Мы - Хогбены, других таких нет. Чудак прохвессор из большого города
мог бы это знать, но он разлетелся к нам незванный, так что теперь,
по-моему, пусть пеняет на себя. В Кентукки вежливые люди занимаются своими
делами и не суют нос куда их не просят.
Так вот, когда мы шугали братьев Хейли самодельным ружьем (до сих пор
не поймем, как оно стреляет), тогда все и началось - с Рейфа Хейли, он
крутился возле сарая да вынюхивал, чем там пахнет, в оконце, - норовил
поглядеть на крошку Сэма. После Рейф пустил слух, будто у крошки Сэма три
головы или еще кой-что похуже.
Ни единому слову братьев Хейли верить нельзя. Три головы! Слыханное
ли дело, сами посудите? Когда у крошки Сэма всего-навсего две головы,
больше сроду не было.
Вот мы с мамулей смастерили то ружье и задали перцу братьям Хейли. Я
же говорю, мы потом сами в толк не могли взять, как оно стреляет.
Соединили сухие батареи с какими-то катушками, проводами и прочей
дребеденью, и эта штука как нельзя лучше прошила Рейфа с братьями
насквозь.
В вердикте коронер записал, что смерть братьев Хейли наступила
мгновенно; приехал шериф Эбернати, выпил с нами маисовой водки и сказал,
что у него руки чешутся проучить меня так, чтобы родная мама не узнала. Я
пропустил это мимо ушей. Но, видно, какой-нибудь чертов янки-репортеришка
жареное учуял, потому как вскорости заявился к нам высокий, толстый,
серьезный дядька и ну выспрашивать всю подноготную.
Наш дядя Лес сидел на крыльце, надвинув шляпу чуть ли не до самых
зубов.
- Убирались бы лучше подобру-поздорову обратно в свой цирк, господин
хороший, - только и сказал он. - Нас Барнум самолично приглашал и то мы
наотрез отказались. Верно, Сонк?
- Точно, - подтвердил я. - Не доверял я Финеасу. Он обозвал крошку
Сэма уродом, надо же!
Высокий и важный дядька - прохвессор Томас Гэлбрейт - посмотрел на
меня.
- Сколько тебе лет, сынок? - спросил он.
- Я вам не сынок, - ответил я. - И лет своих не считал.
- На вид тебе не больше восемнадцати, - сказал он, - хоть ты и
рослый. Ты не можешь помнить Барнума.
- А вот и помню. Будет вам трепаться. А то как дам в ухо.
- Никакого отношения к цирку я не имею, - продолжал Гэлбрейт. - Я
биогенетик.
Мы давай хохотать. Он вроде бы раскипятился и захотел узнать, что тут
смешного.
- Такого слова и на свете-то нет, - сказала мамуля.
Но тут крошка Сэм зашелся криком. Гэлбрейт побелел как мел и весь
затрясся. Прямо рухнул наземь. Когда мы его подняли, он спросил, что
случилось.
- Это крошка Сэм, - объяснил я. - Мамуля его успокаивает. Он уже
перестал.
- Это ультразвук, - буркнул прохвессор. - Что такое "крошка Сэм"
коротковолновый передатчик?
- Крошка Сэм - младенец, - ответил я коротко. - Не смейте его
обзывать всякими именами. А теперь, может, скажете, чего вам нужно?
Он вынул блокнот и стал его перелистывать.
Я у-ученый, - сказал он. - Наш институт изучает евгенику, и мы
располагаем о вас кое-какими сведениями. Звучали они неправдоподобно. По
теории одного из наших сотрудников, в малокультурных районах естественная
мутация может остаться нераспознанной и... - Он приостановился и в упор
посмотрел на дядю Леса.
- Вы действительно умеете летать? - спросил он.
Ну, об этом-то мы не любим распространяться. Однажды проповедник дал
нам хороший нагоняй. Дядя Лес назюзюкался и взмыл над горами - до одури
напугал охотников на медведей. Да и в библии нет такого, что людям
положено летать. Обычно дядя Лес делает это исподтишка, когда никто не
видит.
