Charles Percy Snow

                        Death under the sail

                                               Перевод с английского И, Якушиной

         



Файл с книжной полки Несененко Алексея

OCR: Несененко Алексей март 2005



                           Глава первая



   Я блуждал по лабиринту тропинок, где каждая новая как две капли
воды была похожа на предыдущую. После третьей мили я стал терять
терпение.
   Когда я получил письмо от Роджера, мне показалось заманчивым его
предложение провести недели две на яхте в компании наших общих друзей.
С каждым годом я становился все тяжелее на подъем и теперь уже с
трудом выбирался из своей уютной квартиры, где все до мелочей отвечало
моим холостяцким привычкам и где меня всегда ждал хороший стол,
теплая, мягкая постель. Но ради интересной компании я в свои
шестьдесят три года готов был мириться с мелкими неудобствами. А у
Роджера обычно, я знал, собирается занятная молодежь.
   Кроме того, я всегда любил равнинный ландшафт, мерное плавание по
рекам с едва заметным течением и закаты, которыми можно любоваться
лишь на таких вот равнинах, где на сотню миль не видно ни единого
холмика. И даже нелепость моего положения - как неприкаянный я бродил
по тропкам, одна грязнее другой - не способна была нарушить того
трепетного волнения, которое охватило меня при виде багрового заката и
одинокой несуразной ветряной мельницы у самой линии горизонта.
   И все же я был зол на Роджера. К тому времени, когда я смог
вырваться из Лондона, компания уже провела на яхте целую неделю. В
своем письме Роджер рекомендовал мне добраться поездом до Роксема, а
оттуда пешком до причала близ Солхауза. Он писал: "...от Солхауза
рукой подать, причал очень легко найти". Я шел и проклинал себя. Какое
легкомыслие забыть, что непомерный апломб бесшабашного Роджера еще
более возрос с той поры, как у него появились состоятельные пациентки.
В наказание за свою доверчивость я брел под моросящим дождиком,
подгоняемый свежим сентябрьским ветром.
   Было восемь часов вечера. Одежда начала промокать, и чемодан с
каждым шагом все сильнее оттягивал руку. Я понял, что вышел из того
возраста, когда подобные приключения могут доставить удовольствие.
   Вдруг я увидел, как впереди за зарослями тростника, там, где река
поворачивает к Солхаузской заводи, блеснула вода, а всего в нескольких
сотнях ярдов от себя заметил чернеющую на фоне неба стрелу мачты. Яхта
была пришвартована у причала на ночь, иллюминаторы бросали круги света
на воду, и из-под паруса пробивалась зеленоватая полоска. Я поспешил
на свет и услышал громоподобные раскаты - голос, который мог
принадлежать одному-единственному человеку в мире.
   В жизни своей не встречал я человека, способного производить
столько шума. Но сейчас я обрадовался этому голосу, ибо он сулил мне
отдых в каюте и стаканчик горячительного из рук какой-нибудь милой
девушки. Предвкушая удовольствие, я сейчас готов был простить Роджеру
и его голос, который гремел, как иерихонская труба, и даже то, что я
по его милости в этот промозглый вечер исколесил чуть не всю округу
вдоль и поперек.
   На душе у меня стало легче, как только я ступил на причал и
окликнул Роджера. С яхты послышался какой-то шум и грохот, потом над
люком показалась голова Роджера.
   - Это ты, Иен? Где ты пропадал? - встретил меня радостный Роджер.
   - Принимал участие в самом нелепом кроссе. Бег с препятствиями,
ничего более идиотского представить себе нельзя.
   Роджер раскатисто захохотал.
   - Ну-ну, иди-ка к нам да пропусти стаканчик. Все как рукой снимет!
   Я поднялся на яхту.
   - Как бы не так, снимет! - проворчал я. - Умереть человеку спокойно
не дадут!
   Роджер захохотал и повел меня вниз, в каюту. Спускаясь следом за
ним, я невольно обратил внимание на то, что он толстеет не по дням, а
по часам, таким грузным он не был еще никогда.
   Внизу стоял шум и звенели бокалы. Каюта была залита ярким светом.
   - А вот и Иен! - крикнул кто-то; меня подтолкнули к койке, и Эвис
налила мне в высокий бокал золотистого коктейля.

   Всякий раз, когда я видел Эвис, у меня возникала мысль: будь я лет
на двадцать помоложе, красота девушки волновала бы меня еще больше, но
наши отношения были бы лишены той непринужденности, которая
существовала между нами сейчас. Теперь же мне оставалось лишь
благодарить судьбу за тихую радость, которую испытываешь в обществе
таких женщин.
   Эвис была фантастически хороша в тот вечер. Только она одна могла
разливать вино с таким видом, будто совершала полное глубокого смысла
таинство, и томная грация девушки, и ее нервный рот, и тонкие белые
руки приводили меня в неописуемый восторг. Все в ней было прелестно -
от каштановых волос, откинутых с высокого лба назад, до длинных
стройных ног; однако, подумал я, достаточно было бы одних лишь этих
глаз, чтобы считаться очаровательным созданием.
   - Ваши глаза, дорогая, пленительны своей печалью, - обратился я к
ней. Я был на сорок лет старше Эвис, а возраст дает свои преимущества:
можно щедро и без стеснения расточать комплименты, правда,
рассчитывать при этом на вознаграждение, ради которого комплименты
говорятся, не приходится.
   - Вы умеете сказать приятное, Иен, - ответила она и протянула мне
зажженную сигарету.
   - Видимо, это от долгой практики; когда я был желторотым юнцом, я
ничего в этом деле не смыслил, - пробормотал я, ретируясь в свой угол.
   - Ее глаза действительно пленяют печалью, - заметил Кристофер,
сидевший в противоположном углу. - Печалью, какая бывает у людей,
никогда не знавших настоящего горя.
   Из темноты на миг возникло его бронзовое лицо с улыбкой на жестких,
волевых губах.
   Эвис вспыхнула и радостно засмеялась в ответ. В моей памяти всплыли
слухи о предстоящей свадьбе Эвис и Кристофера. Вот уже два года, как
Кристофер влюблен в нее и, подобно многим ее поклонникам, не раз бывал
близок к отчаянию. По крайней мере мне так казалось, когда я видел их
вместе, и я решил, что, если Кристофер наконец добился своего, он
этого заслужил. Я ему симпатизировал: мне нравился его живой ум и
яркая индивидуальность.
   Однако, отдавая должное всем его многочисленным достоинствам, я
все-таки испытывал уколы ревности, которую, казалось, давно пора было
изжить. Я смотрел на улыбающуюся Эвис и мечтал быть таким, как
Кристофер, - цветущим, загорелым, и иметь за плечами всего двадцать
шесть лет.
   Что ни говори, а они составляют приятную пару, и я твердил себе,
что для Эвис гораздо лучше выйти замуж за Кристофера, нежели за
Роджера - ведь еще не так давно Роджер тоже домогался ее и делал это
со свойственной ему бесцеремонной напористостью. Эвис отвергла
ухаживания Роджера, и он одно время мучительно переживал это. Он не
привык, чтобы ему отказывали.
   Да, я был рад. Вспомнив об этой истории, я посмотрел на Роджера. Он
сидел у двери каюты раскрасневшийся, шумный не в меру, и даже мысль о
возможном союзе между ним и Эвис казалась кощунственной. Я знал о его
растущей известности. Он прочно обосновался на Гарлей-стрит и в кругу
своих коллег слыл одним из лучших молодых специалистов. Но этого мало
для брака. Он был слишком, как бы это сказать, экспансивен для такой
девушки, как Эвис. Они были антиподами во всем и, что самое
удивительное, оказались двоюродными братом и сестрой, во что я с
большим трудом уговорил себя поверить. Во всяком случае, вся эта
история, к счастью, была теперь позади. Эвис, насколько я мог судить,
предпочла Роджеру Кристофера, а Роджер, оправившись после переживаний,
стал снова прежним неунывающим весельчаком. У меня даже закралось
подозрение, что эта прогулка на яхте была задумана в знак того, что
все снова встало на свои места.
   В мои мысли ворвался бас Роджера. Его голос отнюдь не
соответствовал моему представлению о том, каким он должен быть у
человека с разбитым сердцем.
   - Иен, что это ты сидишь надутый как индюк? - прогремел он.
   - Задумался, - ответил я.
   - О чем это? - спросил Роджер.
   - Да вот о том, почему это наш хозяин пухнет как на дрожжах, -
сказал я.
   Роджер оглушительно захохотал.
   - Я, кажется, действительно оброс жирком, - согласился он. -Верный
признак того, что душа спокойна. Да, а у нас в компании сегодня
новичок. Ты не знаком с молодой особой по имени Тони?
   - Еще нет, - ответил я, - но не теряю надежды.
   - Вот она, - Роджер пухлой рукой указал в сторону девушки. - Ее
привел к нам Филипп. Это Тони Гилмор.
   Я был так поглощен своими мыслями об Эвис, что как следует и не
разглядел всю остальную компанию. Когда я вошел в каюту, я заметил
приветливую улыбку Филиппа, но не обратил внимания на девушку, которая
сидела рядом с ним на койке, откинувшись к стене.
   - Сейчас я тебя представлю, - завопил Роджер. - Тони, это Иен
Кейпл. Он живой анахронизм, ему не меньше шестидесяти. Я его
пригласил, чтобы отдать дань уважения галантным кавалерам времен
короля Эдуарда.
   - А я бы не прочь перенестись в эпоху Эдуарда, - ответила Тони
низким, чуть хриплым голосом, и я был благодарен ей за поддержку. Эта
девушка сразу бросалась в глаза, у нее не было утонченности Эвис, зато
она отличалась какой-то своеобразной, вызывающей внешностью. Высоко
поднятые дуги бровей под копной волос, отливающих золотом в свете
лампы, подчеркивали узкие, миндалевидные глаза, один из которых, как я
с содроганием заметил, был карим, а другой - серым; на смуглом лице
выделялись ярко накрашенные кроваво-красные губы. Стройную фигурку
облегало ярко-зеленое платье, перехваченное на тоненькой талии черным
поясом. Она сидела, подобрав под себя загорелые обнаженные ноги, а
Филипп гладил ее лодыжки.
   - У Филиппа вкус оказался лучше, чем мы предполагали, -
констатировал я, и все присутствующие застучали бокалами о стол в знак
одобрения - Филипп был всеобщим любимцем. За всю свою жизнь он палец о
палец не ударил и умел только заводить друзей. Кое-как одолев курс
наук в Оксфорде, пописывая стишки, играя в любительских спектаклях, а
в основном занимаясь пустыми словопрениями, теперь, в свои двадцать
пять лет, он фланировал по Европе, бездельничая, как и прежде, и
восхищая всех приятностью обхождения. Отец мог ему позволить такую
роскошь. Филиппу все прощалось, даже грехи, которых он еще не успел
совершить.
   Развалившись на койке, он поглаживал девушке ноги, и я, глядя в его
живое, открытое лицо с волнистой прядью волос, упавшей на лоб, готов
был встретить смехом любую его проделку, чтобы доставить удовольствие
ему самому и его очаровательной Тони, которую он ввел в наше общество.
   Он тут же откликнулся на мое замечание.
   - Вкус? И ты еще смеешь говорить о вкусе, старый негодник!
Берегись, Иен, еще одно слово, и я расскажу всем о твоей интрижке с
той кривоносой, у которой лицо, словно блин.
   Такого я еще не слышал. Я даже растерялся. Все прыснули. Филипп
продолжал;
   - Иен встретился с ней в автобусе. Она читала какую-то книгу, а наш
приятель подсел к ней и говорит! "Не хотите ли полистать книжечку,
которую я вам предложу?" Она в ответ: "Какую книжечку?" А он:
"Железнодорожное расписание". Она снова спрашивает: "Зачем это?" А Иен
ей: "Чтоб выбрать подходящий поезд и махнуть вдвоем на край света!" У
нее было плоское, как блин, лицо и нос на одну сторону, хотите -
верьте, хотите - нет.
   Раздался дружный хохот. Роджер заглушил всех, Я сделал попытку
оправдаться, но мои слова потонули в общем веселье, к которому волей-
неволей пришлось присоединиться и мне. Сквозь смех прорвался резкий,
звучный голос Уильяма:
   - У Иена отменный вкус, и такая история никак не могла с ним
приключиться. А вот Филипп начисто лишен фантазии и такие вещи вполне
в его вкусе. Отсюда вывод! этот случай произошел с самим Филиппом.
   Филипп, нимало не смутившись, улыбнулся, а Тони шутливо дернула его
за ухо.
   Я поднял бокал и провозгласил:
   - Уильям, мальчик мой, ты спас меня! В знак благодарности предлагаю
тост - за твое здоровье!
   Как это было похоже на Уильяма: обычно слова из него не вытянешь,
пока он сам не сочтет нужным вмешаться, но уж если скажет, то в самую
точку.
   Он сидел в своей излюбленной позе, в которой мы привыкли его
видеть, с полуулыбкой на бледном лице, беспрестанно теребя рукой
квадратный подбородок. Когда Роджер знакомил нас с ним, он сказал, что
это молодой врач с большим будущим. Позднее до меня доходили слухи,
что Уильям якобы не прочь был использовать известность Роджера в своих
корыстных целях. Признаюсь, меня это нимало не удивило: хотя Уильяму
еще и тридцати не было, в его суждениях и образе мыслей ощущалась
твердость и прямолинейность, а под внешней бесстрастностью скрывалось
незаурядное честолюбие - залог того, что он сможет достичь очень
многого, если пожелает.
   Он сидел позади Роджера, и его бледность еще резче бросалась в
глаза рядом с брызжущим здоровьем краснощеким Роджером. Если бы мне,
не приведи бог, пришлось выбирать для себя онколога - как все люди с
отменным здоровьем, я испытывал и испытываю панический страх перед
докторами, - я бы, не задумываясь ни на минуту, обратился к Уильяму.
   Мы семеро до отказа заполнили каюту. Осушив бокал, я с чувством
блаженной расслабленности, которая наступает с последним глотком
доброго коктейля, стал изучать компанию.
   Чтобы еще глубже прочувствовать прелесть моего окружения, я начал
давать им в уме характеристики - так скряга перебирает свои богатства
и каждый раз восхищается, будто видит их впервые.
   Приятно быть среди молодежи, среди друзей. Слева с сигаретой во
рту, устремив на меня свой печальный, загадочный взгляд, сидела Эвис.
Рядом с Эвис, у самой двери, расположился с бокалом виски в руке ее
кузен - Роджер Миллз, наш хозяин, преуспевающий врач. Уильям Гарнет
занимал один все сиденье в дальнем углу, он, как все нервные люди,
ерзал на самом кончике, подперев подбородок руками; я мысленно сказал
себе: недалек тот день, когда Уильям затмит всех сидящих сейчас в этой
каюте. На боковой койке вдали от двери, запустив руку в пышную
шевелюру Филиппа Уэйда, томно откинулась к стене Тони Гилмор. Сам
Филипп с полуприкрытыми веками был сейчас живым воплощением блаженной
праздности. Затем мой взгляд остановился на Кристофере Тэренте,
сидевшем напротив нас; его худое загорелое лицо было наполовину в
тени, глубоко посаженные глаза пристально следили за руками Эвис.
   Передо мной сидело шестеро милейших молодых людей, жизнь которых
казалась мне безоблачной. Кроме Тони, которую в нашем обществе знал,
насколько мне было известно, один лишь Филипп, мы все были давние
друзья. Три года назад судьба свела нас на юге Италии; совместное
пребывание на вилле сблизило нас, я лично очень дорожу этой дружбой и
хочу верить, что остальные- тоже. Окинув всех взглядом, я
удовлетворенно улыбнулся.
   Эвис склонилась ко мне.
   - Начинаешь благодушествовать, да, Иен? Мне польстило ее внимание.
   - Дорогая моя, - сказал я, - благодушие - это одна
   из разновидностей компенсации безвозвратно ушедшей юности. Мы все
рады, что мы снова вместе, снова в кругу друзей. Но вы, молодежь,
почему-то считаете нужным скрывать свои чувства. А я доволен и не
боюсь признаться в этом.
   - Старость, должно быть, чудесная вещь, -откликнулась Эвис, и мне
почудилось, что она вздохнула.
   - У нее тоже есть свои недостатки, - ответил я, глядя на ее
полуоткрытый рот.
   Роджер вынул из шкафа еще бутылку виски и по очереди наполнил
бокалы. Было время, когда меня покоробило бы, если бы я вдруг увидел
девушку, подобную Эвио или Тони, с бокалом виски в руке, но мало-
помалу я смирился и стал смотреть на это как на неизбежное зло нашего
беспокойного века; кроме того, я не видел причин, почему бы им и не
выпить, раз это доставляет удовольствие.
   Уильям пригубил виски и, взглянув на меня, сказал:
   - А ведь Иен еще не слышал нашей новости. Он и не подозревает, что
мы сегодня отмечаем важное событие.
   - Какое событие? - спросил я и добавил: - Кроме нашей встречи?
   - Кристофер получил уведомление, что он принят на должность
управляющего всеми каучуковыми плантациями в Малайе, - ответил Уильям.
   - Прекрасно! Я так рад за тебя, Кристофер, - сказал я. - Надеюсь,
это сулит тебе не только почет, но и деньги.
   - О, он будет купаться в золоте! - ввернула Эвис.
   - Давненько не слышал я такой радостной вести, - заметил я.
   Я хорошо знал, что Кристофер жил исключительно на деньги,
заработанные своим трудом, и поэтому известие о его успехе искренне
обрадовало меня.
   - Друзья мои, выпьем за Кристофера! - Я поднял бокал, и все выпили.
   - Молодцы вы у меня! - произнес Кристофер, его лицо, обычно такое
суровое, стало вдруг по-мальчишески растроганным. - Но это еще не
решено окончательно, - сказал он, улыбаясь. - Мое каучуковое
начальство замышляет устроить мне смотрины, чтобы убедиться, что я не
стану выкидывать коленца, как только доберусь до власти.
   Мы встретили его слова смехом и снова провозгласили:
   - За Кристофера!
Тут послышался жалобный голос Филиппа:
   - А ни у кого нет желания выпить за то, что я тоже скоро устроюсь
на тепленькое местечко?
   Эвис мягко заметила:
   - Дорогой Филипп, если бы ты начал работать, ты бы поверг нас в
смятение. Единственное, что непреложно в этом мире, - так это то, что
ты ничего не делаешь, ровным счетом ничего.
   Филипп комично выпятил грудь, изображая оскорбленное достоинство:
   - Ты еще дитя, Эвис, и ничего в жизни не смыслишь. К вашему
сведению, Тони вполне серьезно подумывает взять меня к себе в
секретари.
   Тони опустила руку ему на плечо и произнесла своим хрипловатым
голосом:
   - У него была бы одна-единственная обязанность - читать мою
корреспонденцию.
   Меня это озадачило. Я спросил:
   - А почему вы хотите, чтобы он именно этим занимался?
   - Чтобы возбудить его ревность, разумеется. - Ее высокие брови
дугами взметнулись ввысь. - Он типичный англичанин и не станет читать
писем, если ему за это не заплатят. А так он обязан будет прочитывать
их от корки до корки, и, я надеюсь, хоть это расшевелит его. Я даже
готова сама сочинять эти любовные послания.
   Она остановила свой взгляд на Филиппе, и я подозреваю, что только
вмешательство Роджера помешало им поцеловаться у всех на виду. Роджер
был мастер находить выход из любого щекотливого положения.
   - Ну а теперь, дети мои, - заорал он во всю глотку, - всем спать по
кроваткам. Я собираюсь еще до завтрака отбыть в Горнинг.
   - И завтракать будем только в Горнинге, - проворчал Филипп. -
Значит, опять придется вставать ни свет ни заря.
   - С какой стати, скажи на милость, ты снимаешься с якоря до
завтрака? - зевая, спросил Кристофер.
   - А что это вы переполошились? Ведь это я поднимаюсь в восемь часов
и управляюсь с яхтой без вашей помощи. А вы, лежебоки, валяйтесь себе
еще хоть целый час, - ответил Роджер, улыбнувшись.
   Я обратил внимание, что они на дружеской ноге, и подумал, что это
делает честь им обоим, если иметь в виду их былое соперничество из-за
Эвис.
   - И вообще полезно пожить недельки две без всяких удобств, -
усмехнулся он.
   - А где ты меня устроишь на ночь, Роджер? - робко вставил я. -
Пожалуй, на крыше каюты я был бы как раз лишен всех удобств, верно?
   Роджер с красным, лоснящимся от пота лицом встал и потянулся всем
своим могучим телом.
   - Нет, мы с тобой останемся здесь и будем спать на этих двуспальных
койках. Мы самые старые и самые толстые - нам нужен простор. Всю
прошлую неделю наши девушки занимали две другие широкие койки в
кормовой каюте. Почему - сам не знаю. Мы их попросту балуем. А эти
трое лоботрясов оккупировали односпальные койки в середине посудины.
Вот так мы и жили здесь без тебя.
   - Сам-то ты, конечно, ни в чем не следуешь своим спартанским
теориям, а не то бы непременно вздергивал себя на ночь вверх ногами на
мачте, - заметила Эвис, убирая со стола бокалы.
   - Эвис, дорогуша, - прогремел в ответ Роджер, - вот вы все никак не
возьмете в толк, в чем прелесть подобных путешествий. "Терпеть и
наслаждаться" - вот наш девиз. Мы живем на посудине, которая даже с
места не сдвинется без нашей помощи. Конечно, моторная лодка
несравненно удобнее, но зато не так романтично. С другой стороны, мы
прилично питаемся, а могли бы жить впроголодь - на одном черном хлебе
с лярдом, но это уже не так забавно. Как и во всякой игре, здесь
существуют свои правила. Вставать рано - одно из наших правил!
   - Спасибо за науку, Роджер, - сказал я. - Тут есть над чем
подумать. Ну что ж, я пойду проветрюсь, а ты тем временем приведи в
порядок каюту - это тоже одно из правил нашей игры. Спокойной ночи,
друзья.
   Все разошлись по своим местам, а Роджер остался вытряхивать
пепельницы и убирать бутылки. Через носовой люк прямо за стенкой нашей
каюты я поднялся на узкую палубу и почувствовал на лице свежий ветер с
реки.
   Я стоял и размышлял о людях, которые остались внизу: какую роль
играют они в моей жизни и как сложится их судьба. Было время, когда я
мучился сомнениями: есть ли хоть какая-нибудь справедливость в нашем
хаотичном и неустроенном мире, почему одни могут позволить себе
проводить большую часть года в праздности, а оставшиеся дни убивают
время где-нибудь на курортах Средиземноморья, в то время как другие
пятьдесят недель в году трудятся в Олдеме и только две недели отдыхают
в Блэкпуле.
   С возрастом такие сомнения стали посещать меня все реже и реже.
Теперь я убежден, что трудно придумать что-либо более разумное, чем
этот неравный баланс. Как много будет потеряно, если уничтожить этот
мир праздности и комфорта! Часто приходится слышать, как иные мои
знакомые яростно ратуют за любые перемены, утверждая, что это всегда к
лучшему. Я испытывал в таких случаях неловкость, ибо не мог найти
подходящих слов, чтобы выразить свои мысли. Но в ту тихую ночь, стоя в
одиночестве на палубе, я чувствовал, что сумел бы объяснить, что
думаю, если бы кто-нибудь из них оказался рядом.
   Снизу послышался грудной, переливчатый смех Эвис. Подумать только,
что такое обаятельное создание тоже засосет житейская рутина. Почему,
собственно, такие веселые и приятные бездельники, как Филипп со своей
подружкой Тони, не имеют права развлекаться как им вздумается? Ведь
они придают своеобразный колорит нашей жизни, и, если они и иже с ними
исчезнут с лица земли, это будет концом целого мира. Мира, который,
несмотря на свои недостатки, все же дает нечто людям. Мир кишмя кишит
глупцами и пошляками - один бог свидетель, как их много, - в то же
время нам случается встречать немало и милейших людей.
   Я подумал о своих друзьях. Некоторые из них с пеленок живут в
достатке и комфорте. Эвис, например, всю свою жизнь вращается в кругу
людей, единственной серьезной заботой которых является, как бы веселее
убить время. А вот Уильям завоевал себе место под солнцем
исключительно благодаря своим способностям. Десять лет назад он как
вол работал в средней школе в Бирмингеме. Филипп - баловень судьбы, а
вот Кристофер, сын простого школьного учителя, "был всегда настолько
беден, что даже не научился делать долги", как он сам о себе говорил с
горьким юмором.
   Из каких бы слоев общества они ни вышли, здесь, на яхте Роджера,
собралась чудесная компания, интереснее которой я никогда не встречал,
Если миру этих людей суждено рассыпаться в прах, думал я, то наша
жизнь оскудеет, утратив нечто светлое и изящное!
   Было что-то нелепое в том, что я, далеко не молодой, тучнеющий
человек, стоял среди ночи на палубе и предавался философским
раздумьям, но я не ищу себе оправданий. Я в самом деле тогда так думал
и вспоминаю об этом теперь лишь затем, чтобы показать, как я относился
к своим друзьям перед трагическими событиями, которые так глубоко
повлияли на всех нас. Надо признать, однако, что я был немного
сконфужен, когда осознал, что задумываюсь над проблемами, которые
должен был решить для себя еще в двадцатилетнем возрасте.
   Я закурил сигарету и следил, как ее огонек красной точечкой мерцает
в воде. Потянуло сыростью, и я почувствовал, как по спине пробежал
озноб. Послышался тонкий крик совы и глухое хлопанье крыльев. Заросли
тростника слились с темным небом; луны не было, только из
иллюминаторов лился свет, бросая блестящие полосы поперек реки. Ночь
выдалась тихая, река будто остановила свое течение.

                           Глава вторая



   Спустившись в каюту, я застал Роджера за столом перед раскрытой
пухлой конторской книгой. Он писал что-то, низко склонившись над
столом, так как лампа давала мало света и не освещала даже стен каюты.
Когда я сел на свою койку и стал расстегивать рубаху, Роджер, взглянув
на меня, сказал:
   - Все уже улеглись, а я вот пишу судовой журнал. Закончу - прочту
тебе, что я тут нацарапал.
   - Ладно, - ответил я покорно, стараясь скрыть свои истинные
чувства.
   Страсть читать вслух собственные сочинения представляется мне едва
ли не самой отталкивающей человеческой слабостью, но беда в том, что
это явление очень распространенное и противостоять ему просто
рискованно. В свое время я часто становился ее жертвой. Но я всегда
старался быть снисходительным слушателем. Если уж нести голову на
плаху, так нести ее гордо. А поскольку мне нравится доставлять людям
радость, то я не только терпеливо выслушиваю романы, стихи и письма,
написанные моими друзьями, но, случается, и сам прошу их читать мне. В
минуты скверного настроения, когда все мне видится в черном свете, у
меня появляется мысль, что репутацию человека с тонким вкусом я
заслужил отчасти благодаря этой своей черте.
   Итак, хотя я и не горел желанием внимать излияниям Роджера, я
постарался сделать вид, что с интересом выслушаю все, что он сочтет
нужным прочитать мне из своего отчета за день.
   - Ты сумеешь оценить это, я знаю, - сказал Роджер и снова склонился
над журналом. - Все любят слушать выдержки из судового журнала. - И он
продолжал выводить свои неуклюжие каракули.
   - Ну как же, как же, конечно, - ответил я и пошарил рукой над
койкой, пытаясь отыскать какую-нибудь полочку, куда можно было бы
положить воротничок. Нащупав полку, я разложил в привычном порядке
часы, запонки и галстук. Это стало моей второй натурой: я бы,
наверное, не смог заснуть, не совершив этого нехитрого ритуала -
положить часы слева от запонок.
   Роджер кашлянул, чтобы привлечь мое внимание, и начал громко
читать:
   - "1 сентября отчалили из Анкла. "Сирена" подняла паруса около
восьми часов утра в соответствии с распорядком дня капитана..."
Капитан - это я, -пояснил Роджер.
   - Ну разумеется, - откликнулся я.
   - "Капитан, движимый чувством самопожертвования, проявляемым им на
протяжении всего плавания, вел ее без посторонней помощи до самого
завтрака. Завтрак был подан с большим опозданием, только в половине
одиннадцатого, из-за нерасторопности женской половины экипажа,
представительницы которой увлеклись своим туалетом до такой степени,
что совсем позабыли о насущных потребностях своих владык и
повелителей". - Он взглянул на меня. - Здорово сказано, ты не
находишь? - сказал он и залился смехом.
   При всем своем богатом в этой области опыте я иногда буквально
встаю в тупик, слыша, какие цитаты выбирают мои друзья из своих
опусов, желая вызвать восхищение слушателей. Но я полагаю, что все-
таки были какие-то причины тому, что слова, которые на меня не
произвели ни малейшего впечатления, показались Роджеру перлами
остроумия. Он весь сотрясался от смеха, в то время как я едва мог
выдавить подобие улыбки.
   Время от времени прерывая чтение громким смехом, Роджер продолжал:
   - "После завтрака, когда мы плыли по Бьюру, Кристофер и Филипп по
очереди несли вахту у штурвала. Ветер был слабый, и капитана не мучили
угрызения совести, что он доверил жизнь своих пассажиров дилетантам.
Он с удовлетворением отметил, что Кристофер делает успехи в искусстве
кораблевождения, чего никак нельзя сказать о Филиппе, который оказался
самым нерадивым яхтсменом из всей компании. Несколько дней практики -
и Кристофер станет таким же лихим моряком, как Уильям. Тони все утро
провела на носу яхты. Она жарилась на солнцепеке, к неописуемому
удовольствию всех представителей сильного пола, мимо которых мы
проплывали". Вот сейчас будет хорошее место, - засмеялся Роджер; лицо
его побагровело, а глаза превратились в щелочки. В каюте было жарко, и
на лбу у него выступили бисеринки пота. Он продолжал свое живописание:
- "Филипп, бедняга, был этим так обеспокоен, что счел своим долгом
подсесть к ней и заслонить своим телом от нескромных взглядов. И
поскольку Филипп, преодолев свою лень, впервые проявил признаки
активности, все мы криками единодушно одобрили его поведение. А парни
на реке кричали, что Филипп, видно, считает Тони своей собственностью
и не желает, чтобы другие смотрели на нее.
   Около часу дня мы перекусили на скорую руку, так как капитан решил,
что ставить судно на якорь нет времени, если мы хотим добраться до
Солхауза к вечеру. Недалеко от Солхауза была назначена встреча с нашим
ветераном, и капитан боялся опоздать. Это был первый ленч наспех за
всю неделю пребывания на борту яхты, и тем не менее Уильям ворчал и
всячески проявлял недовольство". С Уильямом не так-то легко ладить, -
прервав чтение, заметил Роджер. - Ему пойдет на пользу, если он
узнает, что его поведение мне не нравится. "Принимая во внимание, что
Кристоферу, очевидно, хочется побыть в обществе Эвис, капитан всю
вторую половину дня вел яхту один, лишив тем самым Уильяма
удовольствия - в наказание за строптивость, проявленную во время
ленча. Кристофер и Эвис оставили Филиппа и Тони одних, и обе пары так
и просидели, ничего не делая, почти до самого вечера. Капитан оказался
единственным человеком на борту, способным наслаждаться природой в
этот пасмурный ветреный вечер; остальные были поглощены либо друг
другом, либо собственным я". - Роджер расплылся в улыбке. - Я сам
получил истинное наслаждение, когда писал этот отрывок, - сказал он и
стал читать дальше: - "В самом начале шестого "Сирена" прибыла к
назначенному для встречи с Иеном пункту, и сразу же разгорелся спор,
где и как нам поужинать. Все были голодные как волки после жалкого
подобия ленча. Решили доплыть до Роксема и заказать ранний ужин в
местном трактирчике, с тем чтобы вовремя вернуться на место и устроить
достойную встречу нашему ветерану. Так и сделали. Плотно поужинав в
Роксеме, мы пошли назад и пришвартовались за полчаса до появления Иена
в Солхаузе. Он, разумеется, опоздал, впрочем, он никогда не отличался
аккуратностью. Но капитан простил его".
   - Ну, это уже наглость, Роджер, - возмутился я.
   - "...Капитан простил его, и мы скоротали вечер за беседой,
потягивая коктейли. Пили за Кристофера - по прибытии в Роксем
Кристофера ожидало письмо, в котором сообщалось, что ему
предоставляется должность в Малайе, - и, после того как Филипп и Тони,
как всегда, продемонстрировали свою преданность друг другу навеки,
компания разошлась спать".
   - Здорово, а?! - воскликнул он с видом победителя.
   - Отлично, - ответил я и на сей раз не покривил душой, ибо никак не
ожидал, что отчет за истекший день окажется таким кратким.
   - А ты знаешь, вести судовой журнал - увлекательнейшая штука, -
упивался Роджер. - Увлекательнейшая. Для меня это просто одно
удовольствие.
   - Не сомневаюсь, - подтвердил я.
   - Пойду уберу журнал. Люблю, когда вещи лежат на своих местах, -
объяснил Роджер, сбрасывая на ходу с ног резиновые тапочки. - А потом
- спать.
   - Замечательная мысль, - ответил я. - А кстати, где ты его держишь?
   - В положенном месте - над кормовым люком. Там у меня специальная
полочка для него, - И он на цыпочках вышел из каюты.
   Я стал поспешно стягивать с себя все, что на мне было надето, и,
когда он вошел, я уже был в постели и воевал с одеялами.
   - Привет. - Роджер оглушительно захохотал. - Быстро ты свернулся.
Но не думай, что тебе предстоит сладкий сон. Эта койка, пока не
привыкнешь, кажется немного жестковатой.
   Я повернулся лицом к стене и буркнул!
   - Спокойной ночи.
   Несколько минут Роджер ворочался и кряхтел, потом я услышал, как он
последний раз причмокнул губами и потушил лампу. Вскоре я обнаружил,
что деревянная койка действительно весьма неудобное ложе. Сначала у
меня заныло бедро. Я попытался изменить позу, но только испортил все
дело, и чем больше я вертелся с боку на бок, тем сильнее давила на
меня духота. Наконец, оставив надежду заснуть, я смирился со своим
положением и погрузился в размышления.
   До моего слуха доносилось тяжелое, мерное дыхание Роджера, и это
делало мое ночное бдение еще более невыносимым. Я с горечью вспоминал,
как он упорно заставлял меня выслушать его записи в судовом журнале,
когда меня так клонило ко сну; сам-то лег и заснул как убитый, а я вот
теперь маюсь от бессонницы. Как это похоже на Роджера - вести судовой
журнал. И вообще все это чисто по-роджеровски: называть себя
капитаном, ядовито подсмеиваться над Тони и остальными и ополчиться на
Уильяма только за то, что тот не хочет плясать под его дудку. Но в
общем-то, мне всегда импонировала его шумливая экспансивность и даже
его хвастливость. У меня в голове один за другим проносились эпизоды
нашего совместного пребывания в Италии и других местах.
   Утром, едва приоткрыв глаза, я несколько секунд сонно разглядывал
красное пятно, маячившее в другом конце каюты, пока не сообразил, что
это Роджер в пижаме. Он только что начал одеваться. Увидев, что я
проявляю признаки жизни, он задал нелепый вопрос:
   - Ты проснулся?
   Я пробурчал что-то нечленораздельное, что могло быть истолковано
как угодно.
   - Тебе еще рано вставать, - сказал Роджер, и его зычный голос
донесся до меня сквозь дремоту, как трубный глас. - Сейчас только
восемь.
   Я застонал, а Роджер продолжал:
   - Я же говорил тебе вчера, что поведу яхту в Горнинг сам. Там мы
остановимся и позавтракаем. А пока можешь немного поваляться.
   Он надел спортивную рубаху, фланелевые брюки и, шлепая босыми
ногами, вышел из каюты. Я слышал скрип канатов - видимо, он ставил
парус, - шарканье ног по палубе и скрежет якорной цепи, пронесшейся от
носа к корме, и затем тихий плеск воды за бортом - яхта отчалила. Я
лежал не шевелясь, и мало-помалу меня снова убаюкал еле слышный плеск
волн.
   В половине девятого я стряхнул с себя остатки сна, выбрался из
постели и через носовой люк поднялся на палубу. Утро было яркое и
спокойное. Веяло холодом, хотя на небе не было ни облачка. Слабый
западный бриз надувал большой парус яхты. По обоим берегам высились
зеленые заросли камыша, кое-где между ними поблескивала в лучах солнца
вода.
   Я ощутил небывалую легкость, которую, как мне кажется, человек
способен испытывать только на равнинных просторах. Я не видел Роджера
из-за разделявшей нас крыши каюты и окликнул его:
   - Славный денек, Роджер!
   Как раз в этот момент яхта огибала излучину у Сол-хаузской заводи,
и наш капитан ответил мне не сразу. Наконец яхта вышла на прямую, и я
услышал, как он весело прокричал что-то в ответ. Я еще немного посидел
на палубе, но потом, сообразив, что человеку не первой молодости не
следует прохлаждаться в одной пижаме на свежем сентябрьском ветерке,
резво потрусил вниз, схватил полотенце и отправился к умывальнику, что
стоял под люком. Плескаясь под краном, я слышал голоса из других кают,
причем отчетливее всего до меня донеслось: "Доброе утро, милый!"
Хрипловатый голос, без сомнения, принадлежал Тони.
   Затем на всю округу загремело радио, зазвучал "Erlkonig" <"Лесной
царь" - баллада Ф. Шуберта>. Когда музыка оборвалась, диктор бодро
объявил что-то по-немецки, и вслед за его словами послышались
вступительные такты "Die Forelle" <"Форель" - баллада Ф. Шуберта>. По-
видимому, твердолобые тевтоны - магнаты радиовещания - считают, что
домашние хозяйки должны мыть посуду не иначе, как под аккомпанемент
классической музыки. Я быстро натянул старенький костюм и распахнул
дверь в смежную с нашей каюту, чтобы лучше слышать.
   Первое, что бросилось мне в глаза, была Тони, которая стояла,
подперев плечом дверь. Весь ее облик говорил о том, что своему ночному
туалету она уделяет не меньше забот и внимания, чем дневному. На ней
была белая шелковая пижама с черным поясом, которая так же хорошо
подчеркивала своеобразную красоту девушки, как и зеленое платье
накануне вечером. Усмехнувшись про себя, я отметил, что в этот ранний
час - перед завтраком - она уже успела накрасить губы.
   - Привет, Иен, - встретила она меня. - Я буду называть вас по
имени, надеюсь, вы не возражаете?
   - Я бы оскорбился, если бы было иначе, - ответил я.
   - Проходите, - жестом пригласила она меня в каюту. - Мы каждое утро
включаем приемник, чтобы было веселее умываться.
   - Странная традиция, - заметили.
   - Ничуть. В чем соль красивой жизни? В том, чтобы, открывая утром
глаза, знать, что ты можешь понежиться в постели и не спеша начать
новый день. А кроме того, мы не можем умываться все одновременно -
здесь ведь, как вам известно, всего три умывальника.
   Она произносила слова гортанным голосом, растягивая их, глаза ее в
полумраке снова поразили меня своей неодинаковостью: один - карий,
другой - серый с голубым отливом.
   Я помахал Эвис, заметив, что ее темноволосая головка мелькнула в
дверях девичьей каюты, и мы с Тони вошли в так называемую кают-
компанию, которую ночью делили Уильям и Кристофер и которая, очевидно,
в Девять часов утра превращалась в своего рода музыкальный салон.
Внутри приемник просто оглушал. Единственным слушателем был Кристофер.
Он лежал на койке в роскошной пижаме в тон бронзового загара и писал
письмо. Когда мы вошли, он встретил нас своей милой улыбкой.
   - Привет, друзья! Если хотите получить удовольствие от музыки,
бегите отсюда подальше, - посоветовал он.
   - Музыка - только предлог. Мы, собственно, пришли к тебе с
официальным визитом, Кристофер: хотим полюбоваться твоей неотразимой
пижамой, - съязвила Тони, бросив на него косой взгляд.
   - А где остальные? - спросил я.
   - Уильям умывается, - ответил Кристофер.
   - А Эвис не появится на людях, пока не доведет свой туалет до
совершенства. Я обычно в таких случаях оставляю ее одну. Она часами
может вертеться перед зеркалом. - В словах Тони мне почудилось скрытое
недоброжелательство. Она продолжала: - Что до Филиппа, то этот ленивец
валяется в постели до самого завтрака. Каждое утро, когда я вхожу к
нему и говорю "доброе утро", он свертывается калачиком и продолжает
спать как ни в чем не бывало,
   - Это я-то, чертовка ты эдакая? - раздался вкрадчивый голос
Филиппа, и он словно из-под земли вырос перед нами. Подойдя к Тони, он
обвил рукой ее плечи. - И ты осмелишься повторить мне это в глаза?
   Он тоже был в пижаме, но уже тщательно причесан, как будто собрался
на танцевальный вечер.
   Я присел на койку Кристофера, стараясь держаться как можно дальше
от приемника, стоявшего на небольшом столике у изголовья койки
Уильяма. Филипп сел напротив, на койку Уильяма, и под предлогом того,
что в скором времени в каюте станет совсем тесно, притянул Тони себе
на колени. Она обвила своей длинной тонкой рукой его шею и
проворковала грудным голосом:
   - У-у, змей-искуситель.
   Я впервые в жизни слышал такое странное обращение к возлюбленному.
   С улыбкой, тронувшей уголки его губ, Кристофер с интересом взглянул
на них и снова принялся за письмо.
   Минутой или двумя позже вошел Уильям в халате; бросив на ходу
"доброе утро", он сел на свою койку возле самого приемника. Он
раскурил трубку и сидел в задумчивости, совершенно не замечая
любезничавшую у него под боком парочку.
   Кристофер положил письмо в конверт, запечатал его и со словами:
"Пойду умоюсь" - вышел.
   Уильям молча курил. Тони чмокнула Филиппа в щеку и взглянула на меня:
   - Иен, а вам, я вижу, скучно. Не хотите ли и вы, чтоб вас приласкали?
   - Нет уж, увольте, только не на голодный желудок, - ответил я. -
Когда я был молод и мне случалось увлечься, я всегда соблюдал золотое
правило: ни под каким видом не заниматься любовью натощак.
   - Значит, вы никогда не любили, - презрительно парировала Тони.
   - Много вы знаете, - заметил я. Мне вспомнился один вечер двадцать
лет назад. Но тут вернулся Кристофер и помешал моему сентиментальному
путешествию в прошлое. Я обратился к нему: - Как вы думаете,
Кристофер, была ли у меня в жизни настоящая любовь, когда я был молод?
   Он улыбнулся немного горько, как мне показалось, и ответил:
   - Надеюсь, вас миновала чаша сия, - а потом, как бы рассуждая сам с
собой, добавил. - А впрочем, кто знает, возможно, ради любви стоит
страдать.
   - Конечно, стоит, - послышался сдавленный голос Филиппа: Тони
зажала ему рот рукой.
   Кристофер рассмеялся и попросил меня подвинуться,
   - Мне надо хоть чуть-чуть передохнуть от этой адской машины, -
объяснил он, показывая на приемник.
   Когда он усаживался, в каюту вошла своей легкой походкой Эвис -
элегантная и обаятельная Эвис, единственная на яхте, кроме меня,
полностью одетая. Она поздоровалась со всеми, как всегда, спокойно и
ровно, вполголоса сказала Кристоферу: "Доброе утро, милый!" - и села
рядом со мной напротив Уильяма.
   - А почему бы нам не выключить приемник? - жалобно, ни к кому не
обращаясь, спросил Филипп. - Он орет во всю мощь, а мы каждое утро
собираемся здесь и мучаемся от этого рева.
   - Традиция, мой мальчик, - встрепенулся Уильям. - Равно как член
Совета графства и закрытые школы. Сделали раз, сделали два... так и
осталось на веки вечные.
   - Ну-у, Уильям, ты начинаешь ожесточаться, - заметила Тони. - С
возрастом, правда, это проходит. - Она взяла в рот сигарету и
спросила: - У кого найдутся спички? У Филиппа их никогда не бывает. У
тебя есть, Уильям? А у тебя, Кристофер?
   Кристофер вынул из кармана пижамы коробок и бросил его Тони.
Коробок упал на пол.
   - Не очень-то ты любезен, - проворчала Тони. - Она перегнулась и
подняла спички.
   - Он всегда такой до десяти утра, - подтвердила Эвис.
   - Жалкие создания эти мужчины, - заметила Тони. - Ну, пойду приведу
себя в "божеский вид, чтобы доставить им удовольствие, хотя они этого
и не заслуживают.
   Она не спеша прошествовала к выходу, Филипп в своем углу откинулся
назад и глубоко вздохнул.
   - На редкость интересная девушка, - заметил я.
   - Приятно это слышать. Хороший вы человек, старина, - отозвался
Филипп.
   Мы сидели и молча слушали музыку. Потом Филипп поднялся и заявил:
   - Пойду-ка я тоже сполоснусь и побреюсь. Тощища ужасная - каждый
день одно и то же, Когда-нибудь возьму да и перестану умываться и
отращу себе длинную бороду.
   - Вряд ли тебя даже на это хватит, - поддразнил его Кристофер, но
Филипп уже исчез за дверью.
   Уильям вытянул ноги и сказал:
   - Нам с Кристофером тоже не мешало бы одеться. Нельзя же целый день
щеголять в пижамах.
   У Эвис чуть дрогнули в улыбке губы, она предложила мне подняться на
палубу, пока Кристофер и Уильям переодеваются. Я с радостью
согласился: в каюте нечем было дышать, и, кроме того, я начал серьезно
опасаться, что от этого грохота у меня лопнут барабанные перепонки.
Эвис и я за ней следом - какие стройные ножки, прости меня, господи! -
поднялись на палубу и замерли. Яхта так легко и бесшумно скользила по
притихшей воде, что казалось, будто время остановило свой бег.
   Мы решили пойти к Роджеру поболтать с ним немного. Вдруг Эвис
схватила меня за руку и рванулась вперед, к штурвалу. Внезапный страх
охватил меня, и я бросился за ней. Когда я догнал ее, она уткнулась
лицом мне в плечо и дрожащим пальцем показала вниз. Я увидел тонкую
струйку крови, потом Роджера, и у меня волосы зашевелились на голове.
   Яхтой управлял мертвец.

                             Глава третья



   Зрелище было жуткое. Как большинство людей моего поколения, я на
своем веку повидал немало случаев насильственной смерти. Некоторые
воспоминания останутся живы до конца моих дней. Мне, например,
привелось пройти по полю сражения в Ипри спустя всего лишь несколько
часов после первой газовой атаки. Я попал в Дублин на пасху 1916 года
и бродил по улицам, усеянным трупами; казалось, здесь приложил руку
какой-то злобный шутник, придав мертвым телам причудливые позы:
мальчик, как бы распятый на стене, с удивленно раскрытым ртом, а в
метре от него - полная краснощекая старуха, прикрывающая своим телом
детскую коляску, из которой ручьями вытекало на тротуар виски.
   Но в жизни своей я не видел ничего более ужасающего, чем вид
мертвого Роджера. Он сидел, привалившись
   спиной к наружной стенке каюты, зажав румпель между телом и
согнутой в локте рукой. Черная дырочка на рубахе и тонкая струйка
крови, вытекающая из нее, приковали все мое внимание, и я стоял, не в
силах двинуться с места. Когда же наконец я заставил себя взглянуть на
его лицо, я весь похолодел от ужаса - на его лице застыла веселая,
приветливая улыбка, какой он обычно встречал друзей.
   Эвис стояла, вцепившись в мою руку, ее била нервная дрожь. Внезапно
она истерично рассмеялась, и смех этот казался откликом на неживую
улыбку Роджера.
   - Иен, - произнесла она заплетающимся языком, - это нелепость
какая-то. Это просто невероятно.
   Ее напряженный голос звучал у меня в ушах, и на какое-то мгновение
я тоже ощутил нереальность происшедшего: у меня было такое чувство,
будто кто-то сыграл с нами злую шутку. Но я тут же постарался трезво
взглянуть в лицо фактам.
   - Нет, дорогая, это так же верно, как то, что я стою перед тобой, -
сказал я. - Надо позвать всех сюда. Уильям! - крикнул я. - Поднимись-
ка, пожалуйста, на палубу. Произошла пресквернейшая история. - Тогда я
даже не заметил, как нелепо прозвучали мои слова в этой трагической
ситуации.
   Уильям взбежал по кормовому трапу на палубу. Он был по пояс голый.
Увидев Роджера, он понял все с одного взгляда.
   - Мертв, - констатировал он, и, хотя Уильям не сказал ничего
нового, это коротенькое слово прозвучало зловеще.
   - И ничем нельзя помочь? - спросил я в тщетной надежде.
   Уильям что-то пробормотал.
   - У него прострелено сердце, - заявил он с холодной
профессиональной уверенностью. - Эвис, зови всех наверх. Надо
причалить к берегу.
   И он взял на себя роль старшего. Я позвал именно Уильяма, а не
кого-нибудь другого, ибо инстинктивно чувствовал, что среди нас он
единственный человек дела, прирожденный руководитель. Он высвободил
румпель из коченеющей руки Роджера, выбрал шкоты и с присущей ему
решительностью, которую вкладывал в любое дело, повел яхту к берегу.
   Кристофер и Филипп появились на палубе одновременно,
   - Роджер мертв, - просто сообщил Уильям. - Нам нужно немедленно
пришвартоваться. Вы оба идите на нос и будьте наготове.
   - Мертв? - переспросил Кристофер. Филипп замер на миг с побелевшими
губами, но потом, видимо, овладел собой.
   - Вы что, это серьезно или...? - спросил он дрожащим голосом.
   - Отправляйтесь на нос и никаких разговоров! - строго прикрикнул
Уильям, и они безропотно подчинились.
   Пока Уильям высматривал место, чтобы пришвартоваться, на корму, где
я стоял с багром в руках, вышла Тони.
   - Роджер убит, - сообщил я ей шепотом.
   - Вижу, - откликнулась она. Голос ее совсем сел, ярко накрашенные
губы искривила загадочная усмешка.
   Вскоре Уильям нашел среди нескончаемых зарослей тростника выступ с
твердым грунтом и решил, что мы можем здесь пристать. В напряженном
молчании мы пришвартовались и свернули парус.
   Когда все было закончено, Уильям деловито сказал:
   - Оставим его здесь, - он жестом указал на труп, - только натянем
тент. А то всякие зеваки, что поплывут мимо, будут гадать, как
очутилось на палубе мертвое тело.
   Я заметил, что Эвис содрогнулась от этих трезвых слов. Меня тоже
резанул тон Уильяма, но тут было не до церемоний - надо поскорее
натянуть тент. Когда тент был поднят и яхта приняла вид судна,
причалившего к берегу на ночную стоянку, Уильям сказал:
   - Все в порядке. У нас есть еще немного времени. Пойдемте в кают-
компанию, обсудим, как быть.
   По пути Уильям бросил:
   - Мне нужно заскочить к себе надеть рубаху. Я мигом. А вы идите и
рассаживайтесь.
   Мы расположились в большой каюте. По молчаливому уговору место во
главе стола было оставлено для Уильяма. Я сел справа от него,
Кристофер - слева. Филипп и Тони устроились рядом с Кристофером, а
Эвис подсела ко мне и бессильно опустила голову на руку. Казалось, она
вот-вот лишится чувств. Она была в таком состоянии, что даже не
замечала встревоженных взглядов, которые бросал на нее Кристофер. Все
притихли. Всякий раз, когда я, обегая взглядом каюту, натыкался на
опустевшую койку Роджера, у меня больно сжималось сердце.
   Наконец вошел Уильям и занял оставленное для него место. Я не
заметил у него никаких признаков волнения, даже руки не дрожали, когда
он закуривал сигарету. Он начал:
   - Вы все знаете, что произошло. За истекшие полчаса был убит
Роджер.
   - А ты уверен, что это не самоубийство? - спросил Кристофер.
   - Никаких следов оружия на месте не обнаружено. Его, должно быть,
бросили за борт, - объяснил Уильям. - А с простреленным сердцем, как
известно, бросать за борт оружие не очень-то сподручно.
   Кристофер согласился, и Уильям продолжал:
   - Совершенно очевидно, что Роджер был убит, и это произошло в
течение последних тридцати минут.
   - А на каком основании вы так точно определяете время? - Меня
поразила его безапелляционность. - Rigor mortis? <Окоченение трупа (лат.)>
   - Нет, пока еще слишком рано. К тому же только круглые идиоты или
мошенники могут всерьез считаться с подобными доказательствами.
Окоченение начинается по-разному и зависит от многих факторов, и в
частности занимался физическим трудом человек перед смертью или нет, -
объяснял Уильям с видом превосходства. - Нет, я беру тридцать минут
как крайний срок по одной простой причине - покойник не может
управлять яхтой. Я не знаю этой реки, но готов биться об заклад, что
последний поворот мы прошли не более десяти минут назад.
   - Это довольно легко проверить, - заявил я. - Сейчас 9.40. Когда мы
с Эвис вышли на палубу, было приблизительно 9.25.
   - Из этого следует, что убийство произошло самое раннее в 9.15, -
быстро подсчитал Уильям. - Итак, ясно: Роджер убит между 9.15 и 9.25.
- Он сделал паузу и холодным бесстрастным тоном продолжал: - Убит кем-
то из шестерых здесь присутствующих.
   У меня бешено заколотилось сердце. Я услышал, как рядом охнула,
нет, как-то всхлипнула Эвис. Филипп начал было что-то возражать, но
Уильям одернул его:
   - Не будь ребенком, Филипп, - сказал он. - Неужели ты полагаешь,
что кто-то подплыл к яхте, пристрелил Роджера и бесследно скрылся... и
все просто так, в качестве разминки перед завтраком, да? Где у него
была гарантия, что поблизости в этот момент никого не будет?
   У меня по спине пробежал холодок, и тут впервые мы с чувством
гнетущего страха посмотрели друг на друга. Я стал думать: кто бы это мог
быть? Ведь какие бы чувства я ни испытывал, было ясно, что Уильям сказал правду.
   Спокойным голосом Уильям безжалостно продолжал:
   - Роджер был убит выстрелом в упор. На рубашке видны следы пороха.
Вы что, всерьез допускаете, что какой-то неизвестный на ходу забрался
на борт яхты и, поиграв у Роджера перед носом пистолетом, застрелил его?
   Факты говорили сами за себя. И я - мне не стыдно в этом сознаться -
с трудом, будто проглотив комок в горле, сказал:
   - Ты прав, Уильям.
   Чуть замявшись, кивнул в знак согласия и Кристофер. В голубых
глазах Филиппа застыло изумление. Тони, вынув зеркальце, с нарочитым
старанием подвела бровь и произнесла глухим голосом:
   - Ну, и кто же из нас сделал это? Уильям сухо рассмеялся.
   - Кто бы это ни был, все равно он... или она в этом не признается.
   И тогда я внес предложение, которое при всей своей нелогичности,
безнравственности и бессмысленности казалось мне, да и сейчас кажется,
самым разумным выходом из того ужасного положения, в которое мы
попали. Я сказал:
   - Послушайте, я на тридцать лет старше любого из здесь сидящих, и
я, с вашего позволения, выскажу свое мнение по поводу этого
происшествия. Все мы связаны дружескими узами, и я не ошибусь, если
скажу, что всем нам хотелось бы уладить это дело без лишних жертв.
Роджер мертв, и смерть еще одного человека не поможет ни ему, ни кому-
либо из нас. Тот, кто убил его, совершил тяжкое преступление, которое
я лично не могу простить. Но это отнюдь не означает, что я хочу
видеть, как он... - тут я запнулся, - или она умрет позорной смертью.
Я не верю во все эти лицемерные разглагольствования об искуплении
вины. Мне кажется, что это само по себе очень похоже на преступление. Поэтому
я предлагаю: если тот, кто совершил это преступление - кто бы он ни был, -
сейчас нам признается, мы представим смерть Роджера как самоубийство и ни
одна живая душа никогда не узнает правды. Мы должны поклясться. Но сделаем
мы это при одном условии: убийца исчезнет из нашего общества и никогда
больше не покажется нам на глаза.
   На миг воцарилось молчание. Нарушил его Уильям, который сказал с не
свойственной ему теплотой:
   - Иен, вы сделали сейчас то, на что я бы никогда не решился.
   - Ну как, все готовы дать клятву? - спросил я. Мертвая тишина
повисла в каюте. Кто признается?
   Кто? Сердце стучало молотом. Я почувствовал, как мой лоб покрылся
испариной.
   Сделав над собой усилие, я продолжал:
   - Прошу каждого обещать хранить молчание обо всем, что он здесь
услышит.
   Никто не ответил, и я продолжал:
   - Ладно. Первым начну я. Клянусь, пока я жив, не разглашать
признание, которое сделает здесь один из нас. Если кто-нибудь не хочет
присоединиться к этой клятве, он должен заявить об этом сразу.
   Никто не произнес ни слова.
   - Значит, все согласны, - заключил я. - Теперь я попрошу всех по
очереди повторить клятву... или признаться.
   Дрожащим пальцем - я видел, как он дрожал, - я указал на Тони.
   - Ну что ж, начнем с Тони, - произнес я. - Тони, обещаете ли вы
хранить тайну?
   Наши взгляды скрестились. Глаза ее сверкнули. Тут я впервые
увидел, сколько воли в лице этой девушки.
   - Разумеется, обещаю? - как бы отмахнувшись, произнесла она. - А вы
что, ожидали иного?
   У кого-то вырвался еле уловимый вздох облегчения. Итак, Тони вышла
из игры... Как в лихорадке я двинулся дальше.
   - А вы, Филипп? - спросил я.
   Он весь как-то сразу обмяк. Я увидел, что Тони, обернувшись,
смотрит ему прямо в лицо. Пожав плечами, он с кислой улыбкой ответил:
   - Обещаю.
   Тони схватила его за руку, но они оба сразу же выпали из поля моего
зрения.
   Кто же остался? Кристофер, Уильям и Эвис,
   - Теперь вы, Кристофер, обещаете вы хранить тайну?
   - Обещаю, - спокойно ответил Кристофер. Его худое темное лицо было
полно решимости. Трое поклялись, и теперь сделать признание могли
только Уильям или Эвис. Но не Уильям же в самом деле? Я старался
совладать со своим волнением. Уильям, поглаживая свой квадратный
подбородок, пытался поймать мой взгляд.
   - Вы обещаете, Уильям?
   - Да. Обещаю, - отчеканил он. Его голос звенел, как металл. Мало-
помалу до моего сознания дошло значение его слов, и я до боли впился
ногтями себе в ладони. По каюте пронесся шумок.
   Холодея от страха, я повернулся к Эвис, сидевшей слева от меня. Она
перестала всхлипывать, но все еще продолжала закрывать лицо руками. У
меня подкосились колени и бешено забилась жилка на шее,
   - Эвис? - шепотом произнес я.
   Она подняла свое заплаканное лицо. Все как один подались вперед.
   - Обещаю молчать, - произнесла она и добавила с жалкой улыбкой: -
Только теперь, по-видимому, это не имеет ровно никакого значения.
   Обстановка разрядилась. С чувством глубокого облегчения я закрыл
глаза и, словно сквозь сон, услышал гортанный смех Тони, от которого
всем стало как-то легче. Только что со смешанным чувством недоверия,
страха и надежды мы испытующе вглядывались друг в друга, пытаясь
распознать убийцу, только что мы торжественно поклялись, что тайна
преступления умрет вместе с нами, а оказалось, что тайны-то никакой и
не было. Мы весело рассмеялись - это была разрядка после напряжения.
   Первым опомнился Уильям.
   - А все-таки один из нас - убийца, - резко бросил он. - Надо
решать, что делать дальше.
   Кристофер, постукивая ногой по полу, предложил:
   - Я полагаю, нужно сообщить куда следует. Филипп вяло поддержал его:
   - Если этот безмозглый кретин не хочет признаваться, не остается
ничего другого, по-моему...
   - ...как пойти в полицию и заявить, - перебил его Уильям.
   Я сделал еще одну последнюю попытку:
   - Досадно, однако, - сказал я, - что из-за одного всем нам придется
фигурировать в качестве свидетелей в деле об убийстве. А вы хорошо
представляете, что это за пытка - допросы?
   - Вообще это ад кромешный, - с горечью заметила Тони, - для всех
без исключения.
   - Ну что ж, ничего не поделаешь, - резко сказал Уильям. - Придется
все-таки заявить в полицию, чтобы они, не откладывая дела в долгий
ящик, взялись за расследование. Один из нас рано или поздно будет
выведен на чистую воду. И тогда он... или она (если раньше это
пресловутое "или она", встречаясь в юридических документах, вызывало у
меня лишь ироническую улыбку, то теперь, когда я увидел, как
вздрогнула Эвис, эта оговорка прозвучала зловеще) будет приговорен к
позорной смерти.
   Опять повисла тяжелая тишина. Атмосфера в каюте с низко нависшим
потолком становилась напряженной и гнетущей. Эвис начала всхлипывать.
Снова раздался голос Уильяма:
   - Итак, все. Поговорили и хватит. Я отправляюсь за полицией.
   - А не лучше ли позвонить прямо в Норидж и попросить прислать
оттуда компетентного человека? - предложил Кристофер. - А то пришлют
какого-нибудь местного увальня из соседней деревушки, хлебнем тогда
горя, пока втолкуем ему что к чему.
   - Ладно, - согласился Уильям. - Мы трое - Кристофер, Иен и я - едем
на шлюпке в Горнинг и попытаемся дозвониться до Нориджа. Кристофер и
Иен сядут на весла... кроме того, мы все трое будем на глазах друг у
друга, чтоб никто не попытался скрыться. Ведь мы теперь все под
подозрением, не забывайте.
   - Разумеется, - подтвердил я.
   - А это значит, - глубокомысленно изрек Кристофер, - что полиция
будет держать нас под своим неусыпным оком. Где мы переночуем? Не
можем же мы оставаться на яхте.
   - Да, проблема... - подтвердил Уильям.
   - А не махнуть ли нам куда-нибудь в гостиницу, - предложила Тони.
   - Боюсь, что мы поставим себя в неловкое положение, - возразил
Уильям. - Сбегутся зеваки, чтобы поглазеть на нас, - шутка ли, увидеть
своими глазами настоящего убийцу.
   - Я знаю, что делать, - неожиданно сказал Кристофер. - У моего
друга по ту сторону Поттер-Хайгема есть собственная вилла. Он приютит
нас у себя. В тесноте да не в обиде.
   Тони засмеялась.
   - И полицейский в любую минуту к нашим услугам. Между прочим,
дорогой мой Филипп, я питаю слабость к полицейским.
   - Вот и прекрасно, - подытожил Уильям. - Если тебе удастся
заполучить тот дом, Кристофер, - это для нас лучший выход из
положения. Там мы будем предоставлены сами себе, пока полиция не
покончит с формальностями.
   - В таком случае, мы там сегодня и переночуем, - поддержал я.
   - Минуточку, еще одна вещь, - сказал Уильям, потирая подбородок, -
нам предстоит прожить бок о бок в атмосфере, отравленной взаимными
подозрениями. Мы будем действовать друг другу на нервы. Возникает
вопрос: как вести себя в создавшихся условиях?
   - Как будто ничего не произошло, - ответила Тони.
   - Разве это возможно, ведь мы знаем, что произошло, - вмешался
Кристофер. - Хотя я лично за то, чтобы все у нас было по-старому. И
однако чем скорее все это выяснится, тем лучше.
   Уильям нетерпеливо продолжал:
   - Я хочу сказать, не случилось бы так: каждый возомнит себя сыщиком
и начнет шпионить за другими, надеясь разоблачить убийцу.
   - Да мы и не сможем, - возразил Филипп. - Мы же не детективы.
   - С другой стороны, - твердо гнул свою линию Уильям, - этот пример
может оказаться заразительным. Аппетит приходит во время еды. А мне
совсем не улыбается быть подстреленным, как заяц.
   - Единственно разумный выход - это вести себя по возможности
естественно, - предложил я и, почувствовав беспомощность своих слов,
поспешил добавить: - А впрочем, лучше не устанавливать непреложных
правил, что можно и чего нельзя.
   - Пожалуй, вы правы, - согласился Уильям и, как бы завершая
разговор, произнес: - Итак, мы обо всем договорились. А сейчас мы
втроем отправляемся в полицию и заодно выясним насчет нашего
временного пристанища.
   Уильям и Кристофер первыми выскочили из каюты и
   как по команде направились к носовому трапу (ибо кормовой находился
в непосредственной близости от зеленого тента). Они вышли на озаренную
светом палубу. Река искрилась под солнцем. Тони и Филипп, взявшись за
руки, последовали за ними. Я уже был на пороге, когда услышал
сдавленный голос Эвис:
   - Постойте, Иен, прошу вас!
   - Что, дорогая? - ответил я, обернувшись. На нее было жалко
смотреть: лицо Эвис было залито слезами. - Что случилось?
   - Полиция решит, что это моих рук дело. Я уверена, что будет именно так!
   Я взял ее за плечи.
   - Успокойтесь же, не будьте глупышкой! - сказал я как можно строже.
- И почему, собственно, кто-то должен подозревать вас?
   - Иначе быть не может. Вот увидите. Вы же знаете, что после Роджера
наследницей всех денег его дяди являюсь я. Иен, я погибла. Меня
повесят...
   - Да на вас ни за что не подумают. Это просто немыслимо, - пробовал
я ее утешить.
   - Меня повесят, - дрожа, твердила она. - Иен, вы должны убедить их,
что я тут ни при чем, что кто-то другой повинен в этом, но не я. Вы
должны спасти меня.
   Я чувствовал себя беспомощным. В некоторых обстоятельствах я,
видимо, еще более беспомощен, чем большинство мужчин. У меня отличная
наблюдательность, и я прекрасно запоминаю всякие мелкие детали, но я
встаю в тупик, когда сталкиваюсь со сложными жизненными проблемами, -
такой уж у меня характер. Мне было ясно, что я не в состоянии ей ничем
помочь. И все же я не мог заставить себя честно признаться в этом
девушке, которая стояла передо мной и, еле сдерживая рыдания, умоляюще
заглядывала мне в глаза.
   - Я сделаю все, что в моих силах, - пролепетал я, и вдруг меня
осенило: есть такой человек! Он и только он способен раскрыть это
преступление; кроме того, на его порядочность можно целиком и
полностью положиться: что бы он ни узнал в процессе расследования, он
будет держать язык за зубами. Я никак не мог побороть в себе страх за
последствия, которые может повлечь за собой это расследование.
   - Я знаю, кто нам нужен, - ликующе возвестил я. - Я когда-нибудь
рассказывал вам о своем друге Финбоу?
   - Рассказывали, - ответила она.
   - Я попрошу его приехать и заняться этим преступлением. Не надо зря
волноваться, Эвис. А теперь я должен идти... Уильям ждет.
   Я вышел и оставил ее сиротливо стоять посреди пустой каюты.
   Когда я спустился в шлюпку, там уже сидели, зло поглядывая друг на
друга, Уильям и Кристофер.
   - А я тебе говорю, греби, - кипятился Уильям.
   - Дорогой Уильям, - парировал Кристофер, - до сих пор мы
подчинялись тебе во всем, но должен же ты в конце концов уразуметь,
что твое слово для нас вовсе не закон.
   Уильям стиснул зубы.
   - При чем здесь это? Ты гребешь лучше меня, а нам нужно добраться
до Горнинга как можно скорее.
   Кристофер пожал плечами:
   - Вот это другое дело, умные речи и слушать приятно. Так бы и
сказал с самого начала, нечего было кричать. - Он налег на весла, и
шлюпка понеслась к Горни нгу.
   Я с тревогой отметил, что нервозная обстановка уже давала себя
знать и даже пустячное расхождение становится поводом для конфликта.
Однако вскоре, успокоенный мерным движением шлюпки, я перестал думать
об этой ссоре и благословлял ту минуту, когда мне пришла счастливая
мысль о Финбоу. Познакомился я с ним сразу после войны, в Гонко'нге. Я
оказался там случайно по делу (тогда я еще не был в отставке), а
Финбоу, находясь на государственной службе в министерстве колоний, где
продолжает служить и по сей день, жил там постоянно. Он в ту пору
занимал должность третьего помощника министра колоний или что-то в
этом роде. Финбоу был еще совсем молод, но и тогда уже мне не
понадобилось много времени, чтобы узнать и оценить в нем тонкого
знатока человеческой души, каких редко встретишь.
   Почему он заживо похоронил себя на Востоке и почему продолжал жить
там, для меня осталось загадкой, но, так или иначе, он создал себе там
свой особый мирок и, кажется, был счастлив. Он умел ценить радости
жизни, был гурманом, хорошо разбирался в винах и любил провести время
за приятной беседой. Он читал китайских поэтов и играл в крикет, но
истинную радость приносила ему единственная страсть - изучение рода
человеческого с его слабостями и чудачествами. Он вел свои наблюдения
каким-то особым, научным методом и очень скрупулезно. Мне
припоминается случай, когда Финбоу удивил меня, рассказав в
подробностях, о которых я сам не подозревал, перипетии одной моей
глупой любовной интрижки в дни пребывания в Китае.
   Первое, на что я обратил внимание, когда познакомился с Финбоу,
была его несколько отпугивающая бесстрастность- он как бы со стороны,
с усмешечкой наблюдал жизнь. Но когда я узнал его ближе, я открыл в
нем доброту и сердечность, которые он тщательно пытался скрыть, и
полюбил его за это. За месяц до нашей злополучной прогулки на яхте мы
с ним встретились в Лондоне, куда он приехал провести свой ежегодный
отпуск. Я осмелился сказать ему, что не так уж чуждо ему все
человеческое, как он хочет изобразить. В ответ он улыбнулся и сказал,
что я бы удивился, узнав, какой он черствый, бездушный сухарь.
   Впрочем, каким бы он ни был, никто, кроме него, не смог бы помочь
мне и Эвис и никто не сумел бы в такой короткий срок пролить свет на
тайные движения души человека, который решился на это преступление. Я
благословлял судьбу за то, что Финбоу оказался в Англии как раз тогда,
когда он был больше всего нужен.
   Пока Кристофер без передышки греб к Горнингу, Уильям сосредоточенно
всматривался в красные коттеджи, показавшиеся из-за поворота.
   Я обратился к ним, стараясь говорить как можно непринужденнее:
   - Если вы оба ничего не имеете против, я бы хотел пригласить в нашу
компанию одного моего друга,
   Уильям сразу насупился.
   - Не очень подходящее время принимать гостей, - заметил он. - А кто
этот человек?
   - Его зовут Финбоу, - ответил я, Кристофер усмехнулся.
   - Что за дурацкая фамилия! В жизни такой не встречал, - заметил он.
- А кто он такой, этот ваш Финбоу?
   - Он работает в Гонконге. Его присутствие нам не помешает, а вот
польза от него может быть несомненная, уж поверьте мне. Совсем неплохо
иметь рядом человека, который не запутан в эту историю и на которого
можно положиться А Финбоу к тому же искушен в юридических делах и
сумеет найти лазейки в сетях законов.
   Я притворялся, как мог, чтобы никто не догадался об истинной цели
приезда Финбоу, ибо считал, что так будет разумнее.
   - Мы и сами за себя постоять сумеем, - заявил Уильям.
   - Без Финбоу нам не обойтись, уверяю вас, - упорствовал я.
   - Ну зовите его, если уж вам так хочется, - не очень любезно сказал
Уильям. - Хотя должен сказать, все это кажется мне странным. Впрочем,
нет худа без добра: у нас будет четвертый партнер для бриджа, когда
Филиппу вздумается целоваться со своей Тони.
   Кристофер с улыбкой поддержал его:
   - Я не возражаю, Иен. Зовите хоть всех Финбоу, вместе взятых, мне все равно.
   Мы добрались до Горнинга, позвонили из гостиницы "Лебедь". Уильям
взял на себя переговоры с полицейским участком Нориджа. Его резкий
голос становился все нетерпеливее, по мере того как разговор
затягивался. Мы с Кристофером, слыша только одну часть телефонного
диалога, терялись в догадках, что происходит на другом конце провода;
как проходил этот разговор, мы узнали позднее.
   - Полицейский участок Нориджа? - начал Уильям.
   - Да. А кто это говорит?
   - Слушайте. Около часа назад на борту своей яхты "Сирена" убит
доктор Роджер Миллз.
   - Кто?
   - Доктор Роджер Миллз.
   - Что с ним стряслось?
   - Его убили.
   - Кого убили?
   - Доктора Роджера Миллза.
   - А вы уверены в этом? Уильям начал выходить из себя.
   - Помолчите минуту и постарайтесь уяснить то, что. я вам скажу, -
проговорил он ледяным тоном. - Яхта "Сирена" пришвартована сейчас в
полумиле от Горнинга у Роксемского берега. На борту находится с пулей
в груди ее владелец...
   - С че-ем?
Уильям закусил губу.
   - С пулей... с пулей в груди. Он умер насильственной смертью. Можете вы
немедленно прислать сюда своего человека?
   Наступила долгая пауза, затем, повернувшись к нам, Уильям сказал:
   - Все в порядке. Для расследования сюда выезжает некто Беррелл,
сержант полиции Беррелл.
   Когда мы впервые услышали это имя, оно не произвело на нас никакого
впечатления, зато потом, спустя несколько часов, при упоминании его у
нас возникали совсем иные ощущения.
   Кристофер довольно быстро дозвонился до своего приятеля и с
непринужденной самоуверенностью, которой я всегда восхищался,
договорился о вилле. Мне же пришлось потратить немало времени, прежде
чем меня соединили с квартирой Финбоу на Портленд-Плейс: сначала была
занята линия, потом я ждал, когда он изволит выбраться из своей
постели и подойдет к телефону. Кристофер с Уильямом потеряли терпение
и вернулись к шлюпке. Наконец я услышал искаженный до неузнаваемости
голос друга и в двух словах изложил ему суть дела.
   В ответ послышалось протяжное "та-ак" - любимое словцо Финбоу.
   - Непременно приеду, - отчетливо услышал я. Право, мне нечасто
приходилось испытывать подобную радость. Финбоу помолчал, а затем в
трубке снова послышался его голос: - Буду на яхте часа через два. До
скорой встречи.
   С чувством облегчения я вернулся на шлюпку. Фигура убитого мрачной
тенью заслоняла свет ясного дня. Меня преследовали страшные видения:
мертвый Роджер с улыбкой на губах и плачущая у меня на груди Эвис. Но
я знал, что поступил так, как диктовал мне разум. Через час-другой я
расскажу все Финбоу, и пусть он занимается этим темным делом сам.
   Как только я сел в шлюпку, Кристофер спросил:
   - Ну как, ваш друг приедет?
   - Да, - ответил я, - он с радостью ухватился за такую возможность,
он просто не знает, куда себя девать.
   Уильям хмыкнул и взялся было за весла, но тут Кристофер отстранил
его:
   - На весла сяду я, - заявил он.
   - Ты же греб, когда мы ехали в эту сторону, - возразил Уильям, -
обратно буду грести я.
   - Нет, тебя надо проучить, чтобы ты зарубил себе на носу: не всегда
все будет по-твоему, - заметил Кристофер, - В эту сторону я греб, так
как ты убедил меня, что это необходимо, а теперь я сяду на весла,
потому что сам этого хочу.
   Уильям проворчал что-то, и Кристофер молча, мерными рывками повел
шлюпку к месту стоянки яхты.
   Я сидел и думал - ручаюсь, что мои попутчики думали о том же, - что
по возвращении на яхту мы снова увидим зеленый тент там, где еще
совсем недавно сидел у штурвала своей яхты благодушный, пышущий
здоровьем Роджер. На воду темной ровной полосой падала тень от
высокого тростника. Все вокруг было мирно и спокойно. Смерть с виду
тоже иногда кажется мирной и спокойной, подумал я. Что-то ожидает нас
впереди?
   У меня больно сжималось сердце. Взглянув случайно на Кристофера, я
заметил, что ему тоже явно не по себе.
   - Надеюсь, - сказал он, делая, взмах веслами, - что на яхте в наше
отсутствие ничего не случилось. Надеюсь, что Эвис...
   Уильям оборвал:
   - Уж она-то в полной безопасности.
   Однако мне, несмотря на такое заверение, захотелось, чтобы она была
с нами в эту минуту.
   Внезапно со стороны Горнинга послышался рокот мотора, и я увидел,
что прямо на нас на бешеной скорости несется моторная лодка. Проскочив
мимо, она обдала нас волной, которая вырвала из уключины одно весло,
Кристофер выругался. Шлюпка повернулась и встала боком к волне. Еще
секунда - и я барахтался в воде рядом с Кристофером и Уильямом, а в
нескольких ярдах от нас плавала опрокинутая шлюпка.
   Развернувшись, моторная лодка возвратилась к нам, уже значительно
снизив скорость. За рулем сидел темноволосый мужчина с широким румяным
лицом.
   Он крикнул нам громким, отнюдь не виноватым голосом:
   - Что за глупые шутки! Надеюсь, вас спасать не нужно?
   - Надо полагать, ко дну не пойдем, чурбан вы эдакий, - свирепо
ответил Уильям. Он подплыл к шлюпке и пытался перевернуть ее, а
Кристофер в это время выуживал из воды весло. - Уж как-нибудь
выберемся без вашей помощи. Какого дьявола вы носитесь по реке как
сумасшедший?
   - У меня важное дело. Очень важное, - ответил круглолицый. - Я
сержант сыскной полиции Нориджа Алоиз Беррелл. Имею срочное задание
расследовать преступление, совершенное где-то здесь неподалеку. Так
что мне некогда, выбирайтесь сами.
   И моторка рванулась вверх по течению. Так произошла наша первая
встреча с Алоизом Берреллом.

