-----------------------------------------------------------------------
Arthur C.Clarke. The Ultimate Melody (1956). Пер. - В.Голант.
"Миры Артура Кларка". "Полярис", 1998.
OCR & spellcheck by HarryFan, 26 April 2001
-----------------------------------------------------------------------
Вам, конечно, знакомы те мгновения молчания и внезапной тишины, которые
иногда наступают в комнате, полной оживленно беседующих людей. В возникшей
вдруг вибрирующей пустоте как бы глохнут все звуки. Не знаю, что
испытывают при этом другие, но я в такие минуты просто холодею.
Разумеется, тут вступают в действие законы теории вероятности, однако,
по-моему, дело не только в случайном совпадении пауз в разгар шумных,
беспорядочных разговоров. Кажется, будто каждый прислушивается к чему-то,
а к чему - и сам не знает. И тогда я говорю себе:
И днем, и в час ночной, когда не спится,
Я слышу: Времени несется колесница.
Вот какие чувства вызывают во мне такие мгновения, даже если они
оборвали веселую беседу. И даже если она ведется в "Белом олене".
Именно так и случилось однажды. Было это в среду вечером, когда в
кабачке народу меньше, чем обычно. Молчание, как и всегда, воцарилось
неожиданно. Потом, должно быть, чтобы избавиться от тревожного чувства
ожидания, Чарли Уиллис принялся насвистывать модный шлягер. Не помню уж
какой. Знаю только, что именно эта песенка побудила Гарри Парвиса
рассказать одну из своих волнующих историй.
- Чарли, - сказал он довольно спокойно. - Этот проклятый мотивчик
сведет меня с ума. За последнюю неделю я слышу его всякий раз, как включаю
радио.
Джон Кристофер фыркнул:
- А вы бы настроили приемник на третью программу. Тогда вам не грозила
бы опасность стать психом.
- Некоторые, - возразил Гарри, - не любят сидеть на диете, состоящей из
мадригалов елизаветинской эпохи. Но, Бога ради, не будем из-за этого
пререкаться. Вам никогда не приходило в голову, что у всех шлягеров есть
что-то общее?
- Что вы хотите этим сказать?
- Да то, что они появляются ниоткуда, а потом неделями их напевают
решительно все, как, например, Чарли. Лучшие из них так впиваются в нас,
что от них просто невозможно отвязаться - они целыми днями сверлят вам
мозг. А потом вдруг исчезают.
- Понимаю, - отозвался Арт Винсент. - Мелодию можно подхватить или
бросить. Но есть такие - липнут, как патока, да и все тут.
- Точно! Добрую неделю я был ходячим лейтмотивом финала Второй симфонии
Сибелиуса - он не выходил у меня из головы, даже когда я спал. А есть еще
эта песенка "Третий мужчина" - знаете: да-ди-да-даа, ди-да, ди-даа... Вы
только вспомните, что она сделала со всеми!
Гарри пришлось переждать, пока все присутствующие не кончили напевать
себе под нос. Когда раздалось последнее "пам", он снова заговорил:
- Ну, пожалуйста, вот вам наглядный пример! Так что же все-таки
заключено в этих мелодиях? Почему они на нас так действуют? Одни из них -
настоящая музыка, другие просто пошлы... Но их, несомненно, объединяет
нечто общее.
Гарри замолчал.
- Продолжайте, - сказал Чарли, - мы ждем.
- Ответ мне неизвестен, - отрезал Гарри. - Да он мне и не нужен. Ибо я
знаю человека, который нашел его.
Кто-то с готовностью протянул ему кружку пива, чтобы нить повествования
не порвалась. У нас не любили, когда Гарри вдруг останавливался на
полуслове и сам наливал себе.
- Большинство ученых почему-то увлекаются музыкой, - сказал Гарри. - Уж
можете мне поверить. Я знаю несколько больших лабораторий, где есть
любительские симфонические оркестры, порой весьма недурные. Что касается
математиков, то причины подобного пристрастия понятны: музыка, особенно
классическая, облечена в форму почти математическую... Гармонические
отношения, волновой анализ, распределение частот и так далее. Теория может
все это объяснить. Исследование проблемы увлекательно само по себе и
представляет большой интерес для людей науки. К тому же оно вовсе не
исключает, как думают иные, эстетического восприятия музыки как таковой.