Как бы там ни было, дядя Лес надвинул шляпу еще ниже и промычал:
- Это уж вовсе глупо. Человеку летать не дано. Взять хотя бы эти
новомодные выдумки, о которых мне все уши прожужжали: между нами, они
вообще не летают. Просто бредни, вот и все.
Гэлбрейт хлопнул глазами и снова заглянул в блокнот.
- Но тут с чужих слов есть свидетельства о массе необычных качеств,
присущих вашей семье. Умение летать - только одно из них. Я знаю,
теоретически это невозможно - если не говорить о самолетах, - но...
- Хватит трепаться!
- В состав мази средневековых ведьм входил аконит, дающий иллюзию
полета, разумеется совершенно субъективную.
- Перестанете вы нудить? - взбешенного дядю Леса прорвало, я так
понимаю - от смущения. Он вскочил, швырнул шляпу на крыльцо и взлетел.
Через минуту стремительно опустился, подхватил свою шляпу и скорчил рожу
прохвессору. Потом опять взлетел и скрылся за ущельем, мы его долго не
видели.
Я тоже взбесился.
- По какому праву вы к нам пристаете? - сказал я. - Дождетесь, что
дядя Лес возьмет пример с папули, а это будет чертовски неприятно. Мы
папулю в глаза не видели, с тех пор как тут крутился один тип из города.
Налоговый инспектор, кажется.
Гэлбрейт ничего не сказал. Вид у него был какой-то растерянный. Я дал
ему выпить, и он спросил про папулю.
- Да папуля где-то здесь, - ответил я. - Только его теперь не
увидишь. Он говорит, что так ему больше нравится.
- Ага, - сказал Гэлбрейт и выпил еще рюмочку. - О господи. Сколько,
говоришь, тебе лет?
- А я про это ничего не говорю.
- Ну, какое воспоминание у тебя самое первое?
- Что толку запоминать? Только голову себе зря забиваешь.
- Фантастика, - сказал Гэлбрейт. - Не ожидал, что отошлю в институт
такой отчет.
- Не нужно нам, чтобы тут лезли всякие, - сказал я. - Уезжайте отсюда
и оставьте нас в покое.
- Но помилуйте! - он выглянул за перила крыльца и заинтересовался
ружьем. - Это еще что?
- Такая штука, - ответил я.
- Что она делает?
- Всякие штуки, - ответил я.
- Угу. Посмотреть можно?
- Пожалуйста, - ответил я. - Да я вам отдам эту хреновину, только бы
вы отсюда уехали.
Он подошел и осмотрел ружье. Папуля встал (он сидел рядом со мной),
велел мне избавиться от чертового янки и вошел в дом. Вернулся прохвессор.
- Потрясающе! - говорит. - Я кое-что смыслю в электронике, и, по
моему мнению, это нечто выдающееся. Каков принцип действия?
- Чего-чего? - отвечаю. - Она дырки делает.
- Стрелять патронами она никак не может. В казенной части у нее две
линзы вместо... Как, говоришь, она действует?
- Откуда я знаю.
- Это ты сделал?
- Мы с мамулей.
Он давай сыпать вопросами.
- Откуда я знаю, - говорю. - Беда с ружьями в том, что их надо каждый
раз перезаряжать. Вот мы и подумали: смастерим ружье по-своему, чтобы его
никогда не заряжать. И верно, не приходится.
- А ты серьезно обещал мне его подарить?
- Если отстанете.
- Послушай, - сказал он, - просто чудо, что вы, Хогбены, так долго
оставались в тени.
- На том стоим.
- Должно быть, теория мутации верна! Вас надо обследовать. Это же
одно из крупнейших открытий после... - и пошел чесать в том же духе. Я
мало что понял.
В конце концов я решил, что есть только два выхода, а после слов
шерифа Эбернати мне не хотелось убивать, пока шерифов гнев не остынет. Не
люблю скандалов.
- Допустим, я поеду с вами в Нью-Йорк, раз уж вам так хочется, -
сказал я. - Оставите вы мою семью в покое?
