-----------------------------------------------------------------------
Tonino Guerra. Il Polverone (1978).
Пер. с итал. - Г.Смирнов, Е.Молочковская, Е.Дмитриева.
Авт.сб. "Птицелов". М., "Радуга", 1985.
OCR & spellcheck by HarryFan, 13 June 2002
-----------------------------------------------------------------------
В Узбекистане нередко попадаются такие утесы - бурые и белые. Здесь,
под Самаркандом, они высятся над долиной с фруктовыми садами; люди
приходили сюда и в надежде на чудо привязывали лоскутки материи к ветвям
священных деревьев или кустов тамариска, растущих на берегу озерца, на
самой границе с пустыней. Женщины возносили мольбы ниспослать им сына и
целыми днями бродили по кишащей скорпионами земле, укрываясь иногда в тени
одиноко торчащих камней или покрытых пылью кустарников. Подчас и мужчины
добирались до священных деревьев, чтобы замолвить словечко за попавшего в
беду родственника или испросить еще невесть какую милость. Ведь для этого
достаточно было привязать к одной из бесчисленных веток лоскуток твоей
одежды и полежать немного под деревом. Бывали дни, особенно в годы войн и
поветрий, когда деревья эти так густо покрывались обрывками материи, что
казалось, будто они зацвели.
Самой большой любовью был окружен большой карагач. Он остался совсем
без листьев: их оборвали руки жаждущих милосердия, чтобы на их месте
привязать свой лоскуток. Дерево возвышалось в ущелье, всего в нескольких
метрах от двух утесов, отделяющих пустыню от абрикосовых садов. Один утес
бурого, другой - белого цвета. В сумерках их обдувал ветер, проникавший
через ущелье в теплую влагу садов с напоенными солнцем плодами.
Паломники, прибывавшие сюда, чтобы испросить милость, писали свое
желание на кусочке ткани, который привязывали к ветке исполинского
карагача. Так что, когда ночью ветер колыхал лоскутки, написанные на них
слова чудесным образом превращались в звуки, слышимые за много километров.
И если написавший различал их, это означало, что его просьба будет
исполнена.
Атам-ака, добравшийся до священного дерева вместе с другими
странниками, тоже написал на тряпочке просьбу о ниспослании ему чуда. Это
были какие-то неразборчивые каракули, потому что старик неграмотен.
Женщины и девушки увидели, что Атам-ака написал что-то непонятное, и,
посовещавшись, предложили ему помочь. Но он отказался и сел на коврик,
который расстелил неподалеку. Какая-то старуха спросила, что он написал.
Он не промолвил ни слова и все не сводил глаз с дерева. Потом собрал свой
немудреный скарб, сложил его в мешок и тронулся в путь, кутаясь в
беловатый чапан [мужская одежда, наподобие фартука, обычно светлая],
подвязанный на поясе урама-бильбаком [платок, которым подвязывается у
пояса чапан].
Две ночи подряд легкий ветерок доносил в долину едва различимые звуки.
Это были слова, написанные на разных тряпицах. Невообразимая путаница
разрозненных просьб. Но на третью ночь подул сильный ветер, резко
встряхнувший ветви карагача и всколыхнувший лоскутки, которые защелкали
как бич, вытягиваясь в сторону фруктовых садов. Слова орехами сыпались в
воздухе. Они отчетливо раздались в долине, и люди высунулись в окна, чтобы
услышать озвученные ветром просьбы соседей, а прежде всего свои
собственные. В ту ночь погонщики верблюдов и чабаны слышали, как высоко в
небе, над их головами, летали чудеса, о которых просили они в лоскутных
записках. Каждое слово произносилось голосом того, кто его написал.
Послышался и голос Атам-аки, усиленный ветром. Старик жаловался на то, что
устал жить, и молил о смерти. Именно это он и хотел сказать своими
каракулями. Тогда многие вышли из глиняных мазанок, из дворов, где они
спали на своих сопа [деревянная лежанка], и отправились на поиски старика.
Когда его нашли, он был мертв. И улыбался.
ПЯТОЕ ОКНО НА ВЕРХНЕМ ЭТАЖЕ
Внезапно, словно повинуясь неведомому зову, он обернулся и посмотрел на
одно из множества окон большого дома, мимо которого проходил. Это было
пятое окно на верхнем этаже, открытое и пустое. Какая-то таинственная сила
заставила его остановиться и внимательно поглядеть в ту сторону. Ему
никогда не приходилось бывать в этом доме, взбираться по этим лестницам,
заглядывать во внутренние дворики.
На следующий день он прочитал в газете, что из этого окна выбросилась
женщина. И оказалось, это его первая любовь; он был влюблен в нее, еще
когда жил в районе Монтесакро.
ИСТОРИЯ ДУХОВНОЙ БЛИЗОСТИ ДВУХ КИТАЙСКИХ ЕВНУХОВ
Некогда в одном китайском монастыре жили в изгнании четыреста евнухов
старого императорского двора; и вот, когда их осталось всего двое, между
ними родилась такая взаимная привязанность, что они не могли порознь
бродить даже по коридорам и саду. Они говорили о пролетавших в небе
облаках, о птицах, чьи тени скользили по камням в огороде. Но затем будто
кошка пробежала между ними. И похоже, им стало лучше друг без друга. Так
по крайней мере показывал всем своим видом один - тот, что старше. Он
хоронился по углам или пропадал в глубине сада. Другой же издали следил за
ним. Приглядывался, стараясь угадать, что с ним такое случилось. Быть
может, ему плохо и он хочет умереть без помех для себя и окружающих. Через
какое-то время первый евнух заметил, что второй что-то пишет при свече, а
потом быстро прячет свои записки. И первый стал искать эти листки. Ему
очень хотелось прочитать дневник, которому старик поверял свою тайну. Он
заглядывал под камни в саду и огороде, если ему казалось, что они сдвинуты
с места, копался в щелях между ветхими плитками пола. Наконец однажды он
нашел этот дневник. Там было написано:
_Понедельник_
С тех пор как я стал писать свои записки, я вижу, что ты еще думаешь
обо мне.
_Вторник_
Чувствую, что тебе хочется прочитать мои записки.
_Среда_
Сегодня я сдвинул с места камни в огороде, чтобы ты подумал, будто я
прячу под ними эти листки. Ты попался на эту приманку, но ожидания твои не
оправдались.
_Четверг_
Вижу по твоим глазам, что ты переживаешь. Значит, ты и вправду ко мне
привязан.
_Пятница_
Сегодня мне хочется, чтобы ты нашел эти несколько строк и понял, что ты
нужен мне как воздух.
Прочитав эти строки, евнух заплакал. И увидел, что рядом, в бамбуковой
роще, плачет другой.
Один крестьянин после смерти жены всей душой привязался к вишневому
дереву. Каждое утро он приходил навестить его, погладить по стволу. Как-то
вишня заболела, и случилось это как раз в тот месяц, когда крестьянин слег
в постель от простуды. Но он поправился и стал, как прежде, разговаривать
с деревом, ухаживать за ним. И вишня за короткое время вся зазеленела.
Однажды крестьянин покупал на рынке серп и вдруг почувствовал, что
неодолимая сила тянет его домой. Казалось, вишня зовет его к себе.
Вернувшись, он нашел дерево в цвету. Оно словно ему улыбалось.
Крестьянин сел под дерево, прислонившись спиной к стволу. И вдруг на
него посыпались все лепестки цветущей вишни.
Одна русская балерина, которой перевалило за семьдесят, преподавала
танцы в школе. Как-то раз за ней увязался незнакомый молодой человек,
пораженный ее стройной фигурой.
Она бросилась бегом домой, чтобы он ее не догнал. Едва дыша, заперла за
собой дверь. Младшая дочь спросила, что случилось.
- Невероятно, - ответила старая балерина. - Какой-то юноша стал меня
преследовать, но мне не хотелось, чтобы он увидел мое лицо и обманулся в
своих ожиданиях. Выгляни в окно, может, он еще там, на тротуаре.
Дочь подошла к окну и увидела на улице старика, который стоял задрав
голову кверху.
На пыльном ковре бедного арабского торговца стоит единственная вещь:
будильник. Больше ему продавать нечего. Несколько дней подряд на будильник
засматривается старая бедуинка из тех, что вечно кочуют, словно их ветер
гонит.
- Ну что, берешь? - спрашивает торговец.
- А сколько просишь?
- Немного. Только не знаю, продам ли. Без будильника чем буду
торговать?