Должен, однако, признаться, что интерес к музыке, который проявлял
Джилберт Листер, был чисто рационалистическим. Джилберт прежде всего
физиолог, все его помыслы сосредоточивались на деятельности мозга.
Поэтому, когда я упомянул о том, что интерес его к музыке шел только от
рассудка, я сказал это в буквальном смысле. Ему было все равно, что
слушать - синкопированные мелодии из фильма "Джаз Александера" или
Хоральную симфонию. Его привлекали не сами звуки, а лишь действие, которое
они оказывают на мозг через слуховые рецепторы.
- В такой высококвалифицированной аудитории, как эта, - произнес Гарри
с нажимом, отчего вся фраза приняла откровенно оскорбительный оттенок, -
вряд ли найдется человек, который не знал бы, что деятельность мозга в
значительной мере связана с электрическими процессами. В мозгу существуют
постоянные пульсирующие ритмы, которые можно зафиксировать и подвергнуть
анализу с помощью современных приборов. Этим и занимался Джилберт Листер.
Он мог прикрепить к вашему черепу электроды и с помощью усилителей
исписывать волнами, которые посылает мозг, целые метры магнитной ленты.
Потом он изучал эти записи и открывал вам массу интересного о вас самом.
Настанет время, утверждал он, когда (употребляю научный термин) по
энцефалограмме можно будет идентифицировать личность с большей
достоверностью, чем сейчас по отпечаткам пальцев. При желании хирург
сумеет заменить человеку кожу на пальцах. Но даже если наука и достигнет
такой стадии развития, что мы сможем пересаживать мозг, подменяя одну
личность другой, система все же будет действовать безошибочно.
Джилберт заинтересовался музыкой, исследуя ритмы, возникающие в мозгу,
- альфа, бета и другие. Он полагал, что между ними и музыкальными ритмами
существует какая-то связь. Поэтому он начал проигрывать музыкальные
произведения своим подопытным, чтобы установить, влияет ли музыка на
обычные кривые биотоков мозга. Разумеется, влияет, и в немалой степени.
Это открытие увлекло Джилберта в область теории.
Мне только раз удалось всласть наговориться с ним о его теоретических
выкладках. Не то чтобы он был скрытен - кстати, скрытных ученых я вообще
не встречал, - просто Джилберт не любил говорить о своей работе, пока не
мог с уверенностью сказать, куда она его приведет. Впрочем, и по скупым
его словам нетрудно было догадаться, что перед ним открылось новое
интереснейшее поле для научных исследований. Моя фирма поставляла ему
кое-какие приборы, которыми он пользовался. Да я и сам был не прочь
подзаработать на этом деле. Мне пришло в голову, что если идеи Джилберта
подтвердятся, то раньше, чем вы успеете просвистать первый такт Пятой
симфоний, ему понадобится импресарио. Ибо Джилберт пытался разработать не
что иное, как теорию создания шлягеров. Разумеется, он-то ее так не
воспринимал, он рассматривал свою работу как чисто научную и не заглядывал
в будущее дальше опубликования статьи в "Proceedings of the Physical
Society".
Но передо мной сразу открылись финансовые перспективы, и от них
захватывало дух.
По мнению Джилберта, любая музыка - будь то великая мелодия или просто
модная песенка - воздействует на нас потому, что каким-то образом
соответствует основным ритмам электрических импульсов мозга. Он даже
привел такое сравнение: "Это как ключ, вставляемый во французский замок:
чтобы дверь открылась, оба профиля бородки должны совпасть".
К решению проблемы он подошел с двух сторон. Во-первых, подверг анализу
структуру, или, как он выражался, морфологию, сотен знаменитых мелодий
классической и легкой музыки. Это делалось с помощью специального прибора
- анализатора гармоний, который как бы "сортировал" частоты. Разумеется,
дело обстояло гораздо сложнее, но я уверен, что суть вы ухватили.
Во-вторых, он пытался установить соответствие между кривыми звуковых
волн и естественных электрических колебаний в мозгу. Ибо, согласно теории
Джилберта - тут нам придется погрузиться в отвлеченные материи, - все
существующие мелодии представляют собой только грубые, весьма приближенные
варианты одной основной темы. Музыканты столетиями бессознательно пытались
нащупать эту первооснову. Но они ведь ничего не знали о связях между
музыкой и деятельностью мозга. Теперь же, когда этот вопрос выяснен, можно
найти и Абсолютную мелодию.
