Почти сразу же после того, как Гай и Розмари Вудхауз подписали контракт
об аренде пятикомнатной квартиры на Пятой  авеню, им позвонила миссис Кортез
и сообщила  удивительную  новость: в Брэмфорде освободилась четырехкомнатная
квартира. Брэмфорд - старый район с квартирами в  викторианском стиле. В них
было все,  чего  хотела  Розмари:  высокие  потолки, амины,  лепная отделка.
Розмари и  Гай в заявлении об аренде просили  именно такую  квартиру в  этом
доме, но прошло много времени, и они успели потерять всякую надежду.
     Гай немедленно сообщил новость Розмари.
     - Я не верю, этого  не может быть!  - восторженно промолвила Розмари со
слезами радости на глазах.
     - Простите, но вы позвонили слишком поздно, - сказал Гай в трубку. - мы
только что подписали контракт об аренде квартиры на Пятой авеню.
     Розмари смотрела на него умоляющими глазами.
     - Спроси, пожалуйста, а не могли бы мы расторгнуть договор?
     -   Миссис  Кортез,  пожалуйста,  подождите  минуточку.  -  Гай  прижал
телефонную трубку к груди. - Так что же сказать? - спросил он.
     Розмари растерянно развела руками:
     - Я... так сразу... Я... не готова. Может быть, сказать правду, - что у
нас есть возможность поселиться в Брэмфорде.
     - Солнышко, ну какое им до этого дело?
     - Гай, ну придумай что-нибудь! А вообще, давай хотя бы просто посмотрим
квартиру миссис Кортез, хорошо? Скажи, что мы хотим посмотреть, прошу тебя.
     - Но мы же подписали контракт, Роз, нам невозможно отказаться.
     -  Я умоляю  тебя!  Скажи  что-нибудь,  а  то она бросит  трубку. -  От
отчаяния из глаз Розмари закапали слезы.
     Внезапно она схватила  трубку, которую Гай прижимал к груди и  поднесла
ее к губам мужа. От неожиданности Гай вздрогнул, затем засмеялся и сказал:
     -  Миссис  Кортез,  простите, оказывается у  нас  еще  есть возможность
расторгнуть  договор. У них кончились  бланки, и мы поставили подпись только
под письмом о согласии, а собственно контракт не подписали. Вы разрешите нам
посмотреть на квартиру?
     Миссис  Кортез  дала  необходимое  разрешение: они  должны  появиться в
Брэмфорде между одиннадцатью и половиной двенадцатого, найти мистера Микласа
или мистера Джерома и объяснить им, что  именно  она  послала  их посмотреть
квартиру  "7-E".  После осмотра  они  должны позвонить ей. И  миссис  Кортез
сообщила Гаю свой номер телефона.
     -  Ты молодец,  все так замечательно придумал!  - воскликнула  Розмари,
натягивая  на   свои  ножки  носочки  и  сунув  их  в  желтые  туфли.  -  Ты
восхитительный лжец!
     Гай посмотрел на себя в зеркало и воскликнул:
     - Господи, прыщ!
     - Не трогай!
     - Послушай, здесь всего четыре комнаты. И даже детской нет.
     -  А мне больше  нравятся четыре  комнаты в Брэмфорде, чем целый этаж в
этой ужасной белой тюрьме, - возразила Розмари.
     - А вчера тебе это нравилось.
     -  Да,  но  не настолько,  чтобы  прийти  в  восторг.  Уверена,  что  и
архитектор не  был  в восторге  от своего  произведения.  Часть  гостиной мы
переоборудуем  в  столовую,  и у нас получится чудесная  детская,  если  она
понадобится.
     - Понадобится, и скоро.  -  Гай водил  электробритвой  по верхней губе,
внимательно разглядывая свое отражение в зеркале.
     Розмари облачилась в  желтое платье, грациозно изогнулась и  застегнула
на спине молнию.
     После свадьбы они жили в однокомнатной холостяцкой квартире Гая,  стены
которой  украшали  обычные  рекламные  плакаты  с  видами Вероны  и  Парижа.
Крохотная кухонька напоминала, скорее, пульмановский вагон.
     Был вторник, третье августа.
     Мистер  Миклас был невысокий, подтянутый  человек.  У  него недоставало
пальцев  на обеих руках, поэтому рукопожатие его вызывало некоторое ощущение
напряженности.
     - Ах,  актер,  -  произнес он, вызывая  лифт средним  пальцем,  - среди
актеров у нас  много друзей. - И  он  назвал  имена четырех широко известных
актеров, живущих в Брэмфорде.  - У меня такое впечатление, что я вас  где-то
видел.
     - Возможно, - ответил Гай, - не так давно я играл в "Гамлете",  правда,
Роз? И потом еще - в пьесе "Птица-перевозчик"
     - Ах, обманщик! - воскликнула Розмари. - он  играл в "Лютере" и в пьесе
"Никто  не  любит альбатроса", а еще в  разных  телепостановках  и рекламных
роликах.
     - О, реклама - прекрасный источник дохода, - заметил мистер Миклас.
     - Да, - ответила Розмари, а Гай с солидной серьезностью добавил:
     - С профессиональной точки зрения работа весьма увлекательная.
     Розмари умоляюще посмотрела на Гая, но  тот изобразил  на лице невинное
изумление, а потом состроил ей  над головой мистера Микласа гримасу злобного
вампира.
     Лифтом, отделанным дубовыми панелями, с медными поручнями вдоль стенок,
управлял негртенок в форменной одежде, с ослепительной улыбкой на губах.
     - Седьмой, - приказал ему мистер Миклас и  обратился к Розмари и Гаю: -
В квартире четыре комнаты, две ванные и пять кладовок. Раньше все квартиры в
этом доме  были большими: самая маленькая насчитывала  девять комнат. Теперь
почти  все   разделены   на  четырех-   пяти-  и   естикомнатные.   "7-E"  -
четырехкомнатная, это  часть  десятикомнатной.  От прежней  квартиры  в  ней
остались  кухня  и  ванная,  при этом  довольно просторные.  Бывшая  спальня
превращена в гостиную, а две  комнаты  для прислуги соединены в одну,  и она
может служить столовой или, если угодно, второй спальней. У вас есть дети?
     - Пока нет, но мы собираемся обзавестись ребенком, - сказала Розмари.
     - Тогда это  будет идеальная комната для малыша, там есть своя ванная и
большая  кладовка.  Вообще  планировка квартиры  очень  хорошо подходит  для
молодой семьи.
     Лифт остановился,  и  негритенок  спустил  его еще немного  вниз, потом
вверх и опять вниз, чтобы  поточнее подогнать кабину к уровню пола на  этаж.
Потом потянул на себя внутреннюю медную решетчатую  дверцу и открыл наружную
дверь. Мистер Миклас посторонился, Розмари и Гай вышли из  лифта и очутились
в  слабо  освещенном коридоре  с темно-зелеными стенами  и  ковром такого же
цвета. У зеленой, с лепным орнаментом  двери "7-B"  возился рабочий,  врезая
"глазок". Он взглянул на них и вновь принялся за свою работу.
     Они  шли за  мистером  Микласом  по  переходам темнозеленого  коридора.
Следуя  за ними, Розмари и  Гай обратили внимание на  то,  что  обои кое-где
отклеились и завернулись внутрь, да и ковер в ескольких местах был заштопан.
Гай  взглядом  показал Розмари  на эти  заплаты, но  она только улыбнулась в
ответ на это молчаливое замечание. Ее безоблачная улыбка как бы говорила: "А
мне здесь очень нравится, все восхитительно!"
     -  Раньше в квартире жила  миссис  Гардиниа,  -  говорил мистер Миклас,
шествуя впереди них,  -  но она скончалась несколько  дней назад, поэтому из
квартиры  ничего не  успели  вынести.  Ее сын  просил  передать, что  ковры,
кондиционеры  и  кое-что  из мебели  можно получить практически  по  первому
требованию. - Мистер Миклас повернул в очередной переход коридора, оклеенный
более новыми по виду обоями в зеленую и золотую полоску.
     - Она умерла здесь? - спросила Розмари. - Конечно, это не так важно, но
все-таки?
     -  Нет,  это  произошло в  больнице,  -  ответил мистер  Миклас. -  Она
несколько недель находилась в коме.  Она  была очень стара и скончалась,  не
приходя в сознание. Легкая смерть. Когда наступит  срок, я бы не пожелал  бы
себе  иного  конца.  Несмотря  на  возраст, она была  полна  сил: сама  себе
готовила,   сама   ходила  по  магазинам...  миссис   Гардиниа  была  первой
женщиной-юристом в Нью-Йорке.
     Они подошли  к лестничному пролету, которым заканчивался коридор. Слева
от него находилась дверь квартиры "7-E". Дверь была поуже тех,  мимо которых
они проходили, без лепнины. Мистер Миклас нажал жемчужную кнопку звонка, над
которой белыми буквами на черной пластинке было аписано "Миссис Гардиниа", и
повернул  ключ в замке. Несмотря на  отсутствие нескольких пальцев, он ловко
нажал ручку и распахнул дверь.
     - Прошу вас, - вежливо произнес он, приглашая их войти.
     От  входной  двери  начинался   коридор,   по   обе   стороны  которого
располагалось по две комнаты. Первая  оказалась кухней, заглянув в  которую,
Розмари вскрикнула от восторга: она была, пожалуй, больше всей их теперешней
квартиры.  На  кухне  стояла  газовая  плита  с  шестью  онфорками  и  двумя
духовками, громадный холодильник , внушительных  размеров мойка и  множество
различных  шкафчиков.  Окно   выходило  на  Седьмую  авеню.  А  если  убрать
хромированный столик миссис Гардиниа, стулья  и перевязанные  пачки журналов
"Форчун"  и "Музыкальная  Америка", то это  просторное  помещение  с высоким
потолком  -  прекрасное  место  для  завтраков. Точь-в-точь  такое,  как  на
фотографии, которую Розмари вырезала из "Прекрасного дома" за прошлый месяц.
     Напротив кухни  располагалась столовая - или вторая спальня - в которой
у миссис Гардиниа, по-видимому, был кабинет и нечто вроде теплицы.  В центре
возвышалась  конторка  с широкой  откидной  крышкой,  заваленная  книгами  и
бумагами,   от  которой   так  и  веяло  стариной.  Гай   и  мистер   Миклас
разговаривали, стоя у двери, а Розмари подошла  к конторке, перешагнув через
полочку с увядшими папоротниками. Такие конторки часто выставляют в витринах
антикварных  магазинов.  Розмари  еще  подумала,  входит  ли  она  в   число
предметов, которые "можно получить  по  первому требованию" Изящными  синими
буквами на бледно-сиреневой бумаге было написано: "... чем просто интересное
времяпрепровождение, как мне казалось вначале. Я больше не могу иметь ничего
общего...".   Розмари  отвела  взгляд,   осознав,  что   проявляет  излишнее
любопытство.  Она посмотрела на  мистера  Микласа,  который  в  этот  момент
собирался направиться в ее сторону.
     -  Скажите,  а  эту  конторку  сын   миссис  Гардениа  тоже  собирается
продавать? - поинтересовалась она.
     - Не знаю, - ответил  мистер Миклас, - но если она вам нравится, я могу
это выяснить.
     - Какая прелесть, - промолвил Гай.
     - Да,  очень красиво, - согласилась  Розмари  и  с улыбкой  восторженно
посмотрела по сторонам.
     Она представила себе, какая прекрасная детская получится здесь. Правда,
комната  была немножко темновата  - окна выходили в  небольшой дворик,  - но
если  стены оклеить  желтыми  с белым  обоями,  она будет  казаться светлее.
Хорошо, что есть ванная и неплохая кладовка, которая сейчас  была  заполнена
рассадой в горшочках.
     - Что это такое? - спросил Гай.
     - Какие-то травы, - ответила Розмари.  - Мята, базилик... А остальные я
не знаю.
     Слева по коридору  была еще одна  кладовка,  а справа широкий сводчатый
вход вел  в гостиную. Напротив входа располагались два эркера с ромбовидными
оконными  переплетами и встроенный  диванчик. Справа  был небольшой камин  с
белой  мраморной  полкой,  украшенной завитками,  а  вдоль  левой стены  шли
высокие дубовые книжные полки.
     - О Гай! - задохнулась Розмари и взяла его за руку.
     В  ответ он сжал ее руку  и произнес ни к чему  не обязывающее: "М-да".
Рядом с ним остановился мистер Миклас.
     - Камин, разумеется, действует, - сказал мистер Миклас.
     Спальня  была  примерно  двенадцать  на  восемнадцать  футов,  окна  ее
выходили в тот  же тесный  дворик, что и окна столовой (либо второй спальни,
либо детской). За  гостиной размещалась  весьма просторная ванная комната со
множеством разнообразных приспособлений и кранов с медными шишечками.
     -  Мне  квартира  очень  нравится!  - воскликнула  Розмари,  когда  они
вернулись  в гостиную. Она  широко  развела  руки,  словно хотела обнять всю
комнату. - Я в восторге!
     -  Это  чисто  женская  уловка,  мистер  Миклас.  Она  просто  пытается
заставить вас снизить арендную плату, - сказал Гай.
     Мистер Миклас улыбнулся.
     - Если бы у меня было такое разрешение, несомненно, она была бы выше, -
сказал  он.  -  Разумеется, сверх  допустимых  пятнадцати процентов.  Сейчас
довольно мало  осталось квартир, у которых  есть свое очарование. Новые... -
осекся  он на полуслове, взглянув  на секретер расного  дерева в коридоре. -
Странно,  -  проговорил  он.  -  За этим секретером  должна  быть  кладовка.
Полагаю, она  там  и  есть. Их всего пять:  две  в спальне,  одна  во второй
спальне и две в коридоре.
     Он  направился к  секретеру. Гай  приподнялся  на  цыпочки,  заглядывая
наверх:
     - Да, вы правы. Там видны углы двери.
     - Кто его сюда поставил?  - удивилась  Розмари.  -  раньше он стоял вон
там. - Она указала на едва заметный силуэт с  острой вершиной на стене рядом
с дверью в спальню и на глубокие вмятины от  четырех ножек, которые остались
на  винно-красном  ковре. На нем были заметны и четыре четкие пересекающиеся
изогнутые  линии  -  следы,  оставшиеся  после  перестановки  екретера.  Они
тянулись к соседней узкой стене, у которой он стоял сейчас.
     - Помогите мне, пожалйста, - обратился мистер Миклас к Гаю.
     Они с трудом передвинули секретер на прежнее место.
     - Теперь мне понятно, почему у миссис Гардиниа была кома, - сказал Гай,
навалившись на секретер.
     -  Вряд ли  она одна  смогла  бы  передвинуть  такую  тяжелую  вещь,  -
засомневался мистер Миклас, - ведь ей было восемьдесят девять.
     Розмари с сомнением посмотрела на представшую взгляду дверь в кладовку.
     -  Может  быть, не стоит  ее открывать?  - спросила  она. -  Пусть этим
занимается ее сын.
     Ножки  секретера точно встали в четыре вмятины на ковре. Мистер  Миклас
потирал руки, на которых не хватало пальцев.
     - Нет, по правилам я обязан показать вам  всю квартиру, -  возразил он,
подошел к двери и открыл ее.
     Кладовка была почти пуста. У одной стены  стоял пылесос,  к другой были
прислонены три-четыре доски. На полке над дверью были сложены стопками синие
и зеленые банные полотенца.
     -  Ну  вот,  теперь  тот,  кого  она здесь  закрыла, вырвался наружу, -
пошутил Гай.
     Мистер Миклас пожал плечами:
     - Вероятно, у нее не было необходимости использовать все пять кладовок.
     - Тогда  почему  она оставила  здесь  пылесос и  полотенца? - удивилась
Розмари.
     - Полагаю, мы этого никогда не узнаем. Может быть, это какие-то причуды
старой женщины, - Мистер Миклас улыбнулся. - Что еще вы хотели бы узнать?
     - А как со стиркой? Стиральные машины внизу?
     Наконец  они поблагодарили мистера Микласа, и все вместе вышли из дома,
распрощались и медленно пошли по Седьмой авеню к жилым кварталам города.
     - Эта дешевле  той,  -  рассуждала Розмари,  пытаясь продемонстрировать
свою практичность.
     - В ней на одну комнату меньше, дорогая, - возразил Гай.
     Минуту Розмари молчала, потом добавила:
     - И она лучше расположена.
     -  К  тому же, - отзвался Гай, - отсюда мне удобнее добираться пешком в
любой театр.
     Почувствовав поддержку, Розмари сбросила маску практицизма.
     -  Гай, прошу тебя, давай снимем ее!  Пожалуйста! Мне очень понравилась
эта чудесная  квартира. Гостиную  можно сделать очень красивой, теплой  и...
Гай, пожалуйста, давай снимем ее?
     -  Хорошо, - согласился Гай,  улыбнувшись. - Но нужно срочно отделаться
от другой.
     Розмари радостно взяла его под руку и прижалась к нему.
     - Отделаемся, я знаю, ты что-нибудь выдумаешь.
     Из телефонной будки Гай звонил миссис  Кортез, а Розмари стояла снаружи
и пыталась читать по губам его слова. Миссис Кортез сказала, что будет ждать
до трех часов.  Если к  этому времени они не  рещат вопрос с квартирой,  она
начнет звонить следующим в ее списке.
     Они отправились в "Русскую чайную", заказали "Кровавую Мэри" и сэндвичи
из салата с цыпленком на черном хлебе.
     - А  если  мы им  скажем, что я заболела  и должна  лечь в больницу?  -
предложила Розмари.
     - Нет, это звучит неправдоподобно и малоубедительно. - Гай тут же начал
придумывать  длинную  историю о  том,  что  ему предложили  присоединиться к
труппе, которая с пьесой "Давай охвастаемся" отправляется  во  Вьетнам  и на
Дальний  Восток в четырехмесячное турне, финансируемое Объединенной  службой
организации  досуга  войск.  Актер,  игравший Алана,  сломал  бедро.  Гай  -
единственный,  кто  знает  эту  роль,  и поэтому  только  он может  заменить
пострадавшего  в спектакле.  Иначе  турне придется  отложить минимум  на две
недели. Упускать такую  возможность  чертовски  жаль,  ведь  наши парни  так
отчаянно дерутся с "комми". Жена пока станется со своими в Омахе...
     Он дважды прорепетировал текст и принялся звонить.
     Розмари  потягивала коктейль  и изо всех сил держалась левой  рукой  за
край деревянной  столешницы. Она вспомнила  квартиру на Пятой авеню, которая
теперь ей совсем не  нравилась, но пыталась убедить  себя в том, что и в ней
есть  свои  положительные  стороны:  новая  сверкающая  ухня,  посудомоечная
машина, вид на Ист-ривер, автоматические кондиционеры...
     Официантка принесла сэндвичи.
     Мимо   прошла   беременная   женщина  в  темно-синем  платье.   Розмари
внимательно  посмотрела  ей вслед. Она  была на шестом или  сельмом  месяце.
Повернув  голову,  она что-то говорила  своей  спутнице  - женщине постарше,
нагруженной свертками, вероятно, матери.
     Рыжая девушка,  сидевшая за стликом  у противоположной  стены, помахала
Розмари  рукой.  Розмари  узнала  ее.  Эта девушка поступила  на Си-Би-Эс за
несколько недель до того, как Розмари волилась. Розмари помахала ей в ответ.
Девушка одними губами попыталась  ей  что-то сказать, но Розмари не  поняла.
Спутник  девушки  -  изможденный мужчина с  восковым лицом  -  повернулся  и
посмотрел на Розмари.
     Тут  вернулся Гай,  высокий  и  красивый,  явно  довольный  сосбой.  Он
старался сдержать улыбку, но весь его ликующий вид говорил: "Да!"
     - Все в порядке? - спросила Розмари, пока он усаживался напротив нее.
     - Да, - ответил он. - Контракт об аренде расторгнут,  взнос нам вернут.
Мне нужно  найти лейтенанта Хартмана из войск связи и передать ему привет. В
два часа мы должны быть у миссис Кортез.
     - Ты ей позвонил?
     - Разумеется.
     Рыжеволосая девушка с блестящими глазами подошла к их столику.
     -  Я  пыталась   сказать,  что  замужество  явно  тебе  на  пользу,  ты
великолепно выглядишь, - улыбаясь, объяснила она.
     Розмари не смогла вспомнить имя девушки, но рассмеялась и сказала:
     -  Спасибо!  У  нас торжество.  Мы  только  что  заполучили  квартиру в
Брэмфорде!
     -  Что?  Брэм?  -  воскликнула девушка.  -  Я  без  ума от  него.  Если
когда-нибудь вам придет в голову ее сдать,  помните, я первая! О, эти жуткие
химеры между окнами и драконьи головы на водосточных трубах!


     Хэтч  почему-то попытался их  отговорить. Главный  его довод состоял  в
том, что Брэмфорд - ?опасная зона?.
     Когда  в  июне  1962  года Розмари  впервые  приехала  в Нью-Йорк,  она
поселилась вместе с тремя девушками: одна из них была тоже  из Омахи,  а две
других - из Атланты.  Хэтч  был их соседом. Он воспитывал двух дочерей и был
неплохим отцом. Девушки относились к нему тепло и доверительно, знали, что в
любой критический момент он не оставит их в беде. Так было, например, как-то
раз, ночью, когда им показалось, что кто-товзбирается по пожарной  лестнице,
или еще был случай, когда Джин чуть не задохнулась.
     Эдварду Хатчинсу было пятьдесят четыре  года,  он был англичанином. Под
тремя размными  псевдонимами он написал  три цикла  приключенческих книг для
мальчиков.
     К Розмари  он питал  особую симпатию. Она была самой младшей, остальные
рано обзавелись собственными семьями и жили неподалеку от родителей. Дома, в
Омахе, Розмари  оставила  злого  и  подозрительного отца, молчаливую  мать и
четверых негодующих братьев и сестер (только второй  по старшинству, Брайан,
страдающий алкоголизмом, сказал: "давай, Рози, поступай так,  как хочешь", -
и сунул ей  целлофановый пакет, в  котором  было 85  долларов). В  Нью-Йорке
Розмари стало казаться, что она поступила неправильно, сама во всем виновата
и вообще  законченная эгоистка.  Хэтч подбадривал  ее,  поил крепким  чаем и
бесконечно долго  рассуждал  о проблемах детей и родителей, о долге человека
перед  самим собой.  Она задавала ему вопросы, которые никому  не смогла  бы
задать в католической средней школе. Он заставил ее прослушать вечерний курс
философии в  Нью-Йоркском университете.  "Дайте  время, и я сделаю  из  этой
неотесанной веточницы герцогиню", -  как-то  пошутил он.  У Розмари  хватило
сообразительности ответить ему в тон: "Черта с два!"
     Почти каждый  месяц Розмари и  Гай  приглашали Хэтча пообедать к  себе,
либо,  если  была его  очередь,  шли  с ним  в ресторан.  Гай  считал  Хэтча
несколько  скучноватым,  но  относился к  нему  всегда сердечно.  К  тому же
покойная  жена Хатчинса  приходилась  двоюродной  сестрой  драматургу еренсу
Реттигану,  и они  переписывались.  Гай знал, что в  театре связи, хотя бы и
косвенные, часто могут иметь решающее значение.
     В четверг на той же неделе, когда  они  осматривали квартиру, Розмари и
Гай обедали с Хэтчем в маленьком немецком ресторанчике "У Клюбе" на Двадцать
Третьей улице. Во  вторник вечером они азвали миссис Кортрез его имя в числе
трех поручителей, готовых дать необходимые рекомендации. Хэтч получил запрос
и тут же отправил ответ.
     - Мне  хотелось написать,  что  вы наркоманы или неряхи, - заявил он, -
нечто   такое,   что  вызвало  бы  отвращение  к  вам  в  душе  управляющего
многоквартирным домом.
     Они вопросительно посмотрели на него.
     - Не знаю, известно  ли  вам, - сказал он, что в  начале века  Брэмфорд
пользовался  весьма  дурной славой,  - он посмотрел на них и понял, что  они
ничего  не  знают.  На широком  открытом лице Хэтча задорно сверкали голубые
глаза, несколько прилизанных прядей черных волос прикрывали лысину. - Помимо
разных  там Теодоров Драйзеров и Айседор Дункан, в Брэмфорде роживало немало
значительно менее привлекательных особ. Именно  там  сестры  Тренч проводили
свои "диетеические" опыты, а Кит Кеннеди устраивал приемы. И Адриан  Маркато
там жил, и Перл Эймз.
     - А чем известны сестры Тренч? - спросил Гай.
     - Кто такой Адриан Маркато? - поинтересовалась Розмари.
     - Сестры Тренч -  настоящие викторианские леди, но, как выяснилось, они
занимались людоедством. Они приготовили и съели  нескольких маленьких детей,
среди которых была их собственная племянница, - ответил Хэтч.
     - Любопытно, - заметил Гай.
     Хэтч повернулся к Розмари.
     - Адриан Маркато занимался черной магией, -  сказал  он. - В девяностых
годах  прошлого  века  он  произвел  сенсацию,   объявив,  что  ему  удалось
посредством заклинаний  вызвать дьявола. В доказательство он  демонстрировал
пригоршню  шерсти и  обрезки когтей. Нашлись  люди, которые ему поверили; во
всяком случае, этих поверивших оказалось достаточно, чтобы толпа в вестибюле
Брэмфорда набросилась на Маркато и едва его не убила.
     - Ты шутишь, - удивилась Розмари.
     -  Нет, я говорю  серьезно.  А через несколько лет  началась  история с
Китом Кеннеди, и к двадцатым годам дом наполовину опустел.
     Гай заметил:
     - Мне известно  про Кита Кеннеди  и Перла  Эймза, но я не знал, что там
жил Адриан Маркато.
     - И эти сестры, - добавила Розмари, поежившись от услышаного.
     -  Во  время  второй  мировой  войны  из-за  нехватки жилья  дом  опять
полностью  заселили, - продолжал Хэтч, - и теперь он постепенно превращается
в  весьма  престижный.   "Величественный  Древний  Многоквартирный  Дом".  В
двадцатые  годы  его  называли   "Черный   Брэмфорд".   Благоразумные   люди
предпочитали держаться от него подальше...
     Официант принес  закуски. Розмари вопросительно посмотрела на Гая,  тот
нахмурил лоб и покачал головой:
     - Розмари, он просто тебя пугает.
     Официант отошел.
     - В Брэмфорде за  время существования  этого дома,  - заговорил Хэтч, -
произошло множество самых разных мерзких  и отвратительных историй. И должен
вам  сказать, что не все  они  совершались  в далеком прошлом. В  1959 году,
например, в подвале нашли завернутого в газету ертвого младенца.
     - Жуткие истории, - возразила Розмари, -  время  от времени случаются в
любом многоквартирном доме.
     - Но  в других  домах  реже,  -  сказал Хэтч. - А в Брэмфорде  страшные
случаи происходят намного чаще. Кроме этих явных отклонени от... гм...нормы,
есть  и  не   столь  очевидные  вещи.   Там,  например,  совершилось  больше
самоубийств,  чем  в других таких же  по размеру  домах,  за все  время  его
существования.
     -  И  чем это можно объяснить, Хэтч? - Гай принял  такой вид, как будто
всему верит и не на шутку обеспокоен.
     Мгновение Хэтч молча смотрел на него, а потом сказал:
     -  Не  знаю,   может   быть,  дурная  слава  сестре   Тренч  привлекает
какого-нибыдь  Адриана Маркато, а его дурная слава привлекает  какого-нибудь
Кита Кеннеди, и таким образом дом превращается  в екую резиденцию для людей,
склонных к определенному поведению. А может  быть, существует и нечто такое,
чего мы пока не знаем: какие-нибудь  свойства магнитных  полей,  электронов,
что-нибудь  другое. Возможно, то ли  иное место в буквальном смысле обладает
способностью приносить несчастье. Но в одном я совершенно уверен: Брэмфорд -
не единственное такое место. В Лондоне, на Прейд-стрит, стоял дом, в котором
за шестьдесят  лет было совершено  пять  естоких убийств.  Между  жертвами и
убийцами  не  существовало  никакой  связи, как  не  было  ее  и между всеми
убийствами, совершенными из-за "Лунного  камня" или "Мальтийского сокола". И
все же пять жестоких убийств  за шестьдесят  лет были совершены в  маленьком
двухэтажном домике с  магазинчиком на нижнем этаже и квартирой наверху.  Дом
снесли  в  1954 году, хотя особых  причин для этого  не было. Насколько  мне
известно, этот участок земли так и остался назастроенным.
     Розмари молча доедала дыню.
     -  Думаю,  есть и  хорошие  дома,  -  сказал она, -  где люди постоянно
влюбляются, женятся, заводят детей.
     - И где становятся "звездами", - добавил Гай.
     - Вероятно, есть и такие,  - отозвался Хэтч. - однако  о них никогда не
рассказывают. Достоянием гласности чаще становится всякая мерзость, - тут он
улыбнулся Розмари и Гаю.
     - Я был бы рад,  если  бы вместо  Брэмфорда  вы  подыскали какой-нибудь
"хороший" дом.
     Рука Розмари замерла с ложкой на полдороге ко рту.
     - Ты действительно пытаешься нас отговорить? - спросила она.
     - Деточка моя, - сказал Хэтч,  - сегодня  я собирался провести  вечер с
очаровательной  женщиной, но отказался только ради того, чтобы повидаться  с
вами и высказать свое мнение. Да, я не советую вам въезжать в этот дом.
     - Что вы такое говорите, Хэтч... - начал было Гай.
     - Разумеется,  я  не  думаю, - прервал  его Хэтч, - что,  как только вы
войдтет в Брэмфорд, вам на голову тут же свалится пианино, или вы обратитесь
в камень,  или  вас съедят старые девы. Я  изложил вам факты,  которые нужно
принять во внимание, равно как действующий камин и не слишком высокую плату.
В этом доме довольно  часто происходят  неприятные  случаи. Зачем специально
лезть  в  опасную зону? Перебирайтесь  в  Дакоту  или  Осборн,  если вам так
необходимо великолепия девятнадцатого века.
     - Дакот находится в совместном владении жильцов, - возразила Розмари, -
а Осборн собираются сносить.
     -  Хэтч, может, вы все преувеличиваете?  - спросил Гай.  - В  последние
годы  там случались  какие-нибудь происшествия? Не считая мертвого ребенка в
подвале?
     -  Прошлой зимой погиб лифтер, - ответил Хатчинс. - Говорить об этом за
столом не совсем  приятно.  Сегодня днем в  библиотеке  я  пробежал индекс к
"Таймс" и три часа смотрел микрофильмы, могу рассказать.
     Розмари взглянула на Гая. Тот положил вилку и вытер губы.
     - Глупо во  все это верить,  -  сказал  он. -  Даже если  там произошли
неприятные истории, отсюда  совсем не следует, что так будет  продолжаться и
дальше. Не понимаю, почему Брэмфорд - более ?опасная зона?, чем любой другой
дом в городе. Когда  подбрасываешь монетку,  пять  раз подряд может  выпасть
орел,  но это вовсе не означает, что в следующие пять раз тоже  выпадет орел
или, скажем, эта монета чем-то отличается от  остальных. Простое совпадение,
только и всего.
     - Если  бы он действительно обладал  каким-нибудь  таким  свойством,  -
воскликнула Розмари, - его бы давно снесли, как тот дом в Лондоне!
     - Дом в  Лондоне, - возразил Хэтч, -  принадлежал семье, глава  которой
стал жертвой последнего убийства. А Брэмфорд принадлежит соседней церкви.
     -  Ладно,  - согласился Гай,  закуривая  сигарету, -  тогда  пусть  нас
охраняют силы небесные.
     - Но до сих пор они  не помогали, - ответил Хэтч. - По-моему, он в  том
же квартале.
     Официант убрал тарелки.
     Розмари проговорила:
     - Я не знала, что дом принадлежит церкви.
     - Ей принадлежит весь город, золотко, - пояснил Гай.
     - А в Вайоминге вы не искали?  - спросил Хэтч. - По-моему, он в том  же
квартале.
     - Хэтч, - сказала Розмари, -  мы все перепробовали.  Нет  ничего, кроме
новых домов с совершенно одинаковыми, аккуратненькими  квадратными комнатами
и телекамерами в лифтах.
     - И почему вам это не нравится? - спросил Хэтч с улыбкой.
     -  Не  знаю, - ответила Розмари, а  Гай добавил:  - Мы уже  совсем было
собрались переехать в один из них, но отказались, когда посмотрели кваритиру
в Брэмфорде.
     Хатчинс бросил  на  них внимательный взгляд, потом откинулся  на спинку
стула и хлопнул ладонями по столу.
     -  Все,  - сказал  он, -  больше не  буду совать нос  в чужие дела, мое
мнение никому  не  нужно.  Разжигайте огонь в  вашем  камине! Я  подарю  вам
дверной  засов и сам буду держать рот на замке.  Какой  же я идиот, простите
меня!
     Розмари улыбнулась:
     - На двери уже есть засов и, кажется, еще цепочка. И еще - глазок.
     - Тогда остается посоветовать: не  забывайте всем этим  пользоваться, -
отозвался Хэтч.  - И  не заводите  знакомства  с  первым встречным, вы  не в
Айове.
     - Не в Омахе.
     Официант подал кофе.
     На следующей неделе, в понедельник, Розмари и Гай подписали контракт об
аренде квартиры ?7-E?  в Брэмфорде. Они  передали миссис Кортез  чек  на 583
доллара - плату  за месяц  вперед и  месячную  плату  в  счет залога. Миссис
Кортез сообщила, что квартира освободится к концу  едели, а маляры приступят
к работе в среду, восемнадцатого. Можно будет вселиться до первого сентября.
     В  этот  же  день  им  позвонил  сын  бывшей  хозяйки квартиры,  Мартин
Гардения. Они договорились встретиться во вторник, в восемь часов вечера. Он
оказался довольно высоким, доброжелательным  и  жизнерадостным человеком лет
шестидесяти.  Он  показал  вещи,  которые  редполагал  продать,  и   называл
заманчиво   низкие   цены.  Розмари  и  Гай  все  внимательно   осматривали,
советовались  и  купили два  кондиционера,  туалетный  столик палисандрового
дерева с пуфиком,  украшенным вышивкой, персидский  ковер из гостиной, экран
для  камина  и набор каминных принадлежностей вместе с железными подставками
для дров. Розмари очень расстроилась, узнав, что понравившаяся ей конторка с
откидной  крышкой  не продается. Гай выписал чек и  отмечал  ярлычками вещи,
которые не нужно  будет вывозить.  Розмари  складной естифунтовой  линейкой,
купленной утром, измеряла гостиную и спальню.
     В марте прошлого года Гай играл  в дневном телесериале "Другой  мир". И
вот  теперь  ему  повезло: три дня его персонаж  будет появляться на экране,
поэтому до конца недели Гай был занят. Розмари разобрала папку, куда еще  со
школы  складывала фотографии и  описания  севозможных  интерьеров,  отложила
наиболее  приемлемые  для  их  новой  квартиры  и  вместе  с  Джоан  Джелико
отправилась  смотреть отделочные материалы. Джоан -  одна из тех  девушек из
Атланты, с которыми Розмари жила по приезде в Нью-Йорк,  - была декоратором,
что открывало им доступ в самые разные  оптовые магазины и выставочные залы.
Розмари  смотрела,  делала  стенографические  аписи,  наброски,  чтобы потом
показать  Гаю,  и  со  всевозможными образцами  обоев и материалов поспешила
домой, чтобы  посмотреть на мужа  в "Другом  мире", а потом  побежать купить
чего-нибудь  на  обед.  Она  пропустила  занятия  по  скульптуре  и  не  без
удовольствия отменила визит к зубному врачу.
     В пятницу вечером квартира перешла в их владение. Держа в руках лампу и
хозяйственную сумку, они вошли в  это незнакомоме  пустое пространство; шаги
гулким  эхом отозвались в дальних  омнатах. Они включили свои кондиционеры и
полюбовались  своим  ковром, камином  и  туалетным  столиком.  Потом Розмари
любовно осмотрела ванную  с красивыми дверными ручками, лепными украшениями,
полами,  кухню с плитой,  холодильником, эркерами и видом  из  окон. Ей  все
нравилось.  Они  устроили пикник  прямо на ковре, подкрепились  сэндвичами с
тунцом,  выпили пива и нарисовали план  всех четырех  комнат.  При  этом Гай
измерял, а Розмари чертила.  Затем возвратились на ковер, выдернули лампу из
розетки и предались любви. В незавешенные окна лился свет ночного города.
     - Ш-ш-ш,  - прошипел Гай, широко раскрыв от ужаса глаза, - я слышу, как
сестры Тренч что-то жуют!
     Розмари довольно сильно стукнула его по голове.
     Для новой  квартиры  они купили диван и огромную кровать, два  стула  с
гнутыми ножками для кухни.
     Как   и   предупреждала   миссис   Кортез,  маляры  пришли   в   среду,
восемнадцатого.  Они  шпаклевали, грунтовали, красили и двадцатого закончили
работу. Цвета были  подобраны в соответствии с бразцами, выбранными Розмари.
Потом пришел обойщик и, поворчав, оклеил обоями спальню.
     Они позвонили рабочим, в магазины, матери Гая в Монреаль. Купили  шкаф,
обеденный стол, новые тарелки  и серебро. Денег на покупки хватало.  В  1964
году  Гай  снялся  в серии рекламных роликов  "Анасина",  которые  все время
демонстрировали.  Он  уже  заработал восемнадцать тысяч  олларов и продолжал
получать солидный доход.
     Затем  они занялись  устройством  своего быта:  оклеили бумагой  полки,
покрыли  ковром  пол в  спальне,  а  в коридоре  -  линолеумом.  Они  купили
переносной телефонный  аппарат,  который  можно  было включать в три  разные
гнезда,  оплатили  счета  и  сообщили  на  почту   свой  новый   адрес   для
корреспонденции.
     27  августа,  в пятницу,  состоялся  официальный переезд.  Джоан и  Дик
Джелико  прислали  в  подарок  большое растение в  горшке,  а  агент  Гая  -
маленькое. От Хатчинса пришла телеграмма: "Брэмфорд превратится из "плохого"
дома в хороший,  когда на  одной  из его дверей появится  табличка "Р.  и Г.
Вудхауз"?.


     Розмари постоянно хотелось что-то делать. Она с удовольствием ходила по
магазинам, купила и  повесила занавески, отыскала для гостиной викторианскую
лампу под стеклянным  абажуром, в  кухне развесила  по  стенам  сковородки и
кастрюльки. Однажды она обнаружила  в  кладовке в  оридоре четыре доски,  но
потом выяснилось, что  это полки, которые надо  крепить на брусочках боковых
стенок. Она оклеила эти  полки  полосатой  пленкой, а  когда  вернулся  Гай,
продемонстрировала ему идеальный порядок  в кладовке для белья, где все было
аккуратно разложено  по  полочкам.  На  Пятьдесят пятой улице  Розмари нашла
китайскую прачечную, куда можно было сдавать рубашки Гая и простыни.
     Гай  был очень  занят. Каждое утро он  занимался  с  преподавателем  по
технике  речи,  а после  обеда шел  пробоваться на роли  в  разных  пьесах и
рекламных роликах. За завтраком, просматривая в газете театральную страницу,
Гай  становился  раздражительным.  Все  были  на   гастролях:  кто  играл  в
"Небоскребе", кто в "Невозможных  годах", кто в "Жарком сентябре". Только он
сидел в Нью-Йорке, довольствуясь  жалкими остатками от рекламы "Анасина". Но
Розмари  была уверена,  что он  обязательно  найдет  для  себя  какую-нибудь
хорошую  роль, а пока  терпеливо ждала его, молча ставила  перед  ним кофе и
спокойно читал другую часть газеты.
     Детская  комната  пока  скорее  напоминала  кабинет.  Виной  тому  были
сероватые  стены и оставшаяся от хозяйки мебель. Светлые желтые с белым обои
появятся  позднее.  Образец  с  рекламной  отографией  "Сакс",  изображавшей
колыбельку и комод, Розмари оставила в магазине.
     Она написала Брайану, желая поделиться с ним  своим счастьем. Только он
мог искренне  порадоваться за  нее:  остальные - родители, братья, сестры  -
относились к ней враждебно после ее ухода из дома. Они не могли простить ей,
во-первых,  то, что она вышла замуж  за ротестанта,  во-вторых, что  они  не
венчались в  церкви, и в-третьих, что ее свекровь уже дважды разводилась,  а
теперь была замужем за евреем и жила в Канаде.
     Розмари готовила для  Гая свиное филе на  кукурузных лепешках с  острым
томатным соусом, цыплят  по-мерилендски,  пекла кофейные торты  с шоколадной
начинкой и целые вазочки незамысловатого еченья.
     Соседку по квартире - миссис Кастивет - они увидели уже после того, как
услышали ее голос через стену в спальне. Голос был грубоватый, с характреным
среднезападным выговором. Она ричала:
     - Роман, ложись! Уже двадцать минут двенадцатого! - И через пять минут:
- Роман, ты идешь спать? Захвати мне шипучку из корнеплодов.
     -  Оказывается,  кино про мамулю  и папулю Кеттл продолжают  снимать, -
сказал Гай.
     Розмари неуверенно  засмеялась. Она была на  девять лет моложе Гая и не
всегда понимала его шуточки и намеки.
     Вскоре  они познакомились  со  многими  соседями: Гульдами из  квартиры
"7-F", которые оказались приятной пожилой парой, с Брюнами и их Вальтером из
"7-С", которые говорили с немецким акцентом. При встречах Вудхаузы улыбались
и кивали Келлогам из  "7-J", мистеру  Стейну из 7-H? и господам Дюбэну  и Де
Борэ из "7-B". По  табличкам  на дверях и по  адресам  на  письмах,  - когда
конверты  лежали  лицевой  стороной  вверх, Розмари  читала  их безо  всякий
угрызений  совести,  -  она  быстро  узнала соседей.  Каппы из "7-D" еще  не
вернулись после лета, и почты для них никакой не было; а Кастиветов из "7-A"
было отлично слышно  (?Роман, где Терри??), но не видно, вероятно. Они  были
необщительными или приходили и уходили в  разное время. Их дверь  находилась
напротив лифта,  и не  составляло труда ознакомиться со  всем, что лежало на
коврике. Они  получали много авиапочты  из разных  удивительных мест: Хоик в
Шотландии,  Либурн во  Франции, Виттория в Бразилии, Сеснок в Австралии. Они
выписывали и "Лайф", и "Лук".
     Розмари и Гай  не  обнаружили  никаких признаков сестер Тренч,  Адирана
Маркато, Кита Кеннеди, Перла Эймза или их современных последователей.  Дюбэн
и Де Борэ были гомосексуалистами, остальные же казались самыми обыкновенными
людьми.
     Из квартиры, которая, как выяснили  Гай и Розмари,  когда-то давно была
большой  передней  частью  их   собственной  квартиры,  почти  каждый  вечер
доносился  резкий среднезападный выговор:  ?Но нельзя быть уверенным на  все
сто, - возражала женщина. -  Я считаю,  что нам  вообще не  стоит  ей ничего
говорить?.
     Как-то   в  субботу   Кастиветы   устроили  ужин:   человек  двенадцать
разговаривали и пели. Гай почти сразу засопел, а Розмари  не могла заснуть и
до   начала   третьего   слышала   фальшивое,  невыразительное   пение   под
аккомпанемент то ли флейты, то ли кларнета.
     Об опасениях Хэтча Розмари вспоминала, только когда спускалась в подвал
стирать -  примерно раз в  четыре дня.  Вот когда ей станосилось не по себе.
Уже  один  только  служебный   лифт  вызывал  жутковатые  ощущения:  он  был
маленький, без  лифтера, часто  ни  с того ни  с  сего скрипел  и  дрожал. В
подвале  было  множество мрачных коридоров  со  следами старой побелки; шаги
глухо отдавались где-то вдали, со стуком закрывались невидимые двери, у стен
стояли  выброшенные  холодильники,  залитые  светом  лампочек в  проволочных
каркасах.
     Тогда  Розмари   вспоминала,  что  именно  здесь  не  так  давно  нашли
завернутого  в газету мертвого младенца. Чей  это был  ребенок? Как он умер?
Кто его обнаружил? Интересно, нашли ли человека, который  его здесь оставил?
Как и Хэтч, она готова была пойти в библиотеку и прочитать обо всем в старых
газетах, но тогда все станет намного реальнее, ужаснее, чем сейчас.  Было бы
просто  невыносимо  точно  знать  место, где  лежал младенец,  и,  возможно,
приходилось  бы каждый раз дважды проходить мимо него. Она мысленно обругала
Хэтча за его так называемые "благие намерения".
     Такое помещение для стирки больше подходило для тюрьмы: окутанные паром
кирпичные стены,  лампочки в проволочных  каркасах, стиральные  и  сушильные
аппараты и десятки глубоких двойных моек в клетушках из металлической сетки.
Большинство  из  них запиралось на ключ,  там стояли собственные  стиральные
машины жильцов. Розмари спускалась в подвал  по субботам или воскресеньям, а
в  другие  дни  - вечером  после  пяти. В  будни там  гладили  и  занимались
сплетнями прачки-негритянки. Однажды Розмари внезапно появилась там  днем, и
все  девушки сразу  замолкли.  Розмари доверительно улыбалась  им,  пыталась
держаться непринужденно, но в ее присутствии она не произнесли ни слова. Она
почувствовала себя лишней и чуть ли не асисткой.
     Спустя недели  две  после переезда  Розмари  в очередной  раз сидела  в
подвале. Было  примерно четверть  шестого. Она читала "Нью-Йоркер"  и ждала,
когда можно будет  добавить  в воду умягчитель  для полоскания. И  тут вошла
темноволосая  девушка с тонкими чертами  лица, примерно  одного  возраста  с
Розмари.  Взглянув на  нее,  Розмари вздрогнула  от неожиданности: перед ней
стояла Анна-Мария Альбергетти. Она была в  белых босоножках, в черных шортах
и шелковой блузке  абрикосового цвета. Она кивнула Розмари, поставила желтую
пластмассовую  корзинку для белья у одного из  стиральных автоматов, открыла
его и принялась запихивать туда грязное елье.
     Насколько  было известно Розмари, Анна-Мария Альбергетти в Брэмфорде не
жила,  но  вполне  вероятно,  что  она гостила здесь у кого-то и помогала по
хозяйству.  Когда  Розмари  пригляделась  к  ней  получше,  то  поняла,  что
ошиблась. У этой девушки был более длинный и заостренный нос, были и другие,
более  мелкие  отличия  в  выражениии  лица   и  осанке.  Но  сходство  было
поразительным.  Розмари  заметила,  что девушка смотрит  на нее со смущенной
вопросительной  улыбкой.  Стиральный  автомат  рядом  с  ней  был  закрыт  и
наполнялся водой.
     - Извините, я, видимо, ошиблась, - сказала Розмари. - Я  приняла вас за
Анну-Марию Альбергетти, поэтому так пристально на вас смотрела.
     Девушка опустила глаза, покраснела и улыбнулась.
     - Это происходит постоянно, - пояснила она. - Не стоит извиняться. Меня
принимают за Анну-Марию с самого детства, когда она сыграла свою первую роль
в  "Вот идет  жених",  - все еще  заливаясь краской, но  уже без улыбки  она
взглянула  на Розмари. -  Я  не  замечаю,  что  на  ее похожа.  Правда,  мои
родители, как и  ее, тоже итальянцы, но лично я не нахожу никакого  внешнего
сходства.
     - Нет, сходство поразительное, - сказала Розмари.
     - Наверное, вы правы, - признала  девушка, -  раз мне постоянно об этом
говорят. Но я, к сожалению, этого не замечаю. И, наверное, напрасно.
     - Вы с ней знакомы? - поинтересовалась Розмари.
     - Нет.
     - Вы так обратились ко мне, и я подумала...
     - Да нет. Я знаю ее только по  имени. Мне часто приходилось говорить  о
ней с друзьями. -  Девушка вытерла  руку  о шорты, сделала шаг  вперед  и  с
улыбкой  протянула   ее   Розмари.   -  Меня  зовут   Терри  Джионоффрио,  -
представилась она.
     Розмари улыбнулась и пожала руку.
     - Розмари Вудхауз, - назвала она себя.  - Мы  сюда недавно переехали. А
вы давно здесь живете?
     -  У меня здесь нет  квартиры, - проговорила девушка. - Я просто живу у
мистера  и миссис Кастивет на седьмом этаже. Я у них в гостях уже с июня. Вы
с ними знакомы?
     - Нет, - ответила Розмари с улыбкой,  - но наши  квартиры когда-то были
одной.
     -  Так вы  и  есть  та пара, - воскликнула  девушка, -  которая  заняла
квартиру старой леди! Миссис... э-э-э... которая умерла!
     - Гардиниа.
     - Да, да, она была очень дружна  с Кастиветами. Она выращивала  травы и
приносила их миссис Кастивет, чтобы добавлять в пищу.
     Розмари кивнула.
     -  Когда  мы  осматривали квартиру, одна  комната вся  была  заставлена
горшочками с рассадой.
     - А когда ее  не стало,  - продолжала Терри, - миссис Кастивет устроила
на кухне маленькую теплицу и теперь сама все выращивает.
     - Извините,  я  должна  добавить  умягчитель,  -  сказала Розмари.  Она
достала флакон из бельевой сумки.
     - АВ хотите  я  вам скажу, на  кого похожи  вы? - спросила Терри,  пока
Розмари отвинчивала колпачок.
     - На кого?
     - На Пайпер Лори.
     - Неужели? - рассмеялась Розмари.  - Все это очень  забавно, потому что
до того, как она вышла замуж, мой муж с ней встречался.
     - Вы не шутите? Где это было, в Голливуде?
     - Нет, здесь.
     Розмари  налила в  колпачок  жидкость, Терри открыла дверцу стирального
автомата, и Розмари, поблагодарив, вылила содержимое колпачка внутрь.
     - А ваш муж актер? - спросила Терри.
     Розмари благодушно кивнула, завинчивала колпачок.
     - Серьезно? Как его зовут?
     -  Гай  Вудхауз.  Он играл  в  "Лютере"  и  в  пьесе  "Никто  не  любит
альбатроса", много работает на телевидении.
     - Это замечательно! Я обожаю  смотреть телевизор, - обрадовалась Терри.
- Наверняка его видела!
     Где-то  в подвале  послышался звон стекла, словно разбилась бутылка или
окно.
     - Уф! - выдохнула Терри.
     Розмари  стало  не  по себе. Она с  беспокойством  посмотрела  на дверь
прачечной.
     - Ужасно не люблю этот подвал, - пожаловалась она.
     - Я тоже, - поддержала ее Терри. - Хорошо, что мы здесь вдвоем, одна бы
я насмерть перепугалась.
     - Скорее всего, разносчик уронил бутылку, - заметила Розмари.
     Терри обратилась к Розмари:
     -  У меня есть предложение: давайте спускаться сюда  вместе. Ваша дверь
рядом  со  служебным  лифтом,  верно?  Можно созваниваться,  я  бы  за  вами
заходила, и мы бы вместе спускались сюда.
     -  Это  было  бы здорово! -  подхватила Розмари.  -  Одной  здесь очень
неприятно.
     Терри радостно засмеялась, а потом весело добавила:
     - У меня есть  амулет на счастье,  может, он и на двоих сгодится? - Она
оттянула  воротничок  блузки, вынула  серебряную цепочку,  на которой  висел
резной серебряный шарик чуть меньше дюйма в диаметре.
     - Какая прелесть! - воскликнула Розмари.
     - Мне тоже нравится. - Мне его позавчера подарила миссис  Кастивет. Ему
триста лет. То, что находится внутри, она сама вырастила в своей теплице. Он
приносит счастье, по крайней мере, так считается.
     Розмари внимательно рассматривала амулет,  который  Терри держала между
большим и указательным пальцами.  Сквозь его серебряное плетение было  видно
какое-то зеленовато-коричневое  вещество, напоминающее  губку. Резкий  запах
заставил Розмари отшатнуться. Терри рассмеялась:
     - Запах  и мне не очень  нравится, - сказала она, - но, надеюсь, амулет
принесет мне счастье.
     - Удивительная вещь, - похвалила Розмари. - Ничего подобного никогда не
встречала.
     - Это европейская вещица, - объяснила Терри.  Она прислонилась  боком к
стиральному автомату и любовалась шариком,  разглядывая его с разных сторон.
- Из всех, кого я знаю, Кастиветы - самые замечательные люди на свете. Они в
буквальном смысле подобрали меня  на тротуаре. Я упала в  обморок на Восьмой
авеню, а они привели меня к себе домой и  относятся ко мне как мать с отцом.
Вернее, как бабушка с дедушкой.
     - Вы были больны? - спросила Розмари.
     -  Ну, это  мягко сказано, -  ответила Терри. -  Я  голодала, принимала
наркотики  и делала еще много разных глупостей, которых теперь  стыжусь. Мне
просто  тошно,  как только вспомню обо всем.  Мистер  и миссис Кастивет меня
вылечили. Я забыла о наркотиках, сыта, неплохо одета.  еперь, по  их мнению,
нет такой вещи, которая была бы для меня слишком хороша. Они заставляют меня
принимать  витамины,  очень  вкусно  кормят, даже  договорились, чтобы  меня
регулярно осматривал врач. Это все потому, что у них нет детей. Понимаете, я
для них как дочка, которой у них никогда не было.
     Розмари кивнула.
     -  Сначала мне приходило в голову, что все это  делается не  без задней
мысли,  - продолжала Терри. - Думала, они  имеют  на  меня какие-то  виды  в
сексуальном  плане,  понимаете,  он или она. Ничего  подобного.  Для  меня -
настоящие  дедушка  с   бабушкой.   Хотят  послать  меня  учиться  на  курсы
секретарей, а  когда-нибудь потом  я с  ними  расплпачусь. Я всего  три года
училась в средней школе,  придется наверстывать. - она спрятала резной шарик
под блузку.
     Розмари сказала:
     - Когда вокруг столько разговоров о безразличии, о том, что никто ни во
что не желает вмешиваться, приятно узнать про таких людей, как Кастиветы.
     - Да,  таких людей немного, - заметила Терри. - Если  бы  не они,  меня
здесь бы  не было.  Это совершенно  точно.  Я бы просто умерла или угодила в
тюрьму.
     - У вас есть родственники, которые бы вам помогали?
     -  У меня  есть брат. Он служит в военно-морском флоте,  но я не хочу о
нем вспоминать.
     Розмари  переложила выстиранное белье в сушилку и ждала,  пока закончит
стирку  Терри.  Они поговорили о герое, которого Гай  играл в  "Другом мире"
(?Ну конечно, помню!  Так это ваш муж??), о прошлом Брэмфорда (об этом Терри
ничего  не знала)  и  о предстоящем  визите Папы в ью-Йорк. Терри тоже  была
католичкой, не слишком, правда,  ревностной,  но  ей  очень хотелось достать
билет на Папскую  мессу,  которая должна была состояться на стадионе "Янки".
Наконец Терри заложила  выстиранное белье в сушилку, и девушка направились к
служебному лифту.  Когда  они поднялись  на седьмой этаж, Розмари пригласила
Терри  зайти и посмотреть квартиру, но та тказалась. В шесть часов Кастиветы
садились  за  стол,  и ей  неудобно  было  опаздывать.  Она  пообещала позже
позвонить Розмари, чтобы вместе спуститься в подвал за высушенным бельем.
     Когда Розмари вернулась, Гай был дома. Он смотрел фильм о Грейс Келли и
ел жареные кукурузные хлопья.
     - Вот уж святоши, - пробурчал Гай.
     Розмари  рассказала  ему  про  знакомство  с Терри  и  о  том,  что  он
запомнился этой девушке в ?Другом  мире?.  Он  сделал  вид,  будто  ему  это
безразлично,  но Розмари видела, что ему приятно. Гая угнетала мысль о  том,
что Дональду Бомгарту могут отдать роль в  новой  комедии, на оторую они оба
пробовались сегодня второй раз.
     -  Господи, - воскликнул он, - и что это вообще за имя такое -  Дональд
Бомгарт?
     Его самого, пока он не взял псевдоним, звали Шерман Пиден.
     В восемь  часов  девушки забрали белье,  и Терри зашла познакомиться  с
мужем  Розмари  и посмотреть  квартиру.  При  виде  Гая она заволновалась  и
покраснела. Чтобы разрядить обстановку, он сделал  ей комплимент и предложил
сигарету. Терри не доводилось прежде бывать в этой квартире: вскоре после ее
появления у миссис Гардениа произошла  размолвка с  астиветами, а потом  она
заболела, впала в кому, да так и не оправилась.
     - Чудесная квартира! - похвалила Терри.
     - Пока нет, но будет, - уточнила Розмари. - Не хватает обстановки.
     -  Понял! -  вдруг воскликнул  Гай, хлопнув  в  ладоши.  Он победоносно
указал на Терри: - Анна-Мария Альбергетти!


