-----------------------------------------------------------
  Frederik Pohl. The Coming of the Quantum Cats (1986).
  Пер. - Д.Арсеньев.
========================================
  HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5
  Spellcheck: Vsevolod Sipakoff
-----------------------------------------------------------








     Когда его ввели, он не смотрел на меня. Думаю, он знал,  что,  подняв
глаза, взглянет в свои собственные. Или мои... Наши.
     Он имел мое лицо, такой же цвет волос, даже маленькую родинку вверху.
Но были и небольшие отличия: он был легче меня  фунтов  на  шесть  или  на
восемь и носил  другую  одежду.  Это  был  комбинезон  из  цельного  куска
блестящей зеленой материи, с карманами на груди.
     Я сказал сам "себе":
     - Доминик! Взгляни на меня!
     Молчание. Второй Доминик не ответил.
     Я попробовал снова:
     - Доминик! Ради Бога, скажи, что случилось!
     Тогда он поднял глаза (но не на меня), он взглянул на настенные часы,
что-то подсчитал в уме. Затем повернулся ко мне и сказал:
     - Доминик! Ради Бога, я не могу!
     И пропал...






     Когда прозвучал звонок, я держал одну руку на баранке  руля,  готовый
рвануть, а другую высунул в окно, показывая левый  поворот.  Мое  внимание
было приковано к уличному регулировщику, который раздражающе много болтал,
забыв о дорожном движении на Мичем-Роуд. Моя голова распухла от закладных,
условий и приемлемых заемов армии так или иначе, я еще  должен  искупаться
после ужина со своей подружкой. Был вторник - а значит,  самое  время  для
купания. Ведь иногда в будни после наступления  темноты  водные  спасатели
смотрят на купающихся без одежды сквозь пальцы.
     Звонок разнес все вдребезги.
     Я не переносил трезвонящий телефон - и рискнул. Убрал руку с  руля  и
поднял трубку: "Говорит Доминик Де Сота! Я вас слушаю!" Только это сказал,
как полицейский вспомнил про дорожное движение и властно махнул рукой.
     Это произошло слишком неожиданно.
     Водитель междугородного трамвая видел, что я медлил, и  поехал  через
перекресток как раз в тот момент, когда я дал газу. Телефонистка на другом
конце линии сказала что-то похожее на китайский или язык  индейцев  чокто.
Это не было ни одним из этих языков - просто связь была неточно настроена.
Вы же знаете, как они работают к концу смены! Устало и  немного  небрежно,
они без всякого сожаления врезаются в ваши частоты. Я не понял  ни  одного
слова. Мне было наплевать на это, потому что двадцатитонная  масса  вагона
преградила мне дорогу. Водитель не мог  развернуть  трамвай,  и  оставался
только один путь, где я мог избежать столкновения. К несчастью,  в  центре
этого пути стоял полицейский...
     Я не сшиб его, но в этом была только его заслуга. Он сумел  отскочить
в сторону. Всего-навсего в сторону. Так  что  я  чуть-чуть  подпортил  его
ботинки, но не задел пальцев.
     Я не сержусь на него за вручение повестки. На его месте я поступил бы
так же и даже хуже. Я не имел бы к нему претензий, если бы он дал сдачи  -
но полицейский не сделал этого. А просто задержал  меня  на  три  четверти
часа, приказав остановиться  на  обочине  у  лесопарка  вместе  с  другими
штрафниками. Он был совершенно спокоен: попросил  лицензию  и  внимательно
изучил ее. Потом ушел распутывать дорожный беспорядок. Вернулся и  спросил
о другом: чем я занимаюсь, долго ли живу около Чикаго и  знаю  ли  я,  что
автомобиль должен уступать дорогу трамваю...
     В промежутках между вопросами я пытался возвращаться к звонку. В моем
бизнесе мы живем телефоном: кто-нибудь звонит вам и  просит  закладную,  а
если вы не окажете эту услугу, он обращается к  конкурентам.  Кроме  того,
отдельные звонки вызывали тревогу. Это было отчаянием.  Без  сомнения,  вы
никогда не держали в своем автомобиле сразу  два  телефона.  Единственное,
что мне приносило удовлетворение от этих причудливых вещичек,  -  это  то,
что они прекращали звонить, как только я был связан с абонентом.
     Когда я отозвался, на другом конце были шокированы:
     - Вы не представляете себе, мистер Доминик, - сказал женский голос, -
сколько мне пришлось звонить, чтобы найти вас!
     - Наверное, очень долго, - предположил я, -  пока  не  наткнулись  на
другого. Это не мистер Доминик, а мистер Де Сота. Доминик Де Сота.
     Выпад не дал никакого отпора. Вместо этого она возмущенно сказала:
     - Вы ошибаетесь - частота правильная!
     Обманув ее ожидания, я подключился на ее частоту.
     - Вызов мог быть совсем для другого! Однако, полагаю, с моим  именем!
- предположил я, но в этот момент вернулся полицейский и спросил, были  ли
мои родители иностранными подданными и не болен ли я заразными болезнями.
     Он раздраженно ушел, увидев, что я болтаю по  телефону  вместо  того,
чтобы раскаиваться в грехах.
     - Не принимайте это близко к сердцу! - сказал я телефонистке.
     Взял повестку в суд. Битые полицейские ботинки. (Метафора!) Обещание,
что это никогда не повторится. (Пылкое!) Поехав со скоростью тридцать  две
мили в час, я желал, чтобы остаток  дня  прошел  более  удачно.  Этого  не
случилось, хотя в дороге не было  никаких  намеков  на  плохое.  Грета  не
ответила на звонок - наверно, ушла в  супермаркет  за  покупками  или  еще
куда-нибудь. Она должна прийти на пляж лесопарка Мехтаб-ибн-Баузи ближе  к
ночи. А я еще не договорился насчет некоторых закладных и даже не попросил
вернуть рекламные проспекты.
     И я  поразился,  поистине  поразился,  когда  совершенно  скрипуче  и
пронзительно в прерванном звонке услышал - я почти был  уверен  в  этом  -
слово "ФБР".
     Я начинал как торговец... Истинная правда! До  окончания  колледжа  я
занимался настоящей торговлей. Затем перешел в кредиторы.
     Если я говорю кому-либо, что маклеры живут более  интересной  жизнью,
чем агенты по продаже недвижимости, то на меня изумленно пялятся.  Тем  не
менее, это на самом деле так! У кредиторов масса  хлопот. Вы делаете  явью
людские грезы.  Вы  видите,  что  нет  более  занимательного  народа,  чем
мечтатели. Временами меня совсем не трогают  их  мечты,  потому  что  лишь
немногие из фантазеров - трогательные молодожены. Я не знаю,  понимают  ли
они, что приходят с выгодным тарифом - пять с половиной (иногда  пять  или
пять - восемь процентов), но они получают нужную  сумму.  Занимают  тысячи
долларов, платят года  два  или  три,  получив  увитый  виноградной  лозой
коттедж своих снов. И я один из тех,  кто  помогает  им  осуществить  свою
мечту. Думаю, это  более  подходящий  выход,  чем  занимать  где-нибудь  в
большом банке у чиновника. Около Чикаго этого не происходит,  если  только
вы не родственник  какой-нибудь  шишки,  и  этот  магнат,  разумеется,  не
итальянец. В банковском деле это арабы. Необычно не это: много ли банков в
Америке, которые не субсидируются арабами? Конечно, не очень много из  них
процветает и расширяется. В банковском деле у меня нет будущего - но арабы
не беспокоятся об обслуживании так, как маклеры-кредиторы.
     Быть может, причина в том, что (как  и  большинство  людей),  они  не
знают о маклерах. Я один из тех, кто  встречается  с  клиентами,  помогает
выбрать  необходимую  постройку,  покончить  с  налогами,  кто   управляет
клиентами с помощью анкет, улаживает разногласия и удерживает  от  отказов
каждого, кто нуждается в собственном  доме.  Это  жизненная  и  интересная
работа. Я знаю, что этим, вероятно, убеждаю самого себя. Это мне высказала
моя девочка Грета - когда я сам  не  рискнул  признаться.  Она  убежденная
сторонница постоянной работы - только не в банке - пока мы не поженимся. А
мы собирались сделать этот шаг в один из ближайших дней! Работа  позволяла
это.
     Один из ближайших дней...
     Между тем что еще интересней, я говорил так по крайней мере три  раза
- и это давало мне свободное время. Его я обычно повожу с Гретой. В  нашей
компании  есть  правило,  согласно  которому  каждый   коммивояжер   может
проводить пять часов в неделю "этажное время" - там, в агентстве  -  чтобы
позвонить или встретиться  с  клиентами.  Когда  Грета  в  полете  (а  она
стюардесса), я много работаю. Когда дома, стараюсь проводить время с  ней.
Мне безусловно нравится, что она имеет работу, она... нет, это неправда. Я
ревную ко всем парням, которых Грета встречает между Чикаго и  Нью-Йорком,
беспокоюсь,  где  осталась  переночевать.  Несомненно,   ее   сопровождает
Маленькая Фатима... но ведь подруги могут ускользнуть.  Грета  и  я  знаем
все. Я не хочу вспоминать о том, что я научил ее, как это делать в Чикаго,
а она использует это умение с кем-нибудь в Нью-Йорке. Я не  хочу  об  этом
думать!
     И стараюсь не вспоминать...
     И после всего этой ночью я иду с ней  купаться.  Как  только  вернусь
домой, стяну с себя всю одежду, опущу  шторы  и  закрою  двери,  возьму  в
потайном  шкафу  под  лестницей  бутылку  пива.  Пока  оно  охлаждается  в
холодильнике, я постараюсь проверить  таинственный  звонок.  Конечно,  это
безнадежное дело. Мой прерванный звонок погружен под часами многих других.
Но когда я  сел  с  ароматной  холодной  бутылкой,  запотевшей  по  бокам,
раздался телефонный звонок. Грета!
     - Милый Ники? Мы сегодня пойдем купаться?
     Конечно, непременно! Я выпил пиво так быстро,  что  захрустели  зубы,
надел костюм и был уже в воде, в то время когда она только добралась  сюда
и прыгнула ко мне.
     В этот час с бассейне было много людей, тем  не  менее,  когда  Грета
спрыгнула  в  воду,  глаза  всех  мужчин  были  нацелены  на  нее.   Грета
очаровательна. Она - зеленоглазая блондинка с тонкой талией, ее рост  пять
футов и восемь дюймов. Мужчины часто заглядываются на нее. Она в купальном
костюме до бедер и юбке - наша пляжная  охрана  сделалась  необходимостью,
поскольку мужчины понесли всякую чепуху, как часто делал я сам.
     Я потащил ее  в  темный  конец  пляжа  и  поцеловал.  Здесь  не  было
освещения  -  из-за  экономии  электричества  освещался  только  купальный
павильон. Мы стояли в воде -  по  плечо  мне  и  до  подбородка  Грете,  -
покачиваясь на кончиках пальцев. Я старательно поцеловал ее, затем  крепко
обнял и снова прикоснулся губами.
     Она ответила мне долгим поцелуем. Потом  выскользнула  из  объятий  и
захихикала, пропустив между нами прохладную воду. Когда я  снова  протянул
руку, она сказала:
     - Ах милый, ты испепелишь меня!
     Я сказал:
     - Я хочу...
     Но она остановила меня:
     - Я знаю, чего ты хочешь. Может быть, я сделаю это, а быть  может,  и
нет!
     - Кругом никого.
     - Знаешь, Ники, не в этом дело. Что, если я... ты  меня  понимаешь...
влипла?
     - Это не очень красиво... -  Реакции  не  последовало.  -  Во  всяком
случае, можно вделать одну штуку...
     - Нет-нет, Ники! Нет, если ты  хочешь  сказать,  а...  Я  никогда  не
позволю разрушить жизнь моего  ребенка.  Во  всяком  случае,  такие  места
нелегко найти. И потом, кто знает, не убьют  ли  тебя  и  не  испортят  ли
жизнь?
     Она была права: мы  оба  знали  это.  Не  проходило  и  дня,  который
обошелся бы без полицейских рейдов по  подпольным  абортариям.  Людей  как
преступников  тащат  в  полицию,  и  в  камере  заключения  все  пациентки
стараются спрятать лицо от посторонних взглядов. Мы, конечно же, не хотели
оказаться на их месте.
     Сейчас почти никого не осталось на озере. И кажется, люди не обращали
внимания на то, что мы не плаваем. Грета успокоенно приблизилась ко мне  и
не сопротивлялась, когда я поцеловал ее снова.
     - Ники! - прошептала она в ухо.
     - Что, милая?
     Слабый смешок, затем шепот - такой низкий, что я едва разобрал слова:
     - Как насчет того, чтобы раздеться?
     Я огляделся вокруг. В стороне от  пары  пожилых  мужчин,  играющих  в
шашки, был только спасатель: он читал газету при слабом свете.
     - Почему бы и нет? - сказал я.
     Теперь вы вспомнили, что купаться обнаженным по пояс -  не  такое  уж
большое  преступление.  В  городских  законах  это  называется  проступком
третьего класса.  Значит,  вас  никогда  не  арестуют  за  это,  а  просто
оштрафуют, как и за парковку в неположенном месте.  Штраф  не  может  быть
более пяти-десяти долларов, и судья вряд ли  приговорит  вас  к  тюремному
заключению. Как правило, первый раз купающихся просто  предупреждают.  Так
что я никак не мог ожидать того, что произошло. Я не рассчитывал,  что  на
пляже могут неожиданно включить свет. Игроки в шашки удивленно вскрикнули,
когда кто-то промчался между ними, подбросив в воздух шахматную доску. Это
был кто-то один, но были и другие, бежавшие со всех сторон: из туалета, из
женских кабин для переодевания, даже из-за забора. И все они  направлялись
ко мне.
     Грета стояла по горло в воде и удивленно пялила глаза,  испуганная  и
смущенная не меньше меня.
     Мир закружился и не переставал вертеться, пока они  не  загнули  меня
над капотом машины, стоявшей за ограждением. Металл был горячим  -  машина
подъехала сюда недавно, и было заметно, что ее подогнали  еще  ближе.  Они
широко  раздвинули  мои  ноги  в   стороны,   гадко   недружелюбные   руки
полицейского пробежали по мокрому заду плавок, отыскивая оружие. Зачем,  о
Господи? Здесь было еще два автомобиля с  направленными  на  меня  фарами,
находились, как минимум, с полдюжины человек следящих за мной, а я стоял в
самом центре.
     И я хотел сказать только одно:
     - Слушайте, все, что я захватил с собой - это моя проклятая башка!


     Стали очевидными странности, и вопросы остались без ответа.
     Почему жители Лос-Анджелеса жалуются на то, что их ароматный  воздух,
пахнущий апельсинами, загрязнился ядовитыми газами?
     Что  заставило  двадцать  тысяч  мирных   царских   подданных   вдруг
замаршировать через деловую часть Киева, выкрикивая революционные лозунги?
     Почему  в  психиатрические  клиники  стали  поступать   с   диагнозом
"паранойя" и "шизофрения" многие люди, убежденные, что за  ними  наблюдают
невидимые глаза?
     Почему внезапно стали случаться странные вещи?






     Я ездил по магистрали Дейли в  город  тысячи  раз,  но  не  так,  как
сейчас. Никогда раньше при сиренах и вспышках света на  кабине  устрашающе
большого "кадиллака". В час ночи на дороге машин было немного, но все  они
удирали с нашего пути, как только замечали мигалку  на  патрульной  машине
чикагского отделения полиции. Мы ехали двадцать одну минуту - быстрее, чем
просто ехали. Но это были самые длинные минуты моей жизни. Все молчали.
     - Зачем вы меня тащите?
     - Заткнись, Доминик!
     - Что я сделал?
     - Там узнаешь!
     - Почему вы мне ничего не говорите?
     - Слушай, сынок, в последний раз говорю: заткнись! Шеф-агент  Христоф
скажет тебе все, что хочешь - и даже больше!
     "Сынок" - так он меня  назвал.  В  моем  понимании  сам  он  был  как
горилла: мокрый насквозь из-за возни на пляже и, по крайней мере, года  на
два моложе. Но между нами было большое различие: я был пленником, а  он  -
одним из тех, кто знал все, но не отвечал на вопросы.
     На здании офиса  в  Уобаш,  куда  меня  доставили,  не  было  никаких
опознавательных знаков, но охранник без  слов  пропустил  нас  внутрь.  На
дверях двадцатого этажа не было никаких табличек, в приемной пусто,  и  до
сих пор никто не сказал мне ни слова. Но по крайней  мере,  на  один  свой
вопрос я получил ответ. Увидев на  стене  портрет,  я  сразу  узнал  давно
почитаемое лицо - важное и строгое, как каймановая черепаха, непреклонное,
как лавина.
     Дж. Эдгар Гувер [Джон Эдгар Гувер (1895-1972) - директор ФБР в США  с
1924 г.].
     Телефонный звонок не был случайностью: я находился в лапах ФБР...
     Если вы  тонете,  вся  жизнь  до  этого  момента  представляется  вам
светлой.  В  следующие  несколько...  секунд  я  старался  вспомнить   все
уголовное наказуемые  вещи,  которые  я  совершал  когда-либо.  Не  только
купание обнаженным по пояс или покушение  на  чикагского  полицейского.  Я
обратился к началу жизни и начал с того  момента,  когда  помочился  около
стены пресвитерианской церкви Оливет в Арлингтоне. Тогда мне  было  десять
лет и  я  опаздывал  в  воскресную  школу.  Я  совершил  мошенничество  на
вступительных экзаменах в колледж, когда вместо  сгоревшего  я  представил
фальшивое заявление. Когда в общежитии сгорело мое имущество, выражавшееся
в кровати и пружинном матрасе, я заявил, что в этом виноват  мой  приятель
Альфа Капа Ню. Я даже вспомнил, как у меня исчезли зачатки  совести:  одно
время я в самом деле скрывал неприятности с арабами. Это не было гордостью
моей памяти. Мой приятель по высшей школе Тим Карасуритис и я  выпили  три
бутылки нелегального пива для того, чтобы доказать, что мы мужчины.  Плохо
было не то, что я открестился от этого, а  то,  что  сделал  это  на  углу
Рандольфа и Вакера возле самой большой и богатой мечети Чикаго. И когда  я
выпил все это прямо на улице, пришла очередь Тима. Подняв глаза, я  увидел
стоявшего неподалеку хаджи  с  белой  бородой  и  в  зеленом  тюрбане,  он
рассматривал нас бешеными, негодующими глазами. Позор!  Я  понял,  что  он
наверняка учинит скандал, но считал, что даже у арабского хаджи есть дети.
Он не сказал ни слова, только долго смотрел на  нас,  затем  повернулся  и
вошел в мечеть. Вероятно, он вернулся с арабским подобием полицейских,  но
мы в то время были уже далеко, во всяком  случае,  покончив  с  пивом,  мы
скрылись.
     О, я открывал глубины моей памяти! Я исследовал каждый подсудный  или
отрицательный поступок  и  даже  просто  неприятные  воспоминания,  но  не
находил ничего, что могло бы выявить приход ФБР в середине ночи.
     Минут десять спустя я набрался достаточно смелости высказать это,  но
уже никого не обнаружил. Они оставили меня одного в маленькой комнате, где
было немного мебели. Мой разум чист и  ясен.  Я  был  одет  в  костюм  для
купания. Он, конечно, сохнет долго, но где-то  в  офисе  открыты  окна,  и
из-под двери дул  холодный  мичиганский  бриз.  Дверь  оказалась  закрытой
снаружи - это я узнал, когда до нее дотронулся.
     Интересно, что, хотя на мне  почти  ничего  не  было,  они  тщательно
обыскали меня. Полагаю, что меня  совсем  не  случайно  арестовали  именно
тогда, когда я не мог иметь при себе оружие и напасть на одного из них или
убить себя в припадке раскаяния от чудовищности моих  преступлений,  чтобы
утаить хотя бы одно из них, расстроив тем самым их планы.
     Глупцы! Я не думал, чтобы что-нибудь в моем прошлом,  стоило  смерти.
Затрудняло то, что я не знал, за что меня арестовали,  но  я  не  совершал
ничего такого. Более того, я ничего не предпринимал. Не только потому, что
дверь была закрытой, но и вообще в той комнате  мало  что  можно  сделать.
Здесь находился репродуктор, из которого доносилась музыка  -  в  основном
звук скрипки: серьезная вещь. Здесь был стол, конечно же пустой, а  что  в
ящиках, я не знал. Из-за закрытой двери мои  нервы  были  на  пределе.  За
столом находилось вращающееся кресло, перед ним - простой деревянный стул.
Я не знал, сколько времени пробуду один -  и  выбрал  деревянный  стул.  Я
сидел, обнявшись от холода руками, и размышлял.
     И  тут  дверь  без  предупреждения  открылась,  и  вошел   шеф-агент.
Шеф-агент Христоф.
     Это была женщина.


     Шеф-агент Найла Христоф была не просто одной из тех, кто вошел  через
эту дверь, но и, без всякого сомнения, важным лицом. Она была боссом. Все,
кто вошел вместе с ней, подчеркивали это жестами.
     Я удивился. Конечно же, все знают, что недавно в ФБР начали  набирать
и женщин, но их никто не видел. Вы знаете о существовании женщин -  врачей
или водителей такси, - поскольку видели их в кинохрониках или  фильмах.  С
агентами ФБР такого случиться  не  может.  В  недельных  кинохрониках  вам
никогда не покажут лица агентов. Если хоть  один  оператор  попробует  это
сделать,   рискуя   раскрыть   правительственный   секрет,   отрицательные
последствия для него неминуемы. Тогда он будет дрожать  за  свою  жизнь  в
комнате допросов.
     Как я...
     Во всяком случае, она вошла. Перед ней шел огромный парень  открывший
дверь, после нее - толстая стенографистка и еще парень,  закрывший  дверь.
Когда она вошла, то рассеянно взглянула на меня, будто в  этой  комнате  я
был частью мебели. Я сосредоточенно смотрел на  нее.  Найла  Христоф  была
хорошенькой девочкой определенного типа: отлично сложенной  и  спортивной.
На голове ее прическа "конский хвост", и еще у нее  бледно-голубые  глаза.
Она  держала  руки  за  спиной,  входила  как  британские  адмиралы  эпохи
парусников. И командовала как адмирал. Два сиплых слова: "Привяжите его!".
Толстуха пыхтела за столом и растягивала стенографию: "Запись от  августа,
17, год 1983. Шеф-агент Найла Христоф провела допрос Доминика Де Сота".
     Мне адресовались слова:
     - Не торопитесь. Вы должны говорить только правду и отвечать  на  все
вопросы. Тогда мы закончим через двадцать  минут.  Перед  началом  допроса
принесите клятву.
     Это  было  не  очень  хорошо.  Клятва  означала,  что  дело  довольно
серьезное, и то, что искажу, будет не просто информацией к  расследованию,
а послужит показаниями. Стенографистка встала и подошла ко мне с  книгами,
хрипло попросив повторять за ней. Я  протянул  руку  с  Библии  на  Коран,
прикоснувшись к нему большим пальцем, и  поклялся  говорить  правду,  одну
только правду и  ничего  кроме  правды.  И  да  поможет  мне  в  этом  Бог
милосердный, всевидящий и карающий!
     - Прекрасно, Доминик! - сказала Христоф, убрав мою правую руку.
     Она скользнула по ней взглядом - как бы наблюдая, хотя на самом  деле
размышляла, о чем мы будем говорить эти двадцать минут.
     - Теперь расскажите мне, зачем вы проникли в Долилаб?
     Я удивленно выкатил глаза:
     - Проник... куда?
     - В Долилаб, - терпеливо повторила она. - Что вы там высматривали.
     - Я не понимаю, о чем вы говорите! - сказал я.
     Это был не тот ответ, которого ожидала услышать агент Христоф.
     - Дерьмо! - крикнула она  сердито.  -  Я  надеялась,  что  вы  будете
благоразумны и не будете притворяться, что ничего не знаете о Долилабе!
     - Я на самом деле не знаю!.. - Все знают о существовании  Долилаба  -
или хотя бы то, что к юго-западу от  Чикаго  находится  секретная  военная
лаборатория. Дюжину раз я проезжал мимо... - Но, мисс Христоф!
     - Агент Христоф!
     - Агент Христоф, я на самом деле не понимаю, что вы имеете в виду,  я
никогда не был в Долилабе. И конечно же, не пытался пробраться туда.
     - О святая Фатима! - сложив руки вместе, со стоном сказала она.
     Это было неожиданностью! У шеф-агента  могли  появиться  затруднения,
потребуй кто-нибудь отнес принести клятву.  На  обеих  ее  руках  не  было
больших пальцев...
     Без сомнения, люди без больших пальцев не редкость.  Это  стандартный
приговор за вторую попытку кражи, за автоубийство и  прелюбодеяние.  Но  в
самом деле поразительно, подумал я, встретить без больших  пальцев  агента
ФБР.
     Разумом я постиг отсутствие больших пальцев на  руках  Христоф  -  но
мои-то были по-прежнему связаны веревками.
     - Агент Христоф! - с возмущением сказал я. - Я не знаю, откуда у  вас
появилась эта идея, но все надо доказать. Это невозможно! В последний  раз
я был вблизи от Долилаба месяц назад...
     Она посмотрела на двух полицейских, затем вновь на меня.
     - Невозможно... - повторила задумчиво. -  Это  невозможно.  Этого  не
могло быть... - снова отозвалась она. Затем протянула руку.
     Один из полисменов передал  ей  досье.  Первой  вещью  внутри  лежала
фотография. Христоф взглянула пенсе, убеждаясь, что это  та  самая,  затем
показала мне. На фото был изображен человек у дверей здания - и это был...
я!
     Это был я, но одетый в костюм, которого у меня никогда не было:  типа
комбинезона, как у Уинстона Черчилля, ставшего известным во  время  Второй
мировой войны. Но это был я - верно...
     - Снимок сделан, - бесцветно сказала Христоф, - камерами наблюдения в
Долилабе позавчера ночью. Есть и другие... - Она расправила их веером.
     Не все они были сделаны из этой  же  камеры  -  задний  план  заметно
отличался. Но на всех них было то же самое, хорошо знакомое  мне  лицо,  в
этой незнакомой одежде.
     - И здесь, - сказала она, достав из папки кусок картона, -  отпечатки
из вашего досье  в  колледже.  Они  полностью  совпадают  с  найденными  в
лаборатории.
     На картонном бланке под широкими десятью полосами было только  четыре
отпечатка. Я думал, что все они были получены на  месте  происшествия.  Но
даже дилетант мог заметить, что спирали и канавки  на  большом  и  среднем
пальцах правой руки и оба указательных очень схожи с отпечатками из  моего
досье.
     - Это ложь! - заорал я.
     - Вы опять за свое? - недоверчиво спросила Христоф.
     - Но это же не я, потому что я не делал этого!
     -  О  черт!  Доминик,  -  вздохнула  она.  -  Я  считала  вас   более
благоразумным! - Закинула руки за спину и посмотрела в пол.
     Она не давала своим помощникам никаких знаков, но они прекрасно знали
свое дело и подошли ко мне.
     Били меня не очень долго. Вы же слышали о том, как они  обращаются  с
подозреваемыми. По этим сплетням, пускают в ход кулаки. Я был уверен,  что
это не только слухи, потому что однажды писал вексель на одного бармена, а
затем того арестовали по подозрению в продаже  крепких  напитков  человеку
моложе  тридцати  пяти  лет.  После  этого  ему  уже  никогда  больше   не
потребовалось векселей. Вдова прошептала мне на  ухо,  в  каком  состоянии
вернули для захоронения тело: это может основательно вывернуть ваши кишки.
     Со мной, к счастью, такого не случилось.
     Я получал легкие шлепки. Но это было слишком  унизительно.  Это  было
унизительно вдвойне, потому что я был связан и не мог дать отпора. Хорошо,
на моем месте вы не сделаете этого -  даже  не  сможете  парировать  удары
руками, а не головой. Моя голова звенела от оплеух, открытая  ударам.  Они
прекращали бить, когда агент Христоф задавала вопросы.
     - На фото изображены вы, Доминик. Не так ли?
     - Откуда я знаю? Это... ой!.. Немного похож на меня.
     - А отпечатки?
     - О них мне ничего не известно...
     - О черт... продолжайте, мальчики!
     Скоро им надело колошматить мою голову. Или, вероятно, они  заметили,
что я с беспокойством стал прислушиваться к  Христоф,  во  всяком  случае,
меня начали колотить в живот и спину. Так как я до сих пор был одет только
в плавки, то оказался беззащитен. Было ужасно больно. Но лупить  по  спине
им не очень нравилось. Они могли причинить боль собственным рукам и делали
это без особого восторга. Часто останавливались.
     - Измените показания, Доминик?
     - Мне нечего менять, черт возьми!
     И  они  снова  молотили  по  моему  животу.  Это  причиняло   сильное
страдание. Меня выворачивало  наизнанку,  в  глазах  двоилось,  и  я  едва
слышал, что говорит агент Христоф.
     И я чуть было не пропустил мимо ушей, когда она сказала:
     - Сопляк! Вы по-прежнему отрицаете, что были в  Долилабе  в  субботу,
тринадцатого августа?
     Я задыхался.
     - Подождите! - собственно говоря, они не оставляли попытки сделать из
моего живота хороший пунш.  -  Пожалуйста...  прекратите,  -  молил  я,  и
Христоф остановила их. Я сделал два глубоких вздоха и сумел сказать: -  Вы
имеете в виду прошлую субботу, тринадцатое?
     - Вот именно, Доминик! Когда вас засекли в Долилабе.
     Я приподнялся и выпрямился.
     - Но я не мог там быть, агент Христоф,  -  сказал  я,  -  так  как  в
прошлую субботу  я  был  в  Нью-Йорке.  Со  мной  была  моя  невеста,  она
подтвердит. Честное слово, агент Христоф! Я не знаю, кто был  в  Долилабе,
но только не я!
     Конечно, все было не так просто. Я получил еще два-три крепких удара,
прежде чем они убедились (или не убедились), но прекратили бить меня.  Для
подтверждения  моего  рассказа  они  вытащили  из  постели  Грету.  И  она
рассказала им по телефону все, что помнила. Они проверили. Я не так  часто
уезжал с Гретой в Нью-Йорк, поэтому она точно запомнила дату.
     Развязав руки, они разрешили мне встать и отпустили  домой.  Один  из
них даже предложил мне плащ, чтобы я надел поверх плавок. Думаю,  им  было
очень не по себе. К тому же агент  Христоф  не  проронила  ни  слова,  она
склонила голову над досье и кусала губы. Один из тех,  кто  колотил  меня,
сказал, что я могу катиться ко всем чертям.
     - Но не очень далеко.  Де  Сота!  Ясно?  Без  всяких  там  поездок  в
Нью-Йорк - только туда, где мы сможем найти тебя в случае необходимости.
     - Но я же доказал свою невиновность!
     - Де Сота! - огрызнулся он. - Ты еще не доказал ничего!  У  нас  есть
все необходимые свидетельства: фотографии следящих камер и отпечатки ваших
пальцев. Даже этим мы можем засадить тебя лет на сто...
     - Но тем не менее, я там не был! - крикнул я, и больше ничего, потому
что Найла Христоф подняла глаза от досье и посмотрела в упор.
     Они отпустили меня прогуляться домой только для соблюдения  приличий,
но я не думал, чтобы это стоило томительного ожидания. Я с  трудом  поймал
такси, и таксист подождал снаружи, пока я не вынесу бумажник и не  заплачу
за проезд двенадцать долларов. Это мой дневной заработок, но я еще никогда
не оплачивал подобного счета с большей радостью.


     Заместитель  шеф-инспектора   Уильям   Брзоляк   пришел   в   местный
полицейский участок с автоматом сорок пятого калибра в  руках.  И  заявил,
что убил свою жену и пятерых детей из-за того, что они слишком  пристально
смотрели ему в спину. "Они  хотели  бросить  меня  одного!"  -  сказал  он
репортерам.
     Купающиеся Юга стали жаловаться  на  то,  что  присутствие  скользких
темно-коричневых шаров, находящихся в воде, делает купание  невозможным  и
представляет, вероятно, опасность для здоровья.
     Летняя буря в пригородах Нью-Йорка в течение пяти часов сбросила  три
или  четыре  нормы  осадков,   что   считается   метеорологами   США   как
"метеорологический  сюрприз".  Это  не  связано  ни  с   одной   известной
фронтальной системой или областью низкого давления. Повреждения  имущества
в Квинсе и Ричмонде оцениваются в миллионы долларов.






     Днем спустя все казалось не таким уж и плохим.
     - Простая ошибка! - убеждал я Грету, когда она позвонила попрощаться:
вновь уезжала в Нью-Йорк.
     - И даже отпечатки?
     - Не обращай на это внимания! - сказал я, посматривая на  шефов  (они
задумчиво наблюдали за мной, а часы, висевшие за ними, говорили, что через
два часа меня ждут в дорожном суде).
     - Ты же знаешь, где я был той ночью?
     - Конечно! - сказала она,  вздохнув,  хотя  больше  не  была  в  этом
полностью уверена. Полагаю, молодчики из ФБР уже  интересовались  этим.  Я
услышал, как она зевнула. - Ради Бога, - извинилась она. - Я  так  на  это
надеюсь... Этот шум прошлой ночи...
     - Какой шум? - Я ничего не слышал: это редко бывает, когда я сплю.
     - Будто рев, свист...  Разве  ты  совсем  ничего  не  слышал?  Словно
гром... Только здесь ведь не было грозы? Извини!  -  она  что-то  сказала,
прикрыв микрофон рукой. Затем: - Извини, милый, но меня  зовут.  Я  должна
идти! Увидимся через пару деньков...
     - Я люблю тебя! - говорил уже в мертвый телефон. Кроме того,  ко  мне
подошел мистер Руперт, и я быстро добавил: - Как  бы  я  хотел  иметь  еще
дюжину таких клиентов, как вы. Берусь за это дело и жду вас в офисе.
     Я повесил трубку, вежливо взглянув на шефа и быстро перевернув листок
бумаги. В дни переговоров я всегда держу их наготове. В тот день у меня  в
самом деле была работа - я подготавливал расчеты  для  клиентов  из  шести
муниципалитетов.   Так   как   у   каждого   клиента   были    собственные
противопожарные правила и техника безопасности и они владели страховкой, а
также поскольку в условиях кредита стояла разная сумма, у меня было  целых
два часа работы со счетной машиной. Я полагал, что будет хороший  ленч  по
дороге в Барингтон, но возле магистрали случайно купил  бодрящего  пива  и
"горячих собак", выиграв на этом две минуты. Я  думал,  что  задержусь  на
полчаса, но успел к сроку. Да и судья попался неуравновешенный: держал  не
менее четверти часа, как и все судьи. Многие, кто находились здесь дольше,
показывали повестку и получали номер. Я узнал свой  -  на  заседание  суда
было вызвано пятьдесят два человека, и я был сорок вторым.
     Я сел и сосчитал в уме.  Номер  сорок  два.  В  лучшем  случае,  дело
слушается полторы минуты. Значит, судья доберется до меня менее чем  через
час. Это не так уж плохо, успокоился я, поскольку у меня с собой портфель,
набитый чеками и кредитными  отчетами.  Я  мог  сидеть  в  заднем  ряду  и
заниматься бумажной волокитой.
     Я достал кейс, забитый полудюжиной папок, и  посмотрел  по  сторонам.
Каждому, кто  никогда  не  был  в  дорожном  суде,  это  может  показаться
занятным. Судья располагался в маленькой штуковине типа детского манежа  с
двумя флагами по сторонам: слева - старый звездно-полосатый (сорок  восемь
звезд, сияющих на синем фоне), справа - белый флаг штата  Иллинойс.  Между
ними... Между ними на стене висел знак. Там говорилось вот что:

                                 НЕ КУРИТЬ!
                                 НЕ ЕСТЬ!
                                 НЕ ПИТЬ!
                                 НЕ ЧИТАТЬ!
                                 НЕ ПИСАТЬ!
                                 НЕ СПАТЬ!

     Так что полдень никак не мог быть продуктивным, как я рассчитывал.
     Я  постарался  незаметно  открыть  портфель  на  коленях  -   попытка
провалилась.  Между  рядами  ходил  толстяк  в   униформе   барингтонского
отделения  полиции  и  следил  за  моими  действиями.  Кажется,  здесь  не
запрещалось иметь на коленях материалы  для  чтения  или  записи,  и он не
приказал убрать их. Но вы можете понять, что он просто ждет момента  чтобы
придраться: один маленький взмах ручкой, одно  лишь  слово,  подсмотренное
краешком глаза, - и все....
     Я одарил толстяка снисходительной улыбкой и повернулся к соседу.
     - Здесь очень душно, не правда ли? - спросил  я  у  него.  -  Вам  не
кажется, что помещение не проветривают?
     - Наверно, неисправны вентиляторы, - шепнул сосед.
     Это было все, что  он  сказал.  В  правилах  ничего  не  было  насчет
разговоров, но, на всякий случай, он прикусил язык.
     - Они отлично работают  -  просто  последний  счет  за  электричество
оказался очень высоким!
     Я оглянулся.  Мне  улыбался  энергичный  молодой  человек,  одетый  в
шикарный белый костюм, на ближайшем стуле лежала белая панама. Одет  очень
вызывающе, подумал я.
     - Трудно сдержаться, чтобы не уснуть! - прибавил он. - Особенно после
того, как всю ночь не было покою от шума...
     И снова шум! Я опять сказал, что ничего не слышал, и оба они -  франт
и парень из моего ряда - были рады поделиться деталями.
     - Понимаете, похоже, что он пришел с неба. Нет, это был  не  самолет:
когда летит самолет, вы слышите звуки  мотора,  а  здесь  не  было  ничего
похожего. Это было подобно чему-то ревущему, хотя, да, наверное, вы  правы
-  приходится  думать  именно  так.  Они  раздавались  где-то  вблизи   от
аэропорта. На полпути? Нет, там еще находятся небольшие частные  поля  Олд
Орчард - некоторые хотят переименовать их в О'Хэйр. И, мальчики, этот  шум
был НЕЧТО НЕПОНЯТНОЕ.
     Все согласились с этим. И через полчаса я бы, возможно, тоже, если бы
служитель не объявил:
     - Его Честь Тимоти Л.Маграан! Всем встать!
     И мы послушно встали. Его Честь вошел, изнывая от пота в своей черной
мантии, и посмотрел на нас как бухгалтер: без всякого удовольствия.  Когда
нам разрешили сесть, он, глубоко вздохнув, прочитал небольшую мораль:
     - Леди и джентльмены! Сегодня  многие  из  вас  обвиняются  в  мелких
дорожных проступках. Я не представляю ваших чувств, но мне все это кажется
весьма значительным. Дорожные проступки - это не те вещи, которые не имеют
существенного значения. Напротив! Нарушение правил  дорожного  движения  -
это преступление  против  движения!  А  преступление  против  движения  на
дорогах - это преступление против замечательного  народа,  который  вделал
возможным наше передвижение, против  наших  друзей  со  Среднего  Востока,
включая самого Мехтаба-ибн-Баузи!  Преступление  против  наших  друзей  со
Среднего  Востока  -  преступление  против  самих  принципов   религиозной
терпимости и демократической дружбы между народами!..
     Для меня уже не  было  открытием,  когда  щеголеватый  завсегдатай  в
белоснежном костюме прошептал  на  ухо,  что  судья  Маграан  выдвинут  на
перевыборы в  ноябре.  В  это  же  самое  время  судья  говорил  нам,  что
преступление против Корана - это преступление против всей религии в целом,
включая  и  наше  собственное  христианское  вероисповедание.  Я   начинал
постигать, что дорожный штраф оказался более серьезным, и мои  надежды  на
относительно безнаказанное снятие  штрафа  оправдались  бы  только  в  том
случае, если бы вызвавший меня офицер не появился  в  суде.  Но  этого  не
произошло...  В  зале  суда  была  отдельная  скамья,  на  которой  сидели
пять-шесть человек (некоторые из них в полицейской форме штата,  остальные
-  из  других  муниципалитетов),  среди  них  и  мой  добрый  приятель   с
Мичем-Роуд. Он, конечно же, знал, что я на месте, но  не  улыбнулся  и  не
кивнул, время от времени я чувствовал на себе его взгляд.
     Перед судьей стояло  первое  дело:  перепуганная  молодая  женщина  с
ребенком в коляске (ехала со скоростью шестьдесят восемь миль в час в зоне
с ограничением скорости в шестьдесят миль в час),  она  получила  штраф  в
двадцать  пять  долларов  и  полгода  испытательного  срока.  Второе  было
значительно хуже: водитель находился под парами алкоголя, и это  было  его
третье нарушение. Он ехал, подвергая опасности  жизнь  людей,  не  замечая
дорожных знаков. Этому человеку не  более  двадцати  лет,  и  ему  уже  не
пришлось покинуть здание суда по своей воле. Один из офицеров тут же надел
наручники и стал ожидать вынесения  приговора.  Когда  парня  выводили  из
суда, я заметил его тоскливый взгляд, обращенный на свои  большие  пальцы,
которые он уже не рассчитывал иметь такими длинными.
     Я выпрямился и убрал свой портфель. Многие в комнате  сделали  то  же
самое. Выяснилось, что политическая стратегия судьи Маграана  была  такой:
отпущенных с возмещением судебных издержек должно быть меньше  осужденных,
таким  образом,  он  создавал  себе  репутацию  бесстрашного   крестоносца
дорожного движения.
     Я понял: делалось  это  из  тех  соображений,  что  многие  ожидающие
приговора  прибыли  из  других  муниципалитетов.  Иные  решения  были   бы
неинтересны.  Так  я  ожидал   с   полчаса,   наблюдая,   как   правосудие
распределялось по обвиняемым одним за другим. Я решил, что мой  черед  еще
не настал. Шеф-агент Найла Христоф была плохой  женщиной,  но  оправдаться
перед ней в отличие от этого судьи было легче. Я  отметил,  что  парень  в
белом костюме беспечно прошел по комнате заседания, подобно другу семьи на
загородном  пикнике,  остановился  около  скамьи  свидетелей.   Когда   он
наклонился  и  шепнул  что-то  на  ухо  вызвавшего  меня  полицейского,  я
насторожился. Когда полисмен взглянул на  меня  и  кивнул,  я  выпрямился.
Через  пару  минут  оба,  продолжая  говорить,  вышли  из  зала.  Я  хотел
проследить за ними, но служитель суда, внимательно  наблюдавший  за  мной,
стоял в конце ряда и ожидал моего штрафа. И  какое-то  время  я  продолжал
сидеть. Когда спустя несколько минут любопытство все же взяло  верх,  было
уже поздно.
     - Здесь есть туалет? - шепнул я служителю, он кивнул головой. Я пошел
туда, куда он указал, но нигде не увидел ни полицейского,  ни  человека  в
белом...
     Через полчаса клерк, в прошлом носивший мое имя, заметил,  что  судья
перешептывается с каким-то чиновником и огорченно хмурится.
     - Мистер Де Сота! - сказал он затем.  -  Обвиняющий  вас  офицер  был
вызван в полицию по неотложному делу и не может поэтому  свидетельствовать
против вас.  Согласно  закону,  мне  остается  отпустить  обвиняемого.  Вы
свободный человек, мистер Де Сота, и, могу добавить, очень счастливый!
     Я был  полностью  с  ним  согласен.  Я  так  радовался,  покидая  зал
заседаний, что лишь на полпути домой понял: звонит  телефон.  Задержавшись
возле бензоколонки, я вызвал  абонента.  Тем  временем  высококачественный
бензин вливался в баки... На этот раз линии соединили  точно,  и  оператор
разборчиво прочитал текст сообщения, окончательно выбившего меня из колеи:
     - "Вы не должны знать мое имя, почему я помогаю  вам,  каким  образом
мне это стало известно и тому подобное. Но если вы нуждаетесь в защите  от
беспалой леди,  то  сегодня  в  шесть  часов  вечера  вы  должны  заказать
многослойный салат из тунца по  адресу:  "Карсон",  Пири,  кофейная  лавка
Скотта".
     - И это все? - удивился я.
     - Да, сэр! - вежливо ответил оператор. - Может, повторить? Нет? Тогда
разрешите заметить, сэр,  что  подобные  сообщения  делают  работу  весьма
занятной штукой! Спасибо, мистер Де Сота, огромное спасибо!
     - Не стоит благодарности!.. - сказал я, озадаченно глядя на  ветровое
стекло, пока в окно не застучал заправщик. - Простите, задумался! - сказал
я ему и протянул деньги - шестьдесят девять центов за галлон.  Если  бы  я
заранее посмотрел цены, то никогда бы не остановился в этом месте.
     Но в голове у меня не было отделения, думающего об этом, - я  слишком
занят был посланием. И над ошибочным опознанием ФБР,  легким  спасением  в
суде... И вообще над всеми странностями, заполнившими мир и мою жизнь... В
обычных обстоятельствах я бы проигнорировал приглашение.  Это  была  штука
как раз того самого шпионского сорта,  от  которой  благоразумный  человек
держится подальше. Как минимум, она отнимет время от  моих  основных  дел.
Босс будет недоволен. И  в  целом  это  приглашение  вызывало  подозрение:
спокойно можно было отказаться от этой затеи, но я решил рискнуть.
     Конечно, пошел на встречу.
     Однажды я и Грета читали роман, где один из персонажей говорил что-то
подобное: "Она вошла в универмаг - в одно из тех  мест,  куда  с  радостью
готовы забежать все женщины, но лишь немногие из мужчин осмеливаются зайти
следом".
     Грета сказала тогда, что, по ее мнению, это унижает женщину.
     - Женщины вовсе не любят  магазинов,  -  сказала  она.  -  Им  просто
приходится  посещать  их.  Они  покупают   бакалейные   товары,   домашнюю
обстановку и прочие вещи для семьи.
     - Но ведь они не приобретают машины! - заметил я.
     - Конечно! Они не  покупают  также  и  очень  дорогостоящие  вещи,  -
согласилась она. - Но вы делаете это только раз в  несколько  лет.  А  все
потребительские товары изо дня в день покупают  женщины.  Если  женщина  и
тратит много времени на покупки, то только  потому,  что  это  ее  работа:
сопоставлять цену и значимость каждой вещи.  Этим  она  экономит  семейные
деньги, не имеет значения, нравится ей это занятие или нет. Ей  необходимо
это делать.
     - Согласен, милая! - усмехнулся я.
     Она не любила насмешки:
     - Нет, Ники, я серьезно!  Ты  должен  говорить  не  то,  что  женщина
обожает магазины, а то, что в этом заключается ее работа.
     - Грета! - разумно сказал я. - Ты просто хочешь так  думать.  Как  ты
выразилась, сказать кому-либо, что он любит свою работу - унизительно  для
него? Я, например, люблю свое дело...
     - Но это не одно и то же! - сказала она и переменила тему разговора.
     Она добрая и не является одной из ваших суфражисток. Тысячи  раз  она
признавалась мне: если она что-нибудь предлагает, то потом сама не  знает,
что  с  этим  делать.  Но  самое  основное  -  она  имела  хорошую  работу
стюардессы,  и  это  делало  ее  мало...  Хорошо,  я  не  хочу  выразиться
по-мужскому или как-нибудь подобно. Совсем не  из-за  предубеждений.  И  в
этом заключалась вся беседа. Даже если я задавал  вопросы,  я  знал  ответ
заранее.
     Когда-нибудь мы поженимся - это не более чем просто странная идея.
     Теперь я мало заботился по этому поводу.
     Когда-то меня волновало больше... Что  заставило  меня  вспомнить  об
этом: оглядевшись в кофейной лавке "Карсон", я понял, что линия из  романа
била прямо в мишень. По большой комнате (зеленая обстановка веранды, столы
и  стулья,  везде  выставлены  декоративные  растения)  рассыпана   тысяча
покупателей, и девятьсот пять из них - женщины.  Здесь  не  было  одиноких
мужчин или вместе с приятелем, а только  супружеские  пары.  Мужчины,  как
правило, пожилые и всегда с виноватым взглядом: "Боже мой! Кажется,  я  по
ошибке попал в дамский туалет!"
     Я  предполагал,  что   таинственный   доброжелатель   мог   оказаться
женщиной...
     Прошло двадцать минут, за это время ко мне три раза подходили пожилые
официантки и принимали заказ. Через треть часа принесли салат из тунца.
     Еще минут через двадцать, когда я справился с одной половиной блюда и
пытался покончить с другой, я ощутил, что  кто-то  быстро  подошел  сзади.
Когда я поднял глаза, мужчина уже сидел за моим столом.
     Я узнал его. Теперь на нем надет небелый костюм, но он был тем,  кого
я видел не так давно.
     - Хэлло! - сказал я. - Насколько могу догадываться, это вы?
     Рядом  крутилась  официантка.  Он  посмотрел  на  нее  пристально   и
многозначительно нахмурился.
     - Хэлло, ну надо же! - ответил  он  тоном,  каким  разговаривают  при
случайной  встрече  два  старых  деловых  знакомых,  не  менее  неожиданно
разбегающихся в стороны.
     Он не прибегал к моему имени, хотя и знал его. Это было: "Давно мы не
виделись!", "Ну как ты там?" - и прочие бессмысленные пустяки без ожидания
ответов. Когда, приняв заказ, официантка отошла, он сказал  обычным  тоном
беседы:
     - В этой забегаловке  за  нами  не  следят,  и  мы  можем  поговорить
спокойно.
     Здесь было так много таинственности, стерпеть которую я уже  не  мог.
Размешивая  оставшуюся  половину  салата,  я  получше   разглядел   своего
доброжелателя. Парень был года на два или три помоложе меня. Открытое лицо
с веснушками, рыжеватые волосы. Парень по соседству был одним  из  тех,  в
ком вы уверены: он никогда не совершит подлость и не струсит. Здесь он был
просто осторожен.
     - О чем же мы будем говорить? - промямлил я ртом,  набитым  тунцом  и
хрустящими гренками. - И как мне вас называть?
     Он сделал резкий жест:
     - Зовите меня... например, Джимми. Имя  совершенно  не  играет  роли.
Важно другое: что вы пытались сделать в Долилабе?
     - Ах, Джимми! - сказал я унылым голосом и оставил в покое свой салат.
- Это большая глупость с вашей стороны. Возвращайтесь  назад  и  передайте
шеф-агенту Найле Христоф, что трюк не удался.
     Он нахмурился и замолчал, когда официантка  принесла  ему  ветчины  и
сандвич с сыром. Потом сказал:
     - Это не трюк!
     - Не вижу здесь ничего иного, Джимми! Я близко не  подходил  к  этому
Долилабу, и вы с Христоф прекрасно это знаете.
     - Не держи меня за дурака! - сказал он. - У них есть фотографии.
     - Фальшивые!
     - А отпечатки, они тоже поддельные?
     Я сказал уверенно:
     - Они могут достать что угодно! И то, что в субботнюю ночь я  пытался
проникнуть в Долилаб, сфабриковано от начала до конца... потому что  я  не
мог быть там.
     Он медленно пережевывал ветчину с сыром  и  с  сомнением  смотрел  на
меня. Я, в свою очередь, изучал его. Он был не просто моложе  меня,  но  и
выше, казался более привлекательным, намного  лучше  одет.  Белый  костюм,
который он носил в полдень, был слишком ярким. Этот не бросался  в  глаза,
но был сшит из  настоящей  английской  ткани  и  стоил,  самое  меньшее  -
семьдесят пять долларов. Ботинки  соответствовали  костюму  и  изготовлены
были вовсе не на фабрике Тома Мак-Эна. Таких я  еще  не  видел.  Он  вдруг
сказал:
     - А Найла считает, что алиби ложное и свидетели говорят ложь.
     Я размешивал остатки салата и снова остановился:
     - Откуда вам известно, что думает Найла Христоф, если вы не из ФБР?
     - Мы с ней хорошие друзья! - пояснил он. - У меня много  друзей  и  в
полиции, а не только в ФБР. Еще что-нибудь интересует?
     - Я не знаю, чем вы занимаетесь, - сказал я, - и  почему  взялись  за
это дело.
     - Почему бы мне не заняться любимым  делом,  если  очень  хочется?  -
уклонился он. - Вернемся к показаниям. Они ложные?
     - Нет! Даже если бы это и было так, разве я признался бы в  этом?  Но
они - истинная правда!
     Джимми молча жевал остатки сыра и ветчины и по-прежнему не  сводил  с
меня глаз, словно изменение выражения моего лица могло разрешить  все  его
проблемы. Я дал ему время на размышления. Покончив с салатом и допив кофе,
я подозвал официантку и попросил еще кофе. Мой сосед легко постучал пустой
чашкой - тоже повторил заказ. Когда она удалилась, он проговорил:
     - Собственно, я и не сомневался в их истинности.
     - Рад это слышать...
     - Не неси высокомерную чепуху, Доминик! Тебе трудно валять дурака. Ты
знаешь это?
     Я не знал...
     - Христоф сказала, что я могу катиться домой! - возразил я.
     - При чем здесь  это?  Если  ты  захочешь  покинуть  город,  тебе  не
удастся. Она еще не закончила с тобой!
     - Почему же, черт возьми?
     - Потому что, - объяснил  он,  -  фотографии  и  отпечатки  не  могут
обманывать!
     - Но меня там не было.
     Он медленно произнес:
     - Готов поклясться, что ты  со  своей  подружкой  -  тяжелый  случай!
Думаю, вы можете пройти даже через детектор лжи.
     - Почему бы и нет? Мы говорим правду!
     - О черт, Доминик! - взорвался он. - Разве ты не понимаешь, что  тебе
необходима помощь?
     - И ты можешь помочь? - спросил я.
     - Я... тебе? Нет! - сказал Джимми. -  На  я  знаю  того,  кто  может.
Расплачивайся по счету, Доминик, и поедем прогуляться.
     В это время солнце не заходит часов до восьми,  но  когда  мы  вышли,
было уже совсем темно. Выехав из пригородов Чикаго, мы направились на  юг.
Машин на дорогах было мало. Мы проезжали мили кукурузных  полей  и  дюжины
городков. И когда я спрашивал Джимми, где мы едем, он только отмахивался:
     - Чем меньше ты будешь знать, тем лучше.
     - Тогда хотя бы скажи, скоро ли приедем? Я не ночная сова, Джимми,  а
утром меня ждет работа.
     - Что тебя должно волновать, - терпеливо сказал он, как бы  оттягивая
до рассвета, - так это твои проблемы с ФБР! И пока ты не уладишь  с  этим,
остальное не имеет значения.
     - Это правда, Джимми, но...
     - Кончай ныть! - приказал он. - Мы уже почти приехали. Это  слева  за
этим городком.
     "Этот городок", согласно дорожному указателю, назывался Диксон  (штат
Иллинойс, более двух тысяч населения, Клуб деловых людей каждый четверг  и
пятницу устраивает вечеринки в отеле "Холидей").  Мы  свернули  с  главной
магистрали на площадь с  75-миллиметровой  пушкой  времен  Второй  мировой
войны, установленной  на  маленьком  зеленом  клочке,  проехали  несколько
кварталов. Затем Джимми, скрипя шинами своей машины, резко завернул  влево
на частную дорогу.
     Кто  владел  этой  дорогой,  не  объявлялось,  был  только  маленький
неоригинальный знак: "Добро пожаловать в земли  Хиденвел!"  -  без  имени,
ничего определенного, ничего приветливого. Наоборот! Что  отличало  трассу
от других,  так  это  то,  что  первый  же  поворот  перекрывал  разводной
шлагбаум. Около ворот стоял маленький деревянный муляж  часового,  за  ним
прислонился к стене большой недеревянный охранник.
     - Пропуск! - приказал он.
     Джимми что-то протянул ему, что именно, не знаю, но это удовлетворило
часового. Конечно, этого для него  оказалось  почти  достаточно.  Облизнув
губы, он внимательно оглядел нас,  затем  набрал  номер  и  переговорил  с
кем-то по телефону. И лишь потом  поднял  шлагбаум  и  махнул  нам  рукой,
пропуская дальше. Следующие четверть мили  дорога  раздваивалась,  петляла
вокруг лужайки с фонтаном. Мы сделали круг и остановились около  здания  с
огромными белыми колоннами.  Я  видел  такое  раньше,  кажется,  в  фильме
"Унесенные ветром". Из него вышли слуги, словно  бы  тоже  из  фильма.  Из
главного входа выбежал молодой негр, весело кивнув головой, и  припарковал
машину Джимми за яблонями. Из другой секции дома выплыла полная негритянка
средних лет и позвала нас в помещение.  Она  не  приветствовала  по  имени
Джимми и не обращала на меня никакого внимания. Она не задавала вопросов и
не подсказывала, куда  направляться.  Список  того,  что  она  не  делала,
безусловно, очень длинен. Что она делала - так только то, что провела  нас
сквозь  гигантское  трехэтажное  фойе   по   покрытой   ковром   лестнице,
изогнувшейся ко входу, через  проходы,  мимо  маленькой  жилой  комнаты  с
камином, тахтой и удобными креслами. Везде было пусто. В конце  концов  мы
пришли к стеклянным дверям гибрида  теплицы  и  спортзала.  Вне  его  было
слишком жарко, внутри - жарко вдвойне.  Зал  был  переполнен  тропическими
растениями,  тянувшимися  к   застекленной   крыше,   деревьями,   увитыми
виноградной  лозой.  Это  все  напоминало  джунгли,   пахло   загнивающими
растениями и влажной землей.
     В центре зала находился длинный и узкий бассейн,  в  котором  купался
совершенно голый пожилой мужчина. Погруженный в  воду,  он  казался  более
тощим, но его это не волновало. Тяжело дыша, он дергал коленями, и в  нашу
сторону летели брызги.
     -  Девяносто  восемь!  -  Он  поплыл   в   дальний   конец   бассейна
австралийским кролем. Девяносто девять! - Сделал последнее усилие и поплыл
к нам на большой скорости, изящно  скользя  руками  возле  седых  волос  и
энергично вспенивая воду. - Сто! - крикнул он, задыхаясь,  и  уцепился  за
край бассейна.
     Еще  один  молодой  негр,  скорее  серьезный,  чем  бодрый,  протянул
полотенце. Старик обтер лицо и улыбнулся.
     - Добрый вечер, джентльмены! - произнес он.
     Я сказал ему что-то. Это было не совсем "добрый  вечер!",  но  вполне
вежливо. Джимми сделал еще лучше: спустился  к  бассейну,  взял  скользкую
мокрую руку старого пловца и энергично потряс ее.
     - Рон! - сказал он сердечно, во всяком случае, это звучало  искренне.
- Я уж и не говорю, как мы рады видеть вас!
     - Пожалуйста, не стоит так, Лари... -  скромно  сказал  старик.  -  В
конце концов, я лишь исхожу из важнейших гражданских прав!
     - Да, я понимаю!  -  задорно  сказал  "Джимми",  не  подсматривая  из
осторожности, подцепил ли я имя. - Сейчас я по  поводу  Доминика.  У  него
возникла немного странная проблема с ФБР. Они заявили, что видели, как  он
пытался проникнуть в секретное правительственное учреждение,  у  них  есть
фото  и  отпечатки  пальцев,  но  он  имеет  свидетельницу  с  безупречной
репутацией, давшую показания, что как раз в то время он был за тысячи миль
оттуда вместе с ней.
     Рон полностью вылез из бассейна и вытерся полотенцем.  Ему  было  лет
семьдесят, но, когда я взглянул на его суживающийся торс и открытую  взору
талию, я захотел быть таким же  семидесятилетним.  Он  не  только  отлично
сохранился, но и выглядел знакомым. Обтершись, мужчина бросил полотенце на
кафельный пал и с помощью негра надел белоснежный халат.
     - Я больше не участвую в детективных  фильмах,  Лари!  -  сказал  он,
оскалив зубы.
     И я вдруг понял, почему он показался знакомым. Это был киноактер,  по
крайней мере, раньше. Он был не звездой, а одним из тех, кого вы  узнаете,
даже если забыли сами, пока помнит ваше подсознание. Кажется, с ним  вышел
какой-то скандал... Скандал? По крайней мере,  неприятности.  Я  не  помню
деталей, но его за это уволили. Не только с  работы  его  выгнали,  но  из
индустрии тоже... Вероятно, это касалось политики.
     Но чем бы это ни было, это случилось давно -  после  Второй  мировой,
когда я  еще  только  готовился  появиться  на  свет.  Теперь  старый  Рон
более-менее был свободен и прекрасно сохранился, даже не принимая в расчет
тонкую талию, квадратные плечи, приятную улыбку и белоснежный локон волос,
свисающий на глаза.
     Именно так он выглядел.
     Старик Рон не стал задерживаться в бассейне,  а  сразу  же  прошел  в
комнату с кушеткой и креслами. Минут через пять туда вошли и  мы.  За  это
время кто-то развел огонь в камине и вытащил из серванта бутылку и фужеры.
Это, наверное, был третий чернокожий предложивший нам выпить, пока  хозяин
сидел в кресле около камина и согревал ноги. Вы помните, что дело  было  в
августе? Могу поспорить, что этим ножкам было  холодно  -  но  согреть  их
лучше таким образом, чем полностью отапливать треклятую комнату.
     Когда мы немного выпили. Рон поднял бокал, живо сглотнул  половину  и
затем одарил меня и "Джимми" очаровательной улыбкой.
     - Хорошо, Лари! - сказал он. - Какое безнадежное дело ты  принес  мне
на этот раз?


     Коммутатор Дабл-Джи-Эн был наводнен срочными звонками. Каждый  звонок
был вопросом. Одним  и  тем  же.  В  конце  третьего  периода  изображение
переключилось на футбольный матч. Вопросы были скорее любопытными: ну  кто
же в мире смотрит футбол сейчас, в августе?