- Зачем же тогда ты его выставил?
- А так, все-таки дело делаю... Не зря небо копчу... Тебе-то он зачем?
Не видишь, стрелок нет?
- Он тикает?
Араб крутит завод - раздается звонкое металлическое тиканье. Бедуинка
закрывает глаза и представляет: вот она лежит ночью, в темноте, и слушает
будильник... И кажется ей, что рядом стучит человеческое сердце.
Один юноша, бывший узник немецкого концлагеря, через два года после
окончания войны решил съездить в Бонн, чтобы своими глазами увидеть
унижение своих мучителей. Рано утром он с удовлетворением глядел из окна
гостиницы на руины, в которых еще лежал этот город.
Но вдруг вдалеке появился духовой оркестр, очень четко исполнявший
военный марш. Откуда взялся этот оркестр и куда он следовал? В поведении
оркестрантов было что-то вызывающее, что-то от извечного упрямства
германской военщины.
И юноша не смог удержаться от рыданий.
В ста километрах от Нью-Йорка, в болотистой местности, расположен
большой дом из бумаги, сооруженный американскими хиппи. Каркас дома сделан
из железных брусьев, между которыми, словно сеть паука, натянута
металлическая проволока, покрытая бумагой, собранной во время забастовки
нью-йоркских мусорщиков. Бумага пропитана смолой, чтобы защитить дом от
сырости и непогоды. Внутри - комнатушки с квадратным или круглым сводчатым
потолком. В каждой каморке ютится семейство со всеми своими пожитками:
тряпьем, одеялами, тюками, граммофонами, пластинками, стаканами,
тарелками, детьми, свечами.
В День поминовения усопших эти хиппи молча прошли в общей толпе по
улицам Нью-Йорка. Целый лес шагающих ног и такси с зажженными средь бела
дня фарами. Хиппи вместе со всеми видели пятьдесят тысяч черных воздушных
шаров, взмывших в небо над Нью-Йорком. Каждый шарик в память американского
солдата, погибшего во Вьетнаме.
Потом они вернулись к себе домой, на болото. А через неделю заметили,
что горизонт заволокло черное облако, которое движется в их сторону.
Казалось, летит туча птиц или саранчи. На самом же деле это были черные
шары, принесенные ветром из Нью-Йорка. Несмотря на солнечный день, вся
округа погрузилась в темноту, а от влажности шары стали спускаться на
землю. Никто не решился поднять хоть один упавший шарик. Даже дети. Весь
этот день и весь следующий потрясенные люди смотрели на дождь черных
шаров. Но понемногу из них стал выходить воздух, словно это был последний
вздох погибших на войне.
Вся земля покрылась сморщенными пузырями. На третий день их собрали и
закопали в землю. А после этого часа три пели погребальные псалмы.
ДВА СЕРОГЛАЗЫХ НЕЗНАКОМЦА
На площади Святого Марка сорокалетний француз кормит голубей. Кукуруза
в пакетике кончается, и тут к нему подходят два странных типа
неопределенного возраста (от тридцати до шестидесяти) и каких-то
балахонах, развевающихся на ветру. Они предлагают французу новые пакетики,
и он машинально берет их, забыв, что кукурузу можно купить у бродячего
торговца, расположившегося неподалеку от площади. До чего странная
встреча! Весь август француз пробыл в Венеции, и у него из головы не
выходили светло-серые глаза обоих незнакомцев.
В октябре француз случайно оказался в Бург-ан-Брессе. Был пасмурный
день. Он заперся в номере пустого отеля и стал смотреть в окно сквозь
туман, обволакивавший фасад собора на противоположной стороне улицы. Вдруг
внизу он различил два силуэта: двое мужчин направлялись к гостинице с
явным намерением снять комнаты. Прежде чем они вошли внутрь, француз
ощутил на себе взгляд их светло-серых глаз. Некоторое время он ждал:
вот-вот постучат в дверь или зазвонит телефон, и портье скажет, что кто-то
хочет с ним поговорить. Ведь это были те же самые незнакомцы, с которыми
случай свел его в Венеции, а теперь он снова их встретил в этой полупустой
гостинице. Похоже, они собирались ему что-то сообщить: какую-нибудь
неприятную весть, может, даже предупреждение о близкой смерти. Он вышел из
номера, спустился в холл, но не нашел никого. Ни вечером, ни на следующий
день. Он спросил у портье, не останавливались ли здесь два человека,
похожие на монахов. Тот заглянул в книгу регистрации и сказал, что этой
ночью в гостинице, кроме француза и еще одной дамы, никого не было. Видно,
незнакомцы подошли к гостинице и скользнули вдоль стены.
Летом француз поехал на Карибское море. Он долго летел на
четырехмоторном лайнере, потом на маленьком самолете и наконец на лодке
добрался до дома своих друзей, которые приютили его на своем островке
величиной с обручальное кольцо. Две недели он загорал, ел экзотические
фрукты. Затем сел в лодку и поплыл к острову, где находился аэропорт. В
одиночестве стоял он на летном поле; ветер кружил мелкий красный песок. В
ожидании самолета он вдыхал запах золы и пожарища, залитого накануне
дождем. Самолет мухой прожужжал в воздухе и вскоре сел неподалеку от
ангаров из гофрированного железа. Француз полагал, что, кроме него, других
пассажиров нет. Но вот на другом конце поля возникли две фигуры. Это были
сероглазые незнакомцы, которых он повстречал в Венеции и в Бург-ан-Брессе.
Ветер раздувал их одежды, и они, словно на бреющем полете, мчались ему
навстречу.
Все дни композитор проводил в своей студии, где пыльный пол был завален
ненужной бумагой и нотными тетрадями вперемешку с рыбьими костями и
перьями из подушек. Как-то утром ему пришло на ум, что надо бы ответить на
одно письмо, и он принялся искать его среди подушек на диване. Под руку
попадались другие письма, на которые он не отвечал годами, было среди них
даже одно заказное: ему грозили выселением через два года. Там же он нашел
фотографию своей бывшей возлюбленной, которая вышла замуж и ждала от него
свадебного подарка. Откопал он и кусок газеты с музыкальным наброском,
который был позарез нужен в прошлом году. Стало ясно, что без всего
несделанного можно прекрасно обойтись.
Он вышел на улицу, собираясь идти домой, но вдруг понял, что забыл
дорогу. Он даже не смог вспомнить, есть ли у него дом, семья. Вернуться
обратно в студию ему тоже не удалось. Ночь он провел в гостинице, а наутро
отправился в Африку, куда мечтал уехать уже лет семь. И по прибытии сразу
же пошел на берег моря: ему казалось, что именно там должна произойти
очень важная для него встреча. Он растянулся на песке. И тут в самом деле
увидел белого скорпиона, подползающего к его руке, чтобы выпустить в нее
яд.
В пятьдесят лет он уже проникся мыслью, что для земных удовольствий
осталось самое большее лет двадцать. А дальше придется смириться со своей
судьбой. Правда, впереди было еще два десятка - чего ж тревожиться! Но
тогда другой вопрос стал не давать ему покоя. С кем из женщин соединится
он на склоне лет? Однажды ему пришло в голову посоветоваться с вещуном, о
котором шла слава по всей округе. Прорицатель долго вглядывался в линии
его рук и наконец вычитал, что его последней возлюбленной только что
исполнился год и живет она на берегах Гвадалквивира в арабской семье. Сам
же он жил во владениях Палермского халифата. С тех пор он зачастил к
вещуну, который рассказывал ему о жизни Абилайи. Каждый месяц в течение
двадцати лет он за определенную плату узнавал о ней все новые подробности,
а тем временем исправно заботился о собственной семье и не забывал
ублажать своих жен. Когда ему стукнуло семьдесят, девушка - ей исполнилось
двадцать - вышла замуж. Старик не мог взять в толк, как он сможет увидеть
Абилайю, какие обстоятельства заставят ее или его преодолеть тысячу
километров по воде и по суше. Но однажды прорицатель изрек: Абилайя на
корабле отправилась в свое первое паломничество в Мекку. Тогда старик
поехал в Палермо, потому что в этом порту останавливались перед отплытием
в Египет корабли из Испании. Он стал искать Абилайю в палермском порту и
наконец увидел ее: она искала мужа, сошедшего на берег с явным намерением
не ездить в Мекку и сбежать от законной жены. Дело происходило в
густонаселенном квартале Харат-ас-Сакалиб неподалеку от порта. Потом
старик снова увидел ее на рынке рядом с мечетью Ибн-Сихаб.
