -- Я ничего  не  могу сказать на это, Стив. Было бы банально  говорить,
что аварии случаются всегда, и даже с самыми осторожными. А вот то, что тебя
не обвинили, даже с глазу на  глаз,  безусловно, освобождает тебя  от всякой
ответственности за это.
     -- Дело в том, что компания  не предложила мне доработать  до окончания
контракта.
     -- И тебя в самом деле это тревожит? Господи, да они же просто не могли
быть такими бессердечными, чтобы настаивать на этом!
     -- Но  для меня, быть может, это было бы самым лучшим выходом -- летать
тем же самым маршрутом и постараться делать все так же, как обычно.
     -- Но  твои-то  наниматели  откуда  могли  знать  это? Может быть,  это
оказалось бы самым ужасным, что только можно было сделать! Я просто не  могу
поверить, что ты настолько  глуп, чтобы позволять вине  так долго  отравлять
тебе жизнь!
     -- Это не так, Кэт. Ох, как это было тяжело и как долго тянулось. Очень
долго. Но понемногу все эти мысли как-то сами собой попрятались по закоулкам
сознания.  В  других компаниях после  этой аварии меня принимали не очень-то
хорошо,  несмотря на выводы расследования. А мне отчаянно хотелось вернуться
назад, в воздух. Мне надо было найти успокоение в самом себе.
     Пот, выступивший на его лбу, был вызван не только влажным воздухом,  но
чем-то большим.
     -- Слава  Богу,  вовремя подоспел  один  старый  приятель.  Мы с  Гарри
Маккеем  вместе  учились летать  и в  течение  многих лет  более  или  менее
поддерживали  контакт.  И  вот   он  предложил  мне  создать  вместе  с  ним
собственную фрахтовую компанию: он бы занимался деловой стороной вопроса, ну
а  я  бы  летал. У Гарри уже было  немного своих денег, и  он знал,  где  их
достать еще. Конечно,  несколько лет нам бы пришлось сидеть по уши в долгах,
но,  понимаешь, это  была бы наша собственная компания, и в конце концов все
доходы стали бы нашими. Я ухватился за этот шанс, -- долги не долги, прибыли
не прибыли -- черт с ними! С  этой минуты мы были так заняты, что  мне  было
несложно держать эти страшные воспоминания в загоне.  Но и тогда я все время
сознавал,  что  они  притаились на той  отмели, с  которой в любой миг могли
соскользнуть...
     -- Или рассыпаться в прах. И ты до сих пор думаешь об этом? Он повернул
голову, чтобы видеть ее лицо.
     -- Ты, оказывается, безжалостнее, чем кажешься.
     --  Нет, просто  я  ненавижу,  когда  кому-то  доставляет  удовольствие
заниматься  самоистязанием.  Ты  был  оправдан  и  расследованием,  и  твоей
компанией,  хотя, между  прочим, все любят отыскивать козлов  отпущения! Мне
кажется, ты наказываешь себя сам, потому что этого не  сделали власти. Может
быть, ты захочешь взвалить на  свою  совесть еще и это всемирное разрушение?
Хорошо, дорогой,  можешь прихватить и  мою часть этого бремени.  Мне она  не
нужна.
     -- Ты бываешь чертовски...
     -- ...глупой?  В самом деле? А разве не комплекс вины считается главным
признаком психопатии? Калвер улыбнулся.
     --  Так  ты, значит, говоришь  это,  чтобы  вытряхнуть  меня из ступора
жалости к себе самому?
     Кэт в гневе попыталась было отодвинуться от него, но Калвер удержал ее.
     -- Прости, -- сказал  он.  -- Я понимаю, что ты  пытаешься  сделать,  и
вовсе не смеюсь над тобой. Более того, могу даже  признаться, что благодарен
тебе. Но, видишь ли,  даже  просто рассказ об этом уже  помог мне.  Это было
словно я выпустил что-то из себя, высвободил эти воспоминания. Возможно, все
это  время я был  чем-то вроде тюремщика своих воспоминаний,  а они только и
хотели вырваться на волю! И то, что ты сказала об этом всемирном разрушении,
тоже отчасти правда. Оно, конечно, не преуменьшает значения той аварии, но в
каком-то смысле затмевает его.
     --  А ты никому  раньше не рассказывал об  этой  аварии? Только мне? --
смягчившимся голосом спросила Кэт.
     -- Ну, только паре человек, в частности, Гарри. Обычно во время пьянок.
     -- А вторым человеком была женщина?
     --  Нет.  Честно говоря,  это  был доктор.  Не  какой-нибудь  особенный
профессионал, а самый обычный врач. Хочешь, чтобы я рассказал об этом?
     Она кивнула и снова уткнулась в его плечо.
     -- Примерно через год после той аварии у меня вдруг началось воспаление
мошонки. Во всяком случае, я так это  ощущал. Можешь, конечно,  смеяться, но
когда с  мужчинами  случаются  подобные  штуки, они  боятся самого  худшего.
Какое-то время  я пустил это на  самотек,  но  лучше не становилось. В конце
концов,  я отправился к своему  доктору, и он определил  это  как воспаление
простаты, сказав, что это результат стресса. Я предположил, что мои полеты в
принципе были занятием, вызывающим стресс, но доктор выдвинул более грустную
версию. Он объяснил, что после того, как мой вертолет утонул и все эти  люди
погибли, я  стал сдерживать  свои  эмоции, никогда не  позволял себе нервных
срывов,  которые,  естественно,  возникают  у людей.  Понимаешь,  совсем  не
обязательны  серьезные,  истерические  срывы,  а  просто  небольшой  нервный
коллапс. Но  я  и  этого  не позволял  себе,  а  организм  не  обманешь. Вот
воспаление  простаты  и  стало  физической  реакцией,  как  бы   заместившей
психическую. Но болезнь, по  счастью, не стала хронической -- так, небольшое
неудобство в течение некоторого времени. И в конце концов все прошло.
     -- Но не прошли твои терзания.
     --  Нет, я же говорил тебе. Но, как видишь, они отыскали  себе местечко
для  отдыха.  Я,  понимаешь  ли,  пытаюсь  объяснить  тебе  следующее:  моим
единственным  наказанием за ту  идиотскую  ошибку стали воспалившиеся  яйца,
тогда как для тех, других, расплатой за нее оказалась смерть, а для их семей
-- страдания. Тебя не поражает такая насмешка судьбы?
     --  Но  ты же терзаешься куда больше,  чем  следует. И это  никогда  не
прекратится, как бы  долго  ты ни  держал эту боль  в  себе.  Ты говоришь  о
каких-то наказаниях,  не желая понять простую истину:  сама по себе жизнь не
наказывает нас, мы сами присваиваем  это  право себе.  Мы сами создаем  свои
собственные представления об искуплении вины. Мы собственноручно изготовляем
свое собственное распятие и сами же себя к нему приколачиваем!
     Калвер  немного  помедлил,  слишком  удивленный, чтобы  ответить сразу.
Согласился  ли  он  с  философствованиями  Кэт или  нет,  но он  понял,  что
недооценивал ее. Ему следовало бы разглядеть это еще тогда, когда она быстро
приспособилась к жизни в убежище, когда помогала Клер Рейнольдс ухаживать за
больными,  включая  и  его  самого, когда  так быстро  приняла  эту ужасную,
травмирующую  перемену в  жизни всех.  Более того,  не только приняла, но  и
приладилась к ней! А еще Кэт  доказала, когда они  спасались из убежища, что
она отнюдь не трепетная, припадочная девица.
     -- Что это ты  на меня так смотришь?  --  спросила Кэт. -- Ты расслышал
то, что я говорила?
     -- О  да,  я расслышал.  -- Он поцеловал  ее в  лоб. -- И  возможно, ты
права. Что же ты не говорила мне обо всем этом раньше?
     Раздражение Кэт мигом исчезло.
     -- А что же ты не рассказывал мне раньше о твоей аварии?
     Калвер ухе  собрался ответить, как вдруг его  взгляд привлекло какое-то
движение.
     -- Давай-ка подождем с этим. Похоже, что наши там чем-то взволнованы.
     -- Стив... -- потянулась Кэт к Калверу, когда тот начал подниматься. Он
лукаво посмотрел на нее сверху вниз, и Кэт вернула ему поцелуй.
     -- О Господи, где же все? -- послышался чей-то испуганный голос.
     --  Не  дергайся,  Эллисон,  --  отозвался  Калвер.  --  Ты   в  полной
безопасности.
     Он натянул  ботинок  и неохотно  поднялся на  ноги,  не сводя взгляда с
лежавшей Кэт.  Потом он нежно коснулся ее волос и, слегка прихрамывая, пошел
к механику. Кэт пошла вслед за ним.
     Проснулись остальные, встревоженные  криком Эллисона. Испуг добавил еще
и  туман. Все  в изумлении озирались  вокруг.  Подойдя к  товарищам,  Калвер
быстро  осмотрел всех. Эллисон, Дили и  Фэрбенк разлеглись под  склонившимся
деревом. Там, дальше -- Джексон и с ним еще один механик, кажется, его зовут
Дин. Выходит, пятеро. Да еще он и Кэт. Значит, всего их  семеро. А остальных
они  что же, растеряли во время поспешного бегства через руины? Нет, подумал
Кал-вер, они ведь еще раньше могли утонуть, их могли  разорвать на куски эти
твари там, внизу, в убежище. А могли даже  и сгореть заживо: выбор вариантов
смерти был богатым. Увидев его, Эллисон успокоился.
     -- Что это за место? -- спросил он, вставая.
     -- Насколько нам удалось  различить, это то,  что когда-то было  лугами
адвокатской  корпорации  Линкольна,  -- ответил  Калвер. -- Вот что  от  них
осталось.
     Эллисон пытался разглядеть то, что скрывал туман.
     -- А крысы?..
     -- Пока их нет. Они остались там, в  убежище.  Так что на данный момент
мы вне опасности.
     Дили привстал лишь на колени, как будто Мир все еще был неустойчивым.
     -- А этот туман -- это что, просто туча пыли? -- спросил он.
     --  Пошевели мозгами, -- ответил Калвер, беря  его  под  руку и помогая
подняться. -- Ты что же, не  чувствуешь, как жарко и  влажно? Этот ливень, а
потом палящее солнце превратили все вокруг  в парную.  И если это доставляет
тебе неудобство, ты просто подожди, пока  тебя не  начнут  кусать насекомые.
Ну, как дела, Фэрбенк?
     Маленький коренастый механик зевнул и улыбнулся, глядя на Калвера.
     -- Дела просят есть.
     -- Что ж, вполне здравая мысль. А вы как, Джексон, Дин?
     Оба механика выглядели не столь  веселыми.  Они подошли к остальным,  с
опаской озираясь вокруг.
     -- Кто-нибудь ранен? -- спросил Калвер, обращаясь ко всем.
     -- А синяки и царапины здесь идут? -- спросил подошедший к ним Фэрбенк.
     -- Нет, требуются только крысиные укусы и переломы рук и ног.
     -- Ну, тогда у меня даже и шансов нет.
     -- Тем не менее  осмотри себя повнимательнее. Не зарекайся: мало ли что
с тобой могло там случиться.
     Все  тщательно  исследовали свою одежду, нет ли в ней  дыр, и поискали,
нет  ли ссадин  и царапин на теле. Порезов и в особенности синяков нашлось в
изобилии, но укусов не было.
     -- Нам повезло, -- сказал Фэрбенк.
     --  Да,  и  повезло побольше, чем  жалким  ублюдкам,  которые  пока что
остались позади,  -- гневно  заметил Джексон. Все  замолчали. Тишину нарушил
Дили.
     --  Надо убираться отсюда. Думаю, что здесь, на открытом месте,  все же
не так уж и безопасно.
     Мужчины, измученные и боявшиеся того, что  могло ожидать их  впереди, с
мрачным  спокойным  презрением  посмотрели   на  растрепанного  человека  из
министерства, как бы  считая отныне его одного ответственным за гибель своих
коллег и друзей,  оставшихся  там,  на бирже.  Кэт понимала и  разделяла  их
презрение, но все  же, как ни странно, испытывала к Дили легкое сострадание.
Он стоял среди них, маленький, плешивый, немолодой человек,  одежда его была
разодрана, лицо и руки перепачканы грязью, а плечи -- да что там плечи, куда
подевалась  его  осанка!  -- ссутулились и дрожали. Кэт знала, что они  были
неправы, приписывая ему столь серьезную вину. Что ж,  благо глупость -- вещь
распространенная.
     И она прорвала  это напряжение, стремясь избежать разгоравшейся стычки.
Это сейчас было уж совсем ни к чему.
     --  А разве возможно  выбраться из  Лондона?  -- спросила она не только
Дили, но и всех их.
     Дили был благодарен Кэт за ее вопрос.
     -- Да, да, разумеется!  Но есть более легкий путь, чем по суше. А кроме
того, найдется безопасное место и здесь в городе...
     -- В каком еще городе, ты что же... -- Джексон шагнул к Дили, но Калвер
попридержал его, схватив за руку.
     -- Спокойно,  -- сказал он.  -- Думаю,  я понял, что имеет в виду Дили.
Тем  не менее  прежде  всего  нам  следует  позаботиться  о некоторых  более
прозаичных вещах.  Я бы, например, не  отказался перекусить, и,  думаю,  нам
неплохо  бы  еще  чуть-чуть отдохнуть, прежде чем строить планы. Кроме того,
меня укусила крыса, так что мне надо подлечить рану, иначе я вообще не смогу
дальше идти.
     -- Нельзя оставаться здесь, -- настаивал Дили. -- Этот туман может быть
радиоактивным.
     --  Сомневаюсь.  Самый критический момент  уже миновал, а, кроме  того,
этот  долгий  ливень должен  был смыть почти всю или совсем всю  радиацию. В
любом случае  мы провели целую ночь на открытом воздухе,  и если нам суждено
быть отравленными, то это уже произошло.
     -- Но ведь сигнала отбоя не было!
     -- Господи, да вбей же ты себе это в башку, Дили: никакого отбоя вообще
никогда не будет! Потому что не осталось никого, кто бы дал такой сигнал.
     -- Нет, это не так. Есть и другие убежища, много убежищ. В частности, я
уверен, что  главное  правительственное убежище  под  набережной осталось  в
целости и сохранности.
     -- Тогда почему же с ним нет никакой связи?
     -- Значит, где-то случилась поломка. Какое-нибудь электромагнитное поле
или обвал в кабельных туннелях --  да мало ли что могло повредить нашу связь
с другими станциями!
     --  Давайте  кончать этот  базар, -- перебил их Эллисон. --  Надо прямо
сейчас поесть и,  может  быть,  что-нибудь  подыскать для самообороны.  Если
найдем. Путешествовать безоружными -- эта идея мне как-то не по душе.
     -- Ну  что  ж.  По-моему, для отдыха здесь вполне  подходящее место. Не
хуже любого  другого,  --  согласился Джексон. --  По  крайней  мере,  здесь
открытая местность. Право же, мне осточертели замкнутые пространства.
     С последними словами он повернулся к Дину. Тот согласно кивнул. Фэрбенк
выразил свое одобрение просто улыбкой. А Кэт сказала:
     --  Надо  чем-то перевязать твою рану,  Стив. Похоже, конечно,  что она
чистая и опухоли вокруг укуса нет. Но знаешь, всякое может быть.
     -- Я  бы  предпочел, чтобы  мы все оставались вместе, --  нахмурившись,
сказал Калвер Дили, -- но, если хочешь, можешь идти сам по себе. Дело твое.
     После секундного колебания Дили сказал:
     -- Я остаюсь.
     Калвер постарался скрыть свое облегчение: этот государственный чиновник
располагал слишком  ценной для  них  "секретной" информацией, чтобы дать ему
уйти.
     -- Отлично, -- сказал он, -- давайте решим, кому из нас копаться в этом
мусоре.
     -- Я пойду, -- мгновенно  вызвался Фэрбенк. -- А ты, Калвер, в компанию
не набивайся. Мы попробуем найти и найдем антисептики, лекарства, разное там
болеутоляющее, ну и  какую-нибудь еду. А  твоя нога пусть  пока отдохнет.  Я
знаю этот район и знаю, где искать. Будем надеяться, что нам удастся пробить
ходы хоть в  какие-нибудь магазины.  --  Он  вытер рукой пот с лица и  шеи и
мельком взглянул на Джексона и Дина. -- Ну, а ваша парочка играет?
     -- Конечно. Мы тоже знаем этот район, -- ответил за обоих Джексон.
     Дин,  худой  юноша лет  двадцати с  небольшим,  с  каким-то болезненным
цветом лица, выглядел не столь уверенным, но спорить  не  стал. Тем не менее
он подумал о том, что остальные, кажется, вовсе упустили из виду.
     -- И как же мы, по-вашему, отыщем обратную дорогу в этом тумане? Я хочу
сказать,  что улицы-то сейчас  выглядят несколько иначе,  чем прежде, не так
ли?
     --  На твоих наручных  часах есть  стрелки? --  спросил Калвер. Механик
кивнул. -- Тогда тебе надо просто  разглядеть сквозь туман положение солнца.
Нашел  его? Так.  Теперь направь часовую  стрелку  в ту сторону,  где сейчас
находится  солнце,  и тогда юг окажется посередине между часовой стрелкой  и
цифрой  "12".  Это  даст тебе  грубый азимут места, где  находится наш парк.
Таким способом ты  быстро разыщешь нас. Попробуй так сделать  и возвращайся,
пожалуйста, в течение часа. Это избавит нас от некоторого беспокойства.
     -- Если бы вы смогли  отыскать  еще что-нибудь такое, что может гореть,
-- нам надо развести огонь, -- вступил в разговор Джексон.
     -- Попробуем. Вы только будьте поосторожнее. И не предпринимайте ничего
рискованного.
     Фэрбенк  прищелкнул  языком и  рукой  указал  направление. Трое  мужчин
двинулись в путь  спинами к  солнцу.  Они  держали  курс на  район,  который
когда-то был Хай-Холборном.
     Калвер и остальные глядели им вслед до тех пор, пока туман не  поглотил
их.  Это  было жуткое, не  предвещавшее ничего хорошего зрелище.  Безбрежная
пустота,  оставшаяся  за  спинами  ушедших,  чем-то  напоминала  необитаемое
пространство.   Калвер   стряхнул   с   себя  это   ощущение   и   попытался
сосредоточиться на ближайшей задаче.
     --  Кэт, -- сказал  он,  --  не поможешь ли Эллисону собирать  дрова --
ветки, изгороди --  все, что еще не обуглилось. И несите все это сюда, любая
бумага  тоже  пойдет  в  дело  --  посмотри  в  мусорных баках.  И  держись,
пожалуйста, на расстоянии голоса.
     Эллисон, казалось, собрался что-то возразить, но потом  счел  за лучшее
не спорить. Он пошел вперед, рукой отгоняя мух от лица. Кэт шла с ним.
     Калвер  медленно  повернулся  и   взглянул  на   последнего   человека,
оставшегося с ним.
     --  Теперь,  Дили, мы  с  тобой вдвоем.  У  меня  есть  к тебе один-два
вопроса. И ты дашь мне на  них честные ответы. И попробуй увильнуть! Я тебе,
сука, шею сломаю!

     Алекс  Дили с трудом передвинулся к дереву, почерневший зубчатый силуэт
которого вздымался в небо, подобно обвиняющему  персту. Пожар, разгоревшийся
неподалеку  еще днем и  упорно пожиравший  все, что  могло гореть, окрашивал
туманную  мглу в  оранжевый цвет. Но  пламя  это было желанным. И не  только
из-за тепла,  разгонявшего  внезапный  холод ночи,  но и потому,  что оно не
подпускало  к людям  всеподавляющий мрак и кошмары, которые он нес  с собой.
Все, кроме  Калвера  и девушки, нашедших, казалось,  друг в друге  и тепло и
душевный  комфорт,  держались  поближе  к  этому покровительственному  огню,
пристально вглядываясь в его сполохи и переговариваясь полушепотом. Время от
времени  спокойное  течение  разговора  прерывалось  смехом. Он  никогда  не
доходил  до хохота,  все время  был  приглушенным: люди боялись, что громкие
звуки могут  услышать враги. Дили продолжал оставаться в стороне от  группы,
укутавшись в одно из  одеял, которые три механика прихватили с собой в руины
из фуражирской  экспедиции. Уединился  он потому,  что  их возмущение по его
адресу было открытым, недвусмысленным и  действовало ему на  нервы. Кретины!
Проклятые, неблагодарные кретины!
     Дили натянул  одеяло на  голову,  плотно  прихватив  его  к подбородку.
Сейчас он напоминал свернувшегося калачиком спящего монаха.  Отблески пожара
высвечивали время от времени лишь его нос и кончик подбородка. Он чувствовал
запах аэрозоля от насекомых и антисептической мази, раздобытых в разрушенном
городе, давала себя знать рана на лбу, залепленная пластырем, и другая рана,
побольше, --  на тыльной  стороне кисти.  Обе  раны он  получил во  время их
бегства из убежища. Между тем остальные стали беспокоиться --  три механика,
вновь отправившиеся  туда, где когда-то  был  город, все не возвращались. На
самом деле  причин для  тревоги  не было  и задержались они лишь потому, что
старались отыскать в развалинах побольше полезных вещей.
     Часть магазинов  бывшего  города была  уничтожена огнем, но большинство
оказались погребенными под развалинами офисов, в  первых этажах которых  они
размещались.  И  все же до некоторых вполне можно было докопаться. Этим-то и
занялись три механика. В результате осторожных  раскопок они как бы извлекли
из-под  земли  парочку  кафе-ресторанов,  скобяную лавку  да  еще аптеку,  а
Джексон  припомнил о  приютившемся  некогда  над  рынком  центре  постельных
принадлежностей.  Там  они добыли простыни и одеяла  и  увязали в  них  свои
трофеи. Мужчины вернулись  к лагерю сплошь перепачканные сажей, но даже  она
не  смогла  скрыть  необычную  бледность  их  лиц.  Они  наотрез  отказались
рассказывать  о  том,  что  видели.  А  глазам  их   не  раз  представлялись
душераздирающие  картины.  И  только   Фэрбенк  упомянул  о  грудах  трупов,
разнесенных  взрывами по углам улиц или прибитых к горам руин. Будто это был
мусор, разнесенный ураганным ветром. Они не встретили ни единой живой души.
     Огонь зажигалки, найденный Эллисоном возле какого-то трупа, помог им не
заблудиться в этом сыром тумане, когда они искали дорогу назад. И теперь они
с гордостью и почему-то поспешно  демонстрировали свои  трофеи. Четыре остро
наточенных  топорика с короткими ручками, два молотка и  шесть длинных ножей
они  прихватили  как  оружие  --  не важно  для  каких  целен были  когда-то
предназначены  эти  вещи.  Фонарики,  уже  заряженные  батарейками,   тонкая
веревка, ложки, ножницы, две открывалки для консервов, картонные стаканчики,
миниатюрная походная  плитка  с газовым  баллоном  -- все это  было взято  в
скобяной лавке. В аптеке,  куда,  кстати, труднее всего было проникнуть, но,
как оказалось, риск и усилия с лихвой оправдали себя, нашлись бинты и прочий
перевязочный  материал,  вата, антисептическая  мазь, аэрозоль от насекомых,
бикарбонат  соды,  таблетки  глюкозы,  витамины   в  пилюлях,  стерилизующие
таблетки для очистки воды и -- что было  сочтено исключительно важным -- три
рулона туалетной бумаги. Кроме того, Фэрбенк с глазу на глаз вручил Кэт  два
маленьких пакетика, в которых, как предположил Дили, были тампоны (он  также
подозревал,  что  с  ними  были  завернуты  и  противозачаточные  таблетки),
поскольку  Дили  знал,  что  доктор  Рейнольдс  настоятельно  убеждала  всех
уцелевших  в   убежище  женщин  пользоваться  контрацептивами,  благоразумно
включенными правительством в медицинское снаряжение.
     Несколько батареечных радиоприемников, которые попались под руку,  были
либо абсолютно  немы, либо  издавали  лишь  помехи.  Что  касается  еды,  то
добытчики унесли все консервированные продукты, которые только смогли найти.
Правда, в итоге унесли не  слишком  много -- получилось бы уж очень тяжело и
громоздко. Но ведь ничего не стоило сходить еще разок и пополнить припасы.
     Во время поисков --  особенно восхитили механиков бывшие кафе-рестораны
--  трудно было вообразить,  сколько  в  них хранилось  самых  разнообразных
консервов.  Именно там  был собран богатый урожай банок  с фасолью,  супами,
куриными грудками в желе, ветчиной,  сосисками, языками,  горохом,  спаржей,
морковью, персиками, ломтиками ананасов,  сгущенным молоком  и  кофе. На тот
случай, если в дальнейшем не удалось бы отыскать воду, разведчики прихватили
большие банки кока-колы и лимонада.  Все расхохотались, когда Калвер заявил,
что он, мол, рад, что механики не стали тащить в лагерь МНОГО пищи.
     Особенно шумное оживление вызвали  две бутылки "Джонни Уокера" с черной
головкой, которые эффектно предъявил обществу Фэрбенк.
     Еду разогрели прямо в банках на  маленькой плите, а Кэт, пока готовился
обед, обработала и перевязала раны скитальцев. Все были крайне благодарны за
аэрозоль  от насекомых: воздух буквально  кишел ими. Еду разложили поровну в
пластиковые миски, и, кажется,  никто не пожаловался на то, что мясо слишком
уж перемешалось  с овощами. Ели так, будто это был их  первый обед за многие
недели  до того  и он же будет последним  на  ближайшую  пару недель. Десерт
подали в новой посуде, ну  а кока-колу  пили прямо из банок. А Джексон почти
превзошел славу Фэрбенка с его виски, когда, подобно фокуснику, извлекающему
прямо из  воздуха очаровательных  крольчат,  вытащил из кармана брюк  четыре
пачки сигарет.
     Выпивка, сигареты и набитые желудки сделали свое дело --  всех охватило
беззаботное настроение, что, впрочем, было вполне естественным  противовесом
длительному  напряжению накануне.  Они  с  надеждой  говорили  о будущем,  и
гораздо больше,  чем о  минувшей  трагедии.  Каждый подсознательно стремился
вызвать  в себе радостные  порывы, какие только  можно  было  пробудить в их
вдребезги разбитых жизнях.
     Дили не участвовал в разговоре, но все же, хотя и с унылым видом, сидел
поблизости, пристально глядя на костер.
     Сумерки сгустились быстро  -- быстрее, чем обычно  бывало  в  это время
года. Испарения, медленно рассеивавшиеся в течение этого долгого дня,  вновь
опустились к земле, будто придавленные совершенно невероятным закатом. Встав
как  один беглецы в изумлении смотрели на запад. Их  поднятые  лица освещали
отблески странного и страшного заката.
     Гигантские,  медленно плывущие тучи  -- хаотическая  комбинация высоких
кучевых  и  слоисто-дождевых облаков -- были окрашены  в  неистовые красные,
оранжевые и  желтые  тона.  Дно  их  прочерчивали  ослепительные  золотистые
полосы, а их рваные верхушки были чистейшего  алого цвета. Тучи перемещались
по небу, яркие, могущественные, невероятно прекрасные, и людям, не сводившим
с них глаз, казалось, что сама земля вот-вот снова воспламенится, оказавшись
столь  близко  к  кипящему  неистовству  неба.  На  солнце  невозможно  было
смотреть, хотя его обжигающий  блеск смягчали тучи  и атмосферная пыль:  его
энергия  была  ослепляющей,  сияние  --  подавляло.  Солнце, казалось,  было
оскорблено поведением своей планеты-спутника, дерзнувшей попытаться  создать
мощь, равную его собственной.
     Сверкающие  прожилки  украшали  небо, подобно легким  и  быстрым мазкам
кисти. Это были не тучи, а скопления  пыли, втянутые и удерживаемые в вышине
теплыми,  восходящими  воздушными  потоками.  Некоторые  из   этих  прожилок
спускались  вертикально  вниз,  будто сброшенные  с  небес  копья. Не  менее
ошеломляющим выглядело небо  на востоке, хотя там  в его пламени было больше
малинового оттенка а тучи кое-где  светились густым янтарем. Тучи  двигались
куда-то туда, на восток, как будто их  засасывал некий гигантский водоворот,
скрытый за горизонтом. Зрелище было и грандиозным и устрашающим.
     Пока  все в ошеломлении  смотрели на небо, его  кровавый  бурлящий гнев
понемногу стих: солнце опустилось почти к линии горизонта, превратив сумерки
в  менее  неистовое  видение.  Теплое  богатство  красок  смягчило  яростную
суматоху  туч,  и бег  их вместо  стремительного  стал скорее  грациозным  и
плавным.
     Наконец,  солнце  совсем скрылось (и  закат его тоже был  неестественно
быстрым), оставив  после себя мерцающее сияние. Сияние это  снизу подсветило
тучи,  и они казались  наполненными кровью. В  наступление пошла темнота. Ее
отчетливая   дуга,  слегка   завивающаяся  виньеткой,  непреклонно,  хотя  и
осторожно, продвигалась  вперед, словно боясь  обжечься. Вместе  с  темнотой
появился  и  неясный,  будто  перепачканный  ржавчиной,  месяц.  Он  изредка
выглядывал  из-за туч, по-видимому, не проявляя особой охоты быть свидетелем
зрелища изуродованной земли.
     После  захода  солнца  стало  прохладно, но не  очень. Тем не менее все
подвинулись  ближе  к  огню,  а  Дили  сидел,  съежившись,  и размышлял,  не
возродилось  ли у  них  чувство  первобытного  страха. Некоторое  время  все
молчали. Каждого  пугало и в то же время как-то будоражило  то,  свидетелями
чего они  стали. Мало-помалу разговор возобновился, приготовили и  съели еще
кое-что из запасов. Разделались и со второй бутылкой виски.
     А вечер тем временем превратился в  ночь, звезды попрятались за тучами,
незаметной  стала  пыль, скопившаяся  слоями в воздухе, едва  заметный месяц
окрасился из желтовато-коричневых в  кроваво-красные тона. Дили подумал, что
это напоминает явление  с кровью из ран  Христовых,  когда  вдруг текущая  с
распятия струйка воды превращается в кровь. Наверное,  луна отражала обильно
пролитую на землю кровь. Дили пошел прочь от костра, он устал от отношения к
нему остальных и был возмущен их презрением. Они не понимали -- куда  им! --
то, что  он значил для них. Они забыли, как он -- и только он! -- помогал им
в этом  Ужаснейшем из  всех мыслимых бедствий, как он руководил ими в  самые
первые  дни, организуя, управляя, беря на себя ответственность, черт подери!
События  минувшего  дня, со всеми его открытиями, и облегчение, освобождение
от ужасов предыдущей ночи опьянило их больше, чем виски: ведь они обращались
с  ним  так, будто это он сам лично  нажал  кнопку, обрушив на их головы эту
третью и последнюю мировую войну. Это  было как  раз то самое  настроение, о
котором  предупреждали секретные правительственные циркуляры. В них подобная
ситуация  была  облечена  в  термин "предельная  конфронтация".  Гражданские
беспорядки,  нападения  на   авторитетные  органы  власти.   Ниспровержение,
анархия,  революция. События  в недрах убежища  на Кингсвей подтвердили  эти
предвидения.  И  ведь  даже  сейчас, когда  он  привел  эту жалкую  кучку  в
безопасное   место  (а  между   прочим,  исключительно  его  осведомленность
обеспечила им спасительный  маршрут!), они  обращались  с ним  без малейшего
намека на уважение.
     Дили пробрала дрожь,  хорошо хоть, что  есть одеяло -- теплая влажность
вечера  в  конце концов уступила  ночному  холоду. Он  видел,  как  Калвер и
девушка тоже  ушли от костра и тоже прихватили с собой одеяло. Только вот от
холода ли?  А  может, как ширму? В общем,  было ясно, для  чего  им хотелось
побыть вдвоем. Страх смерти оказался удивительно возбуждающим средством.
     Дили  под  одеялом  покачал  головой.  Калвер  мог  бы  стать  полезным
союзником,  однако  он  предпочел встать на  сторону этого... этого  -- Дили
запрещал этому слову возникнуть даже в своем сознании, однако мысль была уже
тут как тут, -- этого быдла.  Допрос, который  летчик устроил ему днем, был,
мягко выражаясь, неучтивым. Жесткий, и даже жестокий, этот допрос все же мог
бы быть и более соответствующим цели.
     -- Сколько  точно входов  в главную правительственную штаб-квартиру под
набережной?
     -- Могут ли хоть какие-нибудь из них все еще оставаться доступными?
     -- Может ли убежище оказаться затопленным?
     -- Расскажи об особенностях отдельных туннелей, ведущих туда.
     -- Когда было построено это убежище?
     -- Перед какой мировой войной: этой, предыдущей или самой первой?
     -- Было ли правительство готово к этой войне?
     -- За  сколько времени  до  бомбардировки  была  проведена  эвакуация в
убежище? За часы, дни, недели?
     -- За сколько дней точно?
     -- Сколько народу могло вместить убежище?
     -- Господи, да по какому принципу их всех отбирали?
     -- Не считая правительственных и военных кадров...
     -- На основании какого мастерства или профессии?
     -- Но почему именно  этих людей? Какое, черт подери, влияние  они имели
на правительство? За какие заслуги они удостоились этого?
     -- А планировщики? Какого черта они вообще могли планировать? Разве что
способ изготовления денег из золы?
     -- Как долго можно продержаться там, внизу?
     Пауза. Сердитая пауза, с жестоко сомкнутым ртом. А потом:
     -- Разрешат ли им, этой группе уцелевших, войти внутрь?
     Лили ответил на все вопросы. Вначале он говорил спокойно, но постепенно
его стали все  больше и больше оскорблять тон, манера, раздражение  Калвера.
Он,  Дили,  был всего лишь  пешкой, винтиком...  Что не он  устроил кровавое
представление,  да и не был  он посвящен в каждый правительственный документ
или решение.  Будь это не так, он бы тоже  сейчас  был там, в штаб-квартире,
своей собственной персоной, черт ее подери! Дили хотел, чтобы все они  вбили
в  свои  тупые  головы, что  он  был  только  инспектором по  строительству.
Досточтимым, проклятым, но только инспектором! И только поэтому у  него были
ключи  и кое-какие сведения  относительно  секретного характера. Ну, хорошо.
Да,  его   собирались  сделать  одним  из  членов  этого  привилегированного
меньшинства. Но потом не включили в  состав самой  ранней эвакуации. И,  как
оказалось,  ему  повезло, что  он вообще выжил!  И  должен же был кто-нибудь
взять на себя ответственность там, внизу, на бирже, иначе уцелевшие попросту
превратились бы в неуправляемую толпу пораженцев!
     Но его вспышка абсолютно не произвела впечатления на Калвера --  допрос
еще не был закончен. Летчик проявил странную заинтересованность во всем, что
касалось крыс.
     В отличие от  предыдущих допросов (а у Дили  уже допытывались в убежище
об этой особой породе грызунов), в этот раз он,  в конце концов (и как  было
ясно  Калверу,  без  малейшей неловкости  по поводу своей  предыдущей  лжи),
признал: да, ему  было известно,  что  их не  уничтожили полностью. Но  ведь
этого и нельзя было сделать до тех пор, пока вся сеть подземных коммуникаций
Лондона  --  канализация, каналы,  туннели метро и железные дороги -- и  все
подвальные помещения не будут  заполнены  ядовитыми газами и отравой. И даже
после  этого  не  было  бы  никакой  гарантии,  что  твари  будут  полностью
уничтожены.  Тем более что крысы вполне могли бы удрать в  окружающие Лондон
пригороды. Полагали, однако,  что если даже  не все крысы погибнут, число их
будет  столь  незначительным,  что  не составит реальной угрозы  обществу  в
целом. Наконец  массированная  атака  на  крыс  могла бы  вызвать  совсем уж
ненужную  панику  среди  населения   столицы.  Поэтому  целесообразнее  было
бдительно следить за положением  дел, и если количество крыс вдруг  стало бы
увеличиваться, действовать стремительно и не афишировать это.
     Калвер,  однако,  не  был  удовлетворен. Наверняка Дили знал больше, --
или, по крайней мере, подозревал больше, -- чем  сказал. Времена секретности
давным-давно канули,  и Калвер предупредил Дили,  что остальные из их группы
могут  оказаться не  такими терпимыми, как он, если заподозрят, что Дили все
еще утаивает какую-то информацию,  старик запротестовал,  говоря, что  ему в
самом деле больше ничего не известно. Кроме... кроме... Ну да... В различных
департаментах  ходил  некий  слушок. Ну,  такой  слушок,  который  не вызвал
особого любопытства и потому угас так же быстро, как и возник.
     Дили  не знал, что и думать об этой  истории,  поэтому  он  старался не
упоминать о  деталях.  Но  летчик все давил и давил на него,  глядя жестко и
испытующе. Что-то  говорили  насчет... дайте-ка  подумать... насчет  особого
вида крыс... Говорили, что этих  крыс поймали живьем... В сущности, всего-то
несколько  экземпляров... Вроде это какие-то мутанты. Ну, еще  говорили, что
все они  находились  под  наблюдением в правительственной  исследовательской
лаборатории и  что, возможно,  -- нет,  вероятно, --  им позволяли  выводить
потомство.  Единственной  интересной  частью этого  слуха было то,  что  эти
твари,  по  всей  видимости,  подвергались определенным  и весьма  необычным
генетическим   преобразованиям.   Дили   объяснил,   что   было   два   вида
тварей-мутантов:  вид, напоминавший  обычную черную крысу, и другой  вид  --
"гротеск".  Именно  этот-то "гротеск"  и  стал  предметом  крайнего интереса
ученых.
     Когда  Дили рассказывал это,  на  Калвера  страшно  было смотреть. Дили
показалось, что летчик вот-вот его  ударит.  Что-что? Почему он не рассказал
им  все это раньше?  Почему правительство держало в таком секрете информацию
об этих мутантах? Чего там  было бояться? Калвер  и  в  самом деле уже  было
замахнулся на него,  но Дили отшатнулся и, пытаясь  защититься, поднял руки.
Это  движение,  возможно, и  спасло его  от  ярости Калвера.  Гнев  в глазах
летчика  исчез, а  кулак  безвольно  опустился.  И ненависть  его  сменилась
отвращением.
     Никаких новых вопросов Калвер  больше не задавал. Просто повернулся  и,
прихрамывая, пошел прочь.  Не сказав  никому  ни слова, он молча сидел около
почерневшего дерева до  тех  пор, пока не вернулись с  хворостом  для костра
Эллисон и девушка.
     Дили  испытал  облегчение  (поскольку ненависти  в его адрес  было  уже
предостаточно) оттого, что летчик не рассказал об их разговоре остальным. Он
даже почувствовал некий приступ превосходства, вроде высокомерия. Ну так как
же, мистер Калвер, кто  из нас теперь  утаивает  информацию? Ах, вы,  видно,
считаете, что  у людей и  без того хватает причин, так сказать, предмета для
беспокойства?  НО РАЗВЕ  ЭТО  НЕ  ПРЕДМЕТ ОБЩЕСТВЕННОГО ИНТЕРЕСА? Да, мистер
Калвер,   видимо,  сегодня   вы   поняли,  что   привилегия  осведомленности
предполагает  и   ответственность.   Дили   даже  позволил   себе   украдкой
ухмыльнуться.
     Костер все еще ярко  горел:  сидевшие вокруг него люди время от времени
подкармливали  пламя подобранной растопкой.  Но жар огня не доходил до Дили,
свернувшегося калачиком у искалеченного дерева. Он закрылся с головой,  веки
его уже стали слипаться...
     Сон  охватил его медленно, ибо усталость отчаянно сражалась с  чувством
тревоги.  Да  к  тому  же  ночи  и  темноты  тоже  так  или иначе  следовало
остерегаться. И эта борьба перешла в его сны.
     Он опускался  по  крутой  винтовой  лестнице  с  каменными ступеньками,
стоптанными  так, будто  до  него по лестнице  спускались много-много веков.
Казалось, этот  спуск никогда не  кончится.  У него уже  кружилась голова от
этих постоянных спиралей, ноги немели,  болела спина от непрестанных  шагов.
Одной рукой  он дотянулся до ближайшей  стены, и пальцы тут же отпрянули  от
слизистой   влаги  каменной   кладки.  Эта   липкая   слизь   была  какой-то
желто-зеленой, цвета мокроты и вдруг он понял, что спускается прямо в глотку
какого-то  огромного  зверя,  а извилистые коридоры,  в  которых он  в конце
концов оказался, были его кишками. Кто-то  или что-то  ждало его где-то там,
впереди. Он не знал, произойдет ли  эта встреча в желудке чудовища или прямо
в его кишках. Ноги  его скользили по слизи извилистого туннеля, и  с  каждым
шагом  зловонное дыхание  мертвечины становилось  все  сильнее.  В  какой-то
момент  его охватила истерия, стремительно  выглянувшая  из  темноты язычком
ящерицы, и,  охваченный  ужасом, он  уже  повернулся, чтобы бежать прочь, но
коридор плоти  так  сократился  за  его спиной, что пути  назад не было. Его
затянуло во мрак, и не было никакой возможности даже пошевельнуться.
     А они ждали его в огромном подземном  зале --  не  то в пещере, не то в
склепе, и, когда он вошел, они осклабились, хотя  и не  произнесли ни звука.
Изабель тоже  была там.  На ней было платье с цветастым рисунком, которое он
так ненавидел,  забавно-нелепая соломенная шляпка  с вишнями на полях да еще
перчатки  с дырочками. Перчатки эти были  предназначены для  мытья посуды, а
отнюдь не для званого вечера в саду королевы, приглашения на который она все
еще  дожидалась, нет -- томилась  по нему. Были  здесь и его сыновья, и даже
старший, который вообще-то на чужой земле далеко за океаном уже был разорван
взрывом на  куски. Рядом с ними стояли их жены и дети. И все скалились, даже
младенец.  В этой толпе  он узнал и других: коллег, своего непосредственного
начальника по министерству,  соседей, а еще билетного контролера с ближайшей
к его дому  железнодорожной станции,  архиепископа, которого  он  как-то раз
видел на торжественном обеде, правда,  в тот раз на  нем не  было  всего его
церковного облачения.  Но большинство  присутствующих  были ему незнакомы. И
вот еще что: абсолютно  у всех  была  одна примечательная черта. Заметить ее
было  несложно, ну просто без проблем, но едва он что-то сказал им по  этому
поводу, как они хлынули  вперед и обступили его, скаля, обнажая свои зубы --
два  длинных спереди. Резцы сочились чем-то влажным,  поблескивали остротой.
