Fb2.zipEpubСодержаниеFine HTMLPrinted versiontxt(Word,КПК)Lib.ru html
Джози Ллойд, Эмлин Риз. Давай вместе

     Josie Lloyd & Emlin Rees "Come together"
     Перевод с английского Анастасии и Юрия Корчагиных
     "Фантом пресс" серия "PHANTIKI", 2003



     Нашим сестрам, Кэтрин и Кристи, - с любовью.

1
джек
ИДЕАЛ

     Допустим,  ты  - девушка. Допустим,  что ты - девушка,  и  ты сейчас на
вечеринке, в клубе или в пабе. Допустим, что ты -  девушка, и  ты сейчас  на
вечеринке, в клубе или в пабе, и вот я к тебе подхожу.
     Допустим, раньше ты меня не видела.
     Кое-что тебе станет понятно сразу. Ты увидишь,  что ростом я почти метр
восемьдесят,  среднего  телосложения. Если  мы пожмем  друг  другу  руки, ты
заметишь, что у меня крепкое  пожатие и чистые ногти. Ты  обратишь внимание,
что  мои карие глаза вполне гармонируют с  темно-русыми волосами.  И еще  ты
заметишь шрам,  рассекающий левую  бровь  посередине. Ты сможешь догадаться,
что мне не меньше двадцати пяти и не больше тридцати лет.
     Допустим, то,  что ты  увидела, тебе понравилось и ты не прочь со  мной
заговорить.
     Мы поболтаем и,  если  все пойдет нормально,  познакомимся  получше.  Я
сообщу тебе, что зовут меня Джек Росситер. А если ты спросишь, откуда У меня
шрам,  я  расскажу,  что  мой лучший друг  Мэтт  Дэвис  подстрелил  меня  из
пневматического пистолета, когда  мне было  двенадцать лет. Еще я скажу, что
мне тогда очень повезло, и я не лишился глаза, но моя мать после этого целый
год  не пускала Мэтта к нам  на  порог. И добавлю, что  сейчас Мэтт  намного
спокойней  и  теперь вполне безопасно  обитать  с ним под  одной  крышей.  Я
расскажу  тебе, что  Мэтт работает в юридической фирме в  Сити, но умолчу  о
том, что  дом,  в котором мы живем, принадлежит ему, а я  плачу за жилье. Ты
спросишь,  что  наше  обиталище из  себя представляет,  а я  отвечу, что это
здание бывшего  паба в западной  части  Лондона,  которое  мы переделали под
жилье. Да - мы не тронули бильярдный стол, доску для дартса и барную стойку,
и нет - мы отказали в посещении заведения буйным алкоголикам, которые раньше
угрюмо  сидели в углу бара. И еще я скажу тебе, что у нас большой и заросший
сад.
     Ты спросишь  меня,  кто  я по профессии  и  чем зарабатываю  на  жизнь.
Отвечу,  что  я  -  художник,  и это  будет чистая  правда,  и  что на жизнь
зарабатываю своим ремеслом, а вот тут я совру. Не стану я тебе говорить, что
три дня  в неделю  горбачусь в небольшой  художественной галерее в Мэйфейр и
моих  заработков  едва хватает  на  то, чтобы  свести  концы с  концами.  Ты
посмотришь на мою  одежду,  которую  я наверняка  позаимствовал у  Мэтта,  и
подумаешь,  что  я  богат,  и  ошибешься.  А  поскольку за все время  нашего
разговора я не упомяну о своей девушке, ты подумаешь, что подруги у меня нет
и я холостяк, и будешь абсолютно права. Я не стану интересоваться, есть ли у
тебя  парень,  но  присмотрюсь  к  безымянному  пальцу,  чтобы  убедиться  в
отсутствии обручального кольца.
     Допустим, в конце вечера мы решим пойти домой - к тебе или ко мне.
     Там мы займемся  сексом, и, если повезет,  нам  это  даже понравится. А
если понравится,  то, быть может, мы  даже займемся  этим  еще  раз. А потом
заснем. На следующее утро - если мы у тебя дома - я наверняка тихонько уйду,
пока  ты еще  спишь. И не  оставлю  свой телефонный номер. А  если мы у меня
дома, то ты  поступишь  так  же. И ты не поцелуешь меня на прощанье. В любом
случае  тот,  кто  спит  в  своей постели, утром проснется и  обнаружит, что
остался один. И это хорошо, потому что так и было задумано.

* * *

     Чистосердечное признание No 1:
     Контрацепция

     Место   действия:   туалет   между   вагонами   В   и   С,   электричка
Бристоль-Лондон, следующая в 14.45 с вокзала Паркуэй до вокзала Пэддингтон.
     Время действия: 15 мая 1988 года, 15.45.

     В туалете  юнец семнадцати  лет стоит перед  зеркалом, со спущенными до
щиколоток штанами,  и  держит в одной руке презерватив "новинка: с  ароматом
карри", а в другой - эрегированный пенис - свой пенис.
     Эту сцену я могу описать  очень подробно. Не потому, что  я в это время
торчал  у  туалета в  вагоне  С,  пялясь на  табличку "занято"  и размышляя,
сколько еще  протянет мой  мочевой пузырь, прежде  чем взорвется, и  пытаясь
понять, каким же нужно быть эгоистом, чтобы оккупировать общественный толчок
на  двадцать минут.  И не  потому,  что  на подъезде  к  Редингу  вагон  так
затрясло, что я не выдержал и пинком открыл дверь туалета, самолично увидев,
что происходит  внутри.  А  потому,  что  этим юнцом в сортире был я. Ладно,
теперь можно предположить, что я:
     а) извращенец;
     б) любитель карри;
     в) псих.
     Или же все сразу.
     Исходя из приведенной  выше  информации, все  эти  предположения вполне
логичны.  И любой суд  наверняка  признал бы  меня  виновным  по  всем  трем
пунктам.  Хотя обвинение в пристрастии  к  индийской специи  можно  было  бы
оспорить -  если  учесть, что я с трудом могу дотянуться ртом до колена,  не
говоря уже о других частях моего тела.
     Так что ведите адвоката.
     Семнадцатилетние юнцы - странные существа. Это может подтвердить  любой
мужчина, с радостью оставивший позади эту стадию своего развития. Застрявшие
между  пубертатностью и  зрелостью,  обуреваемые потоком  гормонов,  в  этом
возрасте  они  познают  себя,  мучаются  множеством  вопросов,   на  которые
необходимо  найти  ответы,  а  процесс  самопознания  у  них  сопровождается
бесконечной мастурбацией. Я в этом возрасте  ничем от них не отличался. Меня
занимали обычные вопросы.  Есть  ли Бог на  свете?  Возможен ли  мир во всем
мире?  Почему волосы на  лобке  не растут  до бесконечности  и  не поддаются
фигурной стрижке, как  деревья?  Почему  "высокопоставленный член"  означает
вовсе  не  то,  что  сразу  приходит в голову?  Я тщетно  ждал  ответов. А в
ожидании их - мастурбировал.
     Много.
     Вряд  ли даже в  племенном  стаде  нашлись  бы рекордсменки, чьи  надои
превышали мои (но,  учитывая тот факт, что  коров доят только дважды в день,
это  не   удивительно).  В   среднем-то   есть   исключая   пожары,  потопы,
землетрясения и прочие форс-мажорные обстоятельства - я занимался этим делом
трижды в день. Действо всякий раз  отличалось только  остротой ощущений  - в
зависимости  от  декораций.  Над  раковиной  в  ванной;  на  заднем  сиденье
автобуса;  под пуховым одеялом;  в церкви, когда  вся паства пела гимны, - я
все время дрочил, рукоблудничал, тянул кожух, гонял шкурку, тер морковку.
     Но за весь период своих онанистских экспериментов я так и не попробовал
"отгяг с шиком".
     Для  тех, кому этот термин не знаком,  объясняю,  что "оттяг с шиком" -
это  акт мастурбации с надетым презервативом. Не уверен, что мне  доподлинно
известно,  почему  именно эта разновидность считается шикарной.  Могу только
предположить, что  так  развлекались люди,  отягощенные избытком  свободного
времени  (или  избытком  чего-то  еще).  Однако  мне  15  мая  1988  года  в
обстановке, лишенной всякого эротизма, а именно в туалете между вагонами В и
С Британской железной  дороги, сей предмет нужен  был  для совершенно других
целей. Меня интересовал сам презерватив,  а не  то, что он должен был в себя
вмещать по окончании акта.
     Все  просто -  до этого  я ни  разу  не  надевал эту штуку.  Раньше мое
знакомство с резиновыми изделиями ограничивалось восторженным наблюдением за
одноклассником Кейтом  Ролингсом,  когда  тот  показывал на  вечеринках свой
легендарный  трюк. Он натягивал презерватив себе на голову  и носом  надувал
его до тех пор, пока тот не увеличивался до размеров дирижабля и не повторял
судьбу   "Гинденбурга"<Легендарный   немецкий   дирижабль,    совершавший
трансатлантические перелеты из Берлина, взорвался в 1937г. - в Нью-Йорке, во
время  торжественного  причаливания.  -  Здесь  и  далее  примеч.  ред.>,
взрываясь  под гром  восторженных аплодисментов.  Хотя я  понимал, насколько
впечатляет подобное представление, в тот день я не собирался изумлять  своим
умением  благородное  собрание  очередной   вечеринки.  Нет,  я  намеревался
покорить Мэри Райнер, девушку,  с которой познакомился в выходные на тусовке
у Мэтта. Она жила в Лондоне и пригласила меня погостить у нее, пока родители
отдыхают  на  Майорке.  Иначе говоря,  это  была  девушка,  которая,  как  я
надеялся,  окажется   достаточно  милосердна,   чтобы   избавить   меня   от
девственности.  Отсюда  и   презерватив  с  ароматом  карри.  В  туалете.  В
электричке.
     Менее чем  через два часа  меня могли всерьез попросить воспользоваться
резинкой.
     И вот момент,  к  которому  я готовился  морально и  физически,  заодно
разработав и  укрепив  мускулатуру  правой руки,  почти настал.  И что  же я
сделал?  Я  сделал  то,  что  и  положено  нормальному,  уверенному  в  себе
семнадцатилетнему  юноше,  - испугался.  Не на  шутку.  Я сидел в вагоне  С,
барабанил пальцами по своему бумажнику и думал о трех презервативах, которые
поспешно купил в автомате в  пабе. А что,  если они мне не подойдут? А вдруг
они малы или,  что еще хуже, велики? А  вдруг  они порвутся или  спадут, что
тогда? Тогда я буду лежать рядом с Мэри, дико извиняясь, -  вот что тогда! И
если такое произойдет,  вряд  ли Мэри  даст мне еще один шанс.  И я останусь
девственником. Боже правый, я могу даже  умереть девственником! Я заерзал на
сиденье, представляя эпитафию на своей могиле: ОН УМЕР В ВОЗРАСТЕ  СТА  ЛЕТ,
ТАК И НЕ СУМЕВ ТРАХНУТЬСЯ. ПОКОЙСЯ ВЕЧНЫМ ДЕВСТВЕННЫМ СНОМ.
     Поэтому я взял свой бумажник и прошел в туалет, дабы устроить репетицию
перед премьерой.
     Вот и все мое оправдание. Адвокат отдыхает.
     Мэри тем  не  менее, и мне приятно  об этом говорить, не отдыхала - она
была  неутомима.  С того момента, как  мы  дошли до  спальни,  споткнулись и
рухнули на кровать, об отдыхе она и  не  помышляла. Тогда  я впервые испытал
чувство,  которое позже стал называть "погружение". Я погрузился. Сначала мы
погрузились  в  постель,  и вскоре  я погрузился  в нее. Чувство  погружения
наполняло меня до тех пор, пока не излилось наружу.

НАЧАЛО

     Утро, пятница, июнь 1998 года. У меня проблема.
     Нет, у меня большая проблема - я не помню, как ее зовут.
     Она  вздыхает,  бормочет что-то во  сне, поворачивается  лицом ко  мне,
обнимает меня за талию, и я чувствую жар ее руки. Смотрю на будильник: 7.31.
Потом  смотрю  на нее: густые пряди  темно-русых волос  закрывают все  лицо,
виден  только  нос.  Вполне  симпатичный носик.  Я снова устремляю  взгляд в
потолок, обуреваемый противоречивыми мыслями.
     С одной стороны, ситуация выглядит совсем неплохо. Я, молодой неженатый
гетеросексуал, лежу в постели рядом с обнаженной девушкой, которая - судя по
моим пьяным  воспоминаниям и  форме ее  носа  - весьма  недурна  в постели и
хороша собой.  Насколько я  помню, ничего слишком странного  или неприятного
вчера  не  произошло:  никаких наручников,  истерик или признаний  в  вечной
любви. Мы  познакомились в клубе, танцевали, флиртовали, а под утро приехали
сюда на такси.
     Секс удался.  По полной программе - со вздохами и стонами. Двигались мы
вполне ритмично, особенно если учесть, что вместе делали это впервые. Молча.
Иногда мне даже  нравится такой секс. Никакого взаимодействия  - ни словами,
ни  мыслями.  Все просто,  как голая правда. Мы  оба понимали, что это всего
лишь  физическое  влечение. А  потом мы сидели рядом, пытаясь отдышаться,  и
пили  сырую  воду  из  больших  стаканов.  Она  по-прежнему  была  Идеальной
Женщиной. И не сделала ни одного неверного шага, то есть она НЕ:
     а) сжимала мою руку;
     б) смотрела на меня влюбленными глазами;
     в) спрашивала меня, как же мне не одиноко жить одному, без девушки;
     г)  пыталась  подчеркнуть  интимность отношений,  затягиваясь  от  моей
сигареты, как будто это наш общий косяк;
     д) предлагала встретиться снова.
     Наоборот, она:
     а) держала руки при себе;
     б) смотрела в потолок;
     в) сказала мне, что самое  лучшее в  случайных связях - разнообразие, и
все парни ведут себя по-разному;
     г) сама прикурила себе сигарету;
     д) рассказала, что уезжает путешествовать в Австралию на три месяца.
     Потом мы затушили свои сигареты, я выключил свет, и мы уснули.
     Пока все  шло  хорошо.  Нормальная связь на  одну ночь. Несколько минут
назад, проснувшись,  я прекрасно себя чувствовал. Лучше  сказать, я был горд
собой. Мои "холостяцкие  страхи" улетучились.  Я еще не разучился "клеить" и
способен затащить девчонку в постель. Значит, не утратил навыков.
     С другой стороны, ничего хорошего в этой ситуации нет. Сегодня пятница,
и -  я снова  смотрю на будильник и вижу,  что двух минут как не бывало, - у
меня есть дела. Эх, поваляться бы рядом еще немного и даже взять ее за руку,
изображая некое подобие интимности... Но уже пора вставать - труба зовет.
     Осторожно, чтобы не разбудить ее, я сажусь на кровати, снимаю с себя ее
тяжелую руку и опускаю на простыню. Так,  вот ее одежда - лежит кучкой рядом
с кроватью.  Выждав  для  верности  еще пару секунд,  я  выскальзываю из-под
одеяла и прощупываю ее одежду. Бумажник  в  кармане жакета.  Надеваю  шорты,
тихо выхожу из спальни и иду в кухню.
     Мэтт  уже  тут -  одет, обут, влажные после  душа  волосы  причесаны, -
склонился  над тарелкой сухих завтраков и  чашкой  кофе.  Он  открывает рот,
чтобы заговорить, но я прижимаю палец к губам.  Сажусь за стол напротив него
и отпиваю из его кружки большой глоток кофе.
     - Так она что, еще там? - шепотом спрашивает он.
     - Aгa.
     - Эта... как ее там... Соседка Хлои?
     Хлоя - девушка, с которой мы  вместе  ходили в школу, но никогда вместе
не  "ходили".  А  поэтому  из  потенциальной  подружки  она  превратилась  в
настоящего друга.
     - Да, именно эта Как-ее-там.
     Он кивает, приняв информацию к размышлению, а потом спрашивает:
     - Хороша?
     - Потянет.
     - Шумная, - ухмыляется он.
     - И не говори, - улыбаюсь я в  ответ. - Кстати,  с днем  рожденья.  - Я
салютую его кружкой с кофе.
     - О, не забыл? Спасибо, друг.
     - Даже подарок приготовил.
     - Какой?
     - Вечером увидишь.
     - То есть ты его еще не купил.
     - То есть,  может,  подождешь до вечера? - Я  отдаю ему кружку. - И кто
сегодня придет?
     Он зажигает сигарету, затягивается.
     - Как обычно плюс еще кое-кто.
     - Кое-кто хорошенький и не замужем?
     - Возможно.
     - А подробнее?
     - Может, и ты подождешь до вечера?
     - Значит, психи и шлюхи.
     Но из Мэтта и слова не вытянешь, если он не захочет.
     - Как будто  ты из-за  них передумаешь и не придешь... Может быть,  они
самые. А может, ни те ни другие. Что, амнезия?  - спрашивает он, указывая на
бумажник у меня в руках.
     Я открываю бумажник и просматриваю документы.
     - Нет, уже прошла.
     - Ну и?..
     - Что "ну и"?
     - Ну и как эту Как-ее-там зовут?
     -  Кэтрин  Брэдшоу, - читаю я.  -  Родилась  в  Оксфорде  шестнадцатого
октября 1969 года.
     Я вытаскиваю проездной на  метро и внимательно изучаю фотографию. Потом
показываю фото Мэтту:
     - Сколько дашь по десятибалльной системе?
     - Семь. - Он всматривается в фотографию и меняет  оценку: - Нет, шесть,
она вчера лучше выглядела.
     - Да, вечером они всегда симпатичнее, но...
     - Фотографии не врут, - заканчивает он мою мысль.
     - Точно.
     - Если  я  не  ошибаюсь,  кажется,  сегодня к  тебе должна зайти  Мечта
Мазохиста?
     Мечта  Мазохиста -  прозвище,  которое  Мэтт  дал  Салли  Маккаллен. Он
считает, что при ее появлении я теряю волю.
     - Да, в десять. Он смотрит на часы, присвистывает:
     - А время летит.
     Я иду к термостату, ставлю его на максимум.
     -  План А, -  говорю я и, подойдя  к холодильнику,  наливаю себе стакан
воды из запотевшей бутылки. - Пора выпаривать ее отсюда.
     - А если не получится?
     - Всегда получается. - Я залпом выпиваю воду и обтираю губы.
     Но все в жизни однажды случается в первый раз.
     На часах  8.46. Отопление уже больше  часа работает на полную мощность.
Единственный  вывод,  который  я  могу  сделать:  документы  Кэтрин  Брэдшоу
поддельные. Она родилась не в Оксфорде, а в Бомбее. Летом. В сезон засухи. В
полдень. Рядом с раскаленной печью. Мой трюк с холодной водой не удался. Под
палящими  лучами солнца,  при закрытых  окнах и закипающей  воде в  батареях
комната стала больше напоминать  сауну. По  лбу стекают ручьи пота.  Подушка
под головой превратилась в водяную грелку,  а пуховое  одеяло  -  в  большую
электрическую грелку. Кэтрин тем временем дышала холодной невозмутимостью. И
бровью  не повела. Ни разу  не попросила открыть  окно  или  принести стакан
холодной  воды. Никаких признаков дискомфорта - спокойное  и  ровное дыхание
крепко спящего человека. Снежная королева, да и только.
     Ладно, тогда - план Б.
     - Кэтрин, - говорю я, присаживаясь на постель. - Кэт? Кэти?  - зову уже
громче, пытаясь отгадать,  на какое имя она отзовется, и трясу ее  за плечо.
Наконец в ответ слышу:
     - Мммммм?
     - Пора вставать. Тебе пора уходить. Я уже опаздываю.
     Она  трет  кулаками  глаза,  смотрит  на свои  часы  и жалобно  стонет,
натягивает на себя одеяло:
     - Еще нет  и девяти. Ты же  вчера сказал, что сегодня не работаешь... Я
думала, мы устроим выходной... Помнишь, мы же договорились.
     Это правда. Под этим предлогом я привел ее сюда из клуба.
     - Я помню, - говорю я, а дальше вру напропалую, - но только что звонили
из галереи. Один  американский  коллекционер заинтересовался моими работами.
Он  хочет  встретиться  со  мной.  Сегодня  утром.  Днем  улетает обратно  в
Лос-Анджелес, так что выбора у меня нет.
     -  Ну хорошо,  -  ворчит  она и садится на  кровати. Когда  Кэт Брэдшоу
приняла душ и оделась, часы уже показывали  четверть десятого. Она прошла на
кухню. Там сижу я, делая вид, что внимательно рассматриваю кухонный стол. Он
и впрямь  достоин  внимания. Сделан из вывески паба - придумка  Мэтта. Жаль,
что  мы не смогли  оставить ее висеть над входом. Просто некоторые из бывших
завсегдатаев паба "Войско Черчилля" не отличались большим умом и приходили к
нашим дверям посреди ночи  в поисках  заснувших  и  забытых собутыльников. Я
по-прежнему пялюсь на стол. Уинстон Черчилль смотрит на меня неодобрительно.
"Никогда  в  истории  человеческих  взаимоотношений..."  Ладно, ладно.  Пора
действовать.
     Я не предлагаю ей:
     а) выпить кофе;
     б) подвезти ее домой;
     в) поболтать.
     Вместо этого отталкиваю свою кружку и встаю:
     - Пошли.
     По дороге к  двери стараюсь вспомнить,  что  прочитал в ее  документах.
Слышу, как она цокает по плиткам у меня за спиной. Так, живет она в Фулхэме,
значит, может доехать на метро.
     - Метро отсюда в двух минутах ходьбы, - говорю я, как только мы выходим
из дома.
     Я запираю дверь, и мы проходим метров двадцать вниз по улице, где стоит
навороченная тачка Мэтта.
     - Твоя? - спрашивает она, видя, как я кладу руку на крышу машины.
     - Да,  -  отвечаю я, быстро  проходя дальше.  - Короче,  в  конце улицы
свернешь налево. От поворота еще метров четыреста, и ты на станции.
     Вместо того чтобы  попрощаться, уйти из моей жизни  и вернуться в свою,
она смотрит через дорогу, и взгляд ее задерживается на автобусной остановке.
     - Знаешь, - говорит она, - я поеду на автобусе. Так будет быстрее.
     - Хорошо, -  соглашаюсь я, хотя прекрасно  понимаю, что быстрее  так не
будет. - Увидимся.
     - Да?  - Она неуверенно смотрит на меня. - Я оставила свой номер у тебя
в комнате. На пачке сигарет. На столе у кровати.
     - А ты что, не едешь в Австралию?
     - Еду, но через шесть недель.
     - А...
     Несколько секунд мы стоим в неловкой тишине, оглядываясь по сторонам.
     - Ну так что, ты едешь? - спрашивает она.
     -  Конечно. Сейчас. - Растерянно подергав ручку двери машины, изображаю
на лице недовольство. - Ключи забыл.
     Махнув ей на прощанье и стараясь не смотреть в глаза, говорю:
     - Пока, увидимся еще.
     - Как скажешь.
     Быстрым  шагом я направляюсь обратно к дому,  закрываю за  собой дверь.
Смотрю на часы: двадцать минут десятого. Крадучись обхожу дверь в гостиную и
перебегаю за барную стойку, которая  идет вдоль  задней  стены. Из-за своего
прикрытия выглядываю  в окно. Кэтрин Брэдшоу  стоит  на автобусной остановке
прямо напротив  нашего дома.  Я опускаюсь на колени и поднимаю взгляд на ряд
пустых  бутылок с дозаторами. Черт! Как  я  устал! Выдохся. Салли Маккаллен,
девушка,  о которой я  грезил последние две недели, должна быть здесь  через
полчаса. А Кэтрин Брэдшоу стоит на  остановке,  где  автобусы проходят реже,
чем  кометы  над Землей. Ей даже  нечем заняться,  пока  ждет автобус: нет с
собой ни журнала, ни газеты, ни  плейера, и она развлекается тем,  что зырит
на дверь нашего  дома, ожидая, когда  я  оттуда выйду, сяду  за  руль чужого
кабриолета и поеду на встречу с несуществующим американским коллекционером.
     Мой  внутренний голос  бубнит:  "Ну  и что?  Допустим,  ты не выйдешь и
подтвердишь ее предположения, что вся эта ерунда с галереей и коллекционером
- всего лишь уловка, чтобы избавиться от нее. И что с того, если она все еще
будет  торчать  на улице,  когда  ты  выйдешь  встречать Салли Маккаллен? Вы
только  что познакомились  и не  собираетесь  продолжать  отношения.  Почему
вообще не сказать ей правду? Что тут такого ужасного? Мог бы просто выразить
ей сердечную благодарность  за милый  секс. Было клево. Дверь направо. Жизнь
стала бы намного проще".
     Но тут вступают в разговор и другие голоса.
     Эгоист  внутри меня  говорит: "Она - соседка и  подруга Хлои, а Хлоя  -
твой друг. Кинуть Кэтрин - все равно что кинуть Хлою. Валяй, продолжай в том
же духе, и круг твоих друзей сузится до собственной персоны".
     Тут вступает Трус: "Ты же не хочешь, чтобы она решила, что ты - грязная
свинья, да еще и другим об этом рассказала?"
     Честный парень: "Ты - хороший  парень, а хорошие парни не унижают  и не
обижают хороших девушек".
     Каждый из  голосов по-своему прав, но ни один из них не прав на все сто
процентов. В самом деле, истина не имеет ничего общего с этими рациональными
размышлениями и  умничаньем.  Все элементарно.  Просто меня так воспитали, я
так запрограммирован. Я  не думаю,  правильно  поступаю  или нет, а действую
инстинктивно.
     Легко уверять себя, что, избавившись от постоянной  подруги, ты вернешь
себе свои  холостяцкие привычки.  Я  расстался с Зоей  Томсон  где-то  между
шестью  и девятью часами вечера в  субботу 13 мая 1995 года.  То  есть после
того, как вернулся от матери, где провел  выходные в душевных муках и тяжких
думах,  но  до  того, как  приехал  отец  Зои,  чтобы  забрать ее  из  нашей
арендованной  квартиры, которую  на  протяжении  предыдущих  15  месяцев  мы
пытались сделать своим  домом. Мы встречались с ней чуть больше  двух лет. В
последующие месяцы в моих привычках произошли кое-какие перемены:
     A. Я бросил использовать кондиционер  для  белья  и стал  с  удивлением
замечать, что в моих носках образуются дыры.
     Б. Перестал менять  зубную щетку каждые три месяца,  и  она стерлась до
состояния старой циновки.
     B. Научился подравнивать ногти на ногах руками вместо ножниц.
     Г. Стал переворачивать  простыню на обратную  сторону каждые две недели
вместо того, чтобы стирать ее.
     Д.  Перестал  мучиться   чувством   вины,   общаясь   с   "ненадежными"
представителями  противоположного  пола ("надежными" считались девушки  моих
друзей,  мои давние подруги,  с которыми  смогла  подружиться Зоя, или Зоины
подруги).
     Е. Стал заниматься сексом в презервативе.
     Ж. Стал спать в обнимку с подушкой вместо подружки.
     3. По воскресеньям просыпался с желанием снова увидеть рядом женщину, с
которой захотелось бы провести весь выходной.
     Однако  другие привычки и навыки, привитые мне Зоей,  стали частью меня
самого. В их числе:
     A. Привычка спать на правом краю постели,  хотя  теперь все двуспальное
пространство было в моем распоряжении и я мог спать хоть по диагонали.
     Б.  Мытье посуды после каждого  приема пищи вместо обычных блицтурниров
по мытью гор посуды каждые выходные.
     B. Любовь  к овощам и салатам  вместо прежней  уверенности в том, что в
наше время их можно заменить витаминами в таблетках.
     Г. Привычка опускать после себя сиденье унитаза.
     Д. Привычка смотреть сериалы.
     Е. Привычка менять  тему разговора, если в компании,  где  присутствуют
девушки, заходит речь о футболе.
     Ж. Умение  смотреть женщине в глаза,  а  не в декольте, разговаривая  с
ней.
     3. Убежденность в том, что внутри другие люди  столь же ранимы,  как ты
сам, какими бы они ни казались снаружи.
     Как бы там ни было, я не Фрейд и не могу объяснить, почему некоторые из
привитых Зоей привычек остались, а другие отмерли. Одно могу  сказать точно:
те, которые  сохранились, теперь являются неотъемлемой частью моей личности,
как  отпечатки пальцев. В том числе  и убежденность в хрупкости  и ранимости
других людей.
     Конечно, есть шанс, что Кэтрин Брэдшоу будет рада распрощаться со  мной
на  веки  вечные не  меньше  моего. И  вполне возможно,  номер  ее телефона,
оставленный у  меня в  комнате, - всего лишь акт милосердия  по отношению ко
мне,  или  к себе, или к  нам обоим. И  может  быть, если  я ей позвоню, она
прикинется, что  незнакома  со  мной, и,  едва узнав мой голос  по телефону,
вдруг обнаружит свою  способность бегло изъясняться на китайском. Но все  же
есть шанс, что я  ей  небезразличен.  А это значит, что, если я  плохо с ней
обойдусь, мне самому  станет  тошно.  То  есть  нужно действовать  наоборот:
поступить с ней  хорошо,  чтобы  потом было  легко  на  душе.  Эгоистично  и
альтруистично одновременно. Отличный рецепт по очистке совести.
     К счастью, ключи от машины Мэтта  приколоты  дротиком к  доске дартс  в
кухне,  и через несколько минут я, помахав подружке через дорогу, загружаюсь
в  авто  Мэтта и  подстраиваю  под  себя  сиденье  и зеркало.  Вставляю ключ
зажигания.  Объезжаю вокруг  квартала и думаю: "Так, страховки у  меня  нет.
Если Мэтт хотя бы заподозрит, что я  брал его  тачку, он отрежет мне яйца  и
заставит  их съесть".  Припарковавшись в переулке,  подальше  от  автобусной
остановки, выключаю двигатель и включаю радио.
     Четыре  песни, один дорожный обзор,  один  выпуск  новостей и  еще  две
сигареты.  Наконец я решаюсь на  риск.  Вылезаю  из машины  и иду проверить,
безопасна ли  улица. Подходя  к углу дома,  замедляю  шаг, чтобы выглянуть и
удостовериться, что Брэдшоу покинула мою территорию.  Но в этот самый момент
мимо проезжает автобус. Я столбенею, взгляд  мой прикован  к  окну автобуса,
откуда на  меня пристально смотрит Кэтрин Брэдшоу.  Я вижу, как  она  качает
головой и на прощанье показывает мне средний палец.
     Иногда не нужно быть  телепатом,  чтобы  угадать чужие мысли.  Особенно
когда тебя посылают.

* * *

     Близится вечер. Я  в своей  мастерской, курю, прислонившись к  стене, и
рассматриваю холст,  стоящий на  мольберте. Я  только  что  передвинул его к
большим стеклянным дверям,  выходящим в сад. Солнце заливает комнату светом,
словно лампочка без абажура.
     Моя мастерская расположена в дальнем конце дома. Белизна потолка и стен
разбавлена  набросками  и  пробами  палитры. Дощатый пол  не  покрыт  лаком.
Переехав  сюда, я первым делом содрал  с  пола  старое,  перепачканное пивом
ковровое покрытие и тем  ограничился. Мэтту было все равно - отчасти потому,
что в этой комнате  и раньше царил бардак - коробки и хлам, которые Мэтт так
и не удосужился разобрать после переезда из Бристоля, отчасти еще и  потому,
что он знал: у меня  нет денег на  другое жилье. Теперь,  когда  мы  содрали
ковер и перекрасили  стены, только бильярдный стол напоминает о былой  славе
заведения "Войско Черчилля".
     Единственное, о чем я  не  соврал вчера Брэдшоу,  - это о том,  что  по
пятницам я не работаю. По  крайней мере на  своей основной работе. В галерее
Поли я появляюсь по вторникам, средам и четвергам.  Поли называет меня своим
управляющим, но, поскольку я единственный его сотрудник, большой гордости от
этой должности я не испытываю. Работа моя заключается в том, чтобы сидеть за
столом у входа в  галерею, читать журналы или романы и ждать, когда зазвонит
телефон  (что  происходит крайне редко,  и  обычно это  звонит  сам Поли  из
какого-нибудь бара  на  Средиземном море, проверяя, на  месте ли  я). Иногда
кто-нибудь  зайдет  из любопытства,  задаст  мне  пару  праздных  вопросов о
картинах. Еще реже, раза два-три в месяц, картины покупают. Тогда я открываю
кассу, выбиваю чек и организовываю доставку покупки. Но  в основном я  сижу,
читаю, рассматриваю улицу из окна, разглядываю прохожих.
     Но по пятницам  - по пятницам и понедельникам  - я  сам себе  хозяин. В
такие дни я  стараюсь не выходить из дома,  если  в  том нет острой нужды, -
например, в сигаретах или пепси, которые продаются в дешевом супермаркете на
углу,  или  в  прощении,  которое  нужно  вымолить у банковского  клерка  за
перерасход денег на счету. Я пытаюсь проснуться в обычное время, как если бы
собирался  на  работу в  галерею к десяти  часам, принимаю душ  и, если Мэтт
дома, иду поболтать  с  ним, пока  он  завтракает.  Потом иду в  мастерскую,
включаю  радио,  чтобы  не было  скучно, закуриваю, выбираю нужную  кисть  и
начинаю работу с того места,  где остановился. Но частенько  все мои  благие
попытки  оказываются тщетными:  встаю  поздно, и  потом весь  день коту  под
хвост.
     Я  по-прежнему  смотрю на  холст. Не считая  утреннего недоразумения  с
Брэдшоу,  день был плодотворным. С  десяти до четырех, включая час на  обед,
все шло  по  плану.  За исключением радио, поскольку скучно не  было, и  это
часть другого моего плана.
     -  Ну как?  -  спрашивает Маккаллен, возвращаясь  в мастерскую  и встав
между мной и мольбертом, закрывая мне обзор. - Ты доволен?
     Маккаллен стройная, ростом чуть выше  метра семидесяти. У нее светлые и
прямые как солома волосы ниже лопаток. И смех у нее притягательный.
     -  Не  знаю,  -  отвечаю  я. Во-первых,  она  закрывает  мне  обзор,  а
во-вторых, я слишком долго концентрировал внимание  на картине. Сейчас нужно
отвлечься,  отдохнуть, прежде чем  я смогу объективно оценить работу. - А ты
что скажешь?
     - Мне нравится, - говорит она, повернувшись ко мне лицом.
     Я польщен. Мне она тоже нравится. Очень.
     Мы познакомились две  недели назад  на вечеринке  у моей сестры Кейт  в
честь  ее  двадцатилетия. Кейт  учится  в  университете,  изучает историю  и
испанский  язык. А  ее парня зовут Фил. Он  в  том  же университете  изучает
французский. Она познакомилась с Маккаллен на первом курсе, они подружились,
умудрились сохранить дружеские отношения и  в прошлом году сняли вместе дом.
Кейт с Маккаллен стали подругами. Так судьба свела нас вместе в кухне Кейт.
     Кейт уже успела ей много обо мне рассказать, а кроме того, моя картина,
которую я  подарил  ей  на день рождения,  висела у нее в гостиной.  Так что
завязать разговор не составило труда.  Маккаллен спросила меня о  картине. В
школе  она изучала  живопись и до сих пор проводит выходные за рисованием. Я
спросил, почему она бросила  рисовать, и она  ответила, что из-за родителей.
Они считают, что живопись может быть просто хобби, а тем временем ей следует
приобрести  достойную  профессию. Я рассказал, что  больших успехов пока  не
добился - продал всего три  картины и удостоился положительных отзывов после
того,  как пару месяцев назад тайком  устроил свою выставку  в галерее Поли.
Она спросила меня, над чем  я в данный момент  работаю. Я был пьян, она была
прекрасна,  и,  поскольку  до  сих  пор  ей  удавалось  уклониться  от  моих
приставаний  и она  явно  не собиралась  ехать ко  мне домой,  я сказал, что
планирую сделать серию рисунков с живой натуры. Потом попросил ее позировать
и очень, очень, очень молил о согласии.
     И о чудо! Она сказала "да".
     Точнее, она сказала:
     - Сколько?
     А я ответил:
     - Если откровенно, я надеялся, что ты согласишься позировать бесплатно.
     - Еще чего! - ответила она.
     - Двадцать фунтов? - предложил я.
     - Тридцать.
     - Договорились.
     И вот, пожалуйста, я только что ее рисовал.
     Маккаллен идет к дивану, открывая мне вид на холст. Я перевожу взгляд с
нее  на  картину и  обратно.  Как-то  они не  сопоставляются. Не потому, что
портрет не  похож. Просто  в течение нескольких часов я пытался перевести ее
изображение из  трехмерного в  двухмерное,  и она  перестала  для  меня быть
единой личностью, а представлялась  лишь сочетанием контуров, теней и света.
Теперь,  когда  в  моих  глазах  она обрела обычные  формы,  вернулась и  ее
личность. Она уже  была  не объектом  изучения,  а объектом  желания, и  мне
хотелось к ней прикоснуться. Очень хотелось.
     Вообще-то это  желание не покидало  меня  с того самого  момента, когда
Маккаллен появилась у дверей дома. Примерно через три минуты после того, как
я  поставил машину  Мэтта  на  место  - тютелька  в тютельку -  и перестроил
обратно  сиденье  и зеркало. Я сварил ей кофе,  поболтал  немного и  показал
мастерскую.  Она разделась  в ванной и  прошла в мастерскую,  завернувшись в
полотенце.  Я  повыпендривался,  водружая  холст  на  мольберт и  пытаясь не
пялиться  на нее, пока  она  шла  по  комнате.  Старался создать  комфортную
атмосферу, чтобы она не смущалась.
     - Куда мне лечь? Где ты предпочитаешь? - спросила она.
     Здесь. На бильярдном  столе. В душе.  На пляже. В самолете. На постели.
Вариантов было сколько угодно, и в  других обстоятельствах я бы  выбрал один
из  них и воплотил фантазии в жизнь. Но  профессионал я или нет? Я художник,
она - моя модель. Я плачу ей за то, чтобы она пришла сюда и разделась. И вот
она  здесь, обнаженная, ради искусства и денег,  разве не так? Так. Разговор
окончен.
     - На диване, - ответил я. - Располагайся поудобнее.
     Она прошла к  дивану спиной  ко мне, сняла полотенце, аккуратно сложила
его на полу и легла.
     - Так хорошо?
     С эстетической  точки зрения так было идеально.  Она  лежала на животе,
опустив голову на скрещенные руки, и смотрела на меня. В этой позе  она была
так  естественна, словно  только  что проснулась. И свет  был хороший.  Тень
падала на изгиб ее ног ниже колена. Да, практически идеально.
     - Нет, - сказал я, - не очень. Попробуй лечь на бок лицом ко мне.
     Понимаете, профессиональная этика - это, конечно,  хорошо. Но должны же
быть какие-то способы компенсировать  бедность и одиночество художника.  Она
перевернулась, прикрыв грудь руками.
     - Так лучше?
     - Немного. Но попробуй убрать руку, положи ее на бедро.
     Она убрала руку.
     - Да, так намного лучше.
     Я посмотрел на  нее, потом на холст, потом  нахмурился, потом снова  на
нее.
     - А теперь согни немного ногу. Еще немного.  Отлично. Замечательно. - Я
кивнул, соглашаясь с собой. - Тебе удобно?
     - Нормально, - ответила она, не шевелясь.
     - Хорошо, - подытожил я, тоже не шевелясь, остолбенев от восторга.
     Что можно сказать о  страсти? Об одержимости? Это необыкновенно сильные
проявления человеческой натуры.
     Мне кажется,  положение холостяка можно сравнить  с осадой. Ты мысленно
составляешь  список требований и отказываешься сдать  холостяцкую  крепость,
пока  не  появится она - Твоя  Единственная, -  и когда ты  уже  успокоился,
решив,  что  все  под  контролем  и  тебе  ничто не  угрожает,  страсть, как
штурмовой  отряд, взбирается  по  стенам  и проникает  внутрь  через окна, с
автоматами наперевес. Ни одна защита не устоит под ее натиском.

* * *

     Так все и происходит с Салли Маккаллен. С тех  пор как я впервые увидел
ее, мое  воображение практически постоянно штурмуют  фантазии о ней.  Больше
всего меня  беспокоит то,  что эти фантазии  самым вопиющим образом нарушают
мой Кодекс Чести Холостяка. Я грезил, как мы с ней:
     а) гуляем по улице, взявшись за руки;
     б) вместе лежим в  постели на рассвете, и я смотрю  на  ее лицо,  такое
милое и спокойное во сне;
     в)  сидим  за  уединенным столиком в ресторане и, пристально глядя друг
другу в глаза, смакуем вино.
     Сами видите, это совсем не то, чему  учит настольная библия  Холостяка.
Хотя, если подумать, она вряд ли сможет  воплотить в себе прочие  черты Моей
Единственной. Например, я не могу себе представить, что:
     а)  уехав  от  нее  на  шесть  месяцев по  обстоятельствам  от  меня не
зависящим, я могу быть уверен в том, что она дождется моего возвращения;
     б) мы живем с ней под одной крышей;
     в) я предлагаю ей выйти за меня замуж.
     Но  все-таки после разрыва с Зоей  больше других  подходит под описание
Моей  Единственной  именно  Маккаллен.  А  в   данный  момент  этого  вполне
достаточно.
     - На сегодня все? - спрашивает она.
     - Да, спасибо. Ты была очень терпелива.
     Она берет с пола полотенце и оборачивается в него.
     - И что теперь?
     Хороший  вопрос. Я задавал его себе  тысячу  раз за последние несколько
часов. Мне бы хотелось  ответить что-то вроде "До дня рождения Мэтта  у меня
есть  еще  часа  три, так  что  можем  воспользоваться ими  и  завалиться  в
постель". Но  в реальной жизни Маккаллен за весь день  не подала  ни  одного
повода полагать, что согласится на такой вариант. Поэтому я предлагаю что-то
более двусмысленное:
     - Можно раздавить бутылочку вина... Она улыбается:
     - Нет,  не в  смысле теперь - "сейчас". Я  имела в виду,  что  теперь с
картиной. Она ведь еще не закончена? Значит, мне нужно будет еще позировать,
так?
     - Ну да, конечно, само  собой, - быстро, будто я сразу догадался, о чем
она. - Да. Еще  пара сеансов, и будет готово.  Если,  конечно, ты сможешь их
выдержать.
     - Легко. Мне даже понравилось. Не  считая  боли в  мышцах и суставах, -
говорит она, массируя плечо.
     - Тебе не было скучно?
     - Нет, с тобой весело. Ты, наверное, к этому привык - развлекать людей,
пока они позируют тебе.
     Уже лучше, дело продвигается. Я ей нравлюсь.
     - Да, наверное, - соглашаюсь я.  - А вино?  У  меня в холодильнике есть
бутылка, если тебе это интересно....
     Несколько секунд она обдумывает мое предложение, потом говорит:
     - Нет, я лучше пойду. Сегодня вечером со свекровью встречаюсь.
     У меня все внутри обрывается.
     - Со свекровью? Разве ты...
     Она смеется и откидывает волосы с лица.
     - Замужем? Господи, нет, конечно! Она мне не настоящая свекровь, просто
мать моего парня. У нее сегодня день рождения.
     Парня... Как же я не подумал об этом.  Поверить  не  могу, что до этого
она ни разу его не упомянула.
     - Я  не знал, что у тебя есть парень. -  В моем голосе ясно угадывается
разочарование. Я пытаюсь сделать вид, что просто продолжаю светскую  беседу.
- И давно вы вместе?
     - Три года.
     - Значит, все серьезно?
     - Вроде бы.
     В ее  голосе слышится легкая неуверенность. Этого достаточно,  чтобы  я
продолжил свои расспросы:
     -  Извини,  что  спрашиваю, но  он  не против, что ты позируешь  мне  в
обнаженном виде?
     - Если бы знал, был бы против.
     - Понятно.
     Мы оба улыбаемся.
     - Но у него  нет повода для беспокойства.  Между  нами же ничего такого
нет. Я ему не изменяю. Ничего криминального.
     - Тогда почему ты ему об этом не сказала?
     - Потому  что  он  начал бы  ревновать,  забеспокоился.  Чего  зря  его
расстраивать.
     - Ты его любишь?
     - Да, - говорит она, выходя из комнаты, чтобы одеться. - Очень.
     Так, значит,  традиционный сценарий совращения отпадает. Больше  похоже
на чтение рукописи с конца.  Объект  моей  страсти из  обнаженного состояния
перешел в одетое и теперь собирается  уходить. Более того, объект только что
сообщил, что уже три года встречается с мужчиной, которого любит. Даже очень
любит.
     Вполне   достаточно,   чтобы   охладить   пыл   большинства   страстных
воздыхателей, но только не  мой! Я концентрируюсь на маленькой искре надежды
посреди бескрайней мглы: она  готова обмануть своего  любимого, чтобы побыть
со мной.  И обман повторится на следующей неделе.  Конечно, если  говорить о
значительности этого факта, то он бросается в глаза  не больше кивка в толпе
прохожих. Но он дает мне надежду. Вывод: отказ выпить со мной вина, чтобы не
опоздать  на день рождения  свекрови, говорит не в мою пользу. Но на будущей
неделе все может быть по-другому...
     Что касается самолюбия, случались и не такие поражения.

* * *

     Чистосердечное признание No 2:
     Девственность

     Место действия: дом родителей Мэри Райнер.
     Время действия: 6 часов вечера, 15 мая 1988 года.

     Мэри. У тебя есть? Я. Да.
     Мэри. Так ты собираешься его надевать или как?
     Я. Да, конечно.
     Мэри. Смешной он какой-то.
     Я. С ароматом карри.
     Мэри. Какая гадость!
     Я. Знаю, извини.
     Мэри. Господи, ну и вонь от него!
     Я. Я же извинился.
     Мэри. А другого у тебя нет?
     Я. Нет, в автомате были только такие.
     Мэри. Ладно, надевай.
     Я. Сейчас.
     Мэри. Ты куда?
     Я. В туалет.
     Мэри. Зачем?
     Я. Не волнуйся, я быстро.
     Мэри. Теперь все нормально?
     Я. Да.
     Мэри. Тогда иди сюда.
     Я. Иду.
     Мэри. Ой.
     Я. Извини.
     Мэри. Давай я тебе помогу.
     Я. Спасибо.
     Мэри. Ты ведь в первый раз, да?
     Я. Да ты что, я уж сто раз это делал.
     Мэри. Врунишка.
     Я. И вовсе нет.
     Мэри. Сюда, так лучше.
     Я. Туда?
     Мэри. Да, туда...
     Описание акта в реальном времени: раз,  два, три, четыре,  пять, шесть,
семь,   восемь,  девять,  десять,   одиннадцать,   двенадцать,   тринадцать,
четырнадцать,    пятнадцать,    шестнадцать,    семнадцать,    восемнадцать,
девятнадцать, двад...
     Мэри. Это что, все?
     Я. Да. Ну, как я?
     Мэри. Дерьмово.

ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МЭТТА

     С  Мэри  Райнер  у  меня  все  случилось  очень   по-быстрому,   что  и
неудивительно.  Конечно, дольше девятнадцати  с  половиной секунд...  но  не
намного. Я переночевал у нее дома, и утром мы снова занялись сексом. На этот
раз я  продержался дольше - одна  реклама кока-колы и еще три  песни.  Хотя,
строго говоря, как я  потом рассказывал Мэтту, нужно считать не три, а шесть
песен, потому что второй была "Богемская рапсодия". Даже Мэри вынуждена была
признать, что под ее чутким руководством за двадцать четыре часа я  поднялся
с "дерьмово"  до "нормально". Будущее казалось светлым.  Я  был доволен. Моя
миссия  практически удалась.  Мы вышли из ее  дома до обеда, я потискал ее у
станции метро "Илинг Бродвей", а потом уехал в Бристоль. После той ночи я ей
звонил,  один раз, но она мне так и не перезвонила. И больше я о ней  ничего
не слышал.
     Ради сохранения приятных воспоминаний мне бы хотелось думать, что виной
нашей разлуки были непреодолимые обстоятельства: она  жила в Лондоне,  я - в
Бристоле, денег на постоянные поездки друг к другу у нас не было, и  мы были
слишком  заняты учебой, пытаясь закончить школу с  отличием. Но все обстояло
не так. Дело в  том, что до этого у  меня секса  не было вовсе, а у Мэри был
секс и получше  нашего. У каждого из нас имелись  свои причины не продолжать
эти  отношения. Мэри  не  хотелось  довольствоваться  "дерьмовым"  или  даже
"нормальным"  сексом.  А  я,  вступивший  в  новый  прекрасный  мир  половых
отношений, сумев сделать это с одной девушкой(дважды), хотел попробовать и с
другими девушками (причем чем больше, тем лучше).
     Что касается моей поездки, она была нелегкой, но  мучения того  стоили.
После  той ночи в Лондоне  все изменилось. Я вернулся в Бристоль уверенным в
себе.  Закрывшись в кухне,  сразу позвонил  Мэтту.  Я рассказал  ему  все до
мельчайших подробностей, а потом  он уговорил меня рассказать все еще раз. Я
пытался придать голосу безразличие, но смаковал каждую деталь.
     В понедельник Мэтт пошел провожать  Лору  Райли, девушку из его класса,
которая ему  уже несколько месяцев нравилась, но он ни разу не  смог сказать
ей  об этом.  Он  провожал  ее домой после  школы  и поцеловал  у автобусной
остановки.  После чего  пригласил  на свидание.  Двумя  неделями  позже  его
родители уехали отдыхать  на  выходные и Мэтт с Лорой лишились девственности
на первом ярусе двухэтажной кровати, где Мэтт спал с семи лет.
     То,  что  Мэтт  лишился девственности  вскоре после меня,  могло быть и
совпадением, но я в этом сомневаюсь. Больше похоже на соперничество. Мы были
друзьями,  но всегда  словно соревновались друг с другом.  В постпубертатный
период  и  до  моей  встречи  с Мэри  наши с  Мэттом разговоры на  семьдесят
процентов  состояли  из рассуждений о сексе. Как найти подходящую девушку? И
как это произойдет? Как только у меня появились ответы на оба  этих вопроса,
равновесие  в нашей дружбе нарушилось.  Моя сторона перевешивала - я был уже
опытным мужчиной,  а Мэтт все  еще оставался мальчиком.  У Мэтта был  только
один способ  вернуть  весы в исходное положение и  сравнять счет  - отдаться
какой-нибудь девчонке.
     Так он  и  поступил. Отдался Лоре Райли. На  своей детской двухъярусной
кровати.

* * *

     Разумеется, этим дело не кончилось. Я познакомился с другой девушкой, и
моя чаша снова  перевесила. Он бросил  Лору Райли и выровнял счет. Думаю,  с
тех  самых пор  мы не переставали соперничать друг с другом, за  исключением
пятнадцати месяцев, когда он встречался с Пенни Браун, которые -  совершенно
случайно - совпали с пятнадцатью месяцами  моих отношений с Зоей.  И  скорее
всего, сегодня  вечером  в  баре  "Бар-кинг",  который Мэтт выбрал для своей
вечеринки, все будет точно так  же. Мы оба холосты. Оба в поисках партнерши.
И хотя доказывать  друг  другу нам уже нечего и уже неважно, кто и что успел
сделать первым,  мы все  равно будем  стараться увеличить счет,  хотя  бы из
спортивного интереса.  Связь на одну ночь. Без последствий.  Просто еще одно
очко в твою пользу. Невинное развлечение.
     Оглядываю  бар  в  поисках  знакомых  лиц  и  симпатичных. "Баркинг"  -
известное заведение,  и  есть  на кого глаз  положить.  Именно  поэтому Мэтт
выбрал его.
     Бар официально не рекламируется как Клуб Одиноких Сердец, но в сущности
именно так  оно  и есть.  Это  шумное и  людное заведение, несколько больших
столов на двенадцать  человек.  В  рейтинге  Романтических заведений ночного
Лондона этот бар вряд ли получил бы высокую оценку.
     Беглый  осмотр  местности показал  следующую картину: один  мальчишник,
один  девичник и еще несколько групп поменьше, но все однополые.  Количество
обручальных  колец  в зале можно пересчитать  по  пальцам,  и  уверен,  я не
первый, кто их пересчитал. Похоже на некоторое разнообразие, но все сводится
к одежде  известных марок, холеной  коже и  ухоженным волосам. Люди приходят
сюда, чтобы показать себя в лучшем свете  в  надежде, что кто-нибудь обратит
на них внимание.  И я благодаря  гардеробу  Мэтта вписываюсь сюда прекрасно.
Мэтт здесь уже бывал. Десять раз он выходил  в  этот бар  на охоту и  дважды
возвращался  с  добычей.  То есть  в  двадцати  процентах случаев он  снимал
какую-нибудь девицу. Это  был мой шестой визит в данное заведение, и однажды
я тоже ушел отсюда  в сопровождении милой  спутницы. Выходит,  в  процентном
соотношении счет у  нас с Мэттом  был равный. Итак, что касается "Баркинга",
.чаши весов находятся в равновесии. Пока...
     Высматриваю  Мэтта. А, вот он - сидит за дальним столом. Но вместо того
чтобы сразу протиснуться  к  нему  сквозь толпу, я подхожу к барной  стойке,
заказываю себе  пиво, а  Мэтту  - традиционный крепкий "именинный" коктейль.
Пока смешивают дьявольское зелье для Мэтта, я осматриваю группу людей за его
столом.  Мэтт не слишком  любит дни  рождения,  для  него это скорее хороший
повод напиться в кругу друзей. Так, вижу  Хлою,  нашу верную помощницу, и  с
облегчением замечаю, что  Брэдшоу  там нет. Дальше сидят Энди и Уилл, с ними
Дженни;  несколько приятелей Мэтта по  работе; Клара, Сью и Майк, с которыми
Мэтт вместе учился в универе; Марк и Тим, прибывшие из Бристоля на выходные.
     Незнакомых мне людей за столом всего несколько, - видимо, те самые "еще
кое-кто", о которых Мэтт говорил утром. Двое парней  и три девушки. Из троих
только одна не  вызывает  ассоциаций с психами и шлюхами. Она сидит слева от
Мэтта. Пока виден только ее профиль. А она ничего. Мэтт заметил меня,  машет
рукой и  кричит что-то, но слова тонут в общем галдеже. Я машу ему в ответ и
еще  раз  смотрю  на  Таинственную  Незнакомку, потом  поворачиваюсь,  чтобы
расплатиться за выпивку.
     Мой приятель Пэдди однажды сумел очень точно описать  дилемму,  которая
встает перед парнем, когда он пытается познакомиться с девушкой. Скажем так,
вариантов у тебя всего  два: ты либо желаешь кратковременных отношений, либо
долговременных.
     В  случае   с  кратковременными  отношениями   ты  заранее  даешь  себе
установку,  что  тебе кроме постели ничего не нужно. То есть получается, что
ты  обязан попытаться сблизиться со всеми женщинами, которые тебя не пошлют.
Поболтать с  каждой из  них,  прощупать  почву  - как она  насчет  случайных
связей. Если она  заведет шарманку, что порядочная девушка  с кем  попало  в
постель не ляжет и ей надоело  одиночество  или она устала тратить  время на
мужиков,  которые боятся  серьезных  отношений,  -  прекращаешь  болтовню  и
переключаешься на следующую  кандидатку. И так продолжаешь до тех пор,  пока
не встретишь  девушку, которая  если  и не скажет "да",  то по  крайней мере
многозначительно намекнет, что не прочь.
     Вариант  второй: серьезные отношения. Разница между первым  вариантом и
вторым  - глобальная. Если  ты надеешься на серьезные отношения, то придется
подумать не только головкой, но  и  головой.  Но подход тот  же. Подходишь к
девушке, заводишь  разговор. В этом случае,  если тебе понравилось не только
то, что ты видишь,  но и то, что ты слышишь, -  и, скажем прямо, в серьезных
отношениях ум важнее, чем тело, ты не станешь отшивать ее только за то,  что
она откажется скинуть трусики под занавес банкета. Наоборот, ты поймешь, что
человек  она интересный. И тебе хочется узнать ее лучше. Тут ты  делаешь все
как положено: обмениваешься телефонами, звонишь ей, приглашаешь на  свидание
и с этой точки начинаешь отношения.
     Выбор между  двумя  вариантами нужно сделать уже  в начале  вечера, ибо
первое  полностью исключает второе,  и наоборот. Выбираешь первый вариант, и
какую  бы девицу ты ни заклеил,  она для тебя  -  "юбка".  И  вряд  ли после
совместной ночи ты  сможешь думать о ней иначе. Выбираешь  второй вариант, и
тебе придется смириться  с мыслью,  что  по  крайней  мере сегодня ты будешь
спать один.
     Пэдди  женился два  месяца  назад,  так что нетрудно  догадаться, какой
вариант он выбрал. А я... я же по привычке выбираю первый.
     Подхожу к столу и слышу со всех концов: "привет", "как жизнь", "сколько
лет, сколько зим"  -  в  зависимости от того, сколько  я не  виделся с этими
людьми. Стул, где сидела  Прекрасная Незнакомка, пустует, но на спинке висит
пальто.  Ставлю перед Мэттом  именинный коктейль. При  одном виде бокала  он
стонет.
     - Господи,  -  ворчит  он,  глядя на мутную густую смесь,  -  когда  мы
повзрослеем и перестанем пить эту гадость?
     -  Когда  состаримся  и  женимся.  Поскольку  в  ближайшем  будущем  ни
старческий  маразм,  ни  супружеская  жизнь  ему  не  грозят,  Мэтт  покорно
поднимает стакан и опрокидывает в себя его содержимое.
     - С днем рожденья! - говорю я, протягивая ему карикатуру в рамке.
     Он смотрит на нее, смеется и передает дальше по столу.
     -  Классно  получилось! Спасибо. Садись. -  Он  обтирает губы, зажигает
сигарету и отодвигает стул  Прекрасной Незнакомки, освобождая место для меня
рядом с собой. - Тащи стул.
     К  тому  времени, когда я  нашел свободный  стул,  вернулась Прекрасная
Незнакомка. Я пододвигаю свой стул к ее и сажусь.
     - Привет, - говорю я, поворачиваясь к ней, - я Джек.

2
ЭМИ

     О господи!
     Так не бывает.
     Разве может человеку быть настолько плохо?
     До моего слуха  доносится какой-то хрипящий звук, это  я,  видимо, дышу
(воистину чудо - после 4000 сигарет, выкуренных  вчера вечером). Ладно, надо
встать, иначе у меня того и гляди случится кровоизлияние в мозг.
     Легко сказать, встать... Ноги-руки ватные. Одним грациозным движением я
умудряюсь споткнуться на полу о свои ботфорты,  удариться  ступней о батарею
и,  прыгая  от  боли на одной  ноге, упасть у  сундука в  гостиной,  минуя в
свободном  падении   складные  двери  и   занавес  из  пластмассовых  бусин,
разделяющих комнаты.
     Стало  тихо.  Задницей  ощущаю  прохладу утра, лежа ничком на  ковре  с
задравшейся  в  полете футболкой. На старом подобии  ночной рубашки  надпись
"Relax".
     И тут...
     Слышу  звук  шатающейся  пустой  бутылки,  и  причина  моего  зверского
похмелья скатывается с сундука мне же на голову.
     Вид бутылки из-под виски вызывает стон, а события прошлой ночи начинают
медленно всплывать из тумана и головной боли.
     Сейчас меня стошнит.
     Разогнувшись, пытаюсь оценить ущерб, пялясь  в  зеркало  над раковиной.
Да, видок тот еще.
     Это  не  Эми  Кросби из квартиры  D  на Пембертон-Виллаз в Шепардз-Буш.
Не-е, это точно не я. Тогда как в моей ванной оказался этот дикобраз? А?
     Вчера в  20.30  я была  шикарной женщиной с прической и высокой грудью.
Как я могла превратиться за ночь в это вот "панки, хой!"? Приглаживаю руками
свой взрыв на макаронной фабрике и высовываю язык. Зеленый.
     По  натуре я  оптимистка и  поэтому  сначала ищу  положительные стороны
происшедшего.
     А.  Хуже  уже не будет. (Должна признаться, что в списке  положительных
моментов этот обычно занимает первое место.)
     Б. По крайней мере, Джек не остался на ночь и не имел счастья лицезреть
меня в таком виде.
     В.?
     Третий пункт отсутствует, потому что второй уже  можно считать первым в
списке отрицательных моментов. Из горла вырывается хрип отчаяния.
     Джек не остался на ночь!
     В кои-то веки познакомилась с приличным парнем, и тот слинял. Сбежал на
рассвете обратно в свой Мужикистан,  даже не  поцеловав меня на  прощанье. И
хуже  всего то, что  я его за это не  виню, ибо  сама выставила себя  полной
дурой.
     Пережить такую катастрофу  в одиночестве я просто не в состоянии. Звоню
Хел, моей лучшей подруге.
     Хел (сонным голосом). Да?
     Я (сделав  паузу, чтобы  она  догадалась,  что это  я).  Блюэ! (Изрыгаю
приветствие страдальчески-рвотным голосом.)
     Хел. Блюэ-блюэ-блюэ? Или просто блюэ?
     Я. Блюэээээээээээээээээээ!
     Хел. Сейчас буду.
     Обожаю Хел. Она меня понимает.
     Двадцать минут спустя Хел уже ставит свой велосипед в кучу ему подобных
в моем узком коммунальном вестибюле. Вид у нее до отвращения цветущий  - она
явно выспалась,  и наверняка у них с Гэвом (ее нынешним парнем) был отличный
секс.
     Поцеловав меня, она сообщает, что от меня несет как  от  бочки и зубы у
меня оранжевые.
     Я что-то  ворчу в ответ,  но  собой  очень довольна, потому  что смогла
спуститься  на два этажа к входной двери,  символизируя  свое возвращение  в
ряды человечества. Для этого пришлось быстренько кое-что предпринять.
     К приходу Хел я проглотила три  таблетки нурофена, опрокинула две чашки
черного   кофе  со  столовой  ложкой   нерафинированного  сахара  в   каждой
(отвратительно, я знаю, но это  крайние меры)  и насильно запихала в себя не
меньше четырех  быстрорастворимых таблеток  витамина С.  Теперь  внутри меня
шипят  четыре  тысячи  процентов рекомендуемой дневной нормы, и,  кажется, я
даже могу говорить.
     В кухне Хел садится за стол, в то время как я ставлю чайник.
     -  Насколько я  понимаю, ты  в пролете, -  говорит она,  -  ну и что же
произошло?
     Видно,  что  она разочарована, ведь вчера сама взяла на себя роль моего
костюмера.  Именно Хел вечером убедила  меня надеть черное  платье,  которое
можно было бы с уверенностью назвать широким  ремнем, будь оно короче еще на
миллиметр, бюстгальтер с силиконовыми вкладышами и  облегающие ботфорты а-ля
"красотка на  панели" (которые я купила шутки ради  и уж никак не собиралась
носить). Она гарантировала,  что любой парень, увидев  меня в этой амуниции,
закадрится сам собой. Обычно я ношу джинсы и кроссовки, но Хел наложила табу
на весь мой гардероб. В этой панельной униформе Хел заставила меня  пройтись
до  ее дома.  Реакцией на мое появление  был протяжный свист и бокал водки с
тоником  от  Гэва,  а  Хел  дала  мне  девять  баллов  из  десяти  возможных
(максимальный  балл она  приберегла  на день моей  свадьбы). После чего меня
отправили покорять прекрасного Мэтта.
     Знаю, все это звучит нелепо, но Хел в курсе моей страшной тайны. Тайны,
которая за последнее время стала большой проблемой. Господи, мне даже думать
об этом трудно... в общем, у меня... у меня уже полгода не было секса.
     Должно быть, технически я вернулась в разряд девственниц: наверняка там
уже  все  обратно  срослось.  В  любом  случае  это  противоестественно  для
двадцатипятилетней девушки. Зато вполне естественно приводит  меня к выводу,
что я ненормальная.
     Хел со мной  не согласна. Она говорит, что это только вопрос времени, а
сама  отчаянно пытается  найти  мне парня. Хел уже преодолела  "критический"
первый триместр отношений с Гэвом и  теперь  называет  его не иначе как "мой
постоянный  партнер"  и регулярно  глотает противозачаточные таблетки.  Этот
незначительный  на  первый  взгляд  факт  проложил между  нами  пропасть.  В
результате Хел объявила  личный крестовый поход  против моего  затянувшегося
воздержания, дабы и  я могла  вкусить прелесть таких отношений,  как у них с
Гэвом.
     Я не против.
     Кстати, это Хел от радости чуть не выпрыгнула в окно, когда я сообщила,
что Хлоя пригласила меня на  вечеринку Мэтта  по  случаю  его дня  рождения.
Более того, Мэтт лично настаивал на моем присутствии, хотя до этого мы с ним
виделись всего один раз (и  при  нашем знакомстве я не  могла  скрыть своего
восторга).  Думаю,  Хел восприняла это приглашение как  оазис  жизни посреди
унылой  пустыни  моего  одиночества,  а  я  сдуру  позволила  ее  энтузиазму
передаться мне.
     Теперь придется объяснять, что случилось. В чем причина провала.
     Сначала я пытаюсь смягчить удар.
     -  Ну, вообще-то кое-кто на меня все же клюнул, - говорю я,  в то время
как она кидает мне пачку "Мальборо лайтс". Понимаю, что двадцать минут назад
я торжественно поклялась самой себе никогда больше не курить, но я и  раньше
не  отличалась большой силой воли.  И несмотря на  то что мой  голос  на две
октавы ниже, чем обычно, а мой организм уже и так отравлен до мозга  костей,
я вынимаю одну сигарету.
     - Кто, Мэтт? -  спрашивает Хел,  снимая  кофту. Под кофтой новая модная
майка.
     -  Нет,  не   Мэтт,  хотя   он,  конечно,  хорош.  Нет,  он   мной   не
заинтересовался. Думаю, он слишком сильно напился.
     - А кто?
     Я передаю ей обратно сигареты, она тоже берет одну. Я подношу зажженную
спичку.
     - Его сосед. - Прикуриваю и выжимаю чайные пакетики вилкой. - Джек.
     При одном упоминании его имени меня охватывает стыд.
     -  Подробнее,  пожалуйста,  -  требует  Хел,  откидываясь  на  стуле  и
обхватывая руками кружку.
     Я рассказываю  ей  все  по порядку: какая  толпа была в баре, как пили,
флиртовали, танцевали, как мы ушли с вечеринки и он проводил меня домой, как
курили, сидели рядышком на  полу. И  про наш РАЗГОВОР.  К  тому моменту мы с
Джеком,  попивая  виски  и  развалившись  на  полу у  дивана,  словно старые
приятели, уже обсудили все  - за исключением сексуальной жизни. Бутылка была
почти пуста,  когда  в беседе всплыла  эта скользкая  тема, - то, чего я так
боялась и морально и физически.
     - И кому же повезло с такой девушкой, как ты? - спросил  Джек, подливая
виски мне в бокал.
     Я сидела, разминая в пальцах теплый воск, капавший  со  свечи. И тут-то
виски  ударило  мне в голову. Я вдруг поняла, что  очень сильно пьяна, и мне
стало себя ужасно жаль.
     - Никому, - прошептала я.
     Джек тронул меня за руку и заглянул в глаза:
     - Извини, я что, наступил  на больную мозоль? -  Да нет, не то чтобы...
Да, наверное. Просто...
     - Просто - что?
     - Так, ничего.
     Жалость  к самой себе захлестнула меня, и я, почувствовала, как крупная
слеза упала мне н/ колено. Джек убрал волосы с моего лица.
     - Ну что ты. Не надо, ведь не все так плохо, да?
     - Ох, Джек, - всхлипнула я,  а слезы  вперемешку с тушью и  соплями уже
бежали по лицу. - Со мной, наверное, что-то не так.
     - В каком смысле?
     - У меня  уже  сто  лет  не было секса. Я  совершенно не  умею заводить
отношения с мужчинами. Думаю, они считают меня уродиной.
     Джек мягко рассмеялся и погладил меня по шее.
     - Глупенькая. Ты очень симпатичная. - Да, а вот Мэтт так не считает.
     - Мэтт? - Пальцы Джека замерли.
     - Да,  типичный  пример.  Он пригласил  меня  на вечеринку, а  когда  я
пришла, он разочаровался во мне.
     Джек выпрямился, вид у него был потрясенный.
     - Тебе нравится Мэтт? Я тупо кивнула в ответ.
     - Но это же бессмысленно, да? - шмыгнула  я (безрезультатно) и подтерла
нос  подолом платья. - Он никогда  не захочет переспать со мной.  Придется с
этим смириться. Никто меня не хочет. Даже ты, так ведь?

* * *

     Все,  сил  моих  больше нет повторять это. Мы  с  Хел уже перебрались в
гостиную и теперь сидим друг напротив друга в разных концах дивана. От стыда
я закрываю лицо руками. Она сочувственно кладет мне руку на колено.
     - Думаю, ты слишком  серьезно все это воспринимаешь, - выносит она свой
вердикт. - Хорошо, может быть, ты его немного  напугала, но это еще не конец
света. Может, ему это даже польстило. Она что, не  слушала меня? Или  просто
не  понимает всей глубины  моего стыда? Этот случай еще  хуже того,  когда я
пыталась  соблазнить  Бориса,  сексапильного  фотографа из Германии, который
тоже учился в нашем колледже. Уверенная, что между  нами проскользнула искра
взаимного притяжения, сгорая от страсти,  я заявилась к нему в комнату ночью
в черном  кружевном белье и, вызывающе извиваясь, двинулась к его постели. И
когда я уже спускала  бретельку бюстгальтера  с плеча, призывно надув губки,
он отложил журнал и сообщил, что он гей.
     Так вот, случай с Джеком намного хуже.
     - Хел, - воплю я, - ему это не польстило!
     -  Может быть, он заволновался, что  не  сумеет... ну, понимаешь... это
сделать.
     - Да он мне  сто раз дал понять, что я ему нравлюсь, пока я не сказала,
что пошла на вечеринку ради Мэтта! - взрываюсь я.
     - Ну и зачем тогда ты ему об этом сказала? Хороший вопрос.
     Я встаю с дивана и начинаю нервно ходить по комнате, - точнее, семенить
по одному квадратному метру незахламленного пространства перед окном.
     -  Не знаю.  Я  была  пьяна,  расчувствовалась,  и  у  меня это  просто
вырвалось. Дело  в том,  что он мне понравился. Мне так давно не  попадались
парни, с  которыми  можно просто поболтать.  А он и танцует хорошо. И  такой
симпатичный. Все было здорово, пока я не... Господи, я такая дура!
     Последнюю фразу Хел игнорирует.
     - Уверена, что он тебе еще позвонит.
     - Как? Он ушел, даже не взяв мой номер.
     - Но он знает, где ты живешь. А для чего существуют справочные?
     - Ты не понимаешь.
     - Слушай. Вы распили бутылку виски на двоих. Ну сболтнула ты лишнего. И
что с того? Немного откровенности и ранимости - ничего страшного.
     Ранимость,  откровенность  -  это  одно.  Это  даже  неплохо,  если  ты
признаешься в невинных и  милых  вещах,  например  в том, что иногда спишь в
обнимку  с  плюшевым  мишкой  или  все еще любишь  фильм "Топ  ган".  А  вот
признаться первому встречному (который тебе  к  тому  же  нравится),  что ты
самая отчаявшаяся, несчастная, изголодавшаяся  по сексу женщина  в  мире,  -
совсем другое дело.
     - Если ты и правда думаешь, что он может мне позвонить, ты просто сошла
с ума. Он не позвонит. Я уверена, - угрюмо объявляю я.
     В эту самую секунду звонит телефон.
     Мы с  удивлением  смотрим  на  него, а Хел  многозначительно  поднимает
брови, словно говоря: "Вот видишь!"
     - Что мне ему сказать? - впадаю я в панику.
     - Не знаю, но возьми трубку!
     До меня, несмотря  на мое похмельное состояние, доходит, что Хел  может
быть  права и что  Бог, наверное,  и вправду  существует. Но я слишком долго
мешкала. Как только я поднимаю трубку, включается автоответчик. В результате
этой  механической  ошибки в трубке начинается какофония  гудков  и щелчков,
после чего  линия отключается.  Я с  удивлением смотрю  на  телефон, а потом
стучу себе трубкой по лбу.
     - Набери 1471, - говорит с энтузиазмом Хел, выпрямляясь и кладя ногу на
ногу.
     Набираю.
     - Извините, входящий номер не зафиксирован. Извините, входя...
     Я швыряю телефон.
     - Черт!
     Мы замолкаем, обдумывая происшедшее.
     - Сомнений нет, это был он, - говорит Хел, обнимая подушку.
     Я знаю, что это не так, но стоит рассмотреть все возможности.
     - Хорошо, на секундочку предположим  - но только  на секундочку,  - что
это  мог быть он.  И как  мне ему объяснить, что  вчера  спьяну я наговорила
глупостей, что я без ума от него, и Мэтт мне совсем не нравится?
     - Когда он тебе перезвонит,  вообще не вспоминай о прошлой  ночи.  Будь
веселой,  беззаботной. Скажи,  что,  наверное,  слишком  много  выпила и  не
помнишь, что вчера было.
     - Ага, щас!
     -  Неважно,  что  ты  ему  скажешь. Раз он  позвонил,  значит,  ты  ему
нравишься.  Значит,  пять минут твоей глупости не свели  на нет восемь часов
приятного общения.
     Хел  знает,  как  меня  ободрить и поддержать, поэтому  должность  моей
лучшей подруги всегда остается за ней.
     Неуверенно я соглашаюсь, что, возможно, еще не все потеряно. Что Джек и
правда мной  увлекся и обязательно позвонит, что я достойна его внимания, и,
когда (не если, а когда) он позвонит, я буду спокойна. СПО-КОЙ-НА!
     Проходит пять минут,  и телефон снова звонит.  Хел скрещивает пальцы на
удачу, я строю  раздраженную мину и закатываю  глаза. А сама пытаюсь придать
своему голосу  наибольшую  сексуальность, поднимаю трубку  и мурлыкаю в нее:
"Алло-о".
     - Дорогая, это ты? Слава богу, ты отключила свой ужасный автоответчик.
     Это моя мама. Последний тлеющий огонек надежды гаснет. Хел с пониманием
жмет мне руку, а я киваю ей в ответ. Протягиваю ей  трубку,  чтобы она могла
услышать знакомый  мамин  голос. Я нахожусь в таком упадке, что  не  успеваю
вовремя среагировать и соглашаюсь пойти с мамой по магазинам. Кладу трубку и
тру виски.
     - Ты чем сегодня  занимаешься? - спрашиваю я. Хел пристально смотрит на
меня.
     - Во всяком случае, не собираюсь по магазинам с твоей матерью.
     Я молитвенно складываю ладони:
     - Ну пожалуйста! Пожалуйста-препожалуйста! Одна я этого не вынесу.
     - Придется. И вообще, тебе полезно - отвлечешься.