Он вроде бы пообещал, правда нехотя. Но все же уступил и забожился: я
пригрозил, что иначе разбужу крошку Сэма. Он-то, конечно, хотел повидать
крошку Сэма, но я объяснил, что это все равно без толку. Как ни верти, не
может крошка Сэм поехать в Нью-Йорк. Он лежит в цистерне, без нее ему
становится худо.
Вообще, прохвессор остался мною доволен и уехал, когда я пообещал
встретиться с ним наутро в городке. Но все же на душе у меня, по правде
сказать, было паскудно. Мне не доводилось еще ночевать под чужой крышей
после той заварушки в Старом Свете, когда нам пришлось в темпе уносить
ноги.
Мы тогда, помню, переехали в Голландию. Мамуля всегда была
неравнодушна к человеку, который помог нам выбраться из Лондона. В его
честь дала имя крошке Сэму. А фамилию того человека я уж позабыл. Не то
Гвинн, не то Стюард, не то Пипин - у меня в голове все путается, когда я
вспоминаю то, что было до войны Севера с Югом.
Вечер прошел, как всегда, нудно. Папуля, конечно, сидел невидимый, и
мамуля все злилась, подозревая, что он тянет маисовой больше, чем
положено. Но потом сменила гнев на милость и налила ему настоящего виски.
Все наказывали мне вести себя прилично.
- Этот прохвессор ужас до чего умный, - сказала мамуля. - Все
прохвессора такие. Не морочь ему голову. Будь паинькой, а не то я тебе
покажу, где раки зимуют.
- Буду паинькой, мамуля, - ответил я.
Папуля дал мне затрещину, что с его стороны было нечестно: ведь я-то
его не мог видеть!
- Это чтобы ты лучше запомнил, - сказал он.
- Мы люди простые, - ворчал дядя Лес. - И нечего прыгать выше головы,
никогда это к добру не приводит.
- Я не пробовал, честно! - сказал я. - Только я так считаю...
- Не наделай бед! - пригрозила мамуля, и тут мы услышали, как в
мезонине дедуля заворочался. Порой дедуля не двигался неделями, но в тот
вечер он был прямо-таки живчик.
Мы, само собой, поднялись узнать, чего он хочет. Он заговорил о
прохвессоре.
- Чужак-то, а? - сказал дедуля. - Продувная бестия! Редкостные
губошлепы собрались у моего ложа, когда я сам от старости слабею разумом!
Один Сонк не без хитрости, да и то, прости меня, господи, дурак дураком.
Я только поерзал на месте и что-то пробормотал, лишь бы не смотреть
дедуле в глаза - я этого не выношу. Но он на меня не обратил внимания. Все
бушевал:
- Значит, ты собрался в этот Нью-Йорк? Кровь христова, да разве ты
запамятовал, что мы как огня стережемся Лондона и Амстердама - да и
Нью-Амстердама - из боязни дознания? Уж не хочешь ли ты попасть в
ярмарочные уроды? Хоть это и не самое страшное.
Дедуля у нас старейший и иногда вставляет в разговор какие-то
допотопные словечки. Наверное, жаргон, к которому привыкнешь в юности,
прилипает на всю жизнь. Одного у дедули не отнимешь: ругается он лучше
всех, кого мне довелось послушать.
- Ерунда, - сказал я. - Я ведь хотел как лучше!
- Так он еще речет супротив, паршивый неслух! - возмутился дедуля. -
Во всем виноват ты, ты и твоя родительница. Это вы пресечению рода Хейли
споспешествовали. Когда б не вы, ученый бы сюда и не пожаловал.
- Он прохвессор, - сообщил я. - Звать его Томас Гэлбрейт.
- Знаю. Я прочитал его мысли через мозг крошки Сэма. Опасный человек.
Все мудрецы опасны. Кроме разве Роджера Бэкона, да и того мне пришлось
подкупить, дабы... Не важно. Роджер был незаурядный человек. Внимайте же:
никто из вас да не едет в Нью-Йорк. Стоит нам только покинуть сию тихую
заводь, стоит кому-то нами заинтересоваться - и мы пропали. Вся их волчья
стая вцепится и разорвет нас в клочья. А твои безрассудные полеты, Лестер,
помогут тебе как мертвому припарки - ты внемлешь?