Но  он же сказал правду:  головы-то у  них были крысиные. Даже  у  младенца,
повернувшего к нему оскаленную мордочку, пасть была перепачкана кровью, явно
высосанную из раздувшейся груди матери...
     Он  вырвал  руку  из  пасти  куснувшей ее  крысы,  но остальные  толпой
надвинулись на него и  плотно зажали.  Изабель наклонилась  к нему, будто бы
поцеловать, но  внезапно  губы  ее  раздвинулись и обнажились  острые  зубы,
готовые  вонзиться в  него. Не  обращая внимания  на его сопротивление,  она
принюхивалась к его щеке. Запах, исходивший от нее, был настолько удушающим,
что горло его  сжало спазмом и он едва мог  дышать. Она всасывала его кровь,
слизывала ее  языком,  прикосновение которого  напоминало жесткую  щетку для
волос. Она чавкала, жадно  глотала, и от этих  звуков  его затошнило. Одежда
его куда-то исчезла, и они радостно скалились над его наготой. Они ощупывали
его тучную, рыхлую плоть, довольно  шумели. Они откусывали от него кусочки и
смаковали  их,  как  деликатесы.  Но  порции  становились  все  больше,  все
существеннее,  и вскоре эти чудовищные  люди-крысы  уже глубоко  вгрызлись в
него, совершенно не обращая внимания на его  сопротивление. И когда его руки
вдруг  коснулись его собственного лица, он ощутил щетинистую шерсть, жесткие
усы.  И его зубы стали такими же, как у  них, --  острыми и смертоносными, а
руки превратились в когтистые лапы, царапавшие  его  же собственное тело! Но
даже превращение в одного из них  не спасло  Дили:  они уже ободрали  с него
мясо и  сражались за его сердце, пока он  наконец не  решил, что с  него уже
хватит, что это сон и пора из него  выходить,  пора просыпаться, а не то они
сожрут его целиком. Усилием воли Дили заставил себя проснуться. Нехотя, вяло
мозг  повиновался, протащив его прочь, обратно, через эти слизистые коридоры
вверх по винтовой лестнице. Семья, друзья и все прочие щелкали за его спиной
зубами.  Они  явно  наслаждались  этой игрой, -- вверх,  вверх, все  выше  и
выше... И вот он -- свет наверху. И он все ближе... Яркий свет...
     Пробуждение.
     Пробуждение к другому дурному сну.

     Они виднелись сквозь туман, как серые призраки. Недвижимые, но каким-то
образом  колеблющиеся, похожие на тени, отброшенные на мелководье. Они молча
наблюдали  за спящими  людьми, распростершимися  вокруг все еще  раскаленных
угольков костра.
     Дили  нервно приподнялся и, стараясь  не шуметь, сел. Поначалу он  даже
засомневался -- уж не продолжается ли сон? Одеяло соскользнуло ему на плечи.
Он попробовал пересчитать  эти призрачные фигуры, но не  был уверен,  может,
это просто  силуэты обгоревших деревьев? Утренний туман -- впрочем, не такой
густой, как накануне, -- был способен и не на  такие проделки. Дили  страшно
хотелось  окликнуть  их,  как-то  поприветствовать  или,  по  крайней  мере,
предупредить своих попутчиков о  возможной опасности. Но крик застрял у него
в горле:  в этих смутных  силуэтах, в  их неподвижных, безмолвных позах было
что-то угрожающее. Дили прижался спиной к обуглившемуся стволу дерева.
     Какое-то насекомое зажужжало прямо  у него перед лицом, приземлилось на
бровь и тут же  стало сосать  выступившую среди бровинок влагу Дили замигал,
задергал  лицом,  чтобы  согнать муху, --  он  боялся  звучно  шлепнуть  ее.
Насекомое,  неустрашимое и большое,  упрямствовало,  и  человек, давший  ему
временный  приют,  вынужден был  резко  мотнуть  головой.  Муха  с  сердитым
жужжанием улетела прочь, но теперь Дили стала изводить струйка пота, бегущая
по складке  между щекой и носом. Дили  осторожно наклонил голову и отер лицо
об руку, лежащую на приподнятых коленях.
     Одна из фигур зашевелилась, придвинулась ближе к лежащим на земле людям
и стала  более  различимой. Дили  затаил дыхание,  когда  высокий чернокожий
человек  наклонился над скомканным одеялом, изучая спящего. Человек был одет
в бесформенный прозрачный пластиковый  макинтош, застегнутый у шеи наподобие
пелерины.  В  одной  руке  он  держал  винтовку,  в  другой --  заржавленный
мясницкий нож.  Пришелец  снова  выпрямился, замер, потом двинулся к другому
спящему человеку. На этот раз он отбросил одеяло ножом.
     Из тумана появились другие  фигуры. С  каждым шагом они становились все
более  отчетливыми. Один из  нежданных гостей подобрал бутылку из-под виски,
валявшуюся рядом с костром, и вытянул из нее  последние капли. Потом бутылка
полетела назад, на почерневшую землю. Спящие зашевелились.
     Дили насчитал десятерых... нет, двенадцать... пятнадцать!  Как  минимум
пятнадцать фигур приближались к  их импровизированному лагерю,  а  среди них
двигались еще две, нет, три небольшие, стелющиеся по земле существа. Собаки!
О Боже, с ними были собаки! Неужели эти люди ничего не слыхали о бешенстве?
     Он  открыл  рот,  собираясь  крикнуть  то  ли  предостерегающе,  то  ли
приветственно,  но тут что-то  гладкое и твердое скользнуло по его горлу. Он
задыхался, а на горло все продолжали давить: железный ломик прижимал его шею
к  стволу дерева позади.  Краем  глаза  он  сумел  разглядеть  отвратительно
грязные,  с  просветами белизны,  суставы  пальцев  на концах металлического
ломика и понял, что напавший находится позади дерева. Дили почувствовал, что
язык его начинает набухать, заполняя рот.
     Его  товарищи  по  несчастью  уже  сидели  на  земле  и  с   удивлением
оглядывались  вокруг. Прижатый к дереву,  Дили видел,  как одного,  все  еще
спящего  человека ударили  ногой. Это был Эллисон.  Он с криком  проснулся и
попытался было подняться. Нога,  поставленная ему на грудь, лишила  механика
энтузиазма.  Увидев,  как  обращаются   с  Эллисоном,   Джексон  протестующе
закричал, но высокий негр молча прижал к его щеке мясницкий  нож. Поблизости
от Фэрбенка лежал топорик с короткой рукояткой. Фэрбенк потянулся к нему, но
тяжелый ботинок отшвырнул топор  прочь.  Дили между тем  уже начал  хрипеть.
Глаза  его выкатились из орбит, язык прищемили зубы. Дили принялся  колотить
пятками  по земле, попытался выскользнуть  из-под ломика. Однако  нападавший
был слишком силен.
     Высокий негр осмотрелся и помахал винтовкой.  Мучитель Дили  напоследок
прижал ломик посильнее, потом отпустил. Дили тяжело  осел на землю, растирая
руками изрядно  помятое  горло.  Менее  чем учтивый толчок  железным ломиком
отправил его ползком в компанию остальных. Он рухнул на колени неподалеку от
двух негров,  Джексона  и  человека в дождевике. Дили украдкой  взглянул  на
незваных гостей.
     Это была какая-то странная группа. Она выглядела особенно зловеще из-за
одежды и набора оружия. Большая часть одежды напавших была изодрана в клочья
и перепачкана какой-то мерзостью. В то же время на нескольких были рубашки и
куртки,   все  еще  сохранившие  отточенные   складки  новых   вещей.   Дили
предположил,  что  одежда  эта  была  совсем  недавно  взята  в  разрушенных
магазинах. Некоторые, как  и высокий негр,  были в  расстегнутых дождевиках,
словно  они ожидали, что в любой момент  пойдет дождь. Один или двое были  в
женских  шляпках  с  обвисшими  полями.  Но  в основном  все  были  одеты  в
изодранные тенниски, свитера и джинсы, да еще кое у кого плечи были обмотаны
шалями. Кажется, черные в этой  группе составляли большинство, и у всех были
рюкзаки или чемоданы.
     Были  среди  них и  три женщины: две индийские девушки, по  виду совсем
подростки,  и белая женщина,  уже  в  летах, с  грязными  желтыми  волосами.
Выражение  ее лица было таким же застывшим и жестким, как и у мужчин. На ней
была  довольно модная юбка  красного цвета,  правда, какая-то несвежая.  Она
доходила женщине едва ли не до лодыжек. Из-под  юбки виднелись края носков и
высокие кроссовки. Верхнюю часть  ее тела украшали просторный голубой свитер
и большой светло-голубой шелковый шарф, наброшенный на плечи. Она  все время
кашляла  в  кулак. Кашель был  хриплым, болезненным.  На девушках-подростках
были  джинсы в обтяжку и свитера. На  одной --  мужская куртка, несмотря  на
жару.
     Теперь Дили разглядел, что винтовка в руках высокого человека  на самом
деле  была  всего лишь духовым ружьем.  Но в мертвой схватке  его лапищ  она
выглядела  смертоносной, тем более  что  на  ней был  установлен  оптический
прицел.  Украдкой  оглядываясь вокруг, Дили заметил, что подобное  же оружие
было и  у  других. Правда, у некоторых  оно было таким компактным,  что  его
можно было  легко заткнуть за пояс или... или направить на лежавших на земле
людей.  Но  в  этом оружии Дили, присмотревшись, узнал всего-навсего духовые
пистолеты. В остальном их  арсенал состоял из ножей и длинных крепких палок.
Рукоятки от мотыг, предположил Дили. Да, страшноватая и на вид неуправляемая
свора, подумал он и  вздрогнул: одна из  собак подбежала к нему и  принялась
обнюхивать ноги.  Зверюга выглядела такой  же  неухоженной, как и ее хозяин,
но, по крайней мере, никаких следов пены на ее пасти не было, а в  глазах не
сверкало и намека на  бешенство. Вид у собаки был как у хорошо накормленного
животного. Впрочем добыть прокорм в эту пору не представляло  особых проблем
-- они и  сами убедились в этом.  Когда собака,  не найдя ничего интересного
повернула назад, Дили заметил на ее боках и брюхе язвы и струпья, на теле ее
местами вылезла шерсть.
     Дили снова украдкой  оглядел пришельцев. Состояние их тоже  было весьма
незавидным. У высокого негра вся  щека  с  одной стороны покрыта  язвами, на
одном веке -- нарыв. Губы усеяны желтыми, гнойными прыщиками. Такие же метки
были и у его приятелей. Самая юная из девушек вдруг схватилась за живот, как
это обычно бывает при острой боли. Подобное неудобство, похоже, испытывали и
несколько  мужчин.  У многих руки и ноги были перебинтованы.  А один из них,
паренек  не  старше девятнадцати  лет, опирался на костыли,  оберегая  ногу,
замотанную  оберточной  бумагой так,  что она увеличилась раза  в три против
нормального размера.
     В отличие от существ из сна  Дили, никто  из пришельцев не скалился. Но
угрозу они излучали не меньшую.
     Первым заговорил Джексон.
     -- Ты  не собираешься убрать  свой ножичек с  моего лица, братец? -- Он
говорил ласково, будто приручая дикого зверя.
     Не  меняя  выражения  лица,  высокий  негр  быстрым,  легким  движением
стеганул Джексона ножом вдоль  щеки. Щеку залила  кровь. Джексон выругался и
схватился за  щеку.  Отняв  руку,  он с изумлением,  не  веря  своим глазам,
смотрел на окровавленные пальцы.
     --  Я тебе не братец,  дерьмо собачье, -- спокойно сказал  негр. Кто-то
захихикал.  Дили начал подниматься на ноги, все еще держась за горло, и двое
из налетчиков придвинулись ближе.
     --  Кто  вы? -- спросил  он,  надеясь, что  солидность его тона придаст
убедительность и вес вопросу.
     -- Не  разевай  пасть, -- услышал  он  в  ответ. --  Мы  спрашиваем, ты
отвечаешь. --  Высокий  негр поднял винтовку и направил  ее  прямо в  голову
Дили.  -- Это двадцать второй  калибр. Почти такая же мощная,  как настоящая
штука. Она поражает цель, она может убивать.
     -- В этом нет никакой нужды, заверяю вас...
     Рукоятка мотыги ударила Дили сзади по ногам, и он рухнул на землю, едва
не плача от боли.
     -- Я же  тебе говорил, чтобы ты закрыл пасть, --  снова пригрозил негр.
Человек,  ударивший  Дили, отступил  назад и  уперся концом толстой палки  в
землю. На его нездоровом бледном лице выделялись покрасневшие глаза.
     -- Я хочу знать, как вы  спаслись от  бомб, -- сказал негр.  -- Как это
вас не разорвало на куски?
     -- Мы были... -- начал говорить Дили.
     -- Не ты. -- Негр дулом винтовки ткнул Джексона. -- Я хочу, что-бы этот
черномазый рассказал мне.
     Его свите этот юмор явно пришелся по душе.
     -- Эй, послушай-ка, человек, -- вспылил механик. --  Почему  это ты так
со мной разговариваешь?
     -- Отвечай только на вопрос, дерьмо собачье.
     -- Мы были под землей, в убежище, еще до того, как упали эти бомбы.
     Джексон  осторожно отвел  от  себя конец дула, опасаясь,  что  винтовка
может выпалить. Другой негр молча разрешил ему это.
     -- Какое, к чертовой матери, убежище? Вы что, люди из правительства или
что-то такое еще?
     Джексон понял свою ошибку.
     --  Нет-нет,  мы просто механики.  Мы  работали  на телефонной станции.
Прямо под улицами. Только и всего.
     -- Он  сказал, что это было убежище, Ройстон, -- вмешалась желтоволосая
женщина. -- Я слышала,  как  он назвал  это убежищем. Глаза негра сузились в
подозрении.
     -- Да, я слышал. Значит, ты  один из  этих помешанных ублюдков, которые
обслуживали это?
     Брови Джексона в изумлении изогнулись дугой.
     -- Ты что, смеешься надо мной? Я просто  затраханный механик-ремонтник,
вот и все! Мы все здесь  телефонные ремонтники, кроме... --  Он  старался не
глядеть в сторону Дили. -- Послушай-ка, о чем мы вообще говорим, человек? Мы
все попали в одну и ту же беду.
     -- Я  смотрю  на  это дело  иначе.  Ты выглядишь здоровым, как ребенок,
черномазый. Вы все  тут выглядите здоровыми, как дети.  Немного грязноватые,
может быть, но в  довольно хорошем состоянии, если принять во внимание  все.
Мы мало видели таких, вроде вас.
     --  А разве  есть другие? -- Дили не мог  удержаться  от вопроса. -- Вы
многих  видели?  Сколько? -- Ему снова  достался упреждающий  удар рукояткой
мотыги. -- Нет, пожалуйста, это ведь важно. Вы должны рассказать нам.
     --  Я ничего тебе не обязан рассказывать, дерьмо.  -- Человек по  имени
Ройстон  (в этот исключительный момент для  Дили было не  важно, было ли это
его именем  или  фамилией) прогуливался взад-вперед. -- Ты что же,  думаешь,
что все поумирали? Ну, большинство -- да,  парень,  и даже те, кому этого не
следовало бы делать. Но  ты все  еще не  рассказал мне, почему ты  выглядишь
таким пухленьким и здоровым. Ты знаешь что-то, чего мы не знаем?
     Он присел на корточки и раскинулся вокруг них.
     -- Посмотри-ка на нас, человек, -- негромко, как бы тайком сказал негр.
-- Мы все в  болячках, у нас кашель, раны, которые никогда не заживут. У нас
есть все это дерьмо, и кое-кто  из наших братьев уже умер просто от страшной
простуды. Понимаешь, о чем я толкую? Видишь эту маленькую сестру вон там?  У
нее по  всему  телу  гноящиеся язвы. Видишь вон того парня на  костылях? Его
нога воняет так, что мы даже не можем идти рядом с ним. -- Теперь он говорил
почти шепотом. -- Половина из них заживо умирают, а они даже не знают этого.
     -- Разве здесь нет никаких больниц, никаких медицинских центров?
     -- Ты, видно, не слышишь меня, мистер. Здесь нет ничего: ни больниц, ни
помощи, ничего!  Одно только хорошо: здесь нет никакого закона,  кроме того,
который мы носим с собой. --  И он  постучал ножом по дулу винтовки.  --  Мы
берем, что хотим, и делаем, что хотим, понял?
     Дили медленно кивнул,  уразумев,  что  единственное правило  теперь  --
только грубая сила.
     -- И в городе нет никаких войск?
     Ройстон позволил  себе  короткий смешок,  и  Дили  содрогнулся  от  его
зловонного дыхания.
     -- Ничего.  Ничего  нигде  не  осталось.  Ни  здесь,  ни  во  всем этом
проклятом мире. Мы пришли с другой стороны  реки в  надежде,  что здесь хоть
что-нибудь уцелело.  Но все, что мы  нашли, -- это мертвые, да еще  гуляющие
мертвецы. Конечно, есть  еще  несколько групп, вроде нашей. Они держатся  за
счет  того, что  сумеют достать.  Если понадобится, то и убивают для  этого.
Закон  джунглей. И ты, видно, думаешь, что хорошо было бы применить его и ко
мне, угу? Ну так вот он я --  болтаю с тобой, а  ты еще не ответил мне ни на
один вопрос.  -- Он  коснулся  кончиком  ножа носа Дили,  и  голос его  стал
жестким: -- Сколько вас здесь собралось и где нам искать это убежище?
     --  Смотри,  что я поймал! --  донесся  откуда-то издали  голос,  и все
головы повернулись в его сторону.
     Из тумана возникли две фигуры, и одной из них  была Кэт. Ну конечно же,
вспомнил Дили, она прошлой ночью ушла вместе с Калвером в сторонку, поискать
себе для ночлега отдельное местечко.
     Вторым был  белый  мужчина.  Одежду его  составляли брюки на  несколько
размеров больше, чем следовало, мешковатая  куртка и жилет, надетый прямо на
голое  тело.  Намотав  на  руку волосы Кэт, мужчина  толчками  гнал  девушку
вперед. В другой руке он держал изогнутый крюк для мяса.
     Улыбка, промелькнувшая  в  глазах  Ройстона, была  не  из  приятных, он
поднялся  с корточек. Другие  мужчины из его группы с интересом наблюдали за
происходящим,  а  вот  блондинка   с  шелковым  шарфом  разглядывала  Кэт  с
неприкрытой враждебностью -- будто та несла в себе какую-то угрозу.
     -- Спала совсем неподалеку отсюда, -- с ухмылкой объявил конвоир Кэт.
     Лоб его  был  повязан  красным  носовым  платком, защищавшим  глаза  от
длинных волос. Как и все остальные из их группы, он явно давно не брился. На
его лице виднелись пятна:  видимо, он избавлялся от  растительности, выжигая
ее.
     --  Она  что, сама  по  себе? --  спросил  человек,  которого  называли
Ройстоном.
     -- Смекаю, что так. Спала крепким сном, когда я подкрался к ней.
     Дили озирался, вглядываясь в туман. А Калвер? Где же Калвер?
     Высокий негр стоял прямо перед Кэт.
     -- Неплохо, -- оценил он, проведя тыльной стороной пальцев  по  ее щеке
сверху вниз. -- Не блестяще, но неплохо.
     Его  рука,  как  бы  заблудившись  и  отыскивая  верный путь,  миновала
подбородок  Кэт,  коснулась  ее  шеи  и  проскользнула в  открытый  воротник
рубашки. Ощутив девичью грудь, негр крепко стиснул ее.
     Кэт отшатнулась в отвращении и принялась изо всех сил колотить Ройстона
стиснутыми кулаками. Парень  с красным платком вокруг лба, все еще державший
ее  за  волосы,  рывком бросил  Кэт  на  колени.  Остальные,  зорко следя за
пленниками, хихикали в предвкушении забавы. За минувшие несколько недель они
уже привыкли  к  тому, что все, чего бы ни пожелала  душа и что им удавалось
найти,  подлежало  захвату:  еда,  одежда, кров,  тела и жизни  -- все  было
включено в этот круг. Не было больше никакого контроля, только жажда выжить.
     Ройстон  бережно  положил  на  землю духовое  ружье и, поигрывая ножом,
лезвием вверх, снова приблизился к Кэт. Она смотрела на него  с гневом, но в
выражении ее лица был и страх. Ройстон плашмя прижал  лезвие к щеке девушки.
Холодная сталь  была  так  же отвратительна, как и его  прикосновение.  Лицо
негра было всего в нескольких дюймах от Кэт, и она подумала, что зловонно не
просто его  дыхание,  -- запах  исходил и  от язв и  струпьев на  его  теле.
Покрытые  язвами  губы негра  шевелились  с трудом,  будто  ему было  больно
говорить.
     --  Тебя надо проучить,  белая леди. Ты  больше  никогда не  скажешь ни
слова.
     Он изогнул нож так, что его лезвие стало вжиматься в щеку девушки.  Кэт
попыталась  отодвинуться в сторону, когда на металл стала сочиться кровь, но
рука, вцепившаяся в волосы, крепко держала ее.
     -- Ты что, сука, делаешь? -- завопил Джексон, оскорбленный этим позором
своей  расы не менее, чем нападением на  девушку. Он прыгнул вперед и ударил
ногами Ройстона.  Тот зашатался. Джексон схватил его за руку, державшую нож.
Мешковатые Брюки,  отпустив Кэт, замахнулся, вонзил  крюк  для  мяса в плечо
Джексона и сильно потянул на себя. Джексон свернулся в клубок.
     Два молодых негра, сторожившие  Фэрбенка  -- один  из них был в женской
шляпке с отвисающими полями, -- пристально следили за механиком, готовые при
первой же его попытке защититься  включиться в избиение. Еще  один налетчик,
белый,  мужчина внушительных размеров, хотя и совсем молодой, толстой  рукой
обхватил шею Дили  и прижал дуло духового пистолета к его виску. Подобным же
образом караулили и Эллисона. Дили застыл неподвижно на четвереньках.
     -- Прекратите, вы же убьете его! -- умоляла Кэт.
     -- Стойте!  --  Джексону  все же удалось  вскочить, и  Кэт зарыдала  от
облегчения, увидев, что избиение прекратилось.
     Но ее радость была преждевременной.
     Ройстон наклонился, подобрал винтовку и сказал:
     -- Этому господину предстоит познакомиться  с нелегкой дорогой. И может
быть, заодно мы получим ответы на некоторые вопросы. Тащите его сюда!
     Большими шагами он подошел к  остаткам костра и ботинком раскидал золу.
Под  светлой  пылью все еще  жарко  сверкали  раскаленные докрасна последние
угольки.
     --  Ну-ка,  давайте его  сюда.  Да  поживее! Мешковатые  Брюки и другой
мужчина схватили Джексона под локти и поволокли к тлеющему костру.
     -- Превосходно! А теперь суньте-ка его мордой туда.  -- Ройстон показал
на мерцающие красные угольки.
     -- Нет! -- пронзительно закричала Кэт, бросившись вперед.
     Ройстон,  едва взглянув  на девушку, одним движением  руки бросил ее на
землю. Кивнув своим людям,  он встал позади теряющего  сознание  Джексона  и
широко расставил ноги. Приклад его винтовки упирался в бедро, дуло указывало
в небеса.
     Лица подручных  Ройстона  были неумолимы,  когда  они волокли механика,
сбив его на колени, к  костру. У края кострища они толкнули Джексона  вперед
так, что он потерял равновесие. Потом начали пригибать его голову вниз.
     Калвер  полз  вперед, плотно  прижимаясь к земле и воспользовавшись как
прикрытием  понемногу  редеющим туманом. Он стискивал в одной руке небольшой
топорик.  Минувшей  ночью  они  с  Кэт  оставили  своих попутчиков  дружески
болтающими  у костра.  Обоим  хотелось  уединения, возможности поговорить  с
глазу  на глаз. Они отыскали упавшее  дерево и уютно устроились возле  него.
Калвер расстелил  одеяло,  прихваченное ими  с собой. Потом  они улеглись  и
завернулись  в  одеяло.  Был  прихвачен  и топор  на тот  случай, если вдруг
посреди ночи на них  наткнутся какие-нибудь непрошенные визитеры, ну скажем,
с черной шкурой и острыми зубами. И хотя топор вряд ли послужил бы серьезной
защитой, это оружие все же придавало Калверу уверенности.
     Они целовались, обнимались, даже слегка занялись любовью:  для большего
оба  чувствовали  себя все  еще  изнуренными, и это переутомление мешало  их
чувствам  достичь хотя бы намека  на кульминацию. Но  они были удовлетворены
уже  тем,  что  лежат  в  объятиях  друг  друга,  счастливо шепчась,  что-то
разузнавая,  в  чем-то исповедуясь.  И  сну  понадобилось  не слишком  много
времени, чтобы победить их.
     Первым на следующее утро проснулся Калвер. Он осторожно высвободился из
объятий Кэт. Она шевельнулась и что-то пробормотала во сне. Калвер поцеловал
ее влажный лоб и шепнул ей, чтобы она продолжала спать, еще слишком рано. Он
ушел  подальше  в поисках  укромного  уголка,  чтобы  облегчиться. Топор  он
захватил с собой из предосторожности: теперь,  при дневном  свете, он больше
опасался бешеных животных, чем крыс.
     Где-то  в  середине парка Калвер обнаружил полуразрушенное  убежище. Он
шагнул внутрь и уже принялся  расстегивать "молнию" на  джинсах, когда в нос
ему  ударило зловоние. В отвращении он  отпрянул назад.  Нога скользнула  по
чему-то  мокрому.  Его желудок свели спазмы рвоты,  когда Калвер вгляделся в
полумрак под собой.
     Люди,  должно быть,  спустились  в  убежище прямо перед  тем, как  были
сброшены бомбы.  Видимо, это случилось в  обеденное время, когда парк обычно
бывал  переполнен.  А  может  быть,  они приползли и приковыляли  сюда после
этого. Трупы, вернее то, что осталось  от них лежали одной застывшей массой,
устилая пол, словно чудовищно скомканный  ковер. И в этих телах все еще жило
внезапно оборвавшееся и навсегда замершее движение. Серовато-белое движение.
     Трупные черви,  видимо,  уже истребили  почти  всю плоть. Но он все еще
извивались  среди  костей,  образуя   поблескивающие  узоры   своем   строго
упорядоченном, почти ритуальном поиске пищи.
     Калвер бросился бежать из убежища,  зажав рот рукой, будто не желая еще
более осквернять этот мавзолей своей блевотиной. Тошнота извергалась из него
выворачивающими кишки струями. И даже когда  его желудок освободился,  мышцы
все  еще  мучительно  продолжали  сокращаться,  выбрасывая  воздух  и как бы
стремясь  освободить его  тело  не  только  от желчи. Прошло немало времени,
прежде  чем он  смог, шатаясь,  двинуться  прочь  и поискать для  своих нужд
другое место.
     Сам парк был  загроможден обломками  окружавших  его  когда-то  зданий,
заброшенными сюда силой  взрывов. И хотя парк находился в  довольно  укрытом
месте, в нем не осталось невредимым ни одного дерева, куста, не было даже ни
былинки травы. Калвер  обходил стороной полчища раздувшихся насекомых, зная,
что они отъелись на трупах. Туман стал рассеиваться быстрее: и земля и руины
быстро высыхали,  несмотря  на  недели  обильного ливня.  Нетвердой походкой
Калвер возвращался к дереву, под которым они устроились с Кэт.
     Он удивился, не обнаружив ее  там, и подумал, что она побрела обратно к
тем, кто остался у костра,  видимо, решив, что он  уже ушел туда. По  дороге
Калвер, пытаясь отогнать видение этой кишащей червями могилы, обдумывал, как
бы получше провести день  грядущий. Еще до того,  как увидеть налетчиков, он
услышал  их  голоса.  Что-то  в  интонациях  их  разговора  подсказало,  что
пришельцы настроены недружелюбно.
     Калвер приник к земле. Туман все еще  был  достаточно плотным.  Под его
защитой можно подобраться достаточно близко к лагерю, решил Калвер. Потом он
увидел их,  и  все терзавшие его мысли тут же ушли из головы. Калвер  видел,
как высокий негр в нелепом прозрачном дождевике запустил руку за пазуху Кэт.
Он напрягся и крепко стиснул топорище. Потом он увидел,  как Джексон прыгнул
на негра, когда тот  прижал нож к щеке  Кэт,  как отшвырнул его от девушки и
как на Джексона тут же накинулись двое других.
     Потом черный незнакомец  что-то крикнул, и Джексона поволокли к костру.
Девушку сбили  с  ног, и негр  повернулся  спиной к Калверу. И  только тогда
Калвер понял, что они собираются сделать.
     Лицо Джексона уже  было всего в нескольких дюймах от раскаленных углей.
Гнев -- нет,  больше, чем просто гнев: какая-то ярость, до краев наполнившая
его  существо  и  пульсирующая  в  голове,  заставила  Калвера затрястись  в
беззвучном  вопле. Он стиснул  зубы, лицо  его перекосила  жгучая ненависть.
Неужели они не  достаточно натерпелись, чтобы  теперь эти  люди  вершили над
ними бессмысленный, жестокий суд и расправу? Неужели свершившаяся катастрофа
не научила этих людей хоть чему-нибудь?  Неужели  безумие  порождает  только
новое безумие? С трудом сдерживая крик, Калвер ринулся вперед.
     Летчик  оказался  в   гуще  бандитов  прежде,  чем  они   даже   успели
почувствовать его приближение. Высокий негр все еще стоял спиной к нему. Дав
наконец волю крику,  Калвер  взмахнул  топором,  и  стальное  лезвие глубоко
врубилось в позвоночник человека в дождевике.  Кал-веру пришлось тянуть  изо
всех сил, чтобы высвободить топор.
     Ройстон  пронзительно заверещал.  Его  руки  как-то  вкривь вывернулись
наружу, винтовка и нож выпали  из них. Ройстон  рухнул  мгновенно  и  теперь
ничком лежал  на земле, не в силах пошевелиться,  обреченный  на смерть. Его
руки и ноги судорожно  подергивались, а  из  покрытых струпьями губ  тянулся
жалобный вой.
     Калвер не мешкал. Следующим стал один из мужчин, державших Джексона над
костром,  -- человек с  красным платком вокруг лба.  Лезвие топора врезалось
ему чуть пониже  подбородка,  с лязгом  подбросив его голову вверх, а самого
опрокинув на жаркие уголья. Калвер почувствовал, как  что-то  сильно ударило
его по кожаной куртке. Он резко обернулся  и увидел, как  один из налетчиков
целится  в  него  из винтовки.  На  мгновение ему даже  показалось,  что его
застрелили,  хотя не  было  ни  вспышки огня, ни  боли.  Он  снова  взмахнул
топором,  и  винтовка   упала,  а  выронивший   ее   налетчик  ухватился  за
прорубленное запястье.
     Джексон  упал лицом  прямо в пепелище и тут же с  пронзительным  визгом
откатился в сторону. На его черной коже посверкивали красные угольки.
     Калвер не  мог ему помочь,  вокруг еще оставалось слишком много врагов.
Он резко присел, увидев направленное на него духовое  ружье, и почувствовал,
как  острое  жжение прошло вдоль шеи. Стрелявший  бросился  на  него, подняв
ружье как дубинку.
     Фэрбенк  не растерялся, когда  началась  вся эта  заваруха.  Он схватил
топор, валявшийся поблизости, и  обухом ударил прямо в живот одного из своих
охранников. Второму досталось лезвием по переносице.
     Толстяк, державший Дина, выпустил пульку из духового пистолета  прямо в
висок механика.  Дин  медленно опустился на  колени, прижимая  руки  к ране,
потом тяжело сполз  на землю  и упал  вниз  лицом. Так он  и остался лежать,
молчаливый и  неподвижный. Толстяк  же  торопливо щелкнул затвором,  загоняя
новую пульку.
     Эллисон пытался  было убежать от двинувшихся на него троих бандитов, но
они  без труда схватили его. Эллисон яростно отбивался кулаками и ногами, но
бандиты в два счета скрутили его.
     Еще  один  из налетчиков ринулся мимо  Дили в сторону  Калвера В  ту же
минуту Дили  выбросил руки вперед, обхватил бегущие  мимо него ноги и рванул
на  себя. Человек тяжело упал, а Калвер, шагнув вперед, с силой наступил ему
на затылок. Под ногой хрустнуло. Нос  ли  это  сломался, шея ли  -- главное,
противник вышел из строя. Кал-вер быстро оглянулся вокруг, держа перед собой
топор наготове.
     Кэт вытаскивала  Джексона из кострища, сбивая с  его  лица  раскаленные
угольки. Фэрбенк как раз в эту минуту врубился топором в ногу толстяка. Тот,
не ожидая  удара,  поводил  духовым пистолетом  -- выбирал  мишень. Из бедра
толстяка хлынула  кровь.  Толстяк  опустился  на  землю,  хныкая  и  пытаясь
остановить  ее. Женщины и трое  остальных  бандитов ошеломленно  взирали  на
происходящее: нападение на них было столь стремительным и столь сокрушающим,
что они просто оцепенели. И конечно, теперь были еще и напуганы.
     Первой  сбросила  оцепенение  блондинка  в  голубом  шелковом шарфе.  С
хриплым ревом она бросилась на Калвера.  Острые, обломленные ногти вонзились
в его лицо, и только стремительно поднятая вверх рука защитила глаза Калвера
от серьезной раны. Сцепившись в клубок, они упали на землю.
     Из-под спины Калвера взметнулся фонтан золы.
     Подхлестнутые  неистовством женщины, трое бандитов бросились к Калверу.
Но  перед  ними  внезапно вырос Фэрбенк. Выразительно поигрывая топором,  он
пришлепывал обухом по ладони. Он словно  приглашал бандитов подойти поближе.
Мужчины остановились, хотя и подняли свое оружие:  железный ломик,  рукоятку
от мотыги и нож. Помедлив, они все же двинулись вперед.
     Калвер  изо всех сил  ударил коленом вверх, прямо между ног  женщины, и
перебросил ее через себя.  Женщина упала по другую сторону кострища, корчась
от  боли и судорожно хватая воздух. Но уже в следующую минуту она кинулась в
новое наступление. Калвер резко оттолкнулся от земли и вскочил. С его куртки
посыпались  угольки,  но  он  уже  обернулся,  готовый встретить  нападение.
Искаженное злобой и язвами лицо женщины было уже всего лишь в  футе от него,
и Кал-вер, не владея собой, ударил по  нему кулаком.  Женщина упала. Кал-вер
по инерции едва  не рухнул  в  костер,  но,  упав рядом, тут же откатился  в
сторону от его жара. Наконец он поднялся. Суставы его пальцев были в крови.
     Фэрбенк  топором  отражал удары ломика.  Второй  парень  уже  готовился
обрушить  на   незащищенную  голову  механика  увесистый   деревянный  брус.
Разбежавшись,  Калвер прыгнул и корпусом мощно  двинул противника в бок. Они
оба упали, но  Калвер тотчас же вскочил на ноги, и ботинок ударил  лежавшего
бандита в подбородок.  Третий  держа  наготове  нож, отступал, явно  не горя
желанием ввязываться  в  драку.  Две  индианки,  вцепившись  друг  в  друга,
истерично визжали. Калвер  обернулся,  чтобы помочь Фэрбенку,  и увидел, что
парень с ломиком тоже  не  решается продолжать бой. Еще бы! Улыбка  Фэрбенка
обещала мало хорошего.
     -- Нам  лучше убраться отсюда, пока еще есть  возможность, --  негромко
сказал Калвер, встав рядом с Фэрбенком.
     -- Это уж точно, -- согласился тот.
     Они  быстро  оценили  положение  своих  спутников.  В  самом  плачевном
состоянии был Эллисон.
     -- Дили,  помоги Кэт, -- скомандовал Калвер.  --  Немедленно  бегите  к
реке. Направление ты знаешь.
     Дили  поднялся  на ноги  и, спотыкаясь, заковылял  к  Кэт. Она все  еще
стояла на коленях  рядом с Джексоном, счищая золу с его лица. Трое бандитов,
избивавших  Эллисона, не ожидали  нападения. Атака Калвера  и Фэрбенка  была
стремительной. Двое немедленно были сбиты с  ног, а третий,  шатаясь, побрел
прочь, после того как Фэрбенк наподдал ему кулаком. Калвер и Фэрбенк сгребли
в охапку Эллисона и поволокли его следом за уходившими к реке товарищами.
     -- Дин! -- вдруг вспомнил Фэрбенк.
     Калвер  быстро  оглянулся  и   заметил  лежащее  ничком  тело  молодого
механика.
     -- Не задерживайся, -- сказал он, -- я посмотрю, что с ним.
     Фэрбенк,  подняв правой  рукой  топор,  а  левой  поддерживая Эллисона,
побрел  дальше, а летчик поспешил в неподвижному  Дину. Встав на  колени, он
повернул механика на  бок. Смерть  уже была хорошо  знакома  Калверу,  чтобы
узнать ее без труда.
     Вдруг он  услышал  чьи-то шаги. Калвер поднял голову и увидел бандита с
ломиком.  Секунда -- и тот бросился на  него.  Калвер успел  швырнуть вперед
топорик,  и тот ударился  нападавшему  в грудь. Удар пришелся не лезвием, но
сила его  оказалась достаточной, чтобы остановить нападение.  Выронив ломик,
бандит схватился за грудь, ноги его подкосились.
     А  Калвер  уже мчался через разоренный парк, моля Бога,  чтобы туман не
редел слишком быстро: его прикрытие было бы весьма кстати.
     Он  догнал  товарищей и освободил  Кэт, подхватив  под руку обожженного
Джексона. Дили поддерживал громко стонавшего механика с другой стороны.  Все
старались  идти как можно быстрее, хотя, по правде сказать,  это удавалось с
трудом. Вот они  миновали полную  трупных  червей могилу, на которую  Калвер
наткнулся утром, обогнули  теннисные корты. Удивительно, но сетка ограждения
кортов каким-то невероятным образом совсем не пострадала от взрыва.
     Джексон споткнулся  и упал,  едва  не  свалив вместе с  собой Калвера и
Дили.
     -- Не останавливайтесь! -- крикнул Калвер остальным и махнул рукой Кэт,
чтобы та шла дальше. -- Они вот-вот кинутся за нами!
     --  Надо где-нибудь  спрятаться,  --  сказал  Дили,  когда они  подняли
Джексона.
     -- Не раньше чем  когда между нами и  ими будет надежное расстояние, --
ответил Калвер.
     На  краю  парка  громоздились  завалы.  Беглецы  так  спешили,  что  не
заметили, как стали  карабкаться уже на них, выбирая более низкие ложбинки и
проходы  в  развалинах.  Калвер заметил, что  один  глаз Джексона совершенно
закрыт,  а  большая часть  лица прожжена до мяса.  В его черной коже как  бы
запутались еще более темные комья: это кусочки  угля прожгли кожу до плоти и
припечатались к ней. Левое плечо Джексона было  в крови. На  вершине подъема
Калвер  обернулся взглянуть,  действительно  ли  кто-нибудь  преследует  их.
Сквозь волны тумана почти ничего не было видно. Но все же он различал фигуры
преследователей.  Калвер спрыгнул в ложбину и помог спуститься  Джексону. Он
не  сомневался,  что  его  заметили: один из  преследователей остановился  и
показывал рукой в их сторону.
     И  другое зрелище тоже впечаталось  в его  сознание -- рухнувший город.
Вздыбившаяся  земля и расколотые  здания  поднимались над  низко  стелющимся
туманом, словно вершины гор над тучами.
     Кэт  и  Алекс  Дили тоже  были  потрясены  видом  разрушенной  столицы.
Чудовищность  случившегося впервые ударила их почти физически. Потрясенные и
ошеломленные, как  никогда прежде, они, шатаясь, пробирались через впадины и
осыпи,  через  хребты завалов  и  гигантские  обнажения  бетона.  Жара  была
изнуряющая, и вскоре они  уже истекали  потом. Пыль, поднятая ими,  забивала
легкие, душила, тормозя продвижение. В лучах солнца осколки стекла  сверкали
в  развалинах, подобно  алмазам.  Солнце светило так, что жар  его  лучей не
могли сдержать даже струящиеся над землей испарения.
     Укушенная крысами лодыжка Калвера дьявольски  болела, и он понимал, что
вовсе не пот сочится сквозь  повязку и носок. В  какой-то момент он приложил
руку  к ноющей царапине на  щеке -- и пальцы оказались в крови. Он знал, что
получил  в драке и другие ранения,  но  с  ними-то уж он разберется попозже,
если  вообще  для  всех  них  существовало  хоть какое-нибудь  попозже.  Кэт
вскрикнула,  внезапно  едва  не провалившись  куда-то, но сумела устоять  на
ногах, боясь даже взглянуть назад.
     Местность перед  ними  расширилась, и Калвер понял,  что  они,  видимо,
находятся там,  где когда-то была просторная, оживленная  улица,  ведущая  к
Олдвичу. А позади должен  был быть мост Ватерлоо и Темза. И  довольно близко
отсюда находилось единственное место,  где,  как он почувствовал,  они могут
спастись.
     Но Калвер  понимал,  что  в их  нынешнем положении  надо искать убежище
рядом.

     -- Сюда!
     Калвер  показал  на расщелину (что-то вроде норы), пробитую здоровенной
бетонной  плитой, угрожающе  привалившейся к фасаду магазина.  Большая часть
самого здания,  в котором размещался магазин, как бы  сползла вниз,  на этот
кусок бетона и по его сторонам. А щель  образовалась между плитой и оползнем
из искореженных камней. Кал-вер и Дили помогали Джексону, все еще стонавшему
от боли, а Фэрбенк держался за  Эллисона, который и сам  еще ступал нетвердо
-- никак не мог оправиться от побоев.
     Все  направились  к  щели.   Калвер  быстро  осмотрелся   по  сторонам.
Преследователей еще  не было  видно, но он уже слышал их, эту визжащую свору
духов смерти,  воющих в предвкушении  крови.  Ну,  а  у  них оставалось лишь
чувство мести да еще стремление выжить.
     -- Там, внутри, будет небезопасно, -- сказал Дили, с сомнением взглянув
в нору. -- Да и все здание ненадежно и неустойчиво.
