-----------------------------------------------------------------------
Пер. - Н.Дарузес.
Авт.сб. "Трое бродяг из Тринидада". М., "Детская литература", 1989.
-----------------------------------------------------------------------
По сдержанному тону разговора и по тому, что из окон уингдэмского
дилижанса не шел сигарный дым и не торчали подошвы сапог, было ясно, что
среди пассажиров находится женщина. Зеваки на станциях подолгу
застаивались перед окнами дилижанса, и их старания наскоро поправить
воротничок и шляпу указывали на то, что пассажирка хороша собой. Все это
мистер Джек Гемлин, восседавший на козлах рядом с кучером, отметил
философски-цинической усмешкой. Не то чтобы он презирал женщин, но он не
мог не видеть обманчивости их очарования, зов которого иногда отвлекает
человечество от равно ненадежных прелестей покера; заметим кстати, что
мистера Гемлина можно было считать олицетворением этой игры.
И потому, ставя узкий ботинок на колесо и спрыгивая вниз, он даже не
взглянул на окно, из которого выбивался кончик зеленой вуали, и стал
прогуливаться взад и вперед со свойственным людям его профессии скучающим
и равнодушным видом, который почти заменяет благовоспитанность.
Застегнутый на все пуговицы, сдержанный, он являл резкий контраст
остальным пассажирам, их неумеренному волнению и лихорадочному
беспокойству, и даже Билл Мастерс, питомец Гарварда [один из старейших
университетов Америки, основан в 1636 году], неряшливый,
буйно-жизнерадостный, склонный ценить выше меры всякое варварство и
беззаконие и уплетавший галеты с сыром, едва ли представлял собой
романтическую фигуру рядом с этим одиноким ловцом удачи, бледным, как
греческая статуя, и гомерически спокойным.
Кучер скомандовал: "Все по местам!" - и мистер Гемлин вернулся к
дилижансу. Он уже стал ногой на колесо, и его лицо очутилось на одном
уровне с окном кареты, как вдруг он встретился взглядом с глазами, которые
показались ему самыми прекрасными в мире. Он спокойно соскочил с колеса,
сказал несколько слов одному из пассажиров внутри кареты, поменялся с ним
билетами и занял его место. Мистер Гемлин не дозволял своим философским
воззрениям влиять на решительность и быстроту своих действий.
Боюсь, что такое вторжение мистера Гемлина несколько стеснило остальных
пассажиров, особенно тех, кто оказывал внимание даме. Один из них
наклонился вперед и, по-видимому, сообщил ей кое-что о профессии мистера
Гемлина, определив ее одним словом. Слышал ли это мистер Гемлин, узнал ли
он в пассажире почтенного юриста, проигравшего ему на днях несколько тысяч
долларов, не могу сказать. Его бледное лицо не изменило выражения; черные
глаза, спокойные и наблюдательные, скользнув равнодушно по лицу почтенного
джентльмена, остановились на несравненно более приятных чертах его
соседки. Стоицизм индейца, унаследованный им, как говорили, от предков по
женской линии, служил ему хорошую службу всю дорогу, пока дилижанс не
заскрипел по речной гальке на Переправе Скотта и не остановился на время
обеда у "Интернациональной" гостиницы. Почтенный юрист вместе с депутатом
конгресса выпрыгнули и стали наготове, чтобы помочь выходящей из дилижанса
богине, а полковник Старботтл из Сискью завладел ее зонтиком и шалью. При
таком изобилии кавалеров дело не обошлось без некоторой заминки и суеты. В
это время Джек Гемлин спокойно открыл противоположную дверцу, предложил
даме руку с той решительностью и уверенностью, какую умеет ценить слабый и
нерешительный пол, и в одно мгновение легко и грациозно помог ей стать на
землю, а потом подняться на крыльцо. С козел послышалось фырканье,
исходившее, надо полагать, от другого циника, кучера Юбы Билла.
- Глядите в оба, полковник, как бы вам чего не потерять! - с притворным
участием заметил почтальон, смотря вслед полковнику Старботтлу, который
угрюмо плелся в хвосте триумфальной процессии, направлявшейся в общий зал.