Прислонившись к стене, мусульманин задумался. Если она найдет мужа, они
тут же уедут, и он ее больше не увидит, а не найдет - примется снова
искать, да так и останется. Присев на камень, старик решил: найду-ка я
этого мужа и убью его. Или нет, пожалуй, предложу ей свои услуги. Но что
стоит ее благодарность? Зачем она мне? А может, приневолить ее, взять
силой?
Старик все еще сидел на камне, и вдруг перед ним предстала Абилайя.
Молодая, красивая, нежная. Остановившись перед старцем, женщина сказала:
- Я ищу человека - высокого, сильного, с голубыми глазами. Он мой муж.
Вы мне не поможете?
Голова у него пошла кругом. У молодой женщины хрипловатый, грудной
голос. Голос давно умершей жены. Старик онемел и не может ответить. Он
пристально смотрит на женщину и роняет крупные слезы. Та торопливо роется
в карманах и сует ему милостыню.
- Совсем оглох этот нищий, - говорит она, удаляясь.
Старик не сводит глаз с монеты на ладони. Она похожа на угасшее солнце.
- Видно, суждено мне, - задумчиво говорит он, - соединиться на склоне
лет с загробной тенью.
Один человек не знал, где у него левая, где правая рука. Однажды его
взяли статистом на съемки фильма. Режиссер велел ему держать метлу в левой
руке, а он упрямо сжимал ее в правой.
Постановщик в сердцах спросил:
- Где у тебя левая?
Статист долго на него смотрел, потом поднял правую руку и пальцем
указал на что-то вдали, за спиной режиссера. Тот изумленно оглянулся и
увидел стену, за которой начиналась улица. В крайней растерянности вышел
он на улицу: жест статиста он воспринял как призыв прекратить съемки. Он
сел в машину и вернулся в город.
В одном из закоулков старого Самарканда на коврике, расстеленном
посреди комнаты на глиняном полу, сидит Малик-ака. Он пьет чай, то и дело
подливая себе из чайника, с новым металлическим носиком вместо сломанного.
Чай зеленый, как принято в этих краях. У стены стоит старый расписной
сундук. Солнечный луч, проникая в комнату через полуоткрытую дверь,
тянется к сундуку. Малик-ака спокойно потягивает чай. Он не сводит глаз с
двери, за которой то и дело мелькают тени. Это тени знакомых ему юношей и
женщин. Но только тени, потому что сами тела расплываются в палящем
солнце, словно чернильные кляксы на промокашке.
Но однажды вечером явилась незнакомая тень. Темная, большая и
квадратная. Она вытесняет свет и приближается, цепляясь за камни. Вот она
взобралась на глиняные дувалы, заполнила все щели, закрыла даже голубые
купола. Малик-ака видит, как внезапно темнеет и наступает глубокая тишина.
Пиала с чаем падает у него из рук.
После "Великого похода" в Китае была организована широкая кампания
против птиц, уничтожавших посевы риса в долинах Голубой реки. Днем и ночью
студенты и солдаты не покидали поля во всей округе. Они стучали камнями в
консервные банки, в бидоны, потрясали бамбуковыми палками, чтобы шумом и
грохотом испугать больших и малых птиц и не дать им отдохнуть на земле.
Огромная туча испуганных птиц целую неделю парила в воздухе. Потом,
обессилев, они стали разбиваться о скалы или тонуть в реках. Только одной
маленькой пташке удалось долететь до Пекина. Она влетела в открытое окно
монастыря, где доживали свой век выселенные туда евнухи. Им пришлось
оставить большую кормушку, какой был для них старый императорский дворец.
Из всех евнухов только один остался теперь в монастыре. Его последний
товарищ умер несколько лет назад. Евнух страшно одряхлел, ибо был на
службе еще у императрицы - матери Цзы Хи, умершей в 1909 году. В то время
их было четыреста, а теперь он остался один. Птичка опустилась рядом на
край миски с рисом. И тогда ему почудилось, что в облике птички к нему
прилетела душа его бывшей хозяйки, и он стал униженно и подобострастно
прислуживать пташке. Открыв ей клювик, он вложил туда рисинку. И делал
так, пока не понял, что птичка наелась. После чего оба заснули: евнух на
циновке, птичка - возле него, потому что оба смертельно устали.
АРАБСКАЯ ГОСТИНИЦА С МЕРТВЫМ САДОМ
В арабской части деревни, что повисла на калабрийских утесах, омываемых
бурным морем, которое успокаивается только внизу, на небольших песчаных
отмелях, расположена старая гостиница. Названия узких, не больше метра
шириной, улочек восходят, вероятно, к временам Ибрагима ибн-аль-Аглаба:
после завоевания Таормины он устремился к носку Апеннинского сапога. Здесь
попадаются даже старые надписи, нацарапанные ребятишками на арабском
языке. Вся округа белым-бела от известковых деревенских стен с маленькими
окошечками без ставен, но с вышитыми занавесками и стеклами, вставленными
в голубые рамы. Этому белому и голубому цвету не одна сотня лет. В
гостинице большой, облицованный красноватым с прожилками мрамором холл
выглядит разрубленной на части тушей. Светлая обивка на подушках и диванах
заштопана теми старухами, что приходят сюда на рассвете и бродят по
тенистым дорожкам вокруг гостиницы. Мельтешение рук и иголок не
прерывается даже в присутствии клиентов; а тех вовсе и не смущает то, что
на их глазах беспрестанно плетется паутина, дабы остановить износ ткани,
вызванный ее древностью и продолжающийся ежечасно по сей день. Приезжих
иностранцев когда-то привлекла сюда красота садика, разбитого одной
английской супружеской парой в начале нашего века. В саду цвели цветы,
вывезенные со всего мира, один был даже доставлен в шляпе из Австралии.
Садовник и садовница умерли в 1932 году. Сразу же пришел в запустение и
садик. Несмотря на заботы гостиничной прислуги, посвященной в тайны
каждого растения, цветы стали гибнуть один за другим.
Вину свалили на загрязнение подземных вод: в них якобы проникли
ядовитые вещества. Но теперь уже точно установлено, что растения погибли
от горя. Прежние завсегдатаи гостиницы все еще заглядывают сюда, чтобы
полюбоваться высохшим, заброшенным садом. Быть может, при виде царящего в
нем запустения в памяти возникают прежние цветы и запахи. Служители сильно
постарели, они зачастую гораздо старше самих клиентов. Лениво бродят они
по залам и коридорам, помогая переносить только самые легкие вещи. За
столом обслуживание идет очень медленно, на пол часто падают тарелки и
стаканы. Среди служителей очень много слепых и близоруких. Сегодня в
газете появилось сообщение о том, как недавно вернувшаяся в Англию группа
завсегдатаев гостиницы своими глазами видела, что садик снова расцвел,
хотя никто не сажал в нем новых растений и не ухаживал за погибшими.
Один человек почувствовал себя совершенно оторванным от людей и вещей.
Так, например, видя пастушка, купающего в реке волов, он мог восхищаться
его обращением с животными, но был не в силах к "нему приблизиться. Точно
так же и с девушкой, собиравшей на дереве вишни. Воздух как бы стоял
стеной между ними. Тогда он заглянул в реку, протекавшую у его ног, и
увидел, что больше в ней не отражается.
САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
14 июля 1969 года, в полдень, один провинциальный поэт задремал на
песчаном берегу недалеко от Торре-Педрера. Ему приснилось, что Данте
прочитал ему свои самые прекрасные стихи.
Я одинок,
как дерево, заключенное
в другом дереве.
Это были стихи, которых никто никогда не писал.
Одному человеку сказали, что он - дерево. В испуге он бросился к
зеркалу и увидел в нем жабу.
Когда пришли в дом в старом квартале города, Ширикава уже умер от
голода. Кроме спальни, где он лежал, в доме было еще две комнаты. Мебели
никакой не было. Правда, в первой комнате возле окна стояли три стула
европейского образца, словно кто-то специально поставил их сюда, чтобы
любоваться густой кроной платана. Потом стало ясно, что стулья
предназначались для трех тощих котов, составлявших компанию старику. Во
второй комнате весь пол был устлан толстым слоем белоснежного риса.
Ширикава был родом из Кикибу, деревушки, затерянной на севере Японии. В
юности он играл на маленьком ко-дайко [небольшой ударный музыкальный
инструмент, широко распространенный в Японии] во время шествий по случаю
первого снега.
Почему Ширикава довел себя до голодной смерти, хотя у него под рукой
было столько риса?