     -- Ну-ка, бери  Джексона и  двигай следом за всеми,  --  подтолкнул его
Калвер. -- Промедлишь еще секунду, и эта шайка увидит нас.
     Дили нехотя повиновался, взвалив на себя Джексона. Согнувшись до земли,
он стал  протискиваться  в  щель со  своей  ношей.  Калвер  замыкал  цепочку
беглецов,  но  не сводил  глаз  с развалин  позади них. Он  быстро  присел и
скрылся  из  виду, когда  над невысоким гребнем  развалин  показалась первая
голова. Он молился, чтобы  его не заметили. Раньше им уже повезло. Его атака
застала этих незваных гостей врасплох и только поэтому оказалась удачной. Но
теперь эти люди спешили не для того, чтобы воровать, пытать или допрашивать.
Нет. Они собирались убивать!
     Вниз  посыпалась  пыль,   на  мгновение   ослепив  Калвера.  Он  быстро
зажмурился и стряхнул ее. Что-то затрещало над его головой, потом бетон осел
на  бетон.  Дили  был  прав:  все  это  вот-вот   могло  обвалиться.  Калвер
протиснулся в щель.  Впереди,  в  тусклом свете,  были едва различимы фигуры
попутчиков. Вокруг происходило какое-то движение.  Какие-то стоны умирающего
здания.  Нет, рефлекторные судороги уже  умершего здания.  Ливень  несколько
недель  трудился  над  его  останками, ослабляя  и  ослабляя  их,  превращая
разбитый бетон в кашицу. Калвер слышал, как отовсюду сочится вода.
     Снаружи  послышались   голоса.   Калвер   и  все   остальные   застыли,
прислушиваясь.  Крики.  Сердитые  и  какие-то...  возбужденные.  Рвущиеся  в
погоню! Новый вид спорта, рожденный из этого хаоса. Охота за человеком.
     -- Тихо все! --  прошептал  Калвер, и они,  возможная добыча охотников,
замерли.
     Вдыхая  пыль  и гниль,  Дили пытался понять,  что  окружает их  в  этой
темноте. Прищурив  глаза, он вглядывался во  мрак.  Ясно, что они  оказались
внутри магазина:  сразу же за  отверстием,  через которое  они проникли,  им
пришлось перешагнуть короткий подоконник, край которого явно был витриной. В
глубине магазина Дили увидел слабый проблеск  света. Еще один ход. Во всяком
случае,  есть  возможность  бегства. Потом он  различил сломанные стеллажи и
замусоренный пол под ними. А, да  это книжный магазин. Он  знал его, заходил
сюда полистать книги  в...  в лучшие времена. А чего теперь  стоит  печатное
слово?
     Рядом  с  ним  постанывал  Джексон. Дили  чувствовал,  как  его  одежда
намокает  все  больше, но не от  пота,  не от  сырости  --  одежда впитывала
какую-то липкую жидкость. Механик-негр истекал кровью прямо на него. Дили  с
отвращением  отодвинулся.  Джексон  застонал  громче. Испугавшись, что стоны
могут услышать снаружи, Дили зажал ладонью рот раненого. От внезапной, резко
усилившейся  боли на  обуглившихся  губах полуприкрытые веки Джексона широко
раскрылись с  пронзительным  воплем.  Джексон оттолкнул кого-то, кто пытался
его удушить, не разбираясь, в чем дело. Он освободился от чужой руки, но был
страшно испуган. Вокруг него задвигались какие-то тени, чьи-то руки  хватали
его,  чьи-то  пальцы  касались  его  обгоревшей  кожи. Он  снова  завопил  и
попытался  бежать.  Что-то старалось  удержать его, он  ударом  отбросил это
прочь. Он  должен  выбраться  отсюда. Ведь  здесь  был  какой-то свет,  было
какое-то отверстие.  Он должен пробраться  через  него. Ведь  здесь внизу, в
этом  убежище,  были  крысы!  Большие  черные  крысы!  Крысы, которые  могут
разорвать человека на клочки! Он должен выбраться отсюда!
     Калвер  ринулся  наперерез потерявшему  рассудок механику, понимая, что
уже слишком поздно: те, снаружи, не могли не слышать  шума. Обезумев от боли
и  страха,  Джексон  отшвырнул летчика в  сторону.  Им владело  только  одно
стремление  -- добраться  до  этого  источника света и,  ради  все  святого,
спастись  из этой темной норы,  где  он чувствовал запах своего  обожженного
тела  и  слышал  визг и  возню ночных  тварей.  Он  шел,  шатаясь,  к  этому
треугольнику света. Он  спотыкался о разбросанные  по полу  предметы,  почти
падал на какие-то громоздкие вещи...
     Он  был уже  почти рядом с отверстием.  Здесь даже воздух казался чище.
Джексон всхлипнул  в  облегчении.  Но  тут  же  увидел  фигуры,  заслонившие
отверстие и  перекрывшие  свет и доступ  свежего воздуха. Послышались крики.
Они напомнили Джексону крики во время нападения банды, напомнили о глумливом
смехе, с которым его лицо сунули в этот жар, об издевательских ругательствах
тех мужчин и  женщин.  О,  они были хуже бешеных  зверей, стали подобны этим
тварям,  блуждавшим  по  подземному  миру и  терзавшим  людей не просто  для
поддержания  собственной  жизни,   а   ради  удовольствия,  которое  им  это
доставляло.  Джексон взревел и ринулся к фигурам, показавшимся в  отверстии.
Он расшвыривал в стороны упавшие балки -- лишь  бы только  добраться до этих
извергов, лишь бы ощутить их беззащитную плоть своими пальцами!
     А  все   остальные  внезапно  услышали  какой-то   скрежещущий  звук  и
почувствовали, что тяжесть над их головами сдвинулась.
     -- Она падает! -- хрипло закричал Дили.
     Других  слов  не  понадобилось.  Все,  как  один,  бросились  прочь  от
угрожающего скрежещущего  шума над  головами. Сначала  они уходили  со  всей
осторожностью, как будто бы их  поспешность могла ускорить лавину.  Но когда
скрежет  и треск превратились в грохот, а  стены  заскрипели уже и  снаружи,
люди, не разбирая пути, кинулись бежать в дальний конец здания.
     Возможно, преследователи, попавшие в ловушку, у входа и кричали что-то,
но  услышать их было невозможно  -- вокруг  один за  другим рушились остатки
здания.  Кэт, Фэрбенк, Дили, Эллисон и Калвер пытались укрыться под мебелью,
у колонн, но  обрушивающиеся каменная кладка и  деревянные  перекрытия всюду
настигали  их, гоня все  дальше  и дальше, не давая  даже перевести дыхание.
Будто  челюсти аллигатора  щелкали позади прыгающих  жаб.  Это была какая-то
безумная круговерть движений и шума.
     Кэт падала, снова оказывалась на ногах, не понимая, встала ли  она сама
или  ей помогли  чьи-то руки. Она бежала, скользила, но  не останавливалась,
все время счастливо оказываясь впереди этой чудовищной волны, подгоняемая ее
пыльным  дыханием.  Туда,  туда, к  этому  свету  впереди, к  этой  полоске,
тоненькой  желто-белой  ниточке.  Эту дверь,  пока еще не  смятую обвалом  и
слегка  приоткрытую, так же  как  и соседние помещения,  защитили  здания  с
противоположной стороны дороги, сами уже лишившиеся верхних этажей.
     Кто-то  из них начал дергать дверь изнутри,  пытаясь открыть ее пошире.
Кто-то стал отбрасывать  в стороны щебень и мусор с порога. И Фэрбенк -- Кэт
думала,  что  это  был  Фэрбенк, -- провел  ее  через эту  дверь, все  время
повторяя,  чтобы Кэт  продолжала  бежать,  давая  какие-то  другие невнятные
наставления. И вот она уже снаружи, и остальные тоже собрались за ее спиной.
Потом все они бросились прочь от обваливающегося  здания. Они карабкались по
длинному   пологому  склону  завала  по  другую  сторону  магазина.  Они  не
останавливались до тех пор, пока в груди не осталось  уже никакого дыхания и
не  было  никаких  сил  двигаться  дальше. Тучи пыли  накрыли и  задушили их
кашлем. Они  упали, закрыли  лица и лежали так, надеясь и в отчаянии молясь,
чтобы  оказаться достаточно  далеко от обвала,  чтобы  всесокрушающий рваный
камень  не добрался  до  них. И  ждали,  ждали,  чтобы  этот страшный грохот
притих, угас, прекратился.
     И в  конце  концов  грохот  и  толчки  действительно  прекратились. Кэт
приподняла  голову и  стерла пыль с лица  и  глаз.  Она лежала  под вершиной
завала. Завал ярдах в пятидесяти  -- шестидесяти от нее  резко уходил  вниз.
Вдоль  завала  возвышалась  основная часть здания, когда-то стоявшего здесь.
Поблизости кто-то стонал. Изогнувшись, Кэт увидела фигуру, покрытую каким-то
белым  порошком,  на самом  деле это  был  истертый  в  пыль  камень. Фигура
пошевелилась. Это был Эллисон.
     Кэт разогнулась. Чуть  ниже,  на  откосе завала, она  увидела Дили. Его
тоже едва можно было различить под слоем пыли. Еще ниже с завала приподнялся
Фэрбенк.  Одной рукой  он  вытирал лицо, другой -- все еще сжимал  топор. Ни
Джексона, ни преследователей нигде не было видно.
     -- Стив? -- прозвучал  среди туч пыли тихий вопрос. -- Стив! --  На это
раз Кэт пронзительно выкрикнула имя.
     Трое  мужчин, стоявших  рядом с ней на склоне, вздрогнули и  с тревогой
посмотрели  вниз, на уходящий к земле завал.  Нет, только не Калвер, он ведь
так  нужен  им! Эта внезапная  потеря сразу же сделала ясным  для  всех, как
сильно он был нужен  им.  Дили  сел и запустил  руки  в  свои редкие, теперь
припудренные пылью  волосы, брови  его  насупились, как от боли.  Эллисон  в
отчаянии качал головой.  Он не любил Калвера, но все же не мог  не признать,
что  от летчика исходила какая-то сила и уверенность. Что ж, чему быть, того
не миновать. Эллисон подумал:  интересно,  смогут ли они выжить без Калвера.
Обычно  веселое  лицо  Фэрбенка  сейчас  являло  собой  маску  жестокости  и
скептицизма, глаза  его  смотрели  недоверчиво, застывшие  губы были  плотно
сжаты. Да, Калвер прошел через слишком многие испытания, чтобы погибнуть так
глупо.  Кэт  была  в  шоке.  Она  пристально  всматривалась   в  тучи  пыли,
вздымавшиеся  вокруг,  прислушивалась к  малейшим  звукам  в  этой  страшной
симфонии  катастрофы,  к  медленному оседанию  камня  и стекла, к скольжению
разных предметов и  гравия. Выкрикнув  имя  Калвера, Кэт  так и оцепенела  с
полураскрытыми губами, а крепко стиснутые кулаки ее так и замерли в воздухе.
     Пыль медленно рассеялась, унеся с собой и  туман,  и вот уже окружающий
пейзаж предстал  перед глазами беглецов,  лишь  слегка затушеванный  еще  не
осевшими пылинками.
     Оцепенение Кэт  прорвалось криком, когда из-за холмика -- грудь: битого
кирпича и щебня, заваливших автомобиль, -- появился Калвер. Стряхивая пыль с
головы, плеч и рук, он, широко шагая по склону, поднимался наверх к ним.
     --  Думали,  я потерялся,  а? --  спросил он.  Казалось, что  слезы Кэт
никогда не кончатся. Все остальные  уселись на некотором расстоянии  от них,
чувствуя  себя  неловко и в  то  же время  испытывая нетерпение.  Надо  было
уходить.  Но  Калвер сидел на  склоне  и бережно баюкал  Кэт. Он  баюкал ее,
гладил по лицу и волосам, -- словом, чтобы остановить поток слез и пережитое
ею  отчаяние. -- Я думала, что ты погиб, Стив, --  наконец удалось вымолвить
Кэт в промежутках между рыданиями. -- После всего, что нам  досталось, этого
я уже не смогла бы вынести.
     --  Все уже почти кончилось,  Кэт.  Считай, что  мы почти избавились от
всего этого.
     -- Но прежнее уже не вернется. Ни у кого из нас ничего не осталось.
     -- Мы  живы.  Только  это  сейчас  и имеет  значение.  Тебе,  наверное,
покажется это невозможным, но  поверь,  надо  прямо сейчас выбросить  все из
головы. Думай только о жизни и о том,  чтобы выбраться  из этой кутерьмы.  А
будешь думать о чем-нибудь, кроме этого, -- тогда точно рехнешься.
     -- А я и так близка к этому, Стив. Я знаю, что близка к помешательству.
У меня уже нет сил вынести еще что-либо.
     -- Ты самая нормальная из всех нас, -- сказал он, целуя ее в макушку.
     Понемногу Кэт перестала дрожать.
     --  Но что  же  у  нас впереди?  Куда нам идти,  что делать? Какой  мир
остался на нашу долю?
     -- Он, возможно, будет просто спокойным.
     -- И ты  можешь так говорить после того, что с нами  случилось утром? И
прошлой ночью?
     -- Этим утром нам просто суждено было узнать, что катастрофа совершенно
не   обязательно  изменяет  природу  всех  людей  к  лучшему.   Мы  повидали
достаточно, чтобы  понять: чувство самосохранения может выявить самые худшие
наклонности человека.
     Слезы все еще катились из глаз Кэт, но сотрясавшие ее рыдания утихли.
     -- Мы поняли это еще в убежище.
     -- Да, -- задумчиво сказал он, -- там нам явно не хватало товарищества.
Но так получилось из-за страха и отчаяния.
     --  Эти люди, ну те, что  утром... отчаявшимися не выглядели. Напротив,
похоже было, что они упиваются сами собой.
     --  Давай просто считать, что  мы  оказались  отброшенными на несколько
тысячелетий назад.  В те  времена все прочие  племена,  кроме  собственного,
считались врагами,  а определенные породы зверей  -- опасными.  Человечество
прошло через это -- что ж, пройдем через это снова.
     -- Тон у тебя какой-то неубедительный. -- Краски понемногу возвращались
к лицу Кэт.
     -- Знаю, я и  сам в это не верю. Но, возможно, об одном у наших предков
все же  было верное  представление: большую  часть  своей  жизни они  решали
вопрос, как жить,  а не почему они  живут.  Они были  слишком заняты добычей
пищи и строительством какого-нибудь жилья, чтобы впадать в отчаяние.
     --  Ну,  слава  Богу,  наконец-то  я  нашла  мудреца,  который мне  все
растолкует, -- фыркнула Кэт.
     Калвер улыбнулся.
     --   Единственное,  чего  я  от   тебя  добиваюсь,  --  это  чтобы   ты
сконцентрировала свои мысли вот на этом отрезке времени, вот на этой минуте.
И  только!  Остальное  слишком  велико, чтобы  о нем думать.  Вот взгляни, к
примеру, на Фэрбенка: ведь он все делает будто в режиме автопилота. Может, в
конце  концов, он и сломается, но, понимаешь, это случится не раньше, чем он
окажется в более безопасной, более надежной обстановке. Насколько я понимаю,
его не интересует ни вчерашний день, ни завтрашний. Только нынешнее, вот эта
сегодняшняя минута!
     -- Но это не противоестественно.
     -- Не для него. И вообще не для теперешних времен.
     -- Но мы должны думать о том, что впереди, если мы  собираемся жить. --
Кэт перестала плакать, и Калвер утирал ее щеки, размазывало ним грязь.
     -- Думать надо о месте назначения, и только.
     -- А оно у нас есть? Ты имеешь в виду -- выбраться из Лондона?
     -- Поближе. Ну как, тебе немного получше?
     Кэт кивнула.
     -- Прости меня. Я ведь думала, что потеряла тебя...
     Калвер поцеловал ее в губы.
     -- От меня так просто не отделаешься.
     -- Ты выглядишь ужасно.
     -- Ну, ты тоже не картинка.
     -- Слушай, а они смотрят на нас?
     -- Стараются не смотреть. С чего бы это?
     -- Мне нужно, чтобы ты был со мной.
     -- Вот и хорошо. Ты уже думаешь об этой минуте.
     -- Я думаю о нескольких минутах.
     -- А что, хорошая порция плача всегда тебя успокаивает?
     -- Скорее да, чем нет.
     -- Что ж, беру на заметку.
     Калвер  снова поцеловал ее, и теперь в его прикосновении было не только
утешение. Они разомкнули объятия,  будто по взаимному согласию:  ни  один из
них уже был  не  силах  продлевать эту  сладостную  муку.  Слегка задыхаясь,
Калвер помахал рукой остальным.
     -- Ну, готовы идти дальше? -- крикнул он.
     -- Ждем тебя, дружок, -- ответил Фэрбенк.
     -- Идти дальше? Куда? Я измочален почти до полусмерти этими  скитаниями
по  руинам и  выжат  почти до  последней  капли,  --  проворчал  Эллисон,  с
отвращением  выплевывая  пыль изо рта. -- Сколько, по-вашему, еще я способен
перенести?
     -- Никто  из  нас  не  способен сделать  что-либо  еще,  это совершенно
очевидно, -- сказал ему Калвер. -- Так что ты просто займешься своим обычным
самолюбованием, а мы все-таки посмотрим, что можно предпринять.
     Он  обвел  внимательным  взглядом  подернутые  туманной  дымкой  руины,
стараясь уяснить всю степень  разрушений. Туман рассеивался, но было все еще
невозможно  разглядеть  невысокие  холмы, окружавшие  город,  превращенный в
груду камней. Калвера интересовало, что скрывается за холмами.
     -- Ладно, -- сказал он наконец. -- Попытаемся  разобраться  в том,  что
осталось от города,  пройдясь по нему. А попутно  поищем  еду и какой-нибудь
кров.  Вряд  ли мы  получим  помощь  из официальных источников,  и я здорово
сомневаюсь, что  по  пути мы наткнемся  на  какие-нибудь  кухни  с  супом от
Красного Креста.
     --  Но  где  же  все-таки эта  правительственная  помощь? --  проворчал
Эллисон. -- И какого черта они вообще делают со всем этим кошмаром?
     -- Масштабы разрушений превзошли все ожидания, -- начал было  объяснять
Дили. -- Они все это недооценили. Никто не предвидел...
     --  Не надо только  этой  тарабарщины,  Дили!  Не надо  этих  проклятых
канцелярских  отговорок!  -- Рука Эллисона угрожающе  нависла  над  кирпичом
рядом с ним.
     --  Ну  хватит,  Эллисон,  --  шагнул к нему  Фэрбенк.  --  Ты  слишком
распустился. Мы не  желаем  этого  терпеть.  --  Спокойствие, с  которым  он
говорил, делало его слова еще более угрожающими. Он повернулся к Калверу: --
А как насчет главной правительственной штаб-квартиры, Стив? Там нам не будет
получше?
     --  Я как  раз  об  этом и собирался поговорить.  Мы  вчера очень  мило
поболтали с нашим приятелем из министерства.  Ну, вы знаете, о ком я говорю,
--  он  находится  среди  нас.  Так  вот. Он  познакомил  меня кое  с какими
любопытными  деталями   в   связи  с   упомянутым  местечком.   Похоже,  оно
неприступно. Неуязвимо для бомб, для радиации и даже для голода.
     -- Да, но вот уязвимо ли оно  в  смысле наводнения? -- мрачно  пробасил
Фэрбенк.
     -- Каждый отсек можно герметически изолировать специальными дверьми, --
ответил Дили.
     -- И ты можешь отвести нас туда? -- нетерпеливо спросил Эллисон. --  Он
знает,  где  находятся  входы,  --  сказал  Калвер.  --   Но   нам  придется
поволноваться,  обдумывая,  как  проникнуть внутрь.  Когда  подойдет  время,
разумеется.
     -- Значит, ты считаешь,  что мы  должны отправиться в  это убежище?  --
спросила Кэт.
     -- Да. В буквальном смысле  слова уйти под землю. Это  наш единственный
шанс.
     -- Согласен, -- взглянул на них Дили все  еще независимо. -- Именно это
я  и предлагал  вам  все время.  Дождаться,  пока  радиация  уйдет, и  тогда
соединиться с главной базой.
     Теперь дополнительные соображения появились у Эллисона:
     --  А откуда нам знать, что  там  в  самом деле безопасно? Ведь никакой
связи с ними нет.
     -- Вина за это, видимо, лежит на  нас или где-то посередине, -- ответил
Дили.  --  Вспомните,  у нас  ведь  не было никаких контактов  и  с  другими
убежищами. Думаю, что доложить обо всем в правительственную штаб-квартиру не
только в наших собственных интересах, но еще и мой долг как государственного
служащего.
     Фэрбенк вяло поаплодировал ему.
     -- Что  ж,  перспектива  реальная,  -- сказал  Калвер. -- Согласны? Все
кивнули.
     -- А Джексон? -- спросила Кэт.
     -- Он погиб, и ты это знаешь, -- взял ее за руку Калвер. -- У него  там
не было ни единого шанса.
     -- Это так жестоко после всего, что он... -- Кэт не стала договаривать,
зная, что все они понимали бесполезность этих рассуждений.
     Не говоря больше ни слова, Калвер помог ей подняться, и все  они начали
карабкаться по руинам. Они  прикладывали массу усилий,  чтобы не споткнуться
об торчавшие отовсюду  куски кладки,  сторонились хрупких на  вид  строений,
тщательно  избегали  любых явных ям и расщелин. Вдруг неподалеку над  низким
туманом  проступили  опорные стойки элегантного  Юбилейного  зала, в  нижней
части которого когда-то помещались разные магазины. Рядом среди развалин они
увидели ряды кресел  Ковент-Гардена. Разоренность  и оголенность этого места
потрясли Кэт.  Ведь она всегда знала его  как оживленную, суетливую площадь,
излюбленный  уголок туристов  и  лондонской  молодежи. Погиб и  Олдвич -- на
месте его  полукруглых зданий  лежали  груды камней.  Большая  часть некогда
величественного Сомерсет-хауза  обрушилась в  Темзу. К всеобщему  удивлению,
над  развалинами  возвышалась  колокольня церкви Святой Марии  на Стрэнде --
лишь  самая  верхушка  ее  была  отбита.  В  общей  картине  разрушения  это
представляло собой какое-то  странное и, пожалуй,  даже ироническое зрелище,
однако Кэт, следуя  совету  Калвера, не позволила  этой мысли задержаться  в
голове.
     Карабкаясь,  оскальзываясь  и  отмахиваясь  от  роев  необычно  крупных
насекомых, они неуклонно прокладывали путь к реке. В обычное  время прогулка
к ней отняла бы  не  более пяти или десяти минут. Сейчас они  шли почти час.
Они уже почти перестали болезненно воспринимать картины, на которые они то и
дело  наталкивались,  их  сознание  приучилось рассматривать  изуродованные,
разбухшие и разложившиеся трупы  просто как часть этих развалин, не  имеющую
ничего общего  с  самой  человеческой  жизнью. Им  приходилось обходить  или
переползать  через  перевернутые,  сожженные  дотла или  просто искореженные
автомобили, не обращая внимания на обгорелых  пассажиров. И нигде, нигде  не
встретились  им  гуляющие,  двигающиеся  люди,  нигде  не  было  никого,  им
подобного.  Их  мучила  мысль: возможно  ли, чтобы так много народу погибло?
Впрочем, когда они  как следует  осмотрелись кругом, вдоволь наглядевшись на
урон, нанесенный  всему неодушевленному,  им стало  ясно, что очень немногим
удалось бы выжить в подобном светопреставлении.
     -- Ну,  долго  еще?  --  недовольно ворчал  Эллисон.  Он тяжело  сопел,
ухватившись рукой за бок, как будто ему во время драки повредили ребра.
     -- Мост, -- сказал Калвер.
     Грудь  его  тяжело  вздымалась  от   напряжения,   на   щеке  запеклась
потемневшая  кровь. Калвер еще раньше  сообразил, что по щеке, должно  быть,
прочертила косую  дорожку пулька из духового ружья. Рана ныла, болели  места
крысиных укусов уже  и на виске, острее стала боль в лодыжке.  Но все это не
было для него слишком большой помехой.
     -- Если мы сумеем добраться до моста  Ватерлоо, -- сказал он, -- то там
должна быть лестница, ведущая вниз, к набережной. А оттуда мы сможем попасть
к одному из входов в убежище.
     Они отправились дальше и были совершенно потрясены, когда добрались  до
Ланкастер-плейс -- широкого проезда, выводящего уже к самому мосту Ватерлоо.
Им,  конечно,  следовало  бы ожидать этого, только  вот  почему-то у них  не
получилось.  И  еще  одно  осквернение,  нанесенное их городу, вообще-то  не
должно было бы удивить их. Мост погиб, обрушился в реку.
     Они  с  проснувшейся  горечью  посмотрели  на  его  разрушенный  остов.
Пространство,  открывшееся от берега до  берега, выглядело до  безрассудства
пустым.  На  противоположной  стороне  холмом битого  камня  высился  бывший
Национальный театр.
     -- Пожалуйста,  давайте не будем  останавливаться,  --  взмолился Дили,
борясь  со  своим  необъяснимым  чувством  утраты. --  Ступеньки,  возможно,
уцелели. Они ведь находятся как бы в укрытии.
     И они пошли вперед. Все это было странно, настолько странно,  как будто
они  прогулочной  походкой   спускались   по   ступеням  к  краю  вселенной.
Величественный  просторный  мост уцелевшей  секцией вытянулся над рекой.  Он
будто  стремился прикоснуться  кончиками  своих стальных пальцев к  такой же
тянувшейся  к нему  навстречу секции  с противоположной  стороны Темзы.  Над
вздувшейся рекой поднимались испарения, в этом  месте  более густые и тяжело
висящие в воздухе.
     Они взглянули на запад и не увидели шпиля обелиска Игла Клеопатры.
     --  О  нет, --  застонал Дили,  рассмотрев  окрестности за  разрушенным
монументом.
     Калвер уткнулся лбом в широкую балюстраду набережной.
     -- Стив, что это? -- схватила его плечо Кэт.
     --   Железнодорожный  мост,   --   подняв   голову,   показал  он.   --
Хангерфордский мост.
     Железнодорожный  мост  тоже рухнул в  Темзу. Металлические  стойки были
разорваны в нескольких местах,  и теперь  мост, казалось,  висел на волоске,
слегка покачиваясь над рекой, будто удочка задремавшего рыбака. Тем не менее
стойки еще были кое-как соединены с секцией на той стороне. Секцию отбросило
прямо на набережную, и она совершенно перекрыла ее.
     Все непонимающе смотрели на Дили и Калвера.
     -- Там, под мостом,  было такое огороженное место, -- сказал им Калвер.
-- Такая толстая кирпичная стена с колючей проволокой  наверху. Если хотите,
что-то вроде мини-крепости. Все это уничтожено мостом.
     На лице его застыло мрачное выражение, и Дили пришлось объяснить вместо
Калвера:
     -- Главный вход в убежище был внутри этого огороженного места.

     Издалека картина крушения выглядела  незамысловато: просто обрушившийся
железный мост, разорванный на секции так, что одна их часть образовывала как
бы водослив к реке, а секции, находившиеся над серединой реки, теперь  почти
погрузились в нее, бетонные же опоры разрушились пополам. Но вблизи все  это
представляло    собой   чудовищную   мешанину   изогнутых,    перекрученных,
переплетенных  стальных балок и ферм, искореженной красной кирпичной кладки.
И все это пронизывали жгуты кабеля и проводов. Отрезок железнодорожного пути
вознесся  над  этим хаосом, словно  лестница,  устремленная в  небо. Посреди
огромной  кучи  лежал  на боку  локомотив.  Пассажирские  вагоны позади него
громоздились зигзагами  друг за другом.  Купейные  отделения  были продольно
распороты. Торец одного из вагонов торчал  из реки. Калвер заставил себя  не
смотреть в разбитые окна:  для  одного дня он повидал уже достаточно трупов.
Он  представил себе, как машинист  в надежде хоть на минуту найти для себя и
своих  пассажиров  прибежище  в отчаянном  броске  пытался  достичь  станции
Чаринг-Кросс. Застрял ли поезд на мосту,  когда прозвучали  сирены воздушной
тревоги, или  он был  в  это  время далеко  позади, на южной стороне города?
Калвер  представил  себе  эту  стремительную  гонку через  реку, пассажиров,
дрожавших при  завывающих и угасающих  звуках  сирен,  беспомощных и целиком
зависящих от машиниста: ведь только он мог доставить их в безопасное место.
     Мрачная  серо-бурая  вода внизу,  панорама  Лондона, Биг-Бен  и  здание
Парламента слева, а в отдалении, справа, собор Святого Павла -- и знаменитые
ориентиры исторического города, который вскоре перестанет существовать.
     Что пронеслось в эти последние мгновения в мыслях  погибших? Бессильная
ярость, чувство невозможности помочь самим себе, желание бежать, спрятаться,
быть рядом с любимыми?  Или  всепоглощающий парализующий  страх, заглушивший
все  мысли  и  чувства?  Представить  себе их  бесплодное  ожидание было  до
непотребства ужасно. Это внезапное  ощущение  пустоты, когда умолкли сирены.
Этот страх соседей-пассажиров  и это  натужное  пыхтение, металлический лязг
колес, почему-то не заполняющее вакуум безмолвия.  И  эта раскаленная добела
вспышка, которая обожгла бы их глазные яблоки, если бы они смотрели прямо на
нее. И этот гром, пришедший следом за ней.
     Калвер вздрогнул. Как будто  души погибших поведали ему  свою  историю,
передали  свой ужас, все еще живущий в этом скоплении искореженного металла,
последние мысли умирающих,  собравшихся  здесь,  и ждущие, молящие, чтобы их
поглотило чье-то восприимчивое сознание.  Калвер покачал  головой -- простой
физический акт, чтобы только стряхнуть с себя, рассеять все это.
     -- Я знаю это место, -- сказала Кэт. -- Под этим мостом обычно ночевали
бездомные. По ночам здесь работала передвижная суповая кухня. Но я никогда и
слыхом не слыхивала ни о каком огороженном месте.
     --  Вовсе  и  не  подразумевалось,  чтобы  кто-либо  это  знал,  --   с
удовлетворением сказал Дили. -- Удивительно, насколько скрытно  и неприметно
устроены  эти огороженные местечки.  --  И тут  же  поправил  себя: --  БЫЛИ
УСТРОЕНЫ. На самом-то деле эти бродяги заворачивались в картон и спали прямо
у самых  стен  этого сооружения. Они были безупречным камуфляжем. Ну, а мост
сверху считался хорошей защитой на случай ядерного взрыва.
     -- Похоже, что кто-то  снова остался  в  дураках, --  с горечью  сказал
Эллисон. -- А нельзя ли все-таки как-нибудь подобраться ко входу?
     -- Можешь  сам  посмотреть,  --  ответил Дили. --  Он  же  погребен под
сотнями тонн завала.
     -- Но есть ведь и другие места, -- снова  встрепенулся Калвер. -- Ты же
говорил мне, что были и другие входы.
     -- Этот был самый подходящий, именно им я и планировал воспользоваться.
Он  был самым  защищенным.  Остальные  расположены  главным  образом  внутри
правительственных зданий.  Так что они,  конечно,  должны  быть  сейчас  под
руинами. Точно так же, как этот.
     -- Но ведь они должны были предусмотреть, что может случиться такое, --
сказал Фэрбенк. -- У них должны были быть запасные пути спасения.
     --  Запасные  выходы  расположены в  основном  за  пределами того,  что
считалось опасными зонами.
     -- Подожди-ка минуту, -- нахмурился  Калвер.  -- Вчера ты  рассказывал,
что  были  и  другие,  менее  надежные  входы  туда.  Ты  говорил,  что  они
расположены вдоль набережной.
     --  Да-да,  это так. Но я  не уверен, что нам  удастся проникнуть через
них, даже если они и не завалены.
     -- А  просто постучаться мы  что, не можем?  -- с кислой  миной спросил
Фэрбенк.
     --   Ты   ничего   не   понимаешь.  Эти   входы   предназначались   для
эксплуатационной инспекции  и,  в сущности,  представляют  собой всего  лишь
узкие шахты и туннели.
     -- Ну, мы не так уж и привередливы.
     -- Я не уверен, что мы отыщем дорогу в главный комплекс.
     -- Стоит попытаться, -- сказал Калвер.
     -- А как, черт подери, мы проберемся через все это? -- спросил Эллисон,
показывая на гигантские развалины перед ними, а потом на еще более массивный
завал, -- то, во что превратилась железнодорожная станция Чаринг-Кросс. -- У
меня  нет больше сил  разгуливать по этим краям, да к  тому  же думаю, что у
меня сломана пара ребер.
     --  Попробуем пробраться  здесь, --  сказал Калвер.  --  Возможно,  это
окажется и опасным, но зато мы сэкономим время. Ты как, Кэт?
     -- Я  справлюсь, --  нервно  улыбнулась девушка. --  Странно, но здесь,
наверху, я чувствую себя какой-то беззащитной.
     -- Да, это случается, если проживешь под землей слишком долго.
     -- Нет, вчера  все  было совсем по-другому. Я чувствовала себя вольной,
освобожденной, радовалась, что мы выбрались из убежища. А вот с сегодняшнего
утра,  точнее,  с того момента, когда на нас напали... --  Она  не закончила
фразу, но все поняли, что имела в виду Кэт.
     Калвер  взял  ее  за  руку  и  повел к  искореженному  мосту. Остальные
двинулись  следом. Когда начали  карабкаться  на  завал,  Фэрбенк в особенно
трудных местах помогал Эллисону.
     --  Держитесь  подальше от всего, что на  вид  хоть  чуть-чуть выглядит
непрочным, -- предостерегал Калвер. -- Кое-что в этом утильсырье выглядит не
слишком-то надежным.
     Повсюду парил запах  бензина и обожженного металла, но все  же выносить
его было легче, чем  прочие ароматы, с которыми им  довелось познакомиться в
тот  день.  Калвер,  чтобы  не  налететь на  что-нибудь неустойчивое, выбрал
простейший из возможных маршрутов. Было жарко, влажно,  но  несмотря на это,
они  энергично  преодолевали   подъем   и   вскоре   уже   были   на  уровне
железнодорожных   путей.  Калвер  приостановился,   давая   Кэт  возможность
отдохнуть, а остальным  -- подтянуться к ним. Сверху им представилась полная
картина разрушения города.
     Широкая  улица,  слегка  изгибавшаяся  параллельно повороту реки,  была
запружена   сгоревшим   транспортом.   Другая   улица,  столь   же  широкая,
ответвлялась  вправо,  к  Трафальгарской площади.  Туман  уже  почти  совсем
рассеялся, но колонны  Нельсона они так  и не смогли разглядеть.  Набережная
королевы Виктории, идущая вдоль Темзы, была относительно свободна от завалов
(если  не считать транспорта), поскольку учреждения на  ее северной  стороне
раньше  располагались довольно далеко от этой важной артерии города  и  были
отгорожены от нее садами  и лужайками. Как  и следовало ожидать, вместо этих
зданий теперь  были  руины:  и  старое военное министерство, и  министерства
обороны,  технологии  -- все рухнуло. Здание Адмиралтейства  в  начале улицы
Мэлл должно было бы уже показаться, ведь теперь-то ничто не загораживало вид
на него. Но, конечно, исчезло и оно. Кал-вер на мгновение задумался: неужели
все произведения искусства, сосредоточенные в Национальной галерее, стоявшей
когда-то  на  дальней стороне  Трафальгарской площади, погибли в этом хаосе?
Впрочем, какое  это имело сейчас  значение?  В нынешнем мире в грядущие годы
будет,  видимо, не  до  того, чтобы ценить  и понимать что-либо, не  имеющее
отношения к материальной пользе. Как и предполагал Калвер, здание Парламента
и Вестминстерского аббатства тоже были полностью разрушены. Странно, что все
еще  возвышалась  футов  на сто  от земли  нижняя  часть  башни,  на которой
когда-то  был  Биг-Бен. Верхняя  же  часть башни  с  циферблатом  знаменитых
курантов  торчала  из  реки, подобно накренившемуся  островку-утесу.  Калвер
удивился и тому,  что у Вестминстерского  моста  обрушился  только южный его
конец. Остальная  часть  вызывающе  висела  над рекой, просто  чуть-чуть  не
дотягиваясь до противоположного берега.
     Неистовые лучи солнца всасывали влагу из Темзы с такой силой, что вода,
казалось, кипела. Почему-то Калверу вдруг представилось, что именно здесь-то
и были  кишки изуродованного тела  города,  выставленные напоказ и  все  еще
выпускавшие  из себя  пар,  хотя  сама жизнь их  постепенно  угасала.  Мачты
полузатонувших  старинных судов, превращенных было в  фешенебельные  бары  и
рестораны, выступали сквозь плавно катившийся над  рекой  туман. Прогулочные
яхты  и катера  с обуглившейся поверхностью и почерневшими  пассажирами вяло
дрейфовали  по   течению  длинным  погребальным  костром-караваном  новейших
времен.  Прочный,  уцелевший  парапет окаймлял  берег  реки, а  уровень воды
поднялся так  высоко, что волны захлыстывали стенки причалов. Большая  часть
садов была погребена под рухнувшими зданиями, но то тут,  то  там среди руин
виднелись редкие уцелевшие деревья.  Видимо, здания, сами теперь разнесенные
вдребезги, защитили их во время  взрыва. Листья деревьев, дочиста отмытые от
пыли беспрестанным дождем, буйно зеленели во влажном воздухе. Увлажнились от
этого зрелища и глаза Калвера.
     Кто-то похлопал его по руке. Дили показывал ему куда-то вдаль.
     --   Взгляни-ка   туда.  Его  даже  отсюда   видно.  Видишь,  там,  где
поворачивает дорога.
     -- Ты хоть объяснил бы, что я разглядываю.
     --  Неужели  не   видишь?  Небольшой   прямоугольник...  Вон  там,   на
набережной. Прямо у парапета.
     Калвер прищурился.
     --  Так, разглядел. Что-то  вроде крошечного блокгауза. Ты его имеешь в
виду?
     -- Да, его. Через него можно попасть в убежище. Калвер покачал головой.
Как  много, оказывается,  было на каждом шагу  всего, на что  никто даже  не
обращал  внимания, -- все  это оказалось частью большой  тайны. Он припомнил
вялое  любопытство,  которое  не  раз  испытывал, натыкаясь  на  заброшенные
вентиляционные шахты. Их много было  по городу. Но он всегда считал, что они
имеют отношение либо к метро, либо к подземным автопаркам и стоянкам. Только
рассмотрев  их  пристрастно,  можно было обнаружить,  что они  отличаются от
остальных строений такого  типа и имеют какое-то специальное назначение. Вот
также и башенка над телефонной  станцией Кингсвея, и вот эта, на которую они
сейчас  смотрели,  придавленная  Хангерфордским  мостом. Калвер подумал, что
искусство маскировки  заключается в  том,  чтобы создавать нечто  банальное,
неприметное.
     --  Пошли  туда,  --  сказал он,  и,  сдерживая  свой  пыл,  они  стали
спускаться вниз по развалинам.
     Идти стало  легче, едва они оказались  на земле.  И только человеческие
останки,  падаль, полчища насекомых, привлеченных их запахом,  омрачали этот
переход.  Сами  люди  из  группы  Калвера  еще  не  стали  добычей  легионов
насекомых:  к   счастью,   эти   роящиеся  орды  сосредоточились  на   менее
сопротивляющихся организмах.
     Они уже  почти  прошли всю  длинную  решетку,  вмонтированную  прямо  в
набережную,  когда Фэрбенк  вдруг  остановился.  Он опустился  на  колени  и
пристально вглядывался сквозь железные ребра.
     -- Послушайте! -- сказал он.
     Все  тоже  встали на  колени рядом  и  увидели  толстые  трубы,  идущие
горизонтально на несколько футов ниже поверхности земли.
     -- Что это такое? -- спросила Кэт.
     -- Вентиляционные трубы. А  в них заодно и кабель и разная проводка, --
сказал Дили. -- Значит, комплекс прямо под нами.
     -- Слушайте! -- снова призвал их к Тишине Фэрбенк. Все затаили  дыхание
и прислушались. Из-под решетки доносилось слабое, но совершенно  отчетливое,
вибрирующее гудение.
     -- Генераторы! -- взволнованно объявил Эллисон. Они посмотрели друг  на
друга, и проблеск надежды сверкнул в их глазах.
     -- Господи, они работают, -- торжествовал Фэрбенк. -- Там, внизу, люди!
     Он и Эллисон разразились криками ликования.
     --  Я же говорил вам, -- сказал  Дили, удивленный этой вспышкой, тем не
менее улыбающийся, -- я же  говорил  вам,  что это главная правительственная
штаб-квартира. Разве я вам это не говорил?
     -- Ты говорил нам это, -- смеялась Кэт.
     --  Подождите!  --  поднял  руку  Калвер.   --  Мне  кажется  или  звук
действительно становится громче?
     Они прислушались повнимательнее, а Фэрбенк даже приложил ухо к решетке.
     -- По-моему, звук такой же, как и  был, -- заключил он спустя несколько
секунд и взглянул снизу вверх на Калвера.
     Но  Калвер  уже  пристально  смотрел  в небо.  Остальные,  заметив это,
проследили  его взгляд.  Гудение  превратилось в жужжание, и этот  звук явно
отличался от того, что шел снизу. Жужжание становилось все громче.
     -- Вон он! -- Калвер ткнул пальцем в небо.
     И они сразу же увидели самолет -- темное пятнышко в подернутом туманной
дымкой небе. Самолет  шел низко над землей. Появился он  с запада. Медленно,
так,  как  будто  каждое  резкое  движение  могло развеять  этот  образ, они
поднялись  на  ноги,  обратив  к  этому пятну  ошеломленные  лица. Никто  не
осмеливался  вымолвить ни  слова. И именно Дили  нарушил  молчание,  но лишь
шепотом:
     -- Он летит вдоль реки.
     Самолет приближался. Калвер разглядел, что он был маленьким, легким.
     -- Это "Бобер",  --  сказал  он как  бы  про  себя.  Остальные  мельком
взглянули на него как бы в замешательстве, но сразу же  опять повернули лица
к небу.
     --  Это армейский разведывательный самолет "Бобер", --  уточнил Калвер.