                            Глава четвертая



   Побарахтавшись в воде, мы наконец вскарабкались в шлюпку. Уильям
сел на весла и, срывая на них свой гнев, повел шлюпку дальше. Это
маленькое происшествие на время вытеснило мои дурные предчувствия,
мокрая одежда, прилипшая к телу, доставляла мне немало неприятностей.
   Но когда наконец из-за крутого поворота показалась наша яхта с
аккуратно натянутым тентом на корме, страх охватил меня с новой силой,
страх перед тем, что ожидает нас на борту. На палубу вышла Эвис и,
заметив нас, стала следить за шлюпкой. Она стояла, прислонившись к
мачте, и при нашем приближении сделала рукой какой-то неопределенный
жест, отдаленно напоминающий приветствие.
   Мою тревогу как рукой сняло, когда я услышал голос Эвис:
   - У нас на борту какой-то странный тип. Он сует свой нос повсюду.
   Уильям презрительно фыркнул.
   - Это тот сумасшедший, что искупал нас, чтоб ему неладно было!
   Когда мы, мокрые с ног до головы, выбрались на палубу, Эвис
сочувственно улыбнулась.
   - Вам бы не мешало переодеться, - заметила она.
   - Мы как раз и собираемся это сделать, дорогая, - сказал Кристофер,
ласково потрепав ее по щеке мокрой рукой, - это чтобы и ты тоже
немного вымокла.
   Эвис улыбнулась ему, и я с радостью заметил, что она оправилась
настолько, что уже способна откликнуться на шутку.
   - Иди и смени одежду, Кристофер, - проворковала она. - Я не прочь
была бы понянчиться с тобой, но боюсь, что сиделка из меня не выйдет.
   - Тебе в лапки только попадись... - сказал он. - Пойду-ка я
действительно переоденусь... а может, следует сначала доложиться этому
Берреллу?
   Эвис сразу нахмурилась, и тень пробежала по ее лицу.
   - Он расспрашивал меня буквально обо всех, - возмущенно заметила
она. - А сейчас он, по-моему, рыскает вокруг... Роджера.
   Уильям внезапно взорвался:
   - Ну, я иду переодеваться, и ему придется подождать, если он вообще
желает со мной разговаривать. - И он грубо окликнул: - Сержант Беррелл!
   - Я занят, - послышалось откуда-то со стороны штурвала.
   - А я вымок до нитки! - нетерпеливо повысил голос Уильям.
   Через минуту на палубу вышел Беррелл. Когда он сидел за рулем
моторки, я заметил только лунообразное лицо и вынес весьма смутное
представление о его внешности; теперь же я увидел перед собой
маленького круглого человечка, очень живого, добродушного и
энергичного.
   - О-о, - сказал он, - так вы те самые парни, что бултыхались в воде?
   - Они самые, - ответил Уильям, холодно глядя на него.
   - Итак, все шестеро в сборе, - продолжал Беррелл. - Парочка внизу,
эта молодая леди и вы трое. Я самолично должен допросить каждого из
вас в отдельности. Вот только возьму свои бумаги.
   - Вы, вероятно, заметили, - сказал Уильям, - что на нас сухой нитки
нет. Так вот, мы сперва пойдем переоденемся, а потом расскажем вам
все, что сможем.
   Я готов был увидеть раздражение на круглом, румяном лице Беррелла,
но вместе этого увидел лицо обиженного ребенка, у которого отняли
любимую игрушку. Очевидно, мы обманули его ожидания.
   - А мне казалось, что вы должны были бы проявить больше
заинтересованности и хоть на минуту забыть о том, что вы вымокли.
   - Какой заинтересованности? - с любопытством спросил я.
   - Как какой? В расследовании преступления, - ответил он глубоким,
звучным голосом. - Вы не находите, что расследование преступлений -
романтика в полном смысле этого слова? Неужели вы не понимате, что это
прекрасно? Это ли не романтика - заставить служить доброму делу все
самое темное, что есть в человеке?! Когда-то слагали баллады,
прославляющие войны, насилие и похоть (я не могу воспроизвести
отвращение, которое он вложил в последнее слово). Теперь же сочиняют
детективные романы, и здесь энергия человека направлена на
разоблачение зла. Неужели вы не чувствуете разницы? Если взглянуть на
это явление без предубеждения, то получается, что детективная
литература - признак цивилизации и расследование преступлений - символ
всего положительного, что есть в современном мире!
   Я был просто ошарашен этим монологом. Во взгляде Беррелла горел
огонь исступленной веры. Очевидно, сам он не находил ничего из ряда
вон выходящего в этой своей декларации. Более того, слова лились так
гладко, что я заподозрил, что он уже произносил их прежде, и не
однажды. Впрочем, я был слишком встревожен, чтобы задумываться над
эксцентричным поведением полицейского сыщика. Я заметил только, что
остальные были ошеломлены не в меньшей степени. По лицу Кристофера
пробежала усмешка, он сказал:
   - Мы сделаем все, что в наших силах, сержант, но прежде
переоденемся. Мы вас не задержим.
   - Вот и отлично, - воскликнул Беррелл, смягчившись. - А я тем
временем произведу кое-какие измерения около э-э... незадачливого
джентльмена.
   Эвис побелела и отвела глаза. Уильям и Кристофер направились к
носовому трапу, а Беррелл, окинув нас с Эвис взглядом, засеменил к
румпелю. Я шепнул Эвис:
   - Он не станет вас очень допекать.
   - От этого одержимого всего можно ожидать, - процедила она сквозь зубы.
   - Примерно через час здесь будет Финбоу, - сообщил я.
   - О Иен, вы просто чудо! - улыбнулась она мне, но горькая складка,
обозначившаяся между бровями, так и не разгладилась.
   Я переоделся как можно быстрее и в целях профилактики выпил глоток
крепкого виски. Затем пошел к Берреллу и Кристоферу в среднюю каюту.
Уильям переоделся и вышел на палубу. Беррелл что-то записывал в
огромную тетрадь, старательно, как школьник, помогая себе кончиком
языка. Когда я вошел, он, взглянув на меня, сказал:
   - Вот ведь какое странное дело, мистер Кейпл.
   Я уже собирался в отпуск и заскочил на участок за перочинным
ножиком - я его там забыл - и в результате получил это задание. Это
лишний раз доказывает, что мелочи могут привести к серьезным
последствиям.
   Я был озадачен таким выводом, но ничего не возразил ему.
   А он продолжал:
   - Если бы я не вернулся в участок, у меня бы из рук ускользнуло
самое интересное дело, с каким мне приходилось сталкиваться. Это
просто находка для меня. Главное, здесь потребуется некоторая доля
воображения. А вы, наверное, считаете, что у нашего брата оно
отсутствует.
   - После знакомства с вами подобная мысль не могла бы прийти мне в
голову, - ответил я уверенно.
   И я не покривил душой. Как всякому здравомыслящему человеку, мне
претят любые предрассудки независимо от того, идет ли речь о
представителях одной профессии, одного пола или одной национальности.
И все-таки в моем представлении образ полицейского сыщика - до того,
как я встретился с Алоизом Берреллом, - никак не ассоциировался с тем,
что я увидел воочию: передо мной был человек с моложавым, свежим
лицом, неугомонный и болтливый, способный загореться при одном только
слове "преступление".
   Окончив свою речь в защиту воображения у полицейских, он обрушил на
мою голову целый поток вопросов и тут же записывал ответы крупным
круглым почерком. Он был на редкость многословен, выяснял массу
ненужных подробностей, но я обнаружил, что, несмотря на это, он по-
своему умен и, возможно, сумеет докопаться до сути преступления.
   Его особенно интересовало, где я был и что делал с того момента,
как проснулся, до того, как вернулся в каюту, чтобы переодеться.
   - Вы говорите, что окликнули доктора Миллза? - спросил он.
   - Да, - ответил я.
   - И он отозвался?
   - Да.
   - Это значит, - резюмировал Беррелл, - что около девяти часов он
был еще жив... если вы не ослышались.
   Он испытующе посмотрел на меня. Неужели, мелькнуло у меня в голове,
эта дубина подозревает меня? - Я не ослышался, - грубо ответил я.
   - Может быть. Вот когда у меня в руках будут показания остальных
свидетелей, я лучше смогу судить об этом. Темп - вот что самое
интригующее в этом деле.
   Я никак не мог догадаться, что он подразумевает под словом "темп",
и решил, что я, должно быть, ослышался, А Беррелл без передышки
продолжал:
   - Вы видели пистолет?
   - Нет, - ответил я.
   - Я имею в виду не только сегодня утром, а вообще, с того времени,
что вы на яхте?
   - Да я на яхте всего со вчерашнего вечера.
   - Верно, - согласился Беррелл.
   - Еще бы не верно, - ответил я. - У меня просто не было времени
выяснить, где что лежит. Если на борту и были какие-то пистолеты, я бы
все равно не успел их заметить.
   - Гм, - произнес Беррелл. - Один-то наверняка был. Итак... Как вы
обнаружили убитого?
   - Я вышел на палубу с мисс Лоринг. И тут мы увидели, что доктор
Миллз убит.
   - То же самое показала и мисс Лоринг, - согласился он. - А кто из
вас двоих предложил выйти на палубу?
   - Кажется, она... но я бы и сам через минуту вышел. Беррелл снова
хмыкнул.
   - Какой вид имел доктор Миллз, когда вы его увидели? В какой позе
он лежал?
   - Почти в той же, что и сейчас... не лежал, он сидел у штурвала.
Только, когда мы увидели его утром первый раз, он сидел, зажав румпель
так, будто все еще правил яхтой, - ответил я.
   - А кто же изменил эту позу? - с вызовом спросил Беррелл.
   - Доктор Гарнет, когда пришвартовывал яхту.
   - О-о, - заметил Беррелл, приоткрыв рот и постукивая карандашом по
зубам. - С вас пока достаточно, мистер Кейпл. Я должен немедленно
поговорить с доктором Гарнетом.
   Кристофер слышал наш разговор. Порой он еле сдерживался, чтобы не
рассмеяться. При последних словах Беррелла он вышел позвать Уильяма.
   - А-а, доктор Гарнет, - приступил к делу Беррелл, как только Уильям
появился на пороге, - зачем это вам понадобилось трогать румпель и
нарушать первоначальное положение тела?
   Уильям не спеша уселся на свою койку и насмешливо посмотрел на Беррелла.
   - А вы знаете способ, при котором можно было бы пришвартоваться, не
прикасаясь к штурвалу? - ответил он вопросом на вопрос.
   - А вам и не нужно было пришвартовываться. Могли бы сообразить, что
мертвое тело не полагается трогать. Если мы не знаем, в каком
положении находилось тело пострадавшего, когда его обнаружили, всегда
возникают дополнительные трудности для следствия.
   - Что же, по-вашему, мне надо было оставить яхту без управления,
чтобы она врезалась в берег на первом же повороте? Только потому, что
это устраивает полицию? - спросил Уильям, выставив подбородок.
   - Да, - невозмутимо ответил Беррелл. - Яхту, возможно, тряхнуло бы,
и все же это было бы лучше для следствия.
   - Ну, я пока еще в своем уме, - заявил Уильям.
   - Вам, очевидно, небезынтересно будет узнать, - Беррелл вытаращил
глаза и внушительно продолжал, - что единственные отпечатки пальцев
найдены на штурвальном колесе и только на нем.
   Легковозбудимый от природы, Уильям готов был взорваться в любую
минуту.
   - Мне нет до этого ровным счетом никакого дела, - заявил он.
   - Не так давно я прослушал специальный курс лекций о роли
дактилоскопии в криминалистике, - сообщил нам Беррелл. - И первым
делом я проверил все предметы, находящиеся в непосредственной близости
от пострадавшего. Отпечатки пальцев имеются только на штурвальном
колесе. Вот они.
   И он показал нам три небольших карандашных наброска. Затем
бесцеремонно заявил:
   - Мне нужны отпечатки ваших пальцев, доктор Гарнет.
   - Берите, если угодно, - ответил Уильям. Беррелл извлек из кармана
маленькую черную подушечку.
   - Приложите пальцы сюда, - указал он на подушечку, - а затем
надавите ими вот на этот лист бумаги.
   Мы с Кристофером следили за короткопалой, ловкой рукой Уильяма,
пока он послушно проделывал эти манипуляции. Беррелл, внимательно
сличив отпечатки, воскликнул:
   - Доктор Гарнет, отпечатки пальцев на штурвале оставлены вами.
   - Едва ли приходится удивляться этому, - ответил Уильям. - Ведь я
прикасался к нему, когда швартовал яхту. Было бы странно, если бы их
там не оказалось.
   - Гм, - произнес Беррелл без прежней уверенности, - это, пожалуй,
резонно. Мисс Лоринг и мистер Кейпл оба показали, что вы действительно
вели яхту.
   - Еще бы, - огрызнулся Уильям.
   - Ладно, оставим это пока, - сдался Беррелл. - А теперь я хочу
задать вам еще один вопрос: был ли, по-вашему, на борту яхты пистолет?
   - Что-то в этом роде было, я знаю, - ответил Уильям.
   - А что именно? Какой пистолет? Чей? - Беррелл сгорал от
любопытства.
   - Личный пистолет доктора Миллза, - ответил Уильям, потирая
подбородок. - Ему преподнесли его, когда доктор выступал в качестве
эксперта по делу Купера.
   - Какого калибра? - перебил Уильяма Беррелл.
   - Небольшой'автоматический пистолет, не знаю, какого образца, -
ответил Уильям.
   - А где он его держал?
   - Не знаю. Он упомянул как-то, что взял пистолет с собой, собираясь
пострелять птиц.
   - А где он сейчас? - настаивал Беррелл.
   - Откуда мне знать?
   - В таком случае придется устроить обыск, - заявил Беррелл.
   - Вот и отлично, - откликнулся Уильям.
   - Где он мог держать пистолет? - сп-росил Кристофер.
   - Да скорей всего, в каком-нибудь месте вроде той полочки возле
кормового трапа, куда он обычно прятал судовой журнал. Но он мог
устроить тайник и в любом другом месте, - предположил Уильям.
   - Я проверю эту полку в первую очередь, -заявил Беррелл.
   Он задал Уильяму еще массу вопросов, главным образом о том, что тот
делал между 9 и 9.10, когда его не было в каюте, затем он оглядел нас
с победоносным видом.
   - Теперь мною сняты показания со всех. Каждому был задан вопрос о
том, что он делал сегодня утром с 9 до 9.30. Вы, наверно, хотели бы
знать, каковы результаты.
   И Беррелл прочитал по бумажке:

   "1. Убийство произошло между 8.55 и 9.25.
    2. Выстрела не слышал никто из экипажа,
    3. Полного алиби не имеет никто.
    4. Пистолет вблизи трупа не найден".

   - Какой же из всего этого напрашивается вывод?
   Кристофер, Уильям и я иронически переглянулись.
   - Абсолютно никакого, - сказал Уильям.
   - А вывод такой, - продолжал Беррелл, не моргнув и глазом: - все вы
находитесь под подозрением. Все шестеро. Предупреждаю вас честно и
откровенно, подозрение падает на всех, кто находится на борту"
   - Абсурд какой-то, - возмутился я.
   - За всеми вами будет установлен надзор, - продолжал он.
   - Мы предполагали, что вам придется это сделать, - сказал
Кристофер. - Поэтому я снял виллу близ Поттер-Хайгема, где мы все
шестеро и поживем пока. Эту виллу вы сможете держать под наблюдением,
если сочтете необходимым.
   - Ну что ж, все устраивается как нельзя лучше, - радостно подхватил
Беррелл. - Как нельзя лучше. Пойду скажу констеблю, который
сопровождает меня, чтобы достал моторку повместительней, и мы живо
переправим вас туда. А за виллой будет установлен надлежащий надзор -
это уж моя забота.
   - Разумеется, - сказал Кристофер. - И еще, я надеюсь, вы возьмете
на себя труд позаботиться, чтобы о нашем местопребывании не пронюхали
репортеры.
   - Можете на меня положиться, мистер Тэрент, - ответил Беррелл и
вышел из каюты.
   Мы услышали, как он зычным голосом отдал распоряжения констеблю,
приехавшему с ним. Затем моментально вернулся обратно.
   - Все в порядке, - сообщил он. - Я послал его за лодкой, чтобы
отвезти вас на виллу. Ну а теперь я думаю заняться поисками пистолета.
Доктор Гарнет, я бы хотел взглянуть на ту полку, о которой вы
говорили.
   Уильям повел всех к кормовому трапу и показал на углубление в стене
около верхней ступеньки.
   - Судовой журнал всегда лежал здесь. Вместе с шелковым вымпелом,
который доктор Миллз выбрасывал в особо торжественных случаях, -
объяснил он. - Вполне вероятно, что он мог держать здесь и свой
пистолет,
   Беррелл тщательно осмотрел углубление,
   - Но сейчас здесь абсолютно пусто, - сказал он с раздражением. -
Даже журнала нет.
   - Странно, - растерянно заметил Уильям. Кристофер поддержал его:
   - Да-а, когда журнала не было на месте, Роджер приходил в такую
ярость, будто это равносильно чуть ли не государственной измене.
   - А может быть, он оставил его у себя в каюте? Он как раз что-то
записывал в него, когда мы вчера вечером уходили спать, - предположил
Уильям.
   Но я разуверил их.
   - Нет, - сказал я, - он куда-то выходил из каюты и спрятал его.
   - Тогда я не знаю, - сдался Уильям. Беррелл начал проявлять
нетерпение.
   - Это может оказаться важной уликой. Однако прежде всего мне нужен
пистолет. Одно из двух: или его выбросили за борт, или он находится
где-то здесь. Придется обшарить снизу доверху всю яхту.
   - Это любопытно, - заметил Кристофер. - Сержант, судовой журнал вы
тоже будете разыскивать?
   - Да, - подтвердил Беррелл. - Он может оказаться ключом к разгадке.
   - Есть еще одна любопытная деталь, - сказал Уильям, когда мы
спускались по трапу. - Куда девался вымпел?
   - Вымпел? - эхом откликнулся Беррелл.
   - Да, это такая штука, которую вывешивают на верхушке мачты, -
издевательским тоном ответил Уильям.
   - О-о, вы имеете в виду флажок? - уточнил Беррелл. Уильям хотел
было еще съязвить, но сдержался.
   - Не в названии дело, - резко сказал он. - Речь идет о шелковом
флажке. Обычно доктор Миллз выбрасывал обыкновенный, хлопчатобумажный
вымпел, а в особых случаях - шелковый. Он всегда лежал на этой полке.
А сейчас его здесь нет. Он исчез.
   - И судовой журнал и флажок тоже могут сыграть важную роль в ходе
следствия, - заключил Беррелл. - Но прежде всего нужно найти пистолет.
- И он подозрительно уставился своими выпученными глазами на Уильяма.
   Лично я не видел никакой связи между исчезновением судового журнала
и вымпела и смертью Роджера. Может быть, в судовом журнале и
содержалось что-либо такое, что убийца хотел бы уничтожить, рассеянно
думал я, но вымпел - кому он мог понадобиться? Какая польза
   от клочка шелка с обрывком веревки? Решив, что это случайное
совпадение, я перестал ломать голову и последовал за остальными.
   Подойдя к койке Филиппа, я было подумал, что мы наконец напали на
след пропавших вещей. Я увидел блокнот, из-под которого выглядывал
коричневый бумажный переплет, напоминавший мне журнал, где Роджер
делал свои записи вчера вечером.
   - Может быть, это и есть судовой журнал? - сказал я, ткнув пальцем
в переплет.
   - Нет, тот потолще, - заметил Уильям, но Беррелл уже вытащил из-под
блокнота книгу и разглядывал ее со всех сторон.
   Ничего предосудительного, это была всего-навсего "Клаудина в
Париже", которую Филипп, по-видимому, захватил с собой почитать перед
сном. Пробежав глазами название, Кристофер ехидно ухмыльнулся. Но
каково же было мое удивление, когда я увидел, что Алоиз Беррелл
покраснел до корней волос и торопливо положил книгу обратно.
   Целую минуту я не мог собраться с мыслями. Полицейский сыщик,
впадающий в восторженный экстаз, едва речь заходит о расследовании
преступлений, - явление довольно странное, но полицейский,
смущающийся, как викторианская барышня, - это вообще нечто немыслимое.
Я припомнил, как нарочито подчеркнуто он произнес слово "похоть"
несколько минут назад. Внезапно его фамилия открыла мне глаза. Он
ирландец, и это все объясняет. Не раз сталкивался я с ханжеской
сверхстыдливостью ирландских католиков-стыдливостью, которая породила
такие позорные явления в Америке, как цензура в Бостоне, междоусобные
войны гангстеров, мистера Джеймса Джойса, а в настоящий момент
послужила причиной странного замешательства сержанта уголовной полиции
Алоиза Беррелла.
   Не успел он опомниться от одного удара, как за ним последовал
другой. Мы повели его в каюту, которую занимали Эвис и Тони, -
последнее из всех возможных мест на яхте, где мог быть спрятан
пистолет. Он постучал в дверь и вошел. Я успел только мельком увидеть
Тони, которая сидела на коленях у Филиппа и обнимала его, как дверь
перед моим носом тут же захлопнулась, и лицо Беррелла, оказавшегося по
эту сторону двери, стала заливать густая краска.
   - Отвратительно, - указал он на закрытую дверь, - когда молодые люди
собираются компаниями и занимаются амурами без зазрения совести у всех на
глазах, - и добавил, подумав: - А тут еще рядом лежит убитый. Сзади раздался
чей-то приятный голос: - И ведь что любопытно-такова природа людей: они
наиболее склонны крутить амуры, как метко подметил этот джентльмен, именно
в такие моменты, когда, скажем, произошло убийство. И заметьте, неожиданно
свалившаяся беда - гораздо более сильный возбудитель эмоций, чем джазовая
музыка.
   Я обернулся и поймал усмешку в глазах Финбоу. Он стоял у нижней
ступеньки кормового трапа - высокий, элегантный, невозмутимый. Как-то
одна моя знакомая сказала про него, что "в глазах иностранцев он
эталон мужской красоты англичан", но, поскольку он ей нравился больше,
чем она ему, это, возможно, было преувеличением.
   Впрочем, в какой-то мере эта девушка была близка к истине. Он
отличался той красотой, которая, будучи предметом зависти всех
европейцев и большей части американцев, придает импозантность, но не
бросается в глаза. У него было удлиненное худощавое лицо с крупным
носом и посеребренные виски. Злейший его враг мог бы Сказать, что в
лице Финбоу есть что-то лошадиное, но с еще большим основанием его
лучший друг назвал бы его внешность весьма привлекательной.
   Я представил Финбоу всех своих друзей. Ради такого случая даже
Филипп и Тони покинули свое убежище, чтобы пожать ему руку, и я
заметил, что Тони отчаянно кокетничает, стараясь произвести на Финбоу
впечатление. Однако тому было не до нее - он был увлечен беседой с
Берреллом.
   - Вот увидите, сержант, пребывание на вилле человека, не замешанного
в эту историю, значительно облегчит вашу задачу, - убеждал Финбоу.
   - Так-то оно так, - неохотно согласился Беррелл.
   - А потом, - вкрадчиво продолжал Финбоу, - я всю жизнь мечтал
своими глазами увидеть, как ведется расследование дела об убийстве.
Мне всегда хотелось посмотреть, как такой человек, как вы, сержант,
действует в сложной обстановке, распутывая клубок таинственных
загадок. Это, должно быть, захватывающе интересно!
   Медоточивые речи Финбоу сделали свое дело: на розовом лице Беррелла
засияла наивная, почти детская радость, и он с жаром произнес:
   - Если вы хотите научиться чему-нибудь, мистер Финбоу, вам надо
присутствовать при расследовании с самого начала. Логическое
построение - вот что важно в нашем деле; и, если вы пропустите первые
шаги, вы не сможете уловить дальнейший ход следствия.
   - Разумеется, разумеется, - согласился Финбоу.
   - Это очень любопытный случай. Я обшарил яхту, - сообщил Беррелл, -
и нигде не нашел ни пистолета, ни судового журнала, ни флажка. Они как
в воду канули. Зато я собрал немало информации. Если вы не возражаете,
пройдем в большую каюту, и я ознакомлю вас со всеми фактами, которые я
собрал и записал в последние полчаса.
   - Это очень любезно с вашей стороны, - ответил Финбоу, и они
направились в кают-компанию.
   Уильям слушал их разговор с угрюмым видом. После того как они
удалились, он, недоверчиво глядя на меня, спросил:
   - Этот ваш друг увлекается криминалистикой, не так ли?
   - Он просто любознательный человек, - ответил я. - Он интересуется
почти всем на свете. А нам отнюдь не помешает иметь у себя
компетентного человека, если впереди нас ждут допросы еще не одного
такого Алоиза Беррелла.
   При этом имени у Кристофера и Уильяма вырвался нервный смешок, а
Тони сказала:
   - Этот бедняга зарделся как маков цвет, когда заглянул в каюту и
увидел, что Филипп меня целует. Надо бы заняться его перевоспитанием.
   Мы поднялись на палубу и увидели Эвис, которая с отрешенным видом
смотрела куда-то поверх камышей. Наш рассказ о девичьей стыдливости
Алоиза Беррелла вызвал у нее лишь вымученную улыбку. Она сказала мне
вполголоса, что Финбоу с первого взгляда произвел на нее приятное
впечатление. Оказывается, он ухитрился перекинуться с ней несколькими
словами, прежде чем спустился вниз.
   В ожидании обещанной лодки мы провели около получаса на палубе.
Каждый старался вести себя как ни в чем не бывало, но это удавалось с
трудом - куда бы мы ни глядели, перед глазами все время маячил тент,
который сам, по себе производил еще более жуткое впечатление, чем то,
что за ним скрывалось. Мы шутили и смеялись, но иногда один из нас,
мысленно представив все, что произошло, внезапно умолкал и погружался
в мрачное молчание.
   Мне хотелось бы поделиться примечательным, с моей точки зрения,
наблюдением: человек не способен находиться под гнетом душевного
волнения долгое время. Я не черствый человек - в сущности, я гораздо
мягкосердечнее, чем следовало бы быть, - и Роджер был моим другом на
протяжении многих лет, тем не менее за два часа, истекших после его
смерти, я испытывал самые разные эмоции - я и смеялся над странностями
Беррелла, и переживал тревогу за Эвис, и радовался сухой одежде,
сменившей промокшую, - и все эти чувства на время вытесняли мысли о
Роджере.
   По прошествии получаса я спустился в кают-компанию и застал там
Алоиза Беррелла, с пафосом объяснявшего что-то Финбоу, который
поощрительно улыбался.
   - Почерк данного преступления - его темп! - восторженно вещал
Беррелл. - Убийство - это такой же вид искусства, как и любой другой.
А для каждого произведения искусства характерен свой почерк, своя
манера письма, отличающая данного художника от его собратьев. Найдите
того, кто мыслит и действует в такой же манере, и убийца у вас в руках!
   Тут он увидел меня и осекся.
   - А-а, Иен, - обрадовался Финбоу, - а у нас здесь очень
поучительная беседа. Сержант Беррелл изложил мне свою теорию
относительно методики преступлений.
   - В лице мистера Финбоу я нашел внимательнейшего слушателя, -
сказал Беррелл. - Впрочем, вам пора уже ехать на виллу. Я очень рад,
что вы будете жить все вместе. Это облегчает мою задачу.
   - А что будет с яхтой? - спросил я.
   - Я перегоню ее обратно в Роксем. Скоро за вами придет моторка. Я
появлюсь у вас, как только у меня возникнут новые вопросы. Помните,
главное - темп, мистер Финбоу!
   Снаружи донесся рокот мотора.
   - А вот и лодка.
   Когда мы вышли на палубу, все уже сидели в лодке. Прежде чем
расстаться с Берреллом, я спросил у Финбоу, осмотрел ли он место
преступления.
   - Благодаря любезности сержанта Беррелла мне удалось осмотреть все,
что только возможно, - ответил тот. - Я вам очень признателен, сержант.
   - Мне самому это доставило удовольствие, - ответил Алоиз Беррелл.
   Вскоре яхта скрылась из виду. Взглянув на нее в последний раз, я
увидел Беррелла, стоявшего на носу в глубоком раздумье. Промелькнула
полоска зеленого тента, и я подумал, как было бы хорошо, если бы я
видел все это действительно в последний раз.
   Чем дальше мы удалялись от яхты по залитой солнцем реке, тем
свободнее дышалось.
   Справа в зеленых зарослях тростника виднелись паруса прогулочных
яхт, и казалось, что они плавно движутся прямо по траве, совсем как на
голландских полотнах - нежизненных, но ласкающих взор.
   Финбоу тихо заговорил со мной:
   - Очень интересное дело.
   - Что ты обо всем этом думаешь? - спросил я.
   - Задал ты мне задачу, - глубокомысленно заметил он. - Семь
человек, отрезанных от внешнего мира... и один из них убит.
Интересно... Впрочем, к чему гадать, пока ты не посвятил меня во все
подробности?
   - Пожалуй, - поддакнул я. И вдруг он весело улыбнулся.
   - Иен, ты говорил, что меня здесь ожидает тайна, которую нужно
разгадать. Но ты ни словом не обмолвился о другом сюрпризе - Алоизе
Беррелле.
   В ответ я тоже улыбнулся и сказал:
   - Тогда я и сам не подозревал о его существовании.
   Финбоу снова забубнил мне в ухо:
   - Не такой уж он осел, как кажется. Он, несомненно, соберет все
нужные ему сведения с полным знанием дела. К несчастью, его натура
такова, что его безудержно тянет изливать кому-нибудь душу, и мне
придется принять удар на себя. Он воплощает в себе почти все
добродетели и все пороки эпохи словоблудия. Он знаком со всей
литературой по специальности: прочитал все детективные романы и
рассказы, когда-либо опубликованные, не пропускает ни одного судебного
отчета, знает все труды по криминалистике, и в том числе объемистую
работу Гросса. Все это хорошо. Если бы он этим ограничился, ему бы не
было цены, но, к сожалению, в эпоху словоблудия наряду с полезным
человек впитывает в себя и огромное количество всякой чепухи. Даже у
людей более умных, чем Алоиз Беррелл, существует подобная тенденция.
Ты ведь слышал, как он рассуждает о темпе. Такое
   благозвучное слово - ласкает слух. Если его повторять много раз
подряд, то в конце концов забываешь, что оно ровно ничего не значит.
Забываешь, что пустил его в оборот только затем, чтобы скрыть свое
невежество. Мы все загипнотизированы словами. Философы и критики,
священиники и психологи - все они алоизы берреллы, считающие, что,
коль скоро магическое слово произнесено, все сразу становится ясным
как божий день.
   - Да, - только сказал я. Это мой неизменный ответ на любую тираду
Финбоу, когда у него появляется потребность произнести таковую.
   - Когда-нибудь я разъясню тебе весь вред пустословия, но сейчас нам
важнее Беррелл, - продолжал Финбоу. - Он, между прочим, нахватался
криминалистических терминов и формул и размахивает ими, как знаменем.
Особенно полюбилось ему это пресловутое "темп" и еще одна формула:
"Убийцей является лицо, которое меньше всего можно заподозрить!"
   - О-о! - только смог произнести я.
   Финбоу закурил сигарету и как бы вскользь спросил:
   - Полагаю, Иен, что это не ты убил Роджера?
   Я давно привык к своеобразному юмору своего друга, поэтому
бесхитростно ответил: - Нет, не я.
   - Я так и думал, - сказал он с улыбкой, - А вот Беррелл думает, что
это ты,

                             Глава пятая



   Я попытался засмеяться, но думаю, что любой на моем месте
почувствовал бы тревогу, узнав, что его подозревает в убийстве
официальный представитель власти, даже если этим представителем
является Алоиз Беррелл. Меня охватило необъяснимое беспокойство...
   - Это же просто бред, - возразил я.
   - Разумеется, - мягко ответил Финбоу. - Поэтому-то он и верит в
это. Он руководствуется формулой! "Убийцей является лицо, которое
менее всего можно заподозрить", - и поэтому остановился именно на
тебе. Ты как раз тот человек, которого меньше всего можно заподозрить,
значит, вполне возможно, что убийство совершено тобой.
   - Ну, я надеюсь, ты-то хоть разубедил его? - спросил я.
   - Напротив. Я дал ему понять, что считаю его гипотезу правильной, -
заметил Финбоу, рассеянно глядя на равнины, расстилающиеся за
аббатством Сент-Бенет.
   - Что... что... - бессвязно залепетал я.
   С ума сойти можно! Финбоу согласен с Берреллом, что Роджера убил не
кто иной, как я!
   - Все в порядке, - заверил меня Финбоу. - Я в здравом уме и твердой
памяти. И я отлично знаю, что ты такой же убийца, как и я. Но для
пользы дела будет лучше, если Беррелл останется в заблуждении.
   Тут только для меня начало кое-что проясняться.
   - Видишь ли, - продолжал Финбоу, - я постарался дать ему понять,
что он довольно тонко разобрался в ситуации, для того чтобы он не
путался у меня под ногами. Пусть следит за тобой и собирает
информацию, которая мне очень нужна. Не сделай я этого, он будет
ходить за мной по пятам и прожужжит мне все уши.
   - А способен ли он найти хоть что-нибудь для тебя полезное? - спросил я.
   - Чем черт не шутит, - улыбнулся Финбоу. - К счастью, хоть
навредить не может. Главное - это нейтрализовать его и дать ему
почувствовать, что все идет как нельзя лучше.
   - Так он что же, теперь и ночевать будет у меня под кроватью? - Во
мне проснулся юмор.
   - Нет, он будет издали наблюдать за тобой. Кроме того, он
собирается достать водолазный костюм и начать поиски пистолета в реке.
В том, что он на дне, сомневаться не приходится. И если бы Беррелл
нашел пистолет, в чем я сомневаюсь, я был бы чрезвычайно доволен. А
еще он намерен организовать слежку за молоденькой парочкой, что
влюблены друг в друга без памяти.
   - Филипп и Тони, - подсказал я.
   - Беррелл, как все истые моралисты, полагает, что если молодые люди
только и знают, что целоваться да миловаться, то в свободное от э^гого
время они способны и на более тяжкие грехи.
   Я заметил, как заблестели светло-голубые глаза друга, и понял, что
он с головой поглощен разрешением задачи, которую я перед ним
поставил.
   - Но как же может он подозревать эту пару и меня одновременно? -
спросил я.
   - Это его вторая версия. Если преступление совершено не тем, кого
"менее всего можно заподозрить", значит, оно совершено кем-то другим,
"кто по своему психическому складу предрасположен к убийству". Это он,
по всей вероятности, вычитал у мисс Дороти Сэйерс.
   - Пусть будет так, - заметил я, - чем бы дитя ни тешилось, лишь бы
не плакало.
   - Только бы, - вставил Финбоу, - он не втянул в это дело Скотланд-
Ярд. Мне нужно, чтобы на день или на два у меня были развязаны руки. А
пока Беррелл трубит налево и направо, что случай не представляет
никаких трудностей, я буду свободен.
   - А чем Скотланд-Ярд мог бы тебе помешать? - спросил я не без
удивления, так как привык, что Финбоу обычно минует все преграды на
своем пути с необыкновенной легкостью.
   - Их только допусти - и они переворошат жизнь каждого, кто когда-
либо был знаком с Роджером, постараются узнать всю его подноготную. И
как только в их руках окажется достаточное количество фактов, они
подведут итоговую черту. Научное расследование не имеет ничего общего
ни с наукой, ни с расследованием. Это просто кропотливое, безжалостное
накапливание множества скучнейших мелких фактов. Но оно в конце концов
всегда дает свои плоды. Итак, прежде всего я хочу выяснить, что
произошло, ибо... - и его голос, обычно такой мягкий, вдруг посуровел,
- ибо это дело может обернуться такой неприглядной стороной и принести
тебе столько горьких переживаний, что тебе и не снилось.
   Финбоу умолк на минуту, пока наша лодка неслась мимо первых,
беспорядочно разбросанных коттеджей Поттер-Хайгема, затем произнес
глухим голосом, который потряс меня своей необычной серьезностью:
   - До сих пор я был уверен, что меня в этом мире трудно чем-нибудь
удивить. Но теперь я все чаще прихожу к мысли, что среди этой твоей
компании найдутся один или двое, рядом с которыми я могу почувствовать
себя наивным младенцем.
   Лодка проскочила стоявшие у причалов яхты и прибрежные домики
Поттера, а несколькими минутами позже, миновав мост, мы увидели на
правом берегу серую прямоугольную башню собора Мартем.
   Кристофер показал нам уединенную, коричневого цвета виллу на левом
берегу, неподалеку от того места, где Кендал-Дайк впадает в воды Терна.
   - Вот наше пристанище, - сказал он.
   - О-о, - разочарованно протянула Эвис.
   Вид этой виллы поверг нас в уныние: она стояла одиноким островком
среди болот и была соединена с остальным миром только узенькой
тропкой. Перед домом был запущенный сад, спускавшийся прямо к воде.
Затерянная среди безлюдных болот, эта вилла представлялась мне местом
заточения, где прощаются с надеждами, заточения, на которое обрекло
моих друзей жестокое преступление, и откуда - по крайней мере для
одного из нас - путь назад закрыт. Когда мы вошли в дом и увидели
открывающийся из окна вид на сплошь заросшую тростником Хайгемскую
протоку, уныние овладело нами с еще большей силой. Даже Уильям, отнюдь
не отличавшийся впечатлительностью, не выдержал и мрачно заметил:
   - Ну и местечко! Только этого нам недоставало после утреннего шока.
Нам остается или рехнуться, или руки на себя наложить.
   Эвис обернулась ко мне, во взгляде ее застыли тоска и отчаяние. Под
глазами легли темные круги. Даже Филипп и Тони притихли. И лишь
Финбоу, только что беседовавший с Кристофером о Малайе, как ни в чем
не бывало подошел к фортепьяно в гостиной и пропел куплеты а l   а
Морис Шевалье. Алоиз Беррелл, окажись он сейчас здесь, был бы
шокирован. Но Финбоу добился своего - через десять минут мы уже
оживленно обсуждали, кому где спать и как питаться. Эвис загорелась
желанием приготовить что-нибудь поесть на всю компанию и принялась
горячо обсуждать эту идею с Тони.
   В самый разгар дискуссии на пороге двери, соединяющей гостиную с
кухней, появилась полная приземистая женщина. Она оглядела всех
неодобрительным взглядом и решительно, с норфолкским выговором
спросила:
   - Кто здесь будет мистер Тэрент? Кристофер сказал, что это он.
   - Гм, - буркнула она недовольно. - Мистер Уильямсон велел встретить
вас. Я - миссис Тафтс, его экономка.
   И она снова окинула нас каким-то странно неприязненным взглядом.
   - Вот и прекрасно! - обрадовался Кристофер, но миссис Тафтс
осталась холодна. Эвис, умильно заглядывая ей в глаза, произнесла:
   - О, миссис Тафтс, не могли бы мы с мисс Гилмор приготовить что-
нибудь поесть? Мы с удовольствием взялись бы за это. Правда, мы не
большие специалисты, но...
   - Я сама приготовлю, - отрубила миссис Тафтс.
   - Да, нам не мешало бы позавтракать. А то у нав маковой росинки во
рту не было со вчерашнего вечера, - вставила Тони.
   Миссис Тафтс бросила на нее такой взгляд, что даже Тони спасовала.
   - А почему это вы не завтракали до сих пор? - спросила миссис Тафтс.
   Тони отвела глаза и пробормотала что-то невразумительное.
   - Тут что-то не так, - заключила миссис Тафтс, складывая руки на
животе. - В такую даль не едут ни с того ни с сего без предупреждения
и даже не закусив перед дорогой. Это неспроста. Так вот, сегодня вы
останетесь без завтрака. Уже двенадцатый час, и я не собираюсь стоять
у плиты весь день.
   Свирепая каракатица была хозяйкой положения. Никто больше не посмел
и заикнуться о завтраке. Только Уильям сделал попытку осадить ее:
   - Мы тут распределили комнаты, - объявил он деловито, так, будто
отдавал распоряжения дежурной сестре у себя в клинике.
   Миссис Тафтс заняла позицию в центре комнаты.
   - Я сама укажу, где кому спать, - заявила она безапелляционно. -
Вы, молодые леди, незамужние? - Эвис и Тони покачали головами. - В
таком случае вы обе будете спать вон в той комнате. - И она указала
перстом на комнату, смежную с гостиной, и при этом посмотрела на нас
так, будто заявляла о своей готовности дать отпор любому
сопротивлению. Филипп, который долгое время безуспешно силился
подавить смех, не выдержал и прыснул. Миссис Тафтс, не мигая,
уставилась на него.
   - Знаю я вас, нынешнюю молодежь, - заявила она. А затем,
покосившись в мою сторону, бросила несправедливое - бог тому
свидетель! - обвинение: - Да и те, что постарше, тоже не лучше.
   Тут на выручку пришел Финбоу.
   - Я убежден, что вы устроите нас наилучшим образом, миссис Тафтс, -
любезно сказал он. - Но нельзя ли мне и этому джентльмену, - он кивнул
на меня, - занять вон ту спальню? - Он указал на комнату напротив
спальни девушек. - Мы самые старшие в компании и любим иногда
поболтать друг с другом.
   Нечасто приходилось мне видеть, чтобы Финбоу в чем-либо отказывали,
но миссис Тафтс, казалось, была очень близка к этому.
   - Ладно, можете занять эту комнату, если уж вам так хочется, только
в ваши годы больше пристало не языком трепать, а заниматься каким-
нибудь полезным делом, - отбрила она. - А вы трое сами поделите
оставшиеся две комнаты.
   Разделавшись таким образом с Кристофером, Уильямом и Филиппом, она
вышла из гостиной, бросив на ходу:
   - Ленч будет в час. Я никогда никого не жду - учтите!
   Финбоу глубокомысленно произнес:
   - Интересно все-таки, почему это англичане становятся беспомощными,
словно дети, как только столкнутся с неприкрытым, беспардонным
хамством? Более того, в нашем испорченном всяким вздором представлении
оно выглядит даже признаком твердости характера. Так повелось с легкой
руки доктора Джонсона, герцога Веллингтона, королевы Виктории, мистера
Шоу и мистера Сноудена - для любой их выходки мы находим оправдание, а
на самом деле просто пасуем перед их бесцеремонной грубостью. Вот и
эта миссис Тафтс. В Англии невозможно быть великим и благовоспитанным
одновременно. Я, например, никогда не стану великим.
   Тень улыбки пробежала по лицу Эвис.
   - Вы хотите поднять наш дух. Как это мило с вашей стороны, -
сказала она.
   - Боюсь, что мне это не очень удалось, раз вы это заметили, -
ответил Финбоу. - Иен; я потерпел фиаско. Не ретироваться ли нам лучше
в свои покои и не распаковать ли чемоданы?
   Разложив вещи, мы с Финбоу взяли шезлонги и расположились на
полянке, которая спускалась к реке. На противоположном берегу
раскачивался на ветру тростник, а над ним голубело только бескрайнее
небо. Вытянув длинные ноги, Финбоу изрек:
   - Не удивительно, что в таких краях к человеку приходит душевный
покой. Вот обзаведусь на старости лет семьей, поселюсь здесь и буду
целыми днями слушать, как кричат чайки.
   По опыту прошлого я знал: коль скоро Финбоу заговорил о душевном
покое, это первый признак того, что его мозг усиленно работает. Я
лежал молча, посасывая трубку; солнце било мне в глаза, лицо обдувал
ветерок.
   А Финбоу не сиделось - он вскочил, пошел в дом и принес оттуда
чайник для заварки, кипяток и два стакана. Он налил в чайник кипятку,
извлек из кармана маленькую коробочку и, вынув оттуда щепотку листиков
чая, бросил их в кипяток. Несколько мгновений он, затаив дыхание,
смотрел на чайник, а затем разлил по стаканам жиденький, цвета соломы
чай.
   - Лучший в мире чай! - заметил он, отпивая глоток. Живя в Китае, он
пристрастился к местным сортам этого напитка и, хотя это было дорогое
удовольствие, не расставался с коробочкой китайского чая. Мне всегда
казалось, что этот "лучший в мире чай" отдает веником, но я безропотно
сносил чудачество друга.
   - Если бы не ты, Иен, - продолжал он, попивая чай, я бы сегодня
пошел на матч "Беде" - "Бэкс". В наши дни истинный ценитель крикета
может увидеть стоящую игру, только когда встречаются второразрядные
провинциальные команды. С тех пор как большой крикет вошел в моду, он
ничего общего со спортом не имеет.
   Я тоже отпил глоток чаю. Самое лучшее - дать Финбоу выговориться до
конца. Тем же тоном, каким он только что говорил о крикете, он сказал:
   - Чего только я не передумал об этом убийстве. От Беррелла я
получил массу сведений, но здесь нужно отсеять многое, а для этого мне
необходимо услышать твою версию. Я хочу, чтобы ты напряг память и
рассказал мне все, что ты знаешь о каждом из участников прогулки.
Постарайся не упустить ни одной мелочи. У тебя ведь всегда была
завидная память. А потом расскажешь мне по порядку все, что произошло
сегодня утром.
   Обстоятельно и не спеша я выложил Финбоу все, что знал. В сущности,
я пересказал то, что изложил в первых главах данного повествования, -
это было все, чем я располагал. На бумаге я изложил последовательность
событий более связно и логично, чем в беседе с Финбоу, но, по сути
дела, между тем и другим никакой разницы нет.
   Дважды он прерывал мой рассказ протяжным "та-ак" - это словечко
Финбоу употреблял в таких различных обстоятельствах, что невозможно
было догадаться, какой смысл он в него вкладывал. Первый раз он
произнес свое "та-ак" при упоминании, что в свое время Эвис отказалась
выйти замуж за Роджера, а второй - когда я рассказывал о появлении в
каюте Филиппа во время радиопередачи.
   После того как я описал ему, при каких обстоятельствах мы с Эвис
обнаружили тело Роджера, Финбоу откинулся на спинку шезлонга и закрыл
глаза. Затем спросил:
   - Что же было дальше?
   Я рассказал ему вкратце о том, как Уильям взял инициативу в свои
руки, а также о разговоре в кают-компании. Когда я дошел до выводов,
которые сделал Уильям по поводу обстоятельств смерти Роджера, Финбоу
протянул свое "та-ак" с какой-то особой интонацией. Потом я вскользь
упомянул о том, что призывал убийцу сделать добровольное признание. Я
думал, это покажется Финбоу забавным, но он отнесся к моему сообщению
с глубокой заинтересованностью, хотя и не смог сдержать легкую
усмешку, когда я рассказывал, как каждый по очереди давал клятву
хранить молчание.
   Под конец я описал ему нашу поездку в Горнинг, телефонный разговор
с полицейским участком Нориджа и возвращение на яхту.
   - Спасибо, Иен, - сказал Финбоу, допивая давно остывший чай. - Ты
оказал мне неоценимую услугу. Сам бы я ни за что на свете не узнал и
половины того, что ты мне сообщил. Из твоего рассказа я почерпнул
гораздо больше, чем из заметок Беррелла. Кстати, не мешает еще разок
взглянуть на них и освежить в памяти, что он там написал.
   Он извлек из жилетного кармана несколько листков бумаги,
испещренных мелким почерком.
   - Это копия заметок нашего друга Беррелла, которую я сделал для
себя, - объяснил он. - Я опустил много лишнего, но тем не менее они
очень близки к оригиналу. Может, ты хочешь ознакомиться с ними?
   Бегло просмотрев листки, он один за другим передал их мне. Вот что
там было написано:
   Труп.
   Смерть наступила в результате выстрела в упор в область сердца. К
началу полицейского осмотра труп еще не успел остыть. Обнаружен у
румпеля яхты, и все свидетели утверждают, что не трогали его с места,
за исключением того момента, когда освобождали румпель, чтобы получить
возможность довести яхту до берега. Отпечатки пальцев найдены только
на штурвальном колесе.
   Мисс Э. Лоринг.
   Показала, что приблизительно в 9.20, совершив утренний туалет в
своей каюте, пошла в центральную каюту. Ничего не видела. Ничего не
слышала. Около 9.30 вышла
   с мистером Кейплом на. палубу и там увидела труп хозяина яхты.
Утверждает, что румпель находился между локтем пострадавшего и его
корпусом. Не высказа-ла никаких догадок. Доктор Миллз приходился ей
двоюродным братом. Она хорошо знала его с детства. Она считает, что у
него не было особых неприятностей, не было врагов. Слышала, что у него
есть пистолет, но точно утверждать не берется. Прибыла на борт
"Сирены" в августе вместе с остальными. Неделя на яхте прошла очень
весело, без каких-либо недоразумений.
   Мисс Т. Гилмор.
   Поднялась около 8.55. Окликнула мистера Уэйда. Затем пошла в
центральную каюту вместе с мистером Кейплом и оставалась там, пока
мисс Лоринг не кончила одеваться. Слушала радиопередачу. Ничего не
видела, ничего не слышала. Пошла в свою каюту одеваться и ни о чем не
подозревала, пока не был обнаружен труп. О наличии пистолета понятия
не имела. Предположений нет. С мистером Уэйдом встретилась три месяца
назад в Париже. Обручилась с ним непосредственно перед прогулкой на
яхте. С остальными гостями на яхте прежде знакома не была, но они
произвели на нее очень благоприятное впечатление с первой же встречи.
Весьма сожалеет о случившемся с доктором Миллзом.
   Мистер Ф. Уэйд.
   Разбужен мисс Гилмор. Встал с постели, так как мистеру Гарнету
нужна была, ванная комната, находившаяся позади его койки. Решил, что
мистеру Гарнету понадобилось промыть ссадины на колене, полученные им
накануне во время падения. Пошел в центральную каюту и слушал радио.
Ничего не видел. Ничего не слышал. Вернулся в свою каюту переодеться
и, услышав крик мисс Лоринг, выбежал на палубу. В тот момент он как
раз надевал часы и заметил время: 9.27. Знаком с доктором Миллзом пять
лет. Не знает ничего, что могло бы пролить свет на преступление.
Отзывается о докторе Миллзе как об очень жизнерадостном, веселом
человеке, очень гостеприимном хозяине. Неделя, проведенная на
"Сирене", - одно удовольствие. Ничего не знал о пистолете.
   Мистер К. Тэрент.
   Находился в центральной каюте, когда туда пришли мисс Гилмор,
мистер Кейпл и мистер Уэйд. Потом к ним присоединился мистер Гарнет.
Затем он сам вышел умыться. Вскоре вернулся в каюту, за время своего
отсутствия не заметив ничего подозрительного. Оставался в
   каюте, пока не услышал крик мисс Лоринг. Слышал также, как мистер
Кейпл звал доктора Гарнета, но не придал этому значения. Поднялся на
палубу по первому зову мисс Лоринг. Увидел доктора Гарнета за
штурвалом, доктор Миллз был мертв.
   Знаком с доктором Миллзом три года. Знал его как неугомонного
весельчака и открытого человека. О причине убийства не имеет
представления. Сразу после бракосочетания с мисс Лоринг собирался
отбыть в Малайю. Это была их прощальная прогулка. Считает, что неделю
на борту яхты провел очень приятно. Слышал вскользь о пистолете, но не
видел его и не знает, кому он принадлежал.
   Мистер И. Кейпл.
   Поднялся на палубу, когда еще не было девяти, и окликнул доктора
Миллза. Услышал его ответ. Спустился вниз и оставался в центральной
каюте, пока мисс Лоринг не пригласила его выйти с ней на палубу.
Ничего не слышал. Ничего подозрительного не заметил. Выйдя на палубу,
обнаружил таль тело убитого. Румпель был прижат локтем к телу доктора
Миллза. Считает, что труп обнаружен в 9.25.
   В ходе допроса подтвердил показания мисс Лоринг, мистера Уэйда,
мисс Гилмор и мистера Тэрента о их передвижениях между 9.00 и временем
обнаружения трупа.
   На борту "Сирены" со вчерашнего вечера. О пистолете ничего не знал.
   Знаком с доктором Миллзом десять лет. Никогда не подозревал, что у
того есть враги. Всегда симпатизировал ему.
   Доктор У. Гарнет.
   Вышел из своей каюты умыться и промыть ссадины на колене около
девяти утра. Умылся и хотел попасть в ванную комнату - мистер Уэйд в
это время все еще лежал в постели и загораживал вход в ванную.
Вернулся к умывальнику и оттуда несколько раз спрашивал мистера Уэйда,
можно ли пройти в ванную. Слышал голос мистера Уэйда, который зашел в
ванную. Спустя минуты две-три снова окликнул его и, не получив ответа,
понял, что мистера Уэйда уже нет в ванной комнате. Тогда доктор Гарнет
занял ванную, налил немного воды, промыл ссадины и снова вернулся в
центральную каюту.
   Подтвердил показания остальных членов экипажа относительно их
действий между 9.00 и моментом обнаружения трупа. По зову мистера
Кейпла поднялся на палубу, увидел, что доктор Миллз мертв, встал к
штурвалу и пришвартовал яхту в первом подходящем месте.
   Знал, что у доктора Миллза имеется на борту небольшой пистолет -
памятный подарок о деле Купера. Получал поддержку от доктора Миллза на
первых шагах своей медицинской карьеры. Прибыл на яхту в числе прочих
приглашенных.
   Отпечатки пальцев доктора Гарнета совпадают с отпечатками, обнаруженными
на штурвальном колесе.
   Результаты осмотра яхты.
   На яхте произведен тщательный обыск. Улик нет. Никаких следов
пистолета, который, по всей вероятности, выброшен за борт (предполагаю
спуститься на дно реки и разыскать его). Судовой журнал и флажок
бесследно исчезли. Эти предметы во время обыска также не удалось
обнаружить.