     Принесли сверток  от "Бонние". Хэтч прислал в подарок ведерко  для льда
из тикового дерева с ярким оранжевым ободком. Розмари сразу же позвонила ему
и  поблагодарила.   Хатчинс  видел  квартиру,  когда   маляры  только-только
закончили  работы, а после  того, как Гай и Розмари ереехали, он еще ни разу
не  заходил. Розмари пожаловалась, что стулья  должны были  привезти  неделю
назад, а диван доставят только через месяц.
     -  Ни о каких гостях  сейчас не  может  быть и  речи, - отвечал Хэтч. -
Лучше расскажи, как дела.
     Розмари с радостью стала выкладывать ему все подробности своей жизни.
     - По крайней мере, я не заметила в соседях ничего  необычного.  Правда,
гомосексуалисты есть.  Их  двое. А через коридор от нас живут Гульды - милая
пожилая  пара.  У  них  есть  ферма  в  Пенсильвании,  на  которой  разводят
персидских кошек. Если мы захотим, можем завести такого ота.
     - Они линяют, - заявил Хэтч.
     - Есть еще одна пара, с которой мы пока  не познакомились. У них  живет
девушка,  которая   раньше  была   наркоманкой  -   с   ней  мы  уже  успели
познакомиться. Они вылечили ее и хотят послать на курсы секретарш.
     -  Такое  впечатление, что вы переехали на  ферму "Солнечный  ручей", -
пошутил Хэтч. - Я рад за вас.
     - Подвал, правда, жутковатый, - призналась Розмари. - Каждый раз, когда
туда спускаюсь, ругаю тебя за страшные рассказы.
     - Если ты имеешь в  виду те,  которые я пишу, так я и сам себя ругаю, а
если те, о которых  я сам  читал,  то с таким  же успехом можно обижаться на
автоматический   пожарный  сигнал  за  то,   что  произошел  пожар,  или  на
метеослужбу - за тайфун.
     Розмари стало стыдно за свой тон, и она примирительно добавила:
     -  Теперь-то  станет полегче.  Мы  будем  ходить  вместе с девушкой,  о
которой я тебе говорила.
     Хэтч сказал:
     - Ну что же, теперь  мне совершенно ясно,  что вы, как я и предполагал,
оказываете  на этот  дом благотворное влияние,  и  он  перестает быть "домом
ужасов". Беги играй ведерком для льда и передавай привет Гаю.
     Розмари с Гаем и еще  две другие  пары решили пойти  на предварительный
просмотр  пьесы  "Миссис Делли", а оттуда отправиться на вечеринку,  которую
устаривал  в  своей  студии фотограф  Ди  Бертийон.  Гай  и  Бертийон крупно
поспорили  по  поводу  политики  профсоюза  актеров, запрещающего привлекать
иностранных  исполнителей.  Гай  утверждал,   что  это  правильно,  Бертийон
придерживался иной точки зрения. Гости пытались  перевести разговор на шутки
и  сплетни, но  Гай не захотел оставаться. В половине первого  они с Розмари
ушли.
     Они шли пешком: ночь была тихая  и пьянящая. Подходя  к черной  громаде
Брэмфорда,  они  увидели  на  тротуаре  группу  людей  -  человек  двадцать,
сгрудившуюся  вокруг припаркованной  машины.  Рядом  стояли два  полицейских
автомобиля с красными вращающимися мигалками на крышах.
     Держась за руки, Розмари и Гай в тревоге ускорили шаг. Проезжающие мимо
машины притормаживали.  В доме открывались  окна и  рядом  с головами  химер
появлялись  головы людей. Вышел ночной привратник Тоби. Один  из полицейских
повернулся к нему, чтобы взять елтовато-коричневое одеяло. Рядом с ним стоял
белый  "фольксваген".  Его  крыша  с  одной стороны  была  вся сплюснута,  а
ветровое стекло покрыто паутиной трещин.
     - Мертва, - произнес кто-то, а другой голос добавил:
     - Я смотрел  вверх  и  решил, что падает  какая-то большая птица, может
быть, орел.
     Вокруг места  происшествия образовалось плотное кольцо людей. Розмари и
Гай приподнимались на цыпочки, пытаясь  что-нибудь  разглядеть, но ничего не
было видно.
     - Всем отойти! - приказал стоящий в центре полицейчкий.
     В  толпе  появились  просветы. Стоявший  впереди  мужчина в  спортивной
рубашке отодвинулся  в сторону.  На тротуаре  лежала Терри, устремив  к небу
единственный  глаз,  другая  половина  ее  лица представляла  собой кровавое
месиво. Ее накрыли одеялом, на котором сразу проступили темные пятна.
     Розмари зажмурилась,  резко отвернулась, правой рукой машинально осеняя
себя крестом. Она крепко сжала губы, боясь, что ее стошнит. Гай содрогнулся,
стиснул зубы и сильно втянул в себя воздух.
     0 О Господи, - простонал он. - О Боже всемогущий!
     - Отойдите, - повторил полицейский.
     - Мы знаем эту девушку, - сказал Гай.
     Второй полицейский повернулся к ним:
     - Как ее имя?
     - Терри.
     - А фамилия?
     Рубашка на  полицейском была  мокрой  от пота;  у  него  были  красивые
голубые глаза с густыми черными ресницами.
     Гай повернулся к Розмари:
     - Роз, ты знаешь фамилию Терри?
     - Не  помню, - сказала она, открыв глаза.  - У нее длинная  итальянская
фамилия,  начинается  с  Дж.  Терри  шутила,  что  ее  невозможно  правильно
написать.
     Обращаясь к голубоглазому полицейскому, Гай добавил:
     - Она жила в квартире "7-A" у Кастиветов.
     - Это нам уже известно.
     Подошел еще один полицейский с бледно-желтым листком бумаги в руках. За
ним  молчаливо  следовал мистер Миклас  в накинутом поверх полосатой  пижамы
плаще.
     - Мило  и  немногословно,  - сказал подошедший полисмен голубоглазому и
протянул желтый  листок. -  Она приклеила  это лейкопластырем к подоконнику,
чтобы ветром не сдуло.
     - В квартире кто-нибудь есть?
     Другой в ответ только покачал головой.
     Голубоглазый  полицейский  прочитал   написанное  на   листке   бумаги,
задумчиво водя языком по передним зубам.
     - Тереза Джионоффрио, - произнес он на итальянский манер.
     Розмари кивнула.
     -  Мы видели ее в среду вечером. Нам и в голову не  могло прийти, что у
нее такие грустные мысли, - сказал Гай.
     - К сожалению,  ничего, кроме  грустных мыслей, - заключил полицейский,
открывая планшет.
     Он  вложил  в него листок,  но  захлопнул  планшет неаккуратно:  оттуда
выглядывал желтый краешек бумаги.
     - Вы ее знали? - обратился к Розмари мистер Миклас.
     - Немного, - ответила та.
     - Да, ведь вы живете в седьмом этаже.
     Гай обратился к Розмари:
     - Пошли, золотко, домой.
     Полицейский спросил:
     - Не знаете, где найти этих Кастиветов?
     - Нет, - ответил Гай. - Мы с ними даже незнакомы.
     - В это время они обычно бывают дома, - подумав, добавила Розмари. - Их
спальня рядом с нашей, и мы через стенку слышим, как они разговаривают.
     Гай обнял Розмари за плечи.
     - Пошли, золотко, - повторил он.
     Они кивнули полицейским, мистеру Микласу и направились к дому.
     - А вот и они, - проговорил мистер Миклас.
     Розмари и Гай  остановились и оглянулись.  К дому  приближалась  рослая
широкоплечая  седая  женщина  в  сопровождении  высокого  худого  мужчины  с
шаркающей походкой.
     - Кастиветы? - спросила Розмари.
     Мистер Миклас кивнул.
     Голубой  костюм  миссис   Кастивет   резко  контрестировал   с   белыми
перчатками, сумочкой, туфлями и шляпкой. Она поддерживала мужа под руку, как
сиделка  больного.  Мистер  Кастивет  был  облачен  в  куртку в разноцветную
полоску,  широкие красные брюки,  розовый галстук-бабочку  и мягкую фетровую
шляпу серого цвета с розовой лентой. От  такой пестроты рябило  в глазах. На
вид ему было не меньше семидесяти пяти, а ей лет шестьдесят восемь.
     На  их  лицах  было  юношески-задорное  выражение;  они   приближались,
дружески-вопросительно улыбаясь. Полицейкий шагнул им навстречу, и улыбки на
их лицах  исчезли. Миссис Кастивет  стала  беспокойно о чем-то расспрашивать
полисмена, а мистер Кастивет нахмурился и покачал оловой. У него был большой
рот  с  тонкими,  словно подведенными помадой  губами,  щеки были  бледными,
маленькие, глубоко  посаженные глаза  сверкали. У  нее был  массивный  нос и
толстая  нижняя губа,  придававшие лицу несколько мрачное  выражение.  Из-за
ушей  с  незатейливыми  жемчужными сережками спускалась  цепочка  от очков в
розовой оправе.
     Полицейский спросил их:
     - Вы - Кастиветы с седьмого этажа?
     - Да, - сухо ответила миссис Кастивет тоном, не терпящим возражений.
     - С вами живет девушка по имени Тереза Джионоффрио?
     - Да, - подтвердила миссис Кастивет. - А что произошло?
     - У  нас для вас плохие новости, - предупредил полицейкий;  он выдержал
паузу, глядя поочередно то на одного, то на другого, а потом сообщил: -  Она
умерла. Покончила с собой, -  он поднял руку, указывая большим пальцем через
плечо. - Выпрыгнула из окна.
     Они по-прежнему молча  смотрели на него, будто он ничего им не говорил.
Потом миссис  Кастивет слегка наклонилась в  сторону, скользнула взглядом по
одеялу на носилках за спиной полисмена и выпрямилась.
     - Это невозможно, - сказала она  тем  же громким резким голосом,  каким
приказывала Роману принести ей шипучку. - Вы ошиблись.
     Не оборачиваясь, полицейский произнес:
     - Арчи, покажи им, пожалуйста.
     Миссис Кастивет решительно прошла мимо него. Ее муж остался  стоять  на
месте.
     -  Я  чувствовал, что этим кончится, - заговорил он. - Через каждые три
недели у нее начиналась сильная депрессия. Я  заметил  это и сказал жене, но
она  не  придала  этому значения. Она - оптимистка по  натуре и считает, что
всегда будет так, как ей хочется.
     Миссис Кастивет вернулась.
     -  Я не  верю, что она покончила с собой, - заявила  она.  - Терри была
счастлива, у нее не было  никаких причин расставаться с жизнью. Я думаю, это
несчастный  случай. Она, наверное,  мыла  кно и  не  удержалась.  Она любила
делать нам сюрпризы: то вымоет что-нибудь, то приберется.
     - В полночь она не могла мыть окна, - возразил мистер Кастивет.
     - Почему? - злобно спросила миссис Кастивет. - Может быть, и мыла!
     Полицейский  достал   из  планшета  большой  бледно-желтый   листок  и,
поколебавшись, протянул его миссис Кастивет.  Она нерешительно повертела его
в руках и стала читать.  Мистер Кастивет,  наклонив голову,  чтобы не мешала
рука жены, тоже читал, двигая тонкими яркими губами.
     - Вы подтверждаете, что это ее почерк? - уточнил полицейский.
     Миссис Кастивет кивнула.
     - Вне всякого сомнения, - заявил мистер Кастивет.
     Миссис Кастивет вернула полицейскому листок.
     - Я прослежу, - сказал полицейский, - чтобы вам вернули записку,  когда
она нам будет не нужна.
     Миссис  Кастивет  сняла очки, которые  повисли на  цепочке,  и прикрыла
глаза пальцами в белых перчатках.
     - Невероятно,  - сказала  она.  -  В  это  трудно  поверить.  Она  была
счастлива. Все ее беды остались в прошлом.
     Мистер Кастивет положил руку на плечо жены и опустил голову.
     - Были ли у нее ближайшие родственники? - осведомился полисмен.
     - Нет,  кроме нас  у нее никого не было, -  сказала миссис Кастивет.  -
Одна-одинешенька.
     - Но у нее же был брат! - удивилась Розмари.
     Миссис Кастивет вновь надела очки  и внимательно посмотрела на  нее. Ее
муж  вышел  из  состояния  оцепенения,  поднял  голову,  из-под полей  шляпы
блеснули его глубоко посаженные глаза.
     - Так был брат или нет? - спросил полицейский.
     - Она говорила, что  он служит  в  военно-морском флоте,  - подтвердила
Розмари.
     Полицейский повернулся к Кастиветам.
     - Мы не знали об этом! - заявила миссис Кастивет в один голос с мужем.
     -  А  в  какой звании  и  где он  служит,  вам  известно?  -  обратился
полицейский к Розмари.
     -  Нет, -  отозвалась  она и,  повернувшись к Кастиветам,  добавила:  -
Однажды в прачечной Терри при мне упоминала о нем. Я - Розмари Вудхауз.
     - Мы живем в квартире "7-E", - пояснил Гай.
     -  Терри  держалась  просто  и  непринужденно, и  я согласна  с  миссис
Кастивет,  - продолжала  Розмари, глядя на нее. -  Она казалась счастливой и
была  полна  самых  радужных надежд на будущее. Она очень тепло отзывалась о
вас и вашем муже, благодарила за помощь и заботу.
     - Спасибо, - проговорила миссис Кастивет.
     -  Мы  вам очень  признательны за  то, что вы  говорите нам  об этом, -
поддержал ее мистер Кастивет. - На душе становится немного легче.
     - Вам больше ничего не известно о ее брате, кроме того, что он служит в
военно-морском флоте?
     - Нет, ничего, - ответила Розмари. - Она его не очень любила.
     -  Думаю, что  с  такой фамилией  как  Джионоффрио, его будет  несложно
найти, - предположил мистер Кастивет.
     Гай снова обнял Розмари за плечи, и они направились к дому.
     - Я просто потрясена случившимся, - сказала Розмари Кастиветам.
     - Да, очень жаль... - начал было Гай.
     - Спасибо, - поблагодарила миссис  Кастивет еще  раз, а мистер Кастивет
что-то долго  и невнятно бормотал, но разобрать можно было только  слова "ее
последние дни".
     Она поднялась в лифте (О, Господи, - причитал ночной лифтер, - Господи!
Господи!?), посмотрели на  окутанную отныне мрачной тайной дверь с табличкой
"7-A"  и  по боковому  коридору  пошли к  своей квартире.  Мистер Келлог  из
квартиры "7-J",  не снимая дверной  цепочки, риоткрыл  дверь и  спросил, что
происходит внизу. Они рассказали.
     У себя в квартире Розмари и Гай несколько минут рассуждали о том, какие
могли  быть  у Терри  причины  покончить  с  собой.  Конечно, разгадать, что
привело к такой страшной трагедии,  свидетелями которой  они едва не  стали,
может помочь оставленная  записка.  Но,  даже зная  ее  содержание, вряд  ли
удастся получить  исчерпывающий  ответ.  Наверное, Терри  сама не могла  все
объяснить. Ведь что-то привело ее  к наркомании, а что-то - к смерти, но что
это было, никто не узнает: теперь уже слишком поздно.
     -  Помнишь  слова Хэтча?  -  спросила  Розмари.  -  Самоубийства  здесь
происходят чаще, чем в других домах.
     -  Что  за  чушь!  - возразил Гай. - Все это  болтовня  насчет "опасной
зоны"!
     - А Хэтч в это верит.
     - Все равно - чушь!
     - Представляю, что он скажет, когда узнает о происшедшем.
     - Не  говори ему ничего,  - посоветовал Гай. - В газетах он вряд  ли об
этом прочитает.
     Именно  в   этот   день   начали   бастовать  нью-йоркские   газетчики.
Предполагали, что их забастовка может продлиться месяц. А то и больше.
     Гай  и Розмари  разделись, приняли душ, продолжили отложенную партию  в
"скрэббл" и, не  доиграв, снова отложили ее. Занялись  любовью, потом решили
подкрепиться и достали  из холодильника молоко и тарелку холодных  спагетти.
Около половины  третьего,  уже  собираясь спать, Гай вдруг вспомнил, что  не
узнал результатов проб  на  роль.  Он  позвонил на телефонную станцию, чтобы
проверить, не звонили ли  ему, и узнал, что получил роль  в радиорекламе вин
?Креста-Бланка?
     Вскоре он заснул, а Розмари долго  ворочалась. Перед ее взором вставало
лицо  Терри,  превратившееся  в  кровавое  месиво,  с  единственным  глазом,
устремленным к небу.  Потом Розмари перенеслась в  стены  школы  Богоматери.
Сестра  Агнесса  грозила  ей кулаком, приговаривая,  что она больше не будет
старостой второго этажа. "Меня поражает, как ты вообще можешь руководить!" -
явственно услышала Розмари во сне слова сестры Агнессы. Сильный удар в стену
со стороны соседей разбудил Розмари. Она услышала голос миссис Кастивет:
     - Мне безразлично, что говорила Лаура-Луиза, я ничего не желаю слушать!
     Розмари повернулась на другой бок и зарылась лицом в подушку.
     Сестра  Агнесса была в  бешенстве; ее  маленькие глазки превратились  в
щелочки, ноздри раздулись от гнева. Из-за Розмари пришлось заложить кирпичом
все  окна, а  теперь  "Богоматерь"  вообще  выбыла из  соревнования на самую
красивую школу, устраиваемое "Уорлд Геральд".
     - Надо было поступать так, как я советовала! - истошно кричала со своим
западным  выговором  сестра  Агнесса.  -  Мы бы  теперь  уже  были  в полной
готовности, а не начинали с нуля!
     Дядя  Майк   всячески  пытался   успокоить   ее.   Он   был  директором
"Богоматери",  которая  переходами  была  соединена  с  его автомеханической
мастерской в Омахе.
     -  Ее ни о чем  зараанее нельзя  предупреждать, - уже  тише  продолжала
сестра Агнесса, злобно  сверкая своими свинячьимим  глазками на Розмари. - Я
говорила тебе, она не сможет этого  постичь. У  нас  было  потом  достаточно
времени, чтобы ее посвятить.
     (Розмари рассказала сестре Веронике о том, что окна заложили кирпичами,
а  та вычеркнула  школу  из соревнования; а так бы никто не заметил этого, и
они бы выиграли. Розмари считала, что поступила правильно, как бы ни злилась
сестра Агнесса. Католическая школа не должна обеждать с помощью обмана.)
     -  Кто угодно годится для этого, - сказала сестра Агнесса. - Она должна
быть  молода,  здорова  и не  девственница.  Не  обязательно искать какую-то
наркоманку и проститутку с улицы. Разве я с самого начала этого не говорила?
Неважно кто, лишь бы была молода, здорова и не девственница.
     Это была  полная  бессмыслица. Даже дядя Майк ничего  не понял. Розмари
повернулась на другой бок. Во сне уже наступила суббота, и она, Брайан, Эдди
и  Джин стояли у  конфетного  прилавка  перед входом  в  кинозал  "Орфей"  и
собирались смотреть "Источник" с Гарри Купером  и  Патрицией Нил, но события
происходили не на экране, а рядом с ними, у них на глазах.


     Наступила  следующая  неделя.  В  понедельник  утром Розмари накупила в
супермаркете  всякой всячины и  разбирала  на кухне свои  покупки.  Раздался
звонок в  дверь.  Розмари посмотрела в  глазок  и увидела миссис Кастивет  в
бело-голубом платке, прикрывавшем накрученные на апильотки седые волосы. Она
торжественно смотрела перед собой, словно в объектив фотоаппарата.
     Розмари открыла дверь и спросила:
     - Здравствуйте, как поживаете?
     - Хорошо, - уныло отозвалась миссис Кастивет. - Можно зайти ненадолго?
     - Разумеется, проходите.
     Розмари отступила, давая ей пройти. Когда миссис Кастивет прошествовала
мимо, от нее повеяло едва заметным горьковатым запахом, таким, какой источал
серебряный амулет Терри, наполненный похожим  на  губку желтовато-коричневым
веществом.
     Миссис Кастивет умудрилась натянуть  на свои  массивные бедра  и жирные
ноги короткие брюки  в обтяжку.  Лучше  бы она  их  не надевала.  Брюки были
желто-зеленые, а блузка синяя; из бокового кармана торчала отвертка.  Миссис
Кастивет остановилась  между кабинетом и кужней, обернулась, надела очки  на
цепочке  и улыбнулась. Розмари вдруг  вспомнился позавчерашний  сон:  сестра
Агнесса, кричащая на нее за то, что окна пришлось заложить кирпичом. Розмари
постаралась стряхнуть с себя  эти воспоминания, улыбнулась  и  приготовилась
внимательно выслушать гостью.
     - Я  зашла  поблагодарить вас  за ваши  добрые  слова в  тот  вечер,  -
объяснила миссис Кастивет. - было так приятно услышать, что Терри ценит все,
что мы для нее  сделали, и  была счастлива с нами. Вам не  понять, каким это
стало для  нас утешением.  Нам было страшно  при мысли, что  мы  не уберегли
бедную девочку,  не смогли помочь ей в  чем-то главном,  может, даже  как-то
подтолкнули ее  к этому ужасному  шагу, хотя из  ее записки совершенно ясно,
что она действовала по собственному желанию.
     - Ну что вы, меня благодарить не за что, - возразила Розмари. - Я всего
лишь передала то, что говорила мне сама Терри.
     - Другие не стали бы себя утруждать. Когда станете старой, поймете, что
в  нашем  мире  поступки, продиктованные  добротой, -  большая  редкость.  И
поэтому я вас искренне благодарю, и Роман тоже. Роман - это мой муж.
     Розмари понимающе кивнула и улыбнулась.
     - Я рада, что хоть чем-то вам помогла.
     -  Кремация состоялась вчера утром. Все было очень скромно. Это было ее
желание. Забыть  ее нам  будет нелегко.  Мы так радовались, когда она жила с
нами, ведь своих детей у нас нет. А у вас есть дети?
     - Нет, - ответила Розмари.
     Миссис Кастивет заглянула в кухню.
     -  Ой,  как вы мило развесили сковородки!  - воскликнула она. - И  стол
стоит необычно. Очень интересно!
     - Я увидела такой интерьер в журнале, вот  и позаимствовала, - пояснила
Розмари.
     - У вас все так замечательно покрашено, -  миссис Кастивет одобрительно
ощупывала косяк двери.  - Это все организовали домовладельцы? С малярами вы,
вероятно, были необычайно щедры. У нас они работали хуже.
     - Да нет, дали всего по пять долларов каждому.
     -  И  все? - миссис  Кастивет  заглянула  в кабинет.  -  Очаровательно.
Телевизионная комната.
     -  Это  временно.  Во  всяком случае,  я  надеюсь. Мы хотели  бы  потом
устроить здесь детскую.
     - Вы беременны? - поинтересовалась миссис Кастивет, посмотрев на нее.
     -  Пока нет, - ответила Розмари, - но как только мы  здесь окончательно
устроимся, это произойдет.
     - Чудесно! Вы молоды, здоровы и просто обязаны иметь кучу ребятишек.
     -  Нам  бы хотелось иметь троих, -  пооткровенничала  Розмари.  - Может
быть, посмотрите и другие комнаты?
     - С  удовольствием. Очень интересно, как вы благоустроили  квартиру. Мы
были близкими подругами с женщиной, которая жила здесь до нас.
     -  Терри мне  говорила об этом,  - сказала  Розмари, протискиваясь мимо
миссис Кастивет, чтобы показать дорогу.
     - Правда?  - удивилась  миссис Кастивет,  следуя за ней. - Похоже, вы о
многом успели поговорить в прачечной.
     - Это было всего один раз.
     От гостиной миссис Кастивет была в полном восторге.
     - Пресвятая дева! -  воскликнула  она. - Все неузнаваемо  изменилось. И
стало намного светлее! А стулья просто прелестные!
     - Их привезли только в пятницу.
     - Сколько вы за них заплатили?
     Розмари смутилась.
     - Точно не помню. По-моему, около двухсот долларов.
     -  Простите мне мое  любопытство, -  миссис Кастивет постучала  себя по
кончику носа. - Вечно я сую свой длнный нос куда не надо.
     - Ничего страшного, - рассмеялась Розмари.
     Миссис  Кастивет  осмотрела  всю  квартиру,  попутно  поинтересовалась,
сколько сын  миссис Гардениа запросил за ковер  и  туалетный столик, где они
раздобыли   такие  ночники,  сколько   лет   Розмари   и  действительно   ли
электрическая зубная щетка лучше обычной. Розмари было приятно разговаривать
с этой  добродушной  старухой, которая  спрашивала  обо  всем напрямик.  Она
предложила выпить кофе с печеньем.
     - А чем занимается ваш благоверный? - спросила миссис Кастивет, сидя за
кухонным столом и просматривая цены на банках с супами и устрицами.
     Розмари объяснила.
     -  Я так и  знала!  - воскликнула  миссис Кастивет. -  Вчера  я сказала
Роману: "Он такой очаровательный! Наверняка снимается в  кино!" В этом  доме
живут три-четыре актера. В каких фильмах он играл?
     - Он в кино не снимался, играл в двух пьесах: "Лютер" и "Никто не любит
альбатроса". А еще много работает на радио и телевидении.
     Миссис  Кастивет  наотрез  отказалась  пить  кофе в  гостиной, чтобы не
создавать там беспорядок. Они уютно расположились на кухне.
     - А знаете, Розмари, - говорила она, глотая сразу и кофе, и  печенье, -
у меня сейчас размораживается отличный кусок филе  в два дюйма  толщиной,  и
половину его некуда деть. Вдвоем с Романом нам не осилить. Я приглашаю вас с
Гаем вечером поужинать с нами. Согласны?
     - К сожалению, мы не сможем, - возразила Розмари.
     - Почему? Сможете.
     - Да нет. В самом деле...
     - Вы нас очень выручите своим приходом,  -  просительно сказала  миссис
Кастивет;  она  опустила глаза, а  потом взглянула на Розмари  с  вымученной
улыбкой: - вчера и  в  субботу  мы приглашали друзей, но сегодня вечером  мы
останемся одни после той страшной ночи.
     Розмари, растроганная, подалась вперед:
     - Только при условии, что мы не причиним хлопот.
     -  Уверяю вас,  если  бы ваш  приход доставил  мне хлопоты, я бы вас не
приглашала. Поверьте, я страшная эгоистка.
     Розмари улыбнулась:
     - Терри говорила мне совсем другое.
     - Ну, Терри, - добродушно  заметила миссис Кастивет.  - Терри и сама не
знала, что говорит.
     -  Я  поговорю  с  Гаем,  -  добавила  Розмари,  -  но  можете  на  нас
рассчитывать.
     Миссис Кастивет радостно затараторила:
     -  Скажите  ему,  что ни  о каком отказе  не может быть  и речи. Я буду
хвастаться друзьям, что давно его знаю.
     Они съели печенье и выпили кофе, обсудили радости и трудности актерской
профессии  и  низкое  качество  телепередач  в  этом  сезоне,  поговорили  о
забастовке газетчиков.
     - В половине  седьмого  для вас не рано? - уже  в дверях забеспокоилась
миссис Кастивет.
     - Нет, хорошо, - кивнула Розмари.
     - Роман не  любит ужинать  в  более  позднее  время, - пояснила  миссис
Кастивет.  - У него больной желудок, и если он поест на ночь,  то не заснет.
Значит, договорились. Наша квартира "7-A". Ждем вас в половине седьмого. Да,
вам тут почту принесли,  я взяла.  Реклама. Ну,  что  же, учше, чем  ничего,
правда?
     Гай вернулся домомй  в  половине третьего  в прескверном настроении: от
своего  агента он узнал,  что его  предчувствия  оправдались.  Этот  актер с
водевильным  именем  Дональд  Бомгарт  получил  роль, которую  Гай уже почти
считал своей. Розмари поцеловала  мужа,  усадила  в новое  мягкое  кресло  и
подала  сэндвич с плавленым сыром и  пиво. Розмари читала  эту  пьесу, и она
оставила ее совершенно равнодушной. Она стала убеждать Гая, что в  Нью-Йорке
пьеса вряд ли пойдет и о Дональде Бомгарте никто не услышит.
     - Даже если  пьеса провалится,  такая роль не останется незамеченной, -
злился Гай. -  Ему сразу же  предложат что-нибудь еще. -  Он отогнул верхний
краешек сэндвича и, недовольно посмотрев на начинку, начал есть.
     - Утром  заходила  миссис  Кастивет,  -  сообщила Розмари.  -  Выразить
признательность за  то,  что  я рассказала,  как Терри  была им  благодарна.
По-моему,  она просто сгорала от любопытства поглядеть на нашу квартиру. Она
очень любопытна, даже спрашивала, что сколько стоит!
     - Серьезно?
     - Да. Правда, сама тут же стала каяться, что слишком любопытна. Это так
смешно,  что  злиться  на  нее  невозможно.  Даже  в шкафчик  с  лекарствами
заглянула.
     - Так запросто?
     - Да, запросто. Угадай, как она была одета?
     - Мешок от "Пиллсбери" с тремя крестами.
     -  Нет,  в короткие облегающие брюки,  как  у матадора.  Желто-зеленого
цвета.
     - О Боже!
     Опустившись на  колени между окнами эркера, Розмари при  помощи линейки
измеряла глубину встроенного диванчика.
     -  Она пригласила нас на ужин сегодня вечером, -  Розмари посмотрела на
Гая. - Я сказала, что поговорю с тобой, но, скорее всего, мы придем.
     - Господи, Роз, но мне не хочется.
     - По-моему, им очень одиноко, - пояснила Розмари. - Из-за Терри.
     - Золотко, стоит только подружиться с такой  вот пожилой парой, и мы от
них  уже никогда  не отделаемся. Они ведь всегда тут, под боком, на этом  же
этаже, и будут заглядывать к нам по шесть раз на дню. А  может, и чаще, если
она такая любопытная.
     - Но я сказала, что они могут на нас рассчитывать.
     - А я-то думал, ты сказала, что сначала спросишь меня.
     -  И  еще я  сказала, что они  могут  рассчитывать  на  нас, -  Розмари
беспомощно посмотрела на Гая. - Она мечтает с тобой познакомиться.
     - У меня нет сегодня настроения ублажать мамулю и папулю Кеттл. Прости,
золотко, но позвони ей, извинись и скажи, что у нас ничего не получается.
     - Хорошо, - согласилась Розмари, опустив голову.
     Гай доел сэндвич.
     - И нечего дуться.
     -  Я вовсе не дуюсь. Я  понимаю, что ты имел в виду, когда говорил, что
они  живут  на одном  этаже  с  нами. Это  существенное  обстоятельство,  ты
совершенно прав.
     - О черт! - сказал Гай. - Пошли.
     - Зачем? Нет никакой такой необходимости. Я купила кое-что к обеду, так
что нет никаких проблем.
     - Пойдем.
     - Если  не  хочешь,  можем  не  ходить. Действительно,  сделаем, как ты
хочешь, хотя это звучит как-то стандартно и неискренне.
     - Пойдем. Это будет моим добрым делом на сегодня.
     - Хорошо, но если ты действительно хочешь  идти. И мы дадим им  понять,
что за этим ничего не последует.
     - Ладно.


     Часы показывали  около половины седьмого, когда  Розмари и Гай вышли из
своей квартиры и по переходам темно-зеленого коридора добрались  до квартиры
Кастиветов. В то время как Гай  нажимал кнопку звонка, за их спиной с лязгом
открылась дверь лифта, из него вышел  мистер  Дюбэн  или  мистер Де Борэ (ни
Розмари, ни Гай  не  знали,  кто  из  них кто), держа  в  руках  авернутый в
целлофан костюм, наверное из чистки. Открывая дверь своей квартиры "7-B", он
пошутил:
     - Заблудились, да?
     Гай  и Розмари улыбнулись, а когда в  ответ на  его  возглас: "Это  я!"
распахнулась дверь, они увидели в глубине квартиры черный буфет и красивые с
золотом обои.
     Но тут миссис Кастивет открыла дверь и предстала перед ними, вся  сияя,
напудренная  и напомаженная,  в светло-зеленом  шелковом  платье  и  розовом
фартучке.
     - Как  раз вовремя! -  воскликнула  она.  - Заходите же!  Роман сбивает
коктейль  "Розовые щечки". Это с  водкой.  Я  так  рада, что  вы согласились
прийти, Гай. Теперь  я всем  буду рассказывать,  что знаю  вас давным-давно.
"Вот так запросто он сидел у  нас и ел обед прямо с этой  тарелки. Да-с, Гай
Вудхауз собственной персоной!" - скажу я.  И даже мыть не буду вашу тарелку,
пусть так и остается на память!
     Гай и Розмари рассмеялись и  перегланулись. "Твои  друзья..." - говорил
его взгляд, а на ее лице можно было прочесть: "Что поделаешь!"
     В  просторном холле  они  увидели  накрытый  красивой  белой  скатертью
четырехугольный стол. На нем сверкали ряды замысловато украшенного столового
серебра,  но  тарелки  были  от  разных ервизов.  Слева виднелась  гостиная,
похожая  на  их  собственную,  но  только раза  в  два  больше.  Вместо двух
небольших  эркеров  здесь  был  один  большой;  огромная  каминная полка  из
розового  мрамора была щедро украшена всевозможными завитушками.  Обстановка
комнаты производила  странное впечатление:  рядом  с камином  стояли  диван,
столик с лампой и несколько стульев, а у  противоположной стены  - несколько
шкафов  с  картотеками,  столики  для  игры  в бридж,  заваленные журналами,
переполненные  книжные полки и  пишущая машинка на металлической  подставке,
как в конторе. Пол  был  устлан  мягким, с виду новым  коричневым ковром, на
котором   были   заметны   следы   пылесоса.    В   центре   комнаты   стоял
один-единственный круглый столик, на нем тоже лежали журналы.
     Они проследовали за миссис Кастивет по коричневому ковру к дивану. Пока
они устраивались, вошел мистер Кастивет, держа  в руках  маленький поднос  с
четырьмя стаканами, до краев наполненными  прозрачной розовой  жидкостью. Он
медленно шаркал  по ковру с таким видом,  словно  при каждом следующем  шаге
опасался споткнуться и упасть.
     - Я слишком полно  налил, - признал он. - Нет, не вставайте, прошу вас.
Обычно я наливаю точно, как бармен, правда, Минни?
     - Осторожно, ковер, - предупредила миссис Кастивет.
     - Но сегодня, - продолжал ее муж, - я не рассчитал  и приготовил больше
обычного.  Чем  оставлять в  миксере,  я  вылил все  в  бокалы...  ну,  вот.
Пожалуйста, миссис Вудхауз.
     Розмари  взяла  стакан  и, поблагодарив, села. Быстрым движением миссис
Кастивет бросила ей на колени бумажную салфетку для коктейля.
     - Мистер Вудхауз, вы когда-нибудь пробовали "Розовые щечки"?
     - Нет, - ответил Гай и сел, взяв стакан.
     - Минни!
     -  Судя по виду, должно быть очень  вкусно, - одобрила Розмари, вытирая
дно стакана салфеткой и изображая на лице сияющую улыбку.
     - Родина этого  коктейля - Австралия. Там он  чрезвычайно популярен.  -
Мистер Кастивет  взял  оставшийся стакан и поднял  его за здоровье Розмари и
Гая. - За наших гостей! Добро пожаловать!
     Он пил, критически полуприкрыв один глаз и  наклонив  голову. С подноса
закапало на пол.
     Миссис Кастивет поперхнулась от возмущения.
     - Ковер! - прохрипела она, указывая вытянутой рукой.
     Мистер Кастивет взглянул на пол.
     - Боже мой! - воскликнул он и неуверенным движением взял поднос.
     Миссис  Кастивет  поспешно  отставила  стакан,  опустилась  на колени и
положила на мокрое пятно бумажную салфетку.
     -  Какая досада, совсем  новый ковер! -  сокрушалась она. - Какой же ты
неуклюжий!
     Коктейль "Розовые щечки" оказался довольно крепким и вкусныс. Пятно  на
ковре   высушили  салфетками,   и  она  стало  пости  незаметным,  а  поднос
благополучно  унесли  на  кухню.  Кастиветы  уселись  на стулья  с  высокими
спинками.
     - Вы из Австралии? - поинтересовалась Розмари.
     - Нет, я из Нью-Йорка, но я там  бывал, - пояснил мистер Кастивет.  - И
вообще я много  повидал в буквальном смысле  этого слова, - закинув ногу  на
ногу и положив руку на колено, он  потягивал розовый  коктейль;  на нем были
черные кожаные  домашние  туфли  с кисточками,  широкие  серые  брюки, белая
рубашка навыпуск и голубой шейный  платок с  золотыми полосками. - Я побывал
на  всех континентах, во  всех  странах, во  всех  больших городах. Назовите
любое место. Прошу!
     - Фэрбенкс, Аляска, - предложил Гай.
     -  Был. Я  проехал  по  всей  Аляске: Фэрбенкс,  Джуно,  Анкоридж, Ном,
Сьюард. В 1938  году я провел  там четыре  месяца. На  Аляске я побывал и  в
маленьких городах, например, в Диллингхеме и Акулураке.
     - А вы откуда родом? - поинтересовалась  миссис Кастивет, расправляя на
груди складки платья.
     - Я из Омахи, - отозвалась Розмари, - а Гай - из Балтимора.
     - Омаха  - хороший  город, -  заметил мистер Кастивет, - и Балтимор мне
нравится.
     -  А  ваши  путешествия  носили  деловой  характер? - полюбопытствовала
Розмари.
     - Я ездил и по делам,  и для удовольствия. Мне сейчас семьдесят  девять
лет, а ездить  я начал, едва мне исполнилось десять. Назовите любое место, и
наверняка окажется, что я там побывал.
     - А чем вы занимались? - спросил Гай.
     -  О, сфера  моей  деятельности была  весьма обширной.  Шерсть,  сахар.
Машины, игрушки, морское страхование, нефть...
     С кухни раздался сигнал таймера.
     - Бифштекс готов, -  торжественно объявила миссис Кастивет,  поднимаясь
со стаканом в руке. - берите коктейли с собой. Роман, выпей таблетку.
     -  Забастовка кончится  третьего октября,  -  заявил  мистер Кастивет,-
накануне приезда папы. Он никогда не приедет в город, где бастуют газетчики.
     - По телевизору сообщили, что он отложит свой визит, пока забастовка не
закончится, - вставила миссис Кастивет.
     -  Ну  что   же,  -   улыбнулся  Гай,  -   таковы  законы  театрального
представления.
     Мистер  и миссис Кастивет рассмеялись вместе с  ним. Розмари, улыбаясь,
резала бифштекс.  В качестве гарнира  подали  горошек  и картофельное  пюре.
Бифштекс был явно пережарен, а в соус переложили муки.
     - Как вы правильно сказали! Именно театральное представление! - все еще
смеясь, проговорил мистер Кастивет.
     - Точно, - подхватил Гай.
     -  Ритуальные  праздненства,  пышные  облачения,  -   продолжал  мистер
Кастивет, -  не только в  католической, но и в  любой религии - это маскарад
для несведущих.
     Миссис Кастивет заволновалась:
     - По-моему, эта тема неприятна для Розмари.
     - Нет, что вы, - успокоила та.
     - Вы католичка, дорогая? - спросила миссис Кастивет.
     - Воспитывали меня так, но теперь я агностик. Этим разговором вы ничуть
меня не задели.
     - А вы тоже агностик? - обратилась к Гаю миссис Кастивет.
     -  Да,  в общем.  И  как  можно  им не быть?  Ведь  нет  неопровержимых
доказательств ни того, ни другого.
     - Я согласен с вами, действительно нет, - сказал мистер Кастивет.
     Миссис Кастивет пытливо посмотрела на Розмари:
     - И  все-таки мне показалось, вам было неприятно, когда Гай пошутил над
папой, а мы все засмеялись.
     - Хотя теперь я  не считаю его святым, как  меня приучали с детства, но
чувство уважения осталось.
     - Если вы не считаете его святым, - заговорил мистер Кастивет, - за что
же его уважать? Ведь изображая из себя святого, он всех обманывает.
     - Точно подмечено, - согласился Гай.
     -  А  сколько  они  тратят  на  все эти пышные  одеяния  и  драгоценные
украшения! - взмутилась миссис Кастивет.
     - В  "Лютере" неплохо показано, сколько лицемерия  таит в себе церковь,
вернее, официальная религия, - заметил мистер Кастивет. - Вы, Гай, исполняли
в нем главную роль?
     - Нет.
     - А  разве дублером Альберта Финни были  не  вы? - не унималась  миссис
Кастивет.
     -  Нет,  его  дублировал актер, игравший Уэйнанда,  а у  меня были  две
второстепенные роли.
     -  Странно, - сказал мистер  Кастивет. -  А я был уверен, что именно вы
дублировали  эту  роль.  Меня  поразил во  время  спектакля один  жест, и  я
посмотрел программу. Готов поклясться, там вы значились как дублер Финни.
     - В какой сцене это было? - поинтересовался Гай.
     - Теперь уже не могу сказать точно. Мне запомнилось движение руки...
     - В  сцене, когда у Лютера  припадок, я делал такой жест руками, как бы
непроизвольно простирая их...
     -  Вот, вот, я это и имел в виду. Получалось удивительно естественно. А
в целом мне не понравился мистер Финни.
     - Ну что вы! - запротестовал Гай.
     - Да, да, его игру сильно переоценили, - не сдавался мистер Кастивет. -
Интересно было бы посмотреть, как вы сыграли бы эту роль.
     Гай рассмеялся:
     - Неплохо, желающих уже двое.
     Он весело взглянул на Розмари. Она улыбнулась в ответ, радуясь, что ему
приятно. Теперь  он  не будет упрекать  ее  за потерянный  вечер,  убитый на
беседы с папулей и мамулей Кеттл.
     - Мой отец был театральным импрессарио, - рассказывал  мистер Кастивет,
-  и  рос  в обществе  таких людей, как  мистер Фиск,  Форбс-Робертсон, Отис
Скиннер и  Моджеска.  Поэтому  от актера я  привык ожидать не чистой техники
исполнения, а  чего-то  большего,  личного. Вы обладаете  редкими  душевными
качествами, Гай. Это чувствуется и  в ваших работах на телевидении. С такими
природными данными вы можете далеко пойти. Разумеется, для начала вам должен
подвернуться  счастливый  случай, от  которого  в определенной  мере зависит
судьба многих актеров. Сейчас вы чем заняты?
     - Пробуюсь на одну-две роли.
     - Трудно поверить, что вы их не получите.
     - Я-то как раз легко могу в это поверить.
     Мистер Кастивет удивленно посмотрел на него:
     - Вы серьезно?
     На  десерт оказался домашний  бостонский  пирог  с  кремом.  Розмари он
показался до странности сладким, хотя, безусловно, был лучше  бифштекса. Гай
же,  напротив, нашел его  очень  вкусным и  даже  попросил  добавки. Розмари
подумала, что он делает это из любезности.
     Когда обед  был окончен,  Розмари  предложила помочь с посудой.  Миссис
Кастивет  охотно  согласилась, и женщины принялись убирать со  стола.  Гай и
мистер Кастивет направились в гостиную.
     Выходившая  в  холл  кухня  была  небольшой  и стала еще  меньше  из-за
оранжереи,  про  которую упоминала  Терри. Она  вся разместилась на  большом
белом столе,  стоявшем возле  единственного окна. О всех сторон ее  окружали
лампы на  изогнутых  ножках.  Их яркий  свет отражался в стекле, отчего  оно
казалось  не  прозрачным,  а  слепяще-белым.  С  другой  стороны кухни  были
втиснуты мойка, плита и холодильник, а над ними висели всевозможные шкафчики
и полочки. Розмари прилежно вытирала тарелки, наслаждаясь сознание того, что
ее собственная кухня намного больше, да и оборудована лучше.
     - Терри говорила мне про ваши растения.
     - Да? Это замечательное хобби. Вам тоже рекомендую, - отозвалась миссис
Кастивет.
     -  Я  мечтаю выращивать  пряности.  Разумеется, за  городом.  Если  Гая
пригласят сниматься в кино,  мы  непременно переедем  жить в Лос-Анджелес. В
глубине души меня всегда тянуло за город.
     - У вас большая семья? - полбопытствовала миссис Кастивет.
     - Да, три брата и две сестры. Я самая младшая.
     - А сестры замужем?
     - Да.
     Миссис Кастивет терла стакан мыльной губкой:
     - А дети есть?
     -  У  одной  двое, у другой  четверо. Но  прошло немало времни,  вполне
возможно, что уже трое и пятеро.
     - Ну, что же, это  добрый знак, - заключила  миссис Кастивет, продолжая
тереть  тот же стакан;  она мыла посуду тщательно и медленно. - Если у ваших
сестер  много  детей,  значит,  и   у  вас  будет  много  ребятишек.  Это  ж
наследственность.
     -  Да, с  детьми у  нас  в  семье все  в  порядке, -  Розмари стояла  с
полотенцем в руках в ожидании стакана. - У моего брата Эдди восемь детей,  а
ему только двадцать шесть.
     - Это замечательно! - воскликнула миссис Кастивет.
     Она сполоснула стакан и подала Розмари.
     - У меня двадцать племянников и племянниц, но половину из них я даже не
видела.
     - Вы иногда ездите домой?
     - Нет, у меня  не очень  хорошие отношения с  ними. Кроме одного брата,
все остальные считают меня как бы предательницей.
     - Почему?
     - Потому что Гай не католик, и мы не венчались в церкви.
     -  Да-а,   -  протянула  миссис  Кастивет.   -  До  чего  иногда   люди
несправедливы друг к другу из-за религии. Впрочем, проиграли они, а не вы. И
не принимайте это близко к сердцу.
     - Легко сказать, - Розмари поставила стакан на полку. - Хотите, я  буду
мыть, а вы - вытирать?
     - Нет, спасибо, дорогая.
     Розмари  выглянула  из  кухни,  о  увидела  в  гостиной  лишь  шкафы  с
картотекой  и столики  для  бриджа.  Гай и  мистер  Кастивет  расположились,
видимо, в  противоположном  углу. В воздухе неподвижно висели клубы голубого
табачного дыма.
     - Розмари! - окликнула миссис Кастивет и с улыбкой протянула  ей мокрую
тарелку, которую держала в руке, обтянутой зеленой резиновой перчаткой.
     На то, чтобы перемыть все тарелки, сковородки, серебро, ушел почти час.
Розмари подумала, что она одна справилась бы быстрее. Они вернулись из кухни
в  гостиную. Гай и мистер  Кастивет  сидели на диване  лицом друг к другу, и
мистер  Кастивет что-то  оживленно говорил, подчеркивая каждую  фразу ударом
указательного пальца по ладони.
     -  Роман, перестань надоедать Гаю  своими россказнями  про Моджеску,  -
вмешалась миссис Кастивет, - он слушает тебя из вежливости.
     - Нет, мне очень интересно, миссис Кастивет, - возразил Гай.
     - Вот видишь, ты неправа, - подхватил мистер Кастивет.
     - Минни,  - поправила Гая  миссис Кастивет.  - Я  Минни,  а он - Роман,
хорошо? - и она игриво взглянула на Розмари. - Не возражаешь?
     - Ладно, Минни, - засмеялся Гай.
     Они  говорили еще  про Гульдов и  Брюнов,  про  Дюбэна и  Де  Борэ, про
моряка,  брата  Терри,  которого  нашли в госпитале в  Сайгоне, про убийство
Кеннеди,  потому   что  мистер  Кастивет  сейчас  читал  книгу,   в  которой
подвергался  критике  доклад  комиссии  Уоррена.  Сидя  на  стуле  с высокой
спинкой, Розмари испытывала странное чувство, что она здесь лишняя. Наблюдая
со стороны, можно было подумать, что Кастиветы  и Гай были давними друзьями,
а она только что с ними познакомилась.
     -  А  ваше мнение по этому поводу:  заговор? - обратился  к ней  мистер
Кастивет, пытаясь вовлечь ее в разговор.
     Она  что-то  промямлила в ответ, явно  не желая  вступать в  дискуссию.
Потом,  извинившись, вышла  и, руководствуясь  указаниями  миссис  Кастивет,
отыскала ванную комнату, в которой обнаружила бумажное полтенце в цветочек с
надписью  "Для нашего гостя"  и книжку  под  названием "Шутки для  туалета".
Пролистав ее, она не нашла шутки особенно смешными.
     В половине одиннадцатого  с возгласами "До свидания, Роман" и "Спасибо,
Минни" она простились  и  крепко пожали хозяевам руки,  как бы в залог того,
что и  впредь  будут  вместе проводить вечера.  Как  только они свернули  по
коридору и  услышали, как за  ними захлопнулась дверь, озмари  с облегчением
вздохнула и весело заихихикала, заметив, что Гай сделал то же самое.
     - Да хва-а-атит тие-бе-е, Роман, - протянул он, комично двигая бровями,
- перестань надоедать Гаю своими россказнями про Моджеску!
     Розмари зашикала  на  него, испугавшись,  что  их  могут услышать.  Они
взялись за руки  и на цыпочках  побежали к своей  двери, открыли ее, вошли в
кваритиру  и  заперлись  на   замок,  засов   и  цепочку.  Гай  забил  дверь
воображаемыми   досками,  припер  тремя   воображаемыми  булыжниками,  однял
воображаемый  разводной  мост, вытер  лоб и  отдышался.  Розмари наклонилась
вперед, закрыв лицо руками, и безудержно хохотала.
     - Я хочу высказать о биштексе, - начал Гай.
     -  А пирог? - перебила его Розмари. - Как только  ты смог съесть  целых
два куска? Он был ж у т к и й !
     - Милая,  это был акт  свехчеловечского мужества и самопожертвования. Я
сказал себе: "Черт побери, наверное,  никто никогда не просил добавки у этой
старой летучей мыши". И я попросил! -  он сдела величественный жест рукой. -
В моей душе иногда возникают благородные порывы.
     Они прошли в спальню.
     -  Она  разводит  травы  и  пряности, -  сказала  Розмари,  -  а  потом
выкидывает их в окошко.
     - Тс-с, у стен есть уши. А какое серебро!
     -  Странно,  -  размышляла  Розмари,  сбрасывая  туфли.  - великолепное
серебро и только три тарелки от сервиза.
     - Давай будем с ними милы. Тогда Кастиветы откажут нам его в завещании.
     - Лучше вести себя плохо и купить свое. Ты у них в ванной не был?
     - Нет.
     - Угадай. Что там.
     - Биде.
     - "Шутки для туалета".
     - Не может быть!
     Розмари сняла платье.
     - Книжечка висела на крючочке, прямо под рукой.
     Гай  улыбнулся  и  покачала  головой.  Стоя  перед  шкафом, он  вынимал
запонки.
     - Роман рассказывал четовски занятные истории, - поговорил он. - Мне не
приходилось слышать  по  Форбса-Робертсона, а он был большой звездой  в свое
время. - Гай никак не мог справиться со второй запонкой. - Думаю зайти к ним
завтра вечером еще что-нибудь послушать.
     Во взгляде Розмари было явное огорчение.
     - Ты опять к ним собираешься?
     - Да, он меня пригласил, - Гай  протянул ей руку. - Помоги  мне  вынуть
запонку.
     Внезапно  Розмари ощутила  какую-то неуверенность и растерянность.  Она
подошла к нему и занялась запонкой.
     - А как же наши планы насчет Джимми и Тайгер?
     - Там ничего  не ясно, - он заглянул ей в глаза. - мы собирались только
позвонить и договориться.
     - Да, ты прав.
     Он пожал плечами:
     - Можем увидеться с ними в среду или в четверг.
     Розмари вынула запонку и протянула ее Гаю.
     - Спасибо. Если ты не хочешь идти, можешь остаться дома.
     - Хорошо, я так и сделаю, - она подошла к кровати и села на нее.
     - Он и Генри Ирвинга знал, - добавил Гай. - Это в самом деле невероятно
интересно.
     Розмари отстегнула чулки.
     - Ты обратил внимание на то, что они поснимали картины? Как ты думаешь,
почему они это сделали?
     - О чем ты?
     -  В гостиной и в коридоре, который ведет к ванной, сняты  картины.  На
стенах  крюки,  и видно, что они  висели, а теперь их нет. Одна-единственная
висит  над  камином,  но  она  не  оттуда.  С  обеих  сторон  по  два  дюйма
невыгоревших обоев.
     Гай посмотрел на нее.
     - Я не заметил.
     - А зачем у них в гостиной картотечные шкафы?
     - А вот это он мне объяснил, - ответил Гай, снимая рубашку. - Он издает
бюллетень для филателистов. Поэтому у Кастиветов столько иностранной почты.
     - Но почему шкафы стоят в гостиной? - не сдавалась Розмари. - У них еще
три или четыре комнаты, так почему  бы не воспользоваться одной из них? А ты
заметил, что во все эти комнаты двери были закрыты?
     Держа в руке рубашку, Гай подошел к ней и нажал указательным пальцем на
кончик носа.
     - Ты  становишься любопытнее Минни,  - сказал он,  послал ей  воздушный
поцелуй и пошел в ванную.
     Розмари    направилась    на    кухню   сварить   кофе.   Минут   через
десять-пятнадцать она почувствовала  резкую боль в животе.  Так бывало перед
началом менструации. Держась  одной рукой  за  угол плиты, она расслабилась,
подождала  немного,  пока  пройдет боль,  достала салфетку и  банку офе. Она
чувствовала себя подавленной и несчастной.
     Ей  уже исполнилось двадцать четыре года. Она мечтала иметь троих детей
с разницей в два  года, но Гай был "не готов".  Розмари опасалась, что он не
будет готов до  тех пор, пока не  станет  таким  же  знаменитым,  как Марлон
Брандо и Ричард Бартон, вместе взятые. Он обязательно  добьется успеха, ведь
он талантлив  и привлекателен.  Она решила забеременеть как бы случайно. Она
уже  говорила   Гаю,  что   от  таблеток  у  нее   болит  голова,  а  всякие
приспособления омерзительны. Гай  считал, что подсознательно она по-прежнему
старается быть хорошей католичкой; она протестовала,  но так, что это только
подтверждало его мнение. Он изучал календарь и избегал "опасных дней", а она
твердила: "Да нет же, сегодня безопасно, любимый, я уверена!"
     В этом месяце он опять выиграл. А она проиграла в недостойном сражении,
о существовании которого Гай даже не подозревал.
     -Проклятье! - чертыхнулась  она  и со стуком поставила на плиту банку с
кофе.
     Гай отозвался из кабинета:
     - Что за стук?
     - Я ударилась локтем, - прокричала она в ответ.
     Теперь  она,  по  крайней   мере,  знает,  почему   у  нее  испортилось
настроение. Если бы  они не были женаты, а просто жили  вместе,  она  бы уже
пятьдесят раз успела забеременеть.