-- Проводит, черт его подери, рекогносцировку. Это же должен быть он!
     Крошечный самолет  был  уже почти над  их головами. Фэрбенк  и  Эллисон
хором начали кричать и размахивать  руками, чтобы  привлечь внимание пилота.
Остальные  тут же поддержали их,  подпрыгивая и крича. А потом все бросились
бежать обратно  по набережной в  тщетной  попытке догнать  машину,  крича ей
вслед во всю мощь своих легких, хлопая в ладони, отчаянно стремясь, чтобы их
заметили.
     -- Он видит нас, он видит нас? -- кричала Кэт, вцепившись в Калвера. --
О, Господи, заставь его увидеть нас!
     А потом  самолет  исчез, унеся с  собой остатки  их  духовных сил.  Они
следили за ним, пока он не превратился в  грязное пятнышко.  Потом исчезло и
оно. А они все смотрели вслед.
     -- Дерьмо, дерьмо, дерьмо! -- закричал Фэрбенк.
     -- Он не мог не заметить нас! -- Эллисон.
     -- Он мог не разглядеть нас сквозь этот туман! -- Дили.
     -- Небо здесь яснее. Шанс у него был! -- Калвер.
     Послышались рыдания Кэт. Калвер крепко обнял ее за плечи.
     -- Не  важно, мог ли он или нет. Теперь мы в безопасности.  И стоит нам
попасть  в это убежище, как  все будет в порядке. Кроме того, под нами целая
сеть туннелей -- это путь из Лондона.
     -- Я знаю, Стив. Просто это было мгновение, когда мы почти прикоснулись
к... к... --  Ей было трудно подобрать правильное слово. -- Я не знаю... Ну,
если хочешь, -- к цивилизации. К чему-то, лежащему за пределами всего этого.
-- И она кивнула в сторону руин.
     -- У нас скоро будет настоящее прикосновение, обещаю тебе это.
     -- Ты думаешь, самолет вернется?
     -- Кто его знает. Летчик ведь может выбрать  и другой маршрут: он хочет
обследовать как можно большую местность. Кэт, соглашаясь,  кивнула и провела
рукой по носу.
     -- У меня сегодня получился день плача.
     -- Ты  ведь уже прошла через такие переделки, -- улыбнулся  Кал-вер. --
Осталось совсем чуть-чуть.
     И  они вернулись  к  решетке, вделанной  в набережную, и прошли  ее, не
проявляя больше  интереса к  слабому бренчанию,  доносившемуся  из подземных
глубин.
     Дойдя  до  прямоугольника из серого камня,  они  осмотрели его  со всех
сторон,  еще  раз  прогулялись  вокруг,  вначале  ошарашенные,  а  вскоре  и
забеспокоившиеся.
     -- Что за ребус? -- сказал Фэрбенк,  вытирая пот с шеи.  --  Ни единого
входа. Ну и как же, черт подери, мы внутрь-то попадем, Дили?
     Каменный  прямоугольник,  как минимум двенадцать футов в длину  и футов
пять-шесть  в  ширину,  массивный  и  мрачный,  представлял  собой  монолит,
выглядевший абсолютно неприступным.
     "Похож на могильный камень. Или жертвенный алтарь", -- подумала Кэт.
     --  Наверху есть вход,  -- буднично сообщил Дили. Все переглянулись,  а
Фэрбенк ухмыльнулся.  Эта каменная  преграда  была  футов в шесть в  высоту,
возможно, и больше, но механик мгновенно вскарабкался наверх. Остальные даже
не успели глазом моргнуть.
     -- Он прав, -- крикнул Фэрбенк вниз. -- Здесь, на краю, есть непокрытый
участок. Сделано очень хитро, вы бы нипочем  не  догадались.  И  здесь  есть
дверь. -- Он  высвободил  топор из-за  пояса.  -- Похоже, они  закрыта.  Но,
думаю,  с  этим-то  я  управлюсь.  --  Белые  зубы  усмешкой  рассекли   его
перепачканное  лицо,  когда  он  взглянул  на  попутчиков  с  высоты  своего
величественного пьедестала. -- Не желаете ли в гости?
     Калвер  внизу  помогал  подниматься другим,  а  Фэрбенк  затаскивал  их
сверху. Летчик взобрался на тумбу последним и сразу же заглянул в люк.
     --  Что  это за штука, Дили?  Не  может быть, чтобы  это было построено
недавно.
     --  Не  может, -- подтвердила Кэт. -- Я проходила мимо этой тумбы много
раз  в течение  многих лет, и у меня даже не  возникло желание  взглянуть на
него дважды. Я никогда даже не поинтересовалась, для чего это предназначено.
     -- Во время войны здесь было бомбоубежище, -- пояснил Дили, отмахиваясь
от жужжащей над ним мухи и вытирая лицо утратившим цвет носовым  платком. --
По  крайней  мере,  этот  ход вел  вниз,  в бомбоубежище.  Вчера я  объяснил
Калверу, что  самые  первые подземные сооружения были построены много, много
лет тому назад и потом десятилетиями расширялись.
     -- Что ж, посмотрим, хватит  ли там  места для нас, -- сказал Эллисон с
всевозрастающим нетерпением. -- Бога ради, давайте уж заберемся туда.
     -- Давайте, -- согласился Фэрбенк. Он проскользнул вниз, в отверстие, и
исследовал  замок.  -- А ключа у тебя нет? --  крикнул он Дили. Тот в  ответ
лишь покачал головой.
     -- К этому месту нет, -- добавил он.
     -- Ладно, уж  с этой-то  проблемой  мы как-нибудь  справимся, -- сказал
Фэрбенк, замахиваясь топором.
     Чтобы  открыть  дверь,  понадобилось  не  более  четырех  основательных
ударов. Дверь откачнулась внутрь, и промозглый холод вырвался  наружу. Будто
призрака освободили.
     Калвер  вздрогнул.  Холод  этот  казался  чем-то  большим,  чем  просто
высвободившийся воздух. Он был как дурное предзнаменование.

     Прохлада в подземелье после душной влажности  наверху была облегчением.
Они спускались по  каменным ступенькам. Фэрбенк,  снова  засунув  топорик за
пояс,  шел  впереди.  В  воздухе  витал какой-то  специфический  запах давно
покинутого места, бетонные стены на ощупь были шершавыми.
     -- Внизу  нет  никакого света,  -- сказал  Фэрбенк, останавливаясь.  Он
порылся  в  карманах и вытащил  два небольших цилиндрика.  -- Вот,  подобрал
вчера. Прикинул, что они могут пригодиться.
     Он щелкнул дешевой рекламной зажигалкой. Вспыхнувший огонек был слабым,
но все же он несколько приободрил людей.  Калвер достал свою зажигалку и, не
оглядываясь, передал ее через плечо Эллисону, замыкавшему процессию.
     -- У  меня есть своя, -- отозвался механик. -- Может, лучше передать ее
туда,  вперед? А  мне тогда дай  одну  из тех маленьких. -- И он  отдал свою
зажигалку Калверу. Тот передал ее дальше. Эллисон пояснил вслед: --  Это та,
которую я нашел вчера. У нее огонь посильнее.
     Они двинулись дальше. Корпус зажигалки в руке у Фэрбенка становился все
горячее.  В пустоте  подземелья  шаги их звучали гулко и  громко. Спуск  был
долгим, и с  каждым шагом тревога  Калвера почему-то  непонятно усиливалась.
Интересно, подумал он, испытывают ли то же самое остальные?
     Кэт  скользила  обеими руками  по вплотную подступавшим  стенам,  будто
опасаясь, что может споткнуться и упасть.  Волосы ее, темные в  слабом свете
зажигалки, были  в беспорядке.  Рубашка разорвана и все  еще  покрыта пылью.
Калвер сжал ее плечо. Она  быстрым движением коснулась пальцами его руки, но
не обернулась.
     Фэрбенк  наконец  остановился.  Перед ними был  дверной проем. Он  стал
очищать с него путину.
     -- Здесь какая-то большая комната.  --  Его слова  отозвались негромким
эхом. Фэрбенк  поводил перед собой  туда-сюда зажигалкой. -- Кажется, в  ней
пусто.
     Они столпились позади  механика. Все, у  кого были зажигалки, направили
их  свет  в комнату.  В  колеблющемся  свете  стало  видно,  что  из первого
помещения шли  проходы  в  другие комнаты.  Эллисон сделал  несколько  шагов
вперед и сунул голову в одно из боковых помещений.
     -- Ничего, -- вымолвил он разочарованно.
     -- В этой тоже, -- сказал Фэрбенк, заглянув в другую комнату.
     -- Да, все они тут пустые,  -- сказал Дили, направляясь в дальний угол.
--  Это просто часть  старой  системы  бомбоубежищ.  Ими не  пользовались со
времен последней войны. -- Он дошел до дальней двери и, обернувшись, позвал:
-- Давайте сюда!
     Все  торопливо  поспешили за  ним,  и  Дили провел их  через  настоящий
лабиринт коридоров с пустыми комнатами по сторонам. Наконец он остановился у
квадратной двери, врезанной в стену в паре футов от пола.
     --  Нам снова понадобится топор. Придется  взломать дверь, -- сказал он
Фэрбенку.
     Механик вставил лезвие топора  в щель, рядом с замком, надавил, и дверь
легко  распахнулась. Внутри помещения они разглядели широкие трубы диаметром
как минимум в фут и толстый кабель. Дребезжащий,  тренькающий звук здесь был
громче и отчетливее, чем когда они прислушивались у решетки на набережной.
     --  Эксплуатационный  ввод,  -- пояснил Дили. Он вошел  в помещение. Из
него вел  узкий  коридор, по  стенам которого  тянулись трубы и кабель. Дили
повел их направо.
     -- Дили, ты уверен,  что знаешь,  куда  идешь? --  донесся сзади  голос
Эллисона.
     -- Ну, не на  сто процентов, но думаю, что этим  путем мы доберемся  до
нового комплекса.
     От темноты и тесноты коридора у Кэт начался приступ клаустрофобии. Если
на поверхности  она ощущала себя  брошенной  на  произвол судьбы, то  здесь,
внизу,  ей все время чудилась  какая-то опасность. Она  старалась  держаться
рядом с Калвером -- теперь он шел впереди нее.
     Через некоторое время Дили остановился, встал на колени и поднес огонек
зажигалки к решетке в  полу. Решетка была размером два  фута  на  два.  Дили
засунул  пальцы  в ячейки решетки и  потянул ее на себя.  Решетка поднялась,
подобно  крышке  люка.  Все увидели  ступеньки  металлической  лестницы. Они
уходили вниз и скрывались в темноте.
     -- Эта лестница приведет нас на уровень убежища. -- Эти слова да теплый
свет маленьких огоньков как бы смягчил черты лица  Дили. Калверу показалось,
что Дили за  эти дни  постарел лет на  десять по  сравнению  с тем временем,
когда он впервые увидел его. Странно, что Калвер заметил это только теперь.
     Протиснувшись  мимо  Фэрбенка, Калвер  тоже встал  на колени  у люка  с
противоположной от Дили стороны.
     -- На какую глубину уходит эта шахта?
     -- Не могу сказать точно. Но мы должны быть уже где-то совсем рядом.
     -- А это не опасно?
     Дили внимательно посмотрел на него.
     -- Я имею в виду этих тварей, -- сказал Калвер.
     Все напряглись. Наконец Дили прервал тревожное молчание.
     -- Этого не знает никто. Но разве у нас есть выбор?
     -- Обычный. То есть -- никакого.
     Калвер  пошел  первым,  отдав Фэрбенку свою слабую  и  взяв  взамен его
зажигалку.  Он  вздрогнул  от  прикосновения  нагревшегося  металла.  Калвер
спускался  вниз,  прихватив  зажигалку   большим  и  указательным  пальцами.
Остальные пальцы тоже собрались вокруг, для  поддержки, так что обе его руки
были заняты. По мере спуска гудение механизмов в круглой металлической шахте
становилось все громче  и громче, хотя все еще было достаточно приглушенным.
Калвер слышал,  как  за  ним  спускаются  все остальные. Ему показалось, что
прошла вечность, прежде чем он наконец оказался внизу. Это был один коридор.
Он  оказался  шире того, который они только что покинули.  Некоторые трубы и
жилы кабеля проходили здесь вдоль потолка. Пол был  залит  водой.  К Калверу
подошел Дили, за ним --  Фэрбенк, а следом и Кэт. Последним подошел Эллисон.
Он держался  за бок  и тяжело  дышал.  -- Господи!  -- только и вымолвил он,
промочив ноги.
     -- Возможно, это убежище тоже было затоплено, -- высказал предположение
Фэрбенк.
     -- Сомневаюсь,  -- ответил Дили,  ощупывая  стены.  -- Стены не  сырые.
Очень  холодные и  влажноватые, но  этого  вполне  можно ожидать  при  такой
температуре. Но насквозь они не промокли. Я  думаю, что  вода на полу просто
просочилась откуда-то. Так что тревожиться не о чем.
     --  В   наши  дни,  если  государственный  человек   советует  мне   не
тревожиться, я тревожусь, -- без всякого озлобления заметил Фэрбенк.
     -- Идти-то куда? -- спросил Калвер, переложив зажигалку в левую руку, а
потом снова в правую.
     -- Это, видимо, не  имеет  значения. Эксплуатационные коридоры  огибают
штаб-квартиру,  они --  часть  более  крупной  системы,  защищающей  главное
убежище. Любой путь должен привести нас в какие-нибудь из нужных нам мест.
     -- Ладно, тогда пошли налево.
     И они, продрогшие, пошли дальше, шлепая по холодной воде и разбрызгивая
ее в  стороны.  Кое-где  коридор  делал повороты, но  они  нигде не были под
прямым  углом, а коридор только  забирал все  правее и  правее,  возвращаясь
затем к прежнему направлению.
     Калвер полагал, что они все еще движутся на запад, хотя и допускал, что
мог ошибаться.  Они миновали  лестницы, ведущие  наверх, в  другие шахты, то
тут, то там видели большие соединительные коробки, в которых исчезали кабель
и  провода, чтобы появиться  с другой стороны. Огонь в зажигалках постепенно
гаснул.
     Раньше  всех бензин кончился у Фэрбенка. Он отшвырнул зажигалку, и  все
услышали негромкий всплеск: зажигалка упала в воду.
     Следующим это проделал Дили. И  вскоре они уже  пробирались  вперед  на
ощупь, почти ничего не  видя, опираясь для ориентира руками  о  стены. Поиск
пути в  кромешной тьме вселял ужас во всех. Калвер  слышал, как где-то прямо
перед  ним струится вода, но света  для того, чтобы  разглядеть, откуда идет
этот  звук, почти  не было.  Источник его  Калвер  все же  обнаружил,  когда
ощутил, что почва под ногами стала другой. Он согнулся и ощупал пол рукой.
     -- Здесь водосток, -- определил он. Пальцы наткнулись на ребра решетки.
Сквозь них поднимался холодный воздух. -- И похоже, что довольно глубокий.
     -- Он ведет вниз, в канализацию, -- сказал Дили. -- В такой близости от
реки в туннелях должен быть постоянный сток воды.
     --  Стив, -- умоляюще сказала Кэт, --  давай не останавливаться, пока у
нас еще остался свет.
     Калвер выпрямился, и они пошли дальше.
     Эллисон  в  отчаянии  глядел  на  свой  угасающий  огонек  и   глубоко,
прерывисто вздохнул,  когда  пламя, в  конце концов, погасло. Немного погодя
Калвер снова остановился и прикрыл ладонью свою зажигалку  --  единственный,
остающийся у них источник света.
     -- Какого черта? -- вскрикнул Эллисон, врезавшийся в темноте в Дили.
     -- Заткнись! -- Калвер вглядывался вперед, в  темноту. -- По-моему, там
какой-то свет.
     -- Ты прав, Стив, -- сказала Кэт. -- Я тоже вижу свет.
     -- Хвала Господу, -- облегченно вздохнул Эллисон.
     Они ускорили шаги,  и вот  уже слабый отдаленный отблеск стал  сильнее,
потом превратился в длинную полоску тусклого света. Они быстро  пошли вперед
и вскоре оказались у какой-то двери. Она  была  слегка приоткрыта, свет  шел
изнутри. Коридор в этом месте кончался.
     Дверь была  массивной, сделанной  из  прочного  металла, выкрашенного в
зеленый  цвет. По торцам ее шли специальные выступы -- совсем как на входной
двери  на  биржу  Кингсвея. Когда дверь закрывали,  это обеспечивало плотную
изоляцию.  Калвер с опаской  толкнул дверь. Она приоткрылась, и Калвер сумел
разглядеть тускло освещенные серые стены  еще одного коридора. Тяжелая дверь
сопротивлялась нажиму: за ней явно что-то было.
     Калвер  толкнул  посильнее,  и  внутри  что-то  подвинулось.  Он  обвел
взглядом товарищей, защелкнул крышку  зажигалки и убрал  ее в карман. Обеими
руками он сильно надавил на гладкую поверхность. Дверь приоткрылась  пошире.
Свет,  проникающий  через  щель,  озарил  все лица. Калвер  опять навалился.
Наконец дверь отворилась настолько, что можно  было войти в коридор.  Калвер
проскользнул в него.
     Чье-то  тело -- точнее то,  что осталось от него, --  тяжело сползло по
двери. Одной  рукой,  с которой было ободрано почти все  мясо,  труп все еще
крепко держался за шестидюймовый  засов, служивший  и ручкой двери.  Калвера
зашатало, хотя уж к  этому-то времени пора было бы и привыкнуть  к  подобным
зрелищам. Вероятно, когда-то это был мужчина. Правда, теперь это трудно было
утверждать. Труп был сожран. Головы вообще не было.
     Видимо,  дверь  была  открыта,  и  человек  в  минуту  опасности  решил
захлопнуть ее. Теперь от него остался обезображенный труп.
     Калвер тихо пригласил войти остальных:
     --  Ты  первый,  Дили. А ты,  Кэт,  иди за ним.  Только  ничего тут  не
разглядывай. Просто смотри прямо перед собой.
     Но,  разумеется,  она  все  разглядела  и  немедленно отпрянула  назад,
схватившись за грудь. Ее трясло от подступившей тошноты.
     --  Ох, мать  твою, --  только  и сказал Фэрбенк, увидев обезглавленный
труп.
     У Эллисона  подкосились ноги,  и Калвер на  мгновение подумал,  что  он
сейчас рухнет.
     -- Они здесь, внизу, -- сказал Эллисон, слабо оперевшись о стену.
     Никто не возразил. Эллисон, шатаясь, отступил к открытой двери.
     -- Нам лучше уйти. Нельзя оставаться здесь.
     Калвер поймал его за плечо и отпустил дверь. Дверь закрылась. Но она не
захлопнулась  полностью  --  осталась чуть-чуть  приоткрытой. Именно  такой,
какой  они ее  и нашли. Рука трупа,  ослабив  свои смертельные тиски, тяжело
упала на пол.
     -- Идти назад  нельзя,  --  твердо сказал Калвер. -- У нас нет  огня. А
кроме того, крысы могут быть там, снаружи.
     -- Ты думаешь, что этот... -- Дили отвел ошеломленный взгляд, -- ...что
этот человек пытался не впустить их сюда?
     -- Не знаю, -- ответил Калвер. -- Возможно, и так. А может, он  как раз
отсюда-то и пытался убежать.
     По-видимому,  это все-таки  был  труп мужчины: кое-где на  останках еще
висели измочаленные лохмотья, вызывавшие в памяти оливково-зеленую  спецовку
или какую-то униформу. Фэрбенк, оцепеневший от этого зрелища, спросил:
     --  Но  голова,  почему же исчезла  голова?  --  В воздухе  стоял душок
разложившегося тела,  но он  не был  ни  сильным,  ни  тошнотворным. Человек
погиб, видимо, уже  давно, и самый  отвратительный  запах с  тех  пор  давно
рассеялся. -- Совсем  как  на станции  метро.  Помните тела,  которые мы там
нашли? И некоторые тоже были без голов.
     -- Но почему? -- спросил Дили. -- Я не могу понять этого.
     -- Может быть,  крысы  их засушивают на  память? На этот  раз никто  не
оценил черный юмор Фэрбенка.
     -- Может, ты расскажешь нам, почему?  --  Калвер смотрел  Дили прямо  в
глаза.
     -- Клянусь, я ничего не знаю, кроме того, о чем  уже рассказал тебе. Ты
должен мне верить.
     -- Должен ли?
     -- Ну  какой  смысл  мне  лгать? Я же  абсолютно  ничего  от  этого  не
выигрываю.
     Калвер  больше  не настаивал. Он  взглянул в глубину  коридора, впервые
заметив  кровавые пятна  на его  стенах и  на полу.  Показав  на них, Калвер
сказал:
     --  Думаю, что на  один вопрос это нам  отвечает: он  пытался  спастись
именно отсюда, изнутри. Но они схватили его даже раньше,  чем он добрался до
двери. Должно быть, он полз  по  коридору,  а они тем временем рвали  его на
куски.
     Кэт закрыла лицо руками и уткнулась головой в стену.
     -- Этому не будет конца, -- сказала она. -- Живыми нам отсюда не выйти.
     -- Но мы же еще не побывали внутри убежища, -- подошел к ней Калвер. --
Возможно,  крысы напали  и  были отбиты. Ведь здесь могут разместиться сотни
людей, Кэт. В общем,  более  чем достаточно, чтобы защититься.  Да к тому же
доя их защиты здесь есть еще и войска.
     -- Но тогда откуда же это? Вот это тело?
     -- Возможно, просто никто не знал,  что он оказался здесь. Ведь  это же
просто коридор. Вероятно, один из многих. Да люди, может быть, даже и сейчас
не знают, что его тут убили.
     Он  успокаивал Кэт,  а  в  груди  его  нарастало непреодолимое  чувство
страха. Оно  зашевелилось  в  нем с той минуты, когда они выломали ту дверь,
еще на  поверхности. Теперь  страх пропитывал каждый  его нерв каждый орган,
заставляя их деревенеть, наполняя желудок тошнотворной тяжестью.
     -- Здесь есть еще одна дверь! -- Фэрбенк, стоявший дальше по  коридору,
показывал на какую-то нишу справа от себя.
     Мягко оторвав  Кэт  от стены, Калвер повел ее  рядом с собой. Остальные
уже шли  к Фэрбенку.  Новая дверь была  похожа на ту, которую они только что
миновали, но пошире и повыше. И она была открыта.
     С  нарастающей тревогой  они  вгляделись туда, во  внутреннее помещение
убежища правительственной штаб-квартиры...

     Она шевелилась, неугомонная, чувствующая пока еще далекую опасность.
     Ее  тучное  тело, растекшееся по  гнезду,  сооруженному  из отбросов  и
перемолотых в порошок костей, пыталось изменить позу. Звука струившейся воды
она  не  воспринимала,  поскольку вообще не имела  ушей. Но что-то внутри ее
помогло улавливать высокочастотное мяуканье подвластных  ей тварей.  В  этом
подземелье не было света,  но он и  не нужен был ей -- ее глаза  были лишены
зрительных нервов. И несмотря на это, она всегда знала о том, что происходит
вокруг.
     Огромный, непомерно раздувшийся пузырь ее тела  вздымался и  опускался,
глубоко  дыша  и  разбухая  еще больше.  Темные вены,  рельефными  дорожками
выступавшие над белесой кожей (столь тонкой, что сплетение сосудов выглядело
хаосом  горных хребтов), казалось, вот-вот разорвут  ее. Пасть существа была
слегка приоткрыта, и из нее с хрипом  исторгался воздух. Дыхание  вырывалось
еще из одного рта  на каком-то странном  выросте по  соседству с остромордой
головой. В  этом втором рту не было ни единого зуба, не было и глаз над ним.
Из  странного рыла  торчали  редкие  белые  волоски. Именно  оно,  это рыло,
позволяло  твари  чуять запахи  -- никакой иной надобности в  этом  странном
бугорке,  пожалуй,  и  не  было. Конечности  чудовища  уже не  могли  больше
выдерживать ее гигантский  вес,  а когти, по пять  на каждой лапе, хрупкие и
потрескавшиеся, разрослись  и загнулись  от длительной  неподвижности. Был у
нее  и хвост --  чешуйчатый  выступ, не более того. Матушка-Крыса напоминала
гигантское, пульсирующие глазное яблоко.
     То  ли  свист,  то ли  мяуканье,  то ли  странная смесь  того и другого
вырывались из  обеих  пастей.  Тварь пыталась поудобнее устроиться на  своем
слизистом ложе, но  она  была слишком  тяжела для  этого,  а  конечности  --
слишком  хилыми.  И она только снова  и снова перемешивала  пыль -- пыль  из
костей,  перемолотых  в порошок ее  солдатами-крысами,  прилизанными черными
полугрызунами, полухищниками, охранявшими и защищавшими ее ценой собственных
жизней. Сейчас она призывала их к себе.
     В этой мрачной пещере двигался и еще  кое-кто. Это  были  ее  собратья,
внешне напоминавшие Матушку-Крысу и отличавшиеся от ее слуг и солдат. Многие
из них были сотворены ее лоном. И многие спаривались с ней.
     Подобно Матушке-Крысе, большинство из них были заложниками собственного
уродства. Способные только на судорожные движения и корчи, они не могли сами
добывать  себе  пищу.  И  поэтому  некоторые  были  уже мертвы, а  остальные
умирали.
     Матушка-Крыса хрипло заверещала, потом  начала  издавать звуки, похожие
на плач ребенка. Ей было страшно.
     Потом  она  успокоилась.  Она почувствовала,  что ее черные легионы уже
движутся к  ней,  стремительно  прокладывая  себе путь  через залитые  водой
коридоры. И они несли ей еду --  эти черепа,  в которых ее острые зубы скоро
просверлят  дыры,  чтобы можно  было высосать  и  проглотить  эту  пористую,
губчатую плоть, спрятанную внутри.
     Она  с  нетерпением  ждала в  этом густом мраке, ее  до  непристойности
огромное тело колыхалось и подрагивало. А ее потомство (эта  шестерка, среди
которой каждый получился  на свой  лад), похожее и непохожее на  нее,  мирно
посасывало ее груди.
     Они  прошли сквозь  эту  бойню. Их переполняла  тошнота, зато  сознание
будто  бы  совершенно  выключилось. Они  уже  начали  привыкать  к  подобным
безжалостным, ошеломляющим  бойням.  Да, ужас и отвращение были сильны,  они
исподволь прокрадывались в их сознание, но какая-то  внутренняя защита души,
естественная, хотя и загадочная преграда безумию  не позволяла этим чувствам
проникать в самую суть их личностей.
     ...Люди в огромном кабинете, бежавшие от ядерного удара, были захвачены
врасплох другим, столь же беспощадным врагом.
     Враг притаился под землей, а люди явно не подозревали об этом...
     Первое  помещение,  в  котором  оказались  Калвер и  вся  его небольшая
группа,  имело  нижний  потолок,  но  кое-где  он  повышался. Бетонированный
интерьер был тускловато, хотя и вполне достаточно освещен. Здесь размещались
какие-то машины. Многие из них оказались совершенно неизвестны вошедшим. Все
они  были выкрашены в серый цвет, никакой  маркировки  на  машинах  не было.
Машины стояли аккуратными тесными рядами -- мертвые вещи, подобные гранитным
статуям.  Казалось, никакая сила не в состоянии  привести их  в движение.  В
машинах  имелись окошечки, этакие небольшие штучки,  что-то вроде прорезей в
металлических  телах. Окошечки были  забраны  толстыми  стеклами и выглядели
как-то   зловеще.   Среди  машин   находились   четыре  танкетки   необычной
конструкции, без башен.  Никто из вошедших  таких танкеток прежде не  видел.
Почти все эти скорлупки были небольшими  -- в них  могли  бы разместиться не
более двух человек. Зато длинные гладкие дула  пушек  простирались далеко за
пределы  корпусов.  Стояли  здесь  и  другие машины,  напоминающие армейские
разведывательные  автомобили. Эти были  на  гусеничном ходу и по-видимому, с
входным люком на крыше. Остальные  машины ничем не отличались от обычных, за
исключением широких колес -- по шести у каждой.
     И все эти машины (Калвер насчитал их восемнадцать) оказались пустыми.
     Длинный ангар заканчивался двумя массивными железными дверями, обе  они
были закрыты.
     Дили объяснил, что  из ангара наверх ведет  ряд  наклонных  плоскостей.
Начинаются они как раз за  дверьми. Вдоль подъема есть еще две  площадки,  а
последняя  пара  дверей  открывается  прямо  в  изолированный  и  охраняемый
внутренний    двор.   Эллисон   предложил   немедленно   покинуть   убежище,
воспользовавшись  наклонными  плоскостями  и,  возможно,  прихватив одну  из
машин. Идея была, конечно, здравой, потому что к тому времени они обнаружили
еще и другие тела, точнее, трупы,  изуродованные так, что  в них едва  можно
было распознать останки  людей. Они прошли  между машинами  и  направились к
выходу.  Ручки  управления, открывавшие  огромные  двери,  были  установлены
внутри  небольшого  застекленного помещения.  Стены его были все  в засохшей
крови. Стараясь не обращать  внимания на два тела, -- хотя слово "тело" едва
ли подходило к остаткам  того,  что лежало  на  полу, --  Фэрбенк  опробовал
аппаратуру.  Все  ждали,  что  немедленно  откроются  двери.  Но  этого   не
случилось: механизм бездействовал.
     Решено было обследовать остальные помещения убежища.
     Они миновали участок с  надписью "БЛОК ДЕГАЗАЦИИ", не став терять время
на осмотр вешалок с цельноскроенными серебристо-серыми костюмами  и каких-то
устройств,  напоминавших обшитые металлом дверные проемы. Чуть ли  не закрыв
глаза, они прошли мимо останков людей, лежавших на замусоренном полу.
     Только теперь  у Калвера,  Фэрбенка, Эллисона  и  Кэт  стало появляться
некоторое представление о  необъятных размерах и сверхсложной структуре этой
правительственной военной штаб-квартиры. Удивление и ошеломление на какое-то
время оттеснили  ужас, вызванный  всем  увиденным раньше.  Один только  Дили
сохранял спокойствие и невозмутимость.
     Наконец  они оказались в длинном коридоре, шириной футов в шестнадцать,
от которого ответвлялось  много  других ходов. Вдоль  стен коридора тянулись
прямые  разноцветные  линии,  то  тут,  то там  какой-нибудь  цвет  указывал
направление  в другой коридор. Это были цветные коды-указатели. На стене они
заметили  перечень  отсеков,  сгруппированных по  определенному принципу, за
каждой группой был закреплен особый цвет.
     Они быстро просмотрели этот перечень, включавший в  себя все службы: от
"ГИМНАЗИИ" до "ТЕАТРА", от "ТИПОГРАФИИ"  до "ПОЖАРНОГО УПРАВЛЕНИЯ". В списке
оказались   также  теле-   и   радиоцентры,  какие-то  конторы   со   своими
секретариатами, заводская зона (что  бы  там  под этим ни  подразумевалось),
спальные помещения и  даже вокзал! Этот последний пункт совершенно  поставил
их  в   тупик,   но  Дили  объяснил,  что  имелся  в  виду  конечный   пункт
железнодорожной линии, соединявший убежище с аэропортом Хитроу.
     -- Да,  здесь же, внизу, черт подери, целый город, --  сказал Эллисон в
каком-то благоговении.
     Они решили пойти по центральному коридору. Чем дальше они шли, тем чаще
стали натыкаться  на трупы. Проходя мимо какого-то  спального помещения, Кэт
из любопытства мельком заглянула в него  и тотчас отшатнулась. Она ударилась
спиной о стену коридора, но даже не почувствовала боли. Крепко зажмурившись,
она словно пыталась прогнать страшную картину, запечатлевшуюся в мозгу. И не
могла.
     Комната была  похожа  на спальни при  бирже  Кингсвея,  только она была
подлиннее и пошире, и вместить могла значительно  больше народу. Койки здесь
были  трехъярусными.  Почти  никакой  мебели,  кроме  нескольких  стульев  с
жесткими спинками,  да еще личных  шкафчиков в  дальнем конце комнаты. И как
раз в этом дальнем углу Кэт увидела кучу трупов. Куча была будто привалена к
шкафчикам. Похоже, люди  пытались  спастись в этих  шкафчиках,  пойманные  в
западню  чудовищами, хлынувшими в раскрытую дверь. Люди, по-видимому,  спали
или отдыхали в тот миг. Многим даже не удалось выскочить из постелей.
     Потом   они    наткнулись    на    необычайно   маленькие   двухместные
электромобильчики.  Высоко в стенах через  равные интервалы были установлены
телекамеры,  а  примерно через  каждые сто  дюймов  -- измерители  радиации,
кнопки сигналов  тревоги и  внутренней связи.  Дили попробовал нажать кнопку
сигнала  внутренней  связи,   но  она  была  мертва.  Однако   освещение   и
кондиционеры,   по-видимому,   работали  нормально.   Преобладавшие   вокруг
приглушенные  пастельные  тона,  явно  выбранные  из-за  их  умиротворяющего
воздействия,   резко  контрастировали  с   трагической  участью,   постигшей
обитателей этого убежища.
     Они  проходили  отсек  за  отсеком,   и  мрачные  предчувствия  их  все
увеличивались.  Сквозь самозащиту  эмоционального  барьера начала  пробивать
дорогу истерия.
     Картины  кровавой бойни открывались повсюду. Не было ни одного участка,
ни  одного коридора, ни одной комнаты, которая не несла бы на себе кровавого
следа побоища. Это  было  путешествие через кошмар,  паломничество в царство
теней. И с каждым их  шагом,  с каждым поворотом коридора жестокость схватки
представала  во  все более  страшном виде,  ибо количество мертвых неумолимо
возрастало.
     -- Но почему?  -- простонала Кэт, уже не в состоянии все это видеть. --
Почему же  они  не  были никем защищены? Здесь  же должно было быть  оружие.
Здесь должна была быть охрана, что-то вроде армии...
     Ответ на этот вопрос они получили, добравшись до самой сердцевины этого
гигантского комплекса.
     Они оказались у перекрестка в форме буквы "Т".  Коридор  разветвился, и
ветви его уходили влево и вправо, закругляясь и исчезая вдали. Это позволяло
предположить,  что  центр  убежища был круглым.  Широкая металлическая дверь
прямо  перед  ними  была углублена в стену  как минимум  футов на пять.  Они
заинтересовались, уж  не указывает ли  это  на толщину  самой  стены?  Перед
дверью был небольшой столик-пульт, смонтированный прямо в полу. По углам его
были установлены  две  телекамеры, а на  одной из сторон -- еще и ряд кнопок
разного цвета. Приоткрытая дверь была заблокирована двумя  телами. По  тому,
что осталось от их одежды, было совершенно очевидно -- это военные.
     Калвер  остановился   и  подобрал  легкое  оружие,  пулемет  со  слегка
вздернутым дулом.
     -- Это  "МАК-2", -- сказал  он остальным.  -- "Ингрэм".  Я  их и раньше
видал.  -- Он навел пулемет вдоль коридора  и,  предупредив своих спутников,
чтобы  те стояли  смирно,  потянул  за  спусковой  крючок.  Пулемет  щелкнул
вхолостую. -- Жаль, -- сказал летчик и бросил оружие на пол.
     --  Что это  за  место?  -- спросил Фэрбенк. Дили тем  временем нажимал
кнопки на маленьком столике-пульте, поглядывая на дверь.
     --  Выходит, ничего не  действует, --  прокомментировал  он,  --  кроме
освещения  и  вентиляции.  Остальные  системы  либо  вообще отключены,  либо
разрушены.
     -- Ответь на вопрос, -- сказал ему Калвер.
     --  Насчет  этого  места? Это оперативный  центр  убежища. В  нем, если
хотите, сосредоточены  все системы жизнеобеспечения  комплекса.  Здесь  есть
генераторная  и  котельная, связь  и шифровальная комната,  жилое  помещение
для... э...  некоторых особ  и сам военный отдел.  Если хотите, это  убежище
внутри убежища.
     -- Ты сказал  "жилое помещение". Ты  хочешь  сказать, что оно для элиты
среди элиты? -- спросил Калвер.
     -- Разумеется. Не  думаю, что надо объяснять, кто оказался  бы  в  этой
особой группе.
     Калвер покачал головой.
     -- По-моему, нам надо уйти отсюда, -- вцепилась в него Кэт, -- и думаю,
надо уходить немедленно.
     -- Там, внутри, должно  быть оружие, --  быстро сказал Дили. -- И может
быть, те, кто уцелел.
     -- А заодно и хищники, которые проделали все это?
     -- Их нет, я в этом уверен. С тех пор как мы вошли в это убежище, мы их
ни разу не  видели. Я  думаю, они сделали здесь самое страшное, что могли, а
потом пошли дальше...
     -- На новые пастбища, -- закончил за него Фэрбенк.
     -- Да, видимо, причина именно в этом.
     -- Но как же они в самом-то начале проникли сюда, внутрь? -- недоумевал
Калвер. -- Как они сумели просочиться в такое сооружение? Это же немыслимо!
     -- Возможно, ответ мы найдем внутри, -- сказал Дили, направляясь к щели
между дверью и стеной.
     Он исчез в ней, не дожидаясь ответа. Остальные переглянулись, и вот уже
Фэрбенк, пожав плечами, двинулся следом за Дили.
     -- А чего нам терять? -- сказал он при этом. Кэт без особого энтузиазма
позволила Калверу помочь ей протиснуться в  щель, робко переступив при  этом
через изодранные тела, помешавшие  двери  закрыться. Запах смерти внутри был
почти удушающим, даже несмотря на то, что он был давним и уже в значительной
мере выветрился.
     И именно там, внутри, среди трупов с  оторванными конечностями, --  а у
многих не было и голов, -- с выдранными органами они обнаружили дохлых крыс.
     Они  сидели в  этом  необъятном,  круглом  военном  отделе, до  предела
истощенные и  душевно и физически. Всех била  дрожь. Они беспрестанно нервно
смотрели по сторонам, ни на секунду не позволяя себе ослабить бдительность.
     Все сжимали между  коленями оружие, с  усилием  выдернутое  из  пальцев
погибших, которые,  казалось, не  желали ослабить свою  мертвую хватку, даже
несмотря на то, что эти ружья и пулеметы не сумели спасти их. Двое из группы
Калвера держали  в  руках  пулеметы "ингрэма",  которые,  по-видимому,  были
стандартным вооружением военных в  убежище; Кэт и Дили взяли себе пистолеты,
девятимиллиметровые браунинги.
     Эллисону удалось отыскать в арсенале автомат Стерлинга -- нежную любовь
к  этому  оружию он  питал еще с  тех давних пор, когда  познакомился с  ним
впервые.
     Они расположились  на балконе, возвышавшемся над уходящими вдаль рядами
клеенчатых черных  кресел.  Каждый ряд состоял из  шести или семи  отдельных
рабочих  блоков.  Все  они  были  укомплектованы  мониторами,  компьютерами,
телефонами,   телетайпами   и   разными   переключающими   устройствами.   В
закругляющиеся   стены   были   вмонтированы  гигантские  экраны  --  теперь
безмолвные и  пустые. Один из них был  прошит  автоматной очередью. Дили уже
рассказал им,  что  во  время работы на эти экраны  должна  была  выводиться
информация о  положении  в  различных  районах мира,  для  определения  мест
ядерных  ударов  и стратегического развертывания  военных  сил.  Специальный
экран  был  зарезервирован   исключительно  для  видеосвязи  с  Объединенным
руководством государства и его исполнительными органами. Изображение на этот
экран должно  было поступать через спутник. Если  же помешали бы атмосферные
условия, контакт  поддерживался бы через кабельную  связь.  Лампы на потолке
помещения были утоплены в специальные углубления, свет их был  приглушенным.
Но кроме общего освещения,  в  каждом рабочем отсеке имелось индивидуальное.
По окружности стен и под экранами располагались самые разнообразные системы,
включая   компьютерный  банк.   Единственный   штрих,   нарушавший   военную
деловитость,  была  большая  кофемолка,  явно   устаревшая  по  сравнению  с
окружавшим  ее  скобяным  товаром.  Сразу  же за военным  отделом находилась
крохотная телестудия, оборудованная  минимально необходимой для  телепередач
аппаратурой;  в  студии  было также  кресло  с мягкой обивкой  и ниспадающая
мягкими складками темно-голубая драпировка  на заднике --  все это,  видимо,
было специально кем-то продумано, чтобы создать атмосферу, внушающую чувство
спокойствия и даже уюта. Кто же, черт подери, должен был сидеть здесь, перед
камерами, пока весь  мир вокруг превращался  в  тлеющий прах! Об  этом можно
было только догадываться...
     Они предположили, что студия предназначалась для телевещания на страну,
поскольку  рядом   с  ними,  на  балконе,   находилась   другая  телекамера,
направленная  под углом на длинный контрольный стол,  за которым они  сейчас
сидели. Очевидно, она использовалась и для обмена информацией с союзниками.
     Следом   за  телестудией  располагалась  комната   для   совещаний   со
звуконепроницаемыми стенами и потолком. По всей видимости, именно там должны
были  обсуждаться и  приниматься  "деликатные" решения, касающиеся  будущего
рода человеческого.
     Дальше было  еще  много других комнат и коридоров. Все  они отходили от
главного  вестибюля,  в котором сам военный  отдел был чем-то  вроде  втулки
этого  огромного  колеса  с  бетонными  стенами.  Правда, они  пока  еще  не
исследовали все те помещения, да  и не испытывали особого желания тратить на
это силы и время. И без того повидали достаточно.
     Ранние христиане, вероятно, хорошо настрадались от подобных избиений на
римских аренах, когда  их терзали и рвали на куски дикие звери, терзали ради
удовлетворения вожделения крови у  правителей.  Но вряд ли те  события  были
соизмеримы  с этой грандиозной бойней.  Эта современная  арена, простершаяся
под ними, была переполнена человеческими останками. Казалось, огромные толпы
людей,  уцелевших от  ядерной  катастрофы,  сбежались сюда,  когда  началось
нашествие крыс. Возможно, эти люди все еще верили, что уж на этот раз лидеры
спасут  их  от новой, неожиданной напасти.  Но они  просчитались.  Ничто  не
смогло спасти их от неистовства этих  зверей-мутантов -- даже скорострельное
оружие солдат. Но как же  это могло случиться? Сколько же,  сколько же точно
крыс участвовало в  такой  массовой  резне?  И  как  же  все-таки они сумели
проникнуть внутрь этого сверхсекретного убежища?