* * *

     Нет, меня это не  отвлекает. Все вокруг стало  мне напоминать о  Джеке.
Вот сейчас мама едет ко  мне из Баркинга. "Баркинг" - там мы познакомились с
Джеком. Вот,  пожалуйста!  У  ворот  Ноттинг-Хилла висит плакат с  Леонардом
Росситером<Леонард     Росситер    -    известный    британский     актер
(1926-1984).>. Росситер - Росситер. Опять!
     Между Шепардз-Буш и  Ланкастер-Гейт я убеждаю себя, что с Джеком еще не
все потеряно. Между Ланкастер-Гейт  и Марбл-арч я прихожу к мнению, что Джек
хороший человек и не сможет  так просто забыть, как здорово нам было вместе,
пока  я не заговорила о  Мэтте. Между Марбл-арч  и Бонд-стрит я уверена, что
нам суждено быть вместе. Между  Бонд-стрит и Оксфорд-стрит я осознаю, что мы
рождены друг для друга и Джек - мой идеал.
     Да  что  там, с  первого  взгляда все  понятно. Прекрасный рост - около
метра  восьмидесяти, выразительные шоколадные глаза, отличное чувство юмора,
милый  шрам  на  брови,  оставшийся после  выстрела  Мэтта  (бедняжка,  ему,
наверное, было больно). Классные шмотки - футболка  от  Пола Смита,  дорогая
одежда, значит, при деньгах. Дом стильный - переделали из паба (ни больше ни
меньше!). И еще  сад, судя по всему большой, раз они там устраивают барбекю.
Но  самое  главное  -  он  художник!  Настоящая  история  успеха  творческой
личности!
     ВАУ!
     Я смутно понимаю, что  брожу по платформе  станции метро, как печальная
корова, но  мысли мои далеки от реальности, и я начинаю  размышлять вслух. У
меня с Джеком столько общего. Ладно, я наврала о своей работе (не могла же я
сознаться, что  работа у меня  временная), но  я и правда изучала  начальный
курс  истории  искусств, так что,  теоретически,  я  могла  бы  работать  на
аукционе Сотбис. Помимо работы, мы оба любим индийскую кухню, оба состояли в
отношениях, которые длились больше двух лет. Как ни взгляни - все сходится.
     Он  рассказал  мне  о  Зое,  своей  бывшей,  а  я старалась не  слишком
распространяться об Энди,  своем бывшем. Я рассказала  ему  только хорошее -
что Энди был  старше меня (ему было тридцать лет), что он был богат, работал
биржевым  маклером,  и  некоторое  время  мы  жили  вместе  в Ислингтоне,  в
пентхаусе. Конечно,  я  не  стала говорить,  что Энди был  бешеный ревнивец,
пассивный  и агрессивный придурок,  и что  отношения наши  кончились  полным
крахом. А  все  потому, что  нас с  Энди  связывало только одно: мы оба были
влюблены в него.
     Такого я больше никогда не допущу, в этом я  поклялась Хел.  И с Джеком
все будет  по-другому, потому  что  Джек - Другой.  Поднимаюсь  по лестнице,
шагая  через  две ступеньки,  и  выхожу  на Оксфорд-стрит,  сердце  поет  от
восторга. Неужели это первый трепет любви?
     Мама  ждет меня в кофейне "Диккенс  и Джоунс"  (это традиция). Она  уже
заказала мне сдобную булочку и чай, и я не могу скрыть свое разочарование. С
похмелья я  лелеяла  мысль об огромной бутылке колы и бутерброде с  беконом.
Но, думаю, придется ограничиться тем, что дают.
     - Ты разобралась с квартирой?  - спрашивает она, пока я медленно стекаю
в пластмассовое кресло.
     - М-м... ну да... почти.
     Это  неправда.  Я  переехала  сюда  четыре недели назад, но до  сих пор
толком не разобрала вещи.
     Порывшись в своей сумке, мама вытаскивает блокнот.
     - Я составила список необходимых тебе вещей. Думала, мы с тобой кое-что
прикупим.
     Очень мило  с ее стороны,  но я  совершенно не в настроении.  В мамином
списке полезных вещей наверняка будет розовое меховое сиденье для унитаза  и
такой же розовый коврик для туалета.
     - Да  у меня уже все есть, правда, - весело отзываюсь я. - Все в лучшем
виде, и очень уютно.
     Она разочарованно кладет блокнот на столик.
     - Ну  хорошо, тогда  давай купим тебе какую-нибудь симпатичную  одежку.
Как ты найдешь себе  приличного парня, если будешь все время  ходить в  этих
дерюжках?
     Нормально!  Можно  подумать,  она -  сама  элегантность. На ней  сейчас
"универсальная футболка",  ну, из тех, что  можно  носить как пляжную сумку,
или вечерний топ, или головной убор, в  зависимости от того, как ее сложить.
Мама  подарила мне такую  же на Рождество и чуть не умерла  от горя, когда я
сказала,  что  эта  "удивительная"  вещь  потерялась  при  переезде.  Спустя
какое-то время я устаю отбиваться от нее, и мы идем по магазинам.
     Через три часа двадцать минут, добравшись до  "Маркс и Спенсер", мы уже
едва  сдерживаемся,  чтобы  не  поругаться.  Я  моментально  превращаюсь  во
вспыльчивого четырнадцатилетнего подростка.
     - Нет, мне  не  нужна прозрачная  зеленая блузка, на работу  я  хожу  в
футболках. Нет, нет, мама!  Положи  обратно  это велюровое  платье, лето  на
дворе, жара!
     В  конце  концов она соглашается  пойти в другой  магазин и морщится от
громкой  музыки.  Я  примеряю  платье  на  тонких  бретелях   и  выхожу   из
примерочной, чтобы покрасоваться.
     - Дорогая, тебе не кажется, что оно какое-то бесформенное?
     -  Так и задумано,  -  огрызаюсь я в ответ. Мама смотрит  на ценник и в
шоке делает глубокий вдох.
     - За два куска ткани!
     В эту секунду у меня полностью пропадает чувство юмора.
     - Да  у тебя  же нет  никакого вкуса!  И  вообще, мне  оно  нравится! -
выкрикиваю я и  бросаюсь  обратно в примерочную  кабинку, яростно отдергивая
занавеску.
     К тому времени, когда я переоделась, она уже ждет меня на улице.
     - Я просто хотела помочь, - всхлипывает она. - Зачем же так грубить?
     - Прости  меня,  -  вздыхаю  я и  беру  ее  под  руку. -  Пошли, выпьем
чего-нибудь.
     В пабе для нее слишком накурено. А мне нравится. Ужасно хочется курить,
но  достань я сейчас сигареты,  и гнев  ее падет  на  меня  со всей яростью.
Думаю, мама знает, что я курю, но я по-прежнему продолжаю это скрывать, щадя
ее чувства.
     Мы  садимся в уголке, я  открываю  окно и угощаю  ее  бодрящим джином с
тоником, чтобы она наконец-то оттаяла.
     -  Дорогая, я просто  за тебя волнуюсь.  С  работой у тебя  нет никаких
перспектив,  и вообще  это  ненормально  -  вот  так  жить  здесь  в  полном
одиночестве. Почему бы тебе не заняться серьезным делом, не сделать карьеру?
Ты могла  бы снова пойти в колледж, выучиться на бухгалтера, например. Вот у
Барбары Тайсон дочь прекрасно живет - зарплата у нее большая, да и...
     Я отключаюсь. Это я слышала уже сто раз.  Мне такая  карьера на  фиг не
нужна. Уж лучше работать на скотобойне, чем в бухгалтерской конторе.  И меня
возмущает, что  она считает меня  неудачницей,  - конечно, ведь моей работой
перед соседями не козырнешь.
     И  вообще,  что она  о  себе  думает?  Да я  бы  ни за что на свете  не
поменялась с ней местами. Все атрибуты сытой жизни в пригороде, с посещением
фитнес-клубов,  торговых  центров  "Домашний  уют"  плюс  теплое местечко  в
местном  муниципалитете. По-моему, все это не есть показатели  успеха. Равно
как и желание денно и нощно корпеть над циферками квартальных отчетов.
     Но  я знаю, почему меня все это бесит, - потому что отчасти мама права.
Успеха  я  ни в чем не  добилась и сама с ужасом замечаю, насколько циничной
стала за последние три года. Когда я окончила колледж,  все было по-другому.
И я была другой. Я была полна энтузиазма, надеялась на  блестящую карьеру. Я
хотела работать в индустрии  моды. Мне  было  все равно,  с  чего  начинать,
главное - шанс. Но  шанс так и не выпал. После шести месяцев рассылки своего
резюме со слезными мольбами о любой,  абсолютно  любой вакансии я сдалась. И
теперь работаю на временной  основе. С девяти до  пяти. Не тороплюсь  ничего
менять, пока не решу окончательно, что буду делать дальше.
     - Временная работа - это  даже хорошо, - с наигранным оптимизмом говорю
я,  прерывая ее монолог привычной фразой. - Работа  всегда интересная, и это
отличная  возможность  осмотреться,  понять,  что  и  как. Если  мне  где-то
понравится,  всегда  есть  возможность устроиться  на  постоянную должность.
Конечно, если захочу, - добавляю я. - У меня и сейчас масса предложений.
     Я говорю  очень убедительно, и мама удовлетворенно кивает.  Ненавижу ее
за  то,  что она так легко мне верит. Кто угодно знает, что временная работа
ни  к чему  не  приводит. При нынешнем положении вещей у меня больше  шансов
стать первой женщиной-астронавтом, высадившейся на Марсе, нежели остаться на
постоянной должности там,  где будет  не  слишком противно работать. Так или
иначе, это мой выбор, и, да, меня он устраивает. Спасибо, что спросили.
     - И  вот еще что,  -  смущаясь,  говорит мама, теребя в руках картонную
подставку под стакан.
     О, неужели? Наконец-то мы дошли до главной цели нашей встречи.
     - Знаешь, в  твоем возрасте я уже  была  замужем и думала о детях. И, в
общем, я вот подумала...
     - О че-е-ем?
     - Ну, я знаю, что вы с Хелен очень близкие  подруги... И если ты хочешь
мне в чем-то признаться. .. Ну, про ваши отношения... Я  бы могла попытаться
понять.
     Поверить не могу! Моя мать считает меня лесбиянкой!
     Отлично.
     Я прерываю ее бредовые  домыслы, пока она окончательно не испортила мне
репутацию.
     - Мама,  не  волнуйся.  -  Я  делаю  глубокий  вдох,  скрещиваю пальцы,
надеясь,  что  это  положит  конец  моему  невезению. -  Я встретила  одного
человека. Парня. - Ударение на последнем слове делаю специально.
     Представляю, как в  маминой голове в это мгновение церковный хор пропел
"Аллилуйя!".
     - Наши отношения  в самом начале, -  добавляю  я, взбешенная выражением
полного счастья  на  ее лице, - поэтому пока не буду сильно распространяться
на эту тему.
     - Дорогая (от  радости  у нее  дыханье  сперло),  это  же замечательно!
Теперь я спокойна, а то у меня уже были подозрения.
     - Я знаю, какие у тебя были подозрения, - цежу я сквозь зубы.
     Наконец до нее доходит, что тон у меня угрожающий.
     - Конечно, для тебя сейчас  это  деликатная тема. И все же любовь - это
так прекрасно. Уверена, кое-кто еще пожалеет об этом.

* * *

     Ненавижу воскресенья.  Самый омерзительный день недели. По воскресеньям
абсолютно нечем  заняться,  кроме  как смотреть сериалы. А для  одиночек это
вообще полный мрак.  Конечно,  если у  тебя есть любовник, то воскресенье  -
совсем другое  дело. Парочки в этот день  уединяются для  милого совместного
времяпрепровождения.
     Всех их ненавижу.
     Сидят  сейчас в кафе, держатся за руки  под  газеткой,  удовлетворенные
неспешным утренним  сексом. Или  разъезжают, нарядные, в  своих кабриолетах,
веселые и беззаботные.  Или еще хуже, уехали за  город на пикник  со  своими
парными друзьями.  Или  вообще  просто  валяются на  диване,  смотрят вместе
видео. И что  самое  мерзкое, я уверена, все  они думают, что по-другому  не
бывает. Уроды!
     Настроение у меня  дрянное. Джек не  позвонил,  а  сейчас  уже половина
второго. Все  утро я  мечтала, что он позвонит,  предложит вместе пообедать,
потом прогуляться по парку и, может быть, сходить в кино. Я так подробно все
это  обдумала, что сама чуть не  поверила. Но этого не будет. Телефон у меня
перед глазами, и он молчит. С розеткой все в порядке, и на линии сбоев нет -
я звонила на АТС, чтобы удостовериться.
     Я  лежу на диване, прижавшись щекой к  подушке, и разглядываю  пятно на
ковре. Позвонить никому не могу - вдруг в этот  момент он наберет мой номер,
а у меня занято; не  могу поесть - вдруг он пригласит меня на обед. От скуки
я уже три раза  довела себя до оргазма, но возбуждение не  проходит.  Я даже
пыталась  посылать  ему  телепатические сигналы. Бесполезно. На улице чудный
день, а я сижу  дома. Пленница своих надежд. Когда  позвонила Хел, я чуть из
штанов не выпрыгнула.
     - Новостей нет?
     - Не-а.
     - Мы идем в паб, пойдешь?
     - Даже не знаю. У меня еще дела есть, - вру я.
     - Сегодня же воскресенье!
     - Ну и что? Хел вздыхает.
     - Ждешь его звонка,  да? Ты же  понимаешь, что это бесполезно.  Если он
позвонит,  то   позвонит.  Какой   смысл  гипнотизировать  телефон?  Ты  так
свихнешься.
     Мне противно, что она так хорошо меня изучила.
     - Ничего я не жду. Мне некогда. Собираюсь в спортзал, - блефую я.
     - Куда?
     - В спортзал. Место такое, где занимаются.
     - Ладно, делай что хочешь. Если что, ты знаешь, где нас искать.
     - Спасибо.
     - Извращенка, - бормочет она.
     Я показываю ей язык в трубку. В  спортзал идти  у меня нет ни малейшего
желания. Лучше пойду прогуляюсь.
     Прогулка - это хорошо. Шепардз-Буш, конечно, не самое лучшее место, но,
по  крайней мере,  тут не  так много гуляющих парочек. Я не замечаю пьяниц и
наркоманов, поскольку полностью поглощена своими мыслями.
     Намотав несколько  кругов по парку, я надышалась городскими выхлопами и
выработала стратегию.
     Стратегия весьма изощренная,  и  суть  ее  состоит  в  следующем.  Джек
наверняка  смекнул, что он  мне нравится.  Не  считая последних минут нашего
вечера, все шло идеально, и он  должен  догадываться, что я хочу снова с ним
встретиться. Однако Джек парень деловой, художник, и потому наверняка занят.
И  это  не означает, что он  обо мне  не думает,  просто меня  не учли в его
воскресном  расписании.  Короче,  раз  он  такой  крутой, то,  скорее всего,
позвонит мне только завтра. В крайнем случае во вторник. Кроме того, надо же
ему  уделить  время  Мэтту.  Из-за  меня он практически  игнорировал  своего
лучшего друга на его дне рождения. Так что хватит ждать  и  лить слезы, пора
начать готовиться.
     В готовности наша сила.
     Решено:  в паб я не пойду - это значило  бы отклониться  от  выбранного
курса. Вместо  этого я иду в магазин "Бутс" на Ноттинг-Хилл и устраиваю себе
шопинг-терапию. Это  весело  и приятно.  Обожаю "Бутс". Мой любимый  магазин
после  "Хэмли". Покупаю себе "игрушки  для больших девочек": ароматизаторы и
пену  для  ванны, дорогой шампунь  и кондиционер в  комплекте  с  бесплатным
маслом  для  волос,  три  флакона  лак  для  ногтей,  пинцет,   люфу,  пакет
косметической грязи,  новую помаду,  коробку цветных салфеток (всегда кстати
рядом с постелью), крем "Ойл оф Юлэй", воск для  эпиляции в области  бикини,
автозагар и упаковку из двадцати четырех супертонких презервативов. Отлично.
     Дома навожу порядок  и остаюсь  очень довольна  результатами.  Конечно,
ничего грандиозного я  не совершила - не ободрала  старые обои,  не замазала
трещину  в стене  на кухне.  Зато расставила книги на покосившихся  полках и
повесила на стену нашу с Хел фотографию из Таиланда в рамочке.
     Две  девчонки  путешествуют  сами по  себе  -  вот  было  времечко!  На
фотографии мы обе стройные и загорелые. Сидим спиной друг к другу и смеемся.
В те каникулы мы три недели путешествовали по островам, а на одном из пляжей
зависли надолго. Хел успела трахнуться пару раз, о бесчисленных обжиманиях и
поцелуях  я  уже  не  говорю.  А  я  умудрилась  влюбиться  в  трех   парней
одновременно. Обалдеть!
     Перебираю  большой черный пакет  для мусора с  разрозненными носками  и
старыми  свитерами,  который  висит  у  входной двери  лет  сто, не  меньше.
Удивительно, как быстро  летит  время! А быть занятой женщиной, оказывается,
приятно.
     Наполняю  ванну  и  оцениваю  себя  в  зеркале.  Самой  себе  я голышом
нравлюсь.  В удачных обстоятельствах выгляжу хорошо  - крутой  изгиб  бедра,
размер 46... с половиной.
     А вот как  я  выгляжу в глазах Джека? Скажем так,  если  бы я танцевала
стриптиз, публика потребовала  бы вернуть свои деньги за вход. Пора сесть на
диету.
     Как только я  принимаю это решение, голодные спазмы сводят желудок, а в
мозгу одна за Другой возникают трехмерные картинки вредных, но очень вкусных
вещей, которые хочется съесть прямо сейчас! Чтобы  заглушить приступ острого
голода, забираюсь в ванну. Лежа в горячей  воде с грязевой маской на лице, я
представляю, как сильно моя внешность преобразится через неделю.
     Весь  вечер  грызу  ржаные  хлебцы  "Райвита" и  читаю  книгу  "Сильная
женщина", которую мне подарили на последний день рождения. Интересно.

* * *

     В понедельник утром встаю еще до будильника - очень рано.  Оказывается,
утро может быть таким спокойным, если встать в семь часов. Поют птички, и я,
для разнообразия, слушаю Радио-4. Я же решила  быть  в курсе событий, и  мне
необходимо знать, что творится в мире.
     После второй чашки чая вытаскиваю  из-под  кровати  "Сильную женщину" и
встаю перед зеркалом в ванной. Время для положительных заклинаний.
     "Я  -  необыкновенная,  единственная  и  неповторимая.  Я  отношусь   к
окружающим с пониманием и любовью", - читаю вслух. Смотрю на свое отражение,
проверяя, помогает ли это мне.
     "Я - сильная женщина. Я могу изменить  мир вокруг себя". Снова поднимаю
взгляд к зеркалу.
     "Я  чувствую себя замечательно. Я люблю себя... И  Джек обязательно мне
сегодня  позвонит",  - добавляю  я  для  пущей убедительности. И,  захлопнув
книгу, начинаю чистить зубы.
     Вытаскиваю весы. Вешу на полкило больше, чем  вчера. Как же  так? Я уже
больше двенадцати часов  лишаю себя всякой пищи. По моим  подсчетам сейчас я
должна быть как минимум на шесть, килограммов стройнее.
     Снова  смотрюсь  в  зеркало  и  говорю  угрожающе:  "Я  прекрасно  себя
чувствую. Я отлично выгляжу. Я люблю себя".
     Элейн  из  агентства по временному трудоустройству "Лучшие кадры" нашла
мне работу в "Бутройд, Картер и Мэй" -  компании напыщенных консультантов по
вопросам управления на Портленд-сквер. Их секретарша Дженет ушла в отпуск, и
я буду ее замещать. Ах, как мне повезло.
     Стою  в  лифте  и  чувствую,  что начинаю впадать  в  уныние. Очередная
временная работа.  Интересно,  когда  же  я начну делать  карьеру? Я завидую
людям, которые уже выбрали, кем они хотят  работать. Людям, которые говорят:
"Я хочу быть врачом" -  и становятся врачами. Я же пока могу только сказать:
"Хочу быть..." На этой неделе хочу быть зевающей секретаршей.
     В первый день работы мне нужно:
     1. Узнать номер выхода на городскую линию и позвонить Хел.
     2. Найти в компьютере игры, в офисе - туалет и кухню.
     3.  Узнать,  кто подписывает  количество  моих отработанных часов, и  в
первый же час работы сделать этому милому человеку кофе.
     4.  Узнать,  как  зовут  главного  начальника  и  как  он  выглядит, во
избежание неприятностей.
     5.  Никогда и ни за что  не оставаться  после 17.30 и всегда, при любых
обстоятельствах, уходить на обеденный перерыв.
     Человек, ответственный  за учет  моего  рабочего  времени,  - мисс Одри
Пэйн. С первого  взгляда я  окрестила ее Кислые  Титьки. Я  ей,  похоже,  не
нравлюсь, но, судя по всему, ей вообще никто не  нравится, а чувство юмора в
себе она пока не открыла.  Я делаю  ей кофе и каждый раз, когда она проходит
мимо, принимаю занятой вид и барабаню по клавиатуре.
     В 11.30 звонит Элейн: "Мне сказали, ты хорошо работаешь".
     Опять  всех  провела. Вытаскиваю  журнал  "Хелло!" и пилку для  ногтей.
Понимаю,  что  чтение  "Хелло!"  -  своего  рода клише,  но  для  временного
работника это важно. Уверена, что журналу дали такое название, потому что он
помогает завязать разговор. Мне не  встречался в офисах человек, который  бы
устоял  перед  искушением  полистать  свежий  номер "Хелло!",  едва  таковой
попадал  в поле  зрения.  Если вы позволите  людям удовлетворить  их (вполне
нормальное, на мой взгляд) желание отключиться от офисной реальности, то они
будут вам признательны по гроб жизни. Беспроигрышный вариант.
     Час обеденного перерыва провожу на Портленд-сквер на скамейке, наблюдая
за голубями. Убеждаю себя, что, хотя и  проглотила низкокалорийный сэндвич с
курицей меньше чем за минуту, этого было вполне  достаточно и мне совершенно
не хочется есть. Заметив, что женщина из офиса направляется к моей скамейке,
начинаю энергично копаться в сумке: нет ни малейшего желания болтать с ней и
отвечать,  почему  у меня  временная  работа.  Как только ты  удаляешься  от
секретарского стола  больше чем  на  метр, желательно  соблюдать  дистанцию.
Сближение  с персоналом  всегда  грозит  неприятными  последствиями  в  виде
навязанной жалости, так  что лучше  оставаться вне коллектива. В этом случае
не  придется прикрывать желающих слинять  с работы  пораньше,  сплетничать с
ними о пошлых  служебных романах  или торчать в пабе по вечерам,  выслушивая
нытье и жалобы на начальника.
     К 14.15 желудок  в знак протеста начинает переваривать  мою печень.  На
кухне нахожу  пачку кукурузных хлопьев и в отчаянии  запихиваю  в рот  сразу
пять горстей, вдогонку обильно залив их чаем.
     С 14.15 до 16.15  я  успеваю спокойно  разложить  в компьютере пасьянс;
поболтать  полчаса  с  Хел  о   том,  как  здорово  быть  Сильной  Женщиной,
параллельно счищая со своего свитера крошки от кукурузных хлопьев; собрать в
одну цепочку  все скрепки на моем столе; напечатать ярлык для  Кислых Титек;
изучить всю исходящую почту.  Даже не заметила, как подошел к  концу рабочий
день. В общем и целом день протекал спокойно и без стрессов.
     Пока я  не вернулась домой  и не обнаружила,  что на автоответчике  нет
сообщений. Принимая душ, снова занимаюсь самовнушением. Потом смотрю сериал.
     Но ничего не происходит. К полночи моя уверенность начинает ослабевать.
Быть  Сильной Женщиной,  несомненно,  замечательно и держать  свою жизнь под
контролем тоже прекрасно, но очень скучно.

* * *

     Сегодня вторник, я по-прежнему спокойна. Ослаблена,  но спокойна. Почти
весь день думаю, а не пойти ли мне в  спортзал. Однако,  как только  идея  о
спортзале  приобретает  более  реальные  очертания,  мое  тело  сжимается  в
конвульсиях.  К  обеду  у меня  развивается  преждевременный  артрит  и  все
симптомы  запущенного воспаления легких. Но  я знаю свое  тело и его уловки.
Видимо, мое хилое тельце запамятовало, что отныне я - Сильная Женщина.
     В спортзал приезжаю  часам к семи вечера. Народу - море, и, по-моему, я
сюда не  вписываюсь.  И  зачем  вообще  приперлась?  Это явно  не  моя среда
обитания.
     На  мне  забрызганные  краской легинсы,  кроссовки  выпуска 84-го года,
которые я  носила  еще  в  школе  и  надеялась, что  когда-нибудь  они будут
выглядеть  стильно,  "под ретро"  (но  на  ретро  они  почему-то  не тянут),
застиранная  футболка и непарные носки. Синди Кроуфорд  просто сдохла бы  от
зависти.
     Протискиваюсь мимо суперстройных парней, качающих на тренажерах грудные
мышцы,  иду  к шкафу в  углу,  просматриваю  все папки и нахожу  свою личную
карточку. Вытираю с нее пыль и направляюсь к велотренажеру.
     Всего через  две  минуты я  превращаюсь в  потную свеклу.  Спрыгиваю  с
велосипеда  и  иду пытать счастья на беговой  дорожке. Рядом со мной  бегает
девушка с серебристым диск-плейером, в новенькой форме "Рибок". Поскольку на
ее лице нет и капли пота, я решаю, что это должно быть нетрудно.
     Явно  недружелюбный  взгляд  в мою  сторону  меня  не останавливает.  Я
выставляю на пульте максимальную скорость и пытаюсь угнаться за  ней, но мои
ноги  явно  не  поспевают,  и  я съезжаю  назад. Не обращая  внимания на  ее
хихиканье, снова заползаю на дорожку и перевожу ее на режим ходьбы.
     Ходить хорошо. И полезно.
     Что-то табло сожженных  калорий медленно работает. За  двадцать минут я
потратила ровно сорок две калории - около трех кукурузных хлопьев.
     Уровень моей физической подготовки беспокоит меня не на шутку.
     К  тому  времени,  когда  я   слезаю  с  дорожки,  мое  сердце  всерьез
предупреждает меня,  что  скоро  откажет.  Принимаю решение отныне  ходить в
спортзал каждый  день.  И  коли так,  то нужно все делать  постепенно,  а не
гробить свое здоровье на первом же занятии.
     Сверяюсь с личной программой на моей карточке  и  иду  качать пресс, но
тренажер, похоже, сломался  -  я  никак не  могу заставить  его двигаться. В
полном изнеможении  плюхаюсь на  коврик для упражнений на полу. Из положения
лежа могу сесть только пять раз, но утешаю себя, что плоский живот мне вовсе
и не нужен. На  плоские животы  была мода в восьмидесятые, это уже вчерашний
день.
     В 19.35 я уже в раздевалке. Волосы прилипли к лицу,  под мышками темные
круги. С трудом нагибаюсь, чтобы развязать кроссовки.
     - Эми?
     Я   поднимаю  взгляд.   Приспущенные  носки  одного  цвета,   загорелые
накачанные  ноги,  идеально  сидящие штропсы,  голая талия, облегающий грудь
топик, ряд ровных белых зубов в улыбке.
     Сбывается самый ужасный кошмар.
     Это Хлоя.
     - Ты в порядке? - спрашивает она.
     -  Да,  в полном, - отвечаю я, соскабливая с лица  мокрые волосы. - Как
дела?
     - Отлично. Как тебе вечеринка у Мэтта?
     Я впадаю в легкую  панику. Она наверняка знает про меня и Джека. И тупо
киваю. Эй, куда вдруг подевалась моя личность?
     - Ты ушла с Джеком, так ведь?
     - Да ничего не было. Черт, и кто за язык дергал?
     - А я слышала, что как раз наоборот, - шутливо подмигивает Хлоя.
     Прочищаю горло.
     - А что он сказал?
     Слава богу, я и так уже красная, дальше краснеть просто некуда.
     - Ничего особенного. Он  был крепко пьян, когда вернулся к Мэтту.  Если
честно, не стоит принимать его во внимание. Он трахает все, что движется.
     - Правда?
     - Да, тот еще тип! На днях переспал с  моей соседкой Кэти и выставил ее
из дома, даже не предложив чашку кофе  напоследок. И вообще, он волочится за
всеми моделями, которые позируют ему обнаженными. Мы все время шутим над ним
по этому поводу, но, сама понимаешь, такие парни, как он...
     - Да,  догадываюсь, - отвечаю  я,  борясь с желанием задушить  ее.  Но,
наверное, что-то в моем голосе выдает меня.
     - Конечно, я бы не стала  тебя винить, если бы  ты не захотела... Но он
ведь такой симпатяга.
     - Похоже, ты неплохо его знаешь, - бормочу я.
     - Мы сто лет знакомы. В одной школе учились.
     - Ой, да, он же рассказывал. Я и забыла.
     Врунья  несчастная.  Забыла!  Да  я  хоть  под  дулом  пистолета  смогу
процитировать каждое его слово.
     - Вообще-то он хороший друг. С ним  не соскучишься. Тебе стоит почаще с
нами тусоваться, - улыбается мне Хлоя.
     Я закипаю от ненависти.
     - Пожалуй. Мне понравилось. Хотела  позвонить  Мэтту,  поблагодарить за
приглашение, но у меня нет его телефона.
     Это я удачно придумала... даже очень.
     Хлоя  расстегивает сумку и достает оттуда толстый органайзер.  Я  томно
строю глазки, пока она вырывает шуршащую лиловую страничку и корябает на ней
номер своей необычной и явно дорогой чернильной ручкой.
     - Мерси, -  говорю я, пытаясь  придать голосу  безразличие, и аккуратно
сворачиваю листок.
     Хлоя улыбается мне, наклоняется, целует в распаренную щеку.
     -  Вот  и   отлично.  Значит,  до  скорого.  Уже  почти  в  дверях  она
оборачивается:
     - Ой, кстати, я дала Джеку твой номер. Надеюсь, ты не против.

* * *

     Чтобы  переварить новость, нам с  Хел потребовался один пакет  чипсов и
три бутылки "Стеллы  Артуа". Мы рассмотрели все возможные нюансы.  Я считаю,
что  Хлоя  пыталась  предупредить меня, потому  что я ей нравлюсь  и она  не
хочет, чтобы я потом мучилась.  Или же наговаривает на Джека,  выставляя его
бабником, из желания сделать его более привлекательным в моих глазах. Хел не
согласна ни с одним из этих  вариантов, потому что  она недолюбливает  Хлою.
Она  говорит,  что  Хлоя намеренно  всех  переполошила,  потому  что  боится
появления в их тесном дружеском кругу конкурентки вроде меня, и что, судя по
всему, ей самой нравится Джек.
     Хлоя  одно время  встречалась с другом брата Хел и,  говорят, вела себя
как  стерва. Я познакомилась с ней около года назад, на  вечеринке, когда их
отношения  уже близились  к концу. Она тогда  напилась  и плакала у меня  на
плече. Потом я  снова встретила ее на свадьбе у брата Хел, с  тех  пор  мы и
поддерживаем  отношения.  Мне она  нравится, но  я  согласна с Хел, что Хлоя
больше любит дружить с парнями, а не с девушками. Они с Хел очень разные.
     -  Но  тогда зачем,  по-твоему, она пригласила меня встретиться с  ними
снова? Зачем дала Джеку мой номер?
     Хел пожимает плечами и качает головой:
     - Не  знаю. Я ей не  доверяю.  В любом  случае проблема решена - у тебя
есть его номер.
     -  Да, а у него мой номер  уже  давно, как  оказалось. И он мне,  между
прочим, так и не позвонил.
     Хел задумчиво потягивает пиво.
     - А ты уверена, что он тебе нужен? Похоже, он не слишком надежный.
     - Просто он еще не встретил  подходящую девушку, вот и все,  - улыбаюсь
я,  но  тут  сомнения  закрадываются  и в  мою  голову. - А что,  если  Хлоя
расскажет Джеку, в каком виде она меня встретила?
     - Ради бога, Эми!
     - Может  быть, когда  я  сказала  ему, что  мне нравится Мэтт,  он  мне
поверил и сбросил  со счетов. Наверное, я  ему безразлична. - Я углубляюсь в
монолог сомнений, пытаюсь найти причины  долгого молчания Джека, но тут  Хел
затыкает меня:
     - Слушай, мне это начинает надоедать.
     Она  встает с пустым бокалом,  а после  следующей бутылки дает полезный
совет. Говорит, что на моем месте сама бы позвонила Джеку и все выяснила. Но
я -  не  она. Хел  намного смелее  меня. Я возражаю, что  если он и  вправду
захочет найти меня, то найдет. Мне нужно только подождать. Хел обзывает меня
пораженкой. Ей легко говорить. У нее уже есть Гэв.
     К  возвращению домой  я  уже пьяна,  и  мне  себя  жаль.  Джек так и не
позвонил, хотя Хлоя наверняка ему что-нибудь сказала  о нашей встрече.  Сама
звонить я не буду,  что бы там  ни говорила Хел. Он первый нашел  мой номер,
вот  пусть первый  и звонит. Укладываюсь на диван  с  "Сильной  женщиной"  и
мгновенно отрубаюсь.

* * *

     В среду просыпаюсь  и не  могу пошевелиться. Все до единой  мышцы моего
тела в шоке. Сначала я  думаю, что попала в ужасную автокатастрофу, но потом
вспоминаю про спортзал. Я еще не открыла глаза, но предчувствия плохие.
     Теоретически мой утренний распорядок должен выглядеть примерно так:
     7.00. Звонит будильник. Нажимаю кнопку.
     7.20. Снова звонит будильник. Снова нажимаю кнопку.
     7.40. По третьему звонку встаю. Умываюсь. Ставлю чайник. Набираю ванну.
     7.45. Пью чай. Занимаюсь самовнушением. Принимаю ванну.
     8.10. Вылезаю из ванной - с чистой головой.
     8.15. Сушу и пытаюсь уложить волосы (каждый раз мучаюсь).
     8.25. Открываю шифоньер. Выбираю и надеваю одежду  (по  желанию сначала
можно ее выгладить).
     8.30. Съедаю тарелку сухих завтраков или тост (в зависимости от наличия
молока).
     8.35. Еще  раз проверяю, нормально ли я одета. Чищу  зубы. Собираю все,
что нужно  сделать  по дороге (например, зайти в  химчистку, отдать обувь  в
ремонт). Крашусь.
     8.40. Проверяю два раза содержимое сумки. Нахожу ключи.
     8.45. Выхожу из квартиры.
     Сегодня я проснулась в 8.45. Не самое удачное начало дня.
     Почему,  интересно, если я проспала, то всегда пробуждаюсь именно  в то
время, когда должна выходить из дома? Странно. Очень странно.
     Кислые  Титьки  прочитала  мне лекцию  о пунктуальности, и я  решила ее
отравить. Я перевожу все звонки не  туда, куда надо. В  общем, весь день - к
чертям  собачьим.   В  утешение  покупаю  себе  на  обед   шаурму,   обильно
приправленную майонезом. Теперь уж все равно нет смысла худеть.
     Остаток дня развлекаюсь мысленным общением с Джеком.
     Я. Алло?
     Джек. Привет, Эми. Это Джек.
     Я (якобы не узнавая). Кто?
     Джек. Помнишь,  вечером в  пятницу. Классный выдался вечерок.  Ты такая
необыкновенная.   Честно,   никогда   раньше  не   встречал   такой   умной,
сексуальной...
     Нет, так не пойдет. Это нереально.
     Я. Алло?
     Джек. Привет, детка, это Джек.
     Я (очень спокойно). Привет. Как дела?
     Джек. Без тебя не очень...
     Бэээ. Меня от него тошнит.
     А он болтает и болтает. Я уже все  отрепетировала, все  обдумала, кроме
ситуации, когда  я сама  ему звоню. Тем не  менее к концу рабочего дня я так
привыкла к общению  с ним, что  уже уверена  -  он обязательно  позвонит. Не
может быть, чтобы человек не уловил телепатических волн, когда о нем столько
думают. Ведь так?
     Когда я возвращаюсь домой, на моем автоответчике только одно сообщение.
От Хел. Она просит меня перезвонить ей после того, как я позвоню Джеку.
     Все, теперь уже никуда не деться  от этого.  Настраиваю себя  на нужный
лад,  полистав  "Сильную женщину". "Не  отдавайте своей силы другим людям...
Женщины,  которые  добиваются  своего, всегда действуют  первыми..."  и  так
далее.  Гипнотизирую взглядом  страничку из  органайзера с номером  телефона
Джека. Ну давай же. Давай. Давай. Ну возьми трубку наконец.
     Телефон Джека звонит четыре раза. Прижимаю трубку к уху. Сжимаю ее так,
что белеют  костяшки  пальцев. Чувствую себя  такой беззащитной. Я звоню ему
домой!
     Включается автоответчик. Голос Мэтта:
     - Привет! Мэтта и Джека сейчас нет дома. Пожалуйста, оставьте сообщение
после звукового сигнала, и мы вам перезвоним.
     Пиии...
     А  потом происходит нечто  странное. Откуда  ни  возьмись, в моем горле
завелся бурундук.
     -  Привет, это... -  Все. Я в таком шоке от  звуков, которые исходят из
моего горла,  что  не  могу  говорить.  Пытаюсь начать сначала:  -  Это Эми,
м-м-м... - Снова тишина. Потом гудок.
     Я только  что собственноручно оставила на автоответчике  самое  ужасное
сообщение  в мире. На всем белом свете. И поделать с этим уже ничего нельзя.
Я отбрасываю  от  себя  телефонную трубку,  как будто меня током  ударило, и
принимаюсь махать руками. Я вся горю.
     Вырываю  телефон из розетки,  отключаю от сети  автоответчик,  открываю
окно и швыряю "Сильную женщину" в сад соседнего дома.

* * *

     Четверг. Таю.
     На  работе  нахожусь  в бессознательном  состоянии. Я поняла,  что  моя
проблема  намного больше  того  инцидента  с автоответчиком.  Из  небольшого
происшествия она  превратилась во всеобъемлющую жизненную коллизию. Сам того
не подозревая,  Джеф стал действующим  лицом  моей драмы и попал под горячую
руку...
     Джеф - консультант из "Бутройд, Картер и  Мэй".  Он всю неделю ошивался
вокруг приемной. У него в офисе нет  друзей. Он  как старая петарда - никому
не нужен. В нем вообще  нет ничего  привлекательного. У  него  прямоугольные
очки, лысина, и от него воняет.
     Я  в таком  упадке,  что,  когда  Джеф  меня  приглашает  пообедать,  я
соглашаюсь. Я иду на свидание с Джефом!
     Он  ведет  меня   в   итальянский  ресторан,   заказывает   спагетти  и
забрызгивает  себе соусом галстук. Он очень нервничает и несказанно польщен,
что я согласилась  с ним  пойти. Я не очень  сильно связываю  происходящее с
собой,  потому как весь  день  пребываю вне  собственного тела.  Разговор не
клеится, и я начинаю тыкать свою лазанью вилкой.
     - Вид у тебя не очень радостный, - замечает Джеф.
     Пять баллов за наблюдательность. Эйнштейн. Я пожимаю плечами:
     - Нормальный вид.
     - О чем ты думаешь? - спрашивает он (дурень).
     И я ему рассказываю. Меня прорвало.
     Говорю  ему,  что,  по-моему,  люди привлекают к себе только  тех, кого
действительно могут  привлечь.  Например, Элизабет Тейлор  привлекла Ричарда
Бартона, потому что  они оба примерно  в  равной степени привлекательны. А я
привлекла Джефа.  То есть мой уровень  привлекательности  соответствует  его
уровню.  И  этот   факт,  если  уж  откровенно,  наводит  меня  на  мысль  о
самоубийстве.
     Не  знаю, что  на  меня  нашло.  Никогда в жизни  я  не говорила  таких
гадостей практически незнакомому человеку. Мы смотрим друг на друга, потом я
нервно  улыбаюсь,  а  у  Джефа  вид очень  огорченный. Трясущимися руками он
достает деньги из бумажника, роняет их на стол и поспешно уходит.
     К  счастью,  поскольку с Джефом  никто  не общается, ему некому об этом
рассказать  и по офису не пошли  пересуды. И тем не менее  меня весь остаток
дня мучает раскаяние.
     Вернувшись домой, собираю все мужество в кулак и включаю телефон.  В то
же мгновение звонит мама - так, "поболтать".
     - Дорогая, как поживает твой замечательный молодой человек?  Умираю  от
любопытства...
     - Он не мой и не замечательный! - ору я.
     Кажется, я совсем потеряла волю.
     Джек  не звонит. Зашла Хел.  Мы с ней крупно  поругались, так  как я не
позволила  ей  вытащить меня из моей глубокой  депрессии. Она говорит, что я
веду как себя идиотка  и мне незачем  срываться на других. Она права, но я в
таком состоянии, что злобно кричу в ответ:
     -  Да откуда  тебе-то знать, каково это, когда  тебя  бросают, даже  не
успев пригласить на первое свидание!
     Кажется, ей надоело со мной церемониться.
     -  К случаю с  Джеком это не имеет никакого отношения, - произносит она
спокойно,  и  это  ее спокойствие меня  еще больше  раздражает.  - Просто ты
окончательно свихнулась, и  все из-за твоей вечно-временной работы. Я знала,
что рано или поздно это произойдет.
     - Да, у меня дерьмовая  работа, и жизнь тоже полное дерьмо. Что с того?
Это все,  на что я гожусь, - набрасываюсь я на нее. -  Я безнадежна  во всех
отношениях.
     На эту удочку она не ведется.
     -  Полная хрень! Ты даже  не пытаешься выбраться  из этого  дерьма, как
будто уже  все  потеряно. Ты  же знаешь, что хочешь заниматься модой, хочешь
сделать карьеру, но тебе страшно браться за это.
     - Да иди ты! Все - в далеком прошлом. Мне уже поздно что-то начинать.
     - Нет, не поздно! Но ты такая упрямая, что отказываешься это признать.
     - Да тебе-то откуда  знать? У тебя шикарная работа на телевидении и Гэв
под боком. Да ты понятия не  имеешь, каково оказаться в тупике.  - Но я  уже
теряю запал, и голос начинает дрожать.
     - Ну найдешь ты себе мужика. Этим ты своих проблем не решишь.
     - Какие мы умные! - К горлу подкатывают  слезы. - Может, и  не решу, но
ведь  с чего-то  я должна начать! Ты  не представляешь, как мне надоело быть
одной! Одной  барахтаться в этом...  дерьме! - Плюю  со зла на пол и начинаю
реветь.  -  Но если  ты  до сих  пор не заметила,  я не могу  подцепить себе
мужика. Я даже Джефа не смогла подцепить, потому что он понял, что я сволочь
и жизнь у  меня никудышная... и... и...  она закончится лет в тридцать пять,
когда  я превращусь в полную неудачницу,  сумасшедшую  бабу... и... и я умру
де-девст-вен-ен-ницей.
     Хел обнимает меня, открывает коробку  с цветными салфетками, заваривает
травяной чай и укладывает спать. Убеждает меня, что утром все будет хорошо.

* * *

     Точно. Пошли они  все! Хватит  сопли  размазывать! С  меня довольно!  Я
потратила  слишком много сил на этого урода, дожидаясь,  пока  он сподобится
позвонить. Все, что  от него требовалось, - это  один жалкий звонок. Но  нет
же, он такой эгоист, что ему, блин, не до этого! Все! Больше я на него время
тратить не буду, и этот мерзавец не заставит меня снова из-за него страдать.
За  одну  эту неделю я успела сбросить и  снова  набрать  шесть килограммов,
поругаться со  всеми  подряд, включая  Хел, и все  ради  чего? Ради  пустого
места.
     Все.  Джек  Росситер  для  меня  умер. Нет,  скажите  мне, он  что,  не
понимает, с кем имеет  дело?  Кого он упускает? Да он сейчас должен у меня в
ногах валяться,  молить  о свидании,  обрывать  мне телефон  и  засыпать мою
квартиру цветами.  И  знаете  что?  Пошел он!  Со своими  шлюхами,  дорогими
шмотками и всей художественной фигней! Катись, Джек, колбаской!
     И вообще, я же Сильная Женщина. Мужики мне не нужны. Мужланы с вонючими
гениталиями, отвратными ногтями на ногах и высокотехнелогичным снобизмом. Да
кого они вообще интересуют? Точно не меня. Нет, сэр, я - пас.
     Стою на пороге и вдыхаю бодрящий  воздух. Ха! Ни  один мужик  больше не
сможет сбить меня с намеченного пути.  Сегодня последний день моей временной
работы и ПЕРВЫЙ ДЕНЬ МОЕЙ ОСТАВШЕЙСЯ ЖИЗНИ.
     Неудачно  поскользнувшись  на  первой ступеньке,  цепляюсь  за какую-то
дрянь, и на колготках ползет петля. Но запрещаю себе переживать по пустякам,
и, кажется, это написано на  моем  лице. Люди в метро от меня  шарахаются, а
приветливые  улыбки  сотрудников  офиса  вянут у них  на губах. Весь  день я
работаю  с  ожесточенным  рвением.  Даже  прибираю вечный  бардак в шкафу  с
бланками, что весьма впечатляет Кислые Титьки.
     В 17.30  ровно  подаю  ей  на  подпись  свою  ведомость  с  количеством
отработанных часов. Эта самая мерзкая  процедура для временного работника. В
большинстве случаев люди начинают суетиться,  придираются к количеству часов
- так унизительно. Но только не сегодня. Кислые Титьки оглядывает меня с ног
до головы, пока я стою у ее стола.
     - Спасибо, Анна, вы хорошо поработали, - говорит она, - должна сказать,
сегодня вы были особенно... э-э... усердны.
     - Вообще-то меня зовут  Эми. Не за что. - На следующей неделе вы нам не
нужны.
     Дженет вернулась из отпуска, но, если что-то потребуется, я позвоню.
     Конечно, не позвонит, но меня это вполне устраивает. Я отсюда сваливаю.
     Широким   шагом  иду  в  агентство  "Лучшие  кадры".  Элейн  устраивает
вечеринки по  пятницам для  всех временных  работников.  Боюсь, увильнуть не
получится,  поскольку  нужно   сдать  в  офис  свою  ведомость   за  неделю.
Предполагается, что благодаря  этим вечеринкам  мы  будем  чувствовать  себя
членами одной  большой и дружной  семьи,  а не сборищем главных  неудачников
страны, коими большинство  нас считает. На самом деле от этих вечеринок всем
только еще хуже. Никто из нас и себя-то не уважает, не говоря уж о других.
     В офисе жарко. В приемной  стоит большое блюдо скрюченных  бутербродов,
пара  бутылок  газировки,  пакет  дешевого  вина. Элейн уже почти наполовину
опустошила его, и растекшаяся подводка делает ее похожей на панду.
     - Оставайся, выпей с нами, - бормочет она, швыряя мой лист в стопку.
     Я  отклоняю  столь лестное  предложение и  говорю, что у  меня уже есть
планы на вечер.  Она обещает перезвонить  мне по поводу  еще одной работы на
будущей неделе.
     Из  офиса  звоню  Хел,  оставляю  ей сообщение. Говорю,  что  у нее нет
выбора: мы сегодня устраиваем попойку.
     Грандиозную!
     По  дороге  домой мурлычу под  нос песню,  предвкушая,  как  мы  с  ней
оторвемся. Напьюсь в стельку. Я это заслужила. Меня ничто не остановит.
     Вставляю ключ в замок. Не собираюсь даже смотреть на автоответчик. Нет,
этот аппарат не получит от меня ни малейшего знака внимания. Потому что  мне
все   равно.   И  даже  если   бы   там   оказалось   десять   сообщений  от
Джека-Засранца-Росситера, я  бы  стерла  все десять.  А  если  бы  он  снова
позвонил, я бы попросила его отвалить.
     Как только я открываю дверь, звонит телефон. Отлично. Это, конечно, Хел
хочет наметить план действий. Я бросаюсь к телефону и весело чирикаю:
     - Алло? Небольшая пауза.
     - Привет,  Эми. Это Джек.  Вот,  решил  узнать, какие у тебя  планы  на
вечер.
     И я понимаю,  что  все плохо, очень, очень плохо. Что за  две секунды я
разрушаю  все достижения феминистского движения за последние двадцать лет. Я
безумно  счастлива  слышать  его  голос.  До  слез  благодарна,  что он  мне
позвонил.  Неожиданно для  себя замечаю  в  своем  голосе нотки  повышенного
энтузиазма, когда отвечаю:
     - Никаких, а что?

3
ДЖЕК

     - Никаких, а что?
     Ну,  скажем,  с  "а что?" все предельно  ясно.  На этот  вопрос я  могу
ответить стоя на голове со связанными руками. Сегодня пятница, вечер, я дома
один, и, хотя ты на прошлой неделе  сказала  мне, что тебе нравится  Мэтт, я
все еще  надеюсь,  что и ко мне ты  не совсем  равнодушна. А еще  у меня уже
неделю не было секса, а у  тебя больше шести месяцев. И посему, Эми, мы друг
другу необходимы. И еще, ты мне тоже нравишься.
     Вот  с "никаких" могут быть  проблемы. Я, откровенно  говоря, не ожидал
услышать  "никаких". Просто это как-то слишком... откровенно. В  том смысле,
что  в игре,  которую мы ведем, должны быть свои правила. Существует сборник
правил, в нем говорится, что можно  и  чего  нельзя  делать одиночкам. Итак,
можно:
     А. Познакомиться с кем-то на  вечеринке,  понравиться этому человеку  и
внести  его  в  графу "варианты"  списка ППС  (Потенциальных  Партнеров  для
Секса).
     Б. Время от  времени, оставшись  в одиночестве  в пятницу  вечером, без
партнера и без приглашения на свидание, просматривать список  ППС в  поисках
вариантов.
     В.  Иногда  звонить  вышеуказанному  субъекту  из  графы  "варианты"  и
предлагать встретиться.
     Нельзя:
     A.  Всегда  лично  отвечать на звонок,  потому  что есть автоответчики,
которые,  как  ротвейлеры,  охраняют  покой своих  владельцев  от  внезапных
вторжений в личную жизнь.
     Б.  Самолично  подходить к телефону в пятницу вечером, особенно если ты
дома в полном  одиночестве, потому как в этом случае  любой звонящий субъект
может решить, что твоя личная  жизнь, равно  как  и общественная,  приказала
долго жить.
     B. Подтверждать догадки об угасшей личной жизни, отвечая, что планов на
вечер нет "никаких".
     И мы обязаны придерживаться этих правил, ибо они призваны защищать наше
неотягощенное  семейное   положение.   На   них  зиждется   наша  Декларация
Независимости, и мы обязаны соблюдать их в любых обстоятельствах.
     Однако очевидно,  что мои правила тебе, Эми,  не подходят. Одним словом
ты перечеркнула весь мой холостяцкий кодекс. Ты  меня подловила. Не оставила
выбора,  и  теперь   мне   придется   трансформировать   твои  "никакие"   в
какие-нибудь, теперь уже наши общие планы. Тянусь за сигаретой.
     - Знаешь, - говорю я,  взгромождаясь на подлокотник кресла, - я сегодня
вечером должен был работать. Поклялся, что кровь из носу, но закончу портрет
к юбилею клиента  в воскресенье. Но я уже закончил его, час назад, и... и...
не  знаю...  Я  тут  вспомнил,  как здорово  мы с тобой  посидели на прошлой
неделе. Весело было,  и я  подумал, может, встретимся снова. Думаю, дай тебе
позвоню - вдруг повезет и ты окажешься дома. Думаю, спрошу, как у тебя дела,
какие планы, то да се...
     - Джек,  ты приглашаешь меня на свидание? Вот так. Без обиняков. Ладно.
Я тоже ведь могу в лоб.
     - Ну да, можно и так сказать.
     - Ладно.
     - Ладно - в смысле ты подумаешь, или ладно - ты согласна?
     -  Ладно, я об  этом  подумала  и  согласна. Улыбаюсь. Здорово она меня
передразнила.
     - Хорошо, я  выберу  ресторан. Сначала можем зайти  куда-нибудь выпить,
если хочешь.
     - Хочу.
     Опять улыбаюсь.
     - Знаешь бар "Зак"?
     - Конечно.
     - Встретимся там около восьми?
     - Давай.
     Поначалу, положив телефонную трубку, я не могу отделаться от  ощущения,
будто только что закончилась перестрелка и я убираю свой револьвер в кобуру.
Однако я  в  порядке,  если  не считать немного  учащенного  пульса. Я  смог
пережить  Разговор  по  Телефону.  И  разговор,  кстати,  удался.  Эми  была
приветлива -  явно  рада  меня  слышать. Я пригласил ее  на свидание,  и она
согласилась. Мы назначили встречу. Сегодня. Так что результат положительный.
1 : 0 в мою пользу.
     Но потом  до меня доходит реальный смысл происшедшего: е-мое, я иду  на
свидание.  На свидание, черт побери! Как положено -  с  вином  и ужином.  Со
светской болтовней на несколько часов.
     Вечер как  раз по тому сценарию,  от  которого я отказался,  как только
открыл менее хлопотные пути к постели.
     Что за... Во что я ввязался?
     Спокойствие.
     Крепко затягиваюсь  и пытаюсь убедить себя, что  все  не так плохо, как
кажется. Эми -  ничего себе.  Симпатичная.  Веселая. Плюс  я вправду хочу ее
видеть. С чего бы иначе я ей позвонил? И потом, я ее  вроде бы неплохо знаю.
В  конце  концов,  полночи  с  ней проболтал.  Она  на  меня запала.  И если
согласилась встретиться со мной, значит, не так уж ей нравится Мэтт, как она
говорила. Выходит, все в порядке.
     В столь странном развитии  событий отчасти виновата Хлоя.  Рассматриваю
клочок  бумаги  в  руке:  почерк Хлои, номер Эми.  Хлоя вручила  мне  его  в
понедельник вечером, когда я  окончательно достал  ее своим нытьем по поводу
Маккаллен.  Она  сказала, что  мне стоит позвонить Эми  и после  нормального
секса все мои печали  как  рукой снимет. А  потом  вечером в среду Эми -  по
крайней мере, я  практически уверен,  что это была она, -  позвонила  сама и
оставила странное и короткое сообщение на автоответчике. Наверняка то, что у
Эми оказался мой номер, - тоже  дело рук Хлои. Кроме нее никто бы не посмел.
Она нам с Мэттом все  время  такие фокусы выкидывает  -  старается, чтобы ее
мальчики были счастливы и довольны. А мы в ответ периодически подкидываем ей
своих знакомых парней.
     Иногда  мне  приходит в голову, почему бы нам  с Хлоей  не  отшить этих
посредников и не дать шанс друг  другу. Не то чтобы я никогда не думал о ней
как  о женщине,  и вообще мы с ней частенько флиртуем.  Я однажды говорил об
этом с Мэттом, как  раз  сразу после разрыва  с Зоей. Накануне вечером  мы с
Хлоей сильно напились и она завалилась спать прямо на моей постели, рядом со
мной.  Утром  Мэтт  пришел  нас  будить  с  кофе  и  обнаружил  Хлою,  уютно
посапывающую в моих объятиях.  Когда она ушла домой,  он  спросил,  было  ли
между нами что-нибудь,  и  я ответил, что нет.  Он спросил, почему  нет, а я
сказал, что люблю ее, но вряд ли когда-нибудь смогу в нее влюбиться. Так же,
как и он, я видел в ней только  хорошую  подругу. Было  бы слишком сложно из
давних друзей стать  любовниками. И потом,  я знаю ее как облупленную. Нет в
ней загадки, тайны, которую хотелось  бы разгадать. Трудно сказать,  поверил
он мне или нет. Я и сам толком не был ни в чем уверен.
     Старые  часы   Мальборо   висят  над   баром   в  гостиной.  Показывают
полседьмого. Пора действовать.
     Иду в спальню  Мэтта и открываю его гардеробную. В  тысячный раз думаю,
как мне повезло  иметь  друга, который не против  делиться со мной буквально
всем. Парень достоин восхищения.  Тут одежда на все случаи жизни:  смокинги,
фрак, костюмы,  фирменные  рубашки,  джинсы,  джемперы.  Попасть  к  нему  в
гардеробную все равно  что пойти  по магазинам с золотой карточкой "Америкэн
Экспресс":  выбирай  что  хочешь  (главное,  чтобы  у  вас  с  соседом  была
одинаковая комплекция). Надеюсь, что при своем пристрастии к обильным обедам
Мэтт не начнет пухнуть. Иначе по  части шмоток у меня будет полный  провал и
придется есть в три горла,  чтобы подогнать себя под  его размеры. Или найти
приличную работу и  завести собственную золотую кредитку. Но до  конца этого
года - именно до этого времени я дал себе зарок добиться успеха в живописи -
мне такое не грозит. Выбираю прикид и иду в ванную.

* * *

     Многие из моих знакомых девушек считают личную гигиену одним из половых
признаков: у  женщин она  есть, а у мужчин нет. И точка. В некоторой степени
они  правы. Оставьте парня  одного  на год,  оградите его от цивилизации  и,
самое главное, лишите шансов заняться сексом - и он непременно  опустится до
свинского состояния. Он будет менять  носки  и трусы, но  стирать не  будет,
пока  он  в них не  начнет  чесаться или пока  их вонь не  начнет перебивать
"аромат"  забытого в  холодильнике  сыра. Все вокруг  покроется дюнами пыли.
Плита,  заляпанная  пятнами  разбрызганного  масла,  навсегда  утратит  свой
первоначальный цвет. Под тяжестью черной  грязи ногти  будут отваливаться от
пальцев.
     Но стоит вернуть  парня  в  его нормальную среду  обитания,  и  картина
меняется  до неузнаваемости. Устройте ему свидание, посулив шансы на секс  в
десять  процентов,  и  он  за  день  изведет  на  себя  кремов,  лосьонов  и
дезодорантов больше,  чем  Клеопатра за год. Смысл,  думаю,  в том, что  для
парней  личная гигиена неотъемлемый атрибут секса.  Будешь мыться  -  будешь
трахаться. Все просто. Возьмите,  к  примеру,  мальчишек  -  тех, что еще не
закончили свою эволюцию, -  так  вот, они  считают, что если  носки спокойно
стоят в углу и никуда не  бегут, то их еще вполне можно носить. Этим пацанам
все равно, сколько на них грязи. А если в радиусе ста метров от них найдется
хоть  одна  куча собачьего дерьма, то  они  непременно  в  него  вляпаются в
ближайшее  время. И  так  продолжается  до тех  пор, пока они  не  достигают
половой  зрелости. Только  тогда  они начинают  замечать, что, если  от  них
воняет,  девчонки от  них разбегаются.  И  даже  если парень  совсем  лох  в
математике, на этой стадии он может вполне самостоятельно составить и решить
сложную систему уравнений:
     Вонь изо рта + грязные зубы = 0 поцелуев.
     0 навыков гигиены = 0 секса.
     Я от них ничем не отличаюсь. Вот, к примеру, сегодня.  Шансов у меня не
десять, а, по-моему, все пятьдесят  процентов. Если я поведу игру по-умному,
то вечер может закончиться быстренькой прогулкой по улице Сбывшихся Надежд к
дому  Раздень  Меня.  И  чтобы  повысить  вероятность  подобного  финала,  я
занимаюсь  личной гигиеной. По полной программе. Принимаю душ,  оттираю себя
мочалкой, бреюсь, навожу порядок на голове, чищу зубы щеткой и зубной нитью,
мою  уши,  подстригаю  ногти,  натираюсь  кремом,  освежаюсь  лосьоном после
бритья. Потом одеваюсь:  трусы  от Келвина Кляйна (они же  -  "приманка  для
женщин"), чистые носки  и  шмотки  Мэтта (как  всегда чистые и выглаженные).
Смотрюсь  в зеркало, репетирую улыбку для Эми. Ну и  как впечатление? Я себе
нравлюсь. Надеюсь, ей тоже. Спускаюсь вниз, наливаю себе пива,  ставлю диск.
Бар  "Зак" недалеко,  так что  спешить  мне  некуда. Осталось только выбрать
ресторан и  заказать  столик. Чтобы  заведение было  не скучное,  не слишком
дорогое.  Где мы могли бы расслабиться,  поболтать и посмеяться.  Правильнее
будет сказать - мне бы осталось только заказать столик в ресторане,  если бы
я этого уже не сделал. Но я уже его заказал. Четыре часа назад, еще до того,
как мысль  позвонить Эми  пришла  мне в голову. Четыре часа  назад,  когда я
заканчивал свой второй сеанс с Маккаллен. Четыре часа назад я решил заказать
столик в "Хот-Хаус", предполагая, что именно это заведение Маккаллен считает
одним из самых модных. Четыре часа назад, ровно за час  до того, как я понял
- во второй раз за две недели, - что она со мной никуда не пойдет.

* * *

     Сегодня утром около десяти часов  Маккаллен позвонила в  дверь. На этот
раз  я был  готов  к  встрече.  Кэтрин  Брэдшоу  не  маячила  на  автобусной
остановке.  Я  не  страдал  косноязычием  от  недосыпания.  Меня  не  мучило
похмелье.  Иными  словами, никаких препятствий,  осложняющих вторую  попытку
покорить Вершину Маккаллен.
     Когда  я  открыл  дверь, она поцеловала  меня  (в щеку)  и даже  обняла
(по-дружески,  не  прижимаясь).  Это  ободряло. Страсти,  конечно, нет  и  в
помине, но все же первый Контакт. Кроме того, она в прекрасном  расположении
духа.  Нет той угрюмости и нервозности, что  были в  прошлый раз. Быстренько
выпили кофе, поболтали о  вечеринке, куда они ходили с Кейт,  посплетничали,
посудачили - все так, словно мы знакомы  сто лет. Потом прошли в мастерскую,
где она без тени  смущения разделась и легла на  диван. Все  шло  хорошо,  а
днем, когда мы устроили перерыв и вышли в сад выпить  чего-нибудь, стало еще
лучше.
     Солнце светило прямо в глаза, как мощный прожектор посреди ясного неба.
Маккаллен, завернувшись  в полотенце (мое), в  темных очках "Рэй Бэн"  (очки
Мэтта) сидела  рядом  со мной  на одной  из трех деревянных скамеек в  саду.
Четыре пустые бутылки из-под  пива лежали  в желтеющей траве у ее босых ног.
Круглая  тень от зонтика  с эмблемой пива "Будвайзер", торчащего  посередине
старого стола из паба, создавала  легкую прохладу. Между нами стоял  ящик со
льдом и пивом. Я вытащил  пару бутылок,  открыл о край  стола,  одну передал
Маккаллен, другую поднес ко рту, отпил.
     Повернулся к ней, наблюдая, как она зажигает сигарету, смотрит вдаль. В
первый раз я заметил на ее лице веснушки. Неудивительно, что я их  раньше не
видел, хотя столько времени изучал ее внешность в помещении. Вполне понятно,
что мое внимание привлекали другие детали ее тела. Веснушки едва различимые,
бледные. Не  яркие и  вульгарные, что  вызывают  желание взяться  за ручку и
соединить все точки,  а такие легкие,  что даже слабое дуновение ветра может
унести их прочь, словно горсть рассыпанных конфетти. Она посмотрела на меня,
и, чтобы  скрыть  свой пристальный  взгляд,  я опустил  глаза,  рассматривая
тонкие волоски на своих ногах.
     Вот он. Идеальный  момент. Тихая  безмятежность. Я. Она.  Солнце. Пиво.
Три года  я не мог позволить себе отпуск  за границей,  но  долгими  зимними
вечерами, в одиночестве, когда некого было прижать к себе, я мечтал  о таком
вот моменте. Вот эти самые краски, полутона, -  они вытеснили давнюю грусть.
И пусть не ее лицо я представлял себе  рядом со  мной на пляже, разница была
незначительная.
     - Ну, - сказал  я, снова  поворачиваясь  к ней, - расскажи мне о  твоем
парне.
     - Зачем?
     - Просто любопытно.
     Ответ, конечно, был далек от правды,  так как вопрос я задал  далеко не
из простого любопытства.
     Есть две точки зрения на то, как лучше завести с девушкой, которая тебе
нравится, разговор о ее парне, - пассивная и  активная. Пассивная сводится к
тому, что чем меньше ты о нем говоришь, тем меньше она о нем думает. А когда
перестает думать совсем, то у нее нет причин не думать о  тебе.  А если  она
начала  думать о  тебе -  она твоя. Активная тактика -  это когда  ты  сразу
приступаешь к делу. Заводишь разговор о ее парне и вскоре  уже точно знаешь,
с чем  тебе придется иметь дело. Мне такой подход нравится больше - экономит
время.
     Она улыбнулась. То ли поняла, что я закидываю удочку,  и смутилась,  то
ли  просто  подумала  о нем.  Мне, конечно,  приятнее  думать,  что  причина
первая...
     - Не знаю, с чего начать.
     -  Можно  с  начала.  Начало  - хорошее  место  для того, чтобы  начать
рассказ. По крайней мере, так считала Мэри Поппинс.
     И она мне рассказала, что  его зовут  Джо Тристан, но все  называют его
Джонс. Рассказала, как  они познакомились в школе, когда ей было  семнадцать
лет. Что он красивый и поет в рок-группе. И вот в тот момент, когда меня уже
начинало подташнивать от  этой сладенькой  истории и  я  мысленно  проклинал
себя, что не выбрал пассивную тактику, наш Люк  Скайуокер вдруг преобразился
в Дарта Вэйдера. Улыбка  Маккаллен  сменилась  хмурой гримасой, и, приоткрыв
занавес,  она  показала его темную сторону. Рассказала о  его пристрастии  к
кокаину, на который у него едва  хватало денег; о его паранойе; о том, как в
период  учебы в университете  Глазго он следил за  ней, настаивал на встрече
каждые  выходные; как он  смешивал с  грязью ее  друзей  и что у него снесет
крышу, если он узнает, что она позирует мне.
     Удивительно, как иногда  плохое превращается в  хорошее. Чем хуже она о
нем говорила, тем  лучше становилась  моя перспектива.  Этот парень мне  уже
почти нравился - так он мне помог.
     И потом она сказала:
     - Не знаю... иногда сама думаю, почему я до сих пор с ним.
     Тут я подумал: Земля, Земля, проблема решена.
     Но она продолжила:
     - Глупости. Я не это имела в виду. Я его люблю. - Она недобро взглянула
на бутылку пива и  покачала головой:  - Это все от пива и жары - как всегда.
Забудь, что я сказала.
     А я подумал: Земля - борту, внимание, у вас проблемы с двигателем.
     Тогда я решил прибегнуть к крайним мерам и спросил:
     - Думаешь, ты выйдешь за него?
     Она пожала плечами. Понятно. Если бы такой вопрос задали мне, я бы тоже
растерялся.
     - Не знаю, может быть, но не сейчас.
     - Почему?
     Она задумалась на несколько секунд, а потом ответила:
     - Рано еще, наверное.
     - Он - твой первый парень? - В каком смысле?
     - Первый парень, с которым у тебя серьезные и долгие отношения?
     - Первый и единственный...
     - Как так?
     - Других просто не было. Должен признаться, я в шоке.
     - Ты шутишь?
     Она повернулась ко мне и посмотрела в глаза: - Нет.
     - А тебе никогда... - Что?
     - Ну,  никогда не  хотелось  узнать, как все  могло  бы  быть с  другим
парнем?
     Она наклонилась вперед, затушила сигарету о землю.
     - Иногда.
     - Когда?
     - Не знаю.
     Я посмотрел на нее так, что и без слов стало ясно, о чем я думал.
     - Вот как сейчас?
     - Возможно.
     Все. Она на крючке.  Я  улыбнулся, сощурил глаза  и  решил закрыть  эту
тему.
     - Возможно - да или возможно - нет?
     - Возможно, я не знаю.  -  Она взяла другую сигарету, выпустила колечко
дыма. - А как у тебя? Девушка есть?
     - Нет.
     И  так мы  сидели,  пристально глядя  друг  на друга, - она  докуривала
сигарету, а  я допивал  пиво.  Маккаллен  явно еще не приняла окончательного
решения  насчет  меня, но она была  рядом, и это меня возбуждало. И если  не
сейчас, то когда? Сегодня  вечером? Да,  точно. А если ничего не  получится?
Нет, этого  я  точно не  переживу.  Значит,  так:  ресторан, еще  поболтаем,
построим друг другу глазки, а потом она примет окончательное решение.
     С этими мыслями я буквально пожирал ее глазами, жалея, что она обернута
в полотенце.  И тут я понял,  что  иногда можно  быть волшебником  и  самому
исполнять свои заветные желания.
     - Пошли, - сказал я, - перекур окончен. Пора за работу.
     Так  мы и поступили. Пока  Маккаллен укладывалась на диван, я прошел на
кухню, позвонил и сказал,  что не  приду на вечеринку, куда мы  собирались с
Мэттом. Вместо этого я  заказал столик на двоих в  "Хот-Хаусе". Несмотря  на
свою проницательность, я и не предполагал, как долго мне придется обхаживать
Маккаллен. Парой часов тут не обойтись, придется  развернуть целую кампанию.
Правда,  понял я это позже - после  того,  как она отказалась пойти  со мной
поужинать:
     -  Мысль  неплохая, но сегодня не получится. Джонс приезжает из  Глазго
завтра. Мне придется рано встать, чтобы встретить его на станции.
     После  этого она поцеловала  меня на прощанье (снова в щеку) и  ушла. Я
смотрел, как она идет  по улице, и тут до  меня дошло:  я ей понравился,  но
Джонс все же нравится ей больше. В этом вся загвоздка. И пока он нравится ей
больше,  чем  я, шансов  затащить ее в постель у меня  нет. Так что придется
затаиться и ждать.
     Но я подожду.
     Я буду наблюдать.
     С биноклем.
     Днем и ночью.
     Без сна и отдыха.
     Мне не впервой играть в такие игры.

* * *

     Чистосердечное признание No3:
     Рабство

     Место действия: моя спальня, хата Мэтта.
     Время действия: 3 часа утра 13 апреля 1997 года.

     Мэтт  всегда предостерегал меня от повторных встреч. Его теория вкратце
выглядит так:
     а) суть отношений "на одну ночь" в том, что они длятся одну ночь;
     б) повторные встречи ведут к дружбе;
     в) дружба  угрожает  холостяцкому статусу.  После этого случая я  решил
всегда следовать его советам.
     Я распластался  на кровати  в  чем  мать  родила.  Верхом на  мне, тоже
раздетая,  сидит  Хейзел Аткинсон.  С  Аткинсон  я познакомился у  Барри  на
новогодней вечеринке. Мы  улизнули в  ночь  на первое января,  забрались  на
второй этаж и уединились в одной из свободных комнат. Утром около семи часов
я  разыскал  Мэтта  и упросил его  отвезти меня  обратно в Лондон  как можно
скорее. Не то чтобы ночь  не удалась. Все было здорово. Не могу сказать, что
Аткинсон мне  не  понравилась,  наоборот.  Дело  в  том,  что  ночка  у  нас
получилась странная.
     Аткинсон оказалась  склонна к штучкам, которые люди  старшего поколения
называют "половыми извращениями". То есть ей  нравилось  связывать мужчин  и
заставлять  их кричать. Я себя ханжой не считаю. Я не против  экспериментов,
даже  если  они граничат  с психическими отклонениями. Поэтому  в новогоднюю
ночь  я  позволил  ей привязать  себя  и,  уж не  сомневайтесь,  кричал  как
миленький. Лучшее, что  я могу  сказать об этом сексуальном опыте, он был...
познавательным. Но,  как  и в  случае с латинским  языком  в школе, краткого
курса было вполне достаточно. Как следствие, я не отвечал на звонки Аткинсон
и удачно избегал вечеринок, где мог бы с ней столкнуться. Болван.
     Как вы думаете,  кого  увидели мои  пьяные глаза  в баре  "Клаксон"  12
апреля 1997 года  в полдвенадцатого  ночи? Ее,  родимую, Хейзел  Аткинсон, -
стояла себе  такая  красивая,  доступная и  смотрела  мне  прямо в глаза.  В
нормальном  состоянии  я, разумеется, сбежал  бы от  нее  без оглядки. Барри
сказал мне, что из-за моей трусости Аткинсон причислила меня  к недоразвитым
одноклеточным организмам. Но я был пьян, и за последний час меня столько раз
отшили, что  я уже отказался от мысли  снять кого-нибудь в  тот вечер. А тут
Аткинсон подошла ко мне и заговорила. Мне показалось, что она на меня совсем
не сердится. И что оставалось делать? Конечно, я пригласил ее к себе.
     Итак,  вернемся  к  постели.  Она привязала  мои руки  к  одной  спинке
кровати, ноги - к другой.  Я не возражал -  знал,  что  за  этим  последует.
Небольшое наказание,  игра. Сначала она потребует,  чтобы я произнес  всякие
слова,  я их произнесу. А потом мы  перейдем к приятной части процедуры  - к
сексу. Вот так, просто и без жеманства.
     Но, к сожалению, Аткинсон была другого мнения.
     - Значит,  так, говнюк, -  сказала она мне, -  я решила  тебя проучить,
чтобы ты меня на всю жизнь запомнил.
     Это мы уже проходили.
     -  Я плохо  себя вел, да? - спросил я, подыгрывая ей и  считая  всю эту
прелюдию не  менее идиотской, чем в  первый раз. -  Я  плохой мальчик и меня
нужно наказать?
     - Ты и не  представляешь себе,  насколько плохой.  -  Она посмотрела на
меня недобрым взглядом. - Когда, говоришь, Мэтт возвращается из Бристоля?
     - А что?
     - Отвечай.
     - Утром, около девяти, - ответил я, не совсем понимая, к чему все это.
     Она взглянула на часы.
     - Так, осталось семь часов. Нормально, может, и выживешь.
     - Ты о чем это?
     Она не ответила, просто слезла с кровати и начала одеваться.
     - Знаешь, в  чем твоя проблема, Джек? -  спросила  она,  сидя  на  краю
кровати и натягивая сапоги.
     Я попытался высвободить руку, но тщетно. Подергал второй рукой,  ногами
-  бесполезно. Колготки, которыми она меня  привязала, оказались на редкость
прочными.
     Она встала.
     - Зря ты меня разозлил.
     С этими словами Аткинсон вышла  из комнаты,  и через несколько секунд я
услышал, как хлопнула входная дверь.
     Я подождал.
     Начало сводить мышцы.
     Губы пересохли.
     Я еще подождал.
     И еще подождал.
     Пока до меня не дошло, что она не вернется.
     Я о многом передумал в ту ночь.
     Наверное,  никогда  в   моей  голове  не  было  столько  мыслей  сразу.
Большинство из них  были полной  ерундой. Я боялся умереть, боялся, что Мэтт
не вернется или вернется  сама Аткинсон с  хлыстом и яйцерезкой.  Но Главная
Мысль, постоянно пульсировавшая в моей голове, была такой: если я  умру,  то
умру в полном одиночестве, так и не найдя ту, с кем бы мне  хотелось прожить
остаток своих дней. И она останется одна на этом свете, так и не успев найти
меня. И  некого будет винить, кроме себя самого. Кажется,  я начал понимать,
для чего Аткинсон меня тут привязала.
     Наконец в дверях возник Мэтт. Вид у него был ошеломленный.
     - Только не говори, - с трудом прохрипел я.
     - Не говорить чего?
     - Что ты меня предупреждал.
     Он присел на кровать и начал развязывать мне ноги.
     - Аткинсон? - спросил он. - Да.
     - Так я и думал.