     Гай сдержал  свое слово. На  следующий день после обеда он отправился к
Кастиветам. Розмари навела порядок  на  кухне  и раздумывала, заняться ли ей
вышиванием подушечек  для эркерного  диванчика или лечь в постель с книжкой.
Внезапно  раздался  звонок  в  дверь.  На  пороге  стояла  иссис Кастивет  в
сопровождении невысокой улыбающейся толстушки. На плече к ее зеленому платью
был приколот круглый значок с лозунгом "Баркли - в мэры!"
     -  Привет,  дорогая, надеюсь, мы тебя не  отрываем  от  дел, -  сказала
миссис  Кастивет.  -   Познакомься,  это  моя  близкая  подруга  Лаура-Луиза
Макберни, она живет  на двенадцатом этаже. Лаура-Луиза,  это  Розмари,  жена
Гая.
     - Здравствуйте. Розмари. Добро пожаловать в Брэм.
     - Лаура-Луиза встретилась у нас с Гаем.  И ей  захотелось увидеть тебя,
вот  мы и пришли. Гай сказал, что  ты осталась дома  и бездельничаешь. Можно
войти?
     Розмари  попыталась  изобразить  на   лице  приветливое   выражение   и
пригласила их в гостиную.
     - О-о, какие красивые стулья! - обратила внимание миссис Кастивет.
     - Их привезли сегодня утром.
     - Как ты себя чувствуешь, дорогая? У тебя усталый вид.
     -  Нет, все  хорошо,  -  улыбнулась Розмари. -  Просто  у  меня сегодня
началось.
     - И вы еще что-то делаете  по дому? - удивилась Лаура-Луиза, усаживаясь
поудобнее. -  У меня в этот период были такие боли, что  я ни есть не могла,
ни двигаться. Чтобы заглушить боль,  Дэн  давал мне  джин через соломинку, а
кроме этих случаев мы всегда были стопроцентными резвенниками.
     -  Современные  девушки относятся ко всему более спокойно, нежели мы, -
заявила миссис Кастивет и  села.  - Сейчас к их  услугам  витамины и хорошее
медицинское обслуживание, поэтому они здоровее нас.
     Только  теперь Розмари  обратила  внимание, что  обе женщины принесли с
собой  одинаковые зеленые  сумочки для рукоделия. К  удивлению Розмари,  они
открыли  их, извлекли вышивание  иштопку и  стали  устраиваться  поудобнее с
явным намерением провести длинный вечер за рукоделием, шитьем и разговорами.
     - Что там лежит? - поинтересовалась миссис Кастивет. - чехлы на стулья?
     - Подушки на  эркерный диван,  - объяснила  Розмари. Подумав, она взяла
свое вышивание и присоединилась к женщинам.
     - Благодаря вам, Розмари, квартира, конечно, очень изменилась. Конечно,
это благодаря вашим усилиям, - заметила Лаура-Луиза.
     -  Ой, чуть не забыла, - спохватилась миссис  Кастивет,  - это тебе. От
нас с Романом.
     Она положила  на ладонь Розмари маленький  сверток  в розовой китайской
бумаге, внутри которого чувствовалось что-то твердое.
     - Мне? - удивилась Розмари. - Что это?
     - Это вам небольшой подарок, - видя недоумение Розмари, миссис Кастивет
замахала руками. - По случаю новоселья.
     -  Ну зачем вы... - Розмари развернула китайскую бумагу, явно бывшую  в
употреблении. Внутри свертка оказался резной серебряный шарик - амулет Терри
- и цепочка. Источаемый шариком запах заставил Розмари отшатнуться.
     - Старинная вещь,  -  почнила  миссис Кастивет. -  Этому шарику  больше
трехсот лет.
     -  Прелестная вещь.  -  похвалила Розмари,  разглядывая шарик и  гадая,
сказать или нет, что Терри показывала ей этот амулет. Пока она думала, время
было упущено.
     - Внутри - корень танниса, - продолжала миссис Кастивет. - Он  приносит
счастье.
     ?Терри он счастья не принес!? - подумала Розмари, а вслух сказала:
     - Очень милая вещь, но я не могу принять такой...
     - А ты  уже приняла, - перебила миссис Кастивет. Она сосредоточенно, не
поднимая глаз, штопала коричневый носок.
     - К запаху вы скоро привыкнете, - успокоила Лаура-Луиза.
     - Надень его, - подбадривала миссис Кастивет.
     -  Спасибо, -  Розмари неуверенно застегнула  цепочку на шее и опустила
шарик под воротник блузки.
     Она ощутила у  себя  на шее что-то неприятное и холодное,  и сердце  ее
сжалось. "Я сразу же сниму ее, как только они уйдут", - решила она.
     Снова заговорила Лаура-Луиза:
     - Эту цепочку сделал один наш друг. Он работал зубным врачом, теперь на
пенсии. Его хобби - создавать красивые ювелирные вещицы из серебра и золота.
Вы познакомитесь с ним у Минни  и Романа  в  один из вечеров, мы часто у них
собираемся. У вас будет возможность увидеть всех аших друзей.
     Розмари  глянула   на  Лауру-Луизу  и  увидела,  что  та  смутилась   и
покраснела,   оттого  и  поизнесла  последние  слова  скороговоркой.   Минни
продолжала штопать как ни в чем не бывало.
     - Вы сам себе шьете? - спросила Лаура-Луиза.
     - Нет, я пытаюсь, но плохо получается.
     Вечер  получился довольно приятным. Минни рассказывала забавные истории
о своем детстве  в Оклахоме, Лаура-Луиза посвятила Розмари в некоторые тайны
швейного  мастерства и с  воодушевлением объяснила,  как Бакли, кандидат  на
пост  мэра от консерваторов, может выиграть, даже несмотря на то, что многие
против него.
     В одиннадцать вернулся Гай, какой-то молчаливый и необычайно замкнутый.
Он поприветствовал женщин, остановился у стула Розмари и чмокнул ее в щеку.
     -  Уже одиннадцать!  -  воскликнула  Минни.  -  Боже  мой,  как  быстро
пролетело время! Идем. Лаура-Луиза, нам пора. Поздно.
     - Заходите ко мне, когда захочется, Розмари, -  пригласила лаура-Луиза.
- Я живу в квартире ?12-F?.
     Сложив все в сумочки для рукоделия, женщины поспешно удалились.
     -  Какие  же интересные истории ты услышал  сегодня? - поинтересовалась
Розмари.
     - Я прекрасно провел вечер, а ты?
     - Ничего. Сделала кое-какую работу.
     - Вижу.
     -  Получила  от  Минни  подарок,  -  она  протянула ему  амулет.  -  Он
принадлежал Терри,  а ей подарили Кастиветы. Она мне показывала его. Значит,
полиция вернула его им.
     - А может быть, амулета в тот момент на ней не было.
     - Спорю, что был. Она очень гордилась и дорожила им так, словно это был
первый подарок в ее жизни. -  Розмари  сняла цепочку с амулетом, положила ее
на ладонь и, тихонько позвякивая, принялсь разглядывать.
     - Ты не хочешь его носить? - удивился Гай.
     - Он очень  неприятно  пахнет.  Внутрь  положен корень  танниса, -  она
протянула Гаю ладонь. - Вероятно, из той знаменитой теплицы.
     Гай понюхал и пожал плечами:
     - А мне нравится. Запах неплохой.
     Розмари  пошла в спальню, открыла ящичек  туалетного  столика и достала
оттуда жестяную коробочку "Луи Шерри" с разными безделушками.
     -  Кто  знает, что такое  таннис? -  спросила она  у своего отражения в
зеркале и, положив амулет в коробочку, задвинула ящик.
     Наблюдая за ней в дверь, Гай упрекнул:
     - Если взяла, нужно носить.
     Розмари внезапно проснулась и увидела, что  Гай сидит рядом в темноте и
курит. Она встревоженно спросила, что случилось.
     - Все в порядке, просто не спится, - ответил он.
     Розмари  была  уверена,  что  истории  о  "звездах минувшего",  которые
рассказывал  Роман,   произвели  на  Гая  сильное   впечатление.  Ведь   его
собственная  карьера пока  была не столь блистательной, как у  Генри Ирвинга
или  Форбса Как-его-там. А его желание опять и  опять слушать эти рассказы -
просто форма мазохизма.
     Она нежно дотронулась до его руки и попросила не беспокоиться.
     - О чем?
     - Ни о чем.
     - Ладно, - согласился он. - Не буду.
     - Ты самый талантливый, ты об этом знаешь? И все будет хорошо. Тебе еще
придется изучить каратэ, чтобы отбиваться от фоторепортеров.
     Огонек сигареты осветил его улыбку.
     -  И   скоро  что-нибудь   произойдет,  -  сказала  она.  -  Что-нибудь
значительное, достойное тебя.
     - Знаю. Спи, дорогая.
     - Будь поосторожнее с сигаретой.
     - Ладно.
     - Разбуди, если не уснешь.
     - Обязательно.
     - Я люблю тебя.
     - И я тебя, Роз.
     Прошло два  дня, и Гай принес билеты  на субботний вечер. Розмари давно
хотела посмотреть ?Романтиков? - Гай объяснил, что билеты дал ему Доминик, у
которого  он  занимается техникой  ечи.  Гай спектакль  видел, как только он
появился.  Розмари так  и  не собралась  посмотреть.  Поэтому  Гай предложил
Розмари сходить с Хатчинсом.
     - А я в это время смогу поработать над спектаклем "Подожди до темноты".
     Узнав, что Хэтч  видел  спектакль,  Розмари пригласила  Джоан Джеллико,
которая за  обедом в ?Бижу? призналась ей,  что они с  Диком расходятся, так
как,  кроме адреса, у них не осталось  ничего общего.  Это известие огорчило
Розмари.  Вот уже  несколько  дней,  как  Гай  был  холоден  с  ей. Он часто
раздражался, мысли его были чем-то  заняты, от чего он не мог отрешиться, но
ей  он ничего  не  рассказывал.  Может  быть,  разрыв между  Джоан  и  Диком
начинался тоже с этого. Ее раздражала Джоан, которая чрезмерно накрасилась и
чересчур громко  хлопала. "Неудивительно, - подумала Розмари, - что у  них с
Диком нет  ничего  общего: она  толстая и  вульгарная,  а  он  - держанный и
чуткий. Им вообще не следовало жениться".
     Гай только  что принял душ,  когда Розмари вернулась домой. Он выглядел
оживленным,  не таким  задумчивым, как всю эту  неделю. Настроение у Розмари
сразу же поднялось.  Пьеса  ей понравилась, сообщила она, конечно, жаль, что
Джоан и  Дик разводятся, но ведь они ействительно совершенно  разные. Ну,  а
как сцена из "Подожди до темноты"? Великолепно. Он с ней справился.
     - Фу, какая гадость этот корень танниса! - выругалась Розмари.
     Им пропахла вся спальня. Его резкий запах проник даже в ванную. Розмари
взяла кусочек алюминиевой фольги, плотно завернула амулет  в три слоя  и для
верности закрутила края паковки.
     -  Думаю, через  несколько  дней он  выдохнется и  не  будет так  резко
пахнуть, - сказал Гай.
     - Это  было  бы  прекрасно,  -  произнесла Розмари,  опрыскивая комнату
дезодорантом. - Иначе я эту штуку выкину, а Минни скажу, что потеряла.
     Они  занимались любовью  - Гай  был  неотразим.  Уже  засыпая,  Розмари
слышала  через  стену,  что  у Минни  и  Романа  гости:  опять  фальшивое  и
невыразительное пение в сопровождении  не  то флейты, не  то кларнета. У нее
мелькнула мысль, что это какой-то религиозный обряд.
     Гай  находился  в  каком-то  возбужденном  состоянии. В  воскресенье  в
спальне он  приколотил  полки,  сделал подставки  для  обуви  в  кладовке  и
пригласил актеров, игравших в "Лютере", на цыпленка, зажаренного с грибами и
овощами. В понедельник он  покрасил полки и подставки для  обуви, разрисовал
скамеечку, купленную Розмари где-то в магазине  подержанных вещей, и отменил
занятия  с Домиником. Гай  все  время прислушивался к  телефону,  каждый раз
успевая  подбежать  раньше,  чем отзвонит первый  звонок.  Когда в три  часа
телефон зазвонил снова, Розмари как раз пыталась по-новому расставить стулья
в  гостиной.  Она  услышала, как  он аохал:  "Боже  мой, не может быть!  Ах,
бедняга!"
     Она подошла к двери в спальню.
     - Боже мой! - повторил Гай.
     Он сидел на кровати  с  трубкой в одной  руке и  банкой  растворителя в
другой. На Розмари он не смотрел.
     - Боже  мой, это ужасно, просто ужасно,  - он  внимательно  слушал, что
говорили на  другом конце провода, потом резко выпрямился.  - Да, готов. - И
чуть  позже:  -  Да,  хорошо.  Мне  очень неприятно,  что  благодаря  такому
случаю... - он снова замолчал.  - об этой стороне дела вам учше поговорить с
Алланом (Аллан Стоун был его агентом), но  я уверен, с нашей стороны никаких
проблем не будет, мистер Вейс.
     Он  получил.  То  самое,  "значительное". Розмари  в  ожидании  затаила
дыхание.
     - Это  вам  спасибо, мистер  Вейс. И,  пожалуйста, если будут  какие-то
новости, сообщите мне. Спасибо.
     Он положил трубку и, закрыв  глаза,  сидел не  шевелясь. Лицо его  было
бледно, и сам он походил на мумию или на восковую фигуру.
     - Гай, - окликнула Розмари.
     Он открыл глаза и посмотрел на нее.
     - Что поизошло? - спросила она.
     Он заморгал и очнулся от задумчивости.
     - Дональд Бомгард... - проговорил  Гай, - он ослеп. Он проснулся вчера,
и... он не видит.
     - Не может быть!
     -  Сегодня утром  он пытался  повеситься. Сейчас в больнице Бельвю  его
держат на транквилизаторах.
     Они пристально смотрели друг на друга.
     - Я получил роль.  Ничего себе -  случай... - его взгляд упал  на банку
растворителя, и он поставил ее на ночную тумбочку. - Мне надо прогуляться, -
он поднялся. - Извини. Мне, правда, лучше пройтись. Все это так неожиданно.
     - Я понимаю. Конечно, иди, - промолвила Розмари.
     Не переодеваясь, в чем был, он прошел по коридору, и дверь за ним мягко
захлопнулась.
     Розмари  пошла  в гостиную,  размышляя о несчастье  Дональда Бомгарта и
везении Гая. Ведь эту роль заметят, даже если постановка окажется неудачной,
за  ней последуют  другие, может  быть, даже кино; дом в Лос-Анджелесе, сад,
где  растут  пряности, трое детей  с разницей  в два  года.  Бедняга Дональд
Бомгарт, да  еще  это дурацкое  имя!  Он,  наверно, хороший  актер,  раз его
предпочли Гаю. И вот он в клинике Бельвю, слепой, не хочет жить.
     С  диванчика в  эркере Розмари стала через боковое стекло  наблюдать за
парадной дверью  в  ожидании,  когда  выйдет Гай. "Интересно, когда начнутся
репетиции"? - размышляла она. Конечно же, она вместе с Гаем поедет по разным
городам. Как  здорово! Бостон?  Филадельфия? Было бы замечательно съездить в
Вашингтон.  Она там еще ни разу не была.  Пока Гай будет на  репетициях, она
могла бы осматривать город, а вечером, после спектакля, можно было бы ходить
в ресторан или клуб, болтать и сплетничать...
     Розмари все ждала, но Гай не появлялся. Он, наверно, вышел через другую
дверь, пришло ей в голову.
     Теперь,  когда  все так прекрасно  складывалось  и  можно  было  только
радоваться, Гай  был хмур  и озабочен. Подолгу сидел не шевелясь,  двигались
только  его глаза да рука с сигаретой.  Когда Розмари  ходила по квартире он
взглядом следовал за ней, словно в ней таилась опасность.
     - Да что с тобой происходит? - спрашивала она его уже в десятый раз.
     - Ничего. Разве у тебя сегодня нет занятий по скульптуре?
     - Да я уже два месяца не хожу на эти занятия.
     - Почему бы тебе и не сходить туда?
     И  она послушно  пошла. Выкинула  старые  пластилиновые фигуры, сделала
новый каркас и начала новую скульптуру.
     - Где вы были? - спросил ее преподаватель. Он носил очки, на шее у него
заметно выступал кадык, ее торс он лепил, не глядя на руки.
     - В Занзибаре, - сказала она.
     - Занзибара больше нет,  -  поправил он с нервной улыбкой. - Теперь там
Танзания.
     Как-то Розмари отправилась  к  Мэйси и Гимбелу, а  вернувшись,  увидела
розы на кухне, розы  в гостиной  и розу  в  руке Гая.  Он вышел из спальни с
извиняющейся улыбкой, словно опять, как когда-то, разыгрывал перед ней Чонси
Уэйна из "Нежной птички".
     - Я  был  настоящим подонком, - заявил он. -  Это  же  надо  - сидеть и
надеяться, что Бомгарт не прозреет. Ну и дрянь же я.
     - Все это не так страшно. То, что случилось, не может не вызвать у тебя
двойственного чувства.
     -  Слушай, - сказал он, поднося розу к ее  носу,  - даже если из  этого
ничего не  получится, даже  если отныне мне не  суждено  стать Чарли  Креста
Бланкой, клянусь, я больше не буду причинять тебе неприятности.
     - Да ты и не причинял...
     - Нет-нет, я-то  знаю. Я  был так  увлечен  своей карьерой,  что совсем
забыл о тебе. Послушай, Роз, пусть у нас  будет ребенок,  ладно? Пусть у нас
будет трое детей, три раза по одному.
     Она внимательно посмотрела на него.
     - Ребенок, - повторил он. - Понимаешь? Агу-агу! Пеленки. Уа-уа.
     - Ты серьезно?
     - Ну конечно. И чтобы тебе  это  доказать, я подсчитал даже,  когда нам
надо  начинать.  Пожалуйста,  отметь  в  календаре понедельник  или вторник.
Пожалуйста, отметь в календаре красным.
     - Ты это серьезно, Гай?
     В глазах у нее стояли слезы.
     - Ну, конечно,  серьезно. Ну же,  Розмари, ради Бога, не плачь,  ладно?
Ну, пожалуйста. Я очень расстроюсь, если ты  будешь плакать,  так что сейчас
же перестань, договорились? ...Похоже, я помешался на розах? - Гай обвел все
вокруг сияющим взором. - Там, в спальне, еще букет.


     Розмари  отправилась  на  Бродвей  за  филе  меч-рыбы,  а  потом  через
несколько кварталов на Легсингтон-авеню -  за сыром; не  то чтобы поблизости
негде  было купить  сыр  или филе  меч-рыбы, просто в это радостное, сияющее
голубое  утро ей  хотелось пройтись в  развевающемся пальто  егкой походкой,
хотелось,  чтобы   прохожие  оглядывались,  привлеченные  ее  красотой.  Был
понедельник,  четвертое  октября.  В этот  день  в  Нью-Йорк приезжал  папа.
Казалось,  что люди поэтому были приветливее и общительнее, чем  обычно. Как
хорошо,  думала Розмари, что в день,  когда  счастлива она,  счастлив и вечь
город.
     Возвратившись  из  магазинов,  она  отодвинула  телевизор  от  стены  в
кабинете (совсем скоро  здесь будет детская)  и  развернула  его  так, чтобы
можно было  смотреть  из кухни. Она следила  за  изитом  папы, готовя рыбу с
овощами и зелень для салата. Речь папы в ООН очень растрогала ее, и  Розмари
не сомневалась,  что  это выступление поможет разрядить ситуацию с войной во
Вьетнаме. "Пусть никогда больше  не будте войны!" - провозгласил папа Павел.
Разве эти слова не заставят думать даже самых бесчувственных политиков?
     В половине пятого, когда она накрывала на стол, зазвонил телефон.
     - Розмари? Как ты себя чувствуешь?
     - Прекрасно. А ты?
     Это была ее старшая сестра Маргарет.
     - Хорошо, - ответила Маргарет.
     - Ты где?
     - В Омахе.
     Они  никогда  особенно не ладили.  В  детстве Маргарет  была  мрачной и
обидчивой  девочкой,  мама  слишком  часто  заставляла  ее присматривать  за
младшими детьми. Странно, что она позвонила. Странно и тревожно.
     - Все здоровы? - спросила Розмари.
     ?Кто-то умер, - подумала она. - Кто? Папа? Мама? Брайан??
     - Да, все здоровы.
     - Правда?
     - Да, а ты?
     - Ну конечно, я же тебе уже сказала.
     - Сегодня у меня весь день  какое-то  беспокойное чувство, Розмари. Как
будто с  тобой  что-то случилось.  Какая-то беда,  несчастный случай,  может
быть, ты в больнице.
     -  Как  видишь, нет,  - засмеялась Розмари. - У меня  все  прекрасно. В
самом деле.
     - Я была просто  уверена, что что-то случилось. И Джини наконец сказал:
позвони и выясни.
     - Как у него дела?
     - Отлично.
     - А дети?
     - Обычные  синяки  и царапины, но, в общем,  все хорошо. Да,  кстати, у
меня скоро будет еще один, знаешь?
     - Нет,  я  не  знала. Когда?  -  (?У  нас тоже  скоро  будет?  подумала
Розмари).
     - В конце марта. Как твой муж, Розмари?
     - У него все в  порядке.  Он получил большую  роль в новой пьесе, скоро
начнутся репетиции.
     - Слушай, а ты папу хорошо разглядела? Там, наверно, такое творится.
     - Да, -  ответила Розмари.  -  Я  смотрела трансляцию  по телевизору. В
Омахе, наверное, тоже показывают.
     - По телевизору? Ты не захотела пойти посмотреть на улицу?
     - Нет.
     - Серьезно?
     - Серьезно.
     - Да что ты, Розмари! Мама  и  папа даже собирались лететь  в Нью-Йорк,
чтобы  посмотреть.  Правда,  они  не  смогли,  потому что должно  состояться
голосование по  поводу  забастовки, и папа  вынужден был остаться.  Но очень
многие  полетели: Донованы, Дот и  Сэнди Уоллингфорд... А ты живешь там и не
пошла посмотреть!
     - Я теперь спокойнее отношусь к религии, чем раньше.
     - Н-да-а, видимо, это неизбежно!
     Розмари почти  услышала  непроизнесенные  слова:  "Когда  ты замужем за
протестантом", и перевела разговор:
     -  Это  прекрасно  с  твоей   стороны,   Маргарет,  что  ты  позвонила.
Пожалуйста, не беспокойся. Я здорова и счастлива.
     -  Я от беспокойства с самого утра не нахожу себе места. Я так привыкла
заботиться о вас, о ребятишках...
     -  Передавай  всем  привет. И передавай Брайану,  чтобы  ответил на мое
письмо.
     - Да, Розмари...
     - Что?
     -  Мне все-таки очень  тревожно за  тебя.  Посиди сегодня вечером дома,
ладно?
     -  Как раз это мы и собираемся сделать, - отозвалась Розмари,  окидывая
взгдядом полунакрытый стол.
     - Вот и хорошо. Береги себя.
     - Обязательно. И ты тоже, Маргарет.
     - Хорошо. До свидания.
     - До свидания.
     Розмари снова принялась хлопотать вокруг стола,  размышляя, что  иногда
скучает по Маргарет, Брайану и  остальным братьям  и сестрам, по Омахе  и по
безвозвратно ушедшему прошлому.
     Накрыв на стол, она приняла ванну, напудрилась,  надушилась, подкрасила
губы  и  подвела  глаза,  уложила  волосы и  надела  красивую  темно-красную
шелковую пижаму, подаренную Гаем на прошлое ождество.
     Гай пришел уже после шести.
     -  Ум-м-м, -  сказал он, целуя ее. - Ты  такая  хорошенькая, что просто
взял бы и съел тебя! Ну, так как, а? О черт!
     - Что?
     - Забыл пирог!
     Он просил ее ничего не готовить на десерт, пообещав принести свое самое
любимое блюдо - тыквенный пирог от "Хорна и Хардарта"
     - Убить себя готов.  Ведь я проходил мимо двух чертовых забегаловок, не
одной, а двух!
     - Ничего страшного, - успокоила его Розмари. - У нас есть сыр и фрукты,
а лучше этого на десерт все равно ничего не придумаешь.
     - Нет, лучше всего тыквенный пирог от "Хорна и Хардарта".
     Он   пошел  умываться,   а  Розмари  сунула   в   духовку  противень  с
фаршированными грибами и приготовила подливку для салата.
     Через несколько минут, застегивая воротничок синей вельветовой рубашки,
Гай вошел  в кухню.  Он немного нервничал, глаза  его блестели,  как  тогда,
когда они впервые почувствовали тягу друг к другу, и  он смотрел на нее, уже
зная, что это сейчас произойдет. Розмари любила идеть его таким.
     - Из-за твоего дружка  папы сегодня  никуда не проехать, -  пожаловался
он.
     - Ты смотрел его по телевизору? Прекрасный репортаж.
     - У Аллана видел мельком кое-что. Стаканы в морозильнике?
     -  Да.  Он  произнес  потрясающую речь, особенно  когда сказал:  "Пусть
больше не будет войны!"
     - Это ерунда. Слушай-ка, на вид совсем не плохо.
     Они сидели  в гостиной,  пили "гибсон"  и  ели фаршированные грибы. Гай
сунул в камин мятую газету, растопку и два брикета прессованного угля.
     - Горит пустозвонство! - провозгласил он и поджег газету.
     Высоко взметнулось  пламя, вспыхнула растопка. Из камина повалил темный
дым, поднимаясь к потолку.
     - О Господи! - воскликнул Гай и стал искать заслонку.
     - Краска! Краска! - закричала Розмари.
     Гай открыл заслонку, а включенный кондиционер быстро рассеял дым.
     - Никто, ну просто ни один человек не зажигает сегодня  камин, - сказал
Гай.
     С коктейлем в руке Розмари опустилась на колени и, глядя на искрящиеся,
объятые пламенем угли, воскликнула:
     - Как здорово! Надеюсь, это  будет  самая холодная зима  за восемьдесят
лет.
     Гай  поставил  пластинку  с  Эллой  Фитцджеральд. Они  ели рыбу,  когда
раздался звонок в дверь.
     - Черт возьми! - выругался Гай.
     Он  встал  и  пошел  открывать. Розмари прислушалась, наклонив  голову.
Открылась дверь,  и Минни сказала: "Привет, Гай!"  - и еще  какие-то  слова,
которые  невозможно  было  разобрать.  "Господи, только не это,  -  подумала
Розари. - Не впускай ее, Гай. Не сейчас. Не сегодня!"
     Говорил Гай, потом опять Минни.
     - ...Лишнее. Нам не потребуется.
     Снова Гай и снова Минни. Розмари перевела дух. Слава Богу, она вроде бы
не собиралась заходить.
     Она услышала,  как  Гай закрыл дверь  на  цепочку  (хорошо!) и на засов
(отлично!). Розмари ждала,  а Гай, самодовольно  улыбаясь, вошел, держа руки
за спиной.
     -  А кто не верит в телепатию? - подойя к столу, Гай вынул  руки  из-за
спины, в каждой из них  было по белой  чашечке. - У  мадам и месье  все-таки
будет десерт!
     Он поставил одну чашечку у бокала Розмари, другую - у своего.
     - Шоколадный мусс, или,  как говорит Минни,  "Шокко-Маус".  У  нее  это
вполне может оказаться шоколадной мышью, так что ешь осторожно.
     Розмари засмеялась:
     - Это как раз то, что мне хотелось приготовить!
     - Вот видишь! Телепатия! - Он взял салфетку и долил вина в бокалы.
     - Я так боялась, что она ворвется сюда и просидит весь вечер, - сказала
Розмари.
     - Нет, она просто хотела, чтобы мы попробовали ее "Шокко-Мауса", это ее
фы-ыр-менное блюдо.
     - На вид совсем неплохо.
     - По-моему, тоже.
     Над чашечками конусом возвышался шоколадный  крем. У Гая он был посыпан
сверху колотыми грецкими  орехами,  а  у  Розмари лежала  половинка грецкого
ореха.
     - Как трогательно, - сказала Розмари. - Зря мы над ней смеемся.
     - Ты совершенно права.
     Мусс был отличный, но в нем чувствовался привкус мела, и  Розмари сразу
вспомнила школу и  классные  доски. Гай попробовал, но  не нашел какого-либо
привкуса. Съев две ложки, Розмари тодвинула чашечку.
     - Ты что, не хочешь? Глупо, ведь никакого привкуса нет.
     Розмари стала уверять, что есть.
     -  Давай,  давай,  - уговаривал Гай, - старая летучая  мышь целый  день
топталась у горячей плиты, ну-ка съешь.
     - Но мне не нравится, я не хочу!
     - А по-моему, очень вкусно.
     - Тогда съешь и мой тоже.
     Гай почему-то нахмурился.
     - Хорошо,  не  ешь. Ты ведь не носишь  подаренный ею амулет, можешь  не
есть и приготовленный ею десерт.
     Розмари возмутилась:
     - Но какая здесь связь?
     -  Может быть, и связи здесь никакой нет, но это  всего лишь примеры...
примеры проявления  недобрых  чувств, вот  и все. Еще  две минуты  назад  ты
говорила,  что не надо над ней  смеяться. А ведь это тоже  насмешка: брать у
нее что-нибудь только для вида.
     -  Ну...  -  Розмари  взяла  ложку, -  если  по этому поводу  назревает
скандал... - она зачерпнула ложку мусса и запихнула в рот.
     - По этому  поводу  не будет  скандала. Слушай,  если  ты и  вправду не
можешь, тогда не ешь.
     -  Очень вкусно, - пробурчала  Розмари с  полным ртом  и зачерпнула еще
ложку, - никакого привкуса. Переверни, пожалуйста, пластинку.
     Гай поднялся и подошел к проигрывателю. Розмари вдвое свернула салфетку
на коленях и вывалила туда  две полных ложки мусса, а потом для верности еще
пол-ложки. Когда Гай возвращался к столу, Розмари демонстративно соскребла и
проглотила остатки мусса.
     -  Посмотри,  папочка,  -  Розмари  показала  пустую  чашку. - Ну  что,
заслужила я золотую звездочку в табеле?
     - Целых две. Извини, я вел себя скверно.
     - Вот именно!
     - Прости меня, золотко, - он улыбнулся.
     Розмари растаяла.
     -  Помилован! Помилован и еще раз помилован. Хорошо, что ты с уважением
относишься к старым  дамам,  ведь когда я стану старенькй, ты ко  мне будешь
относиться так же.
     Они пили кофе с мятным ликером.
     - Ты  знаешь,  совершенно  неожиданно  позвонила  Маргарет,  - сообщила
Розмари.
     - Маргарет?
     - Да, сестра.
     - А-а. Как у них - все нормально?
     -  Да.  Она  беспокоилась,  что  со  мной  что-то  случилось.   У   нее
предчувствие.
     - Да?
     - Она приказала нам сегодня оставаться дома.
     - Черт возьми! А я заказал столик у "Недика". В оранжевом зале.
     - Я думаю, что лучше отменить заказ.
     - Я не могу понять, как это так получилось, что ты выросла нормальной в
такой чокнутой семейке?
     Первый  приступ  головокружения  застал  Розмари  на  кухне,  когда она
счищала недоеденный мусс с салфетки в мойку. Она покачнулась и заморгала. Из
кабинета доносился голос  Гая: "Розмари,  он еще не появился. Господи, какая
толпа!"
     Папа должен был вот-вот появиться на стадионе "Янки".
     - Я сейчас иду! - крикнула Розмари.
     Она  тряхнула головой, чтобы прийти в себя, кинула в  корзину для белья
скатерть  и салфетки. Заткнув пробкой  раковину  в мойке, она выдавила  туда
немного пасты  "Джой", пустила  горячую  воду и  сложила  в мойку  тарелки и
кастрюльки - отмокать на ночь.
     Второй  приступ  настиг  ее в  тот момент,  когда она  вешала  кухонное
полотенце. На этот раз  голова  кружилась гораздо дольше,  ноги подгибались.
Перед глазами Розмари все поплыло. Она судорожно ухватилась за край мойки.
     Через некоторое время, когда все прошло, она сказала себе: "Ну и дела!"
- и  мысленно подсчитала:  два "гибсона",  два бокала вина (а может, три?) и
один мятный ликер. Ничего дивительного.
     Она  дошла до  двери  в  кабинет  и только  благодаря  тому, что успела
ухватиться одной рукой за косяк,  устояла на ногах, когда накатил  следующий
приступ. обнял
     - Что с тобой? - спросил взволнованно Гай и встал ей навстречу.
     - Что-то голова кружится, - слабо улыбнулась она.
     Быстро выключив телевизор, он  подошел к ней, и, взяв ее за руку, обнял
за талию.
     - Ничего,  -  успокоил  Гай. -  Столько  выпивки.  Да еще, наверно,  на
голодный желудок.
     Он повел ее в спальню, а когда у нее подкосились  ноги, подхватил ее на
руки и понес.  В  спальне он опустил ее на постель, уселся рядом и, держа за
руку, стал  ласково  гладить  по  голове.  Розмари  закрыла  глаза.  Кровать
превратилась в раскачивающийся на волнах плот.
     - Изумительно, - вымолвила она.
     - Тебе обязательно надо заснуть, - посоветвал Гай, - поглаживая ее лоб.
- И проспать до утра.
     - А как же ребенок? Мы же хотели...
     - Обязательно. Завтра. У нас вагон времени.
     - Мессу пропустим.
     - Спи. Спи спокойно. Давай...
     - Я только взремну, - сказала Розмари...
     И вот она уже сидит  с бокаом в руке на яхте президента Кеннеди. Солнце
сияет, дует легкий ветерок - идеальный  день для  морской прогулки. Глядя на
большую карту, призидент Кеннеди отдает краткие указания негру-рулевому.
     Гай снял с нее пижамную кофточку.
     - Зачем? - спросила она.
     - Чтобы тебе было удобнее.
     - Мне и так удобно.
     - Спи, Роз.
     Расстегнув  застежку, он медленно  снял нее  брюки.  Думал, она  спит и
ничего не чувствует. Теперь, кроме красного бикини,  на ней  ничего не было,
но и другие женщины на яхте - Джекки Кеннеди, Пэт Лофорд и  Сара Черчилль  -
тоже, слава Богу, были  в бикини. Президент был одет в военно-морскую форму.
Он совершенно  оправился после того, как его убили, и выглядел  хорошо,  как
никогда. Хэтч стоял на пристани  с охапкой разных метеорологических приборов
в руках. Это Розмари решила, что они метеорологические.
     - А Хэтч разве не с нами? - спросила она у президента.
     -  Только католики,  - улыбнулся  он.  -  Жаль,  что мы никак  не можем
выбраться из плена предрассудков, но ничего не поделаешь.
     - А как  же Сара Черчилль? - Розмари повернулась, чтобы указать  на нее
рукой, но Сара Черчилль исчезла,  а ее место  теперь заняла  семья  Розмари:
мама, папа,  братья  и  сестры  с  мужьями, женами  и детьми. Маргарет  была
беременна, впрочем, Джин, Доди и Эрнестина - тоже.
     Гай  снимал  с  нее обручальное кольцо.  Она  удивилась,  зачем он  это
делает, но не смогла выговорить  ни слова от усталости. "Спать!" - приказала
она сама себе и заснула.
     Сикстинскую капеллу впервые открыли  для посетителей, и она осматривала
потолок из нового, специального лифта, который горизонтально перемещался  по
собору,  давая  возможность  взглянуть  на  фрески так,  как на  них смотрел
Микельанджело  во  время  работы  над  ними. Какие потрясающие  фрески!  Она
видела, как прикасаясь перстами к Адаму, Господь  передавал ему божественную
искру жизни.
     - Тайфун! - прокричал Хэтч с пристани, выглядывая из-за своих приборов.
- Тайфун! Он погубил в Лондоне пятьдесят пять человек и теперь идет сюда.
     Розмари знала, что  все  так и есть.  Ей необходимо  было  предупредить
президента. Корабль шел к катастрофе.
     Но  президент  исчез. Исчезли все. Палуба уходилав бесконечность и была
пуста, если не считать негра-рулевого, который где-то там,  вдалеке, стоял у
штурвала, не давая судну сбиться с урса.
     Розмари подошла к нему и по выражению его лица поняла, что он ненавидит
всех белых и ее в том числе.
     - Вы бы лучше спустились вниз, мисс, - сказал он вежливо, но  ненависть
его пылала, как костер.
     Внизу оказалась  огромная зала для танцев;  у одной стены огонь пожирал
церковь, а от другой на Розмари полыхнул  горящими глазами человек с  черной
бородой. В центре стояла  кровать. Розмари подошла к ней и легла. Тут  же ее
окружили человек десять-двенадцать голых  мужчин и енщин, среди них оказался
и Гай. Остальные были пожилыми людьми: женщины с отвисшими грудями выглядели
уродливыми. Там очутилась и Минни со своей подругой Лаурой-Луизой, и Роман в
черной митре и черной шелковой рясе. Тонкой черной палочкой он стал рисовать
какие-то фигуры на теле Розмари,  время от  времени окуная палочку в чашку с
чем-то  красным,  которую держал агорелый  мужчина  с седыми  усами.  Кончик
палочки  двигался по ее  животу, потом  скользнул вниз, щекоча бедра.  Голые
люди пели, если это можно было назвать пением: они заунывно тянули что-то на
незнакомом языке. Аккомпанировала то ли флейта, то ли кларнет.
     - Она проснулась,  он видит,  - прошептал Гай, повернувшись к Минни. Он
напрягся, глаза были широко открыты.
     - Она не видит, - сказала Минни, - если она съела моего "Мауса", она не
может ни видеть, ни слышать. Она - как мертвая. Пойте!
     В  залу  вошла  Жаклин  Кеннеди  в изысканном  одеянии  из атласа цвета
слоновой кости, расшитом жемчугом.
     -  Мне  так  прискорбно  слышать, что вы  себя  неважно  чувствуете,  -
говорила она, торопливо приближаясь к Розмари.
     Розмари  объяснила,  что  ее  укусила  мышь,  но  не стала  вдаваться в
подробности, чтобы не волновать Жаклин.
     -  Будет лучше, если вам привяжут ноги, - посоветовала Жаклин. -  Вдруг
начнутся конвульсии.
     - Да, конечно, - согласилась Розмари. - Всегда есть опасность, что мышь
бешеная.  -  Она с  интересом  наблюдала,  как  облаченные в  белое санитары
привязывали не только ее ноги, но и руки к четырем столбикам кровати.
     - Если вам мешает музыка, - обратилась к ней Жаклин, - скажите мне, и я
прикажу, чтобы музыканты перестали играть.
     -  Нет-нет, что вы. Не беспокойтесь. Не нужно ничего менять в программе
из-за меня. Музыка мне ничуть не мешает.
     Жаклин приветливо ей улыбнулась.
     - Попытайтесь заснуть. Мы будем ждать на палубе.
     Она удалилась, шурша атласным платьем.
     Розмари немного поспала, а потом пришел Гай, и они занялись любовью. Он
долго  ласкал ее,  его  руки медленно двигались  от  ее привязанных  кистей,
скользили  по рукам, по  груди, по бедрам, животу и ниже... Руки у него были
горячие, с острыми ногтями, - а потом, когда она была уже овсем готова и уже
не  могла  больше ждать,  он приподнял  ее, и его плоть слилась с ее плотью,
причиняя сладостную боль. Его  широкая грудь давила на нее  (Так как это был
костюмированный бал, на Гае был жесткий кожаный панцирь).  Его движения были
сильными и  грубыми. Розмари  увидела  его  глаза,  горевшие  желтым  огнем,
почувствовала запах серы и корня танниса, ощутила на своих губах его влажное
дыхание, услышала сладострастные стоны и вздохи окружающих постель людей.
     ?Это  же  вовсе не сон!  - подумала она. - Это  все на самом деле.  Это
происходит со мной!? -  Она  хотела крикнуть, но  что-то  большое накрыло ее
лицо, она задыхалась от сладковатого запаха.
     Чужая плоть  все еще находилась в ней,  и обтянутое жесткой шкурой тело
билось об ее тело.
     Вошел папа с чемоданом в руке, через другую был перекинут плащ.
     - Жаклин говорит, что вас укусила мышь?
     - Да.  Поэтому я  не пришла  посмотреть  на вас...  - Розмари  отвечала
грустным голосом,  чтобы папа  не догадался,  что лишь мгновение  назад  она
пережила оргазм.
     - Ничего страшного, - успокоил ее папа,  - нам бы не хотелось, чтобы вы
рисковали здоровьем.
     - Вы отпускаете мне грехи, святой отец?
     - Полностью.
     Он протянул руку, чтобы  она поцеловала  перстень. Вместо  камня в него
был  вставлен  резной  серебряный шарик  меньше дюйма  в диаметре, а  внутри
шарика сидела и чего-то ждала очень маленькая Анна-Мария Альбергетти.
     Розмари поцеловала шарик, и папа удалился, торопясь на самолет.