     Алекс  Дили,  измученный  и удрученный,  растерявший  всю свою амбицию,
подавленный всеми этими напастями,  попытался ответить на  эти  вопросы.  Он
тяжело опустился во вращающееся у  стола кресло, оперся на локоть  и прикрыл
ладонью глаза.
     -- Крысы уже были внутри убежища, -- тихо сказал он. -- Они были внутри
и ждали. Неужели вы  сами не понимаете? Здесь, под нами, канализация.  Целые
мили  подземных туннелей.  Есть  даже плотины, регулирующие потоки  дождевой
воды  и прочие течения.  Крысы, должно быть, долгие  годы  скитались по всей
этой  сети,  питаясь отбросами,  откармливаясь на  этих городских отходах. О
Боже милостивый. --  Его вторая рука тоже медленно прикрыла глаза. Казалось,
он  совершенно  ушел  в  себя.  Плечи  его  съежились.  -- Съестные  припасы
хранились ниже  уровня  главного  убежища,  в  огромной холодильной  камере.
Меняли их редко. Только время от времени пополняли. Вряд ли что-либо из этих
продуктов  было скоропортящимся.  Вы  понимаете? А  то немногое,  что  могло
испортиться, хранилось  поближе,  под  рукой,  чтобы  его  легко можно  было
восполнить. Так что у  крыс  тут долгие годы было обильное продовольственное
снабжение.
     --  Надо  полагать,  что  все  это  время  от времени  проверялось?  --
скептически спросил Калвер.
     -- В этом не было необходимости: считалось, что все это застраховано от
ущерба.  Думаю,   что   поверхностный  осмотр  время  от  времени,  конечно,
проводили, но  вам стоило  бы увидеть необъятность самого продовольственного
хранилища. Тогда вы  бы поняли сами, что все проверить было  невозможно. Все
эти продовольственные припасы, как и сам склад,  были надежно изолированы, а
мысль о проникновении сюда крыс вряд ли даже рассматривалась.
     -- Впечатление такое, что она не рассматривалась совсем, -- подал голос
Эллисон.  Он все время ерзал  на  стуле, стараясь облегчить боль  в немеющих
ребрах.
     --  Отраву  здесь, конечно, разложили, расставили  капканы. Но  никто и
представить себе не мог, как необычайно хитры эти помоечники.
     -- Да, это заметно.
     -- Но ведь  здесь просто  не могло  не  быть  хоть каких-то следов этих
тварей, -- все еще недоумевал Калвер. -- Ну,  хоть  кто-нибудь должен же был
заметить хоть что-нибудь!
     -- Почему? --  Дили удивленно взглянул на него и пожал плечами. -- Этой
штаб-квартирой  никогда  не пользовались. Конечно,  разные  ремонтные работы
проводились,   время   от   времени  внедрялась  новая,   более  современная
технология, в установленные сроки проводились  инспекции. Но,  видимо, крысы
вели себя  крайне осторожно. Не забывайте --  ведь это мутанты.  Они хитры и
даже, если хотите,  по-своему умны.  И уж во всяком случае,  ум ли, инстинкт
ли,  но должен был  предупредить о том, что их ждет, если  они встретятся со
своим давним  врагом. Вспомните другое. Истребление этих  тварей-мутантов за
последнее  десятилетие осуществлялось более чем безжалостно и  в грандиозных
масштабах. Устраивались, если хотите, настоящие погромы.
     --  Не так  уж и  безжалостно с  ними поступали, если судить  по  твоим
недавним ответам, -- сказал Калвер. Все  посмотрели на  него с  удивлением и
любопытством.
     -- Что ты хочешь этим сказать, Стив? -- спросила Кэт.
     -- Вчера  у нас с Дили был небольшой приватный разговор. И он рассказал
мне, что  к  этим черным крысам-мутантам  кое-кто проявлял серьезный научный
интерес.  Такой,  знаете ли, серьезный, что крыс  пытались даже разводить  в
лабораториях.
     --  Я сказал, что были такие  слухи, и  ничего больше. Но  это не имеет
никакого отношения к тем тварям из канализации. Никому не было известно, что
они обосновались там.
     Фэрбенк почесал висок вздернутым дулом своего пулемета.
     --  Хорошо,  но тогда  почему  же  эти  проклятые твари не нападали  на
ребят-ремонтников или кого-то там еще, кто проверял это место?
     --  Я же говорю, крысы, вероятно, очень боялись  людей, и  они  слишком
хитры.
     -- Быстро  же  они преодолели свою  робость, --  сказал Фэрбенк, обведя
дулом пулемета зал под ними.
     --  После  того как  упали  бомбы  --  да. Возможно,  они  почуяли, что
превосходство на их стороне.  Может быть, заодно возросло и их число. И  это
тоже заставило их осмелеть. И еще один  момент: они могли расценить массовую
эвакуацию в убежище как вторжение на ИХ территорию. На мой взгляд, сработали
все эти механизмы.
     -- Они оказались в опасности и поэтому перешли в наступление, -- как-то
вяло и невыразительно констатировала Кэт.
     -- Это все, что мы можем предположить.
     -- Но ведь они устремились из своего логова против силы огня, -- сказал
Фэрбенк.   --  И  против  устрашающего  количества  людей.  Не  слишком   ли
самоуверенно для таких тварей?
     --  А  может,  у  них  была  для  этого  более  серьезная  причина?  --
предположил Калвер.
     Все снова с удивлением посмотрели на него.
     -- Не знаю, -- покачал он головой. -- Просто мне так кажется. По-моему,
в этом есть что-то такое, о чем мы не знаем.
     -- И все-таки я  не  понимаю, -- нетерпеливо отозвался Фэрбенк, --  как
это крысы смогли прорваться сюда. Двери  можно было наглухо запереть, а крыс
сдержать или даже изолировать в любом из этих отсеков.
     --  А ты помнишь двери, там, в ангаре с машинами? Большие металлические
двери,  ведущие  к  наклонным плоскостям?  Они  не  действовали.  Как  и вся
аппаратура  здесь.  Я  уверен,  что  если  мы  обследуем  центр  обеспечения
энергией, то обнаружим, что все оборудование и проводка выведены из строя. И
вывели ее  из строя  либо уцелевшие,  но попавшие в  западню люди,  когда им
пришлось  применить оружие, либо крысы, перегрызшие жизненно  важные кабели.
Вот это последнее вполне вероятно -- кабели грызут крысы,  даже обычные. А в
этом  комплексе  все  действует  на  электроэнергии   и  здесь  масса  самых
разнообразных предохранителей. И они, конечно, сработали.
     -- Тогда почему же действуют освещение и вентиляция?
     -- Потому  что они работают от других  систем. Совершенно очевидно, что
эти системы не  были повреждены. -- Дили откинулся в кресле и крепко, обеими
руками потер  лицо. Браунинг он положил  на стол перед  собой. -- Я убежден,
что оставшиеся  в живых  люди были атакованы крысами  почти  сразу  же после
того,  как  были  сброшены  первые  бомбы.  В  этот  момент  люди испытывали
смертельный  страх, были  дезорганизованы.  Даже  специально  подготовленные
военные, очевидно, растерялись. Так что уцелевшие люди были  сбиты с толку и
почти беззащитны.
     -- А сколько... сколько человек могло быть здесь? -- Кэт крепко держала
свой пистолет, боясь выпустить его из рук даже на секунду. Ей хотелось  уйти
отсюда  немедленно, но, как и  у всех, силы ее были  совершенно истощены.  К
тому же они должны были точно уяснить себе обстановку, прежде чем отважиться
отправиться дальше.
     -- Вряд ли можно на это ответить, --  сказал  Дили. -- Сотни... Сколько
мы уже видели мертвых! Ясно же -- здесь было очень много народу. Конечно, не
все,  у  кого  было право доступа,  успели  добраться  до  убежища, в момент
взрыва. И конечно же, многие, МНОГИЕ могли спастись во время нападения крыс.
     Калвер поколебался, прежде чем спросить:
     -- А эти... э... апартаменты,  мимо которых мы проходили  в  этой части
комплекса? Ты ведь говорил, что они предназначались для некоторых особ.
     -- Вот потому-то  я  и вздохнул с  облегчением, когда  увидел, что  они
оказались незанятыми. Я  уверен, что королевская семья была  эвакуирована из
Лондона задолго до катастрофы.
     -- А премьер-министр?
     -- Зная ее, можно предположить, что она бы осталась  в  столице. В этой
штаб-квартире, откуда можно руководить всеми действиями.
     --  Ты  думаешь,  есть  шанс,  что  она и  ее  военный  кабинет  сумели
выбраться?
     Дили не отвечал долго. Он поднял руки с колен и снова резко опустил их.
Раздался приглушенный, будто отчаянный шлепок.
     -- Кто знает? -- сказал он. -- Возможно. Это зависит от того, насколько
внезапно  напали  крысы  и  насколько  надежно  они  были защищены.  У  меня
совершенно нет намерения осматривать все эти тела, чтобы найти ответ.
     Ирония ситуации  казалась  Калверу  неправдоподобной.  Это неприступное
убежище было возведено для избранного меньшинства, а все остальное население
страны  (не считая  тех,  для кого были  выстроены другие убежища) оказалось
брошенным и испытало на себе всю яростную силу  ядерного удара. Но весь этот
план рухнул со страшным треском, и сама природа  -- в буквальном  смысле! --
уничтожила этих избранных  беглецов  с той же  неумолимостью, как и  ядерный
взрыв.  Эти безмозглые  ублюдки соорудили  себе крепость  прямо над гнездом,
прямо  над  логовом --  как бы, черт подери,  это ни называлось!  --  черных
крыс-мутантов,  этого  порождения  более   раннего  ядерного  влияния.  Если
действительно  существовал  Творец где-то далеко  отсюда, там, в небесах, то
он, конечно, сейчас посмеивался над глупостью человечества и над возмездием,
которое обрушилось, по крайней мере, на некоторых из его лидеров.
     Фэрбенк  встал и пристально  посмотрел вниз,  на это страшное  зрелище.
Среди  останков людей лежали мертвые тела, покрытые черной  шерстью. Фэрбенк
облокотился на балюстраду.
     --  Не понимаю.  Ведь им  удалось перебить  уйму  крыс, прежде  чем  те
расправились с  ними. Но посмотрите повнимательнее  на шкуры этих тварей. На
них  нет  никаких следов,  никаких  ран,  трупы  крыс почти  не разложились.
По-моему, многие из этих сволочей издохли совсем недавно.
     Калвер, заинтересовавшись рассуждениями механика, подошел к Фэрбенку.
     --  Черт  подери, ты  прав,  -- сказал  он.  Кэт  и Эллисон не проявили
особого интереса, но Дили тут же вскочил.
     -- Пожалуй, следует взглянуть на них поближе, -- предложил он.
     Калвер,  Дили и Фэрбенк  спустились  по  короткой  лестнице  в  главный
вестибюль, поеживаясь от крепких запахов, сразу же окутавших их,  и опасаясь
того, что могло скрываться среди этого разбоя.
     -- Вот, -- показал Калвер.
     Они  с опаской  подошли  к  одной из крыс.  Выглядела  она  так,  будто
попросту  уснула за трапезой.  И только когда они подошли  вплотную, удалось
разглядеть остекленевшие  глаза твари. Калвер и Дили наклонились над крысой,
а Фэрбенк настороженно и бдительно поглядывал вокруг.
     -- Кровь на морде засохла, -- отметил Калвер.
     -- Она жрала труп перед тем, как издохнуть.
     -- На ней нет никаких царапин, никаких ран.
     Калвер  ткнул  в  жесткую  щетину  туши  дулом  пулемета.  Ему пришлось
поднапрячься, чтобы  перевернуть крысу на спину. Но и на груди  животного не
оказалось никаких ран.
     --  Так от чего  же, черт  возьми,  она издохла? -- недоумевая, спросил
Калвер.
     -- Вон там еще одна, -- сказал Фэрбенк.
     Они направились к другой крысе, обходя разлагающиеся трупы. Так глубоко
под  землей насекомых почти не  было,  и  по крайней мере это было  достойно
благодарности. Калвер  опустился  на колени  у распростертого трупа крысы  и
перевернул ее. Пули прошили брюхо твари, и  люди увидели, что ее  шкура была
просто сохранившейся оболочкой, под которой почти все сгнило.
     Они пошли дальше, еще  к одной крысе. И на ее теле тоже не было никаких
ран. Мужчины отвернулись -- вонь от крысы была невыносимая.
     -- А может быть, их отравили? -- Калвер обвел взглядом другие трупы.
     В остальных отсеках и коридорах дохлых крыс было больше, но люди больше
не  останавливались и не осматривали  их. С них  достаточно  было  того, что
твари были убиты людьми, на которых сами же и напали. И вполне возможно, что
многие из них погибли по иным причинам, нежели смертельные раны.
     --  Это  вполне  допустимо,  --  сказал  Дили.  --  Но  как  именно  их
уничтожили, я не знаю. С чего бы это они стали  брать  отравленную приманку,
если у них было полно пищи? Причем любой! Это же бессмыслица.
     Он  глубоко задумался.  Но в тот момент, когда  он  собрался продолжить
рассуждения, Кэт крикнула им с балкона:
     -- Пожалуйста, давайте уйдем! Здесь небезопасно!
     Одной  рукой девушка обхватила плечо, как будто ей было холодно, другой
-- стискивала пистолет.
     -- Она права, -- сказал Калвер. -- Но все это непонятно. Что-то за этим
стоит  еще?  У  меня  такое  ощущение,  что  от  этого  тянет,  как  ледяным
сквозняком. Мертвые еще не успокоились.
     Странно,  но  все  поняли  смысл  его  слов. У всех  было  то  же самое
интуитивное ощущение.
     Они  поднялись наверх. Теперь они торопились: к ним стала  возвращаться
настороженность,  вновь  поднявшийся   страх  превозмог  усталость.  Зрелище
дохлых,  но   совершенно   неповрежденных   крыс   снова  разожгло   мрачные
предчувствия.  Эта  загадка  заставляла  их идти дальше, преодолевая  страх.
Гигантский  подземный  бункер охватил их мистической тайной, возможно,  стал
губительной западней для всех них. Было такое ощущение, будто бетонные стены
сжимались  вокруг них, тонны земли  над их головами опускались вниз и давили
все  сильнее.  Что-то  огромное,  непонятное   и   гнетущее   всей  тяжестью
наваливалось  на их плечи. Оно будто стремилось вдавить их в то, что таилось
под этой подземной цитаделью.

     Состояние   электростанции   объяснило  им   многое:   от  нее  остался
всего-навсего почерневший остов. Ее мудреные  машины были  теперь всего лишь
обугленным, бесполезным хламом.  Люди отвели  глаза  от  темных  холмиков на
полу, бесформенных фигур, которые  когда-то гуляли, болтали и были похожи на
них.
     -- Что  ж, теперь мы, по крайней  мере, знаем, --  сказал Дили, и в его
словах была  горечь  поражения.  --  Они действительно сражались  с  крысами
именно  здесь. Пули,  какой-то взрыв, словом, цепная реакция, выжгли  все. И
тщательное  планирование, и  вся  наиновейшая технология уничтожены  простым
зверем. В конце концов, они узнали, кто был их истинным врагом.
     Дили  прислонился  к  стене.  На  мгновение показалось, что  он вот-вот
рухнет. Но  он  справился  с собой, хотя  все  еще  не мог  глядеть на своих
спутников.
     --  Так,  значит,  вот почему  не было  никакой связи: просто все  было
выбито из строя, -- покачал головой Эллисон.
     --  Да,  и  связь  и  оборудование  --  все!  Даже  двери открыть  было
невозможно, --  сказал Фэрбенк. -- Ту,  первую,  на  которую мы  наткнулись,
можно было открыть вручную изнутри. Вторая была приоткрыта, потому что в ней
застряли  двое, пытавшихся  выбраться наружу. Но рот остальные двери, видно,
закупорило намертво. Господи, да они же все оказались в западне в этой своей
крепости!
     --  Видимо,  у всех этих  дверей  не  было  электронного  контроля,  --
предположила Кэт.
     -- Боюсь,  что он был, -- отозвался Дили, все еще  не поднимая глаз. --
Неужели  вы сами не видите?  Ведь это был  объект особой секретности,  самое
недоступное  место   в   стране.   А  вход   и   выход  должны   были  иметь
централизованный контроль.
     Эллисон разволновался еще больше.
     --  Здесь должны быть другие двери,  которые можно было отжать  Руками.
Кто-нибудь  из  людей,  собравшихся  здесь, внизу, должен был  выбраться. Не
могли же они все тут погибнуть!
     -- Выбраться куда? В  эту радиацию  снаружи? -- Я все-таки не  понимаю,
почему до сих пор работает освещение, -- сказала Кэт.
     --  Свет  здесь  был самым важным условием. Поэтому освещение  защищено
разными  дублирующими  устройствами. Представьте-ка себе  все  это  в полной
темноте.
     Они даже не попытались этого делать.
     --  В  штаб-квартире было  четыре  генератора,  -- продолжал  Дили.  --
Предполагалось, что каждый из них должен подстраховывать  другие, если те не
сработают.  Если откажет первый,  то  автоматически включается  второй, если
вдруг забарахлит и второй, его подстрахует третий.
     И так далее,  вплоть до четвертого.  Непохоже, чтобы  все они  отказали
одновременно.
     Фэрбенк потуже закрепил свой топорик за ремнем.
     --  Я  больше  не верю ни  в какие эти  "непохоже". По-моему,  мы здесь
просто понапрасну тратим время. Давайте двигаться дальше и вообще выбираться
отсюда. -- И он посмотрел в глаза Калверу.
     -- Ты все здесь знаешь, Дили, --  сказал летчик. -- Скажи  четко, как в
самом деле нам выбраться отсюда.
     --  Здесь  могут  быть и  другие разблокированные двери,  как и говорил
Эллисон. Если  же  они заперты, придется  возвращаться  назад. Тем же путем,
которым пришли.
     Кэт содрогнулась: она не  испытывала никакого желания отступать  по тем
же самым страшным коридорам.
     --  Давайте,  не теряя  времени,  все осмотрим,  -- сказал Фэрбенк.  --
Что-то мне здесь не по себе.
     Они двинулись дальше.  Внезапно зловоние  стало почти невыносимым.  Кэт
просто зашатало от ядовитых газов, так что Калверу пришлось протянуть руку и
поддержать ее.  Сам он  тоже с трудом подавлял отвращение. А Фэрбенк,  зажав
нос  и рот замусоленным  платком,  уже звал  их к  себе.  Он  нашел какой-то
широкий ход, откуда доносилось уже знакомое им треньканье.
     -- Взгляните-ка сюда! -- крикнул он, заглянув в отверстие. В его голосе
слышались и страх и возбуждение. -- Это же черт знает что такое!
     Все подошли  к нему. Калвер вел за собой слегка упиравшуюся  Кэт. Около
отверстия его  чуть не стошнило  от  зловония, так  что ему пришлось  быстро
зажать рот рукой. Остальные испытывали то же  самое. Калвер заглянул  внутрь
без всякого энтузиазма -- он вовсе не рвался стать очевидцем новых кошмаров.
     Потолок в генераторной  был  высоким, и  это  позволяло разместить  там
четыре громоздких агрегата и  самую большую  цистерну для  дизельного масла,
которую  когда-либо  видел  Калвер. Верх  цистерны уходил  прямо  в потолок.
Высоко под потолком  тянулись трубы, проводка и узкие боковые мостики. Стены
были  неоштукатуренные,  их  однообразие  нарушала  только  система  труб  и
вмонтированные прямо в кирпич  измерительные приборы.  Освещение  здесь было
тусклым, индивидуальные источники света у агрегатов не работали. Внутри было
до невозможности жарко, и эта жара только усиливала зловоние.
     Калвер  всмотрелся  в  пол  генераторной.   Ужас  охватил   его,  глаза
расширились,  рот  приоткрылся,  спина онемела от  напряжения.  Вся огромная
площадь пола представляла собой океан окоченевших, черных, щетинистых тел.
     Кэт  отшатнулась,  оступилась,  упала, но  тут  же вскочила  на  ноги и
бросилась бежать.
     -- Они же  дохлые! -- крикнул Калвер.  Девушка остановилась,  потом все
еще  испуганная,  вернулась  к   четверым  мужчинам.  Это   было   жуткое  и
отталкивающее зрелище. И до странного жалостное, хотя это и была куча трупов
смертельных  врагов. Крысы  лежали,  навалившись  друг  на  друга,  сотни на
сотнях. У  одних  были  открыты  пасти, и  в  них тускло поблескивали острые
желтые  зубы,  у других в полуоткрытых, остекленевших глазах  застыла злоба.
Казалось, эти  застывшие взгляды  настороженно и  злобно следили за незванно
явившимися сюда людьми. Еще больше крыс успели взобраться на стропила и даже
на  трубы, идущие  под потолком. Можно было подумать, что они  замерли  там,
готовясь  к прыжку вниз.  Но и  эти тоже  были бездыханны,  только вид у них
остался угрожающим.
     -- Дьявол, что же это случилось с ними? -- сказал Эллисон чуть дыша.
     Но  все были слишком  ошеломлены,  чтобы  поддержать  разговор.  Калвер
медленно пошел  по  генераторной,  пока  не добрался  до  самого  края  этой
огромной  груды  безжизненных   тел.  Одна  из   крыс  пристально   смотрела
остекленевшими  глазами. Казалось, она ухмыляется. Ее  судорожно  скрюченные
когтистые лапы были всего в нескольких дюймах от Калвера.
     Преодолевая отвращение, Калвер встал на колени  и склонился над трупом.
И снова  он увидел  засохшую кровь на морде  крысы.  Калвер поднялся, быстро
взглянул на подавленных друзей. А рядом с ним уже стоял Дили.
     -- Ничего не понимаю, -- сказал летчик.
     -- А я, по-моему, понимаю, -- ответил старик.
     Калвер вопросительно взглянул на него.
     -- Они были больны, -- сказал Дили. -- Эта  кровь шла из них самих. Они
погибли  от  какой-то  болезни. Возможно, от какого-то  особого вида чумы. К
счастью, она  убила их  всех.  --  Он наклонился  и  ткнул  ближайшую  крысу
кончиком ствола пистолета.
     -- Какой же это вид чумы? -- Калвера явно что-то встревожило.
     --   Невозможно    точно   определить.   Впрочем,    рискну   высказать
предположение.
     -- Что ж, рискни.
     --  Вероятно,  это сибирская  язва.  --  Он  новыми тычками  перевернул
крысиную тушу  на спину и что-то негромко промычал. -- Нет, никаких пятен. И
никакого намека на  вздутие брюшной полости. Так что рискну предположить еще
разок. Готов держать пари, что это легочная чума.
     Калвер резко отступил назад.
     Дили выпрямился,  но на его лице не отразилось и  тени беспокойства. Он
все еще сутулился, вторжение крыс в его священную цитадель, в этот уцелевший
оплот его авторитета напрочь выбил почву у него из-под ног. Будто он наконец
понял, насколько хрупким и  в конечном счете  уязвимым  был этот  авторитет.
Разрушение Лондона  не поколебало его веру, а вот  гибель обладателей высшей
власти,  его повелителей, которые  должны были управлять из этого  суррогата
правительственного  дома, совершенно  доконала его.  Для Дили  это  означало
утрату его собственного могущества.
     -- Я  думал,  что  только люди могут болеть  легочной чумой, --  сказал
Калвер, медленно отходя.
     -- Нет, -- утомленно покачал головой  Дили, -- животные тоже могут. Они
заражаются ею от собственных блох, переносящих заразу.
     -- Значит, и мы... -- Калвер не стал заканчивать свой вопрос.
     --  Да,  у  нас  есть  еще одна причина убраться отсюда  немедленно, --
сказал Дили, кивнув.
     -- Ублюдки! -- вдруг завопил Эллисон, стоявший в дверях.
     Он поднял  свой автомат на  уровень груди и  стал  выпускать очередь за
очередью по груде тел, покрытых  омертвевшей шерстью.  Кирпичные стены  зала
отразили треск  разрывов. Черные  тела подпрыгивали в воздух,  словно живые.
Калвер и  Дили мигом отскочили в  сторону, а  Кэт,  бросив на  пол пистолет,
заткнула  руками  уши.  Не в  состоянии  больше  сдерживать  ярость, Фэрбенк
присоединил к автомату Эллисона голос своего маленького ручного пулемета.
     Калвер  дал  им  выплеснуть  гнев  и  ненависть.  Темные  тела   тварей
дергались,  подпрыгивали,  их  плоть разрывалась на куски  под  неистовством
пуль. Маленькие лапы отлетали в  стороны, головы взрывались. Хвост одной  из
крыс,  длиной  в  пару футов, извивался в  воздухе,  похожий на подброшенную
змею. У Эллисона  кончились патроны раньше, чем у Фэрбенка. Он с отвращением
швырнул автомат на  землю, Фэрбенк тоже  прекратил  огонь. Странная  ледяная
усмешка застыла на его лице. Внезапно наступившая тишина оказалась  столь же
пугающей, как и предшествовавший ей грохот.
     Калвер побрел  к  Эллисону и Фэрбенку,  а Дили  стоял и  мотал головой,
словно вытряхивая из нее раскаты выстрелов.
     -- Если  вы закончили,  то  давайте...  --  начал было  летчик,  но тут
пронзительно закричала Кэт:
     -- Они шевелятся! Они еще живы!
     Она  показывала  куда-то  за  его  спину.  Калвер,  завертевшись,  стал
обшаривать взглядом громоздящиеся на полу тела.
     Он не заметил никакого движения.
     А потом заметил.
     Края   этого   темного  океана  задвигались,  черные  фигуры   медленно
отделились от общей массы и стали красться вперед, неспешно, болезненно... И
решительно.  Желтые глазки поблескивали.  Из безжалостных пастей  вырывалось
шипение.
     Дили начал отступать. Кэт перешла на другую сторону коридора.
     Подыхающих крыс  вызвал к жизни оглушительный грохот выстрелов,  других
--  пули, задевшие  их  тела.  Ближайшая из крыс уже добралась до края  этой
груды, перелезла через  трупы и соскользнула на пол. Ее  длинная, остроносая
голова моталась из  стороны  в  сторону,  зубы  были оскалены и  перепачканы
кровью. Следом за ней скользнули вниз еще несколько крыс.
     Калвер поднял пулемет  и короткой  очередью рассек первую тварь надвое.
Остальные  продолжали   приближаться.  Они  двигались  толчками  скользя  по
растекшейся крови своих сородичей.  Калвер снова начал стрелять, расшвыривая
в  стороны  ползущих тварей. К нему  подключился Фэрбенк со своим пулеметом.
Некоторое время они выпускали очередь за очередью по движущимся телам.
     Потом остановились, присмотрелись.
     Некоторые из крыс все еще двигались вперед.
     -- Что же заставляет  их идти? -- закричал  механик. Ответ  Калвера был
спокоен и беспощаден.
     -- Ненависть. Они ненавидят нас так же сильно, как мы их. А может быть,
даже больше. Ведь это  именно им, а  не нам все время приходилось прятаться.
Слава Богу, что у них мало сил.
     -- Давай лучше поблагодарим Бога, когда выберемся отсюда, а? Эти твари,
может, и подыхают, но все еще собираются наброситься на нас.
     Они  еще раз  прошили  пулеметными  очередями колышущуюся  массу тел  и
выскочили в коридор.
     -- Я не намерен  тратить даром время  на поиски дверей,  которые к тому
же,  возможно,  не открываются, -- сказал Калвер. -- Так что давайте  просто
двинемся назад тем же путем, каким и пришли. Согласны?
     Все утвердительно кивнули. Летчик взял Кэт за запястье.
     --  Они  не  смогут  догнать  нас, --  убеждающе сказал  он  ей. -- Они
издыхают, слабеют, так что мы легко сумеем оторваться от них. Кэт благодарно
прижалась к нему.
     Пятеро  скитальцев  пустились  в  обратное  путешествие  по  лабиринтам
коридоров. Первым шел Дили.  Он словно  бы  нес ответственность за то, чтобы
как  можно  скорее  увеличить  расстояние  между  ними  и пораженными  чумой
крысами. Снова и снова перед ними  представали страшные  картины  расправы с
людьми  омерзительных  тварей, но  сознание  их  как бы  выключилось  во имя
сохранения. Несмотря на быструю ходьбу, они не чувствовали усталости -- силы
придавал бурлящий  в крови адреналин.  Они старались не думать о смертельной
болезни, с которой только что соприкоснулись. Военный отдел они миновали, не
сдержавшись  ни на секунду,  почти  безразличные к ее ужасам.  Крысы-мутанты
слабели, становились все более беспомощными, но люди еще ощущали смертельную
угрозу,  исходящую  от  них.  Они  жаждали снова вдохнуть  чистого,  свежего
воздуха,  жаждали  очистить  легкие от  запаха  смерти,  они спешили увидеть
открытое  небо,  почувствовать  легкий  ветерок  на  лицах. Они  торопились,
переходя  на  бег всякий  раз, когда  им  встречались участки  коридора,  не
загроможденные человеческими останками.
     В конце концов они добрались до  зоны дегазации, поспешно  прошли ее  и
оказались в огромном ангаре для машин.
     --  Фонари!  --  кричал  Калвер,  останавливая их.  --  Нам понадобятся
фонари!
     -- И я знаю, где их найти. -- Фэрбенк бросился вперед, огибая странного
вида танки и автомобили, держа курс на стеклянную будочку в конце гаража.
     -- А знаешь, некоторые из здешних обитателей могли бы спастись, если бы
не впали в панику, -- сказал Калвер, наблюдая за Фэрбенком.
     -- Как же? -- спросил Дили.
     -- Да внутри этих машин. Они могли бы запереться там и  переждать, пока
крысы уйдут.
     -- А потом удирать через туннели?
     -- Возможно, -- пожал плечами Калвер.
     --  Но ведь мы уже говорили об этом:  тогда  воздух был полон радиации.
Особенно если крысы напали в самом начале.
     -- Ну, это всего лишь предположение. А Фэрбенк уже возвращался с  двумя
сверхмощными фонарями типа тех, которые были в комплексе Кингсвея.
     -- Держи, -- сказал  он, вручая  один из фонарей  Калверу. --  Я их еще
раньше приметил. Видно, они держали их под рукой на всякий случай.
     Маленькая группа двинулась к широкой двери и вышла в коридор.  Коридор,
в свою  очередь,  вел к  наружным  дверям.  Калвер  вспомнил, какой  приступ
тошноты каждый из них испытал, когда они обнаружили обезглавленный труп, все
еще цепляющийся за зеленую металлическую дверь.
     Теперь это  зрелище почти  не  тронуло  их.  Калвер дал Фэрбенку пройти
первым,  при этом  оба они включили фонари. Сам он вышел  в  темный бетонный
коридор последним. Вышел и задержал руку на двери.
     --  Закрыть  или нет?  --  спросил он остальных.  --  Если закрыть,  то
обратно в убежище нам уже не вернуться.
     -- А если  не  закрыть, -- сказал Эллисон, --  все крысы,  оставшиеся в
живых, могут кинуться вслед за нами.
     Кэт вздрогнула.
     -- Ладно. При  любых обстоятельствах я не собираюсь возвращаться на эту
бойню.
     Калвер взглянул на Дили и Фэрбенка. Дили слегка кивнул головой, механик
сказал:
     -- Закрывай это дерьмо.
     Калвер закрыл дверь.
     Фонари ярко осветили коридор. Вода на полу  отразила  лучи света. Колод
ударил их, как невидимая  волна.  Испарина тут  же  превратилась  в  ледяные
капли.  В  убежище кондиционеры поддерживали довольно ровную температуру, во
внешних туннелях перепад был значительным. Все задрожали.  Конечно, убраться
подальше от ужасов, на которые они насмотрелись в убежище,  уже само по себе
было счастьем.  Но  ледяной  мрак,  окутавший их,  рождал ощущение  зловещей
угрозы. Тревожное молчание нарушил Дили:
     -- Давайте не  будем разыскивать ту лестницу, по  которой мы спустились
сюда. Поднимемся наверх через первый же выход, на который наткнемся.
     -- Надеюсь, голосовать не  будем, --  сказал Фэрбенк и первым  двинулся
вниз по коридору. Шел он быстро и вскоре оказался далеко впереди остальных.
     --  Не уходи слишком  далеко!  -- крикнул Калвер. -- Давай уж держаться
вместе.
     --  Не волнуйся, я остановлюсь у первой же  лестницы, --  гулко донесся
ответ.
     Кэт держалась  рядом с Калвером, стараясь не вспоминать об ужасах этого
дня и  не  размышлять  о  том, что может  принести его остаток.  Они  устало
плелись  по  промозглому коридору,  шлепая по воде.  Плеск воды  многократно
повторялся эхом, и  это усиливало  напряжение. Они слышали  звуки  сочащихся
откуда-то  ручейков, прошли  над  водостоком, обнаруженным ими еще на пути в
убежище. Эллисон  стал отставать. Дышать ему становилось труднее, каждый шаг
отдавался под ребрами так, будто его кололи ножом.  Ему просто необходим был
отдых, но он  и думать не хотел об этом. Конечно, -- он был уверен, -- самое
худшее  позади.  Но  пока  они  не  выбрались из  этого  сырого  и  мрачного
подземелья --  о  каком отдыхе может быть речь. Вот доберутся до  следующего
уровня, тогда можно сделать небольшую остановку. Эллисон прибавил шаг.
     Дили  замыкал цепочку. Он то  и дело  оглядывался, всматривался в  тьму
позади,  словно  ожидая, что дверь убежища вот-вот распахнется  настежь и из
нее  вырвутся  полчища пронзительно визжащих крыс. От нервного возбуждения в
его  воображении возникали все  новые  и новые фантастические  видения.  Ему
чудилось, что трупы в убежище начинают шевелиться, двигаться, подбирать свои
разрозненные части. Части соединялись в причудливые формы, мало напоминавшие
человеческие.  Трупы поднимались,  многие  были без голов. Они,  спотыкаясь,
брели  через  комплекс,  невидяще  натыкались  друг   на  друга,  но  упрямо
карабкались к  выходам. Сгнившая плоть кусками отваливалась  от  них, а они,
шатаясь,  все шли и  шли по темным коридорам  подземного бункера, разыскивая
тех, кто еще был жив, стремясь отомстить выжившим за свою смерть...
     Дили громко застонал и, встряхивая руками, попытался избавиться от этих
навязчивых  видений. Никогда  прежде  он  не  подумал бы, что  можно  видеть
кошмары наяву. Но для сна  все это выглядело слишком  уж живо,  да и глаза у
него  были  открыты.  Впрочем,  реальность  порой превосходит  самые ужасные
кошмары из снов.
     Где-то  впереди  послышался  звук  шагов.  Кто-то бежал  им  навстречу.
Блеснул ослепительный свет фонаря, и все оцепенели, как испуганные кролики в
свете приближающихся автомобильных  фар. Фэрбенк, ушедший было  вперед, едва
не врезался в Калвера. Механик тяжело  дышал, прислонись к стене. Луч фонаря
он направил назад,  туда, откуда только  что прибежал. От быстрого  бега  он
задохнулся и ловил ртом воздух.
     -- Они впереди нас, -- наконец с трудом выговорил он.  -- Я слышал, как
они верещат, снуют взад-вперед. Они и над нами тоже. Прислушайтесь!
     Они  прислушались.  Скользящие  звуки.  Царапанье.  Визг.  Движение  по
коридору впереди них. А потом  они  различили слабый, едва слышимый  шум над
головами.  С  каждой  минутой  звуки  становились  все  громче,  усиливаемые
акустикой коридоров.
     -- Назад! -- приказал Калвер, подталкивая оцепеневшую Кэт.
     --  Куда  назад?  -- закричал Эллисон. -- Мы  же  не  сумеем попасть  в
убежище! Мы -- в ловушке!
     Калвер и Фэрбенк, держась плечом к плечу в узком  коридоре, навели свои
пулеметы и  фонари  на пространство туннеля впереди, ожидая появления первых
мишеней. И они не заставили себя ждать.
     Крысы  появились из  темноты,  как раз у той  черты, куда доходили лучи
фонарей. Визжащая плотная масса черных зверей спешила на яркий свет. В лучах
фонарей злобно светились глаза  тварей. Крысы  стремительно надвигались и  в
мгновение ока заполнили коридор.
     Калвер  и  Фэрбенк  открыли огонь одновременно.  Крысы,  хрипло  визжа,
заметались. От пуль они взлетали в воздух, извиваясь, шлепались вниз, падали
на спины  собратьев,  которые и  сами уже  дергались в  смертельной  агонии.
Однако   их  места   занимали  все   новые   и  новые  твари.   Несмотря  на
непрекращающийся огонь,  они  надвигались  все  ближе.  Теперь  они  уже  не
пытались  бежать  в  мощном  натиске --  они  ползли.  Тела  их  по-змеиному
стелились  по   полу,  подталкиваемые  мощными  задними  лапами.  Калвер  на
мгновение  прекратил огонь и  крикнул  оставшимся  позади  двум  мужчинам  и
девушке:
     -- Я сказал вам: идите назад!
     Те медленно попятились, не в силах отвести  глаз от того, что творилось
впереди   Калвера  и   Фэрбенка.   Наступление  крыс  на   какой-то   момент
приостановилось, и  мужчины  дали  отдых своему  оружию. Окровавленные твари
извивались на полу не более чем в пятидесяти ярдах от них.
     -- Стив! --  Кэт  была  почти  сломлена.  -- Нам  некуда идти! Все  это
безнадежно!
     -- Ищите  водосток, -- сказал Калвер. -- Он должен быть  где-то за нами
недалеко. Быстрее!
     Крысы опять бросились вперед,  и оба мужчины снова  открыли огонь. Пули
рикошетом отлетали от  стен,  высекая  из  них  поток  искр.  Узкий  коридор
превратился в бедлам из вспышек и прыгающих крыс.
     -- Дайте нам один из фонарей! -- в  панике завопил Эллисон. Калвер  без
промедления передал через плечо свой фонарь. Эллисон схватил его и заковылял
прочь,  направляя  луч  света  на   лужи   и  грязь  под  ногами.   Стрельба
прекратилась, и вся группа начала отступление.
     -- Вон они!  Снова идут, -- предупредил Фэрбенк. Крысы были непреклонны
в  своей  атаке.  Они  перепрыгивали  через тела  раненых  сородичей  и,  не
останавливаясь,  следовали  по  пятам  людей. Людей  спасло только  то,  что
коридор был узок -- иначе крысы окружили бы их. Калвера и Фэрбенка волновало
сейчас только одно: сколько еще патронов у них осталось?
     -- Он здесь, я нашел его! -- закричал Эллисон.
     Крысы  все  еще  теснились  в   ослепительном  свете  фонарей,  зажатые
шершавыми  стенами.  Они  не отступали, но и не шли вперед.  Калвер попросил
Фэрбенка, чтобы тот посветил фонарем на уровне пола. Оба они задохнулись  от
ужаса.  Луч высветил  море колышущихся сгорбленных  спин:  эти  черные твари
заполнили весь туннель -- черная река заворачивала даже за поворот.
     -- Ох, черт возьми, посвети мне, Стив, -- сказал Фэрбенк с едва скрытым
страхом.
     -- Калвер,  мы  не можем открыть  его. Что-то заело!  Летчик обернулся.
Эллисон  и Дили изо всех  сил пытались открыть крышку водостока. Кэт светила
им фонарем. Калвер  протянул руку за  топором, заткнутым за пояс Фэрбенка, и
почти шепотом,  боясь,  что  любой громкий звук может подвигнуть  тварей  на
атаку, сказал:
     -- Как  только  они двинутся, сразу же открывай  огонь. Фэрбенк даже не
взглянул  на него. Он просто утвердительно промычал,  считая  подобный совет
абсолютно лишним.  А Калвер уже опустился на колени рядом с Дили. Пулемет он
передал Эллисону.
     -- Помоги Фэрбенку, -- сказал он и стал ощупывать края водостока. Потом
все так же тихо спросил Дили: -- Канализация глубоко?
     -- Понятия не имею, --  так  же тихо ответил  Дили. -- Думаю, под  нами
идут каналы, ведущие в большие реки, но насколько глубоко они Расположены, я
не знаю. Не знаю даже, можно ли будет ими воспользоваться.
     Калвер пригнулся  почти вплотную к крышке  и  прислушался. Было слышно,
как под люком по водостоку  журчит вода.  Однако решить наверняка, бежит  ли
она  в  общий поток,  он не мог. Калвер топором соскоблил  грязь  с крышки и
вставил топор в щель между решеткой и окружающим ее бетоном.
     -- Они  снова  перешли в  атаку! -- со  злобой прошептал Фэрбенк. -- На
этот раз движутся медленно, просто ползут. Эти ублюдки подкрадываются к нам!
     Калвер пропихнул лезвие в щель как можно дальше.
     -- Дили, -- прошипел  он, -- просунь  пальцы с этой стороны  водостока.
Потянешь, когда я дам сигнал.
     -- Поторопитесь! -- с безумной интонацией прошептал Эллисон.
     Фонарь в руках Кэт трясся, как обезумевший.
     --  Так, давай! --  И  Калвер всем своим весом навалился на топор, Дили
натужно  потянул вверх. Томительные секунды и...  ничего не произошло. Потом
Калвер почувствовал, как что-то стало сдвигаться. С  хлопающим звуком крышка
водостока приподнялась,  и в образовавшуюся щель хлынула вода с пола. Вскоре
крышка стала  подниматься  легче. Калвер  ухватился за  ее  край и  потянул.
Крышка  звонко лязгнула о стену коридора. Этот звук словно стал сигналом для
крыс. Казалось, все силы сорвались с невидимой цепи.
     Калвер  вырвал фонарь  у  Кэт и  посветил  им  в  открывшийся  колодец.
Водосток был диаметром примерно в пару квадратных футов -- вполне достаточно
для  того,  чтобы пролезть  в  него.  Футах  в десяти внизу Калвер разглядел
медленно текущую воду.
     Ему  пришлось кричать,  чтобы  в этой  какофонии,  среди треска  пуль и
хриплого визга крыс, его можно было расслышать. Но все равно остальные могли
лишь догадываться, что он хотел сказать. Калвер притянул к себе Дили.
     --  Здесь нет ступенек! Тебе  придется прыгать вниз,  в  воду -- там не
должно быть слишком глубоко! Помоги Кэт, когда она будет спрыгивать!