- Э! - сказал Джон Кристофер. - Да это просто переделка платоновского
учения на новый лад. Ну, вы же знаете, о чем я говорю: все предметы нашего
материального мира - лишь грубые копии идеального стула или стола или
чего-то там еще. Так что ваш друг гонялся за идеальной мелодией. Он ее
нашел?
- Сейчас услышите, - невозмутимо продолжал Гарри. - Джилберту
понадобился примерно год, чтобы завершить анализ. Затем он перешел к
синтезу. Другими словами, он построил машину, создававшую сочетания звуков
в соответствии с открытыми им законами. У него была целая система
генераторов колебаний и преобразователей частоты (для этой части своего
аппарата он переконструировал обыкновенный электронный орган). Системой
управлял механический композитор. Ученые, как дети, обожают давать имена
своим творениям, и Джилберт окрестил созданную машину Людвигом.
Возможно, вам будет легче понять, как действовал Людвиг, если вы
представите его себе в виде калейдоскопа, узоры которого определяются не
светом, а звуком. Но при этом калейдоскоп подчиняется строгим законам -
законам, как полагал Джилберт, отражающим основные принципы действия
человеческого мозга. Джилберт верил, что, если хорошенько отладить машину,
та, перебрав все возможные сочетания музыкальных тем, рано или поздно
создаст Абсолютную мелодию.
Однажды мне довелось наблюдать, как работает Людвиг, и, признаться, мне
стало не по себе. Машина представляла собой обычное нагромождение
электронных приборов самого неопределенного вида, какое можно увидеть в
любой лаборатории. Ее можно было принять за что угодно: модель новой
электронно-вычислительной машины, радарный прицел, систему регулирования
уличного движения или любительскую схему радиоприемника. Просто не
верилось, что в случае удачи она обречет на безработицу всех композиторов
мира. Неужели такое возможно? Надеюсь, нет - даже если бы Людвиг наладил
выпуск "сырья", все равно нужна еще и оркестровка.
Но вот из динамика полились звуки. Сначала мне показалось, будто я
слушаю экзерсисы прилежного ученика, который усердно работает пятью
пальцами, и не ведая о вдохновении. Темы в большинстве были банальны:
проиграв одну, машина принималась варьировать ее такт за тактом. Потом,
исчерпав возможности, переходила к следующей. Иногда звучала
запоминающаяся музыкальная фраза, но в целом музыка не произвела на меня
никакого впечатления.
Однако Джилберт объяснил, что это только пробный пуск - основные цепи
еще не собраны. Со временем Людвиг станет куда более требовательным. А
сейчас он играет что попало - ведь он пока не способен разбираться в
музыке. Вот когда он приобретет эту способность, возможности его станут
поистине безграничными.
Я больше никогда не видел Джилберта Листера. Мы договорились
встретиться в лаборатории примерно через неделю - к этому времени он
рассчитывал продвинуться далеко вперед. Но случилось так, что я опоздал на
час. И, должен признаться, мне очень повезло.
Придя в лабораторию, я узнал, что Джилберта только что увезли. Его
лаборант - немолодой человек, проработавший с ним много лет, в каком-то
отупении смотрел на перепутанные провода Людвига. Далеко не сразу мне
удалось выяснить, что же именно случилось, и еще больше времени ушло на
то, чтобы осмыслить происшедшее.
Одно было очевидно: Людвиг наконец заработал в полную силу. Когда
Джилберт заканчивал настройку, лаборант пошел перекусить. Час спустя он
вернулся. В лаборатории, заполняя собой все помещение, звучала длинная и
очень сложная мелодическая фраза. Неизвестно, сама ли машина остановилась
на ней, или Джилберт переключил Людвига на повтор. Как бы то ни было,
Джилберт по меньшей мере сотни раз прослушал одно и то же. Лаборант застал
его в трансе. Глаза его были открыты, но казались незрячими, тело
одеревенело. Ничего не изменилось и тогда, когда Людвига отключили.
Джилберту уже ничем нельзя было помочь.