Когда его унесли на носилках, кому-то пришла в голову мысль улечься на
койке в точно таком же положении, в каком нашли покойного. Стоило положить
голову на подушку и посмотреть в коридор, как глазам открывался вид на
комнату, устланную рисом. Трудно было отделаться от впечатления, что это
не снег. А стена в глубине комнаты как бы изгибалась, образуя серый,
холодный небосвод, точь-в-точь как зимой.
После долгих расспросов узнали, что Ширикава уже несколько лет сильно
страдал из-за отсутствия снега. Он жил на юге, где снег никогда не
выпадает.
Никогда открыто не хвалил он свою жену. Более того - всячески
подчеркивал свое равнодушие к ней. Но стоило ей хоть ненадолго выйти из
комнаты - из любой комнаты, - как в душе у него возникала щемящая боль. Он
глядел на нее с такой нежностью, которую она спиной видеть, конечно, не
могла. Временами, хотя и редко, жена, почувствовав на себе взгляд,
оборачивалась, но он успевал быстро отвести глаза и придать лицу скучающее
выражение. Даже в постели он обходился без всяких ласковых слов и прочих
сантиментов. В конце концов у нее появилась потребность в тех знаках
внимания, которых ей так не хватало в семейном кругу. Ей подвернулся один
адвокат, осыпавший ее любезностями, но с ним у нее так ничего и не вышло,
настолько оба были поглощены любовными излияниями и разговорами о
бесконечном восхищении друг другом.
Это зеркало он купил на рынке Порта Портезе. Оно было овальное, в раме
светлого дерева с резной цветочной гирляндой. Он повесил его над комодом в
спальне. А когда впервые взглянул в него, не увидел своего лица. Сначала
там появились два улыбающихся господина в костюмах начала века, потом -
рука с гребнем, часть спальни, лицо служанки. Солнечный луч, и в луче -
бабочка. Потом запеленатый младенец, которого дама держала перед зеркалом,
чтобы он увидел свое отражение. Потом муж дамы, в военной форме. Лицо
женщины постепенно покрывается морщинами, волосы седеют. Снова сын, уже
взрослый, тоже в военной форме. Снова женщина - одна, плачет. И наконец
кровать, четыре свечи и на подушке голова умершей. Но вот образы,
запечатленные в разные годы, исчезли, и тогда возникло лицо человека,
купившего зеркало, видевшего себя в нем младенцем, потом молодым военным,
- лицо старика.
Он так любил ее, что заперся дома и принялся ждать у двери, чтобы
заключить ее в объятия, как только она позвонит и скажет, что любит его,
как прежде.
Но она не позвонила, и он стал стариком. Однажды кто-то легонько
постучал в дверь, а он испугался и спрятался за шкаф.
КАПИТАН ДАЛЬНЕГО ПЛАВАНИЯ
Капитан дальнего плавания знал восемь индийских языков и двенадцать
наречий. С лесом, коврами, нефтью избороздил он Индийский океан, Красное
море и все пространство вокруг островов и вулканов Тихого океана. В
арабском платье посетил он Мекку, утолял жажду мелкими персидскими
лимонами, в знойные полдни отдыхал в тени пагод. За доллары и восточные
монеты переспал со всеми припортовыми шлюхами.
Потом он вернулся на родину. Как-то в одиночестве брел он окраинной
дорогой. Ноги несли его вперед, а голова время от времени поворачивалась
назад. За ним увязался пес по кличке Боби, умевший подавать хозяину лапу.
После того как капитан отдал концы, Боби часто возвращался на эту дорогу.
Однажды ему повстречалась другая бродячая собака. Они принялись обнюхивать
друг друга. Боби подал ей лапу, как своему хозяину. Испугавшись, собака
бросилась от него наутек.
Одна из многих легенд, услышанных мною в узбекском селении на границе с
Туркменистаном, рассказывает о поющем саде, который зачаровывал погонщиков
верблюдов, заставляя караваны, груженные шелком, отклоняться от торных
дорог. Но не было в бескрайней пустыне, поросшей колючкой, источников и
колодцев, лишь глиняные черепки попадались отважным путникам,
углублявшимся в эти дикие земли. На поиски поющего сада отправился один
юноша. Сада он не нашел, но увидел лес - сотню окаменевших деревьев с
твердой зеленовато-мраморной корой, иссеченной бороздами, как
потрескавшийся лед. Это были древние деревья с могучими стволами, верхушки
крон за долгие годы обломились, образовав внизу слой прутьев, щепок и
крошева. Ударяя по стволам ладонью, юноша заметил, что они издают глухой,
монотонный звук. Он глубоко вонзил нож в трещину, забитую каменной пылью,
и оттуда вдруг ударила струя прозрачной влаги - ствол был полон чистой,
свежей воды. С тех пор погонщики верблюдов и пастухи, томимые жаждой,
много лет подряд приходили к этим деревьям и откупоривали трещины, чтобы
напиться. Но однажды воды не стало, она иссякла в стволах деревьев
небольшого окаменевшего леса. И когда ветреной ночью деревья запели, люди
поняли, что этот лес и есть тот самый поющий сад, о котором рассказывала
легенда.
Она многое любила в жизни, но под старость у нее ни к чему не лежало
сердце. И все же ее не покидала надежда повстречать на этой земле что-то
родное.
Наконец, полюбив собор в Ассизи, она переехала в этот город. Зимними
ночами под проливным дождем она выходила с зонтиком на улицу, только чтобы
не оставлять в одиночестве своего любимца, бичуемого страшными вспышками
молний.
С наступлением весны, являясь утром и вечером, старушка ласково гладила
сухие, теплые камни. Это была тихая, не замутненная изменами любовь,
продлившаяся до самой смерти.
Комната в Бауэри, шесть на шесть, высота - четыре, гипсовая розетка на
потолке, и множество черных точек на известковой побелке стены. По углам
четыре деревянные лестницы, доходящие до потолка и позволяющие разглядеть
маленькие пейзажи кисти неизвестного художника, на которых изображены
четыре времени года. Владелец комнаты - невысокий молодой человек, всегда
одетый в старый, заштопанный свитер и джинсы. Под первой лестницей справа
- койка, под второй - кухонька, под третьей - письменный стол, под
четвертой - уборная.
Однокомнатная квартира может вместить до сорока гостей, если их усадить
на ступеньках лестниц. Но она месяцами пустует, и Ким сам карабкается по
лестницам в зависимости от погоды. Идет дождь - он лезет на летнюю
лестницу и устраивается наверху, чтобы рассмотреть картинку под потолком.
Жарко - карабкается поглазеть на снег с верхушки лестницы, ведущей к
зимнему пейзажу. Либо, растянувшись на пятачке посреди комнаты, любуется
розеткой на потолке.
Вся его жизнь вращается вокруг четырех лестниц. С появлением новой
девушки он разбрасывает на ступеньках цветы. Часто комната наполняется
клочками бумаги: значит, Ким сочиняет стихи. Когда ему хочется поиграть,
он садится посреди комнаты, забрасывает мяч на вершину одной из лестниц и
ждет, когда мяч, подпрыгивая по ступенькам, скатится вниз.
Владыка огромных, проклятых богом земель - дважды их косила черная чума
- умирал в большой зале своего замка.
Прежде чем испустить дух, тиран велел созвать большую часть жестоко
угнетаемых подданных, изнасилованных им женщин, слепых, хромых, увечных,
пострадавших от его немилостей. Ему хотелось донести до всех свое
последнее слово. И вот громким голосом, который обрушился на толпившихся в
зале, на лестнице, на коленопреклоненных во дворе, он крикнул:
- Я умираю довольным, потому что никому не сделал добра!
Некто решил не иметь больше дела с женщинами и долго жил в полном
одиночестве. Он гулял, любовался деревьями, заходил в кафе и ни разу не
оглянулся на хорошенькую девушку.
Но вот однажды к нему подсела молодая женщина и призналась в любви.
Несколько дней подряд она приходила в кафе, но он отверг ее, и она исчезла
бесследно.
Тогда в душе этого отшельника пробудилась такая любовь, что он пешком
исходил весь город. Как-то он остановился поговорить с одной из шлюх,
которые греются у костра на окраине. Но ему было невдомек, что это и есть
та самая девушка, которая его полюбила.
