---------------------------------------------------------------
     © Copyright Петр Яковлевич Межирицкий
     Email: [email protected]
     WWW: http://www.geocities.com/mezhiritskiy/
     WWW: http://militera.lib.ru/research/mezhiritsky/
     Date: 12 Dec 2002
     Издание  2-е,  исправленное и дополненное.
     Первое издание вышло в 1996 г., Philadelphia, Libas Consulting.
---------------------------------------------------------------
     {1} Так ссылки на примечания. Примечания после текста.






     9 мая  1965  года,  в двадцатилетие Победы, я, молодой тогда литератор,
находился   в  Москве,  в  писательской   среде.   Двадцатилетие  отмечалось
трогательно. Ввели обычай "Минуты  молчания", и патетический текст обращения
зачитан  был в эфир Юрием Левитаном, чей  голос потрясал нас в  военные годы
сперва мрачными, а потом и радостными сводками Совинформбюро.
     Следующим  утром  я  встретился  с   ответственным  секретарем  журнала
"Октябрь" Юрием Идашкиным, и он темпераментно описывал,  как  отмечали  День
Победы в  ЦДЛ и  как далеко заполночь там появились, наконец, маршалы, в том
числе Г.К. Жуков. Восторг подогрет был предшествующим возлиянием. Литераторы
кричали "ура"  и качали маршалов  с энтузиазмом превеликим.  Жукову устроили
овацию,  кое-кто  рыдал.  Экстаз  достиг  апогея. Повторяя  слова  маститого
партийного поэта, Идашкин сказал, что, "если бы пришел Сталин, его встретили
бы на коленях".
     После этой войны, после этих потерь встретить Сталина на коленях?
     Сталина?
     Быть может, тогда возник замысел этой книги?

     
     Предисловие ко второму изданию
     Не помню, когда возник  замысел. Может,  до того,  как  возникла  самая
мысль  о писательстве. Детство мое оказалось  приварено  к  стальному сюжету
войны и с вечера  21 июня  1941  года  разворачивалось день за днем на  фоне
незабываемых сводок Совинформбюро, многие из них я и поныне  помню дословно.
С  войны не вернулись мои кузены. А поражение моей любимой Красной Армии?  О
ней  сложено было так много песен, звучных  и звонких, и мы так самозабвенно
распевали их в нашем детском  саду No 31 города  Киева:  "Смотрите,  родные,
смотрите, друзья, смотри молодая подруга моя, -- в бою не отступят, врагу не
уступят  такие ребята, как  я... " "Наша поступь тверда, и врагу никогда  не
гулять по республикам  нашим!". Какими словами описать наше недоумение? Враг
не гулял,  он овладел,  не оставив  нам ни  вершка,  Украиной,  Белоруссией,
братскими и недавно воссоединенными Молдавией, Литвой, Латвией, Эстонией, он
был на Дону  и Северном Кавказе и вышел к Волге в  таком месте, что на карту
больно было глянуть. Боль поражений...
     Сталин был любимым отцом и учителем нашим, за него мы, не медля, отдали
бы свои мальчишеские  жизни. Невозможна ненависть  сильнее той, что приходит
на смену столь большой любви.
     Мои военные реминисценции  стали забираться в тексты, где войной  и  не
пахло и где они были неуместны. Потребность  написать книгу стала  насущной.
Но писал я по  памяти, под  рукой не  было многих необходимых материалов,  и
ссылался  я порой на авторов, на которых не стоило ссылаться. Во 2-м издании
приходится  не только исправлять ошибки, но и оговаривать ссылки. Тем  паче,
что под рукой теперь есть книги, на которые не стыдно сослаться.
     Комментарий к жуковским  мемуарам хотелось написать давно, и я соединил
оба замысла -- комментарий к мемуарам и соображения о причинах  и следствиях
разгрома  Сталиным РККА. Обе  темы  скованы  историей,  над  сюжетом  ее  не
совершается насилия. Мемуары маршала, охватывая этот период, называют многих
участников драмы и описывают обстоятельства,  которые именно Жукова  привели
на его  место в войне.  Переписывая книгу, я  не  стал менять этого, ибо, со
всеми оговорками, речь касается величайшего полководца ХХ  века,  того, кто,
скажем прямо, определил ход событий на Восточном фронте.
     Переписывание  далось   не  легче  написания.  Перечисление   и  разбор
множества странных  совпадений, связанных со Сталиным, привели к  тому, что,
завершая  работу, могу лишь  смиренно  повторить слова  Флобера: "Работа  не
может  быть окончена, она может быть  лишь прекращена". Те, кто будет писать
об  этом после меня, возможно, используют книгу, важнейшим итогом которой  я
считаю именно  сопоставление этих недоказуемых и  на чей-то взгляд ничего не
значащих случайностей.
     Некоторые читатели  1-го издания книги выражали кто недоумение, а кто и
ярость промелькнувшим на  страницах ее, особенно во  2-й части, призванием к
незабвению памяти честных солдат германской армии, павших на просторах СССР.
Но  я не холодный историк, я писатель и в качестве такового,  признаюсь, что
при написании  книги  ставил  целью не только воспроизведение  событий, но и
моральную  их  оценку, учитывая, что  следующие за  нами историки и писатели
начнут  свою  деятельность  там,  где  мы завершаем  свою.  Это  поколение и
сформирует этику своей эпохи.
     Сталин спрятался  за  нападением Гитлера. После  войны  на немцев  пало
клеймо сотрудничества  с нацизмом. А клеймо  сотрудничества со Сталиным пало
на  советский народ,  ибо  КПСС,  вопреки  очевидности,  отрицала  секретные
протоколы к германо-советскому пакту и с ними агрессивность Сталина. Война и
связанные  с  нею  боль  и  горечь  двух  обманутых  народов  вместо фактора
объединения стали барьером, а ложь надолго отделила народы СССР не только от
немцев, но даже от вчерашних союзников.
     Странные вещи  происходят ныне в  исторической  науке.  Лучшие книги  о
нашей войне написаны не нами, а историками английскими или американскими{1},
притом в выражениях, которых  российские авторы  сторонятся ввиду  наличия в
обиходе (нередко со времен  войны)  арсенала  наработанных словесных штампов
весьма ограниченной  выразительности.  Иностранцы, пораженные  нашей войной,
эмоциональности не стыдятся и в результате ошеломляют нас описанием наших же
страданий.   Даже   ход  событий   на  советско-германском  фронте   впервые
последовательно изложен не русским историком, что было уже не просто правом,
но обязанностью российской науки.
     Я не  сдерживал  эмоций.  В  оправдание свое  приведу  фразу  из  книги
английского историка,  тоже не сдержавшего  эмоций,  когда описывал страшный
1941-й год:
     "Все,  что  Сталин и  Ставка швырнули в  заслон,  целые  эшелоны армий,
брошенные  одна  за  одной,  было  сметено  валом  поражений.  Три  миллиона
военнопленных  в  германских руках и  численность Красной  Армии, павшая  до
наинизшей  точки  войны,  являются  плачевным   доказательством   упорной  и
бессмысленной расточительности в обращении с  огромными армиями и  холодного
равнодушия к их судьбе". (Джон Эриксон).
     Пересмотр истории неизбежен при завершении любого ее этапа. Даже Гитлер
находит открытых апологетов, о  Сталине  и говорить нечего. Многие  ли знают
правду о преддверии и  начале войны? Ведь ныне немало авторов  из кожи лезет
вон,  представляя   поражения   первых  лет  спланированным   стратегическим
замыслом,   а   Сталина  великим   полководцем.  В  зарубежных  исторических
исследованиях эти книжонки не упоминаются, что, честно говоря, успокаивает.
     Цель этой книги -- отделить вождей от партий и партии от народов.




     ...  в  семьях  умирали  нередко.  И  в  его семье  тоже. А  вот он,  к
несчастью, выжил -- четвертый из рожденных,  чтобы  безжалостно отправить на
тот свет десятки миллионов.
     Конечно,  это   не   о   Жукове.   Это   о   его   патроне,   Верховном
Главнокомандующем и Генералиссимусе.
     Жуков-то выжил -- к счастью, хотя многие возразят  против такой оценки.
В воспоминаниях  он не сделал упора  на то, что жалел  солдатские жизни. Как
профессионал,  не мог не жалеть: выучить солдата не просто. Но оправдываться
и сваливать вину на  других Жуков не стал. Жертвы, не по его вине, но не без
его участия, неисчислимы.  Даже и напрасные.  Но, по крайней мере, не жертвы
репрессий.
     Крепкий  мальчуган  прожил славную  жизнь, стал  великим полководцем  и
кумиром.  Имя его в пантеоне русского оружия  уравнено с  именами Александра
Невского, Дмитрия Донского, Петра Румянцева, Михаила Кутузова. Слава  Жукова
не  запятнана   позором  усмирителя,  как   слава  Суворова,  коего   звание
фельдмаршала пожаловано было ему  императрицей Екатериной  Великой за  лихое
подавление Варшавского восстания. Тогда берег  Вислы  покрыт был крошевом из
тел барышень,  детей,  евреев,  шляхты и любого случайного люда.  "Глазомер,
быстрота, натиск"...
     История глумлива и повторяется в  трудно узнаваемом виде. Сто семьдесят
лет  спустя  наш  герой  тоже окажется  у  восставшей Варшавы,  где  крошево
готовилось  руками наци. Сталин из Кремля наблюдал, как его враги истребляют
друг друга.  Жукову пришлось оправдываться -- спасибо. Спасибо за испытанное
чувство  неловкости.  Помимо объективной  невозможности  наступать  тогда на
Варшаву, вряд ли кто-то всерьез  обвинял в задержке Жукова, он был орудием в
чужих руках.
     Орудием  и  остался. Самостоятельной роли в  политике блестящий  тактик
никогда не сыграл. Думаю -- к счастью.
     Судьба поставила  его в  положение  исключительное. Сталинская  чистка,
направленная на ликвидацию личностей,  сломила немало волевых людей даже  из
тех, кого не вовлекла в свою круговерть. Жуков был человеком сильной воли --
и  остался  им. Счастье  для Жукова.  Счастье  для  страны.  Он  поднялся по
иерархической лестнице  до  высшей ступени не слишком рано, и  голова его не
скатилась  с плеч. С его характером -- большая удача.  Он оказался на нужном
месте в  нужное время -- начальник Генерального штаба в роковой день 22 июня
1941  года. Он смел говорить правду и рекомендовал  решения, единственные  в
той обстановке. Никто при Сталине не сумел бы сделать больше.
     Счастливая жизнь. Счастливый итог. Обойден  был  любовью вышестоящих --
но никогда славою. Имя не сходило и не сойдет с уст и печатных страниц.
     Оставлены  мемуары.  Скупо,   достойно.  Умолчания  по  большей   части
вынужденные.
     Эта книга  не желает  свержения  Жукова с  принадлежащего ему  по праву
пьедестала. Она  пишется  с уважением к полководцу,  к  его роли в  войне, к
проявленному личному мужеству. В начале войны, на посту начальника Генштаба,
мужество  его граничило с безрассудством  высочайшего класса -- с тем, каким
охвачены были герои, бросавшиеся с гранатами под танки.


     Бездетная  вдова   Аннушка  Жукова   взяла  из   приюта  на  воспитание
двухлетнего мальчика, отца Егорки.
     Известно  только,  что мальчика в  возрасте трех  месяцев  оставила  на
пороге  сиротского  дома какая-то  женщина, приложив  записку:  "Сына  моего
зовите Константином"{2}.
     Я не  знаток  быта прошлого века. Но невероятно,  чтобы в деревнях были
приюты. Там,  если  от  плода  не удавалось избавиться до рождения, от  него
избавлялись  без  того,  чтобы  нанимать  возницу  и  транспортировать  чадо
преступной   любви  в  сиротский   дом.  Логичнее  предположить,  что   мать
Константина была женщина городская.
     Таким что о генах полководца со стороны отца можно лишь гадать.
     Биография  отца  изложена  так,  чтобы представить его  этаким Гаврошем
первой  русской  революции.  Такую легенду  предлагала  держава,  полагавшая
оставаться пролетарской навеки. Этой державе Жуков посвятил жизнь и меч, так
что угодная ей интерпретация биографии отца была малой жертвой.
     Замечательны поздние портреты маршала. Конечно, годы власти возводят на
лицо властное выражение.  Конечно,  с годами  и заурядные  лица  приобретают
значительность.    Но   лицо    Жукова    знакомо    нам    по    творчеству
художников-классиков. Это лицо вельможи.
     Может,  и  не простой  крестьянин был маршал Советского  Союза  Георгий
Константинович Жуков.
     Идеологический налет с  мемуаров снимается легко -- все эти  ритуальные
поклоны в сторону марксизма и лично Ленина,  о котором якобы  селяне слышали
еще в  1905 году.  Мы-то знаем:  Ленин к  селянам  примкнул, а не  селяне  к
Ленину.


     ...  к столь малозначащим деталям может  вызвать недоумение.  Но  далее
появятся несоответствия более значительные, они-то  имеют прямое отношение к
теме.
     Из детства, ученичества  в Москве, Первой Мировой и Гражданской войн не
выбираю ни  фактов, ни черт характера, за исключением того, что Егорка Жуков
и  лицом и силой пошел в мать,  а мать  его, Устинья Артемьевна, была  очень
сильна и легко поднимала мешки с зерном. Жуков роста был весьма среднего. Но
осанка у него была подстать характеру.
     А характером  он вышел! Да и силой его не обделило. У Жукова готовность
к драке написана на лице. Вряд ли много было желающих задеть этого мальчика,
парня, солдата, унтера.


     Год 1916-й. Унтер-офицерская учебная команда в городе Изюме Харьковской
губернии.  С  начальством не повезло. Унтер-офицер  оказался дракон,  ударом
кулака сбивал солдата с ног. Жукова он особенно не любил, но бить  почему-то
избегал.
     Почему-то...
     "Оценивая теперь учебную команду старой армии, я должен сказать, что, в
общем, учили в ней хорошо. Особенно это касалось строевой подготовки. Каждый
выпускник в совершенстве владел конным делом, оружием и методикой подготовки
бойца.   Не   случайно    многие   унтер-офицеры   старой   армии...   стали
квалифицированными военачальниками Красной Армии."
     Многие...  Не  Буденный,  к   сожалению.  Сей  рубака,  полный  кавалер
георгиевского банта, карту  читать не  научился. Поминается здесь,  ибо  ему
пришлось играть роль непосильную...
     Где  приобрел квалификацию Георгий  Константинович? Ведь  не  в учебной
команде унтер-офицеров.  Ни стратегии,  ни  глубинам тактики  там не  учили.
Насчет  топографии и карт не  знаю. Но резервы, снабжение, переброска войск,
организация тыла?
     Что ж, пойдем дальше.
     Год 1924-й.  Комдив  Гай спрашивает молодого комполка, как он  работает
над  собой. Жуков ответил, что  много  читает и занимается разбором операций
Первой мировой войны.
     Гай заметил, что этого мало, и направил Жукова в  Высшую  кавалерийскую
школу в Ленинград.
     Не  прошел комдив Г.Д. Гай (Гайк  Бжишкян, родился в 1887,  арестован в
июле  1935-го,   и  это,   похоже,  был   первый   арест  среди  командармов
пролетарского происхождения, отметим этот факт, он имеет прямое касательство
к вождю и  его деяниям) мимо  молодого комполка. Не дал засидеться,  толкнул
наверх.
     Жуков  зачислен был в  первую  же группу,  так  как  экзамены оказались
легкими,  скорее даже  формальными. Да  и какими они  быть  могли  для таких
абитуриентов... Будь  экзамены строже, А.И.Еременко уж точно не прошел бы. А
он ведь  был не из худших, и  его  оптимизм отлично послужил  Сталинградской
обороне.
     Впрочем, если бы не чистки, вознесшие  так высоко Еременко, разве дошло
бы до Сталинграда...
     Руководил Высшей  кавшколой В.М.Примаков,  и  Жуков  отмечает,  что  он
"выходец из  интеллигентной семьи".  Сирота  Виталий Примаков был  усыновлен
украинским писателем  М.М.Коцюбинским  и  впоследствии  женат на  дочери его
Оксане, рано, к сожалению, умершей. Кажется, в 30-е годы это сыграло роковую
роль в судьбе Виталия Марковича.  По одним данным,  Примаков  был  арестован
(тогда   еще  царским  правительством)   в  выпускном   классе  гимназии  за
революционную пропаганду.  По другим, все же окончил  гимназию перед  Первой
мировой  войной и вольноопределяющимся ушел  на  фронт. Литератор, владевший
словом  профессионально,  он,  конечно,  производил  впечатление   на  своих
молодых, коряво говоривших и писавших курсантов.
     Высшая  кавшкола переформирована была в то время в Кавалерийские  курсы
усовершенствования  командного  состава (ККУКС). Время  обучения сократили с
двух  лет до  года.  Спешка!  Не  хватает  командиров. Армия растет, и  надо
пропустить через курсы как можно больше командиров.
     В Политехническом  институте нам долбили военное дело  четыре года. Это
было несколько часов  в неделю, но мы  ведь  не нуждались в  общих понятиях.
Даже  крайнему из  нас  не  надо было втолковывать  разницу между  градусами
угловыми и температурными или учить понятию масштаба, началам начертательной
геометрии, физики и отличию кислот от щелочей. Научите-ка читать карту того,
кто  не  имеет   пространственного  воображения.   Да  не  план,  а   карту.
Неподготовленному человеку поднять карту, то есть прочесть рельеф и мысленно
увидеть его,  не просто. А если боем надо руководить на расстоянии и другого
способа  увидеть  местность  нет?  Не  говоря  уж  о  планировании  глубоких
наступательных операций на местности, занятой войсками противника.
     Это   --  карта.   А  остальное?   Химия  боевая,   разберись   там   в
дегазации-дезактивации... Аэропланы, танки? Это ж горючего одного жрут -- не
напасешься. А само горючее? Смазочные материалы? Транспорт? Связь?
     Ох,  мало года!  Даже  для  выучки  хорошего комполка, не  говоря  уж о
полководце Жукове. При том, что главным предметом оставалась конная выездка:
ведь курсы были все-таки кавалерийские.
     "Учеба  на  ККУКС  заканчивалась  форсированным маршем на реку  Волхов.
Здесь мы обучались плаванию с конем и форсированию водного рубежа".
     Не густо для тех  задач, которые пришлось  решать начальнику  Генштаба,
заместителю Верховного.
     Ясно, что основное впереди. Что ж, пойдем дальше.
     В 1927  году в  полк  прибыл  А.И.Егоров, начальник  Штаба РККА, бывший
полковник царской армии. Встреча стала событием в жизни Жукова. Был разговор
о вторых  эшелонах войск.  Жуков жаловался на  некомплект личного состава, а
тут еще вторые эшелоны формировать... Ответ А.И.Егорова: "Но у нас нет иного
выхода. Врага нельзя недооценивать.  Надо  готовиться к войне по-серьезному,
готовиться драться с умным, искусным и сильным врагом."
     Заметьте  это, читатель. Не из вежливости беседует начальник Штаба РККА
с пытливым комполка...
     Читая ответ  Егорова,  проникаешься вполне понятными  чувствами к тому,
кто  погубил цвет  армейского  мышления  перед  лицом  умного,  искусного  и
сильного  врага. Не  зря и Жуков поминает здесь вторые эшелоны. В отсутствии
их секрет ужасов 41-го года. Не весь секрет...
     В   1929   году   Жуков  был   направлен   на   КУВНАС   --  курсы   по
усовершенствованию  высшего  комсостава  в  Москве.   Изучалась  тактика   и
оперативное искусство.  Тут  разговор  о  науке  вождения  войск,  о  книгах
приобретает конкретный характер.  Появляются названия и авторы. Прошло время
деяний,  настало время  писаний.  Фрунзе,  Шапошников,  Егоров, Тухачевский,
Каменев, Уборевич, Корк, Якир...
     Любопытный   пассаж    содержат   "Воспоминания"   по    поводу   книги
Б.М.Шапошникова о генштабах "Мозг армии":
     "Дело прошлое, но тогда, как и сейчас, считаю, что название книги "Мозг
армии"  применительно  к Красной  Армии  неверно.  "Мозгом"  Красной Армии с
первых  дней  ее...  являлся  ЦК ВКП(б), поскольку ни одно  решение крупного
военного  вопроса  не  предпринималось  без  участия Центрального  Комитета.
Название  это  скорее  подходит  к   старой  царской  армии,   где  "мозгом"
действительно был генеральный штаб."
     Дело,   конечно,   прошлое,  но  это   замечание   в  "Воспоминаниях  и
размышлениях"  тогда,  как  и сейчас,  пользуясь выражением  самого  Жукова,
восхищает,  как никакое  другое место книги.  Это, если угодно, смысловой ее
центр. Объяснение всех провалов и потерь. Кто-то может видеть в этом высокую
оценку руководящей  роли партии, которая всех  всему учила: писателей писать
(начинаю  с  наиболее   болезненного),  дикторов  читать,  докторов  лечить,
учителей  учить,  а  военных,  конечно,  воевать.  Как  по  мне,  это  место
воспоминаний  точно  писано тяжелым  пером  самого Георгия Константиновича с
горечью, злобой и ехидцей. Внешне  безупречно. Но чего стоит одно это ВКП(б)
в  эпоху КПСС...  Плюс  упоминание царской  армии, где генеральный  штаб был
действительно   мозгом  (о  чем  Жуков  сам  судить  не  мог,  но   знал  из
доверительных    признаний   старшего   коллеги   Шапошникова,    полковника
генерального штаба царской армии). При всей неуклюжести стиля Жукова не надо
забывать, что он прошел Крым, Рим и медные трубы, и в составлении документов
толк знал, во главу угла ставил смысл.
     И  --  достиг.  Смысл  ясен.  И  в  дальнейшем подчеркнут  уважительным
перечислением   репрессированных   маршалов   и   командармов.  Восхвалением
Тухачевского. Высокой оценкой В.К.Триандафиллова.
     Одаренный военный  мыслитель  комкор  Владимир Кириакович Триандафиллов
был заместителем начальника Штаба  РККА, начальником оперативного отдела{3}.
Он  написал две книги: "Размах  операций  современных  армий"  (М., 1926)  и
"Характер операций современных армий" (М.-Л., 1929).
     Весной 1931  года Триандафиллов представил Штабу  РККА доклад "Основные
вопросы тактики  и  оперативного  искусства". В виде  тезисов  изложена была
теория глубокого  боя и  сделана попытка, как  писал  сам В.К.Триандафиллов,
"нащупать  общую,  генеральную  линию  в  развитии  тактики  и  оперативного
искусства" при использовании новых видов вооружения и боевой техники.
     Труд остался  не  завершен. Вскоре  после доклада, 12  июля{4} того  же
года, в  авиакатастрофе вместе с экипажем самолета погибла группа работников
Штаба  РККА. В их числе был заместитель  начальника Управления механизации и
моторизации  РККА  К.Б.Калиновский.  В.К.Триандафиллов  был  старшим  в этом
полете,   осуществлявшемся  авиаотрядом  особого  назначения.  (В  контексте
события название отряда звучит трагическим фарсом.)
     В  романе  Даниила  Гранина  "Искатели" есть  сцена, где  один персонаж
излагает тенденции путей прогресса. Доказав свою знаменитую теорему, говорит
он, Пифагор  принес в жертву  богам сто  быков.  С тех  пор,  когда делается
великое открытие, все скоты волнуются.
     Взволновались конники, партизанская вольница. И  взволновали вождя. Он,
впрочем, и до этого спокоен не был и все надежды  возлагал на них. С ними он
совершил  свои "легендарные"  подвиги  в  Гражданской  войне, ему  они  были
близки, как никакая родня. (Это не привычный  оборот. Надо  лишь представить
себе,  как  алкал вождь  власти  над РККА,  как ничтожен был  --  вполне  по
заслугам --  в армии его авторитет  и  жалко представительство:  лишь  кадры
Первой Конной.  Как  же не  родня?)  Они-то  и  сумели  его  убедить в своей
поддержке. И что он, вождь  и корифей наук,  сам на  досуге доведет до конца
теорию глубокого боя. Нечего нащупывать генеральную  линию,  она у нас одна.
Теорию вождь может проверить практикой. Никакой Триандафиллов ему  не нужен.
И  право на  стратегические мысли отныне делается прерогативой лишь товарища
Сталина.
     Быть может, все не так. Быть может, конники боялись летать, им это было
просто,  обязанности   их  не   обременяли,   время  им   было   нипочем,  а
Триандафиллов, экономя время, летал и, по теории вероятности, подвергал себя
большему риску. Кто знает...
     Словом, лучший наступательный теоретик  Красной  Армии погиб.  В Первую
мировую он был штабс-капитаном. Стало быть,  военспец. Не миновать ему  было
чаши, которая  одного  Шапошникова миновала.  Повезло Триандафиллову. Легкая
смерть.  Но --  "Его  разработки,  связанные с  будущей  войной,  важнейшими
положениями   советской  военной  стратегии   и  оперативного  искусства,  к
сожалению,  так  и  не  были  доведены  до  конца."  Это  признание в  устах
полководца,  сыгравшего  такую  роль в  войне,  означает трагически  много в
терминах наших баснословных военных потерь.
     Впрочем,  сожаление, выраженное по этому поводу,  влечет  нас дальше  в
наших разысканиях: ведь мастерство Жукова где-то было отточено.
     Весной 1931 года слушатели вернулись в свои части. Всего полгода. Мало.
Мало даже для одного Халхин-Гола.


     ... 1961 года выдался во Львове холодный и влажный. Солнца не было, его
в феврале во Львове не бывало и "за Польщи", сиречь, до благодатного прихода
советской  власти --  "солнца с Востока". А  холод лютый, хоть на градуснике
всего  около нуля  по  Цельсию. В  такой день,  после ночного  дежурства  по
заводу, сидел я в кинотеатре документального фильма им.  Леси Украинки. Этот
кривоватый  длинный  зал  прежде,  наверное,  был лавчонкой и для кинотеатра
никак не годился. Видно было из задних рядов плохо, отопление не работало, а
влажный холод пронзителен, воистину до костей пробирает.  Но я заметил,  что
замерз до  окоченения,  лишь  когда  фильм кончился -  документальный  фильм
Киевской студии "Герои не умирают".
     То, что  позднее прочел, прежде увидел на экране -- молодые, умные лица
высших командиров РККА, учителей Жукова.
     Потом камера  прошлась по их  книгам с дикими  штампами на  обложках --
"ПОГАШЕНО".
     Погашено -- что? Военная мысль?
     Именно.  Из  грамотного  высшего  комсостава уцелел лишь Шапошников{5},
жалованный  маршалом,  но  раздавленный  морально,  смевший  предлагать,  но
никогда настаивать.
     Сидя с окоченевшими ногами в  нетопленном зале, я  впервые увидел кадры
ставших легендарными  учений Киевского  военного округа с 12 по 17  сентября
1935 года. Разрабатывалась  операция по  окружению  Киева  и его обороне  --
ровно за шесть лет, почти  день в день, до сдачи города. "Противник" наносил
удары в обход  в сходящихся  направлениях. Пехота  поднималась в атаку после
мощной  артподготовки  и наступала  за огневым  валом.  За прорывом  обороны
следовал  ввод  на  оперативный  простор  подвижных соединений --  танков  и
кавалерии. В месте предполагаемого  замыкания  кольца окружения выброшен был
массовый  десант,   военная  история  тогда  еще  не  знала  такого.  В  нем
участвовало  2953  человека,  имевших  на вооружении,  кроме  карабинов,  29
станковых  пулеметов,  10  орудий, танк  и 6  автомашин. "Парашютный  десант
большой  воинской части, виденный  мною  под  Киевом,  я  считаю  фактом, не
имеющим   прецедента  в  мире",  --  написал  заместитель  начальника  штаба
французской  армии  генерал   Луазо.   Английский  генерал  Уэйвелл  доносил
правительству: "Если бы я сам не был  свидетелем этого, я никогда не поверил
бы, что подобная операция вообще возможна."
     На  меня,  дитя  войны,  слушавшего, затаив  дыхание, зловещие  сводки,
знавшего  о высотах, взятых любой ценой,  о штрафбатах и кровавых  навальных
атаках,  измученного  зрелищем  калек-инвалидов  чуть постарше меня  самого,
брошенных матерью-Родиной на  улицы  просить милостыню, а позднее  узнавшего
правду-матку о нелепой рассогласованности  действий не  только между  родами
войск, но даже между смежными соединениями, эта умная  война произвела такое
впечатление, словно в руках моих взорвалась и изранила меня елочная игрушка:
так всем этим Красная  Армия владела!  и  все  это было у нее отнято! умение
бить врага малой кровью!
     Маневрами руководил командующий  КВО  И.Э.Якир, один из лучших  военных
умов ХХ века, теневой лидер РККА{6}. Эти маневры отмечены не только тем, что
на них впервые в мировой практике отрабатывалась новая теория глубокого боя,
но и тем,  что маневры были не двух-, а трехсторонними. В  качестве  третьей
стороны  задействованы были дивизии Польши, отношение которой к  СССР  в  те
годы  не было ясно, и Якир  оперировал  и "польскими" соединениями, совмещая
это с обязанностями командующего маневрами.
     Несмотря  на   грандиозный  десант,  попытка   окружения  города   была
предотвращена.  Киев тогда  удалось  отстоять.  Надо полагать,  эти  маневры
шестью  годами  позднее помогли  задержать вермахт у стен  города  на  срок,
стерший в пыль план блицкрига...

     * * *
     В  двадцатые  годы  разгромленная  и исключенная  из европейской  семьи
Германия искала  связей. То  же было и  с Россией. Побежденные  сговорились.
Раппальский договор пробил брешь в их изоляции. В соответствии с договором и
секретными  протоколами  к  нему  (вот  когда  вошли  в  практику  секретные
протоколы), между  РККА  и  рейхсвером  наладились  связи.  В  СССР  немцами
построены   были  заводы,  на   них   производилось  оружие  для  рейхсвера,
запрещенное к производству в Германии Версальскими соглашениями, в том числе
химическое ("Томка" в Подосинках). За  это СССР получил технологию, инженеры
учились. В рамках сотрудничества  командиры РККА  стажировались в Германии и
прошли там насыщенную программу по стратегии и тактике. А офицеры рейхсвера,
включая  прославленного впоследствии Гудериана,  присматривались  к  русским
новшествам,  гоняли  самолеты  в  Липецке и  танки  на танкодроме  Казанской
танковой  школы  (переформированной  затем  в  разведшколу.  Полковник  Иван
Афанасьевич   Киргизов,  мой   сослуживец,   был   слушателем  этой   школы,
предназначенной для подготовки агентуры длительного оседания в Китае. Осенью
1941 года  школа была распущена по личному приказу Сталина. По свидетельству
Киргизова, офицеры до конца войны проболтались в штабах не ниже дивизионного
и  ничего не сделали для победы за исключением  одного  слушателя - комбрига
П.С.Рыбалко).
     Версальскую дамбу рейхсвер преодолел раппальским проломом.
     Якир прослушал курс в Высшей военной  академии  германского  Генштаба в
1927-28 и приглашен был прочесть там лекцию о своем военном опыте. Поход его
группы  войск  12-й  армии,  обескровленной  в предыдущих  боях,  из  района
Бирзула--Голта по тылам противника к Житомиру и Киеву, стал классикой выхода
из окружения.
     Когда великого Мольтке{7} в пылу поклонения сравнили как-то с Фридрихом
Великим,  он,  подумав,   отверг  сравнение.  Он   сказал,  что  никогда  не
осуществлял самого сложного в войне -- отступления.
     Якир отступал с ранеными, артиллерией, обозами. Он  не просто выходил к
своим, он  шел, громя тылы  врагов.  Прокладывая  путь,  учитывал не  только
тактическую, но и политическую ситуацию. Он  играл на враждебности сторон  и
проскальзывал  буквально  между  их боевыми  порядками.  После лекции  Якира
восхищенный Гинденбург подарил ему книгу Шлиффена "Канны"  с надписью, смысл
которой  был -- "От самого старого стратега германской армии самому молодому
стратегу Красной Армии."
     Самый  молодой  стратег и  тактик  РККА, командующий  Киевского Особого
военного  округа  расстрелян  был  первым из  восьмерки  командармов. За ним
Примаков. Он-то еще в 1920-м в телефонных переговорах непочтительно  посылал
будущего  генсека, когда тот вопреки приказу  Реввоенсовета увел свою Первую
Конную с Варшавского направления на Львов и слал приказы не подчиненному ему
командиру корпуса Червонного  казачества. Тогда же заложена была и ненависть
Сталина   к   Тухачевскому.   Сухорукий   вождь   с   завистью   глядел   на
красавца-командарма.  Уведя  Первую  Конную с  направления  главного  удара,
Сталин  впоследствии   обвинил  в   неудаче   похода  на  Варшаву  комфронта
Тухачевского, но тот не принял обвинения и контраргументировал насмешливо  и
мощно. О том, как оценивал Тухачевского Жуков,  довольно сказано даже в 1-м,
сильно   процеженном  идеологическим  аппаратом   варианте  "Воспоминаний  и
размышлений". Но лучше все же обратиться к 12-му изданию:
     "Мы  чувствовали,  что  главную руководящую роль  в  Наркомате  обороны
играет он" (Тухачевский. Это при наркоме Ворошилове... - П.М.)
     "Меня тогда поразило то,  что  он почти ничего не сказал о Сталине (Уже
тогда ковалась святость вождя.  О нем полагалось петь в любом выступлении. А
если кто не пел, то это поражало.  Речь идет  о  выступлении Тухачевского на
партактиве в  1931 году. -- П.М.)  Сидевший  рядом со  мной начальник  войск
связи, старый большевик-подпольщик Р.В.Лонгва сказал мне, что Тухачевский не
подхалим,  он не  будет  восхвалять Сталина,  который  несправедливо обвинил
Тухачевского в неудачах наших войск в операциях под Варшавой."
     "Вспоминая в первые  дни Великой  Отечественной войны М.Н.Тухачевского,
мы всегда отдавали должное его умственной прозорливости и ограниченности тех
(Выделено мной. Так у Жукова. Тем более убедительно. Маршал не виртуоз пера,
и  это  подлинно  его  фраза.  - П.М.), кто  не видел  дальше  своего  носа,
вследствие  чего наше  руководство  не  сумело  своевременно  создать мощные
бронетанковые войска, и создавали их уже в процессе войны."
     Сидя в стылом кинотеатре, я глотал злые слезы.
     Не все  новинки 1935-го  применены были даже под Сталинградом. Туда,  в
район Калача, где замыкалось кольцо вокруг армии Паулюса, наверняка чесались
руки выбросить десант. Осуществлять не стали. Погода нелетная, то да се...
     Конечно, создание  воздушно-десантных  сил  не  было  идеей  Якира  или
Тухачевского, это было общим желанием и замыслом всего  современно мыслящего
руководства РККА. И решение показать  то, на что уже способна РККА,  не было
решением одного Якира.  Предложившие  эту демонстрацию командармы знали, как
переимчив  вермахт. И, хоть они понимали, что идеи носятся  в  воздухе, надо
было  обладать  немалой уверенностью  в  лидировании, чтобы  демонстрировать
потенциальному врагу такой  десант. Эта уверенность  у командармов была, они
знали, что идут с отрывом впереди лучших армий Европы.
     В 1937-м отрыв  был  ликвидирован.  За  годы войны советская  армия  не
осуществила  ни  одной   успешной  воздушно-десантной  операции  даже   того
масштаба,  какой  был  показан  на  маневрах  1935  года.  (Зато   немцы  не
пренебрегли уроком, и в 1941 году захват Крита осуществили с воздуха.)
     Нет  лучшего отзыва  о  киевских  маневрах, чем  лица  военных  атташе.
Господа были ошеломлены феерией военного спектакля.  Все  предусмотрено, все
расписано,   врагу   не   дается   ни  мига  передышки,   неожиданность   за
неожиданностью, удар за ударом.
     Довольный   выучкой  войск   красавец   Якир  скромно  дает  пояснения.
Удовлетворены  профессионалы  -- Тухачевский,  Гамарник,  Егоров. Ничего  не
выражают глаза наркома Ворошилова, недоумевают усы Буденного.
     По окончании маневров, в сентябре 1935 года, Якир стал командармом 1-го
ранга.
     А Буденный и Ворошилов маршалами.
     Жукова на этих  маневрах нет. Он  лишь комдив в  Белорусском округе. Но
это  еще  время,  когда  опыт изучается в  РККА  повсеместно.  Потому что  о
Ганнибалах и Сципионах говорить в ХХ  веке уже невместно.  Сципиону всех дел
было  велеть  союзникам  доставить  такое-то количество  фуража, а Ганнибалу
поставить слонов  с погонщиками  в  нужном  месте.  С  размахом  современных
операций и разнообразием техники  не справится без специальной подготовки ни
один великий полководец прошлого.
     Хорошие способности  в  сочетании  с  минимальным хотя бы  образованием
объясняют тактическую  зрелость  полководца  и  успех в первой в  его  жизни
операции.  Но дело в том,  что и минимального пока нет. КУВНАС  -- последнее
учебное заведение в перечне образования Жукова и маневры  1935-1936  г.г. --
последнее крупное событие  в военной жизни страны. А  затем  годы погашенных
жизней и книг. И вслед за тем -- Халхин-Гол.
     Зрелость Жукова при Халхин-Голе необъяснима.
     Возможно, ее объяснят иные источники.


     В  первом  издании  этой  книги я  привел  свидетельство  генерала  фон
Меллентина о том, что Жуков  получил солидную военную  подготовку  на курсах
рейхсвера  в  рамках вышеупомянутого  военного  сотрудничества  между  двумя
армиями.  Не зная, когда именно это  было, я отнес факт к  концу 20-х годов.
Кажется,  в   русскоязычных  источниках  это  стало  первым  упоминанием   о
германской компоненте в жуковском военном образовании, и встречено  оно было
в штыки{8}.  Затем, когда  факт  был признан, оказалось,  что он  имел место
сразу после Раппало, то есть где-то в 1923-1924 г.г.
     Фон  Меллентин,  отпрыск  старинного прусского  рода, а по  материнской
линии прямой  потомок  Фридриха  Великого,  войну начал майором  и  завершил
генерал-майором в  должности начальника  штаба группы войск  "G" на западном
фронте. Книга фон Меллентина  "Танковые  сражения"  стала теперь  настольной
книгой  генералов. Говоря в ней о массированном наступлении  советских войск
на среднем Дону против 8-й  итальянской армии,  время которого  выбрано было
так  удачно,  что   разом  положило  конец  всем   надеждам  фон   Манштейна
деблокировать 6-ю  армию  Паулюса, фон Меллентин поминает  Жукова.  Именно в
отношении  выбора времени  есть забавное расхождение в  этом эпизоде, к нему
вернемся в Сталинградской  наступательной операции.  Но здесь речь о другом.
Назвав имя маршала Жукова, фон Меллентин делает сочное примечание:
     "Немногим  известно, что  Жуков ранее получил значительную подготовку в
Германии. Вместе с другими русскими  офицерами он  учился на  организованных
рейхсвером  военных  курсах  в  20-е. Некоторое  время  он  был  приписан  к
кавалерийскому  полку,  в  котором  полковник  Динглер  служил   в  качестве
субалтерн-офицера.  У  Динглера  сохранились  живые  воспоминания  о  буйном
поведении Жукова  и его собутыльников и о значительном количестве спиртного,
которое они привыкли принимать за обедом. Ясно, однако,  что с военной точки
зрения Жуков не потерял времени зря."
     Ирония  судьбы:  орудием  повержения  вермахта  стал  Жуков,  учившийся
грозному мастерству войны у рейхсвера. Враг  так же приложил руку к военному
образованию своего победителя, как СССР к вооружению врага.
     К чему было скрывать? Этого не стыдились те, чьи имена маршал с сугубым
уважением называл.  Российская  и  германская военные  школы шли в  то время
голова в голову. Причем, сокрытие этого Жуковым имеет, я бы сказал, злостный
характер.
     "В апреле 1941 года, не помню какого числа, мне позвонил И.В.Сталин:
     -- Из поездки в Германию возвращается на родину министр иностранных дел
Японии  Мацуока,  -  сказал он.  -- Вам  надо  любезно  принять  его. (Слово
"любезно" он произнес с особым нажимом).
     -- Какие будут указания?
     -- Мацуока просто хочет познакомиться с вами.
     Особенно теряться в догадках я не стал: видимо, у Мацуоки были свежи  в
памяти события Халхин-Гола.
     Спустя  несколько  дней  начальник  Отдела  внешних сношений  Наркомата
обороны доложил мне, что через два часа у меня будет Мацуока с переводчиком.
     Точно  в назначенное  время  открылась  дверь  и вошел, низко кланяясь,
Иосуке Мацуока.
     Я любезно приветствовал его, справился о здоровье и поинтересовался, не
утомила ли его поездка. Министр отвечал уклончиво:
     --  Я  люблю  дальние путешествия. В Европе  я  впервые. А вы  бывали в
европейских странах? -- в свою очередь спросил он меня.
     -- К сожалению, нет, -- ответил я, -- но при удобном случае обязательно
постараюсь  побывать. Я  много  читал о Германии, Италии  и Англии,  но даже
самая хорошая книга  не может дать полного представления  о  стране. Гораздо
лучше  можно понять страну, ее народ, нравы и  обычаи при личном посещении и
контактах".
     Жуков  читал  фон Меллентина  и по каким-то вопросам возражал немецкому
генералу. Но замечание о стажировке  в  вермахте обошел  молчанием. Если фон
Меллентин ошибся, почему бы маршалу не возразить?
     Не желая касаться или будучи  вынужден  избегать этой темы на страницах
воспоминаний,  он   понимает,  что  читателю  надо  объяснить  свою  военную
эрудицию:
     "Будучи    командиром   6-го   корпуса,    я   усиленно   работал   над
оперативно-стратегическими вопросами,  так как считал,  что  не  достиг  еще
многого  в   этой  области.  Особенно   много  мне  дала  личная  разработка
оперативно-тактических  заданий   на  проведение   дивизионных  и  корпусных
командных игр, командно-штабных учений, учений с войсками и т.п."
     Вот именно -- и т.п., поскольку на сей раз речь идет уже о масштабах --
корпус, 6-й корпус, почти армия!
     Есть,  впрочем, свидетельства, что Жуков корпел над картами даже тогда,
когда другие сослуживцы, не дозвавшись его,  шли развлекаться. Не исключено,
что речь идет именно об учебе  в Германии, ведь  комбриг  Жуков стажировался
там не один, как то, впрочем, отмечает и фон Меллентин.
     Ну, учился у  будущего врага. Да  ведь  враг в ратном деле спец издавна
был на весь свет. И не стыдно у врага учиться, петровская это традиция.  Так
отчего не признаться?
     Надежного объяснения  нет. Может, не позволили сверху. В первом издании
не  написал, а  до  разрешения  не дожил. Впрочем,  и в  бумагах  ничего  не
осталось. Может,  недоучился. Фон  Меллентин  считает,  что Жуков в  военном
отношении не потерял времени зря. Но требовательный маршал знал, что потерял
по молодости лет время  за возлияниями,  и германский народ, нравы и  обычаи
узнал не  когда это можно было сделать  бескровно,  а когда  за  это  знание
приходилось дорого платить.  А, может,  не  только  народ,  нравы  и обычаи.
Может, были упущения и  более существенные.  Кроме него,  никто не знал и не
узнает.
     Если честно, на месте  маршала Жукова и  я бы в  книге о прожитой жизни
факта обучения в Германии тоже не касался.


     Оно  состоялось  после  заграничной  стажировки  и  работы  в инспекции
кавалерии РККА.  Описывая этот  период,  Жуков уделяет  много внимания Штабу
РККА  и  выражает восхищение  его  глобальными  разработками.  Но  инспекция
кавалерии  Штабу   подчинена  не  была,   она  подчинялась   непосредственно
Буденному. То, что Жуков был далек  от Штаба РККА,  способствовало сплетению
судеб  Буденного  и  Жукова,  последующему  повышению  Жукова по  службе  и,
возможно, спасению во время чисток.
     Описание событий в 1931-33 г.г. отсутствует ввиду отсутствия событий. В
это время Жуков, надо полагать,  имел достаточно возможностей для застолья и
сближения с героем Гражданской войны, что ни в коей мере не было результатом
подхалимства.   Сближение  происходило   по  инициативе  Буденного  и   было
естественно ввиду социальной близости и примерно одного  культурного уровня.
Жуков,  как и Буденный, оставался лихим кавалеристом,  знатоком  и любителем
лошадей. Он  был служака  до мозга костей и ничем, кроме военного  дела,  не
интересовался. Хобби его совпадало со службой -- большая удача.
     Впрочем, конник был адепт механизации и повышения мобильности войск.
     Продвижение  последовало естественно и  заслуженно.  Жукова спросили  о
согласии.  Он  согласился.  Продвижение  от командира  бригады до  командира
дивизии. Да  какой! 4-й Донской кавалерийской имени Ворошилова, некогда ядра
Первой Конной армии. Шефами  ее состояли сами Ворошилов с Буденным  -- люди,
особо  приближенные  к  властвующей  особе.  Дивизия  размещалась  прежде  в
Гатчине,  Петергофе,  Царском селе  --  местах  специально  оборудованных  и
традиционных для  дислокации конногвардейских частей, с конюшнями, манежами,
плацами  для  выездки,   учебными  полями.  В  результате   недосмотра   ли,
головотяпства или интриг (а было все; среди павших в репрессиях немало жертв
сведения личных счетов  во всех областях жизни, а в армии и подавно) дивизию
в спешке  перебросили  в  Слуцк,  в  необорудованное захолустье.  В  прежние
времена это способствовало бы улучшению породы аборигенов. В новые -

     "...блестяще  подготовленная  дивизия  превратилась  в  плохую  рабочую
воинскую часть. ...  Со свойственной  ему горячностью  И.П.Уборевич  доложил
народному  комиссару  обороны  К.Е.Ворошилову  о  состоянии  4-й  дивизии  и
потребовал   немедленного    снятия   комдива   Г.П.Клеткина....   Сообщение
И.П.Уборевича  для К.Е.Ворошилова  было  крайне неприятным:  он  был  кровно
связан с дивизией долгие годы, не раз ходил в ее рядах в атаку..."

     Итак, Жуков назначен командиром 4-й дивизии им. К.Е.Ворошилова, и волею
судьбы  его  еще теснее втянуло в  группировку,  которой  выпало  пострадать
меньше других.
     Интересно дальнейшее развитие отношений Жукова с Буденным. В  чистку, в
эпизоде  разбора персонального дела, описанном в поздних изданиях  жуковских
мемуаров, когда  комкора  обвиняли в грубости и высокомерии (кто без греха),
крещении дочери Эллы,  а пуще всего  в близости  к врагу  народа  Уборевичу,
Буденного, наверное, спросили  о Жукове.  Полагаю, усатый  любитель  балерин
поручился  за рубаку-собутыльника.  Жуков  этого  не  забыл  и  отблагодарил
бывшего  начальника, выручив  уже не в канцелярской, а в боевой обстановке и
упомянув об этом куда скромнее, чем стоит.
     Но и об этом позднее.
     Дивизию новый  ее командир нашел далеко не  в таком разложившемся виде,
как расписывал наркому -- конечно, не без намерения его уесть -- командующий
округом:   они-то  были   в   противоположных  группировках.   Жуков,   мало
расположенный  к   комплиментам,  дважды  в   разных  местах  "Воспоминаний"
обращается  к  имени  того, кому дивизия  и весь  корпус  обязаны были своей
боевой  подготовкой. Еще по поводу первых наметок назначения, будучи спрошен
о дивизии, он ответил, что

     "...хорошо знаком с командиром 3-го кавалерийского корпуса Л.Я.Вайнером
(4-я дивизия входила в  состав 3-го конного корпуса),  считаю его  способным
военачальником". Затем снова: "...  выделялась 3-я Чонгарская Кубано-Терская
дивизия,  которая была  отлично  подготовлена,  особенно  в области тактики,
конного  и  огневого дела. (То  есть  по  всем статьям. -- П.М.) Надо отдать
должное бывшему  ее командиру  Л.Я.Вайнеру, положившему много  сил и энергии
для того, чтобы..."

     Не ищи, читатель,  генерала  Л.Я.Вайнера{9}  среди имен  героев  войны.
Комкор Вайнер не поверил виновности командармов  и сгинул одним  из  первых.
Лев Доватор у него же в корпусе, а прежде в  дивизии, был комэск, уцелел. Но
это между делом.
     Конечно,  на  новом  месте  Г.К.Жуков  приложил  всю  свою  незаурядную
энергию, чтобы поднять  дивизию на еще более высокий уровень.  Сам не спал и
другим не давал. Через год, в 34-м, вновь нагрянул Уборевич, снова, наверно,
хотел  досадить ничтожному  наркому, --  а врасплох не  застал. Поднятая  по
тревоге, дивизия показала класс и учебный марш  на рубеж выполнила достойно.
Очень желал Уборевич распечь дивизию имени Ворошилова -- не смог.
     Наверно, нарком Ворошилов остался доволен.
     "1935-й год ознаменовался для нас большими событиями. ...  Дивизия была
награждена  за свои  успехи в  учебе высшей  правительственной  наградой  --
орденом Ленина.  Орденом Ленина был награжден и я. Тот год  памятен для нас,
военных,  и еще одной мерой, предпринятой  партией для  повышения авторитета
командных  кадров,  --   введением  персональных  воинских  званий.  Первыми
Маршалами Советского  Союза  стали В.К.Блюхер,  С.М.Буденный, К.Е.Ворошилов,
А.И.Егоров и М.Н.Тухачевский."
     Видимо, тогда  и  завязались  отношения с Уборевичем.  Командарм  ценил
профессионализм и, как бы ни презирал Ворошилова, своего отношения к наркому
не мог перенести  на его  протеже, усердного и  честного комбрига.  Потому и
представил Жукова к  присвоению следующего воинского  звания.  Жуков получил
второй  ромб  в петлицы  и стал  комдивом, в  каковом  звании  оставался  до
1937-го. (Замечу, что Рокоссовский был комдивом и прямым  начальником Жукова
еще  в  1931-м.)  Нельзя  не  отметить закономерного продвижения  Жукова  по
служебной лестнице -- без особых  (до 1937 года)  взлетов, но  без  падений.
Этим  он  обязан себе: ревнитель дисциплины, служака почти карикатурный. Это
ведь  и  есть  примерный  строевой  командир.  Что  в  сочетании  с  рядовым
неакадемическим  --  подчеркиваю, ибо  важно для  понимания  того,  как  его
прибило к  сталинскому  стану,  --  образованием обеспечило ему условия  для
выдвижения. В нем никто не видел соперника, а рубаки типа Буденного узнавали
себя.  Не  из этих штабных, понимаешь, умников. Служака, и  звезд  с неба не
хватает. Свой!
     Он и впрямь был из своих, но с талантом, о котором и сам  еще  не знал.
Тоже к счастью для себя.
     Четыре  года  командовал  Жуков  4-й  Донской  дивизией  и  при  других
обстоятельствах там и остался бы. РККА богата была талантливыми командирами,
к  тому  же  окончившими  Академию  Генштаба  им.  Фрунзе   --  превосходное
военно-учебное  заведение.  При  нормальном  институте  власти,  при  армии,
руководимой   такими   реформистами,  как  Тухачевский,  Якир,  Уборевич  со
товарищи, жуковы во главе  дивизий были  нормой. Такая  армия в справедливой
войне была неодолима.  "Нас  не тронешь --  и мы  не  тронем, а затронешь --
спуску не дадим!" Попробуй-ка напасть на армию, где во  главе каждой дивизии
и корпуса -- Жуков, Рокоссовский, Толбухин, Говоров!
     В 1937-м этому пришел быстрый и ужасный конец.
     "Были  арестованы   видные  военные,  что,  естественно,  не  могло  не
сказаться  на развитии наших вооруженных сил и на их  боеспособности. В 1937
году приказом наркома обороны я был назначен командиром  3-го кавалерийского
корпуса Белорусского военного округа".
     Это -- вместо Вайнера.
     Вакансии  пугающе  множились.  То  четыре  года пробыл  Жуков  в  одной
должности, то дважды за год был передвинут.
     "В связи с  назначением командира  6-го  казачьего корпуса Е.И.Горячева
заместителем командующего Киевского особого военного округа... (Ну да, Якира
убили, с  ним еще двух командующих округами,  началась передвижка...) ...мне
была  предложена  должность  командира  этого   корпуса.  Я   охотно  принял
предложение. 6-й корпус Белорусского военного  округа по своей подготовке  и
общему состоянию стоял выше 3-го корпуса..."
     Горячев был замечательный командир, бойцы его звали "Чапай". Его, как и
Блюхера, Сталин использовал в качестве члена трибунала, судившего обреченных
первой очереди.  Вождь готовил свои блюда впрок, и члены трибунала были  его
дьявольскими   заготовками  к  следующему  процессу.   А  судьи  нужны  были
авторитетные. Но в страшной спешке происшедшего пылкий Горячев не врубился в
то, что  слышал, хотя и вынужден  был  -- дисциплина! -- подписать протокол,
полагая, что  лишь он такой тугодум, другим-то членам трибунала все ясно, но
завтра он наново  переговорит с ними и,  если надо, напишет протест,  особое
мнение...
     Разве он  думал,  что  приговор  будет  -  расстрел?  И что  завтра  не
настанет, приговор приведен будет в исполнение  немедленно? Не революционные
времена, спешить некуда. Да и люди какие!
     Это и была  революция. Контрреволюция. Именно  тогда осуществилась она,
когда  Сталин достаточную набрал силу,  чтобы  сокрушить армию.  Но  Горячев
этого не знал. Не знал Сталина.
     Поговаривали, что  Блюхер  назначен  был  командовать расстрелом  своих
друзей. Верный присяге, потрясенный Блюхер... Это, конечно, клевета и ничего
подобного не было. Командармов кончали не  как солдат, грудью перед ружьями,
а по-сталински,  по-гитлеровски, по-уголовному, чтобы не  глядеть  жертве  в
глаза -- выстрелом в затылок...
     О  Горячеве  знаю  со  слов  Е.М.Темкиной,  вдовы  Н.А.Юнга,  комиссара
жуковского корпуса, также павшего жертвой своего неверия,  но годом позднее.
Со  свойственной  ему горячностью, которая так вредна для  здоровья,  а в то
время  и  для жизни совсем  молодых  еще людей,  Горячев скрыл свои сомнения
недостаточно надежно. Брать таких чапаев  в их корпусах -- ох, неблагодарная
работа.  Особистов,  прибывших   для  ареста,  бойцы  попросту  разберут  на
неаппетитные части.
     Но выдающийся уголовник справился. Технологии у него отработаны были на
все  случаи жизни. Горячева  повысили и перевели заместителем командующего в
Киевский  военный округ,  где он  был просто  еще  одним героем  Гражданской
войны, и только. Никакие бойцы и преданные соединения его здесь не окружали,
мятеж  не  угрожал, здесь  его  можно было  брать{10}. Но  он  уже знал цену
повышениям и натянул чекистам нос -- застрелился.
     Какую нужную цель мог поразить он в свое время...
     Примаков  отстреливался  в  своем   вагоне,   пока  его  не  связали  с
Ворошиловым, гарантировавшим ему безопасность. Доверчивые, наивные люди...
     Чтобы взять Юнга, его перевели в Новосибирский ВО, а взяли по дороге, в
Москве. Новый начальник ГлавПУРа Л.Мехлис{11}  велел Юнгу заехать  к  нему в
управление и там отобрал у него пистолет. Годом позже тем же способом Мехлис
передаст в руки НКВД Мих. Кольцова...
     Словом,  Жукову  предложен   был  горячевский   корпус,  как  до  этого
вайнеровский.
     Результаты чистки армии сказались немедленно.
     "Осенью 1937 года в  Белорусском военном округе были проведены окружные
маневры,  на которых  в  качестве гостей  присутствовали генералы и  офицеры
немецкого   генерального  штаба.  За   маневрами  наблюдали  нарком  обороны
К.Е.Ворошилов и начальник Генерального штаба Б.М.Шапошников.
     В войска округа приходили новые люди, имевшие  еще недостаточный  объем
знаний и  командный опыт.  Им предстояло проделать большую работу над собой,
чтобы стать достойными военачальниками..."
     И -- все. Без комментариев. Без слова похвалы.
     Если два  приведенных абзаца переставить  местами, предстанет ужасающая
картина соблазна германских  гостей  слабостью Красной Армии. Падение уровня
командования  по  сравнению с маневрами Киевского военного округа в 35-м или
Белорусского  в  36-м  было  явным. В богатой фактами книге акад. Сувенирова
"Трагедия РККА" приводятся драматические данные о  росте количества аварий и
катастроф,  о падении  дисциплины и  доверия к  командирам  и  комиссарам, о
пьянстве, которым армия грешила всегда, но которое стало повальным средством
забвения в чистку.  И германский военный атташе  Кестринг сообщил  в Берлин:
"Армия не представляет существенный фактор обороны".
     Чистка между тем далеко не кончилась.
     Еще  в  конце  37-го  года  Жукову   предложена  должность  заместителя
командующего   войсками  Белорусского   военного   округа.  Это  --   вместо
Е.И.Ковтюха,  вместо   легендарного   Кожуха   из  "Железного  потока"   Ал.
Серафимовича,  штабс-капитана царской армии, окончившего академию РККА еще в
1922 году, когда там преподавали  подлинные  светочи военной науки. На место
Жукова командиром 6-го казачьего корпуса назначен был А.И.Еременко.
     Еременко вместо Горячева. Жуков вместо Ковтюха. А кто вместо Вайнера?
     Но это же еще не худшие из происходящих замен. Еще не лейтенанты вместо
полковников. Еще не полковники вместо командармов 1-го ранга.
     Худшее еще впереди...


     ... в Красной Армии в мемуарах маршала сказано с достойной горечью:
     "Из  старых военных специалистов (в армии.--  П.М.) остались лишь люди,
проверенные  жизнью,  преданные Советской  власти. К  1937  году  рабочие  и
крестьяне  составляли  более   70  процентов  комсостава,   более   половины
командиров были коммунисты и комсомольцы... Тем более  противоестественными,
совершенно  не отвечавшими  ни существу строя,  ни  конкретной обстановке  в
стране,  сложившейся  к  1937  году,  явились  необоснованные,  в  нарушение
социалистической законности, массовые  аресты, имевшие место в  армии  в тот
год."
     Надо  отметить,  что  фразеология   подобных  мест  жуковских  мемуаров
несомненно продиктована  автору и просто-напросто уводит в  сторону от того,
что  предстоит разобрать  и высказать историкам. В какой-то  мере эти  слова
суммируют  личное отношение Жукова к массовым  репрессиям. В  свое время они
звучали здраво и всех  удовлетворяли. Никто, кроме  зарубежных  историков  и
советских  диссидентов, не знал,  что старые специалисты были так же честны,
как  и новые,  и  не  искал  объяснения беспрецедентному  даже по  масштабам
восточных  сатрапий уничтожению комсостава.  Между тем, фразы Жукова неверны
буквально в каждом  слове, от начала до конца. Частично ввиду низкого уровня
цензурной планки  на  время публикации  мемуаров.  Шестидесятые...  Частично
ввиду  того,  что  ожесточенный спор  о причине истребления комсостава  РККА
почему-то длится  до сих пор, и  последнее  слово сказано будет лишь  тогда,
когда общепризнанно  станет, что  это был первый и неизбежный шаг  Сталина в
истреблении  потенциальной оппозиции,  то есть  лучших  людей страны. На это
нельзя  решиться,  не раздавив  сперва  армию,  ибо  она  как раз и осталась
главным  оппозиционером и на  уничтожение цвета нации могла ответить военным
переворотом. Вот если начать с армии, то дальше можно двигаться безопасно.
     Но признать это потомкам, видимо. куда труднее, чем Сталину решиться на
это.
     "...  противоестественными,  не  отвечавшими   ни  существу  строя,  ни
конкретной   обстановке  в  стране,   сложившейся   к  1937   году,  явились
необоснованные, в нарушения социалистической законности, массовые аресты..."
     (Совершенно   не  отвечают  ни  характеру   маршала,  ни  его   лексике
заглаженные фразы писавшего за него всю эту беллетристику журналиста...)
     Да нет, отнюдь  не противоестественными, вполне отвечавшими  и существу
строя  --  диктатуре   пролетариата  (что   за  нелепый   термин!   как  мы,
современники,  могли  сносить это  столько  лет? и называть правление  сытых
партийных  бонз  диктатурой  пролетариата?)  --  и  конкретной обстановке  в
стране, режиму личной диктатуры Сталина. Диктатура на диктатуре.
     Необоснованные?
     Ну,  здесь отсчет идет  от  нравственной базы, от того, на какую  точку
зрения  стать. Если на вдолбленное нам "раньше думай  о  Родине,  а  потом о
себе",  то, конечно же, необоснованные, ибо  тогда вождь и отец  должен  был
думать  о  цене  так  называемых  достижений,  о  миллионах  затравленных  и
уморенных  голодом, об  убитых в  чистках, а затем в проигранной  и  великой
кровью наново выигрываемой войне.
     Если  же   руководствоваться  нравственностью  тирана,   то  более  чем
обоснованные:  ведь  мерзавцы-командармы  ради  спасения  никому  не  нужных
трудящихся масс могут при благоприятных для них обстоятельствах посягнуть на
его священную жизнь.
     Было ли это исключено? В  войну с таким-то началом перемена власти была
естественна. (Впоследствии это  едва не произошло... Думаю,  не произошло  к
счастью. Слишком поздно.) В трудный для страны  час на  смену просчитавшимся
политикам приходят их оппоненты, предвидевшие такой поворот событий.
     Но оппонентов же уничтожили! Истребили поголовно.
     Акад. О.Сувениров закончил свою книгу патетическим призывом:  "Берегите
армию!"  Это  верно, но  это  частность. О  чистках  следовало  бы  сказать:
"Берегите    оппозицию!   Она   ваш    последний   шанс   при   чрезвычайных
обстоятельствах!" При живых командармах не могло быть сцены в Кремле 22 июня
1941 года, едва выяснились размеры катастрофы. Вождь не закатил бы истерику,
пожалеть его  было бы  некому. Не  залег  бы  на  дно на  критическую неделю
начала. Командармы предвидели немецкую угрозу и готовились  к ней. И так  ли
невероятно,  что, отчаявшись переизбрать несменяемого  вождя, ставшего уже и
мудрым, и великим,  и росшего как поганый  гриб изо дня в  день  в ливнепаде
славословий, лучшие военные, именно те, которых он уничтожил первыми, готовы
были  пойти на переворот? Не следует так уж плохо думать о  всем руководстве
СССР,  были  и  в  нем  разумные  и  смелые  люди.  Поскольку  разумных   из
партаппарата  к  37-му   году  уже  вычистили,  пересажали  и  перестреляли,
оставались  они  лишь  в неполитических  институтах  армии  и  хозяйственной
администрации.
     Другое  дело   --  были  ли   у  них  шансы   на   успех.  При  обычных
обстоятельствах --  нет,  не было. Всепроникающий аппарат  НКВД-ОГПУ  держал
всех  под колпаком.  Это  было  ясно, и это  являлось одним  из сдерживающих
соображений.  Оппозиция вождю  вела  к  смещению  с  должности, а командармы
слишком хорошо знали тех, кто дышит им в затылок.
     Такая же проблема встала тогда и перед немецкими генералами из прусской
аристократии. Уйдешь в отставку, а на смену придут  молодчики из штурмовиков
-- без знаний, без моральных уз, без кодекса чести, и будет еще хуже.
     И немецкие генералы,  и командармы РККА слишком поздно поняли, что хуже
быть уже не может, и история при всем сочувствии не найдет им оправдания.
     Немецким генералам следовало уйти в отставку.
     Командармам вмешаться во внутренние дела страны.
     Немцы все же стали объединяться, нерешительно  и  вяло, хотя по составу
были куда как  однородны. Они,  связанные  узами родства и дружбы родителей,
дедов  и прадедов, были  вполне  уверены в партнерах,  почему  так  долго  и
оставалось  тайной  их  намерение.  Но  и  им  для  осуществления  покушения
понадобилось  более трех лет, безнадежность ситуации  и твердая нравственная
позиция. Вдохновитель заговора генерал  Хениг фон Тресков будучи спрошен фон
Штауффенбергом о том, имеет ли покушение смысл теперь, когда союзники уже во
Франции и  скорее всего откажутся вступать в  переговоры с любым  германским
правительством, ответил:  "Покушение  необходимо,  притом  возможно  скорее.
Берлинская акция (попытка  захвата власти. --  П.М.) должна состояться, даже
если  будет  безуспешна.  Смысл  сейчас  не  в  том,  достигнет  ли  заговор
практической цели, а в том, чтобы перед лицом  мира  и истории доказать, что
германское сопротивление готово поставить все на кон. Остальное по сравнению
с этим пустяки".
     Увы, до столь  высокой  ноты  руководство РККА  не дотянуло. Лучшие  из
командармов  оказались способны лишь на пассивное самопожертвование. Тезис о
том, что СССР в 1937-ом еще  не был доведен до такого отчаяния, как Германия
в 1944-м, не убедителен: удушение крестьянства уже состоялось, а уничтожение
лучших людей в политике шло полным ходом.
     Лидеры РККА не решились вмешаться в политическую жизнь страны по многим
причинам. Перечислить их можно уже здесь.
     Первая -- толчея на служебной лестнице.  Подробнее об  этом  позднее, а
пока ограничусь цитатой из книги Дж. Эриксона "Путь к Сталинграду". Говоря о
тех, кто стал руководить  армией  после ликвидации командармов, он отмечает,
что "...  им  не  хватало той  способности  проникновения в вероятные  формы
современной  мобильной  войны,  которыми  так  были  озабочены  уничтоженные
командармы;  им  не хватало  даже  простого  интеллектуального  любопытства,
потому что они чужды были интеллекту, все вместе и каждый в отдельности. Они
громоздили лозунги, ничего не понимая в  принципах; прикрывались статистикой
огневой мощи без какого-либо постижения возможностей  оружия,  созданного их
же собственными конструкторами;  были воинственными  щеголями без  понимания
профессионализма, необходимого военной службе."
     Вторая  причина сформулирована в книге В.Рапопорта  и Ю.Геллера "Измена
Родине": лучшие из командармов РККА были большевики. Большевизм таких людей,
как Гамарник и Якир, "...  не был ни напускным, ни вынужденным, как у многих
кадровых военных. Якир свято  верил в партийные  идеалы.  Для  него интересы
партии,  дело  построения  социализма  всегда  стояли...  впереди  личных  и
профессиональных  соображений.  В  этой идейной заряженности, соединенной  с
альтруизмом,  отсутствием  карьерного  честолюбия и  глубокой порядочностью,
следует искать источник силы и величия Якира."
     Вот  кто  противостоял  Сталину.  К  сожалению,  в армии  эти идеалисты
занимали слишком  высокое положение  и  были ее  кумирами.  Без их  зова  ни
подчиненные,  ни даже  равные  им по  званию и должности товарищи  по службе
ничего серьезного предпринять не могли.
     Третья причина была в том, что, когда  стали  хватать военных  и  время
действовать все же пришло,  Сталин  уже  так вбил  свое имя в бедные  мыслью
мозги  вычищенного и до  предела вымуштрованного населения, что  попытка его
смещения могла обернуться  борьбой,  и перед  идеалистами становился вопрос,
которым  генсек  и  его  подручные  не  задавались никогда: "Опять кровь  на
улицах?"
     Самая банальная, заставившая командармов признать несуществующую вину и
позволившая  генсеку  расправиться  с  ними:  тревога за  семьи  и нежелание
подвергаться пыткам. Якир просто обменял  свою жизнь на жизнь жены и сына и,
видимо, нашел  способ заставить Сталина -  против обыкновения - выполнить на
сей раз обещание.
     Подробному разбору причин должно все же предшествовать изложение фактов
и сравнительный анализ  методов Гитлера и Сталина. Но  закончить  главу надо
ссылкой на Жукова. Как-никак, он был  выучеником  убиенных. Даже  если бы их
вклад  в оборону страны ограничился воспитанием одного только Жукова,  то  и
тогда  они  заслуживают  пьедестала.  Но  в  стране,  где  памятники  ставят
литературным героям, не помнят героев подлинных.
     Итак,  то,  что  действительно  написал   Жуков,  вернее,  то,  что  он
надиктовал, опубликовано лишь в 10-м издании его мемуаров, уже после падения
империи. Эта многостраничная вставка содержит и тот  эпизод, в котором  коса
мелькнула над головой самого Жукова. Если он уцелел, то не потому что не был
виновен. Вайнер и Горячев тоже были не виновны.
     "В  вооруженных силах было арестовано большинство командующих  войсками
округов и флотов, членов  военных советов, командиров корпусов, командиров и
комиссаров соединений  и  частей... В  стране создалась  жуткая  обстановка.
Никто  никому не доверял, люди стали бояться друг  друга,  избегать встреч и
каких-либо разговоров, а если нужно было -- старались говорить в присутствии
третьих  лиц-свидетелей.  Развернулась  небывалая  клеветническая  эпидемия.
(Подчеркнуто мной. -- П.М.)  Клеветали зачастую на кристально честных людей,
а иногда на  своих близких друзей.  И все это  делалось  из-за  страха  быть
заподозренным   в  нелояльности.   И  эта   жуткая   обстановка   продолжала
накаляться".
     Комментарии излишни, и кусок из 10-го издания мемуаров приведен вот для
чего:
     Во-первых, чтобы обратить внимание читателя на не свойственный маршалу,
но  несомненно принадлежащий  ему  эпитет  "жуткая",  примененный  дважды  в
коротком  абзаце  и нигде не встречающийся в мемуарах, даже если речь идет о
войне.
     Во-вторых, чтобы  дать понять одну из причин, по которым Жуков уцелел в
чистке.  Он  вовремя  понял,  что  надо  запереть  язык  за зубами.  (Вторая
заключалась все-таки в личном мужестве  и неистовом желании жить: он яростно
и умело защищался, когда коса занеслась над его головой).
     В-третьих, чтобы лишний  раз  показать, как отличается подлинное мнение
Жукова от того, что  было дозволено  к  публикации. А ведь  подобным образом
редактировалось не только то, что писалось, но и то, что мыслилось.


     Когда открылся доступ к архивам, новые историки сделали три вещи.
     Первая  --  документы стали  фальсифицировать, сокращая и даже дополняя
их, но  не переставая ссылаться при этом на номера папок хранения. Вторая --
вождя  в  41-м  наделили  гением  предусмотрительности  и  поставили в  позу
подготовки  удара. Не успел, дескать. Третья -- гипотезу заговора определили
в факт.
     Поддавшись якобы документированным публикациям новых в желтой прессе, я
и  сам  в первом издании этой книги обронил слово "заговор". Новым историкам
хотелось верить в  заговор, чтобы  оправдать расправу  Сталина  с  РККА. Мне
хотелось верить в заговор, чтобы наделить командармов высоким порывом и хотя
бы  тем утешаться, что, злоумышляя против оседлавшего страну тирана, погибли
они не зря.
     Увы, факты не дают этого сделать.
     Каковы же факты?
     К  сожалению, краеугольная  в теме  убийства  РККА книга В.Рапопорта  и
Ю.Геллера  "Измена Родине" попала мне  в руки уже  после  публикации первого
издания моей книги. Привлечение  этих российских историков начну банально, с
цитирования:
     "РККА  середины  30-х  годов была  великолепная,  первоклассная  армия.
Лучшая в отечественной истории. На ту пору  самая передовая армия Европы  и,
безусловно, самая думающая... Пусть  ею, нередко беззастенчиво, пользовались
политики,  но  все  равно РККА больше любого другого  института  (тогдашнего
СССР. - П.М.) несла в себе революционный  дух: освобождение от вековых  оков
рабства,    косности    и    невежества,    стремление    к    безграничному
совершенствованию, неудержимый  оптимизм...  В армии выросло новое поколение
военных интеллигентов, которые брались за  задачи  высшей трудности и многие
из них решали блестяще.  Невозможно  представить, чтобы РККА отдала  Гитлеру
половину страны".
     До  чистки не  было в  мире  охотников  противостоять  РККА. Это  факт,
подтвержденный  как   историей,   так  и  военными  атташе  великих  держав,
наблюдавшими маневры 1935-1936 г.г.
     Напряжение  висело в  воздухе,  и  мирный статус  Европы  не  обманывал
командармов. Сподвижник  Якира, писатель, командир одного  из первых тяжелых
дивизионов,  чудом  уцелевший  лагерник,  комбриг Илья  Дубинский,  которому
вернули  полковничье   звание   вместо   генеральского,   оставил   пересказ
выступления командарма перед бойцами  округа:  цель  маневров --  устрашение
агрессора,  выигрыш  мира  еще   на   два-три   года.   Время,   нужное  для
перевооружения армии.
     Потому-то и выкладывал Якир  перед ошеломленными  наблюдателями новые и
новые козыри, у  него еще  много имелось про  запас  того,  что  он держал в
секрете, как то подводные переправы, осуществлявшиеся  не только пехотой, но
и  танками (чего новые не могут не знать, но  предпочитают помалкивать, дабы
не  пробуждать  воспоминаний  о кровью орошенных  речных плацдармах  Великой
Отечественной). Так что, демонстрируя новшества, Якир не  блефовал,  когда с
хорошо  разыгранным простодушием  сокрушался,  что  не  все успел  показать.
Запугать,  выиграть время  и войти в  такую форму, когда пугать уже не нужно
будет, сами испугаются.
     Времени было в обрез, но еще хватало.
     А вот будущего и вовсе не было.

     ***
     Говорят, доброе начало  полдела откачало. Но дело так страшно, тема так
болезненна,  и  нет  чувства,  будто что-то откачано.  Фактов много,  и  все
просятся на первое место.
     Вот был такой человек -- Яков Охотников...
     Начнем все же не с него.
     5 июля 1936 года  был  арестован  комдив  Дмитрий Шмидт (Давид Аронович
Гутман),  личность  легендарная,  начдив-2  корпуса  Червонного  казачества,
затем,  последовательно,  начдив-7  (и  в  этом  качестве  командир  Жукова,
командовавшего  у  него  полком.  "Умница",  -- отзывается  маршал  о  своем
командире), Дикой дивизии горцев, а при аресте командир единственной тогда в
Красной армии тяжелой танковой  бригады. (На  его-то место  и  назначен  был
И.В.Дубинский.) Гутман-Шмидт был человек той храбрости, какая  изумляла даже
видавших виды рубак  Гражданской. Исключение Троцкого из партии в 1927  году
привело  его  в бешенство. Он  тогда командовал дивизией горцев и приехал на
съезд,  одетый в  форму  своей дивизии, в черкесске  с газырями.  В перерыве
между  заседаниями  он  отыскал  Сталина и  с  жестом,  словно  доставал  из
воображаемых ножен саблю, сказал: "Смотри, Коба, уши отрежу!" Сталин побелел
и -- смолчал.
     Наивные люди, они думали его образумить...
     Но все началось задолго до этого...

     История -- это  поиск причинно-следственных связей. А излагать придется
чудеса. Да не просто чудеса, а сплошным потоком. Или, если ссылка  на чудеса
не  пройдет, то работа  будет задана целому поколению историков. И  даже  не
одному поколению.
     Основной источник радости  любого  тирана -- уход из жизни неугодных. В
20-х  годах  подобравшегося  к  власти  гнилозубого  человечка судьба  стала
одаривать такими именно подарками.
     Первое  чудо  произошло в  Тифлисе июльским днем 1922  г.  Сорокалетний
велосипедист Симон Тер-Петросян{12}, известный  также  по кличке Камо, попал
под  автомобиль, их в тогдашнем Тифлисе с десяток было, да так удачно, сразу
насмерть. Очень  он  много знал о  новом генсеке, много,  как  никто. Вместе
Тифлисский  банк брали, первое мокрое дело вождя. Знал о  связях с охранкой.
И, зная  так  много, оплошал.  А  ведь подлинный  был  супермен,  террорист,
тренирован,  как  спецназовец, в  туза стрелял,  всегда готов  к засадам,  к
отпору. Уму непостижимо. Такой подарок,  уж такой подарок... Утверждают, что
генсек в это время был в Тифлисе. Впрочем, так ли уж  это  необходимо? Разве
что на встречу вызвать и точно знать, когда будет идти-ехать и где.
     Второй подарок был Эфраим Склянский, по должности зам. председателя РВС
республики, начальник  Штаба РККА. По профессии военный врач. По одаренности
военный  гений.   Вся  его  канцелярия  находилась   в  его  голове.   Он  в
Революционно-Военном Совете один выполнял всю работу по координации действий
фронтов Гражданской войны. В 1924-м убрали из РВС его председателя Троцкого,
а с ним и Склянского.  Прожил 33 года и утонул летом 1925-го в Пеннсильвании
во время служебной командировки. Чудо.  Ушел  серьезный претендент. Так что,
если вдруг, не приведи, конечно, бог, случись что  с Фрунзе, хоть и неловко,
но все  же  можно толкать  на  пост  Главвоенмора  своего  карманного  Клима
Ворошилова.
     Вот бы  выяснить, чьей волей понесло Склянского в такую даль...  Зачем?
Умел он  плавать? Кто был назначен в спутники? Кто потащил его купаться? Кто
утопил?
     А ведь на эти вопросы еще можно ответить...
     Склянский  простился с жизнью  27  августа 1925 года. Спустя два месяца
без двух дней за ним последовал Фрунзе, Главвоенмор. Как он не хотел идти на
эту операцию{13}...
     Путь креатуре Сталина расчищался грубо, заметно.
     6 ноября 1925  года Ворошилов стал  Главвоенмором  после  ожесточенного
торга.  Умение торговаться всегда  было  сильной  стороной  Сталина.  Прошел
кандидат, ничтожность которого устраивала обе стороны. (Генсек тогда  еще не
был всесилен.)
     Подарок. И факт. И какой!
     Как армии было видеть это и терпеть?
     (Втискиваю  несовместимое по масштабу, но своевременное: 6 августа 1925
года  убит  своим  адъютантом  командир  дислоцированного  на  Украине  2-го
кавкопуса   Григорий  Котовский,  человек-легенда,  Робин  Гуд  юга  России,
соратник  Якира  по  героическому  походу  Южной группы  войск.  Рука  этого
храбреца  была легка на подъем, а  череда странных смертей в РККА начинается
именно его убийством. Из ревности. Не чудо,  но крайне своевременное нечудо.
Неприручаемый  был  тип, со  страстью  к  справедливости, не  исключавшей  и
персонального террора.)
     Третьим чудом  стал Феликс Дзержинский.  Ну,  не он сам, а смерть  его,
очень своевременная. Этот человек  был принципиален,  потому опасен. И вдруг
умер, надо  же случиться. 20 июля  1926 года.  Под  сей столп партии Сталину
было  не  подкопаться,  разве  убить.  Конечно,  он  сделал  бы  и  это,  но
Дзержинский вдруг возьми да и умри сам. Чудо!
     В книге Геллера  и Раппопорта  об обстоятельствах  его  смерти  сказано
следующее: "Согласно объявленному диагнозу, он умер от разрыва сердца  прямо
на заседании ЦК,  в ходе которого дважды вступал в яростный спор с Каменевым
и  Пятаковым.  При   знакомстве   с   текстами   речей   вызывает  удивление
незначительность предмета дискуссии.  Казалось бы, тяжело  больному человеку
не  было необходимости  повторно  брать слово по столь  ординарному  поводу.
Рассказывают, что Сталин намеренно  подливал  масла в огонь, чтобы  затянуть
заседание. Наконец, Дзержинский рухнул на глазах боевых соратников..."
     Вот подарок так подарок...
     Мы никогда не узнаем подоплеки случайностей в  списке,  который радовал
генсека  еще  до  начала  массового  террора.  Список  продлился  гибелью  в
авиакатастрофе  еще одного друга  справедливости --  комкора  Яна Фабрициуса
(четыре  ордена  Красного   Знамени  за  Гражданскую  войну,  но   несколько
сдержаннее Котовского). Эта  катастрофа летом 1929-го не  была ли репетицией
катастрофы  самолета  с  работниками  Штаба  РККА?  А  убийство  из ревности
потенциального террориста Котовского  не репетицией ли убийства Кирова было?
И  сколько незамеченных  устранений потенциальных  мстителей на  уровне ниже
Котовского предшествовало устранению Фрунзе?
     Иной подумает: автор нагнетает события сенсационности ради. Это не так.
Ненависть к  Сталину  не заслоняет автору  глаз,  он  вполне  понимает,  что
некоторые из происшедших событий были случайны. Но такое обилие случайностей
не случайно. Эта книга не что иное, как завещание старшего молодым коллегам,
которые к тому же, может статься, будут удачливее и получат доступ к письмам
или документам, подтверждающим или опровергающим подозрения.
     Обилие сталинских  удач  побуждает  сомневаться даже  в  естественности
смерти Свердлова. Противник необоримый, Свердлов  знал Сталина,  как  никто,
еще по  Туруханской ссылке. Ссыльные  в  унынии и  бездеятельности  делаются
разговорчивы  и прозрачны,  и  Сталин  так раскрылся,  что Свердлов до конца
жизни его не замечал.
     Как терпела армия Ворошилова?
     А  как  стерпела  почти  открытое  убийство  популярного  Фрунзе? После
революционного кровопускания руки не тянулись к оружию, дела хотелось решать
парламентскими путями.
     И все же 7 ноября 1927 года, в день 10-летия Октября, что-то произошло.
Прямо на  трибуне мавзолея. В этот день ожидалась  параллельная демонстрация
троцкистов, и  жизни вождей, помимо чекистов, должны были охранять слушатели
военных академий. Так объясняют Раппопорт и Геллер.
     Кем  было принято такое решение? Сталиным? ЧК? Академиями? Путаница при
параллельном исполнении обязанностей чревата неожиданностями.
     Вот  как  описано  все  это  в книге  Рапопорта  и  Геллера, трактующих
происшедшее как недоразумение.
     Утром 7  ноября  1927  года  начальник  академии им. Фрунзе Р.П.Эйдеман
(одна из  восьми  жертв  процесса  командармов)  вручил слушателям  академии
спецпропуска. Запомним имена героев: Яков Охотников (вот это имя!), Владимир
Петенко,  Аркадий  Геллер. На территорию  Кремля они  прошли  спокойно, но у
калитки  туннеля,  ведущего  на  трибуну,  стоял  телохранитель-грузин,  там
пропуска  академии  силы  уже  не имели.  Парни отшвырнули  телохранителя  и
выскочили на трибуну. Охрана кинулась на них.
     Отличное начало для подлинного дела. Но...
     "Вырвавшийся Охотников подскочил  к Сталину,  которого  счел виновником
всей этой провокационной неразберихи (Правильно! Но какой именно?.. -- П.М.)
и кулаком  (Ну вот, нашел чем... -- П.М.) ударил его по затылку. В последнее
мгновенье (перед чем?) телохранитель выставил нож -- стрелять было нельзя --
и ранил Охотникова  в  руку. Вмешательство присутствовавших военных погасило
вспышку".
     Жаль.
     В  эссе "Апология  Якира",  опубликованном  в  1999 г.  в  нью-йоркской
"Интересной газете", этот поступок молодых командиров  я интерпретировал как
покушение. Теперь так не думаю. Но, даже будь это покушение, как ни трагичен
был для страны и народа  срыв его, описание сцены  нельзя  читать без смеха.
Стоит  лишь  представить  ситуацию  до этого  удара кулаком  по  шее  вождя,
предмета  столь  рьяной,  совместной с  чекистами,  охраны, от  агрессивного
появления на  трибуне деревянного тогда мавзолея трех командиров, по  дороге
сломавших калитку,  перелезать  друг  за другом  было  долго, могли помешать
добраться до  любимого  вождя, а  уж так  хотелось,  он  зарезал их  слишком
независимого  наркома и далекий  Пишпек назвал его именем, это у вождя потом
стало  забавой -- называть города именами  устраненных, дабы  новости с мест
тоже звучали победами: Котовск, Ленинград, Свердловск, Фрунзе,  Дзержинск  и
Днепродзержинск,  покорный,  но  неуместно   популярный  Киров  (Кировоград,
Кировобад, Кировакан, Кировск...), Куйбышев, Орджоникидзе...
     Описание Рапопорта  и  Геллера комично  тем,  что исходит  из концепции
рьяных служак. Если так, то  -- да, чрезмерное  усердие,  и субъект  сугубой
охраны,  на который пылинке не дозволено упасть,  получает  подзатыльник. Но
уже  ходит из  рук в руки  повесть Пильняка.  Имена не названы,  но так  все
прозрачно.  Несомненно   физическое  устранение  Фрунзе,  в  академии  имени
которого учатся молодые командиры.  И они достигли цели. Так не кулаками же!
И шашками на трибуне не развернешься...
     Без  пистолетов в  руках -- значит, не покушение. Парни действовали как
любители.  Их  начальник комкор Эйдеман  тоже. Не обсуждали?  Избегали слов?
Единомышленники понимают друг друга без слов? Вот так и поняли.
     Никто  из  этих, с  позволения  сказать,  тираноубийц,  не  был  близок
Сталину.  Охотников и вовсе был человеком Якира, помощником по  героическому
походу 45-й дивизии. Они и лично были близки.
     Ну и что, причастен Якир? Где доказательства?
     Впрочем, Сталину  не нужны были доказательства. Ему хватало подозрений.
Доказательств, когда надо, он добивался признаниями вины.
     Впечатление  такое,  словно вождя решили  пугнуть.  Пугнуть уголовника,
какая неосторожность...  Кто? Вряд ли Якир. Он был умница, реалист. Участвуй
он в обсуждении, он предложил бы идти до конца. И нашел бы средства.
     А ведь до убийства Фрунзе военные вообще не шли дальше снисходительного
презрения к Сосо в том кругу, где таланты вождя котировались по подлинной их
стоимости.  И,  хоть  после  устранения  Фрунзе  прошло уже два  года, акция
молодых  командиров, сторонников Троцкого в  качестве  альтернативы  Сталину
(тут  надо  вспомнить о не так давно зачитанном на съезде завещании Ленина),
была скорее всего предприятием келейным и осуществлялась в уверенности,  что
за  это  хулиганство их,  если  и будут  судить,  то  не  сурово.  Сталин не
всесилен, а за ними -- армия.
     Не подумали они о том, что будет, если за ними не станет армии. Такое в
двадцатые и впрямь трудно было предположить.
     Словом, лицо вождя не так еще было отчетливо, а Якир не был троцкистом,
как Охотников и Шмидт. Он был, если можно так выразиться, гамарниковцем,  то
есть человеком идеи, а не личности. Он сознавал недостатки всех лидеров и не
желал  нового тура борьбы за власть, так как революционный опыт убеждал, что
в  России  достижение  политических целей, даже  не  вполне  отчетливых,  не
считается с кровью. И потом, тогда он еще верил в коллегиальность.
     А вождь  почуял дуновение смерти столь отчетливо, что  с ним  в  тот же
день, 7 ноября, произошел психический срыв.  Второй такой срыв  произошел 22
июня 1941 года.
     Лечить первый  вызваны были два  медицинских светила  страны -- Юдин  и
Бехтерев. Диагноз Бехтерева -- паранойя -- стоил ему жизни{14}.
     Второй срыв вождя лечила своей кровью вся страна.



     Представим ход его мыслей.
     Он прибирал к рукам власть, а она начинается с полиции и армии.
     С  полицией было  несложно.  Для полицейских ищеек глава партии делался
хозяином автоматически. К тому же ищейки не обладали ни популярностью героев
Гражданской  войны,  ни присущим  военным чувством собственного достоинства,
расправляться с ними в случае нужды было легче.
     Но  в  армии  назначение  Ворошилова  не прибавило Сталину  авторитета.
Гражданская война создала имена столь громкие, что носителям  их приходилось
улыбаться даже вопреки желанию. Бойцы, воевавшие под их началом, разнесли их
славу по стране и продолжали ширить ее и творить легенды о своих командирах,
а заодно и о  себе.  Лишь  сочетание с их  славой могло создать славу вождю,
собственной у него не было, ее предстояло придумать.
     Оседлать армию не просто.
     Что  ж,  непримиримые  погибнут  случайно,  другие  уйдут  по возрасту,
третьих  надо перевести  на  гражданскую работу  и  убрать потом, незаметно.
Кого-то раскидать по заграничным миссиям, поближе к линии огня,  подальше от
Москвы. Если выживут, связи с единомышленниками все равно  ослабнут. Кого-то
купить, кого-то повязать женщиной, кого-то рассорить. В этом хорошо помогает
повышение не по заслугам. И вообще, больше выдвигать молодых и в Гражданской
войне не прославившихся...
     Военные  гадали о его причастности к  смертям, но ему-то гадать не надо
было,  он знал. И не только  о прошлых, но  и  о  грядущих.  Вполне здоровые
служки социализма трудились вокруг, а он  уже знал,  кто  из  них и  сколько
проживет. Список был -- и вот пополнился участием молодых!
     Уже давно вождь  не знал пощады и не  ждал ее, готовя то, что замыслил.
Но покушение теперь, когда армия в руках своего человека!..
     С усиленной охраной пришло некоторое спокойствие, и  он, с присущей ему
холодной  яростью,  сказал  себе: "Военные  нужны  поглупее  и  попослушнее.
Значит, сделать вид,  что веришь в ведомственное недоразумение,  улыбаться и
ждать, ждать, пока можно  будет уже не сажать -- убивать! Перебить всех, кто
мешает абсолютной власти над армией. Чтоб от одного имени трепетали".
     Не тогда  ли он задумал  убить  кого-то  из соратников, того, кто будет
всех популярней?  То-то  славно:  приблизить  соперника, представить  лучшим
другом,  такими именно словами  скорбеть о  нем после убийства, приписанного
тем, кого наметил перебить, имея теперь уже повод для жесточайшего террора.
     Наверно, тогда он и задумал это.  Жутко,  но логично. Ему нужна была не
просто  власть,  но  власть абсолютная. Командармы должны быть послушны, как
темники Чингиз-хану, как сардары шаху Аббасу. Навытяжку стоять будут!
     А военные, не любя Сталина,  все же обрадовались нежданным добродушием.
Обрадовались, что все обошлось, что Охотников, Петенко, Геллер{15} завершили
образование в академии, заняли свои командные должности  и работают на благо
РККА и общего дела.
     Ведь они были люди. И уставали от вражды.
     Но не он. Он знал, на что идет, и четко определил последовательность.
     Сперва завладеть полицейским аппаратом. Любой ценой. Удачная, вся будто
сама  по  себе  и  у  всех  на  глазах, смерть  Дзержинского  диктует  тихое
отравление интеллектуала-наркомана  Менжинского  и  назначение на  его место
аптекаря  Ягоды. Сделать  так,  чтобы устранение  противников  не надо  было
оправдывать  идеологией. Чтобы устранение  кого  угодно вообще  не надо было
оправдывать. А с армией не спешить, благо, во главе свой, карманный  нарком.
Создавать  себе военную славу,  постепенно встать вровень, а там и над всеми
этими легендарными по заслугам в Гражданской войне. Ворошилов первую  статью
напишет, а  там и  другие, из них  верный круг  формироваться  будет,  кадры
Московского округа в первую очередь...
     До поры он  заигрывал  с  армейским  руководством  и  спешно  истреблял
политических  противников. Времени  у  него  было  в обрез,  и  он, конечно,
допускал ошибки. Но они сходили ему с рук.
     Почему?
     Кратко эти причины  уже перечислены, кроме одной, самой главной: Сталин
уже наработал  культ  и  усилиями  прессы, целиком подвластной партаппарату,
успел  представить  себя по  крайней  мере в  одном  качестве --  наследника
Ленина, верного и любимого его ученика. Культ  Ленина стал  главной  задачей
прессы и радио. Именно с этой  целью проведена была невероятно дорогостоящая
и так  оправдавшая  себя  радиофикация страны, своими  проводами проникшая с
ежедневной  промывкой мозгов  в  самые  глухие углы, куда вели хоть какие-то
дороги.  "Все  мы  люди,  управляемые по  радио"  --  горькая эта  поговорка
известна людям моего поколения. Решающее значение имело создание областных и
районных радиокомитетов,  работавших  под  бдительным  оком  партаппарата  и
вещавших  многократно  в течение каждого  божьего дня так,  что  имя Сталина
повторялось рядом с именем  основателя государства  Ленина  в примитивных на
первый  взгляд  сочетаниях   типа  "...  под  знаменем  Ленина-Сталина"  или
"ленинско-сталинская практика", а затем, после опубликования ужимок его ума,
уже и "...ленинско-сталинская теория".
     В этой  связи понятно  высказывание  Бухарина,  относящееся еще к  1928
году:  "Это  Чингиз-хан. Он  всех нас передушит." Можно  понять обреченность
противников   Сталина   перед   лицом   миллионной    партии,   самозабвенно
скандировавшей его имя, можно понять угнетенность не только политиков,  но и
военных.  Эта угнетенность усиливалась сознанием  того, что  царская охранка
была школой  для трудных подростков по  сравнению с новым  р-р-революционным
институтом ВЧК,  а  революция  после всех  принесенных  на ее  алтарь  жертв
банально завершается контрреволюцией, и они  не  находят точки опоры,  чтобы
противостоять этому. Личный террор? А потом?
     (Ах, как не надо было тогда думать о том, что потом...)
     Апатия военных, помимо осознания Сталина как жуткого противника, помимо
традиционного для легитимных  режимов (генсек  изощрялся  и  преуспел в том,
чтобы представить режим своей власти волеизъявлением партийного большинства)
и  нежелания  армии   вмешиваться  в  дела,  не   относящееся   к   обороне,
дополнительно объясняется  тем,  что военные устали от  политической возни и
трескучих  революционных фраз,  от  всего  этого  братства  отрядов летучего
пролетарского  гнева  против  ярма  эксплуататоров.  Они   устали  от  крови
Гражданской войны и своего участия в  ней.  Можно лишь  пытаться представить
муки совести Якира за  его участие в  расказачивании Дона. Не исключено, что
воспоминания  об  этом  обессилили  его,   когда  пришло  время  решений   и
бездействие означало смерть. Быть  может,  думал он  не  столько о том,  что
выполнял  тогда  свой  революционный  долг,  сколько о том,  чем  обернулась
революция, и  это  лишало его  воли к  жизни. Жизнью  его была  революция  и
построение идеального  социализма,  этому он посвятил  жизнь и за это,  сжав
зубы, шел через хаос Гражданской войны. Ибо насилие и ужас ее были безмерны.
     Кто из военных первым повернул голову в сторону своей страны?
     Якир. В коллективизацию он, единственный среди военных полный  член ЦК,
обратился  к  Сталину  с просьбой  смягчить  положение  голодающих  крестьян
Украины.
     Надо  помнить,  что  была  коллективизация  для  Сталина.  Он  озлился.
Отказать не посмел, но посоветовал Якиру больше заниматься военными делами.
     Поздно  Якир спохватился.  Поздно. Слишком было поздно.  Повторяю еще и
еще, ибо основой России, нравственной  и экономической,  хоть  и подорванной
революцией,  но все еще  живой,  было  крестьянство. Уничтожив  его,  Сталин
оставил Россию без моральной основы.
     После   раскулачивания,  рассорившего  крестьянство,   коллективизации,
морально  его   растлившей,  и  убийственного  голода,  раздавившего  его  и
физически, и  сознанием полного бессилия перед властью,  управление  страной
нормальными методами стало невозможно. Выход был один -- в диктатуру. Сталин
это понимал, потому и осуществлял так бестрепетно.
     Ну какой здравомыслящий администратор  возьмет  власть  в  стране,  где
ликвидированы  основы  общества  и   товарных  отношений?  Это  же   путь  в
уголовщину!  На этом этапе Сталин  оторвался  от  соперников.  Только другой
тиран, готовый продолжать  репрессии -- а иного пути не было,  раскулаченные
еще не все вымерли, и уж они, прекратись репрессии,  покатили бы назад, мстя
за страшные муки и потери, -- только другой тиран мог пожелать сменить этого
и властвовать на крови. -- Такого не нашлось.
     Судьбоносный  поворот  крестьянства стал  переломным в  судьбе  страны.
Военные упустили момент, когда их поддержали бы десятки миллионов.
     Так же прохлопали свой  момент и генералы рейхсвера в 1933 году, за что
немцы уплатили свою цену...
     Или  жизни миллионов  не  стоили жизни  вождей?  Жизни  тружеников,  их
детишек-младенцев, их стариков, отработавших  целую жизнь  от зори до зори в
зной и стужу и умерших от зноя, стужи  и  голода в теплушках или бараках или
погребенных  под развалинами  своих  прекрасных  городов,  не  стоили  жизни
захребетников, которые никогда не трудились и ничего не зарабатывали?
     Настало   время   определиться   в   понятиях.   "История   не    имеет
сослагательного  наклонения"?  Да,  прошлое  неотменяемо,  но история  имеет
сослагательное  наклонение, и наклонено оно  в  будущее. Мы не  только можем
моделировать  прошлое,  но обязаны  делать это, инкрустируя его  поступками,
которым желательно было свершиться --  и которые не свершились. Речь идет не
только о выдающихся деятелях, они  у всех на виду и поведение их вынужденно.
Речь идет о любом гражданине, осознавшем деспотизм деспота, имевшем доступ к
нему -- и не поднявшем на него руку. Такое  осуждение жертв террора особенно
болезненно  потому, что участь их продолжает жечь душу. Осуждение за то, что
они позволили закласть себя, тогда как любые потери  в свержении тирана были
бы в тысячи раз меньше потерь от его правления.
     Впрочем,  куда  мы несемся?  Ведь еще остается  последний, но  законный
случай сместить некоронованного государя и спасти страну от слишком  дорогих
его услуг.  Впереди XVII съезд  ВКП(б) и  возможность избавиться  от генсека
путем голосования. Для этого одно лишь и нужно:  трезвая оценка  достижений.
Коллективизацию и индустриализацию увидеть и с точки зрения их реальности, и
с точки зрения  их стоимости. Белое  увидеть  белым, черное черным.  Еще  не
разверзлась  пропасть,  отделяющая Россию  от остального  мира. Еще возможна
остановка  дальнейшего  кровопускания в  стране и  реабилитация ее в  глазах
других  стран. Чистки и военные  потери еще за горизонтом, но кормчие  умеют
заглянуть за горизонт, не так ли?


     XVII  съезд  ВКП(б) -- величайший позор  той  партии  на  все  времена.
Плюрализм и коллективность начисто отсутствовали в ней изначально. Не в меру
заботясь  о дисциплине, партия с  самого  начала  стала орудием  единоличной
власти. А смещение лидера бесцельно там, где нет плюрализма.
     XVII съезд показал это с позорной наглядностью.
     Делегатов,  свежеиспеченных  партийцев из  провинции,  ждала  столичная
сытость  и  незнакомый им  гостиничный комфорт. Их кормили и развлекали,  их
приветствовали и обслуживали так,  что они сразу  по прибытии  почувствовали
себя  нужными,  остро  причастными делу, на которое их  созвали: праздновать
победу социализма, одобрить путь, по которому они к этой победе пришли и  по
которому  пойдут  в будущем. Путь, устланный  костьми миллионов лучших людей
России,  пытавшихся  этому пути препятствовать.  Но в том-то и дело,  что на
съезде доминировали  те,  кто  всего этого вовсе не понимал  и  восторженным
ревом глушил все голоса. Они и не  прозвучали,  что не  удивительно. Порядок
отбора делегатов изначально оставил в меньшинстве тех, кто  мог использовать
трибуну в деловых целях. Сталин позаботился о том, чтобы этого не случилось.
Пышный прием с  самого начала  настроил  делегатов  голосовать за  все,  что
угодно, даже недослушав, лишь бы это исходило от адептов Сталина.
     Мы родились  и выросли  в атмосфере  обожания  вождя и ничего иного  не
знали, для нас это была данность  жизни,  привычная, как  голубизна небес, и
неизбежная,  как  смена  дня  ночью.  Но  установилось-то все  до  нас,  при
поколении революционном, свергшем привычное  и поставившем  под  сомнение не
только голубизну небес, но даже веру в Бога.
     Перестать верить в Бога  - и поверить в человека! Бесцельно спрашивать,
как это случилось, ибо это случится на Земле еще не раз. Одна из задач книги
--  дать  хотя бы  частичный  ответ  на вопрос  о  пассивности жертв чистки,
включая тех, кто заранее предвидел роковой поворот событий.
     Съезд  был  самороспуском партии. Он  показал,  что главной ее функцией
стало  любование  вождем и славословие столь унизительное, что в перспективе
истории  на это как-то неловко даже глядеть.  Существование  партии  уже  не
бессмысленным стало, оно стало вредным. Подчинение дисциплине сковало лучших
людей, тех, кто  еще мог  влиять на ход  событий.  В бурном море  сложнейших
политических течений ХХ века кормчий повел судно,  сбросив за борт штурманов
с их лоциями и  обсервациями и  не слушая  впередсмотрящего. Тот, кто  сразу
после съезда  не поставил целью убрать  Сталина, -- до  того, как  он  начал
серию открытых убийств,  их можно было предвидеть, если мыслить бесстрашно и
не  прятать  голову в песок,  --  тот,  кто  стерпел принятие  чрезвычайного
законодательства, обрек себя своей участи.
     Несчастье в том, что не только себя. Но они, осознав  себя обреченными,
далеко вперед уже не смотрели...
     Съезд показал, что  партия покорна  воле генсека  и  полна  энтузиазма,
которым,  с  его  подачи,  готова накачивать страну.  И армия,  потенциально
сильнейшая в мире, повиновалась вождю.  Но армия ему нужна была агрессивная,
готовая  к  захватам.  А  верхушка  РККА  в  лице  ее  командармов  все  еще
руководствовалась  идеей  несокрушимой  обороны.  Это  был  последний  рубеж
неподчинения воле вождя, рубеж достаточно мощный, чтобы  отсиживаться за ним
до какого-то удобного случая. Армия,  последняя надежда пассивной оппозиции,
стала   также  последним   оплотом   независимого   политико-стратегического
мышления. И порядочности, по строгим международным меркам.
     И вот ведь еще что: армия в  лице ее  идеологического и стратегического
руководства    следовала    мирным    прокламациям   коварного   сталинского
правительства  всерьез.  Впрочем, нельзя  исключать,  что  военные  на самом
верху, те, кто уничтожены были первыми, понимали удобство своего простодушия
и   серьезного  отношения  к  миролюбивым   лозунгам  и   всяческим   мирным
инициативам. В такой  позиции  было  то неоспоримое  преимущество, что вождь
никак не мог  осудить ее  публично. Оборонительная поза армии  воспевалась в
стране  и  с международной точки зрения была неуязвима,  а перевооружение ее
оправдано: если полезут, дать по зубам так, чтобы зубов не осталось.
     Такая армия вождю не  была нужна.  (Нужна  ли она была стране, показала
война.) Намерения Гитлера стали очевидны. Предстоял передел  Европы,  а  он,
вождь, оставался в стороне  со своей  миролюбивой  армией, ведомой к тому же
людьми,  которые  его  самого всего  лишь терпели и  ждали удобного момента,
чтобы сместить... От них надо было отделаться любой ценой, пусть даже  ценой
всей армии, если  она так их  чтит и так к  ним привязана.  Притом поскорее,
пока  армия  не осознала,  что  осталась  последним  бастионом,  и не  стала
действовать соответственно.
     Но  для  начала  надо  было  освободиться  от  остатков  так называемых
порядочных  людей  в  правительстве  и  от  задавленных  оппозиционеров.  Не
арестовать, арестованных  освобождают и ставят  во  главе.  Их  надо  убить.
Убитых никуда уж  не поставить,  практической работы они не выполнят и массы
за собой к указанной ими цели не поведут.
     Но для такой чистки ох какой нужен повод...


     Кажется, этой главе суждено  быть кратчайшей.  Суть  (и жуть) ее смысла
читателю,  уже  подготовленному  к  этому, представлена  будет  единственной
фразой:  нет в  мировой  истории  страницы  подлее,  коварнее,  кровавее  по
последствиям,  чем  задуманное  и  осуществленное Сталиным  убийство Кирова.
Именно  такая популярная фигура и нужна  была тирану для разжигания все  еще
сырых дров всенародного остервенения и подозрения.
     Конечно, от политического деятеля не потребуешь быть совестью эпохи или
эталоном благородства. Но ведь и в подлости есть мера.
     Не в сталинской. Его подлость была безмерна.


     Читатель уже понял, что  кукушка из часов  закуковала на XVII съезде. А
обстоятельства были таковы:
     Когда Киров был секретарем Ленинградского обкома, Иона Якир в  качестве
члена ЦК, по просьбе Кирова, уделял внимание Ленинградскому военныму округу.
Якир и Киров подружились -- факт малоизвестный.
     Итак, в январе-феврале 1934  г. состоялся XVII  съезд  ВКП(б) --  Съезд
победителей. Все шло  парадно, гладко, но при голосовании против кандидатуры
Кирова в состав ЦК было подано 17 голосов, а против Сталина 111 -- известный
факт{16}.  У  Кирова был человеческий  облик,  а  за  Сталиным,  после  ряда
загадочных   смертей,  включая  смерть   участника   врачебного   консилиума
В.М.Бехтерева,  уже  потянулась  репутация  страшного человека. Популярность
Кирова росла.  Было даже внесено предложение избрать его  Первым Секретарем,
что  Киров решительно отверг.  Сталин понял: неведомо для себя самого подрос
преемник. Дав самоотвод  и восхваляя Сталина, не  готовый  к  браздам власти
Киров подписал себе смертный приговор.
     Летом того же года  у Сталина произошел  конфликт с военными по  поводу
утечки  за  границу  через  посредство  самого Сталина  важной  информации о
реформе армии. Вероятно, он играл свою игру -- устрашал Гитлера.  Но не знал
и не спросил, чем можно пользоваться для  устрашения,  а чем нет. В конфликт
втянулись  и штатские  -- В.Куйбышев,  Предсовнаркома, и Серго Орджоникидзе,
Наркоммаш, ближайший друг Сосо. На политбюро летом 1934  года Сталину задали
вздрючку. Куйбышева конфликт буквально взбесил, и он резко осудил Сталина за
вмешательство в  дела,  в  которых  тот  ничего  не  смыслит. Возможно, этот
рабочий  эпизод не  переносивший критики параноик-генсек воспринял как шаг к
его смещению.
     Тем  же  летом Гитлер  расправился с  соперниками  в партии и штурмовых
отрядах  (Штрассер, Рем  и  другие).  Работа  была  грубая, и Сталин  сделал
заметку  на  память.  Все  лето он  общался с  Кировым, афишируя свою с  ним
дружбу. В Сочи поехал  на отдых -- с собой взял. Всюду таскал, в шашки с ним
играл, вино пил. А северянин Киров страдал от жары и мучился бессонницей.
     Летом   1934   года  В.М.Примаков  был   переведен  с   должности  зам.
командующего   войсками  Северо-Кавказского   округа   на   должность   зам.
командующего  войсками  Ленинградского  округа.  Вроде   как  повышение.  Но
Примаков не был фигурой, которую  передвигали  случайно.  Волей  Сталина его
постоянно кидали с места на  место, не  давая засидеться и обрасти друзьями.
Перевод  в Ленинград во  время,  когда Николаева  подстрекали  к  покушению,
свидетельствует лишь об  одном: Сталин желал, чтобы в момент убийства Кирова
Примаков был как можно ближе к сцене и притом в значительной должности{17}.
     1 декабря 1934 года в коридоре Смольного Киров был убит натравленным на
него  неврастеником   Николаевым   (см.   о  подобном  убийстве  Котовского.
Любопытно,  много ли сторонников Сталина погибло  по мотивам  ревности?)  По
сравнению с ликвидацией Рема это убийство было почти ювелирной работой. Но о
предыстории его и таинственном исчезновении  свидетелей слухи ходили даже  в
наши переполненные вождем детские годы.
     Убив  Кирова,  вождь  накалил  обстановку  и  дал  повод  для  принятия
чрезвычайного законодательства "О мерах борьбы с врагами  народа", каковое и
принято было в тот же день, 1 декабря.
     Спешил  Сталин,  спешил,  это  было  очевидно.  Стало  ясно,  что   так
называемые законы заготовлены впрок.
     Вот  уж  это  эшелоны власти  встретили  без  благодушия.  Чрезвычайное
законодательство возбудило ужас. (По этим-то  законам и судили командармов.)
Однопартийцы  потребовали объяснений. Снова выступил в общем  послушный воле
вождя  Куйбышев:  кто  подготовил   законодательство?  против  кого?  когда?
заранее?
     Но тут Сталин с карательными органами --  они после смерти  Менжинского
контролировались им  всецело -- задействовал без промедления и как-то совсем
уж не стесняясь. 25 января 1935 года  Куйбышев приехал  домой из Совнаркома,
принял присланное ему лекарство и умер.
     Как и Кирова,  его пышно похоронили, кремировали, так же  замуровали  в
Кремлевскую  стену -- чтобы  наверняка  и  никаких чтоб самозванцев.  Так же
назвали  его  именем  город  (Самару  на  правом  берегу  Волги, где  города
традиционно носили женские имена). Так же характеризовали -- верный ленинец,
убежденный большевик...  Как  и смерть Кирова, смерть Куйбышева была цинично
использована убийцей для сведения счетов с личными врагами.
     Первыми  в  списке  значились потенциальные вожди, величины,  известные
партии не менее Сталина, златоусты Зиновьев, Каменев, Бухарин и их товарищи.
     Но  что  значит  -  известные  партии?  Партию  обновляли  энергично  и
целенаправленно. Старых партийцев,  политкаторжан,  объявляли  троцкистами и
исключали. Либо отстраняли под благовидными  предлогами от занимаемых постов
и  отправляли на  заслуженный  отдых. Их  места занимали молодые карьеристы,
осознавшие выгоды функционерства.  Перманентный набор  новых членов привел к
тому, что партия в массе своей уже не знала истории движения и привыкла, что
у  кормила Сталин. Ко  времени "Дела  военных" Зиновьев  и Каменев, а  затем
Бухарин  и  Рыков  большинству   членов   партии  не   представлялись   теми
блистательными  деятелями,  какими были в  зените славы.  Да  их и к трибуне
теперь подпускали лишь  каяться.  Люди грамотные, они  давно уже поняли, что
контрреволюция победила, что Сталин держит  в руках всю власть в стране, что
жизни  их и жизни  членов их семей полностью  в распоряжении тирана, что  он
сумеет не  просто  уничтожить их,  но даже извлечет  из  этого пользу.  Этот
спектакль  он  свяжет  с   возбуждением  в  трудящихся  прямой   надежды  на
последующее  улучшение их жизни  и быта, на бесперебойное снабжение хлебом и
снижение розничных цен на промтовары.
     Представляется   вероятным  даже  такое  утверждение:   пессимизм  этих
опальных  деятелей  роковым  образом  повлиял  на   последний  потенциальный
институт оппозиции - на армию.
     Уже  в деле Зиновьева и Каменева, которых судили сперва в 1935-м (тогда
их  приговорили лишь к тюремному заключению) всплыло  отравление Куйбышева и
убийство Кирова.  Тогда это  вменялось им  не  впрямую,  но являлось как  бы
следствием их деятельности. Вот что  инкриминировалось им, желавшим  все еще
на   законном   основании   сместить   мерзавца,   узурпировавшего   власть.
Инкриминировалось отравителем-интриганом.
     Вторично их судили в 1936-м и приговорили к смерти.
     В феврале 1937-го арестовали последних соратников Ленина  -- Бухарина и
Рыкова. Их пока  не расстреливали. Нельзя же убивать надежду. Если  ни одной
идеологической  фигуры   не  останется  в  живых,   армия  может   выдвинуть
собственную. Этого допустить нельзя.
     Ликвидации   последних  оппозиционеров   должно   было   предшествовать
обезглавливание армии, уничтожение в ней потенциальных идеологических фигур.


     У  фюрера  германского народа были  свои трудности.  Он  был  ефрейтор,
солдат 1-й мировой  войны.  А  повелевать  стал генералами, людьми не только
образованными, но в большинстве  родовитыми.  Пуще всего стесняла  фюрера их
обремененость  предрассудками  --  моральными   догмами  и  всякими  глупыми
принципами.
     5 ноября 1937  года,  уже  после начала  кровавой  сечи  в  рядах РККА,
состоялась встреча Гитлера с руководством вермахта. С 4:15 пополудня до 8:30
вечера  в чрезвычайно  узком  составе  обсуждались военные  планы  Германии.
Присутствовали  фюрер,  заместитель министра  иностранных  дел  фон  Нейрат,
генерал-полковник Геринг, адмирал Редер, военный министр генерал-фельдмаршал
фон Бломберг, главнокомандующий  сухопутными  силами  генерал-полковник  фон
Фритч  и  военный адъютант  фюрера  полковник Хоссбах, который  вел  краткую
запись беседы. Впервые  перед  высшим  военным  руководством  Гитлер открыто
высказал   планы   расширения  жизненного  пространства   (Lebensraum)   для
германского народа.
     Фон Фритч адептом фюрера не был,  а  фон Бломберг  его обожал. Впрочем,
разница в  оценке вождя не отразилась на отношении военных к его планам. Оба
осмыслили  уроки Первой мировой войны,  оба стали  приверженцами  обороны  и
держались того мнения, что армия призвана защищать свои земли, а не посягать
на  чужие.  Они не  характеризовали планы поглощения Австрии и  Чехословакии
незаконными  или преступными. Как  солдаты, они понимали,  что приглашены не
для того, чтобы оценивать моральную  сторону  дела. Они предупредили, что  в
предстоящем конфликте  Германии  будет противостоять не  одна  Чехословакия,
которая,  кстати, тоже  не  должна  быть недооценена, у  нее  хватит  сил на
первый, оборонительный  этап войны. В войну несомненно вступит Франция, а  с
нею,  конечно,  и  Англия. Для  противостояния  им  Германия не  обладает ни
силами,  ни  ресурсами.  Подготовка к такой  войне  --  даже с  сомнительным
исходом -- требует не менее десяти лет.
     Записи  Хоссбаха  свидетельствуют,  что  спор  заострился, хотя  шел  в
основном  между  военными  и  Герингом.  Гитлер  занял  позицию  молчаливого
слушателя  и, очевидно,  был поражен, что его широкие планы  не встретили ни
малейшей поддержки.
     Ему стало ясно, что военных надо менять.
     Мины и под Вернера фон Бломберга и под Фрейра фон Фритча были заложены,
причем под фон Фритча  уже давно. СС мечтал о собственных формированиях, фон
Фритч с  презрением  отказывал  в этом. Гиммлер, еще в 1936-м наткнувшись на
жулика,   шантажировавшего   отставного   капитана   рейхсвера,   педераста,
однофамильца  генерала, предложил дело  фюреру. Тогда Гитлер воспротивился и
велел выбросить все вон и забыть.
     А  вдовец  Бломберг  в  сентябре  1937  года  на  утренней  прогулке  в
Тиргартене познакомился с милой молодой дамой. Совершенно случайно, конечно.
(По другой версии  дама  была  стенографисткой  военного  министра,  но  это
кажется  маловероятным в силу  деталей, которые  выяснятся буквально  сейчас
же).  Эдна  Грюн  была на тридцать  лет  моложе фельдмаршала,  и ничего  нет
странного в том, что вдовец влюбился. 22  декабря, встретясь  с  Гитлером на
похоронах  генерала  Людендорфа,  Бломберг  неофициально  просил  разрешения
рейсх-канцлера  жениться.  Фюрер не только дал согласие,  но  даже предложил
вместе  с   генерал-полковником  Герингом   быть   свидетелем  на  церемонии
бракосочетания,   которое   просил   не   откладывать    (на   фоне   острой
внешнеполитической  ситуации  тоже  выглядит невинно, даже в сопоставлении с
недавней   и,  конечно,   не  забытой  ноябрьской  стычкой).  Бракосочетание
состоялось 12 января 1938 года.
     И почти сразу  начались анонимные  звонки  в штаб вермахта:  хихикающие
женские голоса выражали удовлетворение тем, что одна из них стала хозяйкой в
доме  военного министра. Оказалось, что  Эдна Грюн --  дама  с прошлым.  Она
выросла  в   массажном  салоне,  содержательницей  коего  была  ее   мамаша.
Порнографические фотографии  самой Эдны  конфискованы  и хранятся в полиции,
она зарегистрирована, как проститутка,  а  в 1933-м даже произошел скандал с
клиентом, которого она якобы обобрала.
     В деле явно было участие Геринга, мечтавшего о посте военного министра.
Он  же поднял  ранее отвергнутые  Гитлером инсинуации против  фон Фритча.  В
жарком  споре 5 ноября  фон Фритч  назвал взгляды  Геринга дилетантскими,  и
рейхсминистр  пылал местью. Да и  Гитлер  рвал и метал:  его подставили,  он
опозорен, Бломберг обязан разойтись и подать в отставку, это провокация, это
удар в него, в фюрера германского народа. И Фритч тоже, пусть уходят оба!
     Они все большие актеры, эти политики...
     Фон Фритчу устроили очную ставку с уголовником, и тот сказал: "Это он!"
Фон  Фритч ответил, что видит  этого  господина впервые.  Гитлер  не поверил
главнокомандующему  сухопутными   силами,   ему   выгоднее   было   поверить
подонку{18}. Фон  Фритч  потребовал  суда  чести,  это  ультимативный  орган
германской армии. Гиммлера,  устроившего  спектакль с уголовником, он вызвал
на  дуэль,  но  вызов  так  и  не был  передан  секундантом,  генералом  фон
Рунштедтом,  который  сохранил бумагу  у себя,  как сувенир: армия не желала
унизить себя до дуэли главнокомандующего с гестаповцем.
     Бломберг  на  аудиенции  у  фюрера, представ перед  необходимостью  как
отставки,  так  и развода,  развестись с женой отказался наотрез. Поняв, что
скомпрометированный  Бломберг все равно  уйдет,  Гитлер  сбавил  тон и  даже
посулил фельдмаршалу, что его снова призовут  под знамена, когда потребуется
рейху. С  тем  растроганный  Бломберг  и  убыл  -- с полной  пенсией  и  ста
пятидесятью  тысячами  марок  золотом, с  женой  куда-то  в  Италию,  где  и
затерялся, к счастью для него, его след.
     Дело Фритча тянулось.  Суд  чести под председательством Геринга в марте
1938 года признал Фритча  полностью невиновным,  но успешный  аншлюс Австрии
повернул  к этому времени  вопрос  о руководстве вермахтом  так,  что Гитлер
безопасно  для  себя  отказался  вернуть Фритча  на пост  главнокомандующего
сухопутными  силами.  Он  еще  в  феврале,  когда  Бломберг   и  Фритч  были
освобождены от  постов  "по состоянию здоровья", Верховным Главнокомандующим
назначил себя. Пост военного министра был ликвидирован. 14  высших генералов
вермахта  были  уволены  вместе  с  Бломбергом  и  Фритчем,  а  на  их место
поставлены  более молодые коллеги, конечно,  обрадованные повышением  и  тем
привязанные к новому главнокомандующему.
     Так окончился гитлеровский переворот в армии.
     В июне,  после неадекватной  реабилитации  фон Фритча, немало генералов
заявили о желании  подать  в  отставку. Новый командующий сухопутными силами
вермахта генерал-полковник Вальтер  фон Браухич уговорил их не делать этого.
Война с Чехословакией у порога, сказал он, вы не смеете уклониться от долга.
Да и фон  Фритч полагал так же. Во главе артиллерийского полка он участвовал
в  Польской  кампании  и  был убит.  Есть основания  полагать, что он  искал
смерти.
     Несколько  слов об участниках драмы - о тех,  кто  ушел,  и  о тех, кто
выжил, чтобы еще сыграть свою роль в истории.
     Сразу  по  смещении фон Фритча  Гитлер предложил его  пост  заместителю
Фритча генерал-полковнику Людвигу  Беку. Бек заявил, что отказывается занять
пост, так  как  верит в невиновность своего  командира. В связи  с Судетским
кризисом  генерал-полковник  Бек подал в отставку, не желая участвовать, как
он заявил, в уничтожении своей страны. Впоследствии оппозиционеры именно его
планировали поставить во главе государства по устранении Гитлера.
     20 июля  1944 года генерал-полковник  Бек застрелился после  неудачного
покушения, совершенного фон Штауффенбергом.
     Для сравнительных жизнеописаний, подобных плутарховым, подходящую  пару
представили бы следующие две фигуры: генерал-полковник вермахта Фрейр Вернер
фон Фритч и командарм первого ранга РККА Иона Эммануилович Якир. Как и Якир,
фон Фритч был человеком чести и долга. Честь  для германского офицера старой
школы  была  дороже жизни.  Слишком  поздно фон  Фритч понял  гнусную  роль,
которую  играл Гитлер  в его деле. Было абсурдом  верить  подонку,  которого
умертвили впоследствии, и  не  верить фон  Фритчу. Но сам фон  Фритч верил в
искренность  Гитлера  --  до  самого  этого  эпизода. "Это  было  не  просто
признаком   хорошего   воспитания,   --  замечает  в  книге   о   германском
сопротивлении  Питер  Хоффманн,  --  это  было  наивностью".  Это  замечание
отзовется болью в каждом, кто понимает трагедию лучших людей РККА, связанных
долгом подчинения, честью да и сознанием безвыходности своего положения.
     Гитлер подчинил себе вермахт уже после того, как  Сталин решил проблему
оседлания РККА по-своему -- так же грязно, как Гитлер, но еще и кроваво. Оба
преступника шли след в след друг за другом.


     Жуков  необоснованность репрессий в своих  мемуарах  подкрепляет  еще и
высоким процентом  командиров-пролетариев, выходцев из рабочих и крестьян, а
также большевизацией армии. С  позиции Сталина  это  вряд  ли играло роль, и
положение  в армии он считал катастрофическим не  потому что  "70  процентов
комсостава  рабочие  и крестьяне", но 30 процентов комсостава  не рабочие  и
крестьяне  или "более  половины  командиров  коммунисты  и  комсомольцы", но
половина  не  коммунисты  и  комсомольцы.  Катастрофическим  положение  было
потому, что верхний эшелон армейского руководства  не был  предан ему лично.
Там немало  было людей,  служившие  не  Сталину, а  стране.  Людей,  умевших
мыслить. Разумеется, это и были самые авторитетные в армии люди.
     Такие ему не были нужны.
     Он уже  обладал единоличной  властью. Но понимал, что на захватническую
войну толкнуть командармов будет нелегко. Их мировоззрение отточилось в ходе
Гражданской  войны.  Естественно,  это  было  оборонительное  мировоззрение.
Мыслящая верхушка РККА, та, которую  любили и которой верили бойцы, считала,
что  строительство  на  своей  земле  куда перспективнее  захвата чужой.  Из
соображений международного престижа Сталин о  крахе капитализма вынужден был
говорить  лишь  как о  результате  войны,  которую  сами  же  капиталисты  и
развяжут. Руки его были таким образом связаны, и наступательных настроений в
армии  насаждать  он не мог. Политработники и командиры легально воспитывали
армию в  духе  несокрушимой  обороны,  а Сталин, скрипя  зубами,  вынужденно
терпел это, подозревая, что и командармы терпят его  лишь до  поры, пока  он
верен кредо "Чужой земли мы не хотим, своей и пяди не дадим". За этой чертой
их  послушание  могло  завершиться.  Хищники  рвали  мир  на  куски.  Япония
свирепствовала в  Азии,  Гитлер в  Европе,  Муссолини в Африке, а  он  через
головы своих миролюбивых командармов  не  мог  даже  подобраться к столу, за
которым сговаривались о разделе планеты. (До утра 22 июня 1941 года он так и
не понял, что Гитлер  и не думал с ним  делиться.) Чтобы добраться до стола,
эти головы, этих гуманистов-интернационалистов надо было убрать. А заодно их
друзей. А заодно всех, кто не поверит их виновности.
     На этом выстроилась массовость репрессий.
     Гитлер, захватив  власть,  не стал  рассчитываться  со  всеми. Из массы
социал-демократов и коммунистов в лагерях смерти он уморил одиннадцать тысяч
функционеров.   Остальные  не  осрамили   германскую  доблесть  в  "стальных
когортах" вермахта. Там они гибли, а не в лагерях смерти. И в плен сдаваться
не спешили: ведь фюрер сразу повязал их кровавой  порукой и в глазах русских
сделал всех на одно лицо. Он с  самого начала повернул войну так, что сделал
германский  народ  заложником. Творя то,  что творили  на  просторах России,
немцы обречены были драться  насмерть. И убежденные нацисты и  их убежденные
противники. Так  и дрались.  Кому  хотелось допустить в  опрятные германские
городки досыта напоенного ненавистью российского солдата...
     Одиннадцать тысяч уничтоженных  Гитлером врагов нацизма никоим  образом
не  должны  противопоставляться миллионам  сталинским жертв. Для  обоих люди
были  материалом. Гитлер умерщвлял так же бестрепетно, но вдохновляясь иными
критериями.  Будучи весьма преувеличенного  мнения  о  своих  полководческих
способностях, что  и привело блицкриг к  провалу, капрал все  же понимал: не
любого   назначишь  полководцем,  не  любого  даже  выучишь.   И  действовал
осмотрительно.
     Но  Сталин не был  и  капралом.  Выдвижение  кадров  в  СССР, весь этот
формальный  анкетный   подбор,   говорит  скорее   об   обратном.  Вождю  от
исполнителей  нужна  была  прежде  всего личная  преданность.  Да  и  то  по
использовании  знавшие слишком  много  подлежали  уничтожению  независимо от
ранга. РККА не  устраивала вождя именно в плане личной преданности,  так как
творцом ее (как и творцом Октябрьского  переворота, как и творцом Брестского
мира,  и  профсоюзов,  и оживления железных дорог, и многих  иных  дел)  был
Троцкий. Одного этого Сталину хватало, чтобы ненавидеть армию и подозревать,
что она состоит из ставленников Троцкого (кроме партизан Первой Конной.)
     Гражданская война не  обогатила Сталина  военным  опытом, но развратила
еще больше вседозволенностью так называемой революционной законности. Уж это
он  постиг.  С Царицина начинаются его комиссарские подвиги.  Первые  жертвы
сталинских репрессий -- царские  офицеры  на  службе  РККА. Он грузил  их на
баржи  и  топил в Волге. Грамотные  военные  мешали  партизанщине. Сталина и
Клима Ворошилова  из  Царицина  пришлось убрать и восстанавливать  положение
отчаянными усилиями. Этого вождь никогда не забыл Троцкому и Склянскому{19}.
     Убыль  кадров в Гражданскую  войну  вынудила прибегнуть  к  сталинскому
комиссарству  на Южном фронте,  где он, при желании, мог  бы  выучиться хоть
азам военного дела  у полковника царской службы и  будущего маршала Егорова.
Но Егоров сильным характером  не обладал,  о сталинской практике в Царицыне,
служа  и там под  началом Сталина, знал не  понаслышке и, как офицер царской
армии, попросту боялся этого монстра. В спорных случаях он  оставлял Сталина
перед лицом Троцкого,  председателя РВС, а  тот обладал достаточной властью,
чтобы заставить выполнять свои приказы.
     Последний класс своей военной церковно-приходской школы Сталин прошел в
Первой Конной, где самодурство его расцвело до степени неподчинения приказам
по фронту и  споспешествовало (чтобы не сказать больше)  провалу наступления
на  Варшаву. Сталинский  дилетантизм  органично  вписывался  в  партизанщину
слесаря Ворошилова и  едва  грамотного вахмистра  Буденного.  О Буденном  же
Жуков написал, что он
     "...умел  разговаривать  с  бойцами  и командирами.  Конечно,  занятий,
учений  или штабных  игр  с личным  составом  он сам не проводил.  (Конечно!
Каково? -- П.М.) Но ему этого в вину никто не ставил".
     Сколько здесь  всего,  в  этой  фразе...  Особенно,  если  учесть,  что
написана  она  еще  при  жизни  заслуженного  коневода (кстати,  пережившего
Жукова).  А  ведь речь идет  о  том, кто  стал маршалом в  обгон  не ставших
маршалами Уборевиче  и  Якире, Вацетисе  и  Каменеве  (двое  последних  были
главнокомандующими в Гражданской войне).
     К Буденному вернемся, когда начнутся кровавые игры Отечественной войны.
Маршал,  не  способный  провести  штабной   игры,  назначен  был  руководить
стратегическими  направлениями  --  Юго-Западным   (и,  особенно,  Резервным
фронтом) в 1941-м и Южным в 1942-м, неизменно с гибельными результатами.
     Пока обратимся к присвоению  первых маршальских  званий. Почему  именно
Ворошилов-Буденный-Тухачевский-Егоров-Блюхер?
     Но  сперва  все  же надо  хоть  кратко  напомнить о  методах  и  этапах
восхождения Сталина.

     * * *
     В отличие от Сталина-интригана,  Сталин-политик  ничего выдающегося  из
себя  не  представлял.  Это  показано  было  еще  Эрнстом  Генри  (псевдоним
журналиста   С.Н.Ростовского,   писавшего  на   международные  темы).  После
публикации  книги  Эренбурга  "Люди, годы,  жизнь"  сделалась,  как говорили
романисты   прошлого,  неловкая  пауза:  все   ждали  обещанных   Эренбургом
откровений о  Сталине. Или,  как минимум,  оценки  сталинской  деятельности.
Эренбург с его громадным талантом публициста мог  попытаться это сделать. Он
даже из единичных разговоров выжимал в своих "Годах" гораздые результаты.
     Эренбург  этого  не сделал. Обошелся  общими фразами. Не мудрено. После
осуждения  культа  личности  на   20-м  и  22-м  съездах  начался  откат,  и
затрагивать  эту  тему  стало боязно тому,  кто желал  опубликовать итоговую
книгу своей жизни.
     Тогда  оценку Сталину, как мог,  дал Эрнст Генри. В  "Открытом письме",
широко разошедшемся в Самиздате, он упрекнул Эренбурга в уклонении от темы и
перечислил девять известных  просчетов Сталина-политика, любого из которых в
демократической  стране  было  бы довольно,  чтобы  допустивший  их  деятель
навсегда  сошел  со  сцены.  В частности,  существенно  то, что  именно  его
усилиями Гитлер  пришел  к  власти,  так как  Сталин,  определив  германских
социал-демократов    в   "социал-фашисты",    запретил   коммунистам   любое
сотрудничество с ними. Так-то Гитлер и получил большинство при  голосовании,
а там, не медля, уничтожил и тех, и других..
     Здесь  не место говорить  о  других просчетах  Сталина.  С точки зрения
достижения своих целей, просчетов он и не допустил, так как никаких целей не
преследовал,  кроме  одной: оседлания  страны  и  укрепления  режима  личной
деспотии. Великий Сталин  -- это им самим  созданный  кровавый миф.  Великий
полководец, великий государственный деятель, корифей наук... Смешно.
     Но великий  интриган Джугашвили -- это правда  и это  совсем нэ смешно.
Интриган взобрался на вершину  государственной  власти и получил возможность
действовать  там  по-азиатски  в  масштабах, неведомых европейской  истории.
Восточная  непроницаемость  и вкус  к  коварству  в  сочетании с  широчайшим
социальным движением дали уникальный  по  уродству сплав. Все, что Сталин ни
делал,  он делал для создания образа  вождя. В потребностях был  скромен,  в
средствах неразборчив.  Надо  выдвинуться -- что ж, и мокрое  дело  годится.
Восхождение  начал с убийства инкассаторов  не  из  корысти.  Утолением нужд
вечно   пустой  партийной  кассы  обратил   на   себя  внимание  руководства
социал-демократов, чего и добивался.
     Введенный  в  ЦК, он  переключается  на  дело  опасное, но не  чреватое
опасностью  для  жизни -- издание нелегальной газеты. (Он же и выдал охранке
эту великолепно упрятанную типографию).
     Не  останавливаясь  на  всех  этапах  его  восхождения,   отметим  лишь
партийную кличку, ее  он,  известный дотоле под разными именами, закрепил не
ранее  того, как уверовал в  Ленина. Именно Ленин,  понял он звериным  своим
чутьем,  а  не  Плеханов, не Мартов,  не Аксельрод  станет лидером партии  у
власти. Джугашвили исчез, явился Сталин, верный ученик, несгибаемый ленинец,
вилявший незаметно и лишь  на  очень уж опасных  виражах, вроде  вопросов  о
вооруженном захвате власти или о "похабном" Брестском мире, когда  сам Ленин
на время оставался в меньшинстве.
     Нетрудно представить  ухмылки и ядовитые  реплики  в кулуарах съездов и
конференций по поводу созвучия имен учителя и ученика. Но учителю было не до
того, а ученик был низколобый уголовник. Он уже назначил себя в наследники и
не  забывал обид, он  их  складировал  --  до  поры.  Власть  потому  ему  и
досталась, что  несравненно более  интеллектуальные  соперники  в  борьбе за
власть его и в расчет не принимали. Им и в голову не приходило,  что он  ими
манипулирует. Полагали, что  он за  них цепляется, чтобы хоть в секретариате
ЦК удержаться. А  секретариат  --  это  что?  Клерки,  машинистки. Сталин --
начальник секретарей, архивариус партии.
     Архивариус варил свою архикашу и превращал секретариат в Секретариат, в
грозный орган власти.
     Потом  он принес клятву  на  похоронах  Ленина.  Как  отнеслись к этому
другие?   Да  так,  спокойно.  Ритуал.  Красивые  слова,   они   привыкли  к
красивостям, сами  грешили.  Таков уж  революционный стиль.  "Клянемся тебе,
товарищ Ленин..."  Не  говорил  ведь - клянусь, говорил  -  клянемся... Зато
народ успокоил: перемен больше не будет.
     Ленин -- Сталин.  Попугайное  созвучие, но  уголовник не рассчитывал на
интеллектуалов, он целил в массу. И попал. Ленин -- Сталин. Он  хотел, чтобы
сталь  звучала в  имени Ленина. Ленин  умер. Сталин  -- это Ленин сегодня. И
Ленин  крови  не чурался,  но  власть  взял  не  для  самовозвеличивания.  И
удерживать  ее так, как делал Сталин, вряд ли стал бы. Власть была  для него
инструмент  политики, в которой он и  впрямь был гений, и сравнивать его  со
Сталиным нелепо.
     Когда  Ленин  умер,  главный враг  правящей  коалиции (тогда  была  еще
коалиция -  Сталин  с Каменевым и  Зиновьевым), Троцкий, болел,  отдыхал  на
Кавказе. Телеграмма почему-то запоздала.  Сталин  заботливо  посоветовал  не
прерывать отдыха, ведь смерть Ильича не была неожиданностью.
     Да, не была. Но такая удача: Троцкий уехал, и как раз в это время Ленин
умер...

     "Смерть   Ленина  дала   Сталину   необходимую  для  него   возможность
провозгласить новый культ -- "ленинизм". Резким контрастом с характерным для
Ленина  отсутствием  саморекламы  явились  внешние  атрибуты  этого  культа:
торжественные клятвы верности его  памяти, перенос  набальзамированного тела
Ленина в Мавзолей в Москве, переименование  Петрограда. Троцкий отсутствовал
на похоронах Ленина -- то ли потому что  ему неправильно, как он  утверждал,
сообщили дату похорон, то ли  в результате  наступившего состояния безволия,
отчаяния  и  изнеможения,  и  это  помогло  Сталину   сразу  взять  на  себя
руководство новым культом. Смысл культа Ленина был ясен всем: если  Ленин --
Аллах, то Сталин -- пророк его. Вместе с бесчисленными  портретами и бюстами
Ленина... пошла в ход и известная фотография, (явно сфабрикованная, даже для
неопытного глаза), на которой изображены улыбающиеся Ленин и Сталин, сидящие
рядом в атмосфере безмятежной дружбы летом 1922 года. Те немногие, кто знал,
как в действительности  развивались  отношения  между  Лениным  и  Сталиным,
благоразумно  молчали. Однако о  настроениях  в  партии ходили  всевозможные
слухи, наводнявшие Москву: Ленин будто бы просил яда,  Ленин сказал  кому-то
незадолго до  смерти,  что его  отравили,  Ленин поправился настолько, что в
октябре 1923 года съездил в Москву (этот слух, по крайней мере соответствует
действительности) и, побывав  в своем рабочем кабинете, обнаружил, что в его
бумагах кто-то рылся".

     Так оценил этот эпизод истории Леонард Шапиро в книге "КОММУНИСТИЧЕСКАЯ
ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА".
     Борьба  за власть  продолжалась.  После  оглашения  письма  Ленина (так
называемого завещания)  на XIII съезде  партии  Сталин  подал  заявление  об
отставке. Знал, что делает. Удачные для него смерти все еще были единичными,
его все еще держали  за гениальную посредственность (выражение Троцкого),  и
участники  борьбы  за  власть  еще  консолидировали  силы.   Как  переходная
личность, он  всех устраивал. Толковый администратор.  Трудоспособен. Многое
держит в голове и координирует.
     Знали  бы  они,  на  что  он  способен,  что  держит  в  голове  и  что
координирует...
     Уйти не дали. Даже Троцкий проголосовал за Сталина.
     Теперь,  утвержденному третейским  партийным  судьей  между непримиримо
настроенными  группировками,  ему  с руки  стало  с их же помощью искоренять
вражду в партии. Соперников искоренять. Как ему впору  пришлась их грызня! А
как он  ее лелеял... Под  лозунгом  "Единство!"  сперва дезавуировать  всех,
отбить подальше от власти, не сразу  насмерть. Смерть соперника  -- это  пик
удовольствия,  венец  интриги, когда  можно  разгладить усы  и выпить стакан
хорошего вина. С  Каменевым и Зиновьевым против Троцкого, потом, когда этого
главного врага не стало, а Каменев и Зиновьев в борьбе изрядно  порастрепали
перышки,  взялся  за  них,  сам  оставаясь  как   бы  в   стороне,  действуя
исключительно  в интересах  партии, только ради единства  в ее рядах, только
следуя заветам Ленина...
     ... которые сам и сформулировал в своей театральной клятве.

     * * *
     Итак,  год  1935.  В  армии  вводятся  ликвидированные было  революцией
воинские   звания.   Значит,   армию   переаттестовывают.   Учреждается   не
существовавшее  в царской  России и несколько  опереточное  воинское  звание
маршала. Естественно ожидать, что  оно окажется присвоено самым авторитетным
военным  деятелям страны.  В  их  число наравне с  Тухачевским без  сомнения
входят  учителя  армии,  командующие ее  западными  приграничными  округами,
строгий Уборевич  и добрейший любимец РККА Якир, трое соратников, понимавших
друг друга с полуслова и в военных вопросах разделявших те же взгляды.
     Но совмещение несовместимостей в рамках одного института -- правило для
того, кто желает властвовать. Любой из людей многим пожертвует, чтобы друзья
его  дружили  между  собой. Тот,  кто  желает властвовать,  такой  ошибки не
допустит.  По  этому  принципу  подобраны были люди на  ключевые  посты всех
наркоматов, комитетов  и прочая. По этому  признаку  учрежден был и институт
первых  советских  маршалов. Из командующих округами никто не стал маршалом,
кроме  Блюхера.  Да   и  тот  формально  командовал  не  округом,  а  Особой
Дальневосточной Краснознаменной  армией, которая,  возможно, для того лишь и
не была преобразована в округ, как все остальные округа.
     По окончании  Гражданской  войны командный состав Красной Армии не  был
однороден.  К  1937 году,  несмотря на  удаление  царских  генералов,  людей
высочайшей культуры, типа Свечина и Снесарева, неоднородность не сгладилась.
     "Подсчитано, что к 1937 г.  около  трех  четвертей всех командиров были
обязаны своим положением и своим новым престижем исключительно Сталину и его
курсу.   Остальные   были  ветеранами   Гражданской   войны,   в   основном,
принадлежавшими  к высшему командному  составу.  Нетрудно  себе представить,
насколько  сильным при  таком  положении  вещей  был карьеристский  ажиотаж,
царивший на служебной  лестнице. Сложность положения определялась не  только
давлением снизу.  Существовали  трения  и на верхах. Они вызывались системой
политического контроля... С 1929 по  1937 год Политическое  управление армии
возглавлял Ян Гамарник. Он  обладал  качествами,  непригодными для поколения
коммунистов, выпестованных  Сталиным: еврей по происхождению, умный человек,
честный    коммунист,    убежденный    интернационалист.   Рядовые   младшие
политработники,  которых аппарат выпускал  конвейерным способом, работали на
низшем  уровне рука  об руку  с  красными  командирами. Но  на  верхах,  где
ветераны Гражданской  войны занимали большую часть командных постов, старшие
и более образованные политработники не ладили с обычно малограмотными,  хотя
в военном отношении и заслуженными ветеранами", -- говорит  об этом Л.Шапиро
в своей книге.
     Это  точное, в общем, описание исчерпывающим не является. И ветераны не
были  однородны. Вместе  служили умные, мыслившие и  продолжавшие  учиться и
следить за развитием  военной  мысли, а по сути  шедшие во главе ее  (и  все
равно  разные  по  личностным параметрам)  "генштабисты"  Блюхер,  Гамарник,
Егоров, Корк,  Примаков, Тухачевский,  Уборевич,  Шапошников,  Якир  с одной
стороны  --  и "партизаны"-конники  Буденный  и Ворошилов  с другой. Так  же
обстояло  дело  на  всех  ярусах  военной  иерархии.  Перед  чисткой  высший
командный состав РККА включал в себя:
     -- офицеров старой  армии, обладавших  знанием военной науки и  военным
опытом. Социально они  не были однородны: маршал из рабочих (по поводу чего,
впрочем, существуют обоснованные сомнения) полковник царской  службы Егоров,
маршал  из  дворян  поручик  Тухачевский,  командармы --  москвич-разночинец
Шапошников и литовский крестьянин Уборевич;
     --  офицеров  военного  времени (комкор  Ковтюх, штабс-капитан  царской
армии,   впоследствии  окончил  Военную  академию   РККА;  был  заместителем
командующего войсками Белорусского военного округа до Жукова);
     --  студентов  и  гимназистов, ушедших  в  революцию и,  при выдающихся
способностях,  самоучкой   приобретших  военные  знания  (командарм-1  Якир,
командарм-2 Примаков);
     --   выдающихся   самородков   практически   без   всякого  регулярного
образования (маршал Блюхер прошел курс в академии германского Генштаба);
     --  недавних комиссаров, понявших перспективность перехода в  комсостав
(комдив, будущий маршал И.С.Конев);
     -- случайных людей, их в армии тоже было немало.
     Тесноту на служебной лестнице Сталин  сам создал, усиливал  и  учитывал
при аттестации. Он так уже был силен, что рекомендации его не  оспаривались.
Так  силен, чтобы звания раздать, а не отметить  ими  по заслугам. И раздача
так была  рассчитана, чтобы посеять в армии еще большую  рознь.  И  в  касту
маршалов вошла пятерка, в которой Сталин имел большинство.
     Оно  было замаскировано: двое  из пяти. Формально  и не большинство. Но
двое  не  разлей  вода конармейцев  --  и трое одинцов. Лишь Тухачевский был
трудноуправляем.  Но  уж с этим  ничего  нельзя было  поделать. Не присвоить
маршальское  звание Тухачевскому значило прямо со старта  сделать это звание
придворным.  Так  что и Тухачевский пусть послужит,  слава  имени  его пусть
послужит  к  вящему  авторитету  института  маршалов. А расправиться,  когда
придет время, с маршалом и вовсе любо-дорого.
     Интриган  с  уголовным  уклоном,  Сталин знал  характеры назначаемых  и
учитывал  нюансы отношений. (При  отсутствии столкновений,  провоцировал их.
Чем  больше матерел у власти, тем это  делалось  заметнее,  и уж совсем явно
проступило  во время  Великой Отечественной.) Если он  не побоялся ввести  в
институт  маршалов  двух  кадровых офицеров  царской  армии, Тухачевского  и
Егорова, то остается заключить, что эти двое не тяготели друг к другу.
     Внешне все выглядело если  и не безупречно, то прилично. Снова напомню,
что никто из командующих округами не получил  маршальского звания.  Выходило
так, что звание давали как  бы  по должности. Маршалом не стал и Шапошников,
окончивший академию  Генштаба  еще  в 1910 году, и это выглядело  формальным
объяснением  критериев Уборевичу и Якиру. Дескать, не  на что вам обижаться,
вот и Шапошников...
     С нашего  удаления  не понять всей раскалывающей  силы этого присвоения
званий. Пришлось  бы подробно  рассказывать  о деятельности всех  участников
драмы, чтобы дать  представление  о  том,  насколько  неадекватно  сравнение
военного-интеллигента,  грамотного   и  даже   авторитетного  Шапошникова  с
выдающимися  полководцами-педагогами,  строителями армии и  любимцами  войск
Якиром  и  Уборевичем.  Между  тем  все трое были  аттестованы  командармами
первого ранга.
     Л.Шапиро в своем исследовании не отмечает, что  Сталин раскалывал армию
намеренно. Но он прав, утверждая, что "...карьеристская толчея на  служебной
лестнице и трения на верхах между  командирами и политработниками... вносили
раздоры."  Сталин  использовал  это, когда  решил, что час  расправы настал.
Доносительство  культивировалось  в  партии  изначально.  Но,  быть   может,
массовый  характер   того  доносительства,  о   котором  говорит  Жуков,   в
значительной мере стимулировалось этой толчеей.


     Время досказать об Охотникове.
     В   "Новом  журнале  No   219,  в   очерке   Давида  Хардина   "Большое
предательство", сообщено о судьбе героя.
     "По так  называемому  "делу контрреволюционной группы  Смирнова  И.Н. и
других"  был   арестован   Яков  Охотников,  начальник   Гипроавиапрома   --
Государственного института по  проектированию авиационных  заводов.  В  1933
году он  был  сослан  на  три года. Архивная  справка рисует  его дальнейшую
судьбу,  типичную   для   тех,  кто  числился  оппозиционером  и  поэтому  в
соответствии   с  директивой  НКВД   от  29  сентября   1936  года  подлежал
уничтожению: "Охотников  Яков  Осипович,  1897  г.  р.,  еврей,  хутор Новая
Романовка, Бессарабия, беспартийный, образование высшее, начальник  автобазы
в  г. Магадан.  Приговорен  Высшей  Военной  коллегией Верховного  Суда СССР
7.03.37 к высшей мере наказания. Расстрелян 8.03.37. Реабилитирован 15.5.55.
В партийном плане реабилитирован 16.05.1990."
     (Интересно, что в партийном плане реабилитирован, лишь когда партия уже
и не дышала. Но -- реабилитирован.)
     Д. Хардин, видимо, не знал,  что  оппозиционером Охотников не числился.
Он,  к чести его будь сказано, был им{20}. И все же, в отличие  от тридцатых
годов, в девяностые  суд не счел,  что инцидент на трибуне Мавзолея 7 ноября
1927  года был  покушением,  а  расстрел -  адекватный ответ на  удар по шее
мудрейшего, и, главное, добрейшего отца всех народов.
     Уместно  отметить  также отношение к  кадрам  и влияние подбора оных на
обороноспособность    страны,    если   интеллект   того,   кто    руководил
проектированием  авиазаводов в самое горячее для создания авиапромышленности
время,  несколько  лет  перед  уничтожением   гниет  в   Магадане,  руководя
автобазой.
     Шмидт, храбрейший комдив В.М.Примакова...
     Или сперва о Примакове? Его взяли  после Шмидта, вскоре. Значит ли это,
что  Шмидт его выдал?  Но ведь  впервые Примакова арестовали еще в 1934-м, с
поста  зам. командующего войсками  Северо-Кавказского военного округа. Тогда
он был освобожден якобы по личному  приказу Ворошилова. Так что Примакова не
было нужды выдавать. Да и  о  назначении в Ленинград мы уже говорили. Своего
отношения к  генсеку он  не скрывал.  Шмидта взяли,  как близкого  и верного
Примакову человека, чтобы логичнее выглядел арест самого Примакова. Тогда-то
комкор Борис Фельдман,  командующий Одесским военным округом, не  пугливый и
достаточно известный,  чтоб  именем  его  с конца  Гражданской  и до  самого
расстрела (в  числе первых)  звался  Приморский бульвар  в Одессе, буквально
насел на Якира, побуждая его  к  действию: "Он  же  всех нас передушит,  как
котят!"  ("Поздно,  Боря,  --   наверное  сказал  ему  Якир.  --  Поздно  мы
хватились".)
     Примакова  засадить... Да  он Гражданской  был  из  героев герой.  Куда
Чапаеву{21}. 14 рейдов по тылам Деникина и Войска Польского. -- И ни единого
проигранного боя.
     Примаков-теоретик  --  работы  в  военных  журналах, книга  "Германский
генеральный  штаб".  (Германский генштаб  не  зря  привлекал к себе внимание
командиров РККА.)
     Примаков-дипломат -- военный атташе в Афганистане, Китае, Японии.
     Примаков-литератор --  "Записки волонтера", "По Японии",  "Афганистан в
огне" (о  чем не вспомнили  в  79-м...)  Кстати, Примаков  -- муж Лили Брик,
отметим эту деталь, пригодится.
     Примаков  --  личность  державного  замеса. Он  не готов  был наблюдать
устранение  достойнейших людей  державы  лишь  за  то, что  они  не согласны
считать захватившего власть уголовника светочем мысли и отцом человечества.
     Легендарный  комкор   (или  все  же  командарм?),  трижды  орденоносец,
писатель, заместитель начальника  Ленинградского  ВО,  красавец,  кавалер...
Военные в ту пору  обласканы  были куда  больше  поэтов. Лиля  Брик оставила
Маяковского и после его смерти вышла замуж за героя-комкора.
     Это знакомство и  брак не  из  разряда ли  сталинских удач? Столь  явна
параллель  судьбе злосчастного военного министра  рейха генерал-фельдмаршала
фон  Бломберга. Разве  не напрашивалось свести неотразимую  Лилию  Юрьевну с
блестящим комкором? Зная об игре страстей и амбициозности роковых  женщин, о
близости искусства  с новой  властью, да вообще  о влиянии Бриков на  многие
судьбы, так ли  нелепо  это предположение? Подтверждение его меня не удивит,
опровержение обрадует. Лилия Юрьевна была дамой сильной и циничной, а любила
лишь  своего первого  мужа Осипа  Брика  да  красивую жизнь, так  что союз с
Примаковым был с  ее стороны чистый расчет. Роль  женщин в истории известна.
Банальность этого  замечания не должна мешать задуматься над  тем, насколько
прозрачна стала жизнь Примакова по вступлении в этот брак.
     Кстати,  младшая   сестра,  Эльза,  многим  известная  как  французская
писательница  Эльза  Триоле,  слабодушием  тоже  не страдала  и  низвела  до
ничтожества  Луи  Арагона,  начинавшего  ярким  сюрреалистом,  почти  равным
Элюару, а закончившего реалистом вполне серого свойства.
     Судьба  Примакова,  люто  ненавидимого  Сталиным,  была  предопределена
давно.
     И вот Шмидт,  отпетая голова, отчаянный даже среди храбрецов Червонного
Казачества друг Примакова, соратник Якира, тот, кто всегда был впереди любой
атаки, командир первого в РККА танкового тяжелого дивизиона...
     Верил Якир  в его вину?  В  какую? Троцкист? Навестил в  тюрьме, это на
грани реальности, но так  было,  Якир  добился свидания,  и герой из  героев
Шмидт, кавалер четырех Георгиев, два ордена Красного Знамени, в жизни ничего
не боявшийся, слова не сказал другу Ионе?!
     Влезть  в шкуру Гутмана-Шмидта легче, чем  в шкуру  вождя. Будь ты хоть
трижды герой, а куда денешься, коли у тебя мать, или жена, замужняя сестра с
выводком детей... А, может, и вовсе по-простому ему сказали, шершавым языком
плаката: "Пикнешь -- друг-надежа твой  тут и останется, по очереди на допрос
ходить будете". Что, невозможно? Не сломался Шмидт, трижды  раненый на полях
Гражданской, дважды  награжденный легендарный  герой. Это ему посвятил  свою
"Думу  про  Опанаса"  Эдуард  Багрицкий.  Молчал  Шмидт{22}  и  думал:  "Ты,
друг-надежа, ты ж  не дурак. Вот  я перед тобой с запудренными синяками. Сам
видишь, с кем имеем дело. Поднимайся же, пока у тебя целый округ".
     Не поднялся  Якир. Далеко  от Киева  до Москвы. Чуть шевельнешься --  и
друзей твоих в  расход. А Московский округ не расшевелишь, он не военный, он
полицейский, там-то уж давно все схвачено.


     "Устранивший  Сталина  совершит  благородное  дело"{23}.  Эти  слова  я
поставил было эпиграфом к книге. Слова, которые неловко произнести. Призыв к
убийству тирана.
     И что же военные? Впрямь сговаривались?
     Как  уже замечено, военные не были ни однородны, ни едины.  Большинство
тех, кто стал жертвой Сталина, вначале имели все  основания не опасаться  за
свою  судьбу. Так было  с  Егоровым.  Маршал  был человеком Сталина. В конце
концов, можно быть грамотным военным, храбрым в бою, но -- мало ли маршалов,
которые дрожали  перед  женами...  В  мирное время трудно упрекать  военных,
ставших  чиновниками. Работают  много, готовят  армию к  будущим  испытаниям
тщательно и умело, но уже в рассуждении того, что вести ее в бой придется не
им. Роль сыграна, можно жить и наслаждаться жизнью  в уважении и довольстве.
И  не лезть на рожон. Тем паче что Сталин к началу репрессий успел набрать в
политической игре  немало очков. Случись заварушка,  маршал  Егоров наверное
встал  бы  на  сторону  вождя. Быть  может,  он  сделал  бы  это, сочувствуя
мятежникам,  но ведь воинская  дисциплина, верность присяге -- не пустые все
же слова.
     Кто же  из  них настолько проникся будущим,  чтобы,  если  представится
случай, переступить даже через это?
     Вождь, конечно, не ошибся: первая восьмерка жертв как раз и состояла из
людей, подлинное  отношение  которых  к  нему не  было  тайной. Но  толки  о
заговоре остаются не подкрепленными. Ничем абсолютно. Многие современники (я
в том числе) счастливы были бы, найдись доказательство заговора командармов.
Вот это была бы подлинная их реабилитация -- не невиновности перед Сталиным,
но невиновности перед страной и собственной совестью.
     Увы,  не только доказательств  -- даже  свидетельств  заговора нет,  ни
письменных (их, скорее  всего, и не было), ни устных, хотя замещение Сталина
любым другим деятелем партии было несомненным желанием каждого из его первых
жертв. Кроме  этой  нелюбви к Сталину  в сетях истории не осталось ничего. И
это при  том, что, в силу  занимаемых должностей, первые  жертвы общались со
множеством людей,  а  через руки  лубянских старателей  прошел после  гибели
военных  пласт  самого  драгоценного человеческого  материала,  оставив лишь
самые общие  слова о желательности смены  вождя.  Более  того, потом сгинуло
немало самих старателей, после них тоже остались протоколы допросов,  но и в
них  нет ничего. Так что  говорить можно --  и то гипотетически  -- лишь  об
использовании  ситуации, подобной той, какая сложилась в  начале войны. Если
даже  после   ужасающего  головосечения   1937-1939  г.г.  многие  командиры
пренебрегли   в   канун   войны    сталинским    запретом   на    повышенную
боеготовность{24},  то  нетрудно  представить  действия  таких ответственных
военачальников,  какими были  командующие пограничными  округами  Уборевич и
Якир. Не вступая в дебаты с кремлевским горцем  и не запрашивая  помощи, они
распорядились  бы  наличными  силами  в  соответствии  с  данными  разведки,
координируя действия между собой. В  таких условиях  вождю  оставалась  лишь
роль наблюдателя. Чрезвычайная обстановка de facto не оставляла ему  свободы
действий.  И  в  этом  просчет добросовестных  западных  ученых,  вроде  Дж.
Эриксона,  считающих,  что  и  живые  командармы не  отменили бы трагических
событий начала войны, ибо,  дескать, у  кормила все равно оставался  Сталин.
Западные ученые в ментальности своей законопослушной и помыслить не могут  о
непослушании. Но при живых командармах события на советско-германском театре
войны  --  если бы она  вообще началась --  развивались  бы совсем по  иному
сценарию.  Армия не простила бы Сталину такого начала  и ему не  пришлось бы
обременять себя государственными обязанностями после чего-то, хоть отдаленно
напоминавшего Минский или Киевский котлы. Да и в самом начале, в истерике 22
июня, вождя некому было бы успокаивать и уговаривать вернуться к власти.
     Возвращаясь к вопросу о заговоре,  следует отметить,  что  единственное
подобие попытки  организации его имело место в  Киеве, из чего следует,  что
Якир был  наиболее последовательным противником  диктатора.  Когда Геллер  и
Рапопорт замечают, что Сталин всегда благоволил к Якиру, они основываются на
внешней стороне дела. Никто не находился в  большей опасности, чем тот, кому
Сталин улыбался. Улыбался -- не значит благоволил. Если вождь по отношению к
Якиру никогда не допускал того хамства{25}, какое  то  и дело проскакивало в
его отношении  к  Тухачевскому,  это означает одно: к Якиру он  относился со
всей серьезностью. Даже  перечень близких Якиру людей, готовых за него жизнь
отдать, был ненавистен  диктатору:  Примаков, Котовский, приемник Котовского
гигант Криворучко, Охотников, Шмидт...
     В  исторических анналах имя Тухачевского  перекрыло все другие имена  и
сделалось  символом  сопротивления  командармов  сталинскому   дилетантизму.
Тухачевский был старшим по званию и должности -- маршал, первый  заместитель
наркома обороны,  -- и в формальном плане это понятно. Понятно,  но  вряд ли
справедливо.  Тухачевский,  блестяще  одаренный  во  всех  отношениях,   был
фронтальной  фигурой  РККА.  Он  представительствовал,  выезжал с миссиями и
участвовал в разного рода переговорах.  Он писал  книги и статьи, выступал с
докладами и  лекциями. Он был заметен. Но,  фанатик военного дела, при  всем
своем  заметном  вкладе  в  перевооружение  РККА  (разумеется,  совместно  с
аппаратом  НКО и командующими западными округами)  идеологической фигурой он
не  был. В заграничных поездках и контактах  Тухачевский  иногда вел себя до
удивления нескромно, даже вызывающе, что в его положении было и вовсе глупо.
Это никоим  образом не умаляет  его  военных  талантов, зато  проясняет, что
Сталину он противостоял как дилетанту, но никогда как сатрапу.  На эту  роль
истории еще предстоит  короновать скромного Якира.  Когда  это  произойдет и
произойдет ли, предсказать невозможно.

     Напомню  канву киевских  событий. Сталин велел Ягоде готовить фальшивый
компромат  на  противников вождя,  имея в виду  сотрудничество  с  охранкой.
Составление фальшивок --  рискованное  дело, надо  в совершенстве  знать  не
только  форму  подачи, но  и множество имен и обстоятельств.  Поэтому  Ягода
велел сперва  прокопать архивы. В  архиве заместителя директора Департамента
полиции  Виссарионова  сотрудник  НКВД Исаак Штейн  обнаружил изящную  серую
папку из тех, в которых бумаги готовят к докладу. Знакомясь с содержимым, он
понял, что  это  документы о Сталине.  Сперва Штейн обрадовался,  но, прочтя
бумаги, ужаснулся:  это были донесения Сталина  охранке.  Штейн, прежде  чем
показать  документы  Ягоде,  повез  их  своему другу  и  бывшему  начальнику
Балицкому, главе  НКВД  Украины.  Тот ознакомил с папкой  своего заместителя
Зиновия   Кацнельсона.  Бумаги  подвергли   негласной   экспертизе,   и  она
подтвердила  их  принадлежность Сталину, почерк  которого,  впрочем, деятели
НКВД  и  так  хорошо  знали. Лишь  тогда  Балицкий  предъявил  папку Якиру и
Косиору. Так что  в беседе по этому поводу  участвовало как  минимум пятеро:
Косиор, Якир, Балицкий, Кацнельсон и Штейн.
     Серая папка в корне  меняла положение  дел. Вернее,  могла изменить, но
при  условии:  армию  поддержит партия. Лидерство  Якира в противостоянии  с
вождем  напрашивается потому,  что бумаги из  Москвы привезены были  в Киев,
хотя  Косиор  имел  репутацию  сталинца. Если бы сталинцем был  и  Якир,  то
поступок  Штейна со  товарищи  можно  бы  квалифицировать  как  коллективное
сумасшествие. Но  они,  работники ненаивного ведомства, были люди  трезвые и
отдавали  себе  отчет в  том, что такого рода  папки безопаснее всего  жечь.
Решение показать серую папку Косиору  было свидетельством веры Штейна  и его
товарищей в Якира и основательной надежды на то, что его авторитет привлечет
к делу и Косиора.
     Станислав Косиор был видным украинским деятелем еще в Гражданскую войну
и Якира знал не понаслышке. Якиром трудно было не  восхищаться, он был живой
легендой  и  кумиром  войск,  и  Косиор  был  таким же  поклонником  первого
матерщинника армии{26}, как и  любой боец  и  командир РККА. Не таким же,  а
куда  большим.  Он  общался с Якиром в  деле  и знал  государственность  его
мышления, огромную  трудоспособность  и  цельную честность.  Ответственность
Якира служила эталоном, это было качество, которого нельзя было  достичь, на
него можно было лишь равняться. Такие люди в любую эпоху в любой стране мира
насчитываются единицами, и это Косиор тоже знал.
     Но Сталин!.. Обнародовать такое о Сталине -- да это же смертельная рана
делу коммунизма во всем мире. Провокатор охранки во главе гигантской страны,
демонстрирующей  энергию  и  силу,  пока  мир  барахтается  в  экономическом
кризисе... Вот уж фарс так фарс. И какой кровавый!
     Сотрудники  НКВД  принесли все  это добро помимо московского начальства
самым  авторитетным  на Украине  людям  с  одной целью: узнать,  что с  этим
делать. (Все, кроме Балицкого, погибли. Это  наводит на  мысль,  что  утечка
информации  произошла  через него.  Не сразу...) Вопроса  о  доверии к вождю
энкаведисты не поднимали, ограничившись представлением документов и выводами
экспертизы.  Вопрос  не мог не встать  сам собой.  По соображениям советской
государственности и идеалов коммунизма подозрения  Косиором были отвергнуты.
Данных для реконструкции  обсуждения нет. Сохранились две достоверные фразы.
Якир сказал:  "За  Сталиным мы пойдем с закрытыми глазами". (Так  говорят во
тьме,  когда увидеть все равно  ничего нельзя.) --  "Зачем  же, --  возразил
Косиор, -- за Сталиным мы пойдем с  открытыми глазами." (Так  говорят, когда
видеть ничего не желают. Очевидно, слова Якира были им  сказаны  после того,
как Косиор решил не видеть бумаг.){27}.
     Вот и все, что побуждает думать о Якире, как о том,  кто  глядел дальше
других и готов был действовать, если армию поддержит партия и  НКВД хотя  бы
только  Украины. Понимаю, что данных для такого заключения  мало.  Но смерть
Якира,  убитого  первым,   сразу  после   фарса  судебного   заседания,  его
выкрикнутое  в расстрельное дуло  "Да  здравствует Сталин!"  (явно в  защиту
семьи)  и особо злобная реакция  Сталина и его клики на  смерть Якира весьма
подкрепляют такое предположение.
     Теперь, когда Косиор отверг  серую папку как  фальшивку, не  оставалось
ничего  иного, как доложить о ее содержимом Ягоде, что означало  -- Сталину.
Судьба всех, видевших документы, была предрешена.
     Сталин  принял известие о папке с выдержкой опытного  провокатора: вот,
дескать, опять подкоп  под партию и  государство. Он разумно не скрыл  этого
факта  и разумно о нем не  распространялся. Так, при случае,  обронил что-то
Хрущеву,  поскольку  тот,  отряженный  на Украину,  мог узнать  о  папке  от
случайно уцелевших или слышавших от третьих лиц.
     В связи с этим возникает еще вот какое соображение.
     Сталин-то  знал,  что  где-то  в  архивах,  недоступные  ему  ввиду его
высокого положения  и  невозможности лично заниматься пошлым поиском,  лежат
убийственные для него бумаги. Опасался, что они всплывут.  Не при жизни, так
после смерти, тоже  страшно, ведь  понимал, что входит  в историю. Кто будет
заинтересован  объявить  фальшивкой подлинные документы  после  его  смерти?
Никто,  конечно! Об этом  при  жизни надо позаботиться.  Значит,  уничтожить
свидетелей прошлых дней, этих политкаторжан, сумма их знаний может напомнить
о его дружбе с провокатором Малиновским и тем прояснить  картину провалов. А
главное  -  дезавуировать  доверие  к  архивам.  На  вершине  власти,  когда
направление его мыслей стало руслом мышления  прислуги,  велеть ей  стряпать
архивные фальшивки на деятелей партии. Тогда  при  всплытии собственного его
агентурного  дела и  оно может  быть объявлено фальшивкой. Причем, и устного
распоряжения довольно, лишь бы оно стало известно кому  надо. Развести такую
грязь, чтобы его собственная в ней утонула.
     Ягода  не  посмел  фабриковать фальшивки{28}.  Не  нашел  людей.  Чтобы
фальсифицировать  историю,  ее  надо  превосходно знать.  Вдоволь  было  еще
подлинных  архивных дел. Но, решая направить усилия  подчиненных на  розыски
подлинников,  найти что-либо  подобное он не ожидал. Если бы в  ОГПУ все еще
был  Дзержинский, если бы  в  стране оставался  Троцкий  или хоть Каменев  и
Зиновьев могли бы взойти на  трибуну, серая папка означала смертный приговор
Сталину: дело его друга Малиновского и конец провокатора, расстрелянного  по
приговору ЦК в 1918 году, еще свежи были в памяти.
     Но  времена переменились.  Соперники  были  устранены и  раздавлены.  А
Сталин слишком был умен, чтобы показать, что сколько-нибудь папкой озабочен.
     А урок он учел. Возможно, подлинность  серой  папки  подсказала ему  не
использовать   на   процессе   командармов  красную  папку  с   фальшивками,
сфабрикованными  в гестапо Гейдрихом  с  подручными. (Тот же почерк, что и в
указаниях Ягоде...) Ведь  не все,  видевшие серую папку, были устранены, еще
оставался  на своем  посту Косиор  (за  проявленную  верность вождю взятый в
1938-м) и параллель чересчур была явна.
     К началу 1937-го смерть Куйбышева и Орджоникидзе{29} и арест Бухарина и
Рыкова развесили над страной тучи ужаса. На момент  расправы с  командармами
Бухарин  и  Рыков  были  живы.  Оставаться   с  армией  лицом  к  лицу,  без
политического  прикрытия, Сталин не желал. Пусть армия  знает, что  еще живы
партийные трибуны.
     Трибуны,  полившие себя помоями на прошедшем XVII съезде, изолированные
от трибун,  ставшие  предметом уже не  сочувствия,  но осмеяния и сидящие за
решеткой без надежды быть услышанными хоть в последнем слове...

     У Шмидта  следователи более  всего  выбивали  имена, которые сами же  и
называли. Не  выбили, но  изуродовали так, что  вывести его  на открытый суд
было бы крайне не полезно, и героя убили 20 мая 1937 года, за несколько дней
до  ареста Тухачевского, Уборевича,  Якира.  (От  них требовали  признаний в
измене Родине, в связях  с заграницей, в желании  реставрировать капитализм.
Какой  убийственной  иронией  звучат  эти слова сегодня...)  Инкриминировали
также  умысел  на драгоценную жизнь  наркомвоенмора  Ворошилова.  Это  Шмидт
признал.  Странно,  что  умысел  на жизнь вождя обвинением  не стал.  И  это
несмотря на "уши отрежу". Сталин даже и в следственной кухне таких обвинений
не поощрял. В то время - нет.
     Примаков терпел исстязания и не подписывал протоколов,  пока на свободе
оставался его друг Иона Якир, командующий Киевским военным  округом, один из
могущественных людей страны.
     Он преувеличивал --  и могущество Якира,  и  готовность  это могущество
использовать. Якир  и имевший на  него огромное влияние Гамарник  несомненно
глядели на  вещи  трезво.  Никакого  заговора  в  стране,  пронизанной сетью
НКВД-ОГПУ,  состояться  не  могло.  А  открытый  конфликт,  кровопролитие  в
обескровленной стране ради спасения  собственных жизней -- чем бы  тогда они
от Сталина отличались?{30}
     Тем и отличались.
     Ничто  не  состоялось.  Под  грохот   всенародных  торжеств  по  поводу
дарования   народу  солнца  Сталинской  конституции  и  эпохальных  триумфов
социализма,  под проклятья врагам трудящихся, посягающим  на счастье народа,
на любимого вождя, подлый убийца тихо  кончал  по углам цвет страны. Военных
разобщили.  Тухачевскому  то объявляли  о  поездке  в  Англию  на  церемонию
коронования  нового монарха,  то вдруг о том, что  на  его  жизнь  готовится
покушение (не дьявольский ли юмор?) и ехать ему нельзя,  но он постоянно был
затребован и вроде бы не имел оснований  тревожиться. То же и с командующими
округами: их вызывали в НКО  и  ЦК, советовались  по разным вопросам, давали
все  новые  поручения и  выбирали в  почетные  президиумы собраний. Их женам
заботливый  генсек  наказывал  беречь мужей,  людей  чрезвычайно ценных  для
державы. На последнем этапе Тухачевского сняли с поста заместителя наркома и
перевели  в  Поволжский   округ,  якобы  для  непосредственного  руководства
войсками и  современного их  обучения,  но арестовали в первый же  день,  не
допустив к войскам. Якира известили о переводе в  Ленинградский округ, вроде
бы равноценный Киевскому, где он тем не менее сразу  терял важный пост члена
ЦК Украины.  Тут же его вызвали в Москву, и  он поехал и позволил арестовать
себя, зная,  чем  все кончится. Гамарник  узнал о его аресте  и застрелился,
едва  сталинские  соколы  поскреблись   к   нему  в  дверь.   Вождь  всецело
контролировал  положение. Факты  делались  ему  известны  еще  до того,  как
становились фактами, они лишь тенденциями были. В игре с командармами Сталин
опережал их  не на ход -- на кон. Гамлетовские сомнения и желание заручиться
одобрением  возможно  большего  числа  достойных  людей погубили  намерение,
отвергнутое еще на стадии разговоров.
     Новые  историки  сделали  из  этого заговор.  Словно  бы  даже  заговор
оправдывал разгром РККА, повлекший за собой трагедию войны.
     Жаль командармов. До слез.
     Но Сталин  натворил столько, не  оказавшись свергнут при их жизни. Этот
упрек трудно отвести.
     Трудно. И все же еще два довода в пользу командармов.
     Первый --  командармы  не были политики,  они были  солдаты,  патриоты,
работавшие по 16-18 часов в сутки, практически без выходных, ради укрепления
обороноспособности  страны в  условиях  дефицита  всего  --  от  металла для
вооружения и боеприпасов до помещений для более или  менее нормальной работы
военных  конструкторов,  --  притом  работали  в  обстановке  непонимания  и
непризнания нужд  армии  дилетантами типа  самого  вождя и его кавалерийских
туповатых  клевретов.  На  обучение  армии, на ее оснащение,  на  содержание
огромного, все увеличивавшегося армейского арсенала уходили их силы и время,
да и того не  хватало. Командармы, в отличие  от  вождя, ясно видели  угрозу
нацизма и необходимость парирования ее путем военного превосходства. Они уже
почти добились этого, что и показали -- не без намерения устрашить агрессора
-- на маневрах 1936-1937 годов. Они, таким образом, могли уделять обсуждению
политической  обстановки  в стране и сталинских козней  лишь  остатки своего
более чем  скромного  досуга,  тогда как всесильный  диктатор,  их  усилиями
освобожденный от  практической работы во всех  сферах народного хозяйства  и
обороны, планам  уничтожения патриотов уделял  все свое  время{31}.  Об этом
надо бы помнить тем, кто легок на упреки командармам.
     Второе  -- это  фактор покатившейся  по  планете  волны  антисемитизма,
возбужденной гитлеризмом в Германии и не так легко  отразимой, как некоторым
кажется. Здесь надо отметить, хотя бы мельком, что чистка  в армии не  несла
на   себе    национального   оттенка,   хотя    успокоения   ради    первыми
предусмотрительно схвачены  были военные с нетипичными фамилиями. (Примаков,
единственный  носитель  русской  фамилии,  русским не  был.)  А  евреи среди
верхушки  РККА,  как и  латыши,  украинцы,  поляки,  играли  заметную  роль.
Громадна была в  стране  популярность Яна Гамарника, начальника ГлавПУ РККА,
командарма 1-го ранга. О Якире сказано. Да и кроме них было немало евреев на
постах  командующих  и   заместителей   командующих  и  начштабов   округов,
командармов, комкоров, комдивов типа Фельдмана, Славина, Аронштама, Шифреса,
Вайнера, Туровского... Список можно продолжить без труда.
     Никакое  действие даже рассмотрению не подлежало авторитетными военными
без ведома такой  личности, какой был  Гамарник{32}. Идеологическим  лидером
РККА он был не  только формально.  Мог он  толкнуть армию к  вмешательству в
политическую жизнь страны при обилии евреев  в командных кадрах и нарастании
антисемитизма в  мире? Он лучше других представлял, как завопит гитлеровская
пропаганда по поводу свержения  Сталина,  как разыграет антисемитскую карту:
вот,  опять  евреи  варят свою  кашу, не зря они, нацисты, обращают внимание
мира  на  страшную  еврейскую  угрозу,  на   этот  всемирный   заговор,   на
вмешательство  евреев  в жизнь  народов, ведомых своими любимыми  вождями. У
Гитлера в противостоянии с вермахтом были основания опасаться, что советские
военные  подадут дурной пример  его собственным генералам,  тоже  оборонцам,
тоже считавшим, что мир надо хранить, а не рушить, так что в интенсивности и
истеричности  антисемитской  кампании   сомневаться  не  приходилось.  Опять
вспомнили  бы участие евреев в революции и  всю  уже как-то улегшуюся  кровь
Гражданской  войны, о  которой они не  желали вспоминать.  Это был  позор их
честной  жизни.  И   соображения  дисциплины  и   революционного  запала  не
оправдывали теперь в  их глазах содеянного в страшный  1919 год. Тем паче  в
соображении того,  фарсом  какой диктатуры обернулось свержение просвещенной
монархии.  Закрыть  на  это  глаза  они не  могли.  Судьба  крестьянства  не
позволяла.
     Последний из вышеизложенных тезисов  относится лишь к разряду более или
менее правдоподобных догадок. Но, когда  речь идет о мотивах,  что такое вся
история, как не предположения и догадки...


     Аресты  военных начались  в 1936  году. За единственным  исключением: в
июле 1935 года, первым  среди всех и  еще за год до ареста Шмидта,  взят был
комкор  Г.Д.Гай  (первый командир  Жукова).  В то время  он  уже  преподавал
историю военного искусства в военно-воздушной академии.
     Впрочем,  аресты  в армии шли  постоянно.  В  двадцатые  брали  царских
генералов, подлинных полководцев Гражданской  войны --  А.Е.Снесарева (он  и
вовсе  был свидетелем  подвигов Сосо в Царицыне,  включая  утопление  барж с
арестованными офицерами), А.А.Свечина и других. Их сперва увольняли.
     И  все  же  начало чистки армии можно датировать 36-м. Брались ключевые
фигуры, те, кто и на безрассудство способен был -- умереть, но убить тирана.
Брали осторожно,  пока еще скупо. Одним  из  первым  взят  был  Примаков,  в
описываемое время зам. начальника Ленинградского ВО.
     Разведка  традиционно  находится  в  ведении  зама. Вел  ли Примаков  в
Ленинграде   собственное  расследование   обстоятельств  гибели   Кирова   и
исчезновения свидетелей?  Если  даже  не  вел,  материалы по  линии  военной
разведки поступали и копились у него. Одного этого было довольно.
     Но истории об этом ничего не известно. А -- жаль.
     События между тем пошли густо.
     Серго  Орджоникидзе, лучший друг вождя,  гибнет  прямо в своем  рабочем
кабинете в феврале 1937 года. По стечению обстоятельств, сам вождь находился
у него "с рабочим визитом"{33}.  Застрелен  ли был  Серго лучшим другом  или
доверенным чекистом, не суть  важно.  Вождям "по секрету" было сказано,  что
Серго не выдержал напряжения борьбы и застрелился. В официальном сообщении о
пуле умолчали, дабы не возбуждать массы, и смерть объяснили разрывом сердца.
     Дальнейший сценарий тот  же: кремация, захоронение в кремлевской стене,
верный ленинец, лучший друг товарища Сталина, скорбь вождя, книги, портреты,
переименование городов...
     Что ж, не пытали.
     График арестов (и казней) продуман был и выполнялся до часов, до минут.
В уголовных делах Сталин опередил компьютер и пока остается непревзойден.
     Предельно осторожно брали командующих округами.
     Первым взяли  Якира. И  Уборевич был  опасен, но Якир,  отец  солдатам,
непререкаемый авторитет, был  любимцем РККА и командовал округом, который --
теоретически, конечно -- способен был разметать все на пути  к Москве. Якира
брать  следовало деликатно, его и переводить некуда было, его знали и любили
всюду. Тем  не  менее,  объявлен  был  перевод  Якира  в  Ленинград  -- дабы
подвесить его до  ареста: уже не командующий КОВО, уже  не даст приказа идти
на  Москву.  Но и  до  Ленинграда допускать нельзя. Перевод мог  вылиться  в
демонстрацию любви и при прощании на старом месте, и по прибытии на новое.
     Командующих округами  брали вагонным методом,  впервые опробованном  на
Примакове. Тот, правда, выбил чекистов и с личной охраной забаррикадировался
в вагоне до получения гарантий  от Ворошилова:  ведь однажды  Ворошилов  уже
велел его  освободить. Только вдуматься в то, как подло, умно и  коварно все
готовилось... Примаков  был подлинно  живой  легендой  Гражданской войны. Он
даже среди командармов слыл героем. Его взяли самым первым и - отпустили под
ворошиловскую  гарантию, чтобы всякий арестованный надеялся,  что арест - не
конец,  что нарком своей  властью способен освободить его и даже  вернуть на
пост...  Какой   подлый  ход.  И   какой  дальновидный.   Конечно   же,   не
ворошиловский, а сталинский.
     Но Якир гарантий не ждал и был взят в пути, кажется, в Брянске, сонным,
28  мая.  Уборевича взяли 29-го,  едва поезд вошел под дебаркадер  Киевского
вокзала.
     Вождь перевел дыхание. Одни командующие  войсками без  ремней и  знаков
различия  сидят в камерах-одиночках под охраной  таких псов,  каких  нет и в
аду. Другие созваны на  Военный Совет  и от своих войск тоже  оторваны.  А в
Московском округе войсками командуют свои люди.
     Высший Военный Совет собрался 1 июня.
     Так, внезапно, армии оказался предоставлен шанс.
     В том, как  собрали Совет,  видна величайшая  растерянность. Заседание,
несмотря  на исключительность его, проводилось в обычном месте,  во 2-м доме
наркомата обороны, то есть на территории армии. Охрана на таких заседаниях в
зал не входит. Вождь оставался наедине  с военными на протяжении  нескольких
часов.  Все  упущенные  шансы  демократического  смещения  вождя  свелись  к
последнему  и  уже  не  демократическому.  Армии  в  лице лучших  делегатов,
командующих  округами, начальников управлений Наркомата Обороны, начальников
академий дана была еще  одна  - самая распоследняя! - возможность  осознать,
что  ее уничтожение началось и  ведется по принципу отбора лучших. Дана была
возможность выбрать  между  вождем и  товарищами. Между  изменником  Родины,
осуществлявшим подрыв оборонной мощи страны, губителем народов, самозванцем,
величавшим себя их отцом, --  и честными слугами отечества,  которых он  так
умело отобрал  для  первого хода своей  игры и которых, ради  спасения своей
шкуры,  подло  обвинил  в  измене.  Притом  возможность  выбора  длилась  не
мимолетно,  но  часами -- с докладом  Ворошилова и лишь  затем с  появлением
Сталина, который  рвал и  метал и подходил ко  многим участникам вплотную  с
наглыми, вздорными репликами.
     Раньше  думай  о  Родине,  а  потом  о  себе.  В  ком не  возопит  этот
десятилетиями  вбиваемый  в  советских  людей  лозунг  при  сопоставлении  с
деяниями вождя?
     Ход Высшего  Военного Совета ранит душу еще более XVII  съезда. Гнусные
реплики  Сталина, выслушиваемые участниками Совета, из  коих мало кто прожил
год, вызывают зудящий вопрос: как  они терпели? Ведь  не  достойно  честного
армейского командира  сносить такое поношение. Зачем  командарм Дубовой,  не
поверивший  в виновность  Якира  и  возразивший  Сталину,  не  сделал  знака
товарищам?  Все командиры были тренированные, физически сильные люди.  Зачем
гигант Криворучко не задушил подошедшего  к нему с  оскорблениями вождя, как
сделал  это потом  с  ударившим  его следователем{34}, а остальные  зачем не
вскочили с мест и не схватили сталинско-ворошиловскую клику, не думая о том,
что будет дальше? Что-то было бы. Все лучше, чем было. Неужто еще оставалось
неясно, что,  если в  стране убивают  фрунзе  и котовских, арестуют якиров и
уборевичей,  а  гамарники  кончают жизнь самоубийством, то  хорошего быть не
может и действовать надо не рассуждая?
     Пестрый  народ  сидел в  зале, даром  что  судьба  почти всех сложилась
одинаково.  Все мы пестрый  народ.  Да и судьба, как-то она  еще сложится, а
вождь - вот он,  главный над всеми. И  вышагивал  он перед  ними в  газетной
броне всенародной истерической любви.
     Как это знакомо...
     "Так им и надо, -- говорят современники. -- Все они были подлецы!"
     Ну  да,  что еще проще, как не  стрижка под одну  гребенку... Погибшие,
значит, подлецы, а выжившие агнцы.
     Все участвовали  в  подавлении  народных  движений.  Но одних  измучили
угрызения совести, а  других  по  этому  же  поводу распирала  гордость, как
Буденного,  хваставшего подавлением басмачества так  же, как рейдом  в тылах
Деникина. А это ведь уже в тридцатые было, не в запале 1919-го, о котором не
с нашими сегодняшними мерками судить, когда отец убивал сына и брат брата.
     Даже новые  историки  не  смеют утверждать, будто  чистка армии шла  по
профессиональному  уровню.  Уж в чем ином,  но в отсутствии профессионализма
командармов не упрекнешь. Буденный же и Ворошилов были просто нули.
     Вот эпизод, рассказанный Г.Иссерсоном:
     Разбирается   упомянутая  работа  Триандафиллова   "Характер   операций
современных армий". Разбор проходит в ЦДКА  под председательством начальника
Политуправления РККА Гамарника. Присутствуют  Тухачевский, Буденный, Егоров,
Уборевич, Эйдеман, работники  Штаба РККА, преподаватели и слушатели  военных
академий.  Единодушная  оценка  книги   --  труд  имеет  большое  научное  и
практическое значение для развития нашего оперативного искусства.
     Буденный в резком (скорее,  наверное, грубом) выступлении объявил книгу
вредной, принижающей роль  конницы и противоречащей духу Красной  Армии. Это
выступление вызывает веселое оживление в зале.
     Затем выступает Тухачевский, обстоятельно разбирает основные  положения
Триандафиллова  и  полностью  соглашается  с  его  выводами  о необходимости
технического перевооружения армии. Сказал, что конница не оправдала себя уже
в Первую мировую войну, тем паче не сможет она играть сколько-нибудь  важную
роль в новой войне.
     Это  заключение  вызывает  бурю  со стороны Буденного.  Он  сказал, что
Тухачевский "гробит всю Красную  Армию". Тухачевский, обратясь к сидящему  в
президиуме  Буденному,  с вежливой улыбкой говорит (маршал  маршалу):  "Ведь
вам, Семен Михайлович, и не все объяснить можно!" -- и зал реагирует смехом.
     Когда Пифагор доказал свою теорему, он принес в жертву богам сто быков.
С тех пор, если делается большое открытие, все скоты волнуются...
     А открытие-то  заключалось в  том, что конница  перестала  быть главной
ударной силой современной армии. На смену пришли железные кони.
     Но  если  конница бесполезна,  что  же  будет  с Буденным и  его другом
Ворошиловым?  Ну ладно, пока Главная инспекция кавалерии не подчинена  Штабу
РККА. Но ведь ясно, что  это явление временное и  положение друзей-товарищей
незавидно, не  под силу им конкурировать с  современно образованными  и куда
более одаренными коллегами-генштабистами.
     Тут очень кстати  гибнут  в  авиакатастрофе  высшие  офицеры  Генштаба,
ответственные  именно за  механизацию  армии,  среди них зачинщик  этой всей
кутерьмы, главный теоретик новой стратегии и тактики Триандафиллов.
     Не чистка ли это, только еще в скрытой форме?
     По  сумме   деяний  Сталина   потомки  вправе  исходить  из  презумпции
виновности.  Пусть адепты Сталина  докажут,  что  авиакатастрофа,  в которой
погиб комкор  Триандафиллов,  друг  Тухачевского{35}, не  была подстроена  с
одобрения  вождя.  Пусть докажут,  что не было попойки в Кремле вскоре после
расстрела  восьмерки  и что  дуб  Буденный,  заливаясь  смехом,  не  говорил
возбужденно  своему  боссу:  "Ну,   объяснили   ему,   высоколобому?  хорошо
объяснили? все понял?" А босс "в усах улыбку прячет"....
     Брали лучших -- тех, чьего  интеллекта вождь опасался{36}. Тех, кто мог
догадаться  о   подлинном  смысле  происходящего,  скрытого  под  абсурдными
обвинениями в измене Родине или сотрудничестве с иностранными разведками. Не
интеллектом  превосходил вождь тех, кого ликвидировал, а подлой  решимостью,
ханжеством и коварством. Тут он был недостижим.
     Интеллекты высоколобых были ликвидированы.
     Нули, возведенные в степень, остались нулями.
     С ними страна вошла в полосу лихорадочной подготовки к войне.
     С ними же и в войну вступила.

     * * *
     "Разгром  Красной Армии силами  НКВД  -- самое крупное по  последствиям
деяние Сталина. Исследовано оно  пока  еще очень и  очень  слабо... Лишенные
важнейших документов, мы не можем обсуждать проблему с достаточной глубиной.
Попытаться восстановить  ход  событий, называя  вероятные  причины  --  вот,
пожалуй,  все,  на  что можно сегодня  рассчитывать." (В.Рапопорт, Ю.Геллер.
"Измена Родине")
     Гений всех времен и народов,  великий вождь и учитель,  отец трудящихся
всех стран мира, вот он перед  нами при свершении величайшего  своего деяния
-- разгрома собственных вооруженных сил.
     Потрясающая  собранными "в пору глухую" фактами и вложенными  эмоциями,
книга  российских историков  была завершена в июле  1977 года. Дорого она им
обошлась. Один уплатил за нее инфарктом, другой инсультом.
     С  тех  пор пал СССР и  открылись архивы --  следственные дела, нередко
сфабрикованные  над  трупами  командармов,  чтобы  задним   числом  небрежно
оформить  их  уничтожение.  Вышли  труды,  описывающие  машину  уничтожения,
начиная от ареста и до выстрела в затылок,  часто лишь минутами  отделенного
от вынесения  приговора, который всегда  "обжалованию не подлежит". Ссылаюсь
прежде  всего на капитальную по объему и уже не  раз упомянутую книгу  акад.
О.Сувенирова "Трагедия  РККА.  1937-1938".  И  что же?  Обогатилась  история
объяснением причин террора?
     Военный историк академик О.Сувениров ограничивается описанием террора и
завещает  беречь армию,  вполне обоснованно ссылаясь на страшный опыт войны.
Но он не объясняет, почему армия  стала  объектом  столь  ожесточенной злобы
вождя.
     В преамбуле своей формулы о  самом крупном  деянии  Сталина  Рапопорт и
Геллер замечают, что, если историки в своих яростных полемиках и не приходят
к  единому мнению, то все равно  общее  понимание истории обогащается новыми
концепциями и точками  зрения.  Эта формулировка, таким образом, оправдывает
написание книг, подобных моей.
     Мы подошли  к  тому,  чтобы  сформулировать еще  одно мнение  о причине
уничтожения  РККА.  Как ни  странно,  причина  на поверхности.  Если  ее  не
замечали,  то потому, что  желали -- якобы в  оправдание  жертв  террора  --
представить РККА послушной Сталину. Но  послушных не уничтожают.  Уничтожают
лишь сопротивляющихся.  Как  Гитлер  убрал непокорных  генералов, так  же  и
Сталин убрал непокорных командармов.  Сопротивление  было пассивным, но  оно
было.  Фюрер  сделал  это  по-своему,  вождь  по-своему.  Гитлеру  оказалось
достаточно сместить  две  ключевые фигуры -  и  армия оказалась  у  его ног.
Сталин не знал отставок, у него хороший  противник -- это мертвый противник.
И он  умертвил  одаренную  верхушку  командармов,  мораль  которых исключала
захватнические войны с неправедными целями  и  жертвами.  Теперь  вождь  мог
вести любую  внешнюю политику и делать с армией  что угодно,  она  перестала
быть носителем морали.
     К  несчастью,  верхушка  РККА  так  была безупречна  и  таким  обладала
авторитетом, она так возвышалась  своими  человеческими качествами, а прежде
всего преданностью делу, что  поверить обвинениям РККА не смогла, просто  не
переварила этого, и тогда вслед за первыми отправились десятки тысяч других,
практически весь высший комсостав армии и цвет среднего комсостава.
     Сказанное не  является  открытием,  в  иной  форме  это было  высказано
крупнейшим исследователем РККА Джоном Эриксоном еще в 1962 году.  И  главное
тут -- перестать видеть РККА до чистки  покорным и слепым орудием сталинских
намерений. Если бы это было так, чистки не было бы.
     Разгром РККА стал причиной наших  военных потерь. И причиной войны. Так
считал  более  чем  лояльный  по  отношению  к  Сталину и  авторитетнейший в
советской армии военачальник маршал А.М.Василевский. Ученик Б.М.Шапошникова,
он безусловно выражал взгляды учителя, спасшегося, но раздавленного  чисткой
как личность, так и не  оправившегося от нее, зато, как никто, знавшего мощь
уничтоженных талантов и, в противовес своему, силу их характеров.


     Как трактуют  жизнь  и  смерть  командармов  теперь, полстолетия спустя
после их  трагической  гибели,  видно из описания  страшного  даже по меркам
чистки конца маршала Блюхера.
     Бойкий  журналист  о  военном  даровании маршала  говорит  мельком:  "О
деятельности Блюхера в годы  Гражданской войны рассказано  столь  много, что
повторяться  нет  смысла".  Далее  приводится  уникальный  по  тому  времени
перечень  наград  маршала,  среди которых  ордена Красного Знамени и Красной
Звезды, оба  под  No 1.  Но, вразрез этим  наградам,  такое идет  замечание:
"Казалось  бы, все  это говорит о  несомненном  военном таланте Блюхера.  Но
здесь  надо  отметить,  что  все  время  Блюхер  воевал  с  довольно  слабым
противником".
     Словом, молодец  против  овец...  Но где же это столь  много  сказано о
деятельности Блюхера в годы Гражданской войны? В статьях о  репрессированных
полководцах упор  делается на их участии в строительстве РККА и на последнем
периоде   жизни.   Наверное,  не  худо  привести   справку  о   противниках,
противостоявших  Блюхеру,  и предложить  читателю самому  судить о силе  или
слабости  оных,  а также и  о  заслуженности наград Блюхера, тем  более  что
вопрос  о них  решал  РВС,  в  первую  очередь  Троцкий  и  его  заместитель
Склянский, и  трудно  представить,  что  они  ни  за  что  награждали  вновь
учрежденными орденами все того же человека.
     В 1918-м  противником Блюхера на Урале  был атаман Дутов. Чехословацкий
мятеж заблокировал  красных между чехами и дутовцами у Белорецка.  Казаки не
были  слабым противником. Чехи тоже. Командиром объединенных красных отрядов
избран  был   Н.Д.Каширин   (авторитетнейший  впоследствии   командир  РККА,
командарм 2-го ранга; как и Блюхер,  назначен членом  трибунала на  процессе
Якира-Тухачевского  в июне  1937-го, но  уже в  августе  арестован и,  как и
Блюхер, уничтожен в 1938-м). Блюхера  избрали заместителем Каширина. Сводный
отряд в  6000 человек  в июле  1918  года  с ожесточенными  боями  дошел  до
Юрюзани,  но  вынужден  был  отступить в исходный  район.  Раненого Каширина
сменил Блюхер, отряды реорганизовал  в полки,  батальоны и роты и  предложил
новый план похода -- на Красноуфимск, через заводские районы, где окруженные
могли  получить  пополнение.  В  походе  отряд  вырос  в  армию  с  железной
дисциплиной   из  стрелковых  и  кавалерийских  полков,   при  артиллерии  и
вспомогательных подразделениях.  Эта  армия разбила противостоящие  ей части
белых в районе Зимино  и  на критическую  неделю блокировала их  сообщение с
Сибирью.  Пройдя 1500  км  по  болотам  и горам, проведя  более  20  боев  и
разгромив 7 белогвардейских полков, армия Блюхера нанесла поражения белым на
р.  Уфе и у с. Красный  Яр  победоносно  соединилась  с  войсками Восточного
фронта.
     Здесь  Блюхер  в  качестве  начальника  30-й  и  51-й  дивизий  и  пом.
командующего той же 3-й армии участвовал в разгроме адмирала А.Колчака, что,
как известно, ему тоже вполне удалось.
     В должности  начальника 51-й дивизии  Блюхер проявил  себя  при  штурме
Перекопа.
     В  качестве военного  министра и  главкома  Народно-революционной армии
ДВНР  руководил реорганизацией  армии и  разгромом  белых  под  Волочаевкой,
обнаружив  попутно  недюжинные  способности в  дипломатической  игре  многих
стран, вовлеченных в интервенцию.
     Где же слабый противник? Чехи? Уральские  казаки? Герой России  адмирал
Александр  Васильевич  Колчак?  Генерал   Петр  Врангель?   Даже  если   под
Волочаевкой Блюхеру  противостояли не  лучшие кадры белых, то ведь и под его
началом не гвардия была.
     Или дело  не в слабости противника, а в  том, что Блюхер  умел в нужный
момент в нужном месте оказаться сильнее? Сие и есть военное искусство.
     Впрочем, лишенный маневра, что почти  неизбежно  в  обороне, Блюхер там
оказался не стоек?
     Да ведь это он защищал легендарный Каховский  плацдарм, одну  из  самых
горячих точек Гражданской войны.
     Подкинули журналисту версию, что Блюхер воевал со слабаками. Кто-то все
старается, кто-то все роет...
     Да, скажет  читатель,  но  тот  же полководец  слабо  воевал на Хасане.
Приказ  наркома Ворошилова  No 0040 с обвинениями в адрес Блюхера неотразим,
как топор:
     "...Руководство  командующего КДфронтом  маршала Блюхера... у оз. Хасан
было   совершенно   неудовлетворительным   и   граничило    с   сознательным
пораженчеством. Все его поведение за время, предшествующее боевым действиям,
и во время  самих боев явилось сочетанием недисциплинированности, двуличия и
саботирования вооруженного  отпора японским войскам, захватившим часть нашей
территории...   От   всякого  руководства   боевыми  действиями   т.  Блюхер
самоустранился, прикрыв  это  самоустранение  посылкой начштаба фронта  тов.
Штерна в район боевых действий..."
     И  впрямь  страшно.  Это  как  приговор.  В  таких  выражениях  клеймят
изменников.  И  это  уже  помимо резюмирования  неразберихи  в  материальном
обеспечении войск, их слабой выучки (- ??) и неготовности при выступлении по
тревоге на защиту границы при вторжении  врага.  Для  такого военного, каким
был маршал, азбучные ошибки и впрямь непростительны.
     Но  --  "Стоп, камера!" Сделаем остановку. Поскольку  не  было никакого
вторжения японских войск в  1938 году  на территорию  СССР. А был все тот же
Сталин,  мастер  провокаций,  и  было вторжение советских войск на  японскую
территорию. Тот же прием через год Сталин применит  на финской границе. Но к
тому времени  в  Красной Армии уже не останется никого, чтобы, в  противовес
воле великого вождя, саботировать отпор противнику, который никогда не давал
повода для отпора. И состоится позорная финская война.
     Впрочем, мы забегаем вперед...
     Первые  репрессии  против  армии  мало затронули  Дальний  Восток. Весь
жуткий 37-й год и первая половина 38-го прошли для Отдельной Краснознаменной
Дальневосточной Армии относительно спокойно.  Но в мае 1938-го прибыли новый
начальник ГлавПУ РККА  Мехлис и зам.  наркома  Внудел  Фриновский,  каждый в
отдельном поезде.
     Далее  цитирую с  неизбежными  сокращениями  книгу Рапопорта и  Геллера
"Измена Родине":
     "...  Командиров стали хватать сотнями{37}.  Нельзя сказать, что момент
был выбран удачно. Обстановка на границе  была  накаленной -- не без  помощи
Сталина. У вождя  сложилось впечатление, что Дальний Восток -- это пороховая
бочка.  Китайцы и корейцы, живущие под японским сапогом,  ждут только искры,
чтобы  разжечь  пламя  народно-освободительной  борьбы.  Карательные  органы
занялись высеканием искры. На  границе имелись не  демаркированные  участки,
однако  пограничные патрули обеих сторон ходили по определенным маршрутам  и
столкновений не происходило. В конце июля на границу пожаловали Фриновский и
заместитель начальника Управления НКВД по Дальнему Востоку Гоглидзе. Собрали
пограничников  свежего набора,  незнакомых  с местными  условиями.  Им  были
вручены  новые  карты,  где  некоторые  участки,  фактически  контролируемые
японцами, были показаны как наши.
     29 июля (1938 г.) на одном  из ложно обозначенных участков в районе оз.
Хасан  произошел  инцидент.  Наши  пограничники увели  с собой  захваченного
японского  офицера  в  качестве  доказательства  нарушения  границы.  Высоты
Заозерная и Безымянная по молчаливому соглашению считались ничьими. Наши тут
же   их  заняли.   Японцы  выбили  оттуда   советские  части  и  укрепились.
Развернулись  военные  действия  крупного  масштаба.  Положение наших  войск
осложнялось...  приказом  Сталина:  воевать  так,  чтобы  ни  одна  пуля  не
пролетела на японскую территорию. Посему высоты пытались захватить с помощью
почти  что  одних  штыковых атак.  Когда  наши части  поднимались  в  атаку,
японские огневые точки говорили во весь голос. Потери были чувствительные.
     Наконец, ценой  больших жертв  удалось овладеть  спорными  высотами. 11
августа  военные  действия  были   остановлены.  Была  выполнена  демаркация
границы, закрепленная  в мирном  соглашении.  Вспышка народных  восстаний не
состоялась".
     Быть может,  даже в этой нелепой стычке потерь было бы меньше, если  бы
подразделениями   командовали  не  вчерашние   сержанты  и  старшины,  а  те
командиры,  которые готовили  войска и которых похватали  сотнями. Тогда все
знали бы, где находится запас оружия и боевого имущества. И оно своевременно
было  бы выдано на  руки. И  части следовали бы порядку выхода на позиции. И
рода войск по-прежнему умели бы взаимодействовать.
     Трудно поверить, что  Блюхер и  впрямь не командовал. Возможно, с точки
зрения Сталина, он не был достаточно решителен. Почему?
     Едкая ирония заключена в симметрии ситуаций 1938-го и 1941-го.
     Прекрасный стратег,  Блюхер знал, что опасность нависла над  страной  с
запада и  конфликт  на востоке ей совсем  уж ни к чему.  Ему и  в голову  не
приходило  (если  приходило,  он  гнал эту  мысль), что  Сталин  провоцирует
японцев. Быть может,  жуткие расправы с лучшими людьми армии и  такую  мысль
возбуждали: провоцирует, чтобы  тут же замириться, но  свалить вину на него,
Блюхера, и таким  образом оправдать расправу с ним. Вот  маршал и держался в
стороне. А три года спустя сам инициатор приказа No 0040 повел себя и впрямь
позорно в  действительно начавшемся  вторжении,  принял его  за провокацию и
замер в страхе, не отдавая армии никаких приказов. Армия гибла, а приказа на
отпор не поступало. Сталин  разгромил собственную  армию и тем спровоцировал
Гитлера на агрессию. Да еще инициировал "Опровержение  ТАСС" от 14 июня 1941
года,  не  унявшее  Гитлера,  но усыпившее  страну  перед  лицом врага,  уже
изготовившегося  к  броску  вдоль  всей  западной  границы  СССР.   Вот  кто
саботировал отпор агрессору. Вот где были потери. Вот где была каша. Вот где
материально-техническая  база не  просто  не  была развернута,  но  глупо  и
позорно сдана наступавшему противнику, существенно  дополнив его тактический
арсенал.
     Снятый с должности и  отправленный  то ли в  Крым,  то  ли на Кавказ на
принудительный отдых, маршал много думал.  И додумался. В начале  октября он
написал письмо Сталину:
     "Все, что произошло, -- результат провокации... Мои парни грудью шли на
пулеметы японцев... Фриновского и Гоглидзе следует убрать с Дальнего Востока
и наказать..."
     (Это, впрочем, было сделано позднее. Наказали за неловкость...)
     Этим письмом  Блюхер обнаружил,  что, вдобавок  к  своей пассивности  в
конфликте,  догадался о причине его. А дальше - что? Значит, и об инициаторе
конфликта?
     Блюхера вызвали в Москву и 22 октября арестовали.
     В  статье излагается  вполне  благопристойная  версия  смерти  маршала.
Сломленный  пытками  (достижение! упоминание  о  пытках!)  Блюхер  6  ноября
признал себя виновным, а через два дня на допросе почувствовал себя плохо  и
... "Смерть наступила внезапно  от болезненных причин: от закупорки легочной
артерии  тромбом, образовавшимся  в  венах  таза.  Тромб  этот образовался в
результате недостаточной деятельности сердца на почве общего атеросклероза".
Это о маршале, 48-летнем  тренированном здоровяке. Не от побоев тромб, а  от
атеросклероза.
     Заканчивается  статья  и  вовсе  помпезно, причем  уже  не  цитатой  из
врачебного заключения, а, так  сказать, творчеством  самого журналиста: "Все
остальные  органы -- кожа,  кости, шея,  грудина  и  ребра --  по заключению
врачей были целы".  Ну вот, не переломали же ему все кости. Так и  рвется из
груди: "Великому Сталину -- слава!"
     Что ж, вернемся снова к альтернативному источнику:
     "Маршала  содержали в  Лефортово. Первый допрос  снимал свежеиспеченный
замнаркома  Л.П.Берия. Обвинения были тяжелые: связь с японцами с 1921 года,
намерение перебежать  к  ним  с  помощью  брата-летчика. Блюхер все отрицал.
Смерть наступила  9  ноября 1938 г. Путем  опроса  свидетелей В.В.Душенькину
(начальник Центрального архива Советской Армии. -- П.М.) удалось установить,
что  Ежов  собственноручно  застрелил  Блюхера  в своем  служебном кабинете.
Приговор сочиняли над трупом". (Рапопорт и Геллер, "Измена Родине").
     Конечно, если совесть не  цензор, писать можно все.  А  читатель такими
публикациями поставлен в  положение,  когда он сам должен  решать,  не  имея
надежного  критерия,  ибо решение  зависит  от фактов, которых у него нет, а
есть лишь ссылки тенденциозных журналистов на то, что факты общеизвестны.
     Нет, они не общеизвестны.
     Это  не  апология Блюхера. Маршал не был  безгрешен. Стратег,  он  рано
понял, что к  чему. На XVII-м съезде, согласившись фальсифицировать протокол
счетной комиссии, где значилось,  что против Сталина подан  лишь один голос,
он сделал  свой  выбор.  И  два  года  спустя  оказался введен  в  трибунал,
осудивший лучших его друзей.
     Нам  не  дано вообразить  степень потрясения, испытанного Блюхером  при
самоубийстве  Гамарника и ликвидации  первой восьмерки --  цвета  и  совести
армии. Можно лишь гадать о сокрушительной  силе  и глубине шока и о том, что
думали оставшиеся на воле. Большинство знало: их ждет та же участь. И мысль,
что  их выведут на позор, где они,  запуганные судьбой детей, жен,  матерей,
будут лгать и поливать себя грязью, приводила их в отчаяние.
     Вот  иная  версия  гибели  Блюхера,  трагизм  ее  не  уступает  по силе
библейским или древнегреческим сюжетам. Глаз,  выбитый Блюхеру, долгое время
фигурировал  в мучениях маршала почти символически. Но теперь стал  известен
смысловой вариант этого  символа.  На очередном  допросе,  после вымученного
признания, когда от маршала добивались  новых  имен  и  новых  признаний, он
схватил со стола следователя заточенный карандаш и выколол  себе глаз, чтобы
его,  изуродованного,  нельзя было  выставить  перед доверчивой  публикой на
очередном процессе. И тут же был пристрелен Ежовым.
     Такова изнанка трагедии маршала.
     В Англии Томас Мор спокойно  пошел на казнь, чтобы сохранить честь.  Не
зная  колебаний.  Почти  весело: когда-то  ведь и умереть  надо!  А  в  СССР
угодничество  довело  честного вояку  Василия  Блюхера до жуткого  поступка,
которым в последнем усилии он защитил свое достоинство.




     Высекание  искр  на Дальнем  Востоке  не прошло даром. После  оз. Хасан
японцы решили пощупать{38} северные подступы к СССР в другом месте.
     Конницы при Халхин-Голе не было.
     Конный генерал Жуков -- Сталину, докладывая о Халхин-Голе:
     "Если  бы в моем распоряжении не было двух танковых и трех мотоброневых
бригад, мы, безусловно, не смогли  бы  так быстро окружить и  разгромить 6-ю
японскую армию. Считаю, что нам  нужно резко увеличить в составе вооруженных
сил бронетанковые и механизированные войска".
     Производственная  практика приводит к правилу, которое не подводит: что
не  делается  быстро, не делается никогда. Если  в мирное  время это  звучит
радикально,  то  в войну приобретает  форму  императива: окружать  и громить
медленно невозможно.
     Операцию  Жуков  проводил  жестко.  А  оправдать  жесткость  (подчас  и
жестокость) во время, в какое писал свои мемуары, после ожесточенной войны и
жестокой  чистки,  было  мудрено:  страна  болела  разоблачениями  и  кипела
негодованием.
     Между тем,  если командира  судят  за то,  что он  жертвует батальоном,
чтобы спасти полк, это нонсенс. Багратиона не  судили за Шенграбенское дело.
Его  славили.  Иногда  приходится  подставить  свои войска,  чтобы  измотать
противника и  затем свежими резервами  его,  измотанного, разгромить. А  как
будут выглядеть подставленные, можно себе представить.
     Вот  жуковская  жестокость  под  Халхин-Голом   в  пересказе   генерала
П.Григоренко:
     Жуков  назначал командиров в  части и подразделения, и  они должны были
добраться туда без провожатого до  наступления рассвета. Добравшийся вступал
в командование и шел в бой. Не добравшийся шел под трибунал.
     Голая  степь,  спросить  не  у кого.  Да  никто  и не  знает,  операция
готовится  в  строжайшей тайне.  Указателей на  дорогах нет.  Идет или  едет
такой, согласия  у  него не спрашивали,  когда назначали,  а он, может, и не
рвался  командовать,  просто  подошел  по  рекомендации  начальства  или  по
собственному  бравому  виду,  попался новому  командующему  на глаза,  его и
назначили. К утру быть в части. А он заблудился, попал в  другую. За это под
трибунал?
     Но на  войне как  на  войне. Жуков не мудрствовал,  он руководствовался
поговорками   и   пословицами.  "Назвался  груздем  --  полезай  в   кузов".
Производишь впечатление --  значит, хочешь его производить. Сам он не только
выглядел  браво, он  бравости этой  соответствовал. И от других требовал. Не
соответствуешь -- значит, обманываешь  выправкой.  Вояка направление найдет,
днем ли, ночью, как всегда находил  его Жуков. Если не нашел  -- какой же ты
командир? Ты и в бою поведешь войска не в ту сторону.
     Жуковский  метод назначения командиров  под  Халхин-Голом  был  скрытым
конкурсом на командные должности.
     Сурово? А  не  сурово  по  отношению  к солдатам  назначать командирами
лизоблюдов, ничего не умеющих, но страстно желающих командовать?
     Нелепо идеализировать Жукова. Еще нелепее  изображать  его  примитивным
солдафоном.  В  замкнутости  своей  он  был изрядно сложен.  Гуманистом  он,
разумеется,  не  был, он полководцем был. Притом в стране, где десятки тысяч
отборных офицеров уничтожены были без вины в мирное время только потому, что
умны  были.  Ему  ли,  сыну  такой   эпохи,  с  его  (все  же!)  кругозором,
церемониться со всякими во время военное?
     Он  понял и  другое:  настало время,  когда  вопрос  цены не  ставится.
Ставится лишь вопрос выполнения.
     А с 22 июня  1941 года и  способа иного  не стало, как  сбивать  график
наступающего  вермахта любыми мерами. Поскольку к вождю  и  не  подступиться
было с  планом  маневрирования, если это  связано  было с временной хотя  бы
потерей территории,  считаться  с потерями или  даже  считать потери стало и
вовсе нелепо.
     Халхин-Гол -- синоним понятия "военное искусство".  А  искусство -- это
не совсем то, что мастерство.
     Искусство = мастерство + вдохновение.
     Халхин-Гол  был  вдохновенной  операцией от  начала и  до  конца --  от
момента, когда Жуков прибыл в  Тамцак-Булак (мои  заметки на  полях мемуаров
маршала  -- "Цаца и  Барманцак". Так  назывались  озера,  в  районе  которых
концентрировались войска для  Сталинградской операции. И  окружил  Жуков под
Сталинградом тоже 6-ю армию... Почти мистические созвучия и совпадения...) и
(не без едкости) спросил  командира 57-го  Особого корпуса Фекленко, считает
ли  тот, что можно за  120 километров от  поля боя управлять войсками,  и до
момента,  когда,  докладывая  Сталину о  завершении операции, упор сделал на
трудностях  со  снабжением,  с  тысячекилометровым   кругооборотом  машин  и
колоссальным  расходом  бензина,  который  также  надо  было  доставлять  из
СССР{39}.
     Именно  в  этой  связи  единственный раз  поминает  Жуков  командарма-2
Г.М.Штерна, своего начальника и  командующего созданным для  Халхин-Гольской
операции Забайкальским  фронтом. Упоминание стоит того,  чтобы  привести его
целиком:
     "В преодолении этих трудностей нам хорошо  помог  Военный Совет ЗабВО и
генерал-полковник  Штерн со своим  аппаратом. Большую  неприятность  (так  в
тексте.  -- П.М.)  причиняли  нам  комары, которых  на  Халхин-Голе  великое
множество.  По  вечерам  они   буквально  заедали   нас.   Японцы  спасались
специальными  накомарниками.  Мы  их  не  имели  и  изготовили   с   большим
запозданием".
     Так-то. В  одном  абзаце  и об участии Штерна в  операции, и о комарах.
Соизмеримые, так сказать, факторы.
     При всем уважении к памяти маршала позволю себе заметить, что это место
"Воспоминаний" карикатурно-далеко от  истины. Комары  и впрямь  заедали,  но
командарм-2 Штерн, тоже заедаемый комарами, руководил не только шоферами, но
и авиацией, и, в конечном счете, всей фронтовой группой Жукова.
     Полковник  Никитин,  читавший  нам  курс  "Автомобильные  перевозки", с
восхищением пересказывал детали,  ныне,  вероятно, уже  забытые.  Прибыв  на
место и  изучив обстановку, Жуков  велел ночами  забивать  колья, создавая у
противника впечатление,  что переходит  к  длительной  обороне.  Отправил  и
радиодепешу,  которую  японцы,  конечно  же,  перехватили:  "Шлите  валенки,
рукавицы, полушубки". И -- ударил.
     Да. Но ударил-то после того, как план его был представлен командованию,
рассмотрен и  одобрен.  А  в  этом  Г.М.Штерн  не  мог  не  участвовать,  он
аналогичную  операцию за год до  Халхин-Гола разрабатывал и  проводил на оз.
Хасан в качестве начальника штаба  ОКДВА. О вкладе его в замысел Халхин-Гола
лишь Жуков мог поведать. Он  этого  не сделал.  Симонову  буркнул об эпизоде
сражения, когда  потери  смутили  Штерна,  и он  заколебался, но предоставил
Жукову  свободу  действий. И  все.  Комары, вишь,  докучали.  И  бензину  не
хватало, ну, Штерн помог...
     Толчея на служебной лестнице...
     Ожесточение  боев  при  Халхин-Голе  мало  чем  уступало  боям  Великой
отечественной.  Но  отношение к пленным было иным.  Наилучшее описание боев,
одновременно образное  и  краткое, оставлено свидетелем  Халхин-Гола  Конст.
Симоновым:
     "Земли  и бревен взорванные глыбы;  кто не был  мертв, тот был  у нас в
плену." ("Кукла". Выделено всюду мной. -- П.М.)
     "Самый  храбрый  не тот, кто,  безводьем измученный, мимо нас  за водою
карабкался днем, и не тот,  кто, в боях к равнодушью  приученный, семь ночей
продержался под нашим огнем." ("Самый храбрый")
     "Там, где  им  приказали командиры, с  пустыми  карабинами в руках  они
лежали мертвые, в мундирах,  в заморских неуклюжих башмаках... Ждя  похорон,
они смотрели  в небо, им  птицы не выклевывали глаз... Еще вчера в батальные
картины художники, по  памяти отцов, вписали полунощные равнины и  стаи птиц
над  грудой  мертвецов.  ...Мы, люди, привыкаем ко  всему, но  поле боя было
слишком страшным: орлы боялись подлетать к нему". ("Орлы")
     "Да, нам далась победа нелегко.  Да, враг  был храбр. Тем  больше  наша
слава". ("Танк")
     Под Халхин-Голом  не  хватало командиров,  но  воевали  еще  солдаты  и
старшины блюхеровской выучки. Им противостояли отборные японские войска.
     Г.М.Штерна  Сталин принял  отдельно.  Штерн  был  ему  к  тому  времени
известен  и  как победитель  японцев  на оз.  Хасан  и  как  главный военный
советник СССР  в  Испании.  И Штерн  и  Жуков  за Халхин-Гол  одинаково были
удостоены (следую штампу) звания Героя Советского Союза.
     Воспоминаний Штерна о приеме у Сталина нет...
     Жуковский доклад был  докладом полководца.  Этим докладом  комкор Жуков
представился Сталину. И Сталин принял доклад и не забыл его.
     Со своей стороны, и Жуков был потрясен Сталиным: его негромким голосом,
конкретностью,  осведомленностью в военных вопросах (а вот этой  фразы Жуков
не писал.  См. "Воспоминания и  размышления", М., 10-е  изд.,  1993 г., стр.
287), вниманием, с которым Сталин слушал. Но больше всего молвой о нем.
     Еще бы! Страшный человек, сардар. А тут  -- солдат,  на глазах которого
Большой Сардар перерезал командармов, чьими подвигами солдат восхищался. Еще
и засадить  могли солдата, и его судьба висела на волоске, и "телеги" катить
заставили на бывшего начальника, на одного из легендарных. Как не оробеть...
     Но все обошлось как нельзя лучше.
     -- Теперь у вас боевой опыт,  -- сказал  Сталин. -- Принимайте Киевский
округ и свой опыт используйте в подготовке войск.
     Киевский округ. Киевский особый. Якировский округ.
     И вручил его Сталин Жукову, а не Штерну, командовавшему всем специально
созданным для операции Забайкальским фронтом.
     А Штерна вернули  к его обязанностям начальника штаба  Дальневосточного
фронта.
     Пока еще ничего, да? Ничего, что  покончили с собой Гамарник и Горячев,
ничего, что  застрелены  Якир,  Тухачевский,  Уборевич,  легендарный  рейдер
Примаков и  учитель героев Вайнер. Найден Жуков, разбил японцев  и  назначен
командующим КОВО. Грамотный Штерн не сгинул, он на Дальнем Востоке...
     Страшная быль Сталинграда все еще впереди.


     Лето 1940 года  мы  с  Г.К.Жуковым провели в Киеве:  он на  Банковой, в
штабе Киевского особого военного округа, я в десятке  кварталов  от  него, в
нашей крохотной коммуналке на углу  Львовской  и Обсерваторной, "на западном
стратегическом   направлении".   Июнь  был  солнечный   и   тревожный.   Шло
присоединение братских  прибалтийских  республик, шло  тихо-мирно,  а  вот с
Румынией вдруг сделались осложнения из-за Бессарабии  и  Буковины.  Вечерами
стали объявлять учебные  тревоги. В домах зажигали синий свет,  редкие тогда
машины  скользили с погашенными фарами, выли сирены. Этого я  не  переносил.
Синий свет доводил меня до истерического состояния. (Уже взрослым я  узнал о
магических  свойствах  синего света,  он не  меня  одного доводил.)  Я болел
коклюшем и кашлял до рвоты. Мама, возвратясь с работы, брала меня и  увозила
на Труханов остров --  дышать  чистым днепровским воздухом, так рекомендовал
д-р Векслер  (ему,  как и  большинству киевских евреев, жить  оставалось  до
оставления  Красной  Армией  Киева,  чуть больше  года.)  Коклюш  помог  мне
разминуться  с  большей  частью   учебных   тревог.  А  в  начале  июля  все
успокоилось, и мы выехали на дачу в Пущу-Водицу.
     Впрочем,  и Георгий  Константинович в городе не  засиделся. В  июне, во
время  этих учебных воздушных тревог, он объезжал  воссоединенные территории
западной  Украины  (теперь это  название уже смело можно  писать с маленькой
буквы.)  В  районе   Тернополя,  Львова,  Владимира-Волынского,  Дубно  была
проведена крупная  командно-штабная полевая поездка со средствами связи, что
в переводе со специфического военного языка на разговорный русский означает:
штабные маневры.
     "Учение  показало, что  во главе  армий,  соединений  и их штабов стоят
способные  молодые  офицеры и генералы.  Правда, они  нуждались в  серьезной
оперативно-тактической подготовке, так как лишь недавно получили повышение с
менее значительных должностей." (Выделено мной. -- П.М.).
     Толмачить здесь, к сожалению, нечего. Сказанное означает, что  во главе
армий  стоят  крепкие  хлопцы,  не дураки,  но и  не  командиры,  коль скоро
нуждаются в серьезной оперативно-тактической подготовке.
     Впрочем,  штабными  учениями дело не  ограничилось. В июле  был  создан
Южный  фронт в  составе  трех  армий  для  оккупации  Бессарабии и  Северной
Буковины. А чтоб румыны не  увезли свое добро  с оставляемых земель, на реку
Прут, на  границу,  командующий округом  решил  высадить воздушный  десант в
составе  двух  бригад.  Сказано  --  сделано.  Выбросили  десант,  чем  КОВО
подтвердил, что еще не разучился делать это, не  все ученики Якира  погибли.
Посему командующий военно-воздушными силами округа (нет, в означенное время,
27 июня 1941 года,  уже Юго-Западного фронта!)  генерал-лейтенант Е.С.Птухин
отправлен был вскоре в последний полет к звездам.
     А румыны бежали, конечно, бросив оборудование своих фабрик и заводов, и
не   только   его,   но   и  армейское   вооружение,   так   что  Верховному
Главнокомандованию под Сталинградом два года спустя не надо было гадать, где
нацеливать решающие удары. Но надо же было допустить врага под Сталинград...
     Между  тем враг, пока еще потенциальный, как  раз в это время сокрушает
на  Западе естественного союзника, обойдя танковыми клиньями линию Мажино --
ну совсем, как сделал  это  Жуков под  Халхин-Голом,  только  в  грандиозных
масштабах.
     Тут бы потенциального и долбануть с тыла!
     Куда там,  руки  коротки.  И не тем заняты.  Да еще  после  только  что
завершившейся финской войны...
     Недооценил Сталин Гитлера.
     А ведь гигантского ума не требовалось, чтобы понять, что Гитлер недолго
станет  сидеть,  как  зерно,  между  жерновами  на  западе  и  востоке.  Что
решительную операцию  против Франции начнет не позднее лета сорокового года.
Так нет  же, вождь растратил  силы и время  на территориальное  крохоборство
вместо  того, чтобы  решать  вопрос радикально и  избавить народ  от  войны,
которая  никогда  не  изгладится  из памяти.  И  кто-то  еще говорит  о  его
стратегическом гении!
     Думая  так,  я все еще  полагал,  что  мощь  советских  военных парадов
демонстрировалась миру как "не тронь меня!", а  не как "падите ниц!" Все еще
исходил  из  оборонительной концепции, все верил, что сталинский  СССР перед
войной был миролюбивой державой...
     Как наивно...
     Поведение Сталина вдохновлялось  иными целями.  Чтобы  объяснить их,  в
первом  издании  этой книги я наивно отсылал читателя  к  делавшемуся модным
Резуну-Суворову, к стыду своему не предвидя эволюций,  которые совершит этот
господин  Товарищ. После выхода  в свет  его  книжонки "Очищение"  (так  г-н
Резун-Суворов расценивает чистку) своего читателя я уже к нему не отсылаю, а
по мере сил  объясню все сам  --  когда  дело дойдет до секретных протоколов
русско-германского пакта.
     Но  пока  мы в  сороковом  году,  и,  хотя  протоколы уже существуют  и
действуют  вовсю,  мы  о  них ничего  не знаем. И когда Жуков писал мемуары,
обмолвиться о сталинской агрессивности было ни-ни. Страна не признавалась. И
мы, ее граждане, с негодованием отвергали такую возможность.
     Почему?  Ведь тем ответственность мы взваливали на себя. И  агрессивную
политику можно  было именовать не сталинской, а советской. Ведь так не было.
Или было? Желали  мы захватов? подсознательно? сознательно?  Новых советских
социалистических республик?
     Кто бы ответил честно на эти вопросы?  Дети? Мы в своем детском саду No
31  гор. Киева,  что  располагался  на  ул.  Воровского, ликовали  по поводу
воссоединения братских народов и, думаю, еще больше возликовали бы по поводу
воссоединения со  всем  международным  братством рабочих.  Детей  не  судят,
особенно если они впитали это из воздуха. Кого судить  за  воспитание  таких
политически зрелых детей?
     А как еще могли нас воспитывать после гибели лучших людей государства?
     После   ужасающего  головосечения  1937-39  г.г.   тихому   моему  папе
предложили  вступить в партию. Отказаться? После того, как убили всемогущего
Якира,  который так стал популярен всего за  три  года жизни в Киеве?  После
исчезновения лучших работников  трикотажной  фабрики им. Розы Люксембург, на
которой отец проработал много лет и хорошо знал цену как арестованным, так и
заступившим  на  их   место?  Мог,  конечно.  Перестал  бы  спать  ночами  и
прислушивался  к  шагам  на  лестнице,  как  многие   другие,  которым  тоже
предлагали в свое время вступить в партию и которые  не вступили.  Которым и
не предлагали вступать. Которые вступили, но и это их не спасло. Он вступил.
Предпочел  отсрочку.  (Так он  и  оставался в партии пассивным ее  членом до
самой эмиграции в 1979 году.)
     В  комнатенке  нашей  на  парадной  стене,  где висят  обычно  портреты
предков, повисли портреты Ленина и Сталина, вырезанные из какого-то журнала,
возможно,  из  "Огонька",  и  я  отлично  помню не  только  эти  изображения
приятного зеленоватого оттенка с заметным типографским растром, но и то, как
отец  обрамлял их,  подложив под  стекло и  аккуратно  оклеив  края  плотной
желтоватой  бумагой.  Эти  фото  на  стене  служили  наивным  свидетельством
благомыслия  и  благонадежности  нашей семьи.  Да  она и  была благонадежна.
Родители   не   вмешивались  в  то,  что  делала  держава  с  нашим  детским
мировоззрением. Не  мешали ей растить  нас патриотами, управляемыми по радио
(телевидению)  и готовыми на любые подвиги. Не было у нас в семье разговоров
на политические  темы.  Отец, придя с работы,  быстро  прочитывал  газету от
первой строки до последней, внимательно и  молча. Эта привычка сохранилась у
него на всю жизнь...

     Но вернемся к Жукову. Да не в 1940-й, а еще на два года раньше, когда

     "... мы были  готовы  помочь Чехословакии. Авиация и танки находились в
боевой  готовности.  В  районах,  прилегающих   к  западной  границе   СССР,
сосредоточилось  до  40  дивизий. Но  тогдашние правящие  круги Чехословакии
отказались от этой помощи, предпочтя позорную капитуляцию".

     Громко сказано. А  позволить сорока  советским дивизиям  вторгнуться  в
Чехословакию под предлогом защиты чехов --  не капитуляция? Это при том, что
Хрустальная ночь  еще не  хрустела  битым стеклом,  да  и  по прочим статьям
Германия еще  ходит  в цивилизованных, а  сталинское  варварство  всему миру
известно,  жажда экспансии тоже,  чистка в разгаре, вождь  своих уничтожает,
пожалеет ли он чужих?
     И просто негде приклеить  тот факт, что именно через Бенеша, президента
Чехословакии,  переданы  были Сталину какие-то  документы,  компрометирующие
военных, после чего и  развернулась  невиданная вакханалия репрессий. Бенеш,
конечно, не знал,  что это папка фальшивок и  что Сталин на процесс  военных
представить ее не решится. Да,  может, она для одной только заграницы и была
сфабрикована,  эта  папка. Для  ее  ведома. Чтобы Запад  знал о деле.  Чтобы
авторитетный лидер  Европы ее  представил. Чтоб  узнал, что армия и  вождь -
враги  между собой.  А  раз так,  то  на  помощь  Красной  Армии в вероятном
противостоянии  с Германией в  связи с  Судетской проблемой рассчитывать  не
приходится. Вот как Гитлер использовал Сталина - в обмен на дружескую услугу
по  фабрикации  фальшивок. Недоказуемо?  Да  ведь само  собой напрашивается.
Дьявольский замысел цели достиг. Бенеш  узнал. И на 40 советских дивизий  не
рассчитывал: "Такой стране верить? такой армии?"
     "Воспоминания  и  размышления"  опубликованы  в  1969  году,  вслед  за
вторжением в Чехословакию и попранием "Пражской весны". Трудно разобраться в
"Воспоминаниях"  -- где  писал Жуков, а  где  его  политправщики,  которые и
святое и грешное мазали одним цветом...
     Но это между делом.
     "Летом  и осенью 1940 года в войсках Киевского особого  военного округа
шла  напряженная боевая подготовка. ...  При  этом  учитывался опыт действий
немецко-фашистских войск,  накопленный в  ходе боевых  действий против  ряда
европейских  государств.  Вторая  мировая  война  была  в  то  время  уже  в
разгаре..."


     ... началась, по общему мнению, подписанием Русско-Германского пакта --
так называют его во всем мире -- о ненападении.
     Смысл пакта ясен был и участникам его и жертвам.
     Отныне тыл Германии казался обеспечен. Тыл СССР не вполне: затеянное на
Дальнем Востоке волнение еще клокотало. Битая Япония известна была упорcтвом
в достижении целей и преуспевала  в  Китае (что и  спасло Сталина от второго
фронта -- японского. Япония решила идти на  юг, где уже обозначился успех, а
не на север.)
     Англия и Франция ужаснулись Германии, перед ней Польша распластана была
теперь, как жертвенный телец.
     СССР оставался угрозой  лишь потенциально.  О войне с вермахтом Красная
Армия и помыслить не могла, но для удара в спину Польше не много было нужно.
И  Гитлер  рассудил:  захватывать  всю  Польшу слишком долго, кампания может
затянуться, англичане могут вмешаться и атакуют совместно с французами (если
вообще осмелятся выступить за поляков, что возможно, но  сомнительно). Войны
на  два фронта  Германии не  выдержать,  это уже  было, но больше не  будет.
Жадный  Сталин  не  сумеет  противиться соблазну, он  польстится на  остаток
Польши и прикончит ее, избавив Германию от необходимости шагать  так далеко.
Аграрных восточных районов Гитлеру не надо, пусть  Сталин пока забирает их в
награду  за  помощь  в молниеносной ликвидации  Польши. Ее  важно  разодрать
прежде, чем союзники успеют проморгаться. Дальше видно будет.
     На англо-франко-советских военных переговорах в  Москве в  июле-августе
1939 года  вопрос о пропуске  советских войск через польскую территорию стал
воистину камнем преткновения. Польша к  советской помощи была расположена не
более Чехословакии. И это в виду нависшей германской угрозы!
     Все  боялись  всех. Шла  коварная  игра  натравливания  друг  на друга.
Историки ищут виноватого, но искренним не был никто, все действовали в своих
интересах. Все же важно отметить, что весной и даже летом этого рокового для
нее года Польша отказалась быть союзницей Германии в войне против СССР. Этот
вариант был для Гитлера наилучшим: провести войска через Польшу к  советским
границам  означало покончить заодно  и  с  Польшей.  Но  Польша  не пошла на
капитуляцию.  Не верила  ни  способности  Гитлера  сокрушить Россию, ни  его
верности договорам. У Польши просто не было выбора.
     Англия  и Франция защищали  свои приобретения  и тоже не во  всем  были
едины.
     Италия и Япония захватывали все в радиусе досягаемости.
     Сталин  готовил  мировую   революцию  (так  он  вслух  называл  мировое
господство),  а  пока желал наложить  лапу на  Восточную  Европу, оставшуюся
после Мюнхена, на Балканы, на проливы, на Иран и зону Персидского залива.
     Гитлер  целеустремленно  шел к  овладению планетой,  и союзники его уже
тогда  были  пронумерованы в качестве жертв.  СССР  был из первых,  фюрер не
лицемерил в "Майн кампф". И вдруг вмешались Англия с Францией. Такого Гитлер
не исключал, но это стало для  него новостью крайне  неприятной  и  все-таки
неожиданной.
     Это был первый просчет фюрера. Европа все же не смолчала.
     Выше я  помянул Чемберлена{40}. Дескать, он совершил всего одну ошибку,
которой ему  не простили. А Сталин просчитался  многократно, но -- тиран! --
остался у власти.
     Так вот,  в  политическом  плане  Невилл Чемберлен не совершил  ошибки,
подписав Мюнхенское соглашение.
     Знаю, что это утверждение не  встретит симпатии у чехов,  которых нежно
люблю. И не  люблю собственной оценки  Мюнхена. Хотя  бы потому  что за него
пришлось все же платить, если и не сразу, то потом, к тому же дороже. Но это
было  потом, это  была отсрочка, которую  так любят  политики. Да  и  на всю
вообще проблему можно было глядеть под иным углом зрения.
     Англия идеологически  была  врагом СССР.  В  Англии  не было и  подобия
Французской  коммунистической партии. В Англии царило  предубеждение  против
коммунизма,  а это куда больше, чем неприятие. Династия находилась в родстве
с уничтоженным домом Романовых. И Чемберлен был врагом коммунизма. Полно-те,
какой же  здравомыслящий западный политик не был? Черчилль? Да он  в  1918-м
неистовствовал пуще  всех. А теперь  пришла  пора использовать одного  врага
против другого.
     Мрачная ситуация выбора между  гитлеровской Германией и сталинским СССР
описана поговоркой -- "между Сциллой и Харибдой".  Было разумно дать  одному
чудищу  пожрать другое. И  Чемберлен не препятствовал повороту  Германии  на
Восток.
     Не то Франция. Франция и сегодня не забыла свою Великую революцию и все
еще празднует День Бастилии. Франция теснее была связана с Россией. Франция,
духовно  близкая  католичке-Польше,  чувствовала  себя ответственной  за  ее
судьбу.  Наконец, Франция,  как союзник Англии  и ее  форпост на континенте,
давила на английскую политику традиционным антигерманизмом.
     Чемберлен был профессиональным политиком. Беда его в том, что он не был
последователен. И не  так  тверд, чтобы противостоять французским партнерам,
английским патриотам и всяким оппозиционерам. И принципам порядочности тоже.
Гитлер  ведь  становился  омерзительнее  с  каждым  днем.  Перед  всем  этим
Чемберлен не устоял.
     Мюнхенские соглашения были  мудрым шагом в интересах британской короны,
они отражали германскую  экспансию от  Западной Европы на  Восток.  Если  до
чистки Гитлер  просто не посмел бы напасть на СССР, то и после чистки трудно
было ожидать, что из схватки с Россией вермахт выйдет столь  же сильным, как
до вступления  в нее.  За  это  время  Великобритания могла приготовиться  к
войне. Это было бы  мудро. Чемберлен, в отличие от Сталина, оказался хорошим
стратегом, но слабым тактиком. Ему бы пропускать Германию на восток, уступая
ей территорию за территорией так, чтобы привести рейх  к советским границам.
Англия не готова была к  войне,  такой поворот был  ей  выгоден.  Это  могло
состояться уже в 1936 году,  когда. в обход Версальских соглашений, подписан
был  Морской пакт,  по сути  разрешивший  Германии строительство флота. Пакт
вбил серьезный клин в отношениях между Англией и Францией.  Но  могло  зайти
куда  дальше.  Миротворческие  усилия  прогерманских  кругов  не  только  не
прекращались,  но  даже  усилились,  когда  бомбы  уже  сокрушали  Лондон  и
Ковентри. А в 1939-м,  в  конце августа, то есть уже после заключения Пакта,
обсуждались  детали  тайного  перелета  Геринга  для личных и сверхсекретных
переговоров   на   самых   верхах  английского   руководства.   Ради   этого
планировалось под благовидным предлогом удалить с виллы даже прислугу.
     Логичность  людской деятельности в целом и каждого человека в частности
не  может  не вызвать  скептицизма. Многие самоубийцы  последний день  жизни
начинали утренней гимнастикой  и приемом лекарств. Но и при  таких абсурдных
сочетаниях долговременные движущие мотивы могут и должны быть выделены.
     В последний миг что-то заело. Архивы еще закрыты, и историки до сих пор
не  возьмут в толк, что происходило в правительстве в роковые и  счастливые,
как  оказалось,  для  человечества  дни конца августа  1939  года. Некоторые
полагают,  что в какие-то  критические  часы правительство  просто  потеряло
контроль над событиями.
     Фраза красива  и загадочна. А  на деле? Франция увлекла Англию? Значит,
отвращение к Гитлеру перевесило неприязнь к Сталину.
     Вполне возможно.
     Да.  Но  возможно и  другое:  Чемберлену  могло  не хватить  еще одного
уикэнда, чтобы покончить с  колебаниями.  Он ведь очень хотел развязаться со
своими обязательствами Польше. Не успел...
     Думается, имя Чемберлена будет поминаться не как имя того, кто пошел на
Мюнхен, но того, кто не пошел дальше.
     Гитлеру  было безразлично,  с какой стороны  защитить  тыл. Он  охотнее
сблизился  бы с англосаксами и даже принял  бы их в арийскую семью, генетику
англосаксонскую он  уважал и снобски ей  завидовал. Но генетика генетикой, а
политика политикой, и он зондировал восток.
     Никто не проявлял желания сотрудничать с нацизмом, как и с коммунизмом.
Какое из зол меньше?
     Пока Чемберлен  колебался,  Сталин  сказал "Да!",  что и привело мир  к
одной   из  высочайших  страниц  истории   человечества  --   к  выступлению
англо-французской коалиции в защиту Польши без всяких для коалиции выгод, из
чистого принципа и в состоянии полной неготовности к войне{41}.
     Дойди Гитлер до  советских  границ вне  состояния войны с  Западом, он,
естественно, двинулся бы дальше, на восток. (Затем-то и  собирался Геринг  в
полет.) Но  Сталин был уверен,  что союзники  Польши  останутся верны  своим
обязательствам. Этим показаниям своей разведки ему выгодно было верить, и он
им верил.  (И здесь тоже был на волосок от просчета...)  "Надул Гитлера!" --
ликовал  он  после  подписания  пакта.  Он  думал,  что  получил  время  для
подготовки к вторжению в Европу.
     И Гитлер был счастлив.  Он опасался союза Англии  и Франции с Польшей и
Россией, тут-то  ему и вовсе не  было  бы  ходу.  А Геринг,  который все еще
собирался лететь на  переговоры в Англию, сплясал на столе танец восторга по
поводу соглашения со Сталиным.
     Пакт был подписан 23 августа 1939 года.
     Многие все еще любопытствуют: кто же  кого надул --  Сталин Гитлера или
Гитлер  Сталина.  Над  десятками  миллионов  военных жертв  это  недостойная
постановка вопроса. Вожди обманули друг друга. Но прежде всего обманули свои
народы, все  эти  миллионы натравленных  ими  друг на друга,  умерщвленных и
искалеченных физически и духовно.  Уже летом 1941-го победоносного года было
немало  случаев  самоубийств среди  солдат вермахта, вовлеченных в  скотскую
ликвидацию детей и  старух на  захваченной  территории.  В  ответ  вспыхнула
ненависть, неописуемая словами и вредящая сознанию. Война вообще худое время
для человечности,  но эта  война  такое  вызвала  озверение,  воспоминания о
котором  даже  теперь,  много  лет спустя,  невыносимо постыдны  и  вызывают
истерическую реакцию.
     1  сентября 1939 года  Германия  вторглась в Польшу. Эту  дату  принято
считать началом Второй мировой войны.
     Это не  так.  Еще  и  тогда Европа могла не очнуться от дремы,  если бы
Чемберлен  был настолько бестрепетен,  что  заявил: нам  нет до этого  дела!
пусть раздерут Польшу! пусть упрутся лбами! пусть два  демона уничтожат друг
друга! Мы выступим в конце.
     Он  этого не  заявил. 3 сентября  1939 года Англия  и Франция  объявили
войну Германии -- великий в истории человечества шаг.
     Вторая мировая война началась.
     Но -- без военных действий на западном театре.
     И Чемберлен заработал репутацию простака.
     Англичане,  конечно, не  простаки и  никогда ими  не  были.  Но  бывали
рефлектирующими  интеллигентами. Симпатичная черта. Когда думаешь, что могло
случиться, будь Чемберлен пожиже в принципах, озноб пробирает.
     Странная война... А что в ней странного? Ни Франция, ни Англия к началу
военных действий готовы не были.
     Жуков цитирует  показания в  Нюрнберге  начальника  штаба  оперативного
руководства вермахта генерала Йодля:
     "Если мы еще в  1939 году не потерпели  поражения, то  лишь потому, что
примерно 110  французских и английских дивизий,  стоявших во  время войны  с
Польшей  на Западе  против  23  германских  дивизий,  оставались  совершенно
бездеятельными".
     Вот как? Но летом 1940 года ситуация  повторилась. В  стиле Йодля можно
сказать:  "Если  мы  повторно не потерпели поражения  в 1940  году  во время
кампании  в Европе,  то  лишь потому,  что примерно  110  советских дивизий,
стоявших во время  войны с Францией и Англией  против 30 германских дивизий,
оставались бездеятельными".
     За цифры не ручаюсь, но  сути  дела это  не меняет. Даже  и фраза такая
была,  возможно,  Йодлем произнесена,  если не  в  зале суда, то в кулуарном
общении.
     Правомерен ли упрек советским военным, что в 40-м  они  упустили момент
для нанесения удара, потому что  существовал эфемерный договор с Гитлером? В
той же степени, в какой  Жуков вправе упрекать французов и англичан. Красная
Армия  ни в малейшей мере не  подготовлена была  в то время к наступательной
войне с таким противником, каким виделась (и оказалась!) Германия.
     Не  военные  выбирают момент для удара.  Это дело политиков.  Просто  в
1940-м Сталину это не было нужно. Оказаться в результате победы лицом к лицу
с союзниками над разгромленной Германией? Это уже было в 1918-м.
     Это повторилось в 1945-м. Но какой же ценой...
     Вторая мировая война в  том раскладе сил, в каком началась, не  привела
бы к таким потерям, ударь Франция  с Англией  по Германии  летом 1939-го или
СССР по Германии летом 1940-го.
     Союзники не сделали этого по неготовности армий и боязни потерь. Сталин
не сделал намеренно. Потери его не смущали. Он ждал окопной войны на Западе,
чтобы ударить Гитлеру в спину, и не сумел перестроиться, когда Франция пала.
Он не понял, что очередь за ним самим.


     "В  конце  сентября  1940  года  из Генерального  штаба  было  получено
сообщение о том, что в  декабре в  Москве по  указанию Центрального Комитета
партии (выделено  мной. Как тут не вспомнить  жуковскую  колкость  о царской
армии,  где мозгом  был  Генеральный Штаб...  -- П.М.)  состоится  совещание
высшего  командного  состава  армии. Мне поручался доклад на  тему "Характер
современной наступательной операции."
     Батюшки, да ведь триандафилловская же тема!
     Жуков отмечает, что в  материалах, подготовленных  для игры  Генштабом,
были отражены  последние  действия  немецко-фашистских  войск в  Европе.  На
западном стратегическом направлении (Белоруссия) "синие" ввели в наступление
более 60  дивизий, тогда как восточные "красные" оборонялись силами более 50
дивизий.
     Жуков играя за "синих", должен был проиграть.
     "Игра изобиловала драматическими моментами для восточной  стороны.  Они
оказались во многом схожи  с теми, какие возникли после 22  июня  1941 года,
когда на Советский Союз напала фашистская Германия..."
     Многоточие  не мое -- жуковское. Неизвестно, знал ли Жуков, когда писал
мемуары, что драматические моменты были  предсказаны  Тухачевским  в его так
называемых показаниях,  в  самооговоре  ради  защиты  близких.  Теперь  этот
самооговор  известен как  "Завещание маршала  Тухачевского". Быть может, это
"Завещание"  и   обыгрывалось  на  карте:  Тухачевский  предсказал  характер
действий немцев в грядущей  войне - от  района  главного удара и до развития
событий на направлении этого удара.
     Игра    окончилась    поражением    "красных",    за   которых    играл
генерал-полковник Д.Г.Павлов.  Сталин  был обозлен.  Были  сделаны  толковые
доклады,   самый   острый  из   них   начальником   ВВС  генерал-лейтенантом
П.В.Рычаговым.  Толковые  доклады  раздражали  вождя:  они обнажали  глубину
провалов в подготовке войск.
     Отрываясь от  жуковских воспоминаний, надо отметить  не только толковые
доклады, но  и  замечания с мест, шедшие  вразрез  со  взглядами  Жукова, но
послужившие  уроком этому  военному гению,  который никогда не  давал повода
заметить, что чему-то научился у младших или даже равных по званию. В данном
случае имеется в виду  реплика  генерал-лейтенанта П.Л.Романенко,  командира
1-го мехкорпуса. Окончивший две военные академии, из них академию им. Фрунзе
еще в пору ее расцвета, в 1933 году, этот ученик Триандафиллова по сути дела
прочел  собравшимся   лекцию  о   правилах  применения  танковых  таранов  и
взаимодействии родов войск. Особенно упирал  Романенко на прикрытие танков с
воздуха.  Ответа на его выступление не  последовало. Летом сорок первого все
попытки парировать танковые клинья  вермахта  советскими танками подавлялись
немецкой  авиацией. Она просто  не допускала  лишенные воздушного  прикрытия
советские танковые колонны до поля боя.
     На другой день после разбора игры Сталин вызвал Жукова и сказал, что он
назначен начальником Генерального штаба вместо Мерецкова.
     Мерецкова  вскоре посадили.  Вождь  вспомнил,  что тот  был начальником
штаба у самого Уборевича. Рычагова тоже посадили и уничтожили. И еще многих.
Лучших. В самый канун войны. Уму непостижимо.
     "Вечером  того  же дня я выехал  в Киев,  чтобы  оттуда  отправиться  в
Москву. Откровенно говоря, ехал с тяжелым настроением..."
     Еще бы. Назначение было  такого рода, как и собственные  его назначения
при Халхин-Голе. К тому же он знал, что ему предстоит в чисто деловом плане.
Всегда на глазах. Да на чьих... Очередной кандидат на  посадку. При том, что
ответственность -- вся, а власти -- никакой: мозгом армии Генштаб не был.
     В  КОВО вместо Жукова назначили генерал-полковника Кирпоноса. "Да мне и
дивизии вот так вот хватило бы", -- сказал он, входя  в кабинет командующего
округом и проводя рукой у  горла. Какое  поразительное признание!  Это слова
военного,  который  несомненно еще  сопоставлял  себя со  своими  учителями.
Полковнику Кирпоносу за успешные действия  70-й дивизии в войне с Финляндией
присвоили  звание Героя. Генерал-майором  он стал  в  1940-м.  Из  командира
дивизии менее чем в год стать командующим  Особым военным округом,  -- таких
карьер не знала никакая армия мира.
     В Красной Армии такие карьеры стали закономерны.
     Капитан Ф.Н.Матыкин, командир батальона,  был назначен сразу командиром
стрелковой  дивизии. Так же и капитан Н.Н.Нескубо, начальник полковой школы.
Майору  К.М.Гусеву,   командиру  эскадрильи,   присвоили  звание  комдива  и
назначили  командующим  ВВС  Белорусского  военного  округа.  Ст.  лейтенант
И.И.Копец получил воинское звание полковника и был назначен зам командующего
ВВС Ленинградского округа, а к началу войны он, уже  генерал, командовал ВВС
Западного фронта. В  первый  день войны, узнав  о потерях  нашей авиации  на
аэродромах, И.И.Копец не выдержал потрясения и застрелился.
     А вестовой  Буденного  В.И.Книга выдержал  потрясение и не застрелился.
Он, в награду за выполнение деликатных ординарских поручений, был произведен
в  генерал-майоры  и выпросил командование кавалерийской дивизией, каковую и
бросил ничтоже сумняшеся против немецких танков. За гибель  17 тысяч человек
он никакого наказания не понес, поскольку "не рассуждал, а исполнял".
     К  Кирпоносу  вернемся,  когда  обстоятельства  на Юго-Западном  фронте
осложнятся неразрешимо.
     31 января 1941 года генерал  армии Жуков Г.К.  принял Генеральный  штаб
РККА.
     А  маршалы у нас были  такие:  Первый маршал  --  Ворошилов,  второй --
Тимошенко,   третий  --   Буденный,  четвертый   --   раздавленный  чистками
Шапошников, пятый -- Кулик. Мы, дошкольники, своих маршалов наперечет знали.
Не знали лишь, кто чего стоит.
     До начала войны оставался 141 день.


     ... ввел свой СССР в  самый драматический момент советской  истории. Но
начался  он  не  31  января  1941  года.  Начался  он  сразу  по  заключении
русско-германского пакта.
     СЕКРЕТНЫЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ
     При   подписании  договора   о  ненападении   между  Германией  и  СССР
нижеподписавшиеся   уполномоченные   обеих    сторон   обсудили   в   строго
конфиденциальном  порядке вопрос  о  разграничении сфер обоюдных интересов в
Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:
     1.  В  случае  территориально-политического  переустройства   областей,
входящих в состав  Прибалтийских  государств  (Финляндия,  Эстония,  Латвия,
Литва), северная граница Литвы одновременно является границей сфер интересов
Германии  и СССР. При  этом  интересы  Литвы  по отношению Виленской области
признаются обеими сторонами
     2.   В  случае  территориально-политического  переустройства  областей,
входящих в состав Польского Государства, граница сфер  интересов Германии  и
СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев, Вислы и Сана.
     Вопрос,  является  ли  в  обоюдных  интересах  желательным   сохранение
независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства,
может  быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего  политического
развития.
     Во  всяком случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке
дружеского обоюдного согласия..
     3. Касательно  юго-востока  Европы с  советской  стороны подчеркивается
интерес  СССР  к Бессарабии.  С германской  стороны  заявляется о  ее полной
политической незаинтересованности в этих областях.
     4. Этот протокол будет сохраняться обеими сторонами в строгом секрете.
     Москва, 23 августа 1939 года.
     По уполномочию
     За Правительство СССР Правительство Германии
     (Подпись) Молотов
     (Подпись) Риббентроп
     * * *
     СЕКРЕТНЫЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ
     Нижеподписавшиеся  уполномоченные  констатируют  согласие   Германского
Правительства и Правительства СССР в следующем:
     Подписанный  23  августа  1939  г.  секретный  дополнительный  протокол
изменяется  в  п.1  таким  образом,  что  территория литовского  государства
включается  в сферу интересов  СССР, так как  с  другой  стороны  Люблинское
воеводство  и  части  Варшавского воеводства  включаются в  сферу  интересов
Германии... настоящая германо-литовская граница  исправляется таким образом,
что литовская территория, которая лежит к юго-западу от линии,  указанной на
карте, отходит к Германии...
     28 сентября 1939 года.
     Молотов, Риббентроп
     * * *
     СЕКРЕТНЫЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ ПРОТОКОЛ
     Нижеподписавшиеся  уполномоченные (те  же бестрепетные парни, Молотов и
Риббентроп.   А   повесили  лишь   одного...   --   П.М.)   при   заключении
советско-германского  договора  о  границе  и   дружбе  констатировали  свое
согласие в следующем:
     Обе стороны не допустят на своих территориях никакой польской агитации,
которая действует на  территорию другой стороны.  Они  ликвидируют  зародыши
подобной агитации на своих территориях  и  будут информировать друг  друга о
целесообразных для этого мероприятиях.
     28 августа 1939 года.

     (Информировало ли немецкое правительство состоящее в трогательной с ним
дружбе  советское  правительство  о  целесообразности  ликвидации  зародышей
агитации  в виде  пленных польских офицеров?  Или советское правительство по
собственной инициативе  соорудило Катынь  в виде  приятного сюрприза  милому
союзнику? Впрочем, и Сталину польские офицеры не были нужны.)

     СЕКРЕТНЫЙ ПРОТОКОЛ
     По  уполномочию  Правительства   Союза   ССР  Председатель   СНК   СССР
В.М.Молотов,  с  одной  стороны,  и  по  уполномочию Правительства  Германии
Германский Посол граф фон-дер Шуленбург, с другой стороны, согласились...
     Согласились  они,  читатель,  10 января 1941 г.  перекроить территории.
Германия  отказалась от притязаний на  часть территории  Литвы, указанную  в
Секретном Дополнительном Протоколе от 28 сентября 1939 года, но  не даром, а
за 7.500.000  золотых долларов.  Выплату  восьмой части этой суммы советская
сторона  произведет  цветными  металлами  в  течение  трех  месяцев  со  дня
подписания  Протокола,  а  остальное  "путем вычета  из  германских платежей
золота, которые германская сторона имеет произвести до 11 февраля 1941 года"
(курсив мой. Устаешь от этого курсива... -- П.М.)
     Значительные услуги сырьем оказывались, стало быть, германской стороне,
ежели семь с половиной миллионов долларов, сумма по тем временам нешуточная,
были лишь малой  долей оплачиваемых услуг и вычиталась  уже в течение месяца
со дня подписания протокола.
     Но и это присказка. Сказка-то дальше.
     И какая... ПРО БЕЛОГО БЫЧКА.
     Как  замечено  выше, сразу по заключении  соглашения жадный, но  весьма
переоцениваемый  в  умственном  отношении  Сталин   накинулся   на  соседей,
возбуждая их --  и не только их -- ненависть и страх. Первой в списке стояла
Финляндия  --  на  нее,  первую,  он  и  напал. Эта  кампания Красную  Армию
выставила  совсем уж в  ничтожном свете и Гитлеру явилась одним из доводов в
пользу вторжения в  СССР, притом скорейшего. Беспомощное топтание русских  в
финских снегах поощряло к молниеносной  войне против гиганта,  так  неуклюже
боровшегося с карликом.
     За Финляндией  календарь приобретений даже  в мягких терминах советской
идеологии имеет вид лихорадочный:
     12   марта   1940  года  --  Подписание  советско-финляндского  мирного
договора.
     7  мая --  Указ  Президиума  Верховного  Совета  СССР  об  установлении
генеральских и адмиральских званий  для высшего командного  состава армии  и
флота.
     15-17 июня -- Свержение  фашистской диктатуры в Литве  и восстановление
советской власти.
     20  июня  -- Свержение фашистской диктатуры в Латвии  и  восстановление
советской власти.
     21 июня --  Свержение  фашистской диктатуры в Эстонии  и восстановление
советской власти.
     Восстановление... Да когда  ж  она там была,  советская власть? Царская
была, а советская?..
     22 июня -- капитуляция Франции перед Германией.
     28 июня -- ...
     Сделаем перерыв. Слово документам.

     ПОСОЛ ШУЛЕНБУРГ -- В МИД ГЕРМАНИИ, 23 июня 1940 .
     Молотов    сделал   мне   сегодня   следующее   заявление.   Разрешение
бессарабского   вопроса  не   терпит  дальнейших  отлагательств.   Советское
правительство... намерено  использовать силу, если Румыния  отвергнет мирное
соглашение.  Советские притязания  распространяются и на Буковину, в которой
проживает украинское население.
     Я сказал  Молотову, что такое решение советского правительства является
для меня неожиданным...
     Я боюсь, что внешенеполитические трудности Румынии, которая в настоящее
время  снабжает  нас  значительным  количеством  важнейшего  для  военной  и
гражданской промышленности сырья, серьезно затронут германские интересы.
     * * *
     ПОСОЛ ШУЛЕНБУРГ -- РИББЕНТРОПУ, 26 июня 1940 г.
     Молотов   вызвал   меня   сегодня   днем   и  заявил,   что   Советское
правительство... решило ограничить свои притязания северной частью  Буковины
с городом Черновицы...
     О   дальнейшем  урегулировании   вопроса  Молотов  высказал   следующие
соображения:  советское  правительство представит свои требования румынскому
посланнику  в  Москве в течение  ближайших нескольких  дней  и ожидает,  что
правительство Германской империи  в то  же время безотлагательно  посоветует
румынскому  правительству в  Бухаресте  (пока  еще  в  Бухаресте.  --  П.М.)
подчиниться  советским  требованиям,  так  как  в  противном  случае   война
неизбежна...
     * * *
     ПОСОЛ ШУЛЕНБУРГ -- В МИД ГЕРМАНИИ, 27 июня 1940 г.
     Молотов  только что сообщил мне  по телефону,  что он вызвал румынского
посла к  10  часам вечера  26  июня, сообщил  ему  о  советских  требованиях
передать  Бессарабию и Северную Буковину  и потребовал ответа  от румынского
правительства не позднее завтрашнего дня, т.е. 27 июня (sic!).
     * * *
     РИББЕНТРОП -- СОВЕТНИКУ ШМИДТУ, 27 июня 1940 г.
     Нижеследующая  инструкция  должна  быть  немедленно  передана  открытым
текстом (! - П.М.) по телефону в Бухарест посланнику Фабрициусу:
     "Вам  предписывается немедленно  посетить  Министра  иностранных дел  и
сообщить ему следующее:
     Советское правительство информировало нас о  том,  что  оно  требует  у
румынского правительства передачи СССР Бессарабии и северной части Буковины.
Во  избежание  войны  между  Румынией  и  Советским  Союзом  мы  можем  лишь
посоветовать   румынскому   правительству  уступить  требованиям  советского
правительства..."
     Франция  повержена,  но  Англия продемонстрировала  решимость бороться.
Руки Гитлера все еще связаны.
     Как  по-вашему,  читатель, кто нарывается?  И  сколько скрытой угрозы в
инструкции Риббентропа советнику Шмидту?
     28 июня 1940  года  -- Возвращение  (! --  П.М.) Румынией Бессарабии  и
Северной Буковины Советскому Союзу.
     Вот  по  какому  поводу состоялась  "крупная  командно-штабная  полевая
поездка штаба КОВО со средствами связи" в район Тернополя и  Львова. Вот что
означали эти маневры на северных границах Буковины. Еще одно запланированное
случайное совпадение.
     И сразу воздушный десант на границу Румынии.
     И -- урррра! Мы повернули врага лицом к себе!
     22-го июля Гитлер потребовал, а уже 27-го июля  получил первый набросок
плана превентивной войны против СССР. 31-го фюрер сообщил о своих намерениях
ближайшему окружению. Впоследствие план будет назван "Барбаросса".
     ДА ЗДРАВСТВУЕТ МУДРЫЙ ВОЖДЬ И УЧИТЕЛЬ ТОВАРИЩ СТАЛИН!


     Как  и  подобает  канунам,  Жуков  подводит баланс  сил.  Достоверность
советской статистики сомнительна, так что исторически полновесна лишь фраза:
     "Вспоминая, как и что мы, военные, требовали  от промышленности в самые
последние  мирные месяцы,  вижу, что  порой мы  не учитывали  до  конца  все
реальные экономические  возможности  страны. Хотя  со  своей,  так  сказать,
ведомственной точки зрения мы и были правы."
     Это  правда. Промышленность с  подобными задачами справиться не  может,
пока экономика страны не переведена на военные рельсы тотально, под  угрозой
поражения. Это задачи чрезвычайных обстоятельств.
     Но вождь был деспотически уверен, что реальность воле его покорна.
     При  внушительной демонстрации  мощи  вермахта  и  сопоставлении  с нею
собственных  в  Финляндии  жалких  потуг   естественно  было  ждать  большей
сдержанности  во  внешней политике,  утайки, по крайней мере  до поры, своих
аппетитов.
     Этого далеко не произошло.
     В ноябре состоялся визит Молотова в Берлин. Одна из грубейших в истории
дипломатии катастроф советской стороной зачислена была в разряд триумфов.
     Вероятно,  желудок  Гитлера  все  же  переворачивался  (его собственное
выражение)  при  мысли  о  походе  на Восток.  Как  бы  ни  декларировал  он
англичанам свою ненависть к СССР и жидо-большевикам, воевал-то он с Англией.
Воюя, он одновременно все же зондировал ее. Слухи о тяжелом ее положении, об
угнетенности населения  воздушным террором, о не  столь уж невероятной смене
Черчилля более прогермански настроенным кабинетом  не приводили тем не менее
ни к каким переговорам и  не снимали опасений  твердого  британского орешка,
островного плацдарма  для высадки на континент. Глядя  на  карту и сравнивая
размеры Англии и СССР, можно понять его сомнения.
     Почему-то  считается,   что  берлинский  визит  Молотова  был  сплошным
спектаклем, что вторжение  было уже решено  и Гитлер просто  ломал комедию и
усыплял  бдительность  Сталина. Но,  если  судить  по предложениям,  которые
Гитлер сделал, и по контрпредложениям  СССР,  можно прийти  совсем  к  иному
выводу: стороны  не  договорились.  Просто Гитлер,  отличный дипломат, сумел
скрыть разочарование и отлично закруглил встречу.
     Гитлер в  Берлине предложил Сталину уже  не раздел  Европы,  но  раздел
мира, с одним  ограничением: СССР не будет стремиться к экспансии на запад и
юго-запад.  Ему  предлагается  Юг  (Иран,  Индия, не Турция,  нет)  и полная
свобода  договориться с потенциальным союзником по  Оси, Японией,  о разделе
Азии. Несомненно желание Гитлера,  заручившись поддержкой СССР, закрепленной
уже не  двухсторонним  пактом, но  многосторонним  соглашением,  разделаться
сперва  с Великобританией, ликвидировать этот опасный плацдарм,  этот вечный
соблазн для американцев вмешаться в европейские дела.
     И  Гитлер предложил Сталину  вовлечение  в  систему Берлинского  пакта.
Впрочем, "... независимо от результатов этих  переговоров, вся подготовка на
Востоке, о которой уже  были  даны устные указания, должна продолжаться", --
гласила директива  фюрера от 12  ноября 1940 года, в день прибытия советской
делегации в Берлин,  поскольку фюрер вполне обоснованно не многого  ждал  от
переговоров.
     Но действительность превзошла все ожидания.
     Сталин  очевидно  все  еще полагал, что  Гитлер в  восторге  от Пакта и
весьма  им дорожит.  Гитлер воюет  с Великобританией, с  могучим  врагом,  и
британские самолеты бомбят  Берлин. Значит, можно  не церемониться фюрером и
выдвинуть очередные требования, никуда он не денется,  не станет  же воевать
на два фронта.
     Таков был отправной  момент  сталинской  стратегии  и,  соответственно,
дипломатии. Это, впрочем, и дипломатией зваться не может, поскольку язык дан
дипломату,  чтобы   скрывать   свои  мысли.  А  Молотов  стремления  Сталина
разболтал, следуя инструкциям  и не скрыв  от Гитлера даже того,  что это не
его, Молотова,  предварительные  наметки, но  желания самого  Сталина, и что
губами и языком Молотова на самом деле шевелит Сталин.
     И Гитлеру стало ясно что:
     а) СССР в войне  против Англии участвовать не будет, но Германии желает
успеха;
     б) СССР не против раздела наследства Англии и,  так сказать, благодарен
за выход к Индийскому океану в районе Персидского залива;
     в) но СССР желает также контроля над Шпицбергеном (железная руда!), над
черноморскими проливами и требует(!?) убрать германские войска из Болгарии и
Румынии (нефть!).
     Если  это  не апофеоз имперской дури, то читателю  придется, по крайней
мере,  долго  шарить  в памяти в  поисках  аналогичной  глупости  в  истории
дипломатии.  Предложение  вступить в  союз  со странами Оси  было,  конечно,
попыткой похоронить  СССР  его  же  руками.  Но  разве не существовало иного
способа дипломатической реакции, как сразу объявить все свои притязания?
     Писателю не подобает впадать в менторский тон,  и западные авторы легко
его избегают. Нам же, измученным цензурой, видно на роду написано впадать  в
полемику,  греша  против  стиля.  Краткое  это  покаяние  призвано  смягчить
следующее поучение:
     История  должна  быть ясна.  Ее недопустимо скрывать за  наукообразными
фразами.  Урок  ее  в  том,  что  задолго  до 22 июня 1941  года агрессивное
сталинское  государство  уже  вело  дипломатическую  войну,   подкрепляя  ее
угрозами  и   подбирая  стратегически   важные  крохи   со   стола  воюющего
агрессивного  гитлеровского  государства.  Сокрытие  или  сглаживание  этого
фразами о  миролюбии перекладывает  ответственность с  вождей  на  страны  и
народы, словно законопослушные граждане Германии и  СССР,  будучи призваны в
армию  или  привлечены  к работе на  войну,  обладали  свободой воли и могли
по-своему   направлять   события.    За    отравление   пропагандой    детей
ответственность  несет режим. Герои,  выбравшие путь сопротивления, отмечены
историей{42}, но  историк не смеет забывать  об экзистенциальности жизни, об
ограниченности  пределов  свободы и  ответственности  граждан за собственные
семьи, не то изложение истории превращается в рассмотрение героических судеб
и их мотивов.
     Хоть следующее  заключение  и  выходит  за пределы  темы,  отмечу,  что
советская власть  совершила  роковую ошибку, скрыв сталинскую агрессивность.
Будь секретные приложения к пакту опубликованы сразу  по смерти  Сталина или
при  разоблачении его культа, отношение Запада к СССР, а  с ним  история  ХХ
века  и  вся  картина современного  мира могли выглядеть  куда  стабильнее и
краше.
     Кстати,  именно  на  сокрытии  приложений  воспряли  новые  историки  и
принялись реабилитировать мудрейшего вождя:  он, дескать, не  был простаком,
лишь чуть опоздал упредить  Гитлера. И, чтобы уж совсем убедить, залихватски
назначили дату: 6 июля 1941 года. Конкретность!
     Понятно, что не все планы и разговоры достигают бумаги. Ведь и Гитлер о
подготовке  кампании  на  Востоке дал  сперва  лишь устные  указания.  Но  в
развитие  устного  указания генерировались  и бумаги. Такие предприятия, как
нападение одной огромной армии на другую, -- нет уж, увольте, тут без бумаги
не обойтись  Без  большого  количества  бумаги. Войска должны  быть снабжены
письменными инструкциями, без  которых  перепутают районы  дислоцирования  и
маршруты  движения  и  сотворят  такую  кашу, по  сравнению с  которой  каша
отступления 1941-го года  покажется стихией  порядка.  Отсутствие  ссылок на
документы в  противовес конкретной дате, которую лишь  из документов  добыть
можно,   изобличает   страстное   намерение   новых,   в   частности,   г-на
Резуна-Суворова обелить любимого кремлевского горца.
     В. Резун-Суворов  разбит вдребезги Ю.Финкельштейном и Г.Городецким.  Но
даже это не должно помешать отметить, что в  свое  время  он (в своих целях,
конечно) первым выкрикнул широкой публике, как сенсационную  новость то, что
тогда   было  достоянием   лишь   ученых  --  об   агрессивности  Сталина  и
выжидательном характере его политики: пусть Запад истощится войной, подобной
Первой мировой!
     Уверенность в затяжной окопной войне на Западе стала роковым сталинским
просчетом.
     А ведь молниеносная кампания  летом  1940-го во Франции  последовала за
молниеносной  кампанией  в Польше  летом  1939-го.  Но  Сталин не  следил за
военной  стороной  дела,  он  интересовался  лишь  политической,  точнее  --
географической,  изменением  границ.  Дальше   этого  он  ничего  не  видел.
Непостижима тактическая тупость  вождя, ничего не ухватившего ни из долгих и
терпеливых   пояснений   своих   командармов,   ни  из   завещания   маршала
Тухачевского,  ни даже из урока  кровавой  военной игры на  полях Фландрии и
Франции летом 1940 года.  А уж  как ему старались  втолковать, что авиация и
танки коренным образом меняют характер военных операций...
     Роковой просчет  --  не случайная  оговорка.  СССР  тогда  устоял,  для
Сталина  просчет не  стал роковым.  Но не стал лишь потому, что  стал им для
десятков  миллионов  граждан,  кровью своей выручивших режим Сталина, павший
впоследствии  ввиду  неспособности  обеспечить гражданам  достойную  жизнь в
ординарных условиях.
     Долги приходится оплачивать, раньше или позже.

     * * *
     Итак, если быть великим и мудрым,  даже просто проницательным, то после
падения Франции надо всячески поощрять могучего соседа к  высадке  в Англии.
Подсоблять, держаться скромно и не возбуждать подозрений захватами кусков со
стола. Французский шанс провалился -- но остается британский. Беззастенчивый
властелин, сосредоточивший  в  руках всю  полноту власти,  не  скованный  ни
моралью, ни оппозицией,  в этой обстановке будет помогать смертельному другу
Гитлеру увязнуть  в схватке, в  которой на стороне Англии неизбежно окажется
Америка. А уж тогда!..
     Если же властелин поступает так, что алчность его очевидна, то какой же
он политик?
     "В  карьере  Сталина было мало ошибок, -- еще  в "Ледоколе",  исподволь
готовя   почву  для   последующего  величания,  вещает  г-н   Резун-Суворов,
вынужденный тем не менее признать ошибку своего кумира. -- Одна из немногих,
но  самая  главная --  это захват  Бессарабии в  1940  году. Надо  было  или
захватывать  Бессарабию и тут же идти дальше до  Плоешти, и это означало  бы
крушение Германии; или  ждать, пока Гитлер  не высадится в Британии, и после
этого захватывать  Бессарабию  и  всю Румынию,  и  это  тоже было бы  концом
"тысячелетнего рейха".  Сталин же сделал  один шаг  по направлению  к нефти,
захватив плацдарм для  будущего наступления, и остановился --  выжидая. Этим
он показал свой интерес к румынской нефти и вспугнул Гитлера".
     (Любопытно, что Сталин все же снискал репутацию политика неторопливого.
Несомненно,  оценка  будет  пересмотрена,   как   было  и   с  гениальностью
хладнокровного уголовника, но времени это займет еще немало.)
     Раздраженный  Гитлер был тем  не  менее дипломат что  надо, западный, с
улыбочкой, и  Сталина через Молотова подсек на мормышку.  Неизвестно, какими
талантами  обладал племянник композитора Скрябина,  но  прозорливость  в  их
число не входила. Когда берлинская встреча заканчивалась, Гитлер превосходно
скрыв  разочарование,  проводил  Молотова   до  массивных  дверей  имперской
канцелярии и, учтиво пожимая ему руку, произнес:
     --  Я  считаю  Сталина  выдающейся  исторической  личностью.  Я  и  сам
рассчитываю  войти  в  историю.  Поэтому  естественно,   чтобы   два   таких
политических деятеля, как мы,  встретились. Я прошу  вас, господин  Молотов,
передать  господину Сталину  мои  приветы и предложение  о  такой встрече  в
недалеком будущем.
     С тем и вернулся Молотов в Москву. Этой встречи и ждал Сталин до самого
22 июня, сам ее не предлагая: сардар! восточное величие! как  можно первому!
пусть маленький Гитлер попросит.
     Не  дождался.  Не попросил маленький. 16  декабря,  продолжая улыбаться
советскому посланнику Деканозову, фюрер утвердил план операции "Барбаросса".
     Сталину  об  этом  стало  известно.  К  тому  же  сократился германский
экспорт. Повеяло холодком. Реальность показывала когти.
     Тут и  была созвана  18-я конференция ВКП(б).  Она  длилась с  15 по 20
февраля  и утвердила драконовы дисциплинарные  меры  в промышленности  и  на
транспорте. Была поставлена задача резко увеличить объем  перевозок, а также
резко  (все  резко...)  повысить  темпы индустриализации на  востоке страны.
Объем военного производства  в 1941 году  по сравнению  с 1940-м  должен был
возрасти на 16-18 процентов.
     Это был чистый волюнтаризм.
     А   что   в  мерах  вождя   волюнтаризмом  не  было?   Удушение   НЭПа?
Индустриализация с перевыполнением на бумаге? Голодный ужас коллективизации?
Ликвидация лучших людей? Стратегические авантюры?
     Задачи 18-й конференции были паническими. Истерия, разыгравшаяся вокруг
оборонной  промышленности и  транспорта, свидетельствовала  об  одном:  идет
тотальная  мобилизация   ресурсов   --  организационных,   производственных,
трудовых! страна срочно, сверхсрочно готовится к войне!
     Для  внешнего  мира  Сталин  предпринял плоский  маневр:  удалил из  ЦК
"антигерманцев"  --  Литвинова,  Лихачева,  Ванникова.  Двое последних  были
арестованы. Это  уже были  жертвоприношения. Лихачев --  это тот легендарный
Иван Алексеевич  Лихачев, директор ЗИЛа, именем которого завод и назван  был
впоследствии,  а  Ванников тот Борис Львович Ванников, нарком вооружения  до
войны, нарком  боеприпасов  в войну,  трижды  Герой  Труда,  отец  советских
атомной и водородной бомб.  Из обоих, конечно, выбили нужные признания --  и
обоих  швырнули обратно  в  их  рабочие  кабинеты,  к  письменным  столам  и
телефонам  сразу  после  начала войны  и безо  всяких объяснений: очень были
нужны.
     Конечно, репрессированы и Лихачев и Ванников были не как  антигерманцы,
на хозяйственных постах их симпатии или антипатии ни на что не влияли, а как
противники диктуемых сроков готовности к войне. Сталин требовал готовности к
зиме 42-го года, а Ванников и Лихачев отстаивали зиму 43-го.
     Они не были правы. Гитлер не ждал. Якир в выступлении перед бойцами  на
Киевских маневрах  сказал:  "Выиграть  два-три года...". Но  и промышленники
знали дело и исходили из реальности. Просто теперь  этих лет уже не было. Их
расстреляли, эти годы, вместе с теми, кто их выигрывал.
     В  стране  не  оставалось  мыслящих  администраторов.  Те,  кто  выжил,
норовили улизнуть из аппарата. Именно так ушел Цезарь Куников,  будущий отец
советских  десантников,  из  аппарата  Наркоммаша,  начальником технического
управления которого  был  в  1937-м. Потом  Наркоммаш  разделили  на три  --
наркоматы  судостроения,  среднего  и  тяжелого  машиностроения.  Руководить
техникой  такого  левиафана?  при  толчее  на   иерархической   лестнице   и
волюнтаризме вождя?
     Куников учуял предстоящее опустошение  и ушел, как затерялся, -- сперва
в науку, на пустом  месте организовал ВНИИНМАШ, потом и вовсе в  прессу, где
стал  главным редактором  двух  центральных  изданий.  Двумя он  заслонился,
насколько возможно для личности его калибра. Но грянул гром войны,  и нарком
боеприпасов Горемыкин вспомнил  о Куникове и  потребовал себе в заместители.
Хороша должность  -- зам. наркома боеприпасов во время войны. "Какой из меня
нарком  боеприпасов?  Я же пороха  не нюхал!" - сказал  Цезарь. Формула была
найдена. Куников отбился, уйдя на фронт,  где и погиб -- не прежде, впрочем,
чем стал знаменит{43}. Еще бы, человек государственного замеса, что для него
война?   Всего   лишь   опасная  работа,   где  надо  обеспечить  снабжение,
коммуникации, все предусмотреть и наносить  противнику  ночные удары,  теряя
своих людей лишь в результате слепых попаданий.
     Словом, состав ЦК после 18-й конференции изменился не из-за скептицизма
его членов по поводу  германо-советских  перспектив, а по поводу возможности
выполнения огромных задач в отведенные для этого сроки.
     Тогда же  решилась  судьба  авиаторов,  фанатиков  неба  и  противников
ускоренной подготовки  пилотов. (И  судьба  самих  пилотов  тоже.)  Наверно,
генерал-лейтенантам  Арженухину, Героям Союза Рычагову, Птухину, Проскурову,
Пумпуру, Смушкевичу (дважды Герою  до войны!)  невдомек было, что они  могут
лишиться голов за то, что не  желают выпускать из летных школ цыплят, мишени
для коршунов Люфтваффе. А  Сталину недосуг было учить  генералов морали. Ему
противостояли  настоящие   люди,  это   он  понимал.   Потому  и  ненавидел.
Переучивать их  на свой лад у него не было ни времени, ни шансов. Проще было
убить{44}.


     Агрессивность Сталина не была секретом для мирового сообщества.
     Отвечая оппозиции на пристрастные вопросы о  причине слишком медленного
хода  переговоров с СССР накануне  событий  рокового  1939  года,  Чемберлен
сказал:
     "Мы  не собираемся  покупать мир ценой таких  уступок, которые  ведут к
дальнейшим требованиям".
     Заметьте  эти  слова, читатель.  Это  - горькое  признание в просчете с
Мюнхеном: мерзавец Гитлер  попросту обманул джентльмена Чемберлена и не стал
придерживаться   данного  слова   о   Судетской   проблеме   как   последнем
территориальном притязании Германии. Это также предвидение  -- скорее,  даже
знание  -- территориальных притязаний СССР.  Финляндия, Прибалтика, Румыния,
Турция  трепетали  какого  угодно  соглашения  между СССР и  любым  западным
партнером, так  как подозревали, что  соглашение это будет достигнуто  за их
счет. По поводу чего Чемберлен сдержанно пояснил парламенту: "...заручившись
сотрудничеством одной страны,  необходимо  в то же  время не отталкивать  от
себя  и  другие  страны.   Поэтому  в  деле  заключения  соглашения  с  СССР
встречаются некоторые трудности".
     Ознакомление с секретными  протоколами к гитлеровско-сталинскому  пакту
(так его надо именовать, раз и навсегда отделив от него русский и германский
народы)  проясняет, с трудностями какого  именно рода встретилось британское
правительство в переговорах с СССР. От Англии ждали подобных протоколов в ее
сфере влияния. Между  тем,  британское отношение к  подобным делам  выражено
было еще  в  канун Первой мировой войны  тогдашним министром иностранных дел
империи сэром  Эдвардом Греем, и оно  не  изменилось, насколько известно, по
сей  день:  "... Великобритания  сочла  бы для себя вечным позором участие в
подобной сделке". (Это высказывание  приведено в "Истории дипломатии", т. 3,
изданной в 1945 году. Цитирование в сталинское время без комментариев такого
политического максима выглядит подвигом со стороны авторов книги и объясняет
практически полное уничтожение тиража в типографском складе. Такое случалось
в  советское  время. Спохватывались уже после выхода первого завода книги, и
остальное пускали под нож.)
     Но  страны  как люди.  Не  все придерживаются  строгих  моральных норм.
Сталинский СССР подобные сделки позором для себя не считал. 3-й том "Истории
дипломатии",  изданный сразу после победы, никаких возражений  Чемберлену по
поводу  некоторых  трудностей  соглашения   с  СССР  не   приводит.  Оплеуха
проглочена была молча{45}.

     Еще при сборе материалов  для книги о Куникове, я нехотя стал понимать,
что СССР лихорадочно  готовился к войне. Это важный момент, и свидетельствую
я  о  нем, как  современник:  нехотя! Сознание  наше  так  было травмировано
вероломным нападением фашистской Германии, что мы не желали  расставаться  с
мотивом  обороны. Мы перестрадали войну  со взрослыми, разделив  их и понеся
свои потери. Наша  позиция  была психологически удобна:  жаль немцев,  они в
руинах, как и мы, но они сами виноваты, это их Гитлер вероломно начал.
     Их Гитлер.  И его начало. Вот все,  что  остается  нам теперь. Остается
упрек тем,  кто не дошел до урн или бросил бюллетень не в ту, в  какую надо.
(Да разве знаешь, в какую надо...) Где уж говорить о вере и ломке  ее, когда
речь  идет  о  преступниках  у  власти...  Оба ждали момента,  чтобы ударить
исподтишка, и Сталин был не  лучше Гитлера. Он  не успевал наверстать время,
упущенное расправой с командармами. Как минимум три года он занят был одним:
ликвидацией  неугодных в  самом  широком  масштабе. Где  там  было  думать о
военной стратегии и тактике... (Интересно, учитывают ли историки этот фактор
-- фактор  времени,  потраченного  правителем на укрепление  личной власти в
ущерб государственной безопасности?) Теперь он спешил и надеялся успеть. Нам
это  делалось  ясно  по крохам  --  от людей,  занимавших  заметные посты  в
предвоенное время, от старших коллег, из  публикаций, проскочивших  цензуру,
вроде известных тогда лишь в отрывках воспоминаний Б.Л.Ванникова.
     Об  идеологической  подготовке  ясное представление  дает стихотворение
"Однополчане",  принадлежащее  К.Симонову, одному из наиболее  идеологически
чутких писателей своего времени: "Пустой консервною жестянкой воды для друга
зачерпнем и запасной его портянкой больную ногу обернем. Под Кенигсбергом на
рассвете  (именно  так!  --  П.М.)  мы будем ранены вдвоем, отбудем  месяц в
лазарете, и выживем, и в бой пойдем".
     Если стихотворение это кому-то не покажется странным, пусть приглядится
к дате: 1938-й!
     Но идеология --  это намерение. А реальность?  Как быть  с утверждением
хозяйственников, что СССР мог  быть  готов  к войне в лучшем случае не ранее
зимы 1943 года?
     А кто и когда  начинал войну, будучи к ней вполне готов? Не было такого
в истории. И Гитлер к войне готов не  был. Это не  помешало ему начать. Чего
же требовать от Сталина?
     Новоявленный просветитель  г-н  Резун-Суворов, задним  числом  проясняя
прошлое  для  доверчивой  публики  сказками  о  превентивном  ударе  6  июля
(чуть-чуть  опоздали,   совсем   немного!),  в  раже  откровения  сравнивает
государства с бандитскими шайками, а их глав --  с  главарями. И вот один из
них (Сталин)  задумал  гениальную комбинацию, которая  должна похоронить все
остальные банды: пусть они там, на Западе, довоюются до упаду, а мы их тогда
сзади -- -- ррраз!..
     Майору   разведки  невдомек,  что  гений  и  злодейство  --  "две  вещи
несовместные". Что  цивилизация не сборище государств-шаек. Что  тогда-то  и
шатается мир  и готов пасть,  когда  к  власти  приходят бандиты с  пещерным
мировоззрением,  а  договорные  принципы, заложенные  в основу  цивилизации,
обманываются  этими   террористами   от   политики.  Договоры  с  секретными
приложениями за счет слабых  -- это попрание принципов, на  которых держится
мир. Это игра уголовников в карты на жизни честных граждан, тружеников своих
стран, рабочих, крестьян и интеллигенции.
     Впрочем,   грозный  июнь  1941-го  для  принятия  решения  не  требовал
нарушения морали.  Не предосудительно опережение врага, явно изготовившегося
к  броску. И  можно бы  даже  поверить намерению. В конце концов,  зная, как
часто переносились  сроки  всяческих свершений  и пусков с более  ранних  на
более  поздние (а  если директивно, то и  наоборот), можно  бы предположить,
что,  уверившись  в   серьезности  германских   намерений,  Сталин   готовит
сверх-сверхсрочный превентивный удар.
     Есть бумаги, нет бумаг,  но  где же  удар?  Не успел?  Просчет?  Опять?
Поверх других просчетов и  злодейств, затеянных лишь в интересах собственной
шкуры? И просчет опять за  счет народа? А ведь нигде не просчитывался, всюду
успевал.  Убивал  бестрепетно,  загодя.  Там  успевал,  а  здесь  не  успел?
Единственный раз, когда действительно надо было?
     Все,  довольно  лжи. Надо  было не  просчитаться.  Надо было  учитывать
фактор  времени,  истраченного в  ущерб  безопасности страны  на  укрепление
собственной безопасности. Надо было победить
     Победили,  правда.  Но  какой же ценой! А те,  кто видит будущее России
лишь цареподобной сатрапией, продолжают восхвалять мудрость уголовника-вождя
и гадать о том, что было бы, если бы...
     Мы не знаем, что было бы. Мы знаем -- что было. Жуков, хоть и предлагал
упреждающий удар, в конце жизни сказал, что было бы еще  хуже. Год спустя, в
разгар войны, попытка опережения изготовившегося к наступлению вермахта была
осуществлена под Харьковом, где Сталин пожелал  исправить ошибку  1941 года,
ударить первым, перехватить инициативу в кампании 1942  года. Окончилось это
приводом  немцев на Кавказ и Волгу. И, конечно, ничего  не  было бы общего с
картинкой,  нарисованной  бойким  пером Резуна-Суворова. Уж не говоря о том,
что утерян был бы праведный характер Великой Отечественной, который и стал в
ярости  народной главным фактором победы  поверх  "гениального"  сталинского
руководства и даже поверх подлинно обильной материальной помощи союзников.
     Это теперь можно  сравнивать позиции и находить их симметричными.  Да и
то,  такое право имеем  лишь мы. Потому что напали все же  не мы.  Напали на
нас. Мы, народ, не ведали о намерениях вождей. Нас не то чтобы не спрашивали
-- от нас все  скрывали. В одно прекрасное утро нас бомбили, и это оказалось
для нас шоком, несмотря на предупреждения наших разведчиков, отдавших  жизни
за  эти  сведения. Потом  нас  оккупировали.  Потом стали  убивать -- сперва
комиссаров  и  евреев,  затем  лучших  людей  без  различия,  всех,  кто  не
примирился  с новым порядком и оказывал покровительство жертвам. Когда бы ни
была написана  "Священная война", в  1914-м ли или в  1941-м, она звучала из
глубины наших  душ и сотрясала нас. Она и теперь сжимает горло воспоминанием
о тех, кто, меж двух огней, безвестно отдал свои жизни.
     Если бы -- не было. Было как было. Была война, какой не помнит история.
Великая по размаху мужества и бесчеловечия. Отечественная война.
     Вполне  правдива  версия  подготовки Сталиным похода  на обезглавленную
Европу. Его  подлинное намерение  так прозрачно  в территориальном рвачестве
1939-1940  г.г.  В 1940-м это намерение могло быть  осуществлено, момент был
уникален. Голландия, Бельгия, Франция повергнуты и  представляют беззащитные
мишени.  Убрать  Германию,   которой   они  принадлежат,  --  и  они  станут
принадлежать  любому. Плюс сама Германия. Что остается? Славянские  Балканы?
Италия, Испания, Португалия? Крохи!
     Но Великобритания -- о-о, это иное дело. Это враг упорный и неумолимый.
Империя  проигрывает сражения  и  выигрывает войны.  Она  пока нетронута,  и
гигантский ее военный  потенциал еще и не начал разворачиваться.  Не  только
колоний, но даже метрополии. Нет, надо ждать, если и не разгрома ее, то хотя
бы ослабления такого, при каком выигрыш войны даст  ему, Сталину, позицию, в
которой условия мира продиктует он.
     Мания властности...
     Выбор времени для  удара в  спину всегда был  предметом особой гордости
Сталина. Он не приближался  к  противнику, не убедившись, что у того связаны
руки. И что  вообще он глядит в другую  сторону.  Как  и Гитлер. И перед ним
Сталин  оплошал. Он  так  был  уверен, что Германия провозится  с Англией  и
Францией  года  три-четыре.  Как  в  Первую  мировую.  Насидятся  в  окопах,
наглотаются  газов,  обессилеют, брататься начнут...  Тут  я их,  миляг,  со
своими  мальчиками  и  накрою. Ничего  что  цыплята,  толком  ни  летать, ни
стрелять не научены, зато много их, энтузиасты, зато внезапно...
     А  внезапно напали на него. Необъятный СССР Гитлер счел  более реальной
целью, чем крохотную  островную метрополию.  Но Сталин так  не желал видеть,
что Гитлер со своей подготовкой его опережает, уж  так не желал!.. Ну просто
поубивал бы тех, кто совал ему факты в глаза.
     А те, кто видел действительное, тормошили его не зря: "Товарищ  Сталин,
вы с Вашими договорами и  верой в них  прозеваете нападение на  Вас ужасного
противника!"
     Кому  он  там  верил...   Но   что  означало  для  него  признать  факт
концентрации  германских  войск  на  советско-германской  границе? Проиграл,
опередили! Значит, либо капитулировать  и отказаться от притязаний в Европе,
либо  идти на войну в открытую. Ни то, ни другое не подходило. Отказаться от
намерений  --  это не  Сталин.  "Иду  на вы" --  это тысячу  раз  не Сталин.
Остается, как и в игре  с командармами, делать вид, будто  не замечаешь, что
тебя не любят, а тем временем лихорадочно и абсолютно тайно готовить удар.
     Когда  говорят о неожиданности, кричать хочется. Не было неожиданности!
Дети -- знали.
     Мои дядья не читали классиков марксизма и не  имели возможности слушать
все  выступления вождя, открытые и  закрытые. Они  верили  мирным заверениям
правительств. Хотели им  верить.  А мы, аэропланами  бегая в  своем  детском
саду, пели: "Внимание, внимание, на нас  идет Германия! Она нам нипочем,  по
морде кирпичом!" Взрослые  дядья едва не побили меня, малыша,  когда вечером
21 июня 1941 года на большом семейном торжестве я  в детском неведении своем
твердил  --  им  всем  вопреки  --  что война  на  носу. "Сопляк, ты-то  что
понимаешь?"  Они  знали,  что есть война.  Дети  не  понимали, не  опасались
накликать и твердили то,  что видели: война катила к границам, приближалась,
висела в воздухе.
     Потом я прочел у Клаузевица:
     "Мне много  приходилось  заниматься историями войн, и во все времена  я
видел одно: современники относили войну в неопределенное будущее,  тогда как
она уже стояла у порога их стран".
     Дядья ссылались на "Заявление ТАСС": "Это Сталин сказал!"
     А король был гол. Он не успевал.
     Он ведь  и  Бессарабию захватил по  инерции,  уже  в фазе победоносного
окончания немцами кампании 40-го года. Захват  спланирован был  по сценарию,
а,  когда  сценарий  изменился,  он  не  поверил  случившемуся  и  не  успел
затормозить: так быстро? а где же окопная война?
     Наверно, потом  он  сокрушался  про  себя:  очень не по Маккиавелли, не
удар, а пощечина, только разъярит врага...
     Так и вышло, враг разъярился. Но вождь баюкал себя: не решится Германия
воевать  на два фронта! Он затвердил это, и  одного этого было ему довольно.
Жалкий  пример  стереотипного мышления.  Это  --  гений?  Он к  тому  же был
убежден, что слишком велик, чтобы Гитлер начал  войну, не переговорив с ним.
Ходили слухи...  Но  шли-то из Берлина. Слухи о "мирной капитуляции" Сталина
как последнем его козыре в игре. Будто он готов  отдать под контроль Гитлеру
разработку сырья и военную промышленность. "Это маловероятно и документально
не подтверждено, -- пишут в своей книге Рапопорт и Геллер, -- но как же надо
было себя вести, чтобы возникли такие унизительные слухи..."
     Унижение  было  на всю катушку. Сталин шел  на него и, кто  знает, быть
может,  поэтому  полагал,  что  владеет  ситуацией.  Что  Гитлера  унижением
перехитрит, направит на  запад  и  ударит сзади. Его паническое  поведение в
первые дни было типичной  реакцией разочарования.  Он  уже считал, что обвел
врага, -- и вдруг...
     Вл.   Карпов   недоумевает:   гигантские  запасы  оружия,   горючего  и
боеприпасов на западных  границах  достались немцам целенькими. Почему их не
уничтожили?  Другие писатели в  наличии этих  складов так  близко к границам
усматривают  чуть  ли не  прямое доказательство, что поход  на Германию  был
назначен на июль.
     Запасы, между тем,  копились  не первый год и далеко еще не были готовы
для завоевания Европы. Когда Первый Украинский  фронт уже воевал в Карпатах,
базовые   склады  горюче-смазочных   материалов  все  еще   располагались  в
Святошино, под  Киевом.  Машины гоняли  на  таком вот  плече,  но, наученные
войной,  переводить склады  поближе  к  линии фронта не  спешили. Таков  был
страшный урок 41-го года.  А  к июню 41-го таких уроков еще не проходили, ни
бомбежек не боялись,  ни нападения не ждали,  готовили оное сами, исподволь,
на большую  войну,  до Гибралтара. Это сколько же всего надо было наготовить
на всю Европу при таком-то плачевном состоянии транспорта, аварийности его и
напряженки  в  перевозках  такой,  что  на  Политбюро  это   было  предметом
постоянного обсуждения, а  на 18-й партконференции  стало в  центр  повестки
дня. Так что, как ни много завезено было, куда больше оставалось завезти. Да
и от Киева до Карпат ближе, чем от Минска до Берлина, а шагать предстоит еще
дальше, до братской  Испании, где Гренадская  волость и куда еще так недавно
шла всякая помощь. Между тем, в последний подготовительный  период транспорт
- и железные дороги в том числе - всегда занят переброской войск.
     Вот какова была ситуация со складами. Тот, кто желает  спекулировать на
готовности,  может  объявить  их  готовыми,  это  дело  личной  порядочности
историка.
     На деле склады лишь комплектовались.
     Почему их не уничтожили?  Да потому что это означало  конец всем планам
завоевания  Европы.  Сталин  на  уничтожение складов  не  пошел  бы даже под
угрозой  того,  что  случилось.  Склады  на  большую войну за  месяц-два  не
развернешь, это работа на годы. Планируешь войну в 42-м -- склады закладывай
в 40-м. Уничтожаешь  склады -- войну  откладываешь  на годы. Такова  инерция
большого  размаха.  Ловить удобный  месяц  или  даже  неделю  для  начала  и
откладывать на годы -- это ведь и впрямь  нелепость. Вот и  не  было приказа
уничтожить  магазины,  даже  на  непредвиденный  случай  не  было.  Не  было
предвидения, не предвидел Сталин, он один. Уничтожив цвет советской нации...
Даже   при   нем   некоторое  время,  недолгое,  увы,   существовала   такая
интернациональная  общность, как ни странно  это  звучит. Уничтожив цвет ее,
Сталин навлек на страну чудовищную беду.
     Многие удивляются: как он мог? такой умный!
     Такой  ли? Мы  склонны переоценивать способности  людей,  которые  нами
правят.  Особенно деспотов.  Был  ли  он умен во всем одинаково? или  все же
главным образом в том, что и  впрямь было его сильной стороной -- в интригах
удержания власти?
     Посудите сами.
     Поскольку государственную безопасность Сталин понимал как  безопасность
его   жизни  и  власти,  уничтожение  любой  другой   жизни   и  даже  целых
государственных институтов не считалось угрозой безопасности.
     Но с людьми вместе уничтожались доктрины.
     С Тухачевским уничтожена была  стратегическая доктрина,  гласившая, что
главной   военной  опасностью   для  СССР   является  нацистская   Германия.
Заместитель  наркома  обороны маршал Тухачевский  прочел  "Майн  кампф" куда
проницательнее гениального вождя.
     С Якиром уничтожена была ведущая начало от А.Свечина{46} стратегическая
доктрина активной обороны, применение которой сулило  вторгшемуся противнику
вязкое сражение на неглубоком и заранее подготовленном предполье, насыщенном
к тому же партизанами.  Затем по истощенному врагу наносился отсекающий удар
с  широким применением подвижных  соединений в соответствии с  разработанной
лучшими умами РККА тактикой  глубокого боя. Эта тактика постоянно,  упорно и
тщательно   совершенствовалась   в  соображениях  военного   товарищества  и
бережного отношения к человеческой жизни. Это была та война малой кровью  на
чужой территории,  тайной  которой владели  убитые командармы и которой  так
никогда и не суждено было состояться.
     С  Берзиным  и Артузовым  уничтожена  была доктрина  веры  в  бесценную
резидентуру,  созданную гениями разведки  совместно с фанатическими адептами
интернационализма  и последовательными  противниками нацизма. Сталин выполол
эту  агентуру.  Стратегически проиграв по  всем направлениям, ослабив страну
беззащитным  предпольем западных областей  Украины и  Белоруссии,  Сталин не
внял и предупреждениям.

     Надо же исхитриться, чтобы  создать строй,  при котором государственная
безопасность и  безопасность  главы государства противоречат друг другу.  Но
тогда один из двух факторов надо немедленно устранить!
     Смертные  приговоры  не  присущи русской  литературной традиции. Она --
жить  ей   вечно  --  милостью  к  падшим  полна.  Автор,  выученик  русской
литературной  традиции, отнюдь  не  чувствует себя  уютно,  вынося  смертный
приговор -- хотя бы и задним числом, хотя  бы и тому, кто повинен в десятках
миллионов смертей,  а сам почил  в постели  под присмотром и  опекой  лучших
врачей.  Но  трагизм истории СССР  так  ни  с  чем  не  сравним,  сталинское
правление  так вопиюще, что  приличнее  расстаться с  репутацией,  нежели  с
отказом от  внятного осуждения того, кто  перекосил мукой страдания лик всей
Земли. Прошлого не изменить, как бы ни хотелось.  Но  глупо не извлечь урока
из истории  лишь  потому, что мы  затвердили красивый сарказм  "главный урок
истории -- что  она  ничему не  учит".  Формула  удобна, но  ложна.  Радивых
учеников история  учит.  (Если  только  они не обнаруживают,  что  хватились
чересчур  поздно.)  Обстоятельства кончины Сталина  вызывают  сомнение в той
скорби, которую так старательно изображали его соратники, "тонкошеии вожди",
их-то история  чему-то все же научила. И в  их интерпретации формула истории
вероятнее  всего звучит так: "Посеявший  смерть не пожнет жизнь." Пускаясь в
беззакония, властелин  и  себя объявляет вне закона.  Едва его безразличие к
жизни и смерти граждан в видах собственного благополучия  делается доказано,
он подлежит устранению без промедления.  И лишь в стране неблагополучной,  в
стране больной не найдется гражданина для своевременного акта.
     Но  своевременно  или  нет,  акт  воспоследует.  И  в этом  несомненная
разгадка поздней, но все еще своевременной смерти Сталина.

     * * *
     Итак, отвергнув прежние  доктрины, вождь  руководствоваться стал своей:
Германия не осмелиться воевать на два фронта. На волне этой  жалкой мыслишки
и ярастного нежелания видеть реальность, как она есть, вождь не заметил даже
того,  что  в  1941 году Германия  войны  на два фронта  и не вела. Так  что
ответственность за эту слепоту целиком падает на него и клику окружавших его
ничтожных и во всем послушных царедворцев.
     А партия -- это же нелепость. Миллионы  покорных членов. Что они могли?
Только умирать, где прикажут. Как и весь народ.
     Вождь   выкладывался,   демонстрируя   перед   Гитлером    простодушие:
попустительствовал    разведполетам    германской    авиации,    игнорировал
предупреждения  из  самых   разных  источников,   инспирировал  унизительное
опровержение ТАСС. И запретил малейшее движение у границ. Эта его реакция на
гитлеровские приготовления воистину была апофеозом глупости. Демонстративная
беспечность лишь усиливала подозрительность Гитлера:  "Доверчивый Сталин! Да
на   какого   глупца   рассчитана  такая   личина???"   И   впрямь,   эталон
подозрительности,  маньяк,  уничтоживший  собственных полководцев,  доверяет
фюреру! Не смешно ли?
     Больно думать о том, как смеялся Гитлер к исходу дня 22 июня 1941 года,
узнав о расстрелянных на  аэродромах советских самолетах и  взятых  в плен в
исподнем командирах, о захваченных целехонькими мостах и переправах.
     При всей слабости, к какой Красной  Армии  была низведена  к июню  1941
года, речь идет  не о  сложных маневрах. Армия  на  границе, на страже своих
рубежей. Только и  нужно, что  из гарнизонного положения вывести  ее на  эти
рубежи.  Предупредить  о  возможном  нападении, отдать приказ о готовности к
отпору -- и дело вовсе не так радостно складывалось бы для вермахта.
     Рапопорт и Геллер считают: главное упущение было в том, что Тимошенко и
Жуков  не настояли на объявлении мобилизации:  "Это  не поздно было  сделать
даже в начале июня. Такая мера безусловно расстроила бы планы немцев и могла
вообще предотвратить нападение."
     Не думаю,  что нападение  могло быть предотвращено чем бы  то ни  было.
Рапопорт  и  Геллер  в  книге, написанной в  1977  году,  все  еще  мыслят в
категориях привычного нам оборончества. Но Гитлер-то знал о замыслах Сталина
и понимал, что время работает против  него  и  иного  пути, кроме сокрушения
сталинского СССР, у него нет. Притом срочно, пока  англосаксы  не высадились
на континент.  Нападение  на  СССР  было  оперативной  необходимостью,  лишь
гениальный Сталин  мог этого  не понимать в тупой  уверенности, что  Гитлеру
никогда не догадаться о его намерениях.
     Но  авторы  правы  в  другом: одна лишь моральная  готовность  армии  к
нападению агрессора сделала бы невозможным бравурное шествие немцев по полям
Белоруссии и Украины.
     Сталин  не  разбудил свою армию для отпора врагу. Даже больше: он велел
ей спать.


     Итак, если  целью,  поставленной 18-й конференцией, была наступательная
боеготовность  к зиме  1942-го (или 1943-го), многое  делается  ясно. Прежде
всего ожесточенная  реакция деловых  людей:  ведь  готовность  к войне они с
вождем понимали по-разному. И он ни  за что на  свете не стал бы  разъяснять
им,  что  его  боеготовность  вовсе  не  значит  "малой  кровью  и на  чужой
территории", а значит "как угодно и любой ценой".
     Они  этого не знали и лживый лозунг принимали  всерьез. Лучшие  из  них
были  из поколения  идеалистов, посвятивших  жизнь социальному  эсперименту,
даже если понимали происходящее куда  яснее, чем  желал их вождь: "Во  главе
демон, но  эксперимент свят и  цели  чисты." И ужаснулись,  поняв, что после
окончившегося   кошмара   Гражданской   войны  насилие   над   крестьянством
предпринято не ради выволакивания его из тьмы, но, напротив, для закрепления
над ним этой тьмы навечно. Они не хотели понимать,  глазам верить не желали,
что  у власти встала  посредственность, для  которой  власть  не  инструмент
истории,  а  просто  --  власть,  власть!  И  что  настало  время  таких  же
посредственностей,  на   все  готовых  ради  удержания  власти  как  способа
существования.
     Не понять  этого -- значит, ничего не понять  в  советской  истории. Не
понять растерянности, в какой встретили расправу  над собой  тысячи честных,
не сомневавшихся людей.  Или  лишь начавших сомневаться. (Тех, кто  уже  так
сомневался, что ждал лишь случая, чтобы  вырвать кормило  из рук дорвавшейся
до него клики, уничтожили первыми, и вождей не осталось.) Не понять этого --
значит, не понять светлой  сущности  этих людей  и  их глуповатого,  с нашей
сегодняшней точки зрения, идеализма.
     Смейся же над ними, сегодняшний обыватель!  Что ж ты  не смеешься? Ведь
это твой  отец и дядя, а твоих предков брат и  сын, свалены гнить в братском
рву в результате великого вождя неготовности, а их несогласия  с тем, что он
понимал  как готовность. По ним готовность --  это лишь в последнюю  очередь
песня "Если завтра война..."
     Готовность --  это  вопрос  времени.  Это тренировка  солдат.  Обучение
командиров. Концентрация  ресурсов.  И, конечно же, знание  деловыми  людьми
характера  вождя, который, назначая сроки, спрашивал о готовности не в срок,
а ранее. Пятилетка -- за 4 года и 3 месяца. Любое строительство -- досрочно.
А уж подготовка к войне!..
     И такие люди уже убиты,  что  уцелевшие знают  четко: расплачиваться за
неготовность они будут жизнями. И жизнями семей тоже.

     * * *
     Перед самым  назначением  на  должность  начальника  Генштаба  Жуков на
разборе уже  упомянутой  штабной  игры,  где,  руководя  действиями "синих",
разгромил  "красных",  коснулся  строительства  укрепрайонов  в  Белоруссии:
слишком  они  близко расположены  к  границе и  имеют  к  тому же невыгодную
оперативную  конфигурацию,  особенно  в районе сувалковского выступа. То  же
соображение  -- строить  дальше от  границы  --  он  высказал  и об УРах  на
Украине.
     Ему  резко ответил Ворошилов: "Укрепрайоны строятся по планам  Главного
военного совета". И --  все. А за этим  как бы: "Ишь, умник, лезет не в свои
сани!"
     И  впрямь,  это  замечание  Жуков  позволил  себе в  санях командующего
округом. А в санях начальника Генштаба вопроса о переносе УРов вглубь уже не
поднимал. Значит, в новом качестве узнал, что УРы строятся не для обороны, а
для наступления, а в этом случае их конфигурация выгодна.
     Иначе не получается. Ведь в декабре командующий КОВО генерал Г.К.Жуков,
подводя  итоги  военной игры, в  которой  выиграл,  выступая  за  агрессоров
"синих",  ставит вопрос  о том, что  одна из причин  поражения обороняющихся
"красных"  --  неоправданно  близкое  расположение  УРов  к  государственной
границе.  Спустя месяц  начальник  Генштаба  генерал Г.К.Жуков этого вопроса
больше не поднимает.
     Здесь  обращает  на  себя  внимание  то,  что,  значит,  и  Жуков   был
"оборонцем".  По  крайней  мере,  до  выдвижения  на   должность  начальника
Генерального штаба. Естественно, тогда он пел со своими бойцами те же песни:
"Нас не тронешь --  и  мы  не  тронем..."  Командующий  КОВО  генерал  армии
Г.К.Жуков,  как  и  все  остальные  командующие  округами,  готовит  СССР  к
оборонительной  войне.  В оборонительной войне  УРы,  конечно,  должны  быть
отодвинуты  от границ, чтобы  после нападения противника дать время  войскам
отступить к ним  и изготовиться к обороне, вот он и  делает свое критическое
замечание.
     Но  начальник  Генштаба генерал  армии Г.К.Жуков  уже не  поет  песен с
войсками и не полагает, что СССР готовится к оборонительной войне. Он знает,
что СССР готовится к войне наступательной. Он фигура такого масштаба, что от
него  нельзя  этого  скрыть, иначе  он  не  сумеет делать свое дело. А  коль
назначение УРов меняется и предназначены они не для изматывания врага, а для
подстраховки  собственных  наступающих  войск   на  случай  контрнаступления
противника,  то, естественно,  располагаться  должны в  зоне стратегического
развертывания.
     Думается, не  сразу  Жукова посвятили в планы. Но 15-20 дней  между его
назначением и  18-й  партконференцией хватило  на  следующий  эпизод.  Жуков
излагает его в рамках канонизированной версии о миролюбивом и  ничего худого
не ожидающем СССР:

     "Имея при себе перечень вопросов, которые собирался изложить, субботним
вечером я поехал  к И.В.Сталину  на  дачу.  Там  были  маршал С.К.Тимошенко,
маршал Г.И.Кулик. Присутствовали некоторые члены Политбюро.
     Поздоровавшись,  И.В.Сталин   спросил,  знаком  ли   я   с  реактивными
минометами ("катюши").
     -- Только слышал о них, но не видел, -- ответил я.
     --  Ну,  тогда...  вам  надо  в  ближайшие дни  поехать  на  полигон  и
посмотреть их стрельбу. А теперь расскажите нам о делах Генерального штаба.
     Коротко повторив то, что уже докладывал наркому,  я сказал,  что  ввиду
сложности военно-политической  обстановки необходимо принять срочные меры  и
вовремя устранить  имеющиеся  недостатки  в  обороне  западных  границ  и  в
вооруженных силах.
     Меня перебил Молотов:
     -- Вы что же, считаете, что нам скоро придется воевать с немцами?
     -- Погоди... -- остановил его Сталин.
     Выслушав доклад, Сталин пригласил всех обедать."

     Эпизод оборван, и  возмущенная реплика  Молотова повисает таким образом
без   завершения.  Это   не   недосмотр  редактора,  в  таком  виде  мемуары
переиздавались не  раз.  Много  лет молотовская  реплика помогала обманывать
советских  граждан.   Между  тем  объяснена  она  может  быть  элементарными
человеческими  отношениями  --  желанием  поставить  на  место  зарвавшегося
выскочку, хотя бы дать ему почувствовать,  что политическая обстановка не по
его  ведомству. А,  может, и неведением того, как много успел открыть хозяин
новому выдвиженцу. Не исключаю,  что и сам  Молотов в то время не все знал о
намерениях  Сталина:  как-никак  ему играть перед  Гитлером, пусть же играет
естественно. Не исключаю даже того, что Жуков уже знал, а Молотов нет. Вождь
был восточный человек и в высшей степени  руководствовался максимами типа не
говори другу того, чего не желаешь открыть врагу.
     Так  или иначе,  на  версию  миролюбия  эпизод  сработал  замечательно.
Молотов, возмущение, воевать с немцами, да вы что!..  -- Отлично. Мастерская
работа.
     Но  маршал  Жуков  --  не маршал  Брежнев. Его заслуги  неоспоримы. Ему
придумывать  незачем.  Цензура  запретила ему  высказать  правду,  но  можно
намекнуть. И за возмущенной  репликой  Молотова идет странное и  не  имеющее
продолжения сталинское "Погоди..."
     Осмелюсь предположить, что "Воспоминания" рассчитаны  были не только на
"весь-в-едином-порыве-советский-народ".  Они  рассчитаны были и  на своих. А
свои-то  знали.  Немногие, но и в их глазах маршал лгуном выглядеть никак не
желал, не нужно ему это было.  Да и не в его интересах было правду  прятать.
Он  прятал,  поскольку  велели.  Но  для  своих...  И  свои,  думаю,  поняли
многозначительное   и  не   имевшее   продолжения   сталинское   "Погоди..."
Догадываюсь, и за это пришлось сражаться  с цензурой -- да и Молотов был еще
ого-го как жив!  --  за сохранение хотя  бы  этого  не  имевшего продолжения
"Погоди..." с некоторой надеждой, что хоть  потомки постараются расшифровать
многоточие...
     Во  время  написания  жуковских мемуаров проблема УРов  заострена  была
опубликованной и  сразу  проклятой властями  книгой А.М.Некрича  "1941-й, 22
июня". Жуков,  не называя  Некрича,  тем не менее полемизировал  с  ним и  с
возбужденным  им  мнением  общественности.  Все-таки начальником  Генштаба в
предвоенное время  был он. Неготовность к обороне -- это и ему  в вину могло
быть вменено. И не мог же он тогда  признаться -- да так и не признался,  --
что не к  обороне  готовился,  а к  нападению. В скупых  на  детали мемуарах
вопросу  об УРах он уделил три страницы. В  частности, сообщается о том, что
на укреплении новых границ ежедневно работало 140 тысяч человек.
     Много?  Под  одну  Москву  выгоняли  больше.  А тут -- вся  госграница!
Большого почтения к себе эта цифра не внушает.

     На   XVIII   партконференции  из  состава  ЦК   вывели  таких  гигантов
политического  мышления,  как  Литвинов,  таких  титанов промышленности, как
Лихачев  и  Ванников,  а  ввели  военных  -- Тюленева,  Кирпоноса,  Юмашева,
Трибуца, Октябрьского и Жукова.
     Был ли Жуков  военным  мыслителем?  Новых доктрин  он не  создал. Но  в
масштабах сталинского ЦК, наверно, был.

     * * *
     Жуков  в  Главе 9 ("Накануне  Великой  отечественной войны") резюмирует
состояние Красной Армии по  родам войск. Резюме выглядит убедительно  прежде
всего в  силу  того, что  в деле конструирования  и  производства вооружения
тексты подтверждены историей.
     Но есть у Жукова и забавные места:
     "Наркомом   вооружения    был   Д.Ф.Устинов,    наркомом    боеприпасов
Б.Л.Ванников,  главными  конструкторами  артиллерийских систем  --  генералы
И.И.Иванов  и  В.Г.Грабин. Всех  этих людей И.В.Сталин знал хорошо,  часто с
ними встречался и целиком доверял им".
     Доверял, сажал, вытряхивал душу, выпускал...
     Кстати,  Б.Л.Ванников  наркомом  боеприпасов  накануне  войны  не  был.
Наркомом  боеприпасов  он  стал уже  во  время  войны вместо П.Н.Горемыкина.
Арестован  Ванников  был   с  должности  наркома  вооружения.  Но  это  так,
должностная чехарда чистки...
     Возвращаясь к резюме Жукова о состоянии войск,  следует отметить связь.
Для описания состояния связи в словаре есть лишь одно слово -- катастрофа.
     "Радиосеть Генштаба  была обеспечена радиостанциями типа РАТ только  на
39 процентов, а радиостанциями  типа РАФ и заменяющими их 11-АК и  др. -- на
60  процентов, зарядными агрегатами  -- на 45 процентов и т.д.  Приграничный
Западный военный округ располагал радиостанциями  только на 27  процентов...
что из этого получилось в первые дни войны -- известно".
     Вот первая после  усыпления  бдительности (конечно,  не считая чистки и
ликвидации   командарма-1   Уборевича)   причина  драмы  Западного   фронта:
отсутствие радиосвязи. Дефицит  средств  связи -- один  из решающих факторов
неготовности к войне летом 1941-го -- и позднее.
     Есть  и  такая фраза: "В ленинградской  и  московской  зонах  ПВО  было
дислоцировано до 30  радиолокационных станций РУС-2". Ни слова больше о роли
радиолокационных станций нет.
     Из других источников известно, что несколько десятков бомбардировщиков,
брошенных  лично  фюрером  в  сплошную  облачность  бомбить  обнаруженный  с
опозданием  военный  парад  7  ноября  1941  года,  были в  этой  облачности
встречены  --  буквально  иголка  в  стоге  сена.  Что-то,  значит,  все  же
сработало, оставшееся от Тухачевского.

     * * *
     13 апреля 1941 года. Договор о нейтралитете с Японией.
     Выше  приведено описание  встречи Жукова с  министром  иностранных  дел
Японии  Мацуокой.  Сразу после  встречи  Жуков  позвонил  Сталину и  доложил
подробности.  Сталин остался доволен  и сообщил о согласии  Японии подписать
договор.
     Есть  законная гордость в жуковской подаче деталей заключения договора.
Есть  логика  в  визите  Мацуоки в наркомат обороны. Японский  дипломат  был
противником любого  соглашения с СССР.  И  уж,  по крайней  мере,  он  хотел
убедиться, в кадрах ли еще  тот Жуков, который... Многих других в кадрах уже
нет. Так что, если нет и Жукова, с нейтралитетом можно погодить.
     Здесь же,  вероятно,  разгадка  того,  почему командир Жукова,  соавтор
Халхин-Гола,  командовавший Забайкальским фронтом генерал-полковник  Г.Штерн
все еще оставался на свободе. Его арестовали уже после подписания договора и
отъезда японского дипломата...
     Жуков не написал -- возможно, и не знал -- о том,  что кровавая война в
Финляндии произвела  должное  впечатление  на японцев:  готовность на  такие
потери  ради  клочка  земли!..  Также вряд  ли знал Жуков,  какую работу  по
обработке политических  кругов и общественного мнения Японии провел в пользу
договора о нейтралитете Рихард Зорге.
     Удивительная   фигура   --  Рихард  Зорге.  Великий   разведчик  Зорге.
Невозвращенец Зорге. Бездомный, один во всей Вселенной. Вернуться в Германию
-- быть  прощенным  и обласканным: он так  много  знал. Остаться в Японии --
быть преданным. Вернуться в СССР -- быть замученным на Лубянке.
     Он остается в Токио и долбит Москву донесениями о поготовке германского
вторжения. Вотще.  Сообщает точное время. Бесполезно. Сталин  игнорирует то,
чему не может помешать. Он, как и Гитлер, уверен, что в критической ситуации
обстоятельства поддадутся его воле, которую он должным образом напряжет.
     Обстоятельства не поддались.

     "Сопоставляя и анализируя все разговоры, которые  велись И.В.Сталиным в
моем присутствии  в кругу близких ему людей,  я пришел к твердому убеждению:
все его  помыслы и  действия были пронизаны одним желанием -- избежать войны
или оттянуть сроки ее начала (курсив мой. -- П.М.) и уверенностью в том, что
ему это удастся".

     Эта  фраза  позволяет   нам  сохранить  уважение   к  маршалу   Жукову.
Формулировка не противоречит версии наступательной войны, которую готовил на
1942-43 годы начальник Генштаба генерал армии Жуков.



     ...  шла  между  тем  давно  и  с  возраставшей  яростью.  Все  изрядно
перепуталось  в  европейской  идеологической  кухне.  В  начале  20-х  годов
немногие в Европе могли различить противников и союзников.
     Ну, к сороковым-то все стало на свои места...
     Цитирую изданную еще в  шестидесятые во Франции книгу Жака Бержье и Луи
Повеля "Утро магов" ("Миф", 1993):
     "На  Нюрнбергском процессе  полковник  СС  Вольфрам  Сиверс ограничился
формальной  и чисто  рациональной самозащитой.  Перед камерой казни ему дали
возможность вознести какие-то непонятные молитвы. Отдав свой долг неведомому
культу,  Сиверс  хладнокровнейшим  образом  сунул  шею в петлю.  Сиверс  был
генеральным  директором  научного  института  Аненербе,  за  что  и  получил
смертный приговор.
     Научный институт для изучения наследственности Аненербе  был создан как
частная  организация  профессором  Фридрихом  Гильшером.  Гильшер,  духовный
учитель  и отец Сиверса. Профессор  Гильшер никогда не был членом нацистской
партии и  поддерживал отношения  с еврейским  философом Мартином Бубером. Но
глубинные  тезисы   Гильшера  соседствовали   с   "магическими"  положениями
магистров нацизма. Гильшер положил основание Аненербе в 1933 году. Через два
года, в 1935-м, Гиммлер превратил институт в государственное учреждение, и с
этого времени Аненербе  подчинялся Черному Ордену (СС) Объявленная программа
состояла в следующем:
     "Изыскания    в   области    локализации   духа,   деяний,   наследства
индо-германской расы.  Популяризация результатов исследований в  доступной и
интересной  для  широких  масс  народа  форме.  Работы  проводятся с  полным
соблюдением   научных   методов  и  научной  точности"   (Тематический  план
Аненербе).
     Аненербе  действовал  так  успешно, что  в  январе  1939  года  Гиммлер
просто-напросто ввел институт  в  СС, а его руководители вошли в личный штаб
рейхсфюрера. К  этому времени Аненербе располагал 50 научными институтами...
Легко поверить  расчетам,  согласно  которым  Германия  истратила на  работы
системы Аненербе куда больше, чем США на атомную бомбу.
     Изыскания   в  области  сверхъестественного   велись   с  колоссальным,
поражающим  воображение  размахом.  Перечень  "научной"  тематики,  объектов
тщательных и дорогих работ, поражает здравый рассудок: братство Креста-Розы,
символическое значение отказа от арфы в музыке Ульстера, оккультное значение
готических башенок, оккультное же значение шляп-цилиндров Итонского колледжа
в Англии...
     В 1943 году Аненербе собрал для Гитлера на его вилле под Берлином шесть
главнейших  немецких оккультистов (Гитлер, естественно, был седьмым, вернее,
первым в семерке -- это  святое число в  магии.), чтобы  они  своими тайными
способами  открыли  место  заключения  только  что  свергнутого   Муссолини.
Совещания Главного штаба начинались сеансами йогического сосредоточения.
     Во  время войны  Сиверс организовал  в концлагерях ужасающие  опыты над
живыми людьми.
     Когда  на  Нюрнбергском  процессе  перечисляли  преступления  Аненербе,
подсудимый  Сиверс  явно  не  испытывал  чувств,  которые  у  нас  считаются
нормальными, человеческими.  Чуждый не только раскаянию, но хотя бы смущению
или неловкости, он пребывал где-то в ином месте и слышал другие голоса.
     О  духовном   учителе  Вольфрама  Сиверса  --  профессоре  Гильшере  --
неизвестно почти ничего. О нем упоминал Эрнст Юнгер в дневнике, который этот
нацист вел в Париже в годы оккупации. Французский переводчик дневника Юнгера
приводит строки, которые для нашей темы имеют капитальное значение.
     14 октября 1943 года Юнгер писал:
     "Вечерний  визит к Бого  (Юнгер скрывал высокие персонажи под кличками:
Бого --  Гильшер, Книеболо --  Гитлер). В  годы, бедные оригинальными умами,
Бого -- одно из знакомств, над которым я много рассуждал, не находя решения.
Когда-то  я  считал,  что  он  войдет  в  историю  наших дней  как  личность
малоизвестная, хотя  и наделенная исключительно тонким умом. Теперь я думаю,
что  он  займет  более  значительное  место. Многие,  если  не  все  молодые
интеллектуалы,  возмужавшие   после  Великой  войны  1914-1918  г.г.,   были
затронуты его влиянием и  прошли его школу.  Ныне он  подтвердил подозрения,
которые я давно питаю. Он  основал церковь.  Сейчас он уже далеко отошел  от
догматической части и занят литургической".
     Далее Юнгер писал:
     "Я  наблюдаю у Бого  капитальное,  характерное  для  всей  нашей  элиты
изменение.  Он  всей  силой мысли,  сформированной  рационализмом, ринулся в
метафизическое. Такое меня  поразило и у  Шпенглера. Я  помещаю его  явление
среди добрых знаков наших лет. Можно обобщить,  что, если ХIХ век был эпохой
рационализма, то ХХ век --  время  культов.  Таков и  Книеболо,  из-за  чего
либеральные  умы просто  не  в  силах  увидеть  хотя  бы  место,  где  стоит
Книеболо".
     Уж это точно. Встать  на  место  Гитлера  или  даже увидеть  его  и  не
содрогнуться - это не всякому по силам.
     Профессор Гильшер к  следствию привлечен не был. В Нюрнберг  он явился,
чтобы  свидетельствовать  в   пользу  Сиверса.  В  показаниях  он   ушел   в
политические  абстракции  и  абсурдные  рассуждения  о  расах  и первобытных
племенах. Он получил разрешение проводить осужденного к  подножию  виселицы.
Это с ним Сиверс  читал  молитвы  какого-то  культа, о  котором  умолчал  на
процессе. Оба скрылись -- Сиверс в одну тень, Гильшер в другую...
     Полагаю, незачем просить  у читателя прощения за цитаты и пересказ. Это
более захватывающее чтение чем то, что в состоянии предложить я сам со своим
куцым рациональным картезианством.  Да и все мы таковы. И авторы книги "Утро
магов" правы, когда сокрушенно,  не  исключая себя, говорят о  нашем упорном
детерминизме:
     "... нам нравится, нам нужно, мы требуем развития событий по прямой, от
причины   к  соразмерному  с  ней   следствию.   К  сожалению,   детерминизм
исторических   событий   более  сложен.   Вспомните  историю   религий.   Им
понадобились столетия, дабы культ  принял ясную форму.  Ясную? Но в какой из
современных  религий  мало осталось противоречий?  Нацизм же  имел  в  своем
распоряжении  лишь несколько лет. Однако же  -- мы не устанем  повторять  --
успехи нацизма, как культа, как новой цивилизации, превзошли все, когда-либо
бывшее в истории.  Это страшный факт, и мы  ощущаем его особое  значение. Мы
ощущаем его, как удручающе-грозный символ".
     Увы, это не все...
     "Нацизм  определял  наше  время,   как  период,  предшествующий  новому
космическому  циклу.  Произойдут  глубокие   мутации,  вернется  гигант-маг,
осуществится   пересмотр  творения.   Сейчас  на  Земле  сосуществуют  расы,
появившиеся в разные фазы  второй, третьей и четвертой  эпох. Некоторые расы
отмечены  клеймом  вырождения,  а  другие  несут  в  себе  семена  будущего.
Человечество никоим образом не едино, люди созданы в разное время различными
мутациями. Есть и истинная (?? -  не знаю. Не учен. - П.М.) раса, призванная
познать следующий  цикл. Люди этой  расы наделены  психическими рецепторами,
предназначенными  поддерживать равновесие космических сил. Их удел -- эпопея
под водительством высших неизвестных..."
     Ну  что?  Марксизм-то  весь  на  блюдечке: "У  богатых отберем,  бедным
отдадим."  Просто. А  о  нацизме  сказать  несколько  слов  перед  схваткой,
кажется, не мешает...
     "...Следовательно,  истребление  отдельных  рас  никак  нельзя  считать
преступлением  против  человечности, так  как осужденные  расы находятся вне
круга людей!
     Вот почему  некоторые  заседания  на  Нюрнбергском процессе были лишены
содержания --  у судей не получался диалог  с подсудимыми. В зале  трибунала
присутствовало два мира, и между ними не было контакта, словно  бы по земным
законам пытались  судить марсиан.  Судьи прилежно старались вести  себя так,
как если бы они не  спотыкались о  пугающую их реальность. Действительно,  в
какой-то  мере следовало  бросить  покров  на такую  реальность,  чтобы  она
исчезла, как исчезают предметы в руках иллюзиониста.
     В   Нюрнберге   речь  шла  о   том,   чтобы  поддержать   идею   единой
гуманистической картезианской цивилизации, и подсудимых силой втиснули в эту
систему. Мы  не собираемся отрицать  благодеяния Нюрнбергского трибунала. Мы
говорим  только, что там  "погребли фантастическое", и согласны с намерением
не отравлять миллионы душ.  Мы же --  иное. Мы производим наши  раскопки для
любителей.  Они  предупреждены  и  надели  стеклянные  маски   средневековых
алхимиков".
     Насчет масок  не знаю. Равным образом сомневаюсь в первооткрытии Бержье
и  Повеля.  Советские  источники  еще  в  1945  году,  до трибунала,  вполне
хладнокровно и, я бы  сказал,  с профессиональным пониманием социальной сути
дела писали, как еще в  1933 году  "...миллионы  немцев на  митингах слушали
возбуждающие речи гитлеровцев о  восстановлении великой Германии, о том, что
надо вести войну, если хочешь  яркой жизни,  что мир  должен  быть продуктом
войны  (современно звучит, не  правда  ли?  -- П.М.), что  немец  -- человек
высшей расы -- сначала подчинит себе Вселенную, а  затем установит в ней мир
и новый порядок".
     В Германии на годы утвердилась цивилизация, тотально отличная от нашей.
Мы этого  не  могли, да и  сейчас не можем  понять.  Но то, что Нюрнбергский
трибунал  погреб,  раскопано.  Нам остается  лишь с ужасом  ждать  очередных
протуберанцев из  этих идеологических чернобылей. Ведь, в конце  концов,  не
все в этой идеологии  абсурдно.  Выяснение многих положений (если они вообще
познаваемы) --  дело смутного будущего.  Возможно, люди и впрямь генетически
неоднородны  и представляют беженцев разных планет и  даже разных систем. Но
разве истребление муравьями муравьев или осами ос выглядит привлекательно?
     Гитлер не спешил с  пропагандой своей идеологии. Суть ее  он  держал  в
глубокой тайне. Более того, когда миссия Гесса в Англию окончилась провалом,
вину за  это возложили в равной мере как на неустойчивую психику наци  No 2,
так  и  на  мистиков-оккультистов,  влиянию  которых  Гесс  якобы  поддался.
Предстояло  созидать мир, в генофонд которого определили белокурых. А прочим
запретить  размножаться, что ли? Или  в  газовую камеру и  в трубу?  Не надо
преждевременно пугать  чернявых, пусть  воюют  за великую  Германию,  с ними
разберемся потом.
     И Гитлер откладывает  пропаганду идеологии до поры, когда мир перед ним
будет распростерт. Поэтому  в тайны Аненербе были посвящены не все высшие из
высших  чиновники  рейха.  Можно   быть  хорошим  администратором  и  плохим
мистиком. Для мистики у фюрера были другие люди. Вольфрам Сиверс, например.
     Это  рождало недоразумения. Гауляйтеры юдофилами не были. Но "дистанция
огромного размера" пролегает между неприязнью к какой-то этнической группе и
нежеланием терпеть ее на лице земли. Что и стопорило "окончательное  решение
еврейского вопроса" в Белоруссии до убийства Кубе партизанами.

     ВАЖНОЕ  СЮЖЕТНОЕ ЗАМЕЧАНИЕ. Оно касается этого  экскурса  в историю. Не
уводит  ли  автор читателя  от  вынесенного  в заголовок прочтения  мемуаров
маршала  Жукова?  --  Да,  экскурс далек. Но,  подводя итоги,  любой человек
стремится  ответить  на один-единственный, жгучий во  всякой  жизни  вопрос:
каков  баланс?  содействовал ли  он  силам  Добра? или представлял Зло?  что
получилось в результате? где быть душе?
     О,  когда  дело  идет  к концу, маршал чувствует  себя куда неувереннее
самого грешного  монаха. А рассуждать  на эти  темы  у  Жукова  ни  малейшей
возможности не было.
     Справедливо, кажется, резюмировать:
     По сумме  знаний,  имеющихся в распоряжении  у человечества  на  момент
написания этой книги,  Гитлер остается  слугой Сатаны, и  повержение его  во
Второй мировой войне есть правое дело.
     А в пределе справедливо видеть  в весьма далеком от архангельского лика
маршале -- Св. Георгия, повергающего дракона.


     Нам надо вернуться в год 1799-й, в Париж.
     "Крупная  буржуазия мечтала  о диктаторе,  о восстановителе торговли, о
человеке,  который  обеспечит  развитие  промышленности,   принесет  Франции
победоносный   мир  и   крепкий   внутренний  "порядок";  мелкая  и  средняя
буржуазия... желала  того же... что касается  пришлых рабочих, поденщиков из
деревень, то для них действтельно был только один  лозунг: "Мы хотим  такого
режима, при котором едят" (Е.Тарле, НАПОЛЕОН).
     "Уже  к лету 1799  года...  мысль  о  "твердом порядке"  отлилась,  так
сказать, в кристально чистые формы. Все  стало ясно, сомнения были отброшены
-- в повестку дня был поставлен переворот. Смерть Жубера сделала невозможным
данный  вариант,  но ни  в  малой  мере  не поколебала идею. ...Сиейес после
смерти  Жубера вел  переговоры с Макдональдом, Моро... Со своей  стороны над
идеей  переворота  задумывались  Бернадот,  Журдан,  по-своему  --  Лафайет,
вероятно -- Пишегрю, мало ли кто еще из генералов.
     Когда  Бонапарт в октябре, спасаясь от неотвратимо надвигавшегося краха
в Египте, приехал в Париж, он отнюдь не был обуреваем идеей государственного
переворота, ему  было  не  до  того.  Он  был озабочен мыслью, как  избежать
возмездия  за  самовольное  бегство  из  армии,  брошенной  им  на  произвол
судьбы..." (А.Манфред, НАПОЛЕОН).
     Словом, оказывается, Наполеон не был единственным претендентом на роль.
     Наполеон, с его уникальностью?
     Даже  Наполеон  с его  уникальностью.  Не  погибни  в  бою  Жубер,  имя
Наполеона   сегодня  было  бы  чуть   знакомо  лишь  узким  специалистам  по
французской военной  истории.  Одни правят, другие владеют.  Гражданам СССР,
где правила, по выражению бр. Стругацких, группа "неизвестных отцов" и никто
ничем   не   владел,  трудно   было  расстаться  с   концепцией   правления,
объединяющего и  Власть, и Деньги.  Между тем, это было лишь кратковременное
состояние  в  уникальном  веке. Во все времена деньги были  сами по себе,  а
правители сами по  себе. Иногда за огромные деньги они покупали власть,  как
сделал  в  Риме  Луций  Лициний  Красс.  Но  чаще  Деньги  покупали  угодных
властителей. И у них, у Денег, как правило, был широкий выбор.
     Не следует думать, что конкурс на роль в истории отличается от конкурса
"Мисс  Америка" или "Мисс  Россия".  Соискатель на  пост диктатора не обязан
быть светочем мысли или автором платформы. От него  ждут защиты существующей
платформы. Наилучший кандидат не  означает -- умнейший. Наилучший -- значит,
наиболее управляемый.
     Так ошиблись в свое время с Наполеоном.
     Так же, позднее и трагичнее, с Гитлером.
     "... Бонапарту не пришлось ничего предлагать или изобретать: он получил
все  в совершенно  готовом  виде.  Идея  государственного  переворота с  его
участием была ему преподнесена в  полностью отработанной, даже отшлифованной
форме. Не он принес Франции идею обновления, мысли  об изменении режима. Эта
идея уже давно вынашивалась  в политических кругах Парижа и  существовала во
множестве  вариантов.   Бонапарту  предлагали,  он  поддакивал  и  принимал"
(А.Манфред).
     Но  обновление  Веймарской Республики вынашивалось  более пламенно, чем
обновление  Франции  во  времена  Директории.  Революция  в  России   внесла
дополнительное   условие   --  идеологическое   противостояние.  Во  времена
Директории диктатором  мог стать кто угодно, лишь бы не Бурбон. В Германии в
20-е это мог быть не любой не Гогенцоллерн. Нужно было нечто иное.
     Война идей  шла вовсю, в ней уже были свои жертвы. На улицах германских
городов  происходили   кровавые  стычки.   Сражались   "правые"  и  "левые".
Германская революция  была подавлена, вожди убиты, но дело социал-демократии
вовсе не было проиграно. Революция грозно зияла на Востоке.
     Владетели  денег  искали  средства  в  борьбе  с социал-демократией, за
которой  теперь стояло быстро крепившее  мощь  социалистическое государство,
коварно  называвшее  себя  государством  рабочих  и  крестьян.  Как   грибы,
возникали в Германии политические партии. Им нужны были деньги.
     Но деньги не вкладывают в пустяки. Вкладчикам надо показать товар.
     Товаром  стал  нацизм.   Изобретателем  его  был   не  Гитлер.  Гитлера
высмотрели среди других, поднатаскали и субсидировали. Он не был изощрен, не
был тогда даже  политик, зато был отличный демагог. Идеологически, в отличие
от Сталина, он начинал с нуля.
     Сталин был человек восточный: никаких идей и  как можно  больше власти.
Ему  в  идеологии  и  трудиться  не  пришлось,  за  него  все  сделано  было
марксо-энгельсо-ленинским комплексом политических писателей. Партию  он тоже
получил  целенькой,  да еще с ленинским  авторитетным  назиданием -- крепить
единство. Его творчество целиком направлено было на укрепление личной власти
и эрудиции не требовало.
     Не так  обстояло дело  у  Гитлера. Ему,  в  отличие  от  Сталина,  было
желательно подвести под жажду власти идеологическую базу. А базы не было, ее
надо было строить на пустыре.
     Источники  сохранили  для нас жалкое  место, с которого Гитлер  начинал
политическое восхождение.
     Известно,  что   образование  новой  партии   начинается   становлением
идеологической платформы. Ее  нужно  создать  для привлечения масс, дать  им
новую сказку,  правдоподобно обещающую  много и сразу. Нацистам -- или  тем,
кто позднее стал нацистами,  - нужна была своя сказка. Где  же взять сказку,
где добыть теорию?
     Тут  мы  и  подходим  к  вопросу, который  я,  быть  может, с  излишней
самонадеянностью,  взялся прояснить для себя и читателя:  о скрытых пружинах
исторических процессов...
     Социалистическая  идея  уже  овладела  массами.  Этого нельзя  было  не
учитывать тому, кто желал массы возглавить.
     Сталин получил идеологическое наследство  и в нем благоразумно старался
не менять  ни слова.  Он со своими большевиками на материалистической основе
марксизма строил царство божье на земле. Подтекста у этой идеологии не было.
     Гитлер обязан был противопоставить этому нечто не менее заманчивое. Для
старта партия Гитлера взяла на вооружение итальянский фашизм с его лозунгами
народного государства.
     И тут на серенького последователя Муссолини обратили внимание силы Зла.
     Есть вещи, о которых говорить просто неудобно. Но вопрос все же  стоит:
действительно ли мы,  человеки,  суть созданья  Божьи,  с бессмертной душой,
предназначенной Добру -- или мы порождения Дьявола, обреченные Злу.  (Есть и
третий путь, естественно-нейтральный, он тоже приемлем.)
     Пока  мы живем в мире  Бога,  так  уж,  слава Богу, повелось. Но  можно
представить  себе  --  и  теперь, после Гитлера, не только  теоретически  --
альтернативное  житие в Дьяволе.  Апологеты  Дьявола  будут убедительны. Они
выдадут  полный  гитлеровский  набор,   а   к  нему  букет  новейших  болей:
перенаселенность,   загрязненность,   доступность   сверхоружия,    сращение
государственных  и  мафиозных  структур, дела энергетические,  генетические,
социальные...
     В  мире  Бога  сатанинцы  в подполье и вынуждены  хотя бы  сквозь  зубы
провозглашать Добро.
     В  мире  Дьявола обстановка  изменится:  в подполье  уйдут богоносцы, а
превозносить  вслух будут  Зло. Добро станет твориться во мраке,  Зло  будет
считаться   благом,  восторжествует   и   выйдет   на   свет  при  поддержке
государственных институтов.
     Фантастика?  В  свете  последних событий - вряд ли. А в  1939-45  годах
значительная часть человечества  уже жила при первой стадии такой морали,  и
миллионы в полном согласии с ее доктринами были умерщвлены.
     Бержье  и  Повель  употребляют  слова  "люциферианский", "сатанинский",
"демонический"  не потому  что верят в Сатану,  Люцифера  или  демонов. Люди
издавна  привыкли  подразумевать  под  указанными  понятиями  нечто  чуждое,
враждебное, зломыслящее  против  их  совести,  некий  тайный  заговор против
человечества  во имя захвата власти над людьми и  во вред  им.  Авторы "Утра
магов"  просто  пользуются  имеющейся  терминологией.  Они  просто  обращают
внимание на реальность сатанинского культа, на то, что у него, как и у Бога,
есть свои приверженцы.
     "Осенью 1923 г. в Мюнхене от последствий отравления ипритом на Западном
фронте  Первой мировой войны умер Дитрих Эккарт,  человек незаурядный, поэт,
драматург,  журналист.  Перед  смертью  Эккарт  прочел молитву  собственного
сочинения перед  черным метеоритом, который называл "мой камень  Каабы"{47}.
По  завещанию  Эккарта,  этот  камень   получил  профессор  Оберт,  один  из
зачинателей астронавтики. Раньше  Эккарт  отослал  Карлу  Хаусхоферу (о  нем
позднее.  -- П.М.)  длинную рукопись.  Приведя свои земные  дела  в порядок,
Эккарт умер. Но общество Туле продолжало жить. Вскоре оно попробует изменить
мир и жизнь в этом мире...
     В 1920 г. Дитрих Эккарт и другой член Туле архитектор Альфред Розенберг
познакомились  с бывшим капралом, маляром Адольфом Гитлером. Первое свидание
с этим  многообещающим  человеком  члены  общества Туле  назначили  в  "Доме
Вагнера"   в  Байрейте.   В  течение  трех  последующих  лет  они  тщательно
формировали  Гитлера,  руководили  его  мыслями и  поступками. Эккарт обучал
Гитлера  письменно  выражать свои мысли  и  выступать перед массами.  Конрад
Гейден пишет: "Эккарт духовно лепил Гитлера".
     Три года  индивидуального обучения --  это  срок. Эрудита из Гитлера не
вышло,  но курс в  университете  Зла он  прошел.  Капрала  обучили  любви  к
эдельвейсу и музыке Вагнера.
     "В  1923  г.  Дитрих  Эккарт  стал  одним  из  семи  членов-основателей
национал-социализма.  "Семь"  считается  священным  числом  и  избрано  было
сознательно. Осенью того же года перед смертью он завещал друзьям: "Идите за
Гитлером. Он поведет танец, но музыку написал я. Мы дали ему способы общения
с Ними.  Не оплакивайте меня. Мне удалось воздействовать на  Историю больше,
чем какому-либо другому немцу..."
     Легенда Туле свойственна германским преданиям. Это недоступный людскому
глазу остров где-то на Севере. Туле был якобы центром магической цивилизации
и не все тайны Туле утеряны.  Особые  существа, посредники  между  людьми  и
"Тем,  что ТАМ", владеют  источником Сил. Посвященные  в тайну могут черпать
энергию,  чтобы дать  Германии власть  над миром  и сделать  из  нее  орудие
сверхчеловечества. Настанет день, из Германии двинутся легионы, чтобы смести
препятствия  на  этом  пути.  Их поведут  непогрешимые  вожди,  черпающие  в
источнике Сил и вдохновленные великими древними.
     Таковы мифы, изложенные в арийском учении  Эккарта и Розенберга, и этим
они, пророки "магического социализма", наполнили медиумическую душу Гитлера.
     "Кружок Туле тех лет было хотя  и сильной, но малой машиной  для... для
трансформации  реального  по  "законам"  ирреального.  Авторам кажется,  что
только  в дальнейшем, при вмешательстве Карла Хаусхофера, кружок Туле принял
свой окончательный вид тайного  общества посвященных, находящихся в контакте
с невидимым, и стал магическим центром нацизма.
     По  мнению оккультистов, внутренние силы членов  группы  образуют общую
цепь.  Но пользоваться  ею  в  целях группы  можно только  через  посредство
медиума, который аккумулирует силу и которым управляет маг. В обществе  Туле
медиумом был Гитлер, а магом Хаусхофер".
     Эти общеизвестные термины Бержье и Повель  используют для  упрощения, а
также  потому,  что  многие,  наблюдавшие  Гитлера,  тоже  не  нашли  других
выражений.
     Герман  Раушнинг,  канцлер  Данцига  в бытность оного  вольным городом,
интеллигентный,    литературно    одаренный,    человек    старо-германского
аристократического покроя, в  эру проблемы "Данцигского коридора"  общался с
Гитлером и стал его доверенным  собеседником. Раушнинг  бежал  от нацизма до
страшных его преступлений и опубликовал в Лондоне книгу "Говорит Гитлер". Ей
никто не внял. Инерция спасает человечество, но и губит его...
     Говорит Герман Раушнинг:
     "Приходится вспомнить  о  медиумах.  В обычное  время  эти  медиумы  --
рядовые, посредственные  люди. Внезапно, так  сказать, с  неба, к ним падает
власть,  поднимающая  их над  общим уровнем, что-то внешнее по  отношению  к
личности  медиума,  он  как  бы  одержим.  Затем  он  опять  возвращается  к
обыденному. Для меня  бесспорно,  что  подобное  происходило  и  с Гитлером.
Персонаж, носивший это имя,  был временной  одеждой квази-демонических  сил.
При  общении  с  ним ощущалось  соединение  банального  и  чрезвычайного  --
ощущение  невыносимой   двойственности.   Подобное  существо  мог   выдумать
Достоевский: соединение болезненного беспорядка с тревожным могуществом".
     Штрассер:
     "Слушавший  Гитлера  внезапно  видел  явление вождя.  Будто  освещалось
темное окно.  Человек со  смешной  щеточкой  усов преображался в  архангела.
Потом архангел улетал и оставался усталый Гитлер с тусклым взором".
     Бушез:
     "Я видел  его  глаза,  делавшиеся медиумическими...  Иногда  происходил
процесс  преображения, нечто, как  виделось,  вселялось в оратора,  из  него
исходили  токи... Затем  он  снова  становился маленьким,  даже  вульгарным,
казался утомленным, с опустошенными аккумуляторами."
     Читателю  обещано  показать  явление   Гитлера.  Оно,  в   отличие   от
последующего образования, было банально.
     "Невольной    повитухой   национал-социалистического    движения   стал
мюнхенский историк Карл Александр фон Мюллер. Он оказался в тесном общении с
молодыми,  националистически  настроенными  офицерами,  которые в  то  время
задавали тон  в Мюнхене, и  на  солдатской  конференции обратил внимание  на
оратора выдающейся энергии. Он свидетельствует:  "За клоком волос, свисавших
на  наименее  военный  манер,  я  увидел   бледное  худое   лицо  с  коротко
подстриженными   усиками   и  пугающе   большими  светло-голубыми   глазами,
глядевшими  с холодным фанатизмом". Мюллер подтолкнул своего школьного друга
Майра, который сидел с ним рядом: "Ты знаешь, что среди твоих  учеников есть
врожденный оратор?"
     Капитан Карл Майр был  главой Abteilung  Ib/P (Press and  Propaganda) в
штаб-квартире группы войск рейхсвера No 4 (Бавария). Он знал того, о ком шла
речь: "Это Гитлер  из реестрового полка.  Эй, Гитлер, подойдите-ка  сюда  на
минутку".  Мюллер  помнил,  что  Гитлер  "сделал,  что  ему  было приказано,
двигаясь  неловко  --   полувызывающе,  полусмущенно".  Сцена   иллюстрирует
зависимость  Гитлера  от  офицеров   баварского  рейхсвера  и   то   чувство
незначительности,   для   преодоления   которого   будущему   фюреру   Рейха
потребовалось немало лет.
     Майр быстро  распознал пропагандистские  способности капрала Гитлера. В
июле  1919  года  секция  Майра  в  баварском военном  министерстве  создала
конфиденциальный  список  агентов в  подразделениях. В списке  был  и Гитлер
Адольф. Майр считал его готовым на  выступления  везде,  где  идеологический
фронт в опасности.
     Капрал постепенно стал  так полезен, что Майр в  общении с ним  оставил
свои строевые  замашки и  в  письмах обращался "Дорогой г-н Гитлер!"  Гитлер
стал частым гостем в  военном министерстве (Баварии) и членом политсостава в
отделе Майра. Однажды в лагере демобилизованных солдат в Лехфельде  возникла
ситуация,  при  которой  офицеры,  казалось,  утратили контроль  над  своими
людьми.  Моментально там появился Гитлер  и  восстановил обстановку.  Другой
агент,  Лоренц  Франк,  доносил начальству:  "... В  особенности  врожденным
демагогом является Гитлер. На митинге  его  фанатизм и общедоступные  доводы
заставили аудиторию прислушаться к нему".
     Майр  решил использовать это открытие для более крупных задач. Одной из
его  обязанностей  было  наблюдение за  политическими партиями в  Баварии. В
сентябре 1919 года он направил Гитлера на митинг  Германской  Рабочей партии
(Deutsche Arbeiter Partei -- DAP)  -- сборище националистических  сектантов,
которые,  в  дополнение  к юдофобии,  эмоционально  проповедовали  социализм
бедных, употребляя фразеологию  типа "разбить  ярмо эксплуататоров".  Гитлер
вскоре стал  звездой среди  ораторов на митингах  ДАП и  без  особого  труда
справился  с подавлением  соперников  в  пивных  барах.  В январе  1920 года
партия, состоявшая  тогда  из 64 последовательных  сторонников, избрала  его
главой пропаганды и приняла первую составленную им программу. Позднее партия
переименована  была  в  Национал-социалистическую германскую  рабочую партию
(НСДАП)."
     Этот  большой  отрывок  из  книги  Гейнца  Хене  "Орден Мертвой Головы"
описывает явление Гитлера. (Здесь дан перевод с английского).
     Если не считать патологической юдофобии, то начинал Гитлер где-то рядом
с социал-демократами6 та же патологическая зависть к богатству и уверенность
в   том,  что  раздел   его  между   всеми  поровну  приведет   к  всеобщему
благоденствию. Зато  шовинистический  крен  давал шанс основать  собственную
партию. Собственных идей у него тогда не было, а социального заряда лозунгов
с пламенными словами о "ярме эксплуататоров"  тому Гитлеру  было  достаточно
для утоления жажды хоть какой-то власти. Там бы он и остался. Тот  Гитлер не
мог достичь власти над  Германией, он не обладал горючим,  способным  зажечь
нацию, исстрадавшуюся в унижении побежденной стороны.
     Но  на этой  стадии  демагог  и недоучка Гитлер  и  попал в поле зрения
интеллектуала  Эккарта,  и Эккарт с его  обществом  Туле снабдил Гитлера той
мистической  идеей, которую  не надо доказывать, в  которую можно  поверить:
"Идите за Гитлером. Он поведет танец, но музыку написал я".
     Слово Ж.Бержье и Л.Повелю:
     "В  Гитлера  набили  мысли,  далеко превосходившие  силу  его ума.  Его
собственные   умственные   способности   почерпнуть  нечто   подобное  путем
самостоятельных размышлений были крайне  ограничены. Его переполнили. Народу
и  соратникам,  не  принадлежащим  к  обществу  Туле,  Гитлер  сообщал  лишь
вульгаризованные  отрывки.   Его  увлекали  учения,   не  имеющие   стройной
координации и оттого еще более опасные. Он удерживал в себе то, что отвечало
его стремлению  господствовать  над миром и  его  одержимости  биологической
селекцией для сотворения человека-бога. И, добавим, еще одной одержимости --
изменить жизнь планеты.
     Такое выхлестывалось наружу, выбрасывалось внезапно.
     Раушнингу Гитлер сказал:  "Наша  революция  есть  новый  этап,  вернее,
окончательный этап революции, который ведет к прекращению хода истории."
     Сегодня это звучит весьма злободневно, не правда ли?
     И еще, тому же собеседнику:
     "В сущности, вы  ничего  обо мне не  знаете.  Мои товарищи по партии не
имеют  представления о намерениях, которые меня одолевают. И  о  грандиозном
здании, фундаменты которого, по крайней мере, будут заложены до моей смерти.
Мир  на  решающем  вираже.  Мы  у  шарнира  времени. На  планете  произойдет
переворот, которого вы, непосвященные, не в силах понять... Происходит нечто
несравненно большее, чем явление новой религии."
     Здесь жирным курсивом надо выделить каждую букву. Это калибр не капрала
Гитлера   и   его  убогого   красноречия   в   примитивных  понятиях   "ярма
эксплуататоров" или "культа силы".
     Новая религия... Шарнир времени... Откуда это?
     Из Дитриха Эккарта. Из Карла Хаусхофера.
     Карл Хаусхофер занимал  кафедру в Мюнхенском университете.  Один из его
студентов,  член  общества  Туле, как  и сам профессор, свел его с Гитлером.
Ассистента звали Рудольф Гесс.  Он  нашел лидера!  Нашел того,  чьими руками
чистоплюи, члены ордена Туле, могут сделать черную работу.
     На  Нюрнбергском процессе  Гесс{48}  в  редкие  минуты просветления  от
странного своего психоза давал показания, из которых вытекало, что Хаусхофер
был  тайным господином. Гесс  решился  на  полет в  Англию после  того,  как
Хаусхофер якобы сказал ему, что во сне видел его летящим. Гесс был последним
живым из общества Туле.
     После неудачного путча  (8-9 ноября 1923 г.) Гитлер и Гесс находились в
тюрьме Ландшург. Хаусхофер навещал ученика почти ежедневно. Там он беседовал
и  с  будущим  фюрером. А  Гесс  в  это  время  изготавливал  лидеру  партии
идеологию. Писалась  "Майн кампф".  Доверенное лицо Хаусхофера, Гесс следил,
чтобы тайное учение не проступило в книге. Да Гитлер к этому и не стремился.
Зачем преждевременно пугать чернявых?
     Карл Хаусхофер родился в 1869 году. Он часто бывал в Индии и на Дальнем
Востоке. В командировке в Японию  изучил язык, был принят в элитарное тайное
общество "Черный дракон", в уставе которого был пункт, по которому неудачная
деятельность члена  общества  влекла  за собой самоубийство  по самурайскому
ритуалу.  Во  время Первой мировой  войны  генерал Хаусхофер обратил на себя
внимание пророческим  даром.  Он  предугадывал час  атаки противника,  места
падения тяжелых снарядов, предсказывал погоду. Предсказал  он и политические
изменения в  стане  противников  Германии.  (Вероятно, русскую революцию,  в
субсидирование которой кайзер вкладывал немалые деньги.) В пору знакомства с
Гитлером ему было за пятьдесят, это был обаятельный высоколобый аристократ с
холеными усами и светлым, властным взглядом.
     В дальнейшем роль предсказателя принял  на себя  фюрер. Когда  он решил
оккупировать  Рейнскую  область,  эксперты   считали  вооруженный   конфликт
неизбежным.  Гитлер  превидел  иное  и  не  ошибся.  Он  точно  назвал  дату
вступления  своих  войск  в  Париж,  дату  смерти  Рузвельта.  Говорят,  ему
подсказывал Хаусхофер. (Скорее Гильшер. Жена  Хаусхофера  не была арийкой, и
после прихода  к власти былая  близость между учителем и учеником совершенно
изветрилась.) Судя по  вдохновенному сну  о миссии Гесса в Англию, Хаусхофер
был  из тех,  кто предупреждал Гитлера  о неизбежности  конфликта с Россией.
Рекомендовал воевать или  всего только предупреждал о неизбежности? Впрочем,
предупреждение о неизбежности равно рекомендации.
     После   прихода  Гитлера  к  власти  Хаусхофер  вернулся  к  науке.  Он
погрузился   в  политическую   географию,   основал   журнал  "Геополитика",
опубликовал  много   научных   работ,   отмеченных   узко-материалистическим
реализмом.  Все члены общества Туле строго придерживались материалистической
терминологии, это служило отлично протаскиванию псевдонаучных концепций.
     Под  профессором  геополитики  скрывался аристократ,  офицер  и  аскет,
отошедший  от  мира  создатель  мистической  воинствующей  идеологии.  Через
Шопенгауэра он пришел к буддизму, собирая на всех путях тайны, пригодные для
управления людьми.  Есть  основания считать,  что именно он избрал  свастику
символом нацизма.
     Тибетский компонент существен в нацизме. Перед захватом Гитлером власти
в Берлине жил тибетский лама, прозванный "человеком в зеленых перчатках". Он
тоже  вещал будущее: назвал,  сколько  нацистов пройдет в  рейхстаг.  Гитлер
регулярно навещал "человека в зеленых перчатках". После штурма Берлина среди
тел его защитников было найдено около тысячи людей тибетской крови. Они были
одеты  в  германскую форму  без  знаков  различия, в  карманах  их  не  было
документов.
     А  вот еще легенда, еще одна компонента  нацизма  (с  оглядкой  на день
сегодняшний, возможно,  не только его).  Этой  легенде  вероятнее  всего еще
предназначено сыграть свою роль, вряд ли благоприятную для человечества:
     Тридцать-сорок   тысяч   лет  назад   в  Гоби   процветала   высочайшая
цивилизация. Катаклизм превратил Гоби в  пустыню, выжившие бежали  на  север
Европы. Тор,  бог нордических легенд, был  одним из героев переселения. Этих
беглецов  из  Гоби члены Туле  и считали арийским  корнем, "основной расой".
Хаусхоферовское "возвращение  к истокам" означало завоевание Европы и Азии с
Памиром, Тибетом и Гоби. Этот  район -- сердце мира, его обладатель овладеет
всей планетой. В  плане работ Аненербе появилась доставка из Тибета арийских
лошадей  для научного  изучения и арийских  пчел, собирающих  мед особенного
свойства.  И  те  ученые,  которым   претила  вивисекция,  занимались  этими
субъектами. А другие с любовью к подопытным детям ставили на  них чудовищные
эксперименты, попутно угощая конфетками.
     По легенде,  с которой Хаусхофер ознакомился около 1905  года,  учителя
высшей  цивилизации,  сыны  "Разума  извне",  после  катаклизма  укрылись  в
гималайских  пещерах. Там они  разделились на два пути.  Первый путь  создал
свой  центр  Агарти  --  скрытое  место  Добра  --  и  предался  созерцанию,
отказавшись от вмешательства  в земные  дела. Второй  путь  основал Шамбалу,
центр   могущества,  повелевающий  стихиями  и  народами  и  ускоряющий  ход
человечества  к  шарниру  времени.  (Вот  откуда  взялся  шарнир  времени  в
лопотании Гитлера перед Германом Раушнингом.)
     Семеро посвященных из  общества  Туле готовились к власти над планетой.
Каждый  поклялся  покончить с собой  в случае неудачи  своей миссии,  каждый
обязался приносить человеческие жертвы.
     Приход  Гитлера к  власти и  последующая  практика  нацизма  оттолкнули
Хаусхофера. Он удалился от своего крестника  настолько,  что после покушения
на Гитлера даже заключен был в концлагерь, откуда живым вышел лишь случайно.
     14  марта 1946 года Карл  Хаусхофер  в возрасте 77 лет покончил с собой
путем харакири.  Его  жена Марта приняла яд.  Крах был  налицо.  В  связи  с
трибуналом в Нюрнберге  Хаусхоферов приглашали на беседы  и  допытывались  о
близости с  Гессом  и  Гитлером. Факты Нюрнберга ужасали. Кроме того,  погиб
единственный  сын  Хаусхоферов,   Альбрехт,  видный  чиновник   Министерства
иностранных дел,  специалист по  Англии,  поэт, драматург, фигура еще  более
яркая, нежели  отец, личный советник Гесса по вопросам  внешней политики и в
то же  время одна  из  ключевых фигур сопротивления. Он привлечен был Гессом
для  налаживания английских  контактов  в  связи  с тайно запланированным  и
нелепым  прыжком Гесса в  Шотландию.  Неудача  миссии Гесса и объявление его
предателем осложнило положение Хаусхоферов. После покушения 20 июля Альбрехт
скрывался и был схвачен  в  конце 1944 года. Вместе с другими  узниками  его
застрелили в тюрьме Моабит  перед самым ее захватом  советскими солдатами. В
кармане одежды сына великого мага была найдена рукопись поэмы:

     Судьба говорила с моим отцом.
     От него зависело еще раз и еще
     Затолкать Дьявола в его темницу.
     Но мой отец разбил печати.
     Он не почувствовал запаха ада
     И пустил Дьявола на волю...

     Перечитывая переводы В.Левика,  я  нашел стихи  Альбрехта Хаусхофера  и
даты  жизни --  1903-1945. Громадное  имя верховного мага побуждало  Гитлера
медлить с казнью  и  отца, и сына. Альбрехт ощутил приближение возмездия. Но
когда русские  снаряды сотрясли берлинское небо, участь интеллигента, одного
из тех,  кто  защитил честь германского  народа,  решилась.  Вот его стихи в
переводе В.Левика:

     Когда почуял деспот Ши-хиан-ди,
     что ополчиться на него готово
     Духовное наследие былого,
     Он приказал смести его с пути.
     Все книги он велел собрать и сжечь,
     А мудрецов -- убить. На страх народу
     Двенадцать лет, властителю в угоду,
     Вершили суд в стране огонь и меч.
     Но деспоту настало время пасть,
     А те, кто выжили, учиться стали,
     И мыслили, и книги вновь писали,
     И новая пришла на смену власть.
     Китай расцвел. И никакая сила
     Ни мудрецам, ни книгам не грозила
     .
     Хаусхофер, одаренный сильной психикой, был человеком огромной культуры.
Он встал на нечеловеческий путь, показавшийся ему величавым. Обыденный мир и
впрямь нередко  и  заслуженно  вызывает  омерзение. Но  исправление  людских
мерзостей  нечеловеческим  путем  приводит к  мерзостям  космическим.  Играя
неведомыми  игрушками, Хаусхофер пренебрег тем, что  они  опасны и для  него
самого. Самые дорогие для него люди,  жена и сын, вызывавшие,  как и он сам,
восхищение его ученика,  второго человека в партии, оказались несовместимы с
целями и средствами этой партии и с тем новым порядком, который она строила.
Дар предсказателя не помог Хаусхоферу предсказать последствия своих деяний и
свою собственную судьбу.
     Какими маленькими мы оказываемся, воображая себя богоравными...

     * * *
     В годы, когда Гитлер и  его партия начинали  искать  платформу, Рудольф
Штайнер  организовал  в  Швейцарии Антропософское  Общество,  основанное  на
мысли, что Вселенная  целиком  содержится в душе индивида и душа способна на
неизмеримо большее, чем признавалось современной психологией.
     Антропософия  и теософия  соотносятся  как демократия  и  тоталитаризм.
Штайнер   считал  теософию  неоязыческим  учением  мира  Зла  и  говорил  об
опасностях "демонического"  века. В  собственном  учении он утверждал мораль
добрых сил.
     Нацисты  безошибочно  сочли  Штайнера  врагом  No1.  Первые  же  отряды
штурмовиков  брошены  были против его последователей. Задолго  до прихода  к
власти, не располагая еще государственной защитой и,  следовательно,  сильно
рискуя, нацисты  1  января 1924  года сожгли штайнеровский  центр в  Дорнахе
(Швейцария) с его колоссальным архивом.
     Эта ненависть  делается понятна,  когда  читаешь труды этого  человека.
Сразу и четко личность его характеризуется как Анти-Гитлер.
     Штайнер  после катастрофы  прожил год.  Весь  этот год,  прикованный  к
постели,  он  занят  был  поразительной  по   интенсивности  и  разнообразию
деятельностью. Мощным выдохом  духа назвала  этот  год  его  жена Мария  фон
Сиверс-Штайнер. Какое величие!
     Гитлер  величия  не  обнаружил. Он  пошло  радовался  в  победах,  а  в
поражениях до омерзения быстро старел.
     Случайно ли Хаусхофер-сын погиб в борьбе против идей отца?
     Случайно  ли руководителем  центра Аненербе,  повешенным  по  приговору
Нюрнбергского трибунала, был полковник СС Вольфрам фон Сиверс?
     Не удивлюсь, если окажется, что ближайший оккультный советник Гитлера и
жена Анти-Гитлера были братом и сестрой.

     * * *
     Пора кончать этот сюжет. Вот бы завершился он и в реальности...
     Ясно  одно:  нацизм возник в Германии,  на  трупе усопшей  монархии,  в
качестве идеологического противовеса коммунизму после смертельно (и не зря!)
испугавшей  собственников  революции 9  ноября  1918  года.  Для  масс  были
сформулированы  привлекательные лозунги, отличные от российских, пресловутый
суп  для  нищих, в  то время,  как сочинители  идеологии вдохновлялись Злом,
которое до  поры  держали под спудом. Внешне все  выглядело как  социализм с
сильной  личностью.  На личность надели  личину, скроенную лучшими портными,
знатоками психологии масс:
     1. Я понимаю ваши нужды.
     2. Лично мне ничего не надо, кроме вашего блага.
     Коммунизм,  как учение,  не  имел подтекста.  Нацизм родился со злобным
демоническим подтекстом.
     Было ли Зло тайной для владетелей, приведших Гитлера к власти?
     Нет.  Как  не было в свое время тайной  честолюбие Наполеона.  "Детские
игрушки,  пусть играют, лишь  бы  дело делали."  --  Они  надеялись  с  этим
справиться.
     Речь не  об Эккарте и  Хаусхофере. Те были убежденными и даже по-своему
чистыми  апостолами  Зла.  Речь о  пристойных  буржуа,  о добрых прихожанах,
дававших деньги из лучших побуждений правопорядка.
     Советская пропаганда так дезавуировала себя, что ей не верили ни в чем.
Был в  свое время знаменит писатель Ник. Шпанов, еще до войны с точностью до
наоборот описавший, как развиваются события после нападения на нас фашистов.
У него мы лупим  фашистскую сволочь в  хвост и гриву  (соцреализм!), и бежит
она, вся, извините, в соплях, теряя штаны. Ник. Шпанов на квази-исторической
основе писал толстенные романы, многие и сейчас помнят если не романы, то их
запазушный  объем  --  "Поджигатели", "Заговорщики".  Романы эти  издавались
тиражами, от которых у авторов, подобных мне, просто слюнки  текли. Эти тома
можно  было  видеть  в  любом  доме.  КПСС  литературным  путем  оправдывала
заключение  русско-германского пакта:  "Если бы не мы, то  нас.  Капиталисты
дали Гитлеру деньги, привели его к власти и толкнули на Восток".
     Насчет  толкания  -- возможно.  Не любили СССР.  Да и за  что? И деньги
давали, факт. Без условий. Гитлер  не связывал  себя обязательствами. Просто
--  давали, косясь на  восток. Видные монополисты  -- А.Феглер, Г.Крупп, фон
Рентельн, Я.Шахт, даже Генри Форд. Почему-то они  пребывали в уверенности по
поводу своей способности держать пса на поводке и контролировать события...
     ... пока  в одно  прекрасное  утро  не  проснулись  вдруг в  реальности
гестапо, в мире, где даже их деньги ничего не могли.

     ***
     20 апреля 1939 года войска  вермахта под новыми нацистскими штандартами
продемонстрировали в честь 50-летия фюрера миру свою устрашающую мощь.
     Шесть лет спустя те же штандарты брошены были в слякоть Красной площади
в Москве.
     Но какою ценой...


     Канунили долго и бестолково и, послушные  вождю, ко  всему оказались не
готовы.  Канючили  разрешения сбивать или  хоть отгонять совсем  обнаглевшие
немецкие самолеты, подкреплений к границе, повышенной боеготовности,  чем-то
еще занимались. Чем? Неясно. Видимо, проигрывали варианты. Но  не обороны, а
нападения:  на севере  Европы,  на  западе, на  юго-западе. Ди  эрсте колонн
марширт, ди цвайте колонн марширт...

     "Напряжение  нарастало.   И  чем  ближе   надвигалась  угроза  военного
нападения,  тем   напряженнее   работало   руководство   Наркомата  обороны.
Руководящий состав наркомата и Генштаба, особенно маршал С.К.Тимошенко, в то
время работал по 18-19 часов в сутки, часто оставаясь в рабочих кабинетах до
утра.
     13 июня С.К.Тимошенко в моем присутствии позвонил И.В.Сталину  и просил
разрешения дать указание о  приведении  войск  в полную боевую готовность  и
развертывании первых эшелонов по планам прикрытия.
     -- Подумаем, -- ответил И.В.Сталин."

     Да о чем  думать-то, если  Наркомат обороны работает  по  18-19 часов в
сутки? Он уже воюет!
     Не позавидуешь  тут наркому  и начальнику Генштаба.  Они-то знают,  что
война на носу, а руки связаны. И даже сказать ничего нельзя, не то погибнешь
за зря,  как погибли  только что схваченные соколы-летчики,  а до них тысячи
достойнейших  людей, в свое  время  учивших наркома  и  начальника  Генштаба
ремеслу опережения врага...
     До начала Великой отечественной войны оставалось  сто шестьдесят восемь
часов.

     * * *
     Незадолго до  роковой  даты  работница Наркоминдела,  она же  секретная
сотрудница  НКВД,  миленькая  З.  Рыбкина  (впоследствии,  после  неизбежной
отсидки,  детская писательница  Зоя Воскресенская)  на вечере  в  германском
посольстве  тихонько  шарила  по  особняку  в   поисках  укромных  мест  для
размещения  подслушивающих  устройств.  Она отметила исчезновение  некоторых
картин и декоративных деталей обстановки  и с ужасом увидела,  что работники
посольства пакуют чемоданы.
     О замеченном срочно доложено было по инстанциям.
     Реакция -- ноль.
     До  начала  Великой  отечественной   войны  оставалось  еще  не   менее
пятидесяти четырех часов.

     * * *
     Шли  эшелоны  в  Германию.  Древесина,  зерно, нефть,  сталь,  вереницы
эшелонов,  один за одним,  хоть  со  своими  перевозками  не справлялись, но
немцам все поставляли педантично, так что иные квази-исследователи усмотрели
в этом  умысел  и  даже изложили оный  не как собственную  гипотезу,  а  как
реально    существовавший   план:   задушить    немцев    поездами,   забить
железнодорожные ветки, потом шлепнуть сверху и -- все, каюк.
     Плохо, если у исследователя мало фантазии. Но если она в таком избытке,
то совсем  беда.  Ведь можно и  до того  договориться,  что массы пленных  в
начале  войны были не взяты  вермахтом, а заброшены  нами в  тыл врага, дабы
отвлечь  его на конвоирование, заблокировать дороги, внести  путаницу, потом
шлепнуть и -- ...
     И -- долго не получался шлепок.
     А времени-то уже  нет. Ни двух-трех лет, ни двух-трех дней. Нет и часа.
Зерно  пошло  в  солдатские  желудки,  горючее  в баки  самолетов, сталь  на
стволы,а древесина на приклады, разбивающие головы пленным комиссарам.
     Война -- началась!

     * * *
     В  три часа  утра  22 июня  нарком  госбезопасности Меркулов  собрал  в
кабинете ответственных  сотрудников и сообщил, что  СССР подвергся нападению
германских войск на всем протяжении западных границ.
     Вождь  узнал  об  этом лишь  три четверти часа  спустя. Да и  не от тех
узнал,  кто  первыми получил  страшное  известие, не от опытных царедворцев,
несших владыке лишь радостные вести.
     Сталина пробудил Жуков.
     В это время ни о чем не предупрежденные, ничего  не  подозревавшие сыны
Отечества в приграничных гарнизонах  и даже на заставах мирно спали в  своих
казармах.
     Их будила -- смерть.


     Поздним вечером в  субботу 21 июня 1941 года  я с родителями, сестрой и
бабушкой, матерью отца, возвращался с большого торжества. В старом  семейном
гнезде,   бывшем   и   моей   колыбелью,   в   большой   квартире  на  улице
Мало-Подвальной, некогда целиком принадлежавшей дяде, старшему брату матери,
небедному  киевскому  купцу, вся  семья,  братья  и  сестры  матери и  отца,
отмечали двадцатипятилетие  моего кузена, лейтенанта, вернувшегося раненым и
обмороженным с  финской войны.  Брат  был в штатском костюме,  но  в спальне
висела на стуле его гимнастерка  с кубарями и орденом, и все ходили смотреть
на нее, а младший сын дяди, расстрелянный в 1944 году за отказ вести в атаку
взвод, не понимавший по-русски, восторженно переливал в славу  услышанные от
брата  фронтовые эпизоды бесславной войны. Стол  был домашний,  пили в нашей
семье по рюмке, говорили много, но  о детях не забывали, мы  вечно вертелись
под ногами  и ушки держали на макушке, так  что имена не назывались, и  даже
имя  вождя  прозвучало  в беседе  мужчин лишь однажды --  когда старший брат
отца,  еврейский  писатель,  вскоре  назначенный  на  погибель  в  Еврейский
антифашистский  комитет,  накричал на  меня,  сопляка,  вещавшего  войну,  и
заткнул мне рот авторитетом Сталина, сказавшего еще неделю  назад, что войны
не будет.
     На Думской  площади, у  фонтана,  где  спустя четыре  с половиной  года
поставят  виселицы,  при  огромном  скоплении людей  повесят  и  оставят  на
обозрение германских офицеров,  причастных к  убийству мирных жителей Киева,
мы  сели  в трамвай  No 4 и проехали  три остановки  до  Сенной  (Львовской)
площади.  Был теплый летний  вечер,  ясный,  безветренный. Небо было тихим и
звездным. Кажется, тогда оно  было синее, чем  теперь. Мы  сошли  у  Сенного
рынка и пошли по четной стороне Львовской к Обсерваторной (три месяца спустя
дядя с  бабушкой той же  улицей  пойдут к Бабьему Яру), но не  могли перейти
дорогу: по Львовской шла на запад колонна крытых грузовиков. Фары машин были
пригашены. Детство мое  выпало  на  такое  время,  когда  на автомобили  еще
оборачивались  даже в Киеве.  А  тут  -  колонна, казавшаяся  бесконечной. Я
нетерпеливо дергался, отец и мать  держали меня за руки. Мы стояли, а машины
шли и шли, безмолвные, темные. Это  было необычно и тревожно и длилось минут
пятнадцать. Колонна  кончилась,  мы пересекли  улицу  и  вошли  в подъезд. Я
приставал с распросами, родители угрюмо молчали.
     Ослепительным  утром 22 июня я  проснулся ровно  в девять, и, пока  еще
потягивался,  к кровати подошла бабушка и  сказала:  "Петенька, война. --  С
немцами? -- Да. Киев бомбили ночью, ты проспал".
     В небе было ни облачка. Родители и сестра, несмотря на воскресенье, уже
куда-то  ушли.  Я кинулся к  радиоточке.  По трансляционной сети  передавали
легкую музыку. Потом пошли песни: "Наша поступь  тверда, и  врагу никогда не
гулять по республикам  нашим." Никто не подходил к  микрофону. Страх сказать
что-то не то сковал страну.

     ***
     Начало...
     В постели застало.
     Известие о войне пробудило вождя от сна.
     А в Наркомате обороны  в ту ночь  спать не ложились.  Но нарком звонить
Сталину не решился. А  Жуков позвонил. И не смутился, когда начальник охраны
сказал ему, что товарищ Сталин спит.
     "Будите немедля. Немцы бомбят наши города!"
     Было 3:45 утра. Но  только  в 7:15 директива наркома  обороны No2  -- о
введении всех  имеющихся в пограничной  зоне силах против прорвавшейся части
противника с целью задержать его дальнейшее  продвижение -- была передана...
в округа!!! Бог знает, дошла ли она до передовых частей и  когда. Бог знает,
что думали и как  действовали  командиры, запуганные жупелом "антигерманские
настроения", запутанные опровержением ТАСС и суровыми наставлениями "огня не
открывать, на провокации не поддаваться" до получения внезапной директивы --
"наступать!"
     Наступать...   Инициатива-то  безраздельно  была  в   руках   вермахта,
наступавшего энергично и с энтузиазмом.
     Слово Н.С.Хрущеву:
     "Потом уже, после войны, я узнал, что в первые  часы войны Сталин был в
Кремле. Это говорили мне Берия  и Маленков. Берия рассказал следующее. Когда
началась война,  у Сталина собрались  члены Политбюро. Я не знаю, все ли или
определенная группа, которая чаще всего  собиралась  у  Сталина.  Сталин был
совершенно  подавлен морально. Он сделал примерно такое заявление: "Началась
война,  она  развивается  катастрофически.  Ленин  нам  оставил пролетарское
советское государство, а мы его просрали". Он буквально так  и выразился, по
словам Берия. "Я, -- говорит, отказываюсь от руководства". И ушел. Ушел, сел
в машину и уехал на ближнюю дачу."
     Так  происходят  исторические  катастрофы  --  в  миг  единый.  Так  же
наступает смерть.
     То был момент, которого ждали и не дождались  командармы. Момент, когда
растерявшийся   от  собственных  глупостей   вождь  сам  выпустил  бразды  и
руководство страной могло перейти  в более умеренные, а руководство войной в
более уверенные руки. Тогда не было бы катастрофических последствий хотя  бы
сталинского   полководчества,  если  уж   не  удалось  избежать  последствий
сталинской дипломатии.

     "Мы,  -- говорит Берия, --  остались.  Что же  дальше? После  того, как
Сталин так себя повел, прошло какое-то время.  Мы посовещались  с Молотовым,
Кагановичем, Ворошиловым.  Посовещались и решили поехать к Сталину и вернуть
его к деятельности... Когда мы стали его убеждать, что страна наша огромная,
что мы  еще имеем возможность  организоваться,  мобилизовать промышленность,
людей, одним словом, сделать  все, чтобы поднять и поставить на ноги народ в
борьбе против  Гитлера, только тогда Сталин вроде  опять  немножко  пришел в
себя.   Распределили,  кто  за   что   возьмется  по   организации  обороны,
промышленности и прочее"...

     А  еще они,  возможно, намекнули,  с  полным, конечно,  почтением, что,
дескать, святу месту не быть пусту, товарищ Сталин, власть долго валяться не
станет,  кто-нибудь да подберет. И что ж он тогда с нами, верными слугами, и
с вами самим, наш великий и мудрый, сделает, а?
     Даже  трезвая оценка  Сталина  не  снимает  удивления  тем,  что  война
застигла  его врасплох в  полном  смысле  слова.  Обалдевшим.  Потерявшимся.
Словно  карты,  которыми  он  играл  за   столом  со  своими  международными
партнерами, вдруг превратились  в  руках у  него  в древесные  листы  или  в
газетные гранки.  Разговоры  о  маскировке Гитлером  его планов, о  сокрытии
предстоящего якобы вторжения в Англию и обмана Англии концентрацией вермахта
на  советских  границах не удовлетворительны.  Неубедительна  и  версия,  по
которой концентрация войск была  затеяна  для оказания  военного давления на
Сталина, чтобы сделать его уступчивее в переговорах.
     Есть  астрономы,  которые  годами  наблюдают  звездное  небо  и  делают
открытия непосредственным путем, замечая то, чего не замечали до них другие.
Есть и другой способ --  искать небесные тела  по  возмущению  их траекторий
другими небесными телами.  Если факты,  каждый  сам  по  себе, не  объясняют
явления,  то  совокупность  фактов  позволяет  иногда  предположить  наличие
неизвестного факта, который мог бы...
     Уязвимость подобного метода в истории  несомненна.  Уильям  Оккам еще в
XIV  веке  сформулировал  краеугольный  принцип науки:  "Сущности  не должно
умножать  без необходимости". Метод заполнения пустот убедительным  казаться
не может. Тем не менее, повторяю: Многие утверждения этой  книги нуждаются в
дополнительных  исследованиях.  В  мозаику  вставлены  костыли.  Но  на  них
держится сюжет истории.
     Такой  метод  и  приводит  к  догадке, что  Сталин  ждал  не  войны,  а
ультиматума.  Тогда он  получал  время.  Ну,  хотя  бы  до  срока  истечения
ультиматума, и того хватило бы на отдачу приказа  о боеготовности, о занятии
рубежей  и  взрыве  мостов  (чего  немцы  особенно  опасались).  Что  Гитлер
собственным умишком  способен  дойти до  такого  довода  против предъявления
ультиматума,  Сталин не то чтобы не думал, он  и  думать  об этом  боялся. А
вдруг мысль сия  телепатически проникнет в  мозг  фюрера? Если соратники без
напряжения читают желания вождя,  то фюрер  может и напрячься.  Он, говорят,
мистик, маг. Обладает же он способностями,  скажем, Молотова. А это оставило
бы его, Сталина голым, и беспомощныи.
     Он оставил беспомощными свои пограничные войска.
     Германия не может, не станет воевать на два фронта! Подготовка - блеф и
ведется лишь для весомого  предъявления ультиматума. Тогда  они с  фюрером и
встретятся лицом к лицу, великие люди. Непременно встретятся!
     Загипнотизированный   собственным  величием,  заласканный  подхалимским
правительством, он и от Гитлера ждал хоть слова перед действием. Дескать, уж
настолько-то  Гитлер  меня уважает, чтобы открыто заявить  претензии, если в
аппетитах я переборщил. В неизбежности встречи и  прямых  переговоров  он не
сомневался. Да и слухи шли из Берлина, из высоких кругов, близких Герингу, о
предстоящем  ультиматуме  России  и  о  предшествующей  предъявлению  "войне
нервов" в целях деморализации руководства СССР.
     Словом, спи, Сосо. Будет ультиматум.
     Он и проспал. Думал,  что это не война, а лишь "война  нервов",  и  дал
своим нервам положенный отдых.
     Но было же опровержение ТАСС. И  было  не само  по  себе. Накануне Иден
сообщил  советскому  послу,  что  в   случае  нападения  Германии   на  СССР
Великобритания готова направить военную  миссию и "срочно рассмотреть вопрос
об оказании экономической помощи России".  Дж. Батлера в "Большой стратегии"
пишет,  что,  как  обычно,  ответа  не последовало.  Да вот  же  он,  ответ!
Опровержение, возможно, и было ответом -- на случай, если англичане предадут
демарш гласности. И запросом тоже. Унизительным,  но не глупым. И ты, вождь,
от  того  же партнера получал  ответы на подобные запросы в течение считаных
часов.  Да хоть  в эпизоде  с присоединением Северной Буковины. А тут прошло
семь полных суток. Для готовности  к обороне это  вечность.  И ты  спишь! Не
объявил тревогу, не поднял страну на дыбы!
     Нет оправдания этому. Готовился ли  превентивный  удар, как  утверждает
г-н Резун, на июль 41-го года,  или готовилось нападение на Германию  на май
42-го (что  куда вероятнее), нет оправдания трусливому бездействию  вождя  и
пробуждению его от сна грозным рыком войны.

     * * *
     Ход событий весной и летом 1941-го года достоверен лишь в воспоминаниях
очевидцев.  Верить  можно  скорее германским,  чем советским  источникам.  В
советских Жуков рылся и сделал знаменательное заявление:
     "Между прочим, у нас иногда из историко-исследовательского  оборота (?!
--  Не  знаю.  Вероятно, избранное  архивное,  разрешенное в  те  времена  к
частичному цитированию-- П.М.) исчезают очень важные документы."
     Какой-то документ исчез. Документ, который должен был  оправдать Жукова
и,  естественно, возложить вину на его хозяина. Конечно, всего не сохранить.
Да  и мало кто  заинтересован в  вечном  хранении улик.  Впрочем,  документ,
фотокопия  которого  приведена в  книге Льва Безыменского  "Гитлер и  Сталин
накануне схватки", возможно, и есть тот, которого не смог  отыскать  маршал.
После смерти  маршала документ отыскался. Он  резюмирует, что у  границ СССР
уже  сосредоточено  более 100  немецких дивизий.  Возможен внезапный удар по
Красной Армии,  его нужно предотвратить нанесением собственного удара силами
Киевского  и   Западного  военных   округов,  чтобы  не  давать   инициативы
германскому   командованию  и   разгромить   германскую   армию   в   стадии
развертывания.  На документе  нет  ни  подписей тех,  чьи  имена  стоят  под
документом (нарком  Тимошенко и  начальник  Генерального  штаба  Жуков),  ни
резолюции  Сталина.  Хотя о превентивном ударе Жуков в конце жизни выразился
вполне однозначно и  считал,  что  он  привел бы к  еще  худшей  катастрофе,
документ, написанный рукой  А.М.Василевского, достаточно  энергичен  для той
ситуации. И даже для того, чтобы объяснить, чем,  помимо страстного  желания
обелить Сталина, вдохновлялся Резун-Суворов.
     Необъяснимы остаются мотивы страусова поведения самого вождя. Наступать
ли,  отступать,  но  не  сидеть  же  и ждать  пассивно. Почему не развернуть
прикрытие на границе? Ведь это азбука.
     Любая догадка одинаково хороша. Предлагаемые не лучше и не хуже других:
     Повторю:  Сталин зачарован был догмой, что Гитлер не посмеет воевать на
два фронта. Наметив срок -- скорее  всего,  начало 42-го,  хотя  гражданские
настаивали  на  зиме   43-го,  --  он  этого   срока  держался.  И,   будучи
невежественным в военных вопросах,  не знал, что делать, когда Гитлер принял
решение  о  молниеносной  войне  и  молниеносно  же стал  его  осуществлять.
Концентрация   германских  дивизий  на  советской  границе  застала  Сталина
врасплох. Будь он гений, каким иные его рисуют,  он взволновался  бы  первым
донесением и  не  позволил морочить себя  увертками. Но он  не  придал этому
должного значения.
     Или - струсил. После  чистки армии и финского конфуза  чувствовал  себя
настолько слабым,  что не посмел навстречу Гитлеру  двинуть свои войска. Вот
это движение,  быть может, и впрямь  могло предотвратить  ту  страшную бурю,
которая разразилась полгода спустя.
     Время упущено было тогда,  а не в мае-июне. В мае-июне  Сталин пришел к
тому, к чему позднее привел Гитлера. Когда ничего иного не остается, маньяки
действуют волей: "Вот напрягусь -- и не наступит!"
     В донесениях о концентрации вермахта содержались номера соединений и их
примерная  численность.  Готовности  (и качеству!) этой концентрации  Сталин
ничего   соизмеримого  противопоставить  не  мог.  Он  решил  взять  Гитлера
беззаботностью. Вот, дескать,  вы  готовитесь к войне и что-то там не  очень
убедительно объясняете то грандиозной дезинформацией Англии, то маневрами  и
накоплением сил ради устрашения нас перед предъявлением ультиматума, -- а мы
вам верим. Ведь немцы -- люди, всему миру известные своей честностью. Вы там
воююте с Англией -  ну  и  воюйте себе. А мы связаны с  вами договором, ни к
какой войне не готовимся и не готовы. (И уж тогда впрямь покой на границах!)
     В данный момент, разъяснял своему  окружению Гитлер. Подготовка СССР  к
войне  небывалых  масштабов стала фактом, который нельзя скрыть.  Одно  лишь
свирепое   укрепление   дисциплины,   при   которой   произошло  фактическое
закрепощение работающих  за  предприятиями, а  опоздание или прогул карались
тюремным   заключением,  превращение  страны  в  военный  лагерь,   создание
провиантовых  магазинов именно  в приграничных  районах,  18-я  историческая
(истерическая!) конференция, подтягивание вторых  эшелонов  войск... Тем  не
менее Сталина  надо удержать от упреждающего удара. Дадим  же ему надежду --
слух об ультиматуме.
     Сталин  хотел  обмануть  Гитлера.  Хотел,  надеялся,  был  уверен,  что
обманет. Ну, сроки оттянет, время выиграет!
     Эта  его  уверенность  и  была  банальным  просчетом.   Гитлер  Сталина
раскусил,  как человека,  не вступающего  в  переговоры  и  стреляющего  без
предупреждения. Лживой доверчивостью  Сталин лишь усилил подозрения Гитлера.
Так  было и  с  командармами,  им Сталин тоже  улыбался. Расправа с военными
послужила Гитлеру уроком.  И он обманул Сталина. Обыграл его. Слом Сталина в
начале войны означал проигрыш в единоборстве. Это -- жжет.
     Теперь,  глядя  на кадры,  отснятые на мерзлых  подмосковных полях и  в
степях  Сталинграда,  мы пожимаем плечами: как мог Гитлер сунуться в Россию?
как смел думать, что одолеет ее?
     Оставляя в  стороне  вопрос  о  вероятности  одоления  России  вкупе  с
многократно  обкатанным аспектом российских просторов, российского фатализма
и воли  к сопротивлению вместе с ценой  этого сопротивления и  всеми  вместе
взятыми факторами,  включая  разгром РККА  в 37-39  годах, обратимся  к тому
решающему фактору,  который и привел Гитлера к его роковому  решению. Это --
Великобритания.
     У Гитлера  не было сомнений,  что вторжение  в  Англию  приведет  его к
смертельной  войне  с  империей,  которая  привыкла  не унывать,  проигрывая
сражения, и  никогда не  проигрывала войн. Даже метрополия при своей малости
никому  из  нацистского руководства  слабым  противником не  представлялась.
Гитлер  трезво  оценивал   британское   упорство,  хладнокровие   и  волю  к
сопротивлению.  Это  грозило долгим конфликтом. Англия уже воевала, то  есть
копила  силы.  Копил  силы  и  СССР,  не  воюя, и  одну  из  угроз следовало
ликвидировать немедленно, ибо время работало на врагов фюрера, он это знал и
в  Сталине  не обманывался. У Гитлера просто не было выбора. Выбирая из двух
зол меньшее, он взялся сперва не за крохотную Англию, а за СССР. Возьмись он
за  Англию, он оказался бы, пожалуй,  еще в худшем положении, имея за спиной
Англии Америку, а  за спиной  у  себя спешно готовящийся к  вторжению  СССР,
армия которого в этом случае владела бы инициативой.

     "Война -- это по преимуществу список ошибок, -- писал  Черчилль, --  но
история вряд  ли  знает  ошибку,  равную  той,  которую  допустили Сталин  и
коммунистические  вожди,  когда они отбросили  все возможности  на  Балканах
(март-апрель 1941 года, когда Гитлер вторгся в Югославию и Грецию) и  лениво
выжидали надвигавшегося на Россию страшного нападения или были  не  способны
понять, что их ждет. До тех пор мы их считали расчетливыми эгоистами. В этот
период они оказалось к тому же  простаками.  Сила,  мужество  и выносливость
матушки  России  еще   должны  были  быть   брошены   на   весы.   Но,  если
руководствоваться   критериями   дальновидности,  компетентности  стратегии,
политики,  то  Сталин  и  его  комиссары показали себя в  тот момент  Второй
мировой войны полностью растяпами."

     Если  руководствоваться  критериями  дальновидности  и  компетентности,
трагично, что  заговор командармов не состоялся и  у кормила  России остался
низколобый уголовник.
     И  совсем  уже худо  на душе,  когда думаешь  о  том, что после  Победы
правитель страны произнес холодный тост "за  великий русский народ", который
продолжал все так  же  морить  и  морочить,  а  слова  о  силе,  мужестве  и
выносливости матушки России  сказаны  не правителем ее,  а  лордом, которому
Россия нисколько не  матушка, а просто многострадальная союзница  в страшной
войне на ее территории.

     СВОДКА ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ за 22 июня 1941 г.
     "С  рассветом  22  июня  1941  года  регулярные войска германской армии
атаковали  наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и
в  течение  первой  половины дня сдерживались ими.  Со  второй  половины дня
германские  войска  встретились  с передовыми частями  полевых войск Красной
Армии.  После ожесточенных  боев противник  был  отбит с  большими потерями.
Только  в  Гродненском  и  Крыстынопольском  направлениях противнику удалось
достичь незначительных  тактических  успехов  и  занять  местечки Кальвария,
Стоянув и Цехановец, первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы.
     Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов,
но  повсюду  встречала  решительный  отпор  наших  истребителей  и  зенитной
артиллерии,  наносивших большие потери противнику.  Нами  сбито 65 самолетов
противника" (ПРАВДА, 1941, 23 июня).
     Англичане тоже не  откровенничали  в сводках.  Но это... Не думаю,  что
нацистская пропаганда даже  в последние дни  войны научилась тому, что умела
советская в  самый первый. Но узнай население о подлинном  темпе продвижения
вермахта, о потерях, об отсутствии связи между армиями и фронтами, о реакции
самого вождя на весть  о нападении -- и не стало бы державы, лишь охваченное
паникой стадо.
     Слава  советской  цензуре. Если  конец  света цензурироваться будет  на
советский манер, человечеству уготован  пристойный уход со сцены. Цензура не
дала сработать фактору внезапности. Правда  не дошла до  масс. Свидетельства
беженцев глушились  фанфарными  маршами  и  грозными призывами  приравнивать
паникеров к диверсантам  и агентам.  Очевидцы, опасаясь стать  паникерами и,
таким  образом, диверсантами, предпочитали не  верить себе и бормотали, что,
наверно, это только у них так сложилось, а в других местах...
     Слава советской пропаганде. Деморализованная  опровержением ТАСС страна
усилиями пропаганды быстро оправлялась от шока внезапности и к сопротивлению
оказалась готова. Этот народ веками воспитывался в готовности к борьбе любой
ценой.  И пропаганда этого не упустила,  это она  развила,  создав нетленные
произведения искусства, шедевры песенного жанра, великие фильмы.
     Дух  населения  поддерживался,  но  положения  дел  на фронтах  это  не
улучшало. Жуков в качестве представителя Главного Командования отправился на
Юго-Западный фронт. На Западный посланы были Шапошников и Кулик.
     На Западном  фронте  представителям Ставки  ничего сделать  не удалось.
Шапошников сразу  же заболел -- он и был тяжело  больным человеком, страшные
вести  свалили его с  ног.  Кулик,  полное  ничтожество,  на несколько минут
слетал в Сувалковский выступ, иммитируя бесстрашную деятельность.
     Жуков  на Юго-Западном  фронте  сделал  все  возможное.  Он не позволил
отступлению  превратиться  в бегство.  Но  и  перейти  в  наступление ему не
удалось  несмотря на численное  превосходство сил Юго-Западного фронта. Ведь
это давно уже  не  был округ  Якира,  где  нарком Тимошенко  командовал лишь
конницей...
     26 июня Жуков отозван был в Москву ввиду катастрофического положения на
Западном фронте. Предотвратить катастрофу не удалось.
     Авторство  в  дальнейших  мерах  по  предотвращению   перехода  военной
катастрофы в падение  державы по праву  принадлежит прежде всего  солдатам и
командирам  Красной  Армии  во  всех  очагах  обороны,  бездорожью  западных
областей и лишь в третью очередь Ставке.
     Весь ход военных действий на  советско-германском  фронте на протяжении
1941 года был не чем иным, как срыванием графика наступавшего вермахта любой
ценой.  В контрнаступления в Белоруссии,  на Украине, у  Одессы,  Смоленска,
Брянска под колеса германской военной машины, чтобы затормозить ее и спутать
взаимодействие частей,  бросалось  неподготовленное ополчение, людское мясо,
зачастую безоружное.  К этому,  с позволения сказать, способу ведения  войны
вынудила неготовность к ней.
     Но то же можно было  сделать и  в  1940-м. Даже при  неготовности армии
потери  не  были бы так  тяжки, какими  оказались в  результате демонстрации
Гитлеру миролюбивой беззаботности.
     В 1941-м положение изменилось. Теперь Германии бить приходилось  бы уже
не  в  спину, а  в лоб.  Жуков  в  отчаянии  предлагал  упреждающий  удар по
сосредоточившимся  для нападения армиям  вермахта, но  можно верить маршалу,
когда в конце жизни он в беседе с К.Симоновым сказал,  что такой удар в 1941
году привел бы к еще более тяжелым последствиям.
     Что могло быть тяжелее осады Ленинграда и Москвы?
     Немедленное поражение в войне.

     * * *
     Ожидавшая    вторжения    Великобритания    пристально    следила    за
приготовлениями  Гитлера  на Востоке.  14  июня, в самый день  "Опровержения
ТАСС",  Разведывательный  комитет  представил  доклад  о вероятных  аспектах
советско-германской  войны.   В  докладе   отмечалось,  что  СССР   обладает
значительными  по  численности  формированиями,  но   вооружение   устарело,
оснащение связью  отсутствует,  а  командование  малокомпетентно.  Англичане
считали, что первая фаза вторжения, включающая оккупацию центральной Украины
и  Москвы,  займет  3-4,  самое  большее  6  недель.  По  докладу,  основные
последствия  для  англичан,  заключались в  том, что от  трети  до  половины
немецких сухопутных войск и авиации на протяжении этого времени будут заняты
на Востоке, и понадобится некоторое время, чтобы восполнить их и перебросить
обратно на  Запад. Это значило,  что  Гитлеру  придется на время -- вряд  ли
продолжительное -- отсрочить планы вторжения на Британские острова.
     О переломе в ходе войне и речи не было.
     Да и кто мог ожидать от обескровленного народа таких жертв?

     * * *
     В  непонятной  стыдливости  редкие авторы поминают -- а больше тех, кто
отрицает,   --  что  уничтоженные  деятели  партии  и  военного  руководства
представляли из себя лучшее, что было в советском обществе.
     Эти люди осмыслили историю и свое участие в ней, не всегда безупречное,
и извлекли  из этого  урок.  Они обратились  к попранным в революции семенам
общечеловеческого.    В   условиях    установившейся,   как   им   казалось,
государственности, они пытались  хранить эти семена. Они несли бремя морали,
права,  образования, воспитания. При несомненной  государственности мышления
их  отличала  способность  разбираться  в  материях,  выходящих  за  пределы
государственного. Чувство юмора, включая самоиронию. Умение  проводить досуг
помимо  застолья.  Манера   ходить,   говорить,   кланяться,  интересоваться
искусством и играть на музыкальных инструментах.
     Это  были люди, а не государственные куклы. Ни в коем случае не винтики
аппарата. Личности.
     Но "... помимо главной, очевидной,  безмерно страшной, но всем понятной
и  объяснимой беды,  которая обрушилась на  страну в  июне сорок  первого...
помимо этой  смертельной опасности существовала другая, дьявольская напасть,
невидимая и  вездесущая. Еще  до  того, как пришла явная и объяснимая драма,
она  высасывала из страны живительные  соки,  уносила, словно  тать в  нощи,
людей,  обезлюживала города и веси, иссушала плодородные  нивы  и  напускала
такого дурмана, что лютый враг казался людям самым дорогим и великим другом,
а друзья -- врагами народа." (Борис Панкин, "Четыре Я Константина Симонова")
     С  этим лютым врагом своего  и всех других  народов  во главе  страны и
вступил советский народ в войну.

     При  блистательных  тактиках  Тухачевском и  Уборевиче,  при гениальных
стратегах Якире  и  Блюхере Жуков  был хотя  и не сверкавшим выдумкой, но не
лишенным дарования и отлично подготовленным генералом Красной Армии.
     Чистка  РККА  сделала   его  единственным,   сочетавшим  мастерство   и
решительность.








     32. План "Барбаросса"
     Нападение  на  СССР  сравнимо  с  попыткой  убить  спящего.  Обсуждение
моральности опустим, времена "Иду на вы" миновали.
     Но  государство  -- не человек.  Спящий  проснулся. Гитлер полагал, что
СССР  не  успеет  развернуться   для  эффективного  сопротивления.  Он  худо
рассчитал  не  свои  силы,  а природные  условия. И противника.  Не вождя --
народ. Кроме того, в  ходе  военных действий  он и сам поспособствовал тому,
что противник пришел в себя.
     Однако начало было ослепительно.
     "В  результате неожиданно быстрого  захвата мостов создалась совершенно
новая обстановка."  -- Таков  первый день войны  в оценке танкового генерала
Германна Гота.
     Перефразируется это легко: благодаря Сталину, переправа танковых колонн
через приграничные водные преграды прошла так гладко, что возникли нежданные
и многообещающие перспективы.
     Новые  историки  в  рвении  любой  ценой  обелить  вождя  не  гнушаются
преданием  памяти павших.  Немцы считали  даже  убитых врагов,  но  особенно
пленных: их  надо было  конвоировать  и  хоть как-то кормить.  Три  миллиона
пленных к марту  1942 года  новые истолковали как отказ армии  защищать свою
страну. Ни  шок внезапного нападения, ни отсутствие радиосвязи между армиями
и фронтами, ни отсутствие директив о  действиях в случае нападения врага, ни
беспомощность командования во всех звеньях, ни слабая выучка войск и дефицит
стрелкового оружия  и  патронов  --  ни  один из  этих  факторов  у  них  не
поминается.
     Возможно,  такое  толкование  начала  войны кому-то кажется  заманчиво.
Новые обладают чутьем и опрометчиво не поступают. Может статься, они думают,
что излагают историю  в духе, угодном  современным  правителям  России. Если
так, они переусердствовали. До  смешного. Буквально носом в лужу. Нет ничего
важнее  для  любого правителя, как верность  его  граждан военной присяге  и
готовность  защищать  Родину от посягательств  ценой  собственной жизни,  не
взирая на отношения с властью. На том  стояла и стоять  будет всякая страна,
пока не отказалась от своей истории или не стала относиться к ней цинично.
     Даже  иные  писатели  из тех, кто цену стратегическим  талантам Сталина
знает и, подобно мне, описывая вождя, в выражениях всего  лишь не выходит за
рамки нормативной  лексики,  даже они в  повестях (романах)  изображают дело
так, словно Генштаб (конкретно  -- Жуков)  готовился  к  обороне и отражению
нападения в том именно  виде, в каком оно произошло, по главным направлениям
-- север, восток, юг. Но этого предположения ничто не подтверждает. У Жукова
ни  намека  нет  на  то,  чем именно  столь  напряженно занимался  Генштаб и
Наркомат обороны  в канун  войны.  Можно  предположить,  что,  после  окрика
Сталина   по   поводу  контрнаступательного  документа,  написанного   рукой
Василевского, Генштаб никакой инициативы проявлять более не смел и занимался
тем,  чем велел  вождь. Чем --  вот  вопрос! Не  похоже, чтобы подготовкой к
отражению агрессии, иначе разработчики плана  поделились бы ну хоть ошибками
своими, лишь  бы  не подвергнуться обвинению в бездеятельности --  тягчяйшем
для   военного.  Оборонческая  деятельность  вождем  была   запрещена,   вот
единственное объяснение. Приказано было  думать, что  пакт ограждает страну.
Ну, а  коли  так,  то  и впрямь  --  к  чему  вторые  эшелоны  для перехвата
несуществующего противника на стратегических  направлениях, которые  никогда
не  станут  фронтовыми...  Сталин  велел готовить  наступательные варианты в
уверенности,  что Гитлера опередит.  В результате  Красная  Армия к  обороне
подготовлена  не была по всему спектру -- ни тактически,  ни психологически,
ни материально.
     Тем не менее, все немецкие авторы отмечают упорное сопротивление уже на
пограничном рубеже.  В большинстве случаев оно  было легко  подавлено,  да и
бегство{49} имело место, неизбежное при наказуемости даже мысли  о возможном
нападении и -- ах! -- полной внезапности  разверзшихся вдруг  земли и  неба.
Там, где  войскам,  в  обход  вождя,  дали  приказ о повышенной  готовности,
вермахту пришлось туго.  На крайнем  юге и крайнем севере  успехи измерялись
десятками  метров. Зато в створе наступления группы армий "Центр"  в течение
22 июня сопротивление было сломлено, и вермахт вышел на оперативный простор.
     Но план  "Барбаросса" составлен был по  часовому  графику.  Ошибка  или
замешательство войск, вызывавшие задержку  в два-три  часа, уже выводили  из
себя  начальника  штаба сухопутных  войск.  Между  тем,  второй  день  войны
северный  танковый клин группы  "Центр" провел не  в борьбе с  резервами или
вторыми  эшелонами  Красной  Армии.  Он  воевал  с  дорогами.   Генерал  Гот
сокрушается: дороги,  помеченные на картах, все оказались грунтовыми. Дороги
в  заросших  соснами  дюнах Литвы. Танки размололи песок, а объезжать в лесу
забуксовавшие  машины было  не простой  задачей.  День  был  потерян,  а  на
следующий уже пришлось одолевать брошенные  наспех советские заслоны. Да, их
сметали. Но, чтобы смести, их приходилось атаковать. Спешиться, определиться
в  обстановке, уничтожить противника, собраться, погрузиться на транспортеры
-- все это была потеря времени, не предусмотренная планом,  и это затрудняло
захват европейской территории СССР до зимы.
     Что и было содержанием плана "Барбаросса".
     Любое содержание  неотрывно от способа выполнения, а в выполнение плана
фюрер внес изменение.
     Единственное, но фатальное.

     ***
     Не имеющий  в  военной истории соперников в известности план  войны под
звучным  названием "Барбаросса" у уроженцев СССР, знающих страну, ее прошлое
и уклад  жизни не по учебникам, вызывает при знакомстве  с ним  двойственной
чувство. В первом издании этой книги я о плане "Барбаросса" выразился так:
     "Наблюдается  некоторое  ослепление  этим  планом  многих  писателей  и
исследователей войны. Ему  посвящены книги  на всех языках. А ведь  план был
скорее желанием, чем реалией."
     Оно, в общем, так. Но, чем дольше  живешь,  тем яснее понимаешь, что об
одном  и  том же  можно высказаться  противоположно  --  и  оба  утверждения
покажутся верны,  вроде: "Все  мы похожи,  как две капли  воды" или  "Все мы
различны  и  движимы разными мотивами".  Жена  дяди,  некогда  суфражистка и
оригиналка,   любила  цитировать  этакого  квази-интеллигента,  не  имеющего
мыслей, но желающего выразиться, и звучало это  так: "С одной стороны то оно
конешно.  Но ежели взять в  рассуждение со  стороны  ентаких  вещев,  то оно
вообче. По крайней мере -- во!" Когда речь заходит о плане "Барбаросса", так
и  тянет повторять  это бессмысленное  глубокоумие. Потому что  и  впрямь, с
одной  стороны, план  --  типичное  "гладко  было  на бумаге, да  забыли про
овраги, а по ним ходить". А с другой -- он поражает комбинацией сковывающего
нападения  на   всем  протяжении   госграницы  (советские  военачальники  не
позабудут об  уроке!)  с  этим  стремительным,  буквально  шпажным выпадом и
точным уколом в сердце --  в Москву. Да, русские овраги, да, русские дороги,
и, конечно же, чернозем,  даже  летним хорошим ливнем превращаемый в липучий
наворот  на  колесах,  А  все  же  нам,  свидетелям,  трудно  отделаться  от
впечатления  -- особенно  теперь, после  шока развала державы  в  одну ночь,
после Беловежской пьянки, --  что, быть  может, один дождь или одно  роковое
решение  отделяли дерзкий план от воплощения  в  победу. В победу  над нами.
Такой план мог задумать лишь эрудит, понимавший, как централизована в России
власть и как решающ захват властного центра страны. Тянет думать, что план и
задуман был не немцем, а русским.
     Это не был русский. План по поручению начальника штаба сухопутных войск
генерал-полковника  Франца  Гальдера  набросал  начальник штаба  18-й  армии
генерал-майор Эрих  Маркс  (Marcks).  (Отсутствие  приставки "фон"  заставит
много сердец сжаться от этой фамилии.)
     В  1940-1941  годах  вермахт  был  великолепен.  Выучка и опыт  личного
состава в сочетании с механизацией, инженерными войсками, надежной  связью и
четкой организацией тыла подкреплялись мощью офицерского корпуса.  Богатство
игрового  мышления  генералитета  дополнялось  коварной  политической  игрой
Гитлера,  обеспечивавшей  вермахту  условия  внезапности  и,  следовательно,
безраздельное  владение  инициативой.  Ошибка  не учитывать  и  фанатическую
любовь солдат к  великому фюреру,  положившему курицу  в  каждую  кастрюлю и
превратившему побежденных в победителей.  Поскольку в сочетании  с люфтваффе
вермахт был военной машиной,  способной  перемалывать численно превосходящие
силы любой  армии мира, генерал Маркс предложил напасть по всей границе СССР
и  тем лишить  Красную  Армию  свободы  маневра,  но на всякие  возможности,
возникающие при внезапном нападении, не отвлекаться, а создавать  обстановку
активно  и  целенаправленно.  Основной  удар  планировалось  нанести двойным
танковым  кулаком   из  Пруссии  и  Галиции  на   узком  фронте  с   высокой
концентрацией сил севернее и южнее Припятских болот, соединяя обе  стрелы на
плоскогорье  восточнее  болот   в  направлении  Москвы.  Цель  --  окружение
советских армий на пути к столице. А механизированный  клин, фланги которого
обеспечивались  группами  "Север"  и  "Юг",   не  вовлекаясь  в   ликвидацию
окруженных, справиться с которыми  поручалось  пехоте, должен в обход  их не
теряя  времени  резать  наспех  брошенные  на  перехват  советские дивизии и
продолжать движение с целью окружения{50} Москвы и оккупации индустриального
района Горького. Такой бросок при внезапном нападении не оставлял времени на
развернутую мобилизацию и устройство обороны на пути к  столице. Взятие (или
изоляция)   Москвы  и  захват  индустриального   района   планировались   до
наступления  холодов, к концу  августа  (в  худшем  варианте --  к  середине
сентября).  Затем,  если бы  государственная  система  еще не  рухнула, удар
наносился в направлении бакинских нефтяных полей.
     Европейская  территория СССР  выполнением  такого плана  рассекалась на
части,  которые,  в  свою  очередь,  тоже подвергались иссечению  мобильными
клиньями. (Эффект внезапного появления нескольких мотоциклистов на скрещении
путей  в тылу обороняющихся войск теперь вряд  ли может быть представлен...)
Московский узел коммуникаций в  руках вермахта делался средством  переброски
войск  в  любом  направлении.  Ленинградский  район  отдавался   финнам,   а
украинский, если  не капитулировал с оставшимися  на нем войсками, принужден
был бы  обороняться  перевернутым  фронтом, обращенным  на  восток.  Оборона
перевернутым  фронтом  малоперспективна  и  сама  по  себе, а когда отражать
натиск приходится со двух сторон, то и вовсе безнадежна.
     Такое  выполнение  замысла влекло  за  собой  распад  державы ввиду  ее
многонациональности, а дальше следовал раздел  ее территорий -- совсем как в
случае с Польшей, -- но не двумя хищниками,  а мелкими и крупными мародерами
типа Турции, Финляндии, Японии, Румынии, Венгрии...
     Эрих фон Манштейн пишет в мемуарах, что, не допущенный в то время ввиду
незначительности своей  должности (корпусного командира) к обсуждению  плана
"Барбаросса",  он хочет все же отметить недооценку  Гитлером Красной армии и
мощи СССР, уничтожение государственности которого на протяжении одной летней
кампании осуществимо было лишь при помощи изнутри.  Это, в общем, повторение
мысли фельдмаршала  фон Рунштедта,  противившегося войне и сказавшего в  мае
1941, что "Война с Россией -- бессмысленная  затея, которая,  на мой взгляд,
не может иметь счастливого конца. Но  если, по  политическим причинам, война
неизбежна, мы должны согласиться, что  ее нельзя  выиграть  в  течение одной
лишь летней кампании."
     Фон  Рунштедт   принципиально  был   против  войны{51}.  Фон   Манштейн
принципиально не  возражал, он  просто желал еще и помощи изнутри. Блестящий
тактик, но не  стратег, Манштейн  упустил  то же, что  и  Гитлер: по замыслу
Маркса, взятие Москвы вскоре после начала кампании  и было тем деструктивным
фактором, который равнялся помощи изнутри и становился решающим для  развала
режима.
     Свой  набросок  генерал  Маркс  подготовил  уже 5  авгуска  1940  года.
Набросок лег в основу плана, представленного Гитлеру 5 декабря.
     Здесь не место  анализу  тонкостей.  Это задача даже и  не историков, а
военных  аналитиков, и они,  если цивилизация  устоит  и  выживет, еще долго
станут  спорить,  моделируя ситуации  при  помощи компьютеров  и,  возможно,
контраргументируя  тем,   что  генерал  Маркс  исходил  из  данных  немецкой
разведки, занизившей численность противостоящих советских армий.
     Да,  трем  с  половиной  тысячам   немецких  танков  противостояли  (по
советской  статистике!)  десять  тысяч советских. Да,  такого  превосходства
немцы не ожидали. И  что же? Не расколотили они и  это? Даже если  признать,
что  качество{52} советских  танков в среднем --  в  среднем! -- и было ниже
качества  немецких, вряд  ли советское командование согласилось бы на обмен.
Обмену  подлежало умение использовать танки. Но об этом  мы уже погоревали в
первой части книги, а теперь -- что ж, теперь оставалось лишь воевать с тем,
с чем вступили в войну.
     Серьезнее  другое:  при  разработке  своего   стратегического  наброска
генерал Маркс оказался скован  в  главном его пункте  -- в концепции двойной
стрелы, которой  предстояло  в  кратчайший срок согласованно  обойти Пинские
болота и встретиться на днепровском Левобережье для удара на Москву, оставив
позади  массу окруженных войск  и  -- взятый Киев. Гальдер ограничил  размах
генерала.  Распыление  на  две цели  --  на  Киев и Москву  --  он  посчитал
нереальным. Он решил, что и одной Москвы  будет  довольно и  тем самым  даже
увеличил авантюрный наклон плана.
     Или -- смелость его. Смотря как смотреть.
     Да, план был  авантюрой.  Но разве  не  авантюра любой поход? А  уж  на
Россию!.. Не  зря  начальник  оперативного  отдела OKW  (Генерального  штаба
вермахта)  генерал Вальтер Варлимонт писал: "Не было тщательно  продуманного
плана,  как  базы действий против  России,  подобно  тому,  как это  было бы
сделано в старые времена Прусско-Германским Генеральным штабом."
     Авантюра, да. И все же...
     У многих, едва  ли  не у всех, с кем  говоришь  на  эту тему, возникает
вопрос: "Как Гитлер вообще  решился?  Как  его генералы  не ополчились  и не
отвратили  его от этой  мысли?  Пусть  это называется  СССР, пусть уничтожен
комсостав, а вооружение устарело. Но все равно это - Россия!"
     Справедливо  заметил  в  своей книге  "Гитлеровские  танки  на Востоке"
американский  военный аналитик  Рассел  Столфи: и почему это считается,  что
Гитлер  обречен был с самого  начала,  с  момента,  когда принял  решение  о
вторжении? Замечание  несомненно относится  к  тому  забываемому  факту, что
британские  военные  перед  вторжением  Гитлера  в  Россию мрачно  оценивали
длительность кампании между четырьмя и восемью неделями...
     Да, фюреру было страшно. Но разгромом Польши и выходом лицом к лицу  со
Сталиным  он не  оставил себе выбора. Он  знал, что  Сталин  готовит  удар и
нанесет его в спину, едва вермахт ввяжется в серьезные действия  с  Англией.
Ему казалось  -- не без основания, -- что из двух зол он выбирает меньшее. А
те,  кто, подобно  Бломбергу,  Фритчу, Беку предвидели катастрофу  при любом
нарушении стабильности в Европе, а поход на Восток и вовсе считали безумием,
удалены были или ушли из армии еще до  похода. Иные сопротивлялись, но не до
отставки. Фон Рунштедт прямо заявил свое мнение. Фон  Бок, напротив, считал,
что, если и можно победить Россию, то лишь молниеносным ударом. Он, конечно,
знал работы комдива Свечина, генерала  царской  армии,  теоретика, стратега,
еще  в  двадцатые,  в пору  сотрудничества  РККА  и  рейхсвера,  писавшего о
молниеносной войне, как  о самоубийстве. Но в  противоположных  утверждениях
нет авторитетов. Или, если угодно, Федор фон Бок  не меньший  авторитет, чем
Александр Андреевич Свечин. В таких делах успешен тот, кто не придерживается
правил, и победителя не судят.
     А  молодые  генералы,  те просто поверили  в фюрера. Поверили  в  удачу
смешного, напыщенного человечка. Некоторые его даже  полюбили. Да и как быть
с фактами? Фюрер пренебрегал логикой -- и оказывался прав, один против всех.
     Все  опасались вступления  в  Рейнскую  область,  предрекая интервенцию
союзников, -- он ввел туда войска, и ничего не случилось.
     Все предупреждали  его  против аншлюса  Австрии,  -- он  сделал это,  и
ничего не случилось.
     Призывали  проявить  сдержанность с  Чехословакией, -- он слопал ее,  и
ничего не случилось.
     Предсказывали  страшную  конфронтацию  с  англо-французским  блоком при
нападении  на Польшу, -- но объявленная союзниками война оказалась  блефом и
не помогла Польше, разодранной в считаные дни.
     А блеф союзников окончился  падением  Франции, притом в  сроки, каких в
мире никто не смел предвидеть. Молниеносно!
     Под  его  знаменами  они  совершили такие  подвиги! Он  выпустил  их на
простор,  он  давал  им шансы,  один за другим. Конечно,  об этом не говорят
вслух,  --  но  у   какого   профессионала   не  забьется  сердце  от  таких
возможностей?  Молниеносная  кампания  в  Польше.  Молниеносная  кампания  в
Европе. Почему  не  быть  молниеносной  кампании в  России? Франция разве не
казалась непобедимой?
     Один  из компонентов успеха -- уверенность лидера.  Гитлер  накачал  их
уверенностью, что Россия -- колосс на глиняных ногах.
     Был ли он убежден в  этом? Не вполне. Против Сталина у Гитлера не  было
выхода. Нападение СССР на Германию  в любой удобный  для  Сталина  момент --
секрет  для  предубежденных историков, но для фюрера  это  секретом не было.
Опережения было не миновать.
     Да,  захват европейской территории  СССР  на  протяжении  одной  летней
кампании  был  авантюрой. Но  и  авантюры  завершаются  триумфами.  Безумные
предприятия. В  сущности,  дело  нередко сводится  к одному:  достаточно  ли
предприятие безумно, чтобы стать успешным?
     План,  предложенный  Гитлеру  на утверждение 5  декабря  1940 года, был
именно таков. Безумие его было гениально.
     Но гений не любит правок, а Гитлер утвердил план с поправкой.
     С единственной. И -- фатальной.

     * * *
     Западные   районы  СССР   расстилались  перед   вермахтом,  как   сцена
грандиознейшего  в  истории военного  спектакля.  Погода сияла. И  тот,  кто
задумал  и осуществлял  все  это,  трепетал, но  предвкушал  зрелище. Он был
обречен опытом Наполеона.
     Парадокс? Отнюдь. От уроков  великих  людей  отрешиться  не  просто,  и
участь  Наполеона, сломившего свое могущество в Москве, пугала. Гитлер решил
сделать свою кампанию отличной от наполеоновской.  Чем, бысторотой? Наполеон
проделал путь от  Березины до Москвы за  три месяца. Новые средства  ведения
войны позволяли сделать это  быстрее.  Но главное отличие своей  кампании от
наполеоновской  фюрер полагал не в быстроте -- в глобальности. Выход до зимы
на линию Астрахань-Архангельск.  Завершение кампании до холодов  захватом не
Москвы,   а  всей   европейской  территории  СССР.   Лишить  страну   армии,
промышленного  потенциала,  людских резервов,  нефтяных  ресурсов,  и притом
отсечь ее от внешнего мира.
     Жуков  еще  в  1942 году со свойственным  ему военным лаконизмом сказал
Илье Эренбургу: "Немецкую  армию развратила  легкость успехов."  Этот скупой
анализ требует  внимания не только потому, что сделан Жуковым, но и по сумме
обстоятельств.  Победы  начала  войны  следовали  за  кампаниями  в  Польше,
Франции, Норвегии, Греции, Югославии.  Они  вскружили много голов. И Гитлер,
завороженный  губительным  захватом Москвы Наполеоном,  отодвигал  Москву  в
пользу фланговых  операций.  Пожалуй, все же не учитывал того, на что  делал
ставку  генерал-майор Маркс,  - что в  наполеоновские времена Москва не была
столицей,  а  теперь стала. Фюрера  и  многих  из  его  окружения  восхитила
резвость вермахта и  отрешиться от геополитического взгляда на  кампанию они
не сумели.
     Великая Армия  Наполеона погибла  потому, что  война  в  России  ее  не
питала, как кампании в Европе. В Европе армия жирела, а в России фуражиры не
справлялись   с  трудностями,  обусловленными  узким  фронтом  вторжения   и
единственной коммуникацией, терроризированной к тому же партизанами.
     Война  должна  кормить   себя!   Захватывать   территории!   Уничтожать
население! Лишать врага людских резервов, промышленности, сырья, дорог!
     Как-то все показалось возможно. Бравурный марш вермахта в июне причинил
роковое  решение, принятое  Гитлером и  приведшее его к быстрому поражению в
войне, которая могла быть  выиграна  или, что  вероятнее, тянулась бы  очень
долго.
     Объяснение  этому последует. Пока отметим, что фюрер отчетливо  -- быть
может, даже слишком -- понимал вовлеченность в войну  с Британской империей,
поддерживаемой  Америкой.  Уж там-то  дело  годичной кампанией не обойдется.
Ресурсы нужны, много ресурсов. А они в России.
     А в схватке с Россией -- с Россией! -- фюрер  ввел  в игру  все  козыри
сразу. Более того,  с успехами на Восточном фронте  он велел снизить уровень
военного производства, а плоды  его (например, танковые моторы, они годились
и для  моделей, находившихся в разработке) в  распоряжение действующей армии
по ее запросам не передавал и  складывал про запас, на будущее. Он, кажется,
последним из всех  понял, что,  не  выложись с  Россией тотально  с  начала,
никакого будущего не видать.
     Имелись и тонкости.
     Наполеон  полагал,  что  единственный генерал у  русских  -- Багратион.
Вторгшись, обнаружил  недюжинного  Барклая,  Раевского,  Дохтурова,  стойких
Тучковых, Коновницына...  Оказалось, что имен у  русских не было, а генералы
были. Но  цари  не  чистили  армию,  а  фюрер  не  поверил  в  капитальность
сталинской чистки: ведь Халхин-Гол состоялся уже после чистки. И, хотя затем
последовала жалкая финская кампания,  фюрер  при  осуществлении "Барбароссы"
требовал равномерного  наступления,  без  выступов,  которые  вызвали  бы  у
русских соблазн отсечь их. Он панически боялся клещей.
     На деле летом 41-го вермахт мог воевать смелее.
     В книге воспоминаний маршал В.И.Чуйков  утверждает, что взять  Берлин и
окончить  войну  в  феврале 45-го года помешала боязнь  флангового удара  со
стороны северной группировки вермахта. Со временем, вероятно, и этот вариант
будет   обкатан  историками-компьютерщиками,  но   несомненно,  что  в  45-м
советские армии  воевали куда академичнее и с меньшим риском, чем в 41-м или
42-м. Если даже рассуждения Чуйкова о возможных сроках взятия Берлина и были
верны, то на результате войны  эта академичность советского  командования не
сказалась.
     Академичность фюрера стоила нацистам победы.

     * * *
     Беглого взгляда  на  карту СССР достаточно, чтобы  вызвать  сомнения  в
реальности  захвата территории,  намеченной  к  захвату на протяжении летней
кампании 1941  года по линии Волга --  Кама -- Северная Двина. Разве думать,
что, дескать,  до сих пор мы будем наступать, перемалывая советские армии, а
дальше  армий уже не будет, настанет  коллапс  власти, и мы уже не наступать
будем,   а,   так   сказать,   распространяться.  Насаждать  комендатуры   и
ликвидировать партийных функционеров. И все.
     Потом генералы  станут  печаловаться, что пошли  на поводу  у  Гитлера.
Скажут,  что предвидели: "...  предстоит кампания  на обширной территории  с
суровыми  климатическими  условиями,  со  слаборазвитой   сетью   дорог,   с
многочисленным и любящим свою родину населением..."
     Вот уж это и впрямь такое размахивание кулаками после драки!
     Откуда  сетования  по  поводу  дорог,  если подготовка  настолько  была
небрежна,  что  разведка  не  удосужилась   пройтись  по  этим  дорогам?  (А
возможности были!) Откуда  это любящее  свою родину население там,  где речь
шла о конгломерате? Так, в конечном  итоге, можно назвать  любую империю, но
конечный  итог  редко  наступает  вследствие  войны,  напротив,  война,  как
правило,  сплачивает  конгломераты.  Рим -- яркий тому  пример. Кстати, этот
парадокс был предусмотрен? Как? Уничтожением евреев? Приказом  о комиссарах?
Провозглашением славян недочеловеками?
     А  погодные условия? Первый же легний ливень помешал вовремя закупорить
котел у  Минска, чем вызвал  расстройство Гальдера и истерику фюрера. К чему
же  упоминание  о  климате в мемуарах  генералов,  которые  уразумели  смысл
русского слова  распутица лишь  вытаскивая  ноги  из  собственных  сапог,  а
солдаты  оказались  раздеты  перед  лицом  зимы,  а основной тягловой  силой
вермахта стал в  конце концов миллион  лошадей, гибель которых, кстати,  еще
одна  трагедия  войны, просто она тонет в гибели десятков миллионов людей? А
как  учитывалось  то,  что  победы даются, но лишь ценой обучения битых? что
бьющие  и  проморгаться  не  успевают,  как  получают  ответный   удар?  Это
принималось  во  внимание? А расход  горючего на  русских дорогах? А  расход
горючего  на перевозку того  же горючего на плече, постоянно возраставшем по
мере продвижения?
     Молниеносность.  Один  ответ.  На  молниеносности  построен  был  план,
представленный Гитлеру.
     Военным не  пристало ссылаться на дороги, погоду, климат:  на войне как
на войне. Но, похоже,  на  одно они ссылаются не  зря: на изменение Гитлером
первоначального плана.
     Но и здесь они пошли на поводу у фюрера: позволили ему изменить план!
     Очень раздражала советский официоз следующая фраза английского военного
аналитика Лиддела Харта  из книги "Говорят немецкие генералы":  "Россию спас
не  прогресс,  а,  напротив,  отсталость.  Если  бы советский  режим дал  ей
дорожную  систему,  хоть  сколько-нибудь  сравнимую с той, что  существует в
западных странах, Россия  была  бы  раздавлена в  короткое  время.  Немецкие
механизированные силы  были  задержаны состоянием  ее дорог." Даже теперь не
без робости цитирую я  эту фразу.  Она  сказана уже не Германном  Готом и не
другими генералами, с  коими  беседовал  Харт. Она  сказана  самим  Лидделом
Хартом, нашим союзником в минувшей войне.
     И это не  преувеличение. Если бы  не бездорожье, то жертвы,  понесенные
Россией в  той страшной войне,  были бы еще страшнее. А  так  - сама  родная
земля,  размолотая  гусеницами немецких танков и  колесами машин,  обороняла
своих защитников.  Ну, а  дальше уж, конечно, кровь и кровь. И благоприятные
пируэты вражеского главнокомандущего.
     Конечно, план всей войны не может быть разработан детально,  эта утопия
никакому   военному  и  в  голову  не  придет.  Война  --  это  выбор  между
возникающими оперативными возможностями. Сметывается общий план. А дальше --
по обстоятельствам. Не зря  блестящий тактик Манштейн признает, что для него
самым сложным  в начальный период войны был выбор направления  движения: все
направления были равно доступны.
     И,  кстати,  не всегда  выбирались безошибочно.  Но  решающим просчетом
стали  не  тактические ошибки генералов,  а стратегическое  решение Гитлера.
Решение  не  спонтанное,  а  загодя  предусмотренное  при утверждении плана.
Вписанное  в  качестве поправки. Вполне вероятно, что  поправка решила исход
кампании 1941 года, а в конечном итоге и исход войны.
     Но  пока  все  шло  дивно.  Потрясающий  успех  обнаружился  именно  на
Московском направлении. Уже тогда  наметился отрыв фон Бока от  группы армий
"Юг".  Захват  переправ праздновался  вовсю, а вестям о  подлинном состоянии
того, что на картах было помечено дорогами, особого значения не придавалось.
Пленение масс  войск  толковалось, как отказ армии сражаться за  Сталина,  а
ожесточенное   сопротивление   --   как   случайные   очаги,    где   засели
фанатики-комиссары. Даже упорство зашитников Брестской крепости объяснили  и
успокоились: комиссар ведь еврей, вот  он и держал оборону! Фюреру, а вместе
с ним и командованию вермахта сразу стало легко и просто.
     По мере ожесточения сопротивления фюрер  все  больше увлекался  задачей
уничтожения или пленения всей Красной Армии.
     Эта цель числилась первой в списке приоритетов.
     Второй -- захват территории.

     33. Выполнение плана "Барбаросса"
     Неприятности  для  вермахта,   как  отмечено  выше,  начались  уже  при
утверждении  плана. 18  декабря  1940  года  план  был Гитлером  утвержден с
единственной поправкой: группа армий "Центр" (фон Бок) по достижении позиции
для броска на Москву (плоскогорья восточнее Минска) должна приостановиться в
готовности помочь соседям -- группе армий "Юг" (фон Рунштедт) и группе армий
"Север" (фон Лееб).
     Это  и  есть  элемент  гения, которым  фюрер германского народа освежил
план, поправив заурядно мыслящих генералов и делая свою кампанию отличной от
наполеоновской:  цель  не  Москва,  а  вся  европейская территория СССР плюс
Москва. Москва лишь увенчает захват территории с ее ресурсами.
     В книге Лиддела  Харта "Говорят немецкие  генералы"  приводится  беседа
автора  с  фон Мантойфелем, который  не раз был  гостем фюрера  в  приватной
обстановке.  Мантойфель засвидетельствовал, что Гитлер  был неплохо знаком с
военной литературой, и он, Мантойфель, не имел случая возразить фюреру, если
разговор касался  материй на  полевом уровне военного ремесла:  о  свойствах
различного вида оружия, о влиянии местности и погоды, о  настроении и морали
войск (в  чем Гитлер  особенно  был  силен).  Но он  не  имел  ни  малейшего
представления о стратегии. Он знал,  как сражается дивизия, зато  понятия не
имел  об армейской  операции.  Политическая  и дипломатическая  изощренность
фюрера,  позволившая ему взойти к власти и покорить пол-Европы, сочеталась с
полным  провалом в  полководческом  даре. Подобным  образом  и генералы  его
(Маркс,  фон  Бок,  Гудериан,  Гот), обладавшие стратегическим  талантом, не
умели определить момента для нападения. Разница в том, что, не обладая таким
даром, они  влиять на политику  Германии и  не пытались, а  Гитлер, профан в
военном деле, возомнил себя гением, и влияние его было решающим.
     Возможно,  сознание  политической  некомпетентности  поясняет  причину,
удержавшую   генералов   от   решительного  выступления   против   поправки,
превращавшей войну  молниеносную в обычную. Многие авторы удивляются, что не
возразили ни  главнокомандующий сухопутных войск фон Браухич,  ни  начальник
штаба Гальдер, ни  фон  Бок.  Прежде  всего, нет  доказательств, что  они не
возразили. Протест  их не был достаточно решителен, не до отставки - это да.
И  потом,  лишь  Гальдер  и  фон Бок были убежденными  сторонниками генерала
Маркса.  Остальные  участники  совещания  мыслили  слишком  академично   для
рискованного рывка на Москву мимо Киева, разве  что Красная Армия равномерно
откатывалась  бы  по  всему фронту.  А  фон  Бок  и Гальдер,  оказавшись при
обсуждении  в  меньшинстве и трезво  оценивая свои  дипломатические чары, не
стали ломать  копья. Может  статься, что  фон  Рунштедт  пойдет  по  Украине
бодрее,  чем фон Бок по Белоруссии. Может статься, что они обойдут танковыми
клиньями  Пинские  болота  синхронно.  Может статься, еще  до  захвата Киева
развалится большевистский режим. Словом, дело само себя  покажет, и тогда, в
ходе  войны,  самый успех наступления настроит фюрера  в  пользу Московского
варианта, неопровержимого  настолько, что  выгоду его доказать не легче, чем
аксиому.
     Простые истины труднее всего доказуемы...

     * * *
     Здесь не обойтись без небольшого отступления.
     Ко  время разработки  "Барбароссы" повержены  Польша и  Франция, не без
помощи  фюрера  едва унес ноги экспедиционный корпус Великобритании, немалый
понеся урон. И странно прозвучит, что, оказавшись внезапно,  в общем, втянут
в войну  с  Францией  и  Великобританией,  Гитлер не смел и  планировать  их
разгрома.
     9  октября  1939  года  Гитлер  издал  директиву: не позднее  12 ноября
нанести удар  на Западном  фронте.  Цель  удара -- "...разгром максимального
количества французских и  союзных войск  с  одновременным  захватом возможно
большей части территории Бельгии,  Голландии и северной Франции как базы для
морской операции против Англии и создания широкой защитной зоны для Рурского
района".
     Звучит  громко,  а  на  деле  даже при  успехе операция  сулила  захват
каких-то   40   миль   бельгийского  побережья  в  качестве  плацдарма   для
гипотетической  высадки в Англии. Зато при  неудаче это осеннее вторжение --
война ведь не всегда идет по шоссе  --  вело к вязкой позиционной  борьбе во
Фландрии, к повторению пройденного на полях Первой Мировой. Директива просто
отражала страх фюрера, что Франция оккупирует Бельгию и укрепит ее границы.
     Гальдера и Браухича  мутило  от  этого  плана,  но,  памятуя  о  судьбе
предшественников,  они  не противились. К несчастью  для цивилизации, плохая
погода, подозрение в утечке информации  (ложное,  как оказалось) и, главное,
оппозиция    тех   высших   германских   офицеров,   кто,   в   отличие   от
главнокомандующего  сухопутными силами и  его начальника штаба, не опасались
за  тепленькие  местечки,   привели  к  отсрочке  плана,   тем   паче,   что
генерал-майор  Эрих фон  Манштейн предложил  план более цельный,  каковой  и
утвержден был  18 февраля.  План предусматривал наступление  через Арденский
горно-лесной массив, где удара никто не  ждал  и где он был  вскоре нанесен,
приведя Гитлера к господству над Европой.
     Нерешительный  вариант  плана кампании  на  Западе,  отражавший  боязнь
Гитлера допустить  союзников  в  Бельгию,  обнаруживал нервическое  свойство
фюрера  гнаться за  любой целью.  В ход кампании на  Западе он вмешался лишь
однажды, выручив у Дюнкерка с  далеко  идущим политическим замыслом (который
не  оправдался)  английский  экспедиционный  корпус.   Но,  благодаря  своим
генералам, он получил все же возможность победно топнуть ножкой -- известный
кадр! -- у компьенского вагона.
     Дюнкерк был не последним актом военного творчества фюрера. Но следующее
прямое  вмешательство  в руководство войсками  на  театре  военных  действий
обошлось ему куда дороже дюнкеркского афронта...
     Все  же, говоря  о кампании в России,  надо  постоянно  помнить о  ряде
предшествовших великолепных операций вермахта  и  люфтваффе. Без учета этого
не воссоздать  достоверного  фона  опьяненности могуществом  военной  машины
рейха.  Кампании  эти и впрямь спланированы  были  с последовательностью,  а
осуществлены с  четкостью  часового  механизма, с энергией  и натиском столь
неумолимыми, что это повергло  мир в  оцепенение. Практически бескровно была
оккупирована  Норвегия.  Крит  захвачен  воздушным  десантом.  Вторгшись  из
Болгарии, Венгрии и Австрии,  вермахт в течение восемнадцати дней покончил с
Грецией и Югославией.  Общие  потери убитыми и  ранеными  составили  пять  с
половиной  тысяч. По  сравнению с рейхом  противники  были  малы,  а Гитлер,
поставив  задачу  оккупации  Балкан,  в  детали  не  входил, ибо  занят  был
предстоящим вторжением в Россию. Подготовка на Востоке делала особый упор на
внезапности.   Внезапность    давала    безмерные   преимущества.    Поэтому
дезинформацией  Гитлер  занимался лично  и с предельным  тщанием.  (Мелочам,
вроде оценки состояния дорог, он времени не уделял...)
     Вермахту на  Балканах  предоставлена  оказалась полная  свобода,  и  он
показал класс в проведении глубоких операций того типа, какой разрабатывался
репрессированными командармами РККА и для  Красной Армии оказался  похоронен
вместе с ними.
     Вопреки  распространенному  мнению,  война  на  Балканах  не  отсрочила
выполнения плана "Барбаросса" (из-за  поздней весны и  дождей дороги в Росии
все еще подсыхали) и не  ослабила удара. Напротив, к  началу кампании против
СССР вермахт после балканской разминки подобен был новой сверхмощной машине,
прошедшей обкатку и трейнинг персонала в условиях,  максимально приближенных
к реальным.
     На рассвете 22 июня адская машина двинулась на восток.

     * * *
     Хоть  ошибки  вермахта   здесь  не  рассматриваются  ввиду  ничтожности
тактических просчетов  генералов  по сравнению  со стратегическим  просчетом
фюрера, надо отметить: Гепнер, Манштейн  и командующий группой армий "Север"
фон  Лееб,  да и  все руководство сухопутных  войск не  использовали падения
Даугавпилса для взятия Пскова уже 2-4 июля. Подтяни они к  56-му болтавшийся
без дела 41-й танковый корпус  Рейнхардта, одной лишь дивизией участвовавший
в  упорных  танковых  боях у  Резекне, --  и  падение Пскова делало  падение
Ленинграда неизбежным в июле, сходу,  без  предоставления городу времени  на
подготовку обороны. Танковая группа Гепнера  с 22 июня до 14 июля прошла 750
км  вглубь  страны.  Как  будто неплохо.  Но всякому  понятно,  что  падение
Ленинграда  в июле смещало и  без  того шаткое равновесие  всего  советского
фронта.
     Катастрофа  в  Белоруссии,  на направлении  главного удара группы армий
"Центр", открыла ей дорогу на Смоленск и  Москву. И 2 июля танковый клин фон
Бока вышел  в  район Ярцево, восточнее  Смоленска,  на то самое  плоскогорье
восточнее Пинских болот, исходный плацдарм для удара на  Москву, где генерал
Маркс  намечал синхронное слияние стрел  групп "Центр" и  "Юг". Великолепные
танковые  командиры  Гот  и  Гудериан рвались  вперед, нацеленные  на  район
Москва-Горький -- сердце промышленности, сердце  страны. Они вполне отдавали
себе отчет  в том, какую панику и ужас  сеют  совместно с прикрывавшей их  с
воздуха  люфтваффе.  Горящие  села и  поля они оставляли за собой в качестве
ориентира для авиационной  поддержки, пожарами грубо обозначая свой передний
край  и  указывая  на  объекты  по фронту,  подлежащие удару с воздуха. Опыт
прошлых побед придавал  им  уверенности  в себе. Их не заботили  фланги, они
верили в пехоту. Их не трогал расход горючего, война лишь началась, горючего
было вдоволь. Они шли днем и ночью, разрезая  коммуникации, громя гарнизоны,
а  основная  масса  советских войск  в  районе Смоленска  исходила кровью  в
полуокружении,  в плохо  координируемых  атаках, не замедлявших  наступления
танкового  клина.  Ворвись он в  Подмосковье  с его развитой сетью  дорог  в
июле-августе, когда погода была превосходна, вермахт  свеж, а о снятии войск
с Дальнего Востока лишь подумывать начинали -- как это было бы худо...
     И  тут  вмешался  Гитлер. 3  июля,  еще не  категорически,  он  пытался
остановить  фон  Бока,  выдержавшего  ради  дальнейшего  движения  к  Москве
свирепое столкновени  с ним  и Гальдером  (?!), опасавшимися за фланги.  Для
Гитлера  успех  наступления  выражался  цифрой  пленных  (чем  в  Балканской
кампании  он не  интересовался). А  фон Бок  понимал  значение деморализации
противника,    кратковременность   этой    деморализации   и   необходимость
использовать  ее  с максимальной  энергией  для  еще большей деморализации и
достижения  главной цели -- выигрыша войны.  Для  этого нельзя Красной Армии
давать передышки, удары должны сыпаться на нее градом, и вермахт способен на
это, он мобилен!
     Но  такие  вещи  диктаторам  не разъясняют.  В аудиенциях нельзя  учить
властителя аксиомам стратегии. Приходится делать  вид,  что вожди и сами все
понимают.  Положение обязывает.  Положение солдата перед  главнокомандующим.
Все  же разгневанный фон Бок ответил,  что на пути к  Смоленску уже  взято в
плен более ста тысяч русских и эта цифра растет ежедневно.
     Ему удалось отстоять свое мнение. Не надолго.
     Наиболее интересно в этом эпизоде изменение позиции Гальдера.
     После  войны,  анализируя  в  беседе с  Лидделом  Хартом причины  срыва
молниеносной войны,  Гальдер  и фон  Рунштедт назвали  одной  из  главнейших
причин неожиданную многочисленность советских войск на Украине. В  оригинале
у Харта  стоит слово awkward,  что в переводе означает неуклюжий,  неловкий,
неудобный, затруднительный. Интерпретируя  это  признание,  нельзя забывать,
что  о  концентрации советских войск  на  Украине германская разведка знала.
Стало  быть, не  это было  для  немцев неожиданностью.  Тогда - что? Видимо,
предположение,  что,  коль  на  Украине  войск   много,  то   на  Московском
направлении  еще  больше!  Экстраполяция эта  была  неправомерна.  Она  тоже
исходила  из  предположения,   что   Сталин   придерживается  оборонительной
стратегии.  Немцы пока не  ждали  от него наступательных  действий. А он,  и
впрямь будучи к ним не готов, но готовя в тайне и зная, что передвижку войск
не скрыть, дислоцировал  их на главном направлении, на Украине,  постепенно,
за годы до удара.
     Как  бы то ни  было,  на  основании  разведданных и этого предположения
предпочтение при распределении сил между группами  армий  было отдано группе
"Центр". И в результате вермахт распределен оказался обратно пропорционально
силам советских  войск.  Группа  "Центр"  вырвалась  вперед, а  группа  "Юг"
отстала больше, чем готов был допустить даже  Гальдер, чтобы санкционировать
наступление  на  Москву  одной  лишь  группой  "Центр",  хотя  бы и с  двумя
танковыми  армиями Гота и Гудериана мимо противостоящего группе "Юг" Киева с
его  Юго-Западным  фронтом.  Равномерного  наступления по  всему  фронту  не
получилось, и Гальдер оробел,  его заворожила  карта оперативной обстановки.
Поправка фюрера  в план операции  "Барбаросса"  стала реальностью, а Гальдер
отступился от фон Бока. (Потом он опомнился -- поздно!)
     Но фон  Бок  теперь, в соприкосновении  с войсками Красной  Армии, видя
растерянность, а то и панику,  воочию оценивая реалии (уровень командования,
обученность и оснащенность противника, отсутствие связи между соединениями и
координации между родами войск)  наново понял,  что фактор  растерянности --
кратковременный  фактор,  но  он  и  есть  шанс  вермахта,  единственный   и
неповторимый.  Вероятно, он  понял,  что  эту  войну  выиграть  можно,  лишь
действуя ошеломляюще{53} и  непреклонно. И что решающий миг войны -- вот он,
здесь  и  сейчас,  пока  русские  не  опомнились.  (Еще  раз  вспомним:  это
происхожило,  когда  вождь  дотянулся наконец до микрофона  и выступил перед
страной...) Промедление смерти подобно!
     Простые истины труднее всего доказуемы...
     Драма фон Бока --  общая драма  военных.  Они  привыкли командовать,  а
убеждать не умеют. Да  и кого предстояло убедить? Гитлера?  Кто  в состоянии
убедить маньяка?
     Похоже, Гальдер в  послевоенных  беседах сам  от себя  скрывал,  что  с
Гитлером и против фон Бока сколотил гроб  нацизму.  А честный вояка  фон Бок
едва  не  привел нацизм  к триумфу -- и  тоже, как и Гальдер, вовсе не наци.
Ухмылки Истории...
     Но пока вермахт все еще улучшал исходную для удара на Москву позицию, а
Гальдер в своем военном  дневнике именно в эти дни  кипел гневом в адрес фон
Бока по поводу его легкомысленного наступлении  на  Рославль. Между тем, фон
Боку понадобилось  всего пять  дней, чтобы привести  войска  в порядок после
Рославля,  который стал  еще  одним его  триумфом -  и  еще  одной трагедией
Красной Армии{54}.
     16 июля Смоленск пал. Потери были умеренны,  а  соотношение страшно: на
убитого  солдата  вермахта  приходилось  22   убитых  бойца  Красной  Армии.
Советские войска  в  районе  Смоленска  предпринимали  ожесточенные  атаки с
громадным уроном для достижения незначительных  тактических целей. Скованные
дивизиями вермахта, они оставались в стороне от оси движения танкового клина
на Москву и помешать ему не могли.
     Но   маниакальность   Гитлера  была  так   же   непоколебима,   как   и
маниакальность Сталина. Эти  победы укрепили  его во мнении, что он успеет и
всю  Красную Армию перемолоть,  и  в  Москву  войти --  до  холодов. И рыбку
съесть, так сказать, и ушицы напиться. И вместо простого отражения навальных
атак с  продолжением движения  на  Москву  и Горький  в обход  блокированных
советских усилий, он принял вызов.
     И  разгорелось   Смоленское  сражение,  в  котором  при  почти  том  же
соотношении потерь вермахт тоже оказался потрепан.
     Сражение   завершилось   27   июля.   Фон   Боку    пришлось   заняться
доукомплектованием  войск.  Результатами  сражения  стали  некоторая  потеря
времени,  колоссальные  потери  Красной Армии  и, на фоне прежнего  неумения
воевать, ожесточение ее сопротивления и подъем духа.
     Возможно,  это стало главным результатом битвы. Это и еще одно: на фоне
усиливающегося сопротивления Красной Армии недоверчивая Япония утратила веру
в молниеносную войну и решила направить свои усилия на юг.
     Впрочем, наступать на Москву вермахту не  было поздно  и  теперь.  Да и
Японии,  в случае развала СССР,  не возбранялось оккупировать Дальний Восток
даже и уменьшенной Квантунской армией.

     34. "Отделять и убивать!"
     Полное  название   пресловутого  "приказа  о  комиссарах",  выпущенного
штаб-квартирой Гитлера 6 июня  1941 года, в самый канун  нападения на  СССР,
таково: "Общая инструкция об обращении с политическими комиссарами".  Приказ
краток:  "В  борьбе с  большевизмом не  рассчитывать,  что  поведение  врага
базируется  на  принципах гуманности  и  международного права;  политические
комиссары ввели  в обиход варварские, азиатские методы войны; следовательно,
они подлежат  обращению  с  максимальной  суровостью; их  расстрел на  месте
пленения  или,  тем  паче, оказания  сопротивления есть  вопрос  принципа  и
обязанность  каждого  солдата;  при   пленении  немедленно  отделять  их  от
остальных военнопленных; после отделения ликвидировать".
     В преамбуле сказано:  "Рассылку копий ограничить командующими армиями и
воздушными  флотами.  Ознакомление  по нисходящей  линии  производить  путем
устных инструкций".
     Но как удержишь секрет нераспространением копий,  если из героев герой,
полковой  комиссар  Е.М.Фомин, глава удивительной обороны Бреста, расстрелян
там,  где победитель  должен  бы отдать  ему  салют за воинскую  доблесть на
рубеже его Родины, у  Холмских  ворот крепости, на  берегу  пограничной реки
Мухавец... От своих разве такое скроешь...
     Главное  командование  сухопутных  сил  знало  о готовящемся  приказе и
пыталось   парировать   его  приказом   Браухича   от  24  мая  1941   года,
подчеркивавшим:  обязанность  войск  --  вести  военные   действия,  что  не
оставляет  им  времени  для расследований и сортировочных  операций; ни  при
каких условиях  солдаты  не смеют поступать по своему усмотрению; они всегда
обязаны действовать по приказу офицеров.
     В  этом  приказе  наивность  лучших  германских  офицеров  смыкается  с
простодушием командармов РККА. И те и  другие привержены были кодексу чести.
И те и другие переоценивали  свою способность контролировать события. И те и
другие полагали, что древко знамени еще в их руках, тогда как оно давно было
в  руках  их вождей -- черное знамя! Для командармов это обернулось гибелью.
Для  генералов  вермахта -- провалом их не слишком  решительного протеста, а
впоследствии для многих заслуженной скамьей подсудимых.
     Любопытно отметить, что протест офицеров тем был слабее, чем выше  было
их  положение.  Так,  начальник оперативного  отдела  штаба  группы  "Центр"
подполковник  (позднее бригадный генерал) Хениг  фон Тресков ознакомление  с
этим  приказом считал началом своей деятельности по  устранению  фюрера.  Он
принялся уговаривать своего начальника (и дядю) Федора фон Бока вместе с его
коллегами,  командующими   группами  войск  фон  Леебом  и  фон  Рунштедтом,
отправиться к  Гитлеру.  Бок ответил: "Он выставит меня  вон". Бок знал, что
Браухич уже был вышвырнут фюрером дважды, не достигнув ни отзыва приказа, ни
малейших изменений в нем. На повторные просьбы фон Бок  ответил: "Господа, я
уже заявил свой протест."
     Неизвестно, все ли офицеры вермахта  озабочены были вопросами чести, но
все поняли:  приказ, не  оставляющий  выбора противнику,  безмерно осложняет
войну.  В  1942 году именно по этой причине  действие приказа  было отменено
официально, и пленных комиссаров показывали в кино. Но в 41-м, когда фон Бок
обсуждал вопрос  с командующими армиями фон Клюге, фон Вейхсом и Гудерианом,
решено было  так:  корпусным командирам  будет  устно  указано,  что  приказ
несовместим с правилами ведения войны, и ликвидация комиссаров нежелательна.
     Сопротивление офицерства  привело  к  тому, что  Гитлер  попросту изъял
вопрос  из  компетенции  войск и передал эйнзатц-группам. И  позже,  по мере
ожесточения войны, фюрер не позаботился о минимальной хотя бы человечности в
ходе военных действий. Напротив.
     "Германская  армия 1941  года производила  сильное впечатление.  Прежде
всего безжалостностью  и жестокостью, -- вспоминает шофер  Жукова А.М.Бучин.
-- Прохладный денек в конце лета. С  запада беспорядочной стаей возвращались
наши истребители  И-15 и И-16.  Машин  с  десяток.  Наверно,  они  летали на
штурмовку  и  израсходовали  боезапас.  А  вокруг  носились  два  "мессера",
подбивая пушечно-пулеметным огнем наших по очереди. Особенно жалко выглядели
наши бипланчики И-15; получив очередь, самолет клевал носом, входил в штопор
и, как  сорванный лист, устремлялся к земле. Из одного И-15 успел выпрыгнуть
летчик.  Над  ним...  развернулся  парашют.  Георгий  Константинович  и  мы,
свидетели происходившего, с облегчением вздохнули:  хоть этот спасется. Но в
ту  же  секунду  мелькнул  "мессер",  влепил  в  упор  очередь  в беспомощно
качавшегося на стропах парня  и ушел. Парашют как-то  бережно  опустил  тело
летчика на землю недалеко от нас. Подошли.  Он был совсем мальчиком, в синем
комбинезоне, кожаном шлеме, весь залитый кровью. Жуков  отрывисто  приказал:
"Предать земле с  почестями". Повернулся и пошел  прочь. Редко когда я видел
такой гнев на лице генерала, глаза сузились и буквально побелели.
     Через  пару дней генерал Кокорев, состоявший для поручений у Жукова, на
моей машине отправился зачем-то  в  войска на передний край. Ехали проселком
черес  лес и внезапно  выскочили на  поляну,  а на  ней  паника  --  бегают,
ополоумев, несколько десятков красноармейцев,  мечутся в  разные  стороны, а
над  ними   на  бреющем   полете   развлекается   "мессер"  --  обстреливает
перепуганных ребят. Моя "эмка" камуфлированная, и немец, видимо, не  заметил
нашего появления. Я мигом загнал  машину под дерево, в кусты.  Кокорев ушел,
мне пришлось еще  какое-то время  смотреть на кровавые похождения  мерзавца.
Даже морду ухмыляющегося убийцы запомнил, он, сволочь, был умелым летчиком и
почти притирался к земле, так что виден был через колпак М-109".
     В сентябре 1941  г. у деревни  Чувахлей, Горьковской области, такой вот
охотник с бреющего полета мимоходом обстрелял  мальчонку, бродившего в ясный
полдень. Одного-единственного в  ржаном поле. Он промазал. Но тысячи тех, по
ком не  промазали,  взывали  к  мщению.  Первые полосы  газет не  испытывали
недостатка в фотографиях убитых детей и старух.
     К  молниеносной   войне  идеологически  готовиться  незачем.  Но  война
затянулась.  Идеологически  Гитлер  проиграл  ее сразу. Он  ожесточил ее  до
начала "приказом о  комиссарах" и  не сделал корректив после. Он  не считал,
что ведет войну с великой страной. Он игнорировал то, что ее население верно
традиции -- жертвовать  всем, а собственной  жизнью чуть не в первую голову,
ради свободы и независимости нищей своей родины.
     Карта, с которого пошел Гитлер, был идеологический козырный  туз. Война
с самого почти  начала стала народной. Она не  могла не стать отечественной.
Она не утихла бы даже при неблагоприятном ходе событий.

     35. Краткое правление Наркомата Обороны
     Выше  мельком сказано было, что Жуков уже в полдень  22 июня послан был
представителем  Cтавки на Юго-Западный фронт и сделал  там все возможное. 26
июня он был отозван обратно. Что же он успел за каких-то четыре дня?
     О, успел  он  много. Успел вбить в головы  штабистов  тактику  действий
против  уступающего в  численности,  но  превосходящего  мастерством  врага,
высокомобильного,   господствующего  в  воздухе,  владеющего  инициативой  и
целеустремленно  рвущегося к жизненным центрам страны в  условиях полной  ке
неготовности к обороне.
     В  описании оборонительные  меры Жукова  примитивны: контратаковать  во
всех   точках   нанесения  ударов,   вырывать  инициативу  любой  ценой,  не
останавливаясь перед потерями  и даже  не ожидая полной  концентрации войск,
предназначенных для  контрудара,  так как при  господстве авиации противника
это все  равно  неосуществимо. Атаковать,  атаковать,  атаковать!  Атаковать
непрерывно,  срывая график взаимодействия вермахта, -- и ни в коем случае не
позволять  ему вклинения и  обхода. При такой опасности  отводить  войска на
ближайший и  пригодный для обороны рубеж и с него атаковать  снова, пресекая
любые движения вермахта, стараясь охватить его стрелы, как ни  слабы кажутся
усилия.
     Можно лишь пытаться представить  и  сложность выполнения этого простого
наставления, и то,  на какие потери  обречены были войска  при таком способе
действий против  германской военной машины. А потери  от одних лишь действий
люфтваффе на этапе концентрации  войск для контрудара? Зато ничего подобного
Белостокскому  и  Минскому  котлам  не  было  на  Юго-Западном фронте, и это
несомненная  заслуга  и Жукова,  и  командования фронта. Войска  хоть как-то
маневрировали. А потери --  ну,  на такие потери страна обречена была вождем
изначально,  и  теперь  ничего  иного  не оставалось,  как  тормозить  танки
вермахта,  бросаясь под них. Но уже 1 июля фельдмаршал фон Рунштедт запросил
помощи от фельдмаршала  фон Бока, так как, подобно  Гитлеру, был сторонником
равномерного продвижения по всему фронту.
     Итак,  Жуков  оставил бывший  свой округ хоть  и не  в лучшем виде,  но
проинструктированным о способе ведения боевых действий. Кем был он отозван в
Москву?  Хороший  вопрос.  Хрущев сообщает,  что Сталин  затворился на даче,
выжидая.  Жуков  --  что  отозван  был  лично  Сталиным,  по  телефону, и  с
конкретным заданием: разобраться в ситуации с Западным фронтом.
     Вождь  устранился,  но  у  него  были  основания ждать,  что  вождишки,
оставшиеся,  раззиня  рот, в Кремле, приползут звать его  обратно. Ему нужно
было, чтобы  они  его  позвали.  Чтобы  почувствовали  ничтожество  свое (за
которое  и  отобраны  были  в соратники).  Чтобы забыли,  что в состязании с
Гитлером   их  прозорливейший   патрон  выказал   себя  полным  растяпой  и,
разбуженный войной,  даже  предположил,  что фюрер  не знает о нападении. Он
знал, что они приползут --  даже поджав  хвосты и себя чувствуя  виноватыми,
что не донесли до вождя правды, которой он не желал слышать,  а они, трепеща
перед ним, страшным, уничтожившим за честные высказывания людей, для державы
несравненно более  ценных, чем они, льстиво смягчали информацию о  положении
дел.
     Он,  конечно, был не в лучшей  форме, он дрожал,  но перед Гитлером, не
перед ними.
     Принять власть над страной некому было.
     Он гарантировал себя от этого, он срезал стране голову.
     Еще и  еще  перебирал он всех, мысленно  видя каждого, кто по должности
или  известности мог сказать: "Принимаю на себя  полномочия!" Не было таких.
Он,  может,  и  ухмылялся  иногда:  какая  предусмотрительность!   Может,  и
ужасался:     какая    работа    в    такой    огромной    стране!    Череда
политиков-оппозиционеров,  государственных   умов,  проходила   перед   ним,
завершаясь  маршалами и  командармами,  в  том  числе  теми, кто  выдающиеся
военные способности сочетал с административными. Кого пулей,  кого  аварией,
ядом, судом или бессудно...
     Он выжидал. Пил  вино,  немного, в меру, во спасение от паники. Он знал
дефекты своей психики и как-то уже научился с этим справляться. Курил много,
папиросы, возиться с трубкой не было терпения. Трясся, представляя ликование
фюрера и уготованную себе долю  и,  наверное,  мечтал: а вдруг увидит фюрер,
что  по  таким дорогам даже  на танках  доехать  до Москвы  не просто  да  и
снизойдет   до  контакта...  и  тогда,   может,  хоть  свою  судьбу  удастся
устроить... Ну  кто мог  знать, что попрет вот  так  -- без ультиматума, без
переговоров?!  Да  он  согласился бы на все,  даже  участвовать  в  войне  с
Англией. Страшно, конечно, но  все не так, как теперь.  Англия -- это далеко
от Москвы. Мог быть  и  такой  вариант.  Даже  если потери  равные, а выгоды
никакой, и тогда у России  населения больше, чем  у Германии,  после  Англии
можно  Германию додавить -- и Европа в кармане. Ублажить Гитлера ценой любых
уступок, а дальше посмотрим!
     Да, обделался капитально, что и говорить. Но вождишки приплетутся, куда
им деться... Администратор он и впрямь не им чета.
     Приплелись. Он, хоть и был уверен в их ничтожестве, в первый миг все же
оплошал,  едва  коленки не подогнул: вдруг вязать пришли? выдавать  Гитлеру?
замиряться за его счет? Но у них у самих так коленки подгибались, что страха
вождя они  старались не замечать. Они ничтожество свое  вполне сознавали, на
его место  отнюдь  не  метили,  так  что  признаки  его  страха  были  им  и
бесполезны,  и  безразличны.  Стали уговаривать: Россия --  страна  большая,
руда-нефть-уголь  даже  в Сибири  есть, многочисленное народонаселение имеет
место быть, дивизий понасобираем  --  немцам и во сне не снилось, винтовки с
патронами англичане дадут, обещали. Вернись, отец и учитель.
     Таков  был момент растерянности, на который рассчитывали и до  которого
не дожили командармы. Они-то знали,  что вождь обанкротится. Не знали  лишь,
что не прежде, чем обезопасит себя даже в банкротстве...
     Уговорили. Вернулся.  26 июня звонил  Жукову.  Виделся с ним в  Кремле.
Может, после 26-го и устранился? Когда выяснился размер катастрофы Западного
фронта? Скорее всего, именно  так. А 3-го июля  его тащили -- к микрофону, к
стране?
     3 июля он выступил по радио.  Я слушал. Со мной слушал двоюродный брат,
лейтенант,  в будущем  зампотех  8-й ракетной армии.  Он взял увольнение  со
своей  радиолокационной  установки, чтобы, в  отсутствие моих  родителей, не
смевших  отлучиться  с работы,  помочь  нам  собраться  в эвакуацию. Так,  с
бязевым  мешком в руках, не шевелясь, он и  прослушал все выступление вождя,
начинавшееся  словами,  которые никогда  не появились в печати и никогда  не
изгладятся из памяти:
     "... К  вам обращаюсь я, друзья мои,  в этот тяжелый для  нашей  Родины
час!"
     Голос  не  был  тверд, и зубы стучали о стакан, и судорога  сводила ему
горло, а  глотки  так же отчетливы были, как слова, и это в молчании слушала
страна, две недели прождавшая выступления учителя и гения.
     Какая страна... Какой народ... Какое терпение...
     День этот знаменателен тем малоизвестным фактом, что осмелевший вождь в
авторитетном сопровождении Берии и его свиты явился в Генштаб  на ул. Кирова
--  возглавить   армию,  не   возглавленную,  как   ему  казалось.  Конечно,
обезглавленная  его  стараниями,  армия  возглавлена  была  лишь  постольку,
поскольку должности были  заполнены.  То, что  фактически  они  вакантны, не
подлежало  скорому исправлению.  В долгосрочном плане появление вождя на ул.
Кирова  сыграло  положительную роль в том аспекте,  что. увы,  не скоро,  но
где-то  с  год  спустя  подбор  людей  на  командные  должности  снова  стал
осуществляться исключительно по деловым качествам. Незачем говорить, что без
вождя Генштаб сделал бы то же и быстрее, и лучше.
     Жуков что-то обронил о  переменах  в  руководстве, произведенных  якобы
Сталиным:  решительный  и  оперативный  Ватутин назначен  начальником  штаба
Северо-Западного  фронта, аналитик  Василевский  заместителем  Жукова...  Но
выглядит все так, словно армия управлялась тогда  сама по себе. И в пределах
нищих возможностей  -- считанные же люди  остались! --  управлялась разумно.
Определяла новые назначения, и вождь их утверждал.
     Словом,  3  июля новое  оседлание армии в Наркомат  обороны  не  прошло
гладко.  Военные  взъерепенились.  Грубостей  наговорили. Наверное, помянули
прошлое. Вождю  пришлось  выслушать слова  из тех, за  какие недавно платили
жизнью.  Теперь выказал  кротость. На  этом этапе военные,  возможно, сумели
отбить  кое-кого  из личных своих друзей, числившихся за ведомством  Берии и
остававшихся в живых. (Надо понимать, что  и Берия  не всех  отдавал.  Отдай
всех -- значит, все липа и у  вождя  нет  врагов.  На кой ляд тогда  Берия?)
Сумели  даже  настоять  на более  или  менее  планомерном  отводе  армий  на
очередной рубеж. Впрочем, и  отходы планомерные и вся эта военная демократия
окончились в несколько дней. Расправа над руководством Западного фронта всем
показала, кто остается хозяином в армии и стране.
     И все притихли. Генштаб куда лучше вождя понимал и обстановку, и как из
нее  выйти. Ну,  хоть как  пытаться  выйти. Указаний столь великого водителя
войск, каким он зарекомендовал себя, никто в Генштабе не жаждал. Но что было
делать? Теперь, когда он дал себя уговорить, время для переворота было самое
неподходящее. Да и совершить его некому было.  И, по велению вождя, армия по
всему фронту перешла к  жесткой обороне, без маневров и фокусов, на которые,
кстати, после разгрома авиации и потери танков стала не способна  даже и при
более компетентном руководстве фронтами, соединениями и частями.

     36. Звездный час
     Смоленское сражение  вкупе с  твердой  поддержкой  Великобритании и США
вернуло  вождю надежду на благополучный исход его кровавой игры с  Гитлером.
Но степень его страха чудно описывается теми предложениями, которые он делал
иностранным партнерам: открыть сразу два вторых фронта -  один силами Англии
в  северной  Франции  (это летом  1941  года...),  другой, как совместное  с
Красной Армией и Королевским военно-морским флотом предприятие, в Заполярье.
Оба предложения  вождя были отклонены, как мало реалистические ("Вам , Семен
Михайлович, не все ведь и объяснить  можно..." ) Тогда он  затребовал в СССР
30   английских   дивизий,  заверяя,  что   согласен   на  их  подчиненность
исключительно  английскому  командованию.  Можно  представить  себе  реакцию
Военного  Кабинета, оперировавшего  в  то время  батальонами  и даже ротами.
Конечно, выдержанные бритты не смеялись. Не вслух.
     Тем не менее, развала не произошло. Страна сражалась, швыряя в огонь не
роты и не батальоны, а именно дивизии и обливаясь  кровью. А отец трудящихся
земного шара после Смоленского сражения так уверовал в благополучный  исход,
что  29  июля, беседуя с  посланником президента  Рузвельта Гарри Гопкинсом,
бодро заметил,  что занимаемая линия Одесса-Киев-Ленинград  имеет устойчивую
конфигурацию, а в октябре плохая погода парализует немецкие танки и авиацию,
и  тогда, опираясь на Киев, Москву,  Ленинград, города, где расположено  три
четверти военного  производства... (-- ? Не знаю, так в беседе с Г.Гопкинсом
заявлено самим вождем . -- П.М.) ... Красная Армия как пойдет!..
     Интересно,  с  чего он  взял,  что  линия  Одесса-Киев-Ленинград  имеет
устойчивую конфигурацию...
     В тот именно день и настал звездный час Г.К.Жукова.
     Жизнь маршала Жукова богата событиями.
     Он являлся в самый критический момент на любом участке фронта и нередко
переламывал ход событий, казавшихся безнадежными.
     Он планировал и доводил до завершения гигантские операции.
     Он подписывал акт о капитуляции Германии.
     На  белом коне  вместо вождя принимал  парад Победы (и, может, вспомнил
тогда учителей -- маршала Егорова и командарма Уборевича).
     Он бывал на торжествах, подобных описанному в предисловии к этой книге.
     Он  встречался  с  соратниками  в  застолье,  где   разговор  идет  что
называется по гамбургскому счету, мог и такое считать звездным часом.
     Но подлинным звездным часом Жукова было 29 июля 1941 года. В отличие от
рекордов и  озарений, час растянулся на много дней -- по крайней мере, до 19
августа. Похоже, маршал  знал о своем звездном часе, поскольку описал его  в
деталях, и лучшего описания не сыскать.

     "Обсудив сложившуюся на  фронтах обстановку с  начальником оперативного
управления    Генштаба     генералом    В.М.Злобиным,    его    заместителем
А.М.Василевским...   (Несомненная   описка.   Названа  предыдущая  должность
Василевского. В то время он уже был заместителем самого Жукова. -- П.М.) ...
и  другими  руководящими  работниками,  мы пришли к единственно  правильному
выводу. Суть его состояла в том, что  гитлеровское командование,  видимо, не
решится  оставить без внимания опасный для группы армий  "Центр"  участок --
правое крыло фронта  -- и будет стремиться в ближайшее время  разгромить наш
Центральный фронт. Если  это произойдет, немецкие войска получат возможность
выйти во фланг  и тыл нашему Юго-Западному фронту, разгромят его и, захватив
Киев, обретут свободу действий на Левобережной Украине. Поэтому только после
того,  как   будет  ликвидирована  угроза  для  них  на  фланге  центральной
группировки со стороны юго-западного направления,  гитлеровцы  смогут начать
наступление на Москву".

     Лишь при сопоставлении этого коммюнике с планом фон Бока делается ясно,
кто,  кроме  Жукова,  претендует на  звание величайшего  полководца минувшей
войны. Жуков 29 июля и  на миг не допускал, что немцы двинутся на Москву, не
ликвидировав  "угрозу для них на  фланге центральной группировки", оставив у
себя в тылу  Киевский укрепрайон. А фон Бок до конца, до самого поворота его
танков на Киевское направление, настаивал на броске мимо Киева в направлении
Москвы  и Горького.  А если бы его мнение возобладало? Стойкость  вермахта в
обороне под  Москвой зимой  1941 года (и  42-го!) доказывает, что  в 1941-42
г.г.  взламывать  оборону  вермахта даже превосходящим силами  Красной Армии
было невмочь. Под Сталинградом это удалось  сделать на участках, обороняемых
румынами. А под Москвой во время Сталинграда румын не было,  и сделать этого
не  удалось.  (Загадочная  до  поры-до  времени  фраза...)  Армии  Киевского
укрепрайона  могли  сколько   угодно  колотиться  об  оборону   вермахта,  а
механизированный клин тем временем окружил  бы Москву и овладел  Горьким. По
суху, в августе-сентябре, без  перерасхода горючего.  После чего танки могли
быть переброшены  на  Украину  для завершения  безумного и  блестящего плана
генерала Маркса.
     При  всем  громадном уважении  к  роли, которую сыграл  в войне  маршал
Жуков, лишний  раз  пожалеешь о  погубленных  командармах  РККА. Их  игровая
фантазия была  под  стать  фон  Боку.  Они предвидели бы  вариант броска  на
Москву, оставляющего Киев побоку. Генштабом такая вероятность  предусмотрена
не  была, и, к счастью, не случилось  этого лишь потому, что фюрер позарился
на Киев.

     * * *
     Киев, транспортный  узел на крайней западной  излучине Днепра.  город с
большими ресурсами населения и индустрией, представлял естественную крепость
на  пути немецкого  наступления на восток. Этот обширный плацдарм был словно
таран,  нависший  над правым  флангом фон  Бока. Чем  дальше уходили  бы его
войска  на Москву,  тем, мысля академически, опаснее  делался  Киев,  глубже
вероятный удар с плацдарма и  больше объем  отсекаемых этим ударом  немецких
войск.
     Не нужно  семи  пядей во  лбу, чтобы  понять, что  опасность  эта  была
теоретическая. При  инициативе  в  руках вермахта, при господстве в воздухе,
изможденные  и блокированные  армии  Киевского укрепрайона  оказались  бы  в
положении северной группировки вермахта в  феврале 45-го года на  Берлинском
направлении.  Ну,  потеснили  бы  противника на 12  километров...  А падение
Москвы обрубало надежды на помощь и с ними дальнейшее сопротивление.  Как бы
пропаганда  ни внедряла  в  сознание,  что "падение Москвы  не  есть падение
России". Далеко не все знали кутузовское изречение. Да и Москва 1941-го была
не Москва 1812-го. Чтобы это  понять, тоже не требовалось семи пядей во лбу.
Без коих также  можно  было  обойтись  для понимания того,  что  Киев  -- не
удержать.   И   что  миллионная,  закаленная  армия  Киевского  укрепрайона,
заблаговременно  отведенная на левобережный рубеж, явится заслоном на пути к
столице,  а  то  и  вовсе остановит победное  шествие вермахта.  Было, таким
образом, два пути потери  Киева -- с катастрофой и без. Но вождь через месяц
после начала войны уже подмял  армию под себя и диктовал решения, которым не
многие смели перечить.
     Жуков  смел.  Но приходится отметить, что в  клире военных, согласных с
оценкой  обстановки  в  районе   Киева,  в  его  "Воспоминаниях"  нет  имени
авторитетнейшего  на  то  время  военного --  начальника Генерального  Штаба
маршала Б.М.Шапошникова{55} ...

     "Еще  раз  тщательно взвесив все обстоятельства, проверив расчеты наших
сил  и  средств и утвердившись в правильности прогнозов,  я решил немедленно
доложить их Верховному Главнокомандующему. Действовать надо было немедленно.
Мы все  считали, что всякое промедление с подготовкой и проведением контрмер
будет  использовано   противником,  в   руках  которого   находилась   тогда
оперативно-стратегическая инициатива (выделено мной. -- П.М.).
     29 июля я позвонил И.В.Сталину и просил принять для срочного доклада.
     -- Приходите, -- сказал Верховный.
     Захватив карту стратегической обстановки, карту с группировкой немецких
войск, справки  о  состоянии наших войск и  материально-технических  запасов
фронтов   и  центра,   я   прошел   в   приемную   Сталина,   где  находился
А.Н.Поскребышев, и попросил его доложить обо мне.
     -- Садись. Приказано обождать Мехлиса.
     Минут  через  десять  меня  пригласили  к  И.В.Сталину. Л.З.Мехлис  уже
находился там.
     Ну, докладывайте, что у вас, -- сказал И.В.Сталин".

     Мехлис?   Одно   лишь   его   явление,   да   еще   с   заднего   хода,
свидетельствовало,  что Жуков  близок  к  опале.  Это  также  лишний  случай
поссорить Жукова с Мехлисом. (Да они и так не переносили друг друга.) Просто
так, на всякий случай...
     Мы еще не раз отметим умение вождя ссорить своих генералов.

     "Разложив на столе свои карты, я подробно доложил обстановку, начиная с
северо-западного и кончая юго-западным  направлением. Привел цифры  основных
потерь..."

     Какими цифрами  оперировал  Жуков? Болезненный вопрос.  Докладывал ли о
своих потерях? Или только о том, что в строю?

     "...  по  нашим фронтам  и ход  формирования резервов. Подробно показал
расположение войск  противника,  рассказал  о группировках немецких  войск и
изложил предположительный характер их ближайших действий.
     И.В.Сталин  слушал внимательно.  Он  перестал  шагать  вдоль  кабинета,
подошел к  столу  и,  слегка  наклонившись, стал  внимательно  рассматривать
карты, до мельчайших надписей на них".

     Хозяин заинтересован. Добрый знак. Но пес настроен -- грызть. Следующий
эпизод  выдуман,  но правдоподобен до  зрительной  иллюзии.  Он предшествует
появлению Жукова в кабинете хозяина. Хозяин и пес.
     Хозяин:
     --  Слушай, тут Жуков этот... Что с ним делать? Упрямый, понимаешь, как
не  знаю кто... Все долбит про военную науку, понимаешь, а немцы  наступают.
Сказать ему, что Политбюро обсудило деятельность Жукова на посту  начальника
Генштаба  и  решило  освободить  от  обязанностей?  А кого назначить?  Сиди,
слушай. Гавкнешь, если что.

     " -- Откуда вам известно,  как  будут действовать немецкие  войска?  --
резко и неожиданно бросил реплику Л.З.Мехлис.

     (Поразительно,  дураки  задают  небессмысленные  вопросы.  Конечно,  не
ожидая  на  них достойного  ответа.  Ведь  у  Гитлера  и  впрямь был  выбор.
Интересно  и то, что Жуков  мыслил в одном ключе с фюрером. А фон Бок мыслил
иначе. Его война была войной маневра и  психологического эффекта. Тактически
это  и   была  та   война  "малой  кровью  на   чужой  территории",  которую
разрабатывали  и  до  руководства   которой   не   дожили  командармы  РККА.
Психологически  это  была ставка  на  панику  и  развал  государства - нечто
подобное надеждам современных террористов.
     Но Мехлис, проживи он еще сто жизней, до подобных категорий не поднялся
бы и,  задавая свой вопрос, ничего  подобного не думал. Он  не  военный,  он
каратель, он, вставляя палки в  колеса, вероятно, надеялся, что раздраженный
Жуков брякнет: "А мне Гитлер сообщает!" Вот тут уж бери его!.. )

     -- Мне неизвестны планы, по которым будут  действовать немецкие войска,
--  ответил я, --  но, исходя из  анализа обстановки,  они могут действовать
только так, а  не иначе. Наши предположения основаны на анализе состояния  и
дислокации крупных группировок и прежде всего бронетанковых и моторизованных
войск.
     -- Продолжайте доклад, -- сказал И.В.Сталин".

     Он  слушал.  Мехлис  и  не  пытался, материи  были  вне  его понимания.
Неважно, что говорит начальник Генштаба... Как говорит с хозяином -- вот что
важно. И как ему,  Мехлису, реагировать.  Не  может  же он  быть приглашен в
святая святых просто  так и не куснуть. Если в суть дела он не врубается, то
задаст-ка он перцу этому Жукову по-нашему, по-большевистски...
     Но тут хозяин велел ему умолкнуть.
     "Продолжайте доклад."

     "... -- Наиболее слабым и опасным участком обороны наших войск является
Центральный фронт.  ...Немцы  могут воспользоваться  этим  слабым  местом  и
ударить  во фланг  и тыл  войскам Юго-Западного  фронта, удерживающим  район
Киева.
     -- Что вы предлагаете? -- насторожился И.В.Сталин.
     -- Прежде всего укрепить Центральный  фронт, передав ему не менее  трех
армий,  усиленных  артиллерией.   Одну  армию  получить  за  счет  западного
направления, другую  -- за счет Юго-Западного фронта, третью --  из  резерва
Ставки.  Поставить  во  главе  фронта  опытного  и энергичного командующего.
Конкретно предлагаю Н.Ф.Ватутина.
     --  Вы  что  же,  -- спросил  Сталин, --  считаете  возможным  ослабить
направление на Москву?
     -- Нет, не считаю. Но противник, по нашему мнению, здесь пока вперед не
двинется (Да ведь как раз вокруг этого  и варилась тогда вся немецкая  каша!
Это-то движение  и  дискутировал противник! И еще как  собирался  двинуться!
Фюрер не дал. Он мыслил, как Жуков. Но Жуков-то о  Гитлере и  его мышлении и
понятия в описываемое время не имел. --  П.М.), а через  12-15 дней мы можем
перебросить с Дальнего Востока не менее  восьми боеспособных дивизий, в  том
числе одну танковую...
     -- А Дальний Восток отдадим японцам? -- съязвил Мехлис.
     (Это победителю при Халхин-Голе... Такт! -- П.М.)
     Я не ответил и продолжал:
     -- Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр. -
(Браво, генерал Жуков! Ваше резюме очевидно. Но радикальность Ваших выводов,
да  еще  учитывая  личность  того,  кому  Вы  это  предлагаете,  делает  Вам
высочайшую  честь. Если бы в жизни  Вам ничего больше не  довелось свершить,
если бы Вас уничтожили за дерзость, как уничтожили до  Вас сотни равных  Вам
стратегов и тактиков (о чем, кстати, Вы осведомлены были лучше, чем кто-либо
иной, что придает  Вашему шагу  еще больше  драматизма),  этот поступок  уже
давал Вам  право быть введенным в пантеон героев войны.  Браво!) - За стыком
Центрального  и  Юго-Западного  фронта сосредоточить резервы  не  менее пяти
усиленных  дивизий.  Они  будут  нашим  кулаком  и  (будут)  действовать  по
обстановке.
     -- А Киев? -- в упор смотря на меня спросил И.В.Сталин.
     -- Киев придется оставить, -- твердо сказал я.
     Наступило   тяжелое   молчание.  Я  продолжал  доклад,   стараясь  быть
спокойнее.
     -- На западном направлении... организовать контрудар с целью ликвидации
ельнинского выступа  фронта противника. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут
позднее использовать для наступления на Москву.
     --  Какие там  еще контрудары, что за чепуха?  -- вспылил И.В.Сталин  и
вдруг на высоких тонах бросил: -- Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?"

     Он  только что толковал  Гопкинсу об устойчивой конфигурации  фронта по
линии Одесса-Киев-Ленинград, о  промышленности, о рубеже наступления... Вряд
ли  Жуков  знал  о  беседе, представляя вождю  свой  план.  Вряд  ли  вообще
когда-либо  сопоставил эти два события  -- беседу Сталина с Гопкинсом и свое
предложение  оставить  Киев  в обмен на  устойчивую линию обороны по  левому
берегу Днепра...

     "Я не мог сдержаться и ответил:
     -- Если вы считаете, что я, как  начальник Генерального штаба, способен
только чепуху молоть, тогда мне здесь делать нечего. Я прошу освободить меня
от  обязанностей начальника Генерального  штаба  и послать на  фронт. Там я,
видимо, принесу больше пользы Родине".

     В симоновской "Глазами человека моего поколения" Жуков замечает, что на
сталинские  грубости  ему и отвечать случалось  грубо, а свой ответ вождю 29
июля передает существенно резче:
     "Товарищ   Сталин,   прошу  вас  выбирать  выражения.  Я  --  начальник
Генерального штаба.  Если вы  как Верховный Главнокомандующий считаете,  что
ваш начальник Генерального штаба  городит чепуху, то его следует отрешить от
должности, о чем и прошу".
     Вообще,  тон  высказываний  Жукова   о  вожде   в  мемуарах  разительно
отличается  от тона  высказываний в беседе  с Симоновым,  на  то  время  уже
прозревшим и понявшим, что вождь был  не велик и  страшен, а просто страшен.
Эта  двойственность  не  есть  желание  подделаться  под   собеседника.  Это
двойственность мышления. Не только Жукова -- всех  нас. С одной стороны, все
понимаем.  С другой  -- продолжаем  верить во вздор, в который, казалось бы,
давно  уже не  верим. "Все  двойственно, даже добродетель." Кто это  сказал?
Кажется,  Флобер. (Если не  помню авторства чьего-либо мудрого высказывания,
то склонен приписывать его Флоберу...)  Жуков до конца дней своих, отзываясь
о Сталине то так,  то  этак, продолжал все  же гордиться своей  близостью  к
тирану и, выражаясь примитивно, страдать от неразделенной любви.
     Однако,  возвратимся к 29 июля. Если он  и  впрямь так ответил, то не в
последнюю  очередь потому, что знал: кадровый лес  за ним  сожжен  до тла  и
вождю  не остается иного,  как лаяться с  ним, выгонять -- и звать  обратно.
Замены нет. Это -- частичное объяснение жуковской смелости. Замены не  было,
но Сталин оставался Сталиным. Зверем страшным. Жуков это знал. Что и имелось
в  виду, когда в начале книги  было сказано, что в первый период войны Жуков
проявил мужество, граничившее с безрассудством.
     В  тяжких трудах по стабилизации фронта  и  торможению  вермахта  ценой
потерь (а  в тех условиях, как уже сказано,  не  существовало иного решения,
как тормозить вермахт, о  неготовности которого  к  зиме  было  известно) он
предложил маневр  -- территорию в обмен на задержку вермахта  хоть здесь, на
днепровском рубеже. И доложил  это  самой неподходящей  аудитории,  так  как
считал,  что  -- время  назрело! промедление смерти  подобно! И  не позволил
тирану в очередной раз нахамить себе.
     Да, он  уже знал  себе цену. В кровавой военной  игре,  длившейся более
месяца, он сориентировался и понял,  что стоит на уровне предстоящих  задач.
Профессионал взыграл в нем  и не позволил смолчать  перед вождем,  хоть он и
понимал, чем это чревато.

     "Опять наступила тягостная пауза.
     -- Вы не горячитесь, -- заметил И.В.Сталин. -- А впрочем... Если вы так
ставите вопрос, мы сможем без вас обойтись.

     (Словно это не было  решено  заранее  и словно он  давным-давно уже  не
обходился без необходимых -- с вполне очевидными ныне результатами...)

     Я человек военный и  готов  выполнить  любое  решение  Ставки,  но имею
твердую точку зрения на  обстановку  и способы ведения войны, убежден  в  ее
правильности и доложил так, как думаю сам и Генеральный штаб".

     Это был единственный рассчитанный  ход: "Можешь стереть меня в порошок,
но Генеральный штаб думает так  же,  хоть не посмеет  и  пикнуть,  если  ты,
вождь, меня расстреляешь. Обстановка на фронтах от этого не улучшится, так и
знай!"
     Если Жуков  и не  излагает  эпизода с той точностью,  с  какой доступны
истории  лишь  отдельные  фразы,  итог дает основания довериться общему тону
беседы.  Сталин  отверг  решение,  но  не   Жукова.  Конечно,  власть  будет
проявлена, а строптивец наказан, но  не расстрелом, а так, слегка. Он должен
оставаться под рукой. Другого нет.

     "Сталин не перебивал меня,  но  слушал уже без гнева и  заметил в более
спокойном тоне:
     -- Идите работайте, мы вас вызовем.
     Собрав  карты, я вышел  из кабинета с  тяжелым чувством. Примерно через
полчаса меня пригласили к Верховному.
     --  Вот  что,  --  сказал  И.В.Сталин,  --  мы  посоветовались и решили
освободить вас..."

     Кто --  мы?  Он  и  Мехлис? Что  за "идите работайте"  с вызовом  через
полчаса? Куда идти работать? Генштаб не в Кремле.

     "...  от  обязанностей  начальника Генерального  штаба.  На  это  место
назначим Шапошникова. Правда,  у него  со  здоровьем не  все  в  порядке, но
ничего, мы ему поможем..."

     Мы, господь Бог, тяжело больному Шапошникову...
     Но  вождь не  глуп, нет.  Пристальный  взгляд  его  приметил  несколько
молодых офицеров --  без заслуг, не в чинах, но трудоспособных, одаренных и,
главное,   управляемых.  Генштабист   генерал-майор   Александр   Михайлович
Василевский{56}  --  интеллигентный  попович,   с   внимательным   взглядом,
приятными  манерами,  негромким внятным голосом, изумляющей памятью... Вождь
дока в  кадровых вопросах. А в военных -- что ж, военные подтянут. Уплатить,
правда, придется, но кто платить-то станет? Матери, жены...
     Нелюбимый сын  Яков --  жертва искупительная{57}, дабы никто не сказал,
что сам  вождь никого в войне не  потерял. И  Василий летал  --  по  той  же
причине. Правда, под надежной охраной.

     "А  вас  используем на  практической  работе.  У вас  опыт командования
войсками в  боевой обстановке.  В Действующей армии вы принесете несомненную
пользу. Естественно, что  вы остаетесь заместителем наркома обороны и членом
Ставки.
     -- Куда прикажете отправиться?
     -- А куда бы вы хотели?
     Батюшки, да Сталин ли это??
     --  Могу выполнять  любую  работу. Могу командовать  дивизией  (Генерал
армии, зам  наркома, член Ставки! Сильно осерчали  Георгий Константинович. И
характер  показали. "Ты  вождь  --  а прав  я!"  Звездный час...), корпусом,
армией, фронтом.
     -- Не  горячитесь,  не горячитесь!  (Слушай, успокойся, да? А то далеко
зайдешь -- так ведь и  пристрелить придется, да? Ты не  хочешь --  я тоже не
хочу! Значит, успокойся, да?) Вы вот тут докладывали об организации операции
под Ельней. Ну и возьмитесь лично за это дело.
     Затем, чуть помедлив, Сталин добавил:
     -- Действия  резервных армий  на Ржевско-Вяземской  линии обороны  надо
объединить. Мы назначим вас  командующим  Резервным фронтом. Когда вы можете
выехать?
     -- Через час.
     -- Шапошников  скоро прибудет в Генштаб. (Вот как... Больной Шапошников
даже в эти страшные дни дома. Подходящая замена Жукову...) Сдайте ему дела и
выезжайте.
     -- Разрешите отбыть?  (Чувствуешь  нерв, читатель?  Это  в разговоре  с
тираном, с  убийцей  учителей-полководцев...  Звездный  час!)  -- Садитесь и
выпейте с нами чаю, -- уже улыбаясь, сказал И.В.Сталин, --  мы еще кое о чем
поговорим.
     Сели за стол и стали пить чай, но разговор так и не получился".

     Да  с  кем?  С  карателем Мехлисом? С ним у строевого  генерала  Жукова
разговора быть  не могло. А отправить Мехлиса вон по исполнении его собачьей
функции свидетеля  и  телохранителя  вождь  не  мог по простой  причине:  не
оставаться  же  с  глазу  на глаз с Жуковым и  выслушивать укоры, на которые
Жуков наедине мог отважиться даже с риском для  жизни. Он и так уже сегодня,
понимаешь, напозволял себе тут...
     Но  как бы ни был независим тон Жукова в обращении со Сталиным, он весь
критический год, с 29 июля 1941 года и до конца августа 1942 года, до отзыва
с  Западного  фронта и  назначения на пост  первого  заместителя  Верховного
Главнокомандующего, от стратегического  планирования был отстранен  и мнение
его не учитывалось (о чем в мемуарах маршал говорит вскользь).
     А звездный час длился, пока Жуков занимался Ельней.

     37. Киевский экспресс
     Этому  древнейшему  поселению  в  слиянии   тихих  равнинных  рек,  где
обнаружены древнейшие из известных людские постройки, трагедии  суждены. Чем
иначе  объяснить, что, после бесчисленных кровавых набегов и осад последнего
тысячелетия,  среди  тишины  и  цветущего  мира  на  него  обрушились  сель,
постройка плотины и, наконец, Чернобыль...
     Впрочем, в 1941-м Киев был  чудом экологии. В голубизне небесного омута
взгляд  утопал,  а  когда  возвращался  к  бренной  земле,  то   с  высокого
Правобережья  перед  ним раскрывались прозрачные и вечные  украинские  дали,
зеленые  и синие, блистающие зеркалом чистых вод  и необъятого неба. В  этом
эфире плавали  рядом баржи, и облака,  и рыбы, и листья, и птицы. И струился
особенный ветер, какого нигде в мире больше нет.
     Да и мест  подобных на свете не так уж много. Эти плодородные почвы под
ласковым  солнцем  в  слиянии чистых питьевых вод  Припяти, Десны  и  Днепра
даровали жизнь сотням поколений. Кто только не ломился сюда, в этот источник
вод и чистого воздуха,  уж такой  лакомый  кусок,  всем хотелось:  умеренный
климат,  сухой  ветер и  лучезарное  небо  над  головой. Люди  здесь осели в
незапамятные  времена,  поселения  на  месте  страдальца  Киева  насчитывают
пятнадцать тысяч лет.
     И  вот,  после половцев,  кипчаков,  татаро-монголов,  поляков, шведов,
немцев, после кровавых  гражданских  усобиц надвинулись наци. И --  застыли.
Здесь рассыпались шансы фюрера на победу, вполне реальные  до  того, как  он
прельстился Киевом -- воротами на Юг.
     Советская пропаганда нагромоздила во время оно множество громких фраз о
героизме защитников  города. Киеву одному  из первых -- после войны, однако,
-- присвоено звание города-героя. А  был он достоин этого звания уже в войну
не менее Одессы, ставшей  городом-героем за 72 дня обороны. Киев продержался
76  дней{58} на центральном участке обороны, на  стыке  фронтов, где вермахт
обладал  свободой  маневра и куда направил  отборные  войска.  Город  стоял,
сковав вермахт, но готовя жуткую участь защитникам и мирному населению.

     "Сейчас бытуют различные  версии  (выделено мной. --  П.М.)  о  позиции
Ставки,  Генерального  штаба,  командования  юго-западного   направления   и
Военного  совета  Юго-Западного фронта  в отношении  обороны Киева и  отвода
войск  на реку Псел  из-под угрозы окружения. Поэтому считаю нужным привести
выдержки  из   разговора  И.В.Сталина  с  командующим  Юго-Западным  фронтом
М.П.Кирпоносом  8  августа  1941  года.  Они  свидетельствуют... что  мнения
Верховного   Главнокомандующего  и  Военного  совета   Юго-Западного  фронта
совпадали -- они были против отвода советских войск из-под Киева".

     И -- переговоры по телетайпу.

     "У  аппарата Сталин. До нас дошли  сведения, что фронт решил  с  легким
сердцем сдать Киев врагу, якобы ввиду недостатка частей, способных  отстоять
Киев. Верно ли это?
     Кирпонос.  Здравствуйте, товарищ Сталин! Вам доложили неверно.  Мною  и
Военным советом принимаются все  меры, чтобы... (И т.д.) Одновременно должен
доложить вам, что у меня больше резервов на данном направлении уже нет."

     Выделено мной. Если до сих пор и  возникали у читателя сомнения в  том,
что удар фон Бока на Москву мог состояться, не считаясь с якобы нависшим над
его флангом Киевом,  то  после такого признания командующего  фронтом  самое
время  оценить всю серьезность угрозы, нависшей над нашей Родиной в  августе
1941 года, всю правоту фон Бока и глубину просчета Гитлера.
     Конечно, Жуков своевременно  оговорил разные версии,  бытующие  ныне  о
позиции Ставки, но фраза Кирпоноса ставит под сомнение утверждение маршала о
совпадении  мнений  Ставки  и Юго-Западного  фронта.  Да и  с чего бы  вождь
начинал  разговор  столь грозным  тоном,  если  бы  командование  фронта  не
будировало хоть  окольными  путями, через оперативный отдел,  если  не через
самого начальника Генштаба, вопроса об отводе войск на левый берег Днепра?
     Вот только откуда эти сведения у Сталина? После смещения Жукова с идеей
оставления Киева к вождю и приблизиться никто не смел.
     Достоверно известно, что  Генштаб поддерживал идею  отхода за  Днепр  и
создания  там новой линии  обороны.  Эта мысль и  легла в основу доблестного
доклада начальника Генштаба генерала  армии Г.К.Жукова вождю 29 июля и после
смещения Жукова не  исчезла.  В авторстве  ее  велика доля начальника  штаба
Юго-Западного фронта генерал-майора В.И.Тупикова.
     В Киеве,  на пересечении малолюдных  улиц  Чкалова  и  Тимофеевской (не
ведаю, как называются они  теперь) стоит классической архитектуры здание.  В
нем после войны размещался штаб Киевского военного округа. Рядом тихий сквер
и в центре  его могила со  скромным  обелиском.  Надпись гласит,  что  здесь
похоронен   начальник  штаба   Юго-Западного  фронта  генерал-майор  Василий
Иванович Тупиков.
     Один  из  немногих  уцелевших  оперативно-тактических  мыслителей  РККА
похоронен немцами. Командирам, павшим  с оружием в руках,  они, в отличие от
комиссаров,  отдавали  воинские почести.  А Тупикова они знали лично. Он был
военным атташе в Германии как раз в канун войны.
     21 сентября 1941  года оставшийся  старшим по должности начальник штаба
Юго-Западного фронта генерал-майор Тупиков повел в ночную атаку на прорыв из
окружения  колонну  в  составе  сотен  офицеров  штаба фронта. Внезапно, без
выстрела, они ринулись на врага.  Пока в темноте немцы приходили в себя, те,
кому повезло, прорвались. Среди них были генералы Добыкин, Данилов, Панюхов.
Тупикова среди них не было. Он пал  в чистом поле, в двух километрах от рощи
Шумейково. 24 сентября немцы подобрали на поле боя тела павших командиров.
     Один из немногих  уцелевших  в  чистке умов Красной Армии был  одним из
ненавистных   Сталину   умов.  Вождь  не  терпел  людей   с   аналитическими
способностями  и  уничтожал  их  прицельно.  Мало  до  чего  додумаются  эти
аналитики...  Но  всех  не перебьешь,  и Тупиков уцелел, чтобы в наше время,
стать одним из безмолвных свидетелей обвинения вождя.
     Выше отмечено было, что толковых докладов  вразрез с его мнением Сталин
не  переносил. Тупиков  снискал  его  неприязнь  обстоятельными докладами из
Берлина о приготовлениях вермахта.  А теперь и  просьбами об отводе войск на
левый берег и организации линии обороны за Днепром. Донесения Тупикова вождь
иначе, как паническими, не называл и здравого смысла в них в упор не видел.
     Стравнно,  что  положение  не  изменилось  и   после  Сталина.   Герой,
удостоенный воинских почестей противником, не удостоен соотечественниками: в
третьем  (и  последнем!) издании  Большой  Советской Энциклопедии (где  есть
слово троцкист, но ни слова не только о Троцком, но даже о реабилитированных
Рыкове и Бухарине) не помянут и Тупиков.  Лишь из мемуаров его подчиненного,
маршала И.Х.Баграмяна, можно что-то узнать  об  этом человеке.  Баграмян  же
дает понять, что утечка информации  из штаба Юго-Западного фронта  шла через
члена Военного  совета  Бурмистенко,  секретаря  Киевского  обкома, твердого
партийца, человека большого мужества и  малого понимания в военном  деле.  У
него была своя  линия связи с вождем, а  на  тот период голос члена Военного
совета был громче голоса командующего.
     Между тем, события  развивались  катастрофически -- для  обеих  сторон.
Группа  армий "Юг" с  самого начала  уступала  в  численности  Юго-Западному
фронту в соотношении 4:5. Одолеть Киев фронтальными атаками не просто, город
на высотах,  и  Гитлер принял свое роковое решение -- наступление  на Москву
отложить, а танки Гудериана забрать  у  фон Бока  и в  помощь фон  Рунштедту
бросить в  обход Киева  с севера. Совещание  по этому вопросу с фюрером, фон
Браухичем и Гальдером состоялось 4 августа в Борисове. В нем приняло участие
руководство группы  армий  "Центр".  Фон  Боку, Готу  и Гудериану  дано было
высказаться  так,  чтобы этого  не  слышали другие. Все  единодушно выразили
мнение, что первостепенной задачей  является  взятие Москвы. Гот сказал, что
будет готов к 20 августа. Гудериан назвал 15-е, лишь попросил смены моторов,
съеденных пылью  русских  дорог.  Гитлер  колебался, в  приоритетах  называл
Ленинград,  Украину, Крым, угрожавший бомбежками  нефтепромыслов  Плоешти...
Все  же  совещание  завершилось  не  без  надежды на московский  вариант,  и
последующие дни генералы заняты  были подготовкой и улучшением позиций войск
на исходных рубежах.
     Далее слово Гудериану, быстроходному Гейнцу:

     "На 23 августа я был вызван в штаб группы армий "Центр" на совещание, в
котором принимал участие начальник генерального  штаба  сухопутных войск. Он
сообщил нам, что Гитлер решил наступать  в первую очередь не  на Ленинград и
не на Москву,  а  на Украину  и Крым.  Для нас  было очевидно, что начальник
генерального штаба генерал-полковник  Гальдер  потрясен тем,  что  его  план
развития наступления на Москву потерпел крах... Мы все были глубоко  уверены
в  том, что  планируемое  Гитлером наступление на Киев неизбежно приведет  к
зимней кампании  со всеми ее  трудностями, которую ОКХ хотело избежать, имея
на то все основания...
     Фельдмаршал фон Бок... внес предложение,  чтобы я  отправился  вместе с
генерал-полковником  Гальдером  в  ставку  фюрера  и  в качестве  фронтового
генерала   доложил   непосредственно  Гитлеру   наши  взгляды  в   отношении
дальнейшего   развития  операций...  Мы   вылетели  в  ставку  и  к   вечеру
приземлились на аэродроме Летцен (Луганы) в восточной Пруссии.
     Я   немедленно  отправился  к  главнокомандующему  сухопутными  силами.
Фельдмаршал фон Браухич встретил меня  следующими словами: "Я  запрещаю  вам
поднимать перед фюрером  вопрос о  наступлении  на  Москву.  Имеется  приказ
наступать в  южном  направлении,  и речь  может идти только о  том,  как его
выполнить. Дальнейшее обсуждение вопроса является бесполезным."  В  ответ на
это я попросил  разрешения вылететь  обратно в свою танковую группу, ибо при
таких условиях не имеет смысла вступать с Гитлером в  какие-либо объяснения.
Однако  фельдмаршал  фон  Браухич  не согласился  с  этим.  Он приказал  мне
отправиться  к Гитлеру и  доложить ему положение  своей танковой  группы, не
упоминая, однако, ничего о Москве!
     Я  отправился  и  в присутствии большого круга  лиц -- Кейтеля,  Иодля,
Шмундта и других -- доложил Гитлеру обстановку на фронте перед моей танковой
группой, положение самой группы, а также о характере местности; к сожалению,
при моем  докладе  не было ни  Браухича, ни Гальдера, ни какого-либо другого
представителя ОКХ. После того, как я закончил  свой доклад, Гитлер задал мне
вопрос: "Считаете  ли вы  свои  войска  способными сделать еще одно  крупное
усилие при их настоящей боеспособности?" Я ответил: "Если войска будут иметь
перед собой настоящую  цель, которая будет  понятна каждому солдату, то да!"
Гитлер: "Вы, конечно, подразумеваете  Москву!" Я  ответил: "Да. Поскольку вы
затронули эту тему, разрешите мне изложить свои взгляды по этому вопросу."
     Гитлер дал свое разрешение, и я  подробно и убедительно изложил ему все
доводы, говорящие за то, чтобы  продолжать наступление на  Москву, а  не  на
Киев... Я пытался объяснить Гитлеру, что после достижения военного успеха на
решающем  направлении  и  разгрома главных сил противника  будет значительно
легче овладеть экономически  важными районами Украины, так как захват Москвы
-- узла важнейших дорог -- чрезвычайно затруднит русским  перебрасывать свои
войска с севера на юг. Я напомнил ему также, что войска группы армий "Центр"
уже находятся в полной готовности для перехода в наступление на Москву, в то
время  как  предполагаемое  наступление  на  Киев связано  с  необходимостью
произвести переброску войск на юго-запад,  на что потребуется много времени;
причем  в последующем, при наступлении на Москву, танковым войскам  придется
пройти еще раз  это же расстояние, т. е. от Рославля до Лохвицы, равное  450
км, что  вызовет  повторный  износ  материальной части  и усталость  личного
состава.  На  опыте  передвижения  наших  войск в  направлении  на  Унечу  я
обрисовал ему состояние дорог  в  районе, указанном мне для переброски своих
войск,  и  обратил его  внимание  на  те трудности в организации  снабжения,
которые  неизбежно  должны  будут увеличиваться  с  каждым  днем,  если  нас
повернут  на Украину...  В  заключение  я  обратился к  Гитлеру  с  просьбой
отодвинуть назад все остальные соображения, подчинив их прежде всего решению
основной  задачи  --  достижению  решающего военного  успеха.  Все остальные
задачи будут тем самым решены впоследствии (выделено мной. -- П.М.).
     Гитлер  дал  мне возможность высказаться, не  прервав ни разу. Затем он
взял слово, чтобы подробно изложить нам  свои соображения относительно того,
почему  именно он пришел  к  другому  решению... Я впервые  услышал  от него
фразу:  "Мои  генералы  ничего  не  понимают  в  военной  экономике". Гитлер
закончил свою  речь  строгим приказом  немедленно перейти  в  наступление на
Киев, который  является  его ближайшей  стратегической  целью. При  этом мне
впервые пришлось пережить  то,  с  чем  впоследствии приходилось встречаться
довольно  часто: после каждой фразы Гитлера  все присутствующие молча кивали
головой в знак согласия с ним, а я оставался со своим мнением в единственном
числе.  Очевидно, он уже не раз произносил  такие речи для обоснования своих
более чем странных решений.
     После того как решение о переходе в наступление на Украину было еще раз
подтверждено,  мне   ничего  не   оставалось,  как  наилучшим   образом  его
выполнить...."{59}

     Что и  говорить,  выполнен приказ был наилучшим образом, как всегда. Но
ничего не понимавшие в  военной  экономике  генералы понимали в стратегии, о
которой не имел  понятия фюрер. В конце августа Киевский экспресс покатился.
Для  этого,  правда, вермахту  пришлось затеять два  больших прорыва намного
ниже и выше Киева по течению Днепра. Зато и полоса захвата расширилась, а  с
нею и размеры катастрофы. Ну и что? Блицкриг-то опочил.

     ***
     В конце ноября,  когда  захват Москвы казался  делом  дней,  Гитлер  на
совещании в свойственном ему мессианском стиле сделал следующее заявление:
     "Эпоха танков может вскоре завершиться... Если мы успешно завершим свою
европейскую миссию, нашу историческую эволюцию можно считать обеспеченной. И
тогда, в защиту наших  завоеваний, мы воспользуемся  преимуществами  триумфа
обороны над танками для защиты против любых посягательств."
     Сколько всего  в этих  словах...  Тут  и чудовищное непонимание природы
современной войны, и неспособность осознать одолимость любой обороны, и даже
неверие в то, что СССР может быть повержен,  словно  бы целью вторжения было
лишь  ограбить  страну,  отобрать   территории   с  ресурсами,  а  остальное
отбросить,  отгородиться  от  русских  орд  стеной  поперек континента,  как
римляне от непокорной  Каледонии и  ее  кельтов,  и пусть остатки этого СССР
догнивают  себе  в  ничтожестве по ту сторону  Урала  с  нелепыми  попытками
поколебать своими танками стальную оборону рейха... Одного нет здесь -- веры
в армию, которая уже совершила чудеса и совершила бы больше...
     Мои генералы ничего не понимают в экономике. Похоже, этот алчный буржуа
понимал  в  экономике  куда  меньше  генералов,  если полагал,  что  Россия,
отброшенная за  Урал, более не  представит опасности для рейха. Он вдохновил
генералов на молниеносную войну, и они поверили ему и осуществляли этот план
с поразительным успехом. Но он не поверил своим генералам! Какой парадокс!
     И вот еще что: он  не поверил способности  вермахта  завершить войну до
зимы --  и он же не приготовил вермахт к зиме.  Нервическое свойство  фюрера
менять планы сказалось в полной мере и здесь. И поколебать его  решения было
невозможно.  Ведь, казалось, нельзя было изложить  разумные доводы  вермахта
лучше, чем сделал это Гудериан.
     Так же  тверд оставался и Сталин. Свою некомпетентность он  не раз  еще
проявит столь же непоколебимо. Потери? Что ему Гекуба....
     Слово маршалу А.М.Василевскому:

     "...Было принято половинчатое решение.  При одном упоминании о жестокой
необходимости  оставить Киев  Сталин выходил из себя и на мгновение (-- ? Не
навсегда?  Входил обратно? Интересно, однако, что вопрос все же муссировался
и после удаления Жукова...) терял самообладание.  Нам же, видимо, не хватало
необходимой  твердости, чтобы  выдержать эти вспышки  неудержимого гнева,  и
должного  понимания  всей   степени  нашей  ответственности   за  неминуемую
катастрофу на юго-западном направлении".

     Честное признание. Все как в ставке Гитлера...
     Эпизод 9  сентября. Катастрофа неминуема, меры запоздали -- а вождь еще
и теперь гневаться изволит, едва кто дело говорит.
     Теперь  и Жуков не одинок. Уже и Буденный настаивает в выражениях почти
истерических,  за что снят 11  сентября с  должности  главкома Юго-Западного
направления и заменен Тимошенко. Обычная в панике чехарда...
     А  Жуков  еще  успевал, когда, продолжая звездный час, слал в Ставку из
ельнинского сидения свою телеграмму:

     "Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на пути
к   Москве,  имея  на   своих  флангах  Центральный  фронт  и  великолукскую
группировку наших войск, временно отказался от удара  на Москву и, перейдя к
активной обороне против  Западного  и Резервного фронтов,  все свои  ударные
подвижные  и  танковые  части  бросил против  Центрального, Юго-Западного  и
Южного  фронтов. Возможный замысел  противника: разгромить Центральный фронт
и, выйдя в район Чернигов, Конотоп, Прилуки,  ударом с тыла разгромить армии
Юго-Западного  фронта. После чего главный  удар на Москву  в обход  Брянских
лесов и удар  на Донбасс.  Я  считаю, что  противник очень хорошо знает  всю
систему нашей обороны, всю оперативно-стратегическую группировку наших сил и
знает  ближайшие  наши  возможности...  Для   противодействия  противнику  и
недопущения  разгрома  Центрального  фронта  и  выхода  противника  на  тылы
Юго-Западного  фронта  считаю  своим  долгом  доложить  свои  соображения  о
необходимости как можно скорее собрать крепкую группировку  в районе Глухов,
Чернигов, Конотоп. Эшелон прикрытия сосредоточения сейчас же выбросить на р.
Десна..."

     Ответ из Ставки последовал в тот же день:

     "Ваши  соображения  насчет  вероятного  продвижения  немцев  в  сторону
Чернигова,  Конотопа,  Прилук  считаем  правильными.  В  предвидении  такого
нежелательного  казуса и для  его  предупрежждения создан Брянский фронт  во
главе с Еременко.  Принимаются  и  другие меры,  о  которых  сообщим  особо.
Надеемся пресечь продвижение немцев. Сталин, Шапошников".
     Я знал, что собой представляют в боевом отношении войска создаваемого в
спешке Брянского фронта... "

     Знал,  что  собой  представляют  в  боевом  отношении  войска.  Знал  и
сослуживца, назначенного командующим этим с позволения  сказать  фронтом.  В
такой  узел  повострее бы кого-то...  Но  кого? Даже и  Еременко вытащили  с
Дальнего  Востока и  в Чите  пересадили  с поезда  на бомбардировщик,  чтобы
доставить в Москву побыстрее. Поминать об этом в мемуарах? Опять намекать на
радикальность чистки? Это дело потомков.
     О командующем маршал умолчал, но о  войсках  все  же  высказался. Можно
представить его настроение тогда, в 41-м, едва он узнал о новом фронте и его
командующем.
     11 сентября.  Катастрофа  неминуема.  Снова  разговор между  Ставкой  и
штабом  Юго-Западного  фронта.  У аппарата  в Киеве  Кирпонос,  Бурмистенко,
Тупиков. В Москве Сталин, Шапошников, Тимошенко.

     Сталин.  Ваше предложение об отводе  войск  на рубеж известной вам реки
мне кажется опасным...

     Чего  уж,  теперь отвод невозможен. Поэтому задним числом мудрый  вождь
перечисляет, что надо сделать, чтобы такой отвод осуществить и предотвратить
разгром,  который   предотвратить   нельзя.  Следуют   здравые  "во-первых",
"во-вторых", "в-третьих",  которые повторяют  -- с  поправкой на обстановку,
конечно, -- предложения Жукова и которых  единственный недостаток в том, что
в момент  этого словоговорения  они стали  припарками  мертвому телу бывшего
Юго-Западного фронта.
     Но  и теперь, когда  все, что осталось  делать Герою  Союза несчастному
генерал-полковнику М.П.Кирпоносу,  --  это послать крепкое словцо вождю,  он
трусливо отвечал:

     "У нас даже мысли не было об отводе войск до получения предложения дать
соображения..."

     Сказался недавний полковник.  Голоса командирского не хватило. Будь  на
его  месте  Якир,  в дуло  выкрикнувший  "Да  здравствует  Сталин!", что  до
посинения  разъярило вождя, в осажденном Киеве  он действовал бы иначе и 650
тысяч войска окружению не обрек бы.
     Да могла ли сложиться такая обстановка при живых Якире и Уборевиче... А
Кирпонос молчал. Молчал, зная, что станет с ним и  с фронтом через неделю. С
кем  было говорить? И то: 11-го -- а конец наступил 19-го! --  в  упомянутом
разговоре, заключая его после "во-первых"-"во-вторых", вождь бросает:

     "Перестать,  наконец,  заниматься  исканием рубежей для  отступления, а
искать пути для сопротивления".

     Браво! Вот фраза, достойная самого Л.З.Мехлиса.
     Слово Баграмяну:

     "В аппаратной наступила тишина. Своей железной логикой ( --  ?! Да  где
же  здесь логика? --  П.М.) Верховный Главнокомандующий мог обезоружить кого
угодно.  Даже  Тупиков растерялся.  Впоследствии  он говорил мне  (Какое там
впоследствии? Тупикову жить оставалось десять дней? Через день-два и сказал,
как подчиненному,  начальнику  оперативного отдела штаба фронта. Обычная для
военных и их литпомощников небрежность в обращении с русским языком...), что
у  него   возникла   мысль   (в   процессе  разговора   со   Ставкой):  надо
воспользоваться  предложением, для  начала отвести на  рубеж  по  реке  Псел
пять-шесть дивизий и  значительные силы артиллерии. Это и явилось бы началом
отвода  войск  фронта на  новый рубеж... Но всех ошеломили  последние  слова
Верховного: "Перестать  заниматься  исканием рубежей для  отступления..." По
свидетельству  Захватаева,  побледневший  Кирпонос дважды вслух зачитал  эту
фразу. Спросил членов Военного совета:
     -- Ну, что скажете, товарищи?
     Бурмистенко тихо произнес:
     -- Раз нельзя, мы и не будем настаивать на уходе с Днепра.
     Время шло, а на другом конце провода Сталин ждал ответа.
     Кирпонос стремительно повернулся к бодистке:
     -- Передавайте!
     Говорил он медленно, словно процеживал каждое слово:
     -- У нас и мысли об отводе войск не  было до получения предложения дать
соображения об отводе...
     Захватаев  потом рассказывал, что Тупиков, слушая  Кирпоноса, схватился
за голову.
     Снова застучал аппарат. Слова на ленте тяжелые, как слитки:
     "...Киева  не  оставлять  и  мостов  не  взрывать  без особого указания
Ставки. До свидания."

     В  тот же  день А.М.Василевский флегматично  заметил:  "Думаю,  мы  уже
крепко опоздали с отводом войск за Днепр."
     А в Киеве  было тихо. В последнем письме, отправленном в эти дни жене и
дочери, работник штаба  фронта  майор  Р.Каневский  сообщал,  что  в  городе
спокойно, в  школах начался  учебный год. Положение дел скрывалось не только
от жителей, но и от работников штаба.{60}
     Волей обстоятельств звездный час Жукова совпал с часом великой трагедии
сотен тысяч людей.
     Но не Жуков тому виной.

     38. Ельня
     Ельня.  Первое отступление  вермахта  в прямом  столкновении  с Красной
Армией.  Первое  достижение.  Кровавое, но несомненное.  Бросок вермахта  на
Москву состоялся не с Ельнинского рубежа, а западнее. Сыграло это роль? нет?
     Под  Ельней  Жуков  не  переставал думать  о  Киеве.  Киевской трагедии
активность  на  ельнинском участке  не оттянула. Шапошников не стал вслед за
Жуковым повторять подобный доклад. Шапошников и  впредь много раз не станет,
не  посмеет, понимая обстановку не хуже,  а  то и лучше Жукова,  что и  дает
право называть его -- наряду с Жуковым -- в числе  людей, оказавших решающее
влияние на ход войны -- -- -- увы, бездействием. Но как взыскать с человека,
понимавшего  свою  ущербность  в  сравнении  с  уничтоженными  коллегами,  с
больного, стремящегося продлить дни свои...
     Хоть о  запуганном Шапошникове сказано, казалось  бы, достаточно, о нем
придется говорить снова в связи с кампанией лета 1942 года.
     О боях за Ельню Жуков пишет скупо.
     Есть  своя  эстетика  в военном  деле. Продумать  операцию  хотя  бы на
ход-два  --  это  стихия артиста войны.  А наступать необученными войсками с
неопытными   командирами,  нередко   вчерашними  энкаведистами,  вести   без
авиационной поддержки кровопролитные  бои  по  прогрызанию обороны -- это не
то, чему его  учили.  Впрочем, благодаря  плодотворной  деятельности  своего
кровавого патрона, таким путем Жуков вынужден был воевать столь долго, что в
конце концов выучился воевать только так.  (Патрона потери не интересовали.)
Так  что в зачет  полководцу идет здесь  прежде всего  выбор точки  удара. А
также то,  что, даже с учетом многократных по сравнению с  немецкими потерь,
Красная   Армия  вынудила  вермахт  к  отступлению  в  кампании,  в  которой
отступательные маневры и не планировались.
     Тут  сразу  заработала  идеология: лучшим  соединениям  было  присвоено
звание гвардейских.
     Вот Жуков при Ельне глазами его шофера А.Н.Бучина:
     "Последние  дни   перед  взятием  Ельни   бои  шли  круглосуточно,  так
спланировал операцию Жуков. Круглосуточно он  был на ногах. Признаюсь, что в
те дни я иной раз побаивался Жукова, больно он был суров и неразговорчив. Он
внезапно,  волшебно  изменился, когда под  натиском наших войск немцы  ночью
бежали из Ельни...
     Георгий Константинович бегло  осмотрел разрушенный и сожженный  немцами
при отступлении город. Картина  была тяжелая. Единственная  "новостройка" --
немецкое  военное  кладбище,  за которым под  угрозой  расстрела  заставляли
ухаживать.  Жителей, не  торопившихся  украшать  цветами березовые  кресты с
немецкими касками, оккупанты убивали.
     Разгневанный  Жуков, обращаясь к  группе командиров  и местных жителей,
сказал, что история никогда не забудет злодеяний немцев.  Он бережно снял  с
креста   немецкую   каску,   пробитую   пулей,  внимательно   осмотрел   ее,
удостоверился  по  краям отверстия,  что  пуля была бронебойная,  и  так  же
бережно повесил ее на место". (выделено мной. - П.М.)
     Жесткий. Но ведь не без понятия о чести.
     Лучшего в себе мы обычно не замечаем. Что ж, так и быть должно.

     39. Сталин и его генералы
     Всегда затруднительно в книге нахождение места для отступления от темы.
Забавный   эпизод   жуковских   мемуаров   толкнул  эту  главу   на   место,
предназначенное Ленинграду.
     Об участии Жукова в обороне великого города нет нужды говорить. Жуков в
Ленинграде проявил неумолимость. Но маневрировать у стен города  было негде.
И нечем. Ленинград -- это героизм голодного отчаяния и ледяного исступления.
     В  главе  о Ленинграде,  говоря  о  принятых им мерах по взаимодействию
фронтов, Жуков приводит эпизод из тех, какие и  рассмешить могли бы, если бы
речь не шла, в конечном счете, о человеческих жизнях.
     Среди сталинских  маршалов  лишь один мельком помянут в  этой печальной
повести  -- Григорий Иванович Кулик. Осенью 1941 года маршал Кулик, фанфарон
и невежа,  командовал 54-й армией Волховского  фронта.  Ленинград был уже  в
кольце.  Жуков при  непрерывном нажиме вермахта пытался деблокировать город,
пока немцы еще не врылись в землю.

     "Условия  деблокирования Ленинграда в сентябре 1941 г. требовали, чтобы
54-я армия  действовала более энергично и в  полном взаимодействии с частями
Ленинградского  фронта.  Я  позволю себе  привести  телеграфный  разговор  с
маршалом Г.И.Куликом, который состоялся в ночь на  15 сентября 1941 г. Текст
его дается с небольшим сокращением.


     Жуков.  Приветствую  тебя,  Григорий  Иванович! Тебе  известно  о  моем
прибытии  на смену Ворошилову? Я бы хотел,  чтобы  у нас  с тобой  побыстрее
закипела работа по  очистке территории,  на  которой мы могли бы пожать друг
другу  руки.  Прошу коротко  доложить  об  обстановке.  В свою очередь  хочу
проинформировать,  что  делается под Ленинградом. (Под пунктами  "Первое"  и
"Второе" следует сводка довольно грустных, в общем, событий...)
     Т  р  е т ь  е. На всех  участках фронта организуем  активные действия.
Возлагаем большие  надежды на  тебя. У меня пока все. Прошу коротко сообщить
обстановку на твоем участке.
     Кулик.  Здравия желаю, Георгий Константинович! Очень рад с тобой вместе
выполнять  почетную   задачу  по  освобождению   Ленинграда.  Также  жду   с
нетерпением момента встречи. Обстановка у меня следующая...
     (Также  под  тремя  пунктами  следует описание событий дня, из  которых
Жуков делает  свои  выводы):  "Из  рассуждений  Г.И.Кулика,  таким  образом,
следовало,   что  в  течение  ближайшего  времени  его  армия  наступать  не
собирается. Это нас никак не  устраивало, так  как положение под Ленинградом
становилось критическим.  Помимо  прямых действий со  стороны 54-й  армии, я
рассчитывал также на привлечение  авиации этой  армии для  ударов по  важным
районам   на   подступах   к  Ленинграду.  Надо  было  объяснить  это  моему
собеседнику.
     Жуков.  Григорий  Иванович,  спасибо  за  информацию.  У  меня  к  тебе
настойчивая просьба  --  не ожидать  наступления  противника,  а  немедленно
организовать  артподготовку и перейти в наступление  в общем  направлении на
Мгу.
     Кулик. Понятно. Я думаю, 16-17-го.
     Жуков.  16-17-го поздно!  Противник  мобильный,  надо  его  упредить. Я
уверен, что, если развернешь наступление, будешь иметь большие трофеи..."

     Ох,  не хватало  одного  из  репрессированных на другом  конце провода.
Кулика никакими трофеями на наступление было не заманить.
     Но и Кулика понять можно. Он -- не Жуков.  Он -- Кулик. Он  --  маршал.
Правда,  уже  не уполномоченный  Ставки, но тем  более  -- к чему рисковать?
Наступление -- риск. А у него и таланта  такого  нет -- наступать.  А хозяин
строг, ух  строг! Чуть что -- в расход, как  Павлова с  Климовских. Вот если
сам хозяин прижмет -- ну, тогда другое дело. А так -- это у Жукова горит, не
у  Кулика.  Если  артиллерию  подтянут,  если  взаимодействие  на  местности
отработаем, если противник в наступление не перейдет, тогда...

     "Кулик.  Завтра  перейти в наступление не  могу, так  как не  подтянута
артиллерия, не проработано на месте взаимодействие  и не все части вышли  на
исходное положение. Мне только что сообщили, что противник в 23 часа перешел
в  наступление в  районе  Шлиссельбург-Синявино-Гонтовая Липка.  Наступление
отбито.  Если  завтра  противник не перейдет в общее наступление, то просьбу
твою о действиях авиации по пунктам, указанным тобой, выполню.
     ...Уже не скрывая раздражения, я сказал:
     Противник  не в  наступление переходил,  а вел ночную силовую разведку!
Каждую разведку или  мелкие  силовые действия врага некоторые,  к сожалению,
принимают за наступление... (Может, и не Жуковым, но,  по крайней мере, и не
Куликом быть надо, чтобы  понять,  что, если в 1941-м  немецкое  наступление
отбито, то  это не наступление было, а разведка.)  Ясно, что вы прежде всего
заботитесь  о благополучии 54-й армии и, видимо,  вас недостаточно беспокоит
создавшаяся обстановка под  Ленинградом.  (Верно, Егорий!  И первое верно, и
второе.  Да уж,  знаешь, своя  рубаха ближе к телу. -- Маршал Г.И.Кулик). Вы
должны понять,  что мне  приходится прямо с заводов  бросать людей навстречу
атакующему противнику, не ожидая отработки взаимодействия на местности. (Ну,
даешь, Егор,  уел, ничего не  скажешь... Люди есть  на заводах? Ну и бросай.
Бадаевские-то склады сгорели, кормить  их все равно нечем. Бросай! -- Маршал
Г.И.Кулик).  Понял,  что расчитывать  на активный маневр с вашей  стороны не
могу.  Буду  решать задачу сам. Должен заметить,  меня  поражает  отсутствие
взаимодействия между вашей группировкой и фронтом.  По-моему, на вашем месте
Суворов поступил бы иначе. (Суворов? Это фельдмаршал, что ли? Ну, на то он и
фельдмаршал, а я только маршал. Будь здоров, Егорий! -- Г.И.Кулик.) Извините
за прямоту, но мне не до дипломатии. Желаю всего лучшего!"

     Войну маршал Кулик окончил  майором (случай,  вероятно,  единственный в
истории), но  окончил. Не попал в штрафбат, не был назначен командовать  2-й
Ударной армией, дабы быть брошенным  в авантюрное,  безнадежное дело.  После
войны жалован генерал-майором  и сразу затем расстрелян,  не то мы  и  о его
деятельности  из уст Жукова ничего не узнали бы,  как не узнали его мнения о
Голикове,  представлявшим  разведсводки  с  такими  комментариями,  чтобы не
сердили вождя. Когда Голикову, уже маршалу, в его высоком служебном кабинете
главнокомандующего  сухопутными силами,  во времена разоблачений  предъявили
его  же давнюю резолюцию на телеграмме  Зорге,  Голиков залез на стол и, как
утверждают  Рапопорт   и  Геллер,   симулировал   сумасшествие.  Думаю,   не
симулировал, думаю, и впрямь потрясен был до потери рассудка. Годы прожить в
страхе столкнуться со своими резолюциями -- и столкнуться-таки с ними... Это
ведь естественно. Естественнее, чем успеть додуматься до симуляции.
     Но из угодливости слагались наши военные потери. Из самими же созданной
внезапности. Из пренебрежения  техникой. Из необученности солдат. Мальчишки,
очкарики-профессора,  да ополченцы  с заводов,  я  сам заводской,  знаю  их,
умельцев-слесарей  и скрупулезных нормировщиков, упорных, да, ответственных,
да, но что там они знали в окапывании и перебежках, они, привыкшие двигаться
степенно и дискутировать по любому вопросу... Они стояли насмерть,  это все,
что они могли. -- Они сделали это.
     Вне связи с  Куликом хочется привести другое  место "Воспоминаний", где
Жуков говорит о противнике:

     "Из опроса пленных стало очевидно, что  немецкое командование  и войска
действуют сугубо по шаблону,  без творческой инициативы, лишь слепо выполняя
приказ.  Поэтому как  только менялась обстановка,  немцы терялись,  проявляя
себя крайне пассивно, ожидая приказа высшего начальника, который (приказ  --
П.М.)  в  создавшейся боевой  обстановке  не всегда  мог  быть  своевременно
получен. Лично наблюдая за ходом боя и действиями войск, убедился, что  там,
где наши войска не просто оборонялись, а при первой возможности днем и ночью
контратаковали противника, они почти  всегда имели  успех, особенно ночью. В
ночных условиях немцы действовали крайне неуверенно, и, я бы сказал, плохо".

     Комментарии? На усмотрение читателя.
     Как по  мне  -- какие там ночные  бои... Если немцы терялись ночами, то
наши в 41-м терялись  и днем.  А в 42-м не терялись?  А зимой 43-го  в горах
Кавказа   и  калмыцких  степях?  (См.  воспоминания  маршала  А.А.Гречко   о
соответствующем периоде войны на Кавказе).

     * * *
     Название главы обещало читателю больше, чем возможно охватить.
     Но  есть аспект,  который непременно  должен  быть  оценен. Это  аспект
созидания  Сталиным атмосферы недоверия и зависти. Для  этого мемуары Жукова
дают материал,  как  ничьи другие, хотя маршал не щедр,  так  что  не грешно
привлекать ради благой цели и другие источники.
     Были  у  сталинских  выдвиженцев  характерные  черты  --  мнительность,
злопамятность,  недоброжелательство,  недоверчивость,  свойственные  во  все
времена  выдвиженцам,  людям,  как  правило,  без  корней  и  уверенности  в
завтрашнем дне, без твердых понятий о чести. Эти, назовем их, качества могут
быть и  врожденными,  а обстоятельства  способны  существенно их  усугубить.
Любой выскочка, не умеющий ни повернуться,  ни разговор поддержать, да еще и
профессионально неподготовленный (а уж это всякий знал доподлинно -- пробелы
в своих знаниях и  зависимость от какого-нибудь  замухрышки начальника тыла,
или   связи,  или  штаба),  был   закомплексован.  Откуда   было  ему  взять
вальяжности,  которая  лишь  вельможе придает  снисходительности  к  уколам?
Выскочка понимает случайность взлета и страшится  падения. А уж после  такой
чистки!.. В этом страхе следует искать корни распрь и недолговечность дружб.
И крайнюю чуткость к прикосновениям. Сталин пользовался этим в полной мере с
алчной радостью.
     Сходная  тема уже  рассматривалась  -- при раздаче  первых  маршальских
званий. Вот еще эпизод.

     "В своей  книге  "Накануне"  адмирал Н.Г.Кузнецов  пишет в связи с моим
назначением начальником  Генерального  штаба: "Сперва  я думал, что только у
меня отношения с Г.К.Жуковым не  налаживаются и что  с ним найдет общий язык
его коллега, начальник Главного морского штаба И.С.Исаков. Однако  у Исакова
тоже ничего не вышло".
     Я сейчас уже не помню, то ли у  названных товарищей со мной  "ничего не
вышло", то ли у меня с  ними "ничего не получилось", --  это не имеет ровным
счетом никакого значения. Но в целях исторической достоверности (курсив мой.
-- П.М.)  я должен  сказать, что вообще  на  обсуждение  флотских вопросов у
И.В.Сталина ни нарком обороны С.К.Тимошенко, ни начальник Генерального штаба
не приглашались".

     Ну, флот и армия в России традиционно не мирились. А флоты между собой?
Свояк  мой  -   свидетель  потасовок  между  черноморцами  и  североморцами,
дразнившими южных коллег курортниками. И  в данном случае валить на великого
вождя не стоит. Но свидетельство маршала  обнаруживает капитальнейший провал
в организации  обороны  страны.  Сухопутные не приглашались  на совещания  к
флотским, флотских не звали на совещания  сухопутных... Да это  ж Порт-Артур
какой-то!  И  не  столько  черты  характеров  осложняли  отношения,  сколько
созданный  Сталиным разрыв между  родами войск. Впрочем, и  здесь еще  можно
искать оправдание вождю: это могло случиться  не по желанию, а по невежеству
его, по неумению понять важность контактов между армией и флотом.  Но это --
еще  одно свидетельство его аматорства  в  военных  вопросах. На фронтах это
проявило  себя вполне.  Взаимодействие  армии  (особенно  авиации)  и  флота
наладилось разве что к самому концу войны.  Рассогласованность действий дала
немало горьких плодов. Осенью 1943-го, в разгар  побед, после Курской дуги и
форсирования  Днепра, грянул черный день советских ВМФ. В несколько минут на
траверсе  Феодосии потеряны  были  три боевых  корабля  Черноморского флота,
шедших вдоль  занятых противником берегов без воздушного прикрытия, -- лидер
"Харьков" и  эсминцы "Беспощадный" и "Способный". В составе экипажей плавали
моряки,  в  страшные  дни  обороны Крыма и  Кавказа спешенные  и воевавшие в
составе батальонов морпехоты. Эти  герои совершили неправдоподобные подвиги,
большей частью не отмеченные и не удостоенные наград{61}. Скромные труженики
войны  умерли,   как  жили,  --  не  уходя  от  опасности,  стремясь  помочь
пораженному кораблю, там гибли их боевые друзья, не раз с  риском для  жизни
приходившие им на выручку.  Так их и потопили всех вместе.  Результатом  был
приказ не об улучшении взаимодействия авиации и флота, не о запрете на выход
кораблей  в  море  без воздушного  прикрытия, а о  запрете  помощи  тонущему
кораблю во избежание больших потерь.
     Ошибочно думать, что война расширила возможности вождя или изощрила его
искусность. Она просто дала больше поводов для ссор.

     "В конце июля мне позвонил А.Н.Поскребышев:
     -- Где Тимошенко?
     -- В Генеральном штабе, мы обсуждаем обстановку на фронте.
     -- Товарищ Сталин приказал вам и Тимошенко немедленно прибыть к нему на
дачу! -- сказал А.Н.Поскребышев.
     Мы  считали,  что  Сталин  хочет  посоветоваться  с нами  о  дальнейших
действиях. Но оказалось, что вызов имел совсем другую цель. Когда мы вошли в
комнату,  за  столом сидели  почти все члены Политбюро.  Сталин  был  одет в
старую куртку, стоял посредине комнаты и держал погасшую трубку в руках.
     (Все  важно,  все  заметить  надо,  все признаки  дурного  расположения
владыки...)
     -- Вот  что,  -- сказал  Сталин,  --  Политбюро  обсудило  деятельность
Тимошенко на посту командующего Западным  фронтом и решило освободить его от
обязанностей. Есть предложение  на  эту  должность назначить Жукова. (Это за
несколько  дней  до  смещения самого Жукова.  Первым --  наркома,  потом его
заместителя,  бунтарей  3  июля...  )  Что  думаете вы?  -- спросил  Сталин,
обращаясь ко мне и к наркому.
     С.К.Тимошенко молчал.
     -- Товарищ  Сталин, --  сказал я, -- частая смена  командующих фронтами
тяжело отражается на ходе операций. Командующие, не успев войти в курс дела,
вынуждены  вести  тяжелейшие  сражения. Маршал Тимошенко  командует  фронтом
менее  четырех  недель.  В  ходе  Смоленского сражения хорошо узнал  войска,
увидел,  на  что они способны. Он сделал все, что можно было сделать  на его
месте, и почти на месяц задержал противника в районе Смоленска..."

     В  сущности, опала и  даже смерть и Тимошенко и  самого  Жукова были бы
неизбежны, если бы у Сталина имелась хоть  какая-то замена. Спасло их полное
отсутствие контактов с политическим  руководством. Ведь  именно  уничтожение
военных с  качествами  политиков с  одновременным  разрушением связей  между
военными и  политиками было  главной целью чистки.  Но и просто  решительных
людей  Сталин  опасался.  Их - даже больше, чем аналитиков, потому и  Жукова
желал держать вне Москвы. Не это ли была первая попытка удаления?
     Жуков повел  себя безупречно. Но  каково было Тимошенко?  Унижение было
налицо перед множеством свидетелей.
     Сталинград. Роль А.И.Еременко в Сталинградской эпопее  известна. И  вот
победоносный итог битвы, в которую страна вложила все.

     "В  конце   декабря   в  Государственном  Комитете  Обороны  состоялось
обсуждение дальнейших действий. Верховный предложил:
     -- Руководство по разгрому окруженного противника нужно передать в руки
одного  человека. Сейчас  действия  двух командующих  фронтами  мешают  ходу
дела."

     Присутствующие  члены  ГКО  поддержали  это  мнение, и  Сталин  тут  же
спросил, кому поручить  окончательную  ликвидацию противника.  Он всегда так
делал,  мудрый  вождь,  --  спрашивал.  Авось  умный  найдется,  угадает его
желание, и это исходить будет уже якобы не от него...
     Умный,   конечно,  нашелся.  Кто-то  предложил   передать  командование
Рокоссовскому -- новому  любимцу, восходящей звезде. Между  тем,  ликвидация
котла -- это то, чего, затаив дыхание, до последнего мига  боясь  и  не веря
себе,  ждала  вся страна. Жила  этим.  Об этом лишь и говорили, и  думали  в
каждой семье,  в каждом воинском подразделении: неужели?.. когда же?.. Ясно,
что имя, связанное с этой победой, войдет в душу народа накрепко и навсегда.
Так вошло имя красавца и кавалера Константина  Константиновича Рокоссовского
-- битого в  застенках победителя Паулюса, несомненно взявшего бы  и Берлин,
кабы Верховный позволил.
     Можно по-разному относиться к Еременко и его талантам.  А все же каково
было ему, отстоявшему от начала до конца Сталинградскую оборону?

     " -- А вы что молчите? -- обратился Верховный ко мне.
     -- Оба  командующих достойны, -- ответил я. -- Еременко будет, конечно,
обижен,  если  передать  войска  Сталинградского  фронта   под  командование
Рокоссовского.
     -- Сейчас не время обижаться, -- отрезал  И.В.Сталин и приказал мне: --
Позвоните  Еременко   и  объявите   ему  решение  Государственного  Комитета
Обороны".

     Вот так. Не Сталина, а ГКО решение.
     Желающие  могут прочесть, как там было дальше, и  представить  себе всю
степень еременковской  незаслуженной обиды длиною в жизнь  и его  чувства --
также в жизнь длиною -- к  ни в чем не повинному Рокоссовскому, а заодно и к
передавшему приказание Жукову.
     Этот способ  так  вождю понравился, что он ввел его  в обиход: начинает
операцию один -- завершает другой. Подобный эпизод состоялся  при ликвидации
Корсунь-Шевченковской  группировки.  На сей  раз  вождь  столкнул  Конева  и
Ватутина. Опять был аналогичный приказ номер 22022 от 12 февраля 1944 года.

     "Ватутин  был  очень  впечатлительный человек.  Получив  директиву,  он
тотчас позвонил мне и, полагая, что я  был инициатором этого перемещения,  с
обидой сказал:
     -- Товарищ маршал, кому-кому, а  вам-то известно, что я, не смыкая глаз
несколько    суток   подряд,   напрягал   все    силы   для    осуществления
Корсунь-Шевченковской операции. Почему  же  сейчас меня отстраняют и не дают
довести эту операцию до  конца? Я тоже патриот войск своего  фронта  и хочу,
чтобы  столица  нашей  Родины  Москва  отсалютовала бойцам  1-го Украинского
фронта...
     Столица  нашей  Родины 18 февраля отсалютовала войскам 2-го Украинского
фронта. А о войсках 1-го Украинского фронта не было сказано ни одного слова.
Я думаю, что это была непростительная ошибка Верховного."

     Ах, Георгий Константиныч,  Георгий Константиныч...  Нам, глупцам,  годы
понадобились,  чтобы увидеть смысл в поступках вашего властелина. Но вы-то в
штабных кознях свору собак съели, вам-то ведом был смысл  этих движений, что
же  вы и по смерти  выгораживали своего начальника? О мертвых либо  хорошее,
либо ничего? Не о Сталине же.
     Впрочем,  в шестидесятые,  в  противостоянии диссидентам, власть  полна
была  решимости поддержать авторитет государственности,  даже  сталинской, и
цензура  давила любое замечание  об ошибках великого вождя. Так что и  такое
замечание Жукова изрядным вольтерьянством было.
     Но и то надо признать, что в этих делах  вождь ошибок  не допускал. Все
было  расчислено.  Генералов надо  ссорить,  а  славу делить  так,  чтобы не
создать  ореола  вокруг  какого-нибудь   нового   Гениального  Полководца  и
потенциального  --  на основе  военной, славнейшей  из слав,  особенно после
такой войны  --  нового Великого Вождя и Учителя. Уж и с Жуковым не  знаешь,
что делать,  а тут Ватутин. Ватутину  и взятия Киева заглаза хватит, столица
Советской  Украины,  да в канун  праздника  Октября, понимаешь.  Если  ему и
Корсунь-Шевченковскую операцию отвалить, тогда и вовсе...
     Словом, НЕ НАДО!
     Несправедливость  потрясла эмоционального  Ватутина.  А  вот  еще такая
спекуляция: полагаю, что  поездка командующего 1-м Украинским фронтом в 13-ю
и  60-ю армии, стоившая  ему жизни, была им предпринята 28 и 29 февраля 1944
года  с  целью  лично  --  не по телефону  же, прямо  смершевцам  в уши!  --
переговорить с командующими армиями, с боевыми соратниками своими, как и он,
не спавшими ночей и обделенными заслуженной славой за проведение  тяжелейшей
операции,  поплакаться   на  судьбу  и,  как  говорится,  залить  горе.  Это
безрассудство  по-человечески понятно. События в  створе фронта  развивались
нормально, оперативной надобности в поездке не было. Но командующие фронтами
--  и они всего только  люди.  И  они под  одеждой голые  --  менее, кстати,
безобразно, чем  их вождь  и главнокомандующий. (Не надо также забывать, что
Сталин, великий врач,  как  и полководец, как и  корифей языкознания  и всех
других   наук,  запретил  ампутировать   Ватутину   ногу  против   настояния
распознавших   гангрену   врачей.   А   когда  разрешил,   то   операция  по
своевременности сравнима могла быть лишь с  операцией по эвакуации Киевского
укрепрайона.)
     Наконец,  так  же  развел  Сталин  самого  Жукова с  Коневым  и даже  с
Рокоссовским.  1-й  Белорусский  фронт Рокоссовского  был нацелен на Берлин.
Перед штурмом Рокоссовского перевели на 2-й Белорусский, а на 1-й  поставили
Жукова. Это и положило конец сердечным отношениям двух старых товарищей.  Их
дружба,  перенесшая  многое,  этого  перенести  не  могла.  (Не уверен,  что
озлобленность  возникла. Скорее, просто  неловкость  в  отношениях.) А  1-му
Украинскому фронту Конева в штурме Берлина не отвели створа для наступления.
Лишь в последние дни апреля Сталин раздраженно  стер разграничительную линию
на  шестидесятикилометровом участке, и  то  после многократных представлений
начальника  Генштаба   А.И.Антонова.   Антонову  эта   настойчивость  стоила
маршальского звания.
     Наверное,  на  взятие  Берлина Жуков  напросился сам - себе на беду.  А
умный Сталин не предостерег и  не  отказал. Неудивительно,  что сразу  после
победы, уже в 45-м, Жуков оказался в изоляции. Он был хорошим полководцем  и
худым  дипломатом.  Сталин  вполне насладился как одним,  так и  другим  его
качеством, безжалостно, как нацист-летчик, расстреливавший на бреющем полете
метавшихся на поляне красноармейцев.
     Пользуясь ключом  интригантства, можно  наново  прочесть  все  поступки
Сталина  на его посту Верховного и  на многих других, опрометчиво доверенных
ему товарищами  по партии до того, как он сам стал  назначать себя на посты.
Никто из них так  и не взял на себя  миссии последнего дружеского объятия  с
динамитным поясом на  собственном  теле. От  многих проблем был  бы избавлен
народ одной шестой части обитаемой суши.
     Конечно,  учили нас  верно,  персональный террор -- не  метод борьбы. А
массовый  -- метод?  Да  и  кто  учил-то?  Те,  кто  учением  этим  о  своей
безопасности радели?
     Не  в ту  цель ударили пули  Гамарника, Горячева  и других.  Не нашлось
Штауффенберга в Кремле  до войны, до террора, до всего. Вот только  портфель
оставлять не надо было.  Надо  было  самому  оставаться с портфелем.  Просто
исключить себя из дальнейшего графика -- и все.
     Впрочем, теперь пропагандировать сей  метод  нелепо. Желающие умереть с
пластиковым поясом на теле ради того, чтобы унести с собой побольше невинных
жизней, толпятся в очереди.
     Заключая эту беспорядочную и неожиданную для себя самого главу, обращаю
внимание читателя, что  вождю  не все  удавалось.  В частности, уничтоженные
полководцы были  друзья  между  собой. За эту  дружбу  и погибали: Гамарник,
Якир,  Блюхер...  Блюхер  был  в  подчинении  у  Якира  в  Киевском  округе,
присвоение  звания маршала вывело его вперед, но и это не расстроило дружбы,
на что  Сталин  рассчитывал.  А  если  и  не друзьями  были, то  приятелями:
Гамарник,  Тухачевский...  И  тоже  до конца.  А  если и  не приятелями, как
Тухачевский и  Егоров,  то  единомышленниками.  Во  всяком случае, верили  в
порядочность  коллеги,  и  эту   уверенность  не  поколебать  было  досье  и
подглядыванию в замочную скважину.
     Приведу выдержку из  воспоминаний о Яне  Гамарнике, начальнике Главного
Политуправления РККА в пору, когда мехлисами  или щербаковыми там пахнуть не
могло.  Ян Гамарник, "человек с мрачным  лицом  и  добрыми  глазами", слег с
диабетом  сразу  же  после  первомайского  праздника  1937 года.  Диабет  --
болезнь, подбадриваемая стрессом.  А  стресс был что  надо:  лучшие  друзья,
чистейшие  люди,  подозреваются.  Иные уже арестованы  и  повидаться с  ними
нельзя даже ему, начальнику Главполитупра.
     "Нередко  кто-нибудь  из  нас,  секретарей, приезжал  к  нему  домой  с
бумагами,  а  иногда  и  сам он  приходил  и  допоздна  засиживался  в своем
кабинете. Однажды к нему зашел попрощаться маршал М.Н.Тухачевский, уезжавший
на новое место службы, в Приволжский военный округ.
     Помню, они  стояли в  проеме дверей, такие  не  похожие друг на друга и
каждый по-своему красив.
     -- Счастливого пути, Михаил Николаевич...
     -- Поправляйтесь, Ян Борисович...
     Это была их последняя встреча..."
     Это из книги воспоминаний о Гамарнике.
     Что  стояло за  словами  прощания?  О  чем  они думали  --  два честных
служаки? О  том,  что зря колебались, не предвидели случившегося? Уничтожить
цвет армии!.. Аресты шли, а они все еще не могли себе этого представить.
     Не  к  их  чести.  Непростительно  было   не  предвидеть  им,  людям  с
образованием, со знанием истории... Впрочем, одно  дело -- знание истории, и
совсем другое  -- творение ее в стране,  где  вождь стал отцом народа, и ты,
выступая  против него,  выступаешь  против  народа. Вот  что  заставило  нас
колебаться. Прощай,  Михаил Николаевич.  Лубянским спецам я  живым в руки не
дамся.
     31 мая этот  человек-легенда, человек-прототип, которому подражать было
кощунственной мечтой, Яков  Борисович Гамарник  застрелился, когда лубянские
воины поскреблись в дверь. Он  уже все  понял, и рука его не  дрогнула.  Еще
одна личность, еще одна жизнь.
     Систему подлых  отношений  между людьми  заложил Сталин.  Не  мог  быть
вершиной   --   взорвал   вершины.  Ликвидация   личностей   стала   основой
государственной деятельности. Сопки  стали называть горами.  Он  стал  самой
высокой  сопкой.   Упал   уровень   мышления.   Места   предоставлены   были
посредственностям, они-то и правили бал.
     Война снова  стала производить  отбор. Потребовались  яркие  фигуры,  и
запросы  войны  приходилось  удовлетворять,  хотелось этого  вождю  или нет.
Явились новые имена. Ошибочно думать, что уж на сей раз  маршалами стали все
те, кто проявил  выдающиеся качества. Выдвижения и награждения проводились с
учетом  главного качества -- управляемости. Если генерала можно  толкнуть на
неподготовленное наступление, в котором войска его понесут тяжкие потери, --
это хороший,  управляемый  генерал. Если  упрямится  и  настаивает  на своих
сроках, это неуправляемый  генерал, он  плохой. Конев  стал  маршалом и  был
осыпан наградами,  почти как  Жуков, а Толбухин, хоть  и  стал  маршалом, но
Героя Союза  от Сталина так и не дождался. А стратег А.И.Антонов,  начальник
Генштаба, не стал маршалом.
     Репрессии  в армии,  утихшие  после  катастрофы Западного  фронта,  ибо
некого  уже стало репрессировать (да  и нельзя же в  войну воевать еще  и со
своими  генералами), возобновились  после войны. Стреляли свидетелей кошмара
сорок  первого  года --  генералов,  попавших  в  плен и имевших  достаточно
времени для раздумий о том, как же  все случилось. Эти особенно были опасны,
даром  что остались верны  присяге и не  примкнули  к власовскому  движению.
Карали и тех, кто  остался недоволен  Сталиным, как Кулик. Давили близких  к
Жукову людей. Расправе с Жуковым помешало то, что он был популярен, а армия,
покорная   владыке,  была  все  же  армией-победительницей  и  снова  обрела
гордость.  Потому-то Высший Военный совет  1946 года,  на  котором  решалась
судьба маршала, спасшего  Родину, отличался от Высшего Военного совета  1937
года,  на котором решилась судьба командармов. Хотя среди созванных на совет
немало  было  завистников  и  даже  врагов  маршала,  в  критический  момент
прозвучала  фраза, которая девять лет назад могла предотвратить всю трагедию
Великой  Отечественной  войны: "Армия больше не позволит решать свои  дела!"
Вразрез отважным лишь на войне, но не перед  ликом вождя, так рубанул маршал
танковых  войск  Павел  Семенович   Рыбалко.   Пол  не  рухнул,  потолок  не
провалился, и  стены устояли, а лубянские стрельцы не ворвались и  не  стали
заламывать руки. В зале было теперь двое, готовых стать спина к спине.
     П.С.Рыбалко, командующий  бронетанковыми войсками советской армии, умер
два года спустя, в августе 1948 года. Ему было всего 54 года...
     Нет  доказательств, что  Сталин  и  впрямь собирался уничтожить  Жукова
физически. В войну он уразумел цену военному таланту. Мировое господство еще
манило, а результаты чистки  еще сказывались. Даже после такой войны жуковых
оказалось  мало.  Возможно,  вождь  всего  лишь  ломал  характер  маршала  и
редуцировал  его  славу до  соразмерности  с  собственной. Овладев  армией и
помня, какого страха это  ему стоило сперва в 37-м, а затем в 41-м (о народе
он не кручинился, народ женщины народят), господством он дорожил и  упускать
его не собирался. Но фраза Рыбалко прозвучала, ее слышали все, и последствия
ее и несомненны, и неизвестны.
     Впрочем, в  войну до  этого  было еще  далеко, и генералы,  разобщенные
лично преданными Сталину комиссарами, в общении были осторожны.
     Но иногда --  иногда! -- даже страх не срабатывал, и в отношениях между
военными сохранялся  элемент доверия. Неискоренимы людские потребности. Хоть
кому-то надо же доверять! с кем-то советоваться!
     К счастью для самого вождя.
     Если бы  не дружба по крайней мере между двумя его выдвиженцами, многое
в войне могло сложиться иначе.
     Об этом в свое время.



     40. Москва... как много в этом звуке...
     В  застольных  беседах, касаясь личности  Сталина, фюрер сделал  немало
занятных  замечаний. Они все достойны внимания: оба злодея,  никогда в жизни
не  встретясь, понимали друг друга. Фюрер, в частности, заметил, что Сталину
идеологическая сторона правления  безразлична,  он более всего  олицетворяет
Россию царей и так справляется с делом, что именно ему целесообразно было бы
поручить гауляйтерство над оставшейся незанятой частью территорий.
     В книге К.Рейгардта "Поворот под Москвой" есть любопытное место:
     "...  были доставлены дивизии, предназначенные для вновь  формирующихся
армий в тылу. Эти войска, занимаясь боевой подготовкой, имели задачу создать
в районах формирования глубоко эшелонированные оборонительные рубежи и сразу
же  занять их.  В случае прорыва немцев под Москвой и выхода их  к Волге они
могли  бы продолжать  вести боевые действия. Это  подтверждает, что  если бы
Москва  и пала, то  Сталин не  считал  бы  войну  проигранной,  как  на  это
надеялось немецкое командование, а был бы  готов сражаться дальше в  глубине
территории страны".
     Вопрос  о  продолжении  сопротивления  после  падения  Москвы  остается
открытым.  Сопротивление продолжилось бы, но, скорее всего, в каком-то  ином
качестве.  Потеря Москвы  вряд ли  была  переносима. Эвакуация наркоматов  и
управлений мало что  значила. Эвакуированные  наркоматы так и не  развернули
нормальной  деятельности  в тыловых городах, в помещениях,  куда их  наскоро
свалили с их архивами. Да  и  не  могли развернуть  при нищете связи. Страна
стояла перед  коллапсом  управления.  Не  секрет, что с директорами  крупных
заводов  Сталин общался  напрямую. Чиновников  вывезли из Москвы,  чтобы  не
оставлять немцам информаторов и пособников.
     Как  современник свидетельствую: ненависть была необъятна,  но отчаяние
еще  больше. Оно нарастало  по мере  приближения  немцев  к  Москве. Падение
столицы  стало  бы  катастрофой  вне  зависимости  от  агитационных  воплей.
Телевидение было еще научной фантастикой, во многие места новости доходили в
самом  общем  виде  -- в  виде  фактов.  Падение или даже  отсечение  Москвы
прерывало коммуникации европейского СССР  и  влекло  за собой распад единого
фронта из-за невозможности оперативной переброски войск с фланга на фланг. И
вопрос о сопротивлении  не  принимался бы, а складывался  сам собой,  как  и
происходит   в    катастрофах,    с    одним   лишь   эмоциональным   учетом
политико-экономических реалий:

     Оценки  Гитлером  того,  что военный  потенциал Германии  развернут,  а
потенциал   зауральского  СССР   остается  практически  неизвестен.  Значит,
небезопасно  оставлять  Сталину  или  неСталину (при  катастрофическом  ходе
событий возможны любые  перестановки) индустриальные  районы Урала и Сибири.
Но если для  продолжения кампании сил у  вермахта  все равно уже нет и нужна
передышка, то  возможны временные уступки  в расчете на то,  что он, Гитлер,
кинется  на запад, покончит с Англией и снова  вернется к России, упредив ее
так же, как  упредил этим летом.  А  пока,  возможно, не  требовать смещения
Сталина,  напротив,  даже  гарантировать его физическую  безопасность (а тем
самым  и  послушание  Гитлеру) и сохранение за  ним  власти над тем обрубком
СССР, который Гитлер нашел бы для себя безопасным. Никакой обрубок не был бы
безопасен, но ведь Гитлер не дал бы Сталину времени, и, начни он новый поход
с линии Одесса-Москва-Ленинград, не видно конца войны в 1945-м...

     Военно-политического  положения  и сохранения путей лендлиза (Мурманск,
граница с Ираном,  хотя Гитлер несомненно потребовал бы и того и другого. Да
и котроля над оставшейся промышленностью тоже.)

     Готовности союзников поддерживать СССР в  его  уже  отчаянной  при этих
условиях борьбе.

     Но  над всеми  соображениями стратегической точки на карте, как  центра
власти,  как узла  коммуникаций  и  промышленности,  как  источника  людских
ресурсов, Москва нависала  эмоционально  -- воспетая Москва-столица, которой
мы бредили  тогда, страшной осенью  1941 года, Москва майская, моя Москва, в
которой я  -- это не о себе, это всех нас общие были  чувства -- никогда  не
бывал,  только в кино  видел, но которая культом вождя, а попутно  Кремля, и
Мавзолея,  и всего облика  столицы и ее истории возведена была в  уникальный
образ:  "Друга я никогда  не  забуду,  если с  ним подружился в  Москве!" На
человека,  бывавшего  в  Москве,   ходили  глядеть,  он   вызывал  почтение.
Расспрашивали и впитывали каждое  слово неумелых и невнятных описаний  этого
особого города, который, вроде, и не так прекрасен, как Ленинград, но что-то
в нем такое есть, такое!..
     Сдать Москву из целесообразности? Потерять Москву -- не значит потерять
армию, не значит проиграть войну?
     Боюсь,  что  стойкость  наша,  обескровленная бегством, утратой  крова,
перечислением сданных городов тогда. в 41-м, находилась на последней  черте.
У нас в семье сдача Москвы была чревата самоубийствами.

     * * *
     Почему Гитлер  рвался на  Украину? на Кавказ?  Почему не  взял Москву в
августе-сентябре,  пока  город  был  достижим  врасплох с  дальних  рубежей?
Столица  еще не ощетинилась  укреплениями, а  дивизии с Дальнего Востока еще
даже не были в пути. Тогда он мог взять Москву, позднее нет.
     Причин две.
     Первая (не главная), как уже сказано, -- он не поверил своим генералам.
Стратег  фон Бок понимал  роль  удара  в  голову, после  которого  вся масса
Красной   Армии  становилась  эффективна  не  более,  чем   мускулы  силача,
сраженного инсультом. Он вполне понимал  обстановку, но не мог внушить этого
главнокомандующему,  маньяку, завороженному  собственной целью.  В  политике
Гитлер и  впрямь был  мастер. Но в стратегии нуль, возомнивший себя мастером
на основании мастерства в дипломатии и политике.
     И тут  время вспомнить  Наполеона. Что дала Наполеону Москва? Гитлер не
сумел отрешиться от опыта великого человека.
     Вторая причина --  нефть.  Нефть - это реальность! Нефть была ахилловой
пятой  Германии.  Стремление  к  нефти  завораживало и  смещало  приоритеты.
Захватить  нефть Кавказа  прежде,  чем до  нее  дорвутся англичане, они  уже
теперь, при живом правительстве СССР,  на случай его падения разрабатывают в
своем  военном кабинете  планы захвата  источника,  питающего моторы  войны.
Англичане  алчут  нефти.  Это  показалось  Гитлеру  важнее  всего.  Жадность
одолела.
     Глянем  здраво. Не  могли бритты в обстоятельствах  41-го  года,  с тех
рубежей,  где находились, не  располагая силами  для  надежной защиты Суэца,
предпринять серьезную  экспедицию в район Баку.  Даже если бы вермахт к тому
моменту оставался у Одессы, при том соотношении сил, при той разнице в длине
перебросок экспедиция была  гибельна для англичан. В лучшем  случае их могло
хватить на диверсию.
     Но  суть  дела  в  том, что, если Россию  фюрер презирал,  то Англии он
трепетал.  Если  Россией  пренебрегал,  то Англию  преувеличивал.  Хрупкость
властных структур в ту пасторальную  эпоху  не  была еще очевидна.  Крепость
королевской Великобритании  фюрер  оценивал не  по шкале монолитности рейха.
Возможно,  по   праву.   Идеологические  параметры   не  имеют  эталонов   и
количественной  оценке  не  поддаются. Если  принять монолитность  рейха  за
единицу, что есть крепость  Великобританиии? Ее  традиции  насчитывают сотни
лет  и прошли испытания, исторические и природные. А традиция рейха пока что
-- лишь курица в кастрюле да разрыв с традициями.
     Словом,  экономические  мотивы,  во-первых,  и  неверие   в  генералов,
во-вторых, сыграли свою роль. Англичане ближе к нефти, чем к  Москве. Москву
они не защитят, нефть могут перехватить. Москва не убежит. Нефть важнее.
     Он ошибся фатально. Да, в  сорок втором падение Москвы уже  не означало
победы. Но осенью сорок первого важнее Москвы не было ничего.
     И дело не  только  в том, что захват московского узла рассекал  систему
перевозок. Не  в том,  что рушился  бюрократический аппарат. Не  в том,  что
оборонная индустрия ослаблялась кадрово и по мощностям. И даже не в том, что
у Москвы собраны  были все армейские резервы,  и  они неизбежно оказались бы
перемолоты. Даже совокупность всего этого не перевешивает морального фактора
потери Москвы.
     Страна  еще  не  втянулась  в войну.  Ожесточение  еще не стало главным
мотивом. Падение столицы подводило черту под границей страха и страданий.

     * * *
     Начало операции "Тайфун" было великолепно.
     Фон  Бок и  Гудериан нанесли  удары  в сходящихся  направлениях  против
Западного,  Резервного  и Брянского фронтов (Конев, Буденный, Еременко).  По
данным Жукова,  в составе  фронтов насчитывалось около 800 тысяч солдат, 782
(?) танка, 6808 (?) орудий и минометов, 545 самолетов.
     Откуда эти данные? Вероятнее всего,  цифры сообщили маршалу в ответ  на
его запрос  в главный  военный  архив Министерства обороны. Но за шесть  лет
военная  статистика  полевела.  4-й  том  "Истории  Второй  Мировой  войны",
вышедший  из  печати   в  1975  году,  уже  после  смерти  полководца,  дает
существенно  отличные  (и  разумно  округленные) цифры:  1250 тысяч  личного
состава, 7600 орудий и минометов, 990 танков и 677 (все же!) самолетов.

     "Противник,   произведя  перегруппировку  своих   сил   на   московское
направление, превосходил все три наших фронта, вместе взятые, по численности
войск -- в 1.25 раза, по танкам  -- в 2.2 раза,  по орудиям и минометам -- в
2.1 раза и по самолетам -- в 1.7 раза."

     Альтернативные цифры рушат соотношения маршала.
     Но  не  в  них суть,  и даже  не в том, что советская статистика всегда
оперировала цифрами так: свои силы -- то, что в строю, а  силы противника --
списочный состав. Численного превосходства у немцев не было и быть не могло.
Уместно  напомнить, что пресловутое  подавляющее  преимущество  в технике со
стороны  вермахта  места тоже  не имело.  При  вторжении,  как раз наоборот,
подавляющее преимущество в технике было у советской стороны. В  умелых руках
имевшиеся в наличии "тридцатьчетверки" и  "КВ" могли  перебить все  немецкие
"марки"  куда легче,  чем  те  в умелых руках  своих  водителей  исстребляли
советские   танки,    несмотря   на   их   неоспоримое   тактико-техническое
превосходство.
     Почти то же и в авиации.
     Но суть в том, что и техника и люди находились в неумелых руках.  Учили
наскоро.  Общевойсковые  командиры не умели распорядиться своими людьми и не
знали тактических возможности техники, а Сталин к тому же отдал в руки врага
важнейшее в войне -- инициативу. Люфтваффе реализовало ее в первые же часы и
обрело господство в воздухе. Отсутствие воздушного прикрытия обрекло колонны
советских  танков  на превращение  в металлолом, и тогда  лишь общевойсковые
командиры  -- Жуков  в  числе  первых --  стали  догадываться,  как прав был
генерал П.Л.Романенко,  подчеркивая, что танки нужно применять массировано и
только с мощным авиационным прикрытием.
     Ссылки на преимущество в живой силе и в технике с немецкой стороны надо
понимать  в  том  смысле,  что вермахт умел  создавать  преимущество  на оси
главного удара  во время его наносения. Затем  силы перебрасывались (помните
жуковский вопль Кулику --  "Противник мобильный!" ?) и создавали перевес  на
другом узком  участке -- при пассивном суммарном преобладании Красной Армии,
подобной жирному  гиганту перед маленьким, но юрким врагом. Тогда и начались
победы Красной  Армии,  когда она  стала  маневрировать.  Вот к концу  войны
инициатива безраздельно  перешла в руки советских войск, и лишь раз, у озера
Балатон   в  Венгрии,   вермахту  путем  невероятного  напряжения  войск   и
изощренного мастерства командующего группой "G" генерала Балка снова удалось
потрясти советские войска.
     К Московской  битве  численность  вермахта отнюдь  не  возросла.  После
взятия  Киева  суммарные потери  немцев с начала войны  достигли  534  тысяч
человек.  Вдумайтесь:  полмиллиона  отлично обученных  солдат!  Хорошая  для
вермахта новость заключалась лишь в том, что боевая мощь танков  поднялась к
концу сентября до семидесяти процентов от списочного состава.
     Итак, Гудериан нанес удар в  направлении  на Брянск, Орел, Тулу. Погода
стояла сухая и ясная. Практически не встретив сопротивления, танковый корпус
Гейра фон Швеппенбурга совершил  марш  и ворвался в Орел, находившийся в 200
километрах от стартовой линии наступления  и защищаемый женским  батальоном.
Фронт был далеко, и  в  городе шла нормальная жизнь.  Магазины были открыты,
трамваи переполнены, а заводское оборудование на платформах ожидало погрузки
в эшелоны. Фон Швеппенбург не продолжил из  Орла своего великолепного  рейда
на  Мценск  и  Тулу только  потому, что, оторвавшись от  баз снабжения, сжег
запасы  топлива   и  не   сумел  раздобыть  его  в  Орле  --  факт,  неважно
характеризующий  административные  способности  этого   вояки  и,  вероятно,
поясняющий, почему он не поднялся выше в армейской иерархии.  Так или иначе,
он застрял в Орле, пока Люфтваффе по воздуху не перебросила ему горючего для
продолжения  броска{62}. Мценск  брать  пришлось  уже  с боями, а там  пошли
дожди, русские опомнились, и -- и Тулу вовсе брать не пришлось.
     Жуков, в  момент  несчастья  (не найду иного слова,  когда  речь идет о
захвате  врагом важного города в двухстах километрах  за  линией  обороны, в
тылу  более  чем  миллионной  армии)  все  еще  находившийся  в  Ленинграде,
объяснений не дает. Приходится прибегать к параллельным источникам, из  коих
ясно, что командование  Западного  фронта  доложило в Ставку об обнаруженной
перегруппировке  немецких  войск  26  сентября  и  полагает  новое  немецкое
наступление возможным  с 1 октября. Комфронта приказывает войскам готовиться
к отражению немецкого наступления и  просит пополнений и координации Ставкой
оборонительных  мероприятий.  Ставка отреагировала изданием директивы от  27
сентября, в которой указывалось на необходимость перехода к жесткой обороне.
     Какая там жесткая оборона? Противник танковые клинья готовится вгонять.
А в нашем распоряжении девятьсот девяносто танков. Пусть даже у немцев вдвое
больше,  но мы  же в  обороне! Будем  же подвижны.  Танковые  бригады  будем
держать  на  танкоопасных  направлениях  для   перехвата   врага   и  станем
оперировать  ими, пользуясь  превосходством "тридцатьчетверок",  немцы их на
дух не выносили.
     Впрочем, и  эта директива не поспела в войска (странно! за три дня -- и
не поспела!),  и удар  опять  оказался  внезапным. Немцы ведь  играли, удары
отвлекающие  наносили и здесь и  там, а  фронтовое  командование направления
главного удара вермахта опять не разгадало (а танками своими пользоваться не
умело!),  и  резервы  фронтов находились  не там, где было нужно. Следствием
этого была слабость в местах прорыва и  пустота тылом за  ними, за что Жуков
упрекал командование Западного  фронта (Конев), считая его  ответственным за
последствия.
     Знал  об  ошибке  и  упрекал. Но  только  в статье  "Битва  за столицу"
("Военно-исторический журнал", 1966, No 8). В мемуарах упрека не повторил.
     Чувствуешь,  читатель, как  не хватало  еще  одного генерала  Жукова  в
качестве начальника  Генштаба  в Ставке в этот тяжелый для нашей Родины час?
Как не  хватало двойников в войсках? Они зарыты  были,  а могилы сровнены  с
землей.  Никто   не   положит  цветка  на  могилы  легендарных  командармов,
готовивших войну малой кровью на чужой территории...
     А как  назвать главнокомандующего,  который  не учится на  ошибках?  На
своих собственных, на дорогих ошибках.
     Да не дороги ему они были. Не своей же кровью платил.
     Летом 1942 года та же ситуация повторится снова.

     * * *
     Жуков  появился в  Ставке  7 октября:  лишь 5-го вождь  отозвал его  из
Питера.  Гордыня  не  позволяла сознаться,  что  "...мы  тут  посовещались с
Политбюро и..." -- и снова, извините, обделались.

     Сталин "... был простужен, плохо выглядел и встретил меня сухо...
     -- А  где, по вашему мнению, будут применены танковые и  моторизованные
части, которые перебросил Гитлер из-под Ленинграда?
     -- На  Московском  направлении.  Но,  разумеется,  после  пополнения  и
проведения ремонта материальной части.
     Кажется, они уже действуют."

     Похвальна честность жуковского признания. Даже он не полагал, что немцы
мобильны до такой степени.
     К  моменту прибытия  Жукова войска Западного и Резервного  фронтов были
окружены,  а с можайской линией (маршал С.М.Буденный) связи и вовсе не было.
Возникло  опасение, что орловский конфуз может повториться в Москве. Ночью 8
октября Жуков выехал в направлении на Малоярославец.

     "Войдя  в райисполком, я увидел склонившегося над картой С.М.Буденного.
Мы тепло поздоровались. Было видно, что он много пережил в эти тяжелые дни.
     -- Ты откуда? -- спросил С.М.Буденный.
     -- От Конева.
     -- Ну, как у него дела? Я более двух суток не имею с ним никакой связи.
Вчера я находился в штабе 43-й армии, а штаб фронта снялся в мое отсутствие,
и сейчас не знаю, где он остановился.
     Я нашел его в лесу налево, за железнодорожным мостом через реку Протву.
Тебя  там ждут. На  Западном  фронте,  к сожалению,  значительная часть  сил
угодила в  окружение...  Поезжай  в  штаб фронта,  разберись в обстановке  и
сообщи в Ставку о положении дел, а я поеду дальше. Доложи Верховному о нашей
встрече  и скажи,  что  я поехал в  район Юхнова,  а  затем  в  Калугу. Надо
выяснить, что там происходит."

     Описание встречи даже в столь деликатном варианте не вызывает сомнений,
что  генерал армии  Жуков крепко выручает своего бывшего  начальника маршала
Буденного, потерявшего штаб и  понимание хода  событий,  тупо  сидящего  над
картой, на которой нет обстановки,  и  ждущего участи Павлова  с Климовских.
Жуков находит  его, вздергивает,  утирает, извините,  сопли  и, вместо себя,
дает возможность доложить в Кремль: все под контролем, товарищ Сталин,  я во
главе  штаба, докладываю положение, а Жукову  я разрешил отправиться дальше,
на Юхнов, а затем на Калугу, пусть выяснит, что там происходит...
     Но дадим слово шоферу маршала Жукова А.Н.Бучину:
     "Примерно  через полчаса  Георгий  Константинович вышел, подтянутый,  с
каким-то  пронзительным выражением в  глазах. А  за  ним вывалился  обмякший
Буденный, знаменитые усы обвисли, физиономия  отекшая.  С заискивающим видом
он  пытался забежать  впереди  Жукова  и  что-то  лепетал самым подхалимским
тоном. Георгий  Константинович,  не обращая  внимания, буквально  прыгнул  в
машину. Тронулись. В зеркале заднего вида запечатлелся  замерший Буденный  с
разинутым ртом,  протянутой рукой,  которую Жуков не  пожал. Маршал! За  ним
толпились выкатившиеся из двери охранники..."
     Да, поздоровались-то  тепло, но распрощались не очень...  И не зря. Ибо
встреча эта о многом говорит. Кричит. Вопиет, как говаривали прежде. Жуков с
двумя-тремя сопровождающими, с риском в любой момент угодить к немцам, почти
вслепую объезжает  несколько фронтов и находит их штабы, а маршал Буденный с
оравой охранников нескольких человек не оторвет от себя, чтобы отыскать штаб
своего  же фронта. Так ли нелепо  предположить, что не хочет,  боится,  ибо,
если  найдет, то  там  и связь и, значит, надо  звонить  товарищу  Сталину и
докладывать: "Так и так, и даже не знаю -- как..." Что и говорить, с  другим
командиром,  потерявшим  штаб, соседей, войска  и  в одиночку  горюющем  над
картой, Жуков  беседовал иначе. Говорят, он и постреливал. Но долг  платежом
красен. С Буденным расплатился он сполна. Буденный, возможно, спас  Жукова в
37-м -- Жуков спас Буденного в 41-м.
     А  в  1942-м Буденный "все в той же позицьи  на  камне  сидит",  уже  в
качестве главкома Южного  направления.  Скажете -- "Чудные  дела  в  Красной
Армии творились." Да, господи, некого же было ставить!
     Но  германская  армия  милостями  Провидения тоже  оставлена не была. В
момент  наибольших  успехов Гудериана,  рвавшегося  вперед  на  южном фланге
группы войск "Центр", в момент, когда судьба Москвы висела на волоске, фюрер
велел фон Рунштедту наступать на Ростов  и далее, на Кавказ. Это куда больше
назначения Буденного на ратные подвиги 42-го года.
     Мои генералы ничего  не понимают  в экономике...  После снятия  Хрущева
шутили, что  в  списке деяний,  которых Никита  не  успел свершить за  время
правления, осталось присвоение  звания Героя Союза императору  Николаю II за
создание  революционной  ситуации  в стране. Упомянутым  приказом  Рунштедту
заявляет  о  себе  еще один  претендент  на  высшую  награду  СССР  -- фюрер
германского народа. Его решение штурмовать Киев было роковым, а двум роковым
не бывать, так  что решению  одновременно  с Москвой брать  Ростов  остается
звание глупейшего из  решений. Оно пренебрегало азбукой войны: решающий удар
наносить кулаком.  Гитлер бил растопыренной ладонью. 1-я танковая армия  фон
Клейста с фланкирующими 6-й и 17-й полевыми армиями удалялась  от Гудериана,
обнажая его  фланг и вынуждая  оттягивать войска из ударного клина для своей
защиты в решающий этап московского наступления.
     Впрочем, в результате  разгрома трех  фронтов  две  крупные группировки
Красной Армии были окружены в районах западнее Вязьмы на севере (19-я и 20-я
армии  Западного, 24-я и 3-я армии Резервного фронта) и  в районе Трубчевска
на юге (3-я и 13-я армии Брянского фронта), а части 50-й с раненым Еременко,
несостоявшимся  победителем  Гудериана,  пробивались из  окружения в  районе
Брянска в направлении на Белев.  Самые страшные потери  понес Западный фронт
бывшего комиссара Конева --  около 600  тысяч  человек.  Катастрофа казалась
непоправимой и действительно была непоправима -- в любой другой стране.
     В такой  ситуация  Жуков, принимая  Москву  под защиту,  совершал  свою
отважную рекогносцировку в передовых  линиях, не имея под рукой ни войск, ни
связи и ежеминутно рискуя нарваться на противника.
     Из его мемуаров нельзя составить представления об общей картине. Как ни
досадно, приходится обратиться к генералу Курту Типпельскирху:
     "7 октября головные части обеих охватывающих танковых армий встретились
в тылу противника восточнее Вязьмы и замкнули кольцо окружения. К 13 октября
этот  котел был очищен. В сводке  германского  командования  сообщалось, что
русские  потеряли  шестьдесят семь стрелковых,  шесть кавалерийских  и  семь
танковых  дивизий --  663 тыс. пленными,  1243 танка и 5412 орудий.  Это был
новый потрясающий успех.  Но оправдывал ли он многообещающее заявление от  9
октября начальника имперского управления информации  о том, что "исход войны
решен и с Россией покончено"?
     Аппарат  пропаганды  можно  понять, он  был радостно потрясен:  за  две
недели  два котла, под Киевом  и Вязьмой, а  количество  пленных  и  трофеев
превышает половину мощи вермахта. Это ли не победа?
     "При  ясной  погоде  воздушная  разведка  и  поддержка  Люфтваффе  были
великолепны,  тем не менее Гот  жаловался  на  сильную  активность советской
авиации  4 октября.  В районе Холма (на  Днепре)  его  бригада была  яростно
контратакована  советской танковой дивизией  с Дальнего  Востока,  полностью
оснащенной новыми  американскими танками и действовавшей  по старым уставам.
(Выделено мной.) Это танковое соединение,  не  имевшее боевого  опыта,  было
почти полностью уничтожено и потеряло 65 танков в течение нескольких часов."
     Так пишет американец Альберт Ситон.
     Еще  ужаснее  описание  прорыва  немцами насыщенного живой силой, но не
связанного советского фронта в самом начале операции "Тайфун":
     "Мертвые  и умирающие валялись  грудами  там, где их застиг  пулеметный
огонь  немецких  танков,  которые к тому времени  прорвались далеко  вперед.
Всюду  было  брошенное  вооружение,  включая  американские  легкие  "джипы",
невиданные  прежде  германскими  войсками.  За два дня  танковые  соединения
продвинулись  на  80  миль.  Потери   были  очень  легкими.  Хорошая  погода
держалась." (А.Ситон).
     Эта картинка,  кстати, крайне неудобна новым: худой  пример  того,  как
именно Красная Армия в начальный период войны  не  сопротивлялась.  Ложились
мертвыми - но не отступали.

     "Нужно  было  создать новый фронт  обороны  и во что  бы  то  ни  стало
остановить врага на подступах к Москве...  Сюда выдвигались  резервы Ставки,
ряд соединений и частей Северо-Западного и  Юго-Западного фронтов, почти все
силы  и средства  Московского военного  округа. Всего  в  течение  недели на
Западный фронт  прибыло 14 стрелковых дивизий, 16  танковых бригад, более 40
артиллерийских полков (численность каждого равнялась дивизиону, полками  они
лишь звались. -- П.М.) и другие части...
     10 октября войска  Западного  и  Резервного фронтов были  объединены  в
один, Западный. Командующим фронтом был назначен генерал Г.К.Жуков.
     К  10 октября,  в разгар  работ  по созданию можайской  линии  обороны,
обстановка на фронте  еще более обострилась. Враг захватил  Сычевку, Гжатск,
вышел к  Калуге, вел бои у городов Брянск,  Мценск, на подступах к Понырям и
Льгову... Им удалось пробиться  вдоль Волги на  северо-восток  и 14  октября
ворваться в Калинин..."
     (ИСТОРИЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ).

     Но так  было  пока  действовал фактор  внезапности  и  пока Рунштедт не
перенацелен был на Ростов.
     Уже под Мценском, после  остановки для заправки горючим во взятом Орле,
немцам пришлось тяжко.  Соединениям Гудериана противостояла здесь  лишь  4-я
танковая  бригада полковника Катукова,  имевшая  на  вооружении  танки Т-34.
Клаус Рейнхардт пишет, что
     "...немецкой  4-й  танковой   дивизии  пришлось  пройти   через  тяжкие
испытания.  С   помощью   быстро  предпринятых   контрмер  русским   удалось
приостановить  продвижение   основных  сил  24-го  танкового  корпуса  (лихо
взявшего Орел. -- П.М.) и нанести  ему  такие потери, что  Гудериан писал по
этому  поводу: "Тяжелые  бои  постепенно оказали  свое воздействие на  наших
офицеров  и солдат.  ...И  это было  не физическое, а  душевное  потрясение,
которое нельзя было не  заметить. И то, что наши лучшие офицеры в результате
последних боев были так подавлены, было поразительно."
     Там немцы и впрямь имели преимущество в численности -- и что же?
     Катуков  сделал то, чего  не  сделало командование Красной Армии, чтобы
предотвратить катастрофу под Вязьмой. На танкодоступном направлении, у моста
через речку Лисица,  полковник Михаил Ефимович Катуков расположил свои танки
в два эшелона -- и преимущество в численности  перестало играть роль. И дело
не  в Т-34,  не все танки Катукова были  "тридцатьчетверки",  а в Катуковых,
уничтоженных отцом народов. Как их не хватало Красной Армии...
     Теперь, ценой страшных потерь, лучшие командиры Красной Армии учились и
научались. Этого Гудериан в своей книге не признал.
     Не признал он и другого.
     И тут время для небольшого психологического экскурса.

     41. Интерлюдия. Дух армии
     Выше отмечено,  что  нанесение Красной Армией упреждающего удара  летом
1941  года представляется крайне  далеким  от  красочной  картинки, рисуемой
господами с резвой фантазией. Уж  не говоря о том, что не было бы важнейшего
фактора ярости благородной, присущей войскам, ведущим справедливую войну.
     Вот  и  Гудериан  удивляется.  Лучшие   офицеры  и  солдаты,  достигнут
потрясающий  успех, эйфория, победные сводки -- и вдруг горстка русских,  их
всего-то у  Мценска, на  пути к Туле, поскребышей всяких с бору по  сосенке,
было 5500 человек, не миллионная армия, как до начала немецкого наступления,
да  бригада "тридцатьчетверок", и -- "Немецкой 4-й танковой дивизии пришлось
пройти через тяжкие испытания..."
     А  блицкриг?  вчерашнее  заявление  начальника   имперского  управления
информации  о том, что  "исход войны решен и  с Россией покончено"? И впрямь
казалось. Орел  взят  без  сопротивления.  Русские  в  окружении  --  целыми
армиями. По всему видно, что им капут, войне конец!
     Ничто так не болезненно,  как разочарование. Когда заглатываешь победу,
а она --  словно приманка  на шпагате, и  ее выволакивают  из тебя,  обдирая
горло.  Довольно было  глупо  после  Одессы,  Смоленска,  Киева,  Ленинграда
настраивать армию на быструю победу. Армия и так развращена молниеностью. Но
Россия -- не Польша и не  Франция. Просторы не те, дороги не те, фатализм не
тот.   Ладно   бы   удивлено  было   имперское  управление   информации:   у
пропагандистских  институтов свои  критерии. Ликование управления информации
адресовано было  в первую голову населению рейха,  и лишь во вторую войскам.
Но  неужто  и  командование  приняло  его  всерез?  Разве  не  оно  сообщало
газетчикам, а от них получало данные о состоянии русских?
     После   таких   победных   сводок   естественно   разочарование   войск
сопротивлением противника на направлении главного удара на другой день после
заявления,  что  враг  разбит  и  "с  Россией  покончено".  Такие  заявления
деморализуют.
     Дух армии --  тонкая  субстанция. Уверенность  в  себе  сохранять  и  в
поражениях, а  после них снова находить силы для побед -- это долгое дыхание
армии. Оно свойственно было легионам Рима. Нацизм, заимствовавший так  много
из римского  ритуала, об этом подзабыл. А русские, битые  под вздох,  сумели
перевести дух.
     А ведь  и  до  этого вермахт "на  отдельных  участках фронта"  (оборот,
избитый и немецкой, и советской пропагандой) не раз проходил, словно горячий
нож в  масле,  сквозь  боевые  порядки из  рук  вон плохо ли руководимых или
необученных  частей  Красной  Армии  --  и  сразу вслед за тем вынужден  был
топтаться  и  терять  и  время и людей  перед  другими  советскими  частями,
контратаковавшими в безнадежных, казалось, условиях. Вспомним  100-ю дивизию
генерала И.Н.Руссиянова, в июне 1941 года наступавшую на запад в Белоруссии,
сжигая танки бутылками с горючей смесью, фитилечки которых следовало поджечь
чуть  не  под  гусеницами  вражеских машин,  а  бутылку прицельно кинуть  на
моторную часть танка, тогда лишь  загорится,  да ведь  и сгорит не вмиг, сто
раз прострочит  тебя перед тем. И даже таким, с позволения  сказать, оружием
столько было сожжено немецких танков, что командование группы  армий "Центр"
запретило  применение  бронетанковой  техники  (!)  в  полосе  обороны 100-й
дивизии ввиду неадекватности потерь достигнутым результатам.
     А тут не  июнь в ослеплении только что начавшейся победоносной войны. И
за спиной  у русских  не  Минск.  Москва  за  спиною!  И ясно,  что блицкриг
провалился,  недостижима  линия Архангельск-Куйбышев-Астрахань  и  неизбежна
зимняя война. Тут бы и готовить армию к трудностям кампании. Так нет, ее еще
и  расслабили  сообщением о победе. И  фон  Рунштедт направлен на  юг вместо
того, чтобы помочь фон Боку к зиме управиться хотя бы с Москвой.
     Это ни в какие ворота не лезло.
     И -- не влезло.
     А русские шли на смерть. Им иного не оставалось. В Кремле, сидел ворог,
тиран. Но еще  худший  стоял  у стен Москвы -- чужак, по-русски ни бельмеса,
презиравший Россию и попиравший национальное достоинство ее.
     Выбора не было.

     42. Оборона Москвы
     При  первом  издании  книги  мне казалось, что  фатальный  для  Гитлера
поворот  на  Киевское  направление не оценен  исторической наукой, хотя  уже
тогда  у Курта фон Типпельскирха я нашел  такую фразу: "В сражении  за Киев,
длившемся до 26 сентября, было уничтожено несколько русских армий, взято 665
тысяч  пленных,  захвачено  3718  орудий  и  884  танка.  Но  какой  ценой!"
Восклицание  расшифровать  просто:  ценой  блицкрига.  Гитлер   ввязался   в
Смоленское  сражение, уверенный, что  перемелет  русские  войска  на  пути к
столице,  и  третий  партнер  Оси,  Япония,  поняв,  что  кампания  в России
затягивается, принял  решение  идти  на юг. На сей раз информацией Зорге  не
пренебрегли,  и на полях  Подмосковья появились танковые дивизии с  Дальнего
Востока. Недостаточно обученные и плохо ведомые,  они пока что делили судьбу
других  поскребышей, бросаемых  для торможения  неумолимого вермахта под его
колеса. Но  время  шло, оно  клонилось к  зиме, а победам все не видно  было
конца...
     Успех  Московской  обороны  готовился   разбросом   усилий  вермахта  в
комбинации с концентрацией услий советской стороны при ухудшающейся погоде и
беззаветной отваге обороняющихся, а при  любой возможности  атакующих солдат
Красной Армии и ополченцев с заводов, фабрик, учреждений, институтов и школ.
Поворот  сложился из неготовности встретить такую оборону с  одной стороны и
готовностью стоять насмерть с другой. Это -- психологический фон события.
     Деловой фон  --  усталость вермахта и его неготовность  к  зиме по всей
шкале  материально-технического  обеспечения. Еще  на  совещании в  Борисове
Гудериан просил у Гитлера моторы для танков (помните, ссылался на невиданную
запыленность русских  дорог?),  но получил всего  триста штук, над  чем лишь
горестно посмеялся. А танкам  ведь  пришлось совершить  марш на Киев и затем
возвращаться к Москве. То же с автотранспортом. Дефицит горючего стал уже не
проблемой,  а фактором.  Транспортировка  из рейха  и  Румынии  по  железным
дорогам и доставка  на  возрастающем плече к  фронту  по  дорогам  Украины и
России  превратилась  в  горючую  драму.  Синтетическое топливо  при морозах
разлагалось на негорючие компоненты. При низкой температуре плохо заводились
моторы, ненадежно работали гидросистемы. Армия была раздета.
     Погодный фон  -- это  осенняя распутица и зима.  Если погода и не может
быть поставлена в заслугу ждавшему зимы советскому  командованию, то обязана
быть  вменена в вину не  ожидавшему ее  германскому. Не надо быть провидцем,
чтобы предсказать смену времен  года. И  состояние  дорог вам,  господа, уже
ведомо, готовьтесь же. Привлеките  авиацию или как угодно еще создайте запас
топлива и снарядов. Но не плачьтесь, что тонули лошади, что вязли танки, что
самолеты остались  без  горючего, а наступление тащилось за  счет одной лишь
измотанной долгим дранг нах Остен  пехоты. Не жалуйтесь на невиданные, каких
никто  измыслить  не  мог,  дорожные  хляби  и  сразу  после них  внезапный,
жесточайший мороз.
     Сравнение  сводок  погоды  за десятилетия показывает, что распутица  не
была жестокой. Осень была суше обычной{63}. А рано наступившие  морозы еще и
сократили время распутицы.
     Вот уж морозы были что надо.
     Ну и что? Если летом воевать Украину  и юг, а Москву лишь потом, так ли
неожиданно,  что  армии предстоят  холода?  Или фюрер  полагал,  что  захват
Украины утеплит зиму? повлечет развал СССР? Глупо, глупо...


     ***
     В  обороне  столицы заслуги вождя несомненны. Тут  способность давить и
выдавливать он  проявил вполне. Войска  спешили и  с  Дальнего  Востока и со
смежных  фронтов. Уже  в  ближайшие  две недели после разгрома  Западного  и
Резервного фронтов к  месту  прорыва  стянуто было 17 дивизий и вся наличная
артиллерия, включая  зенитную (разве что  не от Кремля). Войска двигались со
скоростью, доступной пропускной способности железных  дорог  и  выносливости
солдатских ног.  Город  к  уличным боям  ощетинился рвами,  противотанковыми
ежами, эскарпами и контрэскарпами, дотами и дзотами.
     Насколько  четко  изложение  событий  Жуковым  во  всех  самостоятельно
проведенных  операциях,  настолько туманно  то, что  пишет  он о  московской
обороне.  Наверное,  потому что при  обороне  столицы он  не  обладал  всеми
полномочиями. Всюду совался вождь и всюду давал свои ЦэУ,  имевшие не так уж
мало смысла  в наиболее беспокоившем его аспекте - в  личной безопасности: в
его  ли руках  контроль и  есть ли  постоянная  гарантия  того, что немецкие
войска  не войдут в  Кремль,  как вошли в Орел, а в дверях вместе  с учтивым
секретарем не появится безучастный конвой. В том,  что такие мысли тревожили
вождя,  сомнений  быть  не  должно.  Наверное,  в  архивах  НКВД можно найти
перечень  мероприятий.  Косвенно это  подтверждается тем,  что  в  жуковском
описании Московской обороны нет ничего более яркого, чем следующий эпизод:

     "К  Верховному  Главнокомандующему каким-то образом поступили сведения,
что наши войска северо-западнее Нахабина оставили город Дедовск. Это было уж
совсем близко  от  Москвы. И.В.Сталин, естественно,  был  сильно  обеспокоен
таким  сообщением:  ведь  еще  28 и  29  ноября  9-я  гвардейская стрелковая
дивизия,  которой  командовал генерал-майор А.П.Белобородов, не  без  успеха
отражала неоднократные яростные атаки противника в районе  Истры. Но  прошли
какие-то сутки, и, оказывается, Дедовск в руках у гитлеровцев...
     Верховный вызвал меня к телефону:
     -- Вам известно, что занят Дедовск?
     -- Нет, товарищ Сталин, неизвестно.
     И.В.Сталин не замедлил раздраженно высказаться по этому поводу:
     -- Командующий должен знать, что у  него делается на фронте. Немедленно
выезжайте на место, лично организуйте контратаку и верните Дедовск.
     Я попытался возразить:
     --  Покидать  штаб  фронта  в  такой  напряженной  обстановке  вряд  ли
осмотрительно.
     -- Ничего, мы как-нибудь тут справимся, а за себя оставьте на это время
Соколовского."

     И  дальше  интересно, но  уж так боюсь смазать  эффект от этого МЫ, что
остальное перескажу своими словами.
     Итак, после сеанса связи с Рокоссовским выяснилось, что  речь идет не о
Дедовске, а о небольшой, в несколько изб, деревеньке  Дедово. Но когда Жуков
позвонил  Сталину и объяснил  ошибку, никогда не  ошибавшийся  генштабовский
отличник рассвирепел и потребовал, чтобы злополучный населенный пункт был  у
противника отбит немедленно. Только  отправиться теперь к Рокоссовскому имел
уже  не  один Жуков,  но и командующий 5-й армией Л.А.Говоров --  в качестве
артиллериста,  хотя  у Рокоссовского  был свой артиллерист, и  неплохой был,
поскольку стал впоследствии главным маршалом артиллерии -- В.И.Казаков. Дело
кончилось тем,  что  Жуков "...приказал  А.П.Белобородову послать стрелковую
роту с двумя  танками и выбить  взвод  засевших в домах немцев,  что  и было
сделано".
     Нет основания не верить маршалу. Но одновременно будем держать в памяти
жуткий  эпизод  очевидца  и  участника боев  под  Москвой писателя  Григория
Свирского,  описавшего подобный  заскок Верховного -- а они ведь и  не раз в
день бывали, -- но без танков и с более стойким взводом немцев:
     "Зеленый "дуглас" из армейского резерва генерала Власова  загрузил  под
Волоколамском и вышвырнул на березовую опушку воздушных стрелков, мотористов
и вообще  весь  мелкий  люд  нашего авиаполка,  оставленный там до  времени.
Инженер  Конягин,  обожженный, рука  на перевязи,  и  какой-то необычный,  с
истеринкой, в  чужой  шапке, оттопыривающей уши,  выдергивал  что-то  из-под
снега и --  матерился люто, чего с ним не бывало никогда. Оказалось, что вся
лесная опушка, отведенная нам под "аэродром подскока", была завалена трупами
солдат. Солдаты были наши, стриженые, в новеньких зеленых ватниках и в серых
армейских ушанках... Одних мы волокли  за ноги,  прочь от посадочной полосы,
других оттаскивали на хрустевших от замерзшей крови плащ-палатках...
     Пехотный майор, давший нам  в  землянке для утешения по кружке спирта с
куском  сала,  объяснил инженер-капитану, что  две  недели  назад  они взяли
деревню, возле которой теперь наш  аэродром,  сходу. На рассвете. Доложили в
дивизию. Те  -- командующему  20-й армией  генералу Власову.  Генерал Власов
командующему  фронтом  Жукову.  Тот  --  Сталину.  Сталин  флажок  на  карте
передвинул. Московское направление... Каждый шаг в  Ставке отмечают... А тут
немцы  подвели танки,  да  как  наших с холма шуганут. Покатились  вниз,  по
наледи. Кто без валенок примчал, кто шапку потерял. Снег весь в крови...
     Пошли  в  атаку заново. Какое!.. Из  роты  вернулись  трое. Один с  ума
сошел.
     Закрутилось  колесо в обратную сторону. Власов докладывает Жукову -- не
удержали высоту... Командующий фронтом и слышать не хочет.
     -- Высота номер... наша.  Доложено  товарищу Сталину... А  вы пятиться,
как раки??
     Сообщил  Жуков,  что  передаст  20-й  армии  еще две пехотные  дивизии,
которые сейчас разгружаются в Волоколамске. Посадить солдат на грузовики и с
колес -- в бой. "В семнадцать ноль-ноль доложить: высота  наша! Выполняйте!"
Так и пошли, -- завершил пехотный майор свой рассказ. -- Без артиллерии, без
танков..." (Г.Свирский, "ПРОЩАНИЕ С РОССИЕЙ", Эрмитаж, 1986).
     В результате поляна будущего аэродрома  была завалена мерзлыми  трупами
молоденьких  стриженых  солдат  в  новеньких  зеленых  ватниках  и  в  серых
солдатских ушанках.  Немногое меняется  от  того,  что описан наступательный
период Московской битвы.
     А  эпизод, приведенный  Жуковым,  свидетельствует,  что  Сталин  Жукова
давил,  хотя командир  2-го  кавкорпуса  Белов,  преемник Доватора,  не  без
изумления отмечает в мемуарах независимый тон Жукова  в общении со Сталиным.
Нет  сомнений,  что  любого  другого командующего из выдвиженцев Сталин  при
подобных обстоятельствах смял бы.
     Но  в критический  момент,  после  нанесения немцами  удара,  вождь  не
вмешивался.  И те  экстренные меры, которые следовало принять, были приняты.
Лишь  штабными  спорами  --  где  ждать  нового  немецкого  нажима --  можно
объяснить, что нужные силы не были своевременно брошены на Можайский рубеж и
немцы вклинились и взяли Можайск без особых потерь.
     В общем, в Московской оборонительной операции голос Жукова был решающим
лишь на октябрьском этапе.
     16  октября  Московское  радио передало:  "В  ночь  с 14 на  15 октября
обстановка  на   Западном  фронте  ухудшилась...  Несмотря   на  героическое
сопротивление, наши войска были вынуждены отступить."
     Вот вам и неуверенность немцев в ночных боях...
     Последующих эпизодов в "Воспоминаниях" нет.

     "Когда  перед  Можайской  линией  обороны  появились  передовые  отряды
немецких  танковых соединений и русские не имели равноценных сил против них,
Жуков рекомендовал Сталину эвакуировать Москву. Уже 13 октября  секретарь ЦК
и МК партии А.С.Щербаков официально заявил, что Москва в опасности... Наряду
с  продолжающимся  лихорадочным   строительством  оборонительных  сооружений
вокруг  и внутри  города  был проведен призыв еще 12 тысяч человек,  которые
должны  были  занять  эти позиции. Они  входили в истребительные  батальоны,
которые 17 октября были использованы для прикрытия дорог, ведущих  в Москву.
Так  как Сталин не был окончательно  убежден в  эффективности  этих  мер, 16
октября  началась  эвакуация   большинства   правительственных,   военных  и
партийных учреждений, а также дипломатического корпуса из Москвы в Куйбышев.
Эти мероприятия оказали деморализующее влияние на население города, возникла
паника." (К.Рейнгардт).
     Да нет, не просто паника -- мародерство, бандитизм.  Все дно, вся грязь
московская  вылезла,  дабы  в  бросаемой столице  поживиться.  Правительство
бежит! Обстановочка! Учреждения жгут бумаги. Погода как на грех стоит сухая,
и  пепел носит над городом.  Спешно  грузятся  машины. Служащие, в  основном
женщины, тащат  в кузова грузовиков  свертки, ящики, сейфы, пишущие машинки,
канцелярские столы. И тут же какие-то личности бьют витрины, волокут мешки с
сахаром  и мукой, консервы, мануфактуру, ценности, мебель  и водку, водку! В
воздухе пепел, а  на земле  расколотые банки  с вареньем,  рассыпана  мука и
сахар,  где-то  дерутся,  где-то  кричат  пьяными  голосами,  где-то  уже  и
стреляют.
     У Москвы и  тогда не было шансов стать Сталинградом.  А если бы такое в
августе?
     19-го  октября  по рекомендации  Жукова вводится осадное  положение,  и
порядок восстановливается круто. Продолжается мобилизация населения. 4 июля,
когда ГКО принял постановление "О добровольной мобилизации трудящихся Москвы
и Московской  области в  дивизии народного ополчения" (такие постановления с
опозданием всего на день приняты были в больших городах прифронтовой зоны, и
"добровольность"  никого не  должна  вводить в заблуждение),  то даже в  те,
безопасные для Москвы, дни  "...из поступивших в течение четырех дней 168430
заявлений с просьбой о зачислении в ополчение после тщательного рассмотрения
было отобрано 160000 человек".
     95 процентов - после тщательного рассмотрения?
     95 процентов  -- это набор под гребенку!  Это значит, что отсевали лишь
колчеруких и  колченогих.  Брали  ученых,  уникальных специалистов  в  своей
области. Брали техноруков заводов и фабрик  -- единственных специалистов, не
сообразуясь  даже с  нуждами производства военной продукции. Так забрали, а,
опомнясь, вернули  с передовой  моего начальника и  коллегу  С.А.Косоногова.
Психологическая  обстановка  была  такова, что родственники репрессированных
(Сергей  Афанасьевич в  чистках  потерял  отца)  шли  первыми, дабы  не быть
заподозренными, что радуются приходу врага. Конечно, они были патриотами, но
и акцентировали патриотизм.  Вынуждены были. Так пошла  и девочка-комсомолка
Космодемьянская  Зоя,  уж по  фамилии  ясно,  что  из  духовных лиц,  у  нее
репрессированы были дед и отец. Брали всех, не глядя.
     Затем последовало еще несколько волн -- добирали, когда немцы подошли к
стенам Москвы. В первой половине октября мобилизовали еще  50 тысяч человек.
Сотен  тысяч,  как  в  июле, уже  не было. Полмиллиона  женщин и  подростков
работали на оборонительных сооружениях.
     (Вспомним 140 тысяч,  занятых на  сооружении оборонительных рубежей  на
всей границе в канун войны... Какая же это была ничтожная цифра...)
     Ну, а в октябре мобилизация стала тотальной.
     С Дальнего  Востока  и  Сибири спешили  войска,  о  которых  германская
разведка и не подозревала.  В окружении Гитлера считали, что русские бросили
в бой последние силы. Что германский солдат, даже раздетый,  одолеет русскую
орду. Лишь  генерал-фельдмаршал  Э.Мильх  (тот, о  котором  Геринг на запрос
гестапо ответил, что в  своем ведомстве сам решает,  кто у него еврей, а кто
нет) еще  в марте  под свою личную  ответственность  велел заготовить зимнее
обмундирование  для  1 млн.  военнослужащих  люфтваффе. Ввиду  этого  личный
состав германских ВВС к началу зимы был хорошо одет.
     А солдаты  встречали зиму в рваном летнем  обмундировании. В ноябре  30
процентов обуви было непригодно для носки, 50 процентов требовало ремонта. У
солдат почти  не  было носков. Не  хватало  белья,  его не меняли  неделями.
Отсутствие одежды скрывалось пропагандой от германского населения.
     Несмотря  на  это,  солдаты полны  были энтузиазма. Ночами  они  видели
вспышки  зенитных  орудий над небом Москвы.  Русская столица -- рядом, рукой
подать,  и  они предвкушали  отдых под  крышами теплых московских квартир. А
длинный фон Клюге, человек с характером, умница, ссутулясь, тащился по грязи
из избы,  в  которой  жил,  в штабную избу{64}, не  выпуская из  рук  томика
мемуаров  графа  Коленкура, с которыми не расставался  в эти дни и которые в
угрюмых полях Подмосковья сделались настольной книгой германских  генералов.
Они не разделяли ликования  фюрера и  не  считали, что оставшиеся  километры
будут   легки.  Они   уже  оценили  ситуацию   и  поняли,  что,  утратив   с
репрессированными  командармами  мастерство войны,  русские готовы воевать и
без мастерства, любой ценой.
     Мрачная тень Наполеона нависла над ними.

     43. 28 октября 1941 года
     На фоне затишья  под  Москвой и приостановки наступления  армий  группы
"Юг" после  овладения Харьковом, 11-я  полевая германская армия прорвалась в
непотопляемый  авианосец   Крым  и  преследовала  противника  в  направлении
Севастополя.
     В ЭТОТ ДЕНЬ,  28 ОКТЯБРЯ 1941 ГОДА, В ХОДЕ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ,
В РАЗГАР  ПОРАЖЕНИЙ,  БЫЛИ БЕССУДНО  РАССТРЕЛЯНЫ  ВЫДАЮЩИЕСЯ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ
ДЕЯТЕЛИ  И ВОЕНАЧАЛЬНИКИ,  В  ИХ  ЧИСЛЕ  ДОКТОР ТЕХНИЧЕСКИХ  НАУК  НАЧАЛЬНИК
УПРАВЛЕНИЯ ВООРУЖЕНИЙ ВВС РККА И.Ф.САКРИЕР, КОМАНДУЮЩИЙ ПРИБАЛТИЙСКИМ ОСОБЫМ
ВОЕННЫМ   ОКРУГОМ,  ПРАПОРЩИК   ПЕРВОЙ   МИРОВОЙ  ВОЙНЫ,   ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК
А.Д.ЛОКТИОНОВ, ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ  АВИАЦИИ Ф.К.АРЖЕНУХИН,  ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТЫ
АВИАЦИИ  ГЕРОИ  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА  И.И.ПРОСКУРОВ  и  П.В.РЫЧАГОВ,  НАЧАЛЬНИК
УПРАВЛЕНИЯ  ПВО  РККА  ГЕРОЙ  СОВЕТСКОГО  СОЮЗА ГЕНЕРАЛ-ПОЛКОВНИК Г.М.ШТЕРН,
НАЧАЛЬНИК  ШТАБА  ВВС  ДВАЖДЫ  ГЕРОЙ   СОВЕТСКОГО  СОЮЗА   ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ
Я.В.СМУШКЕВИЧ (ОБА ПОСЛЕДНИХ ГЕРОИ ИСПАНИИ, ОБА ГЕРОИ ХАЛХИН-ГОЛА).
     НА  ХАЛХИН-ГОЛЕ  Яков  СМУШКЕВИЧ КОМАНДОВАЛ  АВИАЦИЕЙ.  Григорий  ШТЕРН
КОМАНДОВАЛ   ЗАБАЙКАЛЬСКОЙ  ФРОНТОВОЙ  ГРУППОЙ  И  ЯВЛЯЛСЯ  НЕПОСРЕДСТВЕННЫМ
НАЧАЛЬНИКОМ КАК СМУШКЕВИЧА, ТАК И ЖУКОВА.

     Г.М.ШТЕРН  АРЕСТОВАН  БЫЛ 6 ИЮНЯ.  А.Д.ЛОКТИОНОВ 19-го.  ДЕВЯТНАДЦАТОГО
ИЮНЯ !{65}.
     28 ОКТЯБРЯ 1941  ГОДА,  В  МОМЕНТ НАИВЫСШЕГО НАПРЯЖЕНИЯ СИЛ  НАРОДА,  В
МОМЕНТ ГОРЬКИХ СОМНЕНИЙ В ИСХОДЕ ВОЙНЫ, КОГДА НИЧТОЖНЫЕ ВОРОШИЛОВ И БУДЁННЫЙ
ВЛЕКЛИСЬ  ПОТОКОМ  СОБЫТИЙ,  ДАЖЕ НЕ ПЫТАЯСЬ  УПРАВЛЯТЬ  ИМИ, ЭТИ ВЫДАЮЩИЕСЯ
ВОЕНАЧАЛЬНИКИ БЫЛИ РАССТРЕЛЯНЫ.
     ВЕЧНАЯ  ПАМЯТЬ  ГЕРОЯМ ПАВШИМ В  БОЯХ ЗА СВОБОДУ  И НЕЗАВИСИМОСТЬ НАШЕЙ
РОДИНЫ!

     А, собственно, почему только им?

     44. Интерлюдия. Мотив чистки: страх...
     ... объявший  Сталина,  когда,  встав  прекрасным полднем --  хищник не
переносил  дневного  света,  зашторивал  окна, ложился  под  утро  и вставал
заполудень,  -- он понял, как высоко  взобрался и  как далеко  и жестко  ему
падать. Этот страх тяжко отразился на жизни страны.
     То  же испытал  и  Гитлер,  глянув  в  бездну своих  деяний.  О  сдаче,
капитуляции, отставке речи быть уже не могло.
     Пиша горестный этот  комментарий к  мемуарам Жукова, то  и  дело ловишь
себя на  том,  что  это  не что  иное, как сравнительное жизнеописание  двух
злодеев.
     Один взял  власть в стране  индустриальной, с  населением, привычным  к
милитаристским настроениям.  Уставшая  от экономической  разрухи,  униженная
Первой Мировой  войной, отторжением  территорий  и  послевоенной  оккупацией
Рура, страна была готова к реваншизму.
     Другой оседлал страну  с населением,  говорившим  на  разных языках.  с
окраинами,  местами  полудикими,  местами  с  культурой  более древней,  чем
германская.  Усталая,  беспорядочно   разоренная  революцией  и  Гражданской
войной,   прицельно  терроризированная  вождем,  страна  казалась  идеальным
объектом для приложения германских сил на пути к заветному Тибету.
     Гитлер  во  всех  анналах признанно числится  маньяком.  Маниакальность
Сталина отвергается, поскольку он не топал ногами.
     При  рассмотрении  мотивации поступков следует учитывать,  что  сильные
патологии  относительно редки. Еще реже наложение  нескольких  патологий. Но
тогда-то, к сожалению, и получаются деятели истории. Обычный человек взвалит
ли на себя ответственность за деяния с неясным результатом, вовлекающим весь
миропорядок? В стране, находящейся в  глубоком кризисе (в таком находились в
двадцатые  и  СССР,  и  Германия),  приход к власти сильной личности важен и
нужен,  это подлинно  может быть  спаситель отечества. Но может оказаться  и
злодей. Вопрос везения. К сожалению, не повезло тогда ни немцам, ни русским.
     В  России  революционный, а  там  и  более кровавый  сталинский  террор
вызвали у  населения гражданский ступор.  Люди перестали быть  гражданами  и
поднимали руки послушно, поняв, что выбора нет.
     В Германии  канва гражданской  покорности была  иной.  Гитлер  в ореоле
Мюнхенского "пивного" путча явился единственным защитником чести побежденной
и  поруганной нации.  Герой войны Геринг стал посредником  между Гитлером  и
контролировавшим  власть  рейхсвером.  Все выглядело  законно, даже чопорно.
Гитлер шел с лозунгами, которые  многих  сбили с  толку.  Голосовали за него
даже  евреи,  имущие,  конечно.  Они  считали,   что  антисемитизм   Гитлера
напускной,  дабы  привлечь  голоса люмпенов. Дескать, придя к власти, ничего
подобного он делать  не станет. Тем паче, что продвигает его такой  человек,
как престарелый фельдмаршал  Гинденбург,  национальный герой с незапятнанной
репутацией.
     Цивилизованный  народ  беззащитен,   если  к  власти  приходит  маньяк.
Цивилизованный народ этого  не ждет. Вскоре, однако, граждане  обнаруживают,
что  втянуты в  конфликт  с совестью, даже  с человечеством, но  --  поздно.
Лозунги -- это пройденный  этап, и  новый правитель  владеет таким аппаратом
подавления  и  использует  такие  методы, что заложниками  становятся  семьи
потенциальных храбрецов. Маньяки  научаются террору уже в процессе борьбы за
власть, но обыватель, покоя своего ради, скрывает от себя истинное положение
вещей  и  террор предпочитает считать  признаком  силы  правительства и  его
способности поддерживать правопорядок.  Когда дело коснется  его самого,  он
обнаружит, что порядок надо срочно менять. Но -- права у него уже нет...
     (Эта  ошибка многих  застала и многих застанет врасплох. Счастье, когда
новое движение  заявляет о себе  зверски в международном  масштабе.  Это, по
крайней  мере, предохраняет  от иллюзий. А зверство внутри страны --  что ж,
это признак здоровой силы и способности контролировать ситуацию.)
     Гитлеру у власти  докучала группа старых друзей, штурмовиков во главе с
Ремом.  Они  переоценивали  свои заслуги и позволяли себе  то,  что  Гитлер,
возможно, стерпел бы, как  приватное лицо, но  не  мог  терпеть,  как  фюрер
тысячелетнего рейха. Тем паче перед лицом  армии. Имелись и другие тонкости,
в  них нет  смысла  вдаваться. Как бы то  ни было,  фюрер решился  устранить
соратников.  Но решился не без колебаний: все  же товарищи  по  партии,  это
прецедент, в экстремальной ситуации он  даст основание покушаться и на него.
Гитлер осуществил "Ночь длинных ножей" и до развала рейха правил единолично,
да  притом  так, что даже первый разоблачитель  его,  Германн  Раушнинг,  не
называл Гитлера диктатором.
     Не то Сталин. Он не был канцлером, всего  лишь генсеком. И не  было еще
пункта  в конституции,  что руководящей и направляющей силой страны является
коммунистическая  партия.   Болтали  о  диктатуре  пролетариата,  так  и  не
объяснив, что  это -- пролетариат,  определения коему не  дал  ни  Маркс, ни
Ленин, ни тем паче Сталин. Генсек еще  не  стал официальным главой страны, а
его методы на том этапе вызывали возражения жестокостью, казавшейся попросту
неумной.
     Действия  его  не  были  неумными.   Они  преследовали  иную  цель.  Не
построение социализма в СССР, а построение личной диктатуры. Ширма диктатура
пролетариата прикрыла деспотию Сталина.
     Верный ученик Ленина к  террору  приучен  был всем опытом жизни. Террор
позволен лишь в  борьбе с классовым врагом? Но что мешает объявить классовым
врагом  друга? Если враг не сдается,  его уничтожают.  Если сдается, его все
равно   лучше  уничтожить,  так  спокойнее.   Смешно,  но  действия  Сталина
характерны  для поведения  самца  приматов,  добившегося  власти в  семье  и
живущего в страхе потерпеть поражение от молодого самца. Там до убийства  не
доходит, обезьяны  все  же  гуманнее, чем гомо  сапиенс,  просто  потерявший
власть самец горилы  или  шимпанзе  умирает от сердечного заболевания, не  в
силах перенести унижение.
     Диктатура пролетариата! Никаких конкурентов ни в какой сфере!
     Высылка  Троцкого  дала  жупел.  Ярлык  "троцкист"  превращал  живых  и
деятельных  людей  в мишени.  В  них  стреляли  без  колебаний.  Сталина  не
устраивало смещение оппозиционеров с их постов. Ни даже заключение в тюрьму.
Горец, выросший в далеких от  цивилизации понятиях мести, он не был спокоен,
пока враг жив. Хороший враг --  мертвый враг. То же друг врага, родственник,
единомышленник или даже некто, получивший свой пост или чин из рук врага.
     Врагом Сталина стал весь народ.
     Нэпман имел деньги и был независим -- долой НЭП. Крестьянин растит хлеб
и продает державе, а  остальным распоряжается сам  --  лишить его и  земли и
хлеба, выморить голодом, превратить в батрака.  Рабочий -- работай! Служащий
-- служи! И всем -- славить вождя! Славить злейшего врага...
     Десятилетия спустя современники вождя, чьи жизни изуродованы бесцельной
жестокостью, станут выходить на демонстрации с портретом деспота, увенчанным
надписью "Прав во всем!". Глупость? Нет,  объяснимый  парадокс: прожив такие
жизни, пожертвовав  удобствами,  молодостью, здоровьем, люди  не могут, не в
состоянии признать, что все это было бессмысленно. Тем паче, что и впрямь не
все. Вне Бога, на абстрактных идеалах современной цивилизации было воспитано
несколько поколений романтиков, моральные качества которых не имеют равных в
истории человечества. Эти люди и их потомки кое-где еще живы сегодня и несут
память о войне, как о великом деяним народа. Народа, не Сталина!
     Если народу нужен кумир, я бы скорее предложил в кумиры Жукова.

     * * *
     Уже рушились города  и  села, горели хлеба и  тысячи защитников  Родины
приносились  в жертву неумелыми генералами на  полях сражений, а по  тюрьмам
выстрелами в затылок каких кончали людей!
     Левые  эсеры участвовали в октябрьском перевороте с большевиками и до 6
июля 1918 года делили с ними власть. Они были последней опорой двухпартийной
системы.  Об их  лидере, Марии Спиридоновой, человеке редкого  благородства,
"Большая Советская энциклопедия" сообщает,  что  она отошла  от политической
деятельности и жила в  Уфе.  Ложь! Ей не дали  отойти. В  одиночной камере в
Орловском централе жила она -- в том Орле,  куда  ворвался танковый клин фон
Швеппенбурга.  При внезапном  приходе немцев,  которые  эсерке  Спиридоновой
ненавистны  были еще с 1918 года,  все заключенные  Орловского централа были
расстреляны.  Таковы  были  приоритеты  вождя.  Город  прозевали,  но --  не
ликвидацию заключенных. Интересно, да?
     Гитлер не превратил расправу со старыми друзьями в избиение всех и вся.
Он рассудил, что, обезглавив движение, встанет во главе штурмовиков и вольет
их в СС или в вермахт, где они будут служить ему верой и правдой.
     Гитлер устроил "Ночь длинных ножей".
     Сталинщина вся была длинной ночью ножей.
     Гитлер готовил катастрофу, начав с уничтожения отдельных народов.
     Сталин осуществил катастрофу в войне с собственным народом.
     Знак  полного  равенства  обязан  быть  поставлен  между  обоими, но со
сноской: в вероломстве Сталин Гитлера  превосходил. Гитлер еще  рассуждал на
эту тему, хоть и цинично. У горца Сталина и темы такой не было.
     Иные твердят: "Да, злодей. Но великий!"
     Эпитет  великий  введен   в  обиход  для  обозначения  высших  степеней
человечности. Великим может быть поэт, ученый, даже полководец. Злодей может
быть лишь страшен. Из  всего величия на  долю Сталина остается лишь  великое
проклятие  за  народ,  которому даже  и  при  умелом руководстве  долго  еще
придется расхлебывать результаты его правления.
     Ленин задал  крутую траекторию, Сталин сделал ее круче, притом там, где
Ленин,  судя по всему, планировал перегиб. После Сталина партократы не умели
найти  иного  пути, что неудивительно, поскольку все  мыслящее в стране было
вычищено. Партократы  поддерживали трусливую траекторию, оказавшуюся полетом
в пропасть.
     Таковы судьбы деспотий.

     45. Поворот под Москвой
     Клаус Рейнхардт называет причины успешной обороны Москвы:
     Во-первых,  Можайская линия  имела глубоко  эшелонированные (на 100 км)
позиции с природными  и  противотанковыми препятствиями  и позволяла русским
осуществлять медленный отход на восток  с боями. (Он,  впрочем, не говорит о
том, какой ценой далось  русским умение отходить с боями медленно...) Густая
сеть  железных   и  шоссейных   дорог  позволяла  осуществлять   оперативную
переброску  войск.  Эти  дороги,  начиная  с   середины  октября,  почти  не
подвергались  налетам немецкой авиации.  2-й воздушный  флот был  нацелен на
противника, располагавшегося  перед фронтом вермахта, и железнодорожная сеть
Подмосковья, удары  по  которой так  были желательны  для  нарушения системы
перевозки и снабжения, не подверглась сильному воздействию люфтваффе.
     Во-вторых,  сыграл  роль  метод  ведения боевых  действий,  примененный
Жуковым.  Красная  Армия сражалась  на последнем рубеже, и  Жуков делал все,
чтобы  использовать  свои небольшие  силы по  возможности более  эффективно,
создавая с этой целью  в армиях на опасных  участках глубоко эшелонированные
противотанковые  и  артиллерийские  очаги  обороны,  вынуждавшие  противника
прорывать все новые и новые позиции. Кроме того, танки использовались теперь
не  только  для  поддержки  пехоты, но  и  сосредоточенно  -- для  борьбы  с
немецкими танками (с почина М.Е.Катукова, уцелевшего ученика командармов).
     Здесь читателю надо  представить  местность,  от  дорог и  перекрестков
которой противник еще далек, но там уже поставлены в оборону  люди и  пушки,
хотя люди иногда едва обучены, а пушки сняты с противовоздушной обороны. Это
та забытая азбука оборонительной войны,  которую разработали и которой учили
легендарные командармы. Не было  бы  у вермахта даже при внезапном нападении
бравурных  успехов  начала войны,  возглавляй части  и соединения  грамотные
командиры,  подобные  Жукову,  и вступи страна  в  войну  с  организованными
танковыми соединениями.
     Третьим  К.Рейнхардт  называет  моральный  фактор  и  жесткие  меры  по
укреплению дисциплины в войсках.
     Замечание  о небольших силах в руках  Жукова верно лишь на первом этапе
обороны.  По мере  приближения  к Москве  силы немцев таяли,  а силы Красной
Армии  возрастали. Из Сибири и Дальнего Востока  день и ночь шли пополнения.
Бойцы  были  в валенках, в  полушубках ("шубники", называли их  в народе.) К
востоку от Москвы скапливались многочисленные, хоть  и не ахти как обученные
армии. В бой их вводили  скупо,  лишь  в  случае крайней нужды. Распоряжался
резервами Сталин, Генштаб о них и не знал.
     Плечо немецких перевозок еще больше возросло,  а  советских  еще больше
сократилось. Маневрирование войсками на рокадных  дорогах стало  возможно  с
высокой оперативностью. А на вермахт -- мороз. Усталость. Ведь  многодневные
непрерывные  бои  по  прогрызанию советской  обороны. И  это  без смены, без
отдыха,   без  теплой  одежды,  в  непривычных  для  европейца  условиях,  в
бескрайних просторах, под зимним хмурым чужим небом...
     Солдаты Красной Армии уставали меньше. Их тратили быстро.

     * * *
     Летом 1986 года довелось  мне пересечь  Германию вдоль Рейна. Поезд шел
из Цюриха в Мюнстер, а на коленях у меня дремал  фотоаппарат, чтобы, как и в
Швейцарии, по ходу фотографировать  из окна вагона прелести старушки-Европы.
Аккуратные,  словно  игрушечные,  городки, поставленные  вдоль русел мощеных
булыжником  рек  вокруг  старинных  кирх  на маленьких  площадях  проплывали
мимо...  -- Аппарат остался нерасчехленным.  Чувство темной злобы, о которой
думалось,  что  она давно избыта, гнело меня. Я глядел и дивился:  из  такой
красоты  и такого покоя  что нужно было им в  бедной  русской  глубинке?  Не
сделал  ни  единого снимка, хоть  издавна  знал о  соборах  и замках по пути
следования  поезда и всю жизнь  мечтал  о поездке, которую,  как невыездной,
считал неосуществимой.
     А  потом  подумал:  как они, европейцы, сумели  проникнуть  так далеко?
Герои!  А  ведь  им  цель  поставлена была  идти  в  такие  дали,  где  даже
исследователи   чувствуют  себя   потерянными.   В  тундры.   В   бескрайние
степи-пустыни, в сравнении  с ними Подмосковье  -- пригородная  зона.  Они и
туда дошли.
     Герои...
     И еще: что за нелюдь поставила перед ними эту цель, словно  они  уже  и
впрямь  были  те  сверх-человеки,  которых после  них, обыкновенных  мужей и
братьев,  собирались   выращивать  на  завоеванных   ими  пространствах  без
сентиментов, словно цыплят в инкубаторе под светилом нацизма?
     Вечная память  честным  солдатам  вермахта,  павшим на  русских  полях.
Вечная память в урок тем, кто замышляет такие дела. Солдат уверили, что дело
доброе  и  они  выполняют солдатский  долг.  Их  не  готовили  к  мысли, что
противник  такой  же  человек,  что  не  менее  храбр  и способен  оказывать
сопротивление в самом сердце своей  разоренной Родины. Лучшие вскоре поняли.
Но  нет у солдата обратного пути. Все, что он может, -- это не участвовать в
делах, на которые  вызывают  добровольцев  и на  которые  добровольцы всегда
найдутся{66},  потому  что  убивать  безоружных  все  же легче  и,  главное,
безопаснее.
     А противник -- что ж, его-то дело было правое. Да и пощады он  не ждал,
деться ему было некуда.
     Мороз между тем крепчал. 5 декабря  температура  упала до отметки минус
28 градусов Цельсия.
     Маятник дошел до предела. И -- замер.
     Советское  командование знало,  каково непривычному  к  зиме  немецкому
солдату в летней полевой форме и рваных ботинках.

     46. Интерлюдия. Генеральный штаб в годы войны...
     ... интенсивно  учил вождя воевать, ставя  ему пятерки  за поражения, а
сам  перебиваясь с двоек  на троечки. Такое обучение,  естественно, недешево
стоило,  но ведь и  ресурсы  какие, страна  богатая, руды  черных  и цветных
металлов, массивы лесные, нефть и тут и там... Народом тоже не обделены.
     В перечне факторов, сыгравших  роль в обороне Москвы, присутствие в ней
вождя оставлено  напоследок намеренно.  Он  предпочел бы быть  подальше,  но
вовремя понял: Москва -- последний  его личный рубеж, сдача гибельна, искать
спасения  вне Москвы негде.  А находясь в ней, еще можно способствовать делу
своими качествами администратора.
     Вот из каких соображений,  а вовсе не  из  храбрости, Сталин не покинул
столицу. Он далеко не был храбр. Он сметлив был.
     К  Московской битве вождь на  крови  народной  так  уж  наловчился, что
кое-что  стал  понимать  в  почтительных  объяснениях   штабистов.  Дескать,
разделил дурак Гитлер  силы свои даже теперь, в последнем рывке, и на Москву
пошел, и  на  Кавказ,  хочет,  товарищ  Сталин, чтобы и  мы  тоже...  Но мы,
руководствуясь  гениальными вашими указаниями, делить не станем, у нас и так
хватит, и мы его шлеп! да? -- и перехватим инициативу на юге, да?
     Интересующихся  Ростовской   контрнаступательной  операцией  отсылаю  к
мемуарам  участника  маршала И.Х.Баграмяна.  Советские  войска,  как  и  под
Смоленском,   пытались  охватить   своими  клещами  клещи   противника,   но
действовать синхронно  еще  не умели, а так неумолимо, как годом позднее под
Сталинградом, не  смели. Да и  сил таких еще не было. Танки потеряны были, а
наступать  на обладающего танками противника без  этой  ударной  силы,  даже
планировать такое наступление, заменяя  танки конницей,  не просто. И все же
налицо перехват инициативы из рук все еще наступавшего врага. Обращаю на это
внимание читателя по трем причинам:
     первая  --  сигнал  к наступлению  под Москвой был  дан  Ростовом.  Там
Красная Армия контратаковала все еще энергично наступавшего фон Клейста -- и
преуспела!{67} Так что перейти в наступление  против  замершего  противника,
как произошло под Москвой, сам Бог велел;
     вторая  -- ради иллюстрации того, что Сталинград не вмиг  замыслен  был
гением  Жукова,  Василевского и, конечно,  вкупе  с ними великого  вождя;  у
Жукова с Василевским  свои  заслуги  в этой  операции,  но читателю пока  не
догадаться, какого рода эти заслуги;
     третья -- Гитлер в 1942-ом велел Паулюсу не сметь отступать 6-й армией,
так  как помнил аналогичную ситуацию,  из  которой фон Клейст с честью вышел
годом раньше. Оставить Ростов велел фон  Рунштедт. Фюрер с захватом  Ростова
видел себя чуть ли не в Баку, решение фон Рунштедта вызвало у него истерику,
и он  отстранил фельдмаршала  от командования.  Фон Рунштедт  был,  конечно,
прав, но уроком Гитлеру это не послужило:  он-то, требуя стоять насмерть уже
после Ростова, предотвратил катастрофу под Москвой!
     Предотвратил.  И  стал совсем уж  неприступен.  И в кампании 42-го года
распоряжался бесконтрольно.  Он так  и не понял, что от Московской битвы  до
Сталинградской  прошел  год  и  что  против  него  под Сталинградом  уже  не
Тимошенко воевал, а плеяда восходящих звезд Красной Армии во главе с Жуковым
и Василевским.
     Что и говорить, легко обвинять фон  Клейста, что ему не следовало брать
Ростов.  Но  как-то уж  так повелось,  что  военная  профессия, как  заметил
Баграмян,  неизменно оказывается связана с риском.  Если  во  взятии Ростова
особых  заслуг  у Клейста нет, то в  отступлении  он  показал  высший класс.
(Возможно,  и  от  Паулюса фюрер ожидал подобного, не  зная  еще о жесткости
русских клещей и думая, что отступить никогда не поздно...)
     Вы  еще  помните,  читатель,  как великий  Мольтке  достойно  отстранил
сравнение  с  Фридрихом  Великим: ему,  Мольтке,  не  пришлось  осуществлять
отступления -- самого сложного в войне маневра.
     Хоть  фельдмаршал  фон  Рунштедт не пропустил опасного  движения Южного
фронта и не  промедлил с  приказом, фон Клейст вынужден был к отступлению от
наступления,  без  перехода.  Он,  отступая,  показал  воистину   выдающееся
мастерство  и стальной  характер. А Генштаб  прослабило под пристальным оком
грозного ученика. Оно и  понятно:  в Генштабе не было  рыцарей-госпитальеров
ордена Св. Иоанна. Лучше клок выдрать, чем клок потерять.
     А могли не клок отхватить. Повезло Клейсту.
     (Повезло... Умер во Владимирском централе в 1956 году.)
     Что ж, честь воевать с таким  полководводцем, как Эвальд фон Клейст. Но
одного фон Клейст скрыть не мог: вермахт выдохся.
     Сигнал Генштабу и его ученику пришел с юга, это  помогло  им поверить в
угасавшую активность противника на мерзлых полях Подмосковья.

     47. Поворот под Москвой (окончание)
     Он не настал, а почти произошел, почти стихийно. Словно  лошадь сжимала
могучую  стальную  пружину.  Шла  на  нее, вперед, вперед,  налегая  грудью,
упираясь  слабеющими  копытами в малейшие кочки и неровности  почвы, и вдруг
оледенела  земля, не стало кочек, скользнули  копыта без шипов  -- и пружина
швырнула усталую лошадь назад, назад!
     Просто на  каком-то  участке фронта  при  очередной  контратаке Красной
Армии -- они ведь  не прекращались,  не считаясь  с  потерями, -- немцы чуть
подались. Тогда усилили нажим.  Добавили сил. И стали импровизировать: плана
не было.
     Не было плана!
     Забежим вперед, а там уж судите сами, читатель.
     Апрель 1943 года:

     "... положение на Курской дуге стабилизировалось.  Та и  другая стороны
готовились   к   решающей  схватке.  Пора   было  готовить   предварительные
соображения по плану Курской битвы."

     Апрель 1944 года:

     "Излагая свои соображения о плане летней кампании 1944 года, я  обратил
особое  внимание  Верховного  на  группировку  противника  в  Белоруссии,  с
разгромом  которой  рухнет  устойчивость  обороны  противника  на  всем  его
западном стратегическом направлении.
     -- А как думает генштаб? -- обратился И.В.Сталин к А.И.Антонову.
     -- Согласен, -- ответил тот.
     Я не заметил, когда Верховный нажал  кнопку  звонка к Поскребышеву. Тот
зашел и остановился в ожидании.
     -- Соедини с Василевским, -- сказал И.В.Сталин.
     Через  несколько  минут А.Н.Поскребышев доложил, что  А.М.Василевский у
аппарата. Здравствуйте,  --  начал И.В.Сталин. -- У меня находятся  Жуков  и
Антонов. Вы не могли  бы  прилететь посоветоваться о плане на лето? А что  у
вас под Севастополем? Ну, хорошо, оставайтесь, тогда пришлите мне лично свои
предложения на летний период."

     Это называется -- планировать.
     А теперь назад, в свое время, в ноябрь 1941 года:

     "1 декабря гитлеровские войска неожиданно  для нас прорвались в  центре
фронта,  на стыке  5-й  и  33-й армий, и двинулись по шоссе на  Кубинку... 4
декабря  этот прорыв противника был полностью ликвидирован... В конце ноября
по  характеру  действий  и  силе  ударов  всех  группировок  немецких  войск
чувствовалось, что враг выдыхается и для ведения наступательных действий уже
не имеет ни сил, ни средств..."
     "29  ноября  я  позвонил  Верховному  Главнокомандующему   и,   доложив
обстановку, просил его  дать приказ о начале  контрнаступления... И.В.Сталин
сказал,  что он посоветуется  с  Генштабом...  Поздно вечером 29  ноября нам
сообщили,  что Ставка приняла решение...  и предлагает представить наш  план
контрнаступательной  операции.   Утром  30   ноября  мы  представили  Ставке
соображения Военного  совета фронта по  плану контрнаступления, исполненному
графически на карте с самыми необходимыми пояснениями."

     А это называется -- импровизировать.
     Кстати, английский историк Ричард Овери, изучивший  советские источники
и весьма уважительный к маршалу, приводит существенно отличное от жуковского
описание  событий  на  основании свидетельства  генерала  П.А.Белова. Ранним
утром 30 ноября Сталин позвонил Жукову и велел планировать контрнаступление,
которое покончит с угрозой Москве. Жуков ответил, что для наступления нет ни
людей,  ни  техники. Сталин велел приехать. Вечером того  же дня  он  принял
Жукова и Белова и сообщил, что у Москвы собраны резервы из Сибири и Дальнего
Востока.  Численность этих резервов Жуков так никогда  и не узнал{68}. Овери
считает, что не менее двенадцати армий. Они  не были богаты  ни артиллерией,
ни танками, зато  одеты и поставлены на  лыжи  и  сани, а лошади привычны  к
одолению снежных заносов.
     Версия  Белова-Овери объясняет психологическую  неготовность  Жукова  к
планированию большой наступательной операции. Да и что планировать, имея под
рукой 240 тысяч войска после октябрьского разгрома,  когда  почти на миллион
больше пассивно стояло  в обороне, ожидая  зимы,  а дождавшись  разгрома? По
готовности и результат. Опять пересекретничал вождь. Да, для Гитлера наличие
огромных русских  резервов таким  было сюрпризом, что он не  поверил  данным
воздушной разведки. Буквально глазам  своим не поверил. После всех потерь не
может быть  у русских  таких резервов --  и  все тут.  (Не верить  фактам --
привилегия  деспотов.  Полгода  спустя  Сталин  тоже  не поверит.  С тем  же
результатом,  естественно...)  Но  и  для Жукова  наличие  сил  таким  стало
сюрпризом, что план, разработанный второпях, пока немцы не успели перейти  к
обороне   и  окопаться,  планом   генерального   наступления   не  стал,   а
предусматривал  лишь  ликвидацию клешней  вокруг Москвы.  Жуков попросту  не
успел  (а кто успел бы?) перестроить  свою ментальность от оборонительной  к
наступательной.  Впрочем,  и  объективно  для  большого  наступления,  кроме
пушечного мяса, не было готово ничего. Ни авиации, ни должного боезапаса, ни
разведданных, в конце концов.  К  тому же начинать надо было вынужденно -  с
обрубания  клешней.  Потому  и  не  было  взаимодействия  фронтов.  Не  были
наработаны  варианты.  Не  знали,  что  делать  по  достижении  рубежей.  Не
согласовали времени  их  достижения для совместного развития  успеха. А коли
нет  плана,  то простор  вождю  тыкаться  в каждый мнимо  удачный  момент  с
указаниями --  вклиниться и  тут, и там, и где-то еще и тем распылять силы в
судорожной спешке на запад.
     Вклиниться... Клинья-то  без танковых  армий мягковаты. А немцы дрались
отчаянно,   не  давали   углубиться  для  обхода.   Ох,  как   мешял   вождь
импровизациями  своими оппортунистическими!  Выхватывались вдруг армии  (1-я
Ударная)  с направлений,  где намечался успех, ибо  генштабовский  ученик  в
морозы осмелел и решил, что военспецы ему уже не нужны, дальше  он в союзе с
зимой сам их научит.
     Вермахт,   сперва  отпрянув,  быстро  собрался  и  получил  возможность
пятиться. А там и в жесткую оборону встал.
     Но, оставляя в стороне все  это, как выразить, что  для  нас, беглецов,
захлестнутых войной,  измученных поражениями, чем стал  для нас  поворот под
Москвой?  Как выразить отчаяние наше в октябре и ликование в  декабре? Разве
показать  каплю, по которой,  как  сказано в классическом и  чересчур далеко
идущем сравнении, можно вообразить океан...

     48. С точки зрения капли
     2 или 3 октября, едва  донеслись слухи о  немецком наступлении  --  это
ведь  интереснейший  факт, что слухи так быстро  донеслись из  Подмосковья в
деревенскую  глушь! по радио не сообщали, в газетах тем паче! --  из деревни
Чувахлей  (бывш.  Горьковской  области)  мы  двинулись  в новый  этап  нашей
эвакуации  и 25 октября прибыли в Наманган, в Ферганской долине Узбекистана.
Это был  железнодорожный  тупик,  дальше ехать  было  некуда. Три  месяца  и
тринадцать дней назад мне исполнилось семь лет, и за  этот срок  я умудрился
диспропорционально.  Оторванность  в  пути  от  радио  и  газет,  ночевки  в
подъездах не давали следить за  сводками, а дорожные лишения приглушали боль
известий.
     В Намангане стояла дивная средне-азиатская осень. Волна  эвакуации едва
коснулась города, продукты не успели вздорожать, и воспоминание  о лепешках,
коими  на следующее  утро я  насыщался на  базаре после  вагонной  голодухи,
радостно по сей день. Впрочем, радости на  том кончились. Уже на другой день
я  покрылся  красной  сыпью и  с  высокой  температурой очутился в больнице.
Больниц боялись, они успели прослыть дорогой в морг,  но  выхода не было, мы
ночевали  на улице.  Диагноз поставили  -- скарлатина  с корью,  и  с  таким
букетом меня положили в палату, где у другой стены стояла лишь одна кровать,
а  на ней лежа на спине, неподвижно умирала  девочка-ровесница с воспалением
легких. Она была без сознания.  Девочка не стонала, и я не понимал, что  она
умирала, но мне не забыть ее  прозрачного личика с тонкими чертами отличницы
в  облаке   растрепанных  светлых   волос.  Помню  метание   на   постели  у
противоположной  стены  и  наступивший  зловещий  покой.  Засуетились  няни,
кровать  отгородили  простынями,  а  меня  выкатили  в другую  палату,  тоже
маленькую. Мои дела были не ахти, и,  с чьей-то  точки зрения, я тоже умирал
молча:  к  скарлитине   с  корью,  от  сочетания  которых  морщились  врачи,
прицепился бронхит.
     Очнулся  и увидел у постели мать с отцом.  А ведь в больницу никого  не
пускали, и понял я значение этого визита  лишь годы спустя. Обрадовало меня,
что,  в отличие  от обычных посещений со скорбным стоянием под окном палаты,
мама не принесла еды. От еды меня мутило. Чем-то  нас кормили, кашей, чем-то
еще, не помню. Врачи были -- светила из  городов западной части страны, но в
качестве лекарств они  располагали пирамидоном, стрептоцидом, сульфидином --
в  ограниченном  количестве.  И  в  неограниченном  касторкой.  Применяли  и
переливание крови -- если было у кого ее взять. Кровь пытались взять у мамы,
но от переживаний, от недоедания и слабости вены  ее опали, и медсестра, как
ни  тыкалась,  не  могла набрать кровь.  Подставил  руку  папа, сестра сразу
попала в вену, и шприц наполнился кровью.  Помню, как наполнялся шприц, и не
понимаю, как это запечатлелось в памяти. Этому шприцу крови я обязан жизнью.
Сестра ввела эту кровь мне в ягодицу. Родители ушли, а я уснул и  очнулся --
двое суток спустя.
     Меня  перевели в общую  палату, где  я  попал в сферу забот  костистого
старика,  Кузьмы  Тимофеевича.  Он  был солдат  Мировой  и Гражданской войн.
Остриженный под нулевку, как и мы все, он убедил врачей позволить ему ходить
за четырехлетним внуком, с которым помещался на одной  кровати.  Он привык к
бедности  и  в просторной палате чувствовал  себя, словно во дворце. За мной
смотрел,  как  за внуком,  еще  и  разговорами занимал. Отвечать  я  не  был
расположен,  но слушал  благодарно и часто  впадал в сон.  Просыпаясь, видел
сидящего на  кровати Кузьму Тимофеевича, а в окне серое небо и серое здание,
все  в  рядах  темных  окон.  Не  помню  светлого  дня, лишь  серый  фасад в
больничном окне и  серое небо над ним. Часами глядел я в темные окна фасада.
Они для меня стали символом угрюмой осени 41-го года.
     Больные  дети  тихи, и шумно в нашей палате не бывало, хоть  нас набили
туда  целый  детский сад. Громкоговоритель  в проеме  между  окнами  большей
частью молчал, а из его бормотанья радостного не возникало.
     Зима  была  необычна для Ферганской  долины. Уже в декабре выпал мокрый
снежок. Бывало, и Кузьма Тимофеевич умолкал.
     И вдруг репродуктор заговорил. Не помню, что он изрек, коротко и бодро.
Но музыка! Музыка парадов. Вот  забылось  и  то, и это, но помню, что первым
зазвучал "Триумфальный марш" Ипполитова-Иванова. Так  пришла для меня победа
под Москвой, которой значения я, конечно, не знал и о которой не думал.
     Волна  болезней  шла с  волной беженцев. Они тащились эшелонами  долгие
недели без мытья и гигиены. Больница  была битком набита, и выздоравливающих
клали  по двое на кровать,  валетом. Со мной положили остроносого мальчишку,
очень подвижного  и  здорово помогавшего мне управляться  с манной  кашей. В
конце  второй  декады  декабря   меня  выписали.  Пришла  мама,  но  выписку
аннулировали: на  мне  обнаружили  сыпь и  продержали еще два дня  --  чтобы
убедиться,  что  это  не  тиф.  Сыпь оказалась  аллергической.  Зато  Кузьма
Тимофеевич еще  два  дня накачивал меня  мудростью. (Мы  встречались потом и
беседовали:  как   выкручиваться  с   едой,  кто  получил  прохоронку,   кто
выздоровел, кто умер...) Мама  взяла меня на руки, понесла, опустила,  чтобы
отдышаться, и я сказал,  что пойду сам. И пошел. Жилье  наше оказалось сырым
саманным сараем  с мокрым земляным полом,  и  нас  было там пять  семей.  На
предложение  поесть,  я  спросил  яичницу,   каковая   безропотно  была  мне
предоставлена, и я  съел  ее быстро, так  как пятнадцать пар  голодных  глаз
созерцали мое пиршество.
     В феврале мама и сестра  повели  меня  в баню. Вода была  едва  теплой.
Волосы мыли сперва керосином, а потом водой с хозяйственным мылом. Там же, в
женском отделении, мыли и меня: отец ушел добровольцем на трудовой фронт. Из
бани отправились в кино, и тогда я увидел ленту  "Разгром немецких войск под
Москвой".
     Местное население кино не посещало.  В  зале нас,  эвакуированных, было
человек  сорок.  Мама  и сестра по  обе стороны от меня  держали  мои руки в
своих.  Мама  безмолвствовала,  как статуя, сестра  плакала  молча. Зал  при
победных кадрах  не ликовал и  охнул лишь дважды -- когда показали  виселицу
Волоколамска  и когда  возникло  оледеневшее в невыносимом  и благороднейшем
страдании  лицо остриженной  под  мальчишку,  замученной  и  повешенной  Зои
Космодемьянской.
     Звуковой ряд фильма шел под "Марш защитников Москвы".
     Хороши немецкие песни. Они в задорном мажоре поются  с улыбкой до ушей,
как  знаменитая  "Дойче  зольдааатен унд  официггген...".  Русская  песенная
традиция минорна:  "... Нам родная Москва дорога/ Нерушимой стеной, обороной
стальной/  Разгромим,   уничтожим  врага!"  Но  от  грозного  этого  минора,
сопровождавшего   кадры   бесчеловечного   уничтожения  людей   и  скотского
осквернения их вековых ценностей, вспыхнуло нечто такое, что невозможно было
побороть и что подавлялось потом всю жизнь активной работой разума.
     Не эвакуауция под бомбежками, не голод  и дважды чудом  меня миновавшая
смерть, а жуткая виселица  Волоколамска  и рыдающие над  своими  покойниками
женщины  стали  для  меня  подлинным  началом  Великой  Отечественной  войны
советского народа против нацистских захватчиков. (Лишь недавно  я узнал, что
"Разгром немецких войск под Москвой" стал первым русски фильмом, удостоенным
"Оскара".)
     Последующее укладывалось в рамки  фильма, пока я не увидел другой фильм
-- "Герои  не умирают". Между этими двумя лентами пролегла моя биография. Со
второй началось  размывание  ненависти  к немцам, послушным  своему  фюреру.
Ненависть обрела почву причинности и  перекинулась  на подлинного  виновника
трагедии -- на гениального вождя, "правого во всем", предоставившего  немцам
шанс, которому трудно было противиться.

     49. Гений
     Немцев  отбили от Москвы, и  гений всех времен приободрился. Он  затеял
общее наступление и принялся поучать, не без задней мысли притом.
     Вот  пример  его  поучений  из Директивного  письма  Ставки  Верховного
Главнокомандования. Не могу отказать себе в удовольствии привести это письмо
если и не целиком, то хотя бы так, как оно цитировано Жуковым, несомненно по
достоинствам  ценившим сей перл тактической мысли, иначе зачем бы цитировал.
(При цитировании не могу удержаться от попутного злобного комментария.)
     "Для того,  чтобы добиться  успехов в  1942  г., необходимо, чтобы наши
войска  научились  взламывать оборонительную  линию  противника  на  всю  ее
глубину и тем  открыли дорогу  для  продвижения нашей  пехоты, наших танков,
нашей кавалерии.  (Ведь если не добавить "нашей", эти канальи-генералы, чего
доброго, подумают, что дорогу открыть надо немецким танкам, немецкой пехоте,
немецкой кавалерии. -- И.Сталин). У  немцев  имеется не  одна оборонительная
линия, они строят и будут иметь скоро вторую и третью оборонительные  линии.
Если наши  войска не научатся быстро и основательно взламывать (можно  и без
этих слов, но  --  что-то тогда  пропадет, не  основательно получится, слова
взламывать  нет, а  слово  хорошее, значительное  слово...  --  И.Сталин)  и
прорывать  оборонительную линию противника,  наше продвижение  вперед станет
невозможным..."
     Затем изложены условия, которые ученик Генштаба не без  усилий постиг и
в меру своего постижения изложил, да еще в виде наставления.
     Условие первое -- это действие ударными группами.
     "...  Наши войска наступают  обычно отдельными дивизиями или бригадами,
расположенными по  фронту в  виде цепочки.  Понятно, что  такая  организация
наступления не может  дать эффекта, так как  не дает  нам  перевеса  сил  на
каком-либо участке. Такое наступление обречено  на провал. Наступление может
дать должный эффект лишь в том случае, если мы создадим на одном из участков
фронта  большой  перевес сил над  силами  противника.  (Повторил  ли я слово
перевес?  А то ведь мои тупицы-генералы не  поймут  моего вклада  в  военную
науку, не поймут...  Ну ничего,  это  я в них  вколочу. -- И.Сталин.) А  для
этого необходимо, чтобы в каждой армии, ставящей себе задачу прорыва обороны
противника,  была  создана  ударная  группа  в  виде  трех-четырех  дивизий,
сосредоточенных для удара на определенном участке..."

     Выделено мною, конечно.
     Простите,  читатель, я не выдерживаю, я,  автор. Переведу-ка дух. Это у
меня впечатление, что маньяк вколачивает в  меня азбучные истины  вперемежку
со своим  тупоумным бредом:  каждая армия! А под участками  фронта разумелся
весь советско-германский  фронт, ибо гений  затеял, не более  не менее,  как
генеральное наступление,  и  в  этом  дроблении сил секрет скромного  успеха
наступления  Красной  Армии  по красному  снегу  зимы  41-42 г.г. Это зимнее
наступление могло стать поворотным пунктом  войны при должном руководстве --
до страшного лета  1942  года,  до потери  Крыма и  Тамани, до проникновения
вермахта к Туапсе  и  Сталинграду.  Инициатива уже  перешла в  руки  Красной
Армии!
     Не загадка, что немцы стали отступать. Загадка --  что не побежали, как
французы в 1812-м.
     Да, потери начала войны не  просто  было  возместить. Но и того, что  к
декабрю  удалось подсобрать, при должном командовании хватило бы на большее.
Есть  КПД  и в военном деле. Это страшнейшее  из КПД -- воинское, ВКПД.  Оно
достигается  ценою  жизней,  в основном, молодых. С  точки  зрения ВКПД зима
41-42 г.г.  -- это позор и несчастье. Подкрепления бросались в бой с ходу, и
говорить  о  потерях  стыдно  и  страшно.  Да  и  бросались  не  туда,  куда
рекомендовал  Жуков  (Генштаб  трусливо  молчал),   а  куда   велел   вождь.
Рассогласованное  наступление  шло  одновременно  на  всех  фронтах.  Вместо
маневра было  распыление  сил. Аматор Сталин,  как  и аматор Гитлер,  вместо
ударов кулаком бил растопыренной ладонью. Но вермахт был  обучен, окруженные
не  терялись, полевые  офицеры проявляли упорство, штабные  выдержку,  связь
поддерживалась по радио, снабжение шло по  воздуху, и рубежи не оставлялись.
Немцы были измотаны, голодали, мерзли и не обладали ни прежним господством в
воздухе (погода и отсутствие  горючего), ни на земле (отсутствие  горючего и
жалкое состояние техники). Но удержаться сумели.
     Думаю,  ясно, что гений всех времен  и народов цитируется столь обильно
не только убогости его стиля ради, но и убогости мысли для.
     И  ради  его  поучений пролита  кровь, в  озерах которой  нашим войскам
необходимо научиться вместо того, чтобы перед отправкой на фронт их научить!
Ради этого погублен  цвет РККА и похоронена советская военная мысль.  Чтобы,
подмяв  армию, ввергнуть страну в  террор, неоценимый  по  последствиям, а в
войну потерять неизвестное число миллионов населения (по одним подсчетам 27,
по другим 46...)  И не  опровергнуть цифру, даже если нелепа. Учет потерь не
велся.  Страшной правде уже тогда  не  смели  глянуть  в лицо. Но тратить не
страшились.
     Итак, по вождю, первое условие  успеха -- действие ударными группами. А
второе? Второе, оказывается, "артиллерийское наступление".
     "У нас нередко бросают пехоту в наступление против оборонительной линии
противника без артиллерии, без какой-либо поддержки со стороны артиллерии, а
потом  жалуются,  что пехота не идет  против  обороняющегося  и окопавшегося
противника. Понятно,  что  такое  "наступление" не может  дать  желательного
эффекта. Это не  наступление, это преступление против Родины,  против войск,
вынужденных нести бесмысленные жертвы..." (Выделено мной.)
     Вот как... преступление против  Родины... Знала, стало быть, кошка, чье
мясо ела... А ела-то  еще  три с половиной года с неубывающим пылом... Между
прочим, во время  войны Гитлера обзывали людоедом. А  ведомство Геббельса --
правомерно! -- так же обзывало и Сталина.
     "У  нас нередко бросают  пехоту..." Кто? Не  он, упаси Бог. Кто-то,  он
даже не знает -- кто. Разве из Кремля за всеми углядишь...
     Ну, а пехота, понимаете, не идет.
     Мысль человека, хоть чуть знакомого с деяниями вождя, под тяжестью этих
обвинений окунается  в  прошлое и оказывается  в  году Великого Перелома,  в
1930-м, и там ударяется о "перегибы" с коллективизацией. И о его  же  статью
"Головокружение от успехов".
     Конечно,  крестьяне  не  терпели  молча, когда у них  отбирали  то, что
горбом своим, трудясь от зари до зари, скопили  несколько поколений пахарей.
И  члены  партии  не все  чувствовали  себя  уютно  при  выполнении  задачи,
названной  войной  против  кулачества.  Это  и  была  война,  но  --  против
крестьянства.  Сама  быстрота операции  дает представление  о ее  неумолимой
жестокости: всего пять месяцев потребовалось  на то, чтобы сделать люмпенами
половину крестьян России.
     Итог?  Катастрофическое  падение  поголовья скота  и  лошадей,  которых
резали десятками тысяч. Тогда,  2 марта 1930 года, "Правда" публикует статью
Сталина:  бессмысленно  насаждать  колхозы  силой, эксцессы  имеют  место  в
результате "головокружения от успехов"...
     Успехи в войне  в  Финляндии, успехи в наступлении  под Москвой, гибель
сельского хозяйства России -- успехи? И кто говорит-то?
     Продолжим, однако.  Сцепим  зубы, дойдем  до  конца  этого  бесстыдного
выгораживания себя и навета на свой Генштаб:
     "Это означает, во-первых, что артиллерия не может ограничиться разовыми
действиями  в течение часа или  двух  часов  перед  наступлением,  а  должна
наступать  вместе с  пехотой...  пока не будет взломана оборонительная линия
противника на всю ее глубину.
     Это   означает,  во-вторых,  что  пехота  должна  наступать   не  после
прекращения артиллерийского  огня,  как это  имеет  место при так называемой
"артиллерийской подготовке",  а  вместе с наступлением артиллерии, под  гром
артиллерийского огня, под звуки артиллерийской музыки."
     (Троп!  Оборот речи,  где слово употреблено в переносном  значении.  Не
помню,  то  ли  это  метонимия, то ли синекдоха. Ну, как же,  с гением  дело
имеем! Он в юности, испражняясь на Библию, за что,  говорят, и выставлен был
из семинарии, одновременно стишата пописывал о соловье и розе...)
     "Это  означает,  в  третьих,  что  артиллерия  должна   действовать  не
вразброс, а сосредоточенно, и она должна быть сосредоточена не в любом месте
фронта (повторить! Ведь военные! тупицы! Ничего, я их...  -- И.Сталин),  а в
районе действия ударной группы армии, фронта, и только в этом районе (-- ? А
другие  что? оголить? А коль дерзкий  враг атакует противу правил?), ибо без
этого условия немыслимо артиллерийское наступление."
     Глянемте, что побудило гения изобрести  новый вид  наступления, в  коем
пехота  призвана  роли  почти и не играть.  Никак доигрались  с  пехотой,  с
мальчишечками стрижеными, коим с девочками не целоваться, папами не стать...
С 5 декабря 1941 года по 7 января 1942 года в ходе Московской наступательной
операции безвозвратные потери Красной Армии составили 139586 человек{69}.
     (Точность-то!   Пятьсот   восемьдесят   шесть...   Интересно,   а   тех
мальчиков-"подснежников" посчитали?)
     За месяц побед...
     До победы остается  40  месяцев.  Что-то  нашептывает мне,  что простое
произведение  этих  чисел  даст   в  первом  приближении  официальную  цифру
безвозвратных военных потерь.
     Но  это оказалась лишь  цифра  убитых.  А безвозвратные потери включают
всех, кто не вернулся в строй. Значит, пленных тоже.
     "Указания  Директивного  письма Ставки (вождя! -- П.М.)  были приняты к
безусловному исполнению, -- флегматично замечает маршал. -- Однако я позволю
себе  еще  раз сказать,  что зимой  1942  года мы  не имели  реальных сил  и
средств, чтобы воплотить в жизнь все эти... идеи о широком наступлении. А не
имея сил, войска  не  могли  создавать  необходимые  ударные  группировки  и
проводить  артиллерийское наступление столь эффективно,  чтобы разгромить  в
1942 году такого мощного и опытного врага, как гитлеровский вермахт."
     Вождь  не желал видеть реальности и швырял войска в  прорывы, горловины
которых не мог удержать.
     27 января -- 1 февраля 1942 года 33-я армия генерал-лейтенанта Ефремова
и  кавкорпус генерала П.А.Белова брошены  были  в  прорыв  в районе Вязьмы с
задачей взять город. Оба соединения были окружены. 33-я армия погибла вместе
с  командующим, а остатки 1-го кавкорпуса с величайшим трудом вышли к  своим
лишь 18 июля (!) 1942 года.
     "В   феврале  и  марте  Ставка  (Сталин!  --  П.М.)  требовала  усилить
наступательные действия на западном направлении, но у фронтов к тому времени
истощились силы и средства... Особенно плохо обстояло дело с боеприпасами...
Из  запланированных  на  первую декаду  316  вагонов  не  было  получено  ни
одного...   Трудно   поверить,  что  нам  проходилось  устанавливать   норму
расхода... боеприпасов -- 1-2 выстрела на орудие в сутки. И это, заметьте, в
период наступления!"
     Это  Жуков  свидетельствует,  не   кто-нибудь.   А   ты,  читатель,  --
артиллерийское наступление... Эх-ма!
     Благодаря Сталину  Гитлер  под  Москвой  избежал  худшего.  Быть может,
наихудшего. Но поворот  под  Москвой  все  же произошел -- поворот  в войне.
Вопреки   Сталину,  Московская   битва   окончилась  благополучно   хоть   в
стратегическом  отношении.  И  в  книге  о  прожитой  жизни  Жуков  пишет  о
Московской  битве как  о самом памятном событии жизни. Еще бы! Помимо  того,
что  произошел  пусть  не перелом, но поворот в войне, столицу он защитил от
соединенных усилий двух главнокомандующих -- вражеского и своего.
     Один не желал упускать победу.
     Другой не давал победить.
     Жаль,  не написал маршал о  всей чуши, какую  довелось ему выслушать из
уст  вождя. Уникальные были  бы страницы. Нам остались лишь цифры потерь. На
первом этапе операции,  кое-как  спланированной  Жуковым  и  штабом  фронта,
безвозвратные  потери  составили 139586  человек при достижении существенных
результатов.  А в Ржевско-Вяземской  операции,  беспорядочно  осуществленной
вождем,  272320  человек сгинули  с нулевым результатом (цифры официальные и
приводятся лишь для сравнения, но не для веры в них).
     Похоже, что ввиду сопротивления Жукова волюнтаризму вождя (тогда вместо
этого термина  бытовал  более верный  -- аматорство) авторитет  его в глазах
Верховного  утрачен был надолго  -- в наказание за ошибки самого Верховного.
Как о  члене  Ставки о нем вспомнят теперь  лишь тогда,  когда  докатятся до
Волги.
     Но уж водворят в Ставку до конца.


     50. К вопросу о потерях
     Это страшный вопрос, но он-то и побудил к написанию всей книги.
     Легкое отношение к потерям традиционно для русской армии. Это на Западе
армия  была наемной, профессиональной и дорогостоящей. За потери приходилось
расплачиваться  содержанием  семей,  за увечья  пенсиями, и  капитуляция  не
считалась таким уж позором. Перехитрил  нас противник, переиграл, не платить
же за свою ошибку кровью ни в чем не повинных солдат... (А слово "солдат" --
нерусское слово, оно от итальянского  "сольдо", что  значит -- гони монету!)
Посмотрите  полотно  Веласкеса  "Сдача   Бреды".  Побежденный   удручен,  но
победитель  мил  и  галантен. Это  потом настали  революционные  времена,  а
энтузиазм масс красной нефтью отапливал войну, по хлесткому выражению Цезаря
Куникова, да и войны пошли насмерть, поскольку какие компромиссы, если война
не  продолжение  политики  другими  средствами,  а   революционный  порыв  к
искоренению инакомыслящих...
     Но  в России  и  до революции  пушечное мясо было  недорого. Мысль, что
воюют  не числом,  а  умением, экзотична  и, можно сказать,  иностранна  для
русских военачальников. "Бить врага малой  кровью  на  его территории", этот
принцип командармов-идеалистов, выношенный  ими  в ужасах Гражданской войны,
был необычен и подкупил даже такого знатока русской истории, как Ал.Толстой.
Он  воистину  пророчески, еще  до  войны,  и не  без  влияния этого  лозунга
проговорился о традиционном подходе на страницах своего "Петра":
     "Ништо, людишек много!"  Суворов был скуп вынужденно. Турок всегда было
больше,  им  только выучку  и можно было противопоставить. А  экспедиционная
армия и сама была мала, да и потери в Швейцарских Альпах возмещать  куда как
было   не  просто.   При  других  обстоятельствах  самые  даровитые  русские
полководцы  не скупились  --  ни  Потемкин,  ни  Румянцев,  ни даже Кутузов,
стратег и дипломат.  Правда, как и  Жуков, за спины солдат не  прятались,  в
отличие от великого вождя.
     А безумный храбрец  Скобелев? Просмотрите-ка еще  разок Шипкинский цикл
В.В.Верещагина. А Куропаткин?
     Так  не станем  же  требовать  того,  чего  вообще не  было  в  русской
традиции, от Жукова. Тем паче от Жукова, руководимого Сталиным.
     Впрочем,  и  этот  злодей  имеет  одно  оправдание. Ядовитое,  как все,
связаное с ним, отравителем, интриганом и убийцей, оно на сей раз объективно
и  уже  сформулировано  на страницах  книги.  Многократность  повторения  не
украшает стиль,  но в данном случае многократность пропорциональна кратности
как потерь, так  и упреков в адрес сталинских полководцев,  а  Жукова прежде
всех. Итак,  в войне, которую пришлось вести СССР, никакого иного решения  в
1941  году  не было.  При  той войне, которую Сталин  навлек  на страну, при
условиях, в каких подставил ее под удар, не было иной  тактики,  как  стоять
насмерть фронтами  ли,  жидкими ли  заслонами , а при малейшей  концентрации
войск любой  ценой  наносить врагу встречные удары , чтобы спутать  если  не
план  "Барбаросса", то хоть  график  его выполнения, иначе из авантюры  план
превращался в реальность.
     Разумеется,  при ином командовании  дело до этого не дошло бы. Как и до
войны. Да и случись война, даже внезапная, при ином командовании  война и ее
потери не могли быть таковы. Никакая внезапность не была настолько тотальна,
как та, какую обрушил на страну великий вождь. Но ведь об этом вся книга...
     Летом 1942 года положение изменилось, и удар в неожиданном  для Сталина
месте (опять! о чем особо...),  не  принес  вермахту  ожидаемого результата.
Пятиться Красная Армия научилась.  И вождь подучился. Хотя бы то понял, что,
если удар получен, бесцельно рычать "Ни шагу назад!", ибо это и есть желание
врага. Войсками  надо  маневрировать,  отводить  их на новый рубеж,  а врага
ставить перед нуждой в новой концентрации и новом ударе  --  пока не удастся
стать в такую оборону, при которой у врага уже и удара не получится.
     Но  оправдание вождя  (с  приведенными оговорками) правомерно  лишь  до
завершения Сталинградской  битвы.  Беспощадная  трата людских  жизней  после
достижения  перелома  в войне ничего не имеет общего с выживанием страны, но
прямо связана с мечтами вождя о власти над Европой и миром.

     * * *
     Не  было  в  Великой  Отечественной  войне ни  одной  успешной операции
фронтового масштаба,  в которой  не создано было навальное  превосходство  в
живой  силе и  технике.  Так было  под Москвой и Сталинградом,  так  было на
Курской  дуге,  где  лишь  глубоко эшелонированная оборона  помогла  устоять
против  таранного удара  вермахта, а  обилие резервов сломило  его упорство.
Немецкие  цифры  пока  остаются  наиболее  надежным  источником   статистики
советских  потерь. Поэтому об потерях  оборонительного  периода  войны можно
говорить с большей уверенностью, чем о потерях  в годы  побед{70}. В  первом
случае потери считали  немцы, во втором свои. Для примера сопоставим хотя бы
данные  потерь  несравненного  по доблести,  проявленной  обеими  сторонами,
встречного  танкового  сражения  12 июля 1943  года  у Прохоровки.  В  пыли,
поднятой  танковой  армадой,  при нулевой  видимости авиация бездействовала,
управление  стало  невозможно,  и  сражение  распалось  на поединки.  Ярость
достигла безумия, русские шли на таран, и у немцев не хватило сил. Советская
ститистика численное превосходство при  Прохоровке признала, но  соотношение
потерь исказила. Сражение было выиграно,  но что советские потери были почти
вдвое выше немецких ясно стало лишь из немецких источников.
     Это сражение - хорошая модель навальной сталинской тактики.
     Другие тенденции подавлялись.
     Одного  из  советских  полководцев  я  уже  помянул  --  маршала Федора
Ивановича  Толбухина,  да будет ему пухом родная земля. Больной диабетом, он
дни  и  ночи  просиживал  над  операциями  и  руководил  ими,  не считаясь с
самочувствием. Тяжело  переживал  потери.  Командующие фронтами все  так или
иначе противились ранним срокам операций. Толбухин, такой мягкий, в этом был
неумолим. Предусматривал возможное. Старался и невозможное предусмотреть. Он
первый применил  двойную  и даже тройную артподготовку и ложные атаки, чтобы
выявить и сразу же  подавить огневые точки врага. В результате  терял меньше
других и последним из комфронтов стал маршалом. А Героем и вовсе  посмертно,
к двадцатилетию Победы.
     Успешный командир Красной Армии  -- безжалостный командир. И  не только
на уровне комфронта.
     Исключения  были  редки.  Командиры  военной  выучки,  щадившие  людей,
большей частью вышли из запаса. Образование, как бы то ни было, не лишне для
основ гуманизма, отличных от основ ленинизма.
     Хорошо  знакомый мне пример  - Цезарь  Куников.  От  поста  заместителя
наркома  боеприпасов  он   отбился  назначением  командиром  отряда  водного
заграждения. Отряд водного  заграждения -- это  заградотряд. Его  забота  --
хватать отступающих, пеших  или плывущих, и стрелять. Это карательный отряд.
Куникову оказано было  высшее  доверие, но он  не  оправдал его  и превратил
отряд в боевой. Он весьма формально выполнил приказ о занятии рубежа второго
эшелона на восточном  берегу Днепра  в районе Запорожья, тогда как немцы уже
захватили  берег.  После головоломных приключений  в  безлунную  ночь  отряд
бронекатеров    на    автомашинах    с    выключенными    фарами    совершил
шестидесятикилометровый марш, не  потеряв  ни единого человека  и  выведя  с
собой   другой  заблудившийся  отряд,  кстати,   боевой.  Жестокий   экзамен
Халхин-Гола сдал не нюхавший пороху штатский, кабинетный чиновник, даже и не
строевой командир,  политрук, тем доказав полноправность жуковского экзамена
и, технически говоря, корректность  его требований. Простая истина: командир
обязан знать  свое дело  и думать. Именно поэтому, если не погибали в первом
же    бою,   успешнее    действовали   моряки.   Лучше    подготовленные   в
общеобразовательном  отношении,  не  считая  себя  компетентными и  не  зная
шаблонов, они тщательнее  продумывали  ситуации.  Еще  и  тем  страшна  была
морпехота, что состояла из команд, спаянных на судах годами службы. Ценность
каждой  жизни в таких  коллективах выше,  взаимовыручка надежнее. Это помимо
того, что на флот и нынче берут самых-самых...
     Но слали на  смерть и таких.  Война! Триста спартанцев царя  Леонида  в
Фермопильском  ущелье разве не были  оправданной  жертвой?  -- Но не надо же
крокодильих слез.
     В  критические для  Ленинграда  дни  1941 года  в тыл вражеских войск у
Петергофа  высажен  был   морской  десантный  отряд  с  целью  содействовать
приморской  группе в проведении операции.  То  есть,  послали для отвлечения
врага, без надежды снять десант с места, где его уже при высадке обнаружили.
И неприятно читать у маршала следующий текст:
     "Увлекшись первыми  успехами,  моряки преследовали бегущего противника,
но к  утру сами  оказались отрезанными  от  моря. Большинство  из  них  пало
смертью  храбрых.  Не вернулся  и  командир героического  десанта  полковник
Андрей Трофимович Ворожилов."
     Увлекшись первыми  успехами... оказались  отрезаны от моря...  Дескать,
сами виноваты.  Словно численность десанта была такой,  что и немца гнать он
мог, и коридор к морю удерживать...
     Моряки не преследовали бы противника, если бы  боевая задача была иной.
Но задача была -- гнать! И они гнали, отрываясь от моря, зная, на  что идут.
Война!
     И маршал это знал. Не зря, прибыв в Ленинград,  пообещал вождю  навести
порядок, не  останавливаясь ни перед чем. И  навел. Война!  Вот только  слов
таких  не надо. В том,  что против  одного  немецкого  солдата  уложено пять
советских, основная  вина не его. И слова об увлечении успехами вряд ли его.
Жуков  понимал  неизбежность потерь, да еще  в  такой  войне.  Но редакторам
велено   было  подыскивать   оправдания  и  щадить   чувства  современников,
шокированных войной. Это еще было свежо...
     Все же вернемся к Жукову и  обвинениям в жестокости. Мало кто винит его
в потерях в оборонительный период войны, зато  как ополчаются на  маршала за
наступательный!  О том,  что  Жуков  не  западного  покроя  полководец,  уже
сказано.  Но  вот какая вещь.  На конференции, посвященной  столетию со  дня
рождения маршала  и  состоявшейся в Российском  посольстве в  Вашингтоне  25
ноября  1996  года,  один  американский  историк  задал  ядовитый  вопрос  о
советских методах наступления на минные поля. И тут  как-то сам  собой встал
вопрос о  том, кого  из союзнических  генералов Второй Мировой  войны  можно
причислить  к  великим  полководцам  в  традиционном  смысле  слова  ("Great
captains",  -- выразился  об этом  председательствовавший на торжестве посол
Эйзенхауэр,  сын  генерала  Дуайта  Эйзенхауэра).  В  зале  были  противники
маршала, но и они  остереглись  возразить  против  того, что один лишь Жуков
может  претендовать на это звание. Пылко вскочили не говорившие по-английски
ветераны: "Да вы знаете, чего  больше всего  ждал солдат? Кухни? Бани?  Шиш,
наступления!  Жукова ждали!  Где  Жуков, тма наступление!" Историку пришлось
скромно ретироаться.
     Но, как  Бог не  в состоянии проследить  за судьбами праведников своих,
так  и Жуков  не  мог  проследить за  судьбой  рядовых  своих.  Ни  даже  за
действиями командиров соединений  и  частей.  Их  слишком много,  их готовят
годами,  учат понимать команду или совет с полуслова. И даже эти  полслова в
решающие часы наступления невозможно сказать каждому  командиру, ибо  нельзя
увидеть  обстановку  на  его  участке. А  если  говорить  эти  полслова, они
сложатся в часы, катастрофически потерянные для  операции.  Время  боя  - не
время  наставлений  и поучений.  Командующий планирует  операцию  в целом  и
координирует ее выполнение.  Задача  ставится  командирам, и они держат  всю
картину в уме -- хорошие командиры: к такому-то моменту войска обязаны выйти
на  нужный  рубеж. Это  императив,  это  надо  выполнить,  не  то  возникнет
невыгодная конфигурация  фронта, противник контратакует,  используя  разрывы
между  наступающими, и  тогда  потери будут  страшнее и  будут напрасны. Еще
командующий  еомандует резервами,  держит  до последней крайности и  бросает
туда, где отставание войск опасно. А это  оибо укрепрайоны, либо участки, на
которых войсками командуют  некомпетентные  командиры.  Там-то  и  случаются
самые большие потери.
     Этот второй случай  наиболее характерен в формировании тех потерь,  для
которых  и  цифры  нет.  Немецкие  генералы  отмечают слабость  командования
Красной Армии, наипаче в  среднем звене. (Вспомним 40 тысяч репрессированных
командиров РККА...)  Командиры  среднего звена  не  блистали  ни  опытом, ни
эрудицией   и   людей   своих   бросали   напролом.   Немцы  отмечают,   что
прямолинейность  и  навальность  цепных, ряд за  рядом, атак  Красной  Армии
свидетельствовала не об уверенности в  успехе, а о  страхе  командиров  быть
обвиненными в пассивности. Эфир пестрел командными радио- и телефонограммами
с  угрозами, в серьезности которых не было сомнений. СМЕРШ до конца войны не
оставался без работы.
     Мог  Жуков  заменить  всех  некомпетентных  командиров?  Заменял,  если
случался рядом.  Но на фронте такой протяженности инструктировать всех, кого
не проинструктировали, не выучили, не натренировали в свое время и поставили
взамен командиров, убитых еще до начала войны - нет, это никому непосильно.
     Чтобы  покончить  с  потерями  и  никогда больше к  этому  болезненному
вопросу не  возвращаться,  замечу,  что  майор Куников,  назначенный  (после
высадки  на плацдарме  полковников  с широкими орденскими планками)  старшим
морским  начальником,  погиб на  десятый  день  после  высадки при  стечении
невероятных  обстоятельств  как самого  ранения, так  и  странно запоздавшей
доставки  раненого  с  Малой земли  в госпиталь. Удостоен посмертной  славы,
оплакан и похоронен с редчайшими для военного  времени почестями{71}. С  ним
похоронена тайна того, как майор, вчерашний штатский, уговоривал заслуженных
полковников прекратить дневные атаки,  не класть в них золотых людей, героев
Одессы и Севастополя, прошедших ад Керчи, Тамани и Новороссийска, а плацдарм
расширять, не давая врагу закрепиться, ночным поиском, знакомым  морпехоте и
ужасающим для врага.
     Но этот пример отношения к потерям контрастен, уникален.

     51. Победы весны 1942-го
     Говорить-то приходится о победах германского оружия...
     К маю тысяча девятьсот сорок второго года на советско-германском фронте
установилось равновесие сил. Это было лишь численное равновесие.
     После   бесплодных   усилий  Красной   Армии  прорвать  фронт  вермахта
инициатива снова перешла в его руки. Умение советских  бойцов уже сровнялось
с умением  немцев. Но  полководцы так  не растут. Солдат,  если  повезло ему
пережить первый бой,  да среди  обстрелянных "стариков", куда менее делается
уязвим. И лейтенант после первого боя делается солдатом.
     Для солдата бой всегда бой.
     Для  генерала он -- шахматная  партия. Все разные. Сколько  их  сыграть
надо, дебютов и эндшпилей, чтобы опыта  набраться? И все на крови. Вот когда
отчетливо, не  в панике 41-го,  а  в буднях  войны, выявилась разница уровня
между военными операторами -- уничтоженным или чудом уцелевшим цветом РККА и
сталинскими выдвиженцами. Жукову  следовало бы помянуть о репрессиях в связи
с ходом событий на фронтах 42-го. Это могло звучать так:
     "Поскольку  весной  1942  года  я оставался  единственным полководцем в
высшем эшелоне Красной Армии, да и то сидел под Москвой ввиду боязни Сталина
оставить  без  должного  внимания  это  направление  и   прозевать  на   нем
приготовления вермахта, остальные фронты доверены  были туповатым  маршалам,
вследствие чего  Красная Армия  не могла успешно  проводить крупномасштабные
операции... "
     Конечно,  Жуков такого написать не мог.  Наверно, и думать  не  мог. Не
смел.  Хоть  и  билось  в подсознании, ибо  -- правда. За то  и Василевского
ценил:  не  полководец еще,  штабной стратег, для оператора  нет ни  боевого
опыта, ни  жесткости  -- но  хоть замысел  понимает с  полуслова! обстановку
чует! самому Жукову цену знает! хоть один единомышленник да есть!
     Не  исключаю,  что  Сталин  умышленно   держал  Жукова   на  Московском
направлении  -- дабы отвратить Гитлера даже от планирования нового похода на
столицу.  Не  зря  в дни  октября  1941  года "Красная  звезда" опубликовала
большой портрет Жукова на первой полосе. Не только ради того, чтобы в случае
поражения не долго искать виновника, но и для того, чтобы дать знать немцам:
герой Халхин-Гола -- здесь. Немцы  жуковскую хватку на себе  уже  ощутили. А
Сталин для этого случая отказался от своего принципа "незаменимых нет".
     Вместо удаленного Жукова в Генштабе остались Шапошников и Василевский.
     Они понимали обстановку. Но одно дело --  понимать,  другое -- отстоять
понимание.  (Жуков готов был отстаивать и отстаивал,  хотя, конечно, уже  не
так запальчиво, как 29 июля 1941 года. Да ведь и Сталин себе ничего такого с
Жуковым  не  позволял  до  финального  надругательства  над  маршалом  после
победы.) И в итоге вместо активной обороны Сталин велел готовить наступления
и  в  Крыму,  и  в районе  Харькова,  и  на  льговско-курском  и  смоленском
направлениях, да еще в районах Ленинграда и Демьянска.
     Это  было в  Ставке на  совещании 5  января 1942 года.  Лишь один Жуков
возражал и просил дать войска ему  -- для  перелома на  центральном  участке
фронта. Шапошников после совещания сказал:
     -- Вы зря спорили. Этот вопрос был заранее решен Верховным.
     -- Тогда зачем же спрашивали наше мнение? -- резко спросил Жуков.
     -- Не знаю, не знаю, голубчик! -- ответил Шапошников и тяжело вздохнул.
     Нелегко далось Шапошникову это совещание. Еще тяжелее далось оно стране
и народу.
     Не  имея жуковых  во  всех  развертываемых операциях, Красная  Армия не
обладала  умением  использовать  войска  и  удерживать  инициативу.  И   вот
Ленинград --  крепость, Москва тоже,  а  Жуков  как  бы комендант осажденных
крепостей  --  обеих. О  южном направлении его не спрашивали.  Да и  Генштаб
тоже. А больной Шапошников и робкий Василевский не навязывались.
     Немцы между  тем  выжидали. Целью  летней  кампании уже не была Москва.
Теперь,  когда шла глубокая  война (выражение Е.Евтушенко), поход  на Москву
несомненно означал прогрызание подготовленной обороны и осаду с неизвестными
шансами.  Да и падение Москвы, гибельное для строя осенью 1941 года, теперь,
в  1942-м,  стало  бы  еще  одним  поражением русских в  долгой войне. Нефть
оставалась заветной целью Гитлера, и направление было выбрано соответственно
-- Юг. Операция  с целью пресечения водной  артерии Волги и захвата  Кавказа
назвала была "Блау".
     Хотя план был  разработан,  немцы не спешили. Как  и  в  минувшем году,
внезапность поставлена была во главу угла. Вермахту, в сущности, безразлично
было,  где   нанести  удар.  Любое   направление  подходило  для  прорыва  с
последующим поворотом  в  нужном  направлении.  И заготовки имелись  на  все
случаи,  лишь бы убедиться, что  движение  Красной  Армии  не  демонстрация.
Немцам  для решения нужна  была окончательная дислокация советских войск.  В
том числе, московской группировки.
     А  пока они обеспечивали фланги, особенно черноморский,  в  соседстве с
которым пролегала  стрела  запланированного  наступления.  Фюрера  беспокоил
Крым, непотопляемый авианосец...

     * * *
     Крым и стал прологом кампании 1942 года. Командование  Крымского фронта
проявило некомпетентность,  беспрецедентную даже для  сталинской школы. Имея
значительное  численное   превосходство,  Керченская  группировка   пыталась
деблокировать Севастополь. Атаковали и -- не сумели ничего.
     Это и был момент, когда застыл весь советский фронт.
     Тогда  и  двинулся  вермахт  -- ликвидировать  Керченскую  группировку,
очистить  Крым, обезвредить Черноморский  флот. Естественно, этого следовало
ожидать. Но кто посмел бы преподнести вождю такое предупреждение?
     8 мая  1942 года  вермахт нанес  удар  на  Керченском полуострове вдоль
черноморского  побережья,  прорвал фронт  и  вклинился  на  8  км в  глубину
советской обороны.  Это  не было катастрофой, если сразу принять  надлежащие
меры. Но вот в каком виде они последовали:
     "К вечеру... Верховный Главнокомандующий получил от  Л.З.Мехлиса  (А-а,
старый знакомец!  Помните,  читатель? Опричник, свидетель звездного часа, он
же пока что начальник Главного  Политического управления Красной Армии, а  в
прошлом непременный член  троек!), являвшегося  тогда представителем  Ставки
Верховного Главнокомандования при руководстве  и в войсках Крымского фронта,
телеграмму следующего содержания:
     "Теперь не  время жаловаться, но я должен  доложить, чтобы Ставка знала
командующего  фронтом  (выделено несомненно  мной.  -- П.М.)  7 мая, то есть
накануне наступления противника,  Козлов (генерал-лейтенант  Д.Т.Козлов  был
командующим Крымским фронтом)  созвал военный совет  для обсуждения  проекта
будущей операции  по  овладению Кой-Асаном.  Я порекомендовал  отложить этот
проект и  немедленно  дать указание армиям в  связи с ожидаемым наступлением
противника.  В   подписанном  приказании   комфронта  в  нескольких   местах
ориентировал, что  наступление  ожидается 10-15 мая.  ...По  моему настоянию
ошибочная в сроках ориентировка была исправлена. Сопротивлялся также  Козлов
выдвижению сил на участок 44-й армии."
     Господь  всемогущий, как же  низко  надо пасть, чтобы этот  Мехлис стал
полномочным   представителем   Ставки...   Мехлис,   неуч  и   каратель.   И
развертывается  сюжет  -- комичный с точки  зрения  отдаленного историка, но
жуткий для тысяч солдат Красной Армии.
     А то Ставка не знает, что Д.Т.Козлов не Якир и не Уборевич. Да где ж их
теперь сыщешь... На то и ты  там,  Мехлис, так твою и разэтак, чтобы из этой
субстанции конфетку сделать. Ан ты, оказывается, и сам из той же субстанции!
     И Верховный  так  Мехлису и  отвечает  -- в  приличной форме, поскольку
телеграфом же...
     "Вы держитесь странной позиции постороннего наблюдателя, не отвечающего
за дела Крымфронта.  Эта позиция  очень удобная,  но она насквозь гнилая. На
Крымском   фронте   Вы  --  не  сторонний   наблюдатель,   а   ответственный
представитель Ставки...  Вы вместе с командованием отвечаете... Вы требуете,
чтобы мы заменили Козлова  кем-либо вроде  Гинденбурга. Но Вы не  можете  не
знать, что у нас нет в резерве Гинденбургов."
     Выделено мной. Но  вопль  --  чей?  А,  может,  и  намек на  усердие  в
ликвидации командармов? Сталин все помнил...
     Пока идет эта  перебранка, люфтваффе прицельно  разбивает штабы,  режет
связь, а танковые клинья, словно в 41-м, расчленяют массу войск -- и танков!
двадцать одну стрелковую  дивизию --  двадцать одну, читатель! И делает  это
десятью  с  половиной  дивизиями, презрев каноны,  требующие при наступлении
трехкратного  превосходства. Немецкая  дивизия по численности  вдвое  больше
советской, но преимущества все  равно нет.  Ни в танках нет здесь у вермахта
преимущества, ни в артиллерии. Даже во  внезапности  нет, наступления ждали.
Лишь  в  одном у  него преимущество,  притом,  подавляющее,  --  в  качестве
командования.
     Немцы в  тылу,  Керчь взята.  Войска -- каша. Разгром страшен.  Пленных
стараются не брать. Немцы на своих и трофейных танках расстреливают бегущих.
Люди кидаются в  Керченский пролив на бочках, обломках,  вплавь,  а самолеты
люфтваффе  пикируют не  только  на  лодки, но  даже  на  одиночных  пловцов.
Крымчане, свидетели разгрома, рассказывая подробности моему другу, археологу
Михаилу Кубланову, проводившему раскопки античных поселений у Керчи, плакали
тридцать лет спустя.
     В Аджимушкайских каменоломнях  укрылись  те, кто  обрек себя на агонию.
Они выходили за пищей,  а их узнавали по воспаленным губам.  Воды не было, и
они сосали камень, водоносные слои известняка.
     Керчь, город-герой...
     "Причина  провала   Керченской   операции   заключается   в  том,   что
командование фронта -- Козлов, Шаманин, Вечный, представитель Ставки Мехлис,
командующие армиями  фронта,  и  особенно  44-й  армии --  генерал-лейтенант
Черняк и 47-й армии -- генерал-майор Колганов, обнаружили полное непонимание
природы современной войны.." (Директива Ставки от 4 июня 1942 г.).
     Беспрецедентное признание.
     Кто  же  виноват,  что во главе  армий  генералы, не понимающие природы
современной войны?
     Риторический вопрос...

     * * *
     Казалось,  теперь, после кровавой бани в Крыму, надо бы призадуматься о
том, куда двинет вермахт.  Обстановка с падением Крыма изменилась насколько,
что при  взгляде на карту сам собой напрашивался вопрос: этапом какого плана
была  эта  стремительная и безжалостная  операция,  в которой вермахт  снова
блеснул мощью сорок первого года?
     Невероятно, но факт: такой вопрос задан не был. Велено было думать, что
следующим шагом вермахта будет шаг к Москве.
     Зачем отвлекаться  на Крым, если затем бить по Москве? Нелепо. Ведь это
потеря  времени,  она  уже  проучила  русской  зимой.  Это   и  далеко,  для
возвращения к Москве потребуется дальняя  переброска войск. Так, быть может,
все же не Москва? Узкий Керченский пролив так и манит к высадке на Таманском
полуострове, а это же Кавказ! Или совсем уж нет опасения за бакинскую нефть,
столь нужную немцам?
     Следующим шагом вермахта будет шаг к Москве!
     Ну, пусть. Но не  воздержаться ли пока от наступательных операций? Ведь
ясно уже, что операторы неумелы и растреплют свои армии зря...

     12 мая, в разгар событий  в  Крыму и  без  малейшей  связи с ними,  без
всякой  надежды облегчить там положение, войска Юго-Западного фронта, зная о
концентрации вермахта перед своим фронтом, но,  по указанию вождя, считая ее
демонстративной, отвлекающей внимание  от Московского направления,  несмотря
на  робкие протесты Генштаба упредили  противника  и перешли в наступление в
общем направлении на Харьков. Операция была выведена из подчинения Генштаба,
ее велено было считать делом фронта.
     Такова была личная  попытка Сталина избежать  повторения  сорок первого
года.  Полагаю,  что,  кроме  оперативно-тактических,  вождь  преследовал  и
дипломатические цели. Ему в тот момент позарез нужна была крупная победа...
     Операция  началась  бойко, и  Красная  Армия,  превосходившая  вермахт,
особенно  в танках,  изрядно продвинулись в  направлении Харькова.  Но  темп
продвижения  зловеще  слабел.  В  пятидневной  обороне   вермахт  растрепали
наступавших,   а   17  мая  одиннадцать  дивизий  фон  Клейста   перешли   в
контрнаступление из района Славянск, Краматорск. Прорвав  оборону 9-й армии,
они двинулись под основание советского клина.
     В  Генштабе  случившегося  не  пропустили, и  Василевский,  хоть  и  не
допущенный  к  операции,  но  пристально  за  нею  наблюдавший,   немедленно
рекомендовал перейти  к  жесткой  обороне.  (Конечно, за  его  спиной  стоял
Шапошников,  умолкший  к  тому  времени уже  насовсем  и  высказывавшийся  с
благолепной осторожностью лишь  тогда, когда его  лично призывал Сталин.)  В
книгах  об  этой операции  говорится,  что штаб фронта с  Тимошенко во главе
придерживался  иного  мнения   и  был   согласен  со  Ставкой   (Сталиным!):
"Обстановка под контролем, но нужны подкрепления." Не думаю.  Представляется
более  вероятным, что это было не мнение штаба фронта, а боязливое чтение им
вождевых  желаний, как и год назад в Киеве. Сталин дать резервы согласился и
велел продолжать движение в тыл немцам. А подкрепления,  сказал он, прибудут
через три дня.
     Подумаешь, что при наступлении три дня... Вермахт обождет.
     Не ждал  вермахт.  С утра 18  мая обстановка  у Барвенковского  выступа
стала катастрофической. Клейст расширил стокилометровый прорыв и  формировал
оборону  против  возможной деблокады  окружаемых  советских войск изнутри  и
извне. Ход событий командованием фронта уже не управлялся. Василевский молил
Сталина прекратить движение на Харьков. Вождь ответил грубым отказом.  Армии
продолжали смертельный свинг в тыл вермахта.
     Вечером  штаб  фронта уже не мог  подыгрывать  вождю  в  его  желаниях.
Перепуганный Хрущев,  член  военного совета, звонил Василевскому, и тот  еще
раз пытался поколебать непреклонность вождя. Сталин снова ответил отказом, и
Генштаб снова не настоял на своем.
     Как тут еще и еще не пожалеть о строптивых командармах?
     Страшно возражать Сталину? А терять  сотни  тысяч солдат в котлах уже в
самом сердце страны - это что, не страшно?
     Что  крылось под нахальным  отказом вождя прислушаться к  мнению  своих
генералов? Уже не дружки  просили, к ним он давно  утратил доверие, а  им же
выдвинутые  военные таланты  школы Уборевича (помянутого здесь, ибо всердцах
его как-то помянул и вождь: "...  учить войска, как при Уборевиче"). Знал он
и о совпадении  мнений  Василевского и Шапошникова, умолкшего,  но пока  еще
остававшегося   для   него  высшим  военным  авторитетом   (исключая   себя,
разумеется).  Причина, на  мой взгляд,  прозрачна:  после свежего  конфуза в
Крыму и в видах поездки Молотова в Лондон для заключения договора между СССР
и  Великобританией  вождю  срочно   требовался  военный   успех.  Предстояло
обсуждать границы,  отстаивать приобретения за счет разодранной  Польши, что
проще, имея за спиной наступление  и тем  давая союзнику  понять, что судьбы
войны  --  и его, союзника, судьба --  решаются  на  Восточном фронте,  и  с
жертвами там не считаются.
     Швырялись в пасть смерти сотни тысяч жизней, чтобы, имея врага в сердце
страны, успешнее торговаться о будущих границах.
     Молотов  улетал 19-го вечером. Лишь  тогда,  спустя сутки  после мольбы
Генштаба, вождь согласился на отвод войск.  Увы, поздно. Паулюс,  перейдя от
обороны к  наступлению, ударил  на Балаклею,  замыкая кольцо. Резкий поворот
советских армий и  неистовые атаки на неумолимые немецкие стрелы не изменили
положения. При  поддержке танков пехота сомкнутыми рядами  шла в смертельный
огонь, стремясь удержать дорогу  на  Изюм.  Но 22-23 мая клещи  закрылись, а
танки уже были без горючего. В кольце осталась масса войск, разгромленных "с
невероятной быстротой".
     Почему же -- с невероятной? И с  вероятной, и с неотвратимой. Армия шла
в наступлении и не готова была к обороне!
     38-я армия  пыталась прорвать  кольцо  снаружи.  28  мая  с невероятным
трудом ей удалось образовать  в обороне вермахта прокол шириной в  несколько
сот метров, через который выскочила группа в 22 тыс. человек.
     В течении недели шла резня окруженных. Высший комсостав погиб. Генералы
Бобкин (с 14-летним сыном), Костенко, Подлас с тысячами пехотинцев полегли в
безнадежных боях. Ярчайшая фигура Смоленской битвы, генерал  Городнянский, о
ком солдаты говорили, что его никакая пуля не возьмет, застрелился, чтобы не
попасть  в  руки  эйнзатцгрупперов.  Три армии  перестали  существовать.  По
немецким  данным,  в  плен  попала   241   тысяча  человек.  Число  погибших
оценивается в 150-200 тысяч.
     В  книге  Воениздата "Гриф  секретности  снят",  на  которую приходится
ссылаться,  поскольку  это  единственный  в своем  роде и, в общем, солидный
источник, богатый диаграммами и использовавший  наличные документы, называет
цифру  безвозвратных   потерь   в  этой  операции  (названной,  естественно,
Харьковское сражение, а не Харьковская бойня), 170958 человек. Но пленные?!
     За  Харьковской  катастрофой последовала агония  Севастополя. Это  было
неизбежно после падения Керчи. Освободившиеся  силы вермахта  группировались
на  юг.  Харьков  создал  прекрасную  ситуацию  для летней  кампании.  Фюрер
уверился,  что  план  "Блау"  --  хороший  план,  а южный  фланг  фронта  --
ахиллесова пята советской обороны.

     * * *
     Первыми   начали   генералы-демонстраторы.   Мастера    военной    игры
перемещениями войск внушили впечатление,  что ударят на Москову.  Напуганный
Сталин уже без  напоминаний  Жукова укреплял московскую зону  в ущерб другим
направлениям. Об этом сказано  у Василевского.  Но как прозевали "Блау",  не
рассказывает и он...
     ... В  середине июня  воздушная  разведка  Брянского  фронта донесла  о
значительной  концентрации германских  войск в  районе  Щигры-Курск, на  что
управление  разведки Генштаба отреагировало  примерно так: "Вы смотрите не в
ту сторону, немецкое наступление готовится не на южном, а на северном фланге
вашего  фронта,  где сконцентрировано  не  менее четырех танковых  и  десяти
пехотных  дивизий  в  районе Юхнова, чтобы ударить ими  в стык  Брянского  и
Западного фронтов."
     Реакция Генштаба{72} была результатом стараний генералов-демонстраторов
вермахта.  Они  обманули и желавшего обманываться Сталина,  и понукаемого им
Василевского, и даже Жукова, в какой-то мере оправдываемого тем, что с общей
ситуацией  он был  знаком  лишь  постольку, поскольку  его  посвящали,  а  в
качестве командующего фронтом больше всего опасался за свое хозяйство.
     Впрочем, так же не поверили и  немцы своей  воздушной  разведке в канун
контрнаступления под Москвой.
     Но  несколькими днями позже  и Брянский  фронт,  и Генштаб  были  грубо
разбужены крушением в расположении войск фронта связного самолета вермахта с
офицером штаба 23-й танковой дивизии майором Райхелем на борту. Пилот погиб,
Райхель с  портфелем  в руках пытался  бежать и был  застрелен, а в портфеле
оказалась  инструкция командиру 40-го танкового корпуса Штумме  о проведении
первой  фазы операции "Блау". Содержание документов  в  тот же день передано
было штабу Юго-Западного фронта и Генштабу в Москву. Обозначилась цель удара
от Волчанска на Новый Оскол:  захват  Воронежа  с последующим  поворотом  на
Острогожск.  Наступление нацелено было не на стык Западного  и  Брянского, а
южнее, на  стык  Брянского  и Юго-Западного  фронтов.  Сталин, как и прежде,
отказывался верить фактам и, как и прежде, считал это провокацией и обманом.
Он, словно по договоренности с самим фюрером, ждал прямого удара на Москву.
     Снова  и  снова Голиков  докладывал о  концентрации вермахта  в  районе
Курска,  о нарастающем  оживлении в  районе  сосредоточения,  о  несомненной
переброске  немцев из Орла.  Вотще. 20 июня комфронта  вызван был в  Ставку.
Здесь, на его  глазах, разъяренный  Сталин смел со стола бумаги злосчастного
Райхеля и сказал, что не  верит ни слову о "Блау".  Он разносил разведку  за
доверчивость  и малокомпетентность, забыв - или,  быть может, стараясь взять
реванш  в глазах  Голикова, руководителя  ГРУ в  канун войны, -  что  все же
получал из ее рук сведения о вероятных сроках начала вторжения.
     С  ворохом  ругани и  приказом  совместно  с Западным  фронтом готовить
взятие Орла не позднее 5 июля Голиков вернулся в Воронеж.
     К трем часам утра 28 июня набросок плана наступления на Орел был готов.
     Тремя часами  позже  летнее  немецкое  генеральное наступление  на  юге
(операция "Блау") началось.
     Мудрый вождь товарищ Сталин, тот, кто прав во всем...

     * * *
     Укрепление Московской зоны не значит,  что на юге превосходство было за
вермахтом. Напротив,  численностью живой силы и танков вермахт вдвое уступал
Брянскому  фронту.  Но  превосходил  его  качеством  оперативно-тактического
мышления. Оборона фронта -- подготовленная оборона!  -- была прорвана,  и за
два  дня вермахт  продвинулся  в глубину на 40 км.  Масштабы бедствия станут
понятны,  если  вспомнить,  что 19  ноября,  в  день  начала  Сталинградской
контрнаступательной операции,  советские  войска продвинулись на  30 км. Это
значит, что войска вышли на оперативный простор: оборона глубиной даже в  10
км  на  фронте  советско-германской протяженности непосильна  была бы и  для
Китая с его людскими ресурсами.
     "К середине июля, отбросив наши войска за Дон от Воронежа до Клетской и
от Суровикина до Ростова,  войска противника завязали бой в большой излучине
Дона, стремясь прорваться к  Сталинграду. В  результате  вынужденного отхода
наших войск в руки врага попали богатейшие области Дона и Кавказа. Создалась
прямая угроза выхода противника на Волгу и на Северный Кавказ... "

     * * *
     Кто знает, о чем он думал в короткие  ночи, ложась с рассветом спать...
Пробегал  список  жертв?  Он помнил всех.  И где.  И когда. Не прощал. И  не
раскаивался.  Просто  думал:  того, наверно,  можно  было  не  трогать...  и
этого... и того... Ну,  не  Гамарника,  конечно,  не Якира с  Уборевичем, не
Примакова с Путной и  Эйдеманом, не Тухачевского с  Фельдманом. А с Блюхером
погорячились,  погорячились...  На  допросе,  понимаешь...  Ай-я-яй,  это  ж
надо... Глаз, понимаешь,  себе  выколол, чтоб  в новом процессе показаний не
давать.  Ну,  куда  ж его,  изуродованного, на  процесс...  (Фыркнул.) Ежов,
болван, поспешил. Надо было помягче, больше времени дать, подумал бы, остыл.
С  летчиками тоже...  Тут уж сам... А  что с  ними, понимаешь,  было делать,
когда  этот  мальчишка Рычагов,  сопляк, при всех  вождю такое  говорит? "На
гробах летаем!" За всех сказал  --  всех  и  убрать пришлось. А  выдвиженцы,
блин,  даже самолеты в укрытия  не  спрятали,  указаний, понимаешь, ждали...
Догадываться  надо, без указаний все делать! Чтоб вождь и знать не знал ни о
чем!  Чтоб перед  врагом, если  вдруг  какие  вопросы,  искреннее  удивление
разыграть: "Да  вы  что, господа  хорошие, да мы ни  о  чем таком не  знаем,
ничего такого и в уме  не держим, чтоб от вас прятать!" М-да...  Ну, ничего,
смену  растить  будем.  Вот  Василевский, Антонов...  Проверить, кстати,  не
родственник  ли  тому Антонову, что на Тамбовщине сумбур устроил... И другие
себя покажут. А потери -- на то и война, понимаешь...
     Верховный  не только  думал  так, он так  действовал. Неудача с выбором
командующего  2-й  Ударной  армии  Власова  ("Не  застрелился  в  окружении,
проститутка!") не остановит выдвижения новых командиров.
     Главная  забота -- Генштаб. Шапошников  не работник, а Жуков  на фронте
нужен. В Москву -- только на совещания.
     Сталин  тренирует   в  качестве   представителя  Ставки   Василевского,
уговаривает  его  принять  Генштаб  вместо  больного  Шапошникова.  И,  пока
Василевский стажируется на Северо-Западном фронте, не очень еще умело "решая
задачу   ликвидации  окруженной  демьянской  группировки",   а  единственный
Гинденбург  Красной  Армии  руководит  обороной  Москвы,  немцы  почти  шутя
разваливают весь южный участок советского фронта.
     Нет Гинденбургов...
     А -- были.

     * * *
     Вероятно, после нового перепуга деспот ободрился: не на Москву!
     Принимались меры.
     Прежде всего, очередная чехарда с  назначениями. Тасовали командующих и
заместителей  командующих  фронтами.   Меняли  командующих  армиями.  Вместо
Юго-Западного  создан  был Сталинградский.  Ликвидирован  был  Южный  фронт,
войска  его  переданы  Северо-Кавказскому. Командующим фронтом  стал славный
рубака Буденный.
     (Комментарии? Ну,  какие  тут комментарии...  За исключением,  пожалуй,
одного: умел Жуков  держать  язык за  зубами. Крепкий был  мужик.  Этот,  не
приведи  Бог,  мог повторить  номер  с  глазом. Очевидно, о  малоярославских
подвигах своего рубаки конармейского  вождь так  и не проведал. Что повышает
цену жуковского  благодеяния: оно было длительно.) Усилили идеологию. Убрали
Мехлиса, а во главе Главпура поставили более гибкого Щербакова.
     Но  главное не это,  а главное  было  вот  что: непринужденно изобразив
сдачу Ростова,  как самовольный акт,  Сталин  лично (?) написал приказ номер
002, датированный 28 июля{73} и ставший зловеще известным как  Приказ Двести
Двадцать Семь: Ни шагу назад!
     Некоторыми  современными писателями приказ признан величайшим продуктом
мысли. И даже образцом стиля.


     52. Интерлюдия. Технология власти
     Вчера,  11  июня,  Верховный  Суд  СССР  в  составе  товарища  Ульриха,
Председательствующего  и Главного Судьи  Военнной Коллегии,  а также  членов
суда  А.М.Алксниса, заместителя народного  комиссара обороны  С.М.Буденного,
В.К.Блюхера, Б.М.Шапошникова (выжили  лишь  выделенные  в тексте,  остальные
вскоре  расстреляны  или  замучены   в   застенках.  -  П.М.),  П.Е.Дыбенко,
Н.Д.Каширина, Е.М.Горячева, И.П.Белова  согласно  закона от  1  декабря 1934
года рассмотрели дело М.Н.Тухачевского, И.Э.Якира, И.П.Уборевича, А.И.Корка,
Р.М.Эйдемана, Б.М.Фельдмана, В.М.Примакова, В.К.Путны.
     Вышеперечисленные лица обвинены в измене
     воинскому долгу и воинской присяге,  в измене Родине, в заговоре против
народов СССР и Рабоче-Крестьянской Красной Армии.
     Все обвиняемые приговорены к расстрелу.
     Приговор приведен в исполнение.
     ("Известия", 12 июня 1937 г.)

     * * *
     Без промедления. Пока кто-то раззевает рот -- "Обождите, обождите,  что
вы тут болтаете? Уборевич предатель? Примаков, Якир, Тухачевский???"  --  их
нет,  расстреляны.  Их  не  оживить,  даже  двинув  войска  на  Москву.   Не
растерянность   --   ужас  посеян   ликвидацией  первейших  героев  державы,
необходимейших людей,  олицетворяющих незыблемость наших границ -- еще вчера
честнейших, чистейших, любимейших, самых-самых!..
     Технология   власти   Сталина:   убивать,  множа  вакансии,  приманивая
ничтожеств, благо  их большинство,  и делать все так  быстро,  чтобы честные
люди,  привлеченные ради  безупречной  репутации,  не успели  разобраться  в
представленных обвинениях.  Пока  они смекают, что признание  жертвы  еще не
есть доказательство вины, признание может быть вынуждено,  надо разобраться,
-- обвиненных уже нет на свете и бесполезно разбираться.
     И вот члены  трибунала соучастники злого  дела.  А  человек  с нечистой
совестью -- готовая жертва.
     Дальше -- просто. Был другом казненного -- получай!
     Расправа над военными  не была  первой. Ей  предшествовала расправа над
штатскими. И война с врагами народа такого достигла накала,  что даже смерть
Куйбышева и Орджоникидзе прошла  малозаметно.  Был бы  жив и  здоров отец  и
вождь  всего трудящегося  человечества товарищ Сталин. Никто  нам  больше на
свете не нужен, коли он есть.
     "Эти люди подняли свои грязные лапы против товарища Сталина.
     Подняв свои лапы  против товарища  Сталина, они подняли их против  нас,
против рабочего класса, против всего трудящегося человечества,
     Подняв свои лапы против товарища Сталина, они подняли  их против учения
Маркса-Энгельса-Ленина.
     Подняв  свои  лапы против  товарища  Сталина,  они  подняли  их  против
наивысших достижений гуманизма.
     Сталин наша надежда.
     Сталин наше будущее.
     Сталин рулевой всего прогрессивного человечества.
     Сталин наше знамя.
     Сталин наша воля.
     Сталин наша победа."
     Так надрывалась  пресса  еще в  январе  1936-го  по делу  троцкистского
блока.
     Какой  уж  тут  заговор  или хотя  бы  умысел  против  вождя при  таком
опережении и таком  вещании  на  широкие  массы беснующихся от  любви к нему
трудящихся...
     В  авторстве  заклинаний  трудно  усомниться.  Такое  вдохновляется  не
ожидаемыми  гонорарами   и  не  горячей  любовью,  для  которой,  кстати,  у
сколько-нибудь  мыслящих  людей  не  было  никаких оснований.  Такие  строки
вдохновляются  лишь  любовью  к  себе,  гениальному  и  горячо  самим  собой
любимому.  Нет, вождь не надиктовал их, зачем так грубо? Можно и без голоса,
методом проб  и ошибок,  пока  при чтении очередного варианта  благосклонная
улыбка тронет уста и красивая рука довольным жестом разгладит усы...
     Так и завелась первая пластинка с гнусавой песнью хора гуманистов новой
эпохи --  ученых, писателей  и артистов,  чьей миссией во все  времена  было
милосердие даже к заведомому преступнику.  Убийство командармов, героев, чьи
фото с автографами украшали их письменные столы, повергла их в остолбенение.
Гуманисты осознали свою беззащитность  и помертвели. Ужас сдавил им горло. И
они запели  подсказанную им песнь беспощадности неистово-тонкими голосами. В
страхе изощрились и убедительностью проклятий превзошли самого тирана.
     "Кровавым убийцам смерть!"
     "Предателям Родины смерть!"
     "Никакой пощады мерзким ублюдкам!"

     А кто же были настоящие ублюдки-то?

     53. Сталинградское направление
     В Сталинград направляются клевреты вождя и заместитель наркома обороны,
начальник Генштаба генерал-лейтенант А.М.Василевский.
     Между  тем,  противник  катит  по  Кубани,  а  к  Сталинграду  подходит
вплотную. В этот  страшный  для Родины час, когда теряются территории, когда
Красная Армия отступает, а  трибуналы на основании гениального приказа вождя
воспитывают  армию  ливнепадом приговоров, которые приводятся  в исполнение,
как всегда, без колебаний, -- где Жуков?
     Да по-прежнему под Москвой, на Западном фронте.
     И что же он там делает?
     Да ничего особенного, наступает.
     Как -- наступает? Ведь Красная Армия...
     Да нет, Красная  Армия ценою крови уже подучилась. И наступала там, где
ее командир перехватывал инициативу. Не просто отобрать инициативу у умелого
оператора. И зачем? Столько неумелых!
     Планирование   германским  командованием  летней   кампании  1942  года
отличается от  1941года  сухим реализмом. Поставлены достижимые цели. Москва
перестала  быть объектом No 1, ее падение не открывало тех перспектив, какие
возникали с захватом Закавказья и вовлечением Турции, коль скоро провалились
планы с вовлечением Японии.
     Все так.  Но не стоит  сбрасывать со счетов  и того,  что  немцы знали:
самый грозный  оперативный ум  Красной Армии  занят  Москвой.  Там, на своем
участке, он  владел инициативой, он и наступал.  А немцы оборонялись,  тратя
резервы,  предназначенные  совсем  для  других  целей.  В  районе  Погорелое
Городище-Сычевка  в середине июля, как раз  при  выходе  вермахта в  большую
излучину  Дона,  на  внешний  обвод  Сталинграда,  разгорелось   жесточайшее
сражение.  Усиленная  20-я   армия   (бывшая  власовская)   прорывала  фронт
противника.  И  --  прорвала.  В  прорыве,  в  Калининских  лесах и болотах,
разгорелось крупнейшее  на  то время в  истории  танковое сражение. С  обеих
сторон участвовало более трех тысяч машин. Следующее сражение такого размаха
произошло год спустя в Курской битве.
     Забегу  вперед,  ибо Сталинградом  завершаю.  Под  Прохоровку  Жуков не
поспел,  сражение  окончилось. Победа была  окуплена, и  потери были велики.
Командующие все еще учились, все еще стажировались. Командующий 5-й танковой
армией Павел Ротмистров, умница и интеллигент, не сумел тем не менее указать
рубежи сосредоточения  и направление ударов танковых колонн. А в 42-м Жукову
приходилось еще  ползать  на  переднем крае  под огнем, когда, случалось,  и
головы было не поднять, или, как шутил Михаил Светлов,  "можно было поднять,
но только отдельно", и лично  делать  то, что обязан делать  любой  танковый
командир.  Вот к Берлинской операции  командующие  настажировались по уши, и
Жукову уже не надо было ползать,  указывая исходные рубежи. Да и собраны там
были  под  его  началом  лучшие  водители  войск.  На  Берлин  шла  подлинно
сильнейшая армия всех времен и народов. Но  до той  поры -- два  года войны,
два года кровавого генеральского обучения. Потери сваливались  на Жукова. Он
молчал, безгрешен, конечно,  не был, хотя бессмысленных  потерь  не любил. И
он-то  знал,  чьи  это  потери. Но,  похоже,  к концу  войны  перестал  быть
чувствителен к этому. Похоже также, что это омрачило его  одинокую старость.
Даже   на  то   похоже,   что  притуплением   его  чувствительности   кто-то
воспользовался.  Но  это уж  и впрямь  далеко  от нашей темы.  Книга-то не о
Жукове.
     "...Чтобы   остановить   удар   войск   Западного   фронта,   немецкому
командованию пришлось спешно бросить туда значительное  количество  дивизий,
предназначенных для  развития наступления  на  сталинградском  и  кавказском
направлениях. Немецкий генерал К.Типпельскирх по этому поводу писал: "Прорыв
удалось  локализовать  лишь  тем,  что три  танковых  и  несколько  пехотных
дивизий, которые уже готовились к переброске  на южный фронт, были задержаны
и  введены  для  локализации  прорыва."  Если  бы  в нашем распоряжении были
одна-две  армии, можно было  бы во взаимодействии с Калининским фронтом  под
командованием И.С.Конева не только разгромить ржевскую группировку, но и всю
ржевско-вяземскую группу  немецких войск и  значительно улучшить оперативное
положение на  всем западном стратегическом  направлении.  К  сожалению,  эта
реальная возможность Верховным Главнокомандованием была упущена.
     Вообще должен сказать, Верховный понял, что неблагоприятная обстановка,
сложившаяся летом  1942  года,  является  следствием и  его  личной  ошибки,
допущенной при утверждении плана действий наших войск в летней кампании 1942
года.  И  он не  искал других  виновников  среди  руководящих лиц  Ставки  и
Генерального штаба."
     Понял, что не время для нового 37-го года. Добьешь остальных --  и что?
А так  даже  бывший командующий  Крымфронта генерал Д.Т.Козлов  всплывает  в
районе Сталинграда --  и ничего,  воюет. За  битого  двух  небитых  дают. Не
Жуков, конечно, но ведь он и не Жуков, он Козлов.

     54. Интерлюдия. Жуков...
     ...бил  тех  самых  немецких  генералов,  перед  которыми  трепетали  и
отступали  войска южного  крыла  советско-германского  фронта.  Воспитание в
рядах  РККА  даже одного  такого командира,  как Жуков,  реабилитирует перед
лицом страны расстрелянную РККА. А он не единственным воспитанником был. Чья
вина, что на момент начала войны так мало осталось жуковых?
     Где  Жуков --  там  наступление. Оно могло  быть всюду, где  на фронтах
распоряжались бы  одаренные  и  с  полуслова  понимавшие  друг  друга  Якир,
Уборевич,   Блюхер  со   своими   жуковыми  и  рокоссовскими,   замеченными,
выученными,   выдвинутыми,  а  в  Генштабе  Тухачевский,  Егоров  со  своими
василевскими и антоновыми.  И  тогда -- ничего подобного  разборке  Жукова с
Куликом  под  Ленинградом  или  крымскому  и  харьковскому  провалу,  ничего
близкого лету 41-го, не говоря уж об этом позорище -- лете 42-го...

     55. Лето 1942-го
     Летом 1942 года, в  результате воронежского головотяпства, на просторах
России  развернулось  сражение,  какого  не  видывало человечество.  Умершие
валялись за  тысячи километров  от линии фронта, -- умершие от истощения, от
болезней, от  отчаяния.  Обе стороны напрягли все  силы. Дымы видны были  из
космоса. Планета тряслась, охваченная пожаром войны, и миллионы душ трепетно
возносились на небо.
     Лучшие силы вермахта брошены  были на Сталинградское направление. Город
пылал,  уничтоженный  невиданной  бомбардировкой.  Но лишь 27 августа Сталин
затребовал  Жукова в Ставку. Впрочем, накануне звонил Поскребышев и сообщил,
что  ГКО (ГКО... Не Сталин,  нет!) принял решение о назначении Жукова Первым
заместителем Верховного Главнокомандующего.
     Что ж, момент подходящий. Не в  канун же победы, а накануне  краха надо
подготовить ответственных.  То  же работает  и на стимулирование Жукова  при
возвращении из опалы, каковой фактически было командование Западным фронтом.
Да и Сталинград надо спасать. К этому-то времени Сталин понял, что не Москва
является целью вермахта, стало быть, и Жукову там делать нечего.

     * * *
     План "Блау" основной удар направлял на  Кавказе, разветвляя его на Поти
и Баку. Не фельдмаршал Лист прикрывал южный фланг 6-й полевой армии Паулюса,
а,  напротив,  Паулюс  прикрывал  Листа, обеспечивая  его  рывок.  Таков был
замысел.  Но  сопротивление  советских  армий  в  большой излучине  Дона  на
Сталинградском  направлении снова  сместило  приоритеты.  Из  промежуточного
пункта, каким Сталинград был  по  замыслу OKW, он стал для Гитлера  вопросом
принципа:  город   имени  Сталина!   Когда  зацикленность  фюрера  на   этом
выяснилась, с обеих сторон  на  полных оборотах  заработали пропагандистские
машины. Одна оживляла  и  попутно усиливала царицинский миф,  утверждая, что
здесь  решилась  судьба  Гражданской войны, а другая,  что здесь,  на Волге,
решится судьба  России. Гитлер знал,  что  Сталин просто так не отдаст город
своего имени, и решил, что здесь-то он и  перемелет все оставшиеся советские
армии. Не мог он отрешиться от этой иллюзии...
     Командующим 62-й армией, защищающей  город, после всяческих коллизий  и
пертурбаций назначен был  и  сам по  себе не  робкий,  к тому же  непуганный
немцами  Чуйков.  Он  до того был  военным  советником при  Чан-Кай-ши  и  в
Сталинграде действовал с рвением неофита,  решившего не знать  поражений.  О
нем без натяжки  можно сказать, что победа или смерть -- это был его лозунг.
К  Сталинграду  он  отступал   от  излучины  Дона,  внеся  и  свою  лепту  в
небесславные донские бои, и противника узнал совсех сторон.
     12  сентября,  стабилизировав  по  мере  возможности  обстановку, Жуков
вернулся  в  Ставку  с  уверенностью,  что  Сталинград  стал  главной  целью
вермахта.
     Как  цель,  Сталинград  сковал  инициативу   германского  командования.
Свобода маневра была утрачена.
     А  ведь в конце  июля и начале августа наступление  на Кавказе и Тамани
развивалось победоносно. Боязнь Сталина за Сталинград заслонила ему шаткость
положения на Кавказе, бои в излучине Дона  были в  самом разгаре, и основные
резервы направлялись туда.  С 1 по 15 августа к  Сталинграду брошено было 15
стрелковых дивизий и три танковых корпуса.
     Кавказ  остался  без прикрытия. Ввиду  ограниченности людских  ресурсов
Кавказа и Закавказья и слабой  сети дорог наступление  вермахта в конце июля
создало  там  стратегический  мешок.  Ни подвоза, ни эвакуации.  А противник
нажимает.
     К  началу  августа под грохот сражения  в излучине Дона немцы захватили
Темрюк,  Ейск,  Армавир,  Ставрополь.  На  Кавказе   с  его  этнографической
ситуацией  возникла  грозная  обстановка.  Горские  народы,  Турция  --  все
выжидали.
     Об  этом  я  писал в  статье  "Сталинградское пари". Статья  начиналась
словами:   "Предсказанный  страшным   год  1991  для  меня  лично  пока  что
знаменателен, в  частности, тем,  что  в нем будет отмечено  50-летие начала
Великой отечественной войны."
     Страшный год  1991-й,  год-палиндром,  состоялся. Распался СССР. Кавказ
забурлил. И стало ясно, какие  именно шансы упустил  там  Гитлер  летом 1942
года.
     А Сталинград -- это было лишь имя преходящее.
     Если не принимать всерьез  надежду фюрера  на то, что  у Сталинграда он
перемелет все силы  русских,  то  получится,  что  зыбкие  политические цели
заслонили фюреру реальные стратегические. Зимняя катастрофа 1941 года его не
проучила.  Не  взяв  Москву,  он  решил  в отместку  взять  Сталинград.  Это
заворожило его.
     А Сталин, тоже завороженный Сталинградом,  проглядел  Кавказ.  И  тогда
лишь   опомнился,  когда  невозможно  стало   перебрасывать   туда  резервы.
Единственная  коммуникация  перегружена  была  доставкой  нефти  и возвратом
порожняка.
     Ярость боев на Тамани и Кавказе ничем не уступало Сталинграду. В районе
Новороссийских цемзаводов и на  подступах к  Туапсе был тот же ад, и так  же
дома и сарайчики по много раз переходили из рук в руки, и раненые умирали за
пулеметами от потери крови, а счастливчики-обладатели гранат кидались с ними
под танки.  Разница заключалась в  отсутствии  резервов  и невозможности  их
переброски  в стесненные горами и морем кавказские теснины. Войск - не было.
В дело введены были не только подразделения береговой обороны. В бой бросали
разведчиков, военные училища, учреждения армейского  тыла и даже  штабы, как
то  штаб  Новороссийской  военно-морской  базы  во  главе с  ее  командиром,
капитаном  1 ранга  (впоследствии вице-адмиралом) Г.Н.Холостяковым: резервов
не было.  В  перечне  подразделений,  защищавших  Новороссийск  и  перевалы,
фигурируют  не  полки  и дивизии,  а  батальоны  и  отряды  морской  пехоты,
артиллеристы береговой  обороны и даже отряды СМЕРШ  --  "батальон  капитана
Матвейчука".
     Не будь Гитлер заворожен Сталинградом, он понял бы,  где решается исход
кампании.  Нефть  соблазнила  его  осенью прошлого года и отвела  от Москвы.
Теперь она стала доступна, ее можно было брать.
     Именно в  этот момент  Гитлер  повернул с  Кавказского  направления  на
Сталинград  4-ю  танковую  армию Гота. Ну, совсем  как  в  41-м повернул фон
Рунштедта  на  Ростов   вместо  оказания  помощи  южному  флангу  фон  Бока,
наступавшего на Москву.
     Этот приказ дает  лишний повод поразмыслить на тему, набившую оскомину,
- о роли личности  в истории. Будущим историкам  еще предстоит оценить  факт
этого поворота, давно оцененного  германским генералитетом. Одному из деяний
Сталина надо отдать должное -- переименованию Царицына в Сталинград. Если бы
город носил прежнее название, маловероятно, чтобы в этом районе развернулось
серьезное сражение.
     Тезис нуждается в пояснении.
     Взгляд  на карту убеждает, что захват Сталинграда мало  что значил. Ну,
перестала бы действовать водная  артерия от Астрахани  до Нижнего Новгорода.
Да ведь и нефтеналивной  флот волжский не того был тоннажа,  чтобы влиять на
доставку  горючего в  центральные  районы.  А  рокадные тыловые  дороги  под
охраной советской  авиации  действовали  бесперебойно  и  доставляли  фронту
бакинскую  нефть.  Уже  поэтому целью кампании 1942  года должна была  стать
блокада  Кавказа  с выходом к  Каспийскому  морю.  Каковое  движение успешно
осуществлялось фельдмаршалом Листом, пока в его  распоряжении находилась 4-я
танковая армия Гота.
     Зато блокада Кавказа -- даже без  захвата его -- выходом к Каспию через
калмыцкие  степи  была  бы  страшным  ударом.  Люфтваффе  на  берегу  Каспия
парализовала  перевозки  и  переброску войск.  Политически  блокада  вела  к
распаду, естественному при отсечении центральной власти.
     В  результате  решения  фюрера 4-я танковая арми  к маневренной  стадии
наступления на Сталинград не поспела, а с Кавказа ушла.

     * * *
     Об  отражении войны в советской  историографии Джон Эриксон, не однажды
уже помянутый, с деликатностью союзника замечает (и то  в обзоре литературы,
в  примечаниях, вне текста своей книги "Путь  к Сталинграду", мельком),  что
целью историков  было  создание  героического мифа. Отвожу упрек английского
историка: не целью историков, а целью пропагандистского аппарата КПСС. Таков
был заказ. Историков  просто  хватали за руки  и  не давали  им работать.  А
писать героические мифы  -  это  пожалуйста.  И даже писатели  первого  ряда
советской  литературы, впав в немилость по опубликовании чего-то, сочтенного
крамольным,   и   лишившись  возможности  публиковать   оригинальные   вещи,
занимались этим. Потому что  это публиковали.  За это платили. И получилось,
что советские  книги о войне в массе своей состоят  из политико-литературной
пульпы серийного  типа, к  каковой, увы,  относится  и  моя книга  о  Цезаре
Куникове  (достигшая,  впрочем, и своей, отдельно  поставленной,  цели),  из
помпезного  прославления  роли партии  в труде  и  обороне,  из исследования
специфических аспектов экономики военного времени, вроде снабжения населения
продуктами или  возмещения  убыли квалифицированной рабочей силы. Советскими
историками  не только  не написана  административная  или социальная история
войны  (а могла бы, и  это,  учитывая  гигантскую  волну эвакуации,  была бы
высокая  страница). Связно, день за  днем, не  описан  ими даже ход  военных
действий  на  советско-германском  фронте, что  и  дало  основания некоторым
ставить под сомнение самый факт того небывалого сплочения и единства усилий,
того  уникального  явления, которое  по  праву  снискало  себе  имя  Великой
Отечественной  войны.  Написанное  имело  в  виду  не  выяснение  истины,  а
воспевание советского строя...
     ... что и привело к тому, что недостатки его игнорировались, реформы не
проводились, и строй развалился.
     Впрочем, в интересующем  нас  аспекте, в описании войны, это привело  к
тому,  что  даже  те  книги,  которые  так  или  иначе заслуживают  названия
исторических,  снимают вину с  фюрера. В  советской интерпретации,  фюрер не
совершал военных  ошибок. Единственной, дескать, ошибкой было его  нападение
на  СССР.  Не в результате суммы обстоятельств --  включая ошибки Гитлера --
выиграна война,  а в  результате организующей роли партии  и (мудрых решений
вождя), поддержанных героическими усилиями народа.
     О героизме народа говорит размер потерь, их не знал ни один народ.
     И  Сталин  свое  сделал   --   правда,   лишь   в  качестве   свирепого
администратора.
     А роль партии -  ну, ее  лишь в полемическом задоре отрицать можно.  Да
ведь партия времен Великой Отечественной  не была той  одрябшей и зажиревшей
плотью,  которая заразила  гангреной  империю.  Тогда  это  был  живой  нерв
стального  мускула,  управлявший  кулаком,  бивший  с  ним  вместе и  с  ним
погибавший.
     Но ах как не любила  советская власть поминать такие  слагаемые победы,
как лендлиз и помощь союзников, фактор климата и  гитлеровские ошибки! А все
для усиления героического мифа.
     Именно так укоренилось мнение, что переброска 4-й танковой армии Гота с
Кавказа под Сталинград  "не представляла собой свободной игры ума германских
генштабистов" (Д.М.Проэктор, "Агрессия и катастрофа",  НАУКА, 1968. К  этому
труду о Сталинграде мы еще вернемся.) Дескать, не ошибка, а вынужденный шаг.
Дескать,  советское  командование  перебрасывало резервы  к  Волге, и Гитлер
опасался удара в тыл армий группы армий "Юг".
     Переброска  4-й танковой армии  под  Сталинград не  представляла  собой
свободной  игры  ума  германских  генералов  --  сие  ядовитое   утверждение
абсолютно  верно.  Ибо  это была  игра гитлеровского  ума,  это лично фюрера
решение. Я далек от  мысли, что после осады Киева, а тем паче после поворота
под Москвой, Гитлер  мог победить. Но, поставь он целью летней кампании 1942
года отсечение Кавказа, ход войны выглядел бы иначе.
     Дело,  однако,  в том,  что  и  в 42-м,  как  и  в 41-м,  Гитлер  желал
перемолоть всю  Красную  Армию.  Не  мог  представить, что  под  ружье можно
поставить весь народ. Тогда не  мог. Потом сделает то же  еще беспощаднее --
поставит под ружье мальчишек, стариков.
     Ах,  Сталин подбрасывает  силы  к  Сталинграду?  Вот и мы направимся  к
Сталинграду, перемелем Красную Армию -- и войне конец.
     Потери  Красной   Армии  были  ужасны.  Но   и  потери  вермахта  стали
соразмерны,  а  это  было выше  того,  что  могла себе  позволить  Германия.
Особенно  в  войне, которая для  нее все еще не  стала  тотальной.  Поставив
Сталинград целью, Гитлер избрал безвыигрышный вариант. Здесь его ждали.
     Поразительно упорство в повторении фюрером  ошибок:  разделение сил и в
41-м и в 42-м;  лобовое  столкновение  с обороняющейся  Красной Армией и под
Сталинградом и под Курском. Как и Сталин, он мнил  себя  наилучшим генералом
своей  армии, но,  в  отличие  от  Сталина,  так  и  не  опомнился  от этого
заблуждения.
     Итак,  Гитлер избрал целью Сталинград, поскольку стратегические резервы
Ставки стягивались туда. На Кавказе их не было, и  там не хватило соломинки,
чтобы переломить хребет верблюда. С  учетом этих обстоятельств не исключено,
что поворот  4-й  танковой  армии с  Кавказа  на Сталинград  стал поворотным
пунктом летней кампании 1942 года на Восточном фронте Второй Мировой войны.

     56. Сталинградская оборона
     В  оправдание того,  что в книге  поминается лишь военное  имя  города,
приведу слова Александра  Бовина. На вопрос,  правда ли, что Волгоград будет
снова переименован в Сталинград, Бовин  ответил, что это ему  неизвестно, но
"...переименовать  необходимо.  Большинство  советских людей  рождены  после
войны.   Им   следует  знать  имя  человека,  который  допустил  немцев   до
Сталинграда".
     По сарказму это высказывание одно из лучших, слышанных мною в жизни. По
сути --  конечно  же,  Бовин имел  в  виду  не укрепление  памяти деспота, а
увековечивание подвига народа.
     Снова отметим: место свято  было и до  эпопеи. С  приближением вермахта
миф оживили и наполнили вымышленными героическими деталями. Что за важность?
Шей   лампас  пошире!   Для  решающей  битвы   место  подходило  не   только
идеологически.
     Раскинувшийся в излучине широкой Волги, город идеально был неудобен для
отступления  -- и  надежно  связан  с  тылом.  Река  предотвращала  бегство,
защищала от обхода, а водная гладь была неуязвима и  подвела лишь однажды --
когда начался ледостав и пошла шуга. Но наступление тогда было подготовлено,
а немцы обречены.
     И структура города была  хороша для обороны. Расположенный лентой вдоль
реки почти на 50  миль, город  растягивал штурмующие силы.  Взять его  можно
было, лишь овладев тылами на левом берегу Волги. Он зато хорошо подходил для
обороны. Всего несколько улиц, параллельных  реке, словно линии обороны. Все
было как нарочно устроено  для выполнения  приказа  No  227.  В этой  войне,
достигшей  зверского напряжения, и храбрые и трусы делались  бойцами  одного
накала ярости и отчаяния.
     Улицы   Сталинграда  стали   линиями  обороны.   Развалины   укрытиями.
Железобетонные заводские корпуса с  их подвальными помещениями  фортами. Они
дополняли оборону, служа своеобразными  укрепрайонами, там  накапливали силы
для контратак и даже для локальных контрударов.
     Большинство  населения города были  рабочие.  Они сыграли свою  роль на
первом этапе обороны.
     Таковы  факторы, решившие судьбу города.  Так хладнокровно они вряд  ли
учитывались в решении об его удержании. Тем паче не учитывались Гитлером при
штурме. Он в воображении своем запросто ломал все.
     К  этим  факторам  надо  добавить зверскую бомбардировку города, она  с
потрясающей  силой (как,  впрочем,  и  вся оборона) описана Вас. Гроссманом,
отсидевшим   в   осажденном  Сталинграде   всю  эпопею.   Разрушение  города
планировалось для устрашения защитников. Произошло обратное.  Оно ожесточило
живых. Гнев сильнее страха. Редко в какой семье не была убита мать, ребенок,
жена  или  все   вместе.   Города,  которые  не  берутся  сразу,  становятся
крепостями. Об этом тоже нельзя забывать.
     Но  если  приписывать  хоть какие-то заслуги Сталину, то лучше  забыть.
Тем,  кто  не  отделяет   самопожертвования  граждан  страны   от  циничного
использования их жизней вождем, тем не следует толковать об этом  вовсе. Ибо
первая заслуга вождя в том, что летом 1942 года нацистские полчища оказались
не где-нибудь, а в самом  сердце  страны, откуда кровью и жизнью своей почти
три года их выбивало население, беспартийное и партийное, заплатив за это по
сегодняшним подсчетам жизнями не менее 27 миллионов своих граждан.

     57. Интерлюдия. Автор...
     ...  приближается  к концу повествования. Не надо более держаться канвы
воспоминаний человека,  выдвинутого историей на роль  величайшего полководца
Второй Мировой войны. Мы ведь и придерживались ее  лишь постольку, поскольку
исследовали обстоятельства, которыми он выдвинут был на место,  о каком и не
мечтал.
     Не все согласятся с определением  ему такой  роли в войне. Но, кажется,
обоснование удастся сделать в достаточно кратком резюме.
     Любой согласится с  тем, что  причиненный врагу  урон является  главным
критерием  заслуг  полководца.  Любой   согласится,   даже  не   прибегая  к
статистике, что потери вермахта на Восточном  фронте куда выше его потерь на
Западном. И это, при известной роли Жукова в принятии решений, автоматически
ставит его на первое место в истории Второй мировой войны.
     Описание  и анализ Сталинградской  наступательной операции не  входит в
задачу книги. Это, кстати, уже сделано западными историками.
     Тебе,  читатель, утомленному  уходами в сторону, навязанными  автором в
самых неожиданных местах, остается лишь несколько фрагментов,  кратких и  не
лишенных пикантности.
     Главный из них -- замысел.

     58. Замысел
     В  1991  году, с  приближением  50-летия  начала Великой  Отечественной
войны, я решил написать в газету "Новое Русское Слово" цикл статей, в основу
которых  положены факты,  известные лишь участникам событий,  а  то  и вовсе
неизвестные{74}.  Задуманное  выполнил  на  три четверти.  Но о  Сталинграде
написал. Читателям газетные  подшивки недоступны,  поэтому излагаю  основные
положения  уже помянутой  статьи в  НРС  от 1  марта 1991 года под названием
"Сталинградское пари":

     Подводя вождя к мысли о проведении  контрнаступательной операции, Жуков
и  Василевский,  конечно же,  имели  в виду стратегические цели. И  название
города щекотало самолюбие  Сталина.  Заманчиво было внести свое имя в анналы
путем  победоносной  битвы  при  городе  имени  себя. Гитлер, как выражаются
шахматисты,  совершил  подставку,  как  было  не воспользоваться ею?  Рельеф
междуречья Волги и Дона почти идеален для применения танков. Все  это хорошо
укладывалось  в  схему  концентрических ударов, замыкающих кольцо окружения,
формирующих  внутренний фронт для отражения попытки окруженных  вырваться из
кольца, и внешний, парирующий  усилия  по деблокаде извне. Азбука. Грамотное
повторение того, что немцы проделали под Харьковом всего полгода назад.
     "Коротко наши выводы состояли в следующем. Группировка немецких войск в
основном  остается прежней: главные силы 6-й и 4-й танковой армий попрежнему
вовлечены  в  затяжные  бои  в  районе города. ...Подхода на  Сталинградское
направление более  или менее значительных резервов из  глубины за  последнее
время не наблюдалось. В целом силы сторон  на Сталинградском направлении, по
имеющимся данным, к началу  наступления равны." (А.М.Василевский, "Дело всей
жизни". Выделено мной. -- П.М.)
     Численность  окружаемой  группировки была ключевым  вопросом.  Было уже
известно,  что немцы в окружении не  теряются, и  все участники  операции --
Рокоссовский, Еременко, Батов, Шумилов и другие -- отмечают требовательность
Ставки к сбору разведданных  и идентификации не только частей  и соединений,
но  даже подразделений противника на театре предстоящей  операции. Поисковые
группы,  "языки", военнослужащие, выходившие из окружения, авиаразведка,  --
сведения из всех источников сопоставлялись и наносились на карту. Неточность
данных учитывается в принятии решения  на бой,  и  к разведанной численности
всегда прибавляется некий процент, зависящий от надежности информации.
     Сталинградская операция  готовилась  два полных месяца, время для сбора
информации было. Советское командование располагало списком  сосредоточенных
на фронте немецких полевых частей и соединений и знало примерное  количество
вспомогательных войск.  От пленных  было  известно  о  степени потрепанности
вермахта, но этот фактор всегда учитывается консервативно. Все делалось так,
чтобы численность противника не  оказалась занижена. При такой  осторожности
ошибка  в  исчислении  не могла  быть  больше  25  процентов  --  в  сторону
завышения, естественно.
     Но не пятьдесят.
     Не сто.
     Не сто пятьдесят.
     Не триста.
     И не в сторону занижения.
     Слово  Жукову. Говоря  о  численности  немецкой  группировки  в  районе
Среднего Дона, Сталинграда и южнее, по Сарапинским озерам, Жуков отмечает:
     "В  группировке насчитывалось  более миллиона  человек,  675  танков  и
штурмовых  орудий,  более  10  тысяч  орудий   и  минометов.  Количественное
соотношение сторон  было  почти  равным,  за  исключением небольшого  нашего
превосходства в танках." (выделено мной. -- П.М.)
     Неясно, было ли это  известно маршалу  перед началом  операции - или же
цифры эти приводятся пост-фактум.
     Мы подошли к главному подвигу жизни двух советских полководцев, к тому,
в свершении которого они так никогда и не сознались.
     Боясь -- и не без основания,  -- что величайший гений времен и народов,
напуганный  репутацией  вермахта,  снова  сунет  вездесущий нос  свой в план
операции  и  помешает  им  одним  страшным  ударом,  в благоприятном  исходе
которого они  теперь  не  сомневались, переломить ход  войны,  Василевский и
Жуков  преуменьшили численность немецких войск, предопределенных к окружению
в Сталинградском котле. Не то, узнав о размахе операции, Сталин мог не  дать
согласия  на ее проведение. И громадная подготовительная работа всего народа
уйдет  на пшик. Профессиональная увлеченность делом оказалась сильнее страха
перед вождем и  его карательными органами.  Видать, прочно было  их  доверие
друг к другу, коль они сговорились -- хоть и не против, а, в конечном счете,
в интересах вождя, но какое это имело значение, головы летели и  по меньшему
поводу.
     Этому обману мы обязаны масштабом Сталинградской победы.
     Такую   чудовищную,  на  первый  взгляд,  мысль  надо  аргументировать.
Источники  не  из   недр   Интеллиджент  Сервис,  они   доступны  всем.  Это
"Воспоминания и размышления" Жукова и "Дело всей жизни" Василевского.
     "Мы  с   Александром  Михайловичем  предварительно   согласовали   свои
предложения  на  этот  счет..."  "Переговорив  с Василевским,  мы  назначили
наступление...."  "Я  был  хорошо  информирован  А.М.Василевским..."  "Мы  с
А.М.Василевским..."  -- такими оборотами пестрят  жуковские  "Воспоминания и
размышления".  Отношения  между  двумя  столпами  Ставки не оставляли желать
лучшего до конца.  Помимо  того, что  Сталинград  повязал  их противоправным
деянием  (если  смотреть   на  дело  формально),  аналитические  способности
Василевского  дополнялись  качествами  Жукова  --  оператора решительного  и
беспощадного.
     Обман едва не вскрылся. Основания думать так  дает следующий эпизод  из
воспоминаний А.М.Василевского:
     "  В первые  дни операции ведущую роль  играл Юго-Западный  фронт, штаб
которого  находился  в  городе  Серафимовиче.  Там для  меня  Генштабом  был
подготовлен  пункт  руководства   Юго-Западным,   Донским  и  Сталинградским
фронтами,  предназначенными  к участию  в наступательной  операции, куда я и
собрался  перебраться 17  ноября. Однако И. В. Сталин по  телефону предложил
мне прибыть 18 ноября в Москву для обсуждения одного из вопросов, касающихся
предстоящей операции. Ничего более конкретного он мне не сообщил. В 18 часов
в кремлевском кабинете Сталина проходило заседание Государственного Комитета
Обороны. Сталин немедленно принял меня и предложил, пока шло обсуждение ряда
крупных  хозяйственных вопросов,  ознакомиться  с  поступившим  на  его  имя
письмом  командира   4-го   механизированного   корпуса  В.  Т.   Вольского,
предназначенного для  выполнения  решающей роли  в  предстоящей операции  на
участке  Сталинградского  фронта.  Комкор писал в  ГКО,  что запланированное
наступление  под  Сталинградом  при том соотношении  сил и средств,  которое
сложилось  к  началу  наступления, не  только не позволяет  рассчитывать  на
успех, но, по его мнению, безусловно обречено на провал со всеми вытекающими
отсюда последствиями и что он как честный член партии,  зная мнение и других
ответственных  участников наступления,  просит  ГКО немедленно  и  тщательно
проверить  реальность принятых  по  операции  решений, отложить ее,  а  быть
может, и отказаться от нее совсем.
     ГКО,  естественно, потребовал от меня  дать  оценку письму.  Я  выразил
удивление  по  поводу письма:  в течение последних недель его  автор активно
участвовал  в  подготовке  операции  и ни  разу не  высказывал  ни малейшего
сомнения как по  операции  в  целом,  так и  по задачам, поставленным  перед
войсками  вверенного ему корпуса.  Более того,  10  ноября на заключительном
совещании он заверил представителей Ставки и  военный совет  фронта, что его
корпус готов к выполнению задачи,  а затем доложил о полной боеспособности и
об  отличном,  боевом  настроении  личного  состава   этого   соединения.  В
заключение   я   заявил,  что   никаких  оснований  не  только   для  отмены
подготовленной операции,  но  и  для пересмотра  сроков ее  начала,  на  мой
взгляд, не существует.
     Сталин приказал  тут  же соединить его по  телефону с Вольским и  после
короткого и отнюдь не резкого разговора с ним порекомендовал мне не обращать
внимания на  это  письмо, а  автора письма  оставить в корпусе, так  как  он
только  что  дал  ему слово  во что  бы  то ни стало выполнить  поставленную
корпусу задачу." (Выделено мной. - П.М.)
     Комментировать здесь, на мой взгляд, нечего.
     При постановке  задачи  на операцию  командующим армиями  и  командирам
корпусов неизбежно должны  были сказать  о примерной численности  окружаемой
группировки противника. Если бы не сказали,  они  спросили бы, а эти вопросы
не  из  тех,  которые можно игнорировать. Несомненно, им  названа была та же
цифра, которую дали и вождю.  А сталинградские  командиры были не  начинашки
сорок первого года.  И им нетрудно было  подсчитать, что в охватываемой зоне
окажется  куда больше войск.  Хотя  бы потому что штурм Сталинграда  все еще
длился и  острие клина было насыщено.  Ледостав еще не завершился, сообщение
через  реку  было  невозможно,  и Паулюс, не  зная о  готовящемся  советском
контрнаступлении, считал, что  именно  теперь  есть реальные шансы полностью
овладеть городом.
     Почему  все  смолчали  и  выступил  один  Вольский?  Его  корпус был на
направлении  главного  удара.  Он  понимал  размах  операции.  Понимал  свою
ответственность. Оказался храбрее других. -  Мы не  узнаем. Как не узнаем  и
того, кто и как отговорил его перестать настаивать на своем. Возможно, между
отправлением его беспрецедентного письма вождю и телефонным разговором с ним
он  узнал такое, что вскоре предстоит  узнать и  читателю и  что  несомненно
могло его переубедить...


     ***
     Не верю, что Жуков и Василевский обманули Сталина. Он позволил обмануть
себя: дескать, выгорит дело  -- моя заслуга; не выгорит -- их вина.  Вина  и
кара,  естественно.  А там, в случае чего, с обескровленным  Гитлером  и мир
заключить можно, армию доукомплектовать, новых генералов назначить...
     Просчет обнаружился, едва кольцо замкнулось и войска внутреннего обвода
приступили к расчленению окруженной группировки и ликвидации ее по частям.
     "...ожидаемых результатов  наступление  не принесло.  В наших  исходных
расчетах,  на  которых  основывалось  решение  об   уничтожении  окруженного
противника  сходу,  была  допущена  серьезная  ошибка.  По  разведывательным
данным...  общая  численность  окруженной  группировки,  которой  командовал
генерал-полковник  Паулюс,  определялась  в  то время в 85-90  тыс. человек.
Фактически  же в ней насчитывалось, как мы узнали позднее,  более  300  тыс.
человек. Мы не учли..." (А.Василевский, "Дело всей жизни".)
     Так-так... Значит, это на отсечение 90 тыс. готовилась в полной тайне в
течение  более  двух  месяцев  полуторамиллионная  армия  и  напрягала  силы
огромная и вставшая  на дыбы страна. На  90 тысяч от всей 6-й армии со всеми
приданными частями замахнулись  советские полководцы, пережившие свои потери
в котлах  Минском,  Киевском, Вяземском, Харьковском?  Это после взвешивания
всех факторов  и  многократного сопоставления разведданных в  наших исходных
расчетах была допущена серьезная ошибка?  Полно-те,  господа, мы слишком вас
уважаем, не вешайте же нам лапшу на уши.
     Впрочем,  выслушаем  оправдательный  лепет героев,  коих  скромность  и
молчание  воистину величают. Все  эти  эскапады не против  них. Их подвиг не
померкнет  в  веках, как не померкнет подвиг Сталинграда. Но  он значительно
умаляет заслуги их патрона Сталина, ибо  что же  это за Верховный такой, что
победы ради надо не только врага, но и его самого обмануть?
     Итак, Василевский:
     "Мы не учли тех пополнений,  которые поступали в соединения 6-й полевой
и  4-й  танковой немецких  армий  в процессе их наступления и обороны  и..."
(Вспомните, читатель, того  же Василевского, четко сказавшего выше: "Подхода
на  Сталинградское  направление более  или  менее  значительных  резервов из
глубины за последнее время не наблюдалось.")
     ... И?
     "...  и  огромного  количества  частей  и  подразделений  всякого  рода
специальных и вспомогательных войск, попавших в "котел". Так, мы  совершенно
не принимали в расчет попавшие в окружение дивизию ПВО (кинем на нее 30 тыс.
Жирно, но не станем скряжничать.  -- П.М.), более десятка отдельных саперных
батальонов (ну,  1,5-2 тыс. каждый), санитарные организации и подразделения,
многочисленные  строительные  батальоны (опять? они не саперные,  что  ли?),
инженерные отряды из бывшей  организации Тодта, части  полевой  жандармерии,
тайной военной полиции и т.д."
     Саперные батальоны, строительные батальоны, инженерные отряды...
     Вот именно --  и  т.д. Как перед  вождем оправдывались, так и в  книгах
прописали.

     * * *
     Любая   книга,  упоминающая  Жукова,  не  может  обойти  молчанием  имя
Александра  Михайловича  Василевского.  (Великой несправедливостью при  этом
будет забвение  всегда  стоявшего за ним его помощника и преемника на  посту
начальника  Генштаба,  скромного  патриота  России,  великолепного  стратега
Алексея Иннокентьевича Антонова.)
     Маршал А.М.Василевский  сам  о  себе сказал книгой "Дело всей жизни"  и
статьями. Но есть нечто, чего сказать он не мог -- ввиду особенностей  своей
натуры. А.М.Василевский был  соавтором  всех стратегических  решений Великой
Отечественной войны, даже пребывая еще в скромном звании генерал-майора, ибо
должность   его   уже    тогда   была   заместитель   начальника   Генштаба.
А.М.Василевский  был  одаренным  военным  мыслителем.  Он   не  был  полевым
командиром, ему  не хватало бестрепетного отношения к солдатским жизням. Без
него не было бы блестяще спланированных после Сталинграда операций лета 1944
года (где -  уже, впрочем, не впервые - блеснул чудом уцелевший талант РККА,
К.К.Рокоссовский),  да  и  сам  Сталинград  выглядел  бы   иначе.  Он  также
победитель  Квантунской  армии  на японском  театре,  а  эта операция  идеал
бескровности.
     А.М.Василевский был конгениальным  собеседником,  деликатным внутренним
голосом, мягко,  не раздражающе  выдвигавшим  альтернативные подходы.  Он не
настаивал,  он  предлагал.  Ему,  поповскому  сыну, нелегко было в армейской
несомневающейся  среде.  Прошло  немало  времени,  прежде  чем  он  научился
отстаивать  и  даже  настаивать.  Инициатива  в  предложении  Сталинградской
наступательной  операции, по моему мнению, принадлежит прежде  всего ему. Он
со своими операторами  сидел над картами, и, думается, именно  он в кабинете
Сталина, в критические для города дни, перекинувшись парой слов с Жуковым во
время телефонного разговора  кремлевского горца и в расчете на звериный слух
того,  намеренно  обронил  фразу,  услышанную   вождем,  с  которой   все  и
закрутилось: "Надо искать другое решение".
     В замысле операции мало гениального, но это грамотное продолжение науки
РККА, выкормышем и учеником, а потом и учителем которой был А.М.Василевский:
отсекающий  удар  по врагу,  измотанному  в  оборонительном сражении. Эталон
задан был Киевскими маневрами 1935 года.
     Превосходный штабист, Василевский не мог не знать о противнике все, что
знать  полагалось. И  вспомогательные  части  он  включил,  это  азбука.  Он
оценивал группировку с точностью до 5  тыс. человек (см. цитату  выше: 85-90
тыс.)  Профессионалный  военный, он  не мог  не набавить к этой  численности
пресловутые проценты сверх  данных разведки. О том, чтобы просчитаться в три
раза, не может быть речи, это оправдание для профанов.
     Только сознательным закрыванием глаз на историю -- а это так характерно
для советского  времени и  советской школы! -- можно объяснить,  что  версия
Василевского и Жукова, несмотря на инцидент с Вольским, прожила столь долгую
жизнь. При другом строе она не вышла бы из младенчества
     Возвращаясь  к оправданиям маршалов и отказываясь принять их,  я как бы
вменяю  им  в вину тягчайший из воинских проступков, о котором они, как люди
военные, хотели бы  попросту никогда не вспоминать, не то чтобы зачислить  в
заслугу. Этот поступок  --  дезинформация  вышестоящего  начальника  с целью
получить разрешение на задуманную операцию, на которую вышестоящий начальник
может не согласиться, если представить ему информацию объективную.
     Эти  умные  люди помнили,  как  использовал  их  начальник  объективную
информацию, представленную ему разведкой в канун войны. Знали о воинском его
невежестве.  Учитывали  его неверие  в  растущее  мастерство  генералитета и
боевую подготовку  войск. Сталин читал карту, как план, и верил лишь в цифры
численного  превосходства.  На  какое  решение по представлении  объективной
информации могли они рассчитывать?
     Словом, кто как, а я маршалов не осуждаю. Более того, за  этот поступок
я склоняюсь перед ними.
     Но  как  случилось,  что  полководцы так  просчитались  в  длительности
ликвидации котла? Они ведь планировали иные сроки завершения операции. Тогда
ведь и Клейству салазки загнуть можно было бы, да как!
     Впрочем, это предположение основано лишь на  их словах.  Планировать-то
планировали,  но верили ли срокам,  какие планировали? Ликвидация Демьянской
группировки показала, что немцы опасаются плена и дерутся отчаянно. Возможно
и скорое завершение операции - если  наступит  шок  от  удара, потеря связи,
паника и хаос, влекущие за собой развал единого управления. Но полководцы не
тешили  себя  такой  вероятностью,  всемерно  укрепляли  наружное  кольцо  и
готовили резервы для парирования деблокирующего удара, в чем  преуспели так,
что,  в  сочетании  с  последующими ударами Красной Армии,  деблокада  армии
Паулюса стала невозможна.
     Жуков занимался оперативными  делами,  а  Василевский  тактическими. Да
простится эта игра слов, но тактик был тактичен и сделался любимцем Сталина.
Естественно, дипломатическая подготовка  операций была делом Василевского. И
в  обсуждении численности окружаемой  группировки  он, верно,  играл  первую
скрипку, потому-то и оправдывается он.
     Жуков численности группировки Паулюса вообще не касается. Но одна фраза
в  его  "Воспоминаниях" убедит в его причастности  даже  тех,  кто хотел  бы
думать, что он мог оставаться в стороне.
     "В  конце  сентября  меня  вновь  вызвал  Сталин  в  Москву  для  более
детального обсуждения  плана контрнаступления.  К этому  времени вернулся  в
Москву и  А.М.Василевский... Прежде чем явиться в Ставку, мы  встретились  с
Александром Михайловичем, чтобы обменяться впечатлениями."
     Дорого бы дали потомки,  чтобы знать, где состоялась встреча и как двое
обменялись впечатлениями. Это был подлинно исторический обмен.
     Он  был таковым и в общечеловеческом смысле. Он  доказал: даже в глухие
времена человеческие чувства  и  отношения не исчезают  --  вопреки здравому
смыслу. Ибо, мысля  здраво, высокопоставленные чиновники  не войдут в сговор
под бдительным оком  тирана и всего  его аппарата, не посмеют.  Чего ради? В
его-то пользу? Да шут с ним со всем, ну,  добъемся меньшего успеха, зато без
риска, зато согласно его предписаниям!
     У них не было времени  на тонкую мотивацию. Не верю, боюсь -- или верю.
Вот все, что им оставалось. Подлинные патриоты, они выбрали второе.
     Если  кто-то в наше время разуверился в  человечности, если думает, что
резервы духа  исчерпаны и мы обречены на один лишь скаредный эмпиризм, пусть
вспомнит  этот пример истории и то, как двое  поверили друг  другу в  стране
тирании в страшный для нее час.

     59. Да были ли союзники-то?
     Выполняю обещание и  возвращаюсь  к  труду  Д.М.Проэктора  "Агрессия  и
катастрофа".  Это  солидное издание  осуществлено  издательством  "Наука"  и
впечатляет  списком  первоисточников.  Вообще,  книги  издательства  "Наука"
снискали авторитет в кругу читателей. Это источник фактов, притом  источник,
заслуживающий   доверия.   Но   упаси   Бог   читателя  глотать   приводимые
издательством (естественно, имеются в виду лишь советское время) достоверные
факты вкупе с их далеким от достоверности истолкованием.
     Фразы  типа  "буржуазная  историография  создала   миф"  сами  по  себе
предостерегают. Миф -- развей его. Так делают ученые.
     Но советские  историки  сами были  вынуждены к  мифотворчеству. Один из
мифов, который им  велено было создать, -- миф о значении военных  операций,
одновременных со Сталинградской битвой.
     Между  тем  западные историки,  о  вкладе  которых  в  изучение истории
Великой Отечественной  войны мало кто в  России  знает, не  забывают  отдать
должное России  и делают  это не только  с уважением, но  и с силой воистину
впечатляющей.
     "С момента немецкого вторжения  в Россию начался  новый  период  войны.
Хотя  значение  этого  события  вначале не было ясно  до конца, оно поистине
явилось поворотным пунктом в войне. С 22 июня 1941 года  и до тех пор, когда
русские войска  прошли по руинам Вильгельмштрассе, Германия непрерывно  вела
военные действия на Восточном фронте, выхода из которых для нее не было," --
написал   британский  историк  Дж.   Батлер  в  капитальном  труде  "Большая
стратегия" еще в пятидесятые годы.
     У кого не сожмет горло при чтении этих слов?
     Да, судьба  войны решалась  на Восточном фронте.  Да, Сталинград сломал
хребет вермахту.  Да,  Эль-Аламейну не равняться  со  Сталинградом.  Но  миф
советской историографии идет дальше: операции на  Западе, дескать, вообще не
сыграли никакой роли в войне.
     Сокращенно пересказываю  эпизод из книги Д.М.Проэктора, одного из таких
авторов. Описанием атмосферы в Ставке Гитлера перед  19 ноября 1942 года, он
сам  же  убедительно  валит  этот  воздвигаемый  его  книгой  миф  советской
историографии.
     Обстановка на фоне упорнейших, отчаянных боев за Сталинград такова:
     Войска   Монтгомери  в  Северной  Африке  после  долгих  боев  прорвали
итало-германскую  оборону в  районе Эль-Аламейна  и вышли в  тыл Роммеля. Он
просит  подкреплений, он предупреждал...  "Передайте ему, -- мрачно  говорит
Гитлер, -- что это случается не в первый раз в истории, когда  сильная  воля
побеждает большие батальоны." Его приказ -- не отступать!
     Ночью пришло известие: итальянцы  оставили позиции и отступают. Поэтому
вынуждена отступить и германская армия.  Сообщение попало к фюреру не сразу,
а лишь вместе с другими телеграммами, в девять  утра. Следует взрыв. Если бы
ему  передали  это  сразу,  вопил  фюрер,  он  своею волей  предотвратил  бы
крушение. Гитлер наорал на своего  любимца Кейтеля и отстранил от  должности
генерала Варлимонта. (Впрочем, спустя два дня его вернули обратно.)
     Атмосфера  сгущалась. В бункерах и  бараках "Вольфшанце"  зашептались о
"дальнейшем обострении кризиса доверия".
     Приехали  фельдмаршалы  Кюхлер   и  Буш  с  требованиями  резервов  для
Северного фронта. Из  Африки  прилетел посланец  Роммеля: фельдмаршал  хотел
удержать  войска  на  запасной позиции,  но англичане  наступают  громадными
силами.  Все,  что ему сумели  выделить,  --  отряд  парашютистов,  пехотный
батальон и,  в  виде  особой  милости, 12 новых, только что  поступивших  на
вооружение "тигров".
     Штаб  фюрера трясется  в  лихорадке  ожидания русского наступления к  7
ноября,  ко дню  русской революции. Цейтцлер  еще  27  октября докладывал  о
русской  пропагандистской  волне по  поводу  предстоящей  операции  большого
масштаба,  предположительно в направлении  на  Ростов.  Генштаб страшится: в
праздник Красная Армия  попытается  наступать  и  военным  успехом  отметить
годовщину революции. С умозаключением Цейтцлера фюрер согласен.
     И  вот  7 ноября. Еще затемно все  были на ногах. Ждали донесений.  Они
стали поступать и -- ничего. Все спокойно на Восточном фронте!
     Тяжесть спала с плеч.  Разрядка принесла опустошенность.  Гитлер больше
не  может находиться в  этом захолустье. Он  должен  переменить  обстановку.
Куда?  Конечно  же,  в  мюнхенскую пивную  "Левенбройкеллер",  где  ежегодно
встречаются  соратники  и  бойцы  по  путчу 1923  года.  Он  должен  обрести
равновесие,  необходимое для новых деяний, поэтому  из  Мюнхена  он не сразу
вернется сюда, а проведет несколько дней на  своей вилле в горах. Он возьмет
с  собой и офицеров штаба, ничего, некоторое время будут давать указания  не
из Восточной Пруссии, а из Баварии.
     Является   Цейтцлер   с   телеграммой:  "Перед  Восточным   фронтом   с
возрастающей  ясностью  вырисовывается  главный  район  предстоящих  русских
операций на участке группы армий "Центр". Документ подписал Гелен -- опытный
разведчик, специалист по России.
     Да-да, ясно, Советы  готовят  удар из района Москвы  и  нанесут  его не
сейчас, а позже. Но уже приняты меры: армия Манштейна перебрасывается из-под
Ленинграда в центр, позиции там укрепляются... Едем!
     7 ноября в 13 час. 40 мин. спецпоезд с Гитлером, Кейтелем, Иодлем  и их
аппаратом отошел от перрона на Мюнхен. Он  не проехал и полпути  до Берлина,
как  Иодль из покинутого  "Вольфшанце" получил сообщение  столь  важное, что
вынужден был немедленно доложить фюреру: "Британские вооруженные силы вблизи
Гибралтара соединились с пришедшим из Атлантики крупным конвоем американских
судов и движутся на Восток."
     В купе  совещание. Каковы  цели  союзников?  Мнения разошлись:  Африка?
Сицилия?   Крит?  юг  Франции?  В  итоге  заключили:  "Намерения  противника
высадиться в  Северной Африке следует признать установленными или по меньшей
мере вероятными".
     На следующий день, во время  остановки на небольшой станции в Тюрингии,
пришло известие о высадке союзников в Северной Африке.
     Немедленно из поезда отправлен  был  приказ командующему группой  армий
"Запад"  о  подготовке  марша  в  неоккупированную  зону  Франции  (операция
"Антуан") и об усилении обороны Крита.
     Поезд Гитлера  подошел к мюнхенскому вокзалу, но  у  обитателей вагонов
это не вызвало эйфории.
     Гитлер в  городе ожидал  итальянского и французского  представителей. В
оцепленном эсесовцами  штабном поезде оставались Кейтель, Иодль и адъютанты.
Самостоятельно они не  могли  ни принимать решений, ни  даже  отправлять  на
фронт приказы, ибо полевой эшелон штаба сидел в Восточной Пруссии.
     Варлимонт,  прощенный за  резкость и  вызванный  в  "Вольфшанце", вдруг
получает  приказ ехать  в  резиденцию французского  правительства в Виши. Не
успел он сесть в поезд, как ему велено отправиться в Мюнхен.
     Из Африки  поток плохих  вестей:  союзники  высадились,  войска  Петэна
оказывают сопротивление лишь чести мундира ради...
     Тем  временем в  Мюнхене  появились  Лаваль и Чиано.  Краткий разговор,
согласие  получено, и в 7 часов  утра 11 ноября войска  группы армий "Запад"
перешли демаркационную линию так называемой свободной Франции.
     Итак, меры  приняты. Генералы умоляют фюрера срочно ехать в Бергоф, где
обстановка позволит ему восстановить силы и  найти выход из  новых ситуаций.
Управление  войной?  Пусть  фюрер не  беспокоится. Полевой  штаб  верховного
командования  можно  вызвать  из  Растенбурга  сюда.  Следует  телеграмма  в
"Вольфшанце", и вот, поздно вечером 12 ноября,  специальный поезд "Атлас", в
вагонах которого разместились офицеры полевого штаба OKW, отошел от  станции
Герлиц вблизи  Растенбурга, промчался  через  Германию и  в  2 часа  ночи 14
ноября прибыл в Зальцбург. Здесь,  в  часе езды от  резиденции фюрера,  штаб
остановился на запасном пути.
     Так  они  и встретили  Сталинград --  на  запасном  пути жел.-дор.  ст.
Зальцбург, Альпийская жел. дор., Австрия...
     Все  внимание  приковано  к  западному театру.  Восточный  фронт с  его
обороняющейся Красной Армией отошел на задний  план до такой степени, что ни
в Бергоф, ни  в резиденцию  Кейтеля, ни даже в  поезд, стоявший  на запасном
пути станции Зальцбург не послано донесение отдела иностранных армий Востока
от 12 ноября о сосредоточении советских войск против 3-й румынской армии и о
подготовке их к наступлению.
     OKW и Гитлер заняты совсем другим: моряки-французы в ответ на оккупацию
свободной  зоны Франции потопили свой среднеземноморский флот, а он мог быть
использован  немцами, хотя,  конечно, толку  мало в этой  войне  от  тяжелых
кораблей, большие мишени, плавучие батареи в лучшем случае, но сам поступок,
настроения во французском флоте, возмутительно!..
     18  ноября  в  OKW  стали, как  обычно, поступать  донесения:  потоплен
итальянский танкер "Джиордано", еще один британский конвой подходит к Дерне,
на Крит переведена авиаполевая дивизия...
     Ни одного сколько-нибудь заслуживающего внимания сообщения не поступило
из  Сталинграда.  Над  руинами  его  опустилась  еще  одна  морозная   ночь,
прорезаемая вспышками редких выстрелов и дрожащими стеблями ракет...
     Это почти дословный пересказ книги Д.М.Проэктора.
     Мифы западной историографии...
     Пусть  кто-то скажет,  что заботы  на Западе, самый  факт наличия  этих
забот,  приноровленных  к  часу  Сталинграда,  не  способствовал  тому,  что
немецкое командование пропустило страшный удар, переломивший ход войны.

     60. Сталинградский триумф
     Триумф состоялся не только ради того, чтобы горец сказал свою пошлую и,
не  исключено, кем-то придуманную  для него фразу:  "Сталинград  был закатом
немецко-фашистских  полчищ.  После  Сталинграда они  никогда  уже не  смогли
оправиться"{75}.
     Не смогли --  ибо  Сталинград, на страх и  риск  Жукова и Василевского,
состоялся в их варианте.  Правда, оба, похоже, рассчитывали, что, оказавшись
в  котле,  немцы окажутся  сговорчивее. Тогда удар  19  ноября  был бы  куда
продуктивнее. И  стрелу можно было загнуть к югу, отсекая 30 дивизий Клейста
и прижимая его к морю...
     Но окруженные  показали мастерство в  организации  обороны  и  не  дали
распотрошить  себя, как это почти  всегда случалось  с окруженными  войсками
Красной Армии.  Увы,  пора это признать.  Германские войска под  Сталингадом
проявили героизм, который  можно  бы назвать беспримерным, если  бы до этого
такой же героизм не демонстрировали русские, а после них еще и японцы. Немцы
проявили  также  верность присяге  и небезосновательный страх:  из 91 тысячи
пленных, взятых под Сталинградом, лишь 5 тысяч вернулось домой, в Германию.
     С  группировкой.  пришлось  возиться.  Ее  сопротивление  предотвратило
катастрофу всего Восточного фронта. Паулюс  не зря получил фельдмаршала: его
войска спасли Клейста.
     Были дни  в декабре, когда Манштейн на Мышкове  рвался к  Волге, и весь
мир затаил дыхание: чья возьмет?
     Именно в  этот момент  состоялся удар  на  Среднем Дону, нанесенный  на
северном  фланге  рвавшегося  на  соединение  с  Паулюсом  Манштейна,  удар,
размоловший  8-ю  итальянскую  армию,  удар  столь  своевременный,  что  фон
Меллентин называет  его великолепным.  Удар  развивался  на юг,  к  Ростову.
Удайся этот удар, как был задуман...
     "Манштейн был командир с железными нервами, -- сообщает фон Меллентин о
Манштейне, --  и, если было бы  возможно  оставить  48-й корпус (на Волжском
направлении.  -- П.М.), он бы сделал это. Но это  не  было возможно.  Потеря
Ростова  была  бы фатальной  для  48-го  корпуса, для армии  Гота,  для всей
кавказской  группировки  фон  Клейста. Возможно, Жуков, с его стратегическим
предвидением, специально  отложил атаку на итальянцев...  пока не  убедился,
что Гот полностью сосредоточился на Сталинградском направлении. Путем такого
приема он вполне мог надеяться на пленение наших южных армий."
     Это  и есть место  в  воспоминаниях  фон  Меллентина,  в  примечании  к
которому он поминает немецкую компоненту в образовании Жукова.
     Уже отмечено, что Жуков читал Меллентина, но лестной для него версии не
принял.  Наступление  на Среднем  Дону запланировано было  на  более  ранние
сроки, они переносились в связи с неготовностью Воронежского и Юго-Западного
фронтов. Ну,  и кроме того, Красная Армия в то же время проводила  еще  одну
грандиозную операцию, о которой и теперь мало кто знает...
     К концу декабря движение на внешнем обводе кольца  прекратилось,  и 6-я
армия Паулюса была предоставлена своей ледяной судьбе.
     Прошел, однако, полный месяц, прежде чем судьба ее свершилась.

     61. Страшная сказка Сталинграда
     Символично даже название пункта, где преломилась война. Так же можно бы
сказать -- Пулеград, Смертеград...
     Ибо  Сталинградская  эпопея  --  ритуальная сторона  явления. Это конец
парада  вермахта по  просторам Европы, Азии, Африки. Бытовая  его сторона --
это гибель  миллионов людей -- русских (собирательно),  немцев,  итальянцев,
румын, испанцев и прочих воевавших по воле Гитлера и Сталина народов.
     А само явление -- это целиком порождение великого вождя, целиком на его
совести, целиком вопреки разуму:  победили немыслимой ценой Голема, которого
сами же  породили идеологически и физически --  путем облегчения  его пути к
власти объявлением войны германской социал-демократии,  путем обмена  опытом
между  генералитетом  и  офицерством  (своих  при  этом  уничтожили!), путем
строительства ему  самолетов и танков на своих заводах ради  заполучения его
технологии.

     * * *
     Вот и конец повествования, читатель. Немногое остается  сообщить: какой
ценой  досталась победа под Сталинградом и кто были соавторы замысла военной
игры на огромном пространстве, намного превышающем Волго-Донское междуречье.
Ибо, работая над  первым изданием этой книги, из воспоминаний маршала Жукова
я  ломал себе  голову над  тем,  почему все же Гитлер  не выручил  6-ю армию
Паулюса, не получил полного  представления о том, какова была подлинная цена
Сталинградской победы, и ламентация моя по поводу страшной тайны Сталинграда
ограничивалась одной  тайной  -- как  случилось,  что  немцы дошли до Волги.
Теперь она пополнилась тайной того, как их выбивали оттуда. И  это подлинный
скелет под лестницей советской истории...
     В  пересказе  эпизода  книги  Д.Проэктора  читатель  несомненно отметил
фразу:   "Перед   немецким   Восточным   фронтом  с   возрастающей  ясностью
вырисовывается главный район предстоящих русских операций на  участке группы
армий "Центр". Отметил и удивился:  документ подписал Гелен -- специалист по
России. Как немецкая разведка так могла ошибиться?
     А она не ошиблась.
     Но об этом я узнал лишь недавно из книги американского историка Дэйвида
Глантца "Главное поражение Жукова".
     Дэйвид  Глантц,  основатель   и   первый   директор   отдела  "Изучение
иностранных армий" при Пентагоне, издатель серии "Касс" по истории советских
(российских) военных институтов, сообщил мне, что, откликаясь на его работы,
советские историки изменили себе  и называли его не  привычно  для  той поры
буржуазным фальсификатором,  но буржуазным объективистом.  В богатой фактами
--  и цифрами! -- книге "Главное  поражение Жукова" на  основании российских
архивов и опубликованных воспоминаний участников событий Д.Глантц раскрывает
тайну  всегда  удивлявшего  меня  факта,  заключавшегося  в том,  что в ходе
Сталинградской  катастрофы  вермахт  не только не предпринял наступления  на
другом участке фронта,  где имел мощную  группировку, но даже  не перебросил
сил для  парирования удара, да и попытку деблокады Паулюса осуществил лишь в
середине  декабря.  Объяснение  в  мемуарах  Жукова  не звучало убедительно.
Позволю себе пересказать это место из мемуаров своими словами.
     По Жукову, чтобы не допустить переброски к Сталинграду войск из  мощной
группы  "Центр",   Ставка  решила  одновременно  с  наступлением   в  районе
Сталинграда   ударить  и  по  группе  армий  "Центр"   силами  Западного   и
Калининского фронтов.
     Одновременно?  "В  период  с  20  ноября по 8  декабря  планирование  и
подготовка  этого  наступления были  закончены", -- пишет маршал и сообщает,
что директива на наступление фронтам дана была 8 декабря, и  она  определяла
взаимодействие фронтов и их цели на период с 10 декабря и дальше. Позвольте,
озадаченно скажет  любой здравомыслящий  человек, значит,  немцам  дано было
целых 20 дней на оказание помощи Паулюсу за счет группы  армий  "Центр" -- и
они этим не воспользовались?! Калеки!
     Нет.  Немцам  не  дано  было  двадцати   дней.  Им  дадено  было  пять.
Наступление Западного и Калининского фронтов началось 25 ноября. В 7.50 утра
заревели орудия,  и пехота в сопровождении танков пошла в атаку. Не зря было
донесение Гелена о концентрации русских войск против группы армий "Центр"...
     Немцы не ослабили группу "Центр" -- и правильно сделали. Брешь в центре
грозила последствиями куда более  страшными,  чем  гибель  даже  всей  армии
Паулюса. Но советского прорыва в центре не получилось, и об этих операциях в
советской истории было забыто.
     А  назывались  они --  "Марс"  и "Юпитер".  (Найдите-ка  у  Жукова  эти
имена...)
     А операции у Сталинграда -- "Сатурн" и "Уран".
     И что же было брошено в бой?
     Во втором издании  мемуаров, говоря  о подготовке операции  Западного и
Калининского фронтов, Жуков пишет: "Эта операция, проводившаяся  силами двух
фронтов,  имела  важное  значение..."  В  десятом  издании  мемуаров  маршал
вставляет  всего  одно  слово:  "Эта операция, проводившаяся частью сил двух
фронтов, имела важное значение..."
     Историю пишут, историю переписывают....  Так все же  -- частью сил двух
фронтов или силами двух фронтов? Без Дэйвида Глантца не обойтись.
     Не  стану утомлять читателя  цифрами, приведу  одну,  но  с замечанием:
остальные - пропорциональны.
     Танков в операциях Западного и Калининского фронтов  было брошено в бой
2072.
     А под Сталинградом 1758...
     10  армий, в том числе  1 танковая, были брошены 25 ноября 1942 года  в
наступление в районе Великие Луки - Сычевка и в районе Вязьмы. В одной  лишь
операции "Марс" было брошено в бой 667 тысяч солдат и 1900 танков.
     А  чтобы  фюрер  не  сомневался,  что операция Западного и Калининского
фронтов  основная,  а  Сталинградская  лишь вспомогательная,  на  фронт  для
руководства операцией в качестве уполномоченного Ставки прибыл генерал армии
Жуков,  а  танковой  армадой командовал генерал  Катуков.  Да-да, тот самый,
которого имя немцы  слишком  даже  хорошо  знали, тот, что остановил  самого
Гудериана. Надо думать, то, что  они здесь, против армий группы "Центр",  не
очень от немцев  и  скрывали. Наверное,  тут и там мелькали в  радиоигре  их
имена или известные немцам псевдонимы.
     Потери Красной Армии в операциях "Марс" и "Юпитер" по достойным доверия
немецким источникам составили более  200  тысяч  человек (из  них 100  тысяч
убитыми) и от 1665 до 1847 танков.
     Результат? Немцы не сумели снять на помощь 6-й армии ни  единой дивизии
из своего мощного кулака.
     Комментарий?  Какой  тут  комментарий...  Две  равноценных  операции  с
громадными жертвами понадобились в  конце сорок второго года, чтобы победить
хотя бы в одной. Об этих операциях  российская  военная  история до сих  пор
умалчивает, хотя и знает.
     Не кажется ли  тебе, читатель, что задуманы они  были равноценными? Вот
только скрыть накопление войск  на центральном  участке было  куда  сложнее.
Наверное,  не  особенно   скрывали.  Начала  войны  русские   не  забыли   и
позаботились  сковать  противника по всему  фронту. И одновременно пробовали
переиграть немцев: за  пять-то дней  Гитлер снимет  войска и  бросит  их  на
помощь Паулюсу для спасения 6-й армии, и  тогда в центре возникнет ситуация,
обещающая больше, чем  в Сталинграде. А не  снимет -- что  ж, станем  пахать
Сталинград.
     Сталинградом  Гитлер  завел  вермахт  в капкан. У немцев не  оставалось
иного  выхода, как предоставить армию  Паулюса  его судьбе, такова была цена
спасения всего  Восточного  фронта.  Генштаб осенью  42-го повторил  то, что
Гитлер планировал летом того же года: два кулака, поди знай, какой ударит.
     Ударили  оба.  Лишь надежно  остановив  один, стали немцы пробиваться к
Паулюсу кулаком Манштейна. Но было уже поздно.  Советский  фронт весь теперь
был в движении и маневре.
     И  все же  у  российского  читателя, ровесника  событий,  чтение  книги
Глантца  вызывает  тупую  боль.  Иначе  не  получается  читать  бесстрастное
(буржуазный же объективист!) перечисление навальных атак с одной целью -- не
дать   немцам   передышки.  Книга   "Гриф  секретности   снят"   потери   во
Ржево-Сычевской и Вяземской наступательных операциях определяет точно: 70374
убитых и 145300 раненых. Дэйвид Глантц, с несомненным  уважением относящийся
к работе  коллектива  генерал-полковника Кривошеева, тем не менее  замечает,
что цифра эта на 120 тысяч  меньше его  подсчетов и на 260 тысяч меньше той,
какую дают немцы.
     Но цель была достигнута, вермахт скован.
     Вот  вторая тайна Сталинграда. Красная Армия усилиями гениального вождя
и  учителя Сталина приведена  была  в такое ничтожество, что побеждать умела
лишь числом. Чтобы победить в одном месте, надо  было дополнительно положить
много жизней совсем в другом.
     Конечно,  Генштаб   возлагал   мало   надежд  на   преодоление   хорошо
подготовленной обороны группы армий "Центр",  которой командовал талантливый
фон Клюге с такими операторами, как будущий  фельдмаршал  Модель. Но Жуков и
Василевский все же ждали переброски части войск в помощь Паулюсу, это давало
бы им шансы.  В сущности, своим планом  они  не  оставляли вермахту  никаких
надежд.  Снять войска  -- обречь  центральный  участок фронта.  Не  снять --
обречь  Паулюса. Наземное превосходство Красной Армии в  то  время стало уже
фактом.

     * * *
     А теперь о первой тайне Сталинграда.
     Конечно,  Красная Армия к Сталинграду подучилась у вермахта.  А русская
традиция  такова, что отдает дань даже врагу, и хрестоматийный тост Петра за
учителей-шведов, поднятый им после победы на Полтавском поле, помнится любым
российским историком.
     И все же не поспешим  склоняться перед  учителями-немцами. У  советских
полководцев были  свои учителя. Комкоры Г.К.Жуков  и К.К.Рокоссовский и сами
были учителями  армии,  учившими по методике  своих учителей. Да и полковник
Василевский, назначенный преподавать,  будучи  всего лишь  студентом второго
курса, в  Академии Генштаба, где не осталось  профессоров, не с потолка брал
тезисы,  а  заимствовал конспекты  лекций  и  по  ним учил  своих  студентов
сковывать силы противника при нанесении решающего удара.
     Еще на Халхин-Голе у Жукова были соавторы. Один из них Г.М.Штерн. Здесь
уместно вернуться к жуковской фразе в докладе  Сталину о  наличии танковых и
бронированных бригад, без  которых он не мог бы разгромить японцев. Подобный
замысел Штерна напугал японцев в июле-августе 1938 г. на  оз. Хасан.  Танков
было  мало, в  условиях озерного  района  применение их  было затруднено,  и
японцы своевременно  отступили из  ловушки.  Кольцо замкнуть  не удалось. Но
замысел был.  И  при  разработке  операции  на  Халхин-Голе  Штерн  о  своем
несостоявшемся замысле несомненно помнил.
     Вечная   память  и  слава  Герою  Советского  Союза  генерал-полковнику
Григорию Михайловичу Штерну (24.7.1900 -- 28.10.1941).
     Вместе с ним соавторами победителей вермахта были:
     Маршал  Советского Союза Блюхер  Василий Константинович  (19.11.1890 --
9.11.1938)
     Маршал   Советского   Союза  Егоров  Александр  Ильич  (13.10.1883   --
23.2.1939)
     Маршал Советского  Союза  Тухачевский  Михаил  Николаевич  (4.2.1893 --
11.6.1937)
     Командарм 1-го ранга Якир Иона Эммануилович (3.8.1896 -- 11.6.1937)
     Командарм 1-го ранга Уборевич Иероним Петрович (2.1.1896 -- 11.6.1037)
     Командарм 1-го ранга Белов Иван Панфилович (15.6.1893 -- 29.7.1938)
     Флагман  флота  1-го  ранга  Викторов  Михаил Владимирович  (24.12.1893
-авг.1938).  Даже  не помнят, когда расстреляли  или замучили замечательного
человека, дворянина, офицера флота, поверившего в вариант свободы народа...
     Флагман  флота  1-го  ранга  Орлов  Владимир  Митрофанович (3.7.1895 --
28.7.1938)
     Армейский  комиссар 1-го  ранга  Гамарник  Ян  Борисович  (2.6.1894  --
31.5.1937)
     Армейский комиссар 1-го ранга Смирнов П. А....
     ... все армейские  комиссары 2-го ранга, все командармы 2-го ранга, оба
флагмана флота 1-го ранга, все флагманы 1-го ранга, 9 из 15  флагманов  2-го
ранга,  все  командующие и заместители  командующих войсками военных округов
(за  исключением Б.М.Шапошникова), все начальники военных академий, 57 из 67
комкоров, 23 из 28 корпусных комиссаров, 125 из 199 комдивов...
     ... а всего более 40 тысяч человек комсостава Красной Армии.
     Вот и пришли к войне, имея ОДНОГО Жукова.

     * * *
     Перед  аудиториями ветеранов не уйти  было от личной оценки Жукова, и я
ссылался на Иосифа Бродского, в оде "На смерть Жукова" сделавшего гениальный
перифраз  державинского "Снегиря"  (на  смерть  Суровова). Поэты  знают,  не
вникая.  Видят особым  зрением.  При  скрупулезном  изучении  предмета  даже
вольной прозой, даже сейчас не сказать о Жукове так, как сказал Бродский еще
в 1974 году:

     Сколько он пролил крови солдатской
     в землю чужую? что ж, горевал?
     Вспомнил ли их, умирающий в штатской
     белой кровати? Полный провал.
     Что он ответит, встретившись в адской
     области с ними? "Я воевал".
     К правому делу Жуков десницы
     больше уже не приложит в бою.
     Спи! У истории русской страницы
     хватит для тех, кто в пехотном строю
     смело входили в чужие столицы,
     но возвращались в страхе в свою.
     Маршал! поглотит алчная Лета
     эти слова и твои прохоря.
     Все же, прими их -- жалкая лепта
     родину спасшему, вслух говоря...



     Среди   песен   Сергея   и    Татьяны   Никитиных    есть   особая    -
дурашливо-небрежная, легкомысленная "Рио-Рита". Сперва не прозреваешь финала
ее  незамысловатого рассказа. Зато с самого начала она до зрительной иллюзии
воссоздает  танцплощадку в каре недавно  зазеленевших деревьев какого-нибудь
парка  в  любом  областном  или  районном  центре,  освещенную  тускловатыми
фонарями, трио музыкантов (обязательно труба) или просто патефон, и парней в
наглаженных брюках и в теннисках или - в те времена и тенниска была роскошью
-  в рубашках  с  подкатанными  рукавами, кружащих девчонок, свежих,  словно
горошинки из стручка, взметающиеся подолы девичьих легких платьиц и радостно
задыхающееся в  ритме  фокстрота  ликование молодой жизни с  ее надеждами на
любовь и светлое завтра.
     Ничего,  что  немцы  в Польше.  Но сильна страна!  Через  месяц - и  не
больше! - кончится война!
     Всей  жути  концовки еще не знаешь, но  слезы  уже начинают закипать на
ресницах. Ведь ясно,  что мальчики и девочки,  неистово певшие на парадах "И
от  тайги  до  британских  морей  Красная  Армия  всех  сильней"  подлинного
положения дел не знают, щебечут, что им вбили в головы, и  наивная их вера в
Красную Армию и в то, что они усилят ее, пополнив ее ряды, раздирает душу.
     А  песня  ликует: Рио-Рита, Рио-Рита! Кружится  фокстрот... На площадке
танцевальной - СОРОК ПЕРВЫЙ ГОД
     И - тишина. Глухая.  Без знаков препинания. Концовка - молчание смерти.
Провал. Мертва молодость сорок первого года. Городские девчонки в платочках,
диверсантки,    слова     не    умевшие     сказать    по-сельски,    наспех
проинструктированные  санинструкторы  и зенитчицы.  Парни-нехотинцы, кое-как
наученные  летать   летчики,  моряки  морпехоты,  наскоро   ознакомленные  с
матчастью  танкисты, связисты,  саперы,  студенты-лейтенанты, поднимавшие  в
атаку спешно обученные строю взводы и скошенные в первом же бою, сразу, едва
встав  в  рост  с криком "Вперед!", чтобы  телом своим  прикрыть беззащитную
страну.
     Нет лучшего выражения нашей  боли, нежели концовка этой песни.  Зияющая
тишина.  Вопль, для которого ни  слов, ни звуков нет. Тупое  молчание смерти
там, где кружила в танце молодость, доверившая  единственное свое достоянине
- жизнь  - правителю мудрому, великому, бесподобному и, конечно,  лучше всех
знавшему, как сильна страна...

     * * *
     В двадцатые-тридцатые годы железного занавеса  и невыездного статуса не
было. Специалисты, люди наблюдательные и проницательные, ездили  за  границу
и, возвращаясь, делились впечатлениями.  И командармы выезжали не  раз  и не
два, и у них сложились свои собственные впечатления о странах и политических
деятелях, с которыми предстояло иметь дело. Разведка доносила правду,  а  не
то,  что  угодно  было   деспоту.  И  выяснилось   -  увы,   поздно,  -  что
стратегическое мышление безошибочно было  у командармов, а не у их кровавого
вождя.
     После прихода Гитлера к  власти и, наипаче,  после его вступления в Рур
таким военным мыслителям, как  Якир, Тухачевский, Уборевич  стали  ясны цели
нового режима. К 1937 году соотношение сил  в Европе изменилось, и Польша на
западных  границах СССР  уже  не  могла  приниматься  в  расчет  в  качестве
самостоятельной военной угрозы. Превращение  ее в германского сателлита было
вероятно. Но, если бы это и  произошло,  то  не внезапно, и на ответные меры
оставалось время.
     Теперь понятно, что и "Майн кампф" военные поняли проницательнее вождя.
И Якир, и Тухачевский владели немецким. И могли товарищу Сталину  сказать, в
мягкой, но, быть может, в запале спора и не в очень мягкой форме:
     "Конечно,  товарищ  Сталин,  можно  поспособствовать тому,  что  Гитлер
разгромит Европу.  Но сделает он это не для вас, а для себя. И воевать с ним
после этого будет очень трудно, Германия страшный противник, а  у  нас еще и
Япония  на  хвосте. А Гитлер, завоевав  Европу,  не  обязательно  растерзает
Англию, что дало бы  вам, товарищ Сталин, как вы  полагаете, Турцию, Иран  и
половину  Индии.  Гитлер учитывает  нашу  мощь,  он скорее со  всей  Европой
предпримет осаду  СССР. Еще хорошо, если  не нападет, учитывая  оснащенность
РККА и выучку ее бойцов и командиров. Но уж наверняка будет давить на Англию
и тянуть ее  в  союз против нас, кого весь капиталистический мир не  любит и
клянет. Так не лучше ли нам учесть такой аспект и, не ссорясь с Гитлером, не
рассчитывать все же на него, как на союзника?"
     Произошло  наихудшее.  Гитлер  напал,  но  уже  не было ни  легендарных
командармов, ни  оснащенной РККА с  выученными бойцами,  способными отразить
нападение, с жуковыми, рокоссовскими и еременками во главе армий и корпусов,
а не  во главе фронтов и Ставки... И не  было  даже Польши между Германией и
СССР!
     Говоря  о  противостоянии Сталина с военными, о конфликтах,  то  и дело
возникавших между  ними, о том, что там  выносилось на  Политбюро,  историки
ссорятся поныне. Одни полагают, что  вождь  вмешивался в дела, в которых  не
смыслил. Другие считают, что это военные вмешивались не в свое дело и мешали
вождю  крутить   его  гениальные  внешнеполитические   комбинации.  Споры  в
российской науке длятся,  а между тем крупнейший исследователь Красной Армии
Джон Эриксон еще в  1962 году  понял суть дела и  в  своей  книге "Советское
Главнокомандование" изложил его коротко и ясно:
     "Устранение группы Тухачевского  из советского командования было прежде
всего  политической  операцией. Государство,  персонифицированное Сталиным и
его   аппаратом  подавления,   перевернуло  нормальный   ход   вещей,   само
превратившись в Бонапарта  и промаршировав по  своим солдатам. Сталин оказал
себе   монументальную   услугу   уничтожением   потенциальной  оппозиции   и
сокрушением последнего барьера на пути к неограниченной власти."
     Вот он, приговор истории, и произнесен он в пользу военных давно, еще в
1962 году.
     Но никакой приговор не окончателен,  пока под  сомнением  остается хоть
одно обстоятельство.  В данном  случае в доказательстве (или в опровержении)
нуждается еще один постулат:
     Не Сталин, а военные в 20-30-е правильно оценили шкалу общечеловеческих
ценностей, внешнеполитические реалии и оптимальное сочетание союзничества  в
случае большой войны.
     Мертвых  не воскресить, а победителей не судят. И Сталина не судили. Но
неужто забыта будет та страшная цена, которую уплатила страна, да и весь мир
за его правление?
     Будущее наползает на  прошлое и отодвигает его так, что  даже серьезным
ученым  дает  основание  на  тысячу  лет   передвигать  события  всего  лишь
трехтысячелетней истории нашей цивилизации. Нет  Мафусаила, а и был бы - кто
бы ему  поверил? Скоро и мы,  последние  свидетели  войны, уйдем за горизонт
истории, но обидно не  это. Мы-то, благодаря нашим братьям и отцам, отдавшим
за  нас свои жизни, прожили свой век.  Обидно  за них, не проживших. Обидно,
что  прекрасный  актер  Майкл  Кейн  играет  величавого  вождя  народов  так
убедительно,  что  в  фильме  "Это были  гиганты"  бандит  истории подавляет
гуманистов   Рузвельта   и   Черчилля.  И  не  слишком  ясно  показано,  что
подавляет-то он их кровью  своих граждан,  обильно проливаемой  на Восточном
фронте, и устрашает  их этой кровью, зная их боязнь и  отвращение  к людским
потерям.  И  нет там ни слова о том, что именно  Сталин есть первый виновник
трагедии Второй Мировой войны.
     Мы  уйдем,  а фильм останется,  его  будут  смотреть и думать:  гигант!
характер!  И  некому  будет  сказать:  "Опомнитесь!  Это  -  кино.  В  жизни
действовал изменник Родины, бездушный уголовник, коварный бандит, вероломный
отравитель, хладнокровный диспетчер Зла."
     Не согласны?
     Обидно... Что ж, тогда, значит, человечество достойно своей судьбы.



     {1}В  качестве  примера  можно  сослаться  на  недоброжелательного,  но
добросовестного американского историка Альберта Ситона  и во всех отношениях
достойного  англичанина (или  шотландца,  что для нас  одно  и то же)  Джона
Эриксона.
     {2}Цитаты  взяты из  книги  Г.К.Жукова  "Воспоминания  и  размышления",
издание   2-е,   исправленное  и  дополненное,  т.т.  1-2,  М.,  АПН,  1974.
"Воспоминания" переиздавались неоднократно и, по мере наступления гласности,
со  все меньшими  купюрами.  2-е  издание принято за основу,  чтобы купюрами
иллюстрировать  советскую  государственную  ментальность  времени  написания
мемуаров. Проекция этой ментальности  на пишущего была  неизбежна, даже если
пишущий  -- Жуков.  Можно лишь пытаться  представить  себе, как выглядели бы
мемуары маршала, если бы господствующая идеология не давила на него  с такою
страшной силой. К сожалению, это уже невосполнимо.
     Цитирование более поздних изданий будет отмечено.
     {3}Впоследствии эту должность занимали Василевский, Ватутин, Антонов.
     {4}Поразительны иногда  гримасы истории. Ровно  12 лет спустя,  12 июля
1943  года,  словно  отмечая годовщину гибели этих  выдающихся  реформаторов
РККА, две танковые  армады  сошлись для решающей  битвы на Прохоровском поле
Курской дуги.  Вряд ли  кто-то вспомнил тогда имена тех,  кому Красная Армия
обязана механизацией и разработкой присущей ей теории.
     {5}Б.М.Шапошников, помимо личного обаяния,  удивительно невоенных манер
и  других неоспоримых достоинств, обладал, видимо, и  дипломатическим даром.
Инсинуации против Тухачевского попутно создавали материал и на него. Но ходу
этому материалу дано не было. О Шапошникове ни одна живая душа не отозвалась
худо. Он  был буквально Христос в  военном мундире. Он  оказал  колоссальное
влияние на ход начального  этапа ВОВ,  к сожалению,  негативное.  Потрясение
чисткой несомненно укоротило ему жизнь.
     {6}По  крайней  мере,  так  оценил его Сталин, вложивший в  уста  жертв
кровавого   пира  показание,   что   именно   Якира  планировали   назначить
наркомвоенмором после устранения Ворошилова.
     В двадцатых --  начале тридцатых годов руководящей доктриной РККА  была
доктрина сокрушения (ее и разрабатывал Триандафиллов.)  Одним из компонентов
доктрины было  ни  в  ком из  приверженцев не вызывавшее  сомнений восстание
трудящихся в  тылу капиталистического агрессора с  последующим установлением
советской  власти... и  так далее.  Якир, отдавая  должное  механизированным
войскам  и  новой  тактике, теорией сокрушения пренебрегал. Готовясь воевать
малой  кровью,  он  усиленно занимался  вопросами стратегической  обороны  и
побуждал   к  этому  коллег-командующих.  Врага  должно  сперва  измотать  в
приграничном сражении, утверждал он, для чего на первой фазе войны придется,
возможно, даже отступить на 150-250  километров в глубину своей  территории.
Лишь  расстроив   противника  всеми   способами,  включая   диверсии,   -  а
партизанские базы, уничтоженные после расстрела Якира, строились им тогда по
всей приграничной Украине, - сосредоточив силы, можно  наносить удар по всем
правилам современного оперативного искусства.
     "Поворот   Тухачевского   к  стратегической  обороне   совершался   под
ненавязчивым,  но твердым нажимоим Якира... Авторитет Якира как руководителя
и воспитателя был непререкаем." (Раппопорт, Геллер, "Измена Родине").
     {7}Мольтке     Хельмут     Карл     Бернхард     (1800(1891),     граф,
генерал-фельдмаршал,  начальник   прусского  (затем   имперского)  Генштаба,
фактический  главнокомандующий  прусской  армии  во  франко-прусской   войне
1870-1871 г.г. В трудах проводил идею упреждения противника  в мобилизации и
развертывании армии на границе, внезапного  начала  военных действий с  тем,
чтобы с  разных направлений двигаться к одному пункту ("врозь идти -- вместе
драться"),  охватить  противника с  флангов,  разгромить, окружив,  в  одном
генеральном сражении и тем добиться победы в быстротечной войне.
     {8}Некий ветеран в Филадельфии (США) после первой презентации книги (на
которой он не присутствовал, но узнал о ней по рассказам) разыскивал автора,
чтобы растерзать,  и с пеной  у  рта кричал, что автор лжет. Удивительно то,
что  людей задевают  столь безобидные  вещи,  как  обучение военной  азбуке.
Эмоции...  Теперь  факт обучения  Жукова в  Германии признается. Дело  было,
оказывается, не в конце, а в начале 20-х годов.
     {9}Вдова Н.А.Юнга,  комиссара 3-го  конного корпуса, Е.М.Темкина помнит
Вайнера обаятельным, общительным,  добрым человеком. Затем  вдруг оказалось,
что  мой  родственник,  Аркадий  Радомысельский, служил  в  3-ем корпусе под
началом Вайнера  и при  скромном  звании  сержанта  стал  его товарищем: они
соперничали  в   биллиардной.  Ужас  охватил  меня,  когда  А.Радомысельский
мимоходом сказал мне, как встретил однажды своего командира, вытянулся перед
ним,  а  тот схватил  его за руку  --  он здоровый  был мужик  -- и  сказал:
"Аркадий,  сегодня  никаких  твоих фуйлэ  штыкл (хитрых  фокусов --  идиш.),
играем  честно, на бэнэмунэс".  Такой  командир... И  как  это  он  вышколил
дивизию  и  корпус  без  применения  силовых  методов...  Да, мы  знаем, что
существуют два вида воспитания, игровой и силовой, они  одинаково эффективны
в  смысле результатов,  но дают личностей в одном случае и лишь механические
навыки  в другом. Сталин  уничтожил  первую  школу и  насадил  безраздельное
владычество  второй.  Впоследствии  она  возобладает  в  генетике,  истории,
языкознании -- во всей жизни.
     {10}Вайнера, как и Горячева, тоже не брали у него в корпусе. Его, чтобы
взять в августе 37-го, загнали военным советником в Монголию.
     {11}Лев  Мехлис упоминания не стоит, но он был. Была у Сталина шестерка
такая,  жесткий скребок чистки.  Он  сменил  Гамарника на  посту  начальника
Главного  Политуправления  РККА. Вся картина  чистки  вмещается  в  одну эту
замену: вместо Гамарника  -- Мехлис. Он арестовывал  не одного  Н.А.Юнга, он
такими поручениями не гнушался. Он, между прочим, плохо кончил, этот Мехлис.
Перед самой смертью владыки, буквально за несколько дней, ушел верный  пес и
похоронен  был  с  пышностью  необыкновенной.  Мехлис  особо  усердствовал в
перетряхивании  РККА.  Если  Сталин  предчувствовал  собственную  смерть, то
несомненно не желал оставлять Мехлиса в свидетелях.
     Или это не Сталин убрал верного пса? Интересно...
     {12}Наверное, тут  уместно вспомнить Г.Д. Гая --  Гайка  Бжишкяна, того
самого, что не  прошел мимо молодого комполка Жукова,  толкнул наверх. Время
вспомнить   комкора   Г.Д.Гая,   начальника   кафедры   военного   искусства
Военно-воздушной академии, взятого первым из высшего комсостава, еще в  июле
1935 г., за год  до ареста  Шмидта.  Принадлежность  Гая  к армянской общине
делала  доступными для него обстоятельства загадочной смерти  Тер-Петросяна.
Впрочем,  с другой  стороны  не  исключены и его контакты  с  Я.Охотниковым,
имевшим прямое  отношение к ВВС  страны. Охотников  в то  время еще  отбывал
ссылку в  Магадане.  Описание приключений  арестованного Гая у  Рапопорта  и
Геллера замечательно ядовитым драматизмом.
     {13}Характерно  по  этому поводу  собственное примечание  Жукова  в его
мемуарах: "После смерти в  1925 году Михаила Васильевича Фрунзе  (в возрасте
40 лет)"...
     {14}После вскрытия, подтвердившего  отравление  Бехтерева  и  его  жены
тортом, присланным им по поручению  Сталина в гостиницу,  куда их поместили,
как   правительственных   гостей,   сотрудники   Бехтеревского  института  в
Ленинграде незамедлительно кремировали  тело учителя.  На протяжение  многих
месяцев ЧК напрасно разыскивало тело  Бехтерева, опрашивая сотрудников морга
и института. Видимо, вождь сомневался  в его смерти  и  опасался разглашения
данных о своей  патологии.  Лишь после смерти Сталина  выяснилось, что  прах
Бехтерева после долгих скитаний по  квартирам  сотрудников был упрятан ими в
полый бюст  вождя, установленный в вестибюле, при входе  в институт. Об этом
со слов старших коллег рассказала мне сотрудник института доктор медицинских
наук Валентина Карловна Мягер.
     {15}Крайне странно, что в самом полном на сегодняшний день "Мартирологе
РККА,  1936-1941", составленном акад. О.Сувенировым,  нет ни одного  из этих
имен. Это тем более  странно, что Сувениров неоднократно ссылается на  книгу
Рапопорта и Геллера, сообщивших примерные даты гибели Геллера и Петенко.
     {16}На 17-м съезде партии,  где перед Сталиным униженно каялись прежние
оппозиционеры и свирепствовала свистопляска славословий, умный Блюхер понял,
что к чему, и согласился фальсифицировать протокол, в котором значилось, что
против Сталина подан  якобы лишь один голос. Это косвенно,  зато убедительно
развенчивает версию заговора  военных.  Прослужив под  командованием Якира и
находясь несомненно под его влиянием,  как и все военные страны, не исключая
Тухачевского, Блюхер не мог не посчитаться с мнением Якира, если бы тот хоть
как-то высказал в прошлом свое отношение к Сталину.
     {17}Косвенные  данные на этот  счет надо  искать  в материалах допросов
Примакова. Скорее  в вопросах следователей, чем в его ответах. Примаков взят
был  одним  из  первых и сперва допрашивался без  применения пыток.  Один из
наиболее  вероятных вариантов  его разработки следователями --  признание  в
причастности к убийству популярного партийного лидера.
     {18}В 1942 году Гиммлер  обнаружил, что Отто Шмидт (уголовник,  который
свидетельствовал против  фон  Фритча) все еще жив в  концлагере  Бухенвальд.
Гиммлер написал письмо "милейшему" другу Герингу с предложением, представить
фюреру  на  утверждение смертный  приговор  жулику, на  что последовал ответ
Геринга: "Удивляюсь, что это не сделано уже давно".
     {19}В 1941-м, подчиняя  Еременко младшему  по званию, Сталин не забыл в
утешение ему  напомнить  о такой  нелепости,  как  собственное  его,  дважды
народного  комиссара,  подчинение какому-то там Склянскому. Дескать,  война,
всякие  бывают  ситуации. Видать,  крепко  засела в нем  эта заноза.  Утопил
Склянского -- а злобы все равно не утолил.
     {20}Отсутствие Охотникова  в мартирологе  О.Сувенирова  можно объяснить
тем, что  Охотников в то время не числился за армией, так как сослан был еще
в 1933 году. Отсутствие имен Геллера и Петенко необъяснимо.
     {21}В 60-е на Украине популярен был устный рассказ о том, как создавали
фильм "Щорс". Александр  Довженко  на  встрече Сталина с  кинематографистами
восхищался фильмом Васильевых "Чапаев". Сталин перебил его восторги, сказав:
"Пора  уже   вам,  украинские  кинематографисты,  сделать  фильм  о   своем,
украинском  Чапаеве".  Довженко  заверил,  что  фильм  будет  сделан  и,  по
возвращении  в Киев, помчался к Якиру  с вопросом, кого имел в  виду Сталин.
Якир составил  список,  в нем было, кажется, сорок имен, вполне равноценных,
как  заверил Якир своего друга-кинематографиста, если не считать  Примакова,
которого Сталин, конечно же, не имел в виду. С этим списком Довженко пошел к
Косиору, который  дополнил  его именем  самого  Якира и  вернул  Довженко  с
замечанием, что  Сталин не  имел в  виду живых, а он  сам никому  не  отдает
предпочтения. Так что пришлось все же Довженко уточнять вопрос об украинском
Чапаеве с самим вождем.
     {22}Замученный Шмидт оговорил себя, но не назвал ни одного имени.
     {23}Артур  Христианович  Артузов  (Фраучи),  корпусной  комиссар,  зам.
начальника разведуправления  РККА,  выцарапавший  свой  приговор Сталину  на
стене  тюремной  камеры,  арестован  был   13  мая  1937   года.  С  арестов
политсостава  и  началась  чистка РККА, причем  арестованных нередко  тут же
расстреливали  (с  лета  1936  года). Ходит  сказка, что  автор  легендарной
операции  "Трест"  Фраучи-Артузов,  противился  вождю  в  вопросе  о  судьбе
польских  офицеров. Если так,  то легенда берет свое начало в лживой Большой
советской энциклопедии,  датирующей смерть  Артузова июлем 1943  года. Что и
говорить, хотелось бы,  чтобы, как  и немцы, что бросили свои  жизни  против
жизни Гитлера, Артузов был  тем советским святым, что встал между Сталиным и
поляками,  жертвами  Катыни, ценою  жизни отделив преступления вождя от воли
народа. Увы, историю можно  фальсифицировать, но нельзя изменить. Артузов не
дожил до  оккупации Польши,  его расстреляли 21  августа 1937 года, сразу по
вынесении приговора. Мотивы столь раннего его  ареста (до Якира со товарищи)
неизвестны,  но  ясно   одно:  тогда  брали  подлинных  недругов  вождя.  Не
исключено, что Артузов, разведчик, получил данные из-заграницы о готовящейся
чистке армии и пытался противодействовать злодейству вождя.
     {24}В Киевском  и, особенно, Одесском  военном округах  и на флотах.  В
качестве примера  можно привести начальника штаба Одесского военного откруга
генерал-майора  (впоследствии  маршала) Захарова.  Да  и  Черноморский  флот
больше считался с данными разведки,  чем с  данными Москвы.  Таких  примеров
много, и эти гнезда готовности сыграли свою роль в начале войны.
     {25}Тухачевского   в   каком-то  выступлении   Сталин   назвал   "демон
Гражданской  войны" (что звучит двусмысленно). Двусмысленностей с  Якиром он
не допускал. Военные парады традиционно принимались на конной  выездке. Но у
Якира был больной позвоночник, он не мог  сидеть  на коне.  Для  него  вождь
сделал  единственное  в Красной  Армии  исключение.  Специально  куплен  был
роскошный кабриолет, кажется, "Паккард", и командующий КОВО принимал парад и
объезжал войска, стоя в машине. А Сарре Лазаревне Якир вождь в феврале 37-го
отечески  внушал  беречь  мужа,  "он  чрезвычайно ценный для  нас  человек".
Вероятно,  это  и  вызвало  к  жизни  легенду, что  к Якиру  вождь  особенно
благоволил.
     {26}Единственное,  что нашел  сказать о  Якире писатель Э.Радзинский  в
своей книге "Сталин".
     {27}Станислав Косиор пережил Иону Якира менее, чем на два года.
     {28}Фальшивка, судя по всему, сфабрикована все же была, но не в СССР, а
заграницей --  так  называемый  документ Еремина.  Работа  была - на  всякий
случай, наверное, -- грубая и от нее за версту разило реабилитацией Сталина.
Факт  сотрудничества с охранкой разумно не скрывался, иначе не о чем было бы
и говорить, но  настойчиво подчеркивалось,  что Сталин  (во всем  документе,
датированном 1913  годом,  он  лишь раз  назван Джугашвили, все остальное --
Сталин.   В  1913   году!)  совершенно  порвал  все  отношения  с  охранкой.
Двусмысленность  документа позволяла любые манипуляции и дала  бы Сталину, в
случае его  публикации, отличные шансы для защиты от предъявителей, да еще и
с оборотом вины на них самих.
     {29}Черный  юмор ситуации  в том, что Куйбышев и Орджоникидзе и сами  к
тому времени успели уже наломать дров и выйти далеко за уровень компетенции,
каждый в своей  сфере  --  Куйбышев  в Госплане,  а  Орджоникидзе в  тяжелой
промышленности.  Но  там  критиковать  их  было  некому, поскольку  критиков
уничтожили, как врагов народа, уже к тому времени. Так-то!
     {30}Совсем как у немецких  генералов. По  свидетельству  современников,
разочаровавшись  в  Гитлере,  фон  Фритч  отказался  от мысли  прибегнуть  к
вооруженной силе для свержения  фюрера. Это могло привести  к кровопролитию,
которого он не желал даже для спасения своей чести.
     {31}И  снова  параллель  с   мучениками-немцами,   которых  упрекали  в
небрежной подготовке покушения на Гитлера, что, дескать, и привело к затяжке
войны, к  страшным  жертвам и  разрушениям  1944-1945 г.г. Словно  участники
покушения  сами  не понимали, насколько тщательно надо готовиться. Словно их
время  не   было   ограничено  напряженными  условиями   службы  и  военными
обязанностями, которые они столь блестяще и неукоснительно выполняли.
     {32}Интересно,  что, когда  поставленный  на место  Я.Гамарника  Мехлис
прибыл  в  1938  году на  Дальний Восток с громадными  полномочиями, Блюхер,
который  уже  чувствовал занесенный  над  ним  топор, не  только не оказывал
новому начальнику ГлавПУРа тех знаков внимания, какие всегда почтительно и с
радостью  оказывал Гамарнику, но, даже  зная, чем рискует, вовсе отстранился
от общения с ним.
     {33}18 февраля  1937 года.  зам. главного редактора журнала  "Россия на
стройках"  М.С.Кусильман волей  случай первым  оказался  в кабинете  наркома
после  рокового  выстрела. Он намекнул  мне  о  страшном подозрении, когда я
беседовал  с ним, собирая  материал для книги о Цезаре Куникове. Дело было в
1974  году,   задолго  до  перестройки,  и  Кусильмана   трудно  обвинять  в
осторожности.
     В.Рапопорт и Ю.Геллер ставят смерть Орджоникидзе в  связь  с расстрелом
Зиновьева и Каменева,  которым Сталин обещал жизнь  за лояльное поведение на
процессе.  Говорят,  тогда-то,  после  их   расстрела,  лучший  друг   вождя
спохватился и  встал  на  дыбы.  Смерть  сразила его за неделю  до  открытия
важнейшего для Сталина пленума ЦК. Армия была еще не тронута. Есть основания
полагать,  что,  выступи  Орджоникидзе  на  пленуме против Сталина,  у  него
нашлись  бы  сторонники  среди людей,  способных поддержать  его  не  только
морально. Что опять же рисует Серго в лучшем свете: он не скрыл своих чувств
и намерений, как годами скрывал их Сталин.
     {34}"Гигант Криворучко, командовавший 2-м кавкорпусом после Котовского,
отличался  непосредственностью и  необузданным нравом. Он боготворил  Якира,
который,  кстати,  очень мягко,  по-отечески относился  к его  кавалерийским
выходкам.  В других  обстоятельствах Криворучко,  не  задумываясь,  отдал бы
жизнь  за  командарма.  Здесь он смолчал. ... Позже, в  застенке, проявилась
натура Криворучко. Он  схватил следователя и задушил, потом долго,  действуя
его  телом, как дубиной, отбивался от охранников --  пока не  был застрелен"
(Рапопорт и Геллер, стр. 304).
     {35}Г-н Резун-Суворов  в "Ледоколе"  сделал, среди  других, еще и такое
открытие:  Тухачевский ненавидел Триандафиллова. Очевидно, заготовка была им
сделана к одной из будущих книг для объяснения гибели Триандафиллова враждой
Тухачевского. Источник этого потрясающего открытия, как  всегда,  не назван.
Впрочем, новые  историки  нередко  приводят номера приказов или следственных
дел, в которых нет  того, что они утверждают. Дескать, пройдет --  хорошо, а
нет -- так нет. При их тиражах обычно проходит...
     В.Рапопорт и  Ю.Геллер  пишут в примечании к одной  из глав: "Все, кому
надо,  знали:  Сталин  неприязненно относился  к  Тухачевскому  и  всем  его
предложениям. Однажды,  когда  нужно  было  провести в  Политбюро увеличение
армии, Тухаческой со своим другом Триандафилловым пошли на военную хитрость.
Тухачевский в докладе назвал не ту  цифру, которую хотел. Триандафиллов  ему
возразил. Сталин обрадовался случаю досадить и присоединился к поправке. Она
была принята как предложение Сталина-Триандафиллова."
     {36}Когда пышноусый  генерал  от кавалерии Ока  Городовиков пожаловался
дружку Буденному на  массовость арестов и выразил  опасение,  что этак и его
загребут, друг сказал, разгладив и свои усища: "Не дрейфь, Ока, берут только
умных",
     {37}В   том   числе    командира    т.   наз.   "Колхозного    корпуса"
К.К.Рокоссовского. Он  долго  прослужил в  Белоруссии под началом Уборевича,
был у того  на  лучшем  счету  и,  конечно,  и  сам был  о  своем начальнике
наилучшего мнения. Просто чудо, что  и Рокоссовского не убили. Возможно,  на
этот раз сработало личное обаяние. И это играло роль. Все играло  роль, если
не было специальных указаний вождя, и  ничто не играло  роли, если они были.
По поводу  Рокоссовского  вряд ли  были специальные  указания. Тем не менее,
надо бы разыскать фамилию следователя, ведавшего его делом, и хоть посмертно
его наградить -- в качестве поощрительного примера живым.
     {38}Конфликты  на границах  усилились после уничтожения  верхушки РККА,
хотя, впрочем, не столько  потому, что осмелели японцы, сколько потому  что,
уничтожив совесть армии и страны, осмелел Сталин.
     {39}Река Халхин-Гол, на которой развернулась операция по ликвидации 6-й
японской армии, протекает по территории Монгольской народной республики.
     {40}Чемберлен,    Невилл     (1868-1940),    государственный    деятель
Великобритании, лидер Консервативной  партии. В  1937-1940  премьер-министр.
Проводил  политику  умиротворения  Германии  с несомненной  целью  направить
интересы  Гитлера на Восток.  В частности, добился  от европейских партнеров
подписания  Мюнхенского  соглашения  1938  года,  отдававшего  под  контроль
Германии Чехословакию и открывавшего Гитлеру направление экспансии.
     {41}Думаю,  именно  британская  принципиальность  удержала  Сталина  от
экспансии  в  послевоенной  Европе.  Опыт  войны  заставил  его  поверить  в
непреклонность бриттов и в то, что свой атомный выстрел они сделают даже под
угрозой верной гибели.
     {42}Хотя  историки   немало  сделали   для  сохранения  памяти   героев
Сопротивления, они до сих пор в  безнадежном долгу по  отношению к тем, кто,
возможно,  даже и  не осознал  подвига.  Это умиравшие в  лагерях  советские
военнопленные, отказавшиеся тем не менее  от сотрудничества с  нацистами, --
самая многострадальная группа,  по  численности сравнимая только с  жертвами
Холокоста.
     {43}"Мы же, чью шерсть стрижут,  будем  довольны, человеки, социализмом
заборных книжек  и монументом в тридцатом веке", -- писал  Цезарь  Куников в
1929 году в иронических стихах по поводу  своего двадцатилетия. Просто чудо,
что он  уцелел.  Вовремя понял, прятался и мужественно, умело,  активно, как
Жуков, защищался сам  и защищал  сотрудников, зная, что арест  любого из них
увлечет за собой и его. Об этом можно было бы написать целую книгу.  В  СССР
это было невозможно, а теперь мало  кому интересно. В первом  издании книги,
со слов  Натальи Васильевны  Сидоровой,  жены  Куникова  (ставшей после  его
гибели  женой  его  командира,  адмирала  Холостякова),  я  написал,  что  в
заместители   наркома    боеприпасов   Куникова   потребовал   Б.Л.Ванников,
назначенный  наркомом боеприпасов вместо П.Н.Горемыкина лишь  в феврале 1942
года. Думаю, что требование вернуть Куникова с фронта поступало и от того, и
от другого, причем неоднократно.
     Поминаю Куникова лишь затем, что он воевал малой кровью.  Даже на Малой
земле. Потому-то и стал  моим героем среди многих героев войны, да так, что,
изменив  своей  производственной  прозе,  я  написал  о   нем   единственную
документальную  повесть.  Но  сколько  после  чисток оставалось  командиров,
дорожащих бойцами и готовых рисковать собой перед начальством, только  бы не
тратить  впустую  драгоценный  человеческий  материал?  Из   маршалов   один
Толбухин.
     {44}Наглядно      методы     чистки     иллюстрирует     расправа     с
генералами-летчиками. В отличие от пестрой популяции высших командиров РККА,
летчики были  однородны.  Почти  все  эти  командующие  авиацией  округов  и
заместители главнокомандующего ВВС были  ровесники, молодые люди,  мальчишки
(их главкому, Рычагову, самому молодому, не было и тридцати), фанатики неба,
друзья,  знавшие друг друга  насквозь, как говорится, с  пеленок, и  уж  им,
бесшабашным, и,  как  все талантливые пилоты,  далеким от политики,  было не
вкрутить, что кто-то из них предатель и агент. Что ж, раз так, их взяли да и
убили всех, дабы не оставлять  свидетелей преступления, а то и потенциальных
мстителей за погубленных друзей. Гнездовой метод расправы...
     {45}Даже  эта вполне сталинская  -- хоть и недостаточно лживая -- книга
читателям доступна не  была.  Большая часть  ее  полумиллионного тиража была
уничтожена.  А  то, что  попало  в руки мыслящей публике, вызывало  так мало
доверия,  что  осталось  непрочитано.  Тогдашнему  интеллигентному  читателю
достаточно было узреть  среди  авторов  имена Панкратовой  или Тарле,  чтобы
перестать  верить даже правде, которую  эти  авторы по мере  сил и со  всеми
предосторожностями  в   видах   собственной  безопасности  пытались  все  же
высказать. Быть может, именно вдогонку  этому капитальному труду о советской
дипломатии был  создан  знаменитый документ  холодной  войны "Фальсификаторы
истории".  Кажется, теми же самыми авторами. Ведь, как уже  замечено,  чтобы
фальсифицировать историю, ее надо хорошо знать...
     {46}Генерал А.А.Свечин,  профессор, первый начальник советской академии
Генерального штаба, учитель Якира и Уборевича, еще  в двадцатые годы написал
брошюру, в которой  предсказал весь ход событий  Второй мировой войны и даже
исход  ее.   Жуков   несомненно   читал  Свечина  и  знал  его  взгляды   на
самоубийственность  молниеносной  войны  и  первостепенность  стратегической
обороны. Тем не менее, в военной игре на карте Белоруссии он победил Павлова
так  же,  как предсказал это Свечин и  как проделал это  вермахт летом  1941
года.
     {47}Священный  храм мусульман  в Мекке. У  восточного угла, в  наружной
стене,  ниша с  "черным  камнем" (метеоритом),  который был  фетишем  еще  в
древние  времена.  Воспитатели Гитлера ориентировали  своего воспитанника на
ислам, как религию радикальную  и не оставляющую места другим  религиям  (по
крайней мере, в трактовке Эккарта).
     {48}Некоторые  историки заходят  так далеко, что подозревают, будто  на
процесс  англичанами был выведен не подлинный Гесс, а  его двойник. Странная
история  с  Гессом  и его  самоубийством в  возрасте за восемьдесят и впрямь
подозрительна, тем паче что  правительство Англии объявило архивы  закрытыми
до 2041 года. Что-то там было весьма компрометирующее для династии.
     {49}По истечении времени  дальние события  кажутся  не  происшедшими, а
словно рассказанными  кем-то, и сам очевидец теряет к ним доверие,  особенно
если большинство твердит  противное. Так было с бойцами  41-го года. Их  так
обработали,  что они себе  перестали верить и паническое  отступление первых
дней  войны считали страшным сном. Когда в годы оттепели  об этом  позволили
говорить, ветераны такими именно словами  описывали свое состояние. Так же и
я  некоторое  время  не  решался  рассказывать  о  том,  что  был  обстрелян
"Мессершмиттом" где-то  между Арзамасом  и  Горьким, пока летчики, участники
войны,  не  объяснили мне,  что  с  подвесными  баками  немцы долетали  и до
Горького (Нижнего Новгорода). После  выхода 1-го  издания этой  книги  кузен
напомнил эпизод,  мною начисто забытый. На пароходе "Семнадцатый год" мы шли
по Волге от Чебоксар к Самаре (Куйбышеву), когда немецкий самолет с бреющего
полета обстрелял нас, и кузен за ноги тащил меня, в любопытстве выскочившего
на палубу, в трюм. Это было между 4 и 7 октября 1941 года.
     {50}Есть основания  полагать, что  Гитлер не  планировал вступать ни  в
Ленинград, ни в Москву, только осадить и изолировать их, исключив из системы
обороны. Если так, то решение не представляется глупым. Брать города штурмом
неэкономно.  Даже  оккупировать  их  нелегко  из-за  полицейские  затрат  на
подавление население и меры безопасности.  К тому же такие города разлагающе
влияют на гарнизоны, это тоже могло быть учтено.
     {51}Видимо, через таких  военных, как фон Рунштедт, и таких дипломатов,
как фон Вейцзекер и фон дер Шулленбург,  происходила та утечка  информации о
подготовке  похода на Россию, которая и  позволила американцам  предупредить
русских. Напомню канву, ибо событие  и последствия лишний раз  характеризуют
вождя:
     Отношения между США и СССР оставляли желать много лучшего. Послом  СССР
в США был Константин Уманский. После очередного его  визита в Госдепартамент
произошло  некоторое потепление  в отношении к СССР. Вскоре (30  марта  1941
года) заместитель госсекретаря США Самнер Уоллес вызвал Уманского и в беседе
с глазу на глаз сообщил о плане "Барбаросса". Уманский смертельно побледнел.
Справившись с собой, он заверил госсекретаря, что высоко ценит доверие США и
немедленно донесет сообщение до сведения первых лиц СССР.
     Он, конечно же, выполнил обещание.
     Интересна дальнейшая судьба  Уманского. В конце войны  он  вызван был в
Москву для получения верительных грамот: в дополнение к обязанностям посла в
США, он назначен был послом в Мексике. В аэропорту состоялись теплые проводы
заслуженного дипломата, самолет взлетел -- и тут же рухнул. Погибли все. Это
несомненно был полет особого назначения...
     Сообщение Уманского по авторитетности  было  на  уровне сведений Зорге,
уже принявшего свою мученическую смерть.
     {52}Ветеран-сослуживец,  майор танковых  войск, рассказывал  мне, как в
апреле  сорок  пятого   советские   танковые  батальоны,  посадив  на  броню
автоматчиков,  мчали с  зажженными  фарами  по  немецким дорогам, захватывая
переправы, и города сдавались им. В 1986 году, будучи  в Германии, я  понял,
что  местами  эти  отряды  влетели   на  территорию  Голландии.   Солдаты  в
ожесточении войны не знали границ, а танк -- чем он не виза?
     {53}Численность  танков  на   момент  германского   вторжения  даже  по
советским  источникам  составляла  10394 советских  против 4642  немецких  с
союзниками.  1475 советских  танка имели  пушки  76,2 мм  и выше против  479
немецких. При  качественном преимуществе немецких самолетов советские  вдвое
превосходили   их   количественно.   Впрочем,  преимущество   было   немцами
парировано, так как в первый же день войны советские потери  составили около
2000  самолетов  против  17  немецких. Соотношение  численности  вермахта  к
численности Красной  Армии  на момент  вторжения  (1:1,3)  также  далека  от
предписываемого наступающей стороне трех-четырехкратного перевеса.
     {54}Летом 1975 года с командой Львовского мотозавода  мне довелось быть
гостем смоленских комсомольцев. Они устроили  нам  царский пикник  на Остре,
угощали рачьей икрой, которую слизывали  с живых  рачих,  отпуская  их затем
обратно  в воду, и мимоходом объяснили  щедрость фауны кровавой жатвой сорок
первого года.
     {55}Шапошников,  видимо, все  еще  болел, но маловероятно, чтобы его не
навестил и не посоветовался с ним по этому поводу  близкий ему  Василевский.
Наверное, маршал ответил со  свойственной ему мягкостью:  "Совершенно с вами
согласен, голубчик, но увольте, обойдитесь уж без меня..."
     {56}На  другой  же  день  после снятия  Жукова,  30  июля  1941  г.,  в
результате  последовавших перестановок,  начальником  Генштаба  был назначен
Б.М.Шапошников,   а    заместителем    начальник   Оперативного   управления
генерал-майор А.М.Василевский.
     {57}Впоследствии  по этому поводу, в ответ  на предложение обмена Якова
на Паулюса, он  скажет эффектную фразу: "Я  фельдмаршалов  на лейтенантов не
меняю".
     {58}Официально почему-то  71.  Считаю  с 5 июля, в  этот  день в  Киеве
объявлена была мобилизация  коммунистов  и комсомольцев  в  ополчение  и  на
оборонные  работы.  Регулярные воздушные  налеты на  город, по которым можно
было сверять часы, происходили  в 6:30 утра. С  3 июля (2-го была сильнейшая
гроза  от заката до самой  полуночи) начались и вечерние налеты с пулеметным
обстрелом улиц. Под таким  обстрелом мы, несколько семей, на грузовой машине
выскочили из города по цепному мосту, позднее взорванному. Было  6:30 вечера
4  июля. В  это  время линию  фронта  от центра города отделяло 60 км. Такое
расстояние вермахт  преодолевал  иногда  в  течение  дня. На  этот  раз  ему
понадобилось два с лишним месяца.
     {59}Видимо, к этому времени,  под влиянием доводов  фон Бока, начальник
штаба  сухопутных сил генерал-полковник Гальдер  снова  вернулся  к  замыслу
генерала Маркса и, разгневанный недостаточной, по его мнению, настойчивостью
Гудериана  в докладе Гитлеру,  отказался встретиться с быстроходным  Гейнцем
перед его убытием на  фронт. О фон Боке и  говорить нечего.  Его отношения с
Гудерианом с этого времени уже нельзя было назвать  доверительными. Гудериан
в мемуарах не скрывает обиды. Конечно, можно заподозрить, что фон Бок  любил
таскать каштаны из огня чужими руками. Но, видимо, из них троих Гудериан был
признан  сильнейшим в искусстве убеждения,  миссия возложена была на него, а
он с ней не справился. Только можно ли всерьез обвинять Гудериана, что он не
переубедил фюрера?
     {60}Помню,  что  19   сентября   1941   года  бежал  от   репродуктора,
установленного на сельсовете села  Чувахлей Горьковской области, к избе, где
мы жили,  крича: "Белоцерковское  направление!" Его лишь  объявили  в  день,
когда вермахт вошел в Киев.
     {61}Старшина  1-й  статьи Александр Беляков до войны служил на линкоре.
Он был здоровяк и официально получал  две порции еды. При учебных стрельбах,
когда  на носилках подносили  заряды  к орудию  главного  калибра, напарника
схватил понос.  Чтобы  не подвести  товарища, Беляков, как куклу,  таскал  и
напарника и носилки с пятипудовыми зарядами. В составе  2-го  ОБМП в боях за
Дома ударников при обороне  Новороссийска он был  ранен и  остался  в строю.
Немцы  пустили в ход  танки. Беляков  гранатой подбил  один и был прострочен
вторым.  Очнувшись, он сзади подбил и второй  танк, руками  убил выскочивший
экипаж и добрался к  своим.  Трижды раненый, он не покинул передний край. Он
погиб на "Беспощадном".
     {62}Советские войска в таких случаях в конце войны не терялись. Ветеран
И.Гальперин рассказал мне,  как,  очутившись  в  Германии  решали  топливный
вопрос  наши  танкисты. Выстрел  в  трансформатор, подставлены ведра -- и на
самый необходимый маневр горючего хватит.
     {63}Среднее количество осадков составило в  октябре 51 мм  при норме 59
мм. В ноябре 13 мм при норме 45 мм. Средняя температура в октябре была -2,1°
С при норме -3,2° С градуса. Зато в ноябре температура упала до -5,3°  С при
норме -2,8° С.
     {64}В  эти дни, перед летальным исходом "Барбароссы", фон Клюге не  мог
не  вспомнить,  что  в  июле, при  обсуждении  движения  его  4-й армии,  он
высказался  против  московского  направления   в  пользу  киевского.   Когда
Блюментрит, его  начальник штаба, удивился по поводу  столь странного мнения
своего командующего, тот с ударением сказал, что такой поворот событий будет
означать переход из подчинения  фон Боку в подчинение  фон Рунштедту. "С фон
Боком было нелегко служить, и  фон Клюге был рад убраться из его  сферы. Это
был интересный  пример влияния личного фактора  на  стратегию", --  замечает
Лиддел Харт.
     {65}Шеф Люфтваффе Геринг сплясал на столе от радости, как сделал это за
полтора года до того по случаю заключения Пакта. "Да для нас это равносильно
уничтожение четырех полнокровных авиадивизий", -- хохотал он.
     Немотивированность этих  арестов и  свирепость  меры пресечения в самое
неподходящее для страны время наталкивают на мысль, что, помимо несогласия с
вождем  в  специфических вопросах, в которых каждый  из них был специалистом
высочайшего класса, погибшие не стесняли себя в оценке того, что произошло и
продолжало происходить в армии и стране. В оценке Сталина.
     {66}Снова  к поездке по  Европе  летом  1986  года.  Мы  с женой неделю
прожили  в деревеньке Шутторф,  на  самом  западе  Германии,  на  границе  с
Голландией, в огромном, но странно уютном доме, у  близких наших друзей. Оба
они к тому времени превосходно владели немецким  и рассказали нам  следующую
историю, передававшуюся в тех местах из поколения в поколение:
     В  войну у  Шутторфа, в  поле, в  стороне  от жилья,  находился  лагерь
советских  военнопленных. Это  был промежуточный дагерь, и  у немцев  к тому
времени не было охоты что-то строить (дело происходило уже в 1944 году), так
что лагерь представлял квадрат, огороженный колючей проволокой, где не росло
ни былинки,  так  как голодные  люди съедали  всю траву.  Место это низкое и
плоское, климат северо-европейский, сырой,  умеренный. Люди  на голой  глине
умирали десятками. Охрану несли  солдаты,  оправлявшиеся  от ранений.  После
очередной  вахты  один такой охранник  в караульном помещении  сорвал с себя
оружие,  ремни и  погоны и  бросил все  к  ногам  дежурного  офицера,  тоже,
вероятно, из выздоравливающих.  Офицер  велел прекратить  истерику, а просто
сесть и написать рапорт о желании вернуться на Восточный фронт, что солдатом
и было сделано.
     Этот рассказ стал одним из сильнейших  впечатлений поездки. И он сам, и
то, что предание  о столь малом подвиге не пропало. Это свидетельствует, что
германское сопротивление, в отличие от русского, было не очень ожесточенным.
     Тех,  кого,  подобно  мне,  этот рассказ  растрогает,  отсылаю к  книге
Анатолия Кузнецова  "Бабий яр"  (в  пост-советском издании,  разумеется),  а
именно  к описанию  содержания пленных  в  Дарницком лагере, что  немедленно
снимет шарм одинокого гражданского поступка.
     {67}То же могло  грозить и фон Боку при попытке взятия Москвы, оставляя
не взятым Киев. Решающая  разница, однако, в том, что ожесточение и смелость
Красной Армии возростали, а в конце ноября и соотношение сил было куда более
в  ее пользу,  чем  в  августе или  сентябре, когда танки  Гота,  Гудериана,
Хеппнера. Клейста далеко не так  еще были изношены, а вермахт далеко  не так
измотан.
     {68}Это не единственное, что Сталин скрыл от  Жукова. Так, лишь в конце
жизни Жуков узнал о том, что труп Гитлера все же  был  найден. И узнал не из
официальных  источников,  а  при  встрече с  писательницей Еленой  Ржевской,
служившей  переводчицей при штабе фронта  и привлеченной к опознанию  трупа.
"Сталин был близок со мной  как ни с кем", -- пробормотал  тогда он.  Маршал
был  грустно озадачен.  Он не мог  понять, почему Сталин скрыл от него  этот
факт. Кто поймет дальнобойную логику тирана...
     {69}"ГРИФ  СЕКРЕТНОСТИ  СНЯТ.  Потери  вооруженных  сил СССР в  войнах,
боевых   действиях   и   военных  конфликтах".   (Под  ред.  ген.-полковника
Г.Ф.Кривошеева. М., Военное Издательство, 1993).
     {70}По германским источникам,  с 22 июня по 31 декабря 1941  г. Красная
Армия потеряла убитыми 2 663 000 и пленными 3 350 000 человек.
     {71}Невероятно, но факт: на  похороны Куникова в Геленджик  (позднее он
был перезахоронен  в  Новороссийске)  отпустили с  Малой  земли людей из его
отряда.   Их,   считавшихся   незаменимыми,   сняли   для  этого   с  фронта
непрекращавшихся   боев  и  предоставили   торпедный   катер   для  опасного
пересечения Цемесской бухты,  находившейся под постоянным  обстрелом из всех
видов оружия.
     {72}Спустя два года наученные немцами советские  демонстраторы подобным
образом,  но куда  горше обманули вермахт  при наступлении  на  "Белорусский
балкон" (операция "Багратион"),  сконцентрировав танковые  соединения южнее,
на  оси  нанесения следующего  удара,  к  тому же  насытив южное направление
макетами и сделав  его  доступным  для разведполетов авиации  в  отличие  от
Белорусского направления, запечатанного с воздуха  и закрытого для разведок.
Удар нанесен был через те самые болота, которые стали столь досадным и  даже
роковым  препятствием для узкогусеничных  германских  танков  в  1941  году.
Результат для вермахта  оказался  еще  более плачевен, чем для Красной Армии
удар вермахта летом 1942 года.
     {73}Участник обороны Ростова  капитан  2  ранга  Д.Рахман (в  42-м году
курсант  Севастопольского  Высшего  военно-морского училища)  настаивает  на
другой  дате.  Весь  день  он  пролежал  у  пулемета  на  крыше  Ростовского
элеватора. С наступлением темноты расчет по одному стали отзывать вниз. Там,
в  темном  помещении,  посвечивая  на бумагу  фонариком,  Рахману  и  другим
зачитали приказ "Ни шагу  назад".  Курсантов  эвакуировали из Ростова до его
сдачи,  каковая  состоялась после ожесточенного сопротивления,  особенно  на
восточных  окраинах  города. Ростов сдан был  25  июля.  Приказ датирован 28
июля. Может  ли  быть, что приказ был датирован  задним числом  и привязан к
сдаче Ростова? Чего только не может быть, если речь идет о Сталине...
     {74}Не   забыть,   с   какими  ухищрениями  через  военного  драматурга
полковника  А.Пинчука  и  не без помощи  главнокомандующего  военно-морскими
силами СССР адмирала  С.Г.Горшкова пробивал я в "Красной  звезде" материал о
забытой  воинской  части,  2-м   Отдельном  батальоне  морпехоты,  сыгравшем
решающую роль в обороне Новороссийска.  Редактор  газеты, генерал-лейтенант,
брюзжал,  что неизвестных  или  забытых героев  у нас нет. Лишь сочувствие и
помощь  сотрудников газеты  (в  основном,  офицеров флота)  и, особенно,  ее
ответственного  секретаря,  капитана  1  ранга  Олега  Борисовича  Баронова,
сделали  эту и  последующие публикации возможными. Тем не менее, в книгах  о
войне упоминаний о роли 2 ОБМП  я не вижу и доныне,  за исключением краткого
упоминания в книге  самого С.Г.Горшкова " На  южном приморском фланге"  (М.,
1989)
     {75}Черчилль расценил Сталинград иначе. Это не конец, сказал он, и даже
не начало конца. Но, по крайней мере, это конец начала.


     Предисловие к первому изданию
     Предисловие ко второму изданию

     1. Интерлюдия. дети...
     2. Происхождение. Автоверсия
     3. Интерлюдия. Пристальный интерес...
     4. Военное образование - 1
     5. Интерлюдия. Февраль...
     6. Военное образование - 2
     7. Продвижение по службе
     8. Интерлюдия. О чистке...
     9. Чудесная своевременность. Факты
     10. Великий вождь и учитель
     11. Опрокинутый мир. Съезд победителей
     12. Повод
     13. Съезд как пролог
     14. Что было у немцев
     15. РККА и ее убийца
     16. Начало армейских убийств
     17. К вопросу о заговоре
     18. Чистка
     19. Судьба маршала Блюхера
     20. Халхин-Гол
     21. Киевский особый военный округ. Мудрый стратег тов. Сталин
     22. Интерлюдия. Вторая мировая война...
     23. Киевский особый военный округ. Мудрый стратег тов. Сталин
     24. Мудрый стратег товарищ Сталин...
     25. Накануне
     26. Политика и мораль. Гений и злодейство
     27. Накануне (продолжение)
     28. Интерлюдия. XX век. Война идей...
     29. Интерлюдия. ХХ век. Война идей (окончание)
     30. Канун
     31. Начало войны


     32. План "Барбаросса"
     33. Выполнение плана "Барбаросса"
     34. "Отделять и убивать!"
     35. Краткое правление Наркомата Обороны
     36. Звездный час
     37. Киевский экспресс
     38. Ельня
     39. Сталин и его генералы
     40. Москва... как много в этом звуке...
     41. Интерлюдия. Дух армии
     42. Оборона Москвы
     43. 28 октября 1941 года
     44. Интерлюдия. Мотив чистки: страх...
     45. Поворот под Москвой
     46. Интерлюдия. Генеральный штаб в годы войны...
     47. Поворот под Москвой (окончание)
     48. С точки зрения капли
     49. Гений
     50. К вопросу о потерях
     51. Победы весны 1942-го
     52. Интерлюдия. Технология власти
     53. Сталинградское направление
     54. Интерлюдия. Жуков...
     55. Лето 1942-го
     56. Сталинградская оборона
     57. Интерлюдия. Автор...
     58. Замысел
     59. Да были ли союзники-то?
     60. Сталинградский триумф
     61. Страшная сказка Сталинграда
     Вместо послесловия
     Примечания






Популярность: 1, Last-modified: Thu, 01 Jul 2004 18:48:38 GmT