Пока чернокожий человек черный, а белый человек белый, они не поймут
друг друга, - так сказал капитан Вудворт.
Мы сидели в кабачке у Чарли Робертса и стаканами тянули "Абу-Хамед",
приготовленный хозяином, который пил с нами за компанию. Чарли Робертс
утверждал, что раздобыл рецепт этого напитка непосредственно у Стивенса,
прославившегося изобретением "Абу-Хамеда" в то время, когда жажда гнала
его отведать воду Нила, у того самого Стивенса, который сочинил "С
Китченером к Хартуму", а потом погиб при осаде Ледисмита.
Капитан Вудворт, крепкий, коренастый, с опаленным за сорок лет
пребывания в тропиках лицом, прекрасными лучистыми карими глазами, каких я
ни разу в жизни не встречал у мужчин, многое изведал в жизни.
Крестообразный шрам на его лысой макушке говорил о близком знакомстве с
боевым топором туземца; о том же свидетельствовали два рубца от стрелы на
правой стороне шеи: там, где стрела вошла и вышла из его тела. По его
словам, он бежал, а стрела ему мешала, но он не имел времени отламывать
наконечник стрелы и потому протащил ее насквозь. Теперь он был капитаном
"Савайи", огромного парохода, который вербовал на островах Южных морей
рабочую силу для немецких плантаций в Самоа.
- Половина всех недоразумений происходит из-за нашей тупости, -
заявил Робертс, делая паузу, чтобы отхлебнуть из своего стакана и
добродушно отчитать за что-то маленького слугу-самоанца. - Если бы белый
человек хотя бы иногда задумывался над психологией чернокожих, можно было
бы избежать большинства недоразумений.
- Я встречал таких, правда, их было немного, которые утверждали, что
понимают негров, - ответил капитан Вудворт, - и я всегда замечал, что их в
первую очередь "кай-кай", то есть съедали. Вспомните миссионеров в Новой
Гвинее и Новых Гебридах, на острове мучеников Эрроманге и на всех
остальных островах. Вспомните судьбу австрийской экспедиции: ее изрубили в
куски на Соломоновых островах, в дебрях Гвадалканара. Да и сами торговцы,
умудренные многолетним опытом: они хвастались, что к ним не прикоснется ни
один негр, а головы их по сей день красуются на балках плавучих жилищ. Или
вот старый Джонни Симонс. Двадцать шесть лет провел в дебрях Меланезии и
клялся, что знает негров как свои пять пальцев, что они его не тронут. А
погиб он у лагуны Марово, в Нью-Джорджии. Ему отрезали голову черная Мэри
и старый одноногий негр. (Одну ногу у него отхватила акула, когда он нырял
за оглушенной рыбой.) Был еще Билли Уотс, убийца негров, человек, которого
испугался бы сам дьявол! Помню, стояли мы у мыса Литл, это, знаете ли, в
Новой Ирландии, когда негры утащили у него полтюка табаку, который он
собирался продать, табак и стоил-то доллара три. Так он в отместку
пристрелил шестерых негров, разбил их боевые каноэ и сжег две деревни.
Четыре года спустя, когда он с пятьюдесятью молодчиками из Буку там же, у
мыса Литл, ловил трепангов, их подстерегли чернокожие. Всех перебили за
пять минут, кроме троих парней, которым удалось удрать в каноэ. Словом,
нечего болтать, будто мы понимаем негров. Миссия белого человека - нести
цивилизацию в мир, и это - нелегкое дело, выпавшее на его долю. Где ж тут
останется время, чтобы копаться в психологии негров?
- Точно! - выпалил Робертс. - И вообще это не так уж обязательно -
понимать негров. Чем глупее белый человек, тем успешнее он насаждает
цивилизацию...
- И вселяет страх божий в сердца негров, - вставил капитан Вудворт. -
Может быть, вы правы, Робертс. Возможно, секрет его успеха именно в
глупости, и, несомненно, один из признаков этой глупости - неспособность
понять негров. Одно ясно: белый призван управлять неграми, независимо от
того, понимает он их или нет. Он неукротим и неотвратим, как рок.
- Конечно, белый человек неукротим и неотвратим для негров, - вставил
Робертс. - Скажите белому, что в какой-то лагуне, где живут десятки тысяч
воинственных туземцев, лежит жемчужина, - он бросится туда очертя голову с
полдюжиной разных ловцов-канаков и дешевым будильником вместо хронометра.