     - Эй, золотко, уже больше девяти, - говорил Гай, тряся ее за плечо.
     Она оттолкнула его руку и перевернулась на живот.
     - Еще пять минут, - пробормотала она в подушку.
     - Нет, - он дернул ее за волосы. - В десять я должен быть у Доминика.
     - Позавтракай в кафе.
     - Этот номер не пройдет. - Через покрывало он хлопнул ее по попке.
     Она  вдруг все вспомнила: сны, выпивку, шоколадный  мусс Минни, папу  и
тот  ужасный  момент,   когда  она  чувствовала,  что  ее  сон  -  явь.  Она
перевернулась  ,  приподнявшись  на локте,  внимательно  посмотрела  на Гая,
зажигающего сигарету. На нем была пижама, на ней - на ней не было ничего.
     - Который час? - спросила она.
     - Десять минут десятого.
     - Когда я заснула? - Она села, огладываясь.
     - Около половины девятого. Но  ты не  заснула,  милочка,  ты  свалилась
замертво.  Отныне ты пьешь или  коктейль,  или вино, а  не  коктейль и  вино
вместе.
     -  Ну  и  сны же  мне снились! -  Она  потерлас  лоб  и  зажмурилась. -
Президент Кеннеди, папа,  Минни с Романом... -  она широко раскрыла глаза  и
увидела   царапины   на  левой   груди:  две  параллельные  красные  ниточки
протянулись к соску.  Бедра саднило. Она откинула покрывало и в азных местах
увидела еще семь или восемь царапин.
     -  Не хнычь.  Я  их уже подпилил,  -  Гай  показал короткие,  аккуратно
подстриженные ногти.
     Розмари со страхом и недомением посмотрела на него.
     - Мне  очень не хотелось упускать  Ночь Младенца,  -  немного  смущенно
сказал он.
     - Ты хочешь сказать, что...
     - Два-три ногтя были неровными, и...
     - Это... пока я была... была без сознания?
     Он кивнул и ухмыльнулся.
     - Ты знаешь, это даже неплохо, вроде некрофилии.
     Она отвернулась и потянула на себя покрывало.
     - Я... не знаю, но мне снилось, что...  кто-то  насилует меня. Не знаю,
кто. Какое-то нечеловеческое существо.
     - Премного благодарен вам, золотко.
     -  Там были ты, Минни  с  Романом, еще  были  какие-то  люди. Как будто
происходил некий обряд.
     - Я несколько раз пытался разбудить тебя, но ты спала как убитая.
     Розмари повернулась к нему спиной и спустила ноги на пол.
     - В чем дело?
     - Ты еще спрашиваешь! - Она сидела,  не глядя в его сторону. -  Знаешь,
мне  ужасно неприятно, что  ты занимался со  мной любовью, когда  я была без
сознания.
     - Но мне не хотелось упускать ночь.
     -  В  конце  концов,  есть  утро,  день  и  вечер. И  прошлая ночь - не
единственная. И даже если бы это была единственная ночь, все равно...
     -  Я же хотел сделать  тебе приятно,  ты  ведь сама  этого хотела, - он
провел пальцем по ее спине.
     Она вздрогнула и отодвинулась.
     - Обычно  в  этом  участвуют  двое, а  не  когда один  спит,  а  другой
бодрствует, - промолвила она. А через несколько минут добавила: - Кажется, я
говорю глупости.
     Розмари встала и взяла халат.
     - Прости,  что  я тебя поцарапал. Я и сам  немало выпил  и  был малость
навеселе.
     Розмари приготовила завтрак, а после ухода Гая  перемыла оставленную  в
мойке  посуду  и  прибралась  на  кухне. Она распахнула окна в  госиной  и в
спальне  -  запах  дыма  все еще не выветрился до  конца, -  убрала кровать,
приняла  душ. Долго  стояла под  струями горячей, а  потом холодной воды без
шапочки - ждала, когда в голове просветлеет и мысли придут в порядок.
     Могла ли прошедшая ночь стать  Ночью Младенца, как выразился Гай? И что
же, неужели в этот самый момент она  уже  беременна? Почему-то сейчас ей это
было безразлично. Она чувствовала себя глубоко несчастной - все равно, глупо
это  или нет.  Гай  овладел ею  без  ее ведома,  анимался с ней любовью так,
словно  она  была  лишенным разума телом.  (?В  чем-то  даже неплохо,  вроде
некрофилии?, - вспомнилось  ей), а не  человеком,  чья  плоть неотделима  от
сознания; мало того, он так яростно ею наслаждался, что даже исцарапал ее, и
теперь ей  было больно. В ее воображении возник  кошмар, настолько реальный,
что  она и сейчас, кажется,  могла  увидеть  на воем  животе красные  знаки,
которые в  ее жутком сне Роман  чертил тонкой  палочкой.  С  отвращением она
терла себя мочалкой. Безусловно, Гаем руководило самое  лучшее  побуждение -
он хотел ребенка - и  да, действительно, он так же, как и  она, выпил. Но ей
было  бы  приятнее,  если  бы  любая  выпивка, любые  соображения  оказались
бессильны заставить его вот так овладевать ею,  ее телом,  забыв  о ее душе,
личности, о том, что составляет  ее  женскую суть, - ну,  словом, забыть обо
всем, что  он якобы так  любит. Теперь, вспоминая последние недели и месяцы,
она  с тревогой чувствовала что-то такое (правда,  ей никак не удавалось это
точно сформулировать),  что  говорило о каком-то  его  равнодушии  к  ней, о
полном несоответствии между тем, что он говорил  и тем, что  чувствовал. Гай
был актером, а разве можно с уверенностью сказать, когда актер не играет?
     Ей хотелось отмыть не только свое  тело, но и свою душу.  Она закрутила
воду, обеими руками отжала волосы, с которых текла  вода, и вышла  из ванной
комнаты.
     По дороге в магазин она  позвонила в дверь  Кастиветов  и вернула чушки
из-под мусса.
     - Тебе понравилось, дорогая? Мне кажется, я переложила какао.
     - Все было прекрасно. Вам придется дать мне рецепт.
     - С  удовольствием.  Ты за покупками? Не  сделаешь ли мне ма-алюсенькое
одолжение?  Шесть яиц и  баночку  растворимого кофе,  деньги я потом  отдам.
Терпеть не могу выходить за какой-нибудь елочью, а ты?
     Теперь между ней и Гаем больше  не было прежней  близости, но  он этого
словно и не замечал. Первого ноября начинались репетиции пьесы "Я вас раньше
нигде не видел"?, и  он очень много времени уделял работе над  ролью: учился
пользоваться костылями и ортопедическим аппаратом (как того требовала роль),
гулял по Бронкс  вблизи Хайбриджа,  где происходило действие пьесы. Вечерами
они  обычно  обедали  с друзьями,  а  когда  оставались  вдвоем  дома,  вели
разговоры  о  мебели, о  подходившей  к  концу  забастовке  газетчиков  и  о
международном бейсбольном матче. Они сходили на генеральную репетицию нового
мюзикла и на просмотр нового фильма, на  выставку  металлических конструкций
их друга, бывали и на вечеринках. Гай, казалось, вообще перестал смотреть на
нее,  взгляд  его был  постоянно устремлен то  на  текст пьесы,  то на экран
телевизора, то на  какого-нибудь человека. Он раньше нее ожился в постель и,
когда она выходила из ванной, уже спал.
     Однажды  вечером Гай  пошел  к Кастиветам послушать  рассказы  Романа о
театре, а она осталась дома и смотрела по телевизору "Забавную мордашку".
     - Ты не считаешь, что нам надо поговорить?  - спросила она на следующее
утро за завтраком.
     - О чем?
     Она внимательно посмотрела на мужа, его недоумение казалось искренним.
     -  Ты не  можешь  припомнить, о  чем  мы  с  тобой  за последнее  время
говорили?
     - Я не пойму, что ты имеешь в виду?
     - Ты не только не разговариваешь со мной, но ты даже перестал  смотреть
на меня.
     - Ну, это уж совсем глупости. Как это несмотрю? Я на тебя смотрю.
     - Нет, не смотришь!
     - Золотко, что проиcходит? В чем дело?
     - Да в принципе-то ничего. Не стоит беспокоиться.
     - Ну зачем же так. В чем дело? Что тебя тревожит?
     - Ничего.
     - Послушай, золотко, может  быть, я  был слишком занят ролью, костылями
этими, в этом  дело, да? Ну, как-никак, Роз, это же  в  а  ж н о, понимаешь?
Только из-за того, что я не смотрю на тебя, не  надо выдумывать,  что я тебя
не люблю. Но ведь иногда нужно подумать и о овседневных вещах.
     В его  словах  было столько  же наивности,  искренности  и  очарования,
сколько в его ковбое из ?Автобусной остановки?.
     - Ладно, прости, что я разворчалась.
     - Ты разворчалась? Даже если тебе это очень захочется, у тебя все равно
ничего не получится.
     Он перегнулся через стол и поцеловал ее.
     Неподалеку от Брюстера у Хатчинса был коттедж, где они иногда проводили
уик-энд.  Розмари позвонила Хэтчу  с  просьбой  разрешить  ей пожить  в этом
домике дня три-четыре, а может быть, еделю.
     -  Гай работает над новой  ролью,  -  объяснила она, - и,  наверно, ему
будет легче, если я не буду маячить у него перед глазами.
     - Коттедж к твоим услугам, - сказал Хэтч,  и Розмари отправилась к нему
за ключом; он жил на углу Лексингтон-авеню и Двадцать четвертой улицы.
     По дороге к нему она заглянула в кулинарию, а потом пошла к Хэтчу в его
маленькую темную квартирку, сияющую чистотой, с висящей на стене фотографией
Уинстона Черчилля с автографом и диванчиком, принадлежавшим мадам  Помпадур.
Сняв  ботинки,  Хэтч  сидел  между двумя столиками для бриджа,  на каждом из
которых  стояла пишущая машинка и лежала гора бумаги. Его излюбленный  метод
работы состоял в  том, чтобы  писать две книги одновременно: если работа над
первой заходила в тупик, можно было перключаться  на вторую, а потом,  когда
случалась заминка со второй, опять вернуться к первой.
     - Я действительно очень хочу  отдохнуть,  -  говорила Розмари,  сидя на
диванчике мадам Помпадур. - Я вдруг поняла, что никогда в жизни не была одна
- ну, то  есть, больше нескольких  часов. Три-четыре дня одиночества кажутся
мне чем-то божественным.
     - Нужна возможность  спокойно сесть и  подумать, кто ты  есть,  к  чему
пришла и куда идешь. Наследиться тишиной, покоем, забыть о домашних заботах.
     - Вот именно.
     - Да ладно, хватит,  можешь не  улыбаться так заученно!  Он тебя лампой
огрел, что ли?
     - Ничем он меня  не огрел.  У него очень  трудная роль - юноша-инвалид,
делающий вид,  что  свыкся  со  своим увечьем.  Гаю  приходится  работать  с
костылями и ортопедическим аппаратом, ну и, естественно,  он нервничает и...
ну и... нервничает.
     -  Мне все ясно. Давай поговорим о  чем-нибудь другом. В "Ньюс" на днях
был  премиленький  обзор  всех  кровавых  происшествий,  о  которых  нас  не
информировали во время забастовки. Почему  ты не сказала мне, что у вас там,
в "счастливом доме", очередное самоубийство?
     - А разве не говорила?
     - Нет.
     -  Очевидно, я просто  забыла. Мы были с  ней знакомы. Это  девушка,  о
которой  я как-то тебе рассказывала , помнишь - наркоманка, которую вылечили
Кастиветы.  Они  живут  на  одном  этаже  с  нами.  Я  просто  уверена,  что
рассказывала тебе об этом.
     - Девушка, которая спускалась с тобой в подвал?
     - Да.
     - Странно. Похоже, они ее не слишком успешно лечили. Она жила с ними?
     -  Да,  -   подтвердила  Розмари.  -  После  происшествия   мы  с  ними
познакомились  довольно  близко.  Гай иногда ходит к ним послушать сплетни о
театре. Отец мистера Кастивета был театральным мпрессарио в начале века.
     - Никогда бы  не  подумал, что  Гая могут занимать такие люди.  Пожилая
пара, насколько я понимаю?
     - Ему семьдесят девять, ей - семьдесят или около того.
     - Странная фамилия, - заметил Хэтч. - Как она пишется?
     Розмари сказала ему по буквам.
     - Никогда раньше не слышал. Француз, наверное.
     - Фамилия-то, может, и французская, только они  не французы. Он родился
здесь, она в Оклахоме. В местечке - хочешь верь,  хочешь не верь -  Косматая
Грудь.
     -  Боже праведный!  Ну и информация. Обязательно использую это в книге.
Вон в той. Уже знаю, куда вставить. Скажи, пожалуйста, а как  ты собираешься
добраться до коттеджа? Видишь ли, онадобится машина.
     - Думаю взять напрокат.
     - Возьми мою.
     - Нет, Хэтч, я не могу, мне неудобно.
     - Ну пожалуйста.  Я  ведь  редко  о чем-нибудь  прошу. Ты  мне  здорово
облегчишь жизнь.
     Розмари рассмеялась.
     -  Ладно  уж, так и  быть, сделаю тебе одолжение  и возьму твою машину,
чтобы  избавить тебя  от  хлопот  переставлять ее с  одной  стороны улицы на
другую.
     Хатчинс отдал  ей ключи от машины  и  коттеджа,  а  также набросал план
дороги   и   напечатал  на   машинке  список  указаний,  касающихся  насоса,
холодильника и непредвиденных случаев. Потом, надев  ботинки и пальто, довел
до места парковки машины - старого голубого "олдсмобиля".
     - Документы на машину - в ящике для  перчаток. Живи в коттедже  сколько
угодно. В ближайшее время мне не понадобится ни дом, ни машина.
     -  Ну,  что  ты,  больше  недели  я там  не  выдержу.  Да и  Гай  может
соскучиться.
     Когда она уселась в машину, Хэтч наклонился и, заглянув в окно, сказал:
     - Я  бы мог помочь  тебе кучей полезных советов, но не считаю возможным
совать нос в твои дела, даже если это будет стоить мне жизни. Хотя мне очень
хочется тебе помочь.
     Розмари поцеловала его:
     - Спасибо. И за то, и за это, и вообще за все, и особенно за то, что ты
есть.
     Розмари уехала в субботу и провела в коттедже пять дней. Первые два дня
она вообще ни разу не вспомнила о  Гае - это была своего рода  месть за  то,
что он с радостью согласился на ее отъезд. Разве она действительно нуждается
в  хорошем отдыхе? Ну что же, раз  он так считает, на будет отдыхать долго и
ни разу  о нем  не вспомнит. Она  гуляла  по восхитительным  желто-оранжевым
лесам,  ложилась рано и поздно вставала, читала "Полет сокола" Дафны Дюморье
и готовила себе вкусную еду на плитке с газовым баллоном.
     На  третий  день  Розмари  начала  о  нем  думать.  Он был  тщеславный,
эгоистичный,  поверхностный,  лживый человек. Женился он на ней,  потому что
ему нужен  был постоянный зритель,  а вовсе  не близкий человек.  (Маленькая
мисс Прямо-Из-Омахи. Ну что за дура набитая! - "Ах,  я привыкла к актерам, я
здесь  почти уже год".  Она чуть ли не  бегала за ним по студии с  газетой в
зубах!)  Она  дает  ему  ровно год  на то, чтобы исправится и стать  хорошим
мужем, а если нет,  она  выходит из игры безо всяких там угрызений совести и
религиозных  соображений.  А  пока  она  снова пойдет  работать, почувствует
уверенность  в  себе и  независимость, от  которых раньше  ей  так  хотелось
избавиться. Она  будет  сильной  и гордой, найдет в себе силы  уйти от него,
если он  не изменится. От  обильной еды - говяжьи консервы в банках размером
со слона  и  жаркое  с  перцем  -  ей  стало  муторно,  на  третий  день  ее
поташнивало, и, кроме супа и крекеров, она уже ничего не могла осилить.
     На  четвертый день,  проснувшись рано утром, она поняла, что скучает по
Гаю, и заплакала. И что она вообще выдумала - живет одна в холодном, мерзком
коттедже?  Что уж такого ужасного совершил  Гай? Он напился  и поимел ее, не
спросив  разрешения?  Скажите  пожалуйста, какое скорбление! Он  там  сейчас
работает над  сложной ролью очень важной для  него, а она вместо того, чтобы
быть  рядом с ним и  помогать, воодушевлять,  поехала, видите  ли,  отдыхать
неизвестно от  чего,  объедается  до  тошноты и  жалеет себя.  Нет слов,  он
тщеславен, эгоистичен, но  ведь  он -  актер! Лоуренс Оливье, наверное, тоже
тщеславен  и эгоистичен. Вот и от Вивьен Ли ушел,  а  какая там была любовь!
Ну, иногда Гай может  и  соврать, но  ведь  раньше  его  маленькие  хитрости
привлекали ее. Его легкость и  беззаботность так разительно отличались от ее
собственного жесткого морального кодекса.
     Розмари  поехала  в  Брюстер  и  позвонила  ему.  Ответила  дружелюбная
девушка-телефонистка: ?Привет, дорогая! Вы  уже вернулись из-за города? А-а,
Гая  нет. Он  может куда-нибудь  вам  позвонить? Вы  позвоните  ему в  пять?
Хорошо.  У вас  там,  наверное,  отличная  погода. Приятно  роводите  время?
Прекрасно!?
     В  пять его по-прежнему не было,  но ему обязательно передадут все, что
она  просила. Розмари  перекусила в ресторане и отправилась в кинотеатр. И в
девять  Гая не  оказалось,  вместо приветливой телефонистки отвечал какой-то
новый, бездушный голос: ей прдлагали позвонить Гаю завтра до восьми утра или
после шести вечера.
     На  следующий день  она наконец увидела все в  разумном, реалистическом
свете.  Они виноваты оба: Гай - в том, что не думал о ней и занимался только
собой, а  она - в  том, что  не  смогла  тактично и  ясно объяснить ему свое
недовольство. Нечего ждать, что Гай переменится прежде, ем она даст  понять,
что  ждет  от него  этого. Ей нужно  было не уезжать,  а просто  по-хорошему
поговорить с ним. Ведь и у него, может быть, есть  претензии  к ней,  а  она
может о них  даже и не подозревать. Нужно было бы откровенно  все обсудить -
вот и решение всех проблем, если это можно назвать проблемами.
     В  шесть  она  отправилась в  Брюстер,  набрала  номер. Гай  наконец-то
оказался дома.
     - Привет, любимая, - сказал он. - Как ты там?
     - Хорошо, а ты?
     - Все в порядке. Очень скучаю по тебе.
     Она улыбнулась телефонному аппарату.
     - А я тоже соскучилась по тебе. Завтра приеду.
     - Это прекрасно. Просто здорово! Здесь у меня много новостей скопилось.
Репетиции отложили до января.
     - Да что ты говоришь?
     -  Нет  актрисы  на  роль  маленькой  девочки.  Так  что я отдыхаю,  но
ненадолго. В следующем месяце собираюсь сняться в серии получасовых комедий.
     - Правда?
     - Представь себе, само в руки приплыло, Роз.  И кажется, неплохая роль.
Эй-Би-Си эта идея оень  нравится. Комедия называется "Гринич-вилидж". Съемки
будут проходить прямо там. Я играю писателя. Практически главную роль.
     - Это же прекрасно, Гай!
     - Аллан говорит, на меня вдруг объявился спрос.
     - Нет слов!
     - Золотко, мне надо помыться, побриться, мы с ним идем на просмотр, там
будет Стэнли Кубрик. В котором часу ты приедешь?
     - Думаю, часов в двенадцать, может, чуть раньше.
     - Жду и очень люблю тебя.
     - Я тоже.
     Розмари позвонила Хэтчу, но  его не было  дома. Тогда она передала  ему
через телефонистку, что вернет машину завтра к вечеру.
     Утром  следующего дня Розмари прибралась в  коттедже и поехала в город.
На  бульваре образовалась пробка  -  столкнулись  три машины,  и  когда  она
припарковала  автомобиль перед Брэмфордом, было уже около часа.  С маленьким
чемоданчиком в руке она быстро вошла в дом.
     Лифтер сказал, что Гай не спускался, но добавил.  что сам он с четверти
двенадцатого до полудня ходил по делам.
     Гай  действительно был  дома.  Играла  музыка. Она только открыла  рот,
чтобы позвать его, как он вышел из спальни с чашкой из-под кофе.
     Они целовались долго  и нежно, он обнимал ее одной рукой, а  другой все
еще держал чашку.
     - Ну, как отдохнула?
     - Жутко. Ужасно. Скучала без тебя.
     - Как самочувствие?
     - Прекрасно.
     - А как твой Стэнли Кубрик?
     - И на спрашивай! Даже не появился, собака.
     Они снова нежно поцеловались.
     Розмари положила чемодан  на кровать и  раскрыла его.  С  двумя чашками
кофе  вошел  Гай,  подал ей одну и,  пока Розмари  разбирала вещи, присел на
пуфик  перед  туалетным столиком. Она рассказывала  о желто-оранжавом лесе и
тихих ночах, а он - о "Гринич-Виллидж", о том, кто роме него там играет, кто
продюсер, кто сценарист, кто режиссер.
     - Ты действительно хорошо себя чувствуешь? - спросил Гай, когда она уже
застегивала молнию на пустом чемодане.
     Она не сразу поняла его и внимательно на него посмотрела.
     - Менструация, - пояснил он. - Должно было начаться во вторник.
     - Правда? - ахнула она.
     Гай кивнул.
     - Но прошло всего  два дня лишних,  -  проговорила она  равнодушно,  не
показывая, что ее сердце бешено заколотилось от восторга, - наверное, просто
другая вода, непривычная еда.
     - Странно, ведь у тебя никогда не было задержек.
     - Наверно, сегодня вечером начнется. Или завтра.
     - Хочешь, поспорим?
     - Давай, но это будет странный спор.
     - Двадцать пять центов!
     - Идет.
     - Проиграешь, Роз.
     -  Заткнись.  Я сейчас  совсем  разволнуюсь. Всего  два  дня. Наверное,
сегодня вечером начнется.


     Но ни в тот вечер, ни на другой день ничего не было. И через два дня, и
через  три  тоже  ничего  не  произошло.  Розмари  ходила  легкой  походкой,
двигалась осторожно,  чтобы не потревожить то, что, возможно, уже зародилось
внутри нее.
     Сказать Гаю? Нет, подождет.
     Она  готовила,  убирала,  ходила  по  магазинам,  стараясь даже  дышать
осторожно.  Как-то утром заглянула Лаура-Луиза,  попросила  проголосовать за
Бакли, и они поболтали. Розмари согласилась, только чтобы от нее отвязаться.
     - Ты почему не отдаешь мне мои двадцать пять центов? -  поинтересовался
Гай, протягивая руку.
     - Заткнись! - она хлопнула его по руке.
     Розмари  записалась  на прием к врачу. Его звали  доктор Хилл.  Розмари
обратилась к нему по совету Элизы Данстон,  которая лечилась у этого врача и
буквально  молилась на  него. Его  приемная находилась на  Семьдесят  второй
Западной улице.
     Доктор  Хилл  оказался  моложе,  чем  предполагала  Розмари  (ему  было
примерно столько же лет, сколько  Гаю, если не меньше), и он немного походил
на  доктора  Килдэйра  из  недавнего  телевизионного   фильма.   Розмари  он
понравился своей неторопливостью и  искренней  заинтересованностью. Осмотрев
ее, он  направил ее в лабораторию на Шестидесятую  улицу,  где  у нее  взяли
кровь на анализ.
     На следующий день в половине четвертого доктор Хилл позвонил.
     - Миссис Вудхауз?
     - Доктор Хилл?
     - Да, поздравляю вас.
     - Правда?
     - Конечно, правда.
     Улыбаясь,  она  присела  на  край  кровати.  "Правда,  правда,  правда,
правда!" - все пело у нее в душе.
     - Вы слушаете меня?
     - Да, конечно, доктор. Что я должна теперь делать?
     -  Ничего  особенного.  Придете ко  мне  в  следующем месяце.  Купите и
начинайте принимать таблетки "Наталина". По одной в день. И еще заполните те
несколько бланков, которые  я вам пришлю. Это будет необходимо для больницы.
Чем раньше вы закажете место, тем будет лучше.
     - Когда это проиойдет?
     - По моим подсчетам, числа двадцать восьмого июня.
     - Ой, как нескоро!
     - Да, действительно. Но это закон природы. Ах  да, вот еще что,  миссис
Вудхауз. Необходимо  повторить анализ  крови.  Не  могли  бы  вы  заехать  в
лабораторию завтра или в понедельник?
     - Да, конечно, - согласилась Розмари. - А зачем?
     - Сестра пожалела вас и взяла меньше, чем необходимо.
     - Но ведь я беременна, это точно?
     -  Да, на  эту-то проверку вашей крови хватило, - пошутил  он.  -  Но я
обычно прошу сделать еще и  другие анализы - сахар в крови и так далее, -  а
сестра не  знала и  взяла кровь только для одного теста.  Беспокоиться не  о
чем. Вы беременны. Даю вам честное слово врача.
     - Хорошо. Я обязательно зайду к ним завтра утром.
     - Адрес помните?
     - Да, у меня он записан.
     -  Я  отправлю бланки по  почте,  и  мы с  вами  встретимся,  скажем, в
последних числах ноября.
     Они  договорились,  что Розмари придет 29 ноября в час  дня. Трубку она
повесила с ощущением, что что-то не  так.  Сестра  в  лаборатории  выглядела
достаточно  опытной и точно  знала, что  ей  следует  делать,  а в том,  как
говорил с  ней доктор  Хилл,  было  что-то подозрительное. Может  быть,  они
опасаются,  что перепутались пробирки с кровью или их неправильно надписали?
Но разве доктор Хилл не сказал бы об этом прямо?
     Розмари  попыталась   отогнать  от  себя  эти  мысли.  Конечно  же,  он
беременна, иначе и быть не может, ведь уже такая большая задержка. Она пошла
на кухню, где на стене висел календарь, и  в  квадратике на завтра написала:
"Лаборатория", а на 29 ноября - "Доктор Хилл - 13-00".
     Вечером, когда вернулся Гай, она, не говоря ни слова, подошла и вложила
ему в руку двадцатипятицетовик.
     - Зачем это?  - удивился он, а  потом,  сообразив, улыбнулся: -  Это же
великолепно,  золотко!  Просто чудесно!  -  Он  обнял  ее  и  трижды  крепко
поцеловал.
     - Ты честно?
     - Это не то слово. Я так счастлив!
     - Папа.
     - Мама.
     -  Послушай,  Гай,   -  она  серьезно  посмотрела  на  него.  -   Давай
договоримся, что это  - новое  начало в нашей жизни. Хорошо?  С этого дня мы
будем откровенны  друг с другом.  Ведь  между  нами  не было доверия. Ты был
увлечен своими делами, да и  вообще всем тем, как у тебя кладывается... Я не
могу   сказать,  что  ты  не   имел  на  это   права,  нет,   было  бы  даже
противоестественно, если бы ты оставался к этом равнодушным. Но  из-за того,
что у нас с тобой не все складывалось удачно, я и уехала в коттедж, Гай. Мне
необходимо было  самой разобраться, что же произошло; и я поняла  -  нам  не
хватало и не хватает откровенности. Как мне, так и тебе.
     -  Ты  права,  - обнимая  ее, Гай серьезно  посмотрел ей в глаза.  - Ты
совершенно права. Я тоже это чувствовал. Но, вероятно, не так остро, как ты.
Я  понимаю, что чертовски эгоистичен,  Роз,  в этом-то все и дело. Наверное,
поэтому я и выбрал такую идиотскую профессию. Но  ты же знаешь, я все  равно
люблю тебя.  Действительно,  Роз. Я постараюсь сделать так, чтобы теперь  ты
почувствовала  это  по-настоящему.  Богом  клянусь,  я  постараюсь!  Я  буду
откровеннее самого...
     - Моей вины здесь не меньше, чем...
     - Ерунда! Виноваты я и  мой эгоизм. Наберись терпения, Роз, пожалуйста.
Я постараюсь исправиться.
     - О Гай!
     В  приливе любви она уже простила  его,  и теперь  ее мучили  угрызения
совести. На его поцелуи она отвечала такими же горячими поцелуями.
     - Ну, родители ведут себя просто превосходно.
     Розмари счастливо рассмеялась, глаза ее были влажны от слез.
     - Слушай-ка, золотко, знаешь, чего бы мне сейчас хотелось?
     - Нет.
     - Сказать Минни  и  Роману,  - он предупреждающе поднял  руку.  - Знаю,
знаю. Все это должно быть окутано глубокой тайной. Но я говорил им,  что  мы
решили завести  ребенка, и  они очень обрадовались за нас. Ведь люди в таком
возрасте, -  он  печально  развел руками, -  и если мы  будем тянуть,  может
случиться, что они вообще об этом не узнают.
     -  Ну  конечно, расскажи им, -  согласилась  Розмари, вся переполненная
любовью к нему.
     - Тогда я на две минутки тебя покину.
     Гай  заторопился  к  двери. Провожая  его взглядом,  Розмари  с грустью
поняла, что теперь Минни и  Роман занимают очень важное  место в  жизни Гая.
Наверно,  не надо  было этому  удивляться: его  мать была болтливой  особой,
занимавшейся  исключительно собой, ни один  из ее мужей не  испытывал  к Гаю
отеческих чувств.  Кастиветы же помогли ему утолить жажду сыновних чувств, о
чем  он,  наверное, и  сам  не  догадывался. И Розмари  почувствовала  к ним
благодарность и дала себе слово, что будет относиться к ним как можно лучше.
     Она пошла в ванную, привела себя в порядок,  уложила волосы и накрасила
губы.
     -  У тебя будет ребенок, -  сообщила она своему отражению в  зеркале, а
про себя подумала: "Но в лаборатории хотят еще раз взять кровь. Зачем"?
     Когда  Розмари  вышла из  ванной,  Кастиветы  как раз  входили к ним  в
квартиру: Минни была в халате,  у Романа - бутылка вина, которую он держал в
обеих руках, а за ними шел раскрасневшийся, сияющий Гай.
     - Вот  уж  действительно  прекрасные новости!  Поз-драв-ля-ю!  -  Минни
подошла к Розмари, обняла ее за плечи и крепко поцловала в щеку.
     -  Желаем  вам  всего  самого  лучшего,  Розмари,  -  поговорил  Роман,
прикасаясь губами к другой  щеке. - Мы так рады, что даже слов не хватает. У
нас под  рукой не  оказалось шампанского, но, полагаю, для тоста, сгодится и
это  -  выдержанное вино,  "Сен-Жюльен" тысяча девятьсот  естьдесят  первого
года.
     Розмари, улыбаясь, поблагодарила их.
     - Когда же это должно произойти, дорогая? - спосила Минни.
     - Примерно двадцать восьмого июня.
     - Все это время до двадцать восьмого июня будет таким замечательным,  -
промолвила миссис Кастивет.
     - Мы будем помогать вам с продуктами, - вставил ее муж.
     - Да нет, что вы, - запротестовала Розмари.
     Гай  принес бокалы  и  штопор и вдвоем  с  Романом  принялся  открывать
бутылку. Минни взяла Розмари за локоть, и они перешли в гостиную.
     - Послушай, дорогая, у тебя хороший врач?
     - Да, очень.
     -  Один  из  лучших гинекологов  Нью-Йорка -  наш хороший знакомый. Эйб
Сапирштейн. Он еврей. Все высшее общество прибегает  к его услугам. Мы можем
его попросить, и  он в любой момент окажет тебе всю  необходимую помощь. Его
услуги будут стоить недорого, так что ты сэкономишь Гаю его денежки, нажитые
нелегким трудом.
     - Эйб Сапирштейн! - весомо произнес мистер Кастивет из дугой комнаты. -
Один из  лучших гинекологов  в стране, Розмари.  Вы ведь, наверно, слышали о
нем?
     - Кажется,  да, -  Розмари припомнила,  что встречала это  имя  то ли в
какой-то газете, то ли в журнале.
     - А я слышал, - заявил Гай. - Не он ли выступал в передаче "Приглашение
к разговору" несколько лет назад?
     - Да, да, именно он, - подтвердил Роман. - Я  же говорю, что это - один
из лучших гинекологов в стране.
     - Ну что, Роз? - спросил Гай.
     - А как же быть с доктором Хиллом?
     - Не беспокойся, что-нибудь придумаем.
     Розмари подумала  о докторе Хилле, который был  так молод, так похож на
доктора Килдэйра,  вспомнила,  что в лаборатории хотя еще  раз взять  анализ
крови,  потому что сестра  или лаборантки, или кто там еще наломал дров, уже
причинив ей ненужные волнения и беспокойство.
     С благодарной улыбкой Розмари согласилась.
     - Но только если вы  уверены,  что он сможет меня принять. Он наверняка
очень занят.
     -  Он тебя  примет, -  заверила Минни. - Хочешь, я прямо сейчас позвоню
ему? Где телефон?
     - В спальне, - сказал Гай.
     Миссис Кастивет пошла в спальню. Роман разлил вино в бокалы.
     - Он  не только  прекрасный  специалист, но  еще и  обладает чуткостью,
присущей его нации, на долю  которой выпало столько страданий, - Роман подал
бокалы Розмари и Гаю. - Подождем Минни.
     Они неподвижно стояли, каждый держал свой бокал, а Роман - два.
     Из спальни доносился голос миссис Кастивет:
     - Эйб?  Это Минни. Отлично. Слушай, наша  близкая приятельница  сегодня
утром узнала, что беременна. Да, действительно. Я тебе звоню от нее. Извини,
но мы ей пообещали, что ты возьмешь на себя заботу о ней и при этом забудешь
о бешеных гонорарах, которые ты сдираешь с высшего света. - Минни на секунду
замолчала,  потом сказала:  - Минуточку, -  и громко спросила: - Розмари, ты
могла бы зайти к доктору завтра утром, часов в одиннадцать?
     -  Да, прекрасно,  меня это  вполне  устраивает,  -  крикнула  в  ответ
Розмари.
     - Вот видишь? - сказал мистер Кастивет.
     - В одиннадцать устраивает,  Эйб, - сказала  Минни. - Да, ты тоже. Нет,
нет, ничуть. Будем надеяться. До свидания.
     Минни вернулась в гостиную.
     -  Ну  вот, на  тебе его  адрес, это не так  далеко, на  углу Семьдесят
девятой улицы и Парк-авеню.
     - Большое спасибо, Минни, - сказал Гай.
     - Дае не знаю, как вас благодарить. Вас обоих, -подхватила Розмари.
     Миссис Кастивет взяла бокал вина, протянутый ей мужем.
     -  Нет  ничего  проще. Тебе нужно только делать все, что  скажет Эйб, и
родить хорошенького здоровенького ребенка, другой благодарности нам не надо.
     Мистер Кастивет поднял бокал:
     - За хорошенького здоровенького малыша!
     - Одобряю и  присоединяюсь, - сказал Гай, и все - Гай, Минни, Розмари и
Роман - выпили.
     - Гм, - хмыкнул Гай, - очень вкусно.
     - Я же говорил! - обрадовался мистер Кастивет. - И совсем недорого.
     - Ну, пожалуйста, больше никому  говорить не надо, - попросила Розмари.
- Хотя бы первое время. Ведь еще такой маленький срок.
     - Да, Розмари совершенно права, - поддержал Роман.  - У нас впереди еще
много времени, чтобы рассказать об этой приятной новости.
     - Кто-нибудь хочет сыру с гренками? - предложила Розмари.
     - Сиди, дорогая. Я принесу, - сказал Гай.
     Из-за  переполнявшего ее радостного  волнения  ночью  Розмари долго  не
могла заснуть. Она  никак не могла привыкнуть к мысли,  что там, внутри, под
ее чуткими  руками, лежавшими на животе, был малюсенький зародыш ее будущего
ребенка. Со временем из него вырастет Эндрю или Сьюзен насчет Эндрю и Сьюзен
надо будет  еще обсудить  с  Гаем).  А  сейчас  какой он,  Эндрю-или-Сьюзен?
Размером  с булавочную головку?  Нет, конечно же больше, ведь ему уже второй
месяц?  И  вправду,  второй месяц. Он  уже,  наверное, похож на хорошенького
головастика. Она разыщет какую-нибудь книгу, где точно по месяцам расписано,
когда и что происходит. Доктор наверняка подскажет то-нибудь.
     По улице с воем пронеслась пожарная  машина. Гай,  заерзав, пробормотал
что-то, за стеной скрипнула кровать Минни и Романа.
     В жизни  ее  подстерегало столько всяких  опасностей: пожары,  падающие
сверху предметы, потерявшие управление автомашины; на все это  раньше она не
обращала внимания, но теперь, теперь, когда Эндрю-или-Сьюзен живет, - совсем
другое дело. Она будет осторожна, постарается даже  не курить. И обязательно
надо будет спросить доктора Сапирштейна про коктейли.
     Ах, если бы  она по-прежнему могла  молиться! Как чудесно было бы снова
держать распятие и знать,  что тебя слушает Господь; попросить бы его помочь
ей  прожить  оставшиеся восемь месяцев  невредимой. Пусть  это будет  восемь
хороших  месяцев!  Без болезней, без несчастных случаев,  и пусть они  будут
полны солнца, молока и железа.
     Розмари вдруг вспомнила про амулет - шарик с корнем танниса внутри, - и
ей захотелось его надеть, нет, она ощутила потребность надеть амулет на шею!
Она  выскользнула из-под одеяла, тихо подошла к туалетному столику и, достав
шарик  из  коробочки,  развернула  алюминиевую фольгу.  Запах  корня танниса
изменился:  он был  еще сильным,  но уже  не  отталкивающим. Розмари  надела
цепочку на шею, шарик мягко коснулся груди.
     Она  забралась  в постель, натянула  одеяло и,  закрыв  глаза, положила
голову на  подушку. Она  лежала, глубоко дыша,  и вскоре  заснула, а руки на
животе бережно прикрывали находившееся внутри существо.




     Теперь она жила  какой-то особой  жизнью, но самое главное  - в  полном
согласии с собой. Она  делала все то  же,  что и раньше: убирала,  готовила,
чистила, гладила, ходила за  покупками,  носила  белье  в стирку, занималась
скульптурой, -  но теперь  за всем этим стояло ожидание и сознание того, что
там, внутри,  Эндрю-или-Сьюзен  (а  может  быть,  Мелинда?)  с  каждым  днем
становится все крупнее, чем вчера, все ольше походит на ребенка, а срок  его
рождения все приближается.
     Доктор Сапирштейн совершенно ее  очаровал:  высокий загорелый мужчина с
седыми  волосами  и  лохматыми  седыми усами  (где-то она его уже видела, но
никак  не  могла вспомнить где; может  быть,  в "Приглашении к разговору"?).
Несмотря на  то,  что в  приемной  стояли  холодные мраморные  столы, сам он
оказался человеком обнадеживающе старомодным и прямолинейным.
     -  Только  прошу  вас,  не  читайте  книг,  -  сказал  он.  -  Ни  одна
беременность не  похожа  на другую,  и  если  вы начнете читать,  что должны
испытывать на третьей неделе третьего месяца,  то  только  разволнуетесь. Ни
одна  беременность  никогда не  протекает в точности  так,  как  написано  в
книгах. И с подружками тоже не советуйтесь. Их ощущения могут не совпадать с
вашими, но они будут доказывать, что у них беременность протекает нормально,
а у вас нет.
     Розмари спросила его о витаминах, выписанных ей доктором Хиллом.
     - Нет.  Пожалуйста,  никаких таблеток.  У Минни Кастивет есть  травы  и
миксер; я  попрошу, чтобы  она ежедневно готовила  вам питье, причем  ничего
столь же свежего, витаминизированного и безопасного  ни в одной аптеке вы не
найдете. И  еще одно: не бойтесь  потакать  своим  прихотям.  Теперь  в моде
теория, будто беременные антазируют Бог весть о чем. Я с этим не согласен. Я
говорю так: если  тебе среди ночи захотелось маринованных огурчиков, заставь
несчастного мужа раздобыть их  где угодно, совсем как у О'Генри.  Исполняйте
все свои  желания, даже самые неожиданные. Если будут какие-нибудь проблемы,
звоните мне когда угодно:  днем и ночью. Звоните только мне, а  не  маме или
подружкам. Для этого мы с вами и познакомились.
     Розмари   должна  была   приходить   к   нему   раз   в   неделю,   что
свидетельствовало  о  большем  внимании,  чем  то,  которым  окружал   своих
пациенток доктор  Хилл. И еще одно  было важно: Сапирштейн сам бронировал ей
место  в "Докторз Хоспитал", и  для этого  не  нужно было заполнять  никаких
бумажек.
     Все шло  чудесно, восхитительно. Она сходила в парикмахерскую и сделала
стрижку ?Видаль Сассун?, долечила зубы, проголосовала в день выборов мэра за
Линдси  и  отправилась  посмотреть, как проходят  натурные съемки фильма,  в
котором играл ай.
     Она   обнаружила,  что  из-за  соли,  даже  нескольких  крупинок,   еда
становится несъедобной.
     - Это совершенно нормальное  явление, - успокоил  ее доктор Сапирштейн,
когда она второй  раз  пришла к нему. - Когда  организму  понадобится  соль,
отвращение  пройдет.  А  пока не насилуйте себя, естественно, никакой  соли.
Доверяйте своему организму, если ему  чего-то хочется - дайте, а если что-то
вызывает отвращение - не надо, оставьте это на время.
     Однако  никаких  особенных  желаний  у  нее  не  возникало, а  аппетит,
казалось, был хуже, чем обычно. На завтрак ей достаточно было кофе с тостом,
на обед - овощей и кусочка недоваренного мяса. Каждое  утро  Минни приносила
нечто,  напоминающее водянистый молочный  коктейль фисташкового цвета. Питье
было холодное, кислое и евкусное.
     - Что это? - спросила Розмари.
     - Ах, не спрашивай, - всякой твари по паре: улитки, щенячьи хвостики, -
отшутилась Минни.
     Розмари засмеялась:
     - Хорошо, но предположим, у меня девочка - понравится ей это?
     - А вы действительно хотите девочку?
     - Да нам все равно: кто  будет, тот и будет, но  хорошо, если бы первым
родился мальчик.
     - Вот это питье как раз для мальчика.
     Розмари с трудом допила отвар.
     - И все же мне хотелось бы знать, что я пью.
     - Сырое яйцо, желатин, травы...
     - И корень танниса?
     - И этого чуть-чуть, и еще других трав понемножку...
     Миссис Кастивет приносила питье каждый  день, в  одном и том же большом
стакане с зелеными и синими полосками и стоя ждала, пока Розмари выпьет.
     Как-то  возле  лифта  Розмари  разговорилась  с  Филлис  Капп,  матерью
маленькой Лайзы. Филлис пригласила их с Гаем на ланч в воскресенье, но когда
Розмари  рассказала об этом  Гаю,  он объяснил, что в воскресенье  будет  на
съемках,  а  если  и нет, то ему лучше отдохнуть и  позаниматься. Теперь они
почти никуда не ходили и никого не  принимали. Джимми и  Тайгер Хенигсен Гай
сказал,  что  они  не  смогут  пойти  в  театр  и  отобедать  с  ними,   как
договаривались  еще  несколько  недель  назад,  а  Розмари  он  попросил  по
возможности  пока не  приглашать  Хатчинса.  И  все  из-за  съемок,  которые
требовали больше времени, чем он думал.
     Но  все,  что ни делается - к  лучшему,  потому  что у Розмари начались
сильные боли в животе. Она позвонила доктору Сапирштейну, и  он пригласил ее
на  прием. Осмотрев Розмари, он сказал,  что беспокоиться не стоит:  боли  -
результат нормального расширения костей таза. Дня через два они прекратятся,
а пока можно опринимать аспирин.
     Розмари облегченно вздохнула:
     - А я испугалась, что это внематочная беременность.
     - Внематочная? - переспросил доктор Сапирштейн и скептически улыбнулся.
Ей стало неловко. - А мне-то казалось, что вы не будете забивать себе голову
книжками, озмари.
     - Но она прямо смотрела на меня с аптечной полки.
     -  И только  доставила  вам беспокойство. Будьте  добры,  отправляйтесь
домой и выкиньте ее!
     - Обещаю вам, что я так и сделаю.
     - Через пару дней боли должны прекратиться, - еще раз повторил он.
     Но и  через  два дня  боли не исчезли,  а  стали сильнее  и  продолжали
усиливаться. Боль длилась часами, потом несколько минут ее почти не было, но
в  это время она словно готовилась к еще более сильному натиску. От аспирина
было мало толку, а принимать больше таблеток Розмари боялась. Забытье, когда
оно  приходило, приносило беспокойные сны. В них она сражалась с  громадными
пауками,  схватившими ее  в  ванной; а  иногда  она никак не  могла  вырвать
маленький черный  кустик, пустивший корни  посреди ковра в  спальне.  Каждое
утро она просыпалась уставшая, ощущая усилившуюся боль.
     - Иногда это бывает, - успокаивал ее  доктор Сапирштейн.  - Теперь боль
может прекратиться в любой момент.  Вы  точно  назвали свой возраст?  Обычно
подобное  встречается  у  женщин  постарше,   когда  суставы  уже  не  столь
эластичны.
     Как-то, зайдя с очередной порцией своего питья, Минни стала успокаивать
Розмари:
     - Бедняжка. Не беспокойся, мою племянницу мучили точно такие же боли, я
знаю еще двух женщин, у которых было то же самое. Зато роды у них были очень
легкими, и у них родились прекрасные здоровые младенцы.
     - Благодарю, - вздохнула Розмари.
     - Ты мне не веришь? Это истинная правда! Клянусь Богом, Розмари!
     Лицо у  Розмари осунулось,  пожелтело,  под  глазами  появились  круги,
выглядела она ужасно. Гай же утверждал обратное:
     - Да о чем ты? Ты великолепно выглядишь. Если уж хочешь начистоту -  то
прическа ужасная. Это самая большая ошибка в твоей жизни.
     Теперь  болело без передышки, боль стала неотступной.  Розмари терпела,
жила с ней, засыпая ночью лишь  на несколько часов, и пила по одной таблетке
аспирина, даже когда доктор Сапирштейн разрешил принимать по две.  И речи не
могло  быть  о том,  чтобы  куда-нибудь  сходить вместе с Джоан или  Элизой,
посидеть на занятиях по скульптуре или съездить за покупками. Розмари сидела
дома,  заказывала родукты по телефону, шила занавески для детской и  начала,
наконец, читать  ?Упадок и разрушение  Римской империи?. Иногда,  под вечер,
заходили  Минни и  Роман  немножко поболтать и узнать, не нужно ли  ей чего.
Однажды зашла Лаура-Луиза и притащила целый поднос имбирных пряников. Ей еще
не сказали о беременность Розмари.
     -   Господи,  как  мне  нравится  ваша   прическа,  Розмари!  Вы  такая
хорошенькая, такая современная!
     Она даже удивилась, узнав, что Розмари себя неважно чувствует.
     Когда съемки  пробной серии фильма  были, наконец, закончены, Гай  стал
больше  бывать дома. Он  больше не занимался  с Домиником,  не  уходил после
полудня  на  прослушивания  и  пробы.  Сейчас он  снимался  в  двух выгодных
рекламных роликах для ?Пэлл-Мэлл? и  "Тексако", - а репетиции пьесы  "Я  вас
нигде раньше  не видел"? должны были начаться в середине января. Гай помогал
Розмари убирать квартиру, играл  с ней в "скрэббл"  на время - по доллару за
партию.  К телефону в основном одходил он сам и,  когда  спрашивали Розмари,
придумывал правдоподобные предлоги, чтобы не звать ее.
     Розмари  хотела устроить обед в  день Благодарения для своих друзей,  у
которых,  как и у них с Гаем, родственники жили далеко, но из-за неотступной
боли  и  постоянного  беспокойства о благополучии  Эндрю-или-Мелинды  решила
отказаться от этой затеи, и они в конце концов пошли к чете Кастиветов.