     Человек   моего   образа   жизни   постоянно   должен   держаться   с
осторожностью. Не каждую неделю я обладаю деньгами. Многие недели  у  меня
большой жирный нуль или же  приходится  подтягивать  минус.  Поэтому,  как
только мелькнет удача, я делаю свой бизнес.
     Когда Найла рассказала мне о незадачливом простаке, пойманном прошлой
ночью,  а  временами  она  рассказывает  очень  дельные  вещи,   я   решил
присмотреть за ним. Я почувствовал, что это - мой шанс, хотя и  не  совсем
был в этом уверен.
     Жизнь всегда найдет повод подсунуть удачу, если вы ее  ищете.  И  все
это очень легко. Для меня было сущим пустяком зайти на слушание  дорожного
суда и заключить небольшую сделку со старым офицером Паппом.
     - Раз вы просите, Лари, то с ним все о'кей!
     - Разумеется.
     - Тогда я могу заявить этим  чинушам,  что  меня  вызывают  по  долгу
службы. Но предупредите своего приятеля, что ждет его в следующий раз!
     - По рукам! -  сказал  я  и  во  время  рукопожатия  незаметно  сунул
двадцать долларов. Для меня это просто нормальная деловая плата.
     При моем образе жизни вы очень нуждаетесь в  дружеских  отношениях  с
полицейскими. Это может стоить им разжалования, но, по крайней  мере,  они
будут стараться.
     Как говорила мэм, я очень похож на дедушку Джо. Прежде чем он приехал
в  Америку  и  сменил  имя,  он  был  налетчиком  на  банки.  Конечно,  он
использовал пушку, но я  не  занимаюсь  подобными  вещами.  Иногда,  когда
всякие  тупицы  доверчиво  оценивают  только   что   купленное   идеальное
бриллиантовое кольцо на углу улицы или вкладывают деньги в нефтяные  акции
с двойной гарантией, им приходится побегать за мной. И  пока  я  состою  в
близости с Найлой Христоф, самое большее, что со мной могут сделать, - так
это просто предупредить. Все это время мне приходится называть ее милой  и
любимой и получать взамен поистине хорошее...
     Я придерживаюсь милых арабов, хотя иду не совсем той же дорогой. Есть
места, где я изгибаю линию, более того... Хорошо, сейчас они  любят  более
молодых мальчиков. Что моложе меня - это точно? Иногда  мне  кажется,  что
было бы лучше, если бы я поступал правильно, но я  живу  в  этом  мире,  и
ничего не изменить.
     Пока я смотрел,  как  обыватель  с  вдохновением  запутывал  Рона.  Я
приветливо держался с ним, рассчитывал, что рано или поздно настанет время
для расчета. Когда он оскорбил эту  зануду  Де  Сота,  я  понял,  что  все
предусмотрел верно. Видите ли, старый ворчун  Рони  действительно  трудная
натура, но, если вы узнаете, как им управлять, он сделает невозможное. А я
знаю, как держать его в руках.
     - Рон! - сказал я серьезно и без предубеждения. -  Вы  правы.  Я  сам
возьмусь за это.
     Он подмигнул мне, смешно подняв одну бровь.
     - Насчет чего я прав, Лари? - спросил он.
     Это было поистине прекрасное мгновение! Он  научился  этому  давно  -
когда мечтал получить звание генерал-майора, еще до того, как  спутался  с
профсоюзами и тому подобными.  Вам  не  следует  слишком  сильно  доверять
подмигиванию  или  улыбке,  потому  что  улыбка  сходит,  подобно  ставням
пушечных амбразур на корабле адмирала Нельсона, а потом резко  ударит  вас
смертельным ядром.
     - Вы правы, - сказал я, - что Ники Де Сота получил промашку с ФБР,  а
я не прав, приведя его с собой в поисках поддержки.
     Да, конечно. Де Сота  говорил  об  озадачивающих  обстоятельствах,  и
болтовня Рона имела значение. Это выступало наружу: глаза его прищурились,
а  на  лице  застыл  стальной  взгляд  маршала,  который  разговаривает  с
человеком вне закона, не имеющим права покидать город.
     - Я думаю, - сказал он уверенно, - что вам необходимо рассказать  мне
все с самого начала и позволить самому принять решение.
     - Я не хотел причинить вам беспокойство...
     - Тут нет никаких хлопот, Лари,  -  возразил  он,  и  я  заметил  его
попытку поймать собственное отражение на французской двери.
     Что я мог сделать? Конечно же, только то, что надо.
     - Вы совершенно правы, Рон! - сказал я и начал прорабатывать детали.
     Это требовало времени: Рон не из тех, кто схватывает все с лету,  как
и Де Сота. Краем глаза я увидел, что он сердито уставился в пол и молчал.
     Ни на что не жаловался и Рон, пока я рассказывал историю. Я  объяснял
ему, что произошла ошибка, несмотря на то,  что  обнаруженный  в  Долилабе
человек являлся двойником Доминика, настолько похожи их  облики.  Затем  я
сделал небольшую паузу, когда Рон  дал  сигнал  для  следующего  бокала  и
вникал в сущность сказанного.
     - Этот другой парень выглядел точно таким же? - уточнил Рон.
     - Да-да, совершенно верно!
     - И у него были такие же отпечатки?
     - Вот именно, Рон!
     - Но, тем не менее, это был не Доминик?
     Я кивнул.
     - И к тому же, - настороженно подвел он итог, - как  я  могу  видеть,
это очевидная ошибка...
     Я восторженно кивнул головой, мельком взглянув на Доминика, и  слегка
подтолкнул его, чтобы он сделал то же самое.  Ники  это  не  устроило:  он
ничего не сказал, но взгляд его был леденяще холодным. Доминик Де Сота  не
радовал меня, но он просто не знал, как обращаться со старым Рони.
     Рон встал.
     - Лари! - сказал он. - Никни вы, без сомнения останетесь поужинать?
     Безусловно, время  перевалило  за  десять  вечера,  и  только  бывшие
киноактеры могут задерживаться до таких часов.
     - Не спешите, я пока накину одежду, хорошо? Если  вы  любите  музыку,
скажите Хираму, чтобы он включил стерео.
     И он пошел одеваться. Я  не  думал,  что  "не  спешить"  было  легкой
задачей.
     - Какого черта вы тянете? - спросил Лесото, как только  старик  вышел
за пределы слышимости.
     Я успокоил его:
     - Теперь его легко поймать на крючок! Вы не поняли, что я делал?
     - Кажется, нет.
     - Я заманивал его на вашу сторону, только и всего,  -  пояснил  я.  -
Видите ли. Рон - большой  либерал.  Непоколебим.  Раньше  он  находился  в
черных списках Голливуда за профсоюзную деятельность, но...
     Я умолк, потому что в комнату вернулся молодой негр.
     - Немного музыки и комплименты от хозяйки, -  прожурчал  он  и  снова
исчез.
     Из спрятанных динамиков не слишком громко раздалась  интеллектуальная
музыка. Я обрадовался: это уменьшало шансы, чтобы кто-нибудь подслушал наш
разговор.
     - Во всяком случае, ему повезло:  он  вложил  всю  прибыль  от  своих
фильмов в недвижимость штата Иллинойс и в результате разбогател.
     Доминик нахмурился:
     - Вы сказали, он либерал?
     - Да, Ники, но в его случае это в порядке вещей. Он богат!  Никто  не
боится богатых людей с розовыми  взглядами:  всем  и  так  ясно,  что  они
пальцем не пошевельнут против устоявшегося строя.
     - Зачем он нам в таком случае? - поинтересовался он.
     - Потому что, если Рон  заинтересуется  вами,  он  сможет  во  многом
помочь. Или есть другие предложения?
     Ники молча пожал плечами.
     Я покончил с  темой  и  не  назвал  еще  одной  причины,  по  которой
обратился именно к Рону никто не боялся  левизны  Рона,  никто  не  боялся
таких розовых - кто много говорит, но ничего не делает. Каким и был Рон.
     В комнате появились Рон и его жена.
     - А это, - галантно сказал Рон, - моя дорогая супруга, Джейн.
     - Очень приятно! -  произнесла  она  после  того,  как  Доминик  и  я
сказали, как рады познакомиться с ней.
     Затем она вместе с Роном повела нас в комнату для ужина.  Комната  не
была большой - большая рассчитана, как минимум, на двадцать человек, а эта
просто  огромна  и  могла  служить  столовой  для   всей   великой   армии
республики... Вокруг нарастал звук музыки.
     Я спросил Доминика через стол:
     - Как вам нравятся эти звуки?
     Он повертел головой, как все люди, впервые слышавшие стерео.
     - Это новая система, - пояснил  я.  -  Вслушайтесь  в  музыку,  какие
восхитительные звуки скрипки, с  одной  стороны,  и  мелодия  оркестра,  с
другой. Эта штука у Рона уже больше года!
     - Возможно, скоро это появится у каждого, - скромно сказал Рон. -  Но
пока таких стереопроигрывателей выпускается не так много,  а  Джейн  очень
любит музыку.
     Он улыбнулся жене, сидевшей в дальнем конце стола. Прежде чем завести
разговор, она позвала негра, чтобы разложить салат.
     -  Думаю,  мистеру  Де  Сота  нравится  подобная  музыка,  -   сладко
предположила она. - Не так ли? Вы явно получаете истинное  наслаждение  от
скрипичного концерта Бетховена...
     Но Доминик не принял игры.
     - Это то, что сейчас? - спросил он. - По правде говоря, это та  самая
музыка, под которую меня допрашивала шеф-агент Найла Христоф.
     У Рона упал с вилки салат.
     - Найла Христоф? Лари, почему ты не сказал мне,  что  здесь  замешана
она?
     - Я и не предполагал, что это так уж важно! - сказал я с  сокрушенным
видом. - Какая разница?
     - Разница? О Боже, Лари, я непременно займусь этим делом!
     - Больше она не причинит тебе зла! - сказала Джейн.
     - Я забочусь не об этом! Мне так хочется отплатить ей той же монетой!
Найла Христоф, - он повернулся к Доминику. - Это одна из самых  неприятных
агентов ФБР. Вы заметили, у нее не хватает больших пальцев?
     - Ну конечно! - ответил Доминик. - Я  еще  удивился,  как  это  могло
произойти...
     - Я расскажу, как это случилось, - сказал Рон.  -  Магазинная  кража,
потом - наркотики. Ее признали виновной  трижды  до  наступления  двадцати
одного года, а на третий раз  присудили  отсечение  больших  пальцев.  Она
заслужила это. Тогда она была студенткой и занималась  музыкой,  но  после
того как Найлу поймали на убийстве, ей пришлось изменить свои привычки.
     - И она ушла в ФБР? - спросил Доминик, то ли от удивления, то  ли  от
возмущения раскрыв глаза.
     - Она ушла в религию! - захохотал Рон. - И явилась  в  местный  офис,
предварительно забинтовав руки. Поговаривали, что она  родилась  заново  и
хотела пересажать всех торговцев травкой, переворошить  все  известные  ей
притоны... И уж,  поверьте  мне,  она  знала  их  немало.  Первый  год  ее
продержали сыщиком по мелким кражам, потом старый шеф бюро  -  Федерман  -
дал  спецзадание:  проникнуть  в  группу  профсоюзных   лидеров   Далласа.
Пятьдесят человек были приговорены, и в этом была ее заслуга!
     - Во всяком случае, Рон, - заметил я, -  довольно  впечатляет,  чтобы
кто-то подобный ей сделался шеф-агентом.
     - Потому что она уголовница! Черт возьми, Лари, откуда же  они  тогда
получают большинство своих новобранцев?
     - Нет! Я имел в виду другое: она женщина! - сказал я.
     - Да? - пробормотал Рон. - Ладно! - здесь он задумался.
     Я знал причину: Джейн являлась сторонницей равноправия женщин и всего
того, что понимала под этим.
     - Хорошо, - сказал он, - что теперь она неотъемлемая часть той шайки,
которая зовется ФБР. Когда-то подобные ей сфабриковали против  меня  дело.
Теперь такие же Руки-В-Перчатках и арабы объединились в одну компанию...
     Здесь его остановил Доминик. Я мог бы перебить Ники, ведь Рон говорил
то, что я и надеялся услышать. Но Доминик не ждал.
     - Что я и говорю! - закричал он. - С тех пор  как  арабы  и  Духовное
Могущество собрались вместе, время  течет  вспять.  Почему  они  разрешают
врываться полиции штата в частный бассейн  и  устраивать  облаву?  Каждый,
пойманный без купального костюма, получает пятидолларовый штраф.
     Рон забавно взметнул взгляд на свою жену.
     - Увидели бы нас пару лет назад в Голливуде,  а,  Джейни?  Мужчины  и
женщины (порой из самых высот!) купаются в одних лишь плавках, а иногда  и
более чем без...
     -  Сейчас,  Рони,  -  произнесла   она,   смутившись,   -   попробуем
сконцентрироваться на проблемах мистера Де Сота!
     Я с благодарностью сказал: "Спасибо!" - затем  повернулся  к  Рону  и
задал вопрос:
     - Что вы думаете об этом, Рон? Я считаю, что все это серьезно, хотя и
запутано. Я не надеялся, что вы рискнете...
     Он изобразил благородство.
     - Это очень серьезно! - продекламировал он. - И запутано...  Я  решил
помочь вам, Доминик!
     - Вы хотите помочь?! - воскликнул Де Сота.
     - Конечно! - добродушно проговорил  Рон.  -  Первым  делом  я  напишу
письмо в "Нью-Йорк таймс". Потом... минуточку... Как ты  думаешь,  Джейни?
Может быть попытаемся устроить  демонстрацию?  Пригласим  твоих  друзей  и
помаршируем перед штаб-квартирой ФБР в Чикаго?
     - Если ты хочешь этого, Рон, - сказала она. - Хотя многим из них пора
на тот свет, я не уверена, захотят ли они в тюрьму!
     Доминик засомневался.
     - Не знаю, пойдет ли кто-нибудь в тюрягу ради меня! - сказал он.
     - М-м-м-м! - размышлял Рон.  -  А  как  насчет  этого:  обратиться  с
петицией? Доминик возьмет щит с плакатом и складной стул, походит-побродит
где-нибудь и соберет подписи народа  под  требованием,  чтобы  ФБР...  Что
именно вы бы хотели от них? - спросил он.
     - Как раз этого я и не знаю! - сказал Ники. - Я хочу,  чтобы  с  меня
сняли обвинение!
     - Но они допрашивали, зверски избивали...
     - Да, это правда, но за это  их  не  обвинить:  у  них  есть  фото  и
отпечатки.
     Этот человек был чересчур  рассудительным  в  моем  понимании...  или
Рона.
     - Вы защищены от них! - сказал Рон. - Справедливость  восторжествует!
Все это хорошо, но не надо доходить до глупых крайностей. Они  по-прежнему
остались фашистами!
     Теперь было то, что надо, я закашлялся.
     - Когда вы сказали "фашисты", Рони, - уточнил я, - вы имели в виду...
     - Я имел в виду, что ФБР стало точной  копией  и  гестапо  и  КГБ,  -
произнес он.
     - Значит, вы против?
     Он приподнял брови.
     - Ах, Лари! - сказал он, помогая зажаривать себя как барана. -  Я  не
только против них, но и полагаю  что  каждый  истинный  американец  должен
противостоять им!
     - Вы подразумеваете сборы подписей и демонстрации?
     - Если этого будет достаточно! - смело заявил он. - Если же  нет,  то
любыми необходимыми средствами. Я думаю...
     Но Джейн не дала ему высказаться до конца.
     - Рон, дорогой! - нежно  проворчала  она.  -  Ты  задерживаешь  Сота.
Почему бы тебе не взять немного картошки и отпустить его?
     - Конечно, дорогая! - сказал Рон, и тема разговора изменилась.
     Но это уже было неважно! Как только мы покончили с основным блюдом, я
обнаружил, что одиннадцать часов  вечера,  и  начал  собирать  Де  Сота  в
обратный путь.
     - О нет, Рони! Не надо десерта! Нет, спасибо, даже кофе!  Вы  знаете,
Доминику рано утром на работу! Да, ужин был замечательным, спасибо вам!  И
огромное  спасибо  за  поддержку,  Рон...  и,  если  можно,  выведите  мою
машину!..
     - Вы ничего не забыли?  -  гостеприимно  спросила  Джейни,  отыскивая
взглядом шляпу или кейс.
     Я помотал головой.
     -  Я  получил  здесь  все,  что  желал!  -  заверил  я,  и  это  было
действительно так!
     Я подбросил Де Сота  до  междугородной  станции.  Он  протестовал  от
негодования, потому что поезд придет  через  час  или  около  того,  но  я
обратил его внимание, что уже поздно, а я не  предполагал  спасать  тупого
осла всю ночь. Было уже часа два ночи, когда я подъехал к  развилке  шоссе
Лейк-Шор и поставил машину в подземный гараж, быстро прошел через охрану и
зашел в лифт. Я думал о  Роне:  "Бедный  старик!"  Рон  не  сталкивался  с
современными политиками Америки. Он был немного чокнутым, сентиментальным,
как Франклин Д.Рузвельт или кто-то там  еще...  он  просто  не  знал,  что
делает.
     Я пытаюсь припомнить, что я никогда не был розовым, как  мой  дедуля.
Он придерживался своих идей даже тогда, когда приехал в Америку из России,
где был революционером и взломщиком банков. Когда там стало слишком жарко,
он приехал на остров Эллис - все так же  извлекая  выгоду  от  налетов  на
банки, но бросив революционные идеи. Так возникла  компания  "Дж.Дуглас  и
сыновья", платившая мне деньги на обучение  в  Йельском  университете.  Но
думал ли дед бросить рубли и удрать из страны  ни  с  чем,  кроме  как  со
множеством наполовину выпеченных идей, как его товарищ по кличке Ленин?  И
что меня могли выгнать из университета без хороших курсов политэкономии?
     Прямой как тетива, я вошел в большую квартиру на  пятнадцатом  этаже.
Свет не горел, но шторы были широко раскрыты, и  свет,  просачивающийся  с
улицы, достаточно освещал мой халат и узкую белую полоску  на  кровати.  Я
обнял рукой чаши грудей моей девочки и шепнул ей в ушко:
     - Найла, любимая!
     Как всегда, она проснулась легко и быстро. Ее голос даже  не  казался
хриплым, когда она спросила:
     - Как прошло дело?
     - Это, - сказал я, протягивая другую руку, - ты  решишь  сама,  когда
прослушаешь запись на проволочном магнитофоне.
     Она обернулась ко мне, прижалась к шее.
     - Ты проиграешь для меня запись?
     - Да, милая! Но сначала займемся другим делом, если не возражаешь,  я
сбегаю в ванну...
     Она ослабила объятия.
     - Не нужно! - сказала она. - Все это делается осторожно, и я вижу, ты
слишком готов!
     Так оно и было, после того, как скользнул под покрывало.  Недостающая
пара больших  пальцев  не  была  помехой  Найле  Христоф  в  постели,  или
где-нибудь еще...


     Было плохое время для восточной  Айовы.  После  наводнений  и  засухи
фермеры столкнулись с новым бедствием. От Маската на  протяжении  двадцати
миль и более небо на горизонте покрыто серо-зелеными тучами. Когда  облака
приблизились,  три  четверти  миллиона  акров  отборной  кукурузы  и   сои
оказались скрытыми плотным ковром саранчи. Саранча! Никто в  Айове  раньше
не видел ее. Когда стаи  саранчи  отправились  в  полет,  остались  только
коротко остриженные стебли.






     Если вы кредитный маклер, у вас нет выходных. В воскресные дни, когда
освобождаются ваши клиенты, у вас появляется наилучший шанс найти источник
существования. Это был  прекрасный  день,  с  кудрявыми  белыми  облаками,
проплывающими  над  деревьями   лесопарка   Мехтаб-ибн-Баузи   и   пляжем,
сверкавшим, когда я проезжал мимо. Но в этот день  мне  не  до  купания  и
церкви. Нет времени посмотреть игру  юниоров  -  только  подсчет  платы  и
передача Торенс документа, на право  владения  собственностью.  Уже  почти
пять часов,  а я даже не просмотрел воскресные газеты.  В  4.38  пополудни
около Елк-Гроув я успел купить газету  и,  когда  поезд  тронулся,  десять
минут  потратил  на  действительно  важные  новости,  знаете,  в   разделе
спортивных  известий  об  играх  юниоров,  о  преимуществе  Носков   перед
Бруклинскими Хитрецами. За месяц до окончания сезона юниоры провели десять
с половиной  встреч.  Ситуация  вовсе  не  невозможная,  нет.  Но  это  не
оправдывало  огромного  количества  времени,  затраченного   на   изучение
материала. Вскоре я перевернул раздел основных новостей.
     Конечно же, я помнил сумасшедшую поездку  в  Диксон.  Я  считал,  что
раньше беспокоился о своем собственном положении несерьезно.  Испугался  -
да! Но вам не поможет испуг, когда вы в лапах ФБР. Я не волновался, потому
что я не был в Долилабе  и  имел  множество  свидетелей.  Но  в  некотором
отношении хвастливое обещание Рона мне помочь начинало тревожить.  Я  ждал
телефонные  звонки,  когда  несколько  радиорепортеров  из  Голубой   сети
Эн-Би-Си или еще откуда-нибудь зададут мне вопрос, что я думаю  по  поводу
демонстрации в Чикаго?
     Хорошо, звонков не было. Не было также и демонстрации  -  наконец,  в
этот день не было того, что обычно заполняло первую пару страниц "Трибюн".
Она печатала большую статью  о  президенте  Доли,  посетившем  Чикаго  для
основания  новой  библиотеки.  Маленькая  колонка  ниже   рассказывала   о
возобновлении боев между Литвой и Россией. Лига Наций обвиняла в  агрессии
русских. Была также статья о чудовищно громком и пронзительном шуме в небе
поблизости Олд Орчард. ВВС категорически заявляют, что ничего не  знают  о
его причинах. И когда мы уже приближались к петле, на седьмой  странице  я
увидел заголовок:

                   АРЕСТОВАН БЫВШИЙ КИНОАКТЕР. ПРОТИВ
                   НЕГО ВЫДВИНУТО ОБВИНЕНИЕ В КЛЕВЕТЕ
                   НА СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ АМЕРИКИ И ФБР.

     Так был свален старый Рон.
     И не только он... Потом, когда я  внимательнее  перечитал  статью,  я
понял, что Рейгана  обвиняли  в  том,  что  он  обозвал  ФБР  "фашистами",
заявлял, что гражданский долг американцев - "противостоять" им как  раз  в
тех вещах, о которых он говорил в моем присутствии.
     За столом нас было только четверо. Я не думаю, чтобы Рон подкапывался
под себя или это сделала его жена. Я уверен, что и я не делал этого.
     К этому приложил руку мой таинственный приятель Лари Дуглас.
     Он умышленно привез меня туда.  Нет,  это  началось  еще  раньше.  Он
отыскал меня и сделал признательным. Потом взял с  собой,  чтобы  устроить
неприятности старому Рону  Рейгану.  Зачем?  Я  не  догадывался  об  этом.
Безусловно, Лари Дуглас был для меня плохой новостью.
     "ХХ век, лтд" ожидался ровно в шесть  часов  вечера.  Именно  так!  Я
встречал его множество раз. Сейчас приехал  почти  последним,  потому  что
около Рандольфа заревели сирены и я остановился, когда шесть  машин  вдруг
перекрыли дорогу. Сердце мгновенно подкатило к горлу.
     Они приехали не за мной и не за кем-то еще. Они выполняли обязанности
телохранителей знаменитостей и  богачей  -  охраняли  лимузин  серебряного
покрытия на расстоянии длины футбольного поля.
     Араб - несомненно. Большой Араб! Я даже подумал, что это мог быть сам
Мехтаб-ибн-Баузи, хотя едва ли он появлялся на публике. Нет, это  был  его
перворожденный сын, Фэйсал-ибн-Мехтаб.  Фэйсала  легко  узнать  по  рубину
величиной с яйцо, который он носит  на  шее,  и  по  шестерке  твердоносых
телохранителей, всегда  бодрствующих.  Между  телохранителями  и  Фэйсалом
беспокойно сновали городские полицейские. Они сдерживали любопытных зевак,
пока Фэйсал в белоснежной мантии и феске, не пройдет по  алому  бархатному
ковру в новый огромный сверхтуалет. Он участвовал в официальной  церемонии
открытия. Это поднимало настроение. В конце концов, он владел их  обширной
сетью.  Почтительно  отводя  глаза,   радиорепортеры   бережно   подносили
микрофоны к августейшим губам, засверкали фотовспышки  камер,  сидевшие  в
грузовике  музыканты  заиграли  попурри  из  самых  оптимистичных   песен.
Золотыми ножницами под эту музыку Фэйсал перерезал алую ленту.
     Конечно, это было  довольно  интересно,  но  заняло  добрых  двадцать
минут, прежде чем он заторопился обратно в свой "кадиллак". Вся  процессия
тоже испарилась так же быстро, как и появилась. Я нашел место для парковки
и через пять минут был там, куда  стремился,  с  сознанием,  переполненным
богатым Арабом, ужасной женщиной из ФБР, вероломным Лари Дугласом и совсем
немного моей любовницей Гретой. Когда она  возвращалась  из  Нью-Йорка,  я
почти всегда встречал ее. Особенно  по  воскресеньям,  как  сейчас,  когда
погода прекрасная и мы могли побродить по берегу  озера  или  заглянуть  в
зоопарк. Несомненно, стюардессе нелегко зарабатывать  себе  на  жизнь,  и,
если она провела трудную ночь с  капризными  пассажирами,  включая  детей,
страдающих морской болезнью,  мы  просто  прыгали  на  междугородку,  и  я
провожал ее до дома.
     Какими же спокойными казались былые дни! У меня было все, я  встречал
ее и не знал того, что случилось. В большой комнате  диспетчера  объявляли
время прибытия и отправления. Это было волнующее зрелище,  потому  что  вы
можете попасть отсюда почти в любое место мира, во всяком случае, в  любую
точку  Америки.   Здесь   были   поезда,   идущие   из   Лос-Анджелеса   и
Солт-Лейк-Сити, Нью-Орлеана и  Вашингтона  и  отправляющиеся  в  Бостон  и
Миннеаполис, Детройт и Хьюстон. Здесь были также  улыбающиеся  носильщики,
везущие багаж, нервные пассажиры, беспокойно  бегущие  рядом.  Здесь  была
пара, отправляющаяся в медовый месяц, целующая  на  прощанье  свои  семьи,
были  отпускники,  волочившиеся  с  чемоданчиками,  наполненными  морскими
раковинами, соломенными шляпами и еще влажными купальными костюмами.
     Кроме случайных поездок с Гретой и деловых в Питсбург или Милуоки,  я
никуда не ездил. Вероятно, поэтому США казались такими экзотичными, и... я
не уверен... знакомыми.
     Вы наблюдаете за поездами, ваши часы  отщелкивают  минуты:  и  поезда
приходят, когда часы попадают в точку.
     По этой причине я удивился, увидев, что на графике поездов  вслед  за
"ХХ век, лтд", диспетчер  вывесил  слово  "задерживается".  Я  заспешил  в
комнату отдыха, надеясь, что диспетчер ошибся и Грета ожидает меня там, но
ее не было. Кроме того, никто не знал о причинах задержки. Вместе с другим
обеспокоенным  встречающим  я  подошел  к  даме,  выходящей   из   женской
раздевалки. Раз или два она работала  вместе  с  Гретой,  но,  как  только
накопила необходимый стаж, перешла  на  престижные  рейсы  в  Лос-Анджелес
"Супершеф".
     Она удивленно взглянула на меня:
     - Опаздывает "ХХ век"? Да не может этого быть, Ники!  Он  никогда  не
опаздывает!
     Она выбежала позвонить и вернулась обратно возбужденная.
     - Интересно! - сказала она. - Они стоят в  депо  и  принимают  нового
машиниста.
     - Не нравится мне все это? - сказал я, внезапно потеряв голос. -  Все
это неправда? Несчастный случай? У машиниста случился  сердечный  приступ,
или он сошел с ума, или... В моей голове без  предела  выдумывались  новые
катастрофы.
     Но я не дошел до правильной версии.
     Я просидел двадцать минут, ожидая,  что  случится.  И  тут  стряслось
недоброе. Это  происходило  стадиями.  Первая  фаза:  вбежал  перепуганный
проводник.
     - Не верьте... - сразу же сказал он приятелю. - Поезд  остановился  в
дворах. Исчезли  кондуктор,  грузчики,  проводники,  машинист  и  кочегар.
Причин не называют. Полагаю, они тянут время.  Поистине  негодяи!  Твердят
что-то о конспирации.
     Вторая фаза: как только  я  оправился  от  потрясения,  я  достаточно
внятно расслышал, как кто-то спросил:
     - Кто они?
     И услышал неожиданный ответ:
     - ФБР.
     Третья стадия: я хотел выйти  из  комнаты,  но  двое  изящных  мужчин
спрыгнули рядом со мной на ступеньки и умело схватили меня за руки.
     В двери с пометкой "Служебный вход" появилась Найла  Христоф.  И  они
потащили меня туда. Ее руки  были  сложены  на  груди  и  смотрела  она  с
удовлетворением. Для этого были причины.
     По моей глупости...
     Я провалился, если взглянуть на это с точки зрения  шеф-агента  Найлы
Христоф. Свидетели создают  неудобное  алиби?  Нет  проблем  -  арестовать
свидетелей! Очевидцев в тюрьму. Все цели и намерения существуют не  дольше
свидетелей. Здесь всего лишь несложное дело: сделать основой фотографии  и
отпечатки, не заботясь об  озадачивающих  обстоятельствах.  Не  существует
никаких трудностей для Найлы Христоф.
     Но для меня - да! Множество проблем... И самые трудные из них  только
появлялись.


     Летчика трансконтинентальных и  западных  авиалиний  комфортабельного
лайнера, прилетевшего в Чикаго с юга, звали Мейгс Филд - он объявил  заход
на посадку. Город был в пелене облаков, но его это не беспокоило. В Чикаго
не было, как в Нью-Йорке, ни одного  стоэтажного  здания  (тот  факт,  что
город  был  возведен  на  наносной  почве  и  вблизи  не   было   коренной
подстилающей породы, не разрешал строить небоскребы). Это сделало  летчика
большого трехмоторного самолета немного беспечным... на этот раз, когда он
внезапно поднял глаза, он вдруг увидел на месте, где ничего не могло быть,
огромное здание. С силой повернул  рычаги,  чтобы  избежать  столкновения.
Когда Мейгс оглянулся, здание пропало  из  виду,  а  все  тридцать  восемь
пассажиров, выбравшие семь  часов  самолетом  вместо  пятнадцати  поездом,
прокляли его имя.






     Я очнулся от дремоты - ждал появления Найлы Христоф. Я  полагал,  что
когда она приедет в гостиницу из аэропорта, то позволит поспать. На это  я
мог  рассчитывать.  Она  всегда  любит  порепетировать,  даже  прежде  чем
распаковать вещи и зарегистрироваться в номере, иногда прежде чем  принять
ванну. "Что нужно делать, чтобы попасть в Карнеги-Холл? - спрашивала она и
тут же отвечала: - Практика, практика и еще раз практика! Только тогда я с
уверенностью буду выступать там, милый Дом!"
     Меня разбудили звуки Гварнериуса из соседней комнаты - чакон Баха без
аккомпанемента - я узнал его без труда. Классическая музыка - одна из  тех
вещей, для которых политическая карьера не оставляла времени, но она имела
отношение к Найле Боуквист и была  общеобразовательной  штукой  во  многих
отношениях.
     Я поднялся и прошел в спальню. Она находилась здесь  -  стояла  возле
камина спиной ко мне; тело раскачивалось  вместе  со  старой  скрипкой.  Я
бесшумно подкрался сзади и протянул руки к  чашам  ее  правильных  грудей.
Найла не пропустила ни одного такта - глаза закрыты,  смычок  подпрыгивает
над струнами. И сказала:
     - Подожди две минуты, милый!
     - И что я должен делать эти две минуты? - спросил я.
     Она пропела через плечо музыкальными полосами:

                          Закажи шампанского...
                          Или приготовь постель...
                          Или начинай раздеваться...

     Я поцеловал ее в шею:
     - Попробую третье.
     На самом деле я еще не начинал раздеваться. Одной  из  многих  вещей,
которым я научился у Найлы, -  это  как  можно  больше  шутить,  когда  мы
вместе. Я возвратился в жилую комнату - нет, полагаю, вы можете назвать ее
более классически - например, салон... Я знал, что она не успеет закончить
за две минуты, скорее всего, через четверть часа. Когда Найла находится на
гастролях, она всегда боится, что забудет что-нибудь важное:  какой-нибудь
пассаж пальцев или как лучше сделать трех- или  четырехнотный  аккорд.  Во
время репетиции она и занималась всем этим. Ну на это требовалось время. Я
устроился на громадной тахте и взял телефон.
     Когда я набирал номер  своего  офиса,  то  внимательно  посмотрел  по
сторонам. Я был рад возможности воспользоваться телефоном за  счет  отеля.
Налогоплательщики никогда не смогли бы проверить, как  не  смогла  бы  это
сделать  Ай-Ар-Эс,  если  бы  хоть  один  нормальный  человек   затребовал
четырехкомнатный  люкс,  служивший  для  деловых  расчетов.  Найла  всегда
просила именно его: перед  концертами  приходилось  много  практиковаться.
Фактически, ею никогда не интересовались  ревизоры  Ай-Ар-Эс,  потому  что
гостиничный люкс всегда  заказывало  и  оплачивало  управление  концертных
залов, где она выступала. Счет ни разу  не  обнародовали,  деньги  утекали
сами собой. Когда я связался с офисом, то попросил  Джока  Мак-Кленти.  Он
несомненно узнал мой голос, и я сказал просто:
     - Я там, где обычно. Произошло что-нибудь срочное?
     - Нет, сенатор! Если произойдет, я вам сообщу.
     - Прекрасно! - сказал я и приготовился повесить трубку. Я  знал,  что
если возникнет необходимость, то он даст знать  мне,  и  знал  также,  что
шанс, когда такое может случиться,  очень  невелик.  Он  кашлянул,  и  это
остановило меня.
     - В чем дело, Джок? - спросил я.
     - Был необычный звонок из Пентагона, сенатор. Им позвонили из  Сандии
и сказали, что вы находитесь у них.
     Сандия  -  это  исследовательская   лаборатория   в   Нью-Мехико.   Я
выпрямился:
     - Ладно, я не там!
     - Совершенно верно, сенатор!
     И я представил себе его удовлетворенный кивок  и  радость,  поскольку
Джок всегда любил оставить Пентагон на бобах.
     Я тоже получал от этого удовольствие, мне хотелось выведать  немножко
больше - но звуки из соседней комнаты прекратились.
     - Будь в курсе, Джок! - сказал я. - Поговорим об этом позже.
     - Хорошо, сенатор! - проговорил он. Как мне показалось, с завистью  -
я не осуждаю его за это.
     Найла - эффектная красотка, которой можно позавидовать, но Джок также
был меломаном.  Он  не  пропускал  ни  одного  выступления  Найлы.  Порой,
находясь в отведенной мне ложе, я смотрел вниз  и  видел  его  сидящего  в
двадцатых рядах и смотрящего на нее глазами, полными обожания.
     Когда я вошел в спальню, я заметил, что смотрю на нее  так  же  -  ее
обнаженные бедра дрожали от нетерпения. Гварнериус лежал  в  футляре.  Она
посмотрела на меня высокомерным взглядом.
     - Как, ты все еще не раздет? - гневно спросила она.
     - Это легко исправить! - сказал я и доказал на деле.
     При нормальном ходе событий женатый мужчина моего положения ни в коей
мере не должен иметь связей с  замужней  женщиной,  какой  являлась  Найла
Христоф Боуквист. Наши жизни не переменить до поры до времени.
     Я был физиком-неудачником, ушедшим в юристы, а затем и в политику.
     Найла была совсем другой. Она росла дикой и немного чокнутой: если бы
ей не повезло заработать ученую стипендию в школе Джулиарда, она могла  бы
занеметь в тюрьму или другое, столь же плохое место. Но вместо  этого  она
сделалась Найлой Христоф Боуквист, с двухэтажным зданием на  Лейк-Шор,  ее
супруг служил в инвестиционном банке, а я сделал карьеру  и  заимел  жену,
полную амбиций.
     По ее мнению, мне следовало стать президентом. А по-моему, я и сейчас
мог им стать, если бы имел другую первую леди. Забавно, что именно Мэрилин
свела нас вместе - наверное, не подумав, она решила, что для моего  имиджа
было бы неплохо, если бы я посетил чикагский совет по искусству. Там  я  и
встретился с Найлой - мы сидели рядом во время обеда, устроенного в  честь
основания фонда, вместе выступали в пятницу утром в радиошоу и вечером той
же пятницы находились водной постели. Химия? Это используется,  но  только
не между нами.
     Когда мы утомились от  занятий  любовью  и  лежали  на  нагромождении
подушек, куря сигареты, я заметил ее отрешенный взгляд и спросил:
     - О чем ты думаешь?
     - О нас с тобой!
     - И обо мне?  -  сказал  я  и  потянулся  к  пепельнице,  без  вполне
дозволенного касания ее левой груди, потом добавил: - Я думаю,  что,  если
бы мы пошли другими дорогами, все было бы иначе.
     - И было бы совсем другое время, - сказала она, кивая.
     Я тоже кивнул в ответ.
     - Если бы мы встретились, прежде чем ты вышла замуж  за  Фреда,  а  я
женился на Мэрилин. Если бы мы случайно  встретились...  Что  ты  об  этом
думаешь?
     - О чем, Дом? - спросила она, гася сигарету.
     - Как ты думаешь, мы смогли бы пожениться? - спросил я.
     Она легла, ласково просунула в мое ухо кончик языка, затем сказала:
     - Несомненно!
     Хотя, на самом деле, это не  было  "несомненным".  У  нас  было  мало
общего, не считая постели. Я мало понимал в музыке, а Найла не  переносила
политики. И если бы мы поженились, всегда  был  вероятен  скоропалительный
развод.  Никто  из  нас  не  имел  детей,  никто  не  зависел  от  другого
материально, и супружеская жизнь сенаторов  мало  интересует  избирателей.
Если бы служба не позволяла повторной женитьбы, госпожа Рейган не была  бы
президентом.
     Нет, от женитьбы мы уклонялись потому, что никто из нас  не  ждал  от
этого счастья. Вот почему Найла снова очень уверенно произнесла:
     - Несомненно! - И встала: -  Теперь  мне  надо  подумать  об  одежде.
Придешь ко мне в душ?
     - Несомненно! - сказал я и присоединялся к ней,  "Несомненно".  Много
раз мы произносили это слово, маскируя сомнения в тех  вещах,  которые  на
самом деле вовсе не были "несомненными". Мы с радостью плескались в  воде,
намыливали друг друга, но недолго, потому что заверещал телефон.
     - О черт! - сказала Найла. - Нет, позволь мне, Дом!
     Здесь было другое "несомненно", конечно же, я позволил ей  подойти  к
телефону, поскольку звонившим мог оказаться любой, кому не  следовало  обо
мне знать: менеджер,  супруг,  репортер,  любитель  скрипки,  ухитрившийся
раздобыть номер ее телефона. Да, я ее любовник, но оба мы прекрасно знали,
что это не могло бы понравиться вышеупомянутым лицам. Этого не  произошло,
звонил тот,  на  кого  я  подумал.  Кто  иной  мог  оказаться  в  офисе  в
воскресенье вечером? Состроив на лице гримасу, Найла передала  мне  трубку
она не очень переносила Джока. Или, по крайней мере, ей  не  нравился  тот
факт, что он знал о нашей связи. Она выпустила  мыльную  трубку  из  своей
намыленной руки, и я едва не уронил ее. Но ухитрился сказать:
     - Да, Джок?
     Тут я на самом деле выронил трубку и поймал за шнур.
     - Это по вопросу Сандии! - сказал он. - Снова  звонили  из  Кэтхауза,
сенатор!
     У  меня  появилась  тревога,  потому  что  разговор  о  Кэтхаузе   не
телефонный.
     - Да? - заинтересовался я.
     - Они позвонили снова, сенатор!  Сказали,  что  проверили  отпечатки,
запись голоса и внешность - все совпало! Они задержали одного  человека  и
утверждают что это вы. Сенатор, они уверены в этом на все сто!


     Плохо спавшей на большой, непривычно пустой кровати вдове  послышался
визг, а когда она пробудилась окончательно, крик  продолжался.  Тогда  она
подбежала к окну. За  окнами  ничего  не  было,  кроме  спящих  лужаек  ее
владений. Она открыла окно с трудом (люди с небольшим доходом редко бывают
на свежем воздухе), и усилившийся визг донесся вместе с  запахом  гниющего
мусора. Кого-то насиловали? Или убивали? Но ничто из этого не было реально
в тихой элегантности садов Кабрини.






     В воскресную ночь из Вашингтона в Альбукерк  было  мало  рейсов  -  и
абсолютно никаких беспосадочных. Какое-то время я подумывал о  том,  чтобы
принять помощь ВВС - но, в конечном счете, Джоку удалось впихнуть меня  на
Ти-Даблъю-Эй, улетающий в девять часов вечера. Летели пять часов, и  между
поясами была разница в два часа - к счастью, мне удалось немножко  поспать
между Канзас-Сити и Альбукерком. Этим закончился  гражданский  комфорт,  а
дальше все начиналось по-военному. Не видно, чтобы кто-нибудь  из  военных
спал: они встретили меня штабной  машиной,  засекали  мое  движение  через
пустынные  дороги  и  автострады  до  самой  базы  Сандия.  Шофером   была
женщина-лейтенант морской пехоты  из  вспомогательных  войск  -  охранники
дружно поприветствовали ее жестами. Они не спросили документов - но, когда
мм отъехали от поста, за нами двинулся  бронетранспортер.  Он  сопровождал
нас всю дорогу - через солнечные силовые установки, через ядерную зону,  к
зданию А-440.
     Я был раньше в этом здании -  оно  называлось  Кэтхаузом  -  Кошачьим
домом.  Королем  Котов  являлся  полковник  регулярной  армии  по  фамилии
Мартино; мы были довольно дружны, и я удивился, что  он  не  позвонил  мне
лично - это могло быть случайной, неофициальной вещью.
     Когда я вылез из машины, с транспортера  спрыгнули  три  пехотинца  и
последовали за мной. Я начинал догадываться, что в  моем  визите  не  было
ничего случайного. Морские пехотинцы не пошли со мной  по  лестнице  и  не
сделали попытки преградить дорогу, еще меньше они не спускали с меня  глаз
- от дверей и через залы до офиса Джейкоба Мартина.
     - Доброй ночи, полковник! - кивнул я ему.
     Он кивнул мне в ответ:
     - Привет, сенатор!
     А затем он спросил:
     - Можно взглянуть на ваши документы?
     Нет, это не было просто формальностью -  Мартино  внимательно  изучил
мои водительские права штата Иллинойс, сенаторский пропуск  и  пластиковый
ярлык с отпечатками и магнитным кодом. Военный отдел создавал определенные
неудобства тем лицам, которые не имели военного  звания,  но  имели  право
иногда посещать секретные учреждения.
     Он не стал читать, а вложил пропуск в один из настольных терминалов -
наподобие тех, какие используются в модных  ресторанах,  когда  вам  нужно
заплатить  за  ужин  двести  долларов  по  кредитной  карточке   "Америкэн
экспресс" или когда вы отмечаетесь  на  выходе  с  работы.  Но  и  это  не
полностью удовлетворило его.
     - Сенатор! - сказал он. - Я  хотел  бы,  чтобы  вы  назвали,  где  мы
виделись в последний раз. Это было в Пентагоне или... где?
     Я спокойно ответил:
     - Вы прекрасно знаете, Джейкоб, что  это  было  вовсе  не  там,  а  в
Бока-Ротан,   на   конференции   по   теоретической   технике.   Мы   были
наблюдателями.
     Он улыбнулся. Слегка расслабившись, вернул мне бумажник.
     - Полагаю, это действительно вы, Дом! -  сказал  он.  -  Тот,  другой
парень не помнил ничего про Бока-Ротан.
     Я хотел было спросить о "другом парне", но полковник опередил меня:
     - Подождите минуту! Сержант, приведите  задержанного  в  комнату.  Мы
хотим побеседовать с ним.
     Он взглянул на выходящего из комнаты сержанта и сказал:
     - У нас неприятности, Доминик!
     - Потому что этот парень назвался мной?
     - Он не говорил именно так, - сказал, нахмурившись, полковник. -  Нас
беспокоит другое: он ничего не говорит. Сначала мы подумали, что он -  это
вы. Теперь...
     - Теперь вы так не думаете?
     Полковник заколебался:
     - Теперь... - произнес он.  -  Я  бы  не  хотел  говорить,  но  иного
объяснения нет. Сенатор, этот человек - ...Кот!


     Фермер  по  имени  Войн  Сохстейфер,  проснувшись  под  звуки  ранних
радиорепортажей Дабл-Джин-Эн, зевнул,  потянулся,  побрел  к  окну,  чтобы
посмотреть, как политы бобы на северном поле. Когда он открыл  окно,  даже
завизжал от неожиданности: бобового поля не было! На том  месте  находился
забор,  около  которого  могли   бы   припарковаться   тысячи   машин,   и
длинное-длинное приземистое здание с вывеской:
     "НИССАН - ВАШЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ КАЧЕСТВО!"
     Вейн Сохстейфер был поражен.
     ...Вейн Сохстейфер был удивлен не так сильно,  как  фермер  по  имени
Вейн Сохстейфер, который точно так же,  проснувшись,  посмотрел  в  то  же
самое окно и увидел то, что ожидал - свое северное поле,  оливково-зеленое
в раннем свете утра. Там  располагалась  его  ферма.  Он  удивился,  когда
повернулся в своей кровати и обнаружил,  что  в  ней  спит  совсем  другая
жена...






     Казалось, персонал Кэтхауза не обращал внимания на середину ночи.  Он
спал. Из секции арестованных позвонил сержант и сообщил,  что  задержанный
просит опорожниться и принять душ.
     - Почему бы и нет? - сказал я, когда полковник Мартино  посмотрел  на
меня. - Я не возражаю против небольшой тактичности - особенно для себя.
     Он приоткрыл рот и беззвучно рассмеялся. Это был тот смех, который вы
изображаете, когда  вам  не  до  смеха.  Полковник  отдал  распоряжение  и
приказал шмата, кофе: и нам, и заключенному. Потом мы  сидели  и  смотрели
друг на друга.
     Здесь не полагалось разговаривать слишком долго.
     Мы поговорили о человеке, похожем на меня, но старались не  упоминать
о Котах. На самом деле мы никогда не использовали это выражение,  исключая
секретные встречи с ограниченным доступом. Как я знаю, этот  термин  нигде
не напечатан и считается самым большим секретом Америки, по крайней  мере,
в оборонных институтах. Это был такой большой секрет, что я ни  минуты  не
верил в его истинность.
     Сандия засекречена не на сто процентов:  здесь  находились  солнечные
силовые  установки,  и  все  они  не  являлись   тайной.   Они   занимали,
раскинувшись по базе, более чем половину  тысячи  акров.  Сектор  ядерного
оружия тоже не был полностью секретным (секретом было то, что  именно  там
делалось). Мир знал, что отсюда выходили  смертоносные  бомбы  и  крылатые
ракеты.
     Но остальное не было известно никому, или подразумевалось, что  никто
не знал о более таинственных  частях  Сандии.  Здесь  находился  маленький
отдел, занимавшийся вопросом изменения климата во вражеской стране,  чтобы
парализовать  сельское   хозяйство.   Был   также   отдел,   исследовавший
возможность генетической войны. Он разрабатывал новые вирусы и  химические
средства нападения, направленные против населения вражеского  государства,
- портившие ДНК, чтобы их дети росли уже пораженными и неполноценными.
     Лично я оправдываю эти средства, хотя они кажутся аморальными и  вряд
ли пригодны в любой ситуации.
     Кроме того, здесь был отдел Пси-войны  -  еще  более  сомнительный  и
более  странный.  Внутри  здания  мы  содержали  восемнадцать  -  двадцать
хитрецов  и  придурков  в  возрасте  от  восьми  до  восьмидесяти  лет   -
действительно  очень  странных.  Каждый  из  них  утверждал,  что  владеет
некоторой особенностью. Здесь были  парни  с  искусством  "вне-тела".  Они
говорили, что могли покидать собственные тела и входить в другие, даже  за
тысячи миль. Они умели видеть  глазами  другого  человека  и  слышать  его
ушами. Потрясающе! Они  проникали  на  вражескую  базу  и  вынюхивали  все
секреты!
     В целом я был большим-большим  скептиком.  Одной  из  причин  являлся
цинизм.  Хитрецы  были  такими  чокнутыми  и,  кроме  того,   имели   одну
отвратительную маленькую особенность: не поддавались проверке. Однажды они
проходили испытания, чтобы разоблачить надувательство. Пойманные на обмане
дважды, они выбывали - рано или поздно все они оказались за  бортом  нашей
лодки. Тем не менее даже это не пугало людей, работавших по Пси-войне. Как
только одну  странность  объявили  мошенничеством  и  бросили  на  дорогу,
талантливые парни откопали  другую  -  в  штатах  Айдахо  и  Алабамы  -  и
подсовывали нам... так бесконечно...
     Другая причина скептицизма была совсем не  циничной,  даже  наоборот!
Это противоположность цинизма. Мои приятели - члены комиссии,  -  когда  я
намекнул на нее, обвинили меня почти в идеализме.
     Я не верил, что у нас есть хотя бы один-единственный враг!
     Да, верно - немцы и японцы... они действительно сильные соперники,  и
наши деловые круги  ненавидели  их  так  же  сильно,  как  старый  Като  -
Карфаген. Они на самом деле били нас в международной торговле,  но  хотели
ли мы воевать с ними? Под "врагом" я подразумеваю непримиримого  кровавого
врага - такого, какими были раньше Адольф Гитлер и Иосиф  Сталин.  С  ними
давно покончено, конечно,  остался  внук  Сталина,  он  служит  в  Русском
дипломатическом корпусе, и, когда выпадал случай, я играл с ним  в  покер.
Прекрасный малый! Смертельных врагов в наше время  просто  не  существует.
Это было не столько нашей терпимостью и мудростью, сколько счастьем - если
бы "холодная" война не потеплела на несколько  градусов,  сейчас  было  бы
очень плохо! Но мы сдержались, когда  русские  и  китайцы  решили  спор  о
границе  в  полной  ядерной  конфронтации.  Они  ограничились  несколькими
бомбами, но после этого никто из них уже не был реальным  противником.  Их
целиком удерживали свои проблемы.
     Почему же наш Объединенный комитет по анализу вооружений  никогда  не
пытался урезать ассигнования на Пси-войну? Для этого были свои  основания.
Во-первых, эти проекты  были  такими  дешевыми,  что  не  стоило  обращать
внимания. Национальная политика Белого Дома поддерживала сильную  оборону,
и госпожа Рейган не сомневалась в своей политике. Если бы даже  Пси-война,
генетики и Кэтхауз и были (как я думал) простыми расточителями средств, то
суммы на их содержание составляли такой ничтожный процент, что  просто  не
стоило беспокоиться. Пси-война и Кэтхауз, вместе взятые, за год обходились
дешевле, чем содержание одной ракетной шахты.
     И если хоть кто-то из них создаст осуществимую систему оружия...
     Ладно, вероятность чудовищно мала - особенно, для Кэтхауза.
     Кэтхауз назывался так в честь кота Шредингера. Кто же такой Шредингер
и при чем здесь его кот? Хорошо, я попробую объяснить это словами  физика,
когда это происходило в первый раз.
     Шредингер открыл нечто встряхнувшее квантовую механику.  Ах  да,  что
такое квантовая механика? Хорошо, говорит  физик,  в  основном  это  новое
направление физики.  Когда  это  объяснение  не  показалось  нам,  упрямым
политиканам  из  Объединенного  комитета,  вполне  удовлетворительным,  он
попробовал снова. Квантовая механика, сообщил он, получила  свое  название
от  открытой  Шредингером  энергии,  похожей  на  однородное   бесконечное
движение - как бегущая  из-под  крана  вода.  Хотя,  поправился  он,  даже
текущая из-под крана вода только кажется однородной  и  бесконечной  -  на
самом деле она состоит из атомов молекул и даже маленьких частиц.  Она  не
находится в неограниченном  потоке,  а  пребывает  в  кусках  по  названию
"квант". Основным квантом света является фотон. Да, мы начали чувствовать,
что получим здесь достаточную опору - ведь даже  сенаторы  и  конгрессмены
что-то слышали о фотонах. Но он разбивает наши надежды, снова  обратившись
к коту. Что имеет со  всего  этого  кот?  Отлично,  говорит  физик,  смело
держась перед нами, это вытекает  из  логики,  представляющей  эксперимент
Шредингера. Видите ли, существует  другая  штука,  названная  Гейзенбергом
принципом неопределенности. А  что  является  принципом  неопределенности?
Ладно, сказал он,  передвинув  неудобное  кресло,  это  объясняется  очень
легко.
     Он заблуждался: это ничего не объясняло. По утверждению  Гейзенберга,
вы никогда не можете знать сразу положение и движение частицы. Вы также не
можете знать, где она будет находиться и откуда двигается.  Вы  не  можете
знать всего этого!
     Хуже того, существуют и другие вопросы, на которые вы  не  только  не
можете найти ответы, но их просто не существует! Тогда мы  получаем  кота.
Представьте себе, мы посадили кота в коробку, говорил Шредингер. Допустим,
мы поместили туда радиоактивную частицу с одним шансом из двух распасться.
Предположим, вместе  скотом  и  радионуклидом  мы  поместили  резервуар  с
ядовитым газом,  в  котором  есть  переключатель,  приводимый  в  действие
расщепившейся частицей. Затем закроем коробку и спросим, жив ли кот?  Если
частица расщепилась, он мертв, если нет, то газ не вышел из сосуда  и  кот
жив.
     Но снаружи коробки нет истины - есть только пять  шансов  из  десяти,
что кот жив.
     Но кот не может жить пять из десяти раз.
     - Вот! - сказал триумфально физик,  сияя  перед  нами  так  искренне,
словно оба предположения истинны. - Кот жив, - и в тоже время он умер!  Но
каждое заявление истинно в отдельной вселенной.  В  этой  точке  произошел
раскол - и существуют уже две параллельные вселенные.  Вселенная  с  живым
котом - и вселенная с мертвым... Все вселенные каждый раз  расщепляются  и
расходятся в стороны... таким образом, существует  бесчисленное  множество
миров.
     В этом месте закашлял сенатор Кеннеди.
     - Доктор Фас, - сказал он. -  Это,  конечно,  страшно  интересно,  но
всего лишь теория. В реальной вселенной мы открываем  коробку  и  смотрим:
жив кот или умер?
     - Нет-нет, сенатор! - крикнул физик.  -  Все  они  уже  существуют  в
реальности?
     Мы переглянулись.
     - Вы хотите сказать, в математическом смысле? - уточнил Кеннеди.
     - В любом! - крикнул Фас, угрожающе кивнув  головой.  -  Параллельные
вселенные создаются каждую  миллионную  долю  секунды,  а  в  "реальности"
существует лишь одна из них. Или, если хотите, мы живем в  одной  из  этих
вселенных.
     Мы застыли как манекены. Мы, восемнадцать сенаторов  и  конгрессменов
со всех концов Соединенных Штатов, удивились.  Конгрессмен  из  Нью-Джерси
наклонился и шепнул мне в ухо:
     - Дом, вы находите здесь какое-нибудь военное применение?
     - Спросите сами, Джим! - шепнул я, и конгрессмен  задал  этот  вопрос
физику.
     - О я приношу свои извинения, джентльмены, - сказал  он.  -  И  леди,
конечно же... - добавил, кивнув госпоже Бирн. - Я  думаю,  что  все  здесь
безупречно. Хорошо! Допустим, вы хотите сбросить водородную бомбу на город
врага, или на военный объект, или на  что-то  еще...  Вы  создаете  бомбу,
переходите в параллельный мир, летите на широту и долготу, скажем, Токио -
полагаю, вы найдете там такое место - затем проталкиваетесь обратно в свой
мир и взрываете ее... Бу-у-ум!!! Как бы то ни  случилось,  это  произошло!
Если у вас десять тысяч мишеней, вы просто сделаете десять  тысяч  бомб  и
проталкиваете их разом - их не отразить! Другой народ  не  увидит  приход,
потому что, пока вы будете находиться там, в нашем мире вас видно.
     И, довольный собой, он откинулся на кресло.
     Мы все тоже откинулись и переглянулись. Ноя не думаю, чтобы хоть один
из нас в самом деле обрадовался этому.
     Даже это могло не заинтересовать комиссию, исключая один факт. Я  уже
говорил: программа могла и не сработать, как думали и надеялись многие  из
нас.  Потеряно  будет  очень  мало,  ведь  это,  как  и  Пси-война,  стоит
очень-очень дешево.
     Ладно, они наконец-то привели этого парня, и я мог  бы  сказать,  что
это был один из самых неприятных моментов моей жизни. Не причиняющий боль,
не непереносимый, но слишком неприятный.
     Подобно многим другим, я не люблю  ходить  в  магазины.  Особенно  за
одеждой. Одной из причин было то, что я питал отвращение к  зеркалам.  Они
просто лгали, неожиданно ловили вас. Вы одеваетесь на  примерку,  продавец
уверяет, что костюм сидит на вас как влитой, наконец,  он  отводит  вас  в
глубь зала к трем зеркалам, сложенным вместе, будто средневековый триптих.
Вы смотрите в них, ничего не  подозревая,  и  первым  делом,  естественно,
видите собственный профиль. По своей воле я никогда не смотрю  на  него  -
саму эту мысль считаю неприличной! Не по-божески пытаться  увидеть  самого
себя, и недоступно видеть себя  таким  способом.  Я  с  ужасом  смотрел  в
зеркало, не признавая себя в этом глупо улыбающемся  двойнике  со  смешным
носом и болтающимся подбородком. Как получается изображение а  зеркалах  -
великая тайна... и еще, я не совсем потерян чувство  реальности.  Я  знал,
что этот человек - действительно я, хотя бы мне и не хотелось этого!
     Теперь о том, что происходило  в  Кошачьем  доме  Сандии.  Когда  они
приволокли этого человека, он не смотрел на меня и не смотрел ни на  кого.
Они  позволили  ему  плеснуть  на  лицо  воды,  но  защелкнули  за  спиной
наручники. Вероятно, одной из причин того, что  он  смотрел  в  пол,  была
боязнь упасть. Но я не думал так: это была лишь одна из причин! Думаю,  он
знал, что, подняв глаза, увидит собственные... или мои... наши...
     Я не хотел этого - это было в тысячу раз хуже трехстворчатых  зеркал!
Это было так плохо, как только могло...
     Другой "я" имел мое лицо, цвет моих волос и  даже  такую  же  родинку
вверху. Все мое... Почти все - потому что были и небольшие отличия: он был
фунтов на шесть - восемь легче меня и одет в иную одежду. Это был  цельный
комбинезон из блестящей зеленой материи с карманами  на  груди  и  на  том
месте, где обычно  располагаются  карманы  брюк.  Карманы  были  также  на
рукавах и правом бедре. Возможно, в этих карманах помещалось все имущество
другого "меня" - но не сейчас, так  как,  несомненно,  они  были  обшарены
подчиненными полковника.
     Я сказал "себе":
     - Доминик, посмотри на меня!
     Молчание. Второй Доминик не ответил, он не поднял  глаз  и  никак  не
отреагировал - хотя  я  с  уверенностью  мог  сказать,  что  он  расслышал
достаточно хорошо. Все находившиеся в комнате молчали - во всяком  случае,
полковник наблюдал и ничего не  говорил,  а  когда  полковник  Мартино  не
говорил, его ребята не делали ничего другого.
     Я попробовал снова:
     - Доминик, ради Бога, скажи, что произошло!
     Другой "я" продолжал смотреть в пол, затем поднял  глаза,  но  не  на
меня. Он взглянул поверх головы Мартино на стенные часы,  сделал  какие-то
расчеты. Потом повернулся ко мне и ответил.
     - Доминик! - произнес он. - Ради Бога, я не могу!
     Этот ответ нас не удовлетворял. Полковник Мартино открыл  рот,  чтобы
что-то сказать, но я остановил его жестом руки.
     - Пожалуйста.
     Второй "я" печально произнес:
     - Ну хорошо, приятель Дом! По правде  говоря,  я  здесь  потому,  что
хотел сказать тебе кое-что. Тебе, - пояснил он. - Я имею в виду не второго
человека из множества, и даже не просто другого. Я  имею  в  виду  тебя  -
Доминика Де Сота, которым, как ты понял, являюсь и я сам.
     Полковник разъярился - все пошло не так.
     - О Дом! - прискорбно сказал я "себе". - Я давно вырос из таких  игр!
Ответь, если ты хотел что-то сказать мне, то почему молчишь?
     - Потому что слишком поздно! - сказал он.
     - Слишком поздно для чего, черт возьми?
     - Ты знаешь, о чем я пришел тебя предупредите?
     - Нет!
     - Это уже произошло... мы встретимся снова, - он хотел улыбнуться, но
это была гримаса. - Нельзя было допустить, чтобы мы встретились.  -  Здесь
он остановился, начал говорить, снова запнулся и посмотрел на часы.
     И затем пропал...
     Когда я говорю, что он "пропал", это очень точное слово, но оно может
создать неправильное представление. Другой Доминик не смылся в туалет  или
куда-нибудь  еще.  Нет,  он  стал  совершенно  прозрачным,  как  актер   в
научно-фантастическом шоу. Он исчез совсем: в одно мгновение он был здесь,
а в следующее его не стало...
     И  пара  наручников,  замкнутых   вокруг   несуществующих   запястий,
загремела по полу на том месте, где он только что стоял...