СВИДАНИЕ

     Закрывая за собой дверь дома, я испытываю неведомое доселе чувство. Как
будто  в  желудке кто-то  поселился.  Кто-то пернатый. И этот  пернатый друг
ужасно  сильно  щекочется.  Сначала я думаю, что  не надо  было пить днем на
пустой  желудок,  и решаю по дороге купить пакетик чипсов. Но потом понимаю,
отчего  я так странно  себя чувствую, -  я волнуюсь. Причина очевидна - Эми.
Точнее, мое свидание  с Эми. Как бы  я ни старался, другого объяснения найти
не  могу. Мне интересна  она. Мне  интересно, чем  кончится  наше свидание и
смогу ли я ее соблазнить. "Зак" - классное место. Обожаю этот бар. Серьезно,
будь это заведение женщиной, я бы  сегодня не встречался с Эми. Потому что я
бы  уже был женат на Заке и воспитывал наших закитят на  далеком необитаемом
острове.  Все  в  этом  баре прекрасно:  диванчики, уютные  столики, большое
открытое пространство, приглушенный свет и приятная музыка. Да еще дом Мэтта
прямо за углом.
     Пять минут - и я  уже там,  пришел чуть пораньше, к 7.30. Для пятницы в
баре народу немного. Но еще не вечер. Все обычные  работяги наверняка еще не
добрались до дома - зашли куда-нибудь выпить по дороге.
     Быстро  оцениваю  расположение столиков  и  выбираю  тот,  что в  углу,
подальше от бильярда, не  слишком близко  к  динамикам, - там, где  ничто не
мешает общению. Небрежно кидаю  пиджак Мэтта на  стул  у стены, занимая  для
себя место. Надо сделать  так, чтобы  Эми сидела напротив. Тогда  она сможет
смотреть либо  на меня, либо на кирпичную  стену, что дает  мне хороший шанс
удержать ее внимание.
     Беру свой бумажник и,  на правах  завсегдатая, иду поболтать  с Джанет,
хозяйкой бара. Кто такой Зак? Я как-то  поинтересовался и узнал всю историю.
Зак - бывший муж  Джанет. Он сбежал от нее  со своей секретаршей. Джанет при
разводе  отсудила у  него  кучу  денег, купила на них  бар  и назвала именем
бывшего  мужа, чтобы насолить. Те три года, что я ее знаю, Джанет  все время
было  тридцать  шесть  лет,  и,  похоже,  становиться  старше  она  пока  не
собирается.  Джанет  -  веселая,  можно даже  сказать  эксцентричная,  и  мы
начинаем наш разговор  с  того места, где  остановились во вторник  вечером,
словно я отсутствовал минут пять, не больше. Я пью вторую бутылку "Лабатта",
которую она пожертвовала в Фонд Голодающего Художника, когда слышу за спиной
голос. Голос произносит:  "Привет, Джек".  Я пытаюсь оценить  выражение лица
Джанет.  На нем  написано:  "Повезло тебе!" Я оборачиваюсь  и  вижу, что она
права: мне очень повезло.
     Сзади стоит Эми  и улыбается так,  что  невозможно не улыбнуться  ей  в
ответ.  Она  завораживает, как  завораживает  ребенка  яркая  погремушка.  В
прошлый  раз, когда  она  оплакивала свою  невостребованную сексуальность  и
рыдала  о безответной  симпатии к Мэтту, бедняжка так расхлюпалась,  что  ее
губы стали похожи на спаривающихся слизней, если не сказать хуже. Теперь же,
я должен признать  (и  мне  приятно  это отметить),  на  ее губах  отчетливо
написано "П-О-Ц-Е-Л-У-Й". Что касается одежды, на ней черная стильная юбочка
и серый облегающий свитерок "обними  меня". Выглядит отлично. Нет, серьезно.
Потрясающе! И смотрит уверенно. Она  выдерживает мой пристальный взгляд, и я
ощущаю новый прилив волнения. Я улыбаюсь в ответ, и слова сами льются рекой.
     - Привет, Эми. Выглядишь чудесно.
     - Спасибо. Приятно снова тебя видеть.
     - Что будешь пить?
     - Водку с тоником.
     - С лимоном? - спрашивает Джанет, наливая коктейль.
     - С лаймом, пожалуйста.
     Джанет  нарезает лайм  и  надевает  дольку на  краешек бокала. Я достаю
бумажник,  но Джанет, дай ей бог  здоровья, машет на меня  рукой и  передает
бокал Эми.
     - Не беспокойся, Джек, - говорит она мне. - Я запишу это на твой счет.
     - Спасибо, - отвечаю я искренне.
     На  заметку:  Джек,  отдай  Джанет картину,  которую  давно  обещал  ей
подарить. Кроме  того,  что вы  друзья,  ты просто  обязан  отплатить  ей за
доброту.
     Несколько секунд  мы с Эми смотрим друг на друга, потом она отпивает из
своего бокала и оглядывает бар.  Странно как-то: в прошлый  раз мы  всю ночь
напролет  пили и болтали, раскрыли  друг другу самые страшные тайны,  и  все
равно  сейчас   между  нами  какая-то  напряженная  тишина.   "Просто  скажи
что-нибудь, заполни тишину, Джек", - приказываю я себе.
     - Я свой пиджак кинул вон туда, - говорю я, указывая на стол в углу.
     Мы идем к столу, садимся,  закуриваем, затягиваемся, выдыхаем. Время от
времени поднимаем бокалы, отпиваем по большому глотку.
     Наконец она говорит:
     - Наверное, я должна для начала извиниться.
     - За что?
     - За то, что вела себя как полная дура в прошлую пятницу.
     Думаю, мне следовало здесь не  согласиться, сказать: "Нет-нет,  что ты,
совсем не как дура".
     Похоже,  ей и вправду очень неловко, и настоящий джентльмен именно  так
бы и поступил. Но  это было бы глупо. Она  бы  решила, что  меня зацепили ее
душевные излияния и что я вообще такие моменты очень даже люблю. Но меня они
не  зацепили, и я их не люблю. По крайней мере, не  в такой  ситуации и не с
человеком,  которого  я едва  знаю.  И уж  не  в  том случае, когда  девушка
убивается по Мэтту.
     - В субботу утром, - поправляю я.
     - Что?
     - В субботу  утром. Ты вела себя как полная дура в субботу утром. Часов
в шесть. А в  пятницу вечером все  было классно. Да и  в субботу утром тоже,
часов до шести.
     - Пока меня не понесло?
     - Пока тебя не понесло.
     - Но все равно извини.
     -  Ничего  страшного.  Всех  несет время от времени. В  демократическом
государстве это не возбраняется.
     - И все-таки я тебя тогда напугала, да?
     - Нет, - вру я, - нисколько.
     - Ну да, - улыбается она (в первый раз, как мы сели за стол). - Значит,
мне  не  стоит придавать большого значения  тому, что  ты  сбежал  тогда  из
квартиры как ошпаренный?  - Она вопросительно поднимает  брови. - Или ты так
рассвет встречаешь? Обычная утренняя процедура?
     Я смеюсь и тут же вспоминаю прошлую пятницу. Помню, что в день рождения
Мэтта я общался с  ней больше, чем с ним, - до сих пор не могу поверить, что
способен на  такую  "измену".  Помню,  как  она  меня  рассмешила.  И  самое
удивительное,  что,  когда ее мозги затуманились и она впала в безумство,  я
остался с ней. Я даже пытался ее успокоить и отложил свое неминуемое бегство
на  целых  полчаса!  Знаю,  почему  она  мне  понравилась.  Потому что  была
откровенна. В ней  не было никакого дурацкого притворства. Впервые за долгое
время я  встретил девушку,  с  которой не нужно  было нести  чушь  и  ломать
комедию.
     - Ну ладно, - признаюсь я, - сбежал. Но это не из-за тебя. Просто очень
устал. - На свой риск  слегка смеюсь.  - Мы ведь у тебя почти бутылку  виски
выдули. У меня в голове такое творилось... будто в мозг иголки впивались.
     - Я тоже была не в лучшей  форме, - сознается она. - Пришлось применить
план реабилитации КВН.
     - Что?
     - Ну, знаешь... план  КВН,  - повторяет она. Но поскольку я  не имею ни
малейшего  представления, что очевидно,  она  расшифровывает: - Кофе, Ванна,
Нурофен.
     Я улыбаюсь:
     - Надо будет запомнить на будущее.
     - Всегда помогает.
     После этих слов  снова наступает тишина. Мы покончили с самой скользкой
темой -  ее "выкидонами" из-за Мэтта и моим  бегством  из-за ее "выкидонов".
Более  того, мы обсудили  эту тему,  ни разу не упомянув  имя Мэтта.  Что ж,
остались только она и я.
     Так,  и что дальше? О чем теперь поговорим? Выбор тем, конечно, широк -
свобода слова, понимаете ли. Проблема  в  том,  что меня волнуют  только три
темы  - она,  я и как нам  соединиться, - но все они сейчас неуместны. Такие
вещи обсуждаются в особое время в особом месте. В любом  случае, бар "Зак" -
не  место,  а  четверть  девятого  - не время.  Сначала  нужно  соблюсти еще
кое-какие  формальности  -  выпить,  поболтать, поужинать,  уехать  домой на
такси. Терпение, брат мой, терпение, и воздастся тебе. Я открываю рот, чтобы
отколоть какую-нибудь  шутку и  повернуть наш разговор в  приятное русло, но
тут  появляется Джанет и предлагает  нам еще  чего-нибудь выпить. Отказаться
было бы грубо. Мы принимаем предложение, и Джанет фланирует обратно к барной
стойке, дав нам повод для беседы.
     -  Слушай,  - говорит  Эми,  на  секунду обернувшись и  взглянув  вслед
Джанет, - как это получается: я  хожу сюда в среднем раз в  месяц  уже почти
год, и эта женщина меня даже не узнала? Зато тебя  знает по имени и, видимо,
достаточно хорошо, раз  завела для  тебя личный  счет,  вопреки табличке над
стойкой - "В кредит не отпускаем".
     - Понимаешь, я тут практически живу. Дом Мэтта сразу за углом. А Джанет
наша подруга.
     Затор расчищен, и мы  продолжаем  беседу. Разговаривая, я,  как  Пуаро,
мысленно заполняю  пробелы нашей пьяной болтовни  на прошлой неделе. К  тому
времени, когда мы выходим из такси у дверей "Хот-Хауса", личное дело Эми уже
зафиксировано в моем списке.
     Имя: Эми Кросби. Возраст: 25.
     Семейное положение: НЕ ЗАМУЖЕМ.
     Квалификация: английский язык, география, история искусства - начальный
курс, диплом по текстильному производству.
     Опыт работы: с момента окончания колледжа - временное трудоустройство в
различных областях.
     Прошлые связи: неопределенное количество. Одна была точно. Жили вместе.
Уже в прошлом.
     Прочие навыки: умеет вести беседу, красиво улыбается, обалденная грудь.

* * *

     В  ресторане  нас  проводит к  столику соблазнительная  официанточка  в
униформе: короткий черный низ,  облегающий  белый  верх. Когда она слева,  я
смотрю строго  направо,  когда она справа, я смотрю только  налево. Клянусь,
девушки чуют, когда ты смотришь на другую  особь  женского  пола. У них  это
врожденное  шестое чувство. ЧС  (чутье  на  соперниц). Поэтому, пока милашка
усаживает нас за стол и вручает меню, я сознательно стараюсь ее не замечать.
Ее для меня нет. Только Эми. Дорогая, я вижу только тебя...
     С  видом  знатока просматриваю карту  вин, выбираю  бутылку  чего-то по
сходной цене и делаю первый шаг, заказывая самое дешевое горячее блюдо,  - в
надежде, что она поймет намек  и не потребует омаров. Расправляем салфетки и
разговариваем.  Я  рассказываю  о   себе   -  стандартный,  отрепетированный
поверхностный  рассказ. Что я пишу,  где  тусуюсь. Предпринимаю политическую
хитрость:  даю ей возможность сказать,  что  ей нравится, и  делаю вид,  что
увлекаюсь тем же. Действие рассчитано на подсознание: я тот, кто тебе нужен.
Голосуй за Джека Росситера, и тебя ждет Светлое Будущее.
     - Ну а что ты скажешь о себе? - спрашивает она.
     - В каком смысле?
     - О себе, тебе самом. Чем ты живешь? Чего хочешь в этой жизни?
     Я пытаюсь увильнуть:
     - Ну, это серьезный вопрос.
     - Что ж, дай мне серьезный ответ.
     Конечно,  у меня  есть ответ  на этот вопрос.  Как  и у всех остальных.
Ответ всегда один  и тот же: любви. Есть, конечно, и другие желания, но я не
говорю о  них никому - вдруг  не  сбудутся. Это такие желания из  разряда "в
ОДИН  ПРЕКРАСНЫЙ  ДЕНЬ".  Например,  в  один  прекрасный  день  я  хотел  бы
влюбиться. В  один  прекрасный день  я хочу жениться на той женщине, которую
полюблю. Я  хочу, чтобы в один прекрасный день у меня появились дом и семья.
И в одно прекрасное утро, в шесть  часов,  в воскресенье, я  проснулся бы от
того, что наши дети прибежали  к нам в спальню, как я когда-то  бегал будить
своих  родителей.  Но  этот прекрасный  день  еще не настал.  И  может быть,
никогда не настанет.
     - Не знаю, -  говорю я неуверенно,  - наверное, хочу, чтобы всегда было
весело.
     -  Ладно,  -  продолжает  она,  -  и  когда в  последний раз тебе  было
по-настоящему весело?
     - Это  легкий вопрос,  - улыбаюсь я,  -  когда ходил в  "Хэмли"  купить
подарок на день рождения своему племяннику.
     - У тебя есть племянник?
     -  Да, сын  моего старшего брата. Он  классный. Племянник, в смысле.  А
брат, Билли, ну... он немного... не знаю. Мы с Кейт мало с ним общались.
     - Почему?
     - Ну, он нормальный и  все такое. Нет, он правда хороший человек. Но он
намного старше нас. У него  совсем другие интересы.  Ему уже под  сорок.  Он
женился  и  остепенился,  еще  когда  был  моложе  меня.  Встретил  девушку,
влюбился,   и  все.  Потом  сразу  появились  дети,  и   жизнь,  собственно,
закончилась. Ужас.
     - То есть любовь, дети - это не для тебя?
     - Мне не хотелось бы остепениться, осесть. По крайней мере не сейчас.
     - Ясно. - Она напряженно на меня смотрит, и я не могу понять, о чем она
думает. Потом она расслабляется и спрашивает: - И что ты ему купил?
     - Кому?
     - Племяннику твоему.
     -  А, Джону. Я  купил  ему машину с дистанционным управлением.  Знаешь,
такую спортивную, скоростную. Машина -  зверь.  Мы с Мэттом решили проверить
ее, ну на тот случай, если она неисправная.
     - Ага,  проверить, - говорит она, едва сдерживая смех. - В  самом деле,
не поиграть же вам захотелось.
     - Да что ты! - отвечаю я, безуспешно  пытаясь  скрыть ухмылку. -  Мы же
взрослые люди.  Я просто  думал  о  Джоне. Ужасно ведь  получить  в  подарок
неисправную машинку, так? Нужно было убедиться, что она работает.
     Она кивает.
     - Короче, - продолжаю я, - мы вынесли ее в сад, проверили, как работает
дистанционное управление, покатали ее. А потом построили пару  трамплинов на
дорожке. И...
     У нее челюсть отвисает.
     - Вы построили трамплины?
     -  Да  так, ничего особенного. Пару  досок  из сарая  достали, подперли
кирпичами. Просто чтобы проверить подвеску...
     - В конце концов ты ее подарил Джону? - прерывает она мой рассказ.
     - М-м-м, нет еще.  Надо сначала грязь с колес  счистить  и  колесо одно
починить. Переднее. - Я отпиваю большой глоток вина и виновато  ухмыляюсь. -
Оно немного треснуло после последнего прыжка.
     - Да  уж, для человека, который не  хочет иметь  детей, ты  сам большой
ребенок.
     Время  пролетело  незаметно,   и  вдруг  я  понимаю,  что,  кроме  нас,
посетителей  в  ресторане не  осталось. Зову  уставшего  официанта  и  прошу
принести  счет.  Я  даже  сам  по нему  плачу  и почти  решительно  отвергаю
предложение Эми разделить расходы пополам.
     До ее квартиры  не больше мили, и отчасти потому, что ночь выдалась как
на заказ - теплая, летняя, специально для  прогулок под  звездным  небом,  а
отчасти потому,  что денег у меня  осталось  ровно столько, чтобы доехать на
такси до ближайшего поворота, я предлагаю проводить ее до дома.
     -  То,  что ты мне  в прошлый раз  сказала... ну, что у тебя сто лет не
было секса, - это правда?
     Этот вопрос ее мог сильно разозлить. К счастью, она не обиделась.
     - Ага. Почти шесть месяцев, если  жестокая правда тебя не пугает. Можно
сказать, личный рекорд. А почему ты спросил?
     - Просто я удивлен.
     - Почему?
     - Не знаю... Ты симпатичная... С тобой весело. Ты не похожа на девушек,
которые остаются в одиночестве, - если, конечно, ты этого сама не хочешь...
     Она смеется в ответ:
     -  Хватит с меня всяких придурков, теперь  буду  ждать мужчину, который
мне действительно небезразличен.
     - В смысле "куда все путные мужики подевались"?
     - Точно.
     Мы сворачиваем в переулок, проходим метров пятьдесят в полной  тишине и
останавливаемся перед домом типовой застройки.
     - Здесь?
     - Да, вот я и дома.
     - Что ж... - говорю я.
     - Что ж... - говорит она.
     Вдруг мне  мучительно захотелось  оказаться тем  самым  хорошим парнем,
которого она ждет, и я вообразил, что Эми:
     а) предложит мне зайти к ней на чашечку кофе;
     б) включит музыку и сядет рядом со мной на диван в гостиной, будет пить
кофе и ждать, когда я начну действовать;
     в) забудет про кофе  и набросится на меня. Однако,  к моему  ужасу, она
делает то, чего я совсем не ожидаю:
     а) благодарит за приятный вечер и за то, что проводил ее до дома;
     б) быстро целует меня на прощанье и отстраняется;
     в) просит позвонить ей на следующей неделе. Потом поворачивается ко мне
спиной и идет к входной двери, открывает ее, заходит и уверенно закрывает за
собой.
     Я стою.
     Тупо пялюсь на дверь.
     - Что за хрень!
     Это все, что я могу сказать. Других слов просто нет. Отныне  и навсегда
забудьте, что порядочным людям везет.

УДАЧА

     - Ты шутишь? - говорит Мэтт.
     Утро следующего дня. Пару минут назад он вошел в кухню и обнаружил меня
склонившимся над столом, с безумным  от бессонницы взглядом,  прикованным  к
облачку пара, поднимающемуся над кружкой чая. Мое душевное здоровье  явно не
в  порядке.  Он  спросил  меня,  что  случилось.  И  я  вкратце  рассказал о
катастрофе, которая постигла меня прошлой ночью.
     - Шутишь? - повторяет Мэтт.
     - По мне похоже, что я шучу? - огрызаюсь в ответ я.
     Он садится напротив, проводит рукой по взъерошенным волосам.
     - Нет, друг мой, по тебе похоже, что ты не в себе.
     - Спасибо.
     Он пожимает плечами.
     - Что думаешь делать? Позвонишь ей?
     - По-моему, теперь ты шутишь!
     - Почему?  Она наверняка на тебя  запала. Думаю,  стоит  попытаться  во
второй раз, если тебе это нужно, конечно. Нужно?
     - Конечно,  нужно!  Иначе чего бы  ради я вчера потащил  ее в ресторан?
Дело не в этом.
     - А в чем?
     - В том.  Я  могу пойти с ней на  свидание. Тут  все нормально. Но если
девушка  меня динамит,  а  потом просит  ей позвонить  и  ждет, что я  снова
приглашу ее  на свидание, - вот тут я пас, Я не понимаю. Я так не  согласен.
Что я, по-твоему,  должен  делать? В следующий раз  она может выкинуть то же
самое  -  разведет   меня  и  бросит.  И  еще  раз.  А  потом,  как  в  "Дне
сурка"<Голливудская  комедия (1993),  реж.  Гарольд Рэмис.>, я заранее
буду знать, что ни фига не выйдет.  - Я  сую в  рот  сигарету. - Дело в том,
Мэтт; что вчера  все шло  идеально,  но она все равно  отшила меня  у самого
порога своего дома. И меня это бесит!
     - Ну не то чтобы уж совсем отшила. Она же тебя чмокнула.
     - Ты  меня не слушаешь,  Мэтт. Я  не для  того водил ее  в "Хот-Хаус" и
потратил  кучу бабок,  чтобы она  меня на  прощанье чмокнула. Это  в детсаде
девочки мальчиков  чмокают. Если бы мне  вчера  хотелось  только  что-нибудь
лизнуть, я бы купил себе пломбир хренов!
     -  Я  только хотел  помочь.  -  Ухмылка  не  слишком  убеждает  меня  в
искренности его намерений.
     - Тоже мне помощь.
     - Не принимай все так  близко  к сердцу. Наверняка есть вполне разумное
объяснение ее поведению.
     - Например?
     - Я  не знаю. Может быть,  она немного  старомодна. Не хочет показаться
доступной.
     - Она не старомодна. Что угодно, только не это.
     - Может, у нее месячные.
     От этой темы у меня окончательно распухает голова, поэтому я решительно
ее меняю (тему, а не голову):
     - А ты как? Вечеринка удалась?
     -  Да,  - отвечает он, затягиваясь моей сигаретой. -  Приходила  Линда,
спрашивала про тебя.
     Линда  -  навязчивая  дура,  удовольствие на одну ночь, а  потом  шесть
недель  кошмаров.  Бесконечные   телефонные   звонки,   письма,  электронные
послания... в общем,  Фрейд в  свое время  что  угодно  отдал  бы  за  такую
пациентку.
     - Что ты ей сказал?
     - Как мы и договорились: что ты подался в монахи. Не выходишь на улицу.
Дал обет безбрачия. И все такое.
     - И она тебе поверила?
     - Ты что, сомневаешься в моей способности убеждать девушек?
     - Помилуй, как можно!
     - Правильно.
     Я забираю у него свою сигарету.
     - А с этим как? Удалось?
     Можно не отвечать. Слышу  звук  приближающихся  шагов,  дверь  в  кухню
открывается, и  входит девушка. Хорошенькая, должен признать. Даже  несмотря
на  следы от подушки  на лице. И несмотря  на то, что завернута она в старый
халат Мэтта - единственный немодный и сентиментальный предмет его гардероба.
     - Привет, - говорит она слегка охрипшим от сигарет и выпивки голосом. -
Я Саян.
     - Очень рад, - бормочу в ответ я.
     - Можно я  сделаю  себе  кофе?  -  спрашивает она Мэтта,  направляясь к
чайнику.
     -  Валяй, -  отвечает  Мэтт, - только по-быстрому. Нам  с  Джеком через
полчаса уезжать в Бристоль.
     Она немного теряется. - А...
     -  Моей маме исполняется шестьдесят.  Хотим сделать ей  сюрприз.  Я  же
вчера тебе говорил, помнишь?
     Нет,  она  не  помнит, да и откуда?  Если  не ошибаюсь, это уже десятая
вечеринка, которую Мэтт устраивает  своей матушке в честь  шестидесятилетия.
Неважно.  Девица  говорит,  что  поторопится. Какое-то  время я сижу  рядом,
слушая,  как  небольшая вежливая  беседа  сокращается до  двух  фраз.  Потом
извиняюсь,  говорю,  что мне надо собрать  сумку для поездки  в  Бристоль, и
ухожу. Мэтт подмигивает  мне в признательность за мое добровольное участие в
представлении. Не могу  заставить  себя подмигнуть  ему в ответ.  Откровенно
говоря, он меня немного взбесил. Да, конечно, это зависть. Он сидит на кухне
с девушкой, которую  трахал всю ночь,  и теперь она так  благодарно на  него
смотрит. А моя где? Да,  интересно знать. Эй, Эми! - так и хочется  крикнуть
ей. - А моя где?

* * *

     Неудовлетворенность и разочарование гнетут меня весь день. Поначалу мне
удается их игнорировать.  Но недолго. В  субботу вечером иду выпить вместе с
Хлоей, Мэттом и компанией. Когда Хлоя спрашивает,  как у нас прошло с Эми, я
отвечаю:  "Нормально".  Она  хочет  узнать подробности, но  я  резко обрываю
разговор. Потом напиваюсь и подкатываю к какой-то девчонке. Только ничего не
получается, и домой я еду один, на такси.
     Конечно,  я  прекрасно понимаю, что  это Знак. То, что  произошло между
мной и  Эми, сильно пошатнуло мою уверенность. Я все  делаю правильно, но ни
хрена  не выходит.  Что это значит? Неужто  Мэтт прав?  Или я теряю форму? А
может, мои холостяцкие деньки клонятся к закату? И Эми меня захомутала?
     Ответы на эти вопросы у меня есть, и мне они не нравятся.
     Днем в воскресенье иду с  Мэттом перекусить в "Зак". Мэтт говорит,  что
мне пора забыть о  ней и расслабиться.  Обычная неудача,  и не  стоит на ней
зацикливаться. Так и сделаю.  В пятницу  мне предстоит  встреча с Маккаллен,
вот  о  чем я должен думать.  Но, вернувшись домой, нахожу на  автоответчике
сообщение от нее: она не сможет прийти, так как уезжает в Глазго - Джонс там
выступает на каком-то вонючем студенческом рок-фестивале.
     К утру понедельника понимаю, что у  меня  проблема.  И  у моей проблемы
есть имя - Эми. То и дело ловлю себя на том, что пялюсь  на телефон. Себя не
обманешь  - у  меня  просто  руки чешутся  ей позвонить. Не понимаю. Пытаюсь
проанализировать свои чувства.  Вдруг  осознаю,  что  я  очень  зол, - и это
хорошо. Я зол на нее, что ей удалось меня обмануть. И на себя,  что не  смог
довести дело до конца. Я в ярости! Ведь я же ей нравлюсь, чего еще ей надо?
     Нет, звонить не буду.
     Но, как оказалось, в этом нет необходимости.
     В среду  вечером  сижу в гостиной.  Слушаю радио, читаю  газету. Звонит
телефон, включается автоответчик: "Привет, Мэтта и  Джека  сейчас нет  дома.
Пожалуйста, оставьте сообщение после сигнала. Мы вам перезвоним".
     Гудок, и голос говорит:
     - Ребята, привет. Это Эми.  Надеюсь, у  вас  все хорошо.  Сообщение для
Джека. Просто звоню, чтобы...
     И тут, сам не знаю почему, я беру трубку и говорю:
     - Привет, Эми. Как дела?
     Положив трубку и взглянув на часы, лишаюсь дара речи: мы  разговаривали
больше часа! Но удивление объясняется еще и тем, что я ей предложил и на что
она согласилась: ужин, у меня дома, в пятницу вечером. Здрасссьте!  Кто  тут
собирался  вычеркнуть ее из своей памяти и жизни? И кто тут никогда в жизни,
ни за что на свете не собирался приглашать ее снова на свидание?
     Та-а-а-к, кажется, я в жопе.
     Я в жопе... но радостно улыбаюсь.
     Нормально... Что бы это значило?..

* * *

     Звоню своему приятелю Филу. Он работает  шеф-поваром, и за ним должок -
я  ему в  прошлом  году  устроил свидание  с Хлоей.  Долг  платежом  красен.
Заказываю ужин  на две  персоны из  трех блюд с доставкой  ко мне в  пятницу
днем.  Без  лишних  изысков, чтобы можно было засунуть все  в  холодильник и
разогреть, когда приедет Эми. Чтобы показать ей, какой я классный парень - и
готовить умею, и на все руки мастер.
     Заметано.
     Все будет клево.
     Я свою женщину заполучу.
     На ошибках учатся.

* * *

     Наступает пятница. Эми приезжает вовремя. Я стараюсь вовсю.  Она  хочет
романтики?  За этим дело?  Пожалуйста!  Я стану  Ромео.  Стол накрыт.  Шторы
задернуты. Мерцают свечи. Элла Фицджералд  поет про  любовь. Подавая еду (от
Фила) и наливая вино (от Мэтта), я и сам начинаю верить во все происходящее.
     Но не совсем. Я снова Лихой Джек.
     Мы пьем вино.
     Едим жаркое.
     Я вас хочу... и все такое.
     Но моего цинизма хватает ненадолго. Может быть, виной всему спиртное. А
может, у меня  не  такой уж  стойкий  иммунитет к вину при свечах в обществе
красивой женщины, как я полагал. А может,  объяснение в том,  что посередине
ужина  она  встала и  поставила диск Кэт  Стивенс  - музыку, которую все мои
знакомые  терпеть не  могут, а я обожаю.  А может, все потому,  что  она мне
нравится. Наш  разговор  явно  свидетельствует  о падении  моих  хищнических
навыков.  Он не прекращается ни  на  минуту.  Одна тема  плавно  переходит в
другую,  и так без  конца. И я  должен признаться: Эми - находка.  Я не могу
вспомнить,  когда в  последний раз  столько говорил,  разве  что  в глубоком
детстве - детская фантазия неуемна. Ни с Хлоей, ни даже  с  Мэттом я столько
не разговаривал.
     - Почему ты ее бросил? - спрашивает она,  скидывая  туфли и  усаживаясь
рядом со мной на диване.
     Она только что  закончила рассказ о своих любовных похождениях, о своем
бывшем, и теперь настала  моя очередь. Чувствую,  что замыкаюсь в себе. Я не
слишком хорошо умею  рассказывать  о Зое и о  причинах нашего разрыва. С тех
пор как мы разошлись, я старался  избегать разговоров о  ней. Слишком личная
тема, и слишком много она обо мне раскрывает.
     - Потому, - говорю я.
     - Ты  же не  можешь  бросить человека, с которым  встречался два  года,
просто "потому". - Она внимательно  смотрит на меня, качает головой. - Хотя,
наверно, можешь.
     Я уже собираюсь сменить тему, но  тут наши взгляды встречаются. И вдруг
я словно вижу ее насквозь и понимаю,  что ей можно  все рассказать.  Она  не
осудит меня и не уколет в больное место.  Я смотрю в пол  и не могу  понять,
отчего у меня вдруг  развязался язык - не то от вина, не то сам захотел так.
Но это и неважно.
     -  Я ее любил. До самого нашего разрыва. И это  самое  ужасное. Я хотел
остаться с ней, даже  в тот момент хотел, когда говорил, что  ухожу.  Глупо,
да?
     - Это всегда глупо.
     -  Просто  я  чувствовал,  что она  не... знаешь, как люди говорят, что
нужно  найти  свою  половинку,  свою  единственную.  Вот  она  не  была  той
единственной. Она была классная и очень красивая. Но  не моя половинка. А  я
не ее. - Я закуриваю, отпиваю вина. - Неважно. Просто не судьба. И это уже в
прошлом.
     - Ну а потом ты ее нашел?
     - Кого?
     - Свою единственную?
     - Нет, ничего похожего.
     - Значит, все еще  впереди, - говорит она  наконец,  после затянувшейся
паузы.
     И  внутри я  понимаю, что теперь  мой ход.  Мысленно я уже зажег  перед
собой  большое  неоновое табло:  Да, Лихой  Джек. Давай!  Твой ход! Кажется,
здесь я  должен был  смекнуть, что вот, настал  момент, и теперь она от меня
никуда  не денется.  Она  улыбается, глядя на меня, и я с трудом  выдавливаю
ответную улыбку. Почему-то я боюсь,  что если сейчас  накинусь  на нее и она
окажется не  готова,  то  все  пойдет прахом. Тогда  наш  разговор -  только
разговор и ничего больше... И вообще, с чего я взял,  что все сказанное ею -
правда?
     Да, Мэтт как в воду глядел - я теряю былую форму!
     Она встает с дивана, идет к окну,  отдергивает шторы и смотрит на небо.
Я продолжаю сидеть, пытаясь вытрясти хмель из головы.
     - Ночь удивительная, - говорит она.
     - Да, - соглашаюсь я, - хочется, чтобы она не кончалась.
     Так, уже лучше. Это больше похоже на меня. Снова чувствую себя на  коне
и продолжаю:
     -  Хуже всего  в такую  ночь спать...  Одному. Я чуть  было не  добавил
"одному".
     Но  прежде чем я смог закончить мысль, Эми оборачивается,  возвращается
ко мне, лицо ее вдруг оживляется.
     - Правда? - спрашивает она.
     - Правда, - подтверждаю я.
     - А знаешь, можно пойти  на вечеринку. К моей бывшей  однокурснице. Что
скажешь? Конечно, если ты хочешь.
     Да, хочу. Хочу, но не этого, а этого.
     Она не  дает мне возможности ответить. Прежде чем я  успеваю остановить
ее, она берет телефон, вызывает такси и возвращается к окну.
     В такси она называет водителю адрес, и мы трогаемся. За окном темно, по
радио звучит  какая-то танцевальная композиция. Сижу и думаю:  "Почему ты не
сделал свой ход до появления такси? И требовалась-то всего пара секунд".
     Идиот.
     На какое-то время становлюсь стоиком.  Быть может,  вся эта затея с Эми
обречена с самого  начала, ей просто не суждено осуществиться. Может, именно
поэтому  у меня ничего не получается. Исходя из ситуации,  догадываюсь,  чем
закончится вечер.  Мы приедем на эту вечеринку,  где у  Эми окажется миллион
знакомых,  у  меня  же ни  одного.  Она пойдет  трещать со  всеми, а я пойду
бухать, и,  вероятнее всего,  НИЧЕГО НЕ ПРОИЗОЙДЕТ.  МОМЕНТ БУДЕТ  УПУЩЕН. Я
бессмысленно пялюсь в окно на мелькающие мимо фонари и чувствую, как ее нога
касается  моей.  И понимаю,  что  единственный  способ исправить  ситуацию -
сделать сейчас то, что я не сделал тогда.
     И я действую.
     Я ее целую.
     Насколько  я разбираюсь в поцелуях, этот был неплохой. Не самый лучший,
конечно. Первое место останется за Мэнди Макроун, первой девочкой, которую я
поцеловал. Тогда  меня как будто током ударило. В полном смысле этого слова.
У нас обоих были скобки на зубах, и, когда мы ими столкнулись, чувство было,
словно вилку в  розетку воткнули.  Но этот  поцелуй  тоже хорош. Хочется его
продлить подольше.
     Хотя Эми, кажется, со мной не согласна.
     Но после того, что она сказала, я вмиг оттаиваю.
     Эми сказала: "К черту вечеринку. Поехали обратно к тебе".
     Я  готов  кричать! Прыгать!  Написать красными  буквами  "ДА!" на  всех
домах.  Я  готов благодарить своих  родителей, учителей, друзей и  всех, кто
помог мне  достичь этого. Теряю  форму? Пошел ты, Мэтт Дэвис. Что  ты теперь
скажешь?
     - Отлично. Поехали.
     Единственный, кто недоволен  происходящим,  - водитель такси. Я  говорю
ему, что мы все равно заплатим, только пусть  он отвезет нас обратно. Теперь
и он счастлив. Весь мир полон радости!  Он  высаживает нас  у  дома Мэтта, я
расплачиваюсь,  и  мы  идем  в  дом.  Закрываем  за  собой  дверь.  Действие
начинается.
     Сначала  вдоль  стены, потом  по  коридору. Вот мы  на нижней ступеньке
лестницы. За нами тянется вереница брошенной одежды: моя куртка, пальто Эми.
Нет, назад я не оглядываюсь. Я смотрю только  вперед, прямо перед собой  - в
буквальном смысле этого слова.
     Пальцы работают на автопилоте, ощупывая местность. Первое - разведывают
область под  кофточкой,  под лифчиком,  на груди. Более  тщательно ощупывают
район  сосков,  пока она прижимается ко мне и расстегивает мой ремень.  Руки
идут  вниз, сжимают ягодицы и притягивают ее  ближе. Потом вокруг бедер, под
юбку, залазят под трусики.
     Донесение разведгруппы главному управлению:
     A. Дорогой лифчик. Б. Обширная грудь.
     B. Упругие соски. Г. Крепкая попка.
     Д. Напряженные бедра.
     Погодные условия в нижних районах - влажные.  Вывод: планета обитаемая,
условия  для   обеспечения   человеческого  существования  имеются.  Главное
управление довольно результатом и  дает  добро на  полную и незамедлительную
колонизацию.
     Тем временем Эми справляется с моей  молнией. Ее руки проникают внутрь.
Как  только ее пальцы  сжимаются на  моем  добре, я  впервые  с тех пор, как
закрыл за нами дверь, отрываюсь от ее губ. Снимаю с нее кофточку и бросаю на
пол. Ее глаза закрыты,  и я на секунду задерживаю взгляд на  ее лице, слушаю
ее  частое  дыхание. Потом  расстегиваю лифчик. Она  спускает  его с  плеч и
кидает на перила.
     Открывает глаза, улыбается и говорит: "Хорошо".
     Мне тоже.
     Я млею.
     Просто оттого, что смотрю на нее.
     Она  прекрасна,  и, надо  сказать,  ожидание явно  того стоило.  Руками
скольжу по ее бокам, по бедрам, под юбку и задираю ее до талии.
     - Ложись, - говорю я ей.
     И  она ложится. На  пол,  спиной  опирается на лестницу. Я опускаюсь на
колени рядом, расстегиваю подвязки, снимаю трусики. Раздвигаю ей ноги, встаю
меж  них, губами провожу по внутренней стороне бедра, прохожусь по ложбинке,
которая  словно  специально создана для моего языка,  и поднимаюсь  к мягкой
коже живота. Слышу ее трепетный вздох, закрываю глаза. Я рад, что это она. Я
рад, что запах именно ее кожи я сейчас вдыхаю.
     Потом вниз.
     Глубоко вниз.
     Потому что все там.

4
ЭМИ

     Ситуация,  так сказать, скользкая. Этого я  не  планировала. Меньше чем
десять минут назад Джек поцеловал меня на заднем сиденье такси. Не знаю, что
он вложил в этот поцелуй, но почти уверена,  что на кончике языка у него был
какой-то наркотик, потому что я потеряла контроль над собой.
     Сначала  у  меня было такое  чувство, что я  снимаюсь в  сцене  поцелуя
мелодрамы  из  разряда "детям  до 16", а потом я  оказалась главной героиней
порнофильма "Шалунишка Эми". Эй, Эми?
     Земля вызывает планету  Шлюх,  отзовитесь. Я  лежу на  лестнице  Джека,
выкинув лифчик на перила, мои ноги на его плечах... и  хотя  ощущения мои...
аааааа... да... ммммммммммм...  Да... ниже... дааааааа,  в  мыслях  - ПОЛНАЯ
ПАНИКА. В голове какофония голосов и мнений.
     Голос мамы. Ведешь себя как дешевая потаскуха. Что он о тебе подумает?
     Мое  самолюбие.  Он  увидит твой  целлюлит и  подумает,  что  ты жирный
монстр.
     Мой  живот.  Я больше  не могу  втягиваться, и если  он  сейчас на меня
посмотрит, то увидит настоящий размер!
     Мой страх. Что, если сейчас  войдет Мэтт? Или еще хуже...  Что, если...
если... от меня пахнет!
     Хотя это  в  принципе  невозможно,  потому  что я отмокала  в ванне  до
скрипуче чистого состояния, но мало ли...
     И главное, я стесняюсь и чувствую себя как дура от того, что стесняюсь.
Ну, когда  кто-то засовывает свой язык туда...  ммммммммммммммммм и начинает
нежно  лизать...  аааааааахххххххх...  там...  такое  ведь  не  каждый  день
случается? Такого не позволишь сделать любому Тому, Дику или Гарри.  Это так
интимно. Это личное. И поэтому чувствуешь себя очень уязвимой.
     И  если  Джек Росситер думает,  что с  такой ерундой в  голове  я смогу
достичь оргазма, он глубоко заблуждается.
     Но, с  другой стороны, мне совсем не хочется, чтобы  он останавливался.
Мне так  давно этого не делали, а когда девушке  выпадает шанс - она обязана
им воспользоваться. Кроме того, Джек - просто  герой, достает до  тех  мест,
куда другие и не совались.
     Мне приятно. Приятно, потому что он хочет сделать мне приятно. И вообще
приятно. И Хел будет очень рада. Нет, она будет вне себя от счастья.
     - Наконец-то, блин, - скажет она.
     Я счастлива. Прощай, мой съемный  распылитель  душа, и  да  здравствует
одушевленный его заменитель - мужчина!
     Большая редкость в наше время.
     Настоящее сокровище.
     Да чего там, чудо!
     Потому что до сих пор все мои парни были инвалидами по этой части.
     Возьмем, к примеру, Энди. Мистер "А ну-ка,  крошка,  раздвинь-ка ножки"
(руки у тебя  не заняты, так могла бы рубашку погладить). Через три месяца я
собрала все свое мужество и заговорила  о  том, что занятия  в постели можно
разнообразить.  Я мялась, бубнила, и так и сяк, а  когда Энди  посмотрел  на
меня  в  полном  недоумении  и  принялся  дочитывать  воскресную  газету,  я
почувствовала себя окончательно униженной.
     Но на следующий день, совершенно неожиданно, он завалил меня на матрас,
как  только я пришла с работы, и наклонился вниз. От шока  я чуть не умерла.
Просто поверить не могла в свое счастье.  Я ободряюще извивалась, стонала, и
в  тот момент, когда решила,  что все-таки  могла бы выйти за Энди замуж, он
остановился.   Просто  остановился.   Примерно   через   минуту.   А   затем
многозначительно подытожил: "Вот! Добро пожаловать домой".
     Но Джек не  такой. Ему это нравится.  Он  даже  звуки какие-то  издает.
Похотливые звуки.  Я  тоже,  но так  продолжаться  не может.  Еще немного, и
парень челюсть вывихнет, и вообще, мне хочется его приласкать. Очень.
     Я обхватываю его голову, которой очень повезло с густой шевелюрой.  Его
волосы приятно  пахнут, хорошо подстрижены, и, самое главное, они волнистые.
Я провожу по  ним рукой и не могу  сдержать нежного стона. Джек намек понял.
Он поднимает взгляд и дарит мне влажную улыбку.
     - Ты великолепна, - говорит он, и мое сердце учащенно бьется.
     И он меня целует. (Уфф. Я совсем не пахну!)
     Но это не просто поцелуй.
     Это тот самый поцелуй.
     В эту секунду - потому, что у него восхитительное тело, и потому, что я
тону в его глазах, и  потому, что ему  не лень было  сделать мне  приятно, и
потому, что он нравится мне больше, чем Мел Гибсон,  Брэд Питт и  тот парень
из  сериала "Соседи",  вместе взятые,  - я принимаю  ответственное  решение:
оттрахать его до смерти.
     Сказано - сделано.
     Но сейчас мне кажется,  что Джек и впрямь умирает! Или умирает,  или он
сейчас кончит, что вполне логично после нашего марафонского захода.
     - Я кончаю, - выдыхает он.
     И я  вижу, как  его лоб морщится и рот открывается.  И потом  он сделал
самое лучшее, что можно себе представить. Он произнес мое имя и не перепутал
его. В тот самый момент!
     Класс!
     Он рухнул на меня, и я чувствую, как мощно бьется его сердце.
     Я нежно провожу пальцами по его спине и смотрю в потолок.
     Из  десяти он заслужил семь баллов. Нет, это было  бы нечестно. Восемь.
Но все равно еще есть над чем поработать.
     Секс  в  первый раз -  это  всегда разочарование. Мне всегда  казалось,
будто  секс - это что-то необыкновенное: как  в любовных  романах,  с бурной
страстью и одновременным  оргазмом силой в скромное землетрясение и длиною в
несколько часов. Поэтому, когда Уэйн Картрайт (до сих пор не  могу поверить,
что меня лишил  девственности парень с таким жутким именем) выловил из своих
джинсов-труб нечто сильно  смахивающее  на  куриные потроха, я от  удивления
потеряла дар речи.
     На следующий день я  прокралась в комнату  отдыха, надеясь хоть мельком
увидеть Уэйна,  и случайно  подслушала, как он со  своими друзьями обсуждал,
что такое идеальный секс. Я застыла,  завороженно слушая. Однако, когда  они
единодушно пришли к  выводу, что самое главное  -  кончить вместе, я  сильно
заволновалась.  Шансы, что Уэйн-микропенис-Картрайт  сможет  довести меня до
хоть  сколько-нибудь  приятного  физического состояния,  не вызывая при этом
отвращения, были ничтожны. Но, черт возьми, фригидной меня никто не назовет!
Итак,  за  одну ночь я  придумала свой новый  имидж:  Эми Кросби -  Королева
Симулированных Оргазмов. Мэг Райан? Ха! В подметки мне не годится!
     Но симуляция - дело опасное. Я обнаружила, что каждый раз  стараюсь все
больше просто из любопытства:  сможет  ли меня кто-нибудь раскусить? Но нет,
ни один из моих мерзавцев не догадался!
     Итак, всего  двенадцать (Джек  -  двенадцатый) парней, и во мне наконец
открылась чувственность.  Правда, придется смириться с тем  фактом, что я не
из  тех,  кто  может  достигнуть  вагинального  оргазма  без  дополнительной
стимуляции. Ну и что? Все равно все они врут.
     Джек  тихонько мурлычет, пока  я  глажу его  по спине. В идеале  мне бы
хотелось, чтобы он сейчас снова зарылся носом под одеяло и закончил начатое,
но я знаю, что это невозможно, ибо в сексе есть два золотых правила.
     Правило первое: парни этого никогда не делают.
     Правило второе: всегда кончай первой.
     И если тебе не удалось справиться с номером два, то нечего винить парня
за  номер один. Так  что  Джек сошел с  рельсов, хотя  все части  моего тела
продолжают кричать: "А мне? А я? А сюда?"
     Джек переворачивается  на  бок и  гладит меня по  голове. Мы улыбаемся,
глядя  друг на  друга, и меня  переполняет чувство  нежности к  нему. Да так
сильно переполняет, что губы начинают функционировать отдельно от мозга.
     - Джек, ты мне очень, очень нравишься. Ты лучше всех, - шепчу я.
     И не успев произнести это,  понимаю, что приз за самую неуместную фразу
десятилетия бесспорно достается мне. И зачем только я распустила  свой язык?
Джек с обеспокоенным видом нежно достает из меня  свой пенис (десять  баллов
из десяти),  придерживая  увядший презерватив. За  доли  секунды  он  хорошо
отработанным движением снимает резинку, завязывает в узел и  кидает  на пол.
(Эту  процедуру  он  явно проделывал  не раз).  - Все,  я выдохся, -  устало
говорит он, рухнув рядом со мной и обнимая меня.
     Я подвигаюсь  ближе к  нему, прижимаюсь ухом к его  пушистой груди. Мне
так хочется взять свои последние слова обратно или хотя бы узнать, что он об
этом думает, что чувствует, что все это  для  него значит.  Вдруг я впадаю в
полное отчаяние, меня волнует только одна  вещь  на  свете: что  он обо  мне
думает.
     Понимаю,  что  это глупо. За  последние два  часа  я  всем  своим телом
отдалась ему и успела насчитать не меньше девяти поз, что весьма недурно для
первого раза. И,  полагаю,  у меня  есть все  основания считать,  что  я ему
нравлюсь. Иначе и быть не может.
     С  другой стороны, понятно,  что меня поимели. В  полном  смысле  этого
слова. В процессе любовной игры я потеряла голову,  и  назад дороги уже нет.
Поэтому мне  нужно  обсудить мое нынешнее положение. Я хочу  знать, я должна
услышать, что для него это не было  развлечением на одну ночь и что утром он
будет рад меня видеть в своей постели.
     Да поговори же со мной!
     - Джек? - шепчу я, поглаживая его по животу.
     Но Джек пребывает в блаженном неведении  о моих душевных муках,  потому
что уже спит.
     Он просто отключился,  словно  не  спал неделю. Нет, до него теперь  не
достучаться. И большую часть ночи я лежу, задыхаясь, думая, знает ли он, что
в одной  из следующих реинкарнаций ему непременно  предстоит  стать  морской
звездой.
     Девять  утра, и,  судя по солнечным лучам, пробивающимся сквозь  шторы,
день  обещает  быть жарким. Я очень хочу, чтобы Джек проснулся. Хочу увидеть
его глаза, забраться  под  одеяло и заняться  полусонным  сексом. Но  вместо
этого я лежу рядом с ним, слушаю, как он храпит, и чувствую, как мой мочевой
пузырь раздувается до размеров сливного бачка.
     Снимаю с шеи его руку, выныриваю из постели и по дороге к двери надеваю
его рубашку. С  нежностью смотрю, как он  переворачивается и что-то бормочет
во сне. Его волосы совсем взъерошились.
     Выходя из  ванной,  я  все еще  улыбаюсь,  довольная  своей  победой  и
легкостью в мочевом пузыре, и тут сталкиваюсь с  Мэттом - грудь в грудь. Ой!
Чувствую, как краснею до кончиков ногтей, стоя в рубашке Джека, которая едва
прикрывает мой голый зад. Мэтт изумлен, а я ощущаю себя бесстыжей девицей.
     -  Джек еще спит,  конечно?  -  улыбается  он.  Я утвердительно  киваю,
избегая его взгляда:
     - Да, без задних ног.
     - Тогда пошли, выпьем чаю.
     - Нет,  не могу... - начинаю  я. Мэтт пристально смотрит на меня сверху
вниз.  Вблизи он оказался выше, а в этой майке  и мешковатых шортах выглядит
изумительно.  У  него  крепкое  тело, отличный  загар  непонятно  откуда, и,
вопреки своей воле, несмотря на то что только что встала с постели  Джека, я
чувствую преступное волнение. Эй, я всего лишь женщина из плоти и крови!
     - Пошли. Он еще сто лет спать будет, - шепчет Мэтт заговорщицким тоном,
и  я ему улыбаюсь.  Его  голубые глаза словно  танцуют  по  моему  лицу, и я
согласно киваю.
     Одергиваю  рубашку, сжимаю  коленки  и семеню за ним  по коридору,  как
японская   наложница,  восхищенно  наблюдая  за  его  небрежной  размашистой
походкой. У него ухоженные ступни - лучше, чем у Джека, это точно.
     После вчерашнего ужина  кухня напоминает развалины после бомбежки. Мэтт
осторожно извлекает чайник из кучи тарелок на столе.
     -  Извини  за беспорядок,  -  бормочу  я,  -  у нас не было  времени...
прибраться.
     Мэтт смеется:
     - Значит, ночь удалась?
     Он открывает  ставни, и  кухню  заливает теплым светом и голосами птиц.
Как в рекламе.
     -  Да, было здорово, - признаюсь я, опираясь на  косяк двери и наблюдая
за  Мэттом.  Так, не  поняла,  чего это я  вдруг вздохнула?  -  Джек отлично
готовит.
     Мэтт наливает в чайник воду.
     - Да. Я давно его уговариваю пойти на курсы шеф-поваров.
     - У него бы получилось.
     - Знаю. Но он слишком занят. Сама понимаешь, художник.
     - Да, похоже, график у него напряженный, все эти модели...
     Он включает чайник.
     - С ними не соскучишься. Они из него все соки выжимают.
     - А ты видел его работы? Хорошие?
     - Просто отличные, - кивает он. - Но последнюю еще не видел.
     - А, ту, с Салли? - Меня одолевает любопытство. - А какая она?
     Мэтт что-то застеснялся.
     - Ну, не знаю, как сказать...
     Пытается выгораживать Джека - очень мило с его стороны.
     -  Да ладно,  - смеюсь я, -  можешь не  стесняться  в выражениях.  Джек
сказал, что она старая проститутка.
     Мэтт запрокидывает голову и хохочет, солнечный свет падает на его лицо.
Потом смотрит на меня, и мной овладевает беспокойство.
     - Ты что? - спрашиваю я.
     - Тебе эта рубашка идет.
     - Это его. - Я тереблю подол.
     - Хм. Мне она нравится. Тебе обычный или с бергамотом?
     Да он со мной заигрывает. На ноги смотрит!
     - Обычный, пожалуй. Давай  я помою посуду,  - предлагаю  я и боком, как
покалеченный краб,  пробираюсь  к раковине.  Конечно, я  хорошо  помню,  что
трусов на мне нет, и уверена, что Мэтт об этом знает. Не могу заставить себя
посмотреть ему в глаза.
     Он тянется  мимо  меня к шкафу над раковиной,  чтобы  достать  чай, и я
замечаю,  что  от  него  приятно  пахнет  -  не  каким-нибудь  лосьоном  или
одеколоном, просто чистотой  и  мылом. Его рука так  близко от  меня,  что я
чувствую на своей  коже прикосновение  его волосков. Рядом с локтем шрам, и,
совершенно несознательно, я его тронула. У него теплая кожа.
     - Откуда он у тебя?
     - Это я его поранил.
     Мы оба поворачиваемся и видим в дверях Джека.
     - Я столкнул его с дерева, если тебе это в самом деле интересно.
     Судя  по  лицу  Джека,  он жалеет, что  толкнул  Мэтта тогда не слишком
сильно. Я смущенно одергиваю рубашку.
     Мэтт   закидывает  на  плечо  кухонное  полотенце,  словно   ничего  не
произошло, но сам кидает на меня жгучие взгляды. И Джек их тоже замечает.
     - Чаю, дружище? - спрашивает Мэтт. Джек утвердительно мычит.
     Мэтт подмигивает  мне, закатывает глаза, и я чувствую, что меня загнали
в  угол. Подвигаюсь ближе к Джеку, но он вздергивает бровь  в ответ  на  мой
убогий маневр и демонстративно смотрит в сад.
     Мэтт макает в чашках пакетики.
     - Так  чем ты сегодня занимаешься? - спрашиваю я Мэтта, нащупывая  тему
для  беседы  и  пытаясь  показать,  что  все  нормально, но  у  самой  голос
виноватый.
     Мэтт пожимает плечами:
     - Наверное, дома останусь, позагораю в  саду, футбол посмотрю. Джек, ты
матч смотреть будешь?
     Джек тоже пожимает плечами, явно расстроенный:
     - Не знаю. Сегодня, наверное, буду работать.
     - Как  хочешь,  - говорит  Мэтт, быстро давая  отступного.  Насвистывая
что-то, он уходит из кухни. Придется мне самой все расхлебывать.
     Как мне заставить Джека услышать меня, как  рассеять эти хмурые тучи? И
зачем только я встала с  постели? Ну почему я не проснулась вместе с ним? Он
смотрит  на меня  как на чужую,  и я его  понимаю. Если бы я застала  его на
кухне  гладящим Хел  по руке  наутро  после  нашего  секса,  я  бы  устроила
истерику.  Не  могу  придумать,  что  бы  такого  сказать  о  Мэтте  или как
объяснить, что у меня не было выбора и мне пришлось пойти на кухню. Но, даже
мысленно  репетируя  свою речь, понимаю, что стоит мне только заговорить,  и
будет казаться, что я оправдываюсь, словно между нами и вправду что-то было.
     - Сахар? - тихо спрашиваю я.
     - Нет, спасибо, - отказывается он, присаживаясь к столу.
     Я передаю Джеку чашку. Вид у него задумчивый. Ну почему в жизни  нельзя
все перемотать обратно и начать сначала? Полная катастрофа.
     - У тебя много работы?
     - Да.
     - А-а... - Я рассматриваю пол.
     Джек отпивает чай.
     - А у тебя какие планы?
     Это звучит  явно  не как приглашение. Я  неопределенно пожимаю плечами.
Что тут можно сказать? Если он меня сейчас выгонит, остаток  дня я проведу в
трауре, громко рыдая. Но не думаю, что ему нужно об этом знать.
     - Да в принципе, никаких.
     Украдкой смотрю на него. Неужели он не видит, что я  готова хоть сейчас
кинуться к нему на шею, а потом остаться там на всю жизнь хоть банным листом
- лишь бы с ним. Если между нами все кончено, я этого не вынесу.
     Пауза.
     - Красиво там, - кивает он в сторону сада.
     Нет, нет,  только не это! Пожалуйста, не надо светской беседы о погоде.
Это уже выше моих сил. Я сглатываю и смотрю в окно.
     -  Ненавижу  в такие дни торчать в  городе. В такой день надо ехать  на
пляж, - тихо говорю я, отхлебывая чай.
     Перевожу  взгляд на  Джека. Терять  мне уже  нечего.  Нужно  попросить,
только постараться, чтобы просьба не выглядела как мольба.
     - Не хочешь прошвырнуться в Брайтон? Мы могли бы успеть на электричку и
через пару часов были бы на море.
     Во  мне  говорит  отчаяние.  Джек глядит  на меня  с  изумлением. Потом
произносит:
     - А почему бы и нет?
     Сначала я подумала, что ослышалась. Смотрю на него влюбленными глазами,
с открытым от удивления ртом, пока смысл сказанного не доходит до меня.
     - Здорово! - И от радости подпрыгиваю, словно меня током ударило. Я так
ему благодарна, что готова ноги целовать. Как я только могла подумать, что у
Мэтта они лучше?!

* * *

     По  дороге  ко  мне - должна же  я  надеть что-то  более подходящее для
пляжа, чем шпильки и чулки с подвязками,  - я то и дело поглядываю на Джека,
проверяю, не рассеялся ли мираж. И что он на самом деле идет рядом со мной.
     Он тут,  на моей кухне. Мне выпал второй шанс! Думаю,  это  заслуживает
заголовка в бульварной прессе.  "УНИКАЛЬНЫЙ  СЛУЧАЙ: СТАРАЯ ДЕВА СПАСЕНА  ОТ
ГИБЕЛИ В ПОСЛЕДНИЙ МОМЕНТ!"
     Пока  он  пытается  выкопать  из  вечной   мерзлоты  моего  старенького
холодильника поддон для льда,  я порхающей походкой бегу к себе  в спальню и
целую своего плюшевого мишку.
     - Миша, у меня на кухне мужчина, и он занимается мужским делом! - шепчу
я ему. Миша смотрит  на меня своим обычным стеклянным  взглядом. - Ну, так и
будешь  молчать?  Что  мне  сегодня  надеть?  Я   срываю  с  себя  одежду  и
переворачиваю весь  шкаф в поисках голубого сарафана. Но, надев его, замечаю
пятно  от  красного  вина  прямо на  левой  груди. Как обычно. Возвращаюсь к
потертым  джинсовым шортам  и майке. Слишком  банально?  До боли  напоминает
"Ангелы Чарли"? Миша, помоги!
     Джек едет налегке. Он берет с собой только то, что на нем надето. И как
парням это  удается?  Как  они  могут  обходиться  без косметички и  чековой
книжки? Не понимаю. И сама не заметила, как на постели набралась  целая куча
вещей  "первой  необходимости": расческа,  косметика, бикини  (не слишком ли
смело?), солнцезащитные очки, пляжное полотенце,  джинсы (вдруг похолодает),
кофта, запасные трусы (мама бы мной гордилась), дезодорант, бейсболка. И это
еще не полный комплект.
     Роюсь  в комоде и напеваю песенку про  отпуск Клиффа Ричарда. Так, надо
поторапливаться, пока я  не запела арию из  "Звуков  музыки"<Классический
голливудский  мюзикл  (1965),  получил  пять  премий  "Оскар",  реж.  Роберт
Уайз.>, -  это  было бы  уж слишком. Щедро  брызгаюсь  духами,  не  забыв
надушить и самые интимные места.
     Уже собравшись задвинуть ящик, замечаю презервативы. Хватаю всю коробку
и загадываю желание: пусть Джек опять захочет меня...
     Стоп, это же супердлинный размер. Черт!
     Я  знаю,  что  Джек  неплохо  оснащен,  но  за  пределы  разумного  его
достоинство  не выходит,  так что очень длинные  резинки могут оказаться  не
кстати. Бросаюсь к ящику в углу, где у меня хранится всякая ерунда. Ага! Вот
он  -  большой бумажный пакет, полный суперпрочных презервативов,  ароматы и
цвета  в  ассортименте  -  гуманитарная  помощь от злющей  тетки из  клиники
планирования семьи. У  них уже наверняка истек срок годности,  но  проверять
каждую пачку у меня нет времени.
     - Ты что там делаешь? - кричит Джек из кухни.
     - Еще  минутку,  -  чирикаю я  в ответ,  кидаюсь  на  колени  и пытаюсь
отыскать какую-нибудь  сумку под кроватью. Вот, нашла, но  она огромная, что
ж, придется ехать с ней. Скидываю в нее вещи с кровати, туда же сгребаю  все
презервативы и быстро возвращаюсь в кухню.
     -  Что   у   тебя  там?   -  спрашивает  Джек,  протягивая   мне  бокал
черносмородинового сока со льдом. - Ведерко с совочком?
     - А как же! - улыбаюсь я и залпом выпиваю весь стакан. - Все. Пошли.
     В  то  время   как  я  излучаю  энергию  и  нездоровый  оптимизм,  Джек
по-прежнему ведет себя отчужденно. Мы стоим в очереди за билетами на вокзале
Виктория, и наши руки отделяет всего четыре дюйма пространства, но у меня не
хватает мужества его преодолеть. Я  прекрасно понимаю, что восстановить нашу
близость   в   общественном   месте,   да   еще   в   условиях   грохочущего
громкоговорителя, невозможно.
     Джек всем своим видом выказывает безразличие. Ладно,  я  тоже так могу.
Наверное.
     Правда, он  такой  чертовски привлекательный в этой  футболке,  и я  не
знаю,  на  сколько меня хватит. Но  я  ведь заключила с  собой  договор.  НЕ
ГОВОРИТЬ НИЧЕГО ЛИШНЕГО И НИ О ЧЕМ НЕ ПРОСИТЬ.
     Подойдя к окошку кассы, я  начинаю  рыться  в  своей бездонной  сумке в
поисках  кошелька, но  Джек категорически  запрещает  мне платить за билет и
небрежно отдает кассиру свою пластиковую "визу".
     В киоске покупаем: бутылку воды, жевательную резинку, сигареты,  Я стою
позади Джека с благоговейным трепетом. Он так уверен в себе! - Когда отходит
поезд?  - спрашивает он. Простой вопрос, но  я почему-то начинаю смущаться и
суетиться. Щурюсь и вглядываюсь в  табло,  но все  буквы сливаются. Не пойму
отчего.  Либо  у меня испортилось зрение, либо я так старательно  подавляю в
себе желание обнять Джека, что не могу сосредоточиться ни на чем другом.
     Чтобы  успеть  на поезд, нам  пришлось  бежать изо всех  сил.  Он  едва
успевает запихнуть меня в  закрывающиеся двери. Какую-то долю секунды я была
в его объятиях. Я положила руку ему на грудь, наши взгляды встретились, и он
крепче обнял меня.  Я  растворилась  в  его  глазах,  поезд тронулся, сердце
екнуло. Думаю,  Джек тоже что-то почувствовал, поскольку в  это же мгновение
покраснел и нервно засмеялся. Он отодвинулся  от меня, и,  затаив дыхание, я
пошла за ним в вагон. Народу мало, и поэтому есть несколько свободных мест у
окна.
     - Давай, - говорит Джек и наклоняется за моей сумкой, чтобы закинуть ее
на верхнюю полку.
     В ту же секунду время замирает и все происходит медленно, как во сне. С
ужасом  наблюдаю,  как он берет ее за одну ручку  и вскидывает вверх.  Сумка
переворачивается, и все ее содержимое вываливается к  моим ногам. Все. В том
числе и презервативы.
     Мы оба молча смотрим на них.
     - Хм, Эми, - говорит  он, поглаживая свою щеку, -  мы  же всего на день
едем. Не многовато ли?
     Мне плохо. Я бросаюсь на пол  и, покраснев до корней волос, пытаюсь все
сгрести обратно в сумку.
     -  Я их не покупала,  мне дали  в клинике планирования. .. - Оправдания
дурацкие, этим только еще больше усугубляю положение.
     - Очень предусмотрительно с твоей стороны.
     Черт!  Он имел в виду -  слишком  предусмотрительно. Я забегаю  слишком
далеко  вперед,  будто я нимфоманка какая-нибудь  и ни о  чем, кроме  секса,
думать не могу. Мне  так  стыдно,  что  я  готова броситься с поезда. Нервно
запихиваю презервативы  обратно  в  сумку  и с ужасом  понимаю,  что все мои
последние слова ничуть меня не оправдывают, а вовсе наоборот  -  подписывают
мне смертный приговор.
     Задыхаясь  от смеха,  Джек падает на сиденье. Я сжимаюсь, закрываю лицо
руками, но он так весело хохочет, что я решаюсь подсмотреть сквозь пальцы.
     - Ты покраснела как рак!
     -  Господи, ты,  наверное, черт знает что обо мне подумал,  - только  и
могу выдавить я.
     Он тянет меня к себе на колени, обнимает и шепчет на ухо:
     - Мне не терпится их распечатать. - Потом кладет холодную ладонь на мою
горящую  щеку  и целует меня  так  сильно, что  я забываю  о том,  как  ему,
наверное, тяжело меня держать, и думаю только о том, какая я счастливая.
     Всю дорогу до Брайтона  мы болтаем как старые приятели, словно ничего и
не было. Рассказываем друг другу  о каникулах и отпусках, о  родителях.  Лед
между нами растаял без  следа. Потом идем по городу  по направлению к пляжу,
все  так же  оживленно  и непринужденно  беседуя. Вода  сверкает на  солнце,
повсюду  раздетые  люди,  воздух  пахнет летом,  печеньем  и сладкой  ватой,
которую продают в ларьках на пирсе.
     Что-то есть в этой летней безмятежности, и вот я уже словно вернулась в
детство  и  жалею, что  не  взяла ведерко с совочком. И мне  хочется  просто
дурачиться. Джек тоже  явно не против. Я  хватаю его за руку и тяну к пирсу,
чувствуя себя пятилетней девчонкой, а он мой сообщник, с  которым мы сбежали
на качели. На пирсе мы от души повеселились  - перемазались фруктовым льдом,
вставляли головы  в картонные  декорации для фотографий и смеялись до упаду.
Да, это, может быть, и не круто, и мы  ни разу не упомянули вчерашний вечер,
но все  это не имеет никакого  значения. Мне просто хорошо - мы выбрались из
душного Лондона, уехали от всех на свете, и я так расслабилась, что забыла о
глупых условностях и  своем намерении произвести  на  него  впечатление.  Он
рядом со мной, и этого достаточно.
     К  тому  моменту, когда  мы ввалились в  зал  игровых  автоматов,  Джек
окончательно  впал  в  детство  и   я  потешалась   над   его  ребячествами.
Удивительно, как  много можно узнать  о  человеке,  застав  его  за игрой  в
автогонки. Вся сущность выходит на поверхность, и я понимаю, что Джек:
     а) любит соперничество;
     б) не умеет проигрывать.
     Даю себе слово никогда не играть с ним в "Монополию".
     - Сейчас я тебе задам жару, - говорит великий Шумахер-Росситер, опуская
монетку в автомат.
     -  Да что ты? - удивляюсь я, удобнее усаживаясь  в кресле. - Это мы еще
посмотрим.
     И мы  стартуем по трассе  Монако. Я  посматриваю на Джека, вижу, как он
старается сладить с управлением и от  напряжения  кусает  губу. Я пытаюсь не
распускать сопли от  умиления, потому  что  очень  хочу  обогнать его. И, по
счастливой случайности, выигрываю. Три раза.
     Спасибо тебе, Господи. За мной должок.
     Джек  не может этого  пережить.  Он  всерьез выходит из  себя, когда  я
отказываюсь от четвертого заезда, не дав ему возможности отыграться.
     - Главное вовремя остановиться, когда  ты  в выигрыше, - поддразниваю я
его и выбегаю на улицу.
     Джек практически  роет  землю  копытом.  Я  даже  жду,  что  он  сейчас
закричит: "Ты же девчонка!" Но, несмотря на это, я чувствую,  что он приятно
удивлен моей проворностью. Оглядываюсь через плечо и самодовольно ухмыляюсь:
     - Ладно, Джек, хватит дуться. Все, он за  мной погнался, а я убегаю  от
него, визжа и стараясь не сшибить по дороге детей и бабулек,  мимо  ярмарки,
бегу  до самого конца пирса. Он меня догоняет, прижимает  к перилам и рычит,
но  на лице широкая  улыбка,  и вдруг  мы  начинаем  бешено  целоваться, как
подростки -  зубы  в  зубы, путаясь в своих оранжевых от мороженого  языках.
Мимо проходит компания  мальчишек, и, глядя  на нас, они кричат: "Ф-фуу!" Мы
улыбаемся, и  Джек отпускает меня.  Шорты  у него  встали домиком, и мы  оба
хохочем.
     Он  перегибается  через перила и  смотрит в воду.  Я  переворачиваюсь и
опираюсь на перила спиной. До нас доносится грохот вагончиков с американских
горок на  ярмарке. Слышно, как  поезд резко  съезжает вниз под  восторженные
крики детей. - Ты красивая и необыкновенная,  - вдруг говорит Джек, - у тебя
самая удивительная улыбка на свете.
     Я щурюсь одним глазом от солнца и смотрю на него.  Это первый серьезный
комплимент с  его  стороны, и я потрясена.  Он смущается и пытается сгладить
момент:
     - Вот бы нырнуть сейчас.
     Но я не могу ничего ответить, потому что от счастья потеряла дар речи.
     Он берет  меня за руку. У меня мокрые ладони, и я  пытаюсь  высвободить
свою руку. Он это замечает, но еще крепче сжимает мои пальцы и целует их.
     - Ну, пошли на пляж, - подмигивает он.
     По-моему, быть  взрослой очень трудно. Труднее, чем  сдавать экзамены в
школе, потому  что  к  взрослой  жизни  тебя  никто  не  готовит.  Никто  не
предупреждает,  что  однажды, когда  тебе стукнет двадцать  с небольшим, все
будут относиться к тебе по-другому. Будут считать тебя взрослой и ожидать от
тебя  соответствующих  поступков.   Придется  самой   справляться  со  всеми
обязанностями,  платить  по счетам, принимать важные  решения. Хуже взрослой
жизни может быть только одно - взрослая незамужняя жизнь.
     Я понимаю, что  нельзя так говорить. Понимаю, что  должна относиться  к
этому спокойно. Я читаю достаточно ханжеских дамских журналов и знаю о своих
обязанностях:  в девяностые годы нашего века незамужняя  женщина должна быть
самодостаточной  и независимой личностью,  самостоятельной во всех  аспектах
жизни,  в  том  числе в  ремонте сантехники  и  холодильников, обязана иметь
успешную карьеру, приличное финансовое положение,  уметь противостоять любой
критике и быть довольной собой - ибо это способствует духовному росту.
     Но  все это  полная  чушь. В  большинстве случаев я не могу соблюсти  и
пятой части  этих условий. И поэтому в последние  полгода я  нередко ощущала
себя  толстой  девочкой,  с  которой  никто  не хочет  дружить. А если мне и
случалось встретить "друга", почти каждого хотелось  послать куда  подальше.
Мне должно быть  безразлично, но меня это волнует. Даже очень. Потому  что в
возрасте двух лет любой из нас уже знает, что играть одному скучно и плохо.
     Но детям  легче  - всегда  можно  убежать домой, к  маме,  которая тебя
обнимет,  даст  конфетку,  и  жизнь снова  прекрасна.  Но  однажды  ты вдруг
становишься  взрослой,  и  бежать  уже  некуда,  и приходится стоически  все
переносить  самостоятельно, и притворяться, будто тебе все  равно. А потом у
тебя  появляется чувство  вины, потому что  тебе по-прежнему  хочется  найти
кого-нибудь,  с  кем можно  было бы играть.  И хочется этого  все  больше  и
больше. И чем больше тебе этого хочется, тем менее возможным это кажется. Ты
ходишь по супермаркету  с  корзинкой  и заглядываешься на тех,  кто ходит  с
тележкой, - на тех, у кого есть с кем играть. И думаешь: "Почему я одна? Что
со мной не так?"
     И  поэтому  у  тебя иногда  случаются  приступы меланхолии,  а подруги,
такие,  как Хел, тебе говорят: "Не волнуйся, он тебе обязательно встретится,
когда ты этого совсем не ждешь". Того, кто первым это сказал, надо поставить
к стенке и пристрелить, потому что ты всегда ждешь! Всегда и везде.
     Но потом это вдруг случается.  Вот так, вдруг. У тебя появляется тот, с
кем  хочется быть вместе. Вот как  сейчас: мы идем вместе с Джеком, рядом, и
его рука  на моем плече. Кажется, что  естественнее этого  и  быть ничего не
может. Но  как это  произошло?  Это  прекрасно, но и  нечестно тоже. Столько
месяцев злости и отчаяния, и вот, пожалуйста, все просто. Как дважды два. Но
раз он так вдруг, быстро появился, столь же быстро и легко может исчезнуть.
     Мне хочется остановить время, эту секунду, потому что я хочу, чтобы все
это видели. Чтобы все поняли,  что я намного лучше играю пару, чем одиночку.
Мне хочется прыгнуть и крикнуть: "Смотрите все! Я не одна! Меня тоже любят!"
     Джек останавливается у палатки проката водных мотоциклов.
     - Пошли прокатимся, - говорит он и хватает меня за руку.
     Прежде чем я успеваю что-то ответить, мы оказываемся внутри. Мне смешно
наблюдать за ним. Он даже не подозревает, о чем я сейчас думаю. Он парень, а
парню никогда  не  понять направление моих мыслей. И правильно. Мне завидно,
что  его жизнь  такая  простая. Как здорово, наверное,  иметь  в голове кучу
свободного  места и думать только о том,  что происходит здесь  и  сейчас. Я
могла бы  столько всего сделать, если  бы перестала волноваться  и думать  о
смысле жизни. Я могла бы позволить себе быть импульсивной, как Джек,  и жить
сегодняшним днем. Жизнь моя была бы вечным праздником.
     Помню  свои  впечатления, когда  кто-то  впервые научил  меня правильно
завязывать шнурки. Это было для меня открытием. Вдруг стало понятно, что это
легко. Я перестала  путаться в шнурках и  падать. И  вот теперь, наблюдая за
Джеком  в палатке  проката, я снова  ощущаю  те же удивление и  легкость. Он
показал  мне, как  можно  быть счастливой. И  мне  хочется постучать себя по
голове и воскликнуть: "Эй, это же так просто!"
     Девушка  в пункте  проката  говорит,  что  в  бикини кататься нельзя  -
купальник смоет в первую же секунду.  И выдает мне мокрый и липкий резиновый
комбинезон,  в  котором  мои женственные  бедра  выглядят  далеко не  лучшим
образом.  Зато  Джек смотрится отлично -  как Джеймс Бонд на задании. И я  с
ревностью замечаю, как женщина за столиком оглядывает его.
     Эй ты, руки прочь!
     В воде Джек чувствует  себя как рыба. Вижу озорной блеск в его глазах и
понимаю, что  он жаждет отмщения за проигранное  ралли. Он скользит по воде,
вспарывая волны, которые делают со мной что хотят.
     -  Не  бойся,  расслабься!  - кричит он мне,  и  я  на  полной скорости
устремляюсь  вдаль.  Навстречу  летят  мокрые  брызги,   и   я   возбужденно
вскрикиваю.
     Он  догоняет меня,  показывает, как  нужно поворачивать,  и  через пару
секунд я уже Памела-спасательница пляжа Малибу. Йо-хо!
     Мне  так весело, что я  не замечаю,  как  пролетело время. Причаливаю к
пляжу совершенно охрипшая и выдохшаяся; шатаясь, стягиваю с себя комбинезон.
     Когда я выхожу из палатки, Джек кладет мне руку на плечи и спрашивает:
     - Ну как, понравилось?
     -  Очень.  Но  я  ужасно  проголодалась.  -  И  похлопываю  по  животу,
удивленная, что перестала стесняться собственного тела.
     - Тогда я тебя угощу, - обещает он покровительственным тоном.
     - Рыбой с картошкой?
     -  Ты  слишком традиционна, -  подначивает  он  меня.  -  Думаю,  можем
придумать что-нибудь получше.
     Мы бредем  по  улочке  и  находим  недорогой и симпатичный  французский
ресторанчик со столиками на булыжной мостовой. Джек заказывает пару пива.
     - За нас, - предлагает он  тост, и  мы  чокаемся. Пузырьки  поднимаются
прямо к носу.
     Я так  долго  хотела узнать, что он  думает о прошлой ночи,  но теперь,
когда  появилась возможность  спросить  об этом,  я не  спешу.  Просто вдруг
понимаю,  что  мне  намного  интереснее  узнать,  что  он  думает  обо  всем
остальном.
     - Тебе нравится быть художником? - спрашиваю я, когда приносят закуски.
     - Наверное.  Это  все,  что я умею.  И потом, таким  образом я  избегаю
необходимости ходить на работу пять дней в неделю, как все остальные.
     - Да,  тебе везет, -  вздыхаю я. - Вот бы и мне уметь что-нибудь делать
хорошо.
     - А я знаю, что ты хорошо умеешь, - ухмыляется он.
     - Помимо этого, - краснею я.
     - В смысле, ты хотела бы добиться успеха? Ну да, а кто этого не хочет?
     -  А кем ты хотела стать в детстве?  - спрашивает  он,  отламывая кусок
хлеба и макая его в соус.
     - Ну, хотела  работать в  области  моды, кажется. Мужской.  Мне  всегда
больше нравилось играть с Кеном, чем с Барби.
     - Нравилось штаны с него снимать? Я смеюсь:
     - И это тоже. Правда, у него там ничего  особенно интересного нет. Нет,
мне  просто нравится мужская  одежда. Когда я  в  первый раз  тебя  увидела,
обратила внимание на одежду.
     Джек смотрит на меня:
     - Тогда  почему  бы  тебе не заняться модой  или  не попробовать силы в
текстильной промышленности?
     Я  разглядываю веточку спаржи на своей тарелке. - Да я уже  давно этого
хочу. Но туда трудно пробиться. Слишком много желающих.
     - Наверное,  и  не пыталась  как  следует. Конечно,  талантливых  людей
много, но разве и ты не можешь стать одной из них? Если бы я все время думал
о том, как трудно быть художником, то давно уже бросил  бы  живопись. Что ты
теряешь? Все ведь в твоих руках.
     Он смотрит на  меня и улыбается. А мне  вдруг становится так легко, так
хорошо, что я, не задумываясь ни  секунды,  верю ему. Полностью. Я ни с кем,
кроме Хел, никогда не говорила о своих мечтах, и теперь у меня словно гора с
плеч свалилась - так  я рада, что рассказала  ему об этом.  Кажется, я снова
стала прежней - уверенной в  себе и  в  своих планах. Пожалуй, надо и впрямь
попытаться.
     Мы  сидим,  пьем пиво,  рассматриваем прохожих  и  смеемся. Потом  идем
обратно  на пляж. Теперь  тут  не так  людно, и мы находим тихое местечко. Я
сильно  подшофе, и  мне  кажется,  что в мире больше никого  нет, только я и
Джек.  Он  запускает  камешки по волнам,  а я наблюдаю за его  движениями  и
чувствую себя такой любимой.
     Он оборачивается ко мне и спрашивает:
     - Чем теперь займемся? Хочешь вернуться?
     - Нет. А ты?
     Он мотает головой.
     Мы немного нервно смотрим друг на друга и смеемся. Он стучит пальцем по
губам.
     - Я знаю место, где можно переночевать. Если, конечно, хочешь.
     Хочу? Только об этом и мечтаю.