- Но что же нам делать? - спросила мамуля.
- Да чего там, - сказал папуля. - Я этого прохвессора угомоню. Спущу
в цистерну, и дело с концом.
- И испортишь воду? - взвилась мамуля. - Попробуй только!
- Что за порочное племя вышло из моих чресел? - сказал дедуля,
рассвирепев окончательно. - Ужли не обещали вы шерифу, что убийства
прекратятся... хотя бы на ближайшее время? Ужли и слово Хогбена - ничто?
Две святыни пронесли мы сквозь века - нашу тайну и честь Хогбенов!
Посмейте только умертвить этого Гэлбрейта - вы мне ответите!
Мы все побледнели. Крошка Сэм опять проснулся и захныкал.
- Что же теперь делать? - спросил дядя Лес.
- Наша великая тайна должна остаться нерушимой, - сказал дедуля.
Поступайте как знаете, только без убийств. Я тоже обмозгую сию
головоломку.
Тут он, казалось, заснул, хотя точно про него никогда ничего не
знаешь.
На другой день мы встретились с Гэлбрейтом в городке, как и
договорились, но еще раньше я столкнулся на улице с шерифом Эбернати,
который, завидев меня, зло сверкнул глазами.
- Лучше не нарывайся, Сонк, - сказал он. - Помни, я тебя
предупреждал.
Очень неудобно получилось. Как бы там ни было, я увидел Гэлбрейта и
рассказал ему, что дедуля не пускает меня в Нью-Йорк. Гэлбрейт не очень-то
обрадовался, но понял, что тут уж ничего не поделаешь.
Его номер в отеле был забит научной дребеденью и мог напугать
всякого. Ружье стояло тут же, и Гэлбрейт как будто ничего в нем не менял.
Он стал меня переубеждать.
- Ничего не выйдет, - отрезал я. - Нас от этих гор не оттащишь. Вчера
я брякнул сдуру, никого не спросясь, вот и все.
- Послушай, Сонк, - сказал он. - Я расспрашивал в городке о Хогбенах,
но почти ничего не узнал. Люди здесь скрытные. Но все равно, их
свидетельство было бы только лишним подтверждением. Я не сомневаюсь, что
наши теории верны. Ты и вся твоя семья - мутанты, вас надо обследовать!
- Никакие мы не мутанты, - ответил я. - Вечно ученые обзывают нас
какими-то кличками. Роджер Бэкон окрестил нас гомункулами, но...
- Ч_т_о_?! - вскрикнул Гэлбрейт. - Что ты сказал?
- Э... Издольщик один из соседнего графства, - тут же опомнился я, но
видно было, что прохвессора не проведешь. Он стал расхаживать по номеру.
- Бесполезно, - сказал он. - Если ты не поедешь в Нью-Йорк, я
попрошу, чтобы институт выслал сюда комиссию. Тебя надо обследовать во
славу науки и ради прогресса человечества.
- Этого еще не хватало, - ответил я. - Воображаю, что получится.
Выставите нас, как уродов, всем на потеху. Крошку Сэма это убьет.
Уезжайте-ка отсюда и оставьте нас в покое.
- Оставить вас в покое? Когда вы умеете создавать такие приборы? - он
махнул рукой в сторону ружья. - Как же оно работает? - спросил он ни с
того ни с сего.
- Да не знаю я... Смастерили, и дело с концом. Послушайте,
прохвессор. Если на нас глазеть понаедут, быть беде. Большой беде. Так
говорит дедуля.
Гэлбрейт стал теребить собственный нос.
- Что ж, допустим... А ответишь мне на кое-какие вопросы, Сонк?
- Не будет комиссии?
- Посмотрим.
- Нет, сэр. Не стану...
Гэлбрейт набрал побольше воздуху.
- Если ты расскажешь все, что мне нужно, я сохраню ваше
местопребывание в тайне.