   - Вот, - сказал Финбоу, - результаты работы, самостоятельно
проделанной нашим ретивым сержантом. Не так плохо, как можно было
ожидать. Напрасно только он задавал всем один и тот же вопрос: как они
относились к Роджеру, - на что каждый, разумеется, заверял его, что он
любил Роджера. Интересно, неужели он рассчитывал на что-либо иное?
   Из заметок Беррелла я узнал совсем немногое из того, чего бы я не
знал и сам; впрочем, я понятия не имел, что Эвис, Кристофер, а также
Уильям знали о существовании на борту пистолета. Я невольно подумал,
почему же в таком случае только Филипп и Тони ничего не слышали о нем.
Казалось странным и непонятным, что лишь они одни оставались в
неведении.
   - Дай-ка мне подумать минут пять спокойно, - сказал Финбоу. - Я
попробую связать твой рассказ и сведения, собранные Берреллом, в одно
целое и посмотреть, что получится из этой комбинации.
   Я молча курил трубку, прислушиваясь к шороху камыша и следя за
солнечными зайчиками, играющими на водной ряби. Я сгорал от желания
забросать Финбоу вопросами, но заставил себя терпеливо ждать, пока он
ломает голову над проблемой.
   Спустя несколько минут он улыбнулся и сказал:
   - Итак, Иен, к одному выводу я уже пришел.
   - К какому именно? - спросил я с интересом.
   - Роджера убил не ты.
   - Тоже мне новость! - фыркнул я.
   - Я еще не могу этого доказать, но, как только в
   моем распоряжении будет крупномасштабная карта этого района, я это
сделаю в два счета, - заявил он.
   - Не стоит беспокоиться! - раздраженно ответил я. Он усмехнулся.
   - Не скажи, это может пригодиться, чтобы убедить Алоиза Беррелла в
твоей невиновности, когда ему вздумается выводить тебя на чистую воду.
Между прочим, доказывая твою невиновность, мы можем напасть на след
настоящего преступника.
   - Ладно, - согласился я. Последние слова Финбоу показались мне
более убедительными.
   - Все государственные чиновники страдают двумя пагубными
привычками, - сказал Финбоу, - во-первых, записывать любую мелочь и,
во-вторых, всегда иметь под рукой бумагу, на которой можно все это
записать. - С этими словами он вынул из внутреннего кармана несколько
сложенных - листков бумаги. - Я предлагаю, не теряя ни минуты, сделать
кое-какие наброски.
   Я придвинулся со своим шезлонгом к нему вплотную, чтобы видеть, что
он пишет. Бисерным, буковка к буковке, почерком он составил список
всех участников прогулки и заметил:
   - Лучше называть всех полными именами.

   

   

   1.
   Доктор Роджер Миллз,
   35 лет
   Врач, практикующий на Гарлей-стрит
   

   

   2.
   Доктор Уильям Гарнет,
   26 лет
   Научный работник в той же области медицины, что и Роджер
   

   

   3.
   Кристофер Тэрент,
   29 лет
   В ближайшем будущем административный работник в Малайе
   

   

   4.
   Филипп Уэйд,
   25 лет
   Баловень судьбы
   

   

   5.
   Эвис Лоринг,
   23 года
   Обручена с Кристофером. Двоюродная сестра Роджера
   

   

   6.
   Тони Гилмор,
   24(?) года
   Новое лицо в компании
   

   

   7.
   Иен Кейпл
   63 года
   В настоящее время в отставке
   

   



   - Эти записи помогут мне лучше все запомнить, - заметил Финбоу. - А
теперь я запишу вот какие факты.

   Он написал:

   а) Роджер убит 8 сентября 1931 года. Нет сомнений, что убийство
совершено одним из его гостей.

   - Уильям, безусловно, был прав в этом отношении, - заметил Финбоу,
оторвавшись от записей.

   б) Тело было обнаружено на носу яхты примерно в 9.25 утра.

   - Последующие свидетельства целиком подтверждают вашу версию, -
прокомментировал Финбоу. - В соответствии с записями Беррелла Филипп
как раз надевал часы, когда Эвис позвала всех на палубу. Он помнит,
что часы показывали 9.27.

   в) Роджер управлял яхтой без посторонней помощи. Судно не могло
само по себе лавировать по извилистой реке, когда он был уже мертв.
Следовательно, самое раннее, когда могла наступить смерть, - это
последний поворот на отрезке реки, где было обнаружено, что на яхте
совершено убийство.

   - Это я позаимствовал у Уильяма, - сказал Финбоу, - хотя, думаю,
что пришел бы к такому выводу и сам.
   Затем, внимательно прочитав свои записи, он заметил:
   - А впрочем, это неправильно. Убийца мог сам встать к штурвалу и
провести яхту по одной-двум излучинам уже после того, как Роджер был
мертв. Хотя это не имеет особого значения, так как не столь важно
установить время совершения убийства, сколь важно другое - точное
время, когда румпель был зажат между рукой мертвого Роджера и его
телом, а яхта поплыла без рулевого.
   - Это можно было сделать только на прямом отрезке реки, - сказал я.
   - Разумеется. Последняя излучина перед этим прямым отрезком реки и
должна помочь нам определить самое раннее время, когда у штурвала яхты
оказался мертвец. Это непреложная истина. Уильям допустил небольшой
промах, - сказал Финбоу, - он довольно педантично подошел к вопросу.
Наша задача - найти этот ровный отрезок реки. Тут без карты не
обойтись.
   На полках с книгами я нашел карту района, и мы с нетерпением стали
изучать течение реки Бьюр. Найдя соответствующий отрезок реки, Финбоу
тут же перерисовал его на листок бумаги.

             

   - Вы пришвартовались где-то здесь. - Финбоу сделал карандашом
пометку на карте и затем произнес, а вернее сказать, пропел, свое "та-
а-ак". От места нашей стоянки в направлении Солхауза на целых три
четверти мили тянулась прямая лента реки!
   - Какую скорость могла развить яхта при ветре, который дул сегодня
утром? - спросил он живо.
   - Ветер был основательный, - ответил я, - но в мореходных качествах
парусников я не очень-то разбираюсь.
   - Я тоже, - сказал Финбоу. - Но надо помнить, что успех в жизни
зависит от двух ценных качеств, и только от них. Первое - нужно знать,
куда обратиться за тем, что тебе необходимо, и второе - уметь
добиться, чтобы это необходимое было сделано. - Он улыбнулся. - Я
знаю, кто может дать нам исчерпывающие сведения о парусниках. Бенсон.
Знаешь, тот, что живет в Норидже. Он как свои пять пальцев знает всю
Броудскую систему, все типы парусников и их мореходные качества. Я
позвоню ему.
   Через несколько минут Финбоу вернулся.
   - Бенсон говорит, что скорость достигала от двух с половиной до
трех миль в час. Он абсолютно в этом уверен. Такие яхты, оказывается,
имеют весьма ровный ход и не очень подвержены капризам погоды. Кроме
того, он говорит, что ветер сегодня устойчивый.
   Прикинув в уме, я сказал:
   - Из этого следует, что убийство совершено в 9.07- 9.10, никак не раньше.
   - Но ты же сам говорил, что Уильям почему-то считает, что
преступление совершено не раньше 9.15, - напомнил мне Финбоу.
   - Так ведь он не знал, что на этой реке есть такой длинный, ровный
отрезок, - ответил я и... вдруг почувствовал, как в мою душу
закрадывается сомнение.
   - Ты становишься недоверчивым, - заметил Финбоу. - Во всяком
случае, такое определение времени снимает подозрение с тебя самого,
потому что все как один заявили Берреллу, что ты все время находился в
каюте - как до 9.00, так и позже, вплоть до того момента, когда вышел
с Эвис на палубу.
   - Я уже не раз говорил тебе, что я его не убивал! - возмутился я,
но Финбоу уже снова записывал:

   г) Хронологическая таблица:
       8.50.                     Иен окликает
                                 Роджера и слышит
                                 ответ.
       8.55-9.00.                Иен и То-
                                 ни входят в каюту.
       9.07 - самое              9.05-9.10. Филипп и     Уильям ут-
       раннее вре-               Уильям входят в         верждает,
       мя, когда                 каюту.                  что между
       убийца мог                9.12. Кристофер вы-     9.00 и 9.05
       бросить шту-              ходит из каюты.         пытался
       рвал (допу-               9.15. Кристофер воз-    пройти в ван-
       стим, 9.05 -              вращается в каюту.      ную за кой-
       крайний                   9.16. Эвис входит в     кой Филип-
       срок).                    каюту.                  па: Все это
       9.18. Тони выходит                                время он
       из каюты.                                         слышал го-
       9.22. Филипп выхо-                                лос Филиппа
       дит из каюты.                                     из ванной.
       9.24. Эвис и Иен вы-                              Спустя две
       ходят из каюты.                                   или три ми-
       9.25. Роджера нахо-                               нуты он во-
       дят мертвым.                                      шел в каюту Филиппа.
                                                         Филипп
                                                         больше в
                                                         свою каюту
                                                         не возвра-
                                                         щался.



   - Вот примерно в такой последовательности все происходило, верно? -
спросил Финбоу. - Мой график основан на сведениях, полученных
Берреллом, и на твоем рассказе. Ручаться, что он составлен с точностью
до одной минуты, нельзя, но тем не менее общее представление он дает.
   - Уильям определил самый ранний срок совершения убийства - 9.15, -
размышляя вслух, произнес я. - Если бы это соответствовало действительности,
он имел бы стопроцентное алиби. В противном же случае... - Я почувствовал
нервную дрожь.
   - В противном случае, - рассудительно закончил Финбоу, - пока что
все, кроме тебя, подпадают под подозрение.
   - Все? - удивился я.
   - Все до единого, - подтвердил Финбоу. - Факты, только что
изложенные мной, почти не вызывают сомнений... во всяком случае, я
могу поручиться за то, о чем говорится в параграфах а), б), в) и г).
Однако есть два вещественных доказательства, которым я пока не могу
найти объяснения. Я запишу их следующим пунктом в виде вопросов. - И
он написал:

   д) Что означают отпечатки пальцев Уильяма на штурвале?

   - Видишь ли, - продолжал после паузы Финбоу, - вполне вероятно,
что, когда Роджер был убит, штурвал изменил свое прежнее положение, в
результате чего яхта должна была свернуть с курса. И не верни убийца
штурвал в прежнее положение, вы бы неминуемо врезались носом в берег.
Однако яхта в берег не врезалась, поэтому я с полным основанием
считаю, что штурвал побывал в руках убийцы. Если все это так, то
остается одно из двух: или убийца принял меры, чтобы не оставить
отпечатков своих пальцев на штурвале, и только Уильям позднее,
пришвартовывая яхту, оставил на штурвале свои следы, или Уильям
оставил отпечатки своих пальцев дважды.
   - Неужели ты думаешь, что Уильям мог пойти на такое преступление? -
все больше возбуждаясь, спросил я.
   - Любой из гостей Роджера мог... кроме тебя, - невозмутимо ответил
Финбоу. - Другое странное обстоятельство, которому я хотел бы найти
объяснение... Он написал:

   е) Почему исчезли судовой журнал и вымпел?

   - Не думаю, чтобы это было простым совпадением, - пояснил он. -
Скорее всего, их выбросили за борт с какой-то целью. Но с какой? Ума
не приложу. О причине исчезновения судового журнала можно, наверно,
догадаться. Скажем, в нем могли содержаться записи, которые навели бы
на след преступника.
   - Верно, - подтвердил я, - я же говорил тебе, что Роджер зачитывал
мне отрывок, где он описывает свою вчерашнюю перепалку с Уильямом из-
за ленча.
   - Любопытно, почему ни один из компании не упомянул об этой
размолвке, - сказал Финбоу. - Никто даже словом Берреллу не
обмолвился. Должно быть, это был какой-нибудь пустяк. Не исключено,
что в судовом журнале содержались и более опасные сведения... кое для
кого. Впрочем, это маловероятно. Описание развлекательной прогулки -
обычно лишь предлог для того, кто хочет как-то проявить свои
писательские способности... как правило, это жалкие потуги.
   - Тогда почему исчез и вымпел? - спросил я.
   - Понятия не имею. Боюсь попасть пальцем в небо, но, может быть,
его использовали как тряпку: стерли отпечатки пальцев, а потом
выбросили в реку. Однако такая догадка не делает мне чести. - Финбоу
вытянул ноги. - Но прежде чем перейти к изучению поведения действующих
лиц, я бы хотел покончить с одним вполне конкретным делом: надо
начертить детальный план яхты.
   Он начал чертить план яхты, помечая наши койки и каюты,

                 

   Места расположения умывальников он деликатно пометил "умыв.".
   - Наверное, вы с Кристофером пользовались тем умывальником, что у
носового трапа, Уильям и Филипп - в середине яхты, а девушки - в своей
каюте, - бормотал он.
   - Да, - подтвердил я, - кажется, так.
   - Жаль, что никто из вас не имеет привычки купаться ранним утром в
холодной воде. Я сам этого никогда не делаю, хотя это прекрасная
закалка... а в данном случае такая привычка могла бы предотвратить по
крайней мере одно убийство, - произнес он, разглядывая свой план.
Вдруг он внимательно взглянул на меня и спросил: - Иен, а почему ты
сказал "кажется, так"? Разве ты не знаешь наверняка?
   - Ты забываешь, что это было мое первое утро на яхте. Все остальные
провели здесь уже целую неделю, у меня же просто не было времени
ознакомиться с местными порядками.
   - Все это верно. По крайней мере твои молодые друзья сказали
Берреллу, где именно они умывались, - согласился Финбоу и рассмеялся,
- но, дорогой Иен, твои последние слова - это еще одно убедительное
доказательство того, что не ты убил Роджера.
   - Почему? - спросил я.
   - А потому, что убийца был прекрасно осведомлен об утреннем
распорядке на яхте. Ты представь себе... представь, друг мой, какому
риску подвергал он себя, если бы не знал привычек своих попутчиков! -
воскликнул он.
   - Скоро ты придешь к окончательному выводу, что я не убийца, -
съязвил я.
   Он рассмеялся и закурил сигарету. Когда он снова заговорил, взгляд
его блуждал где-то далеко-далеко:
   - Просто я хотел посмотреть, какие факты будут в моем распоряжении,
когда мне придется доказывать твою невиновность. Обычно очень много
рассуждают о вещественных доказательствах в противоположность
психологическим факторам, как будто первые исключают вторые. Это,
разумеется, чепуха. Если бы у меня в руках был весь фактический
материал, мне не нужны были бы никакие психологические соображения и
мотивы. Например, если бы двадцать восемь надежных свидетелей
утверждали бы, что Роджер у них на глазах пустил себе
   пулю в лоб, то я бы этому поверил, хотя с психологической точки
зрения трудно представить, чтобы такой человек, как Роджер, покончил
жизнь самоубийством. Точно так же, как, если бы я знал, что кто-то...
скажем Беррелл, предрасположен к убийству и жертвой его должен стать
Роджер, я бы поверил в это, каким бы невероятным мне ни представлялся
сам факт свершившегося преступления. Но дело в том, что следователь
никогда не располагает ни всеми вещественными доказательствами, ни
всеми психологическими факторами. Приходится довольствоваться неполной
комбинацией того и другого.
   Я кивнул.
   - Да, - заметил с улыбкой Финбоу, - не забыть бы сказать об этом
Алоизу Берреллу. У него имеется записная книжечка, куда он заносит все
великие мысли по криминалистике. Во всяком случае, исходя из известных
мне фактов, я могу сказать пока только одно: убить Роджера мог любой
из пяти гостей на яхте. Но это и дураку понятно. Главное же сейчас -
выявить кое-какие психологические аспекты преступления.
   - Например, - ввернул я, - зачем кому-то понадобилось убивать
Роджера?
   - Ну, на этот вопрос, я думаю, проще всего ответить, - откликнулся
Финбоу.
   - А какие еще проблемы могут возникнуть? - настаивал я. - Что ты
имеешь в виду?
   - Обещаю, что буду делиться с тобой всем, что знаю сам. Даже своими
подозрениями, - заявил Финбоу. - Таинственность напускают на себя
только те, кому нечего сказать. Лично я не вижу ничего позорного в
том, что могу оказаться на ложном пути. Насколько я понимаю ситуацию,
любой из этих пяти молодых людей мог убить Роджера. Впрочем, Филипп -
вряд ли, хотя это только догадка.
   - Эвис не способна на убийство. Можешь смело исключить ее из числа
подозреваемых, - запротестовал я.
   - Прелестная девушка, - произнес Финбоу задумчиво. - А между
прочим, что ты знаешь о Тони?
   - Ничего, - ответил я.
   - Она тоже довольно привлекательна. Странное впечатление она
производит: такое волевое лицо и так экзотически размалевано. Ну
прямо-таки пещерная красотка.
   Я рассмеялся, так как Финбоу всегда задевало, если его сарказм не
встречал должной реакции. Затем я спросил:
   - А что в этом деле тебя интригует больше всего?
   - Сейчас я попробую изложить свои идеи на бумаге, - ответил Финбоу.
   Через несколько минут он протянул мне листок, и я с волнением
прочел:
   1) Почему не было сделано попытки бросить тень ни на одного из
присутствовавших?
   2) Почему убийца не воспользовался предложением сохранить
происшедшее в тайне?
   3) Почему Эвис и Кристофер избегают друг друга после убийства?
   4) Почему Филипп и Тони так демонстративно ищут общества друг друга
после убийства?
   5) Что скрывается под внешним спокойствием Уильяма?
   - Вот они, мои проблемы, - заметил Финбоу, пока я читал его записи.
- Должен признаться, они меня интересуют гораздо больше, чем
нагромождение фактов, в которых любой мало-мальски соображающий сыщик
Скотланд-Ярда разберется вдвое быстрее, чем я.
   - Однако я вижу, - заметил я, - что каждый из пяти подозреваемых
так или иначе затронут твоими вопросами. И они так хитро
сформулированы, что преступник, кем бы он ни оказался, обязательно
попадется в расставленные тобой сети.
   - А в этом, - сказал с улыбкой Финбоу, - и состоит искусство
расследования.

                          Глава шестая



   Ленч прошел невесело. Мы собрались в маленькой столовой, из
раскрытых окон которой открывался вид на реку и унылые болота,
зеленеющие в лучах солнца. Свежесть красок ясного дня еще больше
подчеркивала тревожное настроение и натянутость отношений -
недомолвки... неожиданные паузы, - которые уже успели проявиться.
   Мы еле уместились за столом, который явно не был рассчитан на семь
персон. С плохо скрытым старанием
   пытались мы избегать каких-либо намеков на предмет, который занимал
все наши мысли; никто ни словом не обмолвился об убийстве, но это
нарочитое замалчивание было красноречивее любых слов. За столом Финбоу
завел непринужденный разговор о крикете и о музыке, но остальные не
поддержали его и с жадностью набросились на еду. Несмотря на трагедию,
разыгравшуюся утром, мы ели с волчьим аппетитом. "Несмотря", я сказал?
Это широко бытующее заблуждение. Глубокие переживания становятся
иногда причиной непомерного аппетита, и, возможно, мы с остервенением
поглощали жесткий, как подошва, ростбиф именно благодаря тому, что
стали участниками драматического события, а не вопреки этому.
   Финбоу продолжал невозмутимо болтать о том о сем, и напряженная
атмосфера за столом заметно рассеялась. Однако всех нас преследовала
навязчивая мысль, что эта гнетущая напряженность в наших отношениях
будет обостряться все больше и больше, пока не наступит развязка. Да,
трапезу эту приятной не назовешь. Присутствие миссис Тафтс, которая в
другое время послужила бы мишенью для шуток, теперь только усугубляло
нашу нервозность. Мы пытались делать вид, что нам весело, но сварливая
толстуха угнетала нас своим присутствием. Она подавала на стол,
недовольно ворча и не скрывая своего раздражения, а когда, неся
фруктовый пирог, вдруг увидела, как Филипп гладит руку Тони, она
просто вышла из себя. Она бросила пирог на стол и во весь голос
завопила:
   - Молодой человек, чем это вы там занимаетесь? Мы с Финбоу пытались
урезонить ее, но не тут-то было.
   - Молодой человек, я вас спрашиваю, что вы такое делаете?
   Филипп растерялся, но Тони пришла ему на выручку:
   - Он гладил мою руку. И мне, между прочим, это нравится. А вам-то,
собственно, что за дело?
   Миссис Тафтс так и кипела от злости:
   - Ну и повадки у нынешней молодежи... гореть нам в геенне огненной
за то, что мы терпим ваши грехи. Совсем распустились девицы. Вот
задрать бы юбку да высечь...
   Тут поднялся Финбоу.
   - Дорогая миссис Тафтс, это очень достойные молодые люди, поверьте
моему слову, Просто их манеры несколько отличаются от того, что было в
нашей молодости, - в этом весь их грех. Не судите же так сурово...
   Но миссис Тафтс, как разъяренная фурия, набросилась на него:
   - А вы мне рот не затыкайте, что хочу, то и говорю, моя воля, и,
пока я служу в этом доме и кормлю вас, я имею право думать об этих
размалеванных девицах все, что мне заблагорассудится. Пока я жива,
никто не запретит мне говорить то, что я думаю.
   И она опрометью выскочила из комнаты.
   - Это моя вина, - заметил Финбоу. - Ее бы следовало утопить втихую
- и все, но, раз мы не можем этого сделать, придется ублажать ее,
насколько возможно. Если она уйдет отсюда, о нас пойдут суды и
пересуды по всей округе.
   Тони в ответ засмеялась, но, к моему удивлению, я уловил в этом
смехе какую-то неприятную, истерическую нотку.
   - Не по себе как-то становится, - сказала она, поджав свои ярко-
красные губы, - когда приходится иметь дело с полицейским и экономкой,
которые заведомо считают тебя хуже, чем ты есть.
   - Она, вероятно, думает, что и убийство - твоих рук дело, -
отозвался Уильям.
   Впервые за столом было произнесено слово "убийство".
   Тони криво усмехнулась и голос ее дрогнул, когда она сказала:
   - Гнусная и неуместная шутка, Уильям. Конечно, один из нас
преступник - от этого никуда не денешься. Впрочем, это я так. Давайте
споем, что ли. - И она, поднявшись из-за стола, запела своим
хрипловатым голосом: "Ты счастье души моей".
   Финбоу внимательно наблюдал за ней.
   - Миссис Тафтс знает что-нибудь об убийстве? - спросил я Уильяма.
   - Еще бы. Беррелл обрабатывал ее целых полчаса.
   - Я просил Беррелла любыми способами повлиять на нее, чтобы она не
очень распускала язык, - заметил Кристофер, - и думаю, ему это
удалось. Она, кажется, благоволит к нему.
   - Эти двое уже успели спеться, - подхватил Филипп с напускной
веселостью. Он с беспокойством следил, как металась по комнате Тони. -
Отныне я буду считать своим священным долгом сосватать их,
   Тони отошла от рояля и запустила руку в пушистую шевелюру Филиппа.
   - Устраиваешь чужое счастье, да? - произнесла она, все еще нервно
усмехаясь. - Да тебе твою собственную судьбу и то нельзя доверить.
   Филипп откинул назад волосы, которые все время падали ему на глаза,
и ответил с искренней, на этот раз радостной улыбкой:
   - А это я предоставляю тебе.
   День тянулся тоскливо и тягостно, все были взвинчены до предела. Мы
не знали, куда себя девать, и в то же время никто не мог усидеть на
одном месте более минуты.
   После ленча Уильям уселся в гостиной с какой-то книгой, но часто
отрывался, брел без всякой цели к реке, потом снова возвращался к
чтению. Кристофер лежал на диване с романом в руках и курил одну
сигарету за другой, бросая их наполовину недокуренными. Дважды он
подходил к Эвис, сидевшей с убитым видом в своей комнате, и пытался
уговорить ее пойти погулять.
   Дважды до меня доносился ее еле слышный ответ:
   - Не стоит, милый, я только испорчу тебе настроение.
   Филипп и Тони наперекор всему уединились в саду, но Филипп то и
дело оставлял ее и возвращался в дом то за сигаретой, то просто
поболтать с кем-нибудь. Я сидел на веранде и старался вернуть душевное
равновесие, от которого я был далек, как никогда. Финбоу устроился
рядом. Просидев молча около получаса, он буркнул мне вполголоса: "Не
удивляйся ничему, что бы я ни делал, у меня свой метод", - и
отправился в гостиную поговорить с Кристофером и Уильямом. Он вернулся
на веранду как раз в тот момент, когда около моего кресла остановился
Филипп, явившийся якобы за спичками.
   - А, это вы, - приветствовал его Финбоу, - посидите с нами немного, а?
   - Я бы с удовольствием, но... - ответил Филипп неуверенно.
   Тони лежала на берегу, опустив руку в воду; с напряженным лицом
следила она, как Филипп подвинул себе кресло и сел между мной и
Финбоу.
   - Не беспокойтесь, - Финбоу повысил голос, чтобы девушка его
слышала, - я скоро верну его вам. Он нарочно хочет побыть немного с
нами, чтобы потом в полной мере оценить ваше общество.
   Я видел, как губы Тони дрогнули в улыбке, она повернулась лицом к
реке и больше ни разу не взглянула в нашу сторону.
   - Ваша Тони - очаровательная девушка, - доверительно сказал Филиппу
мой друг.
   - Да, да, - радостно отозвался Филипп. - Я впервые встречаю такую.
У нее неистощимый запас жизнерадостности. Мне кажется, за эту живость
я и полюбил ее с первого взгляда.
   Я усмехнулся про себя, представив, как Филипп, этот безнадежный
ленивец Филипп, воспылал страстью к девушке из-за одной ее "живости".
В то же время, говорил я себе, может быть, именно отсутствие
действенного начала в нем самом и заставило его так высоко оценить это
качество в Тони.
   - Если бы вы прошли мимо такой девушки, вы бы не заслуживали
поцелуя ни одной женщины в мире, - улыбнулся Финбоу. - Нет, кроме
шуток, когда вы влюбились в Тони? Вскоре после первого знакомства?
   - При первой же встрече. Это произошло в Париже, - зардевшись,
начал Филипп. - Я пробовал себя на литературной ниве, но у меня ничего
не получалось. И вот однажды я отправился на вечеринку к друзьям в
студию на улице Вожирар... вы знаете, где это?
   У Финбоу дрогнули губы.
   - Знаю, - ответил он грустно. - У каждого в молодости был свой
Париж.
   - Там я встретил Тони первый раз. И я сразу понял, что ко мне
наконец пришла любовь.
   - Наконец? - удивился Финбоу.
   - Да, мне стукнуло двадцать пять, но я никого еще по-настоящему не
любил, - пояснил Филипп. - Я даже решил, что так и не испытаю этого
чувства до конца своих дней.
   - Да-а, в таком почтенном возрасте волей-неволей начинаешь терять
надежду, - поддакнул Финбоу. Филипп взглянул на него подозрительно, но
продолжал:
   - Она была в черном. Я не в силах был отвести от нее глаз. По-
видимому, она тоже заинтересовалась мною. Не прошло и двух часов, как
мы стояли у ограды Люксембургского сада и без конца твердили, что жить
друг без друга не можем!
   - Итак, все произошло, - заметил Финбоу, - стремительно.
   - После этого мы уже были неразлучны и провели в Париже не то
восемь, не то девять недель. Какие это были счастливые дни! Где мы
только не побывали! - воскликнул Филипп.
   - Вы пробовали писать в это время? - спросил Финбоу.
   - Куда там, - отмахнулся Филипп, - когда Тони была рядом, я не мог
собраться с мыслями. Да и потом, из меня все равно ничего не выйдет. Я
уже оставил всякие попытки.
   Минуту назад он горел восторгом, радуясь, что получил возможность
поговорить о Тони, но вот к нему снова вернулось его обычное
пренебрежительное безразличие ко всему на свете, и он буквально у нас
на глазах превратился в прежнего Филиппа - легкомысленного лентяя.
   - Та-ак, - протянул Финбоу. Филипп рассмеялся.
   - Впрочем, какое все это имеет значение? Я провел два пленительных
месяца в Париже и привез Тони обратно в Англию, чтобы вместе совершить
эту прогулку.
   - А кроме того, - заметил с улыбкой Финбоу, - вы, наверное, хотели
похвастаться перед своими друзьями. Прелесть любви к красивой женщине
в том и заключается, что это всегда вызывает зависть ближних.
   - А вы, оказывается, циник, - заметил со своей обаятельной улыбкой
Филипп. - Но вы правы: я и в самом деле хотел ее показать друзьям. Мы
ведь знаем друг друга не первый год. Разумеется, я хотел познакомить
Тони со всеми. Я написал Роджеру, можно ли мне приехать со своей
невестой, он ответил, что примет ее с распростертыми объятиями.
   - И вы наслаждались бы счастьем три недели... - заметил Финбоу.
   - Если бы не эта трагедия, - подхватил Филипп. - А теперь мы
вынуждены сидеть в этой дыре, пока все не прояснится. Если бы этого не
случилось... Все так хорошо складывалось! В самом начале путешествия
мне казалось, что Тони не получит никакого удовольствия от этой
прогулки, но...
   Я заметил, как почти неуловимо напряглось лицо Финбоу. И хотя я не
понимал, к чему он клонит, я восхищался его умением вести этот
кажущийся на первый взгляд легким и светским разговор.
   - А почему вам так казалось? - спросил он Филиппа. - Ведь она
понравилась вашим друзьям?
   - Да, - ответил Филипп после некоторого раздумья, - но я
чувствовал, что ей как-то неуютно. Не следовало бы говорить об этом
сейчас, но я считаю, что Роджер вел себя довольно бестактно. Иногда на
него находила эдакая удаль, вы знаете... И свежего человека его
развязность не могла не покоробить.
   - Представляю, - поддержал я.
   - Да, - продолжал Филипп. - Тони впервые видела его, и ее
шокировали шуточки, которые он отпускал по нашему адресу. Всякие
скабрезности, вы, наверное, догадываетесь, что это было такое.
   - Еще бы, - откликнулся Финбоу. - Я никогда не находил такие шутки
забавными.
   - Тони вначале было не по себе. Но скоро она привыкла, и тогда нам
всем стало очень весело, - сказал Филипп. - Бедняга Роджер! Как бы я
хотел, чтобы он был сейчас с нами! - Тут он заметил, что Тони знаками
зовет его, и скороговоркой добавил: - Ну, я пошел.
   Он сбежал с веранды и с разбегу бросился на траву рядом с Тони.
Финбоу пропел ему вслед свое глубокомысленное "та-ак" и обратился ко
мне с монологом:
   - Стремление людей делиться своими любовными переживаниями имеет
только одно оправдание - оно помогает выуживать сведения, которые иным
путем добыть невозможно. Польсти человеку, похвали его возлюбленную
или возлюбленного - и можешь считать, что все нужные сведения уже у
тебя в кармане. Особенно если ты обладаешь искусством вставлять не
относящиеся к делу вопросы - искусством, которое, к сожалению, еще не
получило должной оценки.
   Мне было невдомек, какие полезные сведения Финбоу удалось извлечь
из разговора с Филиппом, но, судя по поведению друга, он их получил. Я
терялся в догадках, кого же он все-таки подозревает? Тони? А если ее,
то почему? Финбоу ничего не добавил к сказанному и только минут через
пять объявил:
   - Пойду посижу немного с Филиппом и Тони.
   - А ты не находишь, что это не совсем удобно? - спросил я. Только
слепой мог не заметить, что молодые люди хотят остаться наедине.
   - Конечно, неудобно, - улыбнулся он и, поднявшись, неторопливо
зашагал по травяному ковру, отделявшему веранду от берега реки.
   Он растянулся рядом с Филиппом и Тони, и вскоре до меня донесся их
дружный смех.
   Мое внимание, однако, переключилось на Эвис, которую удалось
наконец вытянуть из комнаты на воздух, и теперь она прогуливалась с
Кристофером по берегу. Я с тревогой увидел, что она очень бледна,
подавлена и двигается как-то вяло и неуверенно. Я заметил, что
Кристофер с нескрываемым беспокойством следит за каждым ее шагом.
   До меня донесся взрыв смеха Филиппа и Тони, вызванный, по-видимому,
очередной остротой Финбоу. Наконец Финбоу встал и присоединился к
Кристоферу и Эвис, которые стояли молча, уставившись на воду. До меня
долетели его слова:
   - Я только что соблазнял Филиппа и Тони провести медовый месяц на
Балеарских островах.
   - Ну-у? - безучастно протянул Кристофер.
   - А какие у вас планы на этот счет? - спросил Финбоу... несколько
бестактно, с моей точки зрения.
   - Мы не можем строить никаких планов, - Эвис взглянула на него, -
пока... - И голос ее дрогнул.
   - Дорогая моя, - сказал Финбоу, - пусть эта история не отравляет
вам жизнь. Она сама по себе уже достаточно неприятна, ни к чему
усугублять ее лишними переживаниями.
   Понемногу у них завязалась беседа, но говорили они так тихо, что я
не мог уловить ни слова. По-видимому, Финбоу удалось вернуть Эвис
некоторое равновесие, потому что они пришли к чаю оживленные.
   - Мы с Филиппом не уступим вам нашего милого Финбоу, - встретила их
Тони.
   - Что греха таить, Финбоу - непременная часть меблировки всякой
молодой четы, - мягко констатировал Финбоу.
   - Когда я стану главой семьи, - улыбнулся в ответ Филипп, - я вас
на порог не пущу.
   - Ничего, я буду утешаться чаем, - парировал Финбоу. Он извлек
миниатюрный чайничек и принялся совершать свой обычный обряд
приготовления чая.
   - Лучший в мире чай, - заявил он, сделав глоток.
   Вдруг дверь с шумом распахнулась, и в комнату влетела миссис Тафтс.
Она швырнула газету почему-то именно передо мной и, презрительно
фыркнув, сказала:
   - Полюбуйтесь, вам это будет интересно! - и, хлопнув дверью, удалилась.
   Я развернул газету: Таинственная смерть.
   Врач-онколог найден убитым на яхте.
   Трагедия в Броудской заводи.
   Сегодня в 9.30 утра на собственной яхте "Сирена" был найден убитым
один из лучших специалистов по раковым заболеваниям доктор Роджер
Миллз, племянник небезызвестного сэра Артура Миллза. Причиной смерти,
как полагают, является пулевое ранение в грудь. По полученным
сведениям, в числе пассажиров яхты были мисс Эвис Лоринг, которая
произвела на всех неизгладимое впечатление своим эффектным костюмом на
прошлогоднем маскараде в Челси, мистер Филипп Уэйд, сын
судостроительного магната из Ньюкасла, и мистер Иен Кейпл, клубный
завсегдатай.
   Следствие по делу ведет сержант уголовной полиции Нориджа А.
Беррелл.
   Из достоверных источников стало известно, что результатов
расследования, проливающих свет на загадочное происшествие, можно
ожидать в самое ближайшее время.
   Ни слова не говоря, я пустил газету по кругу. Прочитав сообщение,
все замерли в напряженном молчании, не зная, дать ли волю страху и
высказать то, что накопилось в душе, или превратить все в шутку и
посмеяться. Тон задал Филипп.
   - Вот как надо писать! - воскликнул он. - Если я когда-нибудь брошу
рифмоплетство и займусь прозой, я возьму эту заметку за образец.
   - А я-то думала, что тебе и учиться больше нечему, - тихо обронила
Тони. Филипп сделал вид, что хочет бросить в нее нож.
   - Меня особенно умиляет это "небезызвестный", - заметил Финбоу с
задумчивым видом, - Интересно, как меняется язык: слово "известно" в
дни моей юности значило только "известно" и ничего больше, теперь же
оно почему-то означает "из достоверных источников стало известно".
   - Или взять хотя бы характеристику Иена - "клубный завсегдатай",
видите ли. Как это прикажете понимать? - подхватил Кристофер. - То ли
он популярная фигура в каком-то определенном клубе, то ли в
нескольких, то ли он слывет охотником до клубов вообще или имеется в
виду еще что-то...
   - А я все-таки, - продолжал Финбоу, - хотел бы знать, что же было
на Эвис во время бала-маскарада в Челси, что произвело такое
неизгладимое впечатление на публику?
   - Насколько я понимаю, - сощурив свои необыкновенные глаза, пустила
шпильку Тони, - неизгладимым в памяти публики скорее останется то,
чего на ней не было.
   - Ехидна, - бросила, слегка вспыхнув, Эвис.
   - О каких это результатах расследования здесь идет речь? - оборвав
шутки, встревожено спросил Уильям. - Что они там еще откопали?
   Весь день после ленча он был очень молчалив, по-видимому, все еще
не преодолев своего недоверия к Финбоу; во всяком случае, мне так
показалось, когда я наблюдал за ним.
   - Не думаю, чтобы это было что-нибудь серьезное, - ответил Финбоу.
- Просто этот Беррелл проявляет служебное рвение. У меня такое
чувство, что он нацелился на Иена, но пока еще у него нет достаточно
улик, чтобы предъявить обвинение нашему "клубному завсегдатаю".
   - Но Иен никак не мог совершить это преступление, - высокомерно
возразил Уильям. - Он находился в центральной каюте, когда произошло
убийство...
   - Вы, кажется, намерены говорить об убийстве? - осторожно прервал
его Фйнбоу. - А ведь это запретная тема.
   Уильям своенравно сжал губы и схватил книгу, которую читал до чая.
Я взглянул на обложку и прочел: "Мир вокруг нас".
   После чая мы вынесли шезлонги на веранду и уселись там, покуривая и
провожая взглядом неторопливо проплывающие по реке яхты. Ветер утих.
Стоял теплый вечер, который воскресил в моей памяти южные вечера под
небом Италии, где мы три года назад так славно провели время. Особенно
запечатлелся один вечер, когда мы всей компанией, точно так же как
сейчас, сидели на веранде, только тогда перед нами открывался вид на
лазурное Ионическое море... и тогда с нами был Роджер, веселый,
шумливый Роджер.
   Кристофер тоже, видимо, вспомнил об этом.
   - А помните, - начал он, - как мы коротали вечера в Сан-Пеллегрино?
Тогда казалось, что в мире царит полная гармония.
   - Как не помнить, - оживленно откликнулся Филипп. - Мы еще играли:
кто больше насчитает огоньков на побережье Сицилии. Это было самое
чудесное время в моей жизни. - И добавил с улыбкой: - Только Тони мне
тогда не хватало!
   - Я- в то время никого из вас не знала, - сказала задумчиво Тони и
еще раз повторила: - Ни единого человека. Я, как примерная ученица,
брала уроки музыки в Ницце.
   - Роджер раз или два тоже отдыхал в Ницце. Вам не приходилось там с
ним встречаться? - спросила Эвис.
   - Вот еще глупости! - грубо оборвала ее Тони. - Не могла же я знать
всех и каждого в Ницце!
   Филипп переменил тему.
   - А где обитал наш Финбоу три года назад?
   Финбоу улыбнулся и ответил:
   - Мирно попивал чай у себя в Гонконге.
   Разговор не клеился, он то и дело прерывался гнетущими паузами. Так
мы просидели, пока алый шар солнца не скрылся за камышом. Эвис
пожаловалась, что ей стало холодно, и мы перекочевали в неосвещенную
гостиную. В окно виднелось небо, отливающее чуть ли не всеми цветами
радуги - от желтого до ярко-синего, В полумраке глаза Тони, отражая
переливы красок вечернего неба, светились как у кошки. Все примолкли:
в самом воздухе темной комнаты, подсвеченной лишь бликами заката,
казалось, витал дух уныния, предательства и тлена.
   С облегчением услышал я шаги миссис Тафтс. Она возникла на пороге
расплывчатым белесым пятном"
   - Обед запаздывает, - с вызовом объявила она.
   - О, это не имеет никакого значения, - тотчас откликнулся
Кристофер.
   - Нет, имеет, - заявила миссис Тафтс. - Очень мне нужно быть на
ногах всю ночь.
   - Ни в коем случае, - с сочувствием согласился Финбоу.
   - Что-то случилось со светом, - объяснила она.
   - Может, вам помочь? - Я кое-что смыслю в этих вещах, - вызвался
Уильям.
   - Не нуждаюсь, - отрезала миссис Тафтс и вышла.
   Вслед ей раздался жиденький смешок: перспектива провести весь вечер
в темноте отнюдь не способствовала поднятию нашего настроения. Мы
сидели погруженные в мрачные раздумья. Небо совсем потемнело, и
комната наполнилась какими-то смутно очерченными, неузнаваемыми
предметами.
   Вдруг в темноте послышался голос Кристофера?
   - В это самое время вчера вечером мы сидели в каюте... Роджер
говорил и говорил без умолку.
   - А теперь, - еле слышно добавила Эвис, - Роджера нет...
   Финбоу чиркнул спичкой, чтобы закурить сигарету, и язычок пламени
на миг осветил лица сидевших с ним рядом людей. Передо мной мелькнуло
лицо Кристофера - бронзовое и суровое, но я тут же забыл о нем,
потрясенный выражением лица Уильяма. Он сидел, опершись локтем на
подлокотник кресла к опустив подбородок на руку. Когда трепетный
огонек выхватил из тьмы его лицо, я увидел, что он улыбается: тонкая
верхняя губа вытянулась в ниточку, обнажив крепкие белоснежные зубы.
Откровенное торжество и жестокость были в этой улыбке! Она мелькнула и
погасла, как вспышка. И лицо Уильяма снова стало прежним: серьезным,
непроницаемым, волевым. Финбоу не спеша раскурил сигарету и погасил
спичку.

                          Глава седьмая



   Когда мы разместились за небольшим столом и приступили к обеду, я
все пытался заставить себя поверить в то, что увиденное мною было
наяву, а вовсе не плод моего воображения. Напротив меня сидел Уильям и
спокойно отвечал на какое-то замечание Филиппа. Белое пламя пущенной
на полный фитиль керосиновой лампы в центре стола освещало волевое,
умное лицо, и я старался уверить себя, что Уильям всегда выглядел так
и только так... что я никогда не видел того лица, искаженного
злорадной ухмылкой... что все это было лишь причудливой игрой света в
темноте.
   Долгое пребывание в темной комнате наложило свой отпечаток на
настроение всей компании. Никто, кроме меня, не видел ухмылки Уильяма
- если это и в самом деле не было всего лишь игрой воображения, - зато
все слышали слова Эвис: "А теперь Роджера нет..." - и эти несколько
слов как бы сняли запрет с темы, которую мы уговорились не
затрагивать. Когда мы приступили к ростбифу (надо сказать, что кухня
миссис Тафтс не отличалась ни искусством, ни разнообразием, и обед был
   точной копией ленча, с той лишь разницей, что вечером подавался еще
и порошковый суп), Кристофер сказал:
   - В этом убийстве есть одна загадочная деталь, которая
заинтриговала меня больше всего.
   - Какая деталь?- живо откликнулся Уильям.
   За столом все примолкли и волей-неволей стали слушать, хотя
предпочли бы вообще не притрагиваться к этой теме. Наше состояние
напоминало человека, которого все время так и тянет коснуться языком
больного зуба.
   - Исчезновение судового журнала, - ответил Кристофер. - Мне
кажется, что он пропал не без причины, но вот что это за причина -
вопрос.
   - А что там было? - как бы между прочим спросил Финбоу.
   - Да просто описание всего, что произошло за день, - ответил
Кристофер, - с разбросанными тут и там топорными шуточками: Роджер
почему-то мнил себя остряком. - Лицо Кристофера посерьезнело. -
Бедняга!
   - Должно быть, Роджер написал нечто такое, что убийца хотел скрыть,
что-то явно компрометирующее его, - заключил Уильям.
   - Но эта версия не объясняет исчезновение вымпела, - возразила
Тони. - Почему же тогда пропал и вымпел?
   - Я не вижу логической связи, - согласился Уильям.
   - А разве не могло быть, - предположил Кристофер, - что убийца
бросил вымпел за борт именно потому, что для этого не было никакой
видимой причины. Допустим, что у него была достаточно серьезная
причина отделаться от судового журнала и он швырнул его за борт... а
потом выбросил и вымпел с тайной надеждой запутать следствие: пусть,
мол, думают, что между двумя исчезнувшими предметами существует какая-
то связь. Мне кажется, что это вполне возможный вариант.
   - Хитроумно придумано, - заметил Уильям.
   Во время этого обмена мнениями меня не покидала горькая ирония:
один из нас наверняка знал, почему исчезли судовой журнал и вымпел!
Для одного из сидящих за столом это загадочное происшествие не
представляло никакой тайны! А между тем сама комната и все окружающие
нас предметы имели такой обыденный, домашний вид, как будто мы просто
зашли сюда компанией скоротать уик-энд. Я окинул всех беглым взглядом,
   Уильям, например, как бы выражая свое полное согласие с
Кристофером, залпом осушил стакан пива; Кристофер разделывался с
последним куском ростбифа; Эвис, отодвинув от себя тарелку, крошила в
своих тонких пальцах кусочек хлеба; Филипп был занят тем, что смешивал
пиво с сидром, намереваясь угостить этой мешаниной Тони, а та с
интересом наблюдала за его манипуляциями. Мы встретились глазами с
Финбоу, и я с любопытством подумал, что полезного для себя извлек он
из только что закончившегося разговора. За нашими спинами живым укором
маячила фигура миссис Тафтс, нетерпеливо ожидающая удобного момента,
чтобы поскорее унести со стола оставшееся мясо.
   Мы переменили тему, и теперь разговор шел о прочитанных книгах.
   Миссис Тафтс принялась убирать со стола сыр. Вдруг. Эвис,
передернув плечами, сказала:
   - Меня что-то знобит.
   - Что с тобой? - обеспокоено спросил Кристофер. - Тебе нездоровится?
   - Нет, я здорова, - ответила Эвис, - просто продрогла. Миссис
Тафтс, нельзя ли затопить камин у нас в спальне?
   - Затопить камин? - возмущенно воскликнула миссис Тафтс. - Это в
такую-то пору?!
   Бледное, расстроенное лицо Эвис приняло не свойственное ей упрямое
выражение.
   - Я прошу затопить камин, миссис Тафтс, - произнесла она
непреклонным тоном.
   Миссис Тафтс шагнула к столу.
   - Обойдетесь и без камина, - отрезала она. Тогда поднялся
Кристофер.
   - Миссис Тафтс, - приказал он, - вы сию же минуту пойдете и
растопите камин в комнате мисс Лоринг.
   - И не подумаю, - ответила миссис Тафтс. - Не хватало еще, чтобы
молодые, здоровые девицы жгли камин, когда теплынь на дворе.
Обойдетесь как-нибудь. Да и вообще, в доме нет угля.
   - А нельзя ли достать хоть немного угля в деревне? - Кристофер
нахмурился.
   - Нельзя, - ответила миссис Тафтс. - Я уже ходила туда сегодня, да
все понапрасну. - И она с воинственным видом продефилировала к двери.
   - Вот видишь, дорогая, - обратился Кристофер к Эвис. - Мы, кажется,
бессильны что-либо сделать,
   - Не может быть, чтобы во всем графстве Норфолк не нашлось горстки
угля, - возразила Эвис, и уголки ее губ капризно изогнулись.
   - Да, но его проищешь всю ночь, - ответил Кристофер. - Сейчас не
настолько холодно, дорогая. Выпей чего-нибудь - сразу согреешься.
   - Я хочу, чтоб затопили камин, - твердила Эвис, - неужели тебе
трудно сделать это для меня?
   - Да ты что, хочешь послать человека в Норидж только потому, что
тебя немного знобит?! Ведь здесь даже машины нет! Что же, он должен
идти в такую даль на своих двоих, что ли? - вмешалась Тони.
   На протяжении всего дня чувствовалось, что отношения Тони и Эвис
сложились не лучшим образом, а перепалка, невольным свидетелем которой
я стал, не оставляла сомнений на этот счет.
   - Я разговаривала с Кристофером, - заявила Эвис. Ее бескровные щеки
порозовели от гнева. - И остальных это не касается. Кристофер, я не
так уж часто тебя о чем-нибудь прошу. - Теперь в ее тоне появились
просительные нотки.
   Кристофер недоуменно пожал плечами.
   - Я готов ради тебя на все, дорогая. Но сейчас ты ведешь себя
неблагоразумно, пойми.
   Эвис натянуто улыбнулась.
   - Наверное, ты прав. Это все нервы, - пробормотала она. - Пойду и
постараюсь согреться. Спокойной ночи, друзья.
   Она поднялась из-за стола и медленной, изящной поступью вышла из
комнаты, остальные проводили ее взглядом.
   - Она, очевидно, просто переутомилась, - как бы извиняясь, произнес
Кристофер. - Да это и понятно после такого дня.
   - Этот день был одинаково скверным для всех, - за--метила Тони. -
Но представьте себе, что было бы, если бы мы все стали капризничать,
словно избалованные прима-балерины?!
   - Это мне напоминает анекдот, - вступил в разговор Финбоу. - Один
старшина отчитывает новобранцев, которых поймал с нечищеными
пуговицами: "Что было бы, если бы все солдаты английской армии явились
на парад с такими же грязными пуговицами?" На этот вопрос существует
единственный ответ, но, насколько я знаю, никто еще не рискнул так
ответить. Он напрашивается сам
   собой: "Тогда бы вся английская армия вышла на парад с грязными
пуговицами".
   Тони рассмеялась, а Финбоу продолжал:
   - Пускать в ход такой аргумент - недостойный прием в споре, Тони.
   Эпизод с Эвис был забыт за приготовлениями к бриджу, но у меня все
же остался неприятный осадок. Мне нередко приходилось видеть ее
грустной или погруженной в черную меланхолию, но никогда прежде она
так явно не проявляла своего плохого настроения. Мои мрачные
предчувствия усиливались.
   В подавленном настроении сел я за ломберный столик в гостиной в
паре с Финбоу, машинально сдавал карты и машинально играл. К моему
великому облегчению, ход выиграл Финбоу и этим хоть на время избавил
меня от необходимости делать вид, что мои мысли сосредоточены на игре.
На диванчике за спиной Финбоу, почти касаясь лицом друг друга, о чем-
то шептались Филипп и Тони. Снова обратившись к бриджу, я увидел, как
Финбоу с блеском проводит рискованную комбинацию "четыре пики". Я был
плохим партнером, но игра все же рассеяла мои страхи.
   Я играю в бридж почти всю свою сознательную жизнь и без хвастовства
могу сказать, что благодаря своей незаурядной памяти считаюсь игроком
выше среднего уровня. Но я явно не мог состязаться со своими
партнерами в тот вечер. Финбоу слыл, как говорили в Гонконге,
"карточным асом к востоку от Сингапура". С его живым умом и богатой
практикой, приобретенной во время скучных, долгих вечеров вдали от
родины, иного быть и не могло. Уильям и Кристофер тоже были
первоклассными игроками, я бы даже затруднился сказать, кто из них
троих играет лучше. Но у каждого был свой стиль игры, который сильно
отличался от стиля двух других. Уильям сидел, потирая подбородок,
нарушая молчание только тогда, когда того требовала игра, он с
математической точностью определял все шансы и ни на йоту не отступал
от того, что подсказывал ему разум. Игра Финбоу была смешением
классического бриджа с рискованным покером. Однажды после очередного
головокружительного блефа он сказал: "Бридж - это жалкая замена доброй
беседы. Однако у меня в жизни еще не было беседы, оставляющей такое же
чувство удовлетворения, какое испытываешь после удачно проведенного блефа",
   Кристофер улыбнулся:
   - Судя по тем немногим беседам, свидетелем которых я был, я бы не
сказал, что вы испытываете от них меньше удовольствия.
   У Кристофера, как я заметил, тоже было чутье игрока, которого я
лично лишен начисто.
   Пока шла игра, я забыл о своих тревогах. Даже ни разу не вспомнил о
нашем напряженном ожидании в темноте. К слову сказать, несмотря на то,
что все три моих партнера были в этот вечер в ударе, я выиграл фунт
стерлингов - мне шла хорошая карта.
   Около половины двенадцатого закончился третий роббер, и мы
разошлись по комнатам. Я уже начал снимать пиджак, как вдруг Финбоу
остановил меня.
   - Постой, - сказал он, - пойдем покатаемся на лодке. Нам надо
поговорить.
   В другое время я бы стал возражать - у людей определенного возраста
привычки, как известно, становятся второй натурой, а я даже в
молодости не питал пристрастия к полуночным прогулкам на лодке, - но
при последних словах Финбоу все мои смутные догадки и опасения ожили
снова. Возраст не властен над такими чувствами, как волнение и
тревога, и я довольно искренне ответил:
   - С удовольствием!
   - Только нам нужно подождать полчасика, - тихо сказал Финбоу,
закуривая сигарету, - пока наши молодые люди не заснут. А ты пока
почитай что-нибудь - не стоит начинать разговор в этих стенах.
   Я пытался читать "Дизраэли" Моруа - я сунул эту книгу в чемодан,
собираясь в дорогу, - но пламя свечи дрожало и мигало, буквы сливались
в сплошное желтое пятно... а драматические события, развертывающиеся в
романе, казались далекими и малозначительными по сравнению с
событиями, в водоворот которых попал я. Волей-неволей мой взгляд
устремился к Финбоу, в его профиле было все-таки что-то лошадиное,
впрочем, это не лишало его своеобразного благородства. Он сидел у
туалетного столика и что-то строчил на листке бумаги. Я пытался снова
читать, но мне это удалось еще меньше, чем прежде.
   Наконец Финбоу бесшумно поднялся и шепотом произнес:
   - Выйдем через веранду.
   В одних носках мы прокрались к двери, стараясь производить как
можно меньше шума, открыли ее и вышли на веранду.
   - Жди меня где-нибудь здесь, - сказал Финбоу. - Я схожу за лодкой.
   Его длинная тень исчезла за кустарником в правой половине сада.
Луна заливала светом все вокруг, и мне пришлось укрыться в плотной
тени дома. Подождав с минуту, я двинулся не спеша на берег реки, к
тому месту, где меня мог подобрать Финбоу. Вдруг я услышал какой-то
шорох и, холодея от страха, увидел, что в кустах маячит чья-то темная
фигура.
   Трудно сохранять хладнокровие, если живешь под одним кровом с
убийцей. Одного вида этой темной фигуры в освещенном лунным светом
саду было достаточно, чтобы привести меня в трепет, я почувствовал,
что сердце готово выскочить из груди. Но я стиснул зубы и не произнес
ни звука, боясь сорвать затею Финбоу. Я заставил себя идти, не
прибавляя шага, к берегу реки, но сам все время чувствовал, что за
мной по пятам движется позади кустов чья-то тень.
   Дойдя до берега, я обернулся и стал ждать неизвестного - будь что
будет! Я был напуган: утром этого дня я уже видел человека с пулей в
сердце. Темная тень отделилась от кустов и направилась ко мне. Я
приготовился к обороне.
   Но тут лунный свет упал на моего преследователя, и я чуть не
расхохотался. Это был Алоиз Беррелл. Подойдя ко мне вплотную, он спросил:
   - Куда это вы собрались, мистер Кейпл?
   - Покататься на лодке.
   - Вот как? - удивился он, глядя на меня с вызовом.
   - С мистером Финбоу, - невинно добавил я. Лицо Беррелла вытянулось.
   - О, тогда другое дело, - нехотя согласился он. Тут я услышал тихий
всплеск, и вскоре Финбоу пристал к берегу.
   - Добрый вечер, сержант Беррелл, - приветливо сказал он.
   - Добрый вечер, сэр.
   - Прошу тебя, убеди сержанта Беррелла, что я не собираюсь никуда
бежать, - попросил я Финбоу.
   - Мы просто решили покататься на лодке, - объяснил Финбоу. - Нам,
старикам, нужно немного поразмяться перед сном.
   - Тогда все в порядке, сэр, - ответил Беррелл. - Дело в том, что
я, как вы знаете, должен следить за этим
   домом в оба, как бы там, чего доброго, не произошло еще одно
убийство.
   - Еще одно убийство?-озадаченно спросил Финбоу.
   - На этом дело не кончится, уж я-то знаю, - отвечал Беррелл, входя
в раж. - Перестрелять всю компанию одного за другим - вот что нужно
злоумышленнику.
   - О, вы не должны этого допустить ни в коем случае, - со всей
серьезностью заявил Финбоу. - Очевидно, вам придется задержаться здесь
в связи с этим.
   - Именно так, - подтвердил Беррелл. - Мне необходимо найти
пистолет, и, кроме того, я обязан быть на посту на тот случай, если
будет сделана новая попытка Совершить покушение.
   - Желаю удачи, сержант, - пробормотал Финбоу, усаживаясь в лодку.
   Он греб молча, пока мы не потеряли сержанта из виду, а когда мы
свернули к Кендал-Дайк, тихо рассмеялся.
   - Этот тип, - сказал он сквозь смех, - скоро сведет меня в могилу.
   - Боюсь, что он скорее сведет в могилу меня, - ответил я тоскливо.
   - Да-а, Иен, это просто великолепно! Ты в роли охотника за
черепами! - хохотал Финбоу, не переставая грести. - Беррелл, наверное,
начитался мистера Ван Дайна и находится под впечатлением его идей.
   - Зачем ты вытащил меня из дому? - набросился я на него. - Мы с
таким же успехом могли поговорить и в нашей комнате.
   - Нет, - невозмутимо ответил Финбоу, - там очень тонкие стены, а
проверить, слышно ли что-нибудь сквозь них в соседних комнатах, у меня
еще не было возможности. Поэтому я и решил во избежание риска
поговорить вне дома.
   Мощными рывками весел он резал воды Дайка; слева на берегу тянулись
бескрайние мертвенно-серые в лунном свете поля, тут и там мелькали в
окнах огоньки. В другое время я был бы рад отдохнуть душой и
насладиться общением с природой, но в тот момент этот ничем не
нарушаемый покой равнины вызывал раздражение и еще больше нагнетал
нервное напряжение. Я ждал новых откровений Финбоу и вопросительно
взглянул на него.
   Он улыбнулся понимающе и продолжал грести с прежней энергией против
течения. Сдерживая нетерпение, я закурил сигарету. Наконец мы доплыли
до изборожденного сетью рукавов и заросшего тростником устья Хайгем-
Саунда; вдаль уходила серебристая лунная дорожка, на которой тут и там
темнели пятнами покачивающиеся на водной глади островки кувшинок. Где-
то прокричала ночная птица.
   - Итак, - сказал Финбоу, опуская весла, - в этом твоем убийстве
есть кое-какие странные обстоятельства.
   - Что тебе удалось выяснить? - спросил я.
   - Боюсь, что не много, - глубокомысленно произнес он. - Я лишь
добавил один или два вопроса к тем, что записал днем. Во-первых,
почему Тони находится в таком же смятении чувств, что и Эвис?
   - Ничего подобного, - возразил я.
   - В том-то и дело, что да. Только она лучше умеет владеть собой.
Присмотрись к ней, Иен. Когда за ленчем Уильям сказал что-то об
убийстве, она чуть не вскрикнула. А потом, когда Эвис заметила, что
Роджер не раз бывал в Ницце, она вообще вышла из себя. Ты сам слышал,
как Филипп рассказывал мне, что она была в подавленном настроении в
свой первый вечер пребывания на яхте. Почему, спрашивается? И что
произошло в Ницце? Конечно, это может и не иметь никакого отношения к
Роджеру. Может быть, у нее с Ниццей вообще связаны неприятные
воспоминания... скажем, бросил любимый человек или оказалась на мели и
не было денег даже на губную помаду. Я готов биться об заклад, что
мисс Тони не рассказала о себе и десятой доли того, что могла бы
рассказать.
   - И ты полагаешь, что Филипп знает что-то, чего не знаем мы? -
спросил я.
   - Боюсь, что он знает и того меньше, - улыбнулся Финбоу. - Еще
сегодня утром я высказал предположение, что Филипп не причастен к
убийству Роджера. Теперь я могу сказать это с полной уверенностью.
   - Но почему? - меня начинал раздражать его безапелляционный тон. Не
скрою, я восхищался Финбоу, но, в конце концов, я тоже не слепой и
вижу все не хуже его, а своих молодых друзей знаю даже лучше, чем он.
- Это все твои психологические выверты: "поскольку двухгодовалым
ребенком он любил свою двоюродную тетушку, став двадцатилетним
мужчиной, он не мог сделаться убийцей Роджера".
   - Нет, - ответил миролюбиво Финбоу. - Я говорю это, опираясь на
вполне убедительные реальные данные... постольку, поскольку волосы
человека вообще могут служить убедительным доказательством его
виновности или невиновности.
   - Ты что, обнаружил на теле Роджера чьи-то волосы? - спросил я,
содрогнувшись.
   - Да нет, что ты, - ответил Финбоу. - Убийцы, как правило, не рвут
на себе волосы, перед тем как пристрелить свою жертву. Ты присмотрись
повнимательнее, как Тони треплет шевелюру Филиппа.
   Я не знал, что и думать, ибо никак не находил связи между этой
идиллической картинкой, нарисованной Финбоу, и невиновностью Филиппа.
А Финбоу тем временем продолжал:
   - Любопытно, что Тони готова бежать к алтарю хоть сейчас. Ты
слышал, как я советовал им поехать на Балеарские острова? Как ты,
наверное, догадался, я просто хотел проверить их реакцию. Так вот,
Тони хочет сыграть свадьбу как можно скорее.
   - А Филипп? - спросил я.
   - Он тоже хочет жениться на этой девушке, если он вообще способен
испытывать какие-либо желания. Но Филипп не в счет. Стоит Тони
захотеть, и она своего добьется, - сказал Финбоу, пристально глядя на
воду.
   - Послушай, Финбоу, ты что, подозреваешь Тони?
   - Это не по правилам - задавать вопросы в лоб, - мягко упрекнул он
меня. - Я с тобой более откровенен, чем любой другой на моем месте...
к тому же я нарочно рассуждаю вслух, чтобы ты мог следить за ходом
моих мыслей. Я сам еще не знаю, подозреваю я Тони или нет. Одно я знаю
твердо: она смертельно напугана и непременно женит на себе Филиппа,
как только ей удастся заманить его в бюро регистрации браков. С другой
стороны, Эвис сейчас почему-то не хочет выходить замуж за Кристофера.
И это довольно странно, доложу я тебе.
   - Побойся бога, Финбоу, - возразил я, - ты делаешь массу выводов на
основании того, что Тони рвется замуж за Филиппа. Но нелепо делать
подобные же выводы в отношении Эвис, потому что та, наоборот, н е
хочет замуж. Нельзя все валить в одну кучу.
   - Можно, - ответил Финбоу. - И я собираюсь доказать тебе это. Дело
не столько в желании или нежелании выйти замуж, а в том, что это
желание или нежелание так или иначе вызваны смертью Роджера.
   В камышах по протокам медленно проплыл лебедь. Его появление как бы
подчеркнуло зловещий смысл слов Финбоу. По какой-то необъяснимой
ассоциации мне вспомнилась жесткая, кривая усмешка, мелькнувшая на миг
в свете зажженной спички.
   - Финбоу, ты ничего не заметил, когда сегодня вечером в темноте
закуривал сигарету? Эвис как раз в это время говорила что-то о
Роджере, - вырвалось у меня.
   - А ты думаешь, я случайно закурил именно в эту минуту, не раньше и
не позже? - мягко спросил он.
   - Значит, ты видел, какое выражение лица было у Уильяма?
   - Да, лицо Уильяма поразило меня... своей необычностью, - ответил
он.
   - Он как будто бы даже злорадствовал, - продолжал я, и перед моими
глазами снова отчетливо возникла улыбка Уильяма.
   - Я думаю, он и в самом деле злорадствовал, - сказал Финбоу. Его
голос звучал как-то необычно встревожено. - Но здесь пока ничего не
ясно. Всякий раз, когда я думаю об Уильяме, у меня недостает каких-то
штрихов для завершения картины. И в то же время такое чувство, будто я
однажды уже нащупал нечто вполне конкретное, что так или иначе
определяет место Уильяма в этой истории... и упустил. Это не отпечатки
пальцев... и не поспешность, е которой он схватился за штурвал... и не
его исчезновение в каюте перед большим разговором. Нет, все не то. Не
могу ни за что ухватиться, хоть убей. Но как бы там ни было, завтра
утром я еду в клинику Гая.
   Мне показалось, что я догадался зачем, и я спросил:
   - Выяснить, как может эта история отразиться на будущем Уильяма?
   - Выяснить, - спокойно продолжал Финбоу, - как доктор Роджер Миллз
отзывался о своем молодом, подающем надежды коллеге докторе Уильяме
Гарнете.
   - Никогда в жизни не видел, чтобы улыбка была способна так изменить
лицо человека, - заметил я.
   - Я тоже. - Финбоу опустил руку в воду, и лодку медленно стало
сносить по течению. - И будь у меня хоть капля сообразительности, я
думаю, мне бы не пришлось завтра ехать в клинику.
   - Пожалуй, - согласился я. И, вспомнив инцидент за чаем, спросил: -
А почему ты его так резко осадил за столом, когда он заговорил об
убийстве?
   - Я всего лишь человек, - признался Финбоу со спокойной улыбкой. -
И злился на него за то, что он задал мне головоломку... в то время как
я твердо был убежден, что должен знать разгадку.
   - Ну а теперь ты знаешь эту разгадку? - спросил я,
   - Пока нет, - ответил он, глядя на меня в упор. - Но я буду знать
ее завтра.
   Он стал грести к дому. Сделав несколько рывков, он опустил весла, и
лодку тихо-тихо понесло вниз. Уставившись на дно лодки, он вдруг
сказал тоном, от которого у меня мурашки пошли по телу:
   - У меня возник еще один вопросик, на который мне хотелось бы
получить ответ.
   - Какой еще вопросик? - спросил я почти грубо, нервы были на
пределе.
   - Почему все пятеро молодых людей испытывали такую лютую ненависть
к Роджеру? - сказал Финбоу.