     Как-то  в декабре, во второй  половине дня, когда Гай  был  на  съемках
рекламного ролика для "Пэлл-Мэлл", позвонил Хатчинс.
     - Я тут поблизости, за углом, зашел в Сити-центр за билетами на Марселя
Марсо. А вы с Гаем не хотите пойти в пятницу вечером?
     - Вряд ли, Хэтч. В последнее время я себя не слишком хорошо чувствую. А
у Гая на этой неделе два рекламных ролика.
     - А что с тобой?
     - Да ничего особенного. Легкое недомогание.
     - Можно мне на несколько минут к тебе заскочить?
     - Конечно. Буду очень рада тебя видеть.
     Она быстро натянула широкие  брюки и  вязаную  кофточку,  причесалась и
накрасила  губы. Резкий приступ  боли заставил  ее на  миг закрыть  глаза  и
стиснуть  зубы, но боль постепенно ослабла, и Розмари с облегчением перевела
дух.
     Увидев Розмари, Хатчинс уставился на нее и воскликнул:
     - Боже праведный, ну и дела!
     - Это "Видаль Сассун", сейчас очень модно.
     - Да я не об этом. Я совсем не про прическу, девочка.
     - А  ты что, считаешь,  что я  так уж плохо  выгляжу? -  она  взяла его
пальто и шляпу, повесила на вешалку, не переставая сиять застывшей улыбкой.
     -  Это не то слово. Ты выглядишь просто  жутко! Я тебя никогда такой не
видел. Ты черт знает как похудела, и потом эти круги под глазами, им и панда
бы позавидовала. Уж не на одной ли ты из этих пресловутых "дзен-диет"?
     - Нет, Хэтч.
     - Что же тогда? Ты была у врача?
     - Ну ладно, думаю, тебе могу сказать. Я беременна. На третьем месяце.
     Хэтч в недоумении долго смотрел на нее.
     - Это смешно,  Розмари,  дорогая.  Беременные полнеют,  а не худеют.  И
выглядят здоровыми, а не...
     - Маленькое осложнение, - объяснила Розмари,  ведя его  в гостиную. - У
меня неэластичные суставы или что-то в этом роде, поэтому меня  мучают боли,
и  я почти  не  сплю. Точнее,  о д н а  боль, и  она просто не прекращается.
Ничего серьезного. Она должна вот-вот пройти.
     -  Никогда  не  слышал,  чтобы   "неэластичные  суставы"  у  беременных
доставляли им такие неприятности.
     - Неэластичные тазовые суставы - это достаточно частое явление.
     Хэтч уселся в мягкое кресло Гая.
     - Ну что же, поздравляю,  - произнес  он неуверенно.  -  Ты,  наверное,
очень счастлива, - в его голосе звучала грусть.
     - Да, мы оба счастливы.
     - Кто твой лечащий врач?
     - Это Эйбрахам Сапирштейн. Он...
     - Я его знаю. То есть о нем знаю. Он принимал у Дорис двух малышей.
     Дорис была старшей дочерью Хатчинса.
     - Он один из лучших в городе, - сообщила Розмари.
     - Когда ты была у него в последний раз?
     -  Позавчера. И я  тебе  уже рассказывала все,  что он  говорил:  такое
случается довольно часто, и боль может прекратиться в любой момент.  Правда,
он это повторяет с того дня, как боли начались...
     - Насколько же ты похудела?
     - Всего на три фунта. Похоже...
     - Чушь! Ты потеряла куда больше.
     Розмари улыбнулась:
     - Ну,  ты прямо как наши весы в  ванной. Гай в конце концов выкинул их,
они меня так пугали. Нет-нет, я потеряла  всего три фунта,  ну,  может быть,
чуть-чуть больше.  А немного похудеть  в первые месяцы  - нормально. Потом я
буду прибавлять в весе, и еще как!
     - Да уж, надеюсь. У тебя такой вид,  словно из  тебя вампир  высасывает
кровь. Ты не замечала следов от укусов?
     Розмари засмеялась.
     - Ну, ладно, - Хатчинс откинулся в  кресле и  тоже  засмеялся.  - Будем
считать,  что доктор  Сапирштейн знает,  что  говорит. Уж он,  черт  возьми,
должен бы  знать, денег-то он берет немало.  У Гая, судя по всему, дела идут
великолепно.
     -  Вообще-то, да. Но  с нас врач берет на  удивление мало. Он - большой
друг  наших соседей, Кастиветов. Это они рекомендовали ему меня, и  с нас он
берет особую плату, не ту, что с высшего общества.
     - Ты хочешь сказать, что Дорис и Аксель принадлежат к высшему обществу?
Они будут в восторге, когда я им расскажу.
     В дверь позвонили. Хэтч хотел открыть, но Розмари пошла сама.
     - Когда двигаюсь, у меня болит меньше,  - объяснила она и направилась к
входной двери, пытаясь вспомнить, заказывала ли он что-нибудь, что ей еще не
приносили.
     Но оказалось, что это пришел не посыльный, а мистер Кастивет. Он слегка
запыхался.
     - Не прошло и двух секунд, как я произнесла ваше имя, -  улыбнулась ему
Розмари.
     - Надеюсь,  в хорошем  смысле. Вам  в магазине нужно что-нибудь?  Минни
собирается  выйти за покупками,  а  у  вас,  похоже, не работает  внутренний
телефон.
     - Нет, спасибо, не беспокойтесь. Утром я заказала все по телефону.
     Роман заглянул ей через плечо и спросил, не вернулся ли Гай.
     - Нет,  он придет не раньше шести, - ответила Розмари, а  поскольку  на
бледном лице Романа осталась вопросительная улыбка, добавила: - Ко мне зашел
друг.
     Вопросительная улыбка не исчезла.
     - Хотите познакомиться?
     - Пожалуй, да, - согласился Роман и добавил: - Если это удобно.
     - Конечно.
     Розмари пригласила его в гостиную. Поверх синей рубашки с ярким вязаным
галстуком на Романе была куртка в черную и белую клетку. Он шел рядом с ней,
и  Розмари впервые обратила  внимание  на то,  что у него  проколоты уши, во
всяком случае левое.
     Они вошли в гостиную.
     - Это - Эдвард Хатчинс, - представила Розмари друга, потом обратилась к
Хэтчу, который поднялся с кресла, приветствуя Романа. -  Роман Кастивет, наш
сосед,  о  котором я  только  что  говорила.  - Роману она  объяснила:  -  Я
рассказала Хэтчу, что это вы с Минни рекомнедовали меня доктору Сапирштейну.
     Мужчины поздоровались, пожав друг другу руки.
     - Одна из моих дочерей тоже обращалась к Сапирштейну. Дважды, - заметил
Хэтч.
     -  Он прекрасный  специалист, -  подхватил  Роман.  -  Мы познакомились
прошлой весной, но он стал одним из наших лучших друзей.
     - Садитесь, пожалуйста, - пригласила Розмари.
     Мужчины сели, и Розмари устроилась рядом с Хэтчем.
     - Розмари уже успела поделиться  с вами радостным известием? -  спросил
Роман.
     - Да, - без энтузиазма отозвался Хатчинс.
     - Мы должны постараться, чтобы она как следует  отдыхала, ни  о чем  не
заботилась и не волновалась.
     - Как это было бы прекрасно, - протянула Розмари.
     - Ее вид слегка меня ошарашил, - Хэтч  посмотрел на  Розмари,  доставая
трубку и полосатый кисет.
     - Неужели?
     - Но  когда я узнал,  что  ее наблюдает  доктор  Сапирштейн, мне  стало
как-то спокойнее.
     - Она похудела совсем немного, да, Розмари?
     - Именно, - подтвердила она.
     -  В начале беременности это нормально. Думаю,  потом она наберет  вес,
даже с избытком.
     - Наверно, - согласился Хатчинс, набивая трубку.
     - Миссис Кастивет каждый день готовит мне витаминный  напиток из сырого
яйца, молока и свежих трав, которые сама выращивает.
     - Естественно, в полном соответствии с указаниями доктора  Саприштейна,
-  подхватил  Роман.  -  Он  склонен  относиться с  подозрением к  серийному
производству витаминов.
     - Правда? - Хэтч засунул  кисет в карман.  -  Вот  уж к чему никогда не
стал бы относиться  с подозрением.  Их изготовление, конечно же, ведется под
самым жестким контролем, какой только можно придумать.
     Хэтч зажег  спичку,  затянулся и выпустил клуб  ароматного белого дыма.
Розмари подала ему пепельницу.
     - Да,  я с вами согласен,  но  изготовленные на фабрике  таблетки могут
месяцами  лежать  на  складах  или на полках  аптек, пока  не  потеряют свою
ценность, - возразил Роман.
     - Об этом я не подумал. Вполне вероятно.
     - Мне приятно от одного  только  сознания, что  я принимаю все свежее и
натуральное, - сказала  Розмари. - Наверное, сотни и сотни лет назад,  когда
никто еще даже и не знал  про  витамины, будущие  мамы жевали  кусочки корня
танниса.
     - Корня танниса? - переспросил Хэтч.
     - Это  одна  из трав, которык  добавляются в питье. А может, это  и  не
трава? - Розмари посмотрела на Романа. - Может ли корень быть травой?
     Но Роман внимательно смотрел на Хэтча и не слышал ее.
     - Таннис? - еще раз удивленно переспросил Хатчинс. - Никогда не слышал.
Ты уверена, что это не анис и не корень ириса?
     - Таннис, - произнес Роман.
     - Вот,  - Розмари достала  амулет. - Есть поверье, что он еще и счастье
приносит. Приготовься: к запаху нужно привыкнуть.  -  Наклонившись поближе к
Хэтчу, она протянула амулет.
     Тот понюхал и, скривившись, отодвинулся.
     - Да уж, действительно.
     Он взял висящий на цепочке шарик и издали,  прищурившись,  посмотрел на
него.
     - Совсем не  похоже  на корень. Скорее, плесень или какой-то  грибок. -
Хэтч  посмотрел  на  Розмари. - Может  быть,  у него  есть  какое-то  другое
название?
     - Насколько я знаю, нет, - вступил в разговор Роман.
     - Обязательно посмотрю в энциклопедии и все о нем выясню. Таннис. Какая
очаровательная вещица, этот амулет,  или как это там называется. Откуда он у
тебя?
     Одарив Романа быстрой улыбкой, Розмари объяснила:
     - Мне его подарили Кастиветы.
     Она спрятала амулет под кофточку.
     -  Я  вижу,  вы и  ваша  жена  заботитесь  о  Розмари  больше,  чем  ее
собственные родители, - промолвил Хатчинс, обращаясь к Роману.
     - Мы  ее очень любим, ее и Гая, - Роман встал с кресла. - Извините, мне
надо идти. Жена ждет.
     - Конечно, - Хатчинс тоже встал. - Рад был познакомиться.
     - Не сомневаюсь, мы еще увидимся. Не беспокойтесь, Розмари.
     - Никакого беспокойства.
     Розмари  проводила его  до двери. По дороге  она заметила, что и правое
ухо у него тоже  проколото, а на шее виднелось  множество маленьких шрамов -
создавалось впечатление, что смотришь на далекую стаю птиц.
     - Еще раз спасибо, что зашли.
     -  Не за  что.  Мне понравился ваш  друг мистер Хатчинс:  он производит
впечатление очень умного человека.
     - Так и есть, - подтвердила Розмари, открывая дверь.
     -  Рад, что  познакомился с ним. - Улыбнувшись и помахав  рукой, мистер
Кастивет ушел.
     Когда она вошла в гостиную, Хэтч стоял у книжного шкафа.
     - Уютная комната. Ты отлично потрудилась.
     - Спасибо.  Я  много здесь повозилась,  пока не помешала это  история с
тазовыми костями. - Она помолчала и  невпопад, как бы отвечая на свои мысли,
- добавила: - У Романа проколоты уши. Сегодня я в первый раз заметила.
     - Проколотые уши и насквозь пронзающий взгляд.  Кем он был до того, как
стал почтенным старцем?
     - Кем только он не был. Объехал весь свет. Правда - он везде побывал.
     - Бред! Везде пока еще никто не побывал. Зачем  он к тебе заходил, если
только я не проявляю излишнего любопытства?
     - Спросить, не нужно  ли  мне  чего-нибудь  купить.  Они  поразительные
соседи. Если бы я им позволила, они приходили бы убирать у меня в квартире.
     - А что собой представляет госпожа Кастивет?
     Розмари рассказала.
     - Гай с  ними в последнее  время очень сблизился. Думаю, они  ему стали
вместо родителей.
     - А тебе?
     - Не знаю.  Иногда я им так благодарна,  что расцеловать готова, а иной
раз задыхаюсь от их внимания: слишком уж они дружелюбны и  предупредительны,
если не назойливы. Но как я могу жаловаться? Помнишь, когда свет погас?
     - Да разве такое забудешь? Я был в лифте.
     - Не может быть!
     - Да, да, пять часов в полной темноте в обществе трех женщин и мужчины,
которого, как сейчас помню,  звали Джоном Берчером.  Они  были  уверены, что
взорвалась бомба.
     - Какой ужас!
     - Так что ты говорила?
     - Мы  с  Гаем сидели  здесь, а через две минуты после  того,  как погас
свет, Минни  была уже у двери  со  свечами,  - она  показала рукой в сторону
каминной полки. - Ну как можно быть недовольной такими соседями?
     -  Никак нельзя, - Хэтч встал и подошел  к камину. Между вазой и медным
микроскопом стояли два оловянных подсвечника; в обоих торчали огарки  черных
свечей с потеками оплавившегося воска.
     - Последние крохи. Она принесла столько, что хватило бы на целый месяц.
А в чем дело?
     - Они так и были черные?
     - Да, а что?
     - Да так, просто интересно, - он отвернулся от камина и как-то натянуто
ей  улыбнулся.  - Предложи мне, пожалуйста, кофе. И расскажи мне  про миссис
Кастивет. Где она выращивает свои травы? В ящиках на окнах, что ли?
     Спустя  несколько минут, когда они  сидели с чашками за столом в кухне,
открылась входная дверь и поспешно вошел Гай.
     - Какой сюрприз!  - воскликнул он, подойдя  к  Хатчинсу и  пожимая руку
прежде, чем тот  успел подняться. - Как дела, Хэтч? Рад вас видеть. - Другой
рукой  Гай  обхватил голову Розмари  и поцеловал  ее в щеку и в губы:  - Как
жизнь, золотко?
     Он был в гриме: лицо  оранжевое, глаза большие,  с накрашенными черными
ресницами.
     - Что произошло? - спросила Розмари.
     - А-а, они вдруг остановили съемку, решили изменить что-то  в сценарии,
тупые  гаденыши!  Утром  начнем снова. Прошу всех  оставаться на  местах, не
двигаться, я только избавлюсь от пальто, - Гай направился в прихожую.
     - Кофе хочешь? - крикнула ему вслед Розмари.
     - С огромным удовольствием.
     Она встала, налила ему, наполнила чашки и себе с Хэтчем. Хэтч посасывал
трубку, задумчиво глядя перед собой.
     Вошел Гай с блоком "Пэлл-Мэлл" в руках.
     - Добыча! - он вывалил пачки на стол. - Хэтч?
     - Нет, спасибо, я лучше трубку.
     Гай  открыл  одну  пачку,  встряхнул ее, вытащил  сигарету  и подмигнул
Розмари.
     - Кажется, есть повод поздравить, - сказал Хэтч.
     Гай просиял:
     - Розмари рассказала вам? Чудесно,  правда? Мы так рады. Я, конечно, до
смерти боюсь,  что  из  меня  получится скверный отец,  но Розмари все равно
будет такой хорошей мамой, что это не имеет значения.
     - Когда ждете?
     Розмари  назвала число, а Гаю сообщила, что  доктор Сапирштейн принимал
двух внуков Хэтча.
     - Я познакомился с вашим соседом Романом Кастиветом, - сказал Хатчинс.
     -  Да?  Смешной старый чудак, верно?  - отозвался Гай. - Зато он  знает
разные интересные истории про Отис Скиннер и Моджеску. Он влюблен в театр.
     -  Ты когда-нибудь  замечал,  что у  него  проколоты  уши?  -  спросила
Розмари.
     - Ты шутишь!
     - Да нет, я сегодня случайно заметила.
     Они пили кофе, обсуждали успехи Гая и  поездку Хэтча в Грецию и Турцию,
которую он собирался совершить весной.
     - Очень  жаль,  что  в  последнее время  мы  так  редко встречаемся,  -
посетовал Гай, когда Хатчинс, извинившись,  стал прощаться.  - Я занят, да и
Розмари в таком состоянии; мы вообще ни с кем не встречаемся.
     - Может быть, все же мы как-нибудь  пообедаем вместе? - предложил Хэтч,
и Гай, согласившись, пошел за его пальто.
     - Не забудь узнать о корне танниса, - напомнила Розмари.
     - Не забуду, - заверил ее Хэтч. - А ты скажи доктору Сапирштейну, чтобы
он проверил весы;  я все-таки  думаю,  что  ты похудела  больше, чем  на три
фунта.
     - Не говори ерунды! У врачей не бывает неправильных весов.
     Гай подал ему пальто.
     - Это не мое, стало быть, ваше.
     -  Точно, -  повернувшись, Хатчинс сунул  руки  в рукава.  - А  ты  уже
придумала, как назовешь, или еще слишком рано? - спросил он Розмари.
     - Если мальчик, то Эндрю или Дуглас, если девочка, то Мелинда или Сара.
     - Сара? - удивился Гай. - А что произошло со "Сьюзен"? - Он подал Хэтчу
шляпу.
     Розмари подставила Хэтчу щеку.
     - Очень надеюсь, боли скоро пройдут, - сказал он
     - Конечно. Я тоже надеюсь.
     - При беременности это бывает часто, - заметил Гай.
     Хэтч порылся в карманах.
     - А вторая куда-то подевалась. Здесь ее нет? - он показал им коричневую
перчатку и еще раз пошарил в карманах.
     Розмари  посмотрела на  полу, а Гай подошел к  шкафу и поискал  там, на
полу и на полке.
     - Не нашел, Хэтч, - крикнул он.
     -  Вот обидно. Наверно,  оставил в  Сити-центре. Придется  зайти  туда.
Правда, давайте вместе пообедаем, ладно?
     - Обязательно, - подтвердил Гай.
     - На следующей неделе, - уточнила Розмари.
     Они смотрели ему вслед, пока Хатчинс не скрылся за поворотом коридора.
     - Это был приятный сюрприз, - заговорил Гай. - Он долго у тебя сидел?
     - Не очень. Как ты думаешь, что он мне сказал?
     - Что?
     - Что я выгляжу ужасно.
     - Добрый  старина  Хэтч,  куда  бы ни явился,  всюду  приносит  с собой
веселье.
     Розмари вопросительно посмотрела на Гая.
     - Да он прирожденный нытик, золотко. Помнишь, как он пытался  испортить
нам настроение, когда мы сюда переежали?
     - Он не прирожденный нытик, - Розмари пошла на кухню убирать со стола.
     Гай прислонился к косяку:
     - Тогда он очень талантливый любитель.
     Через несколько минут он надел пальто и пошел покупать газету.
     Вечером Розмари читала в постели, а Гай в кабинете смотрел телевизор. В
половине одиннадцатого зазвонил  телефон. Гай  взял трубку,  и через  минуту
принес телефон в спальню.
     - Хэтч хочет  поговорить с тобой, - он поставил телефон на кровать. - Я
сказал, что ты отдыхаешь, но он говорит, дело не ждет.
     Розмари взяла трубку.
     - Хэтч?
     - Привет, Розмари.  Скажи мне, дорогая, вообще-то ты на  улицу выходишь
или сидишь дома целыми днями?
     - В  последнее время не выходила,  -  Розмари посмотрела на  Гая, -  но
могла бы. А в чем дело?
     Не сводя с нее глаз, Гай настороженно слушал.
     - Мне бы хотелось с тобой кое о чем потолковать.  Можешь встретиться со
мной  завтра утром  в  одиннадцать  перед зданием Сигрэм? Если хочешь, можно
будет посчитать это поздним завтраком или ранним ланчем.
     - Да, конечно, Хэтч. А в чем дело? Ты сейчас не можешь сказать?
     - Да лучше не надо. Ничего сверхважного, так что не думай об этом.
     - Отлично.
     - Договорились. Тогда в одиннадцать перед зданием Сигрэм.
     - Хорошо. Перчатку нашел?
     -  Нет,  но  мне  уже  все  равно  пора покупать новые. Спокойной ночи,
Розмари. Спи сладко.
     - Спокойной ночи.
     Она повесила трубку.
     - Что ему нужно? - грубовато спросил Гай.
     - Он хочет встретиться со мной завтра утром и о чем-то поговорить.
     - Он не сказал о чем?
     - Нет.
     Улыбнувшись, Гай покачала головой:
     -  По-моему,  он  слишком  увлекся   приключенческими   рассказами  для
мальчишек. Где вы с ним встречаетесь?
     - Перед зданием Сигрэм, в одиннадцать.
     Гай выдернул телефон из  розетки и понес его в кабинет, но почти тотчас
же вернулся  и, снова включив,  поставил на  ночной  столик. -  У меня идея.
Хочешь, я сейчас пойду и куплю мороженое в рожках? Идет?
     - Но уже поздно, хотя мороженого мне хочется.
     - Ванильное?
     - Да.
     - Я быстро.
     Он ушел, а Розмари откинулась на подушки и уставилась в пространство. О
чем  хочет поговорить с ней Хэтч? Ничего важного, сказал он. Но это не может
быть и чем-то  совсем пустяковым, иначе  он не стал бы вызывать ее  вот так.
Может быть, это касается Джоан?
     Она  услышала, как где-то  далеко-далеко, у  двери Кастиветов, один раз
прозвенел  звонок. Наверное,  это Гай  зашел  спросить,  не купить  ли  и им
мороженое или утреннюю газету. Как мило с его стороны.
     Боль в животе усилилась.


     Утром Розмари  по внутреннему телефону позвонила Минни  и попросила  не
приносить питье в  одиннадцать:  она  собирается выйти и  вернется не раньше
часа или двух.
     -  Хорошо, милая, не  волнуйся.  Совсем не  обязательно принимать его в
одно и то же время, выпьешь потом. День хороший, а свежий воздух пойдет тебе
на пользу. Иди, погуляй. Звякни мне, когда вернешься, я принесу питье.
     День  был  прекрасный: морозный,  ясный,  солнечный, бодрящий.  Розмари
медленно шла и наслаждалась, готовая улыбаться, словно и не было неотступной
боли  в животе. На  каждом углу,  позвякивая  бубенчиками, как  обычно перед
Рождеством, стояли  Санта-Клаусы из Армии Спасения. И витрины магазинов тоже
кричали о приближающемся Рождестве.
     Без четверти  одиннадцать Розмари  подошла к месту встречи. Так как  до
назначенного часа  еще  оставалось  время и Хэтча  пока  не  было видно, она
присела на  невысокую ограду сквера перед  зданием Сигрэм и подставила  лицо
солнечным лучам. Наслаждаясь теплом, она прислушивалась к  торопливым шагам,
обрывкам разговоров, к проезжавшим мимо легковым  машинам, грузовикам и шуму
вертолетов. Платье, как Розмари впервые с удовольствием отметила, натянулось
под  пальто на животе; может быть, после ланча она  отправится в Блумингдейл
взглянуть на  одежду для будущих мам. Она  была рада, что Хэтч вытащил ее на
улицу (но о  чем он  хотел с ней поговорить?); боль, даже неотступная, - это
не оправдание  для  того,  чтобы столько времени сидеть дома. Теперь Розмари
будет бороться с ней,  бороться при помощи  воздуха,  солнца, движения;  она
больше не  подчинится ей, не  будет затворничать в мрачных стенах Брэмфорда.
"Прочь, боль, - подумала она. -  Я больше не собираюсь с тобой мириться." Но
боль не отступала; самовнушение не оказало на нее никакого влияния.
     В одиннадцать она  подошла  к стеклянным дверям  здания, где  все время
сновали люди. "Возможно, у Хэтча  была еще одна встреча, и он сейчас придет,
- подумала Розмари, - ведь  он  назначил встречу именно здесь,  а не  где-то
еще". Она вглядывалась  в  лица  выходящих,  в какой-то  момент  вроде  даже
увидела его, но  оказалось,  что обозналась.  Розмари  не  тревожилась,  что
пропустит Хэтча: она знала, что, даже если она его и не заметит, Хэтч сам ее
обязательно увидит.
     Он не пришел  ни в  пять, ни в десять  минут двенадцатого.  В  четверть
двенадцатого Розмари вошла в здание, чтобы взглянуть на список сотрудников в
надежде встретить там фамилию, которую Хэтч когда-нибудь упоминал, позвонить
и справиться, нет ли Хэтча там. Для внимательного изучения  список  оказался
чересчур  длинным,  со  слишком большим количеством  фамилий;  она пробежала
взглядом  убористо  напачатанные  колонки и, не  обнаружив ничего знакомого,
снова вышла на лицу.
     Она  вернулась к низкой  ограде и села  на прежнее  место.  Теперь  она
наблюдала  за  фасадом здания,  изрека окидывая  взглядом  пологие  ступени,
ведущие  к  тротуару.  Мужчины  женщины встречались  с другими  мужчинами  и
женщинами,  но  Хэтча,  который никогда не  опаздывал,  по-прежнему не  было
видно.
     В одиннадцать сорок  Розмари снова вошла в здание,  и один  из служащих
посоветовал ей спуститься вниз, где в конце коридора была телефонная  будка.
По телефону  разговаривала  девушка-негритянка.  Однако  вскоре она окончила
разговор и вышла, риветливо взглянув на  Розмари. Розмари скользнула в будку
и  набрала свой номер. После  пятого  звонка  ответила телефонистка: Розмари
никто не  звонил, а Гая спрашивал Руди Хорн. У нее оставалась еще монетка, и
она  набарала  номер  Хэтча. После  первого  же звонка ответил взволнованный
женский голос:
     - Да?
     - Это квартира Эдварда Хатчинса?
     - Да, кто говорит?
     По голосу собеседнице Розмари  можно было дать  не  слишком  много и не
слишком мало, наверно, лет сорок.
     - Меня зовут Розмари Вудхауз. В одиннадцать я должна была встретиться с
мистером Хатчинсом, но он не пришел. Вы не знаете, он придет или нет?
     Трубка молчала.
     - Алло? - позвала Розмари.
     - Хэтч говорил мне  о вас, Розмари. Я  -  Грейс Кардифф,  его знакомая.
Ночью ему стало плохо. Точнее, сегодня утром, рано утром.
     У Розмари упало сердце:
     - Плохо?
     - Да.  Он  в глубокой коме.  Врачи не  могут  определить  причину.  Его
отвезли в Сент-Винсент.
     -  Боже, какой  ужас!  Вчера  вечером,  около половины одиннадцатого, я
разговаривала с ним и, судя по голосу, все было нормально.
     - Я говорила с  ним чуть позже, и мне тоже  показалось, что все хорошо.
Сегодня утром уборщица нашла его на полу спальни без сознания.
     - И врачи не знают, в чем дело?
     - Пока что нет. Но прошло  еще очень мало  времени,  и я не сомневаюсь,
что они скоро найдут причину. А тогда смогут и  вылечить его. Пока же он без
сознания.
     - Какой ужас! А раньше с ним ничего подобного не случалось?
     - Никогда. Сейчас  я  снова еду в  больницу. Если  вы оставите мне свой
номер телефона, то, как только будут какие-то изменения, я вам сообщу.
     - Спасибо большое.
     Розмари продиктовала свой телефон и спросила, не нужна ли  какая-нибудь
помощь.
     - Пока нет, -  ответила Грейс. - Только что я позвонила его дочерям, и,
кажется,  это все, что  можно сделать,  по крайней мере, пока он не придет в
сознание. Если будут новости, я вам сообщу.
     Розмари вышла из здания Сигрэм. Дойдя  до угла Пятьдесят третьей улицы,
она  перешла  Парк-авеню и  медленно направилась к  Мэдисон-сквер размышляя,
умрет Хэтч или  выживет и, если умрет,  то будет ли в ее жизни (о,  эгоизм!)
еще  кто-нибудь, на  кого  бы она смогла  вот  так же спокойно  и  полностью
положиться.   Розмари   думала   и  о  Грейс   Кардифф:   судя   по  голосу,
привлекательная  женщина.  Интересно, может,  у  них  с  Хэтчем  роман,  без
особенных страстей, спокойный,  как  обычно бывает  у немолодых  уже  людей?
Розмари хотелось, чтобы это было так. Она не могла поверить, что Хэтч умрет.
Нет, этого не может быть, - возможно, то, что  он оказался на пороге смерти,
подтолкнет их обоих к свадьбе, так что все обернется даже к лучшему.
     Она  пересекла Мэдисон  и  где-то между  ним  и  Пятой  авеню  невольно
остановилась  перед  витриной, в  которой было выставлено миниатюрное святое
семейство  у  яслей:  изящные  фарфоровые  фигурки Марии, Младенца,  Иосифа,
волхвов, пастухов и домашних  животных. Она улыбнулась, глядя на эту сценку,
по-прежнему  способную  пробудить в ней глубокие чувства  и  переживания.  А
потом  в стекле  витрины,  которая,  как  занавес,  разделяла  ее  и  Святое
Семейство, увидела собственное отражение: улыбка, обтянутые кожей скулы, как
у скелета, и черные круги под глазами - лицо,  которое вчера испугало Хэтча,
а сейчас напугало и ее.
     - Вот уж это совпадение так совпадение!
     Обернувшись, Розмари увидела, как к ней подходит  сияющая Минни в белом
пальто под кожу, красной шляпе и с неизменными очками на цепочке.
     -  А  я  подумала:  пока  Розмари гуляет,  я  тоже  могу  выйти, купить
что-нибуль к  Рождеству. И надо же  - ты здесь, и я тоже! Похоже, мы с тобой
совершенно  одинаковые, ходим  в  одни и  те  же  места,  и  занятия  у  нас
одинаковые. Э-э, да в чем дело, дорогая? Ты такая грустная и подавленная.
     - Я только что узнала плохие новости, - объяснила Розмари. -  Один  мой
друг заболел. Он в больнице, в тяжелом состоянии.
     - Да что ты говоришь? Кто же это?
     - Его зовут Эдвард Хатчинс.
     - Это тот мужчина, с которым  Роман познакомился у  вас вчера? Он целый
час мне вчера рассказывал, какой это милый  и умный человек! Как жаль! А что
с ним случилось?
     Розмари рассказала то немногое, что ей было известно.
     - Пресвятая Богородица! - воскликнула  Минни. - Надеюсь, все обойдется,
а  не кончится для него  так же,  как для  бедной  Лили Гардиниа.  Но  врачи
хороши! Даже не могут понять причину! Что ж, хоть это признают, обычно, если
они  чего-нибудь  не  знают, то  отделываются набором ученых латинских слов.
Знаешь,  Розмари. я  думаю,  то  если  бы деньги тратили  не  на  то,  чтобы
запускать астронавтов, а на  едицинские исследования здесь, на Земле, нам бы
всем жилось куда лучше. Ты-то как себя чувствуешь?
     - Боль усилилась.
     - Бедняжка. Знаешь что? По-моему, нам пора домой.Что ты на это скажешь?
     - Нет-нет, вы же должны сделать рождественские покупки.
     - Вот еще! У меня две недели впереди. Закрой уши.
     Минни поднесла руку ко рту, и раздался пронзительный режущий слух звук,
когда она дунула в свисток, висевший на золотой цепочке у нее на запястье.
     К ним подъехало такси.
     - Каков сервис,  а? - сказала Минни. - Отличное большое такси.  Как раз
для беременных, - пошутила она.
     Вскоре они были дома. И пока Минни одобрительно смотрела на Розмари, та
глотала холодное кислое питье из стакана в зеленую и синюю полоску.


     Раньше  Розмари  ела мясо  недоваренным, теперь  же  почти  сырым.  Она
поджаривала его  ровно настолько, чтобы оно успевало  оттаять  и пропитаться
соком.
     Предпраздничные недели  и само  Рождество прошли  уныло. Боль с  каждым
днем  усиливалась,  она  стала  настолько  мучительной,  что внутри  Розмари
перестал существовать  какой-то центр  сопротивления,  в  котором  еще  жили
воспоминания  о  былом  благополучии,  - и Розмари перестала реагировать  на
боль, перестала говорить о ней  доктору Сапирштейну, перестала даже в мыслях
говорить слово ?боль?. Раньше боль была внутри Розмари, теперь же  с  а  м а
Розмари оказалась внутри нее; боль - это погода на  улице, время, почти весь
мир. Безразличная ко сему, измученная, она начала больше спать и есть больше
мяса, почти сырого.
     Она  делала   все,  что  делала  раньше:  готовила,  убирала,  посылала
рождественские  открытки   родственникам,   укладывала  новенькие  деньги  в
конверты   для   лифтеров,  швейцаров,  посыльных  и  мистера  Микласа.  Она
просматривала газеты и пыталась аинтересоваться  надвигающейся общегородской
забастовкой транспортников и  тем, что студенты  сжигают армейские повестки,
но никак не могла: все это  были известия из какого-то иллюзорного мира; для
нее,  кроме кромешного  ада неотступной боли, ничего  реального не было. Гай
купил рождественские подарки Минни и Роману;  друг  другу  они решили вообще
ничего не покупать. А Кастиветы подарили им два подноса.
     Розмари с  Гаем  несколько раз  ходили в кинотеатр  рядом  с  домом, но
вечерами сидели дома или заходили к Минни и Роману,  у которых познакомились
с Фаунтенами, Гилморами, Уизами,  с миссис Сабатини, неизменно приносившей с
собой  кота,  с  бывшим зубным врачом Шендом,  который  сделал  цепочку  для
подаренного Розмари амулета с  конем танниса. Все они были пожилыми людьми и
к Розмари  относились с уткостью и заботой, очевидно, замечая, что чувствует
она  себя  далеко  не рекрасно. Приходила  Лаура-Луиза,  иногда  к  компании
присоединялся доктор  апирштейн.  Роман  был  неутомим  в  роли хозяина:  он
непрерывно  наполнял бокалы, подкидывал новые темы для  разговоров. В  канун
Нового  года  он предложил тост:  "За  1966 год -  Год  первый".  Тост  этот
озадачил Розмари, хотя все  остальные, казалось,  поняли и поддержали его. У
нее  было  такое  ощущение,  будто  она  не  уловила   ссылки   на  какое-то
литературное произведение или  политическое  событие, что,  впрочем, было ей
безразлично. Обычно они с Гаем с вечеринок  уходили рано. Гай укладывал ее и
снова возвращался  к Кастиветам. Он был любимцем женщин, которые не отходили
от него, смеясь над его шутками.
     Хатчинс  так и не приходил  в сознание. Грейс Кардифф звонила  примерно
раз в неделю.
     - Все  по-прежнему. Никаких изменений, - говорила она. - Врачи никак не
могут найти причину. Они говорят, что он может очнуться хоть завтра утром, а
может  впасть  в состояние  еще более глубокой  комы  и  вообще  никогда  не
очнуться.
     Дважды  Розмари  навещала  Хэтча  в  больнице.  Она  стояла у  кровати,
беспомощно глядя  на его закрытые глаза и прислушивалась  к едва различимому
дыханию. Во время второго визита - это было в начале января - у  окна сидела
и  вышивала  дочь Хатчинса -  Дорис.  Эта  невысокая  приятная женщина,  лет
тридцати  с  хвостиком,  была замужем  за  шведом-психоаналитиком.  Она была
похожа на молодого Хэтча, только в арике.
     Дорис не узнала Розмари, а когда та напомнила, смущенно извинилась.
     - Нет, нет,  пожалуйста, не извиняйтесь, - сказала с улыбкой Розмари. -
Я знаю, что выгляжу ужасно.
     - Что вы, вы совсем не изменились. Просто у меня плохая память на лица.
Я даже собственных детей путаю, нет, серьезно!
     Дорис  отложила  вышивание,  а  Розмари  присела  рядом.  Они  обсудили
положение Хатчинса. Розмари погладила  его безжизненную  руку  со шлангом от
капельницы.
     -  А  у нас  с вами,  оказывается, один  и тот же гинеколог, -  сказала
Розмари.
     Потом они  разговорились о беременности  Розмари и о том,  какой доктор
Сапирштейн  известный  и  знающий  врач.  Дорис  удивилась,  узнав,  что  он
осматривает Розмари еженедельно.
     - Меня он принимал только раз в месяц. Почти до самого конца. Потом раз
в две недели и  только  на  последнем месяце -  каждую неделю. Я думала, так
принято.
     Розмари не знала, что ответить.
     - Не  расстраивайтесь.  -  Дорис  заулыбалась,  пытаясь  сгладить  свою
бестактность. - Думаю, у каждой беременности свои законы.
     - Именно так доктор мне и говорил.
     Вечером Розмари рассказала Гаю, что доктор  Сапирштейн осматривал Дорис
раз в месяц.
     - У меня, очевидно, что-то не в порядке, - заявила она, - и он знал это
с самого начала.
     - Не говори глупостей! - оборвал  ее Гай. - Он бы не скрывал от тебя, а
даже если бы и скрыл, то мне он наверняка бы сказал.
     - Абсолютно ничего, Роз. Богом клянусь!
     - Тогда почему я должна ходить к нему каждую неделю?
     - Может быть, он  изменил методику? А возможно, просто более внимателен
к тебе, потому что тебя рекомендовали ему Минни и Роман.
     - Нет.
     - Я не знаю. Спроси его. Может, тебя приятнее осматривать, чем Дорис?
     Через два дня  Розмари была у доктора Сапирштейна и спросила  его о том
же.
     - Ах, Розмари, Розмари! - укорил он ее. - Ну  что я вам  говорил насчет
пересудов с подружками? Ведь я  же предупреждал вас, что каждая беременность
проходит по-разному, у каждой свои причуды...
     - Да, но...
     -  У  Дорис Аллерт, когда она пришла  ко мне, уже было двое детей, и ни
разу не возникало никаких  осложнений.  Ей не нужно  было столько  внимания,
сколько требуется женщине, рожающей впервые.
     - Вы всех пациенток с первой беременностью осматриваете кажду неделю?
     -  Пытаюсь. Иногда  мне это не удается. У вас все совершенно нормально,
Розмари. Потерпите еще немного. Боли скоро совсем прекратятся.
     - Да, но я ем сырое мясо! Только слегка подогретое.
     - Еще какие-нибудь странности есть?
     - Нет, - Розмари была обескуражена: будто этого ему мало.
     - Чего бы  вам ни захотелось, ешьте. Я  ведь предупреждал, у вас  будут
странные желания. Одна моя пациентка в этот период ела бумагу. И пожалуйста,
не  паникуйте.  Я никогда  ничего не  скрываю от своих пациенток. Это чистая
правда. Договорились? -  Она кивнула. -  Привет  от меня  Минни и Роману. И,
конечно, Гаю.
     Розмари  решила  взяться  за  второй том "Упадка и  разрушения  Римской
империи"  и  начала вязать Гаю  полосатый -  красный с  оранжевым - шарф для
репетиций.  Началась  давно назревавшая забастовка транспортников,  но они с
Гаем этого почти не почувствовали, так как почти все время сидели дома.
     Вскоре  после визита к  Сапирштейну Розмари как-то  раз поймала себя на
том,  что жует сырое цыплячье сердце, из  которого капает кровь. Это было на
кухне,  ночью.  Розмари посмотрела на себя  в  боковую  стенку миксера -  ее
внимание привлекло собственное отражение -  потом перевела  взгляд на руку и
увидела окровавленные альцы, сжимавшие кусочек сердца, который она не успела
еще съесть. Через секунду  она выбросила его в помойное ведро, а потом, даже
не закрыв кран в мойке, наклонилась над ней: ее начало рвать.
     Когда  все  кончилось, она выпила воды,  вымыла лицо и руки, ополоснула
мойку. Потом вытерлась, в раздумье постояла немного; затем выдвинула один из
ящиков, достала блокнот с карандашом, подошла к столу, села и начала писать.
     Около  семи  утра  вошел Гай.  Перед  Розмари на  столе  лежал  "Лайф",
раскрытый на кулинарных рецептах, откуда она что-то переписывала.
     - Какого черта ты не спишь? - спросил Гай.
     Она взглянула на него.
     -  Составляю меню. Двадцать  второго января  мы  устраиваем  вечеринку.
Через субботу. - Порывшись в листках бумаги на столе, она выбрала один. - Мы
приглашаем Элизу Данстон с мужем, Джоан с кавалером, Джимми и Тайгер, Аллана
с девушкой, Лу и Клаудию, Ченов, Уэнделлов, Ли Бертийона с девушкой, если ты
не против, Майка и Педро, Боба и Тэй Гудмен, Каппов  - она указала туда, где
жили Каппы, - и Дорис и Акслея Аллерт, если они придут. Это - дочь Хэтча.
     - Я знаю.
     Розмари положила листок на стол.
     - Минни и Роман не приглашаются. Лаура-Луиза - тоже. Не приглашаются ни
Фантены,  ни Гилморы, ни Уизы. Ни доктор Сапирштейн. Чтобы  попасть в  число
приглашенных, надо быть моложе шестидесяти.
     - Уф, - выдохнул Гай. - Я уж подумал, что тоже не попаду.
     - Нет, ты попадешь. Ты - бармен.
     - Здорово. Ты правда думаешь, что это такая уж великолепная идея?
     - Я думаю, что это моя лучшая идея за многие месяцы затворничества.
     - А тебе не кажется, что хорошо бы посоветоваться с Сапирштейном?
     - А это еще зачем? Я всего-навсего хочу пригласить гостей, приятных мне
людей. Я же не собираюсь переплывать Ла-Манш или взбираться на Кордильеры.
     Гай подошел к мойке и открыл кран.
     -  Знаешь,  у меня  как  раз в это  время будут репетиции. Мы  начинаем
семнадцатого.
     - Я  тебя  от  всего  освобождаю.  Твоя задача приходить  домой  и быть
очаровательным, как обычно.
     - И позаботься о выпивке, - он закрутил кран, поднял стакан и выпил.
     - Если хочешь, наймем бармена. Того, которого приглашали Джоан и Дик. А
как только  ты захочешь спать, я  всех  выгоню.  - Гай посмотрел на нее. - Я
хочу видеть своих друзей, а не Минни и Романа. Я устала от Минни и Романа.
     Он отвел глаза, посмотрел  в пол, а потом снова поднял глаз и посмотрел
на Розмари.
     - А как же боли? - спросил он.
     Розмари сухо усмехнулась.
     -  Но ведь ты же прекрасно знаешь: не сегодня-завтра  они  прекратятся.
Так мне сказал доктор Сапирштейн. А ему надо верить.
     Приглашение приняли все, отказались  из-за  Хатчинса только Аллерты, да
еще Чены, которые как раз в это время собирались  в  Лондоне фотографировать
Чарли  Чаплина.  Был  заказан  бармен.  Розмари  отнесла  в  чистку  широкое
коричневое бархатное платье, в котором хотела принимать гостей, договорилась
с  парикмахером, заказала вино, виски,  лед и все необходимое для  чилийской
запеканки из даров моря, оторая называлась "чупе".
     В  четверг  вечером, за несколько  дней  до  вечеринки,  когда  Розмари
раскладывала по  кучкам мясо крабов и шейки омаров, миссис Кастивет принесла
очередную порцию питья.
     -  Как интересно! -  воскликнула Минни, заглядывая  в  кухню. - Что это
такое?
     Розмари, стоя в проеме входной двери с  неизменным полосатым стаканом в
руке, объяснила ей:
     - Я  это  все  заморожу, а в  субботу поставлю в духовку.  У нас  будут
гости.
     - О, ты в состоянии принимать гостей?
     - Да. Это наши старые друзья, которых мы очень давно не видели. Они еще
даже не знают, что я беременна.
     - Если хочешь, я с удовольствием  тебе помогу. Я  бы могла  подавать на
стол.
     -  Спасибо,  очень мило  с вашей стороны,  но я  справлюсь  сама. Будет
шведский стол, и почти ничего не придется делать.
     - Ну, может быть, я смогу помочь с пальто.
     - Нет, нет, Минни, вы и так для меня очень много делаете. Спасибо.
     - Ну что же, если передумаешь, дай знать. А теперь, пожалуйста, выпей.
     Розмари пристально посмотрела на стакан, который держала в руке.
     - Пожалуй, нет, - она посмотрела на Минни. - Не сейчас. Я выпью попозже
и принесу стакан.
     - Нельзя, чтобы настой долго стоял.
     - Это будет недолго. Идите к себе, а попозже я принесу стакан.
     - Нет, я подожду, чтобы тебе не ходить лишний раз.
     - Не нужно,  - уже раздражаясь, сказала Розмари. - Я не  люблю, если на
меня смотрят, когда я готовлю, я  начинаю нервничать.  Чуть  позже я пойду в
магазин и занесу стакан.
     - Пойдешь на улицу?
     - Да! За покупками. Не тратьте на меня время. Вы действительно  слишком
добры ко мне.
     Минни уступила.
     - Не тяни только слишком долго. Иначе все витамины пропадут.
     Розмари закрыла за ней дверь, вернулась на кухню, на секунду замерла со
стаканом  в руке, а  потом  подошла  к мойке  и  вылила  содержимое стакана.
Мурлыча что-то,  Розмари  доделала  чупе.  А когда  запеканка уже  стояла  в
морозильнике,  она приготовила свой  собственный напиток из  молока, сливок,
яйца, сахара  и  хереса. Когда  она взболтала  все это  в шейкере и вылила в
стакан, получилась темно-желтая, очень вкусная смесь.
     - Держись,  Дэвид-или-Аманда, сказала Розмари  и  попробовала  напиток,
который ей очень понравился.


