---------------------------------------------------------------
Origin: "Запретная книга" - русский фэн-сайт Г.Ф. Лавкрафта
---------------------------------------------------------------
Еще раз повторяю, джентльмены: все ваше расследование ни к чему не
приведет. Держите меня здесь хоть целую вечность; заточите меня в темницу,
казните меня, если уж вам так необходимо принести жертву тому
несуществующему божеству, которое вы именуете правосудием, но вы не услышите
от меня ничего нового. Я рассказал вам все, что помню, рассказал как на
духу, не исказив и не сокрыв ни единого факта, и если что-то осталось для
вас неясным, то виною тому мгла, застлавшая мне рассудок, и неуловимая,
непостижимая природа тех ужасов, что навлекли на меня эту мглу.
Повторяю: мне неизвестно, что случилось с Харли Уорреиом, хотя мне
кажется по крайней мере, я надеюсь, что он пребывает в безмятежном забытьи,
если, конечно, блаженство такого рода вообще доступно смертному. Да, в
течение пяти лет я был ближайшим другом и верным спутником Харли в его
дерзких изысканиях в области неведомого. Не стану также отрицать, что
человек, которого вы выставляете в качестве свидетеля, вполне мог видеть нас
вдвоем в ту страшную ночь в половине двенадцатого, на Гейнсвильском пике,
откуда мы, по его словам, направлялись в сторону Трясины Большого Кипариса
сам я, правда, всех этих подробностей почти не помню. То что у нас при себе
были электрические фонари, лопаты и моток провода, соединяющий какие-то
аппараты, я готов подтвердить даже под присягой, поскольку все эти предметы
играли немаловажную роль в той нелепой и чудовищной истории, отдельные
подробности которой глубоко врезались мне в память, как бы нибыла она слаба
и ненадежна. Относительно же происшедшего впоследствии и того, почему меня
обнаружили наутро одного и в невменяемом состоянии на краю болота клянусь,
мне неизвестно ничего, помимо того, что я уже устал вам повторять. Вы
говорите, что ни на болоте, ни в его окрестностях нет такого места, где мог
бы произойти описанный много кошмарный эпизод. Но я только поведал о том,
что видел собственными глазами, и мне нечего добавить. Было это видением или
бредом о, как бы мне хотелось, чтобы это было именно так! я не знаю, но это
все, что осталось в моей памяти от тех страшных часов, когда мы находились
вне поля зрения людей. И на вопрос, почему Харли Уоррен не вернулся,
ответить может только он сам, или его тень, или та безымянная сущность,
которую я не в силах описать.
Повторяю, я не только знал, какого рода изысканиям посвящает себя Харли
Уоррен, но и некоторым образом участвовал в них. Из его обширной коллекции
старинных редких книг на запретные темы я перечитал все те, что были
написаны на языках, которыми я владею; таких, однако, было очень мало по
сравнению с фолиантами, испещренными абсолютно мне неизвестными знаками.
Большинство, насколько я могу судить, арабскими, но та гробовдохновенная
книга, что привела нас к чудовищной развязке та книга, которую он унес с
собой в кармане, была написана иероглифами, подобных которым я нигде и
никогда не встречал. Уоррен ни за что не соглашался открыть мне, о чем эта
книга. Относительно же характера наших штудий, я могу лишь повторить, что
сегодня уже не вполне его себе представляю. И, по правде говоря, я даже рад
своей забывчивости, потому что это были жуткие занятия; я предавался им
скорее с деланным энтузиазмом, нежели с неподдельным интересом. Уоррен
всегда как-то подавлял меня, а временами я его даже боялся. Помню, как мне
стало не по себе от выражения его лица накануне того ужасного происшествия
он с увлечением излагал мне свои мысли по поводу того, почему иные трупы не
разлагаются, но тысячелетиями лежат в своих могилах, неподвластные тлену. Но
сегодня я уже не боюсь его; вероятно, он столкнулся с такими ужасами, рядом
с которыми мой страх ничто. Сегодня я боюсь уже не за себя, а за него.