СЛУЖИТЕЛЬ В СИНЕЙ КУРТОЧКЕ
Зал Одесского музея, где выставлен скелет мамонта, значится под номером
сорок. На табурете, придвинутом к стене, как раз против головы допотопного
чудовища, сидит смотритель. Синяя курточка и брюки из светлой чесучи,
заправленные в голенища широких сапог, придают ему вид настоящего кашевара
времен осады Севастополя. Вот уже несколько лет никто не заглядывает в зал
к мамонту. Безлюдно и в коридоре, ведущем в отдел насекомых. Часто весь
музей или по крайней мере эта часть здания кажутся вымершими. Смотритель
досконально изучил все плитки на полу; их простейший геометрический узор
повторяется и на высоких стенах, окружающих гигантский скелет. Многие годы
смотритель понуро разглядывает пол под ногами. Может быть, сейчас глаза
его устремлены к каким-то далеким образам прошлого. А может, он просто
прислушивается. Сидя перед этой грудой костей, он улавливает их малейший
скрип в зависимости от сезона и влажности воздуха, которая просачивается
сквозь стены, ибо в зале нет окон. Подчас шорохи и скрипы кажутся
осмысленными звуками, чем-то вроде жалобных стонов, как будто между
служителем и окаменелым мамонтом идет разговор. Во всяком случае, еще
немного - и можно будет различить отдельные слова.
Человек этот испытывал страх перед стучавшими в дверь, звонившими по
телефону или просто смотревшими на него в окна из дома напротив. Тогда он
велел выкрасить в полоску стены своей комнаты. В синюю и белую полоску,
чтобы они походили на его фартук. При звуках подозрительных шагов на
лестничной площадке он бросался за фартуком, надевал его и замирал,
прижавшись к стене. Иногда жена, вернувшись домой, не могла его найти. Она
звала его. Но он настолько сливался со стеной, что комната казалась
пустой.
Как-то вечером он стоял в трамвае и вдруг почувствовал, что кто-то
тянет его за руку. Молодой солдат уступал ему место как пожилому человеку.
Он смутился и сел: такое с ним случилось впервые. Отвернувшись к окну, за
которым ничего не было видно, кроме ночной темноты, он вдруг почувствовал
весь груз своих лет. С той ночи он заперся в четырех стенах, но они не
могли удержать его тоски. Как-то утром он получил письмо из далекого
города. Вскрыв его, он обнаружил фотографию старой обнаженной женщины. Без
всякой подписи, и пояснений. Он надел очки и отыскал в морщинистом лице
знакомые черты: это была единственная женщина, которую он по-настоящему
любил в своей жизни. Зная великодушие своей возлюбленной, он сразу понял
смысл ее послания. Догадавшись о его страданиях, женщина не постеснялась
показать ему свое старое тело, чтобы он убедился, что чувства сильнее
плоти.
В пределах женского монастыря Санта-Кастита на метровой глубине
обнаружили старинный пол, состоявший из мраморных плит, не истертых
ничьими шагами, хотя пол относился к первой половине XVI века. Внимание
многих ученых привлекли странные параллельные углубления, нарушавшие
ровную плоскость. Очевидно, на этом месте некогда было аббатство,
разрушенное пожаром вскоре после постройки. При раскопках древних развалин
были найдены обгоревшие куски дерева. Но откуда взялись и зачем
понадобились углубления в полу? В течение многих лет выдвигались
бесчисленные гипотезы. Тайну раскрыл один старик, работавший над книгой о
землетрясениях в этом районе. Как выяснилось, Убальдоне да Форли описал
землетрясение 1555 года, разрушившее много монастырей и церквей. Из
муниципальных архивов Гаттары старик узнал, что для строительства моста
через реку были использованы колонны из "руин во владениях монахинь из
обители Санта-Кастита". Так он понял, что аббатство погибло во время этого
землетрясения и углубления были вызваны падением колонн, которые потом
долгое время пролежали на мраморном полу.
Будка его находилась в пустынном, безлюдном районе туркменских
солончаков. В день проходили по два поезда: один - в Узбекистан, другой -
в Казахстан. Стрелочник проверял пути, и особенно крепление рельсов к
шпалам. Затем флажком открывал машинистам зеленый путь. За тридцать лет он
только раз остановил состав, так как путь преградили отары. Составы
проходили туда в восемь утра и в полдень и обратно - в три часа дня и
ночью. Стрелочник подбирал все, что пассажиры выбрасывали из окон возле
его будки. У него скопились горы бутылок, консервных банок, старых
дорожных сумок, разорванных фотографий. Ему удалось склеить открытки,
любовные письма, большую фотографию Греты Гарбо. Он заполонил весь дом
бросовыми вещами и долгое время жил посреди этого хлама. Однажды он по
кусочкам восстановил фотографию молодого солдата, ехавшего из Ташкента на
фронт. Он нашел все обрывки, кроме одного, на котором были ноги. Он
обыскал все кусты, облазил все барханы вдоль железной дороги, но
недостающий обрывок так и не нашелся. По странному стечению обстоятельств
несколько лет спустя после войны стрелочник узнал, что юноша этот
по-прежнему живет в Ташкенте, но потерял обе ноги в сражении под
Смоленском.
ДВЕРЬ, КОТОРАЯ ПЕРЕСТАЛА ОТКРЫВАТЬСЯ
Курортный городок, затерянный в одной из долин Тосканы, с теплыми
сернистыми источниками. Здесь уже много лет живет в гостинице палермский
адвокат. Это место его изгнания. Будучи членом "Великого клана", он
застрелил в своем саду сына одного из заправил этой преступной
организации, поймав его на краже апельсинов. Принимая во внимание прошлые
заслуги адвоката, было решено наказать его за пролитую кровь пожизненной
ссылкой в эту старую тосканскую гостиницу, из которой он имел право
выходить лишь раз в день - за газетой.
Было точно обусловлено, в какое время он может совершать прогулку, в
каком направлении идти и как долго оставаться на улице. Адвокат
неукоснительно выполнял эти предписания, хотя не так-то легко было
установить, ведется ли тайное наблюдение за тем, как он соблюдает уговор.
Каждый день он ловил на себе подозрительные взгляды из-за угла или из-за
приоткрытых штор в домишках, выстроившихся вдоль улицы.
В первых числах ноября начались неприятности с дверью. Сначала она
стала плохо открываться, но адвокат решил, что это от сырости. Затем и
ключ стал с трудом проворачиваться в замке, на который он запирался по
ночам из боязни непрошеных посетителей или злоумышленников. Тогда он
подумал, что замок засорился. В самом деле, за последние два дня ветер из
Африки принес с собой желтую песчаную пыль. Казалось, с каждой ночью
металлический язычок все больше заклинивает от ржавчины. В конце концов
адвокат почувствовал, что рано или поздно он окажется запертым в этой
комнате навсегда. Тогда он высунулся на улицу посмотреть, нельзя ли будет
при случае выбраться через окно. Но под окном была пропасть в семь этажей.
Он увидел также, что средневековый квартал внизу сплошь состоит из руин и
покинутых лачуг и там некому даже услышать его крики о помощи. С другой
стороны, начни он стучать в запертую дверь, вряд ли немногочисленные
постояльцы, снимавшие комнаты на нижних этажах и в противоположном конце
здания, услышат стук.
Он обращался к администрации с просьбой прислать слесаря, но
безрезультатно. Портье, добравшийся до неисправной двери, почему-то упал в
обморок в коридоре и пришел в себя только через два дня, так и не получив
ни от кого помощи. Как-то утром адвокат с таким трудом открыл дверь, что
ему наконец пришла в голову мысль о бегстве. Но в тот день предполагаемые
соглядатаи словно угадали его намерения, и на утренней прогулке он
чувствовал спиной их угрожающие взгляды, а один из них даже пошел за ним
следом, очищая яблоко длинным ножом. Купив газету, адвокат покорно
вернулся к себе и заперся в комнате. Ночью дверь заклинило намертво и
ржавчина проникла в зазоры и щели, которые до сих пор, хотя и с трудом,
позволяли выбивать ее из дверного проема. Даже древесина как бы окаменела
и стала издавать странный глухой звук.
Старик жил в большой комнате со стеклянной дверью, выходившей на
заброшенный участок, обнесенный забором. С весны до осени он сидел у
открытой двери и не сводил глаз со своего пятачка земли. Он видел, как
туда слетались все птицы округи. Быть может, их привлекала вода, которую
можно было попить из плошки, поставленной в сторонке. Не залетал туда
только дрозд. Старик его ждал. А тем временем следил за муравьями, за
диким кустарником, из года в год разраставшимся все пышнее. Весной он
долго наблюдал за улиткой, которая в три месяца прочертила белую полосу по
всему забору. Шум и суета города не долетали в этот уголок и не будоражили
старика, погруженного в сонные думы. Иногда шел, дождь. Редко выпадал
снег.
