---------------------------------------------------------------
     © Copyright Олег Маков, Вячеслав Миронов, 2001
     Редактор: Владимир Григорьев ([email protected])
     WWW: http://artofwar.ru/m/mironow_w_n/

     Авторы будут рады читательским откликам  в гостевой книге "ArtOfWar.ru"
     http://artofwar.ru/comment/m/mironow_w_n/karabah
---------------------------------------------------------------


     Олег  Маков  родился  в  1967  году  в  г.  Кемерово. В 1988 г. Окончил
Кемеровское высшее Военное  Командное Училище  Связи  (КВВКУС).  Проходил
службу  в  Республике  Азербайджан,  Кемерово,   Красноярске.  Участвовал  в
событиях в Баку-90. В 1992 году был захвачен  в  плен,  под  угрозой  смерти
служил  инструктором  у  С.  Гусейнова.  Описываемые  события подлинные. Все
фамилии изменены. В    настоящее время майор  Маков  проходит  службу  в  г.
Красноярске. Воспитывает двух сыновей.

     Вячеслав   Миронов   родился  в  1966  году  в  г.   Кемерово  в  семье
военнослужащего. Поступал в Марийский Политехнический институт,  а  закончил
Кемеровское  Военное  Командное  Училище Связи.  Проходил службу в Кишиневе,
Кемерово, Новосибирске, в настоящее время проходит службу (но  не  в  ВС)  в
Красноярске.  В  различных  должностях  находился  в  командировках  в Баку,
Цхинвали, Кутаиси, Приднестровье, Чечне.  Дважды  был  ранен,  контузий  без
счета.  Женат,  воспитывает  сына.  Дома  живут две собаки. Студент заочного
отделения Сибирского Юридического Института.
     Автор романа о штурме Грозного в 95 году "Я был на этой войне".
     http://artofwar.ru/m/mironow_w_n/
     

---------------------------------------------------------------






                  Посвящается тем, кто нас ждал. 









     - 1 -

     Меня бьют.  Бьют  жестоко,  но так, чтобы  я был  в сознании,  и  почки
остались целыми. Кости,  ребра не  в счет.  Больно,  очень  больно. Нет  сил
больше терпеть,  нет сил больше  жить.  Хочется умереть.  Тупо,  но  хочется
умереть, чтобы не чувствовать  этой боли: она заслоняет желто-красным пятном
комнату, все доходит до сознания с каким-то запозданием, изо рта течет то ли
кровь, то ли слюна. Я давно  уже ее не вытираю. Левый глаз заплыл, я  ничего
не вижу, рассеченная бровь кровоточит. Голова болтается в такт ударам.
     Господи! Помоги мне сдохнуть!  Сердце, ну почему ты такое сильное?  Как
хорошо  быть сумасшедшим.  Забыть  все.  Почему их убили,  а  нас  оставили?
Господи, дай мне умереть! Сознание потихоньку оставляет меня, я погружаюсь в
темноту, в вечность. Спасибо тебе,  Господи! Я  не чувствую боли.  Я умер...
Как просто  оказывается  умереть: я ничего не чувствую, я ничего  не вижу, я
ничего не слышу. Как хорошо! Нет боли. Спасибо тебе, Господи!
     И  вот из этой нирваны  меня опять вытаскивает ведро холодной  воды.  Я
снова на земле. Слышу голос моего главного мучителя:
     - Поднимите его.
     Вновь  подхватывают  под  локти те двое, которые держали  меня во время
избиения,  руки  по-прежнему скованы наручниками.  Больно,  очень больно,  я
медленно поднимаю голову. Не делать резких движений, только медленно. Голова
болит, в правом глазу пульсирует  кровь, изображение нечеткое, плывет в такт
толчкам крови. Сердце, ну почему же такое сильное!
     - Ну, что, старший лейтенант, надумал?
     Говорить я не  могу, губы разбиты, части зубов нет в помине, если бы не
поддерживали  - упал  бы. Медленно, очень медленно, чтобы  не  закричать  от
боли, разрывающей голову, я мотаю головой.
     - Нет? - мой  мучитель не удивлен,  скорее  раздосадован.  Он  подходит
ближе и кричит мне в лицо: - Нет?!
     - Нет, - я стараюсь ответить ему как можно тверже,  но скорее не голос,
а дыхание, похожее на стон, выходит из меня.
     Что  есть  сил,  я  напрягаюсь.  Знаю,  сейчас  последует возмездие  за
очередной отказ.
     Удар в живот, я  сгибаюсь пополам и лечу назад - меня уже  не держат за
руки.  Ударяюсь о  стену спиной, потом затылком и  теряю сознание.  Темнота,
спасительная темнота -  может, я умер? Было бы неплохо. Всяко лучше, чем изо
дня в день  переносить побои, когда каждая клетка тела  молит о пощаде, мозг
постоянно взрывается искрами боли, из глаз уже непроизвольно текут слезы.
     И снова  боль, ослепляющая боль приводит  меня в сознание. Почему я  не
умер? Почему у меня такой крепкий организм?
     Шевелю  руками. Руки  свободны.  Медленно,  опираясь  спиной,  локтями,
стараюсь приподняться вверх. Встаю. Держусь за стену, начинаю осматриваться.
Все, я "дома".
     Начинаю  ревизию   собственного   тела.   Каждое   движение   причиняет
невыносимую  боль.  Боль  до  синевы  в  глазах,  до  тошноты,  до  крика  в
разорванном  рту. Руки, вывихнутые в плечевых суставах,  плохо слушаются. Но
все равно  я продолжаю осмотр.  Голову ощупываю особенно  аккуратно. На  ней
новые шишки, не обращаю  внимания.  Она  стала  уже одной  большой шишкой. С
трудом  замечаю, что полоска  света, пробивающаяся из-под двери,  на месте -
это мой ориентир  для проверки зрения. Аккуратно поднимаю веко левого глаза.
Боль снова бьет в мозг. Слезы сами катятся у меня из глаз. Мне жалко себя.
     С  трудом,  но  вижу  свет.  Это уже неплохо. Медленно  опускаюсь вниз,
ощупываю  бока.  Ребро  слева было  сломано  при захвате;  похоже, что после
сегодняшней "беседы" справа  треснуло еще одно. Попутно языком ощупываю зубы
и десны во рту. Некоторые зубы на месте, десны опухли.
     Держась  левой  рукой  за стену,  охая,  прихрамывая  на  каждом  шагу,
подламываясь, я приближаюсь к ведру. Там постоянно есть вода. Однажды нам не
поставили ведро  с водой. Было худо. Помятая металлическая  армейская кружка
стоит рядом с ведром, зачерпываю полную и пью. Вода прохладой своей приносит
облегчение, лью воду на голову, стараюсь умыть растерзанное лицо.
     Закружилась  голова, резкая  боль сгибает пополам,  меня рвет  прямо на
пол. Вода  выходит  больно, мучительно, во рту  горечь  от  желчи и крови, в
глазах  темнеет, круги вновь плывут, пульсируют  вместе с  каждым  позывом к
рвоте.  Все  закончилось.  Вытираю губы. Вновь  наполняю кружку  и  медленно
плетусь к своим нарам.
     Так, теперь надо провести ревизию мозгов. Мысли текут вяло, путаются.
     Начали.  Кто  я? Пауза. Мозг не хочет работать,  он  устал,  я сам дико
устал, хочется умереть. Апатия. Тупое оцепенение.
     Итак, кто  я? Пауза.  Мозг устал. Как будто во мне живет  два  человека
сразу. Один хочет жить, второй - не очень.
     Мучительно  вспоминаю.  С  каждым  разом  все  сложнее.  Но  надо  этим
заниматься,  чтобы  не оскотинеть, не  превратиться в  животное, в растение.
Надо   вспоминать!  Вспоминать  все,  что   было   со  мной  в  этой  жизни.
Единственное, что осталось у меня  -  это память. За  нее я цепляюсь, как за
спасательный плотик. Но  эти  гады  стараются  не  зря.  Часто  боль, страх,
жалость к себе заменяет память. Больно не только шевелиться, больно думать.
     Я  -  старший  лейтенант Маков Олег  Робертович,  1967  года  рождения,
уроженец города Кемерово, выпускник Кемеровского Высшего Военного Командного
Училища связи, женат, личный номер... Черт! А какой  же у меня личный номер?
Не  помню. Что-то как  в тумане вырисовывается,  не  помню, после вчерашнего
избиения помнил, а сейчас - нет!
     Это  те  сведения,  которые можно сообщить  противнику  при попадании в
плен, также допустимо  назвать номер воинской  части и фамилию командира, но
не более  того. Что я  и сделал.  Вот только командира не назвал, нет у меня
командира   полка.   Сбежал   он   в  Москву.   Почти  все  продал   местным
боевикам-аборигенам и рванул в столицу.  Взял у них еще денег авансом за то,
что  расстреляет  ракетами  Степанакерт,   но  это  было   просто  нереально
изначально, вот он и перевелся удачно в первопрестольную.
     Командир третьего дивизиона Бобов - арестован. Хороший мужик, был бы на
месте, не оставил  бы  нас в беде.  Арестован он.  Правда, не аборигенами, а
официальными  властями,  и  не  бьют  его,  наверное,  ногами.  М-да.  Часть
расформировали,  и мы  - кто вырвался из окружения аборигенов, отправились в
штаб дивизии, что находился недалеко от Баку. Не успели отъехать на рейсовом
автобусе,  как  его  остановили, окружили  человек  пятнадцать  из  местного
ополчения, вывели  из автобуса под автоматами, обыскали,  отобрали документы
и, надев на голову мешки и заковав в наручники, увезли.
     Нас  было  четверо,  четверо  последних  офицеров   из  полка  ЗРВ  ПВО
(зенитно-ракетные  войска противовоздушной  обороны). Мы  вместе  прослужили
четыре года, последними уходили.

     - 2 -

     Два месяца назад часть  захватили местные жители  под предводительством
Гусейнова - бывшего  директора табачной фабрики города Евлах, что расположен
в 16-ти километрах от Мингечаура.
     Нас во всем полку оставалось не больше сорока человек.  Солдат давно не
было в помине. Азербайджанцы - офицеры  и прапорщики  - открыто  воровали из
части. Тащили  все,  даже сухие  пайки из НЗ, и  питались мы в основном тем,
успели перенести на КП.
     Часть техники ДХ (длительного хранения) и НЗ угнали.
     А  началось  все  это  в  январе,  когда  "мудрые",  ну очень  "мудрые"
командиры  в  штабе  армии приняли  решение  нас разоружить.  Сами своих  же
разоружили.  В  приказном  порядке.  Командир  полка  лишь руками  разводил.
Официальная формулировка  звучала  так: "В целях недопущения  провокационных
действий со стороны местного населения, попыток захвата  воинских частей ПВО
с целью захвата оружия ПРИКАЗЫВАЮ:...  " Приказ мы добросовестно выполнили в
указанные сроки.
     На управление  полка и командный пункт нам  оставили шесть  автоматов и
двадцать  пистолетов. На  каждый ствол  - один БК!  То есть,  на автомат сто
двадцать патронов, а на ПМ - шестнадцать!
     В дивизионах и того меньше. Один автомат и два ПМ.
     Сила! Может,  для Рэмбо  и хватило бы,  а вот  для нас  этого было явно
маловато. Дальнейшие события подтвердили все наши опасения.
     Вот тут и  началось! То на НЗ залезут, то машину с аппаратной угонят  с
ДХ, про остальное и говорить нечего - воровали, грабили в открытую.
     Как  только  оружие  сдали, КП  захватил  отряд  самообороны  Северного
Карабаха. Командовал этим отрядом бывший учитель математики и физики средней
школы No 10 г. Мингечаура Юрик Хамидов. Он заявил, что будет нас охранять от
армянских террористов, диверсантов и экстремистов.
     Оперативный дежурный майор Соловей  и  капитан Лунев кинулись  на этого
командира отряда.  Но у нападавших было численное преимущество, плюс стволов
сорок. Завязалась потасовка, наших в этот момент на КП было восемь человек.
     Я был  на  выезде  в  третьем  ЗРДН  (зенитно-ракетный  дивизион).  Мой
прапорщик Успенский лихорадочно сбрасывал ключи и прятал блокноты с ключевой
документацией.
     Слава богу, что без стрельбы обошлось, лишь набили морды друг другу.
     После   этого  доложили  в  штаб  армии  о  происшедшем.  Армейские  же
поговорили с  командиром  "охранников от армянских диверсантов".  Была  дана
команда продолжать  несение боевого дежурства,  ключи и  шифры не  набирать.
Работали на проверочных ключах.
     Охрана  бравая  наша  держалась  два  дня.  Корчили  из  себя  воинское
подразделение. Несли караулы.
     А  на  третий  началось! Кто  перепился из них,  кто обкурился анаши  -
устроили перестрелку между  собой в оперативном  зале. Как они не  поубивали
друг  друга  - просто удивительно.  Но дуракам,  пьяницам и  - теперь  стоит
добавить - наркоманам везет. А и  поубивали бы,  невелика потеря! Вон, какую
аппаратуру уничтожили своей стрельбой!
     Мы свой  комплекс АСУ  СЕНЕЖ под  "трехсотый"  доработали: в планах  на
1992-й год стояло перевооружение полка на "С-300".
     После этой перестрелки наши охранники молча ушли.
     В начале  февраля  приехала комиссия.  Комиссия по меркам  Азербайджана
высочайшая,  выше  только  -  горы.  Возглавлял   ее  зам  министра  обороны
Азербайджана, в звании генерал-лейтенанта.
     Собрали нас в  том,  что раньше  именовалось клубом части. Объявил этот
сорокалетний    генерал-лейтенант,   что   он    возглавляет   комиссию   по
расформированию российских  воинских частей,  дислоцированных  на территории
независимого Азербайджана,  она же - по приему  техники из этих частей. Этот
же быстрорастущий генерал новоиспеченного  государства долго пугал  нас, что
мы будем  нести материальную и  уголовную ответственность за разграбленную и
похищенную технику.
     Командир полка сидел в президиуме этого собрания и с важным видом кивал
головой.
     Не  дослушав весь  этот бред до  конца,  вскочил  заместитель командира
полка по вооружению подполковник Коноваленко:
     - Рот закройте, товарищ генерал!
     Это  было  как гром среди ясного неба. Все  спокойно  слушали  всю  эту
ахинею,  довольно часто приезжали всякие комиссии из местных. Одни стращали,
другие что-то обещали. Всем что-то надо  было от нас. Мы  на это реагировали
спокойно.  Привыкли уже, устали от всего.  Просто  хотелось уехать  из этого
Зазеркалья-Закавказья к себе на Родину.
     Это теперь  у всех нас появились разные Родины.  У кого  Белоруссия,  у
кого  Украина,  а у кого  Россия. Но  тогда  мы  еще не  начали  делиться по
национальным квартирам. Нужно было выстоять,  как-то противостоять этому аду
с новоявленными генералами и их амбициями завоевателей.
     Зато  папа-командир  с  ними  чуть  не в десны целовался.  После долгих
совещаний с "новыми" с глазу на глаз он ходил довольный. Плевать он хотел на
свой   подчиненный  личный  состав.   Он  делал  бизнес,  это  было  заметно
невооруженным взглядом, а мы Родине служили. Каждому свое.
     Похоже,  что  больше  всех  возмутило  выступление  Коноваленко  самого
командира, он заорал на своего заместителя, застучал по столу кулаком.
     Тут поднялся начальник связи полка. Старый, седой майор Пряхин.
     - Товарищ  полковник, а что вы кричите на своего заместителя? Приказа о
снятии нас  с боевого дежурства не  было. Так какого рожна  мы будем слушать
все эти бредни местных генералов? Приказа  о  расформировании нашей части не
было, не было  команды о передачи вооружения,  техники. Так чего мы сидим  и
слушаем их?
     Тут "генерал" начал нас увещевать, что мы нужны, мол, новой республике.
Начал  рассказывать  сказки,  что  мы получим  квартиры, звания,  должности,
деньги  большие  будем  получать.  Условие  одно  -  остаться  служить в  ВС
Азербайджана. Мы начали вставать  и выходить из зала, не дослушав очередного
болтуна.
     Зато потом  стало  известно, что командир около трех  часов беседовал с
глазу на глаз с генералом этим, и вечером, собрав совещание, сообщил, что мы
передаем  почти  всю  оставшуюся  технику  ДХ  Азербайджанской   армии.   Мы
возмущались, но толку было мало.
     Через час нас - связистов и шифровальщиков - собрал начальник связи. Мы
понимали,  что  нельзя  отдавать   аппаратуру  ЗАС  и  шифровальную  технику
противнику. Сотрудник восьмого  отдела шифровальщик Костя  Недопекин недолго
сопротивлялся. И вот ночью мы на  стоянке техники ДХ мы кувалдами  разбивали
аппаратуру, шифраторы и  дешифраторы дробили в пыль.  Потом взяли ключевую и
ЗАСовскую документацию - как действующую, так и на случай войны - и устроили
большой костер.  На огонь приходили офицеры, прапорщики, кто-то  принес пару
литров местного коньяка. Но  мы лишь отхлебнули и следили, чтобы сгорело все
полностью, ни кусочка от упаковки, ни листочка от документации  не осталось.
И при этом ничего не  разлетелось. Вся  техническая  документация  по ЗАСу и
шифрам также полетела в костер.
     Пришел особист  Коля  Мироненко. Мы ему объяснили, в  чем дело. Он лишь
молча приложился к стакану коньяком, махнул обреченно рукой и ушел.
     После того как все сгорело, мы  составили акт об уничтожении техники  и
документации,   ключевой   документации,  шифров.   Акт  составили   в  семи
экземплярах,  по  числу  присутствующих. Все подписали  его.  Каждый взял по
экземпляру. Хоть мы и  обозначили,  что  все  это было сделано  под  угрозой
захвата аппаратуры и документации противником, но кто его  знает,  что потом
будет с нами.
     Во время боевых действий в Афганистане был  случай, когда самолет Ан-26
заблудился и сел на территории Пакистана,  вернее его уже посадили насильно.
Сутки  держали оборону, не выходили  из самолета, потом был штурм, никого не
убили. Но там были  комплекты ЗАС  аппаратуры  и ключевая документация. И за
сутки никто не предпринял попытки уничтожить блоки  и ключевую документацию.
Потом самолет вернули в целости и сохранности, за  маленьким исключением. Не
было ЗАС  аппаратуры и  ключевой  документации. После возвращения на  Родину
командир корабля и связист пошли под трибунал: не за то, что они заблудились
и посадили  самолет на территории  чужого государства, а за  то, что  ЗАС  и
ключи к ней попали к противнику.
     Технику вывезли. Из штаба армии  что-то  грозили, но никто  не приехал.
После этого командир полка был переведен к новому месту службы в Москву.
     Особист Мироненко пытался его оттуда достать, писал какие-то бумаги. Не
получилось.  Потом  сам  поехал  в Москву. Там  его  убили.  За  командиром,
говорят,  местные тоже охотятся.  Много пообещал, много взял,  мало  сделал.
Может, тоже убьют. Каждому свое. Он знал, в какие игры ввязывается.

     - 3 -

     Семьи мы отправили еще полгода назад, когда война в Карабахе началась в
полную  силу.  Квартиры  наши  разграбили,  все  наше  оставшееся  имущество
хранилось в части.
     И даже после всего этого нас не сняли с боевого дежурства. Плевать, что
остался лишь один боеспособный  дивизион -  третий, на  остальных лишь часть
техники  работала. И  кое-как несли охранение от  местных ополченцев  - их в
последнее  время, ой, сколько  развелось.  Отряды,  армии,  группы,  и все -
самообороны, и  все пекутся о том, чтобы нас не захватили армянские боевики.
А нам бы от местных избавиться, они бы лучше нас в покое оставили.
     Все  очень устали. В штабе армии  уже никто ничего  толком не  говорил.
Поначалу  кричали  на  нас.  Лозунг был  один:  "Кому  не  нравится -  может
увольняться! "
     После перевода командира полка  приехало  два полковника,  посмотрев на
нас, сменили свое  настроение, задора у них заметно поубавилось. "Держитесь,
мужики, держитесь! Недолго уже осталось вам ждать! "
     На  меня  была   возложена  ответственность  по   поддержанию  связи  с
подразделениями, которые  зачастую находились на приличном удалении от штаба
части - до двадцати километров.
     Очень часто местные  крестьяне, запахивая поля там, где раньше им  было
запрещено  обрабатывать  землю,  случайно  рвали  кабели  связи: так  у  них
появилось  новое  увлечение  -  уже  нарочно  рвали кабель, выкапывали  его,
обжигали  и сдавали в пункты приема  цветного лома.  Понять  их можно  было,
после  начала войны работы  никакой не стало. Жить  как-то надо.  Но  мне не
легче от их проблем. У меня связь боевая, а тут эти местные!..
     И вот ночью меня поднял мой командир - начальник связи:
     - Олег, с третьим дивизионом связь пропала. Съезди, посмотри.
     -  Ох, достали  меня эти крестьяне  и охотники за  цветным ломом.  А по
радио пробовал?
     - Пробовал. Тишина.
     - Может, генератор накрылся?
     - Не знаю, съезди по быстрому, глянь, что к чему.
     Я сам  сел за руль старенького "ГАЗ-66", солдат-водителей давно  уже не
было, и поехал в сторону дивизиона. Для  маскировки от местных ополченцев на
лобовое   стекло   наклеил  плакатик  с   флагом   Азербайджана.   По   пути
останавливался и  из  контрольных точек  выходил на связь  с  КП,  все  было
нормально. Вот и третий ЗРДН. Ворота были распахнуты настежь.
     Странно, очень странно. Всегда ворота закрывали.  Защиты  мало, но,  по
крайней мере, видно, что есть хозяева, не брошено хозяйство.
     Я  медленно проехал по  дороге,  ведущей  к  КП дивизиона. На небольшом
плацу перед входом в капонир горел свет. Значит генератор целый. Что дальше?
     На этом пятачке много  народу.  Очень много, человек около ста. Во всем
третьем  ЗРДН  не  больше шестнадцати человек. Но он оставался  единственным
боеспособным подразделением,  поэтому людей  снимали с  других дивизионов  и
направляли  сюда.  Сразу  бросилось в  глаза  то,  что  среди  этой  пестрой
вооруженной толпы ополченцев,  наряженных в добротный импортный камуфляж, не
было  наших. Наших видно  сразу и издалека,  выгоревшее,  застиранное  почти
добела х\б, было бы заметно в эту теплую ночь.
     Я  тихо  ехал, толпа расступалась передо мной, ополченцы махали руками,
улыбались. Я  тоже скалил зубы.  Они одобрительно показывали  на плакатик на
лобовом стекле  и поднимали большой палец. Мол, хорошо,  свои приехали. Ага,
свои! Ваши лошадь в овраге доедают! Черт! Ничего понять не могу.
     Дальше ехать было невозможно. Вышел. Закурил. В  пачке оставалась всего
пара сигарет.
     - О, помощь приехала! - джигиты настроены дружелюбно.
     - А где наши?
     Из толпы вынырнул  прапорщик  Сабиров. Сразу и не признаешь. Был у  нас
замусоленный,  грязный,  вороватый прапорюга. Потом исчез  после  очередного
похищения очередной машины со стоянки ДХ. Он тогда и стоял  в карауле. Исчез
вместе с автоматом. Сейчас важный, камуфляж забугровый нацепил. Морду наел.
     - Привет, Сабиров! А где командир, офицеры?
     - Господин Сурет Гусейнов беседует с ними в оперзале.
     - Понятно. А ты чего вырядился и здесь выхаживаешь? Боевиком заделался?
     - Я тебе не Сабиров! А  мюдюрь (господин) Сабир, ты меня понял, русская
свинья?!
     -  Как же тут не понять, - я сильно затянулся, посмотрел на сигарету, -
если за тобой около сотни стволов. Вот если один на один, так  можно было бы
тебе башку твою пустую и расколотить.
     - Ах ты, свинья! - Сабиров замахнулся на меня.
     Замах был  такой, что можно было  уснуть, я  поднырнул под  руку,  ушел
влево, затем  коротким ударом правой  заехал ему  в живот,  он  согнулся.  Я
выпрямился  -  теперь  по корпусу  ногой.  Бывший прапорщик, а ныне,  по его
словам, мюдюр, отлетел в сторону.
     -  Получи,  фашист, гранату от советских  партизан! -  только и успел я
сказать, как меня сбили с ног и начали пинать ногами.
     Я крутился  на земле как волчок. Поэтому удары приходились  в  основном
вскользь. Практика уличных драк в Кемерово пригодилась.
     - Хватит! Поднимите его, - голос Сабирова, пардон,  господина Сабира. -
Отведите к командующему, этот нам пригодится.
     Меня  бесцеремонно подняли, поставили на  ноги и, грубо толкая  вперед,
повели  на  КП  дивизиона.  Бронированная дверь тоже  распахнута. Ступенька,
ступенька, как бы не упасть здесь в полумраке! Костей не соберешь.
     Вот и зал. Перед возвышенностью - "капитанским мостиком" - толпой стоят
все офицеры и прапорщики 3-го ЗРДН. На  своем месте сидел командир дивизиона
подполковник Бобов Василий Степанович.
     Меня  с  силой  швырнули  в толпу  наших.  Я  с ходу врезался в  Серегу
Модаева.
     - Здорово, Серый! Что это за цирк у вас тут?
     - Тихо. Сейчас все узнаешь!
     В стороне стоял Гусейнов.
     Гусейнов  был  не  дурак.  Но  позер страшный,  любитель  "сыграть"  на
публику. Речь его предназначалась скорее не нам, а его ополченцам. Уже более
четырех лет  длился  Карабахский конфликт. Поначалу он выражался в стихийных
погромах  и  грабежах  с обеих  сторон.  А  около  года  назад и  Армения  и
Азербайджан перешли к открытым вооруженным столкновениям.
     Наша часть была дислоцирована на территории Азербайджана, на границе  с
Карабахом.  С  одной  стороны, мы  искренне сочувствовали армянам,  все-таки
наши,  братья-христиане,  но  дабы  не  злить  азербайджанских   аборигенов,
демонстративно не принимали участие в яростных спорах и мелких стычках.
     Каждая  сторона перелопачивала массу архивов, доставая из них  пыльные,
ветхие документы и, потрясая ими, кричала, что  эта земля принадлежит именно
его народу.
     Были эмиссары  с  обеих сторон,  нам предлагали  огромные деньги, чтобы
продали  оружие,   или   пошли   к  кому-нибудь  наемниками,  инструкторами.
Энтузиазма и охотников  повоевать с обеих сторон было много, а вот офицеров,
способных из  толпы гражданских сделать подобие боеспособного подразделения,
было явно  недостаточно.  Для  нас  же  главным  было  просто  нести  боевое
дежурство.  Как мы  шутили:  "Нести свой  крест  -  БД".  И всем отвечали на
азербайджанском  я зыке: "Карабах - лязимды, КП- бизимды" (Карабах - ваш, КП
- наш).
     И вот Гусейнов начал:
     -  Вы  захвачены  народно-освободительной  армией  Азербайджана (свист,
аплодисменты "захватчиков")!  Все  имущество, оружие  теперь принадлежит нам
(снова одобрительный шум)! А вы объявляетесь пленными!
     Захватчики заорали что-то на своем  языке. Визг, писк, радостные вопли.
Мы набычились. Еще бы, чтобы какая-то  сволота захватывала в  плен советских
офицеров! Хрен вам в ухо!
     Рядом стоящий прапорщик Сеня Морозко дернулся, вырвался из-под упертого
в шею ствола автомата.  Обернулся, схватился руками за ствол и цевье, вырвал
автомат из рук  боевика-ополченца,  ударил его в пах ногой.  Джигит-боевик с
диким  воем  сложился пополам и,  зажав  разбитое  свое "хозяйство"  руками,
покатился по полу.
     Морозко передернул затвор и повел стволом поверх голов:
     - На пол, ублюдки!..
     Неожиданно  громко  ударил  выстрел,  и Морозко  рухнул лицом вниз,  не
закончив фразы. Я лишь успел заметить, что на груди его образовалось большое
красное пятно, а под курткой-"афганкой" что-то стало торчать. Когда он упал,
мы увидели входное отверстие от пули в спине.
     Гусейнов опустил пистолет.
     Ну вот, а я еще думал, что он идиот, раз держит автомат на левом плече.
Думал, что так  профи не  поступают. Ошибался.  Недооценил  я этого  шакала.
Никто  из  нас  ранее  не  принимал  этих  боевиков-ублюдков  всерьез.   Ну,
захотелось  мужикам  покуражиться,  нацепили  на  себя  оружие,  питаются  в
кафешках  придорожных бесплатно, мелким рэкетом  промышляют. Теперь придется
считаться с ними.

     - 4 -

     Мы же не пехота, а инженеры. Наше оружие - ракеты. Все из нас проходили
общевойсковую  подготовку  в  училище  на  1-2  курсах,  но  это все  быстро
забывается.
     Мне в этом плане  было  легче.  Я оканчивал командное училище  связи. И
весь  наш батальон  готовили  для Афганистана. Учили  именно воевать,  а  не
просто  командовать,  учили  выживать  самих  и  спасать  подчиненный личный
состав.  Учили,  как  выполнить  боевую  задачу  и  сохранить солдат. А  это
непросто, ой,  как непросто! Учили убивать. Учили "жрать" всякую гадость, но
выжить. Выжить!
     Я открываю  глаза, осматриваю наше  узилище. Горько усмехаюсь.  Видимо,
эта  подготовка мне  сейчас пригодится. Еще как пригодится.  Я  сплевываю на
бетонный пол вязкую смесь  крови и слюней,  что  накопилась  во рту. Глотать
больно, голова кружится. Подташнивает. Послышались какие-то  неясные звуки в
конце коридора. Прислушиваюсь. Может, Витьку бьют? Непонятно. Откидываюсь на
прохладную  стену. Голову  приятно  холодит.  Господи!  Не лиши меня разума,
памяти! Лучше убей, но память оставь! Закрываю глаза и вновь вспоминаю.
     Эта подготовка для выживания пригодилась и во время прохождения  службы
в ПВО. Постоянно проводил показательные занятия по общевойсковой подготовке.
Что-что, а командиров  из нас готовили неплохих. Личный состав, несмотря  на
то,  что  было  много всяких раздолбаев, технику знал, боевое  дежурство нес
хорошо.
     Я улыбаюсь своим мыслям. Господи!  Кажется, что все это было в  прошлой
жизни, хотя не прошло и двух недель  с момента пленения.  Собственной кровью
мы с Виктором  пишем  на стенах, отмечаем  дни  заточения. Кто  мы,  откуда.
Расписываем  всевозможные проклятья на  голову "Мудаева", Гусейнова. Вкратце
описываем, что с нами произошло.
     Как    потом   рассказали,   первым   захватили   командира   дивизиона
подполковника Бобова. Кто-то из местных наводил. Это факт. Знали досконально
расположение боевых  постов, наиболее важных узловых центров.  Скорее всего,
это Гусейн. Падаль! Шакал вонючий!
     С   самого  начала  захвата  командир  сидел,  насупившись,  исподлобья
наблюдая  за всем этим бардаком, только покраснел как рак. Желваки гуляли на
челюстях, вены на шее надулись, огромные руки, сжатые  в  кулаки,  лежали на
столе.
     Мастер  спорта по  вольной  борьбе,  он еще  в училище спокойно занимал
первые места  в тяжелом весе. Когда  было  спокойно, в части каждый выходной
замполиты устраивали  спортивный праздник  ("Что не отдых - то активный, что
не праздник - то спортивный! "), Боб постоянно принимал в них участие. Он не
бегал,  но  любил  побаловаться  с  гирей,  побороться.  Боксом  всерьез  не
занимался, но побиться на ринге любил.
     Излюбленным  его развлечением было объявить на спортивном  мероприятии:
тот солдат  из  дивизиона,  который  больше Боба  поднимет гирю-двухпудовку,
невзирая даже на имеющиеся прегрешения, сразу получает отпуск.  На эту шутку
покупались многие, но никто в части не мог побить Бобовых рекордов. Пусть на
два-три  раза,  но  он  поднимал  больше.  Бороться с  ним также  было  мало
охотников.  А  те, кто решались, уже через тридцать секунд  лежали на матах,
легко переброшенные через себя. Потом долго приходили в себя, охая и потирая
ушибленные места.
     И как  специалист  Боб  был класс! Никогда не орал на  подчиненных,  не
матерился. Самым обидным и страшным ругательством в его устах было "Чудило".
Произносил  он это убийственно презрительно. Лучше бы ударил  своим огромным
кулачищем, растер по стенке, но нет, он будто плевал в рожу.
     И  вот этот  огромный  человечище,  человек-гора сидел на  своем месте,
которое он занимал как командир во время боевого дежурства.
     Когда Морозко  попытался освободиться и спасти нас, Боб легко перекинул
через себя ополченца, направившего на него  пистолет. Тот,  описав в воздухе
дугу, с грохотом рухнул на пол. Сразу видно, что мужик  никогда не занимался
борьбой, хотя в Азербайджане много борцов,  и в школах ее культивировали, но
этот грохнулся как мешок с дерьмом, раскинув руки, и грохнувшись затылком  о
фальшпол. Тот загудел. К командиру тотчас подскочили двое и,  уперев в  него
автоматы, заставили сесть.
     Командир сел,  шумно  выпустив  воздух  из  легких,  с  удовлетворением
посмотрел  на лежащее  тело.  К тому уже  подбежали  ополченцы и  попытались
привести в  чувство соратника.  Получилось  у них это  не  сразу.  Потом его
подняли и  унесли. Также  увели того идиота, которому Морозко  превратил всю
промежность в яичницу-болтунью. Унесли и тело Морозко.
     Все  это  происходило  под вопли  аборигенов, они зло  смотрели на нас,
тыкали  стволами,  орали  в  ухо какой-то  бред пьяной собаки.  От некоторых
нестерпимо несло  дешевым  местным вином, от молодежи - вонючим  гашишом или
анашой.  Хрен его  знает, не различаю эту гадость, много  я  этого дерьма  у
бойцов  отбирал и сжигал в  печи.  Так  что  нанюхался  этой  вони. Мне даже
передавали угрозы, что на большие деньги я спалил этой гадости. Плевать!
     Обидно стало,  что  эта  толпа обкуренных и  пьяных мародеров захватила
одну из лучших воинских частей. Когда-то были лучшей частью!
     Если  бы  не Гусейнов,  то  эти взбесившиеся  придурки  начали  по  нам
шмалять. Только  его авторитет  и не позволил им немедленно расстрелять нас.
Они что-то галдели на своем. Вот только мат проходил на чисто русском языке.
Своего мата у них хватало, но многие почему-то предпочитали русский.
     Гусейнов приказал своим нукерам вывести Боба. Тот еще больше набычился,
напрягся, и сквозь зубы  сказал  негромко своим  густым баритоном,  так, что
перекрыл стоящий в помещении операционного зала КП шум.
     - Я буду говорить только  в присутствии своих  офицеров, у  меня от них
секретов нет.
     - Вывести его! - Гусейнов тоже набычился.
     Все притихли. Начиналась схватка  гигантов. Все насторожились,  боевики
крепче схватились за  оружие и сильнее вдавили стволы  в  наши тела. Мы тоже
приготовились  к схватке. Хотя  уже  было  ясно, что эти  черти  готовы  нас
поубивать  просто  так,  ради самоутверждения. Мы  же  в  их глазах  убийцы,
захватчики, хотя не припомню, чтобы кого-нибудь убили. Один хрен - неверные.
     М-да. Массовый  психоз,  серьезная  штука! Атеисты  вдруг  разом  стали
истовыми мусульманами, которые  ходили по городу в каких-то  лохмотьях, били
себя  кнутами  до  крови,  что-то  бессвязно орали,  призывая  на  войну  за
освобождение  Карабаха.  За  ними  ходила  толпа,  которая их  поддерживала,
встречая  каждый  удар  бича,  кнута  по  собственной  спине  одобрительными
возгласами. Дети гор! Что с них возьмешь кроме  анализов, и те плохие будут!
Пропаганда  о  национальном возрождении патриотического  духа  сделала  свое
дело. Прав был Оскар Уайльд: "Патриотизм - последнее прибежище негодяев! "
     - Говори здесь! - командир был непреклонен.
     Мы приготовились  к схватке. Это  пришло  как-то враз, неосознанно, все
устали от произвола  и унижения, что творились  в последнее  время. Злость и
усталость,  копившиеся  в  нас  месяцами, были  готовы  прорваться  в  любую
секунду.  Не было  команды, просто  все поняли,  что сейчас будет  последняя
смертельная схватка - когда уже простился с жизнью, отступать дальше некуда,
и плевать на себя, - только убить врага! Понимаешь, что потом, скорее всего,
даже  наверняка,  тебя разорвут  автоматной очередью  пополам, но  это будет
потом! А сейчас задушить противника, сломать ему шею. Услышать, как хрустнут
под руками  его  шейные позвонки,  как о  колено  разорвутся связки спинного
хребта, глаза вылезут из орбит и из открытого рта вывалится язык! Только так
и не иначе! Смерть ублюдкам. Это кайф!
     Я все  это живо себе представил. Все! Только бы кто-нибудь начал! Батя,
дай  знак! Моргни! Свистни!  Сделай что-нибудь! Уж мы-то  тебя не  посрамим!
Примем последний бой с честью! Мы же офицеры! Неужели вот так и будем сидеть
как  свиньи,  как скот,  ждущий своей очереди  на  бойню?! Командир,  почему
молчишь? Напряжение достигло высшей точки.
     Я  никогда никого  не убивал, в драках, правда, принимал самое активное
участие, - в Кемерово без этого нельзя. Но сейчас не  удивился своим мыслям,
не  испугался их.  Очень  хочется  кого-нибудь  убить, расплатиться  за  все
унижения, которые мы терпели последнее время. Хочется смерти...
     Не  знаю,  как, но все это  понимали.  И  мы, и те,  кто  нас  окружал,
выставив оружие.
     Командир наш  молчал, только  все  больше багровел, и ногти все сильнее
впивались в  ладони. Командир обвел  всех  присутствующих тяжелым  взглядом.
Казалось, что он вглядывался в лицо каждому. В другой раз никто бы из нас не
выдержал бы этого взгляда, он был, осязаем, казалось, что он  как зонд врача
проникает внутрь тела, свербит там.
     Но никто не отвел взгляда. Все, также  как и Батя, смотрели исподлобья.
Ну же, Командир! Скажи что-нибудь!
     И Боб  сказал  тяжелым, как его взгляд, голосом.  Чеканя каждое  слово,
забивая  его как  гвоздь  в крышку гроба. Неважно в  чью крышку -  нашу  или
врага. При этом он смотрел на Гусейнова, смотрел прямо в глаза.
     - Я сказал,  что буду говорить здесь, при всех,  -  голос командира был
злой.
     Никто  из присутствующих никогда  не видел командира в такой  ярости. В
тихой  ярости.  Он  мог сейчас раздавить  кого-нибудь, задушить,  стереть  в
порошок.
     Повисла пауза. Напряжение было таким, что казалось: только какое-нибудь
движение, слово,  вздох  -  и  все взорвется  к чертовой  матери.  Завяжется
Последний Бой! Мы были готовы к этому. А вот эти сраные ополченцы?! Не знаю.
Нам было наплевать уже на все. Только в бой!
     Гусейнов отвел взгляд! Знай наших, сука! Зассал, командир подонков!
     - Хорошо, - Гусейнов сдался. Слаб ты в коленках, мужик.
     - Говори! - Боб брал инициативу в свои руки.
     Гусь (так  называли Гусейнова у нас в части, но не дай бог,  он услышал
бы это погоняло, хотя, наверное, так его и дразнили в детстве) тоже не лыком
шит,  понял,  что этот  раунд  проиграл, несмотря  на  то,  что мы  потеряли
прапорщика.  Хорошим парнем был Морозко. Хотел еще  прошлой неделе уехать  к
себе на Украину - приказ об увольнении пришел, но командир уговорил, упросил
его еще подежурить, всего-то еще неделю. Подежурил...
     Гусейнов откровенно рассмеялся, убрал пистолет, который был у  него все
это время в руке. Рассмеялся искренне. Вслед на ним заржали его подчиненные.
Кто искренне, кто пьяно, кто ради поддержки командира, из подхалимства.
     - Что  вы надулись, как мыши на крупу?! - Гусь открыто веселился. - Нам
всего-то надо чтобы  вы  нам  немножко  помогли. А  потом  мы уйдем.  Нам, в
принципе, много не  надо. Всего-то, чтобы вы своими ракетами раздолбили одно
село армянское в Карабахе.
     Тут пришла наша очередь веселится.
     Вспоминая это,  я  поневоле улыбаюсь. Боль  не  заставляет  себя ждать,
пронзая мозг  тысячами  иголок  боли.  Тело  трясется.  Я  начинаю смеяться,
невзирая  на боль,  я смеюсь,  боль поначалу наваливается со страшной силой,
нарастая,  достигая своего апогея, она рвет  все тело, изо рта вырывается не
смех, а стон, но это  меня не останавливает. Я зациклился.  Вспоминаю, какие
были удивленные рожи у этого войска, когда все мы - шестнадцать человек, под
оружием,  на  грани  смерти,  на  волосок от гибели, закатились  смехом,  не
сговариваясь. Как это бесило наших конвоиров! Смех  - хорошее оружие  против
врага, когда ты сидишь под прицелом. У тебя только они и остаются - злость и
смех!
     Всего-то  он  хотел  сделать  самостоятельные пуски  ракет по какому-то
селу. А  почему  сразу  не по Вашингтону? Или по Турции? Или Ирану!  Или еще
куда-нибудь,  или сбить  пассажирский  самолет. Делов-то на  пять минут,  не
более того! Как  два пальца... Идиоты! Подумаешь, несанкционированный  старт
ракеты!
     Это   же   чрезвычайное   происшествие!  О   таких   вещах   немедленно
докладывается по "цепочке" до Президента, и всем, кто рядом. И в прокуратуру
и в КГБ, или как они там сейчас называются?
     Все как в том анекдоте: "Чем Петька  занимается? " "Голову яйцами моет!
" "Во, акробат!  " Вот и эти тоже, акробаты! Маразм! Маразм! Маразм! Неужели
мы не спим?
     Ведь  так  же можно захватить  и ракетчиков-"стратегов".  Вот мы поржем
тогда, когда  атомная  бомба  окажется  в  руках какого-нибудь  самозванного
генерала самопровозглашенной армии новой независимой республики!
     Бардак, помноженный на маразм!
     Им-то  хорошо, а нам? Трибунал и  лесоповал  - это в лучшем случае. А в
тридцать седьмом бы вообще без вариантов - на  дыбу, потом приговор и пломба
в затылок!
     Идиоты!  Дети  гор!  Бешеные  твари из  дикого леса!  Надо  быть полным
дебилом, чтобы нас заставить это сделать. Тут  даже сказать нечего, а просто
ржать до боли в животе!
     Вот и сейчас я сгибаюсь пополам и ржу. Искренний это смех или нет, я не
знаю, я  плачу и смеюсь  одновременно, скорее  всего,  это истерика, эмоциям
надо  выйти.  Это  не  слезы  жалости  к  себе.  Это  очистительный  смех  и
очистительные слезы. Я начинаю задыхаться, воздуха не хватает.  Его и так не
очень  много  в  этом  клоповнике, но  меня  продолжает распирать от  смеха.
Приятно вспомнить - то,  что я не могу сделать  со своими мучителями сейчас,
мы сделали тогда.
     Видать,  Гусь  запомнил   это.  Недаром  во   время   очередного  моего
"уговаривания" сотрудничать  он  припомнил  свое  унижение  в  глазах  своих
подчиненных. Мстительная тварь. Ну ничего, сука, я тоже мстительный! Дай бог
только вырваться, я помотаю твои  кишки на локоть, положу печень на твой  же
затылок!
     Смех проходит, появляется злость, желание вырваться из этого лепрозория
и  рассчитаться  в  полной  мере  со своими мучителями.  Смотреть,  как  они
подыхают,  корчась от боли. Причинить им столько же боли, сколько я  получил
от этой блядоты.
     Тут я вновь вспоминаю, как мы откровенно ржали  над тупостью Гуся и его
банды недоумков.
     -  В чем  дело? -  Гусейнов  был  обескуражен и  оттого рассержен не на
шутку.
     - Дело  в том, что ты  не по адресу  обратился!  -  прекратив смеяться,
сказал командир.
     - Не понял! - Гусь начинал нервничать, и это был плохой признак.
     - Все просто, как первый закон Ньютона. Мы можем сбивать лишь воздушные
цели, и то  не  все, а  лишь высотные,  то есть, летящие на  большой высоте.
Летящие на  малой или сверхмалой высоте  -  это  авиация крылатыми  ракетами
сбивает.
     Командир,  конечно, блефовал,  но  сознательно  ограничивал в маневре и
себя и Гуся. Тем самым он говорил, что мол, ребята, мы с радостью накрыли бы
ракетным  ударом  и  деревушку и пол-Карабаха впридачу,  но, увы!  Запустите
самолет,  мы его собьем, а так братцы -  извиняйте, лопухнулись вы маленько.
Бывает!
     Гусейнов  и его  банда  поняли,  что  командир  тактично,  вежливо,  но
посылает их на три русские буквы.
     Предводитель "апачей"  решил сменить  тактику.  Голос его стал елейным,
жесты более свободными, он даже расстегнул камуфлированную куртку.  Камуфляж
турецкий. И многие из его банды были одеты в такой же.  Видать,  заграничные
дружки  снабжают. Упорно  ходили слухи, что  турецкие исламисты поддерживают
единоверцев в священной войне против неверных. Эх, мне бы их проблемы!
     Видать, поддерживают шмотками и деньгами,  не  слышал я,  и  не  видел,
чтобы у них инструкторы воевали. По крайней мере, на нашем участке.
     - Каждому из присутствующих, - начал Гусейнов, -  я выплачиваю по  пять
тысяч долларов, а командиру - двадцать тысяч долларов.
     - А денег хватит? - выкрикнул кто-то из наших.
     И непонятно было, всерьез это или в шутку спросили.
     - Хватит! -  Гусейнов был неподражаем  в своем самолюбовании.  Он  даже
расстегнул пуговицу на куртке  и  достал из  внутреннего кармана  две  пачки
долларов.
     Я заметил, как у его нукеров вытянулись  лица, и глаза вылезти из орбит
от жадности. Видать,  не жируют  у него  боевики.  А  нам  он  такие  деньги
предлагает!  М-да!  Интересно. Просто  ради  спортивного  интереса,  если мы
сделаем  старт ракет  в сторону их  противника,  отдаст нам Гусь  деньги или
"зажопит"?
     - Каждый старт изделия стоит в несколько десятков раз больше тех денег,
которые  ты  предлагаешь,  -  Батя  откровенно издевался  над  предводителем
захватчиков.
     - Денег хватит  на  всех и, если уничтожите  повстанцев, - это Гусь про
местных  жителей, - премия  удваивается.  А  вам,  - обращаясь  к командиру,
продолжил славный потомок домашних пернатых, - есть отдельная премия.
     С одной стороны  наступила  эффектная  пауза. А  с  другой,  все  ждали
реакции   командира.  Степанович   выдержал  эту   паузу.   Его   изломанное
многочисленными схватками лицо было невозмутимо, только еще сильнее побелели
костяшки сжатых в кулаки пальцев. Он, казалось, не проявил никакого интереса
к предложению.
     - Идемте, поговорим, - продолжил Гусейнов.
     -  У  меня от подчиненных нет  секретов, -  глухо  бросил  командир, не
поворачивая головы.
     Гусь подождал, потом продолжил:
     - Я знаю, что ваши  родители, подполковник, проживают  во  Владимирской
области. В настоящее время ваша семья находится там же. Жилья в России у вас
нет.  Поэтому  на  выбор,  - снова  пауза, Гусейнов  знает  уже,  что именно
предложить  Командиру,  но играет на публику. Умеет, подлец, он  это делать.
Все замерли и ловят каждое слово, каждый вздох командира и Гусейнова: - Либо
квартира в центре Баку, или в любом  месте независимого Азербайджана, либо в
той же  Владимирской  области  получаете  квартиру с  обстановкой  и  машину
"Волгу".  Или  благоустроенный  дом  с  гаражом,  с  обстановкой,  и  тот же
новенький автомобиль. Идет?
     -  Нет,  - командир сказал,  будто  бросил.  -  Я уже старый офицер, не
продаюсь, а присягу я принял один раз и ее  продавать, менять на квартиры не
буду!
     -  Хорошо, - Гусейнов был спокоен, казалось, что ответ командира его не
удивил. -  Будем  играть  по  другим правилам,  - после небольшой  паузы  он
добавил: - По моим правилам!
     Он вытянул  руку вперед. Указал  на небольшую, в пять  человек, группу,
стоявшую особняком. Автоматами ее согнали в центр зала, рассадили на стулья.
В этой группе был и я.












     - 5 -

     - Я буду каждые  пятнадцать  минут расстреливать  по одному человеку на
твоих глазах,  пока  ты мне не  поможешь  уничтожить партизанское гнездо,  -
Гусейнов уже не скрывал своего бандитского нутра, весь интеллигентский налет
слетел  с него  как  шелуха. Теперь стоял  перед  всеми  простой  бандит  на
разборках,  и не более того.  Он перевесил автомат с левого плеча на правое.
Передернул затвор - при этом на пол вылетел патрон. Или нервничает шибко или
"картину гонит", урод гребанный.
     Мне еще не приходилось ходить под смертью. Я, конечно, человек военный,
и меня готовили с первого дня училища  сражаться и умирать за Родину, но  не
как  барану же!  Я  даже не могу  свернуть шею кому-нибудь из присутствующих
ублюдков. Может завалить кого-нибудь и задушить, или попытаться сломать шею?
Командир роты  в училище показывал это на манекене,  еще  шутил, что может и
пригодиться.
     Я выбрал ближайшего урода-ополченца, стоявшего в метре  справа от меня.
Сбивать стоящего  сзади не удобно. Пока  буду разворачиваться, пройдет много
времени. Его у меня как  раз, к сожалению, нет. Я начал мысленно планировать
это дело.  Так,  корпус чуть вперед,  полразворота  направо, медленно, очень
медленно сползти на край стула, ноги под  сиденье, руки на сиденье, чтобы  в
прыжке откинуть стул назад и ошеломить заднего недоноска. А дальше?
     Мой  командир роты майор  Земов учил, что самое главное откинуть голову
противника назад до упора, а  затем или упереться коленом чуть пониже шеи  и
потянуть резко, рывком  на себя,  вверх. Или же, оттянув голову назад, резко
повернуть ее до  упора  и  дальше,  при этом тянуть вверх до хруста.  Нельзя
обращать внимание  на  судороги тела,  это  может отвлечь  и вызвать спазм в
желудке и рвоту. Ротный говорил об этом тоже.
     Я  весь вспотел, представляя, что  и  как буду  делать.  Боевик был лет
сорока,  пухлый,  на шее было  две  толстые  складки,  ладони  даже мысленно
ощутили  его потную шею. Для себя я уже решил, что собью  его с ног и сломаю
шею, уперев колено  в спину. Ремень автомата у него был перекинут через шею,
можно и задушить его этим ремнем, но он, сволочь, слишком широкий, быстро не
получится.
     Не было у меня угрызений совести, не было и все тут. Плевать мне на его
семью  и  детей, я даже  удивился  сам  себе,  что  могу  вот  так  спокойно
рассуждать об убийстве. Плевать я хотел на  его жизнь. Если  встанет выбор -
кто кого, буду  биться до последнего вздоха, хоть одного гада, но прихвачу с
собой на тот свет. Пусть запомнят боевики хреновы Олежу Макова! Твари!
     В зале повисла напряженная тишина. Боб думал.
     - Ну, что командир скажешь? - спросил Гусь, обращаясь к командиру.
     - Ничего я тебе не скажу. Не могу убивать  людей. Это раз.  Во-вторых -
это технически невозможно. Даже  допустим,  - теоретически  допустим  -  что
смогу сделать старт ракеты в сторону деревни: ракета не долетит.
     - Как не долетит? - Гусейнов был в недоумении.
     - На каждой  ракете стоит ограничитель  высоты, -  мы-то знали, что Боб
блефует,  но у него это убедительно получалось, - здесь, как  я уже говорил,
малые высоты, сработает предохранитель и произойдет самоуничтожение изделия.
Понятно? В-третьих, на  моих локаторах не будет видно названной цели, потому
что ее перекрывает господствующая высота.  И самое главное, я не могу делать
пуск, все ключи для  старта  находятся  в штабе армии,  мы наводим ракету на
цель, а  сам старт производят с командного пункта армии.  Теперь видишь, что
не могу я этого сделать. Не хочу и не могу.
     Батя сделал упор на "не".
     -  А  это мы сейчас  проверим, - Гусейнов вновь сделал каменную рожу. -
Выстроить вот этих, - он повел стволом автомата в нашу сторону,  - в колонну
по одному, руки на затылок. А остальные чтобы не дергались!
     Ствол его автомата смотрел на Боба, Гусь подумал и добавил:
     - Сейчас, командир, мы  проверим, что  можно, а что  нельзя. Не  хочешь
по-хорошему, захочешь по-плохому. Верно, Сергей? Приведите ко мне его.
     Для нас это был шок.  Один из телохранителей Гусейнова подошел к Сереге
Модаеву и полуобняв его, подвел к предводителю команчей.
     Это был удар для  нас, еще  раз  говорю, как  будто граната  взорвалась
посреди  зала.  Серега Модаев  был  старлеем. В жизни ему  и так не везло, в
частности из-за фамилии.  Тяжело жить с такой фамилией, тем более что  он ее
оправдывал по жизни. Естественно, что в  училище, да и в части была кличка у
него "Мудак".  Не  красиво, но это так.  И ходил он грязный, не наглаженный,
обувь чистил только перед разводом. С  личным составом  работать  он не мог,
постоянно срывался на крик, визг, технику тоже толком не знал.  Одним словом
- чмо.
     Зато как много было апломба! Ходил постоянно в коротких "подстреленных"
брюках, вечно в каких-то пятнах, с длинными, обломанными, грязными  ногтями,
зато курил исключительно хорошие сигареты, пил дорогие напитки. Книг никогда
не  читал,  зато  скупал  их  в  большом  количестве,  в  отпуск  вывозил их
чемоданами, и у себя на родине продавал книги перекупщикам.
     В  Азербайджане  было  много  хороших  книг.  Привозили  для   местного
населения, но плевать они хотели на русскую мысль и русскую литературу.
     Не  так давно он женился  на  местной девчонке. Метиска,  от смешанного
брака.  Отец азербайджанец, а мать русская. Симпатичная девочка. Неужели его
на этой фигне завербовали?
     А девочка хороша, сам  с ней дружил! Но вот до свадьбы дело не дошло. И
слава богу. А  то бы меня вербовали точно таким же образом. А  зачем мне это
надо? Своих предавать? Не смог бы, а вот Сереженька-Иудушка смог!
     Я  сам женился  на местной девушке.  Метисочка.  Красавица писанная! Но
никто не предлагал мне воевать на стороне Азербайджана. Не было предложений.
Сейчас она была  беременна, я отправил ее в Кемерово к своим родителям. Пока
была возможность, звонил каждый день, соединяясь по узлам связи, выходил  на
свое  бывшее  училище  и  просил  соединить с городским  телефонным  номером
квартиры своих родителей.
     У  многих  родители  возражали  против  смешанных  браков,  но  у  моих
родителей тоже был смешанный брак. Отец - шорец, мать - русская.
     Супругу мою  они приняли как родную дочь,  и  она себя чувствовала  там
себя как дома. Там спокойнее.
     Гусейнов  похлопал по спине  Серегу, как ближайшего  соратника, вытащил
пистолет и передал его Мудаку. Другого слова я не могу подобрать.  Из  этого
пистолета Гусь  убил  прапорщика  Морозко,  и  передал  его  Сереге!  Серега
принимал  после прибытия  в часть  у Морозки технику, некоторое время  жил у
него дома.  В  его семье почитали Модаева как  родственника. На  свадьбу они
сделали Сереге хороший  подарок, помогли провести свадьбу. Ездили, доставали
вино, мясо. А эта скотина  взяла пистолет! Нет предела человеческой подлости
и вероломству.
     - Сука!
     - Крыса!
     - Предатель!
     - Ублюдок, недоносок!
     - Сучий потрох, сучье вымя!
     -  Пригрели змею на  груди!  -  неслось  со всех  концов  зала.  Теперь
понятно,  как   вошли   на  КП  боевики,   Потом  уже  мне  рассказали,  что
непосредственно  Серега нес  охранение. А мы  еще сочувствовали ему - его же
первого избили! Сученок. И морду ему набили довольно убедительно!
     Неуютно было Сереге под этим градом  оскорблений, но ничего другого  он
не заслуживал. Ну, помог захватить командный пункт. А дальше что? Азеры тоже
не любят предателей. Думаешь, добьешься у них уважения своим предательством?
Хрен! Был ты мудаком, мудаком и  сдохнешь,  и дети у  тебя будут мудаки! Это
наследственное.
     Видимо  все это  понял Серега, не смотрел он в  глаза своим  товарищам,
пардон, бывшим  товарищам, с  которыми  делил все  пополам. И  дежурство,  и
бутылку   водки,  и  перезанимал  десятку  до  получки  и   отмазывал  перед
командованием, если кто-то "залетал"! Мудак ты, Серега, продал  за  какие-то
тридцать сребреников душу мусульманам и офицерское братство!
     Стоит Серега, опустивши голову, в руке пистолет, вот начал он поднимать
голову, и рука с пистолетом пошла вверх. Ну  же, может осознал, и пристрелит
Гуся! Нет. Улыбается Серега через силу, но улыбается, а пистолет засунул под
портупею  слева  от  пупка: правильно, Сережа,  оставь его себе, пригодится,
чтобы застрелится! А  то ведь,  даст  бог, доберемся до тебя, так это  будет
самая легкая смерть для тебя, предатель!
     Тем временем,  нас  пять  человек, "пять  из  двенадцати  апостолов"  -
мелькнуло у  меня в голове, согнали, построили  в колонну по одному,  причем
очень  близко друг к другу, руки  на  затылке, последнему поставили  стул, а
остальным приказали присесть. Каждый оказался на коленях у сзади стоящего.
     И самое главное, что не дернешься вбок. Масса человека, который сидит у
тебя на коленях  не дает тебе вырваться,  и назад ты не падаешь  - сидишь на
коленях. А поза-то очень унизительная!
     - А ты, Олег, тяжелый! - шепчет мне сзади Слава Курилов. - Маленький, а
тяжелый...
     Это у него я сижу на коленях.
     - Дерьма много, даже слишком.
     - Смотри, чтобы не потекло!
     -  Бля,  Слава, ты  представляешь,  много  у  меня  сидело  на  коленях
девчонок, но чтобы я сидел на коленях у мужика! Я же не голубой!
     - Не  волнуйся,  Олег,  ты тоже не  в  моем вкусе! Что делать будем?  -
шептал мне Слава.
     - Надо выбираться из этого дерьма, но вопрос - как?!
     -  Хрен  его  знает,  Олег. И  не  дернешься никуда. Откуда они  такому
способу научились?
     - Их этому в школе учат.
     - В какой?
     - В диверсионной.
     - Хорошие ученики и хорошие учителя!
     - Ублюдки!
     Я получаю болевой толчок в подмышечную впадину от одного конвоира.
     - Заткнись  сам, ублюдок! - голос конвоира злой. Видать, не настроен на
шутки.
     -  Так что,  Сергей,  - голос Гусейнова  торжественен  (ликует  подлец,
ликует), -  правду сказал  твой бывший командир? Нельзя делать  пуски-старты
отсюда? И взорвется ли ракета на такой малой высоте?
     - Нет!  Командир соврал!  -  голос предателя  звенит, волнуется  пацан,
покрылся весь красными пятнами, глаза блестят, того и гляди заплачет.
     - Можно делать старты отсюда,  а предохранитель высоты можно отключить,
- продолжил Мудак.
     - Так что, командир? Нехорошо обманывать, -  голос Гуся  вкрадчив, тих,
но  чувствуется,  что в  голосе  его  кипит злость,  движения его вкрадчивы,
поступь  осторожная, кошачья,  подкрадывается  он  к нашей колонне.  А левой
рукой тянет за собой Предателя-Мудака.
     - Я тебе не нужен. Пусть бывший старший лейтенант Модаев  и делает тебе
старты, - голос  командира  тоже  взволнован, он  с беспокойством  следит за
Гусейновым.
     Тот  подошел к первому полусидящему в голове нашей  колонны. Упер ствол
своего  автомата  в лоб.  Кто там  был, мне не  было видно, наблюдал лишь за
Гусем и его жестами.
     - Ну  так как,  Василий Степанович?  - Гусейнов  впервые  обратился  по
имени-отчеству к командиру. - Будете уничтожать сепаратистов-бандитов?
     - Бандитов уничтожать - долг каждого честного гражданина, а вот бомбить
села - это преступление.
     Всем было видно, как у Боба катится пот по лбу, капельки его по очереди
зависали  на  секунду на  кончике  носа,  и  срывались,  падали  на какие-то
командирские  бумаги, заливая  их.  Я  заметил,  что  они  разъели,  размыли
командирские  записи,  сделанные чернильной  ручкой.  У самого  пот  катился
градом, спина, грудь были мокрыми  от пота, по ляжкам пот тек вниз по ногам,
стекая в ботинки. У впереди  сидящего капитана Морозова куртка на спине была
вся темная от пота, ноги тоже мокрыми по той же причине.

     - 6 -

     - Оставим эти сентенции дряблым  политикам,  а мы с  вами -  солдаты, и
поэтому я захватил  вас и всех ваших  подчиненных  в  плен, поэтому извольте
подчиняться  и  выполнять все мои требования! -  Гусейнов особенно упирал на
"вас", при этом не отрывая глаз от сидящего впереди,  уперев ему в лоб ствол
автомата.
     -  Если  будете продолжать  упорствовать, - продолжил Гусейнов,  - то я
буду  вынужден  буду исполнить свою угрозу. Первым  будет... Как тебя зовут,
майор?
     - Майор Иванов, - послышался сдавленный голос спереди.
     Бля!  Что  же  этот бандит  делает?!  Рвануться  нельзя,  я  как  будто
придавлен, ноги уже затекли.
     - Так вот,  я  первым  убью  майора Иванова.  Вы  знаете  его,  Василий
Степанович? Вы хотите его смерти?
     - Не хочу, - командир смотрел, не отрываясь, на Гусейнова и Иванова.
     -  А  Сергей  Николаевич мне в  этом поможет!  - Гусейнов  через  плечо
посмотрел на Мудака-Предателя.  Тот отшатнулся,  как от удара. Гусейнов  это
заметил.  Что-то сказал по-азербайджански, а  затем добавил  по-русски: -  Я
пошутил, шучу.  Ты  и  так нам много помог, без  твоей помощи мы не вошли бы
сюда. Теперь осталось объяснить командиру, что сопротивляется он зря. И  все
смерти,  которые сейчас будут - на его совести.  Считаю до двадцати, а потом
подождем  пятнадцать минут и  снова  посчитаем до двадцати, пока не кончится
эта колонна, потом построим еще  одну колонну и начнем снова,  пока командир
не  образумится.  Думаю,  что  к утру  закончатся  все  подчиненные.  Как вы
думаете, Василий  Степанович?  - Гусейнов заметно  нервничал,  он  уже почти
кричал, сам себя заводил.
     Одно дело, наверное, убивать в бою, а  другое - вот  так обезоруженного
пленного.
     Ну что же  ты, Серега! Стреляй ему в спину! Хоть так свой позор  кровью
смоешь! Нет. Стоит  Серега, рассматривает высокий потолок, весь  красный как
рак, но не смотрит в глаза своим товарищам. Сучье вымя!
     - Нет!  - было  видно, что этот ответ нелегко дался командиру.  И слова
его как приговор прозвучали для Иванова.
     - Как хочешь, Василий Степанович! - Гусейнов даже  не смотрел  на Батю,
он сам весь  напрягся. Дернулся  всем телом,  вскинулся, прилаживая автомат,
еще сильнее упирая откидной приклад автомата в плечо.
     -  Я начинаю отсчет. Один, два, три,  четыре... - пауза...  слышно, как
шумит  кондиционер, но  не  приносит  прохлады,  стук  сердца  заглушает все
вокруг,  кажется,  что слышишь,  как бежит кровь по  сосудам, - пять, шесть,
семь... - пауза... - во рту пересохло, страшно хочется курить. Я четвертый в
колонне Смерти!  -  Восемь, девять... - пауза... слова  как камни  падают на
голову, с каждым отсчетом сжимаюсь, внизу живота все холодеет.
     Теперь я физически понимаю армейское выражение:  "Очко сжалось". Смотрю
на Боба. Он как изваяние, только еще больше покраснел, вены вздулись на шее,
глаза  налиты кровью, и пот уже не  капает, а просто бежит ручьем. Почему-то
въелось в память, что всесильный командир, которого мы все  любили, обожали,
смертельно боялись, сидит  и ничего не  может  сделать.  И скоро пробьет час
хорошего мужика  майора Иванова, а потом всей нашей колонны, идущей на хрен!
Я подсчитал, мне осталось жить, если что... чуть меньше часа.
     - Восемь, девять... - продолжает неумолимый отсчет смерти Гусейнов.
     - Я согласен, - голос командира глух.
     Но его услышали все. Спереди был слышен самый глубокий выдох, который я
слышал в своей жизни.
     Иванов будет жить, мы тоже спасены! Господи! Да насрать на эту деревню!
Мы живы! Мы будем жить! Мы все глотаем воздух! Мы живы и будем жить! Спасибо
тебе, Батя-Бог! Господи! Как хорошо-то жить! Спасибо тебе за это!
     -  Так  вы согласны? -  Гусейнов не убирает автомат от головы первого в
колонне смерти.
     -  Я  сделаю  все,  что  могу,  но  результат не  гарантирую,  -  голос
командирский по-прежнему глух и напряжен.
     - Посмотрим, посмотрим, - Гусь задумчив, убирает автомат  и левой рукой
хватает за ворот куртки Павла Иванова и поднимает на ноги.
     -  Смотри, Василий Степанович,  ты его от смерти спас, а  может  просто
отсрочил его смерть, и всех, кто здесь сидит. Только попробуй меня обмануть,
или просто даже подумать обмануть, я их всех убью, - он повел стволом в нашу
сторону.
     На  Пашку  Иванова было  страшно смотреть.  Он находился  в прострации.
Дышит  тяжело,  весь  бледный,  как  мел, форма  вся  мокрая от пота,  глаза
вытаращены,   но,   по-видимому,  ничего  не  видят,  рот  полуоткрыт,  губы
потрескались.  Но держится молодцом, не молит о пощаде.  А может,  просто  в
шоке. Как я себя поведу себя перед смертью, если не получится уничтожить эту
деревню?

     - 7 -

     -  Прежде чем  что-либо сделать, вы будете  мне  докладывать, и  только
после  моего  одобрения  вы  будете это делать.  Вам  все  понятно,  товарищ
подполковник?   Иначе  я  первого  убью  вот   этого,  -   Гусейнов   сделал
издевательское ударение на "товарищ подполковник".
     Себя, наверное, он  мнит не меньше,  чем  заместителем министра обороны
Советского Союза.
     Боб ничего не ответил, а лишь кивнул.
     - Я  могу лишь  сделать  то, что могу,  но не  более того,  -  при этом
командир очень  выразительно посмотрел на Модаева, тот поежился под  тяжелым
командирским взглядом.
     - Вы можете многое, очень многое... Я тоже могу много. Могу убить ваших
офицеров, а могу не убивать, - Гусейнов упивался своей властью.
     -  Если будешь  постоянно шантажировать,  то  вряд ли  мы  сможем  тебе
помочь,  -  начал  командир. - Это  во-первых, а во-вторых  -  каждый  номер
боевого расчета  уникален, без него старт невозможен. И если ты  убьешь хоть
одного,  то  останешься  при  своем  пиковом  интересе,  -  Батя  откровенно
издевался над командиром уродов.
     Голос его при  этом оставался строгим  и глухим.  Но мы-то знали  этого
старого черта, он торговался с Гусем, он выторговывал наши жизни!
     - Молодец, Боб, ай, молодец! - шептал Славка сзади.
     Я лишь кивнул головой в знак согласия.
     -  И  ваш  верный  помощник-предатель Модаев, -  продолжал  Боб,  -  не
помощник вам  в этих вопросах,  хотя  нам, к  сожалению, не обойтись без его
помощи. А для начала я очень хотел бы сходить в туалет и покурить,  полагаю,
что остальные люди также не откажутся.
     - Хорошо. Вас будут выводить по  два-три человека. При малейшем фокусе,
погибнут  оставшиеся здесь. А вы, -  обращаясь  уже  к  своему разномастному
войску, - охраняете. Первая рота занимается выводом арестованных в  туалет и
на перекур, при малейшем подозрении - стрелять на  поражение. - Гусь подумал
и добавил:  - Расстреливать  всю группу. Пусть знает каждый,  кто попытается
сбежать, что из-за него  погибнут люди.  А  начните,  пожалуй,  с этих! - он
стволом  показал  на  нашу полусидящую колонну  Смерти. -  А  то  скоро  они
обгадятся.
     Потом  он  толкнул  майора Иванова  к  ближайшему боевику. Тот пролетел
полметра, но устоял на ногах.
     К нам подошли боевики и бесцеремонно стали нас поднимать на ноги.  Ноги
затекли и подгибались, один вел офицера, а  второй шел сбоку и, уперев ствол
автомата в бок, не давал ни малейшего шанса на побег. Откуда они всему этому
научились?
     Я лишь заметил,  что они называют ротой численный  состав около взвода,
но первая рота состоит из наиболее подготовленных бойцов. Видно, что люди не
военные, может милиционеры?  Не знаю, но  то, что  они прошли выучку - факт.
По-видимому,  выучку  не  военную,  а  диверсионную.  Скорее  всего,  бывшие
спортсмены. Многие ходят враскачку, так часто ходят борцы. Почти у всех носы
и уши давно сломаны, стрижки у всех в первой роте короткие, под остриженными
волосами видны многочисленные  мелкие  шрамы, кости  и  хрящи  лица  смещены
относительно друг  друга. У некоторых набитые мозоли  на костяшках  кулаков.
Все молчаливы, голову держат низко,  подбородок прижимают к груди, с оружием
явно умеют обращаться.
     Самое  забавное, что они  не походили на местных.  Может турки? Хрен их
здесь  поймет.  Намешали крови  столько, что точно  сказать,  кто  есть кто,
невозможно. Может, какая-нибудь народность  из глухих сел?  Нет, не  похоже,
слишком цивилизованы, на дикарей не похожи.
     Я  сделал  для  себя  вывод,  что лучше  не дергаться на  этих  парней.
Попытаться свалить, конечно, можно, так эти уроды мужиков положат!
     Нас по очереди заводили в туалет, кабинки не давали закрывать, смотрели
то, что мы делаем, при этом не было и тени брезгливости на их лицах.
     Как,  оказывается,  здорово  просто  сходить  в  туалет!  А  какая была
сигарета! Более  восхитительного вкуса я не помню. Она быстро закончилась, я
от нее прикурил вторую - последнею в  пачке.  Пустую пачку  смял и выбросил.
Выводные  нас не торопили. Только  лишь зорко следили за  каждым жестом и не
позволяли разговаривать друг с другом. Вторую сигарету я курил уже не спеша.
Смаковал.  Это кайф. Тех, кто не курил,  отвели в зал, привели вторую партию
офицеров.  С сожалением я затушил окурок, попил из-под крана и меня повели в
общий зал.
     Тем временем в зале начальники смен, главный инженер, начальник штаба и
еще  ряд  офицеров  из  руководящего  состава  стояли возле огромной, во всю
стену, карты и говорили с Гусейновым. Всех офицеров также подогнали поближе.
Было слышно,  как Боб - он вновь обрел господствующее положение - и Гусейнов
спорят.
     -  Вот  смотри: село,  которое ты  заказываешь  уничтожить. Это  оно? -
командир водил большой указкой по секретной карте-склейке,  которая занимала
стену и была  размером  шесть на  четыре  метра. В правом верхнем углу  было
написано "Сов. секретно", но кому сейчас это было интересно?
     - Да, это оно самое. Вот если бы вы нанесли удар по этой окраине - было
бы просто замечательно, - Гусейнов показал на восточную окраину села.
     - Ты  карты вообще  читать  умеешь?  -  Боб разговаривал  с ним  тоном,
которым разговаривают с умалишенными.
     - Да, умею! - гордо ответил "вождь краснокожих".
     -  Смотри.  Вот  видишь, здесь дислоцированы  мы. Видишь этот флажок? -
указка  в  Батиных  руках  уперлась   во  флажок,  который  показывал  место
расположения нашей части.
     - Ну, вижу, и что?
     - Вокруг нашей части,  смотри,  идут  концентрические круги и маленькие
цифры, видишь?
     - Вижу.
     - Читай.
     - 990.
     -  Правильно. Наша часть  расположена на высоте 990 метров над  уровнем
моря. Наши стартовые  батареи расположены также  на этой же высоте.  Тут все
понятно, чтобы нам потом назад не возвращаться?
     - Понятно. Хотя  подождите. Сережа, - позвал он мудака-предателя, - иди
сюда. И Ходжи, иди сюда.
     Бесцеремонно  расталкивая  и  наших,  и  захватчиков,  на  "капитанский
мостик" (так мы называли возвышение, на котором располагался сейчас командир
и "группа товарищей",  а раньше - начальник смены и  КДС (командир  дежурных
сил),  именно  оттуда  раньше шло  руководство  всей  сменой, всеми  боевыми
постами) шли с разных концов зала Модаев и Ходжи - вроде не  азербайджанское
имя. Ходжи я видел в первом взводе  ополченцев. Значит,  юноша  умеет читать
карты,  откуда  такое умение? На  военного  он  не  похож, на недоучившегося
курсанта  или  картографа также не похож.  Хотя  спину держит  ровно,  но уж
больно  похож на спортсмена.  Спортсмена, умеющего читать военные  карты.  О
такой категории  я  слышал  только от тех, кто прошел  Афган, и звали  такую
категорию - диверсант.