Еще раз говорю, что я не имею достаточно ясного представления о наших
намерениях в ту ночь. Несомненно лишь то, что они были самым тесным образом
связаны с книгой, которую Уоррен захватил с собой с той самой древней
книгой, написанной непонятным алфавитом, что пришла ему по почте из Индии
месяц тому назад. Но, готов поклясться, я не знаю, что именно мы
предполагали найти. Свидетель показал, что видел нас в половине двенадцатого
на Гейнсвильском пике, откуда мы держали путь в сторону Трясины Большого
Кипариса. Возможно, так оно и было, но мне это как-то слабо запомнилось.
Картина, врезавшаяся мне в душу и опалившая ее, состоит всего лишь из одной
сцены. Надо полагать, было уже далеко за полночь, так как ущербный серп луны
стоял высоко в окутанных мглой небесах.
Местом Действия было старое кладбище, настолько старое, что я
затрепетал, глядя на многообразные приметы глубокой древности. Находилось
оно в глубокой сырой лощине, заросшей мхом, бурьяном и
причудливо-стелющимися травами. Неприятный запах, наполнявший лощину,
абсурдным образом связался в моем праздном воображении с гниющим камнем. Со
всех сторон нас обступали дряхлость и запустение, и меня ни на минуту не
покидала мысль, что мы с Уорреном первые живые существа, нарушившие
многовековое могильное безмолвие. Ущербная луна над краем ложбины тускло
проглядывала сквозь нездоровые испарения, которые, казалось, струились из
каких-то невидимых катакомб, и в ее слабом, неверном свете я различал
зловещие очертания старинных плит, урн, кенотафов (Кенотаф - пустая, т.е. не
содержащая погребения могила. Создавались в Древнем Египте, Греции, Риме и
Средней Азии в тех случаях, когда умершего на чужбине человека нельзя было
похоронить), сводчатых входов в склепы крошащихся, замшелых, потемневших от
времени и наполовину скрытых в буйном изобилии вредоносной растительности.
Первое впечатление от этого чудовищного некрополя сложилось у меня в
тот момент, когда мы с Уорреном остановились перед какой-то ветхой гробницей
и скинули на землю поклажу, по-видимому, принесенную нами с собой. Я помню,
что у меня было две лопаты и электрический фонарь, а у моего спутника точно
такой же фонарь и переносной телефонный аппарат. Между нами не было
произнесено ни слова, ибо и место, и наша цель были нам как будто известны.
Не теряя времени, мы взялись за лопаты и принялись счищать траву, сорняки и
налипший грунт со старинного плоского надгробья. Расчистив крышу склепа,
составленную из трех тяжелых гранитных плит, мы отошли назад чтобы взглянуть
со стороны на картину, представшую нашему взору. Уоррен, похоже, производил
в уме какие-то расчеты.Вернувшись к могиле, он взял лопату и, орудуя ею как
рычагом, попытался приподнять плиту, расположенную ближе других к груде
камней, которая в свое время, вероятно, представляла собою памятник. У него
ничего не вышло, и он жестом позвал меня на помощь. Совместными усилиями нам
удалось расшатать плиту, приподнять ее и поставить на бок.
На месте удаленной плиты зиял черный провал, из которого вырвалось
скопище настолько тошнотворных миазмов, что мы в ужасе отпрянули назад.
Когда спустя некоторое время мы снова приблизились к яме, испарения стали
уже менее насыщеными. Наши фонари осветили верхнюю часть каменной лестницы,
сочащейся какой-то злокачественной сукровицей подземных глубин. По бокам она
была ограничена влажными стенами с налетом селитры. Именно в этот момент
прозвучали первые сохранившиеся в моей памяти слова. Нарушил молчание
Уоррен, и голос его приятный, бархатный тенор был, несмотря на кошмарную
обстановку, таким же спокойным, как всегда.
- Мне очень жаль, сказал он, но я вынужден просить тебя остаться
наверху. Я совершил бы преступление, если бы позволил человеку с таким
слабыми нервами, как у тебя, спуститься туда.