Через год прилетел наконец дрозд, но дверь была закрыта: старик окончил
свои дни. Его похоронили тут же на участке, которым он столько лет
любовался. Птица села на траву, выросшую на его могиле. Опустив клюв, она
попила из плошки, полной дождевой воды.
Одна молодая монахиня очень тяжело переживала обет безбрачия. И вот в
течение нескольких ночей кто-то стал тайно подсовывать под дверь ее
запертой кельи листочки белой бумаги с отпечатком, а может быть, рисунком
той или иной части своего лица. Сначала это был глаз, затем прядь волос,
ухо, рот, лоб и наконец подбородок. Черница попыталась соединить листочки
воедино и с ужасом убедилась, что не может больше противиться обаянию
возникавшего перед ней образа. И вот настала ночь, когда она должна была
получить последний недостающий листок и увидеть все лицо тайного
соблазнителя. Тогда она зажгла свечу, чтобы сжечь искушающий ее образ. Но
вдруг осознала, что перед ней лик самого Спасителя. Тогда один за другим
она проглотила клочки бумаги, словно это были святые облатки.
В ГОЛУБОМ МАРЕВЕ САМАРКАНДА
Как-то в воскресенье Амид-ака заметил в голубом мареве Самарканда двух
чужестранцев. Они появились в конце улицы и наверняка разыскивали его
лавку, знаменитую своими арбузами, так хорошо утолявшими жажду. И впрямь
оба путника вскоре направились в сторону навеса, в тени которого он
установил несколько деревянных столиков. Оба вымыли руки под умывальником,
подвешенным снаружи. Тогда Амид-ака пошел в лавку, чтобы отобрать пару
арбузов. Вернувшись под навес, он застал только одного незнакомца. Положив
перед ним оба арбуза, он спросил, почему его друг ушел. Человек растерянно
на него посмотрел. Затем вытер потный лоб, встал из-за стола и направился
к выходу. Но прежде сказал устало:
- С некоторых пор все меня видят вместе с другим.
И удалился, тяжело ступая по пыльной дороге.
Никто не знал, откуда она явилась. Похоже, из Апулии, из какой-нибудь
деревушки, где солнце ослепительно сверкает на белых стенах домов. Все дни
она проводила взаперти в маленькой квартирке с двумя окнами на площадь.
Она никогда не выходила на улицу, а если и выходила, то по ночам или в
жаркие часы дня, когда люди прячутся в тень. Звали ее Феодорой, как жену
византийского императора. Несмотря на свои тридцать лет, она еще ни разу
не влюблялась, ибо хранила верность тому, кто платил за квартиру и давал
ей немного денег на жизнь. Сейчас ее содержал один женатый мужчина с двумя
детьми; время от времени он ее навещал. Главное для Феодоры было ничего не
делать, и она не мыла даже посуды, которая горой скапливалась на кухне, -
два раза в неделю приходила женщина и перемывала ее всю.
Однажды эта женщина пришла и объявила, что содержатель погиб в дорожной
катастрофе. Три дня Феодора молча пролежала в постели.
Утром она принялась собирать чемоданы, решив переехать в большой город,
и тут раздался стук в дверь. Пришедшему старику было уже восемьдесят, но
выглядел он вполне прилично для своих лет. Перестав испытывать интерес к
женщинам, он искал теперь, кому бы поведать свои любовные приключения. Тем
самым он хотел вновь пережить самые прекрасные минуты своей жизни - одну
за другой. Разумеется, с этим нельзя было обратиться к жене, а уж тем
более невозможно обсуждать такие деликатные вопросы за столиком кафе.
Нужны были подходящая обстановка и, в особенности, внимательный и
благосклонный слушатель. Само собой, он готов был заплатить за это
солидную сумму. В рассказах своих он избегал слишком откровенных
выражений, связанных с этой темой; любовь, например, сравнивал с птицей,
говорил: "Птичка прилетела". Феодора без колебания согласилась на столь
необычную связь, хотя это и не был предел ее мечтаний. Итак, раз или два в
неделю старик являлся к ней и со всеми подробностями живописал свои
любовные похождения. Затем он уходил, даже не притронувшись к Феодоре.
Оставаясь одна, женщина с головой погружалась в комиксы. Однажды старик
настоял, чтобы она съездила в город и купила себе нарядное платье и пару
светлых сапожек. Феодора села на поезд и поехала в соседний город, где
купила платье и сапожки. Но гораздо важнее оказалась для нее встреча с
одним молодым человеком, в которого она по уши влюбилась. Это была ее
первая любовь. Они гуляли по городу, держась за руки. Потом она вернулась
домой и снова заперлась в своей квартире. Старик пришел посмотреть на
покупки и осведомился, как прошла поездка, Феодора умолчала о своей
встрече. Через некоторое время она тайно отправилась в город на свидание.
Старик ничего не заметил. Вечером после этой второй встречи старик решился
рассказать ей о самом потрясающем из своих любовных приключений. В
молодости ему довелось служить продавцом в обувном магазине; там он
познакомился с одной женщиной. Она была старше его и жила в соседней
деревне. Он назначил ей свидание, и они гуляли под городскими портиками и
целовались прямо в церкви. Феодора слушала затаив дыхание. Все, о чем
рассказывал старик, произошло с ней, когда она ездила в город к тому
юноше. Но самое ужасное было потом. Старик принялся рассказывать про
третье свидание, которого у Феодоры еще не было и в котором, быть может,
содержалась развязка ее отношений с молодым человеком. Старик приехал к
той женщине в деревню и позвонил ей. Тут он прервал свой рассказ, потому
что раздался телефонный звонок. Феодора в полной растерянности протягивает
руку и снимает трубку. Это с вокзала звонит ее возлюбленный и повторяет
точь-в-точь те же слова, которые говорил старик. Повесив трубку, Феодора
оборачивается к старику. В комнате темно, женщина уже не может понять, кто
рядом с нею - юноша или старик. Она только чувствует, что "птичка
прилетела".
Неизвестно, кто побудил больных стащить грязные простыни, белые халаты
и фартуки и отправиться на ловлю бабочек. Они соорудили садок, натянув на
металлический каркас сетку от комаров. Получилась легкая круглая клетка,
где ползало в неволе, перебирая ножками по ячейкам сетки, бесчисленное
множество чешуекрылых, слетавшихся из лишенного зелени города на цветущие
лужайки и клумбы лечебницы для душевнобольных. В конце концов пациенты
потребовали у главного врача направить в центр города монахиню-сиделку и
освободить там всех бабочек. Так и было сделано. На площадь сбежалось
много народу, и, когда монахиня распустила шнур, стягивавший сетку, в
воздух взмыла целая туча бабочек. Уличное движение остановилось, потому
что всех поразило это необыкновенное событие. А когда люди поняли его
смысл, то открыли в знак солидарности ворота сумасшедшего дома, чтобы
одарить его узников свободой и любовью.
Такие бульвары есть в любой из европейских столиц, пришедших в упадок и
живущих на последнем издыхании. Например, в Вене, которая уже давно влачит
самое жалкое существование. Здесь почти нет движения и не слышно
заводского шума. По вечерам жители заходят разве что в кондитерские.
Кое-где еще можно встретить старого скрипача, исполняющего цыганские
напевы. Люди ко всему равнодушны. Кинотеатры пусты. В витринах
разорившихся лавчонок выставлены фотографии артистов. Многие магазины
опустели, и на прилавках лежит слой пыли толщиной в четыре пальца.
Низембак говорил, что он уже несколько лет наблюдает за будильником,
выставленным в одном магазине, владелец которого переселился в Канаду: до
сих пор стрелки показывают точное время, хотя завод наверняка давно
кончился. И на пыли не видно следов, которые позволили бы заподозрить, что
кто-то тайно его заводит.
Монастырь имел форму ромашки. От цилиндрической башни расходились в
разные стороны кельи, образуя нечто вроде лепестков. В промежутке между
двумя соседними кельями оставалось немного свободного пространства, и
здесь в стене башни были пробиты окна, застекленные цветными витражами. В
зависимости от высоты солнца внутри цилиндрического зала преобладало
освещение, окрашенное в цвет того стекла, на которое падали в данный
момент солнечные лучи. Если свет был голубым - значит, полдень, оранжевым
- час вечери и так далее. Ночью солнце сменяла луна. Зимой и в пасмурную
погоду монахи целыми днями не имели представления о времени и были
счастливы, потому что жизнь протекала без всякого порядка, особенно в том,
что касалось ночных псалмопений. Одни вставали слишком рано, другие -
слишком поздно, и дело кончалось тем, что каждый пел, когда придется. Так
что одиночные псалмопения не смолкали до зари.
