журнал "Смена" 1990 г.
OCR: Константин Хмельницкий ([email protected])
(Первый рассказ о волшебной лампе)
Долгое время назад - еще до войны 1914 года - довелось мне стать
единственным наборщиком единственной типографии Павлодара, города, что и
поныне прославляет добродушные степные берега Иртыша.
Второй раз в своей жизни получив жалованье,- и опять за целый месяц! -
я понял, что передо мной важное событие. Первую получку я распределил
настолько зыбко и неуловимо, что стеснялся теперь и вспоминать о том.
Я робко-невнятно задумался над деньгами. Необходимо ознаменовать эти
полные величия дни, это несомненное вступление в жизнь. Но как? Позвать
гостей? Я знал едва ли десяток людей во всем городе. Пожертвовать эти девять
рублей с высокой целью? Куда? Где эта высокая цель? Приобрести что-нибудь из
одежды или вещей?
Таким образом, в раннее воскресное утро я пошел на базар.
Базар в Павлодаре столь велик и длинен, что можно подумать, будто город
собирается торговать с целым континентом. Двери магазинов широко распахнуты.
Я иду от магазина к магазину, от окна к окну и беспрепятственно сближаюсь с
теми товарами, которым почему-либо суждено быть моими. Я извертываюсь,
выдумывая предлог, чтоб уйти от витрины часовщика.
Хоть бы встретить какого-нибудь знакомого, хоть бы появился Насосец.
Так зовут городского потешника, проказника, служащего в казначействе. Он
сквернослов, свистун, лицо его слащаво, как медовый пряник, но купцам он
нравится, и они любят калякать с ним о пустяках. Но и его нет еще. Рано.
Я гляжу уже не в магазины, а между них, и вдруг я вижу, что возле
чайного магазина сидит, прислонившись к стене, босяк. Возле ног его
медно-красная лампа, широкая, без фитиля и без стекла, да и приспособления,
сжимки для стекла, нет. Пожалуй, это сооружение можно назвать светильней.
Она медно-красная, но давно не чищена и покрылась грубой патиной.
Лампа лежит возле колена, а колено в ссадинах, видно, босяк недавно
упал. Он дышит мерно, заснул. Мешкать нельзя. Утащат.
Я шевелю его за плечо:
- Эй, дядя.
Он подергивает плечом, носом. Я сильнее надавливаю на плечо. Он
открывает глаза, думаю, что он будет меня ругать.
Он говорит:
- А чего не уступить. Торговаться не буду. Уступлю.
Удивление охватывает меня: зачем мне эта старая лампа?
У меня и дома-то нет, а для вещей нужен дом, по крайней мере
собственный угол, чтобы создавать там домашний уют.
Босяк опережает мои возражения:
- Чего пялишься? Это, брат, не простая лампа, а волшебная.
- Волшебная?
- А как же! Небось читал в книжках.
Книжек я читал много - и о путешествиях, и о прошлом, и о загадочной,
далекой Индии. Да-да, что-то припоминаю такое... Конечно, как я сразу не мог
сообразить, о волшебной лампе я читал в арабских сказках. Стоит загадать
желание и потереть лампу...
- Продаешь? - спрашиваю я у босяка.
- Эка, продаешь... Здесь одного материала, может, на гривенник, да
волшебство, да работа. Вот и считай, сколько набегает... Денег не хватит
расплатиться.- Он смотрит на меня, прищурив глаз, будто оценивает - стоит со
мной заключать сделку или поискать другого.- Уступаю во временное
пользование. Сроком на час.
- И сколько же ты берешь за час? - Голос мой дрожит от волнения. Я уже
твердо знаю, что не напрасно пришел на базар, что именно о такой лампе я
мечтал всю жизнь. И к чему целый час, мне достаточно пяти минут, только
хватит ли денег, чтобы расплатиться за воплощение мечты? Нащупываю получку,
лежавшую в кармане.- Сколько?