                           Глава восьмая



   Когда я на следующее утро открыл глаза, Финбоу уже не было в
комнате. Я ощутил тупую боль в голове, но она отступила на задний
план, как только я вспомнил слова, которые Финбоу произнес вчера в
лодке. Почему все пятеро молодых людей испытывали такую лютую
ненависть к Роджеру? По пути домой я пробовал выудить хоть что-нибудь
у самого Финбоу, но он упорно не хотел сказать мне ничего более
определенного.
   Я никак не мог избавиться от свинцовой тяжести в голове, и, пока
умывался и брился, мысли мои все кружили вокруг слов Финбоу. Вернее
сказать, я не вдумывался в их смысл: просто они неотступно сверлили
мой мозг, доводя до исступления.
   Когда я вошел в столовую, все уже были в сборе и завтракали. Я
поздоровался с миссис Тафтс, та буркнула что-то в ответ. Финбоу
встретил меня радостно:
   - А-а, Иен! А я как раз рассказывал нашим друзьям, что ты жаловался
на глаза и мы с тобой решили ехать в Лондон проконсультироваться у окулиста.
   - Да-да, - произнес я, туго соображая, в чем дело. - Очень больно?
- сочувственно спросила Эвис.
   - Да нет, не очень. По сути дела, мне бы давно следовало сходить к
врачу, еще до поездки сюда.
   Когда встанешь не с той ноги, все на свете тебя раздражает, и я
недовольно подумал, что не мешало бы Финбоу заранее предупредить меня
о том, что мне придется сочинять всякие небылицы.
   - И к кому же вы намерены обратиться? - с вызовом спросил Уильям.
   - О, я покажу Иена одному моему другу. Врач, у которого он обычно
лечится, пользуется известностью, но, по-моему, он слабо разбирается в
своем деле. С таким положением можно мириться разве только в
государственных учреждениях, где это не имеет большого значения. Но
никак не в медицине.
   При этих словах Уильям расхохотался. Это меня удивило, так как я
лично считал, что это был не самый удачный ход друга. Но тут миссис
Тафтс прервала мои размышления:
   - Поторапливайтесь, а то я из-за вас не могу убрать со стола.
   После завтрака Финбоу начал подгонять меня, боясь не успеть на
поезд, отходящий в 9.48 из Поттер-Хайгема. А я не хотел устраивать
гонки: Финбоу был высоким и супохарым, я же не отличался ни тем, ни
другим и боялся, что не выдержу соревнования; кроме того, мне не
хотелось быть посмешищем для бездельников, катающихся по реке. Но нам
все-таки пришлось мчаться до станции почти вприпрыжку. По пути, в
поле, мы повстречали Алоиза Беррелла, который одарил Финбоу
почтительной улыбкой, а на меня, как и прежде, покосился с
подозрением.
   - Сегодня он будет заниматься всякими следственными формальностями, -
заметил Финбоу, когда Беррелл был уже далеко. - Он будет настаивать,
чтобы следствие отложили на неделю.
   - О-о, - только и произнес я. Ходьба в таком темпе не располагала к
разговору.
   - Я перекинулся с ним несколькими словами перед завтраком, -
пояснил Финбоу. -Он был у начальника полиции графства, и тот при нем
звонил в Скотланд-Ярд,
   - А чем это грозит нам? - спросил я с беспокойством.
   - Главным образом тем, что нам сегодня самим придется нанести кое-
кому визит в Скотланд-Ярде, вот и все, - ответил Финбоу.
   Во время этой сумасшедшей гонки по полям я, выбиваясь из последних
сил и еле поспевая за Финбоу, не ощущал ничего, кроме физической
усталости, но, когда мы сели в поезд и медленно поехали по равнинам в
направлении Сталхэма, тревожные мысли стали одолевать меня с новой силой.
   - Почему ты сказал, что все пятеро ненавидели Роджера? - спросил я
с беспокойством.
   - А разве ты сам думаешь иначе? - в свою очередь спросил Финбоу.
   - Не знаю. Чувствую только, что у меня голова идет кругом, -
вымолвил я беспомощно. - Но не хочешь же ты сказать, что они
сговорились убить Роджера... все пятеро?
   - Дорогой Иен, - рассмеялся Финбоу. - Ты можешь стать достойным
партнером Алоиза Беррелла. Какая прекрасная мысль! Совершено убийство.
Подозрение падает на пятерых. Кто из них убийца? Ответ: все пятеро.
Такое, конечно, тоже бывает, но в данном случае... дело обстояло иначе.
   - Тогда что же ты имел в виду, - настаивал я, - когда говорил, что
все они ненавидели Роджера?
   - Только то, что я сказал, - ответил Финбоу.
   - А откуда тебе это известно? - не унимался я.
   - Простая наблюдательность, - ответил Финбоу. - Неужели ты
считаешь, что они ведут себя, как люди, у которых почти на глазах
убили близкого друга?
   У меня мелькнул проблеск надежды.
   - Ты редко ошибаешься в людях, Финбоу, - я чувствовал не только
облегчение, но и гордость за себя, - но на сей раз я могу поручиться,
что ты не прав. Я, например, никакой ненависти к Роджеру не испытывал.
Напротив, я был очень к нему привязан.
   - Допустим, - согласился Финбоу.
   - А вот теперь, когда Роджера нет в живых, я вопреки ожиданиям
совсем не похож на человека, убитого горем. На сердце у меня
неспокойно, это верно, но меня главным образом волнует судьба Эвис, ее
переживания в связи со смертью Роджера. Временами мне бывает даже
весело, как будто никакой трагедии не произошло, а ведь с той поры,
как умер Роджер, миновали всего-навсего сутки.
   - Легкость, с которой мы воспринимаем чужие не-
   счастья, - глубокомысленно изрек Финбоу, - это чудеснейший дар
природы. Все, что ты сказал, - истинная правда. Твоя реакция на смерть
Роджера - это реакция вполне нормального, здорового человека. Ты с
иронией относишься к глуповатому Берреллу и миссис Тафтс, тебя
интересуют мои теории, как заинтересовали бы любые другие проблемы, ты
заботливо печешься о своем здоровье и боишься простудиться на сырой
земле, и, наконец, ты не забываешь о своем желудке. Жизнь идет своим
чередом, так, словно Роджер, живой и здоровый., сидит у себя в
кабинете на Гарлей-стрит и выуживает деньги из кармана своих богатых
пациентов. Меня же интересует другое: что ты чувствуешь в тот момент,
когда вспоминаешь о Роджере?
   Я постарался ответить как можно искренне:
   - Ну, если я представляю Роджера в его обычном амплуа, например за
игрой в бридж - он, как всегда, кричит, размахивает руками, - в такие
минуты мне его не хватает и становится как-то грустно, - сказал я. -
Главным образом потому, что его нет с нами... нет души общества.
   - Для людей твоего поколения, Иен, ты умеешь удивительно точно и
ясно выражать свои чувства, - заметил Финбоу. - Именно так, мне
кажется, все мы, грешные, реагируем на смерть более или менее близкого
нам человека. В каждом из нас сидит эгоист. Ты горюешь не о нем, как
таковом, а о том, чего ты сам лишился с его смертью: навсегда ушел из
компании весельчак и заводила. Вот в чем суть! Но твои молодые друзья
восприняли смерть Роджера совсем по-иному.
   Я попытался воспроизвести в памяти весь вчерашний день и недоуменно
спросил:
   - А что они такое говорили?
   - Неужели, по-твоему, Тони ведет себя так, как ведут себя при
известии о смерти малознакомого человека? Если бы за этим ничего не
скрывалось, она была бы просто расстроена... и ничего больше. Девушки
ее склада не теряют голову из-за того, что убит человек, с которым они
едва знакомы. А ты только присмотрись к ней, как она напугана! Чего
она боится? Почему она льнет к Филиппу, точно хочет спрятаться за его
спиной? Почему она села за рояль, как только речь зашла об убийстве? Я
не знаю причины ее страха, зато знаю, почему она вдруг села и стала
играть. Потому что иначе она не могла скрыть мстительного выражения
своих глаз,
   Я живо представил себе разноцветные глаза Тони. Финбоу продолжал:
   - А Эвис? Она плачет, но не тогда, когда этого можно было бы скорее
всего ожидать. Она тоже боится... но ее страх имеет какую-то странную
и пока еще не совсем понятную подоплеку. Конечно, можно все объяснить
тем, что Эвис питала теплые чувства к человеку, который был в нее
влюблен. Девушки обычно относятся холодно к своим вздыхателям, пока те
рядом, но мертвых поклонников вспоминают с теплотой. Эвис понимает,
что ей сейчас больше пристало выглядеть печальной, она думает, что
должна вести себя так, словно Роджер был ей дорог. Поэтому она льет
слезы и время от времени скорбно вздыхает. Но все это фальшь, Иен,
притворство.
   - Ты не смеешь так о ней говорить! - возмущенно воскликнул я.
   - Смею, - печально ответил он. - Помнишь, когда я чиркнул спичкой и
мы оба увидели лицо Уильяма? А знаешь, чье лицо хотел я увидеть в
первую очередь?
   У меня кровь застыла в жилах, как будто в вагоне вдруг повеяло
ледяным холодом.
   - Нет, - бросил я.
   - Лицо Эвис, - ответил Финбоу,
   - Но ведь она как раз тогда с такой печалью говорила о Роджере, -
возразил я.
   - Да, в темноте, - объяснил Финбоу. - Вот я и хотел посмотреть, как
выглядит ее лицо, когда в голосе звучит столько грусти. Она, правда,
сидела у меня за спиной, но над камином висело зеркало.
   - Ну и какое же было у нее лицо? - спросил я.
   - Такое, будто она раздавила ногой какую-то гадину. Отвращение,
испуг... и вместе с тем явное облегчение, - ответил бесстрастным тоном
Финбоу.
   - Не может этого быть, - заявил я.
   - Эвис прелестная девушка, - констатировал Финбоу без всякой связи
с предыдущим, что бывало с ним и прежде, когда он говорил об Эвис. - И
к тому же неплохая актриса. Но сейчас ее гнетет постоянный и отнюдь не
напускной страх. И я никак не могу понять, что ее страшит.
   Наш поезд проезжал Норт-Уолшэм, и Финбоу некоторое время смотрел на
мелькавшие за окном вагона холмы, покрытые лесом.
   - А все-таки, - заметил он, - нет ничего милее бескрайних равнинных
просторов! Вот здесь, например, на каждом шагу чувствуешь дыхание
города. В тех болотистых местах, откуда мы с тобой сейчас едем, я
предпочитаю быть в разгар зимы. И все-таки нет ничего прекраснее
рисовых полей Китая и степей, уходящих вдаль по обе стороны Сибирской
железной дороги.
   В тот момент меня меньше всего интересовали извращенные
эстетические вкусы моего друга, и я сварливо спросил:
   - Ну а что ты думаешь об остальных... о Кристофере и Филиппе?
   - Филипп не способен на сильную ненависть, - улыбнулся Финбоу. -
Равно как и на пылкую любовь. Боюсь, Тони сама скоро в этом убедится.
Этот юноша создан для романтической любви. Его чувство навеяно
романтической атмосферой парижской богемы и кончится сразу же, как
только он соприкоснется с прозой жизни. Ты, наверное, обратил внимание
на наш вчерашний разговор. Он обаятелен, спору нет, и абсолютно
безволен. Но если он вообще способен кого-нибудь невзлюбить, то именно
таким человеком был Роджер. Помнишь, как он читал вчера газетное
сообщение об убийстве?
   - Да, - ответил я. - Я опасался, что это подействует кое на кого
угнетающе, а они обратили все в шутку.
   - А кто задал этот шутливый тон? - спокойно спросил Финбоу. - Все
говорили так, будто речь идет о чем-то забавном и не заслуживающем
внимания. Филипп переживает смерть Роджера не больше, чем миссис
Тафтс. И он не старался это скрыть, когда рассказывал мне о неприязни,
которую испытывала Тони к Роджеру. Он довольно недвусмысленно дал
понять, что был бы удивлен, если бы Роджер произвел хорошее
впечатление на Тони.
   Я органически не выношу всякие догадки и домыслы.
   - Финбоу, все это такие мелочи, - возразил я, - что ты не имеешь
права обвинять в убийстве кого бы то ни было на основании подобных улик.
   Финбоу в ответ улыбнулся.
   - А ты что же, воображал, что они будут показывать зубы и рычать?
Мелочи - это мои отправные точки. Мы имеем дело с живыми людьми, а не
с ходульными преступниками, существующими в представлении Алоиза
Беррелла.
   - Ну а Кристофер? Что ты о нем скажешь? - упрямо гнул я свою линию.
   - У Кристофера есть работа, есть любимая девушка,
   и поэтому вполне естественно, что он бодр и весел. Будучи человеком
хорошо воспитанным, он не выставляет напоказ свою радость. Но ты
помнишь, каким тоном он рассказывал о пребывании в Сан-Пеллегрино и о
Роджере? - спросил Финбоу. - А потом за обедом, когда он стал
высказывать свои догадки по поводу исчезновения судового журнала и
говорил о своеобразном юморе Роджера? Все это он говорил тоном,
лишенным каких бы то ни было эмоций. Правда, в конце он все же
сочувственно добавил: "Бедняга", но я убежден, что это было сказано
ради приличия. Помнишь?
   Я помнил. Действительно, голос Кристофера звучал ровно и сухо-
прозаично.
   - Он, наверное, даже вида делать не будет, что это для него большая
утрата, - продолжал Финбоу. - Но мне все-таки кажется, что порой он
переигрывает, и это его так называемое безразличие не очень
убедительно. А Уильям... даже ты, Иен, не можешь отрицать, что он не
питал дружеских чувств к Роджеру. Верно?
   Я снова увидел перед собой лицо Уильяма при вспышке зажженной спички.
   - С этим еще я могу согласиться, - сказал я. - Но если ты прав,
скажи на милость, за что они ненавидели Роджера?
   - Да, это невольно наталкивает на вопрос: что представлял собой как
человек сам Роджер, - ответил Финбоу.
   На вокзале в Норидже Финбоу купил "Юдит Пари" и протянул мне.
   - Это, кажется, самое объемистое чтиво, которое можно здесь
достать. Хочу надеяться, что ты теперь не соскучишься.
   - Это что еще за штучки? - спросил я.
   - Мне надо обдумать кое-что, - ответил он с улыбкой. - Потом я тебе
еще подкину газет. Из них мы узнаем, что там пишут о нашем убийстве. А
мне хоть на пару часов надо отвлечься и перестать думать об этом
преступлении, хотя бы почитать что-нибудь из китайских поэтов. Если
мне не изменяет память, в детективных романах положительные герои
всегда поступают именно так. Они, по всей видимости, глупы как пробки.
Ведь мысли человека не могут сосредоточиться на одном предмете в
течение долгого времени... и, перелистывая томик стихов, я рано или
поздно натолкнусь на какое-нибудь слово, которое по ассоциации напомнит
мне об Уильяме или Эвис. И я волей-неволей снова начну перебирать в уме
все обстоятельства убийства.
   На отрезке пути между Нориджем и Ливерпул-стрит он только один раз
прервал молчание. Когда в пригороде Кембриджа нашему взору предстали
стрельчатые башни Королевской часовни, глубокую озабоченность Финбоу
как рукой сняло.
   - Всю жизнь мечтал перевернуть это нелепое сооружение вверх ногами,
- весело рассмеявшись, сказал он,
   Я вопросительно посмотрел на него.
   Сам я учился в Тринити-Колледж в Оксфорде, но всегда восхищался
Королевской часовней, считая, что это единственное, в чем Оксфорд
уступает Кембриджу. Финбоу же, насколько я знал, был питомцем
Кембриджского университета, и я вправе был рассчитывать, что он
посвятит меня в историю часовни, но он пробормотал: "Она бы от этого
только выиграла", - и снова погрузился в молчание.
   Спустя четверть часа после прибытия на Ливерпул-стрит мы уже
вышагивали по коридорам клиники Гая, где Финбоу рассчитывал встретить
своего приятеля профессора Бутби. Финбоу принадлежал к той любопытной
разновидности англичан, которые, не обладая ни положением в обществе,
ни капиталом, а зачастую и специальностью, считаются своими людьми в
самых разнообразных кругах. Они протирают кресла в Блумсбери, не имея
ни малейшей склонности к изящно! словесности, обедают в обществе
ученых мужей и парламентариев, хотя ни разу не видели спектроскопа и
не баллотировались на выборах, их одинаково хорошо принимают и
финансовые тузы и артистическая богема. Сам не принадлежа к этой
категории, я подчас втайне завидовал Финбоу, который еще
двадцатилетним юношей был вхож в любое общество, и в моей жизни не раз
случались моменты, когда я благодарил судьбу за эту его способность
заводить такой широкий круг знакомств.
   Мы нашли Бутби в кабинете, где он восседал за маленьким столиком и
бодрым голосом кричал, обращаясь к изможденному человеку, с понурым
видом сидевшему напротив:
   - Вам еще рано думать о смерти. Идите-ка, голубчик, домой и не
показывайтесь мне на глаза по крайней мере год.
   Раньше мне никогда не приходилось бывать в больнице; длинные ряды
коек, покрытых серыми казенными одеялами, произвели на меня гнетущее
впечатление. К тому же я был немало поражен, что Бутби даже не считал
нужным как-то умерить бьющую через край жизнерадостность перед
больными людьми. Когда он эдаким бодрым тоном выставлял из клиники
изнуренного страданиями человека, переговаривался со своим молодым
коллегой и, наконец, шумно приветствовал Финбоу, он скорее походил на
неунывающего капитана спортивной команды, который из кожи вон лезет,
чтобы вселить боевой дух в своих игроков. Это был живчик, маленький
лысый живчик.
   - Хелло, Финбоу, - громко выкрикнул он, хотя мы остановились в двух
шагах от него. - Что с вами стряслось?
   - Слава богу, ничего, - ответил Финбоу. - Я же знаю, только
попадись вам в лапы - живым отсюда не выйдешь.
   Бутби залился смехом.
   - Тогда выкладывайте, что вам от меня нужно, - сказал он с
добродушной грубоватостью. - Ведь я не чета этим хлюстам из "Татлера".
Мне прохлаждаться некогда.
   - Мистер Кейпл - профессор Бутби, - спокойно представил нас друг
другу Финбоу. - Шутки в сторону, Бутби. Мы приехали по поводу убийства
Миллза.
   Птичьи глазки Бутби под мохнатыми бровями мгновенно округлились.
   - И вы в этом деле замешаны? - изумился он.
   - Да, - ответил Финбоу. - Кейпл был на яхте, когда это случилось.
   - Чем могу быть полезен? - спросил Бутби.
   Профессор производил впечатление человека крикливого,
бесцеремонного, но способного оказать действенную помощь.
   - Я хочу знать, какого вы мнения о Миллзе как о враче, - сказал
Финбоу подчеркнуто спокойно.
   Бутби разразился громким смехом.
   - О мертвых - или хорошо, или ничего, как говорится. Только не
вздумайте передавать мои слова кому-нибудь из Медицинской ассоциации,
а т(c) меня, чего доброго, вышвырнут на улицу, - предупредил он. -
Возможно, Миллз был славный малый, но врач никудышный.
   - А как же тогда ему удалось добиться такой популярности? - спросил
Финбоу.
   Бутби снова засмеялся.
   - Самореклама, везение и известная доля напористости. Кроме того,
года два или три назад он в соавторстве с молодым Гарнетом опубликовал
один ценный научный труд. У Гарнета, по-видимому, светлая голова -
даже Миллз не сумел испортить эту работу окончательно.
   Финбоу, оживившись, произнес свое обычное "та-ак" и тут же спросил:
   - Послушайте, а кто может пролить свет на участие Гарнета в этой
работе? - Он понизил голос и пояснил: - Не исключено, что он может
быть замешан в преступлении.
   Бутби присвистнул:
   - Ого! Есть у меня двое молодых коллег, работающих над той же
проблемой, что Миллз и Гарнет. Оба довольно способные парни, только
один из них очень нервный, боюсь, вы не вытянете из него ни слова.
Зато второй - голова, все понимает с полуслова. Его зовут Парфит.
Сейчас я пошлю за ним.
   Парфит оказался худощавым молодым человеком в больших роговых очках.
   Завидев его, Бутби заорал:
   - Парфит, мистер Финбоу, мой друг, интересуется, что вы думаете о
научном труде Миллза и Гарнета.
   Парфит усмехнулся и едко сказал:
   - Миллз выступал как практик, а вся теоретическая часть - это
Гарнет.
   - Насколько я могу судить, вы вкладываете в слово "практик"
иронический смысл? - уточнил Финбоу.
   - Иначе быть не может, - ответил Парфит. Снова стены дрогнули от
хохота Бутби. Финбоу вкрадчиво спросил:
   - А вы знаете Гарнета лично?
   - Шапочное знакомство, - ответил Парфит. - Я всего раз или два
говорил с ним о его работе.
   - Но ведь вы, кажется, работаете в одной области? - спросил Финбоу.
- К кому же теперь перейдет практика Миллза? По-видимому, к вам?
   - Не сразу. - Парфит протер толстые стекла очков и, взвешивая
каждое слово, добавил: - Она могла бы перейти к Гарнету, если бы он
отказался от места в Фулертоне, которое только что получил.
   - Так! - воскликнул Финбоу. - А какие преимущества ему дает то, что
он получит практику Миллза?
   Видно, у Парфита зашевелилось какое-то подозрение, и он в свою
очередь задал вопрос:
   - А Гарнет находился на яхте, когда был убит Миллз?
   - Да, - ответил Финбоу.
   - В таком случае мне нечего больше добавить, - заявил неожиданно
Парфит.
   Я заметил, как Финбоу, продолжая сохранять внешнее спокойствие,
весь как-то напрягся.
   - Вы не можете не понимать, что и так уже слишком много сказали, -
как бы увещевая, произнес он. - Кроме того, мне ничего не стоит узнать
все, что вы не договорили, и без вашей помощи, только я не вижу смысла
в том, чтобы из-за вашей неуместной щепетильности делать лишнюю работу.
   Тут вмешался Бутби:
   - Перестаньте корчить из себя сентиментального идиота, Парфит. Если
бы вы, молокососы, знали жизнь так, как ее знает Финбоу, от вас было
бы больше толка. Да он уже вытянул из вас вполне достаточно, чтобы
отправить на виселицу Гарнета... и вас с ним за компанию, если впредь
не будете осторожнее.
   Парфит вспыхнул. Финбоу продолжал нажимать:
   - Так какую же все-таки выгоду будет иметь Гарнет, заполучив
практику Миллза на Гарлей-стрит?
   Парфит угрюмо ответил:
   - Он сразу стал бы получать пять тысяч в год, а это целое состояние
по сравнению с жалкими грошами, которые он зарабатывает теперь. Он жил
бы припеваючи до конца своих дней. Правда, это означало бы конец его
научной деятельности, впрочем, - съязвил он, - люди, как правило, идут
на такие жертвы без лишних сомнений.
   - Вы правы, - подхватил Финбоу. - И последнее: что вы можете сказать
о сотрудничестве Миллза и Гарнета?
   - Это был грабеж средь бела дня! - горячо воскликнул Парфит. -
Гарнет хотел заняться научными исследованиями, но у него не было ни
гроша за душой. Миллз прослышал про его затруднения, подыскал ему
тепленькое местечко, а за это присвоил себе половину его заслуг. Миллз
палец о палец не ударил. Он был полным профаном в науке. Самоуверенный
болтун, вечно нес несусветную чепуху или с умным видом изрекал
прописные истины.
   - Но ведь они опубликовали этот труд в соавторстве, - заметил
Финбоу. - Миллз и Гарнет. Разве так принято в научных кругах, Бутби?
   - Иногда маститые ученые публикуют работы в соавторстве с молодыми
специалистами, которые работают под их руководством, - громко ответил
Бутби. - Но в таких случаях они все-таки считают своим долгом внести
какую-то лепту в общий труд.
   - Миллз был глуп как пень, - возмутился Парфит. - С его данными ему
вообще нечего было делать в науке. Но этого мало: после выхода работы
в свет он стал называть ее "мой труд". А когда Гарнет не присутствовал
на научных конференциях, Миллз поднимался на кафедру и
разглагольствовал о "результатах моих исследований"... и ему все
сходило с рук. Господи, как все это было противно.
   - А что он говорил о Гарнете в его присутствии? - спросил Финбоу.
   - Он не раз говорил, будто Гарнет - живой пример того, чем может
стать молодой человек заурядных способностей в руках талантливого
ученого. На месте Гарнета я давно съездил бы ему по физиономии.
   - Вряд ли, - пробормотал Финбоу вполголоса. - Ну, вот и все. Весьма
благодарен, вы мне оказали большую услугу. Всего доброго. До свидания,
Бутби. При всем моем к вам уважении я все же поостерегусь попадать к
вам в лапы.
   В такси по пути в Скотланд-Ярд Финбоу сказал с возмущением:
   - Ну и подлец!
   - Надеюсь, ты... - нерешительно начал я.
   - Теперь меня не удивляет, - продолжал Финбоу с не свойственным ему
глубоким волнением, - почему твои юные друзья не сожалеют о том, что
Роджер убит. Какая низость! Слыть добряком и рубахой-парнем, делать
вид, что принимаешь участие в судьбе начинающего ученого, и в то же
время беззастенчиво красть его труды. И все это с самым благодушным
видом, в лучших традициях диккенсовской старины. - И, немного
успокоившись, Финбоу добавил своим обычным бесстрастным тоном: - Да-а,
все мы, конечно, не ангелы. Но должен сказать, что такое
полуосознанное мошенничество, которое Роджер творил под видом доброго
дядюшки, претит мне лично больше всего. Все, что угодно, только не это!
   - А что ты теперь думаешь об Уильяме? - спросил я.
   - Уильям меня беспокоит, - признался он. - Судя по всему, у него
были основания для убийства. Теперь я имею представление, что за
человек был Роджер, и благодаря этому нам будет легче распутать клубок
и выяснить мотивы преступления. Какой грязный тип этот Роджер! -
Финбоу улыбнулся улыбкой человека, снисходительно взирающего с высоты
на мирскую суету. - Один ученый говорил мне как-то, что мелкие
интрижки и подсиживание распространены в мире ученых не меньше, чем в
высших финансовых сферах. Я начинаю склоняться к тому, что он был
недалек от истины.
   У ворот Скотланд-Ярда Финбоу оставил меня в такси, а сам направился
в кабинет инспектора Аллена - одного из своих старых знакомых.
   Он вернулся через час, когда я уже начал терять терпение. Но я был
вознагражден за свое долгое ожидание, угадав по тону, каким он давал
указание шоферу везти нас на стадион, что визит к инспектору увенчался
успехом.
   - Так! - произнес он, усаживаясь. - Потрудились мы сегодня на славу.
   - А как прошел разговор с инспектором? - полюбопытствовал я.
   - Я убедил Аллена в том, что нет никакого смысла посылать в Норфолк
людей из Центра, пока он лично не побывает на месте преступления.
Возможно, он сам сумеет вырваться, чтобы осмотреть яхту и труп. А пока
суд да дело, исход следствия - в руках Алоиза Беррелла, пошли ему,
господи, здоровья. Аллен обещал также навести кое-какие справки для
меня, - закончил он с явным удовлетворением.
   - Прекрасно! - загорелся я. Одна мысль о том, что дело попадет в
руки педантичного, бездушного профессионала, приводила меня в трепет.
- Как это тебе удалось? - спросил я.
   - Я просто изложил ему все по порядку. Нельзя же кидать на это дело
всю полицию, - заметил Финбоу.
   - А что за справки ты просил навести? Финбоу улыбнулся.
   - Во-первых, выяснить подробности пребывания мисс Тони в Ницце и
поинтересоваться, что за уроки музыки она там брала, и, кроме того, я
хочу знать, как Роджер проводил там свое время. Думаю, что кое-какая
   связь между тем и другим найдется. Во-вторых, меня интересуют
условия завещания, согласно которому Эвис и Роджер должны получить
наследство.
   Услышав снова имя Эвис, я буквально взбесился.
   - Значит, ты все-таки натравил их на Эвис! - накинулся я на Финбоу.
   - Иен, наивный ты человек, неужели ты сам не понимаешь, что им
понадобится не более получаса, чтобы узнать всю подноготную любого из
нас и без моей подсказки? Это же не игра в оловянных солдатиков. И
Аллен не Алоиз Беррелл. Не в пример Берреллу он большая умница, -
спокойно уговаривал меня Финбоу. - Самое главное сейчас - докопаться
до истины, прежде чем будет заведено официальное досье по этому делу.
   - Ну ладно, - сдался я. - Ты прав. Но Эвис...
   - Эта милейшая особа сумеет за себя постоять, если понадобится, не
бойся, - заверил меня Финбоу. - Кроме того, у нее есть утешитель -
Кристофер... да и вы тоже.
   Я улыбнулся и тут только осознал, что такси везет нас на стадион.
   - А зачем мы едем на стадион?-поинтересовался я. - Ведь сегодня нет
матча.
   - Именно поэтому мы и едем туда, - ответил он. - С тех пор как
крикет лишился своей первозданной простоты и стал претенциозен,
человеку, понимающему толк в игре, ничего другого не остается, как
ехать на пустой стадион и грустить о спорте прежних дней. Или идти на
встречу второразрядных провинциальных команд и с сожалением думать о
будущем крикета.
   - Ты хочешь сказать, что везешь меня на стадион, заведомо зная, что
сегодня нет игры? - недоверчиво спросил я.
   - Именно это.
   На стадионе мы облюбовали угол между небольшой гостиницей и
павильоном. Ветерок шевелил траву. Солнце еле пробивалось сквозь тучи,
и на душе становилось как-то грустно. Огромное счетное табло смотрело
на нас мертвыми, пустыми глазницами, и казалось, что сыграна последняя
партия и не будет больше ни победителей, ни побежденных.
   - Однажды я был свидетелем, как Вулли на этом самом поле сделал
восемьдесят семь пробежек, - сказал Финбоу. - После этого, что ни
говори, любая игра - убожество. Совершенство неповторимо. Появившись
на свет и достигнув наивысшего расцвета, крикет сделал свое дело -
обогатил мир еще одной интересной игрой, а теперь, выродившись, должен
сойти со сцены. Теперь, когда эти шуты гороховые - дельцы - превращают
крикет в жалкую пародию на веселенькую оперетку, я предпочитаю
коротать время на пустом стадионе... или смотреть игру заурядных
провинциальных команд.
   - Надеюсь, ты хоть счастлив, - заметил я уязвленно, - что затащил
меня сюда и я торчу здесь как последний дурак.
   - Да, я на седьмом небе от счастья, - ответил он. - Сюда бы еще
крутого кипяточку... Сидеть на пустом стадионе и попивать лучший в
мире чай - это ли не предел мечтаний?!
   - Ну, меня не проведешь, - сказал я, - уж я-то знаю: когда ты
обдумываешь какую-нибудь проблему, ты всегда несешь невероятную
околесицу. Просто уши вянут. Ну ладно, выкладывай, в чем дело. Что ты
теперь думаешь об Уильяме? Это он убил Роджера или нет?
   Лицо Финбоу окаменело.
   - Я все стараюсь нащупать недостающее звено в цепи моих рассуждений
и никак не могу. Я знаю, есть какая-то деталь, которая совершенно
определенно говорит за то, что он не убийца, но разрази меня гром,
если я знаю, что именно. По всем канонам криминалистической науки он
мог совершить это преступление. Мотивы? За ними далеко ходить не
надо... Во всяком случае, они достаточно серьезны, чтобы считать
убийство возможным. Карьера и месть. Я лично не нахожу эти причины
достаточно вескими, чтобы лишить человека жизни, но для такого
холодного человека, как Уильям, это, пожалуй, и допустимо. Улики
против него налицо. Все его поступки после убийства тоже легко
объяснимы, если исходить из предположения, что он убийца. Взять хотя
бы его ум - трезвый, аналитический ум ученого, это как раз то, что
необходимо, чтобы осуществить убийство и тщательно скрыть следы.
Правда, если допустить, что преступник именно он, то в этом деле
остается много темных мест; но, с другой стороны, если против тебя
имеются неопровержимые улики, то кому придет в голову разбираться во
всяких там тонкостях.
   Финбоу невидящими глазами уставился на барьер, огораживающий поле,
и вдруг тихо чертыхнулся.
   - Так! - воскликнул он. - Наконец-то я знаю, почему меня не
оставляла уверенность, что Уильям не виновен в смерти Роджера.
   Передо мной снова мелькнуло волевое лицо Уильяма, его злорадная
усмешка.
   - Ты в этом уверен? - спросил я. - А по-моему, поведение Уильяма
выдает его с головой. Помнишь, когда ты зажег спичку... эту улыбку у
него на лице?
   - Вот я как раз и вспомнил улыбку... улыбку на лице мертвеца.

                              Глава девятая



   Все окружающее показалось мне далеким и нереальным, когда я глухо
повторил вслед за Финбоу:
   - Улыбка на лице мертвеца...
   Как это бывает в неправдоподобно реальных снах, я вдруг увидел, как
Эвис, прильнув к моему плечу, показывает рукой на струйку крови на
теле Роджера.
   Финбоу тем временем продолжал:
   - Эта улыбка, когда я впервые увидел труп, поставила меня в тупик и
навела на мысль, что здесь что-то неладно - она появилась не
беспричинно. Думая об Уильяме, я не мог отделаться от подсознательного
ощущения, что существует некое серьезное обстоятельство, говорящее за
то, что Уильям не мог быть убийцей. Я мысленно представил, как могла
появиться у Роджера эта улыбка... и Уильям никак не вписывался в эту
картину. И, сам не зная почему, я не мог заставить себя поверить, что
это дело рук Уильяма.
   - А я никак не могу забыть его усмешку, - упорствовал я.
   - Поставь себя на место Уильяма и скажи положа руку на сердце,
разве ты не был бы рад, что Роджера отправили на тот свет? Человека,
который в отношении тебя не соблюдал элементарной порядочности! Не
сомневаюсь, что Роджер делал вид, будто проявляет самое горячее
участие в судьбе Уильяма, и, каким бы это странным ни казалось, он,
возможно, и самого себя сумел убедить, что успех Уильяма - его кровное
дело. Нечистоплотность подобного рода никогда не бывает полностью
осознанной. Вероятно, мы больше симпатизировали бы Роджеру, если б он
оказался отъявленным мерзавцем, который с откровенным цинизмом
радовался, как ловко ему удалось обвести вокруг пальца Уильяма. Но он,
наживаясь за счет Уильяма, скорее всего, уговаривал себя, что делает
это из самых лучших побуждений. Ну, не кажется ли тебе теперь, что
Уильям имеет все основания ликовать по поводу смерти Роджера?
   - Ты прав, - сказал я, поразмыслив.
   Финбоу, вынимая портсигар, задумчиво продолжал:
   - Уильям, конечно, тоже не святой. Это чрезвычайно жесткий,
эгоистичный и честолюбивый человек, который твердо намерен завоевать
свое место под солнцем. Во многих отношениях он еще духовно не созрел.
Он, как ты, очевидно, заметил, сторонится женского общества,
равнодушен к классике - читает только научно-популярную литературу.
Подобно большинству ученых мужей, он остановился в своем общем
развитии на уровне 15-летнего подростка, если не считать тех областей
человеческих знаний, которые нужны ему для его научной работы.
   - Не все ученые таковы, - возразил я.
   - Разумеется, не все, - подтвердил Финбоу. - Далеко за примером
ходить не надо, взять хотя бы старину... - И он назвал имя, известное
всякому, кто хоть мало-мальски знаком с современной атомной физикой. -
Это колосс, он велик почти во всем, но он - исключение, а Уильям -
обычное явление.
   - А ты не заблуждаешься насчет Уильяма? - спросил я. - Он
действительно немного суховат, если угодно, но во всем остальном он
ничем не отличается от других ученых, он не теряет все человеческие
качества, как только выходит за пределы своей лаборатории. Уильям же
увлекается спортом, состоит в яхт-клубе...
   - Иен, друг мой, - перебил меня Финбоу, - когда я говорю, что
человек односторонне развит, не следует это понимать как карикатуру:
ученый червь, человек не от мира сего, который забывает поесть и тому
подобное. В жизни все выглядит иначе: ученый-исследователь типа
Уильяма, как правило, до тонкостей разбирается в парусном спорте и
способен своими руками отремонтировать автомобильный двигатель; я
говорю о психологической ограниченности, то есть там, где дело
касается мира вещей, мира осязаемого, его аналитический ум может
сослужить ему службу и он чувствует себя в родной стихии... но его
отпугивает все, что связано с областью человеческих чувств, словом, он
теряется, как ребенок, когда сталкивается с теми сторонами жизни,
которые для большинства из нас представляют какую-то ценность и
интерес. Теперь ты понимаешь, какой смысл я вкладывал в свои слова?
   В моем представлении вполне уживались оба Уильяма - и тот, что стал
непререкаемым авторитетом для всех после свершившейся трагедии, и тот,
что может быть по-мальчишески робким и неуклюжим наедине с девушкой,
скажем с Эвис. В первом случае проблема решалась так же, как и любая
научная проблема, в то время как девушка никак не вписывалась в
привычный для него мир расчета и порядка. Я вяло кивнул в знак
согласия.
   - Он получил блестящую подготовку для своей деятельности и полон
самонадеянности и веры в свои способности, в свои силы,- продолжал
Финбоу.- Такие личности с их волей и целенаправленным интеллектом -
основная движущая сила прогресса в обществе. К тому же Уильям -
человек такого склада: он способен чистосердечно радоваться, когда
судьба милостиво подбрасывает ему случай утвердиться в своей вере в
себя, в том, что будущее сулит ему еще большие возможности и успех.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда я чиркнул спичкой в
темноте,- как бы восстанавливая эту картину, Финбоу чиркнул спичкой и
закурил,- мы увидели, как Уильям злорадствует по поводу смерти
человека, который больно его обидел, радуется, что этот человек больше
не будет стоять у него на пути.
   - Боюсь, что мне этот Уильям, если он действительно таков, не
нравится, - резюмировал я.
   Финбоу, чуть усмехнувшись, ответил:
   - Может быть, с такими людьми, как Уильям, и трудно ладить, не то
что с нами, добряками, из которых песочек сыплется, зато на таких-то
уильямах и зиждется общество.
   - Кажется, ты и на этот раз прав.- Я вынужден был признать
справедливость доводов Финбоу.
   - Разумеется, прав,- подтвердил Финбоу с невозмутимым видом.- Все
его поведение после убийства раскрывает его сущность. Он взял на себя
все руководство после трагедии, потому что в десять раз энергичнее
любого из вас. Он сделал весьма логичные умозаключения об
обстоятельствах убийства, потому что обладает трезвым, аналитическим
умом. Будучи эгоцентричным
   молодым человеком, он хочет быть постоянно центром внимания,
поэтому мое вмешательство задело его самолюбие. В довершение ко всему
он не очень хорошо умеет скрывать свои чувства, поэтому он улыбался,
думая, что его никто не видит,- он ведь с полным основанием ненавидел
Роджера. Вот цепь его поступков, и Уильям не был бы Уильямом, если бы
вел себя иначе.
   - Вчера тебе показались любопытными кое-какие детали... например
то, что Уильям выскочил на палубу в одних брюках и по пути вниз
почему-то задержался в своей каюте. Что ты скажешь об этом теперь? -
спросил я.
   - Это довольно путаный вопрос, но решающего значения не имеет. Я
тебе объясню потом,- ответил Финбоу.
   Я ухватился еще за один штрих, который, с моей точки зрения, тоже
был знаменательным.
   - Зачем он навязывал свою версию о том, что убийство произошло не
раньше 9.15, если не для того, чтобы отвести от себя подозрение?
   - Дорогой Иен,- улыбнулся Финбоу.- Уильям подошел к этому вопросу
так же, как к решению любой научной проблемы. Он считал невероятным,
что река течет по прямой, без единой извилины, на протяжении более
четверти мили, и исходил из этой ложной посылки. Но случаю было угодно
распорядиться иначе: именно здесь единственное место, где река течет
прямехонько, ни разу не свернув, на протяжении нескольких миль. Уильям
просто не знает этой реки. Если бы у нас с тобой не было перед глазами
карты, мы бы тоже определили время убийства между 9.15 и 9.25.
   - Значит, - продолжал я рассуждать, - убийца умышленно выбрал этот
отрезок реки с таким расчетом, чтобы впоследствии каждый участник
прогулки мог бы быть заподозрен в преступлении.
   - Так! - пробормотал Финбоу. - Теперь я хотел бы знать все причины,
заставившие убийцу выбрать именно этот отрезок реки. Во всяком случае,
Уильям выбыл из игры. Ты, надеюсь, доволен?
   - Но ты еще не объяснил мне, почему улыбка Роджера доказывает, что
Уильям не мог быть его убийцей, - не сдавался я. Финбоу очень
убедительно нарисовал портрет Уильяма, но тем не менее неопровержимых
доказательств его невиновности я все-таки не видел.
   - Я убедился в этом, когда увидел убитого, - ответил Финбоу,
устремив взгляд в пространство и вытянув свою длинную ногу вдоль
скамейки, - поражает его странная улыбка. Это не гримаса боли и не
нервная судорога. Это приветливая, дружеская улыбка. Мне пришлось
немало поломать голову, прежде чем я нашел подходящее объяснение. Как
правило, никто не приходит в восторг от перспективы быть пристреленным
на месте. Ларчик открывался просто. Иен, если ты когда-нибудь
задумаешь совершить убийство, выбери своей жертвой одного из своих
друзей. Тогда механика этого дела значительно упростится.
   От будничного тона его слов на меня повеяло таким же унынием и
холодом, как и от самой атмосферы стадиона, пустого и заброшенного в
этот хмурый, пасмурный день.
   Финбоу продолжал свои рассуждения: - Это очень просто делается. Ты
подходишь к своему приятелю и в шутку - как это делают мальчишки,
когда играют в войну, - приставляешь к его груди пистолет. Он в ответ
улыбается, а ты спускаешь курок.
   - Неужели ты полагаешь, что в данном случае именно это и произошло?
- поразился я.
   - Да, или какая-то аналогичная ситуация, - продолжал Финбоу, - а
следовательно, Уильям не мог быть убийцей. Представь себе физиономию
Роджера в тот момент, когда Уильям приставляет пистолет к его груди.
Роджер ведь отлично знал, что Уильям его терпеть не может, и, если бы
он увидел перед собой Уильяма с пистолетом в руке... как ты думаешь,
стал бы он ему улыбаться?
   Передо мной опять возникло лицо Уильяма, волевое и суровое, словно
выкованное из металла.
   - Убийство, по-моему, произошло вот по какой схеме: некто, кого
Роджер считал своим другом, подошел к нему, когда тот стоял у
штурвала, и, угрожая пистолетом, стал его разыгрывать. Вероятно,
Роджер написал что-то нелестное об этом человеке в своем судовом
журнале, а тот, прочитав запись, пришел к капитану и сказал ему, что
тот поплатится за нее жизнью. Роджер рассмеялся - ты же сам говорил,
что он был любитель посмеяться. Затем этот человек якобы в шутку
сказал: "Я убью тебя, Роджер!" Роджер, очевидно, опять засмеялся. А
тот спросил: "Куда мне целиться, чтобы попасть тебе прямо в сердце?"
Убийца, разумеется, не врач и не знал точно, где находится сердце.
Роджер, принимая игру, сам приставил дуло пистолета к своему сердцу.
Злоумышленник выстрелил и выбросил пистолет, а с ним заодно и судовой
журнал за борт. Вот так, Иен, когда ты задумаешь убийство, позаботься
о том, чтобы твоей жертвой оказался врач. Это облегчит тебе задачу. Он
сам покажет, куда стрелять.
   - Да, Уильям - врач, и Роджеру вряд ли пришлось бы показывать ему,
куда целиться, чтобы попасть в сердце, - согласился я.
   - И кроме того, - присовокупил Финбоу, - все это вовсе не выглядело
бы такой уж смешной шуткой, и вряд ли Роджеру пришло бы в голову
улыбаться, увидев перед собой Уильяма с пистолетом в руках.
   Мы поднялись и направились к выходу. С щемящей тоской смотрел я,
обернувшись, на пустынный стадион, всеми покинутый и неприветливый. Я
знал, что мне никогда не забыть слов, произнесенных здесь, как не
выкинуть из памяти картину злодейского убийства под прикрытием
дружеской шутки. Не думаю, чтобы меня когда-нибудь еще потянуло на
этот стадион.
   Финбоу повез меня к себе, в Портленд-Плейс. После безлюдного
холодного стадиона я был счастлив снова очутиться в теплой комнате,
где пламя камина бросало трепещущие красные блики на темные стены.
Утонув в глубоком кресле, я пил лучший в мире чай и любовался, с каким
изяществом и вкусом были подобраны здесь все вещи.
   - Финбоу, я еще не видел квартиры, обставленной с большим вкусом,
чем твоя.
   - Жить в квартире, обставленной со вкусом, - это удел тех, кто
лишен возможности наслаждаться жизнью во всей ее полноте, -
откликнулся Финбоу, и, хотя он улыбался, мне кажется, он сказал это
вполне серьезно. Но он не любил распространяться о себе и тут же
переменил тему:
   - Итак, Иен, мое расследование продвигается не так быстро, как
следовало бы. Для меня ясно, что ни Уильям, ни Филипп не совершали
убийства. Но кто его совершил, я понятия не имею.
   Все мои опасения ожили вновь. Я не мог отделаться от мысли, что
методом исключения круг подозреваемых будет все сокращаться и
сокращаться, пока не останется один-единственный человек. И я с ужасом
думал о том моменте, когда Финбоу достигнет финальной стадии. Желая
отвлечься от мрачных мыслей, я спросил:
   - Но ты все еще не удосужился объяснить мне, почему, собственно,
Филипп не мог убить Роджера?
   - Ты сам должен был бы догадаться. Это же проще простого, - ответил
он с улыбкой.
   - Не сомневаюсь, - ответил я. - Но до меня туго доходят такие вещи.
   - Если ты сверишься с нашим графиком, ты увидишь, что Филипп вышел
из вашего "музыкального салона" буквально за минуту перед тем, как
вышли ты и Эвис, и, само собой разумеется, не мог за такое короткое
время - часы показывали 9.24 - совершить убийство. Если считать, что
он убийца, то, скорее всего, он совершил преступление еще до того, как
появился в каюте. Ты же с поразительной педантичностью описал, как он
вошел в каюту, как обнял за плечи Тони... как аккуратно, волосок к
волоску, он был причесан. Если ты обращал внимание на его волосы, то,
очевидно, заметил, что стоит только дунуть, как они тут же рассыпаются
в разные стороны. Я тебе как-то советовал понаблюдать, как Тони
треплет его шевелюру - в одно мгновение от прически не остается и
следа. Они у него настолько мягкие и пушистые, что ему той дело
приходится приглаживать их щеткой - и когда он встает с постели, и
перед умыванием, - иначе они упадут ему на глаза и он ничего не будет
видеть. Итак, если допустить, что он был на палубе и стрелял в
Роджера, а в это утро дул все-таки приличный ветерок, смог бы он
вернуться оттуда с прилизанными волосами, как ты полагаешь?
   Мне хотелось найти хоть какое-нибудь уязвимое место в рассуждениях
друга:
   - Но он же мог забежать на минутку в свою каюту.
   - Мы абсолютно точно знаем, что его там не было. Уильям несколько
раз пытался выжить его из ванной, чтобы самому помыться, и все это
время, между 9.00 и 9.05, оттуда слышался голос Филиппа. Уильям занял
ванную примерно две минуты спустя, после того как оттуда вышел Филипп,
и Филипп больше в каюту не возвращался. Когда Уильям вышел из ванной,
он обнаружил Филиппа около приемника. Остается самое большее две
минуты, в течение которых мы не знаем, что делал этот шалопай.
   - Вполне достаточно, - буркнул я, - чтобы застрелить человека.
   - Но не достаточно, - парировал Финбоу, - чтобы застрелить
человека, а потом еще успеть привести мягкие, пушистые волосы в
идеальный порядок, не имея под рукой ни зеркала, ни щетки.
   - Боюсь, что ты опять прав, - согласился я.
   - Боишься? - удивился Финбоу. - А ты что, предпочел бы, чтобы
Филипп оказался виновным? Он безволен, верно, но в обаянии ему никак
отказать нельзя.
   - Да нет же, я далек от подобной мысли. Я вообще не хотел бы, чтобы
кто-нибудь из них оказался виновен. Но весь ужас в том, что один из
них все-таки преступник, и от этого никуда не уйти.
   Мне кажется, что Финбоу понял, в каком я смятении, я с трудом
подбирал подходящие слова. Он хорошо меня изучил и, видимо,
догадывался, что я в душе молил бога: "Кто угодно, только не Эвис!"
   - И как бы это ни было больно, - сказал он, - ты, скорее,
согласишься, чтобы убийцей оказался Филипп, только бы не кто-то
другой. - И, покончив с этим вопросом, он спросил: - Иен, мне почему-
то думается, что моя версия насчет отпечатков пальцев на штурвале
показалась тебе не очень убедительной, а?
   - Я и сейчас нахожу странным, что на штурвале найдены отпечатки
пальцев одного только Уильяма.
   Финбоу начал объяснять:
   - Самое главное в другом - там не оказалось отпечатков пальцев
Роджера. Это может означать только одно: что штурвал очень тщательно
протерли, после того как Роджер прикасался к нему последний раз. Если
убийца не дурак, то он сделал это, чтобы уничтожить вместе с ними и
свои следы.
   Еще не совсем понимая, куда он клонит, я кивнул.
   - Видишь, Иен, - продолжал Финбоу, - значит, версия, будто Уильям,
бросившись на твой зов, схватился за штурвал, чтобы можно было потом
объяснить, откуда на штурвале отпечатки его пальцев, несостоятельна.
Если бы Уильям намеренно хотел всех запутать, чтобы скрыть следы своих
пальцев, оставленных еще до того, как был найден труп Роджера, тогда
должны быть отпечатки пальцев Роджера. Но в том-то и дело, что убийца,
перед тем как уйти с палубы, стер абсолютно все следы, имевшиеся на
штурвале, а это значит, что Уильям, швартуя яхту, оставил отпечатки
своих пальцев на штурвале без всякого умысла.
    Нельзя было не согласиться с этим здравым и логичным выводом.
   - Да, все ясно. Только почему ты не додумался до этого раньше?
   - Да как-то в голову не пришло, - задумчиво произнес он. - Но, по-
моему, не такой уж это грех - упустить одну не столь существенную
деталь в таком запутанном деле. Не так это, в конце концов, и важно.
Единственное, что можно сказать по этому поводу: нет ничего
подозрительного в том, что Уильям, когда ты позвал его на помощь,
бросился к штурвалу и повел яхту. Он просто не мог поступить иначе -
такова его натура, я тебе уже объяснял. И не надо искать никаких
скрытых мотивов в его поступках.
   - Целиком и полностью с тобой согласен, - сказал я, - только почему
он отделился от нашей компании и пошел к себе, тогда как все остальные
направились в центральную каюту?
   - На то, - пряча улыбку, ответил Финбоу, - у него была весьма
серьезная причина.
   - Какая? - спросил я.
   - Он ушел, чтобы надеть сорочку, - ответил он"
   - Только и всего? - удивился я.
   - Только и всего, - подтвердил Финбоу. - На палубу он выскочил чуть
не нагишом, но для серьезного разговора хотел предстать в приличном
виде. Одно время меня мучил вопрос, почему все-таки он появился на
палубе полуголый. Как будто заранее готовил себе предлог вернуться в
свою каюту на обратном пути. На первый взгляд это выглядело
подозрительно. Однако в таком предположении было одно слабое место -
ему нечего было больше делать в своей каюте, кроме как надеть сорочку.
Он не мог рассчитывать смыть какие-то следы, так как там нет
умывальника. Спрятать что-то? Тоже нет, так как Беррелл давным-давно
обнаружил бы спрятанное. Словом, мне пришлось отказаться от этой
версии. Прямо зло берет: только выдумаешь эдакого коварного злодея-
убийцу, как тут же оказывается, что все это только твоя фантазия.
Боюсь, что в данном случае все до обидного просто: Уильям выбежал на
палубу без сорочки потому, что на нем в тот момент, когда ты ему
крикнул, не оказалось сорочки, а в каюту к себе забежал по той простой
причине, что ему необходимо было одеться.
   Обедать мы поехали в мой клуб, и Финбоу упорно настаивал на том,
чтобы мы не спешили и отдали должное клубной кухне.
   - Самое главное, чтобы твои друзья не догадались, что я приехал с целью
найти убийцу Роджера. Кое-кто, может быть, и догадывается, но я льщу себя
надеждой, что довольно сносно играю роль друга, который в трудную минуту
жизни пришел на помощь и не оставил тебя в беде. Если мы сейчас сорвемся и
помчимся в Норфолк, чтобы, не дай бог, не пропустить ни одного сказанного
там слова, то атмосфера подозрительности еще более обострится. И хотя я
действительно не хотел бы пропустить ничего из того, что там говорится и
делается, лучше задержаться. Давай посидим, как в старые добрые времена.
Что еще остается нам, бобылям?
   Мне не терпелось вернуться назад, к друзьям, но в то же время я
отдавал себе отчет, что надо вести себя так, чтобы никому и в голову
не пришла мысль об истинных целях приезда Финбоу.
   - Против смерти, как таковой, я ничего не могу возразить, но какой
смертью умереть - мне далеко не безразлично, - продолжал он. - Вот
будет потеха, если меня пристукнут на этом богом забытом болоте и мой
бездыханный труп найдут Алоиз Беррелл вместе с миссис Тафтс! Даже если
бы жертвой убийцы пал ты, Иен, это не сдвинуло бы дела с места: лишний
штрих, который, возможно, только спутал бы все карты. В общем, я не
вижу серьезных причин, для того чтобы устранять тебя. - Внезапно он
оставил шутливый тон и серьезно сказал: - Запомни, Иен, убийца Роджера
на редкость умен и способен на любой самый отчаянный шаг.
   В полночь Финбоу усадил меня в свою машину, и мы направились к
северным окраинам Лондона. Когда позади остались последние дома, я
настроился на долгий путь в Норидж. Свет фар ложился длинными светлыми
снопами на прямую ленту шоссе, далеко освещая дорогу. Я пребывал в том
блаженно-мечтательном состоянии, которое всегда испытываешь во время
быстрой езды ночью в комфортабельной машине. Но Финбоу вернул меня на
землю.
   - Завтра к этому времени я должен знать, кто совершил преступление.
   - Что ты намерен предпринять? - встрепенулся я.
   - Ничего особенного, просто нарисовать мысленный портрет каждого
участника прогулки. Это не так уж сложно. Сделал же я портрет Уильяма,
теперь он ясен мне до конца. И Филипп тоже. Я уверен, что смог бы
заранее предсказать каждый его шаг, каждое слово. Они оба выбыли из
игры. Следующее задание - составить
   себе ясное представление об остальных трех. Когда я с ним
справлюсь, думаю, что все встанет на свои места и загадочное
перестанет быть загадочным. А знаешь, Иен, в этом деле действительно
есть свои загадки. Зачем Эвис понадобился вчера вечером огонь, хотел
бы я знать? Ничего, скоро все выясним. Расследование облегчает одно
обстоятельство: в преступлении могут быть замешаны всего пять человек.
Итак, как бы туп я ни был, но рано или поздно методом исключения я
должен добраться до истины. В том, что имеешь дело с замкнутым кругом
людей, есть своя прелесть. Это похоже на расследование убийства,
совершенного на необитаемом острове, куда волей судьбы заброшены шесть
человек.
   Около половины третьего ночи мы прибыли в Поттер-Хайгем. Оставив
машину в деревне, мы зашагали по тропинке к нашей вилле. По земле плыл
плотный туман с реки, и наши пальто отяжелели от влаги. Туман стелился
понизу, а над нами темнело чистое, звездное небо. Мне не терпелось
поскорее войти в дом и убедиться, что за время нашего отсутствия
ничего страшного не произошло.
   Дойдя до поворота тропинки, мы увидели вначале крышу, а затем и
смутные очертания дома. Нигде ни огонька, дом словно вымер.
   - Все спят, - шепнул мне Финбоу. - Тише!
   Мы подошли к дому на цыпочках, и я осторожно открыл дверь. В
маленькой прихожей было темно как в преисподней.
   - Зайди в столовую, - тихо распорядился Финбоу, - там на каминной
полке стоит свеча.
   Я открыл дверь справа от себя, ощупью нашел свечу и зажег ее.
Подождав, пока пламя разгорелось, я повернулся, чтобы выйти, и весь
похолодел от ужаса.
   Сжавшись в комочек, из угла комнаты на меня смотрела широко
открытыми, полными страха глазами Эвис.