     - 8 -

     ДРГ - диверсионно-разведывательная  группа. Рассказывали, что в  Афгане
был спецназ обычный, то  есть с солдатами, и элитный - офицерский. Последний
боялись все, включая и своих. Об их работе ходили легенды, истории обрастали
такими подробностями, что  не знаешь,  где  правда, а  где вымысел. Ходили в
дальние рейды, были "охотниками за головами" главарей духов.
     Интересно, а этот юноша из "спецов"? Но не похоже, что он Афган прошел.
Повадки   у   него   не  те.  Бывших   воинов-интернационалистов   я   видел
предостаточно, благо, что сам туда собирался, но не похож этот "воин Аллаха"
на советского спецназовца.
     На "капитанский мостик" поднялись  оба. И Сережа-предатель и Ходжи. Они
внимательно посмотрели  на карту. И подтвердили, что наша часть и  стартовые
позиции наших ракет находятся на отметке, которую указал командир.
     Батя продолжал:
     -  Требуемое село находится  на  какой  отметке?  Вот  смотри  -  здесь
написано, читай, - он разговаривал только с Гусейновым, брезгливо сторонился
Модаева и в упор не видел Ходжи.
     - Четыреста один, - прочитал Гусейнов.
     Сережа  и  Ходжи  подтвердили, что  их командир грамотный,  и правильно
различает и понимает цифры.
     - То есть перепад  высот уже составляет примерно пятьсот сорок  метров.
Правильно?
     - Правильно.
     - Здесь тоже все  понятно, идем дальше. На расстоянии десяти километров
от места нашей  дислокации стоит гора, смотрим, какая высота. Читайте. Вслух
читайте!
     - Одна тысяча пятьсот  девяносто  метров.  Ну и что? - Гусейнов явно не
понимал, что от него добивается наш командир, тыкая  носом в непонятные  для
него обозначения.
     - Все просто. Ты же математику знаешь  - директором работал, так вот  и
считай. Там  перепад высот  только  со мной -  пятьсот  с  половиной метров.
Добавь к этому перепады от меня до горы, и от горы до села. Понимаешь?
     - Нет.
     - Мои ракеты могут летать только по  прямой,  там они с помощью сложной
системы находят самолет и летят за ним, уничтожают его.
     - Ну и что?
     - А то - я не  смогу дать ракете целеуказание, не смогу нанести удар по
селу. Вот и все.
     - Как? - Гусейнов  наконец-то понял, что его провели как идиота, он был
взбешен. - Модаев, Ходжи! - заорал он.
     Сережа и Ходжи подошли поближе.
     Модаев  с  умным видом ученой обезьяны  смотрел  на карту, запрокидывал
голову  кверху и делал вид, что усиленно что-то считает.  По его растерянной
роже  было  видно,  что он  ни хрена  не понимает, и ничего  вразумительного
сказать не может. Матчасть, Сережа, надо было учить. И в училище, и в части.
Тогда  бы  не  прятали  тебя  командиры  во  время  проверок по  нарядам  да
командировкам.  "Учи,  сынок  матчасть,  пригодится,  " -  припомнилась  мне
реплика из одного старого анекдота.
     Ходжи  тоже смотрел  на карту. Но он хоть не  делал  вид, что  пытается
врубиться, на его непроницаемом лице ничего нельзя было прочитать.
     -  Командир прав...  - начал  говорить  Серега, покрылся весь  красными
пятнами, горло ему перехватывало, он временами сипел, то ли от страха, то ли
от волнения.
     - Я у тебя один командир! - взвился Гусейнов.
     - Так вот он прав, - продолжил Серега,  - понимаете,  тем  типом ракет,
что стоят на вооружении,  нельзя сделать, что  вы требуете, - казалось,  что
Серега сейчас расплачется.
     - Как нельзя?!  А  ты мне что говорил? - ярость и  презрение сквозило в
голосе Гусейнова.
     Все впустую. Обидно, да?
     Ходжи сказал  что-то на  гортанном странном наречии. Азербайджанского я
толком  не знаю, но разговорную речь с великими  потугами могу понимать. Тем
паче, что она обильно пересыпана русскими выражениями, словами,  которых нет
в  азербайджанском  языке.  И  говорят они  все больше  жестами.  Там  можно
догадаться по смыслу, что  они хотят выразить. Этот  же, наоборот, выражений
на  русском языке не употреблял и почти не жестикулировал, но голос  его был
тверд и сух, он только пару раз волком глянул на командира и Серегу-иуду.
     Серега  поежился   под   этим  тяжелым  взглядом.   М-да,   тяжела   ты
предательская участь. Застрелись, придурок!
     -  А если попробовать  "навесиком"?  - робко,  уже  робко (!  ) спросил
Гусейнов.
     -  Мы  же не  пацаны,  и это не  миномет,  чтобы "навесиком" уничтожать
противника.  Вам тогда, милейший, надо  было минометчиков  захватывать,  или
летчиков, - Батя откровенно надсмехался, и  в улыбке было видны его вставные
золотые зубы.
     - Вы все равно выпустите ракеты по селу! - сорвался на крик Гусейнов. -
Начинайте готовиться к пускам! Иначе я начну всех расстреливать.
     - Ты понимаешь, что не попаду я по селу? - Боб уже не говорил, а шипел,
как старый рассерженный кот. - И не потому, что  я не хочу, а  потому что не
могу. Физически не могу. Ты хоть это понимаешь?
     - Все  равно  вы  положите ракеты  как можно ближе  к селу! -  Гусейнов
продолжал упорствовать.
     - Послушайте, если  даже мы не попадем непосредственно по селу, то даже
обстрел  может  испугать их,  и партизаны уйдут оттуда,  а мы займем село, -
Модаев не дурак. Ты малый не дурак, и дурак и немалый!
     - А что, это мысль!  Подполковник, ты  слышал? Только попробуй выкинуть
какой-нибудь фортель! Наказание последует незамедлительно!
     - Гусейнов, я устал от тебя и от твоих дилетантских воплей. Если хочешь
играть  в войну - играй. Хочешь играть в ковбоев - играй! Делай, что хочешь!
Делай, как  хочешь! Но  только  не  мешай. Смотри,  но не  мешай.  Некоторые
операции  при подготовке  к  пуску  не должны  превышать нескольких  секунд.
Будешь  лезть с  глупыми  вопросами  - ничего  не  получится.  И  ничего  не
получится только потому, что ты корчишь из себя крутого боевика! Ты понял? -
Боб кипел, он был  зол  как взбесившийся  слон. Казалось, еще мгновенье и он
бросится на Гусейнова, и разорвет его на части.
     Последовал   шум.  Боевики-повстанцы  зашумели  и,   потрясая  оружием,
двинулись  в сторону "мостика". Они были очень недовольны, что кто-то посмел
разговаривать с их командиром  в  таком тоне. Сам Гусейнов  шумно дышал, его
лицо  покраснело  до максимально красного цвета, его смуглая кожа  приобрела
еще более коричневый цвет, ноздри расширились, заиграли желваки под кожей.
     Они  смотрели друг на друга, как два непримиримых врага. Два командира.
Оба  были злы  друг на  друга, от них,  от  их  молчаливого  поединка сейчас
зависела жизнь всех присутствующих.  Жизнь какого-то  далекого села в расчет
никем не принималась. Или пуски-старты ракет, независимо от того, где упадут
эти  ракеты,  или  наша смерть. Веселая перспектива. Низ живота  опять начал
холодеть, по спине вновь потекли струйки горячего пота.
     Командиры  продолжали  стоять   и   смотреть   друг  на   друга.  Пауза
затягивалась.  Наконец  Гусейнов  медленно  и в  то  же время шумно выдохнул
воздух и сказал:
     -  Понял.  Но я  буду  присматривать  за всеми вами. И  если что-нибудь
пойдет не так, и  если вы попробуете меня обмануть, то знаете, что я сделаю!
- он очень выразительно похлопал по своему автомату.
     - Слушай, ты меня уже утомил, особенно надоели твои бестолковые угрозы.
Хочешь стрелять - стреляй! Но если  ты еще раз  будешь угрожать мне или моим
людям, слышишь, еще один раз  ты вякнешь что-нибудь в этом роде - будешь сам
стрелять по своей деревне.
     - Приступай!
     - Но сначала я поговорю со своими людьми, - командир непреклонен.
     - Давайте.
     Бобов повернулся к нам:
     - Ну все, мужики! Я решил стрелять!
     Воины Аллаха радостно  загалдели. Один  идиот  истошно  заорал:  "Аллах
акбар! "
     - При  чем  здесь Аллах! Ведь это  Боб стреляет,  а  не Аллах  ихний! -
вполголоса сказал кто-то из толпы.
     - Тьфу! - я сплюнул под ноги. - Дикие твари из дикого леса.
     - Всем  заткнутся! - вид у Боба был страшен. Не каждый день свои ракеты
на головы мирных людей бросать собираешься.
     Да, еще вся эта затея пахнет трибуналом. Делать  самопроизвольные пуски
боевых  ракет - это круто! В  тридцать седьмом за такие "шалости" по решению
"особого совещания" ствол в затылок без  разговоров. Слава богу, миновали те
времена.
     А  ведь эти самые ракеты людей защищать должны были.  М-да! Дерьмо  все
это и  ситуация  дерьмовая,  когда оружие  защиты  повернуто  против мирного
населения.
     -  Василий  Степанович!  А  может не надо?  Не стреляй! Нас всего-то 15
человек, можем не справиться!
     - Не  справимся - эти уроды справятся с нами! - командир был зол. Глаза
его  метали  молнии.  Было  видно,  что  дай  ему волю,  он Гуся  на кусочки
разорвет. Но охрана следила зорко за нашими телодвижениями.
     - Эх! Не получится! Не получится!
     - Помолчи! Командир принял решение.
     - Повторяю, товарищи  офицеры. Я решил стрелять. Попрошу всех подойти к
карте. Эту горушку "П-18" берет на пределе.

     - 9 -

     - Старший лейтенант, вернее бывший  старший  лейтенант,  подойди ближе,
чтобы твой хозяин не думал, что его обманывают. И слушай внимательно.
     Серега,  красный как  рак, высоко подняв голову, с умным видом медленно
прошествовал к карте.
     -  Берет на пределе "СНР", отрабатывает по ней  без проблем. Но изделие
надо закинуть на  50-60  километров, а  может даже и дальше. Предлагаю метод
"К-3" с дистанционным  управлением подрыва  заряда.  Пару  минут  прошу  вас
обдумать мое  предложение. Вы все специалисты, и разжевывать  вам ничего  не
нужно.
     Первым  смысл  сказанного командиром  дошел до  Смирнитского -  офицера
наведения. Он заулыбался в вислые усы.
     - Батько, согласен я. Тильки, болванка-то може от удара сдетонируе!
     Тут  всех как  прорвало.  Поток технических терминов  сыпался  со  всех
сторон.
     Я  же  стоял  как баран и улавливал знакомые слова.  А  напротив  стоял
бывший  старший  лейтенант бывшей  Советской  армии  -  так  и  не  стал  ты
полноценным старлеем Российской армии! Стоит и глазками хлопает. Говорили же
в  училище:  "Учи  матчасть!  Пригодится! "  Что  же теперь ты  будешь  Гусю
докладывать?
     - Все,  товарищи,  хватит думать!  Майор Иванов, прямое  расстояние  по
карте до селения  занести в систему наведения. Басов, Курмилев, Сидоров - за
операторов РС. Горин, возьмете с собой Макова,  вдвоем, думаю, справитесь на
старте. Зампотех - на дизеля!
     - Э,  дорогой!  Так не  пойдет! Никто без  моего разрешения  не  выйдет
отсюда! - подал голос недовольный Гусь.
     - Тогда сам и запускай! - командир был резок.
     - Хорошо. Но со всеми, кто будет выходить, пойдут мои люди, и они будут
стрелять, если что-то пойдет не так!
     - Ты меня уже  достал  своими страшилками  - во! - командир  резко, как
ножом, провел у себя по горлу ладонью.
     - Хорошо, идите, но чтобы все быстро было! - Гусь начинал нервничать.
     Мы с  Гориным сорвались с места. Впереди Горин - комбат старта, я рысью
сзади.
     - Леха! А я что делать буду, я же не рублю в вашей системе? Неужели Боб
будет  стрелять? -  спросил я,  догоняя Горина.  Бежать и  говорить было  не
совсем удобно. Но другого момента не будет. За нами следом вывалился толстый
боевик.
     - Не боись, связь! Батя сказал:  "Зер  гут!  " А ты со мной, чтобы Гусю
глаза лишний раз глаза не мозолить.
     Сопит  кто-то  сзади.  Обернулись.  Толстяк  галопирует  изо всех  сил.
Автомат болтается на шее, мешает бежать.  Не служил  он в частях, где оружие
выдают. А может, и вообще не служил.
     -  Олег, охрана  наша  совсем  из  сил  выбилась, давай  быстрей,  хоть
поговорим без него.
     Оставшийся километр мы бежали в  ускоренном темпе.  Вот  она,  родимая.
Перешли  на  шаг  метров  за пятьдесят. Что что, а  училищная  закалка снова
пригодилась, да и в части не давали расслабиться по физо. Были передовиками.
Вот и гоняли по всем дисциплинам.
     - Олег! Стрелять будем. Попадать - нет. Тебе достаточно?
     -  В  принципе. А покурить есть?  -  мы тем  временем  дошли  до  кунга
пусковой.
     - У меня нет. Но тут есть маленький тайничок-нычка. Там бойцы постоянно
прятали  бычки. Я  их гонял  за это. Но  когда все начало  лететь  к  чертям
собачьим,  так  и  лазить  тоже  перестал. Посмотрим сейчас.  Может,  что  и
завалялось.
     - Успеется. Смотри-ка, охрана почти прибежала, у него стрельнем.
     - Ага, если только от инфаркта не помрет раньше.
     Толстый уже не бежал, а шел. Его пошатывало, ватные ноги он переставлял
кое-как, брюки приспустились и мешали при ходьбе. Куртку расстегнул почти до
пояса. Автомат просто висел на шее, руки положил на него. Кепи  засунуто под
погон. Лицо красное и все мокрое от пота, взгляд мутный.
     - Эй, киши, сигареты бар?
     Остановился. Согнулся пополам, автомат  почти достает до земли, крупные
капли падают в песок. Распрямился, растирает грудь.
     - Не помрет?
     - Не должен.
     - Эй! Сигареты бар?
     - Йок! Нэт курить. Зачэм так быстро бегать?
     - Командир приказал. А ты как воевать-то без сигарет будешь?
     - Ладно, Олежа, хватит лясы точить, пошли атомную бомбу готовить!
     - А ты, киши, ничего здесь не трогай. А то взорвется! Бум! Понимаешь? -
Горин изобразил руками взрыв. - Понимаешь?
     Аника-воин лишь устало мотнул головой, продолжал растирать грудь.
     -  Ты иди, посиди в  той будочке, посиди,  отдохни. Обратно еще быстрее
побежим.
     Толстый тяжко вздохнул и поплелся к будке, а мы - к установке.
     - Леха, а может грохнем толстого и автомат заберем?
     - Заманчиво,  но они там  наших перебьют. А мысль  хороша! Не  искушай,
Олег, не искушай! А сможешь его по-тихому убрать?
     - Элементарно. Я морально  уже давно готов  к этому,  а  технически нас
этому с первого дня училища готовили.
     - Давай пока не будем! Но у самого руки чешутся!
     Тем временем мы подошли к установке.
     -  Значит так,  Олег. Вот  тебе щетка. Вот разъем почистить контакты, а
потом пристыкуй, а я сигарет или бычкунов поищу.
     - Издеваешься?
     - Надо так. Делай.
     Минуты  две  я  добросовестно  ширикал   щеткой   по  контактам,  потом
присобачил  их  на место.  Спустился вниз.  Присел  на станину,  прислонился
спиной и затылком к металлу. Сижу, жду и думаю, что же будет-то. Если не эти
чмыри  прибьют, так свои же матку  наизнанку  вывернут.  Тьфу! Куда не кинь,
везде клин!
     - Олег! Ты где? - послышался голос Горина.
     - Здесь я, Леха, под отбойником! Туточки!
     - Кабель подключил?
     - Ага.
     Из-за угла вывернул Лешка. Морда красная, радостная, мокрая от  пота, а
в зубах сигарета и мне протягивает "Примину" целую.
     - А я смотрю, что тебя нет там, где оставил. Грешным делом подумал, что
ты пошел кончать толстого.
     -  Кому он  нужен? Сам  помрет  от инфаркта. Ух  ты!  Ты где взял такое
богатство? - спросил я, жадно прикуривая.
     - Где взял, уже нет.
     - Понял, не дурак.
     - Кури и арбайтен, арбайтен!
     - Яволь, герр гауптман!
     Горин  минут  пять  деловито  полазил  по  ракете,  по пусковой, что-то
открывал, куда-то заглядывал. Потом кивнул мне.
     - Пошли.
     Во втором кунге, где сидел толстый с автоматом, была  ГГС. Мы  раскрыли
дверь. Толстый насторожился, ствол на нас.
     - Не боись, Маруся! Немцы далеко! Дай-ка мне микрофон.
     - Что говоришь? - ствол по-прежнему на нас,  но уже нет настороженности
во взгляде.
     - Вон ту черную хреновину дай, говорю. Ай, спасибо, дорогой!
     И уже в микрофон:
     - Стартовая батарея! Готовность номер один! ОШ-10 пристыкован.
     - Принято.  Приступить  к  КФ.  Горин  и  Маков ко мне! -  раздался  из
динамика слегка хрипловатый, искаженный голос командира.
     -  Гусейнов! Адыль,  Адыль?!  - толстый выхватил  у  Горина  микрофон и
заметался по кунгу как курица.  Пару  раз ударился  об аппаратуру  головой и
плечом.
     - Дурень! Вот сбоку есть такая пимпочка, "тангента" называется. Нажал -
говори, потом отпускай! - объяснил я ошалевшему  воину новой освободительной
армии Азербайджана. - Вот сюда жми, а сюда говори.
     Воин Аллаха наконец-то справился с волнением и  овладел техникой. Пульт
ГГС взорвался азербайджанской скороговоркой.
     -  Якши,  якши!  -  Толстый  не  только  говорил  в  микрофон.  Он  жил
разговором. Мимика, жесты, все свидетельствовало об этом.
     - Я здесь остаюсь! - он повернулся к нам.
     - Ну, парень, удачи тебе! Штаны береги! - Горин похлопал его по  плечу.
- Чтобы не случилось, ничего не трогай. Убьет! Тут все заминировано.
     У парня округлились глаза от страха.
     - Ну что, старлей. Побежали?
     - Побежали, кэп.
     - Олег! У меня  в  заначке два литра коньяка есть,  банка тушенки. Если
все закончится благополучно - ко мне.
     - Я бы прямо сейчас начал.
     - Ты второй раз за пятнадцать минут меня искушаешь. Прямо не человек, а
змей какой-то.
     - Так ты ведь тоже не Ева.
     - Вот только не пустят ли нас после старта в расход?
     - Не думаю. Без нас - это железо мертвое.
     - А Сергей?
     - Он по пояс деревянный. Как памятник. Кроме как задницу лизать, больше
ни на что не способен. Посмотрим.
     Вот  и  оперзал. Оттолкнули охрану.  С  улицы  толком не  разглядеть  в
полумраке, только слышны голоса.
     - Смирнитский - контроль функционирования проведен. Боечасть в норме.
     -  П-18.  Провел круговой поиск. Цель обнаружил.  Азимут 300, дальность
100.
     - Офицеру наведения. Цель номер один. Азимут 300, дальность 100.
     -  Смирнитский  обнаружил цель номер  один. Азимут 300, дальность  100,
высота - 3? РС? - щелкнули штурвалы.
     - Петров (он за оператора РС по дальности). Есть цель по углу, азимуту,
дальности. Цель без помех. Одиночная, скорость - ноль, высота - 3.
     Из темноты раздался голос командира:
     - Цель номер один одиночную уничтожить одной ракетой! Метод "К-3"!
     Леха зашептал мне на ухо:
     - Готова только одна - пятая.
     -  Смирнитский!  Пятая  -  пуск! -  снова  раздался  напряженный  голос
командира.
     Командир уставился в  индикатор, рядом с ним Гусь. От экрана лица у них
казались мертвыми. Сине-зелеными. Повисла  гробовая тишина. Слышно лишь, как
шумят приборы, и стук собственного сердца гремит, шумит в ушах, струйки пота
бегут  по  спине. Вдалеке раздался  шум  стартующей ракеты. Я  вздрогнул  от
неожиданности.
     Раздался голос Смирнитского.
     - Цель уничтожена. Расход - одна.
     -  Ну  что,  попал?!  -  Гусь  напряженно  вглядывался  в  полумрак  на
Смирнитского, затем на командира.
     -  Отбой  готовности личному составу.  Собраться в курилке,  - командир
встал со своего кресла и потянулся, разминая спину.
     -  Ну  что, попал?  Говори, попал  или  нет?!  -  Гусь  подпрыгивал  от
нетерпения.
     - Попал. Радуйтесь! - командир был мрачен.
     Леха включил свет. Мимо меня пронесся  радостный  Гусь - за ним спешила
вся  наша-его  охрана.  Распахнул  дверь  на  улицу.  Споткнулся,  с  трудом
удержался на ногах и что-то  закричал. От  радостных  криков  победителей  и
стрельбы в воздух заломило в ушах.
     - Ну  что, пошли получать награды! - голос командира звучал громко, еле
перекрывая шум на улице, но было видно, что он устал. Мы все устали от этого
налета и этой жизни.
     Снаружи  ослепительный  свет резал глаза.  Неподалеку  была расположена
беседка-курилка, оплетенная  виноградом.  Рядом  танцевали победители,  лихо
вскидывали полусогнутые руки к груди, стучали в бубны. Забавно. Это же надо,
на войну и с бубнами! Ну, артисты! Для них война что-то вроде развлекаловки.
В воздух периодически кто-то на радостях стрелял из автомата, выпуская целый
магазин.
     Собрались  все наши в курилке. Откуда-то  появилась пачка "Верблюда"  -
"Кэмела". Пустили по кругу.
     Леха  сидел  рядом  со  мной, и так ненавязчиво, непринужденно  положил
полупустую пачку к себе в карман.
     Все сидели и курили молча. Никто не  проронил ни слова. Не было обычной
радости, как обычно после старта. Зампотеха не было.
     Командир внимательно смотрел в сторону ДЭСки.
     - Идет, - облегченно вздохнул Боб. - Не тронули звери.
     Зампотех  шел, вытирая  руки ветошью, куртка  была  обрызгана  машинным
маслом.
     - М-да, а могла бы не взлететь!
     - Если бы дизеля не запустились или заглохли, то намотали бы  нам кишки
на шею. Тьфу!
     Тут до всех  дошло,  что могло бы быть, если  бы  зампотех не  запустил
полуразвалившиеся дизельные установки. Судя  по  его  испачканной форме,  мы
были  на  грани этого. Пока  пронесло.  Посмотрим,  что дальше из этого  роя
получится.
     - Слышишь,  Олег, а толстый так  и  сидит в кунге. Надо  бы посмотреть,
может и украдет чего-нибудь. За  этими воинами Аллаха нужен глаз  да глаз, -
Леха встал, затянулся и одним щелчком умело отправил окурок в урну. - Скорее
всего в кунге придется дезинфекцию делать. Штаны у него, наверное, воняют.
     - Командир, мы до старта и обратно.
     - Только быстро.
     Мы  быстрым шагом  дошли до места старта. Ракеты на привычном месте  не
было. Опаленная земля, обгоревшая,  обуглившаяся местами  краска. Все это мы
уже видели,  и  когда-то  радовались  этим стартам,  мазали себе, друг другу
лица, руки  этой сажей, копотью, остатками  смазки. Сейчас не было восторга.
Только усталость и опустошенность. Выжили - и ладно.
     На  полу  кунга  лежал  толстый  Адыль.  Руки  закрыли  голову,  он  не
шевелился. Автомат валялся на полу.











     - 10 -

     - Алексей, вроде не пахнет, - я потянул носом воздух.
     -  Эй, киши, ты  живой,  али как? - Леха  для надежности даже  легонько
ткнул его ботинком.
     Руки Толстого начали шарить вокруг. Видать автомат ищет, голову от пола
не поднимает, глаза не открывает.
     - Ну его к лешему! Леха, не трогай его. Живой он, только без памяти.
     - Не буду, только автомат для верности разряжу.
     Алексей взял  автомат -  тот  не  стоял  на  предохранителе.  Отстегнул
магазин, передернул затвор, из него вылетел целехонький патрон. Для верности
Леха  подобрал  его  и быстренько, используя тыльную часть патрона, разрядил
весь магазин  прямо на пол  кунга, потом забросил автомат  и магазин в угол,
подальше  от владельца. При  каждом падении очередного  патрона на пол Адыль
вздрагивал,  закрывая  голову.  Тело тряслось, и по нему прокатывались волны
жира.
     Я нагнулся к горе-боевику.
     - Эй,  Адыль! -  слегка ударил ладонью  по толстой  морде, тот  замычал
что-то невразумительное. - Кончилась война. Бери шинель, пошли домой.
     - А-а-а! - Адыль  поднял голову и  посмотрел на нас  мутным, ничего  не
понимающим взором. - А где он?!
     - Кто он? - мы не поняли, что это он городит.
     - Ракета взорвался! Я совсем умер!
     Тут  до  нас  дошло,  что почувствовал  неопытный  человек,  находясь в
десятке метров от пусковой при старте.
     Мы  ржали во весь голос, от всей души смеялись.  Смех  грозил разорвать
наши рты до ушей, мышцы живота болели от напряжения. Постепенно смех угасал,
но это  происходило в силу физических  причин, из-за  болей.  Мы  еще  долго
посмеивались, похихикивали.
     Превозмогая боль в теле и душивший нас смех, я выдавил из себя:
     - Вставай, киши!
     - Ай, нет! Я  немного здесь еще  полежу, - и жирный, потный Адыль вновь
уткнулся мордой в пол и обхватил голову руками.
     К своим шли молча. Смех нас истощил. Да и не смех это был, а истерика -
ржачка.
     В беседке шла оживленная беседа. Смысл был  один: попали или не попали.
Боб молчал, был хмур и сосредоточен. На входе появилась фигура Ходжи.
     - Все здесь?
     - Да.
     -  Сейчас  подойдет  командующий армией  господин  Гусейнов. Никому  не
расходится.
     - Куда же мы с подводной лодки денемся?
     - Какая подводная лодка? - Ходжи не понял и напрягся.
     - Куда мы безоружные уйдем? А лодка - это метафора. Врубился?
     - Не надо никаких метафор и лодок. Вам понятно?
     - Яснее ясного.
     - Что еще этому уроду надо? - слышалось ворчанье со всех сторон.
     - Хочет поблагодарить  от имени командования и вручить  ордена и ценные
подарки за отличную службу! - я вставил свои "три копейки".
     - Ага, по девять грамм в брюхо! - раздалось слева.
     - Господи. Как все это надоело, скорее бы свалить в Россию, обрыдли эти
черти со своими дурными разборками!
     - Гляди, чтобы тебя в "цинке" не отправили!
     - Тьфу на тебя, дубина!
     - Тихо! Вождь говорить будет, - прошептал кто-то впереди.
     Конвоиры  уже не толкались. Не били никого.  Все  было чинно и вежливо.
Напоминало  митинг  на каком-то  заводе. Вот приехал  большой  начальник, он
сейчас нам расскажет о необходимости качественного труда на благо Родины!
     Гусейнов,  наверное, точно произвел себя  в  генералы.  Он  надулся как
петух. И начал  рассказывать про то, какие мы молодцы! Какое большое дело мы
сделали в освободительной борьбе против иноземных захватчиков и т. д.
     А  в конце  своей  речи  он  призвал  нас  пачками записываться в  ряды
славного народно-освободительного войска.  Обещал всевозможные  блага. В том
числе  и  повышение звания на две ступени сразу. Значит,  я могу в одночасье
стать майором. Негусто. В следующем году мне и так капитана получать, а Бобу
он сразу генерал-майора присваивает!
     Мне  вспомнился  эпизод  из  кинофильма "Свадьба  в  Малиновке".  Когда
Попандопуло пихал попу нарисованные деньги и приговаривал: "Бери, я себе еще
нарисую! "
     Вся эта речь  напоминала дешевый фарс.  Добровольцев  не нашлось. Затем
Гусь еще раз обратился к Бобу:
     -  Василий  Степанович!  Я предлагаю  вам  возглавить  дивизию,  звание
генерала гарантирую через три дня.
     Боб,  не задумываясь,  сказал фразу, которая  запомнилась  мне  на  всю
жизнь:
     -  Я  принимаю  присягу  только один раз! -  при этом он  посмотрел  на
Модаева.
     В  словах  командира не  было  дешевого пафоса, как  в речи  Гусейнова,
простые слова, которые сказал простой мужик,  простой офицер. Подполковников
в Советской Армии было много, а вот таких, как Боб, наверное, мало.
     - Эй, а где обещанные деньги? - с места весело крикнул Горин.
     - Какие деньги? - Гусейнов явно недоумевал.
     -  За старт.  По пять тысяч долларов каждому.  А  командиру -  двадцать
штук. Итого  девяносто  пять  тысяч. Мы  считать  умеем! Неужто запамятовал,
генерал?
     - Село не уничтожено, а поэтому никаких денег не будет! - отрезал Гусь.
- Нужны деньги - идите ко мне. Я щедро оплачу ваш труд.
     - Брехня все это! - Алексей состроил обиженную мину. - Если уж за старт
не  заплатили,  то  за  наемничество и подавно! Модаев!  Тебя  обманули! Иди
назад! - Горин откровенно потешался на Серегой-предателем.
     - Горин! Не паясничай! - голос командира дивизиона был строг.
     - Понял! Умолкаю! Но обидно, они тут деньги обещали, и тут же обманули.
У, козлы!
     Затем банда Гусейнова удалилась. Ушел с ними и бывший старший лейтенант
Модаев Сергей Николаевич.
     Уходил он, потупив голову, с налившимся кровью лицом, в руке у него был
ПМ. Из этого пистолета убили прапорщика Морозко.
     Как ты со всем этим теперь сможешь жить, Серега-предатель?
     После  того как они ушли, все зашумели.  Командир  поднял  руку  вверх,
призывая к вниманию:
     - Товарищи офицеры!
     - Тихо, командир говорить будет!
     - То,  что  сейчас  здесь  произошло  -  ЧП!  И  вы  все  это прекрасно
осознаете.  Самовольный, несанкционированный пуск ракеты. Что будет со мной,
я не  знаю. Готов полностью  отвечать за свои  действия. Но  я сохранил свой
личный  состав, как  мог сберег  вверенное вооружение,  технику,  имущество.
Сейчас  всех  попрошу полчаса  перекурить,  сходить в  туалет и начать вновь
нести боевое дежурство.
     - Товарищ подполковник, мы все за вас вступимся! - неслось из толпы.
     - Мы напишем рапорта, что и как здесь было!
     - Если бы не вы, так нас бы здесь уже всех расстреляли!
     - Вон пусть у майора Иванова спросят!
     - Да ничего не будет!
     - Тихо, товарищи  офицеры. Дежурной смене на своих  рабочих местах быть
через тридцать минут.  Все. Разойдись! Маков! Они перерезали провода.  Вынос
для радио тоже разбили. Сколько времени надо для восстановления связи?
     - Минут  десять и  связь будет "на соплях". С остальным  надо подробнее
разбираться.
     - Ладно, делай, только раньше меня ничего никому не докладывай.
     - Есть.
     Я начал восстанавливать проводную связь.  Еще хорошо, что защитники  не
сильно порезвились,  орудуя  ножами. А вот если  бы из  автомата  полоснули!
Побоялись.
     Через десять минут командир по телефону доложил  в штаб полка, дивизии,
а затем  и в штаб армии о происшедшем. Они уже, оказывается, мчались  к нам.
Был зафиксирован старт ракет, но не было объяснений. Связи с нами не было.

     - 11 -

     Командира  срочно  вызвали в  штаб армии,  он  отправился  туда.  Через
несколько  часов  приехали   на  машинах   человек   пятьдесят  во  главе  с
заместителем командарма, плюс  к ним большая  "группа  товарищей" из особого
отдела, военной прокуратуры, политотдела армии.
     Нас всех  рассортировали и  опрашивали,  допрашивали, стращали, пугали.
Передавали  по  конвейеру.  От особистов - прокурятам, от  тех - замполитам,
потом просто офицерам штаба армии -  инженерам, затем  опять особистам, и т.
д.
     Изуверство  тех,  кто нас  допрашивал,  было  на сродни измывательствам
ополченцев, которые были здесь недавно.
     Нас пугали  уголовным кодексом, нарушением  Устава,  нарушением  правил
несения боевого дежурства. Если верить всем этим страшилкам, получалось, что
каждому из нас грозило лет по сорок, но у нас в стране больше пятнадцати  не
дают, так что по двадцать пять скостят!
     По всем раскладкам тех, кто нас допрашивал, мы  все должны были умереть
здесь в едином  порыве,  но  не допустить пуска ракеты,  не  говоря  уже про
захват КП и стартовых позиций.
     От всех разумных доводов они отмахивались.
     Эти  приехавшие  умники   от  нас  допытывались,  почему  же  никто  не
организовал преследование  и  захват  банды?  Этот  вопрос  вызывал  у  всех
истеричный смех. Тогда они попытались  сами  организовать преследование. Они
даже  связались с местной милицией, те просто бросили трубку. И только поняв
тщетность своих попыток,  они успокоились, правда, попытались все свалить на
нас. Мы все устали  от этих допросов, издевательств как со стороны партизан,
так и со стороны официальных властей.
     Многие из  приехавших  отлично понимали, что никто  не будет заниматься
поисками и наказанием Гусейнова и его компании. Российские части  находились
на территории чужого государства, которое нас ненавидело всеми фибрами своей
кавказской души.  И  мы, как офицеры, верные присяге, несли службу, которая,
по  большому счету, абсолютно никому  была не нужна. Родина  о нас вспомнила
только для того, чтобы скрыть свой позор.
     Многие офицеры разъехались  по своим национальным  квартирам. Некоторые
даже заняли руководящие посты  в министерствах обороны своих республик. Сами
присылали письма об этом. Только  нам  Россия  приказала оставаться здесь  и
нести службу, что мы исправно и делали.
     Многие  республики  бывшего  Союза  уже заявили,  что  видят  Россию  в
качестве потенциального противника и строят свою политику на противодействии
ей. Скоро  будем воевать с бывшими сослуживцами.  Кто думал, что такое может
произойти!
     Особое   внимание  в  ходе  расследования,  конечно,  уделялось  фигуре
Модаева. Теперь все были под  подозрением,  а вдруг ты  тоже предатель? Пару
человек  увезли в штаб  армии.  Одного, с которым  он учился, и второго, кто
имел несчастье  быть с Модаевым соседом по лестничной площадке. Часто вместе
выпивали. Вот так-то, выпил с соседом, а оказалось, что предал Родину!
     На   следующий   день   пришел  приказ   министра  обороны   России   о
расформировании нашей части. Все мы должны были сдать  технику,  вооружение,
имущество  прибывающим эвакуационным командам, все, что нельзя демонтировать
в трехдневный срок, специально прибывшие саперы должны были взорвать.
     До того,  пока не вывезли  последнею ракету  и  блок аппаратуры, с нами
постоянно находились  представители прокуратуры и особого отдела. Они во все
глаза смотрели,  не  замышляем ли мы, чего доброго, украсть что-нибудь. Было
противно  и мерзко. Поэтому  частенько  все  прикладывались к своим и  чужим
запасам спиртного.
     Так как обслуживать больше было нечего, остатки казенного спирта выпили
в рекордно кратчайшие сроки. Потом вспомнили и про коньяк. Достали  и выпили
все, что было.
     По  ходу  сдачи  все  должны   были  прибыть  в  штаб  армии,  получить
предписания к новым местам службы и отбыть.  С каждого из  нас  все  кому не
лень взяли подписки о неразглашении того ЧП - позора, который произошел.
     Батю, по слухам, взяли под стражу, но после  вмешательства командующего
армией  выпустили.  Его  судьба   для  всего   личного   состава  оставалась
неопределенной. Наша, впрочем, тоже.
     Я, как связист, должен был уезжать в числе последних.
     Вот и уехал!..

     - 12 -

     Я  плюю  на  пол  от  злости.   Сколько  времени  я  уже  здесь?  Суток
трое-четверо, а может всю неделю?  Света  дневного  нет, часов нет, отмерять
сутки по выдаче  пищи тоже нельзя. Сейчас  кормят то ли два раза в сутки, то
ли  раз. Не поймешь. Дают то баланду  какую-то, то  заплесневелый, твердый и
вонючий хлеб. Как  раз  для наших распухших десен. От многих зубов  остались
обломанные пеньки корней.
     Несколько  дней назад двое наших, что  сидели в  другом конце коридора,
напали на охранника - их застрелили. Нет больше ни Кости Сергеева,  ни Мишки
Александрова. Нет их и все. После этого нас стали жестоко избивать.
     Слышны   шаги  по  коридору.  Идут   двое.  Странно,  не  слышно  звука
волочащегося тела. Обычно нас по очереди выводили на допрос, затем по одному
затаскивали  в  камеру, бросали,  брали другого.  Когда было  четверо,  было
легче. Пока дойдет  до тебя очередь в этой "карусели"  пыток успеешь немного
отдохнуть, восстановить силы - и физические  и душевные. А сейчас не слышно,
что тащат полумертвое тело Витьки Богданова.
     Уроженец  Красноярска, выпускник училища 1991  года, лейтенант Богданов
был захвачен вместе с нами. Его, как самого молодого, командиры оставили для
сдачи техники  и вооружения. Дурдом, конечно,  но теперь Витек мой сосед  по
камере.  Он невысокого роста, сухой, хороший  спортсмен, как всякий холостой
лейтенант - бабник, не  дурак выпить. В наш славный коллектив влился быстро,
и вместе со всеми тащил нелегкую лямку БД (боевого дежурства). Он и в мирной
жизни не  отличался  особой говорливостью,  сейчас  почти  замолчал,  только
матерится отчаянно. Неужели кончили Витька? Похоже, что моя очередь.
     Сопротивляться  глупо. Свою долю  боли  я  уже  получил  сегодня.  Если
Виктора  убили,  значит  и моя  судьба  такова. При одном  условии, если  не
соглашусь. Соглашусь обучать их ополченцев - выживу.  Троих  моих  товарищей
уже убили, значит, и мой черед пришел.
     А  как  раньше было!  Нас привезли.  Поначалу  Гусейнов с нами  пытался
играть  в интеллектуала.  Он  вел  себя как  барин.  Кормежка два  дня  была
хорошая, коньяк тоже присутствовал. Однажды он пришел в особенно благодушном
настроении.
     - О, как мои друзья поживают?
     Мы  молчали. Что  говорить?  Потом  начался  обычный  словесный  понос.
Гусейнов разорялся о независимости, о долге, патриотизме.
     -  Вы  можете  все  получить от  меня.  Хотите  деньги, власть, оружие,
женщин, квартиры, машины? А также у меня для вас есть маленький сюрприз.
     Он  полез в карман  и достал пакеты с порошком. Они были  небольшие  по
размеру, но различные по цвету. Мы поначалу даже не поняли, что это такое.
     - Угощайтесь! - Гусейнов широким жестом высыпал все это на стол.
     - А что это? - мы были в недоумении.
     - Товар высшего качества!  - Гусейнов  был горд. - Хочешь "777", хочешь
"999", но это очень дорого! Выбирайте!
     - Это что, наркотики?
     -  Я же говорю  - товар высшего качества, я  первый,  к  кому он  из-за
"бугра" попадает! Не хотите быть  инструкторами, не ходите.  Не надо! Будьте
курьерами! Сейчас границ нет, вас - офицеров - никто досматривать  не будет!
Это  же деньги.  Несколько  таких  поездок,  и  вам не надо  ни работать, ни
служить  до конца жизни!  Риска никакого, здесь мы вас посадим в самолет или
поезд, пара пакетов, а там вас встретят! И все!
     -  Точно все! Крест на жизни, карьере. Лет десять! И все! Делов-то! - я
был взбешен.
     - А наркота откуда? - поинтересовался Виктор.
     - А тебе зачем?
     - Просто так.
     - А ты как думаешь? - Гусейнов проверял нас.
     - Элементарно. Наркота поступает из Ирана, малая часть из Турции.
     - А почему так думаешь? - Гусейнов настаивал.
     - Турция претендует на цивилизованную страну. Там и спецслужб импортных
много,  а  вот  Иран  больше закрытая  страна, плюс исламский фактор.  А  вы
пытаетесь проводить боевые действия под зеленым знаменем пророка. И как пить
дать, сами пытаетесь выращивать  всю эту гадость где-нибудь.  Может  даже  и
войнушку начали из-за наркоты?
     - А это ты с чего взял?
     - Чутье!
     -  В общем-то, ты прав.  Товар я получаю из Ирана. А там какой  хочешь.
Хочешь самый  чистый -  афганский,  пакистанский, ну и,  конечно, наш  есть,
местный. Понимаешь, армян поддерживают армяне по всему миру.
     - У них это неплохо получается! - заметил я прикуривая сигарету.
     -  Пока! Пока получается! - уточнил Гусейнов. -  Тем  не менее,  с нами
многие  страны  и отдельные шейхи, миллионеры. Не всегда  можно  переправить
деньги,  оружие, форму, вот  и переправляют  товар. Я получаю его по  тысяче
долларов за килограмм -  это высшего качества, низкосортный можно центнерами
за бесценок.  А  в Москве -  от  тридцати-сорока тысяч  за килограмм. Чистой
прибыли до четырехсот процентов! Неплохой бизнес, а?
     - Здорово получается! Здесь  неверных  убиваете, а в России ты убиваешь
неверных наркотиками. Круто! - я тоже философствовал. - А война  началась не
из-за наркотиков?
     - Это тоже.
     - Как?
     - У меня, у нас там были небольшие поля, плантации, и вот эти макаки не
захотели    уйти!   Такой   бизнес   начинался!   Тьфу!   -   он   выругался
по-азербайджански, что-то про гнусных шакалов и грязных обезьян.
     - Облом за обломом! - Витя подначивал Гусейнова.
     - Да, уж! - Гусейнов заново переживал свою утрату.
     - И много полей потеряли?
     - Около пятидесяти! Такие  деньги люди вложили, я сам вложил все! И вот
я стал нищим!  Ну, ничего, они еще за это заплатят! Они уничтожили мои поля!
- Гусейнов грохнул кулаком по столу. - Грязные собаки!
     - Круто! Так вся эта война из-за наркоты!
     -  Не только. Не только! Власть! Вот из-за чего все войны. Будет власть
- будут деньги, будут деньги - будет власть. Одно от другого неотделимо, все
как  сиамские  близнецы. И  ничто  меня  не  остановит  на этом  пути.  Я  -
избранный!
     - Здравствуй, паранойя! - Витя усмехнулся.
     Я пнул его под столом.
     - Не дергайся, Маков, я уже от многих это слышал. И где они? - Гусейнов
перегнулся через стол.  - Иных уж  нет, а те  далече! Ха-ха-ха! Гениальность
никто  никогда  не  понимал из  современников. Ни Вашингтона, ни  Гранта, ни
вашего  Ленина.  Зато потом  их  деяниями восхищались  и  ужасались  все!  Я
предлагаю вам  разделить  это  бремя. Да, сейчас нам сложно, но  в  мое дело
готовы вкладывать миллионы долларов. Я неплохо готов оплачивать ваши услуги.
     - Как Модаеву?
     - Он  свое получил.  Он  -  пацан! Но он нужен! Пока  нужен, - Гусейнов
скривился.
     Потом  он  начал  нести  прочую  чушь  об избранности  азербайджанского
народа, что  он  сам избран  пророком и судьбой, и прочую ерунду. Зрачки его
были неестественно расширены. Сам он побледнел, пот катился градом. Типичные
признаки употребления  наркотиков. А  может, просто одержимый фанатик?  Я не
доктор. Вскрытие покажет!
     Голова  болит. Вспоминать и переживать заново больно, тяжело. Мне стало
уже все безразлично. Господи, как я устал! Дай мне силы сдохнуть!
     Дверь распахивается. В  проеме  стоят двое.  Я шагаю вперед, протягиваю
руки, их сковывают наручниками. Это, оказывается, целая наука, как сковывать
наручниками-браслетами  руки. Можно просто  захлестнуть на  запястьях, можно
потом  додавить  так, что  кровь не будет поступать  в  кисти  рук,  и  муки
начинаются  адские.  Кисти синеют,  и  выворачивает от боли все руки.  Можно
защелкнуть их выше кистей, на предплечьях, сильно, при этом заставить кулаки
сжать. Через десять минут кулаки разжать  уже не сможешь, и будешь лезть  на
стенку  от боли и орать  благим матом.  Интересно,  откуда  эти  крестьяне и
преподаватели школ научились таким премудростям?
     Меня  проводят  по  большому  длинному  коридору, я  раньше подсчитал -
пятьдесят шагов, затем поворот налево - еще семь шагов, дверь - здесь раньше
было  что-то вроде тренажерного зала, штанги,  гири, самодельные  тренажеры,
манекены, доски с нарисованными человеческими  контурами, истыканные ножами,
- это наша пыточная.

     - 13 -

     Жив Витек! Жив курилка! Подвешенный за наручники к какому-то тренажеру,
весь в крови,  но живой! Я киваю,  привет, Виктор, привет! Он слабо отвечает
кивком   головы,  привет,  Олег,  привет...  От  всех  этих  киваний  голова
раскалывается новой вспышкой боли.
     Меня подтаскивают к  соседнему тренажерному  станку и приковывают  так,
что руки оказываются вывернуты за спиной.
     Впереди  нас стол,  на котором среди  бумаг  и каких-то карт стоит пара
початых  бутылок   коньяка.  За  столом  сидит   наш  главный  истязатель  -
предводитель  местных обезьян Гусейнов собственной  персоной. Слева от  него
наш бывший друг и предатель Сережа  Модаев  - чмо,  гондон  и педераст!  Еще
какие-то  мутные личности из ближайшего окружения  Гуся, в основном - первый
взвод, пардон, первая рота. Чертовски мужики смахивают на  турков,  но точно
не знаю.
     Сережа  одет в  добротный  турецкий  камуфляж, разгрузку с  автоматными
рожками,  ну,  ни  дать, ни взять  -  Рэмбо! На деньги от продажи наркотиков
могли бы поприличней одеть!
     Я  пытаюсь сказать что-нибудь  Витьку, за  что  немедленно  наказываюсь
легким ударом в бок.  Удар-то несильный, но из-за сломанных ребер очень даже
ощутимый. Он сразу отбивает у меня охоту к общению.
     Гусейнов молчит, разглядывая нас, затем наконец-то начинает говорить:
     - Я  не  пойму,  что  вы  сопротивляетесь?  Армии, страны,  которой  вы
служили, давали присягу,  уже нет. Вы свободны, с честью отдали  долг. Части
вашей  нет. Сегодня ушел из Азербайджана последний русский  солдат. Вы  одни
здесь. Никто вам не поможет. Пройти  весь Азербайджан все равно  не сумеете.
Что дальше? Объясните мне, почему вы сопротивляетесь?
     В  ответ  -  молчание.  У  Гуся  благодушное  настроение.  Он  настроен
поговорить с  нами. Только что проку от этих бесед. Поначалу мы поодиночке и
все вместе пытались  втолковать  этому дебилу, что к чему - бесполезно, хоть
кол у него на голове теши. Здравствуй, товарищ Дерево!
     - Ладно,  не хотите говорить,  тогда  послушайте.  Вот ты -  Маков.  Ты
вообще не  русский,  так  чего  ты  задницу свою пополам  рвешь, прислуживая
русским? Почему? Я вот тоже сам не русский, но я не служу России и не  буду,
чего ради ты стараешься?
     Молчим как партизаны. Устали мы оба с Витьком, чертовски устали. Хочешь
убить - убей. Но не мучай ни пытками, ни "беседами задушевными".
     Вот,  смотри,  старший лейтенант (это я),  Сергей Модаев кто был у вас?
Правильно думаешь, я все по твоим глазам читаю. (Интересно, как он, сволочь,
по глазам читает, если глаза у меня заплыли от побоев? ) Он никем у вас был.
Неудачником. Какая у него была  перспектива?  Закончить  службу капитаном на
Чукотке! А сейчас  у  него звание подполковник.  И вы можете  тоже. Сейчас я
бригадный генерал, но командующий армией.  Имею право присваивать звания  до
подполковника  включительно.  Ладно,  не  хотите  звания,  идите  к  нам  по
контракту. Вы  не  будете принимать  присягу,  на  ваше  вероисповедание мне
наплевать,  поклоняйтесь  хоть  кочерге  -  это  ваши  проблемы.  Мне  нужны
высококлассные  специалисты,  офицеры,  которые  могут  обучить   мою  армию
искусству боя.  Вам  даже не придется самим  воевать.  Только научите. И  от
уровня подготовки будет зависеть ваше  жалованье. Скажем, для начала я готов
платить по две, нет - по три тысячи долларов  в месяц. Ну так как? (Господи!
Как я устал! ) Или идите курьерами
     Я поворачиваю  голову в сторону Витьки. Он смотрит на меня. Его  взгляд
ничего  не  выражает. Видимо,  мой тоже. Мы с ним  тупо  переводим взгляд на
Гусейнова и  его банду. Предводитель бандитов-освободителей сразу становится
суровым.
     - Вы сами сделали свой выбор. Подполковник Модаев, расстрелять их!
     Сережа, потупив голову,  выходит  мимо  нас из зала.  Ничего не сказала
Золотая рыбка, махнула хвостиком и скрылась за дверью.
     Нас с Виктором отцепляют от спортивных снарядов, ведут наружу. На улице
вечер. Солнце висит над горизонтом, почти зашло за горы.

     - 14 -

     Читал в книгах,  что перед смертью проносится  вся жизнь. У меня ничего
не проносится.  Просто я замедляю шаг. Распрямляю плечи, насколько позволяет
боль в боку. А на улице-то как хорошо пахнет!  Свежий воздух пьянит, неяркое
солнце слепит после  подвальной темноты и  неярких электрических лампочек. Я
думаю о  ребенке, который еще не родился. По всем признакам должен быть сын.
Горло перехватило, я дышу глубже, стараюсь запрокинуть голову назад, воздуха
не хватает. Я рву скованными руками куртку на груди.
     Больно  в  боку,  но разве  это боль.  Нам предстоит  пройти  еще шагов
пятнадцать.
     Один...  Прости меня,  Сын, что  не я буду тебя растить! Прости! Два...
Прости, Ирина, я  поломал твою  жизнь! Не надо  было выходить  тебе за  меня
замуж. Прости! Слезы душили меня. Я уже не стыдился их, они капали у меня из
глаз, я ничего не видел вокруг, просто шел и  плакал.  Семь... Прости, мама,
прости,  папа! Вы никогда не  узнаете,  где я похоронен,  не придете  ко мне
могилу! Простите! Мне очень жаль себя, я иду и плачу.
     Я иду,  смотрю под ноги. Как  обидно!  Твою мать!  Как  обидно  умирать
молодым! Я же еще такой молодой! За  что?! Твою мать, уроды гребанные! Такой
молодой, и под  стенку расстрельную. Ни суда, ни приговора, ни адвоката, - к
стенке. Больно!
     И  тело  все  болит. Все чешется.  Господи! А как я воняю!  Да плевать!
Обидно. Я сейчас еще могу и обделаться! Главное не обделаться  до расстрела,
а там пусть нюхают и убирают мое дерьмо, засранцы хреновы!
     Понимаю мозжечком, что  надо думать о чем-то большом, высоком. Ни хрена
не получается, кроме собственной жизни меня  не интересует больше ничего! Не
хочу умирать!  Мне страшно! Очень  страшно! Конец!  Финиш! За  что! Боже. За
что?!
     Но  как обидно умирать! Слезы  жалости  к самому себе текут  и  капают.
Сопли тоже потекли из носа. Закованными руками вытираю одним движением и то,
и другое. Затем о свою куртку. Невольно замедляю шарканье, один из конвоиров
толкает примкнутым магазином в спину.  Я падаю на землю. Больно, сука! Ребра
сломанные болят, мешают передвигаться!
     Козел! И так  больно! Ты еще, скотина, пихаешься! Куда торопишься, гад?
Дел у тебя много? У меня их уже нет! У меня уже ничего нет. Только несколько
шагов осталось в  этой  жизни.  Господи, но  как больно! Как  земля  здорово
пахнет!  Ничего, я  теперь  все оставшееся  время буду  только ее и  нюхать!
Господи.  Но  как  я  воняю! Раньше не  замечал.  Пытаюсь  встать.  Никто не
помогает. Ничего, я торопиться не буду. Все остановились. Ждут.
     Витя помогает мне подняться. Два ослабевших, грязных, измученных жизнью
и боевиками мужика идут на расстрел. Лицо у Вити распухло  от побоев и слез.
От него тоже воняет не меньше, чем от меня. Глаза сумасшедшие, толком ничего
не видят. Я сам, наверное, не лучше.
     Но как не хочется умирать молодым! Хочу жить! И почему я не волшебник?!
Господи! Я хочу жить! Я так мало пожил! За что, Господи!
     В голове  ни с того, ни с  сего  сама собой всплыла  песенка  "Гуд бай,
Америка! " Блин, в такие минуты нормальные люди вспоминают  что-то  великое,
светлое, самые счастливые минуты своей жизни. А у меня эта песенка застряла.
И маты! Только маты и песенка!
     Жалость закрыла все вокруг. Господи! За что?
     Одиннадцать! Все - дальше хода нет.
     Я плачу  и смотрю себе под ноги. Подвели Витьку. Смотрю на него. У того
тоже текут слезы, и  беззвучно капают на его грязную, окровавленную куртку и
на землю.
     Я уже  ничего не  вижу и  не слышу. Все, жизнь кончилась. Тупик! Стена!
Какая-то тупая бетонная стена станет последним, что я увижу в этой жизни. Не
родные лица, а эта гребанная стена!
     Плевать  на  все! Жизнь кончена!  Я вспомнил  слова отца:  "Не верь! Не
бойся! Не проси! "
     Помню, где-то вычитал, как  умирал Гумилев в застенках Лубянки.  Весело
курил папироску и улыбался своим палачам. Вот это человек!
     Хотя,  кому какая разница,  как я умру? Кого это  волнует? Блин, но как
все же обидно! Главное, чтобы не было  больно. Желательно -  в голову сразу,
чтобы потом не добивали.
     Ясно представилось, как мозги разлетаются желтовато-серыми комочками по
двору.  Внизу  живота  все  сжалось,  из желудка  стала  подниматься  волна,
подкатываться  к горлу.  Еще  не хватало,  чтобы  я  от  страха  и  волнения
облевался тут  перед этими уродами. С трудом проглатываю комок,  загоняю его
внутрь. Ладно,  смотрите, как  умирает Олежа Маков  - настоящий офицер! "Гуд
бай, Америка! " Как меня достала эта песня! Как жалко себя! До слез жалко!
     Я разворачиваюсь.  Лицо  перекошено  от  слез, перехваченного дыхания и
побоев.
     - Лицом к стене! - слышится крик Сережи.
     Ну уж нет, козел,  смотри,  как будут  умирать твои сослуживцы. Которых
ты, гнида, предал!
     Виктор повернулся тоже лицом к расстрельной команде.
     - Прощай, Олег!
     - Прощай, прости!
     Сказать  хочется  что-то ободряющее  Виктору,  но  не  могу,  да и  что
говорить, это всего лишь слова, а нас сейчас убьют. Сейчас будет все! Почему
я не сошел  с ума?! Господи, почему я не сумасшедший? Им так хорошо жить! Ну
почему я такой здоровый, молодой, сильный должен подыхать под этой стеной!
     Отделением  первой  роты  командует   Модаев.  Стоим  напротив  солнца.
Господи!  Как  хорошо,  как  красиво! Расстреливать  полагается на рассвете,
чтобы потом могилку-ямку выкопать и похоронить.  Но, судя по этим рожам, что
стоят  напротив  нас, сытым,  начищенным,  наглаженным,  вряд ли  они  будут
копать. В лучшем случае заставят этим заниматься крестьян, в худшем  - кинут
нас в какое-нибудь ущелье. Благо их в окрестностях много.
     Буду лежать и вонять! Будут  меня собаки и звери жрать! Бр-р-р! А не по
хрену ли мне уже будет? По  хрену. Но обидно! Очередной прилив жалости душит
меня.
     - Есть последнее желание?
     - Дай закурить, - шепчу я сквозь перебитое дыхание и разбитый рот.
     - А ты?
     - Выучить китайский  язык! - Виктор пытается острить, но получается это
у него не очень хорошо.
     - Чего? - мужик не понимает шуток.
     - Ничего! Дайте сигарету.
     - Ты же не куришь? - я удивился.
     - За это время хочу чему-нибудь научиться!
     Витю бьет озноб.  Это  нервное. Он говорит что-то,  сам  смеется  своим
шуткам.
     Нам засунули в рот по сигарете, дали прикурить. Какая вкусная сигарета!
Красивая природа, вкусная сигарета, что еще человеку надо! Я жадно смотрю на
все вокруг, стараюсь запомнить  все,  что  вижу, что слышу, что ощущаю.  Все
унесу в своих глазах!
     А  запах, какой  неземной запах  плывет над  землей!  И сама земля  как
вкусно  пахнет!  Раньше  я этого  не  замечал, занимался  всю жизнь какой-то
ерундой! Текучка заела!
     Я курю не спеша, делаю маленькие затяжки. Смакую их, подолгу задерживая
дым в легких, ждал, когда никотин впитается в них и выпускал легкое  облачко
дыма! Господи! Как хорошо!
     Витя закашлялся. Ничего, бывает!
     Сигарета кончается очень быстро.  Все хорошее так быстро заканчивается!
Начал  тлеть фильтр, обжигая губы, я тяну до последнего, пока можно терпеть,
терплю эту  боль. Да  разве это  боль?!  Вот  сейчас  будет  боль!  Потом  с
сожаленьем бросаю окурок к ногам.
     Гусейнов нетерпеливо переминается с ноги на ногу:
     - Ладно, давайте быстрее!
     К нам подходят двое из команды и пытаются завязать глаза.
     - Не надо! - Витя отстраняетсяся от повязки.
     -  Мне  тоже не  надо! -  эх,  не получится из меня Гумилева.  Не  могу
корчить из себя героя.
     - Оставьте их!
     - Командуйте, подполковник! - голос Гусейнова.
     Вот он стоит за  спинами  расстрельной команды.  Внимательно смотрит на
нас. Не буду  я плакать,  просить о  пощаде. Не  дождешься, сука! Я  даже не
смотрю на своих убийц. Я смотрю на небо. Смотрю на солнце, которое уже почти
перевалило за гору. Значит,  чуть правее -  Россия! Жаль!  Все жаль! А  себя
больше всего!
     - Взвод! - голос Модаева.
     Слышится бряцание оружия.
     - Заряжай!
     Передергивают затворы автоматов.
     - Целься!
     Снова бряцанье оружия.  Прости меня, Господи! Если бы знал какую-нибудь
молитву - обязательно прочитал бы. Не знаю я, не знаю! Прости меня, Господи,
прости  меня,  Сын!  Прости  меня, Ирина, мама, папа!  Прощайте! Я  закрываю
глаза.  Слезы бегут по щекам, сопли гоняю, шмыгаю носом. Господи!  Только не
больно, чтобы сразу. Когда  я через несколько минут увижу  тебя, то надеюсь,
ты простишь, что  не  знаю я  ни одной молитвы. Ладно? Господи помо... Мысли
прерывает команда: -
     Пли!

     - 15 -

     Залп. Я  приготовился к боли от пуль, которые будут рвать  тело, плоть,
дробить кости, разрывать мясо, ломать череп. Но ее не было.
     Был  только  грохот и  свист  рикошетивших от бетонной  стены  за нашей
спиной пуль. Много пуль прошли над моей и Витиной головой.
     Я осторожно приоткрыл  глаза. Жив  я! Я  жив! Я жив! И  штаны сухие! Не
обделался перед  сволочами!  Я  -  жив!  Живой! Какой  я молодец!  Пронесло!
Спасибо, Господи! Значит, ты есть на свете! Спасибо тебе!
     Поворачиваю голову. Витя тоже стоит  и  глотает воздух  раскрытым ртом.
Глаза ошалелые от счастья!
     Мы живы! Спасибо тебе, Господи! Мы живы!
     Смотрим на расстрельный взвод, на  улыбающегося Модаева. Гусейнов  тоже
улыбается. Подходит ближе.
     -  Ну что,  довольны?  Я могу  вас убить прямо сейчас, но не хочу.  Мне
нравится ваша стойкость и упорство. Вы боитесь, вам  страшно,  но держитесь!
Настоящие воины!  Я  хочу,  чтобы  вы служили под  моим  началом с  такой же
преданностью и отвагой! Согласны? - последняя его фраза  холодна, как лезвие
кинжала. Как пуля.
     Молчим.
     - Урок  не пошел впрок. Пойдем другим  путем, -  Гусь достал  пистолет.
Приставил к моему виску: - Ну, что Маков, будешь у меня служить?
     Я молчу.
     - Богданов, в твоих руках жизнь твоего  товарища.  Если пойдешь ко мне,
то я не буду его убивать. Так как, согласен?
     Витька смотрит мне в глаза. В его глазах, на его лице видна борьба. Ему
очень  хочется послать  подальше  этого  маньяка-изувера  и не  хочется быть
виновником моей гибели.
     Я  молчу, стараюсь не выдавать своих эмоций. Я  устал. Я очень устал. И
послать  этого  мерзавца хочется, и  жить  тоже  неплохо.  Что  делать?  Кто
виноват?  Вопросы  вроде  философские,  можно  о  них   рассуждать,  сидя  у
телевизора после ужина, попивая пиво. "Гуд бай, Америка!  " Как она меня уже
достала эта песня!
     Странно, сейчас решается моя жизнь, а я мечтаю о  глотке холодного пива
из  запотевшей  бутылке.  Оно немного вязкое, с громким бульканьем катится в
горло.  Холодный, чуть горьковатый комок, отдающий  хмелем  и солодом, течет
вниз, обволакивая своей нежной прохладой истосковавшийся организм.
     Чтобы не сойти с ума от затянувшейся паузы, слушаю писк каких-то пичуг.
Они что-то свистят, щебечут  на заходящем солнышке. Стена, возле которой нас
чуть  не расстреляли,  - а  может еще и  расстреляют?  - практически  целая.
Только по верхнему краю следы от пуль. Значит  мы здесь  первые? Лишили, так
сказать,  девственности  Стену.  Давно  я  никого  не  лишал  девственности!
Напоследок Стену лишил! Ха-ха-ха! "Гуд бай. Америка! "
     Господи! Витя, ну не  тяни кота за хвост! Я уже устал от всего! Я очень
устал!  Мне все  равно, что сделают со мной.  Только оставьте меня в  покое.
Орать тоже нет ни сил, ни возможности. Устал я! Устал!
     - Я согласен! - чуть слышно произнес Виктор.
     Нелегко дался ему этот ответ. Лицо все потное, глаза сверкают, разбитые
губы  дрожат. То ли от  нервов, то ли  от боли.  Я,  как  могу,  улыбаюсь  и
подмигиваю одним глазом. Ничего, Брат, повоюем!
     - Согласен? - Гусейнов торжествует.
     - Да, согласен, - голос Виктора слаб.
     - Будешь принимать присягу, Маков?
     - Нет.
     - Даю пять минут - поговори с Маковым. Убеди его.
     - Ты обещал, что если я соглашусь, то он будет жить.
     - Э-э, нет! Я не обещал, что не буду убивать.
     - Не понял!
     - Будет он жить, но в том же подвале. Долго он там протянет?
     - Отойдите все подальше и дайте сигареты.
     - Всем отойти назад. Взвод! Можете перекурить.
     Все отошли  назад, дали нам полпачки сигарет, спички.  Мы сели прямо на
землю, оперлись на стену спинами. Закурили. Хорошие сигареты! Вкусные.
     - Ты же, вроде не курил, Вить? Понравилось?
     - Выберемся - брошу!
     - Я уже так много лет пытаюсь.
     - Что делать будем, Олег?
     - Хрен его знает, Виктор! И жить хочется, и служить им, тоже, ой как не
охота!
     - Может представится случай смотаться.
     - Может, а может и нет.
     - По крайней мере сдохнуть мы с тобой всегда успеем.
     - Тоже верно.  Всегда можно набить морду  Гусю  или задушить Модаева, и
нас за это расстреляют. Хоть моральное удовлетворение перед смертью получим.
     - Так соглашайся!
     - А парни, что погибли?
     -  У  них не получилось, у нас может и получится! Вот тебе и повод  для
мести.
     - Попробовать можно.
     - Ну что, соглашаемся?
     - Давай покурим спокойно, может, что еще в голову придет.
     Мы  докурили  без  разговоров. Гусейнов  и  его  свора с  беспокойством
наблюдают за  нами,  как мы спокойно, безо всяких эмоций курим. Они подходят
поближе. Мы  как сидели,  так и сидим на нагретой земле.  От  стены  приятно
холодит, избитая спина отдыхает.
     Только сейчас я замечаю, что находимся мы в школьном дворе. Одноэтажное
здание сельской школы. Хорошее, чистое,  ухоженное здание.  Богатое, видать,
село   было.  А  сейчас  школа  закрыта.  Тут  штаб  боевиков-ополченцев.  И
пацаны-школьники, наверное, тоже  воюют. А здесь, в их  классах, самозванный
генерал  устроил  свой штаб и  пыточную.  Все  в этой  жизни повторяется  по
спирали.
     Господи!  Как  хорошо! Вот так  просто сидеть,  смотреть  поверх  голов
расстрельной команды, и кажется, что ты свободен!
     Сигарета закончилась. Гусейнов и его  сопровождающие  подходят поближе.
Сережа жмется сзади, старается нам в глаза не смотреть.
     Ну, что же, Сережа, мы теперь  с тобой в одних окопах.  Мерзко  с таким
дерьмом вместе быть, но что поделаешь. При случае сквитаемся!