- А сколько есть у человека. Если он и вправду захочет получить лампу,
а не так, для баловства, то отдаст все, что есть, хоть даже и тысячу рублей.
Протягиваю ему деньги на раскрытой ладони. Босяк опять смотрит на меня
с прищуром, удовлетворенно улыбается и встает с земли. Он перекладывает мою
получку к себе в карман и направляется важным шагом к ближайшему кабаку. По
дороге останавливается и через плечо кивает на лампу, которая так и лежит в
мягкой павлодарской пыли:
- Лампу-то подбери. Спеши. Твой час уже начался.
Босяк уходит медленно, а я схватываю лампу и крепко прижимаю ее к
груди. Мысли теснятся лихорадочно в голове. Что же пожелать? Что? -
спрашиваю сам себя.- Странно. Так много желаний, и не знаешь, с чего начать.
Просить одежды или еды - глупо, стоит ли на это тратить силу волшебства?
Ведь у меня были деньги, чтобы купить необходимое. У меня еще будут
возможности заработать, мне и надо-то совсем немножко. Просить здоровья? Но
я здоров, молод, мне всего восемнадцать лет. Что еще?
Лампа острой своей гранью впивается мне в грудь, давит. Я стою в
нерешительности, а солнце за моей спиной движется, и вместе с ним движется
тень у меня под ногами. Еле-еле, медленно, однако движется. Что же пожелать?
Вдруг я слышу за спиной шаги, чья-то чужая тень сливается с моей,
кто-то кладет руку мне на плечо. Свежий запах вина и жареной картошки обдает
меня. Босяк стоит рядом, нетвердо пошатываясь.
-- Все, брат, вытекло время. Впредь будь поворотливей.
Неужели целый час прошел? Босяк забирает лампу, сует ее под мышку, но
не уходит, а все стоит. Я прошу его тихим голосом, без особой надежды:
-- Я уже придумал. Дай лампу на минутку, я только потру...
Он говорит укоризненно и серьезно:
- Какое же волшебство в нарушение уговора? Обман, а не волшебство.
Я подумал: Но для того, чтобы попросить Духа перебросить меня из эпохи
в эпоху, разве не стоило побеспокоиться... Допустим, что я сам, своим
поэтическим чутьем смогу быть и царем, и рабочим, и рабом, и солдатом, и
ученым. Но смогу ли я сам выбрать такую эпоху, из которой, как из бинокля,
можно было б разглядеть и понять все эпохи. Какие основания, что эта эпоха;
в которой я нахожусь, есть именно та, на которую я рассчитывал.
Я стою опечаленный, опустив голову, и размышляю: Вот и вторую получку
потратил без смысла. Но не денег жалко. А вот когда же я стану взрослым,
рассудительным?
А босяк мне сказал, читая мои мысли:
- Но только ты зря убиваешься, что не дотронулся. Дело в том, что когда
я проходил через Лебяжий, то эту штучку видела твоя мать, когда ты не
родился еще. И, кто знает, быть может, она дотронулась и пожелала, чтоб ты
родился именно в ту эпоху, которую желаешь.
Так как он прочел именно то, что я думал, я решил, что передо мной была
именно волшебная лампа, и я поверил тому, что не я, а моя мать дотронулась и
вызвала соответствующего Духа. Должен сказать, что моя мать, не будучи
практической женщиной, все же была решительна. Я говорю потому практической,
что, если б она заботилась о моем благополучии, она б вызвала меня в другую
эпоху. Но она знала, что не практическое благополучие составляет счастье
людей. И она выбрала именно ту эпоху, в которой мы с вами, читатель,
находимся. Я на нее не сетую, хотя меня не печатают наполовину и хотя эти
рассказы вряд ли будут напечатаны при моей жизни. Дело в том, что
книгопечатание изобретено так недавно и сетовать на то, что все твои писания
будут и должны быть непременно напечатаны,- глупо. У человечества и без того
много хлопот.
Популярность: 1, Last-modified: Sat, 21 Dec 2002 10:02:22 GmT