     Подобные вещи никогда раньше со мной не случались.  У  меня  не  было
запрограммированной реакции на такое ужасное  нарушение  законов  природы,
как не было ее и у полковника Мартино. Он взглянул на меня, я на него.
     Никто из нас не сказал  ни  слова  об  исчезновении,  исключая:  "Вот
дерьмо!". Мне показалось, что я услышал его от полковника.
     -  Вы  что-нибудь  поняли,  полковник,  о  чем  он  говорил?  -   для
уверенности, спросил я. - Нет? Я тоже! Что же будем делать?
     - Спихни меня ко всем чертям! - сказал он, но, хотя армейский  офицер
и произнес это, не значит, что он позволит это сделать.
     Мартино  вызвал  сержанта  и  дал   приказ   прочесать   окрестности,
разыскивая   двойника.   Сержант   выглядел   озадаченным,   а   полковник
растерянным, поскольку все мы знали, что от этого не было никакого толку.
     - Выполняйте приказ, сержант! - крикнул он. - Хорошо одно, - произнес
немного позже. - Он сказал, что что-то уже  произошло.  Значит,  скоро  мы
узнаем, что именно!
     - Как бы я хотел, чтобы это оказалось в самом деле хорошо! - сказал я
и оказался прав.
     Через десять минут выяснилось, что  это  никак  нельзя  было  назвать
хорошим. Мы вышли из комнаты и спустились в холл, за нами виновато  плелся
небольшой отряд полковника, недоумевая, где ловить упорхнувшую птичку. А к
нам двигался другой отряд - дюжина или около того.  Пехотинцы  поднимались
по лестнице  -  по  крайней  мере,  не  чувствуя  вины.  Все  они  (вместо
коричневой парадной) были облачены в походную  форму  и  несли  на  плечах
нелепые короткоствольные карабины. Карабины недолго держались на плечах.
     - Приготовиться! - сказал их сержант, когда они оказались в полдюжине
ярдов от нас.
     Отделение остановилось, десантники  опустились  на  колени,  карабины
мелькнули в воздухе ремнями, и уже были нацелены прямо на нас...
     Из середины отряда вышел офицер.
     - Вот дерьмо! - снова  сказал  полковник  Мартино,  и  я  не  спросил
почему.
     Офицер был одет в такую же походную форму, как и  десантники,  но  вы
могли бы узнать в нем офицера по пистолету.  Здесь  что-то  было  не  так,
иначе я сказал бы сразу - и он подтвердил это.
     - Я майор Доминик Де Сота! - произнес он хорошо знакомым мне голосом.
- Объявляю вас своими военнопленными!
     Он сказал это достаточно четко, но в голосе слышалось  напряжение.  Я
знал отчего: слова были адресованы полковнику, а глаза нацелены на меня. И
их выражение мне было хорошо знакомо, совсем недавно  я  смотрел  на  себя
точно так же. Я сказал:
     - Привет!
     Другой парень онемел.
     - Полагаю, вы удивлены? - предположил я. - Это шутка?
     Он дернул головой солдату, который подошел ко  мне  и  заломил  руки.
Что-то холодное и жесткое обожгло мои запястья, и до меня дошло,  что  это
наручники.
     - Я не знаю, что вы подразумеваете под  удивлением  -  сказал  второй
"я". - Но это не шутка! Вы все арестованы и находитесь под стражей!
     - Чего ради? - спросил полковник, принимая собственные наручники.
     - Пока мы не уладим с одним дельцем, касающемся вашего правительства!
- заверил нас "я". - Мы объявим, что они должны делать, и, пока не получим
согласия, вы будете нашими заложниками. Это ваш самый лучший шанс? Если он
вам не нравится, выберите другой - окажите сопротивление... Тогда  нам  не
останется ничего другого, как убить вас...


     Не торопясь проезжая  мимо  бобов,  водитель  большого  "Джона  Дира"
думал, что нет ничего серьезней, чем  холодное  пиво  и  пропущенный  матч
Носков. В  этот  момент  он  услышал  сзади  "зап-зап-зап"  приближающейся
высокоскоростной машины и "раур-раур"  шестнадцатицилиндрового  двигателя.
Краем глаза он увидел несущийся на него странный дизель - и резко повернул
руль... Он испортил несколько  бобовых  рядов,  но,  когда  оглянулся,  на
дороге было пусто.






     Немного непривычно находиться  в  родном  городе  Доминика  без  него
самого, но я была занята. Здесь всегда в  изобилии  концерты  и  множество
изнуряющих интервью, а перед выступлением всегда подают коктейль с тяжелым
вливом Национальной симфонии. Но самое основное - десять минут репетиции с
оркестром отнимают час  времени.  Заботясь  о  преждевременности,  пытаясь
припомнить  все  отрывки,  темп  и  интонации,  мы  договариваемся  позже.
Некоторые считают, что, чем больше репетируешь с Мстиславом Ростроповичем,
тем легче, оттого что Слави сам начинал в качестве  виолончелиста.  Ничуть
не бывало: он ужасно нервный. Он может преследовать вас своим  сумасшедшим
состоянием, заметив синкопирование звука. Я не говорю, что не люблю с  ним
работать... Например, Слави обладает удивительным  чувством  юмора.  Кроме
того, меня очаровывают такие мужчины.
     Могу подарить вам идею одной их его тонких шуток. Когда я подписала и
вернула контракт на эти выступления, позвонила концертмейстер:
     - Слави сказал, что вы можете выбрать Сибелиуса или Мендельсона...
     Я не смогла удержать смех.
     Очень забавная шутка.  Это  уже  история:  раньше,  когда  я  сыграла
Национальную  симфонию,  журналисты  изобразили  меня  заснувшим  часовым.
Думаю, я была утомлена. Во всяком случае, я сказала ей то, что говорит  не
каждый скрипач, но знает любой, кто играл на скрипке после Паганини.  Есть
концерты, которые звучат сложнее, чем они есть на  самом  деле,  например,
как у Мендельсона, и концерты, показывающие мастерство, более трудные, чем
кажется по звуку, как у Сибелиуса. Поэтому я  ответила,  что,  когда  хочу
получить дешевое "браво" от наивной аудитории, я играю Мендельсона, а если
хочу показать себя коллегам - Сибелиуса.
     - Передайте Слави, - скорее всего, я исполню Мендельсона! - сказала я
концертмейстеру, улыбнувшись в телефон. Потому что, как я знала, не  будет
ни того и ни другого. И правда, через пару дней я получила корзинку цветов
с запиской от  Елены  Ростропович:  "Не  просто  талантливо  и  не  только
чудесно,  но  и  очень  трогательно!  Слави  пересылает  свои  комплименты
поклонника и просит сыграть Гершвина:  на  концерте  будет  присутствовать
госпожа президент!!"
     Я связалась с ним и сказала, что с удовольствием исполню Гершвина. Он
был одним из великих композиторов и, кроме того,  хорошо,  по-американски,
сочинял скрипичные концерты. Во всяком случае, я знала, что госпожа Рейган
не желала слушать иностранные вещи.
     Елена Ростропович - очень милая леди, но я не всегда знала, что у нее
на уме. Например, я не знаю, что ей известно обо мне и Доме. Мы  осторожно
уклонялись от болтовни на эту  тему,  и  до  сих  пор  она  ни  о  чем  не
спрашивала. Но когда я получала приглашение на ужин, я узнавала,  что  там
был и Дом. Мы с супругом всегда назывались "мистер и миссис  Боуквист",  а
Дома с женой объявляли как "сенатор и миссис Де Сота". Совершенно неважно,
что наши супруги находились в Чикаго - почти всегда (как  Ферди)  и  очень
часто (как Мэрилин Де Сота). Поэтому Дом мог провести ночь в моем  номере.
В дни концертов мы работали целый день, а в одиннадцать вечера встречались
у Елены  с  выражением  искренней  неожиданности.  Затем  ехали  в  снятый
Домиником дом. Постоянный...
     Эти вечера - самое лучшее время моей жизни и  жизни  Дома.  Мы  могли
появляться на публике. Потом, когда оставались  вдвоем,  было  очень  мало
шансов, что хоть один из нас будет разоблачен супругом. Мы делали все, что
в Чикаго было довольно рискованно - там всегда был шанс, что кто-нибудь из
наших супругов не вовремя появится в вестибюле отеля, на  лестнице  или  в
ресторане, где мы обычно встречались. Другие  города  лучше  -  иногда  по
счастливой случайности Дому удается придумать повод для вылета  в  Бостон,
Нью-Йорк или еще куда-нибудь, где я выступаю. Мы всегда выжимали  время...
Нет, Вашингтон - лучшее... безусловно, из того, что я видела.
     Но и здесь у нас были знакомые. Рано или  поздно  Ферди  или  Мэрилин
услышат намеки и почувствуют неладное. Это только вопрос времени.  Частные
детективы? Вероятно! А почему бы и нет? За супружескую  измену  приходится
расплачиваться.
     И тогда на  наши  головы  с  грохотом  свалится  многое,  и  то,  что
произойдет, будет слишком неприятно...
     Но, пожалуйста, Господи, еще чуть-чуть!
     - Никогда! - уверенно сказал в два часа ночи  Дом,  натягивая  носки,
когда я рассказала о своих мыслях.
     - Рано или поздно, дорогой, это случится! - сделала я вывод.
     - Этого  не  произойдет,  нас  не  смогут  поймать.  -  Он  помолчал,
натягивая штаны, и, согнувшись, поцеловал меня в пупок. - Мы всегда  будем
заниматься любовью, даже если нас засекут...
     Я не дала продолжать, точнее, попыталась.
     - На концерт приедет госпожа Рейган! - сказала я.
     - Да? Что из того? - спросил он и кивнул с умным видом. - О! Я увидел
связь: ты не хочешь шокировать президента, да? Но если нас не схватят,  мы
не шокируем, а если и схватят - всегда есть выбор, можно...
     - Нет, я не про это!  -  сказала  я,  прежде  чем  он  закончит  свое
изречение словом "пережениться". Потому что это не было неприемлемой темой
для дискуссий, хотя бы и с сенатором Домиником Де Сота. Я  могла  изменять
мужчине, который меня любил, но не могла выбросите  его  из  своей  жизни,
прилюдно унизив.
     Так что я не переживала, когда Дом уехал в Нью-Мехико, потому что  он
становился все более настойчивым, а я  постоянно  отгоняла  эту  мысль.  И
когда на ночном концерте я начала с  быстрого  синкопированного  "горячего
аллегро", его кресло пустовало.
     Что случилось после,  было  полной  неожиданностью.  Чтобы  вам  было
понятней, расскажу о концерте.
     Гершвин умер молодым - он только начал сочинять скрипичную музыку, но
однажды, когда он переходил Пятьдесят  вторую  улицу,  его  сшибло  такси.
Тогда это было странным! Ранее ему надоело нанимать  Фреда  Гроуфа  с  его
оркестром, и во время скрипичных концертов Гершвин  прекрасно  дирижировал
сам. Его отличием были деревянные духовые и ударные - они смягчали сердце.
     Еще  я  любила  то,  что  он  позаимствовал   хитрости   Мендельсона.
Мендельсону не нужна фальшивая пауза после первого действия, чтобы публика
не  подумала  об  окончании  концерта.  Аплодисменты,  конечно  -  признак
уважения, но и тревога: половина аудитории поспешит аплодировать, а другая
будет сердиться на  болванов,  задерживающих  выступление.  Мендельсон  не
позволял этого, закрепляя время  от  первого  действия  до  второго  одной
нотой. Здесь никогда не было молчания  и  беспокойства  публики,  мужчины,
пришедшие на концерт по требованию жен, нервно смотрят на соседей,  ожидая
конца: вы слышите легкий шорох, шепот и приглушенный кашель. Я очень хочу,
чтобы Чайковского, Брика и Бетховена слушали так же внимательно, и  крайне
признательна Гершвину и Мендельсону.
     Однако  это   весьма   интересно!   В   это   приятное   время   даже
подсознательный барабанный сигнал вечерней  зори  не  удержал  публику  от
суеты. Я заметила, как капельдинерша нагнулась над пустым креслом Доминика
и  что-то  прошептала  на  ухо  сенатору  Кеннеди.  Слави  уже   приподнял
дирижерскую  палочку  для  начала  второго  действия,  но   Джек   Кеннеди
засуетился и тихо прокрался через проход. Я  подсчитала  такт  для  начала
своей партии и увидела, что Джекки  улыбнулась  мне  и  извиняюще  махнула
рукой. Я была знакома не со всеми сенаторскими женами, но в случае  Джекки
знала, что она искренне огорчена.
     Джекки Кеннеди - единственная культурная слушательница в  сенаторской
галерке, и я всегда считала, что она  могла  бы  стать  прекрасной  первой
леди, если бы муж не провалился в Чикаго из-за недостатка голосов.
     Беспокойство на этом не кончилось...
     С помощью таких людей, как Джекки, Слави Ростропович и Дом, я  смогла
попасть в довольно большое Вашингтонское общество любителей  скрипки,  где
собирались сливки общества. В Вашингтоне это обозначало  правительственную
публику: дипломатов, законодателей и верхушку администрации. Здесь в своей
ложе находилась даже Нэнси Рейган со своим первым  джентльменом,  который,
как всегда, вежливо и самоуверенно сидел рядом. У  такого  типа  аудитории
имеются свои особенности. Самым  ужасным  было  то,  что  если  кто-нибудь
уйдет, то половина публики немедленно примется обсуждать...
     Это и случилось.
     В середине медленной части в  зале,  как  отсутствующие  зубы,  зияли
пустые места. Когда я  закончила  крещендо  в  терции,  аплодисменты  были
скудными. Полагаю, не  от  недостатка  энтузиазма,  а  от  малочисленности
аудитории. Славя взглянул на меня, а я на  него.  Смирившись  с  этим,  мы
пожимали плечами и ничего не понимали.
     Для приличия сделали два поклона. Затем  сошли  со  сцены  и  уже  не
вернулись в зал, давая аудитории возможность бежать: многие были в панике.
     Нас обуревало любопытство...
     Для Слави это было хуже, чем для меня. Я готовилась к вечеру и ждала,
когда он вернется после антракта ко второй  половине  программы.  Это  был
Малер, и оба мы уже знали, что  аудитория  слушателей  бессмертной  Первой
симфонии будет мала.
     Потом мы узнали, что случилось.
     Первой нам рассказала костюмерша Эми. На самом деле, она не "одевала"
меня, а проявляла заботу. Присматривала за Гварнериусом, когда я ненадолго
оставляла его; проверяла, нет ли пятен и  складок  на  концертной  одежде;
следила, чтобы в кармане музыкальной  сумки  всегда  лежали  тампоны.  Она
делала все это - и еще одно: она разгоняла подозрения моего мужа, когда  я
была вместе с Домом.
     Кроме того, она рассказывала все новости,  даже  самые  неприятные...
особенно, неприятные. Все  шокирующие  закулисные  впечатления  этой  ночи
большей частью были ссорами, но она пробилась к нам и передала  услышанное
по секрету.
     - Найла! - застонала она. - В Альбукерке заварушка!
     Альбукерк находился рядом с Сандией. Там же  Доминик!  Я  оступилась,
колени ослабли...  Слави  успел  подхватить  меня  за  одну  руку,  а  Эми
подхватила другую руку и скрипку.
     - А Дом? - простонала я.
     - О Найла! - рыдая, сказала Эми. - С ним - самое ужасное!


     Мужчина по имени Доминик Де Сота вспотел, продираясь  сквозь  камыши,
которыми заросло старое водохранилище, и оторвался от  своей  работы.  Ему
померещилось, что на востоке, на место Чикаго, загорелся  яркий  оранжевый
свет. Это не  было  обманом  зрения.  Там  действительно  сверкали  низкие
облака, освещенные далеким  сиянием.  Доминик  выпрямился,  вглядываясь  в
даль. Что это светится на горизонте? Там были белые и красные струи: белый
свет, отдаляясь,  становился  красным.  Это  было  так,  словно  бы  здесь
возникли автомобили... Но мгновенно лучи исчезли, и Доминик снова  остался
один в душной ночи.  Возвратившись  к  своему  занятию,  открыл  последнюю
ловушку. Там находилась чья-то  ангорская  кошка  -  шипела  и  выгибалась
дугой. Она не была ни большой, ни мясистой, но де Сота был  рад  видеть  и
ее, так как это был ужин...






     То, что первым же пленником  я  захватил  самого  себя,  было  чистой
случайностью.
     Правда, рано или поздно я бы увидел Дома Де Сота -  все  мы  знали  о
существовании двойников. Вполне вероятно, что  "я"  (мой  пленник)  сделал
"мне" (захватившему его) одолжение - потому что одна из причин того, что я
получил командование штурмовой группой, -  это  то,  что  здешний  Доминик
являлся сенатором. (Сенатор!  Как  это  могло  произойти?  Почему  в  этом
времени я забрался так высоко, а в  собственном  надолго  застрял  в  чине
полевого офицера? Но  положение  этого  Де  Сота  поможет  продвижению  по
службе...)
     - Они готовы, сэр! - сказала сержант Самбок.
     - Хорошо! - произнес я и пошел за ней. У меня не было времени  думать
о грамматических играх, в которые нам приходилось играть - "я"  следил  за
"мной", "они" были "нами". Я не имел времени удивляться - раз  или  два  я
подивился раньше: курьезному стечению обстоятельств в жизни иного Доминика
и моей собственной. Наши судьбы были потрясающе различны. Мы были  Доминик
Де Сота в разных временах. У технических советников  не  осталось  времени
для подобных вопросов, ведь я интересовался у них об этом.  Все,  что  они
говорили,  исключая  математику,  было  невнятным  бормотанием.  Но  мы  -
Доминики Де Сота - имели общие гены,  одинаковое  отрочество  (по  крайней
мере, в отдельных моментах), мы читали одинаковые книги и смотрели  те  же
самые фильмы. Конечно, были помещены в одни и те же тела.
     - Направо, сэр! - подсказала сержант, и я прошел в операционный центр
Кэтхауза,  как  интересно  назвали  эти  люди  свой   собственный   проект
параллельных времен.
     Лейтенант из корпуса связи произнесла:
     - Еще тридцать секунд, майор!
     - Хорошо, - сказал я и сел за стол.
     На нем было пусто, без сомнения, научный шеф  был  предусмотрительным
парнем. Здесь был только микрофон, соединенный  с  передатчиком  помощника
лейтенанта. Я проверил ящики: заперты, но счет шел на секунды.
     - Начинаем, сэр! - громко сказала сержант Самбок и улыбнулась  сквозь
маскировочный грим.
     Я начал.
     - Леди и джентльмены! - произнес я в микрофон. - Меня  зовут  Доминик
Де Сота! Обстоятельства принудили нас  к  необходимости  предупредительной
акции в районе базы Сандия и ее окрестностей.  Для  вас  это  не  является
опасностью. Через час мы начинаем телевещание с местной станции. Все  сети
должны быть готовы принять прямую трансляцию.
     Я взглянул на  лейтенанта.  Она  провела  рукой  по  шее.  Капрал  из
замыкающей группы передвинул переключатель, и я завершил передачу.
     - Увидимся позже, майор! - сказала лейтенант и ушла со своей командой
из комнаты.
     Я откинулся на спинку кожаного кресла. Эти люди хорошо устроились, на
стене роспись, на полу ковер.
     - Как прошло, Найла? - спросил я.
     Она улыбнулась.
     - Просто великолепно, майор!  Когда  уйдете  в  отставку,  поступайте
работать на радио!
     - У меня слишком большой рост для  этих  дешевых  радиоприемников!  -
ответил я. - Вы уже сообщили Так-5, что мы захватили это здание?
     - Так точно, сэр! Так-5 ответил "Отлично  сделано,  майор  Де  Сота!"
Продолжается штурм следующих шести зданий. Очищена целая зона.
     - Заключенные?
     - Мы соорудили лагерь на автостоянке, охраняют капрал Гаррис  и  трое
мужчин.
     - Отлично-отлично! - сказал я и снова дернул ящики.
     Обследовав всю базу, я выяснил, что ученый вместе с ключами находился
в городе. Вот такие дела!
     - Откройте, сержант! - приказал я.
     Сержант  Самбок  внимательно  изучила  замок,   оценила   возможность
рикошета, потом разместила дуло карабина в нескольких дюймах  от  замка  и
выстрелила. Пули двадцать пятого калибра завыли в комнате.
     Ящики открылись без труда. Внутри них был обычный беспорядок, который
вы найдете в любом мужском столе, но среди барахла находились  блокноты  и
досье. Без сомнения, это пылится давно, но доктор Дуглас  хотел  взглянуть
на их работы.
     - Дневального! - крикнул я.
     Сержант Самбок кивнула, и из коридора выскочил рядовой.
     - Возьмите эти материалы в очередную вылазку через портал! - приказал
я, жонглируя плоской золотой зажигалкой с выгравированной надписью:  "Клуб
Хэйр, озеро Тао". Прекрасный трофей, но я положил его на место и  задвинул
ящик.
     Мы не были грабителями.
     Сержант Самбок стояла в дверях и что-то хотела сказать.
     - Что-то еще, сержант?
     - Рядовой Дормейер в самовольной отлучке! - сообщила она.
     - Дерьмо! В боевых условиях нет  самовольной  отлучки.  Если  морской
пехотинец уходит, это называется дезертирством!  Черт  возьми,  кто-нибудь
должен узнать, где он! Найдите, я хочу его видеть!
     - Будет сделано, сэр! Я  позабочусь  лично!  -  Она  была  более  чем
согласна с моими словами.
     - Хорошо! - сказал я. - Даю десять минут  на  поиски!  Встречаемся  в
точке десанта!
     Моя штурмовая группа двигалась одной  из  первых,  и  мы  взяли  свои
объекты. Сейчас на базе насчитывалось на три сотни десантников больше, и я
ждал  телевещания.  Телецентр  в  Альбукерке  не  был   захвачен,   и   мы
использовали  кабельную  сеть.  Я  направился   в   подвал:   раньше   его
использовали в качестве тира, но, когда туда вошли наши разведчики, подвал
пустовал.
     Для нас это было просто идеально! И прежде чем кто-нибудь  узнал  про
нас, мы сумели переправить всю группу.
     В их времени, как и в нашем, Сандия являлась  старой  военной  базой.
Но,  в  отличие  от  нашей,  плохо  укрепленной.  Она  была  громадной   и
простиралась на квадратных милях пустыни, окруженная колючей проволокой.
     Тем не менее, в Сандии  было  развернуто  немного  отрядов:  периметр
больше охранялся электроникой, чем  людьми  -  посты  располагались  вдоль
ограждения  через  каждые  четверть  мили.  Правда,  коменданту  базы  это
казалось изобилием защиты. Кроме парашютного десанта (который можно засечь
радарами), не  было  другого  пути,  чтобы  враги  проникли  за  проволоку
незамеченными... кроме  нашего,  если  бы  они  пришли  изнутри.  Когда  я
спустился, в подвале на стене  уже  висела  карта  базы  -  контролируемые
участки обведены красным карандашом. Кэтхауз и казармы морских пехотинцев,
штаб, коммутатор связи и радиостанция. На данный момент все было захвачено
нами. Несколько отрядов,  охранявших  эти  объекты,  оказались  никуда  не
годными и попали в плен.
     Продолжали прибывать новые группы, в них не было нужды, но  иметь  их
было не лишним: что, если остальные части, вопреки  всякой  логике,  будут
сопротивляться?  Яркие  прожектора,  размещенные  вдоль  стены,   освещали
колонны солдат, появлявшиеся  из  ничего.  Они  поднимались  по  лестнице,
выстраивались около стены и, возглавляемые офицерами и сержантами, уходили
в бой.
     Это смотрелось довольно странно: находясь перед порталом, вы  видите,
как из плоскости являются по  порядку  пальцы  ног,  ступни,  ноги,  руки,
животы и головы... Если бы вы стояли сзади, что  бы  вы  ожидали  увидеть?
Кишки и сырое мясо? Внутренности перемещаемых солдат?.. Ничего  подобного!
Вы ничего не увидите. За прямоугольником портала - лишенная черт  и  света
сплошная темнота. Впереди - только группы, выходящие из портала, и пыльные
стены.
     - Майор! -  это  снова  голос  сержанта  Самбок.  Она  огляделась  по
сторонам и прошептала: - Кажется я поняла, куда делся Дормейер...
     - Отлично работаете, сержант! - ухмыльнулся я.
     Она покачала головой:
     - На территории базы его нет! Каким-то образом он ускользнул отсюда и
удрал в Альбукерк. Потому что он живет... он жил там. В Альбукерке, как  я
думаю!
     Не так хорошо, но это не ее проступок.
     - Вы правы! - произнес я, и это было на самом деле так.
     Для призванных Найла Самбок была безупречным солдатом. Очень забавно,
что в гражданской жизни она учительница  музыки,  замужем  за  музыкантом,
игравшем  на  клавесине.  Она  они  были  призваны  по  повестке.   Многие
резервисты  озлоблены,  но  Самбок  исполняла  свой  долг   добросовестно.
Поэтому, приняв командование, я запросил ее перевод в  Чикаго.  Тот  факт,
что она красотка, был не лишним, но я не портил своих подчиненных  (только
подумывал об этом время от времени).
     - Так-5 хочет переговорить с вами! Связь будет установлена через  две
минуты, - продолжала она. - Я это только что узнала.
     - Отлично! - сказал я. - У меня появилась идея: сходите к  пленным  и
принесите одежду сенатора!
     Даже сержант Самбок удивилась:
     - Его одежду?
     - Исполняйте приказ, сержант! Нижнее белье можете  оставить,  но  все
остальное понадобится мне, даже носки.
     Быстрая вспышка понимания отразилась на ее лице.
     - Будет сделано, майор! - улыбнувшись, сказала она и ушла.
     А я стал ждать вызова от Так-5.
     Двухсторонняя  связь  через  оболочки  параллельных  времен   сложнее
односторонней. Она блокировала портал и ослабляла  энергетическое  поле...
Когда офицер из службы портала кивнул, я поднял трубку, и генерал Магрудер
не заставил себя долго ждать.
     - Хорошо начали, майор! - рявкнул  он.  -  Президент  говорит  то  же
самое. Он, конечно, внимательно следит за ходом операции.
     - Благодарю, сэр!
     - Вступаем во вторую фазу. Вы готовы к телетрансляции?
     - Так точно, сэр! - Собственно, имелось в виду,  что  я  буду  готов,
когда Найла Самбок возвратится с одеждой.
     - Телестанция и микроволновые линии на контроле.  Они  начнут  работу
через полчаса. Лента с выступлением президента уже передана и готова выйти
в эфир, как только, вы сделаете представление.
     - Вас понял, сэр!
     - Чудесно! - затем его голос изменился. - Сейчас о другом, майор: они
как-нибудь отреагировали?
     - Нет, сэр, пока никак! Хотя я думаю, переговоры еще ведутся.
     - М-м-м! Здесь больше нет никаких незваных гостей?
     - Никаких признаков, сэр!
     - Смотрите в оба! - резко заявил он и дал отбой.
     Я знал тон его голоса: он был чем-то сильно испуган.
     Прошло полчаса. Я прошел через ночную пустыню с  такими  же  звездами
над головой, какие мерцали в моей  собственной  Америке,  в  телевизионную
студию и почувствовал страх. Невдалеке патрулировал джип военной  полиции,
петляя фарами в темноте. Они подтормозили, внимательно  осмотрели  меня  и
нарукавную повязку десантной группы, затем повысили скорость и уехали,  не
проверив документы.
     Я мог быть одним  из  этих  непрошеных  посетителей:  другим  "мной",
который где-то прятался. В таком случае  я  мог  обмотать  клочок  зеленой
материи вокруг рукава, они никогда бы не заметили разницы, а затем...
     Что бы сделал иной "я"?
     Это был страшный вопрос. До этого момента  они  только  смотрели,  но
ничего не делали.
     Конечно, я не мог сказать, что военные полицейские небрежно относятся
к охране, они не видели в этом большой необходимости.  Мы  захватили  базу
без  одного-единственного  выстрела,  какое  сопротивление  могли  оказать
сонные часовые, потерявшие дар речи, когда их  захватили  наши  отряды?  И
куда только катится Америка?  Удивляюсь,  как  еще  уцелела  страна,  если
секретные базы охраняются горсточкой солдат регулярной армии?  Если  бы  я
поступил на курсы в Лойолу, кем бы я мог стать? Может быть, сенатором?
     Эту мысль я не позволял себе, пока не выполнена  самая  важная  часть
работы.
     Как и было обещано, на студии меня  ждала  сержант  Самбок,  держа  в
руках  одежду  сенатора.  Я  нашел  раздевалку  и  переоделся.  Он  хорошо
одевался, этот другой Де Сота: рубашка, галстук и носки, ботинки, брюки  и
пиджак - все было сделано из хорошей ткани или кожи. Покрой особенный - их
мода отличалась от нашей, но я был рад почувствовать шелковистую рубашку и
хрустящие отглаженные брюки.
     Они могли бы сидеть, конечно, лучше, не будь  другой  Доминик  полнее
меня на целый размер.
     Когда я вышел из раздевалки, сержант отпустила комплимент:
     - Прекрасно выглядите!
     - Что вы ему оставили? - спросил я, смотрясь в зеркало.
     По ее улыбке я понял ответ. В такой жаркий август в нижнем  белье  не
должно быть холодно, но все же...
     - Выдайте ему мой  запасной  комбинезон!  -  отдал  я  приказ.  -  Он
находится в сумке Би-4. - К счастью,  этот  комбинезон  был великоват  для
меня, а ему, несомненно, в самый раз.
     - Будет исполнено, сэр! - сказала сержант Самбок. - Сэр?
     - Что еще?
     - Хорошо если вы поменяетесь одеждами, не произойдет ли  путаницы?  Я
имею в виду то, что его можно принять за вас. Как я узнаю, кто есть кто?
     Я открыл рот, чтобы назвать ее глупой, но снова  закрыл  -  она  была
права.
     - Хорошо, что вспомнили! - сказал я. - Я буду единственным, кто знает
ваше полное имя, о'кей?
     - Так точно, сэр! Во всяком случае, он пока что в тюрьме, а вы нет.
     - Вот именно! - согласился я и понял, что мне не суждено  знать,  что
произойдет через пару часов.
     Я желал, чтобы передо мной  явился  другой  "я",  я  хотел  сидеть  и
разговаривать с ним, слышать его голос и узнать, где разошлись наши жизни.
Эта мысль  пронизывала  дрожью,  но  нетерпение  такое,  словно  готовлюсь
впервые принять наркотик или заняться сексом. Я жаждал этого.
     Но думать об этом не оставалось времени. Оператор  изумленно  пялился
на мою модную гражданскую одежду, улыбаясь капитану. Все было  готово  или
нет, но подошло время моего теледебюта.
     Скорей  нет,  чем  готово  они   постоянно   передвигали   микрофоны,
направляли камеры, выходили поболтать в холл, внезапно капрал, исполняющий
обязанности режиссера, крикнул:
     - Готовьтесь, сэр! Мы начинаем!
     Он прослушал наушники и открыл счет:
     - Десять... Девять... Восемь... Семь...  Шесть...  Пять...  Четыре...
Три...
     В последние секунды он использовал  руки:  два  пальца,  один,  затем
палец уткнулся в меня, над камерой загорелась зеленая лампа, и я приступил
к выступлению:
     - Леди и джентльмены! - сказал я в камеру. - Меня  зовут  Доминик  Де
Сота!
     И это было правдой, ведь я не говорил, что я сенатор  Де  Сота,  хотя
тот факт, что я носил его одежду, подразумевал именно это.
     - Происшедшее вызвано крайней необходимостью. Я прошу,  чтобы  каждый
американец прослушал эту передачу с открытой душой и благородным  сердцем,
ведь все мы американцы! Леди и  джентльмены!  Я  передаю  слово  господину
президенту Соединенных Штатов Америки.
     И фотоны моего лица и шеи, костюма этого иного Доминика, его галстука
и рубашки собрались вместе, влетели в камеру и вылетели уже как электроны.
Как электроны, пробежали по кабелю студии к микроволновой  тарелке-антенне
на  крыше,  превратились  в  фотоны  другой  частоты;  как   радиосигналы,
метнулись через долины  к  ретранслятору,  прыгнули  в  воздух,  потом  на
спутник, находившийся за тысячи миль в  космосе,  в  один  миг  потекли  к
телевизорам всех Соединенных Штатов. Этих Штатов!
     Вся группа корпуса связи, хоть и носила военную форму, но в ее  крови
оставалось много гражданского. Резервисты, вызванные  по  повестке,  почти
все были профессиональными телевизионщиками. В комнате  отдыха,  рядом  со
студией, они устроили себе небольшие гражданские удобства: сварили кофе  и
разрезали кекс: кто-то успел обчистить местную гарнизонную лавку.
     Я налил себе  чашку  кофе,  слушая  доносившийся  из  монитора  голос
президента Брауна: "...как президент Соединенных Штатов, заявляю вам,  кто
тоже является президентом  США,  и  всему  американскому  народу...  -  Он
смотрелся  взволнованным  и  хорошо  отрепетировавшим   речь,   написанную
специально для него. - ...в этот исторический момент, когда все  мы  стоим
перед лицом страшного деспотизма, захватившего мир... узы крови и всеобщая
приверженность  принципам  свободы  и  демократии..."  И  так  далее   без
передышки. Это был довольно хороший спич, казалось, я  заранее  знал  весь
текст. Но в речи не было  отмечено  одного  важного  факта:  мы  полностью
контролировали положение.
     Этот же голос исходил и из  комнаты  контроля,  я  поставил  чашку  и
заглянул внутрь. Здесь был не один, а  дюжина  мониторов,  почти  все  они
показывали важное лицо  президента,  говорившего  те  же  самые  вещи.  Но
несколько экранов  показывали  и  другие  лица,  серьезные  и  даже  более
напыщенные: Джона Ченкелора, Уолтера Кронкайта и несколько незнакомых. Они
уже  комментировали  события.  Я  поразился,   пока   не   вспомнил,   что
президентское выступление длилось только четыре  минуты.  Оно  повторялось
телецентрами, и некоторые уже среагировали.
     Я посмотрел на часы: полночь по местному времени. Значит,  в  городах
восточного побережья уже два часа, но я сомневаюсь, чтобы  многие  в  этот
момент спали. Граждане Калифорнии могли настроиться на свои ночные новости
и получить неожиданные известия.
     Мы поступили верно: почему они  должны  быть  счастливыми,  когда  мы
стоим перед ужасной борьбой за свободный мир?
     Но даже командир десантной группы должен когда-нибудь спать.
     Я спал почти пять часов. Когда же я проснулся, уже  пахло  беконом  и
кофе. Капрал Гаррис поднес блюдо.
     - Примите комплименты от сержанта Самбок,  сэр!  -  он  улыбнулся.  -
Ночью мы захватили офицерский клуб.
     Яйца были совсем холодные, зато кофе горячий и крепкий. Это было  что
надо!
     Вначале я  заглянул  в  студию,  к  военным  техникам  присоединились
несколько гражданских: пожилая женщина, молоденькая  и  бородатый  мужчина
неопределенного возраста. Я остановил капитана корпуса: указал на штатских
и приподнял брови.
     - Эти? - сказал он. - Это ученые, майор! Во всяком  случае,  они  так
сказали. Пропуска надежны.
     - Чем занимаются?
     Он пожал плечами.
     - Они не говорят, что  проверяют  реакции  на  сообщение  президента.
Что-то типа изучения политики... вы не знаете о такой штуке?
     Я не знал.
     - Во всяком случае, - угрюмо продолжил он,  -  здесь  чертовски  мало
того, что изучать, они ведь получили от нашего президента  только  надутое
дерьмо!
     Новостей, которые я ожидал услышать, не было.
     - Свяжитесь с Так-5! - добавил он, подумав, но я  уже  возвращался  в
Кэтхауз.
     После горячей пустыне база казалась приятным и безмятежным местом, но
я не успокоился. Сухой,  как  воздух,  я  изнемогал  в  своем  комбинезоне
(возможно, я уже не буду так щедр со своими запасами)  и  начинал  ощущать
тревогу.
     Генерал Магрудер, Крысья Морда, был там, где вы обычно  находитесь  в
семь утра, а именно, спал. Но меня соединили с  полковником  Гарлечем,  он
был настроен не очень дружелюбно. Когда я спросил про штатских, он буркнул
мне под нос полдюжины крепких слов.
     - Они имеют разрешение, а дальше не ваше дело,  майор!  -  огрызнулся
он. - В каком состоянии база?
     - Все спокойно, сэр! (Надеюсь, что  это  было  так,  ведь  я  еще  не
заглядывал к своим ребятам.) Признаков реакции не наблюдается.
     - Нежданные гости?
     - Никаких  донесений,  сэр!..  Сэр!  Можно  вас  спросить  о  докторе
Дугласе?
     Хриплый смешок.
     - Он сидит в своей палатке под усиленной охраной  и  никак  не  может
прокакаться. Как описывает положение противник?
     - Не совсем ясно, сэр!  Они  по-прежнему  повторяют  речь  президента
Брауна.
     Все идет чисто и громко.
     Собственно, полковник Гарлеч не произносил  слова  "прокакаться",  он
просто издал приглушенный шум с понятным  смыслом.  Гарлеч  был  одним  из
отчаянных воинов Магрудера - все знали, что они думают о  президенте.  Они
решительно были против плана захвата... пока шефы сверху не  дали  понять,
что имеется много тюрем для обсуждающих необходимость обороны  Соединенных
Штатов.
     После того как я  закончил  разговор  по  межвременному  телефону,  я
подумал,  что  неплохо  было  бы  вернуться  в  студию  и  побеседовать  с
политологами. Было бы интересно услышать их мнение  о  том,  почему  такое
активное общество Штатов, как наше, получило мягкотелого президента Джерри
Брауна, а другое, жирное и ленивое, огнедышащую  госпожу  Рейган...  Но  я
солдат, а не ученый, и у меня были  дела  и  поважнее.  Я  вызвал  капрала
Гарриса и, когда его голова появилась в дверях, приказал сходить в  тюрьму
и доставить пленного сенатора.
     Он сидел в моем комбинезоне  и  слишком  походил  на  меня,  когда  я
попадаю в затруднительное положение. Я не мог не смотреть на сенатора. Он,
в свою очередь, внимательно изучал меня. Он не  был  напуган.  По  крайней
мере, таким он  не  выглядел  -  сенатора  можно  было  назвать  чуть-чуть
обиженным и, главным  образом,  любопытным.  Это  качество  меня  радовало
больше всего.
     - Вы ловкий проныра, Доминик! - сказал я ему. - Скажите,  что  должно
случиться!
     Прежде чем ответить,  он  потянулся:  сенатор  был  сонным,  а  тахта
ученого к тому же была неудобной.
     - Вы имеете в виду, как должна отреагировать на вооруженное вторжение
президент Рейган? - переспросил он.
     - Этого нельзя предвидеть?!
     - Вся затея бесплодна, Доминик! Что вы хотите извлечь из всего этого?
     - Мир!  -  сказал  я,  улыбаясь.  -  Победу!  Триумф  демократии  над
тиранией! Конечно же, я имею в  виду  не  вас,  а  наших  общих  врагов  -
русских!
     Сенатор поразился:
     - Дом! У меня нет русских врагов: в моем мире они ничего не значат...
Русские погибли бы, сага бы мы не помогли им  после  атомной  заварушки  с
Китаем.
     - Вы должны были дать им сдохнуть!
     Он с неприязнью вздохнул:
     - Вы явились без предупреждения и захватили нас! - Он пожал  плечами.
- Это вы должны объяснить, что происходит! Вы делаете свою игру?
     - Все идет как надо, Дом! - сказал я и улыбнулся. - Вы увиливаете  от
ответа, на большее вас не хватит.
     Сенатор промолчал, а я попытался быть более дружелюбным.
     - Это  наша  страна,  за  каким  барьером  мы  бы  ни  находились?  -
убедительно произнес я. - И нам следует объединиться, так  как  наша  цель
одинакова - процветающие Соединенные Штаты Америки. Правильно?
     - Чертовски сомневаюсь в этом, Дом? - сказал он.
     - О Дом, продолжайте! Вы можете точно так  же  спрашивать  и  меня...
Кстати, как ваша предстательная железа?
     Он удивился:
     - О чем вы говорите! Я еще слишком молод, чтобы она меня беспокоила.
     - Да? - сказал я. - Так я и подумал, когда  мне  это  сказали.  -  Но
проверить не будет лишним.
     Он покачал головой.
     - Де Сота! - сказал сенатор более смело и решительно, чем я,  окажись
я на его месте (к моему удовлетворению, ведь я думал, что и я поступил  бы
так же). - Давайте без нелепого дерьма!  Вы  захватили  нас  предательским
образом - это довольно грязная штука! Почему вы решились?
     Я заулыбался.
     - Потому что мы здесь! Разве вы  не  знаете,  как  делаются  подобные
вещи?  У  нас  возникли  проблемы,  и  однажды  мы  увидели   рациональное
решение... Когда вы получаете технологию, вы ее используете, -  мы  так  и
поступили! - Я не говорил, каким образом нам удалось получить  технологию,
ведь это, в конечном счете, не совсем уместно. - Видите  ли,  дружище,  вы
столкнулись  с  такой  ситуацией,  которая  не  должна  служить  предметом
разговоров. Наш президент скажет вашей Рейган, чего мы хотим, а  потом  мы
уйдем, и все закончится.
     Он взглянул на меня обжигающим взглядом:
     - Вы ведь не верите в это, правда?
     Я пожал плечами: мы знали друг друга слишком хорошо. Я  понимал,  что
однажды мы будем использовать их линию времени в своих интересах, и нам не
хотелось уходить. Здесь мы  всегда  сумеем  подстроить  для  своих  врагов
небольшие пакости.
     Но к сожалению, это было делом далекого будущего. Я сказал:
     - Вернемся к вопросам... Сможет  ли  госпожа  Рейган  договориться  с
нашим президентом без применения силы? Ведь в моем времени  она  и  Джерри
Браун находятся в не совсем дружественных отношениях.
     - Что из этого? Она сделает то,  что  потребуется,  она  ведь  давала
присягу защищать Соединенные Штаты.
     - Да! Но вопрос только в том - какие?  -  поинтересовался  я.  -  Наш
президент дал точно такую же клятву, и он держит ее... Неохотно,  ведь  он
был тряпкой... - Но я не произнес это вслух. - ...Будет лучше,  если  ваша
Нэнси выполнит требуемое... Вы можете предложить другое? У  нас  сила?  Вы
хотите, чтобы мы подбросили в Белый Дом  сибирскую  язву?  Или  оспу-Би  в
Таймс-сквер? - Я рассмеялся, глядя на его выражение. - Как  вы  полагаете,
мы только говорим о водородных бомбах? Нам бы не хотелось портить  слишком
много хорошего имущества...
     - Но биологическое  оружие...  -  он  запнулся.  Наверное,  он  хотел
сказать, что оно запрещено международными конвенциями или  что-то  в  этом
роде.
     Я пояснил:
     - После Салт-2 мы используем все! Когда-то мы отказались  от  атомных
бомб и стали работать с другими средствами.
     - Что за Салт-2? - спросил он, и сразу же: - Нет, черт с этим,  я  не
хочу от вас уроков истории! Я хочу только одного,  чтобы  вы  уматывали  к
дьяволу, откуда пришли,  и  оставили  нас  в  покое!  Сомневаюсь,  что  вы
сделаете это! Если вас не интересует мое мнение, то меня от вас тошнит!
     Он был сущим злым дьяволенком! Я почти гордился  сенатором...  и  был
взбешен.
     - Вы собачье дерьмо, Доминик! - крикнул я. - Вы хотели сделать то  же
самое! Так или иначе, почему вы работали над проектом Кэтхауз!
     - Потому что... - он осекся. Его выражение говорило само за себя.  Де
Сота сменил тему. - У вас не найдется сигарет? - спросил он.
     - Я бросил курить! - с удовлетворением откликнулся я.
     Раздумывая, он кивнул.
     - Я не верил, что эта штука сработает! - произнес Де Сота, сенатор.
     - Но вы старались мой мальчик, разве не так? Какая здесь разница?  Мы
не делаем ничего  такого,  чего  не  сделали  бы  вы,  если  бы  закончили
исследования раньше.
     - Подумаю!
     К его чести, он не сказал, что это неправда.
     - Вы поможете нам? - нажимал я.
     На этот раз - не сомневаясь в ответе.
     - Нет!
     - Может быть, этим вы спасете множество людей!
     Он сказал:
     - Я не сдаюсь, Дом! И уверен, что несколько  американских  жизней  не
стоят миллионов русских.
     Я  изумленно  посмотрел  на  него  возможно  ли,  чтобы  я  (в  любом
воплощении!) мог быть таким придурком? Но сенатор не выглядел дураком.  Он
наблюдал за мной, откинувшись в кресле, и вдруг  показался  выше  и  более
самоуверенным.
     - Что это вы так испугались, Доминик? - ехидно поинтересовался он.
     - С чего вы взяли?
     Он объяснил:
     - Говорите так, словно  беспокоитесь  о  чем-то,  но  не  хотите  это
показывать. Мне кажется, я догадался, что вы опасаетесь другого  Доминика!
Не так давно он крутился поблизости и что-то вынюхивал. Кажется, он знал о
вашем вторжении. На вашем месте я бы встревожился, кто он и что ему нужно?
     Я понял, что это было самым важным его секретом.  Я  никогда  не  был
марионеткой в чьих-то руках, даже в образе  сенатора.  Он  догадался,  что
тревожило мое сердце или одного из нас.
     Я медленно признался:
     - Он из паравремени, Дом!
     - Я уже понял это! Он приходил к вам?
     - Нет! Не совсем он!
     Я захотел рассказать ему о нашем посетителе, который сидел сейчас под
охраной на другой стороне портала и потел от  страха,  что  его  найдут  и
сделают бо-бо за то, что он помог нам развернуть портал.
     - Но у нас были непрошеные гости, может быть, много!
     - Продолжайте дальше!
     Я сказал.
     - Вы не слышали про отскок?
     - Что имеется в виду?
     - Я имею  в  виду  "обратный  прыжок".  Когда  вы  переходите  сквозь
оболочку паравремен, в действие вступает закон сохранения и некоторые вещи
совершают обратное перемещение.
     Он нахмурился:
     - Вы считаете, людей будет бросать туда-сюда?
     - Не только людей! Здесь все сложнее: это зависит от того,  насколько
сильно порвана оболочка. Иногда это может быть просто энергия... свет  или
звук, иногда перетекают газы или мелкие  предметы.  Например,  пролетающие
мимо птицы. Временами - что-либо крупнее.
     - Это случается и здесь?
     Я неохотно согласился:
     - Кажется, да, Дом! И не только здесь...
     Он поднялся из кресла и подошел к окну, я разрешил ему это и произнес
через плечо:
     - Похоже, ваш народ действительно поймал птичку в небе, Дом!
     Я не ответил, он повернулся и посмотрел в упор.
     - Я хочу, чтобы вы достали мне сигарет! - раздраженно крикнул  он.  -
Это успокаивает!
     Я немного подумал:
     - Почему бы и нет? Это ваши легкие!
     Я  включил  на  столе  внутреннюю  связь,  разобрался,  какие  кнопки
соединяют с канцелярией, и приказал сержанту Самбок принести сигарет.
     - Так, продолжим! - сказал я. - Вы будете помогать нам?
     Он отрезал:
     - Нет!
     - Даже когда нет никакого риска? И даже когда ваша страна  беззащитна
против нас?
     - Вы получите по заслугам! - отчетливо заключил  он  и  повернулся  к
дверям, когда вошла Найла Самбок с пачкой сигарет из армейской лавки.
     Мой дружеский "я" внезапно изменился.
     Черт возьми, что с ним произошло?  Он  смотрел  на  сержанта  как  на
привидение. Я никогда еще не видел такого  выражения  изумления,  гнева  и
жалости одновременно ни на одном человеческом  лице...  тем  более,  своем
собственном.


     Человек по имени Доминик Де Сота  сидел  перед  экраном.  Его  пальцы
сновали по клавиатуре, развертывая и записывая изображения. Не отрывая  от
работы рук, он сказал в крошечный микрофон, загнутый около щеки: "Босс?  В
этом зашли еще дальше. Думаю, здесь больше не будет позвоночных!"






     Когда я возвратился в лагерь военнопленных -  стоянку  автотранспорта
Джи-3, - я обнаружил, что пропустил завтрак.  Куда-то  делись  шесть  моих
товарищей. Здесь еще была небольшая группа солдат  с  трафаретом  "ВП"  на
спине,  которые  подбирали  оставшиеся  подносы  из  кафетерия.  За   ними
присматривали другие военные - с зелеными повязками и автоматами...  среди
них и майор Де Сота.
     Но здесь не было нескольких  гражданских,  которые  предыдущей  ночью
делили со мной кровать. Это опечалило  моего  конвоира,  но  не  тревожило
меня. Капрал втолкнул  меня  за  ограждение  и  стал  шептаться  с  другим
охранником.
     Моим сознанием овладела Найла Боуквист.
     Я не знаю, как выразить словами то, что  мое  сердце  разорвалось  на
части, когда  я  увидел  свою  любовницу  в  армейской  форме  со  следами
маскировочного грима на лице и с автоматом через плечо.  Не  узнавая,  она
смотрела сквозь меня.
     Теперь, когда у меня было время поразмышлять, я понял  что  это  была
Найла из их времени, точно так же, как там был другой Доминик Де  Сота  и,
конечно же, другая Мэрилин (но за кем же она замужем у них?),  иной  Ферди
Боуквист и остальные люди. Другой Доминик не был точно таким же, как я,  и
вряд ли иная Найла копировала Боуквист.
     Она не была известной скрипачкой. Носила короткую прическу, ее  глаза
менее накрашены. И у нее была другая одежда, армейская униформа. Моя Найла
одевалась просто замечательно, а у той, не было выбора.
     Но как разрывало сердце из-за их схожести! Она не знала меня, точнее,
знала меня  как  копию  иного  Доминика.  Увижу  ли  я  когда-нибудь  свою
собственную Найлу?
     Тогда я буду очень удивлен.  Здесь  я  был  в  центре  невероятных  и
леденящих душу событий, и мои  мысли  переполняла  женщина,  с  которой  я
состоял в близости...
     - Заключенный Де Сота! - гаркнул капрал, и я осознал, что  он  махнул
мне рукой. - Пошли! Ваши парни не здесь, и я забираю вас на сборный пункт!
     - Где это? - Но вместо ответа я получил неприятный удар прикладом.
     Это было совсем недалеко. Мы просто прошли через Кэтхауз в офицерский
клуб.
     Я уже был здесь. Это - нечто вроде холла, где служащие могли посидеть
за чашечкой кофе и краткой  беседой,  спокойно  перечитать  свои  рапорта.
Здесь все было, как всегда, вот только десять человек  присутствовали  тут
не по своей воле. Два штатских ученых ходили туда-сюда и свирепо  смотрели
в окна. Полковник Мартино сидел  и  беседовал  с  женщиной,  в  которой  я
признал  математика  из  Ай-Ти-Ти  -  а  следовательно,   одну   из   моих
избирательниц.
     - Доброе утро, Эдна! - кивнул я. - Привет, полковник!
     Это было так,  словно  я  просто  заглянул  за  кока-колой  и  ничего
страшного не произошло.
     - Мы удивлялись, куда вы запропастились! - сказал полковник.
     - Меня допрашивал этот омерзительный майор, и я опоздал на завтрак.
     - Если у вас есть хотя бы двадцать пять центов,  справа  около  холла
торговый автомат. Часовой пропустит.
     Охранник очень смахивал на Герберта Гувера. Я не пошел за  едой,  это
сделала за меня доктор Валеска.  Безалкогольный  напиток  и  пара  твинки,
конечно же, не еда, но, по крайней мере, наполняет желудок. Забыв же  свои
привычки, полковник Мартино  обошел  комнату  посмотрел  в  окно  (помотал
головой: снаружи вооруженная охрана), проверил другую  дверь  (закрыта)  и
поднял телефонную трубку (отключен). Потом он сел и стал наблюдать за моей
едой.
     - Всех нас допрашивали! - произнес он. - Кажется,  больше  всего,  их
интересовали вы, по крайней мере, вашего двойника. Это интересно!
     - Меня допрашивал Де Сота, - промямлил я ртом, полным крема. -  Я  не
вижу вреда в том, чтобы рассказать им то немногое, что я знаю. Разве я мог
всучить им не мои имя-должность-и-номер-серии?
     Он  посмотрел  на  меня,  будто  пораженный  молнией.  Не  могу  себе
представить, как он был раздражен.
     - Я думаю, что все мы играем в одни ворота, сенатор!  -  успокоил  он
меня.
     Я  ухмыльнулся.  Эдна  Валеска  села  на  тахту  рядом  со   мной   и
подключилась к разговору.
     - Есть хорошая новость, - мрачно проговорила она, -  проект  Кэтхауза
сработал! И есть плохая: они использовали его  раньше  нас.  И  еще  более
плохая весть: вероятно, сюда запутана, по крайней  мере,  еще  одна  линия
времени. Других объяснений я не вижу.
     - Кажется, это действительно так! - согласился я. -  Но  кто  же  те,
другие?
     - Иисус Христос? Такие вещи не для меня! - улыбнулась Эдна. - Кто  же
еще?
     - В конце концов, это ваш проект! Что же  делать,  если  даже  вы  не
знаете, что происходит?
     - Я сказала, что Христос здесь ни при чем, а не то,  что  не  понимаю
это! Часть, во всяком случае...
     Она поймала мой взгляд и угостила сигаретой.
     - Например! - произнесла она, чиркнув зажигалкой. - Мы довольно много
узнали о линии времени наших захватчиков, где вы - армейский майор!
     - Мы знаем?
     - Да, конечно! Они вторглись к нам,  потому  что  хотели  напасть  на
своих противников через черный ход - так же, как собирались сделать и мы.
     - Доктор Валеска! - возразил я. - Мы не готовились к  этому!  Миссией
Кэтхауза было изучение вероятностей. У нас не было оперативных планов!
     Она равнодушно пожала плечами, словно это было несущественно.
     - Есть другой факт! Хотя они и обогнали  нас  в  пересечении  времен,
существует еще одна линия, где  зашли  еще  дальше!  Они  заслали  первого
Доминика Де Сота.
     Я отметил, что нас слушали не  только  находившиеся  в  комнате,  наш
охранник также навострил ушки. Хорошо, может быть, мне  удастся  прочитать
что-нибудь по выражению его лица?
     - С чего вы взяли? - спросил я, поглядывая на часового.
     - Потому что  другой  народ  -  назовем  его  "популяцией-1"  -  смог
перенести человека сквозь время и вытащить его  с  другой  стороны.  Я  не
думаю, чтобы "популяция-2" - агрессоров - могла сделать это.
     Нахмурившееся лицо часового указало, что  это  весьма  правдоподобно.
Могу сказать, что и Эдна Валеска заметила его.
     - Так что, - заключила она, - в эту игру играют и другие?
     - Значит, мы можем найти в них союзников, - с надеждой  сказал  я.  -
Популяция-1 может захватить, как нас, популяцию-2!
     Теперь охранник уже пугливо таращился на нас, и тревога на  его  лице
была утешительна. Мы беседовали о таких вещах, о  которых  он  не  смел  и
думать. Я повернулся и улыбнулся  ему.  Недоразумение!  Он  рассердился  и
отвернулся, на его лице больше не было никакого выражения. Но  это  только
доказывало нашу правоту.
     - С другой стороны,  -  сказала  Эдна  Валеска.  -  Если  популяция-1
собиралась помочь нам, у них была  возможность  предупредить,  но  они  не
воспользовались ею.
     Это, в достаточной мере, была правда, я и сам начинал  расстраиваться
не меньше охранника.
     - Что нам известно о захватчиках? - спросил я.
     - Их самый главный враг - Советский Союз!
     - Да, думаю, это действительно так! - произнес я. -  Но  я  с  трудом
верю в это. После ядерной войны,  когда,  разбомбив  Москву  и  Ленинград,
Китай обезглавил...
     - Правильно, Дон! - в разговор вступил полковник. - Но в  их  времени
этого не произошло! Мы узнали это, проанализировав их вопросы.  У  Советов
была только одна внешняя война - кажется, около 1940 года. Они  напали  на
Финляндию, и тут вмешались немцы...
     - Немцы?
     Мартино кивнул:
     - У них не было революции. Власть захватил какой-то Гитлер,  и  война
оказалась  очень  жестокой.   Русские   победили.   После   войны   Советы
оккупировали большую часть Восточной  Европы,  объединив  ее  под  властью
своего лидера - Иосифа Сталина...
     В это мало верилось.
     - Подождите минуту! Я знаю, кто такой Сталин! Он управлял их страной,
пока не был убит. Его внук, собственно говоря, мой приятель. Мы  играли  с
ним в бридж. Он  является  русским  послом  в  Соединенных  Штатах.  И  он
чудесный парень! - закончил я, не ожидая упоминания о Найле Боуквист.
     Соблюдая  осторожность,  я  взглянул  на  охранника,  он  определенно
прислушивался.
     - Старик Джо,  -  продолжал  я,  -  был  убит  подпольным  грузинским
сепаратистом. А английская забастовка перелилась  в  революцию.  Англичане
пошли социалистическим путем  и  продолжают  идти.  Хозяином  России  стал
Литвинов, потому что имел  хорошие  связи  с  Британией  (у  него  жена  -
англичанка). После  1960  года  в  Германии  вспыхнула  контрреволюция,  и
произошло восстановление  кайзеризма.  Теперь  и  они,  и  японцы  -  наши
основные противники...
     Я замолчал, охраннику я надоел, не говоря уже об Эдне и полковнике.
     Мартино покачал головой.
     - В их времени этого не случилось! - сказал он. - По крайней мере,  в
последние тридцать лет у них остались только две сверхдержавы:  русские  и
американцы. Они победили остальных конкурентов.
     Нашему охраннику это не просто осточертело: он больше не слушал  нас.
Около офицерского клуба что-то происходило, и он наблюдал. Мы  то  и  дело
бросали косые взгляды, чтобы посмотреть на реакцию нашей живой  лакмусовой
бумажки: когда реакция прекратилась, беседа заглохла.
     - Черт возьми! -  произнес  без  особых  дополнений  младший  научный
сотрудник и пожал плечами.
     Эдна Валеска злилась:
     - О дьявол! Мой муж такой ревнивый! Он не хотел, чтобы я  работала  в
ночную смену... Я так хочу сказать ему, что он оказался прав!
     - Согласен! - поддержал я.
     Полковник кивнул:
     - Моя жена хотела того же... или, чтобы я мог в любое время позвонить
ей. Штатским это трудно, я знаю. Держу пари, Дом, что и вы беспокоитесь  о
своей супруге!
     -  Что?  Ах  да,  конечно!  -  согласился  я  и  ничего  не  добавил.
Действительно, я тревожился и за нее тоже.
     В  полдень  нас  накормили   снова.   Консервированные   спагетти   и
фрикадельки из запасов офицерской кухни, молоко и вполне приличный кофе.
     - Кормят как на убой! - уныло сказал один из ученых, но в этот момент
в комнату вошел новый охранник с автоматом, сопровождающий Найлу-сержанта.
Кроме нее, вошли двое более вооруженных конвоиров.
     Она оглядела нас и заявила:
     - Если вы покончили с кофе, мы готовы предоставить вам более  удобное
помещение!
     - Где это? - поинтересовался Мартино.
     - Совсем рядом, сэр!  Если  можно,  побыстрее,  пожалуйста!  -  голос
принадлежал Найле.
     Думаю, "пожалуйста" в таких  условиях  звучало  просто  замечательно.
Пехотинцы направили на нас свое оружие. Неважно, кончили  мы  с  кофе  или
нет, мы двинулись.
     Нам в самом деле не пришлось далеко идти. Когда мы  вышли  из  клуба,
жара пустыни ударила нам в лицо, но  ненадолго.  Мы  прошли  по  пустынной
улице базы, через дверь Кэтхауза и спустились в большой  подвал.  Когда-то
здесь  находилось  стрельбище.  Теперь  подвал  заполнен  захватчиками   с
зелеными повязками,  здесь  же  были  какие-то  механизмы,  выкрашенные  в
защитный цвет, напоминающие генераторы, но с тяжелыми змеями  кабелей.  От
них  доносились  дизельное  гудение...  и  высокий  прямоугольный   экран,
невыразительный и черный как смоль.
     Так я в первый раз увидел портал, мне не говорили, что это такое. Это
была  просто  темнота,  висящая  в  воздухе,  достаточно  большая,   чтобы
заполнить комнату. Это было ужасно. Полковник Мартино не выдержал:
     - Сержант! Я желаю знать, что вы хотите сделать!
     - Безусловно, сэр! - согласилась она. -  Как  старшему  по  званию  я
обязана объяснить: это для вашей безопасности, сэр!
     - Вы собачье дерьмо, сержант!
     Она согласилась:
     - Так точно, сэр! - И ушла, не дав ответа на вопрос, а  охранники  на
все наши вопросы отвечали ударами прикладов.
     Я проследил за ней: Найла направилась  туда,  где  стоял  мой  добрый
старый  двойник  Доминик  и  какой-то  странный  человек.  Его  лицо  было
неуловимо знакомо, к он, думаю, был гражданским,  переодетым  в  форму,  у
него не было знаков отличия и зеленой повязки. Но он не был  и  пленником,
потому что стоял перед высокой консолью, регулируя оборудование. Майор  Де
Сота внимательно наблюдал за ним; тут же стоял  солдат  с  карабином.  Его
охрана? А если он не один из нас и нуждается в охране, тогда кто же он?
     Найла-сержант, получив приказ от "меня"-майора, кивнула и вернулась к
нам.
     - Вы пойдете через минуту! - сказала она.
     - Продолжайте, сержант! - огрызнулся полковник. - Я требую, чтобы  вы
сказали, куда забираете нас.
     - Разумеется, сэр! - сказала Найла. - Офицер все вам объяснит!
     Приступ гнева у полковника прошел.
     - Вы Найла Христоф, не так ли? - весело спросил я.
     Момент неожиданности. В первый раз она  посмотрела  на  меня  как  на
человека, а не как на мешок мяса,  передвигающийся  по  ее  воле.  Карабин
примерз к рукам: он не  был  направлен  на  меня,  но  требовалась  только
четверть оборота, чтобы попасть мне в живот.
     - Это моя девичья фамилия! - осторожно согласилась она.  -  Вы  разве
знакомы со мной?
     - Я знал одну из вас в моем времени, - сказал я и  улыбнулся.  -  Она
моя... подруга, кроме того, знаменитая скрипачка.
     Она  удивленно  посмотрела  на  меня,  услышав  слово  "подруга",  но
напряглась, когда я произнес "скрипачка". Более внимательно осмотрев меня,
сержант метнула быстрый взгляд на майора - и снова на меня.
     - Да что выговорите! - изумилась она.
     Я пояснил:
     - Зукерман. Рикки. Христоф. На сегодня это три лучших скрипача  мира!
Этого мира... Прошедшей ночью Найла  выступала  с  Национальной  симфонией
перед президентом Соединенных Штатов.
     - С Национальной симфонией?
     Я кивнул.
     - О Боже! - воскликнула она. - Я  всегда  мечтала...  вы  проклинаете
меня, мистер Де Сота?
     Я покачал головой.
     - В моем времени вы замужем  за  торговцем  недвижимостью  в  Чикаго.
Прошлой  ночью  вы  исполняли  скрипичный  концерт  Гершвина,  дирижировал
Ростропович. Два месяца назад ваша фотография была на обложке "Пипла".
     Она одарила меня взглядом, немного озадаченным, немного недоверчивым:
     - Но Гершвин никогда не писал концертов для скрипки, - сказала она. -
И что такое "Пипл"?
     - Это такой журнал, Найла! Вы знамениты!
     -  Это  правда,  сержант!   -   подтвердил   полковник,   внимательно
прислушивающийся. - Я сам слышал, как вы играли.
     - Да? - она по-прежнему сомневалась, но была как зачарованная.
     Я кивнул.
     - Как насчет этого, Найла? - спросил я. - Вы играете на скрипке?
     - Я учу этому! Учила до призыва в армию, во всяком случае.
     - Вот видите! - сияя, воскликнул я. - И...
     - И это закончилось.
     - Сержант Самбо! - сказал стоявший у экрана  капитан.  -  Приготовьте
их!
     Это был конец. Она занялась делом, моя Найла. Если она и смотрела  на
меня, это был безличный интерес молотобойца  на  бойне,  который  управлял
восхождением к смерти.
     - Пойдемте, пожалуйста! - сказала она всем  нам,  но  в  этот  момент
"пожалуйста" ничего не значило.
     - Послушайте, сержант! - начал  полковник  Мартино,  но  она  дернула
карабином.
     Полковник взглянул на меня и пожал  плечами.  Мы  двинулись  в  путь,
выстроившись в одну шеренгу вдоль желтой линии,  недавно  нарисованной  на
полу. Местами она была еще липкой, тянулась к зловещей тьме, так напоминая
линию ожидания в аэропорту. Капитан следил одним глазом за нами, другим  -
за смутно знакомым штатским.
     - Когда я скажу, - произнес он, - вы должны по  одному  пройти  через
портал. Ждите, пока вас не позовут! Это очень важно! Вы найдете на  другой
стороне точно такую же разметку - ни о чем не  беспокойтесь:  вам  поможет
наш персонал с другой стороны. Помните, проходить строго по одному!
     - Капитан!  -  полковник  Мартино  сделал  последнюю  попытку.  -   Я
требую!..
     -  Прекратите!  -  сказал  капитан  не  грубо,  а  так,   словно   вы
вмешиваетесь во  время  неотложной  работы.  -  У  вас  будет  возможность
предъявить претензии на той стороне... сэр!
     Слово "сэр" он добавил после некоторого раздумья. Тон ясно доказывал,
что все это несерьезно. Капитана более интересовало, что скажет стоявший у
консоли гражданский.
     Он и на самом деле был очень любопытным: несомненно, он делал  что-то
вроде  комплексной  коррекции  балансировки.  Было  похоже,  он   старался
удерживать красную точку на одной шкале, точно напротив зеленой на другой.
Когда красная точка удалялась, он поворачивал ручку, до тех пор, пока  она
не возвратится на место. Когда они совместились, он крикнул через плечо:
     - Видите их?
     И доктор Валеска, выглядевшая так, будто молилась, бросила нам  через
плечо  умоляющий  взгляд,  задрожала  и  шагнула  в  темноту,  где  просто
растворилась.
     Оставшиеся разом перевели дух.
     - Следующий? - крикнул капитан.
     И туда же последовал полковник Мартино. Тьма поглотила  его,  оставив
не больше следов, чем при уходе Эдны Валески.
     Следующим был я. Тогда я стоял уже не более  чем  в  шеста  футах  от
загадочного штатского. Он резко обернулся.
     И я узнал его? Тощий, более беспокойный, но все же тот самый  человек
- никаких вопросов.
     - Лаврентий! - воскликнул я. - Вы посол  Советского  Союза  Лаврентий
Джугашвили?
     Его охранник вскинулся:
     - Ты что, с ума сошел? Не беспокой доктора Дугласа!
     Доктор раздраженно посмотрел на меня.
     - Моя фамилия не Джугашвили! - сказал он, повернувшись к монитору. Он
дернул ручку настройки, прежде чем сделал знак капитану. - Но это  фамилия
моего деда! - прибавил он, когда я сделал шаг в темноту.