* * *

     Администратор в гостинице "Казанова" обращается с Джеком  как со старым
приятелем.  Он  подмигивает  ему,  кидает  ключ, предупреждает, что  завтрак
заканчивается в пол-одиннадцатого, и оставляет нас.
     Комната  оформлена  в  типично английском стиле - покрывало с цветочным
орнаментом, пушистый коврик, на столе лежит куча маленьких  пачек  печенья к
чаю, но  главное, тут  чисто. Ставлю  сумку  на стул  рядом с телевизором и,
отодвинув тюль, смотрю в окно на зеленый дворик.
     Непривычно вместе  с Джеком оказаться в чужой комнате. После такого дня
кажется, что мы делаем что-то запретное. Друг друга мы не касаемся.
     Джек идет в туалет, поднимает сиденье унитаза. Пока он журчит, вижу его
спину, и мне вдруг становится неловко. Теперь я  точно уверена, что мы будем
спать  вместе, и мне не  по себе. Эта ночь будет значить намного больше, чем
вчерашняя,  и  меня  пугает  интимность  обстановки.   Пугает,  что  тут  мы
действительно и сознательно вместе.
     Джек  смывает  за  собой  и останавливается в  дверях. Я заметила,  что
сиденье после себя он  опустил. Кто-то  явно  над ним  поработал.  Интересно
кто...
     - Неловко как-то, - говорит он.
     Я морщу нос и ерошу волосы, от соленой воды они совсем закудрявились.
     - Мне тоже.
     - Пошли в душ? - спрашивает он, и я киваю.
     Он идет первым, и,  раздеваясь, я через прозрачные стенки  вижу, что он
регулирует температуру  воды.  Потом  он  открывает  дверь,  и я  залезаю  в
кабинку.
     Идиотская  ситуация.  Свет  в ванной  яркий, и,  стоя напротив Джека, я
остро  ощущаю свою наготу.  Мы как будто  впервые увидели друг друга голыми.
Впрочем, пожалуй, так и есть. Хочется закрыться руками и сжаться в комочек.
     Джек смотрит на меня. Очень внимательно. Рассматривает каждый миллиметр
моей  кожи, я краснею. Хочу  обхватить  его  и  поцеловать, чтобы  разрядить
обстановку, но он отталкивает  меня,  отступает. Не говоря ни  слова,  берет
мыло и начинает тереть его в руках до густой пены.
     Трудно себе представить, что душевая кабинка из розового пластика может
быть эротичной,  но теперь в списке моих  сексуальных фантазий  она занимает
первое место.  Потому что  Джек  начинает меня  мыть,  всю, покрывая мыльной
пеной.  Он гладит  меня, не  упуская  ни  малейшей детали,  по  всему  телу,
кажется, что  он меня  рисует.  Мое тело  скользит под  его  руками, оба  мы
погружены в густое облако пара. Чувствую себя... настоящей ЖЕНЩИНОЙ.
     Влажной.
     Роковой.
     Меня охватывает дрожь. Но тут он опускается на колени и кладет мою ногу
себе на плечо.
     Я пропала.
     Все скользит - его руки по моей коже, моя спина по стене, а мои мысли и
чувства погружаются в самый удивительный оргазм в жизни.
     Теперь моя очередь.
     Я  встаю  на  колени, он  запускает  руку  в  мои волосы,  и  мои  губы
принимаются за дело.
     - Эми, - резко говорит он через какое-то время.
     - М-м-м? - отзываюсь я.
     - Ты заткнула коленкой слив.
     Чтобы ликвидировать  последствия потопа,  пришлось превратить в  тряпки
почти все полотенца. Поэтому  мы  лежим на постели, обсыхая на воздухе. Джек
проводит  пальцем по линии купальника на  моей груди -  там,  где  кончается
загар.
     - А ты загорела, - говорит он.
     Да. Я вся горю.  Мы смотрим друг другу в глаза, и я понимаю, что сейчас
мы займемся  любовью. Но больше всего меня  удивляет то, что Джек читает мои
мысли.
     - Да, и будем заниматься этим всю ночь и все утро,  пока ты  не сможешь
больше стоять на ногах.
     На словах неплохо. На деле тоже.

* * *

     К тому  времени, когда мы вернулись домой к Джеку, я была вымотана; так
можно устать только от избытка секса, солнца, моря и спиртного.
     -  Довольна? - спрашивает  он, открывая дверь. Мы весь день провели  на
пляже, и  от солнца у него  проступили веснушки. Ему очень  идет. Протягиваю
руку, глажу его по щеке и улыбаюсь:
     - Пожалуй.
     -  Так ты не уверена? Что же должен сделать парень, чтобы тебе угодить?
- Он притворяется рассерженным, поднимает меня,  усаживает  себе  на спину и
несет в кухню. Я так хохочу, что  не замечаю Хлою и Мэтта, сидящих на полу в
гостиной.
     - Ну надо же, вы посмотрите. Какая любовь, - смеется Хлоя.
     Джек перестает меня щекотать и почти  отскакивает в  сторону. Я  убираю
волосы за уши, улыбка  моя гаснет. Хлоя развалилась на полу с бутылкой  пива
как у себя дома. Она  до отвращения стройная, ее идеальные  ноги выглядывают
из-под короткого открытого сарафана.
     -  Привет всем, - говорит  Джек, прошмыгнув мимо меня. Он наклоняется и
целует Хлою в щеку.
     -  Угощайтесь, - предлагает Мэтт, указывая рукой на пиво на столе. - Вы
где были?
     - В Брайтоне, - отвечаю я.
     - Посмотри на свой нос! - вопит Хлоя. - Бедняжка.
     Джек смеется и подает мне пиво. Это не смешно. Я не виновата, что нос у
меня как у Рудольфа - красноносого оленя Санты. Я пытаюсь уткнуться  в плечо
Джека, но он и не собирается меня защищать.
     - Ну, - командует Хлоя, - выкладывайте все.
     -  Мы здорово повеселились  - катались на водных мотоциклах,  ну и  все
остальное. - Джек откидывается на спинку дивана и откупоривает бутылку.
     - И остались там на ночь!  И  как называется твое "место  свиданий"?  -
Хлоя  щелкает  пальцами  и  смотрит  на   меня.  -  Нет,  не  подсказывай...
"Казанова"! Так ведь? Надеюсь, тебе сделали скидку как постоянному клиенту?
     -  Заткнись, Хлоя, -  говорит он, а сам смеется, довольный тем, что  он
Джек-Казанова.
     И вдруг все становится ясно.  Я для него  лишь очередная победа. У него
такое было  не  раз, и я не первая.  Кому  еще он подарил  оргазм  в душевой
кабинке? Пол плывет под ногами.
     -  Садись, садись, - приглашает Мэтт, указывая на подушки на полу. Но я
и близко к Хлое не подойду - боюсь не сдержаться и задушить ее.
     -  Да,  кстати. Мне  вчера  звонила  Хелен, -  говорит  Хлоя,  небрежно
покачивая бутылкой.
     Внимание, тревожный знак. С чего бы это Хел стала звонить Хлое?
     - Она искала тебя.
     - Черт.
     -  Да не волнуйся,  я  сказала  ей,  что  ты,  наверное,  тут  с  нашим
героем-любовником.
     - У нее все в порядке? Что она сказала?
     - Да ничего особенного. Но голос был грустный.
     - Можно от тебя позвонить? - спрашиваю я Джека.
     - Конечно, звони из моей комнаты.
     Уходя  из гостиной, я слышу,  как они  смеются, и мне  становится не по
себе.
     - Хел, это я. Ну же, возьми трубку, - прошу ее автоответчик.
     Раздается щелчок.
     - А, вернулась. - Судя по голосу, Хел вне себя от злости.
     - Я была в Брайтоне.
     - Круто.
     Ужасно.  Она никогда  не разговаривала  со мной  таким  тоном. Я крепче
сжимаю трубку.
     - Что случилось?
     - Тебя это не касается,  - огрызается она. Но голос у нее дрожит, и это
меня пугает.
     - Да говори же! Сдавленный всхлип.
     - Отстань от меня!
     Связь обрывается. Я слушаю короткие гудки и  не  могу прийти в  себя от
потрясения. Чтобы Хел бросила трубку? Похоже, она очень зла.  На ее  месте я
бы  себя  возненавидела. У нас были  общие  планы на субботу, и я ее кинула,
даже  не позвонила. Да,  я  виновата. Я,  эгоистка,  сделала то, что обещала
никогда не делать, - кинула ее из-за парня.
     И вот теперь у нее проблемы, а меня  нет рядом в самый тяжелый  момент.
Мне страшно даже подумать, что я могу ее потерять.
     - Все нормально? - спрашивает Джек, стоя в дверях. Он подходит ко мне и
кладет руку на плечо.
     - Нет, что-то случилось. Мне надо к ней. Ты не против?
     - Конечно. Иди.
     Он не возражает,  и  меня это  бесит. Мне бы  хотелось,  чтобы  он  был
против, чтобы  ему  не  хотелось  меня отпускать.  Но мне достаточно  одного
взгляда на него, чтобы  понять: нет, он не против. Он дома, со своей шайкой.
Я ему тут не нужна.
     Мы прощаемся под  взглядами  Мэтта и  Хлои, Джек  разговаривает со мной
так, будто я его престарелая тетушка. Тот Джек, с которым я провела два дня,
спрятался обратно в свой панцирь.  И чем дольше я на него смотрю,  тем более
нетерпеливым он становится и, целуя меня на прощанье, едва касается губами.
     - Ну, увидимся.
     Увидимся? Когда? Завтра? Через неделю? Через год? Увидимся ли вообще?
     - Было весело,  - признается он, но, по-моему,  слишком  очевидно,  что
было - в прошедшем времени.
     - Надеюсь, у Хелен все в порядке. - Хлоя подходит к Джеку.
     В голосе такое сочувствие. Но я на это не куплюсь,  особенно  видя, как
она  обнимает   Джека.  Фактически  она  оставила  на  нем  метку:  "Частная
собственность. Не  подходить". Я пячусь  на улицу. Я еще  не ушла, а она уже
смеется, затаскивая его  обратно в дом. Смотрю на закрытую дверь и не могу в
это поверить.
     Я спешу к Хел, в метро сердце мое  стучит громче  поезда. Иду вслед  за
ней  по  ее темной  квартире, нервничаю.  Если  бы устраивали  олимпиаду  по
курению, Хел  взяла бы и золото, и  серебро,  и  бронзу.  В  квартире полный
бардак,  Хел в печали и слушает Леонарда Коэна. Плохой знак. Подозреваю, что
причина в Гэве.
     Поначалу  она  продолжает  делать  вид,  что  обижена,  но  хватает  ее
ненадолго.
     - Я все испортила, - всхлипывает она, бухаясь в просиженное кресло.
     - Ш-ш-ш, - шепчу я, наклоняясь к ней, - вовсе нет.
     Когда мне удается ее успокоить, Хел, шмыгая носом, рассказывает о своем
несчастье.
     - Мы  лежали в  постели, и я спросила, хочет ли он жениться. Понимаешь,
просто гипотетически. Я не предлагала ему жениться на мне, но он так странно
себя повел. Сказал,  что  женится только  в  том  случае, если захочет иметь
детей. Я его спросила, когда бы он хотел иметь детей. А он ответил, что  еще
очень не скоро, может быть, лет через  десять, и что у него  еще куча планов
на жизнь.
     По-моему, нормальная для Гэва реакция.
     - Но потом все вышло из-под контроля. Я сказала, что десять лет  - срок
немалый, а как же мы?  Тут он вдруг помрачнел,  стал говорить, что я на него
давлю и почему мы не можем просто весело проводить время. А я сказала, какой
смысл  в таких отношениях? - Хел глубоко вздыхает, вздрагивает, подбородок у
нее дрожит. - И правда, какой в них смысл? Зачем связывать себя с человеком,
любить его, если в один прекрасный день он намерен уйти к другой, если он не
захочет  иметь  детей,  пока твои  яичники  не усохнут до  состояния дохлого
клопа?
     Я смеюсь, вытираю ей слезы последним куском туалетной бумаги.
     -  Девочка моя, ты же не  можешь знать наверняка, что будет  в будущем.
Как знать, кем вы с Гэвом станете.
     - Но теперь я знаю, - задыхается она, - что у нас с Гэвом нет будущего.
     - Неправда.  Все у вас было нормально,  пока ты не затеяла  этот глупый
спор. Вы друг другу подходите, и вам хорошо вместе. Вот и радуйся этому.
     - Что ты болтаешь? Не надо мне тут втирать про радость жизни, ни ты, ни
я гребаным дзэн-буддизмом не увлекаемся, - злится она.
     Нет, сейчас она меня слушать  не станет. Уперлась, козерожиха.  Вывести
ее из этого состояния можно только хитростью. Слава богу, я уже сто собак на
этом  съела,  практически  докторскую  защитила  по  "управлению  Хел  и  ее
эмоциями".
     - Ладно, ладно, - сдаюсь я со вздохом. -  Хочешь быть несчастной старой
кошелкой  -  пожалуйста.  Но  не  напрягай  себя  серьезными  отношениями  с
мужчинами, а то вдруг  они  все  опять  олухами  окажутся. О,  идея.  Точно!
Напечатай анкету и требуй  от  каждого приглянувшегося парня ее заполнить  -
пусть  ответит  на  все вопросы  и даст гарантию  подождать твоего  решения,
выбран он в кандидаты или нет. Беспроигрышный вариант.
     Хел невольно улыбается.
     - А еще можно  приковать Гэва к кухонному столу и стегать  его хлыстом,
пока бедняга не сделает  предложение. Ты  этого хочешь? Ты  уверена, что  он
именно тот,  кто тебе  нужен? Что ты хочешь провести всю  оставшуюся жизнь с
ним?
     - Нет, - вынуждена признаться она. - Но я его  люблю, и  хочу, чтобы  у
нас все получилось.
     - А он разве сказал, что этого не хочет? Хел, ты ведешь себя как дура.
     - Да что теперь-то? Он уже ушел.
     Я закатываю глаза.
     - Ага, к себе  домой, не на край же света. Уже  завтра вы вместе будете
смеяться над этим.
     Она повеселела, и мы обнялись.
     - Знаешь, самое ужасное было то, что я  не могла до тебя дозвониться, -
говорит она. - Я уже начала волноваться.
     - Знаю, знаю. Извини, увлеклась.
     Она меня  подробно  расспрашивает  о выходных в Брайтоне,  и я  ей  все
рассказываю.
     - Так в чем же дело? Отчего такое грустное лицо?
     - Просто  мне было так хорошо, а  теперь такое  чувство, что Хлоя  меня
унизила. Вела себя как стерва.
     - Может, она не зря меня предупреждала?
     - А что она сказала? - подозрительно спрашиваю я.
     Хел вздыхает и придает лицу скорбное выражение.
     - Да так. Ничего. Просто мне бы не хотелось, чтобы ты  переживала. Хлоя
знает Джека  как облупленного. Он ужасный  бабник.  Один намек на  серьезные
отношения, и он кинет тебя в ту же секунду.
     - Интересно. Так ты теперь на стороне Хлои?
     -  Нет, -  возмущается  Хел, - я только  не хочу,  чтобы ты  на  многое
надеялась.
     - Вот так, значит? Все, шансов у меня с ним нет? Ой, я так рада, что за
меня уже все решили. Вы мне очень помогли.
     -  Ну  что мне с тобой делать! - с досадой восклицает Хел  и  усаживает
меня обратно в кресло. - Никто ничего не решил. Только ты  можешь знать, что
тебе нужно. Просто подожди, посмотри, как будут развиваться события.
     Конечно,  она права.  Но  я  терпеть не могу,  когда мне  дают  мои  же
собственные советы. Им тяжело следовать.

* * *

     Лежу  дома на диване  попой вверх и разглядываю ковер. В  голове полный
бардак. До моего свидания  с Джеком в пятницу я  точно  знала, чего ждать. Я
тщательно продумала  тактику и была уверена  в ее успехе. Я собиралась взять
игру в свои руки, не  торопиться с допуском к телу. Спать с ним в мои  планы
не  входило. Ну ладно,  сознаюсь,  я  купила новое  белье  и  даже  чулки  с
подвязками   (хреновое  изобретение   -  одни  неудобства  от  него),  новую
косметику, духи и  платье, но все с расчетом на  будущее. Пускать в ход  все
это добро  разом  я  не  собиралась. Я хотела  заставить  его возжелать меня
настолько,  чтобы ему было  мало одной ночи  и  он увидел во мне  девушку, с
которой стоит иметь долгие отношения.
     Я все испортила, не успев начать.
     Но потом  я вспоминаю Брайтон. Воспоминания до боли свежи. Неужели  еще
сегодня утром  я  была в его объятиях? Не могу поверить, что  для  него  это
ничего  не  значило,  и он  так  быстро  меня  забыл.  Я  ему  что,  предмет
одноразового пользования?
     Ванна  не приносит  облегчения. Мне  холодно, обидно, да еще обгоревшая
кожа  саднит.  И, даже завернувшись в мягкое,  чистое  полотенце, все  равно
чувствую себя неуютно и одиноко. Гипнотизировать телефон бесполезно, я знаю,
что он не позвонит. Зачем? У него же под боком Хлоя - с ней веселей.
     Я  густо мажусь  увлажняющим  кремом. Жутко  устала, но уснуть не могу.
Кладу  руки   поверх  одеяла  и  пялюсь  в  потолок.   В  голове  проносятся
воспоминания о прошедших выходных, как череда фотографий. И на каждой из них
я такая наивная и беззащитная.
     Это  конец всех моих надежд.  Они сбылись  и  рухнули в один день. Годы
спустя  я  буду сидеть  в  своей хибаре, покрытая паутиной забвения,  и люди
будут  говорить про  меня: "Ах, бедняжка.  Она был счастлива  в тот июньский
день. И больше счастья ей в жизни не выпало".
     И хотя Джек не умер, он для меня недосягаем. Терзаю себя мыслями о том,
что он,  должно  быть, сейчас  говорит обо  мне: "Эми, да,  горячая  штучка.
Повеселились мы  с  ней  неплохо,  но  вокруг  таких  полным-полно.  Будут и
получше. Чего ради мне снова с ней встречаться? Друзья для меня важнее, да и
хочется  пока  оставаться  молодым,  свободным,  неженатым.  Зачем связывать
себя?"
     Это невыносимо.  Не могу  лежать в постели и слушать его голос, поэтому
встаю и  плетусь на кухню  - выпить какао. Принюхиваюсь к молоку. Нормально,
сойдет. И, только закрыв холодильник, замечаю, что буквы-магнитики на дверце
сдвинуты с места. Зелеными, розовыми и оранжевыми цветами составлено:

ЭМИ
ТЫ СУПЕР

     Я прижимаюсь лицом к белой дверце и улыбаюсь,  потому  что эту  записку
мог  оставить лишь один человек  -  Джек.  Стою в кухне, жду,  когда закипит
молоко, и, кажется, мне уже не так грустно.

5
ДЖЕК

РАССВЕТ НОВОГО ДНЯ

     Утро начинается с загадки.
     Вопрос. Что пахнет как сыр, на вкус как сыр, но не сыр?
     Ответ. Нога Мэтта.
     Мэтт,  несомненно,  хороший  парень.  Уточнение:  Мэтт  самый  классный
парень.  Мы многое вместе  пережили  - начиная с уроков фортепиано в  раннем
детстве   под  руководством  дико  сварливой  тетки  мисс  Хопкинс,  которая
ненавидела детей, первых непристойных журналов, дешевого сидра и до нынешних
времен,  когда  умело  маскируемся  под  взрослых   и  ответственных  членов
лондонского сообщества.  И могу  честно сказать, что в жизни  мало жертв, на
которые я не способен ради Мэтта.  Если бы на сто миль в  округе не  было ни
одного магазина, а у меня оставалась последняя сигарета,  я бы разделил ее с
ним. Если  бы он упал за борт во время шторма,  я бы  нырнул за ним. Если бы
ему нужна была  почка, я бы отдал свою. И, в случае крайней необходимости, я
смог  бы отдать ему последний кусок своего любимого печенья. Но даже у самой
преданной  дружбы  есть  свои  границы.  И   по-моему,  проснуться  утром  и
обнаружить, что уткнулся зубами в его  вонючий большой палец ноги, - это уже
слишком.
     Я  отплевываюсь и рукой  вытираю губы.  Точнее,  рукавом. Потому  что я
проснулся одетым.  На мне  то же, что  было вчера часа  в  три ночи, когда я
окончательно вырубился под звуки песни "Завтрак в  Америке". Пытаюсь  сесть,
но тут же опрокидываюсь  на бок и жду,  когда качка в доме  Мэтта  уляжется.
Через несколько  секунд шторм,  кажется,  утихает,  я  приподнимаюсь,  делаю
усилие и взбираюсь  на диван,  после чего мне наконец удается перевести свое
тело в сидячее положение. Только теперь решаюсь осмотреться.
     В голову приходит одно слово:  Апокалипсис. Все  четыре всадника здесь,
на поле Армагеддона, которое раньше было гостиной Мэтта. Это сам Мэтт, Хлоя,
Джек Дэниелс и  Джим Бим. Первые двое лежат у моих ног, прямо перед диваном,
прижавшись друг к  другу, как пылкие любовники. Двое  других - пустые формы,
некогда полные содержания. Стеклянная шея Джима сломана-Хлоя  ударила его об
стол  около  двух  ночи, разбрызгав  все  его внутренности  по  ковру.  Джек
опустошен, его жизненные соки выпиты до дна, и он указывает на то место, где
сидел я, когда мы играли в "бутылочку". Взирая на эту картину упадка, порока
и полного ничтожества, я прихожу к выводу, что жизнь моя - дерьмо.
     Что-то надо менять.
     Провожу экстренную диагностику своего состояния:
     Вкус: перегар, сигареты и чипсы "Принглз барбекю".
     Осязание: нестабильное, кожа липкая и холодная.
     Зрение: замутненное.
     Слух: храп Мэтта, стук сердца.
     Обоняние: запах ног Мэтта.
     Подтвердились  мои худшие опасения.  Моя  жизнь - дерьмо. Дерьмо -  моя
жизнь.  В данный момент  разницы практически  не видно. Я слишком много пью.
Слишком много  курю. Мало работаю. Я живу так последние шесть месяцев. Я сам
так хотел. Но больше не хочу.
     Слышу,  как  кто-то  громко  пердит,  и  понимаю,  что  это  Мэтт.  Его
перекосило,  словно  от боли,  и  в ту  же  минуту он с  невероятным  трудом
открывает глаза.  Непонятно,  то ли реакция верхней  части тела  на странное
поведение задницы,  то ли слабый утренний свет,  пробивающийся сквозь шторы,
возбуждает в его  голове мыслительный  процесс с последующим умозаключением:
сейчас утро, понедельник,  но на  работу  в  таком состоянии идти нельзя. Он
стонет,  смотрит  на  часы и  бормочет  что-то невнятное.  После чего  снова
закрывает глаза и трясет Хлою.
     Мэтт. Прассствать.
     Хлоя. Ууу. Чеметавоняит?
     Мэтт. Панятьянемею.
     Хлоя. Ууу. Фууууу. Блингдеэтая?
     Мэтт. Мыапаздывм. Рботу. Мыапаздъемнарботу.
     Хлоя. Нахренрботу. Йаумирайу. Умнябашкащастреснт.
     Мэтт. Слушйклоя. Тебепрассствать. Двай. Ствай.
     Хлоя. Ладна. Щсссссс. Ищодестьменутиястану.
     Мэтт. Ладна. Ищодестьменут. Нопатомпдемнарботу. Ладна?
     Хлоя. Угу.
     К  счастью, в  мои  культурные и  лингвистические  навыки входит знание
похмельного диалекта. А потому я в состоянии перевести состоявшуюся беседу и
понять, что они решили пока не  двигаться  с места. Вот и  чудно. Потому что
мое  похмелье становится  невыносимым.  Мне нужно  принять  ванну.  Хорошую,
горячую, неспешную ванну.
     Через пять минут  после погружения  ноющего тела  в  воду я по-прежнему
едва  жив. Похмелье усугубляется  глубокой депрессией и чувством омерзения к
себе. Чудовище  Франкенштейна отдыхает. Носферату  тоже.  Я самое ужасное из
всех чудовищ. Проклятый урод, обреченный скитаться по свету в  страданиях до
скончания веков. У Данте про этот круг ада ничего не сказано.
     Физическое  доказательство моего  ужасного  состояния  основывается  на
следующих фактах:
     а) в моем черепе солирует одуревший от амфетаминов барабанщик  оркестра
Лондонской филармонии;
     б) в желудке урчит и крутит, как будто я проглотил бешеного терьера;
     в) уровень воды в ванне заметно повышается от прилива пота, струящегося
с моего лба.
     В  приступе  раскаяния  и  жажды  искупления  обращаюсь  к  религии.  Я
паломник, а ванная -  моя католическая святыня Лурд. Восхваляю Всевышнего за
дар  горячей воды. Аллилуйя пречистому  Мыльному  Духу  и будь благословенна
пенная ванна и все, кто омывается в ней.
     Хм. Не помогло. В этот трудный час  Бог, в  которого я перестал верить,
когда мне  было  еще двенадцать,  решил воздать  мне  по заслугам.  Остается
только  признать  жестокую  правду  - мое тело  не храм, а свинарник. Причем
весьма запущенный. Тут я вспоминаю совет Эми про  КВН, временно покидаю свое
прибежище, шлепаю мокрыми ногами до аптечки и достаю пару таблеток нурофена.
Запиваю их пригоршней воды из-под крана и возвращаюсь в свой водяной кокон.
     В ожидании благотворного действия химикатов вытаскиваю из-за крана свою
маску и трубку и надеваю. Смена обстановки вполне может способствовать моему
выздоровлению.  Некоторые   люди   приводят  мысли  в   порядок  посредством
медитации. Другие употребляют наркотики. Я же надеваю маску с трубкой и лежу
в ванной лицом вниз. Прощай, земная твердь и все твои печали. Да здравствует
Атлантида.
     Я погружаюсь под  воду и  начинаю  игру,  в  которую  играю с  детства:
закрываю глаза  и представляю,  что я в море и созерцаю  чудесный  подводный
мир.  Подо мной яркие коралловые рифы, и  теплые воды  течений ласкают меня.
Листья водорослей  нежно  касаются моей кожи, мимо  проносятся  рыбы. А надо
мной, над изумрудными волнами, - ясное голубое небо.
     Но иногда от реальности не убежать. Как сейчас, например.  Воображаемая
картинка  рассеивается,  и  вот я уже в мутной  воде под слоем пены. Не могу
сконцентрироваться.  В  мыслях  полный  разброд.  Это моя  давняя  проблема.
ОГРОМНАЯ проблема: моя жизнь и к  чему она ведет.  И  почему я до сих пор не
достиг желаемого? Мне двадцать семь лет, и кто я? Ответ: никто. Понимаю, что
эти  рассуждения в  большей  степени навеяны  похмельем, но  мне от этого не
легче. Я растрачиваю свою жизнь попусту и знаю это.
     Определенно надо что-то менять.
     В конце  прошлого года  я принял  решение,  что брошу  работу  и  стану
художником. Спрыгну с  кормы  корабля  под названием "Комфорт", откажусь  от
стабильной и тихой жизни  с  приличной  зарплатой,  пенсионными  выплатами и
удобным режимом работы с девяти до пяти. Человек за бортом! Я попытаю судьбу
и назло волнам и акулам  устремлюсь к заветному Острову Исполнения  Желаний.
Итак, 1 декабря 1997 года меня окончательно достала работа в  оформительском
отделе компании "Пропиксел Лимитед"  в  Уэмбли. На экране  моего "Макинтоша"
красовался  незаконченный  дизайн-проект  упаковки  "Чик-о-Ликс"  ("В  соусе
курятина,  ароматная  вкуснятина!").  Рисунок тот, в порыве солидарности  со
всеми  курами  Земли, я уничтожил.  В заявлении, которое я напечатал тем  же
вечером на компьютере Мэтта, причиной ухода я назвал "смертную тоску".
     На достижение цели я дал себе  год. Пан или пропал. А если  пропал, так
тому и  быть. У меня достаточно опыта  и связей, чтобы в любой момент  найти
другую дерьмовую  работу в другой  дерьмовой фирме. И пусть.  Главное, что я
все же попытался. Я не стал мириться  с посредственностью. И,  даже несмотря
на  мое  сегодняшнее  положение  - половина отведенного  срока за спиной,  а
заветного берега все не видно,  не  жалею о своем выборе. Меня бесит  только
то,  что кучу  времени  я потратил впустую. Если для достижения успеха нужны
здоровые  амбиции, то  моим,  я подозреваю, сильно нездоровится. И меня  это
сильно раздражает. Вывод: пора приниматься за работу. Сегодня. С этого дня я
беру жизнь в свои руки. Напишу новую картину. Кажется, в голове начала зреть
идея. Я чувствую прилив сил, - быть может, это начало больших перемен.
     Улыбаюсь. Одна  хорошая мысль. Одна хорошая мысль - и былых страхов как
не бывало. И я могу летать, как Питер Пэн. К тому  же меня  посетила не одна
хорошая мысль, а  целых две. Первая - я готов  приступить к работе. Вторая -
Эми.  Вспоминаю наши выходные в  Брайтоне, смакую лучшие моменты: дурачества
на  пирсе,  французский  ресторан, душ в гостинице... все  было классно. Эми
мила,  чиста. В ней  есть  то, чего  мне сейчас так не хватает.  Мне  просто
необходимо проводить с ней больше  времени. По-приятельски. Как с  другом, с
которым я иногда сплю.
     Как со своей девушкой.
     Этот вывод возник  у меня в голове неожиданно, словно черт из табакерки
(или, как говорит Хлоя, "черт-те что из табакерки"). Так же, как и то, что я
услышал  вчера вечером.  Мы  играли в "бутылочку" на раздевание.  Помню, как
Хлоя крутанула  бутылку "Джека Дэниелса" и та  показала на  меня. Перед этим
Мэтт  нам наврал кучу всего, не ответив  честно ни на один вопрос,  за что и
поплатился. Ему было назначено наказание: выпить три ложки  оливкового масла
и  раздеться  догола.  Он сидел  у  дивана,  запихав  свои причиндалы  между
скрещенных ног,  отчего смахивал на женщину. Хлоя врала  более  убедительно,
поэтому отделалась только джинсами. Я же гордился тем, что секретов от самых
близких друзей  у меня практически нет.  Но и мне пришлось понести наказание
за ложь. Когда бутылка показала на меня, Хлоя начала спрашивать меня об Эми.
     -  Можно  ли сказать, - спросила  она с  хитрой улыбкой, - что Эми твоя
девушка?
     - Нет.
     - Врешь, - ответила она и обернулась к Мэтту, рассчитывая на поддержку.
     - Врет, - согласился он. Хлоя протянула руку:
     - Шорты. Снимай и давай сюда.
     - Ни фига. Я правду говорю. Мы с  ней только  познакомились. Мы  просто
друзья. Понятно? И уж конечно, она не моя... ну, сами знаете кто. Вот, блин!
     Хлоя зацокала и снова взглянула на Мэтта:
     - Моя думать, его слишком сильно отпираться.
     - Согласен, - сказал Мэтт. - Могу я предъявить обвинение?
     Хлоя откинулась на подушки и взмахнула рукой:
     - Валяй, мой ученый друг. Ты же у нас юрист, в конце концов.
     Мэтт поднялся, потом  вспомнил, что голый, сел обратно и  закрыл руками
свой волосатый треугольник.
     -  Итак, вы,  мистер Росситер,  провели  все  выходные в  компании  Эми
Кросби.  И   в   течение  этого  времени   вы   предавались   занятиям,   не
соответствующим  кодексу   холостяка,  то  есть,  простите  за  просторечное
выражение,  -  произнес  он  голосом,  полным  отвращения, - не ограничились
простым флиртом с  целью мимолетного секса с  незнакомой  женщиной.  Отнюдь,
сэр,  - быстро продолжил он, - думаю, вы  преследовали совершенно иные цели.
Например, имели ли вы неосторожность пригласить упомянутую Эми Кросби в этот
дом на... - он нарочито откашлялся, - ужин?
     - Да.
     Мэтт нахмурился.
     - Как  я и предполагал, господа  присяжные заседатели. Но  разве  вы не
усугубили свое  положение,  приведя  свою  гостью  в заведение  сомнительной
репутации под названием "Казакова" в городе Брайтоне?
     - Да, - вынужден был признаться я, - ну и что? Вы оба  знаете, что я не
в первый раз вожу женщин в это заведение. Это еще ничего не доказывает. И не
означает, что она моя девушка.
     - В таком случае,  -  набросился на меня Мэтт, - как  вы объясните суду
тот факт, что сегодня мы застали вас с вышеупомянутой Эми Кросби, висевшей у
вас на спине, когда вы входили в эту комнату, хихикая от удовольствия?
     - Мы просто веселились.
     Мэтт подавил смешок,  потом собрался  с  силами  и,  понизив  голос,  с
пафосом произнес:
     - О нет, господа. Это было нечто большее. Разве это не было проявлением
чувств мужчины к женщине?
     - Не было.
     - Ну ты и врун, - заявила Хлоя, смеясь. - Ты же втюрился в нее. По уши.
Неужели так трудно признаться?
     - Это неправда, - уперся я, стараясь не смотреть им в глаза.
     - Итак,  - продолжил Мэтт, - даже  в  свете новых  доказательств вы  не
намерены передать суду свои шорты?
     - Нет.
     -  За неуважение  к  суду, -  приняла  решение  Хлоя, -  объявляю  игру
законченной.
     Моя девушка.
     Эти слова  по-прежнему преследуют меня, как  бы  я вчера  ни отпирался.
Странно, но тогда я и сам верил в то, что с Эми мы просто друзья. Только вот
не знаю почему,  но мне стыдно. Такое чувство, что я  ее предал, - наверное,
так и есть. Я был пьян, но это не причина. И тогда, и сейчас я знаю, что нам
вместе было классно. Так почему я  наговорил про  нее  столько  ерунды?  Как
вышло, что после возвращения из Брайтона я отстранился от нее? С чего? Может
быть, потому, что она ушла к  своей подруге, а  я остался  с Мэттом и Хлоей?
Триумвират. Все  как  всегда - напились, потрещали,  и  никто  нам больше не
нужен.
     Моя девушка.
     Не могу избавиться от этих слов. Потому что знаю - я еще увижусь с Эми.
Я этого хочу. Скоро.
     В голове возникает мысль: наверное, вчера я все-таки должен  был  снять
шорты.
     Вдыхаю,  но  воздух не идет.  В  панике  я  переворачиваюсь на спину  и
выныриваю на поверхность. Хлоя сидит на краю ванны и смеется:
     - Русалок не встретил, морячок?
     Мэтт, завернутый в полотенце, заглядывает в ванную  и  подозрительно на
меня смотрит.
     - Зачем ты это сделал? - спрашивает он, сморщив от отвращения нос.
     Я вытаскиваю трубку изо рта.
     - Что сделал?
     - Отодрался от пола и  даже проснулся.  Зачем ты  встал - тебе  ведь не
надо на работу идти.
     - Потому что, брат мой, - говорю  я, снимая костюм  человека-амфибии  и
снова превращаясь в обычного молодого человека,  -  работать  мне все  равно
надо.  -  Вынимаю  затычку  из  своего  океана,  встаю,  вылезаю  из  ванны,
протискиваюсь мимо Хлои, которая отводит взгляд, и оборачиваюсь в полотенце.
- Именно этим я сейчас и собираюсь заняться.

ПИКНИК

     В четверг утром меня ждет сюрприз: мне приснилась  Эми. Мы сидим  с ней
на пляже тропического острова, солнце  тонет в море, опуская за собой темный
звездный занавес. Тепло, но я все равно прижимаю ее к себе.
     - Так  хорошо, - шепчет она;  ее голова на моем плече, и волосы щекочут
щеку. - Я могла бы всю жизнь так просидеть.
     - Да, хорошо.
     Но прежде чем я успеваю еще что-то сказать - а мне есть что ей сказать,
- слышится громкий вой. Я  оборачиваюсь,  но вижу только пальмовые заросли в
глубине  пляжа.  Потом  пронзительный   вой  переходит  в  бешеный   лай.  Я
поворачиваюсь к Эми, и она поднимает на меня взгляд. Сначала меня охватывает
такой шок, что я не могу отреагировать на то, что вижу: из шеи Эми вырастает
волчья  голова, с  клыков капает слюна.  Я  парализован  ужасной  картиной и
протяжным  воем, исходящим  из ее пасти, который переходит в рев. Но потом я
отталкиваю ее, поворачиваюсь и бегу по песку, моля о помощи и спасении.
     Просыпаюсь весь в поту, даже подушка мокрая. Но жуткий рев не затихает.
Потом  сердце успокаивается:  я  понимаю, откуда  идет звук, - это вопит мой
будильник  Толстый  Пес.  Протягиваю  руку  к  тумбочке  и  запускаю  своего
мохнатого друга в стену. Ударившись, он взвизгивает от боли, падает на пол и
замолкает.
     Толстого Пса  мне  подарил на  Рождество  мой  брат, техноманьяк. Когда
будильник  включается,   то   начинает   тихонько  пыхтеть,  потом  пыхтение
перерастает в рычание, завывание  и бешеный лай и в конце концов переходит в
оглушительный рев. К подарку прилагалась открытка с надписью: "Новая девушка
для моего брата. Хо-хо-хо. Большой Билли". Мудрый братец. Хотя это не худший
из  его  подарков. Во всяком случае, это лучше,  чем электрическая  грелка в
форме носка, которую он подарил мне в прошлом году.
     Что  касается вторжения в мои сны, Толстый Пес  проделывает  это  не  в
первый раз.  И это меня  радует,  потому что  иначе я  бы  непременно  решил
истолковать сон с точки зрения Фрейда. Например, так:
     А.  Тихий  пляж  означает,  что  мне  не  хватает  покоя  и  понимания;
удивительное превращение Эми в волка в тот момент, когда я собираюсь сказать
ей   о   своих  чувствах,   означает  мой  страх   потерять   независимость;
следовательно, налицо  моя  эмоциональная  незрелость и одна  лишь  мысль  о
серьезных отношениях вызывает у меня ужас.
     Б. В Эми что-то есть от собаки, и мне она не очень нравится.
     Поскольку упругость моего  пениса  явно вызвана  постоянными  мыслями о
сексе с  Эми, версия Б отпадает.  Так что остается версия  А. Но она тоже не
подходит. Нет у меня никакой  эмоциональной незрелости. Потому что эмоций  у
меня не меньше, чем  у всех остальных. Просто я  в них очень избирателен.  И
никакого страха у меня нет. Чего бояться-то? Пока  в наших отношениях диктую
правила я, а не Эми. Ведь она сама мне позвонила  во вторник. Да, конечно, я
то и дело подкидывал новые темы, чтобы продлить наш разговор. Ну и что - это
же нормально.  Просто я общительный парень. И  я сам  контролирую, насколько
далеко могут зайти  наши  отношения. И в любой  момент  ничего не стоит  все
бросить  и  уйти.  Подумаешь.  Я теряю свою  независимость? Чушь собачья.  Я
завишу от нее не больше, чем когда познакомился с ней.
     Все, Фрейд свободен.
     Я беру телефон.
     - Привет, Эми. Это Джек. Как насчет пообедать вместе?
     На  другом  конце провода раздается  долгий,  нежный и -  придется  это
признать - очень сексуальный стон.
     - Джек?
     - Да, парень, с которым ты провела все выходные.
     Снова стон.
     - Который час?
     - Примерно полдевятого. Она прочищает горло. - Это... э-э... как дела?
     Слышу, как Мэтт выходит из ванной.
     - Неплохо. А ты почему еще спишь?
     - Сегодня не надо на работу. В  агентстве ничего не подыскали.  - Голос
грустный.
     -  Извини. Я тебе не дал выспаться,  да? - Нет-нет. Хотя...  да.  - Она
смеется. - Но ничего страшного. Приятно снова тебя слышать.
     Тишина. Слышу, как она переворачивается в постели. Представляю, как она
лежит сейчас там, волосы разметались по подушке, глаза закрыты. Жалко, что я
сейчас не с ней.
     - Пообедать, - говорит она. - Да, отлично. А где? Я смотрю в окно.
     - Похоже, день сегодня выдался отличный. Как насчет Гайд-парка? Устроим
пикник, позагораем.
     - Здорово. Во сколько? И где? Парк большой.
     - Ты можешь забрать меня с работы.  - Едва закончив фразу, я понял, что
облажался.
     Она не понимает - слышу по голосу.
     - В смысле - домой за тобой заехать?
     -  Э-э-м... Нет! - Придется выдумывать на ходу. - В галерее в  Мэйфейр.
Это галерея моего друга. Он уехал, и я обещал за ней присмотреть...
     - А, понятно. Давай адрес.
     Мы поговорили еще несколько минут,  потом я кладу трубку, потягиваюсь и
встаю с  постели,  бодро  насвистывая. Голова  ясная  и  трезвая.  Причина -
минувший понедельник. В понедельник  около  одиннадцати утра  я отправился в
мастерскую и принялся за  работу. С того времени и до позднего вечера -  был
уже  одиннадцатый  час - я сделал всего два коротких перерыва - на обед и на
кофе, когда Мэтт вернулся с работы. Все остальное  время работал -  никакого
телевизора, никакого лодырничанья в саду.
     Я уцепился  за  идею, которая возникла у  меня, пока  я лежал в ванной,
выпаривая свое  похмелье: игрушки для больших мальчиков. Перерыл у Мэтта всю
коллекцию журналов "GQ", вырезал  оттуда  фотографии модных  аксессуаров,  а
затем составил  из них  коллаж на доске. Потом позаимствовал  машину Мэтта и
слетал в  Челси,  в художественный магазин, где купил холст  размером три на
восемь футов. Пришлось  у машины крышу опустить - иначе холст  не помещался.
Остаток  дня я делал наброски и  грунтовал холст. А потом меня  зацепило и я
уже не  мог никуда от этого деться - все время был  как под  кайфом. Я знал,
что результат моих трудов  все изменит. В таком состоянии я провел вторник и
среду. Как только закрывал  галерею, спешил домой, не  заглядывая  по дороге
даже в бар. Дома не отвлекался - никаких сериалов, никакого футбола.  Только
работал.  То есть  занимался тем, чем и должен был  заниматься все последние
шесть месяцев.
     - Чем это ты так доволен? - спрашивает Мэтт, когда я вхожу в кухню.
     - Жизнью, Мэтт. Просто доволен своей жизнью. - Достаю глубокую тарелку,
насыпаю туда мюсли и заливаю их молоком.
     - Да? Сегодня особенный день?
     - Нет, все как обычно - иду в галерею.
     - Понятно... Да, кстати, на автоответчике есть для тебя сообщение.
     Я смотрю в свою тарелку, не заинтересовавшись новостью.
     - От кого?
     - Маккаллен.
     Я чувствую на себе его взгляд.
     - Что ей надо?
     - Ну,  не твое тело, если  тебя это  еще интересует. Улыбка  появляется
против моей воли.
     - Ой, как смешно.
     -  Она  просто спросила,  приходить  ли  завтра  в  назначенное  время.
Позировать, не больше.
     - Ох...
     Он ждет, что я продолжу фразу. Но это все.
     - Ты по-прежнему полагаешь, что у тебя есть шанс? - спрашивает он.
     - Поживем - увидим.
     Он подозрительно поднимает бровь.
     - Ну-ну.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Отгадай с трех раз. Имя из трех  букв. Начинается на Э, заканчивается
на И.
     - А при чем тут Эми? - Я снова опускаю взгляд в тарелку.
     - Это ты мне скажи.
     - Не знаю. В чем дело?
     - Ты снова собираешься с ней увидеться?
     - Я этого не говорил.
     - Значит, ты намерен с ней встречаться, - заключает он.
     Я кладу ложку. Жую мюсли. Смотрю на него и  не могу понять, серьезно он
или шутит. - Этого я тоже не говорил.
     - А что тогда?
     - Не знаю. Еще не решил.
     - То есть  вы сегодня не встречаетесь  за обедом?  - Он  смеется, когда
видит выражение удивления на моем лице. - Прости, друг. Случайно услышал ваш
разговор...
     Это выводит меня из себя.
     - Подслушал, значит.
     Мэтт никак не реагирует. Он по-прежнему смотрит на меня с улыбкой.
     - А ты не  промах... Запланировал  пикник  в парке. Очень романтично. -
Слово "пикник" звучит так, словно обозначает какую-то заразную болезнь.
     -  Пикник, - уточняю  я,  - это разновидность  обеда. Парк - это место,
куда люди ходят на пикник. И это не обязательно романтический пикник.
     Мэтт равнодушно пожимает плечами:
     - Как  скажешь. Но если бы спросили мое мнение, я бы сказал, что пикник
-  это романтическое  свидание. И это еще раз подтверждает, что Эми для тебя
становится  больше  чем  "просто  друг". И еще  я  бы посоветовал тебе  быть
поосторожнее с Маккаллен, раз уж у тебя такие отношения с Эми.
     - В смысле?
     Мэтт допивает кофе, встает и надевает пиджак.
     - В смысле, пора принимать решение, - говорит он, направляясь к двери.
     Чтобы быстрее добраться до галереи  Поли, еду на велосипеде. Минуты две
вожусь с дверью, прежде чем мне удается ее  открыть. Во вторник ночью кто-то
безуспешно пытался ограбить  галерею  и сломал замок. Теперь поставили новые
двери,  новые замки, но  самое главное,  я сам  раскошелился на их замену, и
Поли должен мне возместить расходы. Я уже  больше  недели ничего от него  не
слышал - с тех пор, как он рванул в Непал лазать по горам.
     Не считая этого долга, мне не на что жаловаться. По правде говоря, Поли
- тот  еще  урод.  Ему  за  сорок,  раньше  работал  в  Сити,  а  теперь вот
мультимиллионер: весь из себя - какашка мышиная, но снобизма столько, что аж
из ушей прет. Когда я поступал к нему на работу, еще на собеседовании понял,
что  искусство ему до фени, а  галерею он  себе завел, чтобы  было о  чем на
званых  коктейлях  трепаться. Но Крис, коллега  из "Пропиксел",  посоветовал
тогда: "Это работа. За нее платят. Вот и работай".
     Убеждаю  себя,  что  совет  Криса по-прежнему мне подходит. Да, на этой
работе  можно  помереть  со скуки, ну и что? Она - средство  для  достижения
цели. Благодаря  ей мне есть чем  платить за жилье. Так  что я должен с  ней
мириться. И я  мирюсь. Захожу в зал, делаю себе кофе. Усаживаюсь за столом у
окна,  улыбаюсь  проходящим  мимо  людям,  изо всех  сил стараюсь  выглядеть
компетентным и радушным.
     Меня хватает  на  пять минут. Потом иду  на  кухню,  врубаю  на  полную
громкость  радио,  закуриваю сигарету  и думаю о нашем утреннем  разговоре с
Мэттом. Конечно, в том, что  касается Маккаллен,  он прав. Точнее,  он  прав
насчет Эми  и Маккаллен.  Потому что проблема известная, и стоит  она крайне
остро. Проблема верности.
     Те  два  года,  что  я встречался  с Зоей,  у меня не было  проблемы  с
неверностью. Я был  верен ей, а она, насколько мне известно, была верна мне.
Моя точка зрения по этому поводу была ясна.
     A.  Разница  между  сексом  с  "твоей девушкой"  и  другой  женщиной  в
эмоциональном содержании.
     Б.  Если секс с ней доставляет тебе эмоциональное удовольствие, то тебе
она небезразлична.
     B. Если она тебе не безразлична, то ты не захочешь ей изменять.
     Г. Если ты с легкостью можешь изменить своей девушке, значит, она стала
тебе безразлична.
     Д. Если тебе она безразлична, то и не стоит с ней встречаться.
     Е. Если твоя девушка тебе изменяет, то она не стоит твоего внимания.
     Не могу сказать, что осуждаю измену в любом ее  проявлении.  Нет. И  не
могу сказать, что я не был вовлечен в чью-то измену. Был. С тех пор как мы с
Зоей расстались,  я  переспал с  одной  замужней  женщиной  и  еще  с  двумя
девушками, которые  уже несколько  лет жили  со своими парнями.  Но во  всех
случаях это  была  не  моя  измена -  они  решали  изменить  своим мужчинам.
По-моему,  их  неверность не имеет  ко мне никакого  отношения. Холостяки  -
хищники по определению. Бросив Зою, я стал свободен. Я  никому не был обязан
хранить  верность  в постели.  Да, я  не  стал бы  изменять своей постоянной
партнерше, но это  еще не  значит,  что я  не обрадуюсь, если  кто-то  решит
изменить кому-нибудь со мной.
     Но  я хорошо  понимаю,  что  мой  холостяцкий статус сейчас  в  большой
опасности. Потому  что  к Эми  у  меня действительно есть чувство.  Не  могу
сказать, что чувство это очень сильное. Я бы не стал ради нее стреляться или
делать себе харакири. Но  мысль о том, что увижу ее  всего  через  несколько
часов, мне приятна. У всего бывает начало. И если это начало наших отношений
с Эми,  то тогда  нужно положить конец охоте  на Маккаллен. Да, надо принять
решение. Именно об этом  сегодня утром говорил Мэтт. Вопрос  вот в чем: хочу
ли я продолжать отношения с Эми? Если да, то сколько бы они ни продлились, я
буду  ей  верен.  А  это  значит,  что мне  придется  перестать гоняться  за
Маккаллен.  И вообще перестать  гоняться за  юбками.  А  вот  это  и вправду
серьезное решение.
     Эми пришла в пять минут второго. Это я знаю точно, потому что последние
девять минут беспрестанно  поглядываю на часы, приняв  живописную позу: ноги
на  столе, иллюстрированный альбом  истории  дадаизма картинно  разложен  на
коленях. Эми легонько стучит по оконному  стеклу,  и я  растерянно смотрю на
нее, потом улыбаюсь и встаю. На ней сабо и яркое платьице, едва прикрывающее
коленки, волосы забраны  в высокий хвостик. Суждение о  женской одежде моего
друга Энди здесь подходит на все сто процентов: "Женщина хорошо одета, если,
глядя на  нее,  ты с  легкостью  можешь представить ее  голой". Иду к двери,
открываю. Какое-то  мгновение мы  стоим  у порога,  нервно улыбаясь. Потом я
наклоняюсь,  и  наши  губы  встречаются.  Когда она  отклоняется,  я провожу
пальцем по ее носу:
     - Ожег прошел?
     Она краснеет, морщит нос.
     -  Пять  баночек  "Нивеи"  извела.  - Потом  смотрит мимо  меня в глубь
галереи, улыбается. - Ну и как тебе полный и честный рабочий день?
     В  эту секунду бригада по очистке совести строем выдвигается вперед. На
всех белоснежная  униформа,  в  руках  швабры и ведра  чистой мыльной  воды.
"Фу-у, вы посмотрите, какая запущенная совесть, - с отвращением говорят они.
- Не  пора ли  нам ее  как следует  почистить?"  Конечно, пора.  Мне было бы
намного легче,  сели бы я  сейчас повернулся к  Эми и признался, что работаю
здесь три дня в неделю.
     И  только решаюсь все  честно  ей  рассказать,  объяснить,  что  просто
красовался перед ней, как вдруг  пугаюсь.  А что, если она меня не поймет? А
вдруг подумает: "Он обманул меня один  раз, обманет и во второй". Тогда наши
отношения закончатся,  едва успев начаться. И потом, я  же не буду  тут  всю
жизнь работать. Это  лишь привал  на моем долгом пути.  Правду знают  Мэтт и
Хлоя, но им не привыкать - они меня всегда прикрывают. Эми не  нужно об этом
знать.
     - Слушай,  - говорю я, решив уклониться от ответа  и не врать ей, - чем
быстрее мы отсюда смотаемся, тем лучше.
     Переворачиваю  вывеску с  "Открыто"  на  "Закрыто", запираю дверь, и мы
направляемся  в Гайд-парк.  Болтаем о прошлых выходных, о том, что произошло
за  эти  несколько  дней.  Заходим  в  кулинарию, покупаем  пару сэндвичей и
газировку.  По дороге от кулинарии к парку наши руки встречаются,  и вдруг я
понимаю, что наши пальцы переплелись. Непроизвольно  вздрагиваю. Испугался -
не то слово. Знаю, что  это глупо, мы ведь касались и более интимных  частей
тела.  Но это было либо  за закрытыми дверями,  либо  не в  Лондоне, либо  в
пьяном состоянии. Но здесь, на  моей территории, среди бела дня... Наверное,
это меня и напугало. Мы как бы открыто всем признаемся, что теперь мы пара и
что мы вместе.
     - Ты что? - спрашивает она, смеясь, и глядит на наши сомкнутые руки.
     Прикусываю щеку, а потом говорю:
     - Да так, ничего. Просто странно это.
     -  Ты не  обязан,  если не хочешь.  Вообще-то, -  хитро добавляет  она,
убирая руку, - лучше и вправду не надо.
     Я стою в полной растерянности, будто лишившись равновесия: в левой руке
сумка с продуктами, а в правой ничего нет.
     - Почему? - спрашиваю я наконец. Она щурит глаза:
     - Ты что, думаешь, я дурочка? Я знаю, как это бывает.
     Я по-прежнему  в полном неведении.  Даже не  могу понять, шутит она или
серьезно.
     - Что бывает?
     -  Ну  вот  это.  Когда за руки держатся.  Меня  мама предупредила, что
бывают  такие  мужчины,  как ты.  Сначала за руки  держатся, потом  в  щечку
целуют. А там и глазом моргнуть не успеешь, как он тебя затащит в постель, и
ты  уже  ждешь  от  него  ребенка,  а  он   в  это  время  с  другой  шлюхой
забавляется... - Она надувает губы. - Так вот, позвольте вам сказать, мистер
Джек Росситер, что я не из таких девушек.
     У меня вырывается смешок:
     - Ладно, буду иметь в виду.
     Я протягиваю  ей руку,  но она  в  ответ поднимает брови,  ожидая более
подробного ответа.
     - Ну пожалуйста, - говорю я, - я этого хочу.
     - Ты уверен? - Да.
     Она  дает  мне  руку,  и мы идем  дальше. Должен  признаться,  мне  это
приятно.
     Ближе к главным улицам парк забит народом. Мы пришли в обеденное время,
когда  все  офисные работники устремляются  на  волю, получить свою  дневную
порцию  нефильтрованного кислорода  и солнечного  света. Кругом  приподнятые
юбки,  закатанные  рукава и ослабленные галстуки.  В  траве валяются бутылки
из-под  воды "Эвиан", обертки сэндвичей из французского  ресторана. Мы с Эми
преодолеваем  эту  полосу  препятствий  и  идем  дальше,  толпы редеют, и мы
наконец  находим тихое  место в центре парка. Садимся в  тени дерева,  едим,
пьем, говорим.
     Поначалу эта сцена кажется  мне  нереальной.  Я невольно начинаю ломать
комедию. Смеюсь над шутками Эми, без конца задаю вопросы, пытаясь проникнуть
ей в душу и убедиться, что мне с ней хорошо.  То есть делаю то, что нравится
девушкам, - точнее, то, что я научился делать, чтобы нравиться девушкам.  Но
потом  я перестаю притворяться. Я  уже не играю роль Лихого Джека, или Джека
Приятного Собеседника, или любую другую из ролей, заученных после разрыва  с
Зоей.   Я  просто  остаюсь  самим  собой.  Какое  облегчение!  Я  наконец-то
расслабился.  Мы лежим рядом, смотрим на небо  сквозь крону дерева,  и вдруг
мне  хочется поговорить с  ней о том, что я не обсуждал ни с  кем, с тех пор
как познакомился с Зоей.
     -  Когда люди  держатся  за руки... - начинаю  я. Она кончиками пальцев
касается моей руки:
     - Вот так?
     - Да, - говорю я, сжимая ее ладонь, - так.
     - И что в этом такого?
     -  Не  знаю. Это... как  бы сказать...  это многое означает. Это связь.
Смотришь на парня  с девушкой, когда они держатся за  руки, и кое-что о  них
становится тебе понятно. Так ведь?
     - Да, я понимаю, что они вместе...
     - Не только это. Что им хорошо вместе, и они счастливы.
     Все еще держа меня  за руку,  она приподнимается на локтях и смотрит на
меня:
     - И? Ты это чувствуешь рядом со мной?
     - Мне кажется, да.
     Она слегка хмурит брови:
     - Тебе кажется?
     - Но нельзя же знать наверняка, правда? Пока еще  рано делать выводы, -
запинаюсь я. - По крайней мере, я пока не могу точно сказать.
     У нее разочарованный взгляд. Но голос твердый:
     - Либо ты что-то чувствуешь, либо нет. Все просто, Джек. Чувства нельзя
запланировать. Их можно только испытывать, - говорит она таким тоном, словно
сто раз уже все это проходила.
     - Я веду себя как дурак, да?
     - А ты как думал? Ты же парень, это у тебя в крови.
     - Просто  мне странно вот так сидеть  тут и с тобой откровенничать.  Ну
или наоборот, скрытничать, если уж на то пошло.
     - Ты не должен мне говорить того, что не хочешь, - отвечает она.
     - Я знаю. Но я хочу тебе многое сказать, вот в чем дело, Эми.
     - Что сказать?
     -  Что  прошлые   выходные  были  просто  отличными,  и  сегодня   день
прекрасный, и... я хочу, чтобы все так было  и дальше. Хочу,  чтобы мы снова
так вот встречались.
     Эми молчит, потому что знает - я еще не все сказал.
     Да, это так. Но я взволнован. А  вдруг ей этого всего не надо? Да,  она
на  меня запала,  но насколько крепко запала?  Может быть, для  нее  это все
только  флирт?  А вдруг, услышав, что я хочу  большего, что я наконец  готов
вывести отношения  за пределы постели, она испугается?  Я  и сам себя боюсь.
Может,  у меня от солнца  в голове помутнение, а через пару недель окажется,
что у нас серьезные отношения, которые мне совсем не нужны.
     Она крепче сжимает мою руку.
     - А знаешь, что я чувствую?
     - Нет. Скажи.
     - Мне  нравится. Да что  там нравится - я  балдею.  -  Она улыбается  и
поднимает наши сомкнутые  руки  к моему лицу.  - И это  нравится.  Очень.  И
именно этого я хочу.
     - А если ничего у нас не выйдет?
     - Значит, ничего не выйдет.
     Вот оно! Как гора с плеч!  Все так легко и просто. Никто  ни на кого не
давит. Поживем - увидим. Просто сделаем то, что делают миллионы людей каждый
день: кинем кости и посмотрим, что нам выпадет. Испытаем судьбу.
     - Ладно, -  говорю я, - значит, если люди увидят нас взявшимися за руки
и подумают, что мы - пара, они будут правы?
     - Да.
     Мы целуемся,  и этот поцелуй не похож на все  предыдущие. Этим поцелуем
мы  словно скрепляем  наше соглашение. Страшно и восхитительно одновременно.
Вот оно, думаю я, конец твоей прошлой жизни и начало будущей. Я понимаю, что
наши  жизни  переплелись теперь  так  же тесно,  как и наши  языки. Но  наши
отношения не закончатся вместе с этим поцелуем. Только решение одного из нас
сможет их разорвать.  Это  произойдет,  только если мы перестанем  верить  в
слова,  которые  только что  сказали  друг другу. Кто знает когда. А  может,
этого  и не произойдет. В том-то и кайф. Потому что есть вероятность, что мы
останемся вместе навсегда. Эта  мысль вызывает  у меня блаженную улыбку,  мы
снова устраиваемся на траве, я обнимаю Эми и засыпаю.
     В галерею возвращаюсь часам к четырем, разморенный от солнца, ошалевший
от происшедшего.  Из почтового ящика у двери торчит конверт.  Открываю его и
читаю:  "Позвони  мне  на  мобильный,  немедленно. Поли".  Блин!  Черт,  вот
невезение! Единственный раз  слинял  с работы,  и, конечно же, в  этот  день
приехал  Поли! Вхожу в  зал, беру  себя  в руки и звоню ему. Так, он явно  в
плохом  настроении.  В  убийственном  настроении.  С  помощью   невероятного
количества ругательств  он объясняет мне, что я  выставил его  дураком перед
его новой  подружкой,  потому  что  он  не смог  провести  ее в  собственную
галерею,  где  какой-то хрен сменил замки. Но это,  как оказалось, цветочки.
Главная новость еще впереди.
     Я.  Послушайте,  Поли. Я напорол  дел, признаю. Мне  очень  жаль.  И  я
обещаю, что такого больше не повторится.
     Поли. Да уж, будь уверен, что не повторится. А знаешь почему?
     Я. Почему?
     Поли.  Потому  что ты  на хрен уволен, вот  почему. Сейчас же  закрывай
галерею и отдай  ключи Тиму Ли из "Художественной керамики" рядом с  нами. И
чтобы после этого я тебя не видел и не слышал. Ясно?
     Я. И это все?
     Поли. Это все.
     Я. Знаете, мне кое-что не ясно.
     Поли. Что?
     Я. Почему вас так плохо слышно?
     Поли. Потому что я в вертолете. А тебе-то какое...
     Я. Где вы сейчас конкретно?
     Поли. На полпути к Парижу.
     Я. Ой...
     Поли. Что значит "ой"?
     Я. Это значит, ой, придется  вам разворачиваться и лететь  сюда. Потому
что я  оставляю ваши гребаные  ключи в вашем  гребаном  замке и  дверь вашей
хреновой галереи оставляю открытой.
     Конечно, угрозы  своей я  не выполнил.  Ведь  если Поли пожелает нанять
адвоката, тот будет в сто крат круче моего; кроме того, я в растерянности, а
не  в ярости. Поэтому  я  послушно в последний раз запираю  дверь галереи  и
оставляю ключи Тиму.
     По  сравнению  с  этим несчастьем  Столетняя война  - сущий  пустяк.  И
пагубные последствия нашей ссоры не поддаются описанию. Ноль  доходов = ноль
возможностей жить так, как сейчас, = ноль вариантов (за исключением одного -
вернуться в ряды серых служащих  дерьмовых фирм)  =  конец амбиций  и начало
нудного бессмысленного существования.
     Все, я больше не  хозяин своей жизни. Сажусь на велосипед и еду к дому,
жить в  котором мне отныне не  по  карману. Меня охватывает чувство  полного
бессилия.
     Раньше у меня такого не случалось. Почти никогда.

* * *

     Чистосердечное признание No 4:
     Бессилие

     Место действия: моя комната в общаге, Эдинбург.
     Время действия: 11.30 ночи, 2 октября 1991 года.

     Элла Трент была красоткой. Нет. Элла Трент  была потрясающей красоткой.
Ноги - как у дублерши Джулии Роберте  в "Красотке". Лицо  Умы  Турман, когда
она  танцует с Траволтой в  "Криминальном  чтиве". Грудь  Джеми Ли Кертис  в
"Поменяться местами". И  холодное  обаяние Лорен Баколл. Если бы существовал
на  свете  колледж,  куда  принимали  по  внешности,  а  не  по   умственным
способностям,  то  на  обложке  их  проспекта была бы Элла  Трент. Когда она
входила в комнату, парни не  просто устремляли на нее взгляды,  они себе шеи
сворачивали.
     И я только что ее закадрил.
     Этого,  конечно,  никогда не должно было  случиться. Вот  она, а вот я.
Север и  Юг, лед  и  пламень, Красавица и Чудовище.  Две  противоположности,
которые никогда  не должны  соединиться.  У меня не было ни  малейшего шанса
понравиться Элле Трент.  Она  и рок-звезда или  известный актер? Да. Она  на
свидании  в фешенебельном ресторане? Да. Она  и  Джек Росситер под проливным
дождем у дверей "Последней капли"? Нет. Никогда и ни за что на свете.
     Понятное дело, я не жаловался на столь невероятный поворот событий. Мне
было девятнадцать лет, и я учился на втором курсе художественного факультета
в Эдинбурге. Единственная причина,  по которой я смог закончить первый курс,
-  то,  что мы  с Эллой Трент  сидели рядом  в библиотеке.  Когда я не сидел
уткнувшись носом  в книги,  я  сидел  упершись взглядом  в  нее.  Я смотрел,
составлял  планы и схемы. В конце концов я набрался храбрости  и заговорил с
ней.  После нескольких ловких ходов с моей стороны (то  ручку одолжу, то еще
какую мелочь) мы уже стали кивком приветствовать друг друга.
     Однако  меня интересовало не содержимое  ее шариковой ручки.  Пять моих
самых  заветных эротических  фантазий  - в  обратном порядке,  для  большего
возбуждающего эффекта:
     5. Заняться сексом втроем с Хейли и Бэки, близняшками с моего курса.
     4. Попасть в плен к амазонкам в качестве племенного бычка для получения
потомства.
     3.  Быть выпоротым  мадемуазель  Шапталь,  моей  школьной  учительницей
французского, и чтобы непременно она порола меня мокрым палтусом.
     2.  Остаться   единственным  выжившим  в  авиакатастрофе  мужчиной,  на
необитаемом острове, с  другими  спасшимися  - претендентками на титул "Мисс
Мира".
     1. Достичь оргазма одновременно с Эллой  Трент после долгого и  бурного
секса.
     За   исключением  рыбного  фетиша  под   номером  три   (влияние   моей
рыбно-картофельной  студенческой  диеты), вполне  стандартный  для  молодого
человека список. Но вы посмотрите, в каком порядке  стоят мои фантазии! Элла
Трент  круче неограниченного  доступа к амазонкам?  Нет, ну  в  самом  деле.
Придется это признать: она - номер один. Тут уж ничего не попишешь.
     И вот мы у меня в комнате. Только что я тискал ее  у входа в "Последнюю
каплю" и потом в такси, по дороге сюда. Пока мы раздевались, я жадно пожирал
ее глазами,  смакуя каждый момент.  Мне  выпал шанс воплотить в жизнь  самую
желанную мечту. И если она делала это просто потому, что была под кайфом или
потеряла свои очки и по ошибке приняла меня за Брэда, студента из Австралии,
который ей  нравился, - даже если и так,  что  тут такого? На тот  момент ее
присутствие в моей комнате было победой в  долгой завоевательной кампании. Я
подготовил  почву для знакомства  в библиотеке. Я выследил ее  в  "Последней
капле" и  "нечаянно" наткнулся на нее в  баре. Я с ней  болтал, очаровывал с
таким усердием, словно от этого зависела вся моя жизнь.
     И мой план сработал.
     Она находилась  в  моей  комнате, она лежала голая на  моей  кровати. Я
увидел  и  победил.  И вот-вот  должен был  кончить.  Точнее, согласно  моим
эротическим фантазиям, мы должны были кончить вместе. Мы были  на кровати, и
все шло как надо.  Нет, это будет не просто перепих. Это  будет Секс Века. Я
решил,  что буду  сексалепен,  трахитителен, просто трахаделичен! Я  буду ее
Клинтом  Иствудом,  Шоном  Коннери  и  Ричардом  Гиром  одновременно.  Этого
требовало от меня мое самолюбие.
     И поначалу так оно и  было. Мы со стонами катались по простыням, сжимая
их в пальцах от страсти. Нежные поглаживания  переходили  в жесткую хватку и
щипки.  Это была не прелюдия, это была симфония,  опера и канкан!  Никогда в
жизни я не хотел женщину так сильно!
     - Нет, - сказала она, - сначала надень презерватив. Пожалуйста, скорее!
     Мой план  воплощения в  жизнь  самой великой мечты сработал, но кое-что
другое  работать  отказывалось - я обнаружил  это к  своему ужасу, натягивая
резинку.  Либо  кончилось  действие  двух с  половиной литров пива,  которые
помогли  мне  набраться  храбрости  и  влезть  на  Эллу. Либо  я  увидел  ее
совершенное тело и понял, что мне никогда не  суметь удовлетворить его. Либо
просто впал в шок от того, что сделал невозможное.
     Какой  бы  ни  была  причина,  результат  не  заставил  себя  ждать.  Я
почувствовал,  как  что-то  опустилось  у  меня  в  животе,  и  увидел,  как
опустилось  все  под животом.  Я  наблюдал,  как  мой  петушок  в  резиновом
скафандре медленно скукоживается, сдувается,  словно лопнувший  шарик.  Нет.
Этого  не может быть. Только не  это. Не сейчас. Не  с ней. Я  не могу этого
позволить. Запаниковав, я начал  отчаянно представлять  себе все  фантазии с
номера два по номер пять. Но мой член  решил распорядиться по-другому.  Если
раньше я не мог заставить его упасть, теперь я не мог заставить его встать -
первый раз в жизни. Он скоропостижно скончался. Мы с Эллой видели, как сник,
увял, осел и умер.
     - Поверить не могу, - сказал я.
     - Только  не надо мне говорить,  - ответила  Элла,  встав с  кровати  и
подбирая с полу трусы, - что раньше у тебя такого не было.
     Я закрыл лицо руками:
     - Во всем виновата моя мать. - Что?
     -  Это она  назвала  меня Брэдом, мне мое имя никогда  не нравилось,  -
пояснил я с очень сильным австралийским акцентом.