- А я-то думал, у вас в институте знают, куда вы поехали.
- А-а, да, - спохватился Гэлбрейт. - Естественно, знают. Но про вас
там ничего не известно.
Он подал мне мысль. Убить его ничего не стоило, но тогда дедуля стер
бы меня в порошок, да и с шерифом приходилось считаться. Поэтому я сказал:
"ладно уж" - и кивнул.
Господи, о чем только этот тип не спрашивал! У меня аж круги поплыли
перед глазами. А он распалялся все больше и больше.
- Сколько лет твоему дедушке?
- Понятия не имею.
- Гомункулы, хм... Говоришь, он когда-то был рудокопом?
- Да не он, его отец, - сказал я. - На оловянных копях в Англии.
Только дедуля говорит, что в то время она называлась Британия. На них
тогда еще навели колдовскую чуму. Пришлось звать лекарей... друнов?
Друдов?
- Друидов?
- Во-во. Эти друиды, дедуля говорит, были лекарями. В общем, рудокопы
мерли как мухи по всему Корнуэллу, и копи пришлось закрыть.
- А что за чума?
Я объяснил ему, как запомнил из рассказов дедули, и прохвессор
страшно разволновался, пробормотал что-то, насколько я понял, о
радиоактивном излучении. Ужас какую околесицу он нес.
- Искусственная мутация, обусловленная радиоактивностью! - говорит, а
у самого глаза и зубы разгорелись. - Твой дед родился мутантом! Гены и
хромосомы перестроились в новую комбинацию. Да ведь вы, наверно,
сверхлюди!
- Нет уж, - возразил я. - Мы Хогбены. Только и всего.
- Доминанта, типичная доминанта. А у тебя вся семья... э-э... со
странностями?
- Эй, легче на поворотах! - пригрозил я.
- В смысле - все ли умеют летать?
- Сам-то я еще не умею. Наверно, мы какие-то уроды. Дедуля у нас -
золотая голова. Всегда учил, что нельзя высовываться.
- Защитная маскировка, - подхватил Гэлбрейт. - На фоне косной
социальной культуры отклонения от нормы маскируются легче. В современном
цивилизованном обществе вам было бы также трудно утаиться, как шилу в
мешке. А здесь, в глуши, вы практически невидимы.
- Только папуля, - уточнил я.
- О боже, - вздохнул он. - Скрывать такие невероятные природные
способности... Представляете, что вы могли бы совершить?
Вдруг он распалился пуще прежнего, и мне не очень-то понравился его
взгляд.
- Чудеса, - повторял он. - Все равно что лампу Алладина найти.
- Хорошо бы вы от нас отвязались, - говорю. - Вы и ваша комиссия.
- Да забудь ты о комиссии. Я решил пока что заняться этим
самостоятельно. При условии, если ты будешь содействовать. В смысле -
поможешь мне. Согласен?
- Не-а, - ответил я.
- Тогда я приглашу сюда комиссию из Нью-Йорка, - сказал он злорадно.
Я призадумался.
- Ну, сказал я наконец, - чего вы хотите?
- Еще не знаю, - медленно проговорил он. - Я еще не полностью охватил
перспективы.
Но он готов был ухватить все в охапку. Сразу было видать. Знаю я
такое выражение лица.
Я стоял у окна, смотрел на улицу, и тут меня вдруг осенило. Я
рассудил, что, как ни кинь, чересчур доверять прохвессору - вовсе глупо.
Вот я и подобрался, будто ненароком, к ружью и кое-что там подправил.
Я прекрасно знал, чего хочу, но, если бы Гэлбрейт спросил, почему я
скручиваю проволочку тут и сгибаю какую-то чертовщину там, я бы не мог
ответить. В школах не обучался. Но твердо знал одно: теперь эта штучка
сработает как надо.
Прохвессор строчил что-то в блокноте. Он поднял глаза и заметил меня.
- Что ты делаешь? - спросил он.
- Тут было что-то неладно, - соврал я. - Не иначе как вы тут мудрили
с батарейками. Вот сейчас испытайте.
