---------------------------------------------------------------------------
     OCR Ustas PocketLib
     SpellCheck Roland
---------------------------------------------------------------------------
     ГЛАВА I

     Эта история отнюдь не фантастика, а романтическая  быль,  хотя  кому-то
описанные события и могут показаться невероятными. Но таков XIX век: то, что
сегодня загадочно и сложно, завтра благодаря  достижениям  науки  становится
простым и понятным.
     Жаль только, что в нашей жизни все меньше остается места для  сказаний,
легенд,  поверий.  Так  происходит  и   в   Британии,   где   обитают   злые
карлики-карриганы {Карриган - персонаж английских сказок, карлик, злой дух.}
, и в Шотландии - пристанище домовых и  гномов,  и  в  Норвегии,  на  родине
великанов, эльфов, лесных духов и валькирий, и  даже  в  Трансильвании,  где
величественное кольцо Карпатских  гор  способно,  кажется,  разбудить  самое
бескрылое воображение. Впрочем, какие-то отголоски старых  преданий  в  этих
краях еще живы.
     Ни  Жозеф  Жерандо  {Жерандо  Жозеф-Мари  (1772  -1842  -   французский
политический деятель, публицист и философ, современник  Жюля  Верна.}  ,  ни
Элизе Реклю {Реклю Жан-Жак Элизе (1830 - 1905)  -  французский  политический
деятель, близкий  друг  Жюля  Верна.}  ,  описавшие  малонаселенные  окраины
Европы, ни словом не обмолвились об удивительной истории,  которая  легла  в
основу нашего романа. Слыхали ли они о ней? Возможно. Но  особого  значения,
судя по всему, не придали, что весьма прискорбно, поскольку  первый  мог  бы
передать ее с  точностью  и  строгостью  историка,  тогда  как  второй  -  с
поэтичностью лирика, присущей его путевым заметкам.
     Так или иначе, ни один из них этого не сделал, и мне не остается ничего
другого, как самому взяться за перо.
     Двадцать девятого мая сего года некий пастух  стерег  стадо  на  горном
пастбище невдалеке от вершины Ретьезад {Высота вершины Ретьезад 2496  м  над
уровнем моря; высота вершины Парииг - 2424 м.} , вздымавшейся над  цветущей,
плодородной долиной, окруженной стройными тополями. Это плато  открыто  всем
ветрам,  но  особенно  "пробривается"   (по   выражению   местных   жителей)
северо-западным.
     Наш пастух нимало не походил  на  буколического  пастушка  из  античной
Аркадии - ни одеждой, ни повадками. Его невозможно было спутать  с  Дафнисом
{Дафнис - герой греческой мифологии, юный сицилийский пастух, сын Гермеса  и
Нимфы.} или Аминотасом {Аминотас - имя трех королей Македонии.} , принять за
Титира {Титир - известный лондонский франт, весельчак и забияка (XVII  в.).}
, Лисида {Лисид - персонаж  комедии  греческого  писателя  Аристофана.}  или
Мелибея  {Мелибей  -  пастух,  персонаж  "Пастушьих  песен"  римского  поэта
Вергилия.} . Да и река Силь, бушевавшая у его ног, обутых в  грубые  башмаки
на деревянной подошве, не походила на греческий Линьон, хотя  ее  прозрачные
воды и были достойны омывать меандры {Меандр (по  названию  извилистой  реки
Меандр в Малой Азии - ныне Большой Мендерес) - орнамент в виде  ломаной  или
кривой  линии  с  завитками.}  ,  описанные  в  романе  "Астрея"  {Астрея  -
роман-пастораль французскою писателя Оноре д'Урфе  (1607  -  1628)  о  любви
Селадона и Астреи.} .
     Фрик - так звали овчара - не принадлежал к баловням  судьбы:  в  убогой
хижине  на  краю   родной   деревни   Верст   он,   подобно   многим   своим
собратьям-пастухам, ютился вместе с овцами и поросятами.
     Следуя известному латинскому  изречению  "Immanum  pecusimmanior  ipse"
{"Даже крупный рогатый скот - только скот" (лат.).} , Фрик, выгнав стадо  на
пастбище, чаще всего подремывал, лежа на зеленой травке с трубкой в зубах, и
лишь время от времени свистом подзывал собак, если одна из овец забивалась в
кусты, да еще изредка щелкал кнутом, будя в горах громкое эхо.
     Было четыре часа пополудни.  Солнце  клонилось  к  западу,  вершины  на
востоке тонули в туманной дымке.  Косые  лучи,  прорвавшиеся  сквозь  горную
цепь, проникали в ущелье, точно свет из полуотворенной двери.
     Край,  раскинувшийся  между  комитатами  {Комитат  -   административная
единица в Трансильвании.} Клаузенбург и Колошвар, по  праву  считался  самым
диким  во  всей  Трансильвании,  являющейся  частью   Австрийской   империи.
По-венгерски эта удивительная земля называется  "Эрдели"  ("Страна  лесов").
Раскинувшись  на  шестидесяти  тысячах  квадратных  километров,  или   шести
миллионах гектаров, что равно одной девятой Франции, она граничит с Венгрией
на севере, с Валахией на юге и с Молдовой на западе. Многое  тут  напоминает
Швейцарию, правда, Трансильвания, не  превосходя  Гельвецию  по  численности
населения,  по  площади  в  полтора  раза  больше.  Ее  плодородные   плато,
прекрасные  пастбища,  широкие   долины   в   обрамлении   причудливых   гор
пересекаются вулканическим по  происхождению  Карпатским  хребтом,  а  также
бесчисленными горными потоками, питающими реку Тиссу и великолепный Дунай  с
его  знаменитыми  Железными  Воротами,  расположенными  на  несколько   миль
{Венгерская миля равняется 7 500 метрам.} южнее и как бы преграждающими путь
балканской горной цепи к границам Венгрии и Оттоманской империи.
     Эта древняя страна даков в первом веке христианской эры была  завоевана
Траяном {Траян Марк  Ульиий  -  римский  император  из  династии  Антонидов.
Славился  своими  завоеваниями;  в  период  его  правления  Римская  империя
достигла максимальных размеров, в частности, к ни и были присоединены  земли
даков (территория современной Румынии).}  .  Независимость,  обретенная  при
Иоанне Заполи {Иоанн Заподи - король Венгрии с 1526 по 1540 г.} , длилась до
1699 года и закончилась воцарением Леопольда I {Леопольд I (1640 -  1705)  -
король Венгрии с 1658 по 1705 год.} , который  присоединил  Трансильванию  к
Австрии. Но каково бы ни было политическое положение  страны,  здесь  всегда
обитали разные народы. Валахи, румыны, венгры, цыгане, молдавские секлеры  и
саксонцы долго жили бок о бок не смешиваясь. Однако время  и  обстоятельства
взяли  свое,  народы  эти  в  конце  концов  ассимилировались  и  слились  в
благословенное трансильванское братство.
     К какой же из национальностей относился пастух Фрик? Может,  к  древним
дакам? Трудно было сказать что-либо определенное, глядя на его необычный тип
лица,  всклокоченные  волосы,  кустистую  бороду,  густые  пегие   брови   и
зелено-голубые вечно слезящиеся  глаза.  Ему  уже  минуло  шестьдесят  пять.
Высокий, худой, пропорционально сложенный, в порыжелое от непогоды плаще и в
широкой войлочной шляпе, он мог бы  привлечь  внимание  художника,  особенно
когда неподвижный, точно утес, стоял над  пропастью,  опершись  на  посох  с
вороньей головой.
     Но вот  солнечные  лучи  брызнули  сквозь  западный  излом  горы.  Фрик
повернулся на другой бок, приподнялся и посмотрел вдаль из-под руки.
     На скале, примерно в миле от пастбища, виднелся укрепленный замок - как
раз в седловине хребта Вулкан,  поднимавшегося  над  плато  Оргалл.  Контуры
замка четко вырисовывались на фоне предзакатного неба. Требовалось,  однако,
очень острое зрение, чтобы разглядеть древние башни и стены.
     Пастух долго всматривался в даль и вдруг проворно вскочил на ноги:
     - Эгей, старина!.. Хоть и построили тебя на века,  через  три  года  ты
рухнешь, коли у бука осталось только три ветви!
     Огромный бук, росший рядом с одним из бастионов, темнел на  фоне  неба,
точно вырезанный из картона.
     - Да, - повторил Фрик,  -  три  ветви...  Еще  вчера  было  четыре,  но
четвертая, видать, сломалась ночью... Теперь их осталось  только  три,  лишь
торчат, ровно зубья на вилах...
     Пастухов  часто  идеализируют,  представляя  мечтателями  и  мудрецами.
Говорят, будто  они  беседуют  с  самим  небом.  На  самом  же  деле  это  в
большинстве своем люди грубые и невежественные, отнюдь не блистающие умом  и
красноречием.  Народная  молва  утверждает,  будто   пастух   знает   секрет
приворотных зелий, может предсказывать судьбу, насылать порчу, пользовать от
болезней. Стоит ему бросить на чье-либо поле заколдованный камень,  и  земля
перестанет родить, а коли взглянет искоса да, не дай Бог, с левой стороны на
овцу, бедняжка останется без ягнят.  Даже  в  самых  цивилизованных  странах
существуют подобные поверья. Встретившись с деревенским пастухом, крестьянин
спешит снять с  головы  шляпу,  выражая  таким  образом  почтение  ко  всему
"сословию  волхвов".  Люди  верят,   что   иначе   можно   накликать   беду.
Трансильвания в этом смысле не исключение.
     Фрик слыл колдуном, умеющим вызывать  и  повелевать  нечистой  силой  -
всякими там вампирами  и  ведьмами.  Подобно  тому,  как  в  других  странах
двадцать девятого февраля {Двадцать девятое февраля - день, прибавленный для
согласования  юлианского  календаря  с  солнечным,  прибавляется  в  феврале
каждого четвертого года, именуемого  високосным.}  появляется  Дух,  который
катается  на  крыльях  ветряных  мельниц,  знает   язык   диких   зверей   и
разговаривает  со  звездами,  бесплотные  слуги  Фрика  являлись   якобы   в
новолуние, в самую темную ночь.
     Фрик ничего не имел против этих домыслов и даже извлекал из них немалую
пользу, приторговывая разными порошками и целебными эликсирами, в чью силу и
сам свято верил, хотя и не считал себя таким уж могущественным колдуном...
     В деревушке Верст никто не удивился предсказанию Фрика о скором падении
старого замка. Впрочем, все по порядку.
     Собрав разбредающихся овец, пастух двинулся в деревню.  Собаки  мчались
позади, подгоняя скотину. Дай им  волю,  эти  злющие  полукровки  с  большим
удовольствием задрали бы полотары. В стаде было около сотни баранов:  дюжина
- первогодков, остальные - трех- и четырехлетки  уже  с  четырьмя  или  даже
шестью зубами.
     Животные принадлежали  судье  Кольтцу,  который  оплачивал  пастбище  и
весьма высоко ценил Фрика как отличного стригаля; доволен судья был  и  тем,
как пастух лечит овец, справляясь без труда с любой хворью - будь то  микоз,
хромота или переломы.
     Плотно сбившееся стадо следовало за пастухом,  звеня  колокольчиками  и
громко блея.
     Но вот  пастбище  осталось  позади  и  Фрик  вышел  на  широкую  тропу,
петлявшую среди полей высокой ржи и маиса. Дорога вела к хвойному  лесу.  На
опушке уже сгущались тени, а внизу катила свои бурные воды река  Силь,  таща
через огромные камни гладко отполированные бревна и сучья.
     Животные сгрудились на берегу и жадно припали к воде.
     Деревня находилась на расстоянии трех выстрелов. Вокруг было  пустынно.
На закате крестьяне обычно спешат разойтись по  домам,  так  что  по  дороге
Фрику ни с кем не  пришлось  даже  перекинуться  словечком.  Но  когда  овцы
напились и Фрик уже готовился свернуть в лощину, в излучине  реки  показался
какой-то путник.
     - Эй, приятель! - окликнул он пастуха.
     Незнакомец оказался бродячим разносчиком, каких часто можно встретить в
больших и малых городах и селениях. Они говорят решительно  на  всех  языках
без всяких затруднений. Этот торговец был польский еврей -  высокий,  тощий,
горбоносый, с остроконечной бородкой, крутым лбом и живыми глазами.
     Его товар - подзорные трубы, термометры, барометры и стенные часы - был
разложен на лотке, перекинутом через плечо, висел на поясе и даже на  шее  -
настоящая бродячая лавка.
     Видать, торговец побаивался пастухов.  Во  всяком  случае,  он  вежливо
поздоровался с Фриком и заговорил по-румынски с небольшим акцентом.
     - Как жизнь, приятель? Идет помаленьку?
     - Идет... Время идет, и жизнь тоже, - степенно ответил Фрик.
     - Погода стоит чудесная, значит, все хорошо. Верно?
     - Верно. А завтра пойдет дождь, и сразу станет плохо.
     - Будет дождь? - удивился разносчик. -  А  что,  в  этих  местах  дождь
падает с ясного неба?
     - Тучи нагонит ночью, вон оттуда, со стороны гор.
     - Как вы это узнали?
     - По шерсти овец: она очень сухая, а кожа точно дубленая.
     - Да... Плохо тому, кто всю жизнь скитается по дорогам...
     - И хорошо тому, кто проведет эту ночь под крышей.
     - Надо еще иметь ее, ату крышу...
     - У вас есть дети? - поинтересовался Фрик.
     - Нет.
     - А жена?
     - И жены.
     Фрик задавал свои вопросы в соответствии с правилами здешнего этикета.
     - А сами-то вы из каких мест?
     - Из Германштадта.
     Германштадт - городок в Трансильвании, где Силь поворачивает в  сторону
Венгрии.
     - И куда путь держите?
     - В Колошвар.
     Чтобы добраться до Колошвара, нужно  подняться  по  горному  склону  из
долины Марош, потом еще выше - в горы Бихор, а там уж и до  главного  города
комитата рукой подать - не больше двадцати миль.
     Торговцы термометрами, барометрами, часами и тому подобными  предметами
всегда пробуждают у простых людей суеверный страх, поскольку продают  время,
солнце и дождь словно какиенибудь  корзины,  вязаные  носки  или  платья  из
ситца. Вот почему бродячий торговец так поразил  воображение  пастуха.  Фрик
зачарованно смотрел на товары, многие из которых видел впервые.
     - А для чего нужна вот та штука,  у  вас  на  поясе?  Похожа  на  кость
мертвеца...
     - Это вещь, нужная любому человеку.
     - Любому? - хитро подмигнув, переспросил Фрик. - И даже пастуху?
     - Даже пастуху, - подтвердил еврей, встряхивая термометр.  Взглянув  на
нее, вы можете узнать, тепло на дворе или холодно.
     - А я и без того знаю: если мне жарко в плаще, значит, на дворе  тепло,
а если продрог до костей, значит, холодно...
     Этих знаний и впрямь достаточно для  пастуха,  которому  всякие  ученые
премудрости ни к чему.
     - А это что за чепуховина с иголкой? - Фрик указал на барометр.
     - Это не чепуховина, а прибор, предсказывающий погоду на завтра:  дождь
будет или солнце.
     - Ну так она пастуху даром  не  нужна.  Стоит  мне  только  посмотреть,
ползут ли тучи из-за гор или облака стоят высоко в небе, и сразу ясно, какая
будет погода на целые сутки вперед. Видите, туман  стелется  по  земле?  Так
вот: завтра пойдет дождь, помяните мое слово.
     И  в  самом  деле,  пастух  Фрик,  великий  знаток  природы,  прекрасно
обходился без барометра.
     - Выходит, и спрашивать нечего, нужны ли вам стенные часы?
     - Зачем они мне? Мои часы  идут  без  завода.  Если  солнце  стоит  над
вершиной горы Родюк, значит, сейчас  полдень.  А  если  свет  падает  поверх
ущелья Эгельт, значит, пора гнать стадо домой. Это даже бараны понимают,  да
и собаки тоже. Так что ваши штучки нам без надобности.
     - Если бы все покупатели были пастухами,  я  бы  давно  разорился.  Так
ничего и не возьмете?
     - Ничего.
     Конечно, товаром своим  разносчик  вряд  ли  мог  гордиться:  показания
барометров не всегда соответствовали действительности, часы  шли  неточно...
Пастух ничего не собирался покупать и уже хотел распрощаться, как вдруг  его
внимание привлек еще один предмет, висевший на плече у торговца.
     - А это что у вас? Не пистоль?
     - Нет, - отвечал тот, - подзорная труба.
     Это  и  впрямь  была  самая  обыкновенная  подзорная  труба,   дававшая
увеличение в пять-шесть раз.
     Фрик взял ее в руки и принялся вертеть и так и эдак.
     - Подзорная, говорите?..
     - Да, совсем почти новая. С ее помощью вы сможете далеко видеть.
     - А я и так далеко вижу. В ясную погоду могу разглядеть каждый уступ на
горе и каждое дерево на склоне Вулкана.
     - Да ну!
     - - А все благодаря роге, - я ведь сплю на открытом  воздухе.  От  росы
зрение острее становится.
     - Никогда об этом не слышал. Но я все  равно  увижу  дальше  вас,  если
погляжу в трубу.
     - Интересно...
     - Если не верите, посмотрите сами.
     - Нуда!
     Пастух недоверчиво покосился на еврея.
     - А сколько это будет стоить?
     - Нисколько, если, конечно, не надумаете покупать.
     Фрик наконец решился посмотреть в трубу. Торговец установил резкость  и
приложил окуляр к правому глазу пастуха.
     Нацелившись на гребень горы Вулкан, Фрик медленно  перевел  объектив  к
вершине Плезы, потом - к деревушке Верст.
     - В самом  деле...  -  пробормотал  он.  -  Много  лучше,  чем  простым
глазом... Вижу главную улицу... Люди идут... Даже узнать их  могу!  Вон  наш
лесничий, Ник Дек, возвращается с обхода с рюкзаком за спиной и с ружьем  на
плече...
     - Я вам говорил! - подхватил торговец.
     - Точно Ник! А что это там за девушка выходит из  дома  моего  хозяина?
Красная юбка, черный корсаж, я ее прямо как вас вижу!
     - Узнали?
     - Конечно! Это красавица Мириота. Ну,  держитесь,  ребята,  вы  у  меня
теперь как на ладони, вижу все ваши проделки!
     - Ну что теперь скажете?
     - Здорово!
     Никогда раньше  Фрику  не  доводилось  смотреть  на  родную  деревню  в
подзорную трубу, и сейчас он испытывал удовольствие от одного ее вида,  хотя
это было одно из самых захудалых селений комитата Клаузенбург.
     - Ваша деревня слишком близко, теперь поглядите на то, что  расположено
дальше, - предложил торговец.
     - Тоже бесплатно?
     - Конечно.
     - Ладно, посмотрим на венгерский берег Силя. Вон колокольня Ливадзеля с
обломанным крестом. А ниже, среди елок, колокольня Петрошани с  петушком  из
белой жести, - ишь как клюв-то раскрыл, будто курочек сзывает! А вон и башня
торчит из-за деревьев! Башня Петриллы... Я посмотрю еще - вы не потребуете с
меня платы?
     Фрик направил объектив на плато Оргалл и стал внимательно  разглядывать
покрытые лесами темные  склоны  Плезы,  далекий  силуэт  замка  -  все,  что
попадало в поле зрения.
     - Гляди-ка! - внезапно вскричал он. - Четвертая-то  ветка  валяется  на
земле! И никто не станет подбирать ее, чтобы  бросить  в  костер  на  Иванов
день! Дураков у нас нет: ведь тот,  кто  это  сделает,  погубит  и  жизнь  и
душу... Лишь один охотник не позднее полуночи  подберет  ветку  и  бросит  в
адский огонь. И это будет сам черт!
     Чертом в этих местах называют сатану.
     Еврей собирался было спросить, что означает слово  "черт",  ибо  людям,
никогда не бывавшим в окрестностях  деревушки  Верст,  оно  неизвестно,  как
вдруг Фрик испуганно воскликнул:
     - А что там за туман вокруг башни? Да нет, не туман, больше  похоже  на
дым... Не может быть! Уже много лет печи в замке не топятся!
     - Но вы же видите своими глазами!
     - Не может быть! Просто стекло, наверное, запотело.
     Фрик потер стекло рукавом и снова направил  трубу  на  замок.  Сомнений
быть не могло - столбом валивший дым поднимался в небо и таял в  неподвижном
воздухе.
     Фрик молчал, сосредоточив все свое внимание на замке, контуры  которого
были размыты тенью, накрывшей плато Оргалл.
     Наконец пастух опустил трубу и потянулся к кошелю, висевшему у него  на
поясе.
     - Сколько сюит ваша игрушка?
     - Полтора флорина. {Флорин - равен 3 франкам 60 сантимам.}
     Продавец уступил бы  трубу  и  за  флорин,  если  бы  пастух  догадался
поторговаться, но тот только крутил головой  от  удивления,  молча  доставая
деньги.
     - Вы для себя покупаете?
     - Нет, для хозяина. Он даст за нее два флорина.
     - Прощайте, приятель.
     - Добрый путь.
     Фрик свистом подозвал собак и погнал стадо по дороге в Верст.
     Еврей недоуменно пожал плечами. Какой-то сумасшедший! Знать бы  раньше,
можно было запросить больше.
     Уложив  поаккуратнее  товары  на  лотке,  торговец,  направлявшийся   в
Колошвар, спустился на берег Силя и потом куда-то исчез. Куда? Это не важно,
мы с ним больше не встретимся.



     Когда смотришь издали на нагромождение камней - результат  многократных
колебаний земли за долгие геологические эпохи - и сравниваешь их с  камнями,
уложенными в стены древних строений, те и другие в  сероватой  пагине  веков
выглядят одинаково. Дикий камень ничем не отличается от обработанного  -  ни
цветом, ни формой.
     Таков и замок в Карпатах, старинная укрепленная крепость. На расстоянии
его развалины почти сливаются с горными отрогами, и потому крепостная  башня
на поверку может оказаться всего-навсего завалом камней, а куртина  {Куртина
- часть крепостной стены между  двумя  бастионами.}  -  причудливой  скалой.
Многие приезжие даже сходятся во мнении, что никакого замка здесь никогда не
было и нет, что это просто-напросто легенда.
     Чтобы убедиться в обратном, проще всего  было  бы  совершить  подъем  в
горы, наняв проводника. Однако проводника  тут  найти  труднее,  чем  тропу,
ведущую к крепости: ни  один  смельчак  в  округе  ни  за  какие  деньги  не
согласится отправиться туда.
     Кое-что мы могли бы узнать, имея подзорную трубу, но настоящую, а не ту
жалкую поделку, которую пастух Фрик купил для своего хозяина.
     В восьми или девяти сотнях шагов позади гребня горы Вулкан  возвышается
стена из песчаника, окружающая неровную, изрезанную трещинами площадку в 400
- 500 туазов {Туаз - равняется 150 метрам.} . По обе ее стороны высятся  два
угловых  бастиона;  у  того,  что  справа,  растет  знаменитый  бук.   Слева
сохранились остатки стены с ажурными контрфорсами и надвратной часовней, где
под порывами ветра время от времени раскачивался колокол, пугая своим звоном
окрестных  жителей.  К  площадке  в  центре,  окруженной  зубчатой   стеной,
примыкает башня с тремя рядами зарешеченных окон и опоясывающей первый  этаж
галереей. Посреди площадки торчит длинный  металлический  шпиль,  украшенный
ржавым феодальным гербом-флюгером, повернутым порывом северо-западного ветра
на юго-восток.
     Есть ли за полуразрушенной стеной строение, пригодное для жилья,  никто
не знал:  подъемный  мост  и  тайный  ход  из  крепости,  были  давным-давно
разрушены. На самом же деле  внутри  замок  сохранился  гораздо  лучше,  чем
казалось на расстоянии. Дурная слава и всякие предрассудки оберегали его  не
хуже,  чем  василиски,  гаубицы,  бомбарды,  кулеврины,  тоннуары  и  прочие
артиллерийские орудия далеких времен.
     Этот замок заслуживает внимания туристов и любителей старины. Благодаря
его местоположению на самом краю  плато  Оргалл  с  верхней  площадки  башни
открывается чудесный вид. На заднем плане - высокая горная цепь на границе с
Валахией. Перед фасадом - глубокая расщелина, скрывающая единственный  путь,
ведущий  к  замку  из  пограничных  провинций.  Позади  долины  обоих  Силей
возвышаются замки Ливадзель, Лоньяи, Петрошани и Петрилла,  со  всех  сторон
обступившие шахты этого богатого угольного бассейна. А позади замка  высятся
горные цепи, заросшие у подножия зеленым лесом; над их скалистыми  вершинами
вздымаются к небу еще более высокие и крутые пики Ретьезад и Паринг.
     А дальше, за долиной Гатчег и  рекой  Марош,  тонут  в  густых  туманах
контуры Альпийского хребта Центральной Трансильвании.
     В глубине этой природной воронки кое-где  блестят  озера  тектоническою
происхождения, питающиеся водами обоих Силей. Отсюда  реки,  прорезав  горы,
катят свои воды дальше. Теперь в этой впадине началась  добыча  угля,  с  ее
плюсами  и  минусами.  Высокие  кирпичные  трубы  вперемежку  с  тополями  и
стройными елями поднимаются к самому небосводу. Черный дым, затеняя  синеву,
уродует пейзаж и отравляет воздух, совсем еще  недавно  напоенный  ароматами
цветущих фруктовых деревьев.
     И  все-таки  во  время  действия  нашего  романа,  когда  нарождавшаяся
промышленность все крепче сжимала край своей железной рукой, природа еще  не
отступила и во многом сохраняла свою первозданную красоту.
     Карпатский замок был сооружен в XII или XIII веке. В  далекие  времена,
когда  тут  владычествовали  воеводы,  дворцы,  монастыри,  церкви  и  замки
строились и укреплялись подобно крепостям. И сеньоры и крестьяне  готовились
к защите от многочисленных врагов. В силу этого  древние  укрепления  замка,
его бастионы и  башни  возводились  как  оборонительные  сооружения,  всегда
готовые к бою. Какому архитектору  пришло  в  голову  расположить  замок  на
плато, на  этой  недосягаемой  высоте?  Неизвестно.  Возможно,  воспетому  в
валашских легендах румыну Маноли, который  обессмертил  свое  имя,  построив
Кюрте-д'Аржис, знаменитый замок Рудольфа Черного.
     Но  если  имя  архитектора  осталось  неизвестным,  то  род,   которому
принадлежал замок, был куда как знаменит. Бароны фон Гортцы  с  незапамятных
времен  владели  здешними  землями  и  принимали  участие  во  всех  войнах,
опустошавших трансильванский край -  сражались  против  венгров,  саксонцев,
секлеров, о чем повествуется в народных песнях - балладах-"дойнах".  Девизом
владельцев замка служила известная валашская пословица:  "De  re  maorte"  -
"Все отдай, не жалея и самой жизни". И они  отдавали  все,  проливая  кровь,
унаследованную от предков - древних римлян.
     Столько усилий, столько жертв - и во имя чего?  Что  осталось  от  этих
воинственных родов? Они утратили всякий  политический  вес.  Их  уничтожили,
раздавили. Но народ - валахи и трансильванцы -  оказался  не  сломлен.  Люди
эти, упрямо твердя: "Roman no реге!" - "Романский народ не  уничтожить!",  и
сейчас еще верят, что будущее принадлежит им.
     Последний представитель этого славного рода барон  Рудольф  фон  Гортц,
родившийся в Карпатском замке, еще в  молодые  годы  понял,  что  семья  его
угасает. К двадцати двум годам он остался совсем один. Все его  родственники
друг за другом уходили в мир иной, точно сломанные ветви  бука,  с  которыми
народная молва связывала благополучие замка. Лишенный родных и друзей, барон
Рудольф явственно ощущал, что  смерть  бродит  где-то  неподалеку.  Чем  мог
наполнить он свою одинокую жизнь? Что это был за человек,  каковы  были  его
привычки, вкусы, пристрастия? Никто не знал. Известно лишь, что он  страстно
любил музыку, в особенности пение знаменитых мастеров.  Однажды  он  покинул
обветшавший замок, оставив там лишь нескольких старых слуг, и исчез. Позднее
прошел слух, что свое  довольно  солидное  состояние  фон  Горгц  тратит  на
посещение  центров  певческого  искусства  в  Германии,  Франции  и  Италии,
удовлетворяя тем  самым  неисчерпаемую  фантазию  эксцентричного  дилетанта,
почти маньяка.
     Однако воспоминания о родных местах оставили неизгладимый след  в  душе
молодого барона. Во время своих бесконечных странствий он все не мог  забыть
Трансильванию и не раз  возвращался  на  родину,  чтобы  принять  участие  в
очередном кровавом бунте румын против венгерского владычества.
     Но вот потомки древних даков оказались окончательно разбиты,  земли  их
разделили между собой победители.  И  тогда  барон  Рудольф  решил  покинуть
Карпатский замок, который к тому времени почти совсем превратился  в  руины.
Старые слуги умерли, родовое гнездо опустело. Доходили слухи, что фон  Гортц
из патриотических чувств присоединился к знаменитому  Шандору  Рожа  {Шандор
Рожа (1813 - 1878) - знаменитый венгерский разбойник, который в начале  40-х
годов XIX века держал в  страхе  помещиков  и  помогал  беднякам.  Во  время
революции 1842 года перешел на сторону Кошута, главного организатора  борьбы
венгерского народа за независимость.} , разбойнику больших  дорог,  которого
борьба за независимость сделала трагическим героем. К концу войны барон ушел
из банды "бетя", и хорошо сделал, так как  старый  разбойник  стал  главарем
воровской шайки, был схвачен полицией и брошен в тюрьму Самош-Уйвар.
     С тех пор здешние  жители  утверждали,  что  барон  убит  в  схватке  с
таможенниками на границе. Во всяком случае, в замке он больше не  появлялся,
и все сошлись на мысли, что его уже  нет  в  живых.  Однако  народной  молве
следует внимать с осторожностью.
     Замок барона, покинутый его обитателями, стал  замком-призраком.  Живое
воображение окрестных жителей населило его нечистой силой. Все уверяли,  что
там  появляются  привидения  и  полночные  духи.  Подобные  легенды  нередко
рождаются в отдаленных европейских провинциях, где люди склонны к суевериям,
а Трансильвания, безусловно, занимает среди них первое место.
     В деревне Верст никто не сомневался в существовании  сверхъестественных
сил. И священник, по-местному поп. и учитель при том,  что  один  наставляет
односельчан в вере, а другой учи г их детей, - с одинаковым усердием вбивали
в головы своих подопечных разные поверья, и делали это тем старательнее, чем
искреннее  верили  во  всякие   небылицы   сами.   Оба   пастыря   приводили
неопровержимые доказательства того, что по окрестным полям бродят оборотни и
вампиры, которых здесь зовут колдунами, они  бормочут  тайные  заклинания  и
пьют человеческую кровь. Оба уверяли, будто стаффии облюбовали  развалины  и
творят зло, если не оставить им еду и питье. А еще есть феи, с коими ни  под
каким видом нельзя встречаться по вторникам  и  пятницам  -  неблагоприятным
дням недели. Попробуйте, мол, углубиться в лесную чащу,  заколдованный  бор,
где скрываются балори гигантские драконы, головы которых достают до облаков,
огромные крылатые змеи,  которые  похищают  принцесс  королевской  крови,  а
иногда и красивых простолюдинок, и вы сами во всем убедитесь.
     Вот такой сонм фантастических чудовищ  породило  народное  воображение.
Верили люди и в серпи де каса - домашнюю  змею,  которая  живет  на  печи  в
каждом доме. Чтобы снискать ее благорасположение, на печь выставляли  свежее
молоко и сливки.
     И  если  уж  народная  фантазия  населяла   подобными   фантастическими
существами почти все старые замки, то более подходящего для них  места,  чем
Карпатский замок, просто не найти. Расположен он на малодоступном плато,  со
всех сторон окруженном еще более неприступными горами,  и  ведут  туда  лишь
несколько заросших троп - - кто же  усомнится,  что  именно  там  поселились
драконы, феи, ведьмы, а быть может, и какие-то призраки из семейства баронов
фон  Гортцев.  Местные  жители  говорили,  что  крепость  заколдована,  и  в
доказательство приводили множество доводов.  Впрочем,  добраться  до  замка,
чтобы  собственными  глазами  увидеть,  что   там   происходит,   никто   не
отваживался.  Казалось,  он  окружен  стеной   ужаса,   губительной   топью,
источающей ядовитые миазмы. Даже подойти к нему на четверть  мили  считалось
смертельным риском - можно погубить душу на вечные  времена,  как  неустанно
твердил на школьных уроках магистр Эрмод.
     Разумеется, долго так продолжаться не могло, и настало время, когда  от
крепости баронов фон Гортцев не осталось камня на камне.
     А теперь мы расскажем одну старинную легенду.
     Самые уважаемые люди  в  Версте  утверждали,  что  возникновение  замка
связано со старым буком,  который  рос  над  угловым  бастионом,  справа  от
куртины.
     После исчезновения Рудольфа фон Гортца жители деревни, и в числе первых
- пастух Фрик, заметили, что каждый год бук теряет  одну  из  своих  ветвей.
Когда  барон  в  последний  раз  появился  на  площадке   башни,   их   было
восемнадцать, теперь же осталось только три. Говорили, будто каждая ветвь  -
это год жизни замка, и, когда упадет последняя, на плато Оргалл не останется
и следа от старинной крепости.
     Такова была одна из легенд, которые щедро  рождает  народная  фантазия.
Бук и в самом деле терял по одной ветви каждый год, во  всяком  случае,  так
утверждал пастух  Фрик,  который  внимательно  следил  за  замком  во  время
блужданий со стадом по берегам  Силя.  Все  верили  Фрику  -  от  последнего
хлебопашца до самых почтенных людей деревни, и никто ни разу не усомнился  в
том, что замку и в самом деле осталось стоять три года, потому что на  буке,
покровителе и хранителе этих мест, осталось всего три ветви.
     Итак, наш пастух был на пути  в  деревню,  готовясь  поведать  землякам
великую новость, рассказать о том, что он увидел в подзорную трубу.
     Новость и в самом деле была важной. Дым над башней!  То,  что  Фрик  не
смог бы увидеть невооруженным глазом, он отлично разглядел в  трубу.  Пастух
нисколько не сомневался: из башни шел дым, он поднимался прямо вверх и  таял
в облаках. А ведь в замке никого не было... Давным-давно  человеческая  нога
не ступала на его землю, к тому же ворота закрыты, а мост поднят... Если там
кто-то и появился, то несомненно призраки - кто же еще?  Но  с  какой  стати
призракам понадобилось зажигать огонь? Где они  развели  его?  В  камине?  В
очаге? Непонятно...
     Фрик вел стадо в загон. Повинуясь его командам, собаки  бежали  с  двух
сторон, не давая овцам  отклоняться  от  крутой  тропы,  где  на  траве  уже
заблестела вечерняя роса.
     Припозднившиеся в поле крестьяне почтительно  приветствовали  Фрика,  а
тот небрежно кивал им в ответ. Важно не  только  поклониться  пастуху  -  он
обязательно должен ответить, иначе хлопот не оберешься. Но  почему  у  Фрика
такой странный вид? Что  означает  этот  блуждающий  взгляд?  И  эти  жесты?
Полстада у него, что ли, зарезали? И кто? Волки?  Медведи?  Пастух,  видать,
явился в деревню с дурными вестями.
     Судья  Кольтц  первым  услышал  сообщение  Фрика.  Пастух  еще   издали
закричал:
     - В замке кто-то развел огонь, хозяин!
     - Что ты несешь, Фрик?
     - Говорю то, что есть.
     - Да ты что? Умом повредился?
     И в самом деле - какой такой огонь? Что могло  гореть  в  этом  мертвом
нагромождении древних камней? Это все равно что  поверить,  будто  загорелся
Негой - самая высокая вершина Карпат. Невероятно!
     - Что ты сказал, Фрик? Замок горит?
     - Не горит, но дым идет.
     - Туман, наверное?..
     - Да нет, дым идет из трубы! Идите посмотрите сами!
     Они вышли на середину главной деревенской улицы, которая  заканчивалась
террасой на скалистом уступе. Оттуда замок был виден как на ладони.
     Фрик протянул хозяину подзорную трубу.  Судья  Кольтц  так  же,  как  и
пастух, видел подобное приспособление впервые.
     - Это еще что? - спросил он.
     - Труба, которую я купил для вас, хозяин, за два флорина, хотя на самом
деле она стоит не меньше четырех.
     - У кого же ты купил ее?
     - У разносчика.
     - А что с нею делать?
     - Приставить к глазу и навести на замок.
     Направив трубу на замок, судья долго смотрел в нее, не отрываясь.
     Действительно, из трубы поднимался самый  настоящий  дым.  Вот  гонимый
ветром серый столб устремился к вершине горы и окутал ее.
     - Дым! - воскликнул потрясенный Кольтц.
     Подошли Мириота и лесничий Ник Дек, только что вернувшийся с обхода.
     - Что это такое? - спросил молодой человек, беря в руку трубу.
     - В эту штуку можно далеко видеть.
     - Шутите, Фрик?
     - Ничуть. Менее часа назад я видел,  как  вы  спускались  на  дорогу  к
Версту, вы шли от...
     Фрик еще не договорил фразу, как Мириота вспыхнула  и  опустила  глаза.
Хотя что тут особенного? Разве запрещено  честной  девушке  выйти  навстречу
жениху?
     Обрученные начали по очереди  смотреть  в  трубу.  А  тем  временем  их
окружили соседи, человек шесть, и тоже стали смотреть в сторону замка.
     - Дым! Дым в замке! - закричал один.
     - Может, в башню ударила молния? - предположил другой.
     - Разве здесь была гроза? - спросил судья.
     - С неделю назад была, - припомнил пастух.
     Если б этим славным людям  сейчас  сказали,  что  на  вершине  Ретьезад
открылся кратер и началось извержение, они бы удивились гораздо меньше.