Что же произошло? Мы, вероятно, должны были предвидеть последствия
содеянного, но ведь все мы задним умом крепки. Это легче легкого. А
получилось как раз то, о чем я говорил вначале. Если композитор, этот
кустарь-одиночка, может сочинить мотив, способный на несколько дней
завладеть вашим умом, то какой же эффект должна была произвести Абсолютная
мелодия, которую искал Джилберт! Представим на минуту, что она
действительно существует - впрочем, я этого не утверждаю. В таком случае
нервные связи, обеспечивающие механизмы памяти, замкнулись бы в кольцо, по
которому, вытеснив все, вечно кружилась бы одна и та же мелодия. Любые
навязчивые мотивчики оказались бы пустяком в сравнении с нею.
Утвердившись, она нарушила бы волновую электростатическую активность
мозга, это физическое проявление сознания. И - конец всему! Именно это и
случилось с Джилбертом.
Его пробовали лечить по-всякому, даже шоковой терапией. Бесполезно.
Порочный круг образовался, и разорвать его оказалось невозможным. Джилберт
потерял всякое представление об окружающем мире. Жизнь его поддерживают,
вводя в вену питательный раствор. Он совершенно недвижим и не реагирует на
внешние раздражители. Но, говорят, иногда он как-то странно дергается,
словно бы отбивает такт...
Боюсь, что он безнадежен, но не берусь судить, ужасна ли такая участь
или, наоборот, ему следует позавидовать. Быть может, в известном смысле он
обрел ту абсолютную, идеальную реальность, о которой вечно толкуют
философы и о которой в свое время говорил Платон. Кто знает? Иногда я и
сам задумываюсь над тем, что же собой представляла эта чертова мелодия, и
готов пожалеть, что не услышал ее. А вдруг все-таки можно избегнуть
страшной участи Джилберта? Вспомните, ведь Улисс слушал пение сирен, и это
сошло ему с рук... Но теперь-то уже все пропало, ничего не поделаешь.
- Этого я и ждал, - насмешливо произнес Чарли Уиллис. - Разумеется,
аппарат взорвался или стряслось еще что-нибудь в этом роде... И, конечно,
совершенно невозможно проверить ваш рассказ.
Гарри взглянул на него, следуя лучшей актерской традиции - скорее со
скорбью, нежели с раздражением.
- Аппарат оставался совершенно неповрежденным, - строго сказал он. - А
затем произошла одна из тех историй, которые способны довести меня до
белого каления. Как я мог так прошляпить! Видите ли, я настолько увлекся
опытами Джилберта, что здорово подзапустил дела фирмы. Джилберт сильно
просрочил платежи. Когда в бухгалтерии узнали, что с ним стряслось, меры
были приняты незамедлительно. Я как раз отлучился на несколько дней по
другому делу, и знаете, что они натворили за это время? Протолкнули иск
через суд и наложили лапу на все имущество Джилберта! А это, разумеется,
означало демонтаж Людвига. Когда я снова увидел беднягу, он уже был грудой
никому не нужного лома. И все из-за нескольких фунтов. Я даже разрыдался.
- В этом я не сомневаюсь, - сказал Эрик Мэйн. - Но вы забыли, что
следует сводить концы с концами. Что в таком случае произошло с помощником
Джилберта? Он сунулся в лабораторию, когда эта штука работала на всю
катушку. Почему же она не поймала в свои сети и его? Тут-то вы и оплошали,
Гарри!
Г.Парвис, эсквайр, сделал паузу. Но лишь для того, чтобы допить пиво и
молча протянуть кружку Дрю.
- Вот как! - сказал он. - Значит, перекрестный допрос? Я счел такие
подробности не заслуживающими внимания. Но именно из-за этого несчастного
лаборанта я так и не смог составить ни малейшего представления о мелодии.
Видите ли, помощник Джилберта был первоклассным техником, но ничем не мог
помочь ему при настройке Людвига. Он человек, начисто лишенный
музыкального слуха. Для него Абсолютная мелодия - что вопли мартовских
котов на садовой стене.
Больше вопросов не последовало. Думаю, всем хотелось побыть наедине со
своими мыслями. Наступило долгое и грустное молчание. Когда оно кончилось,
в "Белом олене" потекла обычная жизнь. Но и после этого прошло, как я
заметил, добрых десять минут, прежде чем Чарли вновь принялся насвистывать
"Песенку о качелях".
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 26 Apr 2001 20:14:42 GmT