     - 16 -

     - Ну и что, господа офицеры, решили? - Гусейнов насторожен.
     -  Давай  попробуем научить  твоих  новобранцев.  Но не  более  того, -
отвечаю я.
     В  глаза  не  смотрю,  только  под  ноги.  Предавать  своих,  даже ради
собственной жизни, процесс неприятный. Чувствую, как кровь  начинает стучать
в голове, в глазах опять круги красно-оранжевые, подташнивает.
     - Ну, вот и хорошо! Я же знал, что вы сделаете разумный выбор! Присягу,
как я понимаю, принимать не будете?
     - Нет. Не  будем.  Воевать  тоже не  будем.  Только  учить  новобранцев
выживать в бою. Годится?
     - Конечно! Сейчас вас отвезут в больницу, немного подлечим, отоспитесь,
отмоетесь, подкормим,  и за  работу! - Гусейнов радостно смеется  и потирает
руки.
     Он уже собирается  уходить, но  поворачивается на  каблуках и  подходит
поближе.
     - Чуть не забыл. У каждого из вас будет личный телохранитель. Для вашей
безопасности, - рожа его кривится в плотоядной ухмылке. - Оружия у вас  пока
не будет - оружие необходимо на фронте. А то вдруг вы вздумаете какой-нибудь
фокус  выбросить.  А  сейчас представляю вам  начальника штаба  батальона, в
котором  вы  будете служить,  подполковника Модаева.  С командиром батальона
Нуриевым я познакомлю  вас  позже. Его слово  для вас - закон. Телохранители
знают, что  делать, если вы попробуете  не  подчиниться командованию. Теперь
все вопросы решайте с офицерами.
     Не  сговариваясь, мы  с Виктором плюнули  на  землю от злости. Не дурак
Гусейнов, далеко не дурак!
     К  нам  подошел Модаев и два вооруженных ополченца. Не из  первой роты.
Это  было  видно сразу.  Лет по  восемнадцать-двадцать,  лица настороженные.
Готовы в нас стрелять по поводу и без повода.
     У  Модаева  на  лице  боролись различные  чувства.  С  одной стороны он
переполнен  важности от занимаемой  должности.  А с  другой стороны - мы  же
знаем, что он чмо и предатель.
     Мы  тоже  не ангелы, но  когда  стреляют  чуть  выше головы, "сажают на
измену", то как-то не очень уютно себя чувствуешь.
     Надо с самого начала показать чмырю его место.
     - Что, Сережа, погоны не давят? - говорить тяжело, но надо.
     - Встать!
     - Сил нет. Помоги, Серый.
     - Поднимите их! - гонор из него так и прет.
     - Чмо долбанное! - Витя не удержался.
     -  Вы слышали, что сказал командующий армией? Отныне я решаю вашу жизнь
и судьбу. Вы обязаны мне подчиняться!
     -  Тебе подчиненные нужны  или инструктора? Сам  что  ли  будешь  учить
бойцов?
     - Я буду осуществлять общее руководство! - он растерян, ожидал,  что мы
будем раздавлены.
     Не на тех нарвался!
     -  Правильно, потому что не  можешь ты проводить занятия. Ничего  ты не
можешь.  Ты ноль  без палочки!  -  сказал я  тихо,  каждое  слово  причиняло
нестерпимую боль в голове.
     Но Сережа слушал, наливаясь краской. От гнева или от стыда, не знаю.
     -  Тебя  использовали, как  одноразовый презерватив.  Ты  предал.  Тебе
кинули  кусок мяса -  подполковника, и  на фронт.  Не сделали замом, не дали
теплого места, не дали жирного куска.
     -  А сами-то  хороши! -  Серега  перешел в  атаку. -  Что  же вы  пошли
служить?  Где  ваше  геройство? Надо  было пять минут назад  сказать, что не
будете служить, так команда бы вас и кончила. И все, привет родителям! - Чмо
торжествовало.
     - Разница между  нами в том, гнида,  что ты предал своих товарищей, как
Иуда, и не для того чтобы выжить, а из-за жирного куска, или сломали тебя на
бабе! Тьфу! - Витя начинал кипятиться.
     -  Был  чмырем  и  сдохнешь  чмырем!  Говно  ты,  старлей!  - я говорил
спокойно. Устал я, очень устал.
     Серегу  подбрасывало  от  наших  слов.  У ополченцев  вылезли  глаза от
удивления. Два смертника спокойно обливают  помоями их командира. Было видно
-  дай им волю,  они нас  расстреляют на  месте без суда  и следствия. Кишка
тонка, ребятишки! Гусейнов сказал, что о нас должны заботиться.
     - Делай, что твой командир сказал. В больницу нас!
     - В машину их! - Серега резко развернулся и пошел со двора.
     Нас подняли, сняли наручники,  поддерживая под руки  повели  к  машине.
Возле  ворот стоял обычный УАЗик без тента. На  месте старшего сидел Серега.
Нас посадили сзади на пассажирские сиденья, села охрана. Поехали.
     Минут через  десять приехали к районной больнице. Выгрузили нас. Серега
и один телохранитель пошли внутрь здания. Симпатичная больница, двухэтажная,
белая, - двор, огороженный каменным  заборчиком, утопает  в зелени. Красиво,
очень красиво. Мы достали сигареты и  закурили,  присев  на  бампер  машины.
Стоять было больно.
     Вышел охранник, он  же  - по совместительству  -  телохранитель, позвал
нас. Поплелись.
     Встретила дежурный врач.  Женщина лет двадцати трех, симпатичная. Белый
халатик ей явно  был к лицу и подчеркивал ее хорошую  фигуру. Ей, видимо уже
объяснили  кто мы  и что надо. Она смотрела  на  нас с чувством нескрываемой
жалости. От врачей нечасто этого дождешься!
     Она  объяснила, что  уже никого нет, поэтому она  сможет только сделать
предварительное  обследование,  оказать  первую  медицинскую помощь  по мере
необходимости и накормить нас.
     - Помыться, побриться можно? - спросил я.
     При  этом  я  старался  держаться  как  можно  бодрее, может, удастся и
позаигрывать с ней.  Хотя  с нашими разбитыми мордами, да при  таком эскорте
явно  ничего  не  получится.  Можем  лишь   вызывать  жалость.  "Подайте  на
пропитание убогому! "
     Нас  сразу  провели  в  душевую. Одежду мы свою  бросили на  входе.  Не
одежда, а лохмотья, пропитанные кровью, потом, страхом и болью.
     Душ,  мыло, мочалки! Господи! Как хорошо! Тела болят, ноют, но радуются
вместе  с нами чистой воде.  Мы  трем себя отчаянно,  трем друг другу спины,
моемся долго, растягиваем удовольствие. Господи, как хорошо! Ссадины чешутся
и при каждом движении отдают болью, но все равно - блаженство.
     Один  телохранитель  постоянно  находится   при  нас.   Второй   принес
бритвенный станок  с безопасным лезвием, и  что-то сказал  своему  приятелю,
показывая на нас и станок.
     - Как думаешь, что он ржет? - спросил Витя, намыливая лицо мылом.
     -  Судя  по его тупой  морде,  скорее всего  этим станком  бреют  перед
операцией всякие интимные места. Или покойников.
     -  Фу, какая гадость! -  Витя  брезгливо посмотрел на  станок,  который
держал в руках.
     -  Тебе не  все равно?  Если нас не  расстреляли, то  неужели ты будешь
какой-то заразы бояться?  - спросил я, осторожно потирая бок, который сильно
болел.
     - Плевать! В училище и не такое было! - Витя начал бриться.
     Зеркала не было, поэтому приходилось делать это на ощупь.
     - Вот видишь! А  ты  боялась!  Даже юбка не помялась  и мамка ничего не
узнает!
     Потом  побрился я. При  выходе  из  душевой  мы  обнаружили, что  наших
лохмотьев нет, а лежат два больничных халата и трусы, тапочки больничные. Не
все было впору. Но и на этом спасибо, как говорится.
     Потом  нас  накормили.  Но  как  это  больно!  Желудок  резало,  голова
кружилась. Тошнота подкатывалась, чуть не стошнило. Витя так же мучался.
     Потом  женщина-врач нас осмотрела, смазала все ссадины и синяки  йодом.
При этом она шептала  что-то. Очень выразительно смотрела на нашу  охрану, и
что-то   говорила  на   азербайджанском.  Эти  коалы-переростки   с  оружием
поеживались,  топтались  на месте  и  пытались ей что-то объяснить.  Но она,
видимо, не  соглашалась с  ними, показывая на  наши ссадины и синяки.  Затем
сделала нам обезболивающие уколы и дала таблетки.
     Палата наша находилась на  втором этаже.  Не  палата - люкс. А там... А
там были белые простыни!
     Мы легли.  Плевать,  что еще не  так  поздно, мы  устали! Тело  болело,
чесалось,  зудело.  Но как хорошо  на чистом белье  лежать.  Приятно  спиной
потереться  об  него.  Подушка настоящая!  Не  мешок с  тряпками  и соломой!
Спасибо тебе, Боже!

     - 17 -

     Я провалился в сон. Никто нас не  будил. Проснулись  от яркого  солнца,
которое било в глаза. Охрана была рядом. Нас провели на  завтрак. В больнице
были    старики    и    молодые     перебинтованные    пацаны,    лет     по
шестнадцать-семнадцать.   Держались   они    гордо,   явно   чувствуя   свое
превосходство. Видать недавно с боевых позиций, раненые. На нас все смотрели
с любопытством, без злобы. Повариха положила большие порции, дед с соседнего
столика угостил сигаретами.
     Потом - обследование. У Виктора  были  перебиты  два пальца на  ноге, у
меня  сломано  ребро,  сотрясение  головного  мозга,  -  на  предварительном
диагнозе определить, отбиты внутренние органы или нет, было нельзя.
     Нам ставили капельницы, делали  уколы, усиленно кормили. Но охрана глаз
с нас  не спускала. Хотя  и стала добрее, но постоянно была настороже.  Сами
охранники отдыхали в этой же больнице.  Для них и для нас это был  настоящий
санаторий "Солнышко".  Серегу-предателя мы  не видели вообще в течение  двух
недель.
     Отдохнули, отъелись. Жизнь  хороша!  События пленения,  несостоявшегося
расстрела остались в  какой-то другой жизни. В больнице была даже  небольшая
библиотечка, мы читали запоем все, что было на русском языке.
     Забавно то, что много книг классиков были нетронутыми. И часто мы  были
первооткрывателями, когда  аккуратно раскрывали склеившиеся  страницы. Запах
пыли книжных полок, типографского клея, обложек, - все это чем-то напоминало
дом, юность. Как  это было давно и далеко, будто и не со  мной вовсе!  Читал
Достоевского, Толстого, Тургенева, Лескова. Даже не читал, а проглатывал все
целиком. То,  что  не понимал в  школе,  в  училище, сейчас было  понятно  и
просто, продираться сквозь клубок  хитросплетений  человеческой психики было
одним удовольствием!
     Общались  с  теми, кто лежал в  больнице.  Нормальные,  порядочные люди
имеют свой, трезвый взгляд на вещи. Война эта в Карабахе им нужна, как зайцу
стоп-сигнал. И не понимали добрые местные жители, зачем Гусейнов втравливает
русских  в эту войну.  Правда, все это говорили  нам в то время, когда  наша
охрана не могла их слышать.
     С нами щедро  делились принесенной  домашней едой,  самодельным  вином,
которое  мы исправно выпивали вечером.  А по ночам нас мучили кошмары. Опять
подвал и пытки. Часто снились училище и ротный майор Земов, которого мы  все
боялись и ненавидели,  а сейчас  я вспоминал его с благодарностью.  Он сумел
привить нам стойкость.
     Училище раньше казалось мне адом, особенно первый и второй курс. Сейчас
же я понял, что  это  был детский  лепет на лужайке, но он подготовил меня к
тяжелой долгой жизни. Жизни под постоянным стрессом.
     Витька основательно  закурил.  Как  вновь  обращенный  адепт  постоянно
молится  и изучает религиозную литературу, так и он не выпускал сигарету изо
рта.
     Шестнадцатилетние  подростки,  которые  были  ранены  в первом же  бою,
рассказывали о происходящем с молодой горячностью. По их рассказам выходило,
что идут бои местного значения, бьются,  как  правило, за одни и те же села,
от  которых  мало  что  осталось.  Это  обусловлено,  в  основном,  рельефом
местности. Вот этих пацанов мы и слушали особенно внимательно. По их словам,
оружия  хватало  на  всех.  При  необходимости  подвозили  еще.  Много  было
добровольцев, наемников  мало. Но наемники  были  с  обеих сторон. Последнее
время  освободительная  армия под  чутким  руководством  генерала  Гусейнова
понесла  большие  потери.  Почти весь его  штаб  испарился.  Кто погиб,  кто
захвачен в плен, кто просто сбежал. При этом, по слухам, пропало много денег
и трофеев из казны генерала. Вор у вора дубинку украл. Так и надо тебе!
     "Гуд бай, Америка! " Как достала эта песенка! Она то исчезала, то вновь
возвращалась.  Назойливый  мотивчик.  Или,  скорее  всего,  "крыша"  у  меня
тронулась. Хочешь быть сумасшедшим - будь им!
     Также  парнишки,  сами  того  не  подозревая,  рассказали очень  важную
информацию. Наши  догадки  подтвердились.  Первая  рота - это  личная охрана
Гусейнова.  Состояла она  то  ли из турок, то ли из  курдов.  Держались  они
всегда  особняком. Их боялись простые  ополченцы. Как-то в  горячке один  из
командиров рот обвинил Гусейнова в гибели своих бойцов из-за непродуманности
атаки.  Пошли  в  атаку и  наткнулись  на  минное  поле. Как  только  ротный
попытался  вскинуть автомат  -  был убит двумя нукерами Гусейнова. В  боевых
действиях первая рота не принимает  участия, но владеет обстановкой: ходит в
разведку и, по слухам, вербует стукачей среди своих. Чтобы бунт не поднялся.
     Круто!  И  разведка, и  контрразведка, плюс  диверсанты. Хорошую  школу
"мальчики" прошли! Ай да Гусейнов! Ай да сукин сын!
     Витька с ума сходил по врачихе, которая  нас принимала. Звали  ее Аида.
Он пытался узнать максимум информации о ней. День ее рождения, есть ли у нее
дети, откуда муж, как они живут, и прочее.
     Витек постоянно повторял: "Какая женщина! Какая женщина! Чудо! "
     Она и вправду была хороша. Прекрасная фигура,  длинные ноги, правильные
тонкие черты  лица, роскошная копна  волос,  мягкий  голос, добрый характер,
чуткие, красивые руки.  Мой товарищ поневоле использовал любую  возможность,
чтобы навести о ней  справки, пообщаться с ней. Так ему стало известно,  что
Аида замужем. Муж у  нее тоже  был врачом-хирургом, сейчас был на передовой.
Принимал  раненых, оказывал  первую помощь.  По  рассказам очевидцам,  очень
грамотный полевой хирург. Жена  лечила бойцов в тылу. Поэтому неудивительно,
что к Аиде  относились здесь с теплом и уважением. Слово ее было законом для
окружающих.
     На  перевязках,  во  время  обходов  Виктор  старался  ей  понравиться,
храбрился, рассказывал какие-то  анекдоты, смешные истории,  показывал  свое
презрение  к боли,  отчаянно строил из себя героя. Со стороны  было  забавно
наблюдать за этими потугами.
     Аида внимательно слушала его, иногда  по ее лицу пробегала тень улыбки,
но  никаких  авансов  или  иного, чем  отношения врача к  больному, не было.
Витька бесился от отчаянья.  Но  рук  не  опускал,  старался вновь  и вновь.
Каждый  день  его начинался с тщательного  бритья,  он  выпросил  у  местных
одеколон и  нещадно им брызгался. Я при  этом отчаянно  чихал и поносил  его
последними   словами.  Виктору  также  удалось   уговорить  одного  больного
подстричь его. При этом он постарался  зачесываться  на модный манер. Но все
его  попытки не увенчались  успехом.  Виктор потерял покой и  сон, по  ночам
ворочался от боли физической и душевной.
     Забавно,  он забыл, что несколько дней назад нас пытали, обращались как
со скотами,  чуть не расстреляли.  И вот он скачет молодым козликом. Когда я
напомнил  ему о событиях  недавних  дней, он сказал, что даже  рад, как  все
сложилось. Жизнь - цепь закономерных случайностей. "Гуд бай Америка! "
     О  побеге нечего было  и  думать. Бдительные  стражи  не спускали с нас
глаз. У нас отобрали больничные тапочки, ходили мы босиком. Мне-то ничего, а
вот Витьке с его перебитыми пальцами было туго. Не уйдешь на таких ногах, да
и с моим перебитым ребром тоже.  Ждем!  Жрем, пьем, спим и ждем! Силы быстро
восстанавливались.
     На  шестнадцатый день примчался Серега. Был он  весь в пыли  и оборван.
Лицо обожжено  солнцем, весь  лоск  и спесь  с  него слетели.  Не  было  уже
надменности в его жестах.
     - Быстро собирайтесь! - заорал он, завидев нас.
     - Нафиг, - мы решили немного позлить его.
     - Собирайтесь! - завизжал он.
     Было видно, что Серега находился под страшнейшим стрессом.
     -  Мы  что тебе, голые  поедем? Шмотки  наши  кто-то спер  здесь,  а  в
больничных халатах, да на босу ногу, не очень-то повоюешь!
     - В машину. Потом переоденетесь! Охрана! Быстро погрузите их в машину.
     За  время лечения у  нас с охраной установился  хрупкий психологический
контакт. Они  нас не трогали.  Мы не досаждали им. Общались  они между собой
по-азербайджански, но  русский  прекрасно  понимали.  Сколько мы не пытались
узнать их имена,  они  молчали.  Партизаны! А тут  примчался халдей, который
разрушает наш хрупкий мирок. Козел!
     Охране  не пришлось ничего  делать, кроме как несильно подталкивать нас
автоматами к машине.
     Мы  с  Виктором  обернулись, -  на больничном входе стояла Аида. Стояла
молча, без движений, только взгляд ее был  тревожен, когда она  смотрела нам
вслед. Витька рванулся было к ней. Охрана пресекла его попытки.

     - 18 -

     - Ты  толком  объясни. Что у  тебя  стряслось? Орешь как  ненормальный!
Рожает  кто-нибудь? - спрашивали  мы, пока шли босиком по камням к машине. -
Так  мы  не  акушеры. Мы только начали осваивать курс акушерства, а  ты  нас
выдергиваешь!
     - Идите быстрее! - Модаев рычал.
     - Я тебе не Маугли по камням босиком ходить! - взорвался я.
     - Не хочешь говорить - не говори, но сам разуйся и шлепай по щебенке! -
поддержал меня Витя.
     -   На  наш   батальон   напали,  погибли  люди!  -  Серега  был  готов
расплакаться.
     - Каким образом? Ведь батальон почти в тылу? Это получается, что  враги
прошли несколько  десятков  километров, уничтожили несколько человек и потом
скрылись? Не знаю, какие у вас батальоны, но беру по меркам Советской Армии.
У вас меньше или больше?
     Ой, как не хочется возвращаться в реальный мир. Мы еще раз обернулись и
бросили прощальный взгляд  на  больницу. Она стала нам почти домом.  Спасибо
вам, врачи и местные жители! Низкий вам поклон за лечение и заботу!
     Аида по-прежнему  стояла  на  месте. Витька  почти плакал  от обиды.  Я
дернул его за рукав пижамы. Он с тяжелым вздохом отвернулся.
     - В  третьей роте десять человек  вырезали  и трех  часовых. Заснули! -
Серега от злости ударил себя по ноге.
     - Оп-ля!  - Витя радовался как ребенок.  - Не учил  ты подчиненных, как
надо  нести  караульную  службу!  Не учил!  Вот  поэтому  и вырезали их. Как
баранов. Чик! И все! Привет родителям!
     - Заткнись! - огрызнулся Серега.
     - А чего заткнись?! Сам обкакался, а мы заткнись! - я поддержал Витьку.
     Нам   было  почему-то  очень  весело.  Мы  откровенно  издевались   над
дилетантством Чудака-Модаева.
     - Вспомни, великий полководец, что запрещается часовому: "Пить, курить,
принимать-передавать, и так далее! "
     - Заткнитесь! Вы мне надоели! Будь моя воля, я бы вас расстрелял!
     - За что? За то, что ты предал  свою часть, честь офицерскую, а  сейчас
завалил службу?
     - Причем тут я? - Серега опешил.
     - В  Советской Армии  кто отвечал  за службу  войск?  За организацию  и
несение караульной, гарнизонной службы, внутреннего наряда?
     - Командир? - Серега был неуверен в своей правоте.
     - Командир отвечает за все, но он делегирует свои полномочия кому?
     - Своему заместителю? - голос Сереги был неуверен.
     - Хрен  тебе  по всей морде. Возьми  обычный советский  устав и почитай
обязанности  начальника штаба  батальона, полка.  Начальнику штаба  и больше
никому!
     - А это значит?..
     - А это  значит, м... ла (его передернуло от такого обращения), что  ты
загубил людей. Из-за тебя вас вырезали, как баранов. Почему тебя не тронули?
     - Меня не было в лагере, - угрюмо ответил Модаев.
     - Повезло тебе, м... ку, повезло!
     - Учи устав, Сережа, учи, пригодится.
     - Хотя, ты знаешь, раньше офицеры после такого ЧП знали, что делать.
     - Что делать? В смысле?
     Серега не врубался.
     -  Стрелялись  раньше  офицеры.  Честь была  офицерская  замарана.  Вот
поэтому и стрелялись.
     - Сами стреляетесь! - буркнул Серега и отвернулся от нас.
     Весь оставшийся путь он не проронил  ни слова, только курил. Прикуривал
одну  сигарету  от  другой,  окурок  бросал  в  дорожную  пыль  и напряженно
всматривался в дорогу.
     Наши  конвоиры  внимательно  слушали   нашу  перебранку  и  были  очень
раздосадованы  гибелью сослуживцев. Они  что-то  вполголоса  обсуждали между
собой,  при  этом  очень  выразительно  смотрели  на  Серегу.  Водитель,  не
проронивший за обе поездки ни слова, прислушивался к диалогу земляков и тоже
выразительно  смотрел  на  Модаева. В  их  взглядах не  было  любви.  Только
ненависть.
     Нелегка ты доля предателя! От нас ушел, и здесь не ко  двору  пришелся!
Был м... ком, м... ком и сдохнешь!
     "Гуд бай, Америка! " Господи! Как надоела эта песня!
     -  Куда  едем-то?  -  Витька  был  раздосадован,  что  не  удалось  ему
попрощаться с Аидой. Зная его  ершистый характер, я понял, что он нарывается
на очередной скандал.
     - Военная тайна, - буркнул недовольный Модаев.
     - Сережа, ты идиот конченный! - Виктор взорвался. - Армяне, и те знают,
где вы дислоцированы,  а ты военную тайну  корчишь!  Тьфу! Бойцов своих тоже
прикажешь обучать с завязанными глазами? Тьфу! Идиот!
     - Кого-нибудь поймали? - спросил я.
     - Нет.
     - Так это может были местные армяне?
     - Не знаю. Местных всех, вроде, выгнали.
     -  Ага, выгнали. Они  далеко не  уходили,  вот и вырезали  тех, кто  их
выгонял, выселял. Посеешь ветер - пожнешь бурю. Слышал об этом?
     - Слышал, -  недовольно проворчал  Серега, всем  своим видом показывая,
что не хочет вести с нами беседу.
     -  Тем  временем  машина выбралась на  Тбилисскую  трассу  и  бодренько
зарулила в сторону Гянжи. В одной больничной пижамке и босиком не чувствуешь
себя  комфортно,  тем  паче,  что  машина открыта  всем  ветрам.  Мы  теснее
прижались друг к другу. Греемся. После часа езды я понял, куда нас везут.
     - Витька, друг, а я ведь знаю, куда нас везут.
     - И куда?
     -  Учебный центр,  говоришь, Сережа? Финтишь, финтишь.  В Герань он нас
везет, в Герань. Я после свадьбы там в "Стекляшке" мебель покупал.
     - Ого, а я и  не  думал, что они в Герани  обоснуются. Шикарно, Сережа,
шикарно. Как тебя, заморыша, туда пустили?
     До всего  этого "парада  суверенитетов"  в Герани располагался  учебный
полигон Гянжинской  (Кировобадской) бригады  ВДВ.  Центр  был  образцовым. 4
директрисы для бронетехники. Всего  одновременно там могли располагаться, не
мешая  друг другу, два  полка.  Было множество  капитальных  построек. Это и
казармы, и  медпункт, и  штаб с клубом, и парк  с боксами для  техники, ПТО,
столовая, стрельбища для различного вида вооружения.
     Туда  частенько возили московские  комиссии,  устраивали  показательные
занятия. Да и десантников там готовили - любо-дорого посмотреть.
     Серега заинтересовано обернулся:
     - Откуда узнал? Объясни.
     - Первое.  Исходя из показаний спидометра. До  Гянжи далеко, до  Герани
близко. На трассе  не всегда сейчас можно топливо достать, даже с автоматом.
Второе. В Гянже, как я слышал, уже есть ваши Барбудосы со своим начальством.
И им вонючего батальона,  который режут армяне, не надо. Ну  что,  доходчиво
объяснил? А про полигон знаю, потому что  не сидел сиднем в П-18, а по своим
связным  делам пол-Азерстана протопал,  а  где  и  прополз на брюхе.  Кабель
ремонтировал, связь устанавливал,  направления  проверял. С людьми  общался,
знакомился. Вот так-то. Мольтке.
     Через полчаса мы приехали  к забору бывшей воинской части. На табличке,
написанной  акварельной полуразмытой краской  на  русском  и азербайджанском
языках, было написано, что это воинская часть  народно-освободительной армии
независимой республики Азербайджан. Проход и проезд запрещен.  Стреляют  без
предупреждения. Жаль, что армянские диверсанты не с этой стороны заходили, а
то бы не преминули захватить эту табличку. Цирк, да и только!
     Одна створка  ворот была открыта  нараспашку. Через  разбитое стекло на
КПП было видно, как дежурный спит, положив голову на стол.
     Мы с Витькой заржали во весь голос.
     - И эта  твоя  организация службы,  Сережа?  Еще удивительно  как  весь
батальон  не вырезали, как  свиней на бойне.  Видно,  мужики куда-то  сильно
торопились.
     - Останови! - заорал Серега на водителя.
     Тот ударил по тормозам так  резко, что  мы уткнулись в спины  Сереги  и
водителя. Больно. Башка не зажила толком.
     Взбешенный Серега выскочил из машины. Он подбежал к КПП, пинком  открыл
дверь  и попытался  ударить спящего дежурного. Но  тот  проснулся от грохота
распахнутой  двери, схватил  автомат  и  наставил  его на  своего начальника
штаба.
     Серега заорал на него. Но орал испугано.
     - Ты почему спишь?! - голос его дрожал от страха.
     - Я не  сплю! - дежурный мотал  головой, прогоняя остатки сна.  Автомат
был по-прежнему направлен на Серегу.
     - Классный дежурный! - я искренне веселился.
     - Угроза НАТО! - добавил Витька.
     - Не  говори,  армянские террористы  укакуются от  страха,  лишь только
услышат его могучий, всеразрушающий храп.
     - Вы заткнетесь или нет! - это Серега нам.
     Дежурный повернул голову в нашу сторону и заорал:
     - Посторонним вход запрещен!
     - Это со мной! - Серега начинал вновь злиться.
     - А пропуска?
     Тут уже грохнули  от  смеха  не только мы,  но  и  охрана, и безмолвный
водитель.
     - Я вас снимаю с наряда! - Серега начал вновь орать.
     - Снимай!
     Дежурному  уже было лет под сорок, и видимо на всю эту войну он смотрел
несколько иначе, чем начальник штаба. На его лице было написано, что положил
он на своего начальника штаба, сопляка, с прибором.
     Серега выскочил из КПП, хлопнув дверью, и бросил водителю:
     - К штабу!
     - Крутой ты командир, Сережа! Прямо как Чапаев!
     - Ничего, сейчас с комбатом познакомитесь, я посмотрю, как вы запоете!











     - 19 -

     - Если  он такой же, как  его подчиненные,  то  конечно!  Только имей в
виду, что мы не певцы и не жополизы, в отличие от тебя!
     -  О командирах  судят по выучке  его подчиненных. Наверное, так  оно и
есть.
     Тем временем мы  поехали через плац, что в нормальной части никому бы и
в голову  не  пришло! Плац, если  не святое место,  то по  крайней мере, его
уважают.  По плацу,  как  правило,  передвигаются  либо строевым шагом, либо
бегом.  На  машине  передвигаются  только на самом большом плацу  -  Красной
площади.
     Серега даже ухом не повел, что поперлись через плац на машине.
     Мы   остановились  у   двухэтажного  здания  штаба   бывшего  батальона
материального  обеспечения. Поднялись на второй этаж. И в самой части,  и на
плацу,  и  перед  штабом,  да  и  внутри  штаба  был  бардак:  кучи  мусора,
испражнения,  выбитые стекла. Но непохоже, что часть брали с боем.  Не  было
следов борьбы, перестрелки.
     Мы как были - в больничных пижамах, халатах и босиком, так и продолжали
ходить, тщательно  обходя камни, стекла. Охрана плелась  сзади, было  видно,
что здесь они тоже впервые.
     Серега оставил нас перед дверью с надписью "командир части". Здесь же в
приемной сидели два телохранителя командира. Серега, прежде чем войти, отдал
им  свой  автомат и пистолет.  Те даже не сказали ни  слова.  Зато с  нашими
охранниками-конвоирами-телохранителями   они  очень   тепло   поздоровались,
обнялись,  поцеловались,  и  начали  что-то громко  обсуждать,  эмоционально
жестикулируя. Гладя на нас, они что-то спросили, сначала громко рассмеялись,
но после того, как им  что-то сказали, они замолчали и  в упор рассматривали
нас как диковинных зверей. В глазах светился неподдельный интерес.
     Из-за двери раздался голос:
     - Заходите!
     Мы  вошли. В большом кабинете за столом сидел командир.  При этом  свои
ноги он положил на стол, руки закинул за голову.
     Это был мужчина лет сорока, весь даже  не толстый, а жирный.  Казалось,
что все его  тело  состоит  из сплошных складок и складочек.  И что еще было
поразительно, - волосы у  него росли отовсюду. На голове они росли какими-то
кустиками   и  пучками,   их   было   много,   но   было  заметны   отдельно
стоящие-торчащие  кустики.  Лоб  маленький, узенький.  Брови были тоже очень
кустистыми.  Волосы росли на  носу,  а  из носа они просто торчали. Уши тоже
были  в  волосах.  Руки, оголенные  до  локтей, были  все в волосах, фаланги
пальцев были тоже заросшими. Руки были огромные, кулаки тяжеленные.
     У меня  мелькнула мысль  -  Чебурашка. Уж очень он  был похож  на этого
фантастического зверя большими, оттопыренными, покрытыми волосами ушами.
     М-да! Лицо не обезображенное интеллектом вообще.
     Странная  эта штука  - "мозг человеческий". В  данную  минуту надо было
потупить свой взор и не подавать виду, что  рассматриваешь своего командира,
а тем более придумываешь ему кличку.
     Командир внимательно  смотрел на  нас. Потом  с грохотом  убрал ноги со
стола. Со злостью хлопнул по столешнице. И заорал:
     - Сурет что - совсем с ума сошел! Посылает вместо инструкторов-боевиков
пацанов каких-то больных! -  он вновь хлопнул  по столу: -  Чему они  научат
моих бойцов?!
     - Они очень хорошие офицеры! - вступился за нас Серега.
     - Чем  же они  хороши? - в  голосе командира, похожего на старую жирную
обезьяну, сквозила неприкрытая ирония.
     - Они прекрасно проводят занятия по общевойсковой подготовке! Они умеют
ладить с людьми.
     - Так они  же инженеришки,  - в его устах  слово  "инженер" звучало как
последнее  оскорбление,  -  а  мне   нужны   настоящие  пехотные  командиры,
волкодавы! А вы тут приводите каких-то задохликов! Кто их подбирал?
     - Я сам, - скромно сказал Серега и опустил глаза.
     Спасибо, сука!  Спасибо! Значит, нас не случайно  захватили! Значит, по
твоей подлой милости нас пытали! Спасибо, гаденыш! Значит, мужики из-за тебя
погибли? Подожди! Придет и на нашу улицу праздник!

     - 20 -

     Мы с Витькой смотрели волками на Серегу.
     -  Вот  у  Мати  и Ахмеда  у  них классные  инструктора! У  одного  два
танкиста, у  второго - пехотинцы. Был десантник, но умер рано! А у меня что?
Тьфу! - От злости командир  даже плюнул на пол.  При  этом он  действительно
харкнул.  Большой, смачный  плевок с  громким  звуком  ударился  о пол. Ну и
манеры у него, однако!
     - На собрании  командиров, - вновь начал  Чебурашка,  - надо мной будут
все смеяться, что инструкторами у меня инженеры.
     И вновь "инженер" он произнес с такой ненавистью, что мы даже поежились
под  взглядом  этих  маленьких,  колючих, поросячьих  глазок,  которые  были
глубоко запрятаны под сильно развитыми и нависшими надбровными дугами.
     - Значит так! - он принял какое-то решение, и теперь оглашал его нам. -
Вы  подчиняетесь только мне! Часовые вас не  выпускают  за пределы части. Вы
будете  учить моих  людей воевать. Вся ваша  жизнь отныне зависит только  от
меня, судьба тоже зависит  тоже  только от меня. Документы ваши тоже у меня.
Будете хорошо служить - отпущу, плохо - убью! Свободны!
     - Вопрос есть, командир, - я, ежась под его тяжелым взглядом, осмелился
подать голос.
     - Что еще?
     Надменен командир, тщеславен, себя, видно, очень любит, кочевряжится. А
ты  как дурак стоишь перед ним в легкомысленной  пижамке, разутый,  продутый
ветрами в машине, и  пытаешься корчить из себя инструктора. Но надо показать
товар  лицом. Гусейнов не расстрелял,  а этот жирдяй  может и прихлопнуть, а
сам все спишет на армян, они у него тут частые гости.
     - По дороге сюда мы краем  уха  слышали, что в части  было какое-то ЧП.
Это правда?
     - Ну и что? Говори быстро, - жиртрест напрягся, набычился.
     - Как что? Были организованы поиски?
     - Нет.
     -  До границы  несколько часов езды. На дорогах  посты. Милиция, армия,
ополченцы.  И диверсанты спокойно  приходят ночью, убивают и  также спокойно
уходят. Что-нибудь пропало?
     - Нет.
     - А может  часовые  и не уснули  вовсе, а  пришел  тот, кого они хорошо
знали, тут-то их и вырезали по-тихому.
     - Ах ты, собака! - Серега подскочил со стула как ужаленный.
     Тут же  открылась дверь и  просунулась голова  одного из телохранителей
командира. Чебурашка махнул рукой. Голова убралась, дверь закрылась.
     - Сядь, начальник штаба, может он дело говорит.
     - Да он все врет, козел!
     И это мы  тебе припомним, предатель,  придет время и припомним, отметил
для себя я.
     - А почему ты это на свой счет относишь, а? Продолжай. Как тебя там?
     - Старший лейтенант Маков Олег Робертович.
     - А меня полковник Нуриев. Продолжай, Маков.
     Ну вот и познакомились!
     - Так  я и  говорю, что были  у  нас прецеденты,  когда  провели  около
двухсот  человек   через  посты  охранения,  часовых  захватили,  всю  часть
захватили.
     - Вах,  вах!  -  Нуриев  покачал  головой.  - Двести человек!  В  часть
провели! Вах! И как это было?
     - Модаев их провел, - Витя тоже не выдержал и включился в игру.
     - Единожды предавши... - я не закончил фразы.
     - Да-да,  слышал, слышал  об этом,  -  командир внимательно смотрел  на
своего начальника штаба.
     Сереге было  неуютно под тяжелым взглядом,  прорывавшемся  из  зарослей
кустистых бровей.
     - Кто  отвечает  у вас  за службу  войск в части? Кто обязан  проверять
караулы? Расследование проводили?
     - Слушай! Ты много говоришь, я  занят. Вот есть начальник штаба - с ним
говори много.  Мне сегодня Сурет звонил.  Вах,  ругался много.  Почти то  же
самое  сказал, что  ты здесь. Есть начальник  штаба  - пусть  работает.  Все
вопросы к нему. Но мысль о шпионах мне понравилась. Свободны.
     - Ура, Олег, домой едем, - не выдержал Виктор.
     Весь разговор  он порывался что-нибудь вставить в  адрес Модаева, а вот
теперь его прорвало.
     - Ты мне  здесь шутка не  шути! - командир напрягся.  - А то тебе палок
прикажу дать.
     Во  время всей его речи, по-видимому, очень длинной для  него, он  весь
побагровел, жирные  складки по всему  его телу колыхались в такт словам.  Он
видимо устал от этого диалога и с облегчением откинулся в кресле, то в ответ
жалобно скрипнуло.

     - 21 -


     Мы  вышли.  Охрана напряженно смотрела на  нас. Через несколько  секунд
вышел Серега и приказал нашим конвоирам:
     - На склад! Переодеть!
     - А где это? Мы не знаем!
     - Идемте - провожу.
     Серега  шел впереди нас, засовывая пистолет в кобуру, автомат  на плече
болтается, предохранитель снят! Воин хренов! Палка и  та раз в год стреляет,
а тут автомат!
     - Значит, это мы здесь из-за тебя, гондон штопанный! - я схватил его за
плечо и развернул к себе.
     Но  не  успел  я  ничего  сделать,  как  почувствовал  ствол  автомата,
упершийся   мне  в  спину.  Сопротивление  бессмысленно.  Я  отпустил  рукав
Серегиной куртки.
     Он посмотрел мне в лицо. Насмешливо, издевательски так посмотрел:
     - Запомните  -  ваши  яйца в  моих руках! Так  что  не дергайтесь.  Эти
охранники прошли обучение в  первой роте у Сурета, они научены убивать, а не
думать, у них инстинкты на первом месте.
     - Они, что турки? - я смотрел на него исподлобья.
     -  Нет, эти местные, просто прошли  двухмесячную  подготовку там.  Сами
турки охраняют командарма.
     - Боятся, что как мы, - сбежит? - Витек начинал хохмить.
     - Ваше счастье, что Сурет приказал вас беречь, а то бы они нарезали вас
на шашлык.
     - Так пусть они и работали бы инструкторами. А то в тылу сидят, задницы
греют!
     - Они не знают тактики. Что-то взорвать, захватить - это они могут, а в
чистом поле воевать - не могут.
     - А мы что ли можем? Тактику в училище изучали, так сколько лет прошло!
     - Не справитесь - вас убьют! - голос его был холодный и спокойный.
     - Сам тактику изучал - так бы и обучал.
     - Круто! Сначала захватил нас! Теперь грозишься пустить в распыл!
     - Козел ты, Сережа. Урод гребанный.
     - А вы лучше их учите, может и выживете.
     - Угу, я  посмотрел на твоих подчиненных орлов. Они  у тебя из банды, а
не из армии. С ними вы много навоюете!
     - Много таких умных, Серега, по весне оттаивает из-под снега.
     Тем временем мы подошли к какому-то зданию, там  был  склад. Мужик  лет
тридцати со  звездами  капитана  выдал  нам с  Витей  форму. Не  камуфляж, а
обычную  "афганку", обувь мы  выбирали сами. Взяли  ботинки с высоким берцем
чешского производства,  горный вариант.  Пока переодевались, разговорились с
капитаном.
     Как  оказалось,  он  - бывший  прапорщик, служил в Гянже (Кировобад)  у
десантников  завскладом, воинское звание  - прапорщик. После вывода  остался
здесь. Ему  было приятно  пообщаться с военными.  Как водится, он считал ВДВ
элитой армии.  Мы  знали,  что  у десантников идет  год за полтора, и платят
денежную надбавку - "гробовые". Прапорщик,  пардон,  ныне  капитан, совершил
более пятидесяти прыжков. На  груди его  красовался  значок  с  изображением
парашютиста, значок  классность - "1 класс",  ряд наградных колодок,  в  том
числе "За безупречную службу" - 10, 15 лет.
     Не пацан.  И в  разговоре  чувствовалось, что  прослужил  немало, и вот
сейчас устроился он на  эту должность не из патриотических  чувств.  Иначе -
командовал бы ротой.
     - Натик, - так звали новоявленного капитана-завсклада, - деньги платят?
     - Пока только обещают. Каждый месяц сообщают, сколько у тебя на счете.
     - А семью на что содержишь?
     - Старые запасы, родственники  помогают, жена работает,  - при  этом он
очень выразительно подмигнул, но так, чтобы наша охрана этого не видела.
     - Дай нам камуфляж, Натик! Чего жмешься!
     -  Не положено!  Комбат  приказал. Чтобы вы  выделялись и отличались от
других.
     - Они бы еще бубновый туз на спину нам пришили! - пробурчал я, топая об
пол новым ботиночком.
     - Где-то я уже это слышал, - Натик заинтересовался.
     - В фашисткой Германии евреям, что трудились в концлагерях, их нашивали
на спину, чтобы охране в случае побега было удобнее стрелять. Была точка для
прицеливания.
     -  Вай!  Действительно  удобно!  -  Натик  очень  эмоционально  покачал
головой.
     - Как с харчами?
     - Иногда хорошо, иногда плохо, - последовал уклончивый ответ.
     - Не понял?
     - Если наши удачно сходят в рейд на продразверстку по окрестным селам -
живем дня три, а если нет,  то военные оставили нам сухари. Вот  их с чаем и
грызем.  Ко  многим родственники  приезжают  -  подкармливают.  Гуманитарная
помощь приходит от тех, кто поддерживает нас.
     -  А  с  куревом?  - Виктор  стал за  две  недели с  небольшим  заядлым
курильщиком.
     - С  куревом  плохо,  -  пауза. - Но вы мне, ребята, нравитесь,  -  рот
скривился в  презрительной  ухмылке: -  я  вам помогу. Тут я нашел сигареты,
которые не успели вывезти - НЗ.  "Памир". Правда, немного жестковаты. Сейчас
дам.

     - 22 -

     Он сходил в  подсобку и принес  наволочку  сигарет.  Затем  принес  нам
постельное белье, несколько  пар нательного. Прачечная  здесь  не  работала.
Поэтому мы договорились, что нательное белье и носки мы будем выбрасывать, а
он нам каждую неделю будет поставлять новые.
     - Откуда форма? - спросили мы на прощанье.
     - От верблюда!
     - Который импортный?
     - Я же говорю - гуманитарная помощь беженцам.
     - А наша форма? - спросил я, трогая рукав куртки.
     - Что нельзя купить за большие деньги, можно купить за очень большие!
     - Ясно. Форма "номер восемь" - что украдем, то и носим?
     - Точно. Забегайте, ребята! Посидим - чайку попьем, службу вспомним.
     Потом  нас накормили. Видимо, рейд был удачный. Потом вместе с  охраной
разместили в казарме. Казарм  было три. Нас  разместили в большом помещении,
скорее  всего,  это  было  что-то вроде санчасти. Определить  трудно, только
висели плакаты по оказанию первой медицинской помощи.
     Нам  была  определена комната с зарешеченными окнами, выход один, через
второе помещение, там и расположились охранники.
     Вите  было  тяжело  ходить  с  загипсованными  пальцами в  новой обуви,
поэтому я с охранниками привел все в более-менее надлежащий вид.
     Закурили.  Сигареты точно  были на складах  НЗ. От долгого хранения они
слежались и  когда разминали,  то они ломались,  острыми краями  можно  было
резать бумагу.  Поэтому их  трех сигарет для применения  годилась лишь одна.
Дареному коню в зубы не смотрят.
     Начало смеркаться.  Пришел комбат  с Серегой. Теперь мы увидели  своего
командира в  полный  рост  и  полный  вес.  Ужасное зрелище,  за  столом  он
смотрелся гораздо лучше.
     Комбат был  небольшого роста,  около метра  пятидесяти  пяти, но весил,
наверное, килограммов сто тридцать. Они с Модаевым принесли  топографические
карты.
     Из того, как они были  склеены, подписаны, и нанесенной обстановкой, мы
поняли, что это делал Модаев. Все было сделано крайне небрежно, с помарками,
не были выполнены требования "Боевого Устава".
     - Значит так! - начал комбат. - Вы должны за месяц научить воевать моих
людей.
     - Давайте присядем и уточним ряд вопросов.
     - Спрашивай!
     - Численный состав, который мы должны обучить?
     - Батальон.
     - Понятно, а поточнее можно?
     Комбат замялся,  закатил  глаза  к  потолку, что-то забормотал, загибая
пальцы.
     -   Завтра   еще   придет   пополнение,   всего   будет,   ну,   где-то
триста-четыреста человек.
     - Так триста или четыреста?
     - Спросите у начальника штаба.
     - Какие задачи будет выполнять батальон?
     - Не понял?! Мы будем воевать! - он даже вспотел от раздражения.
     - Понятно, что будете воевать. А в качестве кого?
     - Мы - пехотный батальон.
     - Что состоит на вооружении?
     - Это военная тайна!
     -  Ради бога! Когда мы  ехали сюда, Модаев  тоже корчил военную тайну о
месте дислокации батальона,  хотя  это ясно простым  невооруженным взглядом.
Это первое. Второе -  противник  уже был здесь  и знает почти  все о  части.
Хотите играть в молчанку - ваше  право, но тогда мы сможем научить вас и ваш
личный состав лишь строевой подготовке или надеванию противогаза.
     - И копанию окопа для стрельбы с коня стоя! - не удержался Виктор.
     - Какого коня? - не понял комбат.
     - Шутка.
     - Я шуток не люблю!
     -  Понятно.  Так  вас  устраивает  та  программа  обучения,  которую мы
предлагаем?
     - Начальник штаба, что у нас состоит на вооружение?
     Серега  начал что-то судорожно искать в карманах куртки, брюк, зачем-то
заглянул в кепку, потом  хлопнул  себя по лбу  и, смутившись,  достал смятую
бумажку.
     - Дай! - комбат протянул руку.
     - Давайте я сам. Почерк у меня неразборчивый.
     - Читай!
     Серега мялся, потом начал:
     - У всех автоматы.
     - Какие автоматы, Сережа? - уточнил Виктор.
     - Ну какие - обычные, - Серега даже обиделся.
     -  Есть  калибр 7. 62 мм, а есть5. 45 мм.  Есть АК-47, АКМ, АКС, АКСУ и
так далее, так что?
     - Я уточню.
     - Хоть калибр скажи.
     - У  нас есть различное вооружение, и что вы цепляетесь! -  и начальник
штаба начал раздражаться.
     - Дальше.
     - РПГ-7 - 5 штук.
     - А выстрелов к ним?
     - Пятнадцать.
     - Тоже неплохо.
     - АГС-17 - один. Гранат к нему нет.
     - Будут?
     - Не знаю, командарм обещал.
     - Я сам свяжусь с Суретом! Мне  - пришлет! -  комбат самодовольно ткнул
себя пальцем в грудь.
     - И все?
     - Все.
     - Минометы?
     - Нет.
     - А гранаты?
     - Немножко есть.
     - То есть как - немножко?
     - У кого остались после боя, у того и есть.
     - Давайте  определимся. Мы  проводим  занятия  по  огневой  подготовке,
маскировке на местности, тактические занятия. Тема  - рота в обороне, рота в
наступлении.
     - Вот!  Вот  этому и научи! Только в обороне  - не надо. Они уже умеют.
Только и делали, что оборонялись. Постоянно оборонялись! Тьфу!












     - 23 -

     Он плюнул на вымытый мной пол. Привычка у него плевать на пол.
     - В  наступление хочу! На занятиях буду или я присутствовать, или он! -
комбат показал в сторону Сереги-предателя.
     - Опытные бойцы есть?
     - Есть, конечно! У меня же боевая часть.
     - А где воевали?
     -  Ну, мы хотели  воевать, чуть-чуть  не  доехали, попали под  обстрел.
Потом немножко оборонялись, а затем нас сюда вывели.
     - Понятно. Так сколько обстрелянных?
     - Ну, человек тридцать-сорок.
     - Это  все, что осталось от первоначального состава  батальона? Хорошие
вояки, нечего сказать!
     - А как распределены по подразделениям?
     - Немножко в первой роте, немножко во второй роте.
     - А в третьей?
     - Нет. Уже нет. Их тут всех убили. Вчера убили.
     - Интересно получается - в одной роте вырезали только лишь тех, которые
воевали или пытались воевать? Так?
     - Так.
     - Ты из меня шпиона не делай, - Серега начинал заводиться.
     - А зачем мне из тебя  кого-то делать, сам ты  им  уже  стал, без нашей
помощи.
     - Связь какая?
     - А зачем тебе связь?  - вкрадчиво спросил  Серега. - А может ты бежать
хочешь, и свяжешься со своими?  Не  будет  тебе никакой  связи, голубчик, не
будет. Ишь, умник выискался, поближе к радиостанции пытается подобраться.
     - Смотри, я хотел как лучше. Сами будете подыхать, а вызвать подмогу не
сможете. Не хотите - не надо. Нашим легче.
     - И учтите, - комбат  важно поднял палец кверху, - что я буду приезжать
и  проверять внезапно. И  если мне что-то  не понравится, я  вас  в  порошок
сотру!
     - Просьба есть.
     - Говори.
     - Нам нужен врач.
     - Я подумаю.
     -  У вас часть, которая собирается вести  боевые действия, и что, - нет
своего медпункта, с квалифицированным персоналом?
     - Был, а теперь нет.
     - То есть?
     - Женщины на  войну не идут,  а мужчины-врачи  не хотят  идти  к нам, -
комбат с Модаевым были смущены. - Ну, мы что-нибудь придумаем!
     - Придумайте, а  то  не  будет  ни  вам  проку,  ни нам, если  мы будем
загибаться от ран.
     - Да, разве это раны! - Модаев презрительно скривил губы.
     - У тебя и таких нет, предатель!
     - Да я!.. - Серега был готов кинуться в драку, но комбат его осадил.
     -  Не любят они тебя, Сергей Николаевич?  Ой, не любят! - он  засмеялся
одобрительно. - Ладно, сделаю вам врачей! А завтра вы начнете заниматься!
     - Начнем. Где?
     - Вас приведут телохранители в 10 часов.
     Они  вышли.  Мы  начали готовиться  ко  сну.  Впечатлений  и  так  было
достаточно  для одного дня. Подошли  к зарешеченному окну, открыли форточку,
закурили.
     - Ну что, Олег, как будем их обучать?
     - Хрен его знает. Но корчить  из себя инструктора американской армии  я
не собираюсь.
     - Я тоже не собираюсь. Это их война. Чему учить будем?
     - Судя по тому,  что я  узнал за сегодняшний  день, их здорово разбили.
Поэтому,  начнем с перемещений  на  местности,  выборе  цели, окапыванию,  а
также, пусть подучат караульную службу.
     - А потом?
     - Потом? Будет возможность - свалим из этого кошмарного сна. Пусть сами
разбираются! Это их война. Я  - против всех. Мы - против всех. Мне  их земли
не  надо!  В  Сибири  места  много,  можно  сделать  одну большую Кавказскую
республику. И никто не заметит, что она появилась.
     - Точно! Со столицей в Воркуте!
     -  Нет, лучше в Магадане. Там  Дед Мороз их быстро в чувство приведет и
остудит их чересчур горячие головы.
     - Ну что, спать пойдем?
     - Пошли.
     Мы  улеглись  на новые  простыни.  Спалось плохо,  Витя  что-то во  сне
кричал,  скрипел  зубами.  А  мне  снился  сон.  Это  была СВОБОДА! Большое,
бескрайнее поле,  зеленое поле  на краю широкой реки и небо!  Голубое чистое
небо! Я был с женой и с сыном, мы бежали по полю к реке. И тишина, ничего не
слышно, просто оглушительная тишина.
     А затем я очутился на допросе. Меня вновь  пытали и били по  сломанному
ребру. Спрашивали только одно. Почему  я предал своих и меня не расстреляли?
Почему я струсил?
     Проснулся  среди ночи весь в  поту. От совести и собственных проблем не
убежишь. Хоть на Северный полюс, хоть на Южный.
     Ничего, новое место, привыкнем. Человек ко всему быстро привыкает!  И к
хорошему и к плохому.  Но мысль о побеге терзала мое  подсознание, надо было
думать о том, как отсюда сбежать.
     "Гуд бай, Америка! " Надоело!
     Утром нас разбудили охранники.  После того, как мы с  ними пообщались в
госпитале,  и  они поняли, что мы не предпринимаем никаких попыток к побегу,
стали к нам относится лояльно.  Вот и  сейчас они  деликатно открыли дверь и
просто сказали:
     - Господа офицеры! Подъем!
     - Витя! Слышал? Господа офицеры!
     - Приятно!
     - Непривычно слегка.
     - Ничего, привыкнем.  Если уже  Гусейн  стал господином Гусейни, то  мы
быстро привыкнем.
     - Господа в Париже!
     - Что нам стоит удрать в Париж?
     - Лучше домой.
     - Это точно.
     Нас провели в столовую. Завтраком был плов и чай.
     Затем нас провели  на плац. Там  уже строился личный состав.  Три роты.
Публика была разношерстная и очень колоритная. Весь личный состав можно было
разделить на три категории, хотя бы внешне.
     Первая  -  пацаны-школьники,  которые  старались  держаться солидно, но
ребячество проскакивало  у них  постоянно.  Они толкались,  смеялись, бегали
друг за другом. Детский сад!
     Вторая - это  пузаны, которым  было лет за сорок или под сорок. Публика
солидная, но видно, что вороватая.
     А вот третья группа мне очень даже  не понравилась. Там  были, судя  по
наколкам, и бывшие осужденные, и  некоторые, у которых глаза горели безумным
религиозным огнем.
     Не люблю фанатиков  в любом проявлении. Даже фанатики собирания окурков
после знаменитостей и те опасны, а религиозные - тем более.
     Появилась троица - комбат Нуриев, начальник штаба Модаев и еще какой-то
мужик в чалме и халате.
     - Олег, глянь, никак мулла идет!
     - Похоже на то. У нас замполиты, а у них - муллы.
     - Может, пока мы здесь торчим, и у нас попы появились?
     - Я уже ничему не удивляюсь.
     Мы не стояли в строю, стояли чуть  поодаль от  основного строя. Подошло
командование батальона.
     -  Равняйсь! Смирно! Равнение на  середину! - Модаев усердно протопал к
комбату, вскинул  руку  к  головному  убору и  доложил: -  Господин  гвардии
полковник!  Личный  состав  батальона  для   проведения  утреннего   развода
построен! Начальник штаба батальона гвардии подполковник Модаев!
     Серега,  как положено  по  уставу,  сделал  шаг  в  сторону и пропустил
комбата.
     Комбат с приложенной к головному убору рукой прошествовал вразвалочку к
середине строя и  рявкнул на  азербайджанском языке приветствие.  Нет у меня
склонности к языкам, не смогу я воспроизвести его.
     Строй недружно ответил ему.
     У  нас  с  Витькой  улыбка до ушей.  Непривычно и смешно  было  слышать
"Здравствуйте,  товарищи! " и "Здравия желаю,  товарищ (пардон  -  господин)
полковник! " на азербайджанском. Забавно все это.
     Мулла стоял позади командования и строго смотрел на происходящее. Глаза
у него тоже горели огнем. Не здорово это.
     - Они звания себе сами присваивают!  Комбат у них полковник, а командир
полка - генерал что ли? - Витька откровенно насмехался над комбатом.
     Комбат начал выступать  перед личным составом. Сначала  он  начал  свое
выступление на азербайджанском, потом перешел на русский.
     - Командующий армией бригадный генерал  Сурет Гусейнов нам прислал двух
опытных  офицеров. Они добровольно  изъявили  желание оказать  нам  помощь в
обучении военному искусству. Поэтому слушаться их как меня! Я сам буду лично
присутствовать на занятиях, и смотреть, как вы учитесь! Кто  будет лениться,
будет наказан согласно законам шариата!
     Вот по поводу  добровольности  я бы поспорил  с  ним. Но не время  и не
место для споров сейчас.
     - Можно я скажу? - обратился к комбату священник.
     - Да, конечно!
     Мулла  обратился  к  пастве. Он говорил  долго  и истово,  заводясь  от
собственных слов.  Лицо  раскраснелось,  он  то  поднимал  руки  к небу,  то
протягивал  их к строю. Показывал куда-то в сторону востока, показывал рукой
в нашу сторону. Голос  его то поднимался  до высоких нот,  то  опускался  до
трагического шепота, слышного, впрочем, даже в последних рядах.
     Забавно было  наблюдать за  реакцией ополченцев. Кто откровенно скучал,
переговариваясь с сослуживцами, кто-то присел в задних рядах на корточки, но
были  и  те,  которые слушали  священнослужителя,  полностью увлеченные  его
речью. Глаза их горели. Вслед за говорившим он вторили "Аллах акбар! "
     Комбат откровенно скучал, позевывая и смотря на часы. Потом, видя,  что
мулла не собирается заканчивать, подошел к нам.

     - 24 -

     От него разило потом, грязным бельем и перегаром. Мы, конечно, привыкли
к  различным запахам человеческого  тела, не один  год в казарме прожили, но
дух комбата ставил рекорды по вони. Было  понятно, что из-за  ожирения обмен
веществ у него нарушен, но есть же вода в городке, есть мыло!
     - С чего начнете? - спросил комбат.
     -  А вам  бы  с  чего хотелось? -  мы не хотели брать инициативу в свои
руки. Пусть сам раскроет свои карты.
     - Мне все равно! Лишь бы вы за две недели научили воевать этот сброд! -
он небрежно ткнул пальцем в сторону строя.
     - Вчера говорили - месяц.
     - Ладно, месяц! Но только чтобы точно! С чего вы хотите начать?
     - Можно  со стрельбы,  а  затем  перейти  к окапыванию, перемещению  на
местности. Лопатки саперные МСЛ у вас есть?
     - Не знаю, спросите у вашего приятеля! - он вновь ткнул пальцем себе за
спину, при этом довольно хмыкнул.
     Шутка, по его мнению, удалась.
     - Вы обещали врача, - напомнил я комбату.
     - Обещал -  значит будет!  Пока будете учить  моих людей, я отправлю  в
больницу, где вы лежали, машину, пусть привезут доктора.
     - А где занятия проводить?
     - Места много.
     - Стрельбища еще уцелели?
     - Стоят. Там и стреляйте. Там  места много,  мне оно не  нужно, так что
можете там все развалить! Мне все равно!
     - Нам тяжело ходить, - напомнил Виктор.
     - Мне что, на себе вас возить? - комбат начал закипать.
     - Хотите качественные занятия - обеспечьте транспортом.
     -  Будет  вам  транспорт,  - комбат  опять  ехидно засмеялся. Тело  его
колыхалось. -  Пора заканчивать,  а  то  этот фанат  Аллаха может целый день
рассказывать сказки.
     Комбат  опять смачно сплюнул на асфальт, и пошел к мулле. Что-то сказал
ему на ухо. Тот  кивнул головой  и еще минут десять что-то уже не говорил, а
кричал, руки были постоянно подняты.
     - Сильный дядька! - сказал я Виктору.
     - С чего ты взял? Оттого что кричит громко?
     -  Нет, ты  попробуй  как-нибудь  на досуге  минут  десять  постоять  с
поднятыми вверх руками. Тяжело.
     - Олег, он тренируется, чтобы  в плен сдаваться!  - у Вити было веселое
настроение.
     - Смотри, чтобы этот, как Нуриев его назвал "фанат Аллаха", не услышал,
а то будет тебе "Хенде хох! "
     Наконец слово вновь взял комбат.
     -  А сейчас первая рота идет на  стрельбище,  и  поступает  до  обеда в
распоряжение офицеров-инструкторов. Патроны у всех есть?
     - Есть! - нестройно, в разноголосицу ответил строй.
     -  Круто! Они  ходят на стрельбы со своими патронами, не  надо  никаких
пунктов боепитания.
     -  Меньше  формализма,  с  одной  стороны  -   это  лучше,  но   как-то
настораживает.
     - Посмотрим.
     Комбат  тем временем  махнул  рукой  и  что-то  веселое  сказал  нашему
телохранителю, когда тот подошел. Тот посмотрел на нас.  Загоготал и побежал
в сторону столовой.
     Тем временем личный состав первой роты  потопал  в  сторону стрельбища.
Из-за столовой показался полудохлая лошаденка, запряженная в телегу, на ней,
как вчера мы видели, вывозили пищевые отходы.
     - Хороший транспорт нам комбат подкинул! - Витя кипел от злости.
     - Спокойно, Виктор, спокойно.  Будет и на нашей улице праздник. А так -
все не пешком топать  с  твоими сломанными пальцами.  Да и  ребро  мне много
ходить не дает. Вот выздоровеем и уйдем отсюда подальше.
     - Ты думаешь о том же?
     - Постоянно. Копи силы. Сейчас и эта лошадь сгодится. Глядишь, может  в
бачках из-под объедков и выедем отсюда.
     -  Это  мысль,  Олег!  Вонь  можно  потерпеть. Ради свободы я  готов на
многое.
     - Тихо,  а то  охрана  заметит. Это один  из планов, там посмотрим. Сам
тоже думай, замечай все, мотай на ус.
     Тем временем мужичок подъехал  на  лошаденке к нам. Кинул  замусоленную
фуфайку на грязную  телегу, мы  взгромоздились и поехали.  Охрана шествовала
рядом, демонстративно брезгливо воротила носы от запахов, идущих от телеги.
     Когда обгоняли ротную колонну, поднялось гиканье и смех.
     Проехали  через  парк.  Осмотрели огромные  боксы.  Там  раньше  стояла
техника, много техники.
     Потом добрались до стрельбища. Направлений  для  стрельбы  было  много.
Сразу могло  стрелять отделение.  Мишенное поле  было разрушено, Были  видны
следы  выкапывания  кабеля, рядом  были  остатки кострища,  где  этот кабель
обжигали.  Везде  хватало  мусора,  в  том числе  и обломков  досок,  кусков
картона. Когда подошла первая рота, мы подозвали командира, и сказали, чтобы
он дал команду соорудить мишени. Тот что-то крикнул, и пять человек пошли их
делать.

     - 25 -

     Мы вышли перед личным составом. Тут самое главное показать кто главный.
     - Становись!
     Голос   должен   быть   жестким,   никто  не   должен   даже   подумать
сопротивляться. Плевать, что у них оружие, а мы здесь пленные.
     - Слушать внимательно!  Есть  обстрелянные,  с опытом боевых  действий?
Выйти из строя на пять шагов.
     Вышло  трое.  Все  подростки.   И  командир  роты  поднял  руку  вверх,
показывая, что он тоже воевал.
     - Кто охотник, спортсмен-стрелок, выйти из строя на три шага.
     Вышел один человек.
     - Кто умеет стрелять из автомата, поднять руку.
     Тут строй заржал, и все подняли руки.
     Понятно, зазнайки.  Придется, видимо,  им  объяснять  и  принцип полета
пули, основы стрельбы.
     - У кого пристреляны автоматы, поднимите руки.
     Подняли лишь те пацаны, что воевали.
     - А зачем его пристреливать? И так все ясно! - донеслось из строя.
     - Что тебе ясно?
     - Автомат, что его пристреливать!
     - Хорошо! Выходи из строя!
     Тот вышел, лет тридцати мужик, глаза веселые, невысокий.
     - Дай автомат!
     Он  протянул   оружие,  я   отстегнул  магазин,   отдал   ему,  снял  с
предохранителя  АК, передернул  затвор,  оттуда вылетел целый патрон! Круто,
они  так перестреляют  и  друг  друга и  нас  заодно. Снял крышку  ствольной
коробки. Бог мой! Там было полно заводской смазки.
     Я подозвал командира роты и показал ему это.
     - Ты понимаешь, что это смерть твоим бойцам?
     - Да ну!
     - Смазка густая, сейчас набьется сюда пыли, и будет "Да ну! ", заклинит
и все! Такая ерунда у всех?
     - Наверное, они оружие только на днях получили.
     - Ветошь есть?
     - В казарме найдется.
     -  Веди  туда своих людей и занимайся  чисткой оружия!  А  после  обеда
продолжим,  сам  проверяй,  гоняй  их.  Другим  ротным  скажи,  чтобы   тоже
почистили. А сюда отправь тех, кто почистил, пусть мишени изобразят.
     Ротный увел роту в казарму. Полудохлая лошадь привезла нас в казарму, и
мы  спокойно улеглись на свои койки.  Дверь распахнулась, а мы только начали
засыпать! Что за сволочь!
     На пороге стоял мулла.
     - Сейчас вербовать будет в свою веру! - прошептал Виктор.
     Судя  по  голосу,  он был готов  разразиться длинной  тирадой  в  адрес
священнослужителя.
     - Тихо, и не вякай!
     - Можно войти? - мулла был до приторности слащав.
     Не люблю таких. От них можно любой пакости ждать.
     - Конечно, проходите.
     Мулла разместился  на табурете.  Он  внимательно оглядел нас. Теперь на
носу у него  были очки  в  оправе желтого цвета,  очень похоже  на золото. В
руках  у  него были четки из  янтаря,  скреплены они были нитками желтого  с
черным цвета. Лицо его прямо светилось благочестием, умиротворенностью.
     Эх, мулла, мулла,  мне бы твои проблемы! Бородка у него была маленькая,
клинышком,  ушки торчали "топориком", чалма опиралась на них.  Зато весь  он
был такой чистый, наглаженный, до того карамельный, что аж противно! Лет ему
было  около  сорока,  но смотрелся  он  лишь на  тридцать.  Видать  жизнь не
тяжелая.
     Он сидел, блаженно улыбаясь, перебирая медленно четки. Вот только глаза
его  не  соответствовали этой умильной мине, они постоянно  были в движении,
обшаривали наше жилище-узилище, на наших лицах они не останавливались, а как
бы "мазали"  мимоходом.  Казалось,  что  взгляд у него  осязаемый, такой  же
липкий и приторно-противный как он сам. Пауза явно затягивалась.













     - 26 -

     - Слушаем вас.
     - Это я слушаю вас.
     - Не понял? - я был сбит с толку.
     Мы этого козла не звали, сам приперся, так какого хрена ему надо?
     - Вы служите в  мусульманской армии, на благо  великой  идеи... - начал
он.
     - Секундочку, - я перебил его, -  мы не служим в этой армии, а работаем
инструкторами.  И  поэтому  мы лишь выполняем работу, и  не более того. Душу
вкладывать мы не собираемся. И  комбат, и начальник штаба, и сам Гусейнов об
этом знают.
     - Да, я слышал о ваших мытарствах на пути к свету! - он был по-прежнему
слащав до отвращения.
     - Вы  слышали о наших мытарствах? - Витя не утерпел и взорвался как сто
тонн  тротила.  -  Вы  слышали!  Ах, вы  слышали!  О  пытках,  избиениях,  о
расстреле, вы слышали?!
     - Витя, заткнись!
     - Нет, Олег, пусть этот пластырь божий послушает!
     - Витя! Не "пластырь", а "пастырь".
     - Да какая  мне черт  разница! Он  слышал,  видите  ли, что нас чуть не
поубивали! А сделал что-нибудь?
     - Я  же говорю, что путь к свету у вас долгий, но сейчас вы среди своих
друзей! Мы все помогаем друг другу, ради нашего большого дела - освобождения
земли  предков. Это  и есть наш  путь  к  свету! - голос  муллы  по-прежнему
оставался  невозмутимым, но глаза уже начинали гореть лихорадочным огнем, на
лице стали появляться красные пятна, лицо  все  как-то окаменело, руки стали
стремительно перебирать  четки. Янтарные бусинки с шорохом  прокатывались  у
него под пальцами.
     - Это и есть великая цель всех нас здесь! Сам Аллах прислал вас к нам в
помощники!
     На шум ворвались охранники и недоуменно уставились на нас.
     - В чем дело? - мулла недовольно обернулся.
     - Не любит дядька, когда его прерывают. Сам себя слушать любит!
     - У вас все в порядке?
     -  Все в порядке. Что мне могут  сделать эти два помощника  в священной
войне против неверных?
     - Мы за дверью. Если что - зовите! - охрана закрыла дверь и удалилась.
     -  Так  на  чем я  остановился? Ах,  да! Так  вот,  началась  священная
война...
     - Это мы уже слышали. Война за землю своих предков.
     - Нет,  вы  не поняли, война против неверных, тех, кто  не чтит пророка
Мухаммеда!  Начали  ее  первыми русские,  когда  вошли  на  священные  земли
братского народа Афганистана. И теперь здесь, когда мы изгнали русских собак
с нашей  земли, надо добить их прихвостней  - армян. Они топчут нашу  землю,
едят наш хлеб.
     Мы  устали  терпеть этот произвол. А после обеда, когда солнце  будет в
зените, нам проводить занятия.
     - Что вы от нас хотите?
     - Я хочу, чтобы вы подумали и приняли самую правильную религию на земле
- ислам! - голос миссионера был торжественен.
     - А зачем?
     - Как зачем? Вы  и  так помогаете нам,  но когда  вы примите  ислам, вы
будете нашими братьями, будете ходить  без охраны. Мы  найдем вам жен, дадим
новые имена.
     - А со старыми женами что делать?
     - Если они примут ислам, то можете жить с ними.
     - Ну да, чтобы мне член укоротили! Нафиг!
     - Ну, это не обязательная процедура, - мулла снисходительно улыбнулся.
     - А если мы откажемся?
     - Тогда я буду сомневаться в искренности ваших поступков, и сделаю все,
чтобы ваша жизнь стала невыносимой!
     -  Тогда  иди  сам  проводи  занятия  с  личным   составом  по  огневой
подготовке. Если бы не мы, так они бы в первом бою у тебя остались на поле с
молитвой и сломанным оружием.
     - Мое оружие - слово. А вы подумайте! Крепко подумайте!
     - Хорошо, мы  подумаем. А  сейчас нам нужно отдыхать,  наши раны еще не
зажили. Они, кстати, тоже были нанесены  во имя вашей великой войны. Так что
можете считать нас мучениками, - Витька все-таки не удержался и съязвил.
     Мулла встал, с достоинством наклонил голову и вышел.
     Мы откинулись.
     - Интересно, а Модаев принял ислам?
     - Наверное. Так ему член обрезали? Теперь он не просто м... к,  а будет
м... к обрезанный!
     - А если снова поведут на расстрел? Что тогда делать будем?
     - Не знаю. Одно дело быть инструктором, а другое - веру поменять.
     - Я сам  как-то  не  задумывался  об  этом, но очень  не  хочется ислам
принимать. Есть же предел человеческому падению.
     - Интересная мысль!  Надо будет спросить у  Модаева при случае. Упал он
морально до конца или нет?
     - Ладно. Спи!
     Мы  прикорнули  на  час-полтора,  и  после  обеда  снова  на  лошаденке
добрались до стрельбища.
     Стрелял личный  состав по три пробных и по  три зачетных выстрела. Мало
кто поражал мишени.  Многие злились, психовали. Все,  кто  не  попал, ругали
свои  автоматы.  Когда все  по кругу закончили,  мы построили  их  и  начали
говорить.
     - Вы поняли, как трудно, сложно стрелять?
     - Поняли, только не попадаем.
     - Какое расстояние до мишеней? - я обратился к бойцу,  стоявшему передо
мной.
     - Не знаю. Думаю, метров сто.
     - Теперь смотри на свой автомат. Прицельная планка установлена на что?
     - Ну, буква "П".
     - Что это обозначает? Кто знает?
     - Прицел постоянный, - крикнул кто-то из строя.
     - На каком расстоянии устанавливается этот прицел?
     - Не знаю.
     - Триста метров. Здесь сто.  Поставьте  на  нужную отметку и попробуйте
еще раз.
     Боец  попробовал снова стрелять.  Показатели  улучшились.  Потом  вновь
прогнали  всю  роту.  Все  стали  стрелять гораздо лучше. Задачу  усложнили.
Поставили на расстоянии около пятидесяти метров еще несколько мишеней. И вот
поодиночке, перебегая дорогу,  надо  было поразить тремя  выстрелами  группу
"пехоты" на расстоянии пятидесяти метров  и одним  патроном тех, что  на ста
метрах. Они долго бегали после каждого стрелявшего, смотрели - попал  он или
нет.  Но   дело  спорилось.  Многие  начали   уже  понимать,  что   к  чему,
почувствовали вкус к стрельбе.
     Затем нужно было, стоя за  углом спиной  к мишени, быстро повернуться и
произвести два выстрела по мишени, что была на расстоянии около ста  метров.
И началось!
     Были люди  неврастеники,  те  терялись  в сложной обстановке.  Мы  всех
проинструктировали по мерам безопасности. Но один занервничал,  и по команде
"Огонь" не развернулся и ранил другого ополченца. Пришлось проводить занятия
по  оказанию  первой помощи при ранении.  Оказалось,  что ни у кого не  было
индивидуального  медицинского  пакета. Порвали  куртку и  белье  раненого  и
перевязали. Ранение было тяжелым - в грудь.
     Неврастеник, бросив  автомат  на  асфальт, плакал, его  колотил  озноб.
Когда отправили раненого, командир роты подошел к стрелявшему и начал молча,
ни слова ни говоря, бить  его ногами,  тот  лежал на земле и лишь вздрагивал
под  ударами ротного. Потом ротный  достал пистолет и выстрелил в лоб своему
бойцу.
     Тело лежавшего выгнулось от выстрела, он лишь дернул ногами.
     Многих, - тех, кто стоял неподалеку, стало рвать. Кто опирался рукой на
стену, кто на приклад автомата.
     Ротный  что-то крикнул, и все быстро построились. Он что-то  заорал,  и
человек  шесть бросились,  подняли тело убитого и рысцой  понесли в  сторону
казарм.  Никто  ничего не  говорил. Ротный  начал что-то кричать, размахивая
перед  строем  пистолетом,  автомат держал за  цевье  в  левой руке.  Первая
шеренга  очень  напряженно следила  за движением его рук.  Потом  он спрятал
пистолет в кобуру и повел личный состав в расположение своей роты.