Мистер Гемлин не остался обедать. Лошадь его была уже оседлана и
дожидалась хозяина. Он поскакал через брод, поднялся на осыпанный галькой
косогор и умчался вдаль по пыльной уингдэмской дороге с чувством человека,
который стряхивает с себя тяжелый сон. Обитатели запыленных придорожных
домиков, прикрыв глаза рукой, смотрели ему вслед, узнавая всадника по
лошади и размышляя о том, какая муха укусила Команча Джека. Их
любопытство, впрочем, относилось главным образом к лошади, как и следовало
ожидать в обществе, где резвость, показанная кобылой Француза Пита во
время его бегства от шерифа округа Калаверас, совершенно заслонила собой
судьбу всадника и настолько заняла умы, что прославленный беглец уже
никого не интересовал.
Почувствовав, что Серый устал, Джек вернулся к действительности. Он
придержал лошадь и, свернув на тропу, которой иногда пользовались для
сокращения пути, поехал неторопливой рысью, небрежно опустив поводья.
Мало-помалу характер пейзажа менялся и становился все более идиллическим.
В просветах между стволами сосен и сикомор можно было заметить кое-какие
культурные насаждения: крыльцо одного из домишек заплела цветущая лоза;
возле другого женщина качала колыбельку под розовым кустом; немного дальше
Гемлин встретил босоногих детишек, которые бродили по колено в воде ручья,
заросшего ивняком, и своими шутками внушил им такое доверие, что они
осмелели и начали карабкаться к нему на седло. Тогда мистеру Гемлину
пришлось напустить на себя невероятную свирепость и спасаться бегством,
отделавшись поцелуями и несколькими монетками. Въезжая в глубину леса, где
уже не было и признаков жилья, он запел таким приятным тенором,
исполненным такого покоряющего и страстного чувства, что, я готов
ручаться, все малиновки и коноплянки замолчали, прислушиваясь к нему.
Голос мистера Гемлина был необработан, слова песни были нелепы и
сентиментальны - он научился им у негритянских певцов, но в тоне и
выражении звучало что-то несказанно трогательное. В самом деле это была
удивительная картина: сентиментальный мошенник с колодой карт в кармане и
револьвером на поясе, оглашающий темный лес жалобной песенкой о "могиле,
где спит моя Нелли" с таким чувством, что у всякого слушателя навернулась
бы слеза. Ястреб-перепелятник, только что заклевавший шестую жертву,
почуял в мистере Гемлине родную душу и воззрился на него в изумлении,
готовый признать превосходство человека. Хищничал он куда искуснее, однако
петь не умел.
Скоро мистер Гемлин снова очутился на большой дороге и перешел на
прежний аллюр. На смену лесам и оврагам пришли канавы, кучи песку,
оголенные косогоры, пни, гниющие стволы деревьев, предвещая близость
цивилизации. Потом показалась колокольня; мистер Гемлин был дома. Еще
несколько секунд, и он проскакал по единственной узенькой улице,
терявшейся у подножия горы в хаосе вывороченных камней, канав и грудах
промытого песка, и спешился перед блестевшими позолотой окнами салуна
"Магнолия". Пройдя через длинную комнату бара, он толкнул дверь, обитую
зеленым сукном, вошел в темный коридор, отпер своим ключом другую дверь и
очутился в плохо освещенной комнате, обстановка которой, весьма изящная и
ценная для здешних мест, была изрядно потрепана. Мозаичный столик
посредине комнаты был усеян круглыми пятнами, не входившими в
первоначальный замысел мастера. Вышивка на креслах выцвела, а зеленая
бархатная кушетка, на которую бросился мистер Гемлин, была запачкана в
ногах уингдэмской глиной.
Мистер Гемлин не пел в своей клетке. Он лежал неподвижно, глядя на
яркую картину, где изображена была молодая особа с пышными формами. Ему
пришло в голову, что такой женщины он никогда не видел, а если бы и
увидел, то едва ли она ему понравилась бы.