     После половины десятого стало казаться, что  никто  уже не  придет. Гай
кинул  в  камин еще один  брикет угля,  положил щипцы и вытер  руки платком.
Выйдя из кухни в своем коричневом бархате, с только что уложенными волосами,
Розмари  замерла, ощутив обычную  боль.  Расположившийся  у  двери в спальню
бармен  совершал  какие-то  манипуляции  с лимонной  кожурой,  салфетками  и
бутылками.  Это   был  преуспевающего   вида   итальянец  по  имени  Ренато,
производивший впечатление человека, который  аботает  барменом, только чтобы
убить время,  и бросит  это занятие, как только оно надоест ему чуть больше,
чем сейчас.
     А потом  пришли почти сразу все: пришли Уэнделлы,  Тед  и  Кэрол, через
минуту  - Элиза Данстон и ее муж  Хью, который  немного прихрамывал. За  ним
Аллан  Стоун, менеджер  Гая, с очаровательной  негритянкой-манекенщицей Рэйн
Морган, Джимми и Тайгер, Лу и Клаудия Камфорт и брат Кладии Скотт.
     Гай  складывал  пальто  на кровать.  Ренато  быстро  смешивал  напитки;
казалось, ему было уже не так скучно. Розмари всех представляла друг другу:
     - Джимми, Тайгер, Рэйн, Аллан, Элиза, Хью, Кэрол, Тед, это Клаудия,  Лу
и Скотт.
     Боб и Тей Гудмен привели с собой еще одну пару - Пегги и Стена Килер.
     - Ну, конечно, можно,  - успокоила Розмари. - Не говори глупостей, ведь
чем больше народу, тем веселей!
     Каппы пришли без пальто.
     - Ну и путешествие! - сказал мистер Капп. - Автобус, три  пересадки  на
поезде, да еще паром! Мы вышли пять часов назад.
     - Можно, я все осмотрю? - попросила Клаудия. - Если  и остальное так же
чудесно, зарежусь.
     Майк и Педро  принесли  по  букету  ярко-красных роз. Педро, прижавшись
щекой к щеке Розмари, пробормотал:
     -  Заставь его хорошенько покормить тебя, детка: ты похожа на пузырек с
йодом.
     Розмари снова начала:
     - Филлис, Бернард, Пегги, Стен, Тей, Боб, Лу, Скотт, Кэрол...
     Она  поставила  розы.  Вошла Элиза  с бокалом в руке и с  искусственной
сигаретой в зубах - она пыталась бросить курить.
     - Ты  такая счастливая, - вздохнула она. - Это лучшая квартира, которую
мне  когда-либо довелось видеть. Вы только посмотрите на эту кухню! Рози, ты
хорошо себя чувствуешь? У тебя усталый вид.
     - Спасибо, что ты так мягко выразилась. Я сейчас себя неважно чувствую,
но все будет хорошо. Я просто беременна.
     - Правда?! Как здорово! Когда?
     - Двадцать восьмого июня. В пятницу пойдет пятый месяц.
     - Как  здорово! А как тебе Хилл? Ну  разве он  не сказочный принц всего
западного мира?
     - Да, но я больше не хожу к нему.
     - Да что ты!
     - Я наблюдаюсь у доктора Сапирштейна, он постарше и, очевидно, опытнее.
     - Зачем ты это сделала? Просто невозможно, чтобы он был лучше Хилла.
     - Это известный врач, и потом, он друг наших друзей, пояснила Розмари.
     Заглянул Гай.
     - Поздравляю, папочка, - сказала Элиза.
     - Спасибо. Для нас это была пара пустяков. Соус отнести, Роз?
     - Да, пожалуйста. Посмотри, какие розы! Это Майк и Педро принесли.
     Гай взял со стола поднос с крекерами и соусник с бледно-розовым соусом.
     - Захвати, пожалуйста, - попросил он Элизу.
     - Конечно, - она взяла салатницу и последовала за ним.
     - Сейчас приду! - крикнула Розмари.
     Ди Бертийон привел актрису Порцию Хейз, а Джоан позвонила предупредить,
что они с кавалером застряли на другой вечернке и будут через полчаса.
     - Ах ты,  дрянная, скверная, скрытная  девчонка!  - воскликнула Тайгер,
схватила Розмари и поцеловала.
     - Кто ждет ребенка? - спросил кто-то, и еще кто-то ответил:
     - Розмари.
     Она поставила одну вазу в цветами на камин.
     - Поздравляю,  - проговорила  Рэйн  Морган.  - Насколько  я понимаю, вы
беременны.
     Другую вазу  Розмари поставила на туалетный столик в спальне. Когда она
вышла, Ренато приготовил ей виски с водой.
     - Сначала  я готовлю крепкие, чтобы всем стало весело, - объяснил он, а
потом перехожу на легкие и экономлю.
     Майк  подавал  ей  знаки  поверх   голов  и   одними  губами  произнес:
"Поздравляю!" Розмари улыбнулась и так же одними губами ответила: "Спасибо!"
     - Здесь жили сестры Тренч, - сообщил кто-то, а Бернард Капп добавил:
     - И Адриан Маркато, и Кит Кеннеди.
     - И Перл Эймз, - подхватила Филлис Капп.
     - Сестры Трент? - переспросил Джимми.
     - Тренч, - поправила Филлис. - Они питались маленькими детьми.
     - Она хочет сказать, по-настоящему их ели, - уточнил Педро.
     Розмари закрыла глаза и задержала дыхание, когда боль с внезапной силой
пронзила ее. Возможно, это спиртное; она отодвинула бокал.
     - С тобой все в порядке? - спросила Клаудия.
     - Да, все отлично, - Розмари улыбнулась. - Небольшая судорога.
     Гай беседовал с Тайгер, Порцией Хейз и Ди.
     -  Пока  слишком  рано, -  говорил  он.  -  Мы  всего  шесть  дней  как
репетируем. Правда, на сцене  все выглядит намного лучше, чем  когда  просто
читаешь сценарий.
     - Слушай, а что с тем, другим актером? Он все еще не видит?
     - Не знаю, - отрезал Гай.
     - Дональд Бомгарт? Ты-то его знаешь,  Тайгер.  Это тот молодой человек,
который живет с Зоэ Пайпер, - напомнила Порция.
     -  Ах,  так  это  он?  - удивилась  Тайгер.  -  Черт  возьми,  я  и  не
догадывалась, что это человек, которого я знаю.
     -  Сейчас он  пишет  отличную пьесу,  -  продолжала Порция. - Я  читала
первые две сцены - получилось просто отлично!
     - Он все еще слепой? - спросила Розмари.
     - Да, - подтвердила Порция. -  Они  уже почти и не надеются. Он  ужасно
мучается,  никак  не  может  привыкнуть к  своему состоянию. Но  он  человек
безусловно  талантливый и  мужественный,  а как  результат  - рождение  этой
великолепной пьесы. Он диктует, а Зоэ пишет.
     Пришла Джоан. Ее  поклоннику было за  пятьдесят. Она  взяла Розмари  за
руку и с перепуганными глазами оттащила в сторону.
     - Что с тобой? Что произошло?
     - Ничего не произошло. Я беременна, вот и все.
     Розмари вместе с Тайгер перемешивала в кухне салат, когда вошли, плотно
прикрыв за собой дверь, Джоан и Элиза.
     - Как, ты говоришь, зовут твоего лечащего врача? - начала Элиза?
     - Сапирштейн.
     - И он доволен твоим состоянием? - допытывалась Джоан.
     Розмари кивнула.
     - Клаудия сказала, что у тебя недавно были судороги.
     - Да нет, у меня боли, - объяснила Розмари. - Но скоро они пройдут, все
говорят, что в этом нет ничего особенного.
     - Какие боли? - решила уточнить Тайгер.
     - Ну...  боли.  Такая острая  пронизывающая  боль. Это  потому, что таз
увеличивается, а суставы недостаточно эластичные.
     -  Рози, - возразила  Элиза, - у меня  было так,  даже дважды, но всего
лишь несколько дней.
     -  У  всех  по-разному,  -  Розмари  подцепила салат  двумя деревянными
ложками и снова уронила его в миску. -  Все беременности разные, ни  одна не
похожа на другую.
     - Но  не  в  такой же степени! - не унималась  Джоан. - Ты словно "Мисс
Концлагерь-1966". Ты уверена в этом враче?
     И  тут  Розмари зарыдала, тихо,  как  побежденная, не вынимая ложки  из
салата. По щекам текли крупные слезы - это были слезы боли и отчаяния.
     - Господи, - пробормотала Джоан и в поисках помощи посморела на Тайгер.
     Та обняла Розмари за плечи:
     - Тс-с, не плачь, детка. Тс-с.
     -  Хорошо. Даже очень хорошо,  - сказала  Элиза. - Пусть  поплачет. Она
целый вечер в таком напряжении, как... как я не знаю кто.
     Розмари все плакала, размазывая  по  щекам тушь с ресниц. Элиза усадила
ее на стул, Тайгер взяла из рук ложки  и отодвинула салатницу в дальний угол
стола.
     Дверь хотели открыть, но Джоан подбежала и удержала ее. Это был Гай.
     - Эй, дайте войти!
     - Просто, - сказала Джоан. - У нас только девушки.
     - Дай мне поговорить с Розмари.
     - Не могу, она очень занята.
     - Послушай, не глупи, мне надо вымыть рюмки.
     - Иди в ванную, - она надавила на  дверь  плечом, а когда та закрылась,
прислонилась к ней.
     - Черт возьми, открой же дверь! - снова раздался голос Гая.
     Опустив голову, Розмари продолжала плакать, плечи  ее вздрагивали, руки
безвольно лежали на коленях. Элиза присела на корточки, то и дело вытирая ей
щеки  концом   полотенца;  Тайгер  поглаживала   ее   по  волосам,  обнимала
содрогающиеся от рыданий плечи. Наконец Розмари стала затихать.
     - Это придурок врач хоть  чем-нибудь тебе помогает?  - спросила  Элиза.
Дает какие-нибудь лекарства, хоть как-нибудь лечит?
     - Ничего, совсем ничего.
     - Когда это у тебя началось? - поинтересовалась Тайгер.
     Розмари опять разрыдалась.
     - Когда начались боли, Рози? - повторила вопрос Элиза.
     - Еще до Дня Благодарения. В ноябре.
     - В ноябре? - переспросила Элиза недоуменно.
     - Что?! - воскликнула стоявшая у двери Джоанна.
     Тайгер возмутилась:
     - И он говорит, что это пройдет!
     -  Он приглашал  другого врача  осмотреть тебя,  проконсультировать?  -
спросила Джоан.
     Розмари отрицательно покачала головой.
     - Он очень хороший врач, - сказала  она, когда  Элиза  снова вытерла ей
щеки. -  Его  все  знают.  Его  показывали  по телевизору  в "Приглашении  к
разговору".
     -  Похоже,  что  это кретин  с  садистскими наклонностями,  Розмари,  -
заявила Тайгер.
     - Такая боль - признак того,  что что-то не  так, - размышляла Элиза. -
Не хотелось бы тебя  волновать, но сходи к Хиллу, пусть он  посмотрит. Пусть
тебя посмотрит хоть кто-нибудь, кроме этого...
     - Этого кретина, - закончила Тайгер.
     - Не  может  быть,  чтобы  он  был  прав, абсолютно  не  облегчая  твои
страдания! - заявила Элиза.
     - Аборт делать не стану!
     Джоан  немного  отодвинулась  от двери,  наклонилась  в  их  сторону  и
прошептала:
     -  Никто  тебе и не  предлагает  делать  аборт. Просто сходи к  другому
врачу, только и всего.
     Розмари взяла из рук Элизы полотенце и приложила его к лицу.
     - Он меня  предупреждал,  что  так  и  будет,  -  Розмари посмотрела на
запачканное тушью полотенце. - Что мои подруги будут говорить,  будто  у них
беременность протекала нормально, а у меня нет.
     - Что ты хочешь этим сказать? - не поняла Тайгер.
     Розмари взглянула на нее.
     - Он велел мне не обращать внимания на то, что будут говорить подруги.
     -  Ну уж  нет,  давай-ка,  на этот раз  послушай! - возразила Тайгер. -
Разве может врач давать такие пакостные советы?
     - Мы  ведь  только  хотим,  чтобы  ты проверилась  у другого  врача,  -
объяснила Элиза. - Думаю, ни один уважающий себя  доктор  не будет возражать
против того, что может успокоить его пациента.
     - Непременно сходи, не откладывая, в понедельник, - настаивала Джоан.
     - Хорошо, - согласилась Розмари.
     - Обещаешь? - спросила Элиза.
     Розмари кивнула.
     -  Обещаю, -  она  улыбнулась Элизе, Тайгер  и  Джоан. -  Девочки,  мне
немного лучше. Спасибо вам огромное.
     - Ну и видик же у тебя! - заметила Тайгер, открывая сумочку. - Подкрась
глаза. Давай-ка, - она выложила на стол перед Розмари кучу косметики.
     - Ой, вы только посмотрите на мое платье! - заохала Розмари.
     - Мокрая тряпка, - констатировала  Элиза и, взяв полотенце, направилась
с ним к мойке.
     - Чесночный хлеб! - воскликнула Розмари.
     - Вынуть или поставить? - уточнила Джоан.
     - Поставить, - щеточкой  для  туши Розмари указала на две завернутые  в
фольгу булки в холодильнике.
     Тайгер принялась  мешать  салат,  а Элиза  чистила  платье  на  коленях
Розмари.
     -  Когда  в следующий  раз  соберешься  реветь,  не  надевай  бархат, -
посоветовала она.
     Вошел Гай и внимательно посмотрел на них. Тайгер сообщила:
     - Мы тут торгуем косметическими секретами. Тебе не нужно?
     - У тебя все нормально? - спросил он Розмари.
     - Да, отлично, - сказала она с улыбкой.
     -  Мы  тут  пролили на платье немного подливки для салата,  -  объянила
Элиза.
     -  А  как,  по-вашему,  можно работникам  кухни  получить  какую-нибудь
выпивку? - поинтересовалась Джоан.
     Чупе  имело  большой  успех,  как, впрочем,  и  салат.  Тайгер  шепнула
Розмари:
     - Это слезы придают ему особый смак.
     Ренато нахваливал вино открывая его театральным жестом,  и торжественно
подавал гостям.
     Брат  Клаудии  Скотт  сидел  в кабинете и, поставив тарелку на  колено,
говорил:
     - Его зовут Элтайзер, он  живет в... по-моему,  в Атланте. Он  считает,
что  смерть Господа  - это историческое событие нашего времени,  что  Бог  в
буквальном смысле умер.
     Каппы, Рэйн Морган и Буб Гудмен сидели, слушали и ели.
     Стоявший у окна Джимми заметил:
     - Э-э, да ведь снег пошел.
     Стен Килер рассказал целую серию злых  польских анекдотов, над которыми
Розмари громко смеялась.
     - Не пей слишком много, - пробормотал Гай у нее за спиной.
     Она повернулась к Гаю и, показывая бокал, проговорила сквозь смех:
     - Это всего лишь имбирное пиво.
     Кавалер Джоан, которому шел уже шестой десяток, устроился на полу рядом
с  ее стулом  и, подняв голову,  серьезно разговаривал с Джоан, одновременно
поглаживая  ее ноги. Элиза беседовала  с  Педро, он кивал, а сам наблюдал за
Майком и Алланом, разговаривающими  в  другом  конце комнаты. Клаудия начала
гадать по руке.
     Оставалось маловато виски, всего остального было еще предостаточно.
     Розмари подала кофе, опорожнила пепельницы, сполоснула бокалы. Тайгер и
Кэрол Уэнделл ей помогали.
     Потом  она сидела  с Хью Данстоном в эркере, пила кофе  и смотрела, как
падает снег.
     - Каждый год клятвенно обещаю себе уехать из Нью-Йорка, - сказал Хью, -
подальше от  шума и  всяких там  преступлений. И  каждый год  или начинается
снег, или ?Нью-Йоркер " устраивает фестиваль Бомгарта,  - и  я никак не могу
осуществить свою мечту.
     Розмари смотрела на снег и улыбалась: ей было хорошо.
     - Вот почему мне и хотелось эту квартиру: сидишь и смотришь, как падает
снег, а в комнате горит камин.
     Хью взглянул на нее:
     - Не сомневаюсь, ты все еще увлекаешься Диккенсом!
     - Конечно. Все читают Диккенса.
     Подошел Гай.
     - Боб и Теа уходят, - сообщил он.
     К  двум часам все разошлись, и  они остались одни. В  гостиной  повсюду
стояли грязные стаканы,  переполненные  пепельницы, валялись  использованные
салфетки.
     - Теперь не остается ничего  другого, как поменять  квартиру, -  заявил
Гай.
     - Гай!
     - Да"
     -  Я твердо  решила пойти к доктору  Хиллу.  В понедельник утром. -  Он
ничего  не ответил,  только внимательно на нее  посмотрел.  -  Я хочу у него
проконсультироваться. Доктор  Сапирштейн или врет,  или  он... не знаю, не в
своем уме. Такие боли - признак того, что что-то не в порядке.
     - Розмари!
     -  И  я  больше  не буду  пить ту гадость, что  приносит Минии. Я  хочу
принимать витамины в таблетках, как все нормальные женщины. Я уже три дня не
пью это снадобье. Я прошу ее оставлять этот чертов полосатый стакан здесь, а
потом его ыливаю.
     - Ты...
     - Вместо него я готовлю свое питье.
     Не скрывая раздражения  и удивления, он закричал на нее, указывая руокй
в направлении кухни:
     - Так  вот чему научили тебя эти твои суки-подружки!  Вот что они  тебе
посоветовали! Сменить врача, да?
     - Это мои друзья. И тебе никто не дал права называть их суками.
     -  Нет, буду. И могу добавить, что это  сборище  не  слишком умных сук,
которым не следовало бы совать свои чертовы носы в чужие дела.
     - Они желают мне добра и советуют  проконсультироваться у какого-нибудь
другого врача. В это нет ничего похого.
     - У  тебя же лучший врач в Нью-Йорке, Розмари. Хочешь знать,  кто такой
доктор Хилл? Чарли Никто, вот он кто!
     - Я устала слушать, как великолепен доктор Сапирштейн. Мне от его славы
лучше не становится, - Розмари заплакала. - Ведь боли у меня начались еще до
Дня  Благодарения, а  он  только  и  делает,  что твердит,  будто  они скоро
кончатся.
     -  Ты  не  можешь  сменить врача.  Потому что  нам  придется платить  и
Саприштейну, и Хиллу. В нашем положении об этом не может быть и речи.
     - Я  и не собираюсь менять врача. Я только хочу,  чтобы  Хилл посмотрел
меня и высказал свое мнение.
     -  Я этого  не допущу!  Это... это неделикатно по  отношению к  доктору
Саприштену.
     -  Неделикатно по  отношению...  Да  что  ты  говоришь?  А  как  насчет
справедливости ко мне?
     - Хочешь  знать еще чье-то мнение? Ладно.  Скажи  Сапирштейну, пусть он
решит, кто  это будет. Прояви хотя бы минимум уважения к лучшему специалисту
в своей области.
     - Я пойду к  доктору  Хиллу. Если ты  не  будешь платить, я  сама стану
платить за... - она  осеклась на полуслове  и замерла, как парализованная. В
уголок губ скатилась слеза.
     - Роз?!
     Боль исчезла. Ее больше не было.  Как  быдто исчез  звук испортившегося
гудка  автомобиля, когда  его  наконец-то починили. Или  что-то другое, что,
прекратившись,  исчезает, исчезает навсегда, и,  слава  тебе,  Господи,  уже
никогда не возвращается.  Прекратилось, и точка, и, о  Боже,  как хорошо ей,
наверное, будет, как только она отдышится!
     - Роз! - Гай с тревогой шагнул к ней.
     - Кончилось, - сказала она. - Боль кончилась.
     - Кончилась?
     - Только что, - она вымученно улыбнулась. - Она кончилась! Вот так  вот
- раз  - и все. - Розмари закрыла  глаза  и  глубоко вздохнул,  а  потом еще
глубже,  так  глубоко,  как  не  могла  дышать уже  целую  вечность. Со  Дня
Благодарения.
     Когда она открыла глаза, Гай смотрел на нее с беспокойством.
     - Из чего ты готовила себе питье?
     У нее упало сердце. Она убила  ребенка! Хересом. Или  тухлым яйцом. Или
неудачным  сочетанием. Ребенок умер, и поэтому боль прекратилась. Боль - это
ребенок, а она убила его своей самонадеяностью.
     -  Яйцо, - сказала она,  -  молоко,  сливки,  сахар,  - она  замолчала,
вытерла щеку, взглянула на него. -  Херес,  -  она попыталась произнести это
слово, чтобы в нем не чувствовалось яда.
     - Сколько хереса?
     Что-то пошевелилось у нее внутри.
     - Много?
     И  снова  пошевелилось, там,  где  ничего не было. Приятное,  щекочущее
ощущение. Она хихикнула.
     - Розмари, ради всего святого, сколько?
     - Он жив, - сказала она и снова хихикнула. - Он шевелится. С  ним все в
порядке, он не умер. Он шевелится.
     Она  посмотрела на  свой облаченный в коричневый бархат живот, положила
на него руки и слегка надавила. Теперь она почувствовала движение двух ручек
и двух ножек: одна тут, а другая вот здесь.
     Не глядя, она протянула  руку Гаю,  щелкнула пальцами,  чтобы он дал ей
свою. Он подошел поближе и дал  ей  руку. Она положила ее  сбоку  на живот и
придержала.
     Ребенок, будто понимая, что надо себя показать, опять зашевелился.
     -  Чувствуешь?  -  спросила  она,  взглянув  на  него.  -  Вот   опять,
чувствуешь?
     Побледнев, он резко отдернул руку.
     - Да, да, я почувствовал.
     - Нечего бояться, - сказала она со смехом. - Он не укусит.
     - Чудесно.
     - Правда же? - Она, глядя на него, снова положила ладони на живот. - Он
жив. Он шевелится. Он там.
     - Я немного приберу весь этот хаос.
     Гай взял пепельницу, бокал, потом еще один.
     - Ну ладно, Дэвид-или-Аманда, - сказала Розмари, - ты  уже известил нас
о своем существовании, а теперь, будь добр, успокойся и дай мамочке заняться
уборкой.  -  Она засмеялась.  -  Боже  мой,  какой  ты  неугомонный! Значит,
мальчик,  правда?  Ладно,  спокойно, -  продолжала она,  -  у тебя еще  пять
месяцев в  запасе,  так что побереги  энергию, - и, смеясь, она попросила: -
Поговори с ним, Гай, ведь ты его отец. Скажи, чтобы не был таким буйным.
     И она смеялась, хохотала и плакала, обхватив руками живот.


     Теперь  стало  настолько же хорошо, насколько раньше было плохо.  Когда
ушла  боль, пришел сон: глубокий, спокойный сон без  сновидений; а вместе со
сном пришел  и аппетит, захотелось мяса, не сырого, а вареного, яиц, овощей,
фруктов,  молока.  же  через  несколько  дней  лицо  Розмари  округлилось  и
перестало походить на  череп скелета. Через  несколько недель она выглядела,
как подобает выглядеть  беременной  женщине: цветущая, здоровая, гордая, как
никогда.
     Как  только  миссис  Кастивет приносила питье,  Розмари  сразу  осушала
стакан, не оставляя ни единой капельки, словно это был некий ритуал, которым
она  отгоняла  воспоминание  о тех  минутах,  когда  она  думала, что  убила
ребенка.  Вместе с питьем  она теперь  получала еще и белый сладкий песочный
пирожок, похожий  на марципан;  его она тоже  сразу  съедала,  и  не  только
потому, что ей  нравился напоминающий онфету  вкус, но и  потому, что решила
быть самой добосовестной мамочкой на свете.
     Доктор  Сапирштейн мог  бы проявить хоть немного самодовольства, узнав,
что боль исчезла, но не сделал этого. Он только заметил: "Да, пора бы", -  и
прижал стетоскоп к животу Розмари, теперь  уже хорошо заметному. Слушая, как
шевелится ребенок, он не  мог скрыть заметного ликования, - что было странно
для врача, который помог  появиться  на  свет уже не  одной сотне младенцев.
Неужели он каждый раз так радуется,  словно все происходит впервые? Может, в
этом и заключается азница между очень хорошим и просто хорошим врачом?
     Розмари  наконец-то   обновила  свои  туалеты  -   купила   одежду  для
беременных: черное  платье с накидкой, бежевый костюм, красне платье в белый
горошек. Через  две недели после той  вечеринки они с Гаем поехали в гости к
Лу и Клаудии Камфорт.
     -  Никак  не могу привыкнуть к тому, что ты  так  изменилась, - сказала
Клаудия, держа ее за руки. - Ты выглядишь в десять раз лучше, Розмари, в сто
раз!
     А миссис Гульд, которая жила через коридор от них, заметила:
     - Знаете, еще  несколько  недель назад мы очень  беспокоились о вас: вы
казались  такой  осунувшейся, озабоченной. А теперь  вы  расцвели  -  совсем
другой человек.  Нет,  правда! Как раз вчера  Артур говорил  о  том,  как вы
изменились.
     - Я себя намного  лучше чувствую, - поделилась Розмари.  -  Бывает, что
беременность  плохо начинается, но  хорошо  кончается, а бывает наоборот.  Я
рада, что все плохое было у меня в начале и теперь уже прошло.
     Она  и  теперь  ощущала  слабые  боли, которые  раньше  вытесняла  одна
сильная: ныли спинные мышцы, набухшая грудь, - но обо всем  это говорилось в
книжечке,  которую заставил ее  выкинуть доктор Сапирштейн; да и по ощущению
эти  боли  казались  нормальными,  лишь  усиливая, а  не  уменьшая  сознание
благополучия. От соли по-прежнему тошнило.  Но,  в конечном счете, что такое
соль?
     В середине  февраля спектакль с участием Гая, в котором  дважды менялся
режиссер и  трижды  -  название, наконец,  пошел  в Филадельфии.  Гай  уехал
раньше, а Розмари в  день премьеры отправилась в  Филадельфию с Кастиветами,
Джимми и  Тайгер в  старом  паккарде?  Джимми. Путешествие  было  далеко  не
радостным: Розмари, Джимми и Тайгер видели прогон  пьесы и не очень верили в
успех.
     Несмотря на костюмы, декорации и световые эффекты, пьеса оставалась все
такой же  скучной и многословной; участники состоявшейся после представления
вечеринки  разбились  на  группки,  в  которых  царило  молчаливое   уныние.
Прилетевшая из Монреаля мать Гая убеждала их группу, что и Гай, и пьеса были
великолепны. Маленькая, светловолосая, она, обращаясь  поочередно к Розмари,
Аллану Стоуну, жимми и Тайгер, к самому Гаю,  к Минни и  Роману, щебетала  о
том,  что уверена в успехе.  Роман  и  Минни безмятежно улыбались, остальные
сидели в напряжении. Розмари  считала, что Гай играл великолепно, но  у  нее
было такое же мнение и  когда она видела  его в "Лютере" и в "Никто не любит
альбатроса"; однако ни в той, ни в другой постановке Гай не привлек внимания
критиков.
     После  полуночи  стали  известны две рецензии. В обеих поносили пьесу и
осыпали  похвалами Гаю,  а один из авторов посвятил ему  два абзаца.  Третья
рецензия появилась утром и была озаглавлена: "Блистательная игра - украшение
новой трагикомедии". В  ней  говорилось о Гае как  о  почти  неизвестном, но
"необыкновенно  одаренном"   актере,   которого  "наверняка  ждут   яркие  и
значительные постановки".
     По  дороге  в  Нью-Йорк  настроение  было  куда  более  радостным,  чем
накануне.
     Пока  Гай был  в  отъезде,  забот у  Розмари  хватало.  Необходимо было
заказать  обои для детской, кроватку,  комод и  ванночку. Больше нельзя было
откладывать  и  с  письмами родным, которые она  уже  так  долго  собиралась
отправить, да все откладывала. Не менее важной была и покупка одежды ребенку
и  кое-какой  одежды  для  себя.  Хотелось  продумать  всевозможные  мелочи,
например,  текст  объявления  о ождении ребенка - грудью или из бутылочки, и
например,  имя, имя,  имя... Эндрю или  Джон или  Дженнифер Сьюзен. И только
так, И кормить только грудью, никаких бутылочек.
     Они переставили в  гостиную телевизор, а остальную мебель  из  кабинета
роздали друзьям, которым  она  могла пригодиться.  Наклеили  новые  белые  с
желтым обои, привезли кроватку, комод и ванночку и долго прикидывали, как их
расставить. В комод Розмари сложила все  детское приданое  (разглядывая одну
из  рубашечек,  Розмари  не  могла  удержаться  от  смеха,  такая  она  была
крошечная).
     - Эндрю Джон Вудхауз, прекрати! - приказывала она. - У тебя еще впереди
два месяца.
     Они  отпраздновали вторую годовщину  свадьбы и  тридцатитрехлетие  Гая,
устроили еще одну вечеринку - обед для  Данстонов, Ченов, Джимми и Тайгер, а
кроме того, посмотрели "Моргана" и сходили на предварительный показ "Мейм".
     Живот у Розмари рос не по дням, а по часам, грудь  поднималась все выше
над  выступающим, тугим, как барабан, животом. В  конце  мая, уже на девятом
месяце, она собрала небольшой  чемоданчик,  куда сложила все, что ей  должно
было  понадобиться в больнице:  ночные  рубашки, послеродовый лифчик,  новый
стеганый домашний халат и прочее, - и поставила наготове у двери в спальне.
     Третьего июня, в пятницу, в больнице Сент-Винсент умер Хатчинс. Об этом
сообщил Аксель  Аллерт,  муж его дочери. Он сказал также, что во  вторник  в
одиннадцать  утра  в  Центре  Этической  культуры  на  Шестьдесят  четвертой
Западной улице состоится панихида.
     Розмари  плакала,  отчасти потому, что Хэтч умер, и кроме того,  потому
что в последние месяцы почти  совсем забыла о  нем и теперь чувствовала себя
так, будто  приблизила этим его  конец. Раз  или два  звонила Грейс Кардифф,
один раз Розмари позвонила Дорис Аллерт, но навещать Хатчинса она не  могла:
в  этом, казалось, и не было  смысла, ведь он так и пребывал без сознания, а
сама Розмари только что  оправилась, и ей не хотелось быть  рядом с больным,
словно это могло представлять опасность для нее и ребенка.
     Гай, узнав о смерти Хатчинса, побледнел, как  смерть, и несколько часов
молчал, погрузившись в свои мысли. Розмари удивилась,  что он принял это так
близко к сердцу.
     На похороны  Розмари  поехала одна:  у  Гая были съемки,  и он  не  мог
вырваться, а  Джоан не  пошла, сославшись  на вирусный  грипп.  В  красивом,
обшитом резными панелями зале собралось человек пятьдесят. Панихида началась
сразу после одиннадцати и оказалась очень короткой. Выступил Аксель Аллерт и
еще какой-то человек, по-видимому, долгие годы знавший Хэтча. Потом  Розмари
вместе  со  всеми рошла сперед и  выразила соболезнования  Аллертам,  второй
дочери Хатчинса, Эдне, и ее мужу. Какая-то женщина дотронулась до ее руки.
     - Простите, вы ведь Розмари, верно?
     Это была модно одетая женщина лет пятидесяти, у нее были седые волосы и
удивительно свежий цвет лица.
     - Я Грейс Кардифф.
     Розмари, поздоровавшись, поблагодарила за телефонные звонки.
     - Этот  пакет я собиралась вчера вечером отправить по почте,  - сказала
Грейс,  протгивая коричневый сверток  размером с книгу, а  потом сообразила,
что, наверное, увижу вас сегодня.
     Она отдала Розмари пакет, и та заметила, что на нем напечатаны ее имя и
адрес, а также обратный адрес Грейс Кардифф.
     - Что это? - поинтересовалась Розмари.
     - Книга. Хэтч хотел, чтобы вам ее передали, он очень на этом настаивал.
     Розмари вопросительно посмотрела на Грейс.
     - Перед  смертью  он на  несколько минут  пришел в сознание, - пояснила
Грейс. - Меня там не было, но он  говорил сестре,  что я должна передать вам
книгу, которая лежит  у него на письменном столе. Вероятно, он читал ее в ту
ночь,  когда  ему  стало плохо.  Он  очень настойчиво  повторил  это  сестре
несколько  раз и  взял  с нее  слово, что  она не  забудет.  И  еще я должна
передать вам на словах: "Имя собственное - это анаграмма".
     - Имя собственное? Название книги?
     - Видимо. Он бредил, поэтому сказать трудно. Лишь огромным усилием воли
он вышел из комы, и это усилие  стоило ему жизни. Он не знал, сколько прошло
времени, и  сначала  думал, что очнулся  тем же утром,  говорил.  что должен
встретиться с вами в одиннадцать.
     - Да, мы должны были встретиться, - подтвердила Розмари.
     - А потом он осознал, что произошло, и принялся твердить  сестре, чтобы
я передала  вам  книгу. В сущности, он больше ничего  и  не сказал: наступил
конец.  - Грейс  грустно улыбнулась. и это вышло у нее очень по-светски. - Я
посмотрела - это английская книга о колдовстве.
     Розмари с недоумением посмотрела на сверток.
     - Не могу представить, что он хотел этим сказать, зачем мне эта книга?
     - Я должна выполнить, что мне было сказано, ведь это была его последняя
воля. Он так хотел, пожтому вот, пожалуйста. И не забудьте:  имя собственное
-   анаграмма.  Милый   Хэтч.  У  него  всегда  все  немного  смахивало   на
приключенческие рассказы для етей.
     Они вместе вышли из зала на улицу.
     - Я могу вас подвезти, - предложила Грейс.
     - Нет, спасибо.
     Они дошли до угла.
     - Когда вы ждете ребенка? - спросила Грейс.
     - Двадцать восьмого июня.
     Подъехало такси. Розмари, еще раз попрощавшись с Грейс, села в машину.
     - Счастливо, - сказала Грейс, закрывая дверцу.
     - Спасибо, - поблагодарила Розмари. - И огромное спасибо за книгу.
     Когда такси тронулось, она улыбнулась Грейс Кардифф в открытое окно.


     Розмари  хотела было развернуть книгу в такси, но, подумав, решила, что
это будет хлопотно.  Поэтому она сначала добралась до  дома, сбросила туфли,
платье, пояс, надела тапочки и огроный комбинезон лавандового цвета.
     Тут разадался  звонок в  дверь,  и  она пошла  открывать со  свертком в
руках;  это оказалась  миссис Кастивет,  которая принесла питье  и маленький
белый пирожок.
     - Я слышала, как ты вернулась. Что, так быстро все закончилось?
     -  Да, все прошло очень быстро, -  сказала  Розмари, взяв стакан. - Его
зять  и  еще  один  человек сказали несколько слов о  Хэтче, и  на  этом все
закончилось, - она отпила немного настоя из стакана.
     - Мне кажется, что  такой подход к подобным церемониям  вполне разумен.
Ты что, взяла почту?
     - Нет, это мне дали, - Розмари отпила еще чуть-чуть, решив не вдаваться
в подробности  относительно  того, к т  о дал  и  з  а ч е  м,  и вообще  не
рассказывать о том, что Хэтч приходил в сознание.
     - Давай,  я подержу, - Минни взяла сверток, чтобы  Розмари могла съесть
пирожок.
     - Да, спасибо, - Розмари ела пирожок, запивая из стакана.
     - Книжка? - спросила Минни, взвесив сверток в руке.
     - Да,  мне  собирались послать  ее  по  почте,  но передали  там  -  на
панихиде.
     Минни прочитала обратный адрес.
     - А-а, я знаю этот дом. Там когда-то жили Гилморы.
     - Правда?
     - Я там столько раз бывала. Грейс - красивое имя, одно из моих любимых.
Твоя подружка?
     - Да, - подтвердила Розмари.
     Ответить так было проще, чем  объяснять,  к тому  же  все равно никакой
разницы. Покончив с пирожком и питьем, она забрала у Минни сверток и вернула
стакан.
     - Слушай-ка, Роман скоро пойдет в  чистку, тебе ничего не нужно отнести
или забрать?
     - Нет, ничего, спасибо. Вы к нам еще заглянете?
     - Конечно. Почему бы тебе не вздремнуть?
     - Да, я как раз собираюсь это сделать. Пока.
     Розмари закрыла дверь и пошла на кухню. Кухонным  ножом  она  разрезала
бечевку  и  развернула  бумагу.  Внутри  оказалась  книга  Дж.Р.  Хаслета "О
колдунах и  ведьмах". Золотые  буквы  на потрепанном  черном переплете почти
стерлись. На форзаце была  подпись Хатчинса,  а  под ней  написано: "Торкэй,
1934". Ниже был приклеен  аленький  голубой ярлычок: "Дж.  Вэгорн и сыновья.
Книготорговцы".
     Листая  книгу,  Розмари пошла  в  гостиную.  Ей  попадались  фотографии
респектабельных  викторианских  дам  и   кавалеров,  в  тексте  кое-то  было
подчеркнуто Хэтчем, на полях тоже  ыбли его пометки. Она уже и раньше видела
его пометки в книгах,  которые ей  давал  Хэтч,  когда  из  отношения были в
стадии   Хиггинс-Элиза  из   "Пигмалиона".   Она  адержалась   на  одной  из
подчеркнутых фраз: "Грибок, который они называют чертов перец".
     Устроившись  на  диванчике в эркере,  она  просмотрела  оглавление.  Ее
внимание  привлекло  имя  Адриана  Маркато,  которым была названа  четвертая
глава.  Остальные  имена,  вынесенные  в  заглавия глав, были незнакомы, но,
исходя из  заглавия книги, все это были колдуны и  ведьмы: Жиль де Рэ, Джейн
Уэнхам, Алистер  Кроули, ома-Уэйр. Последние главы назывались "Черная магия"
и "Колдовство и ьявольщина".
     Розмари  раскрыла книгу  на  четвертой главе  и бегло  просмотрела  ее:
Маркато  родился  в  Глазго  в 1846  году, вскоре  его привезли  в  Нью-Йорк
(подчеркнуто),  умер  он на  острове  Корфу в  1922 году. Здесь была описана
история, которая произошла в 1896 году после того, как  Маркато  заявил, что
ему  удалось  вызвать  живого  дьявола;  тогда  перед  Брэмфордом  (а  не  в
вестибюле, как говорил Хатчинс) на него  набросилась толпа.  Подобное было в
Стокгольме в 1898  году, и  в Париже в  1899. У  того  человека  была черная
борода  и  гипнотизирующий  взгляд.  Лицо на  фотографии в книге  показалось
Розмари неуловимо знакомым. На  обратной стороне  листа была  помещена менее
официальная фотография  Маркато  за  столиком парижского кафе вместе с женой
Хессией и сыном Стивеном (подчеркнуто).
     Неужели ради  этого  Хэтч хотел,  чтобы она получила  книгу, ради того,
чтобы  во всех  подробностях  прочитать  об Адриане  Маркато? Но  зачем?  Он
рассказывал о нем  давным-давно, когда  предупреждал  о том,  что Брэмфорд -
опасная зона, но ведь потом он отказался от этой идеи.
     Она стала листать книгу дальше, читая все подчеркнутые места: "Верим мы
или нет в  существование подобных вещей - независимо от нашего  отношения  -
необходимо считаться с тем фактом, что сами они в это твердо верят". А через
несколько страниц увидела слова: "всеобщая вера в силу свежей крови". И еще:
"окруженные свечами, которые, само собой разумеется, тоже черные".
     Черные  свечи  принесла  тогда  Минни в  тот  вечер,  когда испортилось
электричество.  Они поразили Хэтча, и он тогда очень заинтересовался Романом
и Минни. Может быть, смысл  книги - в этом? Он хотел сообщить ей, что они  -
колдуны?  Минни со  своими травами,  которые  она  неизвестно где  берет,  и
амулетами из  корня  танниса! Роман  с  гипнотизирующим взглядом.  Но  разве
колдуны существуют? Откуда им зяться, живым колдунам?
     Тут  она вспомнила,  что Хэтч  просил  передать об анаграмме. Она стала
мысленно тасовать  буквы  из названия книги, чтобы составить  из них имеющее
смысл и дающее ключ к разгадке. Ей это не удалось: букв было слишком  много.
Не обойтись без карандаша. А лучше всего "скрэббл".
     Она  сходила за  игрой в спальню и, снова усевшись,  достала из коробки
буквы, необходимые для  составления  слов "про  колдунов  и ведьм". Ребенок,
который все утро не давал о себе знать, зашевелился. "Ты будешь прирожденным
игроком в "скрэббл?, судя по твоему поведению?,  - подумала Розмари. Ребенок
пнул ее.
     - Эй, полегче, - сказала она ему.
     Выложив на доске слова "про колдунов и ведьм", она сдвинула  все буквы,
перемешала, а потом посмотрела, что  может из этого получиться. Она  сложила
"конь пил воду ведром", попереставляла немного плоские деревянные  пластинки
и вышло: ?о,  дед вновь купил ром?. Не стали откровением и такие комбинации:
"он ел омидор", "кинь помело у дров", "дверь в дом колдунов", - да к тому же
спользовались не  все буквы.  Галиматья какая-то!  Как  может название книги
быть анаграммой, имеющий скрытый смысл для нее, и только для нее одной? Хэтч
бредил.  Разве Грейс Кардифф так прямо и не сказала? Потеря времени. "Кинь в
пруд олово, мед". "Прольм, видно, водку".
     Но может быть, анаграмма - имя  автора? Вдруг  Р.  Ханслет - псевдоним;
если задуматься, не очень-то похоже на настоящую фамилию.
     Она взяла новые буквы.
     Из Дж. Р. Ханслета получилось Джоан Схрелт или Дж. Х. Снартел.
     Да уж, в этом действительно был смысл.
     Бедный Хэтч!
     Она приподняла и наклонила доску, чтобы буквы ссыпались в коробку.
     Страницы книги, лежащей рядом с  коробкой, перевернулись и открылись на
фотографии  Адриана Маркато, его  жены  и  сына.  Она еще  раз посмотрела на
фотографию и задумалась. Почему Хэтч подчеркнул "Стивен""
     Ребенок лежал спокойно, не шевелясь.
     Она снова положила доску на колени и  достала  из коробки буквы,  чтобы
составить ?Стивен  Маркато?. Как  будто  сами  собой они сложились в  "Роман
Кастивет"!
     Она вернула прежний порядок: "Стивен Маркато".
     А потом опять: "Роман Кастивет".
     Ребенок едва заметно шевельнулся.
     Она  прочла всю  главу об  Адриане Маркато и ту, что называлась "Черная
магия". Потом пошла на  кухню и  поела немного салата из тунца  и помидоров,
обдумывая прочитанное.
     Она как раз начинала главу "Колдовство и дьявольщина",  когда услышала,
что  во  входной  двери повернулся  ключ, ее  хотели  открыть,  но  помешала
цепочка. Когда она подошла к двери, зазвонил звонок. Это был Гай.
     - Что означает эта цепочка? - спросил Гай, когда она открыла дверь.
     Ничего не ответив, Розмари закрыла дверь и опять накинула цепочку
     - Что случилось? В чем дело?
     В руках Гай держал букет маргариток и коробку от "Бронзини".
     - Сейчас все объясню.
     Гай поцеловал ее и отдал маргаритки.
     - У тебя все в порядке? - забеспокоился он.
     - Да, - ответила она, направляясь на кухню.
     - Как прошла панихида?
     - Грустно. И совсем недолго.
     -  Я купил  рубашку, которая  рекламировалась  в  "Нью-Йоркере", -  Гай
прошел  в спальню.  -  Эй,  -  прокричал  он  оттуда,  -  "В  ясный день"  и
"Небоскреб" больше не пойдут!
     Розмари поставила маргаритки в кувшин и отнесла в гостиную. Вошел Гай в
новой  рубашке.  Розмари  похвалила ее. Потом она спросила,  глядя на него в
упор:
     - Ты знаешь, кто такой на самом деле Роман?
     Гай, быстро взглянув на нее, заморгал и нахмурился:
     - Что ты имеешь в виду, золотко? Он - Роман, Роман и Роман!
     - Да, но он сын Адриана Маркато. Того человека, который вызывал дьявола
и за это подвергся нападению толпы здесь, перед Брэмфордом. Роман --Это  его
сын  Стивен. Роман Кастивет  - это просто переставленные буквы имени Стивена
Маркато, награмма.
     - Почему тебя это интересует? Откуда ты это узнала?
     - Это все Хэтч.
     Розмари рассказала Гаю о своей беседе с Грей Кардифф и о последней воле
Хатчинса.  она показала  ему книгу  "О  колдунах  и  ведьмах".  гай взял ее,
повертел  в руках,  взглянул  на обложку,  на  оглавление  и  стал  медленно
листать.
     -  Вот здесь ему тринадцать лет,  показала  Розмари  на  фотографию.  -
Обрати внимание на глаза.
     - Но, возможно, это простое совпадение.
     - А то,  что он здесь живет, тоже совпадение? В том же самом  доме, где
вырос Стивен Маркато? - Розмари  покачала головой.  - Возраст тоже сходится.
Стивен Маркато родился в авгуте  1889  года, то  есть ему сейчас должно быть
семьдесят девять лет. Роману как раз столько же. Нет, это не совпадение.
     - Видимо, ты права, - согласился Гай, перевернув еще несколько страниц.
- Судя по всему, он действительно Стивен  Маркато. Бедный старикан. Чему  же
тут удивляться, что он поменял имя, когда у него такой ненормальный папаша.
     Розмари неуверенно взглянула на Гая.
     - А тебе не приходит в голову, что он... что он такой же, как его отец?
     - Что  ты хочешь сказать? -  Гай  засмеялся. -  Что  он колдун, что ли?
Поклонник дьявола?
     Она утвердительно кивнула.
     -  Роз, ты это серьезно? Ты на самом деле думаешь... - Гай расхохотался
и вернул книгу. - Ах, Роз, золотко!
     - Послушай, Гай, это не смешно. Поклонение дьяволу - это религия, вера,
которая, несмотря на все гонения, существует очень давно.
     - Допустим. Но сегодня то, о чем ты говоришь, это же чушь!
     -  Его отец  был мучеником этой  веры. Так,  наверное, думает  его сын.
Знаешь, где умер Адриан Маркато? В конюшне. На острове Корфу. Его не пустили
в  гостиницу. Действительно  так. "Свободных мест  нет". Поэтому  он умер  в
конюшне. А Роман в это время был рядом с отцом. Думаешь, после этого  он мог
отказаться от веры отца?
     - Золотко, это когда все было, а сейчас уже 1966 год.
     -  Книга  издана  в  1933  году.  И  в  ней сказано,  что в  это  время
существовали ордена  колдунов  и ведьм - и не  только  в Европе. они были  в
Северной и Южной Америке в Австралии; ты что же  думаешь,  что  за  какие-то
тридцать три года все эти  люди  вымерли? Да у  них здесь тоже целый орден -
там и Минни, и Роман вместе с аурой-Луизой, Фантенами, Гилморами и Уизами; а
их  дурацкие  вечеринки с  флейтой и заунывным  пение  - это  же шабаши, или
вакханалии, или как это там еще называется.
     - Не волнуйся так, золотко. Давай лучше...
     - Ты  только  почитай, чем они занимаются, Гай! -  перебила  Розмари  и
протянула  открытую  книгу,  тыча  в  нее  пальцем.  -  В своих ритуалах они
используют  к р о в ь, потому что кровь обладает магической силой, а  кровь,
обладающая  наибольшей магической силой,  - это кровь младенца, которого еще
не крестили; и они используют не только кровь, но и плоть тоже.
     - Ради всего святого, Розмари, что ты говоришь!
     - Почему они так  милы с нами, почему они  лезут в душу? - допытывалась
Розмари.
     - Потому что они милые люди. Кто они, по-твему такие? Маньяки, что ли?
     -  Вот  именно.  Маньяки,  верующие,  что  обладают  магической  силой,
считающие  себя  настоящими  колдунами.  о таких пишут  в книжках.  Это  они
совершают   всякие  страшные   обряды,   потому  что   они...  они  больные,
ненормальные маньяки.
     - Золотко, успокойся, тебе нельзя волноваться.
     - Те черные свечи,  которые  Минни принесла нам, остались  у нее  после
черной  месы! Хэтч  первый  обратил  на них  внимание, и  у него  зародилось
подозрение. А середина гостиной у них пустая, чтобы  было с в о б  о д н о е
место.
     - Золотко, они  старые люди,  со своими привычками, у них  есть горстка
друзей,  они иногда собираются вместе,  доктор Шенд играет на флейте. Черные
свечи продаются везде в москательных лавках, равно как и красные,  зеленые и
синие.  А  гостиная  у  их такая  нелепая,  потому что у  Минни  нет  вкуса.
Согласен,  отец Романа был  чокнутый, но  из этого  вовсе не следует,  что и
Роман такой же.
     - Ноги их не будет в нашей квартире, - заявила Розмари. -  Ни Минни, ни
Романа.  Ни  Лауры-Луизы. Я  никого не хочу  видеть  из  их  компании! Они и
напятьдесят футов не приблизятся к ребенку.
     - То, что Роман изменил  имя,  - доказательство  того, что он не такой,
как отец. В противном случае он бы гордился именем отца и сохранил бы его.
     - Он  и  сохранил.  Он не сменил  имя на какое-нибудь другое,  а просто
поменял местами  буквы. Так его хоть в гостиницы пускают, - оставив Гая, она
подошла к окну, где лежала  коробка  с набором "скрэббл". -  Я их  больше не
пущу,  а как только ребенок подрастет,  я хочу, чтобы  мы  отсюда переехали.
Пусть их даже поблизости  не  будет. Хэтч был прав:  нам вообще не следовало
сюда въезжать! - Она вся дрожала и, сжав книгу руками, смотрела в окно.
     Некоторое время Гай наблюдал за ней.
     - Ну а как же насчет доктора Сапирштейна? Он что, может, тоже  входит в
орден? - она обернулась. -  Если на  то  пошло, то были же  врачи-маньяки, -
продолжал  Гай. - Наверно, его главное занятие в жизни - наносить  пациентам
визиты верхом на помеле.
     Розмари снова отвернулась к окну. Ее лицо было серьезным.
     - Нет, не думаю, чтобы он был одним из них. Он... чересчур умный.
     - Да к тому же еврей, - добавил Гай и засмеялся. - Рад, что хоть кто-то
из честных граждан не попадает в число жертв твоего крестового похода в духе
Маккарти. Охота на ведьм,  уф!  Виноватые  всегда найдутся.  И  что  ты  так
воинственно настроена?
     - Я не  хочу сказать, что они  ведьмы. Я  знаю, никакой реальной силы у
них нет. Но эти люди верят точно так же, как моя семья верит, что Бог слышит
их молитвы и что  облатка - это часть тела  Христова. Для Минни и Романа это
религия, они считают ее истинной и соблюдают все обряды, я это точно знаю; и
я не собираюсь рисковать безопасностью ребенка.
     - Мы никогда не переедем отсюда, - заявил Гай.
     - Нет, переедем, - Розмари повернулась к нему.
     Гай помолчал.
     - Об этом мы поговорим позже.
     -  И еще он наврал тебе. Его отец никогда не был импрессарио. Он вообще
не имел никакого отношения к театру.
     -  Ладно, пусть. Он  наврал. А  кто, черт  возьми,  этого  не делает? -
сказал Гай и пошел в спальню.
     Розмари  села,  взяла   книгу  и  принялась  читать   последнюю   главу
"Колдовство и дьявольщина".
     Гай вернулся.
     - Думаю, тебе надо успокоиться и бросить читать эту книгу.
     - Я только дочитаю последнюю главу.
     - Не сегодня, золотко, -  возразил  Гай, подходя  к  ней. - Ты и так уж
слишком завелась. - Он протянул руку за книгой.
     - Вовсе я не завелась! Я  просто возмутилась. И  еще я  удивилась твоей
слепоте.
     - Ты вся дрожишь. Ну-ка, отдай ее мне. Завтра почитаешь.
     - Гай...
     - Нет. Я серьезно. Давай, давай ее сюда.
     Она вздохнула и отдала книгу. Гай подошел к  книжным  полкам , привстал
на цыпочки и положил книгу как можно выше, куда-то поверх "Отчетов Кинси".
     - Завтра почитаешь. Сегодня ты и  так  слишком взвинчена после панихиды
да и вообще.