                            Глава десятая



   - Иен! - жалобно вскрикнула она и как тень двинулась мне навстречу.
Она была в широкой пижаме, босиком. Я не мог отвести глаз от
измученного, трагического лица Эвис. Страх сковал мне сердце, и я
пробормотал бессмысленно, с трудом выдавливая из себя слова:
   - А мы только что приехали...
   Услышав наши приглушенные голоса, в комнату вошел Финбоу. Я
поставил свечу на стол и с беспокойством наблюдал, как Эвис пытается
изобразить на лице подобие улыбки.
   - Хелло! - сказала она. - Я умираю от жажды и встала, чтобы напиться.
   - Вот как, - посочувствовал Финбоу. - Боюсь, что у вас начинается
простуда. Вчера вечером вас бил озноб, а сейчас, среди ночи, мучает
жажда. Смотрите не расхворайтесь.
   Эвис уставилась на него остекленевшими глазами.
   - Постараюсь, - уронила она.
   - Вот и чудно, - сказал Финбоу. - А теперь пойдемте в гостиную:
нельзя стоять босиком на голом полу.
   Я внес свечу в гостиную и поставил ее на ломберный столик. Эвис
забралась с ногами на диван, закутавшись в плед, она бросала
настороженные взгляды то на меня, то на Финбоу. А тот сел рядом и с
наигранной небрежностью героя современной комедии закурил сигарету. Я
придвинул свое кресло ближе к свету и тут с болью в душе увидел, как
побледнела и осунулась Эвис, казалось, она на грани нервного
истощения. Если Финбоу решил ей что-то сказать, пусть говорит уж
скорей и дело с концом, подумал я про себя, а вслух промямлил:
   - А не лучше ли нам пойти спать? Эвис, как видно, устала. Да и у
нас с тобой, Финбоу, был нелегкий денек.
   Финбоу, живо улыбнувшись, ответил:
   - Спать? Сейчас? Да у меня сна ни в одном глазу! Когда же и
разговаривать по душам, как не ночью?! Днем разговаривают по
обязанности, а вот если в два часа ночи - это уже потребность... и
удовольствие...
   Эвис нервно рассмеялась и заметила:
   - Надо отдать вам должное, мистер Финбоу, эту обязанность вы
исполняете с отменным усердием.
   Я уловил в ее тоне легкую иронию и, взглянув на взволнованное лицо
девушки, в котором не было ни кровинки, не мог не оценить ее мужества.
Какая-то тревога, хотя я понятия не имел, какая именно, подтачивала ее
силы и не давала ни минуты покоя. Даже я при всем доброжелательном
отношении к ней не мог поверить выдумке о том, что она встала ночью,
чтобы утолить жажду. Но она нашла в себе мужество отвечать на шутки
Финбоу так, как будто он зашел к ней в гости на чашку чая.
   - Знали бы вы, чего мне порой стоит произнести даже одно слово... -
сказал Финбоу.
   - Оно и видно: поистине великий молчальник! - вставила она.
   Финбоу не остался в долгу:
   - Я сразу понял, что найду в вашей тонкой душе полное понимание.
   Щеки мои пылали как в огне, мне хотелось услышать хоть какую-нибудь
реплику Эвис, которая раскрыла бы истинную цель ее ночного
путешествия. А вместо этого я вынужден был сидеть и слушать их
дурацкую пикировку. Эвис сидела, закутавшись в пушистый плед, и с
капризной гримаской слушала дерзости Финбоу. Я понял, что этому
разговору не будет конца, и чем больше я напрягал внимание, силясь
уловить цель, которую преследует в этой словесной дуэли Финбоу, тем
больше мне становилось не по себе и тем сильнее слипались у меня
глаза. Сквозь дремоту я слышал плавно льющуюся речь друга и думал, что
он выбрал удивительно неподходящее время, чтобы блеснуть своим
красноречием. Я знал, что он преследует какую-то определенную цель, и
тем не менее не мог без раздражения слышать этот хорошо поставленный
голос и эти пространные рассуждения о драматургии. Каким-то одному ему
известным образом Финбоу удалось перевести разговор с нашей поездки в
Лондон на драму. Эвис призналась, что, как это ни нелепо, ей все-таки
нравятся некоторые сентиментальные пьесы.
   На что Финбоу с улыбкой заметил:
   - Одна из трагедий нашей жизни состоит в том, что нам, как правило,
нравятся именно те вещи, за симпатии к которым мы себя презираем. То
же самое и в любви. Почти на каждом шагу можно встретить влюбленного,
который прекрасно отдает себе отчет, что предмет его любви или глуп,
или скучен, или вообще доброго слова не стоит, а он, несмотря ни на
что, все-таки продолжает любить этого человека. Литературная критика
не что иное, как борьба между тем, что диктуют нам наши чувства, и
тем, что с точки зрения общепринятых понятий о хорошем художественном
вкусе принято считать достойным осмеяния. Обычно верх берут эмоции...
причем не только у неискушенной публики, но и у эстетов. Боюсь, что
моя мысль покажется вам еретической, но мне думается, что сходить с
ума по "Гамлету" так же бессмысленно, как и по "Питеру Пену". Я хочу
сказать, что не делаю между ними большой разницы.
   Я с нетерпением ждал, когда остановится этот поток. Однажды я уже
имел счастье слышать, как он полемизировал по поводу драмы в Гонконге,
и не забыл, какими извилистыми путями пришлось ему пробираться, чтобы
прийти к своему литературному кредо в его теперешнем виде.
   Мне очень хотелось спать и было совсем не до споров; я все еще не
догадывался, к чему он ведет. Эвис попробовала робко возразить, но
Финбоу уже нельзя было остановить:
   - Все мы, однако, одним миром мазаны, и вкус у нас безнадежно
испорчен. Последние двадцать лет, куда бы меня ни забросила судьба,
если у меня нет более интересного занятия, я иду в театр. И я
совершенно определенно могу сказать, каким пьесам отдаю предпочтение.
Что может быть совершеннее "Вишневого сада"? Ничего, и это мое твердое
убеждение. А хотите знать, какая пьеса оставила у меня самые яркие
воспоминания? "Дама с камелиями". Ведь общеизвестно, что это одна из
бездарнейших пьес. И тем не менее именно она произвела на меня самое
сильное впечатление, чем все, что я видел до сих пор. Маргариту играла
Дузе. Это было в Риме, давным-давно. В общем-то, я не считаю Дузе
великой актрисой, хотя и допускаю, что ее можно считать великой в
своем роде; сама манера ее игры противоречила жизненной правде. И все-
таки я был в восторге от спектакля и вряд ли еще когда-нибудь испытаю
подобное наслаждение. Я был влюблен, и в театре мы были вдвоем... это,
конечно, сыграло свою роль.
   Я заметил, как у Эвис дрогнули уже почти слипшиеся веки. Последняя
фраза привлекла ее внимание. Она тихо сказала:
   - Можно подумать, что любовь заставляет иначе смотреть на вещи.
   - Да-а, - подтвердил Финбоу. - Любовь преображает все: от хорошей
пьесы получаешь удовольствие потому, что она хороша, а от плохой -
потому, что плоха.
   - Что вы хотите этим сказать? - спросила Эвис. Теперь она смотрела
на Финбоу широко открытыми глазами. - Что влюбленным все на свете
интересно: что бы ни делать, куда бы ни идти - лишь бы вместе, ведь
так? Как бы я хотела влюбиться! Молодые люди стали приглашать меня в
театр с семнадцати лет, но хоть бы один
   из них своим присутствием заставил меня глубже прочувствовать ту
или иную пьесу. С любимым человеком я бы, наверное, даже на галерке
чувствовала себя счастливой.
   - Вряд ли, - резюмировал Финбоу. - Вот в этом я сомневаюсь.
   Эвис приподнялась и оживленно продолжала:
   - А еще я бы хотела иметь свою ложу в каком-нибудь захудалом
театрике на весь сезон... о, я бы полжизни отдала за это, только бы не
прозябать, как сейчас! Я еще не встречала человека, с которым могла бы
поделиться своими сокровенными мыслями. Никого, кто бы меня по-
настоящему заинтересовал. Роджер частенько водил меня в театр, но
лучше бы он этого не делал...
   - Да, можно испортить себе всякое удовольствие, если пойти в театр
с человеком, не способным ценить искусство, - посочувствовал Финбоу.
   - Удовольствие?! Это была пытка. - Эвис всем телом подалась вперед,
и темная прядь упала на лоб. - Мужчинам не понять, насколько может
осточертеть однообразная жизнь. Так порой хочется, чтобы хоть что-
нибудь произошло! Я не приспособлена к жизни... не научили. Средств к
существованию тоже нет. Я похожа на викторианскую барышню, только
чуточку образованнее. Любовь может оказаться самым значительным
событием в моей жизни. Это, собственно, единственное, на что я могу
надеяться. А она, как нарочно, обходит меня стороной, - голос ее
зазвенел, - и боюсь, что это уже навсегда. Кристофер - самый приятный
из моих поклонников, он нравится мне. Молю бога, чтобы я со временем
могла полюбить его по-настоящему.
   - Сердцу не прикажешь, - уронил Финбоу. Только Эвис начала снова
что-то говорить, как вдруг за нашими спинами раздалось:
   - Ну хватит, с меня довольно! Мы увидели в дверях миссис Тафтс.
   Лишь на миг презрительная гримаса мелькнула на непроницаемом лице
Финбоу, но тут же ее как рукой сняло, и он обернулся к нашей экономке.
   - Не хотите ли присесть, миссис Тафтс? - сказал он.
   - Я не могу этого допустить, не хочу этого допустить и не допущу, -
выпалила миссис Тафтс.
   На ней было черное пальто, из-под которого виднелись ночная сорочка
и шлепанцы из красной фланели. На голове торчали папильотки, и это
придавало ей еще более воинственный вид.
   - Я этого не потерплю, - продолжала она. - Слыханное ли дело
поднимать человека среди ночи! Стыд и срам! Молодая девица, нет бы
блюсти себя, она расселась в гостиной ночью с двумя мужчинами, которые
годятся ей в отцы. Мне стыдно, мистер Финбоу, никак не ожидала этого
от вас. А вы, - и она пригвоздила меня к месту свирепым взглядом, - я
знала, что вы еще и не такое способны выкинуть, с первого взгляда
видно, -тараторила она без передышки. - Сброд да и только, никаких
понятий о чести. Тоже мне хороши, наверное, считают себя
джентльменами... или молодые девицы вроде этой... воображают себя
леди... да какие же вы леди и джентльмены, когда ведете себя хуже,
чем... Джентльмены только тогда джентльмены, когда они ведут себя по-
джентльменски, вот что я вам скажу!
   Она замолкла, чтобы перевести дыхание, а Финбоу, воспользовавшись
паузой, вставил:
   - Миссис Тафтс, а не пойти ли вам поспать?
   Но разъяренная фурия затараторила с новой силой. Она, очевидно,
только сейчас заметила, что на Эвис под пледом нет ничего, кроме
пижамы, и набросилась на нее:
   - Как вы смеете появляться на людях в таком непристойном виде? Ни
одна порядочная женщина не дойдет до такого бесстыдства, чтобы
ложиться в постель в эдаком одеянии. А вы вертитесь в одном исподнем
да еще с голыми пятками перед этими индюками и рады. - Она снова
ткнула пальцем в мою сторону. В ее глазах я становился воплощением
всех людских пороков... хотя сам я не знал за собой ничего подобного.
Миссис Тафтс тряслась от гнева. - Сейчас я схожу в вашу комнату,
голубушка, и принесу вам оттуда халат и домашние туфли и буду стоять у
вас над душой, пока вы не оденетесь и не отправитесь, как положено
приличной девушке, в постель. Я глаз не сомкну, так и знайте, пока не
буду уверена, что в этом доме соблюдаются приличия.
   - В нашу комнату нельзя. Вы разбудите мисс Гилмор, - сказала Эвис,
прикусив губу и стараясь сдержать то ли раздражение, то ли смех, не
знаю. Наверное, все-таки она боялась вспышки раздражения, так как
брань и оскорбления всегда задевают нас больнее, чем хотелось бы.
    - Пусть хоть весь дом на ноги поднимется, а вы у меня наденете
халат и выйдете отсюда в приличном виде, - заявила миссис Тафтс и
решительным шагом направилась к дверям девичьей спальни.
   Финбоу с усмешкой заметил ей вслед:
   - Просто удивительно, какое влияние оказал язык молитвенника на
речь миссис Тафтс. Человечество многим обязано этому произведению...
   Вопль миссис Тафтс прервал его на полуслове.
   - Куда запропастилась другая девица? Что происходит в этом доме?
   Мы с Финбоу кинулись к спальне девушек и заглянули в дверь. Миссис
Тафтс зажгла свечу, стоявшую на туалете, и замерла посреди комнаты,
остолбенело глядя на две пустые разобранные постели. Эвис, которая
проскользнула вслед за нами и уже успела накинуть халат и сунуть ноги
в домашние туфли, констатировала:
   - Ее здесь нет.
   - Скажите мне на милость, - произнесла миссис Тафтс, снова обретая
дар речи, - что творится сегодня в этом доме? Это же форменный вертеп.
Куда девалась та, рыжая, сбежала... или еще что-нибудь почище? - Она
выпятила нижнюю губу и стояла, приземистая и тучная, уничтожающе глядя
на Финбоу.
   - Далеко уйти она не могла, - рассудительно заметила Эвис. - Ведь
она не одета. Все ее вещи на месте.
   - Если она в доме, она от меня не скроется - все равно найду, -
буркнула миссис Тафтс. - А если ее нет, то она останется на улице на
всю ночь. Здесь две двери, и обе будут заперты, уж я позабочусь об
этом.
   Щелкнули шпингалеты на дверях гостиной, опустился засов на входных
дверях в холле, и миссис Тафтс, вернувшись к нам, заявила:
   - Так вот, в кухне ее нет. Когда вы разбудили меня своим шумом, я
подумала, что это на кухне. Я заглянула туда, но там никого не было.
Посмотрим теперь спальни. Мистер Финбоу, постучитесь-ка в дверь к тому
молодчику.
   Финбоу выслушал тираду экономки с невозмутимым спокойствием. Он
громко постучал в дверь Филиппа. В ответ - ни звука. Он постучался еще
раз, вошел в комнату и чиркнул спичкой. На кровати Филиппа царил
беспорядок, и она была пуста.
   - Так, - пробормотал Финбоу.
   Со свечой в руке в спальню вошла миссис Тафтс, а вслед за ней и мы
с Эвис. Мы представляли препотешную группу... четверо взрослых людей,
тупо уставившихся
   на пустую постель: высокий, элегантный, благодушно улыбающийся
Финбоу; миссис Тафтс в пальто и торчащей из-под него ночной сорочке -
сама оскорбленная добродетель; изящная, как китайская статуэтка, Эвис
- бледная, усталая, но с искрящимися от смеха глазами; и, Наконец, я
сам, с блуждающим взглядом, старательно обходящим миссис Тафтс,
немолодой, солидный джентльмен в выходном костюме.
   - Они убежали вдвоем, и один бог знает, чем все это может
кончиться! Только он! - взорвалась миссис Тафтс. - Если их нет и в
соседней комнате, то они останутся на улице, клянусь!
   Я собрался возразить ей, но Финбоу остановил меня.
   - Правильно, миссис Тафтс. Оставьте их за дверью, если они
действительно ушли из дому.
   Мы вернулись в гостиную, и Финбоу тихонько постучал в дверь комнаты
Уильяма и Кристофера. Спустя минуту оттуда послышалось невнятное
бормотание, и Финбоу сунул в дверь голову.
   - К вам случайно не забрели Филипп и Тони, а?
   - Что вы, конечно, нет, - ответил хриплым со сна голосом Уильям. -
С какой стати?
   - Я и сам думаю, что им здесь делать нечего, - ответил Финбоу.
   - А зачем они вам понадобились? - Сон постепенно улетучивался, и
Уильям начинал проявлять недовольство.
   - Мне они, собственно, не нужны, - отозвался Финбоу. - Это миссис
Тафтс хочет их видеть.
   - Передайте ей, пусть она катится ко всем чертям! - сказал Уильям.
- Спокойной ночи.
   Финбоу прикрыл дверь и обернулся с улыбкой к миссис Тафтс, которая
была вне себя от злости. Но прежде чем она двинулась с новыми силами
на поиски, он сказал:
   - Итак, миссис Тафтс, теперь все ясно. Они, должно быть, на улице и
попадут в дом только утром. Обещайте мне, что вы ни словом не
обмолвитесь о наших ночных похождениях, когда встретитесь с ними за
завтраком.
   - Ничего я не обещаю... - начала было миссис Тафтс.
   - Сержант Беррелл вам за это спасибо не скажет, - тихо заметил
Финбоу.
   - А это еще почему? - воскликнула в ярости миссис Тафтс, но,
подумав, добавила: - Ну ладно, так и быть,
   буду молчать, пока сама не увижу сержанта Беррелла, но учтите, я
иду против своей совести.
   - Вот и хорошо, - ответил Финбоу. - А теперь - все спать.
   Через несколько минут мы уже были в нашей комнате. Финбоу снимал
воротничок, а я наблюдал за ним.
   - Может, поговорим? - предложил я.
   - Ну что ж, поговорим, - откликнулся он. - Перед отъездом в Лондон
я проверял нашу комнату. Она единственная в доме, где можно
разговаривать, не боясь быть услышанным. Стены между нею и другими
комнатами ни такие тонкие, как везде.
   - Значит, наша лодочная прогулка вчера ночью не была вызвана
никакой необходимостью, - начал я брюзжать.
   - Никакой, - рассмеялся Финбоу. - Но тогда я не знал этого. Кроме
того, благодаря прогулке мы оба окунулись в атмосферу таинственности.
   - Подумаешь! - воскликнул я. Он задумчиво продолжал:
   - Веселенькая ночка, ничего не скажешь.
   - Веселенькая?! - повторил я возмущенно.
   Я мечтал поскорее добраться до постели, но знал, что не смогу
заснуть, пока не выясню, что нужно было Финбоу узнать от Эвис.
   - Зачем ты мучил Эвис своими бесконечными рассуждениями? Ты же
видел, что она еле держится на ногах.
   - Именно поэтому я и затеял этот разговор, - ответил Финбоу.
   - Не очень достойный прием, - заметил я, - пользоваться слабостью
другого.
   - Дорогой Иен, - мягко ответил Финбоу. - Такие развлечения не в
моем духе. Я затеял разговор с Эвис, потому что хотел узнать кое-что о
ней самой... ну и, разумеется, потому, что это гораздо легче сделать в
беседе с человеком уставшим. Ты, наверно, знаешь, что чаще всего у
людей развязываются языки тогда, когда они валятся с ног от усталости
или когда пьяны. Это свойство весьма полезно использовать, если
интересуешься процессами человеческого мышления, но, к сожалению, его
не всегда по достоинству оценивают. У выпившего человека уже после
нескольких рюмок развязывается язык, потому что у него притупляется
чувство самоконтроля. Предрассветные часы оказывают на психику
человека такое же действие, что и алкоголь. Вспомни только, сколько
сокровенных тайн поверяли тебе после полуночи! Вспомни, сколько
секретов ты сам рассказал! И как стыдно обычно бывает на следующее
утро, когда трезвый рассудок заставляет критически оценить свои
поступки! Финбоу продолжал:
   - К сожалению, мы редко отдаем себе отчет в том, каким образом
протекает последовательность наших умонастроений на протяжении одних
суток. По-моему, это
   'происходит потому, что большинство людей плохо разбирается в
психологии и просто не способно заметить колебаний собственных
умонастроений. Я в своей жизни встретил единственного человека,
который умел тонко использовать способность человеческого мышления к
трансформации. Это один мой знакомый писатель. Он всегда садится за
работу поздно вечером, когда в психике господствует подсознательное
"я". А утром, когда пробуждается способность критически мыслить, он
правит написанное накануне. По его словам, он каждый раз делает
тройную работу. Правда, это ему не помогает - он все равно пишет из
рук вон плохо.
   Тут мое терпение лопнуло, и я взмолился:
   - Ради всего святого, будь другом, прекрати свои туманные
словоизлияния. Скажи мне толком, зачем тебе понадобился этот разговор
с Эвис? Что ты из него вынес? Неужели ты не видишь, что я извелся
вконец от этой неизвестности?! Что она искала в доме, когда мы
неожиданно вошли? Что все это, в конце концов, значит?
   - Прости меня, Иен, - сказал Финбоу, присаживаясь на край моей
кровати. - Я вижу, как ты нервничаешь. Но ты должен набраться терпения
еще на пару деньков. Кто совершил преступление, я до сих пор" еще не
знаю. И не знаю, почему Эвис бродила ночью по дому. Могу только
предположить, что она хотела что-то сжечь... Вспомни, как она
настаивала, чтобы разожгли камин вчера вечером.
   Я сразу насторожился:
   - Ты думаешь, это значит... Финбоу оборвал меня:
   - Это может означать все, что угодно, и ровным счетом ничего. Не
забывай, что в этой милой компаньице полно всевозможных душевных драм,
однако совсем не обязательно все они должны иметь отношение к
убийству. Преступницей может оказаться и Эвис и Тони, но не обе.
Однако и та и другая ведут себя так, будто им есть что скрывать - и
немало. Вот я и пытаюсь разобраться во всех этих хитросплетениях.
Поэтому я и беседовал с Эвис сегодня ночью. А ловко я расставил ей
сети! Впрочем, ты этого оценить не способен. Начал исподволь - с
театра, по опыту знаю, что любая девушка типа Эвис в какой-то период
своей жизни втайне мечтает о сцене. Затем потихоньку подвел ее к
любовной мелодраме, что, с моей точки зрения, должно было ей
импонировать, как это импонирует почти всем в ее возрасте. Если бы я
знал, что она увлекается музыкой, я бы завел речь об опере. Мне
хотелось создать атмосферу романтики, любви... я прозрачно намекнул на
лично пережитое... после этого оставалось лишь сидеть и слушать
историю жизни Эвис из ее собственных уст, помнишь, как она
рассказывала о своих поклонниках, о том, как она ни в одного из них
так и не смогла влюбиться!
   Я не мог не восхищаться ловкостью Финбоу, хотя все мое существо и
восставало против его методов.
   - Ты чертовски умен, Финбоу, - сказал я.
   - И падок на лесть, - улыбнулся он, - так что благодарю за
комплимент. Подобно всем закоренелым льстецам, я и сам не безразличен
к лести. Но на этот раз похвала вполне заслуженна. Я бы вытянул из
Эвис все, что угодно, если бы не вторжение этой миссис Тафтс, чтоб ей
неладно было. Она испортила все дело. Придется мне завтра еще раз
побеседовать с Эвис. Но все-таки мне удалось узнать кое-что. Правда,
мне не известно, насколько достоверно то, что я узнал. Во всяком
случае, похоже на то, что Эвис действительно не любила Роджера...
   - Это для меня не новость, - отрезал я.
   - А вот мне иногда приходила мысль, что она могла любить и
ненавидеть его в одно и то же время. Вызывать противоречивые чувства -
свойство таких натур, как Роджер. Но в данном случае я ошибся, -
произнес Финбоу. - Однако гораздо важнее другое: она не любит и
Кристофера. Я должен хорошенько сосредоточиться и обдумать, какие
последствия вытекают из этого. Бог мой, какой же запутанный клубок
личных взаимоотношений в твоей милой компании: Роджер влюблен в Эвис;
Эвис обручена с Кристофером, но не любит его; Филипп и Тони влюблены
друг в друга, но у Тони есть от него какая-то тайна, это несомненно;
Уильям ненавидит Роджера. Теперь мне остается выяснить отношение
самого Кристофера к его помолвке с Эвис.
   - Он, мне кажется, без ума от девушки, - заметил я. - В противном же
случае, - тут у меня мелькнула еще одна догадка, - в противном же случае он
хочет жениться на ней из-за денег. Послушай, Финбоу, а ведь это именно он мог
пойти на преступление и убить Роджера, чтобы удвоить приданое своей невесты.
   - Гениально, Иен, - заметил Финбоу. - Не исключено, что так оно и
было. Но наверняка пока ничего нельзя сказать. Давай-ка лучше спать. -
Он взглянул на часы. - Без малого половина пятого.
   Я уже улегся и вдруг вспомнил;
   - Финбоу, - спросил я, - а как быть с Филиппом и Тони? Не можем же
мы позволить, чтобы они остались на улице на всю ночь?!
   - Не можем, - ответил Финбоу, укладываясь. - Они там и не останутся.
   - Как? - спросил я в недоумении. - Кто же им откроет?
   - Никто, - ответил друг. - Им это и не понадобится, Они прячутся
где-то в доме.
   - Откуда ты это знаешь? Ты их видел?
    - Нет, - ответил он. - Просто надо быть совсем без головы, чтобы
выйти из дому в одной пижаме в такую сырую ночь. А они хоть и влюблены
друг в друга, но рассудок еще не потеряли!
   - Тогда где же они прячутся? Ведь мы обшарили вс1е углы.
   Меня охватил какой-то необъяснимый страх, когда я представил, что
где-то по темному дому бродят, как призраки, Филипп и Тони.
   - Их нет на улице, они, очевидно, где-то внутри, - зевнул Финбоу. -
Иен, неужели ты в самом деле хочешь, чтобы я сейчас поднялся с постели
и пошел их искать? Для этого мне придется чертить план дома, а это
дьявольски нудное занятие. Обещаю тебе, что за завтраком ты увидишь
Филиппа и Тони живыми и невредимыми.
   - С ними что угодно могло случиться, ведь мы же не знаем... Не
хватает нам еще одного... - Я запнулся.
   Финбоу снисходительно улыбнулся.
   - Тьфу ты! Придется, видно, все-таки искать их.
   Он приподнялся в кровати, достал из пиджака карандаш и бумагу и
начал что-то чертить. Закончив, он принялся сосредоточенно
рассматривать нарисованный им план дома. Я лежал на боку и видел, как
он нетерпеливо постукивал карандашом по колену. Внезадно он
рассмеялся.
   - Все в порядке. А то я уж тоже начал сомневаться, не остались ли
они и в самом деле на улице. Слава богу, нет. Я снимаю шляпу перед
мисс Тони: это умнейшая женщина, нам с ней не тягаться.
   - Так где же они? - допытывался я.
   - Кажется, я догадываюсь, где они могут быть, но они явно не
желают, чтобы их беспокоили.
   Но я все еще не мог отделаться от страха.
   - Лучше помешать им теперь, чем потом обнаружить Филиппа в таком же
виде, что и Роджера, - заметил я.
   - Не говори чепухи, - оборвал меня Финбоу. - У Тони рука не дрогнет
убить любого, но она скорее сама на себя руки наложит, чем убьет
Филиппа. Слушай, Иен, будет ли для тебя достаточно убедительно, если я
пойду сейчас в комнату девушек и задам Эвис всего один вопрос: "Ходила
ли Тони купаться сегодня вечером"? Если она ответит утвердительно, это
значит, что оба, Филипп и Тони, находятся сейчас в доме, и ты даешь
мне слово, что будешь спать спокойно.
   Возможность купания в холодной ночной реке казалась мне настолько
маловероятной, что я согласился. Финбоу ушел, прихватив с собой свечу,
и я остался один.
   Я лежал, уставившись в черную пустоту. Я так устал за день, что
даже не пытался найти ответы на мучившие меня вопросы. Что делала в
потемках Эвис? Где сейчас Тони? Неужели нам предстоит стать
свидетелями еще более мрачной драмы? Глаза понемногу привыкали к
темноте, и скоро я уже различил окно, мутным серым пятном выделявшееся
на фоне стены. Эта туманная мгла действовала мне на нервы, внезапно,
под влиянием какого-то импульса, я вскочил и сел в постели, вцепившись
в подушку и прислушиваясь к каждому шороху.
   Мне послышались приглушенные голоса... но я силился убедить себя,
что это разговаривают Финбоу и Эвис. Я уже начал успокаиваться, как
вдруг до моего слуха донесся стон. И как высокий тон скрипки рвет
тонкое стекло, так подействовал на мои взвинченные нервы этот стон. Я
содрогнулся всем телом. Но уже через мгновение я не мог бы с
уверенностью сказать, слышал я этот звук или мне только показалось.
Ибо он длился такой краткий миг, что я стал себя убеждать, будто это
плод моего расстроенного воображения, вызванного нервным состоянием и
безмолвной тишиной дома. Я лежал в холодном поту.
   Но тут Финбоу открыл дверь, и я с облегчением увидел в свете свечи
знакомую ироническую улыбку.
   - Ты слышал? - спросил я с тревогой.
   - Что?
   - Не то стон, - ответил я, не то сдавленный крик.
   - Мой приятель улыбнулся.
   - Нет, - сказал он. - Такого я не слышал. Но я бы не стал
беспокоиться, если бы и услышал.
   Я не уловил смысла его слов, но постарался уговорить себя, что могу
положиться на Финбоу.
   - Что сказала Эвис? - спросил я.
   - Я спросил ее, ходила ли Тони купаться вечером, - ответил Финбоу.
   - И что же она ответила? - нетерпеливо переспросил я.
   - Она сказала, что Тони действительно ходила окунуться незадолго до
сна, - ответил Финбоу с самодовольной улыбкой.
   - И ты полагаешь, что все в порядке? - Я был поражен, что его
предсказание сбылось.
   - Вполне, - заверил он меня.
   - А как ты догадался, что она ходила купаться? - спросил я, почти
засыпая.
   Я чувствовал себя таким уставшим, что, какие бы загадочные события
ни происходили вокруг меня, меня это уже не волновало. У меня было
единственное желание - спать.
   - По одному очень простому признаку, - ответил Финбоу. - Ведь Тони
- светская молодая особа.

                         Глава одиннадцатая



   Утром следующего дня я проснулся и увидел около своей постели
улыбающегося Финбоу в халате.
   - Скоро двенадцать, - заметил он. - Миссис Тафтс вот-вот хватит
апоплексический удар.
   Вначале я никак не мог сообразить, где я и что со мной, как вдруг
перипетии и страхи прошедшей ночи живо возникли в моей памяти. Как
будто видишь во сне, что ты болен... просыпаешься, и оказывается, что
это не сон, а ты болен наяву. Я вспомнил Эвис, сжавшуюся в комочек от
страха в углу столовой, затянувшийся до бесконечности разговор Финбоу,
пустую постель Тони, и стон в темноте.
   Я вскочил и спросил:
   - Все целы? Все на месте? Финбоу, сходи проверь.
   - Все целы и невредимы, - ответил мой приятель невозмутимо. -
Только Эвис жалуется на мигрень. Уильям и Кристофер давным-давно
позавтракали, а Тони только садится за стол. Эвис и Филипп еще не
появлялись.
   У меня отлегло от сердца.
   - А ты сам давно на ногах? - спросил я и начал умываться.
   - С четверть часа, - ответил Финбоу. - То, что я недосыпаю, если
поздно ложусь, я с лихвой компенсирую утром - в этом мое спасение.
   - Я рад, что ты оказался прав в отношении Филиппа и Тони, - сказал
я. - Но как ты все-таки догадался?
   - Я же сказал тебе вчера ночью: потому что Тони - светская женщина.
   - Что это значит? - спросил я.
   - Существуют самые различные определения, - ответил Финбоу, - в
большинстве своем довольно глупые. Я лично назвал бы светской женщиной
такую, которая знает одну тонкость...
   - Какую тонкость?
   - Как пользоваться духами. Если она искушена в этом, она не может
не знать и всего остального, что связано с понятием светскости. А
Тони, как ты сам, вероятно, заметил вчера, когда мы входили в эту
комнату, мастерица своего дела, - заявил Финбоу.
   - А я не почувствовал вчера никакого запаха, - ответил я
заинтригованно.
   - Именно это я и имею в виду, - ответил Финбоу.
   - Они прятались здесь? - не переставал я удивляться.
   - Конечно, здесь, - ответил Финбоу. - Пока мы разыскивали их по
всему дому, они сидели в этой комнате и посмеивались над нами. Взгляни
на мой план. Мы знаем, что, когда мы ступили на порог дома, их не было
в кухне, не было и в гостиной, потому что мы сразу направились именно
туда. Они не могли прятаться в комнате Филиппа, так как из нее нет
выхода в коридор... мы бы застали их там, когда разыскивали. Значит,
они или мерзли на улице, что противоречит здравому смыслу, или
находились у нас в комнате в течение всего времени, пока мы
разговаривали в гостиной и искали их по всему дому.
   А потом, когда мы, идя по ложному пути, стучались в дверь к
Уильяму, они прошмыгнули прямо в комнату Филиппа.
   - Зачем же они затеяли всю эту канитель? - спросил я со смехом, не
в силах больше сдерживаться.
   Финбоу тоже рассмеялся:
   - Да просто, должно быть, им хотелось побыть наедине. Целый день
им, наверное, мешали то Эвис и Кристофер, то Беррелл и миссис Тафтс.
Узнав, что мы не вернулись с последним поездом, они, очевидно, решили,
что мы остались ночевать в Лондоне, и Тони пришла идея устроить
свидание в нашей комнате.
   - Но почему именно в нашей? - вставил я. - Почему бы им сразу не
пойти в комнату Филиппа?
   - Потому что она единственная в доме, где можно разговаривать, не
опасаясь быть услышанными. Тони ума не занимать. Вещи, которые они
говорили друг другу, не были предназначены для посторонних ушей - это
не входило в ее планы.
   - Обычно, - многозначительно ввернул я, - она предпочитает делать
наоборот: выставляет свои чувства напоказ.
   - В том-то все и дело, Иен, - начал растолковывать мне Финбоу. - На
сей раз им явно было не до любви, во всяком случае, не только до нее.
Были и какие-то очень серьезные дела, им, очевидно, многое нужно было
сказать друг другу. Я даже беру на себя смелость предположить, что,
если бы мне было известно содержание их разговора, это могло бы в
какой-то степени пролить свет на дело Роджера. В общем, события
развивались по такой схеме: Филипп и Тони хотели остаться наедине, и,
когда все легли спать, они зашли к нам в комнату. Тони не намерена
была оставлять никаких следов своего пребывания здесь, а я уже говорил
тебе, что это светская молодая женщина, знающая наипервейшее правило,
касающееся дамских духов, оно гласит: духи важнее платья. И второе:
женщина должна так душиться, чтобы, уходя от нее, ее возлюбленный унес
с собой, как воспоминание, легкий аромат ее духов. И третье: иногда
это может стать роковым для самого мужчины, если он этим запахом
напомнит кому-то другому о своей возлюбленной. Тони прекрасно
понимала, что, если, войдя сюда, мы почувствуем запах ее духов, у нас
зародятся подозрения. Поэтому она и пошла купаться, чтобы избавиться
от запаха духов,
   - И ты до всего этого дошел логически? - спросил я с нескрываемым
восхищением.
   - Встречал я на своем веку таких, как эта Тони, - улыбнулся он. -
Хитрые бестии, обведут вокруг пальца кого угодно. Ей бы и на этот раз
все сошло с рук, если бы не случайность. Она просто не учла, что мы
можем вернуться на машине.
   - Ну это как раз и не говорит о большом уме, - заметил я.
   - Мы же сами сказали, что, вероятно, вернемся последним поездом, и,
мне кажется, она никак не предполагала, что мы нагрянем словно снег на
голову, раз уж пропустили свой поезд. А скорее всего, она сознательно
шла на риск, считая, что игра стоит свеч, - предположил Финбоу.
   - Ну ладно, - уступил я, - но почему же тогда они не вышли отсюда,
пока мы были заняты разговором в гостиной? Ведь они знали, что рано
или поздно мы должны пойти спать... и тогда уж никуда не денешься -
попались голубчики.
   - Пусть тебе подскажет ответ твое собственное воображение, -
усмехнулся он. - Разве ты никогда не бывал влюблен? Наша парочка
прекрасно знала, с кем имеет дело: с двумя добродушными старыми
дураками, которым доставляет удовольствие видеть, как резвится
молодежь.
   - Неужели Эвис не заметила отсутствия Тони? Она явно не знала об
этом, иначе она сама бы не вышла из комнаты, - сказал я.
   - По всей видимости, Эвис вышла первая, -ответил Финбоу. - Тони,
вероятно, ждала, когда Эвис заснет, а та все не засыпала. Филипп,
наверное, ждал ее в это время в нашей комнате. Стоило только Эвис
подняться с постели и выскользнуть за дверь, как Тони тут же
воспользовалась случаем и убежала, так я себе все это представляю.
   - Но она должна была учесть, что Эвис вернется и обнаружит ее
исчезновение, - возразил я.
   - А что ей до этого? - откликнулся Финбоу. - В таком случае она
могла бы пригрозить Эвис, что отплатит ей той же монетой, если та
вздумает проговориться.
   - Ты полагаешь, что Тони способна пойти на шантаж? - Я был немного
шокирован.
   - Не сомневаюсь ни на минуту, - решительно ответил мой друг, - И
сделает это с превеликим удовольствием. Ведь она ненавидит Эвис и
мечтает, чтобы та валялась у нее в ногах.
   Я не сказал ни слова и молча приглаживал щеткой волосы. Затем
спросил:
   - Ты что, в самом деле думаешь, что она ненавидит Эвис?
   - Она ее терпеть не может, - уточнил Финбоу, - но и Эвис то же
самое испытывает к Тони. Две настолько разные девушки - лед и пламень,
- к тому же обе привлекательные, не могут не испытывать неприязни друг
к другу. Если ты готов, Иен, пойдем завтракать. Я хочу поставить все
точки над i сегодня же, а времени в обрез. Нужно еще поговорить с Эвис
и Кристофером; пока у меня не будет полной ясности насчет их
отношений, я не смогу ни к чему прийти.
   Причесавшись, я стал оправлять на себе пиджак. А Финбоу,
нетерпеливо посматривая, как я прихорашиваюсь, продолжал развивать
свою мысль:
   - Безусловно, выяснить все, что меня интересует, не имея
возможности задавать вопросы в лоб, довольно трудно. С другой стороны,
если бы я мог спросить о том, что меня интересует, это еще больше
усложнило бы мою задачу. Эти молодые люди - крепкий орешек, не очень-
то они открывают тебе душу, если ты им честно задаешь эдакий
заковыристый вопросик. Да ты сам знаешь - так называемые невинные
вопросы, к которым, как принято считать, прибегают детективы, чтобы
среди вороха улик докопаться до истинных мотивов преступления.
Детективу-профессионалу пришлось бы на моем месте гораздо хуже.
   - Может быть, ты предпочитаешь, чтобы я исчез с горизонта и не
мешал тебе поговорить с ними? Тебе одному было бы, наверное, проще, -
предложил я.
   - Ерунда, - ответил Финбоу. - Если ты будешь маячить где-то
поблизости, они не сразу сообразят, что за моей болтовней кроется
нечто большее, чем простое любопытство. Ты послужишь ширмой для меня.
   В гостиной по пути в столовую мы увидели Уильяма.
   - Доброе утро, - приветствовал он нас, затем подозрительно спросил:
- Как ваши глаза, Иен?
   - Окулист Финбоу считает, что нет оснований для беспокойства, -
сказал я и мысленно отметил, что, став однажды на скользкий путь лжи и
обмана, делаю успехи.
   - Чудесно, - заметил Уильям, как мне показалось, с иронией. - Что
это за дурацкую игру затеяли вы сегодня посреди ночи?
   - Прятки, - любезно разъяснил Финбоу. - Очень увлекательная игра,
Уильям, рекомендую попробовать - гарантия от преждевременной старости.
   Тони лежала на диванчике. Я заметил, как сверкнули ее глаза при
последних словах Финбоу.
   - Хелло, - вызывающе произнесла она, готовая дать отпор любому, кто
вздумает заикнуться о ее ночных приключениях. Кристофер встретил нас
веселой улыбкой, отчего на его бронзовом лице собрались симпатичные
морщинки.
   - Доброе утро, - ответил Финбоу, делая вид, что не замечает
напряженной атмосферы в гостиной. - Вчера мы с Иеном вернулись
довольно поздно и, боюсь, проспали все на свете. Вы правильно сделали,
что не стали ждать нас к завтраку. Мы свое наверстаем.
   За столом молча сидели Филипп и Эвис, оба выглядели очень
утомленными, но тем не менее через силу улыбнулись, когда мы подсели к
ним.
   Миссис Тафтс поставила перед нами тарелки с беконом и яйцами.
   - Все остыло, - прокомментировала она.
   - Что же делать, - заметил Финбоу, - мы засиделись вчера ночью,
миссис Тафтс... а впрочем, вы, наверное, сами помните.
   Миссис Тафтс в ответ фыркнула.
   - Мистер Финбоу, - начала она зловещим тоном, - я сдержала свое
обещание и ни словечком не обмолвилась о том, что у меня на уме, и обо
всех мерзостях, которые творились ночью под крышей этого дома. За что
только господь послал мне такое испытание... стой и смотри, как эти
греховодники уплетают за обе щеки, и рта не смей открыть! Не подумайте
только, что я это из-за вас, мистер Финбоу, пообещала держать язык за
зубами. Я пообещала потому, что мне было приказано слушаться вас во
всем. Один человек, которому я доверяю, так мне велел.
   - Кто же это? - спросил Филипп.
   - Сержант Беррелл, - отрезала она. - Но если бы сержант Беррелл
сказал мне, что вы, мистер Финбоу, смотрите сквозь пальцы на такие
непристойные вещи, уж будьте спокойны, я бы ни за что не сказала: "Я
сделаю все, что могу, для мистера Финбоу". Вчера вы вырвали у меня
обещание, мистер Финбоу, но никогда в жизни
   больше это не повторится. Никогда! Я не знала, куда глаза девать от
стыда, когда пошла вчера спать, и сегодня с утра на божий свет
смотреть не хочется.
   - Та-ак! - произнес Финбоу, отсекая ножом верхушку остывшего яйца.
- Но вы все-таки не забудьте свое обещание.
   - Меня и так грызет совесть, - сказала она, хотя на ее сытом
свирепом лице не было никаких признаков неспокойной совести. - Не
грешно ли не поднять голоса против зла, когда оно творится рядом с
тобой, только потому, что ты дала слово? Разве это правильно?
   - А вы спросите сержанта Беррелла, - посоветовал Финбоу.
   - И спрошу, не беспокойтесь, - огрызнулась она и вышла из комнаты.
   Эвис слушала эту тираду с усмешкой в усталых глазах. Но, наблюдая
за ней, я видел, что ее руки находятся в беспрестанном движении;
своими изящными пальцами она бездумно, словно какой-то автомат, все
вертела и вертела кольцо от салфетки. И контраст между нервными
движениями рук и бесстрастным, непроницаемым лицом был настолько
велик, что невольно выдавал тревогу и отчаянные усилия справиться с
этой тревогой. Ее напряженность передалась и мне, и я, слушая сердитый
монолог миссис Тафтс, сидел как на иголках. Бывает, что фарс, думал я,
вносит разрядку в момент накала страстей, но бывает и наоборот - он
лишь усугубляет боль, которую человек несет в себе. Миссис Тафтс,
насколько я могу судить, вносила элемент истеричности в эту атмосферу.
   Когда экономка ушла, Эвис взглянула на Финбоу точно с таким же
выражением, с каким Тони встретила его в гостиной. Она тоже ждала, что
разговор коснется событий прошлой ночи. У меня мелькнула мысль, что,
если бы я был в компании своих молодых друзей один, без Финбоу, они
наверняка обращались бы со мной, как с добрым дядюшкой: чмокали бы
меня мимоходом в щечку и хором заверяли, что все в порядке и мне не о
чем беспокоиться. Присутствие Финбоу все меняло; хотя он и пришелся по
душе моим молодым друзьям и произвел приятное впечатление, все каким-
то шестым чувством определили в нем человека, которому обязаны давать
отчет.
   Финбоу между тем спокойно разделался с холодным яйцом и вдруг ни с
того ни с сего пустился, в обсуждение истории финансовой науки. Он
рассказал Эвис о происхождении, значении и недостатках золотого
стандарта. Он объяснял предельно ясно, я бы даже сказал - с юмором. Я
видел, что Эвис едва сдерживалась, чтобы не закричать. Однако она
вежливо слушала его разглагольствования и даже раз или два вполне к
месту вставляла какие-то вопросы. Я не спускал глаз с ее бледного,
страдальческого лица.
   Финбоу решил наконец подвести разговор к концу:
   - Никакой сложности в этой науке нет. В ней гораздо легче
разобраться, чем в той грязной истории, в которую вы все попали.
   Меня передернуло от этой садистской, хладнокровно рассчитанной
жестокости. Эвис уставилась на него своими огромными глазами и не
сказала ничего. Первым отреагировал Филипп, он сделал неудачную
попытку обратить все в шутку.
   - А по-моему, это самая заурядная история.
   - Не такая уж заурядная, - возразил Финбоу.
   Он намазал джем на кусочек тоста и принялся излагать свою точку
зрения на японский империализм. Здесь уместно было бы сказать, что,
хотя Финбоу и был глубоко эрудированным человеком, у него не было
того, что называется "пунктиком" и что часто приписывается детективам
в романах... если, правда, не считать кое-каких вопросов, касающихся
Китая, но об этом я не берусь судить.
   Покончив с завтраком, мы присоединились к остальной компании в
гостиной. Молодые люди все еще пребывали в состоянии депрессии,
которая неизменно приходит вслед за сильным эмоциональным напряжением.
Вначале человек, волнуясь, ищет выхода в действии, он не в силах
сидеть сложа руки и молча ждать развития событий. Затем он доходит до
такого состояния, когда страх окончательно парализует его волю, и он
жаждет только одного - конца. Пусть самое страшное, лишь бы конец!
Тони по-прежнему лежала на диванчике, закинув руки за голову. Уильям
читал детективный роман под названием "Не своей смертью", если не
ошибаюсь. Кристофер делал какие-то пометки на обороте письма. Эвис и
Филипп уселись где попало и сидели, не произнося ни слова.
   Окинув взглядом гостиную, Финбоу, ни к кому не обращаясь, сказал:
   - А мы только что обсуждали положение на Дальнем Востоке.
   - О, - произнес Уильям, оторвавшись от книги, и посмотрел на Финбоу
отсутствующим взглядом, - а что, это вас очень волнует?
   - Разумеется, волнует, - ответил Финбоу. - Все, что может как-то
отразиться на жизни миллионов людей, волнует меня.
   - А меня лично, простите за эгоизм, - вмешался Кристофер, - в
данный момент в тысячу раз больше беспокоит моя собственная судьба,
нежели судьба всех китайцев, вместе взятых.
   - Когда вы и Уильям станете старше, - сказал Финбоу, - вы измените
свое отношение к таким вопросам, вот увидите.
   - Черта с два, - оборвал Уильям. - Ваше поколение исчерпало все
запасы социальной совестливости английской нации. Как вы, черт вас
дери, пеклись о будущем мира и посмотрите, во что вы его превратили!
Возьмите, к примеру, меня и Кристофера. Разгул военной истерии,
атмосфера нервозности и мошенничество всех мастей - вот первые
впечатления нашего детства. Наше отрочество прошло в послевоенные годы
- самые безалаберные годы в истории человечества, я бы сказал. А
теперь, когда мы более или менее встали на ноги, на нас того и гляди
грозит обрушиться финансовый кризис, который перевернет вверх
тормашками все, что мы успели сделать. Это наследие вашего поколения,
Финбоу, и вашей, с позволения сказать, социальной совестливости. Как
же вас после этого может удивлять, что мы стали "потерянным
поколением"? Как же вас может удивлять, что мы замкнулись в кругу
сугубо личных интересов и знать не желаем, что творится в мире, пусть
он хоть в тартарары летит?!
   Горечь, сквозившая в словах Уильяма, вполне отвечала настроению
собравшихся. Она отражала отчаяние, которое им приходилось
переживать... и, как мне кажется, была символом каких-то еще более
глубоких процессов. Финбоу задумался.
   - Вполне согласен с Уильямом, - кивнул Кристофер. - Мой мир тоже не
выходит за пределы круга интересов моих друзей. Понятно, Финбоу?
   - Думаю, что да, - ответил Финбоу. - Но боюсь, что из-за вашего
индивидуализма вы очень много потеряете в жизни, если действительно
круг ваших интересов так узок, как вы утверждаете.
   - Может статься, - улыбнулся Кристофер. - Но будем надеяться, что
китайцы, которых я буду встречать на каждом шагу в Малайе, расширят
мой кругозор. К слову сказать, правление компании вызывает меня на
окончательное собеседование. Как вы думаете, Беррелл не будет
возражать, если я съезжу в Лондон?
   - Если хотите, я могу спросить у него, - предложил Финбоу. - Мне
это проще, он со мной считается.
   Узнав от миссис Тафтс, что Беррелл пошел перекусить в Бридж-инн,
Финбоу собрался пойти в деревушку и предложил мне составить компанию
ему и Кристоферу, Страшно обрадовавшись, я покинул своих друзей,
которые остались сидеть в гостиной в полном молчании. Уильям снова
углубился в книгу. Филипп и Тони проявляли удивительное безразличие
друг к другу, а Эвис, отчужденная и подавленная, сидела в стороне.
Бежать без оглядки, хоть полчаса отдохнуть от этой насыщенной страхом
атмосферы!
   Вскоре Финбоу, Кристофер и я не спеша шли по тропинке.
   - Что ждет вас на этом собеседовании? - спросил Финбоу Кристофера.
   - Ну, первым делом меня отдадут на растерзание эскулапу. Он будет
щупать меня и мять, чтобы вынести свое заключение: перенесу я тамошний
климат или нет. Я, собственно, ничего не имею против, - рассмеялся он.
- Меня никогда не подвергали медицинскому обследованию, но чутье мне
подсказывает, что это единственное испытание, которое я пройду без
всяких осложнений.
   - Не скромничайте, - Финбоу улыбнулся. - Я не сомневаюсь, что вы
выдержите любое испытание, если захотите. А что еще предстоит вам
завтра?
   - Вот в письме сообщают, что администрация интересуется кое-какими
биографическими подробностями моей жизни. Не очень приятная процедура,
но ничего, как-нибудь переживу. После этой конфиденциальной части меня
снова отошлют к тому же эскулапу - сделать прививки.
   - И вы вернетесь обратно в тот же вечер? - полюбопытствовал Финбоу.
   - Непременно. Много времени это не займет. Я успею на пятичасовой
поезд - в пять сорок девять, - уточнил Кристофер.
   Мы миновали дощатый мостик.
   - Меня очень заинтриговало, - заметил Финбоу, - то, что вы и Уильям
говорили там, в гостиной, Значит, окружающие вас люди - единственное,
что вас интересует?
   - Да, - подтвердил Кристофер. - Разве это так уж необычно? А сами-
то вы неужели и впрямь печетесь о судьбах народов?
   Финбоу не удостоил его ответом.
   - Вероятно, - произнес он, размышляя вслух, - все мы, за малым
исключением, рассуждали бы так же на вашем месте. Любить такую
девушку, как Эвис, нелегко.
   Тонкое лицо Кристофера окаменело.
   - Я рассуждал так и до того, как встретил Эвис, - сказал он.
   На сей раз, отметил я про себя, ловушка друга не сработала.
Кристофер не клюнул на приманку. Но Финбоу это не сбило с толку.
   - Странная болезнь - любовь, - сказал он.
   - Говорят, - ответил Кристофер с вялой улыбкой.
   - Интересно знать, стоят ли мгновения счастья того, чтобы за них
расплачиваться потом нескончаемой, безысходной тоской, - продолжал
философствовать Финбоу.
   - Интересно, - отозвался Кристофер.
   - Пока человек не любит, он считает, что да, но, стоит ему самому
пережить муки любви, он начинает все больше в этом сомневаться, -
заявил Финбоу.
   - Что ж, это вполне естественно, - ответил Кристофер.
   - Многое зависит от темперамента. Человек жизнерадостный очень
скоро забывает нанесенную ему обиду. Мне кажется, таким был Роджер:
судя по отзывам, он производил впечатление неунывающего жизнелюба, -
спокойно заметил Финбоу.
   Эти слова вызвали улыбку у Кристофера.
   - Бедняге Роджеру приходилось туго, - сказал он. - Он был жизнелюб,
вы правы. Но надо было обладать неистощимым запасом оптимизма, чтобы
переносить холодность, с которой относилась к нему Эвис. И все же он
домогался ее. Таких упорных малых я в жизни не встречал. А Эвис это
упорство раздражало.
   Я так до конца и не понял, заговорил Кристофер на эту тему по
велению сердца или все-таки попался в сети, расставленные Финбоу.
   - Эвис на редкость красивая девушка, - сказал Финбоу. -И наверное,
мало кому удавалось разбудить ее чувства,
   Кристофер улыбнулся - немного криво, как мне показалось.
   - Вокруг таких хорошеньких женщин всегда увивается больше
поклонников, чем следует, - сказал он. И, как бы устыдившись своей
откровенности, снова замкнулся.
   - Вы, очевидно, давно ее знаете? - спросил Финбоу.
   - Три или четыре года, - ответил Кристофер.
   - Не то что Филипп и Тони, - пробормотал Финбоу. - Те знакомы, по-
видимому, около двух месяцев. И уже успели обо всем договориться.
   - Легкомысленные создания, - заметил Кристофер. - Оба, наверное, не
раз влюблялись... и еще не раз влюбятся.
   - Наверное, - согласился Финбоу. - Молодые люди их типа гораздо
проще смотрят на любовь.
   Кристофер молчал, и Финбоу не пытался больше говорить об Эвис.
Вскоре я оказался втянутым в какой-то тривиальный разговор о кино,
который продолжался до самого бара, где мы и встретили Алоиза
Беррелла.
   Беррелл стоял, облокотившись на стойку и держа в руке стакан виски
с содовой. Я, правда, скорее ожидал бы увидеть его со стаканом
лимонада, учитывая его моральное кредо, которое он не раз излагал, но
я тут же перестал удивляться, ибо вспомнил, что сочетание пуританства
и трезвенности - чисто английское изобретение, а в Ирландии можно пить
за милую душу и оставаться чистым и непорочным, как Алоиз Беррелл.
Финбоу направился прямо к нему.
   - Доброе утро, сержант, - обратился он.
   - Доброе утро, мистер Финбоу, - ответил Беррелл, бросив на него
недовольный взгляд. - Миссис Тафтс рассказала мне о том, какие ужасные
вещи творились у вас этой ночью. Если бы я услышал это от кого-нибудь
другого, я бы ушам своим не поверил. Но миссис Тафтс - женщина
порядочная.
   - Верно. Она сама порядочность, - подтвердил Финбоу. - Однако
ничего страшного не произошло, сержант.
   - Все зависит от того, как на это посмотреть, - изрек Беррелл.
   - Но вы учтите, в каком смятении наши молодые люди, - льстиво
заметил Финбоу, -ведь они знают, что находятся под надзором человека,
который видит их насквозь. Нельзя требовать от них, чтобы они отвечали
за свои поступки.
   Беррелл слушал Финбоу с важным и самодовольным видом.
   - Мистер Финбоу, у меня все готово для проведения операции, -
произнес он шепотом, который был слышен во всех уголках бара. - Не
имеете ли желания ознакомиться?
   - Как же, как же, разумеется, хочу, - ответил Финбоу. - Я польщен
вашим доверием. Мне доставляет огромное удовольствие наблюдать, как вы
ведете следствие.
- Приятно слышать. Итак, - горячо, торопливой скороговоркой начал
Беррелл, - вся яхта от носа до кормы обыскана и никаких следов оружия
или судового журнала не обнаружено. Не найдено также и отпечатков
пальцев вблизи тела. Вскрытие не дало ничего интересного, кроме того,
что пуля выпущена из маленького пистолета, возможно 22-го калибра. Из
Плимута мне выслали водолазный костюм, он должен прибыть завтра к
вечеру. Значит, послезавтра утром я найду на дне реки пистолет и тогда
смогу предпринять кое-какие шаги. Начальник нориджской полиции
направил в Скотланд-Ярд отчет о проделанной мной работе. Но пока он не
получит оттуда ответ, он не выдаст мне ордер на арест кого бы то ни было.
   - Вы просто чудо, сержант, - восхитился Финбоу. Румяное лицо
Беррелла просияло от счастья.
   - Но дело это запутанное, мистер Финбоу, - произнес он. - Очень
запутанное. Ну просто ни одной зацепки.
   Постороннему может показаться, что все просто, но когда самому
приходится расхлебывать эту кашу - совсем другое дело.
   - Вы справитесь, я уверен, - подбодрил его Финбоу. - Да, хотел я у
вас спросить, не будете ли вы возражать, если мистер Тэрент съездит
завтра в Лондон ненадолго. Его вызывают на собеседование в правление
фирмы, где он будет работать.
   Беррелл посмотрел на Кристофера пронизывающим взглядом и сказал:
   - Могу я видеть письменное предписание фирмы? Кристофер с улыбкой
протянул ему письмо, и сержант пробежал его.
   - Кажется, все в порядке, - заявил он. - Только вам после полудня
придется отметиться в ближайшем полицейском участке, чтобы в случае,
если меня спросят...
   Кристофер пожал плечами.
   - Как угодно, - сказал он. - Жаль только время на это тратить. Куда
же мне следует явиться?
   Беррелл смущенно пробормотал:
   - Вылетели из головы все адреса.
   Я понял, что он совершенно не знает Лондона, и назвал полицейский
участок на Вайн-стрит, вспомнив, как я однажды в студенческие годы
попал туда за нарушение порядка во время лодочных состязаний.
   Беррелл ухватился за мою мысль:
   - Вот-вот, Вайн-стрит как раз подходящее место. Я позвоню туда по
телефону и скажу, чтобы они вас ждали, мистер Тэрент.
   На обратном пути к дому Кристофер улыбнулся своей милой, чуть
ироничной улыбкой и сказал:
   - У меня такое впечатление, что Беррелл изучал следственное дело на
заочных курсах.
   Финбоу рассмеялся. У меня же было так тяжело на душе, что я был
сейчас не в состоянии даже оценить шутку. После каждой отлучки мне все
труднее становилось преодолевать страх перед тем, что меня ожидает.
Всякий раз возвращение в этот дом сулило что-нибудь неприятное. А у
этой истории и не могло быть благополучного конца. В лучшем случае
дело кончится тем, что время просто залечит рану. А в худшем... даже
подумать об этом страшно.
   Когда мы вернулись, все уже сидели за столом. Эвис, отодвинув от
себя тарелку с мясом, катала хлебный мякиш. Тони выглядела почти такой
же грустной, только в отличие от томной дымки, заволакивающей взгляд
Эвис, глаза у нее горели. Уильям уткнулся в тарелку и демонстративно
отмалчивался. А Филипп выглядел разбитым, как и утром в день убийства.
Финбоу, Кристофер и я в молчании заняли свои места. Вдруг Тони
протяжно зевнула.
   - Ко сну что-то клонит, - сказала она.
   - Сочувствую вам, - откликнулся Финбоу. - На вашем месте я бы
прилег после ленча.
   Слова моего приятеля неожиданно вывели Тони из равновесия, и она
взорвалась.
   - Скажите хоть что-нибудь, - воскликнула она, - ради всего святого!
Ведь вы же все знаете, знаете, что этой ночью меня не было у себя в
комнате! Почему же вы не спросите, где я была? Может быть, вы
подозреваете, что я затевала убийство? Подозреваете, да? Ну скажите.
   Филипп взял ее за руку.
   - Да нет, дорогая, ничего подобного. Они просто не хотят
вмешиваться в чужие дела.
   - Но почему же они все молчат? Они же видят, что мы хотим, чтобы
они нарушили этот заговор молчания?! Финбоу, почему вы обходите эту
тему? Не верите, что я просто хотела сказать кое-что Филиппу... и не
могла дождаться до утра?
   - Это меня не касается, - успокаивающе сказал Финбоу. - Я уверен,
что все ваши поступки продиктованы самыми лучшими побуждениями.
   Тони закрыла лицо руками, и ее пышные рыжие волосы рассыпались во
все стороны.
   Неожиданно в тишине прозвучал глухой голос Эвис.
   - А обо мне вы тоже так думаете?
   Ее бледное как полотно лицо было обращено к нам. Тони вспыхнула:
   - А в самом деле, интересно, что это она делала? Она ведь тоже не
ночевала в спальне! Почему только мне нельзя делать то, что мне
хочется? Почему ее никто ни о чем не спрашивает?
   - Разве ты тоже не ночевала в своей комнате? - резко спросил
Кристофер, глядя на сидевшую напротив него Эвис. Недоумение и тревога
еще больше обострили черты его худого лица.
   - Нет, - одними губами выдохнула Эвис. Тут вмешался Финбоу.
   - Милые девушки, - мягко сказал он, - обе вы придаете слишком
большое значение всему этому, просто мы с Иеном давно вышли из
детского возраста и теперь сами не спим и другим не даем - вот видите,
переполошили весь дом.