ФОТОГРАФИИ

     В  большинстве случаев,  насколько  я  помню,  перемены  в  моей  жизни
происходили  медленно.  Настолько  медленно,  что  я  их  не  замечал.  Вот,
например, переходный  возраст. Только  что тебе  было одиннадцать  лет, и ни
одного  волоска  на  лобке. Но  десятью годами позже  у тебя там уже столько
волос, что  можно подушку ими набить, мало того, волосы уже торчат из носа и
курчавятся на  ногах.  Ты в  полном недоумении,  думаешь: "Как  я  до такого
дошел? В какой момент я превратился из мальчика с  нежной кожей в волосатого
мужика?" Ответа на этот вопрос нет. Потому что на перемены ушли  годы, а  не
секунды.
     Но  иногда  все бывает  по-другому. Иногда ветер перемен срывает тебя с
места и  через секунду выбрасывает далеко-далеко.  Это ошеломляет, поражает.
Ты стоишь, оглушенный, видишь, как  далеко  тебя  занесло, и  понимаешь, что
назад дороги нет.  Вот так и сейчас. Я в своей спальне, утро,  восемь часов.
Лежу в постели в обнимку с  красивой девушкой, ее  голова покоится  на  моей
груди,  и  ее сонное дыхание попадает в  ритм  биения моего сердца. Еще пару
недель назад моей реакцией на такую картину было бы:
     а) в  моей  постели  спит девушка; отлично,  значит,  мне вчера удалось
кое-кого снять;
     б)  в  моей  постели спит  девушка...  черт! значит,  я не  могу от нее
сбежать;
     в) в моей постели  спит девушка;  надо  ее разбудить;  блин,  как же ее
зовут?
     Но  я  знаю, как ее зовут.  Ее зовут  Эми. Сегодня  воскресенье. Прошло
полторы недели с тех пор, как меня уволил Поли. Прошло полторы недели с того
дня, как мы поговорили с Эми и решили, что теперь нет ее и меня, но есть мы.
И сейчас моя реакция на ее присутствие в моей постели:
     а) Эми спит в моей постели; отлично, значит, я ее все-таки охмурил;
     б)  Эми спит  в моей  постели; хорошо -  мне бы не хотелось, чтобы  она
спала в чьей-нибудь другой;
     в) Эми спит  в  моей постели; здорово, потому  что просыпаться без  нее
плохо.
     Поначалу я сопротивлялся, но потом понял, что перемены не всегда  ведут
к худшему. В данном случае - точно  не к худшему. Потому что эти перемены не
ограничились только моим отношением к Эми. Как сказали когда-то  хиппи, весь
мир изменился. Мои преданные и старые друзья - постеры с голыми  красотками,
коллекция  расплющенных  насекомых  "умри,  муха!"  на  моем  окне,  красные
махровые  носки  и  семейные  трусы  -  сорваны,  счищены  или  выброшены  в
стиральную машину. Не  обошли перемены  стороной  и саму постель.  Простыни,
наволочки и пододеяльник  теперь  чистые и выглаженные.  В  пепельнице всего
четыре  окурка вместо сорока. А  подарок  Мэтта на  мой двадцать пятый  день
рождения  -  выпуск "Плейбоя" за март 1971  года -  вытащен из-под матраса и
перепрятан в коробку на антресолях.
     Но перемены бывают и к худшему. И если речь идет о работе - это так.
     Первое  желание по  возвращении домой, когда меня уволили,  -  вылепить
копию Поли из шакальего говна, начертить мелом пентаграмму на дорожке в саду
и,  читая  молитву в  обратном  порядке,  протыкать  его  внутренние  органы
вязальными спицами.  Отбросив эту идею из  практических  соображений  (найти
шакалье  говно в  это время  года  очень  сложно), я придумал  кое-что более
подходящее.
     Поработал над самолюбием и  убедил  себя, что  раньше я был служащим  с
безупречной репутацией, так  что смогу  без проблем найти внештатную работу.
Правда, бывают моменты, когда мир решает продемонстрировать твою ничтожность
и давит на тебя изо всех сил. Так вот, после того как десять старых знакомых
отказали  мне  в работе, я решил, что тот самый момент настал. Но я  отважно
смотрел судьбе в лицо.  Мне оставалось только одно достойное средство добычи
денег  -  просить милостыню. Список потенциальных  благотворителей  выглядел
следующим образом:
     А. Мой  отец. Мой  родитель  распрощался со  мной, Кейт, Билли и  мамой
через неделю после моего  восьмого дня рождения. Нелюбимые жена и двое детей
вкупе с возможностью сменить Брайтон на Лондон  сделали его восприимчивым  к
любовным чарам симпатичной Мишель  Дав, тогдашней своей секретарши. Несмотря
на мамины предсказания,  отец с Мишель и по сей день женаты и счастливы. Они
живут в  особняке на  Халланд-парк и в свободное  от  воспитания двоих детей
(Дэйви,  четырнадцати лет, и Марты, тринадцати годов  от  роду) время тратят
деньги,   которые   компания  моего  отца   заработала  на   недвижимости  в
восьмидесятые, в период  бешеного спроса. Мы  с отцом встречаемся два раза в
год (на мой день рождения и на Рождество). Вероятность того, что он даст мне
денег, равна  нулю.  Вероятность  того, что он даст  мне взаймы, минимальна.
Вероятность того,  что он снова  предложит мне помочь с  трудоустройством  в
Сити, - максимальна.
     Б.  Мой   брат.   Билли,  при  своей  страстной  любви   к  техническим
изобретениям, работает  в  Док-ланз,  в  маркетинговом  отделе  компьютерной
фирмы. У  Билли не  выплачена ссуда  на  дом, и ему  надо  кормить семью. Он
справляется и вполне счастлив. Но еще ему  надо  думать о будущем, о  детях.
Поэтому  мне не  стоит  заставлять его  играть роль отца,  как в те времена,
когда мы с Кейт были маленькими.
     В.  Моя  мама.  Попросив  денег  у нее,  я  встану в один ряд  с такими
моральными  уродами,  как Нерон.  Она  работает машинисткой  в  Бристольском
банке, и после  выплаты  по ссуде и по коммунальным  счетам  у нее  остается
совсем  немного.  Конечно, она  могла бы  найти денег, как во  времена моего
студенчества, но нужно быть полным дерьмом, чтобы просить у нее.
     Г. Моя  сестра.  Студентка.  Все равно что  просить совета  о  здоровом
питании у трупа. Тут ловить нечего.
     Д. Мэтт. Дело щекотливое. Потому  что  денег у него навалом.  И он  мой
лучший  друг.  Я сам с легкостью бы одолжил ему денег, если  бы они  у  меня
были.  Но  он и  так со  мной щедр. Было бы  верхом наглости  просить у него
наличные. Должно же у меня быть хоть какое-то самоуважение.
     Других  вариантов  нет.  Но  в  трудный час и выбор трудный. Решив, что
небольшая  вероятность   лучше,  чем  вообще  никакой,  позвонил  отцу.  Его
секретарша  отнеслась   ко  мне  враждебно,  но  сам  он  удивительно  легко
согласился встретиться. Мы договорились пообедать во вторник.
     Встреча прошла хорошо.  Относительно хорошо, если уж говорить о встрече
с  родственником, который  тяжко вздыхает  при  одном твоем виде. Мы немного
поболтали, рассказали друг другу, что произошло  за  то  время,  пока мы  не
виделись. Потом я перешел к главной  цели  нашей встречи - попросил  у  него
взаймы денег. Он  ответил,  что  мне пора обеспечивать  себя самостоятельно.
Тогда я объяснил,  что меня уволили с работы, и он предложил порекомендовать
меня в одну брокерскую контору. Я  сказал, что хочу заниматься живописью. Он
вздохнул  и принялся за салат  с  омаром. А потом сделал  то, чего раньше не
делал никогда: предложил решение,  не обязывающее к компромиссу ни одного из
нас.  Сказал, что  закажет мне картину для нового  офиса в Найтсбридже. И  я
сделал то, чего  никогда не делал раньше:  поблагодарил его и сказал, что не
подведу.
     Утром в пятницу Вилли Фергюсон,  коммерческий директор отца, подкатил к
дому Мэтта. Я во  второй раз отменил сеанс  с  Маккаллен, сказав, что должен
уехать в Бристоль на похороны.
     На прошлой неделе, в  глубокой депрессии после своего увольнения,  я не
мог заставить себя встретиться с ней. И конечно, была еще одна причина - наш
договор с Эми. Мне нужно было привыкнуть к этой  мысли, прежде  чем я рискну
увидеться с Маккаллен и на автопилоте сообщить ей, что больше не свободен. К
счастью,  она  спокойно  отнеслась к моему  отказу  встретиться. Я  был рад,
потому  что, несмотря на мое  решение не сближаться  с ней, я все-таки хотел
закончить ее портрет.
     Вилли было за пятьдесят, он начинал лысеть, и у него было огромное пузо
-  явное   следствие  хорошего  обеденного  перерыва.  Что-то  подозрительно
смахивающее на  вареную  фасолину  застряло  у него в  усах.  Я провел его в
мастерскую, где  развесил восемь работ для демонстрации своих  талантов.  Он
мельком взглянул на картины, как будто это было меню в "Макдоналдсе".
     - Три тысячи фунтов, - наконец  объявил он, - тысяча авансом, остальные
две  по предъявлению товара. Прошу вас сделать картину  побольше, потому что
мы - большая компания. Нам нравится все большое. Примерно такого же размера,
как  эта,  - продолжил  он, указывая  на мой  коллаж  "игрушек  для взрослых
мальчиков", - только не такую странную.
     - Вы хотите что-то конкретное? - любезно поинтересовался я.
     - Что-нибудь яркое. Чтобы радовало глаз клиента.
     - Что-нибудь яркое...
     - Желтое.
     - Желтое?
     - Или оранжевое. Оранжевый тоже подойдет.
     - А  как  насчет цвета лайма? - спросил  я, не  веря своей  удаче, став
первым представителем новой цитрусовой школы профессора Вилли Фергюсона.
     Он немного поразмыслил над моим предложением, потом решительно сказал:
     - Нет,  зеленый не подойдет. Слишком похоже на плесень. Не хочу,  чтобы
наши клиенты думали, что на  наших стенах развелась сырость.  Остановимся на
желтом или оранжевом. Такой цвет сильно не испортишь.
     Про себя я подумал, что, как только он уйдет, надо  позвонить в магазин
и заказать банку самой яркой желтой краски.
     - Кто эта пташка? - спросил Вилли, указывая на портрет Салли.
     - Просто натурщица.
     Вилли раздумчиво наклонил голову.
     - Поразительно, - заключил он. Я тут же раздулся от гордости.
     - Вам нравится?
     - Еще как! Уже много лет не видал таких крепких титек и круглых бедер.
     Вот так.  С хорошим  (Эми)  в  жизнь приходит  и  плохое (необходимость
просить  помощи  у  отца),  и ужасное  (желторотое  безобразие,  которым мне
придется украсить стены приемной нового отцовского  офиса). Но жаловаться не
на что. На счету у меня снова завелись  деньги.  Я  хотел  перемен, я  их  и
получил.
     Получил и расписался.
     Смотрю на  Эми. Она еще спит. Неплохо бы и мне к ней присоединиться, но
голова  занята  мыслями, и  мне  сейчас  не уснуть. Есть,  конечно,  соблазн
залезть  под  одеяло и устроить ей  приятный  утренний сюрприз, но мы поздно
вчера  легли, так что  пусть спит. Я вылезаю  из  кровати,  одеваюсь,  иду в
соседнюю  кулинарию.  Вернувшись, на  кухне  нарезаю копченого лосося, делаю
бутерброды.  Да,  это  расточительство.  Такое  же  расточительство,  как  и
вчерашняя покупка - я настоял на том, чтобы  мы купили Эми платье. Но именно
безрассудные поступки делают жизнь веселей. Для чего иначе нужны деньги?
     Я  вхожу в  спальню,  но постель пуста.  В ванной Эми  тоже нет.  Иду в
коридор, зову ее, но никто не отвечает, и я направляюсь вниз.
     Нахожу ее в мастерской.  Балкон закрыт,  и  в  комнате  влажно,  как  в
джунглях. Она сидит на полу, сложив ноги по-турецки. На ней белые трусики  и
моя черная рубашка с Джимми Хендриксом. Инь и Янь. Но мое внимание привлекло
не то, что на ней надето, а то, что она рассматривает. Незаконченный портрет
Салли   Маккаллен.   Незаконченный   портрет   красавицы  Салли   Маккаллен.
Незаконченный портрет  красавицы  Салли  Маккаллен,  грудь  и  попа  которой
вызвали восхищение Вилли Фергюсона.
     - Я все могу объяснить, - говорю я. Эми не поворачивается.
     - Так вот, значит, какая она, Салли. Салли, твоя модель.
     - Нет, правда, - пытаюсь снова вставить я, - это не то, что...
     Эми поднимает руку.
     -  Может  быть,  я  ошибаюсь,  -  говорит  она,  по-прежнему  глядя  на
Маккаллен, - но разве не  твои слова,  что она - цитирую  дословно: "Грязная
шлюха. Не  решился бы даже палкой до  нее дотронуться.  Но ведь  для этого и
нужна обнаженная натура, так? Голая натура должна быть не привлекательной, а
интересной.  Иначе  это  была   бы  просто   порнография.  Чтобы  несчастные
извращенцы могли кончить, глядя на красивую девушку".
     Наконец она  поворачивается ко мне. При  виде  выражения  ее лица целый
отряд спецназа мог бы от страха в штаны наложить.
     - Ты ведь именно так и сказал?
     - Да, но...
     - Но что, Джек? Но ты  наврал? Ты  наврал,  что она  не сногсшибательно
красива? Или что ты не из тех несчастных извращенцев? Что конкретно?  Давай,
мне бы хотелось знать. Что, язык проглотил?
     Я смотрю  в пол. Я не просто его проглотил. Я его разжевал, проглотил и
переварил. Нет, ну а  что я могу сказать?  Да, я наврал. Да, Салли Маккаллен
потрясающе красива. И да, я наверняка в какой-то степени извращенец.
     В конце концов я произношу то единственное, что могу в данной ситуации:
     - Прости.
     И смотрю на нее, надеясь, что она все-таки простит мне мою тупость.

6
ЭМИ

     Меня никогда в жизни так не унижали!
     Никогда.
     И я очень зла.
     Оборачиваюсь  на  дверь, за  которую меня выставили, и выдаю энергичное
движение  средними  пальцами обеих  рук.  Только  так я  могу  противостоять
желанию пнуть дверь.
     Разгневанно шлепаю по дороге, бормочу все известные мне ругательства, и
свинцовые тучи нависают над моей головой. К тому времени, когда добираюсь до
подземки, небеса разверзлись, залив меня потоками воды.
     Эми Кросби обтекает.
     Не  думала,  что с временной работы могут уволить. Была уверена в своей
дипломатической неприкосновенности. И явно ошибалась.
     Похоже, в последнее время мне особенно хорошо удается ошибаться.
     И мне это не нравится.
     Конечно, я  не  должна была  врать Элейн,  что  умею  работать с  любым
коммутатором.  Надо  было сказать ей  правду,  но, если  не соврешь,  вообще
никакой работы не получишь.  Это первое правило временного  трудоустройства:
ставить галочку в окошке "Да" напротив каждого навыка в списке.
     Когда позвонила  Элейн и  сказала, что есть работа  на  две  недели,  с
хорошей зарплатой, в офисе крупной  юридической фирмы, я сразу  согласилась.
Она просмотрела мою анкету.
     - Хорошо. Ты  раньше  работала  с  цифровой  системой  Элонексик-950, -
радостно сказала она, - значит, справишься.
     - Конечно,  -  ответила я, не  услышав  ни  единого ее  слова, мысленно
подсчитывая  свою  зарплату и  думая о стильных туфельках, которые видела на
прошлой неделе.
     Да и вообще, что  может быть  сложного в секретарской работе? Ее я могу
выполнять  даже  стоя  на  голове.  Поэтому  мысль о  моей  профессиональной
непригодности не посетила меня ни пока я тащилась через весь Лондон в  Сити,
ни  когда шагала  через  огромный  и роскошный вестибюль к  своему  рабочему
месту.  Даже  когда  вписала  свой  зад  в  кресло  космического  дизайна  и
представилась Анджеле из отдела кадров, у меня не  возникло сомнений в своей
компетентности.
     Первые недобрые  предчувствия  появились, когда меня оставили наедине с
устройством, похожим на пульт управления полетами. Тут я поняла, что наврала
слишком много. Красные, оранжевые  и желтые огонечки гневно мигали, а гулкую
тишину приемной нарушал настойчивый звон занятых линий.
     - Так, - пробормотала я, глядя на технического монстра и потирая руки.
     Но сама  уже  ощущала  первые толчки  землетрясения  в  основании  моей
самоуверенности.  Через  двадцать минут я  так и не смогла принять ни одного
звонка и начала впадать в  панику. Через час Анджела что-то заподозрила. Она
спустилась с одного из верхних этажей и важно вышла из лифта в своем строгом
полосатом костюме.
     - Какие-то проблемы? - спросила она.
     - Нет-нет,  -  улыбнулась  я,  обнаружив,  что  надела  наушники  задом
наперед, - все в порядке.
     Она кивнула, явно не удовлетворенная ответом. Я проводила ее взглядом и
решила не сдаваться, чего бы это ни стоило. У меня  по физике  были отличные
оценки. Уж с такой ерундой как-нибудь справлюсь.
     Как бы не так.
     На каждой линии сидело по недовольному  абоненту, и все ругались в один
голос. К одиннадцати часам пульт накалился  добела и готов был взорваться. Я
начала жать на все кнопки без разбора.
     - Черт, блин! - кричала я. - Отвалите, вы, идиоты, перестаньте звонить!
Звоните в другое место! Пошли вы все!
     Через две  минуты двери лифта со звоном  открылись, из  кабины выскочил
лысеющий мужчина в дорогом костюме. Сначала я подумала,  что случился пожар,
так  возбужденно  он  махал руками.  Но вскоре  стало ясно, что единственный
источник опасности в этом здании - я.
     - Да чем вы тут занимаетесь? - заорал он, затормозив напротив меня. - С
какой стати вы  позволяете себе ругаться на коммутаторе! Вы  хоть понимаете,
какие важные клиенты сидят у нас в зале заседаний? Ваши мерзкие ругательства
слышали по всему зданию! На всех этажах!
     Его  кустистые  брови  дрожали, а выпученные глаза  грозили вылезти  из
орбит.
     Я  попыталась  встать, но  у наушников оказались короткие  провода, и я
плюхнулась обратно.
     -  Откуда  вы?  - протявкал  он, в то  время  как  я стягивала  с  себя
наушники.
     -  Из Шепардз-Буш, -  пропищала я, только теперь заметив кнопку громкой
связи.
     Я нажала  ее,  связь отключилась, и погас  зеленый  огонек на микрофоне
прямо над моим ртом. Из  двери у  лестницы, хватаясь за вздымающуюся грудь и
глотая воздух, выскочила Анджела.
     - Из какого она агентства? - спросил мужчина.
     - "Лучшие кадры", - задыхаясь, выдавила она. - Я им непременно об  этом
сообщу.
     Мне даже не дали возможности оправдаться. Мужчина взял меня за локоть и
потащил к выходу.
     - Эй! - взвизгнула я.
     - Вон! - прорычал он, глядя на меня так,  словно я  им только что ковер
обмочила.  -  И чтобы я вас  тут больше  не видел. Да вы хоть понимаете... -
Фразу закончить  он не смог. На мгновение мне показалось, что  он собирается
дать мне пинок под зад.
     Я  бросилась к метро, найдя  утешение в глубинах подземелья. В метро на
меня обычно снисходит спокойствие. Пересаживаюсь с одного поезда  на другой,
не следуя  никакому маршруту.  Мелькают лица людей в толпе,  проносятся мимо
рекламные плакаты - все  это действует на меня успокаивающе,  и я раздумываю
над достойными словами, которые могла бы сказать.
     В конце  концов придумываю пять остроумных ответов, которые сразили  бы
Анджелу и ее прихвостня наповал. Но какой сейчас от этого толк.  После драки
кулаками не машут.
     Решаю,  что  пора   сменить   декорации,   и   выхожу  на  "Грин-парк".
Бессмысленно брожу по  гравийным дорожкам, на  душе тяжесть. Погода все  еще
пасмурная, но дождь  прекратился. Закутываюсь в  мокрую  куртку  и  сажусь в
свободный шезлонг.
     Закрываю глаза и  в темноте  вижу плавающие звездочки. Я знаю, что  мне
придется  все  рассказать Элейн. Подтягиваю колени к  подбородку, обхватываю
их. Почему люди до  сих пор не  изобрели  телепортирующую машину? Вот бы мне
сейчас телепортироваться на какой-нибудь остров у берегов Южной Америки.
     Хел  уехала на съемки,  а  Джеку звонить не  хочется. После того  как я
нашла портрет Салли, между нами повисло какое-то отчуждение.  Джек целый час
извинялся,  но  мне  все  равно неприятно, что  он не сказал правду  раньше.
Наверное, думал, что  я не  смогу смириться с  тем, какая симпатичная у него
модель. Что он там себе вообразил? Боялся, что я начну ревновать? Да, может,
я бы и заревновала, но не в этом  дело. И теперь  я пытаюсь быть  спокойной.
Правда, сейчас мне это плохо удается. Чувствую себя настоящей плаксой.
     И никто меня не утешит. Я сожгла за собой все мосты - отступать некуда.
На  прошлой  неделе   обзвонила  всех  своих  знакомых,  восхваляя  Джека  и
восторженно  сообщая, какая  я  счастливая.  У  меня появился  парень, вот и
решила нести  всему миру добро,  передавая положительные вибрации всем, кому
повезло оказаться  в моей  записной  книжке.  Так  я себе говорила. Но будем
откровенны. Я это сделала не в порыве любви к ближнему. Просто хотела, чтобы
все мне позавидовали.
     Мой  звонок Сьюзи (лучшей подруге  студенческих  времен)  был настоящим
издевательством. У  нее уже  давно  роман  с  женатым  мужчиной, а я  выдала
длинный монолог  о том,  что наконец-то нашла смысл жизни. После этого Сьюзи
тяжело вздохнула:
     - Тебе так повезло.
     - Твое счастье в твоих руках. - Я  сделала многозначительную паузу. Она
знала, что я  сейчас скажу. Эту тему мы обсуждали уже  раз сто. - Он  от нее
никогда не уйдет. Ты же это понимаешь?
     - Да,  но я  все равно его  люблю. - Свою  реплику Сьюзи  произнесла  с
ужасным акцентом бедной  девочки из  рабочего  квартала, как  дешевая звезда
мыльной оперы. И  мы, как  всегда, рассмеялись. - Я  правда рада, что у тебя
так хорошо все складывается, - добавила она в конце нашего разговора, - хотя
ужасно  тебе завидую. Если бы я встретила такого романтичного парня, была бы
безумно счастлива. Эми, держись за него обеими руками.
     Я была довольна собой.  Но мне  стало  неловко, что я приукрасила  наши
отношения  с  Джеком  некоторыми подробностями  и  приписала  ему  качества,
которых у него, скорее всего,  никогда  не  было  и не будет. Сказала Сьюзи,
что, когда Джек появился  на моем пороге, в руках он держал охапку алых роз,
а на пикнике мы икру запивали шампанским.
     Пикник и так получился замечательным. А от икры меня вообще воротит.
     Но я знаю, почему так поступила. Мне хочется, чтобы Джек оказался  моим
принцем на белом коне, вот я  и преувеличиваю  его достоинства, дабы убедить
всех окружающих, а заодно и саму себя, что это и вправду ОН.
     Смотрю  на  деревья,  издалека  доносятся  обрывки  мелодии   вагончика
мороженщика. Делаю глубокий вдох.
     Правда в том, что жизнь моя не мед, да и у Джека характер - не сахар.
     Подумав еще немного, решаю усугубить  свои мучения и добавляю:  у Джека
характер не сахар, поэтому и жизнь моя - не мед.
     Наверное, я действительно так думаю, потому что не  уверена, суждено ли
мне провести с ним остаток своих дней. Может быть, это  нормально  в  начале
отношений, но все равно страшно.  Я так долго ждала  нормального  парня, что
потеряла ощущение реальности происходящего. Мне  казалось, что, как только у
меня наконец появится подходящий мужчина, все сразу встанет  на  свои места.
Любовь. Замужество. Дети.
     Но Джек - не тот парень, о котором я мечтала, он не Идеальный Мужчина.
     Наверное, ОН всего лишь плод моего воображения.
     А в реальной жизни у меня есть Джек. Да,  Джек - настоящий, из плоти  и
крови, но не идеал. В  его характере есть  черты, которые меня раздражают. И
их хватает, можно даже составить список.
     1. Он самовлюбленный.
     Мысленно вычеркиваю эту строку  из списка. Я не совсем права. Ну да,  у
Джека есть  привычка приподнимать  подбородок и поворачиваться к  зеркалу то
одной щекой,  то другой, как будто он в  рекламе пены  для бритья снимается.
Дурацкая привычка, но это еще не значит, что он самодовольный болван.
     2. Он какой-то нелепый.
     3. Инфантильный. Он пердит и думает, что это  смешно, а выходя из душа,
покачивает яйцами. А  еще  дуется, если  все идет не  так,  как ему хочется.
Правда, я тоже не эталон адекватного взрослого поведения.
     4. Ноги. Каждый раз, как только я начинаю засыпать, он  дергает ногами.
Знаю, что это  от  нервов, но мне все равно неприятно. Еще хуже, если он при
этом касается моей ноги, - у  него  неухоженные  ступни. Почему  мужчины  не
подпиливают ногти на ногах?
     5. Похоже, он больше предан своим друзьям, чем мне.
     6. Он зарабатывает рисованием голых красавиц.
     Брр.
     Итак, Джек - не идеал. Придется с этим смириться.  Но  нельзя же винить
его  во всех своих несчастьях.  Я  сама  виновата,  что у меня такая ужасная
жизнь. И пока я окончательно не замерзла, надо с ней разобраться.
     Иду  вверх по  Оксфорд-стрит,  неизбежный  момент  встречи с Элейн  все
ближе. Она  не слишком  рада  мне - сидит суровая за своим столом в кабинете
для "личных" разговоров,  куда привела меня на  разборки. Говорит, что я  ее
подвела  и   очень   разочаровала.   Спрашивает,   как   можно   быть  такой
легкомысленной, и т.  д.  и т. п. Я стою, смиренно  сложив руки перед собой,
кивая  в  такт  ее  комментариям,  извиняюсь  поминутно  и  вообще  стараюсь
выглядеть  как  можно  более кроткой. В конце  концов словесный поток  Элейн
иссякает. Она  тушит сигарету  в  горшке  с искусственной пальмой,  там  уже
валяется не меньше десяти окурков, - видно, день у нее тоже не задался.
     - Эми, все очень  серьезно, - говорит  она, втягивая рябые  щеки и явно
обдумывая мое наказание. Плотный слой темного тонального крема заканчивается
на подбородке,  дальше начинается белая шея. - В сложившихся обстоятельствах
я не могу устроить тебя на другое место.
     Первые ноты скорби зазвучали в моей голове, как только я подняла взгляд
и посмотрела ей в глаза, но теперь похоронный марш грянул в полную силу.
     Элейн  и понятия не  имеет, что ее последние слова внесли окончательную
ясность в мою жизнь. Она продолжает что-то говорить, но я не слышу.
     Все  вдруг  встало на свои места. Ключевое  слово:  устроить. Элейн  не
может меня никуда устроить.
     Я  поражена, что  лишь  теперь поняла, во  что превратилась моя  жизнь.
Только познакомившись с Элейн, я начала к ней подлизываться. Но, несмотря на
все  свои улыбки  и  старательность,  я  знала,  что  буду  использовать ее.
Временная работа была лишь привалом на пару недель - я хотела разобраться  в
своей жизни, а потом исчезнуть и бросить Элейн. Но спустя  недели, месяцы, а
теперь  уже  и годы  Элейн все  еще  была моим работодателем. Я с  легкостью
позволила  ей распоряжаться моим  рабочим  временем,  мне стало  лень думать
самой. Когда это произошло? В какой  момент я решила  положиться во всем  на
нее?
     Делая вид, что независима, что  выше всего  этого и сама устраиваю свою
жизнь, я  пренебрежительно относилась  к  работе, к  людям,  с которыми  мне
приходилось встречаться, к  той  же  Элейн.  Но  на деле  больше всего,  как
оказалось, я презирала саму себя.
     И это пора прекратить. Стою здесь,  как провинившаяся первоклассница, и
понимаю, что Хел была  права. Я  плыву по течению, я использую  Джека, чтобы
чувствовать себя любимой. Жизненная позиция?
     Хилая.
     Но  больше я с этим мириться  не стану.  Хватит. Может, мне и  не  дано
справиться   с  коммутатором,  но  я  способна  на  большее.   Пора  учиться
независимости.
     Эми Кросби, бери жизнь в свои руки.
     Успокоив Элейн, выхожу  из  здания,  покупаю  себе шоколадный батончик,
журнал,  сажусь  на автобус  и  еду  домой.  По  дороге  развлекаюсь  тестом
"Насколько  хорошо  ты знаешь  своего  парня"  и не  знаю точного ответа  на
большинство вопросов. Выбираю наугад. Подсчитываю баллы. Результат: "Ты пока
не доверяешь ему. Проводи с  ним больше времени,  постарайся  узнать, что он
действительно  любит. Если  в  основе ваших  отношений будут  искренность  и
честность, вы будете отличной парой".
     Все  эти  тесты, конечно,  полная  чушь,  но  настроение  уже не  такое
радужное. Придя домой, раздеваюсь, принимаю душ и звоню Джеку.
     - А ты сегодня рано вернулась, - говорит он, зевая. -  Подожди минутку.
- Трубку прикрывают рукой, я слышу  какое-то шуршание. Через пару  секунд он
снова на связи. - А ты почему не на работе?
     -  С  работой не вышло.  Но есть и  хорошая новость -  я туда больше не
вернусь. А у тебя на сегодня какие планы?
     Ты звонишь своему парню, когда он этого не ждет. Судя по его голосу, он
не слишком рад тебя слышать. Тогда ты:
     а) решаешь, что он чем-то занят и поэтому рассеян;
     б) спрашиваешь его, в чем дело;
     в) подозреваешь, что он сейчас с другой.
     - Так, хотел немного поработать. Может, скоро загляну  к  тебе, если ты
будешь дома.
     Вариант  в)  я даже  не  рассматриваю,  с самого  начала уверена  в а).
Правда-правда.
     Никогда не думала, что быть  чьей-то девушкой так сложно. Сколько же на
это  уходит времени!  У  меня теперь постоянно готовность  номер  один -  на
всякий случай. На всякий случай - вдруг мы сегодня встретимся с Джеком  -  я
почти ежедневно  брею подмышки, ноги и, как следствие, - страдаю от  щетины;
подравниваю  над унитазом волосы на лобке, и это ужасно, потому что они ни в
какую  потом  не  смываются;  без конца  стираю  свой  единственный нарядный
пододеяльник,  вместо  того чтобы  сменить  его  на страшненький в цветочек;
регулярно пополняю запас  продуктов в холодильнике,  хотя раньше  обходилась
китайской  лапшой  и  тостами;  постоянно  ношу  белье,  которое  не  стыдно
показать.
     Последний пункт причиняет наибольшие хлопоты. Раньше, до нашей с Джеком
эры, я не задумываясь могла натянуть свои серенькие дырявые трусищи и  такой
же  колоритный  лифчик.  Еще  у  меня  была  значительная  коллекция  старых
"стрингов", больше напоминающих мятую туалетную бумагу, нежели белье.
     Как-то я прочла статью о незамужних девушках, которые носят сексуальное
белье для собственного удовольствия. Чушь! По-моему, они либо отчаянно хотят
секса, либо  патологически  богаты. Во всяком  случае,  среди моих  знакомых
таких нет. И я не знаю  ни одной девушки, которая согласилась бы отдать свои
старые трусы в фонд  помощи  бедным,  даже  если бы в мире  случился  острый
кризис нехватки трусов.
     Вообще,  не понимаю, зачем  я  так  убиваюсь в  отделе  нижнего  белья.
Позавчера в саду Джека видела белье, которое сушилось  после стирки. И в том
числе пару заношенных "семеек". Так что он тоже не без греха.
     Но я решила  быть  на  высоте и  на прошлой неделе, прихватив кредитку,
пошла  по магазинам. В разгаре  шопинга  меня отловила  громогласная  усатая
женщина.
     - Какой у вас размер груди, милочка? - вопросила она.
     -  34В,  -  ответила  я,  складывая руки  на груди, как  будто попала в
передачу "скрытая камера".
     - Не  может быть!  У  вас не меньше  32D, если,  конечно, такие  вообще
встречаются!
     Она  втиснулась  в  кабинку  и принялась  измерять  меня  сантиметровой
лентой.
     - Как я и говорила, - кивнула усатая дама удовлетворенно.
     32D! С тех пор как у меня выросла грудь, я всегда носила 34В. Когда это
я успела превратиться в грудастую секс-бомбу?
     Надеваю свой новый буфергальтер,  запихиваю все  внутрь. Да, тесновато.
Растерянно смотрю в зеркало.
     Что еще надеть?
     Как одеться на выход - понятно, но вот в чем ходить дома? Обычно я хожу
по дому  в легинсах и безобразной футболке, но  сегодня  же придет Джек. Как
мне предстать пред ним в будничной обстановке?
     Одеться сексуально?
     Нацепить обычные домашние лохмотья?
     Расфуфыриться?
     В результате надеваю трусики от Келвина Кляйна и белую майку.
     Долго  накладываю макияж,  чтобы  выглядеть  совершенно  ненакрашенной,
прибираюсь в  квартире,  потом  брожу по  кухне. Думаю,  не  приготовить  ли
что-нибудь... Нет, не приготовить. Потому что наверняка  блюдо не удастся, а
неудач с  меня на  сегодня хватит. Я  другая  - обновленная, независимая.  И
Джеку пора об этом узнать.
     Крашу на  ногах  ногти, смотрю  телевизор и  жду его  прихода.  К  тому
времени,  когда он звонит в дверь, я  уже успела задремать. Вытаскиваю куски
ваты, зажатые между пальцами,  и  спешно нажимаю кнопку домофона. Слышу, как
он поднимается по лестнице, и меня охватывает волнение.
     - Привет,  - говорю я, выглядывая из двери, как только он появляется  в
поле зрения.
     Он целует меня и улыбается, кинув взгляд на мои трусы:
     - И больше ты ничего не наденешь?
     -  Надену, конечно, -  запинаюсь  я. - Я как  раз...  -  и показываю на
спальню.
     - Тогда не буду тебя задерживать.
     Он  меня   разоблачил.  Исчезаю  за  дверью,  стремясь   спрятать  свои
покрасневшие щеки.
     -  Может,  сходим  куда-нибудь? - говорит он, входя в  гостиную.  Берет
пульт от телевизора и переключает каналы.
     - Я не против.
     Рывком  открываю дверь шкафа  и роюсь в  поисках  джинсов;  слышу,  что
сначала Джек включает какую-то телеигру,  потом новости, останавливается  на
футболе.  Мне  кажется, что  он собирается смотреть, но  Джек  отрывается от
телевизора, идет в спальню и садится на кровать.
     - Не хочешь надеть вчерашнее платье? -  спрашивает он. - Тебе оно очень
идет.
     - Конечно!
     Срываю  платье с  плечиков, поворачиваюсь  к  нему  спиной и  стаскиваю
майку. Вдруг  понимаю,  что он стоит  позади  меня.  Чувствую  его  губы. Он
поднимается поцелуями вверх, и я  слышу его дыхание у  самого уха.  Потом он
обхватывает мой новый 32D.
     - Хотя... - шепчет он.

* * *

     Уже темно.  Иду на  кухню, достаю из  холодильника бутылку  вина и  ищу
спички. Спотыкаясь в темноте, пытаюсь зажечь свечи.
     - А  почему ты  свет  не включаешь?  - спрашивает Джек, глядя на меня и
открывая вино.
     -  Потому что терпеть  не могу эту комнату. Тут нужен ремонт, но у меня
пока руки не доходят.
     - И что ты с ней хочешь сделать?
     - Не  знаю,  надо  что-то  поменять.  Теперь,  когда у  меня  появилось
свободное время, обязательно придумаю что-нибудь.
     Мы лежим на одеяле, наши голые руки и ноги сплелись в темноте.
     -  Откуда   у  тебя  вдруг  появилось  столько  свободного  времени?  -
спрашивает он.
     Я  рассказываю  Джеку все,  что со  мной сегодня произошло,  и  он  так
смеется,  что проливает  вино  мне на живот.  Наклоняется,  слизывает  вино,
потом, упершись подбородком в мой живот, смотрит на меня.
     -  Меня однажды тоже уволили, - говорит он, - если тебе от этого станет
легче.
     Не могу себе представить, чтобы Джека вышвырнули с работы, - он слишком
крут. Оказывается, работая  в галерее, он поменял замок  после  взлома. Ну а
потом заявился его босс, взбесился,  что не  смог попасть в свое собственное
заведение, и указал Джеку на дверь.
     - И что ты сделал?
     -  Ушел. И это лучшее, что со мной  случилось,  правда,  - говорит  он,
опираясь на локти и снова облизывая мне живот. - Я многое после этого понял.
Понял,  что хочу  быть  художником и должен  приложить все силы,  чтобы  это
произошло.
     Я глотнула вина.
     - Знаешь, меня это заводит.
     - Что? - спрашивает он.
     -  То,  что ты  добился успеха  в живописи. Отчасти  поэтому  ты мне  и
нравишься.
     Джек издает недовольный стон и утыкается мне в шею лицом. Обожаю, когда
он такой робкий. Не могу устоять и обнимаю его.
     - Но мне-то что делать? - спрашиваю я.
     - Само собой решится, - отвечает  он, - я точно знаю. А если ничего  не
подвернется,  то  ты  упакуешь  чемоданы  и  я  возьму  тебя в  кругосветное
плавание.
     - Хм, тогда я, пожалуй, не стану рассылать резюме, - смеюсь я.

* * *

     Как  ни  соблазнительно  звучали  слова  Джека,  я  все-таки напечатала
резюме.  Всю следующую  неделю я  выясняла  названия и  адреса  компаний,  в
которых  успела   поработать,  и   оттачивала  дальнейший   план   действий.
Удивительно,   но  Джек  с  удовольствием   вызвался   мне  помочь  и   даже
отформатировал мое резюме на своем навороченном компьютере, которым временно
пользовался  Мэтт. Сначала мне было неловко выдавать  ему  все  детали своей
жизни,  но  он  так  зажегся  идеей  моего  трудоустройства,  что  я  быстро
избавилась от этого страха.
     - Тебе бы семинары по позитивному мышлению  вести, - пошутила я,  когда
он  позвонил  в  третий  раз за вечер,  хотя  мы  договорились,  что сегодня
проведем время порознь.  -  Или, на худой конец,  основать свою  собственную
религию. Ты очень хорошо умеешь убеждать.
     -  Смейся,  смейся.  Вот как  начнешь  зарабатывать  кучу денег,  тогда
увидишь.
     - Джекизм, - размышляю я вслух. - А что, тебе подходит.
     - Ладно, умница. И какова первая заповедь джекизма?
     - Просвети меня, великий учитель.
     - Все мои последователи должны со мной спать.
     - Я должна была догадаться, - рассмеялась я.
     - Хм,  но  пока ты моя единственная  послушница. Поэтому жду тебя здесь
через полчаса.
     - Обойдешься, я сегодня атеистка.
     - Да ладно. Ты же и сама хочешь.
     Это правда, хочу,  потому что, по  правде говоря, я  люблю  каждую ночь
проводить  с  Джеком. И если  я  когда-либо  сомневалась  в  его способности
поддерживать близкие  отношения,  я ошибалась. Уже через неделю после нашего
решения он так прочно вошел в  мою жизнь, что я не могла вспомнить, как жила
до его появления. А теперь не могу вспомнить, когда я успевала работать.

* * *

     Я так довольна своей новой  жизнью, что  звонок Элейн утром во  вторник
повергает меня в шок. Она для меня уже в прошлом.
     - Даю тебе вторую попытку, - объявляет она, - но только потому, что я в
отчаянии.
     А я в прострации. На  прошлой неделе я распрощалась с временной работой
на   веки   вечные  и  не  могу  даже  думать  о  возвращении  в  ад.   Джек
переворачивается на другой бок и закрывает голову подушкой.
     - Извини, Элейн, но у меня сейчас нет времени.
     - Подожди, не торопись.
     Слышу, как она роется в бумагах и затягивается сигаретой.  Я глажу руку
Джека, лежащую у меня  на  животе, поднимаю глаза к потолку.  Моя  жизнь без
Элейн и ее суматохи была такой  спокойной. Больше всего  мне сейчас  хочется
свернуться калачиком рядом с Джеком и уснуть.
     -  Вот...  вот, нашла,  -  подает голос Элейн.  -  Работа  у "Фрайерз".
Знаешь,  какой-то там  дом  моды. И я хочу, чтобы ты приехала туда как можно
скорее. Девушка, которую я к ним устроила, не пришла...
     - Ты серьезно? Тот самый "Фрайерз"? - перебиваю я, вскакивая.
     Джек поднимает голову.
     - Что там? - стонет он.
     Я  прикладываю  палец к губам,  выпрыгиваю из постели и  ищу  ручку. На
обратной стороне конверта спешно записываю информацию.
     - Элейн, ты ангел! Пока!
     Джек сидит на кровати с помятым со сна лицом и потягивается.
     - Ты чего такая довольная?
     - "Фрайерз", -  машу я ему конвертом.  - Я посылала им свое резюме  три
года назад,  но так и не получила ответа. Мне дали работу. Спасибо, Элейн! -
Я целую конверт.
     - Я думал, что временной работой ты больше не занимаешься.
     - Да, но, понимаешь, может, это мой шанс. Я должна быть там через час.
     Собираюсь впопыхах, наскоро завариваю Джеку чашку чая,  но он что-то не
горит  желанием вставать. Я вытаскиваю  из недр корзины для фруктов запасной
комплект ключей.
     - Сможешь  сам отсюда  выбраться,  - говорю я, целуя  макушку, торчащую
из-под одеяла, и звеню ключами у него над головой.
     Он приподнимается и хватает их.
     - Уверена?
     - Да, - смеюсь я.  - Не  бойся, я не прошу  тебя переехать ко мне.  Даю
ключи из  чисто практических соображений, но ты можешь их себе  оставить.  Я
вечно забываю ключи и потом не могу попасть домой.
     - Отлично, - улыбается он в ответ, - я тут похозяйничаю. Где ты хранишь
свои тайные дневники?
     - Ты все равно ничего не  найдешь, - говорю я, глядя на него в зеркало,
пока крашу губы, - так что не ищи приключений на свою голову.
     - Очень надо, - оскорбляется он.
     - В общем, я тебе доверяю, так что не подкачай, - предупреждаю я.
     Он хватает меня и целует в помаду.
     - Джек!
     Он размазывает помаду по своим губам.
     - Не знаю, чего ты стараешься. Твоя помада мне идет больше.
     - Дурочка, - смеюсь я, обнимая его на прощанье.
     - Удачи на работе,  дорогая. - Он  залезает  обратно под одеяло.  -  Не
волнуйся, детей из школы я заберу и за продуктами съезжу.
     - А, так вот в чем дело.  Старался помочь мне найти работу, чтобы потом
стать домохозяйкой?
     - Черт! -  говорит он моему  плюшевому  медвежонку. - Приятель, она нас
раскусила.

* * *

     Офис "Фрайерз" находится над кафе на Шарлот-стрит. Волнуюсь ужасно. Это
на меня не похоже. Делаю глубокий вдох, беру себя в руки и звоню. Понятия не
имею, чего ждать, но если есть  хоть малейший  намек на  постоянную  работу,
такой шанс я не упущу.
     Офис  заставлен  столами,   стойками   с  кучей   одежды  и  полуголыми
манекенами. Рев радио заглушает звон телефонов.
     - Дурдом! - Высокий мужчина в розовом клетчатом жилете и темных очках с
дурацкими желтыми козырьками  в отчаянии  вскидывает  руки  и проносится  по
комнате. - Где наша временная секретарша?
     - Я тут, - говорю я.
     Он важно шествует ко мне.
     - Ну наконец-то! Имею смелость надеяться, что на  вас,  дорогуша, можно
положиться, - говорит он, оглядывая меня с ног до головы.
     - Я буду стараться.
     - Дженни, Дженни! - кричит он. - Мы спасены! Пользуйся случаем.
     После чего бросается к маленькому кабинету и закрывает за собой дверь.
     - Не обращай внимания, - улыбается женщина, подходя  ко мне  и в  ту же
минуту завоевав мое расположение. -  Это Фабиан. Он любит командовать, но ты
не бойся. Я Дженни. Добро пожаловать в наш сумасшедший дом.
     Она показывает мне офис, знакомит со всеми.  В  офисе примерно  человек
десять, все  вроде бы настроены доброжелательно. Дженни на  вид лет тридцать
пять, и  большую часть из  них, как  я поняла,  она развлекалась напропалую.
Причем, подозреваю, будь я на  ее месте, свое здоровье такими  развлечениями
угробила  бы  уже давно. Она  из Ланкашира и  говорит со смешным акцентом. Я
вдруг ловлю себя на  том, что,  разговаривая с ней, этот акцент имитирую. Но
она как будто не сердится.
     В кухне Дженни наливает мне чаю, а потом  ведет к моему рабочему месту.
Я должна отвечать  на телефонные звонки, и еще мне дали напечатать несколько
писем.
     -  Работа, конечно,  нудная, - говорит она, - но  позже мы тебе подыщем
занятие поинтереснее. У нас тут сейчас запарка.
     - Все нормально, я разберусь.
     Дженни и Сэм работают в соседней комнате - в монтажной.  Самые  обычные
люди, и  это радует. Часов в одиннадцать  Сэм с широкой улыбкой врывается  в
приемную. На ней кожаное мини и широкий джемпер, в  котором ее грудь кажется
необъятной.  Открыв  у себя  размер 32D,  я  стала  слишком  много  внимания
обращать на грудь других женщин.
     - Ну, как тут дела? - спрашивает она.
     - Отлично. Может, еще  что-нибудь  нужно сделать?  -  отзываюсь  я. - С
письмами закончила. Вот, - отдаю ей конверты.
     Она просматривает их.
     - Замечательно. Хоть один человек с инициативой.
     Еще  с какой инициативой! Она об этом не догадывается, но на самом деле
я - суперсекретарь, пусть и временный - пока.
     В руках у Сэм - внушительная стопка журналов.
     - Вот, это тебе. - Она вытаскивает  лист с  каким-то списком. -  Ты  не
могла  бы  просмотреть  журналы  и  отметить  в  них  все  работы  вот  этих
фотографов?
     - Конечно.
     - Занятие, правда, не самое увлекательное, но ты бы нам очень помогла.
     - Легко.
     - Но сначала пошли перекурим.
     Иду  за ней к  чугунной пожарной  лестнице  в  конце монтажной комнаты.
Дженни  уже там.  Я понимаю,  что, пригласив меня перекурить, они фактически
взяли меня в свою компанию. Круто.
     Где бы я  ни работала,  всегда старалась держаться в стороне. Но сейчас
мне хочется познакомиться с  этими  людьми  поближе.  Я  провела здесь всего
несколько часов, но уже поняла, что это место мне подходит.
     Итак, мы немного поболтали. Никто о Фабиане лестно не отозвался.
     - Думаю, он скоро отсюда уйдет, - говорит Дженни.
     - Почему? - спрашиваю я.
     Дженни  пальцем манит  нас, мы  придвигаемся  поближе, и она  открывает
тайну. Обожаю быть среди посвященных.
     - Нас перекупят. Точно говорю. Думаю, при новом владельце Фабиан отсюда
в два счета вылетит.
     Сэм  издает удивленный возглас и с трудом  вытаскивает  дужки очков  из
копны кудрявых  волос.  Мне хочется разузнать все  подробнее, но  тут звонит
телефон.
     - Я пошла. - Тушу сигарету об решетку и спешу к своему рабочему месту.
     Весь остаток дня разгребаю почтовые завалы, помогаю Энди  справиться  с
компьютером, забираю образцы с Бервик-стрит, - в общем, делаю все, что могу.
Наверное, я начала новую жизнь, потому что  за весь  день никому  ни разу не
позвонила. А вскоре с удивлением замечаю, что на часах уже полседьмого.
     - Обещай, что завтра снова придешь, - говорит Дженни.
     - Обещаю, - отвечаю я.
     - Не  знаю, что бы  мы сегодня без тебя делали. Даже выйдя на  улицу, я
продолжаю улыбаться.
     Устала, но  домой возвращаться  пока  не  хочется.  Весь день  пыталась
разузнать о "Фрайерз" побольше. Пока не получила полного представления об их
стиле  в этом сезоне. В основном они производят повседневную мужскую  одежду
для больших торговых сетей, но у них есть и свой бутик на Ковент-Гарден.
     Решаю взглянуть на их товар и не спеша иду по Сохо и Сент-Мартинз-лейн.
Рассматриваю витрины  магазинов одежды, запоминая  основные  тенденции этого
сезона.
     В  бутике  "Фрайерз"  все  изучаю  подробнейшим  образом.   Одежда  мне
нравится, но  на витрине выставлены  только самые кричащие модели, поэтому я
слегка  удивляюсь,  обнаружив  внутри  магазина  вполне  классические  вещи.
Старательно  подслушиваю  разговоры  продавцов  и  вскоре  понимаю,  что  из
посетителей осталась я одна и магазин уже закрывается.
     Домой  прихожу  поздно,  переполненная  впечатлениями  и  идеями.  Джек
заправил постель,  вымыл  посуду. Он  не оставил ни записки, ни сообщения на
автоответчике, но мне приятно знать, что, пока меня не было, он хозяйничал в
моей  квартире. Заваливаюсь  на  кровать  с кучей мужских  журналов, которые
накупила по дороге, и внимательно изучаю все разделы моды. Впервые за долгое
время ощущаю  свою целеустремленность. Выключаю свет, ложусь  спать. Подушка
пахнет Джеком, и я засыпаю с улыбкой на лице.
     Следующие два дня проходят как в тумане, я собой жутко довольна. Думаю,
в коллектив компании я хорошо вписалась.
     Четверг, и мы идем обедать.
     - Жаль,  что Карен возвращается на будущей неделе, - говорит Сэм, когда
мы входим в паб, - было бы здорово, если бы тебя оставили.
     - Я и сама не хочу уходить, - честно признаюсь я. - А постоянной работы
у вас нет?
     - Если бы  была хоть какая-то вакансия, ты бы первая об этом узнала, уж
поверь. Можешь оставить нам свое резюме?
     - Да, я как раз недавно его составила. Сегодня днем тебе отдам.
     - Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
     Надеюсь,  она  говорит  это не из вежливости. Я  так  усердно выполняла
секретарские  обязанности, что не успела дать им понять, что меня интересует
сам бизнес.
     В пятницу утром всех созывают на  совещание, и я остаюсь в  офисе одна.
Осматриваюсь, уже скучая по этой комнате. Мне будет всего этого не хватать.
     Звонит Элейн.
     - Ты им понравилась, - говорит она с удивлением.
     - Мне они тоже,  - отвечаю  я. -  У вас больше  нет на  примете  ничего
похожего?
     - Нет, полное затишье.
     Я уныло вешаю трубку, но тут кто-то звонит в дверь.
     - Все на совещании, - говорю я мужчине. - Вы кого-то ищете?
     - Я к  Фабиану. -  Он оглядывает пустые  столы. -  Не возражаете,  если
подожду здесь?
     - Конечно, нет, - улыбаюсь я и провожу его к дивану у окна.
     Он может тут сидеть сколько захочет - такой симпатяга, просто красавец.
Короткие  светлые   волосы,  сексуальная  щетина  на  загорелом  лице.  Ему,
наверное, под сорок - судя по лучикам вокруг глаз.
     - Хотите кофе?
     - Да, спасибо. - Он откидывается на спинку дивана, а я ухожу на кухню.
     Наверняка модель.  Точно. Понятно, зачем он нужен  Фабиану, - идеальная
модель для новой коллекции Дженни.
     Притворяться, что  я занята  работой,  нет  смысла:  все на  совещании.
Поэтому я приношу кофе, сажусь на край стола и улыбаюсь.
     - Ну, как вам "Фрайерз"? - спрашивает он.
     - Отличный  дом моды.  Одежда  у  них  потрясающая  - по  крайней  мере
классическая линия, -  и люди здесь замечательные. Я тут недавно, - добавляю
я, - но мне совсем не хочется уходить.
     - Вы уходите?
     - Да. Замещала постоянного секретаря.
     Он удивленно поднимает брови. Я знаю, что не должна с ним  говорить, мы
же незнакомы, но после звонка  Элейн  я так подавлена, что сама  не замечаю,
как разболталась. Рассказываю ему про свое резюме, которое посылала сюда три
года  назад, и  про  то,  как  надеялась  после  временной  работы  получить
постоянное место.
     - А почему  именно  тут, а не  в другой  фирме?  - спрашивает он  через
какое-то время.
     - Здесь есть поле деятельности - я бы многое смогла изменить.
     - Например?
     И я  рассказываю ему  о своих  идеях и о наблюдениях  в  магазинах.  Он
продолжает задавать вопросы, и я  выдаю теорию о том, что лучше выставлять в
витринах,  и  о  том,  что  "Фрайерз"  нужно  переориентироваться  на  более
состоятельный слой населения. Выкладываю про разговоры, которые подслушала в
бутике, и даже упоминаю, какую одежду носит Джек.
     Он кивает,  а я  продолжаю трещать без умолку.  Так  приятно,  что меня
наконец-то сподобились  выслушать.  Жаль,  что  этот  человек  -  всего лишь
модель.
     - В общем, есть некоторые идеи, - завершаю я свой монолог.
     - А вы говорили Фабиану о своих идеях?
     - Фабиану? Нет, конечно. Он мне за все это время и двух слов не сказал.
Я же всего лишь временная секретарша.
     - Вас явно недооценивают, - замечает он.
     Я киваю. Тут открывается дверь - совещание закончилось.  Я спрыгиваю со
стола, разглаживаю юбку и извиняюсь:
     - Простите, совсем вас заболтала.
     - Да ничего, мне было интересно. - У него приятный американский акцент.
- А как вас зовут?
     - Э... Эми. Я скажу Фабиану, что вы его ждете. Поворачиваюсь, собираясь
уходить, но у двери оглядываюсь и смущенно спрашиваю:
     - Могу я узнать ваше имя? Он встает.
     - Джулиус. Джулиус Геллер.
     Когда  все  вернулись  на  свои  места,  стало  очевидно, что  ситуация
изменилась. Улучив минутку, иду в монтажную. Дженни, Сэм,  Энди и Луиз курят
на пожарной лестнице.
     - Что происходит? - обращаюсь я ко всем сразу.
     - Как мы и думали, - говорит Дженни. - "Фрайерз" перекупили "А&М".
     - А кто такие?
     -  Другой дом моды. В основном  работают  на Америку,  но их  коллекции
неплохо  расходятся  и здесь,  -  объясняет Сэм. -  Уже назначили нам нового
босса.
     -  Поверить  не  могу, что  прислали именно его! - радостно  восклицает
Дженни. - Он просто необыкновенный!
     -  И  он точно вышвырнет  Фабиана, если собирается руководить  всем  из
Лондона, - добавляет Энди.
     - Видели коллекцию, которую он сделал в Париже? - спрашивает Луиз.
     - Да. Классная. Надеюсь, он нас не разгонит.
     - Да  кто? - встреваю  я, потому что  они продолжают  восхищаться новым
боссом.
     - Джулиус Геллер, - отвечает  Дженни, замечая меня наконец.  - Здорово,
да?
     Я неуверенной  походкой возвращаюсь за свой  стол.  Джулиус  Геллер наш
новый босс.
     Тот самый Джулиус Геллер, которому я только что душу изливала.
     Молодец, Эми. Ничего  не  скажешь,  молодец!  Отличное  мнение  о  себе
составила.  Выскочка, секретарша  временная. Вывалила все  свои  "блестящие"
идеи мужику, который рулит всей этой индустрией. А судя  по  лицу Дженни, он
не просто рулит, он - самый-самый.
     Черт!
     Остаток дня носа не высовываю из-за своего стола.  Разговор с  Фабианом
явно затянулся, а тут еще Дженни и Сэм  пригласили в кабинет.  Я стараюсь не
встречаться  ни с кем глазами и не замечать напряженной атмосферы. Небольшая
передышка -  надо сходить на почту. Вернувшись, гадаю, ушел Джулиус или нет.
Ладно, будь что будет, но  встречаться  с ним ни за что не  стану, лучше под
стол спрячусь.
     В полшестого заходит Дженни, я  отчитываюсь за  сделанную работу и сдаю
ей лист учета времени.
     - В последний раз тебе подписываю, - вздыхает она.
     - Честно говоря, даже хорошо, что сегодня я последний день работаю. - И
я выкладываю, что натворила.
     Дженни качает головой и смеется:
     - Все не так плохо, как тебе кажется.
     - Да уж хуже некуда, - вздыхаю я, засовывая лист учета в сумку.
     - Пойди попрощайся с Фабианом перед уходом.
     Она  обнимает меня, и все начинают благодарить меня за работу. При этом
как-то  странно посматривают. Или у меня к подбородку марка приклеилась, или
просто паранойя развилась. Проверяю подбородок. Нет, видимо, паранойя.
     - Мы тебя найдем, - говорит Сэм. - Ни пуха! - И скрещивает пальцы.
     Они  стоят  у  дверей  и улыбаются;  я  стучусь  в  кабинет  Фабиана  и
оборачиваюсь:
     - Он там?
     По-моему, их сейчас от смеха разорвет.
     - Да иди же, - подталкивает меня Дженни. Я открываю дверь.
     -  А,  вас-то  мне  и  нужно.  -  За столом  Фабиана  сидит  Джулиус. -
Проходите, - приглашает он.
     - Хотела попрощаться с Фабианом, - с трудом выдавливаю я.
     - Боюсь, Фабиана вы уже не увидите. Да вы садитесь.
     Сажусь на стул, тщетно пытаюсь успокоиться. Лицо  у меня горит. Джулиус
с улыбкой разглядывает меня.
     -  Не  надо  было  мне  с вами болтать,  но  я не знала, что  вы  новый
начальник. Обычно я не...
     Джулиус поднимает ладонь, останавливая меня:
     - Все в порядке, Эми. Вам не за что извиняться.
     - Но...
     - Никаких "но". Я считаю, что у вас замечательные предложения и идеи. И
еще я считаю, что вы как раз тот человек, которого я  ищу.  Мне нужен личный
ассистент, чтобы  разобраться здесь со всем, и, думаю, вы идеально подходите
на эту должность. Печатаете хорошо?
     - Не очень, - ошеломленно признаюсь я, - но могу потренироваться.
     - Я поговорил с Дженни и Сэм, они  считают, что лучше вас тут еще никто
не  смог  организовать  работу.  Я уже  просмотрел ваше  резюме. И,  знаете,
впечатлен.
     Спасибо, Сэм и Дженни!
     -  Ну так что? Может, сэкономите мне  время и силы на собеседованиях со
скучными секретаршами и просто дадите шанс поработать с вами?
     Дам ли я ему шанс?

* * *

     Отпраздновав свое назначение  в пабе с Дженни  и Сэм, я мчусь к Джеку с
бутылкой шампанского.
     - Ты не поверишь! - кричу с порога, едва он успевает открыть дверь.
     - Чему?
     Вытаскиваю из-за спины шампанское.
     - Можешь становиться домохозяйкой!
     Джек  и Мэтт  искренне рады  моим  новостям.  Мы сидим  на кухне,  пьем
шампанское, а я в красках расписываю, что произошло.
     - Когда приступаешь? - спрашивает Мэтт.
     -  Представляете,  только через  две недели! Значит, мы можем поехать в
отпуск.
     - В отпуск? - переспрашивает Джек.
     - Конечно, а  почему бы  и  нет? Как  только я начну работать, отдыхать
будет некогда. Я  уже по дороге сюда все обдумала. Давай съездим на недельку
в теплые края.
     - А ты не слишком торопишься?
     -  Вовсе не слишком,  у тебя целая  неделя на раздумья. Ну же, Джек. Ты
можешь себе это позволить, мы так здорово отдохнем.
     Джек явно сомневается.
     - На следующей неделе у Алекса мальчишник, - напоминает Мэтт.
     - Я не забыл, - отвечает Джек.
     Я так пьяна от шампанского  и  радости, что не сразу замечаю, как парни
переглядываются между собой. Похоже, я чего-то не знаю.
     - Ладно, что-нибудь придумаю, - говорит Джек. Он  встает и направляется
к холодильнику.
     - Я ухожу, - вдруг объявляет Мэтт.
     - Останься, - прошу я.
     - Извини, не могу. Надо идти. Ну, веселитесь. - И он закрывает за собой
дверь.
     - Я что-то не то брякнула? - спрашиваю я.
     - Нет, не волнуйся, все нормально, - отвечает Джек.
     - Ты не обязан ехать, если не хочешь.
     - Конечно, хочу. Алекс ведь друг Мэтта, а не мой. С ним я договорюсь.
     - Вот  и  отлично. -  Я  спрыгиваю с табурета  и обнимаю Джека. - Я так
рада!
     - Я тоже. - По-моему, звучит не очень убедительно.

* * *

     Из 365  дней в году только  семь  я провожу  в  обществе, но каждый раз
приходится разрываться в буквальном смысле.
     Я еще не проснулась, но уже напряжена. Плюс похмелье.
     Сегодня   исполняется   пятьдесят   лет   тетушке   Ви.  На   юбилей  в
Хемел-Хемпстед  меня  пригласили  с Джеком (явно  мама руку приложила), но я
лучше умру, чем представлю  его своим теткам  и кузинам. Не хватало еще дать
ему  повод  задуматься  о  моей  наследственности.  Хотя  с  тетушкой  Ви не
соскучишься, и обычно я с удовольствием бываю у нее в  гостях. В этом году у
нее в саду будет надувной батут.
     Я обещала маме, что  приеду, но теперь придется звонить и отказываться.
Мама вряд ли обрадуется.
     Вечер тети Ви совпал с вечеринкой у Хел, которую она устраивает в честь
дня  рождения  Гэва.  Хел  так долго  готовилась -  обсуждала  меню,  список
приглашенных, -  что, если я  не приду,  она меня никогда не простит.  Кроме
того, надо помочь ей с закусками.
     Но  хуже всего  то,  что и  Хлоя  сегодня устраивает  барбекю. Когда  я
сказала Джеку, что собираюсь к Хел, он не на шутку обиделся:
     -  Но там все будут, и ты тоже обязательно должна  прийти.  Мы с Мэттом
будем готовить.
     - Я ведь уже обещала Хел.
     -  Это же не ее  день рождения. Просто ужин. Она не  расстроится,  если
одним ртом будет меньше.
     - Еще как расстроится.
     - Ладно, иди, - надулся Джек. -  Но, знаешь, по-моему, это нечестно. Я,
между прочим,  отказываюсь  от  мальчишника,  чтобы поехать с тобой, ты тоже
могла пойти сегодня со мной. Я хочу всем тебя показать.
     На автоответчике три  послания от Хел. Я уже решила, что  пойду сегодня
на  барбекю,   но  не  могу  представить,  как   ей  об  этом  сказать.  Мне
действительно жутко хреново, но придется ей врать.
     Когда она снова звонит, я отвечаю самым жалким голосом.
     - Ты  где была? -  спрашивает  она. - Я тебе  все  утро звоню.  Ты что,
забыла, что мы договорились идти за покупками?
     - Я плохо себя чувствую, - отвечаю я.
     - Джек там? - скептически спрашивает она.
     - Нет, меня рвало.
     - Похмелье?
     Меня так  и  распирает сказать  ей про новую  работу,  но я уже  начала
врать.
     - Не думаю, что мне сейчас до магазинов.
     - Но ты же обещала.
     - Знаю, но мне очень хреново. Правда. Она вздыхает. Явно бесится.
     - Ладно, но к вечеру поправляйся. Джек ведь тоже придет?
     - Нет, он не сможет. У его тети юбилей или что-то вроде того.
     - Но я же заранее все планировала. Ты могла бы меня предупредить!
     - Ой, извини, меня  сейчас опять вырвет.  Иду в ванную и показываю себе
язык.  Теперь мне и в самом деле  плохо. Знаю, что заварила кашу, и, похоже,
дальше  все  будет еще хуже. Я  никогда  не вру  Хел. И кстати,  уже  купила
подарок Гэву. Поэтому придется  мне  к вечеру "поправиться". И Джек должен с
этим смириться.
     Весь день слоняюсь по квартире в дурном настроении. В шесть звонит Джек
с мобильника Мэтта:
     - Ты где?
     - Я собираюсь...
     - Приезжай скорей. Мясо отлично получилось.  Я уже сказал  Хлое, что ты
придешь.
     - Джек...
     Но он уже отключился.
     Сначала раздумываю, не  пойти ли к Хел, а потом втихую улизнуть к Хлое.
Но чем больше я об этом думаю, тем яснее понимаю - так будет еще хуже.
     Придется кинуть Хел. Джека кинуть я не могу. После всего, что он сделал
для меня, не могу. Несколько раз репетирую свою речь и звоню ей.
     - Как ты себя чувствуешь? - спрашивает она.
     - Хуже.
     - Ты что-нибудь ела?
     -  Нет.  Все  выходит  обратно.   Наверное,   отравилась  или  инфекцию
подхватила - у нас на работе несколько человек с желудком слегло.
     -  Хочешь,  я  за  тобой  приеду? Останешься у нас  переночевать.  И не
волнуйся, не можешь есть - не надо.
     - Хел, я не могу.
     - Но сегодня же день рождения Гэва.
     -  Я  знаю,  но  чувствую  себя  ужасно. Только праздник  вам  испорчу.
Веселитесь без меня.
     - Значит, не приедешь?
     - Думаю, мне лучше лечь спать.
     - Я тебе еще перезвоню, проверю, как самочувствие.
     - Не волнуйся,  я  наверняка  буду  спать.  Веселитесь. Поцелуй от меня
Гэва.
     Все. Теперь в рай мне путь закрыт.

* * *

     До Хлои добираюсь очень долго и появляюсь там не в лучшем настроении. У
нее  квартира на  первом этаже  викторианского дома.  Она  встречает меня  у
дверей, ведет в сад. Я мельком оглядываю гостиную. Стильные деревянные полы,
картины. Во всем виден хороший вкус. Даже сад в идеальном состоянии.
     Джек и Мэтт  колдуют у гриля,  кроме  них в  саду еще  человек сорок ту
суется. Из колонок надрывается Арета Франклин. Все, кажется, уже пьяные.
     - Хорошо, что ты смогла прийти, - говорит Джек и целует меня.
     - Хорошо, - соглашаюсь я. Осматриваюсь, замечаю Мартина, брата Хел.
     Он с  кем-то разговаривает, углядев меня, салютует стаканом. Я машу ему
в  ответ. Все,  я пропала. На этот раз точно. Он обязательно  расскажет Хел,
что видел меня здесь.
     Я поворачиваюсь к Джеку.
     - Есть будешь? - спрашивает он с набитым ртом.
     - Нет, спасибо. Не хочется. Джек обнимает меня одной рукой.
     - Ну, веселей. Это же вечеринка.
     Веселей?  Сейчас,  когда вся моя  жизнь летит  коту  под хвост? Я слабо
улыбаюсь ему и спрашиваю через силу:
     - Кто есть кто?
     Он начинает перечислять:
     -  Это  Стрингер,  он работает в  спортзале.  Дамиен,  старый  школьный
товарищ.
     Дальше идет целый список имен, которые я никогда не смогу запомнить.
     - А вот это Джонс, - наконец говорит он и показывает на парня в кожаных
штанах.  Парень очень  симпатичный и явно  сознает это,  судя по его позе. -
Держись от него подальше. У него от коки совсем крышу снесло. Черт, они идут
сюда.
     Девушка,  которая вместе с  Джонсом приближается к нам,  кажется мне до
боли знакомой.  Вот  только  никак  не могу  вспомнить,  где  я  ее  видела.
Наверное,  модель или манекенщица - стройная, длинные  светлые волосы. Очень
красивая - глядя на  такую  красоту, невольно  начинаешь подумывать о  смене
пола.
     - Джек, у тебя отлично получается, - широко улыбается она.
     Белоснежные зубы, без малейшего следа помады.
     - Ты нас не представишь? - Она с любопытством оглядывает меня.
     Джек прячет взгляд. Переворачивает стейк на гриле.
     - Да, конечно. Эми, это Джонс, - говорит  он, махнув между  нами куском
рыбы.
     - Привет, - говорю я Джонсу. Джек прав. С первого взгляда очевидно, что
он нюхает слишком много кокаина.
     - И Салли, - бормочет Джек.
     Я  не  сразу понимаю все значение этой фразы, но вскоре ужасная догадка
поражает меня как молния: так это ее Джек рисовал? Голышом?
     - А! - восклицаю я. - Так ты та самая Салли, с портрета. А я все думаю,
где я тебя видела.
     К  счастью, в порыве  притворного смеха я не захлопала  себя по бедрам.
Салли  опускает  взгляд,  но она  крупно  ошибается,  если  думает, что  мне
неловко.
     - С какого портрета? - спрашивает Джонс.
     - Ну, знаешь, тот, - улыбаюсь я до ушей, - нагишом, который Джек пишет.
Очень удачный портрет...
     - Что?! - перебивает меня Джонс, вскидывая руку. На указательном пальце
у него  уродливый серебряный перстень с  черепом. - Что?!  - снова вопит он,
откидывая с лица волосы.
     -  Ох... - Я зажимаю ладонью рот.  - Это должен был  быть сюрприз? -  Я
делаю виноватое  лицо, поворачиваюсь к Салли. -  Ты ему  собиралась подарить
свой портрет? Ой, ну конечно, это ведь такой... интимный подарок.
     Я облажалась.
     Сильно.
     Очень сильно облажалась.
     Салли сверлит  Джека  недобрым  взглядом.  На  долю секунды  воцаряется
гробовая тишина,  которую  нарушает Джонс.  Кажется, его сейчас разорвет. Он
хватает Джека за грудки.
     - ТЫ, УРОД НЕДОБИТЫЙ! - орет он и замахивается на Джека.
     Все замирают.
     Но  Джонс промахивается и падает на  гриль.  Одной  рукой с размаху  он
стукается  об стол, переворачивая на себя соус;  сосиски разлетаются во  все
стороны.  Потом раздается  треск падающего  гриля,  шипение кожаных  штанов,
поджарившихся на решетке, и, наконец, визг Джонса.
     -  Ну все, стерва! - орет  Салли и со всей силы толкает меня на колючий
розовый куст.
     Она бросается к Джонсу, который пытается выкарабкаться из груды сосисок
и железяк.
     - Успокойтесь! - кричит Джек. Джонс отпихивает Салли.
     - Шлюха! - орет  он, с трудом сохраняя  равновесие. Потом хватает вилку
для гриля и бросается к Джеку. Гости  испуганно скучиваются. Джек дергает  к
себе пластиковый стул, и  несколько секунд они сражаются с Джонсом, пока тот
не  роняет  вилку. Джек отшвыривает  стул,  пригибается  и выставляет  руки,
словно готовясь к приему карате.
     - Спокойно!  - снова  кричит он.  Джонс отворачивается,  опускает руки.
Джек выпрямляется. - Давай спокойно все обсудим.
     Но он не  видит лица Джонса.  Я догадываюсь,  что сейчас произойдет,  и
хочу броситься к ним, но мое платье зацепилось за колючки.
     -  Осторожно! - кричу  я,  и  на  секунду  Джек отвлекается. И конечно,
именно  в  эту  секунду Джонс  наносит  ему  удар.  Я  вижу,  как его  кулак
впечатывается  в  скулу Джека, слышу свой крик, потом вижу,  как  серебряный
череп вспарывает кожу. Джек  пятится, падает на стол,  переворачивает его, в
воздух летят бутылки и тарелки.
     Мэтт, Дамиен и Стрингер кидаются к Джонсу, хватают его.
     Я наконец  отрываюсь от розового куста и бегу к Джеку. Джонс продолжает
выкрикивать ругательства, пока Дамиен и Стрингер за руки и за ноги тащат его
к выходу. Салли бежит за ними, и вскоре поток брани затихает вдалеке.
     Я приседаю рядом с Джеком:
     - Ты как, в порядке?
     Он  совсем не  в порядке. Он  держится за  лицо  и  баюкает челюсть.  Я
протягиваю к нему руку, но он отталкивает меня.
     -  Оставь меня  в  покое!  -  шипит  он  с  такой  злостью,  что  я  от
неожиданности падаю на землю.
     Он поднимается и, пошатываясь, скрывается в доме.
     - Джек!
     Но он не обращает на меня внимания.
     Я прячу лицо в ладонях. Мэтт склоняется надо мной:
     - Не волнуйся, он сейчас успокоится.
     Все  вокруг в шоке. Мэтт помогает мне встать, обнимает меня одной рукой
за  талию.  Тут подбегает  Хлоя.  Она  в ярости. Все  вокруг сломано, в саду
словно смерч пронесся.
     - Где Джек? - резко спрашивает она. Я растерянно киваю в сторону дома.
     - Господи!  - закатывает она  глаза,  потом отворачивается и  шагает  к
дому.
     Несколько минут спустя нетвердой походкой я захожу в ванную и сажусь на
крышку унитаза. Не знаю, сколько времени провожу так. Вдруг раздается стук в
дверь и голос Мэтта:
     - Эми? - Он снова стучит. - Эми, открой дверь.
     - Не заперто, - хриплю я.
     При виде выражения его лица я начинаю рыдать.
     - Не надо, - говорит он, присаживаясь  на край ванны  рядом со  мной, -
успокойся. Все образуется.
     Он обнимает меня за плечи и дает рулон туалетной бумаги. Я сморкаюсь.
     - Мне так неловко.
     - Ничего, ничего. Мне тоже становится не по себе в таких случаях.
     Дверь резко открывается.
     - А, вот  ты где, -  говорит Хлоя, морщась. -  Ложка дегтя в моей бочке
меда.
     Мы с Мэттом встаем.
     - Как он? - спрашиваю я.
     - Не волнуйся. Я за ним присмотрю.
     В дверях появляется Джек, прикрывая рукой лицо. Глаз уже начал опухать.
Хлоя протискивается мимо Мэтта и открывает шкаф.
     -  У  меня есть немного гамамелиса. - Она вытаскивает бутылек,  большой
клок ваты и командует: - Джек, иди сюда.
     -  Я сам, - отвечает он. На меня не глядит.  - Вы не могли  бы оставить
нас одних  ненадолго? - Мэтт согласно кивает, Хлоя сверлит Джека взглядом. -
Тут слишком тесно, - добавляет он.
     Хлоя смотрит на меня с такой ненавистью, будто я таракан  на  ее кухне,
которого она с превеликим удовольствием раздавила бы. Потом выходит вслед за
Мэттом, хлопнув  дверью. Джек запирает  дверь,  приваливается  к ней спиной,
закрывает глаза. Потом смотрит на меня.
     - Прости меня, - говорит он, - я не хотел тебя так толкнуть.
     - Не извиняйся, я сама во всем виновата. Господи! Прости меня, Джек.
     -  Иди  сюда,  - говорит он, и  в  ту же  секунду  я оказываюсь  в  его
объятиях.
     - Он просто идиот!
     Я поднимаю на него взгляд и содрогаюсь. Подвожу Джека к ванне, усаживаю
на краешек. Беру бутылочку, вату и наклоняюсь.
     - Очень больно?
     Джек  не  отвечает. Он кладет руку мне на плечо и утыкается лбом в  мое
лицо.
     - Какой кошмар, - вздыхает он.
     - Все уже позади. - Я не хотел... - Ш-ш-ш...
     Я  прижимаю палец к  его  губам. Он поднимает голову, и мы смотрим друг
другу в глаза. И вдруг все встает на свои места. Все ясно как белый день. Ни
Мэтт, ни Салли, ни Хлоя, ни Джонс - никто из них  сейчас не  имеет значения.
Мне нет ни до кого дела, кроме Джека.
     - Я тебя люблю, - шепчу я.

7
ДЖЕК

     Не  "ты мне нравишься". Не "ты мне очень нравишься". И даже  не "ты мой
лучший друг".
     Нет.
     Просто "я тебя люблю".
     Если уж размышлять о фразах, то эта - ого-го какая фраза. Практически в
одном  ряду с  другими: "Пока мы не зашли  слишком  далеко, думаю, ты должен
знать, что  я не всегда  была женщиной..." (Микаелла/Майкл  - Мэтту в 1995);
"Сказав, что неженат, я был не совсем честен с тобой..." (Грэм Кинг - Хлое в
1997);  "Думаю, нам пора всерьез  обсудить  нашу будущую  семейную жизнь..."
(Зоя - мне в 1995).
     То есть к этим словам надо отнестись серьезно.
     Конечно, в  такой  критический  момент  я мог бы прибегнуть к  одной из
традиционных уловок:
     A.  Задумчивое  "м-м-м" (особенно в сочетании  с медленным покачиванием
головы и выражением боли на лице).
     Б. Невнятное "я тебя тоже лубгвх" (чем пьянее, тем лучше).
     B. Испуганное "господи, меня сейчас вырвет" (и не будь голословен, друг
мой).
     Г. Психологически выверенное "спасибо, что доверилась мне" (и не забудь
после этого благодарно пожать ей руку).
     Д. Нахальное  "я в курсе"  (пристально смотри  ей в глаза, самодовольно
либо презрительно улыбаясь).
     Но мне сейчас не до уловок. Я в смятении. Я смотрю на Эми и думаю, что,
может быть, именно эти слова я и хотел от нее  услышать. Я  польщен. И еще я
понимаю, что этими  словами Эми выразила жизненно важное  решение:  я - тот,
кто ей нужен.
     Где-то в глубине души мне и правда хочется взять ее за руку, посмотреть
в  глаза  и сказать: "Да,  я -  тот,  кто нужен  тебе.  Да,  я люблю тебя  и
счастлив, что ты любишь меня". В конце концов,  все мы хотим одного - любить
и быть любимыми. Ведь так? Любовь без взаимности - это не то.
     Но  есть и  другие чувства. Неуверенность. Мысли, в  которых не хочется
признаваться  даже  самому  себе.  Например,  насколько  хорошо я  ее  знаю?
Достаточно ли, чтобы поверить  в  это  признание? А что, если я  ей поверю и
ошибусь? Что, если пойду у нее на  поводу и приму свои запутанные чувства за
Любовь?
     Предыдущий  опыт  подобных отношений  не  прибавляет  мне  уверенности.
Во-первых, за  всю свою жизнь я признался в любви только один раз (не считая
родственников и домашних животных). Зое. В аэропорту Хитроу. Мы застряли там
на шесть часов в ожидании нашего рейса на Ибицу  и уже через три часа устали
до  смерти. Скука чудовищная. Я сидел в пластиковом кресле, тупо уставившись
на  табло, и  надеялся,  что  вот-вот  зашевелятся буквы  и  напишется "Идет
посадка".
     Зоя спала, положив голову ко мне на колени. Помню, я смотрел на нее, на
ее разметавшиеся волосы, на сомкнутые веки, и мной овладело безумное желание
защитить ее от всего мира. Такую красивую и безмятежную.  Мне никогда раньше
не  было  так хорошо и  уютно. Я наклонился к ней,  поцеловал в  лоб,  и три
волшебных слова сами собой сорвались шепотом  с  моих  губ. Мы встречались с
ней тогда уже шесть месяцев, и я искренне верил в то, что сказал.
     Но сейчас, здесь - в ванной  Хлои, сидя с  подбитым  глазом  и  опухшей
челюстью, я все  воспринимаю по-другому. Я уже не мальчик. И любовь для меня
- не наплыв нежности, не тихое восхищение, не ожидание счастья. Любовь - это
решение. Это  уверенность  в том, что она  - та самая.  Я  не из тех,  кто с
легкостью признается в любви,  лишь бы в  такой  момент  не молчать. И не из
тех, кто использует эти слова как код доступа в ее спальню (на этот случай я
могу придумать что-нибудь получше). Но  я также не  из  тех, кто боится этих
слов.  Я  скажу это, когда буду уверен  в своих чувствах. А сейчас,  когда я
смотрю на Эми, я не уверен...
     Вывод: наше совместное будущее пока под вопросом.
     Поэтому, вместо того чтобы  принять ее слова и выдать  ответное "Я тебя
тоже люблю", я выбираю путь, избитый поколениями нерешительных мужчин: линяю
в кусты.
     - У тебя платье порвалось, - говорю я, переводя взгляд на ткань.
     На несколько секунд воцаряется такая тишина, что я слышу  биение своего
сердца. Думаю, она тоже слышит.
     Наконец она спрашивает:
     - Ну и что скажешь?
     - Бред какой-то, - говорю я.
     К счастью, она понимает, что мои слова относятся к происшедшему в саду,
а не к ее признанию.
     - Зря я так, - говорит она.
     Я крепче обнимаю ее, притягиваю к себе, целую в щеку.
     - Нет, это я зря. Зря наврал  тебе  про  Салли.  А она  зря не  сказала
правду Джонсу. И зря этот чокнутый урод  принял  все  так близко  к сердцу и
решил свернуть мне шею.
     Эми опускает взгляд.
     - Да, но его можно понять...
     - Да какой там, к черту, понять!  Никто не имеет права так себя  вести.
Слишком  много тут, -  говорю я, прикладывая палец  к  ноздре и вдыхая, -  и
слишком мало тут, - и стучу пальцем по виску. Едва  я  подумал о Джонсе, мой
пульс сразу участился.
     - А если бы ты  был на его месте? Если бы  ты узнал, что кто-то  рисует
меня голой? Ты бы не взбесился?
     Вопрос, конечно,  верный,  но  мне сейчас  не  до  этих рассуждений.  Я
категорично мотаю головой.
     -  Нет,  я  бы не взбесился, потому что я  не  псих. И...  потому что я
доверяю тебе.
     - А ты знал, что она ему не сказала? Ну, до сегодняшнего вечера?
     Думаю,  не наврать ли снова, мол, Джонс знал и был не против? Но к чему
это вранье? Достаточно  один раз взглянуть на Джонса и  станет ясно,  что он
разъярится, даже если кто-нибудь подсядет к Салли в автобусе, не говоря уж о
вещах более интимных. И поэтому я выбираю правду.
     - Да, она сказала, что Джонс взбесится, если узнает.
     - Как и я, когда увидела картину.
     - Да, - вздыхаю я, - как и ты.
     - Наверное, все дело в честности. Я сразу заподозрила самое плохое.
     Я подвигаюсь ближе, заглядываю ей в лицо. Глаза у Эми опухли от слез, и
мне кажется, это я во всем виноват. В принципе так оно и есть.
     - Ты об этом подумала, когда нашла портрет?
     - Что ты спал с ней?
     - Да.
     -  Ну,  я  бы соврала,  если  бы сказала, что  не подумала  об этом.  -
Чувствую, как она проводит  рукой по  моим волосам. - Конечно. Да что там, я
была почти уверена. - Она  поднимает голову и смотрит на меня. - Ты злишься,
что я могла так подумать?
     - Нет, - отвечаю я после некоторого раздумья.
     - Нисколечко?
     - Ну ладно, - соглашаюсь я, - немножко.
     - Прости меня. Это все от ревности. Я доверяю тебе, Джек. Полностью. Ты
ведь и сам знаешь?
     Чувствую себя полным ничтожеством. И не просто ничтожеством.  Хуже... С
тех пор как  мы помирились после  ссоры в мастерской, мне все время так. Вот
сейчас  идеальный момент - рассказать  Эми  правду о  моих  видах на  Салли.
Сказать, что мной  двигало вожделение, а не вдохновение. И  покончить с этим
раз и навсегда.
     Но зачем? Почему я должен отчитываться за  то, что было в моей жизни до
ее появления?  Чего ради причинять  ей боль? Теперь все это уже неважно. Мне
нужна Эми, а не Салли. И незачем Эми знать, что раньше все было иначе.
     -  Не думал  об этом,  - говорю я, уходя  от темы. -  А чем твоя логика
отличается от логики Джонса? Ты повела себя так же, как и он.
     - Но я тебя не ударила, - возражает она. - Это разве не считается?
     Невольно улыбаюсь:
     - Наверное, считается. Но  я ведь не  поджарил тебе  кожаные штаны. Это
тоже считается.
     Она корчит гримасу:
     - Да, судя по звуку, было больно.
     - Да  уж, - говорю я,  не в состоянии сдержать  ухмылку, - как бекон на
сковородке зашкворчал.
     Ее голос снова становится серьезным:
     - Джек, нам кое-что нужно выяснить.
     - Ты про доверие?
     -  Да, но не только. Я о  прошлом, чтобы не  осталось никаких секретов,
лжи. И чтобы не повторилось того, что случилось сегодня.
     Она права. С этим  надо разобраться. Но не здесь. Не сейчас. И  не так.
На сегодня эмоций достаточно.
     В дверь стучат. Это Мэтт.
     - Ну  как, тебе уже  лучше? - спрашивает  он, содрогаясь при виде  моей
физиономии.
     -  Гораздо. - Оборачиваюсь к Эми  и улыбаюсь ей: - Давайте-ка продолжим
вечеринку.