     - 27 -

     Лошади пока не было. Нам  пришлось медленно,  постоянно останавливаясь,
идти вперед. Наша охрана тоже была потрясена бессмысленным убийством.
     Во  время  очередного  отдыха  по   дороге  к  медпункту  я  спросил  у
охранников:
     - У вас так всегда, мужики, круто? Раз - и убили, кто провинился?
     - Нет, - хмуро ответил один.
     - Это что-то нашло на Низами.
     - Ничего себе "нашло"!  Сначала  избил человека до полусмерти, а  затем
пристрелил как  собаку, а остальные просто стояли  и  молчали. Ребята  - это
сумасшествие. И ему это сойдет с рук?
     - Сойдет. Он уже убивал своих, когда они спали на посту. Ночью проверял
караулы, часовой  спал. Он подошел,  окликнул его, он не ответил, тот достал
пистолет и убил его. Зверь!
     - И никто не попытался его за это наказать, снять с роты, отстранить от
командования или даже просто убить?
     - Нет. Его все боятся.
     - А как он воюет?
     - У нас командиры не воюют.
     - Не понял. Это как?
     - Командир находится сзади, в тылу роты,  и  по радиостанции командует.
Но радиостанций на всех не  хватает,  а те,  которые  есть, часто  ломаются,
бегают посыльные и передают команды командиров.
     - Круто!  Так можно посылать людей на  смерть пачками, сам при этом  не
рискуешь!  Абсолютно  ничем  не рискуешь. Только  дырки  на кителе крути для
орденов,  - если они  что-то  освободили, захватили. Сколько у него осталось
людей после боевых действий, когда батальон попал под обстрел?
     - Это военная тайна!
     - Ну-ну. Из всей  роты обстрелянных тех, кто  мог как-то стрелять, было
человек пять. Это все кто уцелел?
     - Это военная тайна! - голос охранника не был уверенным. Значит я прав.
     Потихоньку  мы доковыляли  до столовой.  На  плацу  выступал  мулла. Мы
знали, что по мусульманским обычаям убитого должны были похоронить до заката
солнца. Может  это и правильно? А то лежит  у  нас тело покойного три дня. И
так этот запах всем надоест. И что с этим покойным делать?
     Мусульманство появилось в жаркой стране. Там, если покойный полежит три
дня, то такое  будет! Странно, о чем  он говорит? Вроде до  вечерней молитвы
еще далеко.
     - Мужики! О чем ваш поп разоряется?
     - Он говорит, что в смерти обоих бойцов виноваты вы.
     - Кто? - Витя не понял.
     - Вы виноваты.
     - Так, ну-ка пойдем, разберемся!
     - Не ходите. Вас могут убить, - попросил один из охранников.
     - Так вы же наши телохранители.
     - Мы не сможем своих обидеть! - он был смущен.
     - Ага, значит, как нам нож в спину всадить  -  это добро пожаловать,  а
как нас защитить и сказать этому идиоту, что мы не убивали и инструктировали
всех по правилам техники безопасности - это фиг! Это так понимать?
     - Примерно, - последовал уклончивый ответ.
     - Веселые вы ребята!  С вами  оборжаться можно. Пошли! Скажем все,  что
думаем по этому поводу. Нельзя же такое терпеть.
     Ковыляя, мы добрались  до  выступающего муллы. Он, увидя нас, перешел с
азербайджанского на русский:
     - Мы  ведем священную войну,  но  к нам втерлись в доверие лазутчики! У
нас есть  вера,  с нами Аллах! Зачем какие-то инструктора из неверных? По их
вине погибли двое  наши  боевые  товарищи. Это они, -  он показал пальцем на
нас: -  специально так проводили занятия, что они поубивали друг  друга!  Их
надо убить. Гусейнов  - отважный  командир, но он всего  лишь человек. И вот
эти  гяуры втерлись в  доверие  к нему и  проникли к нам. Они - убийцы, и не
дойдете  вы до линии фронта,  как  они сделают все, чтобы  вы погибли здесь!
Смерть шакалам!
     Кто-то из  строя одобрительно что-то заорал. Видать, многие хотят нашей
смерти. А мы здесь никого не знаем. У, зверье!
     - Здесь стоит первая  рота, - начал я, слава богу, командирский голос у
меня есть. - Спросите у них. Убивали ли  мы ваших товарищей? Инструктировали
или нет о мерах по технике безопасности? Спросите,  кто убил первого, а  кто
второго.  И есть ли в этом наша  вина. Если  позволите себя  оболванить,  то
погибнете в первом же бою. Мы здесь не  по собственной воле, но мы выполняем
свою сторону договора.
     - Я предлагал им сегодня принять ислам. Эти грязные собаки  отказались!
- перебил меня мулла. - Русские свиньи!
     Придет время - ты у меня еще ответишь за "русских свиней"!
     - У каждого своя  вера,  каждый верит во что-то свое, и здесь дело идет
не о вере, а о том, чтобы мы научили вас выживать в бою.
     -  Видите!  Видите!  Эти  гяуры  учат  вас  всего  лишь  выживать, а не
побеждать! - мулла торжествовал. - А нам нужна лишь победа!
     - Я хочу, чтобы все вернулись домой целыми! Кто победит - я не знаю, но
мы все  нужны  нашим  семьям. Я не занимаюсь  политикой и  религией! Я  лишь
пытаюсь научить вас выжить. Если у кого много веры и нет опыта, но он уверен
в своей победе, то может  не  посещать  наши  занятия -  флаг  ему в руки  и
электричку  навстречу!  Кто  хочет  вернуться домой,  и  спасти товарищей  -
милости прошу.
     Народ одобрительно заворчал. Кажется,  поняли, что я хотел  им сказать.
Дошло, доперло до этих ополченцев!
     -  Они  вас обманывают словами, что заботятся  о  вас. Вы им  не нужны.
Только командиры и я заботимся о вас, - забеспокоился мулла.
     - О, и  это правильно! - я весело перебил его.  - Именно ваши командиры
нас и  пригласили к вам.  Именно ваши командиры, которые  заботятся о  вашем
здоровье, вашей жизни, вашей победе.
     - Как  в  Афгане говорили? С  нами  Аллах и  четыре  пулемета! - встрял
Виктор.
     Мы  не стали  дожидаться  ответной реакции  и  ушли  с плаца. Вслед нам
неслись проклятья, но мы их не слушали. Мы выиграли этот раунд.
     После ужина к нам  пришел  комбат  и  врач, что нас лечила  в больнице.
Аида!
     Комбат шумно отдувался, от него по-прежнему несло запахом грязного тела
и свежего перегара. Он и так был уже  изрядно навеселе. Потерять  по дурости
двух людей и ходить веселиться! М-да! Ну и нравы!
     -  А, привет! Я  вам  доктора  привел!  Я все делаю,  что  обещаю! - он
плюхнулся на кровать, икнул и  сплюнул на  пол. - Слышал о вас.  И хорошее и
плохое. Что моих бойцов учили стрелять  -  это хорошо, а то,  что  с  муллой
полаялись - это вы зря. Он очень авторитетный человек! И, -  он поднял палец
вверх: - очень уважаемый. С очень большими связями наверху!
     - Авторитетнее чем вы сами?
     - Нет, конечно! Я - командир! Я - самый главный здесь!
     - Мулле скажите, пусть исповедует и не лезет в дела военные.
     -  Ни хрена  вы не понимаете!  Мы,  - он снова  громко икнул, -  строим
светское исламское государство, и  поэтому религия и вера будут играть очень
много. Ну ладно, вы мне помогли. И я вам тоже помогу, мулла не  будет больше
к вам приставать. А сейчас я пошел.
     - Добрый вечер! - миловидная Аида нам улыбалась.
     Единственное приятное лицо во всем этом бедламе.












     - 28 -

     Витка подскочил,  поцеловал ей руку,  лицо его  залил яркий румянец. Но
Аида  была  печальна. На голове ее был  повязан  черный  платок, глаза  были
красными, а под глазами мешки.
     - Здравствуйте,  доктор! - Виктор  был  жизнерадостен, не  скажешь, что
полдня ходил на сломанных пальцах.
     - Приятно вас  снова видеть! Хоть один нормальный человек  нас посетил.
Тем более не в зеленой форме.
     В ответ Аида лишь печально улыбалась  и кивала головой. Было видно, что
мыслями она  где-то  далеко. Она не поднимала  головы. Часто делала глубокий
вдох   и   задерживала  дыхание.   Из  своего  чемоданчика  она  выкладывала
инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.
     -  Аида,  -  начал я, - послушайте, это, конечно, не  наше дело, но вас
кто-то обидел?
     Она лишь  молча  покачала  головой,  не поднимая  головы.  Из  глаз  ее
беззвучно капали слезы, плечи тряслись от рыданий.
     -  Аида,  давайте мы вам поможем, -  Витька подошел ближе и  положил ей
руку на плечо.
     - Не бойтесь, вы нам можете доверять.
     Аида упала на стул, сорвала платок с головы и  заплакала, уткнув лицо в
платок. Так она плакала  безостановочно минут пять.  Мы как бараны топтались
рядом, не понимая, в чем дело. Эта женщина была нам глубоко симпатична, и мы
желали ей искренне помочь.
     Виктор налил стакан воды и поднес доктору.
     - Выпейте, это поможет.
     Аида  оторвалась  от  своего  платка  и приняла  стакан,  рука  заметно
подрагивала.
     - Спасибо, - произнесла она. Отдала стакан: - У меня муж погиб.
     - Как погиб? - ничего умнее мы спросить не могли, просто вырвалось само
собой. - Вчера, когда мы уезжали, вроде все нормально было. Может ошибка?
     -  Нет,  - она  замотала  головой.  -  Сегодня  утром  сказали,  завтра
привезут, там не стали хоронить.
     - М-да. Ситуация. А зачем вы сюда приехали?
     - Приехали ваши,  - она кивнула головой в  сторону окна, -  спрашивают,
кто лечил двух русских. Сказала, что я. Вот они и усадили меня в машину. Еле
инструменты успела взять, и вот это для вас.
     Оказалось,  что  кроме  медикаментов она  нам  привезла  еще  сигарет с
фильтром, пару книг,  которые мы оставили в больнице, бутылку вина. Молодец,
конечно, но сейчас нас эти подарки не радовали!
     Постепенно, немного успокоившись, она  начала процедуру нашего осмотра.
В итоге она вынесла вердикт - через  три дня мы можем снять гипс.  Показала,
как это делать, оставила нам ножницы. Потом мы проводили ее до ворот КПП.
     Все мужское население нашего городка пожирало ее  глазами, но никто  не
посмел  сказать что-нибудь  пошлое или  обидное. Мы, два полуинвалида,  были
готовы броситься в драку за честь этой женщины.  Она была  в горе, в трауре,
потеряла на бестолковой войне мужа. Мы ее толком и не знали, но для  нас она
олицетворяла весь мир.  Была живым напоминанием, что кроме этой  беспощадной
войны,  необученных новобранцев, идущих как "мясо" на эту войну, религиозных
фанатиков, есть нормальный мир. Где люди просто живут. Работают, воспитывают
детей, гуляют по улицам, ходят в магазины. Может, и  мы когда-нибудь доживем
до этого. Если выберемся,  и  все здесь успокоится, то  надо  будет приехать
сюда и поблагодарить эту милую женщину-врача. Храни, Господи, ее!

     - 29 -

     Вечером  мы  пригласили конвоиров  к себе и угостили принесенным вином.
Они  поначалу   отказывались.  Отнеслись  к   предложению  отрицательно,   с
подозрением. Но  когда увидели, что литровая бутыль наполовину опустела, они
присоединились. Мы не  лезли  к  ним в  душу,  они не лезли  к нам. Никто не
агитировал  и  не вербовал  в свою  веру. Просто  сидели  и болтали, травили
анекдоты  и байки, рассказывали различные армейские истории.  Вечер пролетел
незаметно.  Нам  важно  было  сблизиться  с  ними, черт  его знает, может  и
пригодится.   Мы  еще   не  давали   им  повода   для  беспокойства.   Пусть
успокаиваются, не сразу, через некоторое время,  мы удерем  отсюда. И важно,
чтобы они не стреляли нам в спину.
     Наконец-то  мы узнали,  как  их  зовут.  Одного  Ахмед, второго - Вели.
Бывшие студенты физкультурного факультета педагогического  института. Прошли
дополнительную  подготовку  в  лагерях под  руководством турков-диверсантов.
Они-то и составляли  костяк телохранителей Гусейнова. По их  словам, убивать
им  самим  никого  не  приходилось,  но  они  неоднократно  видели,  как это
делается, поэтому готовы к этому.
     Ребята были молодые, не было у  них большого опыта  в пьянстве, чего не
скажешь про нас, они быстро опьянели, но не настолько, чтобы оставить оружие
или вырубиться  без  памяти. Да  и куда мы бы  ушли все загипсованные? Пусть
научатся нам верить и доверять. А там посмотрим.
     Ни  я,  ни Виктор тоже никогда не убивали людей. Мы были задумчивы весь
вечер. То веселились, то уходили в себя.  Меньше  чем за месяц пять смертей!
Морозко  на КП, двое сегодня.  И двое наших мужиков погибли  в  застенках  у
Гусейнова. Смерти я их не видел, но над ними издевались так же как над нами,
и  они решились  на  побег. И  погибли. А почему мы не решились? Не знаю!  Я
тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это слишком! Я не  кисейная барышня, но
и не наемник-головорез, все это меня здорово потрясло.
     - Слышали, что у доктора муж погиб? - спросил я у охраны.
     -  Да, слышали. Хороший был  человек. Сам  пошел на войну, не мстить, а
помогать  людям.  Он часто  и пленных  оперировал.  На него  из-за этого все
ругались, а он  говорил, что  все люди и надо помогать. Местные к нему часто
приходили. И армяне и  русские,  все приходили. Никому не отказывал. Хороший
человек.
     - Был, - мрачно вставил Виктор.
     -  Да,  правильно  - был. Кому мешал - не  знаю. Но  точно знаю, что не
любят докторов. Особенно наемники почему-то часто убивают врачей.
     - А почему? Доктора - святые люди.
     -  Сам  не знаю. Но  очень много  случаев  было,  когда именно докторов
убивали. Может и случайность. Доктор - он же без оружия, ответить  не может,
повязка на руке, или халат белый, издалека хорошо видно, вот и убивают.
     -  М-да, ну и  дела. А Аиду  зачем  привезли? У нее  сейчас горе, зачем
дергать ее? Других врачей в больнице мало что ли?
     - Ай! Это баран водитель. Решил прогнуться перед командиром. Баран!
     Спал я  хорошо. Алкоголь сделал  свое  дело. Может поэтому  комбат и не
просыхает? Неплохая мысль. Надо подумать! "Гуд бай. Америка! " Уже  реже, но
песенка все равно возвращается ко мне. Я начал к ней привыкать.

     - 30 -

     Наутро  мы  проводили  занятия со второй  ротой. Все то  же  самое,  но
постарались соблюсти все  меры предосторожности,  хрен с этим  показателями!
Главное, чтобы  они все были  живы  и нас не пришили  "по ошибке". Уж больно
много  было в этой роте мужиков с зелеными повязками на головах, у некоторых
они болтались на стволах  автоматов. Впрочем,  они не помогали  им  стрелять
лучше других. Пожалуй, даже отвлекали.
     После  обеда  занятия  с  третьей ротой.  Ночью  -  стрельбы  со слабой
подсветкой с  первой  ротой. Короткий сон и  снова занятия. Со второй ротой,
третьей ротой. Ночные стрельбы. Стреляем по-прежнему  на  том же стрельбище.
Оно ближе расположено, и  нам  проще до него  добираться...  Расстреляли уже
весь крупногабаритный мусор, который можно было найти в  городке.  В ход уже
пошли  обычные солдатские тумбочки, но  они быстро  приходили в  негодность.
Несчастных случаев уже не было.
     Мы  стали завоевывать авторитет  среди ополченцев. Мужики-фанатики  уже
относились  к  нам без излишней  предвзятости.  Мулла  тоже  от  нас отстал.
Видимо,  комбат сдержал свое слово.  Самого  его мы видели  на занятиях лишь
пару  раз,  и  то в  стельку  пьяного.  Модаев  появился  разок.  Понаблюдал
издалека,  к  нам  не подходил, что-то старательно  записывал в  блокнотике,
затем развернулся и ушел.
     Потом мы  перешли к  окапыванию  на  местности.  Земля  в  округе  была
каменистая,  плюс  строительного  мусора  в  земле  было  много.  Ополченцам
пришлось очень постараться, чтобы окопаться. Забавно то,  что  не было малых
саперных лопаток. Комбат и  его прапорщик-капитан где-то достали. В том, что
комбат, фактически  самоустранившийся  от командования батальоном,  является
хорошим доставалой,  мы убеждались не раз. Но он  был постоянно либо пьяным,
либо с похмелья. Нас он по-прежнему недолюбливал  и не доверял нам. Привычку
свою плевать на пол он также не бросил. Всякий раз, когда  приходил, отзывал
в сторону наших приятелей-охранников и втолковывал им, что они  обязаны  нас
пристрелить при первой же попытке  к бегству. Манией или идеей фикс была его
мысль  нас убить  -  не знаю.  Но  к счастью с охранниками  у  нас сложились
более-менее  теплые отношения.  Они были  уже не такими настороженными и  не
такими нервными, за оружие уже хватались.
     Жизнь  стала более сносной, но мысль о побеге не давала покоя.  Гипс мы
сняли.  Уговорили охрану устроить нам помывку в местной бане, а то в городке
душевая была  сломана,  и мыться  приходилось,  приделав  шланг  к  крану  в
умывальнике.
     Охрана пошла на это. Они договорились  в  общественной  бане в Герани и
вывезли нас  туда ночью, после стрельб.  Как это все же здорово  - посидеть,
попариться! Пот  лился с нас, липкий, противный,  вонючий, - выходила из нас
грязь, тело  зудело, чесалось,  но  как  было хорошо! Особенно там, где  был
раньше гипс.
     Когда  наши "обучаемые" более-менее научились  стрелять, окапываться на
местности,  мы перешли к  боевому  слаживанию. Сначала  по отделениям, затем
повзводно и поротно.
     Начали от перемещения по отделениям. И  смех и грех. Партизаны взяли на
вооружение  организацию войск  Советской армии, но как-то  частично. Все они
хотели стать большими командирами, но у них даже не было командиров взводов,
заместителей командиров взводов, не говоря уже про командиров отделений.
     Пока они  находились под руководством  ротного,  они еще  что-то  могли
делать,    но    когда   рота   разбивалась    на   самостоятельные   мелкие
подразделения-группы, то все! Как слепые котята тыкались  куда угодно. Д еще
этот  их  менталитет.  Все   гордые.   Все  независимые.  Если  кто  пытался
самостоятельно  взять  командование на себя,  остальные тут же пресекали его
попытки.
     Еще  многое  зависело от местности,  откуда они  пришли. Так, например,
получалось, что те, кто были из Баку и других городов, не хотели подчиняться
тем, кто  из сельской местности. Были родственники каких-то древних фамилий,
что-то вроде дворян, баев, - они тоже не хотели подчиняться тем, кто ниже их
по  сословию.  Особенностей  хватало.  Хуже  всего  приходилось полукровкам.
Смешанных браков хватало, коммунистическая  партия и советское правительство
поощряли это дело, и даже очень.  Но вот как в  современном  мире жить таким
людям?
     Были метисы от смешанных браков с  русскими и армянами. Все они считали
себя азербайджанцами, но их-то, к сожалению, таковыми никто не считал. И вот
приходилось этим изгоям доказывать  свою принадлежность к  великой и могучей
азербайджанской нации. Часто дело доходило до драк.
     За  три недели  нашего пребывания в этом учебном  пункте было  убито по
неосторожности пятнадцать человек,  включая  тех двоих, что погибли на наших
глазах.  Хоронили всех на ближайшем  сельском кладбище. Многие из них умерли
странной смертью: ночью были удушены или зарезаны в собственных кроватях.
     Коллектив из-за  неоднородностей разделился на микро  группы. Во второй
роте, к  примеру, верховодили бывшие уголовники.  Был у них там свой  пахан,
который  командира  роты ни во  что не ставил, жил сам по  своим  законам. В
других ротах верховодили  тоже  по  силе, но  процент загадочных смертей был
особенно высок именно во второй роте.
     Связи  между ротами  и внутри подразделениями не  было  никакой.  Связь
осуществлялась посыльными, все как в войну 1812 года. Сколько мы не говорили
об этом вечно полупьяному и  плюющему на пол комбату,  тот только таращил на
нас  свои маленькие поросячьи глазки,  задумчиво чесал волосатые уши, иногда
громко  и вонюче рыгал, потом  звал Модаева и  орал, что  мы саботажники. Мы
махнули рукой. Это их война, на кой черт будем сердце рвать с дураками?

     - 31 -

     Приехал  сам Гусейнов. Вместе  с  ним приехало  человек  двадцать.  Все
сытые,  гладкие, в камуфляже, у  многих  красовались генеральские погоны. Но
все  "генералы"  были не старше генерал-майора, то есть не выше Гусейнова по
званию. Хотя, это у нас звание - генерал-майор, а у них - бригадный генерал.
     С  этой свитой приехал и наш мулла. Он  яростно сверкал стеклами  своих
очков в  золотой оправе, и  что-то негромко говорил  Гусейнову, показывая на
нас. Стучит, сука!
     Все началось  с большого построения. Все  как в Советской армии. Мы  не
стали вставать в общий строй и пристроились в сторонке.
     Комбат  по  такому  случаю  даже   не  напился  с   утра,  лишь  слегка
опохмелился. Впрочем, для его массы-туши, что такое "слегка" я не знаю.  Для
меня это  было  бы уже  много.  Но он  -  побритый,  в  начищенной  обуви  -
старательно топал за Гусейновым, когда тот обходил строй нашего батальона.
     Сурету что-то не понравилось во внешнем виде пахана из второй роты: тот
и стоял  перед ним вразвалочку, и  цедил что-то сквозь зубы. Гусейнов что-то
ему  сказал,  тот  ответил.  Тут  еще какая-то "шавка" пахана  дернулась  на
Гусейнова, вставая между ним и своим патроном. Но не успела она и двух шагов
сделать   в   благородном   порыве,  как   свалилась  под  двумя  выстрелами
телохранителей Гусейнова.
     Пахан задрожал  всем телом. Это тебе не сонных  в постелях  приказывать
резать, сука! Гусейнов подозвал командира второй роты  и что-то спросил. Тот
ответил. Пахан умоляюще смотрел на своего ротного, видать немало он попортил
крови командиру, что тот его "сдал".
     Телохранители  выволокли  визжащего  от  страха пахана  из  строя,  тот
упирался,  сучил ногами,  пытался  каблуками  затормозить  свое  движение  к
смерти,  на ходу  пытался  целовать  руки своих палачей, но  они  просто  не
обращали никакого внимания  на  эти телодвижения. Этим туркам  было  глубоко
наплевать на всю махру. Бей своих, чтоб чужие боялись!
     Пахана поставили перед  строем, он упал на колени, заплакал, протягивая
руки  к  Гусейнову,  коротко  объявили приговор,  в  духе революции,  и  два
телохранителя, что  тащили  пахана  из  строя, дали залп. Пахана  отшвырнуло
назад, палачи знали свое дело. Пули попали в грудь, разворотив  ее.  Подошел
третий телохранитель и сделал контрольный выстрел в голову.
     -  Наглядно  и убедительно.  Вряд  ли  кто-нибудь  сейчас  дернется  на
командира второй роты, - Витя закурил, жадно затягиваясь.
     - Это  точно. Но  мы-то  перед расстрелом вели себя более достойно! - я
тоже закурил.
     - Его перед смертью не били, не пытали.
     - Не забудь еще, что у него была какая-то иллюзия власти, он решал, кто
будет жить, а кого  ночью прирезать или придушить. Не готов он был к смерти,
думал, что пуп земли.
     - Чем больше шкаф, тем громче падает.
     - Один подлец убил другого. Делов-то куча!
     - Ну их на хрен, я еще буду переживал из-за этого!
     - О, Гусь! Идет к нам.
     К нам подходил Гусейнов. Наша охрана подтянулась, поправила ремни.
     - Ну,  здравствуйте, здравствуйте! - голос благодушный, подумаешь, пару
человек только что завалили, фигня какая!
     -  Добрый  день!  -  еще  не хватало, чтобы  я перед каждой  обезьяной,
которая нацепила на себя генеральские погоны, вытягивался во фрунт и орал во
всю глотку "Здравия желаю, Ваше высокородие! " Обойдется!
     - Наслышан я о вас, наслышан! - тон его был снисходителен.
     - Хорошего или плохого?
     - Всякого, - уклончиво ответил он. Из-за его спины сверкали очки нашего
батальонного муллы-замполита.
     - Будете проводить учения?
     - Да, посмотрю, чему научили вы моих молодцов.
     При слове "молодцы" мы с Витей дружно хмыкнули.
     - Что вы тут фыркаете?
     - Я  вам  говорил,  что  они не уважают наших людей, глумятся над ними,
глумятся  над  нашей  верой. Считают, что  можно победить только  с  помощью
оружия, - вставил мулла.
     - Что можешь сказать в свое оправдание? - Гусейнов смотрел в упор.
     Я  понял,  что от  моего  ответа  сейчас зависит,  похоронят нас сейчас
вместе с паханом или чуть попозже.
     - Оправдываться можно,  когда что-то сделал,  а нам оправдываться не за
что.
     - Так чему научил моих людей?
     - Будем разговаривать здесь, или пойдем куда-нибудь?
     - Пойдем в штаб.
     - Да-да, пойдемте.  Я  там столик приготовил,  фрукты  свежие,  водичка
холодненькая, все стоит, ждет, - комбат засуетился, прыгая вокруг Гусейнова.
     - Позже, - Гусейнов отмахнулся от него как от мухи.
     Мы  прошли в здание штаба. Сели в кабинете  комбата. Гусейнов брезгливо
провел пальцем по столу, показал  результаты комбату и вытер грязный палец о
свой носовой платок, после чего платок бросил в урну. Эстет хренов!
     - Докладывайте! - бросил он нам и приготовился слушать.
     Мы  вкратце доложили о проделанной работе, при  этом не поливали грязью
комбата, который во  время всего нашего доклада  внимательно слушал и потел.
Пот ручьями струился по его телу, форма намокала темными пятнами.
     -   Командование   батальона  присутствовало  на  занятиях?  -  спросил
Гусейнов.
     - Конечно! Комбат почти постоянно.
     - А начальник штаба?
     Модаев умоляюще смотрел на нас.
     Получи, предатель!
     - Нет. Всего  один раз издалека понаблюдал, а потом,  видимо решил, что
все знает и умеет, ни к чему это все!
     - Модаев! Почему не ходил?
     - Они ничего нового помимо того, что я уже знаю, не преподали.
     - Посмотрим. Сейчас пойдем и посмотрим выучку личного состава.
     - Почему с муллой общий язык не нашли? - это уже к нам.
     - Мы здесь выступаем как инструктора в обмен на свои жизни. Так?
     - Так, - подтвердил Гусейнов.
     - Так какого хрена  нам еще  веру менять? Мы  что, плохо работаем? Если
так, то меняйте нас, но зачем в душу-то лезть!  Попытки к бегству не делаем,
ни во что не влазим, жизнь никому не осложняем. А этот новоявленный замполит
лезет и лезет! Мы его в дверь выгоняем, а он в окно лезет!
     - Не хотите, значит, веру менять? - Гусейнов смотрел в упор не моргая.
     - Не хотим.
     - Понятно. Я  скажу, чтобы к вам не лезли  по вопросам веры. Какие есть
общие замечания?
     - Как вы собираетесь в бою управлять личным составом?
     - Не понял?
     - Радиостанций нет.
     - Да, верно - это наша боль. Нигде нет связи, - он вздохнул тяжело.
     - А как воевать без связи?
     -  Очень  много наших потерь из-за отсутствия  связи.  Кто-то  попал  в
засаду, не  может вырваться, посылает посыльного,  а тот либо погибает,  или
пока добежит - все уже погибли.
     - Круто вы воюете! И ничего сделать нельзя?
     -  Должны из  России  привезти станции, да и с теми войсками, что здесь
еще остались, мы  ведем переговоры, чтобы нам продали. Но такие цены  ломят!
О-го-го!
     Вот ты и проболтался! Значит, есть еще в Азербайджане наши войска! Есть
еще! Соврал ты тогда, ваше генеральство!  Соврал!  Гражданин  соврамши! Есть
куда бежать! Есть куда отступать!
     -  Ладно, идем  покажете, чему  научили!  -  он пошел  на  выход, потом
остановился, резко повернулся на каблуках и, глядя мне в  глаза, сказал зло:
Ну, смотри, если вы здесь дурака валяли, стрелять поверх головы не будем!
     Когда выходили, нас оттолкнул мулла и шепнул на бегу:
     - Молитесь своему Иисусу, посмотрим, как он вам поможет! Хе-хе!
     Мы пошли позади всей свиты. Вся эта свора презрительно смотрела на нас.
Наверное,  уже  списали  со  счетов!   Поторопились,  однако,   сволота,  ой
поторопились.   Виду  мы  не  подавали.  Но  волновались.   Врать  не  буду,
волновались  очень, курили  непрерывно.  Благо,  что  у  свиты  были хорошие
сигареты,  которые мы "стреляли" безбожно,  опустошая все запасы. Ничего, не
обеднеют.
     Весь  батальон уже сосредоточился в районе стрельбища. Было установлено
новое мишенное  поле. Начала стрелять  первая рота. Упражнение было простое.
Стреляли уже не поодиночке,  а по десять  человек. Все отстрелялись быстро и
уверенно. Гусейнов поначалу сам  бегал смотреть,  но потом  перестал. Бегали
шавки из своры сопровождения.
     Потом перешли к более сложным упражнениям.  Такого, чтобы они  попадали
точно  в  центр  самодельных мишеней,  конечно,  не было, но  в  саму мишень
попадали. Гусейнову это понравилось.
     Он сам взял  автомат, встал спиной к  мишени,  по команде  развернулся,
сделал выстрел в мишень, установленную на расстоянии ста метров, а  затем  в
мишень,  установленную на  сто  пятьдесят метров. Обе мишени были  поражены.
После этого он загнал на выполнение данного упражнения всю свою свиту. Никто
из них не смог повторить командирского достижения.
     Пытались всучить автомат мулле, но тот отбрехался, что, мол, его оружие
- это  слово.  Оставили в покое. А жаль, я бы с удовольствием посмотрел, как
он обделается, фанатик хренов!
     Потом пришла очередь Модаева, он пытался улизнуть с первой ротой, но не
тут-то  было.   Его   вернули   и  заставили  стрелять.  Ни  фига!  Не  смог
Сережа-Иудушка  выполнить  упражнение,  которое выполняли его  бойцы!  Как в
Красной армии был он чмо, так и в другой армии останется чмырем!
     Потом  Гусейнов  посмотрел,  как  первая  рота  умеет окапываться.  Для
усиления эффекта, и  чтобы  не  было скучно свите, по  приказу Гусейнова его
телохранители стреляли  поверх  голов окапывающихся бойцов и перед ними. Это
они умеют, страх нагонять!
     Скорость   окапывания  возросла  до   невероятной!  И  вся   отрываемая
каменистая  земля  не   раскидывалась,  как  во  время  учебных  занятий,  а
укладывалась впереди себя на бруствер.
     Свита отчаянно веселилась, глядя  на это зрелище.  Вас бы, толстопузов,
заставить   окапываться  под  пулями,  я  посмотрел  бы   на  ваши  глаза  с
расширенными от ужаса зрачками!
     Гусейнов был строг, он внимательно  смотрел, как окапываются его  люди.
Когда были  оборудованы  окопчики,  он  лично  взял  автомат  и  стрелял  по
брустверу, прямо  перед лицом у ошалевших от  страха ополченцев. Ни  один из
проверенных брустверов пуля не пробила.
     Те, кто прошел  эти испытания,  откапывали эти пули и вешали их себе на
цепочке на шею. Старая армейская  и бестолковая  примета,  что это, мол,  та
самая пуля, что была отлита для тебя.
     Потом  была маскировка на местности,  что  тоже  понравилось Гусейнову.
Устройство засады, отражение  нападения колонны  при попадании в засаду. Все
это  очень понравилось и самому  командующему народно-освободительной армией
Азербайджана  и  его  прихлебателям.  Только наш батальонный  мулла-комиссар
ходил мрачнее тучи.
     Модаеву  тоже досталось по первое число.  Он  ходил  и косился  на нас.
Нечего косится! Если собираешься воевать за свою новую  Родину,  так научись
выживать на войне!
     Не было у него  моего  командира курсантской  роты  майора Земова!  Это
благодаря его  науке  мы  сдали с Витьком  экзамен. Как я тебя  ненавидел  и
боялся, майор, так сейчас благодарен той науке,  которую ты  вбивал  в нас с
потом, кровью, страхом, превозмогая себя, через "не хочу" и "не могу"!
     К  нам подошел Гусейнов. Мы стояли и курили.  Подопечные сдали экзамен.
Это было видно. Гусейнов был доволен.
     - Ну, спасибо! Порадовали!
     - Так и нас тоже надо порадовать!
     - Просите чего хотите!
     - Отпусти!
     - Ну, нет. Вот когда закончится эта война, вот тогда и отпущу. А сейчас
вы будете с этим батальоном до конца.
     - Нам что, погибать на вашей войне?
     - Она теперь не только наша, но и ваша. Как научите  людей, так и домой
поедете. Если они все погибнут, то  и вы с ними, а если придете с  победой -
скатертью дорога на все четыре стороны!
     - Тьфу!
     - Ты чего плюешься! Это очень  некрасиво плеваться в присутствии своего
генерала.
     - А ты не мой генерал!
     - Я твой начальник.
     -  Ты мой главный мучитель! Мы обучили людей всему, что  знали  сами, и
что  взамен?  Идти под  пули  на  чужой  войне,  за чужую землю. Это ведь не
русская земля. Мне в Сибири ее, знаешь, как хватает! Во! Жизни не хватит всю
ее обойти! А  здесь? Одни сплошные горы! Разве это земля? И ее так мало, что
на машине пролетишь за два часа и не заметишь! Тьфу! Надоело!
     - Ну что ты, Олег, распереживался!  Скоро мы закончим всю эту  войну, и
поедете домой! Денег вам дадим, машины подарим!
     - Это мы уже слышали много раз. На фига козе баян?
     - Я все сказал! Пока война не закончится, будете с этим батальоном! - и
тут же смягчился: - Я вам там подарки привез. Охрана принесет!
     - Консервированная свобода?
     - Не  шути  так. Да, кстати,  с  сегодняшнего  дня вам будут платить по
двойному тарифу, как инструкторам.
     - Спасибо, барин! - Витька дурашливо поклонился. - Век твоей доброты не
забуду.

     - 32 -

     Мы пошли в  свою медсанчасть. По дороге отчаянно  матерились,  обсуждая
происшедшее.  Наши  охранники  безмолвно  ступали  сзади, как тени.  Скинули
обувь,  упали на кровати. Снова навалилась  бешеная усталость.  Мы не дети и
понимали,  что даже если сделаем "зеленных  беретов" из этих ополченцев, все
равно нас никуда не отпустят. Но надежда умирает последней!
     Раньше  еще были  мысли,  что нам удастся выбраться  после этого "курса
молодого  бойца".  Не  удалось! И что теперь  делать?  Только побег!  Больше
ничего!  А  как без документов? Значит, нужно добраться до сейфа комбата.  А
если  их там нет, что  дальше? Слишком много "если", даже  очень  много! Что
делать?
     И поговорить толком нельзя, охрана рядом, даже слишком рядом. Хоть мы и
достигли  с  ними нейтралитета, всячески  демонстрируя  им свою лояльность и
нежелание бежать, но их на мякине проведешь!
     В дверь постучали. Вошел один из охранников, занес коробку.
     - Что это?
     - Командующий  просил передать  в  качестве благодарности  за  обучение
личного состава.
     - Ставь сюда. А что там?
     - Не знаю.
     - Ну, открывай, посмотрим.
     В  коробке оказалось две бутылки водки  московского производства,  пара
баночек с красной  и  черной икрой,  копченая  колбаса,  шоколад, бритвенные
станки, мыло, шампуни, и прочая дребедень. Не было самого главного - не было
свободы! Какой угодно, пусть даже консервированной.
     - Типичный продуктовый набор  к  празднику 7 Ноября! - прокомментировал
Витя содержимое коробки.
     - Что стоишь? Помогай накрывать на стол! - это я охраннику.
     Он  позвал  второго  охранника,  сбегал в столовую за хлебом,  все  это
хозяйство открыли, порезали и начали выпивать и закусывать.
     -  Водка, конечно, хорошо, но как хочется  дома,  под соленый  огурчик,
картошечку  отварную,  под сальце! - Витя  мечтательно откинулся на кровати,
дожевывая бутерброд с икрой после первой стопки водки.
     - Не томи душу, Витя!
     - В другой бы раз радовались, если бы принесли домой все это богатство.
А сейчас оно в рот не лезет!
     - Что ты заладил. Дом, дом, дом! - я начинал  психовать. И так  на душе
муторно, а он еще кота за хвост тянет, козел!
     - Не злись, Олежа! Все пройдет!
     -  Что пройдет?  Война пройдет?  Жизнь пройдет? Правильно, все пройдет!
Все  абсолютно  пройдет! У меня  родится сын  и вырастет.  А  я  буду  здесь
торчать!  Буду  здесь учить  новых и новых партизан  как лучше убивать своих
бывших  соседей! На хрена мне все это надо? Вот  вы мне объясните! Все,  кто
здесь сидит, объясните, на хрена!!!
     - Олег, успокойся! Давай лучше выпьем?
     - Выпьем? А что изменится? Ни хрена не  изменится! Как ты понять, Витя,
не можешь, что все! Вот это - все! Это наш конец! Мы здесь застряли до конца
дней   своих.  А  они  могут  очень  скоро  закончиться.  Просто  возьмут  и
закончатся. Потому что или мудак Модаев нас порушит или мулла-сволочь, из-за
отказа принять мусульманство, чтобы другим не повадно было, и прикажут нашим
славным ребятам-охранникам убить нас. Убьете ведь?
     Молчание.
     - Молчите. По глазам вижу - убьете. Правильно! Только можете убить меня
сразу сейчас! Устал я от всего это блядства! Сегодня пусть  двух  плохих, ну
очень плохих людей, но убили. За что? Да, просто так, взяли и убили. И нас с
тобой, Виктор, точно также убьют.
     - Олег, ты и  не выпил ничего! Только стопку. Давай выпьем!  - он начал
быстро  наливать  водку.  Протянул мне  больше  чем  полстакана. Себе  много
меньше: - Пей, Олег, пей!
     - Давай. За что? - я взял стакан.
     - Какая разница за что.
     - За наши семьи! У тебя, правда, пока нет ее...
     - У меня родители есть, сестра младшая.
     - Пардон, значит, есть  семья. Вот и выпьем за наши семьи! А вы что, не
будете?
     - Будем, но нам чуть-чуть, если учуют запах - головы не сносить.
     -  Так  они сами пьют как лошади.  Вон,  комбат не просыхает, и ничего.
Голову ему никто не откручивает. И на Коран наплевать.
     - Им можно, они начальство, а мы на посту.
     - Не понял, на  каком  посту?  А, извините, врубился  - нас  охраняете.
Ладно, мужики, у вас  же тоже есть  семьи? Вот за  них  и  выпьем.  Чтобы мы
вернулись к ним все целые и невредимые.
     Мы встали, чокнулись и выпили  до дна. Боль душевная  ушла. Но осталась
тяжесть.  Большая,  щемящая тяжесть. Она  заполнила  собой все  внутри.  Как
тяжело. Что делать? Что делать?
     Можно хоть сейчас кинуться на охрану, попытаться убежать, и что дальше?
Убьют. Во мне сидело  два человека  одновременно.  Казалось,  что полупьяное
сознание  разделилось  на  две  части.  Весь  оставшийся  вечер  я просидел,
уставившись в одну  точку. Витька меня тормошил, пытался вывести из ступора.
Он втискивал мне в руку водку, я пил чисто механически. Не чувствуя ни вкуса
водки, ни вкуса тех деликатесов, что жевал. Я не слышал, что он мне говорил.
Я говорил сам с собой. "Гуд бай, Америка! "
     Наверное, так сходят с ума. Один я говорил, что надо бежать немедленно.
Второй  с ним  спорил,  что убьют.  Первый настаивал,  что  это не жизнь,  а
существование,  так стоит  ли его  влачить?  Рвануть и  все! А там будь  что
будет. Я соглашался с ним.
     Второй говорил, что сейчас нет смысла  дергаться. Нет  документов. Даже
если мне чудом удастся добраться до своих, то подтвердить свою личность я не
смогу. Значит надо ждать  удобного  случая и  захватив документы  бежать!  Я
соглашался и со вторым.
     Потом мне показалось, что они начали драться. Сознание меня покинуло, а
может я просто от выпитого отрубился?
     Очнулся я только утром. Спал  я  в одежде. Голова гудела, во рту словно
стая  кошек опорожнилось. Со  стола  уже  было  все  убрано.  Витя сидел  со
стаканом вина в одной руке и бутербродом в другой. Ждал меня.
     - Убери, - я отмахнулся.
     - Выпей - полегчает!
     - Я вчера перебрал, теперь неделю на спиртное смотреть не могу. Это уже
проверено!
     - Выпей! Это тоже проверено!
     - Давай!  -  я выдохнул, зажмурился и  выпил четверть стакана домашнего
вина.
     Гадость. Было ощущение,  что  оно вернется  сейчас назад, но бутерброд,
упавший сверху придавил его. Вроде, даже и полегчало!
     - Ну, как?
     -  Вроде отпустило,  - я  вытер  тыльной стороной  ладони испарину, что
появилась  на  лбу.  -  Ты извини меня, Витя,  что накинулся на тебя  вчера.
Что-то накатило. Это я не со зла.
     -  Понимаю, Олег,  понимаю. Если бы не ты, то я  бы вчера  был такой. У
самого на душе кошки скребли.  Но  ты меня опередил. Поэтому мне пришлось за
тобой ухаживать...
     - Меня что, рвало?
     - Нет. Просто водку наливал, посуду убирал.
     - Как охрана?
     -  Мужики сначала удивились,  потом посочувствовали.  Много интересного
рассказывали.
     - Что именно?
     - Сыпят Гусейновской армии и в хвост и в гриву во всех направлениях. Он
уже неделю объезжает учебные лагеря. Пока доволен.
     - А что дальше?
     - Ты опять за свое?
     - Рвать когти надо из этого бедлама.
     - Ждать надо!
     -  Будем  ждать.  Только  комбатовский  сейфик   надо   приоткрыть.  На
чуть-чуть.
     - Может пить с ним начать?
     -  Не  получится. Я вчера с  мужиками  говорил.  Комбат пьет  в  гордом
одиночестве.   Всех   остальных  он  презирает.  Считает  ниже  собственного
достоинства с остальными общаться.
     - Козел!
     -  Не  то слово,  вдобавок ко всему  он родственник Гусейнова. Тот  его
унижает  по-черному,  особенно за  последний  разгром  батальона.  Но  кровь
родная,  поэтому и  терпит.  Сам  знаешь, как  в  местных  краях относятся к
родственникам.
     - Интересно, а как охрана к Мудаеву относится. И какие виды на него?
     - Вид один, что в профиль, что в анфас - чмо!
     - Предателей никто не любит.
     - А кто их любит? Единожды предавший может это делать снова и снова.
     -  Особенно  всем понравилось,  что он игнорировал в категоричной форме
все  наши занятия, а  когда  пришло время  для  самостоятельных стрельб,  то
опарафинился по полной программе.
     - Не верят они ему?
     - Не  верят.  Называют  предателем  и  всем прочим,  сам  знаешь, какой
цветистый у них язык.
     - Ислам-то он принял?
     - Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день
отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.
     - Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того
чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!
     - Больные на голову. Дети гор!
     - Интересно, а член ему укоротили?
     - Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.
     Вошел  охранник. Он сочувственно посмотрел на  меня и сказал,  что  нас
вызывает начальник штаба.
     - Легок на помине, свинья позорная!
     - Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.
     - Ну, пойдем, коли вызывают. Гуд бай, Америка!
     -  Не понял! О чем это ты? Может, по соточке накатим? Один черт сегодня
все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.
     - А, давай!  - мы  допили  остатки домашнего  вина. В  голове зашумело,
много  ли надо на старые дрожжи? - С расстрела песенка привязалась,  в зубах
навязла.   Пытаюсь  ее  выгнать,  но  слабо  получается?  Как  думаешь,  это
шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и все такое прочее?
     - Не знаю. Вскрытие покажет.
     - Спасибо, утешил.
     - Не стоит. За что будем пить?
     - За здоровье. За что еще?
     Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.








     - 32 -

     Подошли  к штабу,  нас проводили к Модаеву.  Его  кабинет размещался на
первом  этаже. Наш охранник зашел и  доложил, что мы прибыли. Потом вышел  и
сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.
     - Чапай думу думает!
     - Маринует нас в приемной, унижает.
     - Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!
     - Пять минут прошло?
     - Прошло. Пошли!
     Мы  рывком  распахнули  дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он  был
погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.
     - Привет, чмо! - Виктор был настроен весело-агрессивно.
     - Давно не виделись, предатель!
     - Выйдите и зайдите, как положено! - сказал Модаев, не поднимая головы.
     - Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! - я вскипел.
     - Мне позвать охрану?
     Витя схватил его  за горло  сзади в  "замок". Я  схватил руки. Витя его
чуть придушил, так что он не мог  орать, а только сипеть. Рожа его приобрела
красный цвет с фиолетовым оттенком.
     - Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?
     - Х-х-х! Хет!
     То есть - нет?
     - Хет!
     - Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.
     - Будешь еще шуметь?
     - Нет, - Серега крутил головой. - Отпустите.
     Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.
     - Сережа, не вздумай  фокус выкинуть,  например,  ствол достать  из-под
ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!
     - Двоих все равно не  успеешь убить, второй  тебе  башку оторвет, да  и
стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.
     - Я не буду стрелять.
     - Встань.
     - Чего ради я должен вставать?
     - Нам спокойнее будет!
     Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.
     - Я же говорил, что он чмо.
     - Тоже мне новость.
     - Теперь поговорим. Чего хотел?
     -  Пистолет  отдайте! -  тон был угрожающим, но  в голосе  проскакивали
писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.
     - Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!
     -  Если не отдадите, я скажу комбату или  Гусейнову,  они вас в порошок
сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?
     - Отдай, Витя.
     - На, чмо.
     - Поговорите у меня еще! Козлы!
     Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и
передернул  затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель
и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.
     - Кто тебя научил  патрон  досылать  в патронник?  Тебя  в  училище  не
научили, что это очень опасно?
     - Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные,
и оружие готово к стрельбе. Жуть!
     - Короче! Чего хотел?
     - Гусейнов привез новые планы и методики обучения.
     - Так в чем дело? Бери и обучай.
     - Тем более,  что ты проводишь занятия на высоком  методическом уровне,
да и сам можешь быть примером для подражания.
     - Ага, как  в "Боевом листке",  "Делай как  я". И  фотография на  Доске
почета 9 на 12.
     - В траурной рамке.
     - Что я вам плохого сделал? - он был подавлен. На секунду мне стало его
жалко.
     - А ты сам не понимаешь, что ты сделал?
     - Что? - глаза его были полны слез.
     - Ты предал  своих.  Из-за тебя, - вернее, с твоей помощью -  захватили
КП, убили Морозко.  Помнишь, Сережа, прапорщика  Морозко? Он  ведь  тебе как
брат,  как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню
только  стечение  обстоятельств  спасло  от  ракет.  Из-за  тебя Бобова  под
трибунал отдадут, сдерут погоны  и на зону. Его-то за что, Сережа?  Он  тебе
что плохого  сделал? Если бы не он, то  тебя давно бы выперли  из  армии,  и
поднимал бы ты  сейчас  народное хозяйство. А нас зачем  ты сдал? Нас, зачем
сдал, сука! Мужики в подвале  школы из-за  тебя погибли.  Если  бы не ты, мы
сейчас  уже  были бы  дома.  А  по  твоей милости  мы  здесь  этим онанизмом
занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? - я грохнул по столу кулаком.
     Дверь открылась, появилась голова охранника.
     - Все нормально, закрой дверь, - сказал Витя  как можно более спокойным
тоном.
     Дверь закрылась.
     - И  ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что  же ты нам плохого
сделал?
     - Ты нам всю  жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне.
А на хрена, нам все это надо?
     - Серега, так зачем ты нас всех продал?
     - Родственники жены заставили, - глухо произнес Серега, глядя в стол.
     - Объясни мне -  тупому  старлею, как можно  офицера  что-то  заставить
делать против его воли? Ты же не ребенок малый! Не понимаю!
     -  Они сказали, что мы родственники, и попросили  поначалу помочь форму
достать, то да се.
     - Понятно. Потом боеприпасы, потом оружие, потом все остальное. Так что
ли?
     -  Так,  -  Серега  мотнул  головой,  но сам уставился  в стол, глаз не
поднимал.
     -  Вот уж воистину,  изменишь жене, предашь Родину. Только у  тебя  все
было наоборот. Тебя через жену заставили изменить Родине. Урод ты моральный.
И как жить после этого собираешься?
     - Не знаю, - он пожал плечами. - Нормально.
     - Вытаскивай нас отсюда. Только это тебе поможет.
     - Не могу. Я кровью повязан.
     - На войне что ли? Там все стреляют. Не будешь - тебя пришибут.  Это не
страшно. Пленных расстреливал? Это нехорошо!
     - Нет.
     - Так какой кровью тебя повязали?  Член  укоротили что ли?  Ты ислам-то
принял?
     - Ислам  принял. Ничего  не  обрезали. Сейчас Коран изучаю, рассказываю
мулле.
     - Мы про это уже слышали. Так что за кровью тебя повязали?
     - Я наших убил.
     - Каких наших? Не понял. В школе, что ли?!
     -  Да, -  Серега кивнул. - Они  все равно бы умерли. Они раненые  были.
Гусейнов мне дал пистолет, а сам встал за спиной. Меня самого бы убили! - он
заплакал, плечи его сотрясала дрожь.
     - Ах ты сука!
     Мы вскочили на ноги, ударом в скулу повалили Модаева  на пол  и  начали
бить. Били ногами, руками.
     Модаев заорал. Я сидел  на нем сверху и затыкал ему рот  левой рукой, а
правой бил его  что  было сил по лицу.  В каждый  удар я вкладывал  душу. По
поганой роже предателя, по лицу убийцы. Витя охаживал его по корпусу ногами.
Пару раз промахнулся и заехал  мне по спине. Боли я  не  почувствовал.  Была
только одна мысль - убить предателя, прибить эту гниду!
     Витька  схватил пистолет. Забыл, что сам же  вытащил  магазин. Пару раз
передернул  затвор, потом  понял  это, и хотел уже от всей души приложится к
голове сволочи  рукояткой пистолета,  но тут на  шум  вбежала  охрана. Нас с
трудом оттащили от Модаева.

     - 33 -

     Чтобы мы не трепыхались, нас заковали в наручники. Серега  плюхнулся на
свой стул, достал носовой платок с какими-то  письменами на арабском языке и
приложил его к своим ранам.
     -  Ничего-ничего, вас  еще  за  это расстреляют! - он был зол и свирепо
смотрел на нас. - Все! Вам звиздец полный! Вы покойники!
     - Замучаешься пыль глотать, собака серая!
     - Ты что думаешь, что ты им нужен?
     -  Они презирают  тебя не меньше, чем мы. Земля у тебя под ногами скоро
будет гореть, Иуда!
     - Скоро вы сами будете в аду париться, уроды!
     - Ты кого, падаль, уродом назвал?
     - Ничего, сейчас я пойду к комбату, а потом посмотрим, что он скажет.
     - Иди, беги, предатель!
     - Может, он тебе кость бросит погрызть!
     - Мы, сука, одни на  тот свет не пойдем. Тебя  с собой заберем! Запомни
это! - крикнул я вслед Модаеву.
     Он  убежал на второй этаж.  Охранники  спросили, за что мы  его так. Мы
пояснили.  Те покачали  головами  в знак сочувствия,  поцокали  языками,  но
наручники, несмотря на все наши мольбы, не сняли.
     Прибежал Модаев. Злорадно бросил охранникам:
     - К комбату  их! Уж  теперь-то  вы попрыгаете! Я посмотрю,  кто из  вас
первым приползет ко мне  на брюхе,  будет целовать ботинки  и умолять, чтобы
жизнь оставили.
     - Посмотрим, сука, посмотрим!
     - Ребята, тобой убитые, по ночам не снятся?
     - Нет. Сплю очень даже хорошо!
     - На, получи! - я изловчился, проходя мимо, врезал ему ногой.
     Целил в пах,  но угодил в бедро. Тоже не хило! Серега отлетел в сторону
и согнулся от боли. Хорошо! Очень хорошо! Значит, попал по нерву!
     - Я тебя за это убью! Ты мне ногу сломал! - он дернулся было ко мне, но
упал  как  подкошенный.  Хорошо же  я  его  приложил.  Жаль,  что не  голова
попалась!
     Он  пытался  встать,  но не  мог  опереться  на  ушибленную  ногу.  Она
подламывалась.
     - Тварь! Ты мне за это ответишь! - шипел предатель сквозь зубы.
     - Ага! Сейчас! Дай только руки освобожу!
     - Ты с нас наручники сними, а там посмотрим, кто кому покажет, козел! -
орал Витка на весь штаб.
     На шум  стали сбегаться ополченцы, что были в  штабе. Я особо не следил
за их реакцией, не всматривался  в лица. Но уже то,  что видел,  показывало,
что они негативно относятся к этой сволочи. Впрочем, и нас они тоже особо не
жаловали. Подумаешь, неверные устроили потасовку! Это же забавно!
     Они подхватили своего начальника штаба и помогли  ему усесться на стул.
Серега, охая  и постанывая, руками подтащил  обмякшую ногу и начал  усиленно
растирать ушибленное место. Лицо его перекосилось от боли.  Так тебе и надо!
Урод ссученный!
     К комбату их! - приказал Серега.
     Прихрамывая, держась за  стену, он  стал подниматься по лестнице, сбоку
его  поддерживал  один  из  ополченцев.  Потом он  попытался  меня пнуть, но
телохранитель поставил блок и поймал ногу Модаева.
     - Не надо, господин подполковник! - голос его был тверд.
     Вы  что,   тоже  против   меня?  Да   я  вас  сгною!  -  его  разбитое,
окровавленное, опухшее лицо исказила гримаса гнева.
     - Я - охранник! И подчиняюсь  лишь  командиру батальона и  командующему
армией.
     - Накося выкуси,  ублюдок! - Витя из-за спины скованными руками показал
Модаеву фигу.
     - Сейчас у комбата разберемся! - тот, хромая, рванул наверх.
     Мы  подошли  к  двери  командирского кабинета,  она  была приоткрыта, и
оттуда  раздавался возбужденный, оттого немного визгливый голос Модаева. Что
конкретно  он говорил, разобрать было невозможно.  Губы  от моих  стараний у
него распухли, и он  шепелявил!  Получил,  гад!  Ничего,  это только начало!
Кровью харкать будешь!
     Мы вошли в огромный  кабинет командира батальона. Все было по-прежнему.
Только стал он  еще более загаженным. Ну а комбат пребывал  в своем  обычном
полупьяном  состоянии.  Он  безо  всякого  интереса  слушал  рассказ  своего
начальника штаба, без каких-либо эмоций рассматривая его разбитое лицо.
     Потом  перевел  взгляд,  полный  тоски   и   полнейшего  безразличия  к
происходящему, на нас.
     - Что скажете? - произнес он.
     Только  тут  я  понял,  что  комбат мертвецки пьян  и  ему  приходилось
прилагать гигантские усилия, что бы выговорить какую-нибудь фразу.
     - Ничего. Он предатель и заслуживает  смерти, - проорал Витя из-за моей
спины.
     Видать не дошло еще до него душевное и физическое состояние Нуриева.
     Комбат пьяно кивнул головой, перевел взгляд на Модаева.
     - Понятно, -  пауза, долго, очень долго он смотрел на своего начальника
штаба. - Я же говорил, что не любят они тебя, ой не любят!
     -  Они убить меня хотели!  -  Модаев пытался  орать,  но у него  это не
получалось.
     - Не убили?
     - Не убили, но они...
     - Не убили? - тупо повторяет вопрос комбат.
     - Они хотели меня убить. Я получил сотрясение мозга.
     -  Мозга?  -  комбат  уставился  на  лоб  Сереги. Смотрел долго.  Потом
добавил: - Но ведь не убили?
     - Вы оставите это безнаказанным?
     - Нет. Построить личный состав на плацу и всыпать им по двадцать ударов
палкой по спине. Но не сильно! Мне они здоровые нужны!
     - И это все?! Вы это так оставите? - Возмущению Сереги не было предела.
     - И это все, - алкоголь догонял комбата, язык заплетался все больше.
     - Я этого так не оставлю! - визжал Серега.
     - Иди проводи учебу! Я устал от всего вашего шума! А  вы, - он  показал
пальцем на наших охранников, - будете их бить!
     -  Они в сговоре!  Он не дал мне убить  Макова! - снова подал визгливый
голос Серега, показывая на нашего охранника.
     - И правильно  сделал!  Иди проводи занятия!  -  он махнул  рукой,  еле
оторвав  ее  от стола.  - Наручники  снимите  с них,  - бросил комбат  нашей
охране.
     - Я буду жаловаться Гусейнову! - снова начал Модаев.
     Комбат лишь пару раз лениво махнул рукой. Говорить он  уже  не  мог. На
него  наваливался сон. Голова медленно  клонилась на грудь. Он несколько раз
безуспешно попытался придать ей вертикальное положение и, наконец, захрапел.
     Наручники сняли,  мы с  наслаждением растирали  руки.  Закурили. Охрана
вытолкала нас на улицу и отвела на плац, там уже строился батальон. В череде
серых армейских будней ополченцев наконец-то ждало развлечение. Гяуров будут
наказывать! Это же интересно!
     Весть  о том, что мы сотворили с  начштаба, уже облетела наш  маленький
гарнизон. Вреда мы никому никогда не делали,  поэтому  особого злорадства не
увидели, только любопытство и не более того.
     Но все  равно  -  для них мы  были мы неверные,  и поэтому  сочувствия,
каких-либо ободряющих слов мы тоже не видели и не слышали.
     Мулла стоял на левом фланге и  что-то кричал на  нам.  Лицо его  горело
праведным огнем, - казалось, что  оправа очков вот-вот раскалится до красна,
сжатые кулаки поднимались в праведном гневе к  небу.  Толпа внимала  ему, но
нам было не до его воплей.
     С  нами   остался   один  охранник,   второй  убежал  за   палками.  Мы
приготовились получить что-то вроде розог, но это оказались настоящие палки,
высушенные, крепкие, ошкуренные. Значит, мы не первые. Господи, помоги.
     Надо  было бы поговорить с  охраной,  чтобы не сильно нас пороли  из-за
этого  ублюдка-предателя.  Ох, попадется он мне еще  раз в руки -  живым  не
выпущу!  В очередной раз мы влипли из-за него в  историю! Козел вонючий!  Но
все-таки  классно  я  ему пару раз приложил! Надо  было шею ублюдку сломать!
Хорошая мысля приходит опосля!

     - 34 -

     Принесли    палки.   Двое   охранников    начали    размахивать    ими,
приноравливаясь,  чтобы  побольней  ударить.  Один даже  взял  палку  обеими
руками, перекинув автомат за спину, и начал ей махать, нанося рубящие удары.
При этом еще и орал по типу  каратистов "Кий-я! " Спортсмен хренов. Гуд бай,
Америка!
     От этого зрелища  мне стало  страшно,  пара таких ударов и  позвоночник
высыпается в трусы. Это факт!
     Толпа одобрительно ржала над каждым ударом наших охранников-палачей.
     - Не успели с ними поговорить, Витя! Сейчас достанется!
     - Ага, если они нас так будут мочалить этим дубьем, то к утру остынем.
     - С них станется.
     - А мы их еще поили, разговаривали как с людьми!
     - Только ведь ноги зажили, а тут такое!
     - А у меня ребра поджили.
     - Это ненадолго.
     - Спасибо, утешил.
     - Ребра мне еще не ломали, но чует моя задница, что скоро узнаю, каково
это.
     - Не волнуйся, - узнаешь! Ничего хорошего. Гуд бай, Америка!
     - Опять?
     - Снова. Мандраж бьет, вот и лезет в голову всякая ересь.
     Мы старались своей болтовней загнать страх  вглубь. Но это  не особенно
получалось.  Страшно! Очень страшно! Во рту пересохло. Липкий пот  стекал со
лба, струился по груди  и между лопаток холодной  змеей  страха, доходил  до
брючного ремня и растекался  по пояснице. Нервы на пределе, каждая  клеточка
кожи приготовилась к  боли. Господи! Дай мне, дай нам силы!  Ведь ни за хрен
собачий будут бить!
     Так,  надо  успокоиться и не подавать  вида,  что тебе  страшно.  Вдох,
выдох,  медленный  вдох  и очень  медленный выдох.  Эх,  сейчас  бы  водочки
стаканяру засадить! Предлагал ведь утром Виктор! Так нет же.  Воротило  меня
от  спиртного. А так бы напились бы  с утра до поросячьего визга, глядишь, и
шкура целее была бы! Гуд бай, Америка!
     Тем временем  принесли скамейки, на краю  плаца замаячила разбитая рожа
Модаева.  Он  нес свои  побои  как  герой,  получивший  их боях  за  Родину.
Рассказывали,  как некоторые сволочи побои,  полученные в результате местных
драк, выдавали за боевые и получали какие-то награды за это.
     Сережа,  судя  по  последним  месяцам  его  жизни,  способен  на  любую
подлость. Глубока же ты, бездна человеческого падения!
     -  Похоже,  что  именно  он  будет  командовать  нашей   экзекуцией,  -
пробормотал Виктор и сплюнул на землю.
     - М-да. Влипли.
     - Орать будем?
     - А ты что, героя будешь из себя строить?
     - Смотря как бить будут. Сигарета есть?
     Мы закурили,  впервые  в жизни мы  курили на плацу.  Плевать на все эти
условности. Когда выводили  на расстрел,  мы  уже,  в принципе, простились с
жизнью, а теперь  был иной расклад. Обидно! От этих побоев можно и помереть,
а можно на всю жизнь  остаться инвалидом...  Ох, и достала меня эта  песенка
"Гуд бай, Америка! "
     Сделав пару затяжек, я щелчком отправил окурок в кусты.
     - Туши, Витька.  Плац - священное место. Этому  меня в училище в первый
же день научили.
     - Меня тоже научили. Толку-то!
     Модаев вышел на середину плаца.
     - Батальону построиться в каре! - проорал он.
     - Интересно, а они вообще знают, что такое "каре"? - спросил я?
     - Сейчас посмотрим. А тебе не все равно?
     - Хочется посмотреть, как они будут строиться в каре.
     - Это может стать последним, что увидишь в жизни.
     - Зато повеселюсь от души.
     - А потом они.
     - Каждому свое. Каждый развлекается, как может!
     - А ты оптимист!
     На плацу  тем временем творился цирк. Батальон действительно  не  знал,
что такое каре. Не научил их этому начальник штаба.
     Витя решил рискнуть. Он  сделал шаг вперед  и заорал во всю  силу своих
легких, перекрывая шум батальона:
     -  Батальон!  Слушай  мою  команду! -  выдержал двухсекундную  паузу  и
продолжил: - Просто построиться! Живо! Становись! - рявкнул он.
     Я понял, что он хотел сделать. Хоть и ополченцы,  но они знали уже, что
такое команды, и начали строиться. Сейчас главное не упустить инициативу!
     - Отставить! - завизжал Модаев.
     Хорошо  же  мы ему морду разворотили! И он  лишь мог  шипеть  и сипеть.
Батальон  уже  начал строиться  по Витькиной команде,  и  предателя никто не
слышал!
     Когда роты более-менее построились, Витя дал команду:
     - Первая рота - правое плечо  вперед, третья рота - левое плечо вперед,
шагом а-арш! - исполнительную команду Витька проорал что было мочи.
     И батальон пошел!
     - Эх, жаль,  что нельзя им скомандовать, чтобы они расстреляли Модаева,
- сказал я Вите. - Молодец! А теперь они нас будут пороть!
     - Но уже не так жестоко, надеюсь, как хотели раньше.
     - Через несколько минут посмотрим. Каждому свое!
     Модаев тоже начал орать, но у него это плохо получалось:
     - Я здесь командую! Меня слушать, не эту арестантскую шваль!
     - Ты, сука, полегче насчет швали! - предупредил я его.
     Нет, ну как все же устроена человеческая психика! Во  время захвата нас
на КП дивизиона я знал, как ломать шею, даже мысленно попробовал на одном из
бандитов. Я был готов к этому! А когда был  реальный шанс сломать  шею этому
недоноску, увы, даже в  голову не пришло! А жаль! Жаль!  Видать,  бог хранит
его. А за что? Зачем?
     Тем временем вынесли скамейки, принесли короткие веревки.
     - Ну все, финиш! - сказал Витя.
     - Приплыли тапочки к дивану. Меня последний раз отец бил. Лет в девять,
я тогда с пацанами курить пробовал.
     - Видать плохо бил, раз ты курить все-таки начал.
     - Сейчас исправят положение.
     - Куртки снять! - просипел Модаев.
     - Тьфу ты, сука! - я сплюнул от досады. - Носит же земля таких уродов!
     Мы сняли  куртки и медленно, тщательно их  сложили по-военному.  Тянули
время до последнего. К Модаеву подошел мулла. Ну да, отсюда лучше видно, как
нас будут пороть!
     Мы подошли к скамейкам. Обычные солдатские скамейки, что стоят в каждой
солдатской столовой, на них сразу умещается 4-5 человек. Я лег на свою, Витя
на свою. Ладно хоть две  принесли  сразу, а то  смотреть на мучения первого,
зная, что  тебя ждет тоже  самое чуть погодя  -  это  страшно. И  за это вам
отдельное спасибо.
     Нам  связали руки  обычной бельевой веревкой под скамейкой, я напрягся,
Господи, прости, помоги!
     И  понеслось! Первый удар обжег меня  наискосок. Но  оказался  не таким
сильным, как  я  ожидал.  Батальон хором считал.  Удары сыпались часто, было
больно, я  чувствовал, как по спине побежала кровь. Сердце рвалось из груди.
Бля!  Только не по сломанному ребру! А-а-а-а! В глазах уже темно, кровь рвет
череп на куски. А-а-а! Видит бог, я не хотел орать, я держался четыре удара,
терпел, кусал  губы,  но  после  пятого  закричал.  Корчился и кричал.  Меня
держали за ноги, чтобы я не соскользнул со скамейки.
     Рядом ужом извивался Витька. Он отчаянно матерился, маты смешивались  с
криками боли.  Смотреть  на то, как Витя  пытался вырваться  из пут, уйти от
удара, было  страшно. Его лицо было красным  от напряжения, по лицу струился
пот, на шее, руках вздулись вены. И все, больше я ничего не помню.  Сознание
ушло быстро,  мгновенно.  Раньше,  в  подвале  школы, оно  уходило медленно,
постепенно, а здесь, сейчас, просто вырубило и все.











     - 35 -

     Очнулся я от  боли и холода.  Как  был, без  куртки,  лежал на бетонном
полу,  -  это я понял, ощупав его  в темноте. Кто-то или  что-то  копошилось
рядом.
     - Кто здесь? - окликнул я темноту.
     - Очнулся, Олег? - Витин голос.
     - Ты тоже здесь. Давно мы здесь?
     - Не знаю, отрубился еще на  плацу, последнее,  что видел, так это твою
рожу.
     - А я твою.
     - Ну как, понравилось?
     - Ты не девочка, чтобы нравиться.
     - И что дальше?
     - Посмотрим.
     - Ты одет?
     - Нет. А ты?
     - Куртки здесь лежат. Я свою не стал надевать. Попробовал, но смог.
     - Больно?
     - Попробуй. Узнаешь.
     Я пополз на звук его голоса. Поздоровались. Каждое  движение отдавалось
жуткой болью во всем теле. Нащупал  куртку. Попытался надеть,  больно, очень
больно.  При малейшем  прикосновении тело  выгибало  дугой,  в  глазах плыли
красные круги. Пришлось просто накинуть ее на плечи.  Холодно и больно, надо
искать компромисс.
     В  боковом кармане куртки  нащупал сигареты и спички, вытащил,  угостил
Виктора, зажег спичку, прикурили, потом при помощи  спичек стали осматривать
друг друга и разглядывать помещение, в которое нас кинули.
     Плечи и спина  у Виктора  были  изуродованы,  по  спине,  наискось  шли
багровые,  вздувшиеся  рубцы,  во  многих  местах кожа лопнула.  Могло  быть
гораздо хуже. По его словам у меня было не лучше. Я ощупал свои бока.  Ребра
целы, не повредили бы недавно сросшиеся кости.
     - Витя, я не доктор, но, по-моему, лучше зашить эти раны.
     - Чем?
     - Это как в том  анекдоте. Пацан в школу  не пришел, на  следующий день
учительница спрашивает: "Почему прогулял  вчера школу?  ". "С отцом корову к
быку водили". "А что, отец  сам не мог? "  "Отец-то может, но  бык лучше! ".
Так  вот и у нас с тобой такая же дилемма, либо шьем сами друг  друга,  либо
нужен бык, то есть врач.
     - Где же мы тут врача найдем?
     - А где мы вообще?
     - Очень похоже на овощехранилище полигона. Пойдем посмотрим.
     -  Спички  тратить  не  будем.  Надо  что-нибудь  поджечь  для  лучшего
освещения, и костерок развести, чтобы согреться.
     Мы  начали обход помещения, нашли какие-то старые накладные, зажгли их.
Да,  это  было овощехранилище.  На  наше  счастье  тут  было  много  разного
деревянного хлама,  мусора, все это прекрасно подходило для растопки костра.
Попробовали открыть входную дверь - не получилось; вентиляционная шахта была
слишком узкой, не пролезть. Да и сил никаких не было напрягаться.
     Чтобы  не   наглотаться  дыма,  мы   развели  костер  под  вентиляцией.
Потихоньку натаскали дров  к  костру, чтобы потом не бегать, и уселись возле
него.  Не  было сил разговаривать. Живот крутило от голода, мы сидели молча,
привалившись плечами друг к другу и дремали. Главное не  свалиться в костер.
Постепенно  часть  тела отогревалась,  зато  другая  замерзала.  Приходилось
постоянно ворочаться, подставляя  то один бок, то другой. "Гуд бай, Америка!
Гуд бай! "
     Где-то под утро распахнулась дверь, и вошли наши охранники.
     - А предатели-истязатели пожаловали, - приветствовал я их.
     - Если бы мы не стали вас так бить, то были бы другие, они бы вам ребра
сломали или позвоночник перебили, - оправдывались они.
     - Слабое утешение. Чего надо?
     - Ваше заточение закончилось.
     - Что, срок вышел, или амнистия?
     - Комбат приказал вас освободить. Вас ждет врач.
     - А что случилось?
     - У нас большие потери.
     - В батальоне вашем?
     - Нет, в соседнем. Попали под танки. Раскатали их.
     - А мы то здесь при чем?
     - Откуда у армян танки?
     - Наемники.
     - Нормально. Нет, даже  отлично! Твою мать! Сначала вы нас избиваете до
полусмерти, затем кидаете в вонючий подвал, где мы должны подохнуть, а затем
спокойно приходите и сообщаете,  что мы вам  снова понадобились. Я правильно
понял ваш визит?
     - Комбат вас вызывает.
     - Ему  надо, пусть сам приходит, у нас нет сил ходить. Нам нужен  врач:
медицинская помощь и уход, и не забудьте про медикаменты.
     - Своих соплеменников, наверное, не так сильно били?
     - Не так.
     -  У  них  только  синяки  были. Но  у  вас  почки  целы,  ребра  целы,
позвоночник не поврежден.
     - Спасибо,  благодетели! Отведите  нас в медпункт,  и  пока  не получим
полный пансион, включая врача, никаких разговоров не будет. Хоть убейте.
     - За врачом уже послали. Должны уже привезти.
     - И не говорите так. С сегодняшнего дня у вас начнется новая жизнь.
     - Это как?
     - Скорее всего, нас закуют в кандалы или привяжут на цепь, чтобы больше
ни на кого не бросались. Так?
     - Нет. Но вы скоро все сами увидите и поймете.
     - Слушай, Вели, после порки у  меня  башка плохо  варит,  ты  по-русски
объясни. А то мне все ваши восточные загадки уже порядком надоели.
     - Вы все увидите сами.
     - Ну-ну,  посмотрим, какую  пакость  вы задумали в очередной раз. После
такой  порки  нас можно  только на свалку, на  помойку.  А  они  тут  намеки
многообещающие делают, глазки  строят. Тьфу! Гуд  бай, Америка! О-о-о! Где я
не буду никогда! - сипел я, корчась от боли.
     - Олег, твоя "Америка" меня уже достала. Заткнись, пожалуйста!
     Медленно  передвигаясь,  поддерживая  друг  друга,  опираясь  на  своих
охранников, мы побрели на выход. Охали от боли на каждом шагу.