Быть может, он думал о красоте другого типа. Но как раз в эту минуту
кто-то постучался в дверь. Не вставая с кушетки, он потянул шнур, который,
по-видимому, поднимал щеколду, потому что дверь распахнулась, и в комнату
вошел человек.
Вошедший был широкоплечий, здоровый мужчина; его сильной фигуре не
соответствовало выражение лица, красивого, но до странности
бесхарактерного и к тому же одутловатого от пьянства. Надо полагать, он
был пьян, так как пошатнулся, увидев мистера Гемлина, и сказал, заикаясь:
- Я думал, здесь Кэт... - И вид у него был смущенный и растерянный.
Мистер Гемлин ответил ему той же улыбкой, какой улыбался в уингдэмском
дилижансе, и сел, вполне отдохнувший и готовый заняться делами.
- Ты, должно быть, не с дилижансом приехал, - продолжал посетитель.
- Нет, - ответил Гемлин, - я сошел на Переправе Скотта. Дилижанс придет
не раньше, чем через полчаса. Ну как дела, Браун?
- Ни к черту! - сказал Браун, и лицо его неожиданно выразило
безнадежность и отчаяние. - Я опять вдребезги проигрался, Джек, -
продолжал он плачущим голосом, который до смешного не соответствовал его
грузной фигуре. - Не одолжишь ли ты мне сотню до завтрашней промывки? Мне,
видишь ли, нужно послать деньги моей старухе, а, кроме того, ты у меня
выиграл в двадцать раз больше.
Вывод был, возможно, не совсем логичен, но Джек пренебрег этим и
передал деньги своему гостю.
- Не завирайся насчет старух, Браун, - заметил он вскользь, - скажи
лучше, что хочешь попытать счастья в фараон. Ты не женат, сам знаешь.
- В том-то и дело, что женат, - сказал Браун неожиданно серьезным
тоном, как будто одно прикосновение золота к ладони прибавило ему
важности. - У меня есть жена, да еще какая хорошая, я тебе говорю, в
Штатах. Я ее уже три года не видел и уже год, как не писал ей. Вот
поправятся дела, нападем на жилу, я привезу ее сюда.
- А как же Кэт? - спросил мистер Гемлин с прежней улыбкой.
Мистер Браун из Калавераса попытался прикрыть плутовским взглядом свое
смущение - задача, с которой плохо справились его оплывшее лицо и
затуманенный алкоголем мозг, - и сказал:
- Поди ты к дьяволу, Джек, надо же человеку немного поразвлечься, ты и
сам знаешь! Брось, лучше давай сыграем по маленькой. Покажи-ка мне, как с
моей сотней выиграть другую.
Мистер Гемлин с любопытством поглядел на своего бестолкового друга. Он,
должно быть, увидел, что тому суждено проиграть эти деньги, и предпочел,
чтоб они снова попали в карман к нему, а не к кому-нибудь другому. Он
кивнул и пододвинул стул поближе к столу. В это время в дверь постучались.
- Это Кэт, - сказал мистер Браун.
Мистер Гемлин поднял щеколду, и дверь открылась. И тут в первый раз за
всю жизнь он совершенно растерялся и, смутившись, вскочил с места, и в
первый раз за всю жизнь его бледные щеки залились горячей краской до
самого лба. Перед ним стояла пассажирка, которой он помог сойти с
дилижанса, а Браун, роняя карты, с истерическим смехом приветствовал ее:
- Моя старуха, разрази меня гром!
Говорят, будто бы миссис Браун ударилась в слезы и осыпала мужа
упреками. Я видел ее в Мэрисвилле в 1857 году и не верю этим слухам. А на
следующей неделе "Уингдэмская хроника" под заголовком "Трогательное
свидание" сообщала: "На прошлой неделе в нашем городе произошло одно из
тех прекрасных и трогательных событий, которые так часты в Калифорнии.
Жена одного из выдающихся граждан Уингдэма, наскучив вырождающейся
цивилизацией Востока и его неблагоприятным климатом, решила приехать к
своему мужественному супругу на золотые берега Калифорнии. Не предупредив
его о своем намерении, она отважилась на долгое путешествие и прибыла к
нам на прошлой неделе. Радость супруга не поддается описанию. По слухам,
встреча была невообразимо трогательная. Надеемся, что этот пример не
останется без подражаний".