                      Глава двенадцатая



   Шутка Финбоу вызвала улыбки у всех сидящих за столом, и до конца
ленча больше не было никаких инцидентов. Только иногда молодежь
обменивалась враждебными, колючими взглядами, да время от времени в
разговоре наступали тягостные паузы - было ясно, что нервы у всех
напряжены до предела.
   После ленча я взял шезлонг и пошел на берег реки,
   чтобы посидеть в одиночестве, разобраться в событиях прошедших
суток и попытаться понять, к каким выводам мог прийти Финбоу. Но
вскоре ко мне присоединился сам Финбоу. К моему удивлению, расстелив
на траве газету, он стал раскладывать пасьянс. Перехватив мой
недоуменный взгляд, он сказал:
   - Не беспокойся, Иен, я в своем уме. Просто стараюсь как можно
лучше играть роль твоего друга - добродушного, но недалекого человека.
Всякий раз, когда обстоятельства вынуждают меня проявить какие-то
признаки интеллекта, я считаю нужным по возможности сгладить
создавшееся впечатление - пусть твои юные друзья видят, что имеют дело
с безобидным дурачком. Только вот досада: я так и не освоил этот
нелепый пасьянс. Но если разложить карты рядами, а потом собрать их
кучками, это, наверное, будет выглядеть вполне убедительно.
   Сделав вид, что увлечен пасьянсом, Финбоу заговорил со мной. Его
голос звучал необычайно серьезно, без тени бравады, которую он порой
напускал на себя.
   - Я зашел в тупик. Ума не приложу, что делать. И чем дальше, тем
хуже. Поведение Тони становится все подозрительнее. Что она говорила
сегодня ночью Филиппу? Почему она так боится, что он к ней изменится?
И почему он сам места себе не находит? Не такой человек Филипп, чтобы
его легко было выбить из колеи, - это жуир, не склонный омрачать свою
жизнь чем бы то ни было. И тем не менее он нервничает - странно! Или,
например, Кристофер, он более глубокая натура, чем Тони или Филипп, и
это усложняет дело. Хотел бы я знать, как много из того, что он сказал
сегодня утром, было предназначено для посторонних ушей. Все же мне
удалось сделать один вполне определенный вывод из нашей беседы по пути
в деревню.
   - Какой? - спросил я, наблюдая, как он кладет пикового короля на
двойку бубен, что совершенно недопустимо ни в одном из известных мне
пасьянсов.
   - Он не желает говорить об Эвис, - ответил Финбоу.
   - Что же, по-твоему, это должно означать? - спросил я
заинтригованный.
   - Точно я и сам не знаю, - ответил он. - Если верить всему тому,
что говорила ночью Эвис, тогда ничего непонятного нет. Влюбленный
мужчина предпочитает молчать о женщине, которая не отвечает ему
взаимностью. Особенно если этот мужчина собирается жениться на ней.
Если мы столкнулись с подобным случаем, тогда все выглядит вполне
логично. По-видимому, Эвис симпатизирует ему, но не больше, а он - и
это сразу видно - любит ее без ума. Ты заметил, как он болезненно
реагировал на мои настойчивые вопросы об Эвис? И обоим им будущая
семейная жизнь рисуется отнюдь не в розовых красках.
   - Тогда зачем же она обручилась с ним? - недоумевал я.
   - Этого я не знаю. Любовь - редкая гостья, Иен, и, если бы все
стали ждать ее, чтобы вступить в брак, твои расходы на свадебные
подарки значительно сократились бы. Но здесь важнее другая сторона
вопроса. Как относилась Эвис к Роджеру? Она сказала, что была к нему
равнодушна, и даже дала понять, что недолюбливала его. Я тогда поверил
ей на слово. Помнишь, я говорил тебе об этом, и ты согласился со мной.
Но так ли это на самом деле? Допустим, что так, потому что она была
слишком утомлена, чтобы настолько убедительно лгать.
   - Из того, что я наблюдал в последние два года, я уяснил абсолютно
твердо, что она была равнодушна к Роджеру, - сказал я, обрадовавшись
возможности помочь Эвис.
   - Я придерживаюсь того же мнения, - заявил Финбоу. - Это
обстоятельство может оказаться решающим психологическим фактором в
деле. Мне кажется, мы можем принять его за аксиому. Эвис еще никого не
любила- это несомненно, здесь ей не удалось бы ввести меня в
заблуждение, у лжи есть своя мера. Ей нравится Кристофер, но это еще
не любовь. Она и Роджера не любила. Ее собственные высказывания и
вывод, который я делаю из слов Кристофера, не противоречат друг другу.
Он весьма красноречиво говорил об отношении Эвис к Роджеру, но я,
разумеется, не намерен придавать слишком большого значения его словам.
   - Почему? - спросил я.
   - Потому что Кристофер знает не хуже меня, что он смог бы легко
убрать с пути счастливого соперника, но убивать отвергнутого соперника
нет никакого смысла. Если допустить, что Роджер добился любви Эвис и
Кристофер убил его из-за этого, в таком случае Кристофер, пытаясь
замести следы преступления, старался бы запутать нас и утверждал, что
Роджер ничего не значил в глазах Эвис. То есть он преподнес бы нам эту
историю именно так, как он это и сделал. Но весь фокус в том, что,
если бы Эвис действительно была неравнодушна к
   Роджеру, предположить, что она стала бы выгораживать человека,
который его убил, просто нелепо... нелепо предполагать также, что у
нее были какие-то особые причины для того, чтобы навязывать нам мысль,
что она не питала никаких чувств к Роджеру. Нет, насколько я понимаю,
Эвис действительно была совершенно равнодушна к Роджеру. Надо будет
еще разок это проверить. Ясно одно: слова Эвис и Кристофера вполне
совпадают - таково положение вещей на данный момент.
   - Слишком уж ты заинтересовался взаимоотношениями этого
треугольника, - заметил я.
   Финбоу перетасовал карты и ответил:
   - Если я разберусь в них, я смогу определенно сказать, виновен
Кристофер или нет. Он очень умен, этот юноша, и дьявольски хитер, так
что такое убийство ему как раз под силу. Ты заметил, как он играет в
бридж? Он любит риск! И я думаю, что в случае необходимости он вполне
мог бы убить человека. Кроме того, меня немного настораживает это
медицинское обследование. Если он не вернется завтра к вечеру или
вернется, но будет чем-то обеспокоен, я начну подозревать, что это так
или иначе связано с убийством Роджера.
   Финбоу глубоко задумался.
   - Впрочем, нельзя во всем усматривать какую-то взаимосвязь.
Кристофер просто обязан пройти это обследование. Кроме того, он как
будто выходил из каюты всего на какой-то миг. Не так-то просто убить
человека, отрегулировать румпель и привести себя в порядок - и все ^то
за какие-то три минуты. Может быть, его спугнул кто-то - чье-то
неожиданное появление или голос?
   Я даже в мыслях не хотел представить себе картину, которую
нарисовал мой приятель. А Финбоу продолжал:
   - В общем, не исключено, что убийство совершено Кристофером. Его
поступок было бы проще объяснить, если бы налицо был такой мотив, как
ревность. Поскольку мы можем исключить ее - а я думаю, ревность в
данном случае исключается, - трудно понять, зачем ему убивать
отвергнутого соперника. Было бы более естественно, если бы он, видя
страдания Роджера, радовался им.
   - Есть еще один мотив, я говорил тебе о нем вчера, - сказал я. -
Кристофер мог убить Роджера ради того, чтобы сделать Эвис богатой
наследницей, а после женитьбы эти деньги стали бы их общими.
   - Вполне допустимо, Иен, - сказал Финбоу. - Но с психологической
точки зрения необъяснимо, Сомневаюсь, чтобы человек, страстно
влюбленный в женщину, пошел на убийство в целях наживы - особенно если
учесть, что сам он будет неплохо обеспечен в недалеком будущем.
Кристофера сейчас гложет иная забота - отношение Эвис, потому что он
видит, что девушка еще не убеждена, стоит ли ей выходить за него
замуж. С точки зрения Кристофера, то обстоятельство, что Эвис получит
наследство, скорее, перевешивает чашу весов не в его пользу: став
богатой, она начнет сомневаться, стоит ли ей вообще торопиться с
замужеством.
   - И к какому же выводу ты пришел? - спросил я.
   - Ни к какому, - ответил Финбоу. - Но понемногу у меня начинает
складываться довольно четкое представление о твоих молодых друзьях.
Чтобы оно стало полным, мне надо еще раз поговорить с Эвис. Подожди
меня здесь, я мигом.
   Откинувшись на спинку шезлонга, я закрыл глаза, надеясь привести в
порядок свои мысли. Но стоило мне закрыть глаза, как я вновь слышал
голос Финбоу, и под аккомпанемент этого вкрадчивого голоса передо мной
стали возникать жуткие картины. Я увидел Эвис: вот она горюет о
Роджере ("Она неплохая актриса", - сказал о ней Финбоу), а вот
испуганно смотрит на меня из угла столовой, освещенной пламенем свечи,
а то вдруг с жаром начинает рассказывать Финбоу о своем заветном
желании- хоть раз в жизни испытать, что такое любовь ("Она слишком
утомлена, чтобы настолько убедительно лгать", - вспомнились мне слова
Финбоу). Но самоистязание не может длиться вечно, и скоро я поймал
себя на том, что начинаю строить гипотезы, уличающие Кристофера в
убийстве Роджера. Тем более что представить себе Кристофера, с его
худым бронзовым лицом, склоненным над своей жертвой, оказалось гораздо
легче, чем вообразить Эвис, хладнокровно взирающую на черную дыру в
груди своего бывшего поклонника. Похоже, что Финбоу тоже подозревает
его. Я попытался суммировать все факты, говорящие за то, что Кристофер
- убийца.
   Спустя четверть часа из сада пришли Финбоу и Эвис. На лице моего
друга сияла его обычная приветливая улыбка.
   - Я вижу, ты уютно устроился, Иен, - обратился он ко мне.
   - Уютно, - ответил я.
   - Жаль, - сказал Финбоу. - А мы хотели попросить тебя покатать нас
на лодке.
   Тяжело вздохнув, я поднялся, что поделаешь: я всегда гордился тем,
что парусный спорт - моя стихия. Вскоре, разыскав лодку, мы опустили
киль и медленно поплыли по Терну к Поттер-Хайгему.
   - Эвис, - спокойно сказал Финбоу, - я хочу с вами поговорить.
   Вся кровь отхлынула от лица Эвис, но она все же нашла в себе силы
улыбнуться Финбоу, сидевшему напротив.
   - Ну что ж, это нам обоим пойдет на пользу, - ответила она.
   - Поговорим о единственном предмете, который может интересовать
пожилого мужчину в разговоре с молодой девушкой.
   Она вяло улыбнулась:
   - И этот предмет...
   - Ее увлечения, - ответил Финбоу. - Только к сорока годам начинаешь
правильно судить о чужих увлечениях и окончательно запутываешься в
своих собственных.
   Круто вывернув лодку, чтобы не врезаться в острый мыс, я сказал
Эвис:
   - Остерегайтесь его, дорогая. Он всегда славился своим
бессердечием, вот и сейчас пустился во все тяжкие, чтобы поймать вас в
свои сети.
   Эвис усмехнулась.
   - А я, - заявила она, - не склонна обсуждать свои увлечения ни с
кем.
   - Однако вы ничего не имели против этого сегодня ночью, - возразил
Финбоу.
   - Я была не в себе тогда, - сказала она, и ее бескровные губы
сжались в тонкую линию. - Все мы иногда делаем глупости.
   - Бывает, - спокойно подтвердил Финбоу. - Но довольно часто это
идет нам на пользу.
   - И доставляет несомненное удовольствие нашим слушателям, -
добавила Эвис.
   - Я вообще люблю слушать чужие исповеди, - мягко заметил Финбоу. -
А исповедь красивой женщины полна особого очарования.
   - Весьма тронута, - откликнулась она. - Мне остается только
надеяться, что я была достаточно откровенна и вы чувствовали себя
вполне счастливым.
   - Для полного счастья мне не хватает еще нескольких слов, - сказал
Финбоу. - Вот если бы вы и сейчас были бы со мной так же откровенны,
это действительно доставило бы мне немало радости. Мне кажется, вы должны
испытывать гордость, зная, что от вас зависит сделать человека счастливым.
   - Я это слышу уже не первый раз, - презрительно сказала она. - Все
пошляки говорят одно и то же: "Почему не доставить мне удовольствие,
ведь ты от этого ничего не потеряешь". Мистер Финбоу, мне кажется, вы
переоцениваете свои возможности.
   Стараясь не упустить ни одного нюанса в этой стремительной
словесной дуэли, я думал, какая же из двух настоящая Эвис -та холодная
молодая женщина, что разговаривала с Финбоу как равная с равным, или
хрупкое беспомощное создание, готовое заплакать по любому поводу.
Теперь я видел, что обе сочетались в одном лице.
   - А мне кажется, что вы напрасно так уверены в своей неуязвимости,
- произнес он ровным голосом.
   Эвис как-то сразу обмякла. С трогательным, страдальческим
выражением она нерешительно промолвила:
   - Вы хотите сказать, что полиция может...
   - Я хочу сказать, - заявил Финбоу, - что, если вы отказываетесь
говорить откровенно с нами, безобидными пожилыми джентльменами, как бы
вам не пришлось иметь дело с менее обходительными собеседниками.
   Эвис погрузилась в молчание. Затем, как бы решившись на что-то, она
вполголоса спросила:
   - Скажите, а вам обязательно нужно копаться в моих сердечных делах?
   - Боюсь, что обязательно, - ответил Финбоу. Эвис прикусила губу и
неожиданно заявила:
   - Я никого в жизни не любила.
   - В таком случае, - сказал Финбоу, - это несчастье для тех, кто
любил вас.
   - Несколько раз я была увлечена. Мне, например, очень нравится
Кристофер. Может быть, я когда-нибудь и полюблю его, если я вообще на
это способна. А знаете, почему я стала его невестой?
   - Не знаю, но хотелось бы узнать, -ответил Финбоу.
   - Чтобы раз и навсегда отделаться от Роджера, - гневно выпалила
она. - Чтобы рядом со мной был человек, который избавил бы меня от его
приставаний, помешал бы Роджеру все время стоять у меня над душой,
чуть ли не каждый вечер тянуть меня в ресторан и являться ко мне в
любое время дня и ночи. Это было невыносимо. - Потом, немного
успокоившись, она добавила: - Роджер уже много лет добивался моей
руки, но я его терпеть не могла. Как друга я его ценила, конечно... и теперь,
когда произошла эта ужасная история, я даже жалею, что не относилась к
нему лучше...
   Уголки ее губ опустились, и в глазах мелькнула грусть. Я следил за
Эвис с особым вниманием, так как в моих ушах продолжали звучать слова
Финбоу: "Она хорошая актриса".
   И как бы в подтверждение его слов Эвис, не испытывая к Роджеру
ничего, кроме ненависти, если верить гипотезе Финбоу, вдруг стала
сокрушаться о его гибели. В смятении чувств я повел лодку, почти
касаясь бортом берега. Когда я пришел в себя, я услышал слова Финбоу:
   - Да, вам, должно быть, было несладко. А когда он сделал вам
предложение?
   - Почти каждый месяц последние три года, - ответила она с
меланхоличной улыбкой. - С тех пор как мне исполнилось двадцать лет.
   - Но вы сразу же дали ему решительный отказ, не так ли? - с
улыбкой, вскинув брови, спросил Финбоу. - Вы ведь знали, что он так
легко не отступится?
   - Мистер Финбоу, - чуть не плача, искренне возмутилась девушка. - Я
никогда не кокетничала с ним. Даю вам слово - никогда. Мне делали
предложение четверо...
   - Не так уж много, - заметил Финбоу. Взглянув на него мельком, она
продолжала:
   - За любого из троих я могла бы, пожалуй, выйти замуж. Один из них
- Кристофер, и я, наверное, стану его женой. Не буду отрицать, что с
этими тремя я действительно чуть-чуть кокетничала. Трудно удержаться.
   - Да, я вас понимаю - искушение слишком велико, - согласился
Финбоу.
   - Но Роджер - другое дело: я бы ни за что на свете не вышла за него
замуж. И никогда не кокетничала с ним. Ни разу. Даже во время танцев!
- с жаром закончила она.
   - Ну что ж, ясней не скажешь, - как бы подводя итог, сказал Финбоу.
- Поворачивай назад, Иен, а то мы опоздаем и миссис Тафтс перебьет о
наши головы все тарелки.
   Подгоняемые легким ветерком, который слабел с каждой минутой, мы не
спеша поплыли обратно. Я знал, что Финбоу вытянул из Эвис все
сведения, которые были ему нужны, и лихорадочно старался дознаться,
какие же выводы он сделает теперь. Эвис, казалось, была удивлена, что он так
неожиданно прекратил свой допрос, и сидела с натянутой улыбкой, как бы
набираясь храбрости, чтобы добавить к сказанному еще что-то. Когда
вдали показался наш дом, она сделала глубокий вдох, как перед прыжком,
и произнесла:
   - Мистер Финбоу, а вы не собираетесь спрашивать меня о завещании?
Ведь вы знаете, что теперь, со смертью Роджера, я становлюсь богатой
наследницей.
   - Нет, не вижу ни малейшей необходимости останавливаться на этом, -
ответил Финбоу.

                        Глава тринадцатая



   Последние слова Финбоу очень ободрили меня. Когда мы шли к чаю, я с
радостью твердил себе, что получение наследства было единственным
возможным мотивом преступления для Эвис, а раз Финбоу не проявил
интереса к завещанию, значит, он, по всей видимости, исключил Эвис из
числа подозреваемых в убийстве. Окончательно растроганный, я принял
чашку чаю из рук миссис Тафтс и даже рискнул улыбнуться этой фурии.
   Однако молодежь была не более оживлена, чем во время ленча. Уильям
ел сосредоточенно и молча, не отрываясь от своего детектива, и только
изредка бросал какое-нибудь едкое замечание. Безучастно, как бы
отрешившись от всего земного, сидела Эвис, она тоже не разговаривала и
явно старалась обособиться от общества. Тони вела себя вызывающе,
громко смеялась над собственными шутками, но было видно, что она на
грани истерики. Кристофер пытался сохранить хотя бы внешнее
спокойствие, но осунувшееся лицо и глубокие морщины, прорезавшие лоб,
выдавали его. Филипп болтал то с Тони, то с Кристофером, но время от
времени и он вдруг замолкал и застывал в каком-то оцепенении, устремив
тоскливый, искательный взгляд на Тони.
   Лишь один Финбоу делал наше совместное пребывание за столом
терпимым. Он словно не хотел считаться с тем, что произошло нечто из
ряда вон выходящее, и это заставляло остальных сдерживаться. И все же
не кто иной, как сам Финбоу, спровоцировал в конце концов взрыв. Он
заварил себе во второй раз чай и, потягивая желтоватую бурду,
пробормотал, как заклинание, свою неизменную фразу:
   - Лучший в мире чай!
   И тут Тони громко объявила:
   - Финбоу, если вы еще хоть раз повторите эти слова, я завою!
   Уильям проговорил с металлом в голосе:
   - Вы должны понимать, что манерничание, особенно в самые
неподходящие моменты, не может не вызывать раздражения у тех, кто
волею обстоятельств вынужден жить с вами под одной крышей. Вы что, не
понимаете, что ли, как все это выглядит? Или делаете это намеренно!
   - Уильям, - возмутился я, - Финбоу мой гость. И я не позволю...
   Уильям грубо оборвал меня:
   - Знаю, знаю, он ваш гость. Но хотел бы я знать... - он помедлил
мгновение, - в каком качестве он здесь выступает?
   Я увидел, как расширились зрачки у Филиппа, как Тони впилась
ногтями в подлокотники кресла.
   - Да, в каком? - как эхо отозвалась Тони.
   - Зачем он сюда приехал? - продолжал Уильям. - Ведь и дураку
понятно, что сейчас всякий новый человек лишний, мы и без того по уши
завязли в этой скверной истории. Зачем, спрашивается, он сюда
пожаловал? Может быть... -тут Уильям саркастически ухмыльнулся, - это
профессиональный интерес?
   Финбоу рассмеялся легко и непринужденно.
   - Дорогой Уильям, - сказал он, - это все у вас от чрезмерного
увлечения детективными романами. Стоит увидеть человека с глуповатым
лицом, как вам уже мерещится сыщик. Уверяю вас, что я тот, за кого
себя выдаю, ни больше ни меньше. Мне, например, нравится наблюдать за
Алоизом Берреллом... а кому бы на моем месте не понравилось? В
полицейском романе я бы непременно фигурировал как знаменитый
детектив... или наоборот - как убийца. Но я ни тот и ни другой.
   - Так что же вам здесь нужно? - бесцеремонно допрашивал Уильям.
   Не моргнув глазом Финбоу ответил:
   - Я приехал сюда как друг Иена, чтобы в случае необходимости быть с
ним рядом. Кроме того, я могу помочь и избавить вас от целого ряда
неприятностей официального порядка. Если вас интересуют подробности
   моей биографии, вы их сможете найти в "Who is Who". Мое имя
появилось на страницах этого справочника главным образом потому, что
редактор счел, что оно довольно удачно вписывается между Финбергом и
Финбургом. Во всяком случае, если мое присутствие здесь кому-нибудь
нежелательно, я готов без лишних разговоров покинуть этот дом. Я
поселюсь в деревне по соседству.
   - Не говорите чепухи, - вмешался Кристофер. - От этой неизвестности
Уильям совсем потерял голову, если она у него вообще когда-нибудь
была. Вы ни в коем случае не должны уезжать, Финбоу.
   - Ни в коем случае, -мягко поддакнула Эвис. - Уильяму нужно
извиниться.
   - Тебя-то это устраивает, безусловно, - ответил ей с язвительной
улыбкой Уильям. - У таких, как ты, всегда найдутся защитники.
   - Не вздумайте уезжать, Финбоу, - вставил свое слово Филипп. Теперь
он, казалось, был настроен более благодушно, чем вначале.
   - Я остаюсь, - обрадовался Финбоу. - Хотя бы для того, чтобы
досадить Уильяму.
   - Вот и чудно! - сказала Тони. - А теперь мы должны выкинуть всю
эту блажь из головы. Что, если нам завести патефон и потанцевать
немного, а?
   Все поддержали ее. В тот момент мы поддержали бы любую затею,
способную отвлечь нас от мрачных мыслей. Мы с Финбоу сидели и
наблюдали, как Уильям завел патефон и поставил пластинку. Послышались
завывающие звуки фокстрота. Тони и Филипп танцевали слаженно, с какой-
то томной грацией. Эвис же вяло и безучастно двигалась в объятиях
Кристофера. Я сидел и восхищался Тони и Филиппом, которые под жалобную
мелодию фокстрота кружились по паркету, как бы слившись в единое
существо. Эвис склонила голову на плечо Кристоферу, глаза ее были
обведены синевой. Наблюдая за этой парой, я все же заметил, что ее
длинные ноги точно и изящно повторяли движения партнера.
   Внезапно я заметил миссис Тафтс - она стояла на пороге, побелевшая
от возмущения, с поджатыми губами. Когда танец кончился, она процедила
сквозь зубы:
   - Срам!
   - Да бросьте вы! - отмахнулась Тони. Но миссис Тафтс уже прорвало:
   - Раньше мне казалось, что даже у греховодников, которые не боятся
кары небесной, - тут она метнула свирепый взгляд в мою сторону: она
никогда не упускала случая выразить мне свое глубочайшее презрение по
какой-то одной ей ведомой причине, возможно потому, что Беррелл сказал
ей, что я убийца, - даже у тех не хватило бы совести крутить задом,
когда новопреставленный еще не покрыт землей!
   Каждый из нас ждал, что ответит кто-нибудь другой. Финбоу, который
обычно в таких случаях брал на себя роль миротворца, на этот раз с
неопределенной улыбкой делал вид, что разглядывает что-то за окном.
Молчание нарушил Кристофер:
   - Миссис Тафтс, если вы сию же минуту не замолчите, я вынужден буду
пожаловаться на вас мистеру Уильямсону, - произнес он твердо.
   - А я ему скажу, что выполняла свой долг! - огрызнулась миссис
Тафтс. - И пусть скажет спасибо за то, что я согласилась жить в одном
доме с убийцей!
   Тут вступился Филипп, в котором проснулась наконец дремавшая дотоле
удалая дерзость:
   - Не забывайтесь, миссис Тафтс!
   - Что-о? Ах вы, молокосос эдакий! - рявкнула миссис Тафтс.
   - Я говорю, не забывайтесь, - небрежно повторил Филипп, - иначе
мистеру Уильямсону станет известно, что вас видели вдвоем с сержантом
Берреллом при компрометирующих обстоятельствах.
   Миссис Тафтс издала какой-то звук, напоминающий шипение снаряда, а
потом, к нашему изумлению, стала заливаться странным, медленно
проступающим сквозь ее грубую кожу румянцем. Филипп рассмеялся ей в
лицо, и она, пыхтя и фыркая, выкатилась из комнаты.
   - Когда я умру, - не унимался Филипп, - надеюсь, вы помянете меня
добрым словом за этот единственный в моей жизни благочестивый поступок!
   После ухода миссис Тафтс мы постарались сохранить, хотя бы внешне,
видимость добрых отношений. Уильям снова завел патефон, Финбоу
подхватил Тони, и они закружились в вальсе. Кристофер углубился в
газету, а я пригласил на танец Эвис. Она была как перышко у меня в
руках, и я ощутил необыкновенную легкость оттого, что могу вот так
просто, молча и бездумно танцевать с этой девушкой, целиком отдавшись
музыке. Последние дни были настоящей пыткой: приходилось обдумывать
каждое слово, каждую фразу, ибо любое неосторожно оброненное слово
могло приблизить чей-то конец. И какой же невыносимой пыткой, думал я,
ощущая прикосновение волос Эвис на своей щеке, были эти дни для нее и
всех остальных!
   Мы еще немного потанцевали, потом прослушали несколько романсов в
исполнении Тони и Финбоу; так тихо и мирно прошло время до обеда,
хотя, надо сказать, мир этот был весьма зыбким и непрочным: то и дело
слышался обмен колкостями, хотя ничего похожего на истерические срывы,
имевшие место днем, больше не повторялось.
   За обедом затаившееся напряжение снова дало себя знать и чуть было
не разразилось скандалом. Керосиновые лампы опять вышли из строя, но
на этот раз миссис Тафтс не сумела с ними справиться, так что нам
пришлось обедать при тусклом свете свечей, расставленных на каминной
доске и на маленьких столиках. В комнате было всего одно узкое оконце,
выходившее на реку и не дававшее достаточно света. В полумраке лица
казались изменившимися до неузнаваемости. Эта комната вообще способна
была нагнать тоску, а теперь, когда нервы были натянуты до предела,
каждое слово звучало как обвинение, каждая фраза - как вызов и каждое
лицо выглядело лицом таинственного незнакомца, с которым надо быть
начеку.
   Ни один из нас не пытался завязать разговор. На протяжении почти
всего обеда миссис Тафтс не отходила от стола, она являла собой как бы
живой укор нашей безнравственности. Когда же она наконец, подав кофе,
ушла и оставила нас одних, Филипп внезапно взорвался:
   - Так недолго и рехнуться! Все мы знакомы не первый день и тем не
менее подозреваем друг друга! Это просто невыносимо!
   Тони звонко рассмеялась:
   - Я скоро начну верить, что мы все, сговорившись, напали на Роджера
и убили его.
   У Кристофера вырвалось:
   - Если бы мы хоть чем-нибудь могли себе помочь!
   Филипп откинул с лица волосы и спросил:
   - А чем, черт побери, мы можем себе помочь?
   Эвис, еще больше побледнев, отвернулась от разгоряченных
собеседников и стала смотреть на чернеющую за окном воду.
   - Мы бессильны хоть чем-нибудь облегчить свое положение, - с
горечью сказал Уильям. - Финбоу все уже сделал за нас, можете быть уверены.
   Тони посмотрела на Финбоу долгим, внимательным взглядом и спросила
его в упор:
   - Что вы думаете обо всем этом деле?
   На мгновение в комнате повисла напряженная тишина. Затем Финбоу,
галантно поклонившись, ответил:
   - А я, дорогая, предпочитаю не думать. От этой привычки как-то
отвыкаешь, когда тебе переваливает за... скажем, ваш возраст.
   - Что с нами будет?! - исступленно крикнул Филипп, вскакивая на ноги.
   Неловким движением он столкнул на пол свечу, и угол комнаты сразу
будто провалился в темную пустоту. Я понял, что они уже не в силах
скрывать под маской благопристойности нечеловеческое напряжение
нервов, что страх рвется наружу, невзирая на осторожность и все
попытки скрыть истинные чувства. Пламя свечей дрогнуло от движения
воздуха. Тонким, пронзительным дискантом Филипп истерично выкрикнул:
   - Кто это сделал? Кто, господи? Просто выше всяких сил сидеть вот
так, сложа руки, и рассыпаться друг перед другом в любезностях!
   Кристофер, налегая грудью на стол, слегка изменившимся от волнения
голосом сказал:
   - Если бы тот, кто это сделал, признался сейчас, он снял бы со всех
остальных тяжкий груз. Так дальше продолжаться не может!
   Тони на грани истерики крикнула:
   - Ну скажи же хоть слово, Эвис, ради всего святого! Не сиди так,
словно ты не желаешь снизойти до нас! Ты ведь думала о Роджере, да?
   - Ты... ты хочешь сказать... - пролепетала Эвис. Лицо ее стало серым.
   - Я спрашиваю, ты сейчас думала о Роджере? - с усмешкой повторила
своим надтреснутым, хриплым голосом Тони.
   Тут поднялся Кристофер.
   - Послушай, ты, грязная вымогательница, ты еще смеешь обвинять ее в
чем-то?! Ты... да ты и Филиппа-то подцепила только ради его денег!
   Тони на миг растерялась перед этим злобным выпадом, но тут же ее
глаза вновь загорелись яростью.
   - У тебя тоже губа не дура, миленький: берешь жену с кругленьким
капитальцем. А капиталец-то Роджера. И после этого у тебя
поворачивается язык говорить, что я подцепила Филиппа...
   - Конечно, из-за денег. Разве не видно, что у тебя богатый опыт по
этой части?! - зло твердил Кристофер.
   Очевидно, кровь бросилась ему в голову. Краска стала медленно
проступать на его бронзовом лице. Филипп отшвырнул ногой стул и
двинулся на Кристофера.
   - Что ты, черт тебя подери, хочешь этим сказать? - заорал он. - Что?
   - Бедное дитя, - пожалел его Кристофер. - Попался все-таки на удочку.
   - Мерзавец! Я убью тебя! - завопил Филипп.
   - Хватит с нас и одного убийства, - крикнул Уильям. - Да уймите же
наконец этого петуха!
   Филипп испуганно отступил.
   - Хватит одного убийства... - прошептал он. - О господи!
   Но Тони вдруг набросилась на Уильяма:
   - Ты сошел с ума! Уж не думаешь ли ты всерьез, что Филипп убийца?!
Или думаешь? - Она метала громы и молнии. - В таком случае, если
хочешь знать, я могу сказать тебе, кто убийца...
   Финбоу прервал ее. Не повышая тона, но без своей обычной мягкости
он приказал:
   - Прекратите сейчас же. Этим вы ничего не добьетесь-ни к чему
оскорблять друг друга. Давайте перейдем в гостиную и постараемся вести
себя достойно.
   Мы уселись в гостиной и занялись бриджем не столько потому, что нам
хотелось играть, сколько для того, чтобы избежать дальнейших
разговоров на эту неприятную тему. Эвис следила за игрой и вела за
меня счет. Филипп и Тони шептались на диванчике. Вечер тянулся
медленно и нудно, и, когда Уильям сказал, что он устал и хочет пойти
спать, это было встречено с одобрением.
   - Мне кажется, - заметил Кристофер, - что нам всем не мешало бы
отдохнуть. У меня, например, прямо глаза слипаются.
   - В десять часов я ложилась спать только в школьные годы, -
пробормотала Тони. - Но тем не менее я - за, люблю эксперименты.
   Придя к себе в комнату, мы с Финбоу уселись на кровати. Он закурил
и глубокомысленно изрек:
   - Еще один богатый событиями вечер.
   - Почему ты не остановил их за обедом? - спросил я. - Я не знал,
куда деваться от стыда!
   - Но я же остановил их, - возразил Финбоу.
   - Да, но только после того, как они чуть не перегрызли друг другу
глотки, - упрекнул я.
   - Мне хотелось дать им выговориться, - признался он.
   - Ну и удалось тебе услышать что-нибудь полезное? - спросил я,
догадываясь, что у него были свои соображения не мешать этой
безобразной сцене за столом.
   - Ничего такого, что укладывалось бы в какую-то логическую схему, -
ответил он лаконично.
   Он подошел к окну и стал смотреть в темноту. Я присоединился к
нему, мы молча стояли и курили. Потом он произнес так тихо, что я едва
его расслышал:
   - Не нравится мне все это, Иен.
   - В чем дело? - спросил я, чувствуя, как у меня засосало под ложечкой.
   - Я все больше склоняюсь к мысли, что с одной из наших очаровательных
девиц скоро слетит все ее очарование, - сухо ответил он.
   - Что ты хочешь этим сказать?
   - Все улики указывают на Эвис или Тони, - ответил он.
   Я чуть не упал, услышав эти слова, произнесенные бесстрастным
тоном. А Финбоу продолжал:
   - Если убийцей окажется действительно одна из них, то я бы
предпочел, чтобы это была Тони. Из чисто эстетических соображений.
Таких прелестных созданий, как Эвис, я не встречал с юных лет. Но
хочешь не хочешь, а круг подозреваемых сузился до двух человек.
   - Но почему? - обреченно спросил я.
   - Простая арифметика, - начал Финбоу. - Филипп вне подозрений,
Уильям тоже, он это доказал сегодня утром. А после разговора с Эвис в
лодке мы можем скинуть со счета и Кристофера. Пять минус три, итого - два!
   - А что такого сказала в лодке Эвис? - спросил я, не решаясь
угадать его мысли.
   - Среди прочего она заявила, что решила выйти замуж за Кристофера,
чтобы навсегда избавиться от Роджера. Кристофер не дурак, наверное, он
сам это понимает не хуже Эвис, - сказал Финбоу.
   - И ты считаешь, что она сказала правду? - спросил я.
   - Все говорит за это. Кроме того, это в точности соответствует
тому, что я говорил тебе сегодня. Она не влюблена в Кристофера - это
ее собственные слова, и, мне думается, им можно верить. Такие
красивые, утонченные девушки не так-то легко влюбляются, - ответил он
с задумчивой полуулыбкой. - Вот Тони способна загореться с первого
взгляда.
   - Но не могло ведь одно желание избавиться от Роджера толкнуть ее
на это замужество, - не сдавался я.
   - Бывает, что выходят замуж и в силу более нелепых причин, -
заметил он. - Во всяком случае, судя по тому, что я узнал о Роджере, я
бы на месте Эвис сделал все возможное, чтобы сбежать от него на край
света, хоть в Малайю. Разумеется, все не так просто, как она
изобразила. Кристофер ей очень нравится - обаятельный молодой человек,
у которого прекрасное будущее. Эвис никого не любит, но замуж выйти не
прочь. Все перечисленное и явилось определяющим в ее решении. Когда
Роджер увидел, что у него есть удачливый соперник, он удвоил свою
настойчивость и стал упорно осаждать Эвис. Эта-то настойчивость
Роджера и послужила толчком, который вывел девушку из состояния
нерешительности. И она дала согласие выйти замуж за Кристофера.
   Я принял это объяснение скептически.
   - Сама она, конечно, - продолжал Финбоу, щелчком сбросив москита со
своего рукава, - ни за что не согласится с таким объяснением ее
поступка. Она думает, что поступает великодушно, соглашаясь на брак с
Кристофером... и не желает признаться даже самой себе, что идет на это
с радостью, а потому взваливает всю вину на Роджера. Впрочем, это
только деталь, никак не связанная с убийством. Главное здесь другое:
Эвис почему-то менее склонна выйти замуж за Кристофера сейчас, когда
Роджер не стоит на ее пути, чем тогда, когда он был жив.
   - А почему ты не принимаешь в расчет того, что Кристофер мог
ревновать к Роджеру? - спросил я.
   - Потому что все было совсем наоборот. Это Роджер потерпел фиаско,
а не Кристофер. И поэтому Кристофер мог позволить себе даже некоторое
великодушие по отношению к Роджеру, какое обычно проявляют к менее
удачливому сопернику, - я уже говорил тебе об этом утром.
   Я прошелся по комнате и, вернувшись к окну, сказал:
   - Если ты отвергаешь мою версию о том, что Кристофер охотится за
деньгами Эвис...
   - Отвергаю, - перебил Финбоу.
   - Значит, у Кристофера вообще нет мотивов для преступления, так? -
спросил я.
   - Да, Кристофер вне игры, - согласился Финбоу, - у него не только
не было причины желать смерти Роджера, а, напротив, были очень веские
причины желать, чтобы он остался жив. Кристофер ничего не пожалеет,
лишь бы Эвис принадлежала ему! При жизни Роджера у него были шансы
жениться на Эвис, но с его смертью эти шансы становятся все
сомнительнее.
   - Верно, - подавленно согласился я. - А что ты скажешь о самой Эвис?
   Лоб Финбоу прорезала глубокая складка.
   - Не знаю, что и думать, - ответил он. - Открою тебе одну идейку, с
которой я долгое время носился. Ты, наверное, слышал о такой абсурдной
теории, что, если хочешь что-нибудь понадежнее спрятать, положи его на
самое видное место? И у меня возникла идея, что Эвис для осуществления
своих целей могла воспользоваться тем обстоятельством, что у нее есть
совершенно явный мотив для преступления. То есть настолько очевидный
мотив, что никому и в голову не придет заподозрить ее в том, что она
может рискнуть пойти на преступление. И вот, совершив убийство, она
кидается к тебе, ко мне, ко всем остальным, делая вид, будто боится,
что она первая попадет под подозрение - ведь мотив-то преступления
налицо, никуда не денешься! Мы все бросаемся ее утешать, успокаивать,
и она как ни в чем не бывало ускользает безнаказанно из рук
правосудия, совершив самое обыкновенное убийство.
   - Финбоу, - гневно воскликнул я, - ты же сам не веришь в то, что
говоришь!
   Финбоу, казалось, углубился в свои мысли.
   - Понимаешь, она все время играет... но ее страх, мне думается, не
наигранный. Но с другой стороны, если у нее хватило мужества и
выдержки продумать и с таким мастерством осуществить это преступление,
как-то не верится, чтобы она могла испытывать чувство страха перед чем
бы то ни было. Впрочем, как знать? Да-а, - закончил он задумчиво, - с
тех пор как я стал понимать толк в женщинах, я не встречал такой
красавицы! Завтра придется выяснить, какие причины для убийства могли
быть у другой загадочной молодой особы - Тони. А сейчас, Иен, просиди
мы с тобой хоть всю ночь, все равно ничего нового не придумаем. Давай-
ка спать.
   Когда мы уже были в постелях и я тщетно ломал голову, пытаясь найти
оправдание поведению Эвис, Финбоу пробормотал сквозь сон:
   - Любопытная штука, Иен, легко найти множество причин, объясняющих
желание всей этой компанийки разделаться с Роджером, но еще легче
найти куда более веские причины, которые объяснили бы желание самого
Роджера разделаться с каждым из них.

                      Глава четырнадцатая



   На следующее утро за завтраком столовая ничем не напоминала ту
мрачную комнату, какой она была накануне вечером. Тони красовалась в
зеленом пеньюаре, который, скорее, выставлял напоказ, нежели скрывал
ее экзотическую пижаму. И это привело миссис Тафтс в такое состояние,
что у бедняжки даже шея побагровела от негодования, она всячески
демонстрировала нам свой протест, со звоном швыряя на стол тарелки.
Она, очевидно, еще не отошла после той шутки, которую сыграл с ней
Филипп за чаем. Всех развлекала эта пантомима. Комнату заливал яркий
солнечный свет. После вчерашнего взрыва, когда накал страстей достиг
своей наивысшей точки, наконец-то установилась внешне дружеская
атмосфера.
   Даже я, невзирая на то что Финбоу исключал одного подозреваемого за
другим, на время позабыл свои страхи. Наступило какое-то странное,
необъяснимое затишье; почти не отдавая себе отчета, я уговаривал себя,
что, в конце концов, Финбоу мог и ошибиться, и это давало мне
временное облегчение. Остальные всеми силами старались показать, что
они сожалеют о размолвке во время обеда и что только нервозная
обстановка виновата во всем; они хотели замять ссору, сохранить
видимость прежних отношений.
   Безобразная сцена при свете свечей была словно по уговору предана
забвению. Финбоу рассказал длинную, полную всяческих нелепостей
историю о том, как однажды ему доверили провезти по Франции, от Лиона
до Ле-Тукета, пару молодоженов-французов и двух их заботливых друзей-
провинциалов. Тони особенно позабавило, когда Финбоу рассказывал, что
ему пришлось предпринимать, чтобы создать удобства les jeunes maries,
как называли молодую пару их заботливые друзья.
   - Финбоу, - спросила Тони, - а вы не согласились
   бы сопровождать и нас с Филиппом в свадебном путешествии? Нам тоже
нужен опекун.
   - Я человек скромный, - ответил с улыбкой Финбоу. - Боюсь, что
такая миссия мне не по плечу.
   Кристофер тоже был в хорошем настроении.
   - Сегодня я доставлю Алоизу Берреллу огромное удовольствие, -
заявил он.
   - Каким образом? - заинтересовался Филипп.
   - Зайду в полицейский участок на Вайн-стрит и отмечусь там, -
рассмеялся Кристофер. - Если он попадется кому-нибудь из вас на глаза,
можете смело ему сказать, что я выполню все его предписания и что
опасность побега почти исключена. Если же он, невзирая ни на что,
будет проявлять беспокойство, заверьте его, что я непременно приеду
последним поездом.
   - Я возьму эту задачу на себя, - любезно вызвался Финбоу.
   - Вот спасибо так спасибо, - ответил Кристофер. - Ничего не могу с
собой поделать: как увижу Беррелла, так и подмывает ткнуть его в живот
и сказать: "У-у!"
   - Я тоже еле сдерживаюсь, - пробормотал Финбоу.
   - Надеюсь, Кристофер, правление не срежет тебе для начала зарплату
наполовину. А то старые хрычи, засевшие в таких заведениях, любят
наводить экономию, - заметил Уильям, потягивая чай.
   - Да, тогда мне придется туговато, - улыбнулся Кристофер. - Ну,
пожелайте, чтоб мне скостили не более десяти процентов.
   Мы хором воскликнули: "Ни пуха, ни пера!" - и, подняв свои чашки с
чаем, выпили за это. Эвис, переглянувшись с Кристофером, ласково
улыбнулась ему.
   Кристофер уехал сразу же после завтрака, а мы, оставшиеся, коротали
время до ленча, занимаясь кто чем: читали, писали письма, болтали или
играли в карты - в покерного дурака, честь изобретения этой игры
принадлежит Филиппу. Правила ее оказались довольно сложными. Сначала
надо было выискивать в газетах вопиющие глупости, произнесенные
публично властителями умов Англии. Потом эти цитаты выписывали на
маленькие картонные квадратики, а дальше игра шла по всем правилам
покера, только ценность карты определялась размером глупости,
содержавшейся в данном изречении. Лучшим игроком была признана Эвис: у
нее на руках оказался весьма внушительный набор цитат, куда внесли
свою лепту три директора школ и два епископа.
   Первые утренние часы царило спокойствие, совсем как в былые
времена, ничто не напоминало нашу тревожную настороженность. Однако,
как и следовало ожидать, этот покой был только временной передышкой.
Нарушила его Тони: задолго до ленча она демонстративно отсела в
сторонку, зло поджав свои ярко-красные губы. Потом всякие мелочи стали
действовать на нервы, и незаметно, шаг за шагом начали рушиться
наладившиеся отношения. Погода после полудня тоже испортилась -
похолодало, поднялся ветер, и нам ничего другого не оставалось, как
сидеть в гостиной, деться нам больше было некуда, и это еще больше
накаляло атмосферу. Дождь непрерывно стучал в окна, шумел ветер в
камышах, и над болотами плыли, подгоняя друг друга, бесконечные
свинцовые тучи.
   На реке напротив нашего дома боролась с ветром какая-то яхта. Она
явно попала в неумелые руки! двое юнцов с исхлестанными дождем лицами
бестолково гоняли судно от одного берега к другому, не продвигаясь
вперед ни на ярд. Я уныло наблюдал за их маневрами.
   Вдруг на реке послышалось тарахтение, и, как стрела, мелькнула,
едва не задев мечущуюся по реке яхту, моторная лодка Беррелла.
Проскочив мимо дома, лодка внезапно повернула обратно.
   - А наш Беррелл виртуоз, - заметил Финбоу. - Наверное, приехал
поговорить с нами.
   Мы открыли сержанту дверь и впустили его через веранду в дом.
Нимало не смущаясь тем, что у него под ногами образовалась лужа, он с
места в карьер обрушил на наши головы целую речь:
   - Добрый день. Я хочу еще разок допросить всех вас о...
пострадавшем. Как выяснилось, я не могу завершить построение своей
системы, - он произнес это слово торжественно, почти с благоговением,
- пока не получу дополнительных сведений о докторе Миллзе. Я хочу,
чтобы каждый из вас рассказал мне без утайки все, что может вспомнить
о докторе Миллзе со дня знакомства с ним. Мисс Гилмор, вас это,
разумеется, не касается, так как вы раньше не знали доктора Миллза.
Начнем с вас, мистер Кейпл.
   - Прежде чем приступить к делу, - мягко вмешался Финбоу, - снимите,
пожалуйста, пальто. Вы не можете себе позволить болеть - в полиции без
вас как без рук. Вы же промокли до костей.
   - А я даже и не заметил, - ответил Беррелл с горящими глазами. -
Когда я занят расследованием, для меня ничего вокруг не существует.
   - Это делает вам честь, - сказал Финбоу. Беррелл признательно
улыбнулся.
   - Но все-таки позвольте нам побеспокоиться о вашем здоровье. -
Финбоу помог сержанту снять пальто. Потом усадил его в кресло у окна.
   Я отлично понимал, что у него были свои соображения, чтобы
сохранить хорошие отношения с Берреллом, но такая подчеркнутая
предупредительность казалась мне совсем неуместной. Я сел рядом с
Берреллом и, еле сдерживая раздражение, стал отвечать на его вопросы.
Я рассказал ему, что впервые познакомился с Роджером в 1921 году,
когда он только начал хирургическую практику в собственной клинике; в
последующие десять лет мы постоянно с ним общались: дважды я гостил на
его вилле в Италии и один раз он приезжал отдыхать в мое имение в
Россшире. На вопрос Беррелла, был ли Роджер богат, я ответил:
   - Да, он был человек с достатком, да и врачебная практика приносила
ему немалые доходы.
   Беррелл продолжал:
   - К тому же он был наследником состояния своего дядюшки, не так ли?
Он должен был как будто бы получить очень большое наследство после
смерти сэра Артура Миллза?
   - Кажется, - ответил я, не желая вдаваться в подробности.
   - А не приходилось ли вам, мистер Кейпл, слышать, - спросил
Беррелл, - о намерении мистера Миллза жениться?
   - Надо полагать, у него было такое намерение, - ответил я. - У
большинства мужчин в его возрасте рано или поздно появляются такие
намерения.
   - Нельзя ли поконкретнее, мистер Кейпл, - сделал мне замечание Беррелл.
   Решив, что в подобной ситуации нет смысла увиливать от прямо
поставленных вопросов, даже если имеешь дело с Алоизом Берреллом, я сказал:
   - Ходили слухи о его неудачной любви.
   Беррелл медленно записывал каждое мое слово в новую записную
книжку, на обложке которой, как я краем глаза заметил, было начертано:
"Данные дела Миллза". Он прочитал написанное с озадаченным видом и
подозрительно взглянул на меня.
   - Боюсь, что так мы далеко не уедем, - заметил он.
   - Это не моя вина, - ответил я.
   - Ну ничего, - заявил он, добродушно отмахнувшись, - все равно эти
сведения пригодятся мне при окончательном построении системы.
   Освободившись, я присоединился к Финбоу и Тони, сидевшим в углу
гостиной, в то время как остальные трое ожидали своей очереди для
разговора с Берреллом.
   - А-а, Иен, - тихо обратился ко мне Финбоу, - ты подоспел вовремя:
сейчас я буду предсказывать Тони судьбу.
   - А я ее и без вас знаю, - ответила Тони с коротким смешком. -
Лучше не морочьте мне голову всякой чепухой.
   - Не пожалеете, уверяю вас, - улыбнулся Финбоу. - Ну, будьте пай-
девочкой, сходите и принесите мне карты.
   Тони принесла две колоды карт, и Финбоу стал сосредоточенно
тасовать их. Мое внимание раздвоилось. У окна Беррелл допрашивал Эвис,
и, хотя я знал, что ничего нового он от нее не узнает, я напрягал
слух, чтобы не упустить ни слова из их разговора. С другой стороны, я
догадывался, что Финбоу неспроста вызвался гадать Тони: он хотел
понять, что творится у нее в душе. Это его излюбленный прием. И я был
уверен, что ему удастся ухватиться за какую-нибудь ниточку,
незаметную, быть может, для меня, но которая поможет размотать клубок
и разобраться в истинных причинах беспокойства Тони. Финбоу разложил
карты двумя горизонтальными рядами по пять штук в каждом и начал
рассказывать:
   - Когда вам не было еще и двадцати лет, вы были влюблены в какого-
то брюнета.
   - Он был шатен, а не брюнет, - поправила Тони,
   - Ну, по картам не узнаешь таких тонкостей. (Послышался голос
Беррелла: "Вы часто виделись с доктором Миллзом последние четыре года,
мисс Лоринг?" Я услышал, как Эвис тихо прошептала: "Да".)
   - А вам еще какие-то короли выпали, - продолжал Финбоу. - Я не могу
сказать точно, но их было больше двух.
   Смех Тони показался мне немного неестественным.
   - Вот этот шатен с краю, должно быть, Филипп, - плел свою паутину
Финбоу. - Карты говорят, что оба они, и Филипп и брюнет, были влюблены
в вас.
   ("...Мой кузен любил весело пожить", - услышал я голос Эвис.)
   - Но позвольте, до Филиппа, оказывается, у вас еще кто-то был, -
заметил Финбоу, вглядываясь в карты, как будто в самом деле что-то
читал там.
   - О, это, наверное, Борис, - поспешила объяснить Тони. - Неужели я
никогда не рассказывала вам о Борисе, Финбоу? Я с ним познакомилась в
Ницце. Он был влюблен в меня по уши, но мне было не до него - я
увлекалась тогда музыкой.
   - Тогда это вряд ли Борис, - пробормотал Финбоу. - Потому что здесь
вам выпал взаимный интерес.
   (Беррелл меж тем перешел к допросу Филиппа: "Давно ли вы знакомы с
доктором Миллзом?..")
- Карты все врут, - заявила Тони.
   - Почему же? Ведь они правильно сказали, что вы пользовались
успехом у Филиппа и у того брюнета, - продолжал Финбоу, - по-видимому,
они верно говорят насчет... э-э... других вещей? Всякое, знаете ли, в
жизни бывает.
   Тони вскочила как ужаленная... зрачки ее глаз настолько
расширились, что остались только тоненькие, коричневый и серый, ободки
вокруг огромных черных кругов.
   - Дурацкая игра! - воскликнула она. - Спасибо за удовольствие,
Финбоу... но давайте лучше займемся чем-нибудь другим.
   - Но я еще не дошел до вашего будущего, - улыбнулся Финбоу.
   - Чему быть, того не миновать, - отрезала она.
   Ее накрашенные губы дрожали. Финбоу зорко всматривался в лицо Тони.
   - Воля ваша, - отступил он, и я понял, что он уже выяснил для себя
все, что задумал.
   Исписав чуть ли не всю записную книжку, Беррелл пошептался с Финбоу
и укатил.
   С его уходом накопившееся за день напряжение наконец-то прорвалось
наружу. Снова посыпались обвинения, о которых через несколько часов
пришлось пожалеть.
   Во время чая Эвис сидела с несчастным видом: чашка в ее руке
дрожала, лицо было искажено гримасой страдания; Уильям забился в угол
и, никого не удостаивая вниманием, угрюмо глотал чай, листая журнал;
Филипп несколько раз пытался заговорить с Эвис, но тут же умолкал.
Отказавшись от чая с таким презрительным видом, что даже миссис Тафтс
оторопела, Тони потребовала себе виски с содовой. Финбоу выполнил свой
обычный ритуал приготовления чая и, поднося чашку ко рту, как всегда,
торжественно произнес тихим голосом: "Лучший в мире чай".
   Мне так все осточертело, что после чая я надел макинтош и вышел в
сад прогуляться. После долгих часов заточения в четырех стенах приятно
было ощущать капли дождя на лице. Я стоял и прислушивался к завыванию
ветра.
   Рядом послышался голос Финбоу:
   - Как здесь хорошо, правда, Иен?
   - Во всяком случае, приятнее, чем внутри, - буркнул я. - Финбоу,
неужели ты не находишь, что это ужасно? Видеть, как эти юные создания
пытаются держать себя в руках, нервничают и срываются? Ты не считаешь,
что это душераздирающее зрелище?
   - Я нахожу это... забавным, - спокойно ответил он.
   - Бог мой, да человек ты или нет?! - взорвался я. - Неужели тебе
доставляет удовольствие видеть, как они корчатся и страдают у тебя на
глазах?
   - Милый, старый Иен, - ответил он с улыбкой, поднимая воротник
пальто, - если бы я поддавался жалости, от меня было бы мало толку. Я
хочу прежде всего понять людей и вовсе не вижу оснований для
унизительной жалости.
   Взглянув в его лицо, я сказал:
   - Ты намного добрее, чем хочешь казаться. Он рассмеялся, но ничего
не ответил.
   Сильный ветер пробежал по камышу, пригнул его к самой воде и затих
где-то вдали. Я спросил Финбоу:
   - Ты, наверное, хотел выяснить, какую роль играла Тони в судьбе
Роджера, когда изображал гадалку?
   Финбоу широко открыл глаза.
   - Иен, какая прозорливость!
   - Зачем тебе понадобилось прибегать к таким уловкам? - спросил я.
   - Да потому, что это иногда самый прямой путь к истине, - ответил он.
   - А мне всегда казалось, что это весьма ненадежный метод, - возразил я.
   Он улыбнулся и объяснил свою мысль:
   - Видишь ли, бытующие у нас взгляды на то, как лучше вызвать
человека на откровенность, подчас глупее и наивнее, чем можно
предположить. Поэтому ничего
   удивительного нет в том, что редко кому удается добиться полной
откровенности. Все люди - и ты, Иен, не исключение- придают магическое
значение словам, готовы верить каждому слову, даже в тех случаях,
когда ты заведомо знаешь, что твой собеседник враль. Ты все равно
склонен думать, что в его словах есть доля правды. Будь моя воля, я бы
ввел одно непреложное правило, которым следует руководствоваться в
жизни: не спеши ломать голову над тем, правду тебе сказали или нет,
прежде выясни, почему твой собеседник счел нужным сказать тебе то, что
он сказал. Только тогда, когда ты правильно ответишь на этот вопрос,
ты сможешь разобраться, где правда, а где ложь.
   Все, что ты слышишь, - это смесь правды и вымысла, окрашенная
многообразной гаммой человеческих эмоций - страхов, желаний и
воспоминаний. Чтобы выбрать нужное зернышко из этой шелухи, необходимо
пользоваться более изощренными методами, нежели те, к которым
прибегает Алоиз Беррелл. К примеру: Тони заявила, что не знала Роджера
прежде, затем случайно упомянула, что жила одно время в Ницце, и
вспылила при одном только предположении, что она и Роджер могли там
встретиться. Из всех этих фактов нам важно только одно: в силу той или
иной причины она не хочет, чтобы мы думали, будто она была в Ницце
вместе с Роджером. Это отнюдь не означает, что она там и в самом деле
была или не была, это означает только, что сама мысль об этом ей
ненавистна. Если бы я, пользуясь методом Алоиза Беррелла, спросил ее в
лоб: "Встречали ли вы в Ницце Роджера?", она бы ответила: "Нет", а
выяснить, так это или нет, у нас нет никакой возможности. В таких
случаях приходится прибегать к приему ассоциаций. Если бы я попробовал
провести с нашими молодыми друзьями своеобразную игру, уверяю тебя, мы
бы узнали много презанятного. Для этого надо написать столбиком сотню
слов, скажем