     Повторять не  пришлось.  Дили  ужасала  необходимость прыгать в  черную
неведомую  яму,  но еще больше  ужасала  мысль,  что  его  сожрут заживо. Он
спустил  ноги в колодец, потом,  упираясь  локтями о  края люка, протиснул в
отверстие  свой  солидный живот.  Свободного пространства внутри колодца  не
было, но Дили все же  удалось почти полностью  протиснуться внутрь.  Вдохнув
поглубже, он соскользнул вниз, зацепившись за края колодца  пальцами.  Потом
он закрыл глаза и спрыгнул.
     Животом и подбородком он слегка проехался по неровной кирпичной кладке,
само же  падение, казалось,  длилось целую вечность. Он отчаянно  вскрикнул,
когда его ноги вошли  в холодную воду,  но  крик  тут же оборвался, когда он
коснулся скользкого дна канала.
     Дили стоял на  четвереньках. Вокруг  шумела, журчала вода. Она доходила
ему всего лишь до плеч! Сверху Калвер светил фонарем.
     -- Все нормально!  -- крикнул Дили наверх,  почти смеясь от облегчения.
-- Здесь мелко! Мы сумеем пробраться!
     Сверху что-то крикнули, и вот уже другое тело заслонило свет.
     Вставая на ноги,  Дили  разглядел,  что потолок канала был сводчатым  и
верхняя точка свода находилась не более чем в  четырех футах над  полом. Сам
же он  сейчас стоял внутри дренажной шахты. Это ее  прикрывала крышка в полу
туннеля.
     В  люке показались ноги  Кэт. Щебень и брызги воды попали  Дили в лицо,
когда он поднял  голову к люку.  Кэт  спрыгнула.  Вытянув  руки  вверх, Дили
принял на них ее вес и постарался нежно опустить девушку на пол.
     А наверху один из пулеметов вдруг замолчал.
     Калвер  с  тревогой взглянул  вдоль  коридора  и  увидел,  что  Фэрбенк
отбросил свой "ингрэм" в сторону.
     -- Все! -- прокричал механик. -- Пусто!
     -- Давай сюда! -- крикнул ему летчик, засовывая топорик за  ремень.  --
Дили, держи фонарь! И Бога ради, не оброни его!
     Калвер отпустил фонарь и  с облегчением  увидел,  что руки Дили надежно
поймали его.
     Эллисон, не прекращая стрелять, отступил вместе  с  Фэрбенком.  Фэрбенк
опустился на одно колено рядом с Калвером и наклонился к нему вплотную.
     -- Мы больше не сумеем сдержать их! -- сказал  он. -- Еще одна атака --
и все!
     -- Дайте мне фонарь!
     Фонарь, не  сводя его луча с крыс, передали Калверу. Пулеметные очереди
становились  все реже:  крысы продвигались  перебежками, и Эллисон не  хотел
даром расходовать пули.
     -- Сначала спрыгнет Эллисон,  потом --  ты, -- сказал  Калвер механику,
понижая голос в интервалах между пулеметными очередями.  -- Задержись внутри
водостока и  подопри  меня, когда я  буду спускаться. Хочу поплотнее закрыть
эту крышку.
     -- Вряд ли это будет легко.
     -- А что теперь легко?
     Фэрбенк что-то проворчал и встал рядом с Калвером. Калвер протянул руку
через плечо Эллисона и забрал у него пулемет.
     -- Давай лезь в дыру!
     Эллисон никак не  мог отвести взгляд  от нагромождения  темных обмякших
тел и от отряда живых крыс, осторожно крадущихся вперед.
     -- Слушайте, они все понимают. Они знают, что могут разделаться с нами.
Взгляните на них! Они готовятся к решающей атаке!
     Это  было  правдой.  Калвер  чувствовал  то  же  самое.  Ощетинившиеся,
колышущиеся  движения этих сбившихся в кучу тел  нарастали  до  лихорадочной
точки. Инстинкт  ли, хитрость, а  быть может, просто одержимость  -- словом,
нечто -- подсказало этим тварям, что противник стал более уязвимым.
     -- Лезь в водосток, -- спокойно повторил Калвер, и Эллисон отбыл.
     Летчик смотрел прямо на  крыс,  держа пулемет  в  одной руке и фонарь в
другой.
     -- Эллисон спустился? -- тихо окликнул он через плечо Фэрбенка.
     -- Почти, -- ответил тот.
     -- Ты следующий.
     -- Ладно, только сначала давай помогу тебе подойти к люку. Давай, вот с
этой стороны тебе будет полегче.
     Его руки потянулись вперед и обвели Калвера вокруг отверстия.  Похлопав
Калвера по плечу, Фэрбенк протиснулся в водосток.
     -- Не задерживайся, -- сказал он, исчезая в колодце. -- Я буду ждать.
     Фэрбенк  исчез,  и   Калвер   остался  один.  Один,  если  не   считать
подкрадывающихся к нему чудовищ.
     Он  осторожно присел, держа  пулемет и  фонарь  на уровне  груди, потом
постарался незаметно  спустить ноги  в  колодец.  Наступает  самое мудреное,
подумал он.
     Крысы  почуяли,  что  добыча  может  ускользнуть.  Их  визг  перешел  в
пронзительное верещание,  и они ринулись вперед. Калвер  нажал  на спусковой
крючок,  понимая, что  ему  нипочем  не  сдержать  этот  натиск.  Пули глухо
шлепались  о  несущиеся по коридору тела, отбрасывая их  назад,  разрывая на
куски. А крысы все-таки шли и шли, мерно шлепая по воде, шли сплошной черной
массой.
     Калвер оттолкнулся  от края  колодца и одними  локтями,  удерживаясь на
весу, опустил корпус в дыру.
     При этом он не  прекращал стрелять, а крысы не  прекращали идти вперед,
расшвыривая  в  стороны  убитых   собратьев,   небрежно  отпихивая  раненых.
Неистовая ярость стремительно несла их вперед.
     Ноги Калвера, висящие  над каналом, выписывали  в воздухе вензеля, пока
чьи-то крепкие руки не схватили его  лодыжки,  дав этим  опору ногам. Калвер
веером выпустил  последнюю очередь.  Потом  бросил вниз  фонарь и вцепился в
крышку водостока. Не отпуская ее, он нырнул вниз.
     Опора  под  его  ногами  тоже  опустилась,  давая  ему  в  этом  тесном
пространстве место для маневра. Калвер замер, согнувшись прямо под решеткой,
чувствуя, что она опустилась не совсем на свое место.
     -- Держи пулемет! -- крикнул он вниз, опуская оружие как можно ниже.
     Кто-то, вероятно, Фэрбенк, принял пулемет из  его рук. Сам водосток был
ярко освещен фонарем.  Калвер  чуть-чуть приподнял  крышку, но тут же быстро
вытащил пальцы из  щели: их кончиков слегка коснулось что-то острое. Тыльной
стороной ладоней он снова попытался сдвинуть  крышку. Она стала  значительно
тяжелее:  на  ней  уже  толпились крысы.  Калвер  слышал  их  визг  всего  в
нескольких  дюймах от своего лица.  Длинные когти сквозь узкие щели  решетки
впивались  в  ладони, но  он,  не  обращая внимания на боль,  изо  всех  сил
старался  приподнять  и установить  крышку точно  на  место. Плечи  Фэрбенка
ходили ходуном под его  тяжестью, но коренастый механик надежно держал груз,
помогая Калверу всем, чем мог.
     И крышка закрылась с твердым надежным стуком. Крысы  неистово скреблись
об  нее. Их  пронзительный визг  дошел до крещендо. Калвер не видел  их,  но
ощущал  на своем лице их жаркое зловонное дыхание. Обессиленный, он медленно
осел  вниз, и  Фэрбенк,  поняв, что все  в  порядке, мягко опустил  его. Еще
чьи-то руки поддержали  Калвера, и он не без удовольствия ощутил вокруг себя
струящуюся воду.
     Он отдохнул, привалившись затылком к скользкой кирпичной  стене канала.
Коричневая  вода  огибала его колени.  Закрыв  глаза,  летчик глубоко вдыхал
спертый,  отдававший  мочой воздух. Остальные  устроились  рядом  примерно в
таких же  позах.  Все  были  слишком измотаны,  чтобы беспокоиться еще  и  о
гигиене.  Они  прислушивались  к  царапанью,  к  тщетному поскребыванию  над
головами,  стараясь восстановить дыхание.  Да и хладнокровие тоже. Отчаянный
визг разъяренных тварей заставлял их все время вздрагивать.
     Немного погодя  Дили вслух сказал то, о чем каждый, вероятно, думал про
себя.
     -- Они могут найти и другие пути в канализацию. Калвер открыл глаза и с
облегчением увидел, что оброненный  им фонарь спасен. Фэрбенк держал пулемет
над водой. Лицо было похоже  на маску. Само оно  было  в грязи,  и на черном
фоне  резким контрастом сверкали крупные белки глаз. Кэт  опустила голову на
колени,  ее  распущенные грязные волосы  рассыпались вокруг.  Калверу ужасно
хотелось протянуть руку и нежно коснуться девушки, но сейчас он  не мог себе
этого позволить.
     Эллисон и  Дили  сжимали  фонари.  Дили к тому же не  выпускал  из  рук
браунинг. Но вид у этой пары был еще тот. Вряд ли у них вообще были силы.
     --  Отдай-ка  мне  пистолет,  --  протянул руку Калвер. Дили  едва смог
пошевелиться, чтобы передать браунинг. Правда, здесь было довольно тесно.
     -- Он намок, когда я упал в воду, --  сказал старик. -- Он был у меня в
кармане.
     Калвер взял пистолет, моля Бога, чтобы оружие еще могло стрелять.
     -- Эллисон, фонарь.
     Механик без возражений передал фонарь летчику.
     --  Есть какие-нибудь соображения, куда  нам  теперь идти?  --  спросил
Калвер у Дили. Звук его голоса вызвал у тварей над их головами новый приступ
неистовства.
     -- Никаких.  Я  вообще  плохо представляю себе систему  канализационной
сети. А сейчас совершенно не ориентируюсь.  -- Дили бросил нервный взгляд на
решетку вверху.
     -- Тогда мы  пойдем туда. -- Калвер указал браунингом  налево. --  Вода
течет в  том  направлении, так что этот путь куда-нибудь да должен привести.
-- Он встал, пригибаясь из-за низкого  потолка, и перелез через других. -- Я
пойду первым. Кэт, держись рядом со мной. Фэрбенк -- ты замыкающий.
     Остальные,  уставшие до безумия,  тоже  кое-как поднялись. Ноги  у всех
ныли, и  все  же никому и  в голову  не  пришло  отказаться  от  предложения
Калвера.  Они  устало  брели  за летчиком  по  этому омерзительному  потоку,
зловонный дух  которого был все же куда менее неприятен,  чем прочие ароматы
этого дня. Идти было трудно: ток воды  сбивал шаг, а необходимость все время
сгибаться  добавляла  нагрузку  на  ноги.  И  все-таки  какое  они  испытали
облегчение,  когда  за  их спинами  стал утихать,  а  потом  и совсем  исчез
крысиный визг.
     Они шлепали  вперед по  воде, бегущей  в этот туннель из  других, менее
крупных  водостоков,  устья  которых  открывались то  с одной,  то  с другой
стороны.  Сводчатые стены, поросшие лишайником,  были  скользкими,  и к  ним
невозможно было прикоснуться без омерзения. Во многих местах каменная кладка
обваливалась, и там зияли проломы. А вскоре до  их ушей донесся  новый звук.
Калвер сделал предостерегающий знак, все остановились и прислушались.
     --  Да  нет,  это просто где-то течет вода,  -- сказал  Дили. -- Здесь,
впереди, должно быть, главная канализация.
     -- И выход наружу, -- добавил Эллисон.
     -- Да, он должен быть здесь.
     Они  ускорили  шаг.  Вскоре бурлящий  шум превратился в  умеренный рев.
Спотыкаясь, они продолжали  идти вперед,  не  обращая внимания  на  какие-то
комья,  видимо, скопления  нечистот,  то  и дело ударявшие их по  ногам. Они
постоянно  оскальзывались  на  гладком  полу,  скрытом водой,  но  тотчас же
вскакивали,  не останавливаясь даже для того, чтобы восстановить дыхание или
потереть  ушибленные  колени.  Наконец они добрались  до  более просторного,
видимо, центрального канала и вошли в него.
     Он был футов  в двенадцать  шириной, с высоким сводчатым  потолком.  От
стен -- с обеих сторон -- отходили своеобразные мощеные тротуары, достаточно
широкие, чтобы по ним  можно было идти. Этот канал был гораздо мощнее, и  он
нес  с  собой какие-то обломки,  камни,  вспениваясь  вокруг  более  тяжелых
преград.
     Они  выбрались  на  ближайший  к  ним  тротуар,  и  каждый  вздохнул  с
облегчением. Казалось, у всех даже прибавилось сил, когда они убедились, что
попали в главный коллектор, -- в свете фонаря было видно, что в него впадают
другие коллекторы и водостоки.
     -- Нам повезло,  -- сказал Дили, почти  не разжимая рта,  через нос. --
Этот туннель наверняка был совершенно затоплен, когда буйствовал ливень.
     --  Я  что-то не вижу никаких  лестниц,  --  заметил Фэрбенк, тщательно
посветив  фонарем в  одну, потом и  в другую сторону.  Калвер подсветил  ему
вторым фонарем.
     -- Подальше должны быть какие-нибудь. Возможно, впереди есть плотина на
случай мощного затопления... -- Дили показал вдаль, -- так что в той стороне
мы можем отыскать и выход наружу.
     Калвер почувствовал,  как  чья-то рука  скользнула вокруг  его торса, и
посмотрел вниз. На него пристально глядела Кэт.
     --  Ну,  теперь мы  в  безопасности? -- спросила  она умоляюще. Солгать
Калвер не смог.
     --  Пока еще нет. Но уже скоро, скоро. -- Он на мгновение привлек Кэт к
груди и  поцеловал ее волосы. --  Смотрите в оба! -- сказал он, обращаясь ко
всем. Потом он снова двинулся вперед. Остальные гуськом шли вплотную за ним.
     Бурный поток напомнил Калверу  о затопленном туннеле метро, и мысли его
переметнулись дальше, к той отчаянной гонке, ради спасения от  радиоактивных
осадков, к путешествию по железнодорожному  пути, где они впервые наткнулись
на крыс-мутантов. И к тому,  как  он  впервые увидел  перепуганную, замершую
девушку, которая оказалась Кэт.  Он вспомнил  о  бесконечных, полных невзгод
днях,  проведенных в  убежище  Кингсвея,  о  той,  самой  первой  вылазке  в
разрушенный мир наверху. Умирающие, молящие  о  помощи люди. Бешеные собаки.
Брайс... Он вспомнил и о том, как, вернувшись, они  сражались с наводнением,
вспомнил о  мятеже в самом  убежище. А потом это вторжение  крыс, затопление
биржи, страшные  усилия  для  бегства  оттуда,  вспомнил  и о  докторе  Клер
Рейнольдс.
     Было так странно, что и  этот день, и тот, что был накануне, остались в
памяти   как   какое-то   безумное,  расплывшееся   нагромождение   событий,
беспорядочное  и  бессмысленное.  Сумасшедшая путаница  видений и  зловонных
запахов, перемешанных со смертью.
     И лишь одно  объединяло,  пронизывало все это, не считая долгих  недель
ожидания,  проведенных в убежище: с того момента, как  была  сброшена первая
бомба, он  бежал,  бежал,  бежал.  И даже сейчас он не останавливался и  уже
начинал задумываться,  а  сможет ли он  вообще когда-либо остановиться. Ведь
там,  снаружи, в  этом  новом мире,  будет  еще  больше опасностей  и с ними
придется  встретиться  лицом  к  лицу.  Там, вероятно, сейчас  царят  только
насекомые да звери-помощники. Возможно, там даже не осталось мест, где могли
бы отдохнуть люди.
     -- Эй, ты кое-что пропустил!  Вон там. --  Фэрбенк направил  луч своего
фонаря на противоположный тротуар.
     Калвер нацелил туда же свой фонарь и  увидел какой-то ход, а за ним  --
коридор. Ему  даже  удалось различить  каменные ступеньки,  ведущие  куда-то
вглубь.
     -- Как думаешь, куда это может вести? -- спросил он Дили.
     --  Откуда я знаю?  Но  это не канал и не водоотвод. Калвер  пристально
посмотрел  вниз,  в  пенящуюся,  покрытую  какими-то  пятнами  воду  у  края
тротуара.
     -- Не стоит рисковать, -- сказал он. -- Надо идти, как и шли.
     -- Не  очень-то  далеко мы  уйдем,  --  взволнованно  сказала  Кэт.  --
Посмотри, там поперек канала какой-то мост.
     Задумавшись, Калвер просмотрел не  только  ход, но  и небольшой мостик,
соединявший тротуары впереди.
     Сооружение это было железное, в  ширину довольно узкое, с  единственным
тонким поручнем.
     -- По логике,  этот мост должен  быть совсем близко к тому коридору, --
заключил Эллисон. -- Чувствую, что по нему мы выберемся отсюда.
     Калвер  первым  вступил  на мостик, с каждым новым шагом  проверяя  его
надежность. Мост весь заржавел, но был достаточно прочен!  Правда,  поручень
его как-то сомнительно раскачивался. Они перешли  мост и по противоположному
тротуару вернулись  назад,  к тому самому ходу. Он вел в коридор, высокий --
футов в восемь высотой -- и достаточно широкий.  По крайней мере двое мужчин
плечом  к плечу  вполне могли  спокойно  прогуляться по нему.  В  свете двух
фонарей можно было легко  разглядеть  в  конце  коридора  искрящуюся  мокрым
камнем лестницу.
     И она вела вверх!
     --  Это  выход  наружу! --  вцепилась Кэт  в руку  Калвера.  -- Это он!
Фэрбенк ликующе закричал, и даже Дили сумел улыбнуться.
     --  Какого  еще дьявола  мы  дожидаемся?  --  крикнул Эллисон.  Калверу
пришлось попридержать его, чтобы он не ринулся вперед.
     -- Здесь целая система  канализации, водоотводов и разных труб -- и все
это  вокруг нас. О коридорах вроде этого я уже не говорю. Крысы сейчас могут
быть  где угодно: вверху, позади, впереди нас! Это же их территория. Так что
давайте-ка вести себя поспокойнее и не дергаться.
     Калвер подошел к лестнице  и посветил фонарем вверх. Прямо над собой он
увидел дверной проем. Калвер начал подниматься. Он шел медленно, преодолевая
ступеньку  за ступенькой, не позволял  себе  перепрыгивать даже  через одну.
Остальные,  помня о его предостережении, все же нетерпеливо толпились за его
спиной.
     Летчик добрался  до  верха  лестницы. Дверца была  старой и  трухлявой.
Кто-то когда-то пытался укрепить ее, обив листом железа. Теперь она насквозь
проржавела.  Дверь  была примерно на два фута.  Калвер направил луч фонаря в
щель и увидел еще  один  коридор. Как и в первом, пол его был весь в грязных
лужах, а  стены --  из  старой крошащейся  кирпичной  кладки. Казалось,  что
коридор тянется довольно далеко.
     Калвер   толкнул  металлический   лист,   и  дверца,  словно  протестуя
заскрипела, потом, царапая каменный пол,  сдвинулась,  но всего на несколько
дюймов. Опасаясь,  что  и на этот  раз дверцу держит чей-нибудь труп, Калвер
все же проскользнул в щель.  Никакого полусъеденного  трупа не было, и дверь
никто не подпирал. Калвер сделал знак остальным.
     По  очереди,  друг  за  другом,  все  пробрались  наверх.  Здесь  царил
промозглый холод. Калвер внимательно  осмотрел  дверь и  обнаружил,  видимо,
давным-давно отодвинутую заржавевшую задвижку.
     -- Интересно, что это за дверь? -- спросил он в раздумье.
     --  Вход  для  ассенизаторов и  инспекторов, --  объяснил  Дили.  --  А
коридор, возможно, ведет к выходу на набережную или где-то поблизости.
     -- А я думал, что они пользуются люками, -- сказал Фэрбенк.
     -- Нет. Им  же  приходилось таскать  с  собой  разное  оборудование для
ремонта и все такое. Как и большим рабочим бригадам.
     -- А почему же дверь осталась незапертой? -- спросил Калвер.
     -- Да, видно, просто по небрежности. Ты же видел, что она из-за сырости
вся перекосилась. Вряд ли  кто-нибудь вообще считал необходимым запирать ее.
Канализацию  ведь  обычно  не  очень-то часто  посещают  посторонние, ты  не
находишь?
     --  Нахожу, --  согласился  Калвер. --  Но,  видишь  ли, я бы  все-таки
чувствовал себя в  большей безопасности, если бы нам удалось ее  закрыть. Ты
не забыл, кто за нами гонится?
     Калвер  нажал плечом  на  дверь. Фэрбенк  сверху  помог  ему всем своим
весом.  Дверь  с явной  неохотой  закрылась,  и  звук  захлопнувшейся  двери
немедленно вернуло эхо из  дальнего конца  коридора. Калвер с  удовольствием
задвинул ржавую задвижку.
     Они  вновь пошли по какому-то бесконечному коридору. Только теперь шаги
их были не так торопливы. Нет, страх еще не покинул их, -- правда, он уже не
был  таким  пронзительным, как недавно, -- но просто усталость наконец сжала
их тисками, а адреналин, видно, весь вышел.
     Еще одна дверь  молча приветствовала  их в дальнем  конце коридора. Она
была  заперта. Увесистый  пинок  Калвера  распахнул  ее.  И они  оказались в
просторной комнате с несколькими дверьми вдоль стен.
     -- А,  а... Теперь я, кажется, понимаю... -- сказал Дили. Все взглянули
на него с любопытством.
     --  Мы  попали  в  один из отсеков  старого бомбоубежища  времен второй
мировой войны.  Это,  видимо,  второй  уровень,  как раз  под тем отсеком, в
который  мы  вошли вначале.  Я ошибся  насчет  этого  коридора.  Он  не  для
ассенизаторов. Это запасной выход -- для тех, кто, попав в Убежище, оказался
бы в западне. В этом районе полно подземных убежищ вроде этого. Если принять
во внимание, сколько лет наз...
     -- Смотрите! -- Холодный голос Фэрбенка заставил всех вздрогнуть.
     Механик обводил  фонарем пол.  Сначала  им показалось,  что  пол  усеян
просто  какими-то обломками, хламом,  беспечно брошенным  здесь  предыдущими
временными  жильцами. Но когда  они пригляделись получше, колотивший их всех
озноб усилился.
     Первое,  что  им удалось опознать, была оторванная  рука с единственным
уцелевшим на ней пальцем. Потом они увидели  остатки  головы. Одна из пустых
глазниц  была как бы  выедена, рассверлена,  расширена  так, будто через нее
что-то  хотели вытащить  наружу.  Поблизости  валялся  отвратительный  кусок
полусгнившего   мяса,  который  когда-то,   возможно,  был   бедром.   Части
человеческих тел  были разбросаны по  всему полу. Белые  кости отражали свет
фонарей. Кое-где возвышались высохшие и сморщившиеся комья  мяса -- подобные
страшным утесам в этой пустыне праха.
     И сразу  же  всех вновь  охватил  страх, только  на  этот  раз  он  был
неизмеримо  сильнее:  все они ослабли,  были вымотаны до  предела, близки  к
истерике. Калвер едва успел подхватить оседавшую на пол Кэт. Она не потеряла
сознание полностью, но была близка к этому.
     Эллисон  начал отступать назад,  к двери, через  которую они только что
вошли, но слова Калвера заставили его остановиться.
     -- Нет! -- Голос летчика был твердым, почти гневным. -- Мы идем дальше.
Мы пока еще не наткнулись ни на одну крысу по дороге  в это  старое убежище.
Так  что, я  считаю, этот путь наверх  самый безопасный. И ничто не заставит
меня вернуться в канализацию!
     Эти слова эхом  отскочили от пустых стен, как бы передразнивая Калвера.
Но он продолжил не менее решительно:
     --  Нам  надо  пройти через все  это, в другой конец  комнаты. Там есть
дверь. А если повезет, то и лестница позади нее. Просто смотрите прямо перед
собой и не останавливайтесь, что бы ни случилось.
     Калвер двинулся вперед, поддерживая  Кэт. Голова  девушки спряталась  у
него на груди. Рука Калвера, обнимавшая плечо Кэт, твердо  сжимала браунинг.
Его  дуло  смотрело вперед, готовое в любой  момент  вступить в действие.  В
другой  руке  летчик держал фонарь:  луч его был направлен прямо  на дальнюю
дверь.  Кто-то позади Калвера оступился. Резко  обернувшись, он увидел Дили,
стоявшего  на  одном  колене.  А  чей-то  череп, затылок  которого был смят,
подобно разбитому яйцу, медленно откатывался в сторону.
     -- Вставай и иди дальше,  -- скомандовал Калвер сдавленным голосом.  --
Не  останавливайся,  что бы ни случилось,  --  повторил  он. Но они все-таки
остановились. Как один. Когда услышали плач ребенка.

     Они стояли среди этой  недавней бойни  и  вслушивались  в этот жалобный
плач. Калвер закрыл глаза, словно защищаясь  и от этого звука, и от  чего-то
нового,  стоящего  за  этим. Ему  невыносимо  хотелось  вырваться  из  этого
сумасшедшего  дома, из этого подземелья пыток, но не было ни  явного  пути к
спасению, ни  облегчения от  душевных мук, причиняемых всем этим. Он  жаждал
лишь  одного  --  схватить  Кэт за  руку и не останавливаться, бежать прочь,
бежать до тех пор, пока яркий дневной свет не смоет их лица, а чистый воздух
не наполнит  легкие. Но он  понимал,  что  это невозможно: сначала он должен
найти ребенка.
     Они  вслушивались в  этот  жалобный плач, испытывая  отчаянное  чувство
беспомощности. Плач был очень высоким: наверное, плакала маленькая девочка.
     -- Это оттуда, -- наконец сказал кто-то.
     Они посмотрели направо, на ход, заколоченный  тяжелыми досками, которые
внизу были как бы пробиты внутрь. Похоже, что дерево грызли.
     Плач продолжался.
     -- Думаю, нам не стоит здесь задерживаться, -- сказал  Дили, с тревогой
оглядывая остальных.
     -- Ну, тогда иди к черту! -- не выдержал Калвер.
     Двинувшись вперед, он почувствовал  слабое сопротивление  Кэт, но потом
она пошла за ним. Остальные, правда, без особой охоты, но все  же догнали их
у заколоченного входа. Калвер и Фэрбенк посветили фонарями  через щели между
досками  и  заглянули внутрь. Дальняя стена  была футах сорока от них --  не
меньше. Никакой мебели в комнате не было. Фэрбенк направил луч своего фонаря
пониже и тронул Калвера за плечо.
     Каменный пол  комнаты  провалился  внутрь.  Вдоль стен остались  хребты
переломанного бетона, торчали обломки балок. Внизу виднелся  провал, забитый
щебнем и камнями.
     Жалобные, отчаянные крики раздирали их нервы.
     -- Ребенок где-то внизу, -- сказал Фэрбенк.
     -- Ты нас  слышишь? --  закричал  Калвер.  -- Ты  что, один  там?  Плач
прекратился.
     -- Все  в порядке. Мы  спускаемся за тобой!  Ты теперь  в безопасности!
Молчание.
     -- Бедняжка, видно, страшно перепугана, -- сказал Фэрбенк. Калвер начал
отрывать  обшивку.   Сгнившее  дерево  поддавалось  легко,  разламываясь  на
длинные,   влажные   щепки.   Снова  послышался  плач.  Это   были  какие-то
сверхъестественные звуки, а пустота вокруг подчеркивала это, создавая особый
резонанс. Казалось, плач доносился из глубокого колодца.
     --  Все нормально! -- снова крикнул Калвер. -- Сейчас с тобой все будет
в порядке!
     Эхо  повторило его голос.  А  внизу  снова наступила  тишина. Калвер  и
Фэрбенк вытащили  доски.  Образовалась большая  дыра,  так  что  можно  было
пролезть в нее. Они посветили в дыру фонарем, остальные выглядывали из-за их
плеч.
     -- Видимо, из-за строительства нового убежища  здесь все и рухнуло,  --
сказал Дили. --  Здесь и так все отсыревало годами, а тут вибрация от нового
строительства... Удивительно, что не провалился вообще весь бункер.
     Калвер показал на темную бездну перед ними.
     -- Возможно, обвал связан с ядерными взрывами.
     -- Стив,  пожалуйста, не  спускайся  туда,  --  прошептала Кэт,  и в ее
просьбе была настойчивость, встревожившая Калвера.
     -- Там ведь ребенок, -- сказал он. -- По голосу это, кажется, маленькая
девочка.  И  она  там одна,  Кэт. Может быть, с Ней есть  и другие,  слишком
израненные, чтобы ответить нам, или без сознания.  А может, уже мертвые.  Мы
не можем просто так бросить ее.
     --   Здесь  что-то  не  так.  Это...  я   чувствую...  в  этом   что-то
неестественное...
     Едва услышав первые звуки плача, она испытала какое-то душераздирающее,
жуткое чувство. Что-то в этом голосе было действительно противоестественное.
     --  Не думаешь же ты в самом деле, что я смогу  уйти отсюда, -- твердо,
не допуская возражений, сказал Калвер, стараясь заглянуть  ей  в глаза.  Кэт
уклонилась от его пристального взгляда, ничего не ответив.
     -- А как ты  доберешься  до  нее? -- Эллисон  все  еще был  на  взводе,
ненавидя  Калвера  за  то, что  они  даром  тратят  столько времени  в  этой
заброшенной дыре. -- Ты себе шею свернешь, пока будешь спускаться.
     --  Там  может быть  ход через канализацию,  --  предположил Дили. -- А
где-то под нами  должен быть  фундамент старого убежища, он как  раз рядом с
канализационной системой.
     -- Но этой дорогой мне не вернуться назад, --  покачал головой Кал-вер.
-- Взгляните-ка. --  И он  посветил фонариком.  -- Вон там сломанная  балка.
Видите? Торчит из груды  обломков. Ее  торец  упирается в стену, как раз под
этим  выступом.  Я  думаю, что сумею  вернуться  наверх этим  путем.  Ну,  а
спуститься  вниз --  вообще  не проблема:  потолки  здесь  низкие,  так  что
расстояние плевое. -- Он повернулся к Фэрбенку и добавил: -- Не одолжишь мне
пулемет?
     К его удивлению, механик кивнул.
     -- Угу. Я и сам пойду с тобой. У  тебя ведь все равно руки будут заняты
ребенком.
     Калвер благодарно кивнул ему и передал Дили браунинг.
     -- Вам нет смысла ждать нас здесь втроем, -- сказал он ему. -- Уведи их
отсюда.
     Но ему снова пришлось удивиться: Дили отказался.
     --  Мы дождемся  вас, -- сказал  старик, беря пистолет. -- Уж лучше нам
всем держаться вместе.
     -- Вы совсем спятили!  --  взорвался Эллисон. -- Посмотрите вокруг! Эти
чертовы крысы  недавно были здесь и могут снова вернуться! Надо  сматываться
сию же минуту!
     Он сделал шаг, явно  намереваясь  вырвать пистолет у  Дили,  но Фэрбенк
крепко сжал его руку.
     --  Я  слишком долго терпел твои пакости, Эллисон,  теперь  хватит!  --
Глаза механика гневно сверкнули. -- Ты всегда не давал спокойно жить, даже в
нормальное  время. Ты вечно скулишь,  хнычешь, тебя  хлебом не корми  -- дай
только поплакаться о  чем-нибудь. Теперь слушай: если хочешь уйти -- катись!
Только пойдешь сам по себе. Ни фонаря,  ни пистолета тебе не  будет! Так что
смотри не споткнись в темноте о каких-нибудь голодных крыс.
     Эллисон, казалось, готов  был  наброситься  на  Фэрбенка, но  что-то  в
ледяной улыбке механика остановило его. Покачав головой, он сказал:
     -- Вы все тут психи. Трахнутые психи. Все!
     Калвер отдал Кэт фонарь.
     -- Направь свет на пролом. Нам может понадобиться много света.
     Ее спокойствие встревожило его, но он отвернулся и спросил Фэрбенка:
     -- Ну, ты готов?
     Пробормотав что-то насчет "еще одной маленькой заварушки", механик стал
протискиваться в проделанную  ими дыру. Оказавшись по другую сторону  двери,
они  остановились.  Фэрбенк посветил вниз.  Если  не  считать  битого камня,
комната была пустой. Луч света отражался в темных лужах воды среди щебня.
     --  Эй там, внизу, слышишь меня? -- выкрикнул Калвер, понимая,  что  не
услышать его было невозможно.
     -- Ребенок, возможно, слишком перепуган, чтобы отвечать, -- предположил
Фэрбенк. -- Бог знает, что пришлось пережить бедной малышке.
     Им почудилось внизу какое-то движение.
     -- Что тебе дать -- пулемет или фонарь? -- спросил механик.
     -- Давай фонарь, --  отозвался  Калвер, хотя, конечно, он  предпочел бы
пулемет.
     Прижимаясь спинами  к стене, они пробирались по  краю  пролома. Страшно
было, что выступ под ногами может  обрушиться. Струи пыли скользили в пролом
и исчезали во мраке. Кэт перешагнула одной ногой через  доски двери и  лучом
своего фонаря помогала им искать путь.
     -- Отлично, вот здесь  мы и спустимся, -- остановился Калвер. Они дошли
до угла, полоска уцелевшего пола здесь была шире и выглядела более  прочной.
Калвер различил в темноте пролома железную балку, уходящую вниз.
     -- Возьми фонарь на минуту, -- сказал он и присел.
     Он  улегся  на  живот, спустил  ноги в пролом и стал нащупывать  балку.
Потом  стал  спускаться  по ней,  притормаживая  ботинками.  Спуск  оказался
недолгим. Калвер встал на кучу щебня. Выпрямившись, он посмотрел наверх.
     -- Брось мне фонарь, а  потом пулемет. Выполнив  просьбу, Фэрбенк  тоже
стал спускаться. Вскоре они уже стояли рядом.
     --  Несложно, -- заключил механик, забирая назад пулемет.  Калвер обвел
фонарем стены комнаты.
     -- Здесь ничего нет, -- сказал он. -- Ничего.
     Он  шагнул вперед,  и тут что-то провалилось под ним. Фэрбенк попытался
схватить Калвера, но ему помешал пулемет.  Калвер рухнул вниз, скатившись на
груду каких-то обломков. Топорик  на  ремне  больно  ткнул  его в  бок.  Шум
падающих камней  эхом отозвался в сырых стенах. Фэрбенк двинулся за Калвером
и, чертыхаясь, тоже свалился вниз.
     А  плач  начался  снова, пронзительный и  страшный --  голосок насмерть
перепуганного ребенка. Мужчины  посмотрели туда, откуда доносился  крик. Они
увидели  темный  дверной  проем,  еще  одну комнату.  Из  нее  шло  знакомое
тошнотворное зловоние.
     Пыль вокруг них улеглась. Сверху донесся голос Кэт:
     -- С вами все в порядке?
     --  Да,   мы  в   порядке,  не   волнуйтесь.  Мужчины  поднялись.  Плач
прекратился.
     --  Эй, малышка, -- заорал Фэрбенк, -- где  ты, черт тебя подери?!  Они
услышали что-то похожее на хныканье.
     -- Она  там, в комнате, -- твердо заключил  Калвер, хотя оба они  и так
это знали.
     -- Но этот запах... -- сказал Фэрбенк.
     -- Мы должны забрать ее.
     -- Не знаю, -- покачал головой Фэрбенк. -- Что-то здесь...
     -- Мы должны.
     Калвер  двинулся первым, скользя  по грязи  и щебню.  После  секундного
колебания Фэрбенк последовал за ним.
     Комната  за  следующей  дверью  была  широкой  и  длинной,   с  низким,
обвалившимся во многих  местах потолком. Стены  кое-где тоже обвалились, и в
них образовались глубокие, недоступные ниши.
     Где-то    невдалеке   слышалось    слабое   назойливое   журчанье    --
канализационная музыка. Отовсюду  свешивалась длинная  паутина, напоминавшая
покрытое копотью кружево. Перед ними по всему полу  были разбросаны какие-то
бугристые  предметы, в  темноте казавшиеся  желто-серыми.  И  что-то  белое,
размером поменьше,  сверкало отовсюду почти фосфоресцирующим светом. Темные,
едва различимые щетинистые тела валялись тут и там.
     Мужчины отступили  на шаг. Фэрбенк поднял пулемет, а Калвер потянулся к
поясу за топором. Желание бежать, удирать  со всех ног да  этого зловонного,
источавшего ужас подвала,  было почти непреодолимым. И все же в этом зрелище
было что-то гипнотическое. Да и от этого жалобного хныканья не отмахнешься.
     -- Они не шевелятся, -- со значением  прошептал Калвер.  -- Они мертвы.
Их,  как и  остальных в этом  убежище,  сожрала чума.  Они, видно, приползли
сюда, в свое логово, чтобы тут умереть.
     -- А эти черепа? Откуда здесь эти черепа?
     -- А ты взгляни на них. Они же все продырявились.  Или через  глазницы,
или через рот. Посмотри туда: дыры проделаны прямо на макушке черепа. Ты что
же, не понимаешь? Они жрут мозги. Вот почему нам попадалось так много трупов
без голов. Эти ублюдки волокли их сюда на прокорм!
     -- Тут есть еще кое-что...
     Калвер    всмотрелся.    В   углу    виднелось   что-то    раздувшееся,
желтовато-белое, что-то расплывшееся и непонятное.
     -- Это еще что за чертовщина?
     Калвер не знал, что ответить.  Вопреки  своему желанию, он  придвинулся
ближе -- словно завороженный.
     -- О Боже милости...  -- Слова так  и замерли на его губах. Раздувшаяся
тварь была почти не похожа на крысу. Ее  голова едва ли не целиком утопала в
тучном  теле. Изо рта высовывались длинные, страшные зубы. Под мощным  лучом
фонаря они различили  розоватость  тонкой, натянувшейся кожи,  едва покрытой
редкими  белыми  волосками.  Темные вены,  испещрявшие тело твари,  рельефно
выступали  над  кожей. Изогнутая  спина возвышалась  над задними  лапами,  а
твердый  чешуйчатый хвост  плетью  изгибался вниз. На теле твари были и  еще
кое-какие  выступы,  напоминавшие  уродливые  конечности,  явно  излишние  и
совершенно  отвратительные  по  форме.   Под   ослепительным  светом  фонаря
посверкивали косящие глаза, но в них не было никакой жизни.
     -- Что это? -- спросил Фэрбенк, едва дыша.
     --  Крыса-мутант, -- ответил Калвер. -- Той же  породы,  что и  черная,
но... необычная.
     Он  вспомнил  слова  Дили. Тот  говорил,  что в результате генетической
трансформации  появился новый вид крыс. "Гротеск", так  назвал это  Дили.  О
Боже! Выходит, вот это и есть результат!
     Неподалеку послышалось какое-то шуршание. Нервы, и  без  того натянутые
до  предела,  не  выдержали,  и  мужчины  в  смятении  стали  осматриваться,
пронизывая темноту лучом фонаря.
     -- Вон там! -- показал Фэрбенк.
     Темные  тела  на  полу  зашевелились,  и все, как  один, повернулись на
странный звук, раздавшийся из угла слева.  Звук был похож  на  мяуканье. А в
самых дальних углах еще что-то зашевелилось, зашаркало.
     --  Совсем  как и там, --  с тревогой сказал Фэрбенк. -- Они тут не все
подохли.
     Калвер обвел фонарем эти медленно поднимавшиеся с пола черные тела.
     -- Они нам  ничего  не  смогут сделать.  Смотри! Они  слабы  и  вот-вот
издохнут. И они нас испугались!
     Темное  тело отделилось от кучи. Шипя, оно попыталось ползти к ним.  Но
видно было,  что  животное оставляли силы -- двигалось оно  еле-еле. Фэрбенк
поднял пулемет и прицелился.
     Но  прежде,  чем   он  успел  выстрелить,  из   дальнего  угла  донесся
пронзительный визг. Мужчины изумленно переглянулись, потом  вытаращили глаза
в угол, откуда донесся визг.
     -- Ребенок! -- воскликнул Фэрбенк.
     Луч  фонаря   достиг  дальнего  угла,  но  ничего  толком  нельзя  было
разглядеть: множество каких-то других тел.
     -- Забираем ее, а  потом  уматываем!  -- твердил Калвер, держа наготове
топор. -- Стреляй во все, что двигается, попробуй расчистить дорогу!
     Мужчины двинулись вперед, стараясь унять страх. Они уже  приближались к
углу, когда оттуда снова донесся жалобный плач.
     Только  теперь он стал другим,  более резким... и...  менее похожим  на
детский... Он больше походил...
     Очередь  выстрелов заглушила все  прочие  звуки --  это Фэрбенк  открыл
огонь по омерзительным, раздувшимся телам. Он, правда, не вполне был уверен,
что  они  двигались,  но рисковать не желал. Казалось,  что  твари лопаются,
издавая при этом звуки, похожие на не сильные взрывы.
     Вдруг прямо перед Калвером выросла черная крыса.  Она  встала на задние
лапы  и  поэтому  казалась непомерно огромной.  Крыса рычала, шипела, хлопья
кровавой пены падали с ее оскаленной морды. Но Кал-вер  хорошо видел,  что у
нее  уже  нет  сил,  и  только  инстинктивная ненависть к  человеку гнала ее
вперед. Калвер обрушил топор на тонкий череп. На его руку брызнула кровь.
     Прокладывая  дорогу  к  плачущему  ребенку,  Калвер  и  Фэрбенк  ногами
отшвыривали  прочь валявшиеся повсюду  кости.  Из-под ног у  них  вздымалась
белая  пыль,  они  старались не  наступать  на человеческие  останки.  Когда
Фэрбенк наступил  на  какое-то,  казалось, безжизненное розовое тело,  тварь
подняла зловещую острую морду и попыталась беззубыми  челюстями  цапнуть его
за лодыжку. Фэрбенк с  силой наступил на нее  ногой и сквозь  подошву ощутил
хруст костей.
     А  плач,  дойдя до  высшей  ноты,  превратился  в нарастающий  визг,  в
беспомощное завывание... младенческие причитания...