     Когда  я  был  ребенком,  я   много   мечтал   -   и   мои   фантазии
концентрировались на  двух  объектах.  Первым  объектом  были  космические
путешествия, вторым был секс. Основной причиной того, что  я  хотел  стать
ученым, было то, что я мог бы посещать иные миры. Я  никогда  не  оставлял
этой надежды, просто она медленно испарилась с годами.
     Другую фантазию я не оставлял  никогда.  У  меня  была  самая  лучшая
коллекция непристойных книг. Порносеансы тогда еще не были легальными,  но
были места, где за два  доллара  вы  могли  пройти  в  комнату  с  платным
кинопроектором и посмотреть грубые черно-белые фильмы Тайдхуаны  и  Гаваны
(длительное время я был убежден в  том,  что  мужчина  не  мог  заниматься
любовью с женщиной, иначе чем в черных чулках и в  маске).  Я  обменивался
своими фантазиями со сверстниками из шахматного клуба и теннисной команды.
Каждую  ночь,  когда  ложился  спать,  я  воображал  сценарий   идеального
соблазна: тонкая ткань женской ночной рубашки, пьянящая прохлада  постели,
шелковая простыня...
     Потом наступило четвертое июля. Пегги Хофстадер!
     Ее дом находился около озера. Мы стояли вдвоем на крыше  и  наблюдали
фейерверк. Я умудрился тогда выпить две бутылки  теплого,  отвратительного
на вкус пива. И когда фейерверк взорвался, заполнив все  небо,  я  ощутил,
как рука Пегги тянется к моему  члену,  и  понял,  что  меня  провоцируют.
Фантазия внезапно стала реальностью.  Без  всякой  подготовки  я  исполнил
дебют, делал то, что сделали бы и  вы  на  моем  месте  руками  и  ногами,
различными частями тела.
     К счастью для меня, Пегги хорошо разбиралась в этом деле, и я получил
необходимую помощь.
     Но здесь мне не сможет помочь никто...
     Я боролся против предательской  дрожи,  жуткого  возбуждения.  С  той
стороны был совсем другой мир.
     Я сделал глубокий вздох, закрыл глаза и шагнул внутрь.
     На что это было похоже?
     Я ничего не почувствовал. Как-то  я  был  на  научной  выставке,  где
демонстрировались   воздушные   двери.   Струи   поднимающегося    воздуха
соединились с водяными парами. Это выглядело так, словно в коридоре висели
облака; на них проектировались различные картины и реклама, а вы шли прямо
по небесам. Но это впечатляло больше, чем перемещение  через  пересеченные
миры. В  один  миг  я  находился  в  подвале  здания  в  сиянии  мерцающих
флуоресцентных ламп...
     Затем я шагнул и внезапно очутился на дне ямы, продолжал двигаться по
деревянному мостику  в  знойном  августовском  солнце  Нью-Мехико.  Вокруг
возвышались  постаменты,   удерживающие   нелепые   машины,   напоминавшие
телекамеры,  на  месте  линз  были  экраны  с  решеткой.  Меня   обступали
вздыбленные песчаные стены, рев мотора рвал барабанные перепонки.
     У меня не было возможности изучать зрелище. Два солдата  схватили  за
руки и потащили вперед.
     - В грузовик! - приказал один из них  и  повернулся,  чтобы  схватить
следующего пленника.
     Я полез в транспорт - армейский грузовик без опознавательных  знаков,
сиденья располагались по бокам, и в кабине находилась охрана с автоматами.
Когда все мы были посажены в машину, мотор заревел  громче,  и  автомобиль
рванул вперед.  Мы  въехали  на  холм,  где  наготове  стояли  два  боевых
вертолета, их лопасти медленно вращались.
     - Выходи! - приказал конвоир, и мы поодиночке спрыгнули вниз.
     Грузовик уехал. Один из охранников ушел  перекинуться  парой  слов  с
вертолетчиками. Мы огляделись по сторонам.
     Я стоял на вершине песчаного холма и  смотрел  на  армейские  бараки,
насколько я понял, оригинал Сандии. Они находились в миле от нас, а  ближе
- трейлер с окнами и маскировочной окраской (это было нечто вроде  офиса),
яма. По тут сторону ямы - два-три других  трейлера-генератора,  их  кабели
тянулись к находившимся на дне механизмам.
     Я, как и все остальные, задыхался от яркого света и переживал  насчет
солнечного удара. Эдна Валеска дернула за рукав.
     - Они выкопали ее до уровня подвала! - сказала она, указывая пальцем.
     - Что? - не понял я.
     - Они хотели дойти до фундамента, - объяснила она. - Ведь  здесь  нет
здания, и им пришлось копать.
     - Ах да!
     Это казалось совершенно неважным. Честно говоря, мне столько пришлось
пережить, что я уже не различал важности вещей. Я увидел, как  из  черного
прямоугольника появились еще две фигуры: Найла-сержант и "Джугашвили". Они
тихо беседовали, потом Найла села в джип.
     - А как насчет постаментов?
     - Я полагаю, - сказала доктор Валеска, - что все дело в расположении.
Они хотели заглянуть в наши лаборатории, ведь многие из них  располагаются
на верхних этажах.
     Это достаточно разумный довод.
     Один из ученых задал волнующий всех вопрос:
     - Как вы думаете, что они собираются с  нами  делать?  -  спросил  он
дрожащим голосом.
     Но этого не знал никто. Полковник Мартино замял неловкую тишину.
     - Думаю, это мы узнаем от сержанта, - сказал  он,  когда  джип  Найлы
Самбок прошелестел песком из-под колес.
     Она не ответила нам, по крайней мере, немедленно.  Нахмурившись,  она
прервала беседу охранника и вертолетчика. Впрочем, "беседа" - это  слишком
мягко сказано. Она превратилась в бескомпромиссный  спор,  и  они  уже  не
сдерживали своих голосов. Мы не интересовались предметом спора.  Это  было
нечто вроде старой головоломки о миссионерах  и  каннибалах,  пересекающих
реку. Каждый вертолет мог взять с собой только пятерых. Девять пленников и
один охранник - два рейса. Но ни  один  из  пилотов  не  желал  испытывать
судьбу,  забрав   нас,   пятерых   вражеских   маньяков-головорезов,   без
вооруженного охранника.
     - Дерьмо паршивое! - заорала сержант на последнего. - Сделаем так: вы
берете четверых, и вы четверых, а я  караулю  лишнего,  пока  кто-либо  не
вернется. - И они с явной неохотой начали загружать нас в колуны.  Сержант
подошла ко мне и ткнула пальцем.
     - Этого оставьте! - сказала она. -  Я  покараулю  его  до  следующего
полета!
     - Слушаюсь, сержант! - замялся один из охраны. - Но майор сказал...
     - Отставить! - приказала Найла.
     И ему пришлось  подчиниться.  Когда  колуны-вертолеты  оторвались  от
земли,  она  повернулась  и  оценивающим  взглядом   осмотрела   меня.   Я
догадывался, что не походил  на  слишком  большую  проблему  для  здоровой
женщины, к тому же вооруженной карабином. Она слегка кивнула:
     - Не имеет смысла прожаривать здесь  своя  мозги!  Давайте  зайдем  в
трейлер!
     ...Кондиционер - благословеннейшая на земле штука!
     Здесь  никого  не  было:  похоже,  он  предназначался  для  улетевших
вертолетчиков. Найла-сержант разрешила мне войти первым  и  зашла  следом.
Направившись в угол, она  достала  из  карманов  своего  комбинезона  пару
двадцатипятицентовиков и кинула мне.
     - Здесь автомат по  продаже  коки!  -  сказала  она.  -  Я  угощаю...
откройте и поставьте мне на  стол...  -  добавила  она,  и  потом  еще:  -
...пожалуйста!
     Она села и, потягивая коку,  долго  смотрела  на  меня.  Я  изображал
зеркальное отражение. Сейчас она, как  никогда  раньше,  походила  на  мою
Найлу. Да, конечно, она носила одежду в самый  раз  для  хэллоуина.  Но  в
жизни Найла Христоф Боуквист...
     Конечно, это была не она, а Найла-Кто-То-Там-Еще. Но,  какое  бы  имя
она ни носила, она выглядела такой же  желанной  и  прелестной,  как  моя,
сержант была очень похожа. Я имею в виду не одну только сексуальность,  но
и  вообще...  Она  мне  нравилась:  мне  нравился  ее   полуюмористический
ошарашенный взгляд,  мне  нравился  наклон  ее  спины,  груди.  Когда  она
разговаривала, мне нравился ее голос.
     - Как насчет того, что вы говорили мне. Де Сота?
     - Вы скрипачка, притом одна из величайших! - ответил я.
     - Невозможно! Я простая  учительница  музыки...  Допускаю,  я  всегда
мечтала попасть в оркестр, но не смогла пробиться!
     Я пожал плечами.
     - У вас есть способности, потому что в моем мире вы  достигли  именно
этого. И другое, то, о чем я наговорил...
     Она любопытством взглянула на меня, но не сказала слов "о чем же?" За
нее спросили брови.
     - Мы были любовниками! - пояснил я. - Я  очень  сильно  любил  вас  и
продолжаю любить до сих пор!
     Она  одарила  меня  еще  одним  забавным  взглядом  подозревающим   и
удивленным, но довольно нежным. Это был взгляд одинокой девочки  из  бара,
хотя я и не считаю, чтобы она была  такой.  Я  знал  этот  взгляд:  взгляд
Роксаны, каким она должна была посмотреть на Сирано  де  Бержерака,  когда
узнала, что это он, а не тупой осел Христиан посылал ей любовные письма. И
у нее вырвалось:
     - Для меня это новость. Де Сота!
     - Я не обманываю, Найла!
     Она подумала немного и улыбнулась.
     - В тех условиях, - сказала она, - это, может быть, и хорошо! Давайте
поговорим о чем-нибудь другом. Что вы говорили про  концерт  Гершвина?  Вы
знаете, ведь он умер совсем молодым.
     Я пожал плечами: я не разбираюсь в таких деталях.
     - Он оставил после  себя  много  хороших  вещей,  -  продолжила  она,
наблюдая за мной, затем поднялась и подошла  к  окну.  -  Разумеется,  все
очень популярны. Голубая рапсодия, конечно. Концерт в  Ф.,  "Американец  в
Париже", но, право, он ничего не сочинял для скрипки!
     Я взглянул на портал, где стоял нереальный Джугашвили,  и  решительно
покачал головой:
     - Неправда! Абсолютная неправда!  Верно,  я  не  знаток  классической
музыки, но немножко научился от вас, другой... Я  часто  слушал  Гершвина.
Его мелодии  очень  успокаивают.  Считаю,  я  смогу  даже  насвистеть  ее,
подождите минуту!
     Я  прошелся  по  комнате,  пытаясь  вспомнить   прекрасное   журчащее
вступление, где Найла так великолепно исполняла соло. Когда  я  попытался,
мне стало ясно,  что  я  ужасно  сфальшивил,  но  подобную  музыку  трудно
испортить, даже искаженная, она звучит великолепно!
     Она нахмурилась:
     - Я никогда не слышала такого, но это просто здорово!
     И она поджала губы, пытаясь насвистеть сама.
     А я наклонился к ней и поцеловал.
     Она - меня.
     Я был почти уверен в том,  что  она  поцеловала  меня.  Я  ощущал  ее
прекрасные мягкие и теплые губы, приоткрывшиеся перед моими,  но  не  стал
убеждаться в истинности... Краем кулака я резко ударил ее по затылку,  так
как делал раньше в секции дзюдо.
     Сержант Найла Самбок рухнула, как скала...
     Этот  вид  единоборства  был  для  меня  только   теорией:   исключая
тренировки, я никогда не пользовался приемами  дзюдо.  И  не  хотел  этого
делать, хотя часть моего сознания с самого начала кричала, что моя  одежда
и костюм Найлы абсолютно неразличимы, за  исключением  зеленой  повязки  и
карабина.
     Когда она упала, я засомневался, что ударил Найлу не слишком сильно.
     Но когда положил руку на знакомую  грудь,  то  почувствовал  отличную
работу сердца и легких.
     - Мне очень жаль, милая! - сказал я и прицепил ее  повязку  к  своему
рукаву. Подняв с пола карабин, я перекинул  его  через  плечо  и  ушел  не
оглядываясь...


     Семидесятитрехлетний Тимоти Мак-Гарен -  швейцар  "Лейк-Шор  Тауэрс",
где он открывает и закрывает двери с тех пор, как ушел на пенсию. Тимоти и
отель были ровесниками, у обоих в прошлом десятилетия. Мак-Гарен  ходил  к
лифту так часто, что мог делать это с закрытыми глазами или пятясь  раком.
Иногда, как сейчас, поддерживая двери для миссис Шпигель из 26-А, он так и
поступал: спал и пятился спиной, нащупывая ногой нижнюю ступеньку. Только,
казалось, все они испарились. Он потерял равновесие, попытался  ухватиться
за перила и упал в воду.
     Над поверхностью Мичигана мерцали огни Чикаго.






     Захваченная нами база была набита получше  рождественского  чулка.  Я
был сентиментален, и мне пришелся по душе офис коменданта. Там  находилась
комната  для  обедов  и  кухня,  персональный  холодильник  с  полудюжиной
отличных бифштексов. Все  это  я  обыскал  еще  вечером.  Нас  было  шесть
человек: полковник Темп, возглавляющий отдел ядерных  исследований;  майор
пехотинцев Билл Силайтковиц; капитан из корпуса связи; два других капитана
- адъютанты Темпа; и я. Мы были самыми высшими чинами  на  базе  (с  нашей
стороны, разумеется) и в полной мере наслаждались своими привилегиями.  Мы
обедали за чистой льняной скатертью, имея  салфетки  и  столовое  серебро,
если даже в бокалах и  была  простая  вода,  зато  они  были  из  датского
хрусталя.  Из  большого  окна  на  пятом  этаже  штаб-квартиры  мы  видели
остальные, шестьдесят зданий, захваченных нами. На улице стояла жара, но в
нашем маленьком замке кондиционер работал просто великолепно.
     Нас было шестеро - шесть счастливчиков.
     Один из адъютантов Темпа смеялся над тупыми проектами здешних парней:
группа чудаков пыталась читать мысли врага, бинарное химическое оружие, от
которого мы  отказались  пять  лет  назад;  лазерные  автоматы,  способные
зажарить вражеских солдат на расстоянии в три мили... Но через три  минуты
он затих и уже не выглядел таким сияющим.
     Это был поистине комический контраст: их народ тратил больше  средств
на дурацкие идеи, чем мы. Но не все их проекты были чудаковатыми! Когда мы
приступили к мороженому и яблочному пирогу.  Темп  заговорил  о  серьезных
вещах, остальные внимательно слушали. В прошлые сутки все это, без всякого
сомнения,  было  засекречено,  но  ведь  мы  узнали  об  этом  из   прямых
источников. Ядерное вооружение этих людей намного превосходило наше.
     - У них есть крылатые ракеты,  -  говорил  полковник,  -  похожие  на
маленькие реактивные самолеты, ускользающие от  радаров,  весьма  быстрые,
чтобы их можно было  перехватить,  точно  запрограммированные.  На  ракете
располагается множество боеголовок: на высоте в десять миль около цели они
отделяются и поражают любые объекты. И есть также подводные лодки!
     Это заинтересовало меня:
     - Подводные лодки? Что, к дьяволу, в них интересного?
     - Они ядерные. Де Сота! - ответил он мрачно. - Здоровенные ублюдки на
десять тысяч тонн и более! Они могут находиться  под  водой  месяц,  и  на
каждой лодке установлено по двадцать атомных ракет с радиусом  действия  в
десять миль. О Боже! И плевать им на наши чертовы  биологические  атаки!..
Если бы только мы пронесли сквозь  портал  хоть  одну  из  этих  субмарин,
русские бы моментально подохли!
     Пирог внезапно стал безвкусным.
     - И мы сразу нарвались на таких... - заметил Силайтковиц.
     Полковник кивнул.
     - Они не  ждали  нас!  -  сказал  он.  -  Но  теперь  знают  о  нашем
существовании и где мы находимся.
     - Продолжайте, полковник! - вмешался я. - Они ведь не  будут  бомбить
свою собственную базу?
     Это нельзя считать аргументом, но частично можно вопросом.
     Никто не хотел отвечать, и не только полковник. Он  молча  доел  свой
пирог и затем взорвался.
     - Черт возьми! Мы все сделали не так, как надо! Нам сразу нужно  было
идти на самый верх! Занять Белый Дом, захватить  в  плен  их  президентшу,
сказать  ей  пару  ласковых,  и  тогда  русские  спутники   раскусили   бы
"археологические раскопки".
     Все обернулись ко мне. И я пожалел, что отрыл свой рот. Кто я  такой,
чтобы обсуждать решения генерального штаба? Мы знали,  как  трудно  с  ним
спорить, и никто из нас не принимал решений.
     Пока...
     - Полковник! - произнес я. - Взглянем на факты! Факт первый: неважно,
каким видом вооружения обладают эти люди. Они не применят его внутри своей
страны, потому что не смогут попасть в нас. Но  они  смогут  сделать  это,
используя портал. Ведь причина нашего  прихода  -  помешать  им  построить
портал.
     - Но они были далеки от его создания! - возразил один из адъютантов.
     - Но могут сделать довольно быстро! - сказал я. - Поскольку им  стало
известно, что такое возможно, это отвечает на множество вопросов. У нас не
было такого шанса. Теперь мы захватили базу, и нет оснований, чтобы они не
ответили тем же самым.
     Полковник строго взглянул на меня, затем одарил ледяной улыбкой.
     Отличный вы парень. Де Сота! - произнес он и ударил ногтем по  пустой
чашке. - Она зазвенела, как колокольчик после выстрела. Ведь это был самый
лучший фарфор.
     Здесь  я  хотел  остановиться:  полковник  был  прав.  Но  и  немного
заблуждался: мы захватили  Сандию  без  потерь,  если  не  считать  одного
охранника с переломанной рукой - один из морских  пехотинцев  Силайтковица
был немного невежлив в рукопашной. Если бы мы штурмовали Белый Дом,  могли
быть убитые. С другой стороны...
     С другой стороны, было бы чересчур  многое.  Вооружение  этих  людей!
Если бы только мы могли взять субмарину... или пару крылатых ракет...
     Но вся наша  сила  находилась  на  противоположной  стороне  портала.
Верно, мы могли бы сделать фотокопии  или  пронести  что-то  из  оружия  в
разобранном виде. Но рано или поздно русские  спутники  заглянут  в  дырку
пустыни, которую  мы  называем  археологическими  исследованиями,  и  если
заметят вооружение...
     - Майор? - Красотка рядовая, разливавшая в чашки  кофе,  раздала  нам
сообщения. - Это получено во время обеда.
     - Спасибо! - ответил я и не улыбнулся: для меня было только одно,  но
это был трансвременной факс от президента.
     В  нем  говорилось:  "От  имени  американского  народа   лично   вам,
офицерскому и рядовому составу  456-й  спецгруппы  армии  США  за  службу,
достойную   награды,   за   выполнение   гражданского    долга    объявляю
благодарность!"
     Я  оглядел  стол  и  ухмыльнулся.  Все  остальные  глупо   улыбались:
очевидно, им тоже объявлена благодарность. Ну что же, президент  не  писал
эти благодарности лично, скорее всего, даже не знал о нашем существовании.
Все это,  несомненно,  сочинено  в  военном  министерстве.  Наш  президент
слабовольный сопляк, я никогда не голосовал за этого сукина сына. Плевать!
Поименная благодарность президента  прекрасно  смотрелась  в  моем  личном
деле. Даже больше! В списке было указано шесть медалей! Для меня  -  орден
Заслуженного легиона, для сержанта Самбок - Бронзовая  звезда,  четыре  по
личному усмотрению.
     Это был хороший улов, и явно несправедливо было  лишь  то,  что  Билл
Силайтковиц получил больше других. Он  нахмурился,  когда  связной  что-то
нашептал ему в ухо, потом посмотрел на меня.
     - Дом? Мои патрули засекли одного из ваших парней: он вовсю  пылил  к
базе на угнанной машине, за ним  гнался  полицейский  из  Альбукерка.  Это
рядовой Дормейер, смывшийся без разрешения в город! Насколько я понял,  он
пытался убить штатского.
     Мне недоставало сержанта Самбок, потому что, в отличие от  меня,  она
знала всю группу в лицо, но Найла находилась  с  другой  стороны  портала,
сопровождая заложников, а портал из-за технических неполадок закрыт.
     Рядом со мной находилась адъютантка, лейтенант  Мериль:  она  не  так
давно окончила офицерскую школу и по этой причине считала,  что  у  коровы
два хвоста.
     - Ч-ч-что мы должны делать? - обратилась  она  ко  мне  и,  вспомнив,
добавила: - Сэр?
     - Покончить со всем этим! - сказал я. -  Черт  возьми,  лейтенант!  Я
жду, когда покажется, Дормейер!
     - Его не смогли найти, - жалостно пролепетала она. - Я  отправила  по
его домашнему адресу рядовых Веймара и Милтона, но там его не оказалось! И
вы знаете, сэр, недвижимость города  слегка  подпорчена  нашими  ребятами,
никто не знает, как на это отреагирует противник...
     - Всем принести извинения, лейтенант! -  приказал  я  (я  забыл,  что
Дормейер из местных - в нашем времени, во всяком случае! Это было не очень
хорошо, командир должен знать своих парней). - Адъютант должен  знать  всю
группу! - сказал я. - Совершал  ли  рядовой  Дормейер,  что-либо  подобное
ранее?
     - Нет, сэр! Я не знаю точно! Кажется, месяц  назад  рядовой  Дормейер
получил увольнительную: в автокатастрофе погибла его жена. Я  предполагала
перевести его из части, потому что он пропустил занятия, но  вы  приказали
оставить!
     - Приведите его сюда! - крикнул я.  -  Я  хочу  побеседовать  с  ним.
Впрочем, постойте, сначала я поговорю с этим фараоном!
     Я не нуждался в оправданиях.  Мне  не  хотелось  бы  чтобы  мое  дело
завершал  старый  генерал  Магрудер,  Крысья  Морда,  только  потому,  что
какой-то дубоватый рядовой попал в переплет. Хорошо, что Билл  Силайтковиц
провернул свое дело, и в газетах ничего не будет...
     Но это  могло  произойти.  И  когда  я  увидел  офицера  Ортица,  все
показалось весьма вероятным. Ортиц был рослым пожилым полисменом в кожаной
шапке (она точно приросла к нему!), он уверенно вошел и оглядел  офис  как
свои владения.
     - Никогда не был здесь ранее, сэр!  -  сказал  он.  -  Думаю,  у  вас
множество вопросов о том, что натворил ваш парень.
     По крайней мере,  он  не  стал  сразу  испускать  огонь  и  требовать
нарушителя. Как человек человеку, я проговорил:
     - По-моему, такие парни, как вы и я, всего лишь выполняют приказ, да?
Угощайтесь сигаретами!
     Когда он взял две, я понял, что разговор на правильном пути. Я  более
чем наполовину был уверен в  том,  что  он  начнет  спорить  на  основании
местных законов, и мне не хотелось хлопот с этим неряхой Дормейером. Ортиц
излучал силу, и,  казалось,  ничем  не  был  обеспокоен.  Ему  лет  сорок,
половину из них он прослужил в  полиции.  Когда  Ортиц  патрулировал  свой
район в Альбукерке, не контролируемый нашими группами, ему пришел вызов, и
он приехал в дом Герберта Дингмана. Там он  нашел  старика  Дингмана,  его
дочь Глорию (в истерике) и мистера Уильяма Пендерби в ее постели,  где  он
был задушен нашим рядовым. Это не было очень трудным делом.  Офицер  сразу
же вышел на Дормейера, который, как невменяемый, сидел в машине  Дингмана.
Как только Ортиц понял, что этого человека необходимо арестовать,  рядовой
Дормейер повернул ключ зажигания и поехал к  базе.  И  нет,  он  вовсе  не
считает, что нужно ждать, пока  я  допрошу  преступника,  возможно,  будет
правильным, если он позвонит в участок и сообщит о своем местонахождении.
     Конечно же, я так не думал, но не шлепнул его по заднице, а  проводил
к двери и приказал лейтенанту  Мериль  дать  телефон,  а  я  тем  временем
переговорю с Дормейером.
     Выдать его  полиции  было  бы  слишком,  он  был  неплохим  солдатом.
Дормейер появился  немедленно,  его  сумасшествия  как  не  бывало.  Стоял
навытяжку и отвечал на все вопросы ясно и четко. Да, он ушел в  самоволку!
Причины? Он скучал по своей погибшей жене, и кто-то  сказал,  что  в  этом
времени есть точная копия любого из нас. Он уехал взглянуть  на  нее...  и
нашел в постели с другим парнем. Этого он не  смог  вынести!  Нет,  он  не
убивал человека: Глория оттащила его, он вышел на улицу, сел в  автомобиль
и заплакал. А когда пришел этот Ортиц, жертва почему-то уже посинела.
     Я отослал Дормейера с выговором. На этот  раз  я  выпихнул  Ортица  и
обернулся к капралу.
     - Проводите офицера Ортица в машину и дайте ему уехать! - приказал я.
- Пусть он поймет, что мы здесь как друзья,  а  не  как  захватчики.  -  И
подмигнул Ортицу: - Хотите добрый совет, офицер?  Вы  будете  первым,  кто
вышел из оккупированной зоны, и телерепортеры уделят вам  много  внимания.
Не говорите им ничего!
     Я с удовлетворением наблюдал за его уходом и отвернулся от  реального
мира.
     Это было как ледяной водой по лицу!
     Портал заработал снова. И для меня поступило свежее  сообщение.  Один
из пленных, мой двойник Дом Де Сота, сбежал в другую  линию  времени  (они
даже не знают в какую!)  и  прихватил  с  собой  нашего  ученого,  доктора
Дугласа!
     Когда я находился на родной стороне портала  в  последний  раз,  была
темная ночь. Мы шли по деревянному настилу, держась за веревку. Света было
мало: только голубое плавающее сияние от грузовиков. Мы  спускались  вниз,
испуганно спотыкаясь, поднимая пыль и дрожа от холода ночной  пустыни.  На
вершине горы высадилась большая группа геликоптеров, света от них было  не
больше, чем от грузовиков. Все ручные прожекторы были направлены на солдат
второго эшелона и специалистов, устанавливавших генератор  портала.  Никто
из нас не знал, чти мы найдем на другой стороне.
     Теперь все было по-другому: рыжий  настил  обжигало  горячее  солнце,
ветер задувал песчинки прямо в глаза. Около штабной  машины  нервно  ходил
Магрудер, Крысья Морда, и ждал меня, потом  посадил  в  автомобиль,  и  мы
помчались, поднимая клубы пыли. По дороге я видел, как  бульдозеры  спешно
загребают знаки посадки, и, когда над нами пролетят русские спутники,  они
не заметят ничего такого, что заставило  бы  сомневаться  в  достоверности
раскопок.
     Лишь одно было неизменно - я боялся!
     Я  боялся,  как  никогда,  потому  что  страх  получить  пулю  -  это
физический ужас того, чего можно избежать. Сейчас я  боялся  свершившегося
факта. Если сенатор сбежал, в побеге ему помог армейский комбинезон, а его
дал я...
     В дороге Магрудер не проронил ни слова, даже  не  взглянул  на  меня.
Поджав губы, генерал сердито пялился в окно. Я не  обижался:  его  задница
была в  такой  же  мясорубке.  Я  застыл  как  статуя  и  повис  на  ремне
безопасности, не рискуя защелкнуть пряжку.
     Думаю, он забыл о моем существовании.
     Мы остановились за гребнем песка, и Магрудер выскочил из машины,  зло
вращая глазами. Сейчас он сердился на сержанта Самбок и штатского  техника
-  доктора  Вилларда,  который  являлся  помощником  похищенного   доктора
Дугласа. Он оставил их на солнце, пока спускался за мной. Солнечный  удар?
Я не знаю, как они его избежали. Об этом генерал Магрудер не  беспокоился,
поскольку солнце никогда не влияло на него.  Он  сам  был  хуже  солнца...
Тяжело, словно бык, он топнул ногой, плюнул и показал на трейлер.
     - Все трое - внутрь! - приказал он.
     Внутри  трейлера  не  лучше;  это  был  холодильник,  но   не   из-за
кондиционера. Холод шел от самого генерала. Когда он смотрит в упор,  ваши
глазные яблоки покрываются изморозью. Я беспокоился за  себя,  немного  за
сержанта Самбок и даже, как ни странно, за доктора Вилларда, ведь он  даже
не был при исполнении обязанностей.  Случилось  так,  что  Виллард  просто
стоял на помосте и  разговаривал  с  Ларри  Дугласом,  когда  подошел  мой
двойник, угрожая карабином, сбросил Дугласа в  верхний  портал  и  прыгнул
следом. Техник ничего не сумел сделать (хотя это, кажется, не интересовало
генерала  Магрудера),  потому  что  был  маленького  роста  и,   как   все
гражданские из проекта, невооруженным.
     С Найлой Самбок все было иначе. Полно и лаконично она отвечала на все
вопросы генерала.
     - Так точно, сэр, я охраняла сенатора! Так точно,  сэр,  я  позволила
ему справиться со мной и овладеть оружием! Так  точно,  сэр,  я  допустила
оплошность! Никак нет, сэр, я не оправдываюсь!
     Но "полно" не то слово, потому что в ее глазах  и  тоне  было  что-то
такое, что говорило  о  большем...  Однажды  я  отдал  под  суд  капитана,
изнасиловавшего молоденькую призывницу, он думал, что все женщины на самом
деле хотят этого (совершенно  неважно,  что  они  сопротивляются).  Самбок
выглядела точно так же, полная негодования и ярости...
     Интересно, не было ли такого и с другим  Де  Сота?  Но  тут  Магрудер
обернулся ко  мне,  и  я  напрочь  забыл  все  тревоги  о  сержанте,  имея
достаточно собственных.
     Подумать только, полтора часа назад я  разносил  рядового  Дормейера!
Ветер переменился.
     Магрудера прозвали Крысьей Мордой по одной простой  причине:  у  него
был маленький подбородок и мертвая хватка, более того, под длинным  острым
носом он носил торчащие в стороны усы. Я видел, как  вздрагивал  его  нос,
когда  генерал,  раздумывая,  замораживал  своим  пристальным  взглядом  и
постукивал пальцем по кушетке. Мы ждали.
     Наконец он произнес:
     - Есть вещи, которые вам следовало бы знать...
     Пауза.
     - Первое, - продолжил он, - то, что их шлюха-президентша не  ответила
на  заявление  нашего  президента   Брауна.   Поэтому   мы   переходим   к
осуществлению фазы-2.
     Ждали мы долго.
     - Второе, я запрашивал для доставки военнопленных транспортный HU-70,
но мне отказали под  предлогом  того,  что  их  могут  обнаружить  русские
спутники. И послали этих дерьмовых карликов.
     Мы прождали немножко дольше, но уже с меньшим  предчувствием  гибели,
разве генерал не сказал, что было оправдание? Если бы  послали  подходящий
транспорт, то за один рейс увезли бы всех  заложников  и  не  возникло  бы
никаких проблем. На это почти не  было  надежды,  но  лучше  столько,  чем
ничего. Он сказал:
     - Действуйте без ошибок и помните, что вы по-прежнему в  дерьме!  Вы,
Де Сота, потому что дали одежду... Молчать!
     Я пытался оправдаться.
     - Вы, сержант, потому что позволили овладеть оружием. А вы,  Виллард,
потому что позволили этому сукину сыну Дугласу вертеться возле портала без
присутствия старшего офицера!  Не  говоря  уж  о  том,  что  двое  из  вас
позволили убежать заложнику!
     - Генерал Магрудер! - бесстрастно заявил  Виллард.  -  Я  присутствую
здесь как штатский консультант, и, если против меня будет  выдвинуто  хоть
одно обвинение, я имею право на присутствие адвоката. Я требую...
     - Нет, не имеете! - поправил его Магрудер. - То,  что  вы  совершили,
Виллард,  является  добровольным  соучастием  в  побеге  парочки,  которую
требовалось доставить в Болинг-Филд.
     - Болинг-Филд?! - воскликнул Виллард. - Но  ведь  это  же  Вашингтон,
округ Колумбия...
     Магрудер не приказал ему молчать, он только посмотрел, и фраза тут же
прилипла к языку Вилларда.
     Снаружи я услышал трепет винтов. Когда Магрудер  приоткрыл  дверь,  я
увидел, как вращаются лопасти и к нам бежит летчик...
     - Это ваш! - сказал Магрудер. - Он доставит вас в аэропорт, где  ждет
MATS С-111. Фаза-2 уже началась!


     Старик, остерегаясь, выглянул из-за двери  (тишина!)  и  подкрался  к
почтовому ящику. Драгоценный коричневый конверт из Велфайр  на  месте!  Он
положил его обратно, поднялся по лестнице и защелкнул  за  собой  все  три
замка. Если все будет хорошо, то едой и деньгами он обеспечен. Старик даже
не почувствовал слабого дуновения. И когда повернулся, то увидел, что  его
квартира разграблена! Старый телевизор украден, с кухонной полки  сброшено
скудное содержимое, подушка валяется на полу... Со стоном он открыл  дверь
в спальню, чтобы убедиться, не унесли ли драгоценные запасы  бумаги...  На
его  кровати  лежал  какой-то  человек.  Горло   его   перерезано,   глаза
безжизненны, лицо искажено болью и страхом... Это было его лицо!






     Я должна вылететь  в  Рочестер,  но  не  смогла  покинуть  Вашингтон.
Сумасшедший день промелькнул непонятным фильмом: наступило  время  полета,
прошло. Эми сделала заказ на вечерний рейс, но отменили  и  этот.  Я,  как
делаю это всегда во время отчаяния, раздражения и  тревоги,  репетировала.
Сидела перед телевизором за фортепьяно и  исполняла  отрывок  из  концерта
Чайковского. Вновь и вновь, но  глаза  мои  притягивались  к  экрану,  где
каждые двадцать минут повторялось безумие  предыдущей  ночи  и  показывали
Дома, дорогого  Дома,  любимого,  с  которым  я  спала  в  одной  постели,
любовника Дома. Он  сидел  с  приторной  улыбкой  и  представлял  суррогат
президента Соединенных Штатов, говорившего  ужасные  вещи.  Вся  программа
изменилась, и везде были такие  же  нереальные  новости.  Чужие  группы  в
Нью-Мехико  продолжали  удерживать   захваченную   территорию,   наши   не
атаковали, и никто в Вашингтоне не смог произнести что-либо дельное.
     Не только я была обескуражена и  сбита  с  толку.  Даже  погода  была
прескверной: с побережья принесло что-то вроде тропического циклона,  и  у
нас установилась сильная жара и постоянно моросящий дождь.
     Не  переставая  звонил  телефон.  Дважды  звонила   Джекки.   Звонили
Ростроповичи, концертмейстер Слави и даже старая миссис Джеветс - все, кто
хоть немного мог заподозрить меня в личном интересе к сенатору.  Но  никто
не намекал на это, они были чересчур вежливы. Через десять минут я уже  не
помнила ничего из сказанного. Хорошо, что не звонили газетчики. Наша общая
тайна оставалась нераскрытой.
     Я уделила время даже на  то,  чтобы  выразить  соболезнование  бедной
Мэрилин Де Сота.  Она  сидела  в  пентхаузе  у  неумолкающего  телефона  и
удивлялась: какая  муха  укусила  мужчину,  за  которым  она  столько  лет
замужем?
     Да, я нашла время  позвонить  жене  своего  любовника!  Это  было  не
впервые, но первый раз я задержалась при этом более, чем требовал  этикет,
- как раз настолько, насколько нужно бы, чтобы сказать, что  Дом  неверный
муж и я не виновата!
     Обычно я верила в это...
     И пришла Эми... с чаем, с надуманными вопросами: какие платья я  хочу
носить в Рочестере? Я вдруг  вспомнила,  что  мне  назначено  интервью  из
"Ньюсуика", что из Рочестера звонил импресарио, а я еще не ответила ему.
     Конечно, я не забыла про концерт.
     Можно сказать, что я работала, как  никогда  раньше.  Они  пригласили
дирижером Рикардо Мати, с которым я придерживалась различных  взглядов.  Я
хотела исполнить Чайковского, и он соглашался,  но  я  хотела  играть  его
полностью, а Мати был против. Когда я исполняла Чайковского,  я  ссорилась
каждый раз и всегда уступала, но только не сейчас!
     Я проиграла его полностью. От начала и до конца дважды,  выпила  пару
чашек холодного чаю... и играла снова и снова.
     Меня беспокоило, что мои пальцы думают о музыке, а сознанием  владело
другое. Что делает Дом? Почему он не звонит мне?  Быть  может,  он  только
пошутил о безумном проекте Кэтхауза? И что  я  сделала  со  своей  жизнью?
Время от времени на меня находило сомнение: хочу ли  я  иметь  ребенка?  И
если да, то от кого?
     Я постаралась опять вернуться к музыке, пока из Гварнериуса выплывают
эти волнующие романтические темы. У Чайковского была  масса  сложностей  с
концертами,  например.  "В  первый  раз  могу   поверить   в   возможность
существования музыки, неприятной для слуха!" - сказал на премьере один  из
критиков. Как бы вы жили  после  этого?  (Но  теперь,  это  самый  любимый
концерт из  его  репертуара.)  И  его  собственная  жизнь  была  закручена
посильней моей  в  немузыкальном  (политическом?),  кажется,  политическом
смысле. Поскольку здесь присутствовал византийский аромат интриг  царского
двора. Его брак оказался неудачным, и на  его  почве  он  получил  нервное
расстройство. На протяжении двадцати лет Чайковский имел, пылкий роман  по
любовной переписке с Надеждой фон Мекк, не встречаясь при этом  с  ней  ни
разу (как только она появлялась, он немедленно выбегал через черный  ход).
Сумасшедший Петр Ильич! Говорят, он мечтал стать дирижером, но  не  вышло,
поскольку  правой  рукой  он  управлял  оркестром,  а  левой  держался  за
подбородок (иногда у него появлялась навязчивая идея,  если  он  расслабит
руку, голова свалится с плеч).
     Сумасшедший Петр Ильич!
     Спинг - лопнула пятая струна, порванная мной. Я сердито ухмыльнулась,
вспомнив,  что  говорил  мне  однажды  Руггиеро  Рикки:   "Вы   соблазнили
Страдивари, но изнасиловали Гварнери!" На  этот  раз  я  изнасиловала  его
немного грубовато.
     Эми сразу же ворвалась в дверь. Я не  спросила,  не  подслушивала  ли
она. Без сомнения. Я протянула ей скрипку, и она  внимательно  рассмотрела
порванную струну.
     - Нужно натянуть точно такую же!
     Она кивнула.
     Пока Эми  раскрывала  пакет  со  струнами,  я  вновь  ушла  в  грезы.
"Сумасшедший Петр Ильич!" - подумалось опять,  только  это  обернулось  в:
"Сумасшедшая Найла Боуквист! Что ты сотворила со своей жизнью?"
     Раздумывая, я полизала болевшие ногти. Они не  изрезались  до  крови,
для этого потребовался бы, как минимум, резец, но  они  болели.  Я  сильно
страдала. И сказала:
     - Эми, как вы думаете, где сейчас находится мой муж?
     Она взглянула на часы.
     - Здесь около пяти, значит, в Чикаго четыре. Думаю, он в  офисе.  Вас
соединить?
     - Пожалуй, да!
     - Ферди не любил отпускать меня на дальние гастроли.
     Для связи мы использовали специальную линию. Только  Эми  лучше  меня
помнила номера, на связь у нее уходило не более двух минут.
     - Он едет в клуб! - Она протянула трубку. -  Я  связалась  с  салоном
автомобиля.
     Я посмотрела на нее так, что она все поняла правильно.
     - Я закончу в  другой  комнате!  -  сказала  Эми  и  ушла,  прихватив
Гварнериуса и инструменты настройки.
     А я сказала:
     - Милый? Это Найла!
     - Спасибо за звонок, дорогая! - донесся мягкий  пожилой  голос.  -  Я
очень тревожился за тебя, все что случилось...
     - Со мной все в порядке! - обманула я. - Ферди?
     - Да, дорогая?
     - Я... как будто взбесилась!
     - Я знаю. У тебя хлопоты с Рочестером: на авиалиниях хаос! Послать за
тобой самолет компании?
     - О нет! - быстро откликнулась я. Чего я хотела, я и сама  не  знала,
но только не этого! - Нет, у Эми все под контролем. Дорогой Ферди, я давно
хотела сказать тебе одну вещь!.. -  я  сделала  глубокий  вздох,  подбирая
слова. Они никак не выходили.
     - Да, дорогая? - вежливо проговорил Ферди.
     Я сделала еще один вздох и попробовала иначе:
     - Ферди, ты помнишь Де Сота?
     - Конечно, дорогая! - Он очень забавно произнес  эти  слова.  Что  за
глупый вопрос! Кто же в эти дни не знал Дома Де Сота?  Кроме  того,  Ферди
знаком со всеми реальными силами штата Иллинойс. - Это  просто  ужасно!  -
продолжил он. - Я знаю, тебе не нравится, что  он  замешан  во  всем  этом
дерьме!
     Я сглотнула. Безусловно, он не намекал ни на что иное... но все же...
когда у вас совесть нечиста, даже "привет!" может иметь двойной оттенок. Я
пробовала представить себе, что понял из сказанного Ферди.  Мне  думалось,
что отлично играю роль жены, которая все сознает, но из ее рта не вылетает
ни единого слова. И может быть, я подсознательно стараюсь вызвать у  Ферди
подозрения, чтобы он вышел из себя и задал мне вопросы.
     Но Ферди не заподозрил ничего. Нежно и снисходительно  он  забавлялся
нерешительностью своей  супруги,  которая,  кажется,  забыла,  что  хотела
сказать.
     - Ферди! - выдавила наконец я из себя. - Все, что я хотела сказать...
Видишь ли, я хотела сказать... Что, Эми?
     Она появилась в проходе.
     - Вас хочет видеть миссис Кеннеди! - сказала Эми.
     - О дьявол! - выругалась я.
     В трубке послышался смешок.
     - Я понял! - сказал Ферди. - У тебя гости! Ладно, дорогая,  сейчас  я
паркуюсь у клуба... ты, наверное, слышишь гудки?  Давай  поговорим  позже!
О'кей?
     - Хорошо, милый! - расстроенно произнесла я... но, слава  Всевышнему,
день еще не закончился. Тут пришла Джекки и сказала, что подвезет меня  на
ужин.
     - Простой  семейный  ужин  в  узком  кругу!  Мы  хотим,  чтобы  и  вы
присоединились к нам!
     Я с радостью приняла приглашение.


     На самом деле это не было  "семейным  ужином"  -  из  детей  не  было
никого, даже занимающихся политикой, хотя за столом сидел главный помощник
Джека Кеннеди с супругой.  И  был  также  наш  старый  приятель  Лаврентий
Джугашвили. Хорош хозяин - любезен и гость! Но тем не менее, увидев его, я
поразилась. Мое присутствие становилось  более  понятным:  ведь  Лави  был
один, а Джекки не любила неуравновешенный стол.
     - Нет, милая Найла! -  сказал  он,  галантно  поцеловав  руку.  -  На
сегодня я холостяк! Ксения улетела в Москву, чтобы  убедиться,  что  дочка
регулярно принимает витамины и посещает школу.
     - У нас будет  обычный  непринужденный  ужин,  -  сказал  сенатор,  -
поскольку всем нам нужно встряхнуться! Альберт!  Подберите  что-нибудь  из
напитков для миссис Боуквист!
     Это было не просто роскошью! Ферди так же богат, как и Джек  Кеннеди,
но, когда мы устраиваем семейный ужин, мы не проводим его в большом зале с
дворецкими, подающими блюда. Обычно мы ужинаем в столовой, и  повар  Ханна
ставит перед нами блюда. У Кеннеди  все по-иному.  Мы  выпили  коктейли  в
гостиной, где на стене висели портреты  трех  покойных  братьев  сенатора.
Вина были в родовых бутылках, и столовое серебро было золотом!
     На самом деле, все было так,  как  сказал  Джек  Кеннеди.  Мир  снова
сделался реальным. Это было нечто вроде маленького  ужина,  каких  у  меня
сотни в год. Говорили о погоде (надвигается ураган и ожидаются  дожди),  о
школьном классе дочки Лави, и о том, как  поистине  великолепно  я  играла
Гершвина, какая жалость, что выступление было прервано!
     Посол Советского Союза взглянул на меня (красивое русское лицо было в
восхищении от моей одежды), весело провел глазами по цветам на столе,  еде
и винам. Лаврентий мне всегда нравился: отчасти потому, что  действительно
получал от музыки наслаждение. И не всегда от такой, какую я понимала.
     Как-то мы ездили слушать гастролирующую у  нас  труппу  из  советской
Грузии - пятьдесят приземистых смуглых красавцев мычали песни-капеллы (это
больше походило на рев, каждые  несколько  секунд  прерываемый  возгласами
"хай и "хэй"). Мне это не по вкусу, но глаза Лави были затуманены, как  во
время Второго  концерта  Прокофьева  (изумительно  музыкальный,  но  часть
аудитории находит его трогательным).
     Почти час мы старательно уходили от  темы  вторжения  иных  Штатов  и
особенно от моего Дома.
     В этом немало усилий прилагала Джекки. Она и миссис  Харт  рассказали
забавную историю про  то,  как  Пэт  Николсон  хотела  вступить  в  группу
кантри-вестерн, а мисс Хелис, у которой в Южном методическом  университете
был любовник-тенор, хотела ее разоблачить. Когда мы приступили к курице  и
дикому рису, Джекки, посмотрела на меня и сказала:
     - Нам нужно раскачать остальных, Найла. Может быть, вы исполните  нам
что-то вроде Берга?
     Сенатор пошевелился: очевидно, его снова беспокоила спина.
     - Берг? Это такое пронзительно писклявое? Вам  это  и  в  самом  деле
нравится, Найла?
     Хорошо, концерт Берга не нравится никому. Это все  равно  что  любить
слона. Нравится вам или нет, вы вынуждены за ним ухаживать.  Но  я  хотела
исполнить лучшую его часть. Дома я не могла это  сделать,  ведь  чикагский
Оркестр-Холл не подходит для такой вещи. Он хорош, скажем,  для  Бетховена
или Брюса - они так ритмичны и мелодичны,  что  оркестр  даже  не  слушает
себя. Но для произведений, подобных Бергу, акустика оркестрового  зала  не
годилась.
     Когда я объясняла это Джеку Кеннеди, я отметила, что он  не  слушает:
глаза смотрели в упор,  но  пронизывали  меня  насквозь,  и  он  рассеянно
помешивал вилкой рис. Я решила, что это из-за спины. Как и Лави...
     - Ах, сенатор! - вмешался он с  добрым  юмором  русского  медведя.  -
Почему вы не едете в  Москву  показаться  нашим  врачам?  Наш  медицинский
институт имени Джугашвили - в честь деда, а не меня - имеет лучших в  мире
хирургов!
     - А что, разве они могут  поставить  мне  новую  спину?  -  проворчал
Кеннеди.
     - Пересадить спину? А  почему  бы  и  нет?  Доктор  Азимов  -  лучший
трансплантатор в мире! Он пересадил триста  восемьдесят  пять  сердец,  не
говоря уже о печенках и яйцах. Я не знаю всего точно, поговорим в  Москве,
когда пройдет первая в мире успешная пересадка  геморроя...  Ицек  сделает
это!
     Засмеялась я, улыбнулась и Джекки.  За  столом  смеялись  все,  кроме
сенатора. Он едва улыбнулся, - но улыбка тотчас потухла на его губах.
     - Сожалею, Лави! - сказал он. - Но боюсь,  что  сегодня  мое  чувство
юмора работает не очень хорошо! - Он положил вилку и повернулся.  -  Гэри?
Вы сказали, что привезли Джерри Брауна? Я имею в виду нашего...
     - Да, сенатор! Его нашли в штате Мэн, но  полет  задерживается  из-за
плохой погоды.
     Сенатор состроил на лице гримасу, потирая свою спину.
     - Из-за погоды, говорите? - сказал он и махнул дворецкому  для  смены
тарелок. - Господь знает, что сделает Браун! Я думаю, наш Джерри  хотя  бы
подскажет о своем коллеге-двойнике.
     К разговору присоединился Харт:
     - Я хочу лучше понять действия этих  ребят.  Может  быть,  нам  стоит
набрать их двойников и нанести ответный удар?
     На меня никто не взглянул, кроме Джекки.
     - Найла! - сказала она. - Вы, конечно же, знакомы с Домом Де Сота?
     И я поняла, зачем пригласили именно меня: не говоря  открыто,  Джекки
дала мне почетный статус его жены... или невесты. Лучше она и не могла  ко
мне обратиться, ведь репутация Дома стала абсолютно туманной.
     Она продолжила:
     - Я считаю, вы разговаривали с Де Сота, прежде чем он уехал в Мехико.
     Тактична! Конечно же, проболтался помощник Дома!
     Интересно, он что-нибудь говорил о причинах?
     Я заколебалась:
     - Не знаю, слышали ли вы о том, что произошло в Сандии.
     Лаврентий сказал:
     - Полагаю, да, милая миссис Боуквист! Даже я что-то слышал!
     - Вы можете говорить открыто! - подбодрил сенатор. - Даже если это  и
было секретом, то не теперь!
     - Хорошо, сенатор говорил что-то о собственном  двойнике...  Точно...
кажется, у него были те же отпечатки. Они хотели устроить очную ставку.
     - Все сходится! - торжествующе сказал Гэри Харт. - Так мы  и  думали,
сенатор! Человек по телевидению не был настоящим Домом Де Сота!
     Сенатор кивнул и сделал дворецкому знак:
     - Мы будем пить кофе в моем  кабинете,  Альберт!  -  И  всем  нам:  -
Давайте взглянем еще разок на того парня!
     Мне было необходимо время, чтобы осмыслить сказанное. Мы находились в
громадном кабинете (больше моей комнаты в Чикаго), достаточно большом  для
военных совещаний и секретных встреч. Здесь находилось четыре телемонитора
и огромный экран, имелся видеомагнитофон. Джек Кеннеди сидел в углу  рядом
с кондиционером и дымил сигарой, наблюдая ретрансляцию лица Дома,  которое
говорило его голосом невозможные для Дома слова. Я в это не верила.
     Как и Джек.
     - Что вы думаете по этому поводу? - спросил он у собравшихся.
     Никто не ответил, и я увидела, что Харты повернулись ко мне.
     Я  удивилась,  разве  они  считают  меня  виновной   за   неслыханное
перерождение Дома? Морально, в конце концов... Я задумалась на секунду.
     - Вы можете прокрутить запись снова? - спросила я дрожащим голосом  и
достала  из  сумочки  очки,  которые  никогда  не  носила  на  публике.  Я
внимательно всматривалась в  любимое  лицо,  вслушивалась  в  интонации  и
наблюдала за каждым жестом.
     Еще сомневаясь, я ответила:
     - Он выглядит  более  худым,  может  быть,  это  не  он?  Хотя,  если
изображение немного искажено... иначе...
     - Иначе, - сказал Харт, - мы правы, сенатор! Это их Дом Де Сота!
     - Я так и думала! - шепнула Джекки, протягивая руку к моему креслу.
     Я  почувствовала,  как  она  по-матерински  ласкает  мое  плечо.  Мне
хотелось поцеловать ее, я не знала, что творилось в моей груди.  Ах,  Дом!
По крайней мере, ты мог быть неверным жене, но ты не был предателем!..
     - Я думаю, Гэри, - сказал сенатор, - самое время  просмотреть  сводку
новостей ЦРУ.
     Он взял у помощника пачку листов, надел очки и  стал  читать  верхнюю
страницу.
     Я не слушала и чувствовала огромное облегчение. Хотя меня по-прежнему
беспокоили  Ферди  и  Мэрилин,  одна  потрясающая  боль  притупилась.  Еще
оставалось время, и я могла успеть позвонить Ферди, может  быть,  на  этот
раз я решусь сказать ему  то,  чего  боялась...  Конечно,  еще  оставалась
Мэрилин...
     Что я думаю! Как я могу раскрыть тайну без согласия Дома? И  даже  не
предупредив его.
     Снова растворяясь в сомнениях, я  смогла  сосредоточиться  на  словах
Джека Кеннеди.
     - ...два человека, - говорил он. - Первым был шустрый полицейский  из
Альбукерка.  После  него  ловкая   агентка   ФБР,   которая   укатила   на
оккупированную  телестанцию  на  велосипеде.  Оба   они   беспрепятственно
общались со вражескими солдатами.
     - Вшивая у них охрана! - сказал Харт.
     - Тем лучше для нас! -  сказал  Джек.  -  Во  всяком  случае,  те  не
очень-то распространялись о военных делах. Но полицейскому и  агентке  ФБР
удалось узнать различия между нашими  мирами.  Полагаю,  теперь  мы  имеем
довольно ясную картину.
     Я постаралась уяснить остальное, но это давалось с трудом.  Во  время
учебы в Джулиарде я занималась музыкой, и там не было обширных  курсов  по
истории. В этом отношении мне было нелегко понять, что подразумевается под
"параллельными временами", хотя Дом и пытался мне втолковать, как  теорию.
Как реальность, это воспринималось сложнее.
     - Их врагами, - сказал Джек, - являются Советский Союз и Китай.
     Он сделал здесь паузу и взглянул на посла. Лави молча сидел в  кресле
и хмурился.
     - Какой Китай? - спросила я, как и любой на моем месте. - Они имели в
виду Китайский Мандат или Хан Пекин? Сюзеренитет Гон-Конг  или  Маньчукуо?
Тайваньскую империю или любую из остальных двенадцати - пятнадцати  частей
Китая, на которые он раскололся после Культурной революции?
     - Просто Китай! - сказал Джек. - У них единое целое и является  самой
крупной из наций Земли.
     Мы переглянулись. В  это  очень  трудно  поверить.  Сама  мысль,  что
Советский Союз угрожает кому-либо, казалась просто нелепой! Я  попробовала
прочитать выражение лица Лави, но он был бесстрастен. Посол просто слушал,
затем протянул руку и достал из коробки сенатора сигару, хотя я знала, что
он не курит. Опустив глаза, Лаби медленно разворачивал фольгу и молчал.
     Я видела, что он был озабочен больше, чем я, но по другой причине.  В
результате Культурной революции между Советским Союзом и Китаем  произошел
ограниченный обмен ядерными ударами.  Для  русских  это  кончилось  весьма
прискорбно: пали Москва и Ленинград, страна оказалась обезглавленной.
     Я попыталась вспомнить русскую  историю.  Вначале  там  были  цари...
потом Ленин, которого убили или что-то в этом  роде.  После  него  страной
правил Троцкий, он провел серию войн  с  государствами  типа  Финляндии  и
Эстонии (большинство которых проиграл). Затем к власти временно пришел дед
Лаврентия,  он  начал  термоядерный  проект,  втянувший  нас   в   атомное
противоборство,  закончившееся,  когда  на  Москву   напали   китайцы,   и
неожиданно...
     Но, похоже, в их времени Троцкий  никогда  не  правил  СССР,  хотя  у
власти был дед Лаврентия. Не было серии  приграничных  войн  -  была  одна
большая, названная Второй мировой. Они вели  ее  с  человеком  по  фамилии
Гитлер. Германия стремилась завоевать весь мир и  почти  сделала  это,  но
оставшиеся объединились в антигерманский союз.
     Это  было  удивительно:  Германия  была  единой  страной!  Я   как-то
выступала там, она слишком мала, чтобы угрожать целому миру!
     Кроме того, напротив меня сидел Лаврентий и  не  спеша  зажигал  свою
"Кубан  Кларо".  Конечно,  он  коммунист,  но  в  русских  нет  ни   капли
воинственности, как выразились английские большевики (со  своими  центрами
агрессии   во   всех,   так   называемых,   содружественных   федеративных
республиках). Благодарю Небеса, что Австралия  и  Канада  откололись...  Я
покачала головой: мне это уже было неинтересно.
     Но для  Лаврентия  Джугашвили  это  было  несчастьем!  Когда  Кеннеди
заканчивал с рапортом ЦРУ, он выкурил полдюйма  сигары  и  ждал  окончания
чтения.
     - Согласен с вами! - сказал Лави. -  Меня  это  сильно  беспокоит,  в
конечном счете, эти агрессоры направятся на мою страну.
     - Я полагаю, не совсем на вашу - на Советский Союз их времени!
     - Но тем не менее, - вздохнул Лави. - Это мой народ! Разве не так?
     Кеннеди слегка кивнул и промолчал. Лави встал.
     - С вашего позволения, любезная миссис Кеннеди, - мрачно сказал он, -
я должен  посетить  посольство.  Я  извещу  вас  о  результатах,  сенатор!
Возможно, нам что-либо удастся предпринять... хотя я не знаю, что именно.
     Мы все поднялись: это выражало не столько почтение, сколько симпатию.
Когда он ушел, Кеннеди приказал принести по последнему бокалу.
     - Бедный Лаврентий! - вымолвил он. - И мы тоже, вот что важно! Ведь и
я не знаю, что делать!
     Несмотря на больную спину,  сенатор  решил  отвезти  меня  лично.  За
компанию села и Джекки. Мы ехали без  всякого  удовольствия:  дождь  падал
пеленой на скользкие, будто масленые, улицы.
     Мы легко уместились на переднем  сиденье  сенаторского  лимузина,  во
время поездки  почти  не  разговаривали,  даже  Джекки,  которая  усиленно
помогала мужу следить за дорогой: с тех пор, как  оба  его  младших  брата
погибли в автокатастрофах, она панически боялась автомобилей. Я  думала  о
своем: сейчас десять, в Чикаго девять, Ферди еще не спит, наверное.
     Позвонить? Но правильно ли я поступлю?
     Я едва заметила, когда мы застряли в  пробке  -  сенатор  раздраженно
ударил по рулю.
     - Какого дьявола? - заворчал  он,  пытаясь  увидеть,  что  происходит
впереди.
     - Что там? - спросила Джекки. - Авария?
     Но это не было автокатастрофой!
     Кеннеди выругался. Сквозь стекла передних машин  я  увидела,  что  по
другой дороге что-то движется нам навстречу. Это  было  что-то  большое  и
быстрое, но без сирен полицейского патруля или "Скорой помощи". И  у  этой
машины  был  вращающийся  прожектор,  освещавший   дорогу,   как   дворник
стеклоочистителя. Свет едва освещал нечто высовывавшееся из транспорта.
     Это здорово походило на пушку!
     - Боже всемогущий! - прохрипел сенатор. - Какой-то е...й танк!
     Джекки закричала.  Думаю,  что  и  я  тоже.  Сенатор  не  стал  ждать
дальнейших  событий.  Его  громадный  "крайслер"  ударился  глушителем  об
обочину, заскрипел  разворачивающимися  колесами  до  упора...  на  полной
скорости проехал по тротуару и выскочил прямо  на  магистраль  в  тридцати
ярдах от танка. Я увидела,  как  из  танка  высунулась  огромная  пушка  и
нацелилась на нас. Сенатор  кожей  почувствовал  это...  но  у  ближайшего
перекрестка что-то случилось с мотором, и мы начали останавливаться (о, мы
ехали уже со скоростью сорока миль в час)... и он едва дотянул до угла.
     Навстречу неслось такси.
     Я никогда еще не ощущала смерть так близко! Мы остановились: передний
бампер почти коснулся дверей такси. И водитель уже опускал стекло, рыдая и
что-то крича Джеку.
     Но сенатору было наплевать!
     У нас сломался двигатель, и Джек даже не пытался завести  его  снова.
Он открыл дверь и вывалился наружу, с ворчанием сгибая  спину.  Посмотрел,
как мимо проехал танк, сопровождая с полдюжины грузовиков  с  пехотинцами.
Когда они проезжали мимо, я увидела отблески их  шлемов...  за  ними  ехал
другой танк.
     - Удивительно! - сказал Джек Кеннеди.
     - Почему мы пустили по улицам танки? - спросила я.
     Сенатор повернулся, и я увидела его глаза. Джек - пожилой человек, но
я еще не видела его таким старым. Он обнял Джекки.
     - Это не мы!.. - сказал он. - У нас нет таких танков!