     Доктор Сапирштейн был поражен.
     - Невероятно! Просто потрясающе. Как, вы говорите, его фамилия? Мачадо?
     - Маркато, - поправила Розмари.
     - Невероятно, - повторил Сапирштейн.  - Я и понятия не имел.  Помнится,
он  как-то  говорил  мне,  что  его отец  занимался  импортом  кофе. Он  еще
распространялся о разных сортах и способах помола зерен.
     - А Гаю он говорил, что его отец был импрессарио.
     Доктор покачал головой.
     - Неудивительно, что он стыдится правды. И  нет ничего странного в том,
что вы расстроились, узнав об этом. Я совершенно не сомневаюсь, что Роман не
разделяет жуткой  веры  отца, но я прекрасно понимаю, насколько  вам  должно
быть неприятно такое соседство.
     - Я  не хочу вас обидеть:  это  ваши друзья, но  я больше не хочу иметь
ничего общего ни с ним, ни с Минни. Возможно, я неправа, но  когда речь идет
о безопасности ребенка, я не желаю рисковать чем бы то ни было.
     - Конечно. Любая мать поступила бы так же.
     Розмари наклонилась к нему:
     - Скажите, доктор, а Минни могла добавлять что-нибудь в питье или в эти
свои пирожки?
     Доктор Сапирштейн расхохотался:
     -  Извините, дорогая, я не хотел  смеяться,  но, право же, она до  того
добродушная старушка  и так печется о благе малыша... Нет, нет, я даже мысли
не допускаю, что она могла давать вам что-нибудь вредное. Вы так долго пьете
ее травы, что я бы уже давно заметил признаки этого у вас или у ребенка.
     - Я  ей позвонила и сказала, что неважно себя чувствую. Ничего больше у
нее не возьму.
     - И  не нужно. Я дам вам таблетки,  и в  последние оставшиеся  до родов
недели  их будет более чем достаточно.  В какой-то мере, возможно, это будет
решением проблемы самих Минни и Романа.
     - О чем вы говорите? - удивилась Розмари.
     -  Они  хотят уехать. И  довольно скоро. Понимаете, Роман  себя неважно
чувствует.  Короче  говоря,  - и  строго конфиденциально,  ему осталось жить
месяц-другой. Он хочет в последний раз побывать в своих  любимых местах,  но
они  с  Минни боялись  вас  оставить  или  обидеть  своим отъездом  накануне
рождения ребенка. На днях они казали  мне об этом и  советовались, как вы  к
этому отнесетесь.
     - Мне жаль, что Роман болен.
     -  Но  вы рады, что он  скоро  уедет,  -  доктор Сапирштейн улыбался. -
Учитывая обстоятельства, вполне оправданная реакция. А что,  если мы сделаем
так,  Розмари?  Я  скажу  им,  что попробовал выяснить ваше  отношение к  их
отъезду, и  оказалось,  что  он нисколько вас не  обидит,  до из  отъезда вы
будете вести себя так, как будто ничего не произошло. Иначе Романа это очень
смутит и расстроит, не хотелось бы огорчать его,  тем  более что ресь идет о
каких-то трех-четырех днях.
     Помолчав, Розмари спросила:
     - Вы уверены, что они скоро уедут?
     - Да! Совершенно уверен.
     Розмари задумалась.
     - Хорошо, - согласилась она. - Я не буду подавать вида, но только до их
отъезда.
     - Я распоряжусь, чтобы таблетки вам отправили завтра утром. Пусть Минни
приносит  вам,  как  обычно,  питье  и пирожки, вы можете их  выбрасывать  и
принимать таблетки.
     - Прекрасно! Так мне станет намного спокойнее.
     - Ну что ж, это самое важное - сделать все, чтобы вам было спокойно.
     Розмари улыбнулась.
     - Если будет  мальчик, не исключено, что я назову его Авраам Сапирштейн
Вудхауз.
     - Боже упаси! - сказал доктор Сапирштейн.
     Услышав новости, Гай обрадовался не меньше Розмари.
     - Очень жалко Романа, но  я рад, что они уезжают, потому что тебе будет
спокойнее.
     -  О, да, -  подтвердила  Розмари. -  Мне  уже стало легче на душе, как
только я узнала, что они уедут.
     Видимо, доктор Сапирштейн, не откладывая дела  в долгий ящик, поговорил
с  Кастиветами, потому  что в тот же вечер Минни с Романом заглянули к ним и
сообщили, что уезжают в Европу.
     - Мы  уезжаем  в  воскресенье в десять утра, - сказал Роман. -  Летим в
Париж,  пробудем там около  недели, а потом побываем в Цюрихе, в Венеции и в
Дубровнике в Югославии - в этом самом очаровательном городке на свете.
     - О, вас можно только поздравить, - протянул Гай.
     Роман обратился к Розмари:
     - Полагаю, для вас, дорогая, эта новость - не гром среди ясного неба? -
и он заговорщицки ей подмигнул.
     -  Да,  доктор Сапирштейн сказал  мне,  что  вы  собираетесь уехать,  -
подтвердила Розмари.
     - Нам бы так хотелось дождаться рождения малыша, - заохала Минни.
     - Нет смысла из-за этого оставаться, те более в Нью-Йорке такая жара, -
возразила Розмари.
     - Мы пришлем вам фотографии, - пообещал Гай.
     - Когда Романа охватывает  жажда к перемене мест, - заметила  Минни,  -
его уже не удержишь.
     - Да, это точно, - согласился Роман.  -  Пропутешествовав  всю жизнь, я
просто не в состоянии оставаться на одном  месте больше  года,  а с тех пор,
как мы вернулись из поездки по Японии и Филиппинам, прошло  уже четырнадцать
месяцев. Отсюда и жажда к перемене мест.
     Роман рассказал  им  о том. что их  ждет  в  Дубровнике, в Мадриде,  на
острове Скай. Розмари  смотрела на него, пытаясь понять, кто же  он такой на
самом деле: дружелюбный старый болтун или сумасшедший сын сумасшедшего отца.
     На другой  день Минни  без всяких возражений оставила  Розмари  питье и
пирожок.  Из-за  предстоящего  отъезда  у  нее была  масса  хлопот.  Розмари
предложила  забрать  из чистки ее  платье,  купить зубную пасту  и таблетки.
Когда, выкинув пирожок  и  вылив  питье, Розмари  глотала одну  из  таблеток
доктора Сапирштейна, ситуация показалась ей комедийной.
     В субботу утром Минни забежав, сказала:
     - Ты  ведь знаешь, Розмари, кем был отец Романа. - Розмари с удивлением
кивнула. - Я чуткий человек и очень тебя люблю. Поэтому сразу поняла, откуда
в твоем отношении к нам появился холодок. Нет, не извиняйся, дорогая, не  ты
первая, не ты последняя. Да  и  никакой твоей вины я  не вижу.  Если бы этот
ненормальный  старик  был  еще  жив,  я  бы  сама  убила   его.  Он  отравил
существование бедному  Роману.  Вот почему  Роман все время путешествует. Он
предпочитает  переменить место жительства прежде, чем злые люди узнают,  кто
он такой. Не показывай вида, что ты в курсе, ладно? Он так любит вас с Гаем,
это  разобьет  ему  сердце. Мне хочется, чтобы во  время  этого, может  быть
последнего, путешествия, он был бы  по-настоящему  счастлив и  ни ос  чем не
печалился. У  меня в  холодильнике остались  продукты.  Присылай Гая,  я его
нагружу.
     В  субботу  вечером  в  своей  маленькой,  темной,  пропахшей  таннисом
квартирке  на двенадцатом  этаже  Лаура-Луиза  устраивала  прощальный  ужин.
Пришли Уизы и Гилморы, миссис Сабатини со своим  котом Флэшем и доктор Шенд.
("Откуда Гай  узнал, что именно  доктор Шенд играет на флейте" - недоумевала
Розмари.  -  И  что это  именно  флейта,  а не  кларнет? Надо  будет у  него
спросить?) Роман рассказал о  маршруте,  оторый они с Минни наметили. Миссис
Сабатини стала уговаривать  их посетить Рим и Флоренцию.  Лаура-Луиза подала
домашнее  печенье и фруктовый пунш,  в котором чувствовался  легкий  привкус
алкоголя. Зашел разговор о смерчах и торнадо,  потом - о гражданских правах.
Глядя на этих людей, столь похожих на  ее родных в Омахе, прислушиваясь к их
беседам, Розмари обнаружила,  что  ее  уверенность  в  том, что  все  они  -
поклонники  Сатаны, поколебалась. Вот маленький мистер Уиз  слушает, как Гай
рассказывает  о  Мартине  Лютере Кинге;  разве может такой  немощный старик,
пусть  даже в мечтах,  вообразить,  что  способен  колдовать,  что  обладает
сверхъестественной  силой?  А  эти  неряшливые  старухи, вроде  Лауры-Луизы,
Минни, Хелен Уиз? Неужели  они способны довести  себя до того, чтобы скакать
голыми во время мистических оргий? (И  тем не менее,  разве не видела она их
именно в таком состоянии? Разве не видела она их всех обнаженными? Нет, нет,
то был сон, безумный кошмар, приснившийся ей очень-очень давно).
     Позвонили  Фаунтены  -  попрощаться  с Минни  и  Романом, потом  доктор
Сапирштейн  и еще  двое или трое, чьих  имен  Розмари не знала.  Лаура-Луиза
вручила от имени всех подарок  - транзисторный приемник. Принимая его, Роман
произнес пространную благодарственную речь, голос его дрожал. "Он знает, что
скоро умрет", - подумала Розмари и совершенно искренне  почувствовала к нему
глубокую жалость.
     Несмотря на  протесты Романа, Гай настоял на том, что утром им поможет.
Он поставил будильник на половину девятого и, когда раздался звонок, натянув
джинсы и  майку,  пошел  к  Кастиветам. Нести было, в общем-то,  нечего: два
чемодана  и шляпную коробку.  Минни  держала фотоаппарат, а  Роман  -  новый
приемник.
     - Каждый, кому требуется  более одного чемодана, - заявил Роман,  -  не
путешественник, а презренный турист.
     На тротуаре, ожидая такси, Роман  проверил билеты, паспорта, туристские
чеки и французские деньги. Минни обняла Розмари за плечи:
     -  Где бы мы ни были, наши мысли  будут с тобой, дорогая, до тех  самых
пор,  пока  ты  не  станешь  счастливой  и  стройной  мамой  со здоровеньким
младенцем на руках.
     - Спасибо, - Розмари поцеловала Минни в щеку. - Спасибо за все.
     -  Проследи,  чтобы Гай посылал  нам побольше  фотографий,  слышишь,  -
наказывала Минни, ответно целуя Розмари.
     - Обязательно, обязательно, - пообещала та.
     Минни повернулась к Гаю. Роман взял Розмари под руку.
     - Я не буду  желать вам удачи, потому что она вам не понадобится. У вас
и так будет счастливая-пресчастливая жизнь.
     Розмари поцеловала его.
     - Пусть  у  вас будет чудесное путешествие,  и возвращайтесь  целыми  и
невредимыми.
     - Кто знает, -  проговорил Роман с улыбкой. -  Возможно,  я задержусь в
Дубровнике или на Майорке. Посмотрим, посмотрим.
     - Возвращайтесь,  -  повторила  Розмари и поймала себя на том,  что  ей
действительно этого хочется.
     Она снова поцеловала его.
     Подъехало такси. Гай положил чемоданы  на место рядом с шофером. Минни,
кряхтя, забралась внутрь, на ее белом платье под мышками выступил пот. Роман
устроился рядом с ней.
     Снова  прощались  и  целовались  через  открытые  окна машины, а  потом
Розмари и Гай махали вслед удаляющемуся такси.  Роман и Минни уехали. Однако
Розмари не испытывала ожидаемого облегчения.
     В  тот же  день  после обеда она попыталась найти книжку "О  колдунах и
ведьмах", чтобы перечитать кое-какие  места. Ей хотелось найти подтверждение
тому, что весь этот сатанизм и черная магия просто глупы и  смешны. Но книга
исчезла.
     Она  спросила Гая,  и  он  ответил,  что еще в  четверг выбросил  ее  в
мусоропровод.
     -  Прости,  золотко,  я  не   хотел,  чтобы  ты  читала  эту  чепуху  и
расстраивалась.
     Это рассердило Розмари.
     - Гай, Хэтч подарил мне эту книгу. Он оставил ее для меня, это была его
последняя воля.
     - Прости, я  об этом как-то не  подумал. Меня заботило только то, чтобы
ты не тревожилась. Извини меня еще раз.
     - То, что ты сделал, ужасно и нечестно.
     - Извини меня. О том, что это последняя воля Хэтча, я не подумал.
     - Даже  если  бы  он мне  ее  и  не дарил, книги, принадлежащие другому
человеку,  обычно  не  выкидывают. Если я  говорю, что хочу почитать что-то,
значит, я на самом деле хочу это прочитать.
     - Прости меня.
     Это  мучило ее  целый день. Ей  не давало покоя еще что-то,  о чем  она
хотела спросить Гая, но  забыла. Вспомнила  она об  этом только  вечером, по
дороге из "Ла Скала", ресторана, расположенного недалеко от дома.
     - Откуда ты знаешь, что доктор Шенд играет на флейте? - спросила она.
     Гай не сразу понял.
     - На днях, когда  я читала  эту книгу, и мы о ней поспорили, ты сказал,
что доктор Шенд играет на флейте. Откуда тебе это известно?
     -  А-а. Он сам мне  сказал. Еще давно. Я обмолвился, что раз или два мы
слышали за  стеной то ли флейту, то ли что-то похожее, и он  сказал, что это
он играл. А как, ты думала, я узнал?
     - Я об этом вообще не думала. Мне просто было интересно, вот и все.
     Розмари не могла заснуть.  Она лежала на спине,  нахмурившись и глядя в
потолок. Ребенок спал спокойно, а она не могла, что-то ее беспокоило, но что
именно, она не могла бы сказать.
     Ну  конечно  же,  она  волновалась  из-за ребенка, беспокоилась о  том,
пройдет  ли  все  так,  как  надо.  В  последнее  время  она  отлынивала  от
упражнений.
     ?Это  больше  не повторится, честное благородное слово!? -  обещала она
себе.
     Был уже понедельник, тринадцатое. До  родов оставалось  еще  пятнадцать
дней. Две недели. Наверное, в этот период все женщины  начинают волноваться.
И плохо  спят, потому что им уже осточертело спать на спине. Первое, что она
сделает,  когда  все кончится  -  проспит  двадцать  четыре часа, ни минутой
меньше, на животе, обхватив одушку, зарывшись в нее поглубже.
     Она услышала какие-то звуки, как  ей показалось, в квартире Кастиветов,
но это, должно быть, была квартира  этажом выше или  ниже. из-за работающего
кондиционера все звуки были неясными, размытыми.
     Они  уже в Париже. Счастливые, она тоже когда-нибудь поедет туда вместе
с Гаем и тремя очаровательными малышами.
     Ребенок проснулся и шевельнулся.


     Розмари съездила в магазин  и купила  ватные шарики,  тампоны,  тальк и
детский лосьон, позвонила в бюро услуг для новорожденных и перебрала детскую
одежду  в  ящиках комода. Кроме того, она заказала открытки  с объявлением о
рождении ребенка  - позже, когда он родится, Гай позвонит и сообщит в заказе
имя младенца и дату рождения -надписала адреса и наклеила марки на маленькие
конверты цвета  слоновой  кости. Розмари  прочитала книжку  "Летний холм"  о
системе воспитания детей без  запретов  и  обсудила  ее  с Джоан и Элизой за
завтраком у "Сарди".
     Начались слабые  схватки.  Сначала только  одна, на другой  день  опять
одна,  на третий схваток не  было, а  потом они стали  повторяться  дважды в
сутки.
     Из Парижа пришла открытка  с видом  Триумфальной  арки, на обороте было
аккуратно  написано: "Думаем о вас  обоих. Чудесная погода, отличная  кухня.
Полет через океан прошел превосходно. Целую, Минни".
     Ребенок опустился совсем низко, приготовившись появиться на свет.
     В пятницу,  двадцать четвертого июня, во  второй половине  дня, Розмари
пошла  к ?Тиффани?  за  конвертами  и там повстречалась  с Домиником  Поззо,
преподавателем Гая  по  технике речи. Они не виделись очень давно. Маленький
смуглый горбатый  человечек с неприятным дребезжащим голосом схватил Розмари
за руку и принялся асточать комплименты по поводу ее внешности и поздравлять
ее с успехами. Розмари рассказала о пьесе, в  которой собирается играть Гай,
и о последнем  предложении  ?Уорнер Бразерс?. Доминик был  в  восторге:  вот
теперь-то  Гая  сможет по-настоящему воспользоваться  плодами  их  усиленных
занятий. Он взял  с  Розмари слово,  что она попросит Гая позвонить ему,  и,
пожелав всего хорошего, направился к лифтам. Розмари поймала его за руку.
     - Я так и не поблагодарила  вас  за  билеты на "Романтиков". Мне ужасно
понравилось.  Я дусаю, что пьеса не  сойдет со сцены,  как "Мышеловка" Агаты
Кристи в Лондоне.
     - "Романтики"? - удивленно пеерспросил Доминик.
     - Ну конечно. Вы же  давали Гаю  два  билета. Это было довольно  давно,
осенью. Я ходила с подругой, так как Гай видел спектакль раньше.
     - Я не давал Гаю билеты на "Романтиков".
     - Да нет же. Вы, очевидно, забыли. Прошлой осенью.
     - Нет, милая  моя Я никому никогда не давал  билеты  на "Романтиков" по
той простой причине, что их у меня никогда не было.
     - Но он говорил, что получил их от вас.
     - Тогда он ошибся, - заявил Доминик. - Так вы  не забудете сказать ему,
чтобы он мне позвонил. ладно?
     - Да, да, конечно.
     ?Странно?, - подумал Розмари, стоя у светофора. Но ведь Гай сказал, что
ему билеты  дал Доминик,  в этом она была  уверена. Она  вспомнила,  что еще
хотела послать  Доминику письмо  с благодарностью, но  в  конце, но  в конце
концов решила, что это не обязательно. В этом ошибки быть не может.
     И Гай ошибиться  не мог. Не каждый день ему  даром достаются билеты; он
должен был помнить, кто их ему дал. Он что же, специально соврал  ей? Может,
ему никто  и не давал билетов, а он нашел  их и оставил себе? Нет, на это он
не пошел бы, в театре мог быть скандал, он не стал бы та поступать.
     Розмари  шла очень медленно, ныла спина, огромный живот  тянул к земле.
День выдался влажный и жаркий.
     Может, он хотел,  чтобы  ее в тот вечер не  было дома?  Неужели  он сам
купил билеты?  Чтобы без помех поработать над  сценой?  Но для этого не надо
было ничего выдумывать: в старой  однокомнатной квартире он не раз просил ее
оставить  его одного часа  на  два, и она охотно  уходила к приятельницам. А
чаще  ему  нравилось,  чтобы  она  оставалась,  была его  зрителем, подавала
реплики.
     Неужели женщина? Одна из его бывших пассий? А запах ее духов Гай смывал
под душем,  когда Розмари вернулась. Нет, в тот  вечер квартира пропахла  не
духами, а корнем танниса; из-за этого она завернула  амулет в фольгу. И если
у  Гая было  свидание  с кем-то,  вряд ли сразу после него  он  был бы таким
пылким и страстным. Она  вспомнила,  что  в постели  тогда он был необычайно
энергичным, и, когда он аснул, она слышала пение и музыку у Минни и Романа.
     Музыку. Флейту доктора Шенда.
     Значит, вот откуда Гай узнал об этом? В тот вечер он был там, у них? На
шабаше...
     Розмари  остановилась у  витрины "Анри Банделя", ей  больше не хотелось
думать  о ведьмах, шабашах, крови младенцев и о том, что Гай  был там. Зачем
она встретила этого глупого Доминика? Вообще она зря вышла сегодня  из дома.
Было слишком жарко и влажно.
     В  витрине было выставлено шикарное  креповое  платье малинового цвета.
Как-нибудь  после следующего вторника, когда ее фигура  приобретет привычные
очертания, она, может быть, зайдет взглянуть на него. А заодно и на лимонные
брюки с поясом на бедрах, и на блузку...
     Постояв у  витрины, она пошла  дальше. Мысли не оставляли ее, а ребенок
не переставал ворочаться.
     В книге (которую Гай выкинул) говорилось о церемонии  обращения, о том,
как новичков  посвящают в  члены  ордена, об обетах,  помазании  и нанесении
?сатанинского   знака?.  Неужели   это  возможно,  что  Гай  (которому   душ
понадобился, чтобы уничтожить запах,  оставшийся после  помазания  таннисом)
вступил в орден? Что он  (нет, этого  не  может быть!)  - один из  них, и на
плече у него есть сатанинская метка?
     У  него  на  плече  был пластырь  телесного  цвета.  Она  видела  его в
гримерной  в  Филадельфии.  (?Чертов  прыщ!?   -  выругался  он,  когда  она
поинтересовалась, что  это  у  него),  но плечо  было  заклеено  пластырем и
гораздо  раньше  (?Неужели  тот  же самый??  -  мысленно  удивилась  она.) А
интересно, пластырь все еще на плече?
     Розмари не знала. Раньше Гай часто спал обнаженным, особенно  в  жаркую
погоду. А  теперь  он каждую  ночь надевал  пижаму.  Когда она последний раз
видела его обнаженным?
     Загудела машина; Розмари переходила Шестую авеню.
     - Ради всего святого, мадам! - раздался чей-то голос позади нее.
     Но  почему,  почему?  Это же Гай, а  не  какой-то  свихнувшийся старик,
которому больше нечем заняться,  который видит в  этом смысл жизни  и способ
самоуствердиться. У Гая  же есть его карьера,  напряженная, любимая  работа,
открывающая  с  каждым  днем  все  новые  перспективы!  Какое  ему  дело  до
магических палочек, ведьминых ножей, кадил  и  всей  этой  чепухи,  да еще в
компании с Уизами, Гилморами, Минни и Романом? Чем они могли его прельстить,
что могли они ему ать?
     Она знала ответ еще до  того,  как задала себе этот  вопрос. И задавала
она его себе, только чтобы оттянуть ответ.
     Слепота Дональда Бомгарта.
     Если только поверить. Но она не верила, не хотела верить.
     Но факт остается фактом. Дональд Бомгарт ослеп всего через день или два
после той субботы. А Гай сидел дма и хватался за телефон каждый  раз, стоило
тому зазвонить. Ждал новостей.
     Слепота Дональда Бомгарта.
     После этого  Гая не покидала  полоса удач: роль, рецензии, новая пьеса,
съемки в кино... Может  быть, и  роль  Гая в "Гринич-вилидж"  тоже досталась
Дональду Бомгарту, если бы того не поразила  необъянимая слепота день ил два
спустя  после  того,  как  Гай  вступил   (возможно!)  в  орден  (возможно!)
сатанистов (возможно!).
     Для  того,  чтобы  лишить  врага  зрения или  слуха, существуют  особые
ритуалы  -  так  говорилось в книге "О колдунах и  ведьмах" (Нет, только  не
Гай!?). Объединенные  психические  усилия  всего ордена,  сконцентрированная
мощь  их  злой  воли  може оглушить,  ослепить, парализовать  и  даже  убить
намеченную жертву.
     - Хэтч? - ужаснулась она вслух, неподвижно застыв перед Карнеги-холл.
     Какая-то девочка взглянула на нее снизу вверх и крепче вцепилась в руку
матери.
     Хэтч читал книгу и попросил  ее встретиться  с  ним на другое утро.  Он
хотел открыть ей глаза, показать, что Роман  - Стивен Маркато. И она сказала
Гаю  об этой  встрече,  а узнав, он ушел, ушел - за  чем?  За  мороженым?  И
позвонил   в  дверь  Минни  и  Роману.   И  было  спешно  созвано  собрание?
Объединенное психическое усилие... Но как они догадались, о чем Хэтч хочет с
ней поговорить? Даже ей это было неизвестно, знал только он один.
     Предположим,  однако,  что  "корень танниса"  на  самом деле никакой не
корень.  Ведь  Хэтч о нем  никогда  не слышал. Предположим, что это та самая
колдовская  штука, название  которой он  подчеркнул в книге: "чертов грибок"
или  что-то в этом роде. Хэтч сказал Роману, что собирается все это выяснить
у Романа опасение!  И  тогда Роман взял  одну из перчаток Хэтча, потому что,
чтобы навести порчу, надо иметь  акую-то вещь, принадлежащую жертве. А когда
Гай сказал им о намеченной на следующее утро встрече, они не стали рисковать
и принялись за работу.
     Но нет, Роман не смог взять перчатку Хэтча; она провела его в гостиную,
а потом проводила до дверей и шла рядом с ним.
     Перчатку взял Г а й. Он не пришел, а примчался домой,  прямо в гриме  -
чего с ним только не случилось  - и взял из шкафа перчатку. Роман, очевидно,
позвонил ему  и  сказал: "Этот тип, Хатчинс, что-то  заподозрил насчет корня
танниса,  немедленно возвращайся домой  и раздобудь какую-нибудь  его  вещь,
так, на всякий случай". И Гай повиновался.
     У светофора на Пятьдесят седьмой улице она  сунула под мышку сумочку  и
конверты, расстегнула на  шее  цепочку и,  вынув из-под  воротничка  платья,
бросила ее вместе с амулетом сквозь решетку канализации.
     Хватит с нее корня танниса! Чертов грибок!
     Ей стало страшно. Хотелось плакать, нервы были взвинчены.
     Она знала,  чем Гай расплачивается с ними за свои успехи - ребенком. Им
нужен ребенок.
     Гай не хотел иметь ребенка до тех пор, пока Дональд Бомгарт не ослеп. И
ему было неприятно чувствовать, как малыш шевелится; он  не любил говорить о
нем; он  держался от него на  расстоянии, все время был чем-то занят, словно
ребенок вовся и не его.
     Это  потому, что  Гая знал, что они собираются сделать с младенцем, как
только он им его отдаст.
     В тени божественно прохладной квартиры Розмари подумала, что она просто
сходит с ума.  "Через  четыре дня у тебя  будет  ребенок, маленькая идиотка!
Может,  даже  раньше.  Поэтому  ты  нервничаешь  и  немного не  в  себе.  Из
отдельных,  не  связанных  между  собой  фактов,  случайных   совпадений  ты
выстроила  систему  доказательств,  очинила  целую  историю   преследования.
Никаких  ведьм не существует. Нельзя навести порчу на  самом деле. Хэтч умер
естественной смертью, пусть даже врачи и не  определили причину его комы. То
же  самое и со слепотой Дональда Бомгарта. Кстати, скажи  на милось, как Гай
умудрился раздобыть  какую-нибудь вещь,  принадлежащуюДональду Бомгарту" Без
этого ведь нельзя наложить заклятие или навести порчу. Ну, видишь, маленькая
идиотка? Все твои построения  рушатся, стоит  только к  ним прикоснуться! Но
почему он соврал про билеты??
     Она разделась и забаралась  под прохладный душ,  неуклюже поворачиваясь
то  одним,  то  другим  боком,  а  потом,  подставив лицо  под  струи  воды,
попыталась размышлять спокойно и логически.
     Должна обнаружиться какая-нибудь иная причина. вынудившая  Гая соврать.
Может  быть, он  целый день  проболтался в баре  у  "Дауни",  взял билеты  у
кого-то из тамошних завсегдатаев, а ей сказал, что билеты дал Доминик, чтобы
она  не узнала,  что  он  лодырничал и околачивался в этом  актерском  баре,
который она не выносит.
     Ну вот, видишь, маленькая идиотка?
     Как бы то  ни было, она была рада, что выкинула этот  проклятый амулет.
Ей давно следовало это сделать.  Начать с того,  что  ей вообще не надо было
принимать  его от  Минни.  Как  приятно избавиться от этого  отвратительного
запаха. Она вытерлась и вылила на себя духов в два раза больше обычного.
     Гай не  раздевался при ней, потому что у него была  какая-нибудь легкая
сыпь, и он стеснялся. Актеры тщеславны, так ведь? Все просто.
     Но  зачем он выкинул книгу? И все свободное время  проводил у Романа  и
Минни?  И совершенно точно  знал о  слепоте  Дональда  Бомгарта? И примчался
домой в гриме, как раз перед тем, как Хэтч обнаружил потерю перчатки?
     Розмари  причесала  и завязала  волосы, надела лифчик и штанишки. Потом
пошла на кухню и выпила два стакана холодного молока.  Она не могла ответить
на все эти проклятые вопросы.
     Она не знала, сходит ли  с ума или становится,  наоборот, разумнее,  не
знала, что есть у ведьм: только стремление к власти или реальная власть? Кто
такой Гай: любящий муж или коварный враг ребенка и ее?
     Было уже почти четыре часа. Он должен прийти через час.
     Она разыскала по справочнику номер телефона Дональда Бомгарта.
     Трубку  подняли   сразу  после  первого  же  звонка,  и  она   услышала
нетерпеливый голос:
     - Да?
     - Это Дональд Бомгарт?
     - Да.
     - Говорит Розмари Вудхауз, жена Гая Вудхауза.
     - А-а.
     - Я хотела...
     -  Так это вы, прелестная  и счастливая маленькая  леди! Я  слышал,  вы
живете  среди  аристократического великолепия  в Брэме, потягиваете марочные
вина из хрустальных  бокалов,  а  кругом  к  вашим услугам  армия  лакеев  в
ливреях.
     - Простите, я хочу узнать, как вы себя  чувствуете,  есть ли перемены к
лучшему?
     Он расхохотался:
     Да хранит вас Господь, жена Гая Вудхауза. Я чувствую  себя превосходно!
Великолепно! Перемен сколько угодно! Сегодня я разбил только шесть стаканов,
свалился  только  с  трех  ступенек и  постукивая  палочкой, переходил улицу
только перед двумя мчащимися пожарными машинами, всего-то! С кажым днем  мне
становится все лучше, лучше и лучше.
     - Мы  с Гаем очень  сожалеем, что  Гаю пришлось  играть  роль благодаря
вашему несчастью.
     Мгновение помолчав, Дональд Бомгарт сказал:
     - Да какого черта! Вечная история.  Один проигрывает, другой выирывает.
У него бы и так все  было хорошо... По правде говоря, после  второй пробы не
было ни малейшего сомнения, что роль получит он. Гай играл потрясающе.
     - А он думал, что получите вы, и оказался прав.
     - Но ненадолго.
     - Жаль,  что я не  пришла тогда с ним в тот день, когда вы встречались.
Гай звал меня, но я не могла.
     - Встречались? Вы имеете  в  виду тот  день, когда Гай пригласил меня в
бар отметить мой успех?
     - Да, именно это я имею в виду, - подтвердила Розмари.
     -  Хорошо,  что вы не пошли,  туда ведь не  пускают  женщин.  Хотя нет,
правильно,  после четырех пускают, и мы  были после четырех. Так  любезно со
стороны Гая. Большинству не хватило бы... не хватило бы класса, я бы сказал.
Мне-то уж точно бы не хватило.
     - Побежденный ставит выпивку победителю.
     - Кто бы мог предположить, что через неделю, нет, даже раньше...
     - Да, вы встретились в баре всего за несколько дней до того, как вы...
     -  Ослеп.  Да. Это  было  в  среду ил честверг,  потому что у меня  был
дневной спектакль - думаю, в  среду, -  а эта напасть со мной приключилась в
следующее  воскресенье.  Э-э, -  засмеялся он, - Гай  мне в бокал ничего  не
подсыпал, а?
     - Нет, конечно, ничего  не  подсыпал, - голос у  Розмари дрожал.  -  Но
кое-что у вас взял: у Гая ведь есть одна ваша вещь, знаете?
     - О чем это вы?
     - А вы не догадываетесь?
     - Нет
     - В тот день у вас ничего не пропало?
     - Нет. Насколько я помню, нет.
     - Вы уверены?
     - Вы имеете в виду мой галстук?
     - Именно, - сказала Розмари.
     -  Так мы же обменялись. А, так вот почему вы  мне позвонили. Он  хочет
взять свой обратно? Пожалуйста.  Мне  теперь совершенно  все равно, какой на
мне галстук и есть ли он вообще.
     - Нет, нет, об этом не можте быть и речи. Я просто не поняла. Я думала,
Гай взял его у вас только на время.
     - Нет, это был обмен. Но вы так говорите, как будто думаете, что он его
украл.
     - Да нет. Все это пустяки. Я хотела узнать, нет ли у вас улучшений.
     - Нет. Спасибо, что позвонили.
     Розмари повесила трубку.
     Было девять минут пятого.
     Она  надела пояс,  платье и  босоножки. Взяла  деньги, которые  Гай  на
случай экстренных расходов держал в шкафу под стопкой белья, и  положила эту
не слишком толстую пачку  купюр в сумочку, туда же бросила записную книжку и
витамины. Начались  и прошли схватки. Второй раз за этот день. Розмари взяла
стоявший возле двери чемодан и вышла из квартиры.
     На Пятьдесят девятой улице Розмари села в такси.
     Мисс  Ларк, секретарша доктора  Сапирштейна,  посмотрела  на  чемодан и
приветливо спросила:
     - У вас ведь еще не началось?
     - Нет, но мне необходимо поговорить с доктором. Это очень важно.
     Мисс Ларк посмотрела на часы.
     - Ему в пять нужно уходить, и его еще ждет миссис Байрон, - она кивнула
на женщину в кресле,  а потом улыбнулась Розмари, - но я уверена, что вас он
примет. Садитесь, а как только он освободится, я передам, что вы пришли.
     - Спасибо.
     Розмари села и поставила рядом чемодан. Белый ремешок кожаной сумочки в
ее руке стал  влажным.  Розмари открыла сумочку,  достала салфетку,  вытерла
ладони, промокнула верхнюю губу. Сердце у нее бешено колотилось.
     - Как там на улице? - поинтересовалась мисс Ларк.
     - Ужасно, - сказала Розмари, - жара страшная.
     Мисс Ларк страдальчески вздохнула.
     Из кабинета доктора Сапирштейна вышла женщина, которую Розмари видела и
раньше.  Она была на пятом или шестом месяце.  Они кивнули друг  другу. Мисс
Ларк вошла в кабинет.
     - Вам уже совсем немножко осталось?  - спросила пациентка, дожидавшаяся
мисс Ларк.
     - Во вторник, - сообщила Розмари..
     - Удачи вам. Как хорошо, что вы подгадали до самой  сильной жары в июне
и августе.
     Мисс Ларк вышла из кабинета.
     - Миссис Байрон, - пригласила она, потом обратилась к Розмари: - Доктор
примет вас сразу же за миссис Байрон.
     - Спасибо.
     Пациентка у стойки о чем-то договорилась  с мисс Ларк и, попрощавшись с
Розмари  и еще раз  пожелав ей  удачи, вышла. Мисс Ларк  была  занята своими
делами. Розмари взяла лежавший рядом номер "Тайм". Нашла номер об  искусстве
и  открыла  его.  Там была  статья  о Барбре  Стрейзанд. Розмари  попыталась
читать.
     - Приятный запах,  - заметила  мисс Ларк,  вдохнув аромат, исходящий от
Розмари. - Что это?
     - "Детчема".
     -  Намного  лучше  того,   чем  вы  обычно  пользуетесь,  простите   за
откровенность.
     - То была не туалетная вода, а амулет на счастье. Я его выбросила.
     - Это хорошо. Может быть, и доктор Сапирштейн последует вашему примеру.
     Розмари переспросила:
     - Доктор Сапирштейн?
     - Да,  у него такой же лосьон.  Ах, да, у  вас же не лосьон!  Значит, у
него тоже  амулет. Только он  не  суеверен. То есть, я  так думаю, что он не
суеверен. Что бы там ни было, на запах такой же, и когда я его чувствую,  то
и на пять футов подойти к  нему не в  состоянии. Запах намного сильнее,  чем
был у вас. Вы не амечали?
     - Нет, очевидно, потому что и сама пропахла этим ароматом.
     - Да, вы его не воспринимали из-за своего амулета. Какая-то химия?
     Розмари встала, положила "Тайм" и подняла чемодан.
     - Оставьте чемодан, - предложила мисс Ларк.
     Но Розмари сделала вид, что не слышит, и взяла его с собой.


     На  Парк-авеню Розмари нашла  стеклянную телефонную  будку. Она набрала
номер Хилла. В будке было очень жарко.
     Ответила телефонистка. Розмари представилась и назвала номер телефона в
этой будке.
     - Пожалуйста,  попросите  его  сразу  же  позвонить мне. Обстоятельства
чрезвычайные. Я звоню из телефона-автомата.
     - Хорошо, - пообещала телефонистка, раздался щелчок, и наступила.
     Розмари повесила трубку,  но  потом снова подняла ее, незаметно нажимая
пальцем на рычажок. Она поднесла трубку к уху, делая вид, что слушает, чтобы
кто-нибудь не занял телефон. Ребенок ворочался, толкался  ручками и ножками.
С Розмари  лил  пот:  ?Пожалуйста,  побыстрее,  доктор Хилл.  Позвоните мне.
Спасите меня!? - думала она, словно в лихорадке.
     Все они. Все заодно.  Гай, Сапирштейн, Минни и Роман. Ведьмы и колдуны.
"О колдунах и ведьмах". Они  ждут, чтобы  она произвела им на свет  ребенка,
которого можно будет взять и...  "Не беспокойся, Энди-или-Дженни. Я убью  их
прежде, чем они успеют дотянуться до тебя".
     Зазвонил телефон. Она сняла палец с рычажка.
     - Да?
     - Это миссис Вудхауз? - спросил голос телефонистки.
     - Да, простите, а где доктор Хилл?
     - Я правильно записала фамилию? Розмари Вудхауз?
     - Да!
     - И вы пациентка доктора Хилла?
     Розмари сказала о своем единственном визите осенью.
     -  Пожалуйста,   пожалуйста,  -  умоляла   Розмари.  -  Мне  необходимо
поговорить с  ним!  Это важно! Это...  пожалуйста! Пожалуйста, скажите  ему,
чтобы он мне позвонил.
     - Хорошо.
     Придерживая  рычажок,  Розмари  вытерла  лоб  тыльной  стороной ладони.
"Пожалуйста, доктор Хилл". Она приоткрыла дверь, чтобы не было так душно,  а
потом снова захлопнула, когда рядом в ожидании остановилась женщина.
     - Вот как, я об этом не знала, - сказала  Розмари в трубку, придерживая
рычажок пальцем. - Правда? А что он еще говорил?
     По спине струился пот. Ребенок задвигался и перевернулся.
     То,  что она воспользовалась  телефоном так близко  от приемной доктора
Сапирштейна,   было   ошибкой.   Ей   следовало   пойти   на   Мэдисон   или
Легсингтон-авеню.
     - Это же чудесно, - проговорила Розари. - А еще что-нибудь говорил?
     В  этот  самый  момент он, может  быть, уже  выходит  из  дверей, чтобы
разыскать ее. И конечно же, он прежде всего посмотрит в ближайшую телефонную
будку.  Она  должна была  сразу  же сесть  в такси  и  уехать  подальше. Она
повернулась спиной  в ту  сторону, откуда  он  мог появиться, если, конечно,
вообще появится. Слава Богу, ожидавшая у будки женщина ушла.
     Наверно,  Гай  уже  вернулся домой.  Он увидит,  что  чемодана  нет,  и
позвонит Сапирштейну, решив, что она  в больнице. Скоро они будут искать  ее
вдвоем. И все остальные к ним присоединятся...
     - Да? - она обрвала звонок на середине.
     - Миссис Вудхауз?
     Это   был   доктор   Хилл,   доктор   Спаситель-избавитель   -  Килдэйр
Восхитительный Хилл.
     - Спасибо, спасибо, что позвонили мне!
     - Я думал, вы в Калифорнии.
     -  Я  обратилась к другому врачу,  его мне рекомендовали друзья, но  он
оказался плохим, доктор Хилл, он  врал  мне,  прописывал необычные настои...
травы и таблетки. Я должна родить во вторник  - помните, вы сказали, что  28
июня? И я хочу, чтобы ребенка приняли вы. Я заплачу, сколько хотите...
     - Миссис Вудхауз...
     -  Пожалуйста,  разрешите  мне поговорить  с  вами, - заторопилась она,
почувствовав ноту  отказа в его голосе.  - Разрешите мне прийти и  объяснить
вам все, рассказать, что случилось. Я  не могу оставаться слишком долго там,
где сейчас нахожусь. Мой муж и этот врач, и те, кто посоветовал его мне, все
они замешаны в... ну, заговоре;  я знаю, все выглядит так, будто  я  сошла с
ума,  и  вы,  доктор,  аверное,  думаете:  "Боже  мой,  эта бедняжка  совсем
свихнулась", но я не вихнулась.
     - Да, полагаю, что это так.
     -  Вот один  из  них как  раз  против  меня и моего  ребенка и, если вы
позволите мне  прийти,  я вам все расскажу.  Я  вовсе не прошу  вас  сделать
что-то экстраординарное или нехорошее, отнюдь, все,  что я хочу, - это чтобы
вы устроили меня в больницу и приняли у меня роды.
     - Приходите ко мне в приемную завтра после... - начал доктор.
     -  Сейчас, - прервала его  Розмари.  - Сейчас. Прямо  сейчас. Они будут
искать меня.
     -  Миссис Вудхауз, но я  сейчас у  себя дома. Я  на ногах со вчерашнего
утра...
     - Умоляю вас, умоляю! - Он долго молчал. - Я приду и все объясню. Здесь
я не могу оставаться.
     - У меня в приемной сегодня в восемь. Устраивает?
     - Да.  Да,  спасибо.  Доктор Хилл! Возможно,  вам  позвонит мой  муж  и
спросит, не звонила ли я.
     - Я ни с кем не собираюсь разговаривать. Я собираюсь вздремнуть.
     -  А  не  могли бы  вы предупредить  телефонистку? Не говорить,  что  я
звонила.
     - Хорошо, попрошу.
     - Спасибо вам большое.
     - В восемь.
     - Да, спасибо.
     Когда она выходила, стовший  спиной  к  будке человек обернулся, но это
оказался не доктор Сапирштейн. Слава Богу, это был кто-то другой.
     По Легсингтон-авеню Розмари  пошла к жилым кварталам  города, в сторону
Восемьдесят  шестой  улицы,   зашла  в  кинотеатр,  воспользовалась  женской
туалетной  комнатой, а потом  неподвижно  сидела в  прохладной  спасительной
темноте.  Шел  какой-то  шумный  цветной  фильм.  Когда  он  кочился,  она с
чемоданом  пошла  к телефонной  будке  и  позвонила  по междугородней  брату
Брайану за его счет.  Никто  не ответил. По-прежнему держа  чемодан в руках,
она вернулась и села на другое место.  Ребенок спокойно лежал, видимо, спал.
Начался уже другой фильм.
     Без  двадцати восемь  она  вышла  из кинотеатра и на такси  поехала  на
Западную  Семьдесят  вторую улицу  к  приемной доктора  Хилла.  Войти  туда,
наверно, совершенно безопасно, решила она; они могут следить за домом Джоан,
Хью  и Элизы,  но  не за  риемной доктора Хилла, тем  более  в восемь  часов
вечера.  Конечно, если  елефонистка  не проболталась о ее звонке.  Однако на
всякий случай она попросила шофера подождать, пока она не войдет.
     Никто  не  остановил Розмари. Доктор  Хилл  сам открыл  дверь.  Он  был
любезнее, чем Розмари  ожидать, учитывая,  как  неохотно он дал  согласие на
встречу. Он отрастил светлые, едва заметные усы, но по-прежнему был похож на
доктора Килдэйра. На нем была спортивная рубашка из сине-желтой шотландки.
     Они  прошли  в  кабинет,  который был  в  четыре  раза  меньше,  чем  у
Сапирштейна, и  Розмари рассказала ему всю историю. Она сидела, положив руки
на подлокотники кресла  и скрестив  ноги. Говорила тихим, спокойным голосом,
понимая, что  достаточно будет и  тени  истерики, чтобы он не поверил  ей  и
решил, что она рехнулась.
     Розмари  рассказала ему  об Адриане  Маркато, Минни и Романе, о месяцах
мучительной  боли, которые ей пришлось пережить, упомянула о настоях из трав
и маленьких белых пирожках;  потом говорила о Хэтче,  о книжке "О колдунах и
ведьмах",  о билетах  на "Романтиков", о  черных свечах и галстуке  Дональда
Бомгарта. Она опыталась изложить все связно и по порядку, но у нее это плохо
получалось. Зато  ей удалось  договорить все без  истерики о  флейте доктора
Шенда, о том, как Гая выкинул  книгу и  наконец,  о  том, что  она  узнала о
докторе Сапирштейне из случайных слов мисс Ларк.
     -  Может быть, и  кома,  и слепота, - просто  совпадение, -  рассуждала
Розмари,  -  а  может  быть,  все  эти   люди   все-таки  обладают  какой-то
сверъестественной силой причинять зло. Но не это главное. Главное то, что им
нужен мой ребенок. Я уверена, что он им нужен.
     - Да,  видимо, так, -  согласился доктор Хилл, - особенно  если учесть,
что они им так заинтересовались с самого начала.
     Розмари закрыла  глаза. Она  была  готова расплакаться.  Он поверил! Не
счел  ее сумасшедшей.  Открыв  глаза,  она посмотрела  на  него, по-прежнему
спокойного. Он сидел и что-то писал. Интересно, все ли пациентки влюблены  в
него?  Ладони  у  нее   были  слегка  влажны  от  пота,  она  сняла  руки  с
подлокотников и слегка отерла ладони о платье.
     - Вы сказали, доктора зовут Шенд? - уточнил доктор Хилл.
     - Нет, доктор Шенд - просто один из их компании. Один из членов ордена.
Врач - это доктор Сапирштейн.
     - Эйбрахам Сапирштейн?
     - Да, - Розмари забеспокоилась. - Вы его знаете?
     - Встречался  с ним раз-другой,  -  сказал  доктор  Хилл,  снова что-то
записывая.
     - Когда смотришь  на  него, когда разговариваешь с  ним, ни  за что  не
подумаешь...
     - Ни за что на свете, - согласился доктор  Хилл и положил ручку.  - Вот
поэтому и  говорят, не  судите  о книгах по обложке. Как вы смотрите на  то,
чтобы отправиться отсюда в клинику "Маунт Синай" сегодня же?
     Розмари улыбнулась.
     - Это было бы отлично. А это возможно?
     - Придется воспользоваться  кое-какими  связями  и  кое-кого убедить. -
Доктор встал и  подошел к распахнутой  двери  кабинета. -  Я  хочу, чтобы вы
прилегли и  немного отдохнули. - Он включил свет в темной комнате за дверью.
Вспыхнула голубая, как лед, лампа дневного света.- Поглядим, что мне удастся
сделать, а потом я осмотрю вас.
     Розмари тяжело  поднялась  и  с  сумочкой  в  руке  прошла  в смотровой
кабинет.
     - Любое помещение, которое окажется у них свободным, - попросила она. -
Хоть чулан для щеток.
     - Думаю, что ты раздобудем что-нибудь получше.
     Доктор Хилл  прошел следом за ней, включил  кондиционер,  укрепленный в
окне. Кондиционер зашумел.
     - Раздеваться? - спросила Розмари.
     -  Нет,  нет.  Мне  для  телефонных  разговоров  потребуется  не  менее
получаса. Пока ложитесь и отдыхайте.
     Он вышел и закрыл дверь.
     Розмари прошла  в дальний конец комнаты и  тяжело опустилась на стовшую
там синюю мягкую кушетку. Сумочку она  положила  на стул. "Будь  благословен
доктор  Хилл!" - подумала она. Когда-нибудь она вышьет эти слова и повесит в
рамочке на стене.
     Розмари  разулась  и  с  чувством  благодарности  легла  на  спину.  от
кондиционера  веяла  слабая  прохладная струйка воздуха,  ребенок  медленно,
лениво повернулся, будто  тоже почувствовал облегчение.  "Теперь все хорошо,
Энди-или-Дженни. Мы кажемся в прекрасной чистой  кровати в "Маунт Синай",  и
не будет никаких осетителей...?
     Деньги!  Розмари  села,  открыла  сумочку  и пересчитала взятые  у  Гай
деньги.  Там было сто  восемьдесят  долларов. Плюс  шестнадцать  с  мелочью,
которые  были у нее. Этого, без  сомнения,  достаточно  для  предварительной
оплаты, а  если потребуется  еще, Брайан  переведет  по телеграфу  или Хью с
Элизой дадут  в долг. Или Джоан. Или Грейс Кардифф. Было  столько  друзей, к
которым она могла обратиться.
     Розмари вынула  витамины, положила  на место деньги, закрыла  сумочку и
снова легла. Она отдаст витамины доктору Хиллу; пусть он их исследует, чтобы
убедиться, что там нет ничего вредного. В них не может быть ничего вредного.
Для их  безумных  ритуалов  этим  маньякам  ведь  нужно,  чтобы  ребенок был
здоровеньким, не так ли?
     Розмари поежилась.
     Чудовища!
     И Гай тоже.
     Неслыханно. Неслыханно.
     Ее живот напрягся.  Схватка была  самой  сильной из всех, которые у нее
были. Она часто и неглубоко дышала, пока все не кончилось.
     Уже третий раз за этот день.
     Вместе  с  Брайаном  и  Доди  она  жила  в  большом современном  доме в
Лос-Анджелесе, и  Энди  уже начал лепетать  (несмотря на  то, что  ему всего
четыре месяца). В этот момент заглянул  доктор Хилл, и она  уже снова была в
его  смотровом кабинете, лежала  на кушетке в  прохладе  кондиционированного
воздуха. Розмари прикрыла глаза рукой и улыбнулась ему
     - Я заснула, - проговорила она.
     Он широко распахнул дверь и отошел в сторону. Вошли Гай и Сапирштейн.
     Розмари села, убрав руку от глаз.
     Они  прошли в комнату  и остановились  рядом  с ней.  У  Гая  лицо было
каменным, начисто лишенным всякого выражения.  Он смотрел на стены, и только
на стены, не задерживаясь взглядом на ней.
     - Спокойно,  -  заговорил  доктор  Сапирштейн,  -  ты пойдешь  с  нами,
Розмари.  Не спорь и не устраивай сцен. потому  что, если ты еще хоть  слово
скажешь  о ведьмах  или  колдовстве,  мы будем  вынуждены  доставить  тебя в
психиатрическую лечебницу. А там далеко не лучшие условия для родов. Ты ведь
не хочешь этого?
     - Мы только отвезем тебя домой, - Гай наконец посмотрел на нее. - Никто
не причинит тебе зла.
     - Или ребенку, - добавил Сапирштейн. - Надевай туфли.
     Он  взял пузырек  с витаминами,  взглянул  на него  и засунул в карман.
Розмари надела босоножки, и он подал ей сумочку.
     Они  вышли. Сапирштейн  держал ее  за руку, Гай  придерживал за  локоть
другой руки.
     Доктор Хилл стоял в приемной с чемоданом, который отдал Гаю.
     - Сейчас она уже  нормально себя чувствует, - пояснил Сапирштейн. -  Мы
отправимся домой и хорошенько отдохнем.
     Доктор Хилл улыбнулся ей:
     - В  девяти  случаях из десяти больше ничего и не требуется, - успокоил
он.
     Розмари посмотрела на него и ничего не сказала.
     - Благодарю вас за все ваши хлопоты, доктор, - поблагодарил Сапирштейн.
     - Извините, что столько беспокойства... - начал было Гай.
     -  Рад, что смог  быть  вам полезен,  сэр, -  перебил его  доктор Хилл,
обращаясь к Сапирштейну и открывая входную дверь.
     Они сели  в машину. За  рулем  был мистер  Гилмор. Розмари сидела между
Гаем и Сапирштейном.
     Никто не проронил ни слова.
     Они ехали в Брэмфорд.
     Лифтер  улыбался Розмари, когда они подходили к лифту. Диего. Улыбался,
потому, что она ему нравилась. Он выделял ее среди других жильцов.
     От  этой улыбки, обращенной именно к ней, Розмари,  напомнившей ей, что
она человек, личность, в Розмари что-то пробудилось, ожило.
     Она осторожно  приоткрыла сумочку, продела палец в колечко для ключей и
возле лифта перевернула ее,  вывалив все, кроме  ключей. По  полу покатилась
помада, монетки,  разлетелись десяти-  и двадцатидолларовые бумажки, словом,
все. Розмари стояла и тупо смотрела на пол.
     Они оба, Гай и Сапирштейн собирали все с пола, а она  беспомощно стояла
рядом, как и пристало беременной  женщине. Диего вышел из лифта, расстроенно
пощелкивая  языком. Он нагнулся  и  принялся  помогать.  Чтобы не  мешаться,
Розмари  отступила  к лифту, не спуская  с него глаз, и ногой нажала большую
белую  кнопку  на  полу.  Дверь  на  колесиках  пришла в  движение,  Розмари
захлопнула внутреннюю решетку.
     Диего попытался удержать  дверь,  но пожалел пальцы и только стукнул по
ней снаружи.
     - Эй! Миссис Вудхауз!
     - Прости, Диего.
     Розмари нажала на рычаг, и кабина рванулась вверх.
     Она  позвонит   Брайану  или  Джоан,  или  Элизе,   или  Грей  Кардифф.
Кому-нибудь.
     ?Мы еще поборемся, Энди!?
     Розмари остановила  кабину на  девятом,  потом  на шестом,  потом между
седьмым и восьмым этажами  и, наконец,  на уровне седьмого этажа, выше всего
на несколько дюймов, так что можно было открыть решетку и дверь и выйти.
     Стараясь двигаться как можно быстрее, на  пошла по  переходам. Началась
схватка, но она, не обращая внимания, продолжала идти.
     На индикаторе служебного лифта вместо цифры "четыре" загорелось "пять".
Розмари знала, что это Гай и Сапирштейн поднимаются, чтобы перехватить ее.
     Ключ не входил в замок.
     Но наконец ключ бы вставлен, и  она  очутилась  в  квартире,  захлопнув
дверь в тот  самый миг, когда открылась дверца лифта. Накинув цепочку в  тот
момент, когда ключ Гай вставляли в замок, Розмари заперла дверь  изнутри, но
замок  тут  же  открыли  поворотом  ключа.  Дверь  приоткрылась, но  цепочка
удержала ее.
     - Роз, открой! - приказал Гай.
     - Иди к черту.
     - Я не причиню тебе зла, золотко.
     - Ты обещал им моего ребенка. Уходи!
     - Ничего я не обещал. О чем ты? Кому обещал?
     - Розмари, - вмешался доктор Сапирштейн.
     - Вы тоже убирайтесь.
     - Вы, кажется, вообразили, что против вас какой-то заговор?
     - Убирайтесь, - повторил Розмари и, толкнув дверь, заперла ее.
     Она так и осталась запертой
     Не  сводя  глаз  с  замка,  Розмари  отступила назад,  а  потом пошла в
спальню.
     Был половина десятого.
     Она не  могла точно  припомнить номер Брайана, а  ее телефонная  книжка
находилась теперь  в холле  или в кармане у Гая, поэтому телефонистка должна
была  сначала  дозвониться до справочного  бюро в Омахе.  Когда  ее  наконец
соединили, трубку никто не брал.
     -  Хотите,  я  еще  раз  попробую  через  двадцать  минут?  -  спросила
телефонистка.
     - Да, пожалуйста, лучше через пять.
     - Я не  могу звонить через пять минут, - возразила  телефонистка, -  но
если хотите, попробую через двадцать.
     - Да, спасибо, - согласилась Розмари и повесила трубку.
     Она позвонила еще Джоан,  но и той не было дома.  У Элизы и  Хью  номер
телефона был... нет, она его не помнила.  В справочном бюро никто не отвечал
целую вечность, зато потом быстро дали  номер. Она набрала его  и  попала на
телефонистку. Они уехали на уик-энд.
     - Можно им как-нибудь позвонить? Обстоятельства чрезвычайные.
     - Это секретарь мистера Данстона?
     - Нет. Это их близкая подруга. Для меня очень важно поговорить с ними.
     - Они на Файур-Айленде. Могу дать номер.
     Розмари начала набирать этот  номер,  когда услышала за дверью шепот  и
шаги. Она встала.
     В комнату  вошли Гай  и мистер Фаунтен (?Золотко,  мы  не причиним тебе
зла?,  -  сказал  Гай), а  за  ними  доктор  Сапирштейн с поднятым  шприцем,
повернутым вверх иглой, с которой  стекали капли. За ним доктор Шенд, миссис
Фаунтен и миссис Гилмор, которая сказала:
     - Мы твои друзья.
     - Тебе нечего бояться, Розмари, честно, - поддержала ее миссис Фаунтен.
- Правда, нечего!
     - Это всего лишь легкое успокоительное, - объяснил доктор сапирштейн. -
Чтобы вы больше не нервничали и мирно проспали всю ночь.
     Розмри  стояла между  стеной  и  кроватью,  а  большой  живот мешал  ей
перелезть через кровать и ускользнуть от них.
     Они подошли к ней.
     - Ты же знаешь, Роз, я никому не позволю причинить тебе вред.
     Розмари телефонной  трубкой  ударила  Гая  по голове. Гай схватил ее за
руку, мистер Фаунтен - за другую, телефон упал.
     -  На помощь, кто-ни...- закричала  она, но  ей в рот запихнули  то  ли
носовой платок, то ли еще что-то.
     Они  оттащили  ее  от кровати,  чтобы  доктору  Сапирштейну  можно было
подобраться  к  ней  со  шприцем.  начались  схватки,   такие,  что  Розмари
зажмурилась.  Она  задержала дыхание, потом стала  быстро и  часто втягивать
ноздрями  воздух.  Ей  на живот легл рука,  и  пальцы  его проворно ощупали.
Доктор Сапирштейн проговорил:
     - Погодите, погодите минуточку, мы тут, оказывается, рожаем.
     Тишина, а за дверью кто-то шепотом передал известие:
     - Она рожает.
     Розмари  открыла  глаза  и,  втягивая  воздух,  уставилась  на  доктора
Сапирштейна. Он кивнул ей и неожиданно взял за  руку, которую держал  мистер
Фаунтен, прикоснулся к ней ваткой и вонзил иглу.
     Во время укола  Розмари не пыталась даже шевельнуться, она была слишком
испугана и потрясена.