Мраморная площадка из белых и черных квадратов была выложена
отцами-пустынниками и предназначалась для раздумий о спасении души. В
какой-то мере она сплачивала анахоретов в их суровой монастырской жизни.
Если кто-либо, вылезая из пещеры или ямы, выкопанной руками в песке,
садился на белый или черный квадрат, это значило, что душа у него либо
светла и чиста перед богом, либо обременена грехами и одержима дьяволом. В
самом деле, достаточно было сесть или улечься на одну из множества плит,
чтобы убедиться, в мире ли ты с предвечным или в когтях у нечистой силы.
Время от времени наведывались сюда и запыленные местные жители, кочевавшие
в пустыне. Они бросались ниц на плиты из черного мрамора и тут же в корчах
и муках исторгали из себя бесов. Затем они переползали на белые плиты и
если погружались в глубокий сон, то можно было сказать, что душа и тело их
очистились от скверны. Счастливые, они вновь отправлялись в опасный путь и
продолжали свои бесконечные странствия. Когда отшельники покинули эти
пещеры и разбрелись по свету, мраморные квадраты перестали помогать
паломникам. Солнце и дожди постепенно раздробили заброшенную площадку на
множество черных и белых камней, которые до сих пор встречаются то здесь,
то там в этих пустынных краях.
Выехав из Баку на широкую отмель, исполосованную шинами грузовиков и
легковых автомобилей, шофер говорит, что Каспийское море высыхает. Здесь,
под колесами, было когда-то море, и он сам разглядывал этот песок, когда
мальчишкой нырял в глубину. Вот почему всякий раз, привозя кого-нибудь
сюда, он испытывает чувство, будто едет под водой. Наконец берег остается
позади и они выезжают на большую дорогу, ведущую в Сумгаит. Огромные дома,
выстроившиеся по обе стороны асфальтированного шоссе, оставляют у
приезжего чувство одиночества и затерянности. В надвигающихся сумерках
тоскливо мерцают уже зажженные огоньки. Невольно задаешься вопросом, как
людям живется в этих местах. Шофер притормаживает, чтобы глотнуть воздуха.
Чей-то тайный зов заставляет его остановить здесь машину. Он вылезает и
идет туда, где в слабых лучах света движутся неясные тени. У него такое
ощущение, что кто-то ждет его там. Неторопливо шагает он по дорожкам между
домами. Люди, должно быть, уже ужинают дома или сидят в кино, завершая
воскресный отдых. А шофер упрямо ищет одну-единственную тень в глубине
садика. И вот она появляется, двигаясь ему навстречу. Нежная девушка молча
подходит к шоферу, и они вместе исчезают в ночи, словно давно назначили
это свидание и знают друг друга с незапамятных времен.
Профессор только что приехал в свой загородный дом" Здесь он отдыхает
по субботам и воскресеньям, а в понедельник возвращается обратно.
Разговаривая по телефону, он вдруг заметил, что лужайка в саду сплошь
покрыта ромашками. Он долго не мог оторвать глаз от цветочного ковра,
широко раскинувшегося за стеклянной дверью. Ромашки впервые так властно
завладели лужайкой, заслонив белыми головками всю зелень. Цветов не было
только в одном месте - там образовалось голое пятно неправильной формы.
Закончив разговор, профессор вышел разглядеть лужайку вблизи. Было страшно
идти по цветам, но темное пятно неотвратимо влекло его к себе. В конце
концов он все-таки прошел по цветам, чтобы подойти поближе и понять,
отчего в этом месте не выросли ромашки. Его поразило то, что незаросший
участок по форме напоминал человека, который уткнулся лицом в землю,
раскинув руки. Тогда он спросил у садовника, почему здесь не растут
ромашки. Тот пощупал траву и в недоумении пожал плечами, затрудняясь
ответить на этот вопрос. Но когда профессор указал ему на необычную форму
пятна, садовник вспомнил, что на этом самом месте расстреляли одного
партизана.
БЛАГОЧЕСТИВЫЙ ДОМ ТЕРПИМОСТИ
Посвящается Микеланджело Антониони
Перед ним та самая венецианская вилла. Огромное прямоугольное здание с
характерными балкончиками из белого мрамора на кирпичном фасаде; сквозь
кирпич проросли тончайшие волоски зелени, придающие дому взлохмаченный
вид. Он примчался сюда на машине, горя от нетерпения вновь погрузиться в
атмосферу пережитой трагедии. И вот он уже чувствует влажные испарения
венецианской лагуны. Медленно шагает он по траве большого луга, вдоль
кустарников, отделяющих виллу от деревни и автострады, и старается точно
установить, с какого места сфотографировал дом журналист, написавший
подробнейший отчет о скандальном происшествии. Тех пяти монашек уже и след
простыл. Их, как водится, рассовали по разным монастырям Италии: так
всегда поступают в Ватикане, когда надо убрать кого-нибудь с глаз долой.
Год назад лица этих монахинь целую неделю не сходили со страниц газет и
журналов. Несовершеннолетние матери и их дети, находившиеся здесь под
опекой, тоже как в воду канули.
С опаской глянув на белый балкончик, круто нависавший над входом, он
переступил порог перед широкой дверью. Он помнил, как монахини и
подопечные Дома милосердия стремительно проскакивали под этим балкончиком,
уже тогда едва державшимся. Впрочем, грозили обвалиться и все остальные.
Примерно раз в месяц какой-нибудь балкончик обрушивался, отчего вдоль стен
громоздились груды обломков и мраморной крошки. Потом сделали капитальный
ремонт за счет некоторых матерей, разжившихся благодаря связям с
окрестными промышленниками. Вот один из многих вопросов, заданных судьей
настоятельнице: "Почему вас не интересовали источники пожертвований ваших
подопечных на ремонт здания и организацию увеселений?"
Он прошел в просторный внутренний двор, уставленный множеством фонтанов
с зеленоватой водой в чашах и широкими листьями какого-то, должно быть
африканского, растения. Вокруг было развешано по крайней мере штук сорок
матрасов для просушки. По всему видно: они висят здесь не первый день.
Сторож виллы, маленький человек с угрюмым взглядом, разглагольствует о
необходимости бороться с гнилостью, но, похоже, это намек на меры иного
рода, более глубокие и основательные.
Поднявшись по широкой лестнице, ведущей на второй этаж, он с замиранием
сердца вслушивается в щемящее безмолвие пустого, покинутого помещения.
Перед ним широкий коридор, куда выходят многочисленные, весьма скромно
меблированные комнаты: две кровати, маленький шкафчик, ширма, белый кувшин
в стенной нише. Большой туалет в середине коридора. Он освещается через
люкарну, как в оранжерее. Повсюду - цветы: они свисают из горшков на
веревочках, стелются и кустятся на полу в обрамлении широких узорчатых
листьев. Здесь все устроено для романтических прогулок к ватерклозетам и
четырем ваннам на фоне цветастых обоев. Присев на деревянную скамеечку, он
погружается в пряный цветочный аромат. На полу просторного светлого холла
большая, грубо сработанная плошка с желтыми маргаритками. Рядом мраморная
маска с отверстием посредине, через которое из подземного калорифера
поступает воздух - зимой теплый, летом прохладный. На нижнем этаже
находится кухня. В центре огромного помещения - стол с остатками
роскошного пиршества: крутые яйца, хлебные крошки, обглоданные и
побуревшие, словно от ржавчины, кости, рваные капустные листья,
заплесневелая картошка, пустые бутылки от вина и шампанского; тут же помет
домашних животных, привлеченных сюда вкусными объедками. Здесь, видно, и
происходило новогоднее застолье, приведшее к таинственному исчезновению
Мариэтты Пальюги, чей труп был впоследствии обнаружен в лагуне. Вся
история и началась с того, что рыбак Томмазо Каньин наткнулся на бедняжку,
колыхавшуюся на волнах, и тут же выловил со дна множество гипсовых
статуэток младенца Христа, наверняка служивших для изготовления яслей
Христовых для всей округи. По этому поводу на суде был задан другой
вопрос, бросающий тень на поведение монахинь: "Правда ли, что женским
молоком вскармливали статуэтки младенца Христа?" Правда. Живые младенцы
требовали материнской заботы, но едва из припухших грудей начинало
струиться молоко, его впитывали гипсовые уста, приставляемые к соскам
кормилиц. Впрочем, подобное уже было в монастыре Санта-Моника ди
Бельмзр... И вот, когда в новогоднюю ночь Пальюги попросила у них молока
для своей дочки, они не дали ей ни капли. Из-за этого все и смешалось в
голове у бедной женщины. Ночью она выбежала на заболоченный берег и
утопилась, в отместку прихватив с собой все статуэтки младенца Христа. Но
разве монахини не знали того, что творилось в приюте? Защищавший их
адвокат убедительно доказал, что монахини тут совершенно ни при чем. Они
считали, что приходившие в приют мужчины, солдаты, промышленники и даже
чернорабочие, были родственниками матерей-одиночек. Однако из-за
невольного попустительства монашек все здесь происходило как в обычном
публичном доме. С выяснением этого обстоятельства дело постепенно замяли,
и сообщения о нем сошли с первых страниц газет. Приговора ждали теперь
только вещи, цветы, матрасы, брошенные на вилле. Но что-то неясное еще
носилось в здешнем воздухе. Казалось, он наполнен голосами, отзвуками
фраз, произнесенных теми, кого судьба забросила неведомо куда.