     Ветеринару было двадцать четыре года, и  она  была  потрясена.  Шесть
раз, как и было приказано, она намылилась и окатилась водой, после  этого,
не одеваясь, прошла в спальню, где ее ждал армейский капитан. Девушка даже
не думала о том, что стоит нагишом;  он  медленно  проводил  палочкой  над
каждым дюймом ее кожи и прислушивался к одиночным трескам радиации.
     "Я думаю, вы смыли все! - сказал он наконец. - Вы говорите, что нашли
в подобном состоянии весь крупный рогатый скот?"
     Она кивнула, глаза девушки были большие и испуганные.
     "Можете одеваться! - заключил  капитан.  -  Думаю,  что  с  вами  все
о'кей!"
     Но он остался наедине со  своими  опасениями.  Радиоактивные  осадки!
Половина  квадратной  мили  почему-то  оказалась  покрыта   радионуклидами
высокого уровня. И это здесь, не более чем в сорока милях от Далласа!  Без
всякой войны и ближайших источников радиоактивности! Это была  головоломка
без ответов... И его до мозга  костей  продрал  страх.  А  что,  если  это
произошло в центре города?






     Мне снилось, что миссис Рокфеллер просила устроить кредит на шестьсот
миллионов долларов для постройки загородного домика. Но все  дело  в  том,
что она хотела начать со взноса в полторы тысячи, все ее  деньги  были  по
десять центов... потом, когда я устроил это,  миссис  Рокфеллер  не  могла
расписаться в ведомости: у нее не  было  больших  пальцев.  И  когда  меня
разбудил сильный толчок, моей первой мыслью было не то, где я  нахожусь  и
что случилось, а то, знает ли мистер Блекисел, что меня арестовали  вместе
с оставшимися закладными. И с этим я ничего не мог поделать.
     Я ничего не мог сделать, потому что был прикован наручниками к спинке
соседнего кресла.  Мой  первый  полет  в  новом  четырехмоторном  "боинге"
оказался просто великолепным! Боже мой, что это были за муки!  (Я  имею  в
виду настоящие муки!) Я мучился, поскольку находился на этом  самом  месте
уже одиннадцать часов, совершил за это время две промежуточные посадки - и
пролетел Бог знает сколько сотен или даже тысяч  миль!  Но  самое  большое
страдание было раньше,  когда  меня  сажали  в  самолет  -  первое  место,
дрожащий трап, закованные сзади руки... и  этот  противный  фэбээровец  Мо
Что-То-То-Там-Еще, который угрожал всеми видами смерти,  если  я  заговорю
или попытаюсь удрать, попробую снять шляпу и  маску  (они  заставили  меня
носить  это,  чтобы  никто  не  смог  опознать!).  Он  все  знал  о   моих
неудобствах, большую часть которых создавал сам.
     Должен признаться, ребята из ФБР - большие мастера причинять боль, не
оставляя при этом следов.
     Через проход крепился другой пленник - тоже  в  шляпе  и  маске.  Его
конвоир, как и мой, вожделенно храпел,  а  мы  бесконечно  тряслись  вдоль
посадочной полосы, уходившей в никуда.
     По крайней мере, мне удалось вырваться из  этой  вонючей  цистерны  в
чикагской штаб-квартире, где я провел большую часть  последних...  чего?..
дней? Конечно, уж  будьте  уверены!  Довольно  противно  сидеть  вместе  с
социально нежелательными элементами, грабителями и валютными спекулянтами,
но это было лучше, чем тогда, когда меня уводили задать парочку  вопросов.
Конечно, я не отвечал. Я не  знал  ответов,  но,  Господи,  как  я  жаждал
этого!..
     Сейчас подойдет Мо,  он  проснется  и  встряхнет  меня.  Наверно,  мы
покончили с этим самолетом, принесшим меня Бог знает куда!
     Нет, куда он меня увез, знал не только один Господь, но и я -  сквозь
маску и крошечное окно я  ясно  увидел  пункт  прибытия  -  это  выглядело
по-иностранному.  На  большой  вывеске  говорилось:  "Добро  пожаловать  в
Альбукерк! Штат Нью-Мехико, высота 5196 над уровнем моря".
     О Небеса! Нью-Мехико! Что им взбрело  в  голову  сделать  со  мной  в
Нью-Мехико?
     Правда, Мо не ответит мне. К нему подошла  стюардесса  и  дернула  за
плечо, а он тут же разбудил другого охранника. Но мне он сказал только:
     - Помни, что я говорил!
     Я помнил, он заставил нас ждать, пока не выйдут из самолета остальные
пассажиры... потом еще немного, когда механики выйдут  провернуть  большие
пропеллеры и подъедут грузовики-заправщики с авиабензином.
     Тут нам кто-то помахал от ворот аэровокзала.
     Мо разомкнул мои наручники, и мы пошли. Я  старался  не  споткнуться,
когда мы спускались по ступенькам. Следом за нами шел  другой  заключенный
со своим конвоиром; таким образом,  нас  провели  через  здание  аэропорта
(здорово похожее на Театр латиноамериканской оперетты!).  Люди  уставились
на нас, самые любопытные выскакивали на дорогу,  но  таких  было  немного:
головорезов из ФБР легко узнать... многие отворачивались. Я и Мо  прыгнули
в машину, следом - другой заключенный  со  стражем.  Перед  нами  возникла
патрульная полицейская, и мы рванули за ней. Господь  знает,  как  быстро!
Сквозь городские улицы на двухлинейную  скоростную,  змейкой  уходившую  в
холмы...
     Мы ехали около часа  и  остановились  у  развилки  двух  магистралей,
вытянутых полукругом, где находилась бензоколонка и дорожный  мотель.  Над
офисом висела табличка: "Ла-Кукарача - отдых для путников".
     С внешним видом никак не увязывалась вооруженная охрана, но она  была
лишь мелким декоративным штрихом. Здесь обнаружились и хорошая,  и  плохая
приметы. Плохая: я по-прежнему оставался под  арестом.  Хорошая:  я  не  в
Левнвэзе и не в одном из лагерей, где мог навечно сгинуть, даже  если  они
раскопают, что надо, и будут готовы отпустить. Это был самый стабильный из
всех островов Архипелага ФБР. Судя по всему,  они  не  собирались  держать
меня здесь долго и даже разрешали ходить.
     Той моей части, которая когда-либо выйдет из мотеля, будет достаточно
для могилы.
     Для опасений  оставалась  мало  времени:  меня  и  моего  молчаливого
компаньона втолкнули в один  из  домиков.  Нам  приказали  сесть  на  край
кровати и не шуметь - Мо встал у дверей,  а  другой  конвоир  снаружи.  Мы
ждали недолго: дверь распахнулась, и Мо вышел, не посмотрев на вошедшего.
     В комнату вошла Найла Христоф с руками, заложенными за спину.
     На этот раз она носила солнечную шляпу и темные очки. Я не  видел  ее
глаз, но мог  сказать,  что  Христоф  внимательно  разглядывает  нас...  я
чувствовал ожог, словно от кислоты, когда  ее  взгляд  пронзил  мое  лицо.
Своим неприятным, как всегда, голосом, она сказала:
     - Мальчики! Можете снять эти тупые маски!
     Я рад был выполнить ее приказ. В этой штуке я задыхался от постоянной
жары. Мой коллега стягивал маску более медленно и неохотно,  когда  он  ее
снял, лицо у него было  испуганное,  глубоко  обиженное  и  несчастное.  Я
ожидал всего, но только не этого! Лицо принадлежало... Лари Дугласу.
     Хорошо еще, что и Дуглас был сбит с толку.
     - Найла! - заговорил он дрожащим гневным голосом. -  Какого  дьявола?
Не говоря ни слова,  твои  парни  пришли  и  схватили  меня,  вытащили  из
постели...
     - Заткнись, милый! - весело сказала она.
     Даже под темными очками, он смог прочитать ее выражение и осекся.
     - Вот так-то лучше! - сказала она и бросила через плечо: - Мо?
     - Да, мисс Христоф! - загромыхала эта обезьяна.
     - Машина из лаборатории уже здесь?
     - Припаркована за коттеджем, все готово!
     Она кивнула. Сняв шляпу и очки, Христоф села  в  кресло  и  протянула
руку. Мо услужливо вложил сигарету и зажег спичку.
     - Вполне возможно, - сказала она, - что вы тут  ни  при  чем!  Но  мы
хотим, чтобы вы оказали нам услугу в одном запутанном деле.
     - Слава Богу, Найла! - воскликнул Дуглас. - Я знал, что это ошибка.
     А я спросил то, чего так стыдился и о чем страшился  думать  все  это
время:
     - Мисс Христоф! Что с моей невестой и остальными?
     - Они под нашим присмотром. Де Сота! Если проверка пройдет  нормально
мы их выпустим!
     - Благодарю Небеса! А о какой проверке вы говорите?
     - Это будет прямо сейчас! - сказала она. - Продолжайте, Мо!
     И она вышла из бунгало, как  только  зашли  два  головореза  в  белых
халатах с чемоданчиком.
     Я съежился от страха, но это оказалось ничуть не больно... Они  взяли
мои отпечатки, измерили уши и расстояние между зрачками; они взяли анализы
крови, слюны и кусков кожи; они заставили меня помочиться  в  бутылочку  и
забрали анализ кала. Это  заняло  время...  Менее  неприятным  это  делало
только то, что с моим противным коллегой  -  таинственным  Лари  Дугласом,
конспиратором из кофейной лавки и попутчиком во  дворец  Рейгана  (Диксон,
штат Иллинойс) - сделали то же.
     Мне это не очень нравилось, Мо и другому конвоиру также. Они вышли  и
посматривали на нас через окно, когда лаборанты забирали свои образцы, я и
Лари могли побеседовать. Первое, о чем я спросил, было:
     - Какого дьявола, кто вы? Сексот?
     Он виновато посмотрел на меня, но даже битый пес способен рычать.
     - Не ваше собачье дело Де Сота! - огрызнулся он.
     Дуглас взглянул, как мою кровь отсасывают в шприц, в то  время  когда
молчаливый лаборант делал с его рукой то же самое.
     - Ладно, кто же вы? Мальчик Найлы Христоф, доносчик или пленник?
     Он коротко ответил:
     - Да! - Потом спустил штаны, чтобы лаборант мог ткнуть ему в ягодицы.
- На вашем месте, Де Сота, - мрачно посоветовал он, - я бы побеспокоился о
себе! Вы знаете, сколько у вас неприятностей?
     Я засмеялся ему в лицо. Все боли и  страдания  моего  тела  говорили,
сколько у меня хлопот.
     - Во всяком случае, - обратил я его внимание, - Христоф сказала,  что
мы можем оказаться ни при чем! Чего же тогда бояться?
     С жалостью и презрением Дуглас взглянул на меня.
     - Она говорила это! - согласился он. - Но слышали ли  вы,  чтобы  она
сказала, что выпустит нас?
     Я сглотнул слюну и спросил:
     - На что это вы намекаете, черт возьми?
     Он пожал плечами  и  взглянул  на  медика,  оставив  меня  наедине  с
тревогами, пока не ушли люди в белом. Ни один из охранников не  вошел,  мы
видели, как они сидели на перилах и посмеивались, глядя на  дорогу.  Через
шоссе вихрем пронесся обтекаемый  автомобиль,  и  я  с  внезапной  горечью
подумал о Грете. Я повторил:
     - О чем вы говорили? Она сказала, что выпустит...
     - Не "нас". Де Сота! "Их" - свидетелей, которые ничего не  знают!  Вы
зверь иного масштаба и знаете многое!
     - Да? - я покопался в банке мыслей, но ничего  не  вспомнил.  -  Боже
всемогущий! Я даже не знаю, что ей надо!
     Он мрачно возразил:
     - Вы знаете одну вещь, которую знают немногие, и это -  все!  Как  вы
умудрились сразу побывать в двух местах?
     - Какого дьявола, откуда мне знать? - крикнул я.
     - Но вы знаете, что это случилось! Знаете, если говорить криминально,
кто-нибудь может, скажем... совершить  убийство  в  одном  месте  и  иметь
неопровержимое алиби! Иисус! Знаете, как все  это  может  пригодиться  для
таких, как я... я подразумеваю нуждающихся в алиби, - поправился Лари.
     - Но я понятия не имею, как это делается! - завыл я.
     - Я узнаю! - кисло заверил он.  -  Ты  можешь,  наконец,  проснуться?
Думаешь, Найла разрешит уйти домой и разболтать про такие вещи?
     Я сел, помотав головой.
     То, что сказал этот интриган, было слишком логично.  Ходили  сплетни,
что лагеря ФБР набиты людьми, все несчастья которых заключалось в том, что
они знали секретную информацию, как я...
     А если так, то следующей остановкой  будет  не  Чикаго...  Это  будет
Эверглейдо, где мне придется кормить собой аллигаторов и рыть канал... или
лесоповалы  Аляски.  Где-нибудь,  где  бы  ни...  В  точности  мест  можно
сомневаться, но это несомненно стало бы моим долгосрочным адресом до  того
момента, когда сведения перестанут быть секретом. Или до моей смерти,  что
произойдет раньше! Я уверен, что через пару  лет  лагерей  мне  это  будет
безразлично!
     Когда тени почти исчезли, а солнце находилось в зените, нам  принесли
сандвичи с ветчиной и ужасно теплый кофе из ближайшего автомата. Я  умирал
с голоду, но взял их без удовольствия. Медленно жевал бутерброд,  и  когда
открылась дверь, готовился выкинуть мусор.
     Но вошел не Мо и не другой охранник, вернее, это был Мо, но с  Найлой
Христоф. Она небрежно ухмыльнулась. В одной руке шеф-агент держала бутылку
шампанского, прижав к груди.
     - Поздравляю, мальчики! - сказала она. - Вы прошли проверку!
     Ни я, ни Дуглас не проронили ни слова, и Христоф надула губы.
     - Трепещи, дорогой! - сказала она, хихикая  (это  был  неутешительный
смех). - Ты не дождешься моих извинений! Бокалы! - быстро добавила  другим
тоном.
     И, запинаясь от поспешности, в комнату ворвался второй  бандит,  неся
на подносе фужеры. Она дернула головой - головорезы покинули бунгало  -  и
протянула бутылку Дугласу.
     - Разливай, милый! - сказала она, внимательно следя за его  лицом.  -
Рада видеть, что даже здесь ты не утратил своих манер.
     В ее беспокойстве (слегка воинственном) и нежности (слабо притворной)
было что-то такое, что я  ничего  не  понимал.  Отношения  между  ними  не
походили на взаимоотношения федерального агента и информатора.
     Тут "хлоп!" - вылетела пробка.
     Дуглас разлил шампанское. Первый бокал  взяла  Найла  Христоф,  ловко
обхватив его четырьмя пальцами.
     - Знаешь, о чем я говорила? - спросила она и икнула.
     Думаю, за этот день, это была не первая бутылка. Я покачал головой.
     - Хотя нет.  Проверка  прошла  безупречно:  та  же  кровь,  такие  же
отпечатки! Вы те же самые парни! И мне остается написать рапорт и получить
повышение. Так выпьем же за Найлу  Христоф  -  будущего  заместителя  шефа
этого проклятого Бюро!
     Я выпил ее отвратительное шампанское, потому что мне не  хотелось  ее
сердить и еще потому,  что  такие  парни,  как  я,  не  каждый  день  пьют
французское шампанское... и, главным образом,  потому  что  не  знал,  что
делать. Вероятно, Дуглас прав! Это настолько значительная вещь, что  Найле
предстоит продвижение по службе... В таком случае,  он  не  ошибался  и  в
остальном.
     Интересно, что сделает Грета, если никогда  больше  не  увидит  меня?
Может, мне разрешат проститься или написать письмо?
     Сказанное Найлой Христоф было для меня плохой вестью, но Лари  Дуглас
полагал обратное.
     - Тебя повысят! - он пришел в восторг. - Дружок, ты  должна  показать
им всем там, в Вашингтоне! Слушай, у меня появилась масса  идей!  Дело  по
установлению двойников, кажется, так это называется в Бюро? Можно  создать
диверсионно-разведывательные группы. Конечно,  я  не  знаю,  как  это  все
работает, но...
     Христоф с мечтательной улыбкой на лице дала ему продолжить. Пока Лари
Дуглас говорил, она подошла ближе, и ее рука дружески заскользила  по  его
спине.
     - Милый! - нежно проворковала она. - А ведь ты и в самом деле тупица!
     Он заикнулся:
     - Т-ты... т-ты не хочешь вытащить меня отсюда?
     - Вытащить? Эту е...ю штуку, милый Лари, я могу сделать...
     Он вспыхнул.
     - Тогда дай мне уйти, черт возьми! Иначе я  не  буду  иметь  с  тобой
никаких дел!
     Ее  улыбка  растянулась  шире.  Когда  она  хотела,  она  умела  быть
привлекательной. Мне даже показалось, что я различил ямочки в  уголках  ее
рта.
     - Лари! - промурлыкала  она.  -  Вероятно,  я  и  буду  с  кем-нибудь
заниматься любовью, но ты точно не из тех парней!
     Я не представлял, о чем она говорит, а Лари - очень  ясно.  Его  лицо
стало серым.
     - Ты не знаешь ни дерьма, и можешь лишь догадываться! - сказала  она.
- Хочешь знать, что происходит?
     О, конечно, она знала все и сразу начала:
     - Начну с самого начала. Предположим...
     Шеф-агент Найла Христоф секунду колебалась, потом  пожала  плечами  и
зловеще  протянула  руку  с   четырьмя   пальцами,   разумеется,   большой
отсутствовал.
     - Предположим, у  меня  не  возникло  бы  конфликта  с  законом  и  я
повзрослела, как все. Моя жизнь была бы совсем другой, не правда ли?
     Я кивнул, соглашаясь, хотя сильно сомневался. Дуглас просто ходил  по
комнате, как тигр по клетке.
     - Существует одна жизнь, в которой я стала такой, правильно?  И  есть
другая, где я стала... о, не знаю кем... музыкантом... скрипачом.
     Ее выражение не изменилось, но по ее глазам я понял, что  она  ждала,
не развеселит ли меня такая мысль. Мне было не до смеха.
     - Видите ли! - продолжала Христоф. - Одно время мне нравилось  играть
на скрипке. И вы не можете сказать, что одна вероятность реальна, а другая
придумана. Ничуть не бывало! Обе они  реальны!  Быть  может,  реальны  все
вероятности... но мы живем только в одной и не можем видеть другие.
     Я мельком  посмотрел  на  Дугласа.  Он,  как  и  я,  был  растерян  и
одновременно напуган. Я считал, что  о  дальнейшем  он  осведомлен  больше
меня.
     - Черт с этим! - внезапно сказала она. - Пошли, я покажу вам! Мо!..
     Открывшаяся дверь хлопнула, и в проеме возникла здоровенная  горилла.
Найла сделала ему знак отодвинуться и поманила нас за собой. Снаружи  было
чудовищно жарко! Она шла нетвердо из-за  яркого  солнца  и  из-за  высоких
каблуков, тонувших в песке, и, главным образом, от шампанского и блестящей
карьеры. Она привела нас к другому коттеджу с охраной. Когда Найла Христоф
кивнула, громадный фэбээровец  ринулся  открывать  дверь.  Она  вгляделась
внутрь, потом кивнула нам.
     -  Взгляните!  -  пригласила  в  бунгало.  -  Вот  ваши  превосходные
альтернативы!
     Я по-прежнему не понимал, о чем она говорит, но  выполнил  приказ.  В
комнате было два человека: один находился в углу и осторожно намазывал  на
лицо крем, у него был худший из случаев загара. Человек был  без  рубашки,
красный как рак. Я не смог разглядеть его лица.
     Другой лежал с закрытыми глазами.  Храпел.  И  вообще  выглядел  так,
будто это было плохое для него время. Я имею в виду не время заключения, а
то, что он выглядел полумертвым. И он походил...
     - Дуглас! - завопил я. - Это же вы!
     Дуглас молчал: это его поразило больше,  чем  меня.  Он  задыхался  и
хлопал глазами. Я видел, что он никак не мог задать свой вопрос, и спросил
за него.
     - Что с ним? - поинтересовался я.
     Найла Христоф пожала плечами:
     - С ним все отлично! Сильный солнечный удар плюс укус гремучей  змеи.
Но ему сделали необходимые  инъекции,  и  доктор  сказал,  что  завтра  он
встанет. Но вы еще не видели другого парня!
     И я взглянул. Он повернулся и  уставился  в  упор.  Его  лицо  сильно
обгорело и было ободранным, а выражение - угрюмым. Но я знал это лицо.
     - Боже мой! - крикнул я. - Это тот парень из Долилаба!
     - Почти! - бодро сказала Найла Христоф. - Он утверждает, что  это  не
он! И еще он рассказал кучу вещей, Де Сота, в которые вы не  поверите.  Он
рассказал это прошлой ночью, когда  их  подобрали  в  пустыне  у  железной
дороги. Он сказал, что вероятности реальны... и  вы  одно  из  недостающих
звеньев.


     В этот час подземный  гараж  был  пуст.  И  адвокат  тщетно  старался
припомнить, где поставил свою машину. Когда нужно, вы никогда не дождетесь
полисмена! Два изнасилования, одно убийство, и никто не знает,  как  много
групповых нападений было совершено в этом гараже за последний месяц. Затем
адвокат свернул за угол и увидел армейский патруль: два парня в мундирах и
с автоматами. "Добрый вечер!" - сказал он,  почувствовав  себя  уверенней,
пока не заметил странный серо-зеленый цвет  униформы  и  пластинки  на  их
плечах, пилотки, так  не  похожие  на  фуражки  чикагской  полиции.  Самое
худшее, когда они его окликнули. Он узнал язык - РУССКИЕ! Непроизвольно он
повернул назад и побежал... его  плечо  пронзило  что-то  острое.  Адвокат
услышал  звук  выстрелов,  но  пули  просвистели  мимо.   Он   повернулся,
размазывая слезы, но никого не было.






     Я смотрел из окна на бассейн, с меня  ведрами  стекал  пот  и  мучили
ожоги. И не только это терзало меня: где-то совсем недалеко, но безнадежно
отдаленно, покрыто оболочкой времен - моя страна подвергалась вторжению...
и кто-то имевший мое лицо выступал по телевидению,  призывая  к  помощи  и
поддержке агрессорам. Я не помнил ни единого случая из истории Соединенных
Штатов со времен Гражданской войны, чтобы хоть один  американский  сенатор
сделал что-либо подобное. Что подумали обо мне мои коллеги?
     И что подумала Найла Боуквист?
     Я не знал, что думать о  себе.  Последние  сорок  восемь  часов  были
самыми жуткими в моей  жизни.  Это  было  ужасно  -  узнать,  что  Кэтхауз
предстал реальностью и существует бесконечное множество миров.  Среди  них
много с Доминиками Де Сота, неотличимыми от меня. Одним из  них  я  был  в
плену. Я одолел женщину, которую любил, и тут же захвачен в плен другой ее
копией... точнее, не совсем  копией:  у  нее  изуродованы  руки.  Я  украл
человека и страдал от потрясающе нелепого  вторжения  в  мою  страну  иной
Америки. И мне было мучительно больно от ожогов, утомительного пути сквозь
безжизненную пустыню и всей моей жизни.
     Так или иначе у меня внутри ныло все, а они  даже  не  позволили  мне
охладиться в бассейне.
     Это не запрещалось  -  бассейн  предназначался  для  Найлы  -  других
указаний она не давала. Умывальник, находившийся в углу, не  мог  заменить
бассейн. Каждые полчаса я  брызгал  водой  на  ожоги,  и  каждую  четверть
осторожно накладывал крем. Но толку от этого было слишком мало.
     Присутствие  моего  невольного  спутника  доктора  Лоуренса   Дугласа
оказалось бессмысленным. Большую часть дня  он  лежал  -  понятно,  доктор
прошел через большее. Те же ожоги, такие же бесконечные часы жары и жажды,
долгое блуждание сквозь безжизненную пустыню. Хуже того: Дуглас  умудрился
получить не только укус ядовитой змеи и противоядие (этот укол был так  же
мучителен, как и укус, но еще и наполнил  его  безволием,  чтобы  беспалая
Найла смогла допросить его). Я не участвовал при допросе, но когда доктора
вернули в бунгало, вдобавок к ожогам он имел и синяки.
     Я не пытался его будить.
     Я не будил Дугласа. Но когда я резко  обернулся  от  умывальника,  то
поймал на себе его взгляд. Он тотчас закрыл глаза, но было поздно.
     - О дьявол, Дуглас! -  утомленно  сказал  я.  -  Если  хотите  спать,
спите... если нет, открывайте глаза. Зачем притворяться?
     Доктор упорно держал их закрытыми, но долго так  тянуться  не  могло.
Поднявшись с постели, он поискал туалет, а когда  не  нашел,  помочился  в
раковину.
     Когда он кончил, я проворчал:
     - Хоть бы сполоснули эту штуку!
     Он не обернулся, но повернул краны и умылся, затем полакал по-собачьи
из сложенных лодочкой рук. Все при полном безмолвии.
     - Если смочите волосы, это немного поможет! - сказал я.  -  Еще  есть
крем от ожогов.
     Дуглас  медленно  выпрямился,  потом  сполоснул   волосы   и   что-то
пробормотал. Это могло быть словами благодарности, и, когда он повернулся,
я улыбнулся.
     Но он не ответил. Я никогда еще не видел человека более  безнадежного
и обиженного, в такой глубокой депрессии.
     Конечно, мое настроение также нельзя назвать хорошим, не говоря уже о
случившемся, я чувствовал зуд и судороги,  что  было  очень  неприятно.  Я
ощущал, что нахожусь под непрерывным наблюдением, нельзя  же  не  заметить
заглядывающего в окно охранника. И этот  зуд,  который  нравился  мне  еще
меньше.
     - Я вижу, - произнес я. - У вас плохое настроение!
     Он закончил накладывать крем на свое томатное лицо и кисло  посмотрел
на меня:
     - Вы можете предложить что-нибудь лучше?
     - Хорошо, удовлетворите мое любопытство: когда я поднялся к  порталу,
где вы работали, и прихватил с собой за компанию...
     Дуглас залаял отвратительным смешком.
     - Когда вынудили меня силой оружия! - поправил он.
     - Верно! Когда мы появились с другой стороны на высоте десяти  футов,
вы ведь не предупреждали, что можно грохнуться... - я развивал свою мысль,
чтобы немного свалить вину и на него. -  ...Я  думал,  мы  попадем  в  мое
время. Пока вы спали, я много думал.
     Он застонал:
     - Де Сота! Раз уж мы здесь, может, нам придется по душе?
     - Что вы наделали!
     - Хотел сбежать! - резко ответил он.
     - Сюда? Но ведь это же не ваше время!
     - Эта жуткая примитивная дыра? - прорычал он. - Конечно же, нет!
     - Тогда...
     - Тогда почему я не пытался вернуться в свое собственное? Потому  что
его больше не существует! Я потерял его! И теперь  хочу  только  одного  -
исчезнуть!
     Он бросился обратно на кровать.
     - Но послушайте!.. - разумно начал я.
     Дуглас покачал головой и сказал:
     - Оставьте меня в покое!
     И я на какое-то время отцепился, но  не  потому,  что  он  просил,  а
потому, что на дороге проревел автомобиль и остановился где-то  невдалеке.
Я вытянул шею, чтобы посмотреть, но мне не повезло: я только слышал хлопок
двери и дальние голоса - громыхающий мужской  и  веселый  женский.  Минуту
спустя я увидел Найлу: она подошла к бассейну и сбросила с себя одежду, не
побеспокоившись взглянуть на наше окно. На  краю  бассейна  она  проверила
температуру воды кончиком пальца  и  изящно  скользнула  в  воду,  вытянув
беспалые руки.
     И зуд, который я не желал чувствовать, нахлынул вновь, залив  кончики
нервов.
     Если Найла не обращала на нас никакого внимания, то мы вовсю пялились
на нее. Один из охранников, наполовину спрятавшийся за  верандой,  усердно
не спускал глаз с ее тела. Даже Дуглас поднялся с постели и  присоединился
ко мне.
     - Дьявольски соблазнительная шлюха! - прошептал он.
     Я мог бы убить его за эти слова!
     Разумеется, такое чувство было сплошным сумасшествием. Я твердил  это
про себя, но не помогало. И в голове  расширялась  трещина,  в  которую  я
боялся спускаться: Найла! Каждая Найла... все Найлы: Найла Боуквист -  моя
истинная любовь, скрипач-виртуоз... Найла Самбок, девочка-парадесантник...
Найла-Без-Пальцев... Найла Христоф,  очевидно,  никогда  не  была  замужем
(кому такая нужна?), фанатично  проповедовала  закон,  командовала  оравой
головорезов и массажистов с дубинками, ведала засекреченными тюрьмами.
     И все они были одной! Чтобы понять это, мне не требовалось отпечатков
пальцев или анализов  мочи.  Я  ощущал  в  паху  нарастающе  резкий  накал
страстей.
     Было так много несоответствий, что  я  не  знал,  где  они  начались.
Первая, сержант, была скверной, вызывала шок - но, по крайней мере,  после
начального опознания, она вызвала подобные чувства. Если сержант и не была
скрипачом,  она  была  учительницей  музыки,  признанной  на  службу.  Моя
собственная возлюбленная, могла бы стать такой же, если бы  пути  Господни
повели в другую сторону!
     Но она - едина!
     Одна без больших пальцев... без доброты, без любви! Я мог не узнавать
в ней любимую, но  узнавал  ее  тело!  Этим  телом  когда-то  владело  мое
собственное...
     Я почти разгадал причину моего зуда, потому  что  слышал  о  подобных
вещах...  не   совсем   таких,   но   похожих.   Один   из   моих   старых
политиков-собутыльников как-то говорил со мной во время  передышки,  когда
вы истощены от речей и рукопожатий, томительного ожидания результатов.  Он
сказал мне, что застал  свою  жену  во  время  совокупления  с  незнакомым
мужчиной. Когда у него пропали всякие сомнения о ее неверности,  он  очень
мучился и был взбешен... и что-то там еще. Он оказался  неслыханно  рогат!
Начались беспрерывные скандалы и конфликты, но в душе он продолжал  любить
ее. Получилась неизвестная, враждебная  любви  женщина,  которую,  как  он
считал, знал, с которой спал в  одной  постели...  но  страсть  между  ног
пересилила голос рассудка.
     Глядя из окна, я и правда желал Найлу, даже очень-очень плохую.
     Хоть одну Найлу из всех!
     Гротеск? Безусловно! Я знал, что это преувеличение. И еще - как может
нравиться Найла без больших пальцев? Как заниматься любовью? Например, моя
возлюбленная иногда озорно щиплет мои бесполезные соски, когда я щупаю ее,
нам делается смешно  из-за  наших  физиологических  отличий  и  разницы  в
ощущениях. Но без больших пальцев  она  не  сможет  сделать  этого...  или
сделает иначе, действительно, как вам это понравится?
     Я не мог найти нужных слов.
     Резко хлопнули ставни, как  только  горилла  Мо  отошел  от  стены  и
перехватил мой взгляд. Он стукнул по решетке лапой: я  отскочил,  когда  в
глаза попали чешуйки ржавчины.
     - Рад! - глумился он. - Забудь про это: она  не  для  таких  паршивых
арестантов, даже если и относится незаслуженно хорошо!
     Он исчез, и я услышал скрип открываемой двери.
     - Бог знает почему она считает, что вам это не по душе, - ворчал  он,
выгоняя нас наружу.  -  Но  она  приготовила  вам  такую  же  жратву  -  и
предлагает пообедать в своей комнате с кондиционером.
     Еда на картонных  тарелочках  была  из  мексиканской  кухни  и  почти
холодная...  да,  в  этой  части  Нью-Мехико  нет  ничего  ниже  комнатной
температуры. В комнате, как и  было  обещано,  кондиционер...  Мало  того,
здесь находились и наши двойники... и нагретых  тел  было  слишком  много,
чтобы температура комнаты повысилась.
     Я уселся рядом со своим двойником, и мы посмотрели друг на друга.
     - Эй, Дом!.. - начал я.
     Он подивился.
     - Обычно, меня зовут Ники! - сказал он. - Правда ли, что вы видели ее
у себя? Она засадила меня надолго. - Я только открыл рот, чтобы  спросить,
кого он имеет в виду, но мой двойник не останавливался. -  А  вы  в  самом
деле сенатор?
     - С 1978 года. От штата Иллинойс.
     - Никогда не говорил  с  настоящим  сенатором!  -  Он  заулыбался.  -
Особенно когда он - это я. Как мне вас называть?
     - В таких обстоятельствах достаточно  называть  меня  Домом.  А  вас?
Ники? Это смешно почему-то. Даже когда я был маленьким, мама  не  называла
меня Ники.
     - Моя тоже! Но когда я ездил к адвокату, посоветоваться по работе, он
сказал, что имя Доминик очень похоже на слово доминировать и клиентам  это
может не понравиться. Я кредитный  маклер!..  -  он  запнулся,  разжевывая
бобы. - Дом? А как же вы сделались сенатором?
     Подразумевалось, конечно же, когда я просто никто! Как вы ответите на
подобное? Я не мог сказать: "Потому что я победитель, а ты обыватель!" Это
было бы непростительно и лживо, ведь мы один и  тот  же  человек.  Что  же
такое произошло в его мире, сделавшее мою  нежную  скрипачку  безжалостной
охотницей на людей, а меня - изумленным простаком?
     Шанса узнать это не было: в комнату вошел Мо, волоча картонный  ящик,
словно он был очень тяжелым, за ним Найла Христоф. Теперь она была одета в
юбку  и  скромную  блузку  с  длинными  рукавами.  Одежда  ее   откровенно
обтягивала, и я был уверен, что под ней не надето белье.
     - Вас удовлетворил обед, приятели? - весело поинтересовалась  она.  -
Ужин будет еще лучше! Я уезжаю в Альбукерк, чтобы переговорить по надежной
линии с Вашингтоном, надеюсь, они скажут, что делать.
     Она кивнула Мо, он поставил коробку на пол и начал вытаскивать из нее
различные предметы: большую штуковину с двумя бобинами (воткнул штепсель в
розетку), несколько катушек проволоки, длинный провод и микрофон, размером
с мой кулак.
     Лари Дуглас (не тот, который шел со мной!) заерзал на месте:
     - Найла, о ком вы говорите?
     Она улыбнулась и показала пальцем в небо.
     - Вашингтон? - его голос внезапно напрягся. - Но послушай,  Найла!  Я
ничего не знаю об этом!
     - Теперь будешь знать! - нежно улыбнулась она. - Мо! Ты готов?
     - Да, шеф! - доложил он, вставив катушки.
     Щелкнул переключателем и металлическим крестом внутри,  и  я  увидел,
как лампы... электронные лампы!.. начали раскаляться.
     - Сейчас мы возьмем у вас  заявления!  -  сказала  женщина  с  телом,
которое я так хотел любить. - Никакой лишней  информации!  -  сказала  она
Дугласу. - Просто отвечайте на вопросы! Директора не  интересует,  чем  вы
занимались в Чикаго или как вам нравится обращение. Только самую  суть!  Я
должна покончить с этим раньше, чем прилетит самолет!
     Учитывая задаваемые мне вопросы и  все  обстоятельства,  я  не  видел
особенной системы допроса, но она была. Найла Христоф знала, что нужно для
записи, и спрашивала только это. Первым прошел Ники Де Сота.  Он  произнес
имя, свой адрес и так называемый гражданский регистрационный номер.  После
этого было только два вопроса:
     - Находились ли вы когда-либо внутри Долилаба?
     - Нет!
     - Видели ли раньше присутствующего здесь человека, похожего на вас  и
называющего себя сенатором Домиником Де Сота?
     - Нет!
     Найла кивнула головой, и его место занял местный Лари Дуглас.  Допрос
был не очень тщательным. Были те же  два  вопроса,  только  представляемый
человек звался доктором Лоуренсом Дугласом. Он дал аналогичные  ответы,  и
на сцене возник я.
     Меня держали дольше всех. Найла приказала:
     - Начните с того момента, когда вас известили о  поимке  двойника  на
секретной военной базе Нью-Мехико, и расскажите свою историю.
     Агент просто слушала, иногда задавая вопросики типа:  "Что  случилось
потом?"  -  и  ничего  более.  Но  когда  я  дошел  до   так   называемого
"меня"-майора, она вставила:
     - Это был тот самый человек, которому  вы  приписываете  исчезновение
из-под стражи? Нет? И не тот, который представлен здесь? Тоже нет? Значит,
вас, как минимум, четверо? Хорошо, продолжайте...
     И я продолжил. Рассказал о  победе  на  другой  Найлой,  не  упоминая
поцелуя и того, кем она являлась в самом деле. Достаточно было того, что я
назвал ее "сержант Самбок". О большем меня не спрашивали.
     - Затем мы упали в песок,  кроме  пустыни,  кругом  ничего  не  было.
Стояла непереносимая жара. Мы быстро удалялись от места падения, во всяком
случае, так думали. По солнцу двинулись к юго-востоку. И шли  долго-долго,
изнывая от жажды,  затем  Дуглас  сказал,  будто  бы  слышал,  что  внутри
кактусов скапливается вода, и попробовал вытащить один из них...  под  ним
оказалась змея! - Я запнулся, удивляясь, как много деталей  требуется  для
женщин. - Я услышал треск, прежде чем увидел отпрыгивающего Дугласа: с его
рукава упала змея. Она была маленькой, а материал одежды плотным, так  что
доктор получил слабую дозу яда. Самое смешное, что он не издал ни звука, а
просто  выглядел  растерянным.  Потом  мы  выбрались  к   железнодорожному
полотну, где нас подобрали железнодорожники.
     - Отлично! - сказала Найла-Без-Пальцев и кивнула обезьяне.
     Тот выключил магнитофон и принялся выполнять утомительную  задачу  по
смене катушек. Если у Найлы и не хватало больших пальцев, упорства ей было
не занимать! Она  покончила  со  мной  и  переключила  внимание  на  моего
невольного попутчика. Я не мог понять, почему он был так встревожен, но  в
ее взгляде было что-то такое... Как бы это сказать? Соблазнительное и в то
же время грозное. Она нежно улыбнулась Дугласу и сказала:
     - Сейчас вы, милый!
     Если мы втроем смогли заполнить  только  одну  катушку,  этот  доктор
Лоуренс Дуглас, похоже, был готов заполнить все остальные.  Вопросы  Найлы
были  резки  и  били  в  цель.   Время   от   времени   она   смотрела   в
блокнот-шпаргалку, чтобы убедиться, что ничего не забыла.
     Он преподнес сюрприз!
     - В первой линии времени, - начал Дуглас, с неприязнью  посмотрев  на
меня, - меня похитили из паравремени Гамма. Это не мое собственное, но...
     - Секунду, милый! Что значит "Гамма"?
     - Так мы назвали то время! - утомленно сказал он. - Мое собственное -
Альфа; ваше - Тау; сенатор из  Эпсилона,  в  который  вторглись  парни  из
Гаммы... я был там же...
     - Продолжайте!
     - Портал изобрели не в Гамме, это сделали мы, в Альфе!
     - Кто это "мы"? Его изобрели вы?
     - Такие сложные штуки, как портал, не изобретают в одиночку! Это  все
равно что спросить, кто изобрел атомную бомбу. Я был  только  частью  этой
команды, когда я вступил в нее, я был всего лишь  зеленым  юнцом!  Первыми
сделали крупное открытие в этой теории  Хоукинг  и  Гриббин  из  Англии  и
доктор Де Сота из Соединенных Штатов. Уловили?
     Его тон не был саркастичен, он просто попытался убедиться, что  Найла
поняла сказанное, но Мо зарычал. Найла  кивнула  головой,  не  обращая  на
головореза никакого внимания.
     - Продолжайте! - сказала она уже не так любезно.
     Дуглас продолжил:
     - Сначала мы могли только заглянуть через барьер. Видите ли,  вначале
там  было  только  сияние,  но  после  мы  научились   получать   реальное
изображение. Но не всех паравремен, а только  доступных.  Доктор  Де  Сота
предположил, что это происходит из-за  резонанса.  Мы  не  "настроены"  на
остальные линии. Их, собственно, бесконечное  множество.  Когда  я...  мне
пришлось уйти, нам были известны пятьдесят из двухсот  паралиний.  Большей
частью мы нашли только грязные пятна. Вы это хотели узнать?
     - Мы хотим знать все, милейший! - сказала она. - Если вы могли только
смотреть, тогда почему же вы здесь?
     - Нет-нет! - терпеливо сказал доктор. - Это  было  только  начало!  Я
присоединился к исследованиям примерно в начале августа восьмидесятого.  В
октябре  мы  научились  безвозвратно  пересылать  предметы.  А  в   январе
восемьдесят первого послали человека... меня, - он с сожалением  прибавил.
- Я вызвался добровольцем.
     - И как же вы это делаете? - спросила Найла.
     Он с усилием сдерживался:
     - В этой комнате никого нет, кто смог бы хоть что-то понять...
     Найла отлично держала себя в руках, но на месте Дугласа-Альфы,  я  бы
пригляделся к ней повнимательней. Она коротко сказала:
     - Постарайтесь!
     Ее  взгляд  напугал  Дугласа,  потому  что  он   сглотнул   слюну   и
заторопился:
     - Я совсем не имею в виду, что  все  вы  глупцы.  Это  можно  описать
только двумя путями. Первое - это  нашими  терминами:  устройство  портала
создает зеленый поток хроносов, накладывающийся против  природного  потока
красных хроносов. Вы не поняли, верно? Второй путь  -  математический.  Но
здесь вы должны знать хотя бы основы квантовой механики.
     Я видел, на что он намекает. Найла также, но она произнесла:
     - Назовите даты!
     Он пожал плечами:
     - Первым  тщательным  исследованием  квантовых  эффектов  Шредингера,
думаю, была диссертация доктора Де Сота. Было  это  примерно  в  семьдесят
седьмом, я вернулся к собственной докторской. Затем он  и  Элберт  Дилепси
обнаружили  хроносы  в  семьдесят   девятом,   через   несколько   месяцев
усовершенствовали заглядывание сквозь оболочки. Затем, как я уже  говорил,
я попал в Гамму.
     Он остановился, ожидая. Найла подумала, потом сказала:
     - Так вы отступились от своих?
     - Я просто помог им... - возразил  он.  -  У  меня  не  было  другого
выхода.
     - Вы поможете и нам! - сказала Найла и вновь улыбнулась сексуально  и
весело.
     - Минуту! - воскликнул он. -  Я...  Может  быть,  и  попробую,  но...
Взгляните на свой магнитофон! Если это последнее достижение вашей техники,
у вас нет подходящей технологии... Знаете, мне необходимо многое!
     Она сказала:
     - А как насчет того, если правительство  Соединенных  Штатов  выделит
все требуемые ресурсы? - Затем нахмурилась. - Вы ведь сделали  это  для...
как вы назвали?.. народа Гаммы!
     - Но они угрожали...
     Он осекся и взглянул на нее.
     Агент улыбалась. А потом сделала то, чего  я  никак  не  ожидал:  она
встала, подошла к нему и устроилась на коленях  Дугласа,  прижавшись  всем
телом. Если раньше я только подозревал, что под ее блузкой ничего не было,
то теперь был убежден на все сто. Она игриво покусала его ухо.
     - Мы не угрожаем! - мягко сказала Найла.
     Наступила пауза: доктор Дуглас испуганно осмотрел комнату - мышеловка
захлопнулась.
     - Более того, - продолжила она вкрадчивым голосом. -  Мы  награждаем!
Да, милый, награждаем! И лично я награжу, чем смогу.
     Я почти ощущал, как кипят ее половые ферменты.
     И местный Лари Дуглас тоже.
     - Вот сука! - тихо прошептал он (я едва услышал, хотя сидел рядом). -
Вы знаете, какая она? Это честолюбивая шлюха! Найла использует все  шансы,
чтобы подскочить на самый верх. И как только она заманит  в  свою  постель
этого сукина сына, он сделает  все,  что  она  захочет!  Уж  я-то  знаю...
поверьте!
     Он замолчал, поскольку Мо сердито взглянул на нас.
     Жаль, что Лари не  остановился  вовремя:  я  сглотнул,  и  моя  слюна
стремительно приобрела горький привкус гнева. Я просто  сходил  с  ума!  Я
ревновал! Ревновал к этой  маленькой  крысе,  которая  сидела  рядом...  с
трудом сдерживал свои руки. А почему? Потому  что  он  спал  в  постели  с
другой Найлой!
     Полоумный!
     Это было хуже помешательства!  Я  знал,  но  меня  это  нисколько  не
беспокоило. Я хотел убить этого ублюдка, и  не  только  его.  Я  испытывал
отвращение ко всем  Лари  Дугласам...  и  даже  похожим,  как  мой  старый
знакомый и собутыльник  Его  превосходительство  посол  Советского  Союза,
уважаемый Лаврентий Иосифович Джугашвили...
     Странно, как легко может чокнуться нормальный человек!
     Моя голова была так переполнена гневом и ревностью, что  я  с  трудом
заметил, как Найла выпрямилась и нахмурилась. Затем посмотрела на окна.
     - Мо! - крикнула она. - Задвинь эти проклятые шторы! Я не хочу, чтобы
сюда глазел весь свет!
     - Но, шеф!.. - запротестовал он. - Никто не увидит...
     - Закрой! -  и  она  снова  приластилась  к  Дугласу,  с  готовностью
откликающемуся на ее шепот.
     А я горел в огне!
     Мне было мучительно больно. Я обладал этой  женщиной  и  хотел  убить
любого, кто заменит меня. И я так мало обращал внимания  на  происходившее
вокруг, что едва услышал слабый: "твик!".
     Мое сознание откликнулось на это лишь тогда, когда Мо медленно отошел
от окна и обрушился на магнитофон. Я еще ничего  не  успел  понять,  когда
подпрыгнула Найла. Лицо ее наполнилось испугом и гневом, рот приоткрылся.
     Здесь был еще один "твик!".
     Найла напоминала подстреленного в голову оленя.  Я  увидел  крошечное
перо с темным блеском, проткнувшее тонкую ткань на ее плече.
     Изумленно мы переглянулись. И на все вопросы возник ответ,  когда  по
комнате прошелестел ветерок, как при открытии дверей,  и  появился  другой
"я", улыбающийся, в своем чудном комбинезоне.
     - Вот мы и встретились снова! - кивнув, произнес он. - Держите ее  за
руки и оттащите в сторону.
     Дугласы отреагировали скорее, чем я, подпрыгнули, несмотря на  легкое
замешательство, оттащили спящую женщину в  сторону.  Вовремя!  Другой  "я"
нажал на браслет... в тот же момент на полу появился высокий металлический
предмет.
     - Тише, пожалуйста! - приказал новый Доминик.
     Он открыл на цилиндре панель, покопался и стал ждать чего-то.
     Около нас развернулся мерцающий овал темноты.
     - Кажется, готово! - сказал Доминик, пожал  плечами  и  улыбнулся.  Я
улыбнулся в ответ: кем бы он ни был и что бы ни делал, хуже, чем есть,  не
стало бы. Он оглядел комнату и проговорил:  -  Нас  слишком  много!  Но  я
думаю, что следует прихватить и эту парочку. Давайте первой женщину!
     Здесь помог я, ведь для  четверых  мужчин  не  представляло  большого
труда впихнуть в черный  овал  спящую  Найлу.  Но  было  страшно.  Нелегко
наблюдать ее исчезновение дюйм за дюймом, но и чувствовать, как  с  другой
стороны ее подхватили и потянули чьи-то невидимые руки...
     С обезьяной было труднее. Нас только четверо, не считая помощи с  той
стороны...
     - Теперь вы! - приказал Доминик-командир.
     Мы сделали одолжение: тряпка-Доминик - с удивлением; крысиный  Дуглас
- обиженно; Дуглас-Укушенный-Змеей - испуганно... а следом за ним - я.
     Горячая темная ночь... Я вышел на неровную деревянную платформу,  там
меня подхватили за руки двое парней в штатском.
     - Пройдемте, пожалуйста! - сказал один на них.
     Глядя на  расплывшееся  пятно,  я  вышел.  И  снова  появился  черный
цилиндр. А в следующий момент - и доктор Доминик Де  Сота  из  паравремени
Альфа.
     - Все получилось! -  ликовал  он,  с  наслаждением  переглядываясь  с
"собой". - Добро пожаловать, друзья, в паравремя Альфа! А тебя, Дуг, -  он
повернулся к перепуганному, - с возвращением домой!
     Но Дуглас-Альфа, казалось, совсем не обрадовался этому.


     Это было где-то на северо-западе.  Глава  семьи  допил  вторую  чашку
кофе, сладко потянулся и надел кепку с эмблемой  Белых  Носков.  Свободное
время он проводил за домашней работой, да и  цветы  требовали  ухода.  Как
только он вышел во внутренний дворик, то застыл в  изумлении.  "Марсия!  -
крикнул он жене. - Иди-ка взгляни! Над нашими  ноготками  летают  колибри!
Раньше такого не случалось!" И он посмотрел на ее лицо: когда она  пришла,
оно было вежливо любопытным, затем возникла улыбка... потом улыбка потухла
и появилось иное выражение. Он не понял столь  резкой  перемены,  пока  не
повернулся и не посмотрел, чем именно питаются колибри...