Они возьмут удобное судно водоизмещением тонн в пять и набьются туда, как
сельди в бочку. Только шепните ему, что на Северном полюсе есть золотая
жила, и это неукротимое белокожее существо сразу же двинется в путь,
прихватив с собой лопату, кирку, окорок и патентованный, последнего
образца, лоток для промывания золота. И самое удивительное, что он туда
доберется! Намекните ему, что за раскаленной оградой ада нашли алмазы - и
Мистер Белокожий атакует врата преисподней и заставит старого бродягу
Сатану работать ломом и лопатой. Вот что происходит, когда человек глуп и
неукротим.
- Интересно, что думают чернокожие о... о неукротимости?
Капитан Вудворт негромко засмеялся. Глаза его засветились от
воспоминаний.
- Мне тоже хотелось бы узнать, что думали и, должно быть, до сих пор
думают негры Малу об одном неукротимом белом человеке, который был с нами
на "Герцогине", когда мы стали на якорь у их берега, - сказал он.
Робертс приготовил еще три "Абу-Хамеда".
- Было это лет двадцать тому назад. Звали его Саксторп. Я ни разу в
жизни не встречал такого тупого человека, но он был неукротим, как сама
смерть. Он умел только стрелять, и больше ничего. Помню, как я в первый
раз его встретил здесь, в Апии, двадцать лет назад. Тебя еще тут не было,
Робертс. Я остановился в гостинице голландца Генри, там, где сейчас рынок.
Вы ничего о нем не знаете? Он неплохо заработал, тайно переправляя оружие
повстанцам, продал свою гостиницу, а ровно через шесть недель его зарезали
в каком-то кабачке Сиднея.
Однако о Саксторпе. Как-то ночью, едва я заснул, кошачья пара начала
во дворе концерт. Соскочив с постели, я подошел к окну с кувшином воды в
руке. И в то же время услыхал, как раскрылось соседнее окошко. Раздалось
два выстрела, и окно закрылось. Все произошло так быстро, что описать
невозможно. Это было делом нескольких секунд. Раскрывается окно, - бум,
бум, - два раза стреляет револьвер, - окно закрывается. Я не знаю, кто он
был, но он даже не выглянул в окно. Он был уверен. Понимаете? Уверен.
Концерт прекратился, и утром нашли окоченевшие тела нарушителей тишины.
Мне это показалось чудовищным. Во-первых, на небе светились только звезды,
а Саксторп стрелял, не целясь, во-вторых, выстрелы следовали один за
другим так быстро, будто он стрелял из двустволки, и, наконец, он знал,
что попал в свои мишени, даже не выглянув в окно.
Через два дня он пришел наниматься на "Герцогиню". Я тогда был
помощником капитана на большой шхуне водоизмещением в сто пятьдесят тонн.
Мы перевозили завербованных негров. Должен сказать, в те дни вербовка была
настоящей вербовкой. Мы не знали ни правительственных инспекторов, ни
властей. Это была адски тяжелая работа. Мы целиком полагались только на
себя. Когда дела принимали плохой оборот, не пеняй на других! Мы вывозили
негров со всех островов Южных морей, кроме тех, откуда нас гнали. Словом,
он пришел на шхуну и назвался Джоном Саксторпом. Небольшой человечек
какого-то песочного цвета: песочные волосы, песочный цвет лица, даже глаза
песочные. Ничего в нем не было приметного. Душа у него была такая же
бесцветная, как и физиономия. Он сказал, что остался без единого пенса и
хочет поступить на судно. Готов служить юнгой, коком, судовым приказчиком
или простым матросом.
Он ничего не смыслил ни в одной из тех профессий, но сказал, что
научится. Мне он был не нужен, но его стрельба произвела на меня столь
сильное впечатление, что я записал его матросом с жалованьем три фунта в
месяц.