   школа
   художник
   тюбик
   Ницца

   и так далее, и попросить рядом с каждым из них поставить, не
раздумывая, первое пришедшее на ум слово. Вот и все! Мой метод допроса
- это упрощенный способ выуживания необходимой информации при помощи
ассоциативных связей. Поэтому меня не очень беспокоит, какой оборот
принимает разговор, в любом случае я могу извлечь из него кое-что
полезное. Поэтому, хотя это и оскорбляет твои рыцарские чувства, я
веду с девушками беседы по ночам, когда они хотят спать: ассоциации
легче всего возникают в усталом мозгу. Именно поэтому я и превратился
в гадалку: во многих еще живы суеверия, и мысль о том, что я могу
читать чужую судьбу, ослабляет настороженность.
   - А как бы интересно ты стал выкручиваться, если бы твои догадки в
отношении того молодого брюнета не попали бы в цель? - спросил я. - Ты
утверждал, что еще до того, как Тони исполнилось двадцать, ей нравился
какой-то брюнет; если бы волею случая это не совпало бы с истинными
фактами, все твои планы провалились бы, что бы ты тогда стал делать?
   Финбоу усмехнулся:
   - Изучив темперамент этой девушки, я пришел к выводу, что не может
быть, чтобы она до двадцати лет не была ни в кого влюблена. То, что
молодой человек оказался брюнетом, тоже не случайность. Здесь простой
расчет: брюнеты более влюбчивы, чем блондины.
   Я с интересом слушал его рассуждения.
   - Ну и что же ты в конце концов выяснил?
   - Наберись терпения, - ответил Финбоу, - всего на несколько часов.
   Слышалось завывание ветра. Меня мучила неизвестность, наконец я не
выдержал и снова спросил:
   - Ну, так ты знаешь, кто убил Роджера? Очень серьезно он ответил:
   - Думаю, что знаю.
   - Кто же?! - воскликнул я вне себя от волнения.
   - Пока я не могу тебе этого сказать, Иен. Если ты узнаешь об этом,
ты невольно спутаешь мне все карты в одном деликатном деле. Понимаешь?
   - А ты сам разве не понимаешь, что я больше не в силах оставаться в
неведении? - возмущенно спросил я.
   - Иен, друг мой, я стараюсь предотвратить нечто худшее, - ответил
он с ноткой жалости в голосе.
   Потянулись часы, которые для меня оказались наиболее тягостными за
все это время с момента убийства. За столом во время обеда я видел
перед собой два девичьих лица - страдальческое, жалкое Эвис и
экзотически яркое, волевое Тони - и сознавал, что одна из них
совершила это хладнокровно рассчитанное убийство.
   Финбоу, занимавший место между ними, болтал без умолку, так, словно
вывел двух своих хорошеньких приятельниц на модную премьеру. Но меня
не покидала мысль, что он, и только он, знает, какая из этих двух
очаровательных девушек собственноручно прикончила Роджера. Никогда
прежде не завидовал я так его непринужденности, и в то же время
никогда прежде не вызывало это во мне такого раздражения.
   Страстно, безрассудно мечтал я, глядя на эту троицу, чтобы в конце
концов виновной в убийстве оказалась Тони!
   После обеда я взялся было за книгу, но буквы плыли у меня перед
глазами, а в голове не переставало звучать: "Специалист-онколог убит
красавицей кузиной". Я вглядывался в лицо Эвис, с отрешенным видом
сидевшей в глубоком кресле, и в сотый раз повторял себе: что бы мне ни
говорили, я не могу поверить ничему дурному о ней. Внезапно у меня
возникла слабая надежда. Я вдруг подумал, что, если рассуждения Финбоу
не так уж непогрешимы и алиби Уильяма построено на песке, в таком
случае не исключена возможность, что преступление совершено им. И я
снова перебирал в уме все обстоятельства, свидетельствующие против
Уильяма. Кроме того, есть еще Кристофер, уговаривал я себя, и, хотя
нам не удалось отыскать мотива, который мог бы толкнуть его на
убийство, подозрение все-таки полностью не снимается, пусть Тони,
Уильям, Кристофер... кто угодно, только не Эвис, убеждал я себя. А
потом снова я почувствовал, как тяжесть сомнений начинает давить меня.
Надеюсь, мне никогда в жизни не придется больше переживать что-либо
подобное!
   Возвращение Кристофера отвлекло меня от мрачных размышлений, и я
был ему более чем признателен за это. От Нориджа он добирался на
машине и прибыл, когда не было еще десяти. Он вошел в гостиную
улыбающийся и счастливый.
   - Ну, как дела? - спросил его Уильям.
   - Отлично, - ответил Кристофер, опускаясь на стул. - Кажется, все
одобряют мою кандидатуру... утвердили в должности и установили размер
жалованья. Я был уверен, что все будет в порядке, но все-таки приятно
собственными глазами увидеть, что это написано черным по белому.
   - Поздравляю, дорогой, - произнесла Эвис с грустной улыбкой.
   - Спасибо, милая, - улыбнулся Кристофер и благодарно поцеловал Эвис.
   - О чем тебя спрашивали? - поинтересовался Филипп и раздал всем
бокалы, чтобы отметить это событие.
   - Да так, всякие глупости. Как, например, я отношусь к расовой
проблеме, нравятся ли мне китайцы, как я предполагаю реорганизовать
исследовательскую работу на месте и прочее и прочее, - ответил
Кристофер, облегченно вздыхая.
   - Когда тебе будут делать прививки? - деловито спросил Уильям.
   - На следующей неделе, - ответил Кристофер.
   Мы выпили за его успехи, и он в ответ отсалютовал нам своим
бокалом.
   - Славный человек доктор. Я никогда раньше не проходил обследования
и даже не представлял себе, как много разных процедур надо для этого
пройти. Он нашел, что у меня отменное здоровье.
   - Приятно слышать, - заметил я. - Сейчас не многие могут этим
похвастаться. Итак, выпьем за Малайю!
   Один за другим мы потянулись из гостиной: Эвис и Кристофера надо
было оставить наедине, чтобы они могли обсудить свои планы на будущее.
Чтобы наш уход не выглядел слишком демонстративно, каждый постарался
придумать какой-нибудь предлог.
   Тони и Филипп вышли в сад, Уильям отправился к себе в комнату, а мы
с Финбоу не спеша прохаживались по маленькому холлу. Мы уже
подумывали, не пойти ли нам на воздух, как вдруг услышали голос миссис
Тафтс:
   - Алоиз, Алоиз, эта рыжая шлюха собирается улизнуть со своим
хахалем. Они берут моторку. Приезжай скорее. Если ты не поторопишься;
они исчезнут, и тогда поминай как звали. Ты должен поймать их.
   - Это она по телефону, - шепнул мне Финбоу. - Интересно!
   Мы вышли на улицу, обогнули дом и очутились в саду. Не прошло и
нескольких минут, как вода на реке вскипела и моторная лодка, описав
широкую дугу прямо напротив дома, причалила к берегу. Тут же ей
навстречу из дома выкатился круглый колобок.
   - Алоиз, - голосом миссис Тафтс позвал колобок.
   - Я здесь, Элизабет, - послышалось с лодки.
   - Они взяли курс на Хиклинг, - еле переводя дыхание, произнесла
миссис Тафтс.
   - Далеко не уйдут, - заверил ее Беррелл. - Садись, поедешь со мной.
   - С удовольствием, - с жаром согласилась она. - Эта вертихвостка и
ее лоботряс задумали ускользнуть у нас из-под носа. Хотят уйти морем,
так я прикидываю.
   - Этот номер не пройдет, - отозвался Алоиз Беррелл, - спасибо,
Элизабет.
   При свете, падающем из окон дома, мы увидели, как коротенькая,
тучная миссис Тафтс неуклюже барахтается и никак не может влезть в
лодку. Молниеносным движением Беррелл перетянул ее через борт, и лодка
стремительно унеслась в направлении Дайка.
   Финбоу скомандовал:
   - Пошли, Иен, тебе придется управлять лодкой. Мы должны видеть все
это своими глазами.
   Быстро спустив лодку на воду, я повел ее вверх по течению против
порывистого, холодного ветра. Очертания берегов сливались с черным
небом, мы еле продвигались вперед. Зловещие предчувствия и мрачные
видения, вызванные моим возбужденным воображением, отступили на задний
план рядом с трудностями ночного плавания по узкой темной реке. И
только после того, как мы повернули и ветер стал задувать с борта, я
вдруг почувствовал какую-то сумасшедшую радость: сбежала Тони! Именно
за ней мы гнались в ночи, и ни за кем иным! А Эвис, моя молчаливая,
трогательная в своей печали Эвис осталась дома, и ничто ей больше не
угрожает!
   Я отдал парус, и лодка вздрогнула под налетевшим шквалом. До нас
донесся знакомый рокот мотора, и мимо пронеслась моторка Беррелла.
Развернувшись, она снова приблизилась, и нас закачало на волне.
   - Это вы, сержант? - спокойно осведомился Финбоу.
   - Я, сэр. - Его лицо расплывчатым пятном белело в темноте. - Я
преследую парочку ваших подопечных: мисс Гилмор и мистера Уэйда. -
Последние слова он произнес с оттенком брезгливости.
   - Греховодников и нечестивцев! - добавила миссис Тафтс, которую нам
не было видно
   - Мистер Финбоу, вы не знаете, зачем эта парочка отправилась в
Хиклинг? - спросил Алоиз Беррелл.
   Финбоу издал звук, который, очевидно, должен был означать
одобрение, и Алоиз Беррелл продолжал: - Они поехали туда блудить!
   - Целоваться и миловаться, - добавила миссис Тафтс.
   - Возмутительно! - вскрикнул Берелл. - Лижутся у всех на глазах,
обнимаются...
   - Стыда у них нет! - поддержала сержанта его подруга.
   - Я сказал им прямо в глаза... - начал Беррелл.
   - Я тоже, - энергично подхватила миссис Тафтс.
   - ...что они бесстыжие греховодники, - заключил Беррелл.
   - Я сказала им, что если бы он был моим сыном, а она дочерью... -
снова возвысила голос миссис Тафтс.
   - Брат и сестра вряд ли полюбили бы друг друга такой любовью, не
так ли, миссис Тафтс? - вставил Финбоу.
   Но Алоиз Беррелл перевел разговор на другую тему.
   - А кто это там с вами? Мистер Кейпл? - подозрительно спросил он.
   - Да, он в надежных руках, - отозвался Финбоу и прыснул в кулак.
   - На завтра, - сообщил Беррелл, - я назначил спуск на дно реки,
буду искать пистолет. Сейчас я доставлю миссис Тафтс домой, а сам не
сойду на берег до тех пор, пока эта парочка не будет на месте.
   - Вот если бы все обладали таким чувством долга, сержант... -
доверительно начал Финбоу, но я поднял парус, и наша лодка двинулась
вверх по течению. В протоке не было видно ни зги, и мы дважды едва не
врезались в камыши, невидимые во тьме. Время от времени мы вспугивали
выводки птиц, и они недовольно кричали нам вслед. "Совсем как миссис
Тафтс", - заметил Финбоу. Кое-как мне удалось найти свободный от
камышей отрезок реки, который вел в Уитлингси. Ветер кренил лодку, и
вода мягко плескалась, ударяясь о борта. Миновав Уитлингси, мы
причалили у первой же вехи, отмечавшей проход через Хиклинг.
   - Ну, - обернулся я к Финбоу, - что будем дальше делать?
   - Ты лихой моряк, Иен, - похвалил он. - А теперь к делу. Если наша
парочка отправилась на любовное свидание, то их, скорее всего, надо
искать где-нибудь неподалеку. Держись ближе к берегу.
   Обрадовавшись, что наконец-то мне представилась возможность хоть в
чем-то показать свое превосходство над Финбоу, я сказал:
   - Они со своей моторкой давно бы уже сидели на мели, если бы
отклонились от середины хоть на ярд. Здесь в самом глубоком месте
всего несколько футов глубины. Так что, по всей вероятности, они
остановились ближе к середине, - объявил я с победоносным видом.
   - А это идея! Надо будет как-нибудь пройтись по этим местам,
буквально пройти вброд по самой середине, - откликнулся Финбоу и
глазом не моргнув. - А почему, собственно, ты спрашивал меня, куда
плыть, раз ты сам знаешь, где Филипп и Тони?
   Я повел лодку дальше. Мы плыли бесшумно в беспросветной темноте.
Внезапно откуда-то из тьмы до нас донеслись какие-то звуки.
   - Это Тони, если мне не изменяет слух, - шепнул мне Финбоу. - На
воде голоса разносятся очень далеко. Нам нужно подъехать ближе, ведь
не все же время они там целуются, надо полагать.
   - Ты думаешь, они играли комедию для Беррелла и миссис Тафтс, чтобы
отпугнуть их? - спросил я тоже шепотом.
   - Безусловно, - ответил Финбоу. - Тони сообразительная девушка.
Впрочем, если мы и застанем их в объятиях друг друга, это нас не
должно смутить - мы же не мальчики.
   Мне показалось, что я расслышал чей-то смех. Приспустив парус, я
бесшумно повел лодку на звук голосов, по мере нашего приближения
неясные звуки стали мало-помалу обретать форму слов, и наконец мы
услышали, как голос Тони произнес:
   - Да, милый, я просто не считала нужным рассказывать тебе об этом:
к чему было отягощать свою память такими мелочами, пока Роджера не
убили.
   Теперь мы без труда услышали и тихий голос Филиппа.
   - Но ты все же должна была рассказать мне все до того, как я привел
тебя в эту компанию. Если бы я знал, что ты знакома с Роджером...
   Его перебил гортанный голос Тони:
   - Если бы я знала тогда, что прогулку устраивает Роджер Миллз, я бы
непременно рассказала тебе все. Но ведь ты назвал только имя, а у меня
сотни знакомых Роджеров. Когда же я увидела, что это за Роджер, было
уже поздно - я не хотела портить тебе настроение.
   - И все-таки ты должна была мне сказать, - повторил Филипп.
   - Собственно, не о чем и рассказывать, - стояла на своем Тони. -
Ницца - веселый город, много солнца, тепла, и мне просто захотелось с
кем-нибудь пофлиртовать, А Роджер тут как раз и подвернулся, вот и
все. Через несколько месяцев он мне надоел. Он был влюблен в меня по
уши, но я его бросила.
   Голос Филиппа потеплел.
   - Ну ладно, не будем больше об этом, - произнес он.
   - Ты прелесть! - воскликнула Тони. - Я просто не могла больше
молчать, я чуть с ума не сошла. Ведь эта паршивая полицейская свора
так или иначе все разнюхает и начнет приставать, зачем да почему:
почему, например, я утаила, что знала Роджера раньше. Я должна была
все тебе открыть до того, как они набросятся на меня и начнут
доказывать, что убийца Роджера именно я, ибо у меня с ним был когда-то
роман и я его бросила. - В ее голосе зазвенели истеричные нотки.
   Филипп стал успокаивать Тони:
   - Никто тебя не заподозрит. И не узнают они ничего... а если и
узнают, то что же такого?
   - Не будь дураком, Филипп. Подозрение тут же падет на меня, я знаю,
- яростно, с ожесточением продолжала Тони. - Все будут считать меня
убийцей. Ничего, кроме того, что я тебе рассказала, у нас с Роджером
не было: два года назад у меня с ним был роман, но я его бросила и с
тех пор ни разу не видела. Клянусь!
    - Тони, милая, мне не нужны твои клятвы, - ласково уговаривал
девушку Филипп. - Прошу тебя, не волнуйся, мы придумаем какой-нибудь
выход. Старина Финбоу выручит нас, я уверен. Давай хоть на время
выкинем из головы все эти убийства, полицейских и прочие глупости... -
Больше мы не услышали ни одного связного слова.
   Финбоу тихо прошептал:
   - Я бы предпочел слышать этот разговор с более близкого расстояния
или не слышать вообще.
   Обратно мы плыли без приключений. Финбоу сидел, задумавшись, только
красный огонек его сигареты светился в темноте. Он молчал весь путь и,
лишь когда мы были почти у дома, сказал:
   - Теперь я начинаю кое-что понимать.

                      Глава пятнадцатая



   На следующее утро после нашей поездки в Хиклинг мы с Финбоу явились
к завтраку, когда пробило десять часов. Финбоу к этому времени уже
успел совершить утренний моцион. Я думал застать всю компанию в сборе
н ждал, что нас встретят шутками и насмешками, но, к моему удивлению,
мы увидели за столом только Уильяма - закончив завтрак, он курил
сигарету и читал какое-то длинное письмо -и миссис Тафтс. В течение
трех дней, прошедших с момента нашего знакомства с миссис Тафтс, я
имел возможность наблюдать, как скачет настроение этой особы -она
мгновенно переходила от раздражительности к вспышкам дикой ярости. И
одного взгляда мне было достаточно, чтобы понять, что сейчас у нее
именно такой приступ ярости.
   - Вот вам, - шипела она, - плоды распущенности.
   - Та-ак! - сказал Финбоу. - Кто же согрешил на сей раз?
   - Вольно вам насмехаться, мистер Финбоу! Вы отлично знаете, о ком я
говорю. - При этом она не преминула кинуть в меня недобрый взгляд. -
Эта рыжая вертихвостка со своим косматым молодчиком... если бы они не
блудили сегодня ночью, вовремя явились бы к столу. Мы с сержантом
Берреллом вынуждены были гоняться за ними чуть ли не всю ночь, а тут
без меня небось бог знает что творилось! В мое время, если кто-нибудь
из девиц оставался наедине с мужчиной хотя бы на полчаса, люди могли
думать все, что угодно. Вот как у нас было!
   Финбоу, усевшись за стол, как бы между прочим заметил:
   - Вы себе льстите, миссис Тафтс.
   Наша экономка так и закипела, но Финбоу не дал ей разойтись и
бесцеремонно заявил:
   - Хватит!
   Но миссис Тафтс не унималась:
   - Нет, я все-таки скажу...
   - Ничего вы не скажете. Ничего и никому, - оборвал ее Финбоу, - вы
не скажете сегодня утром. И не вздумайте трогать мисс Гилмор.
   Вцепившись в деревянные подлокотники кресла, миссис Тафтс собирала
силы для новой атаки, но Финбоу даже не дал ей раскрыть рта.
   - Хватит! - повторил он и уткнулся в какое-то письмо, которое
пришло с утренней почтой.
   Дочитав письмо, он тихо произнес свое "та-ак" и передал листок мне.
Письмо было из Скотланд-ярда.
   Дорогой Финбоу!
   После твоего визита к нам во вторник я немедленно телеграфировал в
Ниццу нашему агенту, который находится сейчас там по другому делу. Я
поручил ему собрать все сведения о пребывании в Ницце доктора Миллза.
Вчера вечером была получена телеграмма: "Миллз хорошо известен в
кругах местной богемы. В течение десяти лет регулярно появлялся в
Ницце, часто в сопровождении разных женщин. Славился щедростью и
непостоянством. В течение двух месяцев его видели здесь с рыжеволосой
девушкой, внешность которой совпадает с описанием мисс Гилмор.
Неожиданно он покинул ее. Она оставалась в Ницце и ждала его
возвращения, но он не вернулся. Она запуталась в долгах и вынуждена
была уехать из Ниццы".
   Мисс Гилмор, судя по всему, прелюбопытная особа. Возможно, я лично
займусь этим делом, если местные органы затянут расследование.
   Что касается завещания, то здесь все довольно ясно. Дядя Миллза -
обладатель капитала приблизительно в девяносто тысяч фунтов
стерлингов. Роджер Миллз - наследник этого капитала за вычетом пяти
тысяч фунтов. В случае смерти доктора Миллза деньги переходят мисс
Эвис Лоринг. Мы выяснили также финансовое положение мисс Лоринг. Ее
доходы - около двухсот пятидесяти фунтов в год, но она пользуется
услугами самых фешенебельных магазинов и вращается в кругах общества,
где средний годовой доход каждого в десять раз превышает ее
собственный. Вот тебе еще одна небольшая головоломка, дружище.
   В общем, этим исчерпывается информация, которую я сумел для тебя
добыть. Как ты намерен ее использовать? А что, решение подобных
загадок по-прежнему твой конек? Неуместный вопрос, сам знаю. Поскольку
ты заинтересовался этим делом, а оно довольно запутанное, я был бы рад
услышать твое мнение на этот счет, если мне удастся самому выехать на
место. Думаю, что ты мог бы избавить меня от лишней работы, на которую
у меня ушло бы недели две, а то и больше.
   Всегда твой Герберт.
   Я знал, что инспектор уголовной полиции Герберт Аллен - друг
Финбоу, но тем не менее меня удивил дружески-фамильярный тон письма.
Позднее я узнал, что вот уже много лет их связывает тесная дружба и
Аллен не раз прибегал к помощи Финбоу, когда дело оказывалось особенно
запутанным и сложным. Сам Финбоу рассказывал мне потом:
   - Я никогда не берусь за дела, с которыми вполне может справиться
молодежь из отдела Аллена. Девяносто девять процентов совершаемых
убийств - именно такого рода преступления. Но один процент все же
падает на дела довольно сложные, и мы с Алленом вдвоем справляемся с
ними намного быстрее, чем его подчиненные.
   Еще раз прочитав письмо, я понял, что самое любопытное было не тон
письма, а совсем иное. Значит, Тони обманывала Филиппа прошлой ночью в
Хиклинге! История ее взаимоотношений с Роджером совсем не походила на
ту, что она сочинила! В то же время в письме содержались сведения,
которые бросали тень и на Эвис. И как я ни уговаривал себя, что все
это несущественно, что в письме весьма недвусмысленно указывается на
Тони как на возможную преступницу, я не мог отделаться от тревоги и
понимал, что в данном случае я не в состоянии быть беспристрастным
судьей.
   Я передал письмо Финбоу, который ел яичницу с таким безмятежным
видом, будто получил не деловое письмо, где идет речь о жизни и смерти
людей, а послание от своей засидевшейся в девках тетушки с пространным
описанием местных сплетен. А письмо между тем должно было или
подтвердить его версию, или отмести ее. Но моя вера в талант Финбоу
была настолько велика, что я простодушно решил, что письмо ничего не
убавило и не прибавило к его стройной схеме. Я был убежден, что теперь
он наверняка знает имя убийцы.
   Я готов был возненавидеть Финбоу, глядя, как он спокойно жует
бекон, тогда как двух его слов было бы достаточно, чтобы снять с моей
души тяжелый камень. И я мысленно спрашивал себя, неужели ему так
трудно сказать мне: "Это не Эвис".
   Когда в столовую вошла Тони, он встретил ее лукавой улыбкой.
   - Болотный воздух и правда действуют усыпляюще, не так ли?
   Она улыбнулась чуть насмешливо и ответила ему в тон:
   - Да, дядюшка Финбоу.
   - Очень жаль, что мне не удалось послушать вашу беседу с сержантом
Берреллом вчера ночью, - заметил он уже серьезно. - Наверное, это
помогло бы восполнить пробел в моем образовании - слаб я по части
брани, всегда от этого страдал.
   Миссис Тафтс фыркнула и вышла из комнаты. Тони весело рассмеялась.
   - Этот святоша чуть не помер, когда увидел, как я поцеловала
Филиппа в шею.
   В эту минуту в комнату вошла Эвис и, услышав последние слова Тони,
тихо заметила:
   - Я его вполне понимаю.
   Тони сверкнула глазами в ее сторону. С каждым днем неприязнь между
девушками росла и становилась все заметнее.
   - Что ты хочешь этим сказать? - спросила Тони. -│ Ты, наверное,
считаешь, что приличнее целоваться в темных уголках?
   Эвис отпила глоток чаю и ответила:
   - Если хочешь - да. Я всегда испытываю отвращение, видя, как люди
целуются у всех на глазах.
   - Значит, ты считаешь, что мне не следовало целовать Филиппа в
присутствии этого типа? - пробурчала Тони.
   - Да, всем смотреть тошно, как вы сюсюкаете!
   Обе они - и Эвис и Тони - буквально кипели от злости. Только Эвис
сохраняла холодно-презрительный тон и лицо оставалось абсолютно
бесстрастным, хотя, я был уверен, это стоило ей немалых усилий, а у
Тони кроваво-красный рот кривился, глаза метали молнии. Эта вспышка
назревала давно, ибо враждебность, которую испытывали друг к другу
Эвис и Тони, ни для кого не была секретом. Безобидная фраза в устах
Эвис стала той искрой, от которой вспыхнул уже давно приготовленный
костер.
   - Черт возьми! - в бешенстве крикнула Тони. - Тоже мне тихоня, с
виду такая беззащитная, воды не замутит... прямо овечка! Знали бы
только!..
   Эвис словно хлыстом ударили. Я видел, что на протяжении всей ссоры
Финбоу глаз с нее не сводил, но до поры до времени не считал нужным
вмешиваться, и только теперь он одернул Тони:
   - Тони, видно, уроки миссис Тафтс не прошли для вас даром. Скоро вы
не уступите ей в умении оскорбить человека.
   Однако стоило в дверях появиться Кристоферу и Филиппу, как девушки
снова стали холодно-вежливы друг с другом.
   После завтрака к берегу пристал небольшой катер. Алоиз Беррелл в
страшном возбуждении спрыгнул на берег и зашагал через сад к дому.
   - Мистер Финбоу! - звал он на ходу. - Мистер Финбоу!
   Финбоу, который в это время писал письмо, услышав, что его зовут,
тут же вышел навстречу Берреллу и приветливо заулыбался.
   - Я начинаю поиски пистолета на дне реки, - объявил сержант. - Не
хотите ли присутствовать?
   - С радостью, - ответил Финбоу.
   Но они почему-то медлили уходить - стояли и о чем-то тихо
разговаривали. Усевшись на веранде, я снова вернулся к роману Моруа,
но время от времени посматривал в их сторону. Судя по всему, Финбоу
уговаривал Беррелла, а тот никак не соглашался. В конце концов Финбоу
шепнул что-то на ухо сержанту, и лицо Беррелла расплылось в широкой улыбке.
   - Хорошо, будь по-вашему! - воскликнул он и возвратился к катеру.
   Финбоу подошел ко мне.
   - Пойдем полюбуемся на комедию, которую сейчас разыграет наш
Беррелл, - сказал он. - Он собирался спуститься на дно за пистолетом.
Я убедил его взять и тебя в эту экспедицию.
   - Значит, это вы из-за меня пререкались? - спросил я
заинтересованно, откладывая книгу в сторону.
   - Да, - ответил Финбоу весело. - Вначале он почему-то заартачился и
никак не хотел уступить.
   - Как же все-таки тебе удалось его уломать? - спросил я, когда мы
шли к катеру.
   - Довольно просто. Я сказал ему, что, если прямо на месте
преступления он торжественно предъявит тебе орудие убийства, ты будешь
приперт к стене и, вероятнее всего, сознаешься сам, -ответил Финбоу. -
Хотя я с трудом себе представляю, как нашему сержанту удастся
изобразить торжественность в водолазном костюме.
   Я рассмеялся: теперь, когда мой друг стоял уже почти у разгадки
преступления, подозрения Беррелла на мой счет могли выглядеть только
как шутка.
   Миновав Поттер-Хайгем, катер стремительно понесся вперед, оставляя
после себя волны, которые еще долго подбрасывали то вверх, то вниз
пришвартованные у причалов беззащитные яхты.
   Финбоу, поморщившись, словно от боли, обратился ко мне:
   - Не люблю доставлять людям неприятности. Никак не могу примириться
с мыслью, что моторная лодка- подходящее средство передвижения для
уважающего себя человека. Правда, у нее большая скорость, и это
создает немало удобств. Но ведь в просторной гостиной передвигаться на
велосипеде тоже быстрее и удобнее, однако никому и в голову не придет
ездить на велосипеде по комнате! Почему же, спрашивается,
позволительно гонять на моторной лодке по узенькой реке?!
   Я буркнул что-то сочувственное и от нечего делать (c)тал
разглядывать остальных пассажиров нашего катерка: несколько одетых в
штатское полицейских агентоз, Двое каких-то бесцветных субъектов с
кроличьими лицами, роль которых в нашей поездке, равно как и их имена,
так и остались для меня невыясненными, и двое матросов, которые должны
были подавать воздух Берреллу, когда он спустится на дно. Как и когда
овладел Беррелл водолазным делом, я понятия не имею, но оказалось, что
он с таким же пылом отдается этому увлечению, как и следовательской работе.
   Мы проскочили Горнинг, и Беррелл причалил точно в том месте, где
три дня назад была пришвартована наша яхта.
   - Начнем отсюда, - заявил Беррелл, взяв скафандр, и скоро он
появился на палубе в длинных шерстяных кальсонах и фланелевой фуфайке.
   Один из матросов заметил мимоходом:
   - Вы легко оделись. Замерзнете там, внизу.
   - Да, - ответил Беррелл. - Я знаю. Это белье я обычно ношу зимой.
Но надеваю уже в сентябре, чтобы холода не застали меня врасплох.
   Финбоу сказал:
   - А вот вчера, сержант, вы промокли до нитки, но почему-то совсем
забыли о своем здоровье.
   - Это со мной бывает, когда я иду по следу, - объяснил Беррелл. -А
вообще-то я стараюсь следить за собой. Я сейчас еще что-нибудь надену,
чтобы чувствовать себя в воде тепло и удобно.
   С этими словами он стал нанизывать на себя одну пару кальсон за
другой и бесчисленные фуфайки. Сержант стал похож на бесформенную
тушу. Я впервые видел, как одеваются для спуска под воду, и понятия не
имел, что такие сложные приготовления были самой обычной процедурой. В
тот момент я думал, что пять пар кальсон сразу - это очередная причуда
Беррелла. Двое матросов затолкали его в скафандр, проверили, все ли на
месте, и вскоре перед нами стоял настоящий водолаз в полном облачении.
   Мы осмотрели его со всех сторон с самым серьезным видом. В этом
роботе с лицом Беррелла, видневшимся за толстым стеклом, было что-то
напоминающее фантастические романы Уэллса.
   Один из матросов крикнул:
   - К спуску готовы?
   На лице Беррелла не отразилось ничего. Он не слышал.
   - К спуску готовы? - заорал матрос во все горло.
   Беррелл смотрел на него в недоумении. Очевидно, какие-то звуки
доходили до него, но слов он не улавливал. На его лице застыло тупое
выражение, какое бывает у абсолютно глухих людей.
   Тогда оба матроса закричали хором что есть мочи:
   - К спуску готовы?
   По губам было видно, что Беррелл что-то спрашивает. По-видимому, он
по-прежнему ничего не слышал. И тогда, потеряв всякую надежду
докричаться до него, матросы показали ему на воду. Беррелл закивал в
знак согласия и, тяжело ступая, начал двигаться к борту.
   Один из бесцветных субъектов сообщил нам, что Беррелл намерен
исследовать дно реки до ближайшей излучины, и заметил:
   - Дно здесь твердое, ему повезло, в других местах сплошной ил.
   - Да, кажется, убийца оказался довольно предусмотрительным,
остановив свой выбор именно на этом месте, - серьезно подхватил
Финбоу.
   Наконец Беррелл благополучно оказался за бортом, и его медленно
стали спускать на дно. Монотонно, с присвистом запыхтел насос. Беррелл
шел под водой, а нам сверху был виден только сноп света от его мощного
фонаря. Катер следовал за ним по пятам; сержант проходил несколько
ярдов, затем останавливался. Сноп света медленно, шаг за шагом
продвигался вперед.
   Финбоу вдруг пришел в восторг:
   - Ставлю Алоизу Берреллу бутылку, - воскликнул он. - Вчера ночью я
сказал тебе, что хотел бы пройти вброд эти реки, но мне и не снилось,
что такое осуществимо, а теперь я своими глазами вижу, как это
делается!
   Я был настроен менее восторженно, чем мой друг, и относился к
розыскам Беррелла с полной серьезностью.
   Ярд за ярдом мы продвигались вперед. Чиновники с кроличьими лицами
о чем-то тихо спорили. Полицейские агенты взирали на все с равнодушным
видом. Финбоу безмятежно покуривал. Я же, уставившись на плотную стену
камыша, тянувшуюся вдоль берега, никак не мог унять нервную дрожь в
предплечье.
   Однако время шло, и возбуждение понемногу улеглось. Ползти в катере
по реке черепашьими шагами скучнейшее занятие, казалось, ему не было
ни начала, ни конца, так же как не было надежд на какие-либо
результаты. Я стоял на палубе и бессмысленно смотрел на воду. Так мы
одолели полмили.
   Внезапно Беррелл три раза махнул своим фонариком. У меня душа ушла
в пятки. Когда Беррелла подняли на поверхность, в руке у него был
зажат пистолет с каким-то прилипшим к нему предметом. С того, места,
где я стоял, невозможно было разглядеть, что это такое.
   Финбоу оживился и произнес свое сакраментальное "та-ак",
полицейские восторженно завопили: "Браво, старина!" Чиновники
зашушукались. А матросы в знак одобрения смачно сплюнули.
   Один из чиновников взял пистолет из рук Беррелла и с опаской
положил его на палубу, матросы стали стягивать с сержанта скафандр. Мы
с Финбоу, желая рассмотреть находку Беррелла, подошли поближе, и тут
меня охватило странное чувство нереальности, словно я был зрителем на
представлении фокусника-иллюзиониста: передо мной на палубе,
вытянувшись в одну линию, лежали маленький автоматический пистолет,
грязный вылинявший вымпел и большая, разбухшая от воды тетрадь в
коричневом переплете.
   - Это судовой журнал, - бросил я стоявшему рядом Финбоу.
   Присев на корточки, я рассматривал, каким образом эти три предмета
соединены друг с другом. Оказалось все очень просто: одним концом
шнура от вымпела был крест-накрест обвязан судовой журнал, другим -
рукоятка пистолета. Таким образом, вымпел служил лишь средством
соединения пистолета с судовым журналом и заменил в данном случае
кусок бечевки. При виде лежавшей передо мной замысловатой комбинации я
как-то по-идиотски растерялся: ведь искали-то, собственно, пистолет...
а нашли эту нелепую связку... я был обескуражен.
   Наконец я обрел дар речи и спросил Финбоу, который стоял рядом и
чему-то улыбался:
   - Что все это значит?
   - Это значит, - ответил он, - что кое-кто не лишен чувства юмора,
вот что это значит.
   Сержант Беррелл в одних кальсонах и фуфайке тоже с удивлением
взирал на свою находку.
   - Пистолет 22-го калибра. Пуля, извлеченная из сердца доктора
Миллза, соответствует его калибру, - заявил он.
   - Разумеется, - откликнулся Финбоу.
   - Веревка привязана к рукоятке простым узлом, - разочарованно
протянул Беррелл, - другой конец обвязан вокруг книги...
   - Которая является не чем иным, как судовым журналом. Я почти с
полной уверенностью могу утверждать это, - вставил я.
   - Да, кажется, это действительно пропавшие судовой журнал и флажок,
- согласился Беррелл, холодно взглянув на меня. Он размотал шнур и
открыл тетрадь. - Да, - констатировал он, - это действительно судовой
журнал, но он сильно пострадал от воды. Почти ничего не разобрать. -
Он сумрачно посмотрел на пистолет и судовой журнал. Сержант Беррелл
был явно разочарован. - И все отпечатки пальцев, конечно, смыты, -
ворчливо произнес он.
   И вдруг его круглое лицо озарилось. Он нагнулся над судовым
журналом и расхохотался. Потом, выпрямившись, оглядел нас всех
изучающим взглядом и, выдержав паузу, торжественно произнес:
   - Самоубийство.

                      Глава шестнадцатая



   Все были потрясены. Один из чиновников повторил за ним, как эхо:
   - Самоубийство!..
   - Без сомнения, - подтвердил Беррелл, окинув самодовольным взглядом
присутствующих.
   - А вам не кажется, сержант, - спросил Финбоу, - что не мешало бы
нам объяснить, что все это значит? Мы не успеваем следить за вашей
мыслью, вы же знаете, то, что для вас ясней ясного, для нас - загадка.
   - Хорошо, - согласился Беррелл. - Я могу уделить вам несколько
минут, хотя вы, конечно, понимаете, что я не располагаю временем,
необходимо срочно связаться со Скотланд-Ярдом. Наверное, придется
внести в это дело кое-какие поправки.
   Он по-прежнему стоял на палубе в одних кальсонах и фуфайке. У его
ног лежал пистолет, а мы стояли, выстроившись перед ним полукругом.
Сержант сиял от счастья, он чувствовал себя героем дня.
   - Существует только одно объяснение, почему к пистолету
понадобилось привязать судовой журнал, - объявил он. - Если убийца
просто хотел избавиться от пистолета, он выбросил бы его за борт.
   Один из безликих чиновников прошамкал:
   - Совершенно правильно, Алоиз.
   А Беррелл между тем несся дальше:
   - Какой же смысл убийце обременять себя лишней заботой - связывать
пистолет и судовой журнал бечевкой от флажка? Ведь он мог просто
выбросить рружие за борт. Но он почему-то этого не сделал! Человек,
выстреливший в себя, не в состоянии выбросить за борт пистолет. Как же
в таком случае поступает самоубийца? Перед тем как выстрелить в себя,
он привязывает пистолет к какому-нибудь тяжелому предмету, опущенному
за борт. После того как выстрел произведен, - я заметил, как Финбоу
улыбнулся, слушая эту книжную чепуху, - пистолет падает из его руки, и
грузило увлекает оружие в воду. Это делается для того, чтобы после
смерти самоубийцы не осталось никаких следов. В данном случае самым
подходящим предметом для этой цели оказался судовой журнал.
   - Но кому все это было нужно? - спросил один из чиновников. - Если
человек кончает счеты с жизнью, его, как мне думается, меньше всего
должна интересовать судьба пистолета.
   Но Беррелла не так-то легко было сбить с толку.
   - А цель здесь преследовалась вот какая, - продолжал он
поучительным тоном, - создать видимость убийства.
   Все так и ахнули.
   - Действительно неожиданно, - признал Беррелл, - но от фактов
никуда не денешься. По той или иной причине Миллз, - я обратил
внимание, что теперь, когда выяснилось, что это было самоубийство,
Беррелл стал опускать слово "доктор" перед именем Роджера, - решил
наложить на себя руки. Что толкнуло его на такой шаг, узнать нетрудно,
но я подозреваю, что он запутался в своих любовных делишках.
   Снова я поймал усмешку Финбоу.
   - Вчера после тщательного изучения свидетельских показаний я
выяснил, что не так давно Миллз пережил любовную драму. - Последнюю
фразу Беррелл произнес, отчеканивая каждое слово, и торжествующе
добавил: - Чего только человек не сделает из-за несчастной любви?! -
Затем после эффектной паузы продолжал: - Однако этим дело не
исчерпывается. Миллзу показалось мало того, что он лишает себя жизни.
Убивая себя, он хотел кому-то еще и досадить. Даже подумать страшно:
человек уходит из жизни, не приняв последнего причастия... с
единственным желанием в сердце-досадить ближнему своему! Впрочем, мне
при моей профессии часто приходится видеть жизнь с изнанки, ничего не
поделаешь. Миллз наложил на себя руки, чтобы обвинить в убийстве
невинного человека. Кого - можно только догадываться. А способ он
выбрал очень простой: обставить самоубийство как убийство, вот и все.
Я ничуть не сомневаюсь, что он хорошо все продумал, ознакомился с
литературой по криминалистике и вычитал там этот трюк. Это старая
штука. Описание ее можно встретить у Гросса в "Handbuch der
Criminologie", том второй, страница 247. К счастью для правосудия, я
достаточно знаком со специальной литературой.
   Я ликовал. Беррелл убедил меня. В самом деле, каково еще могло быть
предназначение этого грузила? Кроме того, такой поступок вполне
соответствовал тому образу Роджера, который нарисовал Финбоу. Он умер,
как жил: хитря и обманывая. В тот момент я не мог вы-
   жать из себя ни капли жалости к этому человеку. Я был убежден, что
мир не обеднел, потеряв Роджера Миллза. И я благословлял всевышнего,
что никто из моих друзей не был причастен к преступлению. Я смеялся
над своими подозрениями. Эвис! Теперь эта мысль казалась мне
кощунственной. Даже о Тони, вызывающей и дерзкой Тони, я стал думать с
какой-то теплотой.
   С необыкновенной легкостью разделавшись с теми вопросами, которые
мы ему задали, Беррелл, удовлетворенно улыбаясь, принимал поздравления
Финбоу.
   - Сержант Беррелл, - произнес Финбоу, - никто другой во всей Англии
не смог бы так быстро разобраться в существе этого дела! Надеюсь, я
скоро буду иметь честь поздравить вас с повышением по службе.
   Катер на полной скорости помчался в Горнинг, чтобы Беррелл смог
поскорее передать свои новости в Скотланд-Ярд. Пока Беррелл
разговаривал по телефону, все остальные ожидали его в холле отеля
"Лебедь". Через полчаса он появился и с восторженной улыбкой сообщил:
   - У них там, в Скотланд-Ярде, глаза полезли на лоб от удивления.
Убийство, замаскированное под самоубийство, - дело довольно обычное,
это им не в новинку, но когда я сказал, что в данном случае совсем
наоборот - самоубийство, замаскированное под убийство, - и что я
берусь это доказать, они буквально онемели. А теперь к делу, надо
составить официальный отчет. Господа, я буду вам признателен, если вы
немного задержитесь и засвидетельствуете, как и при каких
обстоятельствах я нашел эти вещественные доказательства.
   Несколько минут Беррелл старательно писал. Торопить его мне не
хотелось, так приятно было наслаждаться покоем, блаженной
уверенностью, что наконец-то все окончилось благополучно, что, пройдя
сквозь все муки, мои друзья вышли из этой истории чистыми!
   Наконец Беррелл протянул Финбоу и двум штатским отчет, чтобы они
его заверили своими подписями. Если мне не изменяет память, этот отчет
гласил следующее:

     Розыски пистолета и закрытие дела Миллза. Розыски пистолета,
которого недоставало среди вещественных доказательств по делу Миллза,
начаты мною 4 сентября в 11.30 дня. Для этой цели я использовал
апробированный метод тщательного осмотра дна реки в водолазном
костюме. Около 12.10 дня мои поиски увенчались успехом. Со дна реки
мной был доставлен пистолет 22-го калибра (соответствующий калибру
пули, обнаруженной в сердце Миллза), несомненно послуживший причиной
смерти Миллза; к вышеупомянутому пистолету были привязаны флаг и
тетрадь. При ближайшем рассмотрении тетрадь оказалась судовым журналом
яхты. Исчезновение флага и судового журнала упоминалось в моем
предыдущем отчете.
   Наличие этих вещественных доказательств приводит к выводу, что
Миллз совершил самоубийство, выстрелив в себя из вышеупомянутого
пистолета. Чтобы скрыть следы самоубийства, Миллз избавился от
пистолета, привязав его к перекинутому через борт судовому журналу,
который служил в данном случае в качестве грузила (см.: Гросс,
"Handbuch", том 2, страница 247). О причине самоубийства будет
сообщено в следующем отчете; пистолет и прочие вещественные
доказательства прилагаются к отчету для последующей экспертизы.

   Подписано: А. Беррелл,
   сержант сыскной полиции,
   Полицейское управление Нориджа
   Мы, нижеподписавшиеся, настоящим удостоверяем, что все
вышеописанное - розыски пистолета и достигнутые вследствие этого
результаты - полностью соответствует действительности.

   Беррелл оставил место для подписей. Финбоу, добродушно улыбаясь,
подписал документ и спросил у Беррелла, не стоит ли нам двоим
вернуться в Поттер-Хайгем, чтобы успокоить молодых людей, которые все
еще пребывают в неведении относительно счастливого конца их мытарств.
Беррелл отпустил нас без возражений.
   До отхода автобуса на Поттер-Хайгем оставалось еще минут двадцать,
и мы стали прогуливаться по улице перед подъездом отеля. Я не
удержался и поддел своего друга:
   - Да-а, Финбоу, все твои теории и рассуждения относительно
убийства, может быть, были бы и верны... если бы убийство
действительно имело место.
   - Удивительно, - пробормотал он, - до чего порой недооцениваешь
людей, с которыми имеешь дело. Мне никогда и в голову не пришло бы,
что Беррелл способен сделать важное открытие.
   - А он взял да и распутал дело без лишней шумихи, - подхватил я
весело.
   - Не так чтобы уж и без шумихи... - возразил Финбоу. - Он на
редкость суматошный человек, наш сержант.
   - Так или иначе, а он все же разгадал эту загадку. Сейчас мне
просто смешно, когда я вспоминаю, как мы гадали, кто убил Роджера:
Эвис или Тони. Смешная и нелепая чушь! - воскликнул я.
   - Действительно смешно, - подтвердил Финбоу.
   - Ты, наверное, даже предположить не мог, что это самоубийство. Я
бы и сам никогда в жизни об этом не подумал, а ведь я знал Роджера как
самого себя.
   - Да, такое мне никогда не пришло бы в голову, -> признался он.
   - Ну ладно. Сейчас приедем на место и отпразднуем это событие. - Я
был готов обнять весь мир.
   - Странно, - Финбоу прислонился к стене и стряхнул пепел с
сигареты. - До чего можно дойти в минуту отчаяния! Представь себе
человека, настолько ожесточившегося против кого-то, что он готов
лишить себя жизни, только чтобы отомстить этим другому... или другой.
Но он не так прост, этот наш самоубийца, он не идет проторенной
дорожкой и не подтасовывает улики, чтобы подозрение пало
непосредственно на его жертву. Нет! Он просто-напросто знает, что
наличие мотива преступления- достаточно бесспорная улика, чтобы
обвинить в убийстве того, на кого направлен его удар. И он обставляет
свою смерть весьма драматично, с таким расчетом, чтобы в числе
подозреваемых оказалось как можно больше людей, он имитирует абсолютно
достоверный случай убийства. Вообрази себе, как он стоит у штурвала в
это свое последнее утро, сжимая в руке пистолет с привязанным к нему
грузом, который должен потянуть за собой на дно пистолет; теперь ни у
кого не возникнет сомнения, что он убит кем-то из своих гостей.
Вообрази его злорадство, когда он подумал об Эвис... впрочем, не
известно, в Эвис ли был нацелен его удар... Эвис в роли преступницы...
ее разоблачают, судят и под душераздирающие вопли вздергивают за
нежную шейку на виселице. Представь его радость, когда так тонко
задуманный план готов и остается лишь с улыбкой на устах нажать на
курок!
   - Да! Пистолет летит за борт... ну а остальное уж известно, -
добавил я.
   - Пистолет летит за борт, оставляя на покрашенной поверхности поручней
след от шнура. О, я уверен, что на поручнях осталась царапина. - Затем
глухо, напряженным голосом он добавил: - Так! Потрясающе умно!
   - Роджер был не дурак, - подтвердил я.
   - Только я думаю не о Роджере, - спокойно откликнулся Финбоу, - а о
том, кто его убил.

                       Глава семнадцатая



   Слова Финбоу поразили меня как удар грома. Последний час я пребывал
в восторженном состоянии, представляя себе, как мир и дружба, не
омраченные страхом и подозрениями, снова воцарятся в нашей компании. И
вот достаточно было одной фразы Финбоу, чтобы все мои надежды
рассыпались в прах.
   - Человека, который его убил? - тупо повторил я. - Значит, ты
считаешь, что это не самоубийство?
   - Конечно нет, - ответил Финбоу. - Но пока лучше будет, если власти
останутся в неведении.
   У меня вдруг засосало под ложечкой, и я уставился невидящими
глазами перед собой: к нам медленно приближался автобус. С отчаянием я
воскликнул:
   - Но ведь это же самое настоящее самоубийство! Вспомни судовой
журнал! За каким чертом понадобилось бы убийце привязывать пистолет к
судовому журналу?
   Финбоу улыбнулся, вошел в автобус и, удобно откинувшись на спинку
сиденья, произнес:
   - Дорогой Иен, если ты помнишь, я вчера или позавчера уже говорил
тебе, что ни один человек не знает всех так называемых фактических
данных или всех психологических побуждений в том или ином деле. Это,
конечно, банальная истина, но, как почти все банальности, она
неоспорима. Я сказал тебе тогда, что, если бы двадцать восемь надежных
свидетелей видели, как Роджер пустил себе пулю в сердце, тогда я бы
поверил в это... и попытался бы выяснить, какой же психологический
аспект я упустил, когда мысленно рисовал портрет Роджера, ибо мне
кажется совершенно нереальным, чтобы Роджер, такой, каким я его себе
представляю, мог покончить с собой
   Но у нас нет этих двадцати восьми надежных свидетелей, а вместо
этого появилось вещественное доказательство, которое навело Беррелла
на мысль, что он име-
   ет дело с хитроумным способом, применяемым самоубийцами в тех
случаях, когда они хотят обвинить кого-либо в своей смерти.
Разумеется, эти атрибуты и предназначались специально для того, чтобы
возникла подобная версия. Но с другой стороны, существует множество
психологических моментов, которые делают самоубийство Роджера
чрезвычайно сомнительным фактом. Самоубийство- явление вообще довольно
редкое. И идут на это, как правило, отнюдь не весельчаки и оптимисты,
преуспевающие на Гарлей-стрит.
   - Я считал, что ты тоньше разбираешься в людях, - недовольно
проворчал я. - Не так уж он и преуспевал, как тебе кажется... может
быть, он даже догадывался, что Уильям подкапывался под него; кроме
того, холодность Эвис тоже не могла не причинять ему страданий.
   - И все-таки это еще недостаточная причина для самоубийства, -
пояснил Финбоу, пряча улыбку. - Возможно, Роджер и пережил немало
неприятных минут из-за Эвис, но я твердо уверен, что его не покидала
надежда, что рано или поздно она его полюбит. Видишь ли, Иен, самое
трудное, оказывается, - это осознать, что человек, которого ты любишь,
не любит тебя. Просто поразительно, к каким уловкам и самообману
прибегают даже самые трезвые люди. Один придумывает себе в утешение,
что девушка якобы боится или не хочет признаться ему в своих чувствах.
Другой способен даже признать, что нелюбим, но в глубине души сам в
это не верит. Такова уж человеческая натура. Это верно даже в
отношении самых трезвых реалистов... вроде меня... - Мне показалось,
что по лицу Финбоу пробежала печальная тень. - Что же тогда говорить о
таких, как Роджер, - это человек эгоистичный и нечестный не только с
другими, но и с самим собой... Между прочим, не следует забывать, что
Роджер был избалован успехом у женщин. Правда, последнее не имеет
решающего значения. У меня, например, нет ни тени сомнения' в том, что
Роджер был уверен: рано или поздно Эвис сама бросится ему на шею и
скажет, что любила его всегда.
   Я вынужден был признаться, что картина, нарисованная Финбоу, вполне
соответствовала тому, что я собственными глазами наблюдал за последний
год.
   - А Уильям? Ты думаешь, что Роджер не опасался его? - спросил я.
   Финбоу с улыбкой ответил:
   - Конечно, Роджер побаивался Уильяма, но, помимо самоубийства, у
него были другие средства убрать со своего пути Уильяма, и он не
постеснялся бы воспользоваться ими. Козыри, как ты знаешь, были в
руках у Роджера: у него было имя! А это много значит, пусть даже все
догадываются, что носитель сего имени - дутая фигура. Нет, если бы все
преуспевающие врачи или ученые из-за одного только страха перед
молодыми конкурентами кончали жизнь самоубийством, мы бы очень многих
не досчитались. В жизни все бывает иначе - молодого конкурента просто
долгое время выдерживают на вторых ролях и только потом дают ему
возможность выдвинуться. И тогда он в свою очередь отыгрывается на
своих молодых коллегах, и так будет до тех пор, пока не восторжествует
высокая социальная мораль, как на планете Утопия в романе мистера
Уэллса <Имеется в виду роман Герберта Уэллса "Люди-боги">.
   - В жизни Роджера могли быть обстоятельства, о которых ты не
знаешь, - сказал я в раздумье.
   - Совершенно справедливо, - ответил Финбоу. - И если бы
существовали неопровержимые доказательства того, что это самоубийство,
я был бы вынужден признать, что я недостаточно глубоко изучил характер
Роджера. А в данный момент психологические предпосылки находятся в
полном соответствии с материальными свидетельствами, и все это, вместе
взятое, говорит за то, что Роджер не мог кончить жизнь самоубийством.
   - Материальные свидетельства? - запротестовал я. - Да они-то как
раз и говорят о возможности самоубийства!
   - Есть одно очень убедительное доказательство, опровергающее версию
о самоубийстве, которое ты упустил из виду, - мягко сказал Финбоу.
   - Какое же именно?
   - Ты сам, - ответил Финбоу.
   - Что?! - закричал я.
   - Подумай минутку, - остановил меня Финбоу. - Если это
самоубийство, то самоубийство коварное и тонко продуманное,
рассчитанное на то, чтобы его приняли за убийство. Согласен?
   - Да, - ответил я.
   - Так вот, о самоубийстве не могло быть и речи. Представь себе,
если бы перед Роджером на палубе вдруг возник мистер Иен Кейпл и
увидел, какие странные манипуляции тот производит, перед тем как
расстаться с жизнью. Ведь Роджеру было известно, что ты все время
находишься на палубе... а раз так, то это исключает версию
запланированного самоубийства. Роджер не мог знать, где именно, в
каком месте палубы находишься ты в ту или иную минуту, и это очень
важно, Иен. Только те, кто оставались внизу, в каюте, могли с
уверенностью знать, где ты находишься! - заявил Финбоу.
   - Пожалуй, ты прав, - уступил я.
   - Разумеется, прав. Роджер мог знать, где находился любой из его
гостей, - когда люди какое-то время проводят вместе, они невольно
изучают привычки друг друга. Но в отношении твоего распорядка дня он
ничего не мог знать определенно, пока ты не провел на яхте день или
два, - объяснил Финбоу.
   - Но он мог бы рискнуть, - возразил я. Финбоу невозмутимо ответил:
   - Мог бы... если бы у него была серьезная причина для такой спешки.
Но ее не было. В ближайшие день-два ничего не должно было произойти
такого, что заставило бы его спешить. Предположим, что речь шла бы о
свадьбе Эвис. Но она была назначена на неопределенное время в будущем,
так что эта причина отпадает. Или, скажем, о карьере Уильяма - Роджер,
желая бросить подозрение в убийстве на Уильяма, мог бы испортить ему
будущее с таким же успехом и через месяц, так что никакой
необходимости делать это именно во вторник 1 сентября не было... Нет,
Иен, как сказал бы Алоиз Беррелл, с темпом здесь неувязочка!
   - Значит, ты признаешь, что был неправ, издеваясь над этим
словечком Беррелла, да? - сказал я.
   - Единственным оправданием употребления глупых словечек может
служить лишь то, что умный человек пользуется ими как своего рода
стенографией. - Финбоу хитро улыбнулся. - Человек, совершивший
убийство, был в отчаянии. И человек, совершивший убийство, знал, где
именно в то утро находился каждый член экипажа.
   - Зачем же тогда убийца привязал судовой журнал к пистолету? -
спросил я, смутно догадываясь, что Финбоу подводит меня к какому-то
неопровержимому логическому выводу и что скоро - хочу я того или нет -
я вынужден буду согласиться с тем... что жестокой болью отзовется в
моем сердце.
   - Человек, совершивший это убийство, был умнее любого из нас, -
ответил Финбоу. - Если бы это убийство с самого начала выглядело как
обычное самоубийство с прощальным письмом и пистолетом около тела, то
официальные органы стали бы выяснять причину, обстоятельства и т. д.
Но здесь все было обставлено так, что создавалась полная иллюзия
убийства... по крайней мере на первых порах, притом убийства весьма
загадочного, где под подозрение в одинаковой мере подпадали пять
человек и против всех пяти могли быть найдены весьма веские улики.
Затем на сцене появляется пистолет. Он был предусмотрительно брошен в
воду именно в той части реки, где дно твердое, чтобы его не слишком
трудно было найти... но и не слишком легко. В этом деле нет ничего,
что было бы слишком просто или слишком нарочито. Пистолет найден. К
какому выводу приходит полиция? Что это самоубийство, замаскированное
под убийство. Это, наверное, первый случай в истории, когда убийца
придает своему преступлению вид самоубийства, замаскированного под
убийство. Теперь ты видишь, с каким великолепным мастером своего дела
мы столкнулись?! Пятеро подозреваемых, если не пройдет миф о
самоубийстве! А помимо этого, мне кажется, убийце хотелось открыть
истинное лицо Роджера в ходе расследования. Как только появляется
версия о злонамеренном самоубийстве, подозрение со всех пятерых тут же
снимается. О, это умно, в высшей степени умно! На такое способен лишь
человек с тонким вкусом - ни одного избитого приема, ничего лишнего,
все продумано и взвешено, все в полной гармонии! Последний эстет в
нашем мире, где, увы, ныне царит дилетантство!
   Так как я по-прежнему хранил молчание, Финбоу продолжал:
   - Истинная ценность находки Беррелла в том, что благодаря ей
раскрыта тайна кое-каких необъяснимых ранее обстоятельств. Теперь нам
известно, почему исчезли судовой журнал и вымпел. Судовым журналом
убийца наверняка воспользовался для того, чтобы отвлечь внимание
Роджера - я высказывал такое предположение еще на стадионе, - когда
подошел к нему, чтобы выстрелить в сердце. А потом он послужил очень
удобным грузилом для пистолета. Вымпел, возможно, просто оказался
первой попавшейся под руку тряпкой, чтобы связать судовой журнал и
пистолет, тем более что он, как ты помнишь, хранился на той же полке,
что и пистолет. Теперь понятен этот странный заговор молчания в ответ
на твое предложение чистосердечно признаться. Наивно было ожидать
признания со стороны убийцы, если он рассчитывал, что смерть Роджера
будет принята за самоубийство.
   Мы подъехали к Поттер-Хайгему и не спеша прошли через беспорядочно
раскинувшуюся деревушку и дальше по полям, немного назад. Я не мог
говорить - слова не шли с языка: значит, все-таки убийство, и разгадка
страшной тайны еще впереди. Возле самого дома Финбоу вполголоса
предупредил:
   - Нашей молодежи я намерен сказать, что верю версии Беррелла. Ты
тоже должен постараться сделать вид, что убежден в этом. Придется
сыграть эту роль, Иен. Постарайся держаться спокойно и непринужденно,
представь себе, что это и в самом деле самоубийство.
   Я пообещал выполнить его просьбу, хотя сейчас мне меньше всего
хотелось бы притворяться и играть.
   Общество расположилось в саду, и едва мы приблизились, как тут же
почувствовали атмосферу затаенной напряженности. Филипп и Тони,
повернувшись друг к другу, лежали на траве. Эвис и Кристофер молча
сидели в шезлонгах. Уильям оккупировал кресло-качалку и с головой
углубился в чтение. Но стоило нам с Финбоу подсесть к ним, как сразу
же стало ясно, что каждый из них просто сгорает от нетерпения, желая
задать один-единственный вопрос.
   Однако светские условности сковывали их и не позволяли проявить
любопытство. Кроме того, каждого, очевидно, останавливало еще и
чувство осторожности, которое говорило, что проявлять в данных
обстоятельствах повышенный интерес к чему бы то ни было просто опасно.
И поэтому, старательно скрывая свои истинные чувства, все делали вид,
что слушают разглагольствования Финбоу о преимуществах пригородного
сообщения в Англии по сравнению с Германией. Кристофер и Уильям живо
поддержали эту тему.
   Первый не выдержал Филипп:
   - Финбоу, а что слышно о пистолете?
   - Ах да, пистолет, - ничуть не удивившись, ответил Финбоу, взглянув
на Филиппа с высоты своего кресла. - Беррелл нашел его.
   - Неужели? - пробормотал Кристофер.
   - Представьте себе, нашел, -повторил Финбоу. - В полумиле от
Горнинга. И к нему шнуром от вымпела был привязан судовой журнал. К
счастью, это оказалось
   самоубийство, хотя Роджер сделал все, чтобы имитировать убийство, -
после выстрела пистолет и судовой журнал, перекинутые через борт, ушли
под воду. Беррелл только что отослал отчет в Скотланд-Ярд об этом
совершенно необычном случае самоубийства.
   На секунду все замерли. Потом Эвис слабо выдохнула "О-о!", и ее
бледное лицо осветила мягкая улыбка. Тони и Филипп обвили друг друга
руками и самозабвенно поцеловались. Кристофер, радостно поглядывая то
на одного, то на другого, легонько потрепал по руке Эвис. Уильям
коротко и недобро рассмеялся.
   - Здорово же он нас надул! - воскликнул он. - Мы как дураки
перегрызлись здесь друг с другом... а этот скот сам себя прикончил.
   - Забавно, - поддержал его Финбоу.
   - Ну, теперь вы убедились, что это не моя работа? - добавил Уильям.
- Ведь вы меня подозревали, признайтесь?
   Финбоу улыбнулся.
   - Представьте себе, я с самого начала знал, что вы тут ни при чем.
   - Рассказывайте сказки, - рассмеялся Уильям. - Откуда вы могли это
знать?
   - Когда-нибудь я вам об этом, может быть, и расскажу, - ответил
Финбоу. - Вы довольно агрессивный молодой человек, вот почему я и не
верил в то, что вы могли его убить.
   Весь этот фарс, разыгрываемый у меня на глазах, был настоящей
пыткой. Мне было противно сидеть и слушать, как Финбоу убеждает моих
молодых друзей в том, что самое страшное позади. Я должен был
оставаться внешне спокойным, в то время как мне было известно, что
один из них убийца. Низкий голос Эвис прервал мои раздумья:
   - Как приятно снова почувствовать, что тебе ничего не угрожает! -
воскликнула она. - Эти несколько дней... Боже, мне кажется, я
постарела на десять лет!
   - Да, не очень приятные воспоминания, - согласился Кристофер.
   - Не приведи бог еще раз пережить такое, - заявила Тони, подняв
свое зардевшееся лицо.
   Все дружно с ней согласились, а у меня сердце сжалось от боли.
   - У меня идея! - воскликнул Филипп, - Давайте объявим об этом
миссис Тафтс.
   Позвали миссис Тафтс. Через несколько минут она возникла в дверях с
недовольной миной, неодобрительно поглядывая на нас.
   - Миссис Тафтс, - начал Филипп, - мы хотим вас обрадовать: среди
нас нет убийцы.
   - Кто это сказал? - недоверчиво спросила она.
   - Сержант Беррелл, - ответил Финбоу. Лицо миссис Тафтс несколько
смягчилось.
   - Ну что же, ему виднее, - заявила она. - Он человек башковитый...
и настоящий джентльмен, чего не скажешь о других, которые только
считаются таковыми.
   При этом она посмотрела на меня. Крепко же она меня невзлюбила, и,
видимо, был преступником я или нет, для нее не имело ровным счетом
никакого значения.
   - Коль скоро дело кончено, - продолжала она, - вы поди на захотите
здесь дольше оставаться. Когда же вы съедете?
   - Хоть сию минуту, - процедила сквозь зубы Эвис.
   - После ленча, - заявил Уильям.
   - А по-моему, нам надо переночевать здесь еще одну ночь! - возразил
Филипп. -Хотя бы для того, чтобы убедиться, что мы по-прежнему друзья
и можем надеяться как-нибудь в будущем снова собраться и весело
провести время.
   - Отличная мысль! - откликнулся Кристофер. - Миссис Тафтс, мы
останемся еще на день-другой.
   Миссис Тафтс только фыркнула в ответ.
   Вся вторая половина дня была для меня сплошной мукой. Молодежь
предавалась какому-то лихорадочному веселью - не потому, что им в
самом деле было весело, а словно желая кому-то что-то доказать.
Наблюдая за ними со стороны, Финбоу бесстрастно заметил:
   - Ведь что любопытно: даже на такой исключительный случай
существуют свои условности, которые диктуют, как надо себя вести после
сильной эмоциональной встряски. Взгляни на них, они из кожи вон лезут
потому только, что им с детства вбили в голову, что, когда тревоги
остались позади, принято веселиться. В то время как естественная
реакция после сильного нервного напряжения должна быть совсем иной:
усталое безразличие и апатия.
   - Как ты можешь так говорить о них, будто это не люди, а мошки
какие-то? - с горечью сказал я ему.
   Финбоу сидел, как всегда, улыбаясь и затягиваясь сигаретой,
Молодежь, искупавшись в реке, теперь нежилась на солнышке. Эвис,
худенькая, с кожей, не тронутой загаром, выглядела томной и хрупкой. У
Тони руки и ноги были покрыты загаром, еще средиземноморским. Они с
Филиппом брызгались и с шумом гонялись друг за другом в воде. Как они
обе хороши, эти девушки, подумал я со смущением. А ведь одна из них
хладнокровно и продуманно убила человека. Тут до меня донесся журчащий
голос Финбоу:
   - А случай с Тони и Роджером довольно интересен, - говорил он. -
Тони из числа влюбчивых и пылких девушек, это вне всяких сомнений. В
данный момент она, например, без ума от Филиппа. Осмелюсь
предположить, что два года тому назад она так же потеряла голову из-за
Роджера. Но теперь она относится к этому своему давнему роману совсем
иначе, вот что примечательно. Чего только она не делала, чтобы ни одна
живая душа не узнала, что она когда-то была знакома с Роджером!
   - Потому что это опасно для нее в сложившейся ситуации, - вступился я.
   - Нет. В основном потому, что она хотела скрыть это от Филиппа, -
продолжал Финбоу. - Именно это-то и интересно.
   - Любая нормальная женщина скрывает свои прежние любовные
похождения от возлюбленного, - возразил я, не совсем понимая, куда он
клонит. Финбоу усмехнулся.
   - А я готов держать пари, что Тони рассказала Филиппу обо всех
своих увлечениях... кроме этого. Будь спокоен, она не лишена
естественного для такой хорошенькой женщины тщеславия и гордится
своими победами.
   - Тогда почему же она скрыла свой роман с Роджером?- спросил я. -
Уж не потому ли, что она задумала его убить?
   - Нет, потому что она хотела завоевать любовь Филиппа и не хотела,
чтобы он видел ее в обществе мужчины, который без зазрения совести
бросил ее. Не забудь, что все то время, что Роджер был с Тони, он
продолжал регулярно делать предложения Эвис. И Тони знала, что Роджер
любит Эвис. Это-то она ему и не могла простить. Мысль о том, что о ее
унижении узнает Филипп, была ей невыносима, - объяснил Финбоу.
   - Но если Филипп любит ее, то какое это может иметь значение? -
спросил я.
   - Возможно, она, сама того не сознавая, исходила из простой
житейской истины, что так или иначе на чувства каждого из нас
оказывает влияние мнение окружающих. Часто мужчина любит женщину
только за то, что ее любят другие. И наоборот, как бы сильно мужчина
ни любил женщину, на него всегда действует расхолаживающе то, что
другие мужчины не находят ее заслуживающей внимания. Если бы Филипп
узнал, что Роджер любит Эвис и пренебрег Тони, очень возможно, он и
сам охладел бы к Тони. Глупо, конечно, но все мы рабы чужого мнения,
это факт, а факты упрямая вещь.
   Причина проста: ни один человек не способен противостоять в полной
мере мнению общества, когда оно берется судить, что хорошо... а что
достойно осуждения!
   - В твоих словах есть доля правды, - констатировал я, засмотревшись
на Эвис и Тони, стоявших рядышком на солнце. Я подумал, что мужчина,
которого полюбит любая из этих двух девушек, может считать, что ему в
жизни повезло. И все же...
   - Собственно, ты и сам мог прийти к такому выводу после того, как
мы услышали прошлой ночью разговор Тони с Филиппом, - задумчиво
продолжал Финбоу. - Ее не столько пугала перспектива быть
заподозренной в убийстве, сколько то, что до Филиппа дойдут слухи, что
Роджер ее отверг. Ты ведь помнишь, как упорно старалась она внушить
ему, что ей первой наскучил этот роман и она сама бросила Роджера.
Больше всего на свете ей хотелось, чтобы Филипп в это поверил! С этой
целью она и увезла его туда, где ничто не мешало им любить друг друга,
потому-то она и сочинила эту историю и много бы отдала, чтобы это
действительно было так, как она рассказывала. Именно поэтому она так
ненавидит Эвис. Эвис для нее - живое напоминание о собственном поражении!
   Я заглянул в лицо Финбоу.
   - Все звучит весьма логично и убедительно в твоих устах, - заметил
я. - Но что это доказывает?
   - Это доказывает как дважды два четыре, что мертвый Роджер гораздо
опаснее для Тони, чем живой. Посуди сам, если Роджер мертв, то его
роман с Тони так или иначе выплывает наружу. Если бы он был жив и все
еще надеялся, что рано или поздно Эвис станет его женой, то он, надо
полагать, приложил бы все усилия, чтобы скрыть свою интрижку с Тони,
тем более что этот роман происходил как раз тогда, когда Роджер
продолжал осаждать Эвис своими ухаживаниями.
   - Ты хочешь сказать, что Тони не была заинтересована в том, чтобы
Роджер был убит, и, следовательно, не она убийца? - спросил я, холодея
от страха.
   - Разумеется, нет, - спокойно ответил Финбоу. - Я думаю, что ты и
сам это понял, когда был найден пистолет.