Благодаря влиянию миссис Браун, а быть может, более удачному ходу дел,
финансовое положение мистера Брауна начало с этих пор непрерывно
улучшаться. Недели через две по приезде жены он откупил у своих
компаньонов прииск "Выпей и закуси" на деньги, будто бы выигранные в
покер. Однако если верить слухам, основанным на сообщении миссис Браун,
что муж ее зарекся подходить к карточному столу, деньги эти дал мистер
Гемлин. Браун выстроил и отделал "Уингдэмскую гостиницу", которая
благодаря популярности хорошенькой миссис Браун была всегда переполнена.
Он был выбран депутатом в Собрание и пожертвовал некоторую сумму на
церковь. Одну улицу в Уингдэме назвали его именем.
Было, однако, замечено, что по мере того, как богатство его и удача
росли, сам он худел, бледнел и становился все мрачнее. По мере того, как
успех его жены возрастал, он все чаще раздражался и выходил из себя. Самый
влюбленный из мужей, он был ревнив до глупости. Если он не стеснял ее
свободы, то потому только, шептали злые языки, что при первой и
единственной попытке к этому миссис Браун устроила ему ужасающую сцену, и
он присмирел. Почти все сплетни такого рода исходили от представительниц
прекрасного пола, вытесненных ею из сердец уингдэмских рыцарей, которые,
как и большинство рыцарей, преклонялись перед всякой силой, будь это
мужская мощь или женская красота. В оправдание миссис Браун следует,
однако, сказать, что со времени своего приезда она, сама того не
подозревая, стала жрицей целого культа [имеется в виду культ богини Афины,
высоко почитавшейся в Древней Греции; писатель иронизирует над
поклонниками миссис Браун, стремящимися привлечь ее внимание, заслужить ее
расположение], быть может, не более возвышавшего ее женское достоинство,
чем тот, которым прославилась старейшая греческая демократия. Думаю, что
Браун это до некоторой степени сознавал. Но единственным его поверенным
был Джек Гемлин, чья репутация, к несчастью, не позволяла ему сблизиться с
этой четой и чьи визиты были поэтому весьма редки.
Был лунный летний вечер; миссис Браун, разрумянившаяся, большеглазая и
хорошенькая, сидела на веранде, упиваясь свежим фимиамом [ароматный лапах;
восторженная похвала, лесть] горного ветерка и, надо опасаться, другим
фимиамом, не таким свежим и гораздо менее невинным. Рядом с ней сидели
полковник Старботтл и судья Бумпойнтер и последнее прибавление к ее свите
- путешественник-иностранец. Она была настроена как нельзя лучше.
- Что видно на дороге? - спросил галантный полковник, который заметил,
что в последние несколько минут внимание миссис Браун было занято чем-то
посторонним.
- Пыль, - сказала миссис Браун со вздохом. - Стадо баранов сестрицы
Анны [из сказки Ш.Перро "Синяя Борода"], больше ничего.
Полковник, литературные познания которого не шли далее вчерашней
газеты, понял это буквально.
- Это не бараны, - заметил он, - а верховой. Судья, ведь это Серый
Джека Гемлина?
Судья не знал, и, так как миссис Браун нашла, что воздух становится
слишком прохладным, они перешли в гостиную.
Мистер Браун был на конюшне, куда обыкновенно удалялся после обеда.
Быть может, он хотел выказать этим неуважение к знакомым своей жены, быть
может, ему, как другим слабым натурам, доставляло удовольствие проявлять
свою власть над беззащитными животными. Он утешался, тренируя рыжую
кобылу, которую мог бить и ласкать, сколько душе угодно, чего нельзя было
проделывать с миссис Браун. Он заметил знакомую нам серую лошадь и,
вглядевшись внимательно, узнал наездника. Браун приветствовал его сердечно
и ласково, мистер Гемлин отвечал довольно сдержанно. Однако по
настоятельной просьбе Брауна он прошел за ним по черной лестнице в узкий
коридор, а оттуда в тесную комнатку, выходившую окнами на конный двор.