Не стану отрицать, он действительно хотел чему-нибудь научиться. Но
так уж он был устроен, что не мог ничему научиться. Он разбирался в румбах
компаса не больше, чем я в приготовлении выпивки, которую нам делает
Робертс. Штурвалом же он орудовал так, что ему я обязан первой сединой. Я
ни разу не рискнул подпустить его к штурвалу, когда море было неспокойно,
потому что движение с попутным ветром или галсами - против ветра - было
для него неразрешимой тайной. Он бы никогда не мог сказать, в чем разница
между шкотами и талями. Путал кливер с гафелем. Прикажите ему ослабить
грот-трисель-шкот, и, прежде чем вы сообразите, что происходит, он опустит
нок гафеля. Он трижды падал за борт, а плавать не умел. Но он всегда был
жизнерадостен, не ведал, что такое морская болезнь, и был самым
покладистым человеком, каких я только знал. Это была замкнутая натура. Он
никогда не рассказывал о себе. Для нас его жизнь началась с того дня,
когда он появился на "Герцогине". Где он научился стрелять, сказать могли
лишь звезды. Он был янки - это мы определили по его гнусавому
произношению. Но больше мы так ничего и не узнали.
Вот я и подошел к самому главному. Нам здорово не везло на Новых
Гебридах: за пять недель - только четырнадцать негров, и с попутным
зюйд-остом мы взяли курс к Соломоновым островам. На Малаите тогда, как и
сейчас, можно было легко вербовать негров, и мы пошли к северо-западной
оконечности острова - Малу. Рифы там и у берега и в открытом море, и стать
на якорь нелегко, но мы благополучно миновали рифы, отдали якорь и
взорвали динамит - этим сигналом мы возвещали негров о начале вербовки. За
три дня никто не явился. Негры сотнями подплывали к нам на своих каноэ, но
они только смеялись, когда мы показывали им бусы, ситец, топоры и начинали
рассказывать о том, что работа на плантациях Самоа - одно удовольствие.
На четвертый день все вдруг переменилось. Записалось сразу пятьдесят
с лишним человек; их разместили в главном трюме, разумеется, с правом
свободного передвижения по палубе. Теперь, когда я оглядываюсь назад, эта
повальная вербовка представляется мне очень подозрительной, но в то время
мы думали, что какой-нибудь могущественный вождь-царек разрешил своим
подданным наниматься на работу. Утром пятого дня обе наши шлюпки, как
обычно, пошли к берегу. Одна шлюпка прикрывала другую на случай нападения.
И, как обычно, на палубе слонялись без дела, болтали, курили или спали
полсотни негров. На "Герцогине", кроме них, остались я, Саксторп да
четверка матросов. На обеих шлюпках работали уроженцы островов Гилберта.
На первой были капитан, судовой приказчик и вербовщик. На второй, что
прикрывала первую и стояла в сотне ярдов от берега, находился второй
помощник капитана. Обе шлюпки были хорошо вооружены, хотя нам как будто
ничего не угрожало.
Четверо матросов, включая Саксторпа, чистили поручни на корме. Пятый
матрос с винтовкой в руках стоял на часах перед грот-мачтой, возле бака с
водой. Я был на носу, наводя последний глянец на новое крепление
фор-гафеля. Только я наклонился за своей трубкой, как с берега раздался
выстрел. Я выпрямился, чтобы посмотреть, в чем дело. Что-то стукнуло меня
по затылку. Оглушенный, я свалился на палубу. Вначале я подумал, что мне
на голову упала снасть, но я услышал адский треск выстрелов со стороны
шлюпок и, падая, успел посмотреть на матроса, который стоял на часах. Два
здоровенных негра держали его за руки, а третий замахнулся на него
топором.
Как сейчас, вижу эту картину: бак для воды, грот-мачта, чернокожие,
схватившие часового за руки, топор, опускающийся ему на голову, - все это
залито ослепительно солнечным светом. Я был словно во власти колдовского
видения наступающей смерти. Казалось, томагавк двигается слишком медленно.
Я увидел, как он врезался в голову, ноги матроса подкосились, и он начал
оседать на палубу. Негры крепко держали его и стукнули еще два раза. Затем
меня тоже стукнули пару раз по голове, и я решил, что я умер. К тому же
выводу пришел тот негодяй который нанес мне удары. Я не мог двигаться и
лежал неподвижно, наблюдая, как они отсекли часовому голову. Должен
сказать, орудовали они ловко. Видно, набили руку на этом деле.
Стрельба со шлюпок прекратилась, и я не сомневался, что они всех
прикончили. Сейчас они придут за моей головой. Очевидно, они снимали
головы тем матросам, что были на корме. На Малаите ценятся человеческие
головы, особенно головы белых. Они занимают почетные места в каноэ, в
которых живут прибрежные туземцы. Я не знаю, какого декоративного эффекта
добиваются лесные жители, но они ценят человеческие головы так же, как их
собратья на побережье.