                     Глава восемнадцатая



   Я не мог произнести ни слова, в голове неотступно стучала одна
мысль: подозрение не снято только с Эвис!
   Эвис стояла на берегу и не могла решить, искупаться ей еще раз или
не стоит. Грустное, бледное лицо, изящество в каждой линии хрупкой
фигурки - Эвис была олицетворением невыразимой прелести! Я в ужасе
зажмурил глаза.
   А Финбоу продолжал как ни в чем не бывало:
   - Место, где был найден пистолет, точно определяет время убийства.
Даже если не учитывать того, что пистолет мог по твердому грунту
немного переместиться из-за течения, все равно очевидно, что его
бросили за борт не позднее 9.15. А это в точности соответствует нашим
первоначальным расчетам и снимает всякие подозрения с Тони. Она никак
не могла выйти из каюты раньше 9.20. Потом, если предполагать, что она
убила Роджера, ей еще нужно было время, чтобы добыть где-то пистолет,
скажем, в каюте Роджера. Ведь не могла же она иметь его при себе - с
такой фигурой, как у Тони, не спрячешь пистолет в пижаме. К тому же на
убийство, как таковое, тоже нужно было какое-то время. Значит, она не
имела возможности избавиться от пистолета до 9.20, а этот срок выходит
за пределы наших расчетов.
   У меня уже не было больше сил ни возражать, ни ставить под сомнение
его слова. Я понимал одно: Эвис грозит смертельная опасность.
   - Значит, это Эвис? - пробормотал я бессвязно. - Боже правый, прошу
тебя, Финбоу, оставь все как есть. Пусть все считают, что это
самоубийство. Я больше не вынесу!
   Голос Финбоу звучал по-прежнему мягко.
- Иен, наберись еще немного терпения. Скоро все кончится. Я сделаю
все, что только в человеческих возможностях.
   Когда все, накупавшись вдоволь, оделись, Тони предложила
прокатиться по реке до Поттер-Хайгема, а потом пойти посидеть в кафе.
Обрадованная тем, что для нее теперь не существует никаких
ограничений, молодежь с шумом и смехом погрузилась в моторную лодку,
принадлежавшую хозяину виллы. За руль сел Кристофер. Мы же - Финбоу,
Уильям и я - сели в другую лодку, поменьше. Оказавшись за рулем, я
припомнил нашу последнюю поездку в этой самой лодке. Я-то, глупец,
думал тогда, что Финбоу подозревает в преступлении Тони. Теперь, когда
мои самые мрачные предчувствия почти оправдались, горько было
вспоминать о своей прежней наивности.
   Когда мы на своем тихоходе доползли до места, вся компания уже
сидела в саду "Бридж".
   - Идите сюда! - крикнула, завидев нас, Тони. - Объявляется вечер
под девизом "Долой убийцу!".
   - Даже как-то непривычно, - улыбнулся Филипп, - не думать о том,
что ты сидишь за одним столом с убийцей.
   - И правда, жизнь становится какой-то бесцветной, - подхватил
Кристофер, когда Финбоу, Уильям и я уселись за стол. - Мне кажется,
Иен должен что-то немедленно предпринять... В самом деле, Иен, что вам
стоит убить кого-нибудь, надо же как-то рассеять эту скуку?
   Я попытался было выдавить из себя улыбку, но мне это плохо удалось.
   - В чем дело, Иен? - ласково обратилась ко мне Эвис. - Вы чем-то
удручены?
   - Доживете до наших лет, моя милая, - ответил за меня Финбоу, - и
поймете, что, помимо душевных мук, есть еще муки физические, которые
отнюдь не способствуют веселому расположению духа, но о которых не
принято говорить в обществе. Во всяком случае, такой скромник, как
Иен, на это не способен. Но я могу вам сказать по секрету... у него
несварение желудка.
   - Бедняжка! - воскликнула Эвис. - Я вам сочувствую от всей души.
Чем вам помочь?
   - Обойдется, - буркнул я.
   - Пойду спрошу у хозяев, может, у них найдется магнезия, - сказала
Эвис-Моя тетушка всегда в таких случаях принимала магнезию.
   Мне пришлось вынести и эту мрачную шутку. Я едва не закричал во
весь голос, видя, как Эвис легким шагом направилась за лекарством от
моей мнимой болезни, в то время как меня самого буквально пожирал
страх за ее собственную судьбу.
   Как бы там ни было, а комедия, невольным участником которой я стал,
продолжалась. С обреченным видом я проглотил порошок, правда не
полностью, после чего был снова принят в компанию в качестве
молчаливого наблюдателя на пиру в честь счастливого избавления от
опасности.
   Вспомнив слова Финбоу, Тони вдруг заявила:
   - Финбоу, вот вы только что сказали "доживете до наших лет". Но
ведь видно же, что вы намного моложе Иена.
   - Если не считать чисто формальной разницы в годах, во всех
остальных отношениях я - древний старец по сравнению с ним, - ответил
Финбоу. - Я родился в 1879 году - ничем другим, однако, не
знаменательном.
   - Так вам всего пятьдесят два?! - удивился Филипп.
   - Совершенно справедливо, - повторил Финбоу.
   - Вы еще достаточно молоды, чтобы стать моим мужем, - заявила Тони,
подняв глаза от своей чашки и искоса взглянув на него.
   - А мне кажется, я еще не созрел для этого, - ответил Финбоу.
   - Вот нахал, - возмутилась Тони.
   Филипп обвел взглядом всех сидящих за столом и произнес:
   - Дико вспомнить, чего только мы друг о друге не передумали за эти
последние три дня, верно?! Не хочу говорить, кого я лично подозревал в
убийстве Роджера, но, признаюсь, это было ужасно.
   - Я далеко не сентиментальный человек, бог тому свидетель, -
поддержал Уильям, - но я тоже рад, что все это кончилось.
   - Бедняга Роджер мертв, - вмешался Кристофер. - И хватит об этом.
Поговорим лучше о том, куда бы нам отправиться в следующий раз.
   - Мы не отказались бы погостить у вас с Эвис в Пенанге <Пенанг -
город в Малайе>, - пошутил Филипп.
   - Это было бы чудесно, - согласился Кристофер, но я заметил, как
легкая тень скользнула по его лицу. - Только вместе с Эвис мы там
будем лишь через год или два - раньше мы не сумеем отпраздновать нашу
свадьбу.
   - Какая жалость! - оживилась Тони. - А почему бы нам не устроить
двойную свадьбу - одновременно с нашей - на следующей неделе?
   - К чему спешить? - как бы отмахиваясь от ее слов, сказала Эвис. -
У нас масса времени.
   Масса времени, подумал я. У этой девушки не нервы, а стальные
канаты.
   - Тогда давайте махнем в Йер <Йер - город во Франции на побережье
Средиземного моря> на рождество, - предложила Тони.
   - Я не уверен, что мне удастся вырваться, - ответил Уильям. - Я же
не бездельник, как некоторые. Во всяком случае, я постараюсь, может, и
выйдет.
   - А я, наверное, смогу, - вызвалась Эвис.
   - На меня не рассчитывайте, - сказал Кристофер. - Боюсь, что в это
время я буду уже на каучуковых плантациях далеко отсюда.
   - А вы как, Иен? - требовательно спросила Тони.
   - Не знаю, дорогая, - уныло промямлил я.
   - Ну не отчаивайтесь, завтра вам уже будет легче, - успокоила она
меня.
   - А вы, Финбоу, не присоединитесь к нам? - спросил Филипп. - Мы,
право же, неплохие ребята в нормальной обстановке. Когда вы узнаете
нас поближе, мы вам еще больше понравимся.
   - Но я не уверен, понравлюсь ли я вам, когда вы меня узнаете
поближе, - ответил Финбоу. Думаю, что я был единственным, кто
догадывался, что скрывалось за этими словами.
   Чаепитие продолжалось со смехом и добродушным подтруниванием; у
молодежи оказался отличный аппетит. Финбоу приготовил одному ему
известным методом два чайника чаю и пил его, сопровождая каждую новую
чашку своей знаменитой фразой: "Лучший в мире чай". Филипп и Тони
затеяли какую-то шумную игру. Кристофер и Уильям молча курили. Один я
не мог в полной мере вкусить прелесть этого мирного вечера. Правда,
временами я замечал, что Эвис тоже как будто проявляет признаки
беспокойства.
   Наконец пробило шесть часов, и молодежь с большой неохотой
поднялась, чтобы ехать домой. Я говорю "молодежь", так как сам я
настолько страшился предстоящего возвращения, что готов был остаться в
саду на всю ночь. Встав из-за стола, Финбоу заявил:
   - Я жду срочный пакет. Никто не будет возражать, если я обратно
поеду на моторке? Я мог бы взять с собой Иена, Филиппа и Тони.
   - А мы как раз собирались пройтись пешочком, - ответила Тони,
подхватив Филиппа под руку. - Мы вас очень, очень любим, но иногда
хочется побыть минут десять вдвоем.
   - Мистер Финбоу, можно мне тоже поехать с вами? Прошу вас, - вдруг
выпалила Эвис напряженным от волнения голосом. Ее глаза расширились от
страха. Финбоу посмотрел на нее испытующе и ответил:
   - Ну какие могут быть разговоры, раз вы хотите. А Кристофера
довезет на тихоходе Уильям.
   В течение трехминутного пути от Поттера до нашего дома ни Эвис, ни
я не проронили ни слова. Финбоу подтрунивал над самим собой: никогда
он не предполагал, что может опуститься так низко, чтобы сесть за руль
моторки. Эвис храбро улыбнулась в ответ. Я же не видел ничего, кроме
ее белого как мел лица.
   Как только мы причалили к берегу, она выскочила на берег и,
промчавшись через сад, скрылась в доме. Мы с Финбоу последовали за
ней. В гостиной на столе лежал пакет на имя Финбоу.
   - Отлично! - сказал он. - Это от Аллена. Отнеси его в нашу комнату,
Иен. Ладно?
   Я положил пакет на его тумбочку и ничего не видящими глазами
уставился в окно. Видеть-то, собственно, было нечего. С минуты на
минуту произойдет такое, что весь мир для меня покроется мраком и
только прекрасное лицо Эвис останется, как видение, в памяти старика.
   Вскоре в комнату вошел Финбоу с каким-то свертком в руках, на
коричневой бумаге не было надписи. Он положил его рядом с первым,
который принес я.
   - А теперь мы должны выяснить, чем занята Эвис, - сказал Финбоу.
   - Оставь ее в покое, - взмолился я. - Брось все это бога ради.
Финбоу, ты не посмеешь...
   - Я же обещал тебе однажды, что сделаю все, что в моих силах.
Неужели тебе этого мало? - отрезал он и ушел в гостиную.
   Какая-то сверхъестественная сила повлекла меня за ним. Финбоу на
секунду замер в дверях, а затем, пробормотав: "Если я не ошибаюсь..."
- ринулся к комнате Эвис и настежь распахнул дверь.
   В воздухе стоял едкий запах дыма. На полу лежала груда пепла,
которая еще продолжала дымиться. Эвис широко раскрытыми глазами
следила, как догорает этот маленький костер, лицо ее было искажено
жестокой улыбкой. Я бы никогда в жизни не поверил, что лицо девушки
может претерпевать такие разительные перемены, выражая то мягкую
печаль, то гневное, презрительное торжество. Мои сомнения и моя
последняя надежда исчезли. Конец, подумал я.
   Эвис, насмешливо улыбнувшись, встала навстречу Финбоу.
   - Странные, однако, у вас манеры, мистер Финбоу.
   - В этих бумагах речь, надо полагать, шла о Роджере? - ровным
голосом спросил он, указав на пол.
   - Гениально! - ответила она. - Как это вы догадались? Это был мой
дневник.
   - Опасная привычка - вести дневник, - заметил он. Как ни владела
собой Эвис, невозмутимое спокойствие Финбоу все-таки подействовало на
нее. Голос ее задрожал, когда она ответила:
   - Думайте все, что угодно.
   - Именно так, - подчеркнуто галантно ответил Финбоу, - я и намерен
поступить.
   - О-о! - прошептала она.
   - Вам, может быть, небезынтересно будет услышать, что я застал вас
именно за тем занятием, за каким и предполагал застать. По сути дела,
это было последнее недостающее звено в цепи моих построений.
   - Рада за вас, - произнесла она. Глаза у нее были, как у
затравленного зверька. - И что же вы теперь намереваетесь делать? -
спросила Эвис.
   - Скоро увидите, - мягко ответил он. - Может быть, вы составите мне
и Иену компанию и посидите с нами в гостиной, пока не вернутся
остальные?
   Эвис бросилась на диван, закурила сигарету и сжалась в неподвижный
комочек. Финбоу постоял с минуту в полном молчании, опершись на
пианино, потом вдруг тихо произнес свое "та-ак" и обратился к Эвис:
   - К сожалению, я не так быстро соображаю, как мне хотелось бы. Нам
с вами надо бы прогуляться, Эвис.
   Эвис взглянула на него снизу вверх.
   - Если вы говорите - надо, значит, надо. Но предупреждаю, что не
имею никакого желания делать это, - ответила она холодно.
   - Боюсь, что это не имеет значения, - заявил Финбоу.
   Стремительным шагом он прошел в нашу спальню и вынес оттуда
сверток, на котором не было адреса. Попросив меня передать другим, что
они с Эвис ненадолго пошли прогуляться, он провел ее через холл к
входной двери, откуда начиналась тропинка, ведущая в поле.
   Я остался один в сумеречной полутьме. Мысли кружились в сумасшедшем
вихре. Перед глазами, как в калейдоскопе, мелькали разные видения: то
рыдающая у меня на груди Эвис умоляет меня помочь ей; то та же
безутешная Эвис стоит на палубе и уверяет меня, что ей очень
понравился Финбоу; снова Эвис с застывшим взглядом и рядом Тони,
бросающая ей в лицо оскорбления; а вот Финбоу рассказывает в поезде
мне, как при свете зажженной спички он увидел Эвис, у которой был
такой вид, точно она "раздавила паразита"; и, наконец, последнее -
Эвис с усмешкой сжигает свой дневник.
   Из сада вошли Уильям и Кристофер.
   - Извините за задержку, - сказал Уильям. - То и дело сбивались с курса.
   - Один-одинешенек, Иен? - поинтересовался Кристофер. - А где же
Финбоу и Эвис?
   - Пошли прогуляться, - ответил я, подумав с сожалением: "Бедняга,
знал бы ты, какой удар готовит тебе судьба!"
   - Странно, - заметил он. - Дождик накрапывает. Наверно, они скоро
вернутся.
   - Наверно, - ответил я.
   Вскоре явились Филипп и Тони и с места в карьер начали обсуждать
приготовления к предстоящей свадьбе. У Тони радость била через край.
   - Уильям, - поддразнивая, сказала Тони, - тебе тоже пора жениться.
   - У меня нет времени для этого, - буркнул Уильям. - И потом, не
хочу лезть в петлю.
   - Ерунда, - парировала Тони. - Первая же женщина, стоит ей по-
настоящему захотеть, женит тебя на себе, не успеешь ты и глазом
моргнуть.
   Она завела патефон и, прильнув к Филиппу, начала танцевать
фокстрот. Со странным, не знакомым мне доселе состраданием смотрел я
на бронзовое лицо Кристофера, тяжело задумавшегося над перипетиями
любви: чужой - безмятежной и легкой, и своей - такой не похожей на нее.
   Ко мне подсел Уильям.
   - Вы словно на иголках, Иен. Что с вами? - спросил он.
   - Да что-то нездоровится, - признался я.
   - Возможно, сказываются треволнения последних дней. Обычно человек
ничего не чувствует, пока он находится в напряжении, а потом наступает
реакция.
   Я старался держать себя в руках, но каждое обращенное ко мне слово
било по нервам. Предстояло самое страшное: сейчас Финбоу приведет сюда
Эвис и объявит всем о ее преступлении. Дождь стучал в окна. Не
переставая завывал патефон. Я слышал биение собственного сердца.
   Наконец я увидел две фигуры, идущие под дождем по саду. Очевидно,
Финбоу и Эвис прошли через поле и решили вернуться вдоль берега реки.
Уильям открыл им дверь, и они, промокшие и запыхавшиеся, вошли в
комнату. У Эвис волосы были совсем мокрые, а чулки забрызганы грязью.
   Финбоу, улыбаясь с порога, сказал:
   - Нельзя выйти из дому ни на минуту, не захватив с собой зонтик.
   - Зачем же вы вышли? - спросил Кристофер.
   - О, это был каприз мистера Финбоу, - поспешила ответить Эвис. - А
я решила составить ему компанию.
   - Мистер Финбоу может позволить себе капризничать сколько угодно, -
вставила Тони.
   - К счастью, мои капризы носят по большей части вполне безобидный
характер, -заметил Финбоу.
   У меня холодок пробежал по спине от этой пикировки.
   В комнате стало так темно, что едва было видно противоположную
стену. Вдруг Тони воскликнула:
   - Нет, это просто безобразие - сидеть в потемках теперь, когда все
эти ужасы позади!
   - Правильно! Безобразие! - подхватил Филипп.
   - Да будет свет! - провозгласила девушка.
   Позвали миссис Тафтс, и Кристофер попросил ее зажечь лампы. Та
заворчала, что лампы не в порядке, но все-таки принесла свечи. Скоро
желтоватое пламя десяти свечей слилось с серым сумраком дождливого
вечера. Наша компания напоминала сейчас ночное бдение у гроба
покойника.
   - Вот так уже лучше, - сказала Тони. - По крайней мере светлее и
даже по-своему живописно.
   - Но веселья что-то не прибавилось, - заметил
   Уильям.
   - Нет, почему же, - возразил Филипп. - Э-э, да что нам свет, раз
весь этот кошмар позади?
   - Да, - согласился Кристофер. - Теперь можно вздохнуть спокойнее.
   - Пра-а-вильно, - протянула Тони, закидывая ногу на диван. - Какое
блаженство сознавать, что с этим покончено!
   - С этим покончено, - мягко повторил Финбоу, - или почти покончено.
Только что я получил своего рода последний штрих - записную книжку
Роджера, в которую он заносил истории болезней своих пациентов.
   Мне эти слова показались вполне безобидными, но я заметил, как
смертельно побледнела Эвис. Я понял, что развязка близка. Тони, не
обратив внимания, какое впечатление произвели на Эвис слова Финбоу,
сказала:
   - Ну и как, интересно?
   - Весьма и весьма, - ответил Финбоу.
   Уильям начал рассказывать какую-то забавную историю о своем друге,
начинающем невропатологе, который вел такую же записную книжку, и о
том, что из этого получилось. Кристофер поднялся и ушел к себе в
комнату. Уильям продолжал балагурить, но я ничего не слышал- я не
сводил глаз с Эвис. Когда Кристофер снова вернулся в гостиную, на его
худом лице были написаны растерянность и недоумение.
   - Хелло, Кристофер, - как ни в чем не бывало окликнул его Финбоу, -
не свой ли пакет вы ищете? Я прихватил его по ошибке, когда пошел
гулять, и оставил в ялике.
   - А-а, - протянул Кристофер. - Я схожу за ним. Мне он нужен. Заодно
куплю табаку в деревне.
   - Ладно, - сказал Финбоу. Кристофер открыл дверь и исчез в саду.
   Я слушал, что говорилось кругом, но не мог сосредоточиться ни на
чем, меня словно притягивало бледное, напряженное лицо Эвис Я мысленно
заклинал Финбоу, чтобы он наконец заговорил. Уильям кончил свой
рассказ, и наступила очередь Тони поделиться своими злоключениями у
невропатолога.
   Я заметил, что Финбоу сидит в напряженной позе,
   как бы ожидая чего-то. Чего же еще ждать, думал я с тупым
безразличием.
   Вдруг раздался какой-то сухой щелчок, напоминающий удар хлыста. Я
не придал этому никакого значения и даже не разобрал, откуда донесся
этот звук.
   - Так, - произнес Финбоу тихо-тихо.

                            Глава девятнадцатая

                     ФИНБОУ НЕ ТОРОПИТСЯ С ОБЪЯСНЕНИЕМ

   Финбоу стремительно вышел из комнаты, и мы услышали, как он позвал
миссис Тафтс. Я прислушался: он говорил приглушенным голосом,
торопливо, и разобрать, что именно, мне не удалось. Миссис Тафтс
повторяла покорно: "Да, сэр. Слушаюсь, сэр". Это ее необычное смирение
удивило меня. Они вернулись в комнату вдвоем. Экономка бросила на нас
беглый взгляд и тут же вышла. Финбоу откинулся на спинку стула.
   - Прости меня, Иен, за все, что тебе пришлось пережить сегодня. Но
другого выхода не было, - сказал он сочувственно.
   - Что ты имеешь в виду?.. - спросил я растерянно.
   - Я вынужден был делать вид, что подозреваю Эвис, - ответил он.
   Словно сквозь сон, я увидел, как при этих словах Эвис всем телом
подалась вперед. Все остальные тоже насторожились.
   - В чем дело? - нетерпеливо спросила Тони.
   - Дело в том, - ответил Финбоу, - что Роджера убил Кристофер.
   Я опешил от изумления.
   - Но... прошлой ночью... - пробормотал я бессвязно. - Ты говорил,
что это не он... что нет причины... почему же ты мне не сказал тогда?
   - Кристофер?! - крикнул Филипп. - Но ведь Роджер покончил с собой!
   Уильям и Тони ахнули.
   Эвис сидела, оцепенев. Коротко и ясно, в нескольких словах, Финбоу
изложил ход своих мыслей, который привел его к выводу, что
самоубийство исключено, - по сути, это было то же самое, что я слышал
от него в Горнинге. Потом, глядя на меня, он пояснил:
   - Когда я сказал тебе, что Кристофер вне подозрений, я сам верил,
что это именно так. Однако на следующую ночь в мою душу снова
закралось подозрение. До того у меня не было от тебя секретов, Иен:
тебе были известны все мои мысли и все факты, которыми я располагал.
Все перипетии дела, все мои размышления и догадки были в твоих руках.
Но как только мои подозрения снова пали на Кристофера, я перестал
посвящать тебя во все. Почему - ты сейчас увидишь, я объясню тебе
природу этого убийства.
   - Каким же ослом я, должно быть, выглядел, - пробормотал я.
Постепенно ко мне возвращалось блаженное ощущение покоя: наконец-то я
был уверен, что Эвис в безопасности и теперь ей ничто не угрожает!
   - Да, - подтвердил Финбоу, - порядочным. Но у тебя, по-моему, есть
оправдание - было почти невозможно угадать, что дало мне первый толчок
к раскрытию дела...
   - Интересно, что? - нетерпеливо спросил Уильям.
   - Алоиз Беррелл, - ответил Финбоу и улыбнулся.
   - Его высокопарные проповеди? - спросила Тони.
   - Нет, его поведение. Вчера вечером, перед тем как вы с Филиппом
сбежали, - Финбоу рассмеялся, - на моторке прибыл Беррелл, чтобы
учинить вам еще один допрос. Я наблюдал за ним и пришел к выводу, что
он - я, помнится, еще сказал об этом Иену - виртуозно владеет рулем,
просто трюкач!
   - Но какое это имеет отношение к делу? - удивился Филипп.
   Все сгорали от нетерпения.
   А Финбоу спокойно и размеренно - можно подумать, что он читал
доклад в литературном обществе, - продолжал:
   - Наше несчастье в том, что мы зачастую слишком поверхностно судим
о людях. И любим приклеивать ярлыки. А уж когда ярлык приклеен, мы
считаем, что носитель оного обязан во что бы то ни стало оправдать
наши ожидания. В литературе это явление называется традицией
английского романа. А в жизни это выглядит так: с самого начала мы все
принимали Беррелла за шута горохового, который только и способен, что
паясничать и выкидывать всякие фортели. Вспомните, как Кристофер,
Уильям и Иен свалились в воду, когда Беррелл обогнал их лодку в то
первое утро. Так вот, перевернуть лодку с людьми - это, по нашему
мнению, вполне в стиле Беррелла. Мы - хотя всего пять минут назад
познакомились с ним - ничего другого от него и не ждали.
   Я мысленно признался себе, что именно это я подумал в то утро.
   - Но это совсем не в его духе, - продолжал Финбоу. - Беррелл во
многом действительно фигляр, он, например, способен выйти из себя,
увидев Тони в прозрачной пижаме, - как все пуритане, он человек
ограниченный. Но это не мешает ему быть очень сообразительным и
обладать мгновенной реакцией. Если он попадет в хорошие руки, из него
выйдет отменный работник. Словом, Беррелл - человек, отлично
справляющийся с делами, не требующими большого ума, но требующими
быстрой реакции, как, например, при управлении моторной лодкой. Если
бы вы выработали у себя привычку думать о человеке как о существе
более сложном, чем герой английского романа девятнадцатого века, то вы
бы увидели, что опрокинуть лодку по неловкости так же мало похоже на
Беррелла, как... скажем, на Иена или на меня.
   - Ну, допустим, - вставил Уильям.
   - С другой стороны, - сказал Финбоу, --Кристофер- хороший гребец.
Поэтому трудно представить себе, чтобы тот или другой опрокинул лодку
случайно. Когда я наблюдал, как Беррелл управляет моторкой, мне пришла
в голову мысль, что эпизод с перевернувшейся лодкой был, скорее всего,
инсценирован умышленно... Кристофером.
   - Но зачем? - перебил Уильям. - Ведь он не сумасшедший.
   - А у меня в результате этого, - продолжал Финбоу, - снова всплыли
пять вопросов, которые я поставил себе в день убийства. В этих
вопросах, с моей точки зрения, заключалось все существо дела. Вот они.
- И он показал листок бумаги, на котором делал свои заметки в то
первое утро, когда мы сидели в саду.
   - На пятый вопрос - какие чувства скрываются за внешним
спокойствием Уильяма - я уже давно дал ответ, - объяснил он. - Как-
нибудь я расскажу вам об этом, Уильям. Сейчас могу сказать одно: будь
я на вашем месте, я бы не ставил свою судьбу в такую зависимость от
Роджера. Вопрос четвертый - почему Филипп и Тони так демонстративно
ищут общества друг друга после убийства - в целом не представлял
больших трудностей. Я твердо знал, что Филипп вне подозрений, а
поведение Тони продиктовано какими-то осложнениями в их
взаимоотношениях, это почти не вызывало у меня сомнений. - Он поднял
глаза и улыбнулся им обоим. - Не обижайтесь, что я говорю о вас, как о
подопытных кроликах. Но могло оказаться так, что странное поведение
Тони трудно было бы объяснить одними сердечными переживаниями; однако
тут нас выручил случай: мы с Иеном стали невольными свидетелями
разговора между Тони и Филиппом в лодке на озере. Глаза Тони гневно
сверкнули.
   - Значит, вы подслушивали? - возмутилась она. - Что же именно вы
услышали?
   - Достаточно, чтобы быть более или менее уверенным, что для вас
предпочтительнее видеть Роджера живым, чем мертвым, - ответил он. -
Если вы желаете, чтобы я подробно проанализировал ваше отношение к
Роджеру, я не премину сделать это как-нибудь в другой раз, с глазу на
глаз.
   На лице Уильяма было написано полнейшее недоумение.
   - Погоди, но ведь Тони же не знала Роджера раньше! - воскликнул он.
   Та пропустила его вопрос мимо ушей и продолжала возбужденно
наседать на Финбоу:
   - Что еще вы знаете обо мне?
   - Довольно много, - улыбнулся Финбоу. - Вполне достаточно, чтобы у
меня были основания держать язык за зубами... и чтобы проникнуться к
вам еще большей симпатией.
   К этому времени ко мне окончательно вернулась трезвость мышления. Я
заметил, что Тони была так поглощена своим романом с Филиппом, что ее
чувства заглушили в ней всякие другие эмоции, даже убийство Роджера
оставило ее безразличной. И для самого Филиппа, который с тревогой
следил за допросом, который Тони учинила моему другу, все, что
касалось его невесты, было во сто крат важнее, чем раскрытие
преступления Кристофера. Такова уж человеческая природа... и это,
должно быть, в порядке вещей.
   - В тот день к полуночи мои сомнения по поводу четвертого и пятого
вопросов были рассеяны, - продолжал свой рассказ Финбоу. - Правда, это
еще не привело к раскрытию преступления, но все-таки сузило круг
проблем... а кроме того, позволило мне увидеть Роджера в истинном
свете. В то время как Иен вез меня по реке домой, я начал постепенно
понимать, какой ответ можно было бы дать на третий вопрос: почему Эвис
и Кристофер избегают друг друга после убийства? Он долго не давал мне
покоя. Некоторое время я пытался объяснить охлаждение, наступившее
между Эвис и Кристофером, сложными душевными переживаниями: Эвис,
возможно, любила Роджера и теперь, после его смерти, оставалась ему
верна и поэтому не подпускала к себе Кристофера... Но скоро я понял,
что это не так.
   - К вашему сведению, Кристофер сам все время сторонился меня после
убийства Реджера вплоть до поездки в Горнинг, - тихо заметила Эвис.
   - Вот оно! - воскликнул Финбоу удовлетворенно. - Так я и думал. Одно
время я полагал, что Эвис принадлежит к типу людей, которые глухи к
чужому горю, - такие не располагают к откровенности. Но потом я
увидел, что ошибался. Словом, в трудную минуту молодой человек,
влюбленный в Тони или Эвис, несомненно, кинулся бы к любимой девушке
за поддержкой. Но он с каждой из них вел бы себя по-разному. С Тони он
бы попытался найти забвение в любовных утехах. А с Эвис стал бы
говорить о чем угодно, только не о том, что его тревожит, он постарался
бы успокоить ее, будто это она нуждается в поддержке, а не он сам.
   Эвис вспыхнула, а Тони рассмеялась.
   - Просто в Эвис трудно искать опору, - продолжал Финбоу. - Но суть
все-таки в том, что молодой человек в горе пришел бы к ней, а вот
Кристофер, наоборот, отдалился. Тогда я попытался подойти к вопросу с
другой стороны, и случай с опрокинутой лодкой помог мне. Это была
хитроумная уловка Кристофера, он хотел смыть с себя все следы.
   Мы притихли. Уильям закурил. Когда он чиркнул спичкой, было такое
впечатление, что кто-то вскрикнул.
   - До этого я не думал, что можно убить человека, кое-как
сполоснуться и появиться в лучшем виде в обществе- и все это в течение
каких-нибудь трех минут. Но если представить, что убийца не имел
возможности вымыться после преступления вообще, все выглядит гораздо
проще. И в то время как вы сидели и обсуждали ваше положение в каюте,
Кристофер нуждался в хорошей бане -он не мылся уже целые сутки.
   - Мы просто не придавали значения подобным вещам, - возразил
Уильям. - Мы все находились рядом с ним после убийства, и никто ничего
не заметил.
   - Справедливое замечание, - согласился Финбоу, - Я долго ломал
голову, почему вы ничего не заметили. А потом вспомнил один или два
эпизода, о которых мне рассказал Иен. Во-первых, когда вы всей
компанией собрались в каюте, Кристофер швырнул Тони коробок со
спичками, вместо того чтобы зажечь спичку и дать ей закурить. Меня это
насторожило: ведь он очень воспитанный человек, кроме того, и труд-то
невелик - подняться и сделать два шага. Это могло быть просто
случайностью... но тем не менее натолкнуло меня на мысль: не было ли у
Кристофера причины не желать, чтобы Тони видела вблизи его руки?
   А потом эта ссора Уильяма с Кристофером из-за того, кому сесть на
весла, когда они поехали в Горнинг. Почему Кристофер заупрямился и не
хотел грести? И почему, если он отказывался грести, когда вы шли в
Горнинг, ему вдруг захотелось сесть на весла на обратном пути?
   Как известно, убийце, чтобы яхта не врезалась в берег, нужно было
как-то закрепить румпель между рукой жертвы и телом.
Последовательность его действий была, очевидно, такова: во-первых,
убить Роджера; во-вторых, связать вместе пистолет, вымпел и судовой
журнал и выкинуть их за борт, предварительно оставив на поручнях след
от шнура; в-третьих, закрепить румпель, чтобы яхта шла более или менее
прямым курсом. К этому времени на груди у Роджера должна была уже
выступить кровь из раны...
   Кристофер во время возни с румпелем не мог не испачкать руки в
крови, он заметил это сразу, как только вернулся в каюту, - тогда все
его, казалось бы, непоследовательные поступки стали вполне объяснимы.
Он не мог допустить, чтобы Тони видела его руки на близком расстоянии.
Он не хотел дотрагиваться до весел из опасения, что от трения и тепла
на них останутся следы крови. А когда он оказался в безвыходном
положении и ему пришлось все-таки грести, он не хотел, чтобы кто-либо
увидел весла, пока они не будут вымыты. И вот на обратном пути из
Горнинга он должен был изловчиться и во что бы то ни стало отмыть
весла... и, что еще важнее, свои руки. Он не дал Уильяму сесть на
весла. Таким образом, ни одна живая душа не могла увидеть испачканные
кровью весла и, кроме того, сидя на веслах, легче перевернуть лодку и
искупаться самому. Он уже тогда решил перевернуть ее при первой же
возможности, а тут очень кстати подвернулся Беррелл, и Кристофер легко
осуществил свой замысел.
   Когда я нарисовал себе картину преступления, мне даже стало лестно,
что такой человек, как Кристофер - умный и, бесспорно, талантливый в
своем деле, - мыслит и поступает именно так, как я себе и представлял.
Итак, первый шаг был мной сделан. Это было равносильно тому, как если
бы я сам себе сказал: если допустить, что Кристофер убийца, то все его
поступки после совершения им преступления вполне логичны и легко
поддаются объяснению.
   Гораздо труднее оказалось разобраться, почему он убил Роджера.
После разговора с Эвис я исключил его как возможного убийцу потому,
что он был единственным, у кого, казалось, не было никакого резона
убивать Роджера. Впрочем, я уже говорил Иену, что самое примечательное
в данном деле - это то, что у Роджера было больше причин желать смерти
любому из своих приятелей, чем наоборот. Было бы, например, странно,
если ры Роджер не хотел убрать с дороги Кристофера, ведь тот был его
счастливым соперником. А судя по тому, что я узнал о Роджере, он бы ни
перед чем не остановился, чтобы разделаться с соперником. Исходя из
этой посылки, я не исключал, что Кристофер мог убить Роджера и с целью
самозащиты. Словом, я стал размышлять над возможностью и такого
варианта.
   Анализируя поведение Кристофера шаг за шагом, я вспомнил, что
утром, собираясь на медицинское обследование, он был удивительно
безмятежно настроен. Меня это удивило, но я тут же решил, что глупо в
каждом поступке усматривать какую-то связь с преступлением. Он обязан
был пройти медицинское обследование, и сделать это нужно было у
ведомственного врача. По-видимому, он не сомневался, что обследование
пройдет благополучно, И оно действительно прошло хорошо, здоровье
Кристофера признали первоклассным. И все-таки меня насторожила такая
его безмятежность. Он говорил, что никогда прежде не обследовался.
Может ли здравомыслящий человек чувствовать себя абсолютно спокойно и
уверенно, собираясь идти на свое первое в жизни обследование? Я еще не
встречал человека, который в подобных обстоятельствах не испытывал бы
некоторого трепета. А правда ли, что он никогда прежде не обращался к
врачам, заинтересовался я, а если обращался, то почему он это скрывает?
Если он был у врача незадолго до этого и убедился, что со здоровьем у него
все благополучно, то естественно, что он не испытывает беспокойства перед
предстоящим визитом. Но в таком случае зачем же делать из этого тайну?
   И тогда я начал усматривать в этой таинственности некую связь с
Роджером. А что, если у Кристофера есть тайна и о ней случайно знал
Роджер? И не касается ли эта тайна состояния здоровья Кристофера?
Располагая какими-то данными, Роджер мог свободно использовать этот
козырь против Кристофера при первом удобном случае. И я понял, что
этот случай, очевидно, и представился, когда Кристоферу предложили
должность в Малайе.
   Эвис сдавленно вскрикнула и посмотрела на Финбоу широко открытыми,
потемневшими глазами. Финбоу продолжал:
   - И тут у меня возникло одно предположение. Если когда-то в
прошлом, когда Роджер и Кристофер были в дружеских отношениях и между
ними еще не стояла Эвис, Кристофер обращался к Роджеру по поводу
какой-то своей болезни - достаточно серьезной, чтобы из-за нее могли
возникнуть осложнения, - тогда в этом деле нет загадок. Позднее
здоровье Кристофера могло поправиться настолько, что лишь посвященный
в тайну его недуга врач знал истинное положение вещей... возможно, это
было что-нибудь вроде диабета, при котором любой медик признает
пациента практически здоровым, если в момент осмотра нет обострения.
Но лечащий врач знает о существовании болезни.
   Любая такого рода болезнь, даже и залеченная, могла быть причиной
для отказа в должности: ведь Кристоферу предстояло работать в Малайе.
Возможно, это и несправедливо, но ничего не поделаешь. Аргументов для
отказа нашлось бы немало: отсутствие медицинской помощи, возможный
рецидив болезни и прочее и прочее. Нетрудно представить себе Роджера,
у которого внезапно "проснулось чувство гражданского долга" и он счел
своей святой обязанностью поставить правление компании в известность,
что Кристофер болен и не может взяться за такую работу. Разве трудно
представить Роджера, этого самодовольного краснощекого здоровяка,
который уговаривает себя, что сообщить о Кристофере - его святая
обязанность?! Он еще наверняка и упивался своей высокой
нравственностью!
   Эвис так закусила губу, что она у нее побелела.
   - В уме вам не откажешь, мистер Финбоу, - сказала она.
   - Я просто постарался составить себе ясное представление о каждом
участнике драмы, - ответил он, - вот и вся моя заслуга. Итак, все
говорило за то, что версия, о которой идет речь, вполне приемлема.
Второй вопрос- почему убийца не воспользовался предложением Иена
сохранить все в тайне - объясняется просто, если считать, что убийцей
был Кристофер. Он боялся признаться из страха потерять Эвис. Он
был очень умен и прекрасно сознавал, что его счастье висит на волоске.
Эвис достаточно малейшего повода, чтобы разорвать их помолвку. И я
хорошо представляю себе, как он с присущей ему горькой иронией думал,
что убийство - весьма серьезный повод в глазах Эвис.
   Однако без ответа оставался еще первый вопрос: почему не было
сделано попытки бросить тень ни на одного из присутствовавших? Но как
только Беррелл на следующий день извлек со дна реки пистолет, и этот
вопрос перестал быть вопросом. В эту же ночь, подъезжая на лодке к
дому, я сказал Иену, что картина преступления становится для меня
ясна. Я имел в виду, что, если подтвердится, что Роджеру было известно
о болезни Кристофера, которую последний хотел скрыть, тогда почти все
звенья цепи налицо.
   - Почему же ты не объяснил мне это тогда? - сказал я с укором.
   - Потому что я сам увлекся талантливым спектаклем Кристофера и
хотел досмотреть его до конца. А кроме того, в интересах дела нужно
было, чтобы ты продолжал опекать Эвис и смотреть на нее преданными,
страдальческими глазами, - ответил он. - Если бы Кристофер заподозрил,
что кто-то напал на его след, боюсь, здесь разыгралась бы еще одна
трагедия. Сегодня утром я звонил из деревни Аллену - это мой друг из
Скотланд-Ярда - и просил просмотреть регистрационную книгу пациентов
Роджера и переслать ее мне. Он нашел имя Кристофера в записях за
апрель 1928 года, но не смог в них как следует разобраться. Книга
пришла сегодня, но я еще не заглядывал в нее.
   - Я могу просветить вас на этот счет, - печально произнесла Эвис. -
Кристофер страдал каким-то малоизвестным заболеванием крови. Некоторое
время, правда недолго, Роджер даже считал эту болезнь смертельной. Он
давал Кристоферу какой-то экстракт, и, пока тот принимал его регулярно,
формула крови была нормальной. Финбоу пристально посмотрел на нее:
   - Я догадывался, что вы в курсе дела. Это многое объясняет. Хорошо,
что я не поделился своими догадками с Иеном.
   - Почему? - изумился я. - Как мог характер болезни Кристофера
оказать влияние на твой план действий?!
   - У человека, который знает, что он неизлечимо болен, совершенно
меняется психология, - объяснил Финбоу. Он ни во что не ставит
человеческую жизнь, и это в какой-то степени объяснимо. Даже потом,
когда он выздоравливает, как было с Кристофером, этот психологический
перелом еще долго продолжает ощущаться.
   Именно эта легкость отношения к жизни и смерти и сделала Кристофера
таким хладнокровным и расчетливым убийцей. И если бы на его пути
возник кто-либо, он бы не остановился еще перед одним убийством - это
мое твердое убеждение. В общем, трагедия Кристофера стала мне
окончательно ясна вчера ночью. Сведения, которые сообщил мне Аллен,
лишь подтвердили мою теорию, они, собственно, были уже не столь и
важны, ибо у меня не оставалось и тени сомнения, что нечто подобное
должно было иметь место в биографии Кристофера. Но я все еще не мог
объяснить себе поведение Эвис.
   - Мое? - в недоумении спросила Эвис.
   - Да, Эвис, ваше. В письме, которое я получил сегодня утром от
Аллена, содержатся некоторые сведения о жизни Тони, которые лишний раз
подтвердили то представление, которое создалось у меня о ней. Кроме
того, в письме говорится об условиях завещания, по которому Эвис
становится наследницей капитала дяди, а также о размере доходов, на
которые она живет. - Он закурил сигарету и продолжал: - Теперь мы
подошли к этапу расследования, который, пожалуй, все же делает мне
честь. Мне нужно было провести строгую грань между тем, что я знаю
наверняка, и тем, о чем я только догадываюсь. Уильям, Филипп и Тони по
тем или иным причинам выпадали из круга подозреваемых. Найденный
пистолет окончательно вывел Тони из игры, хотя я, собственно, в этом
доказательстве и не нуждался. Под подозрением оставались только
Кристофер и Эвис. Могла ли Эвис быть убийцей?
   Я узнал, что ее доход составляет всего двести пятьдесят фунтов
стерлингов в год и ей, вероятно, приходится с трудом сводить концы с
концами. Однако это обстоятельство не могло существенно повлиять на
ход моих рассуждений. Мало ли девушек при весьма ограниченных
возможностях ухитряются производить впечатление, будто они купаются в
роскоши - в основном за счет того, что все необходимое им обеспечивают
другие. Эвис жалко улыбнулась и пробормотала:
   - Вот уже около года я питаюсь за чужой счет - трачусь лишь на
завтраки.
   Тони возмущенно воскликнула:
   - Господи, и как только таких земля носит! Брать, ничего взамен не
давая, да еще святошу из себя корчить!
   Финбоу продолжал:
   - С другой стороны, девяносто тысяч фунтов на дороге не валяются -
это целое состояние. Однако если Эвис была убийцей, то ее поведение
после совершенного преступления не укладывалось ни в какие рамки. Если
бы она убила Роджера из корыстных побуждений, то она стала бы
проливать крокодиловы слезы, разыгрывать безутешное горе н прочее, и
вместе с тем ее не покидал бы страх за содеянное. Но она вела себя так
странно, что я никак не мог уяснить, почему эту девушку обуревают
такие противоречивые эмоции: страх, ожесточение, укоры совести и
торжество - и все это совершенно искренне!
   Одно время у меня родилась мысль, что она могла убить Роджера из-за
Кристофера, зная, что Роджер собирается испортить карьеру ее жениху.
Но я отверг эту гипотезу.
   - А почему? - спросил Филипп.
   - Потому что Эвис не была влюблена в Кристофера. Если хотите знать,
я лишь совеем недавно перестал рассматривать Эвис как возможную убийцу -
когда я убедился, что она точно знает, кто совершил преступление.
   Испуганные глаза Эвис встретились с холодными голубыми глазами Финбоу.
   - Что касается самого акта убийства, - снова начал Финбоу, - то в
нем есть одна странность. Никто не признался в том, что слышал
выстрел. В каюте, где гремит приемник, действительно трудно что-нибудь
услышать, ну 8 в других местах? А между тем даже маленький пистолет
стреляет не бесшумно, он издает негромкий звук вроде того, что мы
только что слышали.
   Он замолк на мгновение, а потом заговорил снова:
   - Если Эвис сама не была преступницей, то она в момент убийства
находилась в своей каюте, по соседству с местом происшествия. Она не
могла не слышать выстрела. Чуть позже она вошла в кают-компанию и
поняла, что Кристофер появился там буквально за минуту до нее. Я
полагаю, Эвис, уже тогда вы знали, кто преступник.
   Огромные глаза девушки смотрели на него не мигая.
   - И вы знали, почему это преступление было совершено. Я подозреваю,
что это вы передали Кристоферу, что Роджер намерен пустить в ход
против Кристофера имеющиеся у него сведения медицинского характера. Но
сам Роджер понятия не имел, что Кристофер знает о его намерении.
Роджер воображал, что он будет действовать за спиной у Кристофера, а
тот, бедняга, так никогда и не узнает, почему вдруг правление решило
отказаться от его услуг. Вот почему Роджер встретил Кристофера так
приветливо: он не ожидал опасности с его стороны. Потому-то он и умер
с улыбкой на лице.
   Эвис словно окаменела. В ее лице не было ни кровинки.
   - Когда картина преступления стала мне ясна, объяснить поведение
Эвис не представляло трудностей. Вначале она действительно не на шутку
испугалась, что ее самое могут заподозрить в убийстве, и стала просить
у Иена защиты. Но потом она стала бояться, что, призывая на помощь
кого-то со стороны, она тем самым ставит под удар истинного убийцу, а
кто это был, она догадывалась. Она была рада...
   При этих словах Эвис сжалась и словно ушла в кресло.
   - ...да-да, рада, что Роджер убит, но опасалась, что его убил
Кристофер. Однако над всеми остальными чувствами преобладало чувство
собственной вины за то, что она утаила от следствия кое-какие детали,
и в особенности за то, что, поддавшись минутной слабости, она предала
Кристофера, которого по-своему любила. Собственно, так и получилось.
Если бы Иен не вызвал меня сюда, то это дело так и было бы похоронено
в архивах Скотланд-Ярда как "загадочное самоубийство". Вот причины,
которые заставили Эвис вести себя так, как будто она и есть самая
настоящая убийца. Не сознательно, конечно. Если бы она действовала
сознательно, у нее не получилось бы так убедительно.
   Мертвенно-бледное лицо Эвис было маской безысходного страдания. Она
не шелохнулась, не заплакала - просто застыла, уставившись потухшим
взглядом в одну точку.
   - А ведь я все время подозревал ее, - вставил Филипп.
   Тони добавила:
   - Я тоже в первую очередь подумала на нее, но я считала, что у нее
не хватит духу...
   - Прекратите, Тони, - оборвал ее Финбоу. - Молите бога, чтобы вам
никогда не пришлось оказаться в таком положении... Итак, когда я
разобрался, какие чувства руководили поступками Эвис, все остальное
стало ясным как день - как вам сейчас, я надеюсь. Затем я
присутствовал при погружении на дно Алоиза Беррелла. Увидев то, что он
извлек со дна, эти атрибуты преступления, которые должны были служить
вещественными доказательствами самоубийства, я был поражен и в то же
время получил истинное удовольствие. Находка Беррелла давала
исчерпывающий ответ на первый вопрос. Я уже говорил Иену, что в жизни
не встречал более смелого и более красиво задуманного плана.
Самоубийство, замаскированное под убийство, само по себе загадочное
явление. Но коварное убийство, принявшее при помощи хитроумных уловок
вид самоубийства, способно поставить в тупик кого угодно... если
человек не обладает абстрактным мышлением.
   Когда я принес вам весть о том, что Роджер покончил с собой, я
наблюдал за Эвис. Она держалась отлично, но тревога ее не улеглась.
Тогда я сделал вывод: коль скоро она и после этого продолжает
нервничать, значит, существует какая-то улика, способная доказать
Виновность Кристофера. Для меня было несомненно, что у Эвис хранится
нечто такое, от чего она все время стремится избавиться. То она
требует зажечь камин, когда не так уж холодно, то бродит ночью по
дому. А сегодня после чая я убедился в правильности своего
предположения: когда я последовал за ней в ее комнату, я застал Эвис
за сожжением своего дневника.
   - Что ты имел в виду, когда сказал "если я не ошибаюсь?" - перебил я.
   Он мягко улыбнулся.
   - Что я мог и ошибиться, - ответил он и стал развивать свою мысль
дальше: - Причиной постоянной нервозности и беспокойства Эвис,
оказывается, был ее дневник. Она места себе не находила, опасаясь, что
скоро будет произведен обыск и у нее найдут улики против Кристофера.
Но на маленькой вилле, где шага не сделаешь, чтобы кого-нибудь не
встретить, не так-то легко избавиться, от чего бы то ни было без
свидетелей. Кстати, Эвис, что было такого опасного в вашем дневнике?
Дрожащим голосом Эвис ответила:
   - Там было много всякого. Два года назад, например, я сделала такую
запись: "Кристофер обречен. Бедняжка! Как это ни печально, но он
недолго протянет. Он не хочет, чтобы об этом кто-нибудь знал, поэтому
мы условились молчать". Другая запись сделана совсем недавно: "Только
что получила очередное письмо от кузена- в нем весь Роджер. Он пишет,
что я не должна выходить замуж за Кристофера, что, возможно, он и
получил бы эту должность в Малайе, но из-за болезни это невозможно! И
еще много другого...
   - Так! - произнес Финбоу. - Тогда не удивительно, что вы хотели
сжечь дневник. А скажите, пожалуйста, - это до сих пор для меня
загадка, - как Кристоферу удавалось скрывать свою болезнь? Ведь ни
одна душа, кажется, не знала о его недуге, кроме Роджера... ну и вас,
поскольку Роджер, любя вас, рассказал вам об этом.
   Эвис едва удерживалась от слез. Еле слышно она прошептала:
   - У Кристофера железное самообладание. Он решил, что если
поправится, то незачем кому бы то ни было знать о его болезни, а если
нет - что казалось более вероятным, - то не все ли равно, отчего
человек умер. Он решил молчать... и постарался загореть. Он мне сам
говорил: "Главное - обгореть как головешка. Тогда любой дурак будет
считать, что ты здоров как бык!" И действительно, никому и в голову не
приходило, что он опасно болен.
   - Это так похоже на Кристофера, - заметил Финбоу. - Точно так же,
почти безукоризненно, он держал себя и после убийства. Сразу нашел
верный тон и не стал изображать святую невинность. Для пущей
убедительности даже пистолет привез из Лондона и показал его Берреллу,
пояснив, что оружие может пригодиться ему в Малайе. Беррелл с ним
согласился. Я готов держать пари, что если бы Беррелл почему-либо не
нашел пистолет, из которого стреляли в Роджера, то Кристофер
позаботился бы о том, чтобы во время повторного прочесывания дна
сержант обязательно нашел бы пистолет... правда, уже другой... и все
равно пришел бы к выводу, что смерть Роджера - результат самоубийства.
   - Жаль, что до этого не дошло, - заметил Уильям. - Задумано было
здорово!
   - Второй пистолет был в коричневом бумажном пакете, который я
оставил в лодке, - как бы ненароком обронил Финбоу.
   - Теперь, Финбоу, нам все понятно, - сказал я. - Только я считаю
несправедливым, если Кристоферу придется поплатиться жизнью из-за
такого подонка, как Роджер.
   - Роджер и правда скотина, - высказался Филипп. - Большего мерзавца
трудно себе представить.
   Эвис плакала. И сквозь рыдания мы услышали:
   - Я никогда не любила Кристофера. Но как бы я хотела полюбить его!
   Финбоу грустно сказал:
   - Кристофер был несчастным человеком.
   - Почему вы говорите "был"? - встрепенулся Уильям.
   - А что это за звук мы слышали недавно? - настороженно спросила Тони.
   Ровным, спокойным голосом Финбоу ответил:
   - Я надеюсь, что это Кристофер стрелял... - мы все напряглись, - ...в себя.
   Уильям и Филипп рванулись к двери.
   - Не спешите, - остановил их Финбоу. - Чтобы избавить вас от
возможных неприятностей, я позвал миссис Тафтс, которая сможет
засвидетельствовать, что в момент выстрела вы все находились в этой
комнате. И по той же причине я постарался задержать вас своим
рассказом подольше. Она вызвала Беррелла, и теперь вы в
безопасности... если произошло то, о чем я говорю...
   - А Кристофер знал о ваших подозрениях? - спросил Уильям.
   - Да. Я как-то упомянул о регистрационной книге Роджера, желая дать
ему понять, что я обо всем знаю. И он догадался, - ответил Финбоу.
   Мы вышли в сад. Моторка Беррелла стояла напротив виллы. Кто-то
указал на видневшуюся в отдалении мачту лодки. Мы бросились бежать
навстречу пронизывающему сырому ветру, который гудел и завывал в
камышах, Лодка зарылась носом глубоко в тину; как лопнувший пузырь,
безжизненно опал парус. На дне лодки лежал Кристофер. По его лицу
стучали капли дождя. На груди, как раз там, где сердце, темнело
маленькое отверстие, и из него по пиджаку стекала струйка крови.
Пистолета не было видно. По злой иронии судьбы Кристофер умер точно
так же, как и его жертва - на лодке, под парусом, и пистолет, сделав
свое дело, тоже исчез на дне реки.
   На лице Кристофера застыла решимость. Сиротливо раскачивался камыш
над его головой, и хмурилось серое небо.

                                                                1932 г.



ББК 84(0), Д38

   Детективы классиков современной прозы: Перевод -М.: Республика,
1993 - 51-2 с. ISBN 5-250-01972-2
   В сборник включены детективные произведения известных писателей:
"Ведомство страха" Г. Грина (Великобритания; 1904-1991), "Подозрение"
Ф. Дюрренматта (Швейцария; 1921-1990), "Смерть под парусом" Ч. П. Сноу
(Великобритания; 1905-1980) и "Весло" У. Фолкнера (США; 1897-1962).
Всех четырех авторов объединяет то, что они в своем творчестве
обращались к этому жанру довольно редко, но талант и мастерство
позволили им создать произведения, по праву вошедшие в список классики
мирового детектива.
   Читателей ждут таинственные преступления, отчаянное, полное риска и
смертельных опасностей противоборство сил добра и зла, увлекательные
сюжеты и неожиданные финалы.
   Адресован широкому кругу читателей.


   Д---------------211-93 ББК 84(0)
    079(02)-ЭЗ

   ISBN 5-250-01972-2 (c) Издательство "Республика", 1993







   Детективы классиков современной прозы
   Заведующий редакцией В. В. Голодное
   Редактор А. С. Кочеткова
   Художник И. К. Маслова
   Художественный редактор А. А. Пчелкин
   Технический редактор Н. К. Капустина
   ИБ No 9520
   Сдано в набор 03.09.92. Подписано в печать 19.11.92. Формат
84Х108'/зг. Бумага типографская No 2. Гарнитура "Литературная". Печать
высокая. Усл. печ. л. 26,88. Уч. -изд. л. 28,81. Тираж 75 000 "экз.
Заказ No 3101. С 030.
   Российский государственный
   информационно-издательский Центр "Республика" Министерства печати и
информации Российской Федерации.
   Издательство "Республика". 125811, ГСП, Москва, А-47, Миусская пл"
7.
   Полиграфическая фирма "Красный пролетарий", 103473, Москва,
Краснопролетарская, 16.

   Издательство "Республика" 1993



Популярность: 1, Last-modified: Wed, 09 Mar 2005 07:00:04 GmT