Ты даже не представляешь, несмотря на все, прочитанное и услышанное от
меня, что именно суждено мне увидеть и совершить. Это страшная миссия,
Картер, и нужно обладать стальными нервами, чтобы после всего того, что мне
доведется увидеть внизу, вернуться в мир живым и в здравом уме. Я не хочу
тебя обидеть и, видит Бог, я рад, что ты со мной. Но вся ответственность за
это предприятие, в определенном смысле, лежит на мне, а я не считаю себя
вправе увлекать такой комок нервов, как ты, к порогу возможной смерти или
безумия. Ты ведь даже не можешь себе представить, что ждет меня там! Но
обещаю ставить тебя в известность по телефону о каждом своем движении как
видишь, провода у меня хватит до центра земли и обратно.
Слова эти, произнесенные бесстрастным тоном, до сих пор звучат у меня в
ушах, и я хорошо помню, как пытался увещевать его. Я отчаянно умолял его
взять меня с собой в загробные глуби, но он был неумолим. Он даже пригрозил,
что откажется от своего замысла, если я буду продолжать настаивать на своем.
Угроза эта возымела действие, ибо у него одного был ключ к тайне. Это-то я
очень хорошо помню, а вот в чем заключался предмет наших изысканий, я теперь
не могу сказать. С большим трудом добившись от меня согласия быть во всем
ему послушным, Уоррен поднял с земли катушку с проводом и настроил аппараты.
Я взял один из них и уселся на старый, заплесневелый камень подле входа в
гробницу. Уоррен пожал мне руку, взвалил на плечо моток провода и скрылся в
недрах мрачного склепа.
С минуту мне был виден отблеск его фонаря и слышно шуршание сходящего с
катушки провода, но потом свет внезапно исчез, как если бы лестница сделала
резкий поворот, и почти сразу вслед за этим замер и звук. Я остался один, но
у меня была связь с неведомыми безднами через магический провод, обмотка
которого зеленовато поблескивала в слабых лучах лунного серпа.
Я то и дело высвечивал фонарем циферблат часов и с лихорадочной
тревогой прижимал ухо к телефонной трубке, однако в течении четверти часа до
меня не доносилось ни звука. Потом в трубке раздался слабый треск. И я
взволнованным голосом выкрикнул в нее имя своего друга. Несмотря на все свои
предчувствия, я все же никак не был готов услышать те слова, что донеслись
до меня из глубин проклятого склепа и были произнесены таким возбужденным,
дрожащим голосом, что я не сразу узнал по нему своего друга Харли Уоррена.
Еще совсем недавно казавшийся таким невозмутимым и бесстрастным, он говорил
теперь шепотом; который звучал страшнее, чем самый душераздирающий вопль:
Боже! Если бы ты только видел то, что вижу я!
В тот момент у меня отнялся язык, и мне оставалось только безмолвно
внимать голосу на другом конце трубки. И вот до меня донеслись исступленные
возгласы:
- Картер, это ужасно! Это чудовищно! Это просто невообразимо!
На этот раз голос не изменил мне, и я разразился целым потоком
тревожных вопросов. Вне себя от ужаса, я твердил снова и снова:
- Уоррен, что случилось? Говори же, что происходит?
И вновь я услышал голос друга искаженный страхом голос, в котором
явственно слышались нотки отчаяния:
- Я не могу тебе ничего сказать, Картер! Это выше всякого разумения!
Мне просто нельзя тебе ничего говорить, слышишь ты? Кто знает об этом, тот
уже не жилец. Боже правый! Я ждал чего угодно, но только не этого.
Снова установилось молчание, если не считать бессвязного потока
вопросов с моей стороны. Потом опять раздался голос Уоррена на этот раз на
высшей ступени неистового ужаса:
- Картер, ради всего святого, умоляю тебя верни плиту на место и беги
отсюда, пока не поздно! Скорей! Бросай все и выбирайся отсюда это твой
единственный шанс на спасение. Сделай, как я говорю, и ни о чем не
спрашивай!