     Деревушка Верст так мала, что на большинстве карт даже не отмечена, а в
административно-хозяйственном отношении она еще менее значима, чем соседняя,
получившая название Вулкан и прилепившаяся к отрогам Плезы, на  которых  обе
деревни раскинулись весьма живописно.
     С началом разработки угольных шахт стало заметно  деловое  оживление  в
находившихся в нескольких милях друг от друга небольших  городах  Петрошани,
Ливадзель и им подобных. Однако ни Вулкан, ни Верст не получили ни  малейшей
выгоды от близости индустриального центра; какими эти селения были пятьдесят
лет назад, такими  и  останутся  еще  полстолетия.  Элизе  Реклю,  например,
считает, что  добрая  половина  населения  Вулкана  состоит  из  "охраняющих
неприкосновенность границ таможенников,  жандармов,  налоговых  инспекторов,
фельдшеров и санитаров карантинной службы". Исключите жандармов и  налоговых
инспекторов, замените их  на  земледельцев  и  хлебопашцев,  и  вы  получите
население Верста - четыре или пять сотен жителей.
     Деревня, собственно, состоит из одной широкой улицы, покрытой  ямами  и
ухабами, так что подниматься и спускаться по ней дело  нелегкое.  Улица  эта
служит  естественной  границей  между  Валахией  и  Трансильванией.  По  ней
проходят стада коров, овец и свиней, по ней шагают торговцы  мясом,  свежими
фруктами и зерном. Редкие путешественники отваживаются идти пешком  по  этой
дороге, вместо того чтобы  добираться  поездом  из  Колошвара  через  долину
Марош.
     Почва в долине, окруженной горными хребтами Бихор, Ретьезад  и  Паринг,
славится плодородием, а недра -  богатством:  здесь  и  копи,  которые  дают
ежегодно более 20 000 тонн каменной соли  Тордьг;  и  целые  предгорья  близ
Парада, на протяжении семи километров состоящие из поваренной соли; здесь  и
шахты  Торожко,  где  добывают  свинец,  свинцовый  блеск,   ртуть,   железо
(разработки железных руд начались тут еще в X веке);  и  шахты  Вайда-Хуняд,
поставляющие  минералы  для  выплавки  высококачественной  стали;  здесь   и
угольные разрезы в окрестностях Гатцега, а в Ливадзеле и Петрошани обнаружен
настоящий неисчерпаемый клад, залежи угля тут оцениваются  в  250  миллионов
тонн.  И  наконец,  неподалеку  от  города  и  замка  Оффенбанья  в   районе
Топанфальва добывают золото. Почти все тамошние жители на домашних мельницах
перемывают песок Вереш-Патака  (так  называемый  "Пактол  Трансильванский"),
ежегодно экспортируя драгоценного металла на два миллиона франков.
     Казалось бы, такой благословенный край, такая щедрая природа!  А  людям
не становится жить  лучше,  и  никакой  им  нет  пользы  от  индустриального
прогресса. И если в городах Торожко, Петрошани, Лоньяй появились современные
индустриальные предприятия, а в менее крупных городах  и  селениях  возникли
веревочные мастерские, налажено  производство  скобяных  изделий,  построены
склады,  магазины  и  рабочие  кварталы  с  каменными  домами,   украшенными
балконами и верандами, то в деревнях Вулкан и Верст ничего  этого  нет  и  в
помине.
     Около шести десятков разбросанных по обеим сторонам единственной  улицы
глинобитных домов с подслеповатыми оконцами  мансард  и  фигурными  крышами;
ветхие, покосившиеся, крытые соломой сараи и хлевы; колодцы, из которых воду
достают с помощью журавля и бадьи; два или три пруда с дождевой  водой,  что
струится ручейками по камням - такова деревня Верст, затерявшаяся  в  горах.
Все это убожество скрашивает, однако, буйная зелень и цветы,  которые  здесь
всюду: в палисадниках под окнами, на дверях и на стенах домов, сплошь увитых
диким виноградом. В густой траве  старинным  золотом  отливают  прошлогодние
сухие стебли; высоченные тополя,  вязы,  буки,  ели,  клены  поднимаются  по
склонам гор позади домов. А еще выше - горная седловина и  высокие  вершины,
синеющие в тумане, сливающиеся с голубизной небес.
     В Версте, как и во всей  Трансильвании,  не  в  ходу  ни  немецкий,  ни
венгерский - все, включая цыган, живущих в  большинстве  деревень  комитата,
говорят только по-румынски. Цыгане обычно  перенимают  язык  и  религию  той
страны, где живут. Вот и в Версте  целый  их  клан  с  "воеводой"  во  главе
поселился в ветхих с остроконечными крышами хижинах, между которыми  носятся
стайки чумазых ребятишек. Оседлые цыгане по своим нравам и  обычаям  заметно
отличаются от кочевых, что бродят по Европе. Они исповедуют православие, как
и все местные жители. Духовный  пастырь  деревни  Верст  -  поп  -  живет  в
соседней деревне Вулкан, до которой отсюда около полумили.
     Цивилизация, точно  вода  или  воздух,  проникает  в  малейшую  щель  и
стремительно меняет жизнь людей. Но в южную часть  Карпат,  о  которой  идет
речь, кажется, еще не донеслось ни  малейшего  веяния  перемен.  Недаром  же
Элизе Реклю сказал о Вулкане: "Это - окраина цивилизации в валашской  долине
Силя". Так стоит ли удивляться, что Верст - одна из  самых  глухих  деревень
комитата Колошвар. Что еще можно сказать  о  деревушке,  где  каждый  житель
рождается, живет и умирает, ни на один день не покидая родных мест?
     Были в Версте и школьный учитель, и судья. Правда,  магистр  Эрмод  мог
научить своих учеников лишь тому, что знал сам, а сам он едва умел читать  и
с  грехом  пополам  считать.  Что  до  прочих  наук  -  истории,  географии,
литературы - учитель знал только народные песни и легенды, зато хранил их  в
памяти великое множество. И еще  он  был  большой  дока  по  части  народных
поверий и местных обычаев, так что ученики все-таки могли извлечь кое-что из
его уроков.
     Ну, а что сказать о судье Кольтце? Это невысокий румын  лет  пятидесяти
пяти - шестидесяти, седоватый, но черноусый,  с  большими  добрыми  глазами,
крепко сбитый как истый горец, носит широкую войлочную шляпу, пояс с большой
пряжкой, безрукавку и короткие пузырящиеся  штаны,  заправленные  в  высокие
кожаные сапоги. Кольтц здесь скорее староста,  нежели  судья,  и,  хотя  ему
приходится иногда разрешать споры  соседей,  он  предпочитает  прежде  всего
управлять жизнью деревни. Через руки судьи проходят все акты  купли-продажи,
при этом кое-что перепадает и ему самому. Не прочь сей законник и поживиться
дорожной пошлиной с путешественников, туристов и торговцев.
     Благодаря всем этим доходам страж  порядка  и  справедливости  сколотил
приличное состояние, и если крестьяне комитата  по  большей  части  живут  в
ужасающей нищете и  их  землями  вот-вот  окончательно  завладеют  еврейские
ростовщики, то судье опасаться за свое будущее не приходится. Его имущество,
свободное от ипотеки, то  есть  не  заложенное,  оценивается  в  кругленькую
сумму, и он никому ничего не должен. Напротив, многие из жителей  деревни  -
его  должники,  но  Кольтц  старается  не  слишком  притеснять  и  без  того
обездоленных бедняков. У него прекрасные пастбища, отлично возделанные поля,
где применяются новейшие методы ведения  сельского  хозяйства.  Судья  любит
прогуливаться  по  собственным  владениям  и  по   праву   гордится   своими
виноградниками, которые приносят немалый доход.
     Дом богача конечно же самый красивый в деревне.  Он  выстроен  на  краю
террасы, замыкающей длинную, поднимающуюся в гору  улицу.  Каменный  дом  со
входом между третьим и четвертым окнами окружен садом. Все тонет  в  зелени,
все оплетено плющом; два высоких бука  словно  шатром  накрывают  соломенную
крышу; за домом - вверх по склону горы - огород и фруктовый сад.  Комнаты  в
доме просторные, чистые, отдельно столовая, отдельно спальня, вся  мебель  -
столы, кровати, скамьи и скамеечки - резная и расписная, на полках красуются
кувшины и блюда, на потолке - резные балки,  с  которых  на  лентах  свисают
кувшины и вазы; на окнах яркие  занавески,  у  стен  -  узорчатые,  покрытые
выделанными шкурами сундуки - они служат и чемоданами и шкафами. На  беленых
стенах - портреты румынских патриотов, в том числе и  популярного  героя  XV
века воеводы Вайды-Хуняды.
     Этот роскошный дом, разумеется, велик для  одного  человека.  Но  судья
Кольтц не одинок. Хотя жена его умерла лет десять  назад,  у  него  осталась
дочка, прекрасная Мириота, вызывающая всеобщее восхищение и в  Версте,  и  в
Вулкане. Слава о красавице идет по всей  округе.  Девушку  вполне  могли  бы
назвать каким-нибудь из тех языческих  имен:  Флорика,  Дайна  или  Дориция,
которые так любят в валашских  семьях.  Но  ее  назвали  Мириотой,  то  есть
"овечкой". Двадцатилетняя кареглазая блондинка  с  прелестным  личиком  была
стройна и грациозна. Да и наряд  необыкновенно  шел  ей:  красная  блузка  с
вышивкой по вороту,  на  манжетах  и  плечах;  юбка,  перетянутая  поясом  с
серебряной пряжкой, а поверх - катринца, как бы двойной фартук. На  ногах  у
Мириоты желтые кожаные сапожки, на голове косынка; лента, вплетенная в косу,
скреплена металлической заколкой.
     : Что  и  говорить,  красивая  девушка  и  довольно  богатая  для  этой
крошечной деревушки, затерянной в отрогах Карпатских  гор.  К  тому  же  она
отличная хозяйка и прекрасно ведет дом  отца.  Дочь  судьи  ходила  в  школу
магистра Эрмода, где ее научили читать, писать и считать. И  вот  теперь  ей
целыми днями приходилось заниматься и тем, и другим, и  третьим.  А  что  до
местных преданий и легенд - ученица знала их поболее, чем сам учитель. Какие
истории могла рассказать она о Леани-Ке,  Утесе  Богородицы,  где  сказочная
принцесса укрылась о г татар; о пещере Дракона в долине Королевской Горы,  о
крепости Девы, которую построили "во  времена  фей",  о  Детунате,  Громовом
Ударе,  -  знаменитой  базальтовой  горе,  похожей  на  гигантскую  каменную
скрипку, на которой, как говорят,  дьявол  играет  в  грозовые  ночи!  Знала
Мириота и легенду о Ретьезаде, вершину которого срезала  ведьма;  легенду  о
перевале Горда, который прорубил  своей  шпагой  святой  Ладислав.  Девушка,
разумеется, искренне верила во все эти сказки, но не казалась от этого менее
прелестной.
     Молодые люди так и увивались вокруг красавицы - единственной наследницы
судьи Кольтца, главного должностного лица  в  деревне.  Да  только  зря  они
старались: Мириота давно уже отдала свое сердце Николасу Деку!
     Этот Николас, или Ник Дек, парень двадцати пяти лет, истинный  румын  -
высокий,  сильный,  с  гордо  посаженной   головой,   с   черными   кудрями,
выбивающимися из-под белой шляпы, с прямым,  открытым  взглядом  и  красивой
осанкой, с ногами оленя и уверенной походкой был лесничим, то есть человеком
скорее военным, чем штатским. Ладный и обходительный,  он  имел  собственные
земли в окрестностях Верста и потому нравился отцу Мириоты не меньше, чем ей
самой. Впрочем, девушку о ее  чувствах  никто  и  не  спрашивал,  -  вопросы
женитьбы, замужества решают в этих краях не молодые, а их отцы-матери.
     До свадьбы Ника Дека  и  Мириоты  Кольтц  оставалось  две  недели.  Вся
деревня готовилась к празднику. Судья отнюдь не  был  скупцом,  он  умел  не
только заколачивать денежки, но и тратить их. После  свадьбы  Ник  собирался
поселиться в доме Кольтца, который тот завещал молодым, надеясь, что рядом с
мужем Мириота перестанет наконец бояться скрипа дверей или мебели  в  долгие
зимние ночи или со страхом ждать появления какого-нибудь призрака из любимых
ею легенд и сказаний.
     Чтобы  дополнить  список  именитых  жителей   деревни,   остается   еще
рассказать об учителе и враче.
     Магистр Эрмод был пятидесятилетний очкастый толстяк, не выпускавший изо
рта изогнутой трубки с фарфоровой головкой.  Спутанные  редкие  волосы  едва
прикрывали его плоское темя, левая щека на гладком  голом  лице  то  и  дело
подергивалась. Основным занятием этого ученого мужа  было  затачивать  своим
подопечным гусиные перья -  писать  стальными  строго-настрого  запрещалось.
Прямо с  каким-то  остервенением,  прищурив  глаз,  работал  магистр  старым
ножичком и под конец резким движением раздваивал кончик стила. Не жалея сил,
Эрмод добивался от учеников красивого  почерка,  видя  в  том  священный  и,
пожалуй, единственный долг учителя.
     А теперь несколько слов о лекаре Патаке.
     Возможно, читатель спросит, как же объяснить: в деревне имеется врач, а
жители верят в нечистую силу? Но тут нужно рассказать,  как  сей  врач  стал
врачом.
     Патак, полный  коротышка  сорока  пяти  лет,  занимавшийся  медицинской
практикой в Версте и в округе, отличался непомерным апломбом, все  сметающим
на своем пути красноречием и пользовался у деревенских  жителей  не  меньшим
доверием, чем пастух Фрик, а это само по себе кое-что да  значит.  Он  лечил
местных крестьян и продавал им разные порошки, которые по большей  части  не
приносили пользы - пациенты  чаще  всего  выздоравливали  сами.  Впрочем,  в
окрестностях Вулкана воздух чистый и заразных болезней не бывает, люди почти
не хворали, а если кто и умирал, то ведь умирают всюду,  не  только  в  этом
благословенном уголке. Что же касается доктора Патака - а все здесь называли
Патака доктором, - то у него не было никакого образования - ни медицинского,
ни фармацевтического, решительно никакого! Когда-то он  служил  санитаром  в
карантине, где в его обязанности  входило  наблюдать  за  путешественниками,
которых  выдерживали  определенное  время   на   границе,   дабы   исключить
возможность инфекции.
     Этого  было  более  чем  достаточно  для  нетребовательных   обитателей
деревушки Версг. Следует  заметить,  что  Патак,  как  и  все  хитрецы,  кто
отваживается лечить себе подобных, делал вид, что презирает  предрассудки  и
не верит ни  в  какие  чудеса.  Более  того,  он  едко  вышучивал  тех,  кто
рассказывал небылицы, и если кто-нибудь говорил, что ни одна живая  душа  не
осмелится приблизиться к замку, толстяк начинал смеяться и бравировать:
     - А вот возьму и пойду в старую крепость -  в  гости  к  тем,  кто  там
прячется!
     Но поскольку никто не сомневался в его словах, по крайней мере открыто,
доктор Па гак быстро забывал о своем намерении, и Карпатский замок оставался
по-прежнему окутанным непроницаемой тайной.



     Новость, принесенная пастухом, мгновенно распространилась  по  деревне.
Судья Кольтц, не выпуская из рук драгоценную трубу, вошел  в  дом  вместе  с
Ником и Мириотой. На террасе остались Фрик и десятка два  мужчин,  женщин  и
детей. Скоро подошла и стайка взбудораженных цыган. Фрика окружили  во  всех
сторон и закидали вопросами. Пастух отвечал с важным видом, как  и  подобает
очевидцу необычайных событий:
     - Да, из трубы в замке шел дым, он и сейчас идет и будет  идти  до  тех
пор, пока все камни останутся на своих местах.
     - Но кто мог зажечь в замке огонь?  -  боязливо  спросила  одна  старая
женщина.
     - Черт, - ответил  Фрик,  называя  сатану  его  здешним  именем.  -  Он
зажигает и гасит огни, где ему вздумается.
     Услыхав эти слова, все стали вглядываться в даль, пытаясь различить  на
горе крепостные башни. В конце концов многие убедили себя, будто видят  дым,
хоть его и нельзя заметить на таком расстоянии.
     Эффект, произведенный этим сообщением Фрика, донельзя всех взбудоражил.
К страхам, которые внушал обитателям деревушки пустующий  Карпатский  замок,
теперь, когда там, возможно, кто-то  поселился,  добавился  самый  настоящий
ужас. Великий Боже!
     В Версте была корчма, куда частенько захаживали и  любители  выпить,  и
те, кто не пил, но любил почесать язык  после  трудового  дня  -  последние,
разумеется, составляли меньшинство. Содержал сие веселое заведение еврей  по
имени Ионас, мужчина лет шестидесяти, с довольно симпатичной,  хотя  и  явно
семитской, внешностью: черноглазый, с горбатым носом и выпяченными губами, с
пейсами и традиционной бородкой. Услужливый и общительный, он  охотно  давал
односельчанам  в  долг  небольшие  суммы,  не  требуя  никакого  залога  или
процентов, ибо не сомневался, что ему заплатят в срок. Дай  Бог,  чтобы  все
евреи, прижившиеся на трансильванской земле, были такими же  миролюбивыми  и
сговорчивыми, как этот трактирщик из Верста! Но, к сожалению,  добряк  Ионас
являл  собой  редкое  исключение.  Обычно  же  его   единоверцы   такие   же
трактирщики, торгующие вином и дарами нив, не  гнушаются  и  ростовщичества,
занимаясь им с таким рвением, что невольно возникает беспокойство за  судьбу
румынских крестьян. Того и гляди, все поля и пастбища перейдут от  уроженцев
этих мест к чужакам. Благодаря закладным евреи становятся  собственниками  и
крестьянских наделов, и урожая. Может, Земля Обетованная теперь вовсе  не  в
Иудее, а в Трансильвании?
     Трактир "Король Матиаш" - так значилось на вывеске  -  расположился  на
краю террасы, в которую упиралась главная улица Верста, прямо напротив  дома
судьи.  Постройка  под  сплошной  завесой  зелени  была  старая,  наполовину
деревянная, наполовину каменная, пережившая не  один  ремонт  и  все  же  не
лишенная  привлекательности.  Стеклянные  двери  этого   одноэтажного   дома
выходили на террасу. Большую его часть занимал вместительный зал со  столами
и скамейками, с дубовым траченным шашелем буфетом и стойкой из  потемневшего
дерева, за которой стоял всегда готовый к услугам посетителей Йонас.
     Свет с улицы проникал через два  окна,  два  других  были  прорезаны  в
противоположной стене, под навесом: одно, заплетенное вьющимися  растениями,
почти не давало света, а из второго открывался великолепный вид  на  долину,
лежащую меж отрогов хребта Вулкан.  В  ущелье  сверкала  горная  река  Ньяд,
мчавшаяся по каменистым скалам с плато Оргалл, на котором возвышался  старый
замок. Образуя водопад, полноводный и  шумный  даже  в  жару,  горный  поток
устремлялся к валашскому руслу Силя и нес свои воды дальше.
     Справа к большому  залу  примыкало  несколько  маленьких  комнат,  куда
хозяин отводил не частых постояльцев, отдыхавших здесь перед переходом через
границу. Эти люди знали, что за умеренную плату всегда найдут  пристанище  в
трактире "Король Матиаш", где хозяин приветлив и услужлив и где всегда  есть
доброе вино и отличный табак, купленный у лучших местных торговцев.  Что  же
касается самою Йонаса, он  спал  в  тесной  мансарде  со  смешным  маленьким
оконцем, прорубленным в душистой соломенной крыше.
     Вечером 29 мая,  дня,  с  которого  начинается  наше  повествование,  в
трактире собрались лучшие умы Верста: судья Кольтц, магистр Эрмод,  лесничий
Ник Дек и еще дюжина почтенных людей. Был здесь, разумеется, и пастух  Фрик,
личность не менее примечательная, чем все упомянутые. Не было  лишь  доктора
Патака: ею вызвали к больному, который без врача никак не мог отправиться  в
мир иной. Доктор обещал прийти, как только освободится.
     В ожидании экс-санитара собравшиеся обсуждали главное событие  дня,  не
забывая при  этом  выпивать  и  закусывать.  Йонас  подал  им  что-то  вроде
кукурузного пирога,  называемого  здесь  мамалыгой,  вполне  сносное  блюдо,
особенно если приготовлено на свежем молоке. К мамалыге  полагалась  наливка
местного  производства,  которую  пью  г  маленькими  стаканчиками,   но   в
неимоверных количествах... Высокое собрание отдавало дань уважения и  шнапсу
по  полсу  за  стакан,  и,  с  особенным   удовольствием,   ракии,   крепкой
водке-сливянке, родившейся в Карпатах и прославившей их.
     Тут следует заметить, что трактирщик Йонас - так уж было здесь заведено
- обслуживал только посетителей, сидящих за  столами,  справедливо  полагая,
что гость сидящий съест и выпьет гораздо больше стоящего. В этот вечер  дела
у Йонаса шли неплохо: все места были заняты,  их  даже  не  хватало.  Хозяин
переходил от стола к столу с большим кувшином и все подливал  и  подливал  в
стаканчики, которые молниеносно опустошались.
     Пробило половину девятого. Присутствующие продолжали обсуждать  новость
и все никак не могли решить, что же делать. Все сходились в одном: кто бы ни
поселился в Карпатском замке, для деревни это то  же  самое,  что  пороховая
бочка в городских воротах.
     - Положение очень серьезно! - изрек судья Кольтц.
     - Очень серьезно! -  согласился  магистр,  как  всегда  пуская  дым  из
трубки.
     - Очень серьезно! - хором подхватили остальные.
     - Одно могу сказать: скверная репутация замка принесла дурную  славу  и
нашим местам.
     - Иностранцы и так приезжают редко... - сокрушенно сказал судья Кольтц.
     - А теперь они и вовсе перестанут сюда заглядывать, - вздохнул Йонас.
     - Многие местные уже собрались уезжать, - заметил один из посетителей.
     - Я первый, - вступил в  разговор  пожилой  крестьянин,  -  вот  только
продам виноградники и сразу же тронусь в путь.
     - Да разве теперь найдешь покупателей? - усомнился трактирщик.
     Вот такие разговоры вели достойные  жители  деревни.  Карпатский  замок
внушал им страх, и каждый  думал  о  том,  что  новые  обстоятельства  могут
нанести ущерб его интересам. Не станет посетителей - упадут  доходы  Йонаса.
Не приедут иностранцы - судья Кольтц  лишится  сборов.  Не  станет  желающих
приобрести земли в отрогах хребта Вулкан - и деловая жизнь совсем замрет.
     У многих в Версте кошельки были пусты даже тогда, когда духи замка вели
себя относительно спокойно. Что же будет теперь, когда присутствие  нечистой
силы обрело столь реальную форму?
     - Может быть, стоит... - неуверенно начал пастух Фрик.
     - Что? - вскинулся судья Кольтц.
     - Может, пойти поглядеть, хозяин?..
     Все переглянулись и опустили глаза. Вопрос  повис  в  воздухе.  Наконец
Йонас повернулся к Кольтцу.
     - Ваш пастух, - твердо сказал он, - указал единственно верный путь.
     - Идти в замок?..
     - Конечно, - кивнул трактирщик. - Если из трубы  идет  дым,  значит,  в
замке разожгли огонь, а раз его разожгли, кто-то  ведь  должен  был  сделать
это... чья-то рука...
     - Какая там рука! Это лапа, и к тому же когтистая! -  пробормотал  один
из крестьян, покачав головой.
     - Не все ли равно! - возразил трактирщик. - Нужно  выяснить.  Ведь  дым
появился над замком впервые с той поры, как его покинул  барон  Рудольф  фон
Гортц...
     - А может быть, дым и раньше  шел,  просто  никто  его  не  замечал,  -
предположил судья Кольтц.
     - Никогда не соглашусь с этим, - возразил магистр Эрмод.
     - А что? Вполне нормальное предположение. У нас ведь не было  подзорной
трубы, - проговорил судья.
     Дельное замечание. Даже  пастух  Фрик  с  его  острым  зрением  мог  не
заметить прежде дыма. Как бы там ни было, бесспорно одно: в Карпатском замке
появились человеческие существа. Весьма беспокойное  соседство  для  жителей
соседних деревень Верст и Вулкан.
     Однако магистр решил развить свою мысль:
     -  Вы  считаете,  что  там  поселились  люди?..  Позвольте  с  вами  не
согласиться. Кому могло прийти в голову укрыться в замке? Для чего?
     - Тогда кто же там? - подумал вслух судья.
     - Во всяком случае,  существа  сверхъестественные,  -  уверенно  заявил
магистр Эрмод. - Это могут быть духи, феи, карлики, а может быть, и коварные
ламии, которые принимают облик прекрасных женщин...
     Пока он говорил, присутствующие беспокойно оглядывались на двери, окна,
очаг в просторном зале  трактира  и  каждый  ждал,  не  появится  ли  сейчас
какой-нибудь из тех фантомов, которых упомянул школьный учитель.
     - - И все же, друзья, - нарушил молчание Йонас, - если это духи,  зачем
им разводить огонь? Ведь они же ничего не варят...
     - А колдовское зелье? - возразил пастух. - Как еще его варить?
     Тут не о чем было спорить: какие-то неземные создания, а вовсе не люди,
облюбовали Карпатский замок.
     Ник Дек  до  этой  минуты  не  принимал  участия  в  разговоре  и  лишь
внимательно слушал. Старая крепость  с  ее  таинственными  стенами,  древней
историей и архитектурой давно возбуждала у него почтительный  интерес.  Этот
смелый молодой человек, веривший во все чудеса, в которые  верили  обитатели
Верста, не раз собирался до нее добраться.
     Однако Мириота всеми силами противилась этому. Ник не был свободен и не
имел права  подвергать  себя  опасности.  И  все  же  его  красавица-невеста
опасалась, что лесничий в конце концов осуществит свой замысел.  Успокаивало
ее лишь то, что Ник не выказывал твердого намерения отправиться в  замок,  в
противном случае никто не смог бы его удержать. Мириота хорошо  знала  Ника;
человек  он  был  упорный  и  решительный,  от  своего  слова  hhkoi  да  не
отказывался. Сказано - сделано. Если бы девушка знала, о чем  сейчас  думает
ее жених, она пришла бы в ужас.
     Но Ник хранил молчание; никто ведь не  поддержал  предложение  пастуха.
Отправиться в замок теперь, когда там кто-то поселился? Кому охота рисковать
жизнью... Каждый находил свой резон, чтобы отказаться... Судья  уже  немолод
подниматься по крутым тропам... Учителю нужно учить детей.  Ионас  не  может
оставить свое заведение, Фрик приставлен смотреть за стадом судьи, а  прочим
крестьянам надо пасти свой скот и обрабатывать поля.
     Никто не собирался жертвовать  собой,  повторяя  про  себя:  "Тот,  кто
отправится в замок, может не вернуться!"
     Дверь трактира вдруг распахнулась, и  все  испуганно  замерли.  Но  это
оказался всего-навсего доктор Патак, которого трудно было принять за  ламию,
способную очаровать любого, как уверял магистр Эрмод.
     Больной, как и  предсказывал  доктор  Патак,  умер,  что  делало  честь
медицинским познаниям лекаря. Доктор Патак немедленно отправился в трактир.
     - Наконец-то! - воскликнул судья Кольтц.
     Доктор Патак наскоро пожал руку всем сидящим в  зале,  будто  торопился
раздать лекарства, и с усмешкой сказал:
     - А вы, друзья, все толкуете об этом "чертовом" замке. Ну  что  вам  за
дело до него? Дымится и пусть себе дымится!.. Разве наш ученый друг Эрмод не
курит трубку целыми днями? Посмотрите на себя - вы  все  прямо  побелели  от
страха! Во время своих визитов к больным я только и слышал что  разговоры  о
крепости. Говорят, привидения развели там  огонь?  А  может,  они  простыли?
Замерзли, видать, в каменной-то башне... Только бы не вздумали печь хлеб для
выходцев с тою света!
     Доктор разразился целой  серией  шуточек  на  эту  тему,  и,  хотя  его
слушатели даже не улыбнулись, красноречию  лекаря  не  было  конца.  Наконец
судья спросил:
     - Надо ли понимать  это  так,  доктор,  что  вы  не  придаете  никакого
значения происшествию в замке?
     - Ни малейшего.
     - Помнится, вы говорили, что готовы подняться в замок, если  кто-нибудь
усомнится в вашей решимости?
     - Я? - Старый медик был явно не в восторге, что  ему  напомнили  о  его
давней похвальбе. - Ну, говорил и готов повторить еще раз.
     - Да нет, повторять не надо, нужно действовать.
     - Действовать?
     - Мы не то чтобы сомневаемся, мы вас просим, доктор.
     - Ну, знаете ли, такая просьба...
     -  Если  вы  колеблетесь,  -  вмешался  трактирщик,  -  не  станем  вас
упрашивать, мы просто не верим, что вы готовы рискнуть!
     - Не верите?
     - Нет!
     - Ну, Йонас, вы хватили через край! Мы  все  знаем,  что  доктор  Патак
человек слова: если уж он что обещал, то выполнит.
     - Да вы что?.. И вправду хотите, чтобы я поднялся к Карпатский замок?
     Багровое лицо доктора побелело.
     - Теперь вам не отвертеться, - настаивал судья.
     - Прошу вас, друзья, одумайтесь!
     - Мы уж все обдумали, - возразил Йонас.
     - Какой мне смысл карабкаться туда, и что  я  там  найду?  Каких-нибудь
сорвиголов, которые укрылись в развалинах и никому не мешают...
     - Коли это обыкновенные парни, вам нечего бояться. Может быть, вы  даже
сумеете им чем-то помочь, - сказал магистр Эрмод.
     - Разумеется, если они нуждаются в моей помощи. Но я никуда не хожу без
приглашения и бесплатных визитов не делаю...
     - Вам заплатят за труды, - пообещал судья Кольтц, - и немедленно.
     - Мы все... сколько надо... - наперебой заговорили присутствующие.
     Несмотря на свои фанфаронские заявления, доктор был не меньшим  трусом,
чем остальные  жители  деревни.  Но  репутация  человека  здравомыслящего  и
мудрого, не верящего в предрассудки, которую он сам себе  создал,  вынуждала
его теперь выполнить просьбу односельчан. Однако "идти  на  приступ"  замка,
даже за деньги, доктору не хотелось.  Он  начал  доказывать  бессмысленность
"визита к призракам", но публика не приняла никаких доводов.
     - Доктор, вы ведь ничем не рискуете, - настаивал магистр Эрмод, - вы же
не верите в привидения...
     - Не верю...
     - Значит, в замке поселились не духи, а обыкновенные люди, и вы с  ними
просто познакомитесь.
     Рассуждения магистра были не лишены логики.
     - - Ну, хорошо, Эрмод, а если они задержат меня в замке...
     - Надеюсь, вам окажут хороший прием, - сказал Йонас.
     - Но если я уйду надолго, а здесь кто-нибудь заболеет...
     - Мы все совершенно здоровы, - успокоил  его  судья,  -  в  деревне  не
осталось ни одного больного, после того как ваш последний пациент  отошел  в
лучший мир.
     - Говорите прямо: идете или нет? - напирал на доктора трактирщик.
     - Нет! И дело совсем не в том, что я испугался, вы же знаете, что я  не
суеверен. Просто все это абсурдно и смешно... Подумаешь, дым из трубы. Дым -
это всего лишь дым... Нет, я туда не пойду...
     - Тогда пойду я! - воскликнул Ник Дек.
     - Ты? - удивился Кольтц.
     - Да, только пусть доктор Патак пойдет со мной.
     - Ты думаешь, что говоришь? - возмутился доктор. - К  замку  ведь,  нет
дороги!.. Приятная же будет прогулка!
     - Я сказал, что иду в замок, значит, иду!
     - Но я-то этого не говорил! - завопил доктор, размахивая руками,  точно
кто-то ухватил его за ворот.
     - Нет, вы говорили! Вы обещали... - настаивал Йонас.
     - Мы все слышали, - подтвердили остальные.
     Бывший санитар не знал, как быть. Дернул же его черт хвастаться! Теперь
вот поймали на слове и, если  он  откажется,  над  ним  будет  смеяться  вся
деревня, на улице станут указывать на него пальцем. Доктор  решился  бросить
вызов судьбе.
     - Ну. раз вы настаиваете, я пойду с Ником, хоть это и бессмысленно.
     - Молодец, молодец, доктор Патак! - закричали все.
     - Когда же мы отправимся? - с нарочитой  небрежностью  спросил  доктор,
желая скрыть свой страх и неуверенность.
     - Завтра утром, - ответил Ник Дек.
     В зале воцарилась мертвая тишина. Волнение передалось всем.  Вино  было
выпито, но посетители продолжали сидеть, несмотря на поздний час. Йонас  уже
подумывал снова наполнить кувшины шнапсом и ракией.
     И вдруг в тишине прозвучал отчетливый голос:
     - Николас Дек, не ходи завтра  в  замок!..  Не  ходи,  не  то  случится
несчастье!
     Кто это сказал? Откуда шел этот никому не ведомый голос?  Так  говорить
мог только дух..
     Ужас сковал присутствующих. Они не  смели  посмотреть  друг  на  друга,
боялись проронить хоть слово...
     Наконец самый храбрый - разумеется, это был лесничий - решил узнать,  в
чем дело. Он был уверен, что  слова  прозвучали  здесь,  в  зале,  и  открыл
сундук... Никого... Ник обошел все комнаты,  выходящие  в  зал...  Никого...
Выйдя из трактира, лесничий приблизился к краю террасы... Никого...
     Вслед за этим судья Кольтц,  магистр  Эрмод,  доктор  Патак,  Ник  Дек,
пастух Фрик и все остальные покинули трактир, а Йонас крепко запер  за  ними
дверь.
     На  ночь,  точно  ожидая   нападения   злых   сил,   обитатели   Верста
забаррикадировались в домах...