     Вы мало что увидите  из  окна  армейского  вертолета,  но,  когда  мы
пролетали над Капитолием, я  обозрел  весь  Дистрикт.  Военного  положения
почти  не  ощущалось.  Белый   Дом   и   мемориал   Линкольна   освещались
прожекторами,  слились  в  единый  поток  лучи  автомобильных  фар  в  эту
знаменитую ночь. Вашингтон... нет! Справа от Потомака на шоссе  зажигались
редкие прожектора, из разрезных фар  военного  бронетранспортера  исходило
такое же тусклое  свечение.  Я  наклонился  к  дремлющему,  как  младенец,
полковнику и хлопнул его по плечу.
     - Если это они, - закричал я ему в ухо, - что подумают русские,  если
их спутники заметят?
     Он выглянул в иллюминатор.
     - Да, конечно, это они! - полковник улыбнулся. - Русские  решат,  что
это парад в честь Дня Труда. А вы как считаете?
     - День Труда? - поразился я.
     Он расстегнул ремень безопасности и подвинулся ко мне.
     - Видите мой батальон около Белого Дома? - спросил он.
     Я только покачал головой.
     - Они поддерживают порядок, - заявил полковник.
     - Иисус! День Труда? Но до него еще целых десять  дней!  Вы  думаете,
что русские достаточно глупы, чтобы в это поверить?
     Полковник пожал плечами.
     - Если они такие умные, то это не русские! - отпарировал он  и  снова
застегнул пряжку (сержант-стюардесса, шедшая через проход, нахмурилась).
     За небольшим исключением это был тот же самый старый Дистрикт  -  все
дружелюбны, деятельны и счастливы. На всех остальных дорогах  было  пусто.
Даже с воздуха заметно, что эти люди не озабочены никаким вторжением.
     А с другой стороны барьера  был  другой  Вашингтон,  в  котором  наши
передовые части захватили все мосты через Потомак.
     И что делали  в  эту  ночь  люди  того  Вашингтона,  я  не  мог  себе
представить.
     Когда  мы  приземлились  на  Болинг  и  показали  пропуска,  чиновник
предоставил полковнику штабную машину, а  мне  указал  кратчайший  путь  к
Белому Дому. Мы  совершили  взаимовыгодную  сделку.  По  дороге  полковник
подпрыгивал от нетерпения  и  удовольствия.  Он  уже  рассказал  мне,  что
сражался на Западном фронте, а я  заметил  на  его  груди  ордена  Чили  и
Таиланда.
     - Их будет еще больше! - пообещал он. - Не унывайте,  майор!  Вы  еще
получите свой серебряный лист, а если во время войны будете отсиживаться в
тылу, повышения не дождетесь!
     - Разумеется! - согласился я, разглядывая землю Вирджинии.
     Полковник говорил верно! Но он  не  знал  одной  маленькой  детали  -
генерал Крысья Морда  не  забыл  про  меня!  Он  не  стал  судить  военным
трибуналом человека, двумя часами ранее награжденного  медалью...  он  все
помнил. Рано или поздно у меня найдется солдат, пивший пиво  в  офицерском
клубе или плюнувший на тротуар...  тогда  уж  генерал  не  упустит  повода
впиться своими клыками в мое горло.
     Если я, конечно, не заслужу в этой операции других наград. Я  человек
предусмотрительный, а самое благоразумное сейчас - стать героем. Шанс  уже
представился.
     Мы пересекли мост над Арлингтонским кладбищем с неизменно  мерцавшими
на склонах холмов огоньками. Дорожное движение  было  оживленным...  но  я
знал, что на  этом  самом  месте  только  в  другом  времени  наши  группы
сражались с противником. И впереди...
     - Черт возьми, что это? - спросил я, указывая на вспыхнувший  в  небе
прожектор в миллион свечей.
     - Должно быть, наступило время пролета русских спутников!  -  ответил
полковник.  -  На  крыше  Белого  Дома  и  командного   центра   "Шератон"
установлены стробы. Если  русские  что-либо  увидят  в  свою  оптику,  они
посчитают, что это репетиция фейерверка.
     Он отправил меня в  штаб-квартиру  операции,  размещавшуюся  в  отеле
"Шератон". Когда я показал пропуск, мне ответили, что парадный вход только
для офицеров в чине не ниже  полковника;  остальные  идут  через  зал  для
танцев и места парковки. Все было переполнено. На  автостоянке  находились
не обычные машины туристов и лимузины высокопоставленных лиц: здесь стояли
танки  и  бронетранспортеры...  несколько  машин,  вернувшихся  с   боевых
действий. Они были обожжены, орудийные башни искорежены, пушки  оплавились
и кое-где зияли дыры, отнюдь не от моли. Скрываемая  от  орбитальных  глаз
русских  техника  находилась  под  брезентом,   и   вокруг   патрулировала
вооруженная охрана.
     И  всего  лишь  за  тонкой  самшитовой  изгородью  беззаботно  гудели
миллионы людей, протягивались оживленные улицы Дистрикта.
     Что бы ни происходило в вестибюле,  баре  и  ресторане  отеля,  людям
моего склада это безразлично. Все было забито солдатами. Я  получил  знак,
крепящийся к мундиру, заменил копию пропуска и был послан  в  распоряжение
Уильяма Мак-Кинли. По пути я проходил зал - там была  не  свадьба  -  люди
обменивали  свою  униформу  на  нашу,  в  которой  их  повезут  в   тюрьмы
Мэриленд-Хилл.
     Военнопленные.
     Я задержался на минутку.  Это  были  уже  не  десантники,  охранявшие
Сандию, а боевые солдаты. Различия между нашими униформами малы, но не все
осознавалось с беглого взгляда. Цвет  ткани  был  одинаковым;  их  шевроны
меньше наших и не с черными, а  серебряными  краями;  немного  иные  знаки
различия... я не стал  вглядываться:  капитан  военной  полиции  враждебно
косился на меня. Кроме  того,  мой  пропуск  предназначался  для  кабинета
Уильяма Мак-Кинли... кто знает, может, часовой уже позвонил ему?
     Даже если и так, это было все равно.  Сержант-секретарша  никогда  не
слышала обо мне. Она перебрала бумаги, поговорила по телефону,  посмотрела
на обороте и наконец сказала:
     - Садитесь, майор! Шеф примет вас, как только сможет!
     Я не потрудился перевести это: "Как только выясним, что ты за птица и
зачем нам нужен!". Я подчинился и  сел  на  одно  из  банкетных  кресел  с
позолоченной спинкой.
     Это было  не  так  уж  и  плохо.  Туда-сюда  входили  и  выходили  от
пятидесяти до ста человек. Едва ли  кто-нибудь  из  них  обратил  на  меня
внимание. Прошло не более двадцати минут, как  оттуда  вываливалась  целая
толпа.
     - Заходите, майор! - позвала сержант. - Заместитель Кауфман готов вас
принять.
     Лейтенант Кауфман готов был не только принять меня - первое,  что  он
сказал, было:
     - Какого черта, майор! Где вы шлялись? Вас давно ждут в Белом Доме!
     - Белом... - удивился я, но он не дал договорить.
     - Вот именно! И к тому же вы должны быть в штатском! Здесь сказано, -
он указал на кучу бумаг, - что вы похожи на одного их сенатора!
     - Какого дьявола "похож"? Он - это я сам!
     Лейтенант пожал плечами.
     - В любом случае играйте его роль. Поскольку мы штурмуем Белый Дом...
     Теперь его прервал я:
     - Так мы воюем и здесь?
     - А где же вы были? - застонал лейтенант другим тоном. - Враги  нации
не ответили на наши предложения, и мы вынуждены применить силу. Вы  будете
в гражданском, как я  сказал,  с  вами  будет  еще  пара  наших  ребят  во
вражеской униформе. Идите к порталу, они должны найти госпожу  президента,
взять ее в плен и доставить сюда.
     - Святейшее дерьмо! - выругался я и затем сказал: - Постойте, а  если
там появится настоящий сенатор Де Сота?
     - Его там нет! -  уверенно  заявил  Кауфман.  -  Разве  не  вы  лично
захватили его в плен?
     - Но ведь он... я думаю, вернулся в свое время!
     Кауфман пожал плечами. Перевод: "Не мое это дело!"
     -  Так  вот!  -  продолжил  он.  -   Найдите   приличный   костюм   и
переоденьтесь, затем мы транспортируем вас...
     - Я не захватил сумки, - сказал я. - И у меня нет гражданской одежды.
     Ошеломленный пристальный взгляд.
     - Да что вы говорите? Христос с вами, майор! О черт! Я думал, что она
у вас с собой! Где я достану штатское? Почему, черт возьми... -  вспомнив,
как  решают  подобные  задачи,  он  повернулся  к  сержанту.  -   Сержант!
Немедленно достаньте этому человеку приличную одежду!
     Через двадцать  минут  мы  вышли  из  огромного,  словно  дом-прицеп,
"кадиллака" перед лавкой  с  неоновой  вывеской:  "Одежда  на  все  случаи
жизни". Она не горела, но нам открыл сам владелец. Минут  через  сорок  мы
уже ехали в Белый Дом, а грозный хозяин закрывался снова.
     - Отличная работа, сержант!  -  сказал  я,  вытянувшись  на  огромном
сиденье и любуясь блеском  лакированных  ботинок,  атласным  поясом  и  со
вкусом подобранным галстуком-бабочкой.
     Мне показалось,  что  я  выгляжу  очень  представительным  сенатором,
которого вызвали к президенту прямо с официальной встречи.
     - Думаю, что смокинг - прекрасная идея! Ведь кто его знает, что у них
в моде? А официальная одежда неизменна!..
     Сержант отрезала:
     - Будем надеяться, что это так!
     Потом мы подошли  к  воротам  для  очень  важных  персон,  и  сержант
предъявила документы очень скептичному пехотинцу. За  его  плечами  стояли
двое других. Все они были вооружены, но дело не только в этом. Еще  дальше
на небольшой площади стоял транспортер с  тяжелой  автоматической  пушкой.
Она тоже была нацелена на нас.
     Я понял, что в Белом Доме произошли серьезные  перемены.  Стробы!  Их
уже не было: очевидно, спутники русских прошли, и они стали ненужными.  Но
не только это!
     Даже,  в  пятницу  население  Вашингтона  должно  ложиться  спать   -
прекращалось дорожное движение. Но только не теперь! Вокруг нас  постоянно
создавались автопробки, машины стояли на  траве  и  ломали  розы.  Газонам
нашего Белого Дома придется лет пять восстанавливаться  после  разжевавших
их танков, полугусеничных вездеходов и транспорта, конечно  же,  во  время
"репетиции парада".
     Я видел, почему здесь не разрешали находиться обычным штатским.
     Но я-то не был простым... По  крайней  мере,  нас  пропустили.  Тягач
завелся и отъехал на траву, открывая дорогу... повредив дерн еще на  сотни
долларов... и водитель подвез нас к маленькой галерее, которую  я  никогда
не видел прежде.
     - Желаю удачи!  -  смущенно  сказала  сержант,  потом  наклонилась  и
поцеловала, показывая, что она имела в виду.
     Да, это были последние минуты, когда кто-либо мог оказать  мне  знаки
внимания.
     Я уже был в Белом Доме  (другое  название  -  Стивенсон),  но  ничего
подобного тогда не было. Сейчас вокруг меня ни одного  служителя,  куда-то
подевались веревки, удерживающие священные комнаты от натиска варваров.  В
половине комнат размещались войска, в  остальных  -  транспорт  и  оружие.
Капрал быстро провел меня в зал прислуги, не оставляя  времени  потаращить
глаза, свернул в комнату с зелеными портьерами, где на стенах  красовались
портреты президентов Мэдисона  и  Тафта.  Это  была  изумительно  красивая
комната, если не обращать внимания  на  кофейник  и  бумажные  стаканчики,
стоявшие на карточном столе. На обитых креслах сидели четверо  или  пятеро
гражданских: женщина, очень знакомая, как и двое мужчин, особенно негр,  в
нем  я  признал  бывшего  боксера-тяжеловеса;  восемь-девять   солдат   во
вражеской форме.
     Двое из них встали и подошли ко мне.
     Громадные десантники с капральскими лентами.
     - Это майор Де Сота, сэр! - сказал мой спутник, козырнув, и ушел.
     И чего только не случается  в  наше  время!  Мне  еще  не  попадались
капралы, отдающие честь другим капралам. Я  сказал  самому  громадному  из
них:
     - Капрал, первым делом мне хотелось бы кофе!
     Он вопросительно  приподнял  густые,  словно  шевроны,  брови,  затем
улыбнулся.
     - Капитан Баггет, дайте этому человеку кофе! - произнес он.
     А пока "капрал" номер два наливал кофе, "капрал" номер один сказал:
     - Я полковник Франкенхарст, майор! Вы знаете свою миссию?
     Я переориентировался.
     - Простите, сэр! Совсем немного, только в общих чертах.  Насколько  я
понял, я должен найти их президента, госпожу Рейган, а вы должны взять  ее
в плен и доставить сюда.
     - Дерьмо! - произнес он бесстрастно. -  Хорошо,  это  неважно!  Мы  с
капитаном  репетировали  это  сорок  восемь  часов.  Как  только   выпадет
возможность, я расскажу подробнее. Все вы, точно  сговорились,  похожи  на
сенаторов, - он уверенно улыбнулся, показывая, кто хозяин ситуации.  -  Не
волнуйтесь, майор, мы можем и не пройти.  Возникли  какие-то  неполадки  с
гляделками. Люди с той стороны убегают так быстро,  что  мы  не  поспеваем
следом. Последнее, что я  слышал,  это  то,  что  портал  не  открывается.
Вперед, по крайней мере.
     - Это вздор! - заметил капитан-капрал, подходя с моим кофе. - Они  не
должны тянуть до утра, чтобы мы не очень-то бросались в глаза.
     Полковник только пожал плечами.
     - Хорошо, - произнес капитан, разглядывая меня с  ног  до  головы,  -
смокинг тоже не совсем подходящая одежда для восьми утра.
     - Шесть одних и с полдюжины других, - сказал полковник.  -  Де  Сота,
вам представить остальных двойников? Это Нэнси  Дэвис  -  вы,  разумеется,
видели ее по телевидению.
     Что за вопрос, безусловно! Она стала звездой в переснятом  фильме  "Я
вспоминаю маму". И как им удалось вырвать ее из студий и благотворительных
вечеров (от общества защиты животных до "Права на жизнь"), я не  мог  себе
представить.
     - Она президент! - полковник Франкенхарст улыбнулся.  -  Джон  служит
капитаном полиции в спецслужбе Белого Дома в реальном мире,  он  пилот  из
Огайо. Этот шимпанзе, как и вы, сенатор, - он ответил на мое  рукопожатие.
- Вместе мы отлично поработаем!  -  удовлетворенно  отметил  полковник.  -
Конечно, некоторых пришлось отпустить. Мы нашли прислугу  Рейган,  но  она
оказалась на восьмом месяце беременности, они ведь  не  подумают,  что  их
дурачат.  И  еще  нам  повезло  на  генерала  Портеко,  личного   военного
советника. К несчастью, наш парень совсем недавно вылез из белой  горячки,
и нет надежды, что он вспомнит свое прошлое.
     Вперед выскочил какой-то штатский.
     - Я не чей-нибудь двойник! - извинился он. -  Я  профессор  Гринберг,
политолог. Меня вызвали сюда определить  структуру  их  общества.  Я  буду
допрашивать двойников, чтобы найти различия. Но прежде всего, допрошу вас,
майор, вы ведь уже однажды были там. На что это похоже?
     Следующие полчаса я говорил то немногое, что узнал  сам.  Что  я  мог
увидеть на той стороне, кроме четверти квадратной мили пустыни Нью-Мехико?
Но  это  было  больше,  чем  знали  остальные.  Вопросы  сыпались  градом.
Профессор Гринберг хотел знать, сколько стоит их кока-кола. "Сенатор" Клей
жаждал узнать, сколько негров в их армии. "Президент" Нэнси  Дэвис  желала
знать, какие  у  них  самые  популярные  телешоу  и  легальны  ли  аборты.
Полковник-капрал  Франкенхарст  очень  интересовался,  как  вели  себя   в
рукопашной их парни, если это случалось на Сандии.
     Я немного приукрасил свои заслуги. Но, когда пытался  припомнить  для
Нэнси Дэвис,  кто  ведет  их  "Тудэй",  в  коридоре  раздался  шум,  дверь
распахнулась и в комнату ввалился лично президент Браун со  своей  свитой.
Его лицо не сияло от счастья.
     Я не ожидал его появления, поскольку  слышал,  что  он  сильно  запил
из-за вторжения в его частную жизнь армейских частей, не говоря уж о  том,
что ему пришлось отменить все встречи с теми  людьми,  кому  не  следовало
знать о предстоящей операции (таким был почти каждый)...
     - Так вот где вы! - огрызнулся он на ласково улыбающуюся Нэнси Дэвис.
- Мне необходимо поговорить с вами!
     По крайней мере, она не оскорбилась и любезно ответила:
     - Разумеется, господин президент! Чем могу служить?
     - Ответьте мне, Бога ради, что вы за человек! - прорычал он. - Вы  не
ответили ни на одно мое публичное заявление! Что вы наделали?
     - Полагаю, вы имеете в виду  другую  "меня",  господин  президент?  -
улыбаясь, уточнила она. Когда ей  нужно,  на  ее  щеках  выступали  ямочки
(уверен, это триумф косметической хирургии!) - Право, не уверена, смогу ли
я ответить! В конце концов, я же не президент... здесь.
     - Бога ради, не прикидывайтесь! - заорал он.  -  Вы  не  знаете,  как
успокоить эту заварушку? Я говорю не о каком-то  смехотворном  мире,  а  о
нашем  собственном!  Русских   тошнит   от   "подготовки   к   параду"   и
"археологических раскопок" в Нью-Мехико, кроме того, здесь  замешана  куча
народу. Только вопрос времени, когда весь мир  узнает  правду.  Что  тогда
случится? - Как только Нэнси открыла рот, президент продолжил:  -  Нет,  я
спрашиваю вас не о том! К черту, разве вы разбираетесь в этом?  Я  спросил
вас о вас самой - другой  "вас"!  Думаете,  это  поможет,  если  я  отменю
операцию и поговорю с вами по телефону? Как  президент  с  президентом,  с
глазу на глаз?
     - Я уверена, что это зависит только от  вас,  господин  президент!  -
задумчиво произнесла она.
     - Я сказал правду! - рявкнул президент Браун. - Может быть нам  стоит
поменяться местами?
     - Да! - медленно произнесла Нэнси Дэвис.  -  Я  думаю,  что  я  верна
присяге. Полагаю, такую же дали и вы: оборонять Соединенные Штаты от  всех
врагов, внутренних и внешних, даже если  они  сразу  и  те,  и  другие.  Я
считаю, что не допущу, чтобы моя страна была захвачена без сопротивления -
при условии, что агрессор - это моя же страна!
     Президент  смотрел  на  нее  в  недоумении,  потом  сердито   оглядел
собравшихся, особенно людей в униформах. Предполагаю, это был единственный
момент в моей жизни, когда я радовался своему низкому рангу.  Не  хотелось
бы мне оказаться на месте шефа штаба армии... Затем он медленно  опустился
в кресло, задумчиво глядя куда-то  в  пространство.  Один  из  его  подлиз
что-то прошептал на ухо, но президент только отмахнулся.
     - Так нам придется воевать и на своей стороне! - сказал он.
     Никто не отреагировал.
     В комнате наступила тишина. Обеспокоенный лакей взглянул на  наручные
часы, затем на Джерри Брауна. Президент произнес, ни на кого не глядя:
     - Я знаю! Это, вероятно, учебный! Выглянем в  окно  и  посмотрим,  не
началось ли?
     Помощнику было тридцать пять лет, но,  когда  он  подошел  к  зеленым
портьерам, он выглядел на все сто.
     Он, собственно, ничего не сказал, так  как  все  мы  услышали  моторы
тягачей-ракетовозов и дизелей танков.
     Все бросились к окнам - их было три - одно в центре мы  оставили  для
президента.  Он  медленно  подошел  к  окну  и  задумчиво   посмотрел   на
августовскую ночь, а мы толкались у двух оставшихся.
     Нам был  виден  Южный  газон,  предназначенный  для  фото  с  главами
иностранных   государств   и   поисков   пасхальных   яиц   вашингтонскими
ребятишками. Кто-то установил огромную структуру  из  брезента,  прятавшую
происходящее от посторонних глаз, но мы видели,  что  за  ней  скрывалось:
гигантский черный прямоугольник портала, похожий на  киноэкран  до  начала
сеанса,  только  черный.  Хотя  я  видел  портал  прежде,  смотреть   было
страшновато, разыгрывалось воображение.
     Еще  страшнее  стало  тогда,  когда  заревел  моторами  первый  отряд
управляемых танков и исчез, сбивая и без того потрепанную  траву...  затем
дюжина  транспортов  с  пулеметчиками  и  зелеными  беретами...  за   ними
маршировала десантная группа в камуфляжных костюмах.
     Президент отвернулся и побрел из кабинета, переваливаясь  по-утиному.
В коридоре нарастал гул. И все мы переглянулись,  зная,  что  пришла  наша
очередь.
     Мы шли  бодро,  как  только  можно  выглядеть  на  рассвете.  Кругом,
раскидывая приказы, шмыгали какие-то  люди,  летели  искры.  В  моих  ушах
звенело, я очень возбудился и готов был  совершить  что-либо  героическое,
чтобы удовлетворить даже старика Магрудера. Мы  вышли  из  Зеленого  зала,
спустились по лестнице, миновав охрану со скорострельным оружием...  сюда,
в Овальную комнату, где когда-то стояли величественные кресла.
     Сейчас  все   было   по-другому:   комната   напоминала   лабораторию
ученого-маньяка.   Большой   президентский   стол   отодвинут   к   стене,
тысячедолларовые стулья и кушетки в пять тысяч  долларов  свалены  в  одну
кучу.  В  центре  комнаты  располагался  прямоугольник  из  медных   труб,
окружавший нечто,  подобно  пустой  картинной  раме.  Это  занимало  центр
комнаты от пола до потолка. С одной стороны располагалась панель контроля,
а с другой - приземистые коробки генераторов.
     Поля не было.
     Ничего  не  происходило,  кроме  беспорядка  и  пронзительного  гула.
Пугающее бархатное нечто не заполняло прямоугольник. Мы увидели это сразу.
Полковник ругался (гнев да разочарование), пока  техники  снимали  панели,
чтобы найти неисправность. Перед панелями сердито стоял взвод десантников,
а их капитан  помогал  словами,  выкрикивая  вслед  за  полковником  такие
выражение, что не приведи Господи услышать!
     Это нельзя было назвать мирной сценкой.
     К нам приблизилась управляющая порталом в форме  майора.  Она  ни  на
кого не кричала, лицо ее выражало предельную усталость. Майор сказала моим
"капралам":
     - Вы задерживаетесь. До поломки портала мы успели  пропустить  только
восемь человек. Очистить проход!
     Полковник-капрал Франкенхарст  кивнул  головой,  чтобы  мы  выполнили
просьбу, потом, помедлив, спросил:
     - Они прошли на ту сторону?
     Мы не стали ждать ответа. Это был глупый  вопрос.  Управляющая  и  не
пыталась ответить: она повернулась и поплелась прочь. Конечно же, майор не
знала, да и не могла знать. Раз группа прошла сквозь портал, она  исчезла.
Они стали невидимыми, неслышными и не  могли  ничего  доложить.  Они  даже
ничего не заметили, если портал на другой стороне работал. Если бы  только
действовали гляделки... но они подключались непосредственно к порталу.  Мы
не знали...
     Когда все  наладилось,  ситуация  оказалась  трудной.  Операция  была
беспроигрышной и тактически неожиданной, но мы не достигли основной  цели.
Госпожа президент ускользнула через  выход,  не  помеченный  ни  на  одной
карте.
     В пределах десяти минут установилось двухстороннее сообщение, но  это
уже  было  ни  к  чему.  Мы  захватывали  пленных  наугад,   мы   выловили
телохранителей и людей из спецслужб из шкафов и кладовки. Я видел военного
атташе президента, бригадного генерала  в  парадной  форме.  Он  кипел  от
бешенства и негодования:
     - Почему именно меня?
     Мы  захватили  даже  первого   джентльмена,   который   вернулся   за
видеокассетами со своими старыми фильмами, но мы не поймали нужную птичку.
     Мадам президент смылась...
     На рассвете я возвращался в  "Шератон".  Среди  пленных  и  конвоя  я
смотрелся очень нелепо в своем смокинге. Мы шли с полей сражения!


     Отверстие в щите было совсем крошечное. Вначале из него подул ветерок
с легким ароматом томатов и сладким запахом  зеленой  кукурузы.  Это  было
взято на заметку как курьез: в раскинувшемся гиганте Левит-Чикаго вот  уже
двадцать  лет  не  выращивались   сельскохозяйственные   культуры.   Затем
появились  птицы.  Они  летали  вокруг,  тщетно  стараясь  отыскать  своих
птенцов. (Так никогда и не нашли!) Любители  птиц  стали  приходить  сюда,
подкармливать  их  и  убирать  экскременты.  Мир  не   переменился...   за
исключением того, что в их время занесло семена  кудцу.  Семена  упали  на
пустырь  с  сорняками  и  проросли.  Впоследствии  Иллинойс  был  зачумлен
агрессивно разрастающимся кудцу.






     Как только пульсир поднялся в воздух  и  погасла  лампочка  на  ремне
безопасности, я встал  и  побежал  по  проходу.  Передо  мной  с  ликующим
взглядом через плечо скользила женщина, одетая в пурпурное му-му.  Но  все
оказалось в норме: она спешила в туалет, и я первым подбежал к телефону.
     Собственно, слишком рано: мы еще не набрали нужную высоту и пилот  не
освободил радиоканал. В нетерпении я пару раз набирал свой домашний номер,
но линия по-прежнему  была  занята.  Слишком  долго  меня  не  было  дома.
Сначала, когда я уходил в другие времена, жена  не  спала  по  ночам.  Она
очень хорошо помнила, что случилось с Лари Дугласом.  Но  тот  прыжок,  по
крайней мере, был ближе... институт  Склодовской-Кюри  находился  в  шести
километрах от дома, кроме того,  в  Ро-времени,  я  просто  испытал  новый
костюм. Внезапно появился и опять исчез.
     Это оказалось очень легко, к тому же я был настороже. Но потом, когда
мы начали изучать паравремена и занялись поиском других времен или теорией
квантовой физики,  география  экспедиций  стала  расширяться.  Бета  имели
лабораторию на юге Сан-Франциско, Пси - в Ред-Банке,  штат  Нью-Джерси.  Я
прошел  через  портал,  немного  проехал,  прыгнул  в  пульсир,   пролетел
несколько часов и прыгнул сквозь другой портал, а ведь у меня были жена  и
ребенок!
     Я набрал номер в третий раз и услышал сигнал соединения. Дороти  дома
и сразу же откликнулась. Никогда еще я не был так  счастлив,  как  теперь,
увидев ее ласковую круглую мордашку.
     - Ты отлично выглядишь, До! - сказал я.
     Она внимательно осмотрела мое изображение (линза  на  нашем  домашнем
видеофоне немножко не в фокусе, кроме того, на Дороти не было очков).
     - Хотела бы сказать то же самое и тебе! - произнесла она  наконец.  -
Этот бросок был неудачным?
     По открытой линии говорить такое не следовало, но  она  могла  видеть
мое лицо, и этого было достаточно. Я ответил:
     - Средне ужасным. Как Барии?
     - Скучает по папочке, как же иначе? У него прорезались зубки!
     Я застал ее с чашкой кофе, и она сделала небольшой глоток.
     - Тебя что-то тревожит? - решила она. - Что именно, Доминик?
     Удивляясь, я произнес:
     - Ты права, До! Я чувствую... мне весело... не знаю отчего.
     Она кивнула: я только подтвердил то, что Дороти  знала  и  без  того.
Когда Дороти Арбенц поступила в наш институт в качестве психолога, я сразу
отметил ее: она была просто великолепной, чуткой и очень способной. Позже,
когда я женился на До, я почувствовал, что остаток моей жизни,  она  будет
читать мои мысли. Дороти оставила в  покое  мое  тревожное  подсознание  и
переменила тему:
     - Ты возвращаешься домой?
     - Хотелось бы. В Институт Склодовской-Кюри.
     - В Вашингтон?
     - Боюсь, что да!
     Она снова отхлебнула кофе. Я немного научился читать мысли  Дороти  и
знал, что произойдет после.
     - Ты улетаешь опять? - спросила она.
     Я помедлил с ответом.
     - Не надо об этом! - напомнил я.
     Моя жена знала, что это не ответ, и знала также,  что  если  я  снова
пойду в разведку,  то  не  для  того,  чтобы  прокрасться  на  цыпочках  и
оглядеться вокруг.
     Мы обменялись воздушными поцелуями, и я дал отбой.  Затем  задумался,
что же меня беспокоило?
     Однажды я это узнал и теперь не хотел вспоминать.
     Здесь было слишком много нас!
     Когда я  прощупывал  почву  в  Тау  и  Эпсилоне,  я  встретил  других
Домиников Де Сота, но это не было так странно, как сейчас, когда нас  было
трое. Удивление и страх - это передалось мне, и по спине поползли мурашки.
Я намекаю на то, что все они были мной. И был не один "я", как жил раньше,
но все "мы", кем я мог бы стать, а в их временах - стал. Я мог бы родиться
в то время, когда наука была грязным бранным словом; в тридцать пять лет я
мог бы остаться мальчиком, украдкой встречаясь с девушкой, на  которой  не
мог жениться, меня бы  терроризировало  правительство,  проводившее  линию
угнетающей  социальной  системы,   которое   заставляло   стыдиться   даже
собственной наготы. Я мог бы стать Ники Де Сота,  сознание  которого  было
мне неясно, и в то же время я был им. Или я  мог  отказаться  от  науки  в
пользу политики и оказаться сенатором. Допустим, это  вовсе  неплохо!  Это
было бы просто превосходно: богатство и  сила,  всеобщее  уважение,  но  и
здесь не все было гладко. Он (или  я?)  был  связан  тайным  адюльтером  с
другой женщиной, так как не любил свою жену и не мог от  нее  освободиться
без страшных последствий. Финансовый  и  политический  крах  оказались  бы
неминуемы!
     Еще я мог выбрать военную карьеру, как другое мое воплощение,  майор,
гордящийся своим вероломством и скотским вторжением, или мог бы умереть  в
детстве, как это произошло с Домиником-Ро.
     И все мы были мной!
     Это было жутко и грозило поколебать  стабильность  моей  жизни.  Ведь
каждый знает, что все могло бы быть иначе... но совсем другое  дело  знать
это на сто процентов.
     Я хорошо узнал двоих Домиников Де Сота. Даже через толстые стены было
видно, что у Ники полупустое время с огнями дорожных фар за неделю до  Дня
Труда. И был сенатор. Наблюдать за ним одно  удовольствие.  Хотя  оба  они
были также разделены временем, как Марс...  конечно,  я  -  совсем  другое
дело!
     Я видел, как деловой человеке  места  32-Си  раскладывал  на  столике
содержимое своего дипломата, время от времени бросая раздраженные  взгляды
на видеофон.
     Я отвернулся и позвонил снова.
     Я не стал искать через коммутатор, а сразу набрал  личный  код  Гарри
Розенталя. Как я и рассчитывал, он был не в Чикаго.
     - Ты в Вашингтоне? - задал я вопрос.
     - Чертовски верно! - заволновался он. - С нетерпением жду вас! Каждые
пять минут мне звонят из армии, научный секретарь и из ЦРУ.  Хотелось  бы,
чтобы вы прилетели быстрее!
     Я не спросил зачем.
     Этот звонок, как и разговор с Дороти, не был отрадным.  У  меня  были
две тревожные мысли: вторжение Гаммы в Эпсилон  и  баллистический  отскок.
Разговор обострил их еще больше.
     - Пока мы еще пытаемся контролировать положение, -  лаконично  сказал
Гарри. - Все по-старому! Вы смотрели последние известия?
     - Какого дьявола! Когда это я мог успеть, Гарри?
     - Могли бы и постараться! - уныло сказал он.  -  Над  площадью  стали
возникать  нежелательные  последствия.  Мы  не  смогли  доставить  вовремя
контролирующую аппаратуру, когда кругом  чистое  небо,  а  в  столик  кафе
ударила молния, нетрудно представить,  что  произошло.  -  Немного  погодя
Гарри добавил: - Секретарь хотел бы знать, зачем вы  прихватили  людей  из
Тау?
     - Но ведь Дуглас мог все разболтать! - запротестовал я.  -  Это  мера
предосторожности! Вы же сами приказали установить лимит  знаний  и  мешать
другим открыть существование паравремен.
     Розенталь внимательно посмотрел на меня:
     - Мы послали вас, чтобы  достать  нам  Дугласа  и  спасти  невольного
эмигранта - сенатора. Никто не  просил  привозить  еще  четверых!  Что  вы
будете делать с ними?
     Так как у меня не было ответа, я прекратил  разговор  и  подпустим  к
видеофону бизнесмена.
     Когда я дошел до середины салона, я увидел двух других Домиников. Они
жаждали поговорить со мной, но я дружески кивнул и прошел мимо.
     Стюардессы  деловито  вытаскивали  из   микроволновой   печи   пузыри
яичницы-болтуньи, но когда я сказал: "В третий класс, пожалуйста!"  -  они
не стали обсуждать, поскольку знали,  что  там  находилось.  Одна  из  них
оторвалась на минуту от работы, впустила меня в лифт и отправила  в  брюхо
лайнера.
     Нижние отсеки использовались для самых различных целей. На  некоторых
авиалиниях располагаются бары или места третьего класса по сниженным ценам
(они не пользуются особой популярностью). На  трансконтинентальных  линиях
их употребляют для спальных отделений и специального назначения.
     У нас и было особое назначение.
     Даже более специальное, чем подразумевается всегда,  когда  перевозят
преступников. Здесь были не заключенные, а всего лишь: пара фэбээровцев из
Тау и их Лари Дуглас, который совершил не такие  преступления,  о  которых
пекутся в нашем мире. Здесь находился наш  собственный  Лари  Дуглас,  чей
статус был очень туманен... Шпик, сидевший и читавший журнал, был  обычной
страховкой.
     Я вышел из лифта в отделение, рассчитанное на тридцать человек -  там
было очень просторно. Фэбээровка и ее антропоид сидели в дальнем углу и  о
чем-то перешептывались. Сказать  по  правде,  шептала  женщина,  а  боксер
покорно и почтительно слушал. Неподалеку сидел их  Лари  Дуглас,  тоскливо
ожидавший приглашения к разговору. Наш Лари Дуглас находился в первом ряду
и изображал безнадежность, опустив голову.  Он  не  поднимал  глаз,  но  я
думал, он заметил мое появление.
     Я посмотрел на доктора Дугласа. До чего он дошел! Мы узнали,  что  он
работал над квантовым прыжком и перешел от болтовни к делу...  Мы  решали,
что с ним делать. Меня послали за ним. Первым моим  порывом  было  послать
ему пару ласковых в задницу, как стае бешеных волков.  Это  представлялось
привлекательной идеей.
     Хоть я и не произнес это вслух, Лоуренс поднял голову и захныкал:
     - Я не виноват, Дом! Они пытали меня!
     Я с удивлением услышал контральто смеха из глубины  купе:  фэбээровка
услышала нас и рассмеялась. Похоже, она уже слышала эту песенку раньше.
     - Это правда! - отчаянно крикнул он. - В любом случае, здесь  есть  и
ваша вина, Дом!
     Меня это обидело. Я хотел было спорить, на что это он  так  намекает,
но Дуглас опередил:
     - Вы могли это прекратить!  Почему  не  высвободили  меня  из  плена?
Почему не следили за мной?
     Вот наглец! Это же было в самые первые дни проекта, задолго до  того,
как мы нашли ресурсы для создания новой модификации портала и глаз.
     - Потому что не могли! - огрызнулся я.
     Он метнул быстрый мятежный взгляд.
     В разговор влез горилла:
     - Что вы собираетесь с нами делать? - проворчал он.
     Женщина из ФБР молчала. Это было  все  равно  что  слышать  говорящую
куклу во время отсутствия хозяина.
     Я очень удивился, когда обнаружил, что эта  обезьяна  могла  издавать
членораздельные звуки.
     - Как юрист, - загремел он, удивив еще больше, - я  заявляю,  что  вы
нарушили гражданские права! Вы незаконно арестовали нас, не объяснили наши
права  и  не  предъявили  обвинения,   вы   не   даете   нам   возможность
проконсультироваться с адвокатом!
     - Вы же сами только что сказали, что вы юрист! - возразил я.
     - Даже юрист имеет право на адвоката! - виртуозно выкрутился он.
     Я, обезоруженный, взглянул на женщину:
     - Этот болван в самом деле юрист?
     Она улыбнулась и пожала плечами:
     - Так он сказал, когда пришел к нам в Бюро. Лично  я  думаю,  что  он
купил этот диплом в тюряге! В любом случае, как насчет этого?
     - Насчет чего?
     - Что вы думаете с нами делать? - вежливо уточнила она. -  Поскольку,
любезнейший, Мо прав! У вас должно быть  какое-то  подобие  законов,  и  я
держу пари, что вы нарушили целую кучу!
     Она была весьма наблюдательна! Я попробовал увильнуть от ответа.
     - А что бы сделали вы? - поинтересовался я.
     - Я? - она ухмыльнулась. - У меня есть большие бабки, и я уладила  бы
проблемы каталажки с судьей.
     Это вовсе не казалось неосуществимым. Я стал  подумывать  о  том,  не
дать ли им на самом деле хорошего адвоката и нескольких "себе"  самому?  Я
не готовился к вещам подобного рода, когда нанимался на этот проект.
     Все это было слишком несправедливо! Я видел синяки на  теле  Ники  Де
Сота и слышал, что творила  с  ним  эта  парочка.  Гражданские  права?  Да
какими, к черту, гражданскими правами они наградили его?
     И вдобавок ко всему в их времени они были не преступниками,  а  самим
Законом!
     Я медленно проговорил:
     - Полагаю, вы еще не знаете, с чем столкнулись!
     - Так объясните нам!
     Я заколебался. Потом  подошел  к  линии  внутренней  связи  и  вызвал
стюардессу.
     - Не могли бы вы позвать сюда джентльменов с 22-Эй и 22-Эф? И кстати,
как там с завтраком?
     Видеть себя со стороны ужасно противно, но мне  приходилось  терпеть,
когда я заглядывал в иные паравремена. Однако меня тошнило и тогда,  когда
я не находил в них Доминика (иногда попадались абсолютно пустые  миры,  но
мне не хотелось бы вспоминать о них).
     Еще труднее было видеть миры, где я ошибался или поступал  правильно,
но по-разному. Не могу сказать, что неправильно поступил сенатор Дом: даже
в грязной одежде другого  размера  и  разжевывавший  подозрительную  бурую
мешанину, он выглядел довольным своей жизнью.
     Ну, а другой?
     Конечно, его нельзя назвать счастливчиком. Добавьте еще мятый  костюм
и брюки. (Представьте, и это в августе!)  Вся  его  жизнь  была  не  очень
удачной. Сейчас Ники выглядел угрюмым.
     И мне было больно смотреть на этого бедолагу. Когда пульсир  взлетел,
он был ошарашен: закрыв глаза. Де Сота вжался в кресло так,  словно  готов
был  провалиться  внутрь.  Когда  мы  полетели  со   скоростью   восемьсот
километров в час, я был уверен, что здесь уйма страдавших морской боленью,
и не мог сердиться на него. Он никогда раньше не летал на пульсире, и даже
на неуклюжих поршневых моржах их времени Ники летал нечасто.
     Я не знал, мог ли я поступить лучше, окажись  на  его  месте...  нет,
неправда - я знал, что нет.
     Я сомневался, смог бы я поступить как сенатор... но тот факт, что  он
это сделал, успокаивал. Сенатор сидел рядом с Ники и помогал снять пластик
с яичницы, искоса поглядывая на меня. Я  молчал  и  никак  не  мог  начать
разговор, но он помог мне.
     - Дом! - произнес сенатор. - Я благодарен вам за  спасение,  но  меня
ждут в своем времени. Вы сумеете вернуть меня?
     - Надеюсь, что да! - ответил я.
     Он оценивающе разглядел меня и предложил:
     - Вы могли бы изменить ход событий, если бы рассказали все при первой
встрече.
     - Этого уже не вернуть! - сказал я. - В игре  сделано  слишком  много
ходов.
     Женщина рассмеялась: ей много раз приходилось видеть людей,  попавших
в переплет.
     - Я расскажу вам все, что вы желали узнать, ведь  вы  имеете  на  это
право, - вспыхнув сказал я. -  Но  позвольте  начать  с  основ.  Согласны?
Сейчас  все  вы  знаете  о  существовании  параллельных  времен,   которых
существует бесчисленное множество. Мы  не  сможем  прорваться  во  все,  в
конечном счете, подразумевается неограниченность. Мы  можем  проникать  во
времена, имевшие отклонение в течение последних девяноста - девяноста пяти
лет. Собственно, их только несколько сотен, но даже они вызывают  интерес.
В некоторых паравременах в 1933 году коммунисты захватили всю  Европу  под
величайшим военным  гением  Троцкого.  Есть  целый  комплект  времен,  где
Франклин Д.Рузвельт избежал убийства и стал президентом - таким образом, в
стране  не  случилось  военного  переворота  и  интервалов  междуцарствия.
Поскольку  в  Конституции  ничего  не  было  сказано  о  том,  кто  станет
президентом, если избранный президент умрет до принятия присяги, то Гарнер
и Гувер рвали президентское кресло из рук в руки, пока не вмешалась  армия
и не навязала военную диктатуру. Затем...
     - Дом! - настойчиво проговорил сенатор. - Я догадываюсь, что  лучшего
нельзя придумать, но, правда ли, что история волнует нас больше всего?
     - Я просто давал пояснение.
     - Хорошо. Мы знаем, что такое параллельное  время...  ладно,  лгу:  с
этой штукой я разобрался не очень. Но что дальше? Все времена, насколько я
слышал, в каких-то трещинах, где начинают возникать  новые  времена.  Есть
что-нибудь подобное? Так вот: почему мы попадали - в  миры  со  множеством
различий?
     - Понял! - кивнул я. - Замечательный вопрос! - Под  ногами  появилась
твердая  земля,  ведь  я  прошел  через  кучи   сенаторских   комиссий   и
предусмотрел подобные капканы.
     - Вначале я  дам  чисто  технический  ответ,  если  он  поможет.  Это
происходит  из-за  явления,  которое   Стив   Хоукинг   назвал   смешанным
проницаемым прикосновением n-пространств.
     Ясное дело, они ничего не поняли. Антропоид Мо храпел, другие мужчины
витали в облаках. И только Найла Христоф проявила дружеский интерес. Ловко
вычерпывая яичницу, она кивала мне с умным  видом.  При  этом  Христоф  не
смотрела на еду и не пропускала мимо ушей ни слова.
     - Я хочу дать вам  аналоги.  Думается,  времена  следует  представить
пучком бус. Если вы подсчитаете каждую бусинку, то  увидите,  что  бусинки
пять и шесть граничат друг с другом, но связаны единым  источником.  Время
пять может прикасаться ко времени  шестьсот  и  пятьдесят  два,  с  другой
стороны, может граничить  со  временем  тысяча  пятьсот  или  другим.  Все
зависит от радиуса искривления. Вы поняли?
     - Допустим! - ответила за всех Христоф.
     - Хорошо. Кроме того... я не хотел  бы...  но,  видите  ли,  источник
кривизны находится не в трех, а в n-мерном пространстве. И нам неизвестно,
чему равно n! Паравремена окружают другие, столь различные. Вот почему  мы
не можем поймать времена, где расщепления произошли ранее,  чем  девяносто
пять лет назад, исключая случайных  беглецов.  Но  "ближайшие"  не  всегда
"легкие". Вы устали? Я утомил вас?
     - Что-то похожее! - улыбнулся Ники. - Смешно было бы понять!
     Я сказал:
     -  Если   выпадет   возможность,   прочитайте   азимовский   "Спутник
интеллигентного человека по квантовой механике"!
     - Нет уж, увольте! - сказал Ники. - Продолжайте, пожалуйста!
     - Хорошо, покончим с теорией! Кое-что вы уже знаете... -  Я  взглянул
на предателя Лари, который нахмурился  и  отвернулся  к  своей  булочке  с
апельсиновым соком. - Мы усовершенствовали глаз паравремен и  портал.  Мне
не хотелось бы вводить вас в технологию. Для такой вещи я не могу...
     - Но вы же изобрели его! - сказала Христоф.
     Я пожал плечами:
     - Разве я мог это сделать  один?  Над  проектом  работали  Гриббин  и
Хоукинг из Англии, Свердлич из Смоленска, ученые-эмигранты из Франции (там
произошла вторая Варфоломеевская ночь), целая армия прикладных математиков
и ядерных физиков. Но если вы упрекаете... да, его изобрел  я.  Но  мы  не
приняли во внимание баллистический отскок! - Я глубоко вздохнул.


     Я не знаю, на какую реакцию я рассчитывал, рассказ  их  пронял.  Лари
был подавлен, для другого Лари и фэбээровца это ровным  счетом  ничего  не
значило (ничего не выражающее тупое лицо является характерной чертой  Тау,
поскольку там принято скрывать свои мысли). Два других Доминика смотрели с
интересом. Сделав глоток остывающего кофе (я даже не притрагивался к еде),
я постарался объяснить.
     - Между мирами существует сопряжение,  вызванное  оболочкой.  Если  в
одном месте случился прокол, оболочка ослабляется  в  разных  местах.  Это
похоже на пластиковую оболочку мяса в супермаркетах. - Они не  знали,  что
это такое. - Или оболочку яиц... Они напряжены. Если мы сделаем  прокол  в
одном месте, выделяется много энергии.  Сложно  сказать,  в  каких  именно
местах геометрия искажена... Хорошо, это непостижимо и  очень  трудно.  Но
происходит разрыв, и это переходит в другое место. Сначала проходит  свет,
потом газы. Затем что-нибудь посущественней. - Я взглянул на нашего Лари и
сказал ему: - С тех пор  как  ты  удрал,  у  нас  было  много  сложностей.
Внезапно открылась область с  сильной  бурей  и  погибло  много  людей.  В
паравремени Эта на месте заброшенной железной дороги построили жилые дома.
В результате сквозь нижние этажи  на  большой  скорости  промчался  поезд,
затем все вернулось в свои времена.
     Ники поднял руку:
     - Док? У нас были  слухи  о  пронзительных  звуках  около  маленького
аэродрома... может быть, это имеет отношение?  Скажем,  в  другом  времени
пролетала такая же ракета, как эта...
     Я хотел  объяснить  ему,  что  пульсир  еще  не  ракета,  но  вовремя
одумался.
     - Вполне вероятно! И мы не в состоянии предотвратить это. Вначале  мы
думали, что это случается из-за утечки энергии из генераторов  портала  и,
стоит только устранить ее, баллистического отскока не  станет.  Но  теперь
открыли, что здесь замешан закон сохранения. Если из моего времени в  ваше
перешло какое-то количество энергии или материи, то  такое  же  количество
переходит в другое время (не обязательно в мое!). Все может уйти целиком в
какое-то время или по частям в несколько разных.
     - И мы не можем остановить?
     - О Боже! - презрительно сказала Найла Христоф. - Парни, вы играете с
динамитом!
     Вмешался сенатор Дом. Его тон был менее обвиняющим, но более  далеким
от дружелюбного.
     - Было бы мудрой идеей, если бы вы остановили эксперименты на  время,
пока не научитесь контролировать ситуацию, - заключил он.
     - Замечательно хорошая мысль! - пламенно поддержал я. -  Но  ситуация
вышла из-под контроля, когда парни из  Гаммы  захватили  нашего  Лари.  Мы
можем остановиться, но этого нельзя оставлять так! Не говоря  уже  о  том,
что существуют изолированные времена... или опасные.
     Сенатор спокойно заявил:
     - Я не вправе ругать вас, Дом! Если бы мы продвинулись  быстрее,  то,
наверное, сами проникли в другие времена, я не вижу причин,  чтобы  у  нас
получилось лучше. Но... это страшно, Дом! Хотелось бы, чтобы мы хорошенько
подумали о последствиях, прежде чем начинать.  Здесь  очень  много  риска.
Больше чем при развитии обычного оружия!
     Я злился на себя, ведь он повторял мои мысли.
     - Вы не можете остановить научные исследования, потому что не  ведали
об опасности, - огрызнулся я. - Во всяком случае, кто говорит об оружии?
     Сенатор удивился:
     - Я думал, это ясно...
     - Военное применение может быть очевидным  только  для  дикарей!  Вам
разве  не  понятно,  что  паравремена  в  основном  подразумевают  научные
исследования?  Особенно  для  тех   наук,   которые   не   могут   ставить
эксперименты!
     - Я не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду? - нахмурился он.
     -  Пошевелите  мозгами!  Социология,  например.  Вы  же   не   можете
изолировать общество и провести с ним опыт. Но только не здесь! У нас есть
бесконечное количество самых разнообразных обществ,  и  мы  можем  создать
новую  науку  сравнительной  социологии.  Или,  новую  политическую,   или
социальную науку. Можно найти  и  иное  применение:  как-то  к  нам  зашел
метеоролог, так он на стены кидался, как только узнал, что  в  паравремени
Ники не было Атлантического урагана. У нас  он  был,  и  убытки  оказались
грандиозными. Теперь ученые считают, что это связано с индустриализацией и
ростом городов, может быть, мы сможем остановить это. И... торговать!
     Лари-Тау насторожился:
     - Я не понимаю, о чем  вы  говорите!  Торговать  с  одним  и  тем  же
народом?
     -  Между  двумя  народами  с  незначительно   различными   историями.
Незначительная для одних вещь может  показаться  причудливой  для  других.
Например, только на хула-хупе можно сделать бизнес  в  двадцать  миллионов
долларов.
     Мои гости были озадачены.
     - А что такое хула-хуп? - спросил Лари-Тау.
     - Игрушка. Но я говорю не только об игрушках, но и о  более  полезных
вещах. Подумайте, каждое из паравремен ежегодно тратит на  исследования  и
усовершенствование около биллиона долларов, а если  вы  снимете  сливки  с
пятидесяти разных паравремен, тогда,  даже  с  дублированием,  вы  сможете
получать большие и значительные результаты.
     Минута тишины, пока они переварят все это. Затем вмешался Ники:
     - Думаю, я все понял, Дом! Вы не можете узнать вещь, не  испытав  ее,
ведь риск есть в  любом  деле.  И,  догадываюсь,  добавление  исследований
других людей к вашим может  оказать  большую  услугу.  Но  до  сих  пор...
милейший Дом, я не вижу ничего, что имели бы с этого люди, такие как я.
     - Это может спасти миллионы жизней! - сказал я.
     - Продолжайте! Вы хотите поразить врага, прежде  чем  он  нападет  на
вас... или что-нибудь в этом роде?
     - Нет, не это! Может быть,  это  где-то  и  окажется  истиной,  но  я
говорил не об этом! Вы знаете, что такое ядерная зима? Это  смерть  всего,
потому что в воздухе  скапливается  так  много  пыли,  что  она  заслоняет
солнце.  Почти  вся  растительность  и  большая  часть  крупных   животных
умирает... в том числе и люди.
     Они не знали, что это такое, но представили быстро.
     - Что вы подразумеваете  под  выгодой?  -  с  усмешкой  иронизировала
Христоф. - Убийство всего живого?
     - Конечно, нет! Есть времена, где все это  уже  произошло.  Мы  нашли
времена, в которых не осталось млекопитающих крупнее крысы:  война  в  них
произошла пять, десять и более  лет  назад,  человеческая  раса  полностью
истребила себя.
     - Как мило!
     Я с трудом сдерживался: эта женщина играла на моих нервах.  Примерное
такое же действие оказывала она и на сенатора, ведь он зачарованно смотрел
на нее.
     - Здесь нет ничего милого! - твердо сказал я. - Это факт! В некоторых
линиях  времени  планета  абсолютно  безлюдна,  хотя  есть  поля,   иногда
встречаются разрушенные города. Но там нет людей! Есть иные  времена,  где
люди голодают и умирают от недостатка домов и земли. Наша  Африка  большую
часть последнего десятилетия находилась в  состоянии  засухи.  Часть  Азии
находится примерно в таком же страшном  состоянии!  В  некоторых  временах
голодает вся Латинская Америка! Предположим,  мы  возьмем  этих  умирающих
людей и позволим эмигрировать на пустующую планету!
     Ники Де Сота воскликнул:
     - Удивительно, Дом! Вы дарите жизнь миллионам! Что  нужно  для  того,
чтобы построить новый мир?
     Он был в экстазе, и я понимал его чувства: когда-то я думал точно так
же. Я осторожно ответил:
     - Конечно же, средства  к  существованию!  Этому  народу  потребуются
домашние животные, иногда - машины. Им необходимы врачи и  специалисты  по
сельскому хозяйству... по крайней мере,  будут  нужны!  Этого  мы  еще  не
делали.
     С грохотом рухнуло  все  богатство  Ники  и  поднялось  самодовольное
презрение Найлы Христоф.
     - Добренькие дяденьки! - ехидно заметила она.
     - А почему нет? - удивился Ники.
     - По трем причинам! - сказал я. - Первое:  у  нас  возникла  проблема
баллистического отскока. Пока мы не научимся контролировать отскок, мы  не
можем рисковать перемещениями таких огромных  масштабов!  Нам  следует  на
время прекратить использование порталов. И во-вторых... - Я  посмотрел  на
своего старого приятеля Лари Дугласа. - Мы столкнулись с ситуацией Гаммы.
     Он дернулся, но промолчал:  он  уже  спел  нам,  что  ничего  не  мог
сделать.
     Сенатор нахмурился:
     - Это те люди, которые захватили Сандию?
     - Не только Сандию, Дом! Сейчас они пошли дальше. Там идет  настоящая
война, правда, небольшая, только в Вашингтоне! Гамма захватили  все  мосты
Потомака, оккупировали Белый  Дом  и  Национальный  аэропорт,  который  вы
зовете Гувер Филд. Возникло несколько жутких пожаров, в огне погибло,  как
минимум, пятьсот человек. Первое, что нам придется сделать,  это  потушить
огонь, если сможем.
     Теперь заволновался сенатор:
     - Боже мой, что вы сказали?
     Я постарался успокоить его.
     - Пока бои затихли, - сказал я. - Полчаса назад  там  слышались  лишь
отдельные выстрелы из укрытий. Конечно, убито несколько гражданских...
     Думаю, не успокоил.
     - Гражданских? - закричал он. -  Но  почему  они...  я  полагаю,  они
могли... ради Бога... почему они не эвакуировали мирное население?
     - Мне кажется, таких там немного! - озадаченно промямлил  я  (сенатор
рассказывал, что его семья за тысячу миль, в Чикаго).
     - Мне нужно срочно вернуться! - решительно заявил он.
     - Хорошо, мы выполним вашу просьбу, Дом! - сказал я.  -  Вы  помните,
это не по  мне.  Но...  фактически,  я  предлагаю,  чтобы  вы  проникли  в
Вашингтон, округ Колумбия (Эпсилон - это ваше время, сенатор), и объяснили
им происходящее, а также предложили нашу помощь. Я имею в виду почти  всех
вас! - прибавил я, взглянув на нашего Лари. Он не удивился и только  пожал
плечами.
     В разговор влез другой Дуглас:
     - Я не желаю уходить, куда бы то ни было! - закричал он.
     - Прошу прощения, не понял!
     - Я требую политического убежища! -  заявил  Дуглас.  -  Я  не  желаю
возвращаться в свое время  из-за  политических  преследований  и  не  хочу
забавляться вмешательством в какую-то дьявольскую  войну,  которая  гремит
неизвестно где! Вы кидаете меня в эту  заварушку?  Но  ведь  до  некоторой
степени вы обязаны мне, и я настаиваю, чтобы меня оставили в покое!
     Большой болван угрожающе встал с места и двинулся  на  него,  но  наш
охранник предостерегающе протянул руку к  дротиковому  пистолету.  Христоф
положила на плечи Мо свои руки,  и  эта  громадина  сразу  осела,  хотя  и
продолжала сверкать кровожадными глазами.
     - Об этом позже! - весело сказала Христоф. - Давайте кончим с другим.
Вы говорили о трех проблемах, но назвали только две.
     - Ах да! - угрюмо откликнулся  я.  -  В  уравнении  появились  другие
неизвестные. Кто-то заглядывал и к нам: мы не знаем, кто и с какой целью.
     Христоф захихикала:
     - Добро пожаловать в клуб!
     Мой Лари расхрабрился (между ним и ей сидел охранник):
     - Да замолчите вы! Дом? Это и есть то новое, что произошло с тех пор,
как я... оставил вас?
     Я кивнул.
     - Нам неизвестен источник, и мы не  смогли  за  ним  проследить!  Это
доказывает, что их техника  намного  превосходит  нашу,  хотя  мы  изучили
технику пятидесяти паравремен. В  последние  три  месяца  за  нами  кто-то
усиленно следит!
     - Как несколько дней  назад  за  нами...  -  неопределенно  выразился
сенатор.
     - Боюсь, что да! - признался я.
     Он поджал губы, раздумывая.
     - И что же вы собираетесь предпринять, Дом? - поинтересовался  он.  -
Вы вернете меня в мое время?
     - Думаю, что мы пойдем все туда! - сказал я. - Вы -  потому  что  там
живете, я и Лари - помочь с обороной.  А  остальные  -  поскольку  жили  в
других мирах.
     "И потому что они лишние!" - подумал я про себя. В самом  деле,  кому
нужны в нашем мире два фэбээровца и клерк по кредитам?
     Я толкнул вилкой в остатки яичницы. Она была скверной и холодной,  но
в любом случае у меня не было аппетита.


     Когда на крытый стадион Мак-Кормик приехала машина для  подготовки  к
спортивному шоу, фары вспугнули летучую  мышь.  "Какого  черта  она  здесь
летает?"  -  удивился  водитель.  Но  еще  большей  проблемой  стало,  как
избавиться от мыши.  Вопрос  решился  сам  собой.  Летучая  мышь  неистово
металась вокруг,  затем  проскользнула  через  двери  ангара,  где  стояли
аэросани. Никто не вспомнил об этом  и  не  придал  значения,  пока  через
несколько недель не начали дохнуть одичавшие кошки и бездомные собаки... а
затем и  люди.  Они  погибали  от  неизвестного  ранее  вируса  бешенства,
занесенного летучей мышью.






     Они выгнали меня из прекрасного люкса! Даже Лави ничем не мог помочь,
поскольку весь пентхауз заняла госпожа Рейган со своим персоналом,  но  он
устроил мне комнату на пятом  этаже.  Номер  был  вполне  пристойный:  там
стояли две кровати, моя и Эми. Госпожа президент больше не хотела  слушать
мои пассажи, и мы нуждались в уединении. Не было визитов  моего  Дома,  не
было звонков от Ферди (телефонная связь прервана). Какое счастье, что я не
смогла во всем признаться.
     Мне казалось, я наделала массу ошибок. В первую очередь,  осталась  в
оккупированной зоне. Капкан захлопнулся:  аэропорт,  все  мосты  и  дороги
контролировались  захватчиками,  повсюду  их  патрули.  Я  уже   перестала
волноваться за Рочестер, потому что никаких рейсов  не  было...  слышались
только звуки взрывов.
     Радио говорило, что оружейный огонь слабый,  я  была  не  согласна  с
этим. Выглянув  в  окно,  я  заметила  клубы  дыма  со  стороны  Амакости,
обезглавленный монумент Вашингтона. Лихие  парни  были  уверены,  что  там
сидит корректировщик артиллерии. Это вызывало тревогу даже у меня.
     Когда Джок Мак-Кленти постучался в номер, я боялась открыть дверь.
     Я не ждала хороших новостей и даже  не  могла  представить,  что  они
могли быть. То же подразумевал и дождливый субботний вечер. Как  только  я
увидела Джока и человека из  спецслужб,  первой  мелькнула  мысль,  что  я
арестована.
     - Миссис Боуквист! - сказал он.  -  Сенатор  вернулся!  Он  здесь,  в
отеле, и просил проводить вас к нему.
     Впрочем, было так: я заплакала. Меня обманывают! Не  знаю,  почему  я
так решила, наверное, у меня накопилось столько непролитых слез, что любой
легкий толчок мог выхлестнуть их наружу. Они потекли из  глаз.  Я  плакала
даже на пути в пентхауз, хотя  это  длилось  довольно  долго.  Сначала  мы
спустились  в  фойе,  прошли  через  многочисленные  проверки  полиции   и
спецслужб, затем вошли в лифт.
     Человек из спецслужб что-то пробормотал (как  мило  воспитывают  этих
людей!), остановил  лифт  и  выпустил  меня.  Я  вышла  и  осмотрелась  по
сторонам. Мой старый люкс по сравнению  с  этим  походил  на  крестьянскую
хижину  из  Камбоджи.  Роскошный  ковер!  Окна  соборного  стиля,  высокие
потолки! Первым, кого я увидела, была Джекки Кеннеди. Она стояла у окна  и
разговаривала с кем-то, в ком я узнала Дома.
     Это был Дом Де Сота!
     - Дом! - закричала я и бросилась к нему, вся в слезах.
     Это был Дом, правда, но совсем другой! Он  не  обнял  меня,  как  это
сделал бы Дом, он не сказал подходящих слов и даже запах от  него  исходил
другой: трубочного табака и лосьона; более того, он сделал то, что никогда
бы не сделал мой Дом!
     Он оттолкнул меня!
     Сделал это мягко...  даже  вежливо...  но  оттолкнул.  И  я  даже  не
удивилась, когда Джекки сжала мои руки и сказала:
     - Найла, дорогая! Это не тот!
     Хорошо, что все оказалось правдой, и  мой  Дом  тоже  был  здесь!  Он
поднимался по витой лестнице в личный номер президента. Увидев  меня.  Дом
радостно вскрикнул и спрыгнул вниз, и мы обнялись. Сначала  он  ничего  не
сказал, мы обнимались так откровенно, что даже если бы здесь были Ферди  и
Мэрилин, телеоператор и адвокат по бракоразводным процессам, я  бы  ни  на
секунду не разжала объятий. Потом он выпустил меня,  посмотрел,  поцеловал
и, сказав: "Любимая!" - оглянулся на лестницу.
     Наверху стоял секретарь президента и ждал. Я все поняла:
     - Иди, Дом! Я буду ждать!
     Он ушел, а Джекки и Джок Мак-Кленти старались втолковать  мне  что  к
чему. Говорили они одновременно, но кое-что я все же поняла. Через  минуту
они проводили меня в спальную комнату, которая могла предназначаться  шаху
Ирана - зеркала на потолке. О  Небеса:  на  стене  подлинник  Пикассо!  Мы
прошли в ванную к умывальнику, где кран был из чистого золота!
     Это было прекрасно: я могла привести себя в порядок. Когда я вышла из
царской ванной и прошла в шахскую спальню, я  поняла,  что  это  оказалось
тюрьмой для всех нас. Когда я сказала "для всех нас", я имела  в  виду  не
только "всех нас", а даже более чем "всех" и более чем "нас". Вернулся мой
Дом. Госпожа Рейган приглашала его  и  нескольких  генералов  для  частной
беседы. Дам и я, несомненно, были самыми большими "мы" во всей моей жизни.
Но здесь было три "его", а если считать и того, из телевизора, то четыре.
     И здесь было две "меня"!
     Я с большой тревогой восприняла тот факт, что здесь было более одного
моего возлюбленного, но еще больше обеспокоилась увидев  свою  копию.  Это
напоминало мне случай, происшедший два-три года назад на уик-энде в долине
Висконсин, куда я приехала с Ферди. С собой я взяла своего кастрированного
кота по кличке Пантера, а Эми, сопровождавшая меня, свою холощеную  калико
Пу-Бир. Это нельзя было назвать счастливой встречей! Пу-Бир  первым  делом
накинулась на лакомство,  сбив  по  пути  половину  вырезанных  из  дерева
зверюшек. Пантера, в свою очередь, залез под книжный шкаф. Они не шипели и
не царапались, а просто следили друг  за  другом.  Я  ушла,  а  Эми  потом
рассказывала, что спустя полчаса они мирно лизали друг друга.
     Это очень напоминало наше поведение, хотя нельзя было сказать, что мы
облизывали друг дружку. Другая Найла сидела в углу,  смотрела  на  меня  и
иногда что-то шептала премерзкой обезьяне. Я сидела  в  просторном  кресле
времен королевы Анны вместе с Домом (моим Домом!), обнимавшим меня,  и  он
пересказывал мне все те волшебные события, которые ему довелось  пережить.
А мы - я и другая Найла - завороженно смотрели друг на друга  и  не  могли
оторвать глаз.
     Хотя я и рассматривала ее внимательней любой женщины, я не  заметила,
что у нее не хватает больших пальцев, пока не подсказал Дом. Было и другое
отличие. У нее совсем иное выражение лица. Наверное, циничное?  Или,  быть
может, завистливое? Все равно - это была я!
     Я очень благодарна Дому за то, что он обнимал меня.
     Было уже неудивительно, что я не заметила еще одну  вещь.  Тот  факт,
что в комнате находилось три Дома, был нелепым. Присутствие Найлы-Не-Меня,
было еще хуже. Но когда  я  перевела  взгляд  с  Найлы,  достаточно  долго
владевшей моим вниманием, на других,  то  заметила,  что  супруги  Кеннеди
беседуют  с  двумя  молодыми  людьми,  очень  похожими  на  моего  старого
знакомого Лаврентия Джугашвили, и оба они смотрели на меня.
     - Лави? - спросила я обоих.
     Они удивились. Дом рассмеялся и крепче сжал объятия.
     - Это не послы! - произнес он.  -  Лаврентий  встречает  в  аэропорту
русских ученых.
     - О Боже! - рассмеялась я (это было лучше, чем плакать). - Здесь что,
каждой твари по паре?
     - Не только по паре! Думаю, это число бесконечно! Но нас только  двое
- ты и я, мы вместе. Давай будем считать так!
     Вдруг показалось, что в комнате появились  еще  двое,  хотя  оба  они
существовали только в воображении. Это были те же самые Мэрилин и Ферди, и
выражения на их лицах полны гнева, обиды и обвинений.
     Замечательно, что все это было только в  воображении.  Но  позже  они
могут появиться и в  реальности.  Я  выкинула  из  головы  мысли  о  наших
супругах.
     - Я принимаю это предложение! - сказала я. -  Не  хочу  больше  наших
разлук, за исключением тех моментов, когда я буду на гастролях.
     - И не считая избирательных кампаний! - улыбнулся Дом. - Быть так!
     Просто поразительно, как легко вы даете обещания, которые не  сможете
сдержать!
     В этом мире по-прежнему оставались реальные Мэрилин и  Ферди.  Только
им мы были обязаны маленькой свободой действий, пока они  не  узнали,  что
произошло. Несмотря ни на что, не обращая внимания на превратности  судьбы
и то, что прямо под окнами отеля шла жестокая война, я соблюдала приличия,
особенно когда я заметила изучающий взгляд Джека Кеннеди.
     Я покраснела и выпрямилась в кресле.  Не  оттолкнула  руку  Дома,  но
немного отодвинулась. Он правильно понял мои мысли и сделал то же.
     Затем Дом очнулся и вновь положил руку на  мое  плечо.  Гордо,  почти
вызывающе. О дьявол, подумала я, мы  утратили  всякую  осторожность!  Если
наша связь и была тайной, сейчас она раскрыта.
     Роскошь люкса не ограничивалась золотыми принадлежностями  ванной.  К
люксу была подсоединена кухня,  при  которой  состояли  свой  шеф-повар  и
официант.
     - Давайте поужинаем! -  предложил  Дом  (мой  Дом).  -  Все  это  уже
оплачено налогоплательщиками.
     Мы  поели.  Я  обнаружила  у  себя  зверский  аппетит,  как   и   все
путешественники паравремен. Вероятно, за последнее время они  ели  слишком
мало  и  теперь  наверстывали  упущенное.  Еще  они  разговаривали.  Я  не
принимала в беседе активного участия,  а  только  прислушивалась,  пытаясь
разобраться в происходящем.
     В основном объяснял Дом, а Джек Кеннеди спрашивал.
     - Этих паравремен, Джек, целый миллион! - говорил Дом. - Нет, даже не
миллион, возможно, миллион миллионов! Правильнее сказать, бесконечность!
     - Удивительно! - воскликнул Джек. - Я не имел об  этом  ни  малейшего
представления!
     Он сидел напротив нас, сжимая руку Джекки. Хотелось бы,  чтобы  в  их
возрасте мы любили друг друга также сильно (но все эти сплетни о  Джеке  и
куче женщин...).
     - Правда, мы можем проникать только в ближайшие, - продолжал  Дом.  -
Доктор Де Сота знает об этом больше меня! - Он  дружески  кивнул  тому  на
того, к кому  я  бросилась  в  первые  секунды  и  который  с  подозрением
разглядывал свою тарелку.
     Другой Дом сглотнул слюну.
     - Они чуть-чуть напоминают наши миры, - согласился он, -  но  есть  и
различия! В одном из них - агрессоре - президентом США стал Джерри Браун.
     - Джерри Браун! - вскрикнул Джек. - В это так трудно поверить!
     - Но это в самом деле так! - Он попробовал фалафел и  сказал:  -  Это
очень вкусно! Когда  вернусь  домой,  я  посмотрю,  сможет  ли  кто-нибудь
сделать такое же блюдо.  У  паравремен  есть  преимущество:  они  повышают
уровень жизни.
     - Не  могу  сказать,  чтобы  наша  жизнь  стала  комфортнее,  Дом!  -
усмехнулся Джек. - Но продолжайте о других паравременах.  -  Хорошо!  Есть
времена, где президентом Рональд Рейган!
     - Рони?
     - Да! И в этих линиях  времен  двадцать  лет  назад  президентом  был
Линдой Джонсон, а потом... вы! Только... - он заколебался. -  Только  там,
сенатор, вы были убиты во время принятия присяги террористом по  имени  Ли
Харви Освальд.
     Жаклин поперхнулась, а Джек с тревогой, взглянул на нее, потом  снова
на  Дома.  Сенатор  причудливо  изогнул  брови,  но  другие  мускулы  лица
оставались каменными.
     - Ли Харви Освальд? Постойте... это было... да, я вспомнил.  Это  тот
парень, который пристрелил губернатора Техаса?
     - Да. Он самый.
     - Чудесно!  -  сказал  Джек  Кеннеди  и  остановился,  потом  покачал
головой. - Моя бедная жена! - он улыбнулся и хлопнул по руке Джекки. -  Вы
не знаете, доктор Де Сота, какой она стала вдовой?
     - Не помню точно! - извиняющимся тоном ответил Дом, и я  поняла,  что
он не захотел сказать правду.
     Джек рассеяно кивнул. Действительно,  он  подумал  то  же  самое,  но
удержался от вопросов из-за майора с золотым галуном. Офицер,  зашедший  в
комнату, - свежевыбритый, с аккуратной прической и  усталыми  глазами.  Он
выглядел так, словно не спал несколько ночей. Вероятно, так оно и было.
     - Сенатор Де Сота? - осторожно спросил он, переводя взгляд  с  одного
Доминика на другого. - Вас хочет видеть госпожа президент! Всех трех, сэр!
- добавил он.
     И мой Дом обнял меня, поцеловал в щечку и ушел.
     Я сидела с Кеннеди. Думаю, мы разговаривали, но я не помню о чем: моя
голова была забита совсем другими мыслями, включая вторую Найлу, хотя мы и
перестали разглядывать друг друга, но не потеряли интереса. Она  стояла  у
буфетного  столика  и  ловко,  несмотря  на  отсутствие  больших  пальцев,
разрезала сыр для себя и своего антропоидного спутника. Я  не  поймала  ни
одного ее взгляда, но была уверена, что она просто успевала отвести глаза.
Я ничуть не  сомневалась  в  этом,  поскольку  делала  то  же  самое.  Мне
казалось, что я интересовалась ею гораздо больше, чем она мной. Во  всяком
случае, другая Найла интересовалась не из-за праздного любопытства, хотя я
и не могла представить себе ее цели.
     Я посчитала, что нам необходимо переговорить.
     Но не смогла воплотить все это на практике, потому что вошел реальный
Лаврентий Джугашвили, вытер пот и с любопытством взглянул на другую Найлу,
затем подошел ко мне.
     - Очень рад вас видеть! - сказал посол, галантно поцеловав руки мне и
Жаклин. - Сегодня такой сложный день!
     - Вы захватили с собой ваших парней? - спросил Джек Кеннеди.
     - Да, конечно! Зупчин и Мережковский, два наших замечательных  физика
из Ленинского института теоретических наук. Кроме того,  мне  посоветовали
вернуться на Родину! - с усмешкой прибавил он.
     - У вас еще есть время? - сочувственно спросил сенатор Кеннеди.
     - Я желаю удачи госпоже Рейган! -  Лаврентий  махнул  рукой,  выражая
свое неподдельное расположение. - Хотя она и не коммунист.
     Сенатор тоже продемонстрировал искренность:
     - Я не могу сказать о нашей леди много хорошего, - сказал  он.  -  Но
она умна! Враги схватили ее супруга и заняли Белый Дом. Но  наш  президент
не хочет уступать им и  стать  первым  правителем  с  1812  года,  сдавшим
столицу.
     - О да! Уж будьте уверены! - согласно кивнул Лаврентий. - Особенно  с
тех пор, как захватчики усилили активность... - он сделал паузу и взглянул
на нас. - Как, вы еще не в курсе? И даже не смотрели телевизор? Конечно, в
таких роскошных апартаментах он должен быть! Давайте поищем!
     Здесь и в самом деле был телевизор, скрытый за  дверями  из  красного
дерева. И по нему шло много новостей.
     Ни одна из них не была хорошей.
     Мы увидели самую гущу боя: в нескольких кварталах  от  нас,  в  конце
Молл,  около  Капитолия.  От  здания  Верховного  суда  ползли   танки   и
транспортеры, разворачивались, зажимая Капитолий в клещи. Везде  -  трупы.
Камера наплыла, показывая некоторые из них крупным планом.  Я  хотела  бы,
чтобы этого не было. Появились  следующие  кадры,  и  мы  увидели  колонну
странных танков. Я не сразу поняла, в чем их необычность,  а  Лари  что-то
грязно и сердито сказал по-русски. Затем перешел на английский.
     - Это их новое оружие!
     Это были танки, но такие малюсенькие! Они едва доставали до  колен  и
каждый волочил, точно хвост скорпиона, длинную пушку.
     - В Союзе нет ничего подобного! - горестно отметил Лави.
     - У нас в Америке также! - сказал Джек Кеннеди.  -  Держу  пари,  они
радиоуправляемы! Милый младенец Иисус, вы только  посмотрите,  они  еще  и
стреляют!
     Так как пушки были не  для  показа  -  с  каждым  выстрелом  от  стен
Капитолия отделялись большие грибы дыма и каменной кладки.
     Сцена сменилась. Мы увидели  военную  комнату  Эн-Би-Си,  похожую  на
штаб-квартиру. За спиной  Тома  Брокау  и  Джона  Ченкелора  висела  карта
военных  действий  в  округе  Колумбия.  Комментаторы  объясняли   военное
положение.
     Они не могли сказать многого, а кадры показывали все. Красным  цветом
- войска агрессора - были заштрихованы:  ближайший  квартал  города,  зона
около Капитолия, Белый Дом, большая  часть  пространства  около  памятника
Вашингтону, огромный сектор берегов реки и неоднородные участки Дистрикта.
Вдоль большей части  периметра  загорались  красные  лампочки,  отмечавшие
местонахождение текущих боев.
     Брокау показал на Капитолий.
     - Самая крупная атака, - произнес он, -  началась  сорок  пять  минут
назад на  пересечении  Первой  улицы  и  авеню  Конституции.  Одновременно
начались бои в некоторых других близко расположенных точках города.  -  Он
перечислил их, затем повторил: -  Установлена  прямая  линия  связи  между
захваченным  Белым  Домом  и  штабом  наших   войск,   расположившемся   в
неназванном  месте  в  пределах  округа.  Как  стало  известно,  агрессоры
захватили в плен трех членов правительственного кабинета  и  три  четверти
штаба и обслуживающего персонала, нескольких  сенаторов,  конгрессменов  и
других важных лиц. В плен взят и  Рональд  Рейган.  Всем  заложникам,  как
называет их наше правительство, было  предложено  записать  на  магнитофон
звуковые  письма,  которые  переданы  по  телефону.  Вот  голос   генерала
Вестморилэнда...
     Я уже слышала это и не стала слушать  вновь,  а  взглянула  на  Найлу
Христоф. Она на меня. Из  того  немногого,  что  успел  нашептать  Дом,  я
ожидала увидеть гибрид  гестаповки  и  Маты  Хари.  Но  она  больше  всего
походила на меня. Христоф сидела спрятав руки,  и  я  не  могла  усмотреть
отсутствие пальцев. Я видела женщину с моим лицом и телом, нет... она была
немного легче меня, и ее это нисколько не портило... Женщину, которую я по
утрам видела в зеркале.  Я  знала,  что  Христоф  внушала  ужас.  Я  и  не
предполагала, что меня можно бояться. Но я воспитывалась не  в  том  мире,
где за мелкие магазинные кражи  молодой  женщине  могли  отрубить  большие
пальцы. Она молчала и без всякой  вражды  изучала  мое  лицо.  Я  тоже  не
проронила ни слова, хотя чувствовала, что на небольшой девичьей  вечеринке
(главным образом, салаты плюс коктейль для  праздничного  настроения),  мы
могли бы хорошо поболтать.
     Постепенно мне становилось ясно, что не  одни  мы  разглядываем  друг
друга. Лави Джугашвили собирался уходить, но  сейчас  заколебался  и  стал
изучать двух Лари Дугласов. Он что-то  шепнул  Джеку  Кеннеди,  растерянно
посмотрел, кивнул головой и, наконец, сказал:
     - Мистер Дуглас? Можно вас на пару слов? Обоих, если не затруднит!
     - Почему бы и нет? - сказал один  из  них  (не  могу  сказать,  какой
именно!).
     - Я заметил, - сказал Лави, - что мы... несколько похожи! Может быть,
мы с вами родственники?
     Один из Дугласов рассмеялся:
     - О черт! Это убогий подход: держу пари, что мы намного  больше,  чем
родственники! У нас та же пара родителей и те же дедушки!
     - Вы имеете в виду дедушку Джо? - спросил один кивнув головой.
     - Я имею в виду всех сразу! - сказал первый.  -  Просто  дедушка  Джо
самый знаменитый. Восемьдесят-девяносто лет  назад  он  был  очень  горяч,
обчищая банки Сибири и обходя закон. Когда в России стало  слишком  жарко,
он эмигрировал в Америку и,  используя  награбленное,  открыл  собственное
дело в Нью-Йорке по оптовой торговле тканью. На этом и составил капитал.
     - С моим та же история! - крикнул второй. - Твой  и  кончил  так  же?
Убит в своем летнем доме в Ашокане одним парнем с ледорубом?
     - Это было зимой в Хоуб Сайд, и это был не ледоруб! - заметил первый.
- Но это было в самом деле так! Говорят, это сделал  политический:  вы  же
знаете, что дед забрал деньги, предназначенные для коммунистов? У вас  так
же, посол?
     Лаки внимательно осмотрел их, затем тяжело признался:
     - Только истоки! Мои предки никогда не покидали Россию.  Дедушка  Джо
остался и стал довольно известным под своей партийной фамилией  Сталин!  -
Он вытер с лица пот и продолжил: - Все это  весьма  печально.  Пожалуйста,
извините меня - я должен уже быть в посольстве,  но  вы...  эта  ситуация,
похожая на осуждение.
     Он остановился и покачал головой.
     Я могла не помогать, но встала и обняла Лави рукой. Он был поражен не
меньше меня, но ответил своим объятием.  Затем  выпустил,  отошел  немного
назад и поцеловал руку.
     - Простите, я должен идти!
     Он осекся, нахмурившись.
     -  Думаю,  мне  тоже  пора,  -  я  услышала  тревожные  звуки.  Почти
неразличимый дальний орудийный огонь стал очень громким и  исходил  снизу.
На улице грохотал бой.
     На  меня  не  смотрел  никто.  Всеобщее  внимание  было  приковано  к
лестнице,   уходившей   в   пентхауз   президента.   Вначале    показались
телохранители из спецслужб,  следившие  за  каждым  нашим  движением.  Они
прошли через  салон,  приказав  всем  подойти  к  стенам,  первый  из  них
назвался:
     - Дженнер, спецслужбы! Госпожа президент эвакуируется!
     - Эвакуируется! - проворчал сенатор Кеннеди. - Какие-нибудь проблемы,
Дженнер? Мы в опасности?
     - Да, сэр! Если  вы  хотите  уехать,  то  можете  сделать  это  после
эвакуации госпожи Рейган. Здесь есть  проход  через  подземный  гараж.  Но
подождите, пока не пройдут сопровождающие лица... пожалуйста! - добавил он
и затем после раздумья сказал: - Сэр!..
     Вниз по лестнице спустилась госпожа Рейган со своим окружением: много
людей из спецслужб (три из них женщины), несколько полицейских из  округа,
во главе с генералом Гленном, полковник из женских  вспомогательных  войск
(она несла коды для запуска ядерных ракет), трое  или  четверо  из  штаба,
пытавшиеся поговорить с госпожой Рейган,  когда  она  спускалась,  держась
рукой за перила. И она что-то отвечала. Я не поддерживала политику  Нэнси,
но даже при отступлении она смотрелась настоящим президентом!
     Как только она вошла в лифт, остальные  понеслись  вниз  по  лестнице
одним большим стадом. В конце я увидела Домов (трех Домов!) и двух русских
ученых, еще каких-то бодрых типов.
     Они остановились. Я замерла. В  комнате  внезапно  загрохотало,  люди
затаили дыхание, издавая звуки удивления и беспокойства. Я  не  знаю,  что
это было... точно. Я увидела спускавшихся по лестнице людей, а  потом  все
они вдруг испарились.
     Стало холодно и... думаю, вы можете назвать это могильной тишиной (но
с   выстрелами!),   как   бывает   в   реактивном   самолете,   когда   вы
приспосабливаетесь к смене давления.
     Затем прозвучало:
     - Простите!
     Сзади меня раздался хорошо знакомый голос.
     - Неужели мы так никогда и не поговорим, Найла?
     - Почему же? -  я  повернулась  и  взглянула  в  "свои"  глаза.  Они,
улыбались.
     В ее улыбке было что-то такое, что заставило  меня  посмотреть  ниже.
Она вытянула на уровне груди свои беспалые руки, и между ними  выглядывало
острое лезвие ножа, взятого с буфетного  стола.  Оно  было  направлено  на
меня.