Все же меня не покидала слабая надежда на спасение. На четвереньках я
добрался до лебедки, а там с трудом поднялся на ноги. Теперь мне была
видна корма - на палубе рубки торчали три головы. Это были головы
матросов, с которыми я общался много месяцев подряд.
Негры заметили, что я поднялся на ноги, и побежали ко мне. Я хотел
было достать револьвер, но обнаружил, что они его забрали. Не могу
сказать, чтобы я очень испугался. Я несколько раз был на волосок от
гибели, но никогда смерть не подступала ко мне так близко, как в тот раз.
Я был в полубессознательном состоянии, и мне было все безразлично.
Негр, который несся впереди, прихватил в камбузе большой мясницкий
нож, намереваясь разделать меня на куски. Он гримасничал, как обезьяна. Но
ему не удалось осуществить свое намерение. Он ничком рухнул на палубу, и я
увидел, как изо рта у него хлынула кровь. В полузабытьи я расслышал
выстрел, за ним еще и еще. Негры падали один за другим. Я постепенно
приходил в себя и заметил, что стреляют без промаха. С каждым выстрелом
кто-то падал. Я уселся рядом с лебедкой и взглянул наверх. Там на салинге
сидел Саксторп. Как он умудрился туда забраться, я не знаю: ведь у него в
руках было два винчестера и множество патронташей. Как бы то ни было,
сейчас он был занят делом, на какое был способен.
Мне приходилось видеть и резню и расстрелы, но я ни разу в жизни не
видел ничего подобного. Я сидел у лебедки и наблюдал. Я был в каком-то
полуобморочном состоянии, и все происходящее представлялось мне сном.
Банг, банг, банг - стреляло ружье, и хлоп, хлоп, хлоп - валились на палубу
негры. Во время первой попытки схватить меня погибло человек десять, и
остальные теперь остолбенели от ужаса, но Саксторп стрелял, не переставая.
К этому времени к судну подошли те две шлюпки и каноэ с неграми, которые
были вооружены снайдерами и винчестерами, захваченными у нас. Они открыли
по Саксторпу ураганный огонь. К счастью для него, негры хорошо стреляют
только на близком расстоянии. Они не прикладывают ружья к плечу. Они ждут,
пока человек очутится ниже их, и стреляют, приставив ружье к бедру. Когда
у Саксторпа перегревался винчестер, он брал другой. Потому-то он и
захватил с собой два ружья, когда полез наверх.
Скорость стрельбы была у него потрясающая. К тому же Саксторп ни разу
не промазал. Если на земле существует неукротимый человек, так это
Саксторп. Немыслимая скорость делала это побоище страшным.
Негры не могли опомниться. Когда же они немного пришли в себя, они
начали бросаться за борт и опрокидывали свои каноэ. Саксторп продолжал
свою стрельбу. Вода была сплошь усеяна черными макушками, и - бух-бух-бух
- всаживал он в них свои пули. Он не промахнулся ни разу, и я отлично
слышал, как каждая пуля хлопала в человеческий череп.
Лавина негров устремилась к берегу. Я поднялся и, словно во сне,
видел, как на воде, точно мячики, прыгали и исчезали головы чернокожих.
Некоторые дальние выстрелы были совершенно феноменальны. Только один
добрался до берега, но когда он поднялся, чтоб выйти из воды, Саксторп
уложил и его. Это было превосходное попадание. И когда двое негров
подбежали к раненому и стали вытаскивать его на берег, Саксторп уложил их
на месте.
Я решил, что все кончилось. Но тут стрельба началась снова. Какой-то
негр выскочил из кают-компании и бросился к поручням, но на полпути упал.
Кают-компания, вероятно, была переполнена неграми. Я насчитал человек
двадцать. Они выбегали по одному и прыгали к поручням. Но ни один из них
не добрался до борта. Мне это зрелище напомнило стрельбу по летящей
мишени. Чернокожий выскакивал из двери, раздавался выстрел Саксторпа - и
он моментально летел вниз. Там, в кают-компании, они, конечно, не знали,
что происходит на палубе, и продолжали выбегать наверх, пока их всех не
перебили.
Саксторп подождал немного, убедился, что опасность миновала, и
спустился на палубу.