Я слышал все это и тем не менее продолжал, как исступленный задавать
вопросы. Кругом меня были могилы, тьма и тени; внизу подо мной ужас,
недоступный воображению смертного. Но друг мой находился в еще большей
опасности, нежели я, и, несмотря на испуг, мне было даже обидно, что он
полагает меня способным покинуть его при таких обстоятельствах. Еще
несколько щелчков, и после короткой паузы отчаянный вопль Уоррена:
- Сматывайся! Ради Бога, верни плиту на место и дергай отсюда. Картер!
То, что мой спутник опустился до вульгарных выражений, указывало на
крайнюю степень его потрясения, и эта последняя капля переполнила чашу моего
терпения. Молниеносно приняв решение, я закричал:
- Уоррен, держись! Я спускаюсь к тебе!
Но на эти слова абонент мой откликнулся воплем, в котором сквозило
теперь уже полное отчаяние:
- Не смей! Как ты не понимаешь! Слишком поздно! Это я во всем виноват
мне и отвечать! Бросай плиту и беги мне уже никто не поможет!
Тон Уоррена опять переменился. Он сделался мягче, в нем была слышна
горечь безнадежности, но в то же время ясно звучала напряженная нота тревоги
за мою судьбу.
- Поторопись, не то будет слишком поздно!
Я старался не придавать его увещеваниям большого значения, пытаясь
стряхнуть с себя оцепенение и выполнить свое обещание прийти к нему на
помощь. Но когда он заговорил в очередной раз, я по-прежнему сидел без
движения, скованный тисками леденящего ужаса.
Картер, поторопись! Не теряй времени! Это бессмысленно... тебе нужно
уходить... лучше я один, чем мы оба... плиту....
Пауза, щелчки и вслед за тем слабый голос Уоррена:
- Почти все кончено... не продлевай мою агонию... завали вход на эту
чертову лестницу и беги, что есть мочи... ты только зря теряешь время...
прощай. Картер... прощай навсегда...
Тут Уоррен резко перешел с шепота на крик, завершившийся воплем,
исполненным тысячелетнего ужаса:
- Будь они прокляты, эти исчадия ада! Их здесь столько, что не счесть!
Господи!.. Беги! Беги! Беги!!!
Потом наступило молчание. Бог знает, сколько нескончаемых веков я
просидел, словно парализованный шепча, бубня, бормоча. взывая, крича и вопя
в телефонную трубку. Века сменялись веками, а я все сидел и шептал,
бормотал, звал, кричал и вопил:.
- Уоррен! Уоррен! Ты меня слышишь? Где ты?
А потом на меня обрушился тот ужас, что явился апофеозом всего
происшедшего ужас немыслимый, невообразимый и почти невозможный. Я уже
упоминал о том, что, казалось, вечность миновала с тех пор, как Уоррен
прокричал свое последнее отчаянное предупреждение, и что теперь только мои
крики нарушали гробовую тишину. Однако через некоторое время в трубке снова
раздались щелчки, и я весь превратился в слух.
- Уоррен, ты здесь? позвал я его снова, и в ответ услышал то, что
навлекло на мой рассудок беспроглядную мглу. Я даже не пытаюсь дать себе
отчет в том, что это было я имею в виду голос, джентльмены, и не решаюсь
описать его подробно, ибо первые же произнесенные им слова заставили меня
лишиться чувств и привели к тому провалу в сознании, что продолжался вплоть
до момента моего пробуждения в больнице. Стоит ли говорить, что голос был
низким, вязким, глухим, отдаленным, замогильным, нечеловеческим, бесплотным?
Так или иначе, я не могу сказать ничего более. На этом кончаются мои
отрывочные воспоминания, а с ними и мой рассказ. Я услышал этот голос и впал
в беспамятство. На неведомом кладбище в глубокой сырой лощине, в окружении
крошащихся плит и покосившихся надгробий, среди буйных зарослей и
вредоносных испарений я сидел, оцепенело наблюдая за пляской бесформенных,
жадных до тлена теней под бледной ущербной луной, когда из самых сокровенных
глубин зияющего склепа до меня донесся этот голос.
И вот что он сказал:
- Глупец! Уоррен мертв!
Перевод О. Мичковского
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 12 Dec 2002 09:24:02 GmT