     Объектом считалась голова человека, вероятно, это следует назвать  ее
образом, так как она была размером с  пляжный  мяч  и  состояла  из  точек
света. Со стороны представлялось, что так же могла выглядеть и  Галактика,
если бы была плотно  упакована  звездами.  Большая  часть  из  точек  была
бледно-голубого  цвета,  но  внутри  сферы  показались  зеленые,   желтые,
оранжевые и даже красные,  подобно  расходящимся  линиям  гангрены  вокруг
зараженной раны. Над сферой линии,  которые  могли  бы  быть  зеркалами  и
которые отражали озабоченные лицо человека, но это были не зеркала. Волосы
- длинней или короче. Некоторые волосы  имели  желтовато-коричневый  цвет,
другие - бледный, какие-то жирные, некоторые -  тонкие.  "Теперь  проводим
синхронизацию! - дал команду сидящий. - Уверен, что мы можем проникнуть  в
этот мир. Я  уже  измерил  гармоничность  шестого  порядка  и  по-прежнему
распространяю... - Он остановился,  чтобы  взглянуть  на  несогласных,  но
таких не было. - Если это продолжается, -  спокойно  проговорил  он,  -  я
провожу проекции. Вероятность девять и девять, что в пределах стандартного
года нарушения будут эффективно неограниченными и необратимыми!"






     Никто не обратил внимания, когда я и Боуквист прошли в буфет. Если бы
они внимательно посмотрели на ее лицо, то могли бы  заметить  неладное.  Я
приказала ей улыбнуться. За буфетом находилась ванная, а дальше  дверь  на
лестницу.
     Никто не увидел, как мы вошли туда.
     - Подождем минутку, Боуквист! - сказала я, не спуская с нее глаз.
     Она хорошенькая женщина. Не толстая,  а  лишь  слегка  круглей  меня,
по-другому пахла, а я редко пользуюсь духами. А почему бы и нет?  Мужчинам
это нравится, а мне нравится, чтобы мужчине нравилось во мне все, когда мы
направляемся в постель. Но  для  Боуквист  это  было  естественно,  и  она
душилась постоянно. Кроме того, аромат испускали и  ее  волосы.  Они  были
длинней моих на добрых четыре дюйма и падали мягкими локонами.
     - Почему - Боуквист? - спросила я.
     - Фердинанд Боуквист мой супруг! - ответила она, не  подавая  никаких
признаков испуга (я бы так не смогла!).
     - Так я и думала! Но мне кажется, вы слишком уж тесно  прижимались  к
сенатору!
     Найла промолчала. Хорошо, на ее месте, я поступила бы точно  так  же.
Рада видеть, что эта красивая  респектабельная  женщина  не  была  круглой
дурочкой.
     - Что вы собираетесь со мной сделать? - спросила она.
     - Очень немногое, любовь моя! - ответила я. - Я  узнала,  что  у  вас
где-то здесь комната... мы позаимствуем ее на время.
     Как я и рассчитывала, двери распахнулись и вошел Мо, пригнавший  двух
Лари. Чужой был в унынии, а мой старый наложник кипел от ярости.
     - Найла! Ты умом тронулась? - спросил он. - Я не знаю, что у  тебя  в
голове, но ты не можешь...
     - Заткнись, милок! - сказала я. - Мы только немножко пройдемся!
     Это не было "немножко", и это трудно  было  назвать  прогулкой,  если
быть точным. Мы опускались  по  лестнице:  четырнадцать  этажей,  двадцать
восемь пролетов. Даже внутри отеля были слышны звуки боев  на  улице  и  в
залах.
     Этого хватило, чтобы испугаться. Мой Лари занервничал.
     - Найла, Бога ради! - запыхавшись, он плелся позади меня.  -  Что  ты
получишь от этого?.. Эти люди вначале стреляют, а потом спрашивают!
     Я тоже истекала потом и была рада остановиться на минуту.
     - Никто не сделает этого, глупец! - сказала я. - Они сначала спросят,
с какой мы стороны. Мы можем оказаться с какой угодно!
     "Вот только Найла Боуквист... - добавила я про себя. - Но кто решится
в нее выстрелить? Во всяком случае, нам осталось только три этажа!"
     Это правда, но что я не приняла во внимание, так это  то,  что  в  их
времени Вашингтон мог оказаться зоной высокой преступности. Двери лестницы
открывались только с одной стороны -  хуже  того,  они  были  стальными  и
висели на  таких  петлях,  которые  не  вышибешь  плечом.  Я  с  сомнением
взглянула на Мо и спросила:
     - Думаешь, мы сумеем открыть?
     Он не ответил, если не считать ответом  мрачное  хрюканье.  Отойдя  в
сторону, он устремился  вперед  и  ударил  в  закрытую  дверь  всем  своим
весом... более двухсот фунтов...
     Дверь не поддалась. Было  много  шума,  но  никаких  результатов.  Мо
подпрыгнул на одной ноге, потер другую и кисло посмотрел на меня. Я только
пожала плечами и проговорила:
     - Попробуй еще раз!
     Но прежде  чем  Мо  смог  что-нибудь  сделать  или  возразить,  дверь
распахнулась и в проеме показался солдат в оливково-зеленой  униформе.  Он
направил на нас автомат и удивился, но не так сильно, как я.
     - Кто вы такие, черт возьми? - спросил он.
     Как я это выдержала, даже не знаю. Думаю потому, что мы были чужаками
или просто он отдышался раньше, но тут Мо овладел ситуацией.
     - Полегче с пушкой, приятель! - он оскалился и широко расставил ноги.
- Я пытался вывести из огня этих очень важных персон. Я из ФБР!  Сейчас  я
достану из кармана символ, чтобы доказать это... и сделаю это медленно...
     Так он и поступил. Солдат оказался достаточно  молодым  и  тупым.  Он
подошел поближе, чтобы получше разглядеть жетон. Это и было его ошибкой.
     - Уф! - он только это и смог вымолвить, когда Мо вонзил в него нож.
     Так мы вошли в комнату Боуквист и овладели оружием, однако  теперь  у
нас возникла проблема, чтобы никто  не  задал  нам  перцу  за  вынужденное
убийство.
     В  комнате  Найлы  была  оставлена  записка:  "Дорогая   Найла!   Они
заставляют меня покинуть отель. Я постараюсь добраться  до  дома  сенатора
Кеннеди и буду ждать вас там. Надеюсь, с вами все в порядке. Эми".
     Отсутствие Эми проверять не стоило: шкаф  с  одеждой  распахнут  и  в
ванной включен душ. Я оставила Мо надзирать  за  дрожащими  заложниками  и
встала под душ.
     Это было очень приятно. Кроме того, в  душе  мне  приходят  в  голову
самые  умные  мысли.  Я  так  нуждалась  в  них,  поскольку  дело  приняло
непредвиденный оборот.
     Хорошо, что у  нас  есть  оружие,  раньше  я  такого  не  видела.  Но
поскольку прицел, предохранитель, спусковой крючок  и  банан  магазина  на
месте, я могла без труда с ним справиться. Многие думают, раз у  меня  нет
больших пальцев, я не могу пользоваться пушкой. В результате некоторые  из
таких болванов потеряли на этом  деньги,  а  некоторые  -  еще  и  кое-что
посущественней. Когда вы расстреливаете  в  подвалах  ФБР,  вы  без  труда
понимаете основное: в одном конце  взрывается  черный  порох,  из  другого
конца ствола вылетает пуля.
     Это не женское дело, но, когда  натренируешься,  оно  станет  истинно
женским.
     Я уж не говорю о занятии любовью, так  как  могу  откопать  не  менее
дюжины мужчин, свидетельствующих о том, что женщина я  первого  сорта!  Но
думала я под душем совсем не о том, а о Найле Боуквист. Волосы  ее  просто
великолепны, немного косметики - и  глаза  блестят,  каблучки-"шпильки"...
Все это было не то! Но я думала именно об этом, когда стояла  под  горячим
душем, мысли витали где только можно.
     Слишком далеко я не зашла: многое толкало  обратно  к  реальности,  и
реальность эта была мерзка.
     Плохо, что появился труп, он мог подсказать многое...
     Но практически это было несущественным - кругом столько трупов.  Хотя
мне это и не нравилось: я не была прирожденной убийцей. Мне  не  нравились
люди,  которые  убивали,   работая   на   меня,   исключая   стопроцентную
необходимость. И совсем скоро Мо пожалеет о сделанном.
     Скоро, но не сразу, поскольку я совершила другое.
     Закончив полоскать волосы, я подумала, что все идет как надо! Обмотав
волосы полотенцем, я распахнула  дверь,  приковав  к  себе  внимание  трех
мужчин, и обратилась к Боуквист.
     - Я хочу одолжить у вас нижнее белье! Вы  разрешите?  -  попросила  я
достаточно вежливо.
     - В этом ящике! - Она показала где.
     Эта Найла была слишком воспитана, чтобы намекнуть на мою  наготу,  но
когда я выдвинула ящик, то заметила, что она не скрывает улыбки.  Трусики,
чулки и лифчики - все было аккуратно разложено. Эми - просто сокровище!  Я
выбрала себе комбинацию из белого шелка и одевалась во время разговора.
     - Что мы сделаем, - сказала я, - так  это  то,  что  украдем  портал!
Затем уйдем домой!
     Все так и оторопели! Особенно мужчины. Я  замечала,  что,  когда  они
смотрят  на  обнаженную  женщину,  они  становятся  идиотами  и  не  сразу
возвращаются к действительности, тем более когда тело  женщины  розовое  и
влажное. Он они достаточно быстро пришли в себя. Мо кивнул,  принимая  это
как приказ. Другой Лари был ошеломлен, а мой собственный - огрызнулся:
     - Ради Господа, Найла! Для  чего?  Разве  ты  не  видишь,  как  здесь
прекрасно? Давай останемся?
     Я покачала головой:
     - Может быть, ты и сможешь забыть все милый! - сказала я. - Ведь,  по
правде говоря, дома у тебя  нет  будущего!  Но  я  работаю  на  Бюро.  Они
кое-чего ждут от меня... и я доставлю им это!
     - О дьявол, Найла! - закричал он. - Ты  хочешь  вернуться  туда,  где
тебя могут посадить в тюрьму только за то, что  твоя  юбка  на  три  дюйма
короче общепринятых норм? В сущности здесь ведь неплохое место! Раз у  них
идет  война...  -  Тут  его  мысли  догнали  слова,  и  взгляд  Лари  стал
подозрительным. - Что ты имеешь в виду под словами "нет будущего"?
     Я спокойно пояснила:
     - Ты ведь не можешь постоянно рассчитывать на мое  покровительство...
разве не так? Тебя пустят в расход, милейший!.. Я могу  взять  эти  брюки,
Боуквист?
     - Но Найла! Ведь и я кое-что сделал...
     - Да что ты говоришь, Лари? Ты сам запустил лапки  в  этот  маленький
политический скандал - надувательство и мелкое  воровство.  Я  не  осуждаю
тебя... но наша встреча была ошибкой. Самый хороший способ, чтобы  узнать,
закрыли ли мы твое дело, - это надавить на шефа Бюро. Да закрыли  мы  его,
милый, закрыли! Я просто не говорила тебе!
     - Найла! - он заволновался.
     Другой Лари заметно  повеселел:  когда  кто-то  еще  крепче  попал  в
переплет, собственные неприятности представляются менее гнетущими. Оба они
были одного поля ягода:  скользкие  взгляды  и  обаяние,  посредственность
везде и во всем.
     - Не переживай,  приятель!  -  застегнув  молнию,  я  посмотрелась  в
зеркало. Брюки облегали не так плотно, как мне хотелось бы, но на  это  не
стоило обращать внимания. Я хлопнула его по плечу. - Я  получила  то,  что
желала, да и ты узнал, что нужно. Безусловно,  я  могу  поместить  тебя  в
лучшую десятку мужчин, которых знала в постели. - Я размотала полотенце  и
потрогала волосы (еще не высохли!). - Боуквист, я могу одолжить  на  время
сушилку для волос?
     - Фен в ванной, - сказала она и хотела принести, но я остановила.
     - Лари, принеси его и включи в розетку! - Это я обратилась  к  своему
собственному. Обиженный, он ушел, и я слышала,  как,  он  шумел,  открывая
дверцы шкафчика. - Что мы будем делать, так это торговаться! Они хотят то,
что у нас есть, а я - то, чем обладают они!
     - Что же это босс?  -  загрохотал  Мо,  нахмурившись  над  непонятным
выражением.
     - Они обладают  порталом!  А  у  нас  есть  заложники!  -  я  любезно
улыбнулась другой Найле и другому Лари. - Думаю, они раскошелятся за  одну
только Боуквист! - пояснила я свою мысль. - Ведь дружок  кинется  выручать
свою подружку! К несчастью, у него нет портала! Теперь  очередь  за  вами,
доктор Дуглас! Я сделала вывод, что кое-кто жаждет заполучить за  вас  еще
больше...
     - О нет! - закричал он. - Бога ради, послушайте! Не возвращайте  меня
к ним! У меня есть лучшая идея!
     - Слушаю! - сказала я, все еще улыбаясь.
     - Может  быть,  нам  стоит  позаимствовать  портал,  не  знаю,  каким
образом. Затем мы вернемся в ваше время и я научу, как его делать,  как  в
своем времени научил других. Вы же хотели этого. До самой  смерти  я  буду
работать на вас, клянусь!
     Я подумала:
     - Возможно, это в какой-то степени, просто! - признала я.  -  Как  мы
получим портал? Вот в чем вопрос! - Я  повернулась  к  Боуквист.  -  Здесь
можете пригодиться и вы! Как вы  полагаете,  если  мы  поговорим  с  вашим
славным дружком, он сможет ненадолго устроить нам портал?
     - Понятию не имею! - холодно и тихо ответила она.
     Какие тонкие манеры! Я любовалась Найлой и хотела быть  такой  же.  В
какой-то мере моему подсознанию льстило то, что и я могла быть такой же  в
другом мире, ведь я, в конечном счете, была ей...
     - Что?
     - Я сказала, - повторила Боуквист, - что с  вашим  дружком,  кажется,
что-то произошло! - она посмотрела на дверь ванной.
     Через секунду до меня дошло, и я поняла, что она права. Шум в  ванной
прекратился, но Лари не возвращался. Я распахнула дверь.
     Здесь негде спрятаться - и под раковиной, и в  отгороженном  душе  (я
раздвинула шторы, чтобы убедиться).
     Его здесь не оказалось. Хотя других выходов,  через  которые  он  мог
ускользнуть, не существовало, в ванной было совершенно пусто.
     На этот раз я очень перепугалась и обернулась к Мо.  Хотела  сказать,
чтобы он заглянул под кровать или еще  куда-нибудь...  Выражение  лица  Мо
было озадаченным.
     Потом выражение исчезло, поскольку не стало самого лица.
     Что-то подобное...
     Вначале я смотрела на него, а затем сквозь него, так  как  его  здесь
уже не было. Я видела только окно и  оружие,  снятое  с  убитого  солдата,
которое лежало на подоконнике. Но от самого человека не осталось и следа.
     Я вдруг ощутила себя голой и испуганной. Я не подразумеваю  под  этим
просто обнаженное тело, как тогда, когда я вышла из душа, я  имею  в  виду
беспомощность и беззащитность. Чисто рефлексивно я прыгнула к автомату.
     Но не успела схватить его.
     Комнату тряхнуло... И меня тоже не стало...


     Они пролетели над зелеными полями Ирландии и  находились  в  двухстах
милях от Атлантического океана,  когда  закончили  проверку  билетов.  Это
нельзя назвать смехотворным, пассажиры были взволнованны и раздражены. Они
чувствовали, что что-то здесь не  так.  Была  необъяснимая  задержка,  они
миновали ворота Хитроу и уже находились в  воздухе,  но  диспетчер  просил
каждого предъявить свой билет. Это  и  было  выполнено.  Принято  шестьсот
сорок обедов, в воротах отмечено шестьсот сорок билетов -  но  в  самолете
находилось шестьсот тридцать девять пассажиров. Кто-то  когда-то  вышел  в
ворота с одного конца и не появился  в  другом.  Несмотря  на  то  что  по
распечатке с компьютера было проверено каждое сиденье на обеих  палубах  и
во всех шести  купе,  включая  восемнадцать  туалетов  и  девять  багажных
отделений... они по-прежнему не знали, что случилось, хотя стало  известно
имя. "Хорошо! - угрюмо сказал экономист. - По крайней мере, мы знаем,  что
не ошиблись в подсчете. Но что мы скажем семье этого Джона Гриббина?"






     Быть майором - это значит не быть им, когда у тебя нет отряда и  твои
парни далеко. Там идет сражение.  Оружие,  протащенное  через  портал  без
четверти одиннадцать, уже стреляет. Бой был кровавым, и я знал это:  ведь,
наблюдая портал возвращения, установленный под мостом,  нельзя  не  видеть
возвращающихся. Но я не  смотрел  на  них,  а  только  стоял  с  зажженной
сигаретой в руке и ждал, пока кто-нибудь  скажет  мне,  куда  идти  и  что
делать.
     В целом операция выглядела ужасно. Возможно даже все потеряно.  Новые
группы пехотинцев, уходившие сражаться, уже не были головорезами  с  гордо
поднятыми головами и ясными глазами,  ссутулившись,  они  угрюмо  брели  в
большой черный прямоугольник и молчали. Обратно возвращались единицы...
     Те, кто возвращался, лежали на носилках медиков.
     Сквозь  портал  возвращения  доносились  звуки  оружейной   стрельбы,
бабаханье мортир и гранат. Даже воздух был более горячим и влажным. Он пах
гарью и разбитой штукатуркой, дизельным зловонием танков.
     Он пах смертью!
     При других обстоятельствах это была бы прекрасная ночь,  я  вообразил
себе прогулку вдоль реки, как  моя  рука  обнимает  прелестную  девушку...
Конечно, жарковато, но чего же еще вы ожидали от августа? Этот  вечер  был
знойным, хотя на небе ни одной  звезды,  раздавался  постоянный  "зап-зап"
наших стробов (их дюжины). Я считаю,  теперь  они  уже  не  могли  обвести
вокруг пальца русские спутники, но они  замечательно  смотрелись,  освещая
дырявые облака.
     Тем не менее, обстоятельства складывались плохо. Я был очень далек от
того, чтобы меня могли назвать героем. По крайней мере,  мне  дали  другую
одежду - брюки и рубашку из  ближайшего  супермаркета  -  и  я  больше  не
смотрелся таким болваном во взятом напрокат смокинге. Но это  ощущение  не
проходило.  Я  более  чем  ничто.  Я  сделал  шаг  назад,  уступая  дорогу
громыхающему полугусеничному транспортеру с грузом носилок, и столкнулся с
другим безработным зевакой.
     - Извините! -  сказал  я,  затем  увидел  на  воротнике  генеральские
звезды. - Боже мой! - вымолвил я.
     - Нет, майор Де Сота, - грустно сказал генерал Магрудер. - Это  всего
лишь я!
     Генералу трудно перенести подобное сочувствие, особенно  такому,  как
Магрудер, Крысья Морда. Сейчас это был совсем  другой  человек,  чем  тот,
который пережевывал мою задницу в Нью-Мехико. Он  выглядел  обреченным,  и
было легко понять почему. Я  вежливо,  насколько  мог,  спросил  генерала,
какой зоной операции он сейчас командует.
     И ответ Магрудера был краток:
     - Никакой, Де Сота! Меня сняли и переназначили на форт  Леонард  Вуд.
Вылетаю утром!
     - О! - только и смог сказать я.
     Когда  генерала  вытаскивают  из  военных  действий  и  переводят  на
обучение гарнизона, вы не можете сказать ничего другого. Думаю, мои  мысли
были написаны у меня на лбу. Он улыбнулся мне со злорадством.
     - Если вы по-прежнему беспокоитесь за трибунал, не спешите! -  сказал
он. - По списку перед вами около сотни людей!
     - Рад слышать, сэр! - произнес я.
     С удивлением и презрением он взглянул на меня.
     - Рад? Я бы не сказал! - Генерал посмотрел на портал, откуда  ковылял
хромой сержант,  поддерживаемый  женщиной  с  лейтенантскими  полосками  и
перевязанной головой. И вспыхнул: - Эта  глупая  президентская  сука!  Для
чего она заставила нас применить силу?
     - Она сумасшедшая, сэр! - заискивая, сказал я.
     - Чертовски верно, она чокнутая! - сказал он  злобно.  -  По  крайней
мере, я это понял! И этот проклятый яйцеголовый...
     - Сэр?
     - Этот ученый! - прорычал он. - Я имею в виду не  Дугласа,  а  нашего
собственного! Знаете, что сказал он нам теперь? Мы могли не проводить этой
дерьмовой операции, а воспользоваться мирами, где нет людей!
     - Нет людей, сэр!
     -  Вся  эта  чертовская  раса  перебила  себя  много  лет  назад!   -
раздраженно крикнул Магрудер. - Он недавно заглянул в эти миры! Похоже,  в
семидесятых у них была  ядерная  война...  Вероятно,  некоторые  миры  еще
радиоактивны, но остальные-то... И нам никто бы не сопротивлялся! Мы могли
послать туда целый флот, свободно пролетать над  Россией  и  устанавливать
порталы, где  только  захотим!  Дерьмо!  Нам  даже  не  нужно  бомбить  их
самолетами!  Стоит   только   протолкнуть   ядерную   боеголовку...   если
необходимо, тысячу  боеголовок,  по  всей  их  дьявольской  стране...  или
захватить ее! Хотите по чашечке любимого? - внезапно закончил он.
     - Не откажусь!
     - Тогда пошли! - И мы двинулись к штабу. - Теперь все по е... - уныло
бросил он через плечо.
     Генерал сказал, что он хочет выпить кофе. Полковник с  газетой  уныло
взглянул на меня, но я поспешил укрыться  за  генеральскими  звездами.  Он
ничего не сказал, когда Крысья  Морда  вынул  из  кофейника  две  чашки  и
протянул одну из них мне.
     - Новая операция, генерал... - начал я.
     - Да-да! Я надеюсь, мы прервем ее! Но мы потеряли много времени!
     - Времени, сэр?
     - Русские! - пояснил Магрудер. - Они забегали!
     Он долго возился с кофе:  до  точки  кипения  оставалось  только  два
градуса, и маленький глоток обжег мне горло. Глотка генерала была луженой.
     - Слова улетучиваются словно дым! - устало  пояснил  он.  -  Пленники
сказали  охране,  а  те  проболтались  подружкам.  Раненые  поделились   с
медсестрами, те признались  репортерам.  Недолго  нам  удалось  сдерживать
крышку... Какие-нибудь проблемы, полковник? - спросил он у коменданта.
     Полковник отложил в сторону газету и сказал извиняющимся тоном:
     - Простите, сэр! Но, кажется, этого человека зовут Доминик  Де  Сота!
Да? О Боже, Де Сота, какого  черта  вы  здесь?  Вас  давно  ждут  в  точке
вылазки! Поднимайте свою задницу и дуйте прямо в зоопарк!
     Магрудер прилип ко мне как  банный  лист.  Не  говоря  ни  слова,  он
прыгнул вместе со мной в джип, а я не спорил. Машина рванула с  места.  На
дороге  машин  было  мало:  гражданских  предупредили,  и  они  больше  не
высовывались.  Дорожные  цвета  возвращались  на  свои  места,  освещенные
фарами, а мы пролетали перекрестки, не останавливаясь, пока  не  завернули
на авеню.
     Авеню полностью блокировали.  Это  напоминало парадный  строй  в день
инаугурации,  словно  эту  маленькую  улицу  наводнила  вся  военная  мощь
республики.  Офицеры  в  золотых  и  малиновых  шлемах  беспокойно  шагали
туда-сюда перед транспортом и переговаривались в плечевые  рации.  Но  они
готовились не к параду, а к вылазке через портал, за мадам президент...  и
еще одна неуместная деталь. Через проход эвакуировали крупных животных, не
переносивших шума и стресса. Транспорт, походивший на фургоны для лошадей,
но имевший крепкие решетки, уносил львов,  леопардов  и  горилл.  Да  ними
следом через горячую вашингтонскую ночь обезумевшие сторожа гнали жирафов,
зебр и слонов. Наш водитель раздраженно ударил по гудку, бешено заревел  в
ответ слон.
     - Вот дерьмо! - закричал Магрудер в мое ухо. - Нам никогда  здесь  не
проехать! Но пройти сможем, наверное.
     Даже пешая прогулка не приносила радости. Военный транспорт почти  не
двигался; увертываясь, они старались не попасть под ноги слонов и не ехать
по огромным массам слоновьего дерьма.  Магрудер,  Крысья  Морда,  двигался
так, будто был защитником,  несущим  мяч  сквозь  рукопашные  схватки,  он
что-то орал через плечо. Я не мог  слышать,  что  именно,  но  пытался  не
отставать.
     Сквозь портал ничего не проходило.
     - Дерьмо! - снова крикнул Магрудер. - Живей!
     И он направился к кафетерию зоопарка, где возле телеэкрана сгрудились
командиры.
     - Какие проблемы? - поинтересовался он.
     Двухзвездный генерал поднял глаза.
     - Смотрите сами! - он показал рукой на экран. - Это прямая трансляция
со спутника из Женевы с заседания Лиги Наций.
     Толстяк в пенсне читал свою речь в объектив камеры, слышался  женский
голос, делающий синхронный перевод с русского на английский.
     - Русские? - догадался Магрудер.
     - А вы очень догадливы! - сказал генерал-майор. -  Это  представитель
Советов! Видите, какой он сонный, там  сейчас  около  шести  утра,  и  он,
наверно, не спал всю ночь.
     - Что он сказал? - спросил я.
     - Он сказал... - вежливо ответил генерал. - Как  же  он  выразился?..
Что они имеют неопровержимые доказательства того, что мы хотим напасть  на
их страну через параллельное время. Он заявил,  что,  если  мы  тотчас  не
остановим  "агрессию",  его  народ  будет  считать,  что  мы  атакуем   их
собственную страну... Смешно, не правда ли? Русские защищают  американский
народ от американцев!
     Я сглотнул комок в горле:
     - Что они хотят делать?
     - Они объявили нам войну! Кажется, это имеется в виду. Делайте  ноги!
Мы еще задержали дополнительные группы до того момента, пока кто-нибудь не
придумает, что предпринять... И слава Всевышнему...


     Видимо, оттого, что она была одной из очень немногих, кто мог  понять
невнятную речь мужчины, ей единственной позволялось возить его  инвалидную
коляску по ухабистым древним дорогам  колледжа.  Но  она  никак  не  могла
справиться со ступеньками. "Помогите, хоть кто-нибудь! -  крикнула  она  и
обернулась, услышав глубокий вздох.  -  О  нет!  Не  беспокойтесь,  доктор
Хоукинг!" Даже  в  знойную  жару  английского  августа  помочь  известному
ученому с мировым именем, управлявшему Кембриджем, было большой честью.  И
очень ответственным делом.  Когда  она  вернулась  с  рослым  мужчиной  из
королевского колледжа, она вскрикнула от неожиданности. "Но он ведь не мог
встать с кресла!" - заплакала она. Тем не менее, кресло было  пусто,  хотя
ремни по-прежнему застегнуты, а подножки установлены на уровне его усохших
ног.
     Стив Хоукинг совсем недавно был здесь.



             ГОД 11-110 111-111; МЕСЯЦ 1-000; ДЕНЬ 11-101;
            ЧАС 1-010; МИН. 11-110. СЕНАТОР ДОМИНИК ДЕ СОТА

     Во время прыжка из одного параллельного времени в другое вы ничего не
ощущаете, даже когда знаете, что происходит.
     Я не знал.
     Все, что я помнил, это то, что в один миг  я  спускался  с  лестницы,
спеша к своей возлюбленной. Затем без ощутимой задержки  (хотя  это  могли
быть часы, дни) я уже лежал на спине и слышал чей-то сладкий голос.  Голос
шептал в мое ухо, чтобы я ни о чем не беспокоился, и как раз это  начинало
меня тревожить. Я знал, что лежу, и был испуган.
     Боялось мое сознание, а тело находилось в  абсолютном  покое  и  было
совершенно расслаблено. Я не думаю, чтобы раньше я был так расслаблен,  за
исключением тех моментов, когда кувыркался  в  постели  со  своей  Найлой.
Тогда мы лежали в узде, совершенно  отрешившись  ото  всего.  Я  вовсе  не
намекаю на то, что мое нынешнее состояние  было  сексуальным...  просто  я
находился в состоянии абсолютного физического покоя.
     Но для этого не было повода. Зато было много причин для тревоги - это
показывали мои напрягшиеся мышцы и взвинченные нервы. В поле  зрения  и  в
области слуха не было ничего успокаивающего. Я лежал на  жесткой  койке  в
комнате, смахивающей  на  морг.  Здесь  стояло  еще  около  дюжины  других
кроватей, и на каждой лежало чье-то тело.  Пахло  медикаментами  и  чем-то
отвратительным... полагаю, как в морге.
     Человек, который шептал в мое ухо, также не успокаивал. Он (или она!)
не имел(а) лица. Вы не можете назвать  лицом  странную  пустоту  телесного
цвета между подбородком и волосами. Пустота колебалась,  когда  раздавался
голос, но не открывала черт. Она  (или  он)  говорила:  "Вы  должно  быть,
сильно напуганы, у-у-у,  сенатор,  у-у-у,  Де  Сота!  Успокойтесь".  И  он
посмотрел на меня (или она), хотя я и не мог видеть глаз, потому что он(а)
прикоснулся(лась) ко мне здесь, потрогал(а) там... и везде, где  он  (она)
прикоснулся, было резкое покалывание или внезапная боль.
     Со мной что-то делали. И я разрешал это.
     Нет, я давал этому произойти! Я не имею в  виду,  что  мне  все  было
безразлично, нет, боялся очень, ужасно. Но здравый рассудок говорил мозгу,
что тело мое расслаблено  и  податливо.  Этого  даже  не  нужно  объяснять
словами, достаточно прикосновений и жестов  -  и  тело  мое  удерживалось,
переворачивалось или представляло свою часть для чего-то.
     Однажды я видел нечто похожее,  когда  Найла-Без-Пальцев  и  Мо  были
усыплены во время нашего бегства  из  нью-мехиканского  мотеля...  Но  они
только уснули, а здесь было намного-намного хуже. И к тому же раньше я был
простым наблюдателем. Я не мог  представить  себе  унижения  своего  тела,
перевернутого и приподнявшего крестец для финального выстрела.
     В этом месте до меня дошло, что я абсолютно голый. Я бы и не  заметил
этого, если бы не  голос:  "Вам  необходимо  встать  и  одеться,  а  потом
дождаться остальных у парилки".
     Мое любезное тело натянуло на себя шорты, теннисные  тапки  и  майку.
Все это было сделано из какой-то безразмерной ткани. После тело  столь  же
любезно поплыло за мужчиной (женщиной) из бездверной палаты. Здесь не было
вовсе дверей... Нет, они не  появились  по  мановению  волшебной  палочки.
Случилось так, что он (она) пошел прямо на стену и  прошел  через  нее.  Я
поступил так же и очутился среди семи-восьми человек, одетых  в  такую  же
всеразмерную пляжную одежду бежевого цвета.
     И в самом деле, мы были на пляже...  или  чем-то  подобном.  Еще  это
напоминало аэропорт (странная смесь очень современного  и  дряхлого).  Был
жаркий-жаркий летний день, с солончака едкий бриз  доносил  запах  морской
воды  и  мертвой  рыбы.  Через  дорогу  поблескивали  волны.  За  обрывком
флагштока находился бетонный блок с надписью из вдавленных ракушек. Зимние
снега и жар солнца сделали свое дело, но  буквы  еще  различались.  "Флойд
Беннет Филд".
     За приземистым белым зданием, откуда мы только что вышли (в  наружной
поверхности двери также отсутствовали), показался дельтакрылый  самолет  с
реактивным двигателем, спустил закрылки, повернул двигатели и  приземлился
в нескольких ярдах за зданием. Прокатился пару футов и остановился совсем.
Здание, в свою очередь, начало перемещаться. Оно задрожало,  ускорилось  и
накрыло  самолет.  Через  четверть  мили  с   неуклюже   раздутым   брюхом
проскользнуло в другое белое здание.  Я  обернулся  к  счастливому  зомби,
стоявшему рядом со мной, и сказал:
     - О Дороти, я полагаю, мы уже не в Канзасе!
     Он раздраженно взглянул на меня, потом выражение смягчилось.
     - Мы с вами случайно не знакомы? - спросила этот оживленный покойник.
     Приглядевшись получше, я изумился:
     - Доктор Гриббин? Из Сандии?
     - О, я, наверное,  уже  в  аду?  -  сказал  он.  -  А  вы  тот  самый
янки-конгрессмен? Вы случайно не знаете, куда мы попали?
     Ну как вы ответите на подобное? Пока я раздумывал, что  ему  сказать,
голос за спиной избавил меня от ненужных хлопот.
     - Это параллельное время! - сказал с умным видом Ники Де Сота.  -  Вы
разбираетесь в квантовой механике? Отлично, кажется, Эрвин  Шредингер  или
кто-то там еще предположил, что некоторые виды  ядерных  реакций,  которые
могут иметь альтернативу, идти двумя путями. Из этого следует, что...
     Я отвернулся, с трудом удерживаясь от смеха. Какой-то клерк  объяснял
головоломку Шредингера! И кому? Одному из  самых  крупных  специалистов  в
мире по этому вопросу! Но у Ники было одно преимущество  перед  Гриббином:
он видел, как все это происходит. Послушать разъяснение Ники  подошел  еще
один человек, но я не обратил на него внимания и  смотрел  на  чужой  мир,
удивляясь, почему я здесь, вернусь  ли  к  нормальной  жизни  в  сенате...
хорошо, это отбросим. Больше всего  меня  интересовало,  куда  делась  моя
возлюбленная. В группе счастливых зомби было несколько женщин, но ни  одна
из них не была мне знакома. Еще здесь находилась безликая персона в  белом
комбинезоне, перчатках и ботинках, она стремилась загнать нас в автобус. С
водителем разговаривала какая-то девушка, но, заметив нас, она спрыгнула с
подножки и побежала прочь, словно мы были прокаженными.
     Я не знал, что и подумать.
     И повернулся к Ники и Гриббину.
     - Будет лучше, если мы сядем в эту штуковину! - сказал я.
     Гриббин озадаченно посмотрел на меня, затем вновь на Ники.
     - Вы двойники! - крикнул он.
     Ники улыбнулся.
     - Частично, да! - согласился он. - А вы разве не заметили?  Вас  тоже
двое!
     И он показал на человека,  стоявшего  рядом  с  отвисшей  челюстью  и
выпучившего глаза на Гриббина.  Он  изумленно  потрогал  свое  собственное
лицо, словно не замечал его раньше.
     - Кровавый жуткий ад!  -  сказал  второй  Гриббин,  сделав  для  себя
окончательный вывод.


     Какими бы пилюлями они нас ни  напичкали,  их  действие  подходило  к
концу. Мой приятель-свечка начинал возражать  безликому  пастуху  -  и  не
всегда вежливо.  По  мере  того  как  действие  наркотика  проходило,  моя
самоуверенность возрастала. Как и Ники, я пробовал раньше эту  гадость,  и
никакого удовольствия не было, а только меньше раздражались нервы.
     Насколько я мог судить, из нашей вашингтонской команды в  эту  группу
посчастливилось попасть только мне и Ники. Меня  де  тревожило  отсутствие
еще одного Дома, не говоря уже о русских и паре Лари Дугласов. Но вот  что
здесь не было  Найлы  -  это  уже  плохо.  Мне  очень  хотелось  узнать  у
кого-нибудь, смогу ли  я  снова  увидеть  свою  Найлу,  но  все  терзались
собственными вопросами, были возбуждены и напуганы больше меня.
     - Что происходит? - спросил один из Гриббинов, и безликое ответило:
     - Проходите в парилку. Пожалуйста, садитесь и ждите!
     И он (или она) отвернутся, когда кто-то схватил ее (его) за руку.
     - Я не знаю, где я, но когда же, наконец,  я  узнаю,  кто  заказывают
музыку? Мне срочно необходимо в лабораторию! - он продолжал  протестовать.
- Сейчас там должна начаться встреча на высшем уровне! Если  меня  там  не
будет, это обойдется нам в половину дотации на следующий финансовый год...
- он с негодованием замолчал, потому что безликий расхохотался ему в лицо.
     -  И  об  этом-то   вы   сейчас   волнуетесь?..   -   пояснил   он(а)
снисходительно. - Прошу вас, в парилку!
     Я решил, что лучшего выбора не было, и сел  в  эту  штуковину,  заняв
ближайшее место. Ники проскользнул рядом.
     Когда безликая назвала это "парилкой", я  немедленно  перевел  это  в
"судно на воздушной подушке". Так оно и оказалось!  Я  никогда  не  был  в
подобных машинах, но, когда почувствовал легкое  трепетание  и  мы  начали
скользить над треснувшим бетоном к дороге, я был  уверен  в  этом  на  сто
процентов.
     Дорогой  это  можно  назвать  только  с  большой  натяжкой.   Ею   не
пользовались длительное время. Широкая и пустынная, она  вытягивалась  под
нами и тянулась к дальнему городу, едва видневшемуся на горизонте.
     Я видел преимущества транспорта на ВП. По таким рытвинам и  неровному
асфальту не проехать  ни  на  каких  колесах.  По  большим  ямам  когда-то
прошлись бульдозером, и никто не убирал в стороны случайные кучи ржавчины,
которые раньше  звались  автомобилями.  Встречались  места,  где  болотная
рогоза полностью скрыла асфальт, и я видел  камыши  и  вспорхнувших  птиц.
Каждый раз, когда парилка сворачивала и наша цель была видна отчетливо,  я
внимательно всматривался в дальний горизонт. Иногда  это  казалось  чем-то
знакомым...
     Подпрыгнув от волнения в соседнем кресле. Ники Де Сота крикнул:
     - Черт возьми, это  же...  Нью-Йорк!  Я  еще  не  был  в  этой  части
города... - улыбаясь, он пихнул меня локтем. - Ты  заметил,  эта  штука  с
кондиционером!
     - Ну и отлично! - сказал я.
     Это все, конечно, было интересно, но меня  больше  занимало  то,  что
впереди нас. Около отделения  водителя  располагался  отгороженный  отсек,
внутри которого и находилась женщина  (мужчина),  которая  привела  нас  к
автобусу. То, что она делала, ясно  обозначило  пол.  Наклонив  лицо,  она
вцепилась  в  него  рукой  и  потянула.  Вау!  Пустота   телесного   цвета
соскользнула и осталась в руке. Теперь здесь находилось настоящее лицо, и,
кстати, довольно прелестное. Она распахнула комбинезон, открыв  еще  более
веские доказательства женственности, и повернулась к нам.
     - Доброе утро! - раздалось из внутренней связи.
     За мной крикнул Ники:
     - Доброе утро!
     Так же поступили и другие, словно пятилетки в школьной группе.
     -  Теперь,  -  продолжала  она,  -  ваши  транквилизаторы   перестали
действовать, и я объясню, что случилось. Есть новости  хорошая  и  плохая.
Начнем с хорошей:  через  утипут  дней  вы  будете  иметь  право  свободно
передвигаться по нашему прекрасному миру.  Теперь  плохая:  вы  останетесь
здесь навсегда!
     Женщина улыбнулась, наступила пауза, потом градом посыпались вопросы.
Ее ласковая улыбка не пропала.
     - Я еще не успела подключить обратную связь, поэтому пообщайтесь пока
между собой. Потом я расскажу вам, что произошло и почему, что вам следует
ждать от будущего, затем настанет время  для  вопросов.  Через  тоттер-тот
минут мы подъедем к вашему отелю.
     Она улыбнулась нам еще раз и отвернулась к водителю.
     Все это называлось поездкой, но происходило слишком многое. Вероятно,
при рождении я испытывал подобные чувства. Сейчас я был  завален  новизной
всего. Как и  все...  кроме  Ники.  Он  все  воспринимал  с  ликованием  и
радовался новому прекрасному чужеземью.
     Я так не мог. И удивился бы больше,  чем  кто-либо  другой,  если  бы
снова увидел Найлу.
     Хоть одну...
     Когда  мы  миновали  соленую  воду,  женщина  начала  объяснения.  Мы
пролетали  вдоль  широкой  авеню  между  рядами   развалин   и   выжженных
магазинчиков  на  первых  этажах.  Два-три  раза  мы  уменьшали  скорость,
пропуская встречные парилки (водители приветствовали  друг  друга  рукой).
Некоторые парилки были совершенно пусты. На  улицах  ни  души  -  я  видел
черепах, размером с  большое  блюдо,  которые  грелись  на  дороге,  видел
свернувшуюся в клубок змею (уверен - гремучая!). Она лежала  не  двигаясь,
хотя голова приподнялась и глаза-бусинки взглянули на нас.  Я  видел,  как
лиса преследует кролика, он безумно петлял вдоль того, что  когда-то  было
тротуаром. Шум наших вентиляторов рассек воздух, и  они  мелькнули  где-то
под нами.
     И я слушал.
     Вначале она вынесла нам приговор изгнания.
     - Неконтролируемая эксплуатация  порталов  паравремени,  -  осуждающе
произнесла она, -  должна  была  привести  к  хаосу,  и  мы  решили  тогда
прекратить все это! Мы переместили всех новых основных экспериментаторов и
людей из перемещенных времен на эту планету... В то же  время  мы  привели
все центры по исследованию паравремени в опасное  для  жизни  состояние  с
помощью индуцированной радиации. У нас не было другого выхода... или убить
всех.
     Я потянулся и зевнул. Мы продолжали движение, не обращая внимания  на
высокие неопрятные деревья, тянувшиеся к нам со всех сторон. Впереди  была
сфера двадцатиэтажных зданий, до самого высокого рукой подать. У них  всех
были выбиты стекла, а их стены обвивал густой плющ.
     - Когда-то, - говорила женщина, - эта планета стала  необитаемой  для
людей. Здесь была  война,  они  называли  ее  мировой,  и  кто-то  решился
использовать биологическое оружие. Все люди умерли - и  не  только  они...
Практически здесь вымерли все приматы... не осталось даже горилл... но все
остальное выжило.
     Она мельком взглянула на запястье, будто там находилась шпаргалка.
     - Да, вот еще! Не бойтесь  заболеть,  вам  сделана  предохранительная
прививка против заражения. И  уж  конечно,  против  всех  занесенных  вами
микроорганизмов, у вас  была  целая  смесь  вирусов!  -  у  нее  на  щеках
проступили ямочки.
     Возможно, здесь было что-то обнадеживающее, и мы улыбнулись в ответ.
     - Во всяком  случае,  некоторые  из  паравремен  начали  использовать
планету с целью колонизации, люди покидали  свои  дома  по  той  или  иной
причине. Как правило, это была засуха или что-то подобное. Правда,  всегда
найдутся люди, которые хотят стать пионерами. К вашему счастью, здесь  уже
создана целая инфраструктура. Это  один  из  немногих  пригодных  к  жизни
городов - пригодный более или менее - но все же вам,  в  основном  следует
переселяться на фермы. В конце концов, еда - это самое главное!
     Никто из нас не улыбнулся, в свое  времени  каждый  из  нас  был  кем
угодно, но только не фермером.
     И я начинал сомневаться в социальной полезности  должности  сенатора,
что мог он принести новому миру?
     Соскользнув  вниз  с  холма,  мы  подплыли  к  еще   более   высокому
зданию-небоскребу с часами на вершине. С одной стороны - три с  четвертью,
с другой - где-то  между  десятью  и  одиннадцатью.  Под  нами  потянулась
заржавелая трамвайная линия - впереди возвышался  ржавый  скелет  трамвая.
Мысль, что мы пройдемся под этими столбиками, была мне  не  по  нраву.  Но
водитель знал, что делает. Медленно проплыв под дюжиной блоков,  мы  снова
набрали скорость и свернули в сторону.
     - Вопросы есть? - весело спросила женщина.
     Первым вылез Ники.
     - Что такое - тоттер-тот? - спросил он.
     - Что? - удивилась женщина.
     - Вы говорили, что это займет "тоттер-тот" минут, и я не  понял,  что
это значит.
     Прелестная мордашка прояснилась:
     - Ах да! Я совсем забыла. У вас десятичная система?  Дайте  подумать!
Ум-м! - Она снова посмотрела на запястье. - Все путешествие  заняло  около
четырех-пяти минут... Около, ум-м, двадцати минут... Другие вопросы есть?
     Руку поднял один из Гриббинов.
     - Один большой, мисс! - произнес он.  -  Я  специалист  по  квантовой
механике и не знаю, с какой стороны подходить к плугу!
     - Конечно! - поддержала женщина. - Это очень серьезная проблема.  Нам
нужны  фермеры,  рабочие  и  инженеры.  Но   здесь   есть   программа   по
переподготовке.
     Она задорно улыбнулась, и мы внезапно откликнулись на улыбку.
     В фургоне стали перебрасываться словами туда-сюда,  но  вопросы  были
нечастыми. Возможно, никто из  нас  не  интересовался  ответами.  Лично  я
смотрел вперед,  вытянув  шею,  мельком  увидел  мост.  Мне  было  страшно
пересечь Ист-ривер по мосту, который не красили полвека.
     Женщина продолжала расточать улыбки.
     - Если кто-нибудь из вас желает немедленно приступить к  работе,  нам
нужны повара и уборщики, разнорабочие для гостиницы. Видите ли,  в  период
карантина вам придется все делать самим. И вы будете работать.
     Я не слушал. Напрягся, когда мы направились к разрушенному  подступу,
расслабился,  когда  свернули  в  сторону,  и  снова  заволновался,  когда
подъехали к воде. Где мы возьмем паром? Переплывем вплавь или  остановимся
здесь? На том берегу виднелись обещанные нам заплесневелые небоскребы.
     Ничего подобного! Мы не остановились, а  скользнули  вниз  в  грязную
реку, поплыли над водой так же легко и  уверенно,  как  парили  над  ямами
старых городских улиц. В дальнем конце реки виднелись останки пирса: голые
купальщики равнодушно взирали на нас. Их больше интересовал  свой  парень,
который вынырнул в нескольких дюжинах ярдов, посмотрел на  них  глазами  в
защитных очках, с удовольствием выплюнул воду  и  взмахнул  четырехфутовой
рыбой, бьющейся на конце гарпуна.
     По крайней мере, эту часть Нью-Йорка  я  знал.  Признал  Канал-стрит,
хотя указатели давно заржавели.  Я  не  узнавал  улиц,  через  которые  мы
проносились, но почти признал Пятую авеню. Сбивало с толку то,  что  здесь
не было "Эмпайр стейт билдинг",  по  иному  выглядела  Тридцать  четвертая
улица. Любопытно, что на  следующем  перекрестке  над  улицей  возвышались
останки паукообразной полицейской будки.
     Здесь мы  снова  остановились,  водитель  и  наш  гид  натянули  свои
телесные маски.
     - Это здесь! - громко произнесла женщина. - Когда-то  это  называлось
отелем "Плаза". Возможно, он несколько устарел и покрылся плесенью...  но,
мои друзья, зато какой здесь восхитительный вид на Центральный парк!
     Мы разместились по номерам старого отеля и получили  еду.  Отныне  мы
звались перемещенным паравременными лицами -  ППЛ  для  краткости.  Неделю
находились на карантине  -  достаточно  долго.  И  хотя  мы  сможем  через
несколько дней оставить отель, нам  уже  никогда  не  выбраться  из  этого
особенного паравремени.
     Мы находились на вечном хранении.
     В старом отеле "Плаза" была уйма работы - женщина  не  обманывала.  В
моем собственном 1983-м от рождества Христова, насколько я знал, это  было
прекрасным местом. В полночь сюда, к ближайшему фонтану,  выходили  играть
Скотт и Зелда Фитцджеральд.
     Безусловно, отель не обслуживали вот уже шестьдесят  лет  -  не  было
человеческого персонала. В ресторане на нулевом этаже  устоялся  противный
запах звериного логова (так и оказалось). Четверть окон была  разбита,  но
некоторые уже заменены пластиковой пленкой. В отдельных номерах  из  крана
бежала ржавая вода, в  других  ее  не  было  совсем.  Мебель  пребывала  в
плачевном состоянии,  особенно  кровати.  Хлопок  превратился  в  плесень,
плесень - в пыль, пружины матрасов -  в  ржавчину.  Прежде  чем  мы  легли
спать, нам с Ники  пришлось  основательно  потрудиться,  изготовляя  новые
постельные принадлежности. Поперек кровати положили деревянные доски,  все
еще пахнущие лесопилкой, на доски осторожно водрузили  дырявые  матрасы...
вполне сносно! Иногда мы сдували с пальцев капли  крови,  подтверждая  это
силой своего голоса. Разумеется, мы уже не стали беспокоиться о  шерстяных
одеялах. В этом отеле, похоже, не приходилось думать и о кондиционере.
     Не все в комнате было рассыпающейся стариной. Одна  вещь  была  очень
новая. Вначале я подумал, что это телевизор, но приводило в замешательство
наличие подсоединенный клавиатуры. Когда Ники в порядке эксперимента нажал
кнопку "вкл", экран вспыхнул и на розовом  фоне  появились  черные  буквы:
"Привет! Каков ваш личный код?"
     Этого мы не знали и никакие смогли  удовлетворить  свое  любопытство:
штуковина долго и упорно отказывалась работать. Неважно, какие клавиши  мы
нажимали, работала только одна кнопка с пометкой "выкл"!
     День промелькнул быстро. Когда солнце село, наш люкс сделался  вполне
пригодным для жизни... более или менее. Мы получили полотенца  и  подушки,
приличную одежду и мыло, а также остальные вещи, необходимые для жизни. Мы
узнали, как открываются пластиковые щиты на окнах, и проветрили помещение.
Блаженству помешало то, что вместе со свежим воздухом в помещение  влетели
рои  москитов  с  той  самой  зелени,  которая  была  когда-то   ухоженным
Центральным парком. Их привлек свет  в  окнах,  и  нам  пришлось  погасить
лампы.
     Мы утомились. Я почистил зубы,  и  когда  Ники  делал  то  же  самое,
полюбовался видом парка -  действительно  чудесным,  как  и  обещала  наша
проводница, хотя и чужим. Когда-то в нем было многолюдно, внизу  проезжало
много машин, сейчас не было ничего подобного. В небе  ярко  сияли  звезды,
чего я никогда не видел в Нью-Йорк-Сити своего времени.
     Это был мертвый город,  лишь  только  небольшое  пространство  вокруг
отеля было центром инфекции, куда снова начинала вторгаться жизнь.
     И это был пустой город, для меня  совершенно  безлюдный,  потому  что
здесь не было Найлы Боуквист.
     Поражало еще одно обстоятельство:  быть  может,  в  моем  собственном
времени Найла стояла здесь, в этой самой комнате. Я знал, что,  когда  она
играла в Карнеги-Холл, она останавливалась  в  "Плазе".  Зал  находился  в
нескольких кварталах отсюда. Вполне вероятно, она стояла у  этого  окна  и
смотрела на ухоженные газоны, спортплощадки у озера, велосипеды у входа  в
парк, миллионы машин, ползущих по прилегающим улицам.  Я  видел  временные
сооружения в форме пузырей и лампы, установленные над одним из расчищенных
участков.
     Я осознал, что сзади меня стоит Ники и расчесывает мокрые волосы.
     - Разве не чудесно, Дом? - спросил он.
     Я посмотрел на него с неоправданным раздражением.  Ники  не  виноват,
что он не Найла.
     - О чем ты  говоришь,  Ники?  Это  изгнание,  и  мы  останемся  здесь
навсегда.
     Он сказало сочувствием в голосе:
     - Я знаю, что тебе трудно, Дом! Ты потерял многое, я - нет. Но это не
только изгнание! Это совершенно новый мир! Рай!  Они  подарили  нам  новую
жизнь!
     - Мне она не нужна! - сказал я. - Во всяком случае, они  сделали  это
не ради нас!
     - Ладно, Дом, это так! -  он  скромно  отвернулся,  надевая  пижамные
брюки. -  Но,  согласись,  они  вложили  в  это  дело  массу  усилий.  Они
подготовили этот  район,  знаешь,  сколько  здесь  было  работы?  Починить
водопровод, восстановить электростанции. Очистить город от  мусора,  я  не
имею в виду сгнившее постельное белье. Здесь умерли люди,  и  остались  их
трупы... скелеты, по крайней мере. Кто-то  вывез  их  отсюда,  прежде  чем
прибыли мы.
     - Возможно, они сделали это для себя, имея собственные  намерения!  -
возразил я.
     - Но и мы извлекли отсюда выгоду! - заметил он.
     - Нас загнали сюда. Это и для их собственного блага! Они беспокоились
о своей монополии на паравремена!
     Ники задумчиво взглянул на меня и залез на кровать.
     - Их это  не  волнует,  -  сказал  он.  -  Они  доставили  нас  сюда,
накормили, дали нам жилье и одежду...
     - Верно! Как еще они могли прекратить наши исследования?
     - Ну  хорошо!  -  он  укутался  в  простыню.  -  Думаю,  кое-кто  мог
позаботиться по-другому: просто убить нас... Спокойной ночи, Дом!