     Детский плач...
     Прозрение пронзило Калвера подобно кинжалу. Он едва не споткнулся, едва
не  рухнул  среди  этих  ужасных  корчащихся  тел.  Он пытался дотянуться до
Фэрбенка, заставить его  остановиться, но  было уже  слишком поздно. Они уже
вошли туда.  Они  уже  добрались до  дальнего угла. Они добрались до  гнезда
Матушки-Крысы.
     -- О...  Боже...  мой... НЕТ! -- Фэрбенк зарыдал, когда  они посмотрели
вниз, на  трепещущую, пульсирующую плоть и  ее ужасное  отродье. -- Этого не
может быть, -- простонал Фэрбенк. -- Этого... просто... не может... быть...
     Из соседнего  отсека, не  так уж и далеко  от них, донеслось  шарканье,
торопливый топот когтистых лап.

     Кэт,  Дили и  Эллисон вздрогнули, услышав выстрелы. Кэт, стоя в опасной
близости от  края  провала,  пыталась  осветить  фонарем  проем,  в  котором
скрылись Калвер и Фэрбенк.
     -- Стив! -- позвала она, но  в ответ услышала лишь  новые, чуть слышные
выстрелы. А в промежутках между  ними -- ужасающий вой, резкий пронзительный
визг. Кэт повернулась к остальным.
     -- Мы должны помочь им!
     -- Мы ничего не сможем сделать, -- ответил ей Дили. У него пересохло  в
горле, он едва мог  говорить, рука его, сжимавшая  браунинг, тряслась. -- Не
своди... не  своди света... с дверей, чтобы... чтобы... у них  был ориентир,
-- запинаясь, выговорил он.
     Эллисон,  оставшийся  по  другую  сторону  разломанной  обшивки, внутри
темной комнаты, со страхом  прислушивался. Ноги у него тряслись так, что  он
едва не падал. Он  царапал лицо руками, глаза  его  таращились в темноту. Но
ничего не было видно.
     "Они -- психи, -- думал он, -- психи, что остались здесь, психи, что не
удрали, не выбрались  отсюда, когда еще  был шанс,  психи, что думали, будто
смогут отбиться он таких полчищ! С Калвером  и Фэрбенком все кончено. Их уже
ничто не спасет! Крысы  разорвут их на куски, а потом придут искать девушку,
Дили  и  его  самого! Почему они его  не  послушали?  Безмозглые,  проклятые
кретины!"
     Он   посмотрел  туда,  откуда   шел   свет,   и  увидел  силуэт   Дили,
наклонившегося  над  отверстием с пистолетом  в руке.  Пистолет!  Он  должен
отобрать пистолет! И еще фонарь. Ему ведь понадобится фонарь!
     Эллисон двинулся быстро и бесшумно.
     Он вырвал  браунинг  из  руки Дили.  Тот, обернувшись, попытался что-то
сказать, но Эллисон отшвырнул его к дверям, да так, что щепки вонзились Дили
в спину. Наставив пистолет на Кэт, Эллисон быстро схватил фонарь.
     -- Отдай его мне! -- завопил он на Кэт. Та тянула фонарь к себе.
     Он  схватил  девушку  за  руку  и  дернул  ее.  Кэт  упала,  попыталась
от-брыкнуться ногами,  но  Эллисон  что  есть силы залепил ей пощечину.  Кэт
упала на спину и закричала. Фонарь остался в руках у Эллисона.
     Дили попробовал было вмешаться, но Эллисон снова  отшвырнул его прочь и
навел на него пистолет.
     -- Я ухожу! -- выкрикнул он. --  Можешь пойти со мной, можешь остаться.
Но я ухожу. Сию же минуту!
     -- А остальные... -- начал было Дили.
     -- Мы не сумеем им помочь! С ними все кончено!
     Эллисон попятился назад,  направив пистолет  и  фонарь  на  Дили и Кэт.
Фонарь ослепил их. Эллисон повернулся,  пролез через лаз и пустился бежать к
двери  в другом конце комнаты -- прочь от  этой  бойни внизу, прочь от своих
спутников. И, как он по глупости считал, прочь от этих ужасных крыс.

     Фэрбенк  кричал  от ненависти  и  отвращения, вопил  от страха, паля  в
гигантскую  раздувшуюся  тушу.  А  тварь  хрипло  верещала голосом избитого,
запуганного  ребенка,  пытаясь  приподнять  свое  тучное  тело,  защититься.
Челюсти   ее  бесполезно   щелкали,  лапы  беспомощно  скребли   землю.  Она
раскачивалась  туда  и  сюда,  давя и  разбрасывая  вокруг  своих  крошечных
детенышей, сосавших ее груди.
     Пули  вонзались в нее, кровь из ран  хлестала темными струями,  обливая
Калвера и Фэрбенка, орошая землю вокруг, заливая копошащихся под ней слепых,
визжащих существ. В агонии она приподнялась, открыв выстрелам свое  мясистое
брюхо.  Несколько  детенышей   все   еще   цеплялись  за  ее   бесчисленные,
раскачивающиеся груди. Неистовый град пуль буквально разворотил ее,  водопад
крови хлынул  наружу,  вынеся  с  собой  и  внутренности. От  них в холодном
воздухе повалил пар.  И все-таки эта тварь еще двигалась, все-таки  она  еще
корчилась от  боли  и,  без конца  падая,  непостижимым  образом  продолжала
тащиться к людям.
     Вой и  крики Фэрбенка  смешались с приглушенным треском выстрелов, лицо
его  освещали яркие  вспышки, а глаза обезумели  от ненависти,  отвращения к
надвигавшемуся  на  них чудищу.  Огромное пульсирующее  тело  стало  наконец
разваливаться на  части. Вдребезги  разлетелся хребет, шрапнелью  вырвавшись
наружу,  на   куски  разрывалась  плоть,  и   все   эти  куски  вздрагивали,
пульсировали,  когда  в  них  впивались   пули.  Были  разнесены  в  клочья,
превратились  в  бесформенное  месиво  челюсти. И  все-таки тварь продолжала
ползти!
     На ее  острой морде резцы напоминали изогнутые  бивни,  прямо  над ними
вращались белые, невидящие  глаза. Из плеча твари,  рядом  с головой, торчал
какой-то  странный обрубок,  из отверстия в  котором  -- ничем, кроме второй
пасти, это быть не могло -- брызгала перемешанная с кровью слюна.
     Калвер опустился  на колени: ноги его  уже  не  держали. Он в изумлении
смотрел на это омерзение, на это уродство, на этого фантастического ублюдка.
Калвер был  в  ужасе, мышцы его свело. Но когда зловонное дыхание твари и ее
слюна  коснулись  его щеки,  шок как  рукой сняло. Поставив фонарь  у колен,
Калвер обеими руками  поднял топорик и с ревом, всей своей силой обрушил его
вниз.
     Остроконечный   череп  аккуратно   раскроился   надвое,   освобожденная
серо-розовая масса хлынула изнутри, а из горла струей ударила кровь. В ту же
минуту  обрубок рядом с  раскроенной  головой издал  пронзительный визг.  От
боли, содрогнувшей тело твари,  раскрылись и ее беззубые челюсти, чешуйчатый
пурпурный язычок неистово затрепетал в воздухе.
     Калвер  ударил снова, прорубив  насквозь и  этот  второй череп.  Топор,
прорубив плечо, ушел глубоко в тело. Чудовище вдруг стало затихать и замерло
совсем. Но  лишь на несколько мгновений. Потом медленно, мучительно медленно
тварь  начала оседать, ее изрубленное, изодранное, обрюзгшее  тело сотрясала
мелкая дрожь.
     Но  и Калвер  еще не закончил. В глазах у него помутилось, слезы залили
лицо, когда он набросился на порожденных монстром ублюдков. Они были  меньше
и безобразнее,  гораздо безобразнее  своей  матери. Он  рубил  и  кромсал их
розоватую  плоть,  не обращая  внимания  на  их  вялые крики, молотя,  давя,
сокрушая  их  хрупкие косточки, чтобы  наверняка быть уверенным:  ни один не
уцелел. Заметив даже слабое движение,  он снова бил, по частям выбивая их из
жизни, расчленяя их так, что не оставалось никакого намека на форму.
     Чья-то  рука  потянула  летчика  за  плечо. Она  сжимала  его твердо  и
настойчиво.  Калвер увидел  над  собой  лицо  Фэрбенка.  Оно  было  искажено
напряжением и, кажется, страхом.
     -- Здесь появились  другие  крысы,  -- сквозь стиснутые  зубы  процедил
Фэрбенк.
     Он помог Калверу  подняться. В сознании летчика  все еще царил  сумбур,
только что завершившаяся бойня ошеломила его. И ради  чего же он устроил эту
резню?  Калвер мгновенно сообразил, что означают эти черные тени, метавшиеся
среди обломков камней.
     Крысы  в какой-то суматохе выпрыгивали из пролома  в кирпичной стене, с
визгом и шипением торопливо спускались по склону завала. Бешено озираясь  по
сторонам, они  набрасывались друг на друга, скрежетали  зубами,  кусались до
крови. Одна черная волна в проломе сменяла  другую.  Комната уже была  полна
крыс, но  они почему-то  не  обращали  никакого  внимания  на  людей. Черные
крысы-мутанты  дрались между  собой. Без  всякой видимой причины  они  целой
группой вдруг  набрасывались на  какую-нибудь одну  и  раздирали  жертву  на
куски, вгрызаясь в ее тело.
     Калвер и Фэрбенк никак не могли понять, почему крысы не обращают на них
внимания.  Между тем  крысы метались по комнате, на бегу отхватывая куски от
своих  соплеменниц. Воздух был  наполнен пронзительным  визгом, напоминавшим
гомон  сотен  потревоженных  птиц.  Визг усиливался и,  достигнув  какого-то
наивысшего предела, стал невыносимым.
     И вдруг крысы затихли.
     Они лежали грудами в темноте. По черным  шкурам  пробегала дрожь. Время
от времени какая-нибудь из крыс, шипя и рыча,  поднималась на дыбы, но почти
сразу же снова  впадала в апатию и падала  в кучу своих сородичей. Казалось,
сам воздух сотрясается от их дрожи.
     Залитые кровью, вымазанные в грязи, Калвер и Фэрбенк замерли, сдерживая
дыхание.
     Ничто не шевелилось вокруг.
     Медленно, без единого слова  Фэрбенк  коснулся  рукава  Калвера. Легким
кивком головы  он показал на дверь. Освещая  фонарем  пол  перед собой, люди
начали осторожно, потихоньку пробираться через кучи тварей, стараясь ни одну
не потревожить, огибая слишком большие группы, через которые невозможно было
переступить.
     И все же одна из  крыс зашипела, оскалившись, бросилась на  них,  когда
они проходили мимо. Но зубы ее лишь царапнули сквозь джинсы лодыжку Калвера,
и крыса снова затихла.  В одном месте Фэрбенк споткнулся и тут же налетел на
кучку крыс,  рухнув на  колени прямо посреди них. Необъяснимым  образом  они
попросту бросились врассыпную, недовольно ворча.
     Калвер  и  Фэрбенк  были уже  всего  ярдах  в  тридцати от  дверей,  но
почему-то они до сих пор не видели света  от фонаря Кэт. Они забеспокоились.
И тут раздалось какое-то странное, сверхъестественное причитание.
     Сначала это  был  одинокий, едва слышный, низкий  жалобный  вой.  Потом
стали подтягивать  и  другие  крысы. Причитания  нарастали,  ширились. Потом
оборвались испуганным  слитным визгом.  После  этого оцепеневшие  было крысы
ожили  снова.  Они вихрем  ринулись...  но не  на людей,  а к  окровавленной
бесформенной  туше  монстра,  только  что  уничтоженного  Калвером,  к  этой
уродливой твари,  выносившей и вскормившей  еще более омерзительный приплод.
Крысы набросились на ее останки, отчаянно сражаясь  друг с  другом за каждый
кусочек. Черные тела заполнили гнездо чудовища.
     И когда уже  ничего не осталось  от этой уродливой твари и ее  выводка,
крысы,  как  по  команде,  переключились  на  ее  близких  сородичей  --  на
раздувшихся тварей той  же породы. Черные крысы безжалостно терзали их, пока
и от них тоже не осталось ничего, кроме окровавленных клочьев.
     Мужчины  бросились  бежать  прямо  к двери,  ногами  отшвыривая все еще
попадавшихся  им по пути  крыс.  Когда одна  из них прыгнула на Калвера,  он
размахнулся топором, ударив ее  пониже горла.  Пронзительно завизжав,  крыса
мешком  шлепнулась  на  пол.  Другая, подпрыгнув, вцепилась ему  в рукав, но
кожаная куртка распоролась, и крыса сорвалась. Калвер изо всех сил ударил по
ней  обухом, с треском проломив кости. Фэрбенк тем временем разогнал  других
-- их было четыре или пять, -- столпившихся прямо в дверном проеме.
     Они проскочили дверь,  но так и не  увидели никакого  света вверху.  Но
услышали, как Кэт громко кричит, зовя Калвера. Фэрбенк повернулся к дверному
проему  и плечом  что есть силы  уперся в косяк, направив  пулемет назад,  в
комнату, из которой они только что выскочили.
     -- Калвер, посвети мне! -- крикнул он.
     Летчик направил луч фонаря в комнату. Крысы толпой шли за ними, Фэрбенк
открыл  огонь.  Пулемет быстро раскалился в его  руках,  палец на  спусковом
крючке  онемел  от  напряжения. Крысы  в первых рядах взлетели  в  воздух  и
дергались, как марионетки на веревочках.
     -- Лезь наверх!  -- крикнул механик через плечо. -- Пару секунд я сумею
сдержать их и без света!
     Калвер  быстро  вскарабкался  по  груде обломков,  ведущей к  рухнувшей
балке. Его фонарь осветил Кэт, стоявшую наверху, на краю выступа. Не было ни
секунды, чтобы даже спросить, что случилось.
     -- Лови! -- закричал он и подбросил фонарь.
     С трудом ухитрившись поймать его, Кэт повернула луч обратно в яму.
     То, чего они боялись  больше всего, произошло: звонко  клацнув, пулемет
замолчал. Фэрбенк досадливо вскрикнул и, отбросив бесполезное теперь оружие,
побежал за Калвером.
     Калвер пробежал по наклонной балке,  забросил топор на выступ над собой
и ухватился  за его край. И как  раз вовремя  -- ботинки его  заскользили по
балке вниз. Сверху обрушились куски каменной  кладки, но летчик успел быстро
упереться локтями о края выступа. Ногами он искал точку опоры.
     И тут он услышал за своей спиной пронзительный, отчаянный крик.
     Встав на  колени  на самом краю  выступа, Кэт за одежду тянула Кал-вера
наверх,  пытаясь  помочь  выбраться.  Дили  тоже  отважился  и  одной  рукой
подхватил летчика под мышку. Ботинки Калвера наконец отыскали какой-то упор,
достаточно прочный,  чтобы  оттолкнуться вверх. Вскарабкавшись, он вырвал  у
Кэт фонарь и встал на колени на краю выступа.
     Фэрбенк  уже  успел подняться до половины завала, но  его  буквально до
пояса облепили бешено кусавшиеся  и царапающие черные  твари.  Одна  из крыс
стремительно пробежала по  его спине  и вцепилась в шею. Фэрбенк завертелся,
пытаясь сбросить с себя  мерзкую  тварь, рот его широко раскрылся в крике, а
глаза зажмурились от  боли. Крыса свалилась, и Фэрбенк  снова  начал ползти.
Руками  он судорожно цеплялся за обломки, но тяжесть вгрызавшихся в его ноги
крыс тянула вниз. Он  сумел  подняться на  колени, попытался было  отпихнуть
облепивших  его крыс,  но едва успел  вырвать окровавленные руки, пальцев на
них уже не было.
     -- Помогите! -- пронзительно закричал он.
     Калвер  уже спружинился,  чтобы спрыгнуть,  но  Кэт стрелой бросилась к
нему и отбросила летчика к стене.
     -- Ты ничем ему не  поможешь, ты не сможешь ему помочь, -- твердила она
снова и снова.
     Он попытался освободиться от ее рук, но Кэт прижала его к стене, и Дили
всем  своим весом  тоже помогал ей.  На самом-то  деле он тоже  понимал, что
помочь маленькому механику уже невозможно.
     -- Дайте мне другой пистолет! -- заорал он,  не понимая, почему они  не
слушаются его, а только крепко прижимают к стене.
     Фэрбенк с огромными усилиями волочил на себе вверх гигантских крыс. Они
уже почти полностью накрыли его. Тело механика было похоже на плотный комок,
покрытый  черной  щетинившейся  шерстью.  Человек  стал  похож  на  монстра,
подобного им самим. Вопли Фэрбенка перешли в придушенный хрип -- крысы стали
рвать его  шею. Одна сторона  его лица была уже совершенно ободрана, кожа  с
нее  свисала  вместе  с  глазом и  большей  частью губ. От носа остался лишь
мягкий бугорок. Фэрбенк все еще пытался  приподнять руки, как бы  по инерции
пытаясь дотянуться до выступа, но руки уже почти не  шевелились под тяжестью
прилипших к ним крыс.
     И вот Фэрбенк грузно опрокинулся на спину. С  грохотом обрушился завал.
Тело  человека скатилось в черные лужи, и они окрасились кровью,  бьющей  из
тела во все стороны. А крысы уже  толкались вокруг, огрызаясь друг на друга,
сражаясь за то, чтобы ухватить самые лакомые кусочки.
     Но  некоторые  твари,  отлично  помня  о  тех трех, которые  стояли  на
выступе, над их головами, уже устремились вверх по склону завала. Они бежали
по металлической балке, и  у них была  одна цель --  вскарабкаться  на  этот
заветный выступ.

     Эта  штука, которая, в конце концов, убила Эллисона,  лежала в темноте.
Она не шевелилась и не дышала. Она не издавала никаких звуков, да и не могла
бы  этого  сделать,  поскольку некоторое время  назад рассталась с жизнью. И
все-таки именно ей и довелось убить Эллисона.
     Это  был  труп  одного из  ассенизаторов, бригадира  ремонтников. Столь
мрачное  место   для  кончины  бригадир  выбрал   еще  при  жизни.   В  день
бомбардировки  другие  люди  из его маленькой  ремонтной  бригады  предпочли
возложить свои надежды  на верховные власти  и поэтому решили  вернуться  на
поверхность и отыскать свои  семьи. Он был стар, был уже готов -- даже более
чем готов -- уйти  в отставку, нет, не просто уйти с работы,  на которой  он
оттрубил сорок два года (кое-кто даже говорил, что и все  сто лет,  а другие
утверждали,  что  он,  мол  родился в  канализации,  а были и такие, кто  не
переносил его грубоватого, нередко какого-то тухловатого юмора  и настаивал,
что  просто  его место именно здесь  и только здесь), но  и вообще  уйти  из
жизни.  Вероятно,  кто-то  мог  бы  счесть этого  человека  ненормальным или
фанатиком в его вере, что внизу,  под улицами, жизнь куда чище, чем наверху,
а имел он в виду -- хотя никогда  и никому не рассказывал об этом -- то, что
здесь, в этом подземном мире  вечной ночи, было до прелести безлюдно. И все,
буквально  все  здесь,  внизу, было более ясным, определенным, в  отличие от
того верхнего мира, где были всевозможные тона и оттенки решительно во всем:
в красках, во  мнениях, в расах. А здесь, в этих глубинах, все было  черным,
если,  конечно,  не освещалось  лучом  фонаря,  сотворенного  человеком.  Но
освещение это делало царившую вокруг черноту только еще темнее и глубже в ее
мрачной силе. Сам он считал  себя простым человеком  (хотя  он им  не  был),
правда,  со склонностью  к самовластию.  А эти туннели  как раз и дарили ему
ощущение самовластия.
     Падающие с небес  бомбы помогли ему сделать  окончательный самовластный
вывод: жизни больше не существовало, оставалось только умереть.
     Он отпустил своих  рабочих восвояси, даже  не посоветовав им  ничего на
прощание. На самом-то деле он был только рад отделаться от  них. А потом  он
отыскал в этом мраке свое место.
     Старое  бомбоубежище  было ему  знакомо, хотя, строго говоря, вход туда
ассенизаторам был категорически  воспрещен.  Он и не  заходил туда уже много
лет, поскольку абсолютная пустота  этого бункера  быстро поубавила его былое
любопытство. Но едва он остался один, то решил отыскать себе здесь последний
приют  попросту потому, что предпочитал умереть не  в сырости. Конечно, этот
старый комплекс тоже  был  сыроватым и  грязным,  но здесь, по крайней мере,
были места, куда сырость не проникала.
     Итак,  он устроился в этом темном коридоре, нимало не беспокоясь о том,
что  скоро сядут батарейки лампочки на его каске и свет ее медленно угаснет,
а потом все стремительно поглотит тьма. Он ждал чего-то, задумчиво размышляя
о том, что ни один человек не обронит  о нем ни слезинки (а его  семья  была
далеко), но мало сожалел, что  все пришло к такому концу. В каком-то  смысле
он  был даже доволен тем, что сам выбрал способ собственной смерти, не отдав
этого права  на  откуп  выдумкам местных  властей,  вертевших  его  судьбой,
сколько  он  себя  помнил. Он  слышал кое-что  о  том, что  последние стадии
голодной  смерти не так уж  и  неприятны, что  ничем  уже не  ограничиваемый
разум, не отвлекаясь на  примитивные потребности  тела, перейдет  на  новый,
более независимый уровень. Конечно, если  только вначале не придется терпеть
пронизывающие  все  тело  голодные боли и предсмертные  муки, которые  будет
доставлять каждый разрушающийся орган.
     Шли дни. Старик старался  сохранять  покои -- не для того чтобы сберечь
силы,  а  просто  потому,  что  неподвижность -- сродни отсутствию жизни. Он
потерял счет времени, так что у  него не было  никакого представления о том,
когда   начались  галлюцинации,  и   даже  о  том,  когда  они  закончились.
Большинством из них он просто  наслаждался (а  кто бы стал  возражать против
того,  чтобы  перекинуться  анекдотом  с  самим  Господом  или  полетать   в
поднебесных высях,  откуда Земля  кажется  с  булавочную  головку, мерцающую
голубизной?). Но были и такие галлюцинации, которые вселяли ужас, заставляли
его  скрючиваться, прятать  лицо от  этих  видений  и  звуков,  неведомых  в
привычном ему измерении. Суетливый шум  чьих-то мелких  шажков вызывал самые
страшные видения, поскольку каким-то  необъяснимым образом  они волокли  его
назад, в эту призрачную  действительность.  Возня  и  шарканье лапок чьих-то
маленьких  тел  слышались  совсем  рядом,  они  доносились  откуда-то  из-за
решетки, шедшей по  всей  длине коридора, в котором он лежал.  Он ни разу не
осмелился  взглянуть  туда:  это означало бы,  что  он проверяет  истинность
своего сна.  И эта  неведомая  пока  истина  могла прочнее привязать  его  к
земному  существованию.  А  он старательно пытался сбежать от  него.  Старик
лежал смирно, затаив  дыхание, чтобы эти создания подземного мира,  издающие
подобные звуки, не навязали ему СВОЮ правду.
     Бред  старика  существовал  как бы  вне  времени:  когда  самое  худшее
осталось  позади, он просто  незаметно перешел в тишину -- но не в забвение!
Легко  и плавно.  И  не  оказалось  почти никакой заметной грани между этими
двумя противоположностями -- жизнью  и  смертью. Перед самым  концом,  этими
невнятными мгновениями, его  тело  распрямилось, ноги расползлись в стороны,
руки прижались к бокам,  а голова тяжело сползла на грудь. Именно такой путь
он сам для себя избрал, и судьба не оказалась излишне недоброй к нему.
     Он полагал, что его  уход  из  жизни ни  на что не повлияет и никому не
доставит беспокойства. Но в этом-то он как раз и ошибся.
     Не  выбери старый ассенизатор  именно эту  конкретную точку  для тихого
перехода в мир  иной,  не раскинься  его ноги по  сторонам,  почему-то точно
указывая  при этом  ступнями на  восток  и на  запад,  -- и тогда Эллисон не
споткнулся  бы об него, не попался бы на  эту невольную подножку, не потерял
бы свой фонарь, пистолет, а чуть позже -- вдобавок еще и жизнь.
     Когда Эллисон  вломился, в дверь,  его  единственным желанием  было как
можно скорее  оторваться  от суматохи там, позади.  Он  понимал,  что у  его
спутников не было ни единого шанса: уже сейчас вряд ли  что-нибудь  осталось
от Калвера и Фэрбенка, а  Дили и девушке  тоже,  видимо, не протянуть долго.
Эллисона мало беспокоило,  что  у  Кэт  и  Дили -- без фонаря  и  пистолета,
которые он у них отобрал, -- остаюсь еще меньше шансов на спасение. Они были
болванами, а нынешний мир больше не годится для таких: выжить суждено только
людям здравомыслящим и безжалостным. А Эллисон  собирался выжить: слишком уж
через многое ему довелось пройти, чтобы смириться с любым вариантом.
     Позади той комнаты, где остались  лежать оглушенные им Кэт и Дили, была
еще одна, небольшая и квадратная. С  помощью фонаря Эллисон вскоре  различил
дверь. Моля Господа,  чтобы она не  оказалась  запертой,  Эллисон поспешил к
ней,  и  его молитва была услышана.  Исполненный благодарности,  он  толчком
широко  распахнул ее и  увидел в глубине короткий коридор, а в конце  его --
еще  одну дверь. Кто бы когда-то ни сотворил этот сумасшедший  дом, у  этого
человека, по всей видимости, была мания дверей  и  коридоров.  Конечно, если
только  (что  было  более  вероятно)  их постоянно  не  добавляли  в течение
десятилетий по  мере расширения комплекса. Взволнованный  тем,  что осталось
позади,  и столь  же  поглощенный  тем,  что его  ждало впереди,  Эллисон не
заметил  раскинутые  прямо поперек дверного  проема  ноги  с направленными в
противоположные углы ступнями.  Из его рук вылетел  фонарь и пистолет, и  он
тяжело  приземлился  на  бетонный   пол,  казалось,  бросившийся  вверх  ему
навстречу.  Кожа  на  руках  и коленях оказалась содранной. Удивленный вопль
Эллисона  мгновенно  перешел  в  вопль  отчаяния  и  боли:  что-то разбилось
вдребезги, и свет погас.
     Паника,  его добрая  старая знакомая и наставница, отправила его шарить
вокруг  по  бетонному  полу  в  поисках  драгоценного фонаря.  Он  отпрянул,
случайно коснувшись одеревенелой  ноги,  быстро  отскочил назад, прижался  к
стене и  тут ощутил под  собой  что-то  вроде решетки. Щели между ее ребрами
были достаточно широки, чтобы в них можно было просунуть руку, и на какое-то
мгновение его пальцы свободно повисли в воздухе. Он поспешно отдернул их, не
слишком воодушевленный холодным дыханием воздуха, пробежавшим по коже.
     Фонарь он отыскал совсем рядом, порезав при этом руку осколком  стекла.
Он нажал на выключатель, снова  помолившись,  но на сей  раз  его заклинания
остались  незамеченными:  во  всяком  случае,  лампочка  фонаря  на  них  не
откликнулась.
     Эллисон захныкал. Время от времени это рыдание из жалости к самому себе
прорывалось  какой-то мыслью. Пистолет. Он  должен отыскать пистолет. В  нем
его единственная защита. Но кто-то там,  в  небесах, прикрыл  свою лавочку с
подарками, и все его мольбы равнодушно игнорировались. Он обшарил едва ли не
весь коридор, кружа по нему на ободранных руках и коленях, но  отыскал  лишь
засохшие,  рассыпавшиеся  под  рукой испражнения,  вероятно, посмертный  дар
человечеству  от этого  мертвеца. В  конце концов  он оставил  свои  тщетные
попытки, понимая, что, задержись он здесь еще на минуту, и на него предъявят
права либо крысы, либо  собственное безумие. Он  двинулся  к стене справа от
себя.  Чувствуя под  ногами  решетку --  в  нее-то, возможно,  и  провалился
пистолет -- и обеими руками упираясь в
     стену, он шел вперед, уверенный, что идет в верном направлении. Кончики
его пальцев  ни на  секунду  не отрывались от шероховатой поверхности стены.
Эллисона ослепляли и бурливший в нем ужас, и полная темнота.
     Угол. Прочь,  прочь  от него. Надо  держаться  стены. Дверь. Та  самая,
которую  он  видел  с противоположного  конца  комнаты, прямо перед тем, как
споткнуться. Он нашел ручку, повернул и, открыв дверь,  вошел в нее. Способа
узнать, что это  была за комната, у  него не было. Он  мог лишь  по-прежнему
держаться стены. Двигаясь  вправо,  он  шел вдоль стены, как показалось ему,
очень  долго.  Правда, он  понимал,  что  его внезапная  слепота  делала все
расстояния обманчиво длиннее. Эллисон не останавливался до тех пор,  пока не
набрел еще на одну дверь. Он открыл и ее и опять пошел, придерживаясь правой
стены, спотыкаясь в своем бесконечном путешествии по этому лабиринту. Он так
никогда  и не узнал, что если бы выбрал левую  дорожку, то давно бы добрался
до лестницы, ведущей наверх.

     Отчаянные вопли Фэрбенка звучали в их ушах еще долго после того, как он
погиб. Едва они удрали  из этой комнаты, с ее  ненадежными краями, как крысы
стали прыгать вверх. Они срывались вниз, прыгали снова, цеплялись когтями за
разрушенную кирпичную кладку,  карабкались на край пролома... Они продолжали
охоту! А двое мужчин и девушка все никак не могли  забыть предсмертные крики
Фэрбенка. Дили и Кэт пришлось буквально вытащить Калвера из комнаты. Правда,
он позволил им сделать  это только тогда, когда вопли механика оборвались. И
все  же еще несколько секунд Калвер  стоял  в дверном проеме,  сжимая в руке
топор, и, не отрываясь, глядел на густую шевелящуюся  массу, покрытую кровью
Фэрбенка.   Неподалеку   показалась  крыса.  Ее   вытянутая,   острая  морда
принюхивалась,  когтистые  лапы отчаянно  искали  точку опоры. Рядом  с  ней
появилась другая, и Калвер ударом ботинка отправил обеих тварей назад.
     Пока они поспешно  покидали комнату, Калвер  вполуха  слушал объяснения
Кэт насчет того, куда делись фонарь и пистолет, как скрылся Эллисон. А крысы
тем временем  упорно взбирались на  края  пролома,  не  обращая  внимания на
неистовую схватку  между теми,  кто остался  внизу,  за  то, что осталось от
Фэрбенка. Все новые  и новые твари  отыскивали другие маршруты из  цокольной
комнаты.  Им подсказывала  интуиция,  и  жажда  крови,  не пресыщенная  даже
неделями изобильных пиршеств, гнала их вперед.
     Душу  Калвера раздирали чувства, не имеющие ничего  общего со  страхом:
глубокая печаль о погибшем механике, надрывающая сердце мысль, что он подвел
его,  отвращение к этим тварям,  бешеная ненависть к ним. Ему казалось,  что
крысы-мутанты были в заговоре с теми силами, которые распорядились полностью
уничтожить человечество.  И то,  с  чем эти безумцы не  сумели справиться, с
радостью подчищали крысы.
     Кэт  держала  фонарь,  направив  его  на дверной  проем,  через который
скрылся Эллисон.  Казалось,  что луч света указывает  им прямой,  безопасный
путь к  бегству. И  они  бросились вперед, не  задерживаясь, миновали дверь,
слыша  и ощущая пронзительный  визг  позади,  совсем  близко.  Потом  быстро
пересекли небольшую квадратную комнату и побежали к открытой двери напротив.
Первая из преследующих  их крыс была уже не более  чем  в  двадцати футах за
ними.
     Втолкнув  Кэт и Дили  в следующее  помещение, Калвер  ворвался в  дверь
следом за ними и быстро обернулся, чтобы захлопнуть ее. Тела  крыс с треском
ударялись о  двери с  другой стороны, и  она ходила ходуном. Потом раздались
более мощные глухие удары: на дверь с  налету  бросались  огромные  крысы. С
каждым новым ударом деревянная обшивка прогибалась внутрь. Калвер  буквально
окаменел, услышав  громкое  царапанье.  Потом  послышался новый звук:  крысы
отчаянно вгрызались в дверь.
     --  Бегите в другой конец! -- закричал он. --  Я задержу  их  как можно
дольше, а потом тоже прибегу туда!
     Ногой  и  плечом  он упирался  в  дверь, чувствуя, что она  со  скрипом
выдвигается из косяка.
     Кэт отступала назад, не сводя фонарь  с Калвера и дверей, и  вдруг едва
не упала,  запнувшись  ногой  обо  что-то.  Пытаясь  устоять  на ногах,  Кэт
развернулась, и  пятно  света упало на дверной проем, осветив  начало нового
коридора, бледное  лицо  Дили,  трясущегося,  как в лихорадке,  и  столь  же
бледнолицый труп, с улыбкой глядевший куда-то на свою грудь.
     Кэт  вскрикнула,  быстро отступила  назад  и  на что-то наткнулась. Это
"что-то" покатилось по полу, и Кэт споткнулась об него, опять едва не упала.
Она обернулась и увидела валявшийся на полу фонарь с разбитым стеклом. Рядом
с  ним  шла  длинная  решетка,  под  которой виднелись  трубы  с  вентилями,
запорными  кранами  или  чем-то  в  этом  роде.  Кэт  подумала,  что  широко
расположенные ребра решетки были сделаны так, чтобы ремонтные рабочие могли,
протянув  руку  внутрь,  отрегулировать  вентили.  И  там  же,  в неглубоком
желобке, подпиравшем трубы, валялся браунинг.  Итак, пистолет и  фонарь были
здесь, в коридоре, но куда же девался Эллисон?
     Крик Кэт заставил  Калвера  и  Дили  обернуться. Они увидели истощенное
тело человека,  одетого в спецовку. Рядом  с ним лежала каска с вделанной  в
нее  лампочкой.  Выражение  истощенного  лица,  как  ни  странно,  выглядело
довольным.
     -- Стив, там  пистолет,  --  сказала Кэт,  направляя луч  фонаря сквозь
решетку. -- Должно быть, Эллисон обронил его туда.
     -- Ты сможешь дотянуться до него?
     --  Думаю,  да.  Наверное,  моя  рука  здесь   пройдет.  А   дверь  уже
прогибалась, и у самого пола первая  щепка с треском отлетела внутрь. Калвер
всем телом навалился на дверь.
     -- Попробуй достать пистолет, -- сказал он Кэт.
     Она  встала  на  колени рядом  с решеткой и, направив свет на браунинг,
просунула пальцы сквозь ребра решетки.  Ее ладонь целиком ушла внутрь, а она
просовывала  руку все  дальше,  пока и запястье не оказалось  по ту  сторону
решетки.  Кэт просунула руку еще глубже,  и  только локоть  остановил ее. Но
кончики ее пальцев едва дотягивались до рукоятки пистолета.
     -- Быстрее! -- подгонял ее Калвер.
     Кэт старалась не столкнуть пистолет, понимая, что в этом случае до него
уже  нипочем  не  дотянуться. Ее пальцы скользнули  вниз  по обеим  сторонам
браунинга,  потом  она  плотно сомкнула  их  наподобие  щипцов.  Прежде  чем
медленно потянуть руку вверх, она убедилась, что надежно держит браунинг.
     Вдруг черная тварь молнией бросилась  из-под труб и впилась зубами в ее
руку.  Кэт даже не  успела заметить, как она подкралась. Пронзительные крики
девушки подбросили обоих мужчин, словно  их  ударили. Им была видна  лишь ее
припавшая  к  полу  фигура  и лежавший на боку фонарь, светивший  в  сторону
дальней  двери. Плечи девушки дергались,  будто кто-то  тащил ее, а  голова,
сопротивляясь  этому,  была  отброшена  назад.  И Дили  и  Калвер  мгновенно
сообразили, кто держал Кэт.
     Новые  щепки  упали  к  ногам  Калвера,  но  он их даже  не заметил. Он
бросился  к отчаянно  боровшейся девушке. Ее крики, полные  муки, вышибли из
его головы  мысли обо всех  прочих опасностях. Подхватив с пола  фонарь,  он
опустился на колени рядом  с Кэт, и лицо его исказилось, когда он  посмотрел
вниз, сквозь решетку.
     Огромная крыса,  едва  помещавшаяся в  зазоре  между трубами  и  полом,
сомкнула свои челюсти на руке Кэт и изо всех  сил дергала ее, мотая головой.
Еще  несколько  крыс, извиваясь  под  трубами,  уже  приближались  к  Кэт  с
противоположной  стороны.  Бетонный желобок напоминал  длинную узкую клетку,
битком набитую визжащими и шипящими тварями. Их  узкие  головы просовывались
сквозь  решетку, зубы щелкали  в  воздухе, будто бы  от досады, что  все еще
никак не дотянуться до девушки.
     -- Стив, помоги мне, помоги мне! -- пронзительно, на одной ноте визжала
она. -- О Господи, они жрут меня, мне больно!
     Калвер схватил Кэт за  запястье и что есть силы рванул его вверх. Крыса
тоже отправилась вверх, с  рукой. Глаза ее едва не выскакивали  из орбит  от
напряжения, череп плотно прижался к решетке. Калвер попытался ударить ее, но
щели решетки были слишком узки,  а он сам  стоял  в такой  позе, что ударить
посильнее  не удавалось. Да и зубы этой твари мертвой  хваткой сжимали  руку
Кэт.
     Сквозь оглушающий визг крыс и вопли Кэт летчик едва расслышал отчаянный
крик Дили:
     -- Калвер, они прорываются в дверь!
     Он обернулся и направил на дверь  свет  фонаря. Вся  нижняя часть двери
почти разрушилась, дерево выпятилось внутрь. Калвер  увидел отлетающие прочь
щепки,  проталкивающийся сквозь  дыру черный бугорок и желтые  зубы,  бешено
грызущие неровные края дыры.
     -- Иди сюда  и держи  фонарь! -- что есть силы крикнул  он Дили. Старик
буквально побелел, когда увидел крыс, жрущих изуродованную руку Кэт. Даже за
те  секунды,  пока  он смотрел  вниз, какая-то  крыса отхватила  напрочь два
пальца и  тут же отступила со  своей  драгоценной  добычей,  а другая  мигом
заняла  ее  место. Кровь  потоком лилась из  ран,  перемазывая  морды  крыс,
заливая их злобные желтые глаза. А Кэт на  полу корчилась от боли,  крики ее
слабели,  переходя в  мучительные стоны.  Сунув  фонарь в руки  Дили, Калвер
обеими руками вцепился в запястье Кэт. Он потянул изо  всех своих сил и даже
сильнее, надеясь, что внезапный рывок сбросит вцепившихся в руку крыс.
     Но все было напрасно. Калвер еще раз попробовал размозжить голову твари
о  внутреннюю сторону решетки, но крыса по-прежнему висела на руке, глаза ее
бешено сверкали. Калвер понял, что ее зубы  уже замкнулись на костях руки --
точнее  того, что осталось от  руки, -- и ничто теперь не ослабит эти тиски,
вероятно, даже и сама смерть. Он  взглядом поискал пистолет, но он исчез под
черными извивающимися телами.
     -- Калвер! -- Дили снова указал фонарем на дверь.
     Калвер быстро через плечо взглянул на дверь, не переставая тащить вверх
руку Кэт, и увидел,  что голова  крысы уже проталкивается через прогрызенную
ею дыру и только  плечи пока  сдерживали ее. В  разных  частях  двери во все
стороны  летели  щепки,  потом  в  этих  местах  появлялись  длинные  когти,
царапающие дерево.
     Дили  начал  подниматься, собираясь  бежать  к  дальней  двери. Кал-вер
схватил его за руку.
     Кэт  то на мгновение умолкала, то снова  начинала стонать. Она уже была
почти без сознания.  Ее  глаза  были закрыты,  голова  моталась из стороны в
сторону.  Рука была уже  разодрана в клочья,  пальцев не осталось совсем,  а
крысы  все  тащили, все дергали, все  грызли эту окровавленную  култышку,  с
щелканьем перекусывая хрупкие косточки.
     Дили умоляюще смотрел на Калвера.
     А тело Кэт совсем одеревенело от мучительной боли.
     И позади, за его спиной, трещала дверь.
     Калвер быстро расстегнул свой ремень и вытащил его из  джинсов. Положив
топорик на пол, он ремнем  обернул  руку Кэт чуть  ниже локтя. Потом скрутил
ремень,  завязал  свободным  узлом  и  затянул  так  сильно, что  он глубоко
врезался в тело.
     А потом он снова взял в руки топорик.
     И как раз в ту секунду, когда он высоко размахнулся им, глаза Кэт вдруг
широко раскрылись.  Она  взглянула  на него, какое-то  мгновение  ничего  не
понимая. Но острое  осознание прорвалось сквозь боль, глаза ее неестественно
широко раскрылись,  губы  раздвинулись.  Из распахнутого рта вырвался  дикий
вой:
     -- Н-е-е-е-е-е-е-т!..
     Топор обрушился вниз,  врезавшись  в руку  девушки, чуть выше запястья.
Кости хрустнули,  но  понадобился  еще  один удар, чтобы  полностью отделить
кисть.
     К счастью, Кэт потеряла сознание.
     А  под решеткой поднялась  суматоха:  крысы бешено  дрались за  то, что
осталось от  руки.  Калвер  поднял  с  пола  безвольное тело  девушки  и  на
мгновение замер. Рядом  с  ними поднялся  бледный как  смерть  Дили. Быстрые
взгляды  на дверь -- и они  поняли, что крыса уже почти протиснулась  сквозь
дыру в двери. Но мощные бедра еще задерживали ее отчаянно извивающееся  тело
в  отверстии.  Крыса бешено скребла пол,  злобно рычала, из  пасти ее капала
слюна. Тварь изо  всех сил пробивала себе путь в комнату.  А рядом  в  двери
появлялись все новые трещины, и  в одном месте, где прежде высовывалась лишь
когтистая лапа, теперь появилась еще одна черная морда.
     И все это время истощенный труп ассенизатора прятал улыбку в груди.