     - 36 -

     Наша  комната была помыта,  постельное белье  заменено,  лежали  чистые
комплекты нательного белья и новая  форма, правда,  такая же,  что и была. В
комнате уже сидела врач.
     Аида!  Видимо, у нее уже  вошло в  традицию спасть нас.  Витька,  было,
оживился, но  потом  быстро  скис. Аида изменилась. Похудела, осунулась, под
глазами темные круги. Мы тоже изменились после нашей последней встречи.
     Завидев нас,  она заохала от жалости,  помогла  скинуть куртки,  начала
обрабатывать  раны. Было  больно, она сделала нам  обезболивающие  уколы.  В
голове зашумело.  Хорошо! Боль  отступила.  Она стала зашивать раны на наших
многострадальных спинах. Мне наложила семь швов, а Витьке - девять. Оставила
кучу  лекарств,  таблеток, мазей. Когда охранники  на минуту отвлеклись, она
быстро  сунула   нам  двухсотграммовую  склянку   спирта.   Витька   пытался
храбриться, острить, типа, что его шкура уже  на барабан не  пойдет, так как
дырявая, но это было жалкое зрелище.
     Он задержал на  секунду ее руку  в  своих ладонях и поцеловал запястье.
Аида быстро  и испугано отдернула  свою кисть. После этого очень внимательно
посмотрела на Виктора. Эта беззвучная, мгновенная сцена прошла мимо внимания
охраны. Аида пообещала заглянуть к нам через три дня
     После ее ухода пришел комбат.  Удивительно, но  он был не  пьян.  Запах
свежего  перегара был, но не более того. Когда отправлял  нас на  экзекуцию,
был  в стельку,  а  тут  раз - и  трезвый  как стеклышко.  Вот  так  бы  мне
научиться!
     Комбат был хмур.
     - Выжили! - вместо приветствия сказал он.
     - Не дождетесь! - вырвалось у меня.
     - Если бы не я, то вас давно уже шакалы бы жрали.
     - Если бы не ты, к нам бы никто не прикоснулся.
     - Должен же я был вас наказать.
     -  Наказать?  За  что? За  то, что мы хотели  сделать  тебе  милость  и
избавить тебя же от присутствия этого предателя. Он что, нравится тебе? Тебе
нравятся предатели? Он и тебя предаст, если армяне пообещают хорошие деньги.
Он самолично  убил  лучших друзей, и  ему плевать на это. Вот  так! А ты его
защищаешь! Он, может, и провел  противника,  когда  вырезали  людей.  У него
большой опыт в подобных делах!
     - Так иди ко мне начальником штаба, а второй заместителем!
     - Нет! Мы принимали одну присягу.
     - Скажи лучше, чего тебе надо?
     - Для начала давайте выпьем! - он вытащил из-за пазухи бутылку коньяка,
потом что-то  крикнул охранникам, -  те  внесли поднос  с фруктами: - Сейчас
будет еще шашлык, вы должны поправляться.
     -  Зачем?  Чтобы ты через неделю  нас снова  избил, и мы сдохли в твоем
овощехранилище?
     - Никто вас больше пальцем не тронет. Сурет звонил. Откуда он узнал про
это? Очень  недоволен. Сильно ругался.  Сказал, что скоро  приедет.  Сказал,
чтобы батальонные учения провели.
     - Ты понимаешь, что мы минимум неделю, а то и две, не сможем двигаться,
только до туалета, и то медленно.
     - Неделю? Две недели? Вах! Это много!
     - Сам виноват.
     - Ладно, но вы можете объяснить, как проводить занятия.
     - Кому - Модаеву?
     - Ну, хотя бы и ему... - комбат замялся.
     - Вот так - пятьдесят процентов. А вот так - сто процентов! -  я сделал
известный жест, сначала до локтя, а потом до плеча. - Хочешь завалить дело -
поручи его Модаеву.
     - Он такое же военное училище заканчивал, вот  и  пусть проводит у тебя
занятия.
     -  Мы  основные  темы отработали,  ротные не могут,  что  ли,  провести
занятия?
     - Пробовали,  но у них не получается. Давайте выпьем! - он тем временем
разлил коньяк.
     Себе стакан, нам по полстакана. Коньяк он пил как воду, не морщась. Нам
с голодухи,  да после лекарств ударило в голову. В голове сразу же зашумело,
мы набросились  на фрукты. Витаминов, наверное,  тоже  не хватало, уж больно
вкусными они нам тогда показались.
     - Слушай, а почему братья ваши турки не присылают инструкторов?
     - Не знаю, надо у Сурета спросить.
     - Так что с соседним батальоном случилось?
     - Вроде все  хорошо,  отучились,  кинули их в  бой. Три  дня провоевали
нормально,  захватили   деревню,   как   водится   всех  мужиков   повесили,
расстреляли, барахла  уже там никакого не было, так, бабы одни. Потом  пошли
дальше, другую деревню освобождать,  только  спустились  в  лощину  - по ним
ударили с двух сторон  из пушек и пулеметов, когда заметались, запаниковали,
выехали шесть танков, и  всех замесили.  Осталось в живых человек  десять от
всего батальона. Кто погиб.  Кто в плен попал.  Эти танки часто появляются и
портят нам  всю картину.  Мы тоже пару  раз пытались свои  танки  выставлять
против них. Но у них более опытные танкисты - все офицеры-наемники.
     - Офицеры-наемники? Это круто! А не врешь?
     - Нет. Однажды  подбили  танк.  Предлагали  сдаться, но они отказались,
взорвали себя гранатами.  Потом уже  по остаткам документов  определили, что
офицеры.  У  них были удостоверения  личности офицеров, у всех.  И жетоны на
шеях. Все офицеры. От майора до лейтенанта.
     - Русские?
     - А все! - он махнул рукой. - Русские, белорусы, украинцы. Всякой твари
по паре.
     - М-да, печально. Жаль мужиков.
     - Их вам жалко, а меня не жаль?
     - Они нас не пытали, на расстрел  не водили, палками  не били. И потом,
подумай, они сами взорвали себя. Танк тоже взорвался?
     - Нет, весь боекомплект они израсходовали,  сами  погибли. Внутри танка
все  было  в  кровищи, в  кишках, мозгах.  Бр-р-р, мерзость!  Какая им  хрен
разница, за кого воевать, деньги ведь не пахнут! Мы бы платили больше.
     -  Наверное, есть разница, если  многие  отказываются у вас воевать  за
деньги. Да еще взрывают себя.
     - Не понимаю. Давайте выпьем!
     -  И не поймешь. Нам много не наливай, в  нас уже  по полкило лекарств,
неизвестно, как они с коньком - подружатся или нет.
     Комбат  разлил остатки  коньяка и  достал откуда-то вторую бутылку.  Мы
даже не  заметили, где он ее  прятал. Ловкач! Мы выпили.  Хорошо! Боль почти
ушла. По телу разошлась приятная истома.
     - А я бы за хорошие бабки за кого угодно пошел воевать!
     - Не боишься, что мы Сурету расскажем?
     -  Не расскажете. Вы и так здесь пленные!  Кто же вам поверит! Я хозяин
ваших жизней, сейчас прикажу, и вас запорют до смерти!
     - Дерьмо ты на палочке, а не хозяин наших жизней! Сам же сейчас приполз
к нам,  и умоляешь,  чтобы  мы  спасли твой  батальон  и научили бороться  с
танками.
     - Нас в училище учили так: для борьбы с танками существует три способа.
Знаешь, какие?
     - Нет.
     - Надолбы, выдолбы и вы - долбодебы!  Надолбы и  выдолбы самостоятельно
организуешь,  а  мы  с  Витей должны  научить твоих  долбодебов  бороться  с
танками. Так?
     - Так. А что такое надолбы и выдолбы?
     - Объясним,  а пока сиди и мотай на ус.  Если ты, паскудник, еще,  хоть
один раз посмеешь нам заявить, что ты хозяин наших жизней, или же что-нибудь
выкинуть  типа порки, то  хрен тебе,  а не занятия, или же возьмем  и научим
твоих идиотов, как правильно погибнуть в первом же бою! Ты понял?!
     - Не ори, охрана услышит.
     - А что у тебя есть для борьбы с танками?
     - С танками? Ничего.
     - Зашибись!
     - И что же ты предлагаешь?
     - Чтобы мы выжили и победили.
     - Неплохо и похвально. Шапки есть?
     - Какие шапки? - не понял комбат.
     - Обычные шапки.  Бери и закидывай  ими танки. Больше  я тебе ничего не
могу предложить. Правда, есть еще пара дедовских способов.
     - Говори.
     - "Коктейль Молотова".
     - Это как?
     -  Бутылку  с  бензином тряпочкой  заткнул, поджег,  бросил  бутылку на
корму.  Но  для  этого  надо  танк над  собой пропустить. На  это  не каждый
способен. Вот  и  все! Но  для  этого мы  тебе не нужны.  Можешь еще собачек
натаскать  с взрывчаткой на спине. Но  это уже не  по моей части, я животных
люблю. Людей - нет,  а вот животные моя слабость. Так чему  мы можем научить
твоих  людей? Это ты  и сам можешь им  рассказать. А  противотанковые  мины,
гранаты есть?
     -  Только противопехотные, - покачал хмуро  головой комбат. - А если их
связать вместе, то получится что-нибудь?
     - Не знаю, вряд ли даже гусеницу порвет.
     - Когда в 91-м в Москве ГКЧП путч устроило,  там танкам и БМП вставляли
арматуру в гусеницы и их колеса... - вдруг вспомнил комбат.
     - Катки называются.
     - Во-во,  в эти катки и шестеренки  совали  железные прутья,  арматуру,
трубы. Может и нам тоже этому научить людей?
     - Нет проблем, только пусть они сначала научатся бегать по полю рядом с
танком под огнем, и засовывать на бегу весь тот хлам, который  ты только что
перечислил.
     - Да, ситуация! - комбат нервно потер руки.
     - Выстрелы к РПГ-7 остались?
     - А это что?
     - Видел у  бойцов такая труба с раструбом  на конце, а с другой стороны
вставляются типа фауст-патронов, снизу пистолетная рукоятка приделана?
     - Видел. Но, по-моему,  ничего не осталось. Модаев сегодня, после вашей
порки, проводил занятия, показывал, как надо стрелять.
     - Попал?
     -  Попал... Урод!  Построил  роту, сам вышел перед  ними, показал,  как
заряжается, а затем встал к ним спиной и выстрелил.  Струя раскаленного газа
троим  лица  спалила.  Руки обожгло. Сейчас в больнице.  Его чуть  остальные
бойцы не убили. Мулла стоял рядом, спас.
     - Жаль.
     - Что жаль?
     - Что не убили. Мулла этот вечно вмешивается, и лезет туда, куда его не
просят... Еще есть способ.
     - Какой?
     -  У  тебя  есть  фанатики,  которые   готовы  ради  веры,  патриотизма
погибнуть?
     -  Многие так говорят, и мулла тоже их всему этому учит постоянно.  Так
что  несколько  - думаю, пара-тройка,  точно, - таких  найдется. А зачем вам
это?
     - Можешь  их  использовать как смертников -  камикадзе. Обвязываешь  их
взрывчаткой, детонатор в  зубы, и вперед! Если успеет добежать, то бросается
под танк  и подрывает себя вместе с ним. Не знаю, большой ли  урон он  танку
принесет,  но, по  крайней  мере, гусеницу  может  порвать,  а там уже  сами
добивайте.
     -  Интересная  мысль.  Тут и мулла  с  его бреднями  сгодится! - комбат
задумчиво жевал яблоко.
     - Но учти, здесь мы тебе не помощники.
     - Идея понятная, а  я все думал, куда этих фанатиков поставить. Они все
мне досаждают, мечтают погибнуть во имя Пророка. Теперь знаю.
     - Сам-то не веришь?
     - Почему? - он даже обиделся. - Верю. Но зачем умирать-то?
     - И то верно!
     - Еще можешь запастись дымовыми шашками, ставить дымовую завесу. Ты сам
ничего не увидишь, но и  тебя не заметят, успеешь откатиться,  только смотри
за направлением ветра, а то танки спрячешь, а сам как на ладони.
     - Спасибо, учту. А то все думал, как бы подручными способами бороться с
этими жестянками. Ваш приятель Модаев ничего толкового не придумал.
     Постучали  в  дверь  и принесли горячие, с  пылу-жару шашлыки. Они были
сочные, истекали жиром, соком, запах стоял умопомрачительный. Приготовленные
на ребрышках, они были обильно политы соусом,  рядом кучками  лежала зелень.
Все это выглядело очень и очень вкусно и аппетитно.
     - Ну что, под мясо еще  по одной? - спросил  комбат и налил себе полный
стакан, затем достал третью бутылку.
     - Нам чуть-чуть.
     - Не уважаете?
     - А за что?
     - Ну, я ваш командир...
     - Опять начал?
     - Понял. Выпьем?
     Мы выпили. Закусили шашлыками. Какие они  были вкусные! Сок струился по
щекам,  капал на стол, зубы  рвали нежное молодое  мясо.  Обглоданные  кости
летели  на  стол, и  мы  тут же  принимались за новый кусок. Макали в разные
соусы,  посыпали различными  приправами  и  ели!  Мясо  было  очень  сочное,
розовое, пропеченное, проперченное,  просоленное, промаринованное!  Все  как
надо! Что-что, а шашлыки  они готовить умеют! Зачем им  эта  война? На таких
шашлыках можно прекрасно жить и не воевать! Идиоты!
     - А какое было расстояние от  Модаева до личного  состава? - спросил я,
отбрасывая очередную обглоданную кость.
     Прикурил и спичкой начал  выковыривать  остатки  мяса из зубов. Хорошо,
вот только жаль, что откинутся на спинку нельзя.
     - Метра три, наверное.
     - Мудак он, твой Модаев.  Сзади  до тридцати метров  нельзя находиться.
Твое счастье, что только троих зацепило.
     - Ой, вай! - комбат горестно покачал головой.
     - Слушай, Олег, а может он разведчик засланный? Поэтому и нас спас?
     - Ага! Как раз тот случай! Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву!
     - Точно, засланный! Засланец он ваш! - комбат снова помрачнел.
     - Так расстреляй его! - весело предложил я.
     - Мы поможем! Только скажи! И мы тут как тут!
     - Разберемся, - хмуро буркнул комбат.
     - У тебя напильник есть? - поинтересовался Витя.
     -  Найдем.  А  зачем?  Решетку  пилить?  -  комбат  кивнул  головой  на
зарешеченное окно.
     -  Заточи зубы Модаеву и  своему мулле, пусть  гусеницы  танков грызут,
авось перекусят!
     -  Слушай,  комбат, здесь же стояли десантники, у  них танки тоже были,
неужели вы пару танков для себя не захватили?
     - Не подумали, их рано вывели.
     -  Вот  видишь, а  так  пару  танков, да  пару-тройку экипажей -  и все
проблемы были бы решены! Облажались вы здесь, мужики!
     - Так вы будете моих людей учить, как с танками бороться?
     - На  чем? На пальцах  объяснять?  Это  мы можем!  А показать что-либо,
извини, спина болит!
     - Ладно, думайте, я потом зайду!

     - 37 -

     Комбат  ушел. Мы  еще вяло  поковырялись  в еде, но были  уже  сыты,  и
попросили охрану убрать все. Закурили.
     На душе было тяжело, муторно, тоскливо. Я тяжело вздохнул.
     - Ты чего, Олег?
     - Тоскливо, хреново на душе.
     - Живой - и радуйся.
     -  А  долго ли  еще протянем?  Вот  по своей прихоти они нас избили  до
полусмерти и все наши заигрывания с охраной не помогли.
     - Помогли, могли бы убить.
     -  Это  они нам так говорят.  А  что дальше? Война  это не наша. Мне не
симпатичны ни  одни,  ни  другие. Абсолютно и  глубоко наплевать, кто из них
победит и заберет эту  землю. Тысячи гибнут, за что? За землю, которая им не
нужна?  Нам  она  тоже не нужна! За веру? За Аллаха? Думаешь, Аллаху  ихнему
нужен  этот Карабах? Сомневаюсь, очень  сомневаюсь, ему лишь бы молились, да
говорили, какой он хороший. Кто-то бабки нагребает в карманы. Большие бабки.
Турки здесь постоянно пасутся. Оружия, посмотри, как много, и ведь все почти
новое, чуть ли не в смазке заводской. Автоматы по последней  моде калибра 5,
45. И смотри,  что ни  кавказская национальная республика, то очаг какого-то
конфликта.  Но мне, тупому  старшему  лейтенанту, на хрена  все  эти местные
войнушки местных  князьков? Молчишь. Не знаешь. Не нахожу я удовольствия, не
нахожу чувства  удовлетворения  в этой  работе.  Бля! На положении животного
здесь нахожусь. Захотят - накормят, захотят - изобьют, захотят - на расстрел
выведут,  поверх головы  пострелять.  Тьфу!  Надоело!  Сурет понятно,  он за
власть  и  деньги  через  наркоту  воюет.  Хотя,  вон,  на  трассе  Агдам  -
Степанакерт  огромное  маковое  поле.  Ставь  свою  охрану  и руби  наркоту.
Вложения  минимальные, прибыли много. Так нет, ему нужна монополия  над всем
этим рынком, ему власть нужна, мировое признание. Надоело все это
     - И что ты предлагаешь?
     - Ничего.  Опять  ничего! Пока ничего!  Пока не  выздоровею  полностью,
ничего делать не буду!
     - А дальше?
     - У меня научился?
     - У кого еще?
     - Не знаю. Хоть вешайся. Хреново мне, Витя, очень хреново!
     - Хочешь повеситься  - подойди к охране и дай в зубы, а потом беги, они
тебе между лопаток очередь всобачат. А то, что хреново  тебе, так и мне тоже
не сахар!  Все уже достало, во! - Витя провел ребром ладони поперек горла. -
Достал  меня  весь этот Кавказ с  их разборками, во! Все меня достало! Что с
нами дальше будет, Олег?! Что будет?
     -  Холодец будет, если не свалим  из этого дурдома к ядреной матери!  И
чем быстрее, тем лучше.
     - Самим отсюда не выбраться. Может, Модаева уговорить?
     - С  катушек слетел,  что ли? Хотя в  этом что-то есть! Правда, с таким
дерьмом  и  связываться, честно говоря, не хочется. Нет, не будем. А то ведь
себя уважать перестанем.
     - А что делать?
     - Не знаю! Не знаю! - я орал. -  Действительно не знаю! Господи, почему
я родился в такое бестолковое время!
     - А в какое время ты предпочел бы?
     - Ну, не знаю.
     - Никогда Россия  не жила  хорошо, постоянно  что-нибудь случалось,  то
войны, то  революции,  то  голод, то коммунисты, то демократы, толку от всех
них мало, очень мало!
     - Ну, так уж никогда?
     - А ты подумай!
     Я помолчал,  вспоминая историю СССР, России.  Получалось  то  война, то
какая-то катавасия. И почему я родился в неудачное время в неудачном месте?
     - А может, рванем за бугор? - предложил Виктор
     -  Куда? В Турцию? Мне местные аборигены осточертели до смерти.  А  тут
еще добровольно  на многие годы врюхатся в  такое же дерьмо.  И что  мы  там
делать будем?
     - Не знаю.
     - Мы здесь с тобой уже довольно продолжительное  время дурью маемся.  А
что дальше?  Тоже не знаем. Что  мы умеем? Военные.  Можем копать,  можем не
копать. И все. Не забывай про семьи. У меня жена вот-вот родит, может, уже и
родила, а в Турции мне что, заводить гарем?
     - Пойдем в армию. Хотя, придется против своих работать.
     - Ага, уловил. Для своих мы станем чужими, для чужих мы так и не станем
своими. Парадокс. Я  очень  не  люблю  парадоксов в жизни, они, как правило,
хреново заканчиваются.
     - Выход?
     - Драпать к своим. Может, даже через Армению выйдем. Есть  там "Красный
крест". Могут помочь.
     - Посмотрим.
     - Надо тренироваться, физическую форму восстанавливать. Когда в училище
учился, нас ротный на полигоне гонял как собак, километров двадцать с полной
выкладкой,  зато  потом ни  один патруль не  мог  нас  поймать в  самоволке.
Премудростям  выживания  тоже  учил,  мы  все  его  тогда  ненавидели  лютой
ненавистью, но сейчас  я  его  вспоминаю  с благодарностью,  психологическую
закалку дал неплохую.
     -  Угу,  я  и заметил, как ты словно с цепи сорвался. Чуть  не покусал.
Может, спать будем?
     - Давай!
     Мы  улеглись спать. Спать было больно,  на  спине  не поспишь, на  боку
тоже, только  на животе. Снилась война.  Война и пытки.  Пытали меня, пытали
мою семью, а я не мог ничего сделать, я кричал, бился, но какая-то неведомая
сила не пускала меня, я  как в  киселе барахтался. Потом жена показывала мне
сверток  с новорожденным, и когда она уже хотела  показать его личико, между
нами  становился  Гусейнов. Я  его пихал,  отталкивал, жена протягивала  мне
моего первенца, но мешал Гусейнов. Я вытаскивал пистолет, почему-то пистолет
Стечкина. Здоровенный  такой! И вот  я  всаживаю все патроны  в ненавистного
Гусейнова. 21 патрон в него! Я  считаю каждый выстрел, чувствую, как  отдача
отталкивает мою руку  назад  и немного  влево  вверх, жму плавно на спуск  и
всаживаю в его ненавистную рожу патрон  за  патроном, он  снова встает,  а я
снова стреляю и стреляю.  Закончилась обойма. Затвор отошел в заднее крайнее
положение. Я  вставляю новую.  Спускаю с  затворной  задержки,  затвор  идет
вперед, досылая патрон в патронник. Чувствую,  как  его матовое, чуть жирное
тело  входит  в вороненое нутро  патронника, ясно вижу, как конец тупой пули
направлен в канал ствола, нажимаю на спусковой крючок. Все - Гусейнов  убит!
Я поворачиваюсь к жене. А ее нет! Пока  я  воевал с Гусейновым, она пропала.
Она исчезла вместе с моим ребенком! Я один! Я снова один
     Я просыпался за ночь  несколько раз. Вставал, чтобы не разбудить Витьку
выходил в коридор курить. Переворачивал мокрую подушку, снова засыпал. И сон
повторялся.  Я так надеялся, что после  смерти Гусейнова  увижу свою жену  и
младенца. Не  увидел. Сетка на  кровати прогибалась, и спать на животе  было
тяжело. Я стащил свою постель на пол и лег.
     Были  какие-то  другие  кошмары,  связанные с военной  тематикой. Мы  с
Витькой дрались  с кем-то, отстреливались,  сходились в рукопашной, и всегда
побеждали  противника.  Пару раз даже мелькала ненавистная  харя  Модаева, в
которую мы всаживали по магазину из своих автоматов.
     Только  во  сне  мы  были свободными.  Только  в своих мыслях  мы  были
свободными. Только в наших головах оставалась свобода.










     - 38 -

     При  каждом моем выходе в  коридор охранник,  который не спал,  а читал
книгу, поднимал  голову и подвигал к себе  снятый с предохранителя  автомат,
лежавший рядом. Я  успокаивал  его.  Но пока я был в коридоре, он  неотрывно
следил за мной.
     Я подморгнул ему:
     - Не спится?
     - Нэт.
     - Мне тоже. Спина болит.
     Он отвел глаза.
     Я снова ложился, впадал в полузабытье, ворочаться не мог. Спина болела.
Но надо отдать должное палачам-охранникам, кости были целы.
     Последующие   несколько   дней  мы  валялись,   кормежку  нам  устроили
великолепную,  не  трогали. Приходил командир  первой  роты,  спрашивал, как
бороться c танками, -  начальник штаба ничего вразумительного ему не сказал.
Мы  отшутились,  предложив таскать с  собой  противотанковые  ежи.  Тот ушел
озадаченный.  Судя  по  его реакции, он принял нас за идиотов.  Потом охрана
сообщила,  что  он  говорил  всему  лагерю,  что  гяуры  после  порки  стали
сумасшедшими.
     Несколько раз приходил комбат. Расспрашивал, как проводить  батальонные
учения.
     Швы  сняли,  после этого мы  еще  четыре  дня корчили из себя  больных.
Прошло шестнадцать дней после  нашей экзекуции,  прежде чем мы  снова начали
проводить занятия. За это время ни Модаева, ни муллы у нас не было.
     Зато узнали, что когда мы болели,  комбат  с  Серегой проводили учения:
вторая рота  заблудилась, комбат разбил вдрызг свой "УАЗик".  Потому что был
смертельно  пьян  и  сам  сел  за  руль. Нуриев отделался лишь  ссадинами  и
ушибами. Жировая подушка спасла, - пьяницам и дуракам везет в этой жизни.
     Во время боевого  слаживания батальона погибло еще четыре ополченца. Не
было в новоиспеченной армии холостых патронов, зато много было боевых.
     Слухи  с районов боевых действий  шли тревожные. Были большие потери  с
обеих  сторон. Участились случаи дезертирства. Многие уходили  с оружием. Из
нашего батальона ушли в увольнение трое. Ушли и не вернулись У Гусейнова был
целый взвод бойцов, которые занимались отловом дезертиров. Но видимо  работы
было так  много,  что  не  успевали  они  колесить  по  всему  Азербайджану,
отлавливая беглецов -  уклонистов.  Стали привлекать  представителей частей,
которые ездили по близлежащим селам в поисках своих же братьев по оружию.
     По ночам мне часто  снился один и тот же сон. Стоит моя Ирка на зеленом
лугу, цветов много вокруг, трава зеленая - по колено.  Волосы нежно  колышет
ветерок. Я что-то спрашиваю,  а она стоит и молчит. Просто молчит.  Ни слова
не могу от нее добиться. И так уже несколько дней подряд.
     В очередное утро нас разбудил Ахмед:
     - Господа, офицеры, вставайте, вас комбат к себе требует.
     - Обойдется. Требует. Ему надо - пусть сам  и приходит.  Позавтракаем и
придем. - недовольно ворчал я.
     - Господа офицеры, господа офицеры! - вклинился Виктор в мое брюзжание,
- как палками пороть, так босяки, а как к комбату - господа офицеры!
     - Я приготовлю завтрак, но будем кушать вместе с нами. Есть разговор.
     - Хорошо. Дай поспать, - я отвернулся от него, давая понять, что больше
разговаривать не собираюсь.
     - Ну что, Олег, еще поспим?
     - Не получится.
     Я рассказал ему сон, который меня преследует последнее время.
     - Это, брат, тебе свобода снится, - констатировал Витя.
     - С чего бы это?
     - Луг, небо голубое, травушка-муравушка  зелененькая и прочее,  прочее.
Жена молодая тоже, как символ свободы.
     - Психолог хренов. Фрейда начитался?
     - Там кусочек, здесь отрывочек...
     - А тебе что снится? Бабы, небось?
     - А что  молодому,  холостому еще может  сниться?  Бабы, водка, пьянки,
гулянки. Тебе, женатику, этого не понять!
     - Женишься, забудешь про все это.
     - Да я бы хоть сейчас, но не хочет она.
     - Ты про кого?
     - Про Аиду.
     - А-а-а! Дохлый вариант. Тут тебе,  Витя, ничего не светит.  У  женщины
горе, когда еще отойдет от него, а ты женихаться.
     - Я терпеливый, я подожду. Время есть. Тут у них мода пошла: как только
мы  становимся здоровыми,  так они  нас  калечат, чтобы  не  убежали. А Аида
приезжает и лечит. Так что нам поправиться не дадут толком, снова изуродуют.
Приедет Аида, я снова попробую.
     - Я смотрю, тебе  нравится  боль? Извращенец. Ладно, я  все думаю,  как
вырываться будем?
     - Хорошо бы через Баку. Но не получится. Выход один - Армения.
     - Согласен.
     - Что нужно, чтобы  попасть в Армению? Попасть на фронт, а оттуда уже и
пробираться.
     -  Прямо  как  Штирлиц,  когда он  пробирался  домой через  Аргентину с
Бразилией.
     - Ты согласен?
     - Готов как пионер. Начинаем готовить людей в полный рост?
     - Они  готовы,  надо  только  немного  изменить штатную  расстановку  и
вперед. Заре навстречу!
     - Там на фронте ары быстро  нашим кирдык сделают.  Они, опять же, свои,
христиане.
     - Когда  кишки на кулак будут мотать,  им  будет  все  равно, кто  мы -
христиане  или мусульмане. Под  горячую руку всех могут  порубать в капусту.
Придется драться против всех. Эх, надоела мне война!
     - Разберемся, чего раньше времени голову морочить. Приедем - посмотрим.
Идем умываться, да послушаем, что наши вертухаи хотят нам сказать.
     - В Одессе говорят: "Я имею вам сказать".
     - Забавно  звучит. Послушаем, что они имеют нам сказать.  Надеюсь,  что
это не будет предложение сексуального свойства.
     -  Тьфу,  дурак, не порти аппетит. Они,  вроде,  нормальные, психически
здоровые мужики.
     - И физически тоже. Бока до сих пор болят.
     - Утро начинается  с  сюрпризов.  Лучшая  новость  -  отсутствие всяких
новостей.

     - 39 -

     Мы умылись и зашли в комнату к охране. Стол был уже накрыт. Деликатесов
не было, но еда была добротная. Не из  общей столовой. Домашняя  еда. Она  и
пахла по особенному.
     - Что,  народ, рейд по продразверстке был удачный, или бакшиш принесли?
- спросил я, усаживаясь перед большой тарелкой с хашем.
     - Мы все купили в Геран, а хаш сварил Магомед из первой роты, он раньше
был поваром.
     -  Вот его надо ставить поваром, а не этого отравителя! Вкусно. Передай
ему мое огромное "мерси"!
     Некоторое  время мы с Виктором наслаждались этим вкусным блюдом. Он был
приготовлен,  как  положено.  Всего  было  в меру.  Наваристый,  запашистый,
густой, было и мяса достаточно, и свежей зелени, - она пошла вприкуску.
     - Алик, Виктор, вы кушайте, а мы говорить будем, - подал голос Ахмед.
     - Говори, говори, ты нам не мешаешь.
     - А Витька слушает, да ест! - пробурчал Виктор с полным ртом.
     - Вы настоящие киши,  -  начал  Ахмед. - Вы не  боитесь никого. Модаева
чуть не убили. Если бы комбат приказал вас расстрелять, то мы бы убили. А вы
побоялись.
     - Погорячились,  вот  и  недоделали работу.  Поэтому эта  скотинка  еще
немного поживет на свете, - я не мог понять, в какую сторону  он клонит.  Но
разговор надо было поддержать, хотя бы из-за этого чудного завтрака.
     - Вы хорошо учите людей воевать.
     - Стараемся. Коньяк есть? А то такая закуска! - не выдержал Виктор. - И
поближе к телу. Говори, чего хочешь.
     - Не торопи его, Витя, ешь и слушай.
     - Коньяк потом. Алик, Витя, послушайте...
     - Погоди,  Ахмед, ты  по-русски  говоришь почти без  акцента, вот  Вели
больше  молчит.  Называй меня  Олегом,  а  не  Аликом.  А  то уж  больно  на
сокращенное от алкоголика смахивает.
     - Не сердись, я понял.
     - Ну, говори, чего хотел.
     -  Вам удалось  многое  сделать  в  нашем  батальоне.  То  дерьмо,  что
командует батальоном,  и его начальник  штаба  до  вас  ничего не  делали. И
только  вы заболели, они тоже ничего не делали. Попробовали  провести учения
по  приказу Гусейнова, так чуть  всех не погубили. Вели  звонил Сурету в тот
день,  когда мы вас  палками  били,  и  все рассказал  ему.  Гусейнов  очень
ругался. Приказал нам, чтобы больше не допускали такого. Теперь  подчиняемся
лишь ему.  Потом Сурет позвонил комбату и все повторил. Мы с Вели знаем, что
вы злые на нас. За  то, что били  палками, но если били  другие, то убили бы
вас. Начальник  штаба и мулла очень злые на вас. Они хотели, чтобы  вас  бил
Али-мясник. Но вы бы не выжили. Али  очень почитает муллу  и по его  приказу
убьет любого.
     - Ребята, а как  же  заповедь Корана: "Убей неверного и все твои  грехи
твои простятся". Или как там? - я не выдержал и прервал монолог Ахмеда.
     - Мы не хотим  вашей смерти.  В этом батальона у  Вели отец служит, а у
меня брат - во втором.
     - Ни  фига  себе! - Витька аж присвистнул от  удивления. - Прямо как  в
индийском кино или в "Санта-Барбаре". Ни одной серии не смотрел, но бабы все
уши прожужжали. Кто  кому  родственником приходится, и что  они там  делают.
Ничего не понятно, но ужасно интересно.
     - Витя, помолчи, давай дослушаем, - я прервал Виктора.
     - Вы  чему-то  научили  людей,  наших  родственников  тоже  научили.  И
постоянно говорили, что учите  не воевать, а выживать. И  что всех нас  ждут
дома живых и здоровых.
     - Ну, и что?
     - Мулла и  все вокруг  твердили, что нужно  отдать жизнь за  Аллаха, за
землю предков. А вы говорили, что нужно жить.
     -  Кое-что понятно. Но вот ты,  мил  человек, объясни, почему  Гусейнов
держит комбата?
     -  Родственник у  Нуриева в  правительстве.  Очень большой  и уважаемый
человек. На его деньги и содержится наш батальон.
     -  Уважаемый человек.  Это  сколько денег  надо,  чтобы всю  эту  ораву
содержать?
     - Много.
     - Теперь понятно, почему комбату все его "шалости" с рук сходят. Ладно,
мужики, приятно,  что вы оценили по  достоинству все наши заслуги. Нам самим
эти войны  не нравятся. Не наши это войны.  Больших чиновников эти войны. Мы
не испытываем  никаких симпатий ни к вам, ни к армянам. Наслышаны, как и что
творили и те и другие. У нас  совершенно другая задача - уцелеть и вернуться
домой, а  вы  здесь разбирайтесь  между собой хоть до самого покоса.  Но  за
теплые слова -  спасибо.  Хоть кто-то по достоинству оценил наши  труды, - я
закончил длинную тираду и хотел уже откинуться на спинку стула, но вспомнил,
что спина болит, и не стал.
     - Подожди, Алик, извини, Олег. Это еще не все.
     - Слушаем тебя, слушаем, Ахмед.
     - Говори, Вели.
     - Завтра приедет Сурет, - начал Вели.
     Говорил  он  с  сильным  акцентом,  переставлял  слова,  поэтому  смысл
сказанного доходил до нас  не  сразу, но чувствовалось, что  в  этой паре он
старший.
     - Он будет говорить с вами, комбатом, муллой, со всеми людьми. Скоро на
фронт.
     - На  фронт, говоришь, -  я усмехнулся и посмотрел на Виктора, тот тоже
улыбался.
     - Мы  убедились, что вы не просто  офицеры, но и  настоящие  мужчины. И
если вы пообещаете, что в оставшееся время научите весь батальон всему, чему
знаете,  и  дадите  слово  пока не  сбегать, то  мы будем друзьями,  и будем
охранять ваши жизни как свои. Я все сказал. Что вы ответите?
     - Вели, Ахмед, предложение заманчивое. Но  раз уж вы с нами откровенны,
так и я тоже буду в открытую. Я уже говорил, что  наша цель вернуться к себе
на  Родину. У  вас несколько иная. Всему что мы  знаем, все равно  не научим
солдат. Нет  времени. Пообещать, что не сбежим сейчас? Ну так побежим потом.
Вот и давайте определимся здесь и сейчас, когда наступит это время  "потом"?
Когда мы будем уходить, а вы не будете нам стрелять в спину. Как вы думаете,
когда оно наступит? Завтра, послезавтра или после победы? Последний вариант,
говорю сразу, нас не устраивает.
     - Когда будет видно, что вы сделали все что можно, и все  остальное  от
вас не зависит.
     - Это  как? Поясни. Я хоть и прожил  несколько  лет на Кавказе, но всех
ваших восточных шуток не понимаю.
     - Мужики,  - начал Виктор, -  давайте установим крайний  срок. Допустим
месяц. Устроит?  А если раньше что-то случится, или будет возможность, то вы
нас отпускаете. Годится?
     -  Три  месяца, - после некоторого раздумья  сказал  Вели, Ахмед кивнул
головой в знак согласия.
     - Так мы ж слово Гусейнову давали, чего еще надо?
     -  Я не Сурет и  Ахмед тоже. Вы ему  слово давали под автоматом, оно не
считается. А здесь мы сидим за столом, кушаем. Это другое дело.
     - Но и ты пойми нас тоже  правильно. В батальоне  восемьдесят процентов
либо пацаны 15-16 лет, либо деды за пятьдесят годов.  Обучение возможно лишь
с  поправкой  на  возраст.  Рейнджеры из них не получатся. В лучшем случае -
заградотряд.
     -  Мы  все  это  понимаем.  И  все это понимают. Вы  сделали,  что  все
почувствовали себя солдатами, бойцами, они уже умеют многое, осталось их еще
немного подучить.
     Наступила  пауза. Молчание затягивалось.  Я  курил,  стряхивая пепел  в
блюдце.
     - Знаешь, Олег,  я согласен. По крайней  мере, будет  срок и  возможная
ситуация. А до срока в спину стрелять не будете?
     - Нет, - ответ был жесткий, резкий, без раздумий.
     -  Я согласен!  Даю слово офицера, что не  буду  предпринимать  попыток
бежать в течение трех  месяцев, если раньше не наступит особая ситуация, при
которой мы обоюдно договоримся. Пойдет? - Виктор покраснел от возбуждения.
     -  Я тоже даю слово чести, что постараюсь максимально обучить вверенный
личный состав и не предпринимать попыток к бегству по оговоренным  условиям.
Годится?
     Они встали. Мы  тоже, охая  от  боли  в спине, поднялись. Ахмед  достал
бутылку  коньяка,  раскупорил  ее,  налил  по  полстакана  коньяка  каждому.
Чокнулись молча, выпили. Сели и закончили завтрак.
     - Ну что, пойдем к комбату, послушаем, чего он хочет, - Витька прикурил
и выпустил струю дыма в потолок.
     - Нет, это еще не все.
     - Нам что,  нужно подписать все сказанное кровью? Слова нашего мало что
ли?
     - Не в этом дело. Вот, получите.
     Из  шкафа  они  достали два комплекта нового камуфляжа, обувь. Когда  я
принимал форму, то под курткой нащупал что-то твердое и тяжелое. Посмотрим -
я  убрал куртку,  а  там  в  кобуре лежал пистолет  Стечкина. Я посмотрел на
охранников, теперь уже, по их словам, наших закадычных друзей.
     - Это ваше. Большому человеку - хорошее оружие.
     - Спасибо, спасибо, мужик.
     Я  вынул пистолет,  отщелкнул обойму, полная, передернул затвор, оттуда
вылетел целый патрон.  Проверил прицельную планку,  она была как у автомата,
деления для стрельбы от 25 до 200 метров. Пощелкал переводчиком огня, он же,
по  совместительству,  и  предохранитель.  Посмотрел  год выпуска  - "1954".
Оружие  изготовлено  давно,  но не пользовано, еще местами  видна  заводская
смазка. Не удалили ее Вели и Ахмед до конца.  Но я  даже не обратил внимания
на такие мелочи.  Взял  кобуру. Деревянная, отполированная,  отлакированная.
Очень красивый рисунок на дереве. Пристегнул кобуру к  пистолету, приладился
к новому прикладу. Непривычно, после разберемся... Отстегнул  приклад, взвел
курок, попробовал спуск. Мягкий, гораздо мягче, чем у ПМ. Смотрю на  охрану,
улыбаюсь. Пока все хорошо.
     Витька смотрел на все это как завороженный.
     - А мне? - завопил он.
     - На, - Ахмед и Вели улыбались.
     Витька  схватил  пистолет,  как  и  я,  проверил  патроны   и,  любовно
поглаживая ствол, спросил у охраны.
     - А не боитесь?
     - Нет. Вы слово дали.
     - Правильно делаете. Никуда мы не денемся. Пока не денемся.
     - Но вот насчет нашего давнего другана Модаева мы вам слова не  давали.
С ним  как быть?  Он,  как только  шпалер  увидит, так в штаны  наложит  или
стрелять начнет с перепугу. С ним-то как быть?
     - Ничего, мы объясним, что  это приказ  Гусейнова. Модаева никто уже не
ценит. Он  шакал.  Сурет все  это  привез  и сказал  вам отдать, когда будет
нужно. Мы думаем, что сейчас нужно. Правильно?
     - Понятно.
     Мы  развернули  форму.  М-да  -  это   вещь.  Камуфляж  был   немецкого
производства, внутренняя  поверхность ткани ласкала  кожу. Ботинки тоже были
немецкие. С  виду  тяжеленные,  но на  самом деле  гораздо  легче наших. Все
подошло по размеру. Сидело хорошо. Мы приладили оружие, патрон  в  патронник
загонять не  стали.  Кепи  на  голову,  козырек на  два  пальца  от  бровей.
Посмотрелись в осколок зеркала. Красавцы!
     - Ну что, идем к комбату, - я улыбался во все оставшиеся у меня зубы.
     Витька с Вели пошли вперед, Ахмед меня придержал за рукав.
     - Что еще? - я насторожился.
     - Через Армению  не ходите,  через  Грузию  ближе.  Там еще много ваших
осталось, - сказал Ахмед, улыбнулся и вышел.
     Я стоял ошарашенный. Первой мыслью  было - нас постоянно  подслушивают,
гады. Ну ничего, выберемся!

     - 40 -

     На  улице встречные бойцы нас приветствовали.  Некоторые даже  отдавали
честь, кто-то шутливо-дурашливо, но многие делали это вполне серьезно.
     Пришли в штаб. При входе в кабинет комбата нас разоружили. Не  положено
входить к командиру с оружием.
     В  кабинете  сидел  командир  батальона  в   своем  обычном  полупьяном
состоянии,  его начальник  штаба - наш заклятый  враг,  и мулла  собственной
персоной.  Наше  появление  последних  двоих  сильно  ошарашило. Комбат лишь
взглянул  на  нас. В его  взгляде было  секундное удивление,  потом он пьяно
усмехнулся.
     Первым отреагировал Модаев. Вскочил на ноги.
     - Это бунт! Немедленно в карцер!
     - Остынь, сволочь, - ответил Виктор.
     -  Кто  позволил  им надевать форму  старшего  командного  состава? Они
пытались меня убить!
     -  Будет  возможность  -  непременно  ей  воспользуемся,  -  я  начинал
закипать.
     - Вели, почему они переодеты? - с тихой яростью в голосе спросил мулла.
     - Сурет приказал. Скоро он будет здесь, сами и спросите.
     - Садитесь, хватит говорить, - комбат махнул рукой.
     Мы  присели  на  свободные  стулья,  подальше  от  начальника  штаба  и
новоявленного замполита.
     - Скоро поедем на фронт, - начал комбат.
     Лицо  его ничего не  выражало, казалось даже, что он никого не замечал,
просто  что-то  бубнил себе под нос, разговаривая  сам с  собой, часто мешая
русские и азербайджанские слова. Поэтому не все было  понятно, мы улавливали
лишь смысл сказанного без нюансов.
     - Сколько у нас людей? - спросил он у Сереги.
     - Триста двадцать восемь, со всеми, включая и вас и этих двух неверных,
- он кивнул в нашу сторону.
     - Помолчи, у самого член-то укоротили? - Витька вновь встрял.
     -  А сколько  в  бегах? -  комбат спрашивал,  а сам смотрел  куда-то  в
пространство, сквозь нас.
     - Тридцать один человек.
     - А оружие, боеприпасы и что еще там?
     - На  каждого человека по автомату и боекомплект к  нему - 4  магазина,
120  патронов,  по две гранаты РГД-5.  Также в каждой роте имеется запас. По
одному цинку патронов на двух человек, по десять гранат Ф-1 и РГД-5 по пять.
Также имеется по два РПГ  в каждой роте,  на каждый гранатомет приходится по
одному выстрелу.  Это  все, что мы смогли достать,  и  то  пришлось в  Гянжу
ехать. Приедет командарм, я буду докладывать.
     - Докладывай, - сказал Нуриев, не меняя ни тона голоса, ни позы, взгляд
его по-прежнему был устремлен в пространство. - А чему инструктора могут еще
научить людей?
     - А что вы хотите?
     - Ничему они не научат, они сами ничего не знают.
     - Ну-ну,  поговори  еще,  сопля  зеленая,  -  я осадил  предателя. - Из
гранатомета можно поучить стрелять людей, только надо выстрелов побольше.
     - Я уже научил их этому, - буркнул Модаев.
     - Наслышаны уже. Молчи, убийца.
     - Связь нужна. Потеряете людей из-за отсутствия связи.
     - Слово Пророка им нужно,  - не  выдержал  мулла.  -  Они уже все умеют
прекрасно воевать. Только слово им и надо!
     - Они в бою вместо того, чтобы  воевать, будут призывать  Аллаха, а тот
будет  направлять  пули  в  тела  противника.  Так  что  ли? -  я специально
"заводил" муллу.  Ничего,  хрен старый  придет время, отыграюсь я  на  твоих
костях, как ты радовался, когда нас палками лупили! Козел очкастый!
     - Ладно, завтра приедет Сурет, что он скажет делать, то и будем делать,
- пробубнил комбат.
     - Как завтра? - Модаев был удивлен.
     -  Завтра приедет.  Все  скажет.  Сказал,  что везет  нам сюрприз.  Еще
сказал, что будем дезертиров ловить, и своих и чужих.
     - А какой сюрприз? Может звания привезет? - Серега возбудился.
     -  Ага,  полковника он  тебе привезет.  А может и генерала...  -  начал
Виктор.
     - Посмертно, - добавил я.
     - Я  посмотрю, что скажет командующий, когда узнает,  что  вы  пытались
меня убить.  Он,  может,  и  приказал вас  переодеть  в  новую форму,  чтобы
расстрелять.
     - А тебя из-за формы жаба душит, Серега?
     - Да пошли вы...
     - И тебе того же и туда же. Все, мы больше не нужны?
     - Нет. Завтра Сурет приедет, все скажет, - тупо повторил Нуриев.
     Мы поняли, что его "развозит", и что он становится все более пьяным.
     - Ладно, прощевайте, а мы пошли.
     В приемной забрали оружие,  проверили патроны, а то эти  архаровцы  все
тянут, что плохо лежит.
     Потом бездельничали. Гуляли по городку. Охрана нас уже не сопровождала.
Оружие психологически грело  душу,  хотя  мы  прекрасно  понимали,  что если
захотят нас убить, то никакой  пистолет  не поможет отбиться. Сегодня  точно
никто не будет нас  убивать. Завтра приезжает Гусейнов, для них он  - царь и
бог. А вот потом это может произойти.
     Но скоро на фронт. Скоро на фронт! Там  возможна  свобода, а возможна и
смерть. Как от армян, так и от азербайджанцев. Какой-нибудь фанат - хоть тот
же  Али-мясник - всадит в  нас по  полмагазина. Адресами мы  с  Виктором уже
давно обменялись. Договорились,  что если не дай бог  с кем-то из нас что-то
случится,  то  уцелевший свяжется с родными и сообщит что к чему. Но сегодня
об  этом думать  не  хотелось. Душа пела.  Оружие оттягивало портупею, грело
ногу. Светило солнце, впереди была надежда на свободу.

     - 41 -

     Ужин  дружески  настроенная  охрана принесла нам в комнату, не забыли и
бутылку коньяка. От совместной трапезы  они отказались.  Пока шло все  очень
даже неплохо. В то же время все это очень настораживало.
     Часов  в  десять приехал  Гусейнов.  Мы  сидели  на скамейке  и  курили
сигареты с фильтром, их где-то добыл и принес нам  Вели. Ну, прямо товарищ и
брат.
     - Слышал, слышал о ваших подвигах, - раздался сзади голос Гусейнова.
     - О каких подвигах? - мы встали и обернулись.
     - О том, как вы Модаева чуть не убили. И как вас потом пороли.
     - Мог бы и спасти от избиения.
     - Не думал, что вы способны на такое. Ну да ладно, теперь вас уже никто
не посмеет пальцем тронуть.
     - Такие ценные кадры?
     - Ценные,  - подтвердил Гусейнов.  - Поэтому вас и переодели,  и оружие
дали. Людей  многому научили, много  хорошего о вас слышал. Поэтому  и ценю.
Ну, давайте присядем, поговорим. Скоро у вашего батальона отправка.
     - Не у нашего, а у вашего батальона, - поправил его Виктор.
     - Так как вы тоже едете воевать, то получается, что это и ваш батальон.
Так что нужно?
     - Много что надо.
     - Говори.
     - Связь нужна. Выстрелы к РПГ. Шлемы металлические нужны.
     - Это что такое?
     - Каски.
     - Каски? Нет, этого не смогу. Да и не будут их носить.
     - Будут, как только пули свистеть над головой начнут, сразу наденут.
     - Не будет их. А что вы по поводу бронетехники не спрашиваете?
     -  А  что про нее спрашивать? Если  ее нет. Возьми  в ближайшем колхозе
пару тракторов и обшей  листами металла,  миномет  сверху  воткни,  или пару
гранатометчиков. Вот и будет тебе  бронетехника. Правда, от первого выстрела
танковой пушки она на куски разлетится, но пехоту испугает.
     - М-да, - Гусейнов задумчиво потер подбородок. - А это мысль.
     - Продаю дешево.
     - Я подумаю. Но, тем не менее, я привез для вас четыре БМП.
     - Хорошо, что привез, но мы в них как свинья в апельсинах. Ничегошеньки
не понимаем. Видели, катались как пассажиры на полигонах. А как управлять ей
- не  знаем.  Можешь увозить назад. Ты  бы  лучше  врачей привез сюда. Будут
раненые, а кроме как  повязку  наложить никто  больше ничего  не знает и  не
умеет.
     - Все будет у вас, и инструктор по вождению и доктор. Сегодня будет.
     - Неплохо. Загадками не говори. Кто  будет? Опять пленные офицеры,  или
кого-то из ваших нашел?
     - Такие же как вы.
     - Пленные?
     -  Скажем  по-другому.   Готовы  оказывать   содействие   под  влиянием
обстоятельств.
     - Опять на расстрел водил?
     - Не всех, не всех. Некоторые смотрели, некоторые под стеной постояли.
     - Так их несколько?
     - Несколько. Подождите немного, сами увидите.  Кстати, один из них  ваш
сослуживец.
     - Это кто?
     - Домбровский. Знаете такого?
     - Мишка? Домбровский?
     - Ни фига себе! Конечно, знаем!
     -  Через  час-полтора  колонна подойдет.  Тягачи везут БМП, поэтому так
медленно. Скоро с нами ваша авиация будет!
     - Какая авиация?
     - Договорился я.  Тут  недалеко.  С  одними договорились армяне,  а я с
другими.
     - Врешь!
     -  Сами  скоро увидите.  Не  все  нам  под бомбами лежать  и  от  ракет
прятаться.  Я  тут, кстати, несколько  комплексов  "Стрела"  привез.  Умеете
пользоваться? Вы же зенитчики!
     - Разберемся. Скоро отправка?
     -   Полагаю,  в  течение  двух  недель  обкатаетесь  здесь,  пополнение
натаскаете и  вперед  - заре навстречу. Ладно, пока отдыхайте. Скоро колонна
подойдет, построим часть, тогда все расскажу.









     - 42 -

     Гусейнов ушел  в  сторону  штаба.  Мы  сидели  молча.  Закурили.  Много
информации, надо переварить.
     - Мишку помнишь?
     - Кто же этого пижона-баламута не помнит.
     Старший лейтенант Домбровский был инженером комплекса "Аккорд", который
имитировал воздушные  цели. Сам  был из  Домодево, но любил подчеркнуть, что
москвич.  Поначалу  он  всем  страшно  не понравился.  Вел  себя подчеркнуто
обособленно,  заносчиво.  Кичился  своим  столичным   "происхождением".  Его
постоянно подковыривали, что он из Подмосковья, типа лимиты. Его это бесило,
а мы веселились. Еще Мишка говорил, что он потомок древнего дворянского рода
из  Польши.  Когда его предки разорились, то пошли на службу в армию России.
Действительно, все предки его были военными. С 1756 года они служили России.
И  в   Великую   Отечественную   тоже  воевали.   Перед  войной  почти  всех
репрессировали, обвинили,  что работали на дефензиву. В ноябре сорок первого
в  составе "черной" дивизии  -  сплошь  одни заключенные  -  бывших  военных
отправили на  фронт. Там его  дед отличился, ему вернули звание,  перевели в
другую  часть. Закончил войну он  в Японии, до  этого  проползав на брюхе  в
пехоте пол-Европы. Дослужился до полковника. А  после  войны опять в лагеря,
досиживать срок - плевать на ордена Красного Знамени и Красной Звезды.
     Отец  Мишкин  дослужился  до  командира полка в  транспортной  авиации.
Сейчас был в штабе ВВС Московского округа ПВО. Сыну, по словам Домбровского,
не  помогал  ни  с  поступлением,  ни  с  распределением.  После  первых  же
тренировок  мы  все  по  достоинству  оценили  Домбровского как специалиста.
Потихоньку,  помаленьку,  он обтесался и  вошел  в офицерский коллектив. Был
дамским угодником,  женщины от него таяли как мороженое, любил пускать "пыль
в глаза". Мог ради показухи спустить свою старлеевскую получку за два дня, а
потом  ходить  питаться  в солдатскую столовую.  Если  у  кого-то  был  день
рожденья,  то  он  готовился  заранее, выведывал,  что  любит  именинник,  и
покупал, доставал именно то, что надо.
     Постепенно полюбили Мишку-балагура,  иногда подшучивали над его манерой
"акать", говорить нараспев. Стал  он постепенно заводилой,  душой  компании.
Одевался всегда щеголевато, всякий раз, когда был в отпуске, шил - с помощью
отца -  себе новую форму из материала для  старших  офицеров, чем приводил в
тихую ярость командный состав полка.
     Фуражка его  была  пошита  по  индивидуальному  заказу. Командир  полка
докапывался до него по каждой  мелочи,  пока Домбровский не привез ему точно
такую же. После  этого командир полка отстал от Мишки.  Ну вот, будет  с кем
пообщаться, только ведь Мишка  был  узким специалистом  в своей  области, не
говоря  уже  о пехотных науках. По  физо  и  командирской подготовке  он  не
блистал. Разберемся.
     За   воспоминаниями  из  прошлой  жизни   время   пролетело  незаметно.
Послышался грохот,  и  на территорию въехали  тягачи, на  платформах  стояли
БМП-1.  Видно были, что они  не  новые,  побывали  в переделках, одна из них
стояла наклонившись. Что-то было сломано в  ходовой части.  Но мы в  этом ни
черта не  понимали.  В машине еще могли поковыряться, а здесь...  Говорил же
Сурет, что привезет спеца, вот он и разберется, а мы поможем.
     Батальон тем временем начинал строиться на плацу. Мы стояли в сторонке,
вне строя. Просто стояли и наблюдали за построением.
     За тягачами шли  грузовые  "Уралы" под  тентами.  Остановились,  оттуда
начали выскакивать  новые ополченцы. Спрыгивали, разминали спины, приседали,
махали  руками, разгоняя кровь,  оглядывались, видно,  долго ехали.  В числе
последних  въехали  два  "УАЗика". Из них  вышли три  человека. Были  они  в
ободранном обмундировании, с распухшими от побоев лицами, у одного на голове
белела повязка, у второго была рука на перевязи.
     Это  был  Домбровский, хотя с  первого взгляда мы его не признали. Лицо
опухшее, сам держится как-то набок, видать, досталось по спине ему  неслабо.
Двоих других мы  не знали. Но, судя  по возрасту, наши ровесники. Все трое в
драной  полевой  форме-"афганке"  "песочке",   лишь  один  в  камуфляже,  от
которого, правда, осталось одно воспоминание, одна рванина.
     Рядом с  ними топталась  охрана - телохранители.  На  каждого  пленного
офицера - один охранник. Мы это уже проходили.
     Еще у машин крутилось какое-то белое пятно. Присмотрелись. Белым пятном
оказался медицинский халат. Значит, не соврал Сурет, привез доктора.
     Витька  охнул и рванул вперед, я  даже не успел его  за  руку схватить.
Чего  бежать-то?  Прибывшие подтягивались к плацу и под  руководством  своих
командиров,  которых  мы не  знали,  выстраивались  на  противоположной  его
стороне.
     Присмотревшись,  я понял,  откуда  у  больного  Виктора взялось столько
прыти. Доктором была Аида. Понятно. Я улыбнулся, закурил и пошел через плац.
Поравнялся  с новобранцами. Первое, что поразило:  большинство  из них имели
славянскую  внешность.  На наемников  совсем  непохожи. В  прошлом  году был
случай.   В  Иваново  приехал  один  азербайджанский  полковник,  представил
поддельные документы о том, что он является представителем воинской части из
Ростова-на-Дону,  и  приехал  за  командой.  Ему  вручили  триста  с  лишним
призывников, посадили  в зафрахтованный  самолет и  новобранцы  благополучно
взлетели. Слава богу, что  у  кого-то в голове  все  же  сработала  какая-то
мысль, и самолет уже в воздухе  развернули и посадили в том  же Иваново. Это
азербайджанская армия хотела пополнить свои ряды русским пушечным мясом.
     Эти  ребята не  были  похожи на  призывников.  Возраст уже  не  тот, но
держатся   уверенно,  спокойно,  знают  куда  приехали.  Стрижки,  прически,
выправка - не военные. Разберемся.
     Я миновал толпу новобранцев и подошел к прибывшим офицерам. Первыми мне
попались Аида и Виктор. У моего товарища лицо светилось радостью и счастьем,
он держал  доктора за руки,  и  что-то  говорил  ей.  Аида  была  смущена  и
периодически  пыталась  убрать  свои руки.  Но  безуспешно. На них  никто не
обращал внимания. Я подошел поближе.
     - Аида, здравствуйте!
     - Здравствуйте, Олег! - она немного  изменилась. Морщинки залегли возле
глаз, скорбные складки стали прятаться возле уголков губ.
     -  Вы  надолго  к  нам,  или  только  чтобы помочь  доехать нашим новым
друзьям? - я кивнул в сторону пленных офицеров.
     - Я буду воевать с вашим батальоном.
     Витька аж подпрыгнул от радости.
     -  Витя.  Отпусти  руки  - синяки  будут.  Идем поздороваемся с  нашими
братьями по неволе, - я пошел дальше.
     - Я сейчас, - донеслось у меня из-за спины.

     - 43 -

     -  Здорово,  мужики!  - я  протянул руку первому незнакомому офицеру  в
рванном камуфляже и представился: - Олег!
     -  Александр,  -  ответил  (судя по  форме)  лейтенант  ВДВ,  подумал и
добавил: - Калинин.
     - Олег Маков, - я стал знакомиться с другим.
     - Владимир Белов! - старлей с общевойсковыми эмблемами.
     - Михаил! - Мишка дурашливо сунул левую руку, правая была на перевязи.
     - Да пошел ты, черт старый, - я слегка приобнял его.
     Он охнул и отшатнулся.
     -  Досталось  тебе. Извини. Сейчас,  мужики, построение  закончится,  и
разместим всех вас.
     -  Я слышал, Виктор  Богданов здесь.  Это правда или опять  обманули? -
поинтересовался Мишка.
     - Здесь, сейчас подойдет.
     Я увидел, как Вели разговаривает с новой охраной. Махнул ему рукой.
     -   Вели,  придумай   что-нибудь,  чтобы  мужиков  разместить,  помыть,
переодеть,  пожрать.  Если можно, то рядом с нами. Мы же вместе будем теперь
учить личный состав,  и  новую охрану  тоже рядом  помести, вам  же  веселее
будет.
     - Якши,  - Вели кивнул головой,  что-то  сказал вновь прибывшим, и  они
ушли.
     - Ты что тут главный? - поинтересовался Мишка.
     - Если бы. Давно был бы дома. Это моя охрана.
     - И ты командуешь  охраной? Ну, дела! Так кто  кого арестовал,  не могу
понять?
     -  Нет, просто попросил. Сегодня  дали слово,  что не сбежим,  пока  не
сбежим. За это переодели и по пистолету дали.
     - Ух ты, Стечкин!
     -  Именно.  Сейчас  разместят  рядом  с  нами.  Все  будем  пучком,  не
переживайте. Как вы сами-то?
     - Как видишь. Чуть живые. Про вас говорят, что были не лучше.
     - Откуда знаете?
     - В больнице рассказали, на перевязку туда возили, по дороге сюда.
     - А держали в школе?
     - В подвале, читали  ваши каракули на стенках.  Почерк у  вас, старлей,
плохой, я  бы даже  сказал, отвратительный! - Мишка пытался  шутить в  своей
манере.
     - Заткнись.
     -  Слушай, Олег, это  не  Витька возле нашей докторши  крутится? Боится
оторваться и подойти? У них любовь что ли?
     - Тронешь  -  морду  сам разобью,  а  Витька  распустит на полоски. Это
святая женщина, нас с того света вытащила, муж у нее погиб недавно. А Виктор
в ней души не чает. Понял?
     - Не дурак! Понял. Но девочка ничего.
     - Ты  уймешься, холера,  или  нет?  Я  же  говорю,  Витька  тебе  башку
разобьет, и охрана не поможет.
     - Все так серьезно?
     - Дальше некуда. Как тебя захватили? Ты же вроде ушел с колонной.
     - Уйти-то  ушел, да  не дошел. Получил предписание, проездные,  деньги.
Пошел в  кафэшку  пообедать.  Вот  и  пообедал... Потом прятали  по каким-то
квартирам, деревням, знаю, что перепродавали  меня. Прямо как скотину. И это
меня, потомственного дворянина, шляхтича!
     - Ты ж по-польски не знаешь ни фига!
     - А  материться!  Я  же  очень  виртуозно ругаюсь  матом  на  польском,
русском, украинском и азербайджанском.
     - На расстрел выводили?
     - Выводили.  Вот нас с  Володей. Сашка рядом стоял. Навели свои большие
страшные  автоматы на  нас. Я уже  молиться было начал, жаль,  что  ни одной
молитвы до конца не знаю...
     - Такая же фигня,  надо будет что-нибудь выучить. Ну-ну, давай  дальше.
Извини, что перебил.
     -  Ну вот, я,  значит,  Богу душу уже отдал, думаю,  лишь  бы только до
смерти  штаны  не  испортить,  потом уже  все  по  боку.  А  тут  Гусейнов и
спрашивает у Сашки, мол, если он согласится работать на них, то и себе и нам
жизни сохранит. Он и согласился.
     - А что мне оставалось делать? - вмешался Александр.
     - Ничего.  Все  правильно, мужики.  Нас  тоже  так  же купили.  Сначала
очередь  поверх  головы, а  затем торг  с автоматом у  головы. Не  герои мы.
Согласились. Знаешь, кто командовал нашим расстрелом?
     - Знаю, Модаев. Гусейнов уже рассказал. При этом очень веселился.
     - Для него это цирк. А вас как, мужики, взяли?
     -  Примерно  так  же. Я пошел  в  магазин  за  выпивкой. По дороге трое
пристали,  потом  еще двое к  ним  подошли.  Дрался достойно, ведь  все-таки
десантник! -  Саша подчеркнул это с  гордостью.  - А потом  чем-то по голове
заехали,  - он тронул повязку на  голове,  - очнулся  уже в машине, потом  в
школе два дня проторчал, и вот я здесь.
     - Не  расстраивайся. Здесь начвещь тоже из  десантуры. Так что  будет с
кем пообщаться.
     -  У меня  то же  самое,  - грустно  сказал Володя. -  Вечером  пошел к
подруге, в подъезде трое заломили руки,  кляп в рот, в милицейский "бобик" и
прямиком к Сурету в гости. Потом все сам знаешь. Чем тут заниматься будем?
     - Готовить стадо новобранцев к войне. Все по минимуму. Ты же пехота?
     - Точно - "махра".
     - Вот эти БМП-1 знаешь?
     - И "двойку" тоже знаю. В училище  изучал,  и здесь приходилось  с ними
работать. Но эти не из нашего полка.
     - Будешь на них обучать личный состав как ездить и воевать. Сумеешь? Мы
с Витькой, а теперь и с потомственным  дворянином - дубовые  в  этом железе.
Сумеешь?
     - Обижаешь! Я же Омское ВОКУ окончил! Нас знаешь, как к войне готовили!
     - А сам откуда?
     - Из Новосибирска.
     - А я из Кемерово, и Кемеровское ВВКУС окончил. Ну, здорово, зема!
     - Здорово, земляк! - мы обнялись.
     - А ты откуда, Александр?
     - Из Перми.
     - Тоже наш земляк! С Урала.
     Тем  временем  началось  построение  на плацу.  Мужики  пошли  в  строй
новобранцев, я - к строю  "стариков". Встал  сбоку,  закурил. Витьки не было
видно. Увлекся. Видно, точно любовь.
     Гусейнов  вышел на  середину  плаца.  Комбат доложил ему,  рядом стояли
мулла и начальник штаба.
     Командующий  начал  выступать.  Много было  сказано  о  патриотизме,  о
коварном враге, о том, что нужно каждому положить много сил, а может и жизнь
в борьбе за независимость своей Родины.
     Потом перешел к главному.
     - Вы все видите, что правительство и командование прилагает  все усилия
для того, чтобы обеспечить вас техникой. Вот  видите, привезли четыре БМП. А
также для борьбы  с  воздушными целями противника - зенитные  комплексы. Для
улучшения  качества  обучения к вам прибыли  три  офицера-добровольца,  - по
рядам прокатилась волна смеха.
     Гусейнов понимающе улыбнулся. Понятно, бог и царь, куда деваться.
     - Также к нам  присоединились -  на этот  раз  совершенно добровольно -
пятьдесят  человек,  русских.  Это  жители  села   Новоивановка.   Армянские
террористы разграбили село, многих убили. Этим жителям ничего не оставалось,
кроме как взяться  за  оружие. Это еще раз подчеркивает, что для  противника
нет ни флага, ни Родины - они бандиты.
     Вот  это  новость.  Теперь  понятно,   откуда  русские  добровольцы   у
Гусейнова.  Здесь  их  называли "молокане".  Много  было русских  сел как на
территории Азербайджана,  так и Армении еще с царских  времен. Да  и  Сталин
любил такие вещи: на территории национального образования устраивать русские
поселения. Разбавлять население. Много было смешанных браков.
     Но  вот  от армян  я такой  подлости  не ожидал,  что будут  они  своих
братьев-христиан убивать. Козлы! Нечего сказать. С этими все понятно, у них,
вон, за победу  даже мулла-замполит  молится, а вот у армян попы, интересно,
есть? Будут пленные, надо будет спросить.
     Я задумался и пропустил, о чем говорил Гусейнов, лишь видел, что к нему
подошла  Аида. Батальон заржал. Понятно, что  мужики  долго  с женщинами  не
общались, но здесь был особый  случай. На  краю плаца стоял  и  нервно курил
Витька.  Лицо  было  покрыто  пунцовыми   пятнами.  Левая  кисть  непрерывно
сжималась в кулак. Я внимательно смотрел на него, лишь бы дурить не начал, и
не  вздумал  хвататься  за  пистолет.  Витька докурил  одну  сигарету, начал
доставать другую, пачка порвалась, часть сигарет высыпалось, он даже не стал
поднимать  их.  Аида  стояла  рядом с  Гусейновым, опустив  голову.  Нелегко
женщине стоять перед таким количеством мужчин, как на расстреле.
     Потом начал выступать мулла. Этот вещал на азербайджанском, я ничего не
понимал, только проклятья, которые он призывал на головы врагов.  Потом всех
и новых  и старых гвардейцев прогнали торжественным строем мимо командующего
армией.
     Никто  из  инструкторов  не пошел в этой колонне. Стояли в  сторонке  и
курили, с  усмешкой поглядывая  на потуги гвардейцев ходить строевым  шагом.
Прибежал один из телохранителей Гусейнова, позвал нас в штаб.