     К девяти часам утра Ник Дек и доктор Патак собрались в  путь.  Лесничий
предложил подняться на  гребень  Вулкана  и  добраться  до  замка  по  самой
короткой тропе.
     После того как задымила труба  на  крепостной  башне,  после  того  как
прозвучал  в  трактире  "Король  Матиаш"  таинственный   голос,   стоит   ли
удивляться, что население деревни  прямо  обезумело.  Цыгане  собирали  свои
шатры. В домах только о замке и говорили, вернее, тихонько  перешептывались.
Не иначе как в этом деле замешан черт - кто же  еще  мог  угрожать  молодому
лесничему?  Таинственный  голос  слышали   собственными   ушами   пятнадцать
уважаемых людей - можно ли им не верить? Не могла  же  всех  разом  поразить
слуховая галлюцинация. Нет, сомнения тут неуместны: это было  предупреждение
Нику Деку. Если он не откажется от своего плана, не миновать беды.
     А Ник и не думал отказываться, хотя никто теперь уже и не настаивал  на
"прогулке" к крепости. Конечно, судья Кольтц был заинтересован  в  раскрытии
тайны замка, да и жителям деревни не  терпелось  узнать,  что  все-таки  там
происходит. И все же многие пытались отговорить Дека. Слыхано ли дело:  чуть
ли  не  накануне  свадьбы  молодой  человек   отправляется   в   рискованное
путешествие, и сама невеста, стоя на кленях, не может его удержать...
     Ни уговоры друзей, ни  слезы  Мириоты  не  поколебали  решимости  Дека.
Впрочем, это никого и не удивило: всем был известен  его  твердый  характер,
его упорство в достижении цели, а вернее сказать - упрямство.
     Ник  объявил,  что  идет  в  Карпатский  замок,  несмотря  на   угрозы,
прозвучавшие в трактире.
     И вот в назначенный час  лесничий  в  последний  раз  прижал  к  сердцу
Мириоту, а она согласно православному  румынскому  обычаю  перекрестила  его
тремя сложенными пальцами - в честь Святой Троицы.
     А что же доктор Патак? Все, что можно было сказать  о  "бессмысленности
этой затеи", он уже сказал,  все  отговорки,  какие  можно  было  придумать,
придумал... Наконец в ход был пущен  последний  козырь:  таинственный  голос
запретил идти в замок, мол, зачем же нарушать запрет?
     - Запрет относился только ко мне, - спокойно возразил Ник Дек.
     - Но если с тобой что-то случится, как я выберусь оттуда один?
     - Все равно, вы обещали пойти со мной и пойдете. Понимая, что Ника  уже
не остановить, деревенские отступились.
     Пусть парень по крайней мере будет не один  на  этом  опасном  пути.  В
конце концов доктор понял, что ему придется - хочешь не  хочешь  -  сдержать
слово, иначе стыда не оберешься. "Впредь будешь знать  как  бахвалиться!"  -
мысленно сказал он себе и решил  при  встрече  на  пути  хотя  бы  малейшего
препятствия уговорить лесничего повернуть назад.
     Итак, лесничий с лекарем отправились в путь, а судья, магистр,  Фрик  и
Ионас проводили их по главной дороге до развилки.
     Отсюда Кольтц еще раз посмотрел в подзорную трубу, с которой теперь  не
расставался, и дыма над замком не заметил. Небо в  это  прекрасное  весеннее
утро было ясное, видимость  отличная.  Может,  таинственные  гости  покинули
замок, убедившись, что лесничий не испугался их угроз? Но если  даже  это  и
так, все равно следует довести задуманное до конца.
     Провожавшие пожали двум своим  друзьям  руки,  Ник  подтолкнул  доктора
вперед, и оба скрылись за поворотом.
     Лесничий был одет и снаряжен по-дорожному: форменная фуражка с  широким
козырьком, перепоясанная куртка, охотничий  нож  в  ножнах,  широкие  штаны,
высокие сапоги, через плечо патронташ и за спиной длинноствольное ружье. Ник
слыл отличным стрелком. На  пути,  кроме  привидений,  могли  встретиться  и
обыкновенные  грабители  и  контрабандисты,  а  то  и   медведь   в   дурном
расположении духа.
     Патак вооружился старинным кремневым пистолетом,  который  "мазал"  три
раза из пяти, и выпрошенным у Дека топориком, -  ведь  придется  продираться
сквозь густой ельник, покрывавший  отроги  Плезы.  В  широкополой  шляпе,  в
плотном дорожном плаще, застегнутом на все пуговицы, в сапогах  с  железными
подковками лекарь чувствовал себя подготовленным к любым  неожиданностям.  В
заплечные мешки  путники  положили  побольше  припасов  -  на  случай,  если
путешествие затянется.
     Свернув с главной дороги, они  зашагали  вдоль  реки  Ньяд,  все  время
поднимаясь вверх по правому берегу, потом  повернули  на  запад,  петляя  по
горной тропинке,  извилистой  точно  серпантин.  Было  бы  проще  продолжать
двигаться по берегу реки (так  удалось  бы  сократить  расстояние  на  целую
треть), раньше этим путем все  и  ходили,  но  потом  русло  реки  пересекли
трещины и овраги, проход стал невозможен. Деку и  Патаку  пришлось  свернуть
здесь влево, в сторону от замка, пока  не  остались  позади  поросшие  лесом
нижние отроги Плезы.
     Наконец они подошли к горному склону, по которому только и  можно  было
добраться до замка. Когда гам жил Рудольф фон Гортц,  связь  между  деревней
Верст, хребтом Вулкан и долиной  валашского  Силя  осуществлялась  по  узкой
просеке. Но за последние двадцать лет она заросла кустарником,  так  что  от
тропинки не осталось и следа.
     Путники выбрались из глубокого ложа полноводной и шумной реки  Ньяд,  и
Ник остановился, чтобы уточнить направление. Замок отсюда не просматривался.
Снова увидеть  его  можно  было,  лишь  преодолев  полосу  лесов,  террасами
расположенных на горных отрогах, столь характерных для  Карпатских  гор.  На
своем пути Ник с доктором не встречали никаких знаков,  никаких  зарубок,  и
место, где они находятся, определили лишь по солнцу,  которое  уже  осветило
далекие цепи гор на востоке.
     - Вот видишь, лесничий,  видишь,  тут  нет  даже  тропы!  -  волновался
доктор. - Никакого следа...
     - Будет вам тропа, - невозмутимо отвечал Ник Дек.
     - Легко сказать...
     - И легко сделать, Патак.
     - Так ты не передумал?
     Лесничий молча углубился в чащу.
     Доктору  хотелось  с  гордым  видом  повернуть  назад,  но,  перехватив
непреклонный взгляд Ника, он на это не осмелился.
     Оставалась последняя надежда: вдруг Дек заблудится в лесной чаще,  ведь
раньше он здесь никогда  не  бывал!  Однако  у  того  было  отличное,  прямо
звериное чутье. По малейшим приметам: по расположению ветвей на деревьях, по
их направлению, по едва заметным неровностям почвы, по цвету  коры  и  видам
мхов Ник легко ориентировался и не мог заплутать даже в  незнакомых  местах.
Эго был достойный соперник Кожаного Чулка или Чингачгука из романов Купера.
     Переход через лес оказался нелегким. Вязы, буки, могучие дубы и  клены,
называемые здесь "фальшивыми платанами", росли на горных отрогах, а выше, на
самом гребне хребта, появились купы берез, сосен и  елей.  Эти  великолепные
деревья с мощными стволами, с крепкими ветвями, по которым струились  свежие
соки, с густыми, шумящими под ветром кронами, сливались в  огромное  зеленое
море, в глубину которого не проникали солнечные лучи.
     Путники поднимались, цепляясь за  нижние  ветви,  спотыкаясь  о  корни,
продираясь сквозь жалящую крапиву и царапавшие кожу колючки. Ник не  обращал
на это внимания: во время своих бесконечных скитаний по лесам он привык и  к
волдырям и к царапинам. И все же продвижение шло слишком  медленно,  а  ведь
добраться до замка следовало примерно к полудню,  чтобы  осмотреть  все  при
дневном свете и засветло вернуться в Верст.
     Лесничий прорубал топориком проходы  в  густом  кустарнике  и  зарослях
колючих растений; земля под ногами была завалена камнями  и  сушняком;  ноги
тонули во влажных палых  листьях,  устилавших  землю.  Время  от  времени  с
треском лопался какой-нибудь стручок, от чего доктор вздрагивал и  испуганно
озирался по сторонам; а если лоза дикого винограда хватала  его  за  одежду,
ему казалось, это чьи-то когтистые лапы. Бедняга никак не  мог  успокоиться.
Но теперь он  не  отважился  бы  пойти  назад  один  и  потому  старался  не
отставать.
     Изредка путникам попадались солнечные  полянки.  Однажды  Дек  и  Патак
спугнули пару  черных  аистов,  и  те  вприпрыжку  убежали  от  них,  хлопая
крыльями. Преодолевать поляны, заваленные сломанными бурей или  упавшими  от
старости деревьями (казалось, смерть-дровосек поработала тут своим  топором)
было очень трудно.
     Лежащие на земле стволы, гнилые и замшелые, источенные жуками,  уже  ни
на что не годились, даже на дрова. Похоже, их  единственным  предназначением
было делать лес непроходимым, и если молодой лесничий, ловкий и сильный, еще
как-то справлялся, то доктор Патак, который уже обзавелся брюшком, задыхаясь
и семеня ножками, все время куда-то проваливался, и тогда Дек  приходил  ему
на помощь.
     - Вот увидишь, Ник, я непременно вывихну себе руку или ногу, -  твердил
доктор.
     - Вправим!
     - Но ведь нельзя же самих себя калечить!
     Однако  Ник  Дек  не  останавливался,  и  доктору  ничего  другого   не
оставалось, как догонять его.
     Гуда ли они идут? Удастся ли им выйти к замку? Неизвестно. Дорога, если
ее можно было так назвать, вела вверх, и  около  трех  часов  пополудни  они
вышли на лесную опушку.
     До самого плато Оргалл тянулся лес, но деревья росли здесь не так густо
- отсюда можно было беспрепятственно подняться по склону.
     Среди скал вновь  заблестела  река  Ньяд  -  то  ли  она  повернула  на
северо-запад, то ли обостренное чутье вывело лесничего на верную дорогу.
     Ник не мог отказать доктору в передышке, тем более что желудок, так  же
как и ноги,  требовал  своего.  Развязав  битком  набитые  рюкзаки,  путники
отхлебнули по глотку ракии и запили ее чистой водой из  бегущего  по  камням
ручейка - надо было восстановить силы.
     На ходу доктор не имел возможности поговорить с Ником - тот  все  время
обрывал его. Теперь, когда  они  расположились  на  берегу,  ему  захотелось
вознаградить себя за вынужденное  молчание.  Насколько  один  был  молчалив,
настолько другой любил  поболтать,  поэтому  вопросы  были  пространными,  а
ответы - лаконичными.
     - Нам надо поговорить, Ник, и очень серьезно.
     - Слушаю.
     - Я полагаю, мы остановились тут, чтобы передохнуть?
     - Точно.
     - А теперь самое время возвращаться в Верст.
     - Нет, пойдем в замок.
     - Но ведь мы уже шесть часов в пути, а прошли только половину.
     - Значит, нам нельзя терять времени.
     - Когда мы доберемся до замка, наступит ночь. Я надеюсь, в  темноте  ты
не станешь рисковать, и нам придется ждать рассвета...
     - Подождем.
     - Значит, ты не желаешь отказываться от этого безумного плана?
     - Нет.
     - Но ведь мы так устали! Нам бы только добраться до стола в трактире  и
нормальной кровати, а ты, кажется, решил ночевать под открытым небом?
     - Да, если что-нибудь помешает нам проникнуть за ограду замка.
     - А если ничто не помешает?
     - Мы поднимемся в крепостную башню и будем спать там.
     - В башню! Ты думаешь, я  соглашусь  провести  ночь  в  этом  треклятом
замке?
     - Не останетесь же вы снаружи один!
     - Я сейчас же возвращаюсь в деревню!
     - Нет, доктор Патак, вы пойдете со мной.
     - Днем - да, но не ночью!
     - Что же, идите, но смотрите не заблудитесь в лесу. Доктор и сам боялся
заблудиться. Он ведь не знает дороги, не знает, куда идти... Нет, один он  в
Верст не пойдет. Да  и  ночь  уже  на  носу,  надвигаются  сумерки.  Начнешь
спускаться по этим террасам и, чего доброго, сорвешься в пропасть! Нет,  это
не для него! Лучше уж  идти  с  лесничим  к  замку.  И  все-таки  доктор  не
унимался:
     - Ты  прекрасно  знаешь,  дорогой  Ник,  что  я  никогда  не  соглашусь
расстаться с тобой... Раз ты решил идти в замок, я тебя не покину...
     - Хорошо сказано, доктор Патак! Надеюсь, на этот раз вы сдержите слово.
     - Погоди, Ник, дай сказать! Если мы придем к замку ночью, то  не  будем
пытаться в него проникнуть, так?
     - Обещаю вам, доктор Патак, что сделаю все возможное, чтобы  пробраться
туда, и не отступлю ни на шаг, пока не узнаю, что там творится.
     - Да что там творится, лесничий! - Доктор Патак пожал плечами. - Ну что
там такое может происходить?
     - Не знаю, но хочу узнать. И своего добьюсь!
     - Судя по тому, как  трудно  было  пробираться  по  лесам  Плезы,  день
кончится раньше, чем мы подойдем к крепости, будь она неладна!
     - Вряд ли хвойные леса на гребне такие густые, как тот лиственный  лес,
что мы прошли.
     - Но подниматься в юры все равно трудно!
     - Ну так что же?
     - В горах бродят медведи...
     - У меня есть ружье, а у вас - пистолет.
     - А вдруг мы заблудимся в темноте?
     - Теперь у нас есть надежный проводник, он нас доведет.
     - Какой еще проводник?
     Доктор вскочил, озираясь по сторонам.
     - Наш проводник - Ньяд.  Нужно  подняться  по  его  правому  берегу  до
истоков. Если отправимся немедля, часа через два будем у ворот замка.
     - Но ведь туда подниматься не меньше шести часов!
     - Вы готовы? Идемте!
     - Но мы еще не отдохнули! Прошло всего несколько минут...
     - Прошло добрых полчаса! В последний раз спрашиваю: вы готовы?
     - Легко сказать! Ноги точно свинцом налились, я ведь не лесничий... Это
жестоко - гнать меня все время вперед и вперед!
     - Вы мне надоели, Патак! Можете возвращаться, если хотите.
     Ник встал.
     - Лесничий, послушай!
     - Что толку вас слушать!
     - Уже поздно, давай останемся здесь, переночуем под деревьями, а завтра
на заре поднимемся к замку!..
     - Повторяю, доктор: я хочу провести эту ночь в башне.
     - Нет и нет! Я этого не допущу! Вы?
     - Вцеплюсь в тебя и не пущу. Изобью, наконец, коли на то пошло...
     Бедный Патак уже не соображал, что говорит. Молча взяв ружье  и  мешок,
Ник направился к реке.
     - Постой! - жалобно закричал доктор. -  Погоди!  Какой  дьявол  в  тебя
вселился! Я же на ногах не держусь...
     Он побежал догонять Дека, который шел впереди не оглядываясь.
     Было четыре часа пополудни.  Солнечные  лучи,  скользнув  вдоль  гребня
Плезы, осветили верхушки елей. В лесу темнеет быстро, нужно спешить.
     Удивительно и необычно выглядели эти леса на горных склонах. Тут  почти
не встречались накренившиеся или кривые  стволы  -  высокие  деревья  стояли
прямо будто свечи. Ровные, без единого нароста ветви протянулись над  землей
на высоте пятидесяти или шестидесяти футов. Не было ни подлеска,  ни  травы,
только, подобно змеям, расползались по земле  корни,  а  на  желтоватом  мху
хрустели под ногами ветки и шишки.
     Но вот путники вошли в молодой ельник. Около четверти мили  продирались
они сквозь колючую чащу. Вот где Нику  пригодилось  крепкое  телосложение  и
сильные, тренированные ноги, чего так недоставало доктору  Патаку.  Если  бы
лесничий был один, он прошел бы этот путь  за  час,  но  с  таким  спутником
пришлось потратить целых три часа.  Доктор  с  помощью  Дека  карабкался  по
скалам и замирал от страха при одной мысли, что может отстать и  заблудиться
в этих пустынных и жутких местах.
     Подъемы становились все круче, а лес поредел. Теперь  встречались  лишь
отдельные группы деревьев, которые стали тоньше и ниже. В просветы виднелась
горная цепь на горизонте. На вершины уже лег вечерний туман.
     Река Ньяд, которую лесничий не терял  из  виду,  превратилась  в  узкий
ручеек. В нескольких сотнях шагов над ними высилось плато Оргалл  с  замком,
построенном на голой скале.
     Наконец они у цели. Бедный доктор, не в силах  сделать  оставшиеся  два
десятка шагов, повалился наземь, словно бычья туша под ударом мясника.
     Нику Деку это восхождение не стоило особых усилий.  Он  стоял,  пожирая
глазами замок, к которому еще  ни  разу  не  приближался  на  столь  близкое
расстояние.
     Перед  ними  тянулась  зубчатая  стена,   окруженная   глубоким   рвом,
единственный мост был поднят против  входа,  защищенного  валом  из  камней.
Кругом - тишина и безлюдье.
     Свет заходящего дня позволил охватить взглядом весь  фасад,  а  боковые
строения  уже  тонули  в  сгущающихся  сумерках.  Ни  одной  живой  души  не
промелькнуло ни над парапетом куртины, ни на верхней площадке башни,  ни  на
галерее второго этажа. Никакого дыма не  выходило  из  изъеденной  ржавчиной
старой трубы.
     - Ну что, лесничий? Теперь ты понимаешь, что  нельзя  перескочить  ров,
опустить мост и открыть дверь? - спросил доктор.
     Ник и сам видел, что в замок им сегодня не войти: невозможно в  темноте
спуститься в ров, а затем  подняться  по  откосу.  А  главное,  как  попасть
внутрь? Придется сделать привал и дождаться рассвета.
     Так и было решено - к большой  радости  доктора  и  не  меньшей  досаде
лесничего.



     Тонкий месяц, похожий на серебряный серп, исчез сразу же  после  захода
солнца. Тучи, приползшие с запада, мало-помалу  погасили  последние  отсветы
дня. Тени, поднимавшиеся из лощины,  покрыли  все  вокруг.  На  горные  цепи
навалилась тьма, и очертания замка исчезли во мраке.
     Ночь обещала быть очень темной, однако  ничто  не  предвещало  i  розу,
бурю, ливень или метеоритный  дождь  -  к  счастью,  для  Ника  Дека  и  его
спутника, которым предстояло ночевать под открытым небом.
     На бесплодном плато не росло  ни  травы,  ни  деревьев,  только  редкие
чахлые кустики на голой земле, которые не могли защитить путников от  ночной
прохлады.
     Единственным растением,  прижившимся  на  этой  каменистой  земле,  был
густой  чертополох,  который  здесь  прозвали  "русским  терновником";   как
утверждает Элизе Реклю, семена его в качестве "подарка веселых  завоевателей
Трансильвании" - русских солдат - занесли сюда московские лошади.
     Следовало искать укрытие, чтобы дождаться зари и не замерзнуть, ибо  на
такой высоте ночи очень холодные.
     - Что уж тут выбирать, - ворчал доктор Патак, - и так и эдак плохо...
     - Ну что вы все ноете? - не выдержал Ник.
     - Да, ною! Отличное местечко, чтобы схватить простуду или ревматизм,  а
от него попробуй вылечись!
     Бывшему карантинному санитару так хотелось  оказаться  в  своем  уютном
домике в Версте, в теплой спальне с мягкой постелью!
     Среди множества скал, разбросанных по плато, нужно  было  найти  такую,
которая бы надежно защищала бы от холодного  юго-западного  ветра.  В  конце
концов Ник отыскал укрытие, и они с доктором спрятались  за  гладким,  точно
отполированным камнем.
     Это был обломок  плиты,  -  такие  часто  встречаются  на  перекрестках
валашских дорог. Чтобы путник мог отдохнуть, посидеть  и  утолить  жажду  из
выбитой над плитой чаши, окрестные жители каждый день  наполняют  ее  водой.
Когда в замке жил барон Рудольф фон Гортц, каменную чашу наполняли слуги  из
замка.  Однако  теперь  она  заросла  зеленоватым  мхом,  растрескалась   и,
казалось, может рассыпаться в прах от малейшего прикосновения.
     Рядом возвышался гранитный столб -  все,  что  осталось  от  старинного
креста, перекладина которого давно обвалилась. Как  человек  здравомыслящий,
доктор Патак вовсе не надеялся, что этот крест защитит его от нечистой  силы
- как и большинство неверующих, в нечистую силу он верил. Доктор считал, что
во всей этой истории дело не обошлось без черта, и вовсе не запертые ворога,
поднятый мост, высокая стена и глубокий ров помешали им проникнуть в  замок,
а именно он. Только бы черту не вздумалось свернуть пришельцам шею!
     При мысли о том, что придется  провести  ночь  в  таком  гиблом  месте,
доктор задрожал от страха. Нет, требовать подобной отваги  от  обыкновенного
человека - это уж чересчур! Даже более крепкий и смелый не выдержал бы.
     И тут он вспомнил одну вещь, жаль только, что слишком  поздно.  Что  бы
подумать об этом, уходя из Верста! Ведь сегодня вторник, когда нечистой силе
раздолье. И кто высунет нос на улицу, тот может повстречаться со злым духом.
А он, доктор Патак, оказался не только вдали от дома, но еще и по  соседству
с проклятым замком. Здесь  ему  суждено  дожидаться  рассвета...  если  этот
рассвет вообще когда-нибудь наступит. И зачем они сюда  забрались?  Искушать
дьявола?
     Погруженный  в  свои  мрачные  мысли,  доктор  увидел,   как   лесничий
преспокойно достал из рюкзака кусок мяса и отхлебнул из фляжки. Самое лучшее
сейчас - последовать  его  примеру,  подумал  доктор,  и  тоже  приступил  к
трапезе, решив подкрепиться гусиной ножкой, ломтем хлеба и ракией. Но,  даже
утолив голод, доктор не освободился от страха.
     - Пора спать. - Ник Дек завязал рюкзак и положил его к подножию утеса.
     - Спать?!
     - Да. Доброй ночи, доктор.
     - Тебе легко говорить, а я так думаю, что эта ночь добром не кончится.
     У Ника Дека не было ни малейшего желания продолжать разговор с лекарем.
Не отвечая, он устроился поудобнее  на  каменном  ложе,  с  видом  человека,
которому не впервой ночевать в лесу, и тут же заснул. Патаку, когда до  него
донеслось мерное  дыхание  лесничего,  ничего  другого  не  оставалось,  как
выругаться сквозь зубы.
     Сам он не мог заснуть  ни  на  минуту  и  все  вглядывался  в  темноту,
прислушиваясь к ночным шорохам. Странные видения рождались в его  утомленной
голове. Что ожидал он  увидеть  в  ночном  мраке?  Казалось,  смутные  тени,
бегущие по небу облака,  темная  громада  замка,  далекие  утесы  над  плато
движутся в каком-то адском танце. А вдруг они сейчас покатятся  вниз,  ломая
кустарник,   и   обрушатся   на   двух   безумцев,   заночевавших,   вопреки
предупреждению черта, у стен замка?
     Измученному бессонницей  доктору  слышался  неясный  шум,  несущийся  с
высоких горных уступов, какой-то тревожный шепот, похожий на стоны, свист  и
вздохи. Слыша удары крыльев ночных птиц об утесы, он  подумал  о  нетопырях.
Две или три пары неясытей пролетели с  тихим  жалобным  криком.  Сжавшись  в
комок, доктор дрожал и обливался холодным потом.
     Так протекли томительные часы до полуночи. Если бы Патак мог поговорить
с кем-нибудь, обменяться двумя-тремя словами, ему стало бы легче. А Ник  Дек
как ни в чем не бывало спал крепким сном.
     Полночь - страшный, самый жуткий час, время призраков и преступлений...
     Доктор проснулся, ничего не понимая, все еще во власти кошмара.
     Ему показалось, что он видит  странные  фигуры,  освещенные  призрачным
светом. Они метались по всему горизонту, соскальзывали с облаков... Это были
чудовища,  драконы  со  змеиными  хвостами,  гигантские  грифы  с   длинными
крыльями, огромные вампиры, готовые вонзить в вас когти и зубы. Доктор видел
все это наяву.
     Ему показалось, что на плато Оргалл все пришло в движение - и скалы,  и
деревья.  И  тут  он  отчетливо  услышал  колокольный  звон;  мерные   удары
раздавались один за другим с короткими интервалами.
     - Колокол в замке... - пробормотал доктор.
     Без сомнения, колокол звонит в старой часовне,  а  вовсе  не  в  церкви
Вулкана, - тогда ветер отнес бы звуки в другую сторону.
     Удары стали чаще... Нет, это  не  погребальный  звон,  это  набат,  его
слышно, наверное, даже на трансильванской границе.
     Доктора охватил безумный страх и  отчаянная  тоска.  По  телу  побежали
мурашки.
     Колокольный звон разбудил и  лесничего.  Пока  тот  поднимался,  лекарь
мало-помалу приходил в себя.
     Ник Дек прислушался и повернулся к утопавшему в ночной темноте замку.
     - - Этот звон... звон... - бормотал Патак, окончательно потеряв голову.
- Это звонит черт.
     Лесничий не отвечал.
     И тут раздался вой, напоминающий завывание штормовой сирены у  входа  в
порт. Казалось, эти звуки никогда не смолкнут. Затем вспыхнул широкий  яркий
луч. Он поднялся к центральной башне, ослепительными бликами ложась на  все,
что встречалось  на  пути.  Что  за  источник  был  у  этого  мощного  луча,
прорезавшего тьму над плато?  Откуда  шел  этот  свет,  затопивший  скалы  и
призрачным сиянием заливший все вокруг.
     - Ник! - вскричал доктор. - Взгляни на меня! Может быть, мы уже умерли?
     В самом деле, лица у лесничего и доктора были мертвенно-бледные, словно
у покойников, глаза погасшими,  провалившимися,  щеки  зеленовато-серыми,  а
волосы цвета  мха  -  в  народе  говорят,  что  такие  растут  на  голове  у
висельников...
     Ник Дек был изумлен не менее доктора, а тот просто оцепенел  от  ужаса,
не в силах пошевелиться. По коже у него пошел мороз,  глаза  расширились  от
страха. Как  сказал  бы  автор  "Размышлений"  {"Размышления"  -  двухтомный
сборник поэзии Виктора Гюго (1802 i88i)), опубликованный в мае 1856 года.} ,
он "излучал ужас"!
     Не больше минуты длился этот кошмар,  после  чего  странный  свет  стал
медленно затухать, пока не погас; вой  тоже  затих,  и  плато  Оргалл  снова
погрузилось во мрак и тишину.
     Ни лесничий, ни доктор больше не пытались уснуть. Пораженный Ник  замер
у каменной плиты, простояв там остаток ночи.
     О чем думал молодой человек, увидев  и  услышав  такое?  Было  от  чего
потерять голову! Неужели придется отступить? А как же обещание проникнуть  в
башню и узнать, что там происходит. Но  разве  недостаточно  того,  что  они
вплотную приблизились к ограде замка и  тем  самым  навлекли  на  себя  гнев
неведомых сил? К го упрекнет его за возвращение в деревню, не доводя безумие
до предела, не пытаясь вступить в единоборство с потусторонними силами?
     Доктор бросился к Нику, схватил его за руку и потащил прочь, повторяя:
     - Уйдем! Уйдем отсюда!..
     - Нет! - упрямо повторял тот.
     Патак едва не упал, нечеловеческим усилием  пытаясь  оттащить  Дека  от
этого проклятого места...
     Но вот ночь кончилась. Доктор и лесничий были в таком смятении,  что  с
трудом сознавали, сколько минуло времени. Близился восход солнца.  От  того,
что произошло ночью, не осталось и следа.
     Розовая полоса появилась на востоке, над хребтом Паринг и  над  долиной
обоих Силей. Легкие перистые облака поплыли по небу, расчертив его полосами,
точно шкуру зебры.
     Ник посмотрел на замок, который  с  каждой  минутой  вырисовывался  все
четче; выступили из густого тумана, спустившегося со склонов Вулкана, башни,
затем часовня, галереи, куртина, окутанная влажной дымкой; потом на  угловом
бастионе стал виден бук с шелестящей под ветром листвой.
     Ничего не изменилось в окружающем пейзаже. Колокол был неподвижен,  как
и старый жестяной флюгер. Никакого дыма. Окна в башне затворены.
     Ник Дек повернулся к воротам. Подъемный мост  напротив  ворот  закрывал
вход между  двумя  каменными  пилястрами,  украшенными  гербом  баронов  фон
Гортцев.
     Неужели лесничий решился довести  свою  безумную  затею  до  конца?  Ни
таинственный голос в зале трактира "Король Матиаш", ни странные звуки и свет
этой ночи не смогли остановить  Ника,  решившего  во  что  бы  то  ни  стало
преодолеть стену. Ему  хватит  одного  часа,  чтобы  добраться  до  галереи,
залезть в башню и, выполнив обещание, вернуться в Верст еще до полудня.
     Что касается доктора Патака, то он безропотно следовал за лесничим,  не
имея сил ни противиться, ни чего-либо желать. Толстяк просто шел туда,  куда
его вели: если упадет по дороге, то уж не встанет. Волнения  ночи  притупили
его чувства, и он не стал возражать, когда Дек указал на замок:
     - Идем!
     Уже наступило утро, и лекарь мог бы возвратиться в  деревню,  не  боясь
заблудиться в лесу, и если он не покидал своего спутника, то только  потому,
что  не  ведал,  что  творит.  Когда  лесничий  потащил  его  к  кустарнику,
окружавшему крепостной вал, доктор уже не сопротивлялся.
     В куртине не оказалось  ни  единой  щели,  ни  единого  пролома,  через
который можно было бы проникнуть в  замок.  Даже  странно,  что  эти  старые
укрепления так хорошо сохранились. Как же  подняться  на  стену,  увенчанную
зубцами? Она возвышается надо рвом на сорок футов. Ник  Дек  оказался  перед
непреодолимым препятствием.
     К счастью, а может, и к несчастью, над входом  виднелось  что-то  вроде
бойницы или амбразуры, из которой некогда торчало дуло  пищали.  Ухватившись
за цепь подъемного моста, которая свисала до самой земли, такой молодец, как
Ник, мог  бы  добраться  до  амбразуры,  достаточно  широкой,  чтобы  в  нее
пролезть, если, конечно, там нет железной решетки.
     Лесничий сразу понял, что это  единственный  способ  попасть  в  замок.
Вскоре Ник, а следом за ним и ничего не  понимающий  доктор,  спустились  по
крутому склону в ров.
     Они достигли, покрытого камнями и заросшего бурьяном, дна  по  которому
страшно было ступить ногой, - под влажным покровом могли прятаться  ядовитые
змеи.
     Посередине рва, параллельно крепостной стене, тянулась полоса  влажного
ила: раньше тут была вода, но сейчас ров высох, и пройти по  илу  ничего  не
стоило.
     Ник Дек,  не  растерявший  ни  сил,  ни  присутствия  духа,  действовал
хладнокровно, а доктор покорно тащился за ним по пятам, точно осел, которого
волокут на веревке.
     Перебравшись через ров, лесничий поднялся на куртину шагов на  двадцать
и остановился как раз в том месте, где свешивался конец цепи -  цепляясь  за
нее руками и ногами, без труда можно  было  достичь  каменного  выступа  над
амбразурой.
     Конечно, лесничий не собирался заставлять доктора подниматься вместе  с
ним на такую высоту. Да толстяк и не сумел бы сделать  это.  Дек  велел  ему
дожидаться во рву, а сам начал подниматься наверх,  цепляясь  за  цепь,  что
было детской забавой для сильного,  мускулистого  горца.  Только  тут  Патак
осознал, что остался один. Увидев своего  спутника  высоко  над  землей,  он
завопил душераздирающим голосом:
     - Стой, Ник! Остановись! Но лесничий не слушал его.
     - Вернись, не то я уйду! - стенал доктор.
     - Иди! - отвечал Ник Дек, продолжая подъем.
     Вне себя от страха лекарь попытался выбраться из рва, чтобы выбежать на
плато Оргалл, а оттуда пуститься со всех ног в Верст...
     Перед  новым  кошмаром  бледнели  все  ужасы  минувшей   ночи:   доктор
почувствовал, что не в силах  сделать  ни  шагу!  Его  ноги  застыли,  будто
стиснутые челюстями капкана. Подошвы будто приросли  к  земле...  Ловушка?..
Доктор решительно ничего не понимал - ему казалось, что его башмаки  прибиты
к земле гвоздями.
     Бедняга так и остался стоять, пригвожденный... Не в силах  кричать,  он
лишь в отчаянии тянул руки,  будто  хотел  вырваться  из  объятий  чудовища,
скрывающегося под землей...
     А Ник Дек тем временем добрался до амбразуры  и  уже  протянул  руку  к
скобе крюка, удерживавшего подъемный мост, когда мощный толчок отбросил  его
назад. Не в силах сдержать крик  боли,  он  соскользнул  вниз  по  цепи,  за
которую инстинктивно ухватился, и снова оказался на дне рва.
     - - А ведь мне было предсказано! - прошептал он, теряя сознание.