ЧЕСТНОСТЬ

     Вторник. Вечер. Эми  сидит  за столиком  на  улице у "Зака". Мы  решили
заглянуть сюда  выпить, а потом пойти на вечеринку  к ее знакомому. Не дойдя
до бара несколько  метров, я останавливаюсь и внимательно разглядываю Эми. В
эту игру я играл, еще когда встречался с Зоей. Называется она "Запал бы я на
нее,  если  бы  она  не  была  моей   девушкой?"  Я  стою  поодаль,  пытаясь
представить, что не знаком с Эми. Будто проходил мимо, заметил ее и подумал:
"А не затащить ли мне эту крошку в постель?"
     Сначала  оцениваем внешние данные: волосы, фигура, одежда. Все вроде бы
в моем вкусе.  У нее нет "мокрой"  химии, она не  лысая и не  носит  бороду.
Признаков   дистрофии,  ожирения  или  злоупотребления  стероидами  тоже  не
наблюдается. Так,  теперь  одежда... Никаких флюоресцентных легинсов, шпилек
или футболки фан-клуба Майкла Болтона. Хорошо. По возрасту тоже подходит: не
более  чем на  пять лет моложе  меня  (то  есть  можем вместе пустить слезу,
вспоминая телепередачи времен семидесятых-восьмидесятых) и  не больше чем на
десять   лет   меня   старше  (то  есть  снижается   вероятность   прошлого,
обремененного  бывшими мужьями, детьми  и старыми пластинками).  Для  начала
недурно. Дальше  разглядываю  детали. Читает  глянцевый журнал  (грамотная -
хорошо), на макушку сдвинуты темные очки от... (любит дорогие вещи - плохо),
на столе бутылка вина и пара стаканов (кого-то  ждет; вероятно, своего парня
-  совсем  плохо). Общий вывод: очень недурна, жаль,  что  у  нее  уже  есть
парень.
     Если  бы это была наша первая встреча,  мне пришлось бы  сейчас скромно
удалиться. Но я вижу Эми не в первый раз. И тот факт, что у нее есть парень,
меня  совсем  не смущает. Потому что ее парень - это я,  и второй стакан  на
столе явно для меня. И я подхожу к  ней, широко улыбаясь, потому что на свой
вопрос отвечаю - ДА!
     Первое, что я понимаю,  поцеловав Эми, сев за столик и налив себе вина,
журнал в ее руках - брошюра из турагентства. Второе, что я понимаю, пока она
спрашивает меня, как дела, - это брошюра об отдыхе на Гавайях. Третье, что я
понимаю, когда Эми замечает, что два года не была за границей, - она думает,
будто я сказочно богат и летаю на всякие там Гавайи чуть не каждый месяц. Но
главное, что  я понимаю, пока она соскребает желтую краску у меня с волос, -
я влип по самое "не хочу".
     - Ну, что думаешь? - спрашивает Эми, разворачивая  брошюрку и показывая
мне фотографию дико дорогого отеля.
     Что я думаю? По правде? Я думаю, что после  уплаты штрафа за перерасход
кредита, оплаты жилья и прочих жизненно важных счетов денег за мое "творение
в ошизительно желтых тонах" не  хватит даже на автобусный билет до Клэктона,
не говоря  уже о более экзотическом курорте. Я думаю,  что  незачем ехать за
границу, когда и тут  красиво и жарко. И еще я думаю, что если  бы  на свете
была справедливость, то Эми страдала бы какой-нибудь жуткой аэрофобией и нам
бы пришлось  все лето провести в любимом Соединенном Королевстве. Но вряд ли
Эми хочет знать правду. По  крайней мере, я не хочу, чтобы она ее знала. Уже
не в первый раз я отмечаю для  себя, что ложь  - как мастурбация:  начав, не
можешь остановиться. Но,  несмотря  на такие грустные  мысли, мне удается не
показать своего ужаса и, приняв вид пресытившегося  жизнью человека,  лениво
произнести:
     -  Ну,  не знаю...  Съездишь на  эти  Гавайи раз - и  все, смотреть там
больше нечего.
     - А-а-а... - Она и не пытается скрыть разочарования. - Я  же не думала,
что ты там уже бывал.
     - Да, приходилось.
     Это правда. Я  бывал на Гавайских островах. И тот  факт, что мне  тогда
было шесть месяцев, и я все время валялся в коляске, и поездку эту дали отцу
вместо премии, не меняет сути дела. На Гавайях  я был. В подтверждение этого
делаю руками волнообразные движения и напеваю гавайские мотивы, надеясь, что
таким образом отвлеку Эми от ее навязчивой идеи.
     Не помогает. Едва я завожу первый куплет ла-ла-ла-ла-лааа-лааа, как она
прерывает меня вопросом:
     -  И  что,  тебе  совсем не  хочется  туда вернуться?  Опускаю руки, не
закончив танцевального па. - Знаешь, - продолжаю я свой блеф, - Гавайи - это
лишь солнце,  песок, волны  - вот,  собственно,  и все, ничего  интересного.
Больше там смотреть нечего.
     -  И правда, ничего интересного. -  Она кидает на стол другую брошюрку.
Смотрю  на обложку: тропические джунгли. - Тогда как  насчет этого? Один раз
побывал в джунглях, и смотреть там больше нечего?
     Одного взгляда на внушительную стопку брошюр, торчащую из ее сумки, мне
достаточно: даже  Тур  Хейердал  не решился бы заявить,  что побывал во всех
этих местах. Так,  надо  думать быстрее,  иначе  мне не отвертеться.  Я  уже
обещал поехать вместе с ней  в отпуск, и отказ может быть воспринят как знак
того, что  наши  отношения дали трещину. А  уж обсуждать наши отношения  мне
совсем не хочется. Да и трещины никакой  нет. Если не считать моего вранья о
том, сколько  денег  я зарабатываю на картинах. И  того,  что я продолжаю ей
врать,  хотя обещал никогда  больше  этого не  делать. Трещина? Ха! Да какая
трещина? Так, мелочи жизни - разве стоит обращать на них внимание?
     Я тихонечко отодвигаю брошюрки на край стола и говорю:
     - Я думал, что мы поедем не так далеко.
     - Почему?
     -  Ну-у... - И тут меня осеняет блестящая идея: - Потому что, когда  мы
купим путевки, останется всего неделя до окончания твоего отпуска.
     Но ее так легко не проведешь.
     -  Ничего  страшного,  -  говорит она,  открывая брошюрку  о  Багамских
островах. Проводит пальцем по колонке цен, нулей в  которых  больше, чем  во
всем  бюджете Великобритании,  и указывает на даты отправления и прибытия: -
Видишь, у них куча предложений - путевки на семь дней.
     Предложений? Ха! Расскажи об этом управляющему моего банка.
     -  Я знаю, - не сдаюсь я, -  но подумай, сколько  часов длится перелет.
Смена  часовых поясов.  Адаптация.  Пока  мы  привыкнем  к новому климату  и
времени,  уже пора лететь обратно. - Вижу,  как она  открывает рот, готовясь
возразить мне, и быстро продолжаю: - Европа. Чем тебе  не нравится Европа? В
это время года  там замечательно.  В Европе... ну, я  не  знаю...  в  Европе
весело!
     - Весело? - повторяет она, прищурившись.
     - Да! Столько всего интересного... - Энергично киваю, как бы поддакивая
себе. - Весело.
     Она откидывается на спинку стула, всем своим видом говоря: "В Европе НЕ
весело и НЕ интересно. Я была там миллион раз. И вообще, я хочу на Гавайи".
     -  Ладно,  -  говорит  она  вслух,  -  в  какой конкретно  части  парка
развлечений "Евроленд" тебе так хочется повеселиться7.
     Припоминаю,  где  самые  дешевые  чартерные рейсы,  дешевые  гостиницы,
дешевая еда и выпивка, и слово "Греция" само слетает с языка.
     -  Греция? -  Ее зубы так плотно  сжаты, что непонятно,  как она вообще
умудрилась процедить сквозь них это слово.
     -  Ну  да, в Греции. Это же колыбель  западной  цивилизации.  Ну,  там,
Парфенон, родина  Гомера и  этого, как его  там,  веселенький такой танец...
сиртаки!
     Несколько  секунд она  обдумывает мои слова, переводя взгляд с меня  на
красочные  брошюрки.  И у  меня  возникает ощущение, что,  окажись она перед
выбором - они или я, решение будет не в мою пользу.
     - Ладно,  - наконец произносит  она.  -  Едем  в Грецию.  Мне  заказать
путевку, или ты сам все сделаешь?
     -  Предоставь это  мне,  -  говорю  я, радостно вспоминая,  где продают
горящие путевки.
     К  счастью, после этого мы меняем  тему разговора.  Правда,  дальнейший
поворот  беседы  облегчения  мне  не  приносит. Ужас  и  нервозность  -  да,
облегчение - нет. Кажется, это  называется "как уж  на сковородке". Примерно
так  я  себя  и  почувствовал.  Потому  что  Эми  открыла  тему,  которой  я
старательно избегал с момента нашего объяснения в ванной Хлои. Прошлое.
     У меня странное  отношение  к  прошлому.  С одной  стороны, меня оно не
гнетет. Я стал тем, кем  я стал, благодаря всему тому, что случилось со мной
в  прошлом.  Например, в самом начале  нашего с Эми знакомства мы говорили о
прошлом,  и я  с легкостью красовался  перед  ней. Потому что мы затрагивали
только  невинное  прошлое, вещи,  о которых можно безбоязненно  рассказывать
собственным  внукам. А с другой стороны, были в моей жизни ситуации, которые
лучше не  вспоминать. Секс, например.  Девушки,  с которыми  я  переспал  за
последние  несколько  лет.  Секс -  вообще скользкая тема. Когда  ты кому-то
рассказываешь  о своей  сексуальной жизни,  они  делают о тебе  определенные
выводы.
     Взять,  к  примеру,  Кристин. В начале  прошлого года я только о ней  и
думал. С ней было здорово, и мы рассказывали друг другу все без утайки, даже
о  всех своих  прошлых  любовных похождениях. И это  было классно. Честные и
открытые  отношения. Вот только  когда я  наконец предложил ей  переспать со
мной,  она  отказалась. Почему?  Не  потому что  я  ей  не  нравился  -  она
созналась, что я ей очень  даже нравился. Просто  ей не  хотелось  стать еще
одной победой Джека Росситера - номером "дцать" в списке юбок на одну ночь.
     Это  меня и настораживает в отношениях  с Эми. Не  осудит ли  она меня?
Если я признаюсь ей, что последнее время только и делал, что соблазнял девиц
и потом кидал  их, не кинет ли она меня сама? Рискованно, но оно того стоит.
Мы ведь решили быть честными друг с другом?  Если Эми примет меня, то должна
принять таким, какой я есть. Пан или пропал.
     Надеюсь, что не пропал.
     Поэтому, немного помявшись, мы все же начинаем разговор о наших прошлых
связях. Вот  только,  кажется, мы их  не обсуждаем,  а оцениваем.  В  каждом
заданном вопросе присутствует подтекст. Например, Эми спрашивает меня:
     "Ты изменял девушке, если вы с ней встречались уже долгое время?" (А ты
мог бы изменить мне?)
     "Когда ты решил порвать с ней отношения, ты прямо ей об этом сказал или
подстроил все  так, как  будто в разрыве  виноваты  вы  оба?" (Ты  настоящий
мужчина или подлый трус?)
     "У  тебя не  возникало мысли жениться  на одной из  этих  девушек?" (Не
пугают ли тебя серьезные отношения?)
     В свою очередь я спрашиваю Эми:
     "Если  бы  кто-нибудь из этих парней предложил тебе выйти замуж, ты  бы
согласилась?"  (Ты бы вышла за меня замуж только  потому, что пришло бремя и
тебе вдруг захотелось замуж, или потому что по уши в меня влюбилась?)
     "Ты  когда-нибудь  мстила бывшим  любовникам?" (Если  наши отношения не
сложатся, то не станешь ли ты меня преследовать и мстить до последнего?)
     "Не  пробовала  ли ты секс  с девушкой?" (Есть  ли у нас  шанс заняться
сексом втроем?)
     И  так,  мало-помалу, мы заставляем  друг  друга говорить откровенно  и
каждый из нас обдумывает услышанное.
     Потом переходим  к подробностям.  Начинаем с обычного вопроса:  сколько
всего  женщин  было  у меня и сколько мужчин у  нее. Не  могу точно сказать,
какова реакция Эми на  мой ответ (около двадцати пяти). Но, когда она  сама,
закрыв  глаза,  начинает считать свои  победы, загибая и  разгибая пальцы на
руках, и говорит: "Двенадцать", я искренне удивлен. Подставляю  эти цифры  в
уравнение  развращенности,  которое  мы  с  Мэттом  вывели  на  досуге.  Для
вычисления коэффициента  развращенности  (v),  то  есть среднего  количества
человек,  с  которыми  ты  переспал  в  течение  одного  холостяцкого  года,
требуются следующие данные:  общее число половых партнеров  (W);  возраст на
данный момент (X); возраст, в котором лишился девственности (Y); число лет в
сожительстве (Z). Уравнение имеет вид:

     

     

     


     И вот результат: хотя  у нее было меньше половых партнеров, чем у меня,
уровень  развращенности  у  нас  почти  одинаковый.  Когда  у  нее  не  было
постоянного  парня, в среднем  за год получалось трое  мужчин.  У  меня же в
среднем было по 3, 125 женщины в год.
     Даже и не знаю, что думать по  этому  поводу. Конечно, неплохо, что  мы
оба примерно одинаково опытны в этих делах и ни одного из нас нельзя считать
более  развращенным. Но  вообще-то  я  в  шоке.  Себя-то  я  считаю  немного
распутным парнем. Так что, значит,  Эми - распутная женщина?  Может, следует
насторожиться?  Когда  дело касается женщин, я себе не доверяю.  Смогу  ли я
доверять ей, если  дело  коснется  другого мужчины? Или  просто  мое мужское
достоинство  задето тем  фактом,  что Эми  прекрасно  может развлечься и без
меня?
     Как бы там ни было, я заинтригован. И хочу услышать от нее подробности.
Я  спрашиваю. Она отвечает. Поименно, покроватно. Начиная  с  первого  (Уэйн
Картрайт, за сараем для  велосипедов, средняя школа  Элмесмер) и  заканчивая
последним  (Мартин Роббинс, за шесть месяцев до меня, на свадьбе  в Уэльсе).
Начиная с самого младшего  (снова Уэйн Картрайт,  17 лет) и заканчивая самым
старшим (Саймон Чадвик, музыкант сорока лет). Начиная  с худшего  (Алан Вуд,
юрист, тридцать с  небольшим  лет,  разведен)  и  заканчивая  лучшим  (Томми
Джонсон,  художник-декоратор  из  Вест-Энда).  Подробно рассказывает о своей
самой продолжительной ошибке (Энди, агент по продаже недвижимости, с которым
они вместе  жили)  и самой короткой  ("Джимми или Джонни, точно не помню.  Я
напилась и обкурилась. Вообще мало что о нем помню").
     И где-то  в разгаре  нашей беседы, несмотря на то  что наши  откровения
взаимны, у меня  возникает  странное чувство. Оно приходит вдруг,  ниоткуда,
но, появившись, уже не оставляет меня. Эми продолжает говорить, я слушаю, но
мне  вдруг  становится  тошно. Я  начинаю  представлять  себе  все,  что она
рассказывает.  Я невольно  представляю  себе то, что она  выделывала с этими
типами. Все то же самое, что и со мной; то, что связывает нас с ней воедино.
Понимаю, что это полный бред, но мне от этого не легче. У меня  уже давно не
было  такого чувства. Потому что  мне уже давно было на всех начхать.  Почти
все  девчонки,  с  которыми  я  спал, ничего  для меня  не  значили  -  так,
развлечение  на одну ночь. Я практически ничего о  них не знал, а их прошлые
интрижки с другими парнями меня совершенно не касались. Да и с чего бы? Я же
не  собирался продолжать с  ними  отношения. У меня  с ними и будущего-то не
было, так зачем волноваться о прошлом?
     Но сейчас все иначе, совершенно иначе. Последние несколько дней я много
думал  о  том, что сказала мне Эми  в  ванной  Хлои. О тех трех словах.  И я
думал, что,  наверное, должен  был ответить ей  по-другому. Потому  что  Эми
дорога мне. Очень. Кажется, я влюбился в нее. Поэтому мне так больно слышать
все эти откровения.  Я  хочу,  чтобы  она  была моей. Только  моей.  Вся без
остатка. А значит, я должен знать о ней всю правду, в том числе и эту. Но  я
не хочу знать, что она могла изменить своему парню. Что она могла напиться и
лечь в постель с кем попало,  поскольку была  не в состоянии уехать домой. Я
был бы счастлив не  знать  всего этого. Потому что я не хочу, чтобы подобное
случилось со мной.
     Я  сопротивляюсь этому чувству, пытаюсь заставить  себя  не  быть такой
задницей. А ей каково после моих откровений? Так что нечего трагедию ломать.
Не  стоит  ревновать  и  бояться. Не надо опускаться до  такой  низости.  Не
поддавайся этим мыслям. Наоборот, это  даже хорошо,  что вы открыто во  всем
друг  другу признались.  Это  нормально. Пойми, всем  приходится  мириться с
подобными фактами,  всем,  за  исключением  тех, кому  удалось  жениться  на
девственнице.
     -  Но с  ними все  кончено?  - спрашиваю я,  закончив со своим  номером
двадцать пятым и выслушав о ее номере двенадцатом.
     Она пристально смотрит мне в глаза и говорит: - Да.
     -  Все они в прошлом? Между  вами  все кончено? Никто  никому ничего не
должен?
     - Нет.
     - Хорошо, - говорю я, стараясь скрыть облегчение. - Я рад.
     -  А у  тебя? -  допытывается она. - Я  все  теперь  знаю или были  еще
женщины? Старая любовь?
     - Нет, - уверяю я, - только ты.
     - А Зоя? К ней у тебя не осталось никаких чувств?
     - Нет.
     - А к Салли?
     - Нет.
     Она смотрит на стол.
     - Она тебе не звонила?
     - Нет, и, думаю,  не позвонит. Кейт сказала, что они с Джонсом уехали в
Глазго - пытаются наладить отношения.
     Эми  кивает, - кажется, удовлетворена ответом. Потом поднимает взгляд и
спрашивает:
     - А Хлоя?
     Наверное,  если бы  она попросила  меня спустить  штаны  и описать  всю
улицу, я бы не  больше удивился. Я пытаюсь  сказать: "Что?"  - но получается
только "О?".
     - Ты ей нравишься.
     - Скажешь тоже! Мы всего лишь хорошие друзья.
     - Ну и что? Знаешь, друзья иногда и в постели дружат.
     - Ну да, - говорю  я, а у самого  голос виноватый. -  Только это не про
нас, понятно?
     - И что, никогда не хотелось? Ведь это самое главное. Не то, спал  ты с
ней или нет, а твои мысли - думал ли ты об этом.
     - Нет. Этого не было и не будет. Эми наклоняется ко мне и целует.
     - Вот  и  хорошо,  - говорит она  с улыбкой. - Прости, но я должна была
спросить об этом.
     - Почему?
     - Почему? Потому что, если бы ты был к ней неравнодушен, я бы не смогла
с  ней  дружить.  Я бы  ее к тебе на пушечный выстрел не подпустила.  Ты  же
понимаешь?
     - Да, но теперь, надеюсь, все разъяснилось?
     - Да. - Она вынимает бутылку из ведерка со льдом. Пустая. Потом смотрит
на часы. - Пошли, - говорит она. - Пора к Максу, а то опоздаем.

ВЕЧЕРИНКА

     Вечеринка  у  Макса  приносит   значительное  облегчение.  Максимальное
облегчение. Этот вечер можно было бы заснять и пускать как  рекламный ролик:
"надежное средство облегчит ваши страхи и страдания" - для  парней, которые,
подобно мне, боятся знакомиться с компанией своей девушки.
     Как только  Макс  открывает дверь, я перестаю нервничать и напрягаться.
Он приветливо улыбается: "Эй, это и есть твой новый парень". И все.
     Просто  протягивает мне  банку холодного пива,  обнимает Эми,  жмет мне
руку и проводит нас в комнату.
     В квартире  уже человек шестьдесят. Возраст - от двадцати до тридцати с
небольшим.  Я  оглядываю  гостей и прихожу  к  выводу,  что с виду -  вполне
нормальные люди. Бояться их  вроде бы нечего:  это не шабаш  сатанистов  и в
углу нет  окровавленного  алтаря, не сборище извращенцев в латексе.  Другими
словами, ничто не вызывает подозрений, что Эми не та, за кого себя выдает.
     На   несколько  минут   мы   задерживаемся  в  дверях,  и  Эми  вкратце
рассказывает  мне о компании. Потом смешиваемся  с толпой, останавливаемся у
каждой  группы,  я  улыбаюсь, шучу, пытаюсь  запомнить имена, а  в перерывах
между  остановками  Эми  нашептывает  мне  на ухо  самые  свежие  сплетни  о
собравшихся. Надо сказать,  это  ужасно утомительно. Я замечаю, что борюсь с
желанием взять Эми в охапку и утащить подальше отсюда. Хоть на пять минут. Я
тут как на смотринах. С некоторыми из  гостей она знакома с детства. Для них
я,  наверное,  всего  лишь  очередной  дружок  Эми, фигура  малоинтересная и
непостоянная.
     - Ну, как они тебе? -  спрашивает она, часа через полтора утянув меня в
тихий угол.
     -  В  основном  нормально,  -  говорю  я, глядя  поверх  ее  головы  на
собравшуюся  толпу  и мысленно  перебирая  тех, кого  я к  нормальным  бы не
причислил.
     - Честно?
     Я улыбаюсь:
     - Конечно, я бы тебе сказал.
     А  вот это вранье.  Даже если бы  я  решил, что все они сплошь  бешеные
психи и лунатики, все  равно сказал бы, что они мне понравились. Потому  что
Эми для меня важнее всех  этих людей, вместе взятых. А  для нее важно, чтобы
они мне понравились.
     - Ну и слава богу.
     - У тебя прямо как гора с плеч.
     - Так и есть. Жаль, что Хел  не пришла. Поверить  не могу, что я вас до
сих пор не познакомила.
     Она осматривает  комнату и на мгновение поворачивается ко мне профилем.
В моей голове проносится та же мысль, что и минут тридцать назад. Я болтал с
ее однокурсницей  Сью  и  заметил,  что  Эми стоит у  окна рядом  с каким-то
парнем. Я  тогда подумал: "Парень, тебе  крупно  повезло". И вот сейчас  мне
очень  хочется сказать ей об этом. Что она  просто удивительная, и я горжусь
ею.  И  что благодаря ей моя жизнь прекрасна,  а  будущее кажется  светлым и
радостным.  Я  наклоняюсь и шепчу  ей на ухо: "Поцелуй меня". -  Боже мой! -
визжит она, отпихивая меня. Глядя ей вслед, пока  она  прорывается к выходу,
я,  грешным делом,  решил, что у  меня  нарушилось сообщение мозга с речевым
аппаратом и  вместо того, чтобы прошептать "Поцелуй  меня", я заорал "Пожар!
Спасайся кто может!". Правда, вскоре я понял, что Эми гребет не к дверям,  а
к какому-то типу, который в них нарисовался.
     Подойдя поближе,  чтобы  лучше  его  разглядеть,  понимаю, что,  назвав
очередного гостя  "типом",  я  его  явно  недооценил. Скорее,  он  похож  на
Аполлона. Рост  под  метр  девяносто, крепкие мышцы,  загар,  густая  темная
шевелюра и лучезарная улыбка -  с  такими  данными прямая дорога на  обложку
журнала.  Оглядываю комнату, но нет, все чисто - нет ни  красных флажков, ни
прочих знаков. Бедные парни и не подозревают об опасности. Они не знают, что
Большая Белая Акула вплыла в комнату, что надо скорее хватать своих  женщин,
уводить их с  мелководья  и бежать в  горы.  Но, может,  им  нечего бояться?
Может, хищник уже наметил себе жертву?
     Или она увидела его.
     Заметив  мчащуюся к нему Эми, он роняет на пол рюкзак и  протягивает  к
ней  руки. Спокойно! Они наверняка всего лишь старые  друзья.  У него загар,
рюкзак, -  значит,  он только что откуда-то приехал и они  просто очень рады
встрече. Вполне логичное  объяснение.  Вот  и славно. Волноваться  не о чем.
Подумаешь,  Эми  так к  нему рванула,  ну  и  что с  того?  Ну подхватил  ее
привычным  движением,  будто  они  в  паре  всю  жизнь  танцевали.  Это тоже
нормально.  И то, что она обвила его широкие плечи руками,  а стройную талию
ногами. И что он  закружил  ее,  подхватив руками под то самое место. И что,
опустив ее на землю, он по-прежнему прижимает к себе, воркуя с ней. Конечно,
это тоже все вполне нормально. Мне просто не о чем  волноваться. Я же уверен
в себе, и в ней, и в наших отношениях.
     Меньше чем через три секунды я уже стою рядом с Эми и, многозначительно
кашляя, обозначаю свое присутствие.
     Эми   отцепляется  от  красавчика,   а  у   самой   глаза  горят,  щеки
разрумянились. Ну просто  картинка из  фильма про  влюбленных.  А  этот урод
жестом собственника обнимает ее за плечи.
     - Джек,  это  Тристан,  мой  хороший друг,  -  говорит Эми. - Он  шесть
месяцев путешествовал по Азии. - И поворачивается к Тристану: - А это Джек.
     - Ее парень, -  добавляю  я, поскольку эта подробность явно вылетела  у
Эми из головы.
     Как бы то ни было, мои слова производят должный эффект. Тристан снимает
руку  с плеча  Эми.  Я так понимаю,  он  собирается  протянуть  ее  мне  для
приветственного рукопожатия, поэтому протягиваю свою. Однако  у Тристана для
своей руки есть дела и поважнее - он неспешно убирает с лица шикарные кудри.
Теперь, когда обзору ничего не мешает, внимательно оглядывает меня  с ног до
головы,  потом  мычит   невнятное  "эм-м...",   поворачивается   к   Эми   и
переспрашивает:
     - Джек, ты сказала?
     - Да, Джек, - повторяет она.
     - К-хм. - Тристан снова смотрит на меня, как бы проверяя, достоверна ли
эта информация, и опять поворачивается к Эми: - Твой парень?
     - Да.
     Так, пора  взять ситуацию  под  контроль.  А  то стою тут,  как  бедный
родственник. Делаю вид, что протянул руку не ему, а за пивом на столе рядом.
Откручиваю крышку и протягиваю бутылку Тристану.
     - Пива?  -  предлагаю я дружелюбно, хватая  руку Эми и кладя ее себе на
талию.
     Тристан,   увидев  наше  публичное  проявление  чувств,  опускает  свой
греческий нос,  чтобы разглядеть меня, берет пиво и снова бормочет невнятное
"к-хм", не обращаясь ни к кому из нас конкретно.
     К-хм? Да что он о себе возомнил, Элвис хренов? Отхожу от него  на шаг -
вдруг он войдет  в раж  да как начнет  коленками  в  такт  оркестру дрыгать?
Конечно, волнуясь  за  безопасность Эми,  тащу ее за  собой.  И только после
этого Нелвис сподобился обратиться ко мне напрямую.
     - Ну и чем ты занимаешься? - спрашивает без малейшего интереса. Теперь,
когда он  решил изъясняться фразами  длиннее двух  слогов, становится  ясно:
Итон и графское поместье под Лондоном, не меньше. Золотой акцент.
     - Я художник.
     Проблеск интереса в его глазах и понимающий взгляд на Эми.
     - Правда? Известный?
     - Вполне, - говорю я, но из осторожности добавляю: - В узких кругах.
     - Какая  у тебя фамилия? - спрашивает он. - Мой  отец коллекционер,  и,
возможно, у него есть и твои работы. Он любит помогать молодым талантам.
     Я называю  ему  свою фамилию, хотя  понимаю,  что ему она  ни о  чем не
скажет.  Конечно,  если  его  папашу  зовут  не   Вилли  Фергюсон  и  он  не
специализируется на этюдах в желтых тонах.
     Он пренебрежительно фыркает:
     - Никогда не слышал.
     То  же самое  я бы с удовольствием сказал ему. А  заодно и  Эми. Кто он
вообще такой?  И если он такой хороший  друг, то почему ты  ни разу о нем не
говорила?
     Эми как будто прочла мои мысли. Она сжимает мне руку и говорит:
     - Мы с Тристаном вместе учились в колледже.
     Что? Так и хочется спросить: "И поэтому у него есть право обращаться со
мной, как с куском дерьма,  который он только что отскреб со своих ботинок?"
Но я решаю промолчать. Потому что такие, как Тристан, только этого от тебя и
ждут - что ты в ответ им нахамишь. Все просто, как у двух самцов-соперников.
Ему нравится  Эми. Но место рядом с Эми занято,  оно -  мое. И ему надо меня
убрать. Но, если я не сдвинусь с места, он ничего не сможет сделать.
     Его  верхняя губа приподнимается  - на  лице очаровательное  презрение.
Очарование - для Эми, а мне, естественно, достается презрение.
     -   Мы  знакомы   уже  много   лет,  -   говорит  он,  пользуясь  своим
преимуществом. - А ты с Эми давно познакомился?
     Вношу  поправку:  вечеринка  Макса  уже  не  приносит  мне  облегчения.
Наоборот, сплошное огорчение. Если этот парень пытается меня завести, то ему
это отлично удается. Просто молодец. Негодяй из негодяев. Я смотрю на него с
такой ненавистью,  что боюсь,  как бы  молнии не вырвались из моих глаз и не
испепелили  его. Тут я  решаю, что  Тристан  -  не просто  имя.  Это намного
больше.  Это  производное  от  глагола:  "Извините,  я вам  сиденье  унитаза
ОБТРИСТАНИЛ".  И  существительного:  "Ой,  не надо  было вчера  есть столько
острого - у меня теперь в ТРИСТАНИЦЕ жжет".
     Конечно,  в  лицо я ему этого  не скажу.  Я человек воспитанный. Мне не
нужно унижать других, чтобы  обрести уверенность в себе.  К тому же я не так
богат.  На  его  вопрос о  том,  когда  мы  с Эми  познакомились, я  называю
приблизительную дату, Эми поправляет меня и  начинает рассказывать историю о
Нас. Сначала Тристан ее слушает, но тема ему явно не интересна. Потом к нему
подходит  мужик лет  тридцати с  длинными  волосами,  связанными в хвост,  и
сообщает, что в оранжерее кто-то угощает всех кокой.
     -  Позже  поговорим,  Эми,   -  бросает   Тристан,  подмигивает   ей  и
пропихивается мимо меня.
     Нелвис уходит. Я в ярости.
     - Вот урод, - шепчу я Эми.
     Но она меня не слышит. Она смотрит ему вслед.
     Часам  к двум ночи  вечеринка подходит к концу, я  прощаюсь  со  своими
собеседниками,  выхожу из гостиной  и  отправляюсь  искать  Эми.  В  дальней
комнате натыкаюсь на Тристана. В комнате сильно пахнет травкой. Пара девиц в
отключке валяются  на полу.  Тристан передает косяк пугалу с дрэдами, шепчет
что-то ему на ухо и поворачивает голову в мою сторону.
     - Привет... - бормочет он, морща лоб, как будто усердно пытается что-то
вспомнить. - Извини, забыл, как тебя зовут.
     - Джек, - говорю я.
     - Ах да - типа художник. - Потом с трудом щурит глаза, кивает. - Дружок
Эми.
     - Ты ее видел? - спрашиваю я. Он бормочет что-то вроде:
     - Еще как видел.  Во всей красе. - И парень, которому он передал косяк,
заваливается на бок и корчится от хохота.
     Я делаю шаг в сторону Тристана.
     - Что ты сказал?
     Он демонстративно стирает улыбку с лица тыльной стороной ладони.
     - Да так, ничего.
     Пару секунд смотрю на него, потом разворачиваюсь, чтобы уйти.
     - Эй, - окликает он, когда я уже у двери.
     - Что? - спрашиваю я, не оборачиваясь.
     - Когда найдешь ее, напомни, что мы с ней вместе ужинаем в пятницу.
     Я пропускаю  это мимо  ушей.  Не прошу повторить, что он сказал. Потому
что, если он  снова это  скажет, я не сдержусь  и  сломаю ему нос. Он что-то
кричит  мне вдогонку,  но я уже не слушаю. Я  просто  хочу поскорей убраться
отсюда.
     Немедленно.
     Эми обнаруживается  в саду - она изрядно пьяна  и готова ехать домой. Я
вызываю  такси, и мы сидим на крыльце в ожидании машины. По дороге домой она
трезвеет  и  спрашивает,   что  случилось.  Я  отвечаю,  что  ничего.  Потом
спрашивает, почему я молчу. Я отвечаю,  что устал. Только когда мы приезжаем
к  ней,  гасим свет, задергиваем шторы и  ложимся каждый  на своей  половине
кровати, я выплескиваю все, что во мне накопилось.
     - Ты собиралась мне об этом сказать?
     - О чем? - спрашивает она сонным голосом.
     - О том, что в пятницу идешь в ресторан с Тристаном.
     - Ах об этом... да, конечно, собиралась.
     - Ну и почему не сказала? - Что?
     -  Почему, - говорю я очень медленно, чеканя каждое слово,  чтобы смысл
вопроса был предельно ясен, - не сказала?
     - Завтра хотела сказать. Подумаешь, ерунда.
     - Это не ерунда, - уточняю я.
     - Что не  ерунда?  - в замешательстве  переспрашивает  она.  Откровенно
говоря, я впечатлен ее притворством - сама невинность.
     - Что на  вечеринке  ты  кинулась обнимать  какого-то  хлыща, визжа  от
восторга, будто он - любовь всей твоей жизни.
     - Я же сказала тебе. Он мой старый друг. Чего ты...
     - Такой старый, что ты забыла  мне о нем рассказать? - прерываю я. - Ну
да. Твой лучший друг - близнец Джонни Деппа, но ты просто забыла мне об этом
сказать. И это после того как мы с тобой так подробно признались друг  другу
в своих прошлых связях. Между  прочим, не самый приятный  был разговор. Нет,
все нормально, Эми. Просто отлично. Если бы у меня была лучшая подруга вроде
Камерон Диас или Кайли Миноуг и мы бы с ней при встрече всякий раз  кидались
друг на друга и хватали за задницу, ты бы наверняка впала в истерику.
     Слышу, как Эми с трудом садится на кровати.
     - Я  тебе  про  него не говорила,  потому что его  не было в Англии.  Я
только сегодня на  вечеринке  и узнала, что он  вернулся. Я  думала,  что он
приедет только к Рождеству.
     -  Ах,  ну  конечно!  Хорошо, что  меня  осенило.  Честность зависит от
времени.  Ты будешь говорить мне  правду, только когда посчитаешь, что время
пришло. Так, что ли?
     - Перестань, Джек. Я уже давно о нем забыла. Поэтому и не сказала тебе.
     - Дай-ка я вспомню... Да, вы просто хорошие друзья. Так?
     -  Да, -  сердито  кидает она,  -  и  сколько  раз  я должна  тебе  это
повторять? Он хороший и близкий друг.
     - И ты с ним не спала?
     Она  раздраженно вздыхает, как будто я ляпнул какую-нибудь глупость, и,
пытаясь прижаться ко мне, отвечает:
     - Нет.
     Просто здорово.  Теперь она не только скрывает  от меня свои  грешки, а
еще и врет прямо в лицо. Я отталкиваю ее.
     - Тогда почему, когда я искал тебя на вечеринке и спросил его, не видел
ли он тебя, он сострил, что видел тебя во всей красе? Это  у него что, шутка
юмора  такая? Или я  его неправильно понял?  Или,  может быть, вы  вместе  в
детстве голышом купались и все было невинно?
     На этот раз в воздухе повисла пауза. Длинная.
     - Ладно, - произносит она наконец, - я с ним спала.
     - Сколько раз?
     - Не все ли равно? Это было сто лет назад. - Голос у нее дрожит.
     - Поверь мне, разница есть.
     -  Не знаю, раз шесть.  Я спала  с ним раз  шесть, когда  мы учились  в
колледже.  Доволен? Или тебе подробности нужны?  Как и когда?  Это ты хочешь
знать?
     - Нет, - тихо отвечаю я. Радости от того, что заставил ее признаться, я
не ощущаю.  Я раздавлен  тем, что она мне лгала. Мне тошно. -  Я хочу знать,
почему ты мне о нем не сказала. - Это все, что я могу выдавить.
     - Я уже тебе говорила. Потому что я о нем не думала. На что он мне?
     - Тогда почему ты идешь с ним ужинать в ресторан?
     - Мне  он не нравится, если ты к этому клонишь. Разонравился много  лет
назад, еще когда я  закончила колледж. - Чувствую ее ладонь на своей руке. Я
не отвечаю, и ее голос становится настойчивым: - Я иду с ним ужинать, потому
что мы хорошие друзья. И все, ничего больше.
     Я отдергиваю руку.
     - Да?  А  почему он тебе  разонравился?  Потому что  он уродлив, беден,
потому  что он не наследник одного из самых  богатых людей в  стране? Да уж,
действительно,  как  такой  парень  вообще  может  кому-нибудь  понравиться?
Понимаю! Мне тут волноваться абсолютно не о чем! Конечно, тебе и в голову не
придет с ним спать. На такого разве только придурошная какая запасть может.
     - Ну зачем ты так?
     - Потому что ты мне солгала.
     - Да, я виновата. Извини.
     Ее пальцы снова на моей руке. Рука дрожит, и я не могу ее оттолкнуть.
     - Зачем ты это сделала? И  не надо  мне говорить,  будто  ты забыла или
подумала, что это неважно, или еще какую-нибудь чушь.
     Мой голос режет как сталь, потому что сердце мое похолодело, потому что
я  знаю: с этого все начинается. Все отношения начинают рушиться с этого - с
недоверия  и непонимания.  И  я  не хочу, чтобы  такое  произошло и с  нами.
Чувствую, что  слезы  подступают  к  горлу.  Я  не  хочу  терять Эми.  Из-за
Тристана. Или вообще из-за  кого-нибудь. Я этого не хочу. Но в то же время я
не хочу  себя обманывать. Я не  могу просто  проглотить такую ложь. Или все,
или ничего.
     -  Просто скажи  мне  честно - зачем?  Слышу,  как  ее  тяжелые  вздохи
перемежаются сдавленными всхлипами.
     - Я тебе не говорила про него, потому что все мои объяснения -  правда.
Между нами ничего нет.
     - Тогда почему он пытался меня  завести? Если он не ревновал тебя, то с
чего начал ко мне цепляться?
     - Ты же его видел. Он нанюхался до чертиков и сам не знал, что несет. И
вообще, он обычно не такой.
     Несколько минут стоит тишина, потом я говорю:
     - Я не хочу, чтобы  ты с  ним  встречалась. Не хочу, чтобы ты ужинала с
ним в пятницу. - Она не отвечает, поэтому я  ставлю ей ультиматум: - Если ты
пойдешь с ним в пятницу, я не думаю, что смогу продолжать наши отношения.
     Вот так, думаю я. Как  тебе  такое? Но ее  реакция совсем не та,  что я
ожидал.  Она  не  говорит:  "Ладно,  Джек.  Ты  прав,  а  я  нет. Я не  буду
встречаться  с  Тристаном  в   пятницу.  Обещаю  больше  никогда  с  ним  не
встречаться". Вместо этого она в ответ выдвигает ультиматум мне:
     - Если  ты запрещаешь  мне  встречаться  с  друзьями,  тогда я не  хочу
продолжать наши отношения.
     - То  есть ты готова  бросить меня, потому  что  я не  хочу,  чтобы  ты
виделась с ним? - вырывается у меня изумленно.
     - Нет,  это ты готов меня бросить, потому что я собираюсь встретиться с
ним.
     Туше.
     Мы лежим в полной тишине. Эми ждет от  меня  ответа,  я пытаюсь решить,
что сказать. Задачка непростая. Ситуация двойственная. Я могу сказать "да" и
бросить ее. Или  могу сказать "нет" и  остаться  с  Эми. Выбор либо в пользу
рассудка, либо в пользу сердца. Холодный ум диктует мне: "Брось ее. Встань и
уйди. Она ставит Тристана  выше тебя. Она уже сделала свой выбор, так что ты
здесь лишний. Не выставляй себя дураком". Но  сердце подсказывает: "Верь ей.
Просто поверь ей. Если ты ей не доверяешь, то все остальное теряет смысл".
     Вот так: или бросить, или поверить.
     Выбор за мной.
     И я выбираю последнее:
     - Нет.
     - Что - нет?
     - Нет - ты можешь пойти на ужин с Тристаном.
     - Правда? И ты не будешь против?
     Не могу сказать, что я не против, но отвечаю:
     - Нет.
     - Вот и славно.
     Она прижимается  ко мне спиной, и, несмотря  на противоречивые чувства,
мне приятно и  тепло.  Слушаю, как ее дыхание становится ровным, глубоким, и
думаю, что  впервые после  разрыва с  Зоей мне придется полностью довериться
кому-то.  Я   понимаю,   что  это  решение   означает  потерю  эмоциональной
независимости. Но оно вовсе не означает, что теперь я не одинок.

ДОИГРАЛСЯ

     В среду весь день гоняюсь за хитрыми турагентами и горящими путевками в
Грецию.  В конце  концов мне  удается узнать об очень выгодном предложении в
компании  "Солнечная  радость", крошечный  офис  которой  находится  рядом с
Паддингтоном.  Они  предлагают  недельный отпуск на греческом  острове  Кос.
Вылет из Гатвикского аэропорта в субботу. Ладно, пусть это остров. И  скорее
всего,  его главной  достопримечательностью  будет попсовая дискотека, а  не
архитектурные достижения великой Эллады. Но какая, к  черту, разница? Это же
заграница, так? Сойдет. Правда, Мэнди, представитель "Солнечной радости", не
очень-то распространяется о других деталях поездки. Например, о гостинице, -
говорит, что нам все скажут по прибытии на место. О трансфере из аэропорта и
обратно, -  об этом мы тоже узнаем  по прибытии. О расстоянии до пляжа, - по
словам  Мэнди, на таком  маленьком  острове  до пляжа  везде близко.  Но,  в
сущности,  какая  разница.  Все мои  сомнения развеяли  яркие фотографии  из
брошюрки, которой Мэнди заманчиво  помахала перед  моим носом. Правда, домой
мне  брошюрку не дали.  И  главное,  это дешево.  До  неприличия. Поэтому  я
соглашаюсь. Подписываю отказ от права подать  в суд  на агентство "Солнечная
радость" в случае, если мой  отпуск окажется не солнечным или  не радостным.
Мэнди  выдает  мне  билеты, выводит  из  офиса,  запирает  за  мной дверь  и
вывешивает табличку "Закрыто".
     Готово.
     Пятница, вечер. Я лежу на  своей кровати, наблюдаю,  как сигаретный дым
струйкой поднимается к потолку. Грустно. Грустнее некуда. Комната  похожа на
место падения  самолета:  содержимое шкафа  и  комода  разбросано по  полу и
кровати. Из  недр шкафа  я  извлек  "моднейшие"  курортные  приобретения  за
последние  десять  лет:  бермуды длиной до  щиколотки, о-о-о-чень облегающие
плавки, шлепанцы  с нарисованными пальмами и бейсболку с надписью "Оторвался
на Канарах". Но мне так грустно вовсе не от того, что предстало моему взору.
Наоборот, от того, чего я не могу  сейчас  видеть. Эми. Где она сейчас. И  с
кем.
     Вчера  ночью я принял важное решение. Было уже около пяти утра. Я лежал
рядом с  Эми в  ее  кровати. Мы  отлично  провели  вечер. Сначала сходили на
любительский спектакль, где играла ее подруга,  потом поужинали с труппой  и
завершили постельным многоборьем. Эми уже спала, а я не мог сомкнуть глаз. Я
все  время думал о Тристане.  Точнее,  об Эми и Тристане. Что они могут быть
вместе. Я тщетно пытался заставить себя не думать об этом, убеждал себя, что
волноваться  не  о  чем.  На  улице  начинало  светать.  Задроздели  дрозды,
зашуршали первые  машины. Я лежал напряженный и бессонный. Я был в отчаянии.
Поэтому  я  принял решение  не  думать о  Тристане. И всякий  раз,  когда он
появится в моих мыслях, заставлять  себя думать о чем-нибудь приятном. О чем
угодно. И у меня получилось: я уснул.
     Получается и теперь.
     За последние полчаса  мысли  о Тристане  отравляли  мне  душу не меньше
восьми раз. И я  сразу представлял себе  восемь вещей, более  приятных,  чем
Тристан. В том числе:
     а) мышиные какашки;
     б) вшей;
     в) слюнявых собак;
     г) геморрой;
     д) смерть.
     Эти  мысли  не  доставили мне  большого  удовольствия, зато  спасли  от
полного  безумия и  паранойи.  Смотрю  на  часы:  ровно  семь.  Эми  сейчас,
наверное,  уже  встретилась с  Тристаном.  Козел. Быстро прибавляю к  своему
списку варикоз.
     - Ну, - говорит Мэтт, появляясь в дверях. На нем самая старая рубашка и
потрепанные джинсы: униформа для мальчишника у Алекса. - Как сборы?
     Я пинаю пустую дорожную сумку.
     - Хреново. А у тебя?
     Он похлопывает по карману, из которого торчит зубная щетка:
     -  Еду налегке.  -  Потом  подсаживается  ко  мне  на  кровать, достает
сигарету. - Когда вылетаете?
     - Завтра утром, в девять пятнадцать.
     - Значит, Эми сегодня ночует здесь?
     - Нет, у нее ужин с другом.
     -  Что? -  смеется  Мэтт.  -  И она надеется, что  ты  не  опоздаешь на
самолет? Видно, она плохо тебя знает.
     - Я не опоздаю.
     Услышав мой тон, Мэтт смотрит на меня с удивлением:
     - Друг, у тебя все в порядке?
     - Конечно, - отвечаю я. - Почему должно быть не в порядке?
     - Да так. - Взгляд его полон скепсиса. - Просто не слышу в твоем голосе
энтузиазма.  Сам  посуди:  ты  отказываешься  от  классного   мальчишника  в
Эдинбурге, потому что едешь в  отпуск с женщиной своей мечты, а вид  у  тебя
печальнее, чем у свиньи на скотобойне.
     - Да нормально у меня все, - говорю я. Но это не так. И Мэтт прав - я и
впрямь веду себя странно.
     Мне хотелось  бы рассказать  Мэтту, что  меня гложет. О  Тристане  и  о
вранье Эми. Сказать, что я ни в чем не уверен. Что мое самолюбие втоптано  в
грязь, и с каждой  минутой я закапываю его еще глубже. Но я  не могу. Потому
что Мэтт - мой друг. И потому что я знаю, как люди реагируют на растоптанное
самолюбие. А мне жалости не надо. Ни от Мэтта, ни от Эми. Вообще ни от кого.
Поэтому ничего не остается, как сменить тему.
     - Слушай, Мэтт, - говорю я. - Извини.
     - За что?
     - Что не поехал на мальчишник к Алексу.
     - Да забудь.
     - Ты не злишься?
     Он пристально смотрит на меня:
     - Конечно,  злюсь.  Ты  предпочел женщину своим  друзьям.  За это  тебя
расстрелять бы. - Он смягчает тон, кладет руку мне на плечо. - Но я дам тебе
отсрочку, если она того стоит, договорились?
     - Она того стоит.
     - Вот и хорошо. Именно это я и надеялся услышать. - Он встает и  идет к
выходу, но у двери медлит, оборачивается. - Да, кстати, мой гардероб в твоем
распоряжении,  так что не стесняйся.  А то  наденешь эти свои тряпки,  и она
тебя  точно бросит - кто  ж с таким уродом рядом встанет. Спокойной  ночи! -
салютует мне на прощанье и уходит.
     Но ночь  у меня выдалась отнюдь  не спокойная. Дерьмовая,  скажу я вам,
выдалась  ночка.  Мне  удалось убить  чуть  больше часа, подбирая вещички из
летней  коллекции Мэтта Дэвиса и запихивая их в сумку  вместе  с  билетами и
документами. Однако за этими радостными хлопотами  наступил полный упадок. Я
сижу  на  кухне наедине  с бутылкой водки и кувшином свежего лимонного сока.
Погружаюсь все глубже.
     Минуты проносятся  мимо,  Черчилль  пялится на  меня  со стола.  Список
вещей, более  приятных, чем Тристан, растет. В восемь тридцать, когда  Эми и
Тристан   уже  наверняка   прибыли  к  какому-нибудь  охренительно  дорогому
ресторану, в моем  списке значится пятьдесят  пунктов, один мрачнее другого.
Например,  зубной  налет. А  еще  вонючие  носки и  дурной запах изо рта.  К
одиннадцати, когда они,  наверное,  завершали ужин чашечкой ароматного кофе,
пунктов уже сто и список тянет на  определение "идиотский". Последними в нем
значатся рыбная чешуя, АЭС и  грязь. В  перерывах между поглощением  водки и
заполнением списка я звоню Эми домой. Постоянно. Но ее дома нет. Она все еще
с ним. Полночь,  за полночь. К черту список.  Начинаю кидать дротики в доску
на стене, воображая  вместо мишени  лицо  Тристана. К  черту сок, пью чистую
водку, точнее, допиваю то, что осталось.
     Но тут происходит нечто. Около часа ночи раздается звонок в дверь. Меня
распирает от смеха. И я начинаю смеяться. Громко, во весь голос, почти что в
истерике. Такое облегчение. Важно лишь то, что Эми пришла ко мне  и все  мои
треволнения были напрасны.
     Выжрав столько водки, что могу рассчитывать на российское  гражданство,
я, вместо того  чтобы  броситься в  объятия  своей  возлюбленной,  нетвердой
походкой ковыляю к входной двери.

* * *

     Чистосердечное признание No 5:
     Измена

     Место действия: дом Мэтта, Лондон.
     Время действия: сейчас.

     Открываю входную дверь.
     - Привет, Джек.
     - Салли? - спрашиваю я. Пришлось спросить, потому что с первого взгляда
мне непонятно, кто  эта тонкая женщина, привалившаяся  к нашему косяку. Лицо
ее занавешено  светлыми  космами, а  тело прикрыто платьем  какой-то  жуткой
расцветки.  При  таком  маскараде,  да  еще  с  моим   затуманенным  зрением
достоверная идентификация личности практически невозможна.
     -   Привет,  красавчик,  -  говорит  она,  откидывая   с  лица  волосы.
Действительно Салли Маккаллен собственной персоной.
     Я  поддерживаю  ее  за локоть, чтобы она не упала. Но поскольку и сам с
трудом стою  на ногах, в итоге мы цепляемся друг за друга, стараясь удержать
равновесие.
     - Ты что тут делаешь? - удается мне спросить.
     -  А  ты  как  думаешь?  -  Она  заваливается  вперед и  пытается  меня
поцеловать.
     - Иди домой, - говорю я, слегка отталкивая Салли.
     - Почему? - В ее глазах искреннее удивление.
     Хороший вопрос. На который  мой одурманенный мозг в данный  момент не в
состоянии выдать вразумительный ответ.  Она ведь вообще-то хорошенькая. А  я
вообще-то очень зол на  Эми. Так  что и  правда, почему бы ей  не остаться у
меня? Но вскоре ответ всплывает сам собой. Потому что так нельзя. Потому что
я надеялся увидеть в дверях Эми, а не Салли.
     - Потому  что  уже поздно, - бормочу я, пытаясь закрыть дверь,  - а мне
завтра рано вставать. И я иду спать.
     Но Салли ухмыляется и протискивается  мимо меня в дом. Я поворачиваюсь,
вижу, что ее уже нет,  и в недоумении качаю головой. Но почему -  ко  мне? И
почему именно сейчас? И самое главное, почему не пару месяцев назад, когда я
этого  так страстно желал?  Я закрываю дверь, уверенный, что в этом мире нет
справедливости,  и  иду  за  ней  на  кухню.  Салли  уже  стоит  у  плиты  и
оглядывается вокруг. Вижу, как ее взгляд останавливается на бутылке водки.
     - Ты  разве не  предложишь девушке выпить? - спрашивает  она  лукаво. -
Раньше ты всегда  предлагал мне выпить. -  Потом подходит  к столу и  делает
большой глоток прямо из бутылки. Косится на меня. - А сейчас что изменилось?
Ты меня больше не  хочешь? - Делает еще глоток, надувает  губки и оседает на
стул. - Не хочешь, да?
     Я помню, как она лежала в  моей мастерской. Помню  все изгибы ее  тела,
бархатистость  кожи. На секунду я закрываю глаза,  прогоняя  видение. Сейчас
все  по-другому.  И я  другой. Салли права.  Я больше  не хочу ее. Мне нужна
только Эми. Только чтобы Эми вернулась - живая и здоровая.
     - Ты пьяна, - говорю я заплетающимся языком. - Я вызову тебе такси.
     Иду мимо нее к телефону, но она хватает меня, притягивает к себе.
     - Не хочу такси. Хочу тебя.
     -  Салли,  у меня есть  девушка,  -  отвечаю я и вдруг чувствую  жуткую
усталость.  Я  слишком пьян. Пусть Салли  убирается  отсюда.  Я просто  хочу
спать.
     Но она еще не все сказала.
     - Ну  и что?  Когда у меня был парень, это не  помешало тебе попытаться
затащить меня в постель. Так?
     - Так, - соглашаюсь  я. - Но ты тогда  не переспала со мной, и я сейчас
тоже с тобой спать не буду.
     Она  меня отпускает,  идет к  раковине, наполняет стакан водой и залпом
его осушает.
     - А между прочим, он меня бросил, - говорит  она, поворачиваясь ко мне.
- И все из-за того, что сказала та девчонка, что была с тобой на вечеринке у
Хлои.  Он заявил, что  я  грязная шлюха и он  не хочет  иметь со мной ничего
общего.
     - Мне очень жаль.
     Но мне совсем  не жаль.  Я знаю, что Салли без этого урода будет лучше,
хотя  сейчас  она,  скорее  всего, не согласится  со мной.  Или  еще  хуже -
подумает, что я решил за ней приударить. Дескать, он ей не подходит, а вот я
в самый раз.
     - Так это она твоя девушка?
     - Да. Эми. Ее зовут Эми.
     - Она вроде не в твоем вкусе.
     - Почему это?  -  спрашиваю  я, глядя  на  телефон,  выжидая подходящий
момент, чтобы снова предложить вызвать такси.
     - В смысле внешности. - Она закидывает ноги на стол. Платье задирается,
обнажив идеально крепкие икры и бедра.
     - Вообще-то она, - говорю я, уже по-настоящему разозлившись на Салли, -
замечательная. Абсолютно в моем вкусе.
     - Правда? Ну и где она сейчас?
     - Что?
     - Где она? - Салли демонстративно оглядывает кухню и  встает. - Где  же
эта замечательная  женщина?  -  Она открывает холодильник. -  Тут ее нет.  -
Вытаскивает банку пива, откупоривает и  пьет. Ставит банку на стол. - А тут?
-  бормочет   она,  открывая  шкаф   и   заглядывая  в  него.  Покачнувшись,
разворачивается и пьяными глазами смотрит на меня. - И тут нет.
     - Ее нет дома. -  Не успеваю  я закончить эту фразу,  как по всему миру
страдающие недержанием старики начинают праздновать свое вступление в список
более приятных, чем Тристан, вещей.
     Салли приподнимает брови:
     - Хозяйка за порог...
     На этот раз я  даже не спрашиваю, вызвать  ли ей такси. Уже  достаточно
наслушался. Взглянув на часы, вижу, что уже второй час ночи. Иду к телефону,
поднимаю трубку, набираю номер. Но мои пальцы уже так много  раз сегодня это
проделывали, что набирают цифры  автоматически. Я звоню Эми. Я звоню,  но  к
телефону никто не подходит. Потому что она все еще не вернулась домой.
     Она все еще с ним.
     - Прежде чем вызвать мне такси, - слышу я голос Салли у себя за спиной,
- обернись и посмотри, от чего ты отказываешься. Конечно,  - продолжает она,
когда я смотрю на нее через плечо, - ты это все уже видел...
     Она выбирается из трусиков, остальная одежда уже валяется на полу.
     - Я иду наверх, - говорит она, поворачиваясь  ко мне спиной, - жду тебя
через минуту.
     Но я не пришел. Ни  через минуту. Ни через час. Потому что я не выходил
из кухни. Меня как будто парализовало.  Я просто сидел там и  думал, что  же
мне с  этой  фигней делать. Если бы  я  сказал,  что  мне совсем не хотелось
подняться к Салли, я бы наврал. Нет, ну  правда. Посмотрите на  нее. Венера.
Виагра  ходячая. Воплощение секса. Бери ее голыми  руками. Такой шанс  раз в
жизни  выпадает. Но  у меня есть Эми. И  я искренне  верил  в то, что сказал
Салли: Эми в моем вкусе. Все в ней в моем вкусе. Сейчас ровно два часа ночи,
и я в последний раз  звоню  Эми. Ответа нет.  Значит,  она еще не вернулась,
значит, она все еще с этим Тристаном. Ну и что? Я же не  знаю наверняка, чем
они сейчас занимаются. Как  бы там  ни было, если  Эми мне  изменяет, это не
дает мне права изменять  ей. Принцип  "око  за око"  тут не подходит. Я  сам
должен решить, верен ей или нет.
     И я решил: верен.
     Салли лежит на спине  в моей постели, когда я  вхожу в  спальню. Ставлю
Толстого Пса  на шесть, чтобы  хватило времени  доехать в Гатвик и встретить
Эми, а потом ложусь рядом с Салли. Она спит.  Точнее, просто вырубилась. И я
рад.  Значит, она  не будет  ко мне  приставать,  а мне не придется  от  нее
отбиваться. Мы  просто будем спать. Я  до смерти устал. И я  чертовски пьян.
Мне одиноко. Мне так нужно прижаться к кому-нибудь. И я, прекрасно зная, как
это может  быть  истолковано, прижимаюсь  к  Салли и  осторожно  обнимаю ее,
стараясь не разбудить.
     Меня будит стон.
     Мой собственный стон.
     С  минуту  я  лежу  неподвижно,  просто  лежу  и  наслаждаюсь  приятным
чувством, разливающимся  от  паха по  всему телу.  Мои  губы  размыкаются  и
шепчут:  "Эми". Я  протягиваю вниз  руки и провожу  пальцами по ее  волосам.
Слышу,  как  шумно  она  двигается.  Приподнимаюсь к  ней, и  у  меня  снова
вырывается  стон.  Чувствую  ее  трепетный язык, и  мое  тело  непроизвольно
изгибается. Я ее хочу. Хочу войти в нее. Прямо сейчас. Обхватываю ее, тяну к
себе.  Ее  губы  прижимаются  к  моим, я открываю глаза и тону в ее взгляде.
Какую-то секунду не могу понять, что со мной.
     Потом чувствую, что кончаю.
     И меня кидает в дрожь.
     Потому что это Салли, а  не  Эми. И я понимаю, что только что  совершил
самую большую ошибку в жизни.

8
ЭМИ

     Джек опаздывает на два часа. Это 120 минут... 7 200 секунд.
     Я знаю.
     Я считала.
     Соня, представитель "Солнечной радости", уже отметила всех остальных  в
своем списке и ушла к стойке паспортного  контроля. Я  остаюсь одна у стойки
регистрации (которая вот-вот закончится), отчаянно вглядываясь в лица людей,
что стоят  в очередях на другие рейсы. И хотя новые сандалии  безбожно трут,
нервно шагаю из угла в угол.
     Мои эмоции уже перешли все возможные стадии и границы.
     7.15. Его нет = слабое удивление (нормальное мужское хамство).
     7.30.  Его  нет  =  раздражение  (можем  не успеть  сделать  покупки  в
беспошлинной зоне).
     7.45. Его нет = злость (славное начало отпуска).
     8.15. Его нет = беспокойство (вероятность опоздать на самолет  растет с
каждой секундой).
     8.45. Его  до  сих пор нет = паника (до вылета осталось меньше тридцати
минут).
     Теперь я просто боюсь.
     Джек умер. Другого объяснения просто не может быть. Он был жестоко убит
в  гатвикском  экспрессе,  и  теперь  его  неопознанный  труп лежит где-то в
огромной луже крови. Динамик останавливает скорбный ход моих мыслей:
     "Заканчивается  посадка  на рейс СБООЗ до Коса. Просим  всех оставшихся
пассажиров пройти к выходу Д46".
     - Слушай, Господи, - вслух бормочу я, но потом останавливаюсь, стараюсь
придать голосу больше  благочестия, - Дорогой Бог. Я знаю, что до сих пор не
являла собой образец чистоты и сострадания,  но я хочу  измениться. Я обещаю
тебе,  здесь  и сейчас,  что буду ходить в церковь по воскресеньям, если  ты
сделаешь  так, чтобы  Джек  пришел. Очень,  очень  тебя  прошу.  Пожалуйста,
соверши  для меня вот это одно, ма-а-аленькое чудо! - В отчаянии оглядываюсь
вокруг. - Я отдам все свои  деньги на благотворительность. - Делаю виноватое
лицо в сторону девушки на регистрации. Она пожимает в ответ плечами, смотрит
на часы и качает головой. - Уйду в монастырь. Этого ты хочешь?
     -  Эми! -  раздается голос  Джека,  и  я вижу,  как он мчится  ко мне с
билетами в руках.
     Черт, не надо было про монастырь!
     - Прости,  пожалуйста,  прости  меня!  -  едва  может  выдохнуть  он  и
протискивается мимо меня, даже не поцеловав.
     - Что  случилось?  Где ты был?  -  ору  я,  разрываясь  между  желанием
облегченно погладить его и зло пихнуть в спину.
     Девушка за стойкой скептически оглядывает Джека, пока тот нервно роется
в сумке в поисках паспорта. Достав его, он останавливается на секунду, чтобы
перевести  дух. Девушка смотрит на  фотографию  в паспорте,  потом снова  на
Джека. Понимаю, сравнить холеного  (и чего уж  там  скрывать,  симпатичного)
парня на  фото и  запыхавшегося замухрышку с мокрыми волосами и разглядеть в
них сходство крайне сложно. Но потом Джек вспоминает о своем красном дипломе
из  Университета Обольстителей и выдает ей ослепительную улыбку,  от которой
обычно у любой дамочки коленки подкашиваются.
     - Вы уже не успеете  сдать багаж, придется  взять с  собой,  -  говорит
девушка неохотно, но я-то вижу, что она растаяла. - Поторопитесь.
     - Спасибо,  - улыбается снова Джек.  - Пошли! - командует он, закидывая
сумку на плечо. Свой баул  я с  трудом  отрываю от  пола. Несмотря на советы
Хел, у меня  там практически  весь гардероб и  еще  полмагазина "Бутс". Джек
этого не замечает. Он рвется вперед, расталкивая других отпускников.
     - Джек, подожди! - кричу я, но он и в ус не дует.
     По закону  подлости  наш  выход - самый дальний  от регистрации. Тщетно
пытаюсь  подозвать носильщиков с  тележками, которые  вьются вокруг  толстых
мужиков  с  сумками  для  гольфа. Неужели  не видно,  что  мне тележка нужна
больше? Всем этим толстякам физические нагрузки только на пользу.
     Бесполезно.  Век благородных рыцарей канул  в Лету. Я вперевалку семеню
за Джеком, который явно решил готовиться к Лондонскому марафону. Минут через
пять,  все еще  не  преодолев  и  половины  пути  к  выходу,  в  изнеможении
приземляюсь на двигающуюся  дорожку,  хватая  ртом воздух. Сердце  колотится
где-то в горле.
     - Давай, вставай! -  кричит Джек. У  него еще хватает наглости орать на
меня. - Мы же опоздаем на самолет!
     - Не могу... У меня сумка...
     Я подъезжаю к Джеку, он вырывает у меня сумку и взваливает ее на второе
плечо.
     - Эми! Что у тебя там?
     - Кирпичи! - злобно взвизгиваю я.
     - Кирпичи?..
     - Чтобы  гостиницу построить,  понятно? - рычу я, мне жутко хочется его
прибить. Скидываю сандалии и бегу за Джеком.
     Соня  громко прицокивает,  когда мы врываемся  в переход к самолету. Ее
оранжевый загар на свету имеет какой-то зеленый оттенок.
     -  Вам придется сидеть  порознь, -  объявляет  она и улыбается. - Желаю
солнечного и веселого отпуска.
     Я  представляю  себе,  как  она будет выглядеть  с  выбитыми  передними
зубами.
     С Джеком мы сидим по  разные стороны от прохода. Я втискиваюсь  в самое
экономное  кресло  из  всего  экономического  класса  в  истории  авиации  и
запихиваю свою сумку под ноги.
     Мои пятки стерты  в  кровь,  плечи раздавлены,  все  болит, я  дышу как
загнанная  лошадь, поэтому не сразу замечаю,  что рядом со мной сидит Адский
Ребенок. Исчадие ада, дитя Сатаны. Он зловеще улыбается мне, потом открывает
рот и  издает такой  пронзительный вопль, что  на секунду мне кажется, будто
самолет сейчас от страха сложит крылья.
     - Ой, да заткнись ты! - орет ему храбрая блондинка, сидящая у окна, я в
ужасе  сжимаюсь.  Она  роется в спортивной  розовой  сумке и  достает оттуда
соску. Обтерев соску о джинсовую мини-юбку, блондинка сует ее в рот ребенку.
- Еще  одна такая  выходка  - и ты  вылетишь в окно, -  рычит она.  Судя  по
взгляду, блондинка не шутит. - Ты меня понял, Даррен?
     Даррен  быстро бьет меня соской  по ноге и  отрыгивает какую-то мерзкую
жидкость  мне на  руку. Напомните,  чтобы  я связала  свои фаллопиевы  трубы
противозачаточным узлом.

* * *

     Обычно  я  люблю летать.  Мне нравятся  все  эти  бесплатные  пакетики,
которые  раздают  в  полете,  и  дешевая  еда  в  самолетах.  Мне   нравятся
старомодные плюшевые мишки в  беспошлинных отделах и  бессмысленные статьи в
журналах.  Я люблю струйки холодного воздуха из кондиционера над  головой  и
наушники с радио.  И противные освежители в туалетах, и педальки для  смыва.
Люблю  легкость в животе во  время  взлета  и посадки.  Я  даже люблю, когда
самолет начинает вибрировать от турбулентности, - так еще интереснее.
     Но сегодня я  ненавижу все, каждый сантиметр этого вонючего, паскудного
самолета. Рейс ЭМИ-1 на Остров Фантазий рухнул.
     Не выжил никто.
     Мне  обидно, потому что я несколько  дней готовилась к нашей поездке. Я
продумала все до мелочей: как мы встретимся ранним утром в аэропорту, словно
тайные любовники, как будем целоваться, гуляя по магазинчикам в беспошлинной
зоне,  как будем смеяться и обниматься, когда Джек заплатит  целое состояние
за флакон  моих любимых  духов.  Я предвкушала,  как,  взявшись за  руки, мы
пройдем на посадку и прижмемся друг к другу в самых укромных креслах у окна.
Я даже думала, что мы займемся любовью в туалете во время полета и вступим в
"клуб любителей высоты".
     И это только для начала.
     Правда,  сейчас  пластинка сентиментальных  мелодий  саундтрека  к моим
фантазиям остановилась со страшным скрежетом.
     - Ну, так почему ты опоздал? - холодно спрашиваю я Джека, отмыв руку.
     Он поправляет сумку у себя в ногах.
     - Похмелье.
     - Понятно. - Я прочищаю горло. - А чем ты вчера занимался?
     -  Я  мог  бы  тебе  задать тот же  вопрос, -  резко парирует он, когда
стюардесса  протанцовывает  мимо  нас,  проверяя,  пристегнуты  ли ремни,  и
начиная инструктаж по технике безопасности. Я  вытягиваю шею из-за  ее зада,
обтянутого полосатой юбкой. Джек  словно не  замечает меня. Он  хватается за
свой  ремень  и  на  автомате следует  командам  стюардессы  -  застегивает,
подтягивает.
     Стюардесса удаляется.
     - Ты это о чем? - зло шепчу я.
     Джек вытаскивает плейер из сумки, надевает наушники.
     - Я тебе вчера звонил до двух часов ночи. Как поужинали?
     -  Я была у Хел,  -  возражаю я  очень громко, из последних сил пытаясь
привлечь внимание Джека.
     Стюардесса уже протараторила половину  инструктажа  и теперь показывает
свисток на спасательном  жилете. В тот  момент, когда я повысила голос,  она
нечаянно свистнула,  и  от  громкого звука  включился  Даррен.  Он  явно  не
собирается уступать пальму  первенства  в поединке по преодолению  звукового
барьера.
     Джек  приподнимает  брови  и  включает плейер,  не  желая  слушать  мои
объяснения. Я вижу, как он улыбается стюардессе и закрывает глаза. Мы еще не
взлетели, а он уже уснул.
     "Как  ты мог? -  кричу  я про себя. -  Только лишь потому, что не  смог
дозвониться до меня, ты решил, что я развлекалась с Тристаном? Джек, ты что,
вообразил,  будто я с ним всю  ночь трахалась? Да? Ты  настолько не уверен в
себе и ревнив, что не можешь доверять мне больше пяти минут?"
     Я  втягиваю  щеки, складываю  руки и сердито  смотрю  на свой  складной
столик.  Я понимаю, что мой яростный монолог годится  лишь для прослушивания
на главную  роль  в  мыльной  опере, но  мне  до  лампочки. Я  продолжаю наш
молчаливый разговор, гневно притопывая ногой.
     "Ну давай, валяй в том же  духе, мрачный, раздражительный, мстительный,
малохольный  придурок.  Порти  мне  поездку и  дальше.  Опоздал, чтобы  меня
"наказать". Чтобы посмотреть, как я себя поведу. Можешь и дальше ломать свою
убогую комедию. Только знай, что Тристан для меня ничего не значит..."
     Где-то на середине своей язвительно-обвинительной речи я вспоминаю, что
Джек о Тристане и словом не обмолвился. Он просто подозревает меня. А я веду
себя так, будто действительно в чем-то провинилась.
     Сдаюсь и впадаю в уныние.
     Когда  подают  завтрак, я отказываюсь.  Вместо этого  смотрю, как Демон
Даррен опрокидывает яичницу на  свою мать. На всякий случай рассматриваю его
затылок - вдруг у него за ухом татуировка "666".
     Вообще-то это Тристан вчера подложил  мне свинью, а не я ему. Я-то  как
раз  очень хотела с  ним  встретиться.  Я не  могла позволить, чтобы Джек со
своей нелепой паранойей  поставил  крест на  моих отношениях с обществом.  В
конце концов, мои друзья были со мной еще задолго до появления Джека.
     Почти  час  я  прождала Тристана  в  баре в  Сохо.  Не  знаю,  почему я
приперлась вовремя и почему так нервничала, пока ждала его. Тристан всегда и
везде опаздывает - это одна из его отличительных особенностей.
     - У меня свидание с этой восхитительной девушкой, - прошептал он, когда
я наконец почувствовала его руку на своем плече и поцелуй на щеке.
     Я зарделась. А ведь целый час готовилась к встрече.
     - Она такая изящная, - продолжил он, взбираясь на соседний табурет.
     Сама  не  заметила,  как  моя  рука потянулась  к волосам  и  поправила
прическу.
     -  Ох, Тристан, - воскликнула я и  легонько толкнула  его в колено. Я и
забыла, каким пронизывающим может быть взгляд его зеленых глаз.
     - Маргарита, -  прошептал  он  мечтательно. -  Она  испанка. - И  после
паузы, выдержанной для большего эффекта: - Хочу  тебе сказать, наверное, это
ОНА, моя мечта.
     Тут  он заказал два бокала шампанского, пока я врачевала свое самолюбие
после падения - поскользнулась на собственном тщеславии.
     - Тристан,  это  же замечательно!  -  как можно искреннее  ответила я и
натянуто  улыбнулась.  А  в следующий  миг  вспомнила,  почему  не  захотела
встречаться с ним в колледже. Дежа-вю.
     - Иду с  ней сегодня в ночной клуб. Поэтому не смогу с тобой поужинать.
Ты же не обидишься, правда? -  И продолжил, не дожидаясь ответа:  - Посмотри
на себя. По тебе сразу видно, что ты влюблена. Просто прелесть.
     Я  дала  ему  возможность  потрепаться  вволю. Охала  и ахала  в нужных
местах, когда он  рассказывал о  своей поездке в Гималаи. За все  время я не
произнесла  ни слова, но  примерно через час, когда Тристан  свалил, оставив
меня сидеть у барной стойки, я пожалела, что не оборвала его.
     Надо было заткнуть его,  когда  он  снисходительно отзывался о наших  с
Джеком отношениях.  Надо  было сказать ему, что мне совершенно  не интересны
его  амурные  похождения и  просто смешны  его недолгие  победы.  Надо  было
ответить ему, что теперь он не кажется мне забавным оболтусом, как когда-то;
что  он больше похож  на незрелого юнца,  который до смерти боится серьезных
отношений. И еще надо  было сказать,  что с людьми следует обращаться  более
уважительно  и избавиться  наконец  от  манер испорченного  ребенка.  И  что
заставлять меня ждать -  грубо и бестактно. Да и вообще, зачем я согласилась
на эту встречу?
     Как бы то ни было, я должна объяснить Джеку, как мне жаль, что я его не
послушала.  Но в  самолете, набитом курортниками,  это  невозможно, придется
ждать до приезда в отель.
     Смотрю  на своего  взъерошенного  и  несговорчивого  спутника.  Он тихо
посапывает,  и  на  какое-то  мгновение  я  чувствую   огромное  облегчение.
Перспектива очередного признания меня совсем не радует, я даже подумываю, не
кинуться ли мне к пилоту, чтобы попросить его развернуться и лететь обратно.
Тогда я бы могла сбежать и уйти в монастырь.
     Я ведь лишь хочу, чтобы все было просто и понятно.
     Моя  жизнь была  так легка,  когда я влачила  существование  в одинокой
пустыне  Гоби.  Не было ссор, истерик  и недопонимания. Да, иногда мне  было
нестерпимо скучно, но я знала, где я и что я. Вот  я, и вот я; и мы  со мной
друг друга  прекрасно понимали. А  теперь  я  все время путаюсь в чувствах и
постоянно оправдываюсь.
     Взять, к примеру,  Хел. Когда она узнала, что я была на барбекю у Хлои,
то  перестала  со  мной  разговаривать.  Всю прошлую неделю я  оставляла  ей
сообщения на автоответчике. Даже послала ей открытку, но  она  и слышать обо
мне не хотела.  Я знала, что придется явиться к  ней с  повинной. Я  слишком
суеверна, чтобы  вот так уехать  из страны, не объяснившись  с ней.  Поэтому
вчера, распрощавшись с Тристаном, я отправилась к Хел.
     Когда  я стояла  у порога,  бормоча  "прости  меня"  тридцать  раз  без
передышки, она и бровью не повела.
     - Тебе не кажется, что  я заслуживаю  большей откровенности? - спросила
она,  хватая  бутылку  вина,  которую  я   протянула   как  символ  мира.  Я
остановилась на середине слова.  Хел  в ярости страшна. - Что я,  по-твоему,
должна сейчас чувствовать? - продолжила она,  когда я робко  последовала  за
ней по коридору.
     - Огромное желание  вырвать сердце мне и придушить Джека?  - отважилась
спросить я.
     Но Хел было не до смеха.
     - Что-то вроде того, - сказала она, схватила пульт и остановила кассету
с "Друзьями", так и  не предложив мне присесть. Я поняла, что настроена  она
предельно серьезно. - Для тебя слово "уважение" что-нибудь значит?
     Еще как значит. Уважение Хел для меня  значит все. Ругаться  с ней стоя
мне  не  хотелось,  поэтому  я  плюхнулась  в кресло и  во  всем призналась.
Рассказала, как я страдала, когда наврала ей о своей мнимой болезни, и как я
все испортила на  вечеринке у  Хлои, и как  ужасно  я  себя чувствую  с того
самого дня.
     Хел слушала, пока мне самой не надоело унижаться. Потом сложила руки на
груди и покачала головой.
     - Когда я сказала "уважение",  я имела в  виду самоуважение, дурочка, -
окончательно  смутив  меня своим сочувственным тоном,  произнесла она. - Мне
все равно, что ты делаешь, если это то,  чего ты хочешь. Ты не должна делать
что-то  в угоду  мне или кому бы то ни было. Ты всегда знала, чего хочешь, и
мне  это  качество в тебе  нравилось больше всего.  Не стоит  жертвовать  им
только потому, что ты влюбилась.
     - Откуда ты знаешь, что я влюбилась? - спросила я в изумлении. Она ведь
даже ни разу не видела Джека.
     - Правду не скроешь, - ответила она. Потом Хел пришлось  меня простить,
потому что я  расплакалась. Похоже, я  научилась хорошо  рыдать.  Раньше  не
умела.  Хм, надо теперь научиться разумно использовать  новый талант. Может,
мне стоит пойти  на прослушивание в какую-нибудь романтическую  комедию? Ну,
такую, где главная героиня должна всхлипывать и хныкать в каждой сцене. Да я
бы там деньги  лопатой гребла! Не  знаю уж, почему я расплакалась. Мне вдруг
стало так легко оттого,  что Хел поняла мои чувства. Поняла, что я ВЛЮБИЛАСЬ
и это оправдывает мои поступки.
     - Перестань, - досадливо приказала Хел.
     - Прости, - шмыгнула я.
     -  И кончай  извиняться. Все нормально.  - Она поцеловала меня в щеку и
сунула мне стакан с вином.
     Я поняла, что все встало на свои места. Особенно когда Хел сказала:
     - Ревушка-коровушка.
     - Боже,  как я по тебе скучала, - рассмеялась я, забираясь  на диван  и
устраиваясь рядом с ней.
     Мы чокнулись.
     - Ну давай,  рассказывай, каких приключений ты на свою задницу нашла. И
поподробней.
     Мы пили вино,  и  я  рассказывала.  Про свою  работу, про Джека  и  про
Тристана, про вечеринку и про отпуск. Нам так много нужно было обсудить, что
опомнились мы только в два ночи.
     - Уже поздно, ты бы позвонила своему Ромео, - зевнула Хел. - Скажи, что
останешься здесь на ночь.
     - Я не могу остаться.  Еще вещи не собраны. Она погрозила мне пальцем и
слизнула остатки вина с губ.
     -  Ты вечно берешь целую прорву. А нужны-то всего двое трусов - одни на
себе, другие стираешь, - купальник и пара платьев. Поверь мне.
     Я наклонилась,  взяла телефон и, набирая номер Джека, чувствовала  себя
ужасно виноватой. Надо было ему раньше позвонить.
     Хел потянулась, как сонная кошка.
     - Можешь утром взять такси. Что, не отвечает?
     - Занято. - Я положила трубку на место.
     - Да не волнуйся, у тебя с ним впереди целая неделя, - сказала она.