     После франко-индийских войн многие племена не смогли ужиться с  новым
правительством, и некоторые из них уехали в Америку. В  моем  штате  осела
одна такая колония - из восемнадцати сотен беженцев,  которые  никогда  не
видели поезда и телевизора, не знали, что такое газовая плита или пылесос.
Разговор о культуре потрясал.  Нам  не  приходилось  учить  их  управлению
автомобилем или газонокосилками: это сражало их наповал. Мы учили дикарей,
как открывать банки с пивом и использовать кредитные карточки.  Объясняли,
почему на красный свет надо стоять, а  идти  -  на  зеленый.  Почему  надо
мочиться в туалете, даже если вы можете уйти в  кустики.  Когда  я  прибыл
вместе с делегацией конгрессменов к этим мисс из Карбональ, то очень жалел
их - и много забавлялся.
     Если бы хоть один из них появился  в  "Плазе",  мы  оказались  бы  на
одинаковом уровне. Я был так же растерян и смущен, но юмора здесь не было.
     Первый день Ники и я потратили на элементы искусства выживания в этом
мире. То, что я усвоил к концу дня, оказалось еще труднее, чем можно  было
предположить. В этом нам помогала консоль, находившаяся в  комнате  -  это
было не только телевизором, но и телефоном, компьютером и будильником.  Мы
выяснили, что нашим  личным  кодом  является  любое  слово  или  фраза  из
четырнадцати букв. Я выбрал: "Найла-моя-любовь". Нам  нужно  было  многому
научиться, и эта штука терпеливо учила нас всему. Мы смогли найти ответ на
любой вопрос, даже на такой, какой и  не  думали  задавать.  Например,  мы
узнали, что наша комната и еда не бесплатны: они предоставлены  в  кредит,
рано или поздно мы должны будем либо расплатиться, либо умереть с  голоду.
Но как расплатиться? Хорошо, для начала была  работа  и  в  отеле:  делать
кровати, чистить комнаты, готовить еду и передвигать мебель. Кроме того на
моем континенте и повсюду в мире -  целая  технологическая  инфраструктура
нуждалась в рабочих руках. Колонисты-добровольцы  сделали  многое,  но  их
было недостаточно.
     Я не знал, чем я могу помочь  им:  им  были  нужны  водопроводчики  и
рабочие, механики и электрики - люди которые могли что-нибудь создавать  и
ремонтировать. Для сенаторов не оставалось ни одной  лазейки,  как  и  для
квантовых  физиков,  которые  составляли  большую  часть   ППЛ.   Наиболее
полезными могли оказаться  Коты  -  люди,  которые  оказались  вне  своего
времени.  В  основном  это  были   двадцатидвухлетние   парни   из   армии
захватчиков, их было сотни в нашем отеле и тысячи в других местах.
     Когда мы научились пользоваться  комсетом,  мы  первым  делом  узнали
размещение других ППЛ. Дело оказалось безнадежным: там  было  девятнадцать
Стивов Хоукингов, не говоря уже о девяти Доминиках Де Сота (к  счастью,  в
этом  городе  нас  было  только  четверо,  остальные  прошли  карантин   и
куда-нибудь уехали). Из моего времени здесь было шестьдесят человек...
     Но ни один из них не был Найлой Христоф Боуквист.
     Когда на третий  день  мы  спускались  сдавать  анализы  крови,  Ники
переживал.  Основание  для  некоторой  нервозности  было:  позарез   нужно
оказаться здоровыми. Мы прибыли сюда  из  различных  паравремен,  провоняв
микробами, вирусами и прочей мерзостью всех сортов,  но  наши  хозяева  не
терпели болезней. В их мирах оспа, туберкулез, рак и  обычные  болезни  не
могли существовать долго...  даже  грипп  или  венерические,  даже  кариес
зубов. И они не хотели пропустить их  сюда.  Поэтому,  пока  мы  были  без
сознания, они сделали все необходимые инъекции и теперь два  раза  в  день
собирали  анализы  нашей  крови.  Чистая  кровь  подразумевала   некоторые
привилегии. Если сегодня мы по-прежнему будем чисты, то сможем  перейти  с
изнурительной работы по передвижению мебели на более изящную  -  раздавать
пищу. Если и завтра все будет в порядке,  нам  могут  разрешить  выйти  на
улицу.  По  крайней  мере,  мы  сможем  посетить  остальные  гостиницы   и
встретиться с друзьями из нашего времени, если нельзя побегать в  парке  и
подышать свежим воздухом.
     Чтобы так тревожиться, этого было явно недостаточно. Когда  утром  мы
сдавали кровь, я спросил у Ники, чем он озабочен.
     - Будущим! - ответил тот. - Своим будущим. Я начал новую жизнь и хочу
что-нибудь делать... но, кажется, в этом Эдеме  не  очень-то  нуждаются  в
маклерах!
     - Или сенаторах! - заметил я, но он не слушал.
     - Я полагаю, здесь должны быть банки! -  сказал  он,  указывая,  куда
передвигать мебель. - Но я не заметил в их списке  ничего  подобного...  И
эта дьявольская арифметика сводит меня с ума!
     Он разбирался в ней лучше меня: двойные числа так запугали меня,  что
я  даже  не  старался  их  понять,  когда  на  комсете   возникала   такая
необходимость.
     Я понял, что сказанное мной все же проникло сквозь туман его  мыслей,
потому что Ники подмигнул мне и сказал:
     - О да! Ты тоже. Но я не знаю, Дом, кем ты  был  до  того,  как  стал
сенатором.
     - Юристом! - рассмеялся я.
     - О! - сказал он с симпатией. - У них они тоже не нужны?
     Он остановился и кивнул мастеру.
     - Докладывай, Чак, - сказал он, - что ты приготовил нам на утро?
     - Кучу дел, - лаконично ответил Чак.
     Это был негр, одетый в униформу с лейтенантскими полосками,  в  армии
захватчиков он командовал танком и был моим врагом... кажется, это уже  не
имеет значения. Он отличался от  нас  только  тем,  что  прибыл  на  сутки
раньше, поэтому, он был мастером, а мы грузчиками.
     - В полдень  прибыло  семьдесят  пять  новичков,  значит,  вы  должны
очистить от хлама девятый этаж.


     Все, кого мы видели, были  ППЛ.  Котом  была  даже  женщина,  бравшая
анализы крови... хорошо. Котами считались мы  все  -  последние  пять  лет
планета была полностью  свободна  от  людей.  Но  и  Коты  были  разные  -
настоящие колонисты не жили в отеле. Иногда мы видели,  как  один  из  них
приходил в защитном костюме с маской и забирал анализы крови  или  отдавал
приказы. Такие колонисты не задерживались долго.
     То, что я знал о них, было немного, в основном то,  что  по  крупицам
удалось собрать из комсета. Настоящие поселенцы прибыли не из одного, а из
целой ассоциации паравремен... восемнадцати-двадцати различных  миров.  От
нас  они  отличались  только  тем,  что  научились  управлять   созданными
коммуникациями на четверть века раньше.
     Для них это было нелегко. У них были те же самые страшные  времена  с
"баллистическим отскоком" - прежде,  чем  они  научились  сводить  его  до
минимума  посредством  ограничений  количества  межвременных  туннелей   и
осторожной эксплуатацией порталов. Они начали колонизацию пустых миров.
     И в этом были достоинства. Проблемой паравремен занимались в двадцать
раз больше; кроме того у них  было  преимущество  в  том,  что  они  могли
заглядывать внутрь множества миров.
     Короче говоря, их эволюция и исследования продвигались  в  сотни  раз
быстрее наших: они учились тому, что знали  другие.  Из  одного  мира  они
получили компьютерную  технологию,  из  другого  -  космические  спутники,
термоядерный  синтез,  генетическую  инженерию,  фантастическую  химию   и
изумительную медицину... все это они взяли из иных времен.
     У меня было много времени подумать,  пока  мы  трудились  на  девятом
этаже - Ники  не  отличался  особой  разговорчивостью  и  терзался  своими
вопросами. Вот только когда мы сбрасывали последний ящик сгнивших  рубашек
в старый чемодан из свиной кожи и тащили его к лифту, тут, кажется,  он  и
проявился. Именно здесь он сказал:
     - А тут не так уж и плохо! Верно, Дом?
     - Поживем - увидим, - сказал я, спускаясь по лестнице.
     Ники покачал головой:
     - Нам тяжело, - сказал  он,  -  потому  что  нас  не  спрашивали.  Но
истинные  поселенцы  пришли  сюда  по  своей  воле  и,  думаю,   поступили
правильно. Целая новая планета, Дом! Черт возьми,  у  меня  была  подобная
мысль! Неисследованная, о которой мы ничего не знаем!
     Я остановился, поджидая его.
     - Как это?
     - Это наша собственная планета. Все ресурсы нанесены на  карты.  Если
вы нашли месторождения нефти на Аляске, а  британцы  из  моего  времени  в
Аравии... это еще существует в этом мире! Нас ждут природные богатства!  И
чистые озера, реки, несрубленные леса и прозрачное  небо...  вот  здорово,
Дом! Тебя это не волнует?
     - Меня больше интересует, что у нас на ужин!
     - Ох, Дом! Ты думаешь совсем не о том!
     Я упрямо возразил:
     - Нет, я в самом деле имею это в виду, поскольку  не  хочу  думать  о
будущем. Ники, мне не по душе мысль, что я буду находиться в этой  ловушке
постоянно... я хочу вернуться домой!
     Он задумчиво посмотрел на меня и ничего  не  ответил...  я  тоже.  Мы
спустились на шесть  пролетов.  Только  когда  дошли  до  ресторана.  Ники
повернулся ко мне.
     - Дом, - спросил он, - ты слышал,  как  кто-то  говорил,  что  мы  не
сможем вернуться домой?
     - Ну да, слышал! - раздраженно ответил я. - Что ты думаешь  об  этом?
Поскольку все мы пойманы, они закрыли порталы, запечатали  нас,  чтобы  мы
ничего не испортили "баллистическим отскоком". Поэтому мы торчим здесь. Ты
думаешь, нам удастся построить свой собственный портал?
     Он покачал головой:
     - Они не допустят этого и будут постоянно присматривать за нами.
     - Тогда не болтай глупостей! - огрызнулся я. И не  извинился:  я  был
усталым и раздраженным.
     Ники был таким же.
     - Какого черта ты намекаешь на мою глупость, Де Сота?  -  рассердился
он. - Вероятно, в своем времени ты действительно был большим человеком, но
здесь ты такой же ППЛ, как и я!
     Разумеется, он был  прав.  Дурные  привычки  сохраняются,  я  начинал
думать, что мое второе "я" - зануда.  Мое  отношение  к  Ники  можно  было
назвать терпимостью, еще точнее - презрением.
     Он этого не заслуживал. Я презирал в нем всего лишь  отражение  своей
худшей стороны, о которой я не  любил  вспоминать.  Стороны,  удерживающей
Найлу Боуквист в трусливом адюльтере, ведь у меня не было смелости принять
правильное решение... выбор оставался открытым, и все  другие  Найлы  были
искушением. Ники был другой. Со всеми хорошими  и  плохими  сторонами.  Он
носил такие же шорты и рубашку этого нового Эдема, как и я (мой спортивный
костюм теперь, не более чем зола в крематории), он походил на меня, и  все
внутри было то же самое.
     - Ники! - сказал я, садясь за стол. - Я прошу прощения!
     - Все нормально, Дом! - он улыбнулся.
     - Мы поднялись против хаоса, - извинился я.
     - Мы поднялись не против кучки суперменов.  Дом!  Это  тот  же  самый
народ - просто они знают больше нас, ведь у многих они украли знания... но
они не ловкачи! Их август 1983-го - такой же, как ваш и  мой!  Они  не  из
будущего! Они - это мы сами! - твердо сказал он.
     Я подумал.
     - Хорошо, ты прав! - сказал я. - Об этом ты и  думал  раньше?  Мы  их
догоним и сможем делать, что хотим, не имея на то разрешения?
     Де Сота опустил голову и пробормотал:
     - Не совсем так!
     Он не объяснил, что хочет этим сказать, а я не настаивал.
     Как я узнал позже, немного позже, это было ошибкой.
     Когда я в первый раз получил назначение в сенат, я  тут  же  обучился
новой жизни. Была масса привилегий, и я учился их использовать. В лифте  я
имел право ездить один: неважно, сколько  людей  ждет  на  других  этажах.
Право  на  пользование  маленьким  метро,  доставляющим  нас  из  офиса  в
Капитолий. Неприкосновенность корреспонденции. Посещение сауны и спортзала
- только для сенаторов. Я также учился и менее приятным  вещам:  например,
на публике я всегда обязан появляться чисто выбритым и должен отвечать  на
любое приветствие прохожих, ведь вы не  можете  знать,  кто  станет  вашим
избирателем. Первые недели я не думал о своей прежней жизни в Чикаго.
     Здесь было почти то же самое. Приходилось столькому  учиться,  что  я
почти забыл покинутый мир. Я забыл о  фермерском  законопроекте.  Я  забыл
войну, бушевавшую во время моего похищения. Я  забыл  Мэрилин...  впрочем,
это не впервые.
     Я не забыл Найлу!
     Казалось, что я никогда не увижу ее и потерял  что-то  главное.  Все,
что говорил об этом мире Ники, правда. Я мог вообразить себе, что  однажды
мой переходный период пройдет и я построю для себя прекрасную жизнь в этом
новом рае. Смогу производить вещи, встречу красивую женщину, женюсь на ней
и наделаю кучу детишек, буду счастлив... но как я смогу  жить  без  Найлы?
Это будет второй жизнью. Сомнения не исчезали.
     На  четвертый  день  нас   признали   достаточно   чистыми,   и   это
подразумевало привилегии. По первой из них нас послали перебирать  пищу  -
серьезный шаг наверх! По второй мы могли выйти наружу.
     Если быть честным, мы не могли бродить где попало  и  портить  чистый
воздух Эдема своим потенциально  нечистым  дыханием.  Ники  и  я  получили
пропуск, комбинезон и микропоровые маски. И разошлись в разные стороны.
     Я думал встретиться со знакомыми в одной  из  соседних  гостиниц.  По
комсету я узнал, что Де Сота - физик - поселился на углу через сквер.
     Днем раньше прошел сильный ливень. Воздух был влажным  и  прохладным.
Высокие деревья, вытягивающиеся вверх, качались на ветру.  На  улице  было
порядочно людей, они бродили или куда-то спешили. Некоторые были такие  же
безликие, как и я, а остальные сторонились нас. Я был беспечен: как только
я вышел из отеля, мое настроение сразу же улучшилось.  Я  хотел,  чтобы  и
Найла была здесь: мы прошлись бы под руку по улицам этого чудесного нового
мира, но и без нее мне было весело. Когда я входил в вестибюль "Пьера",  я
засиял от счастья: первое же лицо, которое я встретил, оказалось знакомым.
Человек сидел за регистрационным столом и что-то кричал в старый телефон.
     - Вы который? - спросил я, стягивая маску.
     Он разозлился.
     - Я тот, с кем вы имели хлопоты в  первом  месте,  подонок!  -  резко
ответил он.
     Поскольку он не мог быть Лаврентием Джугашвили  или  ученым,  он  был
мошенником из паравремени Тау.
     - Я не тот, на кого вы подумали! - сказал я. - Я сенатор,  а  Ники  -
это мой товарищ по комнате в "Плазе".
     - Надеюсь, он там сдохнет! - Дуглас положил трубку и пожал плечами. -
О дьявол! Простите, я не хотел вас обидеть! Забудем, хотите чашечку кофе?
     Короче, он старался казаться любезным. И у него было кофе! Даже здесь
есть преимущество в знакомстве  с  мошенником.  Мы  сели  и  поболтали.  Я
рассказал ему обо мне и Ники. Он рассказал о себе более, чем я рассчитывал
узнать. В первую ночь он разместился с фэбээровцем Мо. Дуглас заметил  мой
взгляд и пожал плечами:
     - Возможно, я уже говорил: забудем прошлое!
     Но Мо нашел другого Мо - свою копию. И они решили поселиться  вдвоем.
Более  того,  они  узнали,  что  здесь  есть  третий,  и  после  карантина
собираются уехать вместе, может быть, на  постройку  газопровода  Техас  -
Южная Калифорния, может быть, в  бригаду  первопроходцев  или  на  стройку
плотины в Алабаме. Они назвали место Масие Шоало. Там  всегда  есть  много
работы для здоровенных парней. А знаю ли я, что и Найла здесь, в отеле?
     Внезапный прилив надежды и разочарование, ну конечно же, он говорил о
женщине из ФБР.
     Я допил остатки кофе, пропуская остальные сплетни Лари  Дугласа  мимо
ушей. Мою голову заполнили вопросы морали. Найла, которую  я  любил,  была
безнадежно недосягаема.
     Мог ли я устроиться с другой Найлой?
     Я даже не задавался  вопросом,  поселится  ли  со  мной  эта  упрямая
полицейская ищейка. Это не имело значения.
     Ответ скрывался в моей, а не в ее голове. Что я любил?  Было  ли  это
физически материальным женским  телом,  в  котором  я  находил  так  много
удовлетворения? Были ли это особенности  и  привлекательные  черты  Найлы,
которая замечательно играла на скрипке, была во власти страсти и добра  во
всех отношениях? Любил ли я Найлу Боуквист менее, если бы  она  не  видела
разницы между Брамсом и Бетховеном или не очаровывала и  волновала  элиту?
Одним словом, буду ли  я  любить  ее,  незнаменитую?  Или,  спустившись  к
вопросу, на который нет ответа, что я понимаю под "любимой"?
     Когда вы восхищаетесь собственным  пупом,  очень  трудно  следить  за
действительностью. Я не удивился, когда Лари прекратил свою болтовню  и  с
подозрением покосился на меня.
     - Извините, я задумался! - сказал я.
     Он фыркнул.
     - Может быть, вы, наконец, скажете, зачем пришли сюда? - спросил он.
     - Я пришел посмотреть на Доминика Де Сота, ученого.
     - А, понятно! Здесь их целая куча - в своем времени  они  говорили  о
паравремени и всех этих штуках!  Здесь  даже  двое  "меня".  Вероятно,  вы
найдете их в баре...
     Так я и поступил. Как он и сказал,  в  баре  было  десять-одиннадцать
человек, они пили пиво и оживленно разговаривали. Двое из  них  были  Лари
Дугласами,  четверо  -  Стивами  Хоукингами  (в  том  или  ином  состоянии
здоровья), двое - Джонами Гриббинами (образцы которых я встретил во  Флойд
Беннет). Они даже не взглянули  на  меня,  как  и  пояснил  пройдоха,  они
обменивались впечатлениями.
     Пройдя в бар, я обзавелся банкой пива и сел, наполовину слушая  их  и
наполовину размышляя над своими проблемами. Мечталось легко, поскольку  их
разговор нисколько не мешал моим мыслям. Я не понимал ни единого их слова.
     - Мы начали с расщепления ольтрона! - говорил один из них.
     Другой прерывал:
     - Постойте, а что вы называете ольтроном?
     Первый говорил ему что-то подобное:
     - Это обозначает лучевой поток, имеющий расхождение в пяти точках.
     Другой удивлялся:
     - Расхождения?
     И они чертили диафрагмы реакций частиц, пока один из них не сказал:
     - О, вы имеете в виду тела Ньютона? Правильно!  Это  расщепляется  на
альфа-А и гиммел, верно?
     И они все начинали по новой... Я пропускал это мимо ушей, тут  пришел
Доминик Де Сота и заметил меня.
     - Эй, Дом! - крикнул он. - Ты уже вернулся? Слушай, Гриббины  сказали
мне, что на своих ускорителях  они  использовали  пластины  из  ванадия  -
результат получился вдвое лучше. Что ты об этом думаешь?
     Я улыбнулся и признался:
     -  Ничего!  Я,  Дом,  тот,  который  сенатор,  с  которым  ты  был  в
Вашингтоне, когда нас похитили.
     - Ах, тот! - сказал, забавляясь, доктор. - Ладно, я тоже не тот  Дом!
Он пошел проведать свою жену.
     Я моргнул:
     - Тогда ладно, передай ему, что я заходил!
     Отвернувшись, я подумал, что было бы неплохо, если бы вместо бесполой
женщины похитили мою Найлу... и тогда...
     Я осекся, сглотнув комок.
     - Эй! - сказал я. - Они же не похищали его жену, ведь она не работала
над паравременем и находится в собственном мире!
     - Разумеется, она не занималась паравременем! - другой Дом озадаченно
посмотрел на меня. - Он попросил, чтобы она присоединилась к нему,  только
и всего! И пошел встречать.
     - Попросил... присоединилась... вы хотите сказать, что...
     И Дом в самом деле имел в виду  именно  это.  Это  было  политикой  -
похитители  не  бесчеловечны!  Они  позволяли  перенести  семьи,  если  те
согласятся.
     Нужно только сделать запрос!
     Через сорок минут я был в отеле "Билтмор", ожидая своей очереди  и...
полагаю, здесь уместно слово "предложение". Я был  не  одинок,  в  очереди
стояло пятьдесят человек. Мы мало говорили, и  каждый  зубрил  свою  речь.
Когда я почувствовал удар в плечо, я вздрогнул.
     Но это был всего лишь Ники.
     - Ты тоже сюда, Дом? - его рот растянулся до ушей. -  Я  уже  кончил.
Теперь, если только Грета скажет "да"...
     Мы оказались в центре внимания. Все обернулись, чтобы услышать, о чем
поведает человек, уже прошедший это.
     - Она еще не ответила? - спросил я.
     - Ответ? Нет! Ты говоришь не непосредственно с ней, - пояснил  он.  -
Полагаю, для этого недостаточно туннелей. Знаешь, ты заходишь в комнату, и
они делают нечто вроде фильма. Это не совсем фильм, во всяком  случае,  ты
говоришь то, что хочешь, потом они  засекают  местонахождение  адресата  и
пересылают... Как называется эта  штуковина?..  Телеграмма?  Что-то  вроде
этого. Ты говоришь ровно минуту, затем послание направится ей...
     Направится ей.
     Что надо  сказать  женщине,  чтобы  она  оставила  свой  мир  во  имя
рискованных приключений в изгнании?  Медленно  продвигаясь  в  очереди,  я
искал веские  причины.  Их  не  было.  Посулы.  Легкомысленные  призрачные
обещания, что наша жизнь будет подобна... чему, если бы я только знал!..
     Когда, наконец, я очутился перед объективом и яркий свет ослепил  мои
глаза, я отказался от всех обещаний и причин. И сказал просто: "Найла, моя
дорогая! Я люблю тебя! Пожалуйста, иди ко мне и выйди за меня замуж!"


     В субботу мы окончательно избавились от всех  микробов  и  готовились
начать новую жизнь. К этому времени мы успели намозолить глаза женщине  из
"Билтмора". Число туннелей в другие времена строго  ограничено,  объясняла
она, и трудно проверить все сразу. Нет, она  еще  не  знает,  получила  ли
Найла мое послание. Да, ей скажут все, что  она  захочет  узнать  об  этом
мире: на что он похож и как сюда попасть. Нет, она даже не знает,  сколько
это протянется. Иногда требуется меньше дня, но некоторые не имеют  ответа
и спустя три недели...
     Я не хотел ждать три недели - не мог быть одиноким столько времени...
особенно если узнаю, что остался таким навсегда.
     Я тянул время, у Ники была та же проблема, но он,  казалось,  не  был
взволнован.  Когда  он  не  работал,  он  слонялся  вокруг,  когда  и  это
надоедало. Ники сгибался над терминалом и пытался чему-нибудь научиться. В
трудное время я как-то  зашел  спросить  его,  как  много  ути  перешло  в
одди-пут, и он сказал:
     - В самом деле, Дом, как ты будешь здесь жить, если не можешь сделать
элементарный перевод?
     - Ники, это так умопомрачительно для моих мозгов, эти нули и единицы!
     - Это двоичная система, - поправил  он:  1=1;  10=2;  11=3.  -  И  он
продолжил строчку: - 100=4; 101=5.
     - Ну хорошо, Ники, это действительно так! - проворчал я. -  Но  когда
получатся десяти или двенадцатизначные числа? Как их выговорить?
     Он серьезно ответил:
     - Сейчас ты будешь изучать код!
     - Кто, я? Нет-нет, я его знаю! Я должен учить этот код только потому,
что торчу здесь, а если бы я находился в Риме,  мне  пришлось  бы  изучать
римские цифры? Только  это  глупо?  Должны  же  иметь  цену  их  миллионы,
переложенные с десятичной в двоичную систему!
     Он засмеялся:
     - Ты хочешь знать их цену? Имей в виду, что они перекладывают  данные
в электронную память. Где-нибудь нажимается кнопка,  и  машины  производят
глобальные замены-поиски. Все сразу и повсюду! Это стандарт!
     Я пристально вгляделся в него.
     - Это уже компьютерный разговор! - сказал я. - Ты многому научился  с
тех пор, как исчез из своего времени!
     - У меня не было другого выбора, Дом! - сказал он. - Рано или  поздно
ты это поймешь... я хочу, чтобы ты начал учиться! - Он выбил на клавиатуре
несколько команд и поднялся. - Тебе пора научиться считать! - И он оставил
меня наедине с комсетом.
     Да, он был совершенно прав.
     Я стал серьезным, на время забыл все  свои  мысли  и  проблемы  (даже
Найлу!) и попытался сконцентрироваться.
     Ники вызвал для  меня  старую  документацию  "Двоичное  исчисление  и
человеческие привычки". Там было сказано все,  что  я  хотел  узнать,  как
записывать и произносить.
     Научился  записывать  -   очень   легко.   Числа   двоичной   системы
записываются в  группы  из  шести  единиц  (в  середине  ставится  дефис),
например, 000-000. Когда в числе более шести единиц, используются  запятые
(как для тысяч и миллионов!).  Пример:  000-000,  000-000.  Я  старательно
перевел текущий год в двоичное число, и год 1983 стал 1-111, 011-111.
     Для меня это выглядело довольно необычно.
     Прочитав дальше, я узнал, что каждую шестерку знаков они произносят в
соответствии с одним смехотворно нелепым правилом. Это стало легче,  когда
я изучил таблицу. Каждая триада произносится по-разному, в зависимости  от
того, находится ли она до или после дефиса.

           10 с.с   2 с с.   Произношение    Произношение
                             первой группы   второй группы
            0        000        оли              пол
            1        001        ути              пут
            2        010        эта              пата
            3        О11        одди             под
            4        100        ту               ту
            5        101        тоттер           тот
            6        110        дай              дай
            7        111        типер            ти

     Так, числа, подобные 10, то есть 1-010, стали  ути-пата,  а  50,  или
110-010, стали дай-пата. Когда Ники возвратился, я сказал ему:
     -  Через  четыре  месяца,  в  канун  Нового  года,  я  пожелаю   тебе
счастливого Нового ути-ти, одди-ти!
     - Превосходно, Дом!  -  он  улыбнулся.  -  Только  это  текущий  год!
Следующий будет 1984 - ути-ти, ту-пол!
     Я застонал:
     - О, огни ада! Я никогда не научусь всем этим штукам!
     Ники возразил весело:
     - Было бы желание! В конце концов, как я сказал, у тебя нет выбора.


     Я не мог постоянно витать в  облаках,  думая  о  Найле,  или  изучать
арифметику.  Решение  было  принято,  и  не  просто  решение:  мы  уходили
работать! Не могли же мы вечно  торчать  в  "Плазе"!  Ведь  в  карантинные
кварталы каждый день поступали  тысячи  новых  Котов.  Мы  не  могли  идти
работать в горничные или водители автобусов. В  Эдеме  не  было  свободных
дорог, да и не могло быть! Раньше  на  всей  этой  планете  едва  ли  было
пятьдесят   тысяч   отважных   пионеров,   недовольных    своим    прежним
правительством или просто героев.  Сейчас  сюда  перемещено  почти  двести
тысяч Котов, и их количество удвоится прежде, чем  перемещение  из  других
времен завершится. Каждый из нас нуждается в пище, жилье, в целом миллионе
маленьких приспособлений и удобствах, составляющих  цивилизованную  жизнь.
Еда - это почти все! Я никогда не был даже простым огородником, но  первая
же моя поездка в поисках работы была в северную часть парка, где я  убирал
бревна и выкорчевывал пни, распахивал поля  и  высеивал  озимые  культуры.
Вторую поездку я совершил к Бруклинскому  мосту,  где  инженеры  проверяли
прочность кабелей и опор, готовили старый мост  к  новой  службе.  Третью,
четвертую  и  пятую  поездки   я   совершил   за   город,   где   пришлось
восстанавливать водопровод и линии  электропередач,  проверять  готовность
зданий к зиме и собирать металлолом, чтобы снова пустить  металл  в  дело,
создавая из отбросов старых времен новые механизмы и  плуги,  двухтавровые
балки (железные рудники Месаби пока еще не начали давать руду). О,  здесь,
был непочатый край работы - еще больше, чем людей! Но, кажется, ни одно из
этих занятий не подходило для человека, основным искусством которого  было
составлять речи и основывать денежные фонды, смотреть сквозь пальцы на то,
как проект расчистки трущоб заменяется на программу обучения пилотов.
     - Все будет отлично, черт возьми! - бодрился Ники. - Вот увидишь!  Им
нужны все, Дом, и рано или  поздно  им  потребуется  правительство!  Когда
приедет Грета... - он зажал рукой неземную идиотскую улыбку. - Дом!  Жена!
Семья! Пол-акра земли, огороженной высоким забором, где  мы  будем  ходить
нагишом, когда захотим...
     - Извини, Ники! У меня деловая встреча! - сказал я  и  ушел,  оставив
его наедине с грезами.
     Я не солгал - разговор с  женщиной  из  "Билтмора"  можно  назвать  и
"деловой встречей". Она сразу признала меня:
     - Доминик Де Сота? Я не ошиблась? Подождите секунду! - она пригнулась
к комсету, изучая содержимое экрана. Затем ее выражение потемнело.
     Прежде чем она смогла подыскать слова, я понял, что произошло.
     - Я в самом деле, очень сожалею... - начала она и не закончила.
     У меня всегда наготове улыбка, я приклеил ее, и это сработало.
     - Кончим играть. Хорошо, милашка? - сказал  я,  улыбаясь.  -  Что  вы
делаете сегодня вечером?
     Улыбка могла одурачить ее, но я видел, что  женщина  молчала  -  была
слишком доброй. Возможно, она уже говорила сотням ППЛ, что их возлюбленные
и близкие не видели возможности начать новую жизнь в новом мире.
     - Многие и в самом деле боятся путешествий  в  паравремя!  -  сказала
она.
     Улыбка жгла, но я удержал ее и попытался продолжить беседу.
     - Что тут поделаешь? - сказал я и ухитрился пожать плечами.  -  Найла
храбра, как никто другой! Но я не виню ее, на ее  месте  я  бы,  возможно,
сказал:  "Ну  уж  нет,  спасибо,  это  уже  слишком".  Во  всяком  случае,
подумал... - И замолк, потому что женщина выглядела озабоченной.
     - Простите, как вы ее назвали?
     - Найла! Найла Боуквист. Что-нибудь не так?
     - О, дьявол! - она снова занялась клавиатурой. - Я просто перепутала:
тот же номер комнаты и тоже Доминик Де  Сота...  Женщина  по  имени  Грета
сказала: "Нет"! Ваша... - она нахмурилась и  сделала  повторный  контроль.
Затем подняла глаза и улыбнулась небесно-лучезарной улыбкой. - Ваша заявка
на Найлу Христоф Боуквист удовлетворена. Ваша подруга уже во Флойд  Беннет
на предварительной дезинфекции и завтра утром будет в отеле.


     Штабной сержант Найла Самбок уже не была сержантом, так как им не был
никто. Советы распустили американскую армию с помощью сил Лиги Наций.  Тем
не менее, Самбок по-прежнему носила униформу, грязную  и  измятую.  Ничего
другого у нее не было. Когда  она  ждала  на  станции  Индианаполис  поезд
домой, сидевший рядом экс-капитан слушал радио. Там повторялось одно и  то
же сообщение, пояснявшее события:
     "Мы  устранили  всех   лиц,   перемещенных   во   времени   и   ваших
исследователей в области паравремен.
     Мы  индуцируем  радиацию,  сделавшую  ваши  исследовательские  центры
непригодными.
     Мы строго запрещаем вам дальнейшие исследования в этой области!"
     Начла не хотела слушать -  это  снова.  Если  бы  она  знала  раньше!
Подводные лодки Советов запустили ракеты и были предельно эффективны.  Они
стирали с лица земли Майами и Вашингтон, Бостон  и  Сан-Франциско,  Сиэтл.
Бомбардировщики американцев начали бомбить русских и делали то же самое  с
Ленинградом и Киевом, Тифлисом и  Одессой,  Бухарестом.  Все  думали,  что
худшее уже свершилось,  поскольку  число  ядерных  ударов  ограничено,  но
наступила ядерная зима. - Это продлится месяцы, хотя об этом еще  не  знал
никто.



               ГОД 11-110 111-111; МЕСЯЦ 1-010; ДЕНЬ 1-100;
                   ЧАС 1-00; МИН. 1-110. НИКИ ДЕ СОТА

     Мэри Водчек, пилот блимпа, вернулась в каюту, чтобы  разбудить  меня:
мы были уже где-то возле Скрантона.
     - Вставать пора! - позвала она через дверь. - Нью-Йорк через час!
     Я поблагодарил ее и слез  с  койки,  дрожа  от  холода.  Сносная  для
остальных температура воздуха на дирижабле мало напоминала  Пальм-Спрингс.
Пока я набирался храбрости для принятия душа,  Мэри  позвала  меня  опять,
чтобы убедиться, что я проснулся.
     - Знаете, мы полетим раньше, чем сядет солнце. Вы не полетите с нами?
     - Пусть ваша бочка улетает на... - крикнул я и услышал ее смех.
     Затем Мэри ушла, а я, пока не ослабли нервы,  поспешил  в  душ.  Вода
показалась не такой холодной, как я боялся, - немного теплее  воздуха.  Во
всяком случае, я с радостью выскочил из душа  и  быстро  натянул  на  себя
одежду. Так начался этот день.
     Для нашей компании это был  просто  праздник,  ведь  я  мог  выиграть
время, и мы работали за двоих, включая и уик-энды, делая запасы. Мы  могли
лететь тодди-от, ути-под, но 12 октября  был  праздник  Дня  Колумба,  его
праздновали  многие  из  нас.  Вам  в  диковинку  арабские  и  африканские
финиковые пальмы в наших широтах, поспевающие  ко  дню  открытия  Америки.
День Колумба - это очень американская причуда: эфиопы, давшие нам деревья,
спрашивали, куда это мы так торопимся, украшая кроликов?
     Многие из нас родились в Соединенных  Штатах,  хотя  почти  все  были
Котами. Я имею  в  виду  подневольных.  Наша  фермерская  община  основана
настоящими колонистами  из  двадцати  паравремен,  но  им  не  понравилось
обрабатывать землю. Когда пришли мы, пити-дипис (ППС), то они решили,  что
в этом мире есть более интересные вещи.
     Для меня это - как нельзя лучше. Все мы были равны.  Это  не  значит,
что хотя бы один из них что-нибудь знал о Тау-Америке - моей Америке. Я не
встретил ни  одного  человека,  который  знал  о  Моральном  Благоприличии
Движений. У них не было богатых арабов, скупивших все вокруг с  потрохами.
Арабы были частью коллектива - такие же, как я. Здесь не было законов,  не
разрешающим пить спиртные напитки лицам моложе тридцати пяти лет, законов,
запрещающих аборты и контрацептивы. Более того, не было ни одного  правила
о том, насколько должна быть открыта кожа  (естественно,  исключая  законы
природы,  нормальные  люди  остерегаются  подставлять  кожу   под   жаркое
калифорнийское солнце).
     В первое время я дал этому новому миру название  Эдем.  Оно  пришлось
ему в самый раз! Хотя я и не предполагал, что мне понравится земледелие, я
бросил подсчет закладных цен в Чикаго ко всем чертям.
     Но это умение пришлось как нельзя кстати, ведь именно оно  удерживало
меня от грязной работы (за исключением уборки, когда  не  хватало  рабочих
рук). Я освоил двоичную арифметику, и случилось так, что я  взял  на  свои
плечи все финансовые дела нашей компании. Это было солидным преимуществом,
и они не хотели, чтобы я уезжал в Нью-Йорк.
     Раньше такого не случалось.
     Прекрасно, продолжим.  Блимп  мягко  качнулся  над  болотами  старого
Нью-Джерси,  и  я  сделал  вид,  что  пересчитываю  ящики  с   авокадо   и
салатом-латуком, а на самом деле смотрел вперед на дом...  мой  настоящий,
около Пальм-Спрингс.
     Он был так  близко,  что  я  замечтался.  В  молодости  я  был  очень
религиозным...  ведь  у  меня  не  было  выбора.  Моральное  Благоприличие
Движений всегда было со мной, особенно в пригородах Чикаго. Я  хотел  быть
добрым и избежать извивающейся вечности  в  жгучем  пламени  ада  (в  этом
уверял меня каждое воскресенье преподобный Мэникот), а туда  я  непременно
попаду, если выпью, пропущу воскресную школу  и  пойду  купаться  в  одних
только плавках. Правда, иногда он упоминал и Небеса. В моем представлении,
это было нечто вроде Таити. Я знал, где это находится, но не видел  шансов
попасть в рай... по крайней мере, без хороших адвокатов, могущих прогрызть
лазейку в законах. Я имею в виду, смог бы  Господь  простить  мне  тяжелое
шестилетнее бремя грехов? Я лгал. Я крал  никелевые  монетки  из  маминого
кошелька. И непочтительно относился к старшим. Я  был  плохим,  верно!  Но
иногда я грезил, на что же  похожи  Небеса?  И  это  похоже  на  "Гармонию
пустыни". Даже тот факт, что преподобный Мэникот говорил, что  на  Небесах
нельзя жениться. В Калифорнии это было  действительно  так.  Женщин  здесь
было около половины населения, но все они, как правило,  присоединились  к
своим  мужьям  или  любовникам.   Резервов   для   покинутых   мужчин   не
существовало.
     И от поездки в Нью-Йорк я ждал решения этой проблемы.


     Мы причалили к Грет-Медоу, где винтчмены подцепили наши канаты,  и  я
посмотрел в окно. Нью-Йорк-Сити почти не  изменился.  Ведь  прошло  только
шесть недель с тех пор, как я отправился на заработки в Калифорнию...  но,
мой Благодетель, это казалось таким огромным сроком!
     Как только мы закрепились,  я  вышел  в  дождливый  октябрьский  день
Нью-Йорка, и с первого  же  шага  мои  тенниски  покрылись  грязью.  Герби
Мадиган ждал меня, сидя на плетеной корзине и сгорая от  нетерпения.  Даже
раньше чем приветствия он вытянул из  моих  рук  накладную,  и  глаза  его
моментально побежали по списку.
     - Помидоры? - возмущенно спросил Герби. - Зачем вы их привезли? У нас
их навалом с Джерси и Айленда.
     - Через пару недель они кончатся, и вы приступите к нашим. Во  всяком
случае, есть еще финики и авокадо!
     Его глазки загорелись.
     - И еще для пробы я положил апельсины...
     - Апельсины? - он удивился.
     - Боюсь, мы не можем доставить их очень много, - сказал я, - придется
подождать, когда деревья будут более плодоносными. Может быть,  нам  стоит
выйти из дождя?
     Нам не удалось это сделать сразу же, так как меня  остановил  человек
из воздушных служб и спросил, не видел ли я по  пути  из  Калифорнии  хоть
один  признак  баллистического   отскока?   Инспектор   выглядел   слишком
удовлетворенным, когда я сказал, что не видел, и менее, когда  я  объяснил
ему, что половину времени спал, а остальное занимался бумажной работой. Он
сказал что больше никто не испытывает порталы, вероятно, резонанс потух.
     Потом мы зашли в офис Герби, ярко освещенный грязный участок в  одном
из сооружений-пузырей в парке. Полчаса поторговались. Я даже  стянул  свои
промокшие тапки и сушил носки. У  Мадигана  нашлось  немного  кофе,  и  он
угостил меня чашечкой (удивлюсь, если мы сможем его вырастить!).  Люди  из
"Гармонии" уже  отправились  исследовать  Байю  и  другие  части  Мексики.
Когда-нибудь у нас  будут  плантации  кофе,  может  быть,  даже  папайи  и
бананов, но до этого очень далеко. Во всяком случае, планов на будущий год
у меня хватало.
     - Через месяц у нас будет свежий шпинат и виноград, - сказал я Герби.
- К Рождеству появятся дыни, хотя мы работаем недолго. Вы не знаете, никто
из настоящих фермеров не появился?
     - Больше  не  появится  никто!  -  рассеянно  произнес  он,  думая  о
рождественских  дынях.  -  Они  захлопнули  все  порталы,  за  исключением
нескольких станций слежения. В любом случае вы можете набрать  рабочих:  в
отелях сидят еще несколько сотен солдат и физиков.
     Я тяжело вздохнул. Переподготовка физиков и  военных  отняла  у  меня
достаточно времени.
     - Если сможете, дайте дюжину добровольцев, - сказал я. -  Мы  улетаем
сегодня ночью. Самое лучшее - семейных. Или одиноких женщин.
     Он,  как  я  и  предполагал,  рассмеялся.  Когда  мы  сторговались  и
составили контракты на  будущее.  Герби  добавил  кофе  и,  откинувшись  в
кресле, пристально взглянул на меня.
     - Доминик! - сказал он. - А как вам понравится работа на меня?
     - Нет, благодарю!
     Он упорствовал:
     - Вы будете иметь прекрасную работу! Я подберу приличную плату, и  вы
будете жить в городе, обеспечивать водой и едой половину  Вест-Сайда!  Все
будет изумительно!
     - Вы сорвете на этом куш! - я улыбнулся.
     - Верно, лет через пять...
     - Через пять лет, - сказал я, - мы приберем к  рукам  Сан-Диего!  Там
хватит места. Не говоря уж о теплом климате.
     Мадиган задумался и сказал:
     - А вы знаете, я никогда не хотел жить в Калифорнии. - Мне  необходим
Лос-Анджелес...
     - Лос-Анджелес? Кто его восстановит? - Я взглянул на часы. - Герби, у
вас хорошо подвешен язык, но полет не ждет, а у меня  еще  несколько  дел!
Можно одолжить пару сухих башмаков и, если не жалко, плащ?


     Вестибюль  отеля  был  чист  и  пустынен.  Через  центры  перемещения
Нью-Йорка прошло около двадцати двух тысяч пити-дипис - и  двести  из  них
остановились в "Плазе".  Некоторые  отели  уже  были  законсервированы  до
лучших времен:  когда  они  потребуются  для  людей,  прибывших  не  через
порталы, а на самолетах и автомобилях.
     Я не медлил. Вначале воспользовался  общим  терминалом,  ввел  нужные
данные и получил адрес. Выяснив у соседа,  как  попасть  в  Ривер-Сайд,  я
понял, что могу поймать  такси.  Только  тут  я  подумал,  что  мне  нечем
расплатиться за проезд. Или за что-нибудь еще.
     - Я могу расплатиться калифорнийской кредитной карточкой?  -  спросил
я, а он попытался не рассмеяться. -  Если  вы  нуждаетесь  в  наличных,  в
вестибюле  денежный  автомат.  Стоит  вам  только  сунуть  карточку,   он,
вероятно, позаботится о вас.
     Так я  и  сделал.  С  помощью  двух  наблюдателей,  конечно.  Автомат
выплюнул две дюжины шестнадцатидолларовых банкнот. Я схватил их  и  убежал
прочь. Провинциал в большом городе! Некоторые вещи не меняются.
     В  такси  я  получше  рассмотрел  необычные  деньги.   Действительно,
неудобно использовать карточки для мелких вещей, или даже  таких  крупных,
как торговля с  независимыми  общинами  Лола  Алто  и  Санта-Барбара,  или
субботней   игры   в   покер.   Банкноты   имели    интересную    окраску:
зеленовато-золотые и черные с одной стороны, золотые и алые  -  с  другой.
Числа,  разумеется,  в  двоичной  системе.  Деньги  были  сделаны  не   на
банкнотной бумаге, которую я видел в своей предыдущей жизни, а  на  чем-то
вроде шелка (я потрогал уголок - определенно, их трудней оторвать). Но все
это очень похоже на деньги. С одной стороны портрет Эндрю  Джексона,  а  с
другой - Белый Дом (это была не гравюра на стали, а голограмма).  Покрутив
банкноты в руках, я заметил, как  перспектива  слегка  изменилась,  вокруг
изображений засияли иные цвета: красный, белый и голубой  за  Джексоном  и
разноцветная радуга над Белым  Домом.  На  банкнотах  напечатано  название
типографии: предприятие в Филадельфии. В первое время я даже не знал,  что
там было. И сделал для себя пометку - на следующей встрече совета я  внесу
предложение, чтобы и мы напечатали для себя такие же. Такси  тем  временем
тряслось по рытвинам и треснувшему цементу Бродвея.
     Затем мы  очутились  на  Ривер-Сайд,  я  расплатился  с  водителем  и
огляделся по сторонам. Текла чистая и приятная река. Это Гудзон. В стороне
Джерси на скалах выросли большие деревья, но  я  не  видел  моста  Джорджа
Вашингтона (и предположил, что он  не  был  построен).  Но  жилой  дом,  к
которому я подошел, был в отличном состоянии:  пол  из  чистого  кафеля  и
стекла в окнах. Поднимаясь на шестой этаж, я услышал шум мотора  и  понял,
что лифт работает. Когда я добрался до квартиры 6-Си и постучал  в  дверь,
она тут же открылась. Вот только человек, открывший  дверь,  был  не  тем,
кого я рассчитывал увидеть. Это был сенатор.
     - Ники! - воскликнул он. - Эй, Найла! Это Ники Де Сота! Приди сюда  и
поздоровайся!
     Затем явилась она - милая и счастливая, очень похожая на ту,  которую
я искал (ведь я тоже был похож на  сенатора),  почти  похожая,  это  легко
заметить во время рукопожатия.  Я  зашел  к  ним,  и  мы  пили  более  чем
настоящий кофе, болтали о том, чем занимаюсь я, чем они, как  прекрасно  в
этом новом мире и каким ужасным был старый.
     Очень печально, что это была не та Найла.
     Но они подсказали, где настоящая.  И  спустя  двадцать  минут  я  уже
торопился туда. В столичный музей искусства. Не более чем в  двух  минутах
ходьбы от того места, где приземлился мой блимп.
     Сенатор и его Найла были  удивлены,  увидев  меня.  Найла-Без-Пальцев
удивилась еще больше. Она была поражена и держалась настороженно.
     - Все, что было дома, кончено! - сразу  же  предупредила  Христоф.  -
Если вы сердитесь на меня, я вас не осуждаю, но и не извиняюсь!
     - Я вовсе не сержусь на вас! - сказал я. - А просто хотел  пригласить
на ужин... может быть, в тот ресторан в парке, среди деревьев?
     - Ну что вы, я не могу себе этого позволить!
     - Зато я могу! Прогуляемся? Я хочу заодно взглянуть, загружают ли мой
блимп.
     И мы пошли. Я показал Найле, как грузят по частям тракторы коробка за
коробкой, базу данных для наших машин (все это в обмен на продукты). А она
рассказывала мне о работе в музее. Это не работа по  искусству,  сразу  же
предупредила Найла, но это хорошая работа. К счастью, говорила она,  перед
войной построили новое хранилище. Поэтому многие из уникальных  экспонатов
прекрасно сохранились и находятся в хорошем состоянии. Но вот выставленные
вещи, особенно  картины,  никто  не  умеет  реставрировать.  Но  экспонаты
опрыскали, уничтожив плесень,  высушили  и  собрали  все  чешуйки  краски,
упавшие на пол. В один прекрасный день кто-нибудь положит их на место.
     - Я и не подозревал, что вы так интересуетесь искусством! - Я зашел с
Найлой в ресторан. Аромат  был  просто  изумительный,  ресторан  находился
рядом с рынком и получал оттуда самые свежие продукты.
     - Полагаю, - заметила она, - вы знаете про меня совсем немного, разве
не так? Вполне вероятно, я этого и добиваюсь! Вы будете бояться  меня  еще
больше!
     Я пропустил ее вперед. Мы сели за столик, у нас приняли тут же заказ.
Начали с авокадо,  набитых  мясом  крабов  (крабы  поставлялись  прямо  из
Гудзона, а авокадо были моими, абсолютно свежими и безупречными).
     - Работа, конечно, хорошая! - сказал я. - Но, полагаю, в этом пока не
очень-то и нуждаются, верно? Я имею в  виду  картины.  Но  другие  вещи...
когда мы проходили, я видел обелиск Клеопатры. С ним ничего  не  случится,
раз он так сохранился.
     Обелиск лежал на земле и в нескольких местах был разрушен от падения.
Тысячелетиями  он  хранился  в  Египте,   но   несколько   десятилетий   в
Нью-Йорк-Сити сделали свое дело.
     Найла выскребла остатки мяса из авокадо и взглянула на меня:
     - Ну и...
     - Да так, мне просто интересно, может  быть,  вас  интересует  другая
работа? Не по специальности, конечно... здесь не очень-то по линии  тайной
полиции. Как вам понравится дирижировать оркестром?
     Найла отложила вилку:
     - Дириж... оркес?.. Вот дерьмо! Ники, какого  черта  вы  говорите  об
этом?
     - Зовите меня Домиником, хорошо? - Я забыл, что  она  сквернословила.
Возможно, Найла просто  привыкла  к  этому,  многие  только  прикидываются
такими.
     - Ну... тогда, Доминик. Что вы задумали? Я  никогда  не  дирижировала
оркестром!
     - И не хотели играть на скрипке?
     - Я играла! - инстинктивно она спрятала ругана коленях.
     - Теперь это невозможно, верно? - Я кивнул. - Понимаю! Но ведь это не
помеха, чтобы управлять другими музыкантами?
     - Какими другими?
     Я улыбнулся:
     -  Они  называют  себя  филармонией  Пальм-Спрингс.  Собственно,  они
любители... хотя и неплохие. Для них это только хобби. Все они работают  в
компании.
     - Какой компании?
     - Я главный  управляющий  по  финансам  в  "Гармонии  пустыни"...  На
сегодня мы имеем хороший оркестр. Решайтесь сразу, сейчас... Хорошо, у нас
есть еще пара вакансий.
     - Каких?
     - Первая - это обучать детей музыке... и взрослых, по желанию. У  нас
нет учителя музыки.
     Найла поджала  губы.  Принесли  тушеного  кролика.  Она  одобрительно
понюхала и попробовала блюдо.
     - И... Ну хорошо... собственно говоря, это совсем не работа. Я имею в
виду... выходите за меня замуж!


     Не думаю, чтобы я когда-нибудь поражал ее. Я вообще  не  уверен,  что
удивлял кого-нибудь, какие удивлялся и сам. Найла пристально  смотрела  на
меня, забыв про  тушеного  кролика.  Мой  кролик  стремительно  погружался
внутрь моего желудка, я умирал с голоду, кроме того, это было  изумительно
вкусно.
     - А как же Грета? Как там ее? Стюардесса?.
     Я пожал плечами.
     -  Знаете,  я  просил   ее   приехать   сюда,   послал   одноминутную
коммерческую, но Грета отказалась! - И улыбнулся (когда я думал об -  этом
ретроспективно, это казалось очень смешным). - Я получил голокарточку с ее
отказом...
     Я как бы вернулся назад в свою  комнату,  когда  сенатор  вышел  и  я
проиграл ее ответ. Грета была хорошенькая, как всегда. Тогда я  совсем  не
плакал, но был близок к этому... Она сказала:  "Ты  очень  милый  человек,
Ники, но от тебя одни только неприятности! Мне это не нужно, и оставь меня
в покое!"
     Найла засмеялась по той же самой причине.
     - Ладно, ты милый человек, Ники! - призналась она.
     - Доминик!
     - Да, Доминик!
     - Это о Грете! А как там Мо?
     Она посмотрела на меня испуганно и почти возмущенно:
     - Эта обезьяна? Ты считаешь, что я с ним трахалась, Ни... Доминик?  -
Найла попробовала кролика и подобрела.  -  В  конце  концов,  он  конченый
педик! - пояснила она. - Он и те  двое!  Все  трое  встретились,  полагаю,
прежде они не были  голубыми...  но  сейчас  не  прочь  иметь  в  качестве
любовников тех, кто знает о них все. Думаю, каждый  человек  хочет  такого
же... - она заколебалась и посмотрела на меня. - Ты  понимаешь,  о  чем  я
сказала? Я подразумеваю, точно знать, что делать. Ладно, хватит об этом!..
     - Я понял, что вы имеете в виду, - решительно заявил  я.  -  Так  как
насчет этого?
     - Насчет замужества? - Найла задумалась (но  не  о  тушенке,  которая
была совершенна, а о самой мысли).
     Я подумал, что надо  бы  достать  рецепт  для  наших  поваров.  Найла
расправилась с кроликом и огляделась в поисках кофе. Я подозвал  официанта
и заказал кофе.
     - Хорошо! - она рассмеялась. - Это всегда легко решить!
     - Ответ мне нужен немедленно!
     - Я знаю, Дом! - сказала Найла. - Я попытаюсь, только не уверена в...
Я ведь не то, что можно назвать невинной невестой... ты ведь  понимаешь...
и я далеко не  безобидна.  Но,  Доминик,  ты  всегда  производил  на  меня
впечатление тупого осла в подобных вопросах.
     Я возразил:
     - Найла, наше прошлое не делает нам чести. Не обижайся,  но  ты  была
порядочной змеей, а я - тряпкой! Это прошло, Найла.  Теперь  мы  другие...
подожди! - Официант принес кофе  и  счет.  -  Как  бы  это  выразиться?  В
некотором роде мы были такими из-за того мира. Наверное, очень  жестокого.
Мы ошиблись и пошли не той дорогой. Могло бы быть лучше даже в наше время.
Но не все мы совершали ошибки.  Взгляни  на  наших  двойников!  Сенатор  и
ученый, Найла Боуквист... Мы могли бы стать такими же. И  еще  не  поздно,
милая!
     Я  не  собирался  использовать  это  слово,   но   оно   выскользнуло
непроизвольно. И  Найла  услышала  его.  Я  видел,  как  она  воспринимает
новинку... кажется, слово "милая" не вызвало у нее отвращения. Я заспешил:
     - Сенатор сейчас вращается  в  кругах  администрации  западной  части
города.  Найла  ждет  ребенка.  Они  изменили  свои  жизни,  и  мы   можем
перевернуть наши.
     Христоф отхлебнула кофе, посматривая на меня.
     - О чем ты говоришь, Дом?  Не  только  замужество,  но  еще  и  дети?
Маленький домик в деревне с верандой, увитой  розами  и  горячий  кофе  по
утрам?
     Я улыбнулся:
     -  Кофе  пока  не  обещаю,  компания  еще  не  настолько  богата,  но
остальное... да! Даже розы, если они тебе нравятся...
     Она поддалась.
     - Дерьмо! - воскликнула она. - Я просто обожаю розы!
     - "Да" или "нет"? - нажал я.
     - Ну ладно, в  конце  концов,  законом  это  не  запрещено!  -  Найла
поставила чашку на столик. - Да! Ты хочешь поцеловать свою невесту?
     - Ну еще бы! - я улыбнулся и  прикоснулся  к  ней  губами.  Экс-агент
Найла Христоф пахла кофе и тушеным кроликом и еще  самой  собой.  Это  был
сногсшибательный аромат! - Поэтому, - продолжал я, - пойдем дальше! Сейчас
ты возьмешь свои вещи и скажешь, что увольняешься. Скажем, на это  у  тебя
два часа... Один-два останется на магазины, чтобы купить все  необходимое,
что может понадобиться в Калифорнии, а затем блимп  улетает.  В  пути  нас
обвенчает капитан.
     Найла наливала себе кофе и немного пролила.
     - О Боже, Дом! - она выглядела так, словно в первый раз увидела себя.
- Разве так можно?
     - Милая! - заметил я. - Может, ты забыла, где мы находимся? Это новая
жизнь! Не стоит беспокоиться о законности, мы прибыли  сюда  из  различных
миров, где много всяких правил... и все получится само  собой!  Все  будет
замечательно!


     Спустя несколько часов мы обвенчались и  попробовали  друг  друга  на
маленькой койке блимпа  где-то  над  Нью-Джерси.  И  над  Пенсильванией...
думаю, над Огайо (мы не сверялись с  географией).  И  занимались  бы  этим
где-нибудь над Индианой, если бы не Мэри Водчек, которая принесла нам кофе
и тосты с апельсиновым соком.
     -  Думаю,  вам  следует  подкрепиться!  -  она   улыбнулась   молодым
доброжелательно и сразу же любезно исчезла.
     Потом мы сидели на койке, поддерживая руками друг друга и чувствовали
себя превосходно в мягком качании блимпа... Найла сказала:
     - Доминик? Ты знаешь, я уверена, что, если кто-нибудь  предложит  мне
уйти отсюда, я откажусь!
     - Я тоже! - прижался к ее щеке.
     Найла рассеянно пододвинулась ко мне.
     - Это смешно! Когда я работала в музее, я мечтала о чуде... Как  было
бы прекрасно, если бы я вернулась героиней... Но это та же земля, и  такая
чужая, я никак не могла к этому привыкнуть!
     - Это хорошо! - я поцеловал ее теплую подмышку. -  Я  не  гарантирую,
что так будет всегда. Я имею в виду то, что мы останемся в этом мире!
     Она выпрямилась и посмотрела на меня с неопределенной улыбкой, словно
ожидая, что все это шутка, но еще не поняла, в чем именно.
     - Что ты хотел этим сказать? Порталы блокированы!
     - Это так, милая! - признался я. - Но это не имеет значения!  Слушай,
душ здесь маленький, но держу пари, мы в нем поместимся...
     - Постой, мальчик! Сначала объясни, что ты хотел сказать!
     Я склонился над Найлой и отхлебнул холодного кофе.
     - Я хотел сказать, что люди Большого Времени всего лишь люди! Они  не
боги!  Не  сомневаюсь,  что  они  закрыли  все  порталы,  за   исключением
электронных соглядатаев. Они  не  могут  допустить,  чтобы  баллистический
отскок выскользнул из рук.
     - Ну и что?
     - Это не укладывается в рамки! Разве они  одни  использовали  портал?
Здесь только тридцать или  сорок  времен,  которые  владели  порталом  или
приближались к его построению. Но этого мало! Сколько  будет  тридцать  по
отношению к бесконечности?
     - Не забивай меня математикой, Дом!
     - Это не математика! Сейчас октябрь 1983, верно? И не только здесь, а
везде! Они не обогнали нас во времени! Им просто повезло... пятьдесят  или
сто лет назад. Но ведь это октябрь 1983-го и для  бесконечного  количества
параллельных времен - не только их и нас... всех  Времен!  И  везде  время
летит вперед! Может быть, в эту самую  секунду,  в  каком-то  паравремени,
куда никто не заглядывал, ты и я прорываем оболочку времен! И может  быть,
найдутся четыре-пять, кто  еще  не  сделал  этого,  но  пойдет  следом.  К
Рождеству возникнет дюжина паравремен, вмещающих в  себе  другие  миры,  к
январю - на двадцать пять  -  тридцать  больше...  и  в  феврале...  и  на
следующий год... и потом!
     - О Господи! - прошептала Найла.
     - И однажды, - закончил я, - их станет так много... их будут тысячи и
миллионы...  они  прорвутся  все  разом!  Ты  думаешь,  кто-нибудь  сможет
остановить их?
     - Милый святой крошка Иисус! - сказала Найла.
     - Вот именно!
     - Но ведь это же баллистический отскок!
     Я кивнул, подтверждая правильность догадки. Найла то ли с ужасом,  то
ли с уважением (для того,  чтобы  это  понять,  я  ее  знаю  недостаточно)
взглянула на меня.
     - И ты единственный, кто знает об этом?
     - Конечно же, нет! Об этом знают,  например,  те  люди,  которые  нас
схватили. И, уверен, есть другие! Все это можно увеличить в несколько раз.
Многие народы... как у сенатора, еще не дошли до  этой  стадии.  Многие...
хорошо, они просто не говорят об этом - боятся, я полагаю.
     Она воскликнула:
     - Чертовски точно, они боятся! Лично я - просто в панике!
     - Ну ладно, все это очень плохо. Если вы не боитесь, значит, у вас не
все дома. Но посмотрим и с хорошей стороны. С нами, несомненно, все  будет
о'кей! Мы уйдем в пустыню. Это будет эксцентрично, но не так опасно, как в
городе... где, я не знаю, что может случиться... например, в вашу  спальню
влетит цеппелин или еще куда-нибудь.
     Найла посмотрела на меня как-то странно: немного с неприязнью.
     - Ты сказал, - ехидно заметила она,  -  что  мы  выживем  и  потесним
остатки человеческой расы? Верно? - она перешла на крик. - И ты еще посмел
сказать, что я была грубой и эгоистичной, жестокой...
     - Но-но! - я нежно прикоснулся ладонью к ее губам.  -  Я  не  говорил
ничего подобного! Точно, и мне  не  безразлична  судьба  людей,  я  о  них
забочусь!
     - Но... но зачем тогда мы заговорили об этом, Дом?
     Я сказал:
     - Просто так, любовь моя! С этим мы ничего не можем поделать, но  это
непременно случится... Правда, есть один хороший момент.
     Я  подождал,  когда  Найла  заинтересуется.  Как  только  она  начала
сердиться, и нахмурила брови, приоткрыла ротик, я подумал, что,  если  она
спросит первой, мне это не понравится... и поспешил:
     - Это начнется с малого! Я уверен, прежде чем  станет  в  самом  деле
плохо, мы сможем  эвакуировать  города  или  что-нибудь  предпринять.  Это
неотвратимо... ты меня понимаешь? Мы  сделаем  самое  лучшее,  что  только
можно!
     Она соскочила с постели и посмотрела вниз, на  пустынные  равнины.  Я
дал ей время на размышление.
     - Дом, - спросила она, - а ты  уверен,  что  мы  поступаем  верно?  Я
говорю о ребенке... Иногда мне кажется,  что  это  понравилось  бы  и  мне
самой... Но примет ли этот страшный мир наших детей?
     Я поднялся и подошел к Найле, обнял за плечи.
     - А ты считаешь, что это знает кто-нибудь?


Популярность: 1, Last-modified: Sun, 15 Oct 2000 09:35:46 GmT