     Свет.
     Потолок.
     И жуткая боль.
     И Гай возле кровати, нервничает, смотрит на нее, растерянно улыбаясь.
     - Привет, - сказал он.
     - Привет, - откликнулась Розмари.
     Болело жутко.
     Тут Розмари вспомнила. Все позади. Все позади. Ребенок родился.
     - Все в порядке? - спросила она.
     - Да, прекрасно.
     - Кто?
     - Мальчик.
     - Правда? Мальчик?
     Гай кивнул.
     - И с ним все хорошо?
     - Да.
     Розмари закрыла глаза, потом с усилием открыла их.
     - К Тиффани позвонил?
     - Да.
     Глаза закрылись, и она заснула.
     Позднее Розмари вспомнила  еще  кое-что.  На этот раз  у кровати сидела
Лаура-Луиза, читая сквозь лупу "Ридерз Дайджест".
     - Где он" - спросила Розмари.
     Лаура-Луиза подпрыгнула.
     - Боже мой, дорогая, - охнула она, - как я  испугалась! Так внезапно, я
думала, ты еще спишь. О Господи! - она закатила глаза и глубоко вздохнула.
     - Ребенок? Где ребенок? - допытывалась Розмари.
     - Одну минуту, - Лаура-Луиза встала,  заложив  пальцем  "Дайджест". - Я
позову Гая и доктора Эйба. Они где-то тут, на кухне.
     - Где ребенок" - повторила Розмари, но Лаура-Луиза, не ответив, вышла.
     Розмари   хотела  приподняться,  но  тут  же  снова  упала,  руки  были
совершенно ватные. А между ног  болело так, словно туда  вонзилось множество
ножей. В ожидании она лежала и вспоминала, вспоминала.
     Был вечер. На часах пять минут десятого.
     Послышались шаги, и они вошли. Гай и доктор Сапирштейн, со скорбным, но
исполненным решимости видом.
     - Где ребенок? - спросила Розмари.
     Гай подошел к кровати и присел, взяв ее за руку.
     - Золотко мое.
     - Где он?
     - Золотко... - Гай попытался что-то произнести, но не смог.
     Доктор Сапирштейн смотрел на Розмари сверху вниз. В усах у него застрял
кусочек кокосового ореха.
     - Были осложнения, Розмари.  Но это  никак  не  повлияет на последующие
роды.
     - Он...
     - Умер, - сказал доктор Сапирштейн.
     Розмари уставилась на него.
     Он кивнул.
     Розмари повернулась к Гаю.
     Тот тоже кивнул.
     - Роды  были тяжелые, ребенок  шел  ножками. Он оказался в неправильном
положении, -  объяснил доктор Сапирштейн. - В больнице я, наверное,  смог бы
что-нибудь  сделать,  но  было  уже поздно  везти  вас  туда.  Предпринимать
что-нибудь здесь было бы слишком опасно для вас.
     - У нас могут быть еще дети,  - перебил его Гай, - и обязательно будут,
как только тебе станет лучше. Уж это я тебе обещаю.
     -  Совершенно  верно,  - подтвердил  доктор  Сапирштейн.  -  Уже  через
несколько месяцев можно попытаться. Такое трагическое  несчастье бывает один
раз на десять тысяч случаев. Ребенок был абсолютно здоровым и нормальным.
     Гай сжал ее руку, ободряюще улыбаясь.
     - Как только тебе станет лучше, - повторил он.
     Розмари посмотрела на них: на Гая, на доктора Сапирштейна с  застрявшим
в усах кусочком кокосового ореха.
     - Вы лжете! - выкрикнула она. - Я вам не верю. Вы оба врете.
     - Ну, золотко, - успокаивал Гай.
     - Он  не умер. Вы  его забрали.  Вы лжете. Проклятые колдуны! Вы лжете!
Лжете! Лжете!
     Гай удерживал ее за плечи, а доктор Сапирштейн сделал укол.
     Розмари  ела суп  и треугольнички белого хлеба с маслом. Устроившись на
краешке кровати, Гай тоже жевал бутерброд.
     - Ты просто сумасшедшая, - говорил он. - Совсем  свихнулась. Это иногда
случается в последние недели перед родами. Ребенок переворачивается. Мне Эйб
объяснил,  даже сказал,  как  это  называется,  но  я  забыл.  Разновидность
истерии. Это с тобой и случилось, золотко.
     Розмари молчала. Зачерпнула ложку супа.
     - Слушай-ка, - продолжал Гай.  - Я знаю,  почему ты решила, что Роман -
колдун, а Минни - ведьма. Но почему ты решила, что Эйб и я с ними заодно?
     Розмари молчала.
     - Ах да,  глупо, конечно. - Гай взял еще один  треугольничек  и откусил
сначала один уголок, потом другой.
     Розмари спросила:
     - Зачем ты обменялся галстуками с Дональдом Бомгартом?
     - Зачем я... а это-то здесь причем?
     -  Для  того, чтобы навести  порчу  и  ослепить  человека, нужно  иметь
какую-то его вещь.
     Гай в упор посмотрел на нее.
     - Ради всего святого, золотко, что ты говоришь? О чем это ты?
     - Ты знаешь о чем.
     - Ну, ты даешь... Я обменялся с ним галстуками, потому что мне нравился
его и не нравился мой собственный, а ему приглянулся мой и не нравился свой.
Если бы мы не выпили, может, и не стали бы меняться. Знаешь, как это бывает.
А  тебе я  не  сказал, потому  что  потом  подумал  про  все эти  шуточки  о
гомосексуалистах, мне было как-то неловко.
     - Где ты достал билеты на "Романтиков""
     - Что?
     - Ты сказал, что их дал Доминик, но ведь это не так.
     - Черт побери! И поэтому я оказался колдуном? Мне  дала их некая  Нора,
фамилии  не  помню.  Мы  познакомились с  ней  на  пробах  и  выпили  вместе
стаканчик-другой. А что же сделал Эйб? Не так завязывал шнурки на ботинках?
     -  Он пользуется корнем танниса. Это  ведьмино снадобье. Его секретарша
сказала, что от него часто им пахнет.
     - Так, может  быть, это  Минни  подарила  ему амулет на  счастье, как и
тебе. Ты хочешь  сказать, что таннисом только ведьмы пользуются? Что-то я не
очень в это верю.
     Розмари промолчала.
     - Давай посмотрим правде в глаза. Тебя мучали всякие бредовые  фантазии
из-за не  совсем благополучной беременности.  А  теперь ты отдохнешь,  и все
пройдет,  - Гай  наклонился к ней  и  взял  за руку. - Я знаю, что тебе было
очень плохо. С тобой произошло самое худшее из того, что могло случиться, но
впереди  нас ждут  только  розы. Нам  уже почти  удалось довести до кондиции
"Уорнер Бразерс", а тут еще "Юниверсал" замаячил на горизонте. Когда на моем
счету  будет еще несколько положительных  рецензий, мы уедем  из Нью-Йорка и
поселимся  среди чудесных холмов Беверли, где  у нас будет бассейн, грядки с
пряностями и  все  тридцать три удовольствия. И ребятишки тоже, Роз. Клянусь
честью  скаута!   А  теперь   мне   надо  бежать  и  быстренько  становиться
знаменитостью.
     Он встал и пошел к двери.
     - Покажи мне свое плечо, - попросила Розмари.
     - Ты шутишь, что ли"
     - Нет. Дай мне взглянуть. На твое левое плечо.
     Гай посмотрел на нее и согласился.
     - Хорошо, дорогая, если тебе только этого хочется.
     Он  расстегнул  ворот синей трикотажной рубашки с  короткими рукавами и
стянул ее через голову. Под рубашкой была майка.
     - Обычно я предпочитаю заниматься стриптизом под музыку, - заметил Гай,
снимая и майку.
     Приблизившись к кровати и  наклонившись к Розмари, он показал  ей левое
плечо.  Знака не было. Только еле  заметный след от  прыща  или нарыва.  Гай
продемонстрировал ей другое плечо, и грудь, и спину.
     - Это все, что я могу для вас, дорогая, сделать без синего света.
     - Хорошо, - сдалась Розмари.
     Гай ухмыльнулся.
     - Теперь  весь вопрос  в том,  надевать ли  мне рубашку или выйти  так,
чтобы дать Лауре-Луизе пережить назабываемо-волнующие минуты.
     Грудь  Розмари наполнялась молоком, и от  него надо было освобождаться.
Доктор  Сапирштейн  показал,  как пользоваться  резиновым грудным отсосом, с
виду напоминавшим  стеклянный автомобильный  рожок; и Лаура-Луиза, или Хелен
Уиз, или  еще кто-нибудь несколько раз в день приносили его розмари вместе в
мензуркой. Из каждой  груди  они нацеживали примерно унцию чуть зеленоватого
молока  с  едва  уловимым  запахом  танниса,  и  каждый  раз  эта  процедура
неопровержимо свидетельствовала,  что ее  ребенка не  было. Когда мензурку и
отсос уносили, Розмари  откидывалась на подушку, чувствуя  такое отчаяние  и
одиночество, что у нее не было сил даже плакать.
     Ее  навещали  подружки,  заходили Джоан,  Элиза  и Тайгер;  очень долго
Розмари проговорила по телефону с Брайаном. Принесли и цветы: розы, гвоздики
и желтый кустик азалии - от Аллана,  Майка и Педро, Лу  и Клаудии. Гай купил
телевизор  с  дистанционным  управлением  и установил  его в ногах  кровати.
Розмари бездумно смотрела передачи, ела , глотала таблетки.
     От Минни и  Ромна  пришло  письмо  с  выражением соболезнования, каждый
написал по странице. Они были в Дубровнике.
     Швы постепенно перестали болеть.
     Недели две-три стпустя Розмари показалось как-то утром, что она  слышит
плач  ребена.  Она  выключила  телевизор  и прислушалась. Откуда-то издалека
доносилось слабое хныканье. А может, и нет? Она встала с кровати и выключила
кондиционер.
     Вошла Флоренс Гилмор с отсосом и мензуркой.
     - Вы слышите, где-то плачет маленький? - спросила Розмари.
     Обе прислушались. Да, так и есть. Плакал ребенок.
     - Нет,  дорогая,  я  ничего  не слышу,  -  возразила Флоренс.  -  Ты  и
кондиционер  выключила? Зачем  же, день просто  жуткий. Такая жара, что люди
буквально умирают.
     Розмари  снова  услышала  плач  после полудня, и тут же у нее  из груди
начало сочиться молоко.
     В тот вечер Гай ни с того ни с сего сообщил:
     - На восьмой этаж въехали новые жильцы.
     - И у них грудной ребенок?
     - Да, а ты откуда знаешь?
     Мгновение Розмари пристально смотрела на него.
     - Я слышала, как он плачет.
     Она снова услышала плач на следующий день. И день спустя - опять.
     Теперь она перестала включать телевизор, бесцельно  держала перед собой
книжку,   делая   вид,   что  читает,  а  на   самом   деле  прислушивалась,
прислушивалась...
     Малыш был не на восьмом этаже, а здесь, на седьмом, совсем близко.
     Она обратила внимание, что мензурку и отсос чаще всего  приносили после
того, как  начинал плакать  ребенок. И плач  обрывался через несколько минут
после того, как молоко уносили.
     - Что вы с ним делаете? -  спросила у Лауры-Луизы Розмари как-то утром,
отдавая ей отсос и мензурку с молоком.
     - Как что? Выливаем, конечно, - ответила Лаура-Луиза и быстро ушла.
     В  тот  же день  после  полудня,  отдав Лауре-Луизе  мензурку,  Розмари
сказала:
     -  Подождите секундочку,  -  и хотела  положить  туда  грязную кофейную
ложечку.
     Лаура-Луиза резко отдернула руку с мензуркой.
     -  Зачем  ты  это делаешь? -  отстранила  она Розмари,  ухватив ложечку
пальцами руки, которой держала отсос.
     - Да какая разница?
     - Просто неряшливо, вот и все.


     Ребенок был жив!
     И находился он в квартире Минни и Романа Кастиветов.
     Они  держали  его  там,  кормили  ее  молоком  и, слава Тебе,  Господи,
заботились о нем, потому что, если она правильно  помнила, в книжке, которую
передал  ей  Хатчинс,  говорилось,  что  первое  августа  для  них - больщой
праздник, к которому приурочены особые ритуалы. А может быть, они ждут, пока
Минни и Роман вернутся из Европы?  Чтобы и  они могли получить свою долю? Но
малыш пока жив.
     Розмари перестала принимать таблетки, которые ей давали. Она прятала их
между  ладонью  и  большим  пальцем  и  делала  вид,  что глотает,  а  потом
засовывала таблетки как можно дальше между матрацем и пружинами.
     Розмари стала чувствовать себя бодрее, сознание ее прояснилось.
     "Держись, Энди! Я иду к тебе."
     Она прекрасно помнила урок, преподанный ей доктором Хиллом. На этот раз
она ни у кого не будет просить помощи, не будет надеяться, что кто-то придет
на  выручку и поможет  ей. Ни  полиция, ни  Джоан  или  Данстоны,  ни  Грейс
Кардифф,  ни даже Брайан. Гай слишком  хороший  актер, а  Сапирштейн слишком
знаменитый врач; вдвоем они устроят так, что даже Брайан подумает, что у нее
помешательство  на  почве потери ребенка. На этот раз она все  сделает сама,
возьмет  самый длинный и  острый  кухонный  нож.  чтобы отбиваться  от  этих
маньяков, сама пойдет туда и заберет своего малыша.
     К тому же у нее было одно преимущество. Она знала - и они даже не могли
подозревать, что она  это знает, - о  существовании  потайного хода из одной
кваритиры в другую. В  ту ночь дверь  была заперта  на  цепочку - в этом она
была  твердо уверена, как в том, что рука, на которую она смотрит, - рука, а
не птица или  линкор,  - и тем не менее, все они ввалились  сюда. А  значит,
должен быть какой-то ход.
     Это могла  быть  только кладовка  для белья,  которую забаррикадировала
покойная миссис  Гардиниа, без  сомнения скончавшаяся от  тех же дьявольских
чар, которые парализовали и убили беднягу Хэтча. Кладовку когда-то соорудили
для того,  чтобы  разделить одну большую  квартиру на две поменьше;  и  если
миссис Гардиниа  принадлежала к ордену - а разве Терри не говорила,  что это
она давала миссис Кастивет травы" - тогда нет ничего  удивительного, что они
проделали ход в задней стенке кладовки, чтобы удобно было  напрямую попадать
из одной квартиры в другую,  о чем к тому же не будут  знать  ни  Брюны,  ни
Дюбэн, ни Де Борэ.
     Да, да, именно кладовка.
     Давным-давно, во сне,  Розмари проносили  через эту кладовку. И это был
не  сон,  а  знамение  свыше,  божественное  послание,  которое  нужно  было
тщательно хранить  в памяти, чтобы теперь, в минуту испытаний, черпать в нем
уверенность.
     "Отец Небесный, прости мне мои  сомнения! Прости,  что я отвернулась от
Тебя, милосердный Боже, и помоги мне,  помоги  мне в беде! О Иисусе, дорогой
Иисусе, помоги мне спаси невинное дитя!" - молилась Розмари.
     Ну, конечно же, таблетки - вот решение.  Изогнувшись, она засунула руку
под матрац  и  вытащила их  одну  за  другой.  Восемь штук,  все  совершенно
одинаковые. Маленькие белые  таблетки с насечкой  посередине,  чтобы  ломать
пополам. Бог его знает, что это такое, но так или иначе трех таблеток в день
было  достаточно,  чтобы  Розмари оставалась вялой  и  послушной,  а  восемь
наверняка заставят Лауру-Луизу или Хелен Уиз крепко заснуть. Розмари сдула с
таблеток пыль, завернула их в журнальную обложку и засунула на дно коробки с
салфетками.
     Она  продолжала  изображать  вялость  и  покорность:  ела, что  давали,
листала журналы, сцеживала молоко.
     Когда все было подготовлено,  сиделкой Розмари оказалась  Лиа  Фаунтен.
Она вошла после того, как Хелен Уиз унесла очередную порцию молока.
     - Привет, Розмари. Другим девочкам я уже  дала возможность повидаться с
тобой,  но теперь  уж  моя  очередь,  - заявила она. -  Да  здесь  настоящий
кинотеатр! Сегодня что-нибудь хорошенькое показывают"
     В квартире больше никого не было. Гай ушел, чтобы встретиться с Алланом
по поводу нескольких контрактов.
     Розмари  и Лиа  смотрели  фильм  с участием  Фреда  Астера  и  Джинджер
Роджерс, а во время перерыва Лиа принесла из кухни две чашечки кофе.
     - Я чуть-чуть проголодалась. Не могли бы вы сделать мне еще и сэндвич с
сыром? - попросила Розмари, когда Лиа поставил чашки на ночной столик.
     - Конечно, дорогая. Как тебе, с латуком и майонезом?
     Она  снова  вышла, а Розмари  достала завернутые в  журнальную  обложку
таблетки. Теперь  их  было одиннадцать. Все  таблетки она бросила  в чашечку
миссис Фаунтен  и размешала своей ложкой, которую потом  вытерла  салфеткой.
Потом  Розмари взяла  свою  чашку, но рука так дрожала,  что  чашку пришлось
поставить.
     Тем не менее, когда Лиа  вошла с сэндвичами, Розмари  сидела,  спокойно
попивая кофе.
     -  Спасибо, Лиа, удивительно аппетитно.  Кофе немного горчит, наверное,
слишком долго настаивался.
     - Приготовить другой?
     - Нет, нет, не стоит.
     Лиа села возле кровати, взяла чашку и, помешав ложечкой, отпила глоток.
     - М-м, - Лиа сморщила нос.
     - Пить все же можно, - констатировала Розмари.
     Они  продолжали  смотреть  фильм,  а через  две  рекламные вставки  Лиа
уронила голову  на грудь, подняла ее,  поставила на столик  блюдце и  чашку,
которая была на две трети пуста. Розмари доедала бутерброд и смотрела, как в
сверкающем   сказочном  павильоне  аттракционов  Фред   Астер  танцевал   на
вращающихся дисках.
     Прошло еще немного времени, и Лиа крепко заснула.
     - Лиа? - позвала Розмари.
     Старушка, сидя, посапывала: подбородок касался  груди,  руки  безвольно
лежали  на коленях. Парик с чуть лиловатым  оттенком съехал на лоб,  обнажив
затылок в редкими седыми волосами.
     Розмари встала с кровати, сунула ноги в тапочки, накинула синий с белым
стеганый  халат,  купленный ею для  больницы,  вышла  из  спальни, осторожно
затворила  дверь,  потом,  подойдя  к входной двери,  бесшумно заперла ее на
цепочку и на засов.
     Она прошла на кухню и на полке с ножами выбрала самый длинный и острый,
почти  совсем новый нож для мяса  с изогнутым  заостренным на конце стальным
лезвием и  тяжелой костяной ручкой с медной  шишечкой.  Потом  она  пошла по
коридору к двери в кладовку для белья.
     Открыв дверь, Розмари поняла, что не ошиблась.
     Внешне все  выглядело аккуратно и  в порядке, но содержимое двух  полок
поменялось местами:  полотенца  лежали  там, где  должны  были  быть  зимние
одеяла, и наоборот.
     Положив  нож на пороге  ванной,  Розмари вынула из кладовки все,  кроме
того, что находилось  на  закрепленной  верхней  полке.  Она сложила  на пол
полотенца, простыни, маленькие и большие коробки, а потом, приподняв, вынула
полки, которые очень давно оклеивала бумагой и устанавливала там.
     Задняя стенка  кладовки представляла собой выкрашенную белым панель, по
краям  которой протянулась узкая полоска  белых  лепных  украшений.  Подойдя
ближе и  встав так, чтобы свет падал получше, Розмари заметила, что на стыке
панели и лепнины по  слою краски тянется непрерывная трещина. Розмари нажала
с  одной  стороны  панели,  потом  с  другой,  нажала  посильнее,  и  панель
повернулась на скрипучих петлях. За ней была темнота -  другая кладовка, где
на  полу  поблескивала  проволочная  вешалка,  а  сквозь  замочную  скважину
пробивался  тоненький луч света.  Розмари  вошла во вторую кладовку и тут же
наклонилась.  Через замочную скважину она увидела примерно в двадцати  футах
от себя маленький антикварный шкафчик, стоявший в нише коридора Кастиветов.
     Она попробовала открыть дверь. Та поддалась.
     Розмари закрыла ее и вернулась в свою квартиру, взяла нож и снова вошла
в кладовку. Еще раз посмотрев в замочную скважину, она чуть-чуть  приоткрыла
дверь, затем распахнула ее, держа нож понятым для удара острием вперед.
     Коридор был пуст, но из гостиной доносились приглушенные голоса. Ванная
была справа, дверь в нее была открыта,  внутри темно. Спальня Минни и Романа
находилась слева, там горел ночник. Ни колыбельки. Ни ребенка.
     Розмари осторожно  прошла по коридору. Дверь направо была заперта.  Над
антикварным  шкафчиком висела  маленькая, но  заметная картина, изображающая
пылающую церковь. Прежде здесь был прямоугольник невыгоревших обоев да крюк,
а  теперь эта  возмутительная  картина. Похоже на  церковь святого  Патрика;
желтые  и  оранжевые  языки пламени  вырывали  из окон  и устремлялись вверх
сквозь обрушившуюся крышу.
     Где же она ее видела? Горящую церковь...
     Во сне! В том, в котором  ее проносили через кладовку  для белья. Гай и
еще кто-то. "Вы ее  слишком высоко несете", -  вспомнила она. Принесли ее  в
залу  для  танцев, где  горела церковь.  Где горела церковь"  Но  разве  это
возможно?
     Неужели  ее на  самом деле  пронесли через кладовку для белья,  а потом
мимо картины, которую она тогда и увидела?
     Найти Энди. Найти Энди. Найти Энди.
     Держа  нож  наготове, она  прошла  по коридору  налево,  потом направо.
Остальные двери оказались запертыми. Розмари увидела еще одну картину: голые
мужчины и  женщины танцуют,  встав  в круг. Впереди была прихожая  с входной
дверью, справа - сводчатый вход в гостиную. Голоса стали громче.
     - Только если он до сих пор ждет самолета, он-то!
     Раздался смех, потом все зашикали.
     Во сне  Жаклин  Кеннеди ласково заговорила с  ней в  зале  для танцев и
ушла, а потом там собрались все о н и, все  их свора и голые пели, образовав
вокруг нее  кольцо. Это было на самом деле?  Это происходило  с ней?  Доктор
Сапирштейн держал чашку с красной краской. С красной краской? Или с кровью?
     - О черт, Хаято, - послышался голос Минни, - да ты просто смеешься надо
мной! Пудришь мозги, как у нас говорят.
     Неужели Минни? Уже вернулась  из Европы?  И Роман тоже? Но ведь  только
вчера пришла  открытка  из Дубровника, в которой они писали,  что собираются
там задержаться.
     Так, может быть, они никуда и не уезжали?
     Она  подошла  к  арке,  и  ей  стали видны  книжные  полки,  ящики  для
картотеки. столики для бриджа, заваленные газетами и стопками конвертов. Вся
компания  собралась  в   другом  конце   комнаты,  они  смеялись,   негромко
разговаривали. Позвякивали кубики льда.
     Розмари крепче сжала нож и шагнула вперед. Остановилась.
     В противоположном  конце комнаты в  эркере стояла  плетеная колыбелька.
Черная. Вся  черная:  отделка  из черной тафты, полог и  оборки  из  черного
органди.   Меденно  вращалось   серебряное  украшение   на   черной   ленте,
прикрепленной к черному пологу.
     У м е р!  Но в тот самый миг, когда  в голове пронеслась  испугавшая ее
мысль, жесткая ткань затрепетала, серебряное украшение задрожало.
     Он был там, внутри! В этой чудовищно-извращенной ведьминой колыбельке!
     Серебряное украшение оказалось  распятием,  подвешенным  вниз  головой.
Обхватившая щиколотки Иисуса черная лента была завязана узлом.
     Мысль о том, что ее ребенок, совершенно беспомощный, лежит среди  всего
этого  святотатства и  ужаса, вызвала у Розмари слезы.  И вдруг ее  охватило
неудержимое желание все бросить, дать волю чувствам и разрыдаться. Что можно
сделать перед лицом столь изощренного, неслыханного зла? Но Розмари  удалось
справиться с собой; она крепко зажмурилась,  чтобы сдержать  слезы,  наскоро
прочитала  "Богородица,  Дева,  радуйся!"  и призвала  на  помощь  всю  свою
решимость  и  ненависть,  ненависть  к  Минни  и  Роману  к  Гаю  и  доктору
Сапирштейну   -   ко  всем  тем,  кто   сговорился  украсть  у  нее  Энди  и
воспользоваться им  в своих гнусных целях. Вытерев  ладони о халат и откинув
назад  волосы, Розмари  поудобнее перехватила  поудобнее массивную  рукоятку
ножа и шагнула вперед, туда,  где каждый из них мог увидеть ее и узнать, что
она пришла.
     Это было невероятно, но ее  не заметили. Они по-прежнему разговаривали,
потягивали  вино,  наслаждаясь приятным обществом,  словно она была каким-то
бесплотным духом, или все это был сон ,  и  она так и не вставала с постели.
Минни и Роман, Гай (контракты!), мистер Фаунтен, Уизы, Лаура-Луиза и похожий
на  ученого молодой японец в очках - все собрались под висевшим над каминной
полкой  портретом  Адриана  Маркато.   Только  он  смотрел   на  нее.   Этот
могущественный  человек стоял перед  ней,  сверкая  глазами,  неподвижный  и
бессильный, - картина.
     Потом Роман увидел Розмари, поставил  бокал и дотронулся до руки Минни.
Мгновенно  наступила   тишина,   а  сидевшие  спиной  к  Розмари  недоуменно
обернулись. Гай  хотел было подняться, но снова сел. Лаура-Луиза, закрыв рот
руками, завизжала. Заговорила Хелен Уиз:
     - Иди назад в постель,  Розмари. Ты же знаешь, что тебе нельзя вставать
и ходить.
     Она либо помешалась, либо решила проявить свои способности к внушению.
     -  Мать - это" - спросил японец, а когда Роман кивнул ему, протянул:  -
А-а, сссс... - и с интересом стал рассматривать ее.
     - Она убила Лиа! - воскликнул, вставая, мистер Фаунтен. - Она убила мою
Лиа! Где она? Ты убила мою Лиа?
     Розмари пристально  смотрела на  них, на  Гая. Тот потупился, залившись
краской. Розмари крепче сжала в руке нож.
     -  Да,  - подтвердила  она. - Я убила ее. Заколола  насмерть. И вытерла
нож. И заколю  любого,  что подойдет ко мне. Скажи им, Гай,  какой  этот нож
острый!
     Гай  ничего  не сказал.  Мистер  Фаунтен  сел,  прижав  руку  к сердцу.
Лаура-Луиза визжала.
     Не сводя с них глаз, Розмари двинулась через комнату к колыбельке.
     - Розмари! - окликнул ее Роман.
     - Заткнись! - бросила она ему.
     - Прежде, чем ты посмотришь на...
     - Заткнись. Ты в Дубровнике. Тебя здесь нет. Я тебя не слышу.
     - Пусть, - сказала Минни.
     Розмари  следила за ними, пока не подошла к колыбельке. Свободной рукой
взялась  за  обтянутую  черным ручку внизу и  медленно,  осторожно повернула
колыбель на себя. Тафта зашуршала, задние колеса заскрипели.
     Милый Энди спал, такой маленький, розовощекий, завернутый в одеяльце, в
маленьких черных рукавичках, завязанных лентами на запястьях. У него было на
удивление  много  оранжево-рыжих   волос.  Чистые,  шелковистые,  они   были
аккуратно расчесаны. Энди! О, Энди! Повернув нож острием  в сторону, Розмари
потянулась  к  нему.  Губки  у  малыша  вдруг  надулись,  он  открыл глаза и
посмотрел на нее.
     Глаза у  него были золотисто-желтые, ни белков,  ни  радужной оболочки,
золотисто-желтые с вертикальными зрачками-щелочками!
     Розмари  внимательно  посмотрела  на  него.  А  он  уставился   на  нее
золотисто-желтым взглядом, затем перевел его на раскачивающееся перевернутое
распятие.
     Розмари взглянула на н и  х, напряженно  наблюдающих  за ней, и, сжимая
нож в руке, закричала:
     - Что вы сделали с его глазами?!
     Они зашевелились и повернулись к Роману.
     - У него глаза его Отца, - торжественно произнес Роман.
     Розмари перевела взгляд с  него  на Гая, который прикрыл глаза рукой, и
снова на Романа.
     - О  чем вы? У  Гая глаза карие,  нормальные! Что вы с ним сделали, вы,
маньяки?
     Она отступила от колыбельки, готовая прикончить их всех.
     - Его  Отец - Сатана, а не  Гай, -  заявил Роман. - Его Отец -  Сатана,
который подянлся из Ада и зачал сына от смертной женщины! Чтобы отомстить за
бесчинства, творимые поклонниками Бога над своими верными последователями.
     - Слава Сатане! - провозгласил мистер Уиз.
     -  Сатана  -  его  Отец,  и зовут его  Адриан! - загремел  Роман, голос
которого  стал сильным и мощным, в оанке появились гордость  и властность. -
Он  свергнет  власть  имущих  и  обратит  в  прах  их  храмы!  Он  освободит
презираемых и отомстит за сожженных и замученных!
     - Слава Адриану! - крикнули все. - Слава Сатане!
     - Нет, - сказала она.
     Тогда заговорила Минни:
     - Из всех  женщин на свете  Он выбрал тебя, Розмари. Из  всех женщин на
всем  свете. Он выбрал т е  б я. Он сделал так,  что вы  с  Гаем выбрали эту
квартиру.  Он  заставил эту  дурочку, Терри  Как-там-ее-звали,  заставил  ее
испугаться и потерять рассудок, так что нам пришлось изменить свои планы. Он
устроил  все, что  необходимо было  устроить, потому что Он хотел,  чтобы ты
стала матерью Его единственного живого Сына.
     - Его власть беспредельна, - вставил Роман.
     - Слава Сатане! - воскликнула Хелен Уиз.
     - Царствие Его будет бесконечным!
     - Сурава Сатане, - проговорил японец.
     Лаура-Луиза отняла руки о лица. Из-под ладони, прикрывающей глаза,  Гай
посмотрел на Розмари.
     - Нет, -  повторила  она, - нет! -  Ее рука с ножом опустилась.  - Нет.
Этого не может быть. Нет.
     - Взгляни на его ручки, - посоветовала Минни. - И на его ножки.
     - И на его хвост, - добавила Лаура-Луиза.
     - И на маленькие рожки, - продолжила Минни.
     - Боже! - воскликнула Розмари.
     - Бог мертв! - заявил Роман.
     Розмари повернулась к колыбельке, уронила нож, посмотрела  на следивших
за ней сатанистов и закрыла лицо руками.
     - О  Боже, - еле  слышно произнесла  она,  а потом,  подняв стиснутые в
кулаки руки, пронзительно закричала: - О Боже! О Боже! О Боже! О Боже!
     - Бог мертв! - загремел Роман. - Бог мертв, а Сатана здравствует! И год
сейчас первый, первый год эры нашего Господина! Год первый, Богу крышка! Год
первый - родился наш малышка!
     - Слава Сатане! - подхватили все. - Слава Адриану! Слава Адриану! Слава
Сатане!
     Розмари шагнула назад.
     - Нет,  нет, - и отступала все дальше,  пока не  очутилась  между двумя
столиками  для  бриджа.  Рядом  был  стул.  Розмари  опустилась  на  него  и
посмотрела на них. - Нет!
     Мистер Фаунтен быстро вышел из комнаты и заторопился по коридору. Гай и
мистер  Уиз  устремились  за  ним.  Миссис  Кастивет,  кряхтя,  наклонилась,
подобрала нож и понесла его на кухню. Лаура-Луиза приблизилась  к колыбельке
и, по-хозяйски покачивая ее, строила гримасы лежащему в ней младенцу. Черная
тафта шуршала, колеса поскрипывали.
     Розмари сидела, тупо уставившись перед собой.
     - Нет, - повторила она.
     Тот  сон.  Сон? Все  было на самом деле! И  желтые глаза, в которые она
смотрела.
     - О Боже! - простонала она.
     Роман подошел к ней.
     - Фаунтен больше притворяется, что так убит горем из-за Лиа. Никому она
по-настоящему на нравилась, слишком уж скупая и черствая. Почему бы  тебе не
помочь нам, Розмари? Стань  настоящей матерью Адриану, и мы устроим так, что
тебе ничего не будет за убийство. Никто никогда  об этом  не узнает. Тебе не
нужно  вступать  в  орден,  если  ты  не хочешь,  просто будь матерью своему
ребенку,  - наклонившись к ней, он  прошептал: - Минни и Лаура-Луиза слишком
стары. Это нехорошо.
     Она взглянула на него. Роман выпрямился.
     - Подумай об этом, Розмари.
     - Я ее не убивала.
     - Вот как?
     - Я только дала ей таблетки. Она спит.
     - А-а, - протянул Роман.
     Позвонили в дверь.
     - Извини, - сказал Роман и пошел открывать. - В любом случае подумай об
этом, - бросил он через плечо.
     - О Боже! - простонала Розмари.
     -  Да  заткнись ты со своим "О  Боже!" или  мы  убьем тебя,  - зашипела
Лаура-Луиза, качавшая колыбельку. - И черт с ним, с молоком.
     - Сама заткнись, - оборвала ее Хелен Уиз, подходя к Розмари и вкладывая
ей  в  руку влажный нововой платок. - Как бы Розмари себя ни вела, она - Его
мать. Запомни это и будь почтительна.
     Лаура-Луиза что-то едва слышно пробормотала.
     Розмари вытерла  лоб  и  щеки прохладным  платком. Японец,  сидевший на
подушечке в другом конце комнаты, перехватил ее взгляд, улыбнулся и наклонил
голову. Он поднял раскрытый фотоаппарат, в который вставил пленку и подвигал
им взад-впередв направлении колыбельки, улыбаясь и кивая. Розмари потупилась
и заплакала. Потом вытерла глаза.
     Вошел  Роман,  держа  под  руку  цветущего смуглого  человека  приятной
внешности  в  белснежном костюме и белых ботинках. Он нес  большую  коробку,
обернутую  голубой бумагой  с  нарисованными  на  ней  плюшевыми  мишками  и
конфетами-палочками.    Из    нее    доносилась   музыка.   Все    подходили
поприветствовать его, пожать ему руку. "Беспокоились", -  слышалось  со всех
сторон,  -  "приятно",  "аэропорт",   "Ставропулос",  "случай";  Лаура-Луиза
поднесла коробку к колыбельке. Подняла повыше, чтобы малыш видел, потрясла и
поставила  на скамеечку  рядом со множеством других  коробок  , обернутых  в
разрисованную бумагу, и несколькими свертками в черной бумаге, перевязанными
черными ленточками.
     -  Двадцать  пятого июня, сразу же после  полуночи, -  сообщил Роман. -
Ровно через полгода, ну, понимаете, после чего. Разве не великолепно"
     - Но чему вы удивляетесь? - возразил вновь прибывший, разводя руками. -
Разве еще триста лет назад Эдмонд Лотреамон на предсказал, что  это случится
25 июня?
     -  И  правда,  предсказал,  -  согласился   сияющий  Роман.  -  Но  так
удивительно, что хоть какое-то пророчество оказалось верным!
     Все засмеялись.
     -  Пойдемте, друг мой, - пригласил Роман,  увлекая  за  собой  гостя. -
Идемте, посмотрите на Него. Посмотрите на Ребенка.
     Они направились  к  колыбельке,  возле которой с  улыбкой приказчика из
ярмарочной  лавки  их  ждала Лаура-Луиза, встали рядом  и заглянули  внутрь.
Через несколько мгновений вновь прибывший опустился на колени.
     Воли  Гай  и мистер  Уиз. Они  ждали в дверях, пока гость  не поднялся,
затем Гай приблизился к Розмари.
     - С ней все будет нормально, - успокоил он. - Там Эйб.
     Он стоял, глядя на Розмари сверху вниз, нервно потирая руки.
     -  Они  обещали  мне,  что  тебе  это  не  причинит  никакого вреда,  -
оправдывался  он.  -  Так   ведь  и  получилось,  правда?  Я  хочу  сказать,
предположим, у тебя был ребенок и ты его потеряла, разве это не то же самое?
А взамен мы столько всего получаем, Роз!
     Положив платок на  стол, Розмари посмотрела  на  Гая. И  изо  всех  сил
плюнула.
     Он  покраснел  и отвернулся, вытирая  пиджак. Роман, взяв Гая под руку,
представил вновь прибывшему, Аргирону Ставропулосу.
     - Вы,  наверное, так гордитесь,  - сказал  Ставропулос,  сжимая  обеими
руками руку Гая. - Но там, это же не Его мать? Почему же ради...
     Роман отвел его в сторону и зашептал на ухо.
     - Вот,  - Минни предлжила  Розмари кружу  дымящегося чая. - Выпей, тебе
станет намного лучше.
     Розмари посмотрела на кружку и подняла глаза на Минни.
     - Что здесь? - поинтересовалась она. - Корень танниса?\
     - Ничего там нет, -  нагло  заявила Минни.  - Ничего,  кроме  сахара  и
молока. Обычный чай "Липтон". Выпей. - Она поставила кружку  рядом с носовым
платком.
     Все, что требовалось сделать - это убить его. Совершенно очевидно. Надо
дождаться,  пока  они опять  усядутся,  подбежать,  оттолкнуть  Лауру-Луизу,
схватить его и выбросить из окна.  И самой  выпрыгнуть следом.  "В Брэмфорде
мать убивает ребенка и себя!"
     Спасти мир Бог знает от чего. Сатана знает от чего.
     Хвост! Маленькие рожки!
     Ей захотелось закричать, умереть.
     Она так и сделает: выбросит его и выпрыгнет сама!
     Теперь  все  ходили  кругами.   Приятный  вечер  с  коктейлями.  Японец
фотографировал. Фотографировал  Гая. Ставропулоса, Лауру-Луизу с ребенком на
руках.
     Она отвернулась, не желая этого видеть.
     Эти глаза! Как у зверя, как у тигра, совсем не как у человека!
     Конечно, он ведь и не человек... Он какой-то получеловек.
     А  каким  он  казался очаровательным, милым, до того,  как открыл  свои
желтые  глаза!  Заостренный подбородок немного  похож на подбородок Брайана,
очаровательный  ротик,  восхитительные оранжево-рыжие  волосики...  Было  бы
приятно взглянуть на него еще  разок,  если бы только  он  не  открывал свои
звериные желтые глазки.
     Розмари попробовала чай. Это действительно оказался обыкновенный чай.
     Нет, она не сможет выбросить его из окна. Это же ее ребенок, кто бы там
ни  был  его отец. Нужно найти кого-нибудь,  кто смог бы понять ее,  вот что
нужно  сделать. Кого-нибудб вроде священника.  Да, это решение - священника.
Эту задачу должна решать Церковь. С этим должен  разбираться папа вместе  со
своими кардиналами, а не глупенькая Розмари Рейли из Омахи.
     Убийство - грех. Неважно, кого убивают и почему.
     Розмари отхлебнула еще чаю.
     Малыш начал  всхлипывать из-за того, что Лаура-Луиза качала  колыбельку
слишком быстро  и,  как  следовало ожидать,  эта  идиотка  стала  качать еще
быстрее.
     Розмари терпела, сколько могла, потом встала и подошла к колыбели.
     - Убирайся отсюда!  -  зашипела  Лаура-Луиза. - Не  приближайся к нему.
Роман!
     - Вы качаете слишком быстро, - объяснила Розмари.
     -  Сядь, -  отрезала  Лаура-Луиза  и обратилась  к  Роману:  - Убери ее
отсюда. Пусть отправляется туда, где ее место.
     - Она слишком быстро качает, поэтому он плачет, - сказала Розмари.
     - Не суй нос не в свое дело! - прикрикнула Лаура-Луиза.
     - Пусть Розмари покачает Его, - решил Роман.
     Лаура-Луиза вытаращила на него глаза.
     -  Иди,  садись с  остальными,  -  приказал  Роман,  встав  за  пологом
колыбельки. - Пусть Розмари покачает Его.
     - Но ведь она же способна...
     - Иди к остальным, Лаура-Луиза.
     Оскорбленная, она отошла.
     - Покачай Его, - предложил Роман, улыбаясь Розмари.
     Он толкнул колыбельку в ее сторону, придерживая за полог.
     Розмари неподвижно стояла, глядя на него.
     - Вы пытаетесь... заставить меня стать его матерью.
     - А разве ты не Его мать" Ну же. Покачай Его, чтобы Он не плакал.
     Она  покорно сжала  пальцами обмотанную черным  ручку. несколько секунд
они  вдвоем качали колыбельку, потом Роман перестал, и она продолжала качать
одна,  нежно и неторопливо. Она посмотрела  на ребенка, встретила взгляд его
желтых глаз и отвернулась к окну.
     -  Надо  смазать  колесики.  Может  быть,  это  тоже беспокоит  его,  -
предположила она.
     -  Так  и  сделаю,  -  согласился  Роман.  -  Вот  видишь?  Он перестал
жаловаться. Он знает, кто ты.
     - Не говорите ерунды
     Розмари посмотрела на малыша. Он наблюдал за ней. Теперь, после первого
потресения, его  глаза  уже не казались  столь  ужасными. Тогда ее ошеломила
именно неожиданность. В каком-то смысле глаза были даже красивы.
     -  Какие у него ручки? - спросила Розмари, не переставая качать.  Очень
хорошенькие, - ответил Роман. - К Него есть коготки, только очень маленькие,
жемчужного цвета. Рукавички нужны только для того, чтобы Он не оцарапался, а
не потому что на ручки неприятно смотреть.
     - Его что-то беспокоит, - заволновалась Розмари.
     Подошел доктор Сапирштейн:
     - Ну, прямо вечер сюрпризов.
     - Уходите, иначе я плюну вам в лицо, - сказала Розмари.
     - Отойди, Эйб, - попросил Роман, и доктор Сапирштейн, кивнув, отошел.
     -  Ты тут ни при чем, - обратилась  к малышу Розмари. -  Твоей вины тут
нет. Я сержусь на них, потому что  они обманывали  меня,  лгали мне. Не надо
так беспокоиться, я не причиню тебе зла.
     - Он это знает, - заявил Роман.
     -  Тогда  почему  у  него  такой  взволнованный  вид? Бедняжка,  только
взгляните на него.
     - Одну минутку. Я должен заняться гостями. Сейчас вернусь.
     Роман отошел, оставив ее одну.
     - Честное слово, я не причиню тебе  зла, - уговаривала Розмари ребенка.
Нагнувшись, она  развязала воротничок  распашонки. - Это Лаура-Луиза слишком
туго завязала,  да? Я сделаю  посвободнее,  чтобы тебе  было удобно. У  тебя
очень острый подбородок, тебе это известно?  У тебя  странные желтые глазкии
желтый подбородок.
     Она завязал ему распашонку подобнее.
     Бедняжка!
     Не может быть,  что  он  уже совсем плохой, это просто невозможно. Даже
если он  и  был  наполовину  Сатаной, то разве не был он на  другую половину
обычным благоразумным человеческим существом, рожденным от человека, от нее?
Если  она будет  бороться против  них, оказывать доброе влияние наперекор их
дурному...
     -  А знаешь, у  тебя  есть собственная  комната,  -  Розмари развернула
одеяло, которое тоже было завернуто слишком туго. - Там желтые с белым обои,
белая колыбелька с  желтыми бортиками и нигде ни единого черного колдовского
пятнышка. Мы тебе все покажем, когда ты снова проголодаешься. Если вам вдруг
интересно, то  я  как  раз и есть та самая леди,  чьим молоком вы питаетесь.
Спорю,  ты  думал, что оно появляется прямо в бутылочках, так ведь?  А вот и
нет, оно появляется  от мамочек,  и  я как  раз  твоя.  Вот  так-то,  мистер
Серьезная  Физиономия.  Похоже,  это сообщение не  вызвало  у  тебя никакого
энтузиазма.
     Наступившая тишина  заставила  Розмари  поднять  глаза.  Они подходили,
останавливаясь на почтительном расстоянии.
     Розмари  почувствовала,  что краснеет, и  принялась  подтыкать одеяльце
вокруг ребенка.
     - Пусть смотрят. Нам ведь  безразлично,  правда? Мы только хотим, чтобы
тебе было удобно и уютно, вот так.
     - Слава Розмари! - провозгласила Хелен Уиз.
     Остальные подхватили:
     - Слава Розмари! - Слава Розмари!
     И Минни, и Ставропулос, и доктор Сапирштейн:
     - Слава Розмари!
     Гай тоже произнес эту фразу:
     - Слава Розмари!
     Лаура-Луиза пошевелила губами, но никаких звуков не издавала.
     - Слава Розмари, матери Адриана! - крикнул Роман.
     Розмари оторвала взгляд от колыбельки.
     - Это Эндрю, - поправила она. - Эндрю Джон Вудхауз.
     - Адриан Стивен, - настаивал Роман.
     Гай сказал:
     - Послушай, Роман...
     А  Ставропулос, стоявший с другой  стороны  от  Розмари,  коснулся руки
Кастивета и спросил:
     - Разве имя имеет такое большое значение?
     - Да! Очень большое, - подтвердил Роман. - Его имя - Адриан Стивен.
     Снова заговорила Розмари:
     -  Я  понимаю,  почему  вам  хотелось бы  назвать  его  именно так, но,
сожалею, никак нельзя. Его  имя  - Эндрю Джон Вудхауз. Это мой ребенок, а не
ваш, так что спорить бессмысленно. И по поводу одежды. Он не может все время
носить черное.
     Роман открыл было рот, но Минни, глядя на него, громко сказала:
     -  Слава Эндрю!  -  а  потом:  - Слава Розмари, матери  Эндрю, и  слава
Сатане!
     Розмари пощекотала ребенку животик:
     - Тебе же не нравилось быть Адрианом? Я уверена, что нет. Что за Адриан
Стивен такой! Будь добр, перестань ты нервничать. - Она нажала ему на кончик
носа. - Ты  же умеешь улыбаться, а, Энди? Умеешь? Ну же, малютка Энди-желтые
глазки,  попробуй улыбнуться!  Улыбнись  мамочке,  - Розмари дотронулась  до
серебряного распятия,  и оно закачалось. - Ну-ка, Энди, всего одна маленькая
улыбочка. Давай, Эндель-крендель!
     Японец  с фотоаппаратом скользнул  вперед, присел и стал быстро  делать
снимок за снимком - два, три, четыре...
     Сапирштейн вынул иглу и помассировал  оставшееся  после укола  пятнышко
сначала большим пальцем, потом ваткой.
     Она заметила, как женщины разбирают постель.
     Как, здесь?
     Здесь?!
     Но  ведь  все должно  было пройзойти в  "Докторз Хоспитал"!  В "Докторз
Хоспитал",  где есть необходимое  оборудование,  медсестры, где  все чисто и
стерильно!
     Розмари  боролась, пыталась  вырваться.  они крепко держали  ее, а  Гай
шептал на ухо:
     - Все будет в  порядке,  золотко, Богом клянусь. Я Богом  клянусь,  все
будем в полном порядке!  Не  надо  больше так  драться. Роз,  пожалуйста, не
надо! Я даю тебе свое честное-пречестное слово, все будет в полном порядке!
     А потом снова были схватки.
     А потом она лежала на кровати, и доктор Сапирштейн делал еще один укол.
     Миссис Гилмор промокал лоб.
     Звонил телефон.
     Гай говорил:
     - Нет, просто аннулируйте разговор.
     Были новые  схватки, уже как бы совершенно отдельно от Розмари, которая
словно уносилась куда-то, впадая в забытье.
     Все  упражнения  зря.  Напрасная трата  энергии.  Это  совсем  не  были
естественные роды, она не помогала, она не видела.
     "Ох, Энди-или-Дженни!  Прости меня, маленький мой,  любимый мой! Прости
меня!"

Популярность: 1, Last-modified: Tue, 24 Dec 2002 20:46:24 GmT