     Как описать тревогу,  которая  охватила  жителей  деревни  после  ухода
молодого лесничего и доктора Патака? С каждым часом,  а  часы  эти  казались
бесконечными, их беспокойство росло.
     Судья  Кольтц,  трактирщик  Йонас,  учитель  Эрмод  и   еще   несколько
односельчан не покидали террасы. Они  не  сводили  глаз  с  далекого  замка,
напряженно ожидая, не появится ли над его башней дым. Но дым не появлялся, и
наведенная на замок труба подтверждала это. Два флорина, истраченные  на  ее
покупку, были потрачены не зря: никогда еще бережливый судья не считал,  что
его деньги нашли столь удачное применение.
     В половине первого, когда  пастух  Фрик  возвратился  с  пастбища,  все
кинулись к нему с расспросами.
     Фрик отвечал, что пас овец в долине валашского Силя и  не  заметил  там
ничего подозрительного.
     После обеда все вернулись на свой наблюдательный пост,  никто  даже  не
подумал остаться дома или,  скажем,  отправиться  к  "Королю  Матиашу",  где
накануне раздался потусторонний голос.  Что  у  стен  есть  уши,  это  давно
известно, недаром же существует  такая  поговорка,  но  чтобы  стены  еще  и
затворили!..
     Почтенный трактирщик вполне резонно  опасался,  что  отныне  посетители
станут обходить его заведение стороной, и это не на шутку его тревожило. Что
тогда делать - закрыть трактир и самому поглощать  припасы?  Дабы  успокоить
односельчан, он самолично провел расследование: обшарил весь дом  с  чердака
до подвала, просмотрел все сундуки и шкафы, - не прячется ли там кто-нибудь,
кто устроил эту мистификацию... Ничего! Никаких следов  не  обнаружил  он  и
перед домом, нависшим над рекою Ньяд. К окнам невозможно  подобраться  из-за
высокой остроконечной ограды, которая  спускается  к  самой  воде.  Но,  как
известно,  у  страха  глаза  велики:  немало  пройдет  времени,  прежде  чем
завсегдатаи трактира снова решатся переступить  его  порог,  чтобы  отведать
ракии и шнапса.
     Скоро мы убедимся,  что  опасения  Йонаса  не  оправдались.  Вследствие
непредвиденных обстоятельств  уже  через  несколько  дней  почтенные  жители
деревни возобновили свои обычные беседы и возлияния в "Короле Матиаше".
     Однако вернемся к молодому лесничему и его спутнику.
     Может быть, читатель помнит, что, покидая Верст, Ник обещал опечаленной
Мириоте не задерживаться в замке. Если с ним ничего не случится, он вернется
еще до наступления вечера. С каким нетерпением все ожидали его  возвращения!
Впрочем, ни девушка, ни ее отец, ни учитель даже не  подозревали,  что  путь
окажется таким трудным и что Деку не удастся достичь плато при свете дня.
     Волнение, охватившее всех  днем,  с  наступлением  вечера  перешло  все
границы, а когда часы на колокольне Вулкана пробили восемь,  жители  деревни
не знали, что и думать. Почему Ника и доктора так долго нет? Что  случилось?
Никто не уходил домой, все  ждали,  не  покажутся  ли  путники  на  повороте
дороги.
     Судья Кольтц с дочерью стояли в конце улицы, там же на часах  находился
и пастух. Много раз им казалось, что на опушке появились какие-то  тени,  но
дорога оставалась пустынной, как  всегда  в  этот  час:  те,  кто  переходят
границу, стараются делать это засветло. К  тому  же  сегодня  вторник,  день
нечистой силы, когда жители Трансильвании не выходят из  дома  после  захода
солнца. Ник Дек, видать, сошел с ума, если выбрал для  своей  затеи  с  голь
неудачное время.
     Невозможно  себе  представить,  что  переживала  в  эти  часы  бедняжка
Мириота, какие страшные картины рисовались в ее  воображении!  Она  мысленно
следовала  за  своим  суженым  по  пятам,  шла  через  густые  леса   Плезы,
поднималась на плато... Когда же наступила ночь, ей пригрезилось,  будто  за
крепостной стеной Ник пытается ускользнуть от злых духов, поселившихся  там,
будто он стал игрушкой этих  темных  сил.  Вероятно,  чтобы  отомстить,  они
заперли его в каком-то подземелье, а может быть, Ника уже нет в живых...
     Чего бы девушка не отдала, чтобы последовать за  женихом!  Но  раз  это
невозможно, она будет ждать его тут всю ночь, до утра. Наконец  судья  велел
дочери идти домой и сам отправился с нею, оставив на посту Фрика.
     Оказавшись в  своей  комнате,  Мириота  разрыдалась.  Ей  не  жить  без
храброго  Ника,  Ника,  полюбившего  ее  не  за  приданое,   ради   которого
заключается большинство браков в Трансильвании, а по велению сердца.
     И действительно, в здешних местах такое случается нечасто.  Обычно  все
происходит по-иному. Ежегодно в  день  Святого  Петра  открывается  "ярмарка
невест", куда собираются все девушки комитата.  В  сопровождении  родителей,
подруг, соседок  они  приезжают  в  красивых  повозках,  запряженных  самыми
лучшими  лошадьми.  В  узорчатых  расписных  сундуках   выставляют   напоказ
приданое, где все скроено, сшито и вышито собственными руками.  Являются  на
ярмарку и парни, разодетые в великолепные  кафтаны,  подпоясанные  шелковыми
шарфами. Они лениво прохаживаются меж возов, выбирая себе  суженую.  В  знак
помолвки девушке дарят кольцо или платок,  и  свадьбу  играют  сразу  же  по
возвращении.
     Однако Ник Дек повстречал свою Мириоту не на ярмарке - они  знали  друг
друга давно, с самого детства, и полюбили, как только пришло  время  любить.
Лесничий не ходил на ярмарку искать невесту, и  Мириота  очень  ценила  это.
Только почему он такой упрямый, зачем взялся за невыполнимое дело? Ник любил
Мириоту, но даже она не смогла уговорить его не ходить в проклятый замок!
     Ночь Мириота провела в слезах. Девушка даже и не подумала ложиться. Она
сидела, облокотившись на подоконник и глядя на улицу, как вдруг услышала:
     - Николас Дек не пожелал слушать предостережений!.. Нет больше жениха у
Мириоты!
     Что это, галлюцинация? Ночь была тихая, и необъяснимый голос, ранее уже
прозвучавший в трактире, больше не повторился.
     С рассветом все население Верста высыпало  на  улицу.  Люди  сидели  на
террасе, бродили по улице, - одни старались узнать  новости,  другие  хотели
поделиться ими. Кто-то сказал, что Фрик прошагал не меньше мили, но в лес не
входил, а шел вдоль опушки, и это было неспроста.
     Деревенским жителям ничего другого  не  оставалось,  как  только  ждать
пастуха, чтобы допытаться, как было дело. Судья Кольтц, Мириота и Йонас даже
вышли ему навстречу.
     Вскоре в двух-трех сотнях шагов от деревни они увидели Фрика.  Так  как
пастух явно не спешил, все усмотрели в этом дурной знак.
     - Ну что, Фрик? Узнал ты что-нибудь? - бросился к нему судья Кольтц.
     - Я ничего не видел и ничего не знаю, - отвечал тот.
     - Ничего!.. - прошептала девушка и зарыдала.
     - На заре я встретил двоих на дороге и сначала подумал, что это Ник Дек
и доктор, но ошибся.
     - А что это были за люди? - спросил Йонас.
     - Путешественники, они только что пересекли валашскую границу.
     - Ты говорил с ними?
     - Да.
     - Они идут в деревню?
     - Нет, они решили подняться на вершину Ретьезад.
     - Туристы?
     - Похоже на то, господин судья.
     - А ночью, когда эти  люди  проходили  через  перевал,  они  ничего  не
заметили на плато возле замка?
     - Нет, ночью они были еще по ту сторону границы.
     - Значит, ты ничего не узнал о Нике?
     - Нет.
     - О, Господи!.. - вздохнула Мириота.
     -   Через   несколько   дней   вы   сами   сможете   расспросить   этих
путешественников, - продолжал Фрик, - они собираются остановиться  в  Версте
на пути в Колошвар.
     "Только бы им ничего не наболтали про мой трактир! - подумал несчастный
Йонас. - А то ведь не захотят остановиться! "
     Вторые сутки наш замечательный трактирщик изнывал от страха, что теперь
никто не пожелает ни есть, ни спать под крышей "Короля Матиаша".
     Итак, короткий  разговор  между  пастухом  и  его  хозяином  ничуть  не
прояснил ситуацию. А так как лесник с доктором не появились к  восьми  утра,
никто не мог  поручиться,  что  они  вообще  когда-нибудь  появятся.  Нельзя
безнаказанно приближаться к Карпатскому замку!
     После тревожной бессонной ночи Мириота едва держалась на ногах, и  отец
поспешил отвести ее домой. Там она снова принялась громко  плакать  и  звать
Ника... Она готова была сама идти искать его. Жалко было смотреть на  бедную
девушку.
     Однако надо что-то делать, надо спешить на выручку лесничему и доктору.
Может, им  грозит  опасность,  может,  на  них  напали  неведомые  существа,
поселившиеся в замке, и  не  имеет  значения,  из  этого  они  мира  или  из
преисподней. Главное сейчас выяснить, что случилось с Ником  и  доктором.  И
сделать это могут только  они,  друзья  и  односельчане,  это  долг  всех  и
каждого.
     Самые смелые готовы были немедленно отправиться в путь через леса Плезы
и добраться до замка. После долгих  пререканий  и  споров,  без  которых  не
обходится ни одно важное дело, выбор пал на трех храбрецов:  судью  Кольтца,
пастуха Фрика и трактирщика Йонаса. Что до  учителя  Эрмода,  у  него  вдруг
разболелась нога, и он улегся на двух стульях - прямо в классе.
     К девяти часам судья Кольтц и его спутники, вооружившись, отправились к
хребту Вулкан и вошли в лес почти там же, где углубился в него Ник Дек.
     Такой маршрут был выбран неспроста, ведь на обратном  пути  лесничий  с
доктором скорее всего воспользуются той же  тропой,  идущей  прямиком  через
лесной массив Плезы. К тому же на этой тропе легче отыскать следы пропавших.
     Как только судья с товарищами скрылись из виду, все, кто прежде ратовал
за поиски Дека и Патака, теперь,  когда  спасатели  ушли,  решили,  что  эта
экспедиция - чистое самоубийство. Нужно ли к исчезнувшим двоим добавлять еще
троих? Теперь уж никто не сомневался, что лесничий и  доктор  пали  жертвами
собственного  безрассудства.  Что,  если  бедной  девушке   скоро   придется
оплакивать отца, как она оплакивает жениха, а друзьям пастуха и  трактирщика
винить себя в их гибели?
     Было от чего прийти в отчаяние. Даже если допустить, что  судья  Кольтц
со спутниками вернутся, вряд ли это будет до наступления темноты.
     Каково же было  удивление  жителей  деревни,  когда  около  двух  часов
пополудни они увидели на дороге группу  людей.  Мириота,  едва  услышав  эту
новость, со всех ног бросилась им навстречу!
     Их было не трое, а четверо. Четвертым оказался доктор.
     - А Ник? Где Ник?! Вы не нашли его?
     Ник лежал на носилках, которые с трудом тащили Йонас и пастух.
     Мириота бросилась к жениху, наклонилась к нему и обхватила руками.
     - Он умер? - вскричала она.
     - Нет, - ответил доктор Патак, - хотя должен  был  умереть...  да  и  я
тоже.
     Лесничий не приходил в сознание.  Неподвижное  тело,  белое  лицо,  еле
слышное дыхание... Доктор казался не столь бледным. Из-за  одышки  его  лицо
сделалось буро-кирпичным.
     Даже надрывающий душу нежный голос Мириоты не  смог  вывести  юношу  из
забытья. Лишь позже, когда Дека принесли в деревню и уложили  на  кровать  в
доме судьи, он открыл глаза и увидел склонившуюся над  ним  невесту.  Слабая
улыбка появилась на его губах. Правда, подняться он не смог:  половина  тела
была парализована.  Чтобы  успокоить  Мириоту,  Ник  произнес  прерывающимся
шепотом:
     - Ничего... пустяки...
     - Ник, что с тобой? Ник!
     - Я немного устал, но это скоро пройдет, если ты будешь рядом.
     Больному предписывался покой, и судья Кольтц тихонько вышел из комнаты,
оставив у постели Мириоту - лучшей сиделки нельзя было пожелать. Вскоре  Дек
уснул.
     А тем временем трактирщик Ионас рассказывал во всеуслышание о том,  что
случилось после того, как спасатели покинули деревню.
     Они отыскали в лесу тропу, по которой ранее  ушли  в  горы  лесничий  и
доктор, и часа два поднимались к замку по отрогам Плезы, пока в полумиле  от
леса не увидели пропавших. Доктор еле  держался  на  ногах,  а  Ник  потерял
столько сил, что свалился иод деревом, словно подкошенный.
     Доктор не мог вымолвить  ни  слова.  Тогда  спасатели  наломали  веток,
соорудили носилки и положили на  них  Ника.  Патак  тоже  не  мог  идти  без
посторонней помощи. С горем пополам они двинулись в обратный путь.  Судья  и
пастух несли носилки, а Йонас попеременно сменял то одного, то другого.
     Что стряслось с Ником и удалось ли ему проникнуть в замок,  трактирщику
было неизвестно, как и судье с пастухом, а доктор еще не настолько пришел  в
себя, чтобы отвечать на вопросы.
     Хотя рассказать о случившемся лекарю очень хотелось. Сейчас  он  уже  в
полной безопасности, в окружении друзей, каждый  из  которых  в  свое  время
являлся его пациентом. Плевать ему на тех, наверху, кто бы они ни были! Если
бы даже с него взяли клятву молчать  о  виденном  в  замке.  Бог  с  нею,  с
клятвой!
     - - Придите в себя, доктор, - тормошил его судья, - и  расскажите,  как
все произошло. Я приказываю вам это от имени жителей Верста.
     Добрый стаканчик ракии, поднесенный Йонасом, вернул Патаку дар речи,  и
он начал рассказывать:
     - Ну вот, значит, отправились мы в путь  с  Ником...  двое  безумцев  -
чистые безумцы... Весь день продирались  сквозь  проклятущий  лес  и  только
вечером подошли к замку. Я и сейчас весь дрожу - это  на  всю  жизнь...  Ник
решил проникнуть за ограду, чтобы провести ночь в башне, то бишь  в  спальне
Вельзевула!..
     Лекарь говорил медленно, замогильным голосом, и слушатели  тряслись  от
страха.
     - Я не согласился, я просто не мог... Что сталось бы со мной, если бы я
пошел на это? Как подумаю, прямо волосы встают дыбом.
     Волосы доктора и впрямь шевелились от ужаса - он запустил в них руку.
     - Ник решил заночевать на плато Оргалл... О,  что  это  была  за  ночь!
Попробуйте заснуть, когда духи не оставляют вас в покое ни на одну минуту...
И вдруг среди туч показались  страшные  чудовища,  огненные  драконы!..  Они
устремились к плато, чтобы пожрать нас...
     Присутствующие невольно обратили глаза к небесам.
     - ... А через  несколько  минут  начал  бить  колокол  в  часовне.  Все
прислушались. Кое-кому  показалось,  что  колокол  звучит  и  сейчас  -  так
захватил всех рассказ доктора.
     - Жуткий вой наполнил все  вокруг...  Это  было  похоже  на  рев  диких
зверей. Потом окна башни сверкнули ярким пламенем, адский огонь залил  плато
до самого ельника... Николас и я глядели во все глаза... Жуткое зрелище!  Мы
словно окаменели, наши лица в этом невероятном свете стали страшными.
     Вид доктора, его подергивающееся лицо и  безумные  глаза  подтверждали,
что он явился как бы из  другого  мира,  куда  безвозвратно  кануло  столько
несчастных. .
     Голос рассказчика прерывался. Чтобы  продолжить,  лекарю  потребовалось
выпить еще стакан ракии, поднесенный ему Ионасом.
     - Но что же случилось  с  беднягой  Ником?  -  спросил  судья.  Ему  не
терпелось услышать ответ: ведь именно к лесничему  был  обращен  замогильный
голос в зале трактира.
     - Сейчас, дайте припомнить... - Доктор наморщил лоб. - Наступило  утро.
Я стал умолять Ника отказаться от мысли проникнуть в замок. Но вы  же  этого
парня знаете. Мне не удалось  переупрямить  его...  Он  спустился  в  ров  и
потащил меня за собой. Впрочем, я не  вполне  соображал,  что  делаю...  Ник
подошел к стене, где высоко над нашими головами виднелось отверстие, похожее
на дверь... Он ухватился за цепь подъемного моста и стал взбираться  к  этой
двери - нужно было подняться на высоту крепостного вала... И  тут  я  понял,
что безумца следует остановить, пока не поздно... Подниматься в замок глупо,
рискованно... В последний раз я приказал ему вернуться... "Нет!"  -  крикнул
он. Я хотел бежать, что сделали бы  и  вы  на  моем  месте,  но  ноги  будто
приросли к земле - ни двинуться, ни шевельнуться.
     Тут  доктор  Патак  показал,  какие  отчаянные  движения,  будто  лиса,
попавшая в капкан, он делал, чтобы освободиться, и затем продолжил:
     - ... Через минуту послышался ужасный  вопль...  Это  кричал  Ник!  Его
пальцы, вцепившиеся в цепь, разжались, и он упал  в  ров,  будто  сброшенный
невидимой рукой.
     Без сомнения, доктор ничего не утаивал и не прибавлял, чудеса на  плато
Оргалл произошли именно так, как он их описал.
     Дальнейшие события были таковы: лесничий потерял сознание, а  Патак  не
мог прийти ему на помощь -  башмаки  лекаря  приклеились  к  земле,  а  ноги
сделались точно пудовые. Но вот сила, удерживавшая толстяка, ослабла, и  тот
- величайший акт самоотверженности! - бросился  к  своему  спутнику.  Смочив
платок в воде со дна рва, он вытер Нику лицо. Лесничий  пришел  в  себя,  но
левая рука и вся левая половина тела были парализованы в  результате  удара,
полученного при падении. С помощью доктора юноша  кое-как  поднялся,  оба  с
трудом, потихоньку двинулись в деревню. Через час боль в руке у  Ника  стала
нестерпимой,  и  они  вынуждены  были  остановиться.  Доктор  уже  собирался
отправиться в Верст за подмогой, но тут подоспели спасатели.
     Хотя Патак обычно держался очень уверенно, когда речь шла  о  болезнях,
но на этот раз он никак не мог поставить диагноз.
     -  Если  происхождение  болезни  Дека   естественное,   -   сказал   он
назидательным тоном, - тогда это серьезно.  Если  же  болезнь  произошла  от
неведомых причин, значит, ее наслал черт, и только он может ее изгнать.
     Эти прогнозы не сулили ничего хорошего. К счастью, они не  оправдались.
Впрочем, со времен Гиппократа и Галена врачам не раз случалось ошибаться. Да
они и теперь ошибаются едва ли не каждый день, даже врачи настоящие, не чета
Патаку. Ник был парень крепкий, оставалось надеяться, что он  выздоровеет  и
без  помощи  темных  сил,  конечно,  если  ему  достанет  ума  не  следовать
предписаниям бывшего карантинного санитара.



     Такой поворот  событий  не  мог,  естественно,  успокоить  перепуганных
обитателей деревни Верст. Теперь никто уже не сомневался,  что  таинственный
голос недаром предупреждал лесничего. "Голос из мира теней", как  сказал  бы
поэт, отчетливо слышали все  гости  в  "Короле  Матиаше".  Николас  Дек  был
наказан за дерзость и непослушание. Не является ли это предупреждением всем,
кто захочет последовать его примеру? В Карпатский замок ходить нельзя -  вот
какой вывод  напрашивался  из  bcci  о  происшедшего.  Тот,  кто  ослушается
запрета, поставит на карту свою жизнь. Если бы лесничему удалось  взобраться
на куртину, домой он уже никогда бы не вернулся.
     Казалось, что страх окутал деревню Верст, гору  Вулкан  и  долину  двух
Силей. Многие старожилы надумали покинуть  эти  места.  Несколько  цыганских
семей уже собрались в дорогу. Человек беспомощен перед лицом злых сил. Нужно
бежать подальше от этих мест, пока  венгерское  правительство  не  уничтожит
неприступное логово  сатаны.  Хотя  разве  в  человеческих  силах  разрушить
Карпатский замок?
     Целую неделю никто не отваживался выйти из деревни.  Прекратились  даже
работы в поле.  Любой  удар  мотыги  мог  вызвать  духов,  скрывающихся  под
землей... Плугом же легко потревожить колдунов, вампиров и прочую нечисть...
А станешь сеять зерно, вырастет чертово зелье.
     - Все может быть, - неустанно твердил пастух Фрик. Он  тоже  больше  не
пас овец в долине Силя.
     Деревня оцепенела от ужаса. Все сидели по домам, плотно закрыв двери  и
окна. Судья не знал, что ему делать - он был не в силах развеять  ни  страхи
односельчан, ни свои собственные. Нужно идти в  Колошвар  просить  совета  и
помощи, решил Кольтц.
     Теперь из трубы на башне замка частенько шел дым, хорошо видный на фоне
тумана в подзорную трубу. По ночам, особенно в  облачную  погоду,  тучи  над
плато  Оргалл  светились  красноватым  заревом.  А  временами   над   замком
вздымались высокие огненные столбы...
     Вой и  стенания  в  крепости,  так  напугавшие  доктора  Пагака,  порой
долетали до самого Верста, к безмерному ужасу его  обитателей.  Несмотря  на
дальнее расстояние, юго-западные  ветры  доносили  сюда  отзвуки  ужасающего
грохота, подхваченного горным эхом.
     В довершение всего обезумевшие от страха крестьяне уверяли, что и почва
под их ногами колеблется,  будто  в  Карпатах  пробуждается  старый  вулкан.
Может, это был обман чувств, плод воображения не в меру  пылких  фантазеров,
но жить в этих местах становилось невозможно.
     В результате описанных необъяснимых  событий  трактир  "Король  Матиаш"
пустовал.  Жителям  деревни  недоставало  смелости  переступить  его  порог.
Трактирщик Йонас уж было решил сворачивать дело, но тут...
     Девятого июня, часов в восемь вечера, кто-то дернул за скобу, но  дверь
не открылась - она была заперта изнутри.  Йонас  поспешил  спуститься  вниз,
надеясь увидеть на пороге клиента и в то же время  боясь,  что  им  окажется
привидение, перед которым он не успеет захлопнуть дверь.
     Прежде чем отодвинуть засов, трактирщик настороженно спросил:
     - Кто там?
     - Путешественники.
     - Живые?
     - Вполне.
     - Точно?
     - Настолько живые, насколько это возможно, хозяин! Однако  мы  умрем  с
голоду, если вы немедленно не впустите нас.
     Только тогда Йонас отважился отпереть  дверь  и  впустить  гостей.  Они
сразу же заказали две комнаты, намереваясь провести в Версте целые сутки.
     При  свете  лампы  хозяин  внимательно  оглядел   двух   прибывших   и,
убедившись, что перед ним и в самом деле  обыкновенные  люди,  приободрился:
появление  новых  постояльцев  должно  было   восстановить   репутацию   его
заведения.
     Младший  из  путешественников  лет  тридцати  двух  на  вид,   высокий,
черноглазый красавец, с правильными чертами лица, темно-каштановыми волосами
и коротко подстриженной бородкой, с  чуть  грустным,  но  гордым  выражением
лица, происходил, видать, из благородных. У Йонаса, человека бывалого,  глаз
на это наметан.
     И в самом деле, когда Йонас спросил, как записать гостя, тот ответил:
     Граф Франц де Телек, со мной слуга Рожко.
     - Откуда вы?
     - - Из Крайовы.
     Крайова,  один  из  крупных  городов  Румынии,  находится  к   югу   от
Карпатского хребта, на границе с Трансильванией. Значит, этот Франц де Телек
- румын. Впрочем, трактирщик и сам определил это с первого взгляда.
     Рожко, отставной солдат лет сорока, высокий, крепкий, с густыми усами и
жесткой шевелюрой, еще сохранил военную  выправку.  За  спиной  у  него  был
солдатский ранец, в руке - небольшой саквояж, вмещавший весь багаж графа. По
одежде слуги - дорожный плащ, шапка,  блуза,  перетянутая  поясом,  гетры  и
тяжелые башмаки на толстой подошве - можно было заключить, что путешествовал
он чаще всего пешком. На поясе солдата висел валашский нож в медных ножнах.
     Оказалось, что это те самые путники, которых десять дней назад встретил
Фрик. Поднявшись в горы, они решили отдохнуть в  деревне,  а  потом  идти  в
долину двух Силей.
     - Есть у вас свободные комнаты? - спросил граф.
     - Две... три... четыре...  сколько  будет  угодно  вашей  светлости.  -
Владелец "Короля Матиаша" не помнил себя от счастья.
     - Довольно двух, - сказал Рожко. - Только рядом.
     - Эти подойдут? - Йонас распахнул две двери в глубине зала.
     - Конечно, - ответил граф.
     Гости совсем не походили  на  духов,  принявших  человеческое  обличье.
Молодой граф принадлежал к  тем  почетным  постояльцам,  принять  которых  -
большая честь для любого трактирщика.
     - Далеко ли отсюда до Колошвара? - спросил граф.
     - Миль пятьдесят по дороге к Петрошани и Карлсбургу, - ответил Йонас.
     - Дорога трудная?
     - Очень трудная для пеших путников. И если  мне  будет  позволено  дать
совет господину графу, вам следовало бы передохнуть здесь несколько дней.
     - Мы можем тут поужинать? - сухо прервал трактирщика граф.
     - Через полчаса я смогу предложить господину графу еду,  достойную  его
светлости.
     - На ужин нам вполне довольно хлеба,  вина,  яиц  и  немного  холодного
мяса. И поскорее.
     - Один момент!
     Йонас бросился было в сторону кухни, но граф остановил его.
     - По-видимому, у вас не очень много посетителей? - спросил он.
     - Сейчас, кроме вас двоих, больше никого, господин граф.
     - А разве вечерами к вам не заглядывают односельчане - просто выпить  и
покурить?
     - Нет, час уже поздний, господин граф, в Версте ложатся с курами.
     Трактирщику,  понятно,  не  хотелось  объяснять,  почему  зал  трактира
пустует.
     - Кажется, в вашей деревне живет человек пятьсот?
     - Около того, господин граф.
     - Но мы не встретили на улице ни одной живой души.
     - Сегодня суббота... перед воскресным днем... - замялся Йонас.
     На его счастье, Франц де Телек больше ни о чем не спрашивал. Ни за  что
на свете не открыл бы ему трактирщик всей правды.  Если  бы  путешественники
узнали, в чем дело, они могли вообще покинуть подозрительную деревню!
     "Только бы тот голос  снова  не  зазвучал",  -  молил  Йонас,  накрывая
посреди зала.
     Через несколько минут скромный ужин, который заказал граф, уже стоял на
столе с чистой скатертью. Франц де Телек сел по одну его  сторону,  Рожко  -
напротив, как повелось у них во время путешествий. Они с аппетитом  поели  и
разошлись по своим комнатам.
     Гости едва обменялись за  ужином  десятком  слов,  и  Ионас  не  посмел
вступить с ними в беседу. Это ему, понятно, не доставило  радости.  Судя  по
всему, Франц де Телек был неразговорчив,  из  Рожко  тоже,  видать,  лишнего
словечка не вытянешь.  А  Йонасу  так  хотелось  побольше  узнать,  что  его
постояльцы за люди!
     Трактирщик удовольствовался тем, что пожелал  гостям  доброй  ночи,  но
прежде чем подняться к себе, оглядел зал  и  прислушался,  не  доносятся  ли
снаружи какие-нибудь звуки, не послышится ли какой-нибудь шорох в доме.
     "Хоть бы тот жуткий голос смолк навсегда! " - подумал он.
     Ночь прошла спокойно. Утром весть о том, что у Йонаса остановились двое
путешественников, облетела деревню, и все заспешили к трактиру.
     Уставшие с дороги путники еще спали, и вряд ли можно было ожидать,  что
они проснутся раньше восьми часов.  Любопытные  жители  деревни  сгорали  от
нетерпения, но никто не решался войти в питейное заведение,  пока  гости  не
выйдут из своих комнат.
     Наконец ближе к восьми они появились.
     За  ночь  ничего  необычного  не  случилось.  Казалось  бы,   можно   и
успокоиться...
     Йонас, широко улыбаясь, пригласил своих ночных гостей и всех  остальных
посетителей в зал. Путешественник, почтивший  своим  присутствием  гостиницу
"Король Матиаш", явно дворянского звания, скорее всего принадлежал  к  одной
из  древних  румынских  фамилий,  так  что  завсегдатаям  трактира  в  столь
достойном обществе бояться было  нечего.  Судья  Кольтц  счел  своим  долгом
первым переступить порог, чтобы подать пример остальным.
     Следом за ним пришли магистр Эрмод, еще трое или четверо односельчан  и
пастух Фрик. Доктор Патак прийти не отважился.
     - Ноги моей не будет больше в трактире  Йонаса,  даже  если  он  станет
платить по десять флоринов за вход.
     Здесь необходимо сделать одно важное замечание:  судья  Кольтц  решился
прийти в трактир вовсе не из одного только любопытства и не для того,  чтобы
свести знакомство  с  графом.  Его  интересовала  куда  более  важная  вещь:
путешествующий,  очевидно,  в  состоянии  заплатить  за  себя  и  за  своего
спутника. Судья Кольтц взял это на  заметку;  ведь  плата  за  проход  через
деревню шла прямиком в его карман.  Франц  де  Телек  хоть  и  удивился,  но
спорить не стал. Он даже предложил судье Кольтцу и  магистру  сесть  за  его
стол. Оба  сразу  согласились  -  кто  же  отказывается  от  столь  лестного
приглашения!
     Йонас подал вина лучшие из тех,  что  нашлись  в  его  погребе.  Жители
Верста, пришедшие в фактир, тоже заказали выпивку. Можно было надеяться, что
отныне те, кто еще совсем недавно обходил трактир  стороной,  вспомнят  туда
дорогу.
     Заплатив судье пошлину, граф де Телек спросил,  какой  доход  имеет  от
этого налога деревня.
     - Меньше, чем нам хотелось бы, граф, - ответил судья Кольтц.
     -  А  что,  разве  путешественники  редко  заглядывают  в   эту   часть
Трансильвании?
     - Очень редко, хотя здешние виды чрезвычайно живописны.
     - Я тоже так считаю. Места, которые я  видел,  достойны  восхищения.  С
Ретьезада  открывается  такая  чудесная  панорама  на  долину  реки  Силь  в
полукружье юр на фоне Карпатского хребта!
     - Да, граф, - согласился магистр, - но, чтобы увидеть  здесь  все,  вам
необходимо подняться на Паринг.
     - У меня не осталось на это времени, - пожалел Франц де Телек.
     - Но ведь нужен всего один день!
     - Завтра утром я должен возвращаться в Карлсбург.
     - Как? Господин граф покидает нас! - воскликнул разочарованный Йонас.
     - Мне пора, отвечал граф. - Да и что делать в вашей деревне?
     - Наша деревня заслуживает внимания туристов, - возразил судья.
     - Однако я вижу, что они ее не очень-то жалуют. Может быть, это оттого,
что в ваших местах нет ничего примечательного?
     - В самом  деле,  ничего  примечательною...  -  автоматически  повторил
судья, подумав о замке.
     - ... ничего интересного... - подхватил магистр.
     - Ну что вы такое говорите! - не удержался пастух Фрик. Видели  бы  вы.
каким взглядом одарили ею судья Кольтц и все остальные! А уж трактирщик  тем
более!.. К чему посвящать чужака в деревенские тайны? Рассказать о том,  что
произошло на плато Оргалл, и привлечь внимание  графа  к  Карпатскому  замку
значило напугать гостя и заставить покинуть деревню раньше времени.  Кто  же
после этого отважится подняться на Вулкан, чтобы  попасть  в  Трансильванию?
Пастух, видать, умом недалеко ушел от своих овец.
     - Молчи, дурак! - зашептал судья Кольтц.
     Но любопытство графа было уже возбуждено. Обратись к Фрику, он спросил,
что означает его восклицание.
     Пастух не привык отступать, да к тому же подумал: Франц де Телек и  сам
владелец замка, глядишь, и присоветует что-нибудь.
     - Да уж кое-что означает, если честно, - ответил упрямец.
     - Может, в окрестностях Верста есть какие-нибудь достопримечательности?
- спросил граф.
     - Нет, ничего такого нет! - наперебой заговорили  посетители  трактира,
испугавшись, что новая попытка проникнуть в замок принесет новые несчастья.
     Франц де Телек с удивлением оглядел присутствующих,  на  лицах  которых
был написан ужас.
     - Что это с вами? - спросил он.
     - А вот что, хозяин, - ответил за всех Рожко.  -  Тут  неподалеку  есть
Карпатский замок.
     - Карпатский замок?
     - Да, пастух успел шепнуть мне о нем.
     Фрик стоял, опустив голову, не смея взглянуть на судью. Теперь, когда в
стене деревенских суеверий пробита брешь, эта история выйдет наружу.
     Кольтц решил вмешаться и сам рассказал графу о замке.
     Слушая его, Франц де Телек не смог скрыть ни своего удивления, ни своих
сомнений. Как большинство молодых людей, живущих в  замках,  затерявшихся  в
глубине валашской провинции, он слабо разбирался в  науках,  зато  отличался
здравым умом, не верил ни в какие потусторонние силы  и  откровенно  смеялся
над всякими небылицами. Замок, где поселились духи? Какая ерунда! В истории,
рассказанной судьей Кольтпем, нет ничего  необычного.  Дым  из  трубы?  Звон
колокола? Эка невидаль! Что  же  касается  световых  эффектов  и  непонятных
звуков, это всего-навсего галлюцинации, и не более того.
     Обитатели Верста были явно задеты.
     - Но, господин граф, есть еще одна, необъяснимая, вещь.
     - Что именно?
     - В замок невозможно проникнуть.
     - Вот как!
     - Несколько дней тому назад  наш  лесничий  с  доктором  сделали  такую
попытку, и это им дорого обошлось.
     - И что же случилось? - недоверчиво усмехнулся Франц де Телек.
     Судья Кольтц подробно рассказал о злоключениях Дека и Патака.
     - Значит, когда доктор захотел убежать, его ноги будто приросли к земле
и он не смог сделать ни шагу?
     - Вот именно, - подтвердил магистр Эрмод.
     - Его просто парализовал страх! - заявил граф.
     - Пусть так, господин граф, - согласился судья. - Но как объяснить, что
Ник Дек почувствовал страшный удар, когда коснулся крюка подъемного моста?
     - По-видимому, это несчастный случай...
     - Настолько несчастный, что парень до сих пор прикован к постели.
     - Надеюсь, жизнь его вне опасности? - поспешил осведомиться граф.
     - К счастью...
     "Интересно, что он скажет теперь", - подумал судья.
     -   Во   всей   этой   истории   нет   ничего,   подчеркиваю,    ничего
сверхъестественного. Все объясняется просто. В Карпатском замке явно  кто-то
поселился. Кто? Это нам неизвестно. Во  всяком  случае,  там  скрываются  не
духи, а люди. Какие-то злоумышленники.
     - Злоумышленники? - воскликнул судья Кольтц.
     - Очевидно. Они не желают быть обнаруженными, вот и стараются сойти  за
духов.
     - Вы так полагаете, господин граф? - спросил магистр Эрмод.
     - На вашей земле очень живучи суеверия, и те, кто  сейчас  находится  в
замке,  зная  это,  решили  таким  своеобразным  образом  оградить  себя  от
непрошеных гостей.
     Возможно, так оно и было, но жители Верста остались при своем мнении.
     Граф понял, что не убедил слушателей, да те, похоже, и не хотели, чтобы
их убеждали.
     - Поскольку вы не желаете внять моим доводам, господа, - заключил он, -
можете продолжать верить во все, что вам угодно.
     - Мы верим лишь в то, что  видели  своими  глазами,  господин  граф,  -
отвечал судья Кольтц.
     - Вот именно! - подхватил магистр.
     - Пусть так. Мне жаль, что у нас с Рожко нет еще суток в запасе, не  то
мы бы отправились в ваш знаменитый замок и разобрались во всем.
     - Как?! - воскликнул судья Кольтц.
     - Я бы пошел туда без малейших  колебаний,  и  сам  дьявол  не  мог  бы
помешать мне.
     Услышав эти кощунственные слова, присутствующие  задрожали  от  страха.
Как можно столь бесцеремонно обращаться  с  духами!  В  отместку  они  снова
нашлют беду на деревню - ведь духи слышат все, что говорится в этом зале.  А
вдруг таинственный голос прозвучит снова?
     И судья Кольтц  рассказал  графу  о  том,  как  получил  предупреждение
лесничий: его назвали по имени и пригрозили  страшным  наказанием,  если  он
осмелится проникнуть в тайну замка.
     Франц де Телек в ответ лишь пожал плечами, потом встал  и  заявил,  что
никто не мог слышать о том, что говорится в этом зале. Просто у  перебравших
шнапса разыгралось воображение.
     Тут многие направились к выходу, не желая оставаться под одной крышей с
человеком, который осмеливается говорить подобные вещи. Но  Франц  де  Телек
остановил их:
     - Итак, господа, я вижу, что в вашей деревне воцарился страх.
     - У нас есть для этого основания, граф, - возразил судья Кольтц.
     - Раз так, существует верное средство навсегда  покончить  с  чудесами,
которые, как вы говорите, происходят в Карпатском замке. Послезавтра я  буду
в Карлсбурге и, если хотите, доложу обо всем городским властям. Они  пришлют
жандармов или полицейских, которые  войдут  в  замок  и  прогонят  шутников,
решивших  подурачить  вас,  или  же  арестуют   злоумышленников,   возможно,
задумавших какое-то преступление.
     Это была отличная мысль, однако она  пришлась  не  по  вкусу  почтенным
гражданам Верста. Они считали, что ни жандармы, ни полиция, ни даже  солдаты
не справятся с нечистой силой, которая использует  для  защиты  свои  особые
средства.
     Кстати, господа, - вспомнил вдруг граф, - вы ведь еще не  сказали  мне,
кому принадлежит замок?
     Древнему роду, происходящему из здешних  мест,  семейству  баронов  фон
Гортцев, - ответил судья.
     - Семейству фон Гортцев? - изумился Франц де Телек
     - Да.
     - Барон Рудольф происходит из этой семьи?
     - Да, граф.
     - И вы не знаете, что с ним сталось?
     - Нет. Вот уже много лет барон фон Гортц не появлялся в замке.
     -  Рудольф  фон  Гортц!  -  взволнованно  повторил  Франц   де   Телек,
побледневший как полотно.