- Здесь? - возмутился он. - Я не хочу возмещать убытки. Испытывать
надо в безопасных условиях.
- Видите вон там, на крыше, флюгер? - я показал пальцем. - Никто не
пострадает, если мы в него прицелимся. Можете испытывать не отходя от
окна.
- Это... Это не опасно? - ясно было, что у него руки чешутся испытать
ружье. Я сказал, что все останутся в живых, он глубоко вздохнул, подошел к
окну и неумело взялся за приклад.
Я отодвинулся в сторонку. Не хотел, чтобы шериф меня увидел. Я-то его
давно приметил - он сидел на скамье возле продуктовой лавки через дорогу.
Все вышло, как я и рассчитывал. Гэлбрейт спустил курок, целясь в
флюгер на крыше, и из дула вылетели кольца света. Раздался ужасающий
грохот. Гэлбрейт повалился навзничь, и тут началось такое столпотворение,
что передать невозможно. Вопль стоял по всему городку.
Ну, чувствую, самое время сейчас превратиться в невидимку. Так я и
сделал.
Гэлбрейт осматривал ружье, когда в номер ворвался шериф Эбернати. А с
шерифом шутки плохи. У него был пистолет в руке и наручники наготове; он
отвел душу, изругав прохвессора последними словами.
- Я вас видел! - орал он. - Вы, столичные, думаете, что вам здесь все
сойдет с рук. Так вот, вы ошибаетесь!
- Сонк! - вскричал Гэлбрейт, озираясь по сторонам. Но меня он,
конечно, увидеть не мог.
Тут они сцепились. Шериф Эбернати видел, как Гэлбрейт стрелял из
ружья, а шерифу палец в рот не клади. Он поволок Гэлбрейта по улице, а я,
неслышно ступая, двинулся следом. Люди метались как угорелые. Почти все
прижимали руки к щекам.
Прохвессор продолжал ныть, что ничего не понимает.
- Я все видел! - оборвал его Эбернати. - Вы прицелились из окна - и
тут же у всего города разболелись зубы! Посмейте только еще раз сказать,
будто вы не понимаете!
Шериф у нас умница. Он с нами, Хогбенами, давно знаком и не
удивляется, если иной раз творятся чудные дела. К тому же он знал, что
Гэлбрейт - ученый. Так вот, получился скандал, люди доискались, кто
виноват, и я оглянуться не успел, как они собрались линчевать Гэлбрейта.
Эбернати его увел. Я немножко послонялся по городку. На улицу вышел
пастор посмотреть церковные окна - они его озадачили. Стекла были
разноцветные, и пастор никак не мог понять, с чего это они вдруг
расплавились. Я бы ему подсказал. В цветных стеклах есть золото - его
добавляют, чтобы получить красный тон.
В конце концов я подошел к тюрьме. Меня все еще нельзя было видеть.
Поэтому я подслушал разговор Гэлбрейта с шерифом.
- Все Сонк Хогбен, - повторял прохвессор. - Поверьте, это он
перестроил проектор!
- Я вас видел, - отвечал Эбернати. - Вы все сделали сами. Ой! - Он
схватился рукой за челюсть. - Прекратите-ка, да поживее! Толпа настроена
серьезно. В городе половина людей сходит с ума от зубной боли.
Видно, у половины городских в зубах были золотые пломбы. То, что
сказал на это Гэлбрейт, меня не очень-то удивило.
- Я ожидаю прибытия комиссии из Нью-Йорка; сегодня же вечером позвоню
в институт, там за меня поручатся.
Значит, он всю дорогу собирался нас продать. Я как чувствовал, что у
него на уме.
- Вы избавите меня от зубной боли - и всех остальных тоже, а не то я
открою двери и впущу линчевателей! - простонал шериф. И ушел прикладывать
к щеке пузырь со льдом.
Я прокрался обратно в коридор и стал шуметь, чтобы Гэлбрейт услыхал.
Я подождал, пока он не кончит ругать меня на все корки. Напустил на себя
глупый вид.