* * *

     Оп-ля!
     Мои  попутчики  дружно  аплодируют, когда  наш  самолет приземляется  в
Греции, с опозданием на целый час. Я не разделяю их восторга.  Я совсем не в
радостном расположении духа. Ноги отекли, глаза опухли, и я потеряла столько
жидкости, что почти превратилась в чернослив.
     Джек как  раз  наоборот: выглядит свежо и с легкостью  выпрыгивает  под
палящее солнце. Он с удовольствием вдыхает раскаленный  воздух,  в то  время
как я сразу же превращаюсь в потную губку.
     - Отличная  погодка,  - говорит он, как будто здешний климат -  его рук
дело.
     Соня ведет нас  к  терминалу.  Что  бы  там Джек ни говорил о  чудесном
климате,  меня   не  проведешь.  Кажется,  Гамлет  как-то  заметил,  что   в
королевстве  Датском  попахивает  гнилью.   Надо  было  его  на  остров  Кос
отправить.
     Мы проходим  таможню, дожидаемся,  когда остальные получат  свой багаж,
усаживаемся в автобус, который бы не  приняли даже на свалку,  - и все это в
гробовом  молчании. Настроение испорчено окончательно и бесповоротно. К тому
же прикидываться чужими, когда вы знакомы с  самыми интимными запахами  друг
друга, практически невозможно. Все равно что сдавать экзамен без шпаргалки.
     Я  разглядываю Кос через грязное потрескавшееся  стекло  и грызу ногти.
Поездка все больше напоминает ад.
     И это остров моей мечты? Вот это?
     Когда наша колымага наконец  останавливается на главной площади, я могу
осмотреться. Еще  только полдень, а народу толпы. Судя по обгорелым носам  и
красным  спинам,  большинство  -  англичане. Иначе  почему  они не  замечают
музыки, что грохочет из паба "Бульдог" на углу?
     Соня берет автобусный микрофон, и тот начинает оглушительно свистеть.
     Так, ее соло.
     -  Раз,  раз-два-три,   -  объявляет  она  зычным  голосом  конферансье
Королевского  варьете. - Итаак, дрррррузья мои! Мы на "Вилла Стефано"! Добро
пожаловать на рррадостный и солнечный курррорт!
     Над  пабом и магазинчиками торчит здание, которое вполне могло бы сойти
за  гостиницу. Правда, такое чувство, будто  балконы  на него налепили через
много лет после постройки самого здания. Из бетонных стен над верхним этажом
торчат  ржавые прутья, - видимо, добавят еще этаж.  Два строителя  сидят  на
крыше у сломанной вывески "Вилла Стефано",  курят и подозрительно оглядывают
новоприбывших туристов.
     Неужели здесь? Не мог же Джек забронировать для нас вот эту дыру.
     Или мог?
     Соня все еще ведет перекличку. Семья  Расселов, которые сидели рядом  с
нами, все в одинаковых красных футбольных формах, толпой бегут к ней, громко
споря по  поводу клеенчатого сомбреро жуткого  зеленого цвета, что  украшает
башку  младшенького.  Шляпа  ему велика,  и  мальчишка ничего не  видит.  Он
спотыкается  обо все  сиденья,  разливает  свою  колу,  подгоняемый  криками
разгневанного  папаши. За  ним  следует  Демон Даррен.  Точнее, блондинистая
мамаша  тащит  его под мышкой,  а  он  ожесточенно дрыгается, пуская зеленые
сопли.
     До меня  доходит, что после  Расселов по алфавиту идет Росситер, но нас
почему-то не вызывают.
     Уф, пронесло, значит, мы все еще на пути к шикарной гостинице.
     Но через мгновение сбылись мои наихудшие  опасения. Соня, видимо, плохо
знает алфавит.
     - Пошли, нас зовут, - говорит Джек.
     Я перевожу взгляд с гостиницы (это же Алькатрас!) на пупок Джека.
     Нет.
     Этого не может быть.
     Мы  в Греции.  Я  в  отпуске.  И  раз  уж  я в  отпуске,  мне  жизненно
необходимы:
     -  Отдельные  апартаменты  в  удаленном  конце  здания,  С  собственным
балконом.
     - Большой номер на двоих с отдельной ванной.
     - Вид на море изо всех окон с обзором на все 360 градусов.
     - Полное отсутствие других туристов в радиусе 5 миль.
     - Наличие по  соседству  романтичных недорогих таверн, которыми владеют
приятные семейные пары.
     - Как минимум один пустынный пляж в наше личное пользование.

* * *

     Я смотрела передачи про отпуск. Я знаю свои права потребителя.
     Что происходит?
     То, чего и следовало ожидать,  если организация  нашего отдыха поручена
Джеку. Джеку, который даже в борделе не сможет организовать нормальный секс.
     Дети  в футбольной форме  уже  буйствуют  в  холле гостиницы,  пока  мы
регистрируемся.  Нам дают  программу  пребывания. Над головой  читаю вывеску
огромными буквами: КАРАОКЕ КАЖДЫЙ ВЕЧЕР! ЖИВОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ!
     Живое?
     Да я к концу недели сдохну.

* * *

     На  четвертом этаже  в коридоре нет света. Я стою в темноте, у моих ног
забытый мешок с цементом. Джек  ковыряется с  замком.  Везде  запах плесени.
Покопавшись  минуты  две,  Джек  в  отчаянии   рычит  и  всем   своим  весом
наваливается на  дверь. Под его натиском та открывается, и Джек делает шаг в
сторону, пропуская меня. Я захожу, из комнаты опрометью выбегает таракан.
     Отлично! Отсюда бегут даже тараканы.
     - Не так уж и плохо, - словно прочитав мои мысли, защищается Джек.
     Ну да, трущобы в Калькутте намного хуже.
     Ставлю  сумку   на  пол  и  медленно  оглядываю  комнату.  Между  двумя
односпальными кроватями этажерка, на ней сломанная лампа. У  стены  огромный
стол.  На  нем  треснутая  ваза  с  цветами.  Провожу  пальцем  по   пыльным
пластмассовым лепесткам.
     - Как мило, - только и могу выдавить я, сгорая от желания швырнуть вазу
с цветами об стену.
     Джек распахивает дверь на балкон и осматривает окрестности.
     Вид открывается шикарный - соседнее здание.
     В следующую секунду комнату  наполняют ароматы с  улицы - запах жареной
еды и гнилых отходов.
     Я гневно зыркаю на Джека и удаляюсь в ванную. Надо успокоиться. Сидя на
унитазе,  считаю до  двадцати. Глубокий вдох.  Выдох.  Ну, давай, ты с  этим
справишься.
     Когда я выхожу из ванной, Джек распаковывает вещи.
     - Все в порядке? - спрашивает он.
     Нет. Не в порядке! Ты приволок  меня  в самый ужасный постоялый  двор в
мире,  и я  в шоке. Поверить не могу,  что ты такой скупердяй.  Вот что  мне
хочется сказать. Но я  этого делать не буду. Потому что я  взрослая женщина.
Вместо этого я просто  сижу  и дуюсь. Однако по сравнению с Джеком я  просто
любитель - он дуется прямо-таки профессионально.
     - Джек? - в конце концов произношу я.
     - Да?
     - Ты что, не собираешься со мной разговаривать?
     - А сейчас я что, по-твоему, делаю? Нет уж, я не сдамся.
     - Слушай, это глупо. Ну к чему такая напряженность в отношениях?
     - Напряженность? Это не я напрягаюсь. Я откидываю волосы.
     - Ты не присядешь на минутку?
     Джек кидает  футболку на кровать и усаживается на стул.  Складывает  на
груди  руки  и  делает  недовольное  лицо. Он сейчас  похож на преступника в
полиции во время допроса.
     - Я очень волновалась, когда ты опоздал в аэропорт, - начинаю я.
     - Я тебе  уже  говорил. У  меня  было похмелье, - прерывает он. - Я всю
ночь пил с Мэттом.
     - А я думала, Мэтт собирался на мальчишник.
     - Он ушел около восьми.
     - А ты чем занимался? - Понимаю, что допрашиваю слишком пристрастно, но
ничего не могу с собой поделать. Его ответы не добавляют ясности.
     - Я всю ночь пил в одиночку. - Он поднимает на меня глаза, сощуренные в
усмешке.
     - Ты напился, потому что не смог до меня дозвониться?
     - Эми, я напился, потому что мне так захотелось.
     От его тона мне становится не по себе.
     -  Джек, ты совсем не то подумал,  - говорю я.  - В смысле, то, что  ты
подумал, этого не было...
     - Ну давай. Говори, чего тянуть?
     - Да нечего говорить.  Ты знаешь,  что я вчера встречалась с Тристаном.
(Джек смотрит в  сторону и  втягивает  щеки.) Но  мы  всего  лишь выпили  по
стаканчику,  -  продолжаю  я, -  даже  не  пошли  в ресторан.  Расстались  в
полдевятого,  потому что  у него  в  ночном  клубе было назначено свидание с
другой девушкой. Поэтому я пошла к Хел.
     - Как мудро с твоей стороны.
     - Джек, прошу тебя. Я говорю правду.  Я хотела встретиться с Тристаном.
Обсудить  последние новости. Между нами ничего не было. Я тебе уже говорила.
Он мне просто друг. Как Хлоя тебе.
     - Я с Хлоей не спал, - не упускает возможности напомнить Джек.
     Мы смотрим друг на друга несколько секунд.  И я понимаю, что проиграла.
Я должна признать свою неправоту.
     - Прости,  Джек. Мне не  стоило с  ним  встречаться. Как  только я  его
увидела, сразу это поняла.
     - Все чисто и невинно, да? - Язвительность из него так и прет.
     - Да.
     - Ты могла бы мне позвонить.
     - Знаю. Я собиралась, но не заметила, как  пролетело время.  А  потом я
позвонила тебе от Хел, в два часа. Но у тебя было занято.
     Джек трет брови.
     - Да, все очень убедительно.
     - Это правда! Позвони Хел, если мне не веришь.
     - Да зачем? Ясно же, что она тебя прикроет.
     Я  хватаю  его  за  руку, чтобы  заставить посмотреть на  меня,  но  он
отворачивается, и моя рука падает рядом с его.
     - Джек. Это нечестно. Я не позволю тебе так мучить меня за то,  чего  я
не делала! - Меня душат слезы. Стараясь скрыть их, смотрю в потолок и горько
смеюсь. - А знаешь, что смешно? То, что я сама себе доверяю. Когда я увидела
Тристана, все мои мысли  были только о тебе и о том, как я предана тебе. Да,
мне  не следовало встречаться с ним, потому что тебе  это было  неприятно. Я
просто заупрямилась.  Признаю это и прошу, прости меня. Я не  сделала ничего
плохого. Я бы  ни за  что  не  смогла причинить тебе боль.  Я думала, ты это
знаешь.
     Надо убираться отсюда, пока я не задохнулась. Я хватаю сумку.
     - Эми, подожди. - Джек встает в двери, заграждая мне  проход. -  Прости
меня, ладно? Не уходи.
     Я  пытаюсь унять дрожь в подбородке, пока Джек объясняется. Но дрожь не
унимается. Как я и думала:  Джек проспал. Сегодня утром я два часа провела в
душевных муках, а он просто проспал!
     Иногда я до смерти ненавижу мужчин.
     - Ты правда хочешь уйти?
     Я трясу головой, роняю сумку на пол.
     - Нет! Я хочу, чтобы день начался сначала.
     - Ну прости меня, прости, - шепчет  Джек,  заключая меня в  объятия. Он
баюкает меня, целует в волосы. Потом тянет на кровать,  накрывает одеялом. -
Закрой глаза, - бормочет он гипнотизирующим голосом, - через минуту зазвонит
будильник.  Ты  проснешься  и  забудешь  все,  что  случилось  за  последние
несколько  часов.  Ты  почувствуешь легкость,  покой  и  безмятежность. Твой
парень перестанет вести себя как идиот, твой отпуск начнется заново, приятно
и весело. Дззззззззззынь!
     - Ладно, ладно!  -  смеюсь  я, откидывая  одеяло и  жадно вдыхая свежий
воздух.
     - Прости, - снова говорит он. Теперь я его узнаю. Это снова мой Джек.
     - И ты меня прости. - Мир?
     - Мир, - киваю  я, поднимаю его  футболку, наклоняюсь и целую  Джека  в
живот. Чувствую, как напряглись  его  мышцы, прижимаюсь щекой. Вдыхаю  запах
его кожи. - Что это? - спрашиваю я, заметив красное пятнышко около ремня.
     -  Где?  -  Джек  вскакивает,  с  ужасом оттягивает кожу  на  животе  и
разглядывает пятно.
     -  Не  волнуйся,  наверное,  след от сумки.  - Мне смешно,  что он  так
волнуется за свою внешность. - Загар оно тебе не испортит.
     Я толкаю его обратно на постель и целую в красное пятнышко, потом кладу
ему на живот голову. Джек напряжен, я чувствую, что он смотрит в потолок.
     - Ты думаешь о том же, что и я? - спрашиваю его.
     - Не знаю. А ты о чем думаешь?
     - Что это самый ужасный номер в моей жизни.
     - Нет, я не об этом думал.
     - А о чем?
     Джек садится и свешивает ноги с постели.
     - О еде. Умираю с голоду.

* * *

     Гипноз Джека сработал.  После обильного завтрака мы снова  в прекрасном
расположении духа. Он заявляет, что отныне мы живем по законам отпускников -
максимум   веселья   и  минимум   просиживания  в   гостинице.  Поначалу   я
сопротивляюсь  и  умоляю  переехать в  другую  гостиницу.  На  моем  Острове
Фантазий мы должны целыми днями блаженно  нежиться в  постели под прохладным
бризом  кондиционера,  а на  закате  выходить  на  личный  пляж  и  неспешно
потягивать мартини. Но Джек  на этом острове ни разу не был.  Он и слышать о
переезде не хочет. Не знаю, что на него нашло, но он вообще ни о чем слышать
не хочет. Его невозможно перекричать или переубедить.
     - К черту гостиницу. Да, тут ничего нет, но нам ничего и не надо. Лучше
мы с тобой все вокруг посмотрим. Давай, приключения нас  ждут, - возбужденно
агитирует он.
     - Но...
     - Нет, пожалуйста.  Только не говори мне,  что  ты из тех  девушек, что
готовы целыми днями валяться на пляже с бульварным романом в обнимку.  Прошу
тебя! Скажи, что ты не такая.
     -Я...
     - Значит, решено. Мы возьмем  напрокат мопед, посмотрим,  что  тут есть
интересного. Тут наверняка полно каких-нибудь достопримечательностей. Это же
Греция. Колыбель искусств. Мифы, храмы и  прочее... - Он разводит руками, на
лице дикая улыбка.
     - Но, Джек...
     -  И не  волнуйся,  я  сам  поведу.  Конечно,  это не  самый безопасный
транспорт, но я буду очень осторожен. Честное слово.
     - Да я не об...
     - Вот и отлично. Поехали! - Он вскакивает, тянет меня за руку.
     Я вопросительно на него смотрю:
     - Джек, ты хорошо себя чувствуешь?
     - Да!  Великолепно! И  готов пуститься в путь.  -  Он еще сильнее тянет
меня за руку, и я по привычке  сплетаю наши пальцы. Он на секунду  закрывает
глаза и целует мои  кулаки.  - Обещаю, что  это будет  лучший отпуск в твоей
жизни.
     Спустя  некоторое время Джек успокаивается,  но я  все  равно  чувствую
какую-то  перемену в нем.  Не  то чтобы он  отдалился от меня, наоборот.  Он
очень мил и нежен. Но за три дня мы ни  разу не  занялись сексом. Он со мной
обращается так, будто мы не любовники, а просто друзья. Возможно, мы слишком
устаем  - приходим в гостиницу  под вечер, буквально валясь с ног. Плюс  эти
односпальные кровати и обгорелые спины. И все-таки меня изводит сомнение,  а
поверил ли Джек моему рассказу о Тристане.
     Но  я  решаю  оставить все  как  есть и  больше не поднимать эту  тему.
Насколько  я знаю Джека, скоро гормоны возьмут  верх и  он  забудет  все  на
свете.  И  потом, у  этого  воздержания  есть  и  свои  плюсы. Мы  с  Джеком
наконец-то общаемся. По-настоящему.  И нам весело.  Время, которое ушло бы у
нас на секс, мы тратим на открытия. Мы открываем для себя не только остров с
его ароматными оливковыми рощами и пыльными дорогами, но и друг друга.  Джек
не  подпускает меня к своему  телу, но зато мне открыт доступ  к его душе. В
маленьких тавернах за графином сангрии он говорит о своих замыслах, о  новых
картинах;  рассказывает, как ему противно писать на  заказ только ради того,
чтобы  продержаться  на  плаву.  Каждую ночь,  возвращаясь  в  гостиницу,  я
понимаю, что влюбляюсь все сильнее и сильнее.
     Но  на четвертый день  все меняется. Потому что в этот день закончились
наши  поиски  идеального  пляжа.  Проезжая  по  прибрежному  шоссе, мы разом
заметили небольшую бухточку и долго не могли  понять, как же туда попасть. В
конце концов бросили мопед в кустах и начали спускаться по камням, но вскоре
наткнулись на ступеньки, выдолбленные в скале.
     Когда  мы  оказываемся  на  берегу,  у  меня  захватывает  дух.  Остров
Фантазий! Тьфу - и рядом не стоял. Это РАЙ!
     Через пару секунд мы, уже раздевшись,  бежим к  морю. Вода бирюзовая  и
такая прозрачная, что видно ногти на пальцах ног. Джек подныривает под волну
и выплывает подо мной, выталкивая из воды.  За последние  несколько дней это
первый тесный контакт  наших тел. Я обхватываю его  талию ногами. Ресницы  у
Джека слиплись, в глазах отражается море. Я улыбаюсь ему.
     - Восхитительно, - вздыхаю я, оглядываясь. На берегу ни души.
     - Ты восхитительна, - отвечает он.
     Я  провожу  рукой по  его волосам и  нежно целую. Все, больше  не могу.
Воздержание смертельно для меня. И наверняка опасно для здоровья. Постоянное
возбуждение без намека на удовлетворение - прямой путь к потере влечения.
     - Пойдем со мной, - шепчу я и тащу его по воде.
     - Куда? - спрашивает Джек.
     Я видела  это в кино.  И не  раз. И  твердо решила  заняться  сексом на
мелководье. Даже если для этого мне придется его изнасиловать.
     Но  насилие  не  понадобилось. Все  совершенно  добровольно.  Когда  мы
целуемся и  волны  плещутся у наших  ног, в Джеке что-то меняется. Как будто
вся страсть, которую  он  сдерживал последние дни,  вырвалась на свободу. Не
знаю, сколько раз мы с ним занимались сексом, но в сравнении с нынешним  все
блекнет. Это что-то!
     Джек  словно воплощение всех идеальных мужчин мира.  Да,  здесь слишком
жарко, и песок всюду лезет, но сегодняшний оргазм взлетел на верхнюю строчку
моего секс-парада.
     - Ух ты! - выдыхает Джек, когда мы наконец опускаемся с небес на землю.
     Он  целует  мои  веки,  нос,  щеки,  как  будто  я  его  самая  большая
драгоценность в мире. Я касаюсь его лица, он открывает глаза. И вот тогда  я
чувствую, как все мое тело пронзило, словно по венам потек чистый адреналин.
     Брови  у  Джека сведены. Взгляд такой, словно он сейчас расплачется. Он
бережно убирает мне с лица мокрый мышиный хвостик моих волос.
     - Эми, я... - начинает он.
     - Шшш,  - улыбаюсь  я, прикладывая  палец к его  губам.  Потому что мне
впервые не нужны эти слова. Я и так все знаю.

* * *

     Следующие три дня мы нежились на пляже. В один из вечеров, вернувшись в
гостиницу, Джек стал  натирать  меня кремом.  Я  так расслабилась,  что и не
заметила, как уснула голой прямо на одеяле.
     Просыпаюсь от тихого шуршания.
     - Не двигайся! - приказывает Джек. Я напрягаюсь всем телом.
     - Пожалуйста, скажи, что это не паук!
     - Это не паук, - смеется Джек. - Не двигайся, я почти закончил.
     - Что закончил?
     - Подожди и сама увидишь.
     Я вслушиваюсь в шуршание, потом Джек подходит к кровати и садится рядом
со мной.
     - Теперь можно повернуться?
     - Да, - говорит он, и я поворачиваюсь к нему. - Вот, - и он протягивает
мне лист бумаги.
     Я  пристально рассматриваю рисунок, который  он сделал,  пока я  спала.
Удивительно.
     - Нравится? - спрашивает Джек. Я тянусь к нему и целую.
     - Очень. Долго ты рисовал?
     - Не знаю, ты спала минут тридцать.
     Я  снова  смотрю на рисунок. Неужели  у меня  и правда такой счастливый
вид, когда сплю? Джек смотрит мне в лицо:
     - Я  тебя не  приукрашивал.  Ты просто была такая красивая. - Он гладит
меня по щеке.
     Мысль  о  том, что он рисовал и Салли,  проносится у  меня в  голове. Я
невольно думаю, что с ней он мог быть так же близок.
     - Ты, наверное, всем девушкам это говоришь, - шучу я, но не могу скрыть
едкости.
     - Других девушек  нет. Больше нет. Только  ты. Я кладу рисунок на стол,
притягиваю  Джека  к  себе,  и  мы  вместе лежим  на  постели. Я  ему  верю.
Полностью. Я верю, что он только мой. Вдыхаю его запах. Да, я счастлива, как
никогда.
     Мы целуемся, и я ласково глажу его по голове.
     - Спасибо, - шепчу я, - пойдем, я угощу тебя ужином.
     Джек  улыбается  и садится  на краю постели.  Смотрю, как он натягивает
рубашку. Я снова  беру рисунок в руки. Не знаю,  целовать рисунок или Джека,
они оба так много для меня значат.
     Неделя -  для  отпуска  слишком  мало.  Это  все  знают. Но  я об  этом
вспоминаю,  когда пятница уже  на носу. Только я  расслабилась, только загар
начал становиться ровным, как уже пора уезжать.
     Несправедливо.
     В последний вечер мы нарядились и пошли ужинать в любимую таверну.
     - Не грусти, - шутит Джек, наливая мне знаменитую греческую ракию.
     - Не хочу уезжать, - принимаюсь стонать я.
     Мы сидим  на террасе над заливом. Темно. Только блестит на небе круглая
луна да бьется пламя свечи на столе.
     - Хочешь, хочешь, -  смеется Джек, - тебя ждет новая  работа, будет где
южным загаром щегольнуть. Только приедем,  сразу поймешь, как тебе  хотелось
домой.
     Подходит официант, и мы с ним болтаем. Он спрашивает, как мы отдохнули,
мы говорим, что здорово. Узнав, что завтра нам уезжать, он всем  своим видом
выказывает сожаление.
     Когда  официант уходит,  мы облокачиваемся  о деревянную  балюстраду  и
разглядываем звездный балдахин.
     - Ты права, - вздыхает Джек, - давай переедем сюда навсегда.
     - Договорились.
     - Найдем себе виллу в горах. Ты посвятишь себя  выращиванию бородавок и
усов, - шутит он, - а я буду лепить скульптуры из козьих какашек.
     - А что, если мы с тобой устанем друг от друга?
     - Ну, тогда я всегда смогу подыскать себе козу, а ты юного рыбака.
     - Отлично. Значит, остаемся. - Я наклоняюсь и целую его.
     - Не выйдет.  Мне  бы пришлось держать  тебя взаперти,  чтобы  никто не
украл, - шепчет он.
     Я прижимаю его ладонь к своей щеке.
     - Спасибо, что сдержал слово.
     - Какое?
     -  Ты обещал  мне лучший отпуск на свете, -  целую его ладонь, - так  и
вышло.
     Джек пальцем хлопает меня по носу.
     - Эй, рано сантименты разводить. У нас впереди еще праздничный ужин.
     Мы как-то незаметно выпиваем два графина  вина и только потом осознаем,
что времени уже за полночь. Я объелась - виноградная долма стоит в горле.
     - Пора возвращаться, - говорит Джек, когда  официант приносит нам счет.
Как всегда, мы - последние посетители заведения.
     - Я не хочу.
     -  Да ты что? Мы же пропустим  дискотеку. Я давно  хотел  добраться  до
этого караоке.
     - Врешь! - смеюсь .я.
     - А ты и не знала? Я же король караоке.
     - И что ты собираешься петь?
     - "Южные ночи", естественно!
     По  дороге в  город л прижимаюсь щекой к спине Джека  и  мурлычу что-то
себе под нос. Теплый соленый ветер путается в моих волосах. Я так счастлива,
что не сразу замечаю, как мы свернули не на ту дорогу.
     - Куда  мы  едем?  -  спрашиваю  я,  выпрямляясь. Джек  сворачивает  на
обочину.
     - Увидишь, - отвечает он и останавливает мопед.
     Он ведет меня по камням на вершину скалы.
     - Я не мог уехать, не взглянув на него на прощанье, - говорит он.
     Под нами, меж  двух  оливковых деревьев, наш пляж. С этой стороны я его
ни разу не видела. Стою, ошеломленная красотой  луны  и  сияющих  волн. Джек
стоит  сзади, обнимая  меня за  талию. Я  вдыхаю  густой  воздух,  напоенный
ароматами трав и стрекотом цикад.
     Великолепно.
     Наконец-то я нашла то, что искала.
     - Джек, - шепчу я.
     - М-м-м? - Чувствую, что он зарылся лицом в мои волосы.
     - Ты тоже это чувствуешь? - Что?
     У меня сердце сейчас из груди выпрыгнет.
     - Что все так, как должно быть. Что мы созданы друг для друга.  Что все
у нас всерьез?
     Поверить не  могу, что говорю такое  занудство, но я действительно  так
думаю.
     Джек  сжимает меня  еще крепче, кладет голову на плечо. Я ласково ерошу
ему волосы, он отстраняется. Поворачиваюсь к  нему,  разглядываю его черты в
лунном свете. Я знаю, что сейчас  он произнесет это.  Все  даже лучше, чем в
кино. Я почти не дышу, у меня трясутся коленки.
     - Пожалуй, нам пора, - говорит он, не глядя на меня.
     - Что?
     Он отпускает мою руку. Все еще прячет взгляд.
     - Уже поздно, пора возвращаться.

* * *

     Сижу на мопеде позади Джека, почти не касаюсь его.
     Не понимаю.
     Почему? Этот вопрос терзает меня.
     Что со мной не так?
     Я думала, что у нас все  прекрасно. Что мы отличная пара. Нам весело, у
нас обалденный  секс, но  даже  этого ему недостаточно, чтобы  сказать мне о
своих чувствах.
     Может, я слишком давлю на него. Может, мысль о нашем совместном будущем
пугает его. Возможно, он еще не  готов к  этому.  Или  думает,  что я ему не
пара.  Может,  я  вообще  все  неправильно понимаю. Может, ему  нужно  нечто
большее. Но  что еще могу я ему дать? Я отдала ему всю себя. Больше  у  меня
ничего нет.
     И  что мне  теперь  делать? Бросить его?  Или забыть  все  и продолжать
отношения без шансов на серьезную перспективу? Измениться самой?
     Не могу понять, как  мы дошли до такого  кризиса.  Еще недавно все было
прекрасно, а теперь ни  с того ни с сего  стало ужасно. Как это возможно? Не
понимаю. Что я такого сделала?
     В голове кружится  рой мыслей, и я не  замечаю, как Джек все прибавляет
скорость.
     - Тише! - кричу я, когда он сворачивает на городское шоссе. Мы кренимся
к  дороге, но поворот слишком крутой. Чувствую, как  Джек напрягается и жмет
на тормоза. - Осторожно! - выдыхаю я, но уже поздно.
     Опомнилась я, лежа на земле с вытянутыми руками. Повсюду песок. И локти
болят. Вокруг темно и тихо.
     -  Эми? - доносится сдавленный  крик Джека,  но все еще не могу понять,
где я. - Эми? Ты в порядке?
     Я не могу говорить. Джек склоняется надо мной. Он испуган.
     - Давай, положи руки мне на шею, - шепчет он и сам кладет мои руки себе
на плечи.  Затем  осторожно поднимает  меня. И только тут я замечаю, что  он
плачет, а я стою и поддерживаю его.
     - Джек, что с тобой? - спрашиваю я хрипло.
     - Я думал, что убил тебя, - всхлипывает он, - думал, ты умерла.
     - Видишь, я в порядке. - Заглядываю  ему в лицо. Он как безумный трясет
головой. Мне становится страшно. - Джек, успокойся. Ничего не  случилось. Мы
упали, но все нормально. Я жива.
     Джек хватает ртом воздух. Он бьет себя по голове, дергает за волосы.
     - Ты не понимаешь. Я должен тебе кое-что сказать. Меня это мучает с тех
пор, как  ты спросила меня, что я чувствую... И подходим ли мы друг другу...
И я хотел тебе сказать... хотел сказать... но не мог...
     Я  протягиваю к нему руки, и мне вдруг  становится так легко. Все будет
хорошо. Он меня любит. Я знала, я  чувствовала. Пусть для этого понадобилось
попасть в аварию, но главное, что он это понял.
     Он отстраняется от меня и снова трясет головой.
     - Ну же, скажи, - подбадриваю я.
     Его  душат рыдания, и  мне его  ужасно  жаль.  Никогда не видела, чтобы
кто-то так страдал.
     - Я все испортил. Все.
     -  Ну что ты, вовсе нет, - успокаиваю  его  я. - Все  хорошо. Не бойся,
скажи. - Джек захлебывается слезами, как ребенок. - Ну что ты, успокойся.
     Он качает головой.
     - Маккаллен. Салли Маккаллен, - выдыхает  он, - та девушка с картины...
которую ты видела у Хлои...
     Он  замолкает,  пытается  отдышаться. Поднимает на  меня  взгляд, слезы
текут ручьем. Кажется, что его душит смех. И вдруг я все понимаю и делаю шаг
назад.
     - Что - Салли? - Он еще ничего не сказал, но я уже все знаю.
     Джек всхлипывает.
     - Кое-что произошло. В пятницу. Я думал, что ты была с Тристаном. Я все
звонил и  звонил  тебе. Но  тебя  не было.  Я напился,  - он  тяжело глотает
воздух, - и  тут пришла  она.  Прости... Прости  меня,  я  так виноват перед
тобой...
     Но я  его  уже  не  слышу.  Теперь мне все  ясно: почему  он  опоздал в
аэропорт,  почему так  странно себя вел,  когда  мы  сюда  приехали,  почему
избегал секса со мной, пятно на его животе...
     Засос на его животе.
     Чувствую, как Джек в темноте делает несколько нетвердых шагов ко мне.
     - Я не виноват. Я хотел тебе сказать.
     Вот сейчас я понимаю, что означает "глаза кровью налились". Я не слышу,
что пытается  сказать Джек, потому что мой  кулак  с размаху врезается в его
щеку.
     Он  вскрикивает, но я уже далеко. Я бегу изо всех  сил. У дороги нахожу
перевернутый мопед, мотор все еще работает. Упираюсь всем своим весом, и мне
удается поднять мопед. Когда Джек добегает до меня, я уже сижу на мопеде.
     - Эми! - умоляюще кричит он и пытается меня схватить.
     - Да пошел ты! - ору я, с размаху лягаю его в пах и уношусь прочь.
     Инстинкт самосохранения -  великая  сила.  Мне  кажется,  что  весь мир
рухнул,  но  я  все  равно  смогла  добраться  до "Виллы  Стефано"  живой  и
невредимой. Спокойно ставлю  мопед у гостиницы. Вазос,  владелец бара, ведет
караоке-дискотеку,  все веселы и  счастливы.  Мамаша  Даррена танцует пьяный
канкан  с одним из своих приятелей  под собственный  же  аккомпанемент жутко
исковерканной "Кармы Хамелеона". Я прохожу через бар к лестнице, меня  никто
не замечает.
     Но как только  оказываюсь в комнате, плотину  прорывает. Сначала я тихо
плачу, потом перестаю  сдерживаться. С жуткими ругательствами вышвыриваю  из
окна вещи Джека, пока окончательно не выбиваюсь из сил.
     Еще  в аэропорту было заметно:  что-то  произошло.  Я сразу должна была
догадаться.
     Но как он мог?
     Как он мог так поступить со мной?
     Я  падаю на  кровать  и прижимаю руки  к  груди. Мне  больно. Наверное,
сердце на самом деле разрывается на части.
     Спустя какое-то время всхлипы переходят в тихое хныканье,  и я  начинаю
различать отзвуки караоке. В голове теснятся вопросы.
     Как?
     Где?
     Почему?
     Когда?
     Не  знаю,  сколько  уже сижу в темноте,  пялясь на  стену  и придумывая
ответы на свои вопросы. В себя прихожу от тихого стука в дверь.
     - Эми, это я, Джек. Открой мне. Я зажмуриваю глаза.
     - Тебе все равно придется меня впустить. - Он стучит сильнее.
     Я затыкаю уши.
     -  Брось, - говорит он громче, - нам надо все выяснить. Я же знаю,  что
ты там.
     - Убирайся, - всхлипываю я.
     Мне  хочется  умереть.  Я сворачиваюсь  клубочком на кровати.  Не хочу,
чтобы он меня видел такой.
     - Эми, прошу тебя, - умоляет Джек; он уже колотит по двери.
     Я не  реагирую. Оказаться  бы сейчас дома, в  своей постели. В покое. И
зачем я только связалась с  Джеком. Зачем доверилась, открылась ему. Не хочу
быть тут, сейчас, не хочу быть собой.
     Позже, не знаю через сколько времени, я понимаю,  что в дверь уже никто
не стучит.
     Но  я не  сомневаюсь, что Джек не ушел, что он тут. Я  это чувствую,  я
вижу его. Он не выходит  у меня из головы. Я представляю, как мы целуемся на
пляже. Как он смотрит на меня в лунную ночь, как он смеется, и ветер треплет
его волосы.
     Я все это так явственно вижу.
     Но я не могу представить его с Салли.
     Я распахиваю дверь. Джек сидит на лестнице, обхватив  голову руками. Он
поднимает голову. Лицо все в синяках, глаза залиты кровью.
     - Что ты имел в виду? Что значит "кое-что произошло"?
     Он смотрит на меня бессмысленным взглядом.
     - Ну, что произошло? Джек не двигается.
     - Я ее не трахал, - шепчет он. Меня всю трясет.
     - Ну а что ты сделал?
     - Я ничего не делал. Она сама. Она все сама.
     - ГОВОРИ ЖЕ!
     Джек снова обхватывает голову руками.
     -  Я спал. Проснулся от  того,  что она мне делала минет. Клянусь тебе.
Больше ничего не было.
     - Ой! Так она тебе всего лишь минет делала! - кричу я. - Бедняжка.
     Джек встает.
     - Нет, все было не так.
     - Ну так просвети меня. Как это было?  Как так вышло, что  она упала на
тебя и вонзила зубы в твой член?
     Ему нечего сказать. Я смотрю на  него с таким отвращением, будто передо
мной куча дерьма.
     Потому что  теперь  я  это  вижу.  Вижу, как  его лицо  искривляется  в
блаженстве от прикосновений другой женщины.
     - Видеть  тебя больше  не хочу!  - выдыхаю  я, захлопываю дверь и снова
бросаюсь на кровать.
     Джек долбится  в номер, но  я  закрываю голову подушкой.  Он так громко
выкрикивает мое имя, что, наверное, уже распугал всю дискотеку.  Слышу,  как
снизу ему орут, чтобы он заткнулся.
     Потом  все стихает. Не знаю, утащили  Джека или  он все еще под дверью.
Мне плевать.
     Беру  со  стола плейер, надеваю наушники.  Включаю на  полную мощность,
чтобы не слышать собственных всхлипов. "Битлз" поют "Давай вместе".
     Очень к месту.

9
ДЖЕК

БРОШЕННЫЙ

     - Что она  сделала?  - спрашивает  Мэтт  с  недоверием, разглядывая мою
разукрашенную физиономию.
     - Бросила меня, - повторяю я. И на  случай, если это  выражение  ему не
вполне ясно, добавляю: - Кинула, оставила, отшила, отфутболила.
     И тут я вдруг понимаю,  что вот  так  бросить,  оставить и кинуть можно
только  что-то  ненужное.  Хлам. Мусор. Да, я хлам. Таким я себя и ощущаю. И
если бы  сейчас в  гостиную вполз таракан, то прямиком  двинулся бы к вашему
покорному слуге, поскольку мусор - это его, родное.
     Однако Мэтт, похоже, не в силах поверить в  услышанное. Он плюхается на
диван рядом со мной.
     Его  удивление  вполне понятно. Действительно, происшедшее не поддается
никакому объяснению с точки зрения логики или житейской мудрости.
     Я и сам бы рад удивиться.  И с удовольствием сейчас убеждал бы его, что
такая  милая девушка, как Эми,  ни за что на свете  не может  бросить такого
славного парня,  как  я. А  поскольку такое невозможно, то у меня, наверное,
какое-то ужасное помутнение рассудка, но оно скоро пройдет, и все встанет на
свои места. Однако отрицание очевидного - не мой конек. Поэтому я говорю:
     - Да, и такая фигня случается. На самом деле случается.
     Я знаю.
     Только что такая фигня случилась со мной.
     -  Но  все  было  так замечательно,  -  недоумевает  Мэтт,  -  вы  были
прекрасной парой.
     - Были.
     Несколько секунд он пристально смотрит на меня, потом спрашивает:
     - Ну и?..
     - Что - и?
     - И кто кому нагадил? - Почему...
     -  Ведь кто-то же виноват.  Так  просто люди не расстаются. По  крайней
мере, обычно.
     - Неправда, -  протестую я,  - люди расстаются по разным причинам. - Он
ждет  объяснений, и я  продолжаю: - Бывает, что один храпит,  а второй этого
терпеть не может. Или они  болеют за  разные команды. Или... да  что угодно.
Может, им просто стало не о чем разговаривать.
     - Значит, виноват ты? - заключает он.
     Врать Мэтту бесполезно.  Он меня  слишком хорошо  знает.  И  потом, мне
просто необходимо высказаться. Нужно, чтобы кто-то утешил меня:  мол,  жизнь
на этом не закончилась и все еще наладится.
     - Да.
     Он кивает:
     - Так я и думал. Не хочешь рассказать, что случилось?
     Хочу. И рассказываю с самого начала: как мы с Эми признались друг другу
во  всех прошлых  связях  и  как  легко  стало  после  этого  на душе. Потом
рассказываю  про вечеринку  у  Макса  - как  я ревновал  и как  выдвинул Эми
ультиматум,  а  она  обернула  его  против   меня.  И   про  Черную  Пятницу
рассказываю,  и про  то,  как  мучился подозрениями всю  ночь. И как  пришла
Маккаллен, и как наутро я выставил ее за дверь и сказал, чтобы  она не смела
больше здесь  появляться. И наконец,  про наш  отпуск, про  аварию, про  мое
признание и реакцию Эми.
     Когда я закончил сагу о своих несчастьях, первое, что сказал Мэтт:
     - Этот Тристан, похоже, тот еще говнюк.
     Я  ценю,  что  он  старается меня  ободрить,  но сейчас  у  него  плохо
получается. И машинально, уже без особой злости, я киваю и мысленно добавляю
к  списку вещей  более  приятных,  чем Тристан,  людей,  которые  едят  свои
козявки.
     Не дождавшись от меня полноценной реакции, Мэтт спрашивает:
     - На  кой черт ты сказал  Эми про Маккаллен? Вопрос логичный. Я впервые
задался им сразу  после того, как  Эми заехала  мне в  челюсть. И  с тех пор
вопрос этот не дает мне покоя.
     Верно, не  было никакой необходимости рассказывать ей об этом. Конечно,
мне пришлось бы  трястись от страха, что она рано или  поздно узнает правду.
Вдруг  бы  я  проговорился  во  сне.   Или  Маккаллен  проболталась.  Или  в
какой-нибудь  секте  меня  бы  заставили  сознаться  во  лжи  всем,  кому  я
когда-либо врал. Но, честно  говоря, и тогда и сейчас любой из  этих случаев
кажется мне маловероятным. А правда состоит в том, что, если бы я держал рот
на замке, все бы обошлось.
     Как раньше.
     И тогда не случилась  бы авария.  И в самолете  на обратном пути Эми не
сидела бы  рядом  как  чужая.  Наоборот, мы бы  стояли  на  скале в обнимку,
любовались  лунной ночью и пляжем.  Нашим  пляжем, на  котором мы занимались
любовью. Я, она и море - как в книжках. Черт!
     Но нет, Джек  Росситер не  ищет легких путей! Там, на скале,  когда Эми
спросила,  есть ли у  него к ней  чувства,  Джек Росситер  промолчал. А ведь
чувства-то  были. Впервые за  много лет. И впервые за много лет  рядом с ним
стояла девушка его мечты.  Проблема в том,  что все казалось слишком хорошо,
все казалось таким нереальным. Но все было реальным.
     - Я хотел быть с ней честным, - отвечаю я.
     - Честным? - вопрошает Мэтт. И смотрит на меня так, как будто  я только
что громко перднул.
     - Да, честным. Быть честным - значит не врать.
     - Я знаю, что такое честность, Джек.
     - Тогда что тебе непонятно?
     - Мне непонятно, при чем тут  честность, когда мы говорим об отношениях
между мужчиной и женщиной.
     - При том! - раздраженно отвечаю я. В его глазах искреннее недоумение.
     -  В  моих отношениях  она ни  при  чем.  И большинство живущих на этой
планете людей со мной согласятся. - Во взгляде Мэтта  мелькает подозрение. -
Надеюсь, ты не брал мою книжку "Десять шагов к вечной любви"?
     - Какую книжку?
     Мэтт встает и отходит к окну.
     - Ладно, проехали.
     - Я не хотел ее обманывать, - продолжаю я. - Это  было бы  неправильно.
Она  мне доверилась, а  я  продолжал  ей врать. И  чем  дольше я  откладывал
признание, тем омерзительнее становилось у меня на душе.
     Мэтт поворачивается. Глаза у него прищурены.
     - Ну-ка, ну-ка. Уж не  о совести ли ты талдычишь? Вроде как каждый раз,
взглянув на нее, ты чувствовал себя предателем, и это чувство отравляло тебе
жизнь,  так? Каждый ее поцелуй,  каждая  минута близости с ней казались тебе
новым  предательством,  так? И  всякий  раз,  оставаясь  с  ней  наедине, ты
понимал, что ваша  близость ничего не значит, ибо зиждется на  твоей измене,
так?
     - Да, - бормочу я. Мэтт попал прямо в точку. - Именно  так я и думал. -
Словно огромный груз упал с моей души. Хоть кто-то понимает мои чувства.
     Кто-то, только не Мэтт.
     - То есть ты  признался ей,  чтобы облегчить свою душу? А не лучше было
самому справиться  со своим  чувством вины?  Просто вынести  для себя урок и
никогда не изменять ей впредь? - спрашивает он, возвращаясь на диван.
     Несколько  секунд я прихожу  в себя - такое разочарование. Нет, никогда
нам с Мэттом не познать радости душевного единения. Ни в охотничий клуб,  ни
в клуб любителей природы меня не возьмут. Ну и ладно. Все равно обниматься с
деревьями я не люблю - того и гляди белка на голову  нагадит. И вообще, меня
исключили из скаутов за курение, когда мне  было девять лет. Так  что это не
для меня. Но все это ерунда. Я не злюсь на Мэтта. Я зол на себя.
     Не то  чтобы  его реакция  противоестественна.  Как раз  наоборот.  Вот
представим, что я сейчас провожу  социологический опрос среди представителей
нашего пола и задаю им следующие вопросы:
     A. Если вы напились и переспали с первой встречной, вы бы рассказали об
этом своей девушке?
     Б. Если вы завели  интрижку на  стороне,  но поняли, что  любите только
свою девушку, вы бы сказали ей о своих похождениях?
     B.  Если бы вы поимели шанс переспать с  кем-то  (включая  голливудских
звезд) так,  чтобы об этом  никто и никогда  не  узнал, вы бы  отказались от
такой возможности?
     Сомневаюсь, чтобы хоть один человек ответил утвердительно. Нет, в самом
деле,  в  наше время  никто  в измене не  признается. Одно  дело  рассказать
друзьям - это да. Но чтобы своей "половине"  - нет, это вряд ли. Да и зачем?
Правильно, незачем. Разве что собираетесь с ней разойтись.
     По крайней  мере, я так раньше  думал. Даже когда встречался с  Зоей. И
пусть  я  ни разу  ей не изменил, все равно знал: случись что-нибудь в  этом
роде, я бы и словом не обмолвился. Иначе хлопот не оберешься. Но с Эми я так
поступить  не  смог.  Отсюда  и  плачевные  последствия  - Джек  Росситер  в
греческой  трагедии  "Признание мотоциклиста".  Похоже,  честность оказалась
сильнее меня. Однако,  как и для Мэтта, честность для меня  не самоцель. Это
было бы  слишком  просто. Слишком легко. Конечно,  честность  имеет  большое
значение, но  суть в том, что она лишь  признак, симптом чего-то большего. У
моей  честности есть причина  -  глубокое  чувство.  А какое  чувство  самое
сильное и  глубокое? Это же очевидно!  И просто удивительно, как  долго я не
замечал причины моей патологической честности.
     Я смотрю Мэтту прямо в глаза и говорю:
     - Я ее люблю. Я рассказал ей про Маккаллен, потому что люблю ее.
     Мэтт поднимает руку:
     - Подожди-ка, дружище. - Что?
     -  Ты прекрасно знаешь  что.  Слово на  букву  "Л". Ты только  что  его
произнес. - Он грозит мне пальцем. - Произнес, произнес. И не отпирайся.
     - Я и не отпираюсь.
     Мэтт склоняет голову набок.
     - Не отпираешься?
     - Нет.  Я сказал  совершенно  сознательно. Я ее люблю.  - Вслушиваюсь в
звук этого слова. Приятный звук. Я  бы еще его послушал. - Я, Джек Росситер,
- говорю я громко, - будучи в здравом уме...
     - Ну, это еще вопрос, - замечает Мэтт.
     - ...Заявляю, что люблю  Эми Кросби. Мэтт долго и пристально смотрит на
меня.
     - Что ж, это все объясняет, - заключает он.
     - Что объясняет?
     - Причину  твоего неадекватного поведения.  - Несколько минут  мы молча
пялимся  друг на друга. - Так, значит, надо придумать, как  вытащить тебя из
этой заварушки, - произносит он наконец.
     Мэтт -  юрист,  и к решению  проблемы подходит  как  юрист.  Начинает с
фактов.  Задав  мне   пару  вопросов,   он  погружается  в   раздумья.  Лицо
сосредоточенное. Представляю, как его холодный  и острый ум ищет оптимальный
путь, строит логические цепочки. Мне вдруг становится спокойно. Если  уж кто
и способен найти выход из лабиринта лжи, то только Мэтт.
     - Случайная  оральная стимуляция, - выдает он. Потом чешет подбородок и
хмурится. - Да, тяжелый случай. Досадно.
     Признаться, не такого решения я ждал.
     - Нет, Мэтт, - поправляю я его, - это не досадно. Вот если бы я потерял
бумажник или огреб штраф за неправильную парковку, -  это было бы досадно. А
то, что случилось со мной, - катастрофа.
     Мэтт терпеливо ждет, когда я успокоюсь.
     - Главное, - размышляет  он, - определить, можно ли считать случившееся
изменой. Технически,  я думаю, - да.  Тебе  сделали  минет. Ее язык  касался
твоего  пениса.  Но  обратимся к  намерениям.  Хотя  с точки  зрения  закона
незнание не освобождает от ответственности, можно взглянуть на происшедшее с
другой стороны.  Находясь в полубессознательном  состоянии, ты не мог знать,
что  упомянутый  выше  язык  принадлежит  не твоей возлюбленной Эми  Кросби.
Отсюда  следует,  что  сексуальное  удовлетворение,  полученное  посредством
упомянутого выше языка, не может считаться эмоциональной изменой.
     - Здорово! Просто отлично! - прерываю я Мэтта в полном разочаровании. -
Ты Эми это  расскажи. Дорогая, он просто  не  успел установить ее  личность.
Дело-то  житейское,  чего  тут  расстраиваться.  Валяй,  Мэтт,  она  будет в
восторге.
     Мэтт косится на меня:
     - Слушай, тебе надо научиться управлять своей агрессией. Так нельзя.
     - Что?
     - Сделай глубокий вдох, - требует Мэтт. - Что?
     - Расслабься,  успокойся.  Плыви по течению. И он еще будет мне  сейчас
эту хрень втирать.
     Тоже мне хиппи, дитя природы. Да он же горох от гречки не отличит.
     -  Расслабься?! - огрызаюсь я. - Как тут, к  черту, расслабиться?! Меня
девушка бросила!
     Несколько секунд он ждет, когда остынет мой гнев, потом говорит:
     - Слушай, все не так плохо, как кажется.
     - Да что ты? Ну просвети меня.
     - Попробуй взглянуть на вещи объективно.
     - Объективно?! - едва не кричу я.
     - Вот  именно. Представь,  что ты стоишь на  горе и смотришь вниз. Тебе
все сразу станет ясно. Так ты сможешь увидеть все со стороны.
     -  Мэтт,  я сильно сомневаюсь,  что,  взобравшись  на какую-то гребаную
гору, я почувствую себя лучше.
     Он раздраженно закатывает глаза.
     - Дай мне закончить.
     - Хорошо, продолжай.
     Мэтт закуривает, затягивается пару раз.
     -  Объективно дело  обстоит так. Женщина, которую ты любишь,  больше не
хочет иметь с тобой ничего общего.  Она узнала, что ты совал свой член в рот
кому  попало. В результате, поскольку ты ей  сразу в этом не признался,  она
сочла тебя кучей вонючего  дерьма и надеется, что  ты будешь гореть в геенне
огненной  до скончания  веков.  Надеюсь, ты и сам понимаешь,  что видеть она
тебя больше не хочет?
     - Спасибо тебе, Мэтт, - благодарю я, начиная сильно сомневаться  в  его
адвокатских способностях. - Не  проще ли было  просто  вручить  мне бритву и
посадить меня в теплую ванну?
     - Ладно, - отвечает Мэтт. - Хрен с ней, с объективностью. Ты прав, тебя
кинули. Но, - тут он выдерживает паузу, - все могло быть еще хуже.
     Наконец что-то дельное.
     - Да,  -  соглашаюсь я, - я мог бы оказаться посреди пустыни  без капли
воды. Меня могли бы заживо скормить червям. Или заставить смотреть все серии
"Санта-Барбары". Если  исключить эти  возможности,  то,  откровенно  говоря,
хуже, чем есть, уже быть не может.
     Мэтт игнорирует поток моего сарказма.
     - Серьезно, Джек. Все могло быть намного хуже. Ты жив. Она тоже. Всякое
бывает. У всех в жизни случаются черные полосы.
     - Нет, Мэтт, я так не думаю. У тебя они случаются? Лично у тебя  бывали
настолько черные полосы?  А? Я могу ошибаться,  но,  по-моему,  тебя любимая
девушка пока не бросала. Так?
     - Да.
     - Ну, значит, всякое случается не со всеми. Только с некоторыми. С этим
я готов смириться.
     - А с чем не готов?
     - Я не готов смириться с тем, что это произошло со мной, - огрызаюсь я.
     - А что, ты особенный?
     Я опускаю голову, прячу лицо в ладонях.
     -  Я  ей  доверился, Мэтт. Вот  что меня  убивает. Понимаешь?  Всю свою
сознательную жизнь  я врал  своим женщинам. Но  не ей. Я сказал Эми  правду,
потому что поверил ей. Потому  что люблю ее. И что в итоге? В итоге она меня
бросила. И даже не захотела слушать.
     - Ты думаешь, что-то изменилось бы, если бы она тебя выслушала?
     - Да, - бормочу я,  - думаю. Но какая теперь разница?  Я звонил ей весь
день, но она не подходит к телефону.
     Мэтт кладет руку мне на плечо:
     - Может, ей просто нужно время, чтобы успокоиться? Оставь ее на время в
покое.  Поверь, она  не  сможет  ненавидеть  тебя  всю  жизнь.  Знаешь,  как
говорится? Если любишь - отпусти. Вернется - будет твоей навеки. Не вернется
- значит, и не любила никогда.
     Для  Мэтта это  необычно мудрая  мысль.  Одно знаю  точно:  сейчас  мне
способен помочь только настоящий гений.

ОЖИДАНИЕ

     - Я  знаю, что  ты меня слышишь, - говорю я. - Да,  ты, Эми Кросби. Я к
тебе обращаюсь.
     Несколько секунд жду ответа, но, увы, никто не отвечает. Но отступать я
не  собираюсь.  У  меня есть  цель. Я -  партизан в  тылу  врага. И  никакое
сопротивление не  заставит  меня  бежать с позором. Мы,  партизаны,  храбрые
ребята.  И препятствия нам  не  страшны  - чем больше риск,  тем  слаще вкус
победы.
     -  Ну и прекрасно,  - громко заявляю  я, - можешь  скрываться, пока  не
надоест. Я все  равно  никуда не уйду. Слышишь, Эми?  Я  не сдвинусь с этого
места ни на дюйм. Я  буду  тут сидеть, пока  ты не выйдешь  и не  выслушаешь
меня.
     Никакой реакции.
     Моя решительность  вдруг  куда-то  испаряется.  Я  прижимаюсь губами  к
домофону и шепчу:
     - Эми. Ну пожалуйста.  Я тебя люблю. Я тебя люблю и больше так не могу.
- Жду еще немного. Но в ответ - тишина.
     На другой стороне улицы  на скамейке сидит старик.  Он смотрит на меня,
закатывает глаза  и отпивает большой глоток из своей бутылки. Похоже, он все
это  уже видел, и не раз. Ну  и черт с ним. Я сказал то, что чувствую: я  ее
люблю.  И  мне  плевать,  кто  это  слышал.  Она  -  та  самая.  Она  -  Моя
Единственная. Все это время я искал ее.
     Вчера я сказал Мэтту,  что люблю Эми, и с той  минуты не  могу ни о чем
думать,  кроме как о  ней.  И сейчас, произнеся  эту  сакраментальную  фразу
вслух, я неожиданно понял, что  так оно и  есть. И  теперь  я не  боюсь, что
кто-то об этом  узнает. Наоборот,  пусть  все слышат.  И главное, пусть меня
услышит Эми.
     Для этого я сюда и пришел.
     Сегодня воскресенье, пол-одиннадцатого утра, и я  стою у ее подъезда. Я
здесь  с  девяти.  Если не  считать  старика  на скамейке,  улица совершенно
пустынна.  Мостовая  с обоих  концов  квартала перекрыта  -  идут  ремонтные
работы, поэтому даже  машин  тут нет.  Над головой, словно  отражение  моего
настроения, хмурое серое небо. Впервые за несколько недель. Я отхожу на пару
шагов, вытягиваю шею и смотрю на верхний этаж, на окно Эми.
     Внешних проявлений  агрессии нет. С вершины крепости не льется  кипящее
масло. В бойницах  не видно лучников. Но и признаков грядущего воссоединения
тоже  не  наблюдается.  Над  крепостью  не  реет белый флаг. Никто не  машет
ручкой,  приветственно   маня  взобраться  вверх,   не  спускает  веревочную
лестницу. Да  что там, она даже форточку не открыла. Ну и ладно. Я все равно
знаю, что она там. И я готов ждать. Если она хочет, чтобы я взял ее крепость
осадой, я так и сделаю. Если ей нужны доказательства моей любви, -  вот они.
А если не нужны... что ж, она их все равно получит.
     Я  возвращаюсь  к  двери  и  жму кнопку домофона. Звонок  как  жужжание
бешеной осы. А я жму и жму, представляя, как Эми сидит и слушает настойчивое
гудение. Ее это, наверное, ужасно бесит. Надеюсь,  что так. Согласен, звучит
жестоко, но в любви  все средства хороши. Главное, чтобы  она дала мне  шанс
все объяснить.  В  конце концов, у нас  в стране  демократия.  И  презумпция
невиновности. Она должна меня выслушать. Я облажался, знаю. Но мы все иногда
ошибаемся.  Я  вынес урок  из  своей  ошибки.  Больше такого не  повторится.
Ситуации, подобной происшествию  с Маккаллен, я не допущу. Я никогда не буду
больше врать Эми. Мне нужен один  только шанс,  чтобы сказать ей, что  люблю
ее.
     Нет ответа.
     Но я не унываю. Я готов к осаде лучше ее. Во-первых, еда. Что она будет
есть? Я знаю Эми. Запасов пищи у нее не бывает. Двух коробок молока  и банки
просроченного  перегноя в холодильнике ей надолго не хватит. И потом, у  нее
же  новая работа. Она  не сможет ее бросить, только чтобы не  встречаться со
мной. Работа для нее слишком много значит. Нет, вечно она от меня скрываться
не сможет. Скоро ей это надоест и  она либо впустит меня,  либо сойдет  вниз
сама, но  все-таки  выслушает  мои  объяснения. Так  что все  шансы на  моей
стороне.  Кроме  того, я  хорошо подготовился. У  меня с собой полный  набор
необходимых инструментов для Спасения Любви:
     A.  Дюжина алых  роз  (конечно, они завянут, но романтический потенциал
ведь никуда не денется).
     Б. Еда: большой  пакет  куриной поджарки  (единственное, что осталось в
холодильнике круглосуточного  киоска), мятный  рулет (длительного хранения),
пара пакетиков жареного арахиса (отличный источник белка).
     B. Напитки: две банки "Токсошока" (энергетический коктейль с  кофеином,
таурином и гуараной<Таурин - аминокислота, способствующая усвоению жиров;
гуарана - южноамериканский  кустарник с  тонизирующими свойствами.>) плюс
одна пачка "Нутрошейка" (с клубничным наполнителем).
     Г. Одежда: джинсы и футболка (все от Мэтта); походные ботинки (идеальны
для сурового климата).
     Д. Прочее: две пачки  "Мальборо" (легкие); одна  незадуваемая зажигалка
(бензиновая).
     Если  не считать одежды - я  поднимаю глаза к  сгущающимся  тучам, -  я
вполне мог бы продержаться несколько часов и даже дней. То есть у Эми нет ни
малейшего шанса  избежать  нашей встречи, если только  она не  смастерит  из
подручных средств  дельтаплан и не взлетит с крыши. Хочешь ты этого или нет,
а выслушать меня тебе придется.
     Крикнув напоследок: "Я все еще здесь", отпускаю кнопку звонка и сползаю
обратно на ступеньки. Что-то капнуло мне на лицо. Поднимаю голову и замечаю,
что начинается  дождь.  Прислоняюсь  к двери, вытаскиваю из рюкзака  пакетик
куриной поджарки. Пожевав без особого  аппетита один кусочек, выплевываю его
и закуриваю. В конце улицы бьют соборные колокола, созывая всех на заутреню.
     Пожалуйста, замолвите и за меня словечко.
     Этой ночью  я не сомкнул глаз. Лежал, смотрел на Толстого  Пса и считал
уходящие минуты. Само собой,  причиной моей бессонницы была Эми.  Ее не было
рядом,  и  мне  ее  не хватало. Ее  не  было  рядом,  потому  что  она  меня
возненавидела. Решила, что я мерзавец. И будь я  на ее  месте, подумал бы то
же  самое.  Что бы  я почувствовал, если бы Эми  сказала,  что ее  приласкал
какой-то мужик? Злость?
     Ревность? Отвращение? Да, все сразу. Но главное, я бы подумал, что меня
предали. Вот только я не предавал Эми. Я не собирался ей изменять. Я  просто
повел себя как дурак. Признаю, я поступил плохо. Но мне от этого не легче. Я
лежал на  кровати и даже  не мог обнять подушку,  потому что она  до сих пор
воняла  Маккаллен. Мне было  мерзко. Пусто.  Как  будто кто-то  разорвал мое
сердце пополам.
     Даже мой член со мной согласен. А это не в  его характере.  Обычно  (за
исключением   инцидента  с   Эллой   Трент)   в   любую  погоду  и  в  любых
обстоятельствах твердость моего маленького друга не вызывала нареканий.  Я и
предположить не мог, что он способен меня так подвести. Но факты налицо - он
похож на хомяка, впавшего  в спячку. Если бы  он мог говорить, наше общение,
вероятно, свелось бы к следующему:
     Джек. Что происходит?
     Он. Да ничего не происходит.
     Джек. Как ничего?
     Он. Вот именно - ничего.
     Джек. Не хочешь это обсудить?
     Он. Я вообще ничего не хочу. Отвянь.
     Джек. Ты об Эми?
     Он.  Эй,  неужто  бы я о Маккаллен  стал  говорить? После  того жалкого
подобия минета.
     Джек. Да? А я почти ничего не помню. Неужели все было так плохо?
     Он. Джек, я многое видел в  своей  жизни, но в тот раз все было  просто
хреново.  Лежу я  себе, значит, смотрю эротические  сны. Сон, скажу я  тебе,
шикарный. Сидим мы с тобой в сауне. Вокруг пар. И тут входит Эми в  школьной
форме...
     Джек.  В школьной форме? Да я  даже не  знаю, как выглядит ее  школьная
форма.
     Он. Пусти в ход фантазию, Джек. Я тебя умоляю...
     Джек. Понятно. Что дальше?
     Он.  Потом  появляется  эта  Маккаллен.  Нагло врывается,  бесцеремонно
отпихивает Эми и берет все в свои руки.
     Джек. Для фантазии все не так уж плохо.
     Он. Да, сразу  видно, что  ты всего не знаешь. Уж поверь мне  на слово,
Джек, после  "роллс-ройса"  на  "шкоде" ездить не  захочешь. Но даже  тут  я
справился. "Ладно, - думаю, - насладимся тем, что есть". Но ведь нет же!  Ты
не был готов подложить мне другую девицу. Больше того, как  только все пошло
на лад, ты меня вытащил! Просто вытащил, Джек! Как полный... профан!
     Джек. Ну  прости  меня. Больше такого  не повторится. Может, помиримся,
снова будем друзьями, как в старые добрые времена?
     Он. Старые добрые времена? Это что,  шутка? Ты  и я с флаконом детского
масла  и номером "Хастлера"? Конечно,  случались и  праздники  -  девочки на
ночь. Погружение в трехмерный рай, который исчезает с первыми лучами солнца.
Что и говорить, отличное было время. Но ты уж прости, если от такой радужной
перспективы я не начну скакать до потолка.
     Джек. Я уже извинился.
     Он. Да, да.  Просто знаешь, Джек, я по ней скучаю. Она была мне в самый
раз. Мой размерчик.
     Впервые в моей жизни мне пришлось признать, что мой член оказался умнее
меня.
     Я размышлял над словами Мэтта. О том, что  нужно дать Эми время. Может,
это последний  рубеж и его нужно преодолеть, но, по-моему, это для слабаков.
Я не  собираюсь давать Эми время, я хочу, чтобы это время мы провели вместе.
А  что  касается "если  любишь  -  отпусти",  пусть  Мэтт  сам  такой хренью
занимается. С чего мне отпускать ее? Конечно, это было бы верным решением. Я
бы  смог это сделать теоретически или даже на практике,  если бы требовалось
отпустить говорящего дрозда  или  домашнего тигренка.  Но  не  Эми, девушку,
которую я люблю. И по-моему, если уж и давать ей свободу  выбора, то сначала
надо дать  ей факты.  Она  приняла  решение, не зная  всех обстоятельств.  И
решение ее  оказалось  однобоким. Надо восстановить  справедливость.  Как ее
отпустить, когда Эми даже не знает,  что  я хочу, чтобы она  вернулась? Я ее
выпущу, она улетит и  так ничего и не узнает. И  что в результате? Птичка на
свободе, без  крыши  над  головой, я  дома в  полном одиночестве. Всем будет
только хуже.  И я не хочу ее отпускать. Я хочу вернуть ее обратно. Даже если
для этого мне придется драться за нее. Все десять раундов, с Мохаммедом Али.
Легко. Либо вот так сидеть под ее дверью. Под дождем. Без сна и отдыха.
     Я  скрючиваюсь  на  крыльце,  закрываю  глаза.  Просыпаюсь  в  четверть
четвертого.  Губы  будто  склеены обойным клеем. И что они кладут в  куриную
поджарку? Подозреваю, что это побочный эффект.
     С трудом встаю и несколько секунд разминаю затекшие ноги. Смотрю вверх,
- небо ясное, но мое настроение от этого не улучшается.
     Поворачиваюсь  и  снова жму на кнопку домофона. Эми,  конечно, опять не
отвечает.  Смотрю  на другую сторону улицы. Все  по-прежнему. Старик все еще
сидит  на  скамейке,  оранжевые  конусы  все  так  же перегораживают  улицу.
Вспоминаю свои студенческие летние каникулы - я как-то подрабатывал дорожным
рабочим.  Ностальгия.  Мы  прокладывали телевизионный кабель. Рыли  траншею,
потом закапывали, а когда  клали  новый  асфальт, наносили  на дорогу  новую
разметку.  Расплываюсь  в  широкой  улыбке,  потому  что  у  меня  появилась
блестящая идея.
     - Ладно,  Эми,  -  кричу я в домофон, - хочешь играть по-крупному? Вот,
смотри.
     Шагаю  через дорогу.  Старик,  завидев,  что спящий  красавец  очнулся,
ставит бутылку рядом с  собой и машет мне рукой. Я машу ему в ответ. Да, это
по-мужски. Парни  всего  мира будут  солидарны  со  мной.  Я намерен сделать
заявление.  Романтичное. Классное.  И  все  мужики  мира  обзавидуются  моей
храбрости.
     Сломать замок на разметочной машине, оставленной  у тротуара, оказалось
несложно. Пара  ловких ударов ломом, который я стянул из палатки дорожников,
- и готово. Свобода! Агрегат в моем распоряжении. Опускаю рычаг и делаю пару
шагов. Краска есть: белая линия длиной  в полметра  тянется следом  за мной.
Поднимаю рычаг и волоку каток на середину  улицы. Потом берусь за дело: пишу
послание Эми, которое она увидит, выглянув из окна.
     Что же написать?
     Эми + Джек? Слишком по-детски.
     Я тебя люблю? Слишком очевидно.
     Вернись ко мне? Не по-мужски.
     Что ж, вернемся к классике. Фраза, с которой не мог бы соперничать даже
Сирано  де  Бержерак.  Веду каток  по дороге, выписывая буквы. Да,  нелегкая
задача. Аппарат изобретали для  прямых линий, и мне приходится волочить  его
после  каждого штриха  к началу следующего.  Но ради  любви я готов на  все.
Работаю  без  устали.  Не прошло и  двадцати минут,  как надпись  готова. На
последней букве кончается краска. Ну и что? Читается же. Что еще надо?
     Возвращаю каток  на место, потом перехожу  через  дорогу на ту сторону,
где живет  Эми,  и оцениваю всю грандиозность творения.  Ничего  получилось.
Даже хорошо. Да что  там, просто  произведение искусства.  Шедевр покорил не
только меня, но и старика со скамейки. Краем глаза вижу, что впервые за день
он  встает  с  насиженного  места.  Старик  делает  пару  шагов  и  медленно
просматривает мою рукопись слева  направо.  Потом направляется  ко мне.  Как
пчела на цветок. Оценил  красоту на асфальте и теперь спешит узнать, кто  же
автор  этого  великолепия. Не желая показаться хвастуном,  я стою с каменным
лицом.
     - Эй, парень! - Старикан протягивает мне руку. - Клиффорд.
     - Добрый день, Клиффорд. - Я пожимаю его руку. - Ну, как вам?
     Какое-то время старик  смотрит на дорогу, явно не находя слов. Понимаю.
С  творениями  такого размаха не  каждый день  сталкиваешься. Позволяю  себе
насладиться  моментом   славы.  Интересно,  как  он   сумеет  выразить   тот
глубочайший восторг, который вызвали у него мои простые слова?
     А вот так:
     - Ты из "Гербалайфа", что ль, сынок?
     Я безмолвно пялюсь на него. Потом перевожу взгляд на почти опустошенную
бутылку  в его руках. Снова смотрю на  старика. Наконец  натягиваю  на  лицо
улыбку, словно понимаю, о чем он говорит.
     - Из "Гербалайфа"? Нет.
     Он окидывает меня взглядом и выдвигает другую версию:
     - Значит, из клиники?
     - С чего вы это взяли? - спрашиваю я.
     - Да ты  же  сам написал, парень, рекламу-то  свою. - Он отхлебывает из
бутылки. - "Вес". Если не "Гербалайф", то клиника, где худеют, да?
     - И то верно, - охотно соглашаюсь я. С такими людьми лучше не спорить.
     - Неплохо, сынок, неплохо. И главное, броско. Будь у меня лишний вес, я
бы тут же побежал худеть.
     А, вот теперь понятно. Что ничего не понятно.
     -  Папаша, ты о  чем?  -  спрашиваю я.  Старик  смотрит на меня как  на
полоумного.
     - Да почитай, - он тычет на асфальт, - почитай, чего написал-то.
     До этого момента  я предполагал, что Клиффорд  не умеет читать. Но  чем
дольше я вглядываюсь в буквы, тем больше убеждаюсь, что читает он нормально.
Наоборот. Это не Клиффорд не  умеет читать, это я не умею писать. Потому что
на дороге написано:

Я ТВОЙ ВЕС

     Вместо  "Я ТВОЙ - ВЕСЬ". Это не мое романтическое  послание. Это вообще
не  послание, а какая-то чушь. Моя первая реакция - смех. Не может быть. Как
я  умудрился сделать  ошибку в  таком слове? Подбегаю  к надписи  и  пытаюсь
стереть  дурацкое  слово  башмаком. Бесполезно. Шаркаю  подошвой еще раз. Ни
царапины  на  идеально ровной  полосе краски.  Падаю на  четвереньки  и  тру
руками. Тщетно. И в машине краски не осталось. Нечем даже зачеркнуть.
     Целую  минуту  я стою как  вкопанный, пытаясь  осознать,  какую  ерунду
только что натворил. Потом поворачиваюсь к Клиффорду и спрашиваю:
     -  Вы  не против, если я глотну? - И, прежде чем он успевает  ответить,
хватаю его бутылку и выпиваю все до дна.