     Род графов де Телеков, один из древнейших  в  Румынии,  значился  среди
самых именитых родов страны еще до того,  как  в  начале  XVI  века  Румыния
обрела  независимость.  Его  представители  были  среди  главных  участников
важнейших политических событий, вошедших в отечественную историю.
     Теперь же семья находилась еще в худшем положении, чем упомянутый бук в
Карпатском замке, на котором сохранилось всего три  ветви:  в  роде  Телеков
осталась  лишь  одна  ветвь  -  Телеки  из  Крайовы,  от  которых  вел  свое
происхождение граф Франц де Телек.
     В детские годы Франц не покидал отцовского замка, где жил с родителями.
Телеки  пользовались  всеобщим  уважением  и  были  известны  как  владельцы
большого  состояния.  Они  жили  широко  и  беспечно,  как  и  все   крупные
землевладельцы этого края, и покидали свое имение не чаще одного раза в год,
когда приходилось  ездить  по  делам  в  город-крепость  того  же  названия,
находившийся в нескольких милях от усадьбы.
     Все  это  безусловно  повлияло  на  воспитание  и  образование  Франца,
единственного  сына  графа.  Наставником  и  учителем  мальчика  был  старый
итальянский аббат, который мог научить его только тому, что знал сам, а знал
он не слишком много. Когда Франц вырос и превратился в юношу, его познания в
науках,  искусстве  и  литературе  были  не  слишком  обширны.  Но  зато  он
пристрастился к  охоте  и  мог  день-деньской  скакать  по  лесам  и  полям,
преследуя оленя или кабана, серну или горного  козла.  Вот  так  и  проводил
время в суровых мужских забавах молодой граф.
     Графиня де Телек умерла, когда сыну не исполнилось и пятнадцати лет.  А
когда ему сравнялся двадцать один год, на охоте погиб отец.
     Скорбь юноши была  беспредельна.  Он  горько  оплакивал  отца  и  мать,
которых любил больше всего на свете. В эти годы он не знал иных  чувств.  Но
родители умерли, друзей у молодого человека не оказалось,  воспитатель  тоже
покинул этот мир, и Франц остался один как перст.
     Еще года три молодой граф жил в замке Крайова, ни с кем не  поддерживая
отношений. Раза два  он  ненадолго  ездил  по  делам  в  Бухарест  и  всегда
торопился поскорее вернуться домой.
     Однако так не могло  продолжаться  вечно.  В  конце  концов  захотелось
последнему из Телеков увидеть мир.
     Молодому графу было около двадцати трех лет, когда он решил отправиться
в путешествие. Состояние позволяло ему сделать это. Настал день, когда юноша
покинул замок Крайова и валашскую землю, взяв с собой лишь одного  из  слуг,
отставного румынского солдата, который более  десяти  лет  служил  семейству
Телеков  и  неизменно  сопровождал  графа  на  охоте.  Храбрый   Рожко   был
беспредельно предан своему господину.
     Молодой граф намеревался совершить вояж по  Европе,  время  от  времени
останавливаясь в столицах и больших  городах.  Он  справедливо  считал,  что
путешествия пополнят его довольно скудный запас знаний,  и  начал  тщательно
готовиться к поездке.
     Первым делом ему захотелось  увидеть  Италию.  Юноша  прекрасно  владел
итальянским, - уж тут-то его воспитатель-аббат преуспел. Пленительная  южная
страна с ее богатой историей оказалась столь притягательной, что граф провел
там четыре года. Из Венеции он перебрался во  Флоренцию,  оттуда  -  в  Рим,
потом в Неаполь.  Он  жил  во  всех  этих  замечательных  центрах  искусства
попеременно, полагая, что Францию, Германию, Испанию, Россию можно  посетить
и позднее, в более  зрелом  возрасте,  когда  пылкое  юношеское  воображение
успеет насладиться очарованием знаменитых итальянских городов.
     В последний раз Франц де Телек посетил Неаполь, когда ему было двадцать
семь лет. Он собирался побыть  там  недолгое  время,  после  чего  плыть  на
Сицилию. Завершив путешествие осмотром  античной  Тринакрии,  предполагалось
вернуться в Крайову и пожить спокойно год-другой.
     Неожиданные обстоятельства изменили его планы, и жизнь Франца де Телека
потекла по другому руслу.
     За годы, проведенные  в  Италии,  научные  познания  молодого  человека
нисколько не пополнились. Он не обнаружил склонности к регулярным  занятиям,
зато в душе его проснулось чувство прекрасного, точно он доселе был  слеп  и
внезапно прозрел. Его  душа  раскрылась  навстречу  красоте,  он  восхищался
шедеврами живописи,  посещая  музеи  Неаполя,  Венеции,  Рима  и  Флоренции.
Увлекся и театром, потрясенный  драматическим  искусством  великих  мастеров
сцены.
     В последнее посещение Неаполя при несколько необычных  обстоятельствах,
к которым мы еще вернемся, де Телек испытал незнакомое ему  доколе  чувство,
которое захватило его целиком.
     В те годы в театре Сан-Карло выступала певица, чей изумительный голос и
драматический талант приводили в восхищение  истинных  ценителей  бельканто.
Стилла пела только на итальянской сцене и исполняли лишь итальянскую музыку.
Театры "Кариньян" в  Турине,  "Ла  Скала"  в  Милане,  "Фениче"  в  Венеции,
"Альфиери" во Флоренции, "Аполло" в Риме и "Сан-Карло" в  Неаполе  наперебой
приглашали ее. Триумфы примадонны не оставляли места для сожалений, что  она
не появляется на сценах других стран Европы.
     Стилле исполнилось двадцать  пять  лет,  красота  ее  была  совершенна:
золотистые волосы, глубокие черные глаза, в которых таинственными  огоньками
отражались огни рампы; правильные черты лица и нежный румянец, фигура, точно
изваянная  Праксигелем  {Пракситель  (ок.  390  -  330  г.  до  н.  э.),   -
древнегреческий скульптор, представитель позднейшей классики.} ...  И  сверх
всего - высший артистизм. Это была вторая Малибран {Малибран  -  сценическое
имя знаменитой французской оперной певицы, испанки по  происхождению,  Марии
де ла Фелисидад Гарсия (1808 - 1836), прославившейся  исполнением  партий  в
операх Россини.} , о которой  Мюссе  {Мюссе  Альфред  де  (1810  -  1857)  -
французский писатель (прозаик и поэт), создатель  романтического  театра  во
Франции.} написал:
     "Твои песни всю скорбь унесли в небеса... "
     Горячо любимый нашим поколением поэт посвятил ей бессмертные строчки:
     "... Этот голос, что идет от сердца к сердцу... "
     Голос Стиллы и вправду покорял своей силой и выразительностью.
     Эта великая артистка, столь мастерски воспевавшая любовь  -  прекрасное
дитя души, сама никого не любила. Никто из тысяч поклонников не мог  тронуть
ее сердца, ничей обожающий взгляд не находил ответа в ее  глазах.  Казалось,
она жила только искусством и только ради него.
     Едва увидев Стиллу, Франц полюбил ее всеми силами души.  Не  раздумывая
ни минуты, он отказался от своих планов, решив остаться в Неаполе  до  конца
сезона. Точно невидимая нить, которую он и не помышлял разорвать,  привязала
его к  девушке.  Граф  не  пропускал  ни  одного  из  спектаклей,  неизменно
приводивших публику в восторг. Много раз, не  в  силах  совладать  со  своим
чувством, он пытался встретиться с ней, но двери  Стиллы  были  неизменно  и
безжалостно закрыты для него, так же как и для других обожателей.
     Молодой граф чувствовал себя самым несчастным человеком на  свете.  Все
его мысли были только о Стилле, он жил  только  для  того,  чтобы  видеть  и
слышать ее. Он совсем перестал появляться в свете, как  того  требовали  его
имя и положение. Здоровье молодого человека, страдающего от  сердечных  мук,
пошатнулось. А скоро у Франца де Телека появился соперник,  хотя  графу  это
было, по-видимому, безразлично.  Его  ничуть  не  волновал  весьма  странный
субъект, которого мы обязаны здесь представить, ибо характер  и  приключения
последнего имеют прямое касательство к нашей истории.
     Это был человек лет пятидесяти - пятидесяти пяти. Незнакомец ни  с  кем
не общался, презрев условности, которым придают  такое  большое  значение  в
обществе. Никто ничего не знал ни о его занятиях, ни о его прошлом.  Сегодня
чужестранца видели в Риме, завтра он гулял по  Флоренции,  всюду  следуя  за
Стиллой.  Считалось,  что  им  владеет  одна-единственная  страсть:  слушать
примадонну, достигшую такой славы, что ее  ставили  на  первое  место  среди
мастеров мирового вокала.
     И если Франц де Телек жил только мыслями  о  Стилле  с  той  поры,  как
впервые увидел ее в неаполитанском театре, другой,  эксцентричный,  любитель
пения вот уже шесть лет жил только ее искусством. Казалось, голос певицы был
ему необходим, как воздух. Ни разу не пытался он увидеть артистку  вне  стен
театра, никогда не делал попыток познакомиться с ней или написать ей.  Но  в
каком бы городе ни выступала Стилла, в театре  неизменно  появлялся  высокий
мужчина в длинном темном пальто и широкополой  шляпе,  низко  надвинутой  на
лоб. Таинственный незнакомец скрывался в забранной  решеткой  ложе,  которую
специально заказывал для себя. Он сидел там,  неподвижный  и  молчаливый,  в
течение всего спектакля, но как только заканчивалась финальная ария  Стиллы,
исчезал. Пение других певцов его не интересовало.
     Кто  же  был  сей  странный  господин?  Стилла  пыталась   узнать,   но
безрезультатно. А через  некоторое  время  ее  начало  смущать  обязательное
присутствие в опере человека в  темном.  При  одном  его  появлении  актрису
охватывал безотчетный страх.  Разумеется,  Стилла  не  могла  видеть  своего
загадочного поклонника, сидящего в глубине ложи с опущенной решеткой, но она
чувствовала его присутствие, постоянно  ощущала  на  себе  его  надменный  и
суровый взгляд. Порой,  в  конце  спектакля,  она  даже  не  слышала  оваций
ликующей  публики.  Мы  уже  говорили,  что  таинственный  зритель  не   был
представлен Стилле и, похоже, не стремился познакомиться  с  ней  лично.  Но
зато все,  что  касалось  ее,  было  предметом  его  внимания.  Он  приобрел
прекрасный портрет певицы, написанный великим художником  Микелем  Грегорио.
Стилла, прекрасная, трепетная и величественная, была изображена в лучшей  из
своих ролей. Портрет этот, безусловно, очень дорогой, стоил своих денег.
     Если наш меломан появлялся на спектаклях всегда один и выходил из  дому
только для того, чтобы идти в театр, не  следует  думать,  будто  он  жил  в
полном одиночестве. Компаньон, не менее странный, чем он сам.
     Этого субъекта звали Орфаником. Сколько ему лет, откуда он родом и  где
жил прежде - никто не мог бы сказать. Орфаник уверял, а говорил он  много  и
охотно, что является никому не известным  ученым,  талант  которого  остался
незамеченным, о чем еще  пожалеет  весь  мир.  Многие  полагали,  и  не  без
оснований, что Орфаник  из  тех  изобретателей,  которые  широко  пользуются
поддержкой и кошельком богатых дилетантов.
     Это был мужчина среднего роста, худосочный,  с  бледной  и  изможденной
физиономией,  о  каких  говорят  "личико  с  кулачок".  Имелся  у   него   и
отличительный знак: черная повязка на правом глазу. Глаз Орфаник потерял  во
время какого-то не то физического, не то химического опыта; носил он также и
толстые очки с единственным  стеклом,  скрывавшим  левый  глаз  зеленоватого
цвета. Во время своих одиноких  прогулок  этот  чудак  постоянно  размахивал
руками, будто разговаривал  с  невидимым  собеседником,  который  молча  его
слушал.
     Эти два типа - странный меломан и не менее странный изобретатель - были
хорошо известны публике, по крайней  мере  их  узнавали  в  тех  итальянских
городах,  где  открывался  театральный  сезон.   Оба   возбуждали   всеобщее
любопытство, и воздыхатель Стиллы в конце концов оказался в центре  внимания
репортеров. Они досаждали ему нескромными вопросами и наконец  выведали  его
имя и национальность. Он оказался румыном, и, когда Франц де Телек справился
о его имени, ему ответили:
     - Барон Рудольф фон Гортц.
     Таково было положение дел, когда молодой граф  появился  в  Неаполе.  В
течение трех месяцев спектакли в театре "Сан-Карло" шли  с  аншлагом.  Успех
Стиллы рос с каждым днем. Никогда еще не была  она  столь  восхитительна  на
сцене, никогда еще почитатели ее  таланта  не  устраивали  ей  столь  бурных
оваций.
     На каждом представлении Франц сидел  в  партере,  а  барон  фон  Гортц,
спрятавшись  в  глубине  ложи,  наслаждался  изумительным  пением,  упиваясь
звуками голоса, без которого не мог дышать.
     Но вот по Неаполю поползли  слухи,  которым  публика  долго  не  желала
верить. В конце концов они все же  растревожили  почитателей  Стиллы.  Стали
говорить, что это ее последний сезон и что по окончании его  певица  покинет
сцену. В расцвете таланта, красоты, в зените славы покинуть театр? Почему?
     Какой бы невероятной ни казалась эта новость, люди говорили правду,  и,
несомненно, барон фон Гортц был косвенной причиной такого решения артистки.
     Этот таинственный и мрачный зритель,  который  неизменно  появлялся  на
всех ее представлениях, скрытый решеткой ложи, вызывал у  Стиллы  постоянное
нервное напряжение, с которым она не могла совладать. Выходя на  сцену,  она
каждый раз ощущала сильное волнение, в результате  чего  у  нее  расшаталось
здоровье. Покинуть Неаполь, бежать в Рим,  Венецию,  в  любой  другой  город
Италии? Это ничего не изменит, Стилла понимала, что так она не избавится  от
барона фон Гортца. Она не убежит от него, даже если покинет Италию, переедет
в Германию, Россию или Францию - он последует за ней всюду и отыщет ее  даже
на краю света. Единственное средство избавиться от него - навсегда  покинуть
театр.
     Когда до Франца дошли слухи об уходе Стиллы со сцены, он решил добиться
свидания  с  ней,  понимая,  в  каком  она  отчаянном   положении.   Человек
независимый, свободный и очень богатый, Франц решил предложить певице  стать
графиней де Телек.
     Стилла давно знала  о  чувствах  графа  и  понимала,  что  это  человек
благородный, с которым любая женщина, даже  самого  высокого  происхождения,
найдет счастье. И когда Франц де Телек предложил ей руку  и  сердце,  Стилла
приняла его предложение с благодарностью, которую не пыталась скрыть. Она  с
радостью согласилась стать женой графа де Телека,  нисколько  не  сожалея  о
театральной карьере.
     Итак, слухи подтвердились: после окончания сезона в театре  "Сан-Карло"
Стилла уйдет  и  никогда  больше  не  появится  на  сцене.  Было  официально
объявлено о ее предстоящем замужестве, хотя некоторые и сомневались, что оно
реально.
     Известие это произвело фурор не только в артистической среде,  но  и  в
высшем итальянском обществе. Сначала никто не хотел верить в эту новость, но
потом целые потоки ревности и ненависти обрушились на  молодого  графа.  Ему
завидовали, о нем злословили - как это ему удалось добиться успеха у  кумира
зрителей, у величайшей актрисы? Дело доходило до прямых угроз, но Франца  де
Телека это ничуть не встревожило.
     Были  и  такие,  кто  сочувствовал  Рудольфу  фон  Гортцу.  Что  должен
испытывать этот человек при мысли, что Стилла, одна только  и  привязывавшая
его  к  жизни,  будет  принадлежать  другому?  Говорили,  будто  он  пытался
покончить с собой. Во всяком случае никто больше не видел Орфаника на улицах
Неаполя: ученый ни на минуту не оставлял барона  Рудольфа  и  вместе  с  ним
сидел теперь в  зарешеченной  ложе  на  каждом  представлении,  хотя  прежде
никогда не заглядывал в театр  -  как  и  большинство  людей  науки,  он  не
интересовался музыкой.
     Дни текли, волнение театральной публики не унималось и достигло  апогея
в тот вечер, когда Стилла в последний раз пела в  театре.  Она  выступала  в
роли Анжелики в  опере  "Орландо",  одном  из  лучших  произведений  маэстро
Арконати, - так певица пожелала проститься со своими поклонниками.
     В тот вечер в  театре  "Сан-Карло"  на  каждое  место  претендовало  по
десятку зрителей. Люди толпились у дверей, но  большая  часть  желающих  все
равно осталась на площади. Ожидались выступления, направленные против  графа
де Телека, однако это не могло произойти, пока Стилла оставалась  на  сцене,
пока не опустился занавес последнего акта.
     Барон фон Гортц занял место в своей ложе, Орфаник уселся рядом.
     Появилась Стилла. Никто никогда не видел  ее  столь  взволнованной.  Но
мало-помалу актриса овладела с собой и отдалась пению. Как  изумительно  она
пела! Публика пришла в неописуемый восторг, она была прямо-таки в экстазе.
     Во время спектакля граф стоял, спрятавшись в глубине  кулис,  с  трудом
сдерживая волнение, проклиная длинные сцены и паузы, вызванные овациями. Ему
не терпелось поскорее увести из театра будущую графиню де Телек,  умчать  ее
подальше отсюда, чтобы она принадлежала только ему, ему одному.
     И вот наконец последняя, трагическая, сцена гибели героини. Никогда еще
восхитительная музыка Арконати не трогала так  слушателей,  никогда  еще  не
пела так Стилла. Казалось, вся ее душа изливается  в  этих  звуках...  Порой
чудилось, будто голос певицы вот-вот не выдержит и сорвется  -  ведь  отныне
никто больше не услышит его!
     И в этот момент опустилась решетка ложи  барона  фон  Гортца  и  взорам
публики явилась  страшная  голова  с  длинными  седыми  космами  и  горящими
глазами. Лицо барона поражало  своей  бледностью.  Из  глубины  кулис  Франц
наблюдал незабываемую сцену.
     Стилла приближалась к финальной фразе... Угасающим голосом она пропела:
     "Iimamorata, mio cuore tremante,
     Voglio morire!.."
     Певица смолкла, увидев кошмарный лик барона фон Гортца...  Неизъяснимый
ужас сковал ее... Она поднесла руку к губам, и  по  руке  полилась  кровь...
Стилла пошатнулась и упала...
     Зрители, охваченные ужасом, вскочили с мест... В ложе  барона  раздался
громкий крик...
     Франц бросился на сцену, поднял  Стиллу  на  руки,  стал  звать  ее  по
имени...
     - Мертва!.. - вскричал он. - Она мертва!..
     Да,  Стилла  умерла...  Что-то  не  выдержало  и  сломалось  в   ней...
Разорвалось сердце, и голос отлетел с последним вздохом...
     Молодого человека привезли в гостиницу  в  ужасном  состоянии  -  врачи
боялись за его рассудок. Он не мог даже присутствовать на похоронах  Стиллы,
которые прошли при огромном стечении народа - весь Неаполь пришел проститься
со своей любимицей.
     На кладбище Санто-Кампо-Нуово, где похоронили певицу, на белом  мраморе
стояло только ее имя:
     СТИЛЛА
     Вечером после похорон какой-то господин появился на  кладбище.  Склонив
голову и плотно сжав губы, на которых словно лежала печать смерти, он  долго
смотрел на могилу. Казалось, будто он прислушивается  и  ждет,  когда  голос
великой певицы донесется из другого мира...
     Это был барон Рудольф фон Гортц.
     Той же ночью барон вместе с Орфаником покинул Неаполь. С тех пор  никто
ничего о нем не слышал.
     Однако на следующее утро  молодой  граф  получил  угрожающе  лаконичное
письмо:
     "Это вы убили ее!.. Горе вам, граф де Телек! РУДОЛЬФ ФОН ГОРТЦ". Такова
была эта печальная история.
     Целый месяц Франц де Телек находился при смерти и  никого  не  узнавал,
даже Рожко. В горячке и беспамятстве он все время  повторял  имя  Стиллы,  и
всем, кто его видел, казалось, что жизнь вот-вот покинет несчастного.
     Однако граф выжил. Искусство врачей, неусыпные заботы Рожко и молодость
спасли его. Рассудок Франца  не  пострадал.  Но  при  одном  воспоминании  о
трагическом финале спектакля  он  начинал  горестно  стенать:  "Стилла,  моя
Стилла!"
     Как только  граф  поднялся  на  ноги,  Рожко  уговорил  его  уехать  из
проклятого  города  и  вернуться  в  замок.  Перед  отъездом  граф   захотел
помолиться на могиле любимой и проститься с нею навсегда.
     Рожко пошел с ним. Франц бросился на землю и начал царапать ее ногтями,
будто хотел разрыть могилу, чтобы быть похороненным рядом с  возлюбленной...
Рожко с трудом оттащил молодого человека от могилы, поглотившей его счастье.
     Через несколько дней Франц  де  Телек  вернулся  в  Крайову,  в  глухие
валашские края,  и  поселился  в  своем  родовом  замке.  Там  он  провел  в
одиночестве пять лет. Однако  ни  время,  ни  расстояние  не  приносили  ему
облегчения, он ничего не забыл -  воспоминания  о  Стилле,  живые  и  яркие,
продолжали жить в его сердце. Это была незаживающая рана,  которую  способна
залечить только смерть.
     Однако в то время, к  которому  относится  наш  рассказ,  граф  покинул
родовое гнездо. На какие только ухищрения не пускался Рожко, чтобы уговорить
своего господина покончить с убивавшим его затворничеством! Если уж Франц не
может утешиться, так пусть хоть развеется.
     Они  составили  план  путешествия,  решив  пройти  по   трансильванским
провинциям, и Рожко втайне мечтал уговорить графа продолжить  странствия  по
Европе, прерванные несчастьем, случившимся в Неаполе.
     Франц де Телек дал согласие лишь на  короткое  пешее  путешествие.  Они
прошли по валашским равнинам  до  главного  Карпатского  хребта,  перевалили
через гору Вулкан и поднялись к Ретьезаду; затем пересекли  долину  Марош  и
спустились в Верст, где решили передохнуть в здешней гостинице.
     Вам уже известно, в каком состоянии Франц де  Телек  застал  обитателей
Верста, которые посвятили его в необычайные события, происшедшие в замке.
     Волнение  графа,  когда  он  услышал  имя  барона,  не  ускользнуло  от
присутствующих. Рожко готов был послать к  дьяволу  судью  Кольтца,  который
произнес презренное имя барона и вдобавок наговорил кучу всяких глупостей. И
надо же им было прийти именно в эту деревушку!
     Граф по-прежнему хранил молчание, но  его  беспокойный  взгляд  выдавал
чрезвычайное волнение.
     Судья Кольтц и его друзья догадались, что графа де Телека и барона  фон
Гортца соединяет  некая  тайна.  Однако  жители  Верста,  как  ни  были  они
любопытны, воздержались от расспросов. И совершенно напрасно!
     Спустя  короткое  время  посетители  покинули  зал  "Короля   Матиаша",
заинтригованные ходом событий, не сулившим деревне ничего хорошего.
     Исполнит ли граф свое первоначальное намерение теперь, когда ему  стало
известно имя владельца замка? Что если,  прибыв  в  Карлсбург,  он  поспешит
доложить обо всем властям и потребует их вмешательства? Вот над  чем  ломали
голову судья, магистр, доктор Патак и все остальные. Если этого  не  сделает
граф, судья Кольтц собирался  сам  вмешаться  в  это  дело.  Он  даст  знать
полиции, в замок пришлют жандармов, а  уж  они-то  докопаются  до  истины  и
узнают, кто  там  поселился:  духи  или  разбойники.  Не  может  же  деревня
постоянно жить в  таком  напряжении!  Однако  большинство  сельчан  осуждало
подобные действия. Бороться с духами!.. Да жандармские шашки вмиг сломаются,
точно стеклянные, а ружья дадут осечку!
     Оставшись один в трактире, Франц де Телек погрузился в  свои  печальные
мысли,  растревоженный  упоминанием  имени  барона  фон  Гортца.  Битый  час
просидел он в кресле, потом встал, вышел  из  трактира  и,  подойдя  к  краю
террасы, стал всматриваться в даль.
     Над Плезой, посреди плато Оргалл, возвышался Карпатский замок. Так  вот
где жил этот странный человек,  завсегдатай  театра  "Сан-Карло",  внушавший
непреодолимый ужас несчастной Стилле! Замок выглядел необитаемым - барон фон
Гортц, как говорят, ни разу не  появлялся  там  с  тех  пор,  как  исчез  из
Неаполя. Никто ничего  не  знал  о  его  судьбе  -  возможно,  после  смерти
замечательной певицы он свел счеты с жизнью.
     Франц перебирал все эти варианты, не зная, на чем остановиться.  Случай
с лесничим встревожил его, нестерпимо захотелось раскрыть тайну замка,  хотя
бы для того, чтобы успокоить жителей Верста.
     Де Телек не сомневался, что за стенами крепости укрываются  разбойники,
и тем не менее решил сдержать обещание, которое дал сельчанам:  направить  в
замок полицейских из Карлсбурга и разоблачить лжепривидения.
     Но  прежде  чем   предпринять   какие-либо   действия,   граф   пожелал
переговорить с лесничим, чтобы узнать у него  все  подробности  их  рейда  в
замок. Вот почему в три часа пополудни он направился к дому судьи.
     Судья Кольтц  всячески  старался  показать,  что  весьма  польщен  этим
визитом. Еще бы, такой благородный господин переступил порог его дома!  Ведь
граф де Телек - потомок старинного румынского рода.  Жители  Верста,  заявил
он, возлагают на графа большие надежды, только он один  поможет  им  вернуть
спокойствие и благоденствие. Туристы вновь  станут  посещать  эти  места  (и
платить пошлину, разумеется), не опасаясь больше злых духов, поселившихся  в
Карпатском  замке...  и  так  далее,  и  тому  подобное.  Франц   де   Телек
поблагодарил судью Кольтца  за  лестный  отзыв  и  спросил,  нельзя  ли  ему
повидаться с Ником.
     - Не вижу препятствий, граф, - ответил достойный  судья.  -  Парню  уже
лучше, и я надеюсь, что он не откажется в меру сил посодействовать вам. - Он
повернулся к Мириоте, которая как раз вошла  в  комнату:  -  Не  правда  ли,
Мириота?
     - Этого хочет сам Господь, отец! - взволнованно произнесла девушка.
     Франц  был  очарован  грациозным  поклоном,  который  отдала  ему  юная
красавица. И, понимая,  что  она  все  еще  опасается  за  здоровье  жениха,
спросил:
     - Насколько я слышал, Ник Дек ранен несерьезно?
     - Благодарение Богу, господин граф.
     - Здесь есть хороший врач?
     Судья неопределенно хмыкнул, ибо не слишком доверял  познаниям  бывшего
карантинного санитара.
     - У нас есть доктор Патак, - ответила за него Мириота.
     - Тот, что ходил вместе с Ником в замок?
     - Да, господин граф.
     - Мадемуазель Мириота, -  с  изысканной  вежливостью  обратился  к  ней
Франц, - я хотел бы повидать вашего жениха - в  его  собственных  интересах.
Надо, чтобы он подробно рассказал мне о своих злоключениях.
     - Ник охотно расскажет вам все, сударь,  но  я  боюсь,  как  бы  он  не
утомился...
     Я не задержу его надолго, мадемуазель, и постараюсь не  утомлять  и  не
волновать больного.
     - Я уверена в этом, господин граф.
     - Когда же ваша свадьба?
     - Через полмесяца, - вступил в разговор судья.
     - Я хотел бы присутствовать на бракосочетании, если, конечно,  господин
Кольтц пригласит меня...
     - Почту за счастье, граф!..
     - Значит, через пятнадцать дней? Решено! Я уверен, что  Ник  Дек  сразу
поправится, как только  сможет  прогуляться  по  \лице  с  такой  прелестной
невестой.
     - Да поможет нам Бог! - отвечала, заливаясь краской, девушка.
     Граф обратил внимание на то, что она чем-то сильно встревожена.
     - Да пребудет с ним милость Господня, - сказала в ответ на  его  вопрос
Мириота - Пытаясь проникнуть в замок против воли злых  духов,  Ник  оскорбил
их, и они, сдается мне, теперь мстят...
     - Не бойтесь ничего, мадемуазель Мириота, мы наведем порядок  в  замке,
обещаю вам это.
     - И с Ником ничего не случится?
     -  Ничего.  Приедут  жандармы,  и  через  несколько  дней  можно  будет
преспокойно разгуливать по двору замка словно по деревенской площади.
     Графу  не  хотелось  продолжать  этот  разговор  с  людьми,  одержимыми
всяческими предрассудками, и он попросил Мириоту  проводить  его  в  комнату
лесничего.
     Девушка поспешила выполнить его желание.  Она  привела  его  к  Нику  и
оставила их наедине.
     Больному уже рассказали о постояльцах Йонаса. Лесничий сидел в глубоком
кресле, но при появлении гостя встал, как бы демонстрируя, что совсем  почти
оправился от непонятного паралича.
     - Господин Дек, -  заговорил  Франц  после  дружеского  рукопожатия,  -
прежде всего, хочу спросить, верите ли вы  в  го,  что  в  Карпатском  замке
поселились духи?
     - Я вынужден был в это поверить, господин граф, - ответил toi
     - Вы считаете, это они не дают проникнуть внутрь крепости?
     - Не сомневаюсь.
     - Почему?
     - Я больше ничем не могу объяснить то, что со мной случилось.
     - Вы не могли бы рассказать обо всем подробно и без утайки?
     - Конечно, господин граф
     И лесничий принялся рассказывать. Он подтвердил все факты, которые граф
уже объяснил для себя.
     События той страшной ночи объяснялись совсем просто, в руках  людей,  -
разбойников или кою-то там еще, -  находившихся  в  замке,  были  механизмы,
способные производить звуковые и световые эффекты Что  же  касается  доктора
Патака. якобы пригвожденного к земле, скорее всего  это  почудилось  ему  со
страху. На самом деле милейшему просто отказали ноги.
     - Ну что вы, господин граф, чтоб ноги отказали этому трусу  как  раз  в
тот момент, когда он хотел спастись бегством?  Да  такого  просто  не  могло
быть, вы сами это поймете, как только взглянете на него...
     - А если он всего-навсего попал ногой в  какую-то  западню,  скрытую  в
траве?
     - Все эти ловушки и капканы обычно защелкиваются, и от  этого  на  коже
остаются раны, а на ногах доктора никаких ран нет.
     - Вы правы. Но он мог запутаться в какой-то петле на дне рва...
     - А как же он тогда выбрался из нее? Франц не нашел, что ответить.
     - Не знаю, господин граф, - продолжал лесничий, я ведь не понял толком,
что произошло со мной самим. Так что не будем говорить о том, что  случилось
с доктором Патаком.
     - Правильно, поговорим лучше о ваших злоключениях.
     - Я отчетливо помню, что меня сильно тряхнуло, а отчего - непонятно.
     - И не осталось никаких следов?
     - Никаких, господин граф, хотя удар был необычайной силы...
     - Вы почувствовали удар, когда прикоснулись к скобе?
     - Да, господин граф, как  только  я  прикоснулся  к  ней,  тут  меня  и
трахнуло. К счастью, второй рукой я продолжал держаться за цепь, по  которой
соскользнул на дно рва и в тот же миг потерял сознание.
     Франц недоверчиво покачал головой.
     - Поверьте, господин граф, - продолжал  лесничий,  -  все,  что  я  вам
рассказал, - чистая правда. Мне это не во сне приснилось,  да  и  те  восемь
дней, что я провалялся в постели, не в силах пошевелить ни рукой, ни  ногой,
о чем-то да говорят.
     - Мне и в голову не  приходило  усомниться  в  этом,  я  верю,  что  вы
пережили серьезное потрясение...
     - Дьявольское!
     - Вот тут мы с  вами  расходимся,  Ник  Дек,  -  возразил  граф.  -  Вы
считаете, что на вас напали злые духи, я  же  уверен,  что  о  вмешательстве
духов, злых или добрых, не может быть и речи.
     - Что же тогда случилось со мной, господин граф? Как вы объясните это с
точки зрения здравого смысла?
     - Пока не могу ничего сказать, но будьте уверены, что  в  конце  концов
все объяснится просто.
     - Дай-то Бог!
     - Скажите, замок всегда принадлежал семье фон Гортцев?
     - Да, господин  граф.  Он  принадлежит  им  и  поныне,  хотя  последний
представитель этого рода, барон Рудольф, давно уже не бывал в этих местах, и
никто понятия не имеет, где он и что с ним.
     - И как давно он исчез?
     - Лет двадцать назад.
     - Вы говорите, двадцать?
     - Да, господин граф. Через несколько  месяцев  после  того,  как  барон
Рудольф покинул замок, умер последний слуга, и с тех пор там никто не живет.
     - За это время кто-нибудь поднимался в замок?
     - Никто.
     - А что говорят здешние жители?
     - Все считают, что барон Рудольф умер на чужбине, почти сразу  же,  как
уехал отсюда.
     - Это не так, Николас. Пять лет назад барон был жив.
     - В самом деле, господин граф?
     - Да, он жил в Италии... в Неаполе.
     - Вы сами видели его?..
     - Видел.
     - А потом?
     - Больше я о нем ничего не слышал.
     Лесничий задумался. Неожиданная мысль родилась в его голове, но  он  не
решался ее высказать. Наконец Ник спросил, нахмурив брови:
     - А не может ли быть так, господин граф, что барон  Рудольф  фон  Гортц
вернулся в замок и заперся там в одиночестве?
     - Трудно сказать... Вряд ли.
     - Может, у него есть причины прятаться от людей и никого не  пускать  в
замок?..
     - Кто знает... - задумчиво произнес Франц де Телек.
     И тем не менее мысль Дека запала ему в голову. Такое вполне могло быть;
этот человек, жизнь которого всегда казалась столь  загадочной,  вернулся  к
себе домой и, зная, сколь живучи в этих краях  суеверия,  решил  укрыться  в
замке, не опасаясь, что кто-нибудь посмеет сунуться к нему.
     Однако Франц не стал делиться своими соображениями с жителями Верста, в
противном случае ему пришлось бы  рассказать  им  свою  историю,  а  это  не
входило в его планы. Впрочем, местных он все равно не переубедил бы  -  граф
лишний раз убедился в этом, когда Ник Дек произнес:
     - Если в замке находится барон Рудольф, значит, он и есть черт!  Только
сам черт мог сотворить со мной такое!
     Не желая больше  возвращаться  к  этой  опасной  теме,  Франц  поспешил
переменить разговор. Как мог, он успокоил лесничего, убедив парня в том, что
безрассудная попытка проникнуть в  замок  не  повлияет  на  его  последующую
жизнь. Вот только ходить туда больше не  надо:  эго  дело  не  лесничего,  а
властей и полиции, вот пусть они и занимаются тайнами Карпатскою замка.
     На прощание граф пожелал Нику здоровья  и  посоветовал  не  откладывать
свадьбу, на которую он, Франц де Телек, непременно прибудет.
     Франц вернулся в заведение Ионаса задумчивый и до вечера не выходил  из
своей комнаты.
     В шесть часов трактирщик подал  ему  обед  в  большом  зале.  Никто  из
жителей деревни, даже сам судья Кольтц, не появились в  трактире,  не  желая
тревожить графа.
     В восемь часов Рожко спросил:
     - - Я вам больше не нужен сегодня, хозяин?
     - Нет.
     - Тогда пойду выкурю трубку на террасе.
     - Иди, Рожко.
     Откинувшись в кресле, Франц отдался воспоминаниям.  Он  снова  мысленно
перенесся в Неаполь, в театр  "Сан-Карло",  на  тот  последний  спектакль...
Перед его глазами возник  барон  фон  Гортц,  внезапно  вставший  в  ложе  и
устремивший свой пламенный, завораживающий взор на певицу.
     Припомнил Франц и письмо, подписанное бароном, где тот  обвинял  его  в
том, что это он, Франц де Телек, якобы убил Стиллу...
     Эти думы утомили и усыпили его.  Но,  даже  погружаясь  в  сон,  он  не
утратил ощущения реальности, слышал каждый шорох, каждый скрип  половицы.  И
тут произошло нечто из ряда вон выходящее.
     Франц был в зале один, абсолютно один, когда он услышал нежный, берущий
за сердце голос.
     Даже  не  подумав  о  том,  сон  это  или  явь,  Франц   выпрямился   и
прислушался...
     Ему показалось, будто чьи-то уста приблизились к  его  уху  и  тихонько
пропели музыкальную фразу:
     "Nel giardino de mille fieri, Andiamo,  mio  cuorc...  "  {В  сад,  где
тысячи цветов Пойдем, мой нежный друг (итал.)}
     Франц  узнал  исполненный  нежности  романс,  который  Стилла  пела  на
концерте накануне последнего спектакля... В полузабытьи, уже не отдавая себе
отчета в том, что происходит, молодой человек отдался очарованию  мелодии  и
голоса... Только бы услышать его еще раз...
     Пение кончилось. Голос будто угас и растворился в тишине...
     Франц пришел в себя.  Затаив  дыхание,  он  старался  уловить  хотя  бы
далекое эхо голоса, проникающего прямо в душу.
     Ни звука...
     "Это ее голос, - сказал он себе. - Сомнений нет -  это  голос  женщины,
которую я так любил! - Но тут же граф стал разубеждать себя: - Нет, я просто
спал, это всего лишь сон!"