Из всей команды "Герцогини" уцелели только мы с Саксторпом, и я был
очень плох, а он был совершенно беспомощен теперь, когда уже не нужно было
стрелять. Следуя моим указаниям, он промыл мои раны и перевязал их.
Внушительная порция виски придала мне сил - надо было как-то выбираться
отсюда. Мне не на кого было надеяться. Все были убиты. Мы попытались
поставить паруса: Саксторп поднимал их, а я ему помогал. Он снова показал
свою непроходимую тупость. Парус не поднялся ни на сантиметр, и когда я
снова потерял сознание, нам, казалось, пришел конец.
Но я очнулся. Саксторп беспомощно сидел на трапе в ожидании моих
распоряжений. Я велел ему осмотреть раненых, среди них могли оказаться
такие, которые могут передвигаться. Он отобрал шестерых. У одного, помню,
была перебита нога, но Саксторп заявил, что руки у него в порядке. Лежа в
тени, я отгонял мух и говорил, что делать, а Саксторп подгонял свою
инвалидную команду. Клянусь, он заставлял этих несчастных негров тянуть
каждый конец, прежде чем они нашли фалы. Один из них, выбирая канат,
замертво упал на палубу, но Саксторп избил остальных и велел им продолжать
работать. Когда грот и фок были поставлены, я приказал ему расклепать
якорную цепь и выпустить ее за борт. Я заставил их помочь мне добраться до
штурвала: хотел попытаться сам как-нибудь повести судно. Не могу понять,
как это произошло, но вместо того, чтобы освободиться от якоря, он отдал
второй. Так что теперь мы стали на оба якоря.
Но в конце концов Саксторпу удалось сбросить обе якорные цепи в море
и поставить стаксель и кливер. "Герцогиня" легла на курс. Наша палуба
представляла собой ужасное зрелище. Повсюду валялись трупы и умирающие.
Они были везде, в самых неожиданных местах. Многим удалось заползти с
палубы в кают-компанию. Я распорядился, чтобы Саксторп и его кладбищенская
команда сбрасывали за борт трупы и умирающих. В тот день акулы здорово
поживились. Четверо наших убитых матросов были, разумеется, тоже сброшены
за борт. Но головы их мы все-таки положили в мешок с грузом, чтобы их не
выбросило на берег и чтобы они ни в коем случае не попали в руки неграм.
Пятерку пленных я считал командой судна. Однако они придерживались
другого мнения. Они дождались удобного случая и перемахнули за борт. Двоих
Саксторп застрелил из револьвера на лету и прикончил бы и остальных, но я
его остановил. Понимаете, мне надоела непрерывная бойня, и, кроме того,
они помогли нам двинуться в путь. Но это заступничество ни к чему не
привело: акулы сожрали всех троих.
Мы вышли в открытое море. У меня началось что-то вроде воспаления
мозга. Как бы то ни было, "Герцогиню" носило по морю три недели, пока я
немного не поправился и не привел ее в Сидней. Во всяком случае, эти негры
Малу долго будут помнить, что с белым человеком шутки плохи. Саксторп был
действительно неукротим.
Чарли Робертс протяжно свистнул и сказал:
- Еще бы! Ну, а Саксторп, что с ним было потом?
- Он занялся охотой на тюленей, и дела его шли отлично. Лет шесть он
плавал на разных шхунах Виктории и Сан-Франциско. На седьмой год в
Беринговом море шхуна, на которой он служил, была захвачена русским
крейсером, и, говорят, всю команду отправили на соляные копи в Сибирь. Во
всяком случае, я больше о нем ничего не слышал.
- Нести цивилизацию в мир... - пробормотал Робертс. - Нести
цивилизацию... Что ж, за это стоит выпить! Кто-то должен этим заниматься,
я хочу сказать, нести цивилизацию.
Капитан Вудворт потер шрам на своей лысой голове.
- Я уже сделал свое дело, сказал он. - Вот уже сорок лет, как я
служу. Это мой последний рейс. Уеду домой - на покой.
- Держу пари, - возразил Робертс, - что вы встретите смерть за
штурвалом, а не дома.
Капитан Вудворт без колебаний принял пари, но я думаю, что у Чарли
Робертса больше шансов выиграть.
Популярность: 1, Last-modified: Thu, 31 Jul 1997 06:42:59 GmT