Сергей Михайлов. Искупление

Сергей Михайлов. Искупление

---------------------------------------------------------------
     Оригинал  этого  текста  расположен  на авторской странице
Сергея Михайлова "Скрижали"
hutp://www.skrijali.ru
     © Copyright Сергей Михайлов
---------------------------------------------------------------

:некоторые презрительно, другие с ненавистью и страхом говорили:
-- Смотрите: это Иуда Предатель!

Леонид Андреев
"Иуда Искариот"

:и познаете истину, и истина сделает вас свободными.

Иоанн 8:32

Тридцать монет жгли ладонь, словно раскалённые угли. И не было сил избавиться от них, не было никакой возможности забыть об этих терзающих душу, гнетущих разум металлических кругляшках -- платы за предательство. Словно вросли они в загрубевшую кожу Адуса, превратились в неотъемлемую часть его существа, внося в сознание смятение, отчаяние и боль нестерпимую. Подобно ноше тяжёлой навалилось на плечи его свершённое деяние -- он шёл сгорбившись, медленно перебирая ногами и ничего не видя вокруг.

Было около восьми часов вечера. Чёрная луна, дерзко посягнувшая на всевластье дневного светила, держала его в плену, не давая бросить последний, багрово-кровавый предзакатный луч на замерший в оцепенении Священный Город; ночь объяла землю внезапно, на два часа раньше природой отпущенного срока -- виной тому было затмение, вызвавшее смятение и панику у суеверных горожан и тревогу у бесстрашных покорителей мира -- воинов Императора.

Город опустел. Лишь бездомные нищие да пришлые бродяги жались по подворотням в поисках укрытия от гнева Господня, обрушившего на царство Ирийское беспросветный мрак, не дающий тени, песчаную бурю, в одночасье рвущую соломенные кровли с глинобитных лачуг, словно плоды спелые с персиковых деревьев, -- и власть холодной ночной пустыни. Пустыня ворвалась в Священный Город и, подобно властительнице полноправной, вылизывала теперь шершавыми своими языками узкие кривые улочки, обильно посыпая их затем голубым песком. Обезумевшие выли псы.

Был бы меч, он отсёк бы кисть, судорожно сжимающую проклятые монеты. Не помнил он, как взял эти жалкие деньги; ненавистное лицо Верховного Жреца надвинулось на него, словно из небытия, иссиня-чёрная борода нависла над ним, огромные, немигающие, навыкате глаза буравили его мозг, цепенеть заставляя и собственной лишая воли -- очнулся он лишь за воротами дворца, уже с монетами в руке. Дело было сделано, расчёт произведён.

Порой казалось ему, что пальцы сжимают остывающее сердце Учителя -- тёмная кровь тогда струилась с ладони его, на пыльной дороге страшные, не имеющие дна, чёрные оставляя проплешины.

Дорога вывела его к городскому базару. Ветер буйствовал здесь с особой силой, упиваясь своею безнаказанностью и неограниченной властью. Нищие, стекающиеся сюда едва ли не со всего города, затравленно смотрели на него из-под опрокинутых телег, низких настилов и тёмных зевов многочисленных базарных тупиков. Словно волчьи, светились из мрака глаза их -- десятки, сотни враждебных глаз.

Безногий калека не успел увернуться с пути его и теперь беспомощно, скаля беззубую пасть, барахтался в пыли. Адус остановился.

-- На, возьми! -- чуть слышно произнёс он, протягивая монеты. Деньги аккуратной горкой лежали на ладони его, ловя из бездны космоса невидимый свет и отражая его мутно-кровавыми бликами.

-- Убийца! -- прокаркал нищий и, подняв облако густой пыли, змеёй уполз во мрак подворотни. Песок захрустел на зубах Адуса, когда в немом отчаянии он стиснул их.

Холодный очаг ждал его на самой окраине Священного Города. Он жил один -- ни жены, ни детей не было у него. Хотелось поскорее укрыться от множества взоров, коими, словно невидимыми огненными нитями, пронизана была наступающая ночь. Сам воздух теперь насытился гневными, негодующими, лишёнными плоти и источника, воплями.

-- Доносчик! -- упало на него сверху, из бездны, чьё-то дыхание.

-- Предатель! -- пропел у самого уха песчаный вихрь.

-- Убийца! -- обжёг чей-то неистовый шепот.

Он шёл, закрыв глаза, лишь внутреннему подчиняясь зову, который вёл его сквозь затаившийся город, словно поводырь. Откуда-то спереди донёсся приближающийся стук деревянной палки о булыжную мостовую. Адус открыл глаза.

Слепец!

Это был старый, тощий бродяга, едва защищённый от бури полуистлевшими лохмотьями и ощупывающий дорогу длинным сучковатым посохом. Две глубокие впадины зияли на месте глаз его.

Адус бросился ему навстречу.

-- Возьми деньги, путник! -- крикнул он и вложил порывисто в трясущуюся костлявую руку слепца горсть монет ненавистных.

Слепец остановился, прислушиваясь.

-- Да спасёт тебя Бог, добрый человек, -- донёсся до Адуса чуть слышный, подобный вздоху, голос.

Стремительной тенью бросился Адус прочь. Пуста была ладонь -- но след от монет всё ещё жёг её.

-- Будь проклят ты, сын дьявола! -- возопил слепец голосом страшным. -- Я узнал тебя!

Словно наткнувшись на невидимую преграду, обернулся Адус. Костлявая рука, принявшая подаяние, пылала, подобно факелу, в мутном сумраке надвигающейся ночи. Отблеск неземного пламени вырывал из мрака искажённое страхом и ужасом суеверным, изборождённое вдруг резко обозначившимися морщинами, незрячее лицо старика. Густая чёрная кровь сочилась из потрескавшейся кожи и каплями огненными падала на тлеющие лохмотья.

-- Убийца!! -- пронёсся вдоль улицы яростный, страдания и боли исполненный, стон.

Адус кинулся бежать. Ладонь вновь вдруг липкими, ещё горячими, наполнилась монетами. И тогда понял он, что обречён носить их вечно -- до скончания жизни.

Псы выли при приближении его и опрометью бросались в сторону, словно чувствуя холод могильный, веявший от окаменевшего его сердца.

-- Предатель... -- снова услышал он приглушённый рёвом бури голос -- человеческий голос.

Мелькнула тень, закутанная в плащ. Мимолётным было видение, почти мгновенным, и вполне могло сойти за наваждение, рождённое бурей, -- но Адус узнал его.

Это был Вифокур, один из Двенадцати.

2.
Свинцовые тучи разверзлись, обнажив чёрную бездну космоса, звёзд лишённую, с мертвенно-бледным овалом холодной луны. По измученной бурей земле гигантские поползли тени, настигая и пожирая друг друга. Ветер внезапно иссяк -- мир объяло безмолвие, тишина и призрачный покой.
Лобное место, исконное место казни ирийских преступников, пологим холмом вздымалось посреди пустыни, бесплодной и каменистой. Пыльная дорога, истоптанная сотнями и тысячами ног, вела к нему от Священного Города. Холм окружало кольцо из двух-трёх десятков костров, у которых грелись нищие, бродяги и просто любопытные, поистине животное испытывающие удовольствие при виде страданий несчастных казнённых. Были среди них и такие, кто пришёл сюда тайно проститься с осуждённым, -- но было таких немного: страх перед наказанием гнал их прочь от этого страшного места.
Холодный лунный свет отвесно падал на три виселицы, чуть заметной дугой стоящие на самой макушке холма. Их было трое -- два вора и Учитель. Приговор привели в исполнение около трёх часов назад, но лишь сейчас мучения их достигли кульминации. Пятнадцать-двадцать минут -- и всё будет кончено. Для всех троих. Это были не простые виселицы, а изощрённые орудия пыток, рождённые гением безвестного садиста-изувера. Со свободного конца горизонтальной перекладины свисал огромный бронзовый крюк, на который за руки цеплялся повешенный осуждённый: грубая верёвка, несколько раз обмотанная вокруг туго стянутых вместе кистей, надёжно крепилась к крюку. Казнённый висел, вытянутый в струну, с поднятыми вверх руками. К ногам его привязан был гигантский камень, который покоился на деревянном щите. Прямо под перекладиной вырыт был колодец, по форме совпадающий с очертаниями щита. В начальный период казни колодец доверху заполнялся водой; щит свободно лежал на её поверхности. Верёвка, связующая камень с ногами осуждённого, безвольными кольцами покоилась на щите. Не более локтя отделяло пятки повешенного от поверхности камня. Специальная система подземных водных коммуникаций позволяла заполнять колодец водой либо опорожнять его. Смысл экзекуции заключался в следующем: в течение нескольких часов уровень воды в колодце медленно падал, деревянный щит с камнем опускался, верёвка, привязанная к ногам осуждённого, натягивалась; в конце концов наступал момент, когда вода из колодца уходила совсем, щит опускался на дно, а гигантский камень, в несколько тонн весом, потеряв опору, оказывался в подвешенном положении -- тело несчастного осуждённого, не в состоянии выдержать страшной нагрузки, разрывалось пополам.
На самой вершине холма, у подножия трёх виселиц, горел костёр. Четверо стражников, поставленные охранять казнённых, грелись у огня. Сотник, самый старший из них, придирчиво разглядывал длинный хитон и качал недовольно головой. Хитон был старый, поношенный, в заплатах. Остальные трое, кутаясь в плащи, с нетерпением ждали его решения.
-- Я беру его себе, -- наконец заявил сотник, окидывая их упрямым взглядом.
-- Это несправедливо, Фал! -- вскочил самый молодой из стражников, подогретый изрядной дозой мутного дешёвого вина. -- Спор должен решить жребий!
-- Я беру его себе! -- с вызовом повторил сотник, опуская ладонь на рукоять меча.
-- Ты не должен так поступать, Фал, -- заметил третий стражник, вороша тростью пылающие угли. -- Делёж должен быть честным. Кинем жребий.
На фоне ночного светила, словно немой укор алчным палачам, чётко обозначились очертания средней виселицы -- той, где доживал последние свои минуты Учитель. Старый хитон, ставший причиной спора, принадлежал ему.
-- Кинем жребий, -- заявил четвёртый стражник, могучий воин с торсом быка и головой, подобной пивному бочонку. Поднявшись, с громким хрустом расправил он затёкшие плечи. -- Справедливость превыше всего.
Фал, старый воин Императора, с глубоким шрамом на правой щеке, делавшим свирепое его лицо уродливо-безобразным, процедил зловеще сквозь зубы:
-- Я подчиняюсь воле большинства, -- презрительным жестом сотник отшвырнул от себя хитон, -- но счёт наш не закрыт. Запомните это -- вы, трое!
Стражники слишком были увлечены предстоящим розыгрышем добычи, чтобы всерьёз воспринимать угрозы сотника. Серебряная монета с изображением профиля Императора несколько раз взметнулась вверх -- и, наконец, решила спор в пользу одного из них. Счастливцем оказался третий стражник.
-- Ставлю на кон всё своё барахло против твоего хитона, -- заявил второй стражник -- тот, что первым осмелился выступить против сотника, и выдвинул в центр круга, образованного сидящими, груду ветхого тряпья, снятого им накануне с одного из преступников.
-- Идёт!
-- Возьмите меня в долю, -- присоединился к ним четвёртый стражник.
Уродливый Фал двинул своё тряпьё в общую кучу, выражая тем самым молчаливое согласие принять участие в предстоящей игре. Гордость не позволяла ему заявить об своём желании во всеуслышанье.
Метнули кости, потом ещё раз, и ещё, и ещё... От одного владельца хитон переходил к другому, пока, наконец, Фал, в третий раз завладевший им, не заявил о своём намерении выйти из игры. Спорить никто не посмел.
Преступник, справа от Учителя висевший, был небольшого роста -- ему надлежало умереть первым. Было около девяти часов вечера. Молча сносили все трое свои страдания, теряя порой сознание и вновь возвращаясь к безысходной действительности. Мысли их витали далеко отсюда, грёзы перемежались с реальностью, бред и явь сливались в одно -- лишь один Учитель сохранял ясность духа и твёрдо смотрел миру в лицо.
Вода медленно уходила из-под ног, унося с собой их жизни. Они висели уже почти три часа. Руки онемели, плечевые суставы были неестественно вывернуты и страшно болели, ноги распухли и отекли от прилившей к ним крови. Но камни всё ещё покоились на щитах -- самое ужасное ждало их впереди.
Слабый порыв ветра донёс до ушей стражников топот босых ног. На холм поднималось около двух дюжин бродяг.
-- Я прогоню этих оборванцев! -- вскочил самый молодой стражник, но Фал удержал его властным жестом.
-- Оставь их в покое, Клет! Этот сброд в своём праве -- так пусть насладится кончиной троих негодяев. Ждать осталось недолго.
Бродяги обступили виселицу Учителя и, приплясывая, стали смеяться над ним.
-- Яви нам чудо, пророк! -- вопили они, кривляясь и понося его бранными словами.
-- Сделай камень лёгким, как воздух!
-- Спаси себя!..
Но не отвечал Учитель на их издёвки, пребывая выше мелочной суеты этих глупых людей. Зла на них он не держал -- глупость нуждается лишь в сочувствии и сожалении.
-- Чудо, пророк! Тогда мы поверим в тебя!
Запёкшиеся губы Учителя едва заметно шевельнулись.
-- Разве не чудо, что я здесь, среди вас? -- прошептал он. -- Какого чуда вам надо ещё?
-- Ха-ха-ха! -- загоготали бродяги. -- Воистину, ты великий чудотворец!
Истошный крик прервал их насмешки. Один из преступников -- тот, что был меньше всех ростом, -- прощался с жизнью. Верёвка, к которой привязан был страшный груз, натянулась, гладкий, обточенный ветрами и дождями камень слегка шевельнулся -- и снова замер. Тело несчастного стало вытягиваться буквально на глазах, превращаясь в тугую струну. Хрустнули кости, конвульсивно задёргалась голова. Он не кричал -- он выл, выл по-звериному, истошно, страшно, далеко запрокинув голову и дико выпучив обезумевшие от боли глаза. В одно мгновение тело покрылось яркой сетью лопнувших кровеносных сосудов, из горла хлынула кровь. Рвались внутренние органы, словно резиновые неимоверно вытягивались сухожилья -- и, не выдерживая нагрузки, лопались. Он был слишком силён, этот несчастный, чтобы погибнуть мгновенно -- некогда крепкие мышцы, плотно скроенное тело, всё его существо сопротивлялось насилию, продлевая и увеличивая страдания на лишнюю минуту, может быть -- две, не более. Но какие это были минуты!.. Он больше не выл; хриплый, булькающий, свистящий клёкот судорожно, с неравными интервалами, вырывался из раздавленной грудной клетки.
-- Живуч, собака, -- выругался сотник Фал, сплюнув в костёр, и отвернулся. Ни жалости, ни сочувствия, ни даже простого интереса в тоне его не было -- давно уже привык он к подобным зрелищам.
Даже бродяги притихли, присмирели и, словно заворожённые, смотрели на мучения осуждённого. Второй преступник, тот, что висел слева от Учителя, лишился чувств -- сознание грядущей участи, ставшей вдруг неоспоримой реальностью, сломило его дух. И лишь Учитель сносил страдания стойко -- как собственные свои, так и собратьев по казни.
Треск разрываемой плоти, хруст ломающихся костей, чей-то истерический хохот: Тело ещё живого, но обезумевшего уже преступника, расчленённое пополам, гигантским камнем влекомое, тяжело, глухо ухнуло вниз на деревянный щит. Раздался всплеск. Верхняя часть туловища -- с руками, головой и грудной клеткой -- осталась висеть на бронзовом крюке. Он всё ещё хрипел -- но это была уже даже не агония, это была некая жизненная инерция, подобная той, которая заставляет судорожно сжиматься отрубленные лапки сороконожки. Всё было кончено.
-- Один готов, -- спокойно возвестил сотник Фал и прильнул к вместительному бурдюку с молодым вином. -- Ставлю два против одного, что вторым будет пророк.
Никто не принял вызова сотника: опытный глаз старого воина никогда не подводил его -- это знали все.
Настал черёд Учителя.
У центральной виселицы появились три женщины, закутанные в пледы, и стройный юноша с пылающим взором. Женщины рыдали, юноша же, стиснув зубы, смотрел в глаза Учителю молча.
-- Наон, -- тихо прошептал Учитель, едва ворочая распухшим языком, -- мои минуты сочтены. Я ухожу из жизни, покидаю этот грешный мир -- но я ещё вернусь...
-- Учитель! -- воскликнул Наон, принимая слова осуждённого за бред. -- Скажи только слово -- и я спасу тебя! Одно слово!
Он распахнул плащ. На поясе его висел короткий меч.
-- Разве нуждается в спасении тот, кто сам пришёл спасти? -- снова зашептал Учитель. -- Нет, брат мой, спасение нужно не мне -- спасение нужно миру, погрязшему в грехе, пороке и неверии... Подойди ближе, Наон, мне трудно говорить:
Юноша приблизился вплотную к виселице.
-- Прими заботу о матери моей, брат, она одинока и несчастна. Вверяю её тебе, Наон. Все бросили меня, -- воспалённые губы его чуть заметная тронула усмешка, -- но я не виню их за трусость и малодушие -- они ведь люди. Ты, мой самый любимый ученик, единственный пришёл проститься со мной. Благодарю тебя.
Наон смахнул случайно набежавшую слезу.
-- Учитель!..
-- Не оставляй пути, на который наставил вас Господь, -- это путь истины и света. Я хочу, чтобы ты жил долго, Наон, очень долго -- твоя жизнь нужна людям.
-- А твоя, Учитель? Разве твоя жизнь на ценнее моей? -- чуть не плача, воскликнул ученик.
-- Не в жизни моей, а в смерти моей нуждаются люди, ибо смерть моя спасёт их от греха.
Он застонал: верёвка, стягивающая ноги его, натянулась. Кровавый пот выступил на лбу Учителя.
-- Это конец, Наон,-- теряя сознание, зашептал он. -- Иди с миром и помни обо мне: Мама!..
Одна из женщин бросилась к виселице и упала на колени.
-- Сын мой! -- крикнула она срывающимся голосом. -- Не уходи, останься:
-- Я вернусь, мама: прощай: О!..
Вода медленно уходила из-под ног его. Камень, неподвижно на деревянном щите лежащий, вдруг шевельнулся, словно разбуженный, и заворчал глухо.
-- Прощай, мама:
Уже захрустели кости, заскрипели путы, затрещала старая, уродливая, дождями изъеденная и солнцем иссушенная, виселица:
Наон выхватил меч.
-- Я спасу тебя, Учитель! -- исступлённо закричал он.
-- Нет, брат...
Словно из-под земли, у виселицы вырос сотник Фал. Ловким ударом вышиб он меч из руки юноши и, оскалив зубы, с холодной яростью произнёс:
-- Ты поднял руку на воинов императора! Ты подлежишь смерти, раб!.. Возьмите его, солдаты!
Трое стражников кинулись к отчаянному юноше, но тот, отпрыгнув в сторону, бросился бежать. Тьма вмиг поглотила его, и лишь крик, далёкий, долгий, полный страдания и горя, донёсся до вершины холма:
-- Прощай, Учитель!..
Но Учитель больше не слышал его -- последний его призыв был обращён к Богу.

3.
"Способны ли они на содеянное мною?
Вряд ли.
Алкомор, прозванный Камнем -- уж не в насмешку ли нарёк его так Учитель?! Алкомор, благочестивый, величественный, могучий Алкомор, сидящий всегда справа от Учителя и ревниво оберегающий это своё право -- быть первым; глотающий на лету каждое слово его, но ничего не слышащий, преданно ловящий каждый взгляд его и -- как жаль, что он лишён хвоста? -- готовый вилять им и день и ночь, -- ну чем не верный, послушный пёс! Но без хозяина ничто он -- и первым бросается наутёк при приближении голодного льва. Алкомор, этот "каменный" Алкомор, трижды за прошедшую ночь отрёкшийся от Учителя -- достоин ли он чего-либо ещё, кроме презрения? Он ли не предатель, низкий, подлый, дрожащий за свою благородную шкуру?!
Или Близнец, с его вечной подозрительностью? Трусливый, как шакал, питающийся падалью, он в каждом видит шпиона жрецов либо тайного осведомителя Наместника, а рука его никогда не расстаётся с рукоятью спрятанного за поясом кинжала. Он не верит даже себе -- что же говорить об Учителе, над словами которого он просто смеётся!
Или этот грамотей Зарох -- он ли способен на великое? Обученный грамоте в бытность свою сборщиком податей, целыми днями теперь записывает проповеди Учителя, дабы след в истории оставить -- уж не свой ли?
Странной, бесшумной тенью, словно призрак, облачённый во всё чёрное, всегда появляющийся незаметно -- Вифокур. Ему ли под силу тяжкий груз? Нет, его удел -- всегда быть тенью и избегать прямых схваток с врагом. Даже если этот враг -- собственная совесть.
Наон... О, отчаянный юнец заметно отличается от всей этой трусливой своры "верных" учеников: он и его брат Теразар -- недаром их прозвали Подобными Грому. Да, Наон пылок, храбр и отважен -- но он глуп, как сотня каменных истуканов, и злобен, словно стая диких волков. Да, он предан Учителю -- но предан руками, не головой. Нет, ему не дано понять замысла Божьего:
Остальные? Остальные -- всего лишь бледные тени этих шести, не более. Что известно мне о них, кроме имён? Почти ничего. А ведь Учитель сам выбирал себе учеников -- сам! Какую цель преследовал он, когда взор его из толпы жадных до крамолы, но боязливых слушателей выхватывал того или иного простолюдина? "Следуй за мной", -- говорил Учитель, и тот покорно, словно лишившись воли, подчинялся. А я?..
Я тоже пошёл за ним. Да и мог ли не пойти, обласканный смиренным, всезнающим взором, обещавшим спасение и зовущим на великий подвиг?..
Подвиг! вот имя тому, в чём меня обвиняют! И он знает об этом. Или всё-таки нет?..
Кто я такой? Бедный, нищий казначей, таскающий этот деревянный ящик с кучкой медяков вслед за ним -- за тем, кто позвал меня. Меня не любят, порой даже ненавидят, не раз ловил я на себе яростные взгляды безумца Наона, и не раз рука его судорожно сжималась в поисках кинжала. Чем я так прогневал их? в чём провинился? В том ли, что умнее их всех? Или в том, что держусь всегда в стороне от остальных, когда Учитель наставляет их на путь истины и добра? Что смел и независим? И ярость Наона, быть может, вызвана тем, что видит во мне он соперника, даже боится меня? Тогда и он трус -- тоже!
Вы! стадо трусливых баранов! Найдётся ли среди вас хоть один, кто был бы предан Учителю так же страстно, как старый, всеми презираемый Адус! И знаете ли вы, что Учитель оказал мне особую честь, дважды избрав меня: в первый раз -- вместе с вами, как одного из Двенадцати, и второй раз -- вчера, вечером, во время трапезы, когда сказал мне: "Что делаешь, делай скорее"!
Вправе ли я был ослушаться?!"
Так размышлял Адус, стоя на пороге своей хижины. Тень Вифокура давно уже не преследовала его.
Часы на Башне Наместника пробили девять.

4.
Последний удар часов...
Огненный столб взметнулся ввысь -- там, на Лобном месте -- и лужею кровавою растёкся по чёрным небесам. Хрустнула земля, словно скорлупа раздавленного яйца, поползли по её измождённому телу гигантские трещины, из бездны разломов пахнуло вдруг жаром преисподней. Твердь земная раздалась, всколыхнулась, встала на дыбы, низринулась во тьму недр. В отчаянии бросались в бездну объятые безумием люди, одни -- с мольбой о помощи, другие -- с проклятиями Богу на устах. Паника охватила Священный Город.
Храм, что в самом центре Города, содрогнулся в предсмертной агонии, глубокая трещина пронзила фасад его до основания -- но не рухнул он, остался незыблем, лишь гримаса уродливая исказила его величественный лик.
Разверзлись могилы, склепы, гробницы, потянулись по пыльным улицам Священного Города мертвецов нестройные толпы. Свежие, недавно погребённые, тлению ещё не подверженные, и те, от которых лишь одни остались скелеты -- шли они, глухо бормоча, поскрипывая слежавшимися костями, к Храму. Влекла их вперёд неведомая сила, лица -- или то, что осталось от лиц -- были невозмутимо-спокойны, ни единой тени тревоги не мелькало в их мёртвых, невидящих взорах. И каким чудовищным диссонансом казались те немногие из горожан, доведённые до исступления, ослеплённые ужасом, потерявшие рассудок, что по воле случая оказались в стане мёртвых! Страхом гонимые, метались, метались, метались они по бесчисленным улицам, словно замкнутые в бесконечный лабиринт, мертвецов сшибая с ног и в прах рассыпая скелеты, но вырваться из этого ада, из недр земли исторгнутого, уже не могли. Порой кто-то падал, смертельной тоской объятый, -- и умирал, но тут, же вставал и молча шёл вперёд, влекомый сотнями и тысячами восставших из могил сомнамбул, -- уже мёртвый.
Сеть бездонных трещин, подобно безобразной паутине морщин, Священный изрезала Город -- и далеко за его пределы простёрлась, теряясь где-то во мраке пустыни. Гул несмолкаемый стоял над грешной землей, глухие подземные удары сливались с воем и воплями обречённых людей -- мир вывернулся наизнанку и стал преисподней.
Площадь перед Храмом постепенно заполнялась -- мертвецами, высшею волей влекомыми, и живыми, влекомыми нескончаемым потоком мёртвых. Взоры их обращены были к Святилищу, к Алтарю: ждали они -- чего? Чуда? знамения? воскрешения? Было от них сие сокрыто.
Самый мощный толчок потряс несчастный Город, и вот Храм, рваной обезображенный трещиной, не выдержал натиска слепой стихии. Медленно, сохраняя величественность, распался он на каменные глыбы, которые, так же медленно, плавно, словно паря в воздухе, повисли над площадью и -- вниз рухнули, на головы людей, воедино смешав плоть мёртвую и плоть живую. Предсмертные вопли немногих живых утонули в хрусте ломаемых скелетов. Тучи пыли и песка взметнулись над городом и окутали его завесой плотной, непроницаемой.
И вдруг всё смолкло. Трещины сомкнулись, землю перестало лихорадить, подземные удары прекратились -- апатия и безразличие к земным делам овладели стихией. До жути стало тихо.
Погребённые под останками Храма, мертвецы медленно поднимались, выбирались из-под каменных обломков, шарили слепо по земле, подбирая кости свои, и уползали прочь, туда, откуда пришли, -- в могилы.
Всё вернулось на круги своя.

5.
-- Это конец, братья! Это конец! -- метался из угла в угол Зарох, один из Двенадцати.
В полутёмном помещении, освещённом единственной свечой, смутно выделялись силуэты учеников; здесь, в доме одного из друзей Учителя, в этот поздний час собрались все -- не было лишь Адуса, Наона и Вифокура. Каждый старался сидеть в тени, в тёмном углу, скрывая своё лицо. Середина комнаты, таким образом, оказалась пуста, и лишь Алкомор, могучий Алкомор, Первый из Двенадцати, отважился занять место у свечи, неверные блики которой вырывали из полумрака то одного, то другого из учеников.
Зарох замер напротив Алкомора. Отчаяние и растерянность застыли в глазах его.
-- Что же ты молчишь, Алкомор? -- громким шёпотом произнес он. -- Или тебе нечего сказать?
Взгляд Алкомора, тусклый, беспомощный, скрестился со взглядом бывшего собирателя податей.
-- Что ты ждёшь от меня, брат? -- произнёс Алкомор чуть слышно. -- Или я не один из вас?
-- Хорош, нечего оказать! -- проворчал Близнец. -- Правая рука Учителя! Ха! -- Презрительная усмешка исказила его лицо.
-- А чем лучше ты, Близнец? -- вступился за старшего брата Олет. -- Что сделал ты, дабы отвратить беду от Учителя? Или ты, подобно Алкомору, встал на его защиту?
-- Невелика отвага -- отсечь ухо рабу! -- отозвался Близнец, ещё дальше прячась в тень.
-- Хватит! -- прервал их спор Зарох. -- Сведение счётов ведёт лишь к ссоре. Все мы хороши...
-- Ну нет, -- зло процедил Близнец, -- меня ты с собой не равняй. Не ты ли был лакеем у жрецов, ещё до встречи с Учителем? Кто знает, не остался ли ты им и поныне...
-- Ты в каждом видишь врага. Так нельзя, брат. Подозрительность твоя переходит все границы.
-- Но я ведь оказался прав! -- Близнец вскочил на ноги. -- Вспомни Адуса, Зарох! А ведь он тоже был одним из нас.
Шумно поднялся Алкомор.
-- Давайте прекратим этот никчемный разговор, -- сказал он, и в помещении сразу же воцарилась тишина. -- Нам грозит опасность...
-- Вот именно, того и гляди нас схватят и предадут суду жрецов, -- проворчал Близнец.
-- Помолчи, брат, -- грозно произнёс Алкомор и поднял руку. -- Нам грозит опасность, -- продолжал он, -- и спасти нас от гнева властей может только одно...
Все затаили дыхание.
-- Что же? -- не вытерпел Теразар, брат Наона.
-- Мы должны покинуть эти места.
Вздох облегчения пронёсся в воздухе: Алкомор выразил общую мысль, которую каждый из них вслух произнести не решался, боясь, что сочтут его за труса. Но слова были сказаны, и каждый теперь считал долгом своим выказать возмущение ими.
-- Что? Священный покинуть Город? Но это бегство! -- воскликнул Левиан.
-- Это трусость! -- вторил ему Теразар.
-- Это предательство, худшее, чем то, что совершил Адус!
-- Это низость! Мы не можем оставить Учителя!
-- Учитель мёртв.
Словно удар топора упали последние слова. Всё замерло.
-- Кто сказал это? -- чуть слышно произнёс Алкомор.
-- Я! -- на середину бесшумно выступил Вифокур, возникший из ниоткуда. -- Я был там.
-- Он мёртв? уже? Ты сам видел это?
-- Я сам видел смерть Учителя. А потом ад сошёл на Священный Город. С трудом пробрался я сюда: кругом запустение, развалины и смерть. Храма больше нет, на месте его -- груда камней. Толпы мертвецов, словно неприкаянные, мечутся по городу...
Он говорил, внешне стараясь казаться спокойным, но даже при слабом пламени свечи заметно было, как бьёт его лихорадка.
-- Успокойся, брат, -- прошептал побледневший Алкомор, -- нам всем тяжело...
-- Нужно уходить из этого проклятого города, и немедленно, -- решительно заявил Олет. -- Учителю мы всё равно уже не поможем, так подумаем же о тех, кто остался в живых.
-- О своей шкуре, -- буркнул Близнец.
-- Как! Вы хотите покинуть Священный Город? -- воскликнул Зарох. -- Неужели вы забыли, чему учил нас Учитель?
-- Э, брат, оставь, -- махнул рукой Олет, -- о словах Учителя вспоминать хорошо на досуге, когда все опасности позади.
-- Он говорил что-то о воскресении из мёртвых, -- наморщил лоб Левиан, -- вчера, во время трапезы...
-- И ты, конечно, поверил ему, брат? -- язвительно спросил Близнец.
-- Нет, но... -- смутился Левиан, -- но он обещал... вернуться!
-- На третий день, не так ли? -- Близнец расхохотался.
-- Замолчи, презренный! -- гневно выкрикнул Алкомор, могучие сжимая кулаки. -- Ты тень бросаешь на память Учителя! Ты имя позоришь его!
Близнец, злобно сверкнув глазами, уполз в свой угол и запахнулся полою плаща.
-- Не тебе, трижды отрёкшемуся, судить меня, -- бросил он из укрытия своего.
Алкомор ринулся было на обидчика, но на пути его возник Олет.
-- Оставь его в покое, брат. Прав Зарох: у нас нет времени на сведение счётов.
С великим трудом уняв гнев, разжал Алкомор кулаки.
-- Что будем делать, братья? -- глухо спросил он.
В тот же момент ворвался в комнату Наон. К ногам Алкомора упал окровавленный кинжал. При виде крови у собравшихся вырвался крик ужаса.
-- Двумя псами стало меньше, -- переведя дыхание, выпалил Наон.
-- Ты убил:
-- Они гнались за мной. Что мне оставалось делать? Кровь Учителя теперь отмщена.
Страшные слова самого юного из учеников заставили остальных ещё сильнее вжаться в свои углы.
-- Эти двое, кто они? -- спросил Алкомор срывающимся голосом.
-- Воины Императора! -- ответил гордо Наон, и губы его жестокая искривила улыбка.
-- Господи, прости этому безумцу! -- завопил кто-то.
-- Трусы! -- воскликнул юноша, презрительным взглядом обводя тёмные углы. -- Да я готов их всех... за одну только каплю крови Учителя! За один только волос с головы его!... А вы: вы... по норам попрятались, словно кроты!.. Видел бы вас сейчас Учитель!
Могучий Алкомор положил руку на плечо неистовому юноше.
-- Ты слишком горяч, брат, -- сказал он мрачно. -- Но кровью всех врагов не воскресить Учителя.
-- Мы должны выкрасть его тело! -- воскликнул Наон, сбрасывая с плеча ладонь Алкомора. -- Вспомните, что предрекал Учитель о воскресении своём!
-- Мёртвого не воскресить, -- печально покачал головой Алкомор.
-- Да, мёртвого не воскресить, но Учитель должен воскреснуть в памяти людей! Послушайте, вы, неужели в вас не осталось ни капли мужества? Или страх лишил вас рассудка?
-- Я не понимаю тебя, брат, -- неуверенно произнёс Алкомор.
-- Сегодня ночью тело Учителя предадут земле, -- горячо заговорил Наон, -- на третий же день он должен восстать из мёртвых -- так гласит пророчество. Так пусть это пророчество сбудется! Если гробница окажется пустой по прошествии трёх дней, не станет ли это лучшим свидетельством слов Учителя? Не забывайте, слова эти наверняка дошли до ушей Верховного Жреца!
-- Это обман! -- возмутился Алкомор. -- Мы не можем пойти на него.
-- Это обман во имя святого дела! -- возразил Наон с жаром. -- Мы должны выкрасть тело, и немедленно!
-- Нет, -- твёрдо ответил Алкомор, глядя пылкому юноше в глаза, -- благая цель не может быть достигнута нечестным путём. Сие противно воле Учителя. Сие противно воле Господа.
Метнулись молнии в глазах Наона.
-- Так оставайтесь же здесь, в этой конуре -- вы, благочестивые ханжи! Вы трясётесь за свои трусливые шкуры? Так завтра украшением станут они Лобного места!
Презрительно плюнул он и исчез за дверью.
-- Брат, я с тобой! -- крикнул Теразар и кинулся за ним.
И снова в доме воцарилось молчание. Но вот вышел Зарох на середину и тихо произнёс:
-- Прискорбно такие слышать речи из уст одного из нас. Но молод он и горяч, и многое простится ему. Давайте же, братья, придём к единому решению и стены этого гостеприимного дома поскорее покинем.
-- В городе оставаться опасно, -- стоял на своём Алкомор.
-- Разумно, -- согласился Зарох, -- но всё же в течение следующих трёх дней я предлагаю город не покидать. А там... там видно будет, -- неопределённо добавил он.
До самой полуночи спорили покинутые Учителем ученики, прийти не решаясь к единому мнению.
И никто не заметил из них, как следом за братьями Наоном и Теразаром исчезла и тень Вифокура.

6.
"Благое ли дело я совершил, предав Учителя в руки врагов его?" -- думал Адус, борясь с желанием отхватить топором кисть с зажатыми в неё монетами. В памяти, шаг за шагом, всплывали события вчерашнего вечера...
Тайная вечеря. Учитель в кругу учеников своих. Мир и согласие царят среди них -- но уже чёрная туча событий грядущих неумолимой, незримой тенью наползает на их братство. Тихо, как бы самому себе, говорит Учитель о неизбежном, что должно постичь его в ночь эту; о предательстве одного из них, о казни, страданиях и смерти, о воскресении на третьи сутки, в день праздника великого. Тихо, но ясно льётся его речь, слова понятны и лишены двусмысленности -- но не внемлют ему ученики его, поглощены они решением важной проблемы: кому из них по правую руку сидеть от Учителя, а кому по левую. И лишь Адус весь внимание: вдруг с такой ясностью постигает он Учителем сказанное, что вера в речённое вспыхивает ярко в сердце его. Нисходит прозрение, душа раскрывается навстречу Учителю. "Что делаешь, делай скорее!" -- говорит тот, и знает уже Адус: не в силах он противиться воле его, должен он сделать то, что предрекает Учитель. Это приказ, и Адус не может ослушаться, велением свыше предопределены действия его. Избран он самою судьбою, дабы орудием стать в руках Господа. С радостью покидает Адус Учителя и спешит во дворец Верховного Жреца. Если грядёт воскресение, думает по дороге он, то много ли смерть для Учителя значит? Ведь он, Адус, -- единственный, кто исполнить способен пророчество, недаром Учитель из Двенадцати избрал его, остальным же ученикам иные отведены роли.
Предательство ли это? Разве можно предать Бога?..
Топор безвольно упал на земляной пол хижины...

7.
Мутным бельмом пробилась сквозь мрак луна, слепо пошарила по земле, словно ища что-то очень важное, -- и вдруг замерла, прозревшая, над Священным Городом. Скользкими, зловещими тенями наполнился мир, зароились ночные жизни, в часы дневные не смеющие показаться на свет Божий, чёрные мысли и тёмные желания обрели плоть, пробудились, восстали из небытия, овладели землей. Вселенская стихия, неумолимая, не знающая пощады, небесным роком пронеслась над Священным Городом -- и уступила стихии человеческого греха.
Древний, в три обхвата платан надёжно скрывал в тени своей тень Вифокура. Часы на Башне Наместника только что отсчитали одиннадцать ударов.
Ждать пришлось недолго. Вскоре по каменистой тропе прошествовала группа людей: двое мужчин с тяжёлой ношей и чуть поодаль -- три женщины.
-- Осторожно, Торий! -- донёсся до Вифокура приглушённый голос одного из них, и ученик без труда узнал Иоса, богатого купца из Маревии, члена городского совета. Вторым был Торий, некто из касты жрецов; оба тайно верили в слово Учителя. В облике одной из женщин различил Вифокур безутешную мать казнённого.
"Куда они несут его? -- в недоумении думал ученик. -- Неужели Иос отважится похоронить Учителя в своей гробнице?"
Он не ошибся: конечным пунктом погребальной процессии, действительно, оказалась каменная гробница, вырубленная в цельной скале. Огромный круглый валун, закрывающий вход в гробницу, был сейчас отодвинут. Чёрной дырой, подобно разверстой пасти беззубого великана, зиял вход. Одна из женщин, освещая дорогу факелом, первой вошла внутрь гробницы. Остальные последовали за ней.
Обряд погребения, выполняемый с великим тщанием, совершался более часа. Дважды покидал гробницу Торий, и дважды возвращался с полными корзинами, от которых далеко веяло благовониями и ароматом пряных трав. Вифокур хорошо знал обычаи отцов, знал он и традиционный порядок погребального действа: тело умершего умащивали благовониями, пеленали в грубую ткань, снова сыпали благовония, снова пеленали -- и так до тех пор, пока не кончались и благовония, и погребальные одежды. Ароматические травы и специально приготовленные мази оказывали на тело умершего бальзамирующее действие и надолго сохраняли от тления и разрушения временем.
Бой часов на Башне Наместника вывел Вифокура из задумчивости. Полночь. "Пора бы им возвращаться", -- с нетерпением подумал ученик, ёжась от холода. И, словно во исполнение его желания, на пороге гробницы показался Иос с зажжённым факелом в руке. Следом за ним вышли и остальные.
-- Мир праху твоему, Учитель, -- тихо произнёс Иос и поклонился. Женщины зарыдали, причитая о безвременно ушедшем в мир иной наставнике, сыне и друге.
Иос выдернул опору из-под огромного валуна, и тот, сотрясая землю великою своею массой, грохоча и будя эхо в далёких скалах, скатился по наклонному желобу вниз и плотно закрыл собою отверстие входа в каменную гробницу.
-- Дело сделано, -- сказал Торий вполголоса, отряхивая с одежд остатки благовоний. -- Пора уходить, купец.
Тот молча кивнул. Вскоре все пятеро покинули место погребения Учителя и скрылись в ночной мгле. Вифокур остался один.
Но один ли?
Случайный лунный блик, отразившийся от бронзового щита воина, заставил ученика вздрогнуть и плотнее прижаться к стволу платана. Да, он был не единственным свидетелем погребения Учителя: два стражника -- Фал и Клет, выполнявшие роль палачей и по долгу службы обязанные проводить казнённого в последний путь, молча наблюдали за обрядом погребения с соседнего холма. Но теперь, когда необходимые формальности были соблюдены и долг более не тяготел над ними, воины покинули свой пост и направились к Башне Наместника, дабы возвестить о смерти лжепророка и предании его земле. Путь их лежал мимо платана, в тени которого скрывался Вифокур.
-- Собаке собачья смерть, -- презрительно процедил сквозь зубы сотник Фал, поравнявшись с затаившимся учеником.
-- Собаке ли? -- выразил сомнение его попутчик.
-- Уж не уверовал ли ты в этого бродягу? -- насмешливо бросил Фал.
-- Он умер как святой, -- задумчиво отозвался воин.
Фал резко захохотал, и ночь поспешила ответить ему многократным эхом. Ворчливо залаяли псы.
-- Бредни свихнувшегося свинопаса! Забудь о нём, Клет.
Они удалились. Вифокур долго ещё следил за ними взглядом, пока не убедился, что беспрепятственно может покинуть укрытие.
Путь его лежал к Адусу -- недаром же выслеживал он бывшего казначея Учителя!

8.
Вспышкой молнии сверкнула вдруг страшная мысль -- и ослепила на миг разум несчастного Адуса. "Уж не ошибся ли я?! И не игра ли всё это бессовестного лжеца? Кто же он -- Бог или обманщик? Святой или безумец? Кто ты, Учитель? Ответь! Дай знак страждущему Истины!"
Адус похолодел от одной мысли о возможной ошибке. Вера в Учителя, столь незыблемая до сих пор, дала трещину, пошатнулась -- и вползло в душу его сомнение, словно змей ядовитый, и отравило дьявольским "а вдруг". Свет Истины внезапно заволокло туманом, неверие овладело им -- но и вера не покинула его, а только лишь потеснилась, отступила, дала в душе место своей противоположности. Обречённый на отчаяние, повис он над пропастью, между двумя берегами, не пристав ни к тому, ни к другому.
Авантюрист или пророк?!.
:Дверь хижины скрипнула, и на пороге бесшумно возникла тень Вифокура. Отблески пламени упали на его точёное, бледное, бесплотное чело. Адус невольно схватился за кинжал.
-- Что нужно тебе в моём доме? -- грозно спросил он, стоя лицом к лицу с нежданным гостем.
-- И твой язык ещё не отсох, презренный предатель?! -- гневно прошипел Вифокур, бледнея больше прежнего.
-- Если ты пришёл оскорбить меня, то я укажу тебе на дверь.
-- Ты посмеешь? Ты -- предавший Учителя на смерть! Убийца, лишённый чести...
-- Не тебе судить о чести моей, Вифокур. Говори, зачем пришёл, либо оставь дом мой.
Адус не отвёл взора от гневных очей Вифокура -- и тем немало смутил последнего. Спесь мигом слетела с него, обнажив нерешительность и неуверенность.
-- Я пришёл, дабы помочь тебе искупить грех твой, Адус.
-- Я слушаю тебя, Вифокур.
И ещё больше смутился ученик, сбитый с толку спокойным тоном предателя. Знал бы он, каким титаническим трудом даётся сей тон несчастному казначею!
-- У тебя есть только один выход... -- начал было гость и замер в нерешительности.
-- Я слушаю тебя, Вифокур, -- повысил голос Адус.
-- Ты должен выкрасть тело Учителя! -- выпалил ученик. -- Только так ты сможешь искупить свою вину перед ним.
У Адуса вдруг мелькнула мысль, что именно такого предложения он и ждал от непрошеного гостя.
-- Не тебе, Вифокур, судить о вине моей, о вине и путях её искупления, -- холодно возразил Адус. -- Тебя послал Алкомор?
-- Нет! -- решительно заявил ученик. -- Я пришёл сам! Алкомор слишком труслив, чтобы решиться на такое.
-- А ты слишком смел, Вифокур, -- усмехнулся Адус, -- особенно давать советы. Отчего бы тебе самому не выкрасть тело?
-- Это твой шанс, Адус! -- горячился Вифокур. -- Ты не должен упускать его. Решайся!
-- Какая трогательная забота!.. И тогда ты отпустишь мои грехи, не так ли? -- снова усмехнулся Адус.
Лицо Вифокура стало жёлтым от злости.
-- Мерзавец! -- гневно выкрикнул он. -- Ты ещё смеешь издеваться надо мной! Берегись!.. -- Он судорожно схватился за длинный узкий стилет, спрятанный в складках плаща.
-- Оставь кинжал, Вифокур, -- спокойно, но решительно произнёс Адус, и глаза его сверкнули металлом.
Он уже принял решение, и сомнения более душу его не терзали. Гнев же Вифокура, рождённый малодушием, лишь забавлял его, но не пугал.
Адус подошёл к очагу и долго смотрел на тусклое пламя. Казалось, о госте он забыл. Но вот повернулся, и взгляды их скрестились, словно шпаги.
-- Ты не веришь пророчеству? -- медленно произнёс казначей, в упор глядя гостю в глаза.
Вифокур смутился на миг, но тут же с вызовом ответил:
-- Тебе нет дела до моей веры! Учитель должен воскреснуть из мёртвых, и это я знаю наверняка. -- И добавил едва слышно, почти шёпотом: -- Любым путём.
-- Выходит, не веришь, -- усмехнулся Адус, обращаясь более к себе, нежели к гостю.
-- Не выводи меня из терпения, доносчик! -- снова зашипел Вифокур. -- Иначе...
Он осёкся на полувздохе, застигнутый врасплох властным жестом Адуса.
-- Довольно! -- решительно произнёс тот. -- Решение принято! Я сделаю то, о чём ты просишь.
-- Вот это дело! -- воскликнул Вифокур, потирая руки, но Адус снова жестом остановил его.
-- Одно условие, -- продолжал Адус, -- никто не должен знать о нашем договоре. Ни одна живая душа!
Вифокур пожал плечами.
-- Это в моих же интересах, -- сказал он. -- Что ж, условие принято.
-- Хорошо. Где погребён Учитель?
-- В гробнице Иоса, богатого купца из Маревии. Ты должен знать его.
Адус кивнул.
-- Хорошо. Иди.
Вифокур исчез внезапно, словно растворился в полумраке.
Адус остался в одиночестве. В задумчивости взирал он на пламя, странные, фантастические мысли роились в голове его. Да, он похитит тело Учителя, но есть ли во всём этом смысл?
Кто же он, этот непостижимый, удивительный человек -- пророк? безумец? святой? обманщик? Или сам Господь Бог?.. Кого предал он, Адус, -- святого или лжеца?
Пророк простит мне, думал казначей, ибо Всевышний направлял меня в том деянии, и вера моя в слово Учителя тому деянию причиной. Окажись же лжецом он... что ж, лжеца и обманщика достойный постиг конец, и никто не сможет сказать, что на мне кровь невинного. Ложь его бременем тяжким легла на душу мою -- бременем предательства; не я причинил зло ему, а он -- мне. Так пусть же свершаемое свершится!..
Он поднял взор от огня, готовый к решительным действиям. Он похитит тело, даже если нет в этом никакого смысла!.. Но смысл был, и Адус вдруг постиг его, словно вспышкой озарённый -- искупление! Тенеподобный Вифокур, сам того не зная, прорёк истину.
В дальнем конца хижины отрыл он в земляном полу скрытый тайник и извлёк оттуда небольшой мешочек с золотыми монетами -- всё достояние его. В таком отчаянном деле, как противозаконное вскрытие гробницы и похищение тела умершего, золото всегда надёжное подспорье. Казначей знал цену ему.
А те тридцать монет -- мзда за предательство -- всё также зажаты были в его ладони. Но более не жгли её.

9.
Адус ударил в третий раз. Ночные шорохи заметались по пустыни, словно духи бестелесные в преддверии Страшного суда. Всхлипнула, заскрипела кособокая дверь, и возник на пороге могучий кузнец в кожаном переднике и с кожаным же обручем на крупной голове, обрамлённой копной непослушных, густых, с проседью волос.
-- Кто здесь в столь позднюю пору? -- прогудел его сочный бас, будя эхо в сонных холмах. -- Коли добрый человек -- мой дом всегда открыт для него, недруг же пусть обходит его стороной.
Адус выступил из тени в полосу тусклого, вздрагивающего света.
-- Адус, брат мой! -- воскликнул кузнец, и голос его наполнился теплотой. Огромные руки стиснули гостя в объятиях, и кости того громко хрустнули.
-- Ох! .. -- Адус едва не задохнулся. -- Ну и силища у тебя, кузнец!
-- Молотом махать -- это тебе не шутка! -- гордо прогудел хозяин. -- Проходи в дом, друг.
Адус вошёл. Кузница стояла на самой окраине Священного Города, у северной его оконечности. Работа кипела здесь и день и ночь, звонкие удары молота разносились далеко-далеко и порой слышны были даже на базарной площади. Неутомимого кузнеца иначе как за работой не видели -- сидеть сложа руки он не умел.
Двое подмастерьев, повинуясь молчаливому приказу хозяина, тут же покинули помещение. Кузнец усадил гостя за грубый некрашеный стол, достал глиняную бутыль с молодым вином.
-- Рад видеть друга в моём доме, -- прогремел кузнец. -- Угощайся, и забудь, что ты в гостях.
-- Прости, кузнец, -- сказал Адус, -- но ночь слишком коротка... Мне нужна твоя помощь.
-- Говори, друг мой Адус! Я сделаю для тебя всё, что в моих силах. Если нужно свернуть чью-то шею...
-- Нет-нет, кузнец, -- улыбнулся Адус, и тут же сделался серьёзным, -- дело намного сложнее. Не знаю, сможешь ли ты помочь, но... мне больше некого просить.
-- Говори же!
После минутной нерешительности Адус сказал:
-- У тебя есть брат...
-- Тсс!.. -- Кузнец вскочил и проверил, плотно ли закрыта входная дверь; на крупные черты лица его легла тень озабоченности. -- Тебе незачем напоминать мне об этом, Адус. У моего брата нелады с законом, и лучше будет, если наше родство останется для людей в тайне. Люди имеют слишком длинные языки.
Он говорил так тихо, что Адус едва различал его слова.
-- Отрежь мой язык, -- сказал Адус, сверкнув глазами.
Кузнец положил огромную свою руку гостю на плечо.
-- Я верю твоему слову, друг. Чем мой брат может помочь тебе?
Адус склонился к самому уху кузнеца и зашептал. Хозяин нахмурился.
-- Если он приведёт с собой двадцать дюжих парней, -- продолжал Адус чуть громче, -- мы управимся ещё до рассвета.
-- Гм... -- Кузнец в раздумье теребил пышную бороду, борясь с сомнениями. И вдруг вскочил, словно ужаленный змеёй. -- В конце концов, я твой вечный должник, друг мой Адус! А я ещё раздумываю, старый осёл! Прости, я чуть было не забыл, что передо мной сидит спаситель моей единственной дочери!
...Это случилось два года назад, ещё до знакомства с кузнецом. Как-то раз, возвращаясь поздним вечером в свою хижину, он оказался в северной части города, в двух полётах стрелы от кузницы. И видит такую картину: трое крепких молодцов, гогоча и сыпля гнусными шуточками, волокут хрупкую девушку, почти подростка. Та упирается, плачет, умоляет отпустить её, но мольбы несчастной не трогают мерзавцев. Адус оказывается на их пути. Одного он сшибает с ног сразу же, зато двое других, оставив девушку и хрипя от ярости, бросаются на него... Если бы не подоспевший вовремя кузнец, вряд ли Адус увидел следующий рассвет. С тех пор они стали друзьями...
Кузнец гремел, забыв о всякой осторожности.
-- Твоё слово для меня закон! Всё для тебя сделаю, ибо ты -- брат мой! Говори, куда присылать людей?
-- Недалеко от Лобного места есть одинокая гробница. Её владелец -- некий Иос, купец, член городского совета.
-- Знаю купца, -- кивнул кузнец. -- Я дважды выполнял его заказ.
-- Ровно через час я буду ждать твоего брата с людьми возле этой гробницы.
-- Клянусь, через час он будет там! -- воскликнул кузнец и с силой тряхнул руку другу. Потом пытливо взглянул ему в глаза. -- Ответь мне, Адус, на один вопрос.
-- Рад буду ответить на сотню, кузнец.
-- Правда ли, что ты предал того бродячего колдуна, что ходил босым по морю, в руки Верховного Жреца?
-- Он не колдун, -- горячо возразил Адус, -- он святой: наверное. Да, я предал его.
Кузнец долго смотрел другу в глаза и морщил огромный лоб. И вдруг лицо его расплылось в широкой улыбке.
-- Я верю, мой друг Адус никому не причинит зла, всё что он делает -- во благо. Ведь так, Адус?
-- Хотелось бы надеяться... -- прошептал казначей и отвернулся. Спазм сдавил его горло.
-- Прости, если вторгся в запретную область, -- понимающе произнёс кузнец и слегка хлопнул друга по плечу.
Адус встал.
-- Мне пора, -- заявил он. -- Прощай, кузнец. Я должен успеть до рассвета.
-- Прощай, друг. Двери моего дома всегда для тебя открыты. Помни это.
Темень ночная поглотила Адуса, путь которого лежал к гробнице Иоса из Маревии. Кузнец, вышедший следом, направил стопы свои прочь от Священного Города -- туда, где тропа терялась среди скал отвесных. Только он ведал, где скрывается шайка отчаянных разбойников, над которыми главою был брат его кровный.

10.
Волею судьбы Адус укрылся под сенью того самого платана, где совсем ещё недавно скрывался Вифокур. Гробница Иоса, ставшая местом погребения Учителя, отсюда видна была как на ладони.
Неумолимо летело время. Вот уже восток побледнел, засветился таинственным, едва заметным намёком на день грядущий -- близился час рассвета. Ожидание медленно превращалось в пытку...
Холодное острие кинжала коснулось шеи его и на сонной замерло артерии.
-- Имя! -- властный потребовал голос.
-- Адус, -- хрипло ответил он.
Клинок исчез. Адус обернулся, холодный пот вытирая со лба. То были "призраки" -- так называли разбойников горожане. Появляясь бесшумно, незаметно, из-под земли словно, там и тогда, где и когда их менее всего ожидали, и также бесшумно и неведомо куда исчезая, они действительно походили на призраков, неких злых духов из потустороннего мира. Во главе их стоял атаман, с чьей-то лёгкой руки прозванный "ирийским Робином Гудом", и лишь очень немногие -- и Адус в их числе -- знали, что он и известный всему Священному Городу кузнец -- братья родные.
Адус сразу узнал его. Как две капли воды походил атаман на старшего брата своего -- и статью, и ростом, и размахом плеч богатырских, но был он чуть стройнее, изящнее, да в движениях более порывист. Борода чёрная обрамляла гордое лицо, взор орлиный буравил насквозь, заставляя Адуса ёжиться и трепетать. "Призраки" -- было их более двух десятков -- безмолвным кольцом древний окружали платан.
-- Ты хотел видеть меня, -- произнёс атаман, играя хлыстом. -- Так передал мне брат.
-- Мне нужна помощь двадцати крепких мужчин, -- уклончиво ответил Адус. -- Помощь, которая останется в тайне.
-- Ты -- друг моего брата, и я сделаю всё, что ты захочешь, -- учтиво произнёс атаман. -- Говори!
-- Иди за мной, атаман.
Адус приблизился к гробнице Иоса и остановился.
-- Прикажи людям твоим отодвинуть этот камень! -- указал он на валун, загораживающий вход в гробницу.
Усмехнулся атаман: знал он, что осквернение чужой гробницы каралось наказанием розгами на базарной площади Священного Города, в полдень, при большом скоплении народа. Теперь он понял, почему человек этот обратился за помощью к "призракам": противозаконное деяние должны вершить лишь те, кто сам стоит вне закона. "Призраки" же ко всему прочему сохранят тайну лучше кого бы то ни было другого.
Сделал знак атаман своим людям, бросились те бесшумно выполнять безмолвный приказ. Отодвинуть камень в сторону от входа делом было нелёгким: желоб, по которому катился камень, имел значительный уклон вверх. Такая работа под силу была лишь крепким, здоровым мужчинам -- именно такими и оказались разбойники, помощью которых решил воспользоваться Адус.
Вход был свободен, Адус зажёг факел и вступил в каменную Обитель мёртвых. Тяжёлый, густой воздух, пахнувший в лицо ему, напоён был ароматами благовоний и пряных трав. Пламя факела выхватило из мрака неглубокую нишу, выдолбленную в дальней стене, -- там тело Учителя покоилось. Адус шагнул вперед.
На неподвижном лице мёртвого лежала печать безмятежности и покоя, ни единой тени недавних страданий и тревог не отразилось в чертах его, веки были опущены, но сквозь них увидел вдруг Адус горящий огнём неземным взор -- или только показалось ему?
"Он святой!.." -- словно кинжалом острым, резанула мысль.
С низко опущенной головой вышел на волю Адус. Долго молчал, обо всём на свете забыв. "Призраки" терпеливо ждали, выстроившись полукольцом перед входом в гробницу.
На востоке занималась заря.
-- Скоро рассвет, -- нетерпеливо произнёс атаман, Адуса выводя из задумчивости. -- Нам пора уходить.
Адус кивнул.
-- Спаси вас Бог, добрые люди, -- сказал он, к сердцу прикладывая руку. -- Помощь ваша не имеет цены.
Расхохотался атаман.
-- Ты первый, кто назвал нас добрыми людьми! Запомни: ты всегда можешь рассчитывать на "призраков".
Адус вынул мешочек о золотыми монетами.
-- Возьми, атаман, в знак благодарности моей.
Грозно сдвинул брови атаман.
-- Золото? Ты смеёшься надо мной, человек! Спрячь, и не оскверняй более блеском его нашего бескорыстного деяния. У "призраков" тоже есть понятия о чести.
Они исчезли так же внезапно, как и появились. Лишь зияющий пустотой вход в гробницу напоминал о недавнем их присутствии -- они не оставили даже следов.
Багровое зарево ползло по небосклону с востока, ночной рассеивая мрак и возвещая о зачинающемся дне. Земля пробуждалась, судорожно сбрасывая покровы ночи.
Адус поспешил к Городу. Спустя час, когда совсем уже рассвело, но горожане всё ещё пребывали в сладком неведении предутреннего сна, вернулся он, везя с собою старую, рассохшуюся телегу, запряжённую чахлым, полуживым мулом. Бережно, словно ребёнка, вынес из гробницы тело Учителя, положил в телегу, сверху прикрыл охапкой сена. Скатил огромный валун по желобу вниз и повернул к Городу.
Тело Адус спрятал в своей хижине.

11.
Минувший катаклизм, потрясший Священный Город, по капризу судьбы обошёл стороной Обитель ирийского Иерарха -- дворец Верховного Жреца. Странным казалось и то, что Храм, в руины обратившийся, соседствовал с обителью Иерарха: лишь расстояние полёта стрелы разделяло их.
Верховный Жрец, возглавлявший ирийскую Церковь, являлся также Магистром Священного Ордена меченосцев, каковой Орден вобрал в себя наиболее преданных и фанатичных поборников господствующей Церкви и представлял собой воинственную организацию, опирающуюся на железную дисциплину её членов, слепую веру в Единого Бога и преданность Магистру. Меченосцы боролись с любыми проявлениями ереси, которые способны были подорвать основы ирийской Церкви и признавались опасными её иерархами, но правосудие мог вершить только Наместник Императора; именно меченосцы сыграли решающую роль в поимке "опасного лжепророка-еретика", в узком кругу его последователей именовавшегося не иначе как "Учитель". Суд Наместника лишь завершил начатое Орденом.
Наместник не вмешивался в дела Ордена, справедливо полагая себя стоящим вне и выше внутрицерковных раздоров и распрей, а также войны с ирийскими еретиками, воинственность же меченосцев никогда не распространялась на представителей императорской власти, и ни разу не было столкновения между меченосцами и воинами Императора. Каждый делал своё дело, стремясь лишь к одному -- к поддержанию порядка в государстве и сохранению существующей власти. Ирийское царство, как верный вассал могущественной Империи, считалось образцовой колонией, где народ жил в смирении и богобоязни, и за умелое правление Наместник не раз поощрялся, получая ценные награды из рук самого Императора.
Денно и нощно несли службу рыцари-меченосцы у ворот Обители Иерарха, охраняя покой и безопасность Магистра. Дворцовая стража прекрасно знала своё дело, и ни один смертный не мог бы проникнуть в Обитель без её ведома.
Ранним субботним утром этим смертным оказался Адус, в намерения которого входила встреча с самим Верховным Жрецом. В плане, окончательно созревшем к утру, Верховному Жрецу отводилась едва ли не решающая роль.
-- Прочь! -- грозно крикнул меченосец, преграждая дорогу Адусу. -- Прочь отсюда, раб!
-- Доложи Верховному Жрецу, что его желает видеть человек, уже сослуживший ему верную службу и готовый сослужить её ещё раз, -- сказал Адус, отступая назад.
Появился начальник стражи.
-- Снова ты? -- сурово сдвинул брови он. -- Что тебе нужно ещё? Ты получил сполна!
-- Я должен видеть Верховного Жреца. Это очень важно. Промедление может стоить вам жизней.
Начальник стражи заколебался.
-- Пропустите его, -- приказал он охранявшему вход меченосцу. -- Следуй за мной.
Они вошли в просторную залу, скудно обставленную и явно предназначенную для приёма простого люда.
-- Жди здесь, -- коротко бросил стражник и исчез за одной из дверей.
Адус приготовился к ожиданию. В этой зале он уже был однажды -- позавчера вечером, накануне ареста Учителя. Тогда он пришёл предать его.
-- Что тебе нужно здесь в столь ранний час? -- внезапно услышал он дребезжащий голос -- и обернулся.
Это был Жрец-Хранитель, старый, немощный человек, убелённый сединами и обременённый почти что целой сотней прожитых лет.
-- Я хочу говорить с Верховным Жрецом, -- ответил Адус.
-- Верховный Жрец не может принять тебя, -- возразил Жрец-Хранитель. -- Изложи своё дело мне.
-- Нет, -- упрямо заявил Адус, -- моё сообщение предназначено лишь для ушей Верховного Жреца.
-- Оно настолько важно?
-- Да. Оно касается казнённого вчера пророка.
-- Лжепророка, -- поправил Жрец. -- Хорошо, я доложу о тебе Верховному Жрецу.
Он исчез. Вскоре за Адусом пришли и провели его в другую залу, на этот раз богато обставленную и блистающую роскошью, хотя и меньших размеров. Это были личные апартаменты хозяина дворца, доступ в них открыт был далеко не каждому посетителю. Адус знал это, и потому своё присутствие здесь расценил как признак живейшего интереса к своей персоне. В дальней конце залы, пол которой устилал дорогой персидский ковёр, на высоком троне, отделанном золотом и чернёным серебром, гордо восседал сам ирийский Иерарх, Великий Магистр Священного Ордена меченосцев, Верховный Жрец -- признанный и полноправный глава господствующей Церкви.
Это был высокий, плотный человек лет пятидесяти, со словно высеченным из мрамора лицом, надменным взглядом острых, неподвижных глаз, орлиным носом и иссиня-чёрной бородой, переливающимися волнами ниспадающей на грудь. Он призван был властвовать -- и он властвовал, насколько позволяли жёсткие рамки неумолимой судьбы.
Словно изваяния, застыли позади трона два меченосца.
-- Говори! -- грозно приказал Верховный Жрец. -- И если весть твоя окажется недостойной внимания моего, я прикажу скормить тебя псам!
-- Мною руководит лишь одна мысль, -- произнёс Адус, -- верно служить тебе, Верховный Жрец. Весть же моя достойна твоего внимания.
-- Говори!!
-- Вчера был казнён пророк по имени Учитель...
-- Я знаю. Дальше!
-- Затем он предан был земле...
-- И это мне известно!
-- Надеюсь, тебе известно также и его пророчество. -- Адус прищурился, в упор глядя на Верховного Жреца. -- Не так ли?
Верховный Жрец медлил с ответом, стараясь проникнуть в мысли стоявшего перед ним человека. Странное беспокойство овладело им.
-- Мне известно то, что ты называешь пророчеством этого преступника, -- чётко выделяя каждое слово, произнёс он.
-- Значит, тебе известно, что казнённый должен восстать из мёртвых не позднее завтрашнего дня?
-- Должен?! -- загремел Верховный Жрец. -- Ты что же, веришь этому проходимцу?
Адус усмехнулся.
-- Верю ли я! Разве это так важно? Важно, верят ли ему другие.
И опять смутное предчувствие зашевелилось в душе Верховного Жреца,
-- Я не понимаю тебя, -- сказал он, пристально глядя в глаза Адуса. -- Говори яснее.
-- Хорошо, Верховный Жрец, я буду говорить ясно и коротко. Представь себе, что кто-то похищает тело пророка из гробницы...
-- Проклятье! -- воскликнул Жрец, и мраморное лицо, его потемнело. -- Я понял тебя, раб! Похищение тела равносильно сбывшемуся пророчеству! Этого нельзя допустить!
И снова усмехнулся Адус.
-- Твоя проницательность не знает границ, Верховный Жрец. Если ты соизволишь выслушать своего раба, то я дам тебе один совет...
-- Говори же! -- с нетерпением крикнул Жрец.
Адус опустил глаза и с деланым смирением произнёс:
-- Мой совет не дается даром.
-- Что же ты хочешь? Денег? Возьми же!
Жрец открыл небольшой ларец красного дерева, стоявший на столике возле трона, зачерпнул горсть серебряных монет и швырнул их под ноги Адусу.
Глаза Адуса сверкнули, устремлённые на Верховного Жреца.
-- Мне не нужны твои деньги, -- холодно произнёс он.
-- Ты слишком горд, доносчик! -- гневно выкрикнул Жрец. -- Говори, что ты хочешь!
-- То, что я хочу, не обременит тебя, Верховный Жрец. Согласись принять меня ещё раз, сегодня в полдень -- и я открою тебе, как выйти из положения.
-- Что за странное желание! -- удивился Жрец. -- Хорошо, я приму тебя в полдень. Говори!
-- Обратись к Наместнику с просьбой выставить стражу у гробницы, в которой погребён казнённый пророк. Тогда никто не посмеет похитить тело его.
Жрец с минуту размышлял.
-- Дельно говоришь, доносчик, -- сказал он наконец, и на губах его мелькнула хищная улыбка. -- Только я и сам могу выставить охрану.
Адус отрицательно покачал головой.
-- Нет, Верховный Жрец, правосудие вершит Наместник, так пусть Наместник и доведёт начатое до конца. Гробницу должны охранять воины Императора.
-- Ты прав, -- согласился Верховный Жрец после недолгого раздумья. И вдруг, сузив глаза, прошипел по-змеиному: -- Уж не западню ли ты строишь мне, презренный раб?
Адус похолодел, но глаз от насквозь пронизывающего взора Верховного Жреца не отвёл.
-- Разве найдётся во всем благословенном Ирийском царстве хоть один смертный, который посмел бы даже помыслить такое? -- спросил он тихо. -- Я предан тебе, Верховный Жрец, и ты уже имел возможность убедиться в этом.
Иерарх порывисто поднялся.
-- Ты убедил меня: я еду к Наместнику.
-- В полдень я приду к тебе снова, -- напомнил Адус.
Верховный Жрец не удостоил его ответом и поспешно покинул залу.

12.
-- Я слушаю тебя, -- сказал Верховный Жрец, когда Адус вторично, ровно в полдень, предстал пред грозным Иерархом.
-- Ответь прежде, стоит ли уже стража у гробницы казнённого пророка? -- спросил Адус.
-- Я видел, как Наместник отдавал приказ своему тысячнику.
Адус удовлетворённо кивнул.
-- Пришло время, Верховный Жрец, узнать тебе истину. Знай же, что гробница та пуста.
Огненною стрелою пронзил Адуса взгляд Иерарха.
-- Ты смеёшься надо мной, мерзкий червь! -- загремел под сводами дворца гневный голос. -- Оскорбивший Великого Магистра Ордена меченосцев подлежит немедленной смерти!
Адус твёрдо выдержал натиск бури -- и печально усмехнулся.
-- Что даст тебе смерть несчастного раба? -- тихо произнёс он.
-- Возмездие!
Адус покачал годовой.
-- Тогда ты никогда не узнаешь, где спрятано тело пророка.
Эти едва слышные, но чёткие слова надолго остались без ответа.
-- Жалкий раб! -- яростно зашипел Верховный Жрец. -- Ты обманул меня! Ты заставил меня пойти к Наместнику!: Ты виновен в том, что воины Императора охраняют пустую гробницу! Клянусь, ты умрёшь!..
-- Тогда ты никогда не узнаешь, где спрятано тело пророка, -- упрямо повторил Адус.
Верховный Жрец наконец понял, что перед ним -- опасный противник.
-- Зачем мне его тело? -- глухо спросил он.
-- Чтобы не дать ему воскреснуть.
-- Где же оно?
-- В надёжном месте.
-- И ты похитил его? Когда?
-- Сегодня ночью.
-- Но зачем?
-- Чтобы сослужить тебе службу, Жрец, и доказать свою преданность. Уж ты-то не дашь воскреснуть ему, когда оно окажется в твоих руках!
-- Что ты хочешь за тело пророка?
-- Об этом я скажу тебе позже. Сначала выслушай, что ты должен сделать. Если последуешь моему совету, имя твоё воссияет ярче прежнего.
-- Говори!
Адус давно уже не испытывал страха, с того самого момента, как принял окончательное решение, -- и потому говорил спокойно, уверенно, зная, что сила на его стороне.
-- Тело пророка следует перезахоронить, но так, чтобы полностью исключить возможность похищения его.
-- Каким образом?
-- Ты выставишь охрану, и на сей раз -- свою. Она должна стоять до завтрашнего дня, завтра же, в день праздника великого, всенародно гробница будет вскрыта, и тело казнённого на всеобщее предъявлено обозрение. Тем самым ты поставишь крест как на пророчестве, так и на всём учении пророка. Кроме того, ты сможешь ознаменовать день великого праздника собственным своим триумфом, чем веру укрепишь в Единого Бога и послужишь делу великой Империи.
-- Ладно поёшь, доносчик, -- с удивлением вскинул брови Жрец. -- Хитёр ты, и хитрость твоя мне по душе. План хорош -- я принимаю его.
-- Это ещё не всё, -- жестом руки остановил его Адус. -- Погребение должно остаться в строжайшей тайне -- только в этом случае ты добьёшься внезапности и обрушишь на приверженцев пророка сокрушительный удар. Я же сделаю всё, чтобы удар этот оказался смертельным.
Верховный Жрец вплотную приблизился к казначею и пристально взглянул тому в глаза.
-- За что ты так ненавидишь их? -- полушёпотом спросил он, сощурившись. -- Ведь ты был среди избранных, равный среди равных.
Отвёл взор Адус, но не опустил его.
-- Понять ли тебе душу оклеветанного раба? -- чуть слышно произнёс он.
-- Оклеветанного раба? -- переспросил Верховный Жрец и вдруг расхохотался. -- Оклеветанный раб! Ха-ха-ха! Кто ж оклеветал тебя, раб?
Невольно сжались кулаки Адуса, злобно сверкнули глаза его.
-- Довольно, Жрец! Покончим с этим делом, и поскорее! Запомни: я отдам тебе тело лишь при выполнении тобой нескольких условий.
-- Ты смеешь ставить мне условия, раб! -- гневно выкрикнул Иерарх, и холёная борода его затряслась.
-- Смею, Жрец! -- Адус твёрдо встретил взгляд Иерарха. -- Оклеветанный раб смеет всё!
Верховный Жрец заскрипел зубами от злости и порывисто вернулся к трону.
-- Говори!
-- Ты последуешь со мной за телом пророка -- тайно, конечно, переодевшись в платье простолюдина. Ты поможешь мне перевезти тело к той гробнице, которую я тебе укажу...
-- Ты уже выбрал место погребения?
-- Да, Жрец, место погребения уже выбрано мною. -- Адус вкратце объяснил, как найти это место.
-- Чья это гробница?
-- Она принадлежит мне.
-- Тебе? -- удивился Верховный Жрец. -- И ты хочешь сказать:
-- Да, я купил её. Сегодня утром, прежде, чем прийти сюда.
-- Вот оно что! Ты предусмотрителен, раб.
-- Распорядись выслать к гробнице своих рыцарей, Жрец, и прикажи им охранять её до завтрашнего утра. Мы же с тобой без промедления отправимся за телом казнённого пророка.
-- Мы с тобой?! Ты что же, хочешь, чтобы я на себе, через весь Город, тащил этого мертвеца?! Твоя дерзость не знает пределов, раб, и ты поплатишься за неё!
-- Не забывай, что тело пророка всё ещё в моих руках, -- твёрдо произнес Адус. -- Либо мои условия будут выполнены, либо...
-- Либо? -- грозно спросил Верховный Жрец, подавшись вперёд.
-- ...либо пророк воскреснет.
Поставленный перед дилеммой, Иерарх недолго колебался: гордость уступила место целесообразности.
-- Я готов последовать за тобой, раб.
-- Я знал, что разум твой восторжествует, -- склонился в поклоне Адус. -- Не отчаивайся, Жрец, ты будешь лишь сопровождать тело пророка к гробнице -- не более.
-- Зачем тебе это нужно?
-- У твоего верного раба нет иных помыслов, -- смиренно произнёс Адус, -- кроме блага твоего, Верховный Жрец, и блага великой Империи. Сопровождая тело пророка к месту погребения, ты сможешь удостовериться, что не произошло подмены и погребён именно тот человек, чьё воскресение из мёртвых способно лишить тебя трона твоего.
-- Я мог бы послать вместо себя кого-либо из своих людей, -- возразил Верховный Жрец.
-- Ты веришь своим людям? -- вкрадчиво спросил Адус.
Жрец отвернулся. Он не верил никому -- этот презренный раб задел наиболее потаённую струну его души.
-- Что же ты хочешь за тело пророка? -- спросил он.
-- О, совсем немного! Милости к тем одиннадцати слепцам, коих именуют учениками пророка. Обещай, что не станешь преследовать их -- они и так уже наказаны за слепоту свою.
Взметнулись вверх густые брови Иерарха.
-- Ты хочешь, чтобы я пощадил их? Я ожидал услышать от тебя иное.
-- Что же, Жрец?
-- Требования их голов, раб.
-- На что мне головы ничтожеств, Жрец? -- презрительно усмехнулся Адус.
-- Ты не хочешь отомстить им? -- удивлённо спросил Верховный Жрец.
-- За что же, Жрец?
-- За то, что не они, а ты предал их Учителя!
Адус покачал головой.
-- Я сделал лишь то, что предначертано судьбой, -- чуть слышно прошептал он. И уже громче добавил: -- Нет, Жрец, за это я мстить не хочу. Но есть другое...
-- Что же, раб?
Понять ли гордому властителю, что творится в душе ничтожнейшего из рабов его!
-- Оставим это, Жрец, -- ответил Адус. -- Но ты прав: я жажду возмездия. -- Глаза его сверкнули. -- А разве может быть месть слаще, чем заступничество за врагов своих перед сильным мира сего? Великодушие недруга всегда больно ранит душу врага его.
И снова удивился Верховный Жрец.
-- Ты не так прост, доносчик, -- сказал он, качая головой. -- Хорошо, я выполню твою просьбу. Даю слово Верховного Жреца не преследовать учеников казнённого.
-- Я верю слову твоему, Верховный Жрец, -- склонился в благодарном поклоне Адус.
-- Итак?..
-- Я жду тебя у ворот Обители.

13.
Уже к полудню Священный Город оправился от ночного землетрясения. Растащены завалы, расчищены кривые улочки, убраны трупы, смыта кровь с булыжной мостовой... Жизнь постепенно входила в привычную колею.
И всё же ужас минувшей ночи оставил глубокий след в душах суеверных горожан. Страх сквозил в их глазах -- страх перед неведомым, перед зыбкостью земного существования, перед гневом Господним. Храм, олицетворявший всемогущество Бога Единого, Храм, испокон века служивший прибежищем людей в страданиях и горестях их, Храм, надёжно цементирующий основы всего Ирийского царства, символизирующий его и освящающий его -- превращённый в груду мёртвых камней, лежал он теперь в руинах. И страх людской был потому не перед минувшим -- страх был направлен в будущее: чего же ждать бренному, ничтожному человеку, коли земное обиталище самого Бога обратилось в прах? Не предзнаменование ли сие грядущего конца?
Понимал это и Верховный Жрец. Охранить пошатнувшиеся основы вчера ещё могущественной Церкви, не допустить краха собственного всевластья, сохранить и укрепить авторитет касты жрецов, предотвратить возможность бунта черни -- вот в чём видел Иерарх основную свою задачу. Потому и ухватился он за предложение Адуса: торжество над уже мёртвым, но ещё не поверженным пророком могло -- и должно -- было стать началом новой эры его, Верховного Жреца, могущества. Кто знает, не потеснится ли тогда и Наместник:
В платье рыночного торговца покинул Обитель свою Иерарх. Присоединился к ожидавшему его Адусу -- и безмолвно последовал через весь Священный Город за этим странным, непонятным и непонятым человеком. Тот уверенно вёл его к хижине своей.
Кошкой крался за ними верный слуга Иерарха, призванный блюсти безопасность властелина своего и жизнь его беречь пуще ока своего. То был единственный из смертных, кто пользовался неограниченным доверием Верховного Жреца, и честь сия высоко телохранителем ценилась.
До хижины добрались беспрепятственно. Адус жестом пригласил Иерарха войти. Тот подчинился. Сырой полумрак и убогость жилища казначея отразились на гордом челе Верховного Жреца гримасой брезгливости.
-- Да разве может здесь жить человек! -- воскликнул он, скользя взглядом по тёмным углам хижины.
Усмехнулся Адус и жёстко ответил гостю:
-- Моё обиталище -- хоромы царские в сравнении с теми норами, где нищие Священного Города ютятся... Но приступим к делу.
У стены, на грубой лежанке, где проводил обычно одинокие свои ночи Адус, прикрытое старым халатом, неподвижно лежало тело Учителя. Адус бережно отпахнул полу халата, обнажив лицо умершего.
-- Скажи, Жрец, не обманул ли тебя верный твой слуга? -- вопросил он. -- Пророк ли пред тобой?
Одно короткое мгновение задержал Иерарх взгляд свой на застывшем челе Учителя -- и отвернулся, смущённый.
-- Пророк, -- тихо сказал он, кивнув.
-- Тогда за дело, Верховный Жрец.
Невольно поморщился Иерарх: сей титул под сводами глинобитной лачуги прозвучал откровенной насмешкой.
И вновь тело несчастного перекочевало на старую, скрипучую телегу, и снова худой, вечно голодный мул мучительно потащил её за собой через весь Город. Оба сообщника -- ибо теперь они были сообщниками -- молча, подобно почётному эскорту, шли по обе стороны от телеги. Торжествующий огонёк зажёгся в глазах Адуса, на губах заиграла едва заметная усмешка -- и не сходила уже вплоть до самого конца пути их.
Базарная площадь встретила их обычным многолюдием: бойкие торговцы вовсю расхваливали товар свой, зорко наблюдая за конкурентами и вездесущими базарными карманниками, горожане всех сословий сновали меж торговых рядов, скользя взглядами по изобилию выставленных для продажи товаров и до исступления торгуясь с их владельцами -- жизнь снова вступала в свои права, словно предав забвению ужас минувшей ночи. Но незримые знаки того ужаса всё ещё витали в воздухе, и выражались они в том, что люди не решались смотреть друг другу в глаза, боясь прочесть там -- что? всё тот же ужас? бездну небытия? страх смерти? Или неверие в Бога Единого, вдруг иглою острою пронзившее сердца многих и многих?..
Неприятные чувства владели Верховным Жрецом, когда он продирался сквозь базарную толчею, впервые окунулся он в людскую стихию -- один, без надёжной охраны верных рыцарей-меченосцев. Затравленно взирал он на толпу, страшась быть узнанным, и кутался потому в хитон свой, дабы скрыть свою истинность от брошенного невзначай простолюдином дерзкого и пытливого взгляда. Насмешливо наблюдал за ним Адус, наслаждаясь торжеством своим.
В базарной толпе мелькнул чёрный плащ Вифокура.
"Он-то мне и нужен!"-- обрадовался удаче Адус.
-- Иди вперёд, Жрец, -- шепнул он Иерарху. -- Я нагоню тебя.
В глазах Верховного Жреца мелькнул испуг.
-- Куда ты?
Но Адус уже исчез. Настигнув ученика, он слегка коснулся плеча его. Тот резко обернулся -- и побледнел, словно увидел перед собой прокажённого.
-- Ты!.. -- только и смог прошептать Вифокур.
-- Дело сделано, Вифокур, -- быстро проговорил Адус, зорко глядя по сторонам. -- Гробница пуста. Ты знаешь, что делать.
Адус скрылся в толпе, оставив ошеломлённого ученика в одиночестве, -- и тут же вынырнул возле старой телеги с останками Учителя.
-- Где ты был? -- грозно спросил Верховный Жрец.
-- Поспешим, Жрец, -- уклонился от ответа Адус. -- В любую минуту тебя могут узнать. Знаешь ли ты, что сделает тогда с тобою чернь?
Иерарх скрипнул зубами и отвернулся. Расправа над ним, Верховным Жрецом, стала бы вполне закономерным следствием разрушения Храма -- здесь негодяй-доносчик был совершенно прав.
-- Смотрите, предатель! -- крикнул кто-то, тыча в Адуса пальцем.
С десяток негодующих взоров устремилось на казначея, но тот остался невозмутим и спокоен.
-- Да-да, это тот самый человек, что предал пророка в руки жрецов! -- завопил какой-то бродяга, заступая дорогу Адусу -- но тут же отпрянул, встретив его решительный взгляд. -- Я узнал его!
-- Это он! -- вторил ему другой бродяга.
-- Прислужник жрецов!.. Доносчик!.. Верный пёс Магистра!.. -- неслось отовсюду.
Верховный Жрец готов был провалиться сквозь землю, сжаться в комок, раствориться в воздухе, смешаться с дорожной пылью -- лишь бы быть сейчас как можно дальше от своего опасного попутчика. Оскорбления, нескончаемым потоком лившиеся на голову Адуса, постепенно приняли иное направление -- и обрушились вдруг на главу касты ирийских жрецов. Знали бы эти люди, что объект их негодования и ненависти шествовал сейчас, в эту самую минуту, бок о бок с несчастным казначеем! Но умелый грим и одеяние простолюдина надёжно скрывали Верховного Жреца от ярости толпы. Он остался неузнанным.
Наконец базарная площадь осталась позади. Словно по мановению волшебника, умолкла толпа. Боковая улочка, куда свернули попутчики, была почти безлюдна. Унижение, которое претерпел Верховный Жрец, и страх, владевший им до сего момента, гневом выплеснулись теперь на Адуса.
-- Ты намеренно затащил меня в толпу, дабы подвергнуть оскорблениям черни! -- зашипел Иерарх, трясясь в бессильной злобе. -- Ты поплатишься за это, раб! Ты...
Их глаза встретились, и слова застряли в горле Жреца. Торжествующая усмешка играла на губах казначея, взгляд светился презрением. Раб смел презирать властелина!.. Иерарх едва не задохнулся от бешенства.
-- Ты!.. -- прохрипел он, но снова спазм сдавил горло его.
-- Не забывай, Жрец, что мы делаем с тобой одно дело, -- спокойно произнёс Адус. -- Дело, которое вознесёт тебя над чернью на высоту недосягаемую.
Верховный Жрец с трудом овладел собой.
-- Ты поплатишься за это, раб! -- повторил он. -- Помни же об этом!
-- Иной участи не заслуживает раб, -- с деланным смирением произнёс Адус. -- Иной монетой не платит и властелин, -- добавил он, усмехнувшись.
Монеты! Он разжал кулак -- тридцать кругляшек всё той же аккуратной горкой возвышались на ладони его. Но какими стали они блеклыми, тусклыми, маленькими, почти невесомыми! -- Власть ушла от них, кровь Учителя испарилась, магическая сила покинула запечатлённый профиль Императора. "Я отмщён! -- ликовал в душе Адус. -- Более не тяготеет надо мною мзда негодяя-Жреца! Долг сполна возвращён ему -- но не смыта ещё кровь Учителя с липких рук его. Расплата впереди..."
Гордо расправил Адус плечи, но тяжкое бремя греха было ещё слишком велико. Нет, час пророка ещё не пробил...
Солнце уже клонилось к закату, когда добрались они до гробницы. Дюжина меченосцев ожидала в условленном месте. Тело Учителя перенесли на каменное ложе, закрыли вход огромным камнем, и Верховный Жрец приложил к сему камню печать свою.
-- Я покидаю тебя, Жрец, -- склонился пред Иерархом в поклоне Адус, когда погребение было закончено. -- И пусть властелин не держит зла на верного раба своего. Прощай!
Адус поспешил покинуть опасное общество, но Верховный Жрец и не помышлял преследовать его. Лишь пальцем поманил своего телохранителя, который в тот же миг возник пред ним, словно исторгнутый твердью земной.
-- Этот человек не должен дожить до утра, -- вполголоса сказал Иерарх, взглядом следя за удаляющимся казначеем.
-- Исполню, повелитель, -- одними губами прошептал телохранитель, приложив правую руку к сердцу.

14.
В душе казначея творился невообразимый кавардак: целый сонм противоречивых мыслей роился там. Радость от сознания выполненного долга, отчасти удовлетворённая жажда мщения, предвкушение грядущих великих событий сочетались в сердце его с муками сомнений, чувством тяжкой вины и укорами совести. И был ещё страх -- страх перед капризною судьбою, способной разрушить все замыслы его и ввергнуть события в лишь ей ведомое русло. Не было лишь страха за собственную жизнь: с некоторых пор жизнь его предстала пред ним как орудие Божьего Провидения, не имеющая ценности сама по себе.
"Какая удача, что я встретил Вифокура! -- думал Адус, пробираясь по пустынным улочкам Священного Города. -- Уж этот-то честолюбец не упустит случая изобразить из себя нового пророка! Уверен, он уже нашёптывает благочестивому Алкомору о некоем божественном откровении, чудесном озарении, снизошедшем на него по воле Господа -- откровении о пустой гробнице. И буду я последним ослом, если завтра, с раннего утра, не отправятся они, все одиннадцать, трусливо поджав хвосты и боязливо озираясь, к гробнице Учителя -- к той, где Учителя уже нет!"
Но вот мысли его изменили направление -- с ними изменилось и направление пути казначея.
"Не может быть никакого сомнения, что Жрец постарается избавиться от меня -- слишком хороший урок преподал я сегодня этому гордецу. Что ж, я сделал всё, что предначертано судьбой -- грядущему я больше не нужен. В последних событиях я был той скрытой пружиной, что приводила в движение два-три десятка марионеток -- включая Верховного Жреца, -- но теперь моя миссия окончена, и я готов склонить голову пред неумолимым перстом судьбы. И всё же: как хочется знать, чем завершится завтра эта великая трагедия! Кем окажется пророк -- посланцем Божиим или бессовестным лжецом? Кто ты, Учитель?.."
Он не рискнул идти домой: опасался засады наёмных убийц. Рассудив здраво, Адус пришёл к малоутешительному заключению, что Верховный Жрец теперь не оставит его в покое, и виной тому была не одна лишь уязвлённая гордость Иерарха -- нет, была и другая, не менее веская, причина: Адус знал то, что простому смертному знать не полагалось. Тайна перезахоронения пророка, известная лишь Жрецу и казначею, одним из них должна быть унесена в могилу -- иначе тайна переставала быть таковой и теряла силу свою. На карту поставлены были власть и могущество Верховного Жреца, и зависеть от болтливости какого-то полунищего казначея он не желал. Смерть дерзкого раба -- вот лучший способ сохранения тайны. Так рассуждал Адус, читая мысли надменного Иерарха словно по открытой книге, и, видит Бог, проницательность не обманывала его. По следу Адуса уже пущен был убийца.
Адус шёл к кузнецу. Дом верного друга казался ему надёжным убежищем на грядущую ночь. Там он мог чувствовать себя в относительной безопасности.
Сумерки уже сгустились над Священным Городом, когда Адус наконец добрался до дома кузнеца. Тот несказанно обрадовался названному брату, облапив бедного казначея с силою, коей мог бы позавидовать и медведь. С немалым трудом выдержав богатырский натиск друга, Адус облегчённо вздохнул: кости его, подвергнутые нешуточному испытанию, чудом остались целы.
-- Рад приветствовать тебя, брат! -- заревел кузнец, расплываясь в широкой улыбке. -- Садись к столу, сейчас будем ужинать.
Появилась Ирам, черноокая красавица шестнадцати лет, единственная дочь кузнеца. Проворно накрыв на стол, она хотела было выскользнуть из комнаты, но могучий кузнец привлёк её к себе и ласково обнял за плечи.
-- Вот она, моя Ирам! -- прогудел кузнец, и нежность прозвучала в голосе его. -- Единственная моя отрада. Посмотри, дочь, кто к нам пришёл. Помнишь доброго Адуса?
Девушка медленно подняла глаза, и миловидное смуглое личико осветилось застенчивой улыбкой. Вспыхнув, залилась краской, вырвалась из объятий отца и, словно дикая кошка, юркнула в дверь.
Кузнец расхохотался.
-- Дикарка! -- одобрительно загудел он. -- А как похожа на мать: -- Он внезапно помрачнел. -- Вот уже десять лет, как мать её покинула нас. Да пребудет с нею Царство Бога Единого навечно...
Адус знал, что верная жена кузнеца умерла в тот год, когда страшная эпидемия скосила едва ли не треть Священного Города. Мор унёс тогда и всю семью самого казначея. Кузнецу повезло больше: судьба оставила ему красавицу-дочь.
-- Не будем о прошлом, -- тряхнул буйной головой кузнец. -- Садись-ка, брат мой, лучше за стол и отведай вина моего.
Только после ужина поведал Адус о своём желании остаться у кузнеца на ночь.
-- Мой дом -- твой дом, -- твёрдо сказал тот, не вдаваясь в расспросы. Адус с благодарностью взглянул на него: благородная натура никогда не позволяла кузнецу вторгаться в чужие тайны. Друг всегда прав, и желание друга для него всегда свято.
-- Спасибо тебе, кузнец, -- с чувством произнёс казначей.
-- Ночью я буду работать, -- сказал кузнец. -- Ирам постелит тебе в соседней комнате.
-- Если ты не против, я останусь здесь, -- произнёс Адус, -- в эту ночь мне всё равно глаз не сомкнуть.
-- Против ли я! -- с жаром воскликнул кузнец, вскакивая. -- Может ли что-либо ещё скрасить долгие ночные часы, как не присутствие верного друга! Я буду только рад, брат Адус.
-- На том и порешим, -- подытожил Адус, улыбнувшись.
В полночь в дверь кузницы робко постучались.
-- Входи, добрый человек! -- крикнул кузнец, отрывая взор от наковальни.
В дом вошёл бродяга-слепец с чёрной повязкой на глазах и сучковатым посохом в руке. Лишь нищенские лохмотья скрывали тело его от ночной прохлады.
-- Мир дому твоему, честный хозяин, -- трескучим голосом произнёс он сакраментальную фразу, отворявшую двери любого дома ирийского жителя.
-- Ты голоден, путник, и весь продрог, -- сказал кузнец. -- Садись поближе к огню, согрей свои старые кости. Ирам!.. Накорми гостя, дочь, -- приказал он появившейся девушке.
Кузнец снова принялся за работу: срочный заказ, обещавший неплохой заработок, полностью поглотил его силы и внимание.
Когда гость насытился, Адус спросил его:
-- Откуда идёшь, путник?
-- Путь мой долог, и лежит он из Страны Скарабеев, -- окрепшим голосом ответил тот.
-- Страна Скарабеев, -- задумчиво произнёс Адус. -- О той стране ходят у нас легенды.
-- О, то страна великих чудес! -- восхищённо сказал слепец. -- Знаешь ли ты, добрый человек, что гробницы царей их так велики, что на них опирается свод небесный?
Сердце Адуса кольнуло при упоминании о гробницах.
-- Нет, -- прошептал он чуть слышно, -- то не ведомо мне.
-- А никогда не слыхал ты о могучей реке, подобной морю, берега которой скрыты за чертой горизонта?
Адус покачал головой, забыв, что слепец не может видеть его жеста.
-- А ответь, путник, -- сказал он, -- куда путь твой лежит?
Бродяга помолчал и торжественно произнёс;
-- Я иду в Священный Город, дабы поклониться праху казнённого пророка.
Адус вздрогнул. Праху казнённого пророка? Уж не Учитель ли тот пророк?
-- Имя тому пророку -- Учитель, -- словно в ответ на мысли казначея, прозвучали слова слепца.
Не ответил Адус. Не мог говорить он об Учителе ни с кем -- даже с собственной совестью. Разжал ладонь: тридцать монет всё ещё лежали там. Он стиснул пальцы так, что ненавистный металл, словно острия множества кинжалов, впились в кожу его. Боль телесная несколько умерила боль душевную... Завтра, завтра конец этим мучениям!..
Кузнец тем временем вышел, оставив Адуса и слепца одних.
-- Что же ты молчишь, добрый человек? -- вопросил бродяга.
-- Час поздний уже, путник, -- ответил Адус, -- ложись-ка ты лучше спать. Поди, путь за день проделал нелёгкий.
-- Твоя правда, хозяин, -- согласился бродяга. -- Проводи меня, будь так добр.
Адус отвёл слепца к лавке, что стояла в дальнем углу комнаты, и вернулся к столу. Не прошло и минуты, как уже забыл он о случайном госте. Тревожные мысли роились в его голове, ожидание будоражило его кровь, напрягало нервы, тисками сжимало сердце. Что принесёт ему день завтрашний?..
Звонко взвизгнув, молнией прорезала полумрак тонкая стрела. Крик, проклятья, стон, грохот падающего тела...
Реальный мир обрушился на Адуса, в краткий миг вернул его к действительности. Казначей вскочил, ещё ничего не понимая.
За его спиной, в двух шагах от стола, за которым Адус предавался невесёлым своим думам, корчась, хрипя и биясь в судорогах, лежал бродяга-слепец. В грудь его глубоко вонзилась стрела, глаза же его -- зрячие! ненавидящие, лишённые чёрной повязки -- вперили взор свой в казначея. Рука сжимала тонкий длинный стилет; силы покидали его с каждым мгновением. Второй рукой силился выдернуть он смертоносное жало из груди своей -- но тщетно; плоть крепко держала гибкое древко. Перекошенный рот "слепца" жадно ловил воздух, кровь клокотала в горле несчастного -- и вот хлынула она на земляной пол кузницы. Ещё миг, последняя конвульсия -- и "слепец" затих, мёртвый.
-- Я подоспел вовремя, -- услышал Адус жёсткий, отдающий металлом, голос. Поднял полные ужаса глаза -- и встретился с холодным взглядом атамана "призраков", брата кузнеца. -- Он хотел убить тебя, друг.
Атаман отбросил в сторону ненужный более лук, снял с плеча колчан со стрелами и переступил порог.
Только теперь Адус понял: убийца выследил его! Так вот кто был тот бродяга, идущий из далёкой Страны Скарабеев в Священный Город, дабы поклониться праху Учителя!.. Наёмный убийца мстительного Иерарха...
Ужас отступил. Адус бросился к своему спасителю.
-- Ты спас мне жизнь, -- воскликнул он, в порыве благодарности хватая обе руки атамана и тряся их.
-- Я лишь выполнял свой долг, -- гордо ответил атаман. -- Рука, занесённая над головою друга, должна быть отсечена. Таков мой закон.
-- Так он...
-- Ещё миг, и я бы застал тебя с кинжалом меж лопаток.
Судьба оберегала Адуса -- судьба в образе этого сурового человека!
-- Во имя неба, что здесь происходит?! -- прогремел гневный голос кузнеца, в тот миг появившегося на пороге. -- Ты посмел пролить кровь невинного в моём доме, брат?!
Он устремил негодующий взор на атамана "призраков". Тот лишь стиснул зубы и отвернулся.
-- А, ты молчишь!.. -- Ярость кузнеца, казалось, достигла предела. -- Хорош братец!
Адус кинулся между двумя братьями.
-- Твой гнев напрасен, кузнец, -- воскликнул он, хватая гиганта за руку. -- Этот благородный человек только что спас мне жизнь.
-- Спас тебе жизнь? -- Брови кузнеца от удивления поползли вверх.
-- Убийца пришёл по моему следу в дом твой, кузнец, -- мрачно пояснил Адус, кивая на распростёртый в неподвижности труп. -- Твой брат успел вовремя.
-- Убийца... -- словно эхо, отозвался кузнец.
Пелена внезапно спала с глаз его, разум прозрел -- он понял всё.
-- Прости, брат, горькое слово, -- он устремил на атамана взгляд, полный благодарности. -- Кровь ослепила меня -- как мог я усомниться в брате своём!
Он крепко прижал к груди гордого атамана.
Когда всё наконец выяснилось, труп убийцы схоронен в надёжном месте, а следы трагедии уничтожены, оба брата вопросительно воззрились на Адуса.
-- Ответь, Адус, кому понадобилась жизнь твоя? -- спросил кузнец.
Казначей смущённо отвёл глаза и ничего не ответил. Атаман усмехнулся.
-- Я знаю убийцу, -- медленно роняя слова, произнёс он, -- это наймит Верховного Жреца.
Кузнец присвистнул от удивления.
-- Вот оно что! -- проговорил он, растягивая слова на манер брата. -- Чем же прогневал ты главу Ордена меченосцев?
И снова промолчал Адус.
-- Столь высокой чести Великий Магистр удостаивает не каждого, -- процедил сквозь зубы младший брат, вложив в ненавистное имя всю силу своего презрения. -- Теперь я рад вдвойне, что сумел отвести руку убийцы от друга и брата моего. -- Он улыбнулся, и улыбка его вдруг оказалась мягкой и доброй. -- И всё же, Адус, чем насолил ты этому высокородному прохвосту?
-- Поймите, друзья, эта тайна не принадлежит мне, -- с мольбой в голосе ответил казначей. -- Могу сказать лишь одно...
-- Тсс! -- прервал его кузнец. -- Молчи, Адус! И прости нас за наше бесстыдное любопытство. Святость тайны неприкосновенна. Так ведь, брат?
Атаман кивнул.
-- Ты прав, брат, мы перешли границы дозволенного.
Адус облегчённо вздохнул, улыбка озарила его измождённое лицо.
-- Завтра, -- сказал он торжественно, -- в день праздника великого Иерарх Священного Города и всего царства Ирийского лишится своего могущества, -- он запнулся и добавил чуть слышно, -- либо обретёт власть небывалую на долгие-долгие годы... Ранним утром будьте у гробницы Иоса:
-- Той самой? -- многозначительно спросил атаман.
-- Той самой, -- кивнул Адус. -- Свидетелями великих событий станете вы тогда.
-- Мы будем там, -- твёрдо сказал кузнец.

15.
Утро великого праздника застигло Священный Город в смятении. День обещал быть ясным, солнечным, тёплым, по-настоящему весенним; низринув на Город потоки ярости и ужаса всего лишь сутки назад, природа неожиданно сменила гнев на милость и объяла грешную землю спокойствием и умиротворением. Воздух был прозрачен и тих, напоён ароматом первых весенних цветов и щебетом беззаботных пичуг. Не было лишь покоя в сердцах горожан: по Городу пополз упорный слух, что воскрес из мёртвых казнённый два дня назад пророк. Сия весть будоражила людей, зажигала в глазах огонь безумия и нетерпения. Кто-то подстрекал чернь к бунту, более же осторожные призывали людей удостовериться в справедливости ползущих по Городу слухов и убедиться, что гробница, ставшая местом погребения пророка, действительно пуста.
Четыре императорских воина, согласно приказу Наместника несущие стражу у входа в гробницу, безмолвно, словно каменные изваяния, стояли на своём посту. Воспитанные в духе стоицизма, презрения к черни и веры в собственное превосходство над всем миром, они оставались безучастны к появлению возбуждённой толпы, сжигаемой жаждой любопытства. Долг требовал повиновения приказу, нарушение приказа каралось смертью.
А народ тем временем всё прибывал и прибывал. К девяти часам гробницу Учителя окружало людское море численностью в несколько тысяч человек. Толпа нетерпеливо гудела, требуя незамедлительно открыть гробницу, порой слышались угрозы в адрес императорских воинов, охранявших вход в каменную обитель мёртвого пророка, -- но никто не решался вступать в открытый конфликт с ними. Ибо безрассудного смельчака ждала бы неминуемая смерть от удара коротким мечом стражника.
Одиннадцать верных учеников казнённого были тут же, в толпе, в самой её гуще -- но до поры до времени старались оставаться незамеченными: неопределённость положения вселяла в их души страх перед грядущим. Лишь благочестивый Алкомор не прятался от взоров тысячеглазой толпы; громогласный его голос разносился далеко над головами людей, но порой дрожал он от нахлынувшего вдруг смятения, ужас вспыхивал в мятущихся глазах, взгляд искал спасения в бегстве... Малодушие, скрываемое под личиной благочестия и гордой наружности, в любую минуту готово было прорвать лицемерную оболочку первого ученика и обнажить душу его во всей её трусливой неприглядности. Два брата -- Наон и Теразар -- стояли по обе руки Алкомора; нет, их отчаянные сердца не ведали страха перед грядущим, и не пытались они раствориться в толпе подобно другим ученикам -- но сколько злобы, граничащей с ненавистью, таилось в их затравленных взорах! сколько испепеляющего пламени, иссушающего их души, клокотало в груди, порываясь найти выход в яростном действии и схватке о невидимым врагом -- недаром пальцы обоих братьев неотрывно сжимали рукояти спрятанных в складках одежды коротких мечей! Порой выныривал из толпы тенеподобный Вифокур, что-то шептал на ухо Алкомору и исчезал вновь.
Был здесь и Адус, бывший казначей Учителя. Толпа встретила его ропотом недовольства, но Адус оставался глух к враждебной ему толпе -- иные мысли терзали его сейчас. В трёх шагах за ним, неведомо для самого казначея, тенью скользил "призрак"; брат кузнеца, памятуя о ночном происшествии, едва не окончившемся для казначея трагедией, послал одного из верных своих людей вслед за Адусом, дабы охранять последнего от неожиданностей и происков тайных врагов. Казначей протиснулся сквозь плотную людскую массу и оказался в первых рядах перед входом в гробницу Учителя.
Весть о столпотворении у места погребения казнённого пророка достигла наконец ушей Наместника. Далёкий от внутренних дел вверенной ему провинции и тайно грезящий лишь о троне Императора, тот только пожал плечами и ответил:
-- Что ж, пусть стадо убедится, что пастух их мёртв. Откройте гробницу!
Сии слова тут же привели в движение скрытые пружины прекрасно отработанного исполнительного механизма, и вот уже две дюжины воинов Императора прокладывают себе путь сквозь многотысячное людское море.
Едва показался отряд воинов, как тишина и безмолвие затопили толпу -- нетерпение достигло высшего предела, лишив людей дара речи и обострив их любопытство до крайней степени. Загрохотал отодвигаемый камень, эхом отозвались далёкие скалы. Чёрной, бездонной дырой зазиял вход, призывно маня смельчака войти. Толпа выдавила из своей среды упирающегося Алкомора, как наиболее достойного, кто-то сунул ему в руки факел... Но тут вынырнул Вифокур и опрометью ринулся во мрак каменной усыпальницы.
Люди перестали дышать.
Радостный вопль донёсся из недр гробницы -- на пороге появился ученик; взор его блуждал, словно у одержимого, челюсть тряслась, но уже расправились плечи, и перестал он быть подобным тени. Торжество излучал весь облик его.
Воздел руки к небесам Вифокур, пал на колени.
-- Хвала Богу Единому! Его там нет!..
Вздох пронёсся по толпе -- вздох удивления, радости и надежды. И вдруг взорвалось людское море восторженным рёвом, вскипело бурным ликованием.
-- Пророк воскрес!..
-- Господи, Твоя милость безгранична!..
-- Приди к нам, Учитель! Отверзи наши очи!..
-- Честь и слава Вифокуру!..
-- Воскрес из мёртвых!.. Чудо! Чудо!..
-- Знамение Господне!..
-- Алкомор! Мы с тобой до гроба!..
Никто не заметил, как исчезли императорские воины -- людей объяло неистовство безумия и эйфория свершившегося чуда. Все одиннадцать учеников стояли теперь на виду, перед входом в гробницу -- смущённые, ликующие, ещё не верящие в чудесную метаморфозу, но уже победившие, уже готовые принимать преклонение толпы, готовые к восшествию на воздвигаемый в их честь престол... Алкомор и Вифокур, стоя бок о бок, гордо возглавляли кучку учеников -- они стали признанными героями дня. Братья по вере, соперники по власти... Уже пролегла между ними невидимая грань, уже размежевалась толпа в приверженности одному либо другому. Уже:
Глаза Вифокура и Адуса встретились. Но не было во взгляде ученика благодарности -- лишь презрение и надменность, мелькнувшие на миг, схваченные всевидящим оком казначея, и тут же угасшие. Толпа не должна видеть у своего кумира иных чувств, кроме благоговения перед Господом и ликования по случаю чудесного исполнения пророчества. Вифокур постигал науку властвовать, и весьма небезуспешно.
Благочестивый Алкомор поднял руку.
-- Братья! -- громовым голосом возвестил он. -- Свершилось предречённое Учителем нашим! Вознесём же молитву Богу Единому, ибо не оставил Он нас милостью Своею...
И вдруг...
-- Верховный Жрец! Верховный Жрец! Сюда едет сам Верховный Жрец!..
Словно удар грома пронёсся над толпой. И вновь людьми овладело смятение; страх перед гневом Иерарха, веками культивируемый в душах их и отступивший было на задний план, в глубины сознания, снова всплыл на поверхность, -- но воскресший пророк стал уже их заступником, одиночество, рождающее бессилие, уже покинуло их, чувство единства и истинная вера проникла в сердца и наполнила их надеждой и силой.
Роскошная процессия Верховного Жреца, сопровождаемая двумя сотнями рыцарей-меченосцев, замерла поодаль от пустой гробницы. Иерарх, Великий Магистр Ордена меченосцев, предстал пред толпой во всём сиянии своей славы и блеске своих бархатно-золотых одежд. Тяжёлый жезл, отделанный золотом и украшенный каменьями самоцветными -- символ священной власти -- служил ему верной опорой и, в случае необходимости, грозным оружием.
Напряжённая тишина, гнетущее безмолвие, подобно туго натянутой нити, затишью перед бурей, овладели людской массой. Иерарх поднялся на специальное возвышение и обвёл толпу насмешливым взглядом. Сейчас, сейчас по этому безмозглому стаду будет нанесён решающий удар...
-- Что привело вас, дети Священного Города, в столь скорбное место, от коего веет холодом могильным и прахом предков наших? Или забыли вы, что сегодня -- великий праздник?
Голос его был слаще мёда -- и потому страшен показался он людям. Хищно оскалившись, голодный волк вышел на охоту. Жертва сама шла к нему в пасть. Прыжок -- и...
Мертвенная бледность разлилась по холёному челу Иерарха, конвульсивно дрогнули губы. Словно на неожиданную преграду, наткнулся взор на нечто, и тем нечто была усмешка, таившаяся в седеющей бороде Адуса, бывшего казначея казнённого пророка. Раб всё ещё жив?!. Но отступать было поздно. Да и мог ли этот нищий воспрепятствовать замыслу Иерарха -- теперь, когда на карту поставлено не только благополучие самого Верховного Жреца, но и будущность всей ирийской Церкви? Стоит ли считаться со столь незначительной помехой?.. Внезапно в голове Иерарха родился отчаянный план.
Взгляд его вновь обрёл твёрдость, когда он обвёл им толпу.
-- Неужто смерть безродного бродяги лишила разума гордый народ ирийский? -- спросил он негромко, но в совершенной тишине голос его далеко разнёсся над толпой.
Людское море заволновалось, загудело. Вперёд выступил Алкомор.
-- Склонись пред Господом нашим, Верховный Жрец, -- смиренно сказал он, -- ибо сей пророк, преданный ужасной смерти, есть Мессия, посланник Божий.
Ни единый мускул не дрогнул на лице Иерарха.
-- Мессия, говоришь? -- спросил он вкрадчиво, сузив глаза. -- Посланник Господа?
-- Взгляни, Иерарх! -- простёр руку Алкомор к пустой гробнице. -- Пророк воскрес!
-- Воскрес!.. -- эхом отозвалось людское море.
Резкий, режущий хохот разлетелся над толпой -- то смеялся Верховный Жрец, сотрясаясь всем своим телом.
-- Ваш пророк -- обманщик и лжец! -- громовым голосом крикнул он. -- Знайте же, вы, простодушные и доверчивые ирийцы -- тот, кого именуете вы Мессией, прошлой ночью похищен из гробницы!
Взорвалась негодованием толпа, гневными выкриками огласился воздух.
-- Ты лжёшь, Иерарх!..
-- Моли о прощении грехов своих, Верховный Жрец!..
-- Покаяния! Покаяния!..
-- Ты клевещешь на Господа нашего -- ты, богохульник!..
-- Гробница пуста -- убедись сам, Иерарх!..
Властным жестом поднял руку Верховный Жрец. Веками привыкшая к повиновению, толпа в миг умолкла.
-- Слушайте же, дети Священного Города! -- возвестил Иерарх в наступившей тишине, и слова его падали, словно камни. -- Вы стали жертвами обмана горстки отщепенцев! -- Он грозно взглянул на учеников, в страхе сгрудившихся у гробницы. -- Клянусь, тело бродяги похищено, и похититель -- среди вас!
Словно выпущенный из пращи, взметнулся перст его -- и упёрся в несчастного Адуса.
-- Ответь, раб, -- гремел Иерарх, -- перед Господом нашим и благородным народом ирийским -- виновен ли ты в похищении тела казнённого из гробницы?!
Бледный, с пылающим взором, скрестив руки на груди, гордо подняв голову, стоял Адус пред грозным Иерархом.
Толпа замерла в ожидании.
-- Да, я похитил тело пророка! -- чётко произнёс казначей.
Вздох облегчения вырвался из груди Верховного Жреца. Толпа отпрянула назад, образовав вокруг Адуса мёртвое пространство.
-- Осквернитель могил! -- яростно выкрикнул Иерарх. -- Ты достоин смерти, негодяй! Закон неумолим -- я отдаю богоотступника в руки ваши, благородные дети Священного Города! Судите же его по законам отцов ваших!
Суд сей означал смерть под градом камней, и Адус знал это не хуже Иерарха. Но несчастный казначей не страшился смерти -- неумолимый рок властвовал над его бренным земным существованием. Будь что будет, твердил он про себя, грядущего вспять уже не повернуть.
Гнев толпы направлен был теперь на новую жертву. Суд людской был скор и беспощаден: первые камни уже просвистели в воздухе. Один из них рассёк бровь несчастному, Адус покачнулся, кровь заструилась по его бледному лицу.
Верховный Жрец торжествовал. Вот он, выход из критической ситуации! Отвратив от себя ярость черни и направив её на беззащитного раба, он одновременно избавлялся от опасного свидетеля и снимал с себя ответственность за его смерть. Лучшего и желать было нельзя...
Но что это?
-- "Призраки"! "Призраки"!.. -- ахнула толпа.
Иерарх не верил глазам своим. Адус, до сего момента одиноко стоявший под градом смертоносных камней и, казалось, уже шагнувший за грань между жизнью и смертью, был теперь окружён плотным кольцом ощетинившихся мечами, дубинками и топорами неизвестных людей, а возле самого казначея грозно возвышались две исполинские фигуры -- городского кузнеца и брата его, атамана неуловимых "призраков".
-- Остановитесь, безумцы! -- проревел кузнец, и град камней тут же иссяк. -- Это говорю вам я! Или вы не знаете меня?!
-- Знаем! Знаем! -- послышались крики.
-- Верите ли вы слову моему? -- снова рявкнул кузнец.
-- Верим, кузнец!
-- Так слушайте, безумцы! Первому, кто кинет хоть ещё один камень, я сверну шею вот этими руками! -- Он поднял над головой две огромные пятерни. -- Надеюсь, всем видно?
Люди смущённо отводили взоры. Гнев их улёгся также внезапно, как вспыхнул за минуту до этого. Камни падали наземь из безвольно опущенных рук.
-- Пойдём, брат, -- кузнец положил могучую ладонь Адусу на плечо. -- Путь свободен.
Казначей упрямо покачал головой.
-- Нет, брат, -- ответил он, -- я должен остаться. Моя судьба предрешена, и я не стану противиться ей. Ступайте одни, друзья -- Жрец не простит вам сего дерзкого поступка. Поверьте, вы в большей опасности, нежели я.
-- Воля твоя, брат, -- сказал кузнец, крепко сжимая руку казначею.
-- Остерегайтесь мести Иерарха, -- предостерёг его напоследок Адус.
Кузнец кивнул. Повинуясь молчаливому приказу, "призраки" ринулись к плотной людской стене и... тут же бесследно растворились в ней.
Верховный Жрец был бледен, как смерть. Неожиданное заступничество легендарных "призраков", отважившихся заявить о себе столь открыто, едва не смешало все его карты. Первым порывом его было схватить горстку дерзких храбрецов -- отряд меченосцев в две сотни мечей ждал лишь его сигнала, но благоразумие взяло верх над желанием расправиться с бунтовщиками. Популярность "призраков" в народе была общеизвестна, восстанавливать же чернь против себя не входило в планы хитроумного Иерарха. Их черёд ещё не пришёл, но он придёт, обязательно придёт -- мстительный Жрец никому не прощал оскорбления.
Постепенно самообладание вернулось к Верховному Жрецу. Он простёр руку, призывая народ к вниманию.
-- Что ж, великодушие всегда отличало жителей славного Ирийского царства -- вы вправе даровать жизнь этому мерзавцу. Да и достоин ли он вашего гнева праведного, дети Священного Города? Не прольётся же кровь презренного негодяя в день праздника великого! -- Он помедлил, с удовольствием наблюдая, как послушно внимала ему толпа. -- Но что это? Почему не вижу я той горстки обманутых слепцов, что с пеной у рта вещали здесь о приходе Мессии? Где же они? Или вняли они голосу рассудка, голосу стыда своего, и покинули поле битвы, так и не обнажив оружия своего?
Ни Алкомора, ни Вифокура, ни остальных учеников не было более у пустой гробницы. Они исчезли сразу же, как только в воздухе запахло первым признаком опасности.
-- А, они сбежали? -- насмешливо произнёс Иерарх, упиваясь своей первой победой. -- Трусливая свора! И вы поверили им -- вы, дети гордого народа?!
-- Но ведь гробница была пуста! -- попытался оправдаться кто-то.
-- Истина теперь известна вам, -- повысил голос Иерарх, -- тело тайно похищено!
-- Где же пророк? -- послышался чей-то недоумённый голос.
Именно этого вопроса и ждал Верховный Жрец.
-- Где пророк, спрашиваете вы меня? Что ж, я отвечу. Ступайте за мной, дети мои! Вы познаете истину до конца!
Сопровождаемый эскортом рыцарей-меченосцев, Верховный Жрец покинул пустую гробницу. Толпа, чуть помешкав, глухо урча и волнуясь, влекомая любопытством, медленно потянулась за ним. Место перезахоронения Учителя было в двух полётах стрелы от гробницы Иоса. Новую гробницу охраняла дюжина меченосцев.
Достигнув цели, Иерарх остановился. Подождал, пока толпа вновь окружила его.
-- Волею судьбы и Господа нашего, -- обратился он к народу, -- я сумел предотвратить коварные замыслы осквернителя могил, -- он снова ткнул перстом в Адуса, который, словно сомнамбула, по пятам следовал за Иерархом. -- Мои верные рыцари вновь погребли несчастного безумца, и дабы не повторилось страшное злодеяние, взялись охранять сие место вплоть до особого моего распоряжения. -- Властным жестом он поманил к себе начальника стражи. -- Ответь, благородный рыцарь, здесь ли покоится тело казнённого пророка?
-- Да, Великий Магистр, -- ответил меченосец, склонив голову. -- Слово верного слуги Церкви!
-- При тебе ли, рыцарь, погребён был пророк?
-- Да, повелитель. И с тех пор ни один из нас ни на минуту не отлучался с этого места.
-- Ручаешься ли ты, доблестный воин, что никто не мог похитить пророка из этой гробницы?
-- Клянусь святым Локом! -- воскликнул меченосец. -- Даже тень бесплотная, и та не смогла бы проникнуть незамеченной в сей уединённый склеп!
Верховный Жрец резко повернулся к толпе. Глаза его сверкали, тонкие губы подёргивались. Момент торжества был близок, слишком близок:
-- Вы слышали, дети мои! -- прогремел Иерарх и воздел руки к небу. -- Господь тому свидетель -- тело лжепророка там, за этим камнем! Смотрите же, люди Ирии!!
Он дал знак меченосцам, и те дружно навалились на огромный камень, закрывающий вход в гробницу. Наконец вход был свободен.
-- Если есть среди вас смельчаки, -- крикнул Жрец, -- пусть вместе со мной войдут в склеп! Ну! Есть храбрецы?
Расталкивая людей локтями, из толпы выбрался кузнец, так отважно вступившийся за Адуса.
-- Есть, Иерарх! -- прогудел он. -- Идём!
И вновь побледнел Верховный Жрец, в глазах его застыл испуг. Но отступать было слишком поздно.
-- Идём! -- решительно заявил он, пропуская гиганта вперед.
Каменная усыпальница поглотила обоих. В который уже раз толпа, затаив дыхание, обратилась в ожидание. Медленно, медленно тянулись минуты:
Истошный вопль потряс каменные недра. И тут же в чёрном проёме входа показалась могучая фигура кузнеца.
-- Гробница пуста, -- тихо сказал он, и не было среди многих тысяч ни одного, кто бы не услышал сих слов -- если не ухом, то сердцем.
-- Пуста: -- эхом отозвались скалы.
-- Пуста... -- шепнул кто-то с неба.
Шатаясь, держась за сердце, в миг в седого старика обратившийся, выбрался из гробницы Иерарх. Как же жалок был он сейчас!
-- Это конец, -- бормотал он, -- это конец:
Рокотом взорвалась толпа, словно шквал ураганный потряс пустыню -- шквал кипящих страстей.
-- Мы верили в тебя, Учитель!..
-- Чудо! Истинное чудо!..
-- Господи, не оставь нас милостью Своею!..
Поддерживаемый под руки верными слугами, Верховный Жрец медленно приходил в себя. Крах всех его надежд был полный. Крах всей его жизни... Словно из-под земли вырос перед ним Вифокур.
-- Как же так, Иерарх! -- язвительно произнёс он, кривляясь. -- Ведь даже тень бесплотная, и та не смогла бы... Ха-ха-ха! Ты проиграл, Иерарх! Пророк воскрес! Воскрес!! Слава пророку!
Но Жрец не видел более ничего -- ничего, кроме глаз ненавистного Адуса. Тот стоял, всё так же гордо сложив руки на груди, с лицом, залитым кровью... Он улыбался, но не злобно, не мстительно, а -- от счастья, простого, бесхитростного счастья. В последний раз скрестились взгляды обоих врагов -- теперь уже в открытой схватке.
"Ты торжествуешь, раб", -- говорил тускнеющий взор Иерарха.
"Торжествует истина, Жрец, -- мысленно возразил казначей, -- и ты помог ей в этом торжестве".
"Будь ты проклят, раб!"
"Смирись с судьбой, Жрец. Пророк воскрес -- именно ты открыл людям глаза на сие. Уверуй же в него, и ты обретёшь покой".
"Но если бы он не воскрес!"
"Он не мог не воскреснуть".
"Я ненавижу тебя, раб!"
"Ненавидишь раба? Значит ты сам -- раб! Мы квиты, Жрец. Впрочем..."
Адус шагнул навстречу врагу. Рука его метнулась вперёд: тридцать монет выплеснулись в лицо некогда гордому Иерарху.
-- Теперь мы квиты, Жрец.
Он круто повернулся и быстро зашагал сквозь толпу -- туда, где голые скалы обрамляли бесплодную пустыню и тянулись до самого горизонта. Люди в смятении расступались, давая дорогу этому странному человеку. Кто же он -- негодяй, безумец, святой?.. Но лишь проходил Адус, как тут же смыкалось за спиной его людское море, и всякая память о нём изглаживалась из сердец человеческих. Одинокий путник, не имеющий земного пристанища -- скользнёт по нему взор, и тут же забудет.
Ликующая толпа возносила Богу Единому благодарственные молитвы, снова гремел голос благочестивого Алкомора, соловьём разливался сбросивший тень свою Вифокур. Восторг переполнял сердца людей, и никто не обращал более внимания на поверженного Иерарха.
-- В Обитель, -- прошептал Верховный Жрец, и величественная процессия тронулась в обратный путь. Веки его смежились, он впал в полузабытье.
Кто-то коснулся руки его. Жрец открыл глаза. Телохранитель стоял перед ним.
-- Прости, повелитель...
-- И ты смеешь являться на глаза мои! -- гневно крикнул Иерарх, но лишь старческий клёкот вырвался из горла его. -- Ты, не исполнивший воли моей!..
-- Взгляни, повелитель.
Телохранитель кивнул на одинокого путника, удалявшегося по тропинке -- прочь от Священного Города.
Ярость сдавила грудь Иерарха.
-- Он!..
Телохранитель склонился в смиренном поклоне.
-- Прикажи, повелитель, и я сделаю это сам.
-- Тебе мало одного приказа?!
-- Считай, что он уже мёртв.
Верный слуга исчез.

16.
"Свет Истины наконец пролился на грешную землю! Ты воскрес, Учитель, воскрес из мёртвых! Сбылось пророчество твоё, и нет больше сомнений в сердце верного Адуса. Торжествуй же, ибо слово твоё не умрёт никогда, и тысячи лет спустя люди будут внимать ему, благоговея.
Ладонь моя пуста! Значит, нет на мне больше крови твоей, Учитель? Нет больше греха в душе моей?.. Истина открылась мне, и с нею обрёл я свободу. Смотри, Учитель, я свободен!
Где искать мне пристанища? В Священном Городе, где глупцы проклинают имя моё? где клеймят предателем бродяги? где псы воют мне вослед? Так нет же! Я пойду за солнцем -- пусть оно укажет мне путь. И если усталость одолеет меня, и упаду я средь бесплодных скал -- так ли уж важно сие? Ибо ты, Учитель, есть мой истинный путь:"
Так думал Адус, озарённый счастливой улыбкой. Бодро шагал он по каменистой тропе, радостью переполнялось сердце его.
И не ведал он, что кошкой крался сзади убийца, что уже сверкнул на солнце острый клинок...
Что холодная сталь вонзалась уже между лопаток -- в самое сердце его...
Солнце померкло -- но не померк Свет Истины.

Октябрь 1991 -- март 1992 гг.
Москва


Популярность: 1, Last-modified: Tue, 21 Jul 1998 04:54:37 GmT