     - 44 -

     По  дороге мы объяснили мужикам,  чтобы они  не  тушевались,  никто нас
убивать  не будет,  мы  им  нужны  позарез  как  инструктора. Поэтому  можно
выдвигать требования, чего-нибудь требовать.
     Понятно,   что   сейчас   будут   распределять   обязанности.   Поэтому
предварительно договорились, что  мы с Виктором берем вторую  и третью роту.
Первую  роту берет на  себя  Александр-десантник, Володя-пехота  отвечает за
БМП,  там ему работы хватит  надолго.  Мишка-пижон  должен  быть  при  штабе
консультантом, один черт мало соображает в общевойсковом деле, зато будут  у
нас  глаза  и  уши в штабе. Командование,  опять же,  будет  под присмотром.
Модаева он толком  не знал,  а тот его. У Мишки был дар сходиться  с людьми.
Вот пусть и  сходится, глядишь  нам полегче  будет, а там, может, и до наших
документов доберемся.
     В приемной было полно  охраны. И Гусейновская и  комбатовская,  и новых
инструкторов. Ахмед  и  Вели  тоже были здесь.  Мы безропотно отдали  оружие
своей  охране. Вошли. Кабинет прибрали, на окна повесили постиранные  шторы,
сами окна отмыли. Запах комбатовского перегара невозможно было ничем отбить,
и поэтому в комнате просто вылили пару  фару флаконов одеколона. Видимо, они
были  разные, потому  как дух стоял  невообразимый, даже открытые окна  мало
помогали.
     Там были все в сборе. Гусейнов, комбат, Модаев, мулла.  Тенью за спиной
своего  командира стоял  Ходжи. Рядом  стояли  пять  свободных  стульев.  Мы
расселись, не дожидаясь приглашения.
     - Ну что, господа. Я думаю, что вы уже много успели обсудить. Могу лишь
сказать: если вы будете  выполнять свой  долг как положено, то вы так же как
Маков  и  Богданов  будете относительно  свободны  в  своих  действиях.  Ну,
давайте,  старые инструктора, излагайте,  то о  чем мы говорили,  - при этих
словах Гусейнова наша новая троица удивленно возмущенно посмотрела на нас.
     - Предлагаю  первую  роту сделать штурмовой.  Собрать  в  ней любителей
Аллаха...
     - Но-но, не зарывайся, - предупредил меня Гусейнов.
     - Ладно,  назовем  их готовыми  погибнуть  во  имя  веры.  Этих,  потом
наиболее подготовленных  воинов, спортсменов, уголовников, а также любителей
острых ощущений. Такие всегда найдутся.
     - Молокане рвутся в бой, - вставил Гусейнов.
     - Ну, с этими разбираться надо, - проронил Виктор.
     - Да, надо разобраться,  а то может и не  стоит их кидать в пекло. Роты
надо разбить на взвода, взвода на отделения.
     - Далее,  надо разбить личный состав по землячеству, есть люди с одного
района, населенного пункта, им легче  будет понимать друг друга, может, есть
и родственники. Тогда они не бросят друг друга в беде.
     - Понятно, - Гусейнов задумчиво потер подбородок. - А вы что думаете? -
спросил он, обращаясь к командованию батальона.
     - По-моему, какая разница, Сурет? Воевали так, какая разница, что людей
перекидаем? От перемены мест слагаемых сумма не меняется. Что по голове, что
по лбу, - пожал плечами Нуриев.
     - Что в лоб, что по лбу, - поправил его Гусейнов.
     - Я думаю, что комбат прав. Не  надо  менять  людей. Что есть, то есть.
Аллах с нами, он поможет, - вставил свои "пять копеек" Модаев.
     - Неверные хотят, чтобы все погибли. Вот они даже тех, кто истово верит
в Пророка,  и  то посылают на верную гибель, чтобы они шли  впереди всех. Не
надо менять никого местами, а вот всех инструкторов поставить впереди первой
роты, пусть покажут свою воинскую доблесть! - мулла яростно сверкал очками.
     - И  еще. Прошу, чтобы мулла не совался  со  своими проповедями к вновь
прибывшим  офицерам   и  молоканам.  Он  все  дело  испортит,  или   устроит
какую-нибудь провокацию. Мы это уже проходили, - не выдержал Виктор.
     В  голосе  его  клокотала  ненависть  и  злость,  голос  вибрировал  от
напряжения.  Повисла  томительная  пауза.  Гусейнов   думал,  поглядывая  на
присутствующих.   Новые  офицеры  молчали,  лишь   внимательно  следили   за
происходящим.
     - Ходжи, а ты что скажешь? - обратился Сурет к своей турецкой тени.
     - То, что инструктора говорят, может сработать.
     - А может не сработать! - встрял Модаев.
     - Заткнись, - коротко бросил ему Гусейнов. Тот сел на место, покрывшись
пятнами. - Продолжай.
     - Особенно мне  понравилась  идея  штурмовой  роты.  Можно попробовать.
Подобрать  в нее  самых  отчаянных,  подготовленных  воинов,  добровольцы  и
фанатики  тоже  сгодятся. Применять ее лишь  на  самых опасных  участках, но
тогда  и  львиную  долю  трофеев надо тоже им  отдавать. Денег  начислять им
больше  чем  остальным. Землячество  тоже может  сработать.  Если командиров
назначать из их среды, то и подчиняться им тоже  будут. Можно попробовать, -
повторил Ходжи.
     - Годится! Я пробуду  здесь  с  вами  три дня,  посмотрим,  что  у  вас
получится. А как вы думаете распределиться по ротам?
     - В первую роту пойду я сам, - подал голос Саша Калинин.  - Я знаю, как
учить штурмовиков.
     - Понятно, правильно, - кивнул головой Гусейнов.
     - Вторую и третью роту возьмем мы с Богдановым.
     - Тоже понятно, а остальные?
     - Бронетехнику я буду обслуживать, и обучать личный состав тоже. Вопрос
лишь с горючим, маслами, может, запчастями, боеприпасами, - встал Владимир.
     - Хорошо. А ты чем будешь заниматься? - спросил Гусейнов у Мишки.
     - Я работал всю жизнь на командном пункте,  вот только рука подживет, и
научу ваш штаб, как работать с картами и исполнять положенную документацию.
     -  Я сам все  могу прекрасно делать.  Не нужны мне помощники, - буркнул
Модаев обиженно.
     -  Сейчас  проверим.   Сергей  Николаевич,  покажи  мне  рабочие  карты
командира батальона и  свою,  - Гусейнов решил поставить зарвавшегося пацана
на место.
     - Вот, - Серега достал из планшета карту.
     И  при беглом  взгляде было  видно, что  склеена  она  крайне небрежно.
Подписана кое-как, обстановка вообще не была нанесена.
     - Понятно. Это чья карта? - спросил Гусейнов.
     - Моя.
     - А комбата где?
     - Я ее сегодня закончу, не успел.
     - Можешь дать расклад по личному составу?
     - Примерно.
     - Вот именно - "примерно"! Готовый штабной офицер к тебе идет,  а ты от
него отказываешься! Никто не думает тебя заменять. Или ты что-то против него
имеешь?
     - Не имею, - ворчливо ответил опозоренный начальник штаба.
     -  Тогда   вперед!   Перестановки  сделаем,  как  Маков   с  Богдановым
предлагают. Мулла,  не лезь ни к кому  со  своей пропагандой. Готовь к битве
лишь тех, кто сам тебя слушает. Так. Скоро у нас будет своя авиация.
     - Как своя авиация? - Нуриев даже подскочил от радости.
     -  Я  договорился  с русскими  военными,  они  помогут.  Немало  стоит,
естественно,  но можно будет  наводить несколько раз  на  определенные цели.
Правда, не тогда, когда нам захочется, а когда у них будут плановые полеты и
стрельбы,  но в  эти дни они будут сбрасывать свои бомбы и ракеты туда, куда
мы скажем.
     - Это хорошо, вот только жаль, что не тогда, когда нам будет нужно.
     - Что поделаешь, и это уже неплохо. Дорого, но лучше это, чем ничего.
     - А как со связью? - спросил я у Гусейнова.
     - Со связью не получается.
     - Что, неужели вы не можете "Р-105" достать?! Кому эти гробы нужны?
     - Пока не получается, - хмуро ответил Гусейнов.
     - Гуд бай, Америка! - насвистел я себе под нос.
     - Чего там говоришь?
     - Ничего, это я про себя. Можем батальон положить без связи-то.
     - Посмотрим. Может, кого будем отводить на переформирование,  так у них
и  возьмем. Обстановка тяжелая,  многие  части здорово потрепали,  некоторые
только  на бумаге  и  числятся.  Денег  не хватает  на всех.  Вот  из вашего
батальона  сейчас  конфетку  сделаем,  и  пошлем  на  прорыв.  Ладно,  идите
занимайтесь, а я посмотрю. Начальник штаба, построить батальон утром и будем
делать  перегруппировку.  А  сейчас  новых  офицеров  накормить,  переодеть,
разместить.

     - 45 -

     Мы  пошли  на выход. В приемной забрали оружие и отправились  с  новыми
офицерами к складу, чтобы переодеть их. Витька догнал меня и шепнул на ухо:
     - Олег, ты сам с ними разберись, а у меня тут дело есть.
     - Аида?
     - Да, - кивнул он и испарился.
     - А куда Виктор пошел?
     - Дела у него.
     - Дела сердечные?
     -  Они  самые. Парень,  похоже,  всерьез  влюбился,  так  что, Миша, не
дергайся, порвет как вчерашнюю газету.
     - Понятно, ты мне уже говорил. У самого-то как дома?
     - Хрен его знает, не трави душу, постоянно об этом думаю, по идее, жена
должна была уже родить, а что, как и почему - не знаю.
     - М-да! Тяжело.
     - Тяжело, Миша, очень тяжело. Главное выбраться из этого дурдома, а там
мы заживем!
     Так мы дошли до склада, переодели мужиков. Десантура очень быстро нашла
общий  язык. Видеть видели раньше  друг  друга, но не были  знакомы. Тут  же
прямо на складе организовался импровизированный  фуршет.  Коньяк, вяленое  и
копченое  мясо,  консервы,  сигареты  -  не  "Памир",   а  вполне  приличные
болгарские. Я захватил на Витьку, курит как паровоз.  Дурное дело не хитрое.
Я  вот одного боялся,  чтобы в мое отсутствие никто на Витьку не дернулся. А
то он  сгоряча может  и ствол  вытащить, нескольких  джигитов  завалить.  Из
Стечкина - это плевое дело.
     Мы уже собирались идти к себе, как вдруг со стороны медпункта донеслись
звуки драки. Я рванул  вперед. Мужики ничего  не поняли, но тоже припустили.
Забинтованный Мишка бежал последним.
     Возле входа  в санчасть  Ахмед, Вели,  Витька  и двое  из  новой охраны
дрались с толпой -  человек в пятнадцать - ополченцев. Витька по курсантской
привычке  намотал на кулак ремень, и  махал им как  цепом,  бляха со свистом
рассекала  воздух  и опускалась  то на  чью-то  голову,  то на  спину. Самое
забавное, что  ремень был не его, его портупея с пистолетом в кобуре была на
поясе.
     Охранники стояли в стойках каратистов и махали руками и ногами. А вот у
нападавших  были  штык-ножи  в  руках.  Ими, конечно,  и  дерьмо  в  горячем
состоянии  не  разрежешь,  но вот брюхо проткнуть можно. У многих ополченцев
были  зеленые повязки  на головах.  Фанатики. Интересно, и почему это  я  не
удивился такому раскладу?
     Я сходу  с тыла  врезался  в толпу  нападавших, одному  закатал  носком
ботинка "пыром" по заднице, второму по  затылку кулаком, в основание черепа,
- с  копыт долой, отдохни, сынок! Захватил левой рукой кулак правой и правым
же локтем заехал в переносицу ближайшему уроду.
     Нападавшие стали разворачиваться в нашу сторону. Тут подоспела подмога.
Десантник начал махать ногами, пехота пошла боксом, Витька с охраной тоже не
зевали. Через пару минут  драка закончилась нашей полной победой. Все тяжело
дышали, спины были мокрыми.
     - Ну что, Ромео, из-за тебя вся эта фигня завязалась?
     - Нет.
     - А из-за чего?
     - Пришли  фанатики, -  начал Ахмед,  - сказали, что  им  мулла приказал
привести  к нему  всех офицеров-инструкторов,  и что теперь они будут  нести
охрану.
     - Привет-привет! У муллы мозги вообще набекрень съехали!
     - Наверное. Они попытались  Виктора силой увести, ну  мы  и  вмешались.
Виктор попытался стрелять, но мы не дали. Горячий он очень.
     - Это точно...  Оборону против батальона мы  не  выдержали бы. Но  ведь
здесь Гусейнов, так какого черта мулла дергается?
     - Не знаю. Мы сейчас к нему сходим и расскажем все.
     - Давайте,  сходите, только не  долго. Может, мулла  хочет, чтобы  весь
батальон принял мученическую смерть на полях за независимость своей Родины и
великой мусульманской идеи?
     - Не знаю, но то, что он стал шизофреником - похоже.
     - И часто у вас такая катавасия, мужики? - поинтересовались новички.
     - Бывает, но до открытого столкновения доходит впервые. Не хочет мулла,
чтобы мы учили батальон, пусть сам и учит. Ладно. Пошли. Ужин приготовили?
     - Все накрыто, остывает.









     - 46 -

     Мы уселись  за стол, приглашали охрану, но те  отказались.  Ничего, нам
больше достанется. Мы рассказали подробно, как нас судьба закинула сюда, как
Модаев  предал  всех и подвел  под расстрел, также рассказали,  как  и  чему
готовили батальон, и каких успехов достигли.
     Мужики  тоже  рассказали  о своих злоключениях, сообщили, что  в каждой
азербайджанской  части  есть  офицеры-инструктора  из  захваченных  в  плен.
Прокуратура и все командиры об этом знают, но никаких попыток  вызволить  их
не делают.
     Иногда кому-то  удается  вырваться.  Сбежавшие  из  плена  рассказывали
страшные истории (страшные они лишь с  точки  зрения тех, кто  не  побывал в
нашей шкуре, а для нас почти ничего нового и интересного не было). Например,
некоторые командиры, чтобы не сбежали инструктора, приковывали  их за шею  к
охраннику, а на ноги вешали гирю. Это называлось "обезьяна с грузом".
     С  армянской   стороны  пленных  офицеров  не  было,  зато  было  много
инструкторов-наемников.  Причем, по словам очевидцев, были там и добровольцы
из  числа офицеров  и  прапорщиков. Деньги по  слухам платили хорошие, но  и
воевали они  не  за страх, а за совесть.  Вот  только не делали они  никаких
различий между азербайджанцами  и всеми  остальными.  Дедушка  Сталин всегда
любил  что-нибудь  намешать.   Вот  и  здесь,   на  стыке  Грузии,  Армении,
Азербайджана он специально населил, намешал всех  наций понемногу. Поэтому и
бились все против всех. Прямо как мы.
     У нас была одна мысль - вырваться, а кто победит - не важно.
     Мы с Витькой пошли покурить. В голове шумело от выпитого.
     - Ну, как у тебя?
     - Знаешь, Олег, я вот думаю, что ради Аиды я, наверное, останусь здесь,
не поеду домой.
     -  Ты,  что совсем охренел? Любишь - забирай ее и увози к себе.  Идиот!
Надо же было до такой ерунды додуматься! У вас что-нибудь было хоть?
     - Ничего  не было. Просто я люблю  ее.  Люблю  и все. Ради нее пойду на
все.
     - М-да, тяжелый случай. Ты хоть ей сказал о своей любви-то?
     - Сказал.
     - Ну и что?
     - Ничего. Она покраснела и заплакала.
     - И все? Это все?
     - Все.
     -  Я  всегда говорил, что  женщины - это существа не с  нашей  планеты.
Инопланетяне. А дальше?
     - Ничего. Я обнял ее, гладил волосы, успокаивал, а она рыдала  и ничего
не говорила. Вся куртка в слезах.
     - Это твой пот. Когда дрался, вспотел, ну, и когда пили - душно было.
     - И ее слезы тоже. Я пойду к ней.
     - Ага, давай, пьяный иди. Хочешь, чтобы она тебя  выгнала - иди.  Утром
протрезвеешь  и  пойдешь. Только не обижай ее.  Она мужа недавно потеряла. А
тут ты со своей любовью. Ей душой оттаять надо. Время для этого надо.
     - Олег, я все это понимаю. Вот поэтому и хочу здесь остаться, чтобы она
оттаяла, и поняла, что я действительно люблю ее.
     - Не майся дурью. Есть время,  думаю, что на пару недель мы  еще  здесь
зависнем, вот и уговаривай ее.
     - Я тебе сейчас в морду дам.
     - Пардон, неправильно выразился. Не уговаривай, а доказывай, что любишь
ее, пусть она тебя полюбит.
     - Попробую.
     - Ты не пробуй. Одна в Африке попробовала -  шестерых родила. Ты сделай
так, чтобы она тебя полюбила.
     - Это как?
     -  А  вот это  уже,  брат, только от  тебя зависит.  Курсантом  был, не
влюблялся что ли?
     - Влюблялся.
     - И здесь  делай  что  угодно, главное, болтай  побольше, рассказывай о
себе, о  своей семье,  женщины ушами любят. По  себе знаю,  что  когда мужик
влюблен, таким дураком становится, что просто диву даешься. Глупостей только
не наделай.
     - А может все-таки остаться?
     -  Можешь. Ты  еще  ислам  прими, и с укороченным хером будешь  бегать.
Дурак! Прости, Господи! - я перекрестился.
     - Ладно, убедил. Мужикам сказал, чтобы они на Аиду даже не смотрели?
     - Сказал, ты же и прибить можешь от ревности.
     - Могу.
     - Пойдем к столу, а то могут неправильно истолковать наше отсутствие.
     Мы  присоединились   к   нашей   новой  компании.   Офицерская   пьянка
продолжилась. Потом пришел Ахмед и  рассказал, как Гусейнов вызвал  муллу  и
кричал на него. По словам Ахмеда, Гусейнов запретил мулле и близко подходить
к нам и молоканам.
     - А теперь мыться, - Ахмед подогнал командирскую машину.
     И несмотря на то, что уже  близилась полночь, вновь прибывших вывезли в
Герань на помывку. Отработанная схема. А Витька, влюбленный идиот, поперся к
своей мечте - Аиде.
     Ее разместили в соседнем подъезде нашего же здания, поста охраны там не
было.  Окно   в   ее   кабинете   горело.  Я  курил,   смотрел,  как  Витька
прихорашивается,  причесывается.  Хлопает  себя  по  щекам,  чтобы разогнать
хмель, и чистит зубы, для отбития запаха.
     Мне стало  интересно, через сколько  секунд его спустят с лестницы, и я
пошел  смотреть на  это  зрелище.  Виктор  вошел  в  подъезд,  я  присел  на
скамеечку. Вот он поднялся  по лестнице,  постучался  в  дверь. Потом слышно
было  какое-то  бормотание,  потом  дверь  открылась,  короткий  разговор  и
хлесткая  пощечина. Я посмотрел на  часы,  три минуты с мелочью.  Неплохо, я
думал, что все закончится быстрее. Вышел Витька, смущенно потирая щеку.
     - Ну и что?
     - Сам видишь.
     - А ты?
     - Пытался поцеловать. Вот и получил по морде.
     - Еще раз спрашиваю. А ты?
     - Не понял?
     - Иди и пробуй еще раз, получишь по морде - ничего страшного. Главное -
говори, говори.
     Витька  вновь пошел.  Слышно было  лишь его бормотанье под дверью. Пока
был монолог, я уже хотел  было пойти к  себе спать,  но тут дверь открылась,
было слышно, как щелкнул замок и  скрипнула дверь. Моего друга  впустили.  Я
еще немного  подождал, он  не  вылетел из окна, и не скатился  по  лестнице,
значит все хорошо.
     Я  лег спать.  Сквозь сон  слышал, как в другую комнату  зашли  помытые
офицеры. Под самое утро меня разбудил Ахмед.
     - Олег. Где Виктор?
     - Рядом, - ответил я сонно.
     - Олег, проснись, где Виктор? Он сбежал?
     - Нет. Рядом. По подъему явится.
     - Он у Аиды? У доктора?
     - Тебе какая разница? У них все серьезно.
     - Это хорошо если у них все серьезно, иначе его убьют.
     - Тебя приставили нас охранять - так охраняй. А сейчас дай поспать.
     Я  перевернулся на другой бок и проспал до самого подъема. Когда  начал
умываться, пришел Витька. Вид у него был совершенно счастливый и ошалелый.
     - Как джентльмен, ничего спрашивать не буду, но по-моему, ты счастлив.
     -  Да, - он откинулся на постели, закурил. - Я самый счастливый человек
на свете. Мы говорили, говорили.
     - И до чего договорились?
     - Она  станет моей женой. Мы распишемся, как  только выберемся из этого
кошмара.  Олег,   какая  она   женщина!  Умная,   восхитительная,  красивая,
внимательная! У нас будут самые красивые дети на свете!
     - Вы уже начали их делать?
     -  Заткнись, пошляк,  даже  твои  тупые остроты не смогут  омрачить мне
настроение.
     - Охрана утром будила меня, спрашивала, где ты.
     - Что сказал?
     - Они что,  слепые что ли?  Теперь будут тебя точно охранять  от всяких
тупых фанатиков и прочей дряни.
     - Что делать?
     -  Ничего, пусть все идет своим чередом. Только сейчас о любви поменьше
думай, надо людей готовить.
     - Подготовим.

     - 47 -

     После  завтрака  мы  построили  личный  состав,  до  обеда  происходила
перегруппировка сил. Ополченцы  вели себя как дети, поначалу  в  первую роту
понабилось  желающих  -   дальше  некуда.  Потом  многие  передумали,  давай
проситься назад, и так далее.
     Наконец  нам  удалось сделать  перегруппировку  сил.  Составили  списки
личного состава, пересчитали по головам.
     В первой роте  оказалось  сто тридцать два  человека,  во второй -  сто
сорок, в третьей - сто пятьдесят. "Китайский батальон".
     Мы предлагали Гусейнову сделать четыре роты, но он  лишь  махнул рукой.
Мол,  не  надо.  Все  молокане, и  стар и млад,  добровольно  пошли в первую
штурмовую роту. Мы пытались их отговорить, но бесполезно. Все рвались в бой.
Каждый выбирает свою дорогу сам.
     Владимир набрал механиков-водителей,  нашелся  даже один, который ранее
служил именно в этой должности, остальные были трактористами. Он  увел  их в
парк, там стояли БМП. Ему работы хватит.
     Сашка  тоже начал  деловито командовать своей  ротой. Мы с  Витькой  не
сидели без дела, снова начали то, чем занимались все это время.
     Мишка отирался в штабе. Поначалу "три богатыря" не приняли его  в  свой
коллектив, но он был тертый калач, и через три дня он уже вовсю командовал в
штабе.  Учил  Модаева рисовать  карты,  подписывать  их.  Нашел  в батальоне
художника и чертежника, посадил их  за  работу, сам  лишь  попивал  коньяк с
комбатом,  да  ходил  на  перевязки  к  Аиде. Но,  зная об их  отношениях  с
Виктором, не позволял себе никаких фривольностей.
     Зачастую  на всех  наших  занятиях присутствовал Гусейнов. Тенью за ним
стоял Ходжи.  Они  о чем-то переговаривались,  но не  вмешивались  в процесс
обучения.
     За целый день  мы выматывались так, что  падали после ужина и засыпали.
Витька был двужильный, он брился, душился где-то найденным одеколоном  и шел
на свидание.

     - 48 -

     Однажды, когда мы только откинулись на кровати, а Витька ушел, услышали
со двора звуки борьбы и Витькины маты.
     Рванули вперед. На улице стоял мулла, а трое здоровенных фанатиков били
Витьку ногами. Пришлось вмешаться,  мы  начали, а охрана доделала свое дело.
Теперь они уже били  нападавших  ногами, а мулла  как курица бегал вокруг и,
махая руками, на  азербайджанском и  русском  призывал  не  избивать  воинов
Аллаха.   Даже  начинал  причитать  молитвы  на   арабском,  но   охрана  не
успокаивалась.
     Мы тем временем помогли подняться Витьке.  Морда в крови, форма в пыли,
рукав  надорван, глаз заплывает.  Видать  хороший синяк  будет,  и  плюс ухо
распухло.
     Он  отодвинул  нас,  вытер  кровь  с  лица  тыльной   стороной  ладони,
пошатываясь подошел к развлекающейся охране, раздвинул  их и к каждому воину
Аллаха приложился от души ботинком.
     Потом подошел к мулле, схватил его за руку  и потащил в подъезд. Охрана
бросила "футбол" и устремилась за ним. Мы встали у них на пути.
     - Спокойно,  мужики, спокойно. Вы  наши телохранители, а  Виктор ничего
ему не сделает. Просто поговорят, - я закурил.
     Сам-то  я боялся, что Витька  сгоряча  может и  убить  этого тщедушного
муллу. Нам потом жизни не дадут. Прирежут дикие фанатики.
     Из  подъезда  казармы доносились крики,  но понять толком ничего нельзя
было. Лишь только одно Витькино:
     - Если ты, старый козел,  еще раз посмотришь в  сторону доктора,  то  я
тебя,  урода, вот этими  самыми руками  порву на части. И плевать, что будет
потом, но ты  у меня первый сдохнешь, и  охрана не  поможет.  Ты меня понял,
старая  обезьяна? Я к тебе не лезу, не лезь ко  мне -  зашибу. Не  был бы ты
муллой - давно бы уже кишки на уши намотал! Ты понял, чмортос гребанный?!
     Судя  по характерному звуку, Витя прикладывал  святого отца затылком об
стену.
     Я не выдержал и крикнул:
     - Витя! Хватит, время идет.
     Из подъезда вылетел мулла, путаясь  в полах халата,  раскинув  руки, он
упал прямо  на  асфальт, очки слетели  с носа  и покатились впереди него. Мы
подбежали к нему.
     На  святейшем  заду  муллы был явственно виден отпечаток от  Витькиного
солдатского ботинка.
     Я стал поднимать  муллу и при этом шептал ему на  ухо, пока  охрана  не
подошла близко:
     - Слышь, ты, святой бегемот, ты все понял, что Витя тебе объяснил? Если
не  он,  так  я  тебя  на  ремешки  для  часов распущу. Все  понял,  козлина
уродливая, свинья постозная? И только пикни.
     Я поставил его ровно,  стал отряхивать сзади, и  пока  никто  не видел,
незаметно,  исподтишка  пару  раз  саданул  по почкам  и  печени,  тот  лишь
вздрогнул.
     Вообще  мулла находился в "ступоре".  Не  реагировал  на  происходящее.
Сашка  рукой  помахал у него под носом. Но тот никак не отреагировал. Видать
никто  не  позволял себе так обращаться с  его святейшеством.  Ничего, пусть
привыкает. Наши бабы. Не хрен лезть. Пусть сам себе ищет.
     Мы затащили охрану к себе, начали пить с  ними. Хоть и не было большого
желания, но они нам здорово помогли.
     Ахмед присоединился к нам  через  полтора  часа.  Пришел взволнованный,
отозвал меня в сторонку.
     -  Сурет хотел вас наказать, но Михаил не дал. Объяснил, что тут дело в
женщине,  а мулла постоянно к  вам придирается. Ну,  Гусейнов сразу  оттаял.
Отругал муллу. Приказал ему к вам больше подходить.
     - Понял, якши, идем выпьем. Мишка молодец. Все правильно понял.
     Витьки не было видно. Появился лишь утром. Морда была поцарапана. Синяк
уже  созрел, от глаза осталась лишь щелочка, ухо напоминало хороший вареник.
Все ссадины аккуратно замазаны йодом. Рукав пришит на место, форма почищена.
Кровь, что накапала на куртку, замыта.
     - Ну что, герой-любовник, как дела?
     - Нормально, - пробурчал он в ответ, не поднимая головы.
     - Что случилось?
     - Аида боится, что ее теперь опозорят и выгонят.
     - Ну и что? К тебе же поедет.
     - Я то же самое говорю, но у них тут другие порядки.
     -  Не боись, что-нибудь придумаем. Пока мы обучаем ополченцев, никто не
посмеет с ней ничего сделать. Попомни мои слова.

     - 49 -

     И  вновь началась  учеба.  Отделение в обороне, взвод в обороне. Рота в
обороне, батальон в обороне.  Отделение в  наступлении, взвод в наступлении,
рота в  наступлении,  батальон в наступлении.  И  много  чего еще. Разведка,
авангард, арьергард, перемещение по местности.  Проверка помещения, проверка
документов, маскировка на местности,  окапывание,  выбор  сектора  стрельбы,
ориентирование на местности.
     Занятия, занятия. Занятия. Стрельбы, стрельбы, стрельбы.
     Вовка  оказался хорошим  специалистом. Ему удалось отремонтировать  все
четыре БМП, и они начали принимать участие в наших занятиях.
     Вид техники прибавил  энтузиазма  нашему  батальону.  Нашли  и  людей в
экипажи. Началось боевое слаживание - сбивание экипажей.
     Стрельбы  ночные, стрельбы дневные, стрельбы по неподвижным  целям,  по
подвижным  целям, по групповым целям. Обнаружение обороны противника, захват
"языка". Боевое охранение, секреты, засады.
     И  мы, и подчиненный личный состав валились с ног от  усталости.  Пошли
дожди - это  было для нас уже благом. Сделали  перерыв в занятиях. Сходили в
баню,  помылись,  отскоблились,  постирались. Целыми днями  отдыхали, спали,
ели, пили, играли в карты.
     Витька целыми днями пропадал у своей зазнобы. Он теперь говорил - жена.
     Аида тоже изменилась. Похорошела, разгладилась  морщинка на переносице,
вернулся цвет лица. Она по-прежнему стеснялась своих отношений с Витькой, он
же был горд. Каждую свободную минуту проводил с ней.
     Мулла нас теперь обходил за версту. Не  было  больше никаких подлянок с
его стороны. Но мы были начеку.
     Для тренировки нас ночью поднимали по тревоге, совершали марш-бросок до
Герани, там под  видом поиска  дезертиров  мы делали зачистку всего городка.
Всего удалось поймать шесть человек.
     При этом  у  нас постоянно увеличивался  запас провизии. Одного коньяка
было около  двухсот литров. Я на него  уже смотреть не мог. Хотелось обычной
водки. Но кроме самогона ничего не было, пришлось перейти на вино.
     Была только одна мысль - домой! Домой! У остальных мужиков то же  самое
крутилось в голове. Они также как и мы  с Виктором  дали честное слово своей
охране, что не сбегут, их переодели в такой же камуфляж,  что и нас,  выдали
по Стечкину, охрана уже не преследовала их при передвижении.
     Мы  попросили  Вели,  чтобы он  присматривал за  Аидой. Мало  ли  что у
последователей муллы было на уме. Он пообещал.  И с тех пор мы не видели его
на занятиях, свой пост он установил при входе в подъезд доктора.
     Были  случаи  самоубийства. Не  выдерживали нагрузки те, кому  было  за
сорок, и пацаны.  Один  мальчишка вставил  ночью ствол  в рот и пальцем ноги
нажал  на  спусковой   крючок.  Чертовски  неприятно,  когда   смотришь   на
развороченную голову и разбрызганные по стенам туалета мозги.
     - Олег, смотри. То же самое могло быть и с нашими головами, если  бы во
время расстрела они  взяли чуть пониже, - при этом Витька спокойно курил и с
интересом рассматривал последствие самострела.
     - Тебе интересно?
     - Интересно.  Никогда  подобного не видел, -  при этом он был абсолютно
спокоен.
     - Похоже, он не мучался, - проронил Владимир.
     - Как  вы на это можете смотреть? - пробормотал Мишка и,  закрывая рот,
выбежал в соседнюю комнату, оттуда послышались характерные звуки.
     Гусейнов   приказал  весь  батальон  прогнать  через  туалет.  Показать
самоубийцу. Чтобы к  смерти привыкли, или  чтобы  глупостей больше  таких не
делали. Не знаю. Он нам про свои планы ничего не говорил.

     - 50 -

     Настроение  было  препоганейшее,  мы  пошли  к  себе,  и чтобы  поднять
настроение начали пить, потом  сели за карты, играли в "Тысячу". Витька ушел
к  Аиде, поэтому играли вчетвером. Трое играют,  один  на  раздаче, итак  по
кругу. Также для поднятия настроения стали травить армейские байки.
     - Как-то на учениях  моему одногодку Витьке  Петрову залетел  осколок в
руку,  -  начал  Сашка. - Ничего серьезного, бойцы метали  боевые  гранаты -
РГДэшки. Отправили его в госпиталь. Царапина. Осколок был маленький,  прошил
мясо, вышел навылет и остался в бушлате с внутренней стороны. Отправили его,
значит,  в  госпиталь.  Лежит  он  там, в  потолок  плюет.  Командование его
умасливает, мол, герой  ты наш и  все такое. А тут девочка-доктор появилась,
Марина ее звали. Она терапевт, а он в хирургии лежит. Но она к нему заходит,
заговаривает с ним, а он как бревно, молчит.  Она то так зайдет, то эдак, то
без лифчика, то в коротеньком  халатике, нагнется, поправит одеяло. Короче -
любовь, вроде, а Витек лежит поленом,  только сопит и краснеет. А  был  он в
училище отличником. В самоходы не  ходил, вместо увольнения -  занимался. Но
при этом не был занудой. По девкам не  шарился, водку не пил. Немного  не от
мира сего. Вот и выписывают его. Жили мы в общаге,  с Витей в одной комнате.
Он  мне и  говорит,  что влюбился до  беспамятства  в докторшу Марину. А вот
заговорить  с  ней  не может. Ну, я сабантуйчик  устроил  на природе, Марину
пригласили. Налили Витьке полстакана водки. Он выпил, красноречие появилось.
Прямо Цицерон доморощенный.  Ну и понесло его. Потом они сходили покупались,
через неделю расписались, а потом сын  родился. Назвали его Сашкой, в  честь
меня.
     -  Здорово. Если  бы  не  ты, так  и ходил  бы  парень девственником до
старости. А сейчас где он?
     - В Рязани, успел перевестись, в училище устроился взводным.
     - Повезло.
     -  Коньяк хороший. Давайте выпьем,  -  Мишка  старался  напиться, чтобы
отогнать навязчивое утреннее видение.
     - А помнишь, Миша, как мы ездили на полигон стрелять?
     - Это ваш дивизион ездил, а я оставался.
     -  Точно.  Так вот  о коньяке. Приехали мы  туда. Развернулись. Туда же
прибывает немецкий полк из ГДР. А ихний  командир полка вместе с нашим Бобом
учился  в академии. Они  тоже приехали  на стрельбы. Вот  Боб  и организовал
междусобойчик.  Согласовал  с командованием полигона, с местными особистами,
все  только  "за".  Ну, мы  мотанулись, запасли баранов, арбузов, коньяка  у
каждого  из нас было  литров по сорок-пятьдесят. Сели  с немцами.  Кто может
говорить  по-русски,  кто  не  может.  Шашлыки внесли  огромные.  Хочешь  на
ребрышках, хочешь просто мясо. Коньяк наливаем им  стаканами. У тех глаза из
орбит  вылазят.  Как  можно коньяк стаканами  пить? Можно,  отвечаем.  Они и
спрашивают, это же, мол, так дорого! Мы им на стол двадцатилитровую канистру
коньяка. Немцев  эта  канистра  сразила наповал.  Они даже пробовали  оттуда
коньяк, думали, что русские их разыгрывают, трясли,  взвешивали  в руке. Для
них  это было полным  шоком. Мы им  эту канистру,  а потом  еще литров сорок
подарили.  Короче,  когда  расставались,  то они все  как один  хотели  идти
служить в нашу Красную  армию. Еще бы:  шашлыки - во, коньяк  -  канистрами.
Попробовали мы их сухпай - ни в  какое  сравнение с нашим не идет. Полностью
какой-то безвкусный.
     -  Чего  ты хочешь  - немцы.  Они  на всем экономят, маленькая  страна.
Проблемы  со  всем.  Хорошо  вот было здесь  раньше  служить! Мягкий климат,
теплой одежды не надо. Народ приветливый, было время.
     - Лучше не вспоминай про это время!
     - Приехал, думал, что в рай попал после  Сибири, а сейчас думаю, как бы
обратно удрать к своим белым медведям, - Володя мечтательно вздохнул.
     - Как вы там живете в Сибири? Там же холодно.
     - Ничего не холодно. Два месяца в году всего очень холодно.
     - А остальное время?
     - Просто холодно.
     - Олег, была у вас такая  дурка в училище  под названием "500 сибирских
километров"?
     - Была.
     - Это что такое?
     -  Это  когда все училище от  первого  курса до выпускного выгоняют  на
лыжах. И  никто не идет в увольнение, пока не пробежит  положенные 10 верст.
Вот так-то. И велся  строгий учет.  Если  кто  не пробегал за  зиму эти  500
верст,  в  конце зимы  наверстывал. Дурдом. А  здесь снег  только в горах  и
видел.
     - Мишка, что там командиры затевают? На фронт нас?
     - На  фронт. Только  никто не знает когда  именно и  куда именно.  Знаю
только, что  Гусейнов и его  бригада считает, что нас надо бросать  на самые
опасные участки. Желательно на танкоопасные направления.
     - А, пусть бросают! - Сашка махнул рукой.
     - Нафига, Сашок?
     - Быстрее разгромят, быстрее на переформирование выйдем.
     -   Зачем   тебе   переформирование?  Домой   надо   рвать,  а  ты   на
переформирование? У Витьки, понятно, голову из-за любви заклинило. А  у тебя
из-за чего перемкнуло? В Гусейнова  влюбился? Или тебе знаменитое кавказское
гостеприимство  понравилось?  Давай.  Выйди за дверь,  подойди к охране, они
тебе быстро объяснят, что к чему.
     - Да нет, Олег, все нормально, просто так ляпнул.
     - Миша, что-нибудь про документы стало известно?
     - Все то же, что и вы говорили. Они в сейфе у этого алкоголика Нуриева,
когда  его нет в кабинете,  там постоянно охрана торчит. Никакой возможности
нет  зайти.  Там  же хранится  касса  батальона,  какие-то  документы,  пара
пистолетов, карты.
     - Откуда такие подробности?
     - Однажды видел, как он достает бутылку из сейфа.
     - Он, что коньяк пьет из бутылок?
     - Да.
     - Вокруг этого коньяка в канистрах навалом, а он умничает, интеллигент.
     - Если он интеллигент - то я коала.
     Мы легли спать.  Спали  все плохо, ворочались на  постелях. Несмотря на
осеннюю погоду, было душно.







     - 51 -

     Около  трех часов ночи на плацу раздались крики,  вопли, нас  разбудила
охрана. Мы построились. Выступил Гусейнов.
     -  Братья! Наступил тот  день,  ради  которого мы все здесь занимались,
тренировались!    Поэтому   приказываю   колонной   выступить    в   сторону
Касум-Исмаилы!
     В крови бушует адреналин, вкус железа  во рту,  кровь стучит  в висках.
Блин. Никогда не воевал, никогда не принимал участие в  боях. А тут такое!!!
Я   чувствую,  что   начинаю  психовать,   заводится,  движения   становятся
суетливыми.
     Спокойно, Олег,  спокойно.  Дыши. Раз,  два,  три.  Медленно,  нарочито
медленно обвожу вокруг взглядом.  Все также суетятся,  все заражены  вирусом
повального психоза.  Неровный, мертвый свет от прожекторов "кобра"  заливает
все  вокруг.  Неестественная,  сюрреалистическая  картина  военного городка,
луна-тарелка  висит на  небе, добавляя в  эту  палитру мертвых  красок  свой
равнодушный холод.  Внутри меня начинает бить озноб, нервы  на пределе.  Эх,
выпить бы сейчас, или морду кому-нибудь набить!
     Мои товарищи  по несчастью  пошли  в казарму  паковать  вещи. В  голове
билась  одна мысль:  "Не  забыть коньяк".  Витька  уже метался с выпученными
глазами, рядом стояла Аида. Оба были, как все, растеряны.
     - Ну что, пошли собираться, Витек.
     - Куда?
     - Все, отправка. Кондуктор прозвенел в звонок.
     - А мы?
     - Туда же, на фронт. И не вздумай дергаться. Охрана пришьет. Сейчас все
на  взводе, - я  не говорил, а орал, нарастал грохот, нервная дрожь колотила
все тело.
     - А мы?
     - Ты что, глухой? - я не понял вопроса.
     - Мы, с Аидой?
     - Тоже туда же. Езжай с ней, там встретимся.
     Тем временем на плац стали въезжать грузовые машины. Тут  были и КАМАЗы
и УРАЛы, ГАЗ-66, ГАЗ-53, автобусы ПАЗ, потом из парка стали выезжать тяжелые
тягачи, на платформах стояли БМП.
     Я  вбежал в  свою  комнату.  Что  брать?  Что  на войне  надо? Открываю
солдатский вещмешок, в  простонародье -  "сидор". Кидаю  кожаные перчатки  -
Вели  подарил   намедни   -   на  самое   дно,   пригодятся,  мыльно-рыльные
принадлежности  туда же,  пару непрочитанных  книг,  выгребаю все  сигареты,
полные  и початые  пачки,  спички, сапожную щетку, крем  для обуви. Все  это
утрамбовываю ногой. Пешком не идти,  спину не набьет. Из-под  кровати достаю
канистру  с  коньяком. Поболтал,  открыл, понюхал.  Не  тот  коньяк,  достаю
другой. Этот лучше. С тумбочку фляжку, пытаюсь перелить во  фляжку, канистра
слишком полна, не получается. Через открытую дверь кричу:
     - Эй, мужики, помогите!
     В комнату забегает Сашка.
     - Надо перелить. Не с канистрой же таскаться!
     - Давай.
     Мы  вдвоем переливаем коньяк во  фляжку. Затем  он  приносит еще четыре
фляжки,  мы их  тоже наполняем. Канистры  с оставшимся коньяком - в БМП. Там
надежнее будет.
     Все выходим на улицу. Для нас с  охраной и Аиды выделен КАМАЗ с кунгом.
Забираемся  внутрь. Мишку мы отправили  к  комбату, но его туда  не пустили,
пришлось ехать с нами. Витьку и Аиду разместили поближе к кабине, там меньше
трясет. Меня продолжал бить  мелкий, нервный  озноб, правда, уже меньше,  но
нервное возбуждение не проходило.
     На фронт! На войну! Одно  дело просто  к ней  готовится, а другое - вот
так. Смотрю на остальных. Все крепятся, не показывают вида, но возбуждение и
страх  проступают пятнами на лицах, желваки перекатываются  под кожей, глаза
блестят,  движения нервные,  суетливые. Охранники наши тоже не  спокойны.  С
опаской поглядывают  на нас.  Мы также  опасаемся  их.  Сейчас хватит искры,
чтобы  вспыхнула  перестрелка.  Только  у них автоматы  в руках.  А  у нас -
Стечкины в кобурах, большие пистолеты, сидя их вынимать неудобно. Поэтому не
будем  их  провоцировать.  Витька  от  Аиды  не  отходит.  Что-то ей шепчет,
успокаивает, гладит руки. Не отпускает ее от себя ни на миг.
     Нас к формированию колонны не допускают, сами потом будут мучаться. Все
идем сплошной колонной, ни разведки, ни технического замыкания, ни прикрытия
от воздушного налета. Мы научили ополченцев, как пользоваться и стрелять  из
переносного  зенитно-ракетного  комплекса "Стрела". Сами,  правда, долго  не
могли сообразить, как производить пуски, но потом разобрались.
     Понемногу  нервная дрожь улеглась. Ехали мы третьей машиной  от  головы
колонны. Командование батальона  уселось на головную  машину.  Хрен  с ними,
если  попадут под обстрел.  Нам  их не жалко. Постепенно мерная качка, малая
скорость движения  стала  убаюкивать. Внутри  все  успокоилось, плюс немного
выпили за начало  пути.  Пить  больше не  хотелось,  разговаривать  тоже.  Я
привалился к стенке и закрыл глаза.
     Как  назло зарядил дождь. Октябрь все-таки. Подумалось, что скоро Новый
Год. Эх, мне бы телефон, хотя бы один звонок. В Герани переговорный пункт не
работал. Может, еще откуда-нибудь  удастся позвонить. Как  там  Ирина и сын?
Будем  надеяться, что все у  них хорошо. Мерный рокот  двигателя, монотонное
покачивание меня сморило, я уснул.

     - 52 -

     Меня разбудили. Темнело, мы заехали на ночевку в деревню Касум-Исмаилы.
Весь батальон разместили в школе. Почему-то  военные любят школы. Чуть  что,
так  и занимают  их.  В  школьной  столовой  уже готовили ужин. Надо  отдать
должное  Гусейнову,  организация  у  него  действует.  Вокруг  меня  носился
возбужденный Виктор.
     Я поймал его за рукав.
     - Ты чего такой заведенный?
     - Олег, только тихо, никому не говори. Ладно? - Витя не мог даже стоять
на месте, его глаза лихорадочно блестели.
     -  Мы  перешли  в  наступление  и завтра  будем  уже в Степанакерте или
Ереване?
     - Да  нет,  это все ерунда, - кажется, Аида беременна! - Виктор мне это
так прошептал на ухо, что его заложило.
     - Не ори, оглохнуть можно.
     - Нет, ты понимаешь, что это значит? - он тряс меня.
     - Что сматываться надо побыстрее вместе с тобой и беременной женой.
     - Я буду отцом! Это же здорово!
     - Радуйся, только сначала выберемся отсюда.
     - Как думаешь, Олег, на кого будет ребенок похож?
     - Тебе  не все равно? Главное, чтобы был здоровый.  Может, она еще и не
беременна.
     - Может, но так хочется! Только никому не говори.
     - Ладно, никому не скажу.
     Я  закурил.  Теперь еще надо  заботиться и  о беременной Аиде. Хреново.
Когда  пять мужиков будут  уходить -  это сложно, но  когда еще и беременная
женщина - это сильно осложняет задачу. Хотя,  может и все  обойдется. У этих
женщин семь пятниц на неделе.
     Легкий солдатский  ужин,  прерывистый сон. Я  уже  не вмешивался в  ход
операции. Мишку  вызвали  в штаб, он разместился в сельсовете. Через  час он
рассказал,  что  завтра  мы должны  вступить в  бой  и сходу  атаковать село
Шаумяновск.
     Поехали утром. Был соблюден такой же порядок построения колонны. Просто
чудо, что нас никто не атаковал на марше.

     - 53 -

     Где-то около четырех часов мы подъехали  к разрушенному селу  Гюльсары.
Больше  половины  домов  были разрушены  или полуразрушены. Над  сельсоветом
развевался азербайджанский  флаг. Навстречу нам вышли ополченцы, которые уже
три дня  удерживали  эту  деревню. От  их батальона  осталось лишь семьдесят
человек,  если бы  мы не  подоспели, то  они  бы  ушли  под  покровом  ночи.
Ополченцы даже не верили, что мы пришли, что им так повезло.
     На  Востоке у всех везде есть родственники, тут  же начались расспросы.
Много  погибло. Три  инструктора из наших пленных офицеров  были  убиты  при
обстреле из градобойных орудий. Узнали имена двоих, никто из наших их раньше
не знал. Один  был лейтенант Обатурин  Вячеслав Георгиевич, второй  -  майор
Моштяну  Стефан  Егорович.  Оба  из  Ставки  в  Баку.   Были  похоронены  на
православном кладбище на окраине села.
     Мы переписали данные наших погибших. Вырвемся  - сообщим в Ставку. Сами
мы уже давно обменялись  адресами. Будет плохо, если кому-то придется из нас
навещать родных и близких. От этой мысли мурашки пробежали по телу.
     По оценке оборонявшихся,  против  нас  стояло  около  двух  батальонов.
Веселая   ситуация.   Для  успешного  наступления  необходимо,   чтобы  было
троекратное численное превосходство, а получалось, что мы еще и  уступаем им
в этой категории.
     По селу ходили люди. Лица их были серы, впалые  глаза, казалось, ничего
не видели. Люди-тени  в деревне-призраке.  Бывшие жители бывшей деревни. Они
не были  рады  встрече с нами. Теперь  у них нет  национальности. Этнические
чистки с  обеих сторон уравняли их всех. Теперь у них одна национальность на
всех - беженцы.
     Да  и мы не ощущали  себя  освободителями.  Нервозность  вновь охватила
всех. Мы не рвались в бой.
     Вели  с  Ахметом отозвали меня в  сторону. Сами они были возбуждены как
остальные,  они  смотрели  на  меня, как  будто  я  мог  спасти  их  и  всех
родственников. А я  сам себя не знал как  спасти.  Но надо  было  поддержать
марку, я солидно пыжился и кивал головой.
     В голове крутилась мысль, что нет у нас связи. Связи нет. Нет связи. Ни
по вертикали, ни тем паче по горизонтали. На БМП стояли радиостанции  Р-123,
но  они были лишь для координации действий в бою  для  техники,  мы  же  как
бараны были. Господи, хочу жить, просто жить! Помоги! Если ты раньше не  дал
нас убить, то помоги выжить здесь и сейчас!
     Я  ходил по деревне,  лихорадочно  курил сигарету  за  сигаретой. Я  не
замечал происходившего вокруг,  так хотелось уйти подальше, на край света от
этого кошмара.  Было  желание  удрать, плевать,  что нет документов,  денег,
просто удрать с этой долбанной войны! Озноб вновь начал  бить меня,  нервная
дрожь не унималась. Я снял  с пояса фляжку, выдохнул, сделал глубокий глоток
коньяка,  затянулся. Подождал, пока  желудок примет  коньяк  и снова  сделал
приличный глоток. Дрожь стала отступать, на лбу появилась испарина.
     Неподалеку от  меня топтался Вели. Видимо,  видя  мое состояние, он  не
торопился, лишь  поглядывал  на часы, зорко  следя  за моими  упражнениями в
приеме спиртного. Потом подошел и сказал, что через десять минут совещание у
комбата.

     - 54 -

     Комбат собрал  первое после  выхода из лагеря совещание. Присутствовали
все командиры рот, мы - офицеры-инструкторы, охрана. На удивление комбат был
трезв. Не видал я его  таким  еще.  Он был  сосредоточен, испуган,  от этого
потел и вонял еще больше.
     - Мы пойдем вот здесь! - он ткнул в карту, показывая коридор.
     -  М-да! А как пойдем? Просто  вот взяли и  пошли?  -  послышался голос
Владимира.
     - А что тут такого? Там русских войск нет. Они все уже давно ушли.
     -  А кроме  русских  с вами больше  никто  не  воюет?  -  Сашка начинал
кипятиться.
     - Мы с Виктором ждали. Знали, что все это пока бесполезно.
     -  А  у вас  есть другие предложения? -  на  помощь комбату спешил  его
верный оруженосец Модаев. - Как вы еще предлагаете идти? По горам что ли?
     - Кто стоит против нас?
     - Как кто? Бандиты, сепаратисты, армяне, - Модаев был удивлен.
     - Приблизительно, хотя  бы подразделение какой численностью?  Батальон,
рота, полк?
     - Не знаю.
     - Так узнай же!
     - А как?
     - Опроси местное население, которое осталось  здесь. Мы  не поленились,
спросили  у  тех,  кого  сменили.  Оказывается, порядка двух  батальонов.  А
знаешь, что это такое?
     - Знаю, - пробурчал Модаев.
     - И что?
     - То, что они численно превосходят нас.
     -  Правильно.  А  также то,  что они обороняются. Хреново нам будет. Ты
хоть перенес на карту то, что тебе рассказали?
     - Не успел.
     - Я перенес, -  Мишка  выступил вперед и развернул свою карту. Там была
нанесена обстановка.
     - Молодец, Михаил. Давай посмотрим.
     Все  углубились  в  изучение  карты.  Ситуация  получалась  не  слишком
веселая,  но жить можно  было.  Получалось,  что коридор между двух  высоких
холмов обороняла рота, остальные силы были сосредоточены в деревне.
     - Можно сделать ход конем, - нарушил дружное сопение Сашка.
     - Это как?
     - Запускаем первую роту  вокруг  левого холма, чуть попозже, чтобы  они
обошли деревню. Когда  мы все попремся  на доты по коридору, к ним на помощь
поспешат силы, что в деревне,  вот  тут-то первая рота и  ударит им в спину.
Шансов мало, но чем черт не шутит.
     - А как они узнают, что пора ударить? Связи-то нет.
     - Можно что-нибудь вроде костра с дымами сообразить.
     - Когда заваруха начнется, там дыма будет предостаточно.
     - Я очередью из БМП "SOS" выбью. Короткая, длинная, короткая. Строенные
и сдвоенные не обещаю, но попробую что-нибудь изобразить.
     - Ага,  тут  такой  грохот  поднимется,  что  твои  сдвоенные-строенные
очереди никто не услышит.
     - Единственное остается, - если услышите грохот боя, то и начинать.
     - А услышим?
     - Не переживай, начнется маленький ад в отдельно взятом месте.
     - Пойдет? - вмешался Володя.
     -  В  принципе,  пойдет, на всякий  случай  три красных  ракеты  подряд
выпустим.
     - Годится.
     Мы вновь начали обсуждать детали предстоящей боевой операции. Просидели
где-то  еще  полчаса. Потом поняли,  что начинаем  повторяться, и прекратили
обсуждение, разошлись.
     На улице уже стемнело. На наше счастье небо было затянуто тучами, звезд
не видно. Луна-предательница тоже не висела фонарем в небе.

     - 55 -

     В помещении мы все накурили,  а на улице воздух был свеж  и тих. Только
отдельные очереди часовых, разрывали тишину.
     Я  потянулся, все  суставы начали хрустеть, кровь  веселее побежала  по
телу. Хорошо.  Но тут мне  стало тоскливо. Не было ни малейшего желания идти
завтра  воевать. Вот не хочется и  все  тут.  На душе  тоска. Тут  вывалился
Мишка, Сашка и  Володя. Витька ушел чуть раньше, побежал к Аиде. Наверное, я
также поступил бы. Беременная жена  на войне. Такое только в дешевых романах
и кошмарах бывает.
     - Ну, что, мужики, делать будем? - спросил я, закуривая.
     - А что, есть предложения? - Мишка оживился. - Сейчас бы по бабам.
     - Точно. Только сначала в баньку попарится, по соточке врезать, а потом
по бабам, - Сашка глубоко вздохнул.
     - Только не коньяка, а водочки,  а то местный производитель уже вот где
сидит, - Володя повел ребром ладони по горлу.
     - Из всего перечисленного могу лишь предложить коньяк местного разлива,
- подытожил я.
     - За неимением гербовой пишут на обычной, -  Мишка тяжело вздохнул. - У
вас есть что-нибудь? А то мне общество  комбата и предателя осточертело хуже
горькой редьки.
     - Пойдем  к  нам. Чуть выпьем, да пару часов  поспим, -  мы  зашагали к
нашему пристанищу.
     - А Витек где? - Мишка покрутил головой.
     - К Аиде пошел.
     - Ясно, настырный он. Своего добился. И не боится, что местная.
     - А чего бояться,  женщина как женщина. Красивая, умная,  порядочная, и
если у них любовь, то какая хрен разница, местная или не местная.
     -  Я вот тоже думаю, - Мишка присел к столу, - остаться здесь, женится,
а еще лучше гаремом обзавестись. Буду с войнушек приходить, с кучей трофеев,
я  ведь  умный,  Гусейнов мне сразу полковника  даст, а  там, глядишь, своим
заместителем  сделает.  Буду  полковником  Домбровским  Михаил-оглы. А  что,
звучит!
     - Ты еще долго глумиться будешь? - я не выдержал.
     - А что, Олежа, нервничаешь?
     - Есть немного.
     -  Так выпей,  помогает.  Если  уж  мы  из  застенок  местного  гестапо
вырвались,  то неужели в бою сгинем? Нет, ребята,  Домбровские просто так не
сдаются. Приедете ко мне  в Москву, погуляем. Я  вам такие места покажу, все
кабаки  обойдем,  свалимся, а потом снова обойдем.  С девчонками познакомлю.
Ноги - от  коренных зубов,  глаза  -  во! Классные девочки.  Таких вы еще не
видели.
     -  Врешь ты, Мишка.  Самые красивые  девочки  в Рязани, - встрял Сашка,
разливая коньяк из канистры.
     Коньяк расплескивался по всему столу, пошел густой, настоянный запах.
     - Почему это в Рязани? - Володя возмутился.
     -  Поясняю.  Там  училище  ВДВ. Там учатся  и  служат  самые сильные  и
красивые мужчины. Они же не дураки, и  встречаются только с самыми красивыми
женщинами, от них и идет род красивых людей. Вопросы есть?
     - Я это слышал, только много раньше, - я открывал консервы.
     - Где это?
     -  Гитлер тоже  что-то  подобное  говорил.  Так  те, кто служил  в ГДР,
рассказывали,  что бабы их страшнее атомной  войны. Видимо  тоже последствия
подобной селекции.
     -  Ладно, мужики,  на вкус и цвет  товарища нет, - Мишка взял стакан. -
Будем живы, а наш женский батальон никуда не уйдет. Чтобы нам всегда везло!
     Мы  все  выпили,  а  я даже  и  не почувствовал вкуса алкоголя. Есть не
хотелось. Я закурил.
     Повисла тишина. Мысль о завтрашнем дне билась в голове. Мишка попытался
еще  что-то рассказывать, балагурить, но у  него ничего не получалось. Потом
он разлил еще по полстакана коньяку. Дрожь, что была внутри, вышла наружу. Я
взял стакан,  рука  заметно  подрагивала.  Янтарная  жидкость колыхалась.  Я
посмотрел на других. У Сашки и Володи  тоже самое. Лишь Мишка был невозмутим
и спокоен. Выпили, разговор не клеился.
     Пошли  спать. Попросили охрану,  чтобы разбудили через два часа.  Сашка
ушел  в  роту.  Ему  предстояло  выдвигаться  уже через  полчаса.  Если  его
обнаружат, то несладко придется. Могут всех положить. Сначала первую роту, а
затем и нас. Сил у них хватит.
     Сон не  шел. Просто лежал и глядел в потолок. Не было  в голове мыслей,
просто  ступор.  Время  пролетело незаметно, скрипнула  дверь.  Пора.  Пора.
Пора!!!

     - 56 -

     Когда надевал  куртку, ремень, зашнуровывал ботинки, руки уже не просто
дрожали,  - они ходили ходуном. Начали лязгать  зубы.  Прошиб  пот, противно
побежал по спине. Капал со лба, выступал на груди, животе темными пятнами.
     Спокойно, Олег,  спокойно, надо  собраться с мыслями. Вдох и выдох. Это
всего  лишь собственный страх. Ничего  еще  не происходит. Ты  все  знаешь и
умеешь, не надо боятся.  Все хорошо. Никто от  тебя не требует  подвигов. На
амбразуру ложиться тоже не надо. Ни к чему  это. Надо  всего  лишь  выжить и
вернуться домой, а там пусть они разбираются сами что почем.
     Я энергично  замахал руками,  сделал  несколько  приседаний, не хватало
еще, чтобы ополченцы увидели мой страх.
     На улице  зашагал к своей роте. Из  темноты вынырнул Витька. Вид у него
тоже был не лучше.
     - Здорово, Витя. Как дела?
     - Так же как и у тебя, - огрызнулся он.
     - Страшно?
     - Чуть не обделался от страха. Неудобно перед Аидой показать, что трус.
     - Это не трусость, просто нормальная  реакция организма на ненормальные
обстоятельства. Как она?
     - Как-как!  Только  одного  мужа потеряла,  сейчас  второго может  тоже
потерять. Как она? Ревет  белугой.  Уходил, цеплялась за форму, еле оторвал.
Хреново все это. Тьфу.
     Оставшийся путь проделали не проронив ни слова. Лишь отчаянно курили.
     Оставшиеся  две  роты уже построилась. Ополченцы курили, разговаривали,
подгоняли   оружие.   Шум   стоял    большой.   Невдалеке   стояли   комбат,
Серега-предатель, мулла, Мишка Домбровский. Мы подошли к ним.
     - Ну что, готовы? - спросил комбат, дыша на нас свежим перегаром.
     -  Мы-то готовы,  но представь  себе, что сейчас  за всем этим  гвалтом
наблюдет  какой-нибудь  лазутчик  и по  станции передает противнику о  нашем
культпоходе, а?
     - И что предлагаешь?
     - Ничего. Просто рассуждаю вслух.
     Постепенно  к нам  стали  подтягиваться  другие роты. В темноте  урчала
бронетехника.  Иногда  кто-то  из  механиков  делал  перегазовку  и  темнота
взрывалась шумными  звуками.  Кто-то матерился в темноте,  мешая  русские  и
азербайджанские маты.
     Личный  состав построился. Первой  роты не было, она  уже ушла в  ночь.
Мужикам предстояло  пройти скрытно  около пятидесяти  километров.  Храни их,
Господи!
     Комбат начал свою речь. Ничего нового и интересного не было. Да и не то
у меня тогда было  состояние души, чтобы слушать весь этот  пропагандистский
треп.  На  занятиях  по  ППР  наслушался.  Самому  неоднократно  приходилось
заниматься этим онанизмом.
     Колотун не унимался, я отстегнул от пояса флягу с коньяком и отхлебнул.
Пока  не помогало. Но и  напиваться тоже  не следовало. Бежать  вряд  ли  мы
будем, но все равно предстояло пройти километров пятнадцать, не считая всего
остального. И поэтому  башка  нужна светлая.  О  предстоящем бое старался не
думать.
     Пошли! Пошли! Пошли!!!  Вперед, вперед! В  темноту. Топот многих  сотен
ног,  бряцанье оружия, амуниции,  грохот бронетехники, казалось, рвал воздух
на многие  тысячи осколков. Блин! Нас так услышат, заметят, замесят!!! Какие
тут  лазутчики!  Тут и глухой  не услышит,  так почувствует, как  вибрирует,
подпрыгивает  земля.  И  тут не надо прикладывать ухо к  земле,  тебя просто
будет подкидывать от вибрации.
     Вперед!  Вперед!!! Моя рота шла первой, затем техника, потом остальные.
Штаб во главе с комбатом,  начальником штаба, муллой и  Домбровским на  двух
УАЗиках позади всех, в километре.
     А я - на острие первого удара. Ротный мой - замыкающий в своей колонне.
Я поначалу шел за  первым  взводом, но надоело  глотать пыль, и ушел вперед.
Рядом со мной Вели и Ахмед. Лица их сосредоточены.
     Жарко. Пот льет ручьем. Дорога здесь одна. Не собьешься. В  темноте она
вьется желтой лентой, заметно контрастируя  с  обочинами, поросшими  травой.
Жарко,  во рту  пересохло.  Снимаю  кепи, засовываю под  погон,  расстегиваю
куртку,  закатываю  рукава  до  локтя,  так  легче.  Жаль, что нельзя  штаны
закатать  по колено. Автомат  висит стволом  вниз  на правом плече. Патрон в
патроннике,  магазин полный. Сдвоенный, перемотан изолентой.  Сзади на ремне
болтается подсумок  с тремя магазинами. В накладном правом кармане брюк  две
гранаты  РГД-5,  запалы вывернуты, лежат рядом. В левом  кармане  - еще одна
РГДэшка. Вперед, вперед!!!
     Дрожь унялась. Теперь кажется,  что  весь  я превратился в одно большое
ухо. Раньше не понимал, как  можно вглядываться  до боли  в глазах. Казалось
бы,  чего проще,  смотри,  да смотри. Оказывается  можно,  так,  что глазные
яблоки ломит от боли. И слушаешь не только ушами, но и каждой клеткой  кожи,
каждым волоском на голове, груди, руках. Вперед.
     Вот  и небольшая  развилка. По  ней направо, и  теперь мы вообще никуда
сворачивать  не  будем. Если  раньше нас от противника отгораживал холм,  то
теперь  мы у  него как на ладони.  У  развилки нас  встречает разведка - два
человека  из  числа  охранников.  Бывшие   телохранители  Сашки   и  Володи.
Показывают на  три мертвых тела. Часовые. Спали. Пока  нам везет. Вот только
они  их  сразу  зарезали.  Не   спросили  дальнейшее  расположение  часовых,
секретов, поторопились убить. Вперед, вперед!!!
     Вид  мертвых тел противника на меня действует  возбуждающе, я  жму руки
разведчикам. Значит, не зря их турки обучали! Ай да молодцы! Вперед!!!
     Кровь бурлит  в  венах,  идти легче. Только вперед. Теперь осталось  не
больше пяти километров. Большие переходы для меня не в новинку, вперед, фас,
ату, у-хо!
     Первый  выстрел прогремел неожиданно.  Что-то ухнуло впереди,  короткий
свист, далеко  слева впереди взрыв. Мина! Артиллерийская мина. Я остановился
как вкопанный. Что делать!!! Что делать! Бежать в поле. А вдруг там мины!
     Кровь уже не шумит, а бурлит в голове, кажется,  что еще секунда, и она
порвет  череп, выдавит наружу  глаза,  пот уже не градом,  а рекой бежит  по
спине, в паху все сжалось от страха, во рту сухо, воздуха мало.
     А-а-а-а-а-а!!! Я побежал вперед, поливая из автомата прямо перед собой.
Ничего не вижу. Только вперед!!! А-а-а-а!
     С  военной  точки  зрения - это глупо. Плевать, только вперед!!! С нами
Аллах  и  четыре  пулемета. Сзади ударила пушка на  БМП.  Наобум  Лазаря. Но
теперь глупо  скрывать наше присутствие. А-а-а-а-а!!!! Во рту все пересохло.
Ничего не слышу  из-за  собственного крика. Только вперед!!! Беречь патроны.
Боковым, даже  задним  зрением  вижу,  чувствую,  как за  моей  спиной  рота
расходится, растекается по полю, но она бежит!  Она бежит  вперед!!! Она  не
упала и не стала окапываться! А-а-а-а!!!
     Впереди какие-то огоньки,  они мигают, они зовут! Не сразу понимаю, что
эти огоньки - выстрелы по нам.
     Вскидываю автомат, стреляю по этим огонькам!  Бля,  а ведь так и  убить
могут! Не хватает воздуха, в правом боку уже не колет, а ломит жуткой болью,
падаю со всего размаха на дорогу и перекатываюсь на обочину. Стреляю.  Рядом
падает, задыхаясь, Ахмед.
     - Жив, Олег?
     - Ага, - я не могу восстановить дыхание.
     - Хорошо бегаешь. А что дальше?
     - Отдохнем и дальше побежим.
     - Вперед?
     - Как масть пойдет. Никто не испугался?
     - Нет, все за тобой побежали.
     - Ну вот, у меня оказывается "желтая майка" лидера.
     Перестрелка  набирала  силу. Казалось, что  нам  отвечает не  несколько
батальонов противника, а минимум дивизия.  Мины  стали ложиться ближе, шквал
огня  нарастал. Вовкины стрелки тоже не отставали и поливали  из своих пушек
позиции противника.
     Оставаться здесь  было опасно. Я пострелял еще  немного. Потом  облизал
палец, поднял  его вверх. Ветер  вроде нам  в спину.  Осветительных  ракет у
противника не было. Отдельные ракеты взлетали в  воздух, но толку от  них не
было.  Луны тоже не видать, дымы ставить  рано. До  рассвета еще час. Если и
делать рывок,  то только сейчас.  Только вперед! Потом поздно будет.  Но как
командовать войсками без связи?!
     Я сделал несколько глубоких вздохов,  прочищая легкие. Автомат в правой
руке, руки под себя, ноги подтянуть. Заметил, где строчка из пуль прочертила
пыльный след, рванул вперед.
     - Ур-р-ра! Вперед!
     До  противника  было  минимум  метров   триста,  но  темнота   искажает
расстояние. Все кажется ближе.
     Вели что-то  заорал на азербайджанском. Его крик подхватили  и покатили
дальше, он дробился, повторялся.  Но кто-то кричал русское  "Ура"! Противник
усилил огонь, я  бежал, я летел, я не дышал, только вперед!!!  Какой там бег
зигзагами!!! Я  забыл все,  что  сам  знал,  и чему учил ополченцев.  Только
вперед!!! А-а-а!  Мыслей нет! Только бушующая кровь.  Она уже во рту. Слюна,
пена летит из  открытого  рта. Осталось пятьдесят  метров  до  первых окопов
противника. Мне  кажется, что я  даже  вижу их  лица,  озаряемые  вспышками,
разрывами.
     Только  вперед!  Автомат  вскидываю, выстрел,  очередью  короткой в  ту
сторону, где была вспышка.  Что-то  прошелестело возле левого  плеча,  упал,
перекатился.  Начал себя ощупывать. Цел, но что-то было не  так.  Вытаскиваю
из-под  погона кепи.  Пуля прошла  сквозь него.  Повертел в руке,  вытер  им
потное лицо, выбросил. Еще немного и начнется рассвет, но  и лежать тут тоже
долго нельзя. Или окапываться, или вперед. Но нарываться на пулю не хочется.
Из-за спины лупят  пушки Володькиных молодцов. Потом  они смолкли.  Замолк и
противник.  И все услышали  какой-то захлебывающийся, прерывистый вой, крик.
Это же Сашка!!!
     Я  вскакиваю,  вперед!  Видна  перестрелка  в тылу противника,  зарево,
всполохи. Достаю гранату, вворачиваю  запал,  рву  кольцо.  Автомат в  левой
руке, граната в правой. Эх, не докину!
     Бегу  вперед. Все ближе и ближе, кожей  чувствую, что я уже не  первый.
Далеко на левом фланге  уже идет бой в окопах.  Вижу всполох  впереди  меня.
Размахиваюсь  правой  рукой. Резко  останавливаюсь,  кидаю  гранату  вперед.
Автомат в правую руку, низко нагибаю голову. Так в училище нас учили, но там
башка была в каске, а тут лишь волосы. Взрыв. Вперед.
     Вели, Ахмед  топают  сзади. Вот и  окопчик. Вижу мертвое  тело.  Прыгаю
туда.  На всякий  случай тыкаю тело  автоматом.  Не двигается,  но  чтобы не
рисковать  всаживаю  короткую  очередь  в  бок.  Тело   вздрагивает  в  такт
выстрелов.  Но положения  не  меняет.  Эта короткая очередь  опустошила  мой
магазин.  Достал последний.  Когда я их  менял  не  помню,  не  время сейчас
освежать в памяти, но то, что я выбрасывал  пустые  - это плохо, надо учесть
на будущее, машинально отмечаю про себя.
     Шарю у  покойного  на  поясе. Вот  и подсумок.  Главное,  чтобы  калибр
подходил.  Тоже  один магазин.  Пальцем ощупываю  патрон. Вроде  мой калибр.
Пристегиваю к своему автомату. Вперед!
     Бой в тылу противника разгорался не  шуточный. Но наших  там была всего
рота, а против нее минимум батальон!
     Держись,  Сашка!  Я  рванул  вперед,  пока  разбирался  с  покойником и
магазинами, многие уже ушли вперед. Охрана моя тоже  убежали куда-то вперед.
Защитнички  хреновы. А  кто же мое тело  будет оборонять?! Мы  были  уже  на
окраине села. Темными пятнами стояли дома. Их-то я боялся больше  всего. Там
можно было спрятать целое отделение и держать оборону долго.
     Но молчали дома, зато за ними, на  соседней улице слышны были выстрелы,
видимо, там вторая линия обороны. Я достал вторую гранату, запал - туда, где
ему  положено,  снаряженную  гранату - в карман.  Вытираю  тыльной  стороной
ладони пот со лба.  Сзади  слышен топот и  грохот.  Подтягиваются  остальные
подразделения, и техника въезжает в деревню.