     На  следующий  день  граф,  еще  не  оправившийся  от  ночных  видений,
пробудился с зарей. Он решил пройти из Верста в Колошвар  -  ему  захотелось
побывать в промышленных центрах Петрошани и Ливадзель. Затем  он  задержится
на несколько дней в Карлсбурге, после чего проедет по железной дороге  через
Центральную Венгрию. На этом и закончится его путешествие.
     Выйдя  из  гостиницы,  Франц  направился  к   краю   террасы   и   стал
рассматривать в бинокль отчетливо вырисовывающийся на утреннем  небе  силуэт
замка.
     Как быть с обещанием, которое он дал жителям Верста? Надо ли заявлять в
полицию о том, что случилось в Карпатском замке?
     Когда граф говорил, что раз и навсегда покончит со страхами  селян,  он
был  убежден,  что  в  замке   скрывается   шайка   разбойников   или   иных
подозрительных людей, которые обосновались  там  и  стараются  сделать  все,
чтобы им никто не помешал.
     Однако по зрелом размышлении он засомневался.
     В самом деле, вот уже пять лет,  как  никто  ничего  не  слышал  о  фон
Гортце.  Через  некоторое  время  после  исчезновения  барона   из   Неаполя
разнеслись слухи о его смерти.  Соответствовали  ли  они  истине?  Вряд  ли.
Скорее всего барон фон Гортц жив, а если  это  так,  то  почему  он  не  мог
вернуться в замок предков? Возможно, Орфаник,  единственный  близкий  барону
человек, сопровождает  ею,  и  не  исключено,  что  этот  чудаковатый  физик
является автором спектакля, который посеял ужас во всей округе.
     В этом предположении не было ничего невероятного: ведь если Рудольф фон
Гортц и Орфаник  захотели  укрыться  от  людей  в  замке,  они,  безусловно,
постарались сделать его неприступным, что позволило бы  им  вести  абсолютно
уединенную жизнь, соответствовавшую их натуре и  привычкам.  Но  как  должен
поступить в таком случае он, Франц де Телек?  Вправе  ли  он  вмешиваться  в
частную жизнь барона фон Гортца? Граф размышлял об этом, пока на террасе  не
появился Рожко. Франц поделился с ним своими мыслями.
     - Очень даже может быть, - рассудил тот, - что  в  замке  действительно
поселился барон фон Гортц, который опять начал  свои  дьявольские  козни.  А
коли это так, вам, хозяин, лучше ни во что не ввязываться.  Пусть  обитатели
Верста и дальше празднуют труса, это их дело.
     - Ты прав, Рожко, - согласился граф. - Давай позавтракаем и тронемся  в
путь.
     - Все уже готово, хозяин.
     - Но прежде чем спуститься в долину  Силя,  ты  попробуй  подняться  на
Плезу.
     - Это еще зачем?
     - Мне хочется подойти поближе к замку.
     - С какой стати?
     - Да просто так. Подъем займет всего полдня.
     Рожко был не в восторге от этой затеи. К чему тратить зря время?  Да  и
не хотелось ему, чтобы граф вновь возвращался к тяжелым воспоминаниям. Зная,
однако, что хозяина так просто не переубедить, Рожко подчинился.
     А Франца словно какая-то неведомая  сила  влекла  к  проклятому  месту.
Видно, тут сыграли роль переживания прошедшей ночи, когда он  услышал  голос
Стиллы, исполнявшей печальную арию Стефано.
     Было ли это во сне?.. Де Телек вспомнил, что  в  этом  самом  зале  уже
звучал  однажды  таинственный  голос  -  так  по  крайней  мере   утверждали
завсегдатаи трактира, - а Ник Дек не посчитался с предупреждением.  Граф  не
на шутку разволновался и принял  решение  подняться  к  замку,  не  пытаясь,
однако, проникнуть внутрь.
     Он не хотел посвящать в свои планы местных жителей,  которые  наверняка
стали  бы  его  отговаривать,  и  строго-настрого  приказал  Рожко   хранить
молчание. Пусть деревенские думают, что они направляются в Карлсбург.  Глядя
вниз с террасы, граф и Рожко заприметили еще одну дорогу, ведущую к подножию
Ретьезада, а затем - к  перевалу  на  горе  Вулкан.  Значит,  по  ней  можно
подняться на склоны Плезы, не проходя через деревню и не попадаясь на  глаза
судье Кольтцу и остальной компании.
     В полдень, оплатив явно  завышенные  счета,  предъявленные  расторопным
Йонасом, Франц в сопровождении слуги двинулся в путь.
     Судья Кольтц, красавица Мириота, матстр  Эрмод,  доктор  Патак,  пастух
Фрик и другие пришли попрощаться с графом.
     С трудом выбрался из своей комнаты и лесничий - видно,  дело  пошло  на
поправку, и экс-санитар не преминул приписать эту заслугу себе.
     - Желаю вам счастья, Ник Дек, вам и вашей невесте.
     - Благодарим от всего сердца, - застенчиво улыбнулась девушка.
     - Счастливого вам путешествия! - напутствовал уходивших лесничий.
     - С Богом!
     -  Господин  граф,  не  забудьте  о  том,  что  вы  обещали  сделать  в
Карлсбурге, - напомнил Кольтц.
     - - Не забуду, судья, - ответил Франц. - Но если, часом, я задержусь  в
дороге, вы и сами знаете,  как  освободиться  от  беспокойного  соседства  и
сделать замок безопасным.
     - Легко сказать... - пробормотал магистр.
     - Нет ничего проще! Не пройдет и двух суток, как жандармы разберутся  с
теми, кто там укрывается.
     - Если только это не злые духи, - опасливо поежился Фрик.
     - Даже если это они! - возразил Франц.
     - Если бы вы были тогда с нами в замке, граф, - вставил доктор Патак, -
вы бы так не говорили.
     - Даже если бы я был, подобно  вам,  парализован  у  стен  замка  столь
непонятным образом...
     - Да, я был парализован, вернее, ноги мои  приросли  к  земле,  точнее,
подошвы... Надеюсь, вы не думаете, что я был в беспамятстве  или  заснул  на
ходу?
     - Ничего такого я не думаю, доктор, и пока не собираюсь  объяснять  то,
что кажется необъяснимым. Но уверяю вас, когда в замок явятся  жандармы,  их
сапоги не пустят корни во рву.
     Дав таким образом отпор доктору, граф простился с трактирщиком, который
был страшно горд тем, что принял под своим  кровом  благородного  Франца  де
Телека. Затем он попрощался с судьей Кольтцем, Ником Деком, его  невестой  и
остальными жителями деревни, собравшимися на площади, подал  знак  Рожко,  и
оба быстрым шагом направились к намеченной дороге.
     Через час Франц и его спутник оказались на правом берегу  реки,  откуда
начали подъем на Ретьезад.
     Рожко не противился решению хозяина, это все равно  ни  к  чему  бы  не
привело. Солдат привык подчиняться  приказу  и  был  уверен,  что  в  случае
необходимости сумеет прийти графу на помощь.
     Они прошагали два часа и остановились передохнуть.
     Валашский Силь в этом месте поворачивал вправо и  подходил  вплотную  к
дороге. Слева, примерно  в  полумиле  или  чуть  дальше,  над  лесами  Плезы
высилось плато Оргалл. Путникам нужно было уклониться от Силя, так как Франц
хотел подойти к замку по гребню хребта.
     Тропа петляла, что заметно удлиняло путь, и все же Франц  и  Рожко  еще
засветло добрались до плато, надеясь до наступления темноты осмотреть  замок
с внешней стороны, и к вечеру незаметно  спуститься  на  дорогу,  ведущую  к
Версту. Ночь Франц намеревался провести в Ливадзеле,  маленьком  особняке  у
слияния двух рек, а поутру отправиться в Карлсбург.
     Погруженный в свои мысли, Франц за все время не проронил ни звука. Быть
может, за этими стенами скрывается сейчас барон фон Гортц?
     Рожко с трудом сдерживался, чтобы не сказать: "Бесполезно идти  дальше,
хозяин, давайте поскорее уйдем из этого проклятого места!"
     Наконец они начали спускаться с гребня хребта, продираясь сквозь  чащу,
где не было видно ни одной тропы. Ноги то  и  дело  попадали  в  рытвины:  в
дождливые месяцы  Силь  нередко  выходил  из  берегов  и  вода,  разлившись,
превращала долину в топь. Дорога стала неровной,  пришлось  идти  медленнее.
Примерно через час путники приблизились  к  перевалу  через  гору  Вулкан  и
одолели его без большого труда.
     Правый склон Плезы оказался не столь непроходимым, как противоположный,
поросший густым лесом, сквозь который Ник
     Дек смог продраться лишь с помощью топора. Впрочем,  здесь  встретились
трудности иного рода -  обвалы  морен,  по  которым  приходилось  ступать  с
величайшей осторожностью: ноги то и дело проваливались в  ямы,  задевали  за
камни, осыпавшиеся вниз, или за обломки  скал,  торчавшие  точно  альпийские
ледяные наросты. Груды огромных камней,  сваленных  бурей  с  вершины  горы,
зримо воплощали первозданный хаос.
     Пробраться через густой кустарник тоже оказалось  нелегко.  Это  отняло
много времени. Подходы к замку  были  такими  трудными,  что  другой  защиты
фактически не требовалось. Рожко втайне надеялся, что дорога в конце  концов
станет вовсе непроходимой и это не позволит им идти дальше.
     Но вот камни  и  рытвины  остались  позади  и  путники  приблизились  к
высокому краю плато Оргалл. Отсюда замок был виден как на ладони: он высился
посреди мрачной безлюдной пустыни, пустыни ужасов...
     Надо заметить, что Франц и Рожко вышли к  замку  со  стороны  северного
крепостного вала, тогда как Ник Дек и доктор Патак подошли к  нему,  видимо,
со стороны восточной куртины. Если повернуть налево от Плезы,  река  Ньяд  и
дорога к вершине оказались бы по правую руку. Эти два направления составляли
тупой угол, вершиной которого являлась центральная башня.
     С северной стороны не было ни ворот, ни подъемного моста, а  крепостной
вал круто устремлялся вверх. Проникнуть отсюда в замок было нельзя, впрочем,
граф и не собирался это делать.
     В половине восьмого Франц де Телек  и  Рожко  остановились  на  границе
плато Оргалл. Перед ними дыбилось чудовищное нагромождение камней,  тонувшее
в  тени,  которую  отбрасывали   утесы   Плезы.   Над   зубчатым   парапетом
фортификационной  площадки  покачивался  на  ветру   бук,   ветви   которого
изуродовали шквальные юго-западные ветры.
     По всей видимости, пастух Фрик не ошибался: согласно  легенде,  старому
замку баронов фон Гортцев оставалось стоять едва ли более трех лет.
     Франц молча глядел  на  ансамбль  строений,  над  которыми  возвышалась
центральная башня. Там, внутри, наверное, сводчатые залы,  лабиринт  длинных
гулких коридоров  и  подземные  ходы,  без  которых  не  обходится  ни  одна
старинная крепость. Замок этот  как  нельзя  более  подходил  бы  последнему
потомку семейства фон
     Гортцев, пожелай он бежать от мира и похоронить тут себя и свои  тайны.
Чем больше думал об этом граф, тем больше утверждался в мысли,  что  Рудольф
фон Гортц должен скрываться именно здесь.
     Однако ничто не говорило о том, что замок обитаем. Дым из трубы не шел,
окна были плотно закрыты. Даже  птиц  не  слышно  было  окрест  -  старинная
крепость тонула в непроглядном мраке.
     Франц пытливым взором  окинул  стены  замка.  Когда-то  тут  собирались
рыцари, шумели пиры, а иногда и скрещивались  мечи.  Граф  стоял  молча,  не
произнося ни слова, ум его был поглощен  тяжкими  воспоминаниями,  а  сердце
разрывалось от боли.
     Предоставив графу размышлять, Рожко все время  был  настороже.  И  тоже
безмолвствовал. Когда же последние солнечные  лучи  покинули  лесной  массив
Плезы и в долине двух Силей начали сгущаться тени, старый солдат решился:
     - Хозяин, - окликнул он графа, - близится ночь. Скоро восемь...
     Франц, казалось, не слышал его.
     - Пора спускаться, - напомнил Рожко, -  если,  конечно,  мы  собираемся
ночевать в Ливадзеле. Не то все гостиницы закроются.
     - Сейчас... сейчас пойдем, - отозвался наконец граф.
     - Нам еще не меньше часа спускаться к дороге. Скоро совсем стемнеет.
     - Еще только одну минуту... - говорил граф, а сам все медлил.
     - Простите мне мою настойчивость, но в темноте трудно пробираться среди
скал. Мы и днем-то по этим камням едва прошли...
     - Да, Рожко, идем. Иди вперед, а я пойду следом... Казалось, что  замок
притягивает к себе Франца, что его терзают  какие-то  смутные  предчувствия,
разрывающие сердце... А может, ноги его приросли к земле, как  ноги  доктора
Патака? Нет, ничто не мешало де Телеку пройти по плато, вдоль укреплений, но
ему не хотелось этого. Не хотелось...
     - Вы идете, хозяин? - не выдержал Рожко.
     - Да... - отвечал Франц, по-прежнему не двигаясь с места. Плато  Оргалл
уже погрузилось во тьму. Широкая тень гор, поднимаясь к  югу,  наползала  на
замок,  смазывая  и  искажая  его  силуэт,  который  становился  все   более
расплывчатым. Скоро и совсем ничего не будет видно, если, конечно,  в  узких
окнах башни не появится свет.
     - Идемте, хозяин! - звал Рожко.
     Наконец Франц сделал несколько  шагов,  и  тут  на  площадке,  где  рос
легендарный бук, появилась какая-то неясная тень...
     Франц повернул голову, разглядывая силуэт человека, который  становился
все отчетливее.
     Это была женщина с распущенными волосами, в длинных белых одеждах;  она
стояла, вытянув руки вперед.
     Не в этом ли белом платье выходила Стилла в финальной сиене  "Орландо",
когда Франц де Телек видел ее в последний раз?
     Да, это  была  Стилла.  Она  застыла  в  неподвижности,  протянув  руки
навстречу графу, обратив к нему пристальный взгляд.
     - - Она!.. Она!.. - закричал Франц.
     Он стремительно бросился к подножию стены, но Рожко удержал его.
     Видение исчезло. Граф видел Стиллу не более минуты, но ему хватило бы и
секунды, чтобы узнать любимую.
     - Она жива!.. Жива!.. - потрясенно шептал он.



     Возможно ли это? Стилла, которую Франц де Телек уже не  мечтал  увидеть
вновь, явилась ему на площадке бастиона!.. О галлюцинации не  могло  быть  и
речи: Рожко видел женскую фигуру так же отчетливо, как и он сам... Это  была
Стилла в костюме Анджелики, точно такая же, какой  актриса  предстала  перед
публикой на прощальном спектакле в театре "Сан-Карло"!
     Ужасное открытие потрясло графа. Значит, его  любимая,  которая  должна
была стать графиней де Телек, прожила эти пять лет  в  заточении,  здесь,  в
самом сердце трансильванских гор! Но ведь он собственными глазами видел, как
она замертво  упала  на  сцене...  Значит,  она  осталась  жива...  Пока  он
оплакивал Стиллу, барон Рудольф сумел проникнуть в дом певицы, похитил ее  и
увез в Карпатский замок, а могила на кладбище в Санто-Кампо-Нуово в  Неаполе
осталась пустой!
     Все это  казалось  невероятным,  чудовищным  и  противоречило  здравому
смыслу. Воскрешение Стиллы - это чудо, какого еще никогда не  бывало!  Франц
не знал, что и думать... Но ведь он  видел  ее,  это  факт.  Значит,  Стилла
действительно похищена бароном фон Гортцем, и теперь она здесь,  в  замке!..
Она жива, он только что видел ее наверху, на площадке... Он абсолютно уверен
в этом.
     Граф попытался собраться с мыслями. Все они концентрировались на  одном
- нужно вырвать Стиллу из рук  этого  чудовища,  освободить  из  пятилетнего
плена.
     - Рожко, - дрожащим голосом произнес Франц,  -  послушай  и  постарайся
понять... мне кажется, я сошел с ума!..
     - Хозяин! Дорогой хозяин!
     - Я должен проникнуть к ней любой ценой, нынче же вечером!
     - Лучше завтра...
     - Нет, сейчас!.. Она там! Она видела меня так же, как  и  я  ее!..  Она
ждет...
     - Тогда и я пойду с вами!..
     - Нет, я пойду один.
     - А как вы проникнете в замок? Ник Дек не смог...
     - А я смогу!
     - Но ведь ворота закрыты.
     - Для меня откроются... Я буду  искать,  я  отыщу  трещину  в  стене  и
проберусь внутрь.
     - И вы не хотите, чтобы я пошел с вами, хозяин? Правда, не хотите?
     - - Нет, мы сейчас расстанемся, и тем самым ты поможешь мне.
     - - Мне дожидаться вас здесь?
     - Нет, Рожко. Ты пойдешь в Верст... или нет, в Верст не стоит.  Нельзя,
чтобы там узнали. Спустись лучше в деревню Вулкан и  переночуй  там...  Если
утром я не догоню тебя, сразу же отравляйся в путь... Впрочем, нет,  пережди
несколько часов, а потом отправляйся в Карлсбург -  и  прямиком  в  полицию.
Расскажешь  все  начальнику...  Возвращайся  сюда  с  жандармами,  и,   если
понадобится, пусть возьмут замок приступом  и  освободят  ее!..  О,  Боже!..
Стилла жива... Она в руках Рудольфа фон Гортца!..
     По тому, как граф  бросал  эти  отрывистые  фразы,  Рожко  мог  судить,
насколько встревожен его хозяин.
     - Иди, Рожко! - выкрикнул тот.
     - Это приказ?..
     - Да!
     Слуге ничего другого не оставалось, как  повиноваться.  Граф  исчез,  и
Рожко тщетно пытался разглядеть его во мраке ночи.
     Несколько минут солдат стоял в сомнении, не решаясь покинуть хозяина  в
такую минуту. В темноте он наверняка не  сумеет  преодолеть  стену  замка  и
вынужден будет спуститься в деревню... Он появится либо утром, либо  сегодня
ночью, и они вместе направятся в Карлсбург. То, что не под силу  ни  Францу,
ни лесничему, сделают жандармы. Уж  они-то  справятся  с  бароном  и  сумеют
вырвать из его когтей несчастную Стиллу... Они обшарят весь Карпатский замок
и, если будет нужно, не оставят от него камня на камне, даже если  все  силы
преисподней кинутся его защищать!
     Рожко начал спускаться с плато Оргалл по направлению к деревне Вулкан.
     Тем временем, пробираясь вдоль стены, Франц  обогнул  угловой  бастион,
возвышавшийся с левой стороны. Тысячи мыслей теснились у него в  голове.  Он
уже не сомневался, что  барон  фон  Гортц  находится  в  замке,  раз  Стилла
здесь... Кто же удерживает ее в замке, если  не  барон!  Она  жива!  Но  как
добраться до нее? Как освободить ее, вывести из замка?.. Еще не  зная,  как,
он был уверен, что сделает это... Препятствия, которые не удалось преодолеть
Нику Деку, преодолеет Франц де Телек!  Ведь  его  привело  в  эти  руины  не
простое любопытство, его вела любовь к женщине, которую он горько  оплакивал
столько лет и вдруг обнаружил, что любимая его жива...
     Франц решил, что единственное место, где можно проникнуть  в  замок,  -
южная куртина: там была дверь, и к ней вел  подъемный  мост.  О  том,  чтобы
перелезть через высокую стену, нечего было и думать. Он прошел по краю плато
и обогнул угол бастиона.
     Днем добраться до двери было бы нетрудно. Однако ночью, пока не  взошла
луна, это безумие. Одно неверное движение - и он свалится в ров,  разобьется
о скалы и вызовет камнепад.
     Франц медленно шел в сторону башни,  ведя  по  стене  рукой,  чтобы  не
сбиться с пути. В него словно влились новые силы, казалось, смельчака  ведет
безошибочный инстинкт.
     Сразу же за бастионом он увидел южную куртину, к которой вел  подъемный
мост. На его несчастье, мост поднят!..
     Препятствия  множились.  Из-за  огромных   валунов,   усеявших   плато,
пробираться вдоль стены было невозможно,  пришлось  отклониться  в  сторону.
Трудно  даже  себе  представить,  каково  приходится  человеку,  пытающемуся
отыскать дорогу через  Карнак,  где  повсюду  громоздятся  каменные  столбы,
напоминающие  дольмены  и  менгиры  {Дольмены  и  менгиры  -  доисторические
памятники.  Дольмен  представляет   собой   надгробие   из   больших   плит,
поставленных вертикально и накрытых такими же плитами. Такие надгробия часто
встречаются в Бретани. Менгиры - памятники в виде установленных  вертикально
каменных блоков.} . И никаких указующих знаков,  идти  приходится  наугад  в
кромешном мраке, когда верхушку центральной башни уже невозможно разглядеть.
     И все-таки Франц медленно продвигался вперед, перелезая  через  обломки
скал,  преграждавшие  ему  путь.  Он  цеплялся  за  камни,  обдирая  руки  о
чертополох и кустарник, а над его головой низко  летали  орланы,  издававшие
хриплые крики.
     Отчего же не  звонит  колокол  старой  часовни,  как  зазвонил  он  при
появлении лесничего и доктора? Почему не загорается  яркий  луч  за  зубцами
башни? Он пошел бы на этот звук и на этот свет, как моряк  направляет  судно
на звук штормовой сирены или на огонь маяка!
     Но вокруг - ничего, кроме глубокой, густой темноты,  где  в  нескольких
шагах уже не видно ни зги.
     Прошло не меньше часа. По тому, как  тропинка  уходила  куда-то  влево,
Франц понял, что сбился с пути. Может быть, он спустился ниже потайной двери
или прошел выше моста?
     Он остановился... Куда идти? Неужто придется  дожидаться  рассвета?  Но
его, наверное, уже увидели из замка, и теперь Рудольф фон  Гортц  следит  за
каждым его шагом.
     В замок надо проникнуть сейчас, ночью, а он совершенно не ориентируется
в темноте...
     - Стилла!.. Моя Стилла!.. - в отчаянии вскрикнул граф.
     Неужели он вообразил, будто пленница услышит его и отзовется?  Снова  и
снова выкрикивал он ее имя, повторяемое горным эхом.
     И вдруг яркий сноп света ударил ему в глаза. Свет шел откуда-то сверху,
скорее всего - из центральной башни.
     От волнения у Франца голова пошла кругом. Он  не  сомневался,  что  это
Стилла зажгла для  него  свет.  Она,  несомненно,  увидела  его  с  площадки
бастиона и теперь подает ему сигнал, указывая путь.
     Он двинулся на свет, который становился все ярче по мере приближения  к
нему. Так как перед этим Франц взял слишком круто влево, ему пришлось пройти
несколько шагов вправо, к подножию стены, которое он определил на ощупь.
     Свет бил ему в лицо - очевидно, он исходил  из  какого-нибудь  окна  на
башне.
     Теперь оставалось последнее препятствие,  скорее  всего  непреодолимое.
Если дверь  окажется  запертой,  а  мост  поднятым,  придется  спуститься  к
подножию куртины. Но как он взберется оттуда на стену  высотой  в  пятьдесят
футов?
     Франц подошел к  опоре  моста.  Мост  был  опущен...  Только  бы  дверь
оказалась открытой!
     Не раздумывая ни секунды, Франц пробежал по мосту и толкнул дверь.
     Она подалась.
     Франц стремглав бросился под  темные  своды.  Не  успел  он  сделать  и
нескольких  шагов,  как  мост  поднялся  со  страшным  скрежетом   и   дверь
захлопнулась.
     Граф Франц де Телек оказался пленником Карпатского замка.



     И жители Трансильвании, и  туристы,  которые  совершали  восхождения  и
спуски по горным тропам хребта Вулкан, знали Карпатский замок  лишь  по  его
внешнему виду. На значительном  расстоянии,  где  страх  останавливал  самых
отчаянных   смельчаков,   полуразрушенный   замок    представал    огромной,
бесформенной грудой камней.
     Однако  внутри  крепости  не  видно  было  почти  никаких   разрушений.
Укрывшиеся за толстыми стенами строения хорошо  сохранились,  и  в  них  мог
свободно разместиться большой гарнизон.
     Просторные сводчатые залы, глубокие  подземелья,  множество  переходов,
длинные коридоры, где сквозь трещины  в  полу  пробивалась  трава,  огромные
подвалы, куда не  достигал  дневной  свет,  вырубленные  в  каменных  стенах
лестницы, освещенные тусклым светом,  проникающим  сквозь  узкие  бойницы...
Центральная трехэтажная башня с довольно удобными  жилыми  помещениями  была
окружена галереей с  зубчатым  парапетом,  а  всевозможные  фортификационные
сооружения соединялись бесконечным лабиринтом  переходов,  поднимающихся  до
площадки бастиона и спускающихся в глубину подземного этажа. Здесь  же  было
несколько цистерн для сбора дождевой воды, избыток которой стекал по  трубам
в Ньяд. Хорошо сохранились и длинные подземные ходы, ведущие к дороге  через
перевал. Геометрический план замка отражал столь  же  сложную  систему,  как
сеть лабиринтов Порсенны, Лемнса и Крита {Порсенна. Лемнос и Крит -  острова
в Эгейском море.} .
     Точно Тесея {Тесей мифический герой, сын  афинского  царя  Посейдона  и
Эфры.} , снедаемого страстью к дочери Миноса {Минос - в греческой  мифологии
сын Зевса и Европы, могущественный и cправедливый царь Крита  и  прилегающих
островов, жил до Троянской  войны.}  ,  необоримое  чувство  вело  графа  по
бесконечным извилинам крепостных переходов. Однако в руках у  него  не  было
нити Ариадны, которая вела греческого героя.
     Одна-единственная  мысль  владела  юношей:  во  что  бы  то  ни   стало
проникнуть в замок! И он сделал это. А ведь ему прежде  следовало  подумать:
почему мост, поднятый днем, опустился, будто специально для того, чтобы  его
пропустить. Ему бы подумать, почему дверь сама  собой  захлопнулась  за  его
спиной! Но он ни о чем не думал.  Главное,  удалось  попасть  в  замок,  где
Рудольф фон Гортц прячет Стиллу. Франц готов  был  пожертвовать  собственной
жизнью, чтобы отыскать возлюбленную.
     Галерея,  куда  попал  де  Телек,  широкая,   с   высокими   сводчатыми
перекрытиями, уходила во тьму. Идти  по  растрескавшимся  плитам  пола  было
трудно.
     Граф приблизился вплотную к левой стене и медленно пошел, ведя  по  ней
рукой, ощупывая все ее неровности, образованные наростами  солей.  В  тишине
отчетливо звучали его шаги, им вторило гулкое  эхо.  Теплая  струя  воздуха,
отдающего гнилью, подталкивала его в спину, и он шагал все дальше по длинной
галерее.
     Вот он поравнялся с каменной колонной,  отмечавшей  поворот  налево,  и
оказался в узком коридоре. Подняв руку над головой, Франц коснулся потолка и
снова пошел вперед, слегка нагнувшись, стараясь не потерять направление.
     Шагов через  двести  коридор  сделал  еще  один  поворот,  шагов  через
пятьдесят повернул снова и потянулся в обратном направлении. Куда ведет этот
коридор? К куртине или к подножию башни?
     Франц ускорил шаги, то и дело спотыкаясь о камни, попадая  в  расщелины
или натыкаясь на крутой поворот.  Время  от  времени  встречались  проемы  в
стене, которые вели куда-то  в  сторону,  но  кругом  было  так  темно,  что
ориентироваться в этом лабиринте мог только крот.
     Не один  раз  де  Телеку  пришлось  возвращаться,  бредя  по  лабиринту
вслепую, боясь, что какая-нибудь плита вот-вот провалится  под  ногой  и  он
угодит в колодец-ловушку, откуда никогда не выберется. Ступая  с  предельной
осторожностью, держась за стены, граф медленно  продвигался  вперед.  Сейчас
ему было не до размышлений.
     Поскольку Францу не пришлось больше ни подниматься, ни  спускаться,  он
пришел к заключению, что  находится  в  основном  здании  замка.  Оставалось
надеяться, что коридор приведет его в  конце  концов  к  центральной  башне,
туда, где начинается лестница.
     Должен же как-то сообщаться вход в замок с остальными строениями! Когда
тут жила семья баронов фон Гортцев, им, вероятно, не приходилось всякий  раз
преодолевать эти бесконечные коридоры. Вторая дверь, расположенная  напротив
входа, рядом с первой  галереей,  открывалась  в  оружейный  зал,  в  центре
которого и поднималась лестница в башню, но Франц этого не знал.
     Не меньше часа блуждал он по лабиринту, то и дело  прислушиваясь  и  не
решаясь крикнуть, позвать Стиллу - эхо могло донестись до башни.  И  все  же
Франц не отчаивался; у него еще есть силы, и он одолеет все препятствия.
     Но вот молодой человек стал  уставать,  еще  не  отдавая  себе  в  этом
отчета. Он ничего не ел с тех пор, как они с  Рожко  покинули  Верст.  Очень
хотелось пить. Теперь он ступал менее уверенно, чувствуя, как  подкашиваются
у него ноги. О г сырого и  теплого  воздуха  стала  влажной  одежда;  сердце
забилось учащенно, он задыхался.
     И вдруг, сделав очередной шаг, Франц  не  ощутил  под  ногой  пола.  Он
нагнулся, нащупал  ступеньку,  потом  другую...  Лестница  уходила  вниз,  в
подземелье.
     Спускаясь по ней, де Телек насчитал семьдесят семь ступеней  и  наконец
оказался в извилистом темном коридоре, в котором скоро заблудился.
     Он бродил по нему с полчаса, пока не выбился из сил. И тут  впереди,  в
двухстах или трехстах шагах, показалась светящаяся точка.
     Откуда идет  этот  свет?  Какого  он  происхождения?  Может  быть,  это
блуждающие  огни  -  где-то  в  глубине  земли  воспламенился  водород?  Или
кто-нибудь из обитателей замка прошел с фонарем?
     А вдруг это она?!
     Франц вспомнил, что один раз огонь уже  указал  ему  дорогу  ко  входу,
когда он заблудился среди скал. Если тогда Стилла зажгла  для  него  свет  в
окне башни, может, это снова она указывает ему путь в извилистых переходах?
     Едва владея собой, Франц стал всматриваться во  тьму.  Ему  показалось,
что неяркий свет исходит из подземного склепа в конце коридора.
     Шатаясь, Франц добрался до узкой двери и, споткнувшись, упал на пороге.
     Склеп хорошо сохранился - он  был  правильной  круглой  формы,  высотой
примерно в двенадцать футов. Стрельчатый свод опирался  на  капители  восьми
мощных колонн, деревянные переплеты лучами вздымались к своду арки, где  был
подвешен стеклянный шар, источающий желтоватый свет.
     Прямо против входа, между двух колонн, виднелась другая дверь. Франц  с
трудом доплелся до нее, но открыть не смог.
     В этом тесном помещении имелась кое-какая мебель: кровать или,  скорее,
топчан из выдолбленного ствола  дуба,  на  котором  лежала  сбившаяся  комом
постель;  скамейка  на  витых  ножках,  прикрепленный   к   стене   железным
кронштейном стол, на котором стоял кувшин с водой, блюдо с  куском  холодной
дичи и большим ломтем хлеба. В углу плескалась вода, переливаясь через  край
бассейна и утекая в отверстие у основания чаши.
     Не означало ли  убранство  этого  помещения,  что  тут  ждали  гостя  и
приготовили все для его встречи? Иначе говоря, тюрьма ожидала узника, и этим
узником был Франц, которого заманили сюда хитростью.
     Однако мысли молодого человека были так сумбурны, что  он  все  еще  не
распознал ловушки. Измученный, голодный, он  жадно  проглотил  еду,  которую
нашел на столе, и, запив  ее  водой  из  кувшина,  повалился  на  постель  в
надежде, что короткий отдых восстановит его силы.
     Франц попытался собраться с мыслями, но  они  утекали,  точно  вода  из
горсти.
     Что делать? Дождаться рассвета и возобновить поиски? Неужели  воля  его
сломлена и он больше ни на что не способен?
     "Нет, - сказал он себе, - я не стану ждать! Надо искать путь в башню, я
должен попасть туда нынче ночью..."
     Внезапно тусклый свет, что лился из шара, укрепленного в центре  свода,
погас, и все погрузилось во тьму.
     Граф попытался встать, но не смог: его мозг затуманился, течение  мысли
разом остановилось, точно стрелки часов, у которых кончился завод.  Это  был
странный сон: какая-то тяжесть навалилась на него, и душа  словно  перестала
существовать.
     Франц не понял, сколько длился сон. Когда он проснулся, часы стояли,  и
он не смог определить время. Помещение  было  залито  тусклым  искусственным
светом.
     Франц вскочил и бросился к  первой  двери  -  она  оказалась  открытой.
Вторая дверь была заперта, как и прежде.
     Он попытался сообразить, где он и что с ним, но  это  удавалось  ему  с
трудом. Сказывалось утомление, а голова... она была пуста и тяжела.
     "Сколько времени я спал? Ночь сейчас или день?.."
     В склепе ничего не изменилось, если не считать зажженного  светильника,
свежей еды и кувшина, полного воды. Кто-то  входил  сюда,  пока  он  спал...
Значит, тут знали, что граф попался  в  ловушку?  Неужели  он  приговорен  к
вечному заточению и никогда больше не увидит людей?
     Не бывать этому! Он убежит, найдет коридор, который ведет к  выходу,  и
выберется отсюда...
     Выберется?.. Франц вспомнил, с каким скрежетом закрылась за ним тяжелая
входная дверь...
     Все равно, он постарается добраться до стены и через амбразуру  вылезет
наружу... Нужно бежать из замка, чего бы это ни стоило!
     А Стилла?.. Как же она  без  него?..  Как  уйти,  оставив  ее  в  лапах
Рудольфа фон Гортца?..
     Если ему самому не  удастся  ничего  сделать,  он  призовет  на  помощь
жандармов,  которых  Рожко  должен  привести  из  Карлсбурга  в  Верст.  Они
приступом возьмут старую крепость и обыщут замок сверху донизу...
     Теперь, когда решение было принято, Франц не хотел терять  времени.  Он
встал и направился к коридору, по которому пришел сюда, и в этот  момент  за
второй дверью послышались звуки приближающихся шагов. Франц прижался ухом  к
двери и затаил дыхание...
     Шаги приближались. Казалось, кто-то осторожно переступает со  ступеньки
на ступеньку. Значит, там есть еще одна лестница, которая,  очевидно,  ведет
из склепа во внутренние коридоры.
     Приготовившись к любой неожиданности, Франц снял с пояса  кинжал.  Если
войдет кто-то из слуг барона, он бросится на него, вырвет ключи и попытается
выбраться на верхнюю площадку башни. Если же появится сам барон фон Гортц, -
а граф сразу узнает этого человека, которого хорошо  запомнил  в  тот  день,
когда Стилла упала на сцене Teaтpa "Сан-Карло", - ему не будет пощады!
     Шаги затихли. Франц, не дыша,  ждал,  когда  отворится  дверь.  Но  она
оставалась закрытой, и из-за нее донесся бесконечно нежный голос.
     Это  был  голос  Стиллы,  только  очень  слабый:  граф  узнал  все  его
модуляции, его невыразимое  очарование...  Совершенный  инструмент  высокого
искусства, который, как он думал, умер вместе с его обладательницей.
     Стилла запела арию, которую Франц слышал  в  большом  зале  трактира  в
Береге:
     "Nel giardino de'mille fiori, Andiamo, mio cuore..."
     Голос проникал в самую душу... Франц,  вдыхал  его,  упивался  им,  как
божественным вином, а Стилла, будто приглашая его следовать  за  собой,  все
повторяла:
     "Andiamo, mio cuore... Andiamo..."
     Однако дверь вге не открывалась!.. Он не мог приблизиться к Стилле,  не
мог дотронуться до нее, поднять на руки и унести из замка...
     - Стилла... Стилла моя!.. - вскричал Франц.
     Он бросился к двери и стал колотить в нее кулаками. Она не поддавалась.
     Пение начало затихать, голос замирал вдали, шаги удалялись...
     Опустившись на колени, Франц пытался выломать дверь.  Раздирая  руки  о
гвозди, он звал Стиллу, голос которой уже почти не был слышен.
     Ужасная мысль молнией пронзила его:
     "Она сошла с ума, потому и не узнала меня, не ответила  на  мой  зов...
Пять лет она томилась здесь, во власти этого человека...  Бедная  Стилла,  у
нее помутился рассудок... "
     Франц встал, глаза его блуждали, голова была в огне...
     "Я тоже схожу с ума... у меня путаются мысли. Я  схожу  с  ума,  как  и
она... "
     Он метался по склепу, точно дикий зверь в клетке.
     - Нет, - твердил он себе, - нельзя терять голову! Я должен вырваться из
замка... И я вырвусь!
     Он бросился к первой двери,  но  теперь  и  она  была  заперта.  Кто-то
бесшумно запер ее, а он не заметил этого...
     Теперь граф де Телек стал не только пленником замка, он стал  пленником
этого склепа.



     Франц чувствовал себя уничтоженным. Как он и  опасался,  способность  к
размышлению, трезвый рассудок, который помог бы  ему  разобраться  во  всем,
покинули его. Единственное, что владело им, - это воспоминание о  Стилле,  о
ее пении, которое эхо темного склепа больше не доносило сюда.
     Может, он стал жертвой собственной фантазии? Нет, тысячу  раз  нет!  Он
слышал голос Стиллы и видел ее на башне замка.
     А потом, когда его пронзила мысль о  том,  что  Стилла  помешалась,  он
понял, что теряет ее во второй раз.
     - Безумна!.. - повторял он. - Она не узнала моего голоса,  не  ответила
на мой зов... Стилла безумна!
     Это было более чем вероятно.
     О, если бы он мог вырвать ее из заточения, увезти к  себе,  в  Крайову,
посвятить ей всю жизнь, окружить ее заботой, она наверняка выздоровела бы!
     Франц повторял это  снова  и  снова,  будто  в  бреду,  и  много  часов
протекло, прежде чем он пришел в себя.
     Теперь он попытался  рассуждать  хладнокровно  и  разобраться  в  хаосе
мыслей.
     "Надо бежать отсюда... Но как? Дождаться, когда  откроется  дверь.  Они
приносят еду, когда я засыпаю. Я подстерегу их, сделаю вид, что сплю..."
     И тут у него закралось подозрение: очевидно, они что-то подсыпают ему в
воду,  какое-то  дурманящее  зелье...   Этот   тяжелый   сон,   похожий   на
беспамятство, на небытие, - наверняка от этого питья. Больше  он  не  станет
пить эту воду... И есть тоже не станет. Кто-нибудь из слуг скоро  явится,  и
тогда...
     Что тогда? Что он предпримет?  Интересно,  какое  теперь  время  суток?
Рассвет? Закат? День? Ночь?
     Франц настороженно прислушивался, не раздадутся ли шаги, не подойдет ли
кто-нибудь к двери, но все было тихо. Он бродил впотьмах от стены  к  стене,
чувствуя, как горит у него голова и шумит в ушах. Ему стало нечем  дышать  -
воздух проникал сюда только через дверные щели...
     Внезапно из-за перегородки в углу повеяло свежим воздухом. Наверное, за
этой перегородкой есть еще один проход, о котором он не подозревал.
     Между двух перегородок он  обнаружил  узкий  коридор,  откуда  струился
слабый свет, падающий откуда-то сверху. По  этому  коридору  Франц  попал  в
небольшой внутренний дворик, не более шести-семи шагов в  длину,  окруженный
высокими  стенами  и  походивший  скорее  на  колодец,  примыкающий  к  этой
подземной камере. Через этот колодец в склеп проникал скудный свет.
     Франц понял, что сейчас день. Подняв глаза, он  увидел,  что  солнечные
лучи косо падают на край колодца. Солнце уже прошло,  по-видимому,  половину
своего пути, так как конус света сужался.
     Было что-нибудь около пяти. Выходит, он спал не  меньше  сорока  часов.
Разве мог он проспать  столько  в  обычном  состоянии?  Наверняка  ему  дали
снотворное.
     Воздух во дворике  был  сырой,  но  Франц  вдыхал  его  полной  грудью,
чувствуя новый прилив сил.  Однако  надежда  вырваться  отсюда  через  узкую
каменную трубу оказалась несбыточной:  подняться  по  гладким,  без  единого
выступа, стенам было невозможно.
     Франц вернулся в склеп. Поскольку убежать можно было лишь через одну из
дверей, он решил еще раз проверить, заперты ли они.
     Первая дверь, через которую он вошел, была очень тяжелая  и  массивная,
должно быть, запиралась снаружи на железный засов. Нечего  было  и  пытаться
открыть ее. Вторая дверь, за которой он слышал  голос  Стиллы,  казалась  не
такой прочной. Некоторые доски на ней прогнили. Может, удастся их выломать?
     Франц решил пробиваться на волю через эту дверь. Однако времени у  него
было мало: кто-нибудь мог внезапно появиться здесь, считая,  что  он  крепко
спит под действием снадобья.
     Граф принялся за работу. Дело спорилось, да так, как он даже не смел  и
мечтать. От сырости дерево стало трухлявым, особенно  там,  где  был  врезан
замок. Молодой человек работал почти бесшумно. Он  орудовал  ножом,  надеясь
вырезать замок, и при этом время от времени останавливался и  прислушивался,
не идет ли кто-нибудь.
     Часа через три он закончил работу, и дверь со скрипом отворилась. Франц
снова вышел во двор, чтобы отдышаться.
     Света в колодце почти уже не было, значит, солнце  зашло  за  Ретьезад.
Двор погрузился в темноту. Несколько звезд появилось на клочке неба, который
был виден из колодца, словно в телескоп. Медленно проплывали облака, гонимые
тихим ночным ветерком. Из-за гор на востоке, похоже, выкатилась луна - Франц
уловил ее отсветы.
     Время близилось к девяти. Франц вернулся в свою "камеру", поел, напился
воды из бассейна и вылил воду из кувшина. Затем он спрятал  нож  в  ножны  и
вышел.
     Вдруг он встретит  сейчас  бедняжку  Стиллу,  блуждающую  по  подземным
галереям? От одной этой мысли сердце у него едва не выскочило из груди.
     Сделав  еще  несколько  шагов,  он  наткнулся  на  ступеньку  -  отсюда
начиналась  лестница.  Он  стал  подниматься,  считая  ступени,  и  насчитал
шестьдесят вместо  семидесяти  семи,  которые  вели  к  склепу.  Значит,  до
поверхности земли оставалось футов восемь.
     Не придумав ничего лучшего, он  начал  шаг  за  шагом  продвигаться  по
темному коридору, ощупывая стены. Прошло полчаса, а Франц все шел и шел,  не
встречая на своем пути ни дверей, ни решеток. Однако многочисленные повороты
запутали его,  и  он  теперь  затруднялся  определить  свое  местонахождение
относительно куртины, обращенной к плато Оргалл.
     Он  остановился  и  перевел  дыхание,  потом  пошел  дальше.  Коридору,
казалось, не будет конца. И вдруг возникло препятствие.
     Кирпичная стена!
     Он провел по ней рукой и не обнаружил ни единой щели. У Франца вырвался
невольный стон: все его надежды  разбились  об  эту  стену.  Колени  у  него
подогнулись, и он упал.
     Коснувшись нижней части стены, он обнаружил, что она прилегает  к  полу
неплотно, что свежая кладка не успела застыть и кирпичи  шевелятся  под  его
рукой.
     - Выход был здесь! - воскликнул граф.
     Он принялся вынимать  кирпичи  один  за  другим,  но  тут  из-за  стены
послышался шум. Узник замер, луч света проник в проделанную  в  стене  дыру.
Франц осторожно заглянул в нее.
     Перед ним была старая семейная капелла в самом  плачевном  состоянии  -
время и  запустение  сделали  свое  дело.  Свод  обвалился,  несколько  арок
готического стиля с грехом пополам держалось  на  пузатых  колоннах,  другие
арки грозили обрушиться в  любую  минуту;  тусклый  свет  падал  из  окон  с
разломанными ажурными рамами эпохи высокой готики. И всюду - покрытые  пылью
мраморные надгробья, под которыми покоились предки баронов фон  Гортцев.  От
алтаря  с  облупленными  скульптурами  мало  что   осталось.   Куски   крыши
сохранились лишь над апсидой, разрушенной бурями. Над порталом Франц  увидел
ветхую колокольню, с которой свешивалась веревка  от  колокола:  именно  он,
этот  колокол,  временами  раскачивался  от  ветра  и  звонил,   приводя   в
неописуемый ужас окрестных крестьян, если  ночная  темень  застигала  их  на
горных дорогах.
     В заброшенной часовне было пусто. Но  вот  в  ней  появился  человек  с
фонарем, свет от которого падал на его лицо.
     Франц сразу узнал  его.  Это  был  Орфаник,  единственный  приближенный
барона, постоянно сопровождавший его, когда  тот  останавливался  в  больших
итальянских городах, странный субъект, который бродил по улицам,  размахивая
руками  и  разговаривая  сам  с  собой,  непризнанный  ученый,  честолюбивый
изобретатель, всю жизнь гоняющийся за химерами. Наконец-то его таланты нашли
достойное применение на службе у Рудольфа фон Гортца.
     Если до этой минуты Франц не был вполне уверен в том, что барон  здесь,
в замке, то теперь в этом можно было не сомневаться.
     Что делал этот человек в разрушенной капелле в столь поздний час?
     Францу захотелось узнать это.  Он  увидел,  как  Орфаник  наклонился  и
поднял с пола какие-то железные цилиндры,  затем  прикрепил  к  ним  провод,
намотанный на катушку, которую подобрал в углу. Он был  так  поглощен  своим
делом, что не заметил бы графа, даже если б тот приблизился к нему вплотную.
     Жаль, что пролом, который  успел  проделать  Франц,  был  не  настолько
широк, чтобы пролезть в него. В противном случае молодой граф  проник  бы  в
капеллу и бросился на Орфаника, заставив показать путь в башню.
     К счастью, он не мог этого сделать. Если бы ему не удалось справиться с
Орфаником, барон фон Гортц заставил бы Франца жизнью заплатить  за  то,  что
тот проник в его тайну.
     Спустя несколько минут в капеллу вошел еще один человек. Это был  барон
Рудольф фон Гортц.
     Незабываемое лицо его  почти  не  изменилось.  Он  даже  как  будто  не
постарел, так, по крайней мере, казалось  при  свете  фонаря,  стоявшего  на
полу. Седеющие волосы были по-прежнему откинуты назад, и все так  же  горели
глаза в глубоких глазницах.
     Рудольф фон Гортц подошел и стал следить  за  работой  Орфаника.  Между
ними произошел такой разговор:
     - Вы закончили с часовней, Орфаник?
     - Да, только что.
     - Л в казематах все готово?
     - Все.
     - Бастионы и часовня напрямую связаны с башней?
     - Да.
     - Когда механизм будет приведен в действие, мы успеем скрыться? ~ Да.
     - Вы проверили туннель, который ведет в горы? Путь свободен?
     - Да.
     На какое-то время повисла тишина, потом Орфаник взял фонарь  и,  подняв
его, осветил часовню.
     - О, мой старый замок! - воскликнул барон. - Дорого  же  ты  обойдешься
тем, кто захочет взять тебя приступом!
     Зловещий тон Рудольфа фон Гортца заставил графа вздрогнуть.
     - Что говорят в Версте? - спросил барон.
     - Пятьдесят минут назад я по прямому проводу слышал разговор в трактире
"Король Матиаш".
     - Приступ назначен на ночь?
     - Нет. на утро.
     - А когда этот... как его... Рожко вернулся в Верст?
     - В два часа. Он привел жандармов из Карлсбурга.
     - Ладно. Раз уж замок  защитить  невозможно,  -  проговорил  барон  фон
Гортц, - пусть он погребет под своими обломками Франца де Телека и всех, кто
придет к нему на помощь. Он помолчал.
     - Как быть с проводом, Орфаник? Они не должны  узнать  о  существовании
связи между замком и Верстом...
     - Никто ничего не узнает, я уничтожу провод.
     Теперь настало  время  дать  объяснение  некоторым  феноменам,  которые
описывались в ходе нашего повествования. Пришло время открыть тайну.
     В те годы - напоминаем, что все эти события происходили в  самом  конце
XIX  века,  -  было  открыто  электричество,  по  праву   названное   "душой
Вселенной".  Знаменитый  Эдисон  с  учениками  довели  его   применение   до
совершенства.
     Наряду с другими аппаратами был изобретен телефон, и  звуки,  усиленные
мембраной, могли передаваться  слушателю  без  помощи  слухового  рожка.  Не
только пение, но даже слова, произнесенные шепотом, можно было  услышать  на
любом расстоянии, и два человека, отделенные друг  от  друга  расстоянием  в
тысячу миль, могли беседовать так, словно сидели друг против друга.
     Вот уже много лет  Орфаник,  неизменный  спутник  барона  Рудольфа  фон
Горца,   занимался   практическим   применением   электричества.   Он    был
первостатейным изобретателем. Но,  как  уже  говорилось,  замечательные  его
открытия  не  были  оценены  по  заслугам,  ученый  мир  упорно  отказывался
признавать Орфаника. В глазах коллег он был всего лишь сумасбродом, и они не
желали  воздать  ему  должное.  Вот  почему  не  оцененный  и   подвергнутый
остракизму изобретатель питал к людям непримиримую ненависть.
     Таково было  положение  дел,  когда  Орфаник  встретил  на  своем  пути
Рудольфа фон Гортца. Помимо всего прочего, ученый испытывал  крайнюю  нужду.
Барон уговорил физика продолжать опыты. Он привязался к  Орфанику  и  создал
тому все условия для работы, оговорив  только  одно:  результаты  его  труда
будут принадлежать ему, Рудольфу фон Гортцу.
     Оба большие оригиналы  и  маньяки,  каждый  в  своем  роде,  они  очень
подходили друг другу. С момента знакомства они ни разу не расставались, даже
когда барон следовал за Стиллой по городам Италии.
     В то время как меломан сходил с ума  от  пения  несравненной  артистки,
Орфаник занимался тем, что дорабатывал новейшие изобретения современных  ему
физиков и механиков и, надо сказать, достиг в этом замечательных успехов.
     После трагического инцидента, которым закончилась  сценическая  карьера
Стиллы, барон фон Гортц исчез так внезапно, что никто не успел узнать, что с
ним произошло. А он, покинув Неаполь, укрылся в Карпатском  замке  вместе  с
Орфаником, который воспринял это затворничество как великое счастье.
     Решив уединиться в стенах старинного замка, барон  фон  Гортц  пожелал,
чтобы ни одна живая душа не узнала о его возвращении. Вот почему никому и  в
голову не пришло явиться в замок с визитом. У них с  Орфаником,  разумеется,
было подготовлено все необходимое для уединенной жизни. Потайной ход шел  из
замка к дороге, ведущей в деревню Вулкан, и по этой дороге надежный человек,
старый слуга барона, о котором никто не знал, в определенные  дни  доставлял
провизию для барона Рудольфа и его напарника.
     Центральная башня крепости пострадала от времени  не  так  сильно,  как
думали, - там было все, потребное для жизни. Орфаник  имел  все  необходимое
для экспериментальной работы в области  физики  и  химии.  Вот  он  и  решил
использовать свои достижения, чтобы отпугнуть нежелательных визитеров.
     Барон  фон  Гортц  принял  его   предложение,   и   Орфаник   установил
оборудование, которое помогало ему наводить ужас на всю округу. Не кто иной,
как он, производил световые  эффекты,  которые  все  принимали  за  проделки
дьявола.
     В первую очередь изобретатель предоставил барону фон Гортцу возможность
быть в курсе всего, что происходило в ближайшей деревне. Каким же образом он
мог  слышать  разговоры  в  трактире?  Для  этого  ему  потребовалось   лишь
установить телефонную связь между замком и большим залом  "Короля  Матиаша",
где по вечерам собирались уважаемые граждане Верста.
     Наш умелец осуществил это простейшим способом:  заизолированный  медный
провод, один конец которого был закреплен на первом этаже башни, он протянул
вдоль ложа реки Ньяд -  до  самого  Верста.  Когда  эта  часть  работы  была
закончена, Орфаник под видом туриста остановился на ночь в "Короле  Матиаше"
и подвел провод к большому залу. Ему не  составляло  труда  поднять  провод,
проложенный по дну реки Ньяд, к последнему окну на фасаде трактира,  которое
никогда не открывалось. Спрятав  телефонный  аппарат  в  густой  листве,  он
соединил провода. В результате барон  фон  Гортц  мог  слышать  все,  о  чем
говорилось в "Короле Матиаше",  имея  при  этом  обратную  связь,  благодаря
которой он мог довести до слушателей все, что считал нужным.
     Первые два года ничто  не  нарушало  покой  замка  -  дурная  репутация
надежно охраняла его от непрошеных гостей. Местные  жители  не  отваживались
приближаться к нему. Впрочем, все считали, что замок пуст - с того  момента,
как умер последний слуга семейства баронов фон Гортцев. Но однажды, в  день,
которым  начался  наш  рассказ,  подзорная  труба  позволила  пастуху  Фрику
различить дым, струившийся из трубы на башне замка.  Тут-то  и  припомнились
людям легенды о старой крепости, и мы уже знаем, к чему это привело.
     Вот когда пригодилась телефонная связь - барону и  Орфанику  необходимо
было узнать, что говорят в деревне.  Они  услышали,  как  Ник  Дек  поклялся
добраться до замка, и тогда в зале трактира прозвучал глас "свыше",  который
должен был вынудить смельчака отказаться от его плана. А  так  как  лесничий
упорствовал, барон решил преподать ему хороший урок, чтобы отбить не  только
у Ника, но и у других всякое желание соваться в замок.  В  ту  роковую  ночь
были приведены в действие все  механизмы  Орфаника,  которые  тот  постоянно
держал наготове.  Они  произвели  целую  серию  чисто  физических  эффектов,
посеявших  ужас  в  округе:  на  колокольне  зазвонил  колокол,  над  замком
появились всполохи, производимые прожектором: в рефлектор  добавили  морскую
соль, пары которой придали всем предметам призрачные очертания; жутко завыла
сирена, будто гигантское чудовище;  в  воздухе  возникли  силуэты  драконов,
спроецированные с фотографий при помощи мощных прожекторов, а спрятанные  во
рву пластины, соединенные с источниками электрического тока,  пригвоздили  к
земле подбитые  железом  башмаки  доктора;  тот  же  ток  сбросил  со  стены
лесничего, как только он прикоснулся к металлической скобе подъемного моста.
     Как и предполагал барон фон Гортц, после всех  этих  непонятных  чудес,
после попытки Ника Дека проникнуть в замок, которая кончилась для него столь
плачевно, в округе воцарился ужас, и никто ни за какие блага  не  согласился
бы теперь приблизиться к нему. Все решили, что в замке  поселилась  нечистая
сила.
     Рудольф фон Гортц уже надеялся, что избавился от досужего  любопытства,
но тут в Версте появился Франц де Телек. Барон сразу же узнал об  этом,  так
как подслушивал все разговоры в трактире.
     Ненависть, которую Рудольф фон Гортц испытывал  к  графу,  вспыхнула  с
новой силой, в памяти вновь ожило все, что произошло в Неаполе.  Мало  того,
что Франц де Телек объявился в нескольких милях от  замка,  он  еще  вздумал
уговаривать жителей избавиться от старых предрассудков,  надежно  защищавших
Карпатский замок. И в довершение всего он вознамерился обратиться к  властям
Карлсбурга с просьбой прислать жандармов и положить конец слухам!
     Барон решил заманить Франца де Телека в замок, и, как мы знаем, ему это
удалось. Голос  Стиллы,  прозвучавший  в  зале  "Короля  Матиаша"  благодаря
телефонному аппарату, побудил графа прервать свое путешествие и  отправиться
в замок. Когда же он увидел фигуру певицы на площадке бастиона,  граф  решил
во что бы то ни стало проникнуть внутрь крепости; свет, появившийся в  окнах
башни,  привел  его  к  открытой  двери.  Очутившись  в  склепе,  освещенном
электрической лампой, граф снова услышал голос певицы. Барон фон  Гортц  был
уверен, что графу ни за что не убежать из глубокого  подземелья,  из  крепко
запертой темницы, дверь которой открывалась лишь во время его летаргического
сна, когда узнику приносили еду.
     Таков был итог совместных усилий Рудольфа фон Гортца и  его  сообщника.
Но, к великому  своему  разочарованию  и  досаде,  барон  узнал,  что  Рожко
перехитрил его: он не пошел за хозяином в замок и сумел вовремя предупредить
власти  Карлсбурга.  В  деревню  Верст  прибыл  отряд  жандармов,  и  теперь
опасность угрожала самому барону. Как им с Орфаником выстоять против  отряда
вооруженных людей? Здесь не помогут  те  средства,  которые  они  употребили
против лесничего и доктора Патака: полицейские  ведь  не  верят  в  нечистую
силу. Вот тогда-то  двое  фанатиков  и  задумали  взорвать  замок  и  теперь
выбирали для этого удобный  момент.  Они  решили  с  помощью  электрического
разряда взорвать  запасы  динамита,  хранящиеся  в  подземелье  под  башней,
бастионами и старой часовней, причем взрывной механизм должен был  сработать
не раньше, чем барон фон Гортц и Орфаник доберутся  по  подземному  ходу  до
хребта Вулкан. После взрыва, когда погибнет и граф, и те, кто придет ему  на
помощь, двое сообщников будут уже далеко и их никто не найдет.
     Услышав разговор барона со своим  помощником,  Франц  понял  суть  всех
таинственных явлений. Он узнал, что между Карпатским замком и деревней Верст
существует телефонная связь, что  замок  будет  уничтожен  взрывом,  который
погубит и его, Франца, и приведенных Рожко жандармов. А барон  фон  Гортц  и
Орфаник успеют скрыться и уведут с собой беззащитную Стиллу...
     О, почему он не может ворваться в капеллу и  помешать  злоумышленникам?
Он бросился бы на них и принудил разрушить адскую машину, предотвратив  этот
ужасный взрыв!
     Однако то, что Франц не может сделать сейчас, он сможет  сделать  после
ухода барона... Как только эти двое покинут капеллу, он пойдет вслед за ними
и доберется до башни, а там с Божьей помощью восстановит справедливость.
     Барон фон Гортц и Орфаник поднялись на хоры  часовни.  Как  они  выйдут
оттуда?  Возможно,  есть  дверь,  ведущая  на  галерею  или  в  какой-нибудь
внутренний коридор, который соединяет часовню  с  башней:  похоже,  что  все
строения замка сообщаются между  собой.  Впрочем,  это  не  имеет  значения,
только бы на пути не встретилось других преград!
     Тем временем злоумышленники перебросились еще несколькими фразами:
     - Кажется, нам здесь нечего больше делать?
     -Да.
     - Тогда расстанемся.
     - Вы настаиваете на том, чтобы я оставил вас в замке одного?
     - Да, Орфаник, спускайтесь в подземный ход и выбирайтесь на дорогу, что
ведет к Вулкану.
     - А вы?..
     - Я покину замок в последнюю минуту.
     - Мне ждать вас в Быстрице, как условились?
     - Да, в Быстрице.
     - Хорошо, барон, раз вы этого хотите...
     - Да... Я хочу услышать ее в последний раз... в эту  последнюю  ночь  в
моем замке...
     Барон фон Гортц и Орфаник ушли.
     Имя Стиллы не было произнесено, но де Телек догадался, что Рудольф  фон
Гортц говорит о ней.
     Итак, назревает катастрофа, и он, Франц, не  сумеет  ее  предотвратить,
если не заставит барона отказаться от своего ужасного замысла.
     Было одиннадцать часов вечера. Франц, \же не опасаясь, что его услышат,
возобновил работу. Кирпичи вынимались из стены без труда,  но  их  было  так
много, что только спустя полчаса он смог пролезть в пролом.
     И вот он снова в капелле. Через проломы и амбразуры окон видны  гонимые
ветром легкие облака. В небе мерцают редкие звезды, в свете  которых  слабее
казалось тусклое сияние луны, встающей из-за горизонта.
     Как отыскать дверь, через которую ушли барон и  Орфаник?  Франц  прошел
через всю капеллу и приблизился к хорам.
     Тут было очень темно, ибо сюда не доходил лунный свет, Франц споткнулся
обо что-то твердое и упал на обломки саркофага.
     В углу  у  запрестольного  алтарного  образа  он  обнаружил  изъеденную
червоточиной дверь, которая  подалась  сравнительно  легко.  Дверь  вела  во
внутреннюю галерею, идущую,  по  всей  видимости,  вдоль  крепостной  стены.
Именно через эту галерею барон фон Гортц и Орфаник проникли в капеллу и  так
же вышли.
     Ступив в галерею, Франц очутился в кромешной тьме. Он миновал несколько
поворотов без подъемов и  спусков  и  решил,  что  галерея  идет  на  уровне
внутренних переходов.
     Через полчаса стало чуть-чуть светлее:  из  проемов  в  стене  проникал
слабый свет.
     Франц  прибавил  шагу  и  вскоре  оказался   в   просторном   каземате,
расположенном скорее всего под земляной площадкой бастиона, находившегося  в
левом конце куртины.
     Сквозь узкие бойницы светила  луна,  в  свете  которой  пленник  увидел
напротив себя открытую дверь.
     Ему захотелось подойти к бойнице, чтобы хоть  немного  подышать  свежим
ночным воздухом. Франц выглянул наружу и заметил две или три тени  на  плато
Оргалл,  залитом  лунным  светом  до  самых   верхушек   темных   елей.   Он
присмотрелся: неподалеку от опушки елового леса двигались  неясные  силуэты.
Скорее всего это были полицейские, которых привел Рожко.
     Неужели они решились пойти на приступ ночью, надеясь  захватить  хозяев
замка врасплох? Или они думают дождаться здесь первых рассветных лучей?
     Францу стоило больших усилий удержаться от  того,  чтобы  подать  голос
Рожко. Но его могли услышать и в башне, и, пока полицейские будут перелезать
через стену, Рудольф фон Гортц успеет  включить  адскую  машину  и  уйти  по
подземному ходу.
     Франц  отошел  от  амбразуры  и  постарался  успокоиться.  Потом  снова
двинулся вдоль галереи.
     Пройдя шагов пятьсот, он наткнулся на лестницу, которая поднималась  по
спирали в толще стены. Кажется, он добрался наконец до башни,  возвышающейся
посреди парадного плаца!
     Однако лестница оказалась не главной, не той, что соединяла все  этажи.
Она привела Франца в какую-то узкую, темную клетушку.
     Он тихонько  прислушался,  но  ничего  не  услышал  и  начал  осторожно
подниматься  дальше.  Преодолев  еще  двадцать  ступеней,  он  очутился   на
площадке, откуда вела дверь в открытую  галерею,  опоясывающую  первый  этаж
башни.
     Франц проскользнул на галерею, пригнулся, стараясь  держаться  ближе  к
парапету, и посмотрел в сторону плато Оргалл.
     Из лесу высыпало множество людей, но они, судя по всему, не  собирались
идти на штурм.
     Решившись перехватить барона, пока тот не убежал через  подземный  ход,
Франц обогнул башню по кругу и  подошел  к  другой  двери,  от  которой  шла
лестница наверх. Он стал подниматься по ней, держась за стену.
     Тишина. Первый этаж явно необитаем.
     Франц поспешил  подняться  на  следующую  площадку.  На  третьем  этаже
лестница кончилась, дойдя до верхней части башни, заканчивавшейся  площадкой
с зубчатой оградой, - здесь некогда развевался штандарт баронов фон Гортцев.
Прямо перед собой Франц увидел  закрытую  дверь.  Из  замочной  скважины,  в
которой торчал ключ, пробивался лучик света, но из-за двери не доносилось ни
звука.
     Прильнув к скважине, граф увидел только  ту  часть  комнаты,  где  было
светло, остальное тонуло во мраке. Франц осторожно повернул ключ  и  толкнул
дверь, и его взору предстала следующая  картина:  весь  верхний  этаж  башни
занимает просторный  зал.  Круглые  стены  поддерживают  тяжелый  свод,  где
переплеты образуют  сложный  орнамент.  Стены  увешаны  толстыми  старинными
гобеленами, изображающими сцены из рыцарской жизни. Старинная мебель - лари,
шкафы, кресла и скамейки - расставлена в художественном беспорядке. На окнах
- плотные занавеси, сквозь которые свет не проникает наружу. Пушистый  ковер
на полу заглушает шаги.
     Убранство зала было по меньшей мере странным. Франца  поразил  контраст
между двумя частями комнаты. Одна ее часть тонула во мраке. Слева  виднелось
возвышение, задрапированное черной тканью, освещенное невидимым источником и
со всех сторон открытое зрителю, остающемуся в тени. В нескольких  шагах  от
возвышения, отгороженное высоким экраном, закрывающим  его  от  света,  было
установлено старинное кресло с высокой спинкой. Возле кресла стоял  покрытый
ковром столик. На нем - небольшой ларец.
     Верхняя крышка ларца, украшенная драгоценными камнями,  была  откинута,
внутри  поблескивал  металлический  цилиндр.  Длина  ларца  была  не  больше
двенадцати - пятнадцати пядей, ширина - пять-шесть.
     Франц заметил, что в кресле  сидит  человек;  голова  его  откинута  на
спинку, ресницы сомкнуты, правая рука - на ларце.
     Это был Рудольф фон Гортц.
     Неужели барон остался в замке только для  того,  чтобы  провести  здесь
последнюю ночь?
     А Стилла? Барон говорил, что хочет в последний раз услышать ее голос  в
Карпатском замке, перед тем как его разнесет взрыв? Для  чего  он  пришел  в
этот зал, где она должна, очевидно, появиться, как  и  каждый  вечер,  чтобы
петь ему?
     Где же Стилла?
     Ее нет...
     Впрочем, барон сейчас в его руках, и Франц знает, что ему делать. Франц
де Телек ненавидит барона всеми силами своей души, ведь  тот  отнял  у  него
Стиллу. Стилла жива  и  безумна  -  безумна  по  вине  барона...  Он  должен
поплатиться за это жизнью!
     Франц остановился позади кресла. Еще один шаг, и он кинется на  барона.
Кровь бросилась ему в голову, все закружилось перед ним, он поднял руку...
     И тут появилась Стилла. Нож Франца упал на ковер...
     Стилла, освещенная ярким светом, стояла на  возвышении  с  распущенными
волосами, невыразимо прекрасная в  белых  одеждах  Анджелики  из  "Орландо".
Именно такой он видел ее на бастионе замка. Глаза ее, устремленные на графа,
казалось, проникали в самую душу...
     Она не могла не видеть Франца, однако она не звала его, не  произносила
ни слова... Франц готов был броситься к ней, схватить  ее  на  руки,  унести
отсюда...
     Стилла  начала  петь.  Барон  фон  Гортц,  не  покидая  своего  кресла,
наклонился  вперед.  Охваченный  волнением,  обожатель  певицы  упивался  ее
голосом, словно то был божественный нектар. Так  слушал  он  ее  когда-то  в
театрах Италии, так слушал он и сейчас, в этом зале, в  полном  одиночестве,
запершись в башне, возвышающейся над трансильванской землей.
     Стилла пела... Она пела для него и  только  для  него...  Звуки,  будто
легкое дыхание, слетали с губ... Даже если рассудок покинул  Стиллу,  в  ней
осталась жить бессмертная душа артистки.
     Франц тоже поддался чарам изумительного голоса, который  он  не  слышал
долгие пять лет... Он не отрывал глаз от лица женщины, которую  не  надеялся
больше увидеть и которая стояла перед ним, живая, чудом воскресшая у нею  на
глазах!
     Звук ее голоса  пробудил  воспоминания  и  заставил  бешено  колотиться
сердце. Франц узнал финал трагической сцены  "Орландо",  его  заключительную
фразу:
     "Innamorata, mio cuore ircmante, Voglio morire... "
     Франц говорил себе, что вот сейчас пение оборвется, как тогда, в театре
"Сан-Карло"!.. Но нет, эта фраза не умрет на губах  Стиллы,  как  умерла  на
последнем спектакле!..
     Франц слушал, не дыша...  Казалось,  вся  его  жизнь  зависит  от  этой
арии... Еще несколько тактов, и пение закончится...
     Но вот голос Стиллы стал слабеть... Казалось, она колеблется,  снова  и
снова повторяя исполненные муки слова:
     "Voglio moiirc..."
     Неужели сейчас она упадет, как некогда упала на сцене театра?
     Но она продолжает стоять, хотя пение замирает на том же такте,  на  той
же ноте... Стелла  кричит...  Этот  крик  Франц  слышал  в  тот  трагический
вечер...
     Но певица застыла неподвижно,  устремив  на  графа  влюбленный,  полный
нежности взгляд...
     Франц бросается к ней... Он унесет ее из этого зала, из этого замка...
     И тут он встречается взглядом с бароном,  который,  вскочив  с  кресла,
издает громкий вопль.
     - Франц де Телек! - кричит он. - Франц де Телек убежал из темницы!..
     Но граф, не отвечая, бросается к эстраде.
     - Стилла... дорогая Стилла, ты жива!..
     - Жива... Она жива! - бормочет барон фон Гортц.
     Он произносит  эти  слова  с  издевкой  и  вдруг  начинает  хохотать  -
торжествующе, злобно.
     - Жива!.. - повторяет Рудольф фон Гортц. - Попробуйте отнять ее у меня,
Франц де Телек!
     Франц протягивает руку к Стилле, которая смотрит прямо на него...
     Рудольф фон Гортц поднял нож, который выронил  Франц,  и  направился  к
неподвижно стоящей Стилле... Франц бросился к барону,  чтобы  отвести  удар,
угрожающий несчастной...
     Поздно... Нож вонзился ей в самое сердце...
     Раздался звук  бьющегося  стекла,  и  тысячи  осколков  рассыпались  по
комнате, - Стилла исчезла...
     Франц застыл на месте, ничего не понимая... Неужели  он  тоже  сошел  с
ума?
     - Стилла снова ушла от Франца де Телека!.. ликовал Рудольф фон Гортц. -
Мне... мне одному  останется  ее  голос...  Никто  его  больше  не  услышит!
Никогда!..
     Франц готов был наброситься на барона, но силы оставили его, и  он  без
чувств упал к подножию эстрады.
     Не обращая на него внимания, Рудольф фон Гортц схватил со стола ларец и
бросился вон из комнаты. Спустившись на первый этаж  башни,  он  выбежал  на
галерею. Сейчас за ним захлопнется дверь...
     И тут раздался выстрел.
     Это Рожко, стоявший на валу, выстрелил в барона.
     Пуля не задела барона, но угодила в ларец, который  Рудольф  фон  Гортц
прижимал к груди. Барон застонал.
     -  Голос!..  Ее  голос!  -  бессвязно  твердил  он.  -  Душа  Стиллы...
Разбита... разбита!
     Словно безумный, он побежал по террасе, громко крича:
     - Голос!.. Они разбили ее голос! Будь они прокляты!
     Он исчез в дверях как раз в тот момент, когда Рожко и  Ник  Дек  начали
штурмовать стену замка, не дожидаясь жандармов.
     Ужасный взрыв потряс всю Плезу. Языки пламени взметнулись до самых туч,
камни лавиной посыпались на дорогу, ведущую к Вулкану.
     Бастионы, куртины,  башня...  От  Карпатского  замка,  от  часовни,  от
крепостной стены осталась лишь груда дымящихся развалин.



     Наверное, читатель помнит о разговоре барона с Орфаником: взрыв  должен
был прогреметь только после того, как Рудольф фон Гортц  покинет  замок.  Но
взрыв не оставил барону времени спуститься в подземный ход. Вне себя от горя
и отчаяния, едва ли сознавая, что делает, Рудольф фон Гортц взорвал замок  и
сам стал первой жертвой катастрофы. Видимо, барон принял это решение  в  тот
момент, когда пуля Рожко разбила ларец.
     К счастью, жандармы в эту минуту были еще далеко и остались  невредимы.
Разве что кое-кого поцарапали долетевшие до них обломки.  Рожко  и  лесничий
находились возле куртины, и камнепад лишь чудом не засыпал их.
     Взрыв открыл дорогу Рожко, Нику Деку и жандармам. Они без особого труда
прошли сквозь проломы в стене и перебрались через засыпанный обломками ров.
     В пятидесяти шагах от куртины они нашли среди  развалин  тело  мужчины.
Это был Рудольф фон Гортц. Несколько старожилов, в числе которых был и судья
Кольтц, опознали его.
     А тем временем Рожко и Ник Дек искали  молодого  графа.  Раз  Франц  не
показывается, значит, он не успел выйти из замка.
     Рожко был уверен, что граф стал жертвой  взрыва.  Верный  слуга  горько
плакал, и Николас Дек не знал, как его утешить.
     Однако спустя некоторое время они нашли его  в  первом  этаже  башни  -
часть свода накрыла Франца и тем самым спасла ему жизнь.
     - Хозяин, бедный мой хозяин!..
     - Господин граф!..
     Эти слова одновременно произнесли Рожко и  Ник  Дек,  склонившиеся  над
Францем. Они сочли, что граф мертв, но оказалось, что он был в обмороке.
     Когда Франц открыл глаза, он не узнавал Рожко и  не  понимал,  что  ему
говорили.
     Ник Дек поднял графа с земли  и  попытался  заговорить  с  ним,  но  не
получил ответа.
     "Innamorata... Voglio  morire...  "  -  еле  слышно  прошептал  молодой
человек.
     Граф де Телек сошел с ума.



     Никто не понимал, что  же  произошло  в  Карпатском  замке,  какой  там
разыгрался спектакль.
     Четыре дня Орфаник, как и было условлено,  ждал  барона  фон  Гортца  в
Быстрице... Когда тот не явился в назначенный срок, ученый  подумал:  уж  не
погиб ли его благодетель при  взрыве?  Снедаемый  любопытством  и  тревогой,
физик покинул город, направился в  Верст  и  начал  бродить  в  окрестностях
замка.
     Ему не повезло: полицейские сразу же схватили его  по  указанию  Рожко,
который знал Орфаника в лицо.
     Его доставили в  главный  город  комитата  и  допросили  в  присутствии
представителей власти. Орфаник запираться не стал.
     Надо заметить, что  печальный  конец  барона  Рудольфа  фон  Гортца  не
слишком  огорчил  эгоистичного  маньяка,  который  думал  только   о   своих
изобретениях.
     Прежде всего Рожко допытался у Орфаника, что произошло со Стиллой.  Она
в  самом  деле  умерла  и  была  похоронена  пять  лет  назад  на   кладбище
Санто-Кампо-Нуово в Неаполе.
     Но если это так, каким же образом граф  де  Телек  слышал  ее  голос  в
большом зале трактира, а потом видел ее на площадке бастиона, да  и  позднее
видел и слышал ее в башне...
     Мы постараемся дать объяснение этих странных и непонятных фактов.
     Самое время вспомнить, какое отчаяние  охватило  Рудольфа  фон  Гортца,
когда распространился слух, будто Стилла решила покинуть театр, чтобы  стать
графиней де Телек. Чудный  голос,  ставший  единственной  радостью  в  жизни
барона, навсегда отнимают у него!
     Вот  тогда-то  Орфаник  и  предложил   безутешному   меломану   собрать
записанные при помощи фонографов лучшие арии из репертуара  Стиллы,  которые
она пела на прощальных концертах. К тому времени фонографы, о  которых  идет
речь, были усовершенстваны, а уж у Орфаника  они  были  в  столь  прекрасном
состоянии, что человеческий  голос,  записанный  на  пластинку,  звучал  как
живой.
     Барон  фон  Гортц  принял  это  предложение.   Фонографы   были   тайно
установлены в  ложе  театра,  в  самой  ее  глубине,  а  саму  ложу  забрали
решетками. Таким образом на  пластинки  и  валики  были  записаны  каватины,
оперные арии и романсы, в том числе мелодия  Стефано  и  финальная  ария  из
"Орландо", которая стоила певице жизни.
     Забрав с собой все записи, барон фон Гортц заперся в Карпатском замке и
каждый вечер слушал там пение Стиллы... Однако он не только  слушал  Стиллу,
как слушал ее в театре из своей ложи, но - что  уж  совсем  непонятно  -  он
видел ее: точно живая, стояла певица перед его глазами.
     Это  стало  возможным  благодаря  оптическим  приборам.  Напомним,  что
Рудольф фон Гортц еще в Неаполе заказал  великолепный  портрет  певицы.  Она
была изображена в полный рост в  белом  платье  Анджелики  из  "Орландо",  с
роскошными распущенными волосами. При помощи зеркал, наклоненных  под  точно
рассчитанным углом, и мощного источника света, освещавшею портрет, возникало
"живое" изображение Стиллы во всем блеске ее красоты. Именно благодаря этому
устройству, установленному ночью на площадке  бастиона,  Рудольф  фон  Гортц
"вызвал к жизни" образ певицы, желая заманить Франца де  Телека  в  ловушку.
Благодаря этому аппарату граф снова увидел Стиллу в башне, когда  фанатичный
поклонник певицы наслаждался ее голосом.
     Все  это  рассказал  Орфаник  на  допросе  в  полиции   Карлсбурга.   С
нескрываемой  гордостью  он  заявил,  что   является   автором   всех   этих
изобретений, которые он довел до совершенства.
     При том, что Орфаник детально разъяснил все "фантастические явления", а
точнее трюки, он не мог понять одного - почему барон фон Гортц не  ушел  еще
до взрыва через подземный ход. Когда же  Орфанику  сообщили,  что  в  ларец,
который нес Рудольф фон Гортц, попала пуля, ему сразу все  стало  ясно.  Это
был фонографический валик с записью последней арии  Стиллы.  Маньяк  пожелал
еще раз услышать ее, прежде чем взорвать замок. Когда же валик  был  разбит,
разбилась и жизнь барона. Обезумев от отчаяния, он решил окончить  свои  дни
под руинами.
     Рудольф фон Гортц был похоронен на кладбище Верста со всеми  почестями,
полагающимися потомку древнего рода. А граф де Телек вместе с Рожко вернулся
в замок  Крайова,  где  отставной  солдат  принялся  самоотверженно  за  ним
ухаживать. Орфаник добровольно отдал Рожко валики фонографа, на которых были
записаны  остальные  арии  Стиллы,  и  когда  Франц  услышал  голос  великой
артистки,  он  оживился  и  стал  слушать  со  все  возрастающим  интересом.
Воспоминания о минувшем исцелили его душу, и она вновь обрела мир и покой.
     Спустя несколько месяцев к нему вернулся разум, и граф смог  рассказать
во всех деталях о своих злоключениях в ту ночь, когда был взорван Карпатский
замок.
     Свадьбу красавицы  Мириоты  и  Ника  Дека  отпраздновали  вскоре  после
падения замка.  После  гою  как  священник  из  деревни  Вулкан  благословил
молодых, они вернулись в Верст, и судья Кольтц отдал им лучшую часть  своего
дома.
     Но, хотя таинственные  явления  получили  вполне  реальное  объяснение,
молодая  женщина  продолжала  верить  в  нечистую  силу,  которая  будто  бы
орудовала в замке. И как не  старались  Ник  Дек  и  Йонас,  заботившийся  о
репутации своего заведения,  -  им  не  удалось  переубедить  Мириоту,  как,
впрочем, и ее отца, пастуха Фрика, магистра Эрмода и прочих жителей  деревни
Верст. Много  еще  должно  пройти  времени,  прежде  чем  эти  славные  люди
откажутся от своих предрассудков.
     А доктор Патак хвастался, как и прежде, не уставая  повторять  каждому,
кто был готов его слушать:
     - Я же говорил!  Какие  такие  привидения?  Не  было  в  замке  никаких
привидений и вообще никого не было!..
     Но односельчане не желали с  ним  соглашаться,  тем  более  что  доктор
переходил в похвальбе всякие границы.
     Магистр Эрмод продолжал на своих уроках  пересказывать  трансильванские
легенды. Долго еще молодое поколение деревни Вере г  будет  верить,  что  по
ночам  на  руинах  Карпатского   замка   появляются   духи,   пришельцы   из
потустороннего мира.
     Конец
     Послесловие


     Вероятно, каждому на протяжении жизни не раз доводилось  открывать  для
себя что-то новое в творчестве великих писателей. В  детстве  и  юности  нас
привлекают одни их книги и герои, в зрелом возрасте - совсем другие.
     Так случилось и с автором этих строк. В отрочестве Жюль  Верн  был  для
меня, как и для большинства других "пожирателей книг", любимейшим фантастом.
С его героями я летал к Луне в гигантском снаряде, путешествовал над  Землей
на воздушном шаре, погружался в морские глубины на  подводном  корабле...  А
что значила для  подростка  дружба  с  отважным  Робертом  Грантом,  чудаком
Паганелем, таинственным капитаном Немо! Тайна  этих  замечательных  людей  -
никогда наяву не живших, но бессмертных, рожденных более века назад,  но  не
стареющих, часто  совсем  не  юных,  но  как  бы  воплощающих  саму  Юность,
Романтику, Честь, - и сегодня не дает мне покоя. Путешественники, покорители
пространств,  они  оказались  -  счастливейший  удел!   -   и   покорителями
читательских сердец. Сколько мальчишеских душ  спасено  ими  от  подлости  и
вероломства. А разве не удивительно: фантомы, когда-то  давно  запечатленные
чернилами на бумаге, и по сей день  борются  с  вполне  реальным  грозным  и
могучим злом.
     - Но  побеждают  ли?  -  предвижу  вопрос  изуверившегося,  измученного
нынешним своим несладким бытием современника.
     И отвечаю, не слишком настаивая на собственной правоте:
     - По крайней мере не дают победить себя. Остаются непобедимыми.  Может,
поэтому к ним опять столь пристальный интерес? Во времена крушения  идеалов,
когда  взрывается  прошлое  и  "ранеными",  "контужеными"  становятся  целые
поколения,  очень  важно  вновь  встретиться  с  верными  старыми  друзьями,
никогда, ни при каких обстоятельствах не  позволяющими  вышвырнуть  себя  на
обочину жизни. Встретиться и еще раз попытаться понять - почему  они  такие?
Разглядеть попристальней. Хотя, кажется, о них мы  знаем  все:  как  дружат,
сражаются, идут к цели. Пожалуй, не знаем лишь одного - как  любят.  На  это
обращаешь внимание лишь  перечитывая  Жюля  Верна.  Жюль  Верн-лирик  знаком
русскому читателю либо очень мало, либо совсем не знаком. В большинстве  его
романов любовная тема звучит в лучшем случае мимоходом, отнюдь не  претендуя
на центральное место.
     Именно ощущение новизны, неожиданности возникло у меня после  прочтения
много лет назад "Зеленого Луча" и "Замка в Карпатах". А ознакомиться с этими
романами мне посоветовал не кто иной, как... внук писателя Жан Жюль-Верн.
     Об этой встрече стоит рассказать поподробнее.
     В начале 70-х годов, работая в Париже, мне довелось  присутствовать  на
одной сколь торжественной, столь и приятной церемонии: на верфи Ла-Сен  близ
Тулона готовили к спуску на воду транспортный рефрижератор "Нарвский залив",
построенный французами для нашей  страны.  Прибывших  из  Парижа  участников
церемонии  разместили  в  старомодной,  но  очень  удобной   и   оригинально
оформленной  гостинице.  Вход  в  нее  напоминал   борт   корабля:   круглые
окна-иллюминаторы, вывеска с романтическим названием  "Наутилус",  массивный
якорь у порога. Увидев в холле портрет  Жюля  Верна,  выполненный  маслом  в
доброй старой манере, а также несколько литографий XIX  века,  созданных  по
мотивам его произведений, я, естественно, поинтересовался у хозяйки,  откуда
такая приверженность памяти великого фантаста.
     - Все очень просто. - Пухлые губки мадам изобразили любезную улыбку.  -
Этот дом некогда принадлежал Жюлю Верну.
     - Простите, - смущенно возразил я, лихорадочно перебирая в памяти факты
биографии писателя, - но  ведь  автор  "Вокруг  света  в  восемьдесят  дней"
никогда не жил в Тулоне.
     К тому времени мне уже привелось побывать и в родном  го-роде  писателя
Нанте, и в Амьене, где он окончил свой жизненный путь.
     - К сожалению, вы ошибаетесь, месье. - Хорошенькие губки  вытянулись  в
сердитую ниточку. - В нашем городе  до  сих  пор  живет  внук  писателя  Жан
Жюль-Верн.
     .. . Через час я уже был на окраине Тулона  в  сонном,  разомлевшем  от
жары поселке со странным названием Вьей Юба и стучался  в  двери  небольшого
утопавшего в зелени коттеджа. Самого хозяина застать тогда  не  удалось,  но
меня  любезно  приняли  его  домочадцы.  Они  подтвердили,  что  Жюль   Берн
действительно никогда не жил в Тулоне и что очаровательная  владелица  отеля
просто-напросто "слегка преувеличивает". Затем гостю из России  родственники
Жана Жюль-Верна показали дорогие семейные реликвии:  старинные  двухметровые
часы-ходики, принадлежавшие замечательному  фантасту,  намного  опередившему
свое время, еще кое-какие вещи и наконец - одну  из  рукописей  писателя.  С
волнением перелистывал я  пожелтевшие  странички  романа  "Михаил  Строгов",
исписанные мелким почерком Жюля  Верна,  проделавшего,  казалось,  вместе  с
героем своей книги увлекательнейшее путешествие по Сибири. И снова, уже не в
первый раз, меня поразило,  как  досконально  знает  этот  автор  не  только
историю, географию, этнографию, но и мельчайшие детали быта и нравов  всякой
описываемой им страны. Потому-то его романы не  только  занимательны,  но  и
очень информационно насыщены, как принято говорить теперь.
     Оставив новым знакомым визитную карточку, я  вернулся  в  Париж  и  уже
через несколько дней принимал у себя невысокого, немолодого  и  хрупкого  на
вид господина, который представился  Жаном  Жюль-Верном.  За  чашечкой  кофе
завязался неторопливый разговор о Жюле Берне, о его жизни и творчестве.
     В то время Жан Жюль-Верн, которому  было  уже  под  восемьдесят,  давно
завершил карьеру Председателя трибунала высшей инстанции в Тулоне  и,  выйдя
на пенсию, посвятил себя составлению биографии своего знаменитого предка. Он
перерыл  уйму  архивов,  не  вылезал   из   библиотек,   проштудировал   все
произведения Жюля Верна и был поражен гигантскими, поистине  фантастическими
масштабами труда своего  деда:  83  романа,  вошедших  в  основном  в  серию
"Необыкновенные путешествия"! А в целом, по словам моего  собеседника,  все,
написанное Жюлем Верном, включая не самые удачные  ранние  опыты  в  области
драматургии, могло бы составить 120 - 130 томов. Причем многое  вышедшее  из
под пера романиста  до  самого  последнего  времени  оставалось  неизвестным
широкому кругу читателей, в особенности за пределами Франции.
     -  Доводилось  ли  вам,  месье,  читать  "Зеленый  Луч"  или  "Замок  в
Карпатах"? - спросил меня во время очередной нашей встречи Жан Жюль-Верн.  -
Нет?  А  ведь  эти  романы,   помимо   всего   прочего,   помогают   пролить
дополнительный свет на судьбу их автора.
     По свидетельству внука писателя,  в  личной  жизни  Жюль  Верн  не  был
счастлив. В ранней молодости он  влюбился  в  молоденькую  и  прехорошенькую
жительницу Нанта Каролину. Однако эта первая и конечно  же  самая  пылкая  и
искренняя любовь оказалась отвергнутой своенравной красоткой. Жестокий отказ
оставил глубокую рану в чувствительной  душе  юноши.  Потом  было  еще  одно
платоническое  увлечение  -  и  снова  фиаско.  Наконец  молодой  Жюль  Верн
"спустился с неба на землю": встретив вдову с двумя  детьми,  он  сделал  ей
предложение. К сожалению, этот брак также не принес неисправимому  романтику
подлинного счастья: эгоистичная Онорина де Виан не понимала и  не  разделяла
литературных увлечений супруга, предпочитая отдавать все свое время  нарядам
и развлечениям. Стоит ли удивляться такому наблюдению: когда в произведениях
Жюля Верна заходит речь о любви, в них появляется затаенная  грусть  -  след
несбывшейся мечты о счастье.
     Думается,  что  с  подобной  интерпретацией  можно  согласиться.  Роман
"Зеленый Луч", написанный в 1882 году, в какой-то степени автобиографичен. В
основе его - путевые записки Жюля Верна, сделанные в  1859  году,  во  время
путешествия в Шотландию, а главный герой художник Оливер Синклер  во  многом
напоминает самого автора.
     Что же такое Зеленый  Луч?  Это  -  последний  луч  заходящего  солнца,
который можно увидеть только при особо благоприятной погоде в открытом море,
в точке горизонта, где солнечный диск встречается с водной  стихией.  Однако
Зеленый Луч - это еще и символ. Согласно старой  шотландской  легенде,  тот,
кому хоть однажды посчастливится его увидеть, обретет неоценимое сокровище -
высшую прозорливость и сможет легко читать в собственном сердце и в  сердцах
других людей. Иными словами, Зеленый Луч -  это  трудноуловимое  счастье,  к
которому извечно стремятся люди.
     Вот почему героиня  романа  мисс  Хелина  Кэмпбелл  и  художник  Оливер
Синклер во что бы то  ни  стало  хотят  увидеть  Луч.  Но  по  всем  законам
приключенческого жанра  их  преследуют  неудачи:  то  против  молодых  людей
ополчится морская стихия, то  появится,  весьма  некстати,  и  все  испортит
малосимпатичный Аристобулус Урсиклос.
     Этот антигерой - сухой, ограниченный педант, который все в жизни, в том
числе и человеческие чувства, пытается объяснить с  точки  зрения  науки,  -
противопоставлен в романе лирическому герою,  мужественному  и  благородному
Оливеру Синклеру, тонкому ценителю красоты.
     Писатель, прошедший уже  более  половины  жизненного  пути  (к  моменту
создания романа ему исполнилось 54 года), как бы  подводит  некий  итог.  Он
словно переосмысляет, подвергает критике свое давнее самозабвенное увлечение
достижениями науки  и  приходит  к  выводу:  ничто  не  может  сравниться  с
подлинными, непреходящими ценностями - сокровищами человеческой души.
     Символичен конец романа. Кажется Хелина и Оливер вот-вот увидят Зеленый
Луч, но "в тот миг, когда солнце метнуло в пространство свой последний  луч,
взгляды влюбленных встретились, и они, позабыв обо всем на свете, утонули  в
глазах друг друга".
     Хелина  Кэмпбелл,  ставшая  женой  Оливера  Синклера,  как  бы   ставит
последнюю точку над "i": "Мы, дорогой Оливер, нашли  свое  счастье,  которое
так долго искали. Быть может, теперь и другие отыщут его".
     В романе постоянно присутствует еще один герой - море. Бывая на берегах
Атлантики, в Нанте, я всякий раз пытался представить себе мальчугана с душой
моряка, родившегося в этом городе в далеком 1828 году.  Однажды,  предвкушая
необыкновенные приключения, он тайно пробрался  на  судно  "Коррали",  чтобы
отправиться в далекую Индию, но вскоре был  настигнут  и  высажен  на  берег
разгневанным  отцом,  адвокатом  Пьером  Верном.  Впоследствии,   уже   став
известным писателем, Жюль обзавелся собственной яхтой и с того дня отрывался
от письменного стола только для очередного морского путешествия. Помимо ни с
чем не сравнимого наслаждения, эти плавания  дарили  писателю  новые,  очень
сильные впечатления.
     Морю посвящено множество страниц в произведениях Жюля Верна, его  можно
было бы по праву назвать писателем-маринистом, подобно  тому,  как  называют
маринистами художников, всю жизнь изображающих на своих полотнах море. Можно
сказать, что роман "Зеленый Луч" - это гимн морю, его красоте,  его  могучей
силе. Не случайно в ответ на замечание мисс Кэмпбелл о том, что  талантливый
живописец может во всей полноте  передать  красоту  морской  стихии,  Оливер
Синклер говорит: "Не думаю, мисс Кэмпбелл, - такое не под  силу  даже  самым
великим мастерам! Ведь море фактически не имеет собственного цвета, оно лишь
огромное зеркало, в котором отражается  небо!  Разве  можно  изобразить  его
голубым? Нет, это - не его постоянный цвет! Может быть, оно зеленое? Нет,  и
зеленым его не назовешь! Все оттенки моря можно уловить  скорее,  когда  оно
бушует, когда оно хмурое, мертвенно-бледное, злое, когда кажется,  что  небо
перемешало в нем  все  тучи,  которые  плывут  над  его  ширью...  Ах,  мисс
Кэмпбелл, чем дольше я смотрю на океан,  тем  более  величественным  он  мне
представляется! Океан! В этом слове все! Океан - это необъятность!"
     Жюль Верн восхищается морем не только как художник, но и  как  философ.
"Море - это все! Дыхание его  чисто,  животворно...  В  лоне  морей  обитают
невиданные, диковинные существа. Море - это вечное движение и любовь... Море
неподвластно деспотам. На поверхности они еще могут чинить беззаконие, вести
войны, убивать себе подобных. Но на глубине тридцати  футов  под  водой  они
бессильны, тут их могущество  кончается!  Тут,  единственно  тут,  настоящая
независимость! Тут нет тиранов! Тут я свободен!" - так говорит автор  устами
капитана Немо.
     К сожалению, ни герои романа, ни его создатель не могли предвидеть, что
наступят времена, когда самоуправные тираны вторгнутся и в морские  глубины,
принесут и туда ужасы войны.
     Возможно,  иному  нынешнему  читателю,  поклоннику  эротики  в  кино  и
литературе, роман "Зеленый Луч"  покажется  наивным  и  сентиментальным.  Не
будем  спорить.  Не  следует,  однако,  забывать,  что  поэтичная   легенда,
положенная в основу  книги,  требовала  и  соответствующего,  я  бы  сказал,
сдержанного показа любви. И пусть Жюль Верн останется  в  нашей  благодарной
памяти  не  только  непревзойденным  фантастом,  но   целомудренным   певцом
прекраснейшего из человеческих чувств.
     "Зеленый Луч" заканчивается счастливо,  но  совсем  иначе  складывается
судьба героев "Замка в Карпатах", сочетающего в себе  элементы  детектива  и
научно-фантастического романа. Жюль Верн начинает свое  произведение  такими
словами:  "Эта  история  -  не  фантастика,   а   романтическая   быль".   И
действительно,  "Замок  в  Карпатах"  -  роман  о  любви,  любви  страстной,
всепоглощающей, самозабвенной.
     В  основе  книги  -  классический  любовный   "треугольник".   Подробно
останавливаться на всех сложных перипетиях сюжета - задача неблагодарная,  к
тому же  читателю  они  уже  известны.  Скажу  лишь,  что  Жюль  Верн  здесь
неукоснительно следует законам только нарождающегося (роман вышел в  свет  в
1892 году) детективного жанра. В начале повествования описывается тревога  и
страх жителей деревушки, расположенной  неподалеку  от  заброшенного  замка,
мрачный вид которого породил  множество  легенд.  Населив  загадочный  замок
"нечистой силой", местные жители пришли в несказанный ужас,  увидев  однажды
легкий дымок, струящийся из его трубы. Можно вообразить  состояние  простых,
по  большей  части  неграмотных  селян,  когда  после  заверения  одного  из
завсегдатаев местного трактира, что он пойдет в замок  и  все  разузнает,  в
зале вдруг послышался загробный  голос:  "Николас  Дек!  Не  ходи  завтра  в
замок!.. Не ходи, не то случится несчастье! " Нетрудно  себе  представить  и
потрясение случайно оказавшегося в этих краях безутешного  графа  Франца  де
Телека, когда, проникнув в таинс! венные чертоги, он  вдруг  увидел...  свою
любовь, певицу Стиллу, умершую несколько лет  назад,  и  услышал  ее  чудное
пение!
     Но тут  вступает  в  свои  права  неподражаемый  фантаст,  и  "мистика"
обретает реальную основу. Оказывается, в замке хозяйничают отнюдь не духи, а
тайно вернувшийся в свое владение барон Рудольф фон Гортц и  его  неизменный
спутник, непризнанный  изобретатель  Орфаник.  Используя  известные  к  тому
времени научные достижения в области электричества, звукозаписи и телефонной
связи, Орфаник, по настоянию  барона,  сумел  воссоздать  с  помощью  зеркал
зрительный образ Стиллы и воспроизвел ее голос.
     XIX век, когда Жюль Верн приобщался  к  литературному  творчеству,  был
веком пара. Но вот на смену ему приходит новый вид энергии -  электричество.
Понимая это, писатель старается силой своей  фантазии  приблизить  торжество
"электрического века". Он называет электроэнергию "душой Вселенной" и именно
с ней связывает дальнейшие успехи науки. При жизни писателя,  в  1876  году.
Грэхем Белл изобрел телефон; в 1877 году  над  бульварами  Парижа  вспыхнули
электрические лампы; в том же году Эдисон создал свой  знаменитый  фонограф,
позволяющий записывать и воспроизводить звуки музыки  и  человеческую  речь.
Страстный поборник научного  прогресса  и  провозвестник  новых  технических
изобретений, Жюль Берн не мог пройти мимо поразивших его открытий,  и  роман
"Замок в Карпатах"  -  лучшее  тому  подтверждение.  В  основе  таинственных
явлений, происходивших в старой крепости, лежали,  как  оказалось,  новейшие
достижения физики.
     Деликатно, не желая никого обидеть, автор  иронизирует  над  суевериями
отсталых людей, которые даже после признаний Орфаника  продолжают  верить  в
нечистую силу и прочие чудеса. Но разве  мало  столь  же  рьяных  поборников
"привидений" и в наши дни, в эпоху невиданных завоеваний в области  космоса,
атомной энергии и электроники? Конечно, жизнь сложна и, как  свидетельствует
опыт, даже величайшие научные открытия не в состоянии избавить  человечество
от тяжких лишений и страданий. Об этом предупреждал и великий провидец  Жюль
Берн. Так стоит ли удивляться тому, чго  наши  современники  иной  раз  ищут
забвения   в   "волшебных"   сказках,   внемля   прекраснодушным   обещаниям
бессовестных шарлатанов.
     В отличие от  "Зеленого  Луча",  финал  второго  романа  печален,  даже
трагичен. Погибает под развалинами взорванного им замка  барон  Рудольф  фон
Гортц. Судьба этого человека как бы доказывает простую истину: нельзя любить
искусство и не любить его носителя - человека. Остается со своими  грустными
воспоминаниями о прекрасной Стилле граф Франц де Телек. Его  история  лишний
раз подтверждает неистребимую силу настоящей  любви,  о  которой  всю  жизнь
мечтал Жюль Берн.
     В заключение позволим себе привести выдержку из письма Жана Жюль-Верна,
присланного автору  этих  строк  в  1978  году,  где  внук  описывает  деда,
прославленного писателя, влюбленного в литературу.
     Поблагодарив за помощь в издании на русском языке биографии Жюля Верна,
мой корреспондент писал:
     "Я с грустью вспоминаю образ старого человека, обремененного  годами  и
болезнью, который до своего последнего часа жил работой и  мечтой,  не  щадя
уже слабых сил для завершения  взятой  на  себя  миссии...  В  1898  году  я
довольно долго жил у деда в Амьене, на улице Шарля Дюбуа и учился в соседней
школе. Как живого вижу его гуляющим с собакой Фолетт в своем скромном саду -
на пасху я  искал  там  яйца,  упавшие  с  неба!  Он  всегда  прощал  мелкие
прегрешения, которые я не упускал случая совершать,  и  от  души  радовался,
когда нам вместе удавалось сходить в цирк -  в  "его"  цирк,  как  говорила,
посмеиваясь,  бабушка:  с  самого  начала  дед  ревностно  наблюдал  за  его
строительством.
     Помню и 1900-й год. Вернувшись на склоне  лет  в  маленький  дом,  дед,
смирившийся и усталый, сделался  молчаливым,  но  по-прежнему  поднимался  с
восходом солнца и  садился  за  рабочий  стол  в  своем  тесном  кабинете  -
настоящей монашеской келье; там и спал на железной кровати.  Когда  отказали
глаза, замутненные катарактой, и  перестала  слушаться  сведенная  судорогой
рука (недуг писателей), он попросил моего отца  помочь  в  переписке  набело
рукописей. Никто другой не смог бы разобрать этот почерк (писал  дед  обычно
карандашом). Отцу же с живостью вновь обретенной молодости поверялись и  все
новые замыслы.
     А потом... я вернулся в маленький амьенский домик, чтобы быть  рядом  с
дедом в момент его смерти. Он умер  стоически,  в  полном  сознании.  А  мне
осталась только печаль, - удел тех, кто теряет дорогого человека".
     Это теплое и  грустное  письмо  живо  напомнило  мне  Амьен,  городское
кладбище и памятник, установленный на могиле Жюля Верна: дерзкий мечтатель и
романтик будто выходит из  могилы  навстречу  грядущему,  приподняв  плечами
надгробную плиту и взметнув руку к небу...
     В. СЕДЫХ, Президент Ассоциации друзей Франции


     OCR Ustas PocketLib
     SpellCheck Roland
     Частное собрание приключений


Популярность: 1, Last-modified: Mon, 16 Oct 2006 19:44:55 GmT