ВЫХОД ИЗ ИГРЫ

     События выходных вымотали меня морально  и  физически,  поэтому большую
часть понедельника провожу в постели - сплю или валяюсь, уставясь в потолок,
и слушаю диски. Не бреюсь.  Не моюсь.  Не переодеваюсь. Пытаюсь ни  о чем не
думать.  Просто тихо загниваю, отвергнув  все условности цивилизации.  Разве
что в штаны не мочусь.  Мэтт уехал по делам,  и мои контакты с внешним миром
сведены к  нулю. Мне на все наплевать. Единственное,  чего я  сейчас хочу, -
чтобы время шло быстрее  и  Эми осталась далеко в прошлом.  Только так можно
унять боль.
     Во вторник днем желудок заставляет меня вынырнуть  из глубин депрессии.
Я поднимаю  телефонную трубку и  заказываю пиццу на  дом. Поглощая ее, вдруг
понимаю, что все делаю  не так. В любом случае хандрой  ничего не исправишь.
Да, затея с надписью  под окном  Эми  провалилась, но ведь  всего одна буква
отделяла  меня от победы! Значит, нужно придумать новый план. Другой подход.
Достаю  из  холодильника  бутылку  водки  и  возвращаюсь  в  спальню,  чтобы
хорошенько все обдумать.
     Вторник. Почти вечер. Я  все еще  в  своей комнате -  теперь это  приют
великого творца. У меня есть идея. Она так проста, что я  диву даюсь, почему
она не  посетила меня раньше. Тем более что  идея  все  это время фактически
маячила у меня под носом.
     Моя гитара.
     Вот она, висит тут с прошлого лета, когда я брал уроки (пять, если быть
точным). Песня.  Конечно! Серенада. Лучший способ заставить ее осознать, как
сильно я страдаю. Дело продвигается. Причем даже быстрее, чем я предполагал.
Сначала  слова шли  туго, но потом  стали  появляться  будто сами  собой.  И
мелодия отличная. Особенно если учесть,  что я знаю всего  три  аккорда. Все
идет  замечательно.  Дымятся   благовония.  Элвис  томно  напевает   мне  из
стереосистемы  - для вдохновения. И  последний  штрих: бандана,  как у Брюса
Спрингстина.
     К  одиннадцати я  готов  к премьере  песни.  Убираю подальше  недопитую
бутылку водки, чтобы  ненароком не опрокинуть,  вешаю  на плечо  гитару и  с
порога комнаты объявляю:
     -  А  теперь  мы  с  удовольствием представляем  вам  нашего  гостя  из
Голливуда. Впервые для вас живое выступление Джжжжееекки Рррросситера.
     Уверенным шагом  пересекаю комнату и  под гром аплодисментов выхожу  на
кровать.
     - Эту песенку я посвятил одной знакомой девушке. -  Стараюсь говорить с
тягучим южным акцентом.  - Девушке  по имени  Эми. Девушке,  которую я очень
люблю. Песня называется "Я больше не могу без тебя".
     Сбацав пару аккордов, начинаю:

     Ты была как фея прекрасна.
     Без тебя жизнь моя ужасна.
     Без тебя я так болею.
     Без тебя я так хирею.
     Сердце рвется на части, и мне не до сна.

     Дальше  припев.  Тут  мне  должно  подпевать  трио  вертлявых  девиц  в
ковбойском прикиде.

     Без тебя его жизнь ужасна.
     Неужели он ждет напрасно?
     Вернись к своему
     Джеку любимому.
     Вам будет вместе так классно.

     Теперь второй куплет. Я окончательно вошел в роль.

     Без тебя я жить не могу.
     Я как рыба на берегу.
     Сжалься, приди
     И меня ты спаси.
     Задохнусь без тебя я и скоро умру.

     Но до второго припева я так и не дошел, потому что услышал голос:
     - Ты что делаешь?
     Поднимаю глаза и вижу в дверях совершенно обалдевшего Мэтта.
     - Пою, - отвечаю я. - А что, незаметно? Немного подумав, он говорит:
     - Заметно, что у тебя окончательно крышу снесло.
     - Думай что хочешь.
     Он медленно оглядывает комнату:
     - Я так понимаю, что она не вернулась?
     - Правильно понимаешь.
     - Тогда  пора взглянуть правде в  лицо,  Джек. Она  не  вернется. -  Он
качает головой. - Все кончено. Смирись.
     - Ничего не кончено.
     - С завтрашнего дня.
     - Что?
     -  С  завтрашнего  дня  ты  прекратишь  это  безумие.   Никаких  больше
погребальных песен и  самоуничижения. - Он смотрит  на бутылку водки,  потом
окидывает меня презрительным  взглядом. -  И ты  не будешь больше напиваться
как  свинья. Понял?  - Я не отвечаю. - И  поверь  мне на  слово, друг. Как я
сказал, так и будет.
     И Мэтт уходит,  грохнув дверью. Пару  секунд я пялюсь на дверь, потом в
отместку со всей силы ударяю по струнам и продолжаю свои куплеты.
     Не  знаю,  когда  я отключился.  Просыпаюсь от  жуткой головной боли  и
голоса Мэтта:
     - Радиохэд... Ник Кэйв... Портишэд...  Боб Дилан.... Ник  Дрейк... Так,
"Смарф"<Компьютерная  игра  и  популярный  саундтрек к ней,  отличающийся
крайней  заунывностью.>  вроде  нет.  Собрания  рождественских  гимнов  в
исполнении церковного хора мальчиков тоже не видно.
     Быстро  открываю один  глаз и  вижу, что  в  комнате включен свет. Мэтт
сидит  на  полу и просматривает диски, которые я слушал последние  несколько
дней.
     - И что мы имеем?  - продолжает он.  - Все признаки приступа  жалости к
себе. Вот на этом наш приступ и закончится. Вставай!
     Комнату наполняет солнечный свет, и я - открыв второй глаз, - вижу, как
Мэтт  распахивает  окно. Еле оторвав голову от матраса, смотрю  на  Толстого
Пса.  Среда, утро, восемь  часов. Со стоном плюхаюсь  обратно и зарываюсь  с
головой под одеяло.
     - Я не  шучу!  - грозит Мэтт, срывая  с  меня одеяло. -  Я  вчера  тебе
сказал, что с этой ерундой пора кончать. И я не передумал.
     Только после этих слов я реагирую - хватаю ускользающее одеяло  за угол
и тащу на себя.
     - Отвали, - советую я и прячу голову под подушку.
     - Очень мило. - Короткая пауза, потом Мэтт говорит: - Значит, так, есть
два варианта: легкий и трудный. Либо ты поднимаешься сам, либо тебя поднимаю
я.  - Он  ждет моей реакции,  но я  притворяюсь  глухим. - Отлично.  Значит,
трудный вариант.
     Я  слышу,  как  он  выходит  из  комнаты, и  меня  охватывает  недоброе
предчувствие.  Я  знаю,  каким  бывает  Мэтт,  когда  твердо  решает  что-то
предпринять.  Он   действует  наверняка   и  идет   напролом.  Но   потом  я
успокаиваюсь. Если он не приставит мне  пистолет к виску, то ничем другим от
кровати меня  не отковыряет. А пистолет он не приставит. Он  же  юрист - ему
есть что терять. Так что все это  блеф. Потом вспоминаю про шрам над бровью,
оставшийся у меня после  его выстрела из духовика. Но думать об этом мне уже
некогда.
     На меня обрушивается поток ледяной  воды. Я бы закричал, но шок от этой
процедуры сковал мои легкие.
     - Ты, урод! - реву я. - Я весь мокрый!
     - Не могу сказать, что это меня удивляет  в  данных  обстоятельствах, -
соглашается Мэтт, покачивая пустым пластмассовым ведром.
     Я сажусь на кровати, вода стекает по лицу. Футболка и джинсы, которые я
не снимал с воскресенья, промокли до нитки. Кидаю на него злобный взгляд.
     - По-твоему, это смешно?
     - Кофе! - командует он, кивая на столик у кровати.
     Я неохотно протягиваю руку и делаю один глоток.
     - Вот, пожалуйста. Доволен?
     - Дело не в  том, доволен я или нет, -  беспристрастно сообщает  Мэтт и
молча наблюдает, как я допиваю кофе. - Так, теперь вставай!
     - Зачем?
     Он щурит глаза:
     - Делай, что говорят, Джек! Я не могу с тобой возиться весь день. Через
час я должен быть на работе.
     Смирившись с тем, что он не отстанет, пока не добьется своего, я встаю.
     - Посмотри на себя, - требует Мэтт. Смотрю на свое отражение в зеркале.
Да, надо сказать, зрелище не из  приятных. Ворот футболки посерел  от грязи;
ногти черные,  будто  я землю руками  рыл;  ко лбу прилипла какая-то  дрянь,
сильно смахивающая на ошметок  колбасы. Но самое страшное - это глаза. Точно
какой-то  гад  изрисовал  мне  белки  красным   фломастером.  Хотя  ни  один
мало-мальски здравомыслящий человек ко мне и на пушечный  выстрел не подошел
бы.  Скорее вызвал бы  полицию и  сообщил, что маньяк-убийца  разгуливает на
свободе.
     -  Позор, - объявляет Мэтт, с отвращением оглядывая меня. - Мне  стыдно
жить с тобой под одной крышей. Тебе есть что сказать в свое оправдание?
     Я смотрю в пол и бубню:
     - Ну ладно. Подумаешь, сегодня я не в лучшем виде.
     - Не  в  лучшем  виде? Да  ты даже не в худшем виде. У тебя вообще вида
нет.
     - Да! - начинаю злиться я. - Хреново выгляжу, и что?
     - Это  хорошо,  что  ты  признал наличие  проблемы,  - радуется Мэтт. -
Первый шаг к исцелению. Теперь повторяй за мной. Меня зовут Джек Росситер.
     - Какого... - пробую я возразить, но его грозный взгляд заставляет меня
вспомнить про ведро холодной воды. Напоминаю себе, что этот человек опасен и
способен на все. - Меня зовут Джек Росситер, - послушно повторяю я, стараясь
выдержать максимально скучающую интонацию.
     - Я - мужчина.
     - Я - мужчина, - вещает голос бездушного робота.
     - Сильный и независимый.
     - Сильный и независимый.
     - Я самодостаточен, и мне не нужна женщина.
     - Я самодостаточен, и мне не нужна женщина.
     - Я могу быть счастлив даже в полном одиночестве.
     - Я могу быть счастлив даже в полном одиночестве.
     - Я не просто мужчина, я свинья.
     Тут я понимаю, что впервые за несколько дней улыбаюсь.
     - Я не просто мужчина, я свинья.
     - Мне нужно как следует помыться.
     - Мне нужно как следует помыться.
     - Переодеться.
     - Переодеться.
     - Потому  что от меня  воняет.  Последнюю  фразу  я повторить уже не  в
силах, потому что сгибаюсь от хохота. Он достает откуда-то кусок мыла и сует
мне в руку. Потом  подталкивает к выходу и указывает на дверь ванной. Спустя
некоторое время, когда я вытираюсь, Мэтт просовывает голову в дверь:
     -  Вернусь  около шести. И  если снова застану  тебя в роли внебрачного
сына Бон Джови, разломаю гитару об твой зад.
     - Не волнуйся, - говорю я. - Призрак Хендрикса больше не появится.
     - Надеюсь. Да, кстати, еще кое-что. - Что?
     -  Вчера  звонила Хлоя. Ждет тебя к ужину,  в восемь.  - Он подмигивает
мне. - Это входит в программу твоей реабилитации.
     Все утро я навожу порядок  в квартире,  а днем  с головой  погружаюсь в
"Этюд  в  желтых  тонах".  Разговор  с  Мэттом  произвел столь  благотворное
воздействие,  что я смог  побороть  желание закрасить все полотно черным. Но
мое исцеление оказалось  неполным:  мысли  о Маккаллен то и  дело мелькают в
голове.  Наверное, это потому, что постоянно ловлю  на  себе ее  пристальный
взгляд - с портрета в углу.  Все,  она меня достала. Сую портрет под мышку и
выхожу в сад.
     В саду развожу  костер. Мне  ничуть  не  жалко картину.  Слишком  много
воспоминаний  связано с ней. И не только  события той памятной ночи. Слишком
много воспоминаний обо мне, о том, каким я был. О моем трепе,  манипуляциях,
методах и приемчиках. Теперь  я знаю - чушь это собачья. Все мои ухищрения и
донжуанские  штучки не помогли мне вернуть Эми. Она приняла  решение, и если
оно окончательное и  бесповоротное - то так тому и быть. И глупо было с моей
стороны полагать, что я способен заставить  Эми изменить его. На моих глазах
холст скукоживается и рассыпается в пепел.
     Я возвращаюсь в дом.
     К Хлое прихожу ровно в восемь.
     - Мэтт не шутил, - говорит она, открыв дверь.
     - Насчет чего?
     - Насчет тебя. Бедняжка. Выглядишь хреново.
     Выходит, я зря мылся и брился.
     - Зато ты выглядишь сногсшибательно.
     Это  верно.  В  коротком  черном платье  она  великолепна. Хотя в  моем
теперешнем состоянии мне это по барабану.
     - Иди сюда,  - Хлоя прижимает  меня к себе, - дай-ка я  обниму  тебя. -
Несколько  мгновений она  не отпускает меня, потом берет за руку и  ведет  в
столовую. - Надеюсь, ты голоден, - говорит она, наполняя мой  бокал вином, -
я приготовила столько, что и десятерых можно накормить.
     Пока  Хлоя  хлопочет  на  кухне,  я  оглядываюсь.   Действительно,  она
расстаралась  не  на  шутку:  на  столе  разложено шикарное  серебро, играет
приятная  музыка,  горят свечи. Опускаю  взгляд  на  свою помятую рубашку  и
выцветшие джинсы, но потом  говорю  себе: "Это же всего лишь Хлоя. Она  бы и
бровью не повела, если бы  на мне  была надета монашеская  ряса с ковбойской
шляпой".  Спустя пару минут Хлоя появляется с подносом  в руках и широченной
улыбкой на  лице. Она начинает говорить и с этого момента не замолкает ни на
минуту. В течение всего  ужина она искусно обходит стороной тему Эми, и даже
я на некоторое время о  ней забываю. Но когда мы  пьем кофе,  устроившись на
диване, уныние снова овладевает мной.
     -  Может, расскажешь,  -  предлагает Хлоя, -  куда подевался наш  Лихой
Джек?
     Я пожимаю плечами:
     - Пропал. Испарился. Ушел в творческий отпуск.
     - Когда вернется?
     - Если бы я знал... Все изменилось. Ни  одно из моих прежних правил уже
не действует. - Я с трудом подбираю слова.
     - В каком смысле?
     - Во всех. Вот женщины. Я думал, что все про них знаю.  Думал, что могу
влюбить в себя любую.
     - А теперь так не думаешь?
     - Нет. Я не понимаю их абсолютно.
     И я рассказываю  о том, как Эми не отвечала на мои звонки, как я торчал
у ее  дома, про надпись. Даже про то, что я  делал  вчера,  когда  Мэтт меня
застукал.
     -  Будут  и  другие  девушки,  -  убеждает  Хлоя,   -  обязательно.  Ты
симпатичный.
     На секунду я закрываю глаза и  пытаюсь представить эту другую,  но вижу
только Эми - в слезах стоящую у дороги.
     - Мне не нужны другие.
     Хлоя закатывает глаза и пихает меня под ребра.
     - Ну это ты расчувствовался. Надо смотреть  на вещи  реально.  Всех нас
жизнь бьет,  но мы встаем  и идем дальше. Так уж  устроен мир. -  Она кладет
руку  на мою ладонь. - Джек, это нужно пережить. Согласна, непросто, но рано
или поздно тебе придется это сделать.
     - Хлоя, мне так погано.
     Она проводит рукой по моим волосам.
     - Я знаю, милый. Знаю. Но ты справишься.
     - Не представляю, что мне делать.
     Мы молчим. Проходит минута или больше, и Хлоя говорит:
     - Я могла бы тебе помочь, если хочешь.
     Я поворачиваюсь к ней. Ее лицо всего в нескольких сантиметрах от моего.
- Как? Она подвигается ближе и шепчет:
     - Вот так.
     Я чувствую, как ее губы прижимаются к моим.
     - Не надо, - прошу я и отталкиваю ее. - Я не этого хочу.
     Видимо, по  выражению моего  лица  Хлоя понимает, что я  не  шучу.  Она
отодвигается, зажигает сигарету и упирается взглядом в темноту.
     -  Извини,  -  говорит  она,  снова  поворачиваясь  ко мне.  Лицо у нее
красное.
     - Хлоя, мы друзья,  - произношу я как можно мягче. - Хорошие друзья, но
не более того.
     -  Я  понимаю.  Извини,  глупо,  слишком  много  выпила. -  И  будто  в
подтверждение своих слов она берет стакан и наполняет его до краев.
     - Ничего страшного, - искренне отвечаю я. - Считай, что ничего не было.
     - Ты  ведь  действительно  любишь  ее,  да?  - спрашивает  она, докурив
сигарету.
     - Да.
     - Тогда напиши  ей. Расскажи, что ты чувствуешь. Вдруг поможет. В любом
случае стоит попытаться.
     - Правильно. Напишу сегодня же и завтра отправлю. Все остальные способы
я уже испробовал.
     Хлоя целует меня в щеку. Потом выпрямляется и с улыбкой качает головой.
     - Ни дать ни взять внебрачный сын Бон Джови. Какой же ты на самом деле,
Джек Росситер?
     Когда я возвращаюсь домой, Мэтт еще не спит. Он сидит на кухне и читает
журнал.
     - Рано ты, - замечает он, - я думал, вы всю ночь проболтаете.
     Сажусь  на край стола. Про  то, что  случилось у  Хлои, рассказывать не
буду. Незачем Мэтту знать.
     - Ужасно устал.
     - Вчерашний рок-н-ролл из тебя весь дух выжал?
     Я улыбаюсь:
     - Прости за вчерашнее. И спасибо, что вправил мне утром мозги.
     - Всегда пожалуйста. - Он внимательно смотрит на меня. - А теперь ты  в
порядке?
     Я киваю:
     - Не совсем, но со временем все наладится.
     - А пока, - заявляет Мэтт, - мы с тобой оторвемся по полной.
     - Оторвемся?
     -  Да,  если ты  еще  помнишь, как  это  делается. Пойдем  куда-нибудь.
Повеселимся. Девчонок снимем.
     -  Честно говоря,  Мэтт,  меньше всего  мне сейчас хочется  кого-нибудь
снять.
     - Да я не  о  тебе говорю. С таким лицом у тебя шансов заклеить девушку
не больше, чем у Квазимодо. Я про себя.
     Я встаю, зеваю.
     - Все равно я пас.
     - Логично,  - соглашается  он. -  Отсидись до субботы. Но потом тебе не
отвертеться. Пойдешь со мной в клуб. Я тебе напомню, что такое веселье.
     Поднимаюсь  к  себе, сажусь за стол и достаю ручку с  бумагой. "Дорогая
Эми",  -  начинаю я. И тупо смотрю на белый лист.  Он такой маленький, а мне
так много нужно сказать. Но все равно надо попробовать. Пробую, но ничего не
выходит. Потому что я даже не знаю, с чего начать: сказать ей, что я безумно
ее люблю и скучаю по ней, или просто изложить факты.  Но главное, я понимаю:
это будет конец. Сомнений нет. Сейчас мне остается только подписаться и уйти
в тень. Что будет дальше, зависит только от нее.

10
ЭМИ

     - И не надейся, что в субботу я пойду с тобой в клуб, - в последний раз
говорю я.
     Хел подносит к  губам бутылку  с  пивом  и  смотрит на меня тяжелым  от
отчаяния взглядом.
     -  С таким настроением я  тебе  только вечер  испорчу,  -  продолжаю я,
загребая лепешкой остатки кормы<Индийское мясное блюдо со специями.> и
запихивая в рот.
     Мы  сидим  на  полу  в  моей  гостиной,  между нами  остатки  обеда  из
индийского ресторана.  Еду притащила  Хел - решила, что после такой душевной
травмы я могу совсем отощать.
     Ах, если бы.
     Хел расстегивает пуговицу на джинсах.
     -  О чем  мы с тобой только что говорили целый час? -  И,  не дожидаясь
моего ответа, продолжает: -  Что  тебе  нужно жить дальше. Нельзя  все время
откладывать жизнь на потом.
     -  Я  и  не   откладываю,  -  возражаю  я  и  чувствую,  как  усталость
расползается по всему телу. Откидываюсь на диван и смотрю в потолок.
     - Ну да. И поэтому все время работаешь как заведенная...
     - У меня новая работа, - перебиваю я.
     - Как же! Просто ты пытаешься не думать о Джеке. Пора с этим покончить.
К  тому же лучший способ  отвлечься - выйти в  люди. Эми,  билеты  халявные.
Новый бар - с музыкой, танцами. Упустить такой вечер  - это же преступление.
Пошли, развеем тоску-печаль.
     Подтягиваю колени, обхватываю их руками. А Хел все трещит и трещит. Ой,
что-то мне нехорошо. Может быть, объелась - нашего обеда хватило бы на целую
индийскую  деревню.  Или  потому что опять вспомнили Джека -  мне теперь при
упоминании его имени всегда дурно делается.
     Понятно, почему Хел так настойчиво пытается  вытащить  меня  из дому. Я
уже целую неделю сохну и покрываюсь плесенью, как сухарь  под холодильником.
Если бы  Хел вела себя  так, словно  завтра наступит конец света, я бы  тоже
приняла все меры  по ее  спасению. И тоже предложила бы напиться.  Но  чтобы
пойти в этот новый бар...
     Нет уж, лучше харакири.
     Я знаю,  что  поступаю  подло,  но  Хел  не такая  уж  альтруистка. Гэв
уезжает, вот она и решила, что отдохнет одна не хуже, чем он, вот и рвется в
бой. Гэв  неожиданно  заявил, что его компания устраивает выездной "семинар"
на  неделю - "чтобы сотрудники могли лучше узнать  друг друга в неформальной
обстановке".  Хел  это  известие восприняла  без особого  энтузиазма. По  ее
глубокому убеждению, гольф и прочее - забавы для идиотов.
     По-моему, она просто завидует.
     И поэтому  с тех пор,  как  я вернулась из  ЧП (чертовой поездки),  Хел
взялась за меня с особым рвением. Конечно, я очень ее люблю, но, пожалуйста,
отстаньте все от меня и оставьте в  покое мою измученную душу. Мне совсем не
хочется, чтобы меня вытягивали за волосы из трясины скорби. Мое единственное
желание - умереть, но Хел этого никак не возьмет в толк.
     Во-первых,  как она могла подумать, что я избегаю мыслей о Джеке?  Да я
ни  о чем другом и думать не  могу уже целую неделю. Джек  мельтешит в  моей
голове  целыми  днями,  не дает спать  по  ночам  и  ни  в  какую не  желает
убираться. Мне так надоело его  постоянное присутствие в моей голове, что  я
готова лечь в психиатрическую лечебницу на курс электрошока.
     На новой работе мне стоит неимоверных усилий сконцентрироваться даже на
самом простом поручении.  И  как только расслаблюсь хоть  на  секунду,  меня
снова одолевает хандра. Вот как сейчас.
     - Ну, девочка моя, успокойся, - вздыхает Хел и берет меня за руку.
     -  Извини. - Я глотаю слезы.  И откуда только они  берутся?  Сколько их
там? Разве в человеке может поместиться столько лишней жидкости?
     - Дорогая, вот  именно поэтому нам надо что-то придумать. Не  можешь же
ты вот так сидеть дома и реветь все выходные.
     - Могу, - всхлипываю я, уже не сдерживаясь.
     - Ты же всегда говорила,  что "Победитель получает  все" - твоя любимая
песня.
     Я громко шмыгаю и утираю нос.
     - Мне просто нравится "АББА".
     - Тебе надо больше бывать на людях. - Да отстань ты!
     Она озабоченно вздыхает:
     - А Джек наверняка так не убивается.
     У нее снова воинственное выражение лица. Хел восприняла поведение Джека
как личное оскорбление. Теперь  я  даже рада, что не познакомила их.  Думаю,
если  бы она случайно столкнулась с  ним, то задушила бы его голыми  руками.
Так и вижу статью в вечерней газете:

НАПАДЕНИЕ В СУПЕРМАРКЕТЕ

     Молодой донжуан двадцати семи  лет, Джек  Росситер, был сегодня зверски
избит в супермаркете  "Теско".  Нападавшая,  Хелен  Марчмонт, из  Брук-Грин,
избравшая  своим  орудием  пакет  замороженных  овощей,  не  раскаивается  в
содеянном и утверждает, что была полностью вменяема.
     "Он это заслужил!" - вопила она в присутствии шокированных покупателей,
пока  ее   не  сопроводили   в  полицейский   участок  Шепардз-Буш.   Врачам
потребовалось  два  часа,  чтобы   извлечь  из  тела  пострадавшего  початок
замороженной  кукурузы, после  чего Росситера  отправили  домой.  По  словам
хирурга, молодой человек  теперь будет прихрамывать всю жизнь. Однако  после
заявления  мисс  Марчмонт  разъяренная  толпа,  вооружившись   всевозможными
корнеплодами,  окружила любовное логово Росситера. Для наведения  порядка на
улицах власти стянули к месту осады специальный наряд полиции...

     Я  киваю и подтираю  нос, на  радость Хел.  Кроме того,  когда мое лицо
уткнуто в салфетку, она не может догадаться, о  чем  я думаю. И мне бы этого
не хотелось. Потому что я  с ней  не  согласна. Я  уверена,  что Джек сейчас
страдает не меньше  моего, а может, и больше. И хотя это он обидел меня, мне
становится еще хуже, когда я думаю, как мучается он сам.
     Свободная женщина девяностых? Как же.
     - Я не хочу говорить о Джеке. Давай закроем эту тему.
     Но Хел никак не угомонится.
     - Что-то я не слышу, как  он долбится в твою  дверь, моля о прощении, -
язвит она.
     - Нет, но...
     - Что  "но"?  Он позвонил  тебе пару  раз, и что?  И ничего.  На этом и
успокоился. Разбил девушке сердце и бровью не ведет. Главное в отношениях  -
уважение, а с его стороны нет и намека на это.
     Я опускаю голову и молчу. Она права. Мне нечего  возразить, но, сама не
знаю почему, мне хочется его защищать. И Хел это замечает.
     - Эми, ты забыла, что он тебе изменил?
     - Он с ней не спал.
     - А, понятно. То есть все это ерунда? И ты готова принять его обратно?
     Что  тут ответишь? Сердцем  чувствую,  что  да.  Да, я хочу,  чтобы  он
вернулся.  За  эту неделю  я пережила все:  ярость,  обиду,  тоску, но  одно
чувство осталось неизменным. Я скучаю по нему. И я люблю его.
     Точнее, я любила его.
     И  да, я готова  принять  его обратно.  Джека,  с которым мы занимались
любовью на  пляже.  Который  всю ночь не  выпускал  меня  из своих  объятий,
который мог рассмешить и успокоить меня.
     Но не того Джека, который переспал с Салли Маккаллен и который врал мне
целую неделю.
     Вот в этом и проблема.
     Потому что оба Джека - один и тот же человек.
     Хел хмурится.
     - Если он изменил однажды, изменит снова, - пророчествует она. -  Такие
парни, как он, на все способны.
     - Я знаю.
     Сейчас она примется вещать об ужасах любви.
     -  Если  тебя устраивают такие отношения, то  пожалуйста.  Флаг тебе  в
руки. Только не беги ко мне жаловаться, когда все полетит к чертям собачьим.
     - Ты знаешь, что меня они не устраивают.
     - Доверие - это главное! - продолжает буйствовать Хел. - Если ты ему не
доверяешь,  то грош цена вашим отношениям. А Джек все испортил. Понимаю, это
трудно признать, но со временем все заживет.
     - Заживет?
     - Конечно!
     - Тогда почему сейчас я сама не своя?
     - Потому что тебе кажется, что ты по нему скучаешь. Но на самом деле ты
всего лишь скучаешь по тому, что с ним было связано - серьезные  отношения и
все такое.
     - А-а, - невнятно  тяну я. Такое чувство, что она доказала мне теорему,
а я ни  черта не поняла. Хел становится жуткой занудой, когда начинает учить
уму-разуму. И, судя по всему, это надолго.
     Хел встает, подает мне руку и тянет меня вверх.
     - Ты что? - пытаюсь сопротивляться я.
     Она  тащит меня в ванную,  включает  свет,  складывает  руки на груди и
кивает в сторону зеркала:
     - Взгляни-ка,  на кого ты стала  похожа. Только не на себя, это  точно.
Вид такой, будто меня  сквозь кусты  волокли. Глаза опухшие, а на подбородке
прыщ размером с Манчестер.
     - Хел, это глупо. - Нет.
     Я раздраженно смотрю на нее в зеркало.
     - Чего ты от меня хочешь?
     - Знакомьтесь, Эми Кросби. Девушка, которая обожает, когда на нее плюют
с  высокой  башни,  только  потому,  что  боится остаться одна.  Она  готова
встречаться   с  парнем,  который   ей  врет,  изменяет,  который  не  хочет
признаваться  ей в любви. Который повез ее в отпуск и  чуть не  убил, прежде
чем решился рассказать о своих шалостях.
     - Перестань! - Во мне закипает злость. - Я его бросила, не забыла?
     Хел кривит лицо.
     - Именно.
     Я вспоминаю свой отпуск, но Джек украл у меня все хорошие воспоминания.
То,  что он сделал,  полностью перечеркнуло  самую лучшую неделю моей жизни.
Влюбленная дура.  Мне  и в  голову  не приходило, что  у него в руках бомба.
Взорвавшись,  она  раскидала нас  в разные стороны.  Теперь я понимаю, о чем
говорит Хел.
     - Ты права.
     - Он тебя не заслуживает.
     Я вздыхаю и согласно киваю:
     - Не заслуживает.
     Хел меня крепко обнимает, и мы возвращаемся в гостиную.  Она  подбирает
коробки и складывает их в пакет.
     - Так, на  этом  и  закончим. И смотри  у  меня,  чтобы я тебя больше в
слезах не видела. - Потом идет к музыкальному центру  и  ставит диск. - Вот,
специально для  тебя.  -  Выкручивает  звук  на  максимум и  начинает  петь,
кривляясь, как Том Джонс.
     Хел знает, что рассказ об ужасах любви произвел на меня впечатление, но
для  пущего  эффекта  заставляет принять  и главное лекарство: она вынуждает
меня смеяться.
     Разве можно  ее не  любить! Хел  запрыгивает на диван и  тащит меня  за
собой. Мы дружно визжим под Глорию Гейнер  и  извиваемся, пытаясь изобразить
на диване подтанцовку.
     Мы грозим друг другу пальцами  и так громко поем  "Я выживу", что я  не
сразу слышу  звонок.  Спрыгиваю  с кровати  и делаю  звук  тише.  Фу-у, даже
вспотела.
     - Ты слышала звонок? - спрашиваю я, ринувшись к домофону.
     - Не-а.
     Я громко кричу в  домофон,  но никто  не откликается, поэтому я  бегу к
входной двери, распахиваю ее, выглядываю на улицу. Никого нет. И тут замечаю
на коврике письмо.
     Поднимаю его. Сердце бешено колотится.
     -  Что  там?  -  спрашивает  Хел,  когда  я возвращаюсь  в  гостиную, и
выключает музыку. В квартире воцаряется нестерпимая тишина.
     - Письмо... от Джека.
     Перевожу взгляд на нее, потом снова на письмо.
     Руки дрожат.
     Только у меня все наладилось, так нет же, опять он тут как тут.
     - Он тебе его сам отдал? - спрашивает она.
     - Нет. На коврике лежало.
     Хел  подходит ко мне,  и мы рассматриваем конверт.  На лицевой  стороне
зелеными чернилами  рукой  Джека  написано: "Э. Кросби.  Квартира на верхнем
этаже".
     Э. Кросби.
     Не Эми Кросби.
     Или просто Эми.
     Хоть бы марку нарисовал.
     Э. Кросби - может быть, это означает "эта... как ее... Кросби".
     Даже из  банка  мне присылают письма с  инициалами  Э. Л. -  Эми Лорен.
(Когда я родилась, папа с ума сходил по Лорен Баколл.)
     Сверлю письмо взглядом,  пытаясь угадать его содержание.  Переворачиваю
конверт. На обратной стороне ничего нет. Ничего. Нюхаю бумагу - ни малейшего
намека на запах лосьона.
     Мужчиной не пахнет.
     - Ты его читать будешь? - спрашивает Хел.
     - Не знаю.
     Я действительно не знаю.  Не уверена,  что смогу  вынести  то,  что там
написано. Вдруг мне станет еще хуже? Я не смогу пережить, если Джек написал,
что одобряет мое решение. И что он продолжает встречаться с Салли. И грязных
подробностей  знать  не  хочу. И  вообще  не  хочу, чтобы мне о  нем  что-то
напоминало.
     Хел касается моей руки:
     - Подумай хорошо. Могут ли его слова облегчить твои страдания?
     Да, его слова могли бы смягчить мою боль, но вряд ли в письме написано:
"Милая Эми, все это  неправда. Между мной и  Салли никогда ничего не было...
просто неудачно пошутил".
     И  даже  если бы  и так,  мне уже  слишком  многое пришлось из-за  него
пережить. Теперь могла бы только подумать, что он полный придурок.
     - Нет, - решительно говорю я. - Если он хочет мне что-то сказать, пусть
скажет прямо в лицо.
     Я сознательно упускаю из виду тот  факт, что до сих пор не дала ему  ни
единого шанса высказаться лично. Ну и что, это мелочи.
     И суть от того не меняется.
     - Вот и славно,  - Хел потирает руки. - Пора  с ним  покончить. Устроим
сеанс экзорсизма. За мной. И прихвати пиво.  Будешь мне ассистировать. - Она
выхватывает  письмо  у  меня  из  рук и  направляется на  кухню.  Подойдя  к
раковине,  Хел натягивает резиновые перчатки. -  Кастрюлю! - командует она с
уверенностью хирурга.
     Я молча снимаю с крючка кастрюлю и подаю ей. Она не смотрит на меня.
     Звучит еще один зычный приказ.
     - Бензин!
     Она  берет с  полки для  специй  бутылочку,  которую  я  держу там  для
заправки зажигалок,  и  я  начинаю смеяться.  Хел  кидает в кастрюлю письмо,
искоса смотрит на меня - глаза хитрющие.
     Я киваю.
     - Спички!
     Я подаю ей коробку спичек.  Как будто мы - Тельма и Луиза. Хел зажигает
спичку  и  легким  движением руки  отправляет  ее  в кастрюлю. Письмо  Джека
вспыхивает ярким пламенем. Мы отскакиваем назад.
     - Теперь  он ушел из  твоей жизни навсегда! -  объявляет Хел. Она берет
бутылку пива и салютует: - До дна!
     - До дна! - весело соглашаюсь я. Но на самом деле мне совсем не весело.
Потому  что,  несмотря  на  всю нашу белую  магию,  мои мысли  мечутся между
Эми-феминисткой и Эми-романтиком.
     Феминистка. Я - свободная и самодостаточная женщина. Джек  Росситер мне
не нужен. Он уже в прошлом.
     Романтик.  Он  был здесь сегодня.  На  моем крыльце.  И он дышал тем же
воздухом, что и я.
     Феминистка. Я  жила  раньше  одна. Смогу и  сейчас.  Джек  Росситер  не
соответствует моим требованиям.
     Романтик. Я скучаю по нему.  Наверное, он тоже скучает по мне.  Что  он
написал в том письме?
     Феминистка.  Он  позволил Гадине Маккаллен сделать ему минет. И тут ему
не отвертеться, будь он хоть придворным поэтом.
     - Я рада, - говорю я.
     Однако позже, когда Хел уходит и  я в ванной чищу зубы,  мне становится
совсем не до смеха. Иду в кухню и заглядываю в кастрюлю. Засовываю  щетку за
щеку и вытаскиваю обуглившееся письмо. Вверх взлетают только черные хлопья.
     Боже, я хочу знать,  что  написал  Джек.  И хочу, чтобы  тишину комнаты
наполнил  звук его голоса.  В глубине  души  я знаю,  что  это -  проявление
слабости, вызванное одиночеством. Но чувства заглушают здравый смысл.
     Впервые  с тех пор, как  я вернулась из Греции, делаю то, что зареклась
не делать. Поднимаю трубку  и  набираю оператора. Если  набрать  141 и потом
номер абонента, то мой номер не определится. Так и делаю: 141 и номер Джека.
Я еще не знаю, что сказать. Не знаю, как объяснить, что спалила его  письмо.
Просто хочу услышать его голос.
     Он берет трубку после первого же звонка, и мое сердце  екает  при звуке
его голоса.
     -  Алло?  -  говорит он.  Голос  подозрительно  спокойный-не  слышно ни
сдавленных  всхлипов,  ни  нервной дрожи. -  Это  ты?  -  немного  помолчав,
спрашивает он. Ты? Кто такая "ты"?!
     Я так потрясена, что не сразу  понимаю, что ты относится ко мне. И если
"ты"  означает меня,  то  с  чего это он такой  довольный?! Что он  там себе
вообразил?  Что достаточно подсунуть  мне  под дверь письмо, и я приму его с
распростертыми объятиями?  Сама  ему  позвоню  и все прощу? Вспоминаю, что у
меня полный рот зубной пасты, издаю сдавленное бульканье и бросаю трубку.
     По крайней мере, он не узнает, что это я звонила.
     Слава высоким технологиям.

* * *

     Косметика не помогает!
     Какое надувательство!
     Сегодня пятница,  утро.  Я положила  столько слоев пудры под глаза и на
нос, что похожа на Майкла Джексона, но круги под глазами все равно отчетливо
видны. С  таким лицом меня  можно  фотографировать для плаката "Наркотики  -
смерть". Почему я перестала  спать? Это  несправедливо. Раньше  я спала  как
младенец   -  в  любое  время,  в  любом  месте,  в  любой  позе.   Это  все
Джек-предатель  виноват.  Если  бессонница   не  пройдет,   придется  начать
принимать снотворное.
     Беру ключи и собираюсь выйти, но тут звонит мама.
     - Как ты, дочка? -  спрашивает она. Так и вижу, как  она изготовилась к
утренней серии реального шоу "Дочь в кризисе".
     Но  ее  добрые  намерения  не  вызывают  сейчас  у меня  ничего,  кроме
раздражения. Какая  же я дура!  Зачем  из аэропорта сразу помчалась к  маме,
будто  мне тринадцать лет? Конечно, после  ссоры  с Джеком  мне больше всего
хотелось  оказаться  дома,  где  меня  любят  и ждут.  Тогда  мне  и  правда
полегчало.
     Никто в мире не сможет так утешить и приласкать, как мама.
     Она  сварила  какао, уложила меня в постель и усыпила  нудным монологом
про то, что  все мужики сволочи. В воскресенье дала мне выспаться,  принесла
завтрак в постель, постирала всю мою одежду и вообще поддерживала и  утешала
меня  с  таким  рвением,  что  к вечеру я готова была бежать от нее на  край
света. Зато, вернувшись к себе, я уже могла смело смотреть жизни в лицо.
     Я  очень  люблю  маму,  ценю  все  ее  старания, но теперь  жалею,  что
рассказала  ей  о  своих  проблемах.  Мне двадцать пять лет  -  пора бы  уже
научиться самой разбираться со всеми трудностями.
     - У меня все в порядке, - говорю я. - Честно.
     - Точно? Если хочешь, приезжай домой на выходные.
     - Нет, мам. У меня тут дела. Но она меня не слушает:
     - После работы сразу прыгай в  электричку и приезжай сюда. Я приготовлю
ужин.
     Да-а, похоже, она уже все продумала. Закрываю глаза и заставляю себя не
грубить.  Она мне  своей заботой весь кислород  перекроет. Так и задохнуться
недолго. И вообще, я уже преодолела свой кризис... кажется.
     Тем не  менее ругаться не стоит. У  нас с ней наладились отношения  - я
нашла  работу и она перестала меня  жалеть.  Если сейчас  начну  дерзить, мы
опять погрыземся.
     -  Извини, никак  не  могу.  Я обещала  Хел пойти с  ней в клуб. Думаю,
немного общества и веселья мне только на пользу.
     Поразительно, как убедительно  я это сказала. Я и  не собиралась идти с
Хел, но в свете маминого предложения клуб кажется не такой уж плохой идеей.
     - Дорогая, ты уверена?
     - Абсолютно. Но все равно спасибо за приглашение. Мамочка, ты - чудо, -
добавляю я.
     - А для чего же еще нужны мамы? - По голосу слышно, что она довольна.
     Уф, пронесло.
     Запирая  дверь, сталкиваюсь с  Пегги - соседкой по лестничной площадке.
Пегги,  наверное,  лет  сто пятьдесят, и  она все  время проводит  у окна  -
смотрит за  всем, что происходит в округе. Просто  маниакальное любопытство.
Похоже, она уже не первый день охотится за мной.
     -  Деточка, а  тот сумасшедший к тебе больше не приходил? -  спрашивает
она.
     - Какой сумасшедший?
     - Ну, тот несчастный, что просидел у нашего подъезда все воскресенье.
     - Несчастный? - переспрашиваю я в недоумении.
     - Ох! Он так ужасно выглядел! -  причитает  она, оправляя свою шевелюру
баклажанового  оттенка.  -  Весь  промок.  Все  кричал тебе  по домофону.  Я
пожаловалась Альфу. Говорю ему, дескать,  надо этого бродягу прогнать. И что
Альф?  И пальцем не пошевелил. Приклеился намертво к телевизору. Там, видите
ли, бильярдный турнир транслировали.
     Ну вот, теперь меня посвятили в тайные пристрастия Альфа. Замечательно.
     - Я ничего не слышала, - говорю я, пытаясь протиснуться мимо нее.
     Но Пегги еще не все мне поведала.
     - Ой, значит, он ошибся домом, - продолжает она. - И потом исчеркал всю
дорогу. Пора жаловаться в управление. Раньше тут было тихо.
     Я любезно улыбаюсь, вспомнив ту  надпись,  что видела на дороге. Верно,
какой-то идиот написал эту чушь.
     - Да, Пегги, нынче детвора еще та, - отвечаю я и ухожу.
     По дороге на работу размышляю над ее словами. А что, если это Джек орал
весь  день в домофон? Как ни стараюсь, не могу подавить в себе чувство вины.
Вспоминаю,  как  пнула  его   в  пах.  Вспоминаю  его  побитое  лицо  и  как
отказывалась разговаривать с ним, пока мы летели  домой. И как я стирала все
его сообщения  на автоответчике, а потом  со злости позвонила  на телефонную
станцию и внесла  его  номер в  "черный  список".  И как мы сожгли на  кухне
письмо.
     Но потом вспоминаю его голос, когда  он поднял трубку, и слова Хел. Мне
не  за что себя винить.  Даже если в  своем  письме Джек поклялся в любви до
гроба, разве я могу ему верить после всего, что он сделал?
     Поздно.
     Слишком поздно.
     Я по-прежнему не  в духе, когда  дохожу до офиса на  Шарлотт-стрит.  Ну
почему все так сложно?
     Потому что легко бывает только в теории, но не на практике.
     В  теории жизнь  можно разделить  на три части: работа, любовь, обычная
жизнь (в том числе дом, друзья). Проблема в том, что на деле все три сразу в
руках  не удержать. Пока у  меня был Джек, в любви и обычной  жизни все было
замечательно, зато  с работой  дерьмово.  А теперь наоборот:  с работой  все
расчудесно, но вот с любовью - полный ивах.
     Мне это не нравится.
     Хочу все сразу!
     Настроение  улучшается, как только я оказываюсь на своем рабочем месте.
Мне  нравится  моя  работа.  Джулиус всю  неделю провел в  разъездах, и  это
хорошо. Он  не  стоял  ежеминутно  у меня  над  душой, и  я  смогла во  всем
разобраться  самостоятельно.  Сегодня у  нас с ним совещание  -  он попросил
представить ему полный  список  своих  предложений.  И  вот сейчас, добавляя
последние штрихи, я вне себя от счастья. Это мое первое настоящее задание на
настоящей работе. Я больше никого не замещаю.
     Я так увлеклась, что не замечаю,  как к моему столу  подошла Дженни. На
ней платье с сексуальным кружевным корсажем и дурацкий парик а-ля Клеопатра.
Вечером она идет на званый ужин, и велено явиться при параде.
     - Ну, как я выгляжу? - спрашивает Дженни, вертясь.
     -  Шикарно!  Мужики  все  глаза обломают.  -  Замечаю  на  своем  столе
фотоаппарат. - Стой, не двигайся.
     Дженни позирует,  и я  ее снимаю. После трех  кадров  кончается пленка.
Пока  она перематывается, Дженни стаскивает парик и  взбивает  волосы. Потом
присаживается на край стола, наклоняется ко мне и заговорщицки шепчет:
     - Я положила глаз  на одного красавчика. Ему двадцать три года, вылитый
Леонардо Ди... ну, ты знаешь. - Она складывает на груди  руки и подмигивает:
- Не сомневайся, я с ним непременно позабавлюсь.
     - Ты неисправима, - смеюсь я.
     - Да, исправлять  уже поздно, - ухмыляется она. Потом смотрит  на  меня
долгим взглядом. - А ты как? Полегчало?
     Дженни  и Сэм  на  этой неделе просто  душки.  Наверное, не стоило  мне
посвящать коллег в личные дела, но они были совсем не против. Благодаря им я
не скисла окончательно. Энди зовет нас "Зачарованные" и каждый раз, когда мы
возвращаемся  с перекура, кричит: "Атас, мужики! Они вам яйца поотрезают!" А
мы в ответ хохочем как дьяволицы. Кроме того, Сэм к нему неровно дышит.
     Я вытаскиваю пленку из фотоаппарата и поднимаю глаза на Дженни.
     - Он вчера принес письмо. - И?..
     - Я его сожгла, даже не прочитав.
     - Вот  и умница,  - улыбается она и одобрительно пожимает мне руку. - Я
знала, что ты придешь в себя. В твоем возрасте  не стоит сохнуть понапрасну,
впереди еще столько времени и возможностей.
     - Будь спокойна. Теперь я буду как ты, - говорю я. - Завтра иду в клуб.
     - Вот и правильно. И помни: лучше смерть, чем компромисс.
     Вот  почему я  восхищаюсь Дженни.  Потому что она знает себе  цену. Она
делает что хочет и всегда следует своим решениям. Ей уже за  тридцать, но  я
ни разу не слышала, чтобы она ныла, что ей плохо без мужчины или что ребенка
нет, а  годы  летят.  Если в ее  возрасте  она так уверена в себе,  то мне и
подавно не о чем беспокоиться.
     Я могу быть как она.
     Даже лучше.
     В сто раз.
     В  офисе  в предвкушении  выходных у  всех  благодушное  настроение.  Я
присоединяюсь  ко всеобщему веселью и впервые  с  тех пор,  как вернулась из
Греции, чувствую себя замечательно.
     В  полдвенадцатого  Джулиус зовет  меня  к  себе  в  кабинет. Мы  долго
обсуждаем мои предложения; похоже, он доволен. Рассказывает, какие  перемены
планирует  провести  в фирме, и  мне приятно,  что наши  взгляды  во  многом
совпадают.
     Все складывается как нельзя лучше.
     - Ну что, перекусим? - спрашивает он. - Я голоден как волк.
     Только я  собираюсь согласиться, как звонит Энн, жена Джулиуса. Пока  я
собираю со стола свои бумаги, он говорит в трубку:
     -  Нет, не выйдет. Я  обедаю со  своим новым  помощником. Договорились.
Увидимся позже. Целую.
     Почему я  не  могу  себе  найти  такого,  как  он?  Мужчину, который не
стесняется своих чувств, который не обманывает и не изменяет? Ведь бывают же
такие на свете. Джулиус - живое тому подтверждение. Где же они все?
     Где, где... Дома с женами, вот где.
     Когда мы  усаживаемся в  стильном ресторанчике в Сохо, я  еще продолжаю
размышлять на эту тему. Официант из кожи вон лезет, чтобы угодить Джулиусу.
     - О, мистер Геллер. Не хотите ли чего-нибудь выпить? - спрашивает он.
     Джулиус улыбается мне.
     - Думаю, мы выпьем по бокалу шампанского, Том.
     - А что мы отмечаем? - удивляюсь я.
     - Удачное окончание первой недели.
     Когда приносят шампанское, Джулиус поудобнее устраивается  в  кресле  и
спрашивает:
     - Ну и как тебе?
     - Здорово, - отвечаю я. - Мне очень  нравится.  Джулиус  расправляет на
коленях салфетку.
     - Хватит врать, Эми. Я за тобой всю неделю наблюдал.
     От удивления я открываю рот.
     -  Не волнуйся,  работала  ты  отлично.  Меня  беспокоит  твое душевное
состояние.
     Поверить не  могу. Я ведь в лепешку расшибалась, стараясь  казаться при
нем веселой.
     -  Я не первый день живу на свете и способен заметить, когда у человека
с личной жизнью не ладится. Не хочешь рассказать, что случилось?
     - Неужели так заметно?
     -  Боюсь, что  да. Может, сумею тебе помочь, - в  конце концов,  я тоже
человек.
     Я качаю головой. Он мой начальник, а не личный психиатр. И потом, он же
мужчина. Ему меня не понять.
     - Не стоит вам об этом знать, - отвечаю я.
     - А может, стоит?
     Придется что-нибудь рассказать,  раз  уж он такой проницательный. Делаю
глубокий вдох и рассказываю про Джека, про наш отпуск и что со мной творится
с  тех пор, как  мы  вернулись. Пытаюсь  обойтись  самыми общими фразами, но
когда Джулиус принимается задавать вопросы, я, сама того не желая, влезаю во
все подробности.
     -  Что  тебя больше злит - то, что  он это сделал, или то, что сразу не
признался? - спрашивает Джулиус.
     -  Не  знаю.  Но из-за того, что  он сразу не признался, все,  что было
раньше, теперь ничего не значит.
     - Но он все-таки тебе признался, а на это нелегко решиться, поверь мне.
     Так  я и знала. Типичная мужская реакция. Мне плевать, насколько тяжело
было Джеку  решиться на признание. По-моему, решительность и мужество тут ни
при чем.
     Принесли закуски.
     -  Однажды у  меня случилась  интрижка  на  стороне,  -  вдруг  говорит
Джулиус.
     Я  чуть  не  подавилась. Он?  Примерный  семьянин  Джулиус,  который не
стесняется выражать свои чувства к жене при подчиненных? И он туда же?
     - Энн об этом знает.
     - Вы ей сами рассказали? - Поверить не могу, что это так.
     - Конечно.
     - Но как? В смысле... - Я смотрю на него во все глаза. - Разумеется, вы
не обязаны мне рассказывать.
     -  Моя измена  была  еще хуже, чем у Джека.  Я  встречался с  другой  в
течение шести недель, а потом еще пару  месяцев  не мог  собраться с  духом,
чтобы признаться Энн.
     - А почему вы не сохранили все в  тайне?  - Я честно пытаюсь не язвить,
только не знаю, насколько это не получается.
     - Потому что она стала подозревать. И потому что понял: скрывая правду,
я  проявляю  к  жене верх неуважения.  Энн  доверилась мне, и я  обязан  был
оказать ей взаимное доверие.
     - Она расстроилась?
     - Конечно.  Но Энн поняла и другое  -  рассказав ей, я все  поставил на
карту. Я  все мог потерять: ее,  детей, дом, семью. И она знала, что этого я
хотел меньше всего.
     - И каково вам было?
     - Ужасно.  Я сам не мог поверить, что способен принести такую боль. Что
я вообще мог ей изменить.
     - Что было дальше?
     -  Мы это  пережили.  Потребовалось  немало  времени,  но  теперь  наши
отношения еще  крепче. С правдой  не поспоришь. И если ты доверяешь человеку
настолько,  что можешь  сказать  ему  самую  страшную правду, значит, ты его
любишь по-настоящему.
     Хочу спросить его, значит ли это, что  Джек  любит меня, если рассказал
про Салли, но вовремя  останавливаюсь. Джулиус не знает  Джека,  поэтому  он
может только догадываться.
     Как и я.
     - По-моему, ты очень сурово с ним обошлась, - тихо говорит Джулиус.
     Я упрямо поджимаю губы.
     -  Надо было хотя  бы прочитать  письмо  и узнать, что  он  хотел  тебе
сказать.  Думаю, его единственное оправдание в  том, что он мужчина, но  все
равно ты должна была его выслушать.
     - Но как я смогу снова поверить ему?
     - А почему бы и нет? Самое плохое он тебе уже сказал.
     - Но если он такой, то где гарантия, что это не повторится?
     Джулиус смеется.
     -  Гарантий  в таких делах  не  бывает.  Но  ведь любовь - это  гораздо
больше, чем просто секс.  И в  следующий раз он  крепко подумает, прежде чем
решится на измену.
     - То есть? Хотите сказать, что вы не прочь снова завести интрижку?
     - Нет. - Он делает паузу. -  Но я ни о чем  не жалею. Тот  случай помог
мне разобраться  в  своих  чувствах.  И  еще  я  понял:  чтобы  поддерживать
отношения,  нужно  прилагать  определенные  усилия.  Нельзя все  пускать  на
самотек.
     Я кладу на тарелку нож с вилкой. Теперь я точно ничего не понимаю.
     - На самом деле все просто. Ты его любишь? - спрашивает Джулиус.
     - Но...
     -  Если  ты его любишь, то  должна смириться  с тем, что он всего  лишь
человек. Извини, Эми, но жизнь - это не кино.

* * *

     Возвращаюсь домой  и разбираю покупки. Украдкой заглядываю в конверт  с
греческими фотографиями.  В обед Дженни проявила пленку,  и пачка фотографий
маячила  у  меня  перед  глазами  весь  день.  Чтобы  набраться  смелости  и
посмотреть фотки, выпиваю целый бокал вина и даю себе слово не реветь.
     Но  стоит  мне  открыть  конверт,  и  сразу  же  подкашиваются коленки.
Ощущение, что все это нереально.  Вот Джек на мопеде, загорелый. Я на пляже;
кажется, сплю. Почти  перестаю  дышать и заставляю  себя смотреть фотографии
дальше. Но каждый снимок словно соль на рану.
     Не  успела  я  порадоваться  собственной  силе  воли,   как  дохожу  до
фотографий, на которых мы с Джеком вместе.
     Действительно вместе.
     И все выглядит так, словно мы будем вместе всегда.
     Вот мы стоим у таверны, Джек одной рукой  обнимает меня, другой  держит
фотоаппарат.  Я  думала,  что  этот  кадр  не  получится, но  вот  поди  же.
Разглядываю  снимки, а сердце нестерпимо  ноет: Джек  смотрит мне в глаза, и
между нами в воздухе словно повисло слово - "любовь". Он улыбается, мы с ним
уткнулись  друг в друга  носами. Больше не могу. Чувствую  прикосновение его
руки, вдыхаю запах его кожи. И из глаз хлещет Ниагарский водопад.
     Кажется,  я так  сильно рыдала, что  заснула,  потому что, очнувшись от
телефонного  звонка, понимаю - на улице  темень.  Мое  замутненное  сознание
тотчас решает, что звонит Джек. Но это Тристан. И похоже, опять под кайфом.
     Рассказывает, что бросил свою испанку ради аргентинки, которой изменяет
с  какой-то  девицей  из  Глазго. Лишь  через несколько  минут  до  Тристана
доходит,  что  я молчу.  Возомнив,  будто мое  молчание  объясняется обидой,
принимается извиняться за тот вечер.
     - Да все в порядке, - говорю я.
     - Ну и ладно, - радуется он. Еще бы, так легко отделался. Слышу, как он
затягивается сигаретой. - Как провела каникулы с этим своим воздыхателем?
     - Мы расстались. Пауза.
     - Да? Вот жалость.
     Пауза. Он, конечно, очень за меня переживает.
     - Но, знаешь, нет худа без добра...
     - Какого добра? - резко спрашиваю я.
     - Ну, он не твой тип.
     Откуда Тристану знать,  какой тип "мой"?! Он понятия не  имеет, что мне
нравится. Ему  даже в  голову  не приходит спросить меня об этом. Неужели он
так изменился, пока шлялся по миру?
     Хотя нет. Всегда  был  таким  придурком. Это  я изменилась.  Не хочется
этого признавать, но правда состоит в том, что Джек меня изменил.
     - Откуда ты знаешь? Ты же с ним и парой слов не перебросился.
     - Да о чем с ним говорить-то!
     - Вот как?
     - Только не надо на меня всех собак вешать. Я уже сказал, что мне очень
жаль.
     - Да мне плевать.
     - Ладно, - цедит он. - Ты явно не в настроении. Позвоню в другой раз.
     Снова пауза, потом  Тристан кладет  трубку.  Я рада,  что он первый это
сделал, - нашим легче.
     - Фуфло! - ору я и бросаю трубку. В полной ярости.
     Как у Тристана вообще язык повернулся говорить о Джеке? Да что он о нем
знает? И вообще, это он во  всем виноват. Если бы он  тогда  не вел себя как
хам, Джек бы не приревновал меня. А если бы Джек не ревновал, то и с Салли у
него ничего бы не было.
     Давай, давай, выгораживай его!
     Мужчины!
     У-ух!
     Неандертальцы твердолобые. Эволюция их обошла стороной. Только и думают
про свой член да самолюбие, что, в принципе, одно и то же.
     Ну почему я  была  такой дурой? Сейчас я способна взглянуть на Тристана
глазами Джека,  но  его  самого  это  все  равно  не  оправдывает.  Все  они
одинаковые. Тристан, Джек... даже Джулиус и тот свой член  при себе удержать
не смог.
     О чем вообще тут можно говорить?
     Беру бутылку вина и делаю большой глоток.  Упираюсь  локтями в колени и
обхватываю голову руками.  На  ковре валяется  фотография  -  Джек  рядом  с
мопедом.
     Поднимаю ее, разглядываю.
     Теперь понятно, отчего  он такой счастливый. Ну  да,  наш пострел везде
поспел.
     - И давно ты это запланировал, Джек? Еще когда малевал ее? Сидел, слюни
пускал, глядя на ее голую задницу? Художник чертов. Ты же ради постели все и
затеял, да?
     Он все так же улыбается. Я пью вино.
     - Ну так что же произошло? Валяй, рассказывай, мне  жуть как интересно.
Ты  ее пригласил к себе, так? Ты же знал, что вечер  я проведу с  Тристаном.
Ужин  для  нее  приготовил,  да?  Развлекал  девушку  разговорами  да  винца
подливал? Так было? Брал ее за руку и смотрел страстным взглядом?  Что ты ей
говорил? Хотя можешь не отвечать, сама догадаюсь.
     Еще глоток вина.
     -  "Ты так  прекрасна. Ты  удивительна. У  тебя  самая  красивая в мире
улыбка". Да? Ты это говорил ей, Джек? Те же слова, что говорил мне? Тебе так
не  терпелось ее  трахнуть. Ты  ведь  самец,  продолжатель рода, чем  больше
самок, тем лучше. Да?
     Все та же улыбка в ответ.
     - А она что? Споткнулась и нечаянно упала ртом тебе на член?
     Фотография в моей руке дрожит. Я пристально смотрю на губы Джека.
     - Как  тебе она? На вкус? Ты ведь ее целовал,  да? Нет, а что делал? А,
наверное,  руки у  тебя за  спиной были связаны? И  ты не мог поцеловать ее,
прикоснуться губами к  тем изгибам,  что так старательно рисовал? Не  сделал
девушке приятно?
     Нет, конечно нет, ты  же никогда  не говорил, что удовлетворить женщину
так же важно, как  получить удовольствие  самому! Ну,  как она на вкус? А на
ощупь?
     Чувство такое, что сердце бьется прямо в горле, не давая дышать. Снимок
вызывает у меня тошноту.
     - А  ты нас сравнивал,  Джек?  Потом,  спустя несколько часов, когда ты
обнимал меня, ты думал о ней? Думал?
     По  щекам текут слезы, я зло вытираю лицо.  Одним махом  допиваю вино и
встаю. На ногах держусь с трудом.
     -  Но мне не о чем волноваться, так? Это у нас за измену  не считается.
Ты же с ней не спал. А я-то, дурочка, убиваюсь.
     Его улыбка не меняется.
     - УБЛЮДОК! - Я рву  фотографию и швыряю  клочки на пол. Потом  подбираю
остальные снимки, выкидываю их в мусорное ведро и пинаю его с размаху.
     На этот раз все. Плевать, что там говорит Джулиус. Вся его болтовня про
доверие - чушь собачья. Я никогда больше не буду никому доверять. Отныне я в
одном лагере с Дженни. Отныне я буду использовать мужчин. Попользовалась - и
выкинула. Все для себя. Никого из них и близко к себе не подпущу! ГАДЫ ВСЕ!

* * *

     Утром  в субботу  у  меня жуткое похмелье. Но я спокойна. Странно, но я
будто абстрагировалась от своих переживаний и  боли. Нет, боль  не ушла,  но
она словно вне меня. Кажется, вчера я пережила кризис.
     И сегодня началась новая жизнь.
     Теперь я снова Эми  Кросби.  Не  нытик  и романтик.  Не феминистка.  Не
зануда.
     Просто я.
     Спокойная.
     Уверенная.
     Умная.
     Сегодня  я  снова  стану  хозяйкой  своих  мыслей,  в  которых   раньше
господствовал Джек. Теперь я буду думать только о себе.
     О СЕБЕ!
     И еще раз о СЕБЕ.
     Достаю с дальней полки кассету с записью китовых  песен, которую купила
в период  увлечения музыкой "Нью эйдж",  лет восемь назад.  Набираю  горячую
ванну. Пора привести мысли  в порядок. Лежу в ванне, смахивая пену,  затыкаю
большим пальцем ноги  кран и пускаю  мысли на самотек.  Как только  в голове
появляется   что-то  хотя   бы   отдаленно  напоминающее  о  нем,   я  издаю
предупреждающий сигнал и думаю о другом.
     Поначалу  это сложно. Я осторожно  подхожу к каждой мысли, стараясь  не
наткнуться на воспоминания. Но постепенно обнаруживаю, что способна думать о
массе интересных  вещей.  Например,  о  том,  что будет  в  следующей  серии
"Друзей", кто победит на конкурсе "Евровидение", какие бордюры можно было бы
наклеить, и о том, что бы мне еще прикупить.
     Да, надо отправиться за покупками.
     После  ванны  несколько часов навожу  красоту - готовлюсь  к  набегу на
магазины. Брею ноги, прореживаю брови, делаю массаж лица, маникюр, целый час
укладываю волосы и к окончанию процедур снова чувствую себя человеком.
     И выгляжу по-человечески.
     Да что там, выгляжу я просто отлично!
     Я так думаю, потому что рабочие, соскребающие надпись с дороги,  дружно
присвистывают мне вслед. А мне плевать.  Они - всего лишь мужики. Их  мнение
не считается.
     - Отвалите! - кричу им я.

* * *

     Честно говоря, я не очень-то толковый покупатель. Мне нравится покупать
вещи спонтанно, не планируя заранее. А  поэтому субботы у меня, как правило,
заняты чем угодно,  но не походами  по магазинам. Обычно день я  проводила в
пабе или в постели со своим бывшим парнем. Но отныне все будет иначе. В этот
выходной я делаю покупки - вот смысл сегодняшнего дня.
     Я обошла  пять магазинов и потратила  столько  денег,  что  ни в  жизнь
теперь не  расплатиться с кредитом.  Ну  и пусть. Главное, я  добилась своей
цели.
     Кому нужны мужчины, когда в руках - пакеты с классным барахлом?
     На Бонд-стрит размышляю,  купить  или не купить это  шикарное и дорогое
платье.  Стою перед  зеркалом,  приложив  платье  к себе,  и  вдруг  замечаю
знакомую фигуру, лениво перебирающую вещи на вешалке.
     Я каменею.
     Это Хлоя.
     Пошевелиться я не могу - тогда она меня обязательно заметит. И я смотрю
на нее, боясь даже моргнуть.
     Но, как всегда, ее шестое чувство не дремлет. Она меня тут же замечает.
     - Привет! - радостно выдыхает она, подходя ко мне.
     - Привет, - цежу я, а у самой аж челюсти свело.
     Она восхищенно смотрит на платье:
     - Да, на тебе оно будет смотреться великолепно. Покупай, не раздумывай.
     Так, это явно намек, что мне пора сдвинуться с места. Я роняю платье на
пол, наклоняюсь. Ладони у меня мокрые.
     - Как дела? - спрашивает она.
     Все  ясно. Она  знает, что произошло у нас с Джеком. И я знаю, что  она
знает. И она знает, что я знаю, что она знает.
     - Хорошо, - отвечаю я и тяну время. - У меня новая работа.
     Она медленно кивает, внимательно разглядывая меня.
     - Ну и как работа?
     - Отлично. Просто здорово, - Замолкаю. - А у тебя как?
     - Хорошо.
     Я выдерживаю ее взгляд. Пауза.
     - Я слышала про вас, - говорит Хлоя грустно. - Жаль, что так вышло.
     Я киваю, потому что сказать что-то не в состоянии. Вовсе ей не жаль. Ни
капельки.
     Она знает, как  у него дела. Я потратила кучу денег, чтобы отвлечься от
мыслей о нем, а у нее есть ответы на все  мои вопросы. Я  готова вытрясти из
нее  эти  ответы, готова заплатить  ей, лишь  бы она рассказала  о  нем.  Но
гордость берет  верх. Я сжимаю  губы и аккуратно  перекидываю  платье  через
руку.
     Стоит мне взглянуть ей  в лицо, на  котором мина фальшивого сочувствия,
как решение приходит  само собой. Эта стерва не увидит, как мне плохо. Ни за
что.  И когда она расскажет ему о нашей встрече  (а я не сомневаюсь, что она
это  сделает), то  сможет только сказать, что выглядела  я отлично. И  что у
меня все в порядке. Что я пережила все  неприятности и снова на коне. Потому
что так оно и есть.
     -  Знаешь,  пожалуй, я его действительно куплю,  - говорю я, встряхивая
платье.
     Хлоя в недоумении. Я ее заткнула. Она ничего не узнала. И прекрасно это
понимает.
     - А по  какому случаю? - интересуется она, пока я собираю свои пакеты с
покупками.
     - Иду на вечеринку.
     Вот тебе, Джек. Понял? У меня есть своя жизнь. Я без тебя могу.
     - Куда, если не секрет?
     - На открытие нового бара.
     Да, вот такая я крутая. А ты меня проморгал, придурок.
     - А где это?
     Что значит "где это"? Не ее дело!
     - "Занзибар" называется, - невнятно бормочу я.
     - Это который на Бик-стрит? - Угу.
     - Расскажешь потом, если понравится?
     - Конечно.
     -  Давай  как-нибудь встретимся,  посидим  вместе,  -  говорит  Хлоя  и
вопросительно улыбается.
     - Давай, - через силу выдавливаю я.
     Хлоя неожиданно наклоняется и целует меня в щеку.
     - Ну, еще увидимся.
     Наша  встреча поставила меня в  тупик. Я как в тумане. Расплачиваюсь за
платье и ловлю такси.
     Приезжаю домой в полном расстройстве. Покупки  не радуют, я уже  успела
пожалеть, что все это  накупила. Бросаю пакеты в  коридоре, скидываю туфли и
падаю на  кровать. После встречи  с Хлоей у  меня появилась целая куча новых
вопросов.
     Сообщит ли она Джеку, что видела меня?
     Что она ему скажет?
     А что, если не сообщит?
     А что, если он так и не узнает, какая я крутая?
     Что, если это конец?
     И я никогда больше не увижу Джека?
     Что, если, ничего не сказав Хлое, я сожгла за собой все мосты?
     Перерезала последнюю нить, связывающую нас?
     Нет,  это  слишком.  Моя  карма  чернеет на глазах.  Теперь  я обречена
провести жизнь в смятении и домыслах.
     Так нечестно.
     К приходу Хел я  в бессознательном состоянии застыла перед телевизором.
Идет "Свидание вслепую".
     -  Красивые  и  счастливые,  -  напевает она,  вплывая  в  квартиру,  и
покачивает бутылкой водки у меня  под носом.  - Красивые и счастливые... эй,
что с тобой?
     - Встретила Хлою, - отвечаю я, рухнув на стул.
     - И что она сказала? - Хел поджимает губы.
     - Ничего.
     - Ничего?
     - Я не дала ей ничего сказать.
     Хел  молчит. Вижу,  что она  гадает,  не продолжить  ли этот  разговор.
Плевать.
     - Покажи, что купила, - вдруг просит она. Киваю на пакеты:
     - Да ерунду всякую. Потратила кучу денег.
     Хел облизывается и поднимает пакеты. Вываливает  их содержимое на ковер
и  присвистывает.  Я  по-прежнему  игнорирую  ее. Она просматривает  шмотки,
выбирает  то  самое  платье и перекидывает  его  через плечо. Потом топает в
кухню.
     Возвращается с двумя стаканами водки.
     - Пей!
     Я стискиваю губы.
     - Пей! - грозно предупреждает она. Я делаю небольшой глоток.
     - До дна!
     Хел следит, чтобы я все выпила. Водка обжигает мне горло.
     - Теперь слушай  меня. Сегодня  суббота, вечер, и я не  потерплю  твоих
выкрутасов. Поняла? Не потерплю. - Она кидает мне платье. - Пятнадцать минут
на сборы!

* * *

     Когда  мы приезжаем в "Занзибар", народу там уже битком. При виде толпы
хочется развернуться  и убежать  куда  глаза глядят, но Хел хватает  меня за
руку, и мы проходим внутрь.
     Даже после того как мы немного выпили, потанцевали, я все никак не могу
расслабиться. Мне не по себе, ноги не слушаются - как будто обе левые.
     Примерно через  час  возвращаюсь из  туалета, останавливаюсь у столба и
ищу  взглядом Хел. На танцполе яблоку негде  упасть,  я начинаю бояться, что
потеряла ее. Мне не с кем говорить, да и не о чем.
     - Эми! Иди сюда! - Хел из толпы машет рукой.
     Я машу ей в ответ. Уф, обошлось.
     -  Слушай,   я  тут  парней  нашла,  -  говорит  она.  Глаза  горят  от
возбуждения.
     - Хел! - протестую я.
     - Брось,  - уговаривает она. -  Я разговаривала с одним парнем  у бара.
Такой милый. Он тут с другом, который тоже в депрессии!
     - Вот спасибо!
     - Они наверху. Хотят угостить нас пивом, - сообщает Хел и тянет меня за
руку, но я вырываюсь.
     - Если ты попытаешься свести меня с депрессивным уродом, я тебя убью.
     - Разве я на такое способна? Я этого малахольного еще не видела. Я тебе
про того, что у бара стоял, говорю. Он просто супер.
     - Нет!
     - Слушай, мы только поздороваемся.  Ну ради  меня.  Пожалуйста. Что тут
такого? Не понравятся - уйдем. Подумаешь.
     Она тащит меня  на  второй этаж.  Когда мы  поднимаемся,  у меня каблук
застревает между  ступеньками,  я нагибаюсь, чтобы вытащить его. Хел кому-то
машет.
     - Вон они! - говорит она.
     Я выпрямляюсь и иду за ней к кабинке в конце зала.
     - Ну  вот! - радостно объявляет Хел, когда  я догоняю ее. - Это Мэтт. А
это Эми.
     Я не могу дышать.
     Я не могу дышать, потому что это не какой-нибудь там Мэтт, а Мэтт. Друг
Джека.
     Мало того, что он здесь, так он еще и не удивлен нашей встрече.
     Хлоя.
     Это ее рук дело. Не иначе.
     Чего она добивается? Хочет извести меня? Отомстить за сегодняшнее?
     Хел  совершенно не в курсе, что  происходит. Садится  напротив  Мэтта и
похлопывает по подушке рядом с собой. Жмет мне руку и делает  сердитое лицо,
а потом тянет меня на диван. Я плюхаюсь с глухим звуком.
     Время остановилось.
     Потому что где Мэтт, там и Джек.
     И я его вижу.
     Он идет к нам  от бара, в руках четыре кружки пива. Он смотрит на пиво,
стараясь не разлить.
     - А вот и наш малыш Росси, - говорит Мэтт, потирая руки.
     Голос в голове кричит: "Беги!" - но я не могу пошевелиться.
     Слишком поздно.
     Джек подходит  к столу, ставит кружки и только тогда поднимает  глаза и
замечает  меня.  Он  быстро  поворачивается  к Мэтту и  кидает на него  злой
взгляд:
     - Что тут происходит?
     По тому, как  он побледнел, я  понимаю, что если и был какой-то  сговор
между Мэттом и Хлоей, то Хел не единственная, кто об этом не догадывался.
     Мэтт - сама невинность.
     - Ничего особенного. Вот девушки, о которых я тебе говорил.
     - Ну привет, малыш Росси, - щебечет Хел. - Я Хелен.
     Джек в недоумении пялится на протянутую руку, потом жмет ее.
     - Приятно познакомиться, - бормочет он.
     -  А это Эми,  - мило  сообщает  Мэтт.  Ждет, что  скажет  Джек, но тот
молчит. - Приятель,  ты не  хочешь пожать даме руку? - намекает Мэтт. - Куда
делись твои манеры?
     Джек садится и первый раз смотрит мне прямо в глаза.
     Прямо в душу.
     - Привет, Эми, - говорит он. Но руку не подает.  Хел смотрит на Джека и
поднимает свою кружку.
     - За тебя.  Ты,  наверное, тот,  с разбитым сердцем.  - Она пихает меня
локтем в бок. - Глядя на тебя, скорее подумаешь, что  это ты девушкам сердца
разбиваешь.
     - Нет, на этот раз разбили мне, - отвечает Джек.
     -  Эми у  нас эксперт  по сердечным делам. -  Хел уже  понесло. Она  не
замечает отсутствующего взгляда Джека. - У вас наверняка много общего.
     Мэтт  фыркает  в стакан, с грохотом  ставит его на  стол и  заходится в
кашле. Джек  с такой силой колотит его по спине,  что  у Мэтта того  и гляди
челюсть вылетит.
     Хорошо. Значит, Мэтт решил в игры поиграть? Отлично, я не прочь.
     -  Ну и  что  это  за душещипательная  история? -  спрашиваю  я, сверля
взглядом Джека.
     - Меня бросила девушка, - отвечает он.
     - Жалость какая, - хрипит Мэтт. - Что, стоящая была?
     - Потрясающая! Мне такой больше не встретить никогда.
     - Да ты что? - радуется  Хел. -  Ну  просто как у Эми. Но ты не  кисни.
Вокруг всегда найдется на кого глаз положить.
     - Таких, как она, больше нет. Я отвожу глаза и спрашиваю:
     - И почему она тебя бросила?
     - Обожаю эту песню. Пойдем потанцуем, - перебивает Мэтт, глядя на Хел.
     Та мотает головой:
     - Не сейчас. Мы же самое интересное пропустим.
     - Да ну  его,  - говорит Мэтт. - Я его  знаю. Эта пластинка на всю ночь
затянется. Пошли. Пусть вдвоем тут лечатся.
     Хел встает и идет за Мэттом. По дороге наклоняется ко мне и шепчет:
     - Ты не теряйся, ладно? Если он совсем псих, беги ко мне.
     И мы остаемся одни.
     - Ну? - спрашивает он.
     - Думаю, это ты мне должен рассказать.
     - О чем? Почему она меня бросила?
     - Для начала хотя бы об этом. Джек делает глубокий вдох.
     - Потому что я совершил ошибку. Сделал глупость.
     - Глупость?
     -  Нет, хуже. Я ее  обманул.  И хотел ей во всем признаться,  но она не
захотела меня слушать.
     - И ты думаешь, она виновата?
     - Конечно, нет. После  того, что я ей сказал, удержать  ее могло только
чудо.
     - И что ты сделал?
     - Я ей  звонил, звонил. Потом торчал у ее дома, но она не  подходила  к
двери. Потом написал  ей письмо, где рассказал, что случилось, но она мне не
ответила.
     Чувствую, как к глазам подступают слезы.
     - Может, она его не прочла? - шепчу я. - Может, ей было так обидно, что
она разрешила своей подруге сжечь письмо?
     Джек испуганно смотрит на меня. Медленно проводит рукой по щеке.
     - Так она не знает, что я чувствую и что произошло на самом деле?
     -  Ну так  как же все  было? На  самом деле? Джек  смотрит мне прямо  в
глаза.
     - Я уснул рядом с другой девушкой. Мне не стоило этого делать, но я был
пьян и очень зол. А когда  я проснулся, эта девушка делала мне минет. Я впал
в ярость. Я отпихнул ее и выкинул из дома.
     - И ты думал, что твоя девушка поверит в эту историю?
     -  Думал. Потому что это  правда.  -  Он замолкает, наши  взгляды снова
встречаются. -  Но самое  ужасное, что я  ей  врал.  И потерял покой. Знаешь
почему? Потому что я кое-что понял.
     - Что?
     Пальцы Джека касаются моих.
     -  Что я любил ее. И люблю. Я без ума от  нее.  И больше всего на свете
хочу быть с ней. Но я не мог ей признаться в этом, не рассказав правды. Даже
если, узнав правду, она бросила бы меня.
     Я мысленно  перебираю  все, о чем думала за минувшую  неделю. Вспоминаю
все советы, которые мне давали, и ни один из них мне не помог. А все потому,
что я не  слушала свое сердце. Я  пыталась заставить себя не верить Джеку, а
это  невозможно. Невозможно, потому что я люблю его. И  теперь все встало на
свои места. Мое сердце знало, что так и будет, с самого начала.
     Но прежде чем я успеваю сказать хоть слово, возвращаются Мэтт и Хел.
     - Все в порядке? - спрашивает Хел.
     - Просто замечательно, - улыбаюсь я и  вкладываю пальцы в ладонь Джека.
- Меня только что пригласили на танец.







Популярность: 1, Last-modified: Mon, 31 Jan 2005 20:31:03 GmT