     - 57 -

     Беру  курс на всполохи, что в тылу у противника. Надо пробиваться Сашке
навстречу.  Останавливаю мимо  пробегавших ополченцев и кричу, чтобы  шли со
мной  на  прорыв.  Бежим вперед  по  каким-то огородам.  Спотыкаюсь,  падаю,
чувствую,  что ногу  здорово  ободрал, прихрамываю бегу. Ковыляю вперед. Бои
ведутся ожесточенно,  но как-то  очагово.  Видно, что  армяне понарыли окопы
местами. Но как-то мало сил для трех батальонов. Не тянет противник на такую
силу. Впереди нарываемся на мощный бой. Его ведут ополченцы второй и третьей
роты. Вклиниваемся. В двух домах засели армяне и поливают огнем. Обойти тоже
нет возможности.  Расстояние метров  двадцать.  Зажженные дома  уже освещают
местность,  на востоке начала прорисовываться  полоска  рассвета. Не здорово
это.
     Вытаскиваю  гранату,  прикидываю  расстояние.  Попробовать  можно.  Рву
кольцо,  размах, кидаю.  Смотрю, чувствую, как  она летит. В  окно, в гнездо
пулеметное.  Забыли  заложить  окна  мешками  с  песком. Вот  и  получите за
собственную лень.
     Комната озаряется огнем,  а потом слышен глухой разрыв. Из дома повалил
дым.  Начался  пожар.  Ополченцы  начали  гранатами  закидывать  противника.
Некоторые гранаты отскакивали от стен и  взрывались  на земле.  Я на  всякий
случай  лег на землю. Наших - странно, я поймал себя на мысли, что назвал их
"нашими", -  человек тридцать,  пусть повоюют. Тем  паче, что многие  "наши"
взяли Ф-1. У них разлет осколков  двести метров, и если она рванет на земле,
то  наши внутренности повиснут на  проводах  новогодними гирляндами. Это уже
как пить дать!
     Охота пить, но знаю, что воды нет, лишь коньяк во фляге. Попробую. Снял
флягу. Поболтал ее, выдох, глоток.
     Твою мать, дыхание  перебило. Ободранное  криками  и бегом  горло обжег
коньяк. Тут раздался  взрыв.  Мощный взрыв. Все  это совпало  с моим кашлем.
Ополченцы попали "эфкой" в дом. Один очаг сопротивления подавлен.
     Рванули вперед. Человек  пять  остались проверить дома. Сзади раздались
маты на азербайджанском и русском и выстрелы. Чей-то крик. Не важно, вперед!
     Вот и противник.  Он ведет бой на обе стороны. Сражается и с  нами  и с
Сашкиной первой ротой. Поднажали, добежали, упали. Гранаты к бою. Последняя,
третья граната, полетела в окопы армян. А их не так уж и много, может,  и не
было трех  батальонов? Или у них батальон называется рота? Стреляем. Остался
последний  магазин.  Хреново,  очень  хреново.  С  голыми  руками  особо  не
навоюешь.
     Оглядываюсь.  Мозг  как-то странно  работает,  раньше  не  замечал, что
происходит вокруг,  какое-то "тоннельное  зрение".  Лишь то, что  впереди, и
резкое шевеление  по бокам, да вспышки от выстрелов и разрывы гранат. Теперь
же  в  свете пожарищ  и начинающегося рассвета увидел трупы людей,  домашних
животных,  следы,  воронки   от  разрывов  снарядов,  покалеченные  деревья,
разрушенные дома.
     Рядом  со  мной  лежал  труп,  -  судя  по  форме,  не  азербайджанский
ополченец.  Половину  головы  ему  снесло,  нижняя  часть  лица  еще  как-то
сохранилась,  а  вот верхней не было. Какое-то  месиво, из  которого торчали
ослепительно  белые осколки черепа. Руки раскинуты, правая рука  еще сжимала
пистолетную  рукоятку автомата.  На  груди был  разгрузочный  жилет, из него
торчали рожки. Пригодятся мне.
     Подавляя  в  себе  брезгливость  и  поднявшийся  комок  тошноты загоняя
внутрь, я подполз  к покойному. Стал расстегивать застежки на жилете. Кровь,
какая-то  слизь успела пропитать жилет. Пальцы  скользили. На поясе  у трупа
висел  нож в ножнах. Хороший  охотничий нож.  Рванул его. Тошнота все больше
подкатывала. Обрезал застежки, вытащил так необходимые автоматные рожки. Нож
воткнул рядом с телом. Не мое, не надо мне это. Откатился от тела. Отстегнул
флягу, глоток, еще глоток. Тошнота отступила. Теперь смотрим, что мы видим.
     Около  двух  рот держит  круговую  оборону против трех  наших рот. Силы
равны.  Могло быть  и  похуже. Они в домах и в  окопах. Мы тоже в домах и  в
окопах.
     Пристроился  рядом  с кучей мусора, это когда-то было  половиной  дома,
сейчас просто какой-то строительный мусор. Выбираю цель. То, что далеко, мне
не надо, поближе бы.
     Метрах  в пятидесяти какой-то армянский ополченец лет  тридцати в окопе
рвет кольцо  у гранаты. Очень характерное  движение.  Сейчас будет вставать,
чтобы  бросить ее.  Вскидываю автомат, вот он начинает  разгибаться, выбираю
люфт, жму на крючок. Автомат коротко дернулся. Попал!!! Фигурка в прицельной
планке дернулась и упала вниз. Тут  же раздался хлопок  в окопе  и небольшая
вспышка. Тут же из окопчика выскочил еще один,  держась за плечо, его тут же
скосила очередь.  Неплохо.  Один выстрел  и  двоих. А  может, и  троих убил.
Смотрим дальше.
     Мне понравилось стрелять  не наугад, ставя перед собой стену из пуль, а
вот так умно. Выискивая цель.  Я прямо таки упивался сам собой.  Ах, какой я
умный и хороший! Ай, да, Пушкин! Ай, да сукин сын! Ай, да Олег! Молодец, так
держать.
     Смотрим  дальше.  Вон  в  доме на чердаке  засел армян. Гранатой его не
взять,  а  вот  выцелить можно.  Тот явно патронов не  жалел,  выкашивал все
вокруг.  До него метров сто, меня  он не  видит,  да и мусор  меня прикроет.
Ставлю  прицельную  планку  на  сто  метров, переводчик огня  на  одиночный.
Выцеливаю, глаза слезятся. Закрываю  глаза, моргаю. У меня один выстрел. Это
самый главный выстрел. Каждый выстрел надо отработать по максимуму.
     Выбираю люфт. Тяну  спуск  дальше. Даже не почувствовал,  как произошел
выстрел. Я мысленно был с  пулей, вот она выходит из канала ствола. Я вместе
с ней. Лечу вперед. Воздух плотный. Мне приходится рвать его. Ветер пытается
меня столкнуть с  траектории, я лечу  по прямой. Вращаюсь вокруг  своей оси.
Наматываю воздух  на  себя, как  в аппарате наматывают сахарную вату. Вот он
чердак. Вот оно окно. Вот моя цель. Вперед! Только вперед, теперь меня ничто
не  остановит.  Я  врезаюсь в  горло  пулеметчика.  Кожа человеческая  такая
тоненькая, я даже и не чувствую ее. Потом идет гортань, окруженная кольцами,
я рву эти кольца и прохожу насквозь. Эта человеческая плоть немного изменила
мой полет. Я врезаюсь в  деревянную  балку перекрытия. Оборачиваюсь. Человек
схватился за горло и упал на спину. Его глаза открыты. Он мертв. Моя работа!
Пулемет замолчал. Рядом никого нет. Это был последний защитник этого дома.
     Я ощущал себя своей пулей. Явственно  видел, как все это произошло. Все
это мгновенно пронеслось у меня в голове.
     Азербайджанские  ополченцы  мгновенно рванули  вперед,  захватили  дом.
Потом послышался грохот подъезжающей бронетехники, и началась веселуха!
     Снаряды  и  пулеметные  очереди  разрывали  тела противника. Мы азартно
поддерживали  ополченцев огнем, добивали тех, кто выползал из укрытий. Через
пятнадцать минут все было кончено. Деревня была наша. А я был жив!!! Спасибо
тебе, Господи, Аллах, Судьба, за то, что я жив!!! Счастье, меня захлестнуло.
Жив!
     Я закурил.  Растер грудь, потянулся. Живой! Для первого раза очень даже
неплохо! Ни царапины, ни контузии! Посмотрим, как там остальные!

     - 58 -

     Я отстегнул последний  рожок. Там оставался  один  патрон. И еще один в
патроннике. Однако! Могло  и не хватить. Ополченцы пошли вперед. Пинками они
доставали еще живых солдат противника. Тут же их избивали, срывали амуницию.
Иногда раздавались выстрелы. Кого-то расстреливали.
     Я  пошел назад.  К  технике. На ближайшей  БМП сидел Вовка,  он  весело
болтал ногами и курил. Рожа его была черная от  грязи и копоти, только белки
глаз и зубы сверкали среди этой черноты.
     - Как дела, пехота? - я подошел поближе.
     - Олег! Живой! - Вовка спрыгнул, подбежал поближе и обнял меня.
     - Живой. Ты сам-то как?
     - Великолепно. Ни одной машины не потерял. Что-то где-то поломалось, но
все фигня. Все живы у меня.
     - Если бы ты  со  своими  коробочками не подъехал  вовремя,  нам бы тут
плохо было. Молодец!
     - А ты как думал. Своих не бросаем. А остальные как?
     - Не знаю. Пойдем Сашку поищем.
     - Зачем ходить? Садись - поедем!
     Я залез на  броню  БМП, и  мы поехали. Через  полчаса мы были с  другой
стороны поля  боя. Тут увидели следующую картину. Сашка стоял  и  размахивал
автоматом, отгоняя  "воинов  Аллаха" от  раненого  армянина.  Наши  боевики,
что-то кричали, трясли оружием.
     - Володя, пугни их.
     - Сейчас!  -  Володя нырнул в башню,  задрал  ствол пушки и выстрелил в
воздух.
     Все обернулись.
     - Что за шум, а драки нет? Саша, помощь приехала.
     Слава богу, мужики, вы очень вовремя. Я тут кое-как отбил раненого, они
хотели его убить.
     - Один хрен убьют, не сейчас, так позже, - Володя махнул рукой. - Ты же
не будешь его  охранять  круглые сутки. Брось. У них свои разборки. Полезай,
поехали!  - Володя  отбросил окурок  и  уселся  на край  командирского люка,
свесив ноги внутрь башни: - Хочешь - сам добей, чтобы не мучался.
     - Ты что, охренел? - Саша был в ярости.
     -  Ладно, тащи его  сюда,  отвезем в  медпункт. А там, что бог на  душу
положит.
     -  Эй,  вы.  Да-да,  ты  и ты!  -  я  показал стволом  автомата на двух
ближайших  к  Сашке  ополченцев. -  Берите  раненого  и  тащите сюда, и  без
фокусов.
     Они, ворча  проклятья в наш адрес, помогли раненому забраться на броню.
Тот был  ранен в ногу,  ступни  не было. Голень перехвачена  ремнем.  Торчит
острый  осколок кости. Уже  не белый, а грязный. Зато  сам раненый был белый
как мел.  Каждое  движение,  каждый толчок отдавался болью на  его  лице.  Я
отвернулся. Не жилец. Дай бог до Аиды его довезти.
     Сашка  легко  запрыгнул  на броню.  Поздоровался со  мной,  с  Володей.
Поехали! БМП развернулась на месте, и мы отправились в тыл.
     - Где-то разместиться надо! - проорал мне Сашка.
     Я кивнул головой.
     - Надо. Где-нибудь рядом с медициной, чтобы Витьке далеко не бегать.
     - Согласен, - Саша радостно кивнул. - А как он?
     - Не  знаю.  Если  живой, то рядом  с Аидой где-то.  Если его там  нет,
значит, будем искать.
     - Логично.
     - Может, школу займем? - это Володя с башни.
     - Не получится, там штаб будет!
     - Откуда знаешь?
     -  По опыту,  как  кто-то воюет,  так  в первую очередь штабы занимают.
Детишки воюют, а не учатся.
     -  Согласен.  Как  немцы  приходят,  так  школу  и  занимают.  Может  -
сельсовет?
     - Давай, если целый. Только сначала в медпункт.
     - Поехали. А где он?
     - Наверное, там, где входили.
     -   Водила,   гони   туда,  где   мы  заезжали!  -  это  Сашка  проорал
механику-водителю.
     Тот сидел "по-походному", лишь кивнул головой в ответ.

     - 59 -

     Поехали по той улице, по которой заходили ночью. А село-то было богатое
до  войны. Большие каменные дома, богатейшие сады. Сейчас от  этого остались
лишь  воспоминания. Больше  половины  домов уничтожено. Ночью  все  казалось
иначе. Из развалин видны  испуганные  лица стариков,  детишек, женские  лица
тоже мелькали. Я уцепился одной рукой за выступ на броне, ногой тоже  уперся
в какую-то  скобу.  Закурил. Лицо приятно обдувал утренний ветерок. Приятно.
Живой! Вся  жизнь  впереди! Главное,  чтобы  Витька был  живой  и  целый,  а
остальное -  ерунда. Сашка с Володей  живы, ни царапины.  У Мишки тоже все в
порядке. Комбат не воюет, а командует.
     Вот  дом, почти на  въезде  в  деревне. На дереве  развешена  простыня,
красной краской нарисован полумесяц. Все, приехали.
     - Эй, раненый, слышь, приехали. - Сашка обернулся к своему спасенному.
     Но тот лежал, открыв рот, и  остекленевшими глазами смотрел  в утреннее
небо.
     - Отмучался, Саша, - я положил ему руку на плечо. - Ты старался, сделал
все, что мог.
     - Ему и восемнадцати еще не было, пацан.
     - Не переживай. Это чужая война.
     Из дома выскочил Витька. Не было на нем бинтов. Только грязный, как все
мы.
     - Жив, старый пень! - я заорал, спрыгивая с брони.
     Мужики последовали моему примеру. Обнимались. Все живы, ни царапины, ни
контузии! Чудо, да, и только.
     - А я после боя сюда сразу рванул.
     - Мы так и поняли, где тебя искать-то! Где Аида?
     - Работает. Там у нее столько работы! Столько раненых!
     - Мы вот тоже одного везли, но не довезли. Умер пацанчик.
     -  А, вон давайте его к стене, туда убитых складывают. Кто раненый был,
да не вытянул.
     Мы с прыгнули с брони, взяли убитого  за воротник и единственную  целую
ногу, и  понесли  к  медпункту.  Руки  его раскинулись  и  в  такт  движению
качались,  обрубок ноги тоже  качался. Казалось, друзья несут  пьяного друга
домой. Вот только его  жена не будет нас ругать, а он уже никогда  не  будет
оправдываться, почему же так напился.
     Когда  я был  в  бою, то как-то не  думал о мертвых,  обшаривая их  еще
теплые тела в поисках боеприпасов, а сейчас меня мутило. Вроде ничего он мне
не сделает,  не вскочит,  не укусит, но  что-то во  мне протестовало,  комок
тошноты подкатывал к горлу.
     Я  старательно  отворачивал  лицо,  отводил  глаза  от  мертвого  тела.
Несколько  часов назад он  мог убить  меня, или кого-нибудь из  мужиков, что
сопя,  молча  тащили это  обмякшее, уже грузное  тело.  Вряд  ли  он  так бы
надрывался.  Сашка  его  защищал.  Теперь  шмыгал  носом.  Хотел   совершить
благородный поступок, могли самого  прибить, но не побоялся, дернулся против
вооруженной  толпы. А итог? Труп, который мы тащим пятьдесят метров. Вот уже
и  стена  дома.  Тут  уже   похоронная  команда,  совершает  предварительные
приготовления к погребению.
     Под стеной аккуратно были разложены пять тел,  запястья рук у них  были
связаны, нижняя челюсть подвязана. Нет, не люблю я покойных. Не для меня эта
работа, вот так с ними возится. Кому-то надо, но только не мне. Позывы рвоты
усилились.
     Все  трупы были  в  земле,  в грязи. У всех были  пулевые  отверстия. У
одного, лежавшего у стены, была выворочена правая лопатка,  видимо, выходное
отверстие от осколка. Я отвернулся.
     Завидев  нас с  ношей,  они  поспешили навстречу, но  когда поняли, что
парень с "другой" стороны, заорали, чтобы его убрали.
     После  боя,  нервов, мы все были  страшно злые, заведенные,  поэтому  и
ответили соответственно:
     - Заткнитесь  и  занимайтесь чем  надо. Мы  пока  воевали,  вас там  не
видели. Вопросы? Вперед, юноши!
     Они что-то стали нам объяснять на  азербайджанском, но мы лишь  махнули
рукой и пошли в сторону  БМП. Закурили. Комок тошноты вроде унялся. Но затем
поднялся и меня начало рвать.

     - 60 -

     Я  оперся обоими  руками  на "нос"  БМП. Выворачивало наизнанку  долго,
мучительно, казалось,  что с  рвотными массами  выходят все органы.  Кровь в
голове пульсировала, выдавливая глаза, разрывая голову на  мелкие осколки, в
глазах потемнело.
     Вроде ничего  не  ел, но все  что-то продолжало выходить. Во  рту  была
горечь. Желчь.  С  меня лил пот. Так  продолжалось минут  пять. С  трудом  я
прекратил.  Встал,  долго не  мог  отдышаться и прийти в себя.  Мужики  меня
поддерживали.
     - Ничего, Олег, бывает. Сами еле сдержались, но у тебя, видать, желудок
слабый.
     - Ага, что-то не то съел, - пытался я острить.
     - Это не переваривается. Это война, - поддерживал меня Сашка.
     - Куда мы?
     - Да вот домик рядом свободный, там и обоснуемся.
     Я поднял голову. Хороший двухэтажный каменный дом, с крытой верандой по
всему второму  этажу. Видны следы войны.  Стекол  во всем  доме  нет,  двери
выбиты взрывом, на  петлях болтаются обрывки  дерева. На  стенах  выбоины от
осколков. Забор  во многих  местах проломлен. Везде  толстый слой  пыли.  От
некогда богатого сада остались лишь несколько чудом уцелевших деревьев.
     Внутри дома все перевернуто. Были здесь  мародеры. Выключатели выломаны
с кусками штукатурки, люстры вырваны с "мясом". Большей части мебели нет. По
всему дому раскиданы фотографии, какие-то бумаги, письма. Из всей  уцелевшей
мебели  остался лишь стол  на кухне, две  табуретки.  Для  жилья  мы выбрали
комнату  на  втором этаже.  Из соседних брошенных  домов  притащили топчаны,
диваны, стулья, кое-как подмели, забили окно, чтобы не дуло, сверху прошлись
куском толи.

     - 61 -

     На улице послышался рев машин. Мы вышли. На двух УАЗиках ехал комбат со
своей свитой. Завидев нас, остановился. Важный, но в стельку пьяный.  Модаев
и Мишка тоже навеселе.
     -  Круто вы приезжаете. Бой уже  часа четыре назад  как  окончен,  - не
выдержал первым Володя.
     - Когда хочу, тогда приезжаю! - пьяно возразил комбат.
     - Как  все прошло,  мужики? Рад вас видеть живыми!  - Мишка  бросился к
нам.
     - Хреново. На учениях все было проще. А вы чем занимались?
     - К родственнику комбата заехали. Потом приехал посыльный,  сказал, что
мы победили.  По  этому поводу еще немного посидели. Отправили посыльного  к
Гусейнову. Наверное, скоро сюда приедет.
     -  М-да,  хорошо  быть  командиром  в этой армии.  Сиди,  пей.  А потом
принимай  и  отправляй гонцов. Нужно  точно  будет  остаться  здесь,  такими
темпами я  за  пару лет  министром  обороны стану. Тьфу! - Сашка сплюнул под
ноги.
     - Но-но! Не плюйся мне тут! - Модаев начал хорохорится.
     - Заткнись, пацан,  - Сашка еще раз плюнул под ноги  и  не оборачиваясь
пошел в дом.
     - Да, я вас!.. - начал начальник штаба, но ему не дал закончить Витька.
Подошел сзади.
     -  Слышь, блоха на побегушках, пока  мы  тут победу тебе  доставали, ты
сидел и водку жрал, поэтому увянь, сука штабная. Все понял?
     - Я с вами еще разберусь!
     - Ну-ну, попробуй.  Будешь  сам  воевать за всех нас, а мы будем в тылу
водку жрать. Пшел вон отсюда, - я не выдержал и тоже встрял.
     -  Ничего, командарм  приедет, я все ему  расскажу! - пригрозил Серега,
направляясь к машине.
     Комбат  тупо,  мало  что понимая, смотрел  на  нашу  перебранку  и тоже
потопал за Серегой. Мулла не выходил из машины, лишь сверкал стеклами очков.
     - Не круто ли вы с ним, а, мужики? - Мишка остался с нами.
     - Да пошел он! Козел вонючий. Что-нибудь интересное узнал?
     - В принципе  ничего. Только пили. Комбат  молчал, Серега ему дифирамбы
пел, какой комбат умный и дальновидный  и вообще, какой  он мудрый армейский
командир. Чмо!
     - А ты что?
     - А я что? Тоже пришлось пить. Но не так как комбат, мне с ним тягаться
рано. А то бы помер давно от разрыва печени.
     - Когда Гусейнова ждут?
     - К вечеру. Они  тут  в школе разместились,  команду  дали, чтобы  всех
пленных в подвал школы складировали.
     - Как ни школа - так тюрьма. Скоро тут никого не останется, кто грамоте
обучен, все либо пленники, либо палачи.
     - Пусть делают, что хотят, только бы удрать поскорее.
     -  Что-то  нашей охраны  не видно,  может  поубивало?  -  Витя покрутил
головой.
     -  Во время  боя  видел недалеко от себя, а  потом потерялись.  В  роты
пойдем?
     - На хрен. Ротные у  них есть, пусть командуют, комбат есть, пусть сами
оборону  продумывают.  Хватит,  наработались  на этих шакалов. Надо  будет -
пригласят. А ты, Миша, извини,  но тебе там надо быть. Ты наши глаза и ушки.
Извиняй, брат.
     - Ох, ребята, если  бы вы только знали, как мне все охренело! Противно!
Сидишь, молчишь,  поддакиваешь, а с таким бы удовольствием в рожу дал одному
и второму. А муллу с Модаевым, будь моя воля, на полоски бы распустил. Более
зловредных уродов не видел. Может, хватит?
     - Нет, Миша, иди. Тут от тебя пользы чуть. Самое главное,  чтобы комбат
тебе доверял, а остальные шакалы - пустое место.
     - Не король делает свиту, а  свита короля, -  Мишка важно поднял  палец
вверх.
     - Иди,  не умничай. Ты  наши  документы добудь, а потом  мы  дадим тебе
пострелять из пистолета, только маме не говори.
     - Да пошли вы. Где школа?
     - Прямо по этой улице, через два квартала свернешь направо и упрешься в
нее.
     Послышался грохот бронетехники. Из-за  угла вывернула БМП. Остановилась
рядом с нами.
     - Это наш караул пожаловал, - пояснил Володя, глядя на наши недоуменные
рожи, - не нам же самим охраняться.
     - Неслабо.
     - Ну что, Виктор, у  тебя чего новенького? -  я взял своего друга, и мы
пошли на веранду второго этажа, уселись на обломки мебели и закурили.
     - Все нормально. Аида страшно рада, что я живой!
     - Ну, еще  бы! Я  тоже  рад, хоть я и не твоя жена. Просто люблю  тебя,
черта такого! Как у нее самочувствие?
     - Вроде все хорошо. Сделала она еще раз анализы. Точно беременна.
     - Кого хочешь-то?
     - Сына, конечно. Будет дочь - пойду на второй заход.
     - Ну-ну, не перестарайся! Ей сейчас покой нужен и усиленное  питание. Я
сильно  в этих  делах не  разбираюсь,  просто  по  логике  вещей  так должно
происходить, а не на войне торчать. Родится опять какой-нибудь военный,  или
того хуже - Пиночет,  она  же переживает и за тебя и за происходящее.  Может
получиться какой-нибудь урод или очень больной ребенок.
     - Спасибо, утешил.
     - Пожалуйста, мне для тебя ничего не жалко. Увози ее отсюда.
     - А как?
     - Каком кверху.  Гусь сегодня приедет,  поговори  с ним, объясни что  к
чему. Мало  ли  докторов что  ли во всем  Азерстане? Найдут другого,  только
смотри, не домогайся!
     - Нет, ты что, я очень люблю Аиду.
     - Зарекался козел в огород не ходить!
     - Как мужики себя показали?
     - Отлично, хоть в огонь и в воду. Жить-то здесь будешь?
     - Нет, конечно. У Аиды.
     - Здесь недалеко, если что - шуми, прибежим, поможем.
     - Спасибо, ладно, мне пора.

     - 62 -

     Витя ушел к  своей жене. М-да, ситуация, надо  что-то думать, чтобы  ее
отсюда  вытащить,  желательно  отправить  на  Большую   землю,  к  Витькиным
родителям. Заодно и весточку передаст всем родителям  да близким, а те пусть
уже  думают, как нас отсюда вытащить.  Неплохая идея,  ай,  да Пушкин!.. Гуд
бай, Америка!
     Я зашел в комнату, где мы разместились. Там были Ахмед, Вели и еще трое
охранников наших друзей по несчастью.
     - О, привет, мужики! Рад, что целые.
     - Мы тоже рады, Олег, что вы живы.
     - Ну что, вы довольны? Не сбежали, не  струсили. Мы свою часть договора
выполняем. Сколько погибших, раненых?
     - Двадцать два  погибших и  тридцать  один  раненый. Но  многие  легко,
поэтому останутся воевать. Спасибо вам. Для нас вы уже не пленные, а друзья.
     - Родственники-то живы? Отец, брат?
     - Все хорошо.
     - Нам уйти?
     - Не знаю, вроде и не в обузу вы нам, а с другой стороны от поклонников
муллы  тоже  оборона нужна,  ведь  мы их прибьем, а  потом они нас.  Займите
соседний дом. Не в обиде?
     - Нет, конечно.
     Тут на улице послышался грохот на  улице.  Слышно было, что ехала целая
колонна. Мы вышли на террасу.
     В деревню въезжала колонна из двадцати транспортных средств. Тут были и
трактора с тележками, и грузовые машины,  в самом  хвосте ехали три подводы.
Колонна шла очень медленно.
     - Это за убитыми и ранеными? - спросил Сашка.
     -  Им  мы  тоже  отдадим  и  раненых и  убитых,  а  в  основном  -  это
родственники тех, кто воюет. Приехали за трофеями.
     - Не понял! - я был поражен.
     -  Все просто. Очень  многие  идут воевать  из-за трофеев.  Работы нет,
денег нет, а тут можно поправить свое хозяйство.
     - С ума сойти можно! - Володя тер лицо, отгоняя видение.
     - Так значит, мы рисковали  жизнями лишь ради трофеев?  Ни фига себе! А
вы что не бежите, и добываете себе пару овец да ковер?
     - А мы воюем за независимость нашей Родины, - Ахмед был серьезен.
     - Ну, слава богу, я уж думал, что тут  сборище мародеров. А много таких
как они?
     - Хватает, - уклончиво ответил один из бывших охранников.
     - Гусейнов об этом знает?
     - Знает. Если не давать людям трофеи, то многие разбегутся.
     - Понятно. А почему они не забирают раненых, или сначала за добычей?
     - Они скоро поедут назад и заберут раненых.
     - Кому война, а кому мать родная. Тьфу! - Сашка смачно плюнул вниз.
     - Пошли поедим.
     - Есть что-нибудь?
     - Есть, мы тут принесли вам, на пару дней хватит, потом еще принесем, -
Вели показал на мешки, сложенные возле стены.
     - Тоже трофеи? - Володя опасливо покосился на мешки.
     -  Трофеи. Другого  пока ничего кушать нет.  Мы  же  знаем,  что вы  не
пойдете себе искать, вот и позаботились.
     - А себе что-нибудь поесть оставили?
     - Есть у нас. Мы пошли.







     - 63 -

     Они  ушли,  мы стали вываливать еду.  Было  ее действительно  немало. И
хватит не на пару дней, а гораздо больше. Тут было мясо  вяленное, армейская
тушенка, круги сыра, колбаса, банки с соленьями и большая бутыль с  домашним
вином. Пахло оно хорошо. Быстро накрыли  стол. У мужиков разжился патронами,
снарядил  магазины,  пару гранат сунул  в карманы. Поели и пошли осматривать
окрестности.
     Война и то, что деревня неоднократно переходила из рук в руки, оставили
свои следы. Разруха, запустенье,  сожженные, развороченные дома, погубленное
хозяйство.  Тем не  менее,  мы  видели,  как  ополченцы  и  их  родственники
вытаскивали и  грузили на транспорт  чудом уцелевшую мебель, кули с мукой. В
сторонке стояла  бабушка и тихо плакала.  Плакала беззвучно,  лишь  кончиком
черного платка вытирала слезы с морщинистого лица.
     - Мужики,  вы  как хотите,  а я так  больше не могу!  -  Сашка поправил
автомат и пошел в сторону мародеров.
     - Саша не надо! Хуже будет! - я крикнул ему вслед.
     Он лишь махнул рукой, взял автомат наизготовку и передернул затвор.
     - Ну что, пошли. А то  сейчас  такое начнется, втроем от  батальона  не
отобьемся, - Володя тоже снял автомат с предохранителя и передернул затвор.
     - Пошли.
     Во дворе уже поднялся крик.
     Посреди двора стоял Сашка, наведя автомат на грузивших  вещи мародеров.
Они  орали друг на друга. Кроме мата  ничего  не было. Преимущество было  на
нашей  стороне.  Грузить  с  автоматами  не  удобно, поэтому они  их  где-то
оставили.  А  у  нас  их  три  штуки.  Их, правда,  пятеро,  но  безоружных.
Мародерствовать тоже надо уметь.
     - Все,  что здесь взяли  - назад! Я сказал,  быстро  назад! - перемежая
слова густым матом, орал Сашка.
     - Они  тоже нас  грабили! Это все  наше по праву войны! - отвечали  ему
ополченцы-мародеры и их родственники. - Пошел вон, русская свинья!
     - Ах,  так! Я, значит, русская свинья! - Сашка дал очередь перед ногами
ополченцев. - Что-то я  вас не видел в первой роте,  когда мы одни рубились!
Все назад!
     Мы  сняли автоматы и направили  на мародеров. Те повиновались и пошли в
дом,  перетаскивая  с  машины награбленное.  Когда  все  закончилось,  Сашка
подошел к бабушке и сказал:
     - Бабуля, не бойся, никто тебя не тронет!
     Она  стояла и  не говорила ни слова, просто смотрела и  плакала.  Слезы
текли по ее морщинистому лицу, падая на грудь, на высохшие, перевитые узлами
вен руки, стекали и падали на землю.
     Володя  подобрал  кусок кирпича  и  написал  на  воротах: "Не  трогать!
Опасно! Под охраной инструкторов! "
     - Думаешь, поможет? - я скептически смотрел, как Володя выводит буквы.
     - Посмотрим, - он отбросил кирпич. - Пошли.
     -  Куда? Спасать село от разграбления? Не получится.  И не  мечтай! - я
отбросил окурок.
     - Пойдем в штаб, посмотрим, чем они там занимаются, как приготовились к
внезапным атакам противника.
     - Ты думаешь, там кто-нибудь думает о  чем-нибудь,  кроме  празднования
победы и мародерства? Дико сомневаюсь.
     - Вот и посмотрим.
     Мы пошли дальше  по селу. Везде  была та же картина. Выносили и грузили
на различный транспорт все, что могло сгодиться  в хозяйстве. Сашка пару раз
порывался броситься на них, мы с Володей с трудом оттаскивали его. Он только
матерился, плевался, грозил мародерам оружием.
     Подошли  к  школе.   Возле  нее  было  много  пьяных  ополченцев.   Они
расположились  в  живописных  позах рядом  с  крыльцом.  Кто-то спал.  Воины
Аллаха!
     Подводили пленных, избитых, раненных. Некоторые были  без формы, лишь в
трусах.  Они  шли, опустив  голову,  их  пинали сзади,  толкали  прикладами,
пристегнутыми  рожками  к  автомату.  Они падали  в пыль, грязь,  пинками их
заставляли подниматься  и идти  в здание школы. Тех, кто был не  в состоянии
передвигаться,  или  был  без сознания, брали за ноги и  тащили туда же,  их
головы болтались и бились о камни.
     Сашка свирепел от увиденного, мы зафиксировали его руки с обеих сторон,
прижали их. Он дергался и отчаянно матерился.
     -  Саша,  успокойся. Помочь  мы им  все  равно не сможем.  Только  хуже
сделаем. Эти негодяи  могут  нас заставить расстреливать этих бедолаг, чтобы
кровью повязать, - увещевал его Вова.
     - Мы здесь не для того, чтобы их спасать, самим бы спастись, - вторил я
ему.
     - Но так же нельзя! - бился Сашка у нас  в руках. - Это же  не война, а
безумие какое-то! Воевать ради  мародерства! Пленных  вот  так, как скотину,
вести на бойню. Их же просто убьют! Поиздеваются и убьют! Ненавижу!
     - Ты можешь что-нибудь изменить?
     - Да, могу! Я пойду и убью, задушу, разорву комбата и это чмо - Модаева
вместе с муллой!
     - А дальше? Что дальше,  Саша? К стенке? И все? Придет  новый  комбат с
новым  Модаевым.  Может, даже  еще  хуже. И что? Все наши  смерти - коту под
хвост! - я пытался вразумить его.
     - Плевать! Пустите!
     - Тихо, на  нас уже обращают внимание. Тебе надо обращать внимание этих
зверей? Тебе нравится эта публика? - голос Володи звенел от напряжения.
     Ему тоже нелегко было сдерживать себя, и удерживать от глупостей Сашку.
     - У  меня есть идея другого  рода, - начал  я. - Аида  беременна. Мы ее
отправляем  отсюда. Она едет  к Витькиным родителям. Там  передает весточки,
что  мы  здесь. Живы, относительно  здоровы, но выбраться  не  можем.  Пусть
Родина помогает!
     - Аида залетела? Ничего себе! - Володя присвистнул от  удивления. - Ай,
да Витька, ай, да молодец! Наш пострел везде поспел! Молодец!
     - Ага. Поможет тебе Родина!  - Сашка злорадствовал. - Положила  она  на
тебя с  прибором! Нахрен  ты  ей нужен! Пошлют по линии МИДа  запрос  в  МИД
Азербайджана, а  те ответят, что  знать  не  знают, или, что  воюешь ты в их
армии совершенно добровольно, принял гражданство вместе с  исламом.  "Альфу"
тебе на выручку не пошлют!
     - Попробовать можно,  может и получится. А  Аида с Витькой согласны?  -
Володя призадумался.
     - Витек согласится, а вот как Аида - не знаю.
     -  Попробовать можно.  По крайней мере, хоть  ее  из  этого ада спасем,
она-то вообще на царицу подземного царства не тянет!

     - 64 -

     Вошли в здание штаба -  бывшей школы. Повсюду валялись учебники, книги,
тетради, классные журналы, по коридору гулял ветер. Полупьяные ополченцы без
дела  слонялись  по кабинетам, пиная тетради, весело гогоча. Кто-то  полез к
нам   целоваться,   еле   отпихнули,   в  спину   нам  понеслась  брань   на
азербайджанском.
     Из подвала доносились крики и вопли, снизу поднимался бледный  как  мел
Мишка Домбровский. Левой  рукой он рвал на себе ворот, а  правой держался за
стенку.
     - Миша! Что с тобой? Ты ранен? Тебе плохо? - мы подскочили к нему.
     Он лишь мычал, мотал левой рукой, показывая на  подвал, а потом замахал
ею, указывая на выход. Мы подхватили его и потащили на улицу. Следов насилия
или ранения не было заметно.
     Вытащили на улицу. Мишка оперся на стену. Его стало рвать.
     - Знакомый диагноз - слабый желудок! - усмехнулся Володя.
     - Что стряслось, Миша? - я потряс его за плечи.
     -  Там,  Мудаев,  э-э-э-э,  -  снова Мишку  стало полоскать,  -  пытает
пленных!  Э-э-э-э,  просто  так  пытает, ничего ему  не  надо! Ради  само  -
э-э-э-э-э- утверждения!  - с трудом закончил фразу  Михаил,  вытирая тыльной
стороной ладони рот.
     - Пошли, посмотрим! - решительно сказал Сашка.
     Из подвала раздался снова отчаянный вопль пленного.
     - Захватили начальника штаба того батальона, что  стоял против нас. Вот
он как с коллегой беседует, - донеслось нам вслед.
     - Ничего, сейчас мы с  ним тоже как  с коллегой  поговорим, -  бормотал
Володя.
     Ступени в подвал мы  пролетели на  одном дыхании.  Подвал был  большой,
проходил  под  всей школой.  В  центре подвала  к трубе  был прикован  голый
человек,  вернее то, что оставалось от человека. Большой, бесформенный кусок
орущего мяса.
     Рядом стоял Модаев, куртка  расстегнута до пояса, весь мокрый  от пота,
глаза ничего не видят. В руках кусок резинового шланга. Он орал:
     - Ну что, сука, получил! Какой ты нахрен начальник штаба! Я - начальник
штаба! Я тебя победил, и сейчас буду делать все что  хочу! На! Получи! -  он
ударил.
     Тело изогнулось,  человек  снова закричал. Сильный  человек. У него еще
есть силы кричать. Он уже ничего не  видит и не соображает от боли,  но силы
кричать еще  есть.  Судя по ранам,  я  бы уже  давно  вырубился. Такие мысли
проскочили у меня в голове.
     Володя подскочил к Модаеву, вырвав шланг,  и ударил его кулаком в лицо.
Тот упал.  Володя начал лупцевать его этим шлангом. Модаев крутился на полу,
катался, уходя от ударов, и громко при этом верещал, звал на помощь.
     Володя  старался на совесть.  Сашка  и  я  подскочили,  и  тоже  начали
охаживать изувера ногами.
     На крики своего командира прибежали из разных концов подвала ополченцы,
стали  хватать  нас за руки,  оттаскивать. Ударить нас никто не посмел. А мы
были готовы к драке.
     Модаев вскочил на ноги. Хорошо же мы его приложили! Морда вся распухла,
через всю щеку тянулся кровавый рубец от шланга. Форма порвана, руки и бок в
ссадинах.
     - Ну, все!  Доигрались!  Вам звиздец!  Теперь-то точно вас расстреляют!
Сам расстреляю! Вот этой собственной рукой! - он вытащил пистолет. - Вот так
же, как его расстреляю!
     Он вытянул руку в сторону пленного и сделал три выстрела. Обмякшее тело
просто повисло. Звук выстрелов больно ударил  по  ушам.  С  потолка полетела
известка. Все заволокло едким дымом.
     - Видели, свиньи?! - из-за дыма и пыли его не было видно, только слышен
был визгливый голос.
     - Уходим! - крикнул  Сашка  и ударил одного из державших его ополченцев
локтем поддых.
     Я тоже резко ударил своего ополченца, резко повернулся и выкрутил руку.
Ударил по шее, оттолкнул.
     Володя возился со своим, но тоже быстро закончил. Мы рванули  на выход.
Сзади были слышны вопли и выстрелы из пистолета.

     - 65 -

     Со всего маху мы врубились во входящих людей в здание школы. Оттолкнули
их и вырвались наружу.
     - Эй, господа офицеры! Вы куда! - донеслось нам вслед.
     Я обернулся. Гусейнов со свитой.
     - Ну, слава богу! - вырвалось у меня.
     - Что делать будем? - хрипел сзади Володя.
     - Говорить с ним.
     - Попробуем.
     Пока  переговаривались,  из подвала  вырвался избитый  Модаев.  За  ним
бежало еще пять человек. У одного из них было разбито лицо.
     - Держите их! - закричал Модаев, поднимая пистолет.
     - Прекратить! В чем дело?! - заорал Гусейнов.
     Он  находился   на  линии  огня  пистолета  Сереги.  Охрана   Гусейнова
отреагировала мгновенно, ощетинившись автоматами во все стороны.
     - Модаев! В чем дело! - Гусейнов выглядел испуганным.
     -  Они хотели меня убить! - заорал Серега. - Уйдите, вы мне  мешаете, я
их расстреляю, гадов. Они давно этого хотят!
     - Перестань, опусти пистолет.
     - В чем дело? - это уже обращаясь к нам.
     - Пойдемте, покажем.
     Сашка пошел вперед, мы за ним,  потом охрана Гусейнова,  замыкающим шел
начальник штаба батальона.
     Мы показали труп пленного.
     - Ну, и что? - Гусейнов недоумевал.
     - Он  просто  его истязал. Ради  самолюбования,  ради  самоутверждения,
сведений никаких он не хотел получить. Бил ради удовольствия.
     - Ну и что?
     Гусейнов  явно  не понимал  что к чему. Понятно,  истязание пленных для
него было обычной практикой, но только не для нас.
     -  Это  происходило в тот момент,  когда нужно  организовывать  оборону
села,  думать,  принимать  решение. Личный  состав бродит где  попало, много
пьяных. Вот пришлось этим же шлангом и всыпать ему.
     - Они хотели мня убить! - верещал сзади Модаев.
     - Хотели бы - убили! - Сашка зло смотрел на предателя.
     -  Во врем я боя где ты был? - крикнул Гусейнов  Модаеву.  - Пропустите
его сюда.
     Охрана расступилась, пропуская Серегу.
     - Как где? - не понял Серега. - На командном пункте батальона.
     - Вместе с комбатом? - уточнил Гусейнов.
     - Да, с ним, - подтвердил Серега.
     - Понятно. А вы где были? - обращаясь уже к нам, спросил Гусь.
     - Где  и  положено.  В ротах, - я усмехнулся. -  Рискуя своими  жизнями
добывали независимость для нового Азербайджана. В отличие от других. Тьфу!
     -  Теперь  многое понятно.  Вы,  господа инструктора, свободны, а  вас,
начальник штаба, попрошу остаться. Всем, кроме охраны, освободить помещение.
Позже придете, уберете труп.
     Мы  выходили  последними,  когда услышали  звук двух  хороших  пощечин.
Говорить ничего не  стали, но, когда вышли из подвала на свет, то посмеялись
от души.

     - 66 -

     Закурили. О  том, что  произошло  в подвале, мигом узнал весь батальон.
Возле   штаба    количество   ополченцев   увеличилось.   Они    о    чем-то
переговаривались,  кивали на нас. Два  человека  подошли,  молча, на виду  у
всех, пожали руки, и  ушли,  не говоря ни слова. Тоже неплохо. Но радоваться
рано, они так же молча могут нас и расстрелять. Их менталитет нам не понять.
     Вышел Гусейнов.
     -  То, что  взяли село -  молодцы. Ваша заслуга. Мне  уже доложили  про
обходной маневр. Толково. Кто был с первой ротой?
     - Я, - Сашка вышел вперед.
     - Я награжу тебя и всех вас  по заслугам, - Гусейнов был серьезен. - Не
надумали, может, останетесь у меня?
     - Не стоит еще раз это обсуждать. У вас своя свадьба, а у нас своя.
     - Просьба только есть одна.
     - Говори, все, что могу, сделаю. Только не отпущу.
     - Мы  это уже поняли, но поговорить  надо с глазу  на глаз, без  лишних
ушей.
     - Говори!
     - Так народу много.
     - Ты про этих? - Гусейнов небрежно  ткнул пальцем  в охрану.  - Это моя
тень,  а  тени  не  говорят,  все видят, слышат, но  хоть  режь, ни слова не
вытянешь. Правда, иногда стреляют. Ну, так что вам надо? Женщин,  наркотиков
немного, чтобы снять напряжение? Со спиртным, как понимаю,  проблем нет, так
что надо?
     - Не то все это, - начал я.
     - Может, мальчиков? - Гусейнов брезгливо оттопырил нижнею губу.
     - Да нет, сейчас расскажем. Богданова знаешь?
     - Виктора, что ли? Знаю. С ним все в порядке? А то нет его с вами.
     -  Все  в  порядке. Тут другая  проблема. С  доктором, что прислали,  с
Аидой... Любовь у них.
     - Хорошее дело. Она женщина  порядочная, никто слова против  не скажет,
да и с муллой у вас из-за этого конфликты были. Ну, и что?
     - Только никому говорить не надо. Аида беременна.
     -  Ай,  да  Виктор!  Молодец!  -  Гусейнов  хлопнул  себя  по  ляжке от
возбуждения.  - Не ожидал я этого от него! Вот  и  присылай вам  после этого
врачей. Вы мне так всю  медицинскую  службу  из строя выведете! - откровенно
потешался он.
     - Тихо! Услышат.
     - Так чего надо?
     - Отправить  ее отсюда. Негоже  бабам беременным воевать. Всякое  может
случиться, лучше не рисковать.
     - Годится! Через  неделю пришлю другого  врача. Неделю потерпите. Но, -
он поднял  палец,  - теперь  это будет мужик! О,  молодец Виктор!  А  вы еще
оставаться не хотите! Еще год пройдет,  так вы здесь сами женитесь, и палкой
вас  не  выгонишь! Хорошие  новости  вы  мне сегодня рассказали!  И  воевали
хорошо. Рассказали мне это!  Молодцы. А на Модаева не сердитесь. Бывает! Вам
его не понять.
     - Это точно - не поймем!
     - Ага, бывает!
     - Чего вы прицепились к этому пленному, один черт их  всех расстреляют!
Что вы такие большие глаза делаете?  Всех расстреляют. Они также же делают с
нашими. Поэтому не  советую в плен попадать. Сначала всех пытают, потом пуля
в затылок - и все. А вы вообще русские, христиане. Вроде как братья по вере.
Вот  вас  и  будут пытать,  как  первых  христиан римляне  мучили.  Так  что
подумайте, прежде чем в плен сдаваться.
     - Никто сдаваться не собирается.
     - Ладно, с доктором решим. Через полчаса совещание. Приходите.
     -  Зачем?  Вроде  все  порешили,  сейчас  пусть  командование батальона
руководит процессом. Мы мешать им не будем.
     - Вы меня за идиота держите?
     - Нам надо отвечать на этот вопрос?
     -  Понятно,  -   Гусь  рассмеялся.  -  Смерти  Модаеву  желаете?  -  он
внимательно посмотрел на нас.
     - Чем быстрее - тем лучше.
     - Ладно.  Я здесь пробуду пару дней. Завтра увидим, как он справляется,
если не получится - вы поможете. Договорились?
     - Хорошо, только ночью надо самому посты проверить. Внезапно.
     - Хорошая мысль.

     - 67 -

     Мы  пошли  в  свой домик. Позвали Витьку и рассказали о происшедшем. Он
обрадовался, побежал рассказал Аиде. Мы же сели писать сразу письма родным.
     Много  хотелось написать, но как-то не  шли слова в голову.  Большое не
напишешь.
     "Здравствуйте  мои  дорогие  и  любимые  и  любимые  Ирина,  ребеночек,
родители, брат! " начал я. Потом  вкратце попытался изложить все,  что было.
Опустил расстрел  и  пытки.  Просто  написал,  что  захватили  в плен, служу
инструктором,  просил выйти  на  соответствующие  структуры,  чтобы  помогли
вырваться. С  другой  стороны я прекрасно отдавал себе отчет,  что  вряд  ли
кто-нибудь почешется из официальных лиц, чтобы вытащить  нас. Россия, тут уж
ничего не поделаешь, всегда государство было против простого человека.
     Указал все телефоны отца, матери, брата, домашний адрес как связаться с
ними.   Конверта  не  было,  поэтому  просто  сложил  бумагу  и  завернул  в
целлофановый пакетик.
     Первая возможность передать весточку на Родину. Посмотрим.
     Прибежал Витька, он был радостен. Аида хоть и сопротивлялась, говорила,
что не  поедет к  Витькиным родителям, но куда  она  денется!  Потом  пришел
Мишка, он также сел писать письмо домой. Когда закончил, вкратце рассказал о
совещании. Гусейнов выдрал  как последнего  кота Модаева, мулла  пытался его
защищать, но ему тоже досталось.
     Потом  оказалось,  что  оборону  никто  толком  не  оборудовал,  просто
ополченцы заняли все  старые позиции армян, и  на этом все закончилось. Всех
пленных  расстреляли.  Каждому сделали по  контрольному  выстрелу в  голову.
Отдали тела местным, чтобы похоронили.
     Мы сели  за  ужин, который  растянулся до  трех часов ночи. Все  были в
сборе.  Охраны мы  вообще  не видели. И самое  главное  замаячила призрачная
надежда свободы. И все благодаря Витьке.  Мы даже  подтрунивали  над ним, не
специально ли  он все это  сделал, чтобы передать  письмо в Россию. Он  лишь
отчаянно матерился, но был счастлив и сиял как начищенный пятак.
     Легли спать. Но выспаться не  удалось, потому что через  минут двадцать
началась  стрельба.  Это  была  не  обычная  пальба   часовых,  а  настоящая
перестрелка.
     Мы выскочили, запрыгнули на БМП  и  рванули вперед. Мной  опять охватил
азарт  охотника.   Вперед!   Вперед!  Личность  опять  раздвоилась.   Кто-то
осторожный, разумный, сидящий во мне спрашивал  меня: "Зачем? Тебе это надо?
Зачем? Это не твоя война! "
     Но инстинкт древнего охотника  проснулся, и он  гнал меня вперед, туда,
где  разгорался  бой. Из всего экипажа БМП у нас был  лишь механик-водитель,
остальные куда-то  разбрелись. Поэтому Володя с Сашкой запрыгнули  внутрь  и
готовили вооружение к бою. Мы же втроем, уцепившись в броню, вглядывались  в
темноту.
     Бой уже перенесся с окраины вглубь села. Мы  врезались в кучу того, что
осталось от  дома,  резко  затормозили, меня сбросило  с  брони. И тут же мы
попали под огонь.
     - Быстро с брони! - заорал я Виктору и Мишке.
     - Откуда стреляют?
     - Хрен его знает! Стреляй вперед,  оттуда нападают.  Потом  разберемся.
Мне все равно здесь никто не дорог!
     Мы  палили  в  темноту,  нам   тоже  отвечали.   Силы  нападавших  были
неизвестны.  Перестрелка была очаговая, но  одно утешало, что  сопротивление
наше сломить не  удалось, значит  нападавших гораздо меньше,  чем нас, может
рота, может чуть больше - около двух рот.
     Но на их стороне были два  преимущества.  Первое  - это  внезапность, а
второе - они прекрасно знали село, чего нельзя  было  сказать про нас. И они
знали, что наши ополченцы  сядут в их окопы,  свои рыть им было  лень. Вот и
получили, что заслуживали. А ведь предупреждали мы Гуся, ой предупреждали!

     - 68 -

     Все  это в  голове пронеслось, пока я  стрелял  в  темноту.  Сначала  -
лихорадочно,  направо, налево,  отгоняя  страх,  который комком  стоял внизу
живота, вызывая тошноту и перехватывая горло, сбивая  дыхание, руки  дрожали
от волнения, по  спине бежал  пот,  пот  заливал глаза, мешая присмотреться,
увидеть, охватить всю картину боя.
     Постепенно  мне  удалось овладеть  собой и  осмотреться. Слева  от меня
Витька с  Мишкой стреляли в темноту, матерясь,  заглушая собственный  страх.
Значит, ничего. Они тоже боятся! Только кретины не боятся!
     БМП поводя стволом, тявкала короткими очередями.  Именно  то, что рядом
была бронетехника, придала мне уверенность.
     Я  перестал  судорожно стрелять наобум  в темноту.  С  трудом  сглотнул
слюну,  горло   все   пересохло,  в   глазах   прыгали,   плавали   какие-то
геометрические фигуры. Начал высматривать цель.
     Вот из  подвала  соседнего дома  полыхнуло  коротким  огнем  автоматной
очереди, тут же  загрохотало по броне. Ха! Попались! Я выцелил это окошко, и
плавно нажал спуск. "Двадцать два". Короткая,  в четыре патрона очередь ушла
в сторону подвала.
     Не знаю почему,  но знал, что попал, точно так  же, как знал это, когда
стрелял по чердаку. Я вновь был пулей, знал, что  и  как она  сделала. Я мог
пойти в подвал,  и знал  где она  находится,  пройдя  сквозь  череп стрелка:
отрикошетив от стены, она упала в угол.
     Я физически ощущал,  как она  вошла в нос, потом, отразившись от кости,
пошла вверх, в  мозг, там,  пробив  маслянисто-вязкую  массу, вышла рядом  с
макушкой  человека. Смерть его была мгновенной,  он ничего не почувствовал и
не понял.
     Справа  от  себя  я  даже  не  увидел, а почувствовал  шевеление, тень,
перекат  влево и  со спины, от  бугра.  Не целясь -  очередь, стволом  слева
направо.
     Грохот падения. Есть! Попал! Зацепил. Переворачиваюсь на живот, смотрю.
Цель немного  выше  меня,  неудобно,  но и лезть туда  не имею  ни малейшего
желания.
     Жду еще секунд пятнадцать. Тишина.  Патроны  надо беречь. Что без толку
палить. Просто  пригибаясь к самой земле,  короткими перебежками домчался до
Виктора  и Михаила. Упал рядом. Сердце вырывается из груди. Ноги дрожат. Как
бы не обделаться!
     Когда  бежал,  рядом  со  мной   автоматная  очередь  взбила  несколько
фонтанчиков  пыли.  Мне  стало  страшно.  Весь  героизм,  рассудок,  куда-то
пропали.  Только выжить. Только сейчас  я осознал до конца, понял  кончиками
волос, что мы на войне. Бля! Угораздило же меня вляпаться! Господи,  помоги!
Помогай же!
     От короткой  перебежки сердце колотилось,  готово  было  выпрыгнуть  из
груди. Казалось, что пробежал не пятнадцать метров, а все десять километров!
     Нахрен мне все  это  подвиги, лишь выкарабкаться! Идут на  хрен все  со
своей войной! Домой! Только домой!
     Пот заливает глаза  горящей  нефтью, кислотой выедает  их. Зубы  стучат
друг о друга,  произвольно стискиваясь, и раздавливая друг  друга.  Организм
сам по себе живет, независимо от сознания. Страшно! Очень страшно!
     Наши мужики стреляют в сторону противника. Я укладываюсь рядом с ними.
     - Где они? - кричу я.
     Говорить уже не могу. Просто не могу, все внутри  трясется,  вибрирует,
голос срывается на крик,  он тоже вибрирует от страха. Порой кажется, что  я
перестал  дышать,  просто забыл как это делается. Страх, волнение, раздавило
меня.
     -  Смотри правее!  - орет  Витька,  посылая короткую  очередь в сторону
противника.
     - Где?! - я не вижу.
     - Возле развалин дома, что справа! - тоже орет Мишка.
     Глаза его азартно горят. Ему нравится, его терзает азарт боя. Мне не до
этого.  Ноги  ватные,  кажется,  что  я  их  не чувствую.  Смотрю,  куда они
указывали. Вижу слабые вспышки от выстрелов.
     Мишка меняет  магазин. Отстегнул старый.  Отбросил в  сторону.  Немного
подернулся вверх, чтобы достать новый, как-то странно выгнулся и  упал лицом
вниз,  в  щебенку.  Лежит и не шевелится.  Мы  с Виктором как-то  сразу и не
заметили, что с ним что-то не так.

     - 69 -

     Я тронул его плечо.
     - Миша! Ты чего?
     Мишка молчит, а тело как-то подозрительно расслаблено.
     - Мишка, ты что? Эй, брось! - я тряс его. - Витя! Помоги!
     Мы  вдвоем  перевернули  обмякшее  тело  Миши на спину, сдернули вниз с
насыпи. Пуля вошла в нижнюю челюсть, пробила горло, вышла сзади шеи,  прошив
ворот куртки.
     Лицо Мишки выражало удивление. Глаза  были открыты,  голова запрокинута
назад.
     Витька  бросился  к нему  на  грудь.  Стал  слушать сердце. Не услышал,
рванул куртку, майку, стал вновь слушать, не бьется ли сердце.
     - Олег! Помогай!  Его  можно спасти! Делай  искусственное дыхание! Нет,
сначала бинтуй! Рви белье!
     Я начал рвать  майку  на Мишке и, стараясь  не перетянуть горло сильно,
стал накладывать повязку. Зараженный энергией Виктора, бросился дуть Михаилу
в рот, а Виктор  начал  делать массаж  сердца.  Я тут  же почувствовал,  как
вдыхаемый мной воздух  выходит через  пробитое  горло. Попытался зажать  ему
горло, чтобы воздух не выходил наружу, а прорывался в легкие.
     - Сердце бьется или нет? - спросил я у Виктора, прервавшись.
     -  Нет.  Но  надо постараться. Давай его  на  БМП,  и отвезем Аиде. Она
спасет. Видел, как она вставила в горло трубочку парню, и тот выжил. Давай в
десантный  отсек и повезем. Мы  его  спасем! Мишка,  сучий  потрох! Слышишь,
только не  умирай,  мы  тебя спасем! Сейчас  поедем к моей  невесте, а потом
погуляешь на моей свадьбе! Только живи! - Витька орал,  пока мы тащили Мишу,
из глаз у нас катились слезы.
     - Сашка, Вовка! Помогите!  - орал я сквозь слезы. -  Помогите десантный
отсек открыть! Мишку ранило!
     Сашка свалился с брони и бросился открывать люк заднего отсека.
     - Еш твою мать! Как так?!
     - За магазином новым полез в подсумок, вверх дернулся. Вот и зацепило.
     - Давай  заноси, вот  так, аккуратнее,  вот  сюда укладываем!  -  Сашка
помогал внутри,  сдернул внутреннее переговорное устройство и заорал: - Гони
в медпункт, Мишку ранило!
     Машина дернулась, развернулась  и потряслась на  ухабах, нас мотало, но
мы держались, продолжали делать Мишке искусственное дыхание и массаж сердца.
Александр держал голову Миши. Потом Саня включил освещение салона. Я увидел,
что сам весь в Мишкиной крови. При каждом толчке в области сердца, что делал
Виктор, кровь выходила из места ранения.
     - Не боись, Михаил, мы тебя вытащим! Знаешь, у нас в десанте и не такое
было, вытаскивали,  ты  главное нас слушай и  не уходи.  Чувствуешь, я  твою
голову держу,  вот так  я буду  ее держать  всегда. И ты будешь жить всегда,
пока  я  тебе  команду  не дам, - Сашка  плакал,  и  его слезы расплавленным
свинцом  капали мне на  затылок, смешивались с горячим потом, и  катились за
шиворот.
     -  Только  держись,  умоляю  тебя  -  держись. Сейчас приедем,  немного
осталось.
     Минуты через три БМП резко остановилась, мы все полетели вперед, но люк
уже открылся, Володя протягивал руки, чтобы принять Мишку.
     Мгновенно  мы  вытащили  его  из люка и  понесли,  побежали  к Аидиному
медпункту. Витька орал на всю ночь:
     - Аида! Бросай все! Домбровского ранило!
     Через секунду дверь  распахнулась, выбежала испуганная врач. Мы занесли
тело  в зал - это была импровизированная операционная. Там на табурете сидел
раненый в руку ополченец. Повязка его набухла от крови.
     Мы осторожно положили  Мишу на  стол. Стали рядом. Срывающимся  голосом
Виктор перечислил, что мы сделали, какую первую помощь оказали.
     Аида склонилась над Михаилом. Размотала повязку на  шее,  посмотрела  в
глаза,  еще что-то сделала.  Потом подняла  голову, покачала  головой, потом
села на табурет, закрыла руками лицо руками и заплакала.
     Витька подскочил к ней, оторвал ладони от лица.
     - Аидушка, милая, ну ты же можешь, я знаю, что  можешь! Ну, постарайся!
Укол в сердце сделай!  Прошу тебя, любимая. Помоги! Умоляю тебя!  Помоги! Ты
все можешь! Вытащи его! Аида! Помоги!
     Он целовал ее заплаканное лицо,  ее руки, и сам плакал, встал на колени
перед ней.
     - Аидочка, девочка моя, помоги!
     - Нет, Виктор! Поздно, он  сразу умер! Я ничего не могу. Я  не могу ему
помочь! - она уже не говорила, она кричала.
     Виктор отшатнулся от нее. Мы все стояли и  смотрели на бездыханное тело
Михаила. Никому не верилось, что он погиб.  У него  это  был первый бой, и в
первом  же бою он погиб. Нелепо. Глупо. Страшно. Каждый из нас мог оказаться
на его месте. Просто оказаться на линии полета пули. И все. И не более того.









     - 70 -

     Страшно  хотелось курить.  Выходить как-то тоже неловко. Я посмотрел на
мужиков.  Ни  слова не  говоря,  мы  взяли  тело Михаила, и вышли, БМП, урча
двигателем, стояла  рядом.  Мы  положили  его  на нос.  И потихоньку  машина
тронулась к нашему дому. Мы шли рядом, Володя шел, придерживая тело Михаила,
чтобы оно не сползло с брони при тряске.
     За спиной продолжался  бой.  Но  никого  это уже не волновало. Кто кого
победит, ради чего и  кого,  нам все равно, мы  и так уже заплатили огромную
цену на этой войне.
     Я вспомнил тот азарт, который меня охватывал  в бою, и стало страшно  и
стыдно. Я был жив, а Мишка нет. Кто следующий?
     Подъехали к дому, подняли Михаила на второй этаж. Молча сели, закурили.
     - Что делать будем? - первым нарушил общее тягостное молчание Виктор.
     - Хоронить надо. Кто знает, как все это делается?
     - Вроде на третий день положено.
     -  Нас может  не быть на третий день. Завтра,  -  я глубоко  затянулся,
загоняя клубок слез внутрь.
     - Гроб нужен.
     - Я столярничать умею, - Владимир тоже отчаянно дымил и тер глаза.
     - А я помогу, - Александр смотрел в окно, в ту сторону, где продолжался
бой.
     - А мы с тобой, Виктор, могилу отроем.
     Владимир  подошел  к  телу,  внимательно  осмотрел  его,  потом  достал
фотографии,  бумаги, письмо, которое Михаил написал родителям. Все сложил  в
сторону, потом начал осматривать входное пулевое отверстие.
     - Саша, подойди сюда, - позвал он.
     Вдвоем они перевернули тело на бок и, подсвечивая себе фонариком, стали
осматривать рану.
     - А ведь  это  был  снайпер,  мужики,  - после недолгого совещания  они
вынесли вердикт.
     Так как мы с Виктором  не разбирались в этих  делах, то  приняли его на
веру. Какая разница, снайпер тебя убьет или  просто автоматная очередь. Итог
всегда малоутешительный.
     Постепенно   бой   стал   затихать,  видимо,   противника   отбили,  но
преследовать не стали.
     - Володя, сколько у тебя соляры в баках? - спросил я.
     - Мало. Нам не уйти, - Володя был мрачен.
     Он понял, что я имел ввиду.
     - А накопить можно? А другие  БМП вывести из строя. На БМП можно и штаб
развалить,  сейф вывезти,  по дороге вскроем, на крайний  случай  - разнести
гранатой к чертовой матери.
     -  Надо  подумать,  только позже,  сейчас  мозги  не  в том направлении
работают. Если снайпера начали против нас работать - плохо. Жди "кукушек".
     - Каких таких кукушек? - не понял Виктор.
     - Примета есть такая. Снайпера садятся в засаде. Вот их называют такими
птичками. Выщелкивают потихоньку,  и не видно их и не слышно. В годы Великой
Отечественной два снайпера уничтожили роту. А в финскую и того больше было.
     - Снайпера докторов не любят, - мрачно произнес Виктор.
     - Вот видишь. Надо беречь ее.
     По лестнице раздались шаги нескольких человек. Мы напряглись, подтянули
оружие поближе.
     В  комнату  вошли Вели и  Ахмед.  Они  были  разгорячены. Увидели  тело
Михаила, сняли головные уборы.
     - Соболезнуем.
     -  Спасибо.  Нам  нужны  инструменты и  доски  для  гроба и  пирамидки.
Найдете?
     - Да. Может, еще чем помочь?
     - Нет.
     -  Гусейнов думал, что вы  убежали.  Хотел погоню послать. Нас грозился
расстрелять.
     - Туточки мы. Со своими покойными. Как бой?
     - Отбили мы их. Но потери у нас большие. Как будто снайпера работали.
     - Похоже на это. Вот и Михаила тоже, вероятно, снайпер убил.
     - Гусейнов хочет вас видеть.
     - Некогда нам, ему надо, пусть сам приходит.  Пока не похороним сегодня
его, не двинемся.
     - Так и передать?
     - Так и  передай. Слово в  слово.  Поторопитесь с  инструментом -  пару
лопат с киркой надо. Могилу отрыть.
     - Скоро будет, - пообещали они и ушли.

     - 71 -

     Мы принесли воды. Никто никогда не занимался похоронами. Присутствовать
присутствовали, а  вот  так  непосредственно... Молитв тоже  никто  не знал,
которые положено читать. Вымыли Михаилу  лицо и руки с мылом. Намылили щеки,
побрили. Сложили  руки  на груди, тело  уже начало  костенеть. Накрыли  лицо
платком.
     Через пару часов пришла наша охрана, ни слова не говоря сложили  доски,
большие куски фанеры, инструменты: две лопаты штыковые, две "подборки", лом,
кирку. Где они все это взяли мы не стали спрашивать.
     Мы  с Виктором пошли  копать  могилу. На  конце села было  православное
кладбище. Война, вандалы не пощадили его. Кресты, пирамидки  со  звездочками
были  повалены.  Во  многих  местах  было видно,  что опорожнялись  прямо на
могилы.
     Много было свежих могил с православными крестами. Дерево на них даже не
успело толком просохнуть.
     Мы стали  копать  в  стороне  от остальных  могил. Поначалу  грунт  был
каменистый, махали ломом и киркой. Потом дело пошло легче. Работали молча, с
каким-то  ожесточением,  вонзая  в грунт  шанцевый инструмент. Казалось, что
силы у нас не кончаются. Злость,  обида, страх, стыд за смерть Михаила - все
это смешалось.  Когда углубились  больше чем на  полтора метра, и работали в
могиле уже по очереди, пришел Гусейнов со свитой. Мы не переставая работали,
не обращая на него внимания. Он постоял молча и так же молча ушел.
     Могила  получилась глубокая, сами того не ожидая, мы  отрыли  на  два с
половиной метра. Перекурили и пошли к дому.
     Когда пришли, тело уже лежало в гробу, крышка от гроба стояла у входа в
дом. Александр и Владимир заканчивали пирамидку.
     Аида  с  заплаканными  глазами,  постоянно  смахивая  набегавшую слезу,
выводила красной краской  на табличке надпись. Виктор молча постоял у нее за
спиной, наблюдая за работой, потом добавил:
     После даты смерти, напиши "Русский офицер".
     Она  кивнула. Через полчаса  пирамидка была  готова. Неровную звездочку
покрасили красной краской.
     Посмотрели на часы. Два часа пополудни. Двое суток не спали. Вся жизнь,
что была прежде, казалась нереальной,  призрачной. Все теперь разделилось до
смерти Домбровского, и после.
     БМП  по-прежнему  стояла  у входа. Володя  сам сел за  управление. Гроб
погрузили на  нос, сами сели рядом. Медленно тронулись. Аида осталась. Вот и
кладбище. Из  солдатских  плащ-палаток,  что  валялись в  десантном  отсеке,
выдернули веревки,  связали  их,  не хватало. Разрезали  несколько  этих  же
плащ-палаток,  связали.  Сняли  гроб.  Подошли, молча  стояли  и смотрели на
восковое, желтое лицо Михаила. Все плакали. Молча, беззвучно. Слезы капали с
носа, с подбородка.  Так же  молча  вытирали их.  Никто не  смотрел друг  на
друга. Все мы, каждый из нас виноват в его смерти. Не сговариваясь закурили.
Потом закрыли  гроб  крышкой,  заколотили  гвоздями  и  спустили  в  могилу.
Закопали,  зарыли могилу. В  ногах установили, прикопали памятник-пирамидку.
Взяли оружие, Володя сел в БМП.
     - Залп! - скомандовал я.
     Грянул салют из трех автоматов и из пушки БМП.
     - Залп! Залп!
     Небо разорвалось выстрелами. Мы  молча стояли.  Потом  Владимир  достал
флягу  коньяка.  Пустили по кругу. По глотку. Немного на свежую могилу. Спи,
друг.  Виктор достал  рабочую карту  Михаила,  там мы сделали  отметку,  где
похоронен прежний ее владелец.

     - 72 -

     Когда приехали назад, там был накрыт стол,  и  никого  не было. Охрана.
Молодцы.
     Не присаживаясь,  молча налили себе, отдельно  в стаканчик, кусок хлеба
сверху, не чокаясь выпили.
     Пришел Гусейнов. Один, вся свита и охрана осталась  внизу. Было слышно,
как они о чем-то громко говорят на своем языке.
     Налей! - сказал он.
     Виктор налил ему полстакана коньяку. Он молча выпил.
     Завтра идем в наступление на селение Сапер. Выезд в семь утра. Будьте в
форме. Приготовимся без вас, - сказал он и вышел.
     Мы еще немного посидели, выпили. И разошлись по своим комнатам.  Виктор
ушел  к Аиде. Каждому хотелось побыть одному. Плюс усталость  навалилась.  Я
только лег,  мгновенно  уснул. Проснулся  уже на  закате.  Разбудил Сашку  и
Владимира. Поужинали, почистили оружие, снарядили  магазины.  Володя ушел  к
своей бронетехнике, Сашка - в первую роту, я - во вторую.
     Потери в "моей" роте в ночном бою составляли пятнадцать человек убитыми
и  двадцать восемь  раненых.  Многие из них  были  легко  ранены,  и поэтому
оставались в строю.
     Из  разговоров я понял, что  и  трофеи хорошие достались. Смерть  их не
пугала. Все  рвались в  бой.  Вот только я до конца так  и не понял, что ими
двигало. На  патриотов и  фанатиков они  не были похожи. Разве корысть может
быть таким двигателем? Не знаю, не знаю.
     Все  роты  по  очереди обходил мулла,  читал  что-то,  опять призывал к
священной  войне.  Но  публика  вяло  реагировала  на  это.  Народ  был  уже
обстрелян, новому  их  научить я  уже не мог,  и не было желания. Была  лишь
мысль - уцелеть и вырваться домой.
     Про  комбата  и  его  штаб рассказывали, что когда  был ночной бой,  то
Гусейнов погнал их всех на оборону. Но если Модаев  хоть  стрелял, то комбат
просто сидел в окопе и периодически прикладывался к  бутылке. Мулла так и не
вышел из здания школы.
     Меня  встречали  уже  как  своего. Не  было издевок,  многие подходили,
выражали соболезнования по поводу гибели Михаила.
     Не было возможности совершения обходного маневра. Деревни располагались
на расстоянии  десяти  километров  друг  от друга. Сначала шла узкая  дорога
между трех холмов, а затем было широкое поле.
     Первая рота ушла в пять часов.  Их задача была оседлать эти холмы, если
есть там противник - выбить его, и по возможности сделать все это по-тихому.
     Мы выдвинулись в восемь.  Вторая рота, бронетехника с Володей во главе,
третья рота, обоз. Теперь комбату с его штабом не удалось отсидеться в тылу.
И приехать уже к готовому пирогу тоже не удастся.
     Второй переход начался. Все были сосредоточены  и  спокойны. С  первого
холма сбежал боец. Рассказал, что удалось тихо вырезать взвод противника. На
втором холме тоже была рукопашная, но также все было тихо. Третий холм взяли
без боя, никого не было, сняли лишь две растяжки.
     При подходе  к деревне растянулись. Вторая  рота по центру, первая рота
пошла по  левому  флангу,  третья -  по правому. Бронетехника  - за  спинами
второй роты.
     Деревня  как деревня,  таких  много. Дома каменные. За  нашими  спинами
раздался разрыв  снаряда.  Градобойные оружия. Видел трофейные  на полигоне.
Стреляли мы из них, но они были в полуразрушенном  состоянии и реанимировать
их не удалось. Поэтому разрыв снаряда узнал.
     Все это подстегнуло систему организма к выживанию, все побежали вперед.
Потом  по  нам  ударили из автоматического  оружия. Вперед.  Вперед. Но  нет
азарта.  Только  напряженность.  Собранность, обострены  рефлексы. До первых
строений  осталось  метров  сто. Огонь  усилился.  Но  не  было перед  этими
строениями никаких окопов.
     Градобойные орудия перенесли  огонь на нас. Еще метров пятнадцать, и мы
выскочим в  "мертвую"  зону. Там орудия нас  не достанут.  С  автоматическим
оружием не попрешь на "зенитку". Но как-то  атака захлебнулась, падали люди,
падали  и  не  шевелились. Раненых  тоже  было  немало.  Я  приметил впереди
симпатичный валун и нырнул под него.
     Хороший  камушек. Надо мной  на  полметра  торчит  и  ширина приличная.
Толстый  такой  камушек,  сантиметров  семьдесят  в  ширину.  Спасибо   тому
ленивому, кто не убрал  его. За таким камнем, как  на груди любимой женщины,
можно всю войну и  провести.  Если выживу, то можно с собой таскать, так, на
всякий  случай. Добрый камень всегда в хозяйстве сгодится. Можно кому-нибудь
и на голову положить, а можно и головой об него кого-нибудь шваркнуть.
     Лежу за ним, отдыхаю, перевожу дыхание. Перевернулся на спину, закурил.
Хорошо. Война вокруг, но меня это вроде как-то и не касается.
     Ну,  ладно. Пора и осмотреться. Сначала, что сзади, что по бокам. Сзади
встала  наша техника.  Боится Володя  впереди  пехоты пускать ее. Правильно,
спалить могут. Вот они и  пытаются огнем своих пушек подавить огневые  точки
противника. Насколько знаю, у градобоек снаряды осколочные, по крайней мере,
другие не попадались, и  не  слышал я  о  них. Так что они ему  не  страшны,
только вот не выйдешь из техники, в туалет не сбегаешь.
     Слева  и  справа бойцы  лежат. Только  нет у них таких  камушков. Кто в
канавку  нырнул, кто так лежит. У многих позы какие-то неестественные. Огонь
противника тоже поутих. Паритет.