- Видно, я маху дал, - говорю. - Но могу все исправить.
- Да ты уж наисправлял достаточно. - Тут он остановился. - Погоди.
Как ты сказал? Ты можешь вылечить эту... Что это?
- Я осмотрел ружье, - говорю. - Кажется, я знаю, где напорол. Оно
теперь настроено на золото, и все золото в городе испускает тепловые лучи
или что-то в этом роде.
- Наведенная избирательная радиоактивность, - пробормотал Гэлбрейт
очередную бессмыслицу. - Слушай. Вся эта толпа... У вас когда-нибудь
линчуют?
- Не чаще раза-двух в год, - успокоил я. - И эти два раза уже позади,
- так что годовую норму мы выполнили. Жаль, что я не могу переправить вас
к нам домой. Мы бы вас запросто спрятали.
- Ты бы лучше что-нибудь предпринял! - говорит. - А не то я вызову из
Нью-Йорка комиссию! Ведь тебе это не очень-то по вкусу, а?
Никогда я не видел, чтобы человек с честным лицом так нагло врал в
глаза.
- Дело верное, - говорю. - Я подкручу эту штуковину так, что она в
два счета погасит лучи. Только я не хочу, чтобы люди связывали нас,
Хогбенов, с этим делом. Мы любим жить спокойно. Вот что, давайте я пойду в
ваш отель и налажу все как следует, а потом вы соберете тех, кто мается с
зубами, и спустите курок.
- Но... Да, но...
Он боялся, как бы не вышло еще хуже. Но я его уговорил. На улице
бесновалась толпа, так что долго уговаривать не пришлось. В конце концов я
плюнул и ушел, но вернулся невидимый и подслушал, как Гэлбрейт
уславливается с шерифом.
Они между собой поладили. Все, у кого болят зубы, соберутся и
рассядутся в мэрии. Потом Эбернати приведет прохвессора с ружьем и
попробует всех вылечить.
- Прекратится зубная боль? - настаивал шериф. - Точно?
- Я... Вполне уверен, что прекратится.
Эбернати уловил его нерешительность.
- Тогда уж лучше испробуйте сначала на мне. Я вам не доверяю.
Видно, никто никому не доверял.
Я прогулялся до отеля и кое-что изменил в ружье. И тут я попал в
переплет. Моя невидимость истощилась. Вот ведь как скверно быть
подростком.
Когда я стану на сотню-другую лет постарше, то буду оставаться
невидимым сколько влезет. Но пока я еще не очень-то освоился. Главное,
теперь я не мог обойтись без помощи, потому что должен был сделать одно
дело, за которое никак нельзя браться у всех на глазах.
Я поднялся на крышу и мысленно окликнул крошку Сэма. Когда настроился
на его мозг, попросил вызвать папулю и дядю Леса. Немного погодя с неба
спустился дядя Лес; летел он тяжело, потому что нес папулю. Папуля
ругался: они насилу увернулись от коршуна.
- Зато никто нас не видел, - утешал его дядя Лес. - По-моему.
- У городских сегодня своих хлопот полон рот, - ответил я. - Мне
нужна помощь. Прохвессор обещал одно, а сам затевает напустить сюда
комиссию и всех нас обследовать.
- В таком случае ничего не поделаешь, - сказал папуля. - Нельзя же
кокнуть этого типа. Дедуля запретил.
Тогда я сообщил им свой план. Папуля невидимый, ему все это будет
легче легкого. Потому мы провертели в крыше дырку, чтобы подсматривать, и
заглянули в номер Гэлбрейта. И как раз вовремя. Шериф уже стоял там с
пистолетом в руке (так он ждал), а прохвессор, позеленев, наводил на
Эбернати ружье. Все прошло без сучка, без задоринки. Гэлбрейт спустил
курок, из дула выскочило пурпурное кольцо света, и все. Да еще шериф
открыл рот и сглотнул слюну.
- Ваша правда! Зуб не болит!
Гэлбрейт обливался потом, но делал вид, что все идет по плану.
- Конечно, действует, - сказал он. - Естественно. Я же говорил.