     Калвер  понес  Кэт  к  дальней  двери.  Дили  шел впереди.  Они  успели
проскочить в дверь как раз в  тот момент, когда неистовая  крыса  прорвалась
наконец в коридор. За ней в дыру пролезла другая, потом еще одна, а за  ними
-- целый  поток  обезумевших  от ярости дьяволов. Дили захлопнул дверь прямо
перед их носом и съежился от страха, услышав, как  их тела колотятся в дверь
с другой стороны.
     Они оказались в квадратной комнате. В противоположной стороне  была еще
одна дверь. Дили быстро осветил фонарем все вокруг, и они заметили лестницу.
     -- Слава тебе. Господи, -- едва выдохнул Дили.
     Они  не  мешкали.  Дверь позади  них уже  трещала,  запах свежей  крови
будоражил тварей. Калвер был в полном изнеможении, хотя тело Кэт было совсем
не  тяжелым. Кровавый след от культи тянулся за ними. На ступеньках лестницы
оставались крохотные лужицы. Но они поднимались!
     Калвер  споткнулся, потом  еще раз,  и  только спасительная  рука  Дили
удержала его и девушку от смертельного  полета  вниз. Споткнувшись во второй
раз, Калвер выронил окровавленный топор и попросил Дили снова вложить оружие
в его  руку.  Шатаясь, они  поднялись наверх и  оказались  в узком коридоре.
Дверей не было видно.
     А  внизу продолжал нестись визг. Крысы  уже были в комнате, из  которой
они только что выбрались.
     Наугад  определив  направление, Калвер и  Дили  бросились по  коридору.
Калверу пришлось все время изгибаться, чтобы безжизненное тело Кэт не билось
о стены. Им было слышно, что крысы-мутанты уже ворвались на лестницу.
     Калвер  и  Дили дышали хрипло, отрывисто.  Они едва не  падали. Чувство
безнадежности, поражения  уже начало брать верх, подтачивая волю, а заодно и
остаток  сил.  Они были в таком отчаянии, что едва не проскочили мимо узкого
отверстия. И  только свежая струя воздуха,  столь  непохожая на тот  спертый
воздух, которым  они уже приучились  дышать, остановила Калвера. Он окликнул
Дили и заглянул  в отверстие.  И даже прищурился, чтобы не ошибиться. Над их
головами сквозь темноту пробивался слабый, едва различимый дневной свет.
     -- Это выход! -- задыхаясь, вымолвил Дили. -- О Боже мой, ЭТО ВЫХОД! --
Юркнув мимо Калвера, он начал карабкаться  по каменным  ступенькам. А Калвер
опустил  свою  ношу, на мгновение поставив Кэт на ноги. Потом он  пригнулся,
дав ей тяжело сползти на его плечо. Выпрямившись, он одной рукой обхватил ее
ноги,  другой  крепко зажал топорик и стал подниматься  вверх. Свежий воздух
понемногу вливал силы, заодно охлаждая  взмокшее  тело. Долгожданный  легкий
ветерок протягивал к нему приветственную руку.
     Узкая лестница  спиралями вела  их  вверх,  подальше  от  этих  мрачных
глубин, туда, туда, к сверкающему солнечному свету. Впереди ждал другой мир,
безмолвные изуродованные пейзажи, внушающие  мало  надежд,  но,  по  крайней
мере,  все  еще способные дать им наконец  отдых от этой зловещей  подземной
тьмы.
     Совсем уже  задыхаясь,  они  добрались до  какого-то  странного места с
высоким  потолком, тесными стенами  из  серых плит и  с  тяжелой  деревянной
дверью  в одной  из стен. В верхней части  двери было небольшое, оправленное
металлом окно -- именно через него и вливался солнечный свет.
     Дили бросился к двери и потянул за ручку.
     -- Заперта! -- встревоженно крикнул он.
     Дили  попробовал  раскачать  дверь  в косяке.  Калвер  опустил  Кэт  на
каменный пол и  подошел к двери, бесцеремонно отпихнув Дили  в  сторону. Что
есть  силы  он ударил по замку обухом  топора.  Замок  был старый, его давно
никто не открывал, и его запирающее устройство закаменело. Но Калвер все бил
и  бил,  и  вскоре  дерево, окружавшее замок, отлетело прочь,  а сам замок с
громким  стуком  упал на  пол. Но  дверь по-прежнему не  открывалась.  В ней
только возникла дыра размером с дюйм -- не больше,  Калвер разглядел снаружи
широкий, но тонкий засов.
     Отступив назад,  он ударил в дверь ногой. Потом еще,  еще  и  еще Брешь
расширилась, металлический  засов прогибался  наружу. Последний удар топора,
короткий  и резкий, окончательно  выбил  засов из  крепления.  Дверь  широко
распахнулась...  И  в  эту  секунду  они  услышали  торопливое царапанье  на
лестнице.
     -- Выноси ее наружу! -- закричал Калвер, занимая оборонительную позицию
на верхней ступеньке. Он позволил первой крысе подобраться прямо к его ногам
и  ботинком изо  всех сил ударил ее  в  открытую пасть.  Тварь,  кувыркаясь,
отправилась  обратно,  вниз.  Падая,  крыса  столкнулась  с  товарками,  уже
преодолевающими последний поворот лестницы. Следующую  тварь Калвер разрубил
топором надвое. Очередная скосила на него  глаза, когда топор  вошел поперек
ее  тонкого черепа.  Еще одна встала на дыбы, явно намереваясь  прыгнуть, но
тут  же  опрокинулась на идущих позади, вовремя сбитая ударом  ноги Калвера.
Крыса отчаянно лягалась, вереща от боли, царапала своих сородичей, кусалась,
внося  смятение  в  их  вереницу.  Но ей  и  самой приходилось отбиваться от
наседающих  снизу   тварей,  и  вскоре  свалка  взбешенных  крыс  совершенно
заблокировала узкую лестницу. Это дало Калверу возможность выскочить в дверь
и плотно захлопнуть ее.
     Он  ударил  ногами  о  замок,  который  еще  недавно   закрывал  дверь.
Непривычный  солнечный  свет  обжигал глаза.  Калвер отчаянно  и  безнадежно
озирался  вокруг в поисках  какого-нибудь другого способа запереть дверь. Он
стоял  на  широкой  каменной лестнице,  ее  ступени  поднимались куда-то  за
небольшое сооружение, к которому он прижимался, удерживая дверь. Позади него
шла  дорожка вдоль  набережной,  а  совсем  неподалеку  он увидел  тот самый
прямоугольный блокгауз, через который они вошли в  убежище.  Но среди  этого
хлама не было ничего, чем можно было бы запереть дверь.
     -- Калвер!  -- крикнул Дили от  парапета набережной. --  Здесь,  внизу,
есть  небольшая лодка.  На  реке  мы  будем  в  безопасности! Это  был шанс.
Единственный шанс, который у них остался.
     -- Забирай Кэт в лодку!  --  крикнул Калвер в  ответ. -- Я задержу  их,
сколько смогу.
     Он все еще слышал, как крысы там,  за дверью, рвут друг друга в клочья.
Дили с трудом тащил Кэт вниз, по скату, ведущему к пристани для  прогулочных
катеров. Вода перехлестывала  через кромку причала. Калвер  выждал несколько
мгновений,  давая Дили  время забраться  на  катер,  а  потом, изо  всех сил
оттолкнувшись от  двери, ринулся  вниз, прыгая через  две ступеньки  и  моля
Господа, чтобы  он  не дал ему поскользнуться.  Добежав до ведущего  к  реке
ската,  он оглянулся: дверь распахнулась  настежь, и  крысы  черными волнами
выливались из нее  наружу. И  совсем ни к селу  ни к  городу он заметил  еще
кое-что: сооружение, из которого они только что выбежали, было не чем  иным,
как постаментом памятника:  все  еще гордая,  хотя и обезглавленная Боадицея
управляла  своей  каменной колесницей,  ее вытянутая  вперед рука уцелела  и
по-прежнему дерзко направляла свое копье на разрушенное здание Парламента.
     Калвер стремглав  сбежал вниз, к  пристани, и  встревоженно взглянул на
большой  и пустой  прогулочный  катер, все еще пришвартованный и  равнодушно
покачивающийся на вздувшихся водах реки.
     -- Сюда! -- послышался крик.  Калвер увидел Дили, стоявшего в небольшом
катере чуть  подальше, ближе к  Вестминстерскому мосту. Кал-вер  бросился  к
катеру.
     -- Отчаливай! -- закричал он.
     Крысы  лавиной  катились  к воде, а  несколько  даже перепрыгнули через
перила, чтобы побыстрее добраться до Калвера.
     Катер был  рассчитан человек на пятнадцать -- двадцать -- не  более. Об
этом свидетельствовали скамейки  по  его  бортам. Крошечная кабинка  с белым
верхом  занимала  весь  нос  катера. Краска на ней  покоробилась от  жары  и
пузырилась. Видимо,  кабинка  была  предназначена  для  защиты  от  брызг  и
скверной  погоды  тех туристов, которые  окажутся  достаточно  везучими  или
просто  расторопными, чтобы занять  местечко  внутри ее. Рулевое  устройство
располагалось на корме.
     Катер  выглядел  далеко  не  самым  привлекательным  судном,  но  в  те
отчаянные мгновения он показался Калверу изящнейшим  из  всех,  которые  ему
когда-либо  доводилось видеть. Суденышко  уже  стояло в  нескольких футах от
пристани, начиная  лениво дрейфовать  по течению. Калверу пришлось, завершая
свой бег, сделать прыжок, чтобы оказаться на борту.
     Он  приземлился  на палубу,  растянулся  прямо  на  ящике,  закрывавшем
двигатель, и быстро обернулся. Он был готов ко всему. И он увидел двух крыс,
прыгнувших  вслед  за  ним.  Одна  как  раз  добралась  до борта  и пыталась
вскарабкаться  на палубу.  Калвер без  труда сбил ее мощным  ударом  топора.
Другая уже шаркала лапами по скамейке. Оттуда она вспрыгнула на крышку ящика
с  двигателем и  завертелась во все стороны, злобно  шипя и  без тени страха
глядя на Калвера.
     Он  ударил  и  промахнулся: дрожащая от злобы тварь  успела отскочить в
сторону. Крыса -- мощный, извивающийся комок ярости -- бросилась на Калвера,
опрокинула его на спину и вонзила в лицо острые, как иглы, когти.
     Калвер  осел  на  палубу,  топор  упал  рядом.  Изловчившись  во  время
очередного  наскока,  он  сильно толкнул  крысу вверх  и через  себя.  Тварь
перелетела  через  борт  и  звучно  шлепнулась  в  грязную  воду.  А  Калвер
немедленно  вскочил на  ноги и в  два прыжка оказался  у  штурвала и  рычага
переключения скоростей. Кэт, скрючившись, лежала  на палубе,  глаза  ее были
закрыты,  лицо  побелело от шока.  Он знал, что она пока не  чувствует боли.
Калвер взглянул на культю и вздохнул с облегчением, увидев, что кровь из нее
уже едва-едва сочится.
     А  крысы все прыгали  и прыгали с  пристани  в  воду, плавно скользя  к
дрейфующему судну.
     -- Как же нам завести его? -- Дили почти рыдал. --  Здесь же нет ключа,
нет этого проклятого ключа!
     Калвер застонал,  плечи его поникли.  Солнце над  их головами было  еще
затуманено  дымкой,  но туман над рекой  почти рассеялся, и летчик мог  ясно
разглядеть прилизанные черные тела, плавно и неумолимо приближающиеся к ним.
Будь у него хоть немного времени, он, возможно, сумел бы открыть двигатель и
как-нибудь включить зажигание. Но времени не было: возглавлявшие этот заплыв
крысы уже вонзали свои когти в борта катера.
     Он  наклонился, чтобы  подобрать  топор,  и заметил багор, лежавший под
скамейкой.
     -- Дили,  -- крикнул он, -- отгоняй их этой штукой! Может  быть, мы еще
сумеем удрать от них!
     Перегнувшись через борт, он изо всех сил ударил топором по  ближайшей в
воде крысе.  Расстояние до  поверхности воды  было пугающе  коротким, но, во
всяком случае, течение  уже отнесло их в сторону пристани. Кровь  каждый раз
снова  и  снова  окрашивала  воду, когда топор находил мишень. Дили подобрал
длинный,  прочный багор, и как  раз вовремя. Через  борт  карабкалась крыса.
Дили  багром  столкнул  ее в воду. Но  на ее месте тут  же  возникла другая.
Лязгнув зубами, она вцепилась в багор, зубы ее глубоко вошли в дерево, крыса
не желала расставаться с добычей. Дили пришлось приложить весь остаток своих
истощенных  сил, чтобы  столкнуть  эту  тварь в  воду. Она отчаянно колотила
лапами, вспенивая воду  вокруг,  но все еще не желала ослабить свою  мертвую
хватку. И  только когда стало не хватать воздуха, крыса наконец разжала свои
тиски. А тем временем другие  крысы успели извлечь выгоду  из этой  схватки.
Они карабкались на борт катера, буквально выбрасывая себя из реки, с помощью
мощных задних лап.
     Калвер  сновал  взад  и  вперед,  не  останавливаясь  ни на секунду,  и
прекрасно понимал, что, провозись он с одной крысой слишком долго,  и другие
мигом взберутся на борт. Он сталкивал крыс в воду, разрубал их  надвое. Лицо
его было беспощадным, сознание словно заледенело,  почти безучастное к тому,
что ему приходилось  делать.  Дили помогал ему. Правда, двигался  он  не так
ловко и  быстро. Тем не менее первая крыса преподнесла ему  хороший урок,  и
теперь разящие уколы его багра были резкими и короткими. Крысам на удавалось
вцепиться в его оружие.
     Берег реки оставался все дальше и дальше, но крысы все еще преследовали
их. За Калвером быстро и легко скользил черный поток. Течение относило катер
в сторону моста, того самого -- с упавшим в воду пролетом. Позади пролета из
реки  вздымалась  необычного вида скала  -- это  была упавшая в  воду  часть
старинной башни с часами.
     Калвер прикинул, что если  течение понесет их достаточно быстро, то они
могут уйти от плывущих за ними тварей.  Если только им удастся не подпустить
крыс к катеру, если только...
     И тут мороз пробежал у него по коже.
     Он взглянул наверх, всего-то на  какую-то  секунду,  ну  просто  бросил
взгляд на  сам мост.  Черные фигуры  стремглав неслись по балюстраде моста и
чуть  пониже, по мостовой.  Многие уже  выглядывали  сквозь  решетку ограды.
Крысы  выстраивались рядами над его головой, суетясь, отталкивая друг друга,
в  поисках удобного  места. Их длинные морды уже  нетерпеливо тянулись вниз,
передние лапы  вытягивались туда же, балансируя в воздухе. Крысы напряглись,
готовые прыгнуть, как только катер окажется под мостом.

     Все было безнадежно. Маленькое  суденышко совершенно не слушалось их, и
течение лениво волокло его к мосту. Продолжая отбиваться от лезущих  на борт
тварей, Дили быстро взглянул на Калвера и поразился, почему  тот вдруг замер
и  зачем  уставился  куда-то  вверх,  не  обращая  внимания  на  грозящую им
опасность. Дили проследил пристальный взгляд летчика и сам оцепенел.
     Он  не мог  ни  говорить, ни проклинать, не мог даже  зарыдать.  Он был
слишком ошеломлен всем этим. Пережить ядерную катастрофу, пробиться через ей
ужасные последствия, на каждом шагу преодолевать разные  напасти -- а теперь
еще вот это! Быть  уничтоженным этими тварями, грязными  помоечниками! Какая
горькая ирония -- так умереть!
     Калвер обернулся,  словно желая предостеречь Дили, и увидел, что ют уже
все   понял.  Что-то   промелькнуло  между  ними.  Что?  Предчувствие  общей
надвигающейся  на  них  гибели?  Да,  и  это.  Но  и что-то  еще.  Внезапное
соприкосновение душ, поразительное и столь редкое  понимание друг друга. Для
Дили,   законченного  прагматика,   это   было   стихийным  и   ошеломляющим
проникновением не только в чужую, но  и  в  собственную душу, дающее  острое
осознание своей сути. Это мгновение прошло, но оставило неизгладимый след.
     На  корме  появилась  промокшая  насквозь  крыса  с  точно  прилизанной
шерстью. Калвер бросился на нее с мрачной жестокостью. Раскроив твари череп,
он концом топора спихнул изуродованное  тело обратно в воду. Впав в такую же
холодную ярость, Дили снова переключился на тварей, карабкающихся на палубу.
Гнев его  все возрастал. Страх ушел, а все происходящее привело его  в такое
состояние, которым всегда славились сами эти  крысы, с которыми он сражался.
Загнанный в  западню, припертый  к стене, он вспыхнул неведомыми  ему до сих
пор бесстрашием и ненавистью к напавшим на него тварям.
     Буквально вогнав крюк  багра в  пасть одной из крыс, вскочившей на ящик
двигателя,  он толкнул его так,  что крыса,  пробуксовав по скользкому полу,
оказалась   под  скамейкой  у  борта  катера.   Дили  наклонился,  приподняв
оглушенную  тварь, и, не дав ей  прийти в  себя, вышвырнул за  борт.  На это
потребовалось немало сил, но у Дили не было времени на раздумья.  Откуда они
взялись бы у него? В  лодыжку вонзились острые зубы, и он взревел от гнева и
боли. Дили  колол крысу, изо  всех сил молотил по морде и по туловищу, чтобы
заставить тварь выпустить его. Крюк на конце багра прогнулся и отломился, но
старик  продолжал  колоть  крысу  оставшимся  на  багре  зазубренным  куском
металла.  Струя крови хлынула из артерии крысы,  и тварь с визгом  бросилась
бежать.  Но уже  другая  бросилась на  него.  Вцепившись Дили  в живот,  она
отбросила  его  на  ящик  с  двигателем.  Багор  вылетел  из  рук  Дили.  Он
чувствовал, как рвется его одежда, как острые зубы вгрызаются в живот.  Дили
с отвращением схватился руками за мокрую шерсть и попытался отбросить  прочь
грызущую его тварь.
     В этот миг солнце заслонила какая-то тень. Это Калвер пришел на помощь.
Он цепко ухватил тварь за шею и потащил ее на себя. Крыса не отпускала живот
Дили. Мощным движением Калвер опустил вниз топор, потом отшвырнул корчащуюся
тварь в сторону.
     Калвер крутился во все стороны, лягался, бил топором  наотмашь, носился
взад-вперед по палубе, раня крыс, отрубая им когтистые лапы, отсекая головы.
Он ни секунды не отдохнул, ни на секунду не остановился, он не позволял себе
даже задуматься о том,  что творит. А Дили, на мгновение схватившись за рану
в животе, дотянулся потом до оброненного багра,  поднял его обеими  руками и
тоже  включился в схватку. Палуба была уже  вся  покрыта  телами  раненых  и
дохлых крыс, а мерзкие  твари все продолжали  лезть через борт.  Вода вокруг
катера  была черна  от  их тел. Между  тем течение неумолимо  несло катер  к
мосту.
     Калвер изо всех сил ударил обухом крысу, которая украдкой подбиралась к
Кэт. Кровоточащая рука девушки беззащитно откинулась на мокрые доски палубы.
Калвер поднял  ее.  Девушка  открыла глаза, и  в  них  промелькнула короткая
вспышка  узнавания.  Но  тут  же  Кэт  снова впала  в  спасительное забытье.
Выглядела она ужасно, бледность ее была  устрашающей.  Позволив себе секунду
нежности, Калвер поцеловал Кэт  в губы  и бережно опустил  девушку на ящик с
двигателем. И тут же снова кинулся на крыс, рубя направо и налево, крича, не
позволяя им взобраться на катер.
     Громада моста  уже вырастала над ними. Посмотрев вверх,  Калвер увидел,
что  одна из крыс уже прыгнула.  С шумным  всплеском она  приводнилась прямо
перед катером. А катер все ближе и ближе несло к мосту. Калвер уже видел над
собой  дрожащие от  нетерпения, возбужденные тела. Крысы заползали  на опоры
моста, лезли по железным стойкам, протискивались сквозь решетку ограды...
     Еще одна крыса спрыгнула вниз. Но  эта ухитрилась приземлиться точно на
крышу крохотной кабинки. Она свирепо смотрела на  мужчин сверху вниз,  но не
начинала атаку. Калвер обеими руками  поднял топор. Он был готов к последней
схватке. Как только катер окажется под мостом, эти твари  лавиной  обрушатся
на них. Он молил Господа, чтобы конец был мгновенным.
     И вдруг какая-то жуткая тишина  окутала все вокруг. Визг прекратился, и
сами крысы даже  перестали  дрожать. Это было совсем как раньше,  там, в той
подвальной  комнате,  в  логове,  где  уродливая  тварь  вскармливала  своих
зверенышей.  Крысы  в тот  раз затихли как раз  перед тем,  как броситься  в
атаку. И это вот-вот должно было случиться снова.
     Дили  безмолвно,  но  жарко молился. Кэт  тихо  стонала,  не приходя  в
сознание.
     Крыса на крыше кабинки пристально смотрела на Калвера. Ее мощные задние
лапы стали подрагивать, отвратительный, торчащий над головой  горб напрягся.
Оскалив зубы, тварь злобно зашипела.
     И  именно  в эту секунду противоестественную  тишину  разорвал ревущий,
стрекочущий  звук.  Он возник  так стремительно, так  внезапно, что и люди и
крысы оцепенели. И этот оглушающий  шум перекрыла мощная пулеметная очередь.
Калвер  и Дили, разинув рты,  смотрели,  как от старого моста во все стороны
разлетаются  осколки камня.  Крысы  бросились  врассыпную.  Многие  из  них,
прошитые  пулями, вереща, рушились в  воду.  Другие,  надеясь спастись, сами
спрыгивали  в  реку. Но и там  их преследовал беспощадный пулеметный  огонь.
Пули взметывали над  водой маленькие, но  сильные фонтанчики,  и они тут  же
окрашивались в темно-красный цвет.
     Ошеломленные,   оглушенные  этой   стрельбой,   Калвер  и  Дили   низко
пригнулись. А катер все еще дрейфовал под мостом. Крысы падали прямо на них,
и  они снова  и снова  отбрасывали  их прочь.  Здесь, под мостом, стал снова
слышен визг, а доносившийся было сверху рев стих.  Но теперь  уже твари были
охвачены  ужасом. Обезумев  от этого  внезапного нападения, они  в  смятении
поспешно  спрыгивали с  катера и,  оказавшись в воде, совершенно потерянные,
плавали кругами.  Калвер  и  Дили  стояли рядом  с  лежавшей  в беспамятстве
девушкой и продолжали отбиваться от крыс. Калвер взглянул на ту самую крысу,
которая  все еще громоздилась на  крыше  кабинки  и все  так  же  пристально
смотрела на него. В отличие от остальных эта тварь не поддалась панике, а  в
ее  сверкающих глазах не было страха. Шаркая лапами, крыса подползла к  краю
кабинки, шерсть ее вздыбилась. Секунда -- и огромное тело взвилось в воздух.
     Мощные задние лапы крысы отправили ее точнехонько на ящик с двигателем,
на котором  лежала Кэт. Ее  полет показался  Калверу необычайно медленным, а
движения крысы  чуть  ли  не ленивыми. Примерно такой  же  оказалась  и  его
реакция. Черная фигура твари медленно увеличивалась прямо перед его глазами,
вытянутые вперед когти приблизились  так, что он  мог даже  пересчитать  их,
пасть  разинулась,  обнажив  все до  единого желтые  зубы,  оба  резца  были
грязными и зазубренными. Глаза крысы злобно покосились на  Калвера, встретив
его взгляд.
     И   топор   поднимался  в  руках  Калвера   медленно-медленно,  ленивым
дугообразным  движением. И высоко-высоко  -- чтобы встретить летящее на него
чудовище.
     От  столкновения  с  крысой Калвер  опрокинулся  на спину.  Крыса  всей
тяжестью  рухнула на него. Налетев на топор,  она  оказалась разрубленной до
пояса  --  прямо  сквозь  морду  и  плечи.  Лезвие  топора,  пройдясь  вдоль
позвоночника, остановилось лишь в крупных тазовых костях крысы-мутанта.
     Калвер лежал на палубе,  и на него бурно вытекала  жизнь этой твари. Он
отпихнул  разрубленную  тушу прочь,  едва сумев  приподнять  ее. И  тут  его
ослепил яркий солнечный свет -- катер наконец вышел  из-под моста. Но что-то
все-таки еще  продолжало заслонять  огромную  часть этого  чистого  голубого
неба, и Калвер никак не мог  понять, что заслоняло и почему, не мог  понять,
что это за громоподобный рев.
     Дили  стоял рядом с ним и, куда-то  показывая,  что-то  кричал.  Но  те
посторонние  звуки были слишком мощными, чтобы  расслышать сквозь них  голос
старика. Стремительный  порыв  ветра,  этакого  штормового  ветерка, закачал
маленький катер. Калвер с  трудом поднялся на  ноги и, шатаясь,  вцепился  в
борт. Потом он еще разок посмотрел наверх.
     --  "Пума", -- сказал он, и это слово потерялось в вихре ветра.  Летчик
мгновенно  понял, почему они  до сих пор не видели  и не слышали вертолетов:
накренившаяся   громада  башни  Биг-Бена  скрывала  их  приближение,  делала
незаметными с этой точки реки.
     Три  вертолета зависли над Темзой. Один из них  --  прямо  над катером.
Колеса его были убраны, огромные лопасти пропеллеров создавали вокруг катера
вихрь.  Два  вертолета  поливали  мост  и  реку  градом  пуль из  специально
вмонтированных в  машины 7,62-миллиметровых стандартных пулеметов. А третий,
ловко  маневрируя  созданной  пропеллером  тягой,  отгонял  катер   с  тремя
пассажирами подальше от моста.
     -- Невероятно, невероятно, невероятно! -- застряло на губах Дили одно и
то же слово.
     Калвер, споткнувшись, врезался в Дили и стиснул его плечо.
     -- Это еще не все! -- закричал он Дили прямо  в ухо. -- Они снова лезут
на борт! Нельзя останавливаться, надо отгонять их!
     И, как  бы подтверждая его слова, прямо перед ними  возникли две крысы,
тайком взобравшиеся на борт. Калвер  и Дили пинками вышибли  тварей за борт.
Те грузно шлепнулись в воду.  Однако все новые  и новые крысы спрыгивали  на
катер в поисках укрытия от свинцового ливня. Калвер  и Дили набрасывались на
них,  не  дожидаясь,  пока твари  успеют опомниться.  И все-таки  крыс  было
слишком уж много. А на скамейки и палубу вскарабкивались все новые и новые.
     --  Плохо дело!  Нам их не сдержать!  -- крикнул  Дили, снова  впадая в
панику.
     --  Лезь  на  крышу  кабинки!  --  прокричал  ему   Калвер  сквозь  рев
вертолетов.
     Сам  он вспрыгнул  на ящик для двигателя, а  Дили неуклюже взобрался на
плоскую крышу кабины. Калвер поднял так и не пришедшую  в сознание Кэт.  Это
оказалось нелегко, но летчику все-таки удалось передать девушку наверх. Дили
с натугой затащил ее на  крышу. Здесь хоть какое-то время можно было пробыть
в  безопасности.  А Калвер ногами отгонял трех крыс,  взобравшихся  на ящик.
Одна из них изловчилась вцепиться в его джинсы и даже вырвала из них лоскут,
но  тут же свалилась в  небольшое углубление в  палубе. Быстро вспрыгнув  на
крышку  кабинки,  Калвер  встал на колени и  занес топор, в ожидании  нового
нападения.
     Дили сидел рядом: стоять на качающемся из стороны в сторону катере было
слишком рискованно. Слегка похлопав по плечу Калвера, старик показал пальцем
вверх.  Калвер взглянул и увидел гигантскую тень, заслонившую  все  небо над
ними. Из вертолета к ним кто-то спускался.
     Калвер благодарил Господа, что вертолеты "Пума" были оснащены не только
пулеметами, но и  лебедками. Прямо над  их  головами  повисли  ноги. Человек
спустился на палубу. Калвер и Дили помогли ему устоять.
     -- Не самое  удачное время для  путешествий  на  прогулочном катере, --
прокричал  сквозь шум незнакомец и тут увидел, что оба мужчины были  слишком
измотаны,  чтобы разговаривать. -- Я  могу  взять  только  одного...  --  Он
заметил крыс внизу и увидел, что человек с топором все еще сражается с теми,
которые пытаются взобраться на крышу кабинки. -- Ладно, попробую  вытянуть и
двоих. Но там,  наверху, нам придется нелегко! Давайте-ка  закрепим  в петле
девушку!
     Они не столько расслышали его слова,  сколько догадались, о чем говорит
человек. Втроем они подняли  Кэт и закрепили ее в специальной  петле-упряжи.
Вертолет тем временем  устойчиво  висел  над ними, искусно повторяя движения
катера.
     -- Порядок, --  прокричал человек с  лебедкой,  --  теперь один  из вас
прицепится  сзади,  руки  надо  держать на  моих  плечах! Держаться придется
крепко, но скоро мы вас затащим наверх!
     Калвер  жестами показал на Дили,  чтобы  тот приготовился к подъему, но
старик покачал головой.
     -- Иди ты! -- прокричал он.
     -- Да не будь ты чертовым идио... -- начал было Калвер.
     -- У меня все равно нет сил удержаться! Мне этого ни за что не осилить.
     -- Давайте,  давайте!  Или один,  или  другой,  --  нетерпеливо  заорал
человек с лебедкой.  -- Одна из этих двух стрекоз подберет  того,  кто здесь
останется.  Я  немедленно  даю сигнал  подъема,  иначе эти проклятые монстры
сжуют мне пальцы на ногах!
     Дили  хлопнул Калвера по  плечу  и  взял  у  него топор. Он  даже сумел
выдавить из себя усталую улыбку.
     Калвер едва успел обхватить руками плечи человека с лебедкой, и тот тут
же просигналил наверх, в небеса, большим пальцем руки. Их ноги оторвались от
крыши кабинки,  и  они стремительно взмыли  вверх. Поднимались они быстро, с
каждой  секундой удаляясь  от катера. Калвер с тревогой посмотрел вниз, и  у
него  перехватило дыхание: он  увидел,  как черные тела карабкаются на белую
крышу. Дили  еще стоял  там,  размахивая  топориком, расшвыривая  тварей  по
сторонам,  сметая  их  за  борт или  вниз,  на палубу.  Но  на  место каждой
отброшенной  крысы  тут  же  вползала  другая.  Он  увидел,  как  постепенно
уменьшающаяся фигурка Дили скорчилась, когда крыса  вцепилась  ему  в бедро.
Другая в  это  время  быстро карабкалась по  спине  Дили.  Старику  пришлось
тянуться назад, чтобы сбросить ее. Поворачиваясь, Дили выронил топор.
     -- Дили!  -- раздался  бесполезный крик  Калвера. В эту секунду  вторая
"Пума" коршуном устремилась вниз. Другой человек с лебедкой уже раскачивался
на конце  троса.  Его  ноги  так и не  коснулись крыши  кабинки,  он  просто
стремительно сгреб в  охапку окровавленного  старика, заодно спихнув крысу с
его  спины. И тут же, раскачиваясь в воздухе, они стали удаляться  от судна.
Два черных тела все еще цеплялись  за ноги Дили. Но под собственной тяжестью
крысы  с шумным плеском  обрушились в воду, утянув за собой  куски одежды  и
человеческой плоти. Калвер закрыл глаза, когда обе фигурки стали затаскивать
на лебедке в вертолет. Тем временем третья машина, низко зависнув над рекой,
щедро расходовала свои боезапас на крыс. Пулеметный огонь безжалостно бил по
катеру, истребляя заполнивших его крыс-мутантов. Когда пули  прошили хрупкий
корпус  катера  и добрались  до  его  бака  с горючим,  маленькое  суденышко
разорвалось на тысячу кусков. Калвер услышал грохот и открыл глаза. В воздух
поднимался  столб  черного  дыма.  Калвер  увидел  внизу  миниатюрную  копию
взрывов, которые уничтожили этот город так давно, так бесконечно давно...
     Протянутые навстречу руки помогли  им  забраться в  вертолет. Первым  в
него затащили  Калвера, потом --  Кэт, а человек с лебедкой  вскарабкался на
борт последним.
     Калвера  быстро  провели к креслу, и  он  благодарно  опустился  в  его
прохладную  кожу.  Большая дверь плотно  задвинулась.  Внутри вертолета было
шумновато, но  не так оглушающе, как  снаружи.  Он внимательно наблюдал, как
Кэт осторожно положили  на закрепленную в  полу  койку-носилки,  и  какой-то
другой офицер  -- врач, подумал Калвер, -- стал исследовать обрубок ее руки.
Этот  человек   даже  не  вздрогнул:  за  последние  несколько  недель  ему,
несомненно, довелось залечивать  и раны похуже. Врач быстро вытащил  шприцем
лекарство. Наметанным движением, даже  не разрезая  джинсов Кэт,  он  сделал
укол. Потом он заметил наблюдавшего за ним Калвера.
     -- Морфий, --  пояснил врач. -- Ей  повезло, что мы  добрались до  нее,
пока  она  еще не  вышла из шока. Не волнуйтесь,  с  ней все будет хорошо --
похоже, была идеальная  ампутация. Я перевяжу  ее  и немного ослаблю жгут. У
нее есть еще какие-нибудь раны?
     Калвер помотал головой, усталость уже брала свое.
     -- Порезы, царапины -- вот и все. Ах, да... -- вспомнил  он, --  мы еще
могли заразиться легочной чумой. Врач удивленно поднял брови.
     --  Хорошо, тогда я быстренько проведу предварительное обследование.  А
ты-то как? Может быть, хочешь что-нибудь успокоительное?
     Калвер снова покачал головой. Он вглядывался в измученное, бледное лицо
Кэт. Черты лица  Кэт уже  смягчились -- начал действовать наркотик.  Калверу
хотелось подойти к  Кэт, приласкать, выпросить у нее прощения за то, что ему
пришлось  сделать. Но  она все  равно бы его не услышала. Ничего, для  этого
найдется время попозже.  Он знал,  что впереди  у  них обоих куда как  много
времени.  Кал-вер  отвернулся,  глядя  на   крохотные  оконца  в  двери,  на
подернутую туманной дымкой голубизну за ними. К нему подошел другой человек,
тот -- с лебедкой.
     -- Сержант авиации Макадам,  --  представился он. Калверу  было  трудно
говорить.
     -- Спасибо, -- выдавил он наконец.
     -- Очень приятно, -- ответил сержант.
     -- Как...?
     -- Вас засекли сегодня утром.
     -- С самолета?
     Сержант кивнул.
     -- Мы подумали, что вы из правительственной штаб-квартиры. Вы оттуда?
     -- Нет... нет, мы пытались  проникнуть в... в нее. Человек посмотрел на
Калвера весьма заинтересованно.
     --  Ну и  удалось  вам?  Господи,  мы  же не  слышали  ни  словечка  из
штаб-квартиры с тех пор, как началась вся эта чертова заваруха. Что же, черт
подери, у них там внизу случилось?
     -- А разве... разве никто не выбрался оттуда?
     --  Ни  единой  души, черт бы  их  подрал!  Никто  не  может попасть  в
штаб-квартиру снаружи: все главные  туннели  обрушились. Эти ублюдки врезали
по нам сильнее, чем кто-либо мог ожидать. Кое-кто из уцелевших, может  быть,
и выбрался из города -- кто же их знает?  У нас даже не было возможности для
поисков  --  сначала  из-за   радиоактивных  осадков,  а  потом  из-за  этих
сумасшедших ураганных ливней. Мы патрулировали этот участок реки с той самой
минуты, как поступило  сообщение, что заметили вашу группу. Но мы  полагали,
что вас будет больше. Где же остальные?
     --  Мертвы, --  без  всякого выражения сказал Калвер, думая  о тех, кто
благополучно спасся  из  убежища Кингсвея. Он вдруг  вспомнил Эллисона.  Без
фонаря, без оружия. Внутри убежища. -- Все мертвы, -- подтвердил он.
     -- Но что вы нашли там, внизу? Что было внутри?
     -- Дайте ему отдохнуть, сержант, --  вмешался офицер-врач. -- Его можно
будет  расспросить и потом,  когда мы вернемся в Челтхэм. Но сержант все еще
смотрел на него вопросительно.
     --  Крысы,  --  сказал  Калвер.  --  Ничего  там  нет,  только  большие
окровавленные крысы. Макадам помрачнел.
     -- Мы слышали такие рассказы...
     -- А людям, людям удалось выбраться из Лондона?
     -- О да, выбрались многие.
     Калвер устроился в кресле поудобнее.
     -- Но куда? И зачем?
     Лицо  Макадама  все  еще  было мрачным,  но на  нем проглянула  горькая
усмешка.
     -- Все совсем  не так плохо,  как ты,  видно, думаешь. Видишь  ли,  это
безумие было остановлено,  остановлено еще до того,  как все было разрушено.
Конечно, главных столиц  уже нет. Нет и промышленных городов, многих военных
баз... Но тотального уничтожения не допустили. Ряд держав осознали ошибку...
     -- Сержант, -- предостерег врач.
     -- Какую ошибку? -- спросил Калвер.
     -- Ты  сейчас лучше отдохни, тебе  нужен  отдых.  Скоро  мы вернемся на
базу, там  о тебе позаботятся. Тебе может показаться, что всюду еще хаос, но
под управлением военных кое-какой порядок все же начинает устанавливаться. А
еще   говорят,   что   вот-вот   будет   сформировано   новое   коалиционное
правительство...
     Сержант встал и похлопал Калвера по плечу.
     -- Кто только начал это? -- крикнул  Калвер ему вслед. -- Кто начал эту
проклятую войну? Америка или Россия?
     Он не был уверен, что расслышал  верно:  шум вращающихся лопастей почти
заглушил ответ. На слух это было что-то похожее на "Китай".
     Сержант стоял у дверей в кабину все с той же горькой  усмешкой на лице.
Калверу показалось, что он слышит его слова:
     -- Конечно, уж от него-то теперь немного осталось.
     Калвер  снова   пристально   посмотрел  на   маленькие   окошки.  Свет,
вливающийся в них, притягивал его словно магнитом. Он  был удивлен  тем, что
сообщил  сержант, но  был слишком  измучен, чтобы что-то еще могло  потрясти
его. Затемненный интерьер "Пумы" угнетал Калвера: слишком  уж много дней без
солнца  осталось  позади.  Мысли летчика  полетели назад, вызывая  образы  и
картины, от которых ему теперь уже никуда не деться.
     И еще он подумал об этой финальной иронии судьбы. Об истреблении именно
тех,  кто намного заранее  спланировал все для  собственного спасения в дни,
когда  остальным  суждено  будет погибнуть. Ведь  у этих  остальных  нет  ни
выбора, ни достаточного веса в обществе, чтобы выжить. И еще это истребление
ослабевшего  царя  природы тварями,  которых  он подавлял веками,  и которые
населять-то могли  всего-навсего мрачный  подземный  мир.  Эти естественные,
вечно таящиеся  враги рода человеческого всегда славились своим  коварством,
но ныне это коварство и  питаемая ими сила  значительно возросли по причинам
противоестественным. Калвер думал об этих огромных крысах  с черной шерстью,
об их смертоносном оружии:  их зубах,  когтях, их силе. И снова, снова об их
коварстве. Он  думал  об  еще более  омерзительных,  раздувшихся, похожих на
каких-то  мастодонтов,  тварях  --  собратьях  и  предводителях  этих черных
монстров, порожденных  тем же, что и они, ужасным семенем. И  еще он думал о
Матушке-Крысе.
     Врач, занятый обработкой раны Кэт, с удивлением оглянулся, услышав смех
только  что спасенного мужчины. Не мешкая, он стал готовить  успокоительное,
заметив слезы, текущие по лицу Калвера.
     А Калвер  думал  о Матушке-Крысе  и  ее  выводке,  об  этих  крошечных,
присосавшихся к ней тварях. Правительственная штаб-квартира была атакована с
такой жестокостью,  потому что черные крысы твердо  уверовали: их королева в
смертельной  опасности. Эти несчастные глупцы были сожраны  подчистую сразу,
как только  они  заняли убежище.  Взбудораженные  ужасными  разрывами  бомб,
крысы-мутанты вслед за этим были взбешены еще и внезапным вторжением  людей.
И их атака была мгновенной, яростной и беспощадной.
     Калвер пытался перестать  смеяться,  но не  мог.  Все  это было слишком
смешно. А  величайшей  иронией  были дети  Матушки-Крысы.  Маленькие  твари,
вскормленные ее грудями.
     Он  провел  трясущейся  рукой  по глазам,  как  бы отгоняя,  стирая это
видение. Они с  Фэрбенком  тогда буквально едва не  сошли  с  ума от  своего
открытия. Но даже несмотря на потрясение, подобные возможности уязвили их, а
перспективы, предполагаемые этим кошмаром, вселили ужас.
     Потому что эти маленькие новорожденные твари напоминали человеческих...
ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ!..   зародышей.  Да,  у  них  были  когти,  зачатки  чешуйчатых
хвостиков,  такие  же  самые,  как  и  у  крыс,  злобные, косящие  глазки  и
сгорбленные спины. Но черепа их были куда больше похожи  на  человеческие, а
черты напоминали фантастических людей-уродцев. Их руки и ноги уже отличались
от   лап,   присущих  представителям   животного  мира.  А  мозг,  отчетливо
просматривающийся сквозь их прозрачные, тонкие черепа и просвечивающую кожу,
был слишком большим для крысиного.
     Плечи Калвера сотрясались от хохота. Уж не было ли человечество создано
таким же путем? Может, оно тоже прошло через радиоактивный взрыв, изменивший
гены таким  образом, что в результате  эти твари эволюционировали в ходящих,
думающих, умеющих стоять прямо существ? И была еще одна смешная мысль: может
быть,  человечество  эволюционировало  вовсе  не  от обезьян,  как  полагают
теоретики, эти  никудышные истолкователи всего  и  вся?  Уж  не  возникло ли
человечество...  человечество от этих несколько иных гадких  тварей? И уж не
дан ли теперь еще разок ход тому же самому направлению эволюции?
     Он очень хотел перестать смеяться, но, право  же, никак не мог. И никак
не мог остановить слезы. Они ручьями текли  у него из глаз, вызывая тошноту.
Чуть-чуть погодя кто-то наклонился над ним, уже нацеливая иглу и очень желая
поскорее избавить его от истерии.

Популярность: 2, Last-modified: Thu, 13 Mar 2003 10:25:59 GmT