     - 73 -

     Мы их  достать не можем, только наши пушки и молотят за спиной, а мы их
тоже не достанем. Лежим, смотрим друг на друга, примечаем кто где. Но как-то
странно, что наши так быстро гибнут. И потом до меня дошло. Снайпера! Точно!
Один выстрел -  одна  смерть. И уже никто не  спешит на помощь раненым. Лишь
кричат, подбадривают, но не более того. Надо что-то делать.
     Володя  сообразил  и пустил дымы. Ветер дул  нам в спину,  противнику в
лицо. Быстро  все  перед  нами  и нас тоже  окутало, затянуло черным  дымом.
Молодец! Сообразил.
     Слабая надежда, но не жить  же здесь! Как мне нравился этот кумушек, но
надо вырываться.
     По  цепи лежащих прокатилась волна - вперед! Вперед так вперед. Главное
прорваться  до  первых  домов,  а  там  поглядим   кто   кого.  Собранность,
сосредоточенность. Вперед, вперед. Никакого энтузиазма, просто вперед.
     Противник не видит нас и шпарит из всего, что у него стреляет, в темные
клубы дыма. Я бы тоже так, наверное, и  делал  бы.  А еще бы  я  поводил  бы
стволом слева  направо  и наоборот. Чтобы  побольше  достать. И  стрелял  бы
длинными очередями. Рожок махом кончается,  а поэтому его перезаряжать надо.
Как бы только угадать тот момент. Когда он его перезарядит!
     Дым стоит  не сплошной стеной, разрывы в нем  видны. В этих  разрывах и
видны  позиции  противника. Он  тоже видит нас. Рву бронхи,  но ухожу в этот
вонючий,  осязаемый  дым.  В темноту  и вперед. Мои  соседи  тоже не молчат,
стреляют, только вот в этой  неразберихе можно и своего цепануть. Хотя какие
нахрен они свои. Но не стреляю, берегу патроны.  Хватило уже, как в  прошлый
раз, мертвецов обшаривать, ища патроны.  Второй раз на одни  и те же  грабли
наступать не будем. Патроны пригодятся в ближнем бою.
     Вперед. Дым редеет. Генераторы закончили  свою  работу.  Теперь  надежа
лишь на автомат и удачу.
     Вот  и первые  строения.  Из  подвальных  окон  ведут  огонь  армянские
защитники своей  независимости. Я чуть левее от них. Пока не заметили, падаю
на брюхо  и вперед, вперед.  Автомат  в правой руке.  Лишь  бы мин  не было!
Представил, как живот разрывает мина. Бр-р-р! Ну его на хрен! Такими мыслями
можно и беду накаркать. Пот заливает глаза, во рту привкус железа.
     Героем я не хочу быть, и как Матросов на амбразуру  ложится не буду. Не
тот случай.
     А вот по  бокам видно, что много убитых и раненых. Кто  лежит, вывернув
руки  назад, а  кто  стонет, пытаясь себя  перевязать. Меня не заметили, как
ящерица скольжу  между камней. В училище, на полигоне ползали между лужами и
кучами коровьего дерьма. Пригодилось.
     Три,  два, один метр! Меня  не  заметили. Кажется,  что я  не ползу, а,
вдавливая себя в землю, вспахиваю ее. Руки под себя, автомат приятно холодит
грудь. Смахиваю  очередной ручей пота со  лба.  Фас!  Как пружина выпрыгиваю
вперед. Не бегу, лечу по  воздуху. От напряжения перестал  дышать, просто не
дышу.
     Вот она стена, сложенная  из местного камня. Снизу,  из подвала, в трех
метрах лупит пулемет, из  второго подвального  окна торчит ствол автомата. И
тот  и  другой несут смерть. Мне  везет, мне невероятно везет! Не  заметили,
увлеклись боем и не заметили. Внимательнее надо, мужики!
     Бочком, бочком по стене, поближе к пулеметному гнезду. Автомат висит на
ремне на левой руке. Достаю гранату, ввинчиваю запал, разгибаю металлические
усики, рву  кольцо. Время  замедления  после  отлета рычага секунд  шесть, а
может и  меньше,  все  вылетает  из головы.  Но чтобы не рисковать, - она же
может и назад вылететь! - разжимаю руку, рычаг отлетает в сторону, негромкий
хлопок, но для меня  он звучит оглушительно. Время замедляется, я смотрю  на
гранату, от запала  медленно  отходит небольшой беленький дымок.  Слышу, как
стучит сердце. Я без размаха  просто  закатываю гранату  в подвальное  окно,
мгновенно  отпрянув к стене. Больше у меня такой возможности не  будет. Если
что-то сорвется  - я труп.  Напряжение нарастает, сердце колотится  так, что
кажется, что  оно  заглушает звуки боя, спина  мокрая, пот стекает  в штаны;
кажется, что и штаны уже пропитались потом. Почему же она не взрывается!
     И вот  долгожданный  хлопок-взрыв. Он  прозвучал  неожиданно громко, из
окна  повалил  дым,  вылетел  какой-то  мусор.  Пулемет  замолчал.  Замолчал
автомат. Может, и его задело, а может, притих. Я  прыжком перескакиваю через
окно пулеметного гнезда, швыряю вторую гранату  к автоматчику. Слышны крики,
потом взрыв и все стихает.
     Те азербайджанские ополченцы кто был напротив меня, поднимаются и бегут
в мою сторону. Я стою  и  жду  их. Глаза их полны радостью.  Они врываются в
боковую  дверь дома,  из  подвала  слышны вопли и  крики, стрельба.  Из окон
подвала тянет свежим запахом сгоревшего пороха.

     - 74 -

     После этого  я  держался за спинами  других. Не  избегал боя, но шел  в
плотной толпе ополченцев. Не геройствовал. Хватит с меня.  Обороняло село не
больше  роты.  Многие  предпочитали смерть плену, стрелялись,  им  никто  не
мешал.
     При  выкуривании  одного  снайпера  из  дома, - он  сидел  на чердаке -
погибло два ополченца: вышибли входную дверь, а она была на растяжке. "Эфка"
рванула так, что от этих двух бедолаг мало что осталось.
     Сбегали за БМП.  Пока она ехала, какой-то армянский засранец расстрелял
ее из  РПГ-7.  Слава  богу, что не  было  в этой машине  Володи. Боекомплект
рванул так, что машину разворотило как консервную банку,  башню  сорвало,  а
корпус потом  еще  долго чадил жирным  дымом. Дым  почему-то  поднимался  не
прямо, а по спирали.
     Гада,  что  сидел   на  чердаке,  закидали  гранатами,  хотя  он  долго
отстреливался и  уложил  еще  трех  человек. Когда  ворвались  в  дом,  труп
снайпера  скинули на землю, и еще долго ополченцы не могли отвести душу. Они
и плевали на него, и пинали ногами, один  подпрыгнул и размозжил  ему голову
каблуками, приземлившись на  нее. Напоследок выпустили несколько очередей, и
пошли дальше. Пока мы завязли со снайпером, бой уже закончился.
     Я встретил  Виктора.  Пуля прошила  его  правую  руку  навылет. Неумело
наложенная повязка была вся в  крови. У меня вся форма спереди была изодрана
из-за ползания по-пластунски. Голодранец и только.
     Пленных вывели на  окраину села  и расстреляли. Потом  началась  добыча
трофеев.
     Я  посадил  Виктора на БМП к  Володе и мы поехали  к Аиде. Из всех  БМП
уцелела  лишь  одна, и то  у  нее  была повреждена пушка и  вышел  из  строя
механизм  подачи  боеприпасов.  Все  остальные  сожгли.  Сам  Владимир   был
контужен.  Он толком не слышал, лишь виновато  показывал на уши, улыбался  и
разводил руками. По дороге мы несколько раз останавливались, Володю тошнило.
Что было с Сашей, мы не знали.
     Вот и  медпункт.  Я  спрыгнул, помог  спуститься  Виктору и  Владимиру.
Вокруг было много раненых. Кто уже был забинтован, кто ждал перевязку врача.
Завидев нас, народ расступился, давая пройти без очереди.
     Аида,  увидела Виктора, всплеснула  руками. Заохала. Стала  разматывать
повязку.  Я вышел покурить. Минут  через  двадцать  вышел  Витя. Сказал, что
кость вроде цела, но  нужен рентген. Пока уезжать не будет, потом, вместе  с
Аидой поедет в больницу.
     Потом  вышел  Владимир.  Громко  -  обычное  дело у  контуженных, чтобы
услышать самого себя  вынужден громко  говорить, - сказал,  что также  нужно
ехать в больницу, но поедет вместе с Аидой и Виктором.
     Витя  остался  с Аидой,  мы  с Владимиром  поехали  назад. Навстречу на
полном  ходу несся УАЗ. Встретились. В машине замахали  руками,  засвистели.
Остановились. Оказывается, Гусейнов подумал, что мы  на  БМП пытаемся удрать
от него. Прямо мои вчерашние мысли читает. Я кое-как объяснил Владимиру, что
за спешка.  Он сначала  долго смеялся, но потом  ему  вновь стало  плохо,  и
долго, мучительно его выворачивало наизнанку. Пересели  в посланную на  наши
поиски машину, все-таки не так трясет, и поехали в штаб.
     - Интересно, мужики, а как бы вы стали нас останавливать? - спросил я.
     Они лишь показали на  РПГ-7 и три выстрела к нему. Понятно. Значит, БМП
отпадает. Расстреляют, сожгут. Да и машина катается быстрее "БМПэхи".
     По старой доброй традиции штаб располагался в  здании школы. Мы вошли в
кабинет директора  школы. Там  восседал Гусейнов, его свита, комбат, Модаев,
мулла. Все в  сборе. Возле окна на стульчике сидел Сашка. Он был красный как
рак и курил.
     - Всем привет! - поздоровался я. - Тебя еще пытать не начали? - спросил
я, обращаясь к Сашке.
     - Думаю, что минут через двадцать начали бы.
     - Что, Маков, не удалось сбежать? - злорадно спросил Модаев.
     Я повернулся к Гусейнову и  вкратце объяснил ему, как все было на самом
деле.  Он  вызвал  механика-водителя,  ополченцев,  которых  послал за  нами
вдогонку, и те  и  другие подтвердили мой  рассказ.  Потом  спокойно  кивнул
головой,  показывая, что  тема  закрыта. Я  повернулся  к  Модаеву  и мулле,
показал большой кукиш:
     - Накося выкуси. Сука!
     - Что стоишь? Есть предложения? - спросил Гусейнов.
     - Ага.  Я  не  хочу скакать  по ночам. Потому что кто-то прозевал все и
разместил часовых в тех же окопах, на тех же местах, что и  стоял противник.
Вместо  того чтобы  мародерничать,  пусть  новые  позиции  оборудуют. Потери
большие?
     -  Вместе с первыми  боями -  около двухсот человек вышло из строя. Как
убитыми, так и ранеными.
     -   Батальон   небоеспособен.   Более  двух   третей   личного  состава
отсутствует. Выводи на переформирование.
     - Сейчас  выведу!  Размечтался! Здесь  будете стоять, я постепенно буду
вливать новые силы, здесь же на месте будете учить!
     - Раненых вылечи и сюда же в строй! По крайней мере, будут обстрелянные
бойцы. Пленных-то зачем порешили?
     - Они так же и с нашими. Око за око.
     - Понятно. Мы свободны?
     - Идите, но я буду за вами присматривать. Охрана будут жить рядом. Буду
знать о каждом вашем шаге.
     - Да ради бога.

     - 75 -

     Мы втроем вышли  из школы. У  входа стояли  Ахмед и Вели.  У последнего
была  косо  забинтована  голова.  Сквозь  бинт  проступила  кровь. Видя  наш
недоуменный взгляд, Ахмед пояснил:
     - Осколком пол-уха срезало. Вас тоже потрепало. Слышали уже, что на вас
охоту объявили. Сурет обещал, что если вы сбежали, то расстреляет нас.
     - Мы слово держим. Как родственники?
     - Живы, целые.
     - Где жить будем?
     - Нашли мы пару домов. Здесь и на окраине. Посмотрим?
     -  Давай на  окраину. Надоели эти рожи.  Всю душу  вымотали, - Сашка до
этого все молчал  и  лишь курил.  -  Если  бы не приехали, то точно  сначала
попытали бы, а потом и расстреляли. У вас же не было мысли свалить без меня?
- он пытливо посмотрел в упор.
     - Нет, Шура, нет. Своих не бросаем.
     - Правильно. Все дойдем вместе. Это и есть главный принцип ВДВ.
     - Помолчи,  я много могу рассуждать  о  твоих  войсках.  Вот выберемся,
напьемся и набьем друг другу морду, чьи войска лучше связь или ВДВ. Годится?
     - Согласен.
     Через пару  улиц наша охрана нашла два милых  домика. Оба  двухэтажные,
оба утопали в  садах. Война их пощадила,  лишь  только стекол  не было, а на
дверях были видны следы пуль -  выбивали  замки. Внутри было как  во  многих
домах.  Только  вот  мебели почти  не было,  зато  в подвале  мы  обнаружили
нетронутые  запасы вина. Когда попробовали,  то долго не могли  отплеваться.
Какой-то  гад бросил туда  карбид, и пить нельзя было. То ли хозяин дома, то
ли кто-то из "оккупантов".
     Мы с Александром устроили постель  Владимиру, уложили его. Лекарства не
было, поэтому смогли лишь предложить ему стакан коньяка для обезболивания.
     Ночью была перестрелка. Мы даже не выходили из дома.
     Наутро  Ахмед  рассказал,  что в  деревню  просочилась группа армян. Но
прошли  они или остались  в  деревне - неизвестно. Но вроде как уже  стрелял
снайпер. Кого-то ранило.
     Модаев  не  смог  организовать  охрану  и оборону  села,  пусть  сам  и
напрягается.  Гусейнов  сильно ругал Модаева, грозился  расстрелять. Нас все
это мало волновало. До приезда новых ополченцев мы могли спокойно жить, если
не будет массированной атаки. На  следующий день перевезли медпункт.  Витька
хоть  и  выглядел устало,  но  был доволен. Было  видно,  что он  любит свою
нерусскую  жену.  Мы  подтрунивали  над  ним,  и представляли,  каким  будет
ребенок.
     Витька мечтал о будущем, фантазировал,  как  они  будут все  гулять,  а
когда  закончится  война, война  должна  же  закончиться  когда-нибудь,  они
приедут в гости к родителям Аиды.
     Гусейнов подтвердил, что завтра приедет новый врач, и  Аида,  Виктор  и
Владимир уедут в больницу. Володе стало  легче, слух стал восстанавливаться,
ему уже не приходилось кричать в ухо, чтобы он что-то понял.
     На улице раздался  визг тормозов машины. Раздался  грохот  по лестнице.
Вбежал Ахмед. Он был бледен и взволнован. Он  поднялся по лестнице и смотрел
то на меня, то на Виктора, и молчал, лишь показывал  пальцем  за свою спину.
Там ничего не было.
     - Ахмед! В чем дело?
     - Снайпер! Аида! - только смог он выдавить из себя.
     - Где?! - заорал Витька.
     - Медпункт.
     Мы  втроем рванули вперед, оттолкнули  Ахмеда, он  упал. Во дворе стоял
заведенный УАЗ, за рулем сидел  водитель. Увидев  нас, он вышел  из-за руля,
освободил место Александру. Мы рванули вперед. Вот и медпункт.
     Возле него собралось  человек  двадцать.  Резко нажав на тормоза, Сашка
чуть не  врезался в толпу. Народ  расступился,  пропуская нас. В  комнате на
хирургическом  столе  в  белом  халате  лежала  Аида.  На  груди расползлось
уродливое красное пятно. Лицо  ее было  спокойно, только немного бледновато.
Казалось, что она спала. Вот только это красное пятно на белом халате!
     Витька  подскочил к столу. Схватил  Аиду за плечи, попытался приподнять
ее, приложил ухо к  груди, потом бережно положил тело назад. Упал на колени,
уткнул  лицо в волосы Аиды  и зарыдал.  Он плакал,  он выл, бил  кулаком  по
столу. Потом вскочил и  снова приложился к груди жены. Наклонился, поцеловал
в губы. Стоял и плакал.










     - 76 -

     У меня комок стоял в  горле, слезы скупо прокатывались по щеке. Я вышел
на улицу, несколько раз глубоко  вздохнул.  Сел на  пороге, закурил, глубоко
затягиваясь. Кто-то положил  мне руку на плечо, я обернулся. Сашка, смахивая
слезы с глаз, курил. Я подвинулся, он сел рядом.
     Я стал вспоминать, когда  мы увидели  ее первый раз. Мы были раздавлены
после имитации расстрела, пыток. Не  люди -  окурки. Она  нас спасла.  Потом
тоже  приезжала, привозила  книги,  спирт. Мелочь для  нас,  но  она  сильно
рисковала.  И  вот  любовь,  большая  любовь с Виктором,  ожидание  ребенка.
Страшно все это. Смерть Михаила и Аиды. Ужасно. Смерть уродлива. Какой идиот
говорит,  что  смерть  прекрасна - ни черта он  не  видел  в этой жизни,  не
хоронил близких и друзей.
     Вышел Виктор.  Он был  бледен. Держался, но было видно, что это  дается
ему с большим трудом.
     - Я поеду на  похороны, потом вернусь, - голос его был сух, безо всяких
эмоций.
     - Возьми Володю, покажи в больнице, сам подлечись. Ахмеда и Вели возьми
с собой - пригодятся.
     - Ладно, но давайте быстрее.
     Мы приехали, погрузили Владимира в машину,  Ахмеда за  руль,  по дороге
они забрали раненного Вели и уехали с Виктором.
     Весть о смерти Аиды  мигом облетела наш  маленький  гарнизон. Все к ней
относились  с теплотой. То, что  она живет  с Виктором, ни  для кого не было
секретом.  Поэтому многие  приходили выразить  Виктору свои  соболезнования,
узнав, что его нет, просили передать ему их, когда вернется.
     Пришел и Модаев в сопровождении охраны. Мы с Сашкой обложили его матами
и выгнали. Если бы  не его  лень и бездарность, то группа не просочилась  бы
деревню, и Аида была бы жива.
     Через  два дня вернулся Ахмед. Рассказал, что похороны  Аиды  прошли  в
Евлахе. Похоронили ее  на  том же  кладбище, что  и  мужа. Виктор все  время
держался стойко, только  когда  начали  закапывать могилу, он  не  выдержал.
Потом замолчал, отвезли его в больницу. Он  не реагирует ни  на  что. Просто
как  кукла  какая-то.  Поставишь  - стоит,  может  так весь день  простоять,
уставившись в одну точку.
     Владимира  сразу  по прибытию  доставили  в больницу.  Череп целый,  но
сильная  контузия  и сильное сотрясение мозга. Через недели  три можно будет
забирать. У Вели тоже все хорошо. Через три недели Ахмед их  всех заберет из
больницы. Вот только за психическое здоровье Виктора все сильно опасаются.
     Мы ничего не делали, просто жили, ели, спали, бродили по деревне. Жизнь
текла размеренно.  Пару  раз  ночью часовым  казалось, что  было  нападение,
немножко  стреляли. Снайпер больше  не досаждал. Видимо, ушел.  Смерть  Аиды
была последней от рук противника. Иногда кто-то из ополченцев стрелял друг в
друга из-за  неприязненных отношений или по неосторожности. Но не  насмерть,
так,  легкие   ранения.   Дисциплина   катастрофически  падала.  Комбат  пил
беспробудно, Модаев часто составлял ему  компанию.  Мулла поначалу  побегал,
собирая  всех на намаз, но быстро угомонился.  На утренние и вечерние намазы
ходили  лишь фанаты с  зелеными  повязками. Участились случаи  дезертирства,
самовольных отлучек. Кого-то ловили, кто-то  сам возвращался с откупными для
командиров.

     - 77 -

     Обещанное пополнение прибыло лишь через две недели.  Не было Гусейнова,
лишь представители  от  вербовочной  команды. Комбат  даже  не вышел. Видать
серьезно ушел в запой.
     Пошатывающейся  походкой перед строем вышел  Модаев, позади мулла, весь
чистенький,  сверкающий, прямо как  ангелочек, на  губах  струилась  змеиная
слащавая,  как  нарисованная,  улыбочка. В  руках четки. Ну, прямо  картинка
"Добро пожаловать на войну, воины Аллаха!  " На фоне небритой, помятой  рожи
Модаева он выгодно отличался.
     Модаев начал  что-то  говорить про  честь  и  Родину,  пытаясь  описать
славный боевой путь батальона, при этом он постоянно путался в своих фразах,
вдобавок его еще сильно покачивало.
     Слово взял мулла. Он объяснил,  что начальник штаба  был ранен,  сильно
контужен,  поэтому  он  так выступает.  Потом  началось обычное  словоблудие
относительно Аллаха, веры, войны с неверными и прочей галиматьи.
     Мы тем  временем, отчаянно  борясь  с сильнейшим  похмельным синдромом,
раскалывающей головной болью, рассматривали новобранцев. Контингент прежний,
от семнадцати  до пятидесяти  лет. Все  так же в глазах  у многих,  особенно
молодежи, горел фанатичный огонек. Публика постарше переминалась с  ноги  на
ногу,  что-то  вполголоса обсуждала, оглядываясь,  некоторые  курили,  зажав
сигарету в кулаке.
     Какого  хрена  они  приперлись  на  эту  войну?   Ну,  понятно,  многие
помародерничать,  многие из-за великих идей,  кто-то  из мести, но остальные
что  тут делают?  А ну их  всех в  баню, башка болела, многодневное пьянство
давало знать о себе. Но мы, в отличие от Модаева, нашли в себе силы привести
себя в порядок.
     Очередное   представление   муллы    окончилось   многократным   криком
новобранцев "Аллах акбар! " Это было раз десять и так громко, что и без того
раскалывающаяся  от  похмелья  голова  просто  разрывалась,  в глазах  плыли
разноцветные круги.
     Потом  мулла, видя,  что Модаев не в  состоянии ничего путного сообщить
собравшимся,  представил нас.  Но  опять  его  речуга  затянулась, он  начал
призывать  новобранцев не обращать  внимания на то, что мы неверные, мы  все
равно  служим великому делу. При этом он говорил, что если мы будем  чему-то
их  неправильно учить,  то  пусть они сразу обращаются к командирам. Удод  в
чалме!
     Сашка подошел и что-то шепнул мулле на ухо, тот, не поворачивая головы,
кивнул, и начал заканчивать.
     - Ты чего спросил? - спросил я, затягиваясь сигаретой.
     - Спросил, как у него здоровье, - Сашка, потирая виски, сплюнул.
     - Не боишься?
     - Плевать.
     - Башка раскалывается, сейчас бы пивка, да в баньку, похмелье как рукой
сняло бы. Ну, вроде заканчивает.
     Мулла действительно  закончил, но  строй потом раз  десять  рявкнул  во
славу Аллаха и еще что-то в этом роде. Я был уже готов разорвать муллу с его
проповедями.  Одно радовало, что при  каждом  крике новобранцев  не одни  мы
мучались, Модаев тоже корчил рожи при каждом  патриотическом или религиозном
вопле. Ему, по всей видимости, было тяжелее нас. Мелочь. Но она радовала нас
с  Сашкой. После  этого  толпу  новоявленных  воинов Аллаха, т.  н. шахидов,
готовых погибнуть за зеленое знамя пророка, отвели и разместили по домам. Мы
же  с Александром  пошли  продолжать  бой с зеленым змием. Последний нам был
более  приятен  и близок,  чем вся эта толпа  полуумков,  не наигравшихся  в
детстве в войну.
     Потом два дня мы с пеной  у  рта спорили с  "особым  совещанием" нашего
батальона,  распределяя  людей.  Мулла  гнул свою линию,  что  молокан  надо
равномерно  распределить по  ротам,  чтобы они  прониклись верой  в  светлое
будущее Аллаха. Модаев-козел поддерживал своего замполита-муллу. Но,  тем не
менее,  нам  удалось  добиться  нашего  варианта распределения: чтобы  после
обучения молокане из  новобранцев  попали в  первую  роту,  в  которой  было
достаточно славян-христиан.  Опять же нашими стараниями "зеленоповязочников"
- воинов Пророка мы тоже запихнули в первую штурмовую.

     - 78 -

     И начались будни учебы. Только осень вносила  свои коррективы. Начались
дожди,  наступил ноябрь.  Грязь,  жирная,  размокшая земля  расползалась под
ногами, облепляя обувь,  каждый  шаг давался  с  трудом.  Но  приходилось  и
ползать, и окапываться на  местности, маскироваться  на  местности. Все  это
было   очень  тяжело.  Дожди  были  затяжными,  обувь,  одежда  не  успевали
просохнуть, оружие заставляли чистить каждый день.
     Сопливым  пацанам и мужикам за сорок лет  приходилось особенно  тяжело.
Порой  возникали роптания,  но  мы  их быстро пресекали. Проводя,  например,
занятия по физ.  подготовке в виде марш-бросков на  десять километров. После
этого тем,  кто шумел,  и по  чьей милости пришлось  побегать, просто набили
морду. Нас это мало касалось.
     Изнурительный  темп занятий  помогал  вытеснять  все  лишние  мысли  из
головы. Приходили,  умывались, стирали форму. Брали второй комплект, который
нам  раздобыл Ахмед,  вешали сушиться первый, потом легкий ужин, по  стакану
коньяка  и  спать.  Зачастую  засыпал без  снов, просто  отрубался, но когда
что-то снилось, то это была моя жена - Ирина.
     Ахмед  жил с  нами, снабжая  нас новостями, которые приносил ежедневно.
Новостей особых не было. Нуриев запивался "по-черному", к нему присоединился
Модаев, мулла  периодически показывался  на наших занятиях, смотрел,  что-то
шептал, возводил к  небу руки.  Но мы не обращали на него никакого внимания,
не мешает и ладно, морду набить все равно не удастся.
     И  снова занятия,  занятия,  занятия.  Оборона,  маскировка, инженерная
подготовка.  Мучая  людей, мы  наконец-то  перестроили линию  обороны  нашей
деревни. У Модаева с комбатом руки  не доходили до этого, и люди по-прежнему
сидели в армянских окопах. Выявили пару слабых мест в собственной обороне.
     И снова занятия.  В поле, в деревне, оборона в поле, оборона в деревне,
штурм   здания,  поиск   снайпера.  Уничтожение.  Подавление.   Перемещения.
Маскировка.
     Новички знакомились  со старослужащими, те им  популярно объяснили, кто
мы такие, и что наша наука еще пригодится всем и каждому. Авторитет вырос. А
свобода как была далека, так и осталась.

     - 79 -

     Вместо  ожидаемых трех недель  Виктор и  Владимир пролежали в  больнице
полтора месяца.
     Ахмед съездил и привез их и Вели. Все, кроме Виктора, выглядели хорошо.
Поправились,  цвет лица изменился. Виктор же  наоборот, исхудал,  сгорбился,
черты лица заострились, на висках  появилась седина.  Читал в книгах, но  не
думал, что можно поседеть за столь короткий срок.
     Он никак не отреагировал на  приезд,  был вял, хмур и все время молчал.
Почти  не  ел,  только  пил  чай,  от   спиртного  отказывался,  зато  курил
беспрерывно.
     Мы  пытались  его растормошить,  но  бесполезно.  Он  лежал  на  спине,
уставившись в одну точку на потолке. Спал тоже  мало, ночью нам мешал, бродя
по дому, вздыхая, сигарету не выпускал изо рта.
     Как  рассказал Ахмед,  Виктор ходил в дом  родителей Аиды, посидел в ее
комнате, взял несколько фотографий. Он часто, подолгу рассматривал их,  ведя
мысленный диалог с ней.
     Мы пытались отвлечь его,  привлекая к  занятиям, он  лишь махал рукой и
отворачивался  к стене.  Мы  же продолжали  как савраски  бегать, стрелять с
новобранцами, потом стали проводить слаживание  подразделений уже вместе  со
старослужащими. Работы хватало, Виктора оставили в покое, лишь Ахмеду и Вели
поручили приглядывать за Виктором.  Чтобы он ничего не сделал с собой или не
натворил глупостей. Пройдет время - боль утихнет.
     Однажды ночью нас  разбудил  Вели. Сказал,  что Виктор  взял  автомат и
пошел в сторону школы.
     - Модаева пошел кончать! - быстро сообразил я.
     -  Надо перехватить. Его самого могут прибить,  -  Володя  стал  быстро
одеваться.
     Мы  рванули  бегом  по  прямой   к  штабу.  Витьки  там  еще  не  было.
Предупредили охрану,  что  у Богданова после смерти Аиды  лунатизм, чтобы не
стреляли, если увидят. Сами разбрелись по окрестностям.
     Я правильно рассудил, что  Витька не дурак и ночью в штаб не полезет, а
заляжет где-нибудь рядом, и когда утром  выйдет  Модаев, убьет его одиночным
выстрелом. Как снайпер Аиду, так и он  этого гада. То, что Виктору уже давно
наплевать на собственную  жизнь, я понял. Но не  хочется  терять  друга.  По
Модаеву давно веревка плачет, но не стоит ради этого самому лезть в петлю.






     - 80 -


     Сбоку  от школы стоял  полуразрушенный  дом. На мокрой земле  отчетливо
были  видны  следы ботинок. Лишь  бы  он растяжек  не наставил!  Я аккуратно
наступал, подсвечивая себе фонариком.
     - Витя, ты здесь? - окликнул я темноту.
     - Уходи, Олег, я должен это сделать, - глухо отозвался Виктор.
     - Убить Модаева - дело хорошее. А вот дальше что? Гуд бай, Америка?
     - Мне  все равно. Если бы не он,  то  Аида была бы жива, и  мой ребенок
тоже был бы жив. Я его убью. Уходи. Я решил так. Останешься  - я могу и тебя
с собой прихватить.
     - Убьешь меня?
     -   Может  и  так   получиться  -  уходи,  -  в  темноте  сухо  щелкнул
предохранитель автомата.
     - Хорошо, но  давай напоследок  выпьем  по глотку  конька, покурим,  до
рассвета еще далеко, спешить некуда. Я поднимаюсь. Не стреляй!
     - Хорошо, - голос из темноты.
     Я поднимаюсь по лестнице, свечу под ноги.
     Здесь, - слышу сверху.
     Наверху  стоит  Виктор,  без  оружия. Последней пары  ступенек  нет, он
протянул мне руку, чтобы забраться. Фонарик перекладываю в левую руку, в ней
же за цевье держу автомат. Протягиваю  правую руку, резко  дергаю  Витьку на
себя,  при  этом  основанием рожка  бью в солнечное  сплетение.  Чтобы  было
поэффективнее - добавляю бедром. Под  весом Виктора летим вниз. Кубарем,  то
он вверху, то я. Но я-то был готов падению, а он - нет.

     "Главное, чтобы  Витька шею  не  сломал!"  -  мелькает в  голове мысль.
Упали,  автомат в сторону, живой,  не живой, потом разберемся, срываю я себя
ремень, вяжу ему руки за спиной "цыганским узлом". А вот теперь и посмотрим,
чем сможем ему помочь. Рывком  переворачиваю его  на спину. И тут же получаю
удар в грудь ботинком.
     - Ты сука, Олег! - слышу я голос Виктора.
     Встали на ноги, кружим  вокруг друг  друга. Он дергает руками.  Ничего.
Узел проверенный, он только крепче от этого будет.
     Резко делаю обманное движение правой ногой, топаю, как будто хочу зайти
к нему  за спину, он делает шаг  влево и открывает живот. Я бью со всей мочи
ботинком.  Он  захлебывается в  кашле, падает на колени.  Подскакиваю  и бью
рукой в основание черепа. Виктор кулем падает на пол, лицом вниз.
     Подхожу. Дышит. Ну  и  хорошо.  Взваливаю его  на плечо, свой автомат в
левую руку, фонарь в карман, Витькин ствол потом заберем.
     Выхожу на улицу. Через квартал встречаю Сашку, Володю, Ахмеда. Вели.
     - Что с ним?
     - Пришлось вырубить, а то бы глупостей натворил, - поясняю я.
     Отдаю ношу  мужикам, сам растираю ушибленную  грудь. Больно  же он меня
приложил! У, гад!
     Дорогой Витя очухался, и лишь повторял всю время:
     - Ну ты и сука, Олег!
     Я молчал. Что-либо доказывать  ему было бесполезно. Время  лечит. Потом
еще "спасибо" скажет.
     Притащили Виктора  домой, чтобы не наделал глупостей, связали ему ноги,
положили на постель. Утром слышим:
     - Развяжите.
     - Обойдешься. Остынь маленько.
     - Снова чудить будешь?
     - Не буду, развяжите. Мне в туалет надо, - голос был хмур.
     - Пообещай.
     - Обещаю, что без глупостей...
     Развязали.
     - Вот только Олегу морду набью, - продолжил он.
     - Что?
     - Я пошутил.

  - 81 -

     Сходили за оружием,  принесли ему. Больше он не лежал кулем на постели,
но был по-прежнему неразговорчив. Начал втягиваться в ритм занятий, был зол,
своих новобранцев  гонял "по-черному",  при  этом  себя  не щадил. Ему  даже
кличку  дали "Злой", или  "Злыдень", не силен  в  азербайджанском, но  смысл
уловил. Виктор полностью оправдывал ее.
     Руководство батальона никто  не  видел,  лишь  изредка выходили  они из
штаба. Комбат тяжелой, пьяной походкой вышагивал впереди, Модаев почтительно
сбоку поддерживал его, когда у комбата разъезжались ноги по грязи.
     Наступил  декабрь. Мы  начали готовиться к встрече Нового Года. На  нас
по-прежнему никто не нападал. Потери были лишь из-за неосторожного обращения
с оружием.
     Приходили  вести  с других  концов  этого  "фронта".  Никто  никого  не
беспокоил. Мелкие вылазки разведчиков  заканчивались тем, что  там или здесь
вырезали по-тихому часовых - и все. Связи не было никакой. Началась охота за
цветным металлом, телефонные  кабели  безжалостно  выкапывались, обжигались,
медь  продавалась в  Турцию.  На  хилых местных  АТС  выламывались контакты,
счищались миллиграммы серебра, и также отправлялись за границу. А радиосвязи
как  не  было,  так и  нет.  Все  сношения  с внешним  миром  осуществлялись
посредством посыльных и передачей с оказией.
     Кое-где   появлялись  листовки.  Текст   с  двух  сторон  был  примерно
одинаковый: "Сдавайтесь,  грязные  собаки.  Наше дело правое  - мы победим!"
Листовки с обеих противоборствующих сторон были  написаны по-русски. Ну вот,
если бы не русские, то как бы они общались между собой?
     Комбат  25  декабря отпустил  почти весь  личный  состав  батальона  на
новогодние каникулы.  Хоть  это и  не мусульманский  праздник,  но советские
традиции  живучи. Всего в батальоне  осталось вместе с нами пятьдесят четыре
человека во главе с не просыхающим от пьянства командиром.
     Мы,  как могли, протестовали, шумели, взывали к голосу разума. Но разве
можно было  пробиться  через  заплывшие  водкой и жиром  мозги. Модаев  лишь
злорадно хихикал.
     Мулла, хоть  и призывал не  отмечать  этот праздник, и вообще соблюдать
пост, но кто его слушал! Люди рвались домой, к семьям.
     Из  командования остались в батальоне лишь комбат и мулла. Модаев уехал
к своей жене. Вели,  Ахмед  с родственниками  уехали тоже. Нам  они принесли
подарки. Продукты, сигареты, всякую мелочь, полезную в хозяйстве.
     Из  командиров рот никого  не осталось.  Мы по-прежнему  ни во  что  не
вмешивались,  пусть рулят,  как  хотят. Это  их война, их армия. Наше дело -
сторона. Как могли, обучили, сами устали, вымотались, всему остальному пусть
сами учатся.

     - 82 -

     Ночь с 27 на  28 декабря 1992 года я не  забуду никогда.  Часов в  пять
раздался грохот от разрывов снарядов.  Нас подбросило.  Грохот был силен. На
окраине деревни была слышна автоматная трескотня. Рев моторов.
     - Похоже на танки! - Володя был уже на ногах, лихорадочно одеваясь.
     - Точно, танки! - подтвердил его догадку Сашка.
     - Пойдемте-ка  к  молоканам! - заорал  я. - Витька, помнишь, что комбат
про танки говорил?!
     - Помню. Там офицеры - белорусы! Шанс на свободу!
     - Вперед!
     Я рванул к молоканам, нашим, родным, русским, а остальные к штабу.
     Бой разгорался в тылу,  как раз  на том поле, через  которое мы прошли,
захватывая эту деревушку. Как-то вышли нам в тыл.
     Шел  короткой  дорогой,  через дворы,  через сады.  Слышно  было, как в
трескотню   наших    автоматов    вплетается    неторопливое    соло    КПВТ
(крупнокалиберный  пулемет  Владимирова  танковый), вперемешку  с  танковыми
выстрелами.  Грохот боя заставлял выплескиваться адреналин  в кровь.  Внутри
все дрожало и  вибрировало от  возбуждения  и  напряжения. Во рту пересохло,
руки стали влажными, в голове все гудело от разрывов и прилива крови.
     Вот и дом, где квартировали наши славяне-молокане.  Там шел бой. Слышны
были стоны раненых,  я  наступил на чьи-то разорванные останки, нога поехала
на человеческой слизи в сторону. Еле устоял.
     Подбежал к дому.
     - Мужики, все уходим, не выстоим! Собирай раненых и к штабу!
     - Попробуем отбиться! - проорал кто-то сверху, охваченный азартом боя.
     - Уходим, уходим! - послышалось сверху.
     Топот ботинок, люди пронеслись мимо.
     - Забирай раненых,  я постараюсь прикрыть! -  я снова  вышел  на задний
двор дома.
     Правда,  как я  смогу устоять с  автоматом против  танка, я слабо  себе
представлял.   Но  очень  хотелось   помочь  своим,  русским,  а  может,   и
познакомиться с братьями-белорусами. Кто знает, глядишь и повезет.
     Молокане  собирали  раненых, оставляли  убитых.  Целых  их  всего  было
человек десять,  и  раненых  столько же. Значит, убитыми уже потеряли  около
пятнадцати.  Я  выглянул  в  пролом  в заборе.  Луна  светила  в  небе ярким
прожектором, заливая все белым светом, предметы отбрасывали изломанные тени.
     Армянская пехота пряталась за деревьями и руинами ближайших домов.  Для
острастки   выпустил   длинную  очередь,  чтобы  дать  время  уйти  мужикам.
Посмотрим, сильно воевать не собираюсь, минут  через  пятнадцать надо самому
сваливать, а то потом не успею.
     Раздался грохот подъезжающего  танка, я лишь успел отскочить от забора,
как в нем образовался огромный пролом и показалась тупая морда танка.
     Так получилось, что я оказался как раз напротив него.
     Я положил  автомат,  поднял руки  вверх. Спокойно, Олег.  Спокойно, это
твой шанс на свободу. Если только не шлепнут.
     - Эй, азер - воин Аллаха, топай сюда, только медленно и  без фокусов! -
раздался голос с башни.
     Голос был  русский, без  надоевшего кавказского акцента.  Свои!  Сейчас
только спокойно!
     - Я такой  же азер,  как ты ара, - и тут я ему загнул отборную матерную
речь,  которая известна каждому русскому офицеру, при этом двигаясь  вперед,
не опуская рук.
     - Русский что ли?
     - Русский.
     - Наемник? Инструктор?
     - Пленный инструктор.
     - Опускай руки, иди сюда.
     По  броне  простучали  ботинки, спрыгнул  молодой  мужик,  моих лет,  в
танковом комбинезоне.
     - Здорово, инструктор! Как звать-то?
     - Олег. А тебя?
     - Сергей. Какое училище заканчивал? Откуда сам?
     - Из Кемерово, Кемеровское связи окончил.
     Я  вкратце  ему рассказал про  наши  злоключения. Тем временем из  люка
механика-водителя выпрыгнул еще один молодой  офицер. Шлемофон  у  него  был
сбит на затылок, в зубах сигарета, руки в масле, познакомились - Василий.
     Оба они окончили Харьковское  танковое училище, с разницей в три  года.
Экипаж  был  белорусский.   Но   другие   экипажи,  по   их   словам,   были
интернациональные,  но  все  славянские.  Командовал  ими  бывший  комбат  -
Михайлович. Почти все прошли Афганистан, Михайлович отпахал там  два срока -
четыре  года,  трижды горел  в танке. У него во время кровавой  бойни в Баку
азербайджанцы убили всю семью, жену  и двух сыновей.  Над женой  надругались
перед смертью. Ни одной фамилии они не называли.
     Тем  временем подтянулась  армянская пехота. Но  танкисты их  отправили
дальше прочесывать деревню.
     Я закончил свой рассказ.
     - Ну, мужики, про вас рассказы писать надо, - присвистнул Василий.
     - У вас у самих все то же самое.
     - Нет. Мы  наемники, работа  -  сдельно-премиальная,  ну,  естественно,
оклад тоже присутствует. Идем к нам.
     - Нет,  мужики,  навоевался  я  здесь до  рвоты,  мне домой надо, да  и
насмотрелся  я на  то, что армяне творят, ничуть  не лучше  азеров. Своих же
христиан-молокан убивают. И те и другие - козлы вонючие.
     - Согласен.
     - Помоги нам смотаться отсюда.
     Олег, вам к  нам нельзя. Армяне распустят вас  на полосы, а  из мошонок
сделают кошельки для мелочи. Уходи, и своих  людей уводи.  Это единственное,
что мы можем сделать.
     - В Азербайджане остались наши войска?
     - В Баку не знаю,  но на  Насосной аэродром  еще наш. Из Ставки сделали
Министерство обороны. Да и в окрестностях Баку также еще есть наши части, но
уходите быстро.
     - Нам бы только документы забрать и вперед. Подбросите до штаба?
     - Садись на броню, зацепят - не обижайся.
     -  Поехали!  - с  помощью  Сереги  я  забрался на танк. - Только башней
сильно не крути, а то сбросишь.

     - 83 -

     Минут через  десять  мы  подкатили  к школе,  где  размещался штаб. Там
только начиналась перестрелка.
     - Ну, все, Олег, приехали, сгружайся.
     - Связь у тебя со своей пехотой есть?
     - А то.
     - Скажи им, чтобы дали минут двадцать, и  мы уберемся, а все  остальное
ваше. Вам же тоже трупы не нужны.
     - Годится, - Серега нырнул в башню, я слышал, как он с кем-то поговорил
там, потом забубнил в гарнитуру. Вынырнул из башни. - Якши. Иди.
     - Что с пленными сделаете?
     - Что обычно, - Серега пожал плечами, - армяне расстреляют. Нас  это не
касается. Ну, все, прощай! Удачи!
     - Счастливо! - я спрыгнул с брони и помчался к школе.
     - Пока бежал, кричал:
     - Мужики! Не стреляйте! Свои! - огонь стих с двух сторон.
     - У нас двадцать минут чтобы удрать, потом хана.
     - Он лжет! - послышался голос из темноты.
     На свет вышел мулла, он был с автоматом.
     -  Мы не уйдем! Если угодно Всевышнему, то мы  погибнем, но не уйдем, -
начал орать  он, при  этом  поднимая  автомат. - Это все  из-за вас, русские
собаки!
     Но он не успел закончить, автоматная очередь швырнула его вперед. Мулла
раскинул руки,  автомат  отлетел в  сторону, в темноту, сам же он упал лицом
вниз. Стрелял Виктор. Он подошел к мулле и выпустил остатки патронов в спину
лежащего муллы, потом отстегнул магазин, выбросил его и вставил новый.
     Я ждал,  что  сейчас мусульмане нас расстреляют. Приготовился  к атаке.
Веселенькое дельце.  За спиной армяне наблюдают  за  нами, время капитуляции
истекает, тут воины Аллаха готовы нас убить из-за своего придурочного муллы.
Но никто не дернулся.
     - Вовка подогнал БМП, только  БК почти нет, давай заберем сейф, Нуриева
и деру.  Эй,  чего стоите!  За штабом БМП  - грузитесь, мы сейчас  с Маковым
комбата притащим.
     Мы  забежали  в школу. Комбат был пьян, лишь  таращил глаза, ничего  не
понимая. Витька с Сашкой взвалили тушу комбата и потащили к выходу, тот вяло
переступал ногами. Я  кряхтя  взвалил на спину  сейф и пошел  следом,  время
ультиматума таяло.
     -  Витя, на хрен тебе комбат,  кончай его,  - орал  я  сзади, обливаясь
потом  и воротя нос от запаха, который исходил  от  жирного,  давно немытого
пьяного тела Нуриева.
     - Подожди,  Олег, он у нас  живым щитом будет, когда прорываться будем.
Но запомни - он мой. За Аиду. Понял?
     - Понял.
     - Жаль, Мудака нет рядом. А то бы комплект был полный!
     Вышли мы через заднюю дверь  школы, там уже подгазовывая стояла БМП, из
люка механика-водителя торчала Володина голова.
     - Мужики, быстрее! Нафиг эта свинья вам сдалась? Сейф хоть взяли?
     - Взяли. Олег корячится с ним.
     Дверь  десанта распахнута,  оттуда люди подают руки,  принимают жирное,
мягкое, склизкое  от  пота тело комбата. Потом мы залезли на броню, там тоже
были люди, они помогли нам подняться наверх.
     - Поехали, Вовка, поехали! - заорал Сашка.
     Взревел мотор, машина дернулась так, что чуть  не скинула нас наземь. И
тут же началась стрельба. Не хотели армяне, чтобы мы уехали на БМП. Пешком -
пожалуйста, а вот на бронемашине - нет.
     Володя гнал как  сумасшедший, но никто  его не одергивал, нас мотало по
броне,  на  каждом  повороте  казалось,  что  слетим  с  брони.  Приходилось
цепляться за все  выступающие части  на металле. Пару раз нас обстреляли, но
никого не зацепило, пока Бог или Аллах, как его там, был на нашей стороне.
     Вырвались  из деревни, бешеная гонка продолжалась еще минут пятнадцать.
Погони  не было. Володя сбросил скорость. Можно было перевести  дух.  Пальцы
болели, зад был отбит. По спине струился пот, во рту пересохло.
     - Как ты, Витек?
     - Штаны полные страха и пота, руки уже ничего не чувствуют.
     -  Что,  салабоны,  прокатились? - раздался веселый голос Сашки.  - На,
держи!
     Он  протянул флягу. Я сделал пару  небольших глотков и передал Виктору,
от возбуждения  даже не  почувствовал вкус спиртного, прокатилась  как вода.
Прикрываясь от ветра, прикурил.

     - 84 -

     Через час  добрались до Шаумяновска.  Там  в  предрассветной  поре  нас
остановил  часовой, не хотел пускать, мы не знали пароля. Ополченцы пару раз
двинули  ему  по  морде,  и  мы поехали дальше.  Сзади раздалась  автоматная
очередь в воздух. Гарнизон переполошился. Стали  выбегать полуодетые, сонные
воины  ислама,  они  размахивали оружием, что-то громко,  гортанно  кричали.
Появился их  командир.  Пришлось долго  и нудно объясняться. Он был возмущен
тем, что мы проехали мимо его часового. Грозился доложить Гусейнову. Видимо,
все  командиры  батальонов в  гусейновкой  армии непроходимо  тупы,  глупы и
заносчивы. Он также сообщил, что  мы придаемся его  подразделению, вместе  с
БМП. Мы его послали во все дальние края нашей необъятной Родины.
     Про наш  разгром он ничего не слышал,  и не торопился спешить на помощь
людям,  попавшим  в  беду.  Плевать  ему было на соседний  батальон. С такой
взаимовыручкой  они  много  навоюют!  Он  даже  не  поинтересовался  судьбой
комбата. А мы скромно умолчали, что Нуриев с нами.
     Вокруг нас стояли  наши  ополченцы, они слушали весь  разговор, и когда
поняли, что  никто  не  спешит  на помощь их товарищам,  обступили комбата и
стали его уговаривать. Но тот лишь  высокомерно  кривил губы,  не  говоря ни
слова, видимо, это было ниже его достоинства.
     Тут  подошел  мужик  славянской  внешности,  в  добротном  камуфляже  с
полковничьими  погонами.  Представился:  представитель министерства  обороны
Азербайджана полковник Рыбников.
     Оказывается,  с Володей  они уже  встречались, но пришлось  ему еще раз
пересказывать, как мы  драпали от армян, не преминули акцентировать внимание
на том, что если  бы батальон был  в  полном составе, то ничего подобного не
произошло.
     Тот  покивал  головой,  приказал,  чтобы  нас   определили  на  постой.
Докладывать в Минобороны он не стал, не было связи.
     Мы  подогнали БМП  к выделенному нам  дому. Полуразвалившееся строение,
без  крыши, без окон и дверей. Все выбито,  внутри все разграблено.  Обычная
картина. Притащили Нуриева и сейф.
     Комбат начал  приходить в себя и  попытался командовать. Чтобы  не было
суеты,  мы  его  быстренько  связали, в рот засунули какую-то  тряпку. Вошел
Володя, он  нес  кувалду.  Примерился, крякнул и  ударил  по  сейфу.  Краска
облетела с дверцы,  на  поверхности металла образовалась  небольшая вмятина.
Грохот был такой, что могла сбежаться вся деревня.
     -  Идиот! -  зашипел я на него. - Сейчас  все сюда сбегутся, заодно эту
свинью увидят. Тише.
     - Как тише сейф ломать? Сам бери и колоти! - Володя обиделся.
     - Как-как! В карманах у этого шахида пошарь, может там ключ лежит.
     Витька  склонился над  комбатом,  тот засучил  ногами.  Витек мгновенно
схватил автомат, приставил ствол к комбатовской голове. Тот сразу затих.
     - Не искушай!  Я  все равно тебя убью, за Аиду, за  Мишку, за все  наши
унижения, и за то, что свой батальон потерял. Вопрос времени, но если будешь
дергаться, сучий потрох, то я это сделаю сейчас. Ну, дернись, прошу, дай мне
только повод размазать по комнате жир из твоей тупой башки!
     - Витя. Тихо, успеем. Смотри в карманах, ищи ключ.
     - Есть! - Витя протянул ключ Сашке.
     Тот открыл сейф. Дверца скрипнула. Саня начал доставать бумаги.
     - Так, Володя, держи свой пакет. Смотри, все на месте?
     - Вроде все, - Володя бегло просмотрел бумаги.
     - Олег, Витя, это  ваше. Это мои. Тоже все на  месте. А это Мишки. Тоже
заберем. А это что? Мужики! Доллары! Круто! Берем! Разделим!
     При этих  словах комбат  снова  начал сучить  ногами  и  что-то мычать.
Виктор обернулся и посмотрел  на него очень выразительно, после этого Нуриев
снова затих.
     - Во народ! На краю могилы, а еще  думает  о  деньгах.  Ты что, дядя, с
собой их,  что ли, возьмешь? О Боге  думай  лучше,  да  о  загубленных тобой
жизнях,  на том свете все тебе припомнится,  -  Володя даже  нагнулся, чтобы
сказать все это Нуриеву тихим голосом. У последнего глаза расширились, в них
была мольба.
     - Что там еще? - Витя прикурил.
     -   Чистые    командировочные,    печать,   какие-то   инструкции    на
азербайджанском, рабочая карта.
     - Командировочные и печать забирай, а все остальное сожжем,  сделаем из
командирского сейфа печку, надо же нам греться и жрать готовить на чем-то.
     Все на месте.  Правда, военно-перевозочные  требования  устарели,  срок
командировочного предписания тоже истек, но все это поправимо.
     Тут же опрокинули  сейф и подожгли все  бумаги, которые там были, огонь
весело  разгорался,  мы  же  пустили  Сашкину  флягу  по кругу, делая мелкие
глотки, вместо закуски затягивались сигаретами.
     В дверном проеме показался ополченец из наших. Азербайджанец.
     - Господа командиры, выйдите, пожалуйста, мы говорить с вами будем.



     - 85 -

     Мы вышли. Вот и  все  наше войско. Двенадцать человек, не густо, да нас
четверо, плюс свинообразный комбат.
     - Равняйсь, смирно! - тот самый ополченец начал командовать.
     -  Тихо, киши, тихо. Нет  больше батальона, и мы у вас никогда  не были
командирами. Так что не напрягайтесь.
     - Чего хотели, мужики?
     - Господа офицеры, мы тут все решили, что комбат - предатель...
     - Долго же вы соображали! - не выдержав, перебил говорившего Виктор.
     - Мы решили,  мы  его расстреляем!  - закончил свою мысль  ополченец. -
Отдайте нам  его,  мы его расстреляем, если не отдадите, то силой заберем, и
все равно убьем! - голос его был жестким.
     - Ага, мужики, а потом всей толпой в тюрьму. Так, что ли?
     - Нэт! Мы написали бумагу, что он предатель, все ее подписали, показали
местному комбату.
     - А тот что?
     - Ничего. Сказал, что это наше дело, и вмешиваться он не будет.
     - Приятная компания, нечего сказать! - я присвистнул от удивления.
     -  Вы  же  сами  хотите его  убить! Так  давайте это сделаем  вместе! -
выкрикнул из строя кто из молокан.
     - Комбат - мой! - голос Виктора  звенел от напряжения. -  Он Аиду убил,
сейчас тут только Мудаева не хватает!
     - С тебя муллы хватит, мы  тебя не  предали, а комбата убьем вместе.  А
вот  если  бы начальник  штаба  был бы  здесь, то  мы его  бы  тоже  убили!-
ополченец был непреклонен.
     Мы  были не против, и  пока ополченцы  ходили за комбатом, нам показали
бумагу, на  которой было изложен  приговор. Все  как положено.  Сначала  шла
обвинительная часть, затем вывод и приговор. И 12 подписей.
     Вывели Нуриева. Он  не знал, куда его ведут, и поэтому был  спокоен, а,
завидев  нас, даже начал что-то орать  на азербайджанском. Видимо приказывал
нас схватить. Повели его к стене. Он все еще ничего не понял. Все молчали, и
лица у всех были суровые.
     Начали зачитывать приговор.  Нуриев  растеряно  смотрел  в  глаза своих
солдат, заглядывал  в глаза, ища  сочувствия, но не находил  его  там. Потом
упал на колени и протягивал  руки, что-то  говорил, умолял  не убивать  его.
Молча  подошли двое ополченцев,  подняли  его с колен,  вновь  прислонили  к
стене.
     Он заплакал. Жирные губы тряслись, сопли  и слюни тянулись  и капали на
грудь.  Он  снова  медленно  опустился  на  колени,  протянул  вперед  руки,
продолжал плакать.
     Закончили зачитывать приговор. Нас было много, мы мешали друг другу, но
никто  не хотел уступать,  встали полукругом.  Командовать расстрелом взялся
Сашка.
     - Товьсь! Заряжай! Целься! Огонь!  - рычал Сашка, сам он  тоже принимал
самое непосредственное участие в казни. Он также стрелял.
     Грянул нестройный залп. Комбата отбросило на стену. Витька подбежал, на
ходу рванул  кобуру,  таща  пистолет,  но тот цеплялся, не хотел выниматься.
Наконец  Витька справился  с  проблемой,  снял  пистолет  с  предохранителя,
передернул  затвор, и сделал три выстрела в голову  комбата. Потом плюнул на
мертвое тело, развернулся.
     - Ты! - показал он на ближайшего молоканина. - Иди сюда.
     Народ стал расходиться. Кто-то подошел к  мертвому комбату. Мы отошли в
сторону с молоканином.
     - Тебя же Степаном зовут? Так? - Виктор был сосредоточен.
     - Да, я - Степан!
     - Ты мужик неплохой, вроде. Азербайджанский знаешь? Письменный язык?
     - Знаю. В школе преподавал. Потом война началась.
     - Пойдем в дом. Заполнишь нам несколько бумажек.

     - 86 -

     Степан  заполнил  нам  командировочные  удостоверения.  Мы  -  офицеры,
направлялись  в министерство обороны Азербайджана.  Теперь надо было утрясти
одну немаловажную проблему. Транспорт. Ехать в  Баку на БМП - глупость.  Тем
паче, что на  нее положил глаз местный  командир. Да и бегает  она  не очень
быстро. Предлагать меняться было бессмысленно. Он считал, что  БМП - это уже
его собственность, и какой ему смысл отдавать  УАЗик. Командирскую машину мы
видели возле штаба. Угнать ее от штаба, тоже еще надо было суметь.
     Пригласили того самого ополченца,  который читал  приговор комбату. Его
звали Натик. Мы  обрисовали ему наш план. По большому счету, это был даже не
план, а идиотская авантюра. Но мы понимали, что если задержимся здесь еще на
день,  то приедет сам Гусейнов или  его эмиссары, и  все  полетит к чертовой
матери, нас вновь  заставят  воевать  и  заниматься  обучением  новобранцев.
Максимум полдня было в нашем распоряжении.
     Натик собрал всех ополченцев и повел к штабу, там они  устроили митинг,
УАЗик стоял на другой стороне, мы спрятались в кустах. Охрана,  услышав шум,
пошла  смотреть  на  митинг. Развлечение  в  унылой  череде серых  армейских
будней.
     Мы  подошли к машине,  сняли с  ручного тормоза, передачи  и  оттолкали
машину на соседнюю улицу. Военные везде военные, ключи были давно утеряны, и
стоял обычный тумблер, завели, поехали. Сначала подъехали к БМП, перегрузили
с нее часть вооружения  в машину. Деньги разделили таким образом:  по тысяче
каждому, а остальные - родителям Михаила.
     На комбатовской машине государственных номеров не  было, зато на капоте
трепетал  флажок Азербайджана, это  был отличительный знак командиров частей
армии Гусейнова. Как  правило, такие машины не задерживали. Четыре автомата,
магазины полные, цинк патронов, РПГ, пять выстрелов к нему,  тридцать гранат
РГД-5. Машина забита под завязку. Вперед! На Баку!
     Через  посты  на  окраине  деревни  проехали  без стрельбы, нам  просто
открыли шлагбаум, не проверяя документов, отдали честь.
     Ехали спокойно, на постах нам махали, но когда видели заляпанную грязью
машину  и  грязный,  но азербайджанский  флажок  на  капоте, пропускали,  не
останавливая. Пока везло.
     Вот и Аляты, здесь находился штаб нашей дивизии. Надо было еще проехать
тихо-мирно мимо милицейских  постов. Но так же,  завидев флажок-пропуск, нас
не останавливали. Один даже отдал честь. Как самый длинный, Володя сидел  на
месте старшего машины, и важно кивал головой.
     А вот и штаб нашей армии. Ехали медленно. Над входом висит флаг России.
Сердце сжалось, когда увидели его. Свои! Еще на месте! Вбегаем  по лестнице.
Дежурный  прапорщик  взглянул  на нас,  но мы  показали ему свои документы и
рванули в отдел кадров. Были  мы ободранные, грязные, небритые. Пахло от нас
тоже будьте нате.
     Там сидел знакомый нам майор, он был капитаном, когда я получал  у него
назначение и предписание в свою часть.
     Он долго смотрел на нас. Потом узнал.
     - Откуда вы?! Мы, слышали, что вас убили.
     - Домой сообщили?
     - Командующий  сказал, что пока не надо, вот когда уходить будем, тогда
и сообщим.
     - Правильно!
     - Штаб армии еще в Баку?
     Мы  вкратце рассказали,  как  были  в  плену,  и  попросили  переделать
документы. Он  молча,  сноровисто переписал, перепечатал и командировочные и
ВПД.
     - Сегодня вечером борт с Насосной идет на Москву. Полетите?
     -  Конечно. Включайте  в полетный лист, только еще двоих надо добавить,
наши друзья по несчастью.
     - Хорошо. Мужики, у вас оружия нет? - он жалостливо посмотрел на нас. -
У нас все отобрали, хоть дома жене оставить.
     - Сейчас! - Витька сбегал в машину. Принес автомат,  четыре магазина  и
три гранаты. - Хватит?

     -  Хватит!  Сейчас всех  запишем  в  полетный лист!  - оживился  майор,
позвонил куда-то и быстро договорился.
     Самолет улетал через восемь часов. Домой!!!
     Потом мы проехали через Баку. Ехали крайне осторожно, не нарушая правил
дорожного движения, готовые в любую секунду пустить в ход оружие.
     Однажды нас  все-таки  остановили  на посту  ГАИ. Проверили  документы.
Тщательно   изучили   командировочные,   удостоверения    личности.   Машину
досматривать не стали, молча отдали честь и отпустили.
     По  дороге   вновь  рассмотрели  наши   документы.   Александр  получил
назначение в тульскую дивизию ВДВ на должность  командира взвода, а Владимир
поступал в распоряжение Северо-Кавказского военного округа.
     Время было  еще достаточно, но чтобы не  рисковать поехали на аэродром.
Добрались без приключений. Нашли командира корабля. Тот был в курсе, что  мы
должны с ним лететь. Но он начал кочевряжиться, мол, у  него и так перегруз.
Мы отдали ему УАЗ,  автомат и все боеприпасы, что оставались у нас. Оружие в
России  ни к чему, за это можно надолго и всерьез сесть на тюремные нары. Да
и надоело оно нам до чертиков. Коньяк мы оставили себе.
     Сели  в  комнате  пилотов,  туда нас привел командир корабля,  и  стали
попивать  коньячок. Потом  пришел командир.  Отметились,  что  мы  на борту,
согласно полетному листу. Самолет был грузовой АН-26.

     - 87 -

     Только взлетели, мы начали  ликовать! Мы выбрались! Мы  живы! Мы  летим
ДОМОЙ!!! Начали пить, к нам присоединился весь экипаж и трое пассажиров. Они
сопровождали домашний скарб какого-то  генерала. Несмотря на то,  что экипаж
был изрядно навеселе, мы не боялись лететь. Выбрались  из такой передряги  и
летим в РОССИЮ!
     Вышел второй пилот и сообщил, что уже мы над нашей Родиной. Мы обнялись
и начали что-то весело  орать, приплясывать!  Экипаж и пассажиры смотрели на
нас как на умалишенных.
     Без  проблем  долетели  до  аэропорта Чкаловский.  Поехали  к родителям
Домбровского. Было уже около полуночи, когда  мы позвонили в дверь родителей
Михаила.
     - Кто там? - раздался мужской голос из-за двери.
     - Мы служили с Михаилом, - отозвался Виктор глухим голосом.
     - Заходите! - открыл отец Михаила, одетый в спортивный костюм.
     Мы мялись  у дверей. Не хочется  быть  вестниками  дурных  новостей. За
спиной отца  Михаила стояла  его мать. Мы потупили  глаза. Мать  все поняла,
всплеснула руками и зарыдала.
     -  Проходите.  Расскажите, как было, - отец еле  сдерживался.  -  Водку
будете?
     - Будем, - мы вошли в квартиру.
     До пяти утра мы  рассказывали родителям нашу историю  и  обстоятельства
гибели  Мишки.  Мать  не проронила  ни слова, лишь  пила  какие-то  капли  и
таблетки, закрыв рот рукой, слушала нас.
     Мы  отдали документы Михаила, все бумаги, которые нашли в его карманах,
бумаги,  что забрали у  комбата, письмо  родителям,  которое он  намеревался
передать с Аидой, его  рабочую карту, где была  отмечена могила, шесть тысяч
долларов.
     Родители  не   соглашались  брать  деньги,  но  мы  пояснили,  что  они
пригодятся,  когда поедут на могилу  к сыну, оставили все наши адреса. Утром
разошлись.
     И  вот  сидим мы,  четыре  русских  офицера, в аэропорту  "Домодедово".
Спасибо отцу Михаила, несмотря на свалившееся на  него горе, он помог нам  с
билетами. Канун Нового Года, билетов было не достать.
     Наши самолеты уходили с разницей в час. Только Сашка добирался поездом.
Но  он приехал, чтобы проводить  всех нас. Первым  был  мой вылет.  Мне  - в
Кемерово, Витьке - в Красноярск, Володе - в Ростов-на-Дону.
     Мы сидели  в ресторане  аэропорта. До самолета еще было часа три, а  мы
уже   солидно   приняли   спиртного.   Рядом   за   столиком   расположились
азербайджанцы. Виктора, как только он услышал их речь, стало подбрасывать от
злости, мы кое-как успокоили его.
     Но как-то получилось, что  кто-то  из них пустил в нашу  сторону  струю
сигаретного дыма.
     - Эй, поаккуратнее! - предупредил их Володя.
     - Тебе мешает - выйди на улицу, там воздух чистый! - раздалось в ответ,
дружное ржание дружков было поддержкой наглецу.
     Больше они ничего сказать не успели. Мы вскочили со своих мест и начали
их бить. Повалили на пол и  начали месить ногами. Витька  схватил  одного за
шею, Сашка  бросился и  оттащил его.  Нам еще  трупа  здесь,  в  России,  не
хватало. Глаза у  Виктора были  пустые, он хотел убить азербайджанца. Мы его
понимали, слишком много горя он хлебнул.
     Пора уходить. Мы приготовили деньги, чтобы рассчитаться, в том  числе и
за разбитую посуду, но тут к нам подошли армяне.
     - Молодцы, мужики! Так им и надо! Мы  сами за вас расплатимся, - только
и успели сказать они нам.
     Лучше бы молчали или мимо прошли! Им тут же досталось по той  же схеме.
Официантки визжат, весь  ресторан с  интересом наблюдает, как четыре офицера
избили сначала одних нерусских, а потом начали товарить других.
     Азербайджанцы уже  оклемались, но стоят не вмешиваются. Можно было бы и
с восемью подраться, злости, силы у нас хватило бы. Но тут прибежала милиция
аэропорта.
     Мы тут же перестали драться, и отошли в сторонку.
     - В чем дело? - спросил сержант, обращаясь к официантке.
     Она молча посмотрела на нас, потом на армян и азербайджанцев.
     - Армяне с азербайджанцами подрались, а военные их разняли.  Надавали и
тем и другим.
     -  Понятно. Так  оно  было? - спросил  сержант, обращаясь к посетителям
ресторана.
     - Так, так! - толпа одобрительно закивала.
     - Нэ-э-э, все врут, камандир! - крикнул кто-то из азербайджанцев.
     Но милиция, не разбираясь, погнала и тех и других в отделение, подгоняя
дубинками. Может так и надо решать все этнические конфликты?
     Мы  подошли   к  официанткам,  расцеловали  их.   Посетители  при  этом
веселились  и аплодировали нам. Хотели рассчитаться, но нам сказали, что все
удержат с задержанных милицией, они еще много чего возместят ресторану.

     - 88 -

     Мы покурили и пошли осматривать аэропорт.
     - Ты домой звонил? - спросил Саша.
     - А вы? - спросил я.
     - Мы позвонили.
     - А я не звонил, - честно признался я. - Будет сюрприз под Новый Год, а
самое главное - боюсь.
     - Чего боишься?
     - Не знаю. Просто боюсь.
     - Подарки-то купил?
     - Не сообразил, сейчас присмотрю чего-нибудь.
     Мы пошли к ларькам, которых было много в аэропорту.  Я набрал косметики
жене и матери, купил пару красивых плоских фляжек отцу и брату.
     Остановились возле витрины,  там было много детских игрушек. Посередине
красовался  огромный,  около  метра  высотой  медведь.  Красавец!  Я  только
приготовил деньги, чтобы купить, но Виктор меня остановил.
     - Дай, я куплю твоему ребенку игрушку. Подарок. На память!
     - И от нас тоже! - Саша с Володей достали деньги.
     - Медведя и большую шоколадку! - они протянули продавцу деньги.
     Потом все передали мне. Выглядел я очень нелепо с этим медведем. Но вот
объявили регистрацию и посадку на мой рейс до Кемерово.
     Пришло время расставаться. Наступила неловкая пауза.  Говорить что-либо
бессмысленно.
     Я поставил  сумку и медведя  на пол.  Обнялся  с каждым.  Комок стоял в
горле. Еще не хватало разрыдаться в аэропорту.
     Последним стоял Виктор.
     - До свиданья, Брат! - шепнул он мне, голос его срывался.
     - Телефон знаешь, Кемерово от Красноярска недалеко. Можем приехать друг
другу. До свиданья.
     Глотая  слезы,  я пошел к стойке  регистрации. Обернулся, помахал  моим
друзьям.

     - 89 -

     Лететь  четыре  часа. Я  попытался уснуть, но  не мог.  Все представлял
встречу со своей семьей.
     Вокруг сидели  сытые, хорошо одетые люди.  Им не было  никакого дела до
какой-то войны на Кавказе.
     Стали  разносить еду. Я  отказался, взял стакан кислого красного вина и
стал медленно его цедить. Предстоящая встреча не выходила у меня из головы.
     Посадка. Я с  жадностью вглядывался в  огни родного города. Выскочил из
аэропорта.
     - Такси! Кому такси! - раздалось сбоку.
     - Поехали! - я бросился к машине, опережая водителя.
     Вот они улицы, где  ходят люди,  озабоченные новогодней суетой. И здесь
никому нет дела до какой-то Кавказской войны.
     Показался  Ленинградский проспект.  Дом.  Мой дом,  в котором  я вырос!
Кидаю деньги таксисту, взлетаю на пятый  этаж, жму звонок. За  дверью  слышу
детский плач. Разбудил! За дверью послышались шаги.
     - Кто? - голос отца.
     - Дыхание перебило.
     - Кто там? - голос раздражен.
     - Я, - выдавливаю из себя.
     Дверь открылась.



     Старший  лейтенант  Виктор  Богданов  уволен из  Вооруженных  Сил РФ  в
1993 году в связи с организационно-штатными изменениями (сокращение штатов).
Уехал добровольцем в Сербию. Погиб в 1994 году.
     Командир  роты  капитан Владимир Белов погиб 31 декабря 1994  года  при
штурме Грозного. Награжден орденом Мужества (посмертно).
     Командир роты  капитан Александр Калинин погиб в  августе 1996 года при
обороне Грозного. Награжден орденом Мужества (посмертно).
     Майор Олег Маков проходит службу в ВС РФ. Воспитывает двух сыновей.

Популярность: 1, Last-modified: Sun, 05 Dec 2004 16:46:44 GmT