- Идемте в мэрию. Вас ждут. Советую вылечить всех, иначе вам не
поздоровится.
Они ушли. Папуля тайком двинулся за ними, а дядя Лес подхватил меня и
полетел следом, держась поближе к крышам, чтобы нас не заметили. Вскоре мы
расположились у одного из окон мэрии и стали наблюдать.
Таких страстей я еще не видел, если не считать Лондонской чумы. Зал
был битком набит, люди катались от боли, стонали и выли. Вошел Эбернати с
прохвессором - прохвессор нес ружье, - и все завопили еще громче. Гэлбрейт
установил ружье на сцене, дулом к публике, шериф снова вытащил пистолет,
велел всем замолчать и обещал, что сейчас у всех зубная боль пройдет.
Я папулю, ясное дело, не видел, но знал, что он на сцене. С ружьем
творилось что-то немыслимое. Никто не замечал, кроме меня, но я-то следил
внимательно. Папуля, - конечно, невидимый - вносил кое-какие поправки. Я
ему все объяснил, но он и сам не хуже меня понимал, что к чему. И вот он
скоренько наладил ружье как надо.
А что потом было - конец света. Гэлбрейт прицелился, спустил курок,
из ружья вылетели кольца света - на этот раз желтые. Я попросил папулю
выбрать такую дальность, чтобы за пределами мэрии никого не задело. Но
внутри...
Что ж, зубная-то боль у них прошла. Ведь не может человек страдать от
золотой пломбы, если никакой пломбы у него и в помине нет.
Теперь ружье было налажено так, что действовало на все неживое.
Дальность папуля выбрал точка в точку. Вмиг исчезли стулья и часть люстры.
Публика сбилась в кучу, поэтому ей худо пришлось. У колченогого Джеффа
пропала не только деревянная нога, но и стеклянный глаз. У кого были
вставные зубы, ни одного не осталось. Многих словно наголо обрили.
И платья ни на ком я не видел. Ботинки ведь неживые, как и брюки,
рубашки, юбки. В два счета все в зале оказались в чем мать родила. Но это
уже пустяк, зубы-то у них перестали болеть, верно?
Часом позже мы сидели дома - все, кроме дяди Леса, - как вдруг
открывается дверь и входит дядя Лес, а за ним, шатаясь, - прохвессор. Вид
у Гэлбрейта был самый жалкий. Он опустился на пол, тяжело, с хрипом, дыша
и тревожно поглядывая на дверь.
- Занятная история, - сказал дядя Лес. - Лечу это я над окраиной
городка и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним - целая толпа, и все
замотаны в простыни. Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему
хотелось.
И мне подмигнул.
- О-о-о-х! - простонал Гэлбрейт. - А-а-а-х! Они сюда идут?
Мамуля подошла к двери.
- Вон сколько факелов лезут в гору, - сообщила она. - Не к добру это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
- Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь! Все
из-за тебя!
- Чушь, - говорю.
- Прячь, иначе пожалеешь! - завизжал Гэлбрейт. - Я... я вызову сюда
комиссию.
- Ну, вот что, - сказал я. - Если мы вас укроем, обещаете забыть о
комиссии и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
- Минуточку, - сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
- Как, дедуля? - спросил я.
С секунду он прислушивался к крошке Сэму.
- Прохвост лукавит, - сказал он вскоре. - Желает всенепременно
вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
- Может, не стоит его прятать?
- Нет, отчего же, - сказал дедуля. - Хогбены дали слово - больше не
убивать. А укрыть беглеца от преследователей - право же, дело благое.
Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по
лестнице. Гэлбрейт стоял у двери - смотрел, как в гору взбираются факелы.
Он в меня так и вцепился.
- Сонк! Если ты меня не спрячешь...
- Спрячу, - ответил я. - Пшли.
Отвели мы его в подвал...
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы
прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и дедуля
на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой, толпа не
нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле катается.
Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из бутылки, где он
хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!
Популярность: 2, Last-modified: Fri, 29 May 1998 14:13:02 GmT