Наш герой тоже ждал ответа. Ноги сами привели его сюда, ведь он был
одним из главных свидетелей на процессе, куда пришел добровольно, чтобы
поведать об интимных отношениях с одной из монахинь - о самом потрясающем
переживании в своей жизни.
Но этому показанию противопоставили другое, столь же вероятное: одна из
молодых матерей призналась, что не только она, но и другие часто
выкрадывали одежду у спавших монахинь и прикидывались Христовыми
невестами, чтобы урвать у мужчин побольше денег. Так удалось замутить
истину. Но он прибыл сюда, сгорая от желания вновь увидеть знакомые места
и рассеять сомнения по поводу той мистической встречи, которая перевернула
всю его жизнь.
Уму непостижимо, как происходят некоторые вещи. Даже самые
незначительные. Однажды бродячий пес привязался к прохожему, следовал за
ним по пятам весь день и к вечеру приплелся к нему домой. Будь этот
человек богат, имей он большую квартиру и поменьше детей, он, вероятно, с
удовольствием приютил бы пса, тем более что тот выглядел забавно: на
белесой шерсти причудливые синие пятна - видно, запачкался, слоняясь возле
красильных чанов. Кстати, сам этот человек, по имени Мухаммед, работает в
старой красильне, где во дворе целыми днями сушится окрашенная ткань.
Детям пес понравился, но Мухаммед все равно решает избавиться от него,
семью и ту трудно прокормить, да и негде держать собаку - сами они ютятся
в двух комнатенках. На следующий день Мухаммед встает раньше обычного и
идет на базар, где в этот час уже порядочная толкучка, теряется в толпе и
в два счета ускользает от пса. Но рано обрадовался - пес к вечеру
возвращается к дому. Тогда Мухаммед решает день не работать и пешком
отправляется на окраину. Он бредет и бредет, а пес то трусит рядом, то
тащится позади. Мухаммед присаживается в тени одного из домов, окаймляющих
неровную, залитую солнцем площадь, и засыпает. Пес пристраивается около и
следует его примеру. Мухаммед пробуждается, пес еще спит. Тогда Мухаммед
крадучись уходит. Оставив бедного пса в узкой полоске тени, на пыльной
земле, он с облегчением вздыхает и направляется в центр, где слоняется до
вечера - все равно рабочий день пропал. Тут уместно сказать правду: у него
нет постоянной работы. Его нанимают поденно развешивать и снимать
окрашенные ткани. Так что ненадежный заработок может частично оправдать
его жестокость по отношению к животному. Да и жестокость ли это? Он ведь
не прогнал пса палкой или пинком. Напротив, много раз объяснял ему:
"Пойми, не могу я тебя держать, ведь у меня то да се". Словом, он дал
понять собаке, что она ему не нужна, может, потому та и привязалась к
нему, как привязывается в подобных случаях женщина к мужчине или - бывает
и так - мужчина к женщине.
Хотя любовь любви рознь. Одни отступают при первой же неудаче, другие
упорствуют: то ли не могут совладать со своими чувствами и готовы на любые
унижения, то ли надеются, что смелость города берет. Неизвестно, чем
руководствовался пес, но он снова вернулся к Мухаммеду. Семья сидела за
столом, когда кто-то подозрительно заскребся в дверь. Открыли: на пороге
стоял пес. У Мухаммеда кусок застрял в горле.
На следующий день Мухаммед садится на осла и выезжает за город. Вслед
за ним трусит белесый, перепачканный синей краской пес. Мухаммед то и дело
оборачивается и укоряет его:
- С чего ты вбил себе в голову, что именно я должен тебя содержать? Вон
какой город большой, что бы тебе выбрать другого хозяина, пристал как
банный лист... Куда тебя девать, ума не приложу. Шел бы ты ко всем чертям.
Так они и плетутся по пустыне. Мухаммед время от времени расстилает
коврик и углубляется в молитву. Наконец они подходят к небольшому селению,
вокруг овцы пощипывают чахлую траву. Здесь Мухаммед решает передохнуть -
они уже два дня в пути; за это время пес не раз его выручал, например
когда ветром сорвало с головы тюрбан и понесло по песку и Мухаммед никак
не мог догнать его.
Но на этот раз дело, кажется, идет на лад: пес, хотя и не упускает
хозяина из виду, с удовольствием гоняется за овцами, а к исходу дня резво
помогает пастуху собирать стадо. Себе на беду он становится слишком
доверчив и однажды вместе со стадом уходит на пастбище, на холмы. Мухаммед
этим пользуется и возвращается в город, к своей семье.
Проходит несколько дней, и у Мухаммеда появляются какие-то новые
привычки и жесты, которых раньше за ним не водилось. Скажем, на улице он
то и дело оборачивается. К чему бы это? Кого он ищет, кого хотел бы
увидеть у себя за спиной? Дома, особенно во время еды, он без конца
прислушивается. Встает, открывает дверь: ему кажется, что кто-то стучит
или скребется. Кончается тем, что он оставляет дверь открытой. Лишь только
в залитом солнцем проеме двери мелькнет тень, он замирает с ложкой в руке.
Короче, все догадываются, что Мухаммед ждет пса. Жалеет, что не оценил
такую преданность. Более того, понимает, что и сам по-настоящему
привязался к нему. Мухаммед взбирается на самые высокие террасы,
внимательно разглядывает сверху площади и улицы, посещает те места, где
пытался удрать от пса, отправляется на окраину, где они вместе дремали в
тени. Наконец снова садится на осла и пускается в путь. По прошествии двух
дней он приезжает в то самое селение, где паслись овцы, и расспрашивает
пастуха, не видал ли тот пса. Тот говорит, что пес сразу же после отъезда
Мухаммеда сбежал. Куда? Пастух показывает туда, где вдалеке виднеются
развалины. Мухаммед приближается к развалинам, встречает старушку, которая
сосет гранат, она объясняет ему, в какую сторону ушел пес. Снова в путь.
Мухаммед идет все дальше и дальше. Вокруг раскаленная пустыня - ни
деревца, ни укрытия. Песок и безлюдье.
А пес в синей краске, запыленный и усталый, возвращается в город и по
знакомым запахам находит дом Мухаммеда. Вот он в дверях, семья радостно
встречает его, всем ясно: раз вернулся пес, вернется и хозяин.
Англичанин и русская познакомились на Капри, и между ними возник
короткий, но бурный роман. Затем англичанин уехал в Лондон, а русская
вернулась к своим бескрайним равнинам. Они решили поддерживать отношения,
разыгрывая шахматную партию по переписке. Время от времени из России
приходило письмо с очередным ходом, а в ответ шло письмо с цифрами и
буквами из Лондона. Тем временем англичанин женился и произвел на свет
троих детей. Русская тоже счастливо вышла замуж. Заочная шахматная партия
- по одному письму каждые пять-шесть месяцев - продолжалась в течение
двадцати лет. Но однажды англичанин получил письмо, содержавшее хитрый ход
конем, который стоил ему королевы. И тогда он понял, что ход этот сделал
кто-то другой, чтобы сообщить ему о смерти возлюбленной.
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 20 May 2004 16:38:46 GmT