Обставлена она была скудно: кровать, стол, пара стульев да стойка для
ружей и хлыстов.
- Вот это и есть мой дом, Джек, - со вздохом сказал Браун, бросаясь на
кровать и указывая приятелю на стул. - Ее комната в другом конце коридора.
Вот уже больше полугода живем вместе, а встречаемся только за обедом.
Нечего сказать, хорошенькое положеньице для главы дома! - заметил он с
принужденным смехом. - Но все равно я рад тебя видеть, Джек, очень, очень
рад!
И, встав с кровати, он еще раз пожал неподвижную руку мистера Гемлина.
- Я привел тебя сюда, потому что не хотел разговаривать на конюшне,
хотя, по правде говоря, это всему городу известно. Не зажигай огня. Мы и
при лунном свете можем поговорить. Клади ноги на подоконник и садись вот
тут, рядом со мной. Виски вон в том кувшине.
Мистер Гемлин не воспользовался этим предложением. Браун из Калавераса
повернулся лицом к стене и продолжал:
- Если б я не любил эту женщину, мне бы и горя мало. А то я ее люблю и
давным-давно вижу, что она закусила удила, а остановить некому, - это вот
меня и убивает! Но все равно я рад тебя видеть, очень, очень рад!
В темноте он нашел ощупью руку приятеля и еще раз пожал. Он хотел
удержать ее, но Джек отнял руку, сунул за борт застегнутого сюртука и
рассеянно спросил:
- И давно это началось?
- С тех самых пор, как она приехала, с того самого дня, как она вошла в
"Магнолию". Я тогда был дураком, Джек; я и теперь дурак, но раньше я и сам
не знал, как я ее люблю. А ее с тех пор точно подменили. И это еще не все,
Джек; не затем я хотел тебя видеть, и я рад, что ты приехал. Не в том
дело, что она меня больше не любит; не в том дело, что она флиртует со
всеми, кто только под руку подвернется; может быть, я поставил на кон ее
любовь и проиграл ее, как проиграл все остальное; может быть, некоторые
женщины не могут не флиртовать, от этого еще нет большого вреда, разве
только дуракам. А все-таки, Джек, думается мне, она любит другого. Не
вставай, Джек, не надо, если тебе револьвер мешает, сними его. Вот уже
больше полугода она кажется несчастной и одинокой и как будто неспокойна и
боится чего-то. А иной раз я ловлю ее на том, что она смотрит на меня
робко и с жалостью. И посылает кому-то письма. А с прошлой недели она
начала собирать свои вещи - побрякушки и тряпки; думается мне, Джек, что
она хочет уехать. Я бы все стерпел, кроме этого. Чтоб она уезжала
крадучись, по-воровски... - Он уткнулся лицом в подушку, и несколько минут
не было слышно ни звука, кроме тиканья часов на камине.
Мистер Гемлин закурил сигару и подошел к открытому окну. Луна уже не
светила в комнату, и кровать была в тени.
- Что мне делать, Джек? - сказал голос из темноты.
С подоконника ответили быстро и ясно:
- Узнай, кто он, и застрели на месте.
- Что ты, Джек!
- Он знал, на что идет!
- Разве этим ее вернешь?
Джек не ответил, но перешел от окна к двери.
Не уходи пока, Джек, зажги свечу и садись к столу. Хоть то утешение,
что ты со мной.
Джек сначала колебался, потом сел за стол. Он вытащил колоду карт из
кармана и стасовал ее, глядя на кровать. Но Браун лежал лицом к стене.
Мистер Гемлин стасовал карты, снял с колоды и положил одну карту на
противоположный край стола, поближе к кровати, другую сдал себе. Первая
была двойка, у него самого - король. Он стасовал и снял еще раз. Теперь у
его воображаемого партнера была дама, а у Джека - четверка. Он повеселел,
начиная третью сдачу. Она принесла его противнику двойку, а ему опять
короля.
- Два из трех, - сказал Джек довольно громко.
- Что такое, Джек? - спросил Браун.
- Ничего.
Теперь Джек попробовал бросить кости; однако он все время выбрасывал
шесть очков, а его противник - одно. Сила привычки бывает подчас
стеснительна.
Тем временем магическое влияние мистера Гемлина или действие виски, а
может быть, и то и другое вместе, принесло облегчение мистеру Брауну, и он
уснул.
Мистер Гемлин подвинул свой стул к окну и стал смотреть на город
Уингдэм, сейчас мирно спавший. Резкие очертания домов расплылись и
смягчились, кричащие краски потускнели и стали нежнее в лунном свете,
заливавшем все вокруг. В тишине ему слышно было, как журчит вода в канавах
и шумят сосны за горой. Тогда он взглянул на небо, и как раз в это
мгновение падающая звезда прорезала мерцающую синеву. За ней другая и
третья. Это явление навело мистера Гемлина на мысль о новом способе
гадания. Если за четверть часа упадет еще одна звезда... Он просидел с
часами в руках вдвое больше назначенного времени, но явление не
повторилось. Часы пробили два, а Браун все еще спал. Мистер Гемлин подошел
к столу, достал из кармана письмо и прочел его при колеблющемся свете
свечи. Там была только одна строчка, написанная карандашом женской рукой.
"Будьте у корраля [загон для скота] с коляской в три часа".
Спящий тревожно задвигался и проснулся.
- Ты здесь, Джек?
- Да.
- Не уходи пока, Джек. Я сейчас видел сон. Мне снилось старое время.
Будто мы с Сюзанной опять венчаемся, а пастор будто бы - как ты думаешь,
кто? - ты Джек!
Игрок засмеялся и сел на кровать, все еще с письмом в руке.
- Хороший знак, верно? - спросил Браун.
- Ну, еще бы... Скажи-ка, старик, а не лучше ли тебе встать?
"Старик", повинуясь ласковому призыву, поднялся, ухватившись за
протянутую руку Гемлина.
- Закурим?
Браун машинально взял предложенную ему сигару.
- Огня?
Джек скрутил письмо спиралью, зажег и протянул приятелю. Он держал
письмо, пока оно не сгорело, и уронил остаток - огненную звезду - за окно.
Он проследил, как она падает, потом повернулся к своему другу.
- Старик, - сказал он, положив руку на плечо Брауна, - через десять
минут я буду в пути, исчезну, как эта искра. Мы больше не увидимся, но,
пока я не уехал, прими совет от дурака: продай все, что у тебя есть,
возьми жену и уезжай отсюда. Тебе здесь не место, и ей тоже. Скажи ей, что
она должна уехать, заставь уехать, если не захочет. Не хнычь о том, что ты
не праведник, а она не ангел. Не будь идиотом. Прощай!
Он вырвался из объятий Брауна и бросился вниз по лестнице с легкостью
оленя. У конюшни он схватил за шиворот полусонного конюха.
- Оседлай мою лошадь в две минуты, а не то... - Умолчание было как
нельзя более внушительно.
- Хозяйка сказала, что вы возьмете коляску, - пробормотал конюх.
- К черту коляску.
Лошадь была оседлана настолько быстро, насколько дрожащие руки конюха
могли справиться с пряжками и ремнями.
- Что-нибудь случилось, мистер Гемлин? - спросил конюх, который, как и
все слуги, восхищался огневым характером своего патрона и искренне желал
ему добра.
- Прочь с дороги!
Конюх отскочил. Проклятие, скачок, стук копыт, и Джек очутился на
дороге. Еще минута, и полусонные глаза конюха различили вдали только
движущееся облако пыли, к которому звезда, оторвавшаяся от своих сестер,
протянула огненную нить.
А рано утром люди, жившие далеко от Уингдэма, услышали голос, чистый,
как голос полевого жаворонка. Те, кто спал, повернулись на своем грубом
ложе, грезя о юности, любви и прошлых днях. Суровые мужчины, беспокойные
искатели золота, поднявшиеся до света, бросили работу и, опираясь на
кирку, слушали романтического бродягу, ехавшего легкой рысцой навстречу
румяной заре.
Популярность: 1, Last-modified: Fri, 09 Aug